Испокон веков дамам сердца что-нибудь, да, посвящали: серенады, оды, стихи. "Сыны кого-то" так часто занимались подобным и так редко задумывались над тем, что любой единственной музе могут наскучить извечные трели про небесно-подобные очи, бархат кожи и сахарные уста, - что в конце концов всё это превращалось в привычку, а любая привычка смерти подобна. Вы только представьте, как красавице кареглазке вот уже в сотый раз не дают спать, начинают греметь под её цветущим балконом, как к ней вбегает радостная служанка, приученная в подобных случаях не зажигать свечу. Как девушка лениво приподнимается на кровати, и, не слушая потуги мартовского кота, терзающего струны, горло и amigos, принимается спорить со служанкой. Они пытаются отгадать, кто же пожаловал к ним сегодня. "Но к чему бесплодные споры?" - спрашивает их время. И вот героиня чьего-то сердца, накидывает халатец и выходит на балкон под звёздное небо с единственной целью - узнать кто же кому проспорил...
А теперь представьте, как некий, скажем, Счастливец, решив однажды, - Basta! Lavo manus! [я умываю руки! (лат.)] - бесстрашно пошёл дальше остальных (а может быть попросту спятил от тоски, между прочим, снедавшей его сердце) и, вместо того, чтобы, мешая влюблённым сверчкам, томить свою музу наскучившими ей серенадами, воспевая красоту, к которой нормальная девушка относится вполне спокойно, вдруг, пусть по секрету, но стал самым желанным гостем всех балконов! Кощунственно и беспощадно он бесстрашным еретиком посягнул, казалось бы, на святое - на других девушек. Он начал высмеивать всех и вся, сравнивая своё сияющее солнце с никчёмной золой. Его хулят, а не выслушивают спокойно, его обливают помоями и кидают в него камни, на него спускают собак по кличке Ненависть и Позор! Но если он достаточно ловок на язык, то каждая служанка, выливающая на него очередное ведро помоев, так или иначе, прогнав незваного гостя, признаётся своей госпоже в ловкости Счастливца, а та самая, Единственная, в свою очередь прогнав болтливую служанку, не желая ни с кем обсуждать своего несносного поклонника, вновь засыпая, быть может, невольно улыбнётся, вспомнив наглую безжалостную речь в адрес соперниц. А если нет, что ж, тогда прочтите надпись на гербе Счастливца, которая, опять же кого-то высмеивает: "Perdiderunt timere defectum" [неудачники боятся неудач (искаж. лат.)].
-------------------
Dimitte illis, non enim sciunt, quid faciunt
[прости им, ибо не ведают, что творят (лат.)]
Хотя эта история произошла в глубоком будущем, она отнюдь не фантастична. Это случилось в спрятанном среди гор курорте. Местность, в сердце которой будет происходить повествование, обладает удивительными свойствами. Окружив себя молчаливыми стражниками гор, призванными защищать от неуёмных ветров, здесь расположилась живописная долина. Вечнозелёные хвойные деревья, раскинутые словно изумруды, украшают собой подножья каменных гигантов и дают приют счастливым представителям животного мира, а также сглаживают переход от безжизненных гор к жемчужине долины - озеру. Некогда забравшаяся на плечи каменных исполинов вода, словно в доказательство своей значительности выбрав места поближе к звёздам, то тут, то там обосновалась в белых палатках ледников, которые теперь то и дело обновляют воды водоёма. Воздух чист и свеж. Эта долина без сомнения излюбленное местечко солнца, ведь оно, заглядывая сюда, то и дело прогоняет набежавшие было облачка, чтобы заблестеть на поверхности озера, засверкать на боку выпрыгнувшей из воды рыбёшки, засиять на смолистых сосновых ветках и согреть расправленные в полётах крылья птиц. Его сиятельство привносит в долину ощущение праздника и торжества. Немногочисленные люди, живущие тут, давно привыкли к подобному зрелищу и зачастую не замечают его, чего не скажешь о многочисленных приезжих, которые часто сравнивают волшебную местность с бокалом искристого шампанского.
Однажды странствующий богач, господин Биро, открыл для себя эту долину, купил значительный участок земли и построил на берегу озера уютный отель, назвав его "Гортензия". Первыми гостями нового заведения стали бесчисленные друзья и знакомые новоиспечённого хозяина, которые, как водится, впоследствии послужили ему также невольными рекламными агентами. За многие годы отель несколько раз перестраивался, разрастаясь и обзаводясь всё новыми службами, а со временем в долине рядом с ним появился небольшой городок с собственной почтой.
Так получилось, что у господина Биро не было собственных детей, однако однажды стены отеля подарили ему приёмного сына - Жака Люма. Мать Жака принесла сына в "Гортензию" под сердцем. Зайдя в отель, она попросила у клерка самый дешёвый номер. Господин Биро, будучи неустанным работником отеля, работником numero uno, стоял тогда в стороне за конторкой, сверяя и без того сверенные бумаги. Он не хуже клерка знал, что номера эконом класса забиты до отказа, но, смерив быстрым намётанным глазом госпожу Люма, опережая клерка, громко и добродушно заявил, что номер N в распоряжении посетительницы. Госпожа Люма благодарно улыбнулась в ответ, а смышлёный клерк догадался на время проживания гостьи понизить тариф номера. Трое суток госпожа Люма почти не выходила из номера и, как выяснилась позже, ничего не ела, на третью ночь она родила сына, нарекла слабое дитя Жаком и за неимением родственников доверила ребёнка доброте господина Биро.
Таким образом Жак с малых лет работал в "Гортензии". Его приёмный отец никак не выделял мальчугана среди других работников, не отдавал ему предпочтений и не делал поблажек. Несмотря на то, что со временем Жак стал таким универсальным работником "Гортензии", как и сам господин Биро, за ним были закреплены три основных обязанности: он занимался ремонтом, строительством и охотой.
