Лысина у мага розовая - знакомый цвет. Да, да, такими же были личинки златожуков... Не думать о них, о жуках, о личинках - прекращай, прекращай это! Слушать, что говорят!.. "Терапия не дала результатов... искренне жаль... сделали всё возможное..." Пытаюсь вспомнить имярек целителя, пытаюсь, пытаюсь, но нет - пустота. Хорошо, зайдём с другого фланга: как зовут меня самого? Вопрос пульсирует в голове объёмной бомбой, дыхание сбивается, пальцы дрожат. Сначала из объёмной бомбы выходит газ, потом взрываются и люди, и нелюди. Изнутри.
Так-так, что-то есть... Солдат? Мехоморф? Нет-нет, мехоморф - это род войск, это не имя...
- Вам нехорошо? - спохватывается маг, и в глазах беспокойство.
- Как меня зовут? - спрашиваю.
Маг трёт переносицу, бросает взгляд на воздушный экран.
- Тариэл, тридцать пять лет, к нам поступили месяц назад.
Слова прошивают форт пустоты косой очередью, из дыр хлещет память. Мехоморфы - войска, легионная метка - Железные Руки, прозвище - Лис. А имя - да, да, кажется, Тариэл...
- Лучше, вам лучше?
- Да, лучше...
С материка саламандр выбили - соскребли эту мразь... Но те по островам, по островам, а их же много - не сочтёшь! И вот на одном-то засели, на одном-то попали - и маги в расход, и зомби, и мехлегион...
- Есть, хм, и хорошая новость, - говорит лекарь, - вами заинтересовались в одном квалифицированном месте. Планируем перевести уже сегодня...
Я не слушаю - я вспоминаю. На том острове всё ж закрепились, задавили числом, смяли. Все до одного гнёзда выпотрошили, но и змеи смогли на прощанье ответить - песнью. Да, да, этой своей музыкой, своей магией! Будто некий невидимый монстр песнь ходила от форта к форту, от укрепления к укреплению; тон вражьей мелодии запускал руку в душу, запускал по самое плечо, и выскребал до дна. Затем он лепил из плоти, как гончар лепит из глины, заполняя сосуды жаждой крови, неуёмным желанием убивать. Сражаться приходилось против тех, кто ещё день назад был товарищем, был человеком. Для меня ж всё закончилось встречей с личинкой златожука, розовой и зубастой, и, как понимаю теперь, не так уж плачевно. Что ни говори, а потерять ноги и потерять душу - две большие разницы. Вот только почему тогда я оказался здесь, в лазарете? Да, помню, ноги мне нарастили, вот только не надо было - неправильно!.. Потому что хаому, они применили хаому, а не механику, и мелодия продолжилась, мелодия вошла!.. Я изменился, с плана обычного мира перешёл на какой-то другой, в какой-то кошмар. Дальше смутно: череда диспансеров, изоляторов, лечебниц со всеми их веществами, всей их магией... В конце концов мной заинтересовались даже на западном материке, и вот я где-то здесь, в одном из сверхгородов Плеяды...
- Вы меня слышите? - пробивается сквозь розовый туман голос, и тут же переходит в крик, - помощники!
Рву смирительную рубашку, брызжу слюной в попытке дотянуться до чьего-нибудь горла, но сбивают с ног, прижимают лицом к холодному полу.
- Сейчас применю эфирное, - голос мага лязгает металлом, - держите...
Розовое сменяется чёрным, приходит покой, зашивает в булатиковый мешок пустоты. Изредка сквозь сон прорывается явь: вот меня тащат, привязанного к носилкам, вот закидывают в транспорт. Это юг или не юг? Пытаюсь приподнять голову, но тяжёлая ладонь возвращает обратно.
- Ноги! - ору, - эта мразь оторвала мне ноги!..
- Ничего, - говорит кто-то (кажется, это Флай из Медных Сердец), - ещё повоюешь, и о души...
