Некин Андрей : другие произведения.

Загадка Кольца Г-1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первая глава...
  
  Пояснение.
  Дорогой читатель, это все еще очень сырая версия первой главы и пролога. Обычно, если я пишу что-то день, то потом переделываю и редактирую еще дней десять. И это не преувеличение. Я выкладываю первую главу, только потому, что уже давным-давно пообещал второй том. Полный текст "Загадки Кольца" написан, но все, как обычно, упирается в редактирование.
  Более-менее только вот эта первая глава отредактирована.
  Если ты, читатель, вдруг заметишь ошибки и шероховатости, или тебе просто покажется какой-то эпизод слабым и бессвязным, и если ты, разумеется, не столь ленив, как я, то можешь написать мне об этом в комментарии и я тогда вряд ли обижусь, но буду думать...
  Автор вообще любит переделывать еще больше, чем писать.
  В последствии главы я удалю и выложу общий файл.
  Если лень не окажется сильнее меня, то буду выкладывать главу раз в неделю. Глав, как обычно, семь.
  Ах, да, ошибок грамматического характера, думаю, хватает. Надеюсь, это не сильно покоробит ваше чувство прекрасного.
  Также слегка изменил манеру повествования относительно первого тома, не знаю уж пошло ли на пользу...
  С уважением,
  Автор.
  * Пролог-послесловие можно прочитать либо в начале, либо в конце. Он отличается по написанию от основного текста. Можно даже и вовсе не читать. Автор оставляет этот выбор за читателем.
  ** А еще спасибо тем, кто *мотивировал меня на написание второй части. Пожалуй, вам и посвящается. Особенно тому неизвестному, что объяснил мне какой я бессмысленный дурак :)
  
  
  Том 2
  Загадка Кольца.
  
  
  ПРОЛОГ-ПОСЛЕСЛОВИЕ
  
  Сцена.
  Это черно-белый слайд. Ракурс немного снизу, так как подглядывают в замочную скважину.
  Мастерская сдавлена сумраком подземелья, словно проглочена и поместилась целиком в кишке чудища, мастерская вырезана из чернильной тьмы и брызгающего света парафиновых свечей, подобно клетчатой доске для игры в шатранж. В углу угадывается силуэт музыкального инструмента на ножках. Клавир, вероятно?.. Ближе к центру - стол с характерными крепежами для рук, ног и шеи (чтобы не дергалось). Дальше - страшнее: лязгающий хрип механической пилы, вздыбившие шею аппараты неясного назначения, мутнеющие отблески склянок, в чьих зеленоватых внутренностях плавают темные пятна ампутированных конечностей; а там, еще дальше - чернеет яма для утилизации, залитая кислотой.
  Мастерская анатома?
  Окна, по крайней мере, отсутствуют. Для ее освещения хватает трех десятков свечей или немного больше, но лучше бы их не было вовсе - по полу некстати разлит керосин.
  Учтите: одна нечаянная искра, и все сгорит к чертям!
  Над столом сгрудились двое. Мужской и женский силуэты. Мужчина в перчатках, кителе и специальных очках. Его имя нам известно - Фалавий Кот. Вторая держится в тени; ростом с девочку лет двенадцати-четырнадцати.
  Третий персонаж мертвецки спокойно развалился на столе для препарирования.
  Действие.
  Фалавий поддевает резцом черепную кость через отверстие, проделанное ручным сверлом. При этом раздается глухой скрип, будто открывают дверь в какой-нибудь затхлый подвал.
  - А я знал его, этого грязного проходимца с третьей улицы. Айн Угло - так его звали. Старый вонючий хорек. Вечно пытался обдурить меня с товаром.
  Трещина в черепе увеличивается и вытекает темная мерзость. Много, большим потоком - как из перевернутого ведра.
  - Ну и кто теперь в дураках, а, господин Угло?.. - тихо бурчит под нос Фалавий, а затем говорит громче, обращаясь к ученице. - Пилу номер шесть.
  Фалавий начинает пилить. Объект приходиться придерживать за верхнюю челюсть, сунув пальцы в раскрытую ротовую дыру. При этом процессе Фалавий продолжает бормотать.
  - ...по существу сначала стоило вскрыть живот и сделать превосходные анатомические образцы из того, что вы так холили и любили. Да, Айн Угло, да. Я говорю о ваших кишках. Но теперь-то нам с вами ни к чему все эти частности. Мы перейдем сразу к главному. К тому гипотетическому месту, где возможно обитала ваша еще более гипотетическая душа, столь скоропостижно вас покинувшая... Ай!..
  Под нажатием пилы выталкивается жидкая гадость, забрызгивая очки анатома.
  - Смотри, - поясняет Фалавий, обращаясь к ученице. - Когда живорожденный умирает, внутри его развиваются микроскопические хищники, которых вряд ли увидишь даже под механическим стеклом. Они-то едят его плоть и выделяют при этом газ. И чем больше они его жрут, тем больше внутри газа и тем больше давление внутри. Будто в паровом котле. Потому он так распух.
  Фалавий Кот с большой осторожностью открывает один из тиглей, ставит его на закрепленную горелку, видимо что-то подготавливая для грядущего эксперимента.
  - В четвертой книге Сефлакса даже было описание аппарата, который мог производить энергию из процесса гниения, представляешь? - покачивает головой механик. - Эдакая гниловозка. Сефлакс был большой шутник.
  Фалавий Кот наконец разделывает череп, как ему было нужно. То, что он видит внутри, его совсем не устраивает.
  - Этот слишком долго пролежал в земле! Проклятый Айн Угло - даже его труп абсолютно бесполезен! - он раздраженно откидывает резец в сторону, и тот звенит при столкновении с другими затейливыми инструментами. - Смотри, вместо мозгов одна серая слизь...
  - И все же эта серая слизь разумнее меня, мастер.
  Второй голос приходит из ниоткуда, пусть и имеет почти человеческий тембр. В сумраке лицо ученицы можно разглядеть лишь частично - рот не открывается, и никакой эмоции на нем нет. Кожа Фалавия неожиданно приобретает бордовый оттенок.
  - Не смей так говорить! Слышишь? Не смей!
  - Извините, мастер, - опускает она голову.
  - Я дал тебе лицо своей дочери. Не смей больше так говорить.
  Фалавий начинает машинально расставлять инструменты по нужным местам. Он не терпит беспорядка в своей мастерской.
  - Она умерла прошлой весной от неизвестной болезни. Они хотели похоронить ее, чтоб она также распухла. Распухла, как этот чертов труп! Я не дал.
  - Вы поступили как всегда мудро, мастер.
  - Ты умнее, ты чище. Не смей говорить так больше! - Фалавий берет лицо своей дочери по бокам железного каркаса. - Знаешь, сколько раз я пытался повторить тебя? Знаешь? Знаешь, черт тебя дери?!
  - Сто семьдесят два раза, мастер.
  - Именно так. Сто семьдесят два раза.
  Фалавий берет со стола отвертку, опускается перед ней на колени и начинает работать с ногой. Он регулирует гайки, последний раз проверяя надежность сустава, затем сажает ее на стул, одевает на тонкие холодные ступни болотные сапоги. С ними он долго возится, плотно шнуруя и затягивая по форме голени обработанную кожу мертвой лошади. Закончив, он берет в руки специальный гребень и расчесывает то, что можно было бы назвать волосами. При этом Фалавий продолжает рассказывать:
  - Она умерла прошлой весной. Больше чем восемнадцать тысяч дней назад. Ох, она была чудом.
  Фалавий напоминает в этот момент одержимого болотной трясучкой, однако глаза его почти зеркальны и совершенно пусты.
  - Она - единственное чудо, запомни это! Я любил ее.
  - Несомненно, мастер.
  - И все же даже чудо будет гнить и разлагаться, если умрет. Мне пришлось разрезать ее от шеи... Вот отсюда и до самого низа, - Фалавий Кот проводит пальцем вниз по телу ученицы, начиная от шеи. - Вскрыл, как лягушку.
  Палец механика принимает форму крюка и грубо тычется сначала в живот ученицы, потом в ребра; потом всей пятерней в грудь, в бедра и в шею, словно указывая, что и куда он вставил:
  - Знаешь, сколько пружин я в нее вставил? Знаешь, сколько проводов с электричеством? Трубок, паровых поршней, золотников? Я сделал все, лишь бы запустить снова ее сердце. Лишь бы улыбнулась... лишь бы...
  Он замолкает и затем продолжает флегматично сухо, как и подобает механику:
  - В какой-то момент я перестарался. Удалось сохранить только лицо.
  - Полагаю что так, мастер.
  - Я пытался сто семьдесят два раза повторить тебя.
  - Согласна, мастер. Вы часто рассказываете эту историю.
  - Раз за разом... Но получалась лишь ты... Почему ты так смотришь?
  - Извините, мастер. Как я смотрю?
  - Ах, это совершенно не важно, - взмахивает рукой Фалавий Кот, обрушиваясь усталым телом на стул. - Совсем недавно предки живорожденных шили из кожи врагов одежду, а фрагменты тел разбирали на сувениры. Поверь, ты разумнее этой серой слизи.
  Механик Фалавий макает палец в натекшую из черепа Айна Угло жидкость и долго ее рассматривает, раздумывая о тайнах вселенной.
  - Знаешь, почему я дал тебе такое имя?
  - Знаю, мастер.
  - Потому что ты дитя нового тысячелетия. Ты победишь истинное зло этого и прочих миров. Я тебя научу. Это легко.
  Внезапно звучит стук в дверь. Звук усилен механическим рупором, он пришел издалека, по лабиринту коридоров, через плоть подземелья и мякоть его бесчисленных комнат, к самому центру мастерской.
  Фалавий Кот спокойно кивает:
  - За мной пришли. Полагаю, сегодня меня приговорят, а через неделю расстреляют. Спрячься.
  С собой в дорогу он берет всего ничего - только зонт и цилиндр, которые вынимает из темноты. Сухо и коротко он бросает на выходе, хлопая дверью:
  - Второй том Сефлакса. Разгадка там.
  Девочка кидается было за ним, бессмысленно протягивая механические руки вслед. И мы через замочную скважину наконец-то можем составить детальное описание этого чуда для нашего справочника.
  
  Справочник всеобщего знания, Меленима:
  Melenima от древн. Millenium.
  ...Глаза ее не различают цветов, дыхание пахнет порохом, но мышление Меленимы подвижно и точно, как метроном, а речь жива и человечна, пусть и полна ненависти. Да, она умеет говорить! - дрожанием натянутых струн, дуновением музыкальных труб и звоном сокрытых молоточков. Не открывая рта.
  В целом механическая кукла выглядит сумбурно, будто творили ее не по чертежу, а в запале творческой страсти. Лицо - забальзамированная прелесть - срезано с человека и пришито к твердой основе черепа; на ощупь - жеванный пергамент. Условно обозначенные волосы скручены из проволоки, а отдельные локоны представляют собой тонкие железные цепи; функционал их сомнителен, или что вероятней всего материал выбран в связи с электропроводимостью?..
  Временами из ушей искрит, голова подергивается, и издается звук, похожий на истеричный смешок. А если кукла не будет выпускать лишний пар через отверстие в шее, то существует опасность взрыва от перегрева.
  Движения куклы не с чем сравнить кроме грациозности циркуля. Она может стрелять с двух рук и прыгать на высоту своего роста. Она может вести философские диспуты и убивать (за два удара метронома). Но всегда старается делать это безболезненно, ибо боль совершенно не функциональна и лишь сам факт смерти имеет значение.
  Колючее сердце ее сшито из лоскутов закаленной стали. Туловище сделано орудиями настоящих художников - кузнечными молотками и шилом. Женственные черты подведены и очерчены, и, кажется, тут-то и всплывает истинная цель создания Меленимы. Впрочем, только нездоровый разум Фалавия Кота мог бы догадаться пользовать ее вместо обычной женщины.
  И дело вовсе не в том, что она не испытывает чувств. Фалавий научил свое творение играть в человека, словно в прятки. И кто знает, возможно, ее игра немногим менее искренна и уж точно более чиста, нежели кривляния живорожденных под воздействием химических реакций в крови...
  И все же использовать Мелениму как человека невозможно, и причина кроется именно в ее чистоте.
  
  ГЛАВА I
  Самый великий вор
  
  * Нет бога кроме самого себя.
  Величайший изобретатель Оста, мыслитель и художник, Фалавий Кот.
  