В десять лет Жак заявил господину Биро о своём желании приобрести на скопленное жалование небольшую лодку, чтобы катать постояльцев. Идея мальчика понравилась владельцу отеля, и, вдобавок ко всему прочему, Жак стал лодочником. Простая рыбацкая лодка стала для мальчугана настоящим университетом жизни, ведь ему приходилось возить самых разных людей, возвышенных и утончённых, низменных и порочных, знатных кавалеров и светских дам, королев и иностранцев. Часто он был невольным слушателем самых разнообразных разговоров, часто поддерживал беседы на всевозможные темы. Словно пытливый путешественник он изучал людей и их нравы, не выходя из лодки. Нередко случалось так, что Жак выдавал себя за другого, искусно маскировался, притворялся глухонемым, переодевался в старика, поэтому посетители простодушно верили, что в отеле служат несколько лодочников. Он делал это не для того, чтобы выведать чьи бы то ни было сокровенные тайны, - в первую очередь ему, наравне с господином Биро, хотелось сделать пребывание гостей "Гортензии" идеальным, а для этого нужно было учитывать их нарекания и пожелания, которые зачастую скрывались как самый опасный секрет. "Сегодня коридорный поставил ботинки под самую нашу дверь, утром я чуть не сломал себе шею!", - жаловался мужчина своей жене, не обращая внимания на глухонемого лодочника, - "а мне за завтраком не понравилась утка", - отвечала она мужу. Какие-то замечания учитывались уже на следующий день, какие-то намеренно, чтобы отвести подозрения, господин Биро принимал во внимание через некоторое время, но так или иначе удивительная удовлетворённость гостей снискала "Гортензии" небывалую славу.
Прошло пару десятков лет с тех пор, как Жак впервые сел за вёсла, теперь он возмужал и окреп. Молодость сменила беззаботно-счастливую юность, как лето меняет весну, и теперь каждый плеск неутомимых вёсел был переполнен неведомой до сих пор тоской. Впрочем, как истый лодочник, будущую жену Жак твёрдо решил повстречать в своей неизменной вселенной - в лодке. Словно ленивый кот, он расставил когтистые лапы вёсел, словно выжидательный паук, сурово сидел он на своей паутине. Однако будущее, арена нашего рассказца, было не менее сурово для сынов Адама. Времена принцесс канули в лету, каждая девушка печальных времён Жака неумолимо срывала цветы своей красоты (если таковая имелась), безжалостно растаптывая благоухающие бутоны неумолимыми ножками. Девушки сбривали свои бровки и рисовали некими составами дуги над глазами, приклеивали пластиковые ресницы поверх своих ресниц, клеили пластмассовые ногти на свои коготки, припаивали чужие мёртвые волосы к своим волосам... Девушки изгалялись над природой, издевались над своей красотой (если таковая имелась), превращая себя в кукол с одинаковой длиной ресниц, с идентичными дугами вымышленных бровей, с одинаково-пластмассовыми ногтями. Они были похожи на ангелов, которые добровольно обрезают свои прекрасные крылья иссохшей и прокажённой дланью моды.
Забавным и одновременно грустным было то, что мужчины времён Жака не находили в себе ни силы, ни отваги, чтобы донести своим музам что-то вроде omnia licent sed non omnia aedificant [все вещи являются законными, но не все (лат.)]. Так или иначе, Жак негодовал, его сердце настырно помнило и напоминало о героинях удивительных сказок, привозимых со всего света в "Гортензию", - восхитительных принцессах, - прекрасных своим воспитанием, манерами и лицом; нежных созданиях, естественных и гармоничных как сама природа, образы которых прокрались когда-то в детскую душу.
Жак понимал, что он не в состоянии повлиять на внешний мир и моду, не может повлиять и на то, каких гостей принимать в "Гортензии", а потому однажды придумал вывозить приглянувшихся ему нанимательниц лодки "на чистую воду". Это была довольно грубая задумка, впрочем, подсказанная самой природой. Жак редко прибегал к ней и естественно держал в секрете, доверяемом лишь господину Биро, чтобы тот, в случае чего, не беспокоился отсутствием приёмного сына. Заключалась же задумка в следующем. Прекрасное озеро, на берегу которого цвела "Гортензия" в течение всего дня наполнялось таящими в горах ледниками, а в нескольких километрах от отеля, переполнявшая озеро вода, выливалась из него небольшим водопадом и продолжала свой вечный путь горной рекой. Водопад был настолько неприметен со стороны, что жители долины долгое время не знали о его существовании, а когда узнали, стали избегать его: рыбы там не водилось, а вытекающая вода могла незаметно затянуть лодку. Так и случилось однажды, когда рыбачивший Жак задремал, не подумав заякорить лодку. Его разбудил шум беспокойной воды, падающей с высоты нескольких метров. Отгребать в сторону было поздно, бросаться из лодки тоже, поэтому Жак присел на корме, приготовившись к прыжку. Оставалось лишь надеяться на то, что ниспадающая вода вырыла достаточно глубокую и широкую яму. В момент падения Жак что было сил отпрыгнул в сторону от лодки, - самым опасным было удариться об неё в водовороте. Вскоре после падения горе-рыбак показался на поверхности реки. Лодка уцелела, но значительно наполнилась водой; она поджидала неподалёку, задержанная бурлившей в разные стороны зарождавшейся рекой. Алюминиевые вёсла, сдержанные привязью, держались в уключинах, снасти и провизию унесло. Выплыв с лодкой на берег, Жак бросился отдышаться на камни, чешуёй покрывавшие пляж, и невольно залюбовался водопадом с маленькой радугой, создаваемой многочисленными брызгами.
Вполне оправившись от падения, Жак отыскал неподалёку тропу, ведущую от водопада к озеру, настолько широкую, что протащить по ней лодку не составило большого труда. Таким образом, изведав на собственной шкуре, что падение из озера в реку вполне безопасно, Жак дерзнул показывать водопад некоторым молоденьким пассажиркам. Всё начиналось с того, что лодка как бы невзначай оказывалась в опасной части озера, затем следовало предложение послушать водопад, далее, неудовлетворённое одной лишь завораживающей мелодией, любопытство спутницы выказывало желание посмотреть, возникала естественная необходимость переправить лодку вдоль водопада от отвесных скал до леса с удобной тропинкой... Словно по нотам разыгрывался спектакль "сражение с природой", где тонны безжалостной воды выступали против наигранно-слабеющего, а в пышных устах "слабого", "жалкого", "ничтожного", "никудышного", "убогого" и проч. лодочника. Огненными стрелами в бесстрастное лицо гребца летели просьбы, мольбы, клятвы, заверения, угрозы и проклятия. Порой он слышал нечто в духе гениальной итальянки: "убей меня, я не хочу больше жить!", этими или похожими словами, спутница, доверившаяся ему, смертельно боялась того, что падение лишит её красоты, сделает её уродливой, поставит точку в ещё не начавшейся карьере счастливой женщины. Порой зрелище было настолько отвратительно и невыносимо, что Жак выгребал из самых критических точек. Конечно попадались и такие девушки, которые не только не вызывали жалости, но, напротив, зарождали в Жаке вечно желанную и вечно проклятую надежду. Именно с такими он и решался на первое совместное испытание, давал им короткие быстрые инструкции и падал с ними в водную бездну. Последствия падения были различными: у одной из девушек отваливалась ресница, у другой смывались брови, у третьей отпадало несколько ногтей, а потому все они зачастую то стыдливо отворачивались от Жака, то закрывали своё лицо, идя ко дну. Вытаскивая на берег очередную пассажирку, лодочник на время забывал свою лодку и укромно любовался почти естественной красотой спутницы, вспоминая давно забытое. Обычно этим путешествие и заканчивалось, спутники возвращались в "Гортензию", практически не разговаривая. Зачастую Жака просили никому не рассказывать о случившимся, брали с него слово, а позже, подойдя к отелю, просили его либо провести через потайной ход, либо незаметно сходить за сумочкой.