[Бегущий]
Ты ненавидишь мегаполис за холод, ненавидишь за фальшь. В лицах големов больше жизни, чем в лицах людей, настоящих чувств не осталось - одна имитация. Текущая по улицам протоплоть не различает, какую жрёт хавку, какую жрёт инфу - просто жрёт. Можешь вспомнить мамочку с папочкой? Нет? Как же так? А всё просто: тебя родила улица, вылепив из грязи, швырнув на конвейер беспорядочных половых связей, расхохотавшись в лицо: выживай! И ты барахтался, ты трепыхался, приняв условия беспощадной этой игры.
Помнишь блоки-крысятники, помнишь, как дрался за брикеты пайка? Тебе не сказали, не научили, чем человек отличается от зверя, и ты искренне полагал - одно и то же. Ты хотел убежать, хотел выбраться, и старшие ребята, варившие в ближайшем подвале морилку, помогли. Ты стал бабочкой с тонкими усиками и яркими крыльями, ты летал, щекотал само небо, но пыльца осыпалась после прихода, облетела, обнажая прозрачные перепонки, и ты рухнул обратно. С тех пор ты разделился: один прозябал в трущобах, другой же купался в лазури небес. Один - вор, убийца, сущий монстр, другой - любящий весь мир мотылёк, желающий ему только добра. Противоположности, враги в одном теле, и лишь пришедшая на запад искристая хаома, производным которой стал новый наркотик под названием "блеск", смогла вас примирить. О да, тогда мир действительно заблестел!
- Братиш, выручи, а? Хоть самый дешёвенький талисман из обменных...
Ты оборачиваешься, но видишь не человека, а кучу мусора. Да, мусор может быть и таким, самая неприятная особенность - он разговаривает. Наверное, ты похож на такую же кучу: замызганный костюм, на котором едва видны метки принадлежности к городу, нечёсаные волосы, грязная рожа... Но тебе давно уже срать. Тебя здесь нет, ты - взмах крыла бабочки, проходишь мимо, проходишь сквозь.
- А я сражался, на самом юге сражался, - несётся вслед, - чтоб у таких, как ты, сосунков, было будущее!
Ты содрогаешься при упоминании юга, затравленно озираешься. По мосту над головой проносится скоростной червегруз, уличный свет становится жиже. Ты забиваешься в тёмный проулок, переводишь дыхание. У мусорных баков копошатся крысы, визжат, делят добычу. Какой-то проповедник говорил, что люди на самом деле произошли от Страфедона, а не от Игнифера. Не-ет, подумал ты тогда, не от Страфедона и не от Игнифера, вообще не от стихий. А от крысы. Помнишь, как они грызли друг дружку в бочке, помнишь, как верещали? И всегда остаётся один - самый матёрый, самый свирепый, готовый жрать ближнего своего за лишний час жизни. Истинный прародитель. Крысоед.
Становишься на скользящую ленту, та вскоре уходит изломом в арку, на нижние уровни. А юг всё не идёт из головы - страна горячих песков, страна зачарованных островов, страна саламандр. Ты был там, и ты изменялся, а потом убивал, и пил кровь, а потом убивал снова. Богомол? Да, кажется, ты был богомолом, только очень большим. Но это же во сне, это только во сне, или было по-настоящему? И вкус той крови тебе не забыть - людской крови...
Муш, ушлый барыга, предупреждал вас с тем парнем (кажется, его звали Тимон, или Тимур, а может и Тимофей...), что "блестяшки" без знака качества, с высокой возможностью метаморфозы, но вы особо не вслушивались - взяли, как есть. А оно возьми, да и заброди, заколбась колотушками, не успели вы как следует бахнуться. Кем ты стал, что вылепил из тебя "блестящий"? Страшно ковырять это, чернота чёрная, и ты не ковыряешь, хоть и очнулся в роскошном многоярусном блоке Муша с руками по локоть в крови. Ты слинял оттуда как можно быстрее, залёг на самое дно, но от того, другого себя, не спрятаться, не убежать. У него острые клинки, у него хитиновая броня, фасетчатые глаза. Ты знаешь, он идёт за тобой, идёт тем самым крысоедом, чтобы сожрать с потрохами...
