Смирнов Андрей : другие произведения.

Мир тесен

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

МИР ТЕСЕН

АПРЕЛЬ ДВЕ ТЫСЯЧИ ВТОРОГО

"В ЛУЧШИХ ТРАДИЦИЯХ ЖАНРА"

  
   Лес был неправдоподобно ярок. Темная сочная зелень деревьев, голубой мох, какие-то фантастические папоротники. Пахло почему-то йодом. Вдруг, откуда-то сверху послышался долгий глухой рокот, будто кому-то там, на небесах вздумалось прополоскать горло. Я поднял голову и увидел, как у самых вершин гигантских сосен собираются пурпурные грозовые облака. Еще сильнее запахло йодом. Я удивился, вспомнив, что обычно перед грозой воздух имеет запах озона. Впрочем, это было не самым удивительным. Пошел дождь, но не такой, каким мы привыкли его видеть. Вместо капель на землю падали ... человеческие лица. Я побежал, стараясь укрыться от этого кошмара, я падал, спотыкаясь, об узловатые корни деревьев, стоящих уже не один век в этом странном лесу, дыхание со свистом вырывалось из легких, а вокруг падали лица. Они были разными: добрыми и порочными, смеющимися и плачущими, одни беззвучно шевелили губами, другие представляли собой просто маски. Словно нелепые листья, подхваченные невидимым ветром, они с характерным шуршанием опускались к моим ногам. Теперь уже просто невыносимо разило йодом. Я закричал, но мой крик не вырвался наружу, застряв в горле. Обычно, в такие моменты люди просыпаются, не в силах вынести происходящего.
   Давно мне не снились кошмары. Я усмехнулся, но тут же понял, что все еще сплю. Лес вместе с дождем из физиономий исчез, зато появилось нечто новое. Например, я не был уверен, что когда-нибудь раньше видел этот потолок. Он был ослепительно белым и весь в мелкую дырочку. Тут до меня дошло, что я не в своем гостиничном номере. Похвалив себя за сообразительность, я решил ответить на вопрос посложнее: где же я, собственно нахожусь? Чтобы выяснить это, я попытался сесть, но стоило мне только пошевелиться, как волна острой всепоглощающей боли, родившись в левом боку, пронзила меня до самых мозгов. Теряя сознание, я все же успел подумать, что это довольно несправедливо.
  -- Ну и как мы себя чувствуем?
   Голос родился где-то на краю Вселенной и звучал медленно и невнятно. Он, несомненно, принадлежал доброму лекарю в ослепительно белом халате. Мысль о том, что я в больнице, посетила меня чуть раньше. Открыв глаза и собрав в единое целое фрагменты мозаики, я понял, что Шерлоком Холмсом мне не быть.
   Надо мной навис крепко сбитый лысеющий мужчина лет сорока пяти. Красное, как кирпич лицо, которое я мог назвать каким угодно, только не докторским, освещала ласковая улыбка, никак не вязавшаяся с огромными короткопалыми ручищами мясника, покрытыми вдобавок ко всему, густым белесым ворсом. Похоже, он стеснялся своих рук, потому что постоянно прятал их за широченной спиной. Впрочем, через несколько секунд руки снова оказывались сложенными на внушительных размеров животе. В одном я все же не ошибся: одежды на нем были ослепительной белизны и накрахмалены до такой степени, что хрустели при каждом движении рук этого странного эскулапа.
  -- Где я? - скорее прокаркал, чем спросил я. Собственный голос я мог бы назвать сейчас самым отвратительным в мире.
  -- Все в порядке, дорогуша! - пропел лекарь, - Вы вне опасности.
   В отличие от моего, его голос был приторным, как и улыбка, которую он снова наклеил на лицо.
   Я прочистил горло и повторил вопрос. Теперь голос звучал не так ржаво, но во рту было сухо, как в полуденной пустыне.
   Доктор выдержал паузу, дав мне послушать тихое урчание кондиционера в палате, а затем выдал:
  -- Вы в частной клинике.
  -- В какой?! - я даже приподнялся, но боль моментально вернула меня на место.
  -- Не делайте резких движений, дорогуша, - посоветовал мне доктор.
   Я скривился.
  -- Вас беспокоит рана? - доктор был само участие. Он склонился надо мной, и я почувствовал приятный запах французской туалетной воды.
  -- Рана? - не понял я.
  -- Ну да. - Он даже обиделся. - А вы, наверное, думали, что вам вырезали аппендикс? Так что ли?
   Я усмехнулся, хотя было совсем не до смеха.
  -- Ну и что за рана? - как можно непринужденнее спросил я.
   Доктор не замедлил удовлетворить мое любопытство.
  -- Огнестрельное ранение, - пропел он, - Одиннадцать дней вы находились ... гм ... можно сказать без сознания и вот, впервые пришли в себя.
   Что и говорить, я был здорово удивлен, услышав подобную историю. Как это ни странно, но сам я ничего не помнил. Абсолютно ничего. Прямо как те героини латиноамериканских сериалов! Доктор сказал, что я здесь уже одиннадцать дней, но это опять-таки, ни о чем мне не говорит.
  -- Какой сегодня день? - спросил я, чувствуя себя полным идиотом.
  -- Понедельник, семнадцатое апреля, - совершенно серьезно ответил доктор. - Вам еще повезло, что у вас такое отличное здоровье, - он улыбнулся и постучал по деревянной спинке кровати, - Только молодой организм способен выдержать такую потерю крови.
  -- Крови?!
   Он посмотрел на меня, как на ребенка, задавшего неуместный вопрос в присутствии взрослых. Тут я только обратил внимание на то, что у доктора пронзительно голубые глаза и небольшой жестокий рот, кривившийся сейчас в презрительной улыбке.
  -- Ну да, крови, - сказал он после небольшой паузы, - вас привезли сюда шестого еле живого, - он усмехнулся неожиданной рифме.
  -- Что со мной случилось? - спросил я, уже не заботясь, прозвучит мой вопрос по-дурацки или нет.
  -- Не знаю, - ушел, как показалось мне, от ответа доктор.
  -- Я в частной клинике. Кто меня сюда привез? - спросил я, чувствуя, что именно это хотел знать с самого начала.
   Врач пожевал свои змееподобные губы, внимательно осмотрел руки и, видимо, недовольный осмотром, спрятал их за спину. Затем, он сказал такое, что я чуть с кровати не свалился.
  -- Ваши друзья, - выдал он.
  -- Да-да, конечно, - пробормотал я, стараясь не выдать своих эмоций. Я, конечно, теперь склеротик, но не настолько, чтобы забыть о том, что ни одна собака в этом чертовом городе не назовет меня своим другом.
  -- И за лечение заплатили мои друзья? Не выдержал и истерически расхохотался я. Боль тут же напомнила о себе.
  -- Конечно, - как что-то само -собой разумеющееся, сказал озадаченный лекарь. - но что вас так развеселило?
  -- Все в порядке, сказал я сквозь слезы, вызванные ненормальным смехом пополам с болью в боку, - А они, эти самые мои друзья, случайно не сообщили, когда приедут? Уж очень не терпится поблагодарить их за спасение жизни.
  -- Когда нужно, тогда и приедут, - ответил доктор, вновь давая мне возможность полюбоваться своими руками.
  -- Не очень-то любезно вы обходитесь со своими пациентами. - ядовито произнес я.
   Все та же елейная улыбочка, уже надоевшая мне появилась на красном лице доктора.
  -- Я могу обращаться с больными, находящимися на анонимном лечении, как я этого хочу. А теперь, постарайтесь заснуть, вам еще вредно помногу разговаривать.
   С этими словами он начал пятиться к двери, все так же продолжая скалить зубы. А я задумался о некоторых странностях анонимного лечения. Щелкнул замок, и моя палата превратилась вдруг в тюремную камеру со всеми удобствами. Но кому это нужно? Уж во всяком случае, не мне. Кто-то, назвавший меня своим другом, спас мне жизнь, доставив в эту клинику, где двери запирают на замок, заплатил за лечение и позаботился о его анонимности. Кто этот странный доброжелатель? А если и не доброжелатель вовсе? Может быть, кому-то выгодно, чтобы я находился здесь. Выгода? Это с меня-то? Помилуй Бог! Все очень и очень странно.
   Мысли в моей голове путались, играли в чехарду, не желая выстраиваться в четкую последовательную цепочку. Чтобы хоть как-то отвлечься, я осмотрелся вокруг. Моя палата-камера представляла собой довольно просторную комнату с высоким потолком. Окон не было, и это еще больше делало ее похожей на тюремный каземат. Впрочем, где-то под потолком все же имелось небольшое окошечко, годное лишь для доступа света. Я поймал себя на том, что неотрывно смотрю на этот крошечный проем в стене. В голове одна за другой рождались мысли-идеи. Рождались и лопались, словно мыльные пузыри. Кажется, мои лекари предусмотрели все, чтобы отбить у меня охоту убраться восвояси, не спросив у них на то разрешения. Я потрогал стену. Резина или каучук. Полная изоляция - кричи, стучи, никто не услышит. Мне стало страшно. В голову полезли мысли одна нелепее другой. А вдруг, эти самые "друзья" оставят меня здесь навсегда? Насовсем. Бред. Бред? Ну, это еще как сказать. К чему тогда весь этот спектакль с покровом таинственности? К чему запирать двери?
   И тут меня понесло! Я представил, как изо дня в день буду лежать в этой кровати, смотреть в потолок и медленно сходить с ума. Я где-то слышал или читал, что шести дней полной изоляции вполне хватит для того, чтобы человек напрочь "слетел с катушек". Ну, допустим, возразил я себе, изоляция у меня будет неполной, есть же всякие врачебные осмотры, процедуры. Кормежка, в конце концов! При мысли о еде, я ощутил резкий приступ голода. Вот что бы им действительно нужно было сделать, так это покормить больного. Интересно, как с этой задачей справлялись, пока я был без сознания? Может, внутривенно? Или как там еще?
   Словно угадав мои мысли, дверь бесшумно отворилась, и так же бесшумно и таинственно появилось нечто. По белой одежде я мог судить о том, что передо мной санитар, все же остальное заставляло думать о крупных приматах. Для своей комплекции он двигался на удивление бесшумно, что подсказывало мне, что, и пол в этой странной лечебнице был звуконепроницаемым. Слишком много странного для одного места.
   Тем временем, малый с рожей каменного идола двигался в моем направлении. В руках у него был поднос с дымящейся чашкой. Будут кормить, решил я, ловя ноздрями густой запах куриного бульона.
  -- Спасибо, - сказал я после того, как чашка, водруженная на специальный столик, оказалась на уровне моей груди.
   Я начал есть, а горилла, завернутая в белый халат, равнодушно взирала со стороны, как я подношу к губам дымящуюся ложку с бульоном. Челюсти мальчугана с ленцой перекатывали жевательную резинку, в полу прикрытых рыбьих глазах не было даже прозрачного намека на какую-нибудь мысль, там вообще ничего не было. Подобных "санитаров" я частенько встречал при входе в бары - та же жвачка, такое же отсутствие интеллекта. Фигура у него была, действительно, внушительная, такие типы обычно вызывают приступ восторга у девочек с нехитрыми желаниями. Одним словом, если вспомнить внешний вид доктора, то можно подумать, что секция атлетизма решила поиграть в "больницу".
   Молчание мне вскоре надоело.
  -- Послушай, друг, - вполне по-человечески обратился я к этому бульдозеру в белом, - может хоть ты мне подскажешь, что это за больница такая, и когда меня отсюда выпишут?
   Ответом мне было молчание. С таким же успехом я мог бы спрашивать, скажем, у слона в зоопарке. Оставалось лишь одно - говорить с этим животным на его родном наречии.
  -- Со слухом проблемы? - поинтересовался я как бы, между прочим.
   Это было то, что надо. Парень в белом халате, который сидел на нем, как на корове седло, наклонился надо мной, и если от доктора пахло ароматами Франции, то от его подчиненного несло гнилыми зубами.
  -- Я не посмотрю, что ты больной, - проскрипел он неожиданно высоким голосом, что заставило меня кое о чем подумать, - отделаю почище Майка Тайсона! А с ушами у меня все в порядке, - сказал в завершение он.
  -- Я очень за тебя рад, - произнес я самым мерзким тоном, на какой только был способен.
   Санитар, кажется, почувствовал издевку в моем голосе.
  -- Ты лучше жри, давай, - посоветовал он угрожающе, - а то ведь и унести могу, останешься без обеда.
   При этом мне стало ясно, что шутить он не намерен.
  -- А как же с моим вопросом? - не сдавался я.
  -- Все вопросы задашь доктору, а мое дело - заботиться о том, чтобы ты не сдох с голоду, и выносить твое дерьмо, пока ты лежачий. Так что давай, закрывай свой поганый рот (он явно не догадывался о том запахе, что исходил из его помойной ямы) и жри, пока я добрый. А то ведь и ногу могу сломать.
   Я не решился спросить у этого кладезя мудрости, как мне ухитриться пожрать с закрытым ртом, своей ногой я дорожил. Поэтому пришлось только в душе оценить великолепный монолог, в муках рожденный санитаром. Да и надоело что-то разыгрывать из себя героя.
   И я принялся за еду, отметив попутно, что кормят за казенный счет, вроде бы, не плохо.
   Когда с завтраком (обедом, ужином - нужное подчеркнуть) было покончено, мой любезный официант забрал поднос и двинул к выходу.
  -- Не забудь позвать доктора, - напомнил я ему.
   А теперь не мешало бы оценить ситуацию, подумал я после того, как за санитаром закрылась дверь. История для детектива, нечего сказать! Таинственность, надо признаться, всегда меня привлекала. Я любил книги и кинофильмы с острым сюжетом, но читать или смотреть - это одно, совсем другое, когда сам попадаешь в подобную ситуацию. Тут уже не испытываешь восторга по поводу происходящего. Благодаря своей работе, я не испытывал дефицита острых ощущений, но сейчас... сейчас я просто терялся в догадках. Зачем я приехал в этот город? Было ли это одним из заданий Федорова, или же поездка - всецело моя идея? Этого я сказать не мог. Просто не помнил. Еще одна загадка, предложенная мне на всякий случай. Ретроградная амнезия? Очень может быть. Никаких повреждений мозга я не ощущал, молчал об этом и доктор. Огнестрельное ранение? Но только ли? Мозги, вообще, штука загадочная, и сейчас откуда-то из темных глубин подсознания всплыло следующее: "найти и рассказать". Только и всего. Я усмехнулся. Дело в том, что это был девиз нашего журнала. Но в то же время я не мог вспомнить его просто так. Что-то с ним связано, связано... но что? Я чувствовал, что еще немного, и моя голова расколется, словно грецкий орех под каблуком.
   Проснувшись, я вновь заставил свой мозг поднапрячься. Вспоминай, Гордеев, вспоминай! - говорил я себе, но почему-то не вспоминалось. "Найти и рассказать" оставалось по-прежнему только девизом. Подсознательно я чувствовал, что если не вспомню, то потеряю очень многое. Что именно? Снова вопрос на засыпку. Может, я бы и мог найти ответы на терзавшие меня вопросы, не лежи я здесь взаперти. И я начал строить планы. Помните, как в том мультфильме: "Есть ли у вас план, мистер Фикс? Есть ли у меня план? Есть ли у меня план?!..." У меня плана не было. И это было ужасно.
   Ход моих мыслей был нарушен появлением санитара. На этот раз он вооружился пылесосом.
  -- Эй, ты сказал доктору, что я хочу его видеть? - спросил я эту чудо-уборщицу.
   Мой вопрос угодил прямо в стоячее болото. С ответом парень, явно, не торопился. Вместо этого, включил свой агрегат и приступил к уборке. Пол, на мой взгляд, был абсолютно чистым, и все его манипуляции с пылесосом не имели смысла.
  -- Прости, но ты вновь вынуждаешь меня грубить.
   Борец за чистоту моей палаты оторвался от своего важного занятия и устремил взгляд своих поросячьих глаз в ту сторону, откуда раздался голос.
  -- Чего? - поинтересовался он.
  -- Если тебе бананы в ушах не мешают, то послушай, что я тебе скажу. - я намеренно играл с огнем.
   Переварив услышанное, а надо сказать, что это заняло некоторый промежуток времени, юноша-медик решительно двинулся ко мне. Его желание читалось на его физиономии. И это было желание свернуть мне шею. Он уже было открыл рот, собираясь, видимо, произнести то, что с трудом родил его динозаврий мозг, но я опередил его:
  -- Только не говори, что не слышал моего вопроса. Я кажется, спросил тебя, передал ли ты мою просьбу доктору. Если помнишь, я хотел с ним встретиться. А сказать я тебе хотел вот что: если старик Дарвин был прав, и человек произошел все-таки от обезьяны, то ты получился от самой тупой из них. Это понятно, или объяснить на пальцах?
   Я думал, он лопнет - так покраснел. Но нет, санитар только хлопал ртом, словно только что пойманная рыба. Передние зубы не помешало бы запломбировать.
  -- Не ищи неприятностей, - посоветовал он мне после того, как пришел в себя.
  -- Я их уже нашел, - весело сказал я. - Ты моя самая большая неприятность.
  -- Идиот, - сказала неприятность, неожиданно улыбнувшись, - я же тебе русским языком объяснил, что все вопросы ты задашь доктору, а мое дело маленькое.
   Я терялся в догадках относительно резкой перемены настроения моего медбрата. Или он веселится оттого, что назвал меня идиотом, хотя этот титул по праву принадлежит ему, или же незлобивость просто заложена в его генах. В любом случае, мне это на руку - попробую что-нибудь узнать.
  -- Так я и просил тебя позвать доктора, - сказал я ему, словно шестилетнему ребенку, - почему ты этого не сделал?
  -- Во дурак! - пуще прежнего развеселился детина, - неужели ты думаешь, что я могу в о т т а к п р о с т о взять и позвать доктора?
   Я оставил без внимания "дурака" (пусть порезвиться) и наивным голосом спросил:
  -- А разве тот, с лысиной, такой же здоровый, как ты, разве он не доктор?
   Малый задумался. Было видно, что этот процесс причиняет некоторые неудобства его цельной первозданной натуре.
  -- Ну, он тоже доктор, - пробормотал, наконец, санитар - но не такой. В общем, он не сильно главный. А насчет того, что он такой же здоровый, как я, то тут ты загнул. Он мне в подметки не годится!
   И он согнул руку в бицепсе, демонстрируя мне свои возможности. Я наградил медработника заслуженными аплодисментами.
  -- А вообще-то, он скотина порядочная, - выпалил вдруг санитар.
  -- Это почему же? - удивился я.
  -- Скотина. И все тут. Этого не объяснить, - он задумался.
   Железная логика, я не стал вдаваться в подробности.
  -- Но ведь ты меня не заложишь? - вдруг мрачно поинтересовался тот, кто всего минуту назад мне так доверял, - Ведь так? А то ведь я т а - к о й. Могу много неприятного тебе сделать, - он криво улыбнулся, - Например, можешь однажды просто не проснуться.
  -- Я хочу просыпаться каждое утро, - серьезно сказал я, уверенный, что санитар не шутит.
   После того, как он ушел, я долго ломал голову, размышляя о том, почему мне все-таки не дали по морде, ведь так просил! Что это - медицинская этика или приказ меня не трогать? Видно, все-таки второе.
   Я убедился в этом буквально на следующий день, когда удалось вновь разговорить этого потомка Кинг-Конга.
  -- Послушай, - обратился я к нему, - а ведь ты, наверное, знаешь, кто меня сюда привез?
   Он удивился. Удивление читалось во всем его обезьяньем облике.
  -- А ты че, разве не знаешь?
  -- Я же был без сознания, - заметил я, - а люди без сознания не знают ничего.
  -- А-а... - протянул он, но тут же спохватился, - а зачем тебе это?
  -- Ну, - начал я, - мне просто интересно, кто и м е н н о из моих друзей мог спасти мне жизнь.
   Глупее не придумаешь, если он клюнет на эту туфту, тогда я не ошибся в нем.
   Медбрат думал. Мне даже казалось, что я слышу, как медленно крутятся ржавые колесики в его большой бестолковой голове.
  -- Вообще-то у нас тут все конде... конфеди... денциально. Кон-фи-ден-цально! Вот! - бедняга чуть язык не сломал, произнося услышанное где-то слово. Теперь на его лице сияла улыбка рекордсмена.
  -- Но все же... - настаивал я.
  -- Ну, был там один. Такой седоватый, с бородой. Он больше всех за тебя волновался. Говорил, что не переживет, если ты вдруг надумаешь помереть.
  -- Спасибо, теперь я не буду мучиться в догадках. - сказал я, - ты мне здорово помог.
   И это было сущей правдой. Из темной пучины памяти всплыло и закачалось на ее зыбкой поверхности лицо незнакомого мне мужчины. Волосы и аккуратную бородку уже успела тронуть седина. Кем он был для меня, я не помнил, память только внешне смогла воссоздать его облик со слов санитара, но что-то неотступно преследовало меня, какая-то мысль, которая еще не успела сформироваться и бьется, бьется, подобно птице о тесную клеть черепной коробки. "Друзья" - говорил мне доктор, но кто-то еще, кого я не видел, а только ощущал в себе, твердил, не переставая: "враги, враги, враги... найти и рассказать, найти и рассказать...". Наконец, эти мысли совсем вымотали меня, и я погрузился в тяжелый, словно смертный грех, сон.
   Утро наступило в лице санитара, который принес мне завтрак. Он был по обыкновению хмур и как нельзя больше напоминал сейчас нелепую обезьяну, надевшую белый халат. Моя попытка расшевелить его не увенчалась успехом. И после нескольких односложных ответов, от которых невыносимо веяло скукой, за ним закрылась дверь. Я уставился в потолок - в голове Броуновское движение, и сосредоточиться на чем-то одном никак не удавалось, сколько я не старался. Вместо желанных ответов приходили совсем другие образы, воспоминания прошлого. Словно неясные призраки столпились вокруг моей больничной кровати Динка, моя самая первая и самая горькая любовь, мои бывшие сокурсники по военному училищу, которое я так и не закончил, Толик Князев, Макс... Я пытался прогнать их из моей головы, но они не уходили. Поэтому ничего больше не оставалось, кроме как отдаться этим воспоминаниям.
  
   .

МАРТ ДЕВЯНОСТОГО

   Я отрешенно смотрел на настенные часы, абсолютно не понимая, что они показывают: время, погоду или степень человеческого отчаяния.
   В дверь стучали. Трубка, словно гротескный маятник часов, отсчитывающих личные трагедии, болталась на проводе. "Алло...алло......" - неслось из трубки куда-то в просторы Вселенной. Голос, такой родной всего минуту назад перестал существовать в природе, как явление, теперь он был для меня нереален, словно неясные космические сигналы, словно белый шум, словно черные дыры.
   Лица за стеклом стремительно теряли очертания и я с удивлением, граничащим с восторгом, почувствовал, что плачу. Плачу, впервые за много лет. "Бойз
   донт край", - пришли на ум слова старой песни The Cure.
   "Мам, а волк меня не тлонет?"
   "Не тронет, Лешенька, он пластмассовый. Но он очень не любит, когда дети плачу".
   Мама, милая моя. Где ты? Где твоя узкая теплая ладонь, что так нежно гладила меня по щеке?
   Я прибегал с улицы, настойчиво стучал в дверь ногой, обутой в крошечный валеночек.
   "Иду, иду" - раздавалось из-за двери и ты возникала на пороге - таинственная и прекрасная в своем простеньком халатике из ситца.
   "Ма, я опять с голки упал" - ворчал я и заходил в квартиру, волоча за собой санки и оставляя мокрые грязные следы на вымытом твоей заботливой рукой полу. Ты вытерла мне слезы, и я чувствовал, как струится тепло из твоих рук. Тепло твоей любви, мама.
  -- Солдатик, солдатик!
  -- О, Господи, Да откройте же двери, плохо ему!
  -- У тебя что-то случилось?
  -- Эй, парень, тут с твоим товарищем плохо.
  -- Леха, Леха, брось! Что случилось? А? Кто-то умер? Да? Нет? Говори, ала, не молчи!
  -- Умер, - отрешенно пробормотал я.
  -- Кто? - тряс меня за плечо азербайджанец.
  -- Кто? - я широко улыбнулся, - Я умер.
  -- Хвала Аллаху, он не утратил чувство юмора! - резиново рассмеялся Кямиль.
   Мне было не до смеха. Мне было не до чего.
  -- Мелочь заберите, вы оставили, - кричала нам вслед какая-то женщина.
  -- Оставьте себе, - произнес кто-то. Может быть и я
   ...Потом я сидел в патрульном помещении, что-то писал на мятом листке бумаги, кажется, меня тряс за грудки Кямиль, требуя каких-то объяснений. Затем, я куда-то пошел, где-то ходил, сидел на скамейке в совершенно незнакомом мне месте, а потом меня отвели в комендатуру и какой-то офицер, кажется, помощник коменданта что-то очень громко кричал мне в лицо. Я не понимал ни единого слова из того, что мне говорили. Люди, предметы и понятия в тот момент вдруг стали существовать отдельно от меня. Накатила такая жутчайшая депрессия, что я с трудом осознавал происходящее. Неподвижный зритель, смотрящий больше в себя, нежели по сторонам. А там, в глубине моей души жестокий киномеханик-память крутит один-единственный закольцованный фрагмент странного фильма под названием "жизнь":
   я захожу в телефонную будку на железнодорожном вокзале и набираю номер телефона моей любимой девушки. Я собираюсь сказать ей о том, как люблю, как скучаю, о том, что дороже нет для меня человека на свете. Сквозь вокзальный шум я слышу, как под алюминиевой бляхой патрульного, под шинелью и "парадкой" гулко живет по своим непонятным законам мое сердце. Сердце молодого восемнадцатилетнего человека, пока еще верящего в светлые идеалы и любовь.
   Странно, но я так и не могу вспомнить самого разговора. В память врезались всего четыре слова, только четыре слова, сорвавшиеся с самых нежных уст в мире и полетевших ко мне через сотни километров. Эти слова, словно бабочки, несущие вечную зиму в мой цветущий сад души.
   "Замуж я вышла, Леша..."
   Я понимал, что не единственный из существ, живущих на планете Земля, попавший в подобную ситуацию. Банальнейшая мелодрама. Тема для хита молодежной группы формата "Руки вверх". Теперь-то мне легко обо всем этом вспоминать. Тогда же... как все-таки мне было больно!
   "Замуж я вышла, Леша..."
   И телефонная трубка падает вниз и начинает раскачиваться, подобно маятнику.
   Мне было восемнадцать лет, и я как последний дурак, верил в человеческую порядочность. Это ныне моя нежнейшая душа належно укрыта под тоннами арктического льда от ветров и людской неблагодарности, но первая изморозь на ней появилась именно в тот злополучный вечер девятого марта тысяча девятьсот девяностого года. Когда мир развалился на мелкие части, а привычная жизнь кончилась, так, во всяком случае, мне тогда казалось. Понадобилось прожить годы, дабы понять, что именно произошло со вчерашним школьником, одетым в шинель с курсантскими погонами и шапку-ушанку. "Треньк..." - надорвалось что-то очень важное у меня внутри, и детство как-то сразу кончилось.
  

СЕНТЯБРЬ ДЕВЯНОСТО ПЯТОГО

   - Напитки, - вернул меня к реальности мелодичный голос стюардессы.
   Я вынырнул из мутных вод своих невеселых воспоминаний и вновь очутился в салоне Ил-86 высоко над землей.
   Я взял из ухоженных рук небесной богини пластиковый стаканчик с лимонадом. Стюардесса подарила мне ослепительную улыбку, и я наполнился уверенностью в том, что у меня все получится. При любых, как говорится, раскладах.
   Я закрыл глаза. Неужели теперь для меня все изменится, и жизнь пойдет совсем по-другому, думал я. Ведь, не может все время судьба поворачиваться ко мне задом?
   Рапорт об увольнении я подал в начале девяносто второго года. Что поделать, я не состоялся, как военный, а обманывать себя уже просто не было сил. После этого я год с лишним пытался заниматься "диким бизнесом" - "челночил" на Дальнем Востоке и в Польше, развращая жителей СНГ модными товарами жуткого качества. Затем, заработав денег, я вернулся домой с богатым жизненным опытом и неприязнью ко всякого рода коммерческой деятельности. К тому времени в моей душе уже возникли первые ледяные торосы.
   Взглянув по приезду в усталые глаза матери, я понял, что принадлежу к числу неблагодарных детей. Я корил себя за то, что больше года таскался непонятно где, вместо того, чтобы восстановиться в каком-нибудь институте. В то же время я прекрасно понимал, что пройдет еще немало, когда я снова смогу сесть за книги. Я был неисправимым лентяем, и мне лень было что-либо менять.
   Следующий год я провел, проматывая заработанные в заграницах деньги. Мать пыталась, было образумить меня, но ее тщетные устремления не находили отклика в моей душе.
   Я был неузнаваем. Я таскался по кабакам с какими-то людьми, которых я никогда бы не назвал своими друзьями, в компании вульгарних пустоголових девиц, слетающихся на запах денег, словно грифы на падаль. Я медленно, но уверенно катился вниз. Что там было, внизу, я пока не знал, но был полон любопытства.
   Я был неузнаваем, даже сам себе противен, так мне, во всяком случае, казалось, когда хмурым безрадостно-похмельным утром я просыпался в объятиях голой храпящей девки, извергающей перегар и пускающей слюни на подушку.
   Однако, как и все на свете, деньги вскоре закончились, и я схватился за голову, осознав это. Несомненно, я мог рассчитывать на помощь матери: теперь, после ухода в запас, она открыла совместный российско-швейцарский медицинский центр (даже при ее связях и профессиональным опытом это было нелегко), но ее, все время мотавшуюся из Берна в Москву и обратно, практически невозможно было в последнее время застать дома. Да и мне стоило немалых усилий просить у матери денег. Собственно все то, что сей час у меня, было, подарила она, но меня мало радовала просторная двухкомнатная квартира в центре Нижнего Новгорода, машина, купленная ко дню моего рождения, да и все остальное. Сделав подобное открытие, я не замедлил поздравить себя с тем, что у меня еще не совсем отсутствует совесть.
   И, как водится в такие моменты, мне стало стыдно. Стыд подступил ко мне так неожиданно, что я даже на миг закрыл глаза, лишь бы не видеть свое отражение в давно немытом зеркале - заросшего недельной щетиной бледного человека с лихорадочно горящими глазами начинающего алкоголика. Я внезапно понял, что нигде не работаю, нигде не учусь и ничего, в общем-то не хочу от этой жизни. Я с каким-то мазохистским упоением заново переживал тот роковой телефонный звонок, чуть не приведший меня на край, потерю веры в любовь, честность и преданность. После подобных мыслей меня, словно магнитом, тянуло к спасительной бутылке. Мне было стыдно за свое малодушие, но я ничего не мог с собой поделать. Так уж получилось, что я остался совершенно один со своей бедой. Мать была в разъездах, отец заканчивал службу в Забайкалье, а друзья, с которыми меня когда-то связывали забавы беззаботного детства, вдруг обзавелись собственными семьями, проблемами на работе и прочей непонятной мне ерундой. Изредка мы встречались, но это уже была далеко не дружба. Из тех., с кем я учился в военном училище, я поддерживал отношения лиш с Князем, да и то в последнее время наша переписка сократилась до минимума.
   Итак, на данном этапе жизни я был одинок. Я пил. И это обещало затянуться.

"МЕНЯ ВЕРБУЮТ"

   Российское представительство журнала "Крайм Ньюс", известного почти всему цивилизованному человечеству, располагалось всего в двух кварталах от моего дома. Оно занимало весь тридцать четвертый этаж одного из самых грандиозных нижегородских небоскребов, возведенных необычайно ушлыми и чрезвычайно предприимчивыми иностранцами, изменившими, за какие-то пять лет всю деловую часть старинного города.
   Четыре гигантских здания величественно стояли, словно сказочные стеклянные свечи, устремленные, казалось, в само небо. Я невольно залюбовался на них, восхищаясь, все еще непривычной для нашего среднестатистического "гомо советикус", красой. Такие спокойные внешне, небоскребы буквально кишили людьми изнутри. Бесчиленные конторы агентств, всевозможных фирм и компаний занимали их чрева. Люди, снующие с быстротой, достойной восхищения по этажам этих великанов, были так малы и незначительны, что казались лишь содержимым зданий.
   Ближайший ко мне колосс носил звучное имя "Корона Билдинг". Я вошел внутрь и, удовлетворив любопытство охранника, дремавшего за пультом, ответив, кто я и зачем пришел, скользнул в скоростной лифт. На тридцать четвертом этаже я вышел, пересек огромное фойе, годившееся для проведения матчей по мини-футболу, и подошел к двери нужного мне кабинета. За ней в тот вечер меня ждали.
   После окончательного разрыва матери с отцом, я уже перестал обращать внимание на многочисленных "знакомых", круживших вокруг моей старушки подобно пчелам вокруг медоносного цветка. Раньше, когда я еще пытался спасти и без того шаткий брак своих родителей, мне было далеко не безразлично то, что моя мать, на редкость привлекательная женщина, встречается со "знакомыми", так она их называла. После быстрого делового развода, на который все же согласился мой отец, я вдруг понял, что мать, лишенная долгие годы элементарного супружеского счастья, имеет полное право встречаться с интересными ей людьми.
   Один из ее "знакомых", некто Федоров, являлся старшим редактором "русской" версии журнала "Крайм Ньюс". Как-то, в один из тех редких визитов к матери, которые я все же делал, он и был мне представлен. Разумеется, как "хороший знакомый".
   Я, конечно же, сразу забыл о его существовании, потому очень долго напрягал память, силясь вспомнить, что это за Федоров такой, когда в моей холостяцкой берлоге раздался его звонок. Услышав, что он горит желанием встретиться со мной, я был немало удивлен - неужели старшему редактору престижнейшего журнала может что-нибудь понадобиться от такого алкана, как я? Когда? Он, видимо, смотрел свои записи, выбирая удобный ему день ( в отличие от меня, Федоров привык ценить время) Наконец, он сообщил мне, что это будет четверг "Вас устроит? В семнадцать часов у меня". Он дал адрес редакции. "Надеюсь, вы придете". Мне показалось, что разговор будет идти о моей матери.
   Я с некоторым волнением ждал четверга и вот. Наконец, он наступил. По этому поводу я побрился, достал из шкафа новую сорочку (стиркой я себя не особо обременял) и поехал в "Корону" по тому адресу, что дал мне Федоров.
   Войдя в кабинет, я сразу же понял, что о моей матери мы говорить не будем. Во всяком случае, сегодня
   Федоров зарядил сразу в лоб:
  -- Слышал, что вы нигде не работаете.
   Что ж, моя мать дала ему правильную информацию. Я принял этот пробный шар.
  -- Совершенно верно, - ответил я, - а разве вы собираетесь предложить мне работу?
   Надо заметить, что Федоров в гостях и Федоров у себя в кабинете - два абсолютно разных человека. Если в первом случае - это мягкий, чрезвычайно обходительный толстячок, то сейчас на меня смотрел решительный мастер своего дела.
   Старший редактор расстегнул две верхние пуговицы рубашки, ослабил узел дорогого галстука ручной выделки, как бы переводя наш с ним деловой разговор в русло приватной беседы, и произнес, глядя поверх моей головы:
  -- Смею вас заверить, что специалистов у нас хватает. Они честно отрабатывают те деньги, которые им платят. Мы не чтиво с лотков, мы - серьезный уважаемый журнал. Как вам известно, если вы, конечно, читатель "Крайм Ньюс", мы стараемся осветить преступления, совершаемые конкретно в нашей стране. Не убийства на почве ревности, не пьяные бытовые поножовщины, не кражи из универмага, а именно преступления, поймите меня правильно. Люди, покупающие наше слово как здесь, так и на Западе должны находиться в постоянной уверенности в том, что им не подсунули товар второго сорта, что "Крайм" по прежнему держит марку. Опускаться до уровня бульварного листка, мы просто не имеем права. Репутация, знаете ли, не последняя вещь в нашем деле. Поэтому наш хлеб - коррупция, шантаж, похищения, терроризм и политические преступления. Бывает, что мы сами, своими силами проводим некоторые расследования. Разумеется, в тесном сотрудничестве с правоохранительными органами. Им тоже, знаете ли, лишний раз не помешает реклама.
   "Что за лекции он мне тут читает?" - недоумевал я, следя за тем, как мой собеседник не спеша, набивает трубку дорогим душистым табаком. Федоров пустил в потолок пару-тройку ароматных колец, немного последил за их полетом, а затем, как будто вспомнил о том, что я все еше нахожусь в его кабинете, виновато улыбнулся, сразу же напомнив того самого Федорова, которого я встретил у матери.
   Еще минут двадцать мы болтали на тему журналистики, причем говорил в основном, Федоров, а я кивал головой и отпускал комплименты в адрес его любимого журнала. Старший редактор показался мне неплохим мужиком и я в который раз убедился в том, что моя мать не позволяет себе ошибок в выборе знакомых. Медики, вообще, редко ошибаются.
   Но, так или иначе, я до сих пор не в силах был понять, зачем был приглашен. И зачем он спросил меня о работе? Неужели, действительно, хочет взять меня к себе? Мать попросила? Вполне в ее духе, старушка уже делала попытки "просунуть" меня куда-нибудь, но все эти попытки были тщетны, вызывая у меня лишь раздражение. Так что, старая история Великой Заботы матери о заблудшем сыне.
   Наверняка, у этого добродушного толстяка найдется работенка, не требующая профессиональной выучки и журналистского таланта. Например, должность уборщика.
  -- Вы ведь одно время учились в Киеве? - ворвался в мои размышления на профессиональные темы Федоров.
  -- Что, простите? - я не сразу понял вопрос.
   Он без всякого раздражения повторил.
  -- Да, - ответил я, ничуть не удивившись. Видимо, мать и тут преуспела. Но откуда такой интерес к моей скромной персоне? Я терялся в догадках.
   Федоров взял со стола небольшой ежедневник в кожаном синем переплете.
  -- Вы учились в одной группе, вернее, во взводе, - поправил он сам себя, - с Князевым Анатолием...- он заглянул в свои записи, - ... Вадимовичем. Так?
  -- Так, - я почувствовал, как что-то шевельнулось у меня внутри. Нестерпимо захотелось выпить.
  -- Он также оставил военное училище, ушел с четвертого курса. Я прав?
   Если он знает наверняка, зачем тогда спрашивает? Внезапно, я понял, что именно к этому разговору он подбирался целый вечер. Стало неуютно, я заерзал в дорогом кожаном кресле.
  -- Затем, - продолжил старший редактор, - ваш приятель восстанавливается в Киевском политехническом институте. Но и там он не задерживается, переводится в КАДИ. Я ничего не упустил?
  -- Зачем вы задаете все эти вопросы? - я почувствовал, как потею, ручейки заструились вниз по моей спине.
   Федоров улыбнулся:
  -- А разве вам самому не интересно, чем занимался Князев последние полгода? Ведь именно столько вы не получаете от него писем. Хотя, сдается, Вы утратили интерес ко всему, кроме, пожалуй, одного.
   Да, в этом он был абсолютно прав. В последнее время я не интересовался ничем, кроме цен на спиртное. Последние полгода я был свиньей.
   Я покраснел и принялся лихорадочно хлопать себя по карманам в поисках сигарет. Их не оказалось. Федоров достал из ящика стола пачку "Жетана" и предложил мне. Я закурил. Только сейчас до меня начало доходить. "Крайм Ньюс". Не кражи из универмага, не бытовая поножовщина, а настоящие преступления. Настоящие преступления и Князь. Что же такого сделал мой бывший сокурсник, чтобы им заинтересовался журнал, специализирующий на настоящих преступлениях?! Мне стало совсем не по себе.
   Федоров внимательно изучал меня. От его проникновенного взгляда, казалось, не укрылось ни одна, даже самая ничтожная деталь - ни мои носки, не стиранные уже два дня, ни три свежих пореза на подбородке ( по утрам у меня, бывало, тряслись руки)
  -- Вы, наверное, не можете понять, зачем я вам все это рассказываю?
  -- В чем его обвиняют? - спросил я.
   Федоров скрестил пальцы на аккуратном брюшке, постучал друг о друга большими пальцами.
  -- Ваш друг, - он выдержал паузу, словно заправский актер, - попал в большую неприятность. В беду, если хотите.
   Я судорожно сглотнул, ожидая самого худшего, хотя и понятия не имел, что оно, это худшее из себя представляет.
  -- Вы помните ту историю с новым химическим наркотиком? В одной из наших прошлогодних публикаций речь шла о том, что в Москве во время спецоперации было изъято порядка полутора килограммов радикально нового зелья, отличающегося от от всех тех синтетических штук, что изобрели ранее. Для милиции это был настоящий подарок - впервые у них в руках оказался курьер знаменитого "Ночного солнца", да и еще с такой партией товара! Вам приходилось слышать об этом наркотике? - вдруг спросил у меня Федоров, как-то недобро на меня взглянув.
   Естественно, название "Ночное солнце" ровным счетом мне ни о чем не говорило. Я не читал "Крайм Ньюс", цена которого была сопоставима со стоимостью бутылки водки. Глупо предполагать, что я выберу пищу для ума!
  -- Я не интересуюсь ни наркотиками, ни тем, что с ними связано, - ответил я Федорову.
   Старший редактор поджал губы и сердито запыхтел трубкой.
  -- Так вот, - продолжил он после нескольких глубоких затяжек, - этот наркотик, изобретенный, кстати, нашими же яйцеголовыми - настоящая чума. Стопроцентное привыкание. Долгое время считалось, что "Ночное солнце" - миф, очередная диверсия, но совсем недавно нам (он с гордостью произнес это слово) удалось выяснить, что одна из подпольных лабораторий, вырабатывающих это адское зелье, находится в Киеве. У "Крайм Ньюс" нет филиала на Украине и это значительно затрудняет дальнейшие наши действия. Двоим нашим сотрудникам, все же посчастливилось заполучить список торговцев, напрямую связанных с этой лабораторией. Это произошло уже после того, как в Москве были тщательно заметены все следы - наркокурьер не выдержал мук совесести и решил повеситься в камере СИЗО, а дело как-то уж слишком быстро испарилось из милицейских архивов. Кому-то, значит, это было нужно. Милиции ничего не известно о списке, который нам удалось раздобыть. Мы не спешим открывать свои карты, иначе, кто знает, не начнут ли исчезать с лица земли все те, кто указан в этом списке. А ведь один из них - ваш друг. Это Князев.
   Хотя я и ожидал чего-то подобного, но все же вскочил со своего "насиженного" кресла. Князь! Но как он мог?! Я не мог поверить.
  -- Как... как вы узнали, что Князь... Князев мой, ну, в общем, как вам стало известно, что мы знакомы? - мои мысли путались.
  -- Все очень просто, - ответил Федоров, - стоило лишь однажды заглянуть в его почтовый ящик.
  -- Мои письма?
  -- Признаться, мы сперва подумали, что вы тоже замешаны в этой истории, являетесь неким связующим звеном...
  -- Каким еще звеном?!
  -- Успокойтесь, - Федоров позволил себе улыбку, - после тщательного изучения вашего образа жизни, стало ясно, что вы здесь не при чем. Именно тогда я и познакомился с одной чудесной женщиной. С вашей матерью.
   При упоминании о моем образе жизни, я залился краской, но кровь тот час же отхлынула от моего лица, стоило Федорову упомянуть мою мать. Видимо, все-таки подбивает клинья, старый черт, комплиментами так и сыплет! Я понял, что мы несколько отклонились от темы нашего разговора, и поспешил вернуть его прежнее русло.
  -- Ну, и что же вы хотите от меня? - немного резко спросил я, - чтобы я рассказал, что из меня представляет мой друг?
   Федоров усмехнулся:
  -- Боюсь, что и это нам уже известно. Я же вам говорил, что нам здесь платят не за то, чтобы мы здесь просто просиживали штаны.
   И он поведал мне о Князе все то, что я уже знал и даже более. Я был потрясен.
  -- Да у вас здесь целый разведывательный центр! - восхитился я.
  -- Мы ведь иногда проводим свои собственные расследования.
  -- В тесном сотрудничестве с правоохранительными органами.
   Мы рассмеялись.
  -- Милиция чаще узнает уже готовые результаты.
  -- Со страниц вашего журнала, как я полагаю.
  -- Нет, мы делимся информацией только в том случае, когда нам это необходимо.
  -- Как это несправедливо с вашей стороны, - заметил я.
   Федоров внезапно посерьезнел.
  -- Довольно шуток, - сказал он, - признайтесь, вы действительно, считаете Князева своим другом?
   Этот вопрос меня даже оскорбил. С Толиком нас связывала не только переписка и общие воспоминания. Нас объединяло нечто большее, нежели товарищеские отношения. Нас связывала такая дружба, понять которую способен лишь курсант. Пусть даже и бывший.
  -- Да, я ситаю его своим другом, а то, что вы тут мне сейчас выложили - это чушь собачья. Князь просто не мог так поступить! - тут я заметил, что сильно волнуюсь. Закурил, но это не помогло. Я вдруг, с ужасом осознал, что все, рассказанное мне Федоровым - правда. Необычайно горькая, но все-таки правда. Понял и то, что требовалось "Крайм Ньюс" от меня. Или, во всяком случае, догадывался.
  -- Вашему другу грозит тюрьма в лучшем случае или...- Федоров внезапно запнулся, словно размышляя над чем-то.
   Я тактично молчал, ожидая следующего хода в нашей странной шахматной партии. Интересно, какую тактику выберет старший редактор? О том, что Князю могут намотать приличный срок, я подумал уже тогда, как только услышал, что он связан с наркотиками.
  -- Так вы готовы помочь ему? - Федоров, будто пробовал меня на прочность.
   Ну, вот мы, наконец, и подошли к самому главному в нашей светской беседе, подумал я. И не ошибся.
  -- Вы слышали о западных программах защиты свидетелей?
  -- Наслышан, - ответил я, - сначала бандюга стучит на своих товарищей, давая показания в суде, затем он исчезает, чтобы появиться в другом месте под другой фамилией, иногда и с другой внешностью. Злопамятные друзья находят беднягу и режут ему глотку. Я ничего не упустил?
  -- У вас неплохие представления об этом, - рассмеялся Федоров, - видно, в свое время вы пересмотрели целый вагон второсортных американских видеофильмов. Но в том-то все и дело, что ваши представления не заходят дальше них.
   Я обиделся:
  -- Если вы настолько осведомлены о том, что Князев за человек, то уж наверняка должны знать, что он никогда не пойдет на предательство. Пусть это даже и будет называться помощью следственным органам.
   Федоров хмыкнул. Похоже, он не воспринял мои пламенные слова всерьез.
  -- А от него и не требуется выступать в суде, - огорошил он меня, - пусть сделает одно - даст адрес лаборатории, а мы в свою очередь, постараемся, чтобы его фамилия навсегда исчезла из списка. Мы даже готовы заплатить ему за информацию.
   Я почувствовал, как в воздухе запахло чем-то противозаконным.
  -- Ну, я даже не знаю, - неуверенно начал я, - выходит, что человеком, который передаст Князеву ваше предложение, должен стать я?
  -- Вы необычайно сообразительны, - похвалил меня Федоров.
  -- Я стараюсь, - в тон ему сказал я, - вот, только не уверен, что Князев захочет сотрудничать с вами.
  -- Убедите его. В конце концов, это ведь вы его друг, а не я.
  -- Но так ли это? - я вспомнил о нашей заглохшей переписке.
   Федоров оставил без ответа этот вопрос, видно посчитав его за риторический.
  -- Надеюсь, у вас хватит ума не раскрывать карты сразу? Мне бы очень не хотелось рисковать понапрасну, надеюсь, вы меня понимаете?
   Он, по всей видимости, вспомнил, что разговаривает с алкашом. Я вновь обиделся, что на этот раз не укрылось от Федорова.
  -- Поймите меня правильно, - теперь старший редактор старался смягчить острый угол, - ведь вы далеко не специалист. Даже не наш сотрудник. Поэтому постарайтесь не натворить ошибок. Ваша миссия проста и сложна одновременно. Это, как задание разведчика, а для разведчика главное - не провалиться. Запомните это.
  -- Запомню, - я вдруг, подумал обо всей нелепости нашего разговора. Насчет разведчика - это вообще, полный улет! Неужели, Федоров считает меня таким лохом непролазным?
  -- Я очень рад, что вы согласились, - Федоров встал из-за стола и крепко пожал мне руку, добавляя тем самым еще немного театральности в нашу пьесу абсурда, - ну, а теперь, по этому поводу, я думаю, можно и выпить - он хитро подмигнул мне, доставая бутылку "Абсолюта" и хрустальные стопки.
   Я судорожно сглотнул и нашел силы пробормотать:
  -- Извините, но у вас не найдется для меня минеральной воды?
   Федоров уставился на меня так, словно я попросил у него яду. Мне стало неловко, но я стоически справился со своими эмоциями.
  -- Конечно, - пришел в себя старший редактор "Крайм Ньюс", - сейчас я принесу вам минеральной воды.
   И он скрылся в смежной с кабинетом комнате.
   Внезапно у меня поднялось настроение. Мысль о том, что я не такой уж и пропащий, согрела меня не хуже глотка спиртного, в котором я так нуждался всего минуту назад. "А все-таки, здорово я его", - подумал я, - "Он-то, небось, подумал, что алкаш не устоит перед выпивкой. Пусть теперь знает, что первое впечатление бывает обманчивым. А какая у него физиономия была! Будто он предложил кусок мяса тигру, а тот, как назло, оказался вегетарианцем!"
   Я все продолжал тешить себя подобного рода мыслями, когда появился Федоров с запотевшей бутылкой "Боржоми" и блюдцем с корнишонами. Видимо, у него холодильник в соседней комнате, решил я.
   Я сделал глоток ледяной воды, а Федоров налил себе водки. Кадык у меня непроизвольно дернулся: сила привычки, ничего не поделаешь.
  -- Ну, - Федоров поднял свою стопку, - я хочу выпить за то, чтобы вы не испортили своей репутации.
   Вот, старый наглец! Я решил его поддеть:
  -- Ну, а вы своей.
   Он понял намек, видно мать была ему не безразлична.
  -- Ни за что на свете, - пообещал он.
  -- Послушайте, а что, если я откажусь? - я и сам не понял, зачем задал этот вопрос.
  -- Откажитесь? - он посмотрел на меня с недоверием, - Вряд ли.
  -- Ну, а вдруг? - не унимался я.
   Федоров по-отечески улыбнулся и махнул рукой.
   Я усмехнулся. Черт возьми, а ведь он прав - я не мог просто так оставить Князя, дать ему опуститься на дно, погибнуть, в конце концов!
   К тому же, в душе я верил в своего друга.
   Федоров улыбался. Это была улыбка победителя. Так улыбаются великие полководцы и дорогие адвокаты. Он поймал меня. Я удобно устроился на крючке и не пытался больше сопротивляться.
  -- Ну, - спросил он меня, вынимая что-то из стола, - разве я не прав?
  -- Тысячу раз, - ответил я голосом пойманной рыбы.
   Лицо Федорова приняло деловое выражение.
  -- Пару дней у вас уйдет на ознакомление с материалами, собранных нами. Это, естественно, не все, во все мы вас просто не имеем права посвящать.
  -- Минуточку, - почему-то мой голос прозвучал сипло.
  -- Да?
   Федорову, вероятно, показалось, что я опять начну ломаться. Его взгляд, несомненно, говорил мне именно об этом. И еще о том, что он жутко от меня устал.
  -- Мне не хватит двух дней, - обречено произнес я.
  -- Конечно, - опомнился Федоров, - как же я сразу успел забыть, что вы не специалист в делах подобного рода ? Неделя вас устроит?
  -- Я не настолько тупой, - обиженно произнес я, - хватит и пяти дней.
  -- Тогда я закажу билет на среду.
  -- Расходы, как я понимаю, берет на себя журнал?
  -- Разумеется, - теперь уже обиделся Федоров.
  -- А мне, помимо всего, что-нибудь причитается?
   Это уже был, как говорится, вопрос по существу.
   Задав его, я сразу же почувствовал себя более уверенно.
   Федоров усмехнулся.
  -- Помните, в самом начале нашей с вами беседы я спрашивал вас о работе? Вы тогда еще пошутили насчет того, смогу ли я вас взять к себе. А что, если бы я закрыл на вас глаза, как на дилетанта? Что вы на это скажете?
   И он меня спрашивал! Работа в одном из самых крутых журналов! Воистину, мечта безработного неуча. Я, казалось, сейчас лопну от распиравшего меня счастья. Одно время я, действительно, хотел стать журналистом, но мое желание было из того же раздела, что и розовые мечтания о профессии космонавта в беззаботном детстве. И тут дивный сон, грозящий стать явью! Я терял голову, и вся гамма щенячьих восторгов была в тот момент написана на моем лице.
  -- Естественно, придется учиться, - поддел меня Федоров, - Факультет журналистики, практический опыт. Все придет, я думаю.
  -- Но смогу ли? - все еще не верил я, буквально одуревший от неслыханного счастья.
  -- А вот это покажет ваше первое задание.
  -- Прямо, как в разведке.
  -- Точно. Те же задачи - не провалиться и постоянно держать "центр" в курсе всех событий. Надеюсь, для вас не будет такой уж проблемой составить отчет?
  -- Постараюсь, - улыбнулся я, - в школе мне лучше других давались сочинения.
  -- Ну и прекрасно, - он протянул мне пластиковую карточку, которую до этого вертел в руках, - добро пожаловать в нашу семью!
  -- Спасибо, вы вернули меня к жизни.
   Ну, чем не пряничная картинка? Однако, я сейчас не лгал Федоров, действительно, вернул меня к жизни.
  -- Это временное удостоверение сотрудника "Крайм Ньюс". Если вы пройдете испытательный срок, оно будет заменено постоянным. Надеюсь, это произойдет в ближайшем будущем.
   Я зачарованно рассматривал удостоверение. Так же дети восхищаются новогодним подарком. Федоров продолжал победоносно улыбаться: стеклянные бусы понравились туземцу Гордееву, он был полностью покорен, разве что хвостом не вилял.
   С пластиковой карточки на меня глядела немного перепуганная, но все же моя физиономия.
  -- Фото с камеры наблюдения в холле. Не очень удачное, но все же. Мы тут привыкли делать все оперативно.
   "Мы" - это он о нас, о "Крайм Ньюс", подумал я и подарил своему боссу ответную улыбку.
  

"КНЯЗЬ"