В столь редкие волнительные дни подобных приключений Жак и думать не мог о сне, под вечер он вновь отвязывал подсохшую лодку, и, почти не замечая, делал пару сотен хороших гребков, а, оказавшись примерно на середине озера, тихонько опускал якорь и подолгу смотрел на звёзды.
Так как результатом рискованных падений было лишь то, что Жаку едва удавалось бросить пару животно-жадных, по-детски любопытных, алчущих красоты взглядов, - всю дорогу до отеля к нему угрюмо сидели спиной, - последние дни он размышлял над бессмысленностью своей затеи. Он подолгу задумчиво сидел в своей лодке, привязанной к берегу, под окнами "Гортензии". Жак не слышал ни шуршание лёгких волн, ни крики неутомимых птиц, летавших над долиной, он смотрел невидящим взглядом на зеркало озера.
- Какая прекрасная долина! - однажды прозвенел над ним чудесный ручеёк приятного голоса.
Жак поднял усталые глаза со дна озера и неторопливо оглядел долину.
- "Да", - мысленно произнёс он, и, приходя в себя, взглянул в сторону "Гортензии".
Прекрасное создание украшало собой песчаный берег и улыбалось небу.
- "Какая жизнерадостность!", - подумал Жак и сказал уже вслух: "Да, у нас хорошо! Но дождитесь ночи, вы ещё не видели наши звёзды!"
- Как же! Видела! Я полночи простояла на балконе, - девушка на секунду, словно в нерешительности, замолчала. - Однако фонари отеля очень мешали. Мне всё хотелось выйти на улицу и немного отойти в сторону от "Гортензии" так, чтобы никакой свет не заслонял природной красоты звёзд, но я не решилась... К тому же с другого берега пару раз доносился волчий вой! - Она вновь замолчала, но завидев, что лодочник собирается что-то буркнуть в ответ, добавила: "Но всё равно, в городе такого ни за что не увидишь, ведь правда?"
- Пожалуй, - ответил Жак, любуясь девушкой. Лёгкий ветерок небрежно шуршал её длинным платьем, игриво перебирал распущенные каштановые волосы длинной до плеч. Платье настолько гармонично дополняло её стройный образ, привнося утончённую женственность, неуловимую лёгкость, что в голове Жака родилась догадка о том, что, если о некоторых говорят "родился в рубашке", то эта девушка, должно быть, родилась в платье. - Вам необычайно идёт это платье! - неожиданно для себя заявил он, и тонконогое создание чуть строго взглянуло на него. В ответ на открытый взгляд девушки Жак, замявшись, добавил: "вам не следует опасаться волков, близко к отелю они не подойдут, охотники сдерживают их на порядочном расстоянии от нашего городка. Хотя, гулять одной по ночам всё же не стоит."
- Скажите, вы тот самый лодочник, которого всем рекомендует господин Биро?
- Он самый! - заявил Жак, подгребая к берегу.
Так началась первая поездка Марты по озеру близ "Гортензии". Когда лодочник получше разглядел новую пассажирку, он заметил, что и она не смогла избежать пороков, описанных выше: её брови были нарисованы, наклеенные ресницы гротескно длинны, ногти приклеены. Жак чуть содрогнулся в душе, однако виду не подал, и, добродушно, чуть грустно улыбаясь, продолжал грести, а вскоре звонкий, безудержно приятный и необычайно задорный голосок Марты стал настоящим бальзамом для печального сердца лодочника. Когда они, покружив по озеру, наконец причалили к "Гортензии", девушка искренне поблагодарила Жака и приказала ждать её завтра в это же время.
Впрочем, удивляться этому не приходилось, ведь в прекрасной долине господин Биро умышленно устраивал как можно меньше современных развлечений. Помимо катания на лодке, гости его отеля имели возможность прогуливаться по лесу вдоль ухоженного берега, любуясь прятавшимся за деревьями искристым озером на фоне величавых гор. Одни постояльцы любили охотиться и рыбачить, другие невысоко забираться в горы, третьи посещать горячие источники, в достаточном количестве разбросанные по долине. Зимой значительная часть озера покрывалась льдом, и гости "Гортензии" с удовольствием катались на коньках и лыжах. Коньки и лыжи, к слову сказать, были самодельные. Не то чтобы господин Биро безудержно экономил на всём, он был склонен к этому: жил в небольшой каморке на первом этаже, довольный соседством комнат всех прочих работников отеля, одевался просто и однообразно. Как и все служащие, он круглый год ходил в белой рубашке повязанной галстуком тёмно-серого цвета, в костюме-тройке (такой же практичной расцветки) и в черных начищенных ботинках. На левом лацкане таких пиджаков горделиво цвели вышитые фиолетовые гортензии. Одному Жаку, в известных целях, было позволено переодеваться, в свободное же от уловок время, лодочник носил какую-нибудь плотную цветную рубаху, вечный жилет из белой волчьей шкуры, серые просторные штаны из парусины и лёгкие башмаки мягкой коричневой кожи, небо послало ему одну из способностей Сократа - он не боялся холода.