Лента донесла до нужного места, спрыгиваешь с неё в тень. Надо всего лишь пересечь улицу и дома-капсулы, где устроил берлогу, примут, укроют, но что-то подсказывает - там западня. Пусть котелок варит не шибко, чувствуешь задом. Вариантов, собственно, два: либо люди Муша, либо служба безопасности самого города, и сложно сказать, какое зло - меньшее. Зато точно знаешь зло большее - оно там, за спиной, скребёт по бетону хитиновыми когтями, и ни в коем случае нельзя останавливаться.
Перебежав улицу, попадаешь в объятья квадратных ребят, набитых экзомускулатурой по самую маковку. А всё же не обманула чуйка - немножечко радует. Парни серьёзные, с разрядниками на магии Ветра, разговаривать не обучены. Встречал ли их раньше? Если и видел, уж точно не в этой жизни... Чувствуешь, они боятся тебя, боятся до колик, как дикого зверя, а ты и есть зверь. Загнанный. Морфировать, а затем броситься, разорвать, но не выходит - видимо, исчерпан ресурс. От разрядников ощущение, будто бы оплела паутина, и та сходится в точке, и лишь в этой точке остаётся сознание. Последняя мысль перед отключкой: "Интересно, зачем им понадобился такой отброс, как я?.."
[Марионетка]
Ещё одно утро, ещё одна жизнь, протяжённостью в роль. Рема? Рада? Роксолана? Она так много раз перетекала из одного образа в другой, растворяясь в них без остатка, что не в состоянии уже вспомнить ни настоящего своего тела, ни лица. Роза? Руфь? Нет, сегодня она Регана, так как ставят пьесу "Гарпия освобождённая", где у неё - главная роль. Осталась ли в протоактрисе хоть частица той наивной девушки Ирмы, вошедшей с большими надеждами и большими глазами во врата мегаполиса, угодившей в его паутину? Она не знала, она сомневалась. Мелисса, подруга и любовница, будучи не в настроении, сравнивала труппу с набором кукол из протоплоти. "Вот увидишь, - говорила она, глотая драже стимуляторов горстями, - скоро всех нас спишут в расход, как отправляют в утиль устаревшие модели големов..." За подругу Ирма переживала - та ходила по тонкому льду безумия, и всё чаще затрагивала тему самоубийства.
- Ну, что ты такое говоришь, - пыталась она вразумить Мелиссу, - как можно сравнивать человека и куклу? В нас же души, их огонёк! Потому и потребность будет всегда...
- Ай, успокойся! - звучало в ответ, - и огоньки эти твои тоже скоро научатся имитировать!
- Неправда, - пылко возражала Ирма, - огонёк подделать не смогут. Даже цверги не смогут. Никогда. Я не знаю, как об этом сказать, но я знаю, что так оно и есть...
- Ладно тебе, - отмахивалась Мелисса, - не заводись...
Её-то огонёк, огонёк самой Ирмы, от разговоров с умудрённой жизнью женщиной то и дело дрожал, трепетал под ветром сомнений, и всё же не могла отказать себе в удовольствии. И то сказать - где ещё такую собеседницу сыщешь? А потом они занимались любовью, переключая формирователи с мужчины на женщину, с женщины - на мужчину, и удовольствие продолжалось.
- С добрым утром, хозяйка, - на кровать влез игрушечный медвежук, тронул за плечо осторожно.
- С добрым, мохнатый, - она подхватила его на руки, щёлкнула по носу.
- Для тебя сообщение, - продолжил тот, смешно поморщившись, - от руководителя.
В детстве у неё была очень похожая игрушка, и, получив первый свой гонорар, не удержалась - заказала по каталогу. И назвала так же - Михом. Ирма и Мих, двадцать лет спустя. Однако, осколок детства оказался очень уж острым, резал грустью, и пришлось медвежучку отправиться в спячку. Теперь он пробуждался исключительно по делу (те же сообщения, например), и непременно выражал недовольство невниманием со стороны хозяйки. "Что, если и в его груди не просто эларий, запомнивший заклинание, - подумала Ирма, - а любящее сердце, разрываемое на части одиночеством?"
- Читай, - вздохнула она, усаживая страдальца на подушку.
- Зайди ко мне. - Прорычал Мих голосом Мома, прозываемого труппой не иначе как Пауком, пусть и за глаза. - Срочно.