   Странное чувство, отдаленно напоминающее ностальгию, возникло у меня, когда в иллюминаторе показался аэропорт Борисполь. Столько воспоминаний навалилось сразу, мешая вздохнуть. Я даже на миг забыл, зачем прилетел в Киев - так подействовала на меня знакомая обстановка.
   И все-таки, старина Киев здорово изменился - то тут, то там теперь можно было увидеть огромные бигборды западных компаний и уже твердо вставших на ноги, украинских.
   От советского периода практически ничего не осталось - улицы, проспекты и площади были переименованы, лишние памятники заботливо снесены, а названия на русском языке уступили место названиям на государственном языке Украины. Многое изменилось, пожалуй, кроме Софии, каштанов и Крещатика. Над современным городом все так же продолжал незримо витать дух покоя и мудрости, по-прежнему звонили колокола в церквах, и вечернее солнце играло на золотых главах Владимирского собора. Влияние неумолимого разрушителя реальности - времени, будто и не распространялось здесь. Внезапно, я понял, что переполнен огромной всепоглощающей любовью к этому диву дивному на Земле, к этому городу городов, и что моя любовь не пройдет никогда, как и полагается настоящему чувству.
   Вот, примерно о таких вещах думал я, подъезжая к Соломенской площади.
   Резиденция моего другана Толика Князева, как помнится, находилась в двухкомнатной квартире самой банальной девятиэтажки по улице Ереванской. Бывший курсант, а ныне преступный элемент продолжал жить там же, где и жил - у самого забора нашего училища. Нашего... Я до сих пор думал о нем, как о своем, словно никогда и не покидал его стен. Тут испытал что-то смутное, отдаленно напоминающее укор совести, хотя и вовсе не похожее на запоздалое раскаяние. В конце концов, все хилые мосты, которые пытались еще хоть как-то связать меня с прошлым, были варварски сожжены, а пепел развеян по ветру. Поздно оглядываться назад, рискуя свернуть себе шею. Прошлого не вернешь, даже если очень этого хочешь.
   А посему, я заметил: "что не делается, все к лучшему, а лучшее, в смысле, время, обязательно для меня наступит.". После чего я сделал глубокий выдох, словно заправский йог, освобождаясь от ненужных мне сентиментальных воспоминаний, и направился по знакомой асфальтированной дорожке к дому Князя, стараясь все же не смотреть влево, где тянулся бетонный забор, за которым я провел почти три года. Совесть еще пару раз попыталась достать меня, но я посоветовал ей заткнуться до лучших, опять-таки, времен, что она и сделала, правла, не без сердитого бормотания откуда-то из неизведанных глубин моей души.
   Оставшуюся часть пути я проделал автоматически - с улыбкой неизлечимого оптимиста на перекошенном лице, и перевел дух лишь в подъезде нужного мне дома. Все-таки, до чего же я впечатлительная натура!
   Странная штука - время. Я уже минуты две непрерывно звонил в дверь квартиры номер сорок два, а ощущение было такое, будто занимаюсь этим не менее часа. Видно, это от нетерпения. Значит, помимо моей впечатлительности, я еще и натура нетерпеливая. Странное сочетание, неправда ли?
   А тем временем, Князь упорно не открывал. У меня и сомнений не было на тот счет, что в квартире кто-то был - то и дело из-за двери в сорок вторую доносились самые разные звуки. Вот, включили воду. А сейчас кто-то ходит, слышны шаги. Если это Князь (а никто другой здесь жить не мог, Федоров заверил меня в этом на сто процентов), то или же мой приятель внезапно оглох или попросту ходил по квартире в наушниках, а слушать музыку, надо заметить, Князь любил, врубив плеер на всю катушку. Мне лишь оставалось надеяться, что минут через сорок это ему надоест.
   Я вновь надавил кнопку звонка. А может попробовать ногой? Вдруг так услышит? Сказано - сделано. И вновь никакого результата. Еще разок, уже сильнее. Снова ничего. Я продолжал свои попытки прорыва в Князево логово. Дверь страдальчески вибрировала. Мне казалось, что я произвожу страшный шум. Соседи, похоже, так не считали - никто не проявлял любопытства. Впрочем, середина рабочей недели, успокоил сам себя я, большинства нет дома. А кто есть, не рискнет открыть дверь: в больших городах любопытство - опасное качество, которое может порой, привести к самым неожиданным последствиям, иногда и с летальным исходом. Вот поэтому, соседи Князя и предпочитали наблюдать за моим проявлением упорства в надежные телескопические глазки. Не исключено, что наиболее "заботливые" из них уже позвонили "куда надо" и вскоре здесь будет милиция и бригада врачей из психушки. Так или иначе, столкновение с властями не входило в мои планы. Я пожалел, наконец, бедную дверь и прекратил ее избивать.
  -- Эй, придурок!
  -- От неожиданности я даже подпрыгнул.
  -- Только не говори, что пинать двери в чужие квартиры - твоя вредная привычка, от которой ты стремишься избавиться. Все равно, не поверю.
   Не оборачиваясь, я уже знал, кому принадлежит этот голос. Не так уж и много времени прошло с тех самых пор, когда я слышал его в последний раз.
  -- От придурка и слышу, - как можно спокойнее произнес я, - и кстати, у тебя дома воры собираются принимать ванну.
  -- Ах, ты! - бросился, было на меня Князь. К счастью (для себя, естественно!), успел обернуться.
  -- Леха? - недоверчиво вякнул он, - Гордеев?
  -- А ты кого ожидал тут увидеть? Бориса Ельцина что ли?
  -- Леха! - заорал делец преступного мира и немедленно сгреб меня охапку.
   Это было подобно соковыжималке.
  -- Тише ты, бугай, раздавишь!
  -- Леха! Откуда?
  -- Разумеется, от верблюда, - я постарался, чтобы вышло как можно ядовитей, - а тебе в лом было мне написать?
  -- Да, ты знаешь, - предпринял жалкую попытку отмазаться Князь, - все как-то не было времени. Дела.
   Попытка потерпела фиаско хотя бы уже потому, что мне было хорошо известно про его "дела, на такую туфту меня не купишь.
  -- Ладно, оставим это на твоей совести, - очень мрачно, как мне самому показалось, произнес я.
  -- Что же мы на площадке стоим? - спохватился Князь, шаря в карманах "косухи" в поисках ключей.
   Наконец, мы смогли войти.
   И я обомлел.
   Я ожидал увидеть все, что угодно, даже мешки с героином, сваленные прямо в прихожей. Я ожидал увидеть атрибуты уголовного мира, какие-нибудь кастеты-пистолеты, но чтобы обязательно разбросанные в беспорядке. Одним словом, я не был готов к такому. Это был самый настоящий шок. Федоров ничего мне об этом не говорил, придется ему, по всей видимости, доплачивать мне на молоко за износ нервной системы.
   Все дело в том, что в квартире моего бывшего сокурсника царил идеальный порядок. Привычный хаос, который лучше всего характеризовал метущуюся душу Князя, отсутствовал начисто, словно никогда и не имел места.
   Я стоял соляным столпом, не в силах поверить глазам своим. Где же знаменитые, в палец толщиной слои пыли на мебели? А горы немытой посуды, днями копившейся в раковине, куда они подевались? Не могло же это просто взять и испариться!
   Тут же возникли гаденькие мыслишки. Неужели, Князь променял свободу, которой так всегда гордился и дорожил на тепло семейного очага? Но ведь Федоров ничего подобного мне не рассказывал, словом не обмолвился. А как насчет приходящей домработницы? Вдруг, Князь настолько обеспечен, что может позволить себе домработницу? Интересно, сколько получает торговец наркотиками? Вопрос на засыпку.
  -- Ты часом не женился? - полюбопытствовал я, справившись с потрясением.
   Князь вытаращился на меня, словно я высказал сомнения относительно его сексуальной ориентации.
  -- С чего ты взял?
  -- Да так, просто раньше твоя квартира напоминала ухоженную свалку, - я давно хотел ему это сказать.
  -- А, вот ты о чем. Ничего удивительного, это у меня...
  -- Тсс! - я уже привык к тому, что в ванной шумела вода, так что теперь, когда ее выключили, меня, словно током ударило.
   Князь непонимающе смотрел на меня. Ему, похоже, это не казалось странным.
  -- Там кто-то есть, - произнес я почему-то шепотом и указал на дверь в ванную.
   Князь рассмеялся:
  -- Конечно же, есть. Еще бы там никого не было!
   Словно в подтверждение его словам, дверь приоткрылась, и нашему взору предстало довольно милое создание. На прекрасной и несомненно, нежной на ощупь коже девушки блестели капли влаги. Одной рукой незнакомка держалась за дверную ручку, другой - прикрывала высокую грудь. Впрочем, "прикрывала" - это громко сказано, ладони здесь, явно не хватало.
  -- Толик, это ты? О, Господи! - тут она заметила, что Толик не один и хлопнула дверью перед самым моим носом. Нас с Князем обдало волной тепла, исходившего от разгоряченного тела девушки.
   Князь смеялся, словно ребенок. Мне же было совсем не до смеха. То, что я только что увидел, не могло не взволновать.
  -- Лана, не бойся, это мой друг. Он вовсе не хотел...
  -- А мне плевать, хотел он или нет! - раздалось из-за закрытой двери, - даже если это и твой друг. Пусть зайдет в комнату и не пялится!
   Князь пожал плечами:
  -- Женщины. Вот и пойми их, попробуй.
   Позже, когда я сидел в уютном кресле с пепельницей в руках, появилась Лана, одетая, правда, более скромно. На девушке был шелковый китайский халат, расшитый по спине драконами. Лана заняла другое, не менее комфортное кресло напротив меня, закинула одну длинную ногу за другую точно такую же и принялась за изучение моей персоны. Я, в свою очередь, бессовестно разглядывал ее. При более тщательном рассмотрении, Лана оказалась привлекательной шатенкой, довольно высокой, примерно одного роста со мной. Ее потрясающее тело ласкал китайский шелк, и я невольно позавидовал халату. Черты лица прелестницы я не отважился назвать правильными, но ведь это еще ни о чем не говорит. Зеленые, цвета болотной тины, глаза, смотрели на меня с явной усмешкой, полные чувственные губы были чуть приоткрыты в непонятной полуулыбке, смешной маленький носик кокетливо вздернут. В тонкой руке Лана держала запотевший бокал с каким-то напитком. Когда она делала глоток, я мог слышать негромкое позвякивание кубиков льда.
   С приходом Князя наше обоюдное разглядывание прекратилось. Впрочем, этот процесс и занял каких-то две минуты, ровно столько, сколько Князь находился в туалете.
  -- Ну что, уже успели познакомиться? - Князь прямо-таки сиял.
  -- Да нет еще, - ответил я за нас обоих, - пока что ограничились осмотром.
  -- Ну и?
  -- Как только мы познакомимся, первое, что я сделаю, это будет комплимент Лане.
   Девушка рассмеялась:
  -- Только ради Бога, хоть ты не называй меня Ланой.
   Князь фыркнул, словно мокрый пес.
  -- Но почему? - не понял я, - Разве это не твое имя? ( Мне почему-то казалось, что мы будем обязательно на "вы").
   Обладательница китайского халата чуть наклонилась, затем, чтобы поставить бокал на низкий столик рядом с креслом, и мне вновь представилась возможность полюбоваться ее шикарным бюстом. Я сделал горлом неопределенный звук, который, вероятно, был слышан даже в Австралии и попытался отвести взгляд. Не получилось. Глаза упорно не хотели смотреть в другую сторону, словно жили на моем лице своей жизнью.
   Девушка подняла голову и стрельнула в меня зеленью из-под черных длиннющих ресниц. Тут, разумеется, я взгляд отвел.
  -- Меня зовут Света, - сказала она чуть лениво и протянула мне свою тонкую руку.
  -- А как же быть с "Ланой"? - поинтересовался я. Ее ладонь оказалась теплой и мягкой.
  -- "Лана" - это название антистатического средства, - совершенно серьезно сказала девушка, - только разве ему это объяснишь? - она указала на Князя, уже нацепившего наушники и качающегося из стороны в сторону под только слышную ему мелодию.
  -- А меня зовут Алексеем, - мне всегда не нравилось произносить эту фразу.
  -- Да, я знаю, - сказала Свет, - мне Толик много о тебе рассказывал.
   Я с удивлением посмотрел на Князя. Тот продолжал наслаждаться музыкой.
   Интересно, что он мог ей обо мне наплести?
  -- А как же комплимент? - наивно поинтересовалась Света, - Мы познакомились, выполняйте свои обещания.
  -- Конечно, как же я мог забыть! - рассмеялся я.
  -- Просто неприлично с вашей стороны, - подхватила девушка, - особенно, если учесть то, как я люблю комплименты. Ах, как давно мне их не делали, - и она с тоской посмотрела на Князя.
  -- Так вот, - начал я, проклиная себя за полное безмыслие, - прежде всего я хочу воздать должное твоему трудолюбию, ведь ты совершила поистине невозможное - привела в жилой вид эту берлогу...
  -- Я думала, что это и в самом деле будет комплимент,- кисло улыбнулась Света, - а то, что ты сейчас сказал, больше смахивает на тост на дне рождения домохозяйки. Но все равно, спасибо. Если бы ты знал, чего мне стоит поддерживать здесь маломальский порядок. Здесь просто какие-то Авгиевы конюшни были!
   Я сочувственно покачал головой 6 уж кому-кому, а мне это доподлинно известно.
  -- Но я надеюсь на снисхождение, - выдавил я, - у меня будет шанс исправиться? Правда, ведь? Я о комплименте, который не удался.
  -- Ах, о комплименте? Что ж, - девушка благосклонно кивнула, - прощаю, так и быть.
   Тут меломан, о котором мы за своим разговором совсем забыли, подплыл к Свете с грацией подъемного крана и взъерошил ей волосы, которые почти уже высохли. Она, шутя, легонько стукнула его в живот. Князь охнул и сложился пополам, подобно нелепой раскладушке. Они возились, словно дети и я не в силах был поверить, что этот долговязый мальчишка способен торговать смертью. В глазах Князя читалось только лишь безмятежное счастье, в них не было холодного расчета преступника. Какие же все - таки лицемеры, эти люди! Мне вот, тоже приходится делать вид, что я ничего не знаю о том, что Князь, по всей видимости, предпочитает скрывать от своей девушки. Но неужели Света ни о чем не догадывается? В любом случае, рано еще делать какие-либо выводы.
  -- Эй, что за думы тебя одолевают? На тебе лица нет.
   Зато на ее лице можно ставить штамп "эталон беспечности", подумал я с внезапным раздражением. Здорово отвлекся, нечего сказать! Плохой из тебя актер, Гордеев, а разведчик еще хуже. Как там говорил Федоров? "для разведчика главное - не провалиться"? Так, кажется? Что ж, Гордеев, кандидат в журналисты, у тебя все впереди. Я попытался придать своему лицу беззаботное выражение.
  -- Видимо, вспомнил прошлое, - соврал я, - ведь столько лет прошло, с тех пор, как мы не виделись.
   Эту фальшивку они приняли.
  -- Да, - с философским видом изрек бандит с большой дороги, - годы идут.
   Светлана хитро посмотрела сначала на Князя, потом на меня, а затем с грацией кошки покинула кресло.
  -- Только вечера воспоминаний мне тут не хватало, - шутливо прикрикнула она на нас, - это еще хорошо, что Князев у меня не пьющий, а то бы сейчас открыли бутылку и сидели до самого утра.
  -- Это уж точно, - согласился с ней Князь.
   Еще минут десять мы болтали о всякой чепухе, а затем Света заявила, что покидает нас.
  -- У нас сегодня гость, пойду-ка я что-нибудь приготовлю, - сказала она.
  -- Замечательно, - согласился с ней Князь, - и еще, Лана, позвони Алене. Она, вероятно, захочет его, - он указал на меня, - видеть. Помниться, когда-то вы были с ней подруги.
  -- Я даже не знаю, - замялась Света, - мы так давно не общались.
  -- Тем более, - поставил точку Князь, - хоть поболтаете вдоволь.
  -- Ну ладно, - согласилась Света, - если только найду ее телефон.
  -- Ты у меня умница, малышка, - Князь чмокнул ее в щеку.
  -- Зато о тебе такого не скажешь, - поддела его "малышка" примерно сто восьмидесятисантиметрового росточка и скрылась на кухне.
  -- За что ее люблю, так это за покладистость, - признался бандит, когда мы остались одни.
  -- Ценное качество, - сказал я, прикуривая от настольной зажигалки.
  -- Ты же не забыл Алену? - спросил Князев после короткой паузы.
  -- Она замужем? - вопросом на вопрос ответил я.
  -- Да.
  -- Ясно, - не совсем определенно буркнул я, хотя мне было многое не ясно.
  -- И она о тебе не забыла.
   Тема мне не нравилась, и я решил ее сменить.
  -- Да, а как ты с Ланой?
   Бандюга широко улыбнулся:
  -- А как она на твой вкус?
   Почему в таких случаях так важно мнение постороннего? Я решил не разубеждать Князя в правильности выбора, тем более, мне и самому была симпатична эта девчонка.
  -- Ты счастливчик, - признался я.
  -- Правда? - он расплылся в улыбке.
  -- Как я понял, вы не женаты.
  -- Ага. Браком ведь не называют что-нибудь. Ну какой из меня муж, в самом деле? Но Лана не теряет надежды.
  -- Значит, может, удастся погулять на вашей свадьбе?
  -- Не знаю, - задумчиво произнес Князь, - во всяком случае, не в ближайшее время.
  -- Я очень рад за вас, - сказал я, но голос меня выдал, визави смотрел на меня с явным недоумением.
  -- Леха...
  -- А?
  -- Ты, прямо, как удав - сейчас яд закапает. Завидуешь мне, что ли?
   Я грустно улыбнулся и заметил:
  -- Во первых, завистью я никогда не отличался, если ты еще помнишь, конечно, во вторых, я действительно очень рад за вас и это не пустой треп. Если у вас и впрямь что-то получится, я буду рад еще больше.
   "Если дорогой мой Князь тебя раньше не упрячут за решетку!"
  -- Да, но эта твоя интонация...
  -- А ты, оказывается, у нас психолог. Вот уж не замечал раньше этих способностей. Что же касается удава, то это не ядовитая змея, так что прими мои соболезнования, Князь, в области зоологии тебе карьеры не сделать.
   Князь усмехнулся:
  -- Вот ты прикалываешься, а я серьезно - все твои эмоции написаны у тебя на лице. Я же вижу, что тебе не сладко.
   Мяч в твои ворота, Гордеев. Если так будет продолжаться, то он тебя раскусит. Пора подыскивать маску поприличнее.
  -- Ты прав, мне действительно не сладко, - сказал я, стараясь не смотреть ему в глаза.
  -- Причина в том, что ты до сих пор один? Я прав?
   Если бы только в этом!
  -- Наверное. В отличие от тебя, мне нечем пока похвастать. Я пока что самостоятельно занимаюсь уборкой своей квартиры.
  -- Случайные связи, все понятно, - констатировал мой друг, - Ты бы завел себе хорошую девочку, все, глядишь, встало бы на свои места. Как психолог, - он улыбнулся и подмигнул мне, - я могу сказать лишь одно - все твои проблемы из-за нерегулярного секса, причину нужно искать не в душе, а штанах.
  -- Кажется, немножко раньше тебя к такому выводу пришел Зигмунд Фрейд, - продемонстрировал я энциклопедические знания.
  -- Точно.
  -- Заводят собак или кошек, - раздраженно продолжил я, и тот час же пожалел о сказанном.
  -- Все никак не можешь забыть? - ковырнул по старой ране Князь и тут же добил окончательно, - Ну что ты, словно маленький? Это же жизнь. В конце концов, когда ты перестанешь себя жалеть? Ведь жить прошлым всегда невозможно. Поезд ушел, зачем бежать ему вдогонку? Столько времени прошло... Жизнь ведь одна. Согласен?
  -- Согласен, - сказал я еле слышно.
  -- Ну, вот и молодец, - похвалил меня Князь, - попробуй немного пожить, я уверен - тебе понравится.
  -- Не знаю, - пробормотал я, - попробую, но, кажется, еще слишком рано.
  -- Тьфу, идиот! - в сердцах воскликнул Князь, хлопнув себя по тощему колену, - Да с такими мыслями, как у тебя, всегда будет слишком рано. Да как ты понять не можешь?! Ведь стоит только этому поддаться и все - ставь крест на всей своей жизни! Ромео тоже мне, нашелся! Тьфу ты!
  -- Я не знал, что сказать в оправдание. Все, что говорил Князь, было верным, от начала и до конца, как ни крути.
  -- Ну, понял? - в очередной раз спросил Князь. И он снова взорвался, - Вот, ты говоришь, что, мол, слишком рано, да? А о том, что когда-нибудь будет слишком поздно, ты не задумывался? Ты пойми, Леха, проснешься однажды утром в холодной постели и поймешь, что тебе шестьдесят, твои зубы - в стаканчике на тумбочке, мысли - в прошлом, а сам ты - никому не нужный старый пердун, импотент, черт тебя дери! Ничего, картинка?
   Крыть было нечем. Он был прав, тысячу раз прав. Я сидел абсолютно подавленный - мой приятель и впрямь, оказался неплохим знатоком человеческих душ, и я молил сейчас лишь об одном - чтобы Князь не начал опять, его философствования у меня уже в печенках сидели! На сегодня нравоучений более чем достаточно, к тому же не стоит забывать, зачем я здесь, собственно, нахожусь. Мне бы Князеву способность убеждать.
   Князь, как видно, понял, что я устал и тактично (чего за ним ранее не наблюдалось), сменил тему разговора (а может, мои молитвы дошли-таки до кого нужно?)
  -- Тебе есть, где остановиться? - спросил он, - Да, я так и не понял, ты по делам в Киеве или это чисто дружеский визит?
   Нужно отдать ему должное - Князь не торопился с этим вопросом.
  -- Пятьдесят на пятьдесят, - сказал я, стараясь, чтобы голос получился именно таким, каким я его хотел слышать, - есть кое-какие дела, но визит к тебе - это первый пункт моего визита. А остановиться я пока нигде не успел, сразу же с самолета к тебе.
  -- И он молчал! - Князь закатил глаза, словно оперная певица, - Скромность приветствуется только у девственниц в первую брачную ночь, а ты мало похож на непорочную деву. Вот что, - произнес он тоном, дающим понять, что сейчас последует окончательное решение, - Живешь у меня и никаких гостиниц! Днем делаешь свои дела, кстати, днем я тоже редко бываю дома, (я насторожился, словно охотничий пес, почуявший близкую дичь), ну, а вечером - я весь в твоем распоряжении. Думаю, нам есть, что вспомнить.
  -- Я тоже так думаю. Только как на это отреагирует Света?
  -- А что, Света? - Князь все же с опаской посмотрел на дверь, - И к тому же, ведь не на месяц ты приехал, в самом деле!
   Я рассмеялся:
  -- А если на месяц?
  -- Тогда уматывай! - поддержал мою игру Князь.
   Мы рассмеялись.
   -Спасибо, ты не капли, не изменился, - сказал я серьезно, изо всех сил надеясь, что это так, - не знаю, как тебя и благодарить.
   -Пустое, мы же друзья, - это было сказано так искренне, что я поклялся себе сделать все, от меня зависящее, чтобы избавить Князя от тюрьмы.
   Мы долго болтали, вспоминая былое время, нашу курсантскую молодость, ту счастливую пору, завершающий этап нашего детства, когда пустяки вдруг, становились неразрешимыми проблемами, когда шли на все, прикрывая друга, опоздавшего из увольнения. Тогда у нас у каждого было свое "все впереди". Мог ли тогда Князь предположить, что станет не кадровым офицером, а будет брать деньги за порцию смерти? А я, в свою очередь, разве мог допустить, что буду пытаться его спасти? Порой так хочется сделать несколько шагов назад, вернуть все, что потеряно безвозвратно. Ведь все это было почти что вчера. Почти вчера карточным домиком рассыпался Единый Могучий, почти вчера облили краской мраморного вождя, на которого столько времени молились, почти вчера появились границы там, где они раньше были просто бессмысленны, почти вчера я услышал голоса - кто-то снова кому-то клянется.
   Почти вчера я понял, что не смогу.
   Князь тоже понял, что не сможет, только годом позже.
   Жизнь была полна зловещих символов: повешенный на металлическом тросе Железный Феликс, словно учебное пособие для октябрьских событий девяносто третьего, реки крови, трупы, ненависть, ненависть, ненависть...
   Нам с Князем припомнился один курьез, связанный, как это не оскорбительно для некоторых, с путчем (меня просто бесит это слово). А было, действительно, смешно наблюдать уже тогда, как капитан Рудницкий бегает по казарме, пытаясь куда-нибудь спрятать портрет Горбачева, снятый, а вернее, сорванный со стены. Кто мог знать, что сей многострадальный портрет президента вскоре вернется на свое место, а новенький Янаев исчезнет, словно и не висел вовсе, вместе с многочисленными Язовыми. "Я, как чувствовал", - будет говорить потом Рудницкий, доставая Горбачева из-за пожарного щита, -"как чувствовал".
   А буквально через несколько дней, Украина вдруг стала "незалежной и самостийной" и ей, как и любому ни от кого не зависящему государству, срочно понадобился свой президент.
   В политике я мало что понимаю, она меня и не интересовала никогда, поэтому все события, происходящие тогда в стране, мало меня волновали. Но меня всегда удивляло, как люди могли часами спорить на политические темы, доказывать что-то с пеной у рта, бить друг другу морды на улицах и в парламенте. Я этого не могу понять своим недалеким умом. Не могу и все!
   Окончательное решение об уходе из училища я принял в ту самую пору, когда на стол начальника, словно из рога изобилия, посыпались рапорта. Кто знает, можкт сильно во мне чувство стадности и я только поддался всеобщему импульсу, но так или иначе, дело было сделано. Многие из нашего взвода ушли "на гражданку". Сдержал свое слово Макс, узнав, что армия ему больше не светит и нигде дослуживать не надо, уехал Кямиль, получивший весть о том, что его старший брат погиб на Кавказе, сражаясь в Нагорном Карабахе. Уход друзей плюс все то, что творилось тогда в моей душе, сделали свое дело. Я никогда не отличался силой воли, поэтому окончательно решил уйти. Последней же каплей послужила конфликтная история с прапорщиком Галушко, нашим старшиной. У меня часто встает перед глазами та сцена: Галушко сидит за столом в своем кабинете и вертит в коротких жирных пальцах керамическую чашечку. Я стою перед ним и безразлично слежу за манипуляциями старшины. Наконец, Галушко вспоминает, что я здесь.
   "Ну, Гордеев, так ты пил или нет?"
   Этот вопрос он мне задавал чуть раньше, я уже подумываю, не сменить ли тактику.
   "Никак нет"- вырывается само собой.
   "Так".
   Прапорщик встает с жалобно скрипнувшего стула, огибает стол и переступая своими короткими ножками, туго обтянутыми хаки, движется ко мне. Чашка продолжает перекатываться в его руке.
   "Вот что", - говорит он, шмыгнув отростком, заменяющим ему нос, - "сейчас мы все выясним".
   Он стоит совсем близко, и я с отвращением чувствую запах застарелого перегара, смешанного с запахом пота. И причина вовсе не в том, что в доме прапорщика нет воды, и он мылся месяц назад, просто эта вонь - непременный атрибут нашего старшины, такой же, как и вышитые звездочки на погонах. Я стараюсь не дышать, преследуя, правда, при этом и еще одну цель - ни коем образом не выдать себя. Да, действительно, мы выпили с парнями по бутылке пива, зайдя поужинать в столовую железнодорожного депо, но разве объяснишь это прапорщику, для которого запах спиртного - сам по себе уже является нарушением устава. Лично меня тошнит от того запаха (если так можно назвать эту ни с чем ни сравнимую вонь), который исходит от Галушко. Его короткая бычья шея лоснится от пота, жирные волосы сохранили форму фуражки.
   "А ну-ка", - скрипит Галушко, тихонько рыгнув в кулачок, - "будь любезен, дыхни в эту вот кружку".
   И смотрит на меня, пытаясь придать своему лицу выражение святого угодника. Зло должно быть наказано. В данном случае, зло - это я.
   Меня обдает волной, исходящих от него ароматов. Я понимаю, что настоящий мужчина должен пахнуть естественно, но не настолько же!
   Я беру протянутую мне чашку. Белый фаянс с голубыми цветочками по кругу. Просто и со вкусом. Подношу ее ко рту и делаю глубокий выдох, словно на медэкспертизе. Прапорщик тот час же вырывает у меня из рук чашку и сует в нее свой короткий нос. Он напоминает мне бульдога, берущего след. Наконец, чашка стоит на столе, а лицо Галушко сияет, словно чищеный медный таз. Я знаю, что это означает - сейчас зло будет наказано.
   "Дневальный!" - кричит Галушко, зная, что стоящий на тумбочке Женька его услышит. Иначе просто и быть не может.
   "Я, товарищ старший прапорщик!" - возникает в дверном проеме дневальный.
   "Принеси-ка мне жетон Гордеева".
   Женька исчезает и тут же появляется с моим жетоном в руках. Он смотрит на меня сочувственно, затем, передает жетон прапорщику. Тот сразу же сует его в боковой карман брюк.
   "Ну что", - усмехается он садистски, - "отгулял свое?".
   Я каменею от мысли, что в кармане Галушко по соседству с его жирной ляжкой находится сейчас мой пропуск на свободу. В этот момент я уже точно знаю, что в училище долго не задержусь. Но "долго" - само по себе понятие растяжимое.
   Жетон мне возвращают спустя месяц. Вместе с пятью нарядами вне очереди от полковника Бухно лично.
   А еще через месяц, когда я стоял в наряде по батарее, мне еще раз пришлось вспомнить о том неприятном случае. Поводом к этому послужило следующее:
   "Смирно!" - командую я, завидев выходящего из кабинета, комдива.
   "Как ты руку держишь, Гордеев?!" - рычит полковник Бухно.
   Фуражка лихо сбита набок, так, что видны залысины. Но этот факт, похоже, не волнует командира пятого дивизиона - он пьян "в сосиску".
   Когда впервые узнал о том, что наш легендарный комдив частенько прикладывается к бутылке (а было это еще на первом курсе), я был шокирован. Но, привыкнув за два года к подобным сценам, сейчас я совершенно не удивляюсь, увидев, что полковник снова водил хоровод с зеленым змием: галстук съехал набок, брюки чем-то облиты.
   "Как ты честь отдаешь?!" - во второй раз интересуется он у меня.
   Сейчас запросто можно нарваться на пяток нарядов вне очереди, поэтому я стоически молчу.
   "Да что вы с ним возитесь, товарищ полковник", - возникает из комдивского кабинета Галушко. Он тоже пьян, но не так сильно, как Бухно.
   "Он ведь", - продолжает прапорщик, подойдя ближе, - "потенциальный нарушитель воинской дисциплины. И алкоголик, к тому же!"
   Ну, это он зря. Никакой я не алкоголик.
   Комдива, это, по всей видимости, не интересует, он скорее хочет попасть домой, в теплую постельку, а поэтому командует мне "вольно" и они с прапорщиком идут к лестнице.
   "Да", - оборачивается ко мне Галушко, - "уберешь в кабинете. И мусор вынесешь. Не слышу?"
   "Так точно", - обречено говорю я.
   "Затем, закроешь кабинет, а ключ отдашь дежурному. Есть вопросы?"
   "Никак нет", - мне сейчас хочется лишь одного - чтобы они скорее убрались из расположения батареи.
   "И смотри мне, без за-мечаний", - сует свои "три копейки" комдив.
   Выбросив пустые бутылки в урну, и начав мыть пол, я замечаю под двух тумбовым комдивским столом небольшую лужу. Теперь я знаю природу пятен на брюках Бухно. Судя по запаху, доносящемуся из-под стола, это моча.
  

"АЛЕНА"

  
  -- Что такой мрачный? - возвращает меня с небес на землю Князь, - Задумался о чем-то своем и сидит, как истукан. Стол накрыт, сейчас будет небольшой пир в честь твоего прибытия. И к тому же, должна подойти Алена. Представляешь, она даже отменила из-за тебя какую-то заплянированную встречу.
   Словно по команде раздались два коротких звонка в дверь.
  -- Стоило только вспомнить, - рассмеялся мой приятель.
   Стол был просто великолепен, и я не переставал восхищаться кулинарными способностями Светланы. Та лишь смущенно улыбалась, видимо польщенная.
   Алена еще больше похорошела, замужество пошло ей на пользу. Из ее рассказа я узнал, что молодой супруг занят предпринимательской деятельностью и много времени проводит в командировках, заботясь тем самым об экономическом развитии Украины. Поговорив на отвлеченные темы, мы невольно затронули прошлое. Было видно, что Алена неохотно вспоминает об этом. Что-то промелькнуло в ее взгляде. Что точно, я сказать не мог, но это заставило заструиться кровь в моих жилах быстрее положенного.
  -- А помнишь Марину? - спросила у меня Алена.
  -- Кто же ее не помнит? - проворчал Князь, косясь на Свету.
  -- Ну да, точно, - покачала головой она, - ведь это бывшая подружка Князева. Правда, милый? Кошка драная. Правда, это мое лично мнение. Кое-кто так не считает, да Толичек?
  -- Ага, она мне по ночам снится, - сказал "Толичек".
  -- Так вот, - взяла снова нить разговора в свои руки Алена, - она недавно уехала на ПМЖ в Израиль.
  -- Ого! - глаза у Князя лихорадочно блеснули.
  -- Выскочила замуж за какого-то еврея и смоталась.
  -- Да-да, - протянул Князь мечтательно, - люди уезжают. Нечего здесь ловить. Мы с Ланой скоро тоже, может быть, уедем.
  -- И на какие шиши? - поинтересовался я, как бы, между прочим. Мне не понравился тон, каким Князь все это произнес.
   Князь подмигнул скорее себе, нежели нам и выдал фразу, от которой у меня перехватило дыхание.
  -- Деньги везде, - сказал он, - нужно лишь знать, когда к ним протянуть руку.
   Я подумал о том, что не так хорошо знаю своего друга, как мне казалось ранее. Что ж, это лишь затрудняет мою задачу.
   Мы еще долго болтали о всякой чепухе, причем мне давалось это все с большим трудом - что поделать, ужасно обременительно одновременно хранить важные секреты и печать светской любезности на лице. Пил я мало, зная о том, что спиртное не поможет мне расслабиться, зато вовсю налегал на закуски. Надеясь, что уж с набитым ртом я себя точно ничем не выдам.
   Вскоре Алена засобиралась домой. В тот же момент Князь ткнул мне в бедро чем-то твердым. Я опустил под стол руку и нащупал ключ, который он мне протягивал.
  -- Чтобы не будить нас, когда заявишься, - тихо произнес он, напялив на свою наглую рожу маску профессионального заговорщика.
  -- Что? - не понял я.
  -- Я, знаешь ли, не нанимался вставать среди ночи или под утро и открывать тебе дверь.
  -- Но... - начал, было я.
  -- Ведь ты же проводишь даму, не правда ли? - спросил у меня Князь достаточно громко, для того чтобы, его услышали другие. И улыбнулся при этом самой своей невинной улыбкой.
  -- Если не затруднит, - поставила окончательную точку Алена, в свою очередь, также наградив меня очаровательной улыбкой.
   Я посмотрел на Светлану - она, конечно же, сияла во все тридцать два зуба. Сговорились они все, что ли?
  -- Разумеется, меня это не затруднит, - выдавил я и чтобы не отстать от них, улыбнулся.
  -- На всякий случай, Лана постелит тебе на диване, - Князь мылился, словно Чеширский кот.
  -- На всякий случай? - затравленно поинтересовался я и бросился в прихожую помогать Алене, надеть плащ.
  -- Спокойной ночи, - пожелала почему-то нам обоим Света, открывая дверь.
  -- Спокойной ночи, Лана, - не остался в долгу я.
   Она, шутя, замахнулась на меня, а из комнаты послышалось конское ржание моего дружка-преступника.
   В лифте ехали молча. Я почему-то, оставшись наедине с Аленой, боялся смотреть ей в глаза. Был ли связан этот страх с нашим общим прошлым, я не знал, но так или иначе, сейчас мое внимание всецело было отдано изучению железной таблички правил пользования лифтом. Ко всему прочему, маленькая кабинка казалась мне особенно тесной, хотя я никогда раньше и не страдал клаустрофобией.
   Наконец, мы достигли первого этажа, и я вздохнул облегченно.
   На улице, вероятно, под влиянием свежего воздуха, я осмелился спросить Алену, где она сейчас живет, прежний ее адрес был хорошо мне известен.
  -- На Троещине, - просто ответила девушка, - улица Сабурова.
   Я примерно знал, где это.
  -- Туда же добираться!
  -- Ну да, - засмеялась Алена, - но все становится гораздо проще, когда ты на колесах.
   Я посмотрел на нее, уж не издевается ли? Нет, улыбка самая, что ни есть ангельская.
  -- Да, но...,- я чувствовал себя крайне неловко, внезапно вспомнив о том, что имел глупость, оставит свой бумажник на телефонном столике в квартире Князя. А мысль о том, что там находится временное удостоверение сотрудника "Крайм Ньюс", добила меня окончательно.
  -- Ну, так мы и будем стоять?
  -- Сейчас я все исправлю, - промямлил я, - просто я оставил бумажник. Сейчас я за ним слетаю, и мы сможем взять такси. А если тебе хочется, можешь составить мне компанию, и мы еще пару раз прокатимся на лифте.
   На самом же деле я мечтал, что Алена откажется подниматься со мной на девятый этаж, я уже достаточно ознакомился с правилами пользования лифтом.
  -- Пойдем-ка лучше со мной, - сказала Алена, взяв меня под руку и увлекая по ступенькам вниз. На мгновенье она прижалась ко мне, и я ощутил упругость ее груди под плащом. Всего лишь на мгновение, но этого оказалось достаточно для того, чтобы мое сердце забилось чаще. Во мне пробуждались чувства, о которых я уже, казалось, забыл. Я не стал им мешать.
   Взглянув на Алену, мне показалось, что ее лицо ничего не выражает. Сам-то я, небось, выглядел, как восторженный идиот!
   Внезапно, Алена перехватила мой взгляд, и я поблагодарил Всевышнего за то, что фонарь светит мне в спину - краска стыда на моем лице была не заметна.
  -- Что ты на меня так смотришь? - спросила Алена с улыбкой, - тебе что-то такое вспомнилось?
   Я понял, что все-таки допустил оплошность, слишком внимательно ее разглядывая.
  -- У тебя в глазах отражаются звезды, - выдавил я не своим голосом.
   А что мне оставалось?
   Алена довольно холодно отреагировала на мою нелепость.
  -- Я очень рада, - сказала она, - мы пришли.
   И она непринужденно высвободила руку.
   Мы были на автостоянке. Молчаливые автомобили отражали своими поверхностями блики освещенных окон, за каждым из которых шла своя привычная жизнь. Мы были абсолютно одни.
  -- Ты что же, на машине? - спросил я Алену, - А может, даме угодно, чтобы я украл для нее авто? Если так, то я, как пионер - в смысле, всегда готов, - кажется, я начал понемногу расслабляться, - в каком из данных автомобилей мадам будет чувствовать себя наиболее комфортно? - я сделал театральный жест, предлагая "мадам" выбрать.
   Алена приняла мои правила игры:
  -- А на ваш взгляд, галантный сударь?
   Я хмыкнул, и, заложив руки за спину, словно какой-нибудь купец первой гильдии, прошелся вдоль молчаливого ряда автомобилей. Наконец, мой выбор пал на темно-синий "Ягуар" - настоящее чудо современной техники и дизайна. Его владелец, несомненно, отвалил за это средство передвижения кругленькую сумму.
  -- Это самое лучшее, что я могу вам предложить на этой богом забытой стоянке. Как вам цвет? Он похож на надвигающиеся сумерки.
  -- О, да, - жеманно заломила руки Алена, - я обожаю вечер, ведь он - предвестник ночи.
   Меня почему-то обдало ледяной волной.
  -- Я очень рад, что наши вкусы относительно машин совпали, а я в свою очередь, всегда мечтал сесть за руль "Ягуара".
  -- Тогда, смелее! - кажется, Алена не шутила.
  -- Что? - не понял я.
  -- Всего минуту назад, - рассмеялась она, - ты предлагал отвезти меня домой на украденной машине. Что же случилось? Ты испугался?
   Это меня здорово задело.
  -- Нет, почему же, - резиново улыбнулся я, - просто я до этого ни разу не угонял машин. Я даже не знаю, смогу ли я открыть дверь, ни говоря уже о том, чтобы включить зажигание без помощи ключа.
  -- Какой же ты не романтичный, Алеша! - Алена обижено надула губки, - "Не смогу, в первый раз!" - передразнила она меня, - Тоже мне кавалер! Другой бы на твоем месте уже открыл дверь, а ты даже не попытаешься.
   Это уже прозвучало, как упрек и я бросился открывать дверь "Ягуара", отметив попутно, что в машине такого класса обязательно найдется достаточно мощная сирена для таких идиотов, как я. Но что поделать - "если женщина просит..."
   Я не ошибся в своих предположениях - стоило мне лишь прикоснуться к дверце, как раздался такой вой, по сравнению с которым архангеловы трубы показались бы детскими пищалками. Я испуганно отпрыгнул в сторону.
   Алена веселилась вовсю. Из окон уже таращились любопытные соседи. Я подумал, что стоять здесь и дожидаться прихода хозяина "Ягуара" - будет самым глупым, что мы сможем сделать с этой сумасбродной девчонкой.
  -- Пошли-ка отсюда, а то, боюсь, нас могут привлечь как свидетелей.
   Но Алене, вероятно, хотелось приключений, и она не собиралась никуда уходить.
  -- Видел бы ты себя со стороны! - хохотала она, - ты подпрыгнул метра на два, будто током тебя ударило!
   Мне почему-то было совсем не смешно.
  -- Итак, - грустно подвела итог чертовка, - угонщик из тебя можно сказать, никакой. Плюс ко всему, ты напрочь утратил свое знаменитое чувство юмора, за которое я тебя всегда уважала.
   Я лишь пожал плечами, дескать, вот я какой, попробуй меня принять таким.
   Сирена повыла еще немного и захлебнулась к великой моей радости.
  -- Ну ладно, - по тону Алены я с ужасом понял, что она вновь приняла какое-то решение. Вот только неплохо бы узнать, какое и чем мне это грозит.
  -- Да не бойся, - рассмеялась девушка, видя мое замешательство, - самолет я тебя угонять, не попрошу.
  -- Хотелось бы верить, - пробурчал я, словно старый дед.
   Алена не заметила шпильки.
  -- Ты как-то говорил, что в комплект твоих детских желаний входила также мечта поводить "Ягуар". Так вот, считай меня доброй феей, твоя мечта наконец-то сбылась.
   Искусительница порылась в сумочке и протянула мне ключи.
  -- Что же касается остальных твоих желаний, например, стать космонавтом или переспать с Клаудией Шиффер, то тут я - пасс.
   Я с трудом подавил в себе идиотский смех - мне никак не верилось, что все это время меня искусно разыгрывали.
  -- Так это твоя? - вопрос был суперглупый.
  -- Моя, - сейчас Алена была похожа на застенчивого подростка.
  -- Классный розыгрыш, - оценил я проделанное со мною.
  -- Поверь, это было не так уж и сложно, - в очередной раз подлила мне яду Алена, - ну, да ладно, ты не обижайся.
  -- Да что там, ерунда, - сказал вместо меня Парень-которому-на-все-наплевать и поправил несуществующий ремень с кольтом.
   Мне действительно, сделалось намного легче, очень полезно, знаете ли, время от времени оставаться в дураках.
  -- Ну, так ты проводишь меня сегодня?
  -- А я уж грешным делом подумал, что ты уедешь без меня.
  -- Ни за что на свете! Мы не виделись целую вечность, и теперь ты хочешь, чтобы я добиралась до дому одна? Ничего не выйдет! Тем более, мне ужасно интересно, что ты представляешь из себя, как водитель.
  -- Троещина...- мечтательно вздохнул я, - и к тому же остался час до закрытия мерто.
  -- Ну, это уже твои проблемы, - сказала Алена, направив на машину маленький дистанционный пульт. Ее простота меня поражала: я представил себя, топающего среди ночи с Троещины на Чоколовку, и содрогнулся. "Лана постелит тебе на диване", - так, кажется?
  -- Так я жду ответа, - в голосе Алены слышалось нетерпение, - неужели такт трудно определиться в выборе? Или да или нет.
  -- Да! - мне надоела собственная нерешительность. Черт побери, в конце концов, восхитительная девушка прости отвезти ее домой, да и еще на собственном автомобиле!
  -- Ура! - сказала Алена, - Крепость пала!
   И навела пульт на автомобиль "сумеречного" цвета. Пискнула, отключаясь, противоугонная система и на пульте вместо красного индикатора зажегся зеленый. Одновременно сработал центральный замок, открывая двери.
  -- Ого! - только и смог произнести я.
  -- Что такое? - удивилась Алена, - Ты боишься, что не сможешь справиться с управлением?
  -- Если ты в двух словах объяснишь, что к чему, то, наверное, смогу.
  -- Это проще, чем ты думаешь.
   Минут пять ушло на ознакомление. Все оказалось, действительно проще пареной репы, если такое сравнение подходит к "Ягуарам".
   Наконец, я завел мотор. Он утробно заурчал, как и полагается мотору автомобиля престижной марки. Я счастливо улыбнулся, совсем как тот ребенок, впервые, без посторонней помощи одолевший круг на двухколесном велосипеде.
   Алена по всему, тоже разделяла мою радость. Она улыбнулась и осторожно взяла меня за руку. Мне сделалось душно, и я поспешил включить скорость, тактично высвободив свою конечность.
   Мы неслись по ночному Воздухофлотскому проспекту. Не знаю почему, но я выбрал более длинную дорогу на Троещину. Мимо нас проносились редкие автомобили, у водителей которых тоже нашлись какие-то дела в столь поздний час.
   Алена рассеянно барабанила пальцами с ярко красными ногтями по крышке "бардачка". Ее четкий профиль, достойный чеканки на монетах, казался особенно фантастичным в призрачном свете мелькающих фонарей. Я прибавил скорость.
  -- Не гони, - вдруг сказала Алена, тем самым, нарушив молчание, повисшее между нами сразу же после того, как мы сели в машину. А может быть, я поступил неправильно, убрав ее руку со своей? Так или иначе, но Алена замкнулась в себе. Что же касается меня, то я всегда молчу, когда веду машину.
  -- Ты что, не слышал, не гони!
  -- Но...- начал я неуверенно, косясь на часы, вмонтированные в приборный щиток, - до закрытия метро...
  -- Все равно, не гони! - теперь это звучало, как приказ.
   Я сбросил газ. Стрелка спидометра медленно поползла вниз.
   Алена достала из сумочки пачку "Данхил", выбила сигарету и закурила. Она о чем-то напряженно думала, и было видно, что эти мысли не доставляют ей радости. Я вдруг, почувствовал небывалый прилив нежности к этой женщине. Найдя в темноте ее руку, я крепко сжал ее. Рука Алены была холодна, как лед. На секунду наши глаза встретились, и я первым отвел взгляд, потому что мне нужно было следить за дорогой. Рука девушки продолжала находиться в моей. Я не смел, переключить скорость, не смел, разорвать ту нить, которая крепче любых канатов связывала нас с прошлым. С прошлым, которого не вернешь, оно живет лишь в наших воспоминаниях и только там ему место. Но бывают в жизни такие моменты, когда это самое прошлое спешит прорваться сквозь тонкую оболочку реальности, и тогда былое способно ожить. Я чувствовал, что подобный момент наступает. Я смотрел на дорогу. Моя левая рука, которой я судорожно вцепился в руль, вспотела, а правая держала ледяную ладонь Алены, которая уже начала потихоньку согреваться.
   Нам обоим было неловко, я это чувствовал, но ничего лучшего, чем просто держать ее руку в своей, придумать не мог. На светофоре наше недолгое единение окончилось. Я убрал руку, а Алена, пытаясь разрядить обстановку, включила компакт-диск плеер. Ожила квадросистема и в салоне "Ягуара" зазвучал чуть хриплый проникновенный голос Клауса Майне из "Скорпионз".
  -- Я не изменила рок музыке, - сказала Алена, - ты должен помнить, что в свое время я тусовалась с "металлистами".
  -- Еще бы мне не помнить! - вырвалось у меня. В душе я поблагодарил майора Клюева, нашего комбата. Ведь именно из-за него, в принципе, я и познакомился с Аленой. Не попади я ему тогда на глаза, не нести бы мне мешок яблок до КПП, а ведь затем последовали и остальные события, завершившиеся знакомством с Аленой.
  -- Да, а почему ты не спросишь о моем муже? - вопрос был неожиданный, к тому же, я напрочь забыл, что Алена замужем, за столом мы лишь вскользь коснулись этой темы.
  -- Спроси, как мне с ним живется? Разве тебе не интересно?
  -- Ну, и как? - спросил я чисто автоматически.
  -- За-ме-ча-тель-но! - по слогам произнесла Алена, однако, особой радости в ее голосе я не услышал.
  -- Очень за тебя рад, - так же фальшиво произнес я. На самом деле, я был почему-то далеко не рад и мечтал поскорее покончить с этим нелепым разговором.
   Алена, вероятно, почувствовала это, пытаясь в темноте разглядеть выражение моего лица. Я в свою очередь, поспешил придать ему выражение каменной невозмутимости.
  -- Приехали, - наконец, сообщила Алена, - Теперь налево и останови у второго парадного.
  -- Ну, вот и все, - грустно сказал я, глядя на часы, - Метро закрыто. Придется топать пешком. Либо ловить "мотор", если ты, конечно, одолжишь мне денег. Ты ведь не допустишь, чтобы я предпринял пеший поход с Троещины до Чоколовки.
   Алена рассмеялась, и по ее хитрому выражению лица я понял, что планы относительно меня, еще не завершены.
  -- Так было задумано, - возвестила девушка, заговорщицки мне, подмигнув, - ты великолепный шофер. А сейчас мы поднимаемся ко мне и пьем кофе. Ты ведь не откажешься от чашечки кофе на дорожку? - в ее бездонных глазах вновь зажглось веселье.
   Я судорожно сглотнул.
  -- что такое? - забеспокоилась Алена, - Ты боишься подниматься ко мне? Раньше я не замечала подобного за тобой.
   Меня словно бревном в живот ткнули.
  -- Но, - начал я, не узнавая своего голоса, видимо таким он бывает у всех, кого ткнули бревном в живот, - но...
  -- Что, "но"? - весело поинтересовалась Алена, мои мучения вызвали у нее улыбку.
  -- Но раньше ты не была замужем! - выпалил я и стал ждать, когда на меня обрушаться небеса.
  -- А ты так хотел познакомиться с моим мужем! Да?
   Я молчал, предчувствуя подвох.
  -- Представляешь, - Алена состряпала печальное лицо, - как раз сегодня с мужем познакомиться не удастся. Зато можно пить кофе.
   Я оскалил зубы в улыбке сердечного больного, давая тем самым понять, что мне очень смешно.
  -- Ничего, с мужем я тебя познакомлю в следующий раз. А сейчас - марш за мной и никаких возражений!
   И не дав опомниться, потащила меня в подъезд.
   Спустя несколько минут, мы уже сидели и пили кофе с коньяком. Алена приглушила свет, и теперь в ее роскошной квартире стало еще уютнее.
  -- Знаешь, о чем я сейчас подумал? - спросил я Алену.
   Она вся подалась вперед, ожидая чего-то невероятного. В глазах девушки светился неподдельный интерес.
  -- Я подумал о том, что сейчас нежданно-негаданно вернется твой муж.
  -- Ну и? - Алена ошиблась в своих ожиданиях.
  -- ...а мы тут с тобой сидим и пьем кофе!
  -- Господи! Какой же ты зануда, Гордеев!
  -- И все - таки? - не унимался я, - Что он подумает?
  -- Ничего он думать не будет, а просто возьмет тебя за шкирку, словно нашкодившего котенка, и выбросит с десятого этажа. А потом подберет с асфальта все то, что осталось от тебя и с улыбкой спустит в унитаз. Устраивает тебя такая перспектива? Если нет, предлагаю немедленно спасаться бегством.
  -- Алена, я даже и не предполагал, что у тебя настолько развито воображение.
  -- Я на тебя не в обиде, продолжай свою нудную речь.
  -- Знаешь, Алена, - я постарался придать своему голосу убедительность, - я очень не хочу, чтобы у тебя по моей вине были неприятности.
  -- Спасибо, Алеша за заботу, - она театрально опустила глаза, - но я замужем не за мавром Отелло, и мой Алик не такой ханжа, как ты себе это представляешь.
   Я вновь различил в ее голосе лукавые нотки.
  -- У нас никогда не возникало проблем на этой почве.
   Я почувствовал небольшой укол ревности, будто комар вонзил в меня жало. Может, всему виной был выпитый коньяк? Я с тревогой ожидал от себя всевозможных безрассудств.
  -- Я прошу тебя, расслабься и не думай ни о чем, - подлила масла в огонь Алена, - муж в Луганске, сегодня он точно не вернется. Ну, а если и нагрянет, - подмигнула она мне, - то я найду, куда тебя спрятать, - тут Алена уже не сдерживаясь, рассмеялась.
   Следуя этой теме, мы начали рассказывать друг другу всякие забавные истории и анекдоты, в которых непременно участвовали: молодая жена, ее незадачливый рогоносец-муж и ловкий любовник, последнего из которых в критический момент прячут в самых неожиданных местах.
   Я даже не заметил, как пересел из кресла к Алене на диван, и теперь нас разделяли несколько сантиметров его кожаной поверхности. Я смотрел на Алену, которая что-то живо рассказывала мне, и чувствовал, что сейчас начнутся весьма безрассудные вещи. Так оно и вышло: моя правая рука, даже и не думая советоваться с головой, осторожно передала чашку левой руке, а та, в свою очередь, поставила чашку на низкий стеклянный столик, стоящий рядом с диваном. Алена замолкла на полуслове, оборвав анекдот, начала которого я все равно, уже не помнил. Увидев, как я на нее таращусь, девушка, словно загипнотизированная, поставила чашку на столик и подарила мне улыбку, значение которой не трудно было определить. Ее глаза подернулись туманной пеленой, губы увлажнились, грудь под платьем жила своей жизнью - она высоко вздымалась и опадала, словно ее обладательницу мучил приступ одышки. Больше я не мог сдерживаться - в конце концов, я только мужчина из крови и плоти, а сейчас моя кровь была на грани закипания, а плоть рвалась наружу. Спустя секунду мои губы уже искали губы Алены. Она закрыла глаза и со всей страстью ответила на поцелуй. Тут я почему-то вспомнил высказывание Оскара Уайлда: "Женщина не знает, чего она хочет, но не успокоится, пока этого не получит". Я так и не понял, почему на ум пришло именно это, может потому, что мы с Аленой оба знали, чего хотим?
  -- Не здесь, - чуть слышно выдохнула девушка.
   Подхватив на руки ее расслабленное тело, я вышел из комнаты в поисках спальни.
   Тут мне почему-то вспомнилось еще одно высказывание: "Узы брака настолько тяжелы, что необходимо нести их вдвоем...иногда и втроем".
   Так, кажется, в свое время, советовал Александр Дюма-отец.
   Позже она заснула, положив свою белокурую головку мне на плечо. Я ощущал влажное тепло ее обнаженного тела, приятную тяжесть ноги, обвитой вокруг моей, и это было самое лучшее, что я испытывал за последние несколько месяцев. Моя удовлетворенная плоть блаженствовала (во всяком случае, пока), а душа никак не желала успокаиваться после того, что произошло между нами. Страсть захватила нас с Аленой целиком. Это было подобно смерчу в безветренный день, если, конечно, здесь уместно это жалкое сравнение. Мы предавались любви, будто делали это в последний раз, будто это единственное, что осталось у нас в жизни и после наступит хаос и забвение...
   Мы отдались другу - другу без остатка, не припрятав ничего на черный день, позабыв о приличиях, мы с Аленой уже не обращали никакого внимания на те дикие первобытные стоны, которые издавали под конец. Под такую музыку расцветают цветы и зарождаются вселенные. Алик в своем Луганске неприменно должен был услышать наши излияния чувств и если он, действительно, не такой ханжа, как говорила его жена, он обязательно бы нам все простил, поняв, что мы с Аленой так долго желали друг- друга. Когда это с нами было в последний раз? Лет пять назад, а может и шесть. Я не мог сказать с точностью, что переживали подобное раньше, я даже не мог сказать, переживали ли мы подобное вообще, и было ли в моей жизни хоть что-нибудь, отдаленно напоминающее эту чудесную ночь. Видимо, все-таки, не было, я вдруг с ужасом понял, что это единственная в настоящий момент правда, другой просто нет и быть не может.
   И тут же пришла мысль. Зыбкая и неуловимая, словно замолкающее горное эхо, она явилась ко мне из того нереального мира, о существовании которого я уже начал забывать. Я попытался выключить в своем сознании тумблер "память", но эта сволочь - совесть вцепилась в него обеими руками с четким намерением меня доконать. Я мысленно послал старуху к черту и поспешил укрыться от ее брюзжания в Алениных волосах, зарывшись в них лицом. Едва я это сделал, как все проблемы, большие и маленькие, начали меркнуть, съеживаться, пока окончательно не растворились в опьяняющем аромате волос женщины, крепко прижавшейся ко мне. А для меня этот запах подействовал, как наркоз - я даже не заметил, как провалился в спокойный сон.
   Меня разбудил звук льющейся воды - Алена принимала душ. Продрав глаза, я обнаружил за окном хилый рассвет, пытающийся протиснуться сквозь серую пелену дождя. Пока это у него не очень-то получалось. Я пожелал ему удачи и присоединился к Алене. В считанные секунды от состояния выжатого лимона не осталось и следа: упругое тело девушки плюс теплая вода - вот единственное лекарство, что мне требовалось. Новорожденная страсть проснулась и громко потребовала есть. Мы с усердием прилежных родителей тут же принялись ее кормить. Когда нам наскучило заниматься любовью в ванной, мы поспешили вернуться в спальню. Супружеское ложе Алены и Алика встретило меня, как желанного гостя.
   Потом мы пили кофе.
  -- У тебя, кажется, какие-то дела в Киеве? - спросила Алена.
   Она сидела напротив меня и курила длинную тонкую сигарету с золотым ободком. В воздухе витал терпкий аромат экзотических стран.
  -- Да, есть кое-что, неопределенно ответил я, - мне не хотелось ее обманывать, я бы предпочел другие темы для нашего общения.
  -- И серьезные? - продолжала выпытывать Алена.
  -- Да нет, ничего серьезного, - я поспешил вонзить зубы в тост.
  -- Скажи, - Алена на минуту замолкла, что заставило меня внимательнее на нее посмотреть, - скажи, а эти твои дела..., - она явно, не знала, с чего начать, - в общем, я не поведу себя, как слон в посудной лавке, если спрошу тебя, кто такая Дина?
   Я чуть тостом не подавился. Ее вопрос был подобен удару локомотива и моментально вышвырнул меня из того теплого уютного мирка, что я себе тут соорудил. Я чувствовал, что падаю в пропасть, откуда уже хищно облизывается прошлое. Я попытался восстановить потерянное равновесие, мне этого не удалось.
  -- Ты всю ночь звал какую-то Дину. Кто она - твоя девушка? - голос звучал устало, словно Алена взвалила на плечи непосильную ношу.
  -- Нет, - я ощутил себя таким же старым, как и египетские пирамиды, которые кто-то словно по нелепой случайности забыл в нашем мире, оставив таращиться в бесконечное небо. Как и меня, их обрекли на молчаливое ожидание, - уже нет.
   На лбу Алены залегла печальная складка.
  -- Рассказывай, - попросила она, и я понял, что подобное любопытство вовсе не праздно.
   И я, спустя столько лет, смог, наконец, рассказать ей обо всем.
   Алена слушала молча, совсем позабыв о кофе, который, скорее всего, уже остыл. Когда я закончил, девушка положила свою узкую ладонь в свою и тихо произнесла:
  -- Ты до сих пор ее любишь.
   Я не смог с ней не согласиться - слишком глубоко болело. Больше всего на свете я сейчас не хотел, чтобы она меня жалела, но Алена не сделала этого. Возможно, как-то интуитивно она почувствовала, что жалость мне не нужна, и я был ей бесконечно благодарен за это.
   Алена встала и обняла меня, прижав мою голову к себе.
  -- Только не говори, пожалуйста, что тебе было плохо со мной.
  -- Ну что ты! - воскликнул я, осыпая поцелуями ее руки, - Как ты можешь!
   Девушка тихонько оттолкнула меня, но в ее глазах я не видел ничего плохого.
  -- Спасибо, что был честен со мной, - сказала Алена, гладя мои волосы, - нам не судьба быть вместе. Я, по своему люблю Алика, а он во мне просто души не чает. Ты не думай, я ему хорошая жена. Он верит мне, и я хочу, чтобы он верил мне и дальше. А то, что случилось между нами, - Алена улыбнулась какой-то старческой улыбкой, - пускай так и останется между нами, ладно? И еще, - она замялась, - наши отношения, Алеша, в самом начале уже были обречены на провал. Все заключается в том, что ты, милый мой Алеша, никогда не сможешь ее забыть. Ты это знаешь гораздо лучше, чем я. Не бойся правды, ты сильный, я знаю, ты сможешь!
   Огромная волна нежности поднялась во мне. Еще немного, и я бросился бы перед ней на колени. Но что-то удерживало меня, и я лишь мог просто сидеть и смотреть на нее, готовую разрыдаться.
  -- Я не жалею, Алеша, ни о чем не жалею, - шептала Алена, еле сдерживая слезы, - только об одном прошу тебя - если ты еще когда-нибудь будешь в Киеве, не ищи меня больше. Ладно? Так будет лучше, поверь. А не то я просто...- слезы потекли из ее глаз.
   Я решил, что не могу больше оставаться здесь. Одевшись, я стоял в дверях, зная, что стоит мне сейчас обнять ее - и может произойти непоправимое. А я очень не хотел разбивать ее представления о счастье.
  -- Прощай, Алена, - сказал я дрогнувшим вдруг, голосом.
  -- Прощай, - эхом откликнулась она, глядя, как я впустую кручу, колесико зажигалки, в которой закончился газ.
  -- Возьми мою, - предложила Алена, - насовсем, на память.
  -- Нет, - ответил я, зная, что это может стать поводом для того, чтобы вернуться, - прикурю только.
   Я брел по мокрому темно-серому асфальту. Ночью шел дождь, и теперь небо и земля были чисты и непогрешимы, словно в первые дни Творения. Озабоченные прохожие, у которых заканчивался обеденный перерыв, спешили на троллейбусную остановку. Я знал, что за моей спиной в одном из окон десятого этажа отодвинулась занавеска, но я не оглянулся, чтобы в последний раз посмотреть на Алену. Мне, как и ей, казалось, что так будет лучше.
  
  

"О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ СЛЕЖКИ"

   Ждал я уже больше часа. Припарковав свой не первой свежести "жигуленок", взятый напрокат, метрах в двадцати от холеной пепельной "Мазды 323", на которой приехал Князь, я терпеливо всматривался в лица людей, выходящих из банка. У большинства из них был довольно озабоченный вид, какой и полагается иметь людям, связанных с финансами, у других же на лицах и в движениях просматривалась озабоченность несколько иного рода - банкротство.
   О, деньги - презренный металл! Как вы способны влиять на человеческую судьбу, программировать настроение, определять будущее. Передо мной невольно раскрывались сокровищницы людских страстей и темные кладовки пороков. Я даже испытал некоторую неловкость, словно подглядывал в замочную скважину.
   Вот, отворив тяжелую дверь старинного здания банка, в поле моего зрения появился респектабельный господин в чертовски дорогом на вид костюме. На его отекшем потном лице читалось выражение сытого кота. Он немного постоял на ступенях, лениво взглянул на наручные, разумеется, золотые часы и двинулся к припаркованному на стоянке для служащих, антрацитовому "Кадиллаку", который выделялся на фоне своих механических соплеменников этаким лакированным ботинком сорок пятого размера среди комнатных тапочек. Тот час же, подобно черту из коробочки, из лимузина выпрыгнул маленький проворный водитель, упакованный в темно-синюю униформу. Он услужливо открыл дверцу перед господином, а сам, обежав машину, в две секунды оказался за рулем. Зашуршали шины и "Кадиллак" медленно поплыл вперед, унося обладателя золотых часов и лоснящейся физиономии к чаепитиям на террасе и подогретым бассейнам.
   А вот, сунув руки в пустые карманы тесных брюк, появился типичный участник погони за копейкой. Судя по затравленному голодному взгляду, в жизни этого человека сейчас далеко не самый удачный период. Скорее всего, банк отказал бедолаге в кредите. Может быть, и в очередной раз. Отсутствие банковского счета подчеркивали засаленные рукава пиджака и "подстеленные" брюки. Немного потоптавшись на месте, неудачник двинул на автобусную остановку. Потом он вместе с другими пассажирами втиснется наш неповторимый "резиновый" автобус и поедет домой, где его ожидает вечно всем недовольная жена, выпуск вечерних новостей по телевизору и куча квартирных счетов, немой угрозой скопившихся на телефонном столике. Молча, проглотив такой же надоевший, как и жена, невкусный ужин, неудачник устроится в старом продавленном кресле возле видавшего виды телевизора, возьмет в руки газету, и будет скрупулезно изучать деловую хронику. Прочитав о том, что какая-нибудь компания терпит убытки, он будет хихикать и потирать руки.
   Я рассеянно прикуривал третью по счету сигарету, когда появился тот, ради которого я столько здесь торчал. Давно заплыв за буйки в своих фантазиях, я поначалу даже не обратил внимания на то, что из дверей банка стремительно вышел Князь. Вот кого бы я уж точно не назвал озабоченным! Скорее, мой приятель был насмерть чем-то перепуган. В руке у Князя теперь был темно-коричневый "кейс", взятый, по видимому, в банке. По тому, как Князь вцепился в ручку, мне стало ясно, что расставаться с ним он не намерен ни за какие коврижки. К тому же, преступный элемент Князев постоянно облизывал губы, а это, как я знал, было для него признаком крайнего волнения, заметил такую привычку еще во время нашей неудачной попытки стать военными.
   Оглядываясь, словно вор, стащивший дамскую сумочку, Князь сел в машину и я поблагодарил Бога за то, что хватило ума преждевременно включить зажигание - "Мазда" рванула с места, словно дикий конь.
   О слежке я имел смутные представления, и все мои познания в этой области не шли дальше прочитанных детективов и фильма "Берегись автомобиля". Сам я следил за человеком всего однажды, когда мне было лет десять. Тогда, влюбленный по уши в Маринку Синякову из параллельного класса, я выслеживал ее от школы до самого дома. Потом, правда, вмешался Маринкин старший брат-восьмиклассник и навсегда, казалось бы, отбил у меня охоту шпионить. Шпик во мне умер и вот теперь ему спустя столько лет, приспечело воскреснуть.
   Я следовал за Князем, повинуясь своей интуиции, и изо всех сил надеялся, что урок, полученный мною в детстве, не пропадет даром.
   Вот тут-то я и заметил, что слежу за Князем не один. Голубая "Волга", которой я пользовался, словно прикрытием, уже два квартала, не отставала от "Мазды", точно копируя ее повороты. Похоже, водитель "Волги" не очень-то заботился, будет он замечен или же нет - машины шли буквально в нескольких метрах друг от друга. Кроме водителя, в салоне находился еще один человек и он то и дело, бросал взгляды назад, в мою, стало быть, сторону. Кем были эти люди, я, конечно же, не знал, но интуитивно понял, что моему другу грозит опасность и грозит она, скорее всего, по вине того самого коричневого "дипломата", который Князь взял в банке. Дорого бы я дал, чтобы узнать, каково его содержимое!
   Тем временем, мы въехали на Харьковский массив. Этот район Киева я знал неважно, поэтому, главным теперь было - не потерять Князя с его преследователем из виду.
   "Мазда" ловко маневрировала, обходя другие машины, "Волга" упорно не хотела отставать и держалась на хвосте. Я прибавил газу, разъяренные водители вовсю сигналили мне вслед, но я не обращал на них внимания. Вскоре я почти догнал "Волгу". Скрываться мне уже не было смысла, я и так выдал себя с головой, оставалось только надеяться, что сопутствующая мне до этого момента, удача, не выберет себе более достойного спутника.
   "Волга" была совсем близко. Я уже мог различить бритый затылок водителя, его бычью шею. Пассажир, сидящий рядом с ним, повернулся в очередной раз и приветливо помахал рукой. С чего бы это? Я решительно ничего не понимал. Кто эти люди? Милиция? Спецслужбы? А может, кто-нибудь из противоположного им лагеря? Например, Князевы конкуренты в нелегком и опасном деле продажи наркотиков.
   В этот момент пассажир полностью развернулся ко мне, и я смог разглядеть его лицо. Это был человек чрезвычайно отталкивающей наружности, и я почему-то сразу понял, что он не из милиции. Плоское его лицо, такое, словно по нему проехался асфальтоукладчик, пересекал чудовищный шрам. Он глубокой красной полосой тянулся от левого уха до правого, пересекая нос. Создавалось впечатление, что лицо состоит из двух половинок. Эффект усиливался редкими волосами соломенного цвета и глупо торчащими ушами. Я сразу же окрестил его про себя "Страшилой" и видно, зря это сделал - пародия на человека подарила мне еще одну добродушную улыбку, а затем, высунула свое тело из люка на крыше машины. Приняв вертикальное положение, Страшила оказался настоящим здоровяком и я подумал о том, что в драке с ним. Я имел бы довольно мизерные шансы. Природа обделили беднягу красотой, зато подарила ему фигуру античного героя. Впрочем, мне не пришлось долго любоваться незнакомца: Страшила вновь приветливо мне помахал и в ту же минуту в его руке, словно по волшебству, появился "узи". В том, что это был именно "узи", а не скажем, электрический фен, я ни сколько не сомневался - уж больно часто приходилось видеть такие вот штуки в крутых американских боевиках. И вот, я увидел легендарный автомат, как говорится, в реальности.
   Оружие казалось детской игрушкой в здоровенных лапищах бандита. На размышление уже не оставалось времени. Я ударил по тормозам, благо, сзади меня не оказалось никого, с кем я мог бы разыграть великолепную аварию по всем, что говориться, канонам дорожно-транспортных происшествий. Секундой ранее Страшила дал очередь в мою сторону. Машину вынесло не обочину, а сам я оказался согнутым в три погибели.
   Пытаясь унять дрожь в руках, я записывал номер "Волги", которая уже успела скрыться из виду. О преследовании не могло быть и речи. Все, на что я сейчас был способен, так это костерить на чем свет стоит Федорова с его идиотским заданием, Князя вместе с его преследователями, всех торговцев наркотиками и наркоманов заодно. Исчерпав, наконец, весь свой богатый запас ругательств, я немного успокоился и начал приводить свои, скачущие словно белки, мысли в относительный порядок. Первым делом - в автосервис.
   Спустя четыре часа, когда мой первый отчет "в центр" был отправлен, я решил расслабиться. Стекло, за которое я сдуру отвалил неслыханную сумму, отражало огни рекламных вывесок, которые за последние два года в огромном количестве появились всюду, вызывая недовольное ворчание стариков, не забывших об энергетическом кризисе и неподдельный восторг молодежи - наконец-то у нас так же, как и "у них". Вместо опостылевших лозунгов типа "Слава КПСС" или "Народ и партия едины", теперь переливались яркими огнями рекламные слоганы всевозможных фирм и компаний.
   Я вытащил на свет божий свой бумажник, необходимо же, в самом деле, знать, на какую именно сумму можно позволить себе расслабиться. Стараниями Федорова, деньги у меня были и немалые по моим совсем недавним меркам. Но потратить их все сразу, спустить в каком-нибудь кабаке - означало потерю того самого имиджа, который я создал в кабинете старшего редактора "Крайм Ньюс", как бы пафосно это не звучало.
   Но, так или иначе, я просто обязан был пропустить через свою систему кровообращения чего-нибудь спиртосодержащее. И вовсе не в моей старой привычке выпивать было дело. Просто день выдался не из легких.
   Я остановился у знакомого бара, возле которого мотоциклов стояло значительно больше, чем машин. Этот факт ничуть меня не смутил, и я решительно толкнул дверь. Уши тот час же заложило от рева электрогитар. Отдав плату за вход яркой девице, сидящей на американский манер, в клетке у входа в зал, я вошел в середину, казалось бы, самого ада. Запах спиртного, смешанный в одинаковых пропорциях с запахом пота царил в тесном помещении "совковой" кафешки, наспех переоборудованной в некое подобие бара для байкеров.
   Раньше мне здесь нравилось больше.
   У стойки сидели патлатые нечесаные "рокеры", обставившись пивными кружками, и сурово о чем-то своем размышляли. Кабинки у стены тоже оказались, как назло, все заняты. В общем, места, где можно было присесть усталому путнику вроде меня, практически не оставалось.
   На меня уже бросали косые и совсем не теплые взгляды здоровенные парни, гоняющие шары на убогом бильярдном столе. Затянутые в кожу девицы, накрашенные до безобразия, тоже смотрели искоса на мой костюм, словно я был совсем без него.
   Но, вот место у стойки освободилось, и я поспешил сесть на высокий табурет, протиснувшись между двумя бородачами далеко не ангельской наружности. Они смерили меня презрительными взглядами и снова занялись своим пивом.
   Бармен, похоже, не замечал меня. Он стоял, облокотившись на стойку - слоноподобный малый с красной свекольной рожей, самой примечательной деталью на которой был огромный горбатый нос, покрытый, словно глобус параллелями и меридианами, сеткой капилляров. Самый верный признак человека, неравнодушному к спиртному.
   Он жевал резинку, и нос двигался в такт его жерновоподобным челюстям. Наконец, он обнаружил меня и вопросительно кивнул, как бы спрашивая, мол, какого хрена тебе здесь надо?
  -- Пива, - сказал я, - темного. Потом повторишь.
   Он выполнил мою просьбу со скоростью самой ленивой в мире черепахи. Я оценил по достоинству проворство бармена, сдув пену прямо на него.
  -- Прошу меня извинить, - улыбнулся я с таким видом, будто мне и в самом деле было неловко за свой поступок, - я сегодня такой неловкий!
   Тупое выражение на лице протирателя стаканов сменилось удивленным. Он хмыкнул и отошел от меня на приличное расстояние. Кто знает, какие тараканы могут сидеть в голове у приличного на вид посетителя?
   Я сделал глоток. Несмотря на убогую обстановку, пиво оказалось превосходным - в меру холодным и в меру горьким.
   Бородач, что сидел слева, вновь одарил меня взглядом, полным презрения. Я сделал вид, что не замечаю его присутствия.
   Я уже допивал третью по счету кружку, когда на мое плечо неумолимо опустилась чья-то рука. Я повернул голову и увидел длинноволосого парня в кожаной куртке и темных очках а-ля кот Базилио.
  -- Это мое место, - сказал он, - разве ты не знал?
  -- Не знал, - честно признался я
   Бородачи, сидевшие до этого молча, расхохотались.
  -- Он не знал! - умирал со смеху один из них, - надо же!
   Я лично не видел в происходящем ничего смешного. Многие уже смотрели в нашу сторону, ожидая чего-нибудь интересного, такого, что сможет разнообразить их унылое времяпровождение.
   Парни за бильярдным столом отложили в сторону свои кии, готовые тут же их схватить, если понадобится.
   Возникла тяжелая пауза. Кассета закончилась, и бармен поставил другую.
   Я с тоской подумал, что у такого славного денька должен быть соответствующий финал. После того, как в меня стреляли, любое мордобитие казалось пустяком, из-за которого даже не стоит расстраиваться.
   Я отвернулся, демонстрируя тем самым свое ничем не скрываемое презрение к парню. Но тот, похоже, не собирался успокаиваться.
  -- А ну, давай топай отсюда! - посоветовал он мне тоном, не допускающим возражений, - И чем быстрее ты это сделаешь, тем больше сэкономишь на лечении!
   Парень, видно, насмотрелся голливудских блокбастеров. Я бы с удовольствием поставил его на место, но тогда бы его бородатые соплеменники с превеликим удовольствием соорудили из меня превосходную отбивную в лучших традициях их варварской кухни. Я ни сколько сомневался, что у них найдется дюжина кастетов и цепей для этой благородной цели. Поэтому я не стал рисковать.
  -- Сейчас, только пиво допью, - пробормотал я голосом овцы, случайно забредшей в волчью стаю.
  -- Я же сказал - вали! - патлатый был само нетерпение.
   В душе я глубоко наплевал на то, что он мне сказал.
  -- Слушай, - примирительно начал я, - ведь я и в самом деле не знал, что это твое место. Таблички "зарезервировано" тут тоже нет. Так в чем же дело? Неужели, только во мне? Приношу свои извинения и заверяю, что в следующий раз буду, внимателен и предельно осторожен в выборе места приземления. Такое обещание устраивает?
   Табуреты с обеих сторон от меня угрожающе скрипнули, один из бородачей ненормально громко хрустнул пальцами. Я бы ни сколько не удивился, если он их сломал. Итак, шуток в этом доме не понимали. Во всяком случае, моих шуток.
  -- Только не говори потом, что я тебя не предупреждал! - прорычал патлатый, словно какой-нибудь плохой парень все из тех же голливудских фильмов, и решительно схватил меня за лацканы пиджака.
   Даже при всем его желании, он бы не смог оторвать меня от табурета - уж больно он был хил и немощен для этой цели. Так что, бедняге оставалось надеяться только на помощь со стороны. Она, эта самая помощь пришла в лице одного из бородачей, который принялся тянуть меня за рукав, пытаясь, видно, раздеть. У него это уже получилось, как тут меня будто дубиной огрели - это на меня свалилось озарение. Ни за что на свете не подумал бы, что озарение может быть таким тяжелым!
  -- Ну ладно, - сказал я, стряхивая с себя руку бородатого, - мне надоели эти игры. Привет, Упырь, сто лет не виделись!
   Бородач, который был мертвецки пьян, от моего резкого движения потерял равновесие. Его голова с громким стуком упала на стойку. Бармен поднял ее за волосы и снова опустил.
   Тот, кого я назвал Упырем, медленно снял очки. Теперь я уже не сомневался, что это он - все тот же бегающий взгляд маленьких глаз. Как вовремя все- таки, память пришла мне на помощь!
  -- Ну что вылупился, словно баран на новые ворота? Неужели не узнаешь? - я позволил себе немного поиздеваться - вид у парня, действительно, был глупый.
  -- Погоди, погоди, - засуетился он, - а откуда ты меня знаешь?
   От его воинственного недавнего пыла не осталось и следа.
  -- Помню, мы как-то даже вместе выпивали, - сказал я насмешливо.
  -- Разве? - Упырь все еще сомневался.
  -- Ну, да, только тогда я еще носил военную форму.
  -- Вот черт! - выругался Упырь, - Крэйзи, это ты что ли?
  -- Собственной персоной, - подтвердил я.
   Упырь хлопнул меня по плечу.
  -- Ну, ты даешь, парень! - восхитился он.
   Бармен, наблюдавший всю эту сцену от начала и до конца, пожал плечами и занялся своими стаканами. Парни вновь принялись гонять шары, потеряв интерес к нам. Жизнь маленького бара вернулась в свое привычное затхлое русло.
  -- А ну, - Упырь еле стащил дремавшего бородача с табурета, - иди, погуляй, проветрись. Я хочу выпить с приятелем.
   Тот свалился на пол и, приняв удобное положение, вновь погрузился в безмятежный сон пьяницы.
   Упырь устроился возле стойки и заказал нам пива.
  -- Погоди, дружище, я схожу, отолью, - я рассмеялся, - а то, боюсь, четвертая кружка в меня просто не влезет.
  -- Ну, рассказывай, - накинулся на меня Упырь после того, как я вернулся из туалета, - слышал, ты бросил военку?
  -- Да, - ответил я, - немного подзадолбался. А ты как? Все "косишь" от армии?
   Упырь расплылся в улыбке.
  -- Разумеется, чего я там, спрашивается, забыл? Кстати, а что ты делаешь в Киеве?
  -- Да есть кое-какие дела.
  -- Понятно, у всех сейчас дела, время, блин, такое.
   Мы долго болтали о жизни. Я рассказал Упырю, чем занимался все эти годы, а он, в свою очередь, поведал мне о том, как его поперли из университета и вот уже как два года, он занимается чистым бездельем. Это времяпровождение мне было хорошо известно, так что мы с Упырем быстро нашли общий язык.
  -- У Князя был? - спросил Упырь после того, как мы взяли еще по одной кружке.
  -- Я и сейчас живу у него.
  -- Ну и как? Как он тебе?
  -- Что ты имеешь в виду? - не понял я.
  -- Дело в том, - замялся Упырь,- Князь теперь уже не тот, каким был раньше. Разве ты не заметил? Откуда у него все эти бабки? Тачка? Ты видел его новую тачку?
  -- А разве была старая? - спросил я, вспомнив, как серая "Мазда" петляла из стороны в сторону, стараясь уйти от преследующей ее "Волги".
  -- И ты не спросишь, откуда у него это все? Все эти "шики". Парень, можно сказать, нигде не работает, сидит дома со своей куклой, а "бабла" - хоть стены оклеивай.
  -- Может, он "крутится"? - я старался изо всех сил что-нибудь нащупать.
  -- Как бы не так, - Упырь покачал своей нестриженой башкой, - Как же, "крутится"! Наш Князь не крутится. Про таких, как он, говорят "вращается".
  -- Что ты этим хочешь сказать? - у меня вспотели ладони.
  -- А ничего. Видел я этих братков, с которыми он сейчас имеет дела. Рожи килограмм по двадцать. Все катаются сплошь на иномарках.
  -- Бандюки что ли? - невинно поинтересовался я.
  -- А кто же? С такими шутки плохи.
  -- Да уж, - неопределенно пробормотал я, вспомнив улыбку Страшилы.
  -- Поговори ты с ним, - предложил вдруг Упырь.
  -- Поговорить?
  -- Ну да, вы ведь друзья. Тебя он, может и послушает, а на меня он...сам знаешь.
  -- А ты пытался уже?
  -- Ага.
  -- Ну и как?
  -- А никак. Послал меня, куда подальше мой бывший приятель. Не мое, мол, это дело собачье.
  -- Да...
  -- Поговори, а? Мне просто жалко, если кореш плохо кончит.
  -- Хорошо, - пообещал я, - поговорю.