Возвращаясь к вышесказанному, стоит отметить, что господин Биро, однако, никогда бы не позволил себе экономии в отношении гостей - основе процветания его отеля. Во-первых, самодельными инструментами, инвентарём и некоторой обстановкой он стремился создать особую атмосферу, которую не смогли бы скопировать конкуренты. Примером безобидной обстановки, доверенной рукам Жака, могли служить чудесные вешалки в раздевалках, окружающих некоторые горячие источники, специально обустроенные под ванны. Крючки таких вешалок блестели лаком и были сделаны из разнообразных коротких веток, аккуратно срезанных со срубленных на дрова деревьев. Во-вторых, владельцу отеля было приятно чем-то занять приёмного сына длинными зимними вечерами. Так однажды господин Биро нарисовал на бумаге коньки, объяснил Жаку их сущность и, вскоре, юный заворожённый этим простым изобретением лодочник в ремонтной мастерской сделал свою первую пару. Самодельные коньки не отличались особой изысканностью, не дерзали соревноваться в технологичности с заводской парой, но были не менее надёжны, а их простота и индивидуальность снискали любовь у постояльцев "Гортензии". Так же производились лыжи и рыболовные снасти.
День за днём Жак возил Марту на своей лодке. Всё больше влюбляясь в её естество, характер и манеры настоящей принцессы. Всё сильнее пытался он постичь её душу, понять её мысли, разгадать желания, и всё ярче расцветало в его груди счастье первой влюблённости, ведь равно все его старания оказывались тщетными: Марта как истая девушка была переменчива и разнообразна. Сегодня она могла без умолку щебетать непоседливой птичкой, украшая долину безудержно-звонким смехом, назавтра, вдруг, становилась серьёзной и на протяжении всего маленького путешествия увлечённо читала одну из её бесчисленных книг, причём в дни спокойствия она запрещала Жаку останавливаться, заявляя о том, что размеренный плеск вёсел её убаюкивает. В другой день Марта становилась самым любознательным созданием и либо расспрашивала Жака обо всём на свете, либо требовала рассказать ей о чем-нибудь всенепременно интересном, впрочем, есть ли рассказчик лучше путешественника или лодочника? Чтобы в полной мере описать все перемены настроений, все смены желаний Марты пришлось бы издать не одну книгу, ибо даже во времена Жака человечество не придумало пресс, который бы смог вместить подобное сочинение между двух обложек.
Многочисленные наряды Марты помимо разнообразия отличались отменным вкусом.
- "Она удивительна в каждом платье!", - думал Жак, - "отчего они идут ей больше, чем другим девушкам?.. Но с каким же чемоданом она, должно быть, приехала в нашу долину? Нет, коридорному, определённо, пришлось несколько раз бегать к карете, за очередной парой багажа!"
Порою в "день чтения", пока руки лодочника с размеренностью часовых стрелок вращали вёсла, его глаза, привыкшие к искусственным дополнениям на лице девушки словно к уродливому шраму на лице друга, так или иначе невольно любовались спутницей. Он заметил, что и читала Марта как-то по-особенному. Держа в руках книгу, она чуть наклоняла каштановую головку набок влево, словно прислушиваясь к главному из двух своих извечных судей, - сердцу; казалось, что ей было жутко интересно услышать, что же оно прошепчет ей о каждой прочитанной странице. В то же время в такие моменты Жак сравнивал девушку с пугливой ланью, ему казалось, что другое розовое ушко Марты чутко прислушивается к внешнему миру. Лодочник неустанно восхищался спутницей, его будоражил блеск её внимательных карих глаз, глаз, которые было невозможно спрятать ни за какой маскировкой, и которые в своё время пощадит даже старость. Его чаровали гармоничные черты её лица, красивый чуть остренький нос и чувственные губы. Но если Жаку нравилась непослушная прядь волос Марты, которая неустанно прятала во время чтения левый глаз девушки, то он терпеть не мог широкополые шляпы, которые его спутница то и дело надевала, прячась от неуёмного солнца. В такие дни Жак негодовал, ему не доверяли голос, скрывали от него лицо.. Тогда лодочник находил себе другие развлечения: то он ездил по озеру всевозможными зигзагами, меняя декорации за спиной Марты и представляя, что она в это время находится на сцене. То он читал заголовки на обложках её книг и пытался разгадать их содержимое по названиям, впрочем, все проекции событий неизменно разворачивались в долине "Гортензии", а главными героями книг постоянно выступали Жак, Марта и лодка. Бывало, что в его выдумках лодку с Мартой =уносило ветром= на середину озера, и Жак отважно спасал обоих. Бывало, что Марта становилась =гордой= и молчаливой, и Жак то раскачивал лодку, то сильно бил вёслами, стараясь забрызгать спутницу, желая тем самым либо рассмешить её, либо разгневать. Бывало и так, что, залюбовавшись звёздами, Марта и Жак не возвращались в "Гортензию" до самого утра и вместе встречали отчего-то =бежевый рассвет=. Таким образом пока лодка Жака мерно покачивалась на ленивых волнах, в груди лодочника часто разворачивался настоящий шторм фантастических событий, и такое происходило с ним впервые.
Однажды под щедрым июньским солнцем Жак всё так же куда-то вёз Марту, куда именно в тот день их обоих не сильно-то волновало, это был обычный бесцельный день. Девушка живописно опустила тонкую руку в целительно-прохладную воду озера. Марта чуть наклонилась к бортику лодки и наблюдала за прозрачными струйками, скользящими вокруг её тонких пальцев атласными лентами. Она то создавала пузыри, то пыталась задержать бег лодки, пробуя ухватиться за воду, то всецело доверяла свою длань озеру.
- Знаете, Жак, а ведь я до смерти боюсь воды!
- Боитесь воды? - рассмеялся в ответ Жак, - быть этого не может! Ведь мы с вами избороздили это озеро вдоль и поперёк.
Лодочник сидел на своей скамейке в середине лодки и сейчас напоминал кучера на высоких козлах, он всем телом стремился вытянуться над поверхностью озера, пытался вылезти из собственной шеи, - ему ужасно хотелось посмотреть, как Марта играет с водой.
- Мне нравится вода, - задумчиво проговорила девушка, лениво поворачивая к собеседнику свою головку и поднимая поля шляпки так, чтобы его видеть, - и пейзажи, окружающие её словно поклонники прекрасную даму. Нравится проводить рядом с водоёмами время, они и наполняют меня какой-то неведомой энергией, и в то же время умиротворяют. Каждое лето наша семья отправляется в места подобные этому, например, после пребывания в "Гортензии" мы поедем в Венецию.
Жак молчал, и Марта продолжила поверять ему одну из своих сокровенных тайн, бесподобно поблескивая своими каштановыми глазами:
- Но я ужасно боюсь живой воды.
- Живой? - переспросил лодочник.
