Странная это вещь - судьба! У кого как жизнь складывается, у кого-то гладко, у кого-то не очень, а у кого такие проблемы возникнут, что только диву даёшься...
Никита Соловей сильно страдал от храпа, такие рулады по ночам выводил с такими тонкими задушевными переливами, что стены мелкой дрожью дрожали.
Или жизнь криво распорядилась, или храпеть ему было, в генах заложено, до сих пор неизвестно, но по ночам Никита такую трель выдавал, так сильно, что даже жена от него вскоре ушла. Ну, не могла уснуть рядом бедная женщина, и как уши ватой не затыкала, всё равно толку не было. От бессонных ночей у неё пошли синие мешки под глазами, тем и спасалась, что тревожно урывками спала на работе, пока её с работы не выгнали. (жена Никиты работала авиадиспетчером, представьте себе весь ужас происходящего...?).
- Никита! Долго ты будешь храпеть, окаянный? Если не перестанешь, то я тебя просто - убью...! - плача, толкала его супруга, а потом не выдержала испытаний семейной жизни и вконец развелась.
Так из-за храпа случилось пройти Соловью чугунный жизненный поворот. Такой поворот, что не говорите, дело серьёзное и основательное, там везение обстоятельствами командует, а везение штука своеобразная. Кому что на роду было написано, а Никите на роду было написано самое страшное, из-за храпа - погибнуть! Может, кто-нибудь скажет, что всё это глупости, такого не может быть! Ан, нет! Оказывается, может и запросто...
После развода Никита сначала пребывал в душевном смятении, а потом поднял руку и резко бросил вниз со словами: - Да и черт с ней, с женой, достала всего, всю ночь только и делает, в бок толкает и спать не даёт! - в сердцах плюнул Никита, от чего на душе ему стало чуточку легче.
* * *
В молодости Соловей был пробивной, словно пуля, сначала его жизнь была хороша, как сказочный сон, потом начались проблемы, и всю радость словно волной смыло. Он рос, пробуя силы личности на окружающих людях, внутри у него был скрыт огромный арсенал доброты. Он был неплохим человеком, но видит Бог, и хорошим он не был. Вроде бы и судьбу не гневил, скорее судьба сама от него отвернулась, видать, она тоже не высыпалась, ей тоже требовался покой.
Говорят, судьбу корить очень опасно, ведь она своим гневом может до смерти зашибить, так чем-нибудь ударит по голове, что дальше жить не захочется. (- а чем-нибудь, это чем? - спросите Вы, дорогой мой читатель. на что можно твёрдо ответить: - тем, чем под руку попадётся!).
Последнее время Никита был грустный по умолчанию, он геройски переживал трудности по мере их поступления, а дабы маленько ослобониться от скорбных дел и мирских забот, взял и выпросил у начальника длительную командировку, и его послали туда, куда даже почтовые голуби не залетают.
На дворе стояло жаркое лето, которое было окрашено в тона желтой пшеницы, среди этой всей красоты шел "Камаз", в котором ехали Никита с водителем, что путь держали в дальние дали согласно командировке.
В первую ночь, когда они ночевали в кабине, водитель "Камаза" не спал из-за храпа Никиты, и вторую ночь тоже не спал, но мужественно держался. Но после третьей бессонной ночи силы его потихоньку покинули, водитель долго сопротивлялся, в конце концов не "устоял", его веки налились тяжелым свинцом... Впереди был перекрёсток, на котором собака водитель мертвецки уснул за рулём, "Камаз" поехал на красный, его манёвр неправильно поняли. Трах, бах! Случилась авария, "Камаз" ударил цементовоз, Никита, вылетев через лобовое стекло, как птица воспарил в синем небе, перелетел через весь перекрёсток, и как-то неожиданно для себя сначала очутился на клумбе с цветами, а потом в отделении хирургии местной больницы с разными переломами. (вот, почему лобовое стекло лобовым называют, потому, что его лбом вышибают).