***

   Утром, проснувшись, я узнал, что Князь не возвращался и даже не звонил. Волнение, читавшееся на хорошеньком личике Светланы, невольно передалось и мне. Я живо вспомнил события вчерашнего дня, ухмыляющегося Страшилу и автомат в его руке. Я абсолютно не представлял, что мне делать дальше, а насчет Князя вообще, терялся в догадках. Удалось ему уйти от преследователей, а если удалось, то где он сейчас? Никто не мог мне ответить на эти вопросы.
   Мы сидели на кухне. Света тихо плакала, а я курил одну за другой, и чувствовал себя полным идиотом. Федоров, конечно, будет не в восторге оттого, что я сообщу ему. Единственная ниточка, ведущая к наркотикам, обрывается на второй день после моего приезда. Круто разворачиваются события, нечего сказать! То ли еще будет!
   Так я сидел, и все взвинчивал себя, взвинчивал, пока, наконец, не оказался на пределе. И тут я понял, что не так меня волнуют эти наркотики, все это задание Федорова, как не безразлична судьба моего друга. В свое время, когда мы оба еще были курсантами, Князь заметил как-то: "Мы все тут друг за друга должны быть. Поддержка - вот главное. А если кому-то из нас вдруг станет плохо, или просто понадобится помощь - стоит лишь позвать. Лишь позвать. Своевременная поддержка, как она бывает, порой, нужна! "
   И вот, случилось так, что мой друг сейчас в беде и самое ужасное - что он не может меня позвать. Но я знал - своевременная поддержка - вот, чего ему сейчас действительно, не хватает. Одним словом, пришел час доказать, чего на самом деле стоят слова о взаимопомощи.
   Действовать! Действовать, - решил я и с ужасом понял, что не знаю, с чего начать свои эти самые действия. Это только в крутых детективах, которые мы все так любим читать, герой, поставленный злодеем-автором, казалось бы, в безвыходное положение, активизируя работу мозга при помощи кофеина и никотина, наконец, приходит к единственному и несомненно, правильному решению. А потом герой начинает воплощать это решение в жизнь с ослепительной улыбкой на устах и огромным пистолетом в сильной руке.
   Сколько я ни курил, решение не приходило. Впрочем, я всегда считал курение вредной привычкой, но никак не стимулятором логического мышления. Итак, мне оставалось только одно - просить помощи у Федорова. От этой мысли сразу сделалось неуютно, будто я уже поставил свою подпись под заявлением "я ни на что не способен.".
   Нет, к Федорову я обращусь, имея какую-нибудь информацию. Пусть даже самую незначительную.
   У меня погасла сигарета, и я сунул руку в карман в поисках зажигалки. Вместе с зажигалкой я извлек какую-то бумажку, сложенную вчетверо. Я рассеянно развернул ее, намереваясь скатать в рулончик, и тут меня, словно током ударило. Подобное испытываешь, когда дверь, которую ты стараешься открыть на себя, вдруг, бьет тебя по лбу. Я идиотски хихикнул. Светлана, оторвавшись от созерцания из окна дворовой панорамы, повернулась ко мне, решив, видно, что я не к месту вспомнил анекдот столетней давности. Но я продолжал широко улыбаться. Уголки ее губ виновато дернулись, но ответная улыбка не получилась.
  -- Сиди дома и ничего не пытайся предпринять, - сказал я Светлане.
   Та лишь послушно кивнула.
  -- А может, лучше позвоним в милицию? - в ее голосе слышалась мольба.
  -- Не стоит, - я посчитал, что правоохранительные органы не нужно ставить в известность. Как там говорил Федоров: "мы делимся информацией только когда это нам необходимо"?
  -- Но почему? - интонация ее голоса поведала мне о том, что девушка что-то подозревает.
  -- Я думаю, что мы справимся с этим сами, - я подарил Свете взгляд, полный надежды на лучшее и вышел из квартиры.
   Спускаясь на лифте, я чувствовал себя, по меньшей мере, Ньютоном, которому только что на голову свалилось роковое яблоко. Теперь я мог звонить Федорову, не испытывая при этом угрызений совести.
   Спустя два часа, я был на Подоле. Нужный мне пятиэтажный дом, я нашел не сразу. Петляя по узким улочкам, знавшим лучшие времена, и сверяясь с адресом, который мне дал старший редактор, я думал о том, как мало знаю город, в котором прожил три года. Впрочем, пришел я сам себе на выручку, у меня не так уж и много было времени на экскурсии.
   Двери мне открыл мужчина лет сорока трех. Он был одет в черный спортивный костюм из эластика, на ногах - стоптанные шлепанцы.
  -- Здравствуйте, - сказал я, невольно сжавшись под его проницательным взглядом, - мне нужен Георгий Самойленко.
  -- Проходите, мне только что звонили по поводу вас.
   Голос мужчины был так же глубок, как и его взгляд.
   Я вошел следом за ним в полутемную прихожую и сразу же понял, что женщина в этой квартире не живет. Об этом, прежде всего, можно было судить по тому, какой здесь царил запах. Пахло не стираным целую вечность бельем, плесенью и чем-то еще мало приятным. На кухне, несомненно, скопилось целое поколение немытой посуды. Если бы не Светлана, берлога моего друга Князя представляла бы то же самое, если не хуже.
   Пыль, толстым слоем покрывавшую старинное массивное трюмо, запросто можно было расфасовывать по коробочкам и продавать. Лампочка ватт на сорок без абажура, уныло освещавшая коридор, настолько заросла паутиной, что пауки, вероятно, теперь могли не заботиться о тепле своих паучьих домов.
   Я находился в жилище холостяка, и хоть сам пока жил один, до подобного состояния не опустился.
   Федоров рекомендовал мне этого человека, как прекрасного специалиста, в прошлом - работника отдела борьбы с незаконным оборотом наркотиков. Год назад он оставил работу по не совсем понятным соображениям и теперь занимается частным сыском. Вот какой информацией снабдил меня шеф. Про себя же я отметил, что Георгий Самойленко - чрезвычайно неаккуратный человек, которому плевать, где он живет - в квартире или в хлеву. Впрочем, это мнение просуществовало недолго. Ровно столько, сколько занял у меня путь из коридора в кабинет частного сыщика.
  -- Сюда, пожалуйста, - Георгий открыл передо мной дверь, и я замер, пораженный неожиданным контрастом.
   Просторная комната, приспособленная под кабинет, была залита солнечным светом, проникающим в нее сквозь открытые жалюзи на окнах. Подобранная с несомненным вкусом, мебель сияла, словно ее каждый день старательно начищали воском, а затем долго и терпеливо полировали. На стеллажах книги радовали глаз яркими дорогими переплетами. Словом, я был ошарашен.
  -- Итак, я вас слушаю, - Георгий усадил меня в удобное глубокое кресло, а сам устроился за столом напротив, - меня попросили вам помочь в одном деле, кажется, вы разыскиваете какой-то автомобиль?
  -- Точно. Мне нужно знать, кому принадлежит голубая "Волга" ГАЗ- 31029. Вот ее номер. Разумеется, если он не фальшивый.
   И я протянул сыщику бумажку, найденную в кармане.
  -- Сейчас мы это узнаем, - Георгий подошел к стеллажу и выдвинул одну книгу на второй полке.
   Я не мог сдержать возгласа удивления - на моих глазах огромный стеллаж медленно, но абсолютно бесшумно повернулся вокруг своей оси и я увидел целый архив. Полки были буквально забиты всевозможными папками.
  -- Моя коллекция, - похвастал Георгий, - здесь собраны досье на всех известных преступников города. К сожалению, - в голосе сыщика послышались печальные нотки, - к моей нынешней профессии это не имеет никакого отношения, - ага, вот, - он выудил небольшую по объему папку, - скажите, а вы не можете вспомнить, кто сидел рядом с водителем в этой "Волге"?
   Федоров предупреждал меня о том, что Георгий, следуя своей профессиональной милицейской привычке, начнет задавать различные вопросы, но мне не следовало раскрывать наши карты. Сказку о том, что, якобы, меня чуть не сбила голубая "Волга", я Георгию уже рассказал, но мне не верилось, что он принял ее - насмешливое выражение его серых глаз было тому доказательством.
   Делать было нечего и я, скрепя сердце, довольно подробно описал ему Страшилу.
  -- Это он? - Георгий извлек из папки фотографию.
   Я сглотнул - такой кошмар не скоро забудешь. На фотографии Страшила выглядел еще более отталкивающе, нежели в жизни. Его, похожее на таблетку, лицо, таило угрозу и коварство. Самый настоящий преступник, подумал я.
  -- Да, это он, - я поморщился и отвел взгляд от фото.
  -- Ну, тогда вам просто повезло, что вы остались живы.
   От этого заявления меня бросило в пот.
  -- Но почему?
   Георгий усмехнулся, и я с ужасом заметил, что ледяное выражение его глаз при этом ничуть не изменилось.
  -- Поймите меня правильно, - сыщик сделал паузу, - водитель этого человека - настоящий ас и никогда не наедет на человека, если, конечно, этого человека не нужно сбить намеренно.
  -- Что вы хотите этим сказать? - я чувствовал, что Георгий в душе смеется над таким простаком, как я.
  -- Признайтесь, что вы такого сделали? Почему Харон так на вас зол, что пытается сбить вас своей любимой машиной, хотя это на него и не похоже?
  -- Харон?
  -- Ах, да, - Георгий сухо рассмеялся, - я забыл вам его представить, - итак, - сыщик вновь взял в руки фото, - прошу любить и жаловать - Харон, правая рука Панаса Старого, нашего местного авторитета, некоронованного короля кокаина, героина и прочей "дури". Род занятий Харона - бизнесмен, директор охранного агентства "Кербер", хобби - убийства, поджоги, насилие и многие другие преступные занятия. В свое время Харон был профессиональным наемником, воевал во всех известных "горячих" точках, потом его подобрал Старый, приблизил к себе, сделал своим личным палачом, ведь убивать - это единственное, что доставляет удовольствие этой мерзкой жабе, - Георгий скривился, словно от зубной боли.
  -- Не удивительно. Но почему же он тогда не сидит в тюрьме?
   Георгий пожал плечами.
  -- Сколько вам лет? - спросил он.
  -- Двадцать два, - пробормотал я, чувствуя, как краснею, - но какое это имеет значение?
  -- Вы слишком наивны, мой юный друг. Наивны, даже для своего возраста. Где вы видели бандита, настоящего бандита, сегодняшнего, того, который с деньгами и связями, а не в наколках и пером в кармане, и чтобы он сидел в тюрьме?
   Я зачем-то покачал головой.
  -- Позже, - продолжал откровенничать Георгий, - уже после смерти заместителя Панаса, бригадира по кличке Песня, Харон, наконец, смог занять освободившееся место. Кандидатов соперничать с ним просто не нашлось. Сейчас наш парень отвечает в империи Старого за сбыт "наркоты" детскую проституцию. Два самых, на мой взгляд, направления. Вот, собственно, и все, что мне известно о том, кто ездит на голубой "Волге". Так что же все-таки произошло на самом деле? - Георгий кивнул мне, также приглашая на откровенность.
   Моя сказка приказала долго жить, и я рассказал сыщику обо всем. Федоров зря пророчил мне судьбу разведчика. Но, так или иначе, я нуждался в помощи специалиста, а Георгий Самойленко был именно специалистом, в этом сомневаться не приходилось.
   Итак, я выложил все. Ну, или почти все. Федоров меня обязательно убьет.
  -- Все это, конечно же, интересно и благородно, - сказал Самойленко, внимательно выслушав меня, - Но чтобы припереть Старого к стенке, не хватит жизни. Все прекрасно знают, что представляет собой эта гнида, но ничего нельзя сделать. С его влиянием в городе.... А милиция просто закрывает на все глаза. Торговля наркотиками можно сказать легализирована, в подземных переходах теперь, словно в каких-то занюханных Штатах, запросто покупают самую разнообразную "дурь", начиная от соломки, и заканчивая высокопробным кокаином. На любом рынке можно купить оружие, проститутку, сделать заказ на ликвидацию. И всем плевать, прежде всего, властям. Главное - быстрее других набить карман, а простой народ пусть подыхает! Я сам когда-то пытался по наивности, вывести этого негодяя на чистую воду, но недавно понял, что жизнь значительно отличается от художественных фильмов о честных милиционерах, а герой-одиночка уже и вовсе не в моде. Вы меня понимаете?
  -- И вы ушли из милиции. Терпение лопнуло?
  -- Разумеется, - на высоком лбу сыщика залегла печальная тень, - мне гораздо проще, да и безопаснее возвращать домой молодых строптивых оболтусов или следить по заданию домохозяек за их мужьями во время их командировок. Год назад я купил лицензию и теперь о серьезной работе мне напоминает лишь эта картотека.
   По его тону я понял, что нынешнее положение вещей вовсе не вызывает восторга у бывшего специалиста.
  -- Вы, кажется, работали в отделе по борьбе с наркотиками? - спросил я у Георгия.
   Тот вяло кивнул.
   - И в этом была, как выяснилось, самая моя большая ошибка.
   Я непонимающе взглянул на Самойленко.
  -- Дело в том, - объяснил мне он, - что все или почти все крупные милицейские чины куплены преступными группировками, отделы поделены на сферы влияния, если хотите.
   Ничего более абсурдного я не слышал.
  -- И волки сыты, и овцы целы, выходит?
  -- Совершенно верно, - в голосе Георгия не слышалось и тени иронии, - но самое ужасное, что никому нет ни до чего абсолютно никакого дела. Люди устали удивляться и находят вполне естественным, что власть над городом сосредоточена в руках преступников, независимо от того, сидят ли они на блат хатах или в Верховной Раде. Хотя, - Георгий скривился в горькой усмешке, - сейчас уже нет такого термина "преступник". Это не модно и не в духе времени. Сейчас для этих подонков придумали более благозвучное название - "дельцы теневых структур". Звучит таинственно и маняще, неправда ли? Вроде рыцарей плаща и кинжала. Романтика, мать ее! И фильмы все сейчас, как на подбор про "братков". Самая актуальная тема.
   Я сдержано кивнул.
  -- Но находятся отдельные глупцы, которые не могут расстаться с надеждой, очистить мир от грязи. Они, эти фанатики, этот исчезающий вид борцов с ветряными мельницами упорно рвутся в бой, - Георгий вздохнул и грустно улыбнулся, достаточно грустно, чтобы я смог понять, что он говорит о себе, - и тогда их просто сбивают с ног.
  -- Сбивают с ног? - я не понимал, о чем говорит сыщик.
  -- Ну да, сбивают с ног. От них избавляются. Вы что, ни разу не смотрели фильмы о мафии?
  -- Это, как в "Спруте" что ли?
  -- Ага, примерно. Только жизнь отличается от телефильма тем, что ее в критический момент не переключишь на другой канал. Жизнь намного хуже, чем кино, ее не дано прожить повторно.
  -- Вы рассказываете мне все это для того, чтобы предостеречь? Мне грозят неприятности, и мое дело заранее проиграно, так что ли? Единственное верное решение - убраться восвояси из Киева?
  -- Я вам ничего не советую и ни от чего не предостерегаю, - тон Георгия был бесстрастным, как и выражение его лица.
  -- Но что же мне тогда делать? - в отчаянии воскликнул я, - мне сказали, что вы сможете мне помочь.
  -- А разве я не помог вам? - Георгий пожал плечами.
   Я смутился:
  -- Конечно, но...
  -- Ничего большего, извините, сделать для вас не могу.
   Я понял, что это окончательный ответ.
  -- Да, но...
   Георгий встал, давая тем самым понять, что наш разговор окончен. Я последовал его примеру и покинул удобное кресло.
  -- Хотите чаю? - вдруг предложил мне сыщик.
   Не долго думая, я согласился.
  

***

   В голосе моего шефа слышалось плохо скрываемое недовольство.
  -- Ты нашел Князева? - пробурчал он в трубку.
   Я оставил без внимания переход на "ты", он имел на это полное право.
  -- Нет, - ответил я.
  -- Конечно, уже поздно думать об этом, но я...гммм...уже и сам не рад, что послал тебя в Киев. Кто мог знать, что все так получится. К тому же, твое отсутствие опыта.
  -- Как я понял, - перебил я шефа, - мне нужно возвращаться?
  -- Ты сделал, что мог, теперь этим делом займутся специалисты. Деньги можешь оставить себе...
   В душе я послал старика куда подальше.
  -- И когда мне нужно возвращаться?
   Федоров задумался. Было слышно, как тяжело дышит он в трубку.
  -- Вот что, - шеф почему-то медлил с ответом, - если через два дня Князев не появится, можешь брать билет.
  -- Хорошо, я подожду.
  -- И не вздумай никуда соваться, - пригрозил Федоров, - просто сиди и жди. Никакой самодеятельности.
  -- Ну, конечно.
  -- Так что там по поводу машины? Кажется, голубая "Волга"?
  -- Да, я был у Самойленко. Ну и тип, надо вам признаться!
  -- Он чем-то помог?
  -- Да, он мне дал адрес некого Харона, который контролирует наркобизнес, между прочим. А в свободное время занимается разными пакостями. Стреляет в сотрудников "Крайм Ньюс", например.
   Федоров обиженно засопел мне в ухо.
  -- Ну, и что ты собираешься делать с этим адресом? - спросил он у меня, - Поместишь в газете бесплатных объявлений под рубрикой "продается"? Текст примерно такой: "продается автомат "узи" в хорошем состоянии. Обращаться по такому-то адресу".
  -- Это совсем не смешно, - раздельно произнес я, вспомнив, как из этого самого "узи" меня чуть не отправили к праотцам. Смешного, действительно, мало.
  -- Прости, я, кажется, перегнул палку, - из трубки вновь послышалось сопение. Я даже на миг представил, как мой шеф на другом конце провода сгорает от стыда.
  -- Еще раз прошу, не пытайся ничего узнать. С твоим опытом...
  -- Вернее, с его отсутствием, - поддел я его.
  -- Вот именно, с его отсутствием, - не заметил издевки в моем голосе Федоров, - ты можешь попасть в неприятную историю. Твоя мать, - добавил он нерешительно, - никогда не сможет мне этого простить.
   Я рассмеялся:
  -- Передайте ей, что я хорошо провожу время и скоро вернусь.
  -- Обязательно передам. Кстати, о времяпровождении...- замялся Федоров.
  -- Вы хотите знать, "сел" ли я снова "на стакан"? Спешу успокоить - с этим как раз все в порядке. Пьянству - бой.
  -- Это хорошо, - сразу же повеселел мой шеф.
  -- Да, - я решил не отставать от него, - позаботьтесь о том, чтобы моя мать не скучала до моего приезда.
   Эту фразу я произнес самым невинным тоном, на какой был способен и тут же представил, как расплывается в широкой улыбке физиономия моего начальника. Я посчитал, что это будет наиболее удачным финалом нашего с ним разговора, и поспешил повесить трубку. Ко мне сразу же подбежала барменша. Когда я, зайдя в первый попавшийся бар, попросил у нее, вместо выпивки, разрешения воспользоваться телефоном, она посмотрела на меня, словно на ненормального. Ее лицо и сейчас выражало недоумение, если не сказать больше.
  -- Вы звонили в Россию, - констатировала она, поджав губы, - вы знаете, сколько стоит минута разговора?
  -- Нет, - признался я.
   Карга шевелила толстыми губами, видно подсчитывая в уме, на какую сумму меня наказать.
   Я полез в карман за бумажником. И тут оказалось, что местная валюта - украинские купоны у меня на исходе. Я виновато улыбнулся. Дама прервала свои арифметические действа и с интересом уставилась на меня. Ее ресницы выдерживали на себе килограмм туши, и казалось, сейчас отвалятся.
  -- Молодой человек забыл деньги дома? - поинтересовалась у меня барменша, широко улыбаясь. Я не остался равнодушным к топорной работе советских дантистов. Не хотелось бы, чтобы мои зубы когда-нибудь выглядели так же печально, как у этой женщины.
  -- К сожалению, деньги у меня действительно, кончились, - в свою ответную улыбку я вложил как можно больше тепла. Но его оказалось недостаточно, чтобы растопить айсберг.
  -- Витя, Шура! - оглянувшись, позвала дама.
   Почти моментально, словно двое из ларца одинаковых с лица, передо мной выросли два орангутанга, одетые в спортивные штаны, несомненно, китайского производства, и аляповатые майки. На не отмеченных печатью интеллекта лицах охранников, читалась тупая заинтересованность.
   - Его? - спросил у барменши Витя или Шура и ткнул коротким толстым пальцем мне в грудь. Палец был выполнен, вероятно, из бетона. Мне совсем не хотелось знать, из чего у этой обезьяны сделан весь кулак.
  -- Ага, его, - подтвердила размалеванная карга.
   Вышибала протянул руку и я понял, что "его", вернее, меня, сейчас в лучшем случае, вышвырнут вон.
  -- Стоп! - заорал я, - А кто вам сказал, что я не собираюсь платить?
  -- Но вы же сами сказали мне, что у вас кончились деньги, - промямлила барменша.
   Мальчуганы, тем временем, скучающе слонялись у стойки, поглядывая то и дело в полупустой зал. Им, разумеется, не терпелось поскорее применить ко мне силу, которой их не обделила матушка-природа. "Рожденный убивать" - перевел я английскую надпись на широченной груди одного из амбалов. Я поежился и решительно раскрыл бумажник.
  -- Вот вам пять тысяч рублей, - протянул я купюру барменше, - здесь за разговор и даже больше.
   "Ставни" на ее глазах захлопали, словно от порыва сильного ветра. Дама схватила заветную бумажку и вновь позволила мне полюбоваться своими замечательными фиксами. И на этот раз произведение зубоврачебного искусства не оставило меня равнодушным.
   Убедившись в подлинности купюры каким-то неизвестным мне методом, заключавшемся в ощупывании поверхности, барменша сразу же, как будто помолодела лет на десять.
  -- Может пан желает водочки? - сладко пропела мне она, - У нас есть "Древнекиевская", очень рекомендую.
   Можно было подумать, что мадам потребляет, сей продукт вместо утреннего чая.
   Вот что значит своевременная рублевая инъекция!
   Подошли Витя с Шурой.
  -- Все в порядке? - тоном голливудского телохранителя, вынужденного охранять, как минимум, Мадонну, поинтересовался у внезапно помолодевшей любительницы "Древнекиевской" "рожденный убивать".
  -- Да, конечно, отдыхайте, мальчики, - прощебетала мадам.
   Мальчики двинули прочь, демонстрируя нам свои мощные спины.
  -- У вас чудесные дети, - сказал я барменши на прощание.
   Та вновь принялась хлопать своими густо накрашенными ресницами.
   Я вышел из бара. У входа шнырял какой-то мерзкого вида тип с усиками опереточного любовника. Я подошел к нему и попросил прикурить.
  -- Не курю, - проблеял тип и принялся нагло меня рассматривать.
  -- Что так? - у меня было хорошее настроение и хотелось подурачиться, - Здоровье бережешь? А может ты по наркоте? В таком случае, не знаешь случайно, где достать "Ночного солнца"?
   Он презрительно сплюнул мне под ноги.
  -- Вы что? Вы за кого меня принимаете? - очень даже натурально разыграл вспышку благородного гнева усатый.
  -- За торговца наркотиками, - ответил я совершенно серьезно.
  -- Что за придурки мне попадаются сегодня! - в сердцах воскликнул тип и отвернулся от меня.
   Я немного подумал, прежде чем дать ему под зад.

***

   Припарковавшись напротив аккуратного белого коттеджа, обнесенного вычурной металлической оградой, я вдруг с ужасом понял, что абсолютно не знаю, что делать дальше. Я прекрасно понимал, что бессовестным образом нарушаю обещания, которые давал по телефону Федорову, но ничего не мог с собой поделать - бумажка с адресом, который дал мне Георгий Самойленко, лежала в кармане брюк и жгла мне ляжку.
   Даже намека на какой-либо план, у меня не было, поэтому я решил просто последить за домом, в тайне надеясь, что это к чему-нибудь, да приведет.
   Из головы не выходили мысли о Князе, я боялся думать о плохом. Я изо всех сил надеялся, что с моим другом все в порядке. Перед тем, как занять свой наблюдательный пост, я позвонил Светлане и сквозь поток слез смог понять, что Князь до сих пор дома не появлялся.
   "Он даже не звонил", - рыдала трубка, - "а ведь раньше всегда так делал, если где-то задерживался Леша, может в милицию позвонить"?
   "Только не в милицию", - я вспомнил о рассказе Георгия
   В трубке был слышан приглушенный вой. Мне даже показалось, что из мембраны польются слезы.
   "Света, успокойся..." Я и сам чувствовал, что произнес это не достаточно убедительно.
   "Леша, может он с другой женщиной?"
   "Нет", - я чуть не рассмеялся.
   "Ну, тогда, тогда он...".
   "Что?"
   "Мне кажется, что Толик занимается чем-то незаконным. Скажи, ты ничего об этом не знаешь?"
   "О чем?" - продолжал ломать комедию я.
   "Но ведь вы же друзья", - вновь раздались рыдания. Я достал носовой платок и на всякий случай вытер трубку, словно она и впрямь, стала мокрой от рыданий бедной девушки, - "Меня всегда удивляло", - продолжила Света уже более спокойным голосом, - "откуда у Толика такие деньги. Насколько мне известно, таких стипендий простым студентам не платят, даже отличникам. Он мне как-то говорил о каких-то процентах, каких-то паях, долевом участии в каких-то проектах, но я толком ничего не поняла. А ты бы видел людей, что к нему приходят! Леша, мне страшно! Что будет с Толиком? Что будет с нами?"
   "Ты права, детка, твой Толик ввязался в плохую историю. Я приехал в Киев, чтобы помочь ему", - произнося эти слова, я чувствовал себя Джеймсом Бондом, по меньшей мере, - "Теперь, когда ты об этом знаешь, постарайся принять решение - или уйти в сторону, или же остаться и помогать мне".
   "И ты еще спрашиваешь?!" - взорвалась в благородном гневе трубка.
   "Ну, тогда твое задание сводится к следующему": - я намеренно выдержал паузу, давая тем самым понять Светлане, какая ответственность на нее возлагается, - "первое - если появится Князев, постарайся его задержать дома под любым предлогом. Можешь даже затащить его в постель, только задержи. Я буду тебе звонить через каждые два часа. Это ясно? "
   В трубке послышался тихий смех:
   "Понятно - затащить его в постель".
   "Умница", - оценил я ее умственные способности, - "схватываешь на лету. А теперь второе и самое главное - не вздумай рассказывать Толику о причине моего появления в городе ".
   "За кого ты меня принимаешь?!" - возмутилась Света.
   Я оставил без внимания эту вспышку благородного гнева.
   "Если Толик не появится на протяжении дня, я приеду и мы решим, что делать дальше".
   Новый поток рыданий был мне ответом.
   ...Фотоаппарат, который я прихватил с собой, отправляясь в засаду, лежал в "бардачке". Снимкам, которые я собирался сделать, в ближайшем будущем предстояло стать иллюстрациями к моим отчетам. Я уже представлял, как сражу Федорова наповал, и тогда он в корне пересмотрит свое мнение обо мне. Мне ужасно не хотелось быть в его глазах только сыном своей матери.
   Итак, что я буду фотографировать, я еще не знал, но хотелось надеяться, что это будет что-нибудь очень и очень противозаконное. Я уже истратил несколько кадров на особняк, который, казалось, уснул.
   Не успел я, как следует об этом подумать, как дверь из мореного дуба распахнулась, и на пороге возник мой недавний знакомый - Страшила, которого, как я успел узнать, еще называют Хароном. Лично я предпочитал героя "Волшебника Изумрудного города" мрачному перевозчику древнегреческих душ в царство Аида через реку забвения. Да будь этот бандюга хоть Зевсом, все равно, я бы не перестал называть его Страшилой.
   Криминальный элемент постоял на крыльце достаточно, чтобы я смог сделать пару прекрасных снимков, которые сами по себе еще не были доказательством того, что этот человек является одним из руководителей киевской мафии. Но я был полон упорства и продолжал наблюдение, держа наготове свой верный "Кодак". Но вот, Страшила сунул руку в карман. Я очень хотел, чтобы он вытащил из него пистолет или, скажем, пакет с героином. Но вместо этого, заместитель Панаса Старого извлек на свет Божий какой-то круглый металлический предмет. Я навел на него объектив, сердце готово было выпрыгнуть из горла. Вот оно, вот!
   Тем временем, Страшила повертел предмет в руках, и мне представилась возможность его внимательнее разглядеть. Одна из его сторон была расписана красными цветочками. Я истерически хмыкнул: в руках преступника была жестяная баночка с леденцами. Такие продаются в каждом кондитерском отделе. Я отложил фотоаппарат в сторону, не желая тратить пленку на подобную чепуху. Между тем, бандит открыл баночку и высыпал себе в пасть целую пригоршню леденцов. Его изуродованная морда заходила ходуном. Я в душе пожелал ему подавиться. Минуты три Страшила сосредоточенно жевал и просто пялился на голубое небо, по которому лениво плыли белые барашки облаков. Наконец, созерцание надоело злодею, и он торопливо зашагал к пристройке, которая, по всей видимости, была гаражом. Произведя сложную манипуляцию с кодовым замком на стене, после чего ворота бесшумно разъехались в стороны, Страшила вошел внутрь. Мне хорошо были видны машины, стоящие в ряд. Снова защелкал мой фотоаппарат. Я запечатлел ближайшее ко мне авто, ту самую "Волгу" цвета безоблачного неба, из которой Страшила совсем недавно упражнялся в стрельбе по движущейся мишени. То есть, по мне.
   Я так осмелел, что вышел из своей машины и снимал, укрывшись в тени аккуратно подстриженной пихты. Ничего противозаконного я пока не заснял, но чувствовалось, что такая возможность у меня впереди.
   Впрочем, моя смелость или безрассудство чуть не кончились для меня плачевно: в считанные секунды из глубины гаража вылетел ядовито - желтый "Порше" и стремительно промчался мимо меня, совершенно обалдевшего от неожиданности под своей пихтой. Кованые вороты отъехали в сторону, пропуская машину. Я сделал еще один снимок вслед удаляющейся машине. Я очень рисковал, но мне пока что везло. Новичкам всегда ведь везет, не правда ли?
   Теперь, по всем правилам преследования, мне предстояло "сесть на хвост" Страшиле. Желтый "Порше" был уже в конце улицы, поэтому, не теряя ни секунды, я бросился к своему "жигуленку".
   Положив фотоаппарат на соседнее сидение, я уже, было, взялся за ключ зажигания, как вдруг, чье-то горячее дыхание обожгло мне затылок.
  -- И думать забудь! - посоветовали мне.
   Я дернулся, но тут же почувствовал неприятный холодок на своей шее.
   - Постарайся не волноваться, а то это может невыгодно отразиться на твоем здоровье.
   Я замер, как вкопанный. Очень неприятно себя чувствуешь, когда в твои шейные позвонки упирается ствол пистолета. А уж в том, что в руках сидящего позади меня пистолет, а не градусник, я не сомневался ни секунды - в такие минуты, как эта все почему-то становятся телепатами. Общепризнанный факт.
  -- Вот так, хорошо, - более спокойным тоном произнес незнакомец. Голос у него был примерно такой, как у того мужика, что рекламировал "Московскую недвижимость" по телевизору. Мне этот голос никогда не нравился.
  -- А теперь мы поговорим, - тон незнакомца не допускал никаких возражений с моей стороны. Впрочем, возражать - это самое, пожалуй, глупое, что я сейчас мог сделать, - если ты мент, то достаточно тупой. Все менты в нашем прекрасном городе давно уяснили для себя, что Харона противопоказано беспокоить. Так ты хочешь умереть, мент? - голос мужчины обрел стальной оттенок, - не слышу!
  -- Я не мент, - еле слышно произнес я, - и мне хочется жить.
   Мне было страшно до зубной чечетки.
  -- А кто же ты тогда, а? Простой прохожий Ваня? Да?
   Он рассмеялся собственному остроумию.
  -- Я не Ваня, - еле выдавил я, стараясь незаметно отдвинуться от пистолетного дула. Ощущать могильный холод стали на своей шее - это было выше моих сил.
   Оружие тот час же уперлось мне в затылок.
  -- Не будь таким прытким, Ваня! - посоветовали мне.
  -- Я не Ваня! - сказал я уже более уверенно.
   Позади меня рассмеялись.
  -- А кто же ты еще, если позволяешь так легко себя надуть?
   Я посмотрел в зеркало заднего вида и узрел в нем свой ночной кошмар - ухмыляющуюся рожу Страшилы. Это было, словно кувалдой по голове.
   Бандит веселился пуще прежнего:
  -- Простейший, словно апельсин, трюк и ты так легко на него клюнул. В "Порше" был мой шофер, вон он, кстати, возвращается.
   Я увидел, как к дому подъезжает желтый автомобиль. Коротко стриженый парень высунулся в окно и помахал нам рукой.
  -- Отдыхай, Паша, я сам разберусь, - крикнул ему Страшила, открыв окно с моей стороны.
   Я на миг представил, как, воспользовавшись моментом, выбиваю пистолет из лап этого урода, но тут же понял, что подобные манипуляции не безопасны для моего здоровья.
  -- Подними стекло, Ваня, - попросил меня Страшила, - только без фокусов. Если тебе известно, кто я такой, то ты должен знать и то, что стреляю я без промаха. Тем более, с такого расстояния грех, что говориться, промазать.
   Я послушно выполнил его просьбу, хотя свежий воздух был мне как нельзя кстати - я обливался потом.
  -- Подумать только, - продолжал злорадствовать Страшила, - как мне везет на дураков! А? Ты случайно не знаешь, Ваня, почему мне на вас, дураков так везет? Просто напасть какая-то!
   Я затравленно молчал.
  -- Хочешь увидеть свои мозги на стекле? - Страшила постучал пистолетом по моему затылку.
   Новый ручей отправился вниз по моей спине.
  -- Ну, надо же, - недоумевал этот засранец, - то он следит за нами на дороге, то играет в фотографа прямо перед моим домом. Чертов папарацци! Что скажешь, Ваня? Ты бы хотя бы машину сменил, прежде чем шпионить за мной. Или думаешь - вставил новое стекло, так нельзя узнать твою развалюху?
   Я вспомнил, что говорил о моем опыте в подобных делах Федоров, и мне стало стыдно.
  -- Не хочешь разговаривать, не надо. Я не фашист, а ты не партизан из брянских лесов. Молчи себе на здоровье, продолжай в том же духе! Единственное, о чем я тебя попрошу, так это медленно и очень аккуратно открыть "бардачок" и показать, что у тебя там лежит. Я, знаешь ли, очень не люблю сюрпризы и всякие неожиданности.
   Я послушно протянул руку к "бардачку".
  -- И не забывай о том, - у усмешкой добавил урод, - что одно твое неловкое движение - и лобовое стекло, твое новое лобовое стекло, украсит чудесный натюрморт. Ты любишь живопись?
   Он снова расхохотался.
   Я открыл "бардачок".
  -- А теперь медленно выкладывай все барахло на сидение. Да, и вытащи пленочку из фотоаппарата, она мне может понадобиться, а тебе уже ни к чему.
   И это я выполнил с усердием, достойным восхищения. К счастью для мен, и глубокому разочарованию Страшилы, в отделении для перчаток, как мудрено называют "бардачок" в американских детективах, ничего интересного не оказалось. Так, всякий хлам, не достойный внимания - моток изоленты, фонарик и какие-то квитанции.
   После изучения содержимого моего бумажника, бандит изрек:
  -- Ух, ты! Вот, оказывается, в чем дело! Ты у нас стало быть, писака. Вот здорово! "Крайм Ньюс". Не читал, каюсь. Но всю жизнь мечтал, чтобы у меня взяли интервью, - он вертел в руках мое пластиковое удостоверение, - жаль только, что не могу я тебе его сейчас дать. Нету времени. Сказать по правде, я вообще, не жалую писак и прочих придурков, сующих свой поганый нос в мою личную жизнь. Знаешь, что с ними бывает?
   Я примерно представлял.
  -- Ничего, - продолжал издеваться бандит, - скоро узнаешь. Это я тебе гарантирую.
   Пистолет больше не упирался мне в шею, но это не облегчало моего кошмарного положения. Я знал, что Страшила не шутит - стоит мне сделать одно-единственное, неосторожное движение, и я навсегда утрачу способность двигаться.
   Несколько минут мы сидели молча, видно злодей обдумывал очередную пакость, которую он для меня приготовил. К тому же, Страшила принялся насвистывать какую-то мелодию, которую я никак не мог угадать. Судя по тем звукам, что раздавались у меня за спиной, заместитель Панаса Старого был начисто лишен музыкального слуха. По меньшей мере, два африканских слона прошлись по его ушам в детстве, если конечно у таких мудаков, как Страшила детство бывает вообще! Мне стало смешно от этой мысли. К великой моей радости, страх начал потихоньку отступать.
  -- Вот что я тебе скажу, писака, - проснулся наконец, Страшила, - мне очень жаль, что так получается, но твоя газетенка так никогда и не дождется твоей гениальной публикации. Вместо статьи, которая могла принести тебе кучу "бабок", появится сообщение о твоей трагической гибели. Редакция скинется на похороны, будут венки, оркестр, все похоронные дела, в общем. Как тебе заголовок "Погиб от руки мафии"? А? Ты представь, какой тираж! Я специально куплю вашу газетенку, как там его "Крайм" какой-то, чтобы прочесть об этом трагическом событии. Это будет великим напрягом для меня, мой юный друг, ибо я никогда не читаю газет. Я вообще, ничего не читаю.
  -- Это заметно, - вырвалось у меня, - я чуть язык себе не прикусил.
  -- Че-го? - Страшила, явно не ожидал услышать мой голос.
   Отступать, как говорится, было уже поздно.
  -- Я говорю, это заметно, что ты ничего не читаешь, - сказал я, про себя удивившись тому, насколько твердо прозвучал мой голос, - судя по тому, как ты разговариваешь, свой словарный запас ты черпаешь из американских видеофильмов. Из тех., что про крутых парней. Там тоже культивируются фразы, типа "и думать забудь".
   За моей спиной была лишь тишина да сиплое дыхание. Видно, здорово я его задел. Если Страшила сейчас меня не убьет, то я родился в рубашке.
  -- Руки на руль, падла! - рявкнул вдруг Страшила, чем напугал меня до смерти.
   При этом злодей ткнул меня дулом своего пистолета в затылок, что опять-таки мне не понравилось. Но страх почти исчез и это не могло не радовать.
  -- По-моему, это снова не твое выражение, - заметил я, - все тот же американский штамп.
  -- Молчи, сука! - прошипел бандит и застегнул мне наручники на запястьях.
   Он пропустил цепочку через баранку и таким образом, я оказался в западне.
   Страшила не мог проделать подобную операцию с пистолетом в руках, я понял это слишком поздно. Хотя, что толку? Все равно, мне его не одолеть.
  -- Ну что, попался, писака? - его тон был полон гордости за содеянное. Готов ручаться, что Страшила в пору своего сопливого детства, опять таки, в том случае, если оно у него было, любил отрывать лапки у кузнечиков.
  -- Что ты заладил, в самом деле? - поинтересовался я у него, - То Ваня, то писака. Слов других, что ли не знаешь?
   Страшила грязно выругался. Я не буду повторять те эпитеты, которые он использовал в мой адрес. Скажу лишь, что я узнал о себе и своей матери много нового.
  -- Ну вот, другое дело! - похвалил я старания бандита, - Это уже похоже на тебя. Эти слова уж точно не были услышаны тобой где-нибудь в темноте видеозала. Скорее всего, ты подобрал их на одной из городских помоек.
  -- Мне начинает надоедать этот разговор, - честно признался Страшила. Его тон не сулил мне ничего хорошего.
  -- А разве это напоминает разговор? - я действительно, очень удивился, - Мне лично так не кажется.
  -- Дай только придумать, что с тобой сделать, сучоныш! - тихо произнес своим неповторимым голосом задрипанного мачо Страшила.
   Крупные мурашки снова было, облюбовали мою спину, но я решительно их прогнал, подумав о том, что если опять выкажу испуг, этому уроду не составит особого труда окончательно сломить мою волю. Раз уж взялся играть роль бесстрашного идиота, будь добр, играть ее без помарок! До финального аккорда. Здешняя публика не прощает фальши.
   Я вновь напялил на лицо выражение легкой скуки и повернулся в пол-оборота к Страшиле. Я первый раз имел честь видеть так близко "заместителя по наркотикам" Панаса Старого. И надо заметить, лучше бы никогда этой чести не удостаивался! Еще то удовольствие! Вблизи бандит оказался еще более уродливым, и я не скрываясь, поморщился. Квазимодо - настоящий красавчик по сравнению этой образиной.
   В огромной ручище Страшила сжимал внушительный пистолет иностранного производства. Оружие казалось детской игрушкой в его обезьяньей лапе. Теперь оружие уже не производило на меня того впечатления, что вначале, я просто привык к нему, так же, как и смирился с мыслью, что со мной все кончено. Это только вопрос времени, когда Страшила спустит курок. И в то же время, я еще до конца не осознавал той опасности, которая мне грозит. Просто подобное никогда со мной не происходило. И никогда, видно, уже не произойдет. Это аксиома, это, как дважды два.
   Мне вновь сделалось неуютно и вновь захотелось кричать, звать на помощь. С трудом, подавив в себе это желание, я вымученно улыбнулся.
  -- Придумать, говоришь? А разве ты способен на это? На сколько я помню, голова Страшилы, будучи набитой соломой, всегда испытывала острый дефицит мозгов! - я весело ему подмигнул, призывая разделить со мной эту шутку.
   Однако, Страшила признавал только свой юмор. Он не стал уточнять, что я имел в виду, а просто ударил меня рукояткой пистолета по губам. Это свидетельствовало о том, что я перегнул пресловутую палку и она, наконец, сломалась.
   Я скосил глаза и увидел, как капает моя кровь из разбитой губы. Прямо на чистую рубашку. Какая жалость, ведь я только сегодня ее поменял! Прямо, как чувствовал!
   Впрочем, это не имело уже никакого значения.
  -- Ну, писака, больно? - участливо поинтересовался Страшила.
  -- Хороший удар, - оценил я, - главное, что зубы целы.
  -- Они тебе скоро не понадобятся, поскольку проблема питания для тебя начисто отпадет. Тебя самого будут лопать черви.
  -- Какой ужас! Неужели, прямо-таки, лопать?
   Страшила хохотнул.
  -- А ты, я вижу, так еще и не понял, что это не сон.
  -- Как же! - скривился я, - А моя губа? Я бы очень хотел, чтобы она разбилась вследствие удара о спинку кровати.
  -- Давай, давай, - бормотал Страшила, - шути.
  -- Как бы я хотел, чтобы это был только сон, - продолжал свои размышления я, - но разве такая кошмарная рожа может присниться? Если бы подобное произошло, я уж точно не проснулся!
  -- Это мы тебе можем устроить, - зловеще произнес Страшила.
  -- "Мы"? Вот уж не подумал бы, что ты страдаешь манией величия!
   Страшила оставил без внимания мои слова.
  -- А ну, отверни свою харю и приподними задницу! - вдруг, рявкнул он.
   Эта неожиданная просьба меня развеселила.
  -- Вот уж не знал, что ты "голубой", - совершенно серьезно произнес я, - хотя, что в этом удивительного - порядочная женщина и на пушечный выстрел не подойдет к такой каракатице! Конечно, есть всякие извращенки, но...
  -- Заткнись, падаль! - заорал бандит, - И оторви свой зад от сидения!
  -- Ну, уж нет! - я вложил в свой голос как можно больше благородного гнева, - изнасиловать тебе меня не удастся, для этого тебе придется меня убить. А если ты еще и некрофил...
   Страшиле, по всему, было глубоко плевать на мои разглагольствования о сексуальных извращениях и он пребольно дернул меня за волосы. Тут уж пришлось встать, а точнее, согнуться в три погибели, ведь в машине это сделать было невозможно.
  -- Можешь сесть, - злодей громко рассмеялся.
  -- Я надеюсь, ты не подложил мне кнопку? С детства ненавижу, - я старался заглянуть через плечо, чтобы обнаружить, что лежит у меня на сидении. А уж в том, что там что-то лежит, я ни минуты не сомневался, зная поганую сущность этого красавца.
   Страшила недолго думая, сам посадил меня на кресло, грубо дернув за ворот. Я ощутил, как подо мною что-то щелкнуло. Тот час же вернулись проклятые мурашки, да не одни, а со своими друзьями. К тому же, я снова начал потеть. Словом, целый набор превосходных ощущений.
  -- Ну, Ваня, прощай, - совсем по дружески сказал мне Страшила, открывая дверцу со своей стороны.
  -- Одну секундочку, - мой голос предательски дрожал, но я уже не обращал на это никакого внимания, - я могу знать, что за гадость ты подложил под меня? Очень бы хотелось верить, что это не гремучая змея под наркозом.
  -- Люблю чувство юмора!
  -- Хоть и не обладаешь им.
  -- Можешь лепетать все, что угодно, мне уже глубоко плевать, - он плюнул на землю в подтверждение своим словам, - а под твоей журналистской задницей находится контактная мина - последнее слово буржуйской техники. Она так чувствительна, что стоит тебе чуть-чуть напрячься и...бабах! - страшила раздул свои раздвоенные щеки и стал похож на самца лягушки в брачный период.
   Мне стало страшно так, как не было еще никогда.
  -- Обожаю технику, - произнес напыщенно заместитель Панаса Старого, - представь только - одно твое движение или даже бурчание в животе могут тебя погубить. А солнышко такое яркое, а травка такая зеленая... Тебе ведь нет, наверное, даже и тридцати. Мальчишка совсем, герой. Идеалист!
   Я молчал, пытаясь справиться с охватившим меня ужасом. Это не укрылось от Страшилы, этот гад уже праздновал победу.
  -- Да, и не вздумай сигналить или звать на помощь. Я не шучу.
   Я вспомнил о том, что действительно, существуют взрывные устройства, способные детонировать от малейшего колебания воздуха в определенном радиусе от них. И одна из них теперь лежит под моей задницей!
  -- Вот номер будет! - продолжал свое веселье Страшила, - Если какой-нибудь сердобольный прохожий догадается открыть дверь.
  -- Сволочь все же ты, - произнес я. Было совсем не до смеха. Лучше бы он мне выстрелил в голову, честное слово!
  -- Да, я сволочь, - усмехнулся урод, - и самое смешное, что мне нравится быть сволочью. Видишь эту штуку? - Страшила помахал перед моим носом небольшим дистанционным пультом, - Это для того, чтобы мне самому случайно не взорваться. Как ты уже догадался, механизм еще не включен. А сейчас я выйду из машины, отойду на безопасное расстояние и нажму вот эту маленькую кнопочку. Ты не против? - он снова заржал.
  -- Будь уверен, - произнес я угрожающе, - мой призрак не оставит тебя в покое!
   Страшила, давясь от смеха, вышел из машины.

***

   Я остался наедине со всемогущим страхом, размышляя о том, что несправедливая судьба избрала не очень-то достойный конец для Алексея Гордеева, несостоявшегося журналиста. Но что поделаешь, смерть выбирать не приходится.
   Жутко хотелось завыть. В кино, конечно, все выглядит совсем по иному. Герой, попавший в подобную передрягу, начинает лихорадочно искать выход. И это, не смотря на то, что из-за его плеча уже скалится старуха с традиционной косой в костлявой руке. Герой плюет на смерть, с честью выходит из затруднительного положения и продолжает свои геройские дела.
   Мне же жутко хотелось завыть. Не понимаю, какие вообще, могут быть мысли в такие моменты? О спасении? Нет уж, дудки! Хладнокровно мыслят лишь супермены, которых я еще никогда в жизни не встречал. Что же касается меня, среднестатистического гомо сапиенса, то в данный момент я напрочь утратил способность соображать. Впал, что говорится, в ступор.
   Как это не странно, но минут через десять, если верить часам на приборном щитке, моя паника приказала долго жить. Видимо, адреналина в моей крови оказалось, наконец достаточно для того, чтобы перестать дрожать за собственную шкуру. На смену панике, как водится в таких случаях, пришла апатия. Но и она продержалась недолго. Вскоре ко мне вернулась способность более-менее сносно соображать. Первым делом, я попытался оценить сложившуюся ситуацию. Ничего путного у меня из этого не вышло, надо заметить, только мысль о том, что Страшила решил взорвать меня прямо перед своим домом, вызвала некоторые подозрения. Впрочем, возразил я сам себе, страшиле это, видно, только на руку. Уж на него вряд ли падут подозрения, милиция скорее всего поверит в то, что заместителя Панаса Старого по каким-то причинам скомпрометировали. Как же я все таки, в нем ошибался! Не зря Страшила смеялся над моей глупостью.
   Тело постепенно начало неметь от вынужденной неподвижности, руки, которые Страшила заботливо пристегнул наручниками к рулю, обещали в скором времени превратиться в деревянные колодки. Как долго я смогу продержаться, знал, пожалуй, лишь Всевышний.
   Захотелось курить, но я попытался отогнать эту мысль, как наиболее абсурдную в данный момент. Впрочем, я имел право на последнее желание. Только, поди, объясни это взрывному устройству, которое, казалось, уже срослось с моим задом. Я попытался представить, как мне справить нужду, если приспичит, и мен бросило в пот. "Стоит лишь напрячься", - так, кажется, говорил Страшила?
   Я решил подумать о чем-нибудь более приятном, чем смерть. О том, например, как отреагирует Федоров на сообщение о моем...исчезновении. нет, мысль о том, как шеф станет оправдываться перед матерью, не принесла мне никакого облегчения. Наоборот, она только усугубила уверенность в том, что со мною все кончено.
   Может это покажется странным, но в те минуты я подумал о ней. О моей несбывшейся любви, о Динке. Меня гораздо больше пугала мысль о том, что я никогда больше ее не увижу, нежели о предстоящей гибели. Дело в том, что я, как последний идиот, все еще лелеял мечту о том, что увижу ее, пусть это будет даже наша единственная встреча. Часто, поддавшись внезапному порыву, я хватал телефонную трубку, набирал ее несложный номер и, пытаясь справиться с бешено колотящимся сердцем, ждал, когда она ответит. Я был готов часами истязать телефон, только бы услышать ее голос. Но чаще отвечал ОН, тот, кого я совсем не знал, у кого никогда не дрогнет совесть, неизвестный похититель чужих возлюбленных. Тогда я ожесточением бросал трубку на рычаг, шел в магазин, покупал бутылку, садился рядом с телефоном и возобновлял свои попытки. Все это напоминало действия маньяка. Каковым, в принципе, я и являлся.
   Да, я до сих пор любил эту жестокую девчонку, хотя столько раз уже пытался внушить себе, что это не так. Права была, все таки, Алена, я ничего не могу с собой поделать, моя любовь обречена умереть вместе со мной. Но ничего, уже не долго осталось.
   Динка. Она вышла замуж, не дождавшись меня. Ей хотелось любви, которую я не мог ей дать в своих глупых письмах. Ей было нужно что-то реальное, что-то из нашего мира. Нежность и уверенность в завтрашнем дне. Он дал ей это. Потому что смог оказаться рядом в нужный момент. Он смог, а я опоздал. Я просто не мог предположить, что подобное может произойти со мной. С кем угодно, только не со мной. Я слишком верил в себя. И в нее. Нашу любовь погубила уверенность.
   Я закрыл глаза, не в силах больше бороться с нахлынувшим потоком воспоминаний. О чем я вспоминал тогда? О тех днях, когда был по настоящему счастлив? Нет, это были совсем другие воспоминания - серые и тяжелые, словно грозовые тучи...
   Я не смог тогда уйти из жизни. Просто не смог. Когда все было готово и оставалось сделать всего один шаг, передо мной возникло укоризненное лицо Друга. "Ты не сможешь" - сказал он мне, - "Ты слишком любишь жить, чтобы вот так все взять и бросить. И еще. Подумай о тех людях, которые любят тебя. По настоящему любят. Или ты, совсем ослепленный своим эгоизмом, думаешь, что таких не осталось на свете? Подумай, каково им будет узнать о том, что Леха Гордеев оказался обыкновенным трусом? Уйти легче всего, а ты попробуй жить со всем этим. Слабо?"
   И я действительно, не смог этого сделать. Не смог. Слез не было, только сильно першило в горле. Я стоял на крыше соседнего с нашим училищем домом и курил, бессмысленно пялясь в окружавшую меня пустоту. Слез не было, но мне, словно маленькому мальчику, очень хотелось плакать. Вокруг меня ничего не существовало, кроме боли и огонька сигареты, вспыхивающего в ночи при очередной затяжке. Я бросил окурок и следил за его недолгим огненным полетом. Вот он ударился об асфальт и рассыпался тысячей моментально погасших искр. Его жизненный путь был окончен. Он умер. Его попросту не стало. После этого мне уже не хотелось следовать примеру окурка. Мне хотелось жить. Безумно хотелось...
   ...Подобное я испытывал и сейчас. Мысль о том, что я буду разорван на множество мелких кусочков, пугала меня. Как назло, улица, на которой жил страшила, была безлюдна, следовательно, у меня не было ни единого шанса на то, что я буду замечен и спасен.
   Самое время начинать молиться, но к величайшему своему стыду, я не помнил ни одной молитвы, да и в Бога-то не особо верил. Тем не менее, я как умел, стал просить Всевышнего помочь мне.
   Часы на приборном щитке показывали пятнадцать минут седьмого, следовательно, я смог выиграть еще два часа в поединке со смертью. Но старуха терпелива, она подождет еще...
   Пока я предавался воспоминаниям, в окружающем меня мире ничего не изменилось. Мои руки по прежнему были пристегнуты к рулю, а задницей я ощущал некий плоский предмет, таящий смертельную угрозу. Ничего не изменилось, разве что прошло еще два часа.
   Видимо, я задремал, так как не сразу услышал шум мотора подъезжающей машины. Это был серая "Мазда".
   Минутой позже Князь открыл дверь с моей стороны и ничего не говоря, принялся ковыряться какой-то отмычкой в замке наручников.
   Взрыва не прогремело, но не смотря на это, я испытал сильнейший в жизни шок.
  -- Осторожно, - прошептал я, когда ко мне вернулась способность говорить, - уходи, здесь мина.
   Князь только хмыкнул и продолжал заниматься своим делом. Я абсолютно ничего не понимал, мог лишь тупо взирать, как мой приятель колдует над замком. Наконец, мои руки обрели долгожданную свободу.
  -- Сейчас ты поедешь за мной, - довольно жестко произнес Князь, - нам необходимо поговорить.
   Я осторожно растирал затекшие запястья, надеясь, что это не сон.
  -- А как же... - начал было я.
  -- Мина? - спросил Князь, словно о какой-нибудь безделице, - Можешь оставить себе на память. Внукам будешь показывать.
   И он, смеясь, вытащил из-под меня некий предмет. Я думал, что поседею!
   Ничего не произошло. Никакого взрыва! Стояла тишина и единственным звуком, нарушавшим ее девственность, был грохот моего сердца.
  -- Фу, все сидение мокрое! - поморщился Князь, - Ну, полюбуйся, на чем ты сидел все это время!
   И он протянул мне что-то металлическое.
   Я расхохотался. Я смеялся, как заведенный. Эта была истерика, смех безумца. Страшила обманул меня. Провел, как школьника! В руках у меня, теплая и влажная от моего тела, была крышка от баночки с леденцами!
  -- Это единственная его слабость, - пояснил Князь, подождав, пока я справлюсь с приступом идиотского смеха, - любит сладкое, словно девочка. Леденцы и "Волга" голубого цвета - его "фишка". Кстати, раз уж речь зашла о машинах, ты, надеюсь, сможешь вести?
  -- Думаю, в состоянии.
  -- Тогда езжай за мной и не теряй меня из виду, хотя, что я тебе это говорю, ведь ты уже как-то пытался следить за мной.
   С этими словами, он захлопнул дверь моего "жигуленка".
   Серая японская машина тронулась, я последовал за ней. Меня всего от ног до макушки била крупная дрожь, словно после купания в проруби. Я, наконец, закурил, но это не помогло. Итак, Князь знает все. Мне было нестерпимо стыдно.
   Местом нашего разговора мы выбрали небольшое, уютное кафе на Крещатике. Наплевав на то, что мен еще вести машину, я заказал водки - просто необходимо было снять стресс. Князь же ограничился стаканом сока, он по-прежнему не признавал спиртного.
   Вопросов на языке вертелось бесконечно много, но я выбрал один, в настоящий момент для меня самый важный.
  -- Как ты нашел меня? - спросил я у Князя.
  -- Может, ты захочешь узнать обо всем по порядку? - улыбнулся он.
  -- Да, - еле слышно произнес я.
  -- Извини, но я был просто обязан залезть в твой бумажник, - сказал Князь грустно, - почему ты ничего не сказал мне сразу? Зачем скрывал?
  -- Я думал...- я не находил слов.
  -- Если бы тебе не вздумалось играть в тайного агента, ничего бы не случилось. Я имею в виду, что ты бы не пережил того, что довелось пережить.
   Я молчал. Водка в моем стакане иссякла.
  -- И потом, - продолжал князь, ты так нелепо следил за мной там, у банка. Конечно, я предполагал, что слежка будет, но твое явление стало для меня полнейшей неожиданностью. После этого я понял истинную причину твоего визита в Киев.
  -- Что было в том "дипломате"? - спросил я, даже не надеясь, что он мне ответит.
  -- Деньги, если тебе, конечно, интересно.
  -- Что за деньги? - продолжал я этот нелепый допрос.
   Князь посмотрел мне прямо в глаза.
  -- Мои деньги. Заработанные.
  -- На чьей-то смерти, - подсказал я.
   Князь выругался. На него уставилась женщина, сидящая за соседним столиком. Князь, не долго думая, выпрямил средний палец правой руки в ее сторону. Женщина тот час же принялась изучать свои ухоженные ногти.
  -- Они сами хотят умирать, - сказал мой друг после недолгой паузы, - сами, понимаешь?
   Я видел, что разговор не доставляет Князю никакого удовольствия.
  -- Зачем? Зачем ты это делаешь, Князь? - тихо спросил я.
   Неожиданно мой собеседник рассмеялся.
  -- Тебе не терпится узнать обо всем, да? - голос Князя вдруг стал фальшивым, как яблоко из папье-маше, - Изволь!
   Я приготовился услышать все, что угодно, после рассказа Георгия Самойленко меня , кажется, невозможно было уже ничем удивить.
  -- Когда я еще учился в Политехе, - начал князь свое повествование, - мне предложили поработать на одну фирму. Так, знаешь ли, охрана грузов, перевозки и прочая чепуха.
  -- Кто предложил? - непонятно зачем спросил я.
   Князь имел полное право наплевать на меня и не отвечать, но он поступил по-другому.
  -- Тебе это, действительно, интересно? - спросил он, усмехаясь.
  -- Да.
  -- Ну, хорошо, - пробормотал Князь немного растерянно, - был один человек, вместе учились одно время, потом он ушел. Фамилию называть не буду, все равно, она ни о чем тебе не скажет, а звали его, допустим, Юрой. Что еще?
  -- Ничего, продолжай.
  -- Как скажешь, - в голосе Князя я почувствовал плохо скрываемую издевку, - так вот, этот самый Юра, спустя некоторое время, когда я зарекомендовал себя, как надежный человек, предложил поиграть в другую игру. Ты понимаешь, о чем я?
  -- Наркотики?
   Дама за соседним столиком снова уставилась на нас.
  -- Да не ори ты так! - зашипел на меня Князь, - Идиот!
  -- Извини, - сейчас мне было важно лишь одно - чтобы он продолжал рассказывать дальше.
  -- Какие, к черту, наркотики?! В то время меня бы никто не допустил до "дури". Мы перевозили сантехнику и стройматериалы. Все, вроде бы, законно, но мы-то знали, что унитазы и кафельная плитка в кузовах наших грузовиков - "левый" товар.
  -- Ворованные? - спросил я уже шепотом.
   Князь взглянул на меня, как на неразумное дитя и ничего не сказал. Он, будто и не слышал моего вопроса.
  -- Вскоре меня поперли из института, - продолжал рассказывать Князь, - однако, Юра сделал так, чтобы меня не отчисляли за прогулы и неуспеваемость, а перевели в Киевский автодорожный институт. Не знаю, - Князь скривился в неестественной усмешке, - наверное, он там кому надо подмазал, дал "на лапу", мне это было тогда безразлично. Главное, что я снова был обычным студентом и мог продолжать "работать" дальше. Мне за это платили деньги, - Князь внимательно посмотрел на меня, словно боялся, что я опять начну его осуждать, - хорошие деньги. А ты, Гордеев, отказался бы от хороших "бабок"? А? - было видно, что Князь злится то ли на меня, то ли на себя, - Что молчишь? Отказался бы? Даже, если бы они дурно пахли. Так, ерунда, совсем неуловимый аромат преступления, даже проветривать не нужно. Возможно, ты бы тоже увлекся. Так ведь? Чем ты отличаешься от меня? - горячо шептал Князь, склонившись над столиком и глядя мне прямо в глаза.
  -- Отказался бы, - я и сам чувствовал, что говорю не совсем искренне.
  -- Да брось ты заливать! - Князь сухо рассмеялся, - Тоже мне, праведник выискался! Святой Алексий! Да я же знаю тебя, как облупленного. Мы же в свое время...
  -- Заткнись о том времени, - зло сказал я, мне уже надоела развязность моего друга. Видимо, уже бывшего друга.
   Князь осекся и пожал плечами. Похоже, ему было глубоко плевать на меня и на то, что нас когда-то связывало. Мне стало противно.
  -- Ты знаешь, - я постарался вложить в свои слова как можно больше сарказма, - а мне, вот кажется, что этот твой Юра даже и не напрягался особо, чтобы заставить тебя продавать наркотики. Просто ты, Князь - жлоб, каких мало! Деньги для тебя - все.
  -- А для тебя, можно подумать, нет? И оставь в покое Юру, он ничего мне не предлагал, как ты наивно думаешь. Он просто свел меня с кем нужно, когда я его об этом попросил.
  -- Ты?!
   Это был удар в лоб.
  -- Ну да, - Князь улыбался, наслаждаясь произведенным на меня эффектом.
  -- Я даже и не знаю теперь, о чем с тобой больше разговаривать, - обречено произнес я, - за то время, что мы с тобой не виделись, очень многое изменилось. Много воды утекло. Ты стал другим, Князь, у тебя сейчас совсем иные, не понятные мне ценности. Но я думал по своей наивности, что осталась все же одна вещь, которая не может претерпеть никакие изменения - это наша дружба, Князь. Как видно, и в этом я ошибался.
   Тот лишь развел руками:
  -- Ты хочешь, чтобы я покаялся, спас свою душу? Но поезд ушел, господин священник и теперь мне гореть в аду.
  -- Князь...
  -- Ты говоришь, "наша дружба". А разве нам кто-то или что-то мешает оставаться друзьями? Разве то, чем я занимаюсь - причина?
  -- Да, - сказал я твердо, - у меня нет друзей среди людей, торгующих смертью.
  -- Красивые слова, не более, - прокомментировал мое заявление Князев, - А что за ними? Неужели ты такой правильный пионер, Гордеев?
  -- Я просто хотел тебе помочь.
  -- Дерьмо! Я сам могу о себе позаботиться! - отрезал Князь.
   Я молчал. Со страшным грохотом рушились воздушные замки, которые я настроил, словно последний восторженный идиот.
  -- Во всяком случае, спасибо за то, что пришел ко мне на помощь, - пробормотал я лишь для того, чтобы хоть что-то сказать, а не сидеть поверженным истуканом.
   К Толику вернулось хорошее настроение.
  -- Ты имеешь в виду ту историю с "миной"?
   Он рассмеялся.
  -- Да, - сгорая со стыда, тихо произнес я.
  -- Ну, тут совсем просто. Харон попросил меня об этом. Ему показалось, что ты достаточно напуган для того, чтобы убраться восвояси. Кстати, - князь хохотнул, - твои мокрые штаны были тому убедительным доказательством.
  -- Это пот, тупица! - я был унижен.
  -- Ну, хорошо, пусть это будет пот, - примирительно закивал головой Князь, - как тебе угодно.
   Но насмешливое выражение так и не покинуло его серых глаз.
   Я закурил, пытаясь хоть как-то снять охватившее меня напряжение. Было такое чувство, что меня только что хорошенько выкупали в помоях. И сделал это мой друг. И сделал с удовольствием.
   К нам подошла официантка. Белый накрахмаленный передник туго охватывал ее тонкую талию. Во взгляде ореховых глаз девушки читалось ничем не скрываемое недовольство.
  -- Извините, но у нас не курят, - сказала она, обращаясь ко мне.
  -- Конечно, - пробормотал я, - мы сейчас уйдем.
  -- Ты только постарайся меня понять, - Князь, кажется, понял, что обидел меня и спешил оправдаться.
  -- Ну конечно, ведь тут все и так ясно, - с издевкой произнес я.
   Мы вышли из кафе. Вечерело. На Крещатик, словно привидения, надвигались фиолетовые осенние сумерки. Вспыхивали первые робкие огни фонарей и вывесок. Город готовился к ночи.
  -- Знаешь, я часто задумывался...- сказал князь, открывая дверцу своей машины.
  -- Над тем, как накопить побольше денег? - я был зол на него и не намерен выслушивать, - Тебя уже не устраивают "бабки", которые ты "рубишь" на наркотиках? Да, Князь? Ну, и чем ты надумал заняться теперь? На каком бизнесе остановишь свой выбор? Торговля оружием? Донорской кровью, зараженной СПИДом? Да ты только посмотри на себя, Князь, ведь от тебя за километр воняет смертью. Все те деньги, которые ты накопил, эта твоя "тачка", - я пнул колесо "Мазды", - ведь это все насквозь смердит! Я уверен, что Светлана повыбрасывала бы все тряпки и украшения, что ты ей купил, если бы смогла почувствовать, как от них несет мертвячиной!
  -- Заткнись! - Князь схватил меня за лацканы пиджака, - Заткнись, понял? А если Лана обо всем узнает, то я тебя, падлу из-под земли выцарапаю! Ты это понял?!
   Я стряхнул его руки, словно действительно, чувствовал, как от них воняет.
  -- Не бойся, успокоил я Князя, - я не скажу ей ни о чем, но на твоем месте я бы ей хотя бы позвонил. Она там с ума сходит, теряясь в догадках, а ты... Ты с ней жесток, Князев, а девочка этого не заслуживает. И кстати, она давно подозревает, что ты занимаешься не выращиванием орхидей. Так что, конспирация у тебя, видно, ни к черту.
  -- Пошел вон, - сказал Князь.
  -- А, так выходит, что она тебе не безразлична.
  -- Уезжай из Киева, прошу, - устало произнес Князь и сел за руль.
  -- Ты трус, Князев.
  -- Сейчас я выйду из машины и разобью твою рожу, - пообещал мне Князь.
  -- Да ради Бога, только это уже ничего не изменит.
  -- Прощай.
   "Мазда" рванула с места.
  -- Я тебя ненавижу, Князь, - сказал я вслед удаляющейся машине.
   На душе у меня было пусто, как в порожней бочке.
   Я устал, я очень устал и хотел только одного - спать.
   Не смотря на позднее время и мое состояние выжатого лимона, я все отважился на два звонка.
   Первый из них был Светлане. Я сказал девушке, чтобы она не волновалась и что ее драгоценный Князь, вероятно, уж подъезжает к дому. На вопрос, ждать ли меня к ужину, я ответил "нет" и положил трубку.
   Шефу я звонил уже из гостиничного номера. Долго не соединяли, наконец, раздались сигналы посылки вызова. Затем, я услышал щелчок, а затем, голос Федорова, записанный на магнитофон: "Если вам есть, что сказать - говорите, если нет - вешайте трубку и не занимайте линию".
  -- Дмитрий Александрович, это я, Гордеев. Постараюсь долго линию не занимать. У меня две новости. Первая - нашелся Князев, а вторая - он не собирается с нами сотрудничать. Я позвоню вам завтра, - с этими словами я повесил трубку.