- Да, той, которая залегает в таких вот больших водоёмах, скрывает своё дно или быстро течёт. Я могу доверить ей разве что руку... - Марта стряхнула в озеро последние капли прозрачной перчатки. - К тому же, я совсем не умею плавать.
- В нашей долине есть термальные источники, - попытался подбодрить собеседницу Жак.
- Слышать о них не хочу!
- Почему же?
- Почему? Да потому что, это моя давняя мечта!
- Ну вот, в чём же тогда дело? У нас есть несколько обустроенных источников и вполне удобных.
- Да, но общественные ванны, бани, вообще всё общественное...
- Хм, я понимаю вас, - перебил её Жак, - хорошо, тогда в вашем распоряжении многочисленные "дикие", не знавшие человека, источники.
- Знаю и это, но ведь они "дикие", неизвестно где спрятанные, одним словом, это замкнутый круг, прошу, оставим эту тему...
Целый месяц пролетел с первой встречи Марты и Жака. Вместе они прошли, как скажут моряки, не одну милю, забирались на высокую гору, с которой было видно всю раскрытую ладонь долины, и несколько раз звёздными ночами выезжали на середину озера. Наконец, Марте и её родным настала пора продолжить путешествие. Услышав эту новость, Жак принял непростое решение:
- Завтра я покажу тебе водопад, - сказал он своей любимой пассажирке.
- Хорошо. Завтра наш последний день, - чуть грустно ответила она.
Вернувшись в отель Жак предупредил господина Биро о своей затее, на что почтенный старик сказал:
- Поступай как знаешь, Жак. Но не задерживайся, послезавтра мы ждём много гостей, ты мне понадобишься здесь. Годы берут своё, знаешь...
- Не волнуйся, отец, в крайнем случае я задержусь на сутки. - заверил Жак и добавил: "Пусть это станет моей последней попыткой!"
Оставшись наедине старик вновь подумал о том, как однажды Жак полноправно займёт его место и будет так же рачительно заботиться о процветании отеля. Вообще господин Биро дожил до преклонного возраста счастливым человеком: у него не было детей, но были сын Жак и дочь... "Гортензия". Его отель, - дело всей жизни, единственная муза, безмолвно-прекрасный цветок, - неуёмно радовал сердце старика и восхищал его душу. Жак же был признанным приёмным сыном, однако сначала для дел отеля, описанных выше, затем по привычке, перед гостями это скрывалось. Впрочем, как истый работник и хозяин отеля, господин Биро, вообще, мало рассказывал о себе, что делало его бесподобным собеседником в глазах гостей. Служение же своему делу не знало границ, так, например, пережив в год открытия отеля мёртвый сезон в холодное время года, господин Биро перенёс дату своего рождения и дату основания отеля на зимний период, объединив их. Он подначил персонал "Гортензии" рассказывать всем прибывавшим гостям о новой знаменательной дате, грандиозном событии, которое все кругом только и делают, что нетерпеливо ждут. В следующую зиму самым именитым гостям были разосланы приглашения, написанные рукой Биро. Таким образом удалось не только избежать ежегодной поры увядания, но и сделать "Гортензию" восхитительным местом для зимнего отдыха.
Но если процветание отеля ещё было в силах создателя, то сам господин Биро был не вечен, что он и понимал ещё во времена усыновления Жака. Малыш, не осознавая этого, работал на благо "Гортензии" с самых пелёнок. Его рождение наделало шуму в стенах отеля и намеренный расчёт сделал "бедное дитя" всеобщим любимцем, развлечением для напыщенно-заботливых дам всех мастей, впрочем, это, пожалуй, было получше приюта, который, кстати говоря, в отличие от других служб, так и не появился в долине. Далее юный Жак в течение многих лет был проведён невидимой рукой господина Биро через все должности отеля, кроме разве что должности управляющего. Впрочем, детство юного лодочника было довольно безоблачным: он постоянно с увлечением постигал что-то новое, проводил много времени на свежем воздухе, а в свободные часы общался и играл с детьми со всего света. Трудно предположить для чего господин Биро неоднократно рассказывал Жаку о прекрасных временах принцесс, хотел ли он лучшей участи для приёмного сына или преследовал какие-то свои цели, было неясно. Так или иначе он периодически делал это, и делал осторожно, ведь ему не хотелось, чтобы разгорячённый Жак сбежал из "Гортензии", отправившись на поиски своей Дульсинеи. На более поздние выходки приёмного сына в духе прогулок на водопад господин Биро относился философски, следуя принципу "чем бы дитё не тешилось", однако последние заявление Жака его обрадовало.
Жак, выйдя от отца, погрузил в лодку медикаменты и некоторый походный инструмент, как-то: огниво, нож, топор, небольшой котелок, рыболовные снасти и даже сигнальные огни, которые он брал с собой, отправляясь с гостями "Гортензии" в горы. Всё это он отвёз к водопаду и спрятал у знакомого места, однако через мгновение вернулся к тайнику и для надёжности убрал дар Гефеста во внутренний карман жилета. Жак убедился, что уровень воды достаточный, затем вплавь подобрался к водопаду и несколько раз нырнул. Уверившись что на дне не появилось ни топляков, ни острых камней, он вернулся на берег, ещё раз определил идеальную точку входа и только после этого отправился в отель. Привязав лодку, он внимательно осмотрел её и убедился, что привязи вёсел не истёрлись и смогут сдержать их в уключинах при падении. Вернувшись в свою каморку, расположенную к слову сказать по соседству с комнаткой господина Биро, однако чуть большую по размеру, Жак ухмыльнулся своей небывалой осторожности, но, недолго думая над этим, упал на кровать и тут же забылся сном праведника.
На следующий день лодка Жака привезла молодую пару к водопаду. В определённые моменты все девушки похожи словно родные сестры, так и сейчас, Марте захотелось взглянуть на водопад. Оба человека сидящих в лодке желали увидеть природную красоту, однако Жак предупредил спутницу, что переплавляться на другой берег озера напрямик опасно и нужно сделать довольно большой круг.
- Тут же совсем нет течения! - возразила ему девушка.
- Тут нет, оно проходит чуть дальше.
- Что ж, тогда нам следует вернуться в отель, вечером я уезжаю, а сделать большой круг по озеру, это всё равно что подплыть к "Гортензии". Времени на такие манёвры, к сожалению, нет. Нужно было сразу идти вдоль лесистого берега!
- Ладно, - решился Жак. - Я так сильно хочу, чтобы вы увидели водопад, что попробую пройти напрямик, - заявил он.