- Передай, - сказала Ирма, сладко потягиваясь, - буду через минуту.
- Готово.
- Тогда отбой, - она потрепала медвежука за кожистое ухо, - приятных снов.
Щёлкнув чешуйками панциря, Мих отправился в угол-берлогу, протоактриса же встала, накинула лёгкий халатик. Прошлась затем по захламлённой своей комнатушке, осмотрелась. Ковёр с густым ворсом щекотал стопы, разбросанные тут и там подушки соседствовали с гибкими листами экранов на льде, клубком присосок для астральных слияний. Туалетный столик сплошь был заставлен косметикой, на большом, овальной формы, зеркале виднелись следы помады - кто-то целовал сам себя. Она взяла продолговатую коробочку, стала перебирать пластинки шаблонов. Тонкие, но не хрупкие, ибо кристалл. "Пышка", "простушка", "травести" - какую же форму выбрать? Остановилась всё же на "простушке" - как ни крути, а для визита к руководителю лучшей схемы ещё не придумано.
Скинув халат, она юркнула в душ, закрепила пластинку в специальном пазу, а тело - в фиксаторах. Затем появилась гибкая трубка с иглой на конце, ужалила, впрыснув раствор голубой хаомы. Сознание Ирмы отключилось щелчком механизма, ещё одним щелчком включилось снова. Она приподнялась на локтях, по новому телу прокатывались волны боли, но не смущало. Знала: стоит чуть-чуть подождать, и неприятные ощущения растают, отступят перед натиском формирователя.
Высвободившись из захватов, девушка приняла душ, искорки ионизатора с лёгким треском скакали по коже. И какую же одежду простушка наша предпочтёт - латекс, псевдодерму, обычную ткань? Ирма покрутилась у зеркала так и эдак, довольная ядрёным телом, потянула с вешалки сарафан. Босоножки, пояс, заколка, щепотка специй косметики, и блюдо можно подавать к столу. Вот только со сладострастием у Мома совсем беда: вкусному интиму предпочитает вкусные обеды (доказано женским составом труппы, подписано, утверждено).
Меж тем театр бурлил: по лекалам проекторов из протоплоти вырастали декорации пустыни, актёры входили в образ, свет-жокеи настраивали освещение. Мило пощебетав с труппой, приняв от Мелиссы пару капсул с заключённым внутри вдохновением, с малюсеньким таким камертончиком, Ирма перепорхнула к кабинету Мома, постучала, вошла.
Паук завтракал: шумно сопя, высасывал из пластикового судка что-то, похожее на морепродукты, с чем-то, похожим на тонкие жгутики макарон. Цветастая рубаха распахнута, волосатое пузо выпирает пупком, брыластые щёки похожи на жвала, глазки холодные и колючие.
"Ты - то, что ты ешь, - подумалось ей невпопад, - а пауки едят мушек, пойманных в липкие сети..."
- Насчёт тебя, Ирмочка, поступило оч-чень интересное предложение, - Мом обтёр губы и пальцы салфеткой, громко рыгнул, - специальный заказ.
Знала Ирма эти "особенные задания": закрытые вечеринки, фуршеты, важные ложи для важных гостей. Первый раз было противно, было грязно, и она хотела уйти, разорвать паутину, но Паук напомнил, сколько должна за потраченную на неё магию, и Ирма перестала брыкаться, позволила стянуть волю коконом. На "особых заданиях" она представляла себя кем-то другим - ведь тело другое, а значит и не её это разделывают ножом похоти, ковыряют вилкой разврата, подоткнув салфетку безнаказанности под воротник.
- А как же спектакль? - протоактриса потупила взор. - У меня же главная роль...
- Мелисса подменит, - отмахнулся Мом. - И вот не надо, не надо этих истерик, всяких там слёз! Знаешь же - на одни постановки театру не прожить...
Ей показалось, или голос Мома дрогнул, а сквозь иней в глазах проступило смущение? Пауку совестно, он не на своём месте? Ирме стало не по себе, холодок скользнул по спине змейкой, свернулся клубком внизу живота. Мгновение висела пауза - тяжёлая, гулкая, а потом дверь распахнулась, и вошёл человек, состоящий, казалось, из одних мускулов. Мому он только кивнул, взял Ирму за руку похожими на тиски пальцами и увёл к последней её роли. И самой ужасной из них.