"ГЕОРГИЙ"

  
   Я гнал машину, словно видел в этом единственное спасение. Но скорость на этот раз не доставляла мне никакой радости. Весь мир разваливался на части, оставалась лишь эта серая лента автострады, по которой я мчался навстречу неизвестности.
   Я всегда с болью воспринимал утраты. Мне невыносимо больно было терять веру в любовь, мне было больно терять веру в светлые идеалы, окружавшие меня с самого детства, а теперь мне было не по себе от того, что я теряю друга. Сколько надежд разбилось о гранитную стену его непонимания, сколько моих надежд! Теперь я мог отправляться назад, в Нижний Новгород, я сделал все, что мог, верене...ничего не сделал.
   Стоп!
   Я сбросил газ и притормозил у обочины. Мне нужно было подумать, обо всем спокойно подумать, во всем разобраться. Мне...
   А ведь я так ничего и не сказал Князю о том, что для него, возможно, есть выход, о том, что можно еще спастись.
   Хотя, нет. Князь навряд ли согласится на мое предложение. К чему думать о всякой ерунде, когда денежки сами плывут в карман, пока,... но почему тогда Князь пытался скрыться с деньгами? Не в этом ли вся суть? Что я знаю о том, каково сейчас Князю? Может, он разыграл там, в кафе передо мной спектакль? Может, он стремится оградить меня от опасности, пока я стараюсь изображать героя-спасителя? Что я об этом знаю?
   Я сжал виски ладонями. Необходимо было найти какой-то выход. И, причем, срочно. Что-то нужно было сделать. Но что?
   Говорят, что еда способствует работе мозга. Я вспомнил о том, что не ел со вчерашнего утра и под урчание в животе, завел мотор.
   Вскоре я увидел знак, сообщавший мне о том, что если свернуть налево, метров через триста меня ожидают услуги автосервиса и закусочная. Я решительно повернул руль.
   Спустя час, я ехал в обратном направлении, жалея о том, что доверился знаку. Огромный мужичище с нечесанной бородой - настоящим мегаполисом для различных насекомых, содрал с меня колоссальную сумму за бензин. При этом он плотоядно усмехался, выставив на показ крепкие желтые зубы. Предвкушал, подлец, как будет подсчитывать "навар", сделанный на очередном простофиле.
   Отравитель в "закусочной", который, скорее всего, являлся близким родственником бородачу, долго ломал голову, силясь вспомнить, что означает словосочетание "омлет и кофе", которым я его озадачил. Наконец, уразумев, чего от него хотят, кастрюльных дел мастер доходчиво объяснил мне на дикой смеси украинского и русского языков, что "кохве нема", а такое экзотическое блюдо, как омлет, мне здесь готовить никто не собирается. Я осторожно поинтересовался, что, собственно, вообще у них можно купить из съестного? Получив более чем краткий ответ, я заказал жареного цыпленка и бутылку "пепси".
   ...Когда машину подбрасывало на ухабах, которыми, как обычно, изобилуют наши неповторимые дороги, я чувствовал, как в желудке клюется тот самый цыпленок, которого я с трудом съел. Впрочем, я не был до конца уверен, что это был вышеупомянутый птенец. Скорее всего, мне подали карликового петуха, который чудом сумел прожить всю свою жизнь и умер в глубокой старости от недоедания.
   Я закурил, надеясь, что табачный дым усмирит разбушевавшуюся птицу в моем желудке.

***

   Когда Георгий открыл мне дверь, на нем был все тот же спортивный костюм, в котором он встретил меня в прошлый раз.
  -- Что-то случилось? - сыщик устремил на меня взгляд своих свинцовых глаз.
   На его бледном, тщательно выбритом лице они казались двумя окнами в холодное осеннее утро. Меня вновь посетила мысль отом, что этот человек носит в своем сердце какую-то печальную историю, тяжелую, словно сизифов камень. У него, видно, не сложилась жизнь, у этого странного сыщика, с глазами, полными вселенской печали.
  -- Что ж, входите, - не дождавшись от меня ответа, сказал Самойленко.
   Я вошел. В прихожей по прежнему царил все тот же запах неухоженности и запустения, но я знал, что в кабинете Самойленко светло и уютно.
   Я сидел в глубоком удобном кресле и пил чудесно заваренный чай. Георгий устроился напротив меня, за столом.
  -- Ну, я же предуперждал вас, - устало произнес он после того, как я поведал ему обо всех событиях, случившихся со мной за последние двенадцать часов, как мы расстались.
  -- Да, - сказал я подавленно, - вы меня предупреждали. А я, в свою очередь, оказался обыкновенным ослом, все еще верящим в человеческую порядочность.
  -- Вам необходимо выпить, - предложил вдруг, Георгий, - да и меня тоже.
   Тут я только заметил, что сыщик уже успел приложиться к бутылке. Выглядел он чрезвычайно измотанным.
  -- Вам необходимо принять стаканчик, - повторил он таким тоном, будто это и было тем самым единственным спасением, тем самым единственным выходом, о котором я думал, не переставая.
  -- Извините, конечно, но я воздержусь, - сказал я.
   Я и в самом деле, не чувствовал потербности в спиртном, но не хотелось обижать Георгия.
  -- А, вот от еще одной чашки вашего великолепного чая я не откажусь.
   Дипломатия - великое искусство!
   Самойленко улыбнулся:
  -- Понравилось?
  -- Да, - я не лгал.
  -- Я завариваю по старинной индийской рецептуре, - объяснил Георгий.
  -- Поделитесь секретом?
  -- Разумеется, - улыбнулся сыщик.
   Таким он мне нравился гораздо больше.
  -- Я спрошу у вас во второй раз, что мне делать?
   Георгий вернулся из кухни, куда он ходил, чтобы поставить на огонь чайник.
  -- Что вам делать? - он неожиданно подмигнул мне, - Думаю, что мы сможем это решить. А я вас тоже спрошу во второй раз, вы не составите мне компанию в употреблении? - Георгий изобразил характерный знак, так знакомый выпивохам всех стран и народов.
  -- Нет, спасибо.
   Я прямо-таки, чувствовал, что Георгий погибает без глотка спиртного.
  -- Ну, тогда, ждите свой чай, а я, пожалуй, все же пропущу стаканчик.
   Он направился к бару в углу комнаты.
   С лица Георгия не сходила фальшивая улыбка. В том, что она фальшивая, я не сомневался - слишком уж много печали было разлито в его серых глазах.
  -- Вам с сахаром?
  -- Нет.
  -- Простите, я забыл.
   Когда Георгий подавал мне чашку, я заметил, как дрожат его руки.
  -- Идиотский тост, - провозгласил сыщик, поднимая бокал с налитым до половины, коньяком, - выпьем за..., - он выдержал паузу, - за победу над преступностью!
   Глаза мои полезли на лоб, я подумал, уж не ослышался ли часом?
   Глядя, какой эффект произвел на меня этот тост, Георгий счел нужным пояснить:
  -- Я снова выхожу на "тропу войны".
  -- ?
  -- Да-да, - вы меня правильно поняли, на этот раз я навсегда собираюсь покончить с Панасом старым, раз и навсегда очистить город от этой дряни.
  -- Придут другие.
  -- Ничего, доберемся и до других. Лишь бы хватило пороху.
  -- Или стрел.
  -- Что, простите?
  -- Ничего.
   Георгий улыбнулся и покачал головой.
  -- Молодость, - вздохнул он, - нынче она полна скептицизма. Можете сколько угодно намекать на мои робингудские замашки, все равно, вы мне симпатичны и я помогу вам в первую очередь. Вы, по-своему, тоже Робин Гуд. Пытаетесь спасти своего друга. Разве это не заслуживает уважения?
   Я покраснел то ли от стыда, то ли от похвалы.
  -- Думаю, с помощью Князева мы вполне можем выйти на "восьмой сектор", - произнес Георгий и отхлебнул из почти уже пустого бокала, - разумеется, в том случае, если парень примет наши условия игры.
  -- Простите?
  -- "Восьмой сектор" - так называется лаборатория, которая вас с Федоровым так интересует. Признаться, она интересует меня не меньше вашего, - глаза сыщика вспыхнули каким-то странным, невиданным доселе огнем.
   Вот так, поворот событий!
  -- Вас, наверное, интересует причина? - в голосе Георгия слышалась уже ничем не скрываемая грусть.
  -- Если честно, то, да. Мне бы очень хотелось знать, из-за чего вы так круто изменили свое мнение?
   Слова Георгия были похожи на лед в его бокале:
  -- Сегодня утром в клинике умер мой сын.

***

   Капитан Самойленко был одним из немногих, кто пытался сказать "нет" тому, что творилось в городе. А в городе происхлдило самое настоящее безумие. Волна преступности с небывалой доселе силой, захлестнула столицу. После того, как Панас Старый буквально купил местную милицию и таможню, ему уже ничто не мешало осуществлять свои поставки.
   Огромные колонны грузовиков тянулись из ворот подозрительно хорошо охраняемого завода, где производилось знаменитое пиво "Старый Бир". Героин, идущий транзитом через Украину, фасовался в бутылки, и шел дальше, на Запад. В каждом грузовике находился ящик "пива", предназанчавшийся и местным торговцам. Таким же, как мой друг Князь.
   Милиция и СБУ беспокоили все меньше, к тому времени Старый стал уважаемым человеком не только в родном Киеве, но и в Европе, а марка "Старый Бир" даже завоевала три медали за качество на престижных пивных международных конкурсах.
   Самойленко был не первым, кто никак не мог понять своим скудным ментовским умом всю прелесть происходящего на его глазах процесса, но именно он сделал столько неприятностей хорошо отлаженному преступному механизму, сорвав две крупные поставки и нажив в лице Старого кровного врага. Тому наглый капитан давно уже действовал на нервы, и Старый мог бы запросто отдать самойленко на растерзание своему заместителю Харону, тем более, что тот давно уже об этом просил. "Не сейчас", - говорил Панас, глядя, как темнеет от гнева и без того, безобразное лицо Харона, как хищно сжимает он пальцы с траурной бахромой под ногтями, словно на горле соей будущей жертвы.
   Месть смогла осуществиться лишь с появлением в городе "Ночного солнца". Слухи об этом чудо-наркотике, уже давно, словно мореные тараканы, ползли по Киеву, а однажды произошло событие, всколыхнувшее весь город. В одном из рекламных блоков, что так безжалостно прерывают горячо любимые нашим народом телесереалы, промелькнула реклама примерно такого содержания: "...Это солнце, светящее вечно, оно с вами даже ночью. У вас не сложилась жизнь, и душу переполняют мысли о самоубийстве? Самое время вспомнить о нас, несущих вам "Ночное солнце", дарящих вам радость и ощущение рая еще при жизни... ". Не прервый день на обломках, некогда могучей сверхдержавы царил беспердел, но то, что торговцы наркотиками смогли купить эфирное время для своей чудовищной проповеди, повергло ощественность во мрак первобытного ужаса. Впрочем, это только еще раз доказало, что деньги творят чудеса. В особенности, большие деньги.
   Самойленко очень много времени уделял работе и почти совсем не уделял его своему сыну, который после смерти матери уже пять лет был предоставлен самому себе и улице, где проводил почти все свое свободное время. Вышло так, что рос Гена Самойленко, словно сорная трава - буйно и безнадзорно, и сам не заметил, как оказался в компании таких же подростков, как и он сам. Сначала были "войны за территорию" и пустячная "травка", затем, согласно неоспаримым законам прогресса - разбойные налеты и зннакомство с тяжелыми наркотиками. И, наконец, все затмил восход "Ночного солнца".
   Привыкание к наркотику было стопроцентным и тем самым, не оставляло почти никакой надежды на спасение. А торговцы в подземках заламывали все более высокие цели. Одним из них запросто мог быть мой друг Князь.
   Вот тогда Гена и решился на тот самый поступок. Ему надоело каждый вечер вместе с такими же, как он сам, выколачивать деньги из подгулявших завсегдатаев баров или обворовывать дачи, чтобы на вырученое купить крошечный пакетик вожделенного зелья. Гена решился на убийство. Он решил убить одного из самых наглых торговцев, котрый и смотрел-то на него, как на недочеловека. А парень, несмотря ни на что, имел гордость. Эту черту характера он унаследовал от своего отца.
   Гена следил за наркоторговцем целую неделю. Узнал, где и как тот получает товар (при виде маленьких пакетиков с зеленоватой киселеобразной субстанцией, у парня щекотало в носу), где он живет, и даже в какие дни водит к себе проституток. Дело было совсем за малым - убить. Вот на это Гена и не мог никак решиться. Он просто не мог себе представить, как это - взять и воткнуть нож в мягкое человеческое тело. Парень разрывался на части - с одной стороны он совсем отупел от отсутствия "солнца", а с другой - понимал, что никогда не сможет пойти на убийство. Так, промаявшись еще с неделю, Гена решил не убивать торговца, а просто украсть у того товар. Именно в этом он видел выход, и чем ближе был назначенный день, тем острее Гена чувствовал, как покалывает в носу от предвкушения "восхода" "Ночного солнца".
   Он проник в квартиру. Чтобы найти наркотики, понадобилось минут сорок. Торговец в это время был в ресторане с одной из своих подружек. Гена обнаружил "зелье" в холодильнике за пачкой пельменей. Идеальное место.
   Он уже складывал мешочки в заранее приготовленную сумку, как вдруг, почувствовал нестерпимое желание. Это было сильнее. Чем что-либо на свете. Это было желание видеть солнце даже ночью. Не помня себя, Гена вышел из квартиры. Одной рукой он судорожно сжимал сумку, боясь расстаться с заветным товаром, другой - лихорадочно шарил по карманам в поисках пипетки. Полиэтиленовая упаковка никак не хотела раскрываться, и тогда Гена разорвал ее зубами. Во рту заплясали огненные протуберанцы. Последнее, что отчетливо помнил Гена Самойленко - это толчок пипетки глубоко в ноздрю...
   ...Они нашли его около мусоропровода. В руке была зажата пипетка, на губах блуждала идиотская улыбка, а рядом, на полу, в дешевой сумке холодным зеленым пламенем мерцали пакетики с "солнцем", стоимостью в несколько десятков тысяч, таких же зеленых бумажек...
   Людям Харона уже было известно, что один из торговце "закрысятил" часть товара, но они никак не думали, что ему удастся так быстро скрыться. По всей видимости, тот здорово торопился, какая-то "птичка" успела чирикнуть гниде, что он - кандидат в покойники. Свет в квартире не был потушен, ящики шкафов выдвинуты, дверь не заперта.
   Только на площадке, стоя у лифта, люди Харона услышали тихий смех...
   Когда Старый узнал, что наркоман, которого к нему привезли - единственный сын капитана Самойленко, решение пришло само.
   Звонок раздался глубокой ночью. Георгий сунул ноги в тапочки и поплелся к телефону, общещая себе в очередной раз купить несколько метров телефонного кабеля. Звонить могли только с работы. Или Генка от кого-нибудь из друзей. Он всегда так делал раньше: "Па, метро закрыто, а я на Оболони у Игоря. Переночую там". Георгий верил своему сыну, он просто не мог не верить. После смерти жены, Гена был единственным, кто еще хоть как-то связывал сыщика с домом. Когда они разговаривали в последний раз? Генка звонил, сообщал, что все у него в порядке, в школе тоже и клал трубку.
   Телефон! Георгий поймал себя на том, что стоит на полпути к телефону и рассматривает в давно не мытое зеркало худого человека со взглядом фанатика. "Юноша бледный со взором горящим", - так, кажется? Кто это? Неужели, он сам?
   Звонивший, по всей видимости, знал наверняка, что Георгий дома. Сын такой настойчивостью не отличался, он бы давно уже положил трубку. Значит, с работы. Ну, что там еще случилось, в этом болоте? Украли сейф шефа или пропали дневные рапорта?
   Сняв трубку, Георгий понял, что сходит с ума.
   Приятный баритон посоветовал ему, что если он, Георгий желает, чтобы его сын жил и дальше, планы Старого по очередной поставке должны осуществиться во что бы то ни стало.
   Он сделал все, что от него требовали, но это не помогло: вместо сына георгию вернули законченного наркомана. Ровно год провел Гена в лечебнице, ровно год бездействовал Георгий, копя в своем сердце небывалую злобу. Тепреь, после смерти единственного дорогого на свете человека, пришло его время. Время платить по счетам. Платить сполна.
  

"ВЫБОР"

   Следующие два дня пронеслись, словно сумасшедшие. Во-первых, прибыли обещанные Федоровым специалисты, которые сразу же установили плотную слежку за Князем. Мы же с Георгием, с утра до ночи шатались по различным притонам, квартирам стукачей и прочим подобным местам. Столько порока и человеческих отбросов, как за эти два дня, я не видел никогда. Что на уме сыщика, я понятия не имел, Георгий действовал по какой-то своей, малопонятной мне схеме, а я , в свою очередь, не интересовался особо. Нужно будет, Георгий сам посвятит меня в свои планы.
   Слежка за Князем пока ни к чему не привела, похоже, что мой приятель забросил на время свой преступный бизнес и, как водится в их уголовных кругах, попросту "лег на дно".
   На третий день события заметно оживились. Впрочем, обо всем по порядку.
   Итак, мы сидели у меня в гостиничном номере - я, Георгий, и молодой сотрудник "Крайм Ньюс" Игорь, который был старше меня на каких-нибудь два-три года. Именно этому чрезвычайно общительному и юморному парню год назад удалось получить тот самый список торговцев - один из бандюганов, как бы странно это не звучало, решил перед смертью облегчить душу. А Игорь как раз сумел оказаться в нужное время в нужном месте.
  -- Вчера Князь снова ездил в банк, - сказал Игорь.
  -- Ну, и? - лениво поинтересовался Георгий.
  -- Кажется, наш парень задумал удрать. Как думаете, это нам на руку?
  -- Он уже один раз пробовал, - Георгий сделал очередной глоток из бокала, после смерти сына он стал много пить, - но это не понравилось Харону.
  -- Точно, - подтвердил я, вспомнив о своей глупой слежке.
  -- А ты зря, Леха, тогда не предложил ему сотрудничать с нами, - Игорь закурил и пустил дым в потолок.
  -- Не знаю даже, - нерешительно пробормотал я, - просто тогда, в кафе он ясно дал мне понять, что бизнес ему нравится, и положение вещей весьма устраивает.
  -- "Понять"! - передразнил меня Игорь, - Как же! Нужно было ему сделать конкретное предложение - Князев нам адрес "восьмого сектора", мы ему - новую фамилию и российское гражданство. Или бы помогли уехать. Через наших коллег запросто бы сделали ему вид на жительство в любой из стран, где есть представительства "Крайм Ньюс", а таких по миру поверь, немало.
   Георгий, слушавший наш разговор, усмехнулся. Я взглянул на него и понял, что сыщик пьян - глаза ненормально блестели, на губах - идиотская улыбка.
  -- Я думаю, вам хватит на сегодня, - сказал я, взяв со стола бутылку, к которой уже тянулась нетвердая рука Самойленко.
  -- Что? - Георгий громко икнул и закрыл ладонью рот, - Мальчики мои, мои хорошие... только не указывайте мне, старому лягавому псу, что мне делать.
  -- Вам, действительно, хватит, - поддержал меня Игорь.
  -- Но...поймите, поймите... - Георгий согнулся в кресле и закрыл лицо руками, - поймите, вы... - его плечи мелко затряслись, - поймите...- глухо рыдал он.
   ...Гену хоронили очень тихо. Парень лежал в гробу совсем ненатурально, словно какой-нибудь неопытный статист на съемках фильма про горе. Меня не покидало ощущение, что сейчас откуда-то сбоку истеричный режиссерский голос заорет: "Стоп, засранцы! Еще один дубль запороли! На сегодня - все!", и Гена вскочит из гроба, сотрет с лица бледно-желтый грим, и побежит прочь с этого жуткого мест по своим мальчишечьим делам. Но некому было остановить камеру и остановить траурную музыку, ибо режиссер-смерть не терпит повторов и наложений. "Снято!"
   -...я совсем расклеился, парни, но ничего, сейчас я буду в норме, буду, как новенький, - грустно произнес Георгий.
   Его серые глаза по-прежнему источали слезы. Маленькие скупые слезинки большого сильного мужчины оставляли на небритых щеках мокрые полосы.
  -- Ничего, - подбадривал он сам себя, - я сейчас, я буду в норме, вы только подождите...
   Это были первые слезы, которые я заметил с момента похорон. Было страшно до мурашек на спине, видеть, как холодный профессионал, настоящий мастер своего дела, оплакивает то, что некогда было смыслом его жизни, его семьей.
  -- Я сейчас, подождите, я се..., - голова Георгия упала на грудь, бокал выскользнул из руки и с мягким стуком упал на ковер. Слезы сделали свое дело - напряжение ослабло, и сыщик впервые за двое суток смог спокойно заснуть.
  -- Давай перенесем его на кровать, - предложил я.
   Мы с Игорем взяли Самойленко под руки и дотащили до моей кровати.
  -- фу, до чего у него от ног воняет! - поморщился Игорь, снимая с Георгия туфли, - И носки все в дырах.
   Я вспомнил о том запахе, которым встретила меня квартира Самойленко, и вздохнул.
  -- Надо бы телефон отключить, пусть поспит, бедняга. Он нам нужен со свежими мозгами.
  -- А если Сергей позвонит?
  -- Ну, сам посуди, что он нам сообщит нового? - скептически покачал головой я, - Разве что...
   И в этот момент зазвонил телефон. Я замер на полуслове.
  -- Серега? - спросил Игорь, глядя на меня.
  -- Не знаю, - пробормотал я.
   Телефон испустил еще одну пронзительную трель. На кровати завозился Георгий. "Не каждый день теряешь сына", - пробормотал он и перевернулся на другой бок.
  -- Ну, возьми же ты трубку, наконец! - крикнул на меня Игорь.
  -- Ага! - я метнулся к телефону.
  -- Серега, - сказал Игорь, выпуская дым из ноздрей, - больше некому. Только он знает, что мы в номере.
   Но это был не Серега.
  -- Крейзи, - прозвучало в трубке мое старое прозвище, у меня екнуло сердце, - слушай меня внимательно. Через час ты будешь ждать меня в том самом кафе, где мы были в последний раз. Понял?
  -- Да, ошарашено произнес я, все еще не в силах поверить в происходящее.
  -- Ты на машине? - спросил Князь.
  -- Да.
  -- Хорошо.
   И он повесил трубку.
   Я взглянул на часы. Чтобы добраться до кафе, мне нужно было от силы пятнадцать минут. Времени было, хоть отбавляй.
  -- Ну? - спросил Игорь, - Что? - по моему лицу он понял, что звонил не Сергей.
  -- Это Князь.
  -- Что?!
  -- Да не кричи ты так, Георгия разбудишь. Через час он мне назначил встречу.
  -- Где? - Игорь вскочил с кресла.
  -- На Крещатике, в одном кафе. Я даже названия его не помню. Стандартная забегаловка.
  -- Это хорошо, что рядом. Я поеду с тобой.
  -- Ладно. Только ждать будешь на улице.
   Тут вновь зазвонил телефон. Я схватил трубку.
  -- Алло!
  -- Совсем забыл, - это снова был Князь, - не вздумай притащить с собой этих двух идиотов из журнала, что таскаются за мной везде. Только ты. Понял?
  -- Конечно, - пробормотал я.
   Из трубки пошли короткие гудки.
  -- Что?
   Игорь был само нетерпение.
  -- А ничего, - ответил я, - он ясновидящий.
  -- Понятно. Просил приехать одному?
  -- Точно, - подтвердил я.
   С кровати раздалось сонное чмоканье Георгия. Он свернулся калачиком, подтянув колени к подбородку.
  -- Укрой его чем-нибудь, он замерз, - сказал Игорь.
   Георгия, действительно, лихорадило.
   Я осторожно извлек плед из-под сыщика и укрыл его.
  -- Лишь бы он не заболел. Говорят, на нервной почве можно запросто слечь с температурой.
  -- Езжай на нашей машине, в ней есть телефон, - предложил Игорь.
  -- Угу.
   Спустя сорок минут, я подъезжал на темно-синей красавице "Вольво" к назначенному месту. Сердце бешено колотилось о грудную клетку. Неужели, Князь понял, что лучшее, что он может сделать - это сотрудничать с нами? Неужели, я в нем не ошибся?
   Мыслям было тесно в моей сравнительно небольшой по объему черепной коробке, и я нажал кнопку стеклоподъемника, чтобы проветрить салон, а заодно, и свою разгоряченную голову.
   Столик, за которым сосотялся наш с Князем не очень приятный разговор, оказался, к счастью, свободен и я, не долго думая, устроился за ним, сев даже на тот самый стул, на котором пришлось выслушать столько гадости от своего друга. Интересно, какой сюрприз преподнесет мне Князь на этот раз?
   Подошла официантка - та же самая, что и в прошлый раз, я узнал ее по тонкой талии и блестящим большим глазам орехового цвета. Я хотел заказать себе водки, но вспомнив о предупреждении Игоря "не напиваться, потому что от тебя зависит дальнейшая судьба всего задания", попросил официантку принести мне какого-нибудь сока.
  -- У нас достаточно большой выбор, - улыбнулась она.
  -- На ваш вкус, пожалуйста, - я сопроводил заказ таинственной, как мне самому показалось, улыбкой и добавил, - уверен, что у такой девушки вкус должен таким же изысканым, как и ее красота.
   Комплимент удался. Каоеглазая вспыхнула, как мак, и упорхнула выполнять мою просьбу. Меня, конечно же, она не узнала.
   Играла легкая, плавная, словно движение облаков, музыка. Пела Уитни Хьюстон и черные длинные пряди ее мистически прекрасного голоса, обволакивали нас, редких посетителей кафе, заставляя думать о том, что любовь - это навсегда, что одиночество и грусть - лишь временные явления, не способные ни в коей мере влиять на силу чувствтв, таких же глубоких, как и сам голос Уитни. Глубоким голосом о глубоких чувствах. Я улыбнулся этой мысли.
  -- Ваш сок.
   В полутемной зале кафе, глаза официантки напоимнали блики дальних звезд. Мне захотелось сказать ей об этом, но я вовремя спохватился, вспомнив, зачем я здесь.
  -- Спасибо, вы очень любезны, - сухо произнес я.
   Официантка фыркнула. Она-то, небось, ожидала от меня очередного комплимента!
  -- Я предпочитаю сок маракуйи, - сказала девушка, - нравится не всем, предупреждаю сразу.
  -- Ничего, - улыбнулся я и отхлебнул из высокого бокала. Тропический "джус" и в самом деле, был на любителя.
  -- Может вам будет интересно узнать, что человек, которого вы ждете, уже ушел?
   Я чуть со стула не упал.
  -- А вы думаете, что я кого-то жду? - спросил я как можно непринужденнее.
  -- Ну, - замялась девушка, - просто я уже видела вас вместе. И вот, сперва, появляется он, потом вы. А у меня память на лица, - она хитро улыбнулась, - например, я помню, что на днях вы, сидя за этим самым столом, нарушили одно из правил нашего заведения.
  -- Браво! - оценил я, - Вашей памяти, действительно, можно позавидовать.
  -- Так вот, - продолжала, вдохновленная моей похвалой, официантка, - ваш этот приятель ушел минут за десять до вашего повления. Вернее, "ушел" - это мягко сказано. Из кафе он выскочил, как ошпаренный. Да и вел он себя, надо сказать, странно: весь дергался, оглядывался постоянно, будто ждал кого-то. Теперь я понимаю, кого. Я еще тогда Саше сказала: смотри, мол, какой тип подозриетельный.
   У меня вспотели ладони.
  -- Саша, это кто?
  -- Парень из службы охраны. Да вон он, на входе стоит.
   Действительно, у входа топтался здоровенный малый. Форменная рубашка готова была лопнуть на его необъятном пузе, кулаки представляли собой две пудовые гири, обтянутые кожей. На поясе охранника, непонятно зачем, болталась резиновая дубинка.
  -- Вы не сделаете мне маленькое одолжение? - обратился я к официантке.
  -- Да? - удивленно произнесла она.
  -- Я хочу узнать ваше имя. Вы не сможете мне в этом помочь? - с улыбкой спросил я.
  -- Карина, - потрясенно пробормотала девушка, - хотя. Нам не разрешено знакомиться с посетителями.
  -- Девушка! - раздалось с соседнего столика, - Да сколько же можно, в самом деле, ждать?!
  -- Сейчас, я только их обслужу, - виновато сказала Карина, - пять минут подождешь?
  -- Подожду, - пообещал я, потрясенный неожиданным переходом на "ты".
  -- Кстати, - улыбнулась Карина, - ты не назвал мне соего имени.
  -- Алексей.
  -- Жди, Алексей.
   Она упорхнула.
   Я машинально взглянул на входные двери. Князь, как же так? Почему он меня не дождался? "Весь дергался" - вспомнил я слова Карины. Что-то не очень похоже на моего приятеля. Во время нашей последней встречи он вел себя самоуверенно, даже нагло. А тут...
   Что же произошло?
   Стоящий у дверей дуболом, воткнул в меня свои маленькие глазки. Я поманил его пальцем. Тот напялил на физиономию удивление и еще немножко потоптался на месте, прежде чем двинуться ко мне.
  -- Я вас слушаю, - произнес он, стараясь быть похожим на английского дворецкого. Рожа его прямо-таки, лоснилась от значимости своего положения.
  -- Ты бы еще сказал, "что вам угодно, сэр", - я немного охладил его пыл, - брось эти свои великосветские "примочки", Саша и скажи лучше, что за тип ошивался здесь минут за десять до моего прихода?
  -- Я сразу же понял, что вы из милиции, - доверительно сообщил мне страж порядка, - просто вы не похожи на тех придурков, что здесь вечно ошиваются и клеятся к Карине. Как вас увидел, так и сказал себе: "вот, этот человек из милиции", - Саша широко улыбнулся, демонстрируя мне желтые лошадинные зубы.
  -- Саша, я кажется, тебя о чем-то спросил.
  -- А-а! - хлопнул себя по лбу охранник, - Точно! Вы спросили, что это за тип здесь...
  -- Я помню свой вопрос, - я начал терять терпение.
  -- Вы уже успели познакомиться? - спросила, вновь возникшая у моего столика, Карина.
  -- Ага! - радостно подтвердил обладатель резиновой дубинки.
  -- Я дождусь, наконец, ответа на мой вопрос?! - я метнул в этот оплот тугодумия гневный взгляд.
  -- Ну, - сразу же посерьезнел Саша, - он пробыл-то здесь каких-нибудь минут десять-двадцать. Длинный такой, в черной кожаной куртке. А потом вошел еще один - в светлом плаще. Тот, длинный, как его увидел, так и выскочил на улицу.
  -- Ну, и? - я весь подался вперед.
  -- Все, - разочаровал меня Саша, - парень в светлом плаще сел за столик, заказал кофе со сливками, выпил и ушел.
  -- Как он выглядел? - хрипло спросил я, - Здоровый такой, а на роже - шрам от уха до уха? Так?
  -- Нет, - подключилась к разговору Карина, - напротив, очень даже приятный молодой человек. Лет двадцати пяти. Только...
  -- Только? - от волнения, я схватил ее за руку.
   Девушка улыбнулась и тактично высвободила свою ладонь из моей.
  -- Только пахло от него не очень... - сказала она, - не знаю, что это за запах такой, но я, когда обслуживала, чуть не задохнулась. Ой, меня, кажется, снова зовут! - спохватилась Карина.
  -- Ну, что ж, - сказал я амбалу, - спасибо за ценную информацию, Саша.
  -- Всегда пожалуйста, - засиял, словно елочная игрушка, страж порядка.
   Оставив деньги на столе, я встал и направился к выходу.
  -- Уже уходишь? - тронула меня за плечо Карина.
  -- Да, пора.
  -- Жаль, с тобой так было интересно общаться. Может, поболтаем немного, а то я здесь со скуки просто загибаюсь.
  -- Спасибо за приглашение Карина, но сейчас я спешу. Кстати, ты знаешь, что имя Карина как нельзя лучше подходит к твоим глазам?
   Девушка улыбнулась:
  -- Я знаю, что подходит. Можетбыть, ты тогда объяснишь это моми дорогим родителям, которые двадцать два года назад дали своей единственной дочери идиотское имя Наташа?
  -- Ну, почему сразу, идиотское? - усмехнулся я.
  -- Официант, официант! - раздался гневный голос очередного, потерявшего терпение, посетителя.
  -- Я побежала, - сказала мне Карина, которая, на самом деле, оказалась Наташей.
  -- Мы продолжем наш разговор при следующей встрече.
  -- А ты зайдешь еще?
  -- Обязательно, - солгал я.
   "Приятная девушка", - думал я, выходя на улицу, - "Жаль, что у меня нет на нее времени".
   Вечерело по осеннему страемительно. Ночь уже билась в родовых судорогах, выплевывая на бархатную поверхность неба первые блестящие звезды.
   Я остановился возле машины и вдохнул вечерний воздух.
   "Князь, что же ты хотел мне сказать? Кого ты так испугался? Кто этот плохо пахнущий человек в светлом плаще?" - вопросы терзали мой уставший мозг, но я прекрасно знал, что без помощи Князя мне не найти ответа ни на один из них.
   Из задумчивости меня вывел пронзительный вой сирены: я пытался открыть дверь "Вольво", совершенно забыв отключить "противоугонку".
  -- Вот, черт! - выругался я вслух.
  -- И не говори, - раздалось сзади.

***

   Я стремительно обернулся. Это был Князь, но как он изменился! Всего за каких-то несколько дней, симпатичный и всегда уверенный в себе парень, превратился в настоящее привидение. Взлохмаченные волосы, не зачесанные назад, как это всегда делал мой друг, а грязные и торчащие в разные стороны, черные круги вокруг глаз, свидетельствующие о том, Князь не спал, по меньшей мере, сутки, а приличная щетина говорила о том, что в последнее время у Толика были дела поважнее, нежели бритье.
  -- Князь? - как бы сомневаясь, спросил я.
  -- Нет, твоя бабушка, собственной персоной, - мрачно пошутил Толик, - давай, побыстрее сядем в машину, меня могут "пасти".
   Я открыл ему дверцу.
  -- Но кто? - спросил я, когда Князь устроился рядом.
  -- А "тачка" клевая,- он, словно и не слышал моего вопроса, - где взял, если не секрет? А-а, - князь ненатурально рассмеялся, - помню, помню. Вчера этот самый драндулет караулил меня весь день. Куда я, туда и он. Твои приятели - настоящие ослы, - заключил Князь.
   Я оставил без внимания последнюю фразу.
  -- Поехали отсюда, - вдруг, предложил Князь.
  -- Но куда? - я был в недоумении.
  -- А, куда-нибудь, - махнул рукой мой приятель, - к черту на рога, - уточнил он.
   Я включил зажигание и вырулил со стоянки.
  -- Так, куда? - спросил я, вливаясь в стремительный поток ночных машин.
  -- Прямо.
   Я повиновался.
   Минуты три мы ехали молча. Я ждал, когда Князь заговорит.
  -- Ты сильно на меня обижен? - наконец, спросил он.
   Я закурили нажал на кнопку стелоподъемника. Стекло бесшумно опустилось.
  -- Можешь не отвечать, я представляю, что ты обо мне думаешь, - произнес Князь.
  -- А что я должен думать?
  -- Пойми, Крейзи, так было нужно.
  -- Да ну? - я выпустил струю дыма на лобовое стекло.
  -- Ты сейчас перестанешь смеяться, - как-то слишком тихо произнес Князь, - когда я тебе все расскажу.
  -- Валяй, - беспечно сказал я, останавливаясь у светофора. Сердце прибавило прыти.
  -- Я думал, что ты все-таки, уедешь.
  -- Правда? - продолжал ломать комедию я.
  -- Леха...
   Интонация, с которой Князь обратился ко мне, заставила меня на него посмотреть. Издеваться мне больше не хотелось - на меня уставился черный холодный глаз пистолетного дула с навинченным на него глушителем.
   Сзади засигналили, но я не смел включить скорость. Дыхание с трудом вырывалось из моих легких. В последнее время нацеленные на меня пистолеты стали привычным делом. От этой мысли почему-то сделалось легче. С трудом, но я все же отвел взгляд от гипнотизирующего вороненого "глаза" и включил скорость.
  -- Ну, и что это значит? - спросил я Князя, после того, как остановил машину возле какого-то ресторана.
  -- Это значит, что я должен тебя убить, - просто сказал мой друг.
  -- И что же я такого натворил?
   Время! Нужно тянуть время!
   Я постарался, чтобы мой голос звучал твердо, но, кажется, это не совсем удалось.
  -- Леха..., - плечи Князя затряслись, - Леха, я не могу этого сделать, но я должен, пойми...
  -- Но почему?
   Они забрали Лану.
   Вид второго за этот день рыдающего мужчины, не мог оставить меня равнодушным. Я положил руку Князю на плечо.
  -- Я убью тебя! Убью! - закричал, вдруг, Князь, вырываясь.
   Глаза его пылали, пистолет ходил ходуном в нетвердой руке.
   Тут уже было не до шуток. Я сразу же постарел года на три, если не больше.
   "Только не спусти курок, Князь, только не спусти курок..." - молил я, интенсивно потея.
  -- Ты во всем виноват! - взвизгнул Князь, и его указательный палец дернул "собачку".
   Но, она не поддалась, и тут только я понял, что пистолет не был снят с предохранителя.
   Чтобы выбить оружие из трясущейся конечности моего друга, понадобилось каких-то пол секунды. Когда под угрозой собственная жизнь, творишь чудеса реакции!
  -- Сразу видно, Князь, что у тебя в училище была хилая "тройка" по огневой подготовке.
  -- Ты...ты...ты, - рыдал Князь.
  -- Спокойно, придурок, - я все-таки, решился похлопать его по плечу, надеясь, что Князь не выхватит еще одну "пушку" из кармана, - ты чуть было, не отправил меня собирать цветочки в райские кущи, - произнося эту фразу, я подумал о том, что образ крутого положительного героя просто создан для меня.
   Я поднял пистолет и сунул его, от греха подальше, во внутренний карман пиджака.
   Князь отрешенно следил за моими манипуляциями, его бил озноб.
  -- Я буду рассказывать, а ты поправляй по ходу, хорошо?
   Я понял, что самое время воспользоваться моментом.
   Тот лишь вяло мотнул головой.
  -- Итак, - начал я, не знаю, что там у тебя такое случилось, но ты задумал слинять из Киева. Возможно, за границу. Так? Куда вы там, со Светланой запланировали? В Германию? В Штаты?
   При упоминании о Светлане, Князь сжал голову руками.
  -- Во Францию, - простонал он, - у меня и паспорта уже на руках.
  -- Харон не был в восторге от этой идеи и, взятые тобой денежки, снова вернулись в банк.
  -- Я узнал, что мой счет заморожен. У Харона связи везде.
  -- Поздравляю, - мрачно произнес я, - итак, я продолжу, с твоего позволения. Значит, Харон был против того, что ты оставляешь дело. В это же самое время, на сцене появляется один доверчивый идиот. Это, конечно же, я, - я шутовски поклонился, - Активность молодого человека из журнала, не нравится твоему шефу. Харон чуть не доводит меня до инфаркта, что большая редкость в моем возрасте, а в нагрузку решает доконать, послав тебя. Я ведь понял там, в кафе, ято ты, Князь, поешь с чужого голоса.
   На самом же деле, эта мысль посетила меня только что.
  -- Харон сказал, что если я тебя уговорю уехать, то он позволит выйти из бизнеса.
  -- "Из бизнеса"! - передразнил я его, - Бизнесмен хренов! Как же! Ты, вроде бы, умный парень, Князь, а до сих пор веришь в сказки. Ты что же, никогда не читал книжек про бандитов?
  -- Ты все правильно понял, - произнес Князь устало, - я сейчас в немилости у Харона, и вся моя жизнь не стоит и ломаного гроша.
  -- Да, кстати, Князь, а почему именно Франция? - решил я немного разрядить обстановку.
   Лицо горе-бандита немного просветлело.
  -- Все очень просто, - сказал он, - помнишь моего старика?
  -- Которого по счету?
   Князь усмехнулся:
  -- Нет, моего настоящего старика. Того самого, который принимал активное участие в моем зачатии.
  -- А-а...
  -- Ну, так вот, он уже лет восемь, как живет где-то под Лилем. К себе зовет. У него там небольшой магазин.
  -- Ну да, конечно.
  -- А теперь, все идет прахом!
  -- Кажется, мы немного отвлеклись,- заметил я.
  -- Что?
  -- Отвлеклись, говорю от темы.
  -- А... - мысли Князя сейчас витали где-то во Франции.
  -- Итак, рекламная пауза окончена, и я продолжу, - не смотря на угрозы твоего уродливого шефа и твои убедительные просьбы, я не покинул города. Разумеется, Харон был взбешен и, разумеется, возжелал во что бы то ни стало увидеть меня улыбающегося со страниц газет. Этот ублюдок и заголовок уже придумал: "Погиб от руки мафии". Как тебе? По-моему, дерьмовый заголовок. Одним словом, мои дни были уже кем-то сочтены, что никак не входило в мои планы на ближайшие лет шестьдесят. А теперь, самое, пожалуй, интересное. Найти киллера для сей благородной цели можно в наше смутное время зарождающихся рыночных отношений, что говорится, без проблем. Но для такого маньяка, каковым, без сомнения, является твой босс, это было бы слишком просто и совсем не эффектно. Согласен? А ведь Харон еще тот позер, я в этом убедился. И он решает разыграть целый спектакль, отведя для тебя, Князев, не слишком благозвучную роль. Роль балаганного дурака. Тебе в пору колпак с бубенцами?
   Князь опустил голову. Мне казалось, что его целиком пожирает стыд.
  -- И вот, наш Князь на распутье, прости за каламбур. Направо пойдешь - Светлану вернешь и репутацию восстановишь, налево - будешь нищ, а возможно, и мертв. Только свернув направо, наш добрый молодец жертвует конем, который мог бы указать ему единственное правильное решение, тот единственно правильный путь, о котором на камне ничего, к сожалению, не сказано.
  -- Конь в нашем случае - это, конечно же, ты? - вымучено улыбаясь, спросил Князь.
   Я не счел нужным отвечать - пусть думает, что хочет.
  -- Харон не прощает оступившихся, неужели ты этого не понял? Ему важно совсем не то, выполнит ли Князев его приказ, доказав тем самым, свою верность. Этому психу гораздо важнее знать, что для тебя важнее - дружба или любовь, - я выдержал паузу, - заряженные пистолеты - опасная вещь, Князь. В особенности, если их вовремя снять с предохранителя.
  -- Перестань!
   Князь согнулся в кресле и сжал голову руками.
  -- В итоге, - продолжал я, - мы бы все умерли: я - чуть раньше, вы с Ланой - чуть позже. Закон криминала, тебе ли это не знать! Так что, Харон не ошибся в распределении ролей в своем шизанутом спектакле. Дурака - на бис!
  -- Нет! - вдруг, заорал Князь, - Он обещал! Что даже пальцем!
  -- Занавес, - невозмутимо произнес я и засветил Князю по физиономии, - так лучше?
   Это возымело действие. Истерика прекратилась, и Князь снова готов был меня слушать.
  -- Когда ты должен сообщить им о моей смерти? - довольно буднично спросил я, словно речь шла о каком-нибудь пустяке.
  -- Завтра днем, - пробормотал мой незадачливый приятель, - а вечером я должен привезти труп к Республиканскому стадиону. И тогда они отдадут мне Лану, - не совсем уверенно сказал Князь.
  -- Они бы еще на Майдане "стрелку" "забили", - хмыкнул я.
  -- Вечером возле стадиона не так уж и много народу.
  -- Ну, и что ты собирался делать целые сутки с мои трупом? Неужели, устроил бы поминки?
   Князь удивленно взирал на меня, не понимая причину моего веселья.
  -- Ты привезешь мой труп, Князь, - зловеще произнес я и посмотрел ему прямо в глаза.
  -- Ч-что?
   Минуту-другую, я ничего не говорил. Просто сидел и наслаждался произведенным эффектом.
  -- Есть идейка кое-какая, - небрежно произнес я, - только учти, что с этого момента ты наш. Целиком и полностью.
  -- Иудствовать предлагаешь? - недобро поинтересовался Князь.
  -- Прощай, - я открыл дверь с его стороны, - пиши письма.
  -- Чего это ты? - не понял он.
  -- Катись, говорю! Благородный герой, тоже мне! Ты думаешь помочь своей девушке?
  -- Да.
  -- Придется кое-чем пожертвовать. Только помогая нам, ты сможешь помочь ей, и себе, конечно. О Франции еще не забыл?
  -- Нет, а что?
  -- И не забывай, - туманно произнес я и закрыл дверь.
   Я понимал, что поступаю жестоко, но что делать - на войне, как на войне. Ничего не поделаешь. К тому же, может до Князя, наконец, дойдет тот факт, что "сдав" нам Страшилу со всеми его бандитскими потрохами, он поможет обществу. Может, стоит рассказать Князю о Гене Самойленко?
  -- Ты говоришь, что у тебя есть идея? - робко спросил Князь.
   Поздравляю, Гордеев, теперь ты - хозяин положения и дело за одним - определиться с длинной веревки, которую предстоит свить из Князя.
  -- Идейка, - поправил его я, - так ты с нами или нет?
   Вот так! За рога и в стойло!
  -- А разве у меня есть выбор?
  -- Правильно.
   Я закурил. Пусть понервничает.
  -- Да, есть кое-что. Но, пока все очень и очень сыро. Нужно посоветоваться с друзьями.
   Откуда Князю было знать, что никакой идеи у меня не было, и я играл вслепую?
  -- С друзьями?
   Неужели, его это задело за живое?
  -- Да, с теми людьми, кому, как и мне, не безразлична твоя судьба, Князь.
  -- Это те, из журнала? Харон сказал, что их интересует совсем другое.
  -- А тебе важно мнение этого ублюдка? - зло спросил я.
  -- Прости, - выдавил Князь.
  -- Запомни, - теперь я говорил жестко, - с этого момента хватит дурить. Самостоятельно ты ничего не добьешься, кроме дырки промеж глаз. Спасать Свету будем коллективно. Понял? Командой.
  -- Что я должен сделать?
  -- Вот это, уже, как говорится, вопрос по существу, - немного "подобрел " я, - в ближайшем времени ты это узнаешь, сейчас же меня интересует совсем другое.
  -- И что же?
  -- Машина, что стоит позади нас метрах в десяти. Ты случайно, не знаешь, кому она принадлежит?
   Князь стремительно оглянулся и заметил черный "Форд- Сьерра", который я сам наблюдал уже минут двадцать.
  -- Это Фрукт, - обречено произнес он и тяжело вздохнул, констатируя тем самым всю тяжесть нашего с ним положения.
  -- Один из людей Харона? - спросил я, - Плохо пахнущий в светлом плаще? - мелькнула догадка, - Тот, что появился в кафе чуть раньше меня?
  -- Откуда ты его знаешь?
  -- Да так, сорока на хвосте принесла.
  -- Этот Фрукт, между прочим, чемпион Союза по стрельбе.
  -- Ну и?
  -- Это я на то случай, если ты, вдруг, что-то задумал.
  -- А-а...
  -- Что, "а"?
   Я рассеянно барабанил по рулевому колесу.
  -- Слушай, - обратился я к Князю, а этот твой тухлый овощ, может он еще и по авторалли чемпион?
   Князь нервно хрюкнул.
  -- Что ты задумал? - потянул меня за рукав он, - ты ведь что-то задумал, да? - в голосе моего приятеля слышалась тревога.
  -- Ага, - беззаботно произнес я, - задумал.
  -- И что же?
  -- Покататься немного, - сообщил я, включая зажигание.
  -- Не делай этого!
   Я взглянул на Князя, он был бледен, как простыня, в которую вот-вот, завернут покойника.
   Ожили габаритные огни и автомобиля, стоящего позади нас.
  -- Отменная реакция, - оценил я, - да ты расслабься, Князь, ведь ничего еще не случилось! - рассмеялся я, глядя на своего насмерть перепуганного друга.
   Немного погазовав, я выключил зажигание. Сзади последовали моему примеру.
   Я вновь завел двигатель и нажал на педаль газа, не включив скорости.
   "Вольво" издала внутриутробный звук, готового ко всему, мощного зверя. "Форд" рванул, было, с места, но водитель, увидев, что я заглушил мотор, вовремя ударил по тормозам. Теперь нас разделяло метров десять, не больше.
  -- Имитируем поломку, - весело сообщил я Князю и вновь включил зажигание, неотрывно глядя в зеркало заднего вида.
  -- Ты что, терпение их испытываешь? - Князь заметно повеселел и был уже не так бледен, как несколько минут назад.
  -- Как ты догадался? - усмехнулся я.
  -- Смотри, Фрукт не любит шуток, - предупредил меня друг.
  -- Я уже это заметил, - сказал я, услышав, как позади нас мягко хлопнули дверцы.
   Бросив взгляд в зеркало, я увидел, что к нам приближаются двое: один - вышеупомянутый Князем Фрукт, с плохим запахом, другой - коренастый недомерок в кожаной куртке.
   "У этого, видно, разряд по борьбе", - решил я, включая зажигание.
  -- Держись! - крикнул я Князю и дал полный газ. Взвизгнули шины (ну и достанется мне от Игоря!), и машина рванула с места. Краем глаза я заметил, как парочка бандитов запрыгивают в свой "Форд".
  -- Князь, только соображай быстрее! - крикнул я, обгоняя длиннющий, словно диплодок, грузовик-"дальнобойщик". Водитель его бешено засигналил мне вслед. Уверен, что он с превеликим удовольствием размозжил бы мою глупую голову монтировкой или еще каким-нибудь гаечным ключом.
  -- А что нужно-то?
   Я оглянулся назад. Кроме обиженного "дальнобойщика", позади нас никого не было. "Форд", конечно же, пристроился за грузовиком. Я воздал хвалу Всевышнему за то, что встречная полоса сейчас была до отказа забита машинами, так что об обгоне грузовика, водителю "Форда" оставалось лишь мечтать до лучших времен.
  -- Так что нужно-то? - переспросил Князь.
  -- Где здесь ближайшая подворотня?
  -- Ага, сейчас... вон, у той вывески резко направо, там арка.
  -- Двор сквозной?
  -- Понятия не имею!
  -- Господи! Ну, да ладно! - я крутанул руль, заскочил в темный двор и выключил зажигание.
  -- Подожди здесь, - сказал я Князю, выскакивая из салона.
   Затаившись в арке, я увидел, как мимо меня пронесся сперва, грузовик, затем - точно по моим расчетам - черный "Форд-Сьерра".
  -- Ну что там? - спросил у меня Князь, когда я вернулся к машине.
  -- Пока что можешь расслабиться.
  -- Уф! - с видимым облегчением произнес мой приятель и рассмеялся.
   Тем временем, я взял телефон и набрал номер гостиницы.
  -- Кстати, а как ты узнал, где я остановился? - спросил я у Князя, - Алло, девушка, добрый вечер. Триста шестой, пожалуйста.
  -- Соединяю, - послышалось из трубки.
  -- Как я узнал? - переспросил Князь, - Да очень просто. Методом исключения.
  -- Ты что же, все гостиницы обзванивал? Да, что там, нет никого? - телефон в моем номере, чувствовалось, звонил понапрасну.
  -- Нет, всего две. Мне повезло.
  -- А...
   И тут кто-то снял трубку.
  -- Да? - сипло произнесли на другом конце провода.
  -- Георгий! - заорал я, - Хорошо, что я вас застал.
  -- Ты меня не застал, а разбудил, - сонно проворчал сыщик, - ну, чего там у вас еще случилось?
  -- Георгий, скажите Игорю или Сергею, что мы с Князевым находимся... Князь, а где, кстати, мы находимся?
   Толик назвал адрес, который я не замедлил продиктовать Георгию.
  -- Пусть приезжают сюда, нам нужна помощь.
  -- Да что у вас такое?!
  -- Проблемы, - взволнованно произнес я, - боюсь, за нами "хвост".
  -- Будьте там, сейчас я приеду, - пообещал сыщик, - "хвосты" - моя парафия. А ребят все равно, на месте нет, они поехали вас искать.
  -- С ума сошли!
  -- Леша, я возьму твою машину?
  -- Конечно, только ключи...
  -- Что я, без ключей не заведу, в самом деле? - рассмеялся Георгий.
  -- А...вы в состоянии вести машину? - мне было неловко задавать этот вопрос, но я был обязан его задать.
  -- Давно уже проспался, так что, не волнуйся. Жвачку куплю на всякий пожарный. Ну ладно, ждите.
   Он повесил трубку.
   Мы с Князем были абсолютно одни на небольшом пятачке, окруженном со всех сторон мрачными "хрущебами" - домами, построенными в шестидесятых. Электрический свет, льющийся из окон, освещал дворик и нас, стоящих возле шикарного авто. Дома молчаливыми громадами нависали над гордостью шведского автомобилестроения, словно обещая ее раздавить. "Вольво" не вписывалась в здешний интерьер, как не вписывались в него и мы - люди, знавшие о шестидесятых лишь понаслышке. Не беспокойтесь, "хрущебы", мы скоро уйдем.
  -- Послушай, Леха, - прервал мои мысли о вечности Князь, - только не говори своим друзьям, что я...ну, о том, что я пытался в тебя стрелять. Ладно?
  -- Ладно, - пообещал ему я, - только и ты не подведи меня.
  -- Знаешь, - в голосе моего друга сквозила чудовищная тоска, - мне так надоело все это! Каждый день ждешь, что тебя накроют. Сам я никогда не продавал "дурь" на улице, с реализацией я справлялся другими методами, и все равно. Харон обещал неприкосновенность, но ведь, никто не застрахован, правда? А теперь они собрались лишить меня самого дорогого - любимой женщины и друга.
   Видимо, на моем лице было достаточно изумления, чтобы Князь спросил:
  -- А ты, наверное, думал, что самое дорогое для меня, как и для каждого ублюдка - деньги?
   Я счел нужным промолчать.
  -- Мне обязательно нужно уехать, - произнес Князь грустно, - нам нужно, - поправил он самого себя, - нам с Ланой.
  -- Вы уедите, Князь, - я постарался, чтобы мои слова прозвучали убедительно.
  -- Ты, правда, так считаешь? - с надеждой спросил меня Князь.
  -- Вы уедете, и ты начнешь новую жизнь.
  -- Без всего этого дерьма, - вторил мне Князь, - я сыт им по горло!
   Мы разговаривали, впервые, нормально разговаривали, как и положено старым друзьям. Нам уже нечего было скрывать друг от друга, и я был бесконечно рад этому обстоятельству.
   Вскоре подъехал Георгий. Проблему открывания дверей он решил на удивление просто - ветровое стекло "жигуленка" было безжалостно разбито. Ну и "везет" же мне со стеклами!
   Я критически покачал головой.
  -- Я тебе заплачу, - пообещал сыщик, - а зажигание включается так, - пустился в объяснения Георгий, - берешь эти два проводка...
  -- Спасибо, но у меня есть ключи.
   Двое мужчин, в разное время лившие при мне слезы, непринужденно рассмеялись.
  -- Так значит, ты и есть тот самый Князев? - Георгий крепко пожал ему руку.
   Было видно, что мой приятель немного смущен. В слабом отсвете автомобильных фар, я заметил немного сконфуженное выражение его лица.
  -- Знаете что, - предложил сыщик, - я думаю, что нам просто необходимо на время поменяться машинами.
  -- И зачем же? - спросил я.
  -- Да потому что Фрукт интересуется "Вольво", а не "Жигулями". На твоей машине, Леха, мы быстро исчезнем из виду, правда, ведь, Георгий? - неожиданно подал голос бывший торговец наркотиками.
  -- Разумеется, - подтвердил Самойленко.
  -- Но куда мне сейчас? - беспомощно развел руками мой приятель, - в особенности сейчас, после всех этих автогонок. Уверен, что Харону уже обо все доложили, - последнюю фразу Князь произнес совсем убитым голосом.
  -- Князь, ты позволишь рассказать Георгию обо всем?
  -- Если это поможет спасти Лану, тогда, конечно.
   Я вкратце изложил суть дела, не забыв упомянуть, что Князь уже давно стремится порвать с преступным миром. Выслушав меня, Георгий задумался. Я взглянул на Князя. Тот затаился, словно заяц перед последним выстрелом. Да и сам я ожидал от сыщика какого-нибудь чуда. Вот сейчас Самойленко откроет рот, и спасительный выход найден. Так всегда бывает. Я верил в мудрость и жизненный опыт Георгия. Без его помощи - нам, соплякам, ни за что не принять правильного решения.
  -- Вот что, - наконец, сказал Самойленко, - сперва позвони-ка ты по тому номеру, что тебе дал Харон и повозмущайся натурально так. Какого, мол, лешего за мной следят, ну, и все такое. Скажи, что излишняя опека тебе мешает.
  -- Я попробую, - согласился Князь, - но что это даст?
  -- Это, возможно, отведет от тебя подозрения, которые, несомненно, уже появились у Харона.
   Князь послушно набрал номер. Подождав немного, он нажал на кнопку "отбоя".
  -- Никто не отвечает, - сказал он.
  -- Я так и думал, - устало произнес Георгий и зевнул, - по этому номеру тебе ответят лишь завтра. Во сколько ты должен им позвонить?
  -- В полдень.
  -- Вот, в полдень и ответят. Уверен, что в квартире никто не живет, и она используется только для таких случаев, как этот. Номер все равно, не помешает "пробить", - пробормотал Георгий, - я займусь этим завтра.
  -- Это, правда, что у вас есть идея, как спасти мою девушку? - неожиданно спросил Князь у Георгия.
   Георгий внимательно посмотрел на меня, прежде чем ответить.
  -- Идеи рождаются по ходу дела, - пространно заявил он.
   Кажется, он понял.
   Князь, похоже, не был удовлетворен таким ответом, но что поделать - выбирать ему не приходилось. Он кивнул и промолчал.
  -- Сбор завтра в гостинице, - подвел итог Георгий, - в семь утра.
  -- А сейчас мне куда? - спросил Князь.
   Георгий, который уже сел за руль "Вольво", поднял на него свой холодный стальной взгляд.
  -- Поедешь с Гордеевым, - сказал он, - снимешь номер в той же гостинице, что и он. В семь утра - ты в триста шестом. Вопросы?
   Вопросов у нас не было.
  -- Ключи, - потребовал у меня Георгий.
   Я подчинился, дивясь резкой перемене настроения сыщика.
  -- Я еду первым, вы ждете двадцать минут и тоже уезжаете. Номер "Форда, - голос Самойленко звучал резко. Я внезапно понял, что бывший капитан снова в седле и ему сейчас вовсе не до сантиментов. Он снова был на работе.
  -- Это черный "Форд-Сьерра", - сказал я, - номера, к сожалению, не запомнил, - последнее я произнес сконфуженно.
  -- Двадцать пять-десять! - выпалил, вдруг, Князь.
  -- Молодец! - похвалил его Самойленко, - Продолжай в том же духе.
   И на его каменном лице неожиданно проступила вполне человеческая улыбка.
  -- До завтра, ребята, - Георгий захлопнул дверцу и завел мотор.
   "Вольво" не спеша, выехала из арки.
   Спустя положенные двадцать минут, мы тоже покинули царство "хрущеб".
  

