Знаешь и то, что у нерадивых ныряльщиков при резком изменении давления может буквально закипеть кровь. Глупые ныряльщики. Глупый я. Отчего перед погружением я инфантильно не задумался обо всём этом, не озаботился о теории, не изучил опыт и напутствия лучших, не получил сертификат, не посоветовался и не поторговался с продавцом специального оборудования, забыл подобрать оптимальный баллон с кислородом и вообще забыл весь воздух на берегу? От одного лишь вида спокойно колыхавшихся волн, я обезумел, забылся словно мотылёк, который завидел огонь костра, приподнимающий подол ночи. Жадно вдыхая неизведанный приятный аромат, задыхаясь, трескаясь грудью от переполнения, я побежал без оглядки, желая во что бы то ни стало... нырнуть... постичь, познать, ощутить вездесущность океана!
Лёгкие воздушные волны тяжёлыми дверьми захлопнулись надо мной, захватывая дух, пленяя сознание. Любуясь великолепными, острыми как бритва рифами, удивительно переливающимися под солнечными лучами, я позабыл о необходимости кислорода для поддержания жизни, обо всём позабыл, но каким-то чудесным образом продолжал дышать и погружался всё глубже. Моё погружение отнюдь не было похоже на приятный беззаботный сон: мысли путались, сердце учащённо прыгало в висках, кипела кровь. Уже через несколько часов, пролетевших в одно мгновение, вернуться на поверхность, выбраться на берег не представлялось возможным, - океан поработил меня, сделался моей частью, превратился в единственную мечту. Я задался целью достичь дна.
Цементом памяти скрепляло время кирпичи суток, укладывая их в ряды-месяцы, возводя стены лет, а моё погружение всё продолжалось. За столь длительное путешествие мне повстречалось несколько всплывающих ныряльщиков, с первыми из них хотелось обменяться жестами, но, заглядывая в их грустные лица, я чувствовал такое негодование и боль, что желание улиткой пряталось в раковину приличия. Тем не менее, даже не заговаривая с ними, я с лёгкостью читал их сердца, ведь океан долго учил меня чувствовать и ощущать; дна либо не существовало, либо ныряльщики не смогли коснуться его, но, так или иначе, они сдались, и, несмотря на горестные чувства, которыми они заражали, мне было радостно продолжать свой путь.
Первые годы погружения моё одиночество скрашивали разнообразные рыбы. Появлялись и исчезали они всегда неожиданно и со временем стали для меня настоящими друзьями, долгожданными как подарки. Обычно рыбы подплывали стайками, весело кружились вокруг, одни острыми зубками слегка покусывали меня, словно пробуя на вкус, другие щекотно пускали в мои уши пузыри воздуха, наполненные словами. Редко я разбирал, что они пытались донести до меня, редко внимал голосу океана. Треск лопавшихся пузырей, струйками летящих изо ртов молчаливых рыб, порой пробуждал воспоминания о прогулке под сводами величавых каштанов, держащих свои колючие, дозревающие плоды в длинных пальцах листвы. Рукав канала нежно обнимал, аллею, по которой я тогда прогуливался, соревнуясь в скорости с утками, проплывающими рядом, как вдруг моё внимание привлёк звонкий детский смех. Не вспомнить теперь, как выглядела маленькая девочка, играющая с другими детьми, разве что она была темноволосая, лёгкая, гонялась за мыльными пузырями, создавая их пластмассовым пистолетом, заряженным мыльной водой. Наконец, когда решительно все пузыри были пойманы, она замерла, замерли её маленькие друзья, замер я. "А сицас, вы долзны слопать все пузыли!", - задорно скомандовала она, выпуская очередную стаю переливающихся безобидных пуль... Рыбы приплывали ко мне то реже, то чаще, и вскоре я научился ценить каждый день, проведённый в их компании. Несколько раз меня делали счастливым огромные скаты, многие из которых мерно проплывали рядом, дразня и напоминая взмахами своих крыльев птиц, улетающих в закат, но некоторые из них подолгу завораживающе кружили вокруг, они хвастали рисунками, хорошо различимыми на их атласно-белых животах. Все рисунки были прекрасно исполнены карандашом и казались живыми на движущихся рыбах, - бесподобные моменты! Я чувствовал себя счастливым посетителем любимой галереи!
Я погружался всё глубже и глубже, рыбы перестали навещать меня. Сначала я успокаивал себя мыслями о том, что, быть может, настала некая океанская осень преходящая в зиму, или, напротив, весна, и рыбы, словно перелётные птицы, на время уплыли по своим делам. Затем мне думалось, что на подобной глубине рыбы не водятся, как в самом густом лесу порой встречается поляна, гостеприимно раскинувшая под лучами солнца сочно-зелёный ковёр, манящий своей нетронутой новизной, и настолько прекрасный, что деревья вокруг щадят его и по-взрослому не решаются порезвиться на нём. Но так или иначе время шло, а рыбы всё не появлялись.
В одно прекрасное утро меня окутал ласкающийся вездесущий свет, он не обжигал глаза и не был тусклым, он был похож на свет солнца, проникающий по утрам сквозь лёгкие шторы на окнах, будящий свет, его источником был сам океан. Как в недрах планеты, порой покрытой снегом, бывает спрятано огненное ядро, так и под тёмными волнами океана, бывает сокрыто солнце. Безумно приятно и невероятно захватывающе погружаться в объятиях света! ощущения подобны полёту в высоком небе, в котором летящий превращается в глаза, в чувства, не различает ни рук своих, ни ног, забывает себя. Иногда свет ненадолго пропадал, и опустошение колючим пледом накрывало мою душу. Впрочем, однажды коснувшись света, я перестал чувствовать себя одиноким в своём погружении, к тому же в короткие промежутки темноты несколько раз глаза мои различали мерцающий огонёк впереди. Сначала мне казалось, что это маяк, установленный на заветном дне, но так как он не приближался, а, напротив, постоянно отдалялся, становился всё более недосягаемым, мне чудилось, что это другой ныряльщик, и я готов был отдать всё что угодно лишь бы ускорить моё погружение! Затем, как и рыбы, огонёк исчез.
Один лишь загадочный свет продолжает навещать меня, и, словно умелый музыкант, он играет на струнах моего естества, вызывая разные чувства. То в сердцах я злюсь и начинаю проклинать медленность погружения, ненавидеть время и расстояние, то безумно радуюсь пройденному пути, недосягаемой глубине, глубине в которой я погряз, из которой никакими силами меня не вытащить, то мечтаю, фантазирую как выглядит океанское дно (в случае, если оно существует), то подозреваю океан в способности останавливать моё продвижение и даже обращать его вспять. С некоторого времени счастье стало моим спутником в этом путешествии, всеобъемлющее щемящее сердце счастье, счастье от того, что мне несказанно повезло, и я погружаюсь в бесподобно прекрасный, безумно глубокий океан, прозрачный и чистый словно воды горного родника, - детское счастье. Сейчас моё погружение продолжается, оно закончится с моим последним вздохом, и осознавать это до дрожи волнующе, ведь, как и все прочие, последний вздох, так же будет наполнен океаном, моим заветным океаном.