[1]
Огромный аквариум из промышленного кристалла разделён на сотни маленьких, в каждом плещется свой планктон. День близится к завершению, и каждая его минута - дополнительное деление в моей строке статуса. Ибо работаю, болтик из многих и многих в отлаженном механизме Плеяды. Частью в Эфире, в пространстве модели, частью снаружи - веду сложный обсчёт.
"Запрос на приватный разговор", - сообщает информационный модуль.
В нижнем углу поля зрения вспыхивает знак колокольчика - вызов от Жуфара, коллеги и друга. Он за соседней перегородкой, и крикнуть, наверное, было бы проще, но отсечение шума через магию Тверди - великая вещь. Лёгкое прикосновение к значку, и из воздуха ткётся фигурка - набирает контрастность, набирает цвет. Курчавая бородка Жуфара аккуратно пострижена, длинные чёрные волосы собраны сзади в хвост, на смуглой коже несколько тонких шрамов. Типичный для южанина взгляд - с хитрецой, типичная же для южанина полуулыбка. Тогда как меня вполне можно назвать типичным северянином: высок, светловолос, голубоглаз. И если на пространствах Беллкора северная раса по-прежнему воюет с южной, то в Играгуде от противостояния нет и следа, здесь все работают вместе. Это Плеяда, и это её краеугольные камни - работать вместе. Вне зависимости от расы, от возраста, чего-либо другого.
- Думар, ты не забыл? - глаза Жуфара лучатся, - сегодня сражение с бестиями!
- Как же, такое забудешь, - отзываюсь, - только, чур, до места добираемся на твоём летуне. Мой вредничает - кажется, опять пришла пора менять накопители...
- Без проблем. Жду тогда на площадке, да?
- Договорились.
Снова берусь за работу - пропускаю бесконечную ленту данных через молот и наковальню отчёта. И почему Жуфар, пусть на минуту-другую, но всегда заканчивает день раньше? Что южанину хорошо, то северянину - смерть? Работа на Дома Плеяды - это работа на износ, очень легко из рыбёшки превратиться в уху, и тут уж без разницы, какая у тебя раса. К счастью, мы с Жуфаром давно нашли выход, и имя ему - сафари-клуб "Замкнутый квадрат".
[2]
По периметру плоской крыши огни, звёзд на сером выцветшем небе не видно. Ветер треплет мятый костюм, норовит сбить с ног, сбросить с площадки. Но вот и мыльный пузырь знакомого летуна, вот и Жуфар. Он откидывает лепесток-крышку кабины, сажусь в пассажирское кресло, пристёгиваюсь. Как только лепесток становится на место, взлетаем, причём стремительно, с резвостью стрекозы.
- Две новости, хорошая и плохая, - говорит Жуфар, - с какой начать?
Обычно неразговорчивый, себе на уме, южанин меняется, когда речь заходит о сафари. В глазах появляется блеск, голос звенит. На меня же "квадрат" действует с точностью до наоборот: успокаивает и расслабляет. В общем, что северянину вдоль, то южанину - поперёк...
- Ага, - Жуфар ёрзает в кресле. - Тогда вот тебе: партия маленькая, только три зверя.
- Негусто, - вздыхаю, - а в чём шоколад?
- Теперь нам доступны дисконтные скидки, - Жуфар радуется, как ребёнок, - вместе с прошлыми бонусами - все десять процентов!
- Ух ты, - восторг приходится имитировать, - славно!
Летун скользит по узким проходам между кристальными цитаделями, поднимается на уровень общей трассы. Жуфар всё говорит, всё выплёскивает, и я переполнен, я утомлён. Хочется найти в теле южанина регулятор громкости, повернуть до упора в сторону тишины. Нежданно-негаданно на помощь приходит госпожа Анодея, супруга Жуфара - принят вызов на внутренний обозреватель.
- Да, дорогая, - друг разворачивает воздушный экран, - что случилось?