  
  На небольшом приступе в серой форме и невзрачных кирасах стояла расстрельная команда с мушкетами наизготовку и со шляпами, надвинутыми по уровень глаз, будто их слепило солнце. Хотя само солнце спряталось за облачной ватой, и значит было пасмурно, но, тем не менее, 'хмурая' жара стояла необыкновенная. Неистовая жара южной границы. Она пришла с неба, высасывая жизнь, превращая земляной грунт в сухой растертый ступой порошок, а самый прочный камень в изрезанный морщинами известняк. Она, гадкая и надоедливая, жадно навалилась сверху, как толстый торговец на тощую эльфийскую шлюху, распространяя вокруг себя вовсе не любовь.
  Не были злы, пожалуй, лишь стрелки. Они казались невозмутимыми фонарными столбами. Их не тревожил ни пыльный ветер, ни зной, ни толпа на площади. Эта неподвижность в сочетании со шляпами, скрывавшими взор, внушала не только восторг перед их немыслимой выучкой, но и даже самый настоящий ужас перед застывшими вестниками смерти без чувств, имен и голоса.
  Оловянные пуговицы начищены, воротники строго подняты, закрывая рты, руки слегка подергиваются, будто только и ждут команды: 'Готовься! Целься! Огонь!'... Невольно представляешь, как они подымают стволы и целят в твою сторону:
  Готовься! - защелкиваются затворы, и подцепляется спусковой крюк.
  В натянутой тиши барабанщик дает лихой дроби, невольно превращая себя в центральную фигуру на доске. Безусый юноша в треуголке - потертые колени, худые руки, сточенный в песчаных бурях штык - теперь он правит временем, рассекая его на до и после, и более того - создавая само время... стремительное, исчезающее...
  Целься! - наводка совпадает с точкой живого еще сердца, что бьется под клетью ребер, словно пойманный в капкан зверь.
  Мушкетеры на глазах обретают жизнь, деловито и спокойно обставляют позицию. А люди наоборот послушно замирают. Потому как если смерть подает свой строгий голос, то всем остальным, ясное дело, лучше бы заткнуться. И лишь неуместно каркает ворон с карниза причудливой крыши, да неразумный ветер глухо стучит ставнями. 'Кар-р, кар-р, бряк-бряк!'. И...
  Огонь! - пули вылетают из чернеющих дул.
  Огонь! - раскаленное железо непристойно ловко проникает в брюхо, конечности и голову.
  Огонь! - падаешь на землю, скошенный мощью огня, пороха и железа.
  
  ***
  
  ...глаза у него как у птицы - пугающие и почти отвратительные. И отбросил душу он также - пугающе неестественно. А Касиус Риг (так его звали) повидал много смертей. Тут стоит пояснить, что если осужденный заверещит как пустынная крыса, дико вращая глазами и взмахивая руками, или наоборот застынет в страхе как изваяние, а то и бесстрашно улыбнется, а может и вовсе запоет Песнь Песней, то это все - очень даже нормально и по-человечески.
  Глаза же птицы оттого и пугают, что нет в них никакого чувства, ни эмоции, и смысла в них не больше чем в стеклянной пуговице.
  Человек с глазами птицы умер как машина. Спокойно, без суеты. Про таких обычно говорят, что прекрасная госпожа Ио поцеловала его заранее, и он, почуяв нежное касание губ ее, был готов уже ко всему.
  Возможно, даже имя мыслителя осталось бы неизвестным для вечности, коли бы его не обозначили в начале расстрела. Еще час назад с Фалавия Кота сдернули тунику под грустный вздох его жены.
  Она, кстати, не плакала, ибо Фалавий Кот был истинным ученым. Сну он предпочитал размышления, а еде процесс курения, потому и прожил бы, если б даже довелось, совсем немного. 'Год или два' - сухо констатировал бы опытный лекарь, едва осмотрев землистую кожу.
  Расстрельная команда всего лишь готовилась положить точку в его смертельной болезни. И то не была какая-нибудь чахотка или 'болотная трясучка', о нет, Фалавия мучила болезнь принципиально иного толка и содержания - одержимость познанием.
  Задолго до казни Фалавий Кот истощился как вырванный древесный корень, кашлял без перерыва и временами ложился прямо на пол, застывая в одной позе так, что 'нипочем от мертвеца не отличишь'. И лежал подобным образом часами, будто пытался осознать процессы столь великие и непостижимые, что собственное тело в этот момент ему лишь мешало, как мешает треугольнику своей нелепостью четвертый угол. Да, пожалуй, именно так - в этом мире Фалавий Кот был мертв окончательно. Он давно жил в мирах совсем иных - чудесных и таинственных...
  Но меж тем туника сдернута, крюки взведены, а барабанщик дал дроби.
  - Что вы имеете сказать перед вечностью, Фалавий?
  - Нет Бога кроме самого себя! - выкрикнул приговоренный, угрюмо насупив брови и полубезумно уронив нижнюю челюсть до уровня кадыка. - Я - Фалавий Кот, я решил загадку кольца, я создал жизнь, я превзошел Мастеров!
  Громкие слова, но глаза все такие же 'птичьи'. Касиус Риг поежился.
  Толпа на площади недовольно загудела точно скопище паровозных труб, выпускающих лишнее давление из надутого от своей значимости котла.
  - Вы Фалавий Кот, вы создали подобие жизни, - согласился Риг, печально кивая. - Вы знаете, Фалавий, наше к вам отношение. У нас, Фалавий, многое позволено мыслителям, и нет во всем мире большей свободы мысли чем в Осте. Но вы, однако, перешли всякие границы...
  - Мысль границы иметь не может.
  Седой и сгорбленный Касиус Риг скучающе отвернулся и посмотрел на восток, где начали расходиться облака, и там жара достигла таких температур, что воздух раскачивался и искажал, будто над пламенем костра. По всему видать, дождя в ближайшее время не будет...
  От жары ему становилось худо. И не только от нее. На площади мерзостно пахло разлагавшейся мертвечиной - вонь эту приносил ветер с близлежащего болота. Временами так объясняли дорогу чужестранцам: 'площадь справедливости найдешь по запаху', и это работало намного лучше, чем все эти 'налево-направо'.
  - Границы есть у всего, - парировал он, утирая платком высокий лоб. - Даже мир огорожен. Даже создатель не всесилен и небо имеет края. Куда там какой-то человеческой мысли.
  - Как вам будет угодно, но я мыслю так, как хочу.
  - Да что с того, что вы хотите, Фалавий?! Люди Оста хотят дождя, однако дождь не идет уже пятьдесят лет. Пятьдесят чертовых лет! - повысил тон старик, подкрепив силу своего слова властным жестом руки. - А если же мысль волею неразумных вырывается из обозначенных для нее пределов, то, вероятно, здесь и начинается всякое несчастье. Вспомнить хотя бы порох и мушкет - сколько жизней унесли они? Вольнодумцы страшнее всякого убийцы тысячекратно. Понимаете теперь, что грозит вам, Фалавий?
  Фалавий хитро прищурился, и арбитру на мгновенье показалось, будто тот готов весело рассмеяться.
  - Не страшишься, Фалавий? Что ж, многие храбрились перед ликом Прекрасной Ио, пока она не проглатывала их, как кит.
  Подсудимый вновь промолчал.
  Арбитр же беспомощно сгорбился еще сильнее, чем был до этого. А ведь и вправду не боится проклятый Фалавий. Скорее жаждет смерти, как естествоиспытатель нового опыта. Грезит о ней. И встреть Фалавий на своем пути бездну, то наверняка прыгнул бы и туда без всяких сомнений, лишь бы только исследовать ее дно.
  Возможно, будь Касиус Риг моложе, то в этот момент он непременно проникнулся бы великой степенью уважения к бесстрашному мыслителю. Но теперь арбитр стал слишком стар и сам смерти боялся до ужаса, ибо повидал ее немало. Точнее даже не смерти, а тлетворных ее проявлений. Касиус Риг служил долгое время лекарем и насмотрелся всякого... Лежалых мертвецов, что становились со временем мягкими, как гнилая картофелина, и наполнялись червями, словно кто-то набивал их соломой как чучело; бледных утопленников, опухших как переросшая луковица, - кожа их слезала с плоти от малейшего нажатия; умирающих от болотной трясучки, чьи волосы, покрытые плесенью и мхом, напоминали замшевый бархат. 'Смерть страшна' - знал он совершенно отчетливо, а кто этого не понимает очевидно безумен в стадии 'ultima'.
  - Любое движение стремится к покою, - степенно проговорил Фалавий, обрывая невеселые мысли Касиуса Рига. - Жизнь же стремится к смерти. Полагаете меня можно испугать естественно физическим процессом? Ужаснуть принципом маятника или вращением колеса?.. Что вы так смотрите, глупый Касиус? Уверяю, меня мало интересуют частные случаи.
  - В моей власти, господин Фалавий, заменить расстрел и подвесить вас к верху ногами на собственных кишках. Как вам такой частный случай?
  Лицо Фалавия внезапно напряглось, будто бы он уловил какую-то неправильность, ошибку. Да, пожалуй, так и есть. Спустя секунду Фалавий хладнокровно усмехнулся:
  - Вы дурной анатом, Касиус. Кишки не слишком-то прочны и вес тела долго не выдержат. А функционирование разума при выпущенных-то кишках и вовсе сомнительно. Вы ведь говорите о долговременной боли?..
  Люди на площади снова зашумели. Возмущенный визгливый хор послышался отовсюду - из окон, из-за прилавков, с открытых балконов и балюстрад. Будто на улицы хлынул океан, а впереди с его первой волной донеслось стенание жены мыслителя:
  - Молчи, молчи, Фалавий...
  Касиус Риг нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Толпа всегда его раздражала. За многие годы он так и не свыкся с ее душным присутствием, наглыми выкриками и омерзительной манерой встревать в ход процесса, тем самым этот процесс замедляя.
  Проклятая толпа гудела. Следовательно, удлинялось его, Касиуса Рига, пребывание под свинцовым прессом жары, что неумолимо высасывает из него остаток жизни и духа, в то время как, раздирая ноздри, внутрь забирается другая невидимая тварь - убийственный запах болота мертвецов. Где-то под лобной костью арбитр уже третий раз отдал сладостный приказ и расстрелял не только Фалавия, но и гадкую публику.
  Уже расстрелял того круглолицего торговца, у которого от солнца вздулись волдыри и из них сочится прозрачный гной.
  Вон тех кузнецов с бестолковыми рожами, пропахших дымом и будто в дыму живущих.
  Расстрелял выродившегося жителя гадкой горы, чья голова смотрится, как ненужная нашлепка на мускулистом угловатом теле.
  Расстрелял оголодавших бездомных собак.
  И каркающих ворон.
  Жару и запах болота мертвецов (О, боги, если бы только можно было их расстрелять!).
  А также расстрелял вон ту приметную чужестранку с половинчатым лицом. Чья левая сторона красива, а правая щека уже обожжена огнестрельным ранением...
  - Вы многовато знаете о кишках, Фалавий Кот! Стало быть правда, что вы пробирались на кладбища и вскрывали там трупы мужей и жен, сыновей и дочерей Нордэура, как какую-нибудь рыбу! - громко провозгласил он с явно фальшивым негодованием, когда чуть поутихло. - А для чего вы изучали людские потроха, Фалавий?.. Чтобы выковать свое чудище, что бродит неприкаянное по пустырям и подвалам нижнего города? Это вы называете жизнью, Фалавий?
  Ответа не было. Изобретатель остановился в жизненных процессах своих, подобно стрелке часов - остекленели глаза, повисли руки.
  Касиус Риг с облегчением перевел дух - Создатель видит, он выполнил свой долг 'последней беседы'. Касиус набрал в легкие побольше горячей пыли и воздуха, делая голос намного громче:
  - Люди Оста! Я Касиус Риг, Арбитр и Разъясняющий, Я обвиняю Фалавия Кота, мыслителя и художника, в вольнодумстве. Я предаю Фалавия Кота расстрелу по заслугам и делам его!
  Затем он повернулся к зрителям, поднимая левую кисть вверх:
  - Согласны ли со мной присяжные? Истина?
  - Истина! - качнули присяжные лысыми морщинистыми головами.
  - Истина! - хором вторила толпа, вызывая дрожь стекол в домах.
  Мыслитель и художник 'истины' не слышал, так как уже успел отправиться в свои привычные мысленные путешествия. Вероятно если бы не стоявшая позади стена, то он бы вовсе упал на землю, чтобы тело меньше мешало голове. Фалавий вышел из прострации только к последней стадии приговора и снова грубо выкрикнул:
  - Стреляйте уже. Время к обеду. Или вы хотите, чтобы я ожидал смерти голодным?
  Раздался залп. Дух мыслителя, сопровождаемый черным пороховым дымом, отправился в свой далекий путь, а тело, загребая воздух руками, повалилось с помоста в заранее заготовленную телегу. Телега под звон могильного колокольчика отправилась к городской стене, к устройству, схожему по принципу работы с катапультой. Этим устройством труп выкинули через стену в пресловутое гнилое болото, хотя и само оно уже давно пересохло из-за жары, обнажив все свои внутренности и превратившись в устланную костьми ямину. Так Фалавия Кота постигла обычная участь вольнодумца, позволившего себе слишком многое.
  Публика на площади забурлила, зашевелилась в разные стороны, словно грибы в закипевшем супе - одни расходились по домам, вторые вернулись к торговле. В общей сумятице проглянул силуэт странной чужеземки, девушки в высоком платье; лицо ее было на половину красиво, а на половину обезображено жутким ожогом.
  - За что его? - коротко поинтересовалась она у прохожего.
  Почтенный торговец, обладатель богатых одежд и осла, сначала вздрогнул от первой половины увиденного лица, но потом, рассмотрев вторую и осознав, что все вместе не так уж уродливо и может быть даже по-странному прелестно, все-таки ответил:
  - Вы верно не из местных, сударыня? Это же Фалавий Кот. Изобретатель искусственного человека - дикий мыслитель! Поделом ему!
  - Искусственного человека? - удивленно переспросила девушка.
  - Ну да, говорю же - совершенно отвратительно дикий мыслитель! - воскликнул торговец, искренне не понимая вопроса.
  