Наградой за желанный ответ лодочнику послужила обворожительная подбадривающая улыбка.
- Нет, нет, - опомнилась девушка через минуту, - вдруг там, действительно, сильное течение, я ведь ужасно, ужасно боюсь воды! - она испуганно спрятала лицо в ангельских дланях.
- Поворачивать теперь поздно, - пробурчал Жак.
Ему, действительно, хотелось избежать падения, он повернул нос лодки на спасительные тридцать градусов и налёг на вёсла с утроенной силой. Через несколько минут, показавшихся Жаку и Марте вечностью, стало ясно, что лодке не удастся избежать могучих объятий водопада. Лодочник перестал грести, решив не растрачивать свои силы понапрасну, он пытливо взглянул на пассажирку и получил в ответ сдержанную улыбку. Марта не предалась панике, или, вернее, её паника была величественно безмолвной. Девушка не хулила Жака, как это делали многие до неё, не кричала, не проливала слёзы, она бессильно сползла на дно лодки и вцепилась одной рукой за скамейку, расположенную на корме, а другой за борт судна. Марта, действительно, словно кошка смертельно боялась воды.
Всё происходило в течение одной минуты, за это время Жак быстро завёл вёсла в лодку, сообразил, что бессмысленно что-то объяснять девушке в таком состоянии, глупо приказывать "прыгай подальше от лодки", если такой прыжок сулил ей встречу с дикой рекой, но и оставлять Марту в таком положении было опасно. Он встал и, не раскачивая лодку, быстро подошёл к своей спутнице, осторожно, но быстро схватил девушку за тонкую талию, затерянную в складках шерстяного платья, и начал отрывать Марту от губительного судна. "Словно кошка, вцепившаяся в ковёр", - подумал Жак и в последний момент поднял девушку на ноги. Не отпуская её, он стремительно перехватился, пытаясь "пристегнуть" к себе Марту. Жак хотел, что есть силы отпрыгнуть с девушкой в сторону, но было слишком поздно: лодка начала уходить из-под ног; тогда он, поворачиваясь с девушкой лицом к обрыву, закричал "вдыхай!" и вместе с Мартой рухнул в водную бездну.
Крик чайки привёл Марту в чувства, девушка отрыла глаза и увидела над собой небо полное птиц, они летали над ней и то и дело посматривали на неё свысока, о чём-то крича. Девушка вспомнила водопад и падение, вспомнила Жака и его крик. Ей было несказанно холодно, она попыталась оглядеться, понять, что с ней происходит, но не могла пошевелиться - Жак всё ещё крепко держал её. Собравшись силами Марта позвала его слабым голосом, но он не откликнулся. Лодочник был без сознания, но продолжал дышать. Марту неумолимо клонило ко сну, ей почудилось, что всё это ей только кажется, как кажется и то, что при выдохе Жака они чуть погружались в воду, а при его вдохе вновь всплывали. Она снова забылась.
Терпкий запах дыма разбудил Марту, и она, испугавшись, села. Её рука удивлённо нащупала мягкие иглы пихтовых веток, вдруг, заменившие привычные шёлковые простыни, её глаза заворожённо и испуганно устремились на яркий костёр, потрескивающий в паре-тройке шагов от неё.
- Всё хорошо, Марта, не пугайся, - донёсся до неё знакомый голос из-за пылающего пламени. - Как ты? Цела?
Марта попыталась понять цела ли она. Сейчас ей было тепло и платье на ней было сухим, у неё в общем-то ничего не болело, но ей было мучительно не по себе. Она болезненно пыталась понять, как очутилась у костра, как высохла, ведь она помнила и ужасную воду, и холод, о которых ей теперь напоминали лишь не до конца просушенные волосы.
- Мне пришлось просушить твоё платье, - виновато сказал её спутник.
Теперь Марта вспомнила о том, как она слышала громкий надоедливый голос Жака, который много раз звал её по имени, кричал и нагло не давал спать. За секунду она восстановила в голове ход событий.
- Всё нормально, Жак, - чуть грустно ответила она, немного радуясь тому, что сейчас, за занавеской костра, он её не видит. - Как ты сам?
К слову сказать, парочка, пережившая целый водоворот событий, не сразу обратила внимание, что впредь они обращались к друг другу на "ты".
- Да, что со мной будет? - с притворным удивлением ответил Жак. - Давай, Марта, собирайся мыслями, поешь. Я приготовил улиток.
- Терпеть не могу улиток! - ухмыльнулась девушка, затем, по привычке, она чуть надула губки и села поудобнее, поджав под себя ноги.
- Я тоже не любитель, - улыбнулся Жак, - но найти что-то более съедобное мы сможем не ранее завтра, скоро стемнеет.
Они помолчали.
- Ладно, раз уж ты не голодная, принеси нам хворосту на ночь.
Марта хотела было возразить собеседнику, ведь после пережитого холода уходить от целительного костра совсем не хотелось, но затем передумала и отправилась в лес.
- Марта! - позвал Жак.
- Что? - отозвалась она.
- Не уходи далеко, до темноты примерно пол часа.
При падении в водопад лопасть алюминиевого весла глубоко порезала Жаку правую икру, а борт лодки рассёк ему затылок, неприлично сильно по нему ударив. Когда Жака с Мартой выбросило на берег, ударившись головой о камни, он очнулся, открыл глаза и увидел безжизненно склонённую набок головку девушки, лежавшую на нём. Пожалуй, впервые в жизни он, действительно, испугался. Жак осторожно расцепил руки, вынес спутницу на берег и устроил её на мягкой траве. Дыхание Марты было редким, едва приметным. Обрадованный тем, что она до сих пор жива, Жак принялся растирать её сорванной скомканной травой, радуясь тому, что белое тело начитает медленно розоветь. Он стал громко звать Марту по имени, а когда наконец растолкал её, заставил недовольно и устало блеснуть глазами, накрыл её своим жилетом, доверил высоко парящему солнцу и счастливый побежал собирать костёр. Сделав пару шагов, Жак, однако решил перевязать свою кровоточащую ногу, и один из рукавов его рубахи отлично сгодился для этой цели.