"СТРАТЕГИЯ ОБМАНА"

   Была уже почти половина седьмого, когда в дверь моего номера раздался торопливый стук. Я зевнул и спустил ноги с кровати.
  -- Я не слишком рано? - спросил Князь, закрывая за собой дверь.
  -- Да нет, - соврал я, - я не сплю уже, по меньшей мере, минут сорок.
  -- А я, вот так и не смог уснуть, - сообщил мне Князь.
  -- Ты пока погуляй по номеру, посмотри телевизор, а я пойду, пожалуй, умоюсь и оденусь, - проворчал я, скрываясь в ванной.
   Холодная вода и зубная паста быстро привели меня в чувство. Выйдя из ванной, я позвонил вниз и заказал себе кофе.
  -- Ты что будешь? - спросил я Князя, держа трубку возле уха.
  -- У них есть томатный сок? - спросил мой приятель.
  -- Хорошее начало дня, - похвалил я.
  -- Простите? - раздался из трубки голос дежурной.
  -- И стакан томатного сока.
   Мне нравилось обслуживание в этом отеле - через несколько минут мы пили - я прекрасно сваренный крепкий кофе, Князь - свой томатный сок.
  -- Да, Князь, мне что-то не верится, что ты не спал всю ночь, - съязвил я, - даже побриться успел.
   Князь, действительно, выглядел вполне отдохнувшим и даже зачесал, по своему обыкновению, волосы назад.
   Тут дверь резко распахнулась, и на пороге появились Игорь с Серегой. Я тут же познакомил их с Князем.
   Игорь направился к холодильнику и выудил из его недр две банки немецкого пива. Одну он кинул Сергею, к другой присосался сам.
  -- Ах, как хорошо! - признался он, - В особенности, после вчерашнего возлияния.
  -- И когда вы уже успели? - спросил я.
  -- Да, мы с расстройства, что тебя не нашли, - ответил Сергей и присел на диван.
   Насколько я успел узнать, Сергей был в их тандеме лидером, много болтать не любил, был крайне предусмотрителен. А Игорь был, напротив, слегка поверхностен и любил поболтать. Вот, и сейчас он тарахтел, как сорока.
  -- Ну, и что же мы имеем? - спросил он у меня.
  -- В каком смысле? - не понял я.
  -- Да вот, Георгий позвонил нам почти в два ночи. Или, вернее, уже сегодня. Да, выходит, что сегодня. Мы только с Серегой из "кабака" притащились. Усталые, словно собаки. Так вот, Георгий звонит и сообщает, будто тебе удалось уговорить Князева нам помочь. И что, мол, Князеву самому необходима помощь. Так что же мы имеем? - спросил он уже у Толика.
   Князь не спеша, и очень, надо признаться, обстоятельно, ввел журнлистов в курс дела.
   Вскоре появился хмурый, словно осеннем небе, Георгий, от которого уже предательски попахивало - сыщик с утра уже успел принять.
  -- Ну, и как вы вчера? - спросил я у него после того, как Самойленко устроился в кресле с банкой пива.
  -- Ну что, можно сказать, - улыбнулся Георгий, - "Форд" нашел меня квартала через два от того места, где мы с вами расстались. Ну, мы совершили небольшую экскурсию по ночному городу. Мальчики уяснили для себя, что не так-то и хорошо знакомы с Киевом. Где-то на Отрадном мы "расстались".
   До сообщения о моей смерти оставалось четыре часа.
  -- Нужно шефу позвонить, - Сергей, который, наконец, как и мы, все, узнал о том, где находится заветный "восьмой сектор", просто не мог усидеть на месте. Он носился по номеру, кусая, свои казацкие усы и приговаривал:
  -- Это же надо! Кто бы мог подумать!
  -- Да, это сенсация. Я уже представляю наши следующие рейтинги! - Игорь также пребывал в небывалом возбуждении.
  -- Нужно срочно делать материал! - Сергей, всегда такой невозмутимый, заламывал пальцы.
  -- Материал Алексея, - твердо произнес Игорь, чем немало меня удивил, - это с самого начала, было его заданием. И он его выполнил. Садись за отчет, парень!
  -- Да вы что, совсем рехнулись?! - накинулся я на них, - Девчонку спасать надо, а они о каких-то материалах! Вы что, не видите, что Князеа на пределе?! - я указал на Толика, который робко притих в своем кресле, - Ему вечером нужно везти мой труп к Республиканскому стадиону, а вы! Тоже мне, профессионалы! Он бы мог меня вчера запросто убить! И сегодня я был бы уже холодный, как Дед Мороз. А трупы не пишут отчеты!
   Мельком я взглянул на Георгия, тот отвернулся к окну. Зря я так, насчет трупов.
   Как доказательство, я залез в шкаф и вытащил из кармана пиджака пистолет. Это было эффектно: Георгий хмыкнул, Игорь присвистнул, а Сергей перестал бегать по комнате взад-вперед и резко остановился, словно на невидимую преграду налетел.
  -- Теперь-то вы понимаете, что он меня мог убить? - снова спросил я, - Но не сделал этого. Хотите знать, почему? Да потому что, Князь сам ждет от нас помощи. От нас, понимаете вы это или нет?
   Я закурил, чтобы хоть как-то снять охватившее меня напряжение. Все продолжали сохранять молчание, лишь Князь в своем кресле пристыжено сопел, вспоминая, видно, свои вчерашние манипуляции с огнестрельным оружием.
   Я положил пистолет на журнальный столик. Георгий тут же накрыл оружие газетой.
   Сергей, который был старше меня лет на десять, опустил глаза. Ему было неприятно, что его - опытного сотрудника, журналиста со стажем, пристыдил дилетант, сопляк. Но, будучи человеком умным и рассудительным, Сергей понимал, что я прав.
  -- Однако Федорову позвонить, все-де стоит, - произнес он, глядя на меня исподлобья.
  -- Вот ты и звони.
   Тот пожал широкими плечами и направился к телефону.
  -- А знаете что, - Георгий отвернулся от созерцания панорамы Крещатика за окном и повернулся к нам, - А у меня, и в самом деле, возникла одна идея.

***

   Ровно в двадцать два часа по киевскому времени серая "Мазда"-323 остановилась на стоянке возле ворот Республиканского стадиона. За рулем машины сидел Князь. В багажнике лежал мой труп.
   Скажу сразу, что если бы не знакомый Георгия - патологоанатом Виталик, который, вопреки своей профессии, оказался настоящим шутом гороховым, у нас бы ничего не получилось. Найти труп человека, который бы хоть отдаленно напоминал Алексея Гордеева, оказалось очень и очень непросто. Виталик добрых два часа "висел" на телефоне, пока не сообщил нам с Георгием номер морга и адрес.
  -- Вчера молодой бомжик окочурился, - радостно поведал Виталик, - вроде бы, цветом волос и ростом подходит. Остальное - дело техники.
  -- Большего нам и не требуется. В каком состоянии?
  -- Мертвый, конечно, - осклабился патологоанатом, мертвее не бывает.
   Его добродушное лицо репкой расплылось в улыбке.
  -- Чудесно. Так к кому нам там обратиться? - спросил Георгий.
  -- Есть там дядя Ваня-санитар. Купите ему бутылку, он это дело полюбляет. Поклон от меня, так, мол, и так - молодые некрофилы-гомики...
  -- Да перестань ты! - прикрикнул на него Георгий, - Дело серьезное.
  -- Я понимаю, я все прекрасно понимаю, - Виталик покачал своей плешивой головой, - серьезное дело, что же тут непонятного? Я ведь не спрашиваю, зачем тебе нужен труп, да и еще похожий на этого молодого человека? - он указал на меня, - Мое дело, как всегда, сторона.
  -- Это нужно по работе, - хмуро пробормотал Георгий.
  -- Да что ты мне объясняешь, - обиделся патологоанатом, - мы ведь не первый день знакомы.
   Георгий крепко пожал ему руку.
  -- Спасибо, - с чувством произнес он, - я твой должник.
  -- По гроб, - счел нужным напомнить Виталик.
   Я улыбнулся.
  -- Давайте, дуйте отсюда, ребята, - Виталик открыл нам дверь, - бутылку дяде Ване, а он вам бомжа и помоет, и оденет, и побреет.
   Когда мы уже уходили, Виталик тронул Георгия за плечо.
  -- Гоша, извини, это правда?
  -- Да, - подтвердил сыщик.
  -- Прости, что не пришел проститься с Генкой, я не знал, - иронии в голосе патологоанатома более не было, - мне только вчера сказали. Вадик Руденко позвонил и рассказал.
   Георгий благодарно на него посмотрел и мы покинули здание.

***

   Дядя Ваня - пожилой санитар, с иссеченным капиллярами лицом закоренелого алкоголика, превзошел все наши с Георгием ожидания. Поняв, чего от него хотят, он минуту-другую изучал мое лицо, от чего, признаться, мне сделалось неуютно. Затем, забрал заранее приготовленные мой костюм, в котором меня видел Страшила, а также, сорочку, туфли и носки (нижнего белья я не дал), и, буркнув нам: "Почекайте, добри люди", скрылся за дверью.
   Мы с Самойленко остались ожидать в коридоре. Я подумал о том, был ли я здесь раньше в мою курсантскую бытность? Тогда мне приходилось заступать в наряд на погребение - пресловутую "гроб-команду". Нас везли либо в морг, либо сразу на квартиру, где мы помогали вынести "жмурика" (именно так цинично в нашей среде именовали покойников). Потом мы сопровождали гроб на кладбище или в крематорий, дабы там воздать последние почести трек ратным залпом из автомата и прохождением торжественным маршем с равнением на могилу.
   Георгию было не по себе, и я это видел. Он сжимал и разжимал пальцы, тупо глядя в стену, выкрашенную в цвет, схожий с зеленым. Самойленко совершал ради Князя самый настоящий подвиг - почти сразу же после смерти сына вновь посетить морг - это поступок, достойный настоящего мужчины.
  -- Принимайте "халтурку"! - просипел, возникший в дверях, дядя Ваня.
   Мы с Георгием зашли в просторное помещение со стенами и полом, выложенными желтой кафельной плиткой.
   "Словно кожа мертвеца", - подумал я и поежился.
   Возле стен на "каталках", покрытых несвежими простынями, лежали тела мертвых людей. Но не это поразило меня до спазма в желудке. На широком металлическом столе, стоящем посреди комнаты, лежал...я. Или, почти я.
   При ближайшем рассмотрении, сходство улетучилось. Это был парень примерно одних со мной лет, заметно уже в плечах - пиджак висел на его костистой фигуре, словно на вешалке. Именно одежда создавала некоторую иллюзию сходства со мной. Волосы мертвеца были немного светлее моих, но разве Страшила способен был запомнить их оттенок? Сомневаюсь. Лицом парень на меня похож не был.
  -- Замечательно, - прошептал Георгий.
  -- Думаете? - с сомнением спросил я.
  -- Спасибо, батя, - сыщик пожал санитару его узловатую ручонку, - от лица милиции, спасибо!
  -- Да что там...- развел руками старик, - я его, - он кивнул на труп, - и постриг, и побрил немного.
  -- Это вам за праведные труды, - Георгий протянул дяде Ване две бутылки "Столичной".

***

   Труп мы перевезли к Георгию на квартиру. Эта операция стоила мне целого километра растраченных нервов. Сыщик, напротив, сохранял индейское спокойствие.
   Мы стояли над мертвым телом, словно самые настоящие колдуны, которым для их ужасных месс понадобился покойник.
  -- Итак, - Георгий взглянул на часы, - укладываемся по времени. В назначенный час ты, Толик, - обратился он к Князю, - звонишь и говоришь, что дело сделано. Вы, - он взглянул на двух сотрудников "Крайм Ньюс", - до вечера должны достать краску для волос подходящего цвета. Вот вам образец, - Георгий взял со стола опасную бритву и бесцеремонно оттяпал мне клок волос, - все ясно?
  -- Разумеется.
  -- Тогда, вперед!
   Сергей и Игорь направились к двери.
  -- А я? - спросил я.
  -- А ты, мой дорогой, - улыбнулся Георгий, - уже, по крайней мере, часов семь, как мертв. Так что, появление на городских улицах твоего неприкаянного тела, может привести к непредсказуемым последствиям.
   Князь хмыкнул. Он больше всех нас верил в успех этой сумасшедшей затеи - так велико было его желание спасти Светлану.
  -- Так что, будете с Толиком мне помогать, - подмигнул мне детектив, - работы - непочатый край. Нужно этого парня - он кивнул в сторону стола, на котором лежал труп, - довести немного "до ума".
   Князь с готовностью рванулся со стула, на котором сидел.
  -- Что нам делать? - спросил он тоном человека, готовым выполнить любой приказ.
  -- Тащи-ка вату сперва, - задумчиво произнес Георгий, - она в "аптечке" на кухне.
  -- Вы собираетесь его гримировать? - не удержался от вопроса я.
  -- Как ты догадался? - насмешливо посмотрел на меня Георгий, - в свое время, у меня это неплохо получалось.
   Я пожал плечами.
  -- Вот вата! - провозгласил Князь.
  -- Замечательно. Приступим!
   Через некоторое время, мертвец начал приобретать некоторое сходство со мной. Георгий, и в самом деле. Кое-что понимал в искусстве изменения внешности.
  -- Родинку рисовать будем? - спросил у меня сыщик.
  -- Можно, конечно, - пробормотал мой приятель, вышагивая вокруг стола на своих "ходулях", - она, хоть и небольшая, но кто знает - может, Харон ее приметил?
   В дверь позвонили. Кисточка в руке нашего "визажиста" замерла в нескольких сантиметрах от мертвого лица.
  -- Кто бы это мог быть? - взволнованно прошептал Князь.
   Раздался еще один звонок, за ним еще.
  -- Все в порядке, это ребята, - махнул рукой Георгий, - Леша, иди, открой дверь.
  -- Забыл совсем про условный знак, - в комнату ввалились журналисты.
  -- Краску купили? - хмуро поинтересовался Георгий.
  -- Конечно. И немного продуктов. Подкрепится, даже осквернителям могил иногда не помешает, - осклабился Игорь, - кстати, у вас тут воняет, как в фильмах ужаса. Вы бы хоть окна открыли.
  -- Возьми, да открой, - раздраженно прикрикнул Георгий.
   Сейчас он был занят тем, что при помощи теней и кисточки, старался придать лицу покойника мои черты.
   Игорь лишь пожал плечами.
   К восьми вечера все было готово. Самойленко еще раз критически осмотрел преображенное лицо бомжа, а затем, достал из кармана тот самый пистолет, из которого Князь чуть было, не отправил меня на тот свет, и выстрелил в лоб трупа.
   Мы, словно онемели. К запаху начинающегося разложения, к которому присутствующие, надо признаться, уже успели привыкнуть, добавилась, прогоркло кислая пороховая вонь.
  -- Вылитый Гордеев, - наконец, опомнился Князь, - Похож, нечего сказать.
  -- Спасибо, Князь, - пробурчал я, - не знал, что для полного сходства со мной, трупу нужна была дырка во лбу!
   Князь хрюкнул.
  -- Должно получиться, - я приблизился к трупу настолько, насколько это позволял тошнотворный запах тления, - грима практически не заметно. Да и видел-то меня Страшила всего один раз.
  -- Кто? - не понял Георгий.
   Я объяснил. Князь как-то ненатурально заржал.
  -- Это ему, уроду, больше подходит, - сказал он и покосился на труп.
  -- Надо же, - усмехнулся Георгий, - приобрести труп по дешевке, за две бутылки водки! Сказать - никто не поверит! Сейчас хороший мертвяк стоит, по меньшей мере, баксов сто- сто пятьдесят, а может, и больше.
  -- Сколько?! - поморщились мы.
  -- А нафига их покупают? - недоуменно спросил Князь.
  -- Мумии делают.
  -- Кого?! - не понял Толик.
  -- Ну, мумии, на манер египетских, - объяснил Георгий, - мода на Египет пошла. Вот, некоторые богатые умники, из "новых", хотят иметь у себя дома миниатюрного сфинкса или копию усопшего Тутанхамона, например. Покупают в моргах околевших бомжей, бродяжек всяких, их тех, что посвежее. А умельцев выпотрошить человека и за хорошие "бабки" сварганить мумию, ничем не хуже египетской, сейчас предостаточно. Кстати, мумии идут на "черном рынке" до двух тысяч долларов за штуку.
   Князь присвистнул:
  -- Бизнес!
   Я ткнул его в бок, он засопел, поняв, что сморозил глупость.
  -- Был бы ты сейчас, парень, каким-нибудь Хеопсом, - обратился он к мертвому, - представляете, - Князь повернулся к нам, - какой расклад, - жил бомжом, а после смерти стал фараоном.
  -- И то, фальшивым, - заметил Игорь, - ну, наш-то трупак хотя бы благородной цели послужит.
  -- Это уж точно, - согласился с ним Князь.
  -- Боже мой, - тихо произнес я, - если нас "повяжут" за этим занятием, это буде совсем не смешно.
  -- Да, за надругательство над трупом нас, уж точно, по головке не погладят, - сказал Георгий.
  -- Будем надеяться, что Харон не бросит его на помойке, - не теряя оптимизма, заметил Князь.
  -- Этот кошмар будет преследовать меня вечно. До конца дней моих, - сказал я обречено.

***

   Ровно в двадцать два часа по киевскому времени серая "Мазда"-323 остановилась на стоянке возле ворот Республиканского стадиона. За рулем машины сидел Князь. В багажнике лежал мой труп.

***

  
   Ждал он не долго. Вскоре, с трех сторон к автомобилю моего друга подъехали голубая "Волга" Страшилы, черный "Форд", на котором, как я успел уже узнать, развозят тухлые фрукты и микроавтобус "Фольксваген-транспортер". Последний был напичкан, как показалось нам, наблюдавшим за происходящим с крыши близстоящего здания, подозрительными личностями.
   Бандюганы появились эффектно, что ни говори!
  -- Ну, что там? - мы теребили за рукав Георгия, который наблюдал за событиями, разворачивающимися на "пятачке" перед входом на стадион, через оптический прицел снайперской винтовки, снабженной прибором ночного видения. Палец сыщика находился на спусковом крючке.
  -- У вас хоть разрешение на нее есть? - спросил я Георгия перед тем, как мы поднялись на крышу.
  -- Нету, - беспечно ответил сыщик, - взял попользоваться, тут не до разрешения.
   И он был прав. Гораздо важнее было спасти Светлану из лап этих подонков. Мы все здорово волновались, а про Князя и говорить нечего - он чувствовал себя ягненком, приглашенным на волчью вечеринку.
   Позже Князь рассказывал:
  -- У меня все поджилки тряслись - так волновался. Когда я вышел из машины, Харон первым делом заставил вернуть пистолет. Спросил, мол, я сделал то, что должен был сделать? "Покажите сначала девушку", - сказал я, как вы меня учили. Я хотел убедиться в том, что Лана жива. "Паша", - крикнул Харон своему шоферу, - "приведи девчонку". С Ланой все было в порядке, разве что немного испугалась. Она у меня сильная девочка! "А теперь", - Харон был достаточно близко, чтобы я мог различить выражение удовлетворения на его уродливой морде, - "слово за тобой, Анатолий". Я швырнул ему твое, Леха, удостоверение. "Но это еще ни о чем не говорит", - сказал Харон. "А это", - я открыл багажник, - "это о чем-нибудь говорит?" И сорвал с трупа брезент, в который мы его завернули накануне. Вы представляете? - глаза Князя лихорадочно блестели, будто он заново переживал происходящее, - Я думал, что они не поверят. Но они поверили. И первым это сделал этот уродец, Харон. "Что ж", - сказал он мне, - "я вижу, что ты готов на многое, чтобы получить назад свою куколку", - Харон подошел к Лане и потрепал ее по щеке. Я смотрел на нее и готовился к худшему. Я думал, что с Ланой случится истерика, но она была странно спокойна. Я подумал еще тогда о том, что ее накачали какой-то дрянью. "А ведь она стоит того, Анатолий", - вкрадчиво произнес Харон, - "стоит того, чтобы убить. Тебе известно, девочка", - обратился он уже к Лане, - "что твой парень убил своего друга. Из-за тебя, между прочем. Ну, разве это не прекрасно?", - он даже захлопал в ладоши от умиления. Лана заплакала. Мне же хотелось кричать, я с трудом подавил в себе этот порыв, вспомнив, зачем я здесь. Еще немного, еще совсем немного, и все будет кончено, успокаивал я сам себя. "Ведь этот Гордеев", - Харон указал на багажник, где лежал мертвый бомж, - "был твоим другом, Анатолий. Ну, и как это - убить друга"? - он оскалился в волчьей ухмылке. Ты был прав, Леха, сто раз прав. Он ненормальный, он маньяк! Однако я был готов терпеть любые их издевательства, лишь бы они отдали мне мою Лану. "Перенесите тело в фургон", - распорядился Харон. Из микроавтобуса вынырнули двое молодчиков и вытащили труп из багажника "Мазды". "Э, да он окоченел совсем!", - сказал один из них. "А вы что думали?"- срывающимся от волнения голосом, произнес я, - "Сколько времени прошло!" "Да, ты почти не колебался", - неожиданно пришел мне на помощь Харон, - "И правильно сделал", - "что", - он склонился над трупом бомжа, и у меня кольнуло сердце, - "дописался, писака? Говорил я тебе, Ваня, не ищи неприятностей. Не послушался ты меня и, видишь, что вышло из этого?" - укоризненно произнес бандит, - "Хороший выстрел, Анатолий" Мне его похвала была до лампочки! "Видно, зря Фрукт напраслину на тебя гонит. Говори, что вы с этим Гордеевым сговорились. А ведь я ему чуть не поверил". "Я не очень-то люблю, когда за мной следят", - как можно злее проворчал я. "А какого хрена он тогда со мной в кошки-мышки играл?" - раздался голос Фрукта. Он вышел из машины и подошел ко мне. "Я в доверие к нему входил, идиот!", - с досадой произнес я. "Ты мне еще за "идиота" ответишь!", - пообещал мне Фрукт и отошел в сторону. "Заткнись, Фрукт!"- шикнул на него Харон, - "Тебя, тварь, убить мало за то, что не уследил!" "Перед смертью Гордеев от души насмеялся над тобой, Фрукт!" - я чувствовал поддержку Харона и позволил себе немножко поиздеваться. "Мы еще поговорим, Князь!" - тихо, но очень убедительно пообещал мне Фрукт и с силой хлопнул за собой дверцей "Форда". "Обязательно", - пробормотал я, - "а теперь, отдайте мне девушку", - обратился я к Харону. В ответ раздался хохот бандитов. "А может она не хочет возвращаться к убийце?" - от этого предположения Харона у меня волосы встали дыбом. От прежней уверенности в себе, не осталось и следа. Я ожидал самого худшего - того, что Лана, действительно, не захочет больше видеть человека, убившего своего друга. Пусть, даже из-за нее.
  -- Я, как увидела труп, думала, что поседею! Это был настоящий шок, - делилась воспоминаниями Светлана, - Толик, думаю, как же ты мог? Ведь Леша хотел тебя спасти!
  -- И тут, - продолжил свой рассказ Князь, - как и водится в таких случаях, подъехала милиция. "Уазик" остановился от нас метрах в двадцати, из него вышли парни с автоматами и, как бы, между прочим, закурили.
  -- Мы, как это увидели, чуть с крыши не свалились! - признался Сергей.
  -- Да уж! - подтвердил я.
  -- Для нас это было полной неожиданностью, - сказал Георгий, - ясно, что "менты" не просто покурить приехали к стадиону. Кто-то из "сердобольных" прохожих, или жильцов ближайших домов, позвонили "ноль-два". Так, мол, и так: возле Республеканского "братки" "разборку" устроить решили.
   Князь продолжил свое повествование:
   -Харон, как милицию увидел, так сразу ко мне: "Ты, щенок неразумный "ментов" пригласил?" "Нет", - я чувствовал, что все летит к черту, - "чтоб мне сдохнуть!" "Это ты всегда успеешь!" - пообещал мне Харон, - "Смотри, курвеныш, если за нами будет "хвост", я тебе голову самолично откушу. По самые ноги. Понял?" "Понял", - обречено произнес я. "Забирай свою девку, и проваливай!" Паша толкнул ко мне Лану. "Иди, только медленно", - посоветовал ей Харон.
  -- Я думала, что мне в спину выстрелят, - призналась Лана.
   Ничего такого не произошло. Нам с крыши хорошо было видно, как Светлана и Князь сели в машину, и "Мазда" стремительно рванула с места. Милиция на это никак не среагировала. Через несколько минут все три бандитских машины поспешно покинули "пятачок", разъехавшись в разные стороны. Последними укатили стражи порядка, довольные, что на этот раз обошлось без стрельбы.
  -- Ехали молча, - продолжал свой рассказ Князь, - Лана, словно окаменела, а я еще не мог прийти в себя, не мог поверить в то, что уже все позади. Я не ощущал своего счастья, того, что теперь мы навсегда вместе. Дома с Ланой случилась самая настоящая истерика. Она била меня, кричала, называла убийцей, в общем, вся эта котовасия продолжалась до тех самых пор, пока в дверь не позвонили. Длинный такой звонок, а за ним - еще два коротких. Как мы и условились.
  -- Боже! - смеялась Светлана, - Я, как увидела, кто вошел, так и хлопнулась в обморок!
  -- Да уж! - вторил ей Князь, - Мы с Гордеевым целый литр воды на нее вылили, прежде чем Лана пришла в себя.
   Он нежно обнял девушку.
  -- Ну, и что теперь? - спросил я у Георгия.
   Мы все собрались у меня в гостиничном номере. Князь сиял, словно люминесцентная лампа, Лана устроилась рядом с ним, Георгий лениво тянул из бокала свою очередную порцию коньяка, Сергей делал наброски сенсационной статьи, а мы с Игорем курили и просто пялились в окно.
  -- Что теперь? - переспросил меня Георгий, - А ничего. Все кончено. Или же все только начинается, как на это посмотреть. Толик со Светланой, - он улыбнулся счастливой парочке, - на следующей неделе улетают во Францию, наши журналисты - послезавтра в Россию, а я остаюсь здесь. Разгребать, так сказать, все это дерьмо.
  -- Георгий, не при даме же! - оторвался от своей писанины Сергей.
  -- Дама ничего не слышала, - ласково улыбнулась своему спасителю Света.
  -- Вот видишь, - развел руками Самойленко, - дама ничего не слышала. Ни про какое дерьмо.
   Мы все засмеялись, хотя, было почему-то грустно. Грустно от мысли, что нам придется расстаться.
  -- А вы уверенны, что вам не понадобится наша помощь? - спросил я сыщика.
  -- Вряд ли, - ответил Георгий, - вы и так много сделали. Теперь мир узнает о "Ночном солнце" и месте его изготовления. Представляете, какая здесь заварится каша после выхода вашей статьи? Какие головы полетят! Мне даже представить страшно!
  -- Спасибо вам, Георгий, - с чувством произнес Князь и пожал руку сыщику, - без вас мы бы точно ничего не смогли сделать!
  -- Благодари вот его, - Самойленко кивнул в мою сторону, - это он верил в тебя до самого конца. И, как видно, не напрасно.
   Я отвернулся к окну, чтобы присутствующие не могли видеть моего смущения.

"ВМЕСТО ЭПИЛОГА"

  
   Вот, так я и стал сотрудником престижнейшего в мире журнала. Дебют мой на страницах "Крайм Ньюс" не остался без внимания. В работе над статьей мне здорово помог Сергей.
   Вскоре, нам стало известно, что "восьмой сектор" со всем оборудованием, накрыт милицией. Не думаю, что здесь обошлось без помощи Георгия. Коррумпированный высокий милицейский чин был снят с должности, и против него возбудили уголовное дело. Страшила, он же Харон, был убит в перестрелке. Мне хочется надеяться, что он угодил прямиком в ад, где ему нашлось достойное место в одном из котлов с кипящей смолой.
   Достойный бы, казалось, "хэппиэндовский" финал нашей истории. Но это не так. Далеко не так.
   На второй день после моего возвращения в Нижний, а точнее, на вторую ночь, я был разбужен настойчивым телефонным звонком.
   Я щелкнул выключателем и, не открывая глаз, нащупал телефонную трубку на тумбочке.
  -- Да, - сонно прохрипел я.
  -- Леша..., - это был голос Светланы, - срочно приезжай!
   Сон, как рукой сняло.
  -- Лана, тьфу, прости, Света, - я сел на кровати, - что у вас произошло? - в том, что случилось что-то серьезное, я не сомневался, - ты бы слышала свой голос!
   Трубка молчала. В тишине я слышал прерывистое дыхание девушки.
  -- Лана?
  -- Приезжай, Леша, - тихо произнесла она, - случилось... нечто ужасное, - Света заплакала, - Толик...
  -- Что?! - заорал я, уже не заботясь о том, что, возможно, разбужу соседей, - Что с Князем?
  -- Мы... мы нуждаемся в тебе..., ты снова нам нужен...- слова девушки звучали так искренне, что я сам проникся той болью, что сквозила в голосе Светы.
   Слава Богу, что он жив, подумал я.
  -- Приезжай, Леша, - словно сомнамбула, твердила Лана, - приезжай, приезжай...
  -- Я вылетаю первым же рейсом, - я повесил трубку.
   Собраться для меня, было делом пяти минут. Около часа заняла дорога в аэропорт. Однако все оказалось напрасно - ближайший рейс на Киев был только рано утром. Пришлось ждать несколько часов. Только Богу известно, сколько я передумал за это время, сколько израсходовал нервов и сигарет! Они текли очень медленно, эти несколько часов ожидания, словно качественный мед - лениво и не спеша. Время в который раз испытывало мое терпение. Я выдержал испытание.
   Время изменило свой темп только после того, как объявили посадку. С этого момента, оно понеслось галопом, и я даже не успел опомниться, как очутился в квартире Князя. Слушая сбивчивый рассказ Светланы, я медленно погружался в кошмар.
   Они приехали на следующий день после того, как мы улетели. Был вечер. Лана готовила ужин, Князь, с энтузиазмом будущего мужа, ей помогал. "Теперь я, точно, на ней женюсь, Леха", - говорил он мне в аэропорту, когда мы прощались, - "после всего, что с нами произошло, я просто не в праве жить дальше без нее. Понимаешь, не в праве".
   Девушка ставила на плиту сковородку, когда раздался треск выбиваемой двери. Все произошло так быстро, что Лана не успела даже закричать. Несколько крепких парней в считанные секунды скрутили Князя, а потом появился он ("тот, со страшным шрамом"). "Сейчас мы тебе глазки-то закапаем", - засмеялся урод и достал из кармана пипетку. Обычную медицинскую пипетку, которой копейки - цена в любой аптеке. Князь, как только увидел эту безобидную вещь, так и начал кричать. "Я еще никогда не слышала, чтобы он так кричал, чтобы он так чего-то боялся! " - давилась слезами Светлана. Дальше все происходило, словно в кошмарном сне: один из бандитов крепко держал голову Князю, а Харон оттянул ему нижнее веко и выдавил в глаз что-то из пипетки. "Если бы ты слышал, Алеша, как Толик кричал!" - вспоминала Света. Второй глаз моего друга постигла та же участь. Затем, бандиты отпустили парня, и Князь обессилено рухнул на пол. "Смотри, сестренка - ни гу-гу!" - пригрозил девушке Харон, - "А не то ведь, и тебя отправим вслед за твоим приятелем загорать под "Ночным солнцем"!" И они ушли так же стремительно, как и появились. Лана бросилась к лежащему на полу Князю. Тот поднял голову. На губах парня блуждала идиотская улыбка, а из невидящих глаз текли слезы вперемешку с чем-то отвратительно зеленым. Затем, Князь начал смеяться. "Это был не его смех", - вспоминала Света, - "Это был не Толик".
   Наутро мы отправились в больницу.
  -- Он еще очень плох, - объяснила нам положение вещей пожилая докторша с красивым лицом аристократки девятнадцатого века, - слишком сильна доза.
  -- А со зрением? Что со зрением?! - сорвалась на крик Лана.
   Врач опустила глаза.
  -- Рано еще о чем-либо судить, - произнесла она нерешительно, - ведь мы имеем дело с принципиально новым по химическому составу веществом, о последствиях можно пока лишь догадываться. Пока что...ваш друг не видит.
   Светлана зарыдала. Я обнял девушку, успокаивая.
  -- Ничего, ничего, - говорил я, стараясь, чтобы мой голос звучал убедительно, - Князь не такой слабый, чтобы вот так, просто взять, и сдаться. Он не такой, уж нам-то с тобой это хорошо известно, ведь мы сейчас для него - самые близкие люди. Вы еще с ним будете счастливы, поверь! Вы будете самой счастливой парой на свете!
   Девушка всхлипывала на моем плече, и я изо всех сил хотел верить в то, что сказанные мною слова сбудутся. Я слишком любил их обоих.
  -- Ты Георгию звонила?
   Лана кивнула.
  -- Он уже был у меня. Вчера. С каким-то человеком, который пообещал мне, что виновные обязательно понесут наказание. Дверь помогли установить.
  -- Значит, будут наказаны. Надеюсь, коллега Георгия слов на ветер не бросает.
  -- Вы можете увидеться с ним, - прервала нашу беседу докторша, - только не долго и по одному.
   Она подарила нам с Ланой добрую улыбку. Я вновь залюбовался ее лицом. Невольно представил его молодым. Век назад мужчины бы умирали по дюжине в день, сражаясь на дуэлях из-за такой красавицы.
   Смущенная моим пристальным взглядом, врач опустила голову. Я почувствовал, что некстати, краснею.
  -- Спасибо, - Лана уже рванулась в сторону палаты.
   Я присел на кресло у стены. Оно было жестким и неудобным, как и положено креслу в советском лечебном учреждении. К тому же, скрипело немилосердно, жалуясь, видно, на нелегкую долю казенной мебели.
  -- Вы позволите?
   Докторша присаживалась рядом на другое кресло. Оно вмиг отозвалось предательским скрипом.
  -- Да, конечно.
  -- Вы, вероятно, тот самый Алексей?
  -- Что значит, тот самый? - не понял я.
  -- Толик в бреду называл ваше имя чаще других. Вы его родственник?
  -- Друг, - я только сейчас понял, как чудовищно устал. Всю ночь мы говорили со Светой.
  -- Я завидую вашей дружбе. Сейчас это - большая редкость.
   Тут вышла заплаканная Светлана. Но, не смотря на слезы, девушка светилась от счастья.
  -- Леша! - она неестественно улыбнулась, - Он меня узнал! Представляешь, узнал!
  -- А ты что думала! - я взялся за дверную ручку, - Все будет в порядке, поверь!
   Я вошел в палату.
   Князь являл собой жалкое зрелище. Капельницы, датчики, какие-то провода опутывали его долговязое тело, словно нелепая паутина. На глазах моего друга была плотная марлевая повязка.
  -- Привет, Крэйзи, - он разжал бескровные губы.
  -- Здравствуй, Толик, - я впервые назвал Князя по имени, - как ты догадался, что это именно я?
  -- Ну, а кто, кроме тебя, Георгия или Ланы может быть? Разве что, мои заграничные родители прилетят. Так ведь, они ничего не знают. Я запретил Лане звонить.
   Кроме "французского" отца, у Князя была еще и "канадская" мать. Ольга Павловна жила со своим, кажется, пятым по счету, мужем-экологом, где-то в пригороде Монреаля.
  -- Следователь еще приходит, - продолжил Князь, - но он постоянно кашляет и его узнать не сложно.
  -- Чего он хочет?
  -- Требует какие-то адреса, имена. Спрашивает, чего такого я сделал? Мафия, мол, не к каждому в гости заходит.
  -- Ну, а ты что?
  -- Прикидываюсь дурачком, "кошу" на то, что еще не оклемался от действия наркотика. Так мне советовал Георгий. Он этого "следака" знает. Тупой, говорит, до безобразия. А странно, да? - Князь сделал попытку приподняться на подушке, но я вернул его на место, - "солнце" закапывают в нос и балдеют, а в глаза, стало быть, нельзя.... Как ты думаешь, Гордеев, ко мне вернется зрение? - спросил Князь, внезапно чужим голосом.
   Я сглотнул плотный ком.
  -- Все устроится, я тебе обещаю. Мы тебя вылечим, обязательно, - пообещал я.
  -- Мы?
  -- А разве я тебе не говорил, что у меня мать - медик?
  -- Да, что-то такое припоминаю.
  -- А то, что она - неплохой по мировым стандартам, окулист, тебе известно?
  -- Нет.
  -- Так что, все устроится, - сказал я твердо.
   Мне жутко хотелось зареветь.
  -- Крэйзи...
  -- Да?
  -- Мне кажется, что это неспроста, - тихо признался Князь, - это наказание свыше.
   Я взял его за руку. Она оказалась вялой и холодной на ощупь. Совсем не той рукой, что славилась своим железным пожатием.
   Дверь в палату приоткрылась.
  -- Молодой человек, боюсь, ваш друг еще не готов к длительным разговорам, - предупредила доктор, заглядывая в палату.
  -- Да, вали отсюда, Гордеев, - улыбнулся своими бескровными губами Князь, - и заботься о Лане, как следует заботься!
  -- Есть! - я приложил руку к виску.
  -- К пустой голове руку не прикладывают! Вольно, разойдись1 - скопировал нашего бывшего комбата, майора Клюева, Князь.
   Мы рассмеялись.
  -- Я смотрю, что вы не так уж и плохо выглядите, - сказала Толику врач.
  -- Это временное явление, - объяснил мой друг, - как только в палате раздастся характерное покашливание, мне тут же станет значительно хуже.
   Мы рассмеялись. Теперь уже втроем.
  -- Выздоравливай, Князь, - я еще раз пожал ему руку.
  -- Позвони Георгию, пусть он ко мне зайдет, - попросил мой друг.
  -- Обязательно.
   В коридоре, кроме Светланы, находились еще двое - молодой красивый мужчина лет тридцати с небольшим, одетый в светлый костюм и... Алена.
   Я попытался справиться со своими эмоциями, но, по всей видимости, это у меня не вышло, потому что Лана спросила:
  -- Ну, как он тебе?
  -- Ничего, выживет, - попытался пошутить я. Вышло, довольно неуклюже.
   Повисла небольшая пауза.
  -- Ну, я же вижу, как ты волнуешься, - не отставала Света.
  -- Здравствуй, Алена, ты прекрасно выглядишь, - я не стал давать Лане тему для дальнейших размышлений, по поводу чего я волнуюсь, - а это, вероятно, твой супруг? Очень рад познакомиться.
  -- Алик, это - Алеша, Алеша, это - Алик. Алик - мой муж, Алеша - мой старый хороший друг, - без энтузиазма произнесла Лана, и легкий румянец чуть тронул ее щеки.
  -- Очень приятно, - по очереди произнесли мы с Аликом и вежливо улыбнулись друг другу.
   Аленин муж первым протянул мне руку. Она оказалась сильной и твердой, какой и положено быть руке предпринимателя, которому под силу подарить своей любимой жене "Ягуар".
  -- Вы к Толику? - спросил я.
   Супруги переглянулись.
  -- Вообще-то, мы только что узнали, - тихо сказала Алена, - вот, встретили Свету.... Нам так жаль...
  -- Извините, - возникла перед нами докторша, - но на сегодня посещения окончены. Приходите завтра, больному требуется покой.
  -- Что ж, придем завтра, - сказала Алена.
  -- До свидания, - попрощался за всех нас с докторшей я.
   И в последний раз взглянул на пожилую женщину. Нет, но какое лицо!
   В коридоре мы еще немного поболтали на тему Князева самочувствия, и вышли на улицу. Там молодую чету поджидал кроваво-красный "Феррари", на котором они и умчались, пожелав нас с Ланой всего хорошего.
  -- Ты завидуешь ему? - спросила у меня Лана, когда мы остались одни.
  -- Кому? - я сделал вид, что не понял вопроса.
  -- Алику, кому же еще?
  -- Клевая "тачка", - продолжал ломать комедию я, - он что - наследник Билла Гейтса?
  -- Я не о машине, ты прекрасно понял.
  -- А о чем же? - я позволил себе наивно улыбнуться.
   Света открыла дверцу и села за руль "Мазды".
  -- Не прикидывайся.
  -- Нет, - пробормотал я, - не завидую.
   Света усмехнулась.
   Некоторое время мы ехали молча. Мы проносились мимо домов, машин, прохожих, а мне казалось, что снаружи ничего нет. Пустота. Серый дождливый вакуум. Единственная реальность, по-настоящему осязаемая вещь - это мы с Ланой, запертые в роскошном чреве японского автомобиля.
  -- Слушай, - обратился я к девушке, - отвези меня на Крещатик, там еще такое кафе есть, не знаю только, как называется. С витражными стеклами.
  -- "Арлекин", - сказала Света, - ты собираешься сегодня напиться?
  -- Еще не знаю, - пожал плечами я.
  -- Хорошо, - согласилась Светлана, поворачивая направо, - тебя ждать к ужину?
  -- Не знаю, - рассеянно пробормотал я, - но, в любом случае, позвоню.
  -- А знаешь, - Света замялась, словно раздумывая над тем, говорить мне или нет, - Алена с Аликом не просто так были в больнице. Алена посещала врача.
  -- Врача?
  -- Они ждут ребенка...

***

   Саша узнал меня сразу.
  -- Какие люди! - он сиял, добродушно выпятив свой огромный живот.
  -- Привет, Саша, - я пожал потную, похожую на небольшую совковую лопату, руку охранника, - Карина сегодня работает?
  -- Знаешь, старик, сегодня, как назло, нет. Дома она, - Саша решил, что пора переходить на "ты".
  -- Жаль.
  -- Но я могу узнать для тебя ее адрес.
  -- Ты просто золото! - похвалил я добродушного толстяка, - Давай.
  -- Я сейчас, - Саша почему-то трусцой направился к бару. Минуту-другую он совещался с невзрачным мужиком, выполнявшим, по всей видимости, роль бармена в этой забегаловке, а затем, вернулся ко мне.
  -- Вот! - сиял он, протягивая мне салфетку, на которой размашисто был написан адрес, - Карина снимает однокомнатную комнату, так что..., - Саша плотоядно ухмыльнулся, - вам никто не помешает.
  -- Спасибо за заботу, Саша, - я еще раз стерпел потное рукопожатие, - Вовек не забуду. Пока! Будешь в Нижнем Новгороде - найдешь меня по этому адресу, - я выудил из бумажника одну из последних своих визиток и сунул в карман Сашиной форменной рубашки.
  -- Так ты не местный? - удивленно захлопал глазами охранник.
  -- Выходит, что так, - развел руками я.
  -- А, хоть из милиции? - в этот момент Саша, наверное, поклялся никогда больше не доверять своей интуиции.
   Увидев кислое выражение на его толстощеком лице, я поспешил успокоить:
  -- Вроде того. Почти что из Интерпола.
  -- О-о! - достойно оценил мое вранье Саша, - Ну, если буду в ваших москальских краях, обязательно загляну на рюмку чая.
   Мы рассмеялись.
  -- Да, чуть не забыл, - остановил меня у дверей страж порядка.
  -- Что?
  -- Поймали того?
  -- Кого? - не понял я.
  -- Ну, того, длинного, которого ты искал тогда.
   Я вспомнил Князя, опутанного капельницами.
  -- Его нечего ловить, он настоящий герой.
  -- А...
  -- Скоро ты все узнаешь из газет, - я похлопал Сашу по широкому плечу, - шуму будет предостаточно, - произнося это, я чувствовал небывалую гордость.
  -- И про тебе тоже напишут?
   Тут я выдал фразу, которую слышал не один раз в кино:
  
  -- Нет, мы, как всегда, останемся в тени.

***

   Купив в кассе жетон, я с удивлением подумал о том, что не ездил в метро целую вечность. Перед тем, как ступить на эскалатор, я приобрел у парня, торгующего с лотка, "Киевские Ведомости".
   "Закат "Ночного солнца"" - так называлась статья, привлекшая мое внимание. В ней речь шла о том, что "при умелом взаимодействии средств массовой информации и правоохранительных органов, в городе обезврежена группа наркодельцов". Найдена, наконец, пресловутая лаборатория по производству синтетических галлюцинагенных средств, так называемый "восьмой сектор", который располагался в одном всеми уважаемом научном заведении. "...многие арестованы, ведется следствие". Приводились цифры: килограммы изъятого зелья, суммы денег, приблизительное количество жертв "Ночного солнца". Все это я уже знал, что говорится, наизусть. Я перевернул страницу.
   "...до сих пор ничего не известно о судьбе похищенного две недели назад сына посла Швеции в Украине. Службой безопасности предпринят ряд мероприятий по поиску пропавшего юноши. Высказывается мнение, что похищение - спланированная политическая акция, целью которой является разжигание конфликта между двумя крупнейшими европейскими странами..."
   Я споткнулся.
   "...как стало известно из достоверных источников, на одной из загородных свалок сегодня утром обнаружен труп молодого мужчины с прострелянной головой. Пока нам еще не известно, является ли он сыном посла или нет. Начальник центра по связям с общественностью Службы безопасности Украины полковник Тимошенко дал нашему корреспонденту довольно скудные сведения по этому поводу. Однако настораживает тот факт, что, по всей видимости, предпринимались попытки к тому, чтобы тело было не узнано. Об этом свидетельствует измененный цвет волос и остатки грима на лице. Ведется следствие, о ходе которого, мы обещаем, своевременно информировать наших читателей".
   Мне стало не по себе. Знал бы тот бедняга-бомж, в какие события будет вовлечен после смерти, не помирал бы вовсе! А Харон, сволочь, даже не похоронил парня. Какой же он тогда, к черту, Харон?
   Я сошел на нужной станции. В мою курсантскую бытность она называлась "Красная площадь". Но наступили другие времена, и теперь площадь стала именоваться Контрактной.
   Я купил несколько темно-красных роз у торговок в переходе. На нежных лепестках цветов бриллиантами блестели капельки влаги.
   Выйдя из подземного чрева метрополитена, я с наслаждением вдохнул вечерний воздух. Над землей грезил о чем-то своем осенний вечер. Небо вновь нацепило синюю рваную хламиду, и сквозь прорехи виднелось его золотое тело. Окна домов и машины освещали пространство электрическим светом, который не шел ни в какое сравнение с дальним и прекрасным светом звезд.
   На удивление быстро я нашел нужный мне дом в бесконечном лабиринте новостроек. Он оказался банальной старой девятиэтажкой, словно из другого мира.
   Поднимаясь в убогом полутемном лифте на восьмой этаж с букетом роз в одной руке и бутылкой шампанского в другой, я не чувствовал ничего, кроме покоя и умиротворенности.
   Дверь долго не открывали, и я уже пошел обратно к лифту, когда раздался звук отпираемого замка.
   Она стояла на пороге. Мокрые каштановые волосы смешно закручивались в мелкие кудряшки.
  -- Ты? - произнесла она, как бы сомневаясь в моей реальности.
  -- Точно, - рассеял ее сомнения я, - накрой-ка мне столик где-нибудь в уголке.
  
  

МАЙ ДВЕ ТЫСЯЧИ ВТОРОГО

"ДРУЗЬЯ"