  - Где этот чертов дурак-император?!
  Миледи Ректор раздраженно пнула каменный столб. Голос ее прозвучал слишком громко, привлекая к себе внимание - высокий, мелодический тон. Таким бы голосом петь колыбельные.
  А вот и он, первый привлеченный - любопытный господин в плаще и цилиндре, из-под ворота которого торчала промасленная рубашка, а в зубах дымилась курительная трубка. Господин был наверняка из местных механиков - его конечности вздулись от незалеченных опухолей многократных ожогов, кожа ладошек стала красной как утренняя заря - клеймо всех тех, кто творит изделия из раскаленного железа.
  - Сударыня?.. Сударыня в чем-то нуждается? Может ли скромный механик удовлетворить ее каприз? - цилиндр приподнялся, открывая навстречу миру поразительно бледное лицо. Лицо это совершенно не сочеталось с вареным мясом его рук.
  - Сударыня ни в чем не нуждается.
  - Но быть может...
  - Пошел прочь! - произнесено все тем же голосом серебряного колокольчика. Голосом, что должен петь колыбельные.
  Миледи Ректор развернулась к благородному, откидывая волосы назад. И тот, как и предыдущий, чуть не плюхнулся на булыжную дорогу.
  - Э-э... прошу прощенья... э-э... сударыня...
  Господин невольно отшатнулся, опуская цилиндр обратно на взмыленную лысину. Он нервно обернулся еще раз, удаляясь по своим делам, будто пытаясь осознать, как первая половина лица уживается со второй - безобразной и выжженной горячим железом.
  - Дай!
  Великий Создатель, похоже, этот город полон болтливых наглецов!..
  О, великий Ост - свободный город, где паровая кузница с беспрерывностью свиноматки рожает жар и закаленную сталь, а рядом соседствует скотобойня, до самого дна пропахшая гнилыми потрохами. Сквозь крики забиваемой животины и звон механического молота прорывается гул прибывшего паровоза. Паровоз расталкивает плотный, пыльный воздух грудью, на броне-вышке его восседает гном-смотрящий, что может запросто приправить ваше брюхо пулей, если вы в любопытстве подойдете рассмотреть и пощупать механизм двигающего устройства. Впрочем, если и вам не понравится рожа первого встречного, вряд ли кто-то хотя бы озаботится, случись вам пристрелить или по вкусу зарубить его мечом на месте, а после сбросить в канализацию. Разве что сквозь заколоченные окна проворчит лавочник: 'Ну, вот опять отправили кого-то в объятия прекрасной Ио'. 'О!', - воскликнет он следующей минутой: 'Время полдень, не пора ли пообедать?'.
  А там, еще дальше в дикой городской свободе, возле больницы для умалишенных, когда-то обитала целая колония нищих изуродованных калек. Они были из бродячего цирка или вернулись с войны - никто не разбирался. Среди них началась эпидемия болотной трясучки. Коллегиальным решением их всех просто облили керосином и подожгли. Затем обгоревшие трупы залили кислотой.
  А у самых стен Оста висит на скрипящих шестах множество должников, чьи шеи навсегда упокоились в крепких объятьях их пеньковых подруг. Оттого здесь столько ворон...
  Таков уж свободный город Ост. Нищета, голод и беззаконие - его истинные имена.
  - Дай, - прозвучало снизу. Миледи наклонилась, с раздражением оглядывая низкорослую нищую девочку, одетую в грязный мешок скомканного платья.
  - Леди, дай монетку!
  Лицо Миледи Ректор на краткий момент превратилось в сушеное яблоко - таковое бывает у совсем еще юных леди, обнаруживших в сладком креме навозную муху, особенно если та еще отвратительно жива. Девочка же была жива бессмысленно. Миледи Ректор резко размахнулась.
  Попрошайка зажмурилась, привычно ожидая удара, потому как наверняка подобным ее баловал всякий прохожий. Со злости или в воспитательных целях, или от скуки. Губы девочки комично поджались, всхлипывая и надувая щеки воздушными шариками, а ресницы схлопнулись, превращаясь в защитные частоколы для испуганных глаз.
  И все-таки протянутую руку она бесстрашно оставила прямо перед носом Миледи Ректора из далекой страны Тулурк, будто прячась за ней от возможных побоев. Именно эта рука, состоящая из латуни, сложного механизма и торчащих проводов, а вовсе не жалость, остановила девушку.
  - Э-э... хм... - вырвалось из нее вместе с неясным звуком, похожим на кряканье утки. - Э-э... хм... это что?
  - Леди?
  - Хм... Хм... Хм... Э-э...
  Если бы в тот момент Миледи Ректор отрубили ногу, она могла бы этого не заметить.
  Сейчас ее запросто можно было обокрасть, дернуть за нос или задрать юбку.
  Да, эта Миледи Ректор была крайне занятной девицей, когда дело касалось явлений научного характера...
  Позвоночник девушки превратился в вопросительный знак, она склонилась, поворачивая чудную 'вещь' и производя с ней странные манипуляции:
  - Дай сюда 'руку'! Дай! Ну?! Как интересно... Пошевели пальцами!.. Занятно, занятно. Просто превосходно! Почему она так велика?
  - Что?
  - Почему рука больше другой?
  - Мастер Фалавий сделал на вырост.
  - Кто-кто?
  - Дядька Фалавий Кот.
  Миледи Ректор всмотрелась в девочку внимательнее. Помимо искусственной механической руки у нее были светло-зеленые глаза, и пушистые, как одуванчики, брови. Таких обычно называют детьми Ио. Потому как они не помнят ни своего рода, ни матери, и вырастают будто прямо из земли, как поросли 'волчьей лапы', способные пробить ростком булыжную дорогу и выжить, не смотря ни на что. Не давай им воды, бей, жги, топчи их ногами - они выживут.
  - Я хочу купить твою руку, девочка.
  - Она не отсоединяется, леди.
  Миледи Ректор воровато оглянулась, высматривая особенности диспозиции. Площадь в полдень (самое жаркое время дня) стала относительно безлюдна...
  - Очень жаль.
  Надо сказать, подобное с нею часто случалось в юности и капризном детстве. Временами она просто говорила 'моё!', указывая перстом на пирожное, книгу, человека, механическую игрушку или земли порабощенных эльфов. И что бы то ни было, оно всегда ей доставалось. В голове 'безумной леди' вызрел неожиданный план.
  'Моё!' - Миледи Ректор с нетипичной для женщины хищностью ухватила девочку за волосы. Ее длинные музыкальные пальцы крепко впились в хвостик, грязный, немытый, схожий с пучком перьев зеленого лука. Выпущенный солнечный зонтик покатился в канаву, легкая шляпка слетела с головы туда же. Девочка противно пискнула, щипаясь, лягаясь и кусаясь; она внезапно ощутила смертельную опасность тем самым почти животным инстинктом, который со временем развивается у всех беззащитных и бессмысленных для мира бродяг.
  - Ах, ты маленькая дря... - девочка вцепилась зубами в дорогое черное платье, треща разрываемыми волокнами, высвечивая наружу ослепительно белую кожу худого живота Миледи Ректор.
  'Моё!'. Брань, что совсем не подобает благородной леди. Визг. Снова брань.
  ...на фоне случайный угрюмый прохожий аккуратно обходит место внезапной свалки...
  Они откатились к стене, словно колесо, слетевшее с телеги. Комок неприлично запестрел задранными платьями, но даже так это не привлекло ничьего внимания.
  Какое-то время они судорожно боролись, пока Миледи, пользуясь своим ростом, не подмяла ее на мостовую, неуклюже придавив ногой. Из кармана извлеклась веревочка, Миледи Ректор повязала ее вокруг тщедушной шеи на манер собачьего ошейника.
  Как уже было упомянуто, свободный Ост - город совершеннейшего беззакония...
  - Есть ли у вас, достопочтенный, в продаже пила?
  - У меня есть все, - донеслось из душного сумрака ближайшей торговой фистулы. Торговый человек до того суетливо шевелился и судорожно пыхтел под прилавком, словно пытался задушить там курицу. Но теперь в срочном порядке поднялся. - Три норда.
  Торговец вытащил на свет блестящую пилу, и, подобострастно улыбнувшись жабьими губами, догадливо заметил:
  - Похоже, вы затеяли какое-то грязное дельце, леди? Могу предложить приватное помещение у меня под прилавком. Всего десять нордов.
  Плененный 'зверек' рванул в сторону, истошно заверещав, до конца осознав свою печальную участь. Миледи Ректор оборвала вопль резким веревочным рывком, затягивая на шее петлю.
  - Леди, ну так?..
  Тут стоит отметить, было в нем что-то крысиное в этом торговце. И, похоже, что погреб, который он здесь вырыл, повидал многое. Начиная с интимных услуг, что оказывала рабыня-эльфийка, и заканчивая делами куда более мерзкими и вопиющими. К примеру, его достопочтенный сосед в свое время упрятал у него в погребе собственную жену, повелев за неверность отравить и упрятать в землю. Крысиный торговец похоронил женщину уровнем ниже погреба, страшно ругаясь от того, что та, под занавес, обмочилась на кровать... В продаже у крысиного торговца действительно было все.
  Крысиный торговец наклонился и пшикнул куда-то вниз, подзывая рабыню, которую он обычно называл 'эй-ты-дрянь-иди-сюда' или 'эй-ты-дрянь-задери-подол'. Звеня цепями, под обжигающее солнце выползло абсолютно голое создание, исполосованное дугами плетей.
  - 'Это', - окрестил ее торговец, - поможет придержать, если вдруг понадобится.
  Дрессированная эльфийка опустила мутные глаза, выражая полную бессловесную покорность.
  - Кстати, там есть кровать, - грязно ухмыльнулся он, как бы выкатывая на суд покупателя полный ассортимент услуг.
  - Мне не нужна ни помощь, ни ваша кровать, достопочтенный. Только пила.
  Разочарованный скупостью клиента, торговец отправил 'это' пинком в безразмерную темень. Туда, откуда выползла.
  - В таком случае с вас три норда.
  ...и тут-то девочка рванула по-настоящему. Наверное, так отчаянно вырывается дикий лесной кот из охотничьего капкана, готовый отгрызть себе лапу. Девочка шмыгнула меж коленей проходящего механика, стелясь у самых дорожных булыжников, прыгая в нежданно нахлынувшие кусты человеческой обуви, грязных ног и горячей пыли. Она пробила себе дорогу прямо своим оскаленным лицом, расталкивая чьи-то задние конечности, чувствуя щеками жесткую шершавость брюк и плащей. Веревка натянулась, хватая за горло, неумолимо вытаскивая назад, и 'зверек' вцепился всеми четырьмя лапами в чью-то ногу. Довольно дряхлую, пахнувшую потом, старческую ногу. Девочка с мольбой посмотрела вверх, сверкая под лучами солнца мокрыми глазами, с внезапной надеждой узнавая лицо:
  - Дядечка Касиус, спаси, спаси, спаси... Она хочет отпилить руку дядьки Фалавия. Спаси, спаси...
  Касиус Риг в тот момент направлялся с казни на совет к некоему сиру Белли. Он, впрочем, зашел ненароком в лавку лекарей, в поисках затычек для носа. Незаменимая вещь на его то службе. Кстати, настроение Касиуса успело заметно поправится от чувства выполненной работы.
  - Что случилось, пчелка? - улыбнулся Касиус, узнавая одну из попрошаек, что любил подкармливать Фалавий Кот, как иные подкармливают голубей.
  - Она... она... - зашипела девочка лишенными воздуха легкими, силясь просунуть под удавку хрупкие пальцы своей второй ручки из самой обычной плоти и кожи.
  - Что она? - переспросил Касиус, разглядывая половинчатое лицо чужестранки в грязном порванном платье.
  Растрепанные волосы, отсутствие какой бы то ни было опрятности, и даже - о, ужас! - под платьем явно нет слоев нижней юбки! Да еще и непонятные узоры из стали на поясе. Ну, точно - варварская девица средиземья.
  Напротив, перед Миледи Ректором, находился уставший старик, не потерявший однако в движениях своих некоторой проворности. По щекам его струилась потная влага вперемежку с крупицами белой пудры, что, наверное, с утра была нанесена ровным слоем, но теперь облупилась и висела кусками. А еще у него были яркие и уверенные глаза, придавливающие к земле своим природным магнетизмом. Но в глубине оных, тем не менее, затаился тщательно скрываемый страх. Типичный человек власти. Таковых Миледи Ректор всегда определяла безошибочно.
  Взгляды обоих пересеклись, сталкиваясь и борясь.
  - Какое вам до нее дело?
  Касиус Риг, служивший когда-то лекарем, ответил просто:
  - Нельзя отпиливать детям руки. Это довольно болезненно.
  - Почему?
  - Это противозаконно, - строго нахмурился старик, заслоняя собой добычу. Свой вытянутый старческий палец он сунул почти под нос Миледи, будто угрожая.
  - Ни разу не слышала о законах, защищающих права нищих. До такого не могли додуматься даже в Нордэуре. - Миледи приходилось поддерживать платье в месте, где его прокусили. Поэтому от нее никакой жестикуляции не было.
  Касиус Риг убрал палец и сцепил руки за спиной. Помимо всего прочего он был человеком образованным. И как всякий, кто имел за спиною степень по алхимии и философии, искренне досадовал по поводу варварских стереотипов средиземья. Он считал себя своего рода просветителем, и, пожалуй, даже любил беседовать с неграмотными людьми запада. Сажая незнакомцев в лужу силой своего слова и своего револьвера, Касиус испытывал потаенное удовольствие.
  - Нордэура больше нет. Дикого короля давно свергли. Мы называем свою страну по имени нашей столицы - Ост, - пояснил Касиус, а затем непререкаемым движением сдернул с пленной ошейник. - Оглянитесь. Это свободная страна, свободный город.
  Миледи оглянулась. Улицы, полные мрачных прохожих и путников подозрительного вида; каменные дома, больше похожие на коралловые рифы, с узкими бойницами-окнами; узкие мосты над давно пересохшими реками, но отчего-то до сих пор не снесенные; мусорные кучи, свойственные всякой рыночной площади, и их вечные спутники - бездомные лежащие у канализационного люка собаки, высохшие от голода как пугала, в которых нет ничего кроме палок и тряпья. Что может быть обычнее?
  - Как бы вам объяснить... - задумался Касиус. - Вот посмотрите.
  Он распахнул край накидки, демонстрируя револьвер, висящий на поясе.
  - Вот это и есть закон Оста. И хорошо тем, у кого он есть. У вас закона я не наблюдаю, поэтому отпустите ребенка по-хорошему. Или же, - сделал паузу Касиус, - предложите ей достойную цену.
  - Эй, - наклонился он, - сколько ты возьмешь с чужеземной леди за свою руку? Учти, оттяпать ее будет больно.
  - Тысячу... Нет, две тысячи нордов! - жадно сверкнула глазами девочка.
  - А я бы попросил миллион, - улыбнулся лучистыми морщинками Касиус.
  - Тогда я хочу десять ми-ли-он-ов нордов!
   Разозленная Миледи Ректор искусственно засмеялась.
  - Да вы безумец! Как ваше имя?.. Ах, я вас помню. 'Арбитр и Разъясняющий'. Касиус Риг, так кажется?
  - Именно так, - слегка приподнял шляпу Касиус. Одержав эту очередную простую победу над жителем запада, он сам, будто весь расплылся в благостном довольстве.
  Касиус Риг снова наклонился к девочке и ласково щелкнул ее по носу.
  - Беги, дитя. У чужеземной леди нет для тебя десяти миллионов.
  Лицо Миледи Ректор приняло свирепое выражение - ее только что ограбили. Этот старик напомнил ей инженера Гайрата из холодного дождливого Тулурка. 'Ах, вы совершенно не правы, девочка моя...' - ничто так не выводило Миледи Ректор из себя, как этот ласковый отеческий тон. Продолжать беседу у нее никакого желания не было. И все же...
  - Постойте-ка, любезный! Если закон это ваш револьвер, зачем был расстрелян тот мыслитель, будто по решению суда?
  - Вы про ту нелепую казнь? - поморщился Разъясняющий. - М-м, временами возникают проблемы, которые можно решить только коллегиально. Таков уж, леди, закон Оста.
  Касиус Риг по долгу службы говорил много и привык разъяснять все с высокой степенью точности и понятности.
  Профессия говорить с 'мертвецами' возникла еще в древности. Считалось, что уж перед смертью даже в самой никчемной головенке может родиться некая полезная для населения мысль. Задача Касиуса именно в том и состояла - разъяснить доброй публике насколько та полезна. Однако, Касиус Риг никогда не говорил того, что в действительности думал сам. Он, подобно муравью, не считал свое мнение чем-то существенным в масштабах муравейника. 'Я' он всегда заменял на 'мы', а слово 'правильно' на 'полезно', не видя меж ними особой разницы. В этой профессии он достиг совершенства.
  Старик по своему обычаю покладисто разложил суть дела:
  - Народам Оста не нравилось, что господин Кот осквернял могилы и вскрывал трупы в угоду научным интересам, как чернокнижник. Однако же, закон персональный, - Касиус Риг тронул ручку своего тяжелого револьвера, - против господина Кота не срабатывал... Что поделаешь, он сам был отличным стрелком и пристрелил уже пятерых, требовавших личного правосудия. Так-то вот-с проблема сама собой приняла коллегиальный характер.
  Кстати, одной 'последней беседой' круг обязанностей Касиуса не ограничивался. Помимо служебного он вдруг почувствовал к этой особе интерес персональный. Ригу вообще нравились диковинные вещицы.
  - У вас прелюбопытная внешность, - подметил он. - Должно быть, для молодой девушки большое несчастье быть столь изуродованной. В Осте есть отличные лека...
  Миледи некрасиво улыбнулась, словно вдруг захотела укусить надоедливого старика за лицо:
  - Это не ваша забота, любезный. Кто я по-вашему? Та, что только и мечтает выйти замуж и стать беременной коровой?
  - В таком случае как ваше имя?
  - А какой вам интерес до моего имени?
  - Вы хотели заполучить одно из изобретений Фалавия Кота, редкие люди видят в таких вещах истинную цену. Должно быть, вы интересный человек, - утвердительно закончил Касиус.
  - Ректор Реле, глава магистрата великой империи Тулурк, - выпрямилась девушка.
  - Почетный титул, - согласился Риг. - Хотя здесь от западных титулов и громких имен нет никакого проку... Могу я поинтересоваться целью вашего визита в Ост?
  Девушка ощутимо насторожилась, вращая головой в поисках своих спутников. Совсем рядом послышался ровный и мерный шаг. Водрузив мушкеты на плечи, вышагивала расстрельная команда. Касиус кивнул им в знак приветствия, и возглавлявший колонну кивнул тому в ответ.
  'Где же ты, чертов дурак-император?'.
  - Не хотите говорить - не говорите. Я был бы рад с вами проститься и больше никогда не видеть. Но, к сожалению это часть моей работы... Все, кто попадает в Ост, рано или поздно встречаются со мной.
  - Кто вы? - совсем по-другому спросила Миледи Ректор.
  - Касиус Риг, - усмехнулся Касиус Риг. - Не подумайте ничего дурного. Ну, так зачем вы здесь?
  - Здесь, - выделила она, - мне ничего не нужно и ничто не требуется. Или другими словами - проездом.
  - Ах, ну конечно. Здесь все проездом, - развеселился Касиус, издавая типичный кашляющий старческий смех. - Вы не поверите, Ректор великой империи Тулурк, я здесь тоже проездом!
  