- Будешь к ужину? - спрашивает Анодея. Жёны - они везде одинаковые.
- Извини, - говорит Жуфар, повернувшись ко мне, - я сейчас...
Отгораживается ширмой приват-режима, и я не против, я только "за".
Сверхгород переливается всеми цветами радуги: он и внизу, и над нами, и по сторонам. Вдоль воздушной трассы скользят такие же летуны, их много - пузырьки газа в шипучем вине мегаполиса. "Не слишком ли далеко всё это зашло? - размышляю, - не пора ли остановиться?" Нет, охота не просто нужна, приходится признать скрепя сердце, но жизненно необходима. Иначе как с теми самозародившимися артефактами, что находят на мусорных кучах: рано ли, поздно ли, но побочные эффекты последуют непременно. Главная проблема в том, что простых бестий нам уже недостаточно - требуется начинка из человека...
- Вот же глупая, - Жуфар закончил с женой, снова принимается за меня, - будто не знает, какой сегодня день!
Я молчу, но отвечает автопилот - не механический, человеческий. Он внимательно слушает, поддерживает разговор, а сам-то я продолжаю молчать, наслаждаясь полётом.
Минут через десять летун зависает над круглой площадкой, красные огоньки сменяются зелёными, и мы садимся. Охранники с квадратными плечами, квадратными головами (в которых, несомненно, квадратные же мозги), проверяют пропускные кристаллы, обыскивают. По умолчанию "Замкнутый квадрат" легален, однако, когда речь заходит о специальных заказах, то появляется приставка "полу-", вместе с ней повышаются и требования к безопасности. Но мы-то ребята надёжные, даже скидки уже заслужили - спускаемся на квадратном, опять же, лифте в комплекс.
[3]
Дотошному южанину волокита, кажется, доставляет удовольствие, меня же злит. Тело девушки, принимающей наш заказ, покрыто морозными узорами дресс-кода, глаза - две ледышки, изо рта вырывается вьюга. Пробую представить в постели и понимаю: с протокуклой было бы интереснее.
- Предпочтёте одну арену, или несколько? - спрашивает она.
- Как предпочтём? - товарищ оборачивается, выгибает взгляд вопросительным знаком.
- Несколько, - отвечаю, - растянем удовольствие.
- Это будет стоить дороже, - сообщает девушка, и тут же подрывается на "растяжке" тирады о дисконтной программе.
С Жуфаром они обсуждают ещё тысячу мелочей, затем, наконец, нас допускают в святая святых - протолабораторию. Маг, отвечающий за моделирование, низенький и широкий, с полным отсутствием растительности на лице.
- Прошу к стенду, - говорит он, проводит.
- Нам можно и без Эфира, - говорит Жуфар, - будет достаточно видов с обозревателей.
- Хорошо, как угодно.
Маг занимает место за контрольной панелью - засучив, подобно пианисту, рукава, приняв важный вид. И только стул над ним насмехается выдвинутым до упора поршнем.
- Извольте, - три экрана открывают глаза, бурлящая в них протоплоть норовит выплеснуться. - Материал хороший, податливый, пригодный для полной метаморфозы. Знали бы вы, как сложно достать...
- Знаем, - фыркает Жуфар, - и платим за это!
Тела, зажатые в тисках фиксаторов, вздрагивают, будто желе, человеческое плавится, растворяется, стекает по желобкам в утилизатор. А вдоль катетеров бежит коктейль из трёх видов хаомы, выворачивает наизнанку, лепит по эфемерным лекалам кошмара.
- Первую заготовку расширили до личинки златожука, - продолжает маг, не обратив на замечание Жуфара никакого внимания, - там было хорошее пересечение. Во второй совместили несколько форм - боевой богомол, ядовитый плевальщик, саранча. Самый же интересный расклад, на мой взгляд, представляет собой третья особь. Во-первых, женщина, а они гораздо живучее, во-вторых, протоактриса, и возможности к метаморфозе более чем широки. Лепим из неё самку вида матрона ментальная. А это, насколько можете знать, одна из самых опасных тварей Паучьих лесов.
- Нас устраивает, - отвечаю за двоих, - можно переходить к арсеналу.