  
   Самолет стремительно набирал высоту. По правде, говоря, наверное, только мне казалось, что он взлетел, словно сумасшедший, на самом же деле, старенький, но еще довольно надежный ТУ-154, принадлежавший одной из многочисленных компаний близнецов, величаво поднялся над городом, вопреки моему желанию, полетел.
   Сразу же, как потухло табло с предостережениями "не курить" и "пристегнуть ремни", появилась длинноногая стюардесса - символ любой уважающей себя частной авиакомпании.
   Глядя на такую, пассажир просто обязан уверовать в тол, что самолет обязательно долетит до места назначения, ведь не будет Всевышний в самом деле, тратить молнии на такую красоту!
   Навстречу ей выплыла вторая богиня небес, такая же длинноногая и улыбчивая. Я усмехнулся, вспомнив сервис десятилетней давности, те славные времена, когда бортпроводницы, именно так они тогда назывались, с лицами тюремных надзирательниц тяжело ступали по салону, пугая детей и инфарктчиков неожиданным и резким "пристегнуться!". Хотя... может, я немного преувеличиваю?
  -- Молодой человек чего-нибудь желаете?
   Светлые локоны из-под форменной пилотки, белозубая улыбка и доброта во взгляде. А может, я зря грешил на "Аэрофлот"?
  -- То, что я хотел, я уже получил, - я готовил почву под кошмарно неуклюжий комплимент.
  -- И что же?
   Видно, это ее все-таки заинтриговало.
  -- Вашу улыбку, - выпалил я, не задумываясь, какой это на нее произведет эффект.
   Царица небосвода рассмеялась.
  -- Я серьезно, - сказал я, и мы уже вместе расхохотались. На нас уже оглядывались. Холеная дама постбальзаковского возраста нервно пожала плечами.
  -- У вас прекрасное чувство юмора, - призналась стюардесса, - даже не смотря на немного болезненный вид.
   На это мне хотелось ответить, что у нее прекрасные коленки, но сказал я почему-то другое:
  -- Небольшая простуда, но я уже в самом конце пути к выздоровлению. А сейчас, если вас не затруднит, принесите мне водки, буду продолжать лечение.
   Стюардесса упорхнула выполнять заказ. На ее красивом лице читалась твердая уверенность в том, что она беседовала с алкоголиком. Это в том случае, если я хоть что-то понимаю в человеческих лицах.
   В другое время я бы с удовольствием поболтал с ней, но когда голова забита совершенно другим, любезничать крайне трудно.
   Я вытащил платок и вытер мелкие бисеринки пота с висков. Меня все еще немного лихорадило.
   Да, ловко они меня, нечего сказать!
   Ровно через двадцать один день, когда швы были сняты, и я уже мог свободно доплестись до туалета под присмотром моего знакомого громилы, упорно изображающего из себя санитара, появились, наконец, те, кого я должен, вроде бы, считать своими друзьями.
   В тот день меня посетил доктор. Я очень удивился этому событию, так как делал он это не часто, справляясь о моем самочувствии у моей обезьяноподобной сиделки.
  -- Доброе утро, дорогуша, - он прямо-таки лоснился от распирающей его любезности, - как нам спалось?
  -- Благодарю вас, замечательно, - ответил я, бессовестно солгав: последнее время я жутко страдал от бессонницы, связанной, видимо, с беспрерывным потоком воспоминаний. Все это время я жил только ими, и возвратившись из очередного путешествия в прошлое, с удивлением обнаруживал вокруг себя больничные стены.
   Доктор взглянул на свои руки, словно впервые их видел, и тот час же поспешно спрятал их за спину.
  -- Хочу обрадовать вас, - произнес он осторожно, словно боясь меня напугать. - Сегодня вас выписывают.
   Я насторожился.
  -- Вы это серьезно?
   Он посмотрел на меня, как на ненормального.
  -- Разумеется. Неужели вы думали, что вас з д е с ь кто-нибудь оставит?
  -- Кстати, об этом я и думал, - признался я.
   Он расхохотался, обнажив крупные резцы.
  -- Почему же вы так решили?
  -- Сам не знаю, - неуверенно произнес я, - только все эти запирания дверей, да и все остальное... Я даже не представляю, где находится ваша клиника, да что там, я даже не уверен, что это клиника вообще!
   Доктор внимательно посмотрел на меня. Его голубые глаза ребенка не источали больше тепла. В них стоял лед, словно в мартовских озерах.
  -- Вам не обязательно знать, - очень четко и раздельно произнес доктор, - где находится наша клиника, и это, поверьте, не мои причуды. Мне заплатили за то, чтобы вы содержались подобным образом. Заплатили хорошие, надо сказать, деньги, и мне безразлично, кто вы такой, и зачем все эти предосторожности.
   Это был самый длинный монолог, который он когда-либо при мне произносил, поэтому не удивительно, что доктор устал от подобного словоизлияния. Он тяжело дышал и отдувался, словно кузнечные меха, и смотрел мне прямо в глаза, ожидая, видимо, произведенного эффекта. Я не заставил долго ждать.
  -- Браво, доктор, браво! - воскликнул я, - Вы произвели неизгладимое впечатление. Признаться, я и не ожидал, что вы раскроете мне глаза, поэтому остается только одно - дождаться, наконец, моих друзей и ...
   Я осекся на полуслове, потому что сзади доктора, словно из воздуха, материализовалась довольно странная фигура.
   Доктор тоже не заметил появления фантома, и только лишь увидев, как я таращусь на что-то позади него, поспешил обернуться.
  -- Вот, - пискнул он неожиданно высоким голосом, - как я и говорил, ваши друзья, - он развел руками, словно сожалея о чем-то. - Теперь вы свободны,... здоровы и можете с ними идти.
   Я понял, что эскулап чем-то здорово напуган. Его страх невольно передался мне.
   Тем временем, доктор, пискнув, не глядя в мою сторону, "до свидания", бочком, мимо зловещей фигуры, прошмыгнул за дверь.
   Мы остались одни, и я теперь внимательнее мог разглядеть моего гостя. Это был довольно высокий молодой человек, одетый, по последней моде в двубортный пиджак свободного покроя и светлые, тщательно отутюженные брюки, слегка сползающие на туфли из дорогой кожи. Внимательно рассмотрев одежду незнакомца и пообещав себе купить точно такой же пиджак, я перевел взгляд на его лицо. Вьющиеся волосы, каштановыми неровными прядями падающие на высокий лоб древнегреческой скульптуры. Тонкий прямой нос, красиво слепленный, великолепно выбритый подбородок. Его можно было бы назвать симпатичным, если бы не мертвенная бледность чуть вытянутого лица и темно-коричневые круги вокруг лихорадочно блестящих глаз. Кто смотрел "Зловещие мертвецы", или что-нибудь в этом духе, поймет, о чем я говорю. "Он или наркоман, или очень мало спит", - сделал я вывод, но тут парень разжал свои бескровные губы и очень тихо для своей комплекции произнес:
  -- Вставай, нечего таращиться.
   Словно загипнотизированный его змеиным взглядом, я поднялся с кровати, на которой провел немало времени, и с которой, по правде говоря, было страшновато расставаться, и на негнущихся ногах сделал пару робких шагов: кролик Роджер, приглашенный удавом Каа на последний танец.
   Дальше все происходило, словно в старинных романах - парень завязал мне глаза и повел в неизвестность.
   Маршрут, по которому меня водили в туалет и на процедуры, я знал, что говориться, с закрытыми глазами, и никакая повязка не была помехой, но в том-то все и дело, что сейчас меня вели не по нему.
   Вначале я шел по тому мягкому покрытию, что устилало пол в палате и коридоре. В конце коридора находился туалет, но мы свернули в другую сторону, туда, где была эта загадочная дверь, о которой санитар не желал ничего рассказывать, сколько я не просил.
   Сразу за дверью покрытие уступило место чему-то более твердому. Возможно, мы шли по бетону. Или же это мне только казалось? Зато теперь я мог слышать звук своих шагов: больничные тапочки немилосердно шлепали. Мой же зловещий поводырь ничем себя не выдавал, и все его присутствие ощущалось на моем запястье, за которое ледяными тисками вцепилась его рука.
   На всякий случай я запомнил, что поворотов было два, а ступенек, на которых я спотыкался то и дело, - восемь. По последним мы спустились, прошли еще метров десять, остановились. Щелкнуло какое-то реле, и я почувствовал свежий воздух. С непривычки у меня здорово закружилась голова, но моему Сусанину, похоже, было глубоко плевать на это обстоятельство, потомку, что он потащил меня, не дав опомниться, к стоянке, где, судя по тихому урчанию двигателя, нас ждала машина. Меня пихнули под бок к другому злодею, а мой поводырь занял место рядом.
   Машина тронулась, и я отметил ее мягкий, почти кошачий ход. Дорогая иномарка, не иначе.
   Совершенно подавленный и вконец измотанный, я заснул, положив самым наглым образом свою голову на широченное плечо одного из своих "телохранителей". Тот, вроде, был не против, во всяком случае, никаких возражений с его стороны я не услышал.
   ... Резкий толчок возвестил о том, что мы, наконец, прибыли на место. Так же таинственно и оперативно я был препровожден в какое-то здание, затем совершил пару восхождений по лестничным пролетам по пять ступеней каждый, и, наконец, был оставлен. Я с трудом переводил дыхание - после больничной палаты это был мой первый кросс. Сопровождающий меня парень, похоже, колдовал с кодовым замком. Раздался короткий противный зуммер, от которого я невольно вздрогнул, и... в лицо мне пахнуло сыростью. Ощущение, сразу скажу, не из приятных: как будто в летний полдень случайно забрел в могильный склеп. Плюс ко всему - повязка на глазах. Будто угадав мои мысли, охранник, или как там его, сдернул ненавистную тряпку с моих глаз и, к моему глубокому удивлению, толкнул в спину. Довольно грубо. Не успел я ничего сообразить, как дверь лязгнула с ожесточением голодного зверя, и я остался вновь один на один с собой, своими мыслями и кучей вопросов. К новым "веселым" ощущениям добавилась тьма кромешная и чудовищная сырость, не обещавшая ничего, кроме воспаления легких и ревматизма.
   Вскоре моему непониманию происходящего и некоторой подавленности пришел конец. Всего меня целиком захлестнула небывалая злоба. Каково?! Вместо больничной палаты тюремные стены, камень и сырость. Каким это нужно быть кретином, чтобы сперва лечить меня, а после вновь подвергать мое здоровье опасности! Этого я не в силах был понять, как не мог понять и многое другое в этой нелепой истории, в которой играл сейчас главную роль.
   Прошел час, а может быть, и день. Никто не хотел обо мне вспоминать. Слабые "эй" и "откройте!", которыми я пытался достучаться до каменных сердец своих мучителей, лишь сотрясали сырой воздух темницы и повисали над моей головой недолгим эхом. "Боже мой!" - думал я, сидя на огромном куске необработанного камня (здесь даже не было намека на лежанку или горсть соломы, как это принято в подобных случаях), - "Боже мой! Жил себе, никому, вроде, ничего плохого не делал, чего ради меня потащило в этот ненормальный город? Кого (или чего?) я должен найти и что именно рассказать? Все против меня, даже память. Так мне глупому и надо! Сгнию вот теперь здесь, вдали от солнца и зелени деревьев, и никто об этом не узнает. Одним больше в списке пропавших без вести.... Одним меньше в списке живых людей...
   Моя буйная фантазия во всю рисовала всевозможные картины с некоторым оттенком мазохизма, но вдруг произошло чудо, и все мои самобичевания вмиг улетучились со звуком открывающейся двери. Этот ржавый звук, этот скрежет был слаще любой музыки, ко мне сразу же вернулась воля к жизни, и все ее краски, оттенки и полутона ринулись в меня сквозь неправдоподобно яркий проем, на фоне которого чернела квадратная фигура охранника.
   "Выходи, падаль", - сказала фигура, и мне вновь нацепили повязку.
   На этот раз меня везли лифтом, и я был рад тому, что уже не придется спотыкаться.
   ...Я стоял посреди огромного кабинета и во все глаза пялился на всевозможные предметы, составлявшие его обстановку. Ковер, покрывающий всю поверхность пола, своей белой громадой, щекотал мне лодыжки толстым мохнатым ворсом. Слева от меня располагался низкий мраморный стол с такой же, под стать ему, мраморной пепельницей. Около него стояло внушительных размеров кресло, способное вместить небольшого африканского слона. Стены кабинета украшали довольно смелые полотна, принадлежавшие кисти того авангардиста, выставки которого в последнее время становились событием года. Фамилии его я не помнил, так как не являлся поклонником подобного рода творчества, но манеру самым неестественным способом смешивать краски узнал без труда. Несомненно, это был подлинники и, конечно, стояли они немалых денег.
   Гигантское, во всю стену, венецианское окно дарило мне чудесный вид на огромное тихое озеро, притаившееся в ожидании сумерек. У окна стоял стол, такой же огромный и массивный, как и все в этом кабинете. На его полированной дубовой поверхности не лежало ни одного лишнего предмета - чувствовалось, что хозяин привык к порядку. Сидевший за столом человек поднял голову. Я сразу же узнал его - это тот же лоск, та же элегантность, та же аккуратно подстриженная бородка, тот же внимательный изучающий взгляд глубоко посаженных карих глаз. Несомненно, это был он. Но кто "он", я не помнил, хотя память уже начала подавать робкие сигналы.
   "Прошу вас, проходите, Алексей Эдуардович", - сказал он, вставая из-за стола и приветливо улыбаясь. При этом обнаружилось, что он ниже меня, по крайней мере, на голову.
   Я не стал дожидаться повторного приглашения и плюхнулся в необъятное кресло.
   "Сигареты, сигареты, а может, что-нибудь выпить?" - любезно поинтересовался незнакомец.
   "Пожалуй", - довольно неопределенно ответил я.
   Он подошел к горке, которую я сперва не заметил, и вернулся с бутылкой "Дикого Турка" и двумя стаканами. Налив в последние виски, примерно, как говорят американцы, "на два пальца", бородач достал пачку сигарет и дал прикурить мне от своей крутой настольной зажигалки.
   "Сам бросил, - извинился он, непонятно зачем. - Держу для гостей".
   "Очень рад", - заметил я, отметив и то, что с непривычки немного захмелел.
   "Извините, но я не совсем понял, чему вы собственно рады?" - на его холеном лице повисла недоумевающая улыбка.
   "Как же? Конечно, тому, что попал в число ваших гостей".
   Он попытался рассмеяться, но у него плохо получилось.
   Еще несколько минут мы сидели молча: он застенчиво, как мне казалось, царапал ногтем крышку своего дорогого стола, а я рассеянно разглядывал непонятную мне абстракцию на стене. Рама, видно, стояла также немало. И что только люди видят в подобных картинах? Через некоторое время молчание мне надоело, и я не выдержал:
   "Может, наконец, объясните, что это все значит?"
   "Еще виски?" - уже нагло ухмыляясь, спросил бородатый.
   Это меня взбесило. Я раздавил окурок в мраморной пепельнице и вскочил.
   "Нет уж! Сперва вы мне объясните, а потом уж будем пить!"
   Он посмотрел на меня с удивлением, а затем расхохотался. На этот раз смех вышел искренним.
   "Но зачем вам это? Разве плохо вот так просто сидеть, ни о чем не думать и пить хороший виски?"
   Он действительно не мог этого понять, удивление читалось во всем его облике. Я только руками развел и снова сел в кресло. Незнакомец наполнил мой бокал.
   "Скажите, - начал он издалека, - это так для вас важно?"
   Было ли это доля меня важно?! Да, я чуть не свихнулся там, в палате, насилуя свою память.
   "Да, очень".
   "А сами вы так ничего и не помните?" - осторожно поинтересовался он.
   Теперь настал мой черед смеяться.
   "Представьте себе, что нет".
   Кто бы мог поручиться, что я сейчас не лгу?
   "Ну, это меняет дело, - улыбнулся мой собеседник, - даже если бы вы и помнили о чем-либо, вряд ли вам кто-то поверит".
   "Но о чем?" - ломал голову я.
   "Вы меня слышите?" - раздалось вдруг сквозь пелену моих размышлений.
   Я вскинул голову, глупо улыбнулся.
   "Видно, задумался".
   Голос незнакомца был страшно знаком. Будто я слышал его в прошлом. До того, как все случилось. До чего? Что случилось? Как не терзал я свою память, ответ ускользал, подобно куску мыла в мутной воде моих воспоминаний.
   Бородатый чиркнул зажигалкой, и возникшее перед носом яркое пламя вывело меня из задумчивости.
   "Спасибо", - я подкурил, успевшую погаснуть сигарету, заметив попутно, что моя правая рука дрожит.
   "Вас что-то взволновало? - с участием гробовщика поинтересовался мой собеседник. - Скажите, что, если не секрет, поделитесь".
   "Не секрет".
   Вопросов на языке вертелась целая уйма, и я лихорадочно соображал, какой из них лучше задать. Наконец, я ляпнул наугад:
   "Кто вы такой?"
   Мой собеседник усмехнулся. "Мое имя в н ы н е ш н е й с и т у а ц и и, боюсь, вам ничего не скажет. Ну, да ладно, учитывая, что вы меня больше не увидите, я назовусь. Нет, нет! - он расхохотался, увидев, какой эффект на меня произвели его слова. - Вы не о том подумали. Просто такой возможности у нас - по-приятельски взять и поболтать - больше не предвидится. Мы просто не увидимся".
   Он внимательно изучал мое лицо, и цепкий взгляд его карих глаз был неприятен мне. А голос... где же раньше я мог слышать этот голос?
   "Что ж, если хотите, я представлюсь вам, - бородатый снова усмехнулся. - Меня зовут Константин Владимирович. Надеюсь, это ни о чем вам не говорит? Ну, разумеется, ни о чем, ведь вы меня видите впервые..."
   "Это был мой второй вопрос, - перебил я его. - Мне постоянно кажется, будто я вас видел раньше. Но где? (И этот голос!) Мы, действительно, никогда раньше не встречались?"
   Я прямо физически почувствовал нелепость заданного вопроса.
   Несколько секунд Константин Владимирович буравил меня своими карими гляделками, словно доктор пациента психушки, а затем хлопнул себя по лбу.
   "Действительно, встречались! Как же я не подумал! А вы тоже: "все забыл"! надеюсь, теперь-то вы вспомните, что именно я отвез вас в больницу?"
   "Спасибо, и очень любезно с вашей стороны, - немного ядовито поблагодарил я. - Но, к сожалению, не припоминаю. Если вам не трудно, если вас н е з а т р у д н и т (теперь мой рот был полон яду), все же объясните мне, как это я попал в это самое положение, приведшее меня в больницу? Не стоите ли вы за всем этим, уважаемый Константин Владимирович?"
   Ему бы взять и вышвырнуть меня (обратно в темницу!) вон из комнаты после таких слов. Но, как видно, мне везло.
   "Все сложнее, чем вы думаете (с чего бы это я стал задумываться?). Сами того, не ведая, вы влезли туда, куда не должны были влезать (у меня в голове возникла довольно смешная ассоциация). Существуют вещи, о которых все, вроде бы, знают, но в то же время они и не касаются никого до той поры, пока не столкнешься с ними вплотную. Вы как раз из тех, кто по какой-то злой иронии столкнулся с одной из таких вещей".
   "Вот дерьмо, - подумал я тогда. - А слова-то, какие! "Словно по какой-то злой иронии". Обалдеть можно! Как по книге чешет!"
   "... И вы поплатились за это, - продолжал он, внимательно изучая меня, словно я был какой-то инфузорией, - вы нарвались на неприятности, которые вас и ждали..."
   Во загнул! Сам-то он понимает хоть часть из того, что сейчас тут наворотил? Иногда сложные предложения, как бы красиво построены они не были, утомляют. Сказал бы проще: "ты нарочно встал в дерьмо, хоть оно и огорожено трехметровым забором с предупреждающей надписью".
   "... И не поспей я вовремя..."
   "Ой, как мило! - издевательски вмешался я. - Так значит, вы и есть тот самый добрый дяденька? Значит, вы не только отвезли меня в чудесную клинику, вы так же спасли меня от какой-то таинственной неминуемой гибели. Спасибо вам, - я отвесил шутовской поклон. - Только меня потом целый месяц держали взаперти? Да и зачем вам, по всей видимости, такому влиятельному человеку, вытаскивать меня из дерьма? Мы ведь раньше не встречались, не так ли? А может, именно из-за вас я и заимел неприятности. Что, если вы должны были меня спасти?"
   Константин Владимирович хищно улыбнулся, и что-то недоброе на секунду промелькнуло в его глазах.
   "Если вам угодно знать, мне не доставляло никакого удовольствия вытаскивать вас из... дерьма, (он поморщился), раз вам по душе это сравнение. Тем более, никакой личной выгоды я не преследовал. А что касается ваших нелепых догадок относительно каких-то там д о л г о в, это уже ни в какие ворота не лезет! Что вы так на меня смотрите?"
   Я, наверное. Имел довольно глупый вид, раз уж он спросил.
   "Что значит, "никакой выгоды"? выходит, вы спасли меня из жалости, как котенка из мешка? Да? - мне было смешно. - Неужели, такое еще возможно?"
   "Нет, не из жалости, - голос Константина Владимировича внезапно обрел металлический оттенок. - Существует иная причина, (я насторожился), но... я не намерен вам ее сообщать".
   "Ну, разумеется, - продолжал ерничать я, - какой-нибудь важный секрет, который я взял и забыл. Правда? К чему тогда все эти дешевые сценки с повязкой на глаза и идиотский каменный погреб?"
   "Он вам показался идиотским?" - тихо спросил мой собеседник и посмотрел мне прямо в глаза.
   Я сейчас же пожалел о сказанном. Бледнея, я прочитал в его глазах готовность в любую секунду меня уничтожить. Константин Владимирович меня ненавидел! Но почему? Во всяком случае, пора сбавить обороты. Тело покрылось "гусиной кожей". Такой смелый всего минуту назад, я вдруг понял, что не могу оторвать язык от шершавого, словно наждак, неба.
   Бородатый, похоже, наслаждался произведенным эффектом, он сидел и скотски улыбался: карие глазки превратились в узкие щелочки, от который веером к вискам разбегались морщинки-лучики, на губах играла победная улыбка. Может, в другой ситуации я бы и нашел этого человека довольно милым, но не сейчас, когда распалившееся воображение вовсю рисовало всевозможные картины моего будущего существования, среди которых тот "идиотский погреб" занимал не самое видное место.
   Я посмотрел на картину, висящую напротив меня, и внезапно понял, что на ней изображено жестокое усмехающееся лицо. Оно тоже смеялось надо мной.
   "Ну, теперь вы видите, что у меня нет ни малейшего желания слушать ваши остроты, хотя вы и остроумны, - он хохотнул, - в некоторой степени".
   Страх в моем сердце уступил место безмолвной тихой ярости, и она просилась наружу. Это также не укрылось от внимательного Константина Владимировича. Он протянул мне сигарету.
   "Закурите, это снимет стресс, - предложил он. - Мне, действительно, неприятно, что так произошло, но вы сами виноваты. На вашем месте... будь на вашем месте кто-нибудь другой, он бы не вышел дальше ворот этого здания, он бы даже не попал в частную клинику, принадлежащую мне, кстати, в одно из лучших медицинских заведений нашего города, а остался бы лежать в подворотне, истекая кровью. Как это ни жестоко, я бы даже пальцем не пошевелил, просто бы посмотрел в другую сторону, знаете, как это бывает? Но кое-кто узнал вас и пожелал, чтобы вы жили. Зачем? Это для меня загадка. Может, этот человек просто гуманист? Как вы считаете?
   "НАЙТИ И РАССКАЗАТЬ" - высветилось почему-то красным на сером. Словно кровью на мозговых полушариях.
   "Не знаю", - совершенно честно признался я.
   Кто-то меня узнал. Но кто? Что за таинственный ангел-хранитель? Вопросы, вопросы, им нет числа!
   Внезапно ожил селектор. Приятный женский голос произнес: "Прибыли посредники". Константин Владимирович нажал кнопку где-то на своем необъятном столе и сказал: "Пусть подождут, через пять минут я буду, свободен и смогу их принять". При этом он метнул взгляд в мою сторону.
   Я понял, что мой недавний страх был напрасен. Если у меня и в самом деле есть ангел-хранитель, каменного погреба можно не опасаться. Да и плевать я хотел на Константина Владимировича вместе с его посредниками! С высокой колокольни. Мне снова захотелось покуражиться, но я вовремя спохватился и не стал более испытывать терпение босса, будучи уверенным, что через пять минут я буду свободен.
   Словно в подтверждение моим словам, бородатый устало произнес: "Ну, вы свободны".
   Видимо, он ожидал, что я брошусь целовать его дорогие, ручной работы, домашние туфли, и очень удивился, когда этого не произошло. У него даже немного челюсть отвалилась, во всяком случае, мне так показалось. Тогда он повторил то же самое, теперь сделав ударение на первом слове: "ВЫ свободны".
   Решив, что у меня от радости пропал дар речи, Константин Владимирович взял себя в руки и произнес уже обычным тоном: "Здесь, - сказал он, извлекая из внутреннего кармана кремового пиджака мой бумажник, - авиабилет на вечерний рейс. До аэропорта вас отвезут мои люди. Да, чуть не забыл! Ваша машина, взятая напрокат, возвращена назад в бюро, - вероятно, он думал, что я начну стихийно его благодарить, но я был поглощен разглядыванием злобного лица на картине, которое вдруг оказалось уже птицей с распростертыми над огнем крыльями. Кажется, я начал понимать авангардную живопись. Во всяком случае, теперь бы я уже не стал называть подобные картины непонятной мазней. Важно приглядеться повнимательнее, так ведь? Квитанция также в бумажнике, - он чуть виновато улыбнулся, - и еще... тут деньги, если, конечно, они могут компенсировать все те недоразумения, которые возникли между нами в процессе общения".
   Тут я посмотрел на него и широко всепрощающе улыбнулся. Деньги - это деньги, и полным дураком нужно быть, чтобы их не взять! Я, разумеется, не имею в виду те тридцать серебряников, за которые Иуда заложил Христа. Тут я пас.
   Я взял протянутый бумажник, и хотел уже, было, положить его в карман, но тут с прискорбием обнаружилось, что я одет в пижаму. С их стороны - настоящее кретинство - притащить меня сюда неодетым. И к тому же, в тапочках на босу ногу.
   Мое неловкое движение в поисках кармана позабавило бородатого, мне же было не до смеха.
   "Боюсь, что это не повод для волнения, - произнес он, - сейчас мы все уладим, - он нажал кнопку на столе. - Лида, зайдите ко мне, пожалуйста. Да, спасибо. Сейчас секретарша проводит вас в комнату, где вы сможете переодеться", - последнюю фразу он адресовал уже мне.
   Секретарша не заставила себя долго ждать. Дверь в стене, которую я сперва принял за барельеф, плавно отъехала в сторону, и в кабинет вплыла высокая брюнетка с красной папкой под мышкой. Она была довольно красива, но красота ее показалась мне ненатуральной, словно великолепие искусственных цветов. Строгий деловой костюм от Валентино не скрывал деталей ее прекрасной фигуры, а походка, достойная королевы, выдавала изысканные манеры, требующиеся от секретарши высокого полета. Ее глаза с чуть восточным разрезом лишь на секунду остановились на мне (причем, мне стало довольно неловко за свой "больничный" наряд), а затем, всецело обратилась к шефу.
   "Лида, - сказал тот, барабаня ногтями по крышке стола, - проводите господина Гордеева".
   "Следуйте за мной", - по-милицейски велела мне Лида и повернулась к двери.
   "Ну, прощайте, - сказал Константин Владимирович, вставая из-за стола. - Надеюсь, больше не буду иметь удовольствия видеть вас. Вечером вы покинете город и никогда больше сюда не вернетесь, - он помедлил. - Иначе..."
   Он намеренно не закончил фразы. И ежу понятно - сунься я еще раз (в его дела) и одной дыркой в боку уже не отделаешься.
   "Прощайте", - повторил бородатый, возвращаясь за свой стол. Все. Меня для него словно и не существовало.
   Я взглянул в окно, за которым сумерки сменились самым настоящим вечером. На прозрачном, почти уже летнем небе зажигались первые робкие звезды, глядя на грешную землю с укоризной. "Порой на земле происходят довольно странные дела", - подумал я.
   Руки он мне не подал. А я, в свою очередь, не стал благодарить Константина Владимировича за оказанную мне любезность. Благодари,... но кого?
   Я шел за секретаршей по просторному освещенному коридору и с интересом наблюдал, как играют мышцы под черным капроном чулок на ее сильных длинных ногах. Каблучки выбивали причудливую дробь по дубовому паркету. Наконец, я очутился в небольшой комнатке, предназначенной, по всему, для гостей моего уровня. На аккуратно застеленной кровати гостиничного типа лежал новый с иголочки темно-синий костюм, такая же новая в упаковке сорочка, носки и даже галстук в тон. У кровати зеркально блестели туфли. Я подумал, что все это очень даже кстати. И начал не спеша раздеваться. Вместо упорхнувшей Лиды появился и застыл в дверях огромный питекантроп в коричневом мешкообразном костюме. Он жевал спичку, лениво наблюдая затем, как я бреюсь у висящего на стене зеркала. Мне он кого-то напоминал. Скорее всего, санитара, с которым я так и не успел проститься.
   "Слушай, у тебя нет случайно брата?" - как можно вежливее спросил я.
   Да, ловко они меня, нечего сказать!
   Я даже не заметил, как выкурил сигарету, и теперь окурок жег мне пальцы. Очнувшись, я стряхнул пепел с колен (благо, в самолете было немноголюдно, и со мной рядом никто не сидел) и вновь предался размышлениям. Прежде всего, необходимо выяснить, что мне было известно. Во-первых, я куда-то влез (ох, уж этот Константин Владимирович!) и что-то узнал. Что-то такое, чего знать не должен. За что и был наказан, ведь именно любопытство погубило кошку, не так ли? Второе, и, пожалуй, самое важное во всей этой сумасшедшей истории: существует человек, который позаботился о том, чтобы я остался жив. Зачем он пошел на это, я уже, видно, никогда не узнаю, но все же приятно, когда тебя спасают. Он, этот человек, несомненно, имеет большое влияние на бородатого, что в свою очередь, заставляет задуматься, что между Константином Владимировичем и Господом Богом есть кто-то еще. И, наконец, вопрос дня - зачем я приехал в этот город и что я должен рассказать? Я надеялся, что с ответом на него придет долгожданная разгадка. Я дал себе слово, что первым делом повидаюсь с Федоровым. Если пережитое мной случилось по его милости, то он-то уж должен пролить свет на все эти странные события. Найти и рассказать. А может, я уже нашел и рассказал? Или же только нашел, а рассказать не успел? Вопросы терзали мозг, впиваясь в него, словно осы в арбузную корку.
  
  

"СЕРЕНЬКИЙ КОЗЛИК"

   Заложив короткие руки за спину, мой шеф носился по кабинету, словно лабораторная мышь, обреченная на лабораторные опыты с летальным исходом. Я с интересом наблюдал за его смешными перемещениями в пределах просторной комнаты.
  -- Вот, елки-палки! - сокрушался Федоров, в очередной раз, пробегая мимо меня. - Вот жизнь!
   Я вежливо молчал, зная, что через пять минут беготня прекратится, и старик начнет приходить в себя.
  -- Моя жизнь! Моя чертова работа! - шеф с разбегу влетел в свое кресло. - Уф! - он вытер пот со лба рукавом пиджака, словно какой-нибудь школьник.
  -- Дмитрий Александрович, - я решил, что самое время подать голос. И ошибся.
  -- А! - Федоров снова вскочил. - И он еще смеет разговаривать! - шеф подбежал ко мне. - После в с е г о! - выплюнул он мне в лицо.
  -- Но... - вякнул я.
  -- Молчи! - заорал главный редактор "Крайм Ньюс" (после его назначения не прошло и года). - Молчи! - повторил Федоров и упал в кресло обессиленный.
  -- Молчу, - обречено пробормотал я.
  -- Боже! - шеф театрально закрыл глаза и обхватил начавшую уже лысеть голову. - Боже! - я понял, что пришло время для кульминационного монолога.
   На этот раз я не ошибся.
  -- Боже! - в очередной раз обратился к Всевышнему мой начальник, - С кем мне приходится работать! Какие неблагодарные люди меня окружают! Со всех сторон, со всех сторон!
   Монолог был более чем краток, но заставил бы позеленеть от зависти любого театрального актера - столько в нем было отчаяния и боли!
   Я тяжело вздохнул, демонстрируя тем самым, что целиком солидарен с начальником.
   Федоров и впрямь был взволнован. В последний раз я видел его таким три года назад, когда... ну, в общем, когда э т о произошло.
   Мы с Русланом вернулись из одной маленькой и очень независимой страны, население которой во времена Союза даже и не пыталось претендовать на автономию. Мы побывали как раз перед началом тех самых событий. Целью нашей сумасбродной вылазки было следующее: установить, действительно ли правительство республики в лице бывшего полковника российских ВС приобрело посредством "грязных торговцев" у одного из суверенных государств, бывшего ранее одной из республик Нерушимого, чемоданчик с плутонием. Статья наделала много шуму. Сколько нам тогда досталось кнутов и пряников! Руслан, который, кстати, и написал эту самую сенсационную статью, был избран на Западе журналистом года. А еще парень был уверен, что военного вмешательства в дела той республики матушки-России - целиком и полностью наша с ним заслуга.
   То, что моя фамилия тогда не мелькала в печати, то, что я остался в тени, позже заставило пересмотреть прежние мои представления о славе. Руслан, само собой, был тогда героем, он наслаждался известностью, давал блистательные интервью, мелькал в эфире. Посещал всевозможные презентации и званные обеды, далее не подозревая, какая угроза нависла над ним. Его нашли в новом доме, который Руслан, наконец, смог себе позволить. Женщина, с которой мой коллега провел последнюю ночь, была безжалостно задушена поясом своего же халата. Ее, обнаженную, застывшую в неестественной позе, обнаружили на полу в кухне. Она собиралась варить кофе: коричневый порошок был рассыпан по полу.
   Руслан был в спальне. Он истекал кровью. Очевидцы рассказывали, что кровь пропитала всю постель и сочилась на шкуру белого медведя, лежащую у кровати. Сам Руслан полулежал на подушках и смотрел в одну точку. На прикроватной тумбочке аккуратно были разложены все его пальца и язык. Словно какая-нибудь морковка на рыночном прилавке! "Молчи!" - было написано кровью на стене.
  -- Молчи! - снова заорал на меня шеф.
  -- Да я и не говорю... - попытался оправдаться я.
  -- Все равно, молчи! - поставил точку Федоров.
   Тогда я не узнавал своего шефа. Федоров мог во время разговора погрузится в полную прострацию. Он сидел, медленно раскачивая взад-вперед свое полное тело, и механически повторял: "Молчи, молчи, молчи...". Если же собеседник имел неосторожность в тот момент обронить хотя бы одно слово, Федоров на глазах превращался в зверя. "Молчи!" - орал он, до смерти пугая собеседника. - Молчи!"
   В то время я еще не знал, что Руслан был внебрачным сыном моего начальника. Об этом, спустя некоторое время, мне под большим секретом поведала мать.
  -- Я хотел бы спросить у вас... - начал я.
  -- Нет, это я как раз хотел спросить у тебя! - перебил Федоров. - Где это тебя черти носили целый месяц? Мы с ума сходим, давно бы уже в розыск подали, если бы не это, - он швырнул на стол пачку конвертов. - Что это такое, я тебя спрашиваю?! - гремел шеф.
   Я взял один из конвертов.
  -- Думаешь, это смешно?
  -- В смысле?
   Я раскрыл конверт и вынул из него сложенный вчетверо лист бумаги.
  -- Ну, и что же это?
  -- Твои отчеты, - внезапно спокойным голосом произнес главный редактор.
  -- Мои что?!
   Я развернул листок.
  
   Жил-был у бабушки серенький козлик
  
   Ничего, не понимая, я уставился на Федорова.
  -- Ну, и как же это понимать прикажете?
   Перешел на "вы". Плохой знак.
  -- Стало быть, электронной почтой я уже не пользуюсь, - вздохнул я. - Шарашу отчеты по старинке.
   Я взял следующий конверт.
  
   Пошел как-то козлик в лес погуляти...
  
   Мне сделалось неуютно.
  -- В остальных то же самое? - нетвердым голосом спросил я у шефа.
  -- Точно, - подтвердил он. - Вплоть до самого трагического финала, когда, как ты помнишь, от несчастного животного остались лишь несъедобные запчасти.
   Я нервно хмыкнул.
  -- Адрес? Все письма отправлены из одного города?
  -- Точно, - подтвердил Федоров, - сообщение про "рожки да ножки" пришло два дня назад.
   "Когда я был в больнице!" - мелькнуло в голове.
  -- А больше я ничего такого не писал? Скажем, история о Курочке Рябе так же настолько криминальна, чтобы быть опубликованной на страницах нашего журнала. А сказка "Маша и медведь"! Это же вообще, чистой воды киднеппинг!
  -- Послушай, умник! - заревел главный редактор. - Если тебе насрать на всех нас и на репутацию нашего журнала, то лучше не порти нервы и вали! Пиши свои долбаные романы! Литератор хренов!
   Писать мои "долбаные романы" Федоров меня отправлял не впервые. Когда одно солидное издательство выпустило пятитысячным тиражом моих "Барсов", у редакции журнала попросту отвалилась челюсть.
   Книга довольно быстро стала бестселлером, и издатели требовали от меня еще. Вот тогда я впервые и подумал об уходе. И поделился мыслями на этот счет с Федоровым. Разумеется, был скандал. Шеф назвал меня неблагодарным ослом, зазнавшимся кретином и еще Бог весть кем. Вспомнил, что именно он "подобрал" меня и дал работу.
   А когда я заикнулся о том, что без меня бы они никогда не вышли на лабораторию по изготовлению наркотиков, заметил: "Это еще как сказать". После чего велел мне заткнуться.
   Я понимал причину его раздраженности - главный редактор уже строил мне лестницу вверх, к руководящим постам журнала. Мысль о том, что я предпочту литературу в чистом виде журналистскому делу, пугала его. Мне, да и, наверное, всем в "Крайм Ньюс" было хорошо известно, что рано или поздно я стану преемником Федорова. Еще бы, какой отчим позволит своему пасынку всю жизнь копаться в грязи? Да, да! Моя драгоценная маман таки вышла замуж за Федорова. После этого события в редакции на меня смотрели совсем по-другому, во всяком случае, мне так казалось. И это была вторая причина, по которой я не мог оставаться в журнале.
   Я подождал, пока ветер немного утихнет, и поинтересовался у шефа:
  -- А вы не подумали, что я никогда не стал бы писать подобной чепухи?
  -- Ха, как раз ты только и способен на такое! Только и ждешь, чтобы тебя выкинули! Для этого и придумываешь разные шутки! Как же, не он! Не писал! - шеф набил трубку табаком и стал рыться в карманах в поисках зажигалки.
   Я протянул ему свою. Он обиженно махнул рукой, словно ребенок, и отвернулся к окну.
  -- Но это, действительно, не мои отчеты, - не сдавался я.
   Федоров повернулся ко мне.
  -- Давай свою зажигалку, - сердито потребовал он.
   Я с улыбкой выполнил просьбу. Старик начинал остывать, - самое время обо всем рассказать.
  -- А как это объяснить? - Федоров схватил со стола один из конвертов с "козлиной чушью".
  -- Что именно?
  -- Вот это, - шеф поманил к себе пальцем. - Это! - он обвел черным фломастером букву "к" в тексте. - Знакомо?
   Да уж! Еще бы я не знал этот дефект! Моя пишущая машинка. Буква "к" в отличие от остальных выбита немного косо.
  -- Но... эту чепуху писал не я.
  -- А кто же?
  -- Моей машинкой мог воспользоваться кто угодно.
  -- Вот что, - главный редактор подпер щеку рукой. - Сейчас ты мне обо всем, не спеша, расскажешь, а я уж решу, что с тобой делать дальше.
   Это мне было и нужно. Я поведал ему обо всем: о том, как оказался в частной клинике, о встрече с Константином Владимировичем, о своей странной амнезии. Я не упустил ничего, поэтому Федоров должен был иметь полную картину произошедшего со мной. Или почти полную, ибо некоторые вопросы так и оставались скрытыми в темных подвалах моей памяти. (Найти и рассказать?)
  -- Пойдем-ка со мной, - сказал мой шеф, когда я закончил свой рассказ.
   Я повиновался. Мы зашли в соседнюю с кабинетом комнату, которую сам Федоров называл "расслабительной".
  -- Садись, - бросил мне шеф. - Кури.
   Я опустился на мягкий диван и достал сигарету. Федоров тем временем вернулся в кабинет и загремел дверцей сейфа.
  -- Сейчас, - он показал мне видеокассету, - мы кино смотреть будем.
  -- Кино?
  -- Сейчас, - Федоров направился к стоящей в углу видеодвойке на подставке из толстого прочного стекла. - Сейчас, - повторил он, включая систему.
   Это была ужасная по качеству любительская съемка какой-то великосветской гулянки. Столы ломились от деликатесов, гости уже находились в некотором подпитии. Несмотря на отсутствие звука и искаженную картинку, я сумел узнать Константина Владимировича в дорогом светлом костюме. Судя по тому, что мой добрый спаситель стоял с бокалом в руке и шевелил губами, можно было сделать вывод, что он произносит тост. Так и оказалось. Закончив речь, Константин Владимирович подошел к центру стола, где широко улыбался, обнажив ровную полоску добротных вставных зубов, сухонький дедуля, длинный, как жердь. Он был одет в безупречный черный смокинг.
  -- Это Проныра, - комментировал Федоров, - гуляют его день рождения.
   Я пожал плечами.
  -- До недавнего момента, очень большой человек в своем городе. Вор в законе, между прочим. А это, - он указал на подошедшего к имениннику Константина Владимировича, - твой знакомый, Константин Владимирович Февральский. Тоже большой человек.
  -- И тоже вор в законе?
  -- Да нет, - теперь уже Федоров пожал плечами, - но очень и очень загадочная личность.
   Тем временем, на экране два больших человека обменивались дружескими рукопожатиями. Лицо Константина Владимировича лучилось добротой и участием
  -- Неужели, ты так ничего и не помнишь? - Федоров повернулся ко мне.
  -- Нет.
   Шеф внимательно взглянул на меня.
  -- Тебе нужно показаться врачу, Алексей, - неожиданно заботливо произнес он.
  -- Обязательно.
  -- Смотри, смотри! - оживился Федоров. - Вот он, поцелуй Иуды!
   Неожиданно Константин Владимирович привлек к себе именинника и, встав на цыпочки, горячо поцеловал того в дряблую щеку. Мне даже показалось, что на бесцветных глазах вора в законе выступили слезы.
   На экране пошла рябь - запись кончилась.
  -- Это последняя съемка Проныры, - сказал Федоров, выключая магнитофон. - Через два дня его взорвали в собственном авто. Проныра, водитель, два охранника - все в кашу! - шеф взял с полки журнал и бросил его мне на колени. - Это наш апрельский номер.
   "Крайм Ньюс", как всегда, на высоте. Потрясающе острая статья молодого сотрудника Виталика Козлова, впечатляющие фотографии с места происшествия, сделанные Васей по прозвищу Зоркий Глаз, нашим лучшим фотографом. Плюс высокое качество полиграфии.
   Я просмотрел статью.
  -- Таким вот образом, - подвел итог шеф, - завершилась славная эпоха правления Проныры. Король умер, и да здравствует король! Прошу любить и жаловать - Константин Владимирович Февральский. В нашей базе данных на эту персону не так уж и много информации, да и то, что нам известно, известно остальным. Февральский чрезвычайно богат. Настоящий Крез местного значения. Держатель пакета акций крупной нефтяной компании, владелец заводов, газет, пароходов. Одним словом, буржуй. Тонкий эстет, во всяком случае, богема от него без ума. Организатор несметного количества выставок и концертов одаренных детей. Спонсировал несколько музыкальных проектов. Кстати, знаменитая Синильга, от которой сейчас так балдеет молодежь, - его находка.
  -- Крутой дядя, - оценил я.
  -- Да, забыл сказать, что господин Февральский известен как чрезвычайно щедрый меценат и благодетель. Настоящий гражданин своего города. Недавно он превратил заурядный, в общем-то, областной центр в нечто, вроде музыкальной Мекки.
  -- Я уже об этом догадался. Фестиваль "Небесные Подмостки"?
  -- Точно, - подтвердил Федоров. - А какие суммы жертвуются на благотворительность, и говорить не приходится. Восстановление храмов чего только стоит!
  -- Да уж. Просто святой. Но что мы знаем о второй стороне медали? Сдается, это Февральский отправил дедушку Проныру на тот свет.
  -- И мне так сдается, и следствию, видимо, тоже. Только ничего на Февральского у властей нет. Ничегошеньки!
  -- Это у властей, - я хитро улыбнулся. - А у нас?
  -- Да и у нас не густо, - покачал головой начальник. - Немного в компьютере, да эта кассета. Которая сама по себе ничего не доказывает.
  -- Да, кстати, а кто все это снимал? - спросил я.
  -- Ты, - сказал шеф.
  
  

"ВИЗИТ НЕЗНАКОМКИ"

   Дома все было по-прежнему: пустой холодильник и пыль на мебели. К тому же, снова отключили горячую воду. Я с тоской вспомнил великолепный сервис частной клиники - душ и ванну, размером с миниатюрный бассейн. Все это осталось в прошлом - Февральский со своими громилами, город, в который мне закрыт доступ без его разрешения, странный доброжелатель, посчитавший нужным остаться инкогнито. "Найти и рассказать", - вспомнил я. Относительно этого Федоров ничего нового мне не открыл. Он лишь поведал о том, что Февральским я занимаюсь уже год с небольшим. Впрочем, ничего противозаконного обнаружить пока не удалось - со всех сторон хорош и гладок Константин Владимирович. Федоров считал, что у меня, вероятно, припасена где-нибудь информация, но эта чертова амнезия решительно путала все карты.
   С величайшим трудом, откопав в кладовке пачку итальянских спагетти, каким-то чудом сохранившихся с лучших времен, и подозрительную банку рыбных консервов, по всем законам времени просто обязанную взорваться, я ощутил, наверное, то же самое, что испытывает в момент величайшего открытия, - прилив радости и небывалого энтузиазма. Сразу же захотелось жить. И никакие Константины Владимировичи не могли отбить у меня этого желания
   Поставив кассету с записью последнего альбома "Металлика" и включив газ под давно немытым чайником, я с покорностью приговоренного к расстрелу встал под холодный душ. Если бы не музыка, мои крики были бы слышны всему дому.
   Из душа я вышел, словно наливное яблочко, - свежий и упругий. Урчание в животе напомнило о том, что пора проводить эксперимент на выживание. Из кухни соловьем заливался чайник. Еще немного, и он начал бы плеваться кипятком, сетуя на свое убогое существование в качестве кухонной утвари. Я вовремя заткнул болтуну рот, выключив газ под его никелированным брюхом.
   На пустом столе лежала вышеупомянутая банка и ждала, когда я ее, родимую, вскрою. Я даже представил, как внутри ее кильки в масле умирают со смеху, предвкушая путь в мой желудок. Что ж, придется доставить рыбкам удовольствие, тем более, мой мозг нуждается в фосфоре. Я вспомнил о том, что еще не позвоним матери. Подошел было к телефону, но передумал. Федоров, вероятно уже ввел ее в курс дела, опустив, как всегда, ужасные подробности.
   Да, задали же вы мне задачку, уважаемые мозги! Надо же! Никогда бы не подумал, что придется насиловать свою память, пытаясь вспомнить о событиях, участником которых когда-то был сам. Как странно! Я надеялся, что мой завтрашний визит к доктору, наконец, даст ответы на вопросы, терзавшие меня все это время.
  

* * *

   Я уже готовился отойти ко сну, когда раздался звонок в дверь. Немного поразмыслив о том, кто бы это мог быть, в такую позднотищу, я стал шарить по полу в поисках тапочек. Тех, конечно же, не оказалось. Пришлось топать босиком. По дороге к двери я вспомнил, что оставил тапочки под столом.
   Я зажег свет в прихожей и спросил:
  -- Кто там?
   Дело в том, что смотреть в глазок для меня равносильно подвигу. Мне всегда казалось, что как только я приставлю глаз к маленькому стеклу, с обратной стороны ужасный незнакомец обязательно выстрелит из пистолета. Сегодня вечером я не был готов на подвиги, поэтому просто спросил: "кто там?".
  -- Откройте, пожалуйста.
   Голос был приятный и явно женский, если только, конечно, за дверью не притаился евнух из восточного гарема. Я отогнал прочь эти чепуховые мысли и решительно распахнул дверь.
   Передо мной стояла хорошенькая девушка лет двадцати пяти. На голове у нее красовался импровизированный тюрбан из мохнатого полотенца в синюю полоску, а под так называемым халатиком, который по своей прозрачности мог поспорить с оконным стеклом, ничего, кроме крошечных трусиков, не было...
   Секунд тридцать я не мог ничего сказать - просто стоял и восхищался ее грудью. Про себя, естественно!
  -- Вы, наверное, спали... - сделала предположение девушка, робко разглядывая то ли мои идеальной чистоты плавки, то ли - шрам от пулевого ранения.
  -- Это мне аппендикс вырезали, - признался я, перехватив ее взгляд. Девушка, разумеется, покраснела.
  -- Извините... - снова пискнула она.
   Я громко прочистил горло, в него будто песка насыпали.
  -- Да, я спал, - сказал я нарочито напыщенно. - Зато теперь, поверьте, от моего сна не осталось и следа. Его как рукой сняло. Девушка выдала очередное извинение.
   Ситуация нравилась мне с каждой минутой все больше и больше. Незнакомка уставилась в пол. Я не знал, куда девать свои босые ноги.
  -- Наверное, вам нужно войти, - осенило меня, - в подъезде жуткие сквозняки, - добавил я отечески.
  -- Да, конечно, но...
  -- Входите же, - я широко распахнул дверь. - Ну!
   Прекрасное создание нерешительно переступило порог моей холостяцкой берлоги.
  -- Располагайтесь, - сказал я, - в гостиной есть удобное кресло. А я пока накину что-нибудь и сварю кофе.
   Девушка в тюрбане подчинилась.
   В ванной я накинул на себя короткий шелковый халат, критически осмотрел себя в зеркало и пошел на кухню за тапочками и заодно поставить воду для кофе.
   Войдя в зал, я изо всех сил надеялся, что никого там не застану, и тогда произошедшее, а именно, незнакомку в неглиже, можно будет списать на счет моей амнезии или еще там какого повреждения мозга.
  -- А кресло, действительно, удобное, - раздался голос.
   Столик, который я катил перед собой, предательски задрожал.
  -- Ой, что вы, не надо! - девушка, сидящая, между прочим, в моем любимом кресле, принялась протестующе махать руками. Грудь под так называемой тканью соблазняюще подергивалась.
  -- Не стоит, не стоит, - снова принялась возражать она.
  -- Разве вы откажетесь от чашки кофе? - любезно поинтересовался я.
  -- Ну... - засмущалась она. - Наверное, все же не откажусь. Вкусно пахнет.
  -- А может, чего-нибудь выпьете? - спросил я, указывая на нижнюю полку столика, заставленную всевозможными бутылками.
  -- Нет, нет!
  -- Ну, как хотите, - я пожал плечами. - А я, пожалуй, капну коньячку в кофе.
   Что и сделал. Рука предательски дрогнула, и кофе стал подозрительно прозрачен.
  -- Вот черт! - тихо выругался я. - Извините, вырвалось.
  -- Да ничего, - улыбнулась девушка. - У меня тоже сегодня день такой, есть повод поругаться. Представьте, - начала она, - моюсь я в ванной, ой, вернее, уже вымылась...
  -- А что, уже дали воду? - перебил я ее.
  -- Да. Пару часов назад. Да, я соседка ваша, - спохватилась она. - Из восемьдесят седьмой.
   Надо же, никогда ее раньше не видел!
  -- Очень приятно, Алексей, - представился я.
   Девушка снова покраснела.
  -- Извините. Меня Дашей зовут.
  -- Родственница Ивана Григорьевича?
  -- Мы поменялись с Прокофьевыми. Еще две недели назад.
   С Иваном Григорьевичем Прокофьевым, доктором исторических наук, седовласым профессором я здоровался регулярно, когда он выводил на прогулку своего красавца-дога Карло. Они являли прекрасное зрелище - высокий статный ученый и стареющий благородный пес. Не так давно Иван Григорьевич похоронил жену и теперь, видно, поспешил избавиться от квартиры, с которой у него было связано столько воспоминаний.
  -- Вы только, пожалуйста, не сердитесь, - робко произнесла Даша. - Я понимаю - время позднее...
  -- Сердиться не нужно было, когда вы меня разбудили, - очень грозно, как мне самому показалось, пробурчал я. - Сейчас это делать поздно, да и глупо.
  -- Я вам все объясню, - девушка перехватила мой взгляд, просвечивающий, словно рентген, и смущенно улыбнулась.
   Я не покраснел, я просто отвел взгляд. Краснеть я давно уже разучился.
  -- Так, значит, вы вымылись, - напомнил я, - и что же было дальше?
  -- Да, - спохватилась Даша. - Хотела феном волосы высушить, а фен, как назло, сломался.
  -- И вы просите меня, его подчинить? - догадался я, - только вот в технике я - пасс, - я позволил себе грустно улыбнуться, констатируя тем самым, что для мужчины такое положение вещей недопустимо. - Так уж получилось, что я доверяю больше ремонтным мастерским, нежели своим рукам, - в заключение этого откровения я пожал плечами, дескать, вот я какой непутевый.
   Даша неожиданно рассмеялась.
  -- Не бойтесь, Алексей, я не прошу вас ремонтировать фен. Дело в другом.
  -- В чем же? - обескуражено поинтересовался я.
  -- Представляете, пошла я к подружке на четвертый этаж, хотела у нее фен одолжить, но той дома не оказалось. И еще ... Дверь в мою квартиру захлопнулась. Представляете, какой ужас!
  -- Жуть, - сочувственно произнес я. - Так вы хотите, чтобы я сломал замок?
  -- Да, - робко произнесла девушка. - Если, конечно, нет другого выхода.
  -- Сейчас допьем кофе и пойдем смотреть вашу дверь.
  -- Спасибо, Алексей, - Даша подарила мне взгляд, полный признательности.
   Я позволил себе внимательнее взглянуть на девушку. Темно-серые глаза, мягкий овал лица, подбородок с чуть заметной ямочкой. Тонкий нос с четко очерченными трепетными ноздрями. Губы не полные и не слишком тонкие. Нормальные губы. Верхняя чуть длиннее нижней, но Дашу это ничуть не портит. Такие же губы у Джулии Робертс. Интересно, какие у Даши волосы? Длинные или короткие, темные или светлые? Из-за этого проклятого тюрбана ничего не видно! "Симпатяга", - подумал я, а вслух сказал:
  -- Ну, идемте, посмотрим, что там с вашей дверью.
   Мы вышли на площадку, и подошли к обитой коричневым кожзаменителем двери, на которой красовалась медная табличка в форме кленового листа со стилизованными цифрами "87".
  -- Значит, только защелка? - я толкнул дверь плечом. Она, разумеется, не поддалась.
  -- Ага.
   Я отогнул обивку.
  -- Бесполезно, ничем не подцепишь.
  -- Что же делать?
   Я отошел от двери.
  -- Скажите, Даша, вам замок не жаль?
  -- Выбивайте, раз уж нет другого выхода, - махнула рукой девушка.
  -- Выбиваю, - сказал я и ударил ногой чуть пониже замка. Дверь послушно открылась. Шума я произвел самую малость. Иначе и быть не могло. Этому трюку я научился лет пять тому назад у своего знакомого, мастера восточных единоборств.
   На Дашу это произвело впечатление - она стояла с открытым, словно ее дверь, ртом, не в силах поверить, что это так просто.
  -- Это легко, я вас обязательно научу, - пообещал я.
  -- Не знаю даже, как благодарить.
   В такие моменты обычно начинается порнуха.
  -- Да ничего, мы же соседи, - я широко улыбнулся, демонстрируя, как приятно мне это осознавать.
  -- Вот что, - Даша задумалась. - В субботу у меня день рождения. Я буду рада, если вы придете. Приходите с супругой.
  -- Я не женат, и вы прекрасно это поняли, - сказал я. - А за приглашение спасибо. Я обязательно приду, если ничего не случится до субботы.
  -- А вы пессимист, - улыбнулась Даша.
  -- Не всегда, - я подарил ей ответную улыбку.
  -- Мне хочется поскорее в этом убедиться.
  -- Как насчет субботы?
  -- Отлично, - засмеялась она. - Тогда до субботы?
  -- До субботы.
  

* * *

  -- Странно, - Сергей Сергеевич пожал пухлыми плечами.
  -- Что странно? - не понял я.
  -- Да в том-то и дело, что ничего странного нет. В полном порядке. Я имею в виду ваш мозг.
  -- Уф! - Я откинулся в удобном кресле. - Слава Богу.
   Сергей Сергеевич Марх, пожилой врач, которого мне рекомендовал Федоров, внимательно взглянул на меня из-под черных кустистых бровей.
  -- Так в чем же дело?
  -- Не знаю, - снова пожал плечами Сергей Сергеевич. - Одно могу сказать точно - вы полностью здоровы. Никаких изменений. Ничего не замечено, ни единого отклонения. Об этом красноречиво свидетельствуют проведенные анализы, сканирование, томография, - доктор принялся выкладывать на дорогой стол красного дерева различные бумажки, карточки, снимки. - Да и гипноз, как видите, ничего не дал. Никаких результатов. Будь у вас частичная амнезия...
  -- Да, но как вы объясните, что я напрочь забыл все то, что связанно с одним конкретным делом, с одним конкретным человеком? - перебил я его.
  -- Не знаю, - снова пожал плечами Сергей Сергеевич. На его полном лице я прочел скуку и желание поскорее от меня отделаться.
  -- Ну, спасибо вам и на этом, - я поднялся с кресла, не желая больше мучить пожилого еврея своими расспросами.
  -- Я вас покажу своему знакомому психиатру, - пообещал доктор.
  -- Весьма благодарен, - я учтиво поклонился.
  -- Всего хорошего, - Сергей Сергеевич снова пожал плечами, и я начал подозревать, что у него просто такая привычка.
   Он протянул мне мокрую от пота руку, похожую на вареник, покрытый веснушками и редкими рыжими волосами.
  -- До свидания, - я взялся за дверную ручку.
  -- Нет, все же, как странно! - услышал я из-за закрытой двери. Теперь уже я пожал плечами.
  
  

"ОТЕЦ"

   В этом году лето выдалось жарким, поэтому в вагоне электрички было жарко, словно в сауне. По известному закону подлости окна все еще были закрыты на зиму, и платок, которым я то и дело вытирал пот с лица, можно было выжимать. Народу в вагоне было на удивление не много. В основной своей массе моими попутчиками являлись дачники и жители области, возвращавшиеся в свои тихие деревни из суетного раскаленного города. Седенькие бабульки в своих вечных стеганках и теплых платках, рыбаки, обутые в резиновые сапоги - все они, похоже, вовсе не ощущали этой проклятущей жары. На мне же были только шорты, майка и легкие сандалии. И почему-то я был потный, словно боксер-профессионал перед заключительным раундом.
   Я еще раз с завистью оглядел невозмутимые лица своих попутчиков и со страдальческим видом поднялся с жесткого дивана. Шорты и майка липли к телу, словно клейкая лента.
   В тамбуре было чуть прохладнее. Двое деревенских мужиков чадили самокрутками, лениво матеря какого-то неизвестного мне Кузьмича. При моем появлении они прервали свою содержательную беседу, и уставились на меня, словно я забрел на их территорию. Я продемонстрировал мужикам свою потную спину и уставился на раздвижные двери, на которых раньше было написано предостережение: "Не прислоняться". Какой-то умник содрал со стекла некоторые буквы, и вышло: "Не слон я". Прямо, как в том фильме Дэвида Линча!
   Мужики, налюбовавшись моей спиной, снова принялись материть Кузьмича.

* * *

   Река носила странное имя - Кеза, так же, как и платформа, на которой я сошел. Или наоборот, платформа была названа в честь речки? Раньше в Кезе можно было купаться и даже нырять, но сейчас она так обмелела, что ни о каких заплывах на дальние дистанции в ее водах не могло быть им речи. Однако окунуться мне было просто необходимо, поэтому я решительно направился к воде. Смыв пот и дорожную пыль, я вновь ощутил себя человеком. Теперь можно было смело шагать пару километров до дачного массива.
   Природа бушевала красками июньского полдня. Стрекотали беззаботные кузнечики, птицы вили гнезда, трудяги-муравьи тащили неподъемные соломинки в свой, огороженный чьей-то заботливой рукой, муравейник. Здесь своим привычным ходом текла жизнь, и я проходил мимо нее со своими мелочными проблемами, такими незначительными и несущественными в сравнении с постройкой муравейника и щебетом птиц.
   Вскоре показались первые дачные постройки. Сколько же я здесь не был? Год? Два? Я вдруг с ужасом подумал, что не узнаю местности. В наказание за это пришлось около часа бродить в поисках нужного мне дома. Наконец, я оказался на месте.
   Дом здорово изменился. Во-первых, крыша теперь радовала глаз добротным кровельным железом. Во-вторых, дорожки, ведущие к дому, были безупречно ровными и щедро посыпаны гравием. Старую дверь сменили на роскошную резную. Одним словом, чувствовалось, что хозяин живет в достатке.
   Устройство, отпирающее калитку, не претерпело изменений, поэтому я справился с ним без лишних затруднений, и вскоре уже стучал в дверь специальным, обитым медью молоточком, что висел на дверном косяке на цепочке. Помимо него имелся также и электрический звонок, которым я не замедлил воспользоваться, потому что на мой настойчивый стук никакой реакции не последовало.
   Я уже с отвращением подумывал о том, как вновь буду париться в душегубке электрички, когда позади меня раздался мелодичный голос:
  -- А его нет дома.
   Я обернулся. Около металлической ограды стояла загорелая женщина лет двадцати восьми - тридцати. Ее роскошные золотистые волосы были перехвачены пестрой косынкой. Одета прекрасная незнакомка была в легкие светлые шорты чуть выше колен и некое подобие бюстгальтера, зелеными чашечками закрывавшие ее по-девичьи упругую маленькую грудь. Фигура незнакомки была безупречна - тонкая талия, длинные стройные ноги с точеными лодыжками, плоский, как у спортсменки, живот. В тонких гибких руках с яркими ухоженными ногтями женщина держала лукошко с маслятами.
  -- А где он? - автоматически спросил я.
  -- На пасеке, где же ему еще быть? - как само собой разумеющееся, сказала женщина.
  -- На пасеке?
  -- Ну да, - она улыбнулась мне краешком губ. - Вы вероятно Алексей?
  -- Так оно и есть, - удивился я. - А что, это написано у меня на лице?
   Она рассмеялась.
  -- Точно! Эдик много рассказывал о вас. Да сходство потрясающее!
  -- Вот уж никак не ожидал.
  -- Правда, правда.
  -- Ну, и как же мне его найти? - спросил я, справившись с волнением.
  -- Я отвезу вас, - в васильковых глазах незнакомки на секунду мелькнуло лукавство.
   Я пожал плечами.
   Поставив лукошко на скамейку у дома, женщина скрылась в гараже.
  -- Да, кстати, меня Ольгой зовут, - раздалось изнутри небольшой кирпичной пристройки.
  -- Весьма, приятно, - я поклонился забору.
  -- Я тоже рада знакомству, - призналась Ольга, выкатывая из гаража ярко-красный мотороллер.
  -- Ни разу в жизни не ездил на таком, - признался я, с детской любознательностью разглядывая чудо японской техники.
  -- Садитесь, - приказала Ольга, заводя мотор.
   Тут я обнаружил, что мне не за что держаться.
  -- Держитесь за меня, - угадала мои мысли Ольга. - В лесу ведь нет асфальтированных дорог.
   Не долго думая, я обнял прекрасную женщину за талию, и мы поехали. Кожа у Ольги была теплая и нежная на ощупь, пшеничные волосы приятно щекотали лицо.
   Я подумал о том, что кое-кто должен ответить мне на несколько вопросов.

* * *

   Это действительно, было похоже на пасеку: большая поляна, огороженная высокой проволочной изгородью, аккуратные ульи, стоящие в несколько рядов и сам пасечник в защитной марлевой маске, склонившийся над одним из пчелиных домиков.
   Заслышав мерный рокот мотороллера, пасечник снял маску и помахал рукой, отойдя, правда, на приличное расстояние от ульев.
  -- У них сейчас роение, - объяснила мне Ольга, имея в виду пчел.
  -- Угу, - пробормотал я, понятия не имея, о чем она говорит.
   Пчел я не любил, я всегда относился к ним с опаской. Самого меня эти полезные, вне всякого сомнения, насекомые, кусали всего несколько раз в жизни, но одного моего приятеля, еще в сопливом детстве, дикие пчелы искусали почти до смерти. Вот поэтому я и решил остаться за оградой, тем более у них какое-то непонятное мне "роение".
   В чистом белом комбинезоне, с дымарем в руке, мой отец направлялся к нам. Его до черноты загорелое лицо освещала добродушная улыбка, вокруг глаз собрались морщинки, черные с проседью волосы были зачесаны назад. Мне отец всегда напоминал Шона Коннери, сейчас же, когда он отпустил бородку, сходство стало еще более заметным.
   Мы обнялись.
  -- Привет, бродяга! - подполковник в отставке крепко, от души пожал мне руку.
  -- Привет, лесник, - в тон ему ответил я.
   Ольга прыснула в кулак.
  -- Лесник, это ему подходит, - покачала головой она. - Целыми днями пропадает в лесу со своими пчелами. Скоро, Эдик, у тебя отрастут крылышки и хоботок, и ты вместе со своей горячо любимой пчелиной семьей отправишься собирать нектар.
   Мы рассмеялись.
  -- Так, - Ольга взглянула на часы. - Сколько тебе дать времени, чтобы ты тут закончил все свои дела?
   Отец пожал плечами.
  -- Часа хватит?
  -- Ну...
  -- Значит, через час ты сидишь за столом.
   Это было окончательным постановлением. Ну и везет же моему старику на решительных женщин!
  -- Может, останешься со мной, поможешь? - спросил у меня отец. - Я дам тебе маску.
  -- Нет уж, уволь! Я их до смерти боюсь. Лучше я помогу Ольге грибы чистить.
  -- Ну, как знаешь, - отец вновь надел маску. - Да, Оленька, он взял ее за локоть. - Как у тебя с бензином?
  -- А что я тебе утром говорила? Снова пустой бак?
  -- Ну, забыл я, забыл, - буркнул отец.
  -- Сейчас налью, поделюсь уже, так и быть. - Ольга с покорностью на лице покатила мотороллер к ограде, где стоял точно такой же.
   Спустя несколько часов мы сидели во дворе за столом, удобно расположенным под сенью диких виноградных лоз. Ольга оказалась хозяйкой в настоящем смысле этого слова, поэтому стол просто ломился от всевозможных кушаний. Мы с отцом пили медовуху, приготовленную по его собственному рецепту, а Ольга - какое-то легкое вино, которое я купил в городе за день до отъезда. Вино, по всей видимости, было не очень-то вкусным, потому что Ольга, можно сказать, ничего и не выпила, лишь пригубила. Зато мы со стариком изрядно поддали, об этом свидетельствовали наши неуверенные шаги, когда мы встали из-за стола перекурить.
  -- Медовуха, черт, по ногам бьет, зара-за, - заплетающимся языком поведал мне отец.
  -- Классная штука, - вторил я ему.
  -- Эт-то точно. Я тебе налью, когда уезжать будешь, - пообещал отец, заговорщицки подмигнув. - У вас в городе такого, небось, и не пьют.
  -- Ага, - согласился я.
   Мы с трудом опустились на скамейку.
  -- Ну, и как она тебе? - шепотом спросил отец.
  -- Кто?
  -- Не притворяйся, - он кивнул на Ольгу, которая понесла грязные тарелки в дом.
  -- Класс! - я показал большой палец. - Кто она тебе?
  -- А - а... - плотоядно усмехнулся мой старик. - Мы уже полгода живем.
  -- Да ну!
  -- Точно, - важно ответил мой донжуановский родитель. - Она молодец, она хорошая, ты не думай. Дача у нее по соседству. А познакомились мы в лесу. Ягоды собирали. То да се, слово за слово, так и познакомились. Стали в гости друг к другу ходить. Она вдова, муж у нее военный был, погиб в Чечне еще в перв3ую кампанию, в девяносто пятом, - отец помолчал, - А я разведен. Чем мы не пара?
   Я согласно кивнул. Мне самому была приятна Ольга. И к тому же, разве мой отец не имеет права быть счастливым?
  -- Да, старый Казанова, - я дружески похлопал его по плечу, - я очень рад за тебя.
   Мы обнялись.
  -- Знаешь, - на глазах моего отца блестели слезы, - а я уже грешным делом подумал, что забыл Леха своего старикана.
  -- Ну, ты скажешь тоже! - фальшиво возразил я. Ибо он был недалек от правды.
   Минуту мы молчали. Каждый из нас думал о том, что только что сказал. Затем, отец прочистил горло троекратным "гмхы" и спросил:
  -- А о н а как поживает? Слышал, недавно вернулась из Италии?
  -- Слышал? - переспросил я.
  -- Ну, не слышал, ну, она сама мне об этом сказала.
   Это не было для меня новостью, после развода мои родители иногда перезванивались.
  -- Ну, в таком случае, ты должен знать, как она поживает.
  -- Она-то может сказать одно, просто для того, чтобы хотя бы меня позлить.
  -- Опомнись, к чему ей это?
  -- Ну, не знаю.
  -- У матери сейчас своя жизнь, у тебя - своя, никто никому не должен. Разве не так?
   Отец достал очередную сигарету.
  -- Ну, а тебе... Тебе как кажется? Она счастлива? - неуверенно спросил он.
  -- Я редко ее вижу для того, чтобы делать какие-то выводы, - решил обойти угол я. - Но в наши редкие встречи мне кажется, что она очень даже ничего выглядит.
   Отец вздохнул о чем-то глубоко своем.
  -- А мужик этот. Твой начальник... ее новый... муж. Как он тебе?
  -- Да ничего, вроде, мужик.
  -- А - а.... Ну, слава Богу.
   Мы еще немного помолчали.
  -- Подумать только! - я решил снять напряжение, возникшее между нами. - Мой старикан закадрил почти мою ровесницу.
   Ход удался, отец гордо улыбался.
  -- Думаешь, сколько ей лет?
  -- Двадцать семь - двадцать восемь.
  -- Тридцать три.
   Я присвистнул.
  -- А выглядит, как девочка.
  -- И еще... - отец чуть помедлил, давая тем самым понять, что сейчас скажет нечто важное. - Она ждет ребенка. От меня.
   Сигарета выпала у меня изо рта и шлепнулась на голое колено.
  -- От... тебя?
   Старик лишь лыбился, наслаждаясь произведенным на меня эффектом.
  -- Но...
  -- Что "но"???
  -- Ты... тебе... - я не мог в это поверить.
  -- Пятьдесят один, ты это имеешь в виду? - улыбка на лице старого плута сделалась еще шире. - Чистый воздух, природа, плюс огромное желание сделали свое дело. Ну, а я сделал свое...
  -- Ничего не понимаю, - я махнул рукой.
   - Может, обратил внимание на то, что Оля ничего не пила за столом? Она беременна, Алеша, если тебе, конечно, понятно, о чем я говорю.
   Я был обескуражен.
  -- Пойдем-ка лучше еще выпьем. Тебе это сейчас не помешает, - предложил престарелый осеменитель.
  -- Да, конечно, - я все еще не вышел из шокового состояния.
  -- А сам-то когда собираешься? - спросил отец, разливая янтарную жидкость по бокалам. - Или я умру, так и не став дедом?
  -- Зато станешь молодым папашей, - съязвил я.
  -- Ну-ну, не обижайся. Я серьезно. Жениться-то ты думаешь или нет?
  -- Во всяком случае, не в ближайшее время, - отмахнулся я.
  -- Не в этой жизни что ли? - усмехнулся отец. - Смотри, так и проживешь бобылем. Тебе уже тридцатник, а еще тридцать лет пролетят незаметно, как тридцать дней. Знаешь, как хорошо иметь ребенка, Алеша, ребенка в которого вложил всю свою жизнь? У меня есть ты, даст Бог, будут еще дети. А кто есть у тебя, сынок? Кто, кроме тебя самого? Но ведь жить для себя - это так скучно, поверь!
  -- У меня есть вы с мамой, - вякнул неблагодарный ребенок.
  -- Но ведь мы не вечные, - усмехнулся отец. - Если нас когда-нибудь не станет, с кем ты останешься, Алексей?
   Мне стало неуютно, я понял, что человек, которому я обязан своим появлением на свет, прав. От начала и до конца.
  -- Я тут кое-что тебе привез, сейчас принесу, - нерешительно произнес я.
   Я вбежал на веранду, где оставил свою сумку, и вернулся за стол с книгой в яркой обложке.
  -- Это тебе, - я протянул отцу свое первое литературное детище. - Может, теперь ты не будешь считать меня совсем пропащим.
   И тут меня отец в очередной раз "убил" наповал.
  -- А я это уже читал, - сказал он.
   Я сразу же сник.
  -- Мать твоя позвонила и похвастала.
  -- Ну... и?
  -- Ну, я и купил.
  -- Значит, зря я ее привез?
  -- Почему же зря? - усмехнулся отец. - Ты мне ее подпишешь. Подпишешь ведь?
  -- Подпишу, - улыбнулся я.
   Каким-то образом в руке у отца появилась шариковая ручка. Он протянул ее мне.
   Я открыл книгу и накарябал на внутренней стороне обложки: "Замечательная была медовуха". Затем, поставил дату и расписался.
  -- Так ты читал мой роман? - спросил я, особенно выделяя слово "Роман".
  -- Читал.
  -- И как тебе?
  -- Написано неплохо, но очень уж мрачно. Будь-то девяностолетний дед писал. Даже юмор у тебя и тот черный.
   Я только развел руками.
  -- Женись, Алеша! Найди себе хорошую девушку и женись!
  
  

"ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ"

   Субботний день наступил, как ему положено, в конце недели, точно перед воскресеньем и как раз после пятницы. Такой пунктуальности можно позавидовать, решил я, обрекая рано утром три куриных яйца на мучительную смерть. Лишившись спасительной скорлупы, они по очереди шлепались на раскаленную сковородку и угрожающе шипели мне про страшные муки куриного ада. Это нудное шипение мне скоро надоело, и я отправил ворчунью, то есть глазунью, прямо в темные неизведанные глубины своего желудка, а в завершение, обрушил на нее водопад черного крепкого кофе. И так будет с каждым!
   Хоть я и не был придирчив в плане выбора букета, этот процесс занял у меня минут сорок. Наконец, я остановил свой выбор на маленьких тугих бутонах, которых в ближайшем будущем предстояло совершить чудесное превращение в ароматные темно-красные розы.
  -- Вам оформить букет? - поинтересовался у меня хозяин и по совместительству продавец маленького цветочного магазина.
  -- Да, и желательно, пограциознее. Я иду на день рождения к очень красивой женщине.
   Продавец внимательно на меня посмотрел и кивнул.
  -- Из скольких цветов?
  -- М-м... давайте из девяти.
  -- Почему из девяти?
  -- Ну, давайте из одиннадцати. Только не спрашивайте, почему.
  -- В течение получаса букет будет готов.
  -- А как с доставкой на дом?
  -- Сделаем, - пообещал продавец.
  -- А к шести вечера?
  -- Без проблем.
   Я продиктовал ему свой адрес.
   Продавец тем временем тыкал толстым пальцем в кнопки микрокалькулятора. Я понял, что сейчас придется платить приличную сумму. И не ошибся.
  

* * *

   В редакции я пробыл недолго. У секретарши Федорова я узнал, что мой отчим с самого утра возился с американцами, прилетевшими с очередной проверкой на днях. Ему было не до меня.
   Немного поболтав с Сергеем Кольцовым, занимающим теперь пост редактора отдела "Политические преступления", и получив добро в информационно-аналитическом отделе, я минут сорок просидел за компьютером. Информации по Февральскому не было, кроме той, что снабдил меня шеф. Зато удалось раскопать кое-что о Проныре. За бывшим королем числилось несколько ходок, куча грязных дел, в которых тот прямо или косвенно был замешан. Одним словом, очень много всякой мерзости. Проныра противостоял Константину Владимировичу так, как черное противостоит белому, как ад противостоит раю. Однако и на белом могут быть черные пятна, а под вывеской "Райские кущи" может запросто разместиться самое настоящее пекло. Подсознательно я чувствовал, что ответ на терзавшие меня вопросы так близко, что при желании я могу до него запросто дотянуться. Но что же случилось с моей памятью?
   Вернувшись, домой, я решил немного поработать над своим романом, который терзал уже год. Я сел за стол и снял чехол со старой надежной "Юнис", которую привез в девяносто четвертом с Балкан. Заправив чистый лист бумаги, я достал из стола тощую, словно дистрофик, папку с уже написанным и развязал тесемки.
  
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   Мы с приятелем вдвоем
   Замечательно живем!
   Мы такие с ним друзья -
   Куда он, туда и я!
  
   Стало трудно дышать. Я тот час вспомнил свои отчеты. Снова бессмыслица. Я стал читать дальше.
   Мы имеем по карманам
   Две резинки,
   Два крючка,
   Две больших стеклянных пробки,
   Двух жуков в одной коробке,
   Два тяжелых пятачка.
   Мы живем в одной квартире,
   Все соседи знают нас.
   Только мне звонить - четыре,
   А ему - двенадцать раз.
  
   Да что за дурь, в конце концов! Я прекрасно помню, что ничего подобного не писал. Или же писал? То, что я год занимаюсь Февральским опять, все по тем же, непонятным причинам, выветрилось из моей головы. Поэтому, не исключалась возможность того, что именно я воспроизвел в своем романе отрывок из детского стишка Сергея Михалкова. Но должно же быть всей этой дуристике хоть какое-то объяснение?!
   Я откинулся на стуле, закрыл глаза и на минуту забыл о проклятой бумаге, лежащей на столе передо мной. Вернее, мне очень хотелось забыть. Но не получилось.
   Стакан отцовой медовухи внес некоторые коррективы в мои мысли. Я снова взглянул на текст. Что же здесь странного?
   И тут я увидел! Что, если? От волнения я даже вспотел. (Не исключалась и возможность действия алкоголя)
   Мы имеем по карманам:
   Две резинки, два крючка,
   Я записал: 2, 2
   Что, если?!
   Две больших стеклянных пробки...
   Когда я закончил изучать отрывок на предмет цифр, я имел:

2, 2, 2, 2, 2, 4, 12

   Я закурил и снова уставился в текст. Ага! Д в а п я т а ч к а, одна квартира! Одна коробка! Я несколько видоизменил свою прежнюю запись:

2, 2, 2, 2, 2, 1, 2, 5, 1, 4, 12

   Чем было это сочетание цифр, я не знал, но чувствовал, что чем-то очень и очень важным для меня.
  