  ***
  
  Император Стормо сидел за изрядно покарябанным столом - всякие посетители (а их здесь бывало немало) оставляли ножом свои автографы или какие памятные надписи. В настоящий момент пальцы правителя далекой страны нервно бродили по лабиринту этих вырезанных в дереве дорог и тропинок, будто одна из них могла завести его обратно в дождливый и холодный, но родной Тулурк.
  - Жрать то ты любишь, а платить значит нет? - Хозяин таверны навис сверху, как недовольная грозовая туча. Пахло от него луком, скисшим молоком, тухлой рыбой, тухлым мясом, а на фартуке виднелись пятна крови. Руки, как два необузданно распухших древесных ствола - толстые, округлые и покрытые волосяной ветошью, такие, что нож в его пальцах-отростках казался кукольным.
  - Разве этого не достаточно? - Стормо выкатил целых три золотых ньютона, вызывающе ими звякнув.
  - Ты шутишь надо мной, нищий?!
  Лицо хозяина было уродливо до последней отчаянной крайности. Камни зубов медленно перетекали в барьеры порванных губ, а те в свою очередь в холмы покатых щек, а чтобы найти его глаза, упрятанные в крепости бровей и век, пришлось бы потратить не менее минуты.
  - Никто не смеет шутить над Тибулем Луптусом! - хозяин воткнул нож в центр стола, и лезвие, блеснув в полуденных лучах солнца, жалобно завибрировало.
  - Кутул! Зурбо! - эти два имени прозвучали в его речи, как варварское заклятье, призванное тот час же размазать странников о стены и дощатый пол. Хотя заклятьем они, разумеется, не были, а были они двумя великанами-сыновьями еще более уродливыми, нежели их отец.
  - Кутул, дверь! - коротко громыхнул Зурбо, нащупывая кривой жилистой рукой заготовленную на подобный случай палицу. Более крупный Кутул грузно завозился за стойкой, будто прятал там трупы, а затем не по размеру сноровисто шмыгнул меж столов, занимая дверной проход своим торсом. Проход был широк и рассчитан на двух одновременно заходящих людей, но солнце сквозь плечи Кутула проникнуть все равно не смогло, а может просто побоялось, и потому в таверне мигом стало по вечернему сумрачно.
  - Это же золото! - выдавил Стормо, оправдываясь. - Настоящее золото!
  В подтверждение своих слов Император подхватил монету и немедленно надкусил.
  - Золото? И что с него толку? Дрянной металл - мягкий да тяжелый, ни меча, ни инструмента не сделаешь, - рассудил подошедший Зурбо. - Плати нордами или ассигнацией, странник. А будешь спори...
  - Золотом бери, - перебил Стормо, - в средиземье на три золотых ньютона можно закатить пир на целую улицу. Чем ты недоволен?.. У нас есть только золото.
  - А это что? - Зурбо без всяких церемоний ткнул в плечо императора, ощупывая серебряный обруч ведущего легионы. - Ха, смотри, Кутул, он кольцо на плече носит!
  - Тощий, как жердь, - подтвердил Кутул из дверного прохода, ударив подбородком в собственную выпирающую грудь.
  Зурбо снова развернулся к императору, кивая на бесценную реликвию легиона:
  - Снимай!
  - Что?!
  - Снимай. По-хорошему говорю, - осклабился Зурбо. - Жене подарю, на пальце носить будет. Смотри, папка, хорошо кольцо?
  - Из серебра колечко. Нечисть отгоняет, - ответил Тибуль Луптус, рассматривая драгоценность.
  - Меч тоже здесь оставишь, - добавил Зурбо. - Мальцу моему подарок. Восьми годков малец, ему-то как раз для тренировки сгодится...
  Воин выпятил грудь, перекинув железную дубину в другую руку, и с видимым удовольствием продолжил грабеж.
  - А это? Бабы твои? Кутулу потеха на часок.
  - И копье! Копье у второго забери, Зурбо!
  - Хорошее копье, - согласился варвар, жадно блеснув глазами. - И все же брать его не стоит. Смотри, как перевязан. Может он чахоточный?.. Ну, чего ждем, чужестранцы? Вещи на стол, а шлюхи идут с Кутулом. Кутул с бабой грубый, но быстрый - с них не убудет... Расплачиваемся.
  'Рю, к бою!' - тихо шепнул соседу император, нащупывая под столом точку опоры дрожащими ногами. Но тот совершенно неожиданно подал голос. Спокойный, почти усыпляющий:
  - Прошу вас, не надо нас бить, Господа. Мы все оплатим. Однако, не кажется ли вам, что цена несколько велика? Эх, совсем велика. Мое мнение таково, что серебряного браслета вполне хватит.
  'Что ты городишь?! Браслет легиона не имеет цены!' - залепетал Стормо, но Рю его и не услышал, потому как все слова заглушились звуками хозяев таверны. Звуками жесткими, рваными, как лай собак, и для слуха крайне неприятными, - вероятно то был смех.
  - Смотри, Кутул, он торгуется! - варвар открыл рот широко и открыто, оголяя все свои желтые, посаженные вкривь и вкось зубы.
  - Наглец, - улыбнулся его устрашающий брат.
  - Смерти хочет! - хрипло объявил отец.
  Подобная реакция не смутила Рю ни в коей степени.
  - Сами посудите, Господа, - спокойно кивнул он, - оружие нам пригодится в таком-то опасном месте, как Нордэур. А наши женщины - эльфийки, за таких берут много больше обычного обеда. Браслета достаточно, Господа.
  - Достаточно твоих слов, чужестранец, - перестал веселиться Зурбо. - У нас нет времени слушать твою болтовню. Вы заплатите цену за обед, или я сам верну его из ваших животов, - в довесок к палице воин выхватил из-за пояса тяжелый охотничий нож.
  - Господин, одумайтесь, - покачал головой чужеземец, - вряд ли то, что вы достанете, будет пригодно для еды или тем более покроет ваши расходы.
  Брови Зурбо соединились в единую линию, кулаки он упер в стол, и при этом брюхо его улеглось на стол.
  - Оружие на стол! А эти... Эй, задирайте подол и рожей в стол! Расплачиваемся...
  - К бою! - выкрикнул император, внезапно перевернув стол вместе с тарелками.
  Тибуль Луптус заревел, как дикое животное:
  - Еще и имущество мое портишь, скотина? Кутул, Зурбо!
  Услышав команду, Зурбо свирепо пошел в бой. Одутловатая, багряная рожа его открылась как сундук, выплевывая наружу брань и слюну. Кривое огромное тело Зурбо было порождено народами гадкой горы, что поколениями пили гнилую магическую воду, смешивались в беспорядке с братьями и сестрами, отцами и дочерьми, и в итоге выродились в уродливые ящики набитые мускулистой плотью; Зурбо, как орк, был способен раскрошить пальцами кирпич.
  - Смерть! Убить! - невпопад хрипнул позади Кутул, страшными пинками расшвыривая столы, освобождая себе дорогу.
  Император подался назад для размаха и сам ринулся в атаку. Суровая сила железа ударила Зурбо в лицо, отрубая ему бородавчатый нос. Вслед мечу Стормо врезался плечом в толстое брюхо, опрокидывая Зурбо назад. Сверху закапала темная кровь. Варвар, закатив мутные зрачки, попятился, приземляясь задом на остывший противень. И уже где-то рядом затопали деревянные ботинки второго брата. Боковым зрением Стормо заметил, что хозяин таверны рванул к стене, снимая с крюка тяжелый мушкет.
  - Убью! - трубно объявил Кутул, отбрасывая ногой стул вместе со случайным не успевшим отпрыгнуть постояльцем. Нечаянная жертва сползла вниз по ящикам и завалилась на мешки с крупой.
  Кутул людей недолюбливал, и сам давно уж позабыл, что именуется по ошибке человеком. Бывало, напившись, он шутки ради брал какого-нибудь никому ненужного нищего за голову, сдавливал силой рычагов и оставлял в ладошке что-то вроде красноватой кашицы, а потом в приступе ярости еще и засовывал содержимое кулака в пасть, с хрустом пережевывая... Что и говорить, из местных никто и никогда не спорил с Кутулом...
  На этот раз Кутул не стал торопиться. Для начала он поднял с пола отрубленный нос брата, бережно положив его в карман - заштопать серебряной ниткой и само заживет, да еще красивее станет, по своему опыту знал Кутул.
  Злобно рявкнув, он пригнулся к полу, выставляя руки вперед. Оружие было ему не нужно.
  Наверное, увидев тот замах старый Тигль Римус, наставник меча и военной тактики, счастливо улыбнулся бы. Скорость против силы; движение до ужаса напоминало маневр древнего правителя Ребелия сира Тяжелые Руки, что правил Тулурком столетия назад. Точка опоры перемещается с ноги на ногу, плечи вращаются как штопор - меч появляется из ниоткуда, скользя по косой.
  Череп у Кутула был крепким. Варвар, оглушенный, сначала просто удивленно накренился и лишь потом, рыча, завалился на пол.
  Только сейчас Стормо обернулся и с изумлением отметил, что его спутники даже и не собирались ему помогать. Более того 'перевязанный' зачем-то подкрался к нему со спины...
  А потом еле различимые движения копья, и
  - Ваша светлость, вы совсем не умеете торговаться.
  Сознание Императора наполнилось тьмой легкого сна и какой-то невыносимой детской обидой 'Я же победил, как же так... как же так...'.
  