* * *
Та больница, в отличие от других отличалась своеобразными тонкостями. Например: В ней было заведено, больных при жизни возить головою - вперёд!
Яркие звёздочки ещё долго блистали в голове у Никиты после полёта. А местные власти на него тогда сильно обиделись, за то, что образцовую клумбу своей персоной помял до самой неузнаваемости, та клумба была невиданной красоты, глава здешней администрации тогда очень расстроился и так сильно переживал, что у него прихватил аппендицит.
В отделении хирургии жизнь шла своим чередом, там всё было тонко расписано по строгим медицинским канонам, правда мест в палатах слегка не хватало, поэтому Никиту после операции положили в коридоре под огромным портретом Карла Маркса, генератора идей коммунизма, который к хирургии не имел ни малейшего отношения, однако в последней присутствовал, не просто так, а для дела. Своим видом он вдохновлял заведующего отделением, что придерживался коммунистических взглядов.
Карл Маркс с портрета смотрел сурово и пристально, как будто пытался понять: - Все ли больные и выздоравливающие согласны с его великой теорией идейного равенства? Портрет этот был очень тяжелый, его ещё при советской власти вчетвером вешали. На портрете всё ярче и ярче блистали отблески огня времени, что не давали Карлу Марксу покоя.
Никита же потихоньку стал приходить в себя, и хотя весь был в гирях и капельницах, всё равно радовался, что остался живой в отличие от водителя, которому сильно не повезло. Он успокаивал себя тем, что самое страшное уже позади. Но видит Бог, рано радовался, для него самое страшное было - ещё впереди. А пока он лежал и до мельчайших деталей внимательно изучал потолок.
Плохо было лишь то, что в больнице всё было не слава Богу, там вечно происходили какие-то нестыковки и несуразицы, такие, что простому смертному даже в страшном сне не приснятся...
В коридоре лежать, не то, что в палате, здесь много всего интересного. То с операции кого-нибудь привезут, то на операцию увезут и... не привезут. От всего этого в душе у Никиты появлялся какой-то стальной холодок, тот самый, который наталкивает на разные мысли, на тему вечности и святой бесконечности.
- Эх, не везёт... - тяжко вздохнул Никита, от чего на невидимых рифах стали тонуть его несбывшиеся мечты. - Может, храпеть перестану и жена возвернётся... - тяжко зевнул Никита. Но храпеть он не перестал, а после аварии стал храпеть ещё громче.
Телефонные трели нарушали больничную тишину. У всех звонили сотовые телефоны, отделение было похоже на переговорный пункт.
- Тирлим, бом, бом! Мелодично раздалось из третьей палаты. Это сын звонил отцу по вопросу правописания мягкого знака, и отец громко цитировал правописание.
- Ну, сколко раз тэбе говорыть: Слово "тарелька" пишется без мягкого знака, а слово "кон", с мягким! - негодовал возмущенный отец.
- Вы разговаривайте и мечтайте о жизни, а я уже не жилец, я своё уже оттрубил... - печально долетело из третьей палаты, и в этом голосе чувствовалась такая тоска, которую передать просто никак невозможно.
По ночам в коридоре была какофония храпа. Увы, там храпел не только Никита. В четвертой и пятой палате было настоящее трио. В четвёртой сначала старательно выводили дуэтом, а потом подключался солист из пятой палаты:
- Фырррррр..., хыррррр, фыррррр, хыррррр! - храпели в четвёртой палате.
- Трохтох-тох-тох-тебедох - тонко подхватывал солист из пятой палаты.
Но всё это меркло на фоне дивных рулад от Никиты, у которого в храпе чувствовалась богатырская сила, у хора силы были не те, стены от них не дрожали.
Карл Маркс по ночам переводил взгляд вниз на Никиту, и осуждающе качал головой. Если бы он мог шевелить руками, то наверно заткнул себе уши, но руками он пока, к сожалению, не мог шевелить, очевидно, не научился, от чего на лице у него появлялась, какая-то отрешенность вместе с осатанённостью, и вдохновитель идей жмурился на портрете, словно от зубной боли.