* * *

   В половине шестого я побрился, принял контрастный душ и облачился в новый костюм, привезенный матерью из Италии. Костюм я еще ни разу не одевал, выбирал подходящий для этого повод. Похоже, сегодня именно такой наступил. Внезапно, я поймал себя на мысли, что мне страшно хочется воспроизвести впечатлений на Дашу. Под влиянием этого пришлось даже заново перевязать галстук, который, к слову сказать, я выбирал из имеющихся у меня пяти Бог весть сколько времени. А затем, будильник, который я предусмотрительно завел, возвестил о том, что пришла пора производить впечатление.
   Посыльный из цветочного магазина самым наглым образом опаздывал и, хотя до шести еще было время, я предпочел подождать его на площадке.
   Я курил, в душе проклиная посыльного и его хозяина и себя со своим идиотским желанием доставки цветов на дом, когда открылась дверь лифта и лестничная площадка наполнилась смехом, стуком каблучков и ароматом духов. Две девушки выпорхнули из кабины и устремились к двери под номером "87". У одной в руках был аккуратный букетик белых роз, другая держала невероятных размеров розового плюшевого слона.
  -- Здравствуйте, - сказала одна из них, заметив меня, - мы не слишком поздно?
  -- Да, вроде нет, - улыбнулся я, одно могу сказать точно - опоздавшие еще будут.
  -- Ну и чудесно! - прощебетала другая девушка и надавила на кнопку звонка.
   Дверь мгновенно распахнулась, и я услышал радостный визг. Так визжат только близкие подруги при встрече.
  -- Поздравляем, поздравляем! - услышал я и достал новую сигарету, твердо решив убить посыльного, как только тот появится.
   Тем временем, дверь в восемьдесят седьмую квартиру и не думала закрываться.
  -- Только не говорите мне, что так робки, что никак не решитесь войти, - произнесли позади меня.
   ... Она стояла в дверном проеме и выглядела так, что я сразу же забыл обо всех посыльных, хозяинах цветочных магазинов и цветах вообще. Увидев Дашу, мне захотелось взлететь на небо, набрать полные пригоршни звезд и рассыпать у ее ног. И еще я понял, что произвести должное впечатление на такую красавицу будет очень и очень непросто.
   Великолепную фигуру Даши, которую я уже однажды смог созерцать сквозь чисто символический халатик, словно вторая кожа, облегало белое, слегка фосфорицирующее платье, материал для которого был, несомненно, изготовлен где-то на туманных просторах Венеры. Белые же туфли на неимоверно высокой "шпильке", недавно снова вошедшей в моду, делали длинные и стройные ноги девушки еще длиннее и стройнее. Мой взгляд самым наглым образом ползал по ним, словно какой-то удав. Кстати, раз уж я заговорил о ногах, самое время сказать и об украшениях именинницы. Так вот, никаких цепей и пудовых золотых сережек, которыми так любят обвешивать себя многие представительницы прекрасного пола, стараясь показать окружающим свой достаток, равно и отсутствие вкуса.
   Даша не обременяла себя украшениями, на ней их практически не было, за исключением тоненького, почти незаметного золотого браслетика, уютно устроившегося на левой лодыжке девушки. Да еще пару колец выгодно подчеркивали красоту изящной Дашиной кисти: одно массивное нефритовое, под цвет платья украшало большой палец правой руки, другое - необычной формы, по всей видимости, золотое, разместилось по соседству, на указательном.
  -- Ну что же вы здесь стоите, Алеша? - рассмеялась сногсшибательная хозяйка восемьдесят седьмой квартиры и поманила меня той самой, с кольцами рукой.
  -- У меня захлопнулась дверь, когда я пошел к приятелю за бритвой, - все что нашел ответить я.
   На площадке рассыпались серебряные шарики - Даша засмеялась. Тот час из-за ее спины вынырнули любопытные лица. Я насчитал человек восемь, в том числе троих молодых людей.
  -- Даша, что случилось?
   Бархатистый тембр голоса одного из тех троих, заставил меня поднять глаза, которые я, соответственно моменту, стыдливо (или почти стыдливо) опустил. Мой цепкий взгляд сразу же отметил нечто новое в облике Даши, а именно - мужскую руку, которая уверенно, по хозяйски обнимала девушку за тонкую талию. Затем, мой взгляд переместился с конечности на ее обладателя и моему взору предстал красавец-мужчина примерно моих лет, может чуть старше. Волевое загорелое лицо, голубые, как у ковбоя из рекламы "Мальборо" глаза, решительный гладко выбритый подбородок. В общем, если Голливуд решит снимать продолжение истории о похождениях агента 007 и некого будет пригласить на роль Бонда, я могу помочь советом.
   "Целуй рельсы, сердцеед Гордеев!" - сказал я сам себе. - "Это, вне всякого сомнения, ее мужик. И так же, несомненно, любимый мужик".
  -- Так в чем же дело? - снова поинтересовался Мистер Голливуд и на секунду оставил в покое Дашину талию, но лишь для того, чтобы проверить, на месте ли его коротко стриженные пепельные волосы. Во всяком случае, мне так показалось.
  -- Прошу любить и жаловать, - Даша подошла ко мне и положила руку на плечо, отчего у меня внутри сразу же произошло несколько землетрясений, - Мой сосед, Леша. Он приглашен на мой день рождения и видно никак не может дойти.
   "От Алексея к Алеше, затем, к Леше", - подумал я, - "Такими темпами мы будем пить на брудершафт, не переступив порога ее квартиры". Тут, к моему неудовольствию, девушка убрала руку с моего плеча.
   "Да где же этот чертов посыльный?!"
  -- Да, я просто сосед, - сказал я и развел руками. - Сосед, который по милости посыльного из цветочного магазина никак не может попасть к своей соседке на торжество.
   И тут, как водится, случилось чудо. Двери лифта, подобно Сезаму, распахнулись, и появился он, мой блудный сын.
  -- Я немножко опоздал... - пробормотал он. - На Минина авария какая-то. Жуткая пробка...
   На площадке грянул такой смех, что хозяин цветочного магазина, а это был, конечно же, он, мне стоило догадаться, даже покраснел и как бы сделался меньше ростом. Он вертел в руках узкую полутораметровую коробку, красную, будто разделявшую с ним стыд. В ней, вероятно, находились цветы, которых я так долго ждал. Наконец, цветочник нашел удобное в связи с создавшейся ситуацией положение, взяв коробку наперевес, словно ружье. Он выглядел так комично, что даже я не выдержал и рассмеялся.
  -- Если бы я мог предположить, что вы опоздаете на сорок минут, - сказал я незадачливому цветочнику, - я бы никогда не стал обременять вас и себя этой доставкой.
  -- А мне кажется, очень даже ничего, - произнес кто-то за моей спиной. - Очень даже эффектно.
   Я протянул цветочнику деньги, приготовленные за доставку, а он мне - ту самую коробку.
  -- Вот теперь, я могу поздравить именинницу, я обаятельно (говорят, что у меня это, получается) улыбнулся и протянул Даше коробку.
   Цветочник не обманул насчет оформления - все было выполнено по высшему разряду: на крышке коробки имелось прозрачное слюдяное окошечко, сквозь которое виднелись сногсшибательные розы, покоящиеся на черном атласе.
   Раздался положенный в такие минуты вздох восхищения. Дашины подруги, те самые, что подарили розового слона, выхватили коробку из рук именинницы.
  -- О! - заголосили они. - Мы поставим их как раз в т у с а м у ю вазу, что подарил Сергей.
   Я подошел совсем близко к Даше. Так близко, что мог даже чувствовать, совсем легкий, но просто умопомрачительный запах ее венерианских духов. Все было бы очень даже не плохо, если бы не сверкающая вывеска Мистера Великолепного слева от девушки.
  -- На правах соседа, - начал я, - хочу поздравить Вас, Даша, со светлым днем в Вашей не менее светлой жизни.
   Ковбой хмыкнул. Я смерил его презрительным взглядом и продолжил:
  -- Я, конечно, не так хорошо Вас знаю, - теперь я был уверен, что это лишь вопрос времени, - но мне кажется, что Вы - невероятно добрый и счастливый человек. А иначе, здесь сейчас не было бы столько людей, которым Вы, Даша, не безразличны, - после последнего откровения я внимательно взглянул в серые бездны ее глаз и увидел на самом их дне сигнальные костры. Хотелось верить, что зажег их я. - Я желаю Вам, Даша, чтобы так было всегда, ибо ничего на свете нет хуже одиночества и тоски.
   Голубоглазое Совершенство снова хмыкнул, но теперь я даже не удостоил его взглядом. Теперь я был занят тем, что разводил сигнальные костры на дне Дашиных глаз.
   Пользуясь моментом, позволю себе маленькое отступление.
   Женщины... нельзя сказать, что они в моей жизни, значили мало. Скорее, наоборот - эти представительницы прекрасной половины человечества были глубоко мне не безразличны, пусть пока я делил с ними не радости и горести, а только постель. Женщины, с которыми я имел счастье когда-либо быть знаком, всегда являлись как бы стимулятором моей жизненно и творческой активности, своеобразной подпиткой того холостяцкого существования, которое, кстати говоря, на зависть некоторым я продолжал влачить.
   Далеко в прошлом осталась моя первая любовь. Так далеко, что порой я, ловил себя на мысли, а не почудилось ли мне все это? Существовал ли на самом деле железнодорожный вокзал города Киева, на переговорном пункте которого я по телефону узнал о том, что мне больше не зачем жить дальше? Не пригрезилась ли мне та злополучная четырнадцатиэтажка, с крыши которой я чуть было по своей юношеской дури не сиганул в неизвестность? Неужели все это было на самом деле?
   Лекарь-время залечило-заштопало глубокие раны на моем сердце, умастило душу целительным бальзамом всепрощения. Рано или поздно это должно было произойти. Мысли о том, что все очень плохо, и судьба раз и навсегда сломана, больше не тревожили меня, как раньше. А может, я просто стал старше? Но, так или иначе, я постепенно привык жить в одиночестве, им это положение вещей вполне мне было по душе. Я легко сходился с женщинами, также легко и безболезненно порывал с ними, когда они начинали ко мне привыкать.
   Словом, я жил, как и подобает стопроцентному эгоисту. Старуха-совесть, разумеется, систематически взывала к моему разуму из темного колодца души, куда я заточил ее много лет назад, но все ее тщетные попытки направить меня на путь истинный не имели ни малейшего успеха. При первых же поползновениях со стороны злодейки срабатывала сигнализация, которой я опутал свой мозг, и на голову моей бедной старушки летели глыбы первосортного льда, вырабатываемого теми самыми железами, которыми организм эгоиста отличается от организма альтруиста.
   Даша понравилась мне сразу же, как только я ее увидел, и теперь я задался вполне понятной целью - заполучить эту девушку, во что бы то ни стало. И в ближайшее время. То, что она моя соседка, было как нельзя кстати: ленивый от природы, я не любил перемещаться на большие расстояния. Даже из-за женщины.
   Интуитивно я уже чувствовал, что интересен Даше, об этом красноречиво свидетельствовали ее глаза, подсвеченные изнутри тем самым огнем, что в перспективе рождает пламя страсти. Меня неудержимо влекло на этот огонек, так же, как тянет ночного мотылька на свечное пламя. Мотылек погибает. Меня, по всей видимости, ждало то же самое. В этой сероглазой коротко стриженой девушке было нечто такое, сравнимое, пожалуй, с глотком обжигающей ключевой воды в жаркий засушливый день: такой она была свежей и желанной. "Найди себе хорошую девушку и женись", - вспомнил я отца и тут же отмахнулся от этих слов, словно от назойливой мухи.
  -- ... я думаю, что все же будет не лишним войти, - раздалось откуда-то из других миров.
   Я оторвался от двух серых бездн, в которых уже вовсю резвилось пламя, и с интересом уставился на Парня-из-Рекламы, произнесшего это. Тот усмехнулся, как и полагается ковбоям из Волшебной Страны Мальборо (пятьдесят процентов иронии, пятьдесят сарказма), и сделал приглашающий жест рукой. Вышло это у него, разумеется, идеально.
  -- Да, что же мы стоим? - засмеялась Даша.
   Я вошел. А что же мне еще оставалось?
   Нынешняя хозяйка восемьдесят седьмой жила, как бы выразился Остап Бендер, "в полной роскоши": картины в дорогих рамках, африканские людоедские маски, бронзовые подсвечники и массивные напольные часы очень даже неплохо смотрелись на фоне атрибутов современной жизни - видеодвойки, музыкального центра и ультрамодной мебели из сверхлегкого сплава. По количеству цветов, уютно расположенных во всевозможных вазах, можно было судить о том, что у хозяйки, действительно, сегодня имел место день рождения. Я поискал глазами свой букет. Темно-красные красавицы стояли на полу под стать их росту, в огромной китайской вазе. Ее, как я уже успел узнать, подарил Сергей.
  -- Ну, теперь, когда все собрались, прошу занять места за столом, - распорядилась именинница.
   Дважды повторять не пришлось - гости были не прочь повеселиться.
  -- Леша, идите к нам, - позвали меня девушки, подарившие слона, - мы за вами поухаживаем.
   Я уселся между двумя очаровательными созданиями.
  -- Кстати, - со смехом сказала одна из них, - если вам интересно, то меня зовут Людой, а мою подругу, ту, что слева от вас, - Таней.
  -- Вы даже не представляете, - вздохнул я наигранно, - какой это для меня представляло интерес.
   Мы рассмеялись. Девушки мне понравились - простые в общении и непосредственные, они были из тех, кто умеет поддержать беседу за столом. Еще пять минут мы просто весело болтали.
  -- Тост! - наконец, услышал я. - Предлагаю тост!
   Следующие десять минут я занимался разглядыванием гостей сквозь стекло бокала. Из шампанского по всем законам физики, несомненно, уже вышел весь газ. А приятный баритон тем временем продолжал вещать какую-то кавказскую притчу. Даша то и дело бросала растерянные взгляды по сторонам, ей, как видно, этот тост тоже казался непомерно долгим.
   Наконец, Великолепный Сергей (да-да, это он подарил вазу!) закончил свое показательное выступление, и нам было позволено выпить.
  -- Скажите, Алеша, - отвлекла меня от салата Таня, - высокая брюнетка с очень выразительными глазами, - чем вы еще занимаетесь, кроме того, что выбиваете по ночам двери?
   "Э, да она наслышана о моих "подвигах", - подумал я, - не к ней ли Даша безрезультатно ходила за феном?"
  -- Чем еще? - я задумался, стараясь выдать что-нибудь оригинальное.
  -- Еще я охочусь на уток через каминную трубу и летаю на пушечном ядре по выходным дням.
  -- На луну? - подыграла мне Люда.
  -- А то куда же?
   Девушки прыснули, посчитав, как видно, мой ответ верхом оригинальности.
  -- Так вы Мюнхгаузен?
  -- Ага. То самый, - подтвердил я.
   Мы снова заговорили о всякой чепухе. Пару раз нас прерывали тостующие. Через час с небольшим, судя по массивным напольным часам, кто-то из гостей предложил включить музыку.
  -- ... А то сидим тут, как сонные мухи!
   Просьба была немедленно удовлетворена, и вскоре некоторые уже танцевали.
  -- Я тоже хочу танцевать! - заявила Люда.
  -- Леша, вы слышите, она хочет танцевать, - толкнула меня в бок Таня.
   Через минуту я действительно танцевал. Но не с Людой, а с Таней. Люда надулась на диване, а в ответ на мою мерзкую улыбку показала язык.
  -- Ну, и какие у тебя планы на вечер? - услышал я рядом со своим ухом.
   Дело в том, что Таня была довольно рослой девушкой, и ей ни к чему было вставать на цыпочки, чтобы спросить это у меня. Она просто приблизилась, чем окончательно вдавила мне в грудь свой замечательный бюст, при взгляде на который, Саманта Фокс непременно бы повесилась от зависти на собственном бюстгальтере. Честно говоря, я ожидал чего-то подобного. Еще за столом я заметил, что Таня бросает на меня откровенно-призывные взгляды, как бы, между прочим, выставляет на показ свои, без сомнения, красивые ноги из-под "мини". Сейчас же, когда вино чуть ударило в Танину хорошенькую головку, вопрос о моих планах на вечер я счел вполне уместным.
  -- Если не напьюсь, проведу его с тобой, - ответил я и многообещающе провел указательным пальцем по тонкой талии девушки.
   "С таким бюстом иметь такую талию - настоящий подвиг!" - подумал я.
   Тем временем, Фаусто Папетти выдал последний душещипательный аккорд на своем саксофоне, и мы с Таней вернулись за стол.
  -- Вы и впрямь, барон Мюнхгаузен, - обиженно произнесла Люда. - Танцевать обещали одной, а пошли с другой.
   И надув губки, отодвинулась от меня. Ее подруга, наоборот, посчитала нужным подсесть ко мне поближе, а спустя несколько минут я уже ощущал танину руку на своем бедре.
   Впрочем, обижалась на меня Люда каких-то пару песен: вскоре мы с ней лихо отплясывали под зажигательную мелодию, одну из тех, что так дороги сердцу всякого уважающего себя скотовода от Техаса до Канзаса. Украдкой я посматривал на реакцию ковбоя Сергея, но кантри музыка почему-то не вызывала у него положенных эмоций. Сережа с иронической полуулыбкой созерцал, наши североамериканские пляски и чертил вилкой на скатерти только ему понятные узоры. Из всех гостей не танцевали только он и Славик - жизнерадостный толстяк в светлом костюме, на котором уже появились темные пятна от пролитого спиртного. Да и то, если бы Славик не перебрал, он скакал бы вместе с нами. Бедняга то и дело порывался встать, но с каждой попыткой притяжение дивана становилось все сильнее, и Славик в сожалении лишь разводил руками.
   Танцуя с Людой, я то и дело бросал взгляды на Дашу. Боже, как она двигалась! В глазах уже вовсю полыхали зарницы, полуоткрытые губы влажно блестели, прекрасное сильное тело под облегающим его белым платьем, словно радовалось, что принадлежит такой красавице. Внезапно, я понял, что не могу больше танцевать. Спасаясь от переполняющего меня до краев желания, я выскочил на площадку покурить.
   Я достал сигарету и, прикурив, с жадностью затянулся.
   "Гордеев, а Гордеев, - услышал я внутри себя, - а тебе не кажется, что так нехорошо поступать?"
   Это нежданно-негаданно, очнулась моя совесть, о которой я давно не вспоминал.
   "Как же быть с заповедью "Не возжелай жены ближнего своего"?"
   "С возвращением тебя, старая гангрена! - ласково приветствовал я совесть и на всякий случай швырнул ей на голову небольшую глыбу льда. - Ты что ж это, ударилась в религию? Ну, да ладно! Во-первых, Даша ему не жена, насколько я понял, а во-вторых, мне кажется, что я много интереснее этого рекламного ковбоя".
   "Ну конечно! Еще бы! - пропищала наполовину зашибленная совесть. - Самое время отпустить себе комплемент! Эгоист несчастный!" Очередная глыба, уже побольше, полетала ведьме на башку.
   "И вообще, откуда ты знаешь, может, у Сергея много достоинств?" - не совсем уверенно прошептала совесть из-под ледяного тороса. Тут дверь отворилась, и появился герой нашего с совестью разговора. А именно: Великолепный Сергей-у-Которого-Много-Достоинств.
   "Накаркала, дура!" - Возмутился я про себя и обрушил (для верности) на беднягу айсберг весом тон этак в пять.
   Пока я разбирался со своей совестью, ковбой занял место возле дверей лифта с таким расчетом, чтобы застать врасплох того индейца, который будет иметь неосторожность приехать на наш этаж. Затем, Сергей залез во внутренний карман своего дорогого клубного пиджака и выудил оттуда пачку "Мальборо". Я поперхнулся дымом и на всякий случай отвернулся, чтобы не выдать порцию идиотского смеха.
   Все-таки я в нем не ошибся!
  -- А я вас узнал, - услышал я позади себя.
  -- Ну, это не удивительно, - ответил я, - на площадке довольно светло.
  -- Да я не о том, - он рассмеялся. - Просто у меня есть ваш роман. Книжка с вашей фотографией на обложке.
   Тут я растерялся.
  -- Правда? - пробормотал я смущенно.
  -- И главное, Алексей Гордеев, она мне понравилась. Она мне понятна.
   Я пообещал себе больше никогда не называть Сергея ковбоем.
  -- Понятно? - зачем-то переспросил я.
  -- Ну да, - Сергей по-приятельски взял меня за локоть. - Каждая строчка. Я ведь и сам все это прошел. Суворовское училище, военный институт, академия.
  -- Так вы военный? - искренне восхитился я.
  -- Ну, если так можно назвать переводчика.
  -- И с какого языка?
  -- О, - рассмеялся Сергей, - их несколько. Арабская группа. Фарси, еще несколько диалектов.
  -- Ого! Наверное, много путешествовали?
  -- Ну, посещение зон военных конфликтов я бы не стал называть путешествиями, но посмотреть кое-что все же удалось.
   "Нормальный парень, - подумал я. - И чего только я на него взъелся?"
  -- Ну а как у тебя дела? - спросил Сергей. - Это ничего, что я на "ты"?
  -- Да ради Бога! - я махнул рукой. - Если честно, мне самому не доставляет никакого удовольствия "выкать".
   Мы рассмеялись.
  -- Ну, и над чем работаешь, если не секрет?
  -- Да так, есть одна задумка, - я закурил новую сигарету. - Только пока не до этого. Сперва нужно разобраться с одним очень непонятным делом.
  -- И с каким же?
   Толи вино, выпитое за столом, толи на меня просто напал приступ откровенности, но я немедленно вывалил Сергею все, что рассказывал накануне Федорову. "Чего это я так с ним откровенничаю? - возник запоздалый вопрос. - Книгу он похвалил, видите ли! А я и рад стараться!" Поздно спохватился: слово, как известно, не воробей.
  -- Тут нужно подумать на трезвую голову, - сказал Сергей, когда я закончил болтать. - Пока ничем не могу помочь, но если вдруг понадоблюсь, можешь рассчитывать.
  -- Спасибо, - я крепко пожал его сильную руку.
  -- Ну что ж, пошли в дом, там, наверное, все выпили без нас, - предложил Сергей. - Да, - он помедлил, - и вот еще что... ты не смотри на меня, как на соперника.
  -- Не понял, - пробормотал я, хотя все прекрасно понял.
  -- Я о Даше.
  -- А-а... - мне вновь показалось, что Сергей напоминает рекламный плакат. А эта пачка "Мальборо"!
  -- Я о том, что можешь не обращать на меня никакого внимания. Я знаю Дашу уже пятнадцать лет, и мы с ней лучшие друзья, не более. Правда, однажды я делал попытку перевести наши отношения в другое русло, но моя попытка увенчалась полным провалом. Друг есть друг, а любовник есть любовник. Не нужно путать эти понятия. Друг-любовник большая редкость в нашей жизни. Так что будь абсолютно спокоен.
  -- Ты женат? - спросил я.
  -- Ну конечно, - как само собой разумеющееся сказал Сергей. - Уже год. И у меня сын растет, - похвастался он.
   Его голубые глаза сияли, как никогда не сияли у рекламного ковбоя, в них читалась радость отцовства.
  -- А ты вот, не женат, - категорично заявил Сергей.
  -- Как это ты определил?
  -- А у тебя рожа холостяка.
  -- Убедительно.
  -- Просто такая же была у меня самого год назад. Постоянно неудовлетворенная.
  -- Ну, ты меня просто убил!
  -- Извини, если чем обидел.
  -- И он еще извиняется!
  -- Ладно, пошли к гостям, что ли?
  -- А знаешь, на кого ты похож?
  -- На кино героя?
  -- Скорее героя комиксов, - отомстил я.
  -- Хорошо, хоть так.
   Мы рассмеялись.
  -- Идем уже! - Сказал Сергей, увлекая меня в восемьдесят седьмую.
   "Ну что я тебе говорила!"
   Это лед в моей душе растаял, и на поверхность вешних вод всплыла покалеченная, но довольная совесть.
   "Отцепись!"
   "Я же говорила, что у Сергея множество достоинств".
   "Отвали, сказал!"
   Старухино жужжание мне до смерти надоело. Эгоисты не любят проигрывать.
   "И никогда больше со мной не спорь!" - поставила точку совесть и заткнулась до лучших времен.
   На кухне Даша и Таня возились с чайным сервизом, стало быть, пришла пора десерта.
  -- Таня, будь так добра, оставь нас с Дашей на секундочку, мне нужно ей кое-что сказать.
  -- Я получил индульгенцию от Сергея и решил незамедлительно действовать.
   Девушки повернулись на мой голос, у обеих в глазах читалось изумление, только у каждой свое.
   "Сказать, но что?" - недоумевала Даша.
   "Я не понимаю, ведь ты обещал этот вечер мне. Разве не так? Что случилось?" - терялась в догадках Таня.
   Замешательство длилось не долго.
  -- Ну, раз н а с е к у н д о ч к у, тогда оставлю вас вдвоем, так уж и быть, - процедила Таня. - Только, Даша, будь с ним предельно осторожна, он непредсказуем.
   "Вот змея!"
   Змея выползла из кухни, как следует, двинув меня своим супер-бюстом.
  -- Ну, что же вы мне хотели сказать? - поинтересовалась у меня Даша, когда мы остались одни.
  -- Собственно, я хотел подарить вам одну вещицу, Даша, у вас ведь день рождения.
  -- Подайте мне полотенце, - именинница опустила глаза, было видно, что она смущена.
  -- Так что же вы мне хотели подарить? - спросила девушка, немного справившись с собой.
  -- Так, пустячок один, - я полез в карман и вытащил небольшую коробочку.
   Дашины глаза разгорелись, словно у маленькой девочки в ожидании чего-то необычного.
   Она открыла коробку
  -- О, какая прелесть! Цепочка! Леша, да она же золотая, зачем вы? А это что? - спросила она, взяв в руки кулон. - Это сфинкс, да?
  -- Точно, - подтвердил я. - Символ таинственности и загадочности. Как нельзя лучше подходит для такой девушки, как вы.
  -- Я что же, такая таинственная? - засмеялась девушка.
  -- Вы так таинственно появились тогда в моей квартире,... да и сегодня. Сегодня вы такая... обворожительная.
   "Это что же ты такое удумал? А, Гордеев? - взорвалась внутри меня совесть. - А ну не тронь девушку своими эгоистскими лапами!"
   Видно, Даша ей понравилась.
  -- Мне кажется, ваша секундочка на исходе, - тихо произнесла смущенная Даша.
  -- Это жестоко, - заметил я. - Я только начал флирт, а вы уже спешите поставить точку.
   Мой вид незадачливого ухажера, наверное, стоил того: Даша рассмеялась.
   Мы вышли из кухни вместе. Я помогал Даше нести чайный сервиз. По пути в зал нам встретилась Таня, выходящая из ванной. Она смерила Дашу, которая была значительно ниже нее, презрительным взглядом, каким обычно обмениваются близкие подруги, если дело касается мужчины. Мне, кстати, тоже досталось: когда я проходил мимо коварной брюнетки, Таня незаметно подняла полу пиджака и дружески ущипнула за ягодицу. От неожиданности я чуть было не выронил сервиз.
   "Змея - таки укусила", - подумал я, мысленно потирая больное место.
   Остаток вечера Даша намеренно не обращала на меня никакого внимания. По всей видимости, я повел себя неправильно там, на кухне, и девушка посчитала меня одним из многих, жаждущих добиться ее расположения. Я хотел поговорить на этот счет с Сергеем, но бывший ковбой, вопреки моим ожиданиям, постепенно успел так накушаться, что теперь его то и дело кренило вправо, словно фрегат во время шторма. Я решил отложить разговор до лучших времен. И еще я подумал: "А почему это он без жены?" На этот вопрос, вероятно, могла бы ответить Даша, но мне не хотелось снова начинать с ней разговор, боясь показаться навязчивым.
   Во время десерта я был необычайно рассеян, и пока я летал в облаках на орбите вокруг Винеры, сидящая рядом Таня заботливо подливала мне в бокал коньяк. Вскоре я ощутил, что стремительно пьянею.
   Я медленно, словно во сне, посмотрел на Таню.
   "Спаиваешь?" - хотел спросить я.
   "Спаиваю", - могла ответить она.
  -- Постарайся не испугаться моего будильника, - еле ворочая языком, сказал я.
  -- Что? Какого будильника? - не поняла девушка.
   Вместо ответа я протянул ей ключи от своей квартиры.
  -- Через час.
   Девушка понимающе кивнула. Глаза ее сияли.
   С третьей попытки я встал из-за стола, попрощался с именинницей (причем сделал это самым, что ни есть скорбным видом) и нетвердой походкой покинул поле брани.
   Дойдя до двери своей квартиры, я долго шарил по карманам, силясь понять, куда же могли деться ключи. Наконец, вспомнив, я поспешил вернуться в восемьдесят седьмую, чем окончательно сбил с толку Дашу.
   Таня была удивлена не меньше.
  -- Что случилось? - спросила, когда я сел рядом.
  -- Ключи.
  -- Ключи?
  -- Ну да, не буду же я сам себе выбивать дверь.
  -- А я еще подумала, может, у него с собой второй комплект?
   Таня протянула мне брелок с ключами.
  -- Просто позвонишь в дверь.
  -- А ты не заснешь?
  -- Нет.
   Я снова поднялся с дивана, чем вызвал удивленные взгляды гостей, оставшихся в трезвом рассудке, а таких осталось совсем немного, и поплелся домой. Мне еще было принять холодный душ и достать из шкафа черные шелковые простыни.
  
  

"ЗАМОК И КЛЮЧ"

  
  -- У-у-у-у-ууу!
  -- А-ааааааа!!!
   Эти дикие звуки ворвались в мой сон, и меня подбросило вверх метра на два.
  -- Что?! - заорал я, даже не открыв глаза.
   Когда же мне удалось это сделать, я все понял.
  -- Я же тебя предупреждал, - сказал я Тане, которая сидела, завернутая в простыню, и испуганно таращилась на маленькую черную коробочку, издававшую ужасное басовитое гудение:
  -- У-ууу!
  -- Да выруби ты его, наконец!
   Одним движением руки, я прекратил жуткие завывания. И надо же, друзья когда-то подарили мне э т о на день рождения.
  -- Хочу пить, - услышал я сразу же после того, как закрыл глаза.
   Я встал с кровати и, скрепя сердце, пошел на кухню. Там стояла бутылка пива, которую предусмотрительный Гордеев поставил накануне в холодильник. На Таню предусмотрительный Гордеев, естественно, не рассчитывал.
  -- Пиво будешь? - рявкнул я с таким расчетом, что в спальне меня услышат.
  -- А оно холодное?
  -- Вчерашнее.
   Я открыл бутылку взял из буфета бокал и заковылял обратно. Проходя мимо зеркала в прихожей, я заметил, что не совсем одет. Вернее, совсем раздет. Этот факт смутил меня секунды на полторы.
  -- Пиво в постель. Нечто оригинальное, - заметила Таня.
   Я налил ей в бокал, а сам отхлебнул из бутылки. Ледяная жидкость немного остудила горящие трубы.
  -- Ну, и как я вчера выступил? - поинтересовался я как бы, между прочим.
   Подобные вопросы всегда волнуют эгоистов. Тем более что я практически ничего не помнил о тех часах, что провел с Таней в постели.
   Девушка чуть привстала, и скользкая простынь предательски (или союзнически?) сползла. Моему взору открылась чудесная панорама: высокие аппетитные груди с темными сосками и плоский загорелый живот. Мне срочно захотелось увидеть остальную часть скульптуры.
  -- Ну, так как я вчера выступил? - снова спросил я и потянулся к покрывалу.
  -- Ничего, - ответила Таня. - К тому же, я люблю быть активной в постели.
   И смахнула мою руку, словно надоедливое насекомое.
  -- Придется реабилитироваться! - констатировал я и набросился на брюнетку, как сокол на куропатку...
   И тут, разумеется, раздался звонок в дверь.
   Конечно же, нам это не понравилось! Я замер, прекратив тем самым те самые движения, которые по урокам физики как возвратно-поступательные.
  -- Не открывай, - прошептала Таня и завертелась подо мной, стараясь завести снова чудо-механизм.
   Как любой уважающий себя эгоист, я, конечно же, поступил наоборот. Накинув халат, я побежал открывать дверь.
  -- Даша?! - хрюкнул я от неожиданности, когда увидел, кто стоит на пороге.
   "Влип! - пронеслось в голове. - Теперь мне точно ее не видать!"
  -- Проходите, Даша, - выдал, изо всех сил надеясь, что она этого не сделает.
  -- Я сварила кофе, - пропело нежное утреннее создание. - Не так вкусно, как вы, конечно. Заходите, мне скучно пить его одной.
   Гора Эверест свалилась у меня с плеч.
  -- Сейчас, я только оденусь и умоюсь, - пообещал я.
  -- Я жду, - улыбнулась Даша и пошла к своей двери.
   Я захлопнул дверь и метнулся в ванную. Из зеркала на меня уставилась опухшая небритая рожа.
  -- Леша, кто это? - услышал я вдруг.
   "Господи, Таня! Хорошо, что она не подала голос минуту назад!"
   Я снова взглянул на свое отражение. Провел по щеке. В конце концов, у меня в постели красивая обнаженная девушка. И еще одна прелестница ждет на кофе!
   Я рванул в спальню и экстерном закончил начатое ранее.
  

* * *

  -- Сегодня еще раз попробуем покопаться в твоих мозгах, Гордеев. Мне с утра звонил Марх. Он договорился насчет тебя со своим другом. Кстати, большая "шишка" в психиатрии. Очереди за полгода, ну, и все такое. Да прекрати ты, наконец, улыбаться!
   Этого у меня не получалось. После разговора с Дашей на кухне с моего лица не сходила глупая улыбка, свойственная лишь тихо помешанным и влюбленным. Так как на влюбленного я не тянул, пришлось мириться с мыслью о том, что я немного двинулся. Визит к психиатру в самый раз!
   Тот факт, что я оставил в своей квартире Таню, уже не смущал меня. Если она девушка умная, то непременно поступит так, как я ей велел - примет ванну, позавтракает тем, что сумеет откопать в бескрайних просторах моего холодильника, а затем, закроет дверь и оставит ключ под ковриком.
  -- Так что прямо сейчас выезжай в Бор. Там у этого доктора домик. Практикует в Нижнем, а живет там. Сейчас на отдыхе, но тебе, охламону, сделает исключение...
  -- А?
  -- Да ты что, в самом деле? - вскипел Федоров. - О чем таком ты сейчас можешь думать?
  -- Пардон, - сказал я и подарил шефу одну из своих глупых улыбок. Федоров не выдержал и расхохотался.
  -- Если бы я тебя не знал, - сквозь слезы прохрюкал он, - то мог подумать, что этой ночью ты стал мужчиной.
  -- Так оно и было, - совершенно серьезно сказал я, и теперь мы уже вместе рассмеялись.
  -- Машину из ремонта забрал? - спросил у меня Федоров.
  -- Нет еще.
  -- Ну не гонять же из-за тебя редакционный автобус, в самом деле?
  -- Почему бы и нет?
  -- Иди ты! - махнул на меня Федоров и полез за трубкой. - Возьмешь машину своей матери.
  -- О! - выразил я восхищение небывалой щедростью начальника, ведь речь шла о красавце-БМВ самого Федорова.
  -- Все, вали давай! - замахал на меня короткими руками шеф, не мешай работать!
  -- Один вопрос...
  -- Что еще?
  -- Как насчет доверенности? Ангельским голосом поинтересовался неблагодарный пасынок.
  -- Ой, отстань! Пусть мать все устраивает!
  -- Так и передам, - сказал я и покинул кабинет своего начальника до начала бури.

* * *

   Знакомый психолог (а может, и психиатр?) Марха, как и предполагалось мною ранее, также оказался из сынов Израилевых. Дмитрий Моисеевич, именно так его звали, с интересом принялся за изучение моей персоны. Он задал мне несколько любопытных вопросов, по своей абсурдности вполне пригодных для издания Гиннеса. Фрейд, вероятно, задавал такие же своим пациентам. Так Дмитрий Моисеевич выразил крайнее любопытство, пытаясь узнать, с чем у меня ассоциируется слово "выход". Когда же я сказал, что все мои представления сводятся к табличке, на которой согласно ГОСТам техники безопасности изображен бегущий человечек на зеленом фоне, психолог (или все-таки, психиатр?) рассмеялся и довольно потер руки. Затем мне был предложен детский лабиринт, из которого я довольно быстро нашел выход. Снова ухмылка и потирание маленьких желтых ладоней. Покончив с этим тестом, Дмитрий Моисеевич лет на сто погрузил меня в гипнотический сон. Конечно, как он меня уверял, проспал я всего семь с половиной минут, но я-то знал: прошли века.
  -- Ну, Алексей Эдуардович, теперь мне многое ясно, - сказал мне светило психиатрии (или психологии) после того, как я открыл глаза.
   Я судорожно сглотнул.
  -- Психотропное средство, введенное вам больше трех недель назад, вызывало довольно своеобразные изменения в вашем сознании.
  -- Господи! - я моментально вспотел. - Надеюсь, это не опасно?
  -- Нет, - рассмеялся врач. - Действие препарата основано на некоторой коррекции вашей памяти, отсюда и ретроградная амнезия. Вернее сказать, даже не амнезия в привычном значении, а некоторый блок, закрывающий определенную часть ваших воспоминаний.
  -- Можно открыть любой замок, - заметил Дмитрий Моисеевич. - Главное, иметь ключ.
  -- Ключ?! - я вспотел еще больше. - Скажите, а если ключом является детское стихотворение?
  -- Стихотворение?
  -- Вернее, комбинация цифр из него, - и я поведал доктору о странной странице моего романа.
  -- Весьма интересно, - психиатр, совсем как его друг Марх, пожал плечами. - Тогда как объяснить, что ключ, если это, конечно, ключ, оказался именно у вас. Слишком все просто, вы не находите? И как им пользоваться? Понимаете, ключом может быть все, что угодно, способное вызвать у вас утраченные воспоминания. Цифры, звук, определенный запах, цвет, модуляция голоса. Все, что угодно. О чем вы думаете, когда видите эти цифры?
  -- Да ни о чем, собственно.
  -- Может, эти цифры и важны, но они не открывают доступ к вашим воспоминаниям.
  -- Очень жаль, - вздохнул я.
  -- Понимаете, это как в компьютере: чтобы получить доступ в программу, нужно ввести пароль, ключевое слово или комбинацию цифр.
  -- Пароль? - я приподнялся на удобной кушетке. Сквозь непролазную чащу вдруг мелькнул свет, - а что, если и в самом деле, ввести эти цифры в компьютер?
  -- А что у вас есть некий закрытый носитель информации?
   Я вскочил с кушетки и прыгнул в кожаное кресло возле огромного, во всю стену аквариума.
  -- У вас здесь курят, доктор?
   Дмитрий Моисеевич уставился на меня взглядом, полным непонимания. В его богатой практике это был, как видно, первый случай, когда пациент прыгает по кабинету, как лягушка.
  -- Курите, Бог с вами, - сказал он и подал со стола пепельницу. - Но скажите, что вас так взволновало?
  -- Мне кажется, - сказал я, тщательно произнося каждое слово, - что такой носитель на самом деле существует. Спасибо вам, доктор, вы здорово помогли.
  -- Не стоит, - махнул рукой психиатр. - Уверен, вы сами до всего дойдете. Я только подтолкнул вас.
  -- Да, а что за средство мне ввели? - спросил я.
  -- Судя по тому, что в крови у вас ничего не обнаружено, - Дмитрий Моисеевич достал платок и протер очки, - ничего серьезного. А вообще-то, наука сейчас творит чудеса. Какой-нибудь ультра новый транквилизатор, из тех, что военные держат в строжайшей тайне, плюс гипнотическое воздействие. Обычная комбинаторика. Знать бы, на что конкретно произведена блокировка...
  

* * *

   В этот день я не рискнул возвращаться в Нижний Новгород. Слишком много мыслей роилось в моей голове, словно пчел в ульях на пасеке моего отца. В таком состоянии я боялся вести машину. К тому же, под вечер навалилась чудовищная усталость, вероятно, от гипноза. Приняв во внимание все это, я двинул в ближайшую гостиницу.
   В номере я выписал все цифры из стихотворения и долго гипнотизировал их, стараясь хоть что-нибудь припомнить. Тщетно. Цифры оставались цифрами, и замок, на который была заперта моя память, по-прежнему был надежен, словно двери банковского хранилища. Так ничего и, не вспомнив, я, совершенно одуревший от никотина и кофеина, которым весь вечер добросовестно травил свой организм, рухнул на кровать.
   Разумеется, спать не хотелось. Мысли продолжали крутиться вокруг этих проклятых чисел. Стараясь отвлечься от засилья арифметики в моей голове, я попытался переключить канал и подумал о более приятном. О Даше. Утром мы у нее на кухне славно поболтали, и девушка согласилась поужинать со мной в конце недели. Я улыбнулся, представляя ее лицо - такое чистое и нежное, словно Даша недавно родилась. Чудесная девушка. Еще немного помечтав о том, как мы проведем вечер, я успокоился и заснул.
   Мне снилась клиника, мой человекообразный санитар, Февральский, сидящий с ногами в своем огромном кресле, и еще много разной ерунды. Дашу я во сне не увидел, поэтому проснулся мрачный и тихий, словно морские глубины. К тому же, разболелся зуб, который я уже несколько месяцев надежно берег от посягательств дантистов. Приняв во внимание плохое настроение, зубную боль и понедельник, путь от Бора до Нижнего Новгорода я проделал, не превышая минимальной для шоссе скорости.
   Дома меня ждал сюрприз. Но, обо всем по порядку. Итак, я отогнал машину Федорова в гараж и решил по быстрому заскочить домой. Нужно было принять душ и найти что-нибудь от зубной боли, прежде чем пойти в редакцию. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил на плите еще не успевший остыть борщ, кучу всяких продуктов в холодильнике, а также вымытый пол и аккуратно застеленную кровать. Пыль, которую я на днях уже собирался расфасовывать в коробочки и продавать, также непонятным образом куда-то исчезла. На всякий случай я заглянул в ванную, надеясь, что Белоснежка выстирала все мое грязное белье. Но тут меня ждало разочарование.
   Пока я приходил в себя, мой телефон, обладавший, к слову, пренеприятнейшим фальцетом, продолжал издавать что-то отдаленно напоминающее звон.
   "Звонят", - подумал я и решил снять трубку.
  -- Ну, и куда ты пропал? - возмутилась трубка, как только я поднес ее к уху. Обещал быть вечером, а исчез на целый день.
   Я поморщился, словно от горькой пилюли.
  -- Таня, успокойся. Так уж получилось, что мне срочно нужно было уехать из города. Дела, знаешь ли, - последнее я произнес тоном, ну, очень делового человека. Не поверить мне было невозможно.
  -- Можно было хотя бы позвонить! - обиженно произнесла Таня.
   Если бы телефонная трубка могла передавать не только звук, но и настроение, она непременно бы надула губки.
  -- Но я же не знаю твоего телефона, - попытался оправдаться я.
  -- Придурок бесчувственный! Я целый день проторчала в твоей квартире, пересмотрела все видеокассеты. На улице не была, если не считать, что сходила на рынок за продуктами. У тебя нет дома ничего съестного, за исключением кофе и водки. Пришлось все покупать самой.
  -- И сколько я тебе должен? - цинично осведомился я.
   Хорошо, что я вовремя нажал кнопку памяти, прежде чем Таня швырнула трубку.
  -- Алло, угадай, кто это, может быть? - спросил я, когда она снова возникла на линии.
  -- Тут и гадать нечего, - фыркнула девушка, - самый бесчувственный из всех чурбанов на свете.
  -- Приятно, - сказал я весело, - а теперь мир?
  -- И в постели ты - ничего особенного.
  -- Зато я замечательно готовлю.
  -- Это заметно, - из трубки прямо мне в ухо потек яд.
  -- Спасибо за уборку моей берлоги и борщ, - совершенно серьезно сказал я, - я только что вошел и еще не успел оценить твоих кулинарных способностей, но чистота меня просто поразила.
   Трубка замолчала. Если бы она умела, она подарила бы мне всепрощающую улыбку.
  -- Я тебе сегодня через каждый час звоню, - поведал мне потеплевший Танин голос.
  -- Пора заводить автоответчик.
  -- Перестань издеваться! Кстати, как ты узнал, откуда я звоню?
  -- Взял телефон у Люды.
  -- Не ври! У меня дома нет телефона, а звоню я с работы. И кстати, совсем недавно ты уверял, что не знаешь моего номера. Жалкий обманщик!
  -- Я же Мюнхгаузен.
  -- Ну, зачем же обманываешь? У тебя ведь телефон с АОН-ом, да?
  -- Если знаешь, зачем спрашиваешь?
  -- Просто для поддержания разговора.
   Тут мне все это надоело, и я решил окончить нашу содержательную беседу.
  -- Послушай, Таня, - начал я, - я любопытен, до чрезвычайности. Гложет меня такой вопрос - раз ты мне звонишь каждый час, позволь узнать, что за работа у тебя такая, если позволяет висеть на телефоне? - последние слова я произнес резко и безжалостно.
  -- Я ... секретарь, - робко ответила Таня.
  -- Конечно, как я сразу не догадался! С такой фигурой глупо заниматься разгрузкой угля. Так вот, послушай, мой дорогой секретарь, - задушевно сказал я, - я только что приехал из Бора, у меня, пардон, задница мокрая от пота, и мне необходимо принять душ. И еще я голоден, как окруженная армия Паулюса под Сталинградом, и твой борщец, мое сокровище, будет очень даже кстати. Так что извини, но для совершения этих двух важных потребностей я вынужден прервать наш разговор. Звони, дорогая моя. Уверен, мы еще обязательно станцуем наше танго. Что же касается нашего первого совместного сексуального опыта, хочу заметить, что это было не самое мое лучшее выступление. Обычно, я неистов и ненасытен! - сообщив все это, несомненно, ошарашенной Тане, я повесил трубку.
   "Ну и сволочь же ты, Гордеев", - раздалось из глубин моей души, когда погружался в горячую воду.
   "А, это ты, зануда. Вылезла бы лучше, да потерла спину".
   "Определенно, сволочь", - заключила совесть и заткнулась до лучших времен.
  
  

"ДАША"

   Мне никогда не везло в разрешении всяческих задач, особенно, если дело касалось чисел. Уж чего только я не пытался делать с этими проклятыми цифрами из стихотворения - и складывал, и перемножал, вычитал и делил - все тщетно: память упорно отказывалась мне служить. А что скрывалось за "сереньким козликом", я, вообще, не подозревал.
   Так шли дни: я просыпался, терзая свой мозг, и засыпал, моля Всевышнего о сне, который бы принес мне долгожданную разгадку.
   Прошли две ничем не примечательные недели. Впрочем, тут я себе здорово лгу - за это время я очень сблизился со своей соседкой. Мы замечательно проводили время: ходили в театры и ночные клубы, шатались по возможным выставкам и презентациям, на которые, благодаря своей работе, я без особого труда доставал пригласительные. Одним словом, мы привязались друг к другу, и это меня радовало.
   Что касается Тани, то я один раз поужинал с ней в новом ультрамодном кабаке, но до постели дело не дошло. После этого прелестная секретарша пыталась достать меня телефонными звонками, но я был непоколебим, словно горы Тянь-Шаня, а под конец, даже внес ее номер телефона в "черный список", чтобы Таня никогда не могла ко мне дозвониться. Мне совсем не хотелось играть роль Труффальдино. Даже перед самим собой.
   В последнее время мы часто виделись с Сергеем. Даже однажды выехали порыбачить на Волгу. Поймали немного, но впечатлений было предостаточно.
   Даша, Сергей и я пекли торт у меня на кухне. Вернее, пекла или даже пыталась печь Даша, а мы с Сергеем ей по мере сил помогали. Или мешали, это уже как посмотреть. В конце концов, мы, все с головы до ног перепачканные мукой, взбитыми сливками и шоколадным кремом, присели отдохнуть прямо на пол.
  -- Я чувствую, мы так никогда ничего не испечем, - призналась Даша.
  -- Ага, - подтвердил экс-ковбой и посеребрил короткие волосы девушки мукой высшего сорта. - Седина тебе невероятно идет.
   В ответ Даша включила миксер, и по всей кухне, а равно и на нас, полетели хлопья взбитых сливок.
  -- Это может означать лишь одно, - я сделал мрачное лицо.
  -- Что же? - поинтересовались у меня.
  -- Войну! - заорал я и схватил с плиты кастрюлю с холодной вермишелью.
   Спустя несколько секунд, вышеупомянутые макаронные изделия оказались равномерно распределены по головам Сергея и Даши.
  -- Не сметь вешать мне лапшу на уши! - заорал Сергей и разбил о мою голову куриное яйцо.
  -- Такими темпами через полчаса мы тут все продукты перепортим и оставим Лешу на голодном пайке, - заметила Даша, кокетливо поправляя макаронную прядь на своей хорошенькой головке.
  -- Спасибо, Чунга-Чанга, ты спасла меня от голодной смерти! - я пал перед ней на колени, а Сергей обильно посыпал мне голову мукой, аки пеплом.
   И тут в дверь позвонили. Мы замерли, словно малыши, нашкодившие в отсутствие родителей. Я протер запыленный мукой циферблат часов.
  -- Интересно, кого это несет?
  -- Может, борцы за права пищевых продуктов? - предположил Сергей.
   Я пошел открывать двери. За мной бежала Даша, стряхивая с меня муку.
  -- Гордеев Алексей Эдуардович?
   Это был почтальон.
  -- Да, - подтвердил я.
   Почтальон посмотрел на меня, на Дашу, стоящую рядом и не смог удержаться от смеха.
  -- Вам письмо, - с трудом произнес он, давясь от хохота. - Заказное.
   Я отер руки о рубашку и поставил закорючку в бланке, после чего работник почты передал мне конверт.
   - Это, конечно, не мое дело? - с улыбкой сказал он, - но чем вы это тут занимаетесь?
   Мы с Дашей прыснули.
  -- Испытываем новый кухонный комбайн, - невозмутимо ответил я.
   Почтальон еще пуще расхохотался.
  -- Только не забудьте помочь вашей супруге, навести порядок и постирать, Алексей Эдуардович, - почтальон погрозил мне пальцем.
  -- Ну, чего вы там застряли? - раздалось из кухни.
   Лицо почтальона вытянулось от удивления.
  -- Это наш не кормленый ребенок, - объяснила Даша.
   Мы снова рассмеялись.
  -- Ну, всего хорошего, - почтальон направился к лифту.
  -- Поможешь жене?
   Я посмотрел на Дашу, она улыбалась. Даже, несмотря на шоколадный крем и пряди лапши, она была прекрасна! Я подошел к девушке так близко, что ощутил ее прерывистое дыханье. Сочные губы Даши, лишенные помады, манили меня, дразнили своей юностью. Не думая больше ни о чем другом, я потянулся к этому источнику наслаждения...
  -- Эй, голуби! - раздалось из кухни. Этот знакомый до боли баритон! Черт бы его побрал! - Духовка уже нагрелась, пора засовывать в нее торт, извините за пошлый глагол.
  -- Идем, - ответил я за нас обоих.
   И тут произошло совершенно невероятное. Даша подошла ко мне и, встав на цыпочки, слизнула крем с моей щеки. Пока я хлопал ртом, стараясь хоть что-то сообразить, плутовка исчезла на кухне.
   Я был так ошарашен, что мигом забыл о письме, которое держал в руках. Бросив его на телефонный столик, я поспешил присоединиться к моим друзьям.
  -- Ты что, нашел в коридоре ответ на вопрос "что такое счастье?" - поинтересовался у меня Сергей.
  -- Точно, - подтвердил я и многозначительно посмотрел на Дашу.
   Та улыбнулась и принялась складывать в раковину грязные тарелки.
  -- Да, а кто это был? - спросил Сергей.
   Я вспомнил о письме на телефонном столике и уже хотел за ним идти, но почему-то передумал.
  -- Почтальон. Принес заказное письмо, - ответил я. - Наверное, из издательства. Позже прочту.
   Несколько минут Сергей следил за тем, как я разглядываю Дашу, которая мыла посуду. Наконец, он не выдержал.
  -- Ну, - сказал он, вставая с пола и отряхивая муку. - С вами хорошо, а дома, как говориться,... в общем, мне пора.
  -- Что так? - без особого энтузиазма спросил я.
  -- Как, разве ты не останешься попробовать торт? - спросила Даша.
  -- Разумеется, нет, - улыбнулся Сергей и чмокнул ее в перепачканную кремом щеку. - Вот что, вы мне оставите кусочек. Если... - он понизил голос, - Если торт не подгорит, - он многозначительно посмотрел на меня.
   Незаметно от Даши я дал ему пинка.
  -- Вместо того чтобы лягаться, словно мерин, принеси-ка мне лучше щетку, - сдал меня с потрохами экс-ковбой.
   ... Когда за Сергеем закрылась дверь, мы с Дашей застыли, вслушиваясь в замолкающий звук опускающегося вниз лифта. Вот лифт остановился на первом этаже. Вот открылись двери. Мы не сводили друг с друга глаз. Вот двери закрылись.
   Это послужило для нас сигналом. Мы одновременно бросились друг на друга. Пуговицы на моей рубашке выстрелили в разные стороны, а халат Даши вообще навсегда утратил способность быть предметом одежды. Это была настоящая страсть, танец любви двух зверей; это было именно то, о чем читаешь в книгах и не веришь, что подобное может когда-нибудь произойти с тобой.
   Даша подарила свою любовь прямо на полу возле входной двери. Она так кричала, что я подумал, что сбегутся соседи. Вернее, я подумал потом, а во время урагана, который мы с Дашей затеяли в коридоре, я не мог думать ни о чем другом, кроме как о ее теле - таком прекрасном и совершенном. Аромат, исходивший от него, пьянил так, что мне стоило большого труда, чтобы стать на ноги и отнести мою любимую в ванную. Теплый душ внес некоторое разнообразие в наши любовные игры, мы стали смелее, и пошли дальше в своих безрассудствах.
   Наконец, я перенес Дашу на свою огромную, словно Олимпийский стадион, кровать, знавшую так много женщин.
  -- Сейчас я тебя съем, моя Красная Шапочка, - жутким басом поведал я Даше.
  -- Может, мне опять измазаться кремом, чтобы быть вкуснее? - спросила плутовка.
  -- Кремом?! - мы оба вскочили и ринулись на кухню, в чем мать родила.
  -- То-орт!!!
   Торт, разумеется, сгорел. Несмотря на включенную систему вытяжки, кухня уже была окутана дымом.
  -- Только пожарников нам не хватало, - покачал я головой. - Не исключено, что кто-то из сердобольных соседей их уже вызвал.
  -- Сергей так и не попробует торт, - вздохнула Даша.
  -- Зато в провидении ему не откажешь! - проворчал я. - Как в воду глядел.
  -- Это ты о чем?
  -- Но сейчас мы в равных условиях, - я игнорировал вопрос Даши. - Мы-то тоже остались без сладкого.
   Мы извлекли из духовки то, что когда-то было плодом наших совместных кулинарных усилий, и торжественно опустили его в мусорное ведро. Затем, открыв на кухне окна настежь и закрыв дверь, мы вернулись в спальню и занялись любовью.
  -- Даша.
  -- Да? - девушка приподнялась на локте и чмокнула меня в щеку.
  -- Скажи, а почему Сергей все время без жены? - этот вопрос я хотел задать уже давно. Он мучил меня с того самого момента, как я узнал, что экс-ковбой женат.
   Даша немного помолчала, прежде чем ответить.
  -- У него болен сын, - объяснила она. - И Вика сейчас с ним в больнице.
  -- Серьезно?
  -- Да, что-то с кровью.
  -- Бедняга. Мне так жаль, - я был абсолютно искренен.
   Даша прижалась ко мне.
  -- Алеша, ты любишь детей? - спросила она вдруг.
   Я смутился.
  -- В каком смысле?
  -- А разве есть какой-нибудь другой смысл?
  -- Не знаю, - ответил я. - Был в жизни момент, когда мне казалось, что я их очень люблю.
   И я рассказал Даше о том, как посетил детский сад, будучи курсантом. Ты действительно не растерялся среди малышей? - спросила Даша, водрузив свою стриженую голову мне на грудь.
  -- Растерялся, конечно, - не стал лгать я.
   Мы замолчали.
  -- Леша...
   Что-то заставило меня насторожиться.
  -- Да, милая?
  -- Наверное, это глупо, но я хочу от тебя ребенка.
   Я чуть с кровати не упал.
  -- Это тебя взволновало? Я слышу, как бьется твое сердце.
  -- Просто это так неожиданно.
   Внезапно Даша заплакала. Мне на грудь потекли теплые ручейки.
  -- Ну, мой хороший, - как мог, начал успокаивать ее я. - Что случилось?
   Я целовал ее все еще пахнущую просторами Венеры голову, чувствуя, как во мне растет, грозя превратиться в девятый вал, волна небывалой нежности.
  -- Я до сих пор одна, Алеша. До сих пор. А мне уже двадцать семь. Одна... - она всхлипнула. - Ты не спросишь почему?
   Я промолчал, лишь крепче прижал ее к себе.
  -- Всю жизнь я перебирала. В школе, в институте. На работе. Все время я ждала - вот наступит день, и придет он, мой прекрасный принц, чтобы подарить мне весь мир. Годы шли, принц все не приходил, а одиночество продолжалось. И вот появился он,... появился ты... конечно, на принца ты не тянешь, но... - она внезапно рассмеялась.
   Я погладил ее волосы.
  -- Только не говори, что я - твой последний шанс. В мире столько мужиков, согласных всю жизнь ходить на четвереньках, лишь бы рядом с тобой.
  -- Я подумаю, - Даша рассмеялась и поблагодарила меня за комплимент поцелуем в губы.
  -- В моей жизни, - начал я, вытирая ей слезы, - все немного по-другому. Понимаешь, я слишком долго себя жалел. Так долго, что мне даже начала нравиться роль несчастного влюбленного.
  -- Так сильна была твоя любовь?
  -- Да, наверное. Когда Дина вышла замуж, для меня весь мир будто сошел с рельс. Казалось, уже ничего не вернет меня к жизни. Но прошло время. Прошло даже слишком много времени, чтобы я понял, что мой друг Толик Князев в свое время был абсолютно прав, утверждая, что безумство - все время оглядываться назад. Я осознал, что, живя прошлым, рискуешь остаться без будущего.
  -- А у меня завтра выходной, - переменила тему Даша. - А у тебя?
  -- Наверное, тоже, - я поцеловал ее в губы, - сейчас я это узнаю.
   Я встал и накинул халат.
  -- Ты куда?
  -- Сейчас, только позвоню.
  -- Но вот же телефон, - Даша указала на аппарат, стоящий на тумбочке рядом с кроватью. - Или у тебя от меня секреты?
  -- Нет, - я рассмеялся. - Просто этот я отключил. Он имеет обыкновение звонить в самые неподходящие моменты.
  -- Это, в какие такие моменты?
   Я не стал объяснять Даше, что этот телефон приносил мне уже однажды печальные новости.
   В коридоре я набрал номер Федорова.
  -- Кому ты звонишь среди ночи, уж не начальству ли? - услышал я из спальни.
  -- Как ты догадалась, моя любопытная? Именно.
  -- С ума сошел! - восхитилась Даша.
  -- Как только тебя увидел.
   Я не стал объяснять Даше, что звоню практически домой.
  -- Алло. Мама, привет. Нет, с чего ты взяла? Ничего не случилось. Да все нормально. Надеюсь, мой шеф сейчас с тобой? Дай трубочку.
   Спустя минуту, из трубки послышался сонный и страшно недовольный голос Федорова:
  -- Ну, ты совсем сдурел, Гордеев! Надеюсь изо всех сил, что причина, по которой ты прервал действие моего снотворного, достаточно важна. Кстати, может, ты чего-нибудь вспомнил?
  -- Нет, но я стараюсь.
  -- Так что же случилось?
  -- Поймите меня, как мужчина мужчину.
  -- О, Господи! - из трубки раздалось недовольное бульканье. - Ты совсем рехнулся! А врачи еще не заметили никаких изменений! Это и есть та самая причина, по которой ты в последнее время ходишь с блаженной улыбочкой на устах?
  -- Так же улыбались вы, когда брали меня на работу. Помню, как только речь заходила о моей матери...
  -- Ну, хватит, хватит, шантажист проклятый! Допустим, я ... гм... пойму тебя, как мужчина мужчину, но как начальник подчиненного - не могу. Ты на отгул мылишься, как я понял?
  -- Ага.
  -- Завтра вы с Савенко должны быть во Владимире. Заказное убийство. Президент банка.
  -- Я не могу.
  -- Что значит, "не могу"?
  -- Пусть Игорь возьмет Виталика.
  -- Ух, сказал бы я тебе, если бы не твоя мать! Тамара, заткни уши, я покрою твоего сына матом.
   Матом он меня не покрыл, из чего я сделал вывод, что Тамара уши не заткнула.
  -- Это действительно так для тебя важно?
  -- Да.
  -- Смотри мне, - пробурчал шеф. - Уточнишь в редакции, на каком свете сейчас Виталик, и пускай Савенко берет его. Для работы лишний опыт не повредит.
  -- Разумеется.
  -- Ну, все, пока. Не мешай спать, - буркнул напоследок шеф и повесил трубку.
   Я также положил трубку на рычаг и уже собирался вернуться в спальню, чтобы сообщить Даше отличную новость, как вдруг заметил на телефонном столике конверт, о котором совсем забыл.
   Взяв письмо, я прошел на кухню. Дым уже успел рассеяться, но запах наших несбыточных кулинарных надежд продолжал витать в воздухе. Я переключил систему вытяжки на максимум. К утру даже запаха не останется. В холодильнике я нашел одну из последних банок пива. После жаркого пламени Дашиных объятий меня мучила небывалая жажда. С банкой и с конвертом я устроился за столом.
   "Ну, добился-таки своего?" - услышал я знакомое ворчание.
   "Разумеется, старая ты перечница", - я улыбнулся и мысленно послал совести воздушный поцелуй.
   "И что они только в тебе находят?"
   "Не у одного же Сергея множество достоинств".
   "Чертов эгоист! Скоро ты лопнешь от самовлюбленности", - проворчала совесть и оставила меня в покое. Что мне и требовалось.
   Так, посмотрим, что хотят эти пираньи. Ждут, не дождутся моего очередного гениального творения? Совесть была права - сегодня вечером меня переполняла любовь к себе.
   Взглянув на обратный адрес, я обмер. Сердце пропустило удар и пообещало остановиться совсем.
   Передо мной возникло лицо Константина Владимировича Февральского. Чуть с проседью волосы, аккуратно подстриженная бородка. Приятная улыбка.
   Я не решался распечатывать письмо, просто сидел и тупо пялился на обратный адрес. Город, куда мне запрещено возвращаться. Где меня ждут ответы на все вопросы. Где... смерть...
   "И никогда не возвращайся сюда больше", - говорил мне Февральский. - Иначе..."
   Иначе - смерть!
   "НИКОГДА НЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ В ЭТОТ ГОРОД! НИКОГДА!"
   Письмо, которое лежало передо мной на столе, было как раз оттуда.
  

* * *

   Утром я, разумеется, был в редакции. Федоров при моем появлении у него в кабинете выпучил глаза и сделался похожим на престарелого рака-отшельника, да еще и с трубкой во рту. К счастью, шок у шефа быстро прошел, и он счел нужным рассмеяться:
  -- Ну что, любовничек? Только не говори, что у тебя ничего не получилось, я все равно не поверю. А может, - главный редактор хитро прищурился, - ты надумал ехать? Давай Алла закажет тебе билет.
   Спокойно выслушав все это, я бросил на стол шефа тот самый злополучный конверт.
  -- Что это? - не понял Федоров. - Сообщение о неожиданном наследстве? или твое заявление об уходе? Или...
  -- Читайте, - я не был настроен шутить.
   Он это понял, и сам сделался серьезным.
  -- Ну, посмотрим, что здесь у нас, - он извлек из конверта плотный глянцевый лист бумаги и нацепил очки. - Так... "Рады сообщить Вам, что ваша просьба нашла поддержку у руководства и устроителей музыкального фестиваля "Небесные Подмостки", который ежегодно проводится в нашем городе..." по-моему, оборот "Ваша просьба" и "сообщить Вам" - не очень удачное решение. Как ты считаешь, Алеша?
  -- Согласен, - пробормотал я. По всему было видно, что старик волнуется.
  -- Что там у нас дальше? Ага, "... в нашем городе. При поручительстве Федерации Независимых Журналистов и ряда музыкальных изданий вы, господин Гордеев А.Э., аккредитованы на все время проведения фестиваля, что дает Вам право на получение информации, как у участников, так и у устроителей. Организационный комитет фестиваля. И тэдэ, и тэпэ..." Грамотеи! "У участников, у устроителей"! Неграмотно же составлено. Правда, ведь?
  -- Правда.
  -- Ну? - Федоров снял очки и внимательно посмотрел на меня. - И что же все это означает?
  -- Понятия не имею, - я уже знал, что бури не избежать. - Наверное, что-то из п р о ш л о г о.
  -- Из того, о котором ты никак не можешь вспомнить?
  -- Ага.
  -- Угу...
   Наконец, стрелка манометра парового котла, что расположен у Федорова внутри, достигла критической отметки, и шеф взорвался:
  -- Вот! - он вскочил с кресла и замахал на меня руками. - Вот что бывает, когда некоторые умники начинают самостоятельные расследования! Мы такие крутые, что плевать на других хотели! Да, Гордеев? Зачем еще кого-то посвящать в свои планы?
   Я чувствовал себя прескверно.
  -- Ну, и что ты теперь намерен делать, а, умник?
  -- Нужно съездить и все узнать.
   Федоров схватился за голову и пронесся мимо меня.
  -- "Съездить"! - передразнил он меня. - Как же!
  -- Февральский? - пискнул я. - Это не может быть простым совпадением.
  -- А что, Февральский? - главный редактор с разбегу ворвался в свое кресло. - Что мы знаем? Что он спонсор этого проекта и один из организаторов. Кроме этого - ничего. Я спрашиваю, что - Февральский? Ух, дать бы тебе сейчас по башке... чтобы все вспомнил!
  -- Ну, ехать так или иначе, нужно, - не сдавался я.
  -- А разве ты не помнишь, - шеф наклонился ко мне, - что тебе нельзя т у д а возвращаться? Забыл? Они ведь не шутили. Ведь именно там ты можешь все вспомнить. А наш приятель Февральский не может этого допустить.
  -- Но кроме врагов у меня есть и тайный покровитель, не стоит забывать об этом. Тот, которому я обязан жизнью.
  -- И ты думаешь, что он тебя вновь спасет?
   Ирония в словах Федорова мне совсем не понравилась, и я счел нужным заметить:
  -- Надеюсь, меня больше не придется спасать.
  -- Но как я могу тебя отпустить? - рассеянно пробормотал шеф.
  -- Так, как и всегда, - улыбнулся я, - и ни слова матери.
   Главный редактор "Крайм Ньюс" задумался. Сейчас у него внутри шла борьба между двумя бесами - бесом сомнения и бесом познания. Я не стал мешать этой борьбе, просто сидел, курил и разглядывал до боли знакомые предметы обстановки кабинета моего начальника: деревянные панели, пластиковую мебель, ковровое покрытие, которое уже давно было пора заменить. На стене по-прежнему висели репродукции Матисса дорогого сердцу моего начальника. Из всех трех я знал только "Красных рыб", да и та мне не очень-то нравилась.
  -- Сейчас отправляешься в архив и сидишь там до упора. К двадцатому июля ты должен знать все об этом чертовом фестивале. И даже больше. А теперь - вали из моего кабинета, видеть тебя не хочу! - шеф обиженно махнул на меня рукой и принялся набивать трубку, - надо же - так испоганить настроение. И с самого утра!
  -- Ухожу, ухожу, - я широко улыбнулся.
   Победил бес познания.
  