  - Вы совсем не умеете торговаться, Император.
  - Пошел ты...
  Голова гудела. Если бы он только смог, то наверняка бы убил его. Или, по крайней мере, попытался бы. Священная реликвия легиона отсутствовала.
  - Я еще раз прошу прощения, мой господин, - выразил сожаление Рю со всею возможной почтительностью. - Но здесь в Осте лучше платить по долгам. Семья выродившихся нередко насчитывает сотню. Было бы чрезвычайно прискорбно, если бы они все гонялись за нами по Осту из-за какого-то обеда.
  - Это была реликвия легиона! Ты что не понимаешь?.. Нет, ты не понимаешь. - Озлобленный Стормо поднялся наконец с пыльной земли.
  - А ты? - раздраженно ткнул пальцем в эльфийку Стормо. - Было бы лучше, если бы этот Кутул взял вас прямо на столе?
  - Ради цели эльф способен вынести многое.
  Стормо вгляделся в непроницаемо красивое лицо, с изумлением пытаясь осознать, как могут примиряться гордость эльфа и способность отдаться первому встречному ради оплаты обеда?
  - Мы уже были в человеческом плену. Там, в Гибурге... По вашему для нас есть разница между этим Кутулом и гибургским стражником, или, к примеру, вами, сир Император?
  Госпожа Аль сказала это сухо и бесчувственно. Пожалуй, даже слишком сухо и бесчувственно.
  - И все же, - смягчилась она, - мы благодарны вам за защиту. Хорошо, что ценой стал лишь ваш браслет. Спасибо, сир Император.
  - Спасибо?.. Да мне плевать на вас, - процедил Стормо не своим голосом, пытаясь унять пылающую бурю. Злоба жгла и кусалась изнутри. Причем не его собственная. А кого-то далекого и древнего, изрыгающего проклятья. Ему на миг показалось, что вот сейчас из его глотки вылетит самое настоящее пламя и сожжет к чертям весь этот варварский город востока, в котором кроме всего прочего научились добывать золото из ртути, и оно потеряло всякую цену.
  - Идем, - развернулся Стормо спиной, пытаясь не смотреть на спутников, чьи лица за не столь уж и долгое путешествие стали вдруг практически ненавистны. И, более того - бесполезны, ведь магия эльфов исчезла на земле народов Оста, как впрочем и на земле Тулурка. Принцесса Аль тогда пространно намекнула, что, похоже, возродившиеся стихии ожили исключительно благодаря осколкам силы, оставленным за собой неким Кукольником. Но теперь, когда он удалился в неизвестном направлении, магия удалилась вместе с ним. А Стормо наивно полагал, что волшебные навыки эльфов помогут им в дороге. Но когда выяснилась их полная бесполезность, то он сразу почувствовал себя идиотом.
  И это ощущение собственной глупости уже давно его не отпускало.
  'Эй!' - крикнул Стормо вглубь самого себя - 'Какого черта я делаю здесь?'.
  Ответа, разумеется, не последовало.
  Путь к назначенному месту ожидался недолгим. Искать площадь надо было по запаху. То и дело принюхиваясь, Император невольно принялся оглядывать опаленные солнцем окрестности. Все ему было здесь чуждо.
  Одна из печей стояла прямо между домами. Натруженные спины сгрудились над ямой, там создавали железо. Как и везде впрочем, ибо железо есть жизнь и смерть.
  Нержавеющее железо востока добывалось не из руды или красной болотной глины. Его прокаливали из черного тяжелого песка, что в достатке лежал прямо в городе на дне пересохших рек. Делалось это так: в большую речную яму закидывали уголь телегами и разводили костер, потом зарывали костер слоем того же черного песка, оставляя наружу дымоходное отверстие. Снизу же подводили трубу, в которую загоняли воздух механическими мехами, создавая тягу и разгоняя температуры. Когда-то раньше тягу задавал своим дыханием закованный песчаный слон. Но даже это огромное животное быстро травилось и дохло от подобной работы.
  Полностью сгорев, уголь оставляет на дне ямы кусок сплавленного 'грязного' железа. И начинается самое трудное. Первый лорд-машиностроитель в свое время писал: 'они живут и умирают в дыму, будто в бесконечной ночи, их уши давно порваны звоном рождающейся стали'.
  И вправду, грохот стоял ужасающий. Мальчишки гнали детеныша песчаного слона по кругу, тыкая острыми пиками под хвост. Тот, связанный в единую систему с механизмом, поднимал и опускал тяжеленный молот на неровный и пористый слой железа. Кузнецы работали кувалдами, выбивая ненужные примеси, разбирая общий кусок на чугун, сталь и другие материалы.
  Проходя по этому месту, явственно чувствовалось, как под тобой прыгает земля. Стормо пересек его ускоренным шагом. Сквозь обрушившийся мост до тупика, и там, в долгожданной затхлой тиши, путь его и спутников преградил деревянный частокол. Император без всякого стеснения выругался - похоже, придется снова лезть через дыру в заборе.
  
  ***
  
  - Почему так долго? Что случилось? - бесстрастно спросила Миледи, едва шевельнув губами.
  - Золото к оплате не принимают, - зло ответил Стормо, потирая на затылке запекшуюся шишку.
  Миледи вздохнула.
  - Что есть, то есть. Варварская страна.
  - Ты знала! - прошипел Стормо. - Почему не предупредила?
  - Из головы вылетело, мой Император.
  Временами госпожа Ректор умела быть почти дружелюбной. Казалось даже, они с императором могли найти общий язык. Но этот момент был явно не из таких.
  Кстати, в этом зыбком переулке совсем обезлюдело...
  Ректор сидела на забытом кем-то ящике. Здесь вообще имелось много ящиков и всякого транспортного хлама. Когда-то тут пролегала железная дорога, но теперь заросла песками и грязью, тихо исчезая под натиском пустыни. Младшая сестра эльфов, скучая, вышагивала на носочках по все еще выпирающему железному рельсу. Да и старшая тоже не стремилась участвовать в их совете, она подставила солнцу ладошки, пытаясь уловить тончайшие эссенции силы Гелио... безрезультатно.
  В приграничный город они прискакали еще рано утром, спустя неделю после скорбных событий в Рейнгарде. За пол дня в чужой стране Стормо успел потерять бесценную реликвию, а Миледи Ректор обнаружить куда большие неприятности.
  - Все это теперь пустое, - прошелестела она. - У нас есть другая проблема.
  Миледи Ректор пошарила в своей дорожной сумке, вытаскивая наружу черный солнечный зонт. Жара после полудня только усилилась.
  - Зря мы поехали через Ост, милорд, - девушка в очередной раз провела по волосам, скрывая изуродованное лицо. - Мне стоило догадаться раньше. Еще в Тулурке.
  Она раскрыла зонтик и вручила его советнику Рю, молчаливо приказав жестом - 'держи', и он, аккуратно приняв предмет, услужливо встал позади со спасительной тенью в вытянутой руке.
  - В Осте пятьдесят лет не идут дожди, урожая нет вовсе. И все же число его горожан и богатство некого сира Белли растут непомерными темпами. Особенно в последнее время... Сир Белли - владелец железной дороги. Называет себя деловым человеком, а по сути - обычный вор. - Миледи ректор умолкла на мгновенье, а затем дала более верную оценку. - Нет, пожалуй, он великий вор. Если не сказать величайший...
  - Я вас не понимаю, - буркнул Стормо, вытирая шарфом липкую соль пота со лба. Император не расставался с шарфом даже в самую жаркую погоду. - Что там с этим сиром Белли?
  - Волей случая я встретила его управляющего, Касиуса Рига. Да уж... - удивленно покачала головой Миледи. - Не всякому удается обкрадывать целый город.
  Девушка тоскливо устремила свой взор к воображаемому восточному пределу, дорога к которому оказалась не столь уж ясна и проста.
  - Путь из Оста вглубь страны только через гиблые леса, либо через гадкую гору - а там без серьезного отряда не пройти. Этот хитрозадый сир Белли прорыл подземный тоннель и теперь владеет единственной железной дорогой на восток. Так или иначе, придется иметь с ним дело... Эх, если бы мы взяли с собой ваш легион, милорд. А теперь из-за нашей с вами недальновидности придется целовать хитрый зад этого Белли.
  Император Стормо поморщился, сознавая, что вопрос, как обычно упирается в деньги. А он то наивно думал, что оставил все свои нескончаемые финансовые проблемы в Тулурке.
  - Сколько он просит за билет?
  - Не сколько, а что, милорд. Золото здесь потеряло ценность. Минимальная цена - отработать год в Осте, - вздохнула Миледи Ректор. - В шахтах нижнего города. Или на любой другой должности, какую сир Белли и его советник Касиус Риг сочтут подходящей... И это для простолюдинов, мой Император. Бегущих лордов Средиземья сир Белли обирает до последней нитки... У него монополия, понимаете? Он может назначать любые цены...
  Стормо не удивился. Всегда найдется кто-нибудь, кто захочет нажиться даже на конце света.
  - Ваши предложения?
  - Пойдем меняться. Как насчет Рейнгардских провинций?
  - Невозможно!
  - Ладно, - согласилась Миледи. - Возьмем займ. Вы Император, а я Ректор великой империи Тулурк. В конце концов, кто посмеет нам отказать?..
  Она встала, отряхиваясь. После 'драки' с попрошайкой Ректор чудесным образом успела переодеться.
  - Вещи, - кинула Миледи Реле советнику Рю, словно собаке. - Сторожить.
  
  Перепрыгнув через канаву, они двинули вдвоем сквозь улицы дикого города к резиденции самого великого вора.
  Железнодорожный дом Сира Белли выглядел как язык, свесившийся с городской стены. Огромный язык со множеством переходов и лестниц, будто его владелец параноидально учел при постройке всяческие планы побегов.
  Мушкетер на входе посмотрел на них тем самым взглядом, который дает понять, как глупа, ничтожна ваша жизнь и сколь малого она стоит. Черные от пороха руки он положил на ружье, лежащее перед ним на столе.
  - Кто?
  Это слово вырвалось из него, как пуля, коротко и шумно, минуя препятствия вежливых обращений и приветствий - строго вычленяя суть.
  - Октавия Белл Реле и сир Стормо Торрий, - представилась за обоих Миледи Ректор.
  Рот привратника был скрыт воротом стрелкового плаща, а лоб - плотно надвинутой шляпой, создавая полную иллюзию того, что на его лице нет ничего кроме глаз и носа.
  - Кто? - равнодушно вылетела вторая 'пуля'. Ствол ружья сам собой нацелился в живот чужестранке. Мушкетер ленно тронул затвор пальцем, напоминая о цене стремительно исчезающего времени.
  - Миледи Ректор и Император великой страны Тулурк, - спешно поправилась девушка.
  Стрелок задумался, машинально теребя спусковой крюк. Ружье его по-прежнему было направлено на гостью. По лбу миледи заскользила неприятная, как севшая муха, капля пота.
  - Вход, - кивнул он на дверь, расположенную позади себя.
  