А как-то раз Ник стал свидетелем "разбора полётов" через открытую дверь ординаторской. Главный доктор больницы, на чем свет распекал лечащего врача и так сильно руками махал, словно бил крыльями, а Никите уже снилась подушка.
- Да что у тебя здесь происходит?! У тебя люди гибнут и бьются прямо в отделении хирургии, они и так сюда попадают несчастными, аномалией какой-то у тебя веет и чертовщиной попахивает... - недоумевал главный врач. От дикого недоумения, глаза у него блестели, как две золотые медали.
В этом мире солнце светило всем одинаково, но над больницей почему-то всегда было - пасмурно.
Мысли главврача словно носились в воздухе, он включил пространственное воображение и повёл ухом, посмотрев на коллегу каким-то холодным и леденящим взглядом. Непонятные сомнения давно выгрызали его изнутри. Он ощущал себя абсолютно беспомощным, и если бы он был четвероногим созданием, то у него опустился бы хвост.
- Что у тебя с тем больным, которого едва успели спасти? - строго спросил главврач лечащего врача.
- Того, что из первой палаты?
- Да, того самого, что попал к нам из здравотдела.
- У нашей уборщицы внук родился в тот день, уборщица с радости так шваброй махала, что у больного в палате оборвала провода системы жизнеобеспечения, но нам не сказала, коварная, сама проводки стала на место прилаживать, да местами чуть перепутала. Больной захрипел, давление у него стало падать, но пациент оказался живучим, больше, наверное, претворялся. Представляете, у него ещё сил хватило на стене чем-то там нацарапать, что уборщица... дальше идёт, знаете, нехорошее слово - слегка поморщился лечащий. - Пока зашла медсестра, пока надпись на стене прочитала, да стала разбираться в чем дело, пока с проводами проколупалась да другой медсестре позвонила... Но мы его - выходили! Из реанимации докторов вызвали... - как мог, сохранял свою честь светило районной больницы.
- Надпись закрасили? - строго спросил главный врач.
- Туда мы рекламу повесили, желтые цветы для ритуальных услуг. Больной надпись больно уж глубоко процарапал.
- А как он сейчас себя чувствует?
- Хорошо... Только при виде уборщицы мычит и краснеть начинает, очевидно, что-то хочет сказать, и ещё при ней у него сразу давление поднимается и лицо таким красным становится, хоть сигареты прикуривай.
- А кто этого душит из четвёртой палаты, что с грыжей лежит...?
- Его ночью душит больной из второй. У него с головой большие проблемы, хорошо, что рука сломана, а то бы уже задушил, одной рукой душить ему несподручно. Он как ночью в туалет сходит, так на обратном пути его всё время в другую палату заносит, до своей не дотягивает, говорит, двери в глазах путаются. Подходит как бы к своей кровати, а там мужик с грыжей, а этот его спрашивает: - Ты что это гад, на моей кровати лежишь...? И в гневе начинает его душить! И душит, пока тот не посинеет, и душителя не оттащат. Последний раз еле-еле его оттащили, здоровый бугай. Рука крепкая, сразу берёт мёртвой хваткой, пока по больной руке не ударишь, не отпускает зараза. Последний раз больного с грыжей насилу спасли, искусственное дыхание делали, аж позеленел весь. Бедолага домой всей душей рвётся, говорит, выпишите меня люди добрые Христа ради, а то меня здесь жизни лишат, а ещё ночью с кровати на кушетку уходит, наверное, чтобы, не задушили, а этот утром просыпается на его кровати и спрашивает где он...
- Кто... этот...? - отвлёкся мыслями главный.
- Душитель... Ну, у которого рука сломана... - закашлял в кулак лечащий врач.
От представленного главврача так передернуло, словно ударило электрическим током, внутри у него создалось напряжение.