Место, куда причалили потерпевшие кораблекрушение, пролегало на берегу горной речки, постепенно заворачивающей вправо. Русло здесь было довольно узким, но за поворотом река расширялась и текла размеренно. На протяжении десятка шагов от воды берег был устлан камнями, далее зелёным ковром раскинулась широкая поляна, постепенно переходящая в лес. Примерно на середине поляны Жак организовал место для костра и стал носиться в лес за хворостом, с сожалением вспомнив тайник у водопада. Водопад, действительно, остался в нескольких километрах позади них. Набрав достаточно хвороста, Жак вернулся в лес и быстро наломал мягких пихтовых веток; несмотря на то, что это дерево редко встречалось, его было легко отыскать по гладкому серому стволу. Вскоре Марта была бережно перенесена на мягкое многослойное зелёное ложе, пахнувшее целительной хвоей. Костёр быстро высушил одежду девушки и шкуру охотника. Жаку ещё многое нужно было сделать: найти какой-нибудь еды, собрать материал для навеса, отыскать и приволочь толстые бревна, которые бы могли тлеть всю ночь. Охотник понимал, что всё это нужно делать сейчас же, сию минуту, пока нога позволяла работать и не разболелась окончательно, но, склонившись на спящей Мартой, укрывая её своей шкурой, он невольно залюбовался девушкой. На её губах и щёках вновь распустились алые розы жизни, да и водопад сделал своё дело. Завороженный прекрасным лицом Марты, Жак подумал: "какая она красивая!", и, пытаясь догнать сердце ногами, побежал по ждавшим его делам.
Сейчас, когда Марта отправилась за хворостом, Жаку совсем не хотелось, чтобы она уходила, но ещё больше не хотелось, чтобы она видела его ужасно распухшую ногу, его новую идиотскую походку, ведь ему нужно было сделать навес над новым гнёздышком его спутницы, который был нужен не столько от дождя, редкого в этих краях, сколько для тепла. Охотник решил, что сходит за еловыми ветками для своего лежака уже после того, как Марта заснёт. Для строительства навеса всё было готово, и Жак приступил к делу. Большими камнями он вбил в землю по бокам пихтовой кровати два ствола дерева толщиной с мужскую руку, примерно такими же жердями подпер вбитые стволы сзади, а одну жердь подлинней установил сверху вбитых столбов. Всё это охотник связал молодыми ветками. Наклоненную заднюю стену навеса Жак выложил плотно прилегающими друг к другу тонкими жердями и прямыми ветками, далее, словно укладывая черепицу на крыше, он покрыл её еловыми лапами.
Едва Жак закончил с навесом и присел у костра, вернулась Марта. Она видела, как он ковылял и прыгал вокруг костра прежде чем сесть.
- Жак, что с твоей ногой? - спросила она, сбрасывая хворост на землю.
- Ничего, - бросил он в ответ, - всё в порядке. О, какая ты молодец! столько принесла! - восторженно добавил он, а когда заметил, что Марта хочет подойти к нему, сказал ей, указывая на место под навесом: "садись, садись. Поедим и можно будет ложиться."
- Нет, Жак, ты от меня не отвертишься! - строго сказала она, подходя.
Жак угрюмо наклонил голову к костру, и Марта заметила запёкшуюся у него на шее и ухе кровь.
- Что с тобой? Ты поранился?
- Да, - негодуя на свою забывчивость, ответил Жак. Он много раз хотел сбегать на реку и вымыть шею, которую неприятно стягивала засыхающая кровь, - наверное лодкой слегка задело, жить буду.
- Что ещё за геройство, Жак? Мы же не хотим, чтобы ты слёг в горячке от заражения крови, - строго заявила рассудительная Марта. Она отважно обошла Жака, чтобы рассмотреть рану на его голове. - Тут всё в порядке! - раздался через мгновение радостный голос, - просто царапина!
- Ну вот, я же говорил! - приободрившись ответил Жак, - медсестра, садитесь ужинать!
Марта рассмеялась:
- Я не медсестра, а настоящий врач! - заявила она в шутку, - пациент, покажите теперь мне свою ногу и поживее!
Жак хотел было отмахнуться, сказав, что всего-навсего вывихнул лодыжку, однако поверил в то, что Марта и вправду доктор (несмотря на то, что в своей лодке он успел постичь немало людских натур, разгадать эту девушку ему не удавалось). Помимо всего прочего, ему действительно нужна была её помощь. Он решил прижечь рану, но так как распухшая нога уже не сгибалась в колене, Жак был не в силах сделать это самостоятельно. Он развязал повязку, и новоиспечённый доктор ужаснулся - прижигание не терпело отлагательств. Так как ножа у них не было, решили использовать стальное огниво. Марта порядочно напугалась, однако взяла себя в руки и не выказывала страха. Силы Жака настолько истощились за день, что он еле перебрался под навес, предполагая, что Марта может упасть в обморок, а с такой ногой донести её под тёплый навес будет непростым делом, к тому же яркий костёр, отражаясь от стены навеса, хорошо освещал пихтовое ложе, которое на несколько минут должно было превратиться в операционную. В костёр подкинули дров, и охотник сделал удобные надёжные держатели для огнива. С трепещущим сердцем смотрела Марта на постепенно раскалявшуюся сталь.
- Ложись, Жак, - вскоре тихо проговорила она, сдерживая головокружение.
Марта села подальше от костра, боясь потерять сознание. Она глубоко вдохнула, чтобы собраться силами и духом. Через некоторое время она твёрдой рукой прижгла рану Жака. Невыносимо запахло палёным, и Жак забылся. Марта снова убрала огниво в костёр, чтобы раскалить его и почистить. Покончив с этим, она дошла до реки и умылась. Стоя на берегу, девушка вспомнила о своих родных. Она знала, что без неё они не уедут, но как же они, должно быть, переживают и волнуются за неё! Марта подумала, что их с Жаком обязательно будут искать, а если не найдут, то дня через два-три они сами вернутся в "Гортензию", стоит только её спутнику немного оправиться от ранения.
После захода солнца река, на берегу которой стояла Марта, текла более размеренно, она тихонько журчала и сказочно переливалась в свете взошедшей новой луны. Неугомонные воды перекатывали по дну камни, то и дело тихонько ударяли их друг о дружку, это постукивание успокаивало Марту. Она умиротворённо оглядела пейзаж, на время приютивший её и её спутника, и улыбнулась многочисленным звёздам, таким близким, что казалось обычным делом дотронуться до любой из них. Через несколько минут Марта вернулась в свой маленький лагерь, положила на переливающиеся рубинами угли пару толстых веток, сняла с себя жилет, тихонько легла рядом с Жаком, укрылась мягкой шкурой и, несмотря на неудобную кровать и непривычное отсутствие мягкой подушки, быстро уснула под тёплым навесом.