  Плотное табачное облако оказывало на входящих тот же эффект, что удар прикладом по затылку - в глазах мутнело, а голова тяжелела. Накурено было так, что не продохнуть. Почище всякой мастерской механика.
  Хозяин кабинета, сир Белли, соответствовал репутации и выглядел тем еще проходимцем. Военный китель, ожоги на пальцах, пышная треуголка, кривая сабля и изящнейший в руках револьвер - таков был величайший вор Оста.
  Рядом у кресла послушно стоял Касиус Риг. Белую пудру он нанес новым слоем, и теперь выглядел много моложе, чем был в итоге. На голове Касиуса вместо шляпы покоился парик из женских волос.
  Советник Касиус кивнул вошедшим и тут же пояснил:
  - Сир Белли! Перед вами госпожа Миледи Ректор из великой империи Тулурк. Она здесь проездом и желала бы приобрести билеты на железную стрелу.
  Реле учтиво поклонилась, натягивая на черепную снасть одну из своих заготовленных улыбок. Стормо хмуро кивнул, решив, что ему представляться необязательно.
  Господин Белли в это время лениво выцеливал револьвером по одному из портретов, развешанных тут и там:
  - Все приезжие рано или поздно заходят к нам, не так ли, советник Касиус? Временами мне начинает это надоедать... Тулурк?
  Белли зажмурил глаза и защелкал пальцами, пытаясь вспомнить.
  - А где это, советник Касиус?
  - Средиземье, мой господин.
  - И что мы слышали о средиземье?
  - Говорят, в те земли пришла эпидемия, а их мертвецы встают из могил сами собой.
  - Дрянные лекари тому виной ли, Касиус?
  - А как еще, сударь? - угодливо усмехнулся Касиус Риг.
  - Ну да. Я слышал, варварская страна этот Тулурк - дикая, дремучая деревня.
  Садиться Белли разрешения не давал, хотя свободных стульев более чем хватало. Стормо нагло уселся на тот, что был у двери, и хозяин кабинета, сощурившись, перевел недобрый взгляд на него:
  - Все приезжие рано или поздно приходят к сиру Белли, мастеру над железной дорогой.
  Возникла небольшая пауза, намекавшая на то, что гостю хорошо бы встать, когда он, сир Белли, говорит. А гость все продолжал сидеть, без всякого интереса рассматривая богатый интерьер.
  - Потому что все хотят уехать из проклятого свободой Оста, - продолжил Белли и снова обернулся к советнику. - Надеюсь, вы уже озвучили цену?
  - Конечно, сир. Миледи Ректор пожелали взять займ.
  - Ах, Тулурк, Тулурк... - снова защелкал пальцами мастер над железной дорогой. - Кажется, припоминаю некоего барона Орлейля, что расплатился за билет своими землями... Я еще тогда подумал, что за чудная сделка. Не правда ли, Касиус? Чудо - а не сделка!
  Риг боязливо отступил, опасаясь комментировать заявление начальства.
  - К сожалению, тогда мы еще не знали о бедствиях средиземья, - криво ухмыльнулся Белли. - Земли ваших баронств, госпожа Ректор, изрядно подешевели. Надеюсь вы честнее того мерзкого проходимца?
  Миледи почтительно кивнула головой и заулыбалась еще слаще, давая понять, что уж честнее самой госпожи Ректор нет никого на целом свете.
  - Ну, так что вы готовы отдать за проезд, сударыня? Или, если точнее, что у вас вообще есть? - перешел к сути сир Белли. Его, к примеру, не интересовало, куда и зачем они направляются, и насколько важна их цель. Белли был исключительно деловым человеком.
  - А что вы хотите, сир Белли? - откликнулась Ректор.
  - Я хочу многое, госпожа Ректор, - ехидно осклабился мастер железной дороги.
  - Мы можем заключить партнерскую торговую сделку... Или долговременный займ, если вам угодно. Или рейнгардские провинции. Или, быть может, что-то еще?..
  Белли проницательно покачал головой. 'У вас ничего нет' - это отчетливое знание пришло к нему почти инстинктивно. Не зря его прозвали величайшим вором Оста.
  - Мастер железной дороги не делает подарков. Поймите правильно, - благодушно улыбнулся он. - Дело вовсе не в том, что Тулурк постигли бедствия, и он более как партнер не стоит кучки птичьего помета. Вовсе нет! Просто таковы нерушимые принципы репаблики.
  Белли развернулся к портрету, снова выцеливая из револьвера глаз нарисованного на нем человека:
  - Не правда ли, Касиус?
  - Да уж, сударь... Вспомнить хотя бы Фалавия Кота.
  - Воистину! Фалавий Кот был подобен золотому ослу, что гадит денежными ассигнациями. Упрям - не сдвинешь с места, но все-таки немыслимо полезен... Однако же он нарушил принципы, и был казнен, как и прочие... Кстати, что там по достижениям Фалавия, Касиус?
  - Много, сударь. Бездымный порох, точный мушкет и еще целая куча всякой дряни, упомнишь ли все? К тому же, кто как не он сверг дикого короля, открыв рецепт изготовления золота из ртути?
  - Именно, Касиус! Немыслимо полезный для репаблики человек был этот Фалавий... Но стоило нарушить принципы - и бац! Пуля в грудь, и труп в болото. Так-то! - закончил тираду Белли.
  - Но...
  - Мы не кормим ассигнацией нищих, - сурово нахмурился мастер железной дороги. - А наши шахты и без вас переполнены работниками. До свиданья.
  Белли с ленцою махнул свободной рукой, указывая на выход. После катастрофы средиземья 'клиентов' было хоть отбавляй. Средиземье словно превратилось в кастрюлю, стоящую на огне, и сир Белли владел единственной от нее крышкой. А из-под этой крышки рвутся наружу тысячи богатых ручонок... Он даже не называл это 'грабить', ему нравился термин 'спасать'. Он, как Плачущий Гобо, дарил новую жизнь. И брал за это совсем несущественную мелочь - все, что имеешь.
  И тут Касиус Риг склонился к почтенному уху начальства, что-то шепотом докладывая и суетливо разъясняя.
  - Хм... - задумался Белли. - А правда ли, что вы, миледи Ректор, учены и в высшей степени разумны?
  Миледи Ректор горделиво выпрямилась. Подобный вопрос звучал для нее как оскорбление:
  - Мой отец - первый из лордов машиностроителей!
  - Хм-хм... Мастер над железной дорогой Оста ассигнаций и бесплатных билетов не дарит, миледи Ректор. Также как он не дает в долг. Однако, у нас все же имеется к вам некоторое деловое предложение.
  Реле придвинулась на шаг к великолепному письменному столу из ореха, всем видом показывая сколь велико ее желание внимать и слушать.
  - Напоследок Фалавий изобрел кое-что совершенно мерзостное - дрянную механическую куклу.
  - Я слышала об этом, милостивый сир Белли.
  - Видите, Касиус? Уже все об этом наслышаны!.. Говаривают, она скрытно бродит по нижнему городу, убивая невинных горожан Оста! Абсолютно дикая тварь! А спит в огромной лаборатории Фалавия, где подпитывает свою непристойную потребность в электричестве и механических деталях.
  Лицо Белли задумчиво зажмурилось. Дуло его изящнейшего револьвера опасно закрутилось по сторонам. Так случалось, когда он вспоминал о делах материально-денежного порядка.
  - Кстати, Касиус, а почто мы выделили такое-то большое здание Фалавию?
  - В нижнем городе же... Кому оно нужно, сударь? Никому.
  - И то верно, - крякнул сир Белли.
  Он вдруг неприятно ощетинился, кое-что припоминая.
  - Тут знаете ли, получал я угрозы, после того как был схвачен мыслитель Фалавий Кот. По утрам у ворот кто-то оставлял отрубленные конечности наших мушкетеров с небольшими записочками. Держу пари, это все она, мерзкая дрянь... Можете себе представить, кусок железа, что думает и ведет дела, как человек? Немыслимо, и все же.
  Изящнейший револьвер нервозно дрогнул в руке.
  - Не удивлюсь, если меж этой механической куклой и Фалавием случилась какая-то извращенная любовь.
  И это было правдой. Сира Белли мало что могло удивить, он и сам был большой знаток в такого рода развлечениях.
  - Ну что? В общем-то плевое дело! - он радостно кивнул. - Убьете отродье безумного Фалавия, притащите его сюда, и билет ваш, господа. Так и договоримся!
  
  В коридоре, на выходе, послышался грохот выстрела, закладывающий уши. Белли наконец-то прицелился как следует по портрету давно свергнутого короля Нордэура.
  - Ха, Касиус, смотри - прямо в глаз попал! - шумно обрадовался через дверь мастер над железной дорогой.
  - Браво, сир!
  
  ***
  
  Нижний город Ост полон подземных птиц, никогда не видевших солнца, и многих других странностей. Но прежде чем попасть в него нужно пройти через 'вокзал', что на окраине Оста Верхнего.
  Здание испускало из себя сотню железный путей, как морской спрут. Заброшенный вход дверей не имел. Там внутри не оказалось ничего кроме огромной пустоты и десятков нагроможденных вышедших из строя паровозов, пугающих своим ржавым окрасом. Блеклый свет случался только в центре от керосинового фонаря смотрителей. Под его дрожащими лучами сквозняк катал по полу засохшие трупики мышей, чье великое множество было безжалостно отравлено специальным человеческим ядом. Кругом все скрипело, клокотало, а у потолка неизвестный хлопал крыльями. Страшно. Эль посмотрела вверх. Из потолочной темноты торчали вкривь и вкось железные пруты, словно лапы выбирающихся из укрытий пауков.
  Миледи Ректор отважно повела их к зловещему красному глазу семафора, где и сидел одинокий смотритель со своей керосинкой.
  - Вниз? - с особой злобой буркнул он. И Эль по тону ошибочно приняла смотрителя за человека.
  Гуго Лурье был механиком первой ступени. А значит, отрекся от большинства человеческих признаков. Спина его была неестественно сгорблена, как будто закреплена на штативе. Худой, дышавший сквозь бороду, фильтруя подземный дыхательный газ, Гуго Лурье с недавних пор перестал верить даже в богов. Три зеленых луны тому назад, как увидел дирижабль - огромный нон-гольфьер 'Северный Воин', возвращавшийся от стен Восточного Предела. Тогда невероятная, дрейфующая по небу машина, словно бы целиком вошла в его сознание, разрушая всякие представления о возможном и невозможном. Будто самому Сефлаксу плюнули в лицо. Будто Гобо Плачущему, родившему огнедышащих драконов, отвесили звонкую пощечину. Такое не могли создать даже Мастера. С той поры Гуго в них и не верил. Он верил в дирижабль, человеческую мысль и свои руки.
  - С каждого по норду, - сообщил Гуго недовольный тем, что его отвлекли от чертежей величайшей заветной мечты - собственного механического летуна.
  Миледи Ректор ссыпала требуемое.
  Эль украдкой посмотрела на человеческого Императора, который вдруг шумно вспомнил об изъятой реликвии легиона. Изъятой по причине отсутствия у него варварских денег...
  Стормо Торрий выглядел самым обычным человеком. Простым, часто смущающимся и даже быть может глуповатым. Но временами (как сейчас) Эль подмечала за глубиной мутных очков отблеск той великой силы, которая вышла из него на рейнгардском поле. Эль вдруг захотелось убежать отсюда. Человеческий император вряд ли знал истинные имена земли, воды, огня и воздуха. А ведь без них творить магию невозможно... Но тогда, в Рейнгарде император стихиям приказывал - 'Эй, ты, как тебя там? А ну-ка сделай!' - точно слугам. Эльфы же всегда умоляли и просили. Да как вообще можно приказывать богам?!
  Размышления о странной природе человеческой магии снова привели Эль в тревожное состояние духа.
  - Эй! - разбудил ее Гуго Лурье. - Сюда! Заходи на дрезину!
  Тяжелая плоть странной колесницы заколыхалась. Гуго приводил ее в готовность.
  - Ну где вы? Брамс! Клепий!
  На зов смотрителя вынырнули два дряхлых гнома. Оба с тростями, полуслепые, с объеденными молью бородами, но все еще зачем-то живые.
  - Ай, поможи нам велифий Сефлуфсус, - прошепелявил Брамс, примериваясь к тяжелым рычагам на корме дрезины. Никому кроме гномов тягать их не под силу.
  - Сефлакса не существует, - непочтительно отметил Лурье.
  - Зря ты такф, Гуго, - заворчал Брамс. - Вот сойдет телегфа с рельфс, да шмяк об стенкфу, сам будешь финоват...
  Гномы заскрипели рычагами, приводя цепи в действие. Эль испуганно зажмурилась, столь чужд и ужасен ей показался издаваемый шум.
  - Пригнитесь к дну, судари, и держитесь крепко. Сейчас будет ветер, - сам Гуго крепко вцепился в железный бушприт.
  Клепий неожиданно запел дурным гномьим хрипом. Заревел, завыл, по идиотски стуча тростью по рычагу.
  К старости Клепий тронулся умом. Все его сыновья, да что там - все его внуки давно нашли свой покой в штольнях шахт, а он жив. Жив почти тысячу лет или черт его знает, самому Клепию снились времена, когда не существовало еще никаких людей.
  - Тихо, Клепий, тихо, - его правнук Брамс отобрал трость и приставил руки слепого гнома к механизму дрезины. Прикосновение железа подействовало на Клепия успокаивающе. Но петь он все равно не бросил.
  Песня была гномья. Слов не разберешь, потому как пел Клепий не о том, что привычно людям. Он пел о дыхании железа, он пел о страхе земляной мглы, о чувствах кузнечного молота, о стучащем сердечном метрономе великой горы. А в таких песнях не обойдешься скудным человеческим словарем.
  - Аг-ха! - вскричал Брамс, напружинив мышцы, и дрезина наконец покатилась по наклонному тоннелю в полную жути глубину. Приоткрытый рот дряхлого Клепия забило дополнительным воздухом, куцая борода его откинулась назад и затрепетала как флаг. Скоростная гномья телега резко набрала прыть, а гномы-старцы все продолжали гнать ее кнутами рычагов под хвост.
  Эль вцепилась в поручни, беззвучно крича в подхватившем их диком потоке ветра. Справа промелькнула такая же человеческая стальная колесница, только разбившаяся вдребезги от собственной силы инерции, и там же наверняка покоятся служившие на ее корме, но теперь уже больше негодные для механического дела гномы.
  Лурье тем временем орудовал балансиром, управляя наклоном дрезины, дабы она не завалилась при резком повороте железной дороги. Если бы Гуго спросили, как ему это удается при отсутствии всякого света, то он бы наверное не смог ответить, точнее сам вопрос был бы для него странным. Это все равно что спросить его: отчего сердце Гуго никогда не ошибается, отстукивая ритм? На то оно и сердце, и на то он и механик Гуго, чтоб править лифтом без глупых ошибок.
  А еще Лурье знал, что думать во время спуска не стоит, особенно если это навязчивые видения сходящего с рельс лифта - дрезина клонится в бок, колеса ее теряют верную дорогу, и она, убивая себя своей же тяжестью, врезается в стены тоннеля, смешивает кровяную плоть пассажиров со смятым железом. Лурье помахал головой, вслушиваясь в песню безумного гнома на корме. Древний, как кусок скалы, Клепий верно был также знаком с этим старым добрым правилом...
  - Прр-рр! Стой, Брамс! - Гуго завидел долгожданный красный глаз семафора.
  Снизу из-под колес ослепительно ярко вылетели искры, и Эль после долгой тьмы отчаянно зажмурилась, пытаясь выгнать этот болезненный свет...
  Жалобно запищав, она выпустила поручень. Ее кинуло в твердый холодный пол, придавливая той странной силой, что раньше ей была совсем не знакома. Сила грубо забрала весь воздух из груди, сила взгромоздила ей пушечное ядро на спину, не давая разогнуться. Что за дикая магия!..
  - Ты ф порядке, хельф? - Брамс участливо склонился. - Фтавай, приефали.
  Причал лифта прибывал в полном запустении...
  Но дальше, дальше - чудные чудеса. Эль со всей возможной шириной распахнула глаза, втягивая, впитывая подземный пейзаж нижнего Оста.
  Да, солнца здесь не было и земляного потолка почти не видно, но сколько же здесь фонарей, сколько бесчисленных горнов, пылающих потусторонним разноцветьем - зеленым, красным, фиолетовым. И все это отражается в подземном озере, проецируется прелестной радугой и раздвигает границы видимого дальше - к причудливым домам, к башням и закоулкам. Город многоярусной конструкцией спускается вниз, а Эль сейчас на самом верху и видит все очарование нижнего Оста полностью.
  -...странно это, милорд, - послышалось Эль краем уха. - Отчего Белли понадобилась наша помощь в столь простом деле?..
  Младшая сестра эльфов забыла о реплике немедленно, подбегая к торговой фистуле с самоцветами: 'Госпожа Аль, смотрите какое чудо!'. И госпожа в ответ сокрушенно качнула головой по поводу детского ребячества сестры.
  Дорога от причала не петляла и не пряталась. Широкие ступеньки вели вниз, вдоль бесчисленных кузен и мастерских.
  - Где здесь мастерская Фалавия Кота, почтенный?
  Прохожий механик любезно разъяснил госпоже Ректор, что дом Фалавия самый большой из всех, вон там, за железной оградой.
  