- Какой ужас! - натянул на глаза белый колпак главный врач. - Г-о-с-п-о-д-ииии... - в страхе произнёс он по буквам. - У тебя здесь какой-то дурдом. - А как наш уважаемый глава администрации, поступив с аппендицитом, умудрился проломить себе голову со смещением шейных позвонков? Я только родным позвонил, что ему удачно сделали операцию, а его снова под нож...? - стукнул кулаком главный врач себя по коленке.
- Всё правильно, аппендицит ему вовремя вырезали, сестра его в палату повезла на каталке... вперёд головой, у нас все верят в приметы! А там, на переходе из операционного корпуса сильный уклон, вы сами всё знаете, корпуса строители в разном уровне сделали. Если бы сестра везла главу ногами вперёд, переломом ног бы отделался, а так головой лифт протаранил, кнопки с дверью сильно помял, лифт теперь не работает. Сестре на уклоне, когда его в палату катила по сотовому позвонили, сказали, срочно бросай всё и беги с проводками к нам разбираться, ну, когда всё это с уборщицей заварилось... Сестра тележку на тормоз поставила и побежала, мол, потом главу довезёт, ему всё равно где лежать. А уклон сильный, тележка снялась с тормоза и стала стремительно набирать скорость, а тут как раз большой лифт с другим больным подошел и открылся, и наш уважаемый глава нашей любимой администрации на скорости в него как пуля влетел. Лифтёр насмерть перепугался, до сих пор заикается, одна радость, другой больной лёгкой травмой отделался, вовремя отскочил и костылями прикрылся, правда, костыли поломал... Но мы главу сразу в операционную, сейчас чувствует себя вполне удовлетворительно, только не помнит, как его звать и кто он такой...
- Кто, лифтёр...? - поднял взгляд главврач.
- Да нет, глава, не следите за мыслью... - сухо ответил лечащий.
Главврач от волнения трясущимися руками стал медленно закрывать перекошенное лицо.
- Какой кошмар... - произнёс он и присел.
- Нам теперь надо Богу молиться, чтоб с работы не выгнали... - с надеждой выдохнул лечащий. - Но глава уже никогда ничего больше не вспомнит...
- А чего тележка с тормоза-то снялась?
- Глава хорошо жить стал, разъелся, за 130кг весу перевалило, где ж такую тушу под уклон тормозу на одном колесе удержать...?
Разговор обнюхивание уже подходил к концу, между врачами начались переглядки, а там, вдали находилась Москва, которая плескалась в лавине ресторанных огней, но это было так далеко и сейчас совсем как-то не к месту.
* * *
Может быть, Никита и дослушал бы разговор до конца, если бы не уснул.
- Фррррр, фрррррр!!! - опять захрапел Ник.
- Дддрррынь, дррррынь... - задрожал на столе стакан в ординаторской.
- Что такое, в чем дело...? - испуганно втянул голову в плечи главврач.
- Да это наш пациент захрапел, уснул в коридоре.
- О боже... - перекрестился начальник больницы. - А этот богатый-то, от чего помер...?
- Что из первой палаты?
- Ну, да...
- Говорил, не так лечите, зарядил нас деньгами... Залечили короче...
Главврач страшно зажмурился и снова втянул в ужасе голову в плечи.
Карл Макс с портрета с ненавистью смотрел на храпящего, он хотел что-то сказать, но говорить... он ещё не умел.
Стены стали трястись мелкой дрожью, Карл Маркс терпел, крепился, но старое крепление портрета не выдержало, раздался страшный удар, портрет оборвался на беднягу Никиту, ударив его прямо по голове.
- Ох, ё... твою в стоз! - выругался... Карл Маркс прямо с портрета.
Увы, Никиту спасти так и не удалось, а когда подняли портрет, вдохновитель идей на портрете схватился руками за голову.
Вообще, если брать по большому счету, это не портрет оборвался, это судьба хватила Никиту портретом по голове, от чего он больше уже не оправился.
Никита несгибаемый был человек, он не сгибался перед судьбой, наверно, поэтому судьба его - не пожалела...