Маг спрыгивает с импровизированного трона, семенит к облитой маналитом двери, открывает кристаллом-ключом.
- Прошу сюда. Вас проводят.
[4]
Со снаряжением помогают разобраться всё те же квадратные ребята. Бронекостюм напоминает глубоководный скаф, и в то же время лёгкий, так как кристаллокерамика. Артефактная начинка, ясное дело, прилагается: по гибкому экрану на предплечье уже катятся колёса диаграмм, присоски астрального взаимодействия, встроенные в шлем, прилипают к вискам.
- Форма к лицу, когда тело в форме, да? - Жуфар прыгает с ноги на ногу, вертит руками, "притираясь" к броне.
Я тем временем убираю лишние визуальные блоки, идущие через шлем на сетчатку, как то: вид с нашлемной камеры боевого товарища, расчёт диспозиции и зон поражения. На аренах предпочитаю обходиться переговорником, иное лишь отвлекает.
Нам долго и нудно разжёвывают правила безопасности, неоднократно уже разжёванные, вручают по цилиндрику с малым элементалем - как крайнее средство. Подтверждение инструктажа отпечатком пальца, палец унизан кольцом конфиденциальности.
- С какого полигона начнём? - бодро спрашивает один из квадратных, заняв место у пульта.
- "Лабиринт", - предлагаю я Жуфару.
- Годится, - соглашается тот, - против личинки.
- Оружие? - следующий вопрос здоровяка.
- Перфораторы, - говорю я.
- Клеевые гранаты, - добавляет Жуфар, и охота на бестий начинается.
[5]
Холодный, умирающий свет стекает по зеркальным стенам, двойники-отражения крадутся вместе со мной. Отряд отражений Жуфара, возглавляемый им же, пока молчит. В "Лабиринте" предпочитаем действовать порознь, ибо коридоры узки, а вероятность расстрелять друг друга - высока. Заходим с разных сторон, двигаемся от периферии к центру, удача берёт зверя за сплетённый из случайностей поводок, тащит к одному из ловцов. Тут главное не упустить свой шанс, не промахнуться - удача презирает нерасторопных. Если цель попалась хитрая и взять удалось лишь совместными усилиями, то пол-очка на пол-очка, делим по-братски.
- У меня тишина, - голос Жуфара в наушнике, - очевидно, затаилась первая бестия, и скорее всего на твоей стороне. Так что давай там, не проморгай.
- Будь спокоен, - отзываюсь, - не проморгаю.
И тут что-то происходит - в наушнике появляются голоса. Сразу после того, как прошёл зуммер отбоя Жуфара. Голосов много: кто-то шепчет, кто-то плачет, кто-то стонет от боли... "Это что ещё за дела? - думаю. - На поверхности внеочередной выброс? Помутнение, подброшенное самими распорядителями? Или же я за сегодня настолько устал?.." Сбитый с толку, проверяю систему оповещения, но диагностика предъявляет череду шкал, из которых следует: всё в полном порядке, проблем никаких нет. Один вопль меж тем вырывается из общего хора, начинает солировать:
"Дыра уже здесь, переходит от одного к другому, пожимает руки, целует в лоб... печать на челе, печать на ладонях... открывается третьим глазом - её глазом!.."
Если бы не голоса, я бы не насторожился, и как раз угодил под сокрушительный удар, а так среагировал, отпрянул. Личинка пронеслась мимо розовой молнией, врезалась в стену, развернулась, перекатывая кольца-сегменты, окатила с ног до головы рыком. Мыслей нет, рука сама находит на креплении костюма гранату, щёлкает переключателем, бросает в разверстую пасть, кольцом в которой огромные и острые зубы. Бестия успевает отвернуть морду и граната ударяется в снежинку трещин, выплёскивает кляксу клея. Розовая тварь ревёт, липкая жижа отрывает от неё куски плоти, перфоратор в моих руках просыпается, выщёлкивает одну пластинку за другой. Личинка тонет в алых брызгах, заряды проходят насквозь, застревают в стене занозами, одевая прозрачное в цвет.
- Дыра уже здесь, - хрипит бестия, умирая, - здесь её серое тело... состоит из нас, из людей...