  ***
  
  - Ну?..
  Казалось, Рю пыжился с висячим дверным запором целую вечность. Он был человек (человек ли?) со множеством талантов. Но это никак не помогло. Он уже поковырялся во внутренностях замка тонкой иголкой, ожидая щелчка, и мастерски избил замок копьем, и вставил копье как рычаг, навалившись всем весом, а под конец просто впился в него зубами!
  - И правда ведь - не откроешь. Совсем не откроешь, - сокрушенно покачал головой Рю, переставая кусать железную дужку замка.
  - Странно, что сир Белли не выдал нам ключа, - посетовала Миледи Ректор.
  - Замок открывается без ключа, госпожа. Совсем без ключа. Здесь какой-то особый ученый секрет.
  Нахохлившись, Рю подсел к Императору прямо на холодный камень ступеней. Стормо курил и размышлял, судя по всему о тщете всякого сущего.
  - Не найдется ли у вас табачной палочки, милостивый сир Стормо?
  - Лишних нет, - отрезал Император, все еще злой на личного советника Реле за его недавнее предательство.
  - То была всего лишь побрякушка, сир. Вряд ли древние короли сильно обиделись... Ее выковали при Рокко Злосчастном, - пояснил советник. - Древние вообще украшений не носили. Только лишь оружие и собственные шрамы... Не стоит так убиваться.
  Стормо не ответил. Он был не столь глуп, чтобы не понимать самому: подобные вещи - всего лишь символ и реальной ценности не имеют. Скорее на него просто нахлынуло то навязчивое ощущение собственной глупости. И не глупости даже, а управляемости. Будто кто-то проложил за него эту дорожку, толкал по ней и не давал сойти в сторону. И чем больше он удалялся от самой точки начала, фамильного имения Торриев, тем больше в итоге ощущал полную свою беспомощность.
  'Что я здесь делаю?' - почти вслух сказал Стормо, припоминая морщинистое седобородое лицо Тигля Римуса и всю цепь произошедших событий, они как шестеренки передавали инерцию шаг за шагом, фазу за фазой дальше вперед и создавали неизбежность судьбы.
  Эх, а жив ли ты еще, бесстрашный Тигль?
  А жив ли ты, дворецкий Мориус?
  Легат Гром? И все вы, мои легионеры?
  Или сложили храбрые головы на бесконечном поле небесных лугов, поломав мечи и щиты о врагов своих, без капли сомнений? Ведь даже если ваш Император не с вами, вы вряд ли остановитесь или покажете спину, а когда же падете, то упокоитесь там, где пируют сами Мастера, там, где ветер дует во все стороны сразу, и нет ничего кроме серого океана снов вокруг?..
  - Магия! Надо ударить по замку магией!
  Миледи Реле громко провозгласила идею, нарушая затянувшееся молчание.
  - Эй, ты! - грубо наставила палец на эльфийку госпожа Ректор. - Давай, пробуй!
  Аль резко повернулась, золотистые волосы ее красиво заблестели в искусственном свете керосиновых фонарей, платье, словно сделанное из засушенных пластов пергамента, игриво закружилось, заструилось, теряя на миг распущенную свободу ткани и принимая строгую форму тела.
  Как ей это удается? Император прерывисто выдохнул.
  - А может быть, вы попробуете, сир Стормо?
  - Я? Почему вдруг я?
  
  Принцесса Аль придвинулась, так что Стормо почувствовал теплоту дыхания.
  - Здесь! - эльфийка положила руку на ребра, там, где билось императорское сердце. - Магия здесь. Чувствуете, милорд человеческий император?
  Стормо не почувствовал ничего, кроме неясного возбуждения совсем иной природы, нежели какая-то магия.
  - Ч-чувствую.
  - Какой она формы?
  - Э-э...
  - Попробуйте посмотреть на нее. Но только не глазами, милорд. Видите?.. С вашим талантом это пустяк.
  - Э-э... Каким еще талантом?
  Он удивленно закинул кисть за голову, почесывая затылок. Пальцы наткнулись на шишку, что оставил ему личный советник миледи этим утром. Пальцы застыли на месте, щупая выпуклость. Так он и стоял какое-то время в чудаческой позе, будто пытался найти свою мысль в черепном пространстве непосредственно рукой.
  Но не только Стормо выглядел недоуменным: 'Ха! Что еще за чушь, глупый эльф?'.
  Эльфа предпочла не заметить госпожу Ректор:
  - Вы призвали великую силу у Рейнгарда, милорд. Такой силы, как у вас, я прежде никогда не видела.
  - Чего? - глуповато переспросил Стормо.
  - Вы можете описать, как это произошло?
  Стормо покраснел. Тогда, в сражении под Рейнгардом, все было смертельно серьезным. Но теперь, когда он выразил это словами, оно показалось ему ужасно глупым:
  - Э-э... ну... Было что-то вроде видений... Какого-то сна что ли. Там были... э-э... как бы мои предки... Они говорили что-то, ну и потом... потом было очень больно... И все само собой получилось. Я ничего и не запомнил...
  - Все ясно, - кивнула эльфийская принцесса.
  ...рука Аль метнулась к поясу, растворяясь в складках платья, нащупывая лезвие. Сама она прильнула к человеку, и тому немедленно полезли в голову всякие дурацкие глупости. О, юный наивный Стормо из рода Торриев... Туда, где по словам эльфы пряталась магия, где отчего-то с тройной скоростью забилось сердце от незнакомых до этой поры желаний, туда впилась холодная сталь.
  - Все ясно, - кивнула она. - Нужна опасность... Опасность, боль и кровь.
  
  - С-сука... - непроизвольно захрипел Стормо, заваливаясь.
  Невыносимая боль пронзила грудь, будто никогда не стригший ногтей бог смерти затолкнул ему руку в глотку по самый локоть.
  Два предательства за день это перебор...
  
  ***
  
  - Ты хоть понимаешь, сколько уходит сил?.. - заревел Горак, забрызгивая его слюной.
  Стормо невольно потянулся за платком в карман, но, конечно же, никакой влаги на лице не было. На этот раз они появились вместе с антуражем странного места. Стормо весь в крови валялся под крышкой гигантских часов.
  - ...сил, чтобы поднимать твою глупую тушку в который раз из могилы.
  Сверху повис мерно колыхающийся маятник. Огромный. Отсчитывает время.
  Время до чего?
  - Ты когда-нибудь научишься сам справляться со своими проблемами?
  - Это не мои проблемы! - вскричал юноша. - Это вы завели меня черт знает куда и черт знает зачем!
  Маятнику не было дела до его слов. Он все качался и качался, отмеряя столетия. Все, что Стормо может сказать, для маятника - пустой звук.
  - Мой легион! - голос сорвался на хрип. - Мой легион гибнет без меня!
  Четыре голоса, четыре ветра прозвенели почти одновременно. И Стормо вдруг понял, что они состоят из пыли, древней, хранящей дикую боль поколений пыли.
  Император Горак раскрыл сухие губы и из него повалил столб дыма. В этом дыме множество умерших душ его верных легионеров.
  - Такова война, мальчик. Война - путь кровавой грязи и славной смерти. А временами - просто грязной смерти. Без всякой чести и славы...
  - Однажды, - грустно добавил Ребелий, - в одном старом сражении у орочьей пустоши основные силы не успели подойти с востока. Но нужно было выиграть время... Пустили в бой новобранцев без должного вооружения. У них были лишь вилы и палки, Стормо. А мне пришлось смотреть, как северные орки делают из голозадых крестьян бордово-красные платья для своих топоров... Воины умирают, Стормо. Это их неизбежная судьба, вне зависимости оттого, что мы об этом думаем. Но тот, кто их ведет, всегда помнит о цели, ради которой они умирают. Ради истинно большого, всегда приходится отдавать малое...
  - У тебя есть великая цель, потомок. Знай это.
  - Думаешь, я просил своей судьбы? - разносит печальное эхо голос безногого императора Лируса.
  И вместе с ними шумит маятник времени. Но движение его становится все медленней и тише.
  - Мне плевать, как поступали вы. Я другой.
  И снова четыре голоса загремели в единый момент:
  - Другой, говоришь?
  - Если другой, так чего ты разлегся, как безвольный мертвец! Нашел время умереть!
  - Встать! - прорычал Ребелий, пиная Стормо в бок и, кажется, проламывая ребра.
  - Больше помощи от нас не жди...
  Маятник замирает, бездыханно подрагивая в последний раз.
  
  ***
  
  Стормо приподнял голову. Кровь все еще сочилась.
  Висячий замок свалился наземь. Да и не только он. Вылетели болты из дверей лаборатории Фалавия, и сами двери рухнули на ступени, оголяя сумрачный проход. Горбато выгнулись железные прутья забора. Потухли и треснули стеклом керосиновые фонари. На всей улице.
  Принцесса Аль ласково улыбнулась. И злость, посмертная ярость Стормо куда-то улетучилась. Руки, которые он протянул, чтобы придушить эльфу, опустились.
  - Ваша магия странная, милорд человеческий Император. Она лишь оберегает вас, а не принимает форму заклятий.
  - Что вы говорите...
  - Она, как у Кукольника - разрушает силу Сефлакса. Милорд Император, вы истинный маг.
  Стормо, пошатываясь, поднялся. А принцесса и ее младшая сестра наоборот преклонили перед ним колено. То была стандартная форма проявления великой степени уважения среди эльфов. И все же на лице Аль застыло не слишком хорошее выражение. Смесь глубокого страха, зависти и поклонения.
  - В следующий раз, - сказал осевшим голосом Стормо, - сообщите заранее, прежде чем тыкать в меня ножом.
  
  Мастерская Фалавия Кота, как паучье логово, большей своей частью уходила вниз, еще глубже, чем весь остальной нижний Ост. Она полнилась старыми ветхими переходами, которые еле держатся на прогнивших сваях, и если не знать детального пути - рискуешь провалиться, затеряться навсегда и благополучно помереть так и не найдя выхода.
  Поэтому пришлось идти чрезвычайно медленно след в след, оставляя мелом метки на стене. Тут и там валялись удивительные механические машины, и Миледи Ректор каждый раз сопровождала встречу с ними возгласами:
  - Великолепно, совершенно великолепно!
  Или, если это были анатомические препараты, вгоняющие в дрожь обычного человека:
  - Удивительно! Изумительно! Прелесть!
  Так они шли порядка половины фазы, спускаясь все ниже и ниже в земляную глубину.
  Стормо вышагивал впереди, высвечивая дорогу наспех сооруженным факелом. Мерцающее пламя неровно глотало тьму, вытаскивая на суд зрителя влажный камень стен, убегающих в спехе многоножек, сочленение перекрытий, выбитые временем люки и прочую гадость. Время в подземелье Фалавия казалось вечностью, а солнце - глупой выдумкой, и потому вовсе не удивительно, что величайший изобретатель Оста родился именно здесь. Потому как настоящая мысль рождается только там, где ей не мешает обычная повседневность...
  Да, так они и шли, пока под ногами не хрустнуло...
  Ибо прогнившие сваи на то и нужны, чтобы в один прекрасный момент под тобой провалиться.
  Стормо Торрий, беспомощно хватаясь руками за воздух, падал вниз.
  