Пару дней спасшимся в кораблекрушении пришлось питаться жареными улитками и первыми летними ягодами. Жак почти не вставал, какое-то время его одолевал жар, Марта заботливо приносила ему воды. Так как у них не было даже простейшей посуды, для этих целей сгодился второй рукав его рубашки. На третий день Жак начал понемногу ходить. Он вспомнил о нескольких крючках, зашитых в его жилете на экстренный случай, из крепких ниток, взятых из куска разорванной штанины, сделал подобие лески, и они с Мартой отправились на рыбалку вниз по течению. Не знало границ детское счастье в лице девушки, когда она поймала свою первую рыбу. А каким вкусным оказался их улов, приготовленный на костре!
- Хорошо, что сегодня мы хорошо поели, - любуясь довольной Мартой, сидящей перед очагом, заметил Жак, - засветло пойдём в "Гортензию".
- Так скоро? - удивилась девушка, - а как же твоя нога?
- Она в абсолютном порядке.
- Но ты всё ещё неровно ходишь.
Нога Жака, действительно, всё ещё была распухшей и не сгибалась.
- При необходимости я смогу идти не один день, - возразил охотник. - Бежать мы не будем, пойдём обычным шагом, с привалами... Нам нужно возвращаться, Марта, твои родные, должно быть, очень волнуются, а искать нас дольше трёх дней все равно никто не будет.
- Хорошо, - тихо ответила девушка, - если ты так считаешь, пойдём.
Они легли пораньше, чтобы вдоволь набраться сил, но Марте не спалось. Она пыталась понять себя и свои желания. Девушка ловила себя на мысли о том, что ей начинал нравиться этот маленький приют, пристань, прибежище. Здесь не было ни удобств, ни комфорта, ни мыла, ни даже посуды. Но в то же время, здесь были и река, и звёздное небо, и Жак. Затем она вспоминала своих родных и чувствовала не столько тоску, сколько желание того, чтобы они не беспокоились. Она не хотела и не собиралась вечно жить в лесу словно дикарь, но - "ещё хотя бы пару деньков", - подумала она, засыпая.
Жак проснулся с рассветом. Стараясь не разбудить Марту, сладко дремавшую словно нежный ангел, он тихонько подкинул немного дров в костёр и стал ходить вдоль берега, разминая капризную после сна ногу. По-хорошему нужно было найти высокое дерево, залезть на него и попытаться отыскать если не "Гортензию", то хотя бы пики знакомых гор, чтобы сократить обратный путь, но так как нога всё ещё не сгибалась как следует, он решил, что они с Мартой просто пойдут вдоль реки, поднимаясь по течению.
Когда солнце начало постепенно прогревать землю, Жак решил, что настало время будить спящую красавицу. Он тихонько подошел к Марте и сел рядом. Ему смертельно не хотелось покидать этот берег, ведь это означало конец всему: Марта неведомо куда уедет, и, быть может, никогда больше не вернётся. А здесь, на этом крошечном островке вселенной, она безраздельно принадлежит ему, позволяет о себе заботиться, сноровисто помогает во всех делах, и, чего там говорить, просто украшает его жизнь своим присутствием, придает ей смысл, наполняет чувствами. Жак отгонял от себя тревожные мысли, он и думать не мог о том, что будет после Марты, ведь это сулило нечто подобное тому, как если бы разом и навсегда потухли все звёзды на небосводе.
- "Благополучие возлюбленной, не лучшее ли это счастье?", - подумал Жак и разбудил своего ангела.
Пара довольно быстро собралась. Охотник разобрал костёр и прихватил с собой удочки. Жак и Марта не спеша направились в "Гортензию". Порой пологий берег переходил в отвесные скалы и путешественникам приходилось либо обходить препятствие, либо искать удобную тропу для его преодоления. Если Марта взбиралась на скалы с ловкостью кошки, то Жак мог пройти только по проторенной тропе, что его порядочно злило, и он то и дело в сердцах негодовал на свою ногу. Наконец, через несколько часов путешественники подошли к одной из охранниц долины, в которой была расположена "Гортензия", - высокой горе, на голове которой красовалась белая шапка.
- Этого я и боялся, - заметил Жак. - С такой ногой, идти в горы нет никакого смыла. Обойти этого гиганта тоже не получится, - он указал Марте направо, - гляди рядом ещё одна! Они стоят кольцом. Нам придётся вернуться в лагерь на несколько дней.
- Может быть разобьём новый лагерь здесь? - предложила Марта, - тут тоже довольно красиво!
- Нет, - покачал головой Жак, - смотри, зажатая скалами река здесь узкая и слишком быстрая. Ты только послушай, как она бурлит! Рыба здесь не водится, а если и проплывает какая-нибудь редкая, то поймать её на наши удочки будет большой удачей, к тому же, они - всё что у нас есть, мы не можем ими рисковать.
Таким образом путешественникам пришлось вернуться. В свой лагерь они оба шли приятно взволнованные, хотя и не подавали виду.
Они вновь вместе наловили достаточно рыбы. Но если любопытная Марта в прошлый раз не чуралась того, чтобы смотреть, как Жак острым камнем чистит их серебристую еду, ловко снимая чешую и вынимая потроха, то теперь она решила пройти по берегу и поискать улиток, чтобы разнообразить обед.
- Жак! Жак! - зазвенел радостный голос Марты по прошествии двадцати минут.
Охотник находился у очага, он только расположил разинувший рты улов над углями и собирался было звать спутницу. Тот факт, что она позвала его первой, насмешил его. Жак поднялся с земли и пошёл к Марте, бегущей ему навстречу.
- Жак! Ты только посмотри, что я нашла на берегу! - с волнением воскликнула девушка, показывая спутнику свою находку.
- Нож!? - Жак не верил своим глазам. - Марта! Нож!? - счастливый смеялся он. - Ты даже не представляешь себе, какая ты у меня умница! - он запросто схватил девушку и поднял её на руки, радуясь так, словно она нашла ключи от рая.
Марта улыбалась радости спутника и держала находку высоко словно факел. Отчасти она боялась поранить Жака, отчасти подыгрывала ему, стараясь этим жестом усилить произведённый эффект, но охотник и думать забыл про нож, он восхищался своей возлюбленной, восторженно и неотрывно любуясь своей находкой. Вскоре он отпустил Марту, напомнившую ему о готовящемся обеде, побежал и перевернул рыбу.