  - Мой Император, вы живы?
  Третий раз за день император почти отбросил душу в бездну. Он приземлился на нечто отвратительно мягкое, влажное и мерзостно пахнущее. В сумраке не разберешь, что это могло быть.
  - Никуда не двигайтесь, милорд! - зазвучал далеко вверху встревоженный голос Миледи Ректора. - Где-то здесь проход вниз...
  Двигаться было некуда. Из помещения выходила лишь одна полуоткрытая дверь, из трещины который проникал тусклый свет.
  Стормо открыл дверь. Глаза наполнились черно-белой резкостью.
  По полу комнаты была разлита странная жидкость, названия которой император не знал, и она многократно отражала сияние парафиновых свечей, окрашивая бытие в оттенки страшного сна.
  - Присаживайтесь, - раздался почти человеческий голос.
  И Стормо почему-то послушно сел.
  
  ***
  
  Сцена.
  Это черно-белый слайд. Ракурс немного снизу.
  Комната сумрачна и не слишком-то велика. Окна отсутствуют, как и во всяком доме нижнего города Оста, ибо наблюдать в этих теоретических окнах было бы абсолютно нечего.
  Для освещения хватает трех десятков свечей или немного больше, но лучше бы их не было вовсе - по полу некстати разлит керосин.
  Учтите, одна нечаянная искра, и все сгорит к чертям...
  В темном углу угадывается силуэт музыкального инструмента на ножках. Клавир, вероятно?
  Их двое. Механическая кукла сидит расслабленно непринужденно, сложив ногу на ногу. В руках ее зажата рапира похожая на огромную иглу для шитья.
  Диалог.
  - Мое имя? - недоуменно переспрашивает она. - Ах, я понимаю. Вы ищете точку опоры.
  - ?
  - Точку опоры в безбрежном и пугающем хаосе данности, - кивает кукла. - Хоть какую-то даже малейшую информацию, от которой можно было бы оттолкнуться в сторону выхода. Вы ведь ищете выход? Ну конечно, вы ищете выход... О, в наше время многие ищут выход из кольца. Потому как внутри его не осталось ничего кроме скорби и уныния.
  Ее рот по-прежнему сомкнут, и, тем не менее, становится ясно, что она не имитирует речь человека полностью скорее из-за собственных капризов.
  - Как хотите, - кивает сидящий напротив человек, положив на колени декоративный похожий на игрушку меч, - меня же зовут...
  - Стойте, - поднимает руку Меленима, - ваше имя абсолютно не функционально. Да и вы сами тоже... Если хотите знать, я бы и вовсе плюнула вам в лицо, если бы только умела.
  Синтетический рот приоткрывается, пытаясь плюнуть, но действительно ничего не получается.
  - Признаться, я тоже чувствую некоторое неудобство... - на мгновение человек запинается, словно выбирая, как ему следует обращаться к 'ней', - будто разговариваю, к примеру, со стулом, леди... Меня не отпускает навязчивая мысль - не говорит ли кто из соседней комнаты вашими устами при помощи какой-то магии?..
  Из имитации человека доносится внутриутробный 'истеричный смешок'. Давление пара повысилось - это понятно по раскаленной докрасна трубке, пульсирующей вдоль шеи.
  - Мной владеет та же мысль... Мне, сударь, доводилось вскрывать живорожденного под руководством Мастера Фалавия. Содержимое того черепа отнюдь не напоминало то, что способно произвести хоть какую-то разумную идею...
  Она делает паузу и затем продолжает:
  - Зачем вы пришли?
  - Убить вас, - отвечает человек прямо, не пытаясь увиливать.
  Кукла снова кивает.
  - Убивайте.
  Какое-то время живорожденный пребывает в сомнениях: теребит меч в руках, порываясь встать, преодолеть пять или шесть шагов и срубить голову чудища с той стороны вообразимого. И все же передумав, он спрашивает:
  - Вы ранее говорили о загадке кольца. Что вам о ней известно?
  - Об этом стоило спросить Мастера Фалавия, пока он был жив, - благосклонно отвечает она. - Мне, однако, тоже кое-что понятно... Но суть заключается в том, что Мастер Фалавий создал меня для борьбы со злом. Не с тем гипотетическим злом, что мешает достигнуть предполагаемой точки всеобщего счастья или убивает немножко людей. О, если вдуматься, это совсем несущественная мелочь... Есть же зло другое, созданное безо всякого человеческого участия, забытое временем и странствующее из мира в мир, как обезумевший пилигрим... Вы понимаете, о чем я?
  Он отрицательно качает головой.
  - Ну, разумеется. Слова не могут донести истины. Подобный функционал в них не заложен. Я могла бы пояснить вам суть при помощи математических формул, однако, достаточно ли вы умны? Конечно, нет. И все же позвольте вопрос. Что вы надеетесь там найти?
  Человек сначала смущенно улыбается, поправляя треснувшие на левый глаз очки, а затем отвечает невыносимо просто:
  - Чудо. Я хочу найти там чудо. Не больше и не меньше.
  Какое-то время кукла находится в застывшем положении, не издавая ничего кроме технологических шумов скрытых внутри механизмов. И ее собеседник, подумав, что возможно творение безумца Фалавия ненароком сломалась, негромко кашлянул.
  - Со мной все в порядке, - угадывает кукла немой вопрос. - Сейчас я проткну вам брюхо, и мы продолжим.
  Действие.
  ...первый удар метронома...
  Ее тело распрямляется подобно спущенной с цепей рессоре локомотива. Всемогущий пар выходит из шеи, переходные связи натягиваются - она движется по точной прямой, оставляя за собой разбитое вдребезги кресло, на котором только что сидела. Со стороны это выглядит невероятно - электрические искры слетают с волос, железное тело прорывается сквозь выпущенные им клубы пара, ноги оставляют глубокие вмятины в полу, вырывая из него камень и пыль, часть расставленных в полумраке свечей гаснет от порыва сотни ветров. Человек повержен инерцией, придавлен, с носа его слетают очки, с шеи разматывается шарф. Лезвие занесено.
  ...второй удар метронома...
  - Единственным чудом была лишь дочь мастера Фалавия. Она умерла, и у меня ее лицо, - звенит механическая кукла с непонятной злобой.
  Острая железная коленка вколачивает грудь человека глубже в опрокинутое кресло. Лезвие входит ниже ребер - пробивает кожу и мышцы, раздвигает внутренности, вызывая смутный внутренний холод. Кровь прибывает пока еще лениво и нехотя, растекаясь по лужам разлитого керосина. Человек отчего-то не кричит, пораженный резким преображением болтливого творения Фалавия Кота в машину смерти. Кроме того прокол был сделан наименее болезненным способом.
  Следующее, что делает кукла, так это неожиданно кокетливо поправляет псевдо волосы свободной рукой.
  - Прошу... - глухо проворачивается шестеренка, вываливая густой пар из шейного отверстия.
  - Прошу прощения, - выговаривает она. - Надеюсь, вам не очень-то больно. Боль совершенно не функциональна.
  Человек, очнувшись, неумело дергается в сторону, вскрикнув от шевеления в животе "холодного червя", мысленно взывая о помощи ко всем своим чертовым предкам до сотого колена. И те, как и ожидалось, всплывают перед глазами, один за другим - жестокие и мрачные - они презрительно поворачиваются к нему спиной...
  Герою позволено быть слабым, герою не позволено быть глупым - вроде бы так говорят?..
  Раздробленная под весом куклы рука судорожно тянется к выпавшему красивому как игрушка мечу. Рука стелется по полу, крадучись. Преодолевая боль, бредет, ищет, находит, хватает рукоятку... Меч бесполезно звенит о стальной бок Меленимы, и та, усевшись на человеке, язвительно отмечает:
  - Если проткнуть человека железом, беседа с ним переходит в принципиально иную плоскость. Вам так не кажется? Ценность всякого слова и жеста поднимается, и, пожалуй, можно сказать тут то и начинается настоящий разговор по душам.
  Император далекой страны Тулурк, вновь обретший мутность сознания, изогнувшись, с короткой дистанции бьет ее в лицо кулаком, но чудище из закаленной стали даже не замечает удара. Руки тянутся сквозь лабиринты воздуха к шее, пытаясь схватить железное горло, пальцы тыкаются невпопад в щеки и глаза искусственного лица, пальцы проникают в неожиданно мягкий рот, нащупывая почти человеческие десны, зубы, мокрый язык - великий Создатель, зачем ей язык?! Пальцы скользят внутри мокрого рта, император пытается разорвать ее щеки силой кистей, но они, будто резиновые, принимают обычное положение, и лишь царапины от его ногтей остаются на коже, проступая черным маслом искусственной крови. И все заслоняет паралитическая боль, лезвие огромной иглы входит глубже, в хребет, раскалывая его и выходя со стороны спины, упираясь в каменный пол. Император не чувствует ног...
  - Дергаться совершенно ни к чему. Скоро вся ваша кровь примет форму лужи, вы это понимаете? Кишки уже вылезли наружу. Вот здесь. И вряд ли кто-то озаботится складыванием их обратно. Ваша рана фатальна, вы умерли. Вы мертвы, вы скоропостижно скончались, понимаете это, глупая вы овца? Впрочем...
  Кукла переходит к протоколу N, принимая вид задумчивой отрешенности:
  - Ваша гибель столь же не функциональна, как и вы сами. Но видите ли, здесь вы, люди, уже преступили ту незримую черту, за которою прячется бездна. Бездна... Вы позволите? - зачем-то спрашивает она. И тут же, не дожидаясь ответа, вынимает из императорского брюха лезвие, немедленно обтирая его об императорскую же одежду.
  Поток красного на бесцветный керосин усиливается. Жидкости не смешиваются, и потому вырисовываются чудные ветвистые спирали, словно очаровательный красный плющ, пока что он вырос совсем чуть-чуть, но скоро достигнет ножек неизвестно как тут очутившегося клавира, а потом возможно и до ступеней лестницы, ведущей еще ниже в угрюмую сырость подземелья.
  - Не убивай! - вдруг прорезается жалостливый человеческий голос, будто бы и в самом деле можно выпросить прощенья у бесчувственной плахи, или, к примеру, стула.
  - Вы убили Фалавия Кота.
  - Не я убил Фалавия! - визгливо вскрикивает Стормо Торрий, роняя на пол слюну.
  - Конечно, - легко соглашается кукла, - конечно, не вы конкретно. А вы хотя бы слышали о нем? Нет?
  Меленима опять застывает на некоторое время, а затем говорит с жаром и пылом, будто за долгое время бездушному предмету дали наконец-то возможность выговориться. Ее слова доходят лишь частично, заглушаясь человеческим болезненным рычанием.
  - Позвольте мне рассказать о нем. Вам ведь теперь торопится некуда и сказать особенно нечего, не так ли?.. А Фалавию Коту всегда было что сказать. Он изменял мир одной лишь своей мыслью, превращал ртуть в золото, а железо наделял жизнью. Впрочем, он также обладал достаточной внутренней силой, чтобы со временем научиться ненавидеть самого себя. Словно бог. Ибо только они умеют ненавидеть свое собственное могущество... О да, Фалавий сам допустил казнь. В известном смысле подобное можно назвать самоубийством, и словно бы даже никто не виновен, а с другой же стороны виноват целый мир. Все вы, живорожденные, виноваты!
  Незримые колесики со скрипом натягивают нити - губы куклы преобразуются в улыбку, в которой читается какое-то болезненное отчаяние. Страдание Меленимы чисто и механически логично. Фалавий Кот был для нее великим создателем, и смерть его чудовищно не функциональна.
  - Люди пронзили его десятком железных пчел, я была там, из него вырвалось много крови, но звуков не вырвалось вовсе, вы, к примеру, совсем на него не похожи... Умер он не сразу, сначала его повезли на телеге и только потом выбросили в болото. Люди выбросили Мастера в гнилое болото, вы понимаете?.. Спрашивали о загадке кольца? Хотите пересечь пределы? Мастер Фалавий вычислил то логическое несоответствие нашего мира блестящим инструментом своего разума. Щелкнул как орешек то, о чем вам и за век не догадаться! Да, он разрешил эту невозможную проблему! Хотя какое вам до нее теперь дело...
  Какое-то время механическая кукла сидит на умирающем, тоскливо звеня механизмами. Меленима сидит боком как на скамье, и человеку заметен только ее молчаливый профиль.
  - Пожалуй, оставлю вас, - говорит она, поднимаясь. - Ах, ты!..
  Очевидно движимый одним из своих древних мстительных предков, Император, словно заново отрастил порванный хребет, из последних сил дрыгнул ногами, выбивая клавир из состояния устойчивости. И, что более важно, находящиеся на нем подсвечники.
  А вас ведь предупреждали...
  Огонь распространяется кругом от упавшей капли жидкого воска, словно волна воды от упавшего в стоячее озеро камня. Языки пламени заполняют всю комнату за удар метронома. Хотя огонь не может повредить железу, как мог подумать несведущий император. Меленима раздосадована горящим клавиром, за которым временами играл Мастер Фалавий, а вовсе не угрозой потери функционала своего тела.
  От поднявшейся температуры сокрытые в мраке склянки лопаются и на пол валятся анатомические препараты. Пламя вспыхивает еще ярче.
  Горящий керосин плавит кожу и волосы на голове императора. Жизнь уже наполовину вытекла из него, и поэтому нет никакой возможности пошевелиться. Огонь методично разжевывает его упирающуюся плоть - от последнего из рода Торриев уже мало что осталось.
  Огонь! Огонь - все, что он чувствует, видит, осознает и воспринимает.
  Более того, теперь он сам и есть огонь...
  За свою короткую жизнь Император Стормо умер уже в четвертый раз.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"