* * *

   Из кухни плыл запах превосходно сваренного кофе. Вот он достиг спальни, а затем уже и моих ноздрей. Это послужило командой к тому, чтобы я открыл глаза и начал просыпаться.
   Все тело, разумеется, гудело и стонало каждой клеткой эпидермиса. Ничего удивительного: в последние дни мы с Дашей словно взбесились - покидали постель лишь для совершения естественных надобностей, и принять душ.
   Вскоре предстояла серьезная работа, а перед работой, пускай даже самой незначительной, необходим отдых (таково уж мое жизненное кредо). И я решил на некоторое время расслабиться и забыть о редакции, Федорове, Февральском и своей амнезии. Поставив в известность шефа о своем исчезновении на несколько дней, я отключил телефон, дверной звонок и прочие звуковые приспособления, имеющие нахальную привычку издавать эти самые звуки в самый неподходящий момент.
   Обеспечив звуковую изоляцию от всего мира, я не забыл прикупить продуктов из расчета на двоих молодых бегемотов, а Даша, в свою очередь, выбила у себя на работе, (все время забывал спросить, где она получает зарплату?) отпуск за свой счет. На неделю.
   В центре зала я установил надувной резиновый бассейн, занявший почти всю комнату, и дал себе слово регулярно менять в нем воду. Бассейн был ярко-желтым, и я подумал, было, а не насыпать ли вокруг него песочку, но вовремя передумал - кто же будет это все убирать, когда праздник закончится?
   Для пущей экзотики я купил молодую, но довольно перспективную пальму, а в бассейн поселил ядовито-зеленого крокодила. Надувного, разумеется. Райский уголок Баунти был готов.
   Что касается аллигатора, то через несколько дней по непонятной причине он перекочевал в спальню, а именно, к нам в постель. Видно, Даша не могла получать необходимого удовольствия, если рядом не находился зеленый. Прямо Ла Тойя Джексон какая-то! Я рискнул сделать замечание на этот счет, но, получив этим самым крокодилом по лбу, смирился со своей участью.
   Итак, открыв глаза, я сразу же увидел в нескольких сантиметрах от лица зеленого соперника.
   "Ну, все! - решил я, пока Даша гремела на кухне кофейными чашками. - Сегодня именно тот день, когда с тобой, подлая рептилия, будет покончено!"
   И тут же привел свой замысел в действие, выпустив воздух из игрушки.
  -- Что-то ты неважно выглядишь, - сказал я зеленому и скатал его в трубочку.
  -- Леша, ты с кем там разговариваешь? - донеслось из кухни.
   Настроение было чудесное, хотелось подурачиться.
  -- Ни с кем, сам с собой.
  -- С кем? - не расслышала Даша. - Ты что, телефон включил?
   Она появилась на пороге спальни, словно богиня утра: свежая, умытая, и в моей рубашке на голое тело. В руках фея моих грез держала поднос, на котором дымились две чашки с кофе.
   Я невольно залюбовался девушкой, которая отныне принадлежала мне. Видно, на моем лице появилось выражение кота, довольного сытой жизнью в богатом доме: Даша рассмеялась.
  -- Кофе в постель, - промурлыкал я и добавил, - Не понимаю, почему женщины так любят облачаться в мужские рубашки?
   Даша протянула мне чашку.
  -- Для того чтобы это понять, тебе нужно стать женщиной.
  -- Резонно, - согласился я. - Хороший кофе.
  -- М-м?
  -- В смысле, хорошо сварен, - мигом нашелся я.
   Наградой мне был самый свежий поцелуй на свете. Я поспешил его продлить. Вскоре нам было уже не до кофе...
  -- Да, а куда девался мой крокодильчик? - услышал я примерно через полчаса.
   Я тяжело вздохнул
  -- Твой крокодильчик тебя бросил.

"ЗАГАДКИ"

   Двери лифта распахнулись, выпуская крохотную бабулю - мою соседку сверху.
  -- Добрый день, - приветствовал я Веру Ильиничну.
   Старая женщина была мне симпатична. Чистенькая, аккуратненькая, всегда во всевозможных, невероятно идущих ей шляпках, вера Ильинична поражала своей интеллигентностью, черпающейся, несомненно, из колодца какого-нибудь старинного дворянского рода. Она будто излучала некое сияние, а в лифте после нее всегда оставался еле уловимый запах фиалок.
  -- Рада вас видеть, молодой человек, - Вера Ильинична обнажила ровную полоску вставных зубов. - Как дела на бирже? Что продается-покупается? Каков курс доллара на торгах международного валютного банка?
   Я рассмеялся. Вера Ильинична принадлежала к тому типу людей, чьей памяти, особенно в таком далеко не юном возрасте, можно было позавидовать. Она знала поименно всех жильцов нашего дома, кто и чем из них занимается, но... так же беспощадно путала нас, вызывая у кого улыбку, а у кого и раздражение.
   Увидев мою реакцию, старушка махнула рукой и тоже рассмеялась:
  -- Ну конечно! - она достала крохотный кружевной платочек и вытерла слезинки, вызванные смехом. - Снова я опростоволосилась. Бизнесмен-то у нас Олег, он н а д о м н о й живет. А вы - Алеша, журналист, который пишет про преступников всяких. Верно?
  -- Верно.
   Старушка тихонько рассмеялась.
  -- Цены растут, а маразм крепчает, - заключила она.
  -- Грех вам жаловаться на память, Вера Ильинична.
  -- Спасибо, молодой человек, - и тут же для поддержания разговора. - Ну и как у нас дела с преступностью? Раз уж ничего не знаете про дела на бирже. Новый Чикатило не появился?
  -- Да все в порядке с преступностью, - я распахнул перед старушкой дверь парадного. - Продолжает цвести буйным цветом, давая тем самым работу для правоохранительных органов и для нас.
   Вера Ильинична тяжело вздохнула.
  -- Мир обречен, - изрекла она и поджала накрашенные бледной помадой губы.
   Затем выражение безысходности на ее морщинистом лице разгладилось, Вера Ильинична улыбнулась мне.
  -- Спасибо, молодой человек, - произнесла она, имея в виду, наверное, то, что я помог ее спуститься по ступенькам.
  -- Всегда рад услужить, - пролепетал я что-то несуразное, но достаточно, на мой взгляд, старомодное, чтобы понравиться пожилой женщине.
  -- А знаете, - старушка вдруг доверительно взяла меня под руку и взглянула снизу вверх прямо в глаза, - она очень замечательная. Жаль, Иван Григорьевич о ней ничего не рассказывал. Очень миленькая, очень. И если ваши намерения, Алеша, достаточно серьезны, это настоящая удача.
   Я ничего не понимал.
  -- Вы о Даше? Моей соседке?
  -- Чудное имя. И так ей подходит. Чья она дочка? Может, Машеньки? Ведь у той две девочки. Как жаль, что я не могу ее вспомнить. Никак не могу. Маша с мужем уже лет двадцать, как уехали из Горького. Кажется, на север. Вроде бы в Тюмень. Или Уренгой?
   Я согласно кивнул, хотя понятия об этом не имел.
  -- Уверена, я видела эту девушку раньше. На фотографиях. Когда Эвелина еще была жива, Царство ей Небесное, я частенько бывала у Прокофьевых.
   Неприятный холодок пробежал у меня по спине.
  -- Вы хотите сказать... вы... - от волнения я не находил слов. - Даша - внучка профессора?
   Старушка часто-часто заморгала.
  -- А разве нет? - спросила она так, будто только что рухнули все ее самые светлые надежды. - Разве нет? Позвольте, - махнула она рукой. - Все правильно. Иван Григорьевич уехал на юг по приглашению своих друзей, то ли из Болгарии, то ли из Румынии. Конечно, ему просто необходимо отдохнуть. Уехал на неопределенное время, потому и Карло взял с собой. Потрясающая собака, правда?
  -- Правда.
  -- А я помню ее щенком! - старушка захлопала в ладоши.
  -- Скажите, Вера Ильинична, - я чувствовал себя так нелепо, как не чувствовал еще никогда, - а профессор Прокофьев вам сам сказал о том, что уезжает?
  -- Вот в чем неприятность-то заключается, - старушка перешла на шепот, - он даже не попрощался. Представляете? Я на днях случайно зашла к нему. Ну, вообще-то не совсем случайно. Книгу отдать хотела. Марсель Пруст, знаете ли. А дверь открыла она, Даша. Я даже опешила немного. А потом все выяснилось. Даша специально приехала из Москвы, где учится. Посмотреть за квартирой. Вы же знаете, что у Ивана Григорьевича в а з ы, - слово "вазы" она произнесла таким тоном, будто я обязан был это знать.
  -- Простите? - я улыбнулся.
  -- Но как же? Вазы династии Минь. Две редчайшие вазы.
   "Цветы поставь в вазу, которую подарил Сергей", - пронеслось в голове.
  -- ... Даша очень милая. Напоила меня чаем.
  -- Да-да, конечно, - пробормотал я.
  -- Ой! - спохватилась старушка. - Заболталась я совсем. Теперь получу по первое число от Галины Федоровны. Она, небось, уже устала меня ждать. Мы гуляем, - объяснила мне она, - в скверике, тут неподалеку.
   Когда я зашел в квартиру, Великая Обманщица возлежала в бассейне. На звук моих шагов она обернулась. В моей душе тот час же наступил отлив: такой обезоруживающе была ее улыбка.
   З а ч е м о н а м н е с о л г а л а?
  -- Милый, ты вернулся? Ты все купил? Не забыл майонез?
   Я не знал, что делать. Нужно ли ей говорить о том, что я обо всем знаю?
  -- Я принесла из дома купальник и солярий. Ты не прочь позагорать?
   И з д о м а...
  -- А что, разве для этого нужен купальник? - я приблизился к девушке.
   З а ч е м?
  -- Конечно, я могу загорать и обнаженной. Но... с условием, что и на тебе также ничего не будет, - проворковала обманщица.
  -- Нательный крест можно хотя бы оставить? - спросил я, расстегивая брюки.
   В к о н ц е к о н ц о в, э т о е е д е л о...
  -- Да, ты знаешь, я его нашла!
   Тут я заметил зеленого, мирно покачивающегося на волнах.
   "В следующий раз я пропущу тебя через мясорубку" - твердо решил я.
  -- ... Дурная привычка - курить в постели.
  -- Согласен, - пробормотал я и стряхнул пепел куда-то на пол
  -- Мало того, это неприятно для моего обоняния.
   Я ничего не ответил, только выпустил дым.
  -- ... и потом, если постель загорится, - на сдавалась Даша.
   Мы плескались в нашем океане до тех пор, пока вечер не набросился на нас, словно синий голодный тигр и не загнал в постель. Вот там-то меня и поджидала апатия. Я ушел глубоко в себя, спустился вниз по скрипучим ступеням души, и все попытки Даши вытащить меня из темного колодца или спуститься ко мне, не имели смысла. Уж кого-кого, а ее-то я пока не спешил пустить в душу. Пока не развеется туман. Пока не станет ясно. Одним словом, я был отрешен от всего, словно тибетский монах.
   "Может, просто взять и спросить у нее?" - возникла мысль.
   Затем она смешалась с клубом табачного дыма и стала совсем незначительной для меня.
  -- ... и вообще, табачный дым, - услышал я, - вреден. Вместо того чтобы лежать и дымить, словно пароходная труба, пошел бы и приготовил бутерброд своей девушке.
   На этом пришлось закончить самосозерцание и двинуть на кухню. По дороге я пытался убедить себя в том, что если бы не был сам голоден, ни за что бы, ни поддался на уговоры обманщицы.
  

* * *

  
   Утром я нисколько не был удивлен, узнав, что она уезжает. К чему-то подобному я был уже готов.
  -- Смотаюсь к своим в Семенов на пару деньков, ладно?
   Даша сидела на кровати и рассеянно собирала сумку.
  -- Что-то случилось? Мне было больно на это смотреть.
  -- Да, нездоровится маме, - она виновато опустила глаза. В душе Даша, видно, была благодарна мне за то, что я сам подсказал ей причину.
   А в моей душе только замертво грохнулась последняя надежда.
   Снова ложь. Жаль, что моя очаровательная обманщица ничего не знала о нашем с верой Ильиничной разговоре. В этом случае она, как минимум, собиралась бы в Тюмень, а не в Семенов. "Приехала из Москвы, посмотреть за вазами", - так, кажется? "Чья она дочь? Может, Машеньки?"
  -- Твою маму зовут Машей? - вырвалось у меня.
   Она замерла, словно мышка в ожидании броска коршуна.
  -- С чего ты взял? - услышал я ее взволнованный голос. - Мою маму зовут Софьей Александровной. Но почему ты спросил?
   Я постарался, чтобы улыбка вышла настоящей. Даже обнял и поцеловал.
  -- Просто ты Даша, а мама у тебя должна быть Машей.
   Она рассмеялась.
  -- А бабушка - Глашей?
   Я видел, какой огромный камень свалился только что с ее хрупких плеч.
  -- Значит, ты в Семенов? - спросил я, как ни в чем не бывало. - Чего ты будешь трястись в электричке, давай я возьму машину и съезжу с тобой. Заодно представишь своим.
   Вновь тревожные огоньки замерцали в ее серых глазах.
  -- Я... - она замялась. Не находя, что сказать. - Я думаю, что это не самое лучшее решение. Слишком рано. И еще...
   Я замер. Готовый услышать все, что угодно, кроме правды.
   И не ошибся.
  -- Думаю, Алеша, нам нужно некоторое время побыть врозь. Слишком уж стремительно у нас все получается. Я боюсь. Что также стремительно может и закончиться. Ты позволишь мне немного подумать?
  -- Ну, разумеется! - я заключил ее в объятия, а у самого разрывалось сердце. - Только с условием.
  -- С каким же? - она улыбнулась и крепче прижалась ко мне.
  -- Думай, пожалуйста, не дольше трех дней.
   Она поцеловала меня так нежно, что я на миг забыл обо всем на свете.
  -- А можно по приезду я познакомлю тебя с родителями? Они сейчас обзавелись собственными семьями, но, в общем-то, оба - неплохие ребята.
  -- Я давно этого хочу, - прозвучало почти без фальши.
  -- Ну, вот и чудно. Да, кстати, у тебя в Семенове есть телефон?
  -- Нет, - она опустила глаза.
  -- Значит, ты сама мне будешь звонить. Вечерами я дома.
  -- Ой, ли! И совсем один? - рассмеялась Даша.
  -- Как перст.
  -- Крокодильчик проследит и доложит, как ты себя вел в мое отсутствие
   Я схватился за голову:
  -- Только не это! Лучше забери его с собой. Свежий воздух будет ему полезен.
  -- Ни за что! - она чмокнула меня в щеку. - Пошли, я накормлю тебя завтраком, пока я еще здесь.
   П о к а я е щ е з д е с ь...
   Чтобы не взвыть, я решил выпить крепкого кофе.
  -- Проводить тебя до вокзала? - спросил я, разливая напиток по чашкам.
  -- Нет, - слишком быстро отказалась Даша. И тут же нашлась: - Я еще в аптеку хочу зайти. Купить всякие женские штучки.
   Я не стал настаивать.

* * *

  
   Спустя час после того, как за ней закрылась дверь, я поднялся наверх.
  -- Иду, иду, - послышалось на мой звонок.
   Вера Ильинична возникла передо мной в атласном халате и просто умопомрачительном чепце.
  -- Алеша! Какой сюрприз! - она захлопала в ладоши. - Немедленно проходите, я угощу вас настоящим "Липтоном", не из пакетика.
  -- Я на минутку, Вера Ильинична...
   Старушка схватила меня за руку и затащила в квартиру.
   Пришлось войти.
   Здесь все дышало стариной. Старинный комод, уже вероятно, отпраздновавший столетие, огромный овал зеркала в позеленевшей бронзовой раме, статуэтки пастушек и ангелов на маленьком столике. И книги. Книги, книги везде: на стеллажах и полках, в шкафу и на стареньком телевизоре. Никогда еще не видел такого количества книг.
   Абсолютная чистота, и как непременный атрибут - еле уловимый запах фиалок.
  -- Ну-с, молодой человек, присаживайтесь пока на софу, а я тем временем пойду, поставлю чайник. Вам покрепче заварить?
  -- Да нет, не очень.
  -- Ну, как знаете, - улыбнулась пожилая женщина.
   Спустя две чашки превосходного чая и двадцать минут светской беседы Вера Ильинична сама спросила:
  -- Ну, Алеша, а теперь я вас слушаю. Вы ведь не здоровье мое пришли обсуждать. Так ведь?
   Мне сделалось стыдно.
  -- Итак, я вас слушаю, - старушка участливо склонила голову на бок. - Что вам понадобилось от такой старой вешалки, как я?
  -- Действительно, - краснея, пробормотал я, - у меня к вам есть совсем необычный или даже не совсем обычный вопрос. Скажите, Вера Ильинична, с к о л ь к о у профессора Прокофьева детей?
  -- Да, действительно, странный вопрос, - Вера Ильинична внимательно на меня посмотрела. - Я даже не спрашиваю, зачем вам это. Двое. Маша и сын Валентин.
  -- Валентин... - я чувствовал, что сейчас падет какая-то завеса. Но какая, и что за ней - не знал.
  -- Да, - непонимающе пожала плечами старушка, - младший брат Маши. Ему только двадцать семь, а он уже кандидат наук, очень талантливый, весь в отца.
   У меня даже в животе похолодело, будто я не горячий чай пил, а грыз сосульки.
  -- А... он женат?
   Вера Ильинична, кажется, уже привыкла к моим нелепым вопросам.
  -- Нет. И я даже могу сказать почему.
  -- Почему же? - я вспотел и совсем не от чая.
  -- Хочу верить, что сейчас разговариваю не с журналистом, а с честным и порядочным человеком, простите за невольное оскорбление.
  -- Да ради Бога! - улыбнулся я.
  -- Понимаете, Алеша, Валик не может жениться, потому что... - старушка понизила голос и густо покраснела, - потому что... он не любит женщин!
  -- Не любит женщин?
  -- А совсем наоборот! - и она покраснела еще больше.
  

* * *

   Я сидел без света, курил, пил коньяк и думал о том, что знаю о девушке, которая еще совсем недавно была со мной крайне мало.
   Я знал, что зовут ее Дашей. Но кто поручится, что так оно и есть? Что живет она в 87-й ("мы поменялись с Прокофьевыми"). Она даже не знала, что Иван Григорьевич вот уже скоро год, как живет один.
   Что у нее много друзей (Нужно срочно позвонить Сергею).
   Что ее любимый цвет - белый, и что в постели ей нет равных.
   Что сейчас она в Семенове у родных (Но как это проверить?).
   Что она никакого отношения не имеет к семье Прокофьевых (к чему же тогда эта ложь соседке?)
   Как видно, я знал о Даше совсем не много, и большее из того, что я о ней знал, было ложью.
   Что я о ней не знал?
   Я не знал фамилии.
   Я не знал, где она работает (просто непростительно с моей стороны).
   Наконец, я не знал, какую игру она затеяла, и какая роль отведена в этой игре мне.
   Тлела очередная сигарета, коньяк приятно согревал внутренности, а в голове была самая настоящая манная каша. Новое звено в цепи моих загадок. Даша. Новая возможность сойти с ума от неизвестности.

"ЯВЛЕНИЕ КАРЛО"

   Был субботний вечер. Я только что вышел из ванной и направился на кухню, где в холодильнике меня с нетерпением ждала запотевшая бутылка чешского пива. Встреча двух влюбленных была близка, и я уже жадно облизывался в предвкушении ледяного наслаждения, как вдруг раздался такой странный зловещий звук, что от моего послебанного расслабленного настроения не осталось и следа. Это был вой, и раздавался он из-за входной двери. С площадки.
   Не смотря на состояние вареного рака, меня тут же бросило в холодный пот. Пришла нелепая мысль - посмотреть в глазок, но новое завывание, тоскливое, словно плач Сатаны, пригвоздило меня к полу. Я тут же вспомнил несчастного сера Генри из "Собаки Баскервилей". Бедняга чувствовал себя примерно так же.
   В жизни не слышал звука более зловещего и более печального, чем этот вой. Но вот, я справился, наконец, со своими первобытными страхами и на негнущихся ногах подошел к двери. Если лукавый пришел по мою душу, то я должен хотя бы знать, как он выглядит.
   И не думая о последствиях, я приставил глаз к стеклышку. То, что я увидел, не только повергло меня в ужас, скажу более: я немедленно открыл дверь.
  -- Карло! - позвал я. - Почему ты здесь? Бедная псина!
   Пес, действительно, представлял собой жалкое зрелище: благородный дог исхудал так, что можно было различить все кости, передняя лапа кровоточила, а в глазах поселилась такая печаль, какой я никогда не видел у человека. Пес страдал. Но страдал не от голода и лишений, а от одиночества. Он скучал по хозяину.
  -- Карло, ты же помнишь меня? - я сделал несколько шагов в направлении 87-й, - Помнишь, ты разрешал себя погладить? Что с тобой случилось? И где Иван Григорьевич?
   При имени хозяина пес жалобно заскулил. Его красные воспаленные глаза слезились.
  -- Сейчас, сейчас, - засуетился я. - Ты только не уходи... я что-нибудь перекусить принесу, - я ему подмигнул, - а то ты, смотрю, совсем переусердствовал с диетой.
   Пес, разумеется, не понял моей шутки и вновь тихо заскулил.
   В холодильнике я нашел очень даже неплохой кусок вареной колбасы. Бутылка пива все еще ждала меня. Послав ей, воздушный поцелуй и пообещав вернуться в ближайшее время, я поспешил к собаке.
  -- Ешь, - предложил я Карло.
   Хвост пса слабо шевельнулся. Это было хорошим знаком.
  -- Ну, ешь, - настаивал я.
   И тут Карло залаял. Но не на меня, а так, будто хотел что-то рассказать.
   Что же случилось?
  -- Ну, что такое? - я протянул руку и осторожно погладил собаку по голове.
   Пес ткнулся мне в ладонь теплым сухим носом. Он узнал меня.
  -- Я подозреваю, что ты не прочь попить. А, бродяга? - и я уже смелее потрепал его по холке. - И заканчивай лаять. Если на площадке всего две квартиры, это не значит, что тебя не услышат соседи сверху или снизу. В общем, идем пока ко мне. Там ты отдохнешь, поешь и, если захочешь, расскажешь мне обо всем, что с тобой произошло.
   Вскоре сытый и кое-как перебинтованный Карло спал на коврике в прихожей. Я сидел рядом, смотрел на вздрагивающего во сне пса и гадал, что же случилось.
   "Уехал на юг. По приглашению друзей".
   "Мы с Прокофьевыми поменялись..."
   "С чего ты взял? Мою маму зовут Софьей Александровной".
   "Потому что он не любит женщин. А совсем наоборот..."
   "Я знаю Дашу очень давно..."
   Сергей! Только он может все объяснить. Я схватил телефонную трубку, но что-то заставило положить ее обратно на рычаг. Старые друзья. Очень давно. Не стоит спешить. Гордеев. Не стоит.
   И я решил позвонить Сергею завтра.
   Потом на цыпочках пробрался на кухню, и ледяная бутылка упала в мои объятия. С ней и новой пачкой "Уинстона" я все так же осторожно прокрался в спальню и включил там телефонный аппарат. Один звонок все же необходимо было сделать.
   Я набрал номер Сергея, но не старого друга Даши, а Кольцова, старшего редактора нашего журнала. Взглянув на часы, я подумал о том, что звонок в такую пору. Пусть даже хорошему приятелю - мягко говоря, сумасшествие. Плюс ко всему, его темпераментная жена...
   Но было уже поздно: в трубке раздалось знакомое контральто:
  -- Алло?
   "Боже, не дай погибнуть молодым! - подумал я и выпалил:
  -- Лена, здравствуй. Извини за поздний звонок.
   Затем я секунд тридцать держал трубку на расстоянии, ибо голос оперной певицы способен, порой, оглушить. Лена, в свою очередь, продолжала хулить меня на повышенных тонах.
  -- Будь добра, позови Сергея, - снова подал голос я. - Все равно, он уже не спит. Если. Конечно, не трудно. Я понимаю, что уже ночь, но все же... ну будь умницей. Да. Очень важное дело. До утра никак. Нет, часы не сломались. Нет. Я не пьян. Да. По работе.
   Я уже вскипел, но знал. Что осталась самая малость.
  -- Да, - сладко пел я, сжимая телефонную трубку так, что она уже просто обязана, была захрипеть и обмякнуть в моей руке. - Да. Я знаю. И еще бессовестный. Ага. Спасибо, обязательно.
   Напоследок Лена заверила меня в том, что когда я женюсь (а ей бы хотелось, чтобы это случилось в пост-пенсионном возрасте), тогда, видите ли, труднее заснуть, то она обязательно будет звонить мне каждую ночь.
   Поблагодарив Лену за заботу и получив приглашение на следующий ее концерт, и, наконец, услышал голос Сергея:
  -- Что за привычка - звонить среди ночи?! Мне как раз снился эротический сон... уй! (это, видно. Лена его ущипнула).
  -- Ну, еще ты погрузи мне насчет часов и моего возможного опьянения. Нет, правду люди говорят - муж и жена - одна сатана!
  -- Уже на самом деле ночь. Так что не ворчи! Это на тот случай. Если у тебя дома ни окон. Ни часов.
  -- Му-у!
  -- В смысле? - не понял Сергей.
  -- В смысле, забодал!
  -- Давай быстрее, что там у тебя.
  -- Мне нужно узнать о судьбе одного конкретного человека, - решил не тратить время на праздные разговоры я. - Понимаешь, происходят очень странные вещи.
  -- Короче, что случилось?
  -- Я хочу узнать, где сейчас мой сосед.
  -- Чтобы спокойно забавляться с его женой? - прыснул Сергей.
  -- Ну, во-первых, если тебе, конечно, интересно, мой пропавший сосед - ученый пенсионного возраста, а его жена скончалась год назад.
  -- И ты думаешь, кто-то его грохнул? Могли из-за квартиры, в ваших "сталинках" они дороженные.
  -- Не знаю, что и думать, - произнес я. - Сейчас у меня его собака. Это очень верный пес, и мне больно видеть, как он страдает
  -- В милицию звонил?
  -- Нет пока.
  -- А у этого мужика больше родственников нет?
  -- Да есть, - задумчиво произнес я. - Только не в Нижнем Новгороде. Да и пропал он сравнительно недавно.
  -- А может, взял удочку и махнул на Волгу? - сделал предположение Сергей.
  -- А Карло?
  -- Это еще кто?
  -- Собака. Английский дог.
  -- Ну, может, отбилась, потерялась. Не знаю. Всякое может случиться.
  -- У нее рана на лапе.
  -- Мало ли где поранилась.
  -- Так ты поможешь или нет?
   Сергей усмехнулся:
  -- Что-то, как мой малой скажет, я не догоняю. А ты-то здесь, с какого боку?
  -- В квартире профессора в настоящее время живет его внучка,... которая на самом деле ему вовсе не внучка. Да и вообще никакого отношения к нему не имеет.
  -- Это уже что-то, - я, наконец, услышал заинтересованность в голосе друга. - И у тебя. Конечно, виды на эту соседку. Потому и ментов не хочешь впутывать. Молодая?
  -- И просто потрясающая. Ты прав - она мне не безразлична.
  -- Ага, - я представил, как Серега лыбится из-под своих пушистых усов, и мне самому стало смешно.
  -- А откуда ты знаешь, что она не внучка твоего соседа?
  -- В том-то все и дело, что я з н а л, что она не внучка. О том, что профессор Прокофьев - ее дед я узнал от соседки, - я вкратце поведал о наших с Верой Ильиничной разговорах, - но быстро убедился, что это не так. Дочь профессора зовут Машей, и живет она где-то на севере. А Даша...
  -- Так зовут ту девушку?
  -- Да. Так вот, она уже больше недели в Семенове, у с в о е й м а т е р и.
  -- Ну. А больше детей у профессора нет?
  -- Есть еще сын. Но он, вроде, ровесник Даши и к тому же, "голубой".
  -- Прямо Шекспировские страсти в отдельно взятом подъезде, - прокомментировал Сергей. - Просто сказки на ночь. Вернее, уже под утро. Ты хоть знаешь, Гордеев, который сейчас час?
  -- Прекрасно. Будильник прямо передо мной.
  -- Короче, тебе нужно узнать, где сейчас этот профессор?
  -- Верно.
  -- Через полчаса тебе позвонят.
  -- Понял.
  -- Ну, пока, желаю удачи.
  -- Спасибо. Да, я бы на твоем месте сейчас интересовался не профессором, а девочкой этой. Уверен, что она не в Семенове.
  -- А где же?
  -- Чует мой нос махинации, - неопределенно сказал Сергей и повесил трубку.
   Я также положил трубку на рычаг. И тут же раздался звонок. Это снова был Сергей.
  -- Имя, фамилия, отчество твоего профессора. И домашний адрес.
   Я продиктовал.
  -- Теперь жди.
   Я закурил и стал ждать. Из прихожей пришел Карло. Лег на пол рядом с кроватью и устремил на меня взгляд своих красных глаз. Неужели он тоже ждал, когда позвонят, чтобы сообщить о его хозяине?
   Две сигареты спустя, действительно позвонили.
  -- Прокофьев Иван Григорьевич, - поведал мне бесстрастный женский голос, - профессор, доктор исторических наук и прочее... проживает по адресу.... В настоящее время - заслуженный пенсионер Российской Федерации, вдовец, имеет двоих детей... - машина выдала мне еще кучу разной информации, которой я никогда не знал. Так мне стало известно, что во время Великой Отечественной войны Иван Григорьевич был репрессирован и оправдан только в пятидесятых. А еще я узнал, что у него, действительно, есть внучка. Ей девятнадцать, и зовут ее совсем не Дашей. В момент поступления запроса профессор был обязан находиться дома, машина была твердо уверена, что за последние два месяца он никуда не выезжал из Нижнего Новгорода.
   Поведав все это, машина отключилась. Пошли короткие гудки. Я нажал кнопку памяти и набрал семь цифр, которые светились на индикаторе. Вместо загадочной, ведающей всем и вся службы, о которой Сергей и сам-то знал чуть больше моего, я попал на квартиру и был послан хриплым мужским голосом именно туда, куда так часто посылают друг друга наши соотечественники. А я-то наивный, думал, что телефон с определителем обмануть невозможно. Как видно, и на старуху бывает проруха.
   Карло тяжело вздохнул, будто поняв, о чем мне поведал электронный справочник. Затем он встал с пола, подошел ко мне и положил свою большую голову мне в ладони.
   Я знал достаточно. Но сколько мне предстояло узнать!

"ТАНЯ"

   На завтрак мы с Карло открыли банку мясных консервов. Перекусив, я поднялся к Вере Ильиничне. Я попросил ее не волноваться раньше времени, а потом уже сказал, что нашелся дог. Старушка собралась уже звонить в милицию, чтобы сделать заявление о пропаже профессора, но я ее отговорил, мотивируя это тем, что, дескать, стражи порядка могут помешать мне в ведении самостоятельного расследования. Особенно понравилось Вере Ильиничне мое обещание найти профессора. "Теперь для меня это - дело чести", - сказал я. Она перекрестила меня, как это делали встарь, благословляя на подвиг.
   Затем я оставил на попечение старушки собаку, а также немного денег, дабы Вера Ильинична могла купить для Карло какой-нибудь собачьей снеди.
   Из офиса я, как и обещал себе вечером, позвонил Сергею. Нужно было с ним встретиться и поговорить, соблюдая предельную осторожность, о Даше. Как-никак они старые друзья. Как построить наш разговор, я еще не знал, но был убежден, что обязательно что-нибудь придумаю. Итак, я нашел в блокноте номер телефона Сергея и не замедлил его набрать. Я никогда еще не звонил экс-ковбою, он сам меня находил. Трубка пару раз пикнула и неприятный женский голос, записанный на автоответчик
  -- Неправильно набран номер,... неправильно набран номер... непра...
   Я повторил свою попытку, но и это не увенчалось успехом. Тогда я позвонил в справочную и с удивлением узнал, что данного телефонного номера вовсе не существует. Но именно он был записан в моем блокноте! Вот так сюрприз!
   Еще в течение нескольких часов я изучал бумаги, касаемые моей предстоящей поездки, а затем вернулся домой.
   Вера Ильинична, возвращая мне дога, заметила, что "Карло был исключительно хорошим мальчиком и вел себя просто великолепно".
  -- Вот только все время, пока мы с ним гуляли, тащил меня на стройку. Вы знаете, Алеша, это тот девятиэтажный дом, который строители забросили еще в том году. Галина Федоровна мне под большим секретом поведала, что, - старушка сделала большие глаза, - у городской администрации, - она перешла на шепот, боясь, видно, что городская администрация ее услышит, - н е т с р е д с т в. так вот, Карло все время рвался на эту стройку, а мне каково, старой женщине по этим кирпичам да колдобинам скакать? Не ровен час, свалишься еще куда! Еле уговорила его погулять в скверике, все же там и воздух чище, и дорожки ровные.
  -- Ну, спасибо, Вера Ильинична, - сказал я. - Мы с Карло вам глубоко признательны.
  -- Если вам понадобится уйти, оставляйте собаку мне.
  -- Обязательно, если вам это не будет в тягость.
  -- Ну что вы! Я знаю Карло много лет.
  -- Спасибо.
  -- Алеша, а Даша еще не вернулась от подруги?
   Я не стал говорить Вере Ильиничне о том, что узнал совсем недавно, сочинив вместо этого сказку о школьной подруге из Семенова и ее внезапной свадьбе.
  -- Должна приехать сегодня-завтра.
  -- Заходите ко мне вдвоем. Попьем чайку.
  -- Обязательно.
   Поставив кассету с записью оркестра Анджело Бадаламенти, я развалился в кресле и попытался отвлечься от всего. Не получилось: мысли преследовали меня, словно рой растревоженных ос. Рой мыслей разного калибра и содержания. Я думал о том, где сейчас Даша, почему номер телефона Сергея оказался фальшивым и о многом-многом другом, таком же загадочном и непонятном. Я закрыл глаза и попробовал заснуть. Но только я решил, что мыслей на сегодня достаточно, как одна из них, даже не спросив разрешения, ворвалась в мое сознание. Это было так неожиданно, что я вскочил, чем напугал лежащего рядом с креслом Карло. Тот укоризненно на меня тявкнул и вновь задремал.
   Я давно забыл этот номер, но мой чудо-телефон помнил все. Пару минут у меня ушло на то, чтобы найти нужное имя в телефонном электронном справочнике.
  -- Алло, - жизнерадостно прощебетали на другом конце провода.
  -- Привет. Как насчет нашего танго при луне? Договоренность еще в силе?
  -- Что такое? - саркастически поинтересовались у меня. - Даша дала отставку или просто захотелось разнообразия?
  -- Через час в "Твин Пикс". Черный Вигвам. И не опаздывай!
   После этого категорического заявления я повесил трубку.
  -- Вера Ильинична, - почти молитвенно произнес я, поднявшись этажом выше.
  -- Что такое? - не на шутку перепугалась пожилая женщина. - Стряслось что? Иван Григорьевич?
  -- Да не волнуйтесь вы так, просто у меня снова к вам просьба.
   И тут Карло выглянул из-за двери.
  

* * *

  
   Не знаю, почему местом нашей встречи я избрал именно этот ресторан. Видимо, виной всему музыка Бадаламенти, которая как нельзя лучше подходила сегодня моему настроению.
   Я добрался на такси, до намеченного рандеву оставалось еще чуть менее часа, поэтому я решил пока занять кабинку.
   Черный Вигвам мне нравился больше Белого. Тут было долее таинственно, а интерьер и в самом деле был похож на декорации знаменитого культового фильма Линча.
   Раздвинув глухие малиновые портьеры, я очутился в одном из двух залов "Твин Пикс" - Черном Вигваме. Кто смотрел знаменитый фильм, тот помнит, что ничего черного, не считая кресел и орнамента на полу, в Черном Вигваме не было. Было бы вернее назвать его красным: красная драпировка, красные скатерти на столах, красная одежда официантов навевали мысль о том, что ты попал внутрь артерии. Общее впечатление дополняло красное освещение зала.
   Я занял одну из свободных кабинок и с интересом стал наблюдать, как наша нижегородская Джулия Круз в сопровождении джаз-бэнда, облаченного также в кровавые костюмы, меланхолично пела "В ночи":

Инту зе найт...

   Появился эритроцит-официант.
  -- Добро пожаловать на темную сторону, - тепло приветствовал он меня, что должно, по всей видимости, означать, что меня сегодня обязательно отравят. - Что будете заказывать? - и он протянул мне меню, разумеется, красного цвета.
   Меню приятно радовало глаз. Названия блюд "Лора Палмер", "Дейл Купер", "Уиндом Эрл" вселили в меня твердую уверенность в том, что на темной стороне практикуется каннибализм. Оставалось надеяться, что "Лора Палмер" не пролежала в воде пару суток.
   Карта вин умиляла еще больше. Тут попадались настоящие перлы, как, например, "Слезы Энди" или "Пойло Лио".
   Есть мне не хотелось, поэтому я несколько минут осуществлял свой выбор между хорошо известным мне коктейлем "Боб" и "Загадками Великана". Загадок было шесть номеров, четыре из которых я знал, что говориться, наизусть (когда ресторан только открылся, я частенько сюда заглядывал). Для сегодняшнего вечера как нельзя подходил третий номер: "Совы не то, чем они кажутся". Я сказал об этом официанту.
  -- Рекомендую совершенно новый коктейль "Леди-с-Поленом" - заговорщицки наклонился ко мне официант.
  -- Спасибо, я, пожалуй, все же не решусь. У меня аллергия на метиловый спирт, - попытался пошутить я.
   Тем временем, "Джулия Круз" закончила петь и исчезла за красной шторой, а вместо нее на сцене появился карлик в красном костюме, почти такой же, как и в фильме, но с более интеллигентным лицом. Оркестр заиграл "Одриз денс", и карлик начал танцевать. Двигался он просто потрясающе.
  -- Ку-ку, - раздалось рядом со мной. - Почему ты выбрал именно этот кабак?
  -- Потому что ты брюнетка, - ответил я. - Присаживайся. Рекомендую коктейль "Леди-с-поленом". Сочетание изысканности и неотесанности. В лучших традициях деревообрабатывающей промышленности изготовлен по рецептам Буратино. Эй, официант! - я махнул рукой эритроциту. - Примите заказ у дамы.
   Таня заказала "Черную розу". Если мне не изменяет память, именно так звали содержательницу публичного дома на канадской границе.
  -- Честно говоря, - призналась девушка, - не понимаю этого фильма. Странный он какой-то, словно сюрреалистическая живопись.
  -- Ну, это ты зря, - возразил я, - Дэвид Линч - полный отпад и все, что он делает - шедевры. Может, смотрела "Синий бархат"?
  -- Ну и зря.
   Таня отпила из бокала.
  -- И какая же у нас сегодня программа? - поинтересовалась она.
  -- Развлекаемся на полную катушку: алкоголь, наркотики, а под занавес - оргия с извращениями у тебя дома.
   Она рассмеялась.
  -- Ну, а серьезно?
  -- А если начистоту, - я намеренно выдержал паузу, - то мне нужна твоя помощь, Таня. Очень нужна, - сказал я очень серьезно и взял девушку за руку.
  -- Хочешь провести сравнительный анализ: кто из нас лучше в постели? - развязано спросила она, высвободив свою руку.
   Я и не предполагал, что столкнусь с такими трудностями.
  -- Мне действительно нужна твоя помощь, - повторил я и посмотрел Тане в глаза.
   Кажется, до нее начало доходить.
  -- Я бы чего-нибудь перекусила, - она взяла со стола меню и принялась его изучать. - А то я прямо с работы. Ты не возражаешь? - она очаровательно улыбнулась, сразив меня наповал. - Смотри, до чего странное название! - засмеялась Таня. - Как тебе это: жаркое "Лесопилка Пеккардов"?
  -- Ничего, если запивать коктейлем "Леди-с-Поленом".
  -- Тогда я, пожалуй, закажу. А тебе что?
   И она грациозно поманила официантку с бледным напудренным по последней моде темной стороны, лицом.
  -- Одно жаркое номер четырнадцать, - Тане, видно, было неловко называть это "Лесопилкой", - и коктейль номер двадцать три.
   Она и в самом деле собиралась запивать "Леди-с-Поленом"!
  -- А тебе что, дорогой? - поинтересовалась у меня любительница деревянного.
  -- Мне тоже двадцать третий, - буркнул я.
   Тем временем, на сцене переодевшаяся в голубое "Джулия Круз" пела "Соловья" Бадаламенти, который, надо заметить, значительно отличался от одноименного произведения Алябьева.
  -- Ну что, моя милая, - спросил я после третьего коктейля "Леди-с-Поленом". - Помнится, бабкина деревяшка обладала экстрасенсорными способностями. Тебя еще не потянуло на откровения?
  -- Я бы охотнее потанцевала, - призналась Таня. Ее зеленые глаза подернулись туманной пеленой. Я хорошо знал, что это означает.
   Размявшись, мы снова сели за столик.
  -- А теперь, радость моя, ты готова пооткровенничать? - вновь спросил я.
  -- А что тебя интересует? - улыбнулась брюнетка. - Цвет моего белья?
  -- Нет, - я был бесцеремонен, - меня интересует Даша. Как ее фамилия, где работает, сколько лет вы знакомы.
  -- Ну, конечно же! - Таня отодвинулась от меня. - Как же я сразу не догадалась. Даша! Конечно! А ты-то что у нее самой это не спросил?
  -- Она уехала.
   Таня молчала. Разговорить ее казалось невозможно. Но я ошибался.
  -- А, все равно это уже не имеет никакого значения, - сказала она, закуривая. - Так уж и быть, расскажу, - махнула она рукой. - Хотя и сама толком ничего не знаю.
   Я насторожился, словно собака, почуявшая дичь.
  -- То есть?
  -- То есть, я вообще не знаю Дашу. Видела я ее в первый и, надеюсь, в последний раз. Если бы знала раньше, что ты так мне понравишься, никогда бы не согласилась на эту работу.
  -- Работу?
  -- Да, работу, - Таня вызывающе на меня посмотрела, - иногда я работаю по вызову, Алеша. Слышал об эскорт услугах, небось?
   Я будто онемел.
  -- На зарплату секретарши не очень-то разгонишься. Вот я и подрабатываю в одной канторе. Мне просто звонят, а затем присылают машину, - она поведала это таким будничным тоном, что мне стало не по себе.
  -- В тот день меня вызвали к хозяину, - она выпустила дым и отпила из бокала. - Обычно так никогда не делалось, поэтому я и удивилась. Я первый раз увидела человека, который меня нанимал. Обыкновенный лысый мудак, таких множество. Правда, мудак богатый и влиятельный. Так вот, он сказал. Что мне и еще одной девочке. Помнишь Людочку? Так вот, очень, говорит, нам с ней крупно повезло. Мол, есть работа, которая выпадает не часто. Большие "бабки", Леша, нам сказали. Что сейчас придет клиент. И действительно. Он вскоре приехал. Не догадываешься, кто это был?
   Я отрицательно мотнул головой и закурил.
  -- Сергей, - очаровательно улыбнулась брюнетка. - Помнишь Сергея?
   Еще бы я его не помнил!
  -- И вот тут начинается, вообще черт знает что. Я работаю недавно, у Людки опыта побольше, поэтому она-то и сказала, что здесь дело не чисто. А теперь, самый прикол. Ой, Леша, это хорошо, что ты сидишь, иначе обязательно бы упал.
   Я приготовился услышать все, что угодно.
  -- В тот вечер у Даши не было дня рождения. Все шоу специально было устроено для одного единственного человека. Для тебя, мой милый. И остальные "гости", по всей видимости, были подставные.
   Пришлось срочно звать официанта.
  -- Как я вижу, ваша аллергия уже прошла, - с улыбкой заметил подошедший гарсон, когда я заказал ему очередную порцию "деревянного напитка".
  -- А ваша дама?
  -- Дама с удовольствием выпьет "Мартини", - с простотой, достойной восхищения, ответила Таня. - Только налейте из бутылки с зеленой этикеткой. От синей у меня изжога, - уточнила она.
   Привыкший и не к такому официант пошел исполнять наш заказ.
  -- Но зачем? - спросил я. - Зачем понадобилось устраивать весь этот спектакль?
  -- Нам сказали так: мол, Даша только что приехала в город, и у нее абсолютно нет друзей, и потом, ей зачем-то нужно было познакомиться с тобой. Теперь-то я знаю, зачем, - с горечью произнесла она.
  -- А я вот, к сожалению, не знаю, - сказал я.
   Таня непонимающе на меня посмотрела и продолжила свой рассказ.
  -- Вот такая странная история. Потом мы с Людкой получили деньги и постарались забыть обо всем. Правда, есть маленький пунктик... - она даже как будто смутилась, что показалось мне довольно странным после всего, что я перед этим услышал. - Соглашаясь на эту работу, я не думала, что ты так мне понравишься. Женщина я решительная и потому задумала не упускать такую птичку, как ты, из своих когтей, - Таня усмехнулась и отпила из моего бокала, ее был пуст. - Но ты совсем потерял голову из-за этой малявки, - тут я увидел в ее зеленых глазищах слезы. - Я же решила не отступать. Сказать кому, что я варила мужику обед! А у Даши на тебя серьезные виды, иначе как тогда объяснить ее звонок ко мне на работу, тем более, она не знала моего телефона.
  -- Зато его знал Сергей.
  -- Видимо.
  -- Она тебе позвонила и... - я вернул разговор в нужное русло.
  -- И сладко так пропела, что если я не оставлю тебя в покое, карьера секретаря для меня навек будет окончена. А я работаю в одной очень солидной совместной фирме, Алеша. Если мое начальство узнает, что я подрабатываю на стороне, мне конец.
  -- Шантаж - это подло, - заметил я.
  -- А потом ты сам пригласил меня в ресторан, помнишь? Наше последнее свидание. Ты тогда проводил меня домой и не захотел зайти. А вот и зря. Знаешь, кого я застала у себя, когда открыла дверь?
  -- Догадываюсь, - сердце мое разрывалось.
  -- Сергей ведь симпатяга, правда ведь? Я никогда бы не подумала, что он может быть таким жестоким.
  -- Жестоким?
  -- Он избил меня, Алеша, - теперь Таня уже не сдерживала слез, они текли, смывая на своем пути искусно наложенную косметику. - Представляешь, - всхлипнула девушка, - включил музыку, чтобы слышно не было... Даже перчатку надел, видимо, для того, чтобы руку не разбить. Бил и при этом улыбался, - она разрыдалась и упала ко мне на плечо.
   На нас недоуменно посмотрела молодая женщина за столиком напротив. Я лишь улыбнулся и пожал плечами. Женщина понимающе покачала головой и на какое-то время утратила к нам интерес.
   Таня вздрагивала на моем плече. Я неловко обнял ее и начал тихонько покачивать, словно ребенка, пытаясь успокоить.
  -- Сказал... - Танин голос раздавался глухо: она крепко прижалась к моей груди. - Сказал, что еще одна такая выходка, и он знает, что делать дальше. Он не станет сообщать моему начальнику, а просто изуродует мне лицо, и тогда меня уволят с обеих работ. Он настоящий зверь, Алеша! Тогда он не тронул моего лица, а только превратил все тело в сплошной синяк, - девушка горько усмехнулась. - Так что мне пришлось некоторое время работать только в офисе.
   Когда Таня немного пришла в себя, я подозвал официанта и попросил счет. Сумма была приличная, но я заплатил без сожаления - овчинка стоила выделки. Гарсон с интересом посмотрел на девушку, которая уже справилась со своими эмоциями и теперь вытирала тушь косметической салфеткой. Я перехватил его взгляд и счел нужным объяснить:
  -- Моя бывшая одноклассница. Столько лет не виделись.
  -- Ага. За одной партой, наверное, сидели, - остряк понимающе покачал головой.
   В стареньком, видно, еще времен Застоя такси мы подъехали к Таниному дому. Я так и ожидал, что водитель сейчас повернется к нам, сидящим сзади, и голосом, полным сочувствия произнесет что-нибудь вроде: "Ну, с вас, голуби мои, три рубля тридцать копеек". Разумеется, этого не произошло. Расплатившись десяткой (Таня жила не слишком далеко), мы покинули чрево старушки, и такси укатило, подмигнув нам на прощанье зеленым глазом.
  -- Ну, кавалер, я думаю, пара чашечек кофе тебе не повредит.
   Похоже, к Тане вернулось хорошее настроение. Ночь была чудесная, звезды светили многообещающе, и я решил: в принципе, а почему бы и нет?
   "Эй, эй! - вдруг раздалось у меня внутри знакомое ворчание, - Ты, что это такое удумал? А?"
   Ссориться, пусть даже со своей совестью, я вовсе не собирался, поэтому тут же придумал оправдание:
   "Ну-ну, старушка, не кипятись. Я понимаю, что ты горой стоишь за мою порядочность и душевную чистоплотность. Спешу тебя успокоить - я лишь на секунду зайду к Тане, проверю, нет ли у нее непрошеных гостей. Ну, может, выпью кофе..."
   "Угу, конечно!"
   "Да нет же, это вовсе не то, о чем ты думаешь. Никакого секса".
   Вот что я сообщил своей совести. А вот что Тане:
  -- Согласен. Только с условием, - я понизил голос.
  -- С каким же? - Таня была заинтересована.
  -- Одну чашку сейчас, другую - утром в постель.
   Девушка рассмеялась и ударила меня в грудь.
  -- Пошли, шут гороховый!
   И она увлекла меня за собой в подъезд.
   А с моей совестью случился очередной инфаркт.
   Таня жила на третьем этаже в уютной двухкомнатной квартире. Сергея нигде не оказалось, я даже заглянул в туалет и в ванную. На балконе его тоже не было. А жаль - у меня так чесались руки его оттуда сбросить. После всего, что мне поведала Таня, я задался вполне благородной целью - прибить этого подонка, как только увижу.
   Осматривая спальню, я был слегка шокирован: колоссальных размеров кровать с балдахином в средневековом стиле и фотообои во всю стену - Таня, возлежавшая на этой самой кровати в довольно фривольной позе. Из всей одежды на ней - гавайское ожерелье из цветов.
   "О!!!" - простонала едва пришедшая в себя совесть и снова хлопнулась в обморок.
  -- Классная кровать, правда? - невинно поинтересовалась у меня ее хозяйка.
   Я молча кивнул, пожирая глазами плакат.
  -- Досталась мне за победу в конкурсе красоты, - похвасталась девушка. - И фотографию сделали там же, - она указала на плакат. - Это я!
   Будто я и сам не видел!
  -- Спать на ней - одно удовольствие, - продолжала испытывать на прочность мою нервную систему Таня. - И еще в комплекте был огромный матрац, который можно было наполнять теплой водой. Это вообще, отлет! Правда, он год назад лопнул, и вода залила соседей снизу.
   Я мигом представил, по какой причине лопнул этот матрац.
   После обещанной чашки кофе Таня вдруг заявила, что мне "просто необходимо у нее остаться". Был третий час утра. Наверное, она была права: мне совсем не хотелось торчать на улице в ожидании редких такси. И я согласился.
  -- Я постелю тебе на диване, - сказала Таня и ушла за постельными принадлежностями.
   Я не мог уснуть. Выпитый накануне кофе и мысль о том, что в нескольких метрах от меня, за стеной, под балдахином...
   Несмотря на открытое окно, было жарко. Я встал с дивана и подошел к окну подышать ночным воздухом, надеясь, что это подействует успокаивающе.
   Прикосновение было таким неожиданным, что я дернулся, словно от электрического разряда. Спиной я почувствовал ее обнаженное тело. Танины нежные пальцы уже гладили мне грудь, скользили, спускаясь, все ниже, ниже,... несмотря на духоту, тысячи ледяных иголочек впились в мое тело.
  -- Я просто не могу упустить такую возможность, - ее горячее дыхание обожгло мне затылок.
   В шесть утра я осторожно, чтобы не разбудить Таню, встал с готической кровати и начал одеваться. Сладкое вино ночи было выпито, и теперь на душе остался осадок, который безжалостно горчил.
  -- Уже уходишь? - раздалось позади меня.
  -- Да, - сказал я, застегивая брюки и не оборачиваясь. - К девяти мне нужно на работу. Хочу заскочить домой, переодеться, ну и вообще... - я не мог придумать, что мне еще такого сказать.
   Насчет работы я не врал. Мне действительно нужно было к девяти в редакцию пред светлы очи начальника информационного отдела.
  -- Мне тоже к десяти на работу, - равнодушно сказала Таня.
   Я повернулся к ней. Лицо девушки было опухшим от недосыпания и выпитого накануне.
  -- Пожалуй, я умоюсь, - решил я.
  -- Как знаешь, - также равнодушно пробормотала Таня.
   Умывшись, я снова вошел в спальню и поцеловал девушку.
  -- Пока, - все что нашел сказать я.
  -- Позвони как-нибудь, - тихо произнесла она и отвернулась.
  -- Обязательно, - пообещал я.
   Мы оба прекрасно понимали, что этого никогда больше не случиться.
  -- Захлопни дверь, - услышал я уже на пороге.
   У меня еще оставались деньги на такси, поэтому я не пошел на трамвайную остановку, а поймал частника. Сидя в машине, я до самого дома придавался размышлениям о странностях судьбы. Старая, как мир, история - парень любит девушку, а его любит другая. Вспомнилась школа, Динка и моя соседка Людка, безнадежно в меня влюбленная... История делает новый виток, и все повторяется. Только теперь Даша и Таня.
   Открывая дверь, я вспомнил о Карло. Нужно будет извиниться перед Верой Ильиничной, решил я и вошел в квартиру. И еще я подумал о том, что неплохо бы сегодня было погулять с собакой.
   Материалы по фестивалю "Небесные Подмостки", которые я брал на дом, были уже мной изучены, и я собирался их сегодня вернуть в информационный отдел. Кажется, я оставил папку на столе. Я прошел в комнату, служившую мне кабинетом.
   Документы, действительно, были там, где я их оставил. Но рядом с папкой лежал предмет, заставивший меня похолодеть. На столе лежала пачка "Мальборо".
  -- Ну, и где ты пропадал, друг мой? - услышал я знакомый баритон.
   ... Он развалился в моем плетеном кресле у стены и выглядел так, как и всегда, - великолепно. Впрочем, это уже был только вопрос времени. Я издал рычание и бросился на Сергея. Одновременно сзади на мою голову обрушилось что-то тяжелое. Последнее, что я увидел, прежде чем отключиться - это широкая улыбка на лице подонка. Словно из ролика жевательной резинки "Орбит".

"СЕРГЕЙ"

   "... сохраниться солнечная ясная погода. Небольшой дождик, который ожидается во второй половине дня, надеюсь, не испортит вам настроения..."
   Литра три воды обрушилось на мое лицо.
   "Ничего себе, дождик!" - подумал я и открыл глаза. Передо мной находился экран телевизора, включенного если не на всю катушку, то достаточно громко для человека со стопроцентным слухом. Симпатичная дикторша, не сомневавшаяся в моем хорошем настроении, продолжала читать сводку погоды. Теперь она сообщала мне о температуре воды в Средиземном море.
   Я постепенно приходил в себя, в этом мне не следовало бы мешать, и поэтому возникшая, словно из какого-то кошмара, рожа здорово меня напугала. Рожа была зловеща и небрита, или лучше сказать, побрита равномерно: количество волос было эквивалентно растительности на щеках, подбородке и даже ушах. Не обросшими были только губы, мясистый нос и низкий покатый лоб пещерного человека. Одним словом, тот еще красавчик! К тому же, этот неандерталец совершенно закрыл от меня экран телевизора.
  -- Жи-ивой он! - весело сообщила обезьяна кому-то позади меня.
  -- Именно таким он нам и нужен.
  -- Самый великий поц Дикого Запада появился в поле моего зрения.
  -- Привет, Иуда, - ласково поприветствовал я его.
   Пещерный человек хрюкнул и уже хотел опустить (видимо вторично) на мою бедную голову каменный топор или в лучшем случае палку-копалку, но Сергей жестом пресек инициативу.
  -- В нирвану мы его всегда успеем отправить, - произнес он с ленцой и устроился рядом со мной на диване.
   Если бы не мои связанные за спиной руки, я бы уже сомкнул их на его ковбойской шее. И никакие обезьяны, пусть даже самые большие, не смогли бы мне в этом помешать!
  -- Как в старые добрые времена, Леша, - эта тварь протянула руку и похлопала меня по щеке. Я постарался цапнуть руку зубами, но ничего не вышло: зубы только щелкнули, словно у голодного пса к великой радости Сергея и его ручной обезьянки.
  -- Гляди-ка, кусаться надумал, - восхитился громила, и предложил: - а давай, я ему зубы выбью.
  -- Погоди ты, - было видно, что Сергею так же, как и мне, неприятен этот заросший по самые глаза болван. - Отдохни немного, - посоветовал он. - Походи по квартире, присмотри что-нибудь себе. Хочешь жрать, холодильник на кухне. Понадобишься - позову.
  -- Ага, - радостно отозвался йети и, пятясь, вышел из комнаты. Спустя минуту, послышался веселый стук выдвигаемых ящиков.
  -- Ну и какого лешего ты распоряжаешься в моей квартире? - прошипел я. Огромные волны ярости поднимались внутри.
  -- На правах твоего друга, - расхохотался ковбой.
   Я дернулся на своем диване, и еще тужу, затянул веревку на запястьях.
   Больше всего на свете мне хотелось сейчас затолкать эту ослепительную улыбку в его горло.
  -- Да, насчет еды, - сквозь зубы процедил я. - Твой примат найдет в холодильнике только банку горчицы. Можете сожрать ее на двоих.
   Улыбка на холеном лице исчезла.
  -- Если Коля проголодается, он с радостью сожрет тебя, придурок. Под горчичку.
  -- Не сомневаюсь.
  -- Ладно, закончим обмен любезностями и спокойно поговорим, - голос Сергея звучал так, словно мы собирались мило побеседовать за чашкой кофе.
  -- Согласен. Только руки развяжи, - предложил я, заранее зная, что этого не произойдет.
  -- Ну, уж нет!
  -- Я похвалил себя за проницательность.
  -- Ну, так в чем, собственно, дело? - участливо поинтересовался я.
  -- Да так, пустячок один, - Сергей прикурил две сигареты и одну сунул мне в рот. - Просто ты, Алеша, мне кое-что должен.
   Дым попал в глаза, и они начали слезиться.
  -- Как трогательно, - произнес я с чувством. - Видишь, я уже плачу от умиления.
   Он расхохотался.
  -- У тебя всегда было все в порядке с чувством юмора. Но это не шутка, дружище.
  -- Прошу тебя, только не надо о нашей великой дружбе! - с досадой перебил я его. - Единственное, что я тебе должен, так это танец на твоем фотогеничном лице. Это бы я сделал с великим-превеликим удовольствием.
  -- Мечты, мечты... - пробормотал Сергей, - и давай больше не будем отвлекаться.
   Из соседней комнаты послышался довольный свист Коли. Скорее всего, он наткнулся на сейф за картиной Пикассо, разумеется, репродукцией, но довольно удачной. В сейфе было немного денег, но в основном же, там хранились разнообразные бумаги, представляющие для меня определенную ценность: письма Динки, вырезки из газет и литературных журналов, черновики, наброски будущих повестей и романов. Сейф открывался элементарно. Я от всей души пожелал Коле удачи. И еще, накупить на все деньги (в сейфе было порядка пятисот долларов) крема для бритья.
  -- Чему ты улыбаешься? - задумчиво спросил у меня Сергей.
  -- Да вот, слышу, как резвится в соседней комнате твой дегенеративный помощник, и радуюсь за него. Какой живой малыш!
  -- И очень капризный, - усмехнулся Сергей. - Ну, ничего, ты е щ е в э т о м у б е д и ш ь с я...
   Я судорожно сглотнул.
  -- Не ладно, не будем терять времени.
  -- Не будем, - согласился я.
  -- Итак, - в небесных глазах супермена появилось странное выражение, человечности в них было сейчас не больше, чем в растворе купороса. - Итак, - снова произнес он и посмотрел мне прямо в глаза, - Алеша, будь хорошим мальчиком, скажи, к а к о й к л ю ч?
   "Понимаете, это как в компьютере: чтобы получить доступ к программе, нужно ввести пароль, ключевое слово..." - вспомнил я психиатра.
   Я взмок от этих слов и стал еще более "влажным", чем был (после Колиного "душа", с меня до сих пор текла вода). Плюс ко всему заболела голова, которая в первые минуты прихода в сознание, вела себя, на удивление, тихо. Это мягко сказано, что я был просто взволнован! Значит, в самом деле, существует т о т с а м ы й носитель информации! Но к а к о й и м е н н о и н ф о р м а ц и и?
  -- Ключ, - тоном, не терпящим возражений, повторил Сергей.
  -- Какой ключ? - прохрипел я, с удивлением обнаружив, что дар речи не покинул меня.
  -- Так, - Сергей встал с дивана. - Похоже, ты не понимаешь, во что ты вляпался.
  -- А во что?
  -- В какое дерьмо.
  -- Наверное, в лошадиное, - заметил я, имея в виду то, что обычно ковбои не передвигаются пешком.
   Сергей обиделся то ли за себя, то ли за свою лошадь, о существовании которой он и не подозревал, и хорошенько двинул мне в солнечное сплетение.
   Минут пять я хлопал ртом, словно рыба, выброшенная на берег, а этот гад стоял рядом и скалил в улыбке свои великолепные зубы. Ох, с каким бы удовольствием я их выбил!
   Наконец, дышать стало легче, но чувство тошноты не проходило.
  -- Ну? - участливо склонился надо мной Сергей.
  -- Хорошо, - согласился я. - Скажу. Все равно без того, где хранится информация, ключ мне не нужен. А э т о, я полагаю, у вас.
  -- Если ты намерен сообщить мне цифры, которые я пару недель назад перенес в свой блокнот, то спешу тебя успокоить - это совсем не то. Если их сложить, то в сумме получится тридцать семь.
  -- Разве не тридцать три? - удивился я.
  -- Ты не принял во внимание порядковый номер главы в твоем романе. Помнишь, "глава четвертая"? а до нее написано всего две. Так что 37.
  -- Ну что все это значит? - не выдержал я.
   Сергей склонил голову на бок.
  -- А ты что, действительно не помнишь?
   Боже, как мне надоел этот вопрос! Кто его мне только не задавал!
  -- Представь себе! - заорал я.
  -- Да, - ковбой смущенно улыбнулся. - Как ловко они тебя...
  -- Кто?! - внутри меня бушевал океан огня. - Кто это сделал? И ч т о именно?
  -- Хорошо, - согласился почему-то Сергей. - Если тебе угодно. Тем более, тогда, на лестничной площадке ты тоже доверился мне и все рассказал. Почему бы мне ни отплатить тебе той же монетой?
   Он сел рядом со мной.
  -- Сигарету?
   Я издал глухой стон: тихий рычащий звук хищника, попавшего в капкан.
  -- Значит, закуришь, - голубоглазый подонок вновь прикурил две сигареты и одну сунул мне в рот.
   - Итак, все началось с того, что Алексей Гордеев, журналист и засранец, прибыл в один город с весьма, казалось бы, благородной целью: выяснить, откуда один влиятельный человек берет деньги. Впрочем, я неудачно выразился. На к а к и е д е н ь г и существует некий влиятельный человек, так, пожалуй, будет лучше.
  -- Не Февральский ли часом? - поинтересовался я.
  -- Никаких фамилий, - отрезал Сергей.
  -- А, ну конечно, поиграем в шпионов, - обиженно пробурчал я.
  -- Я могу и не рассказывать.
  -- Да нет уж, продолжай, будь так любезен.
  -- Ну и начал копать наш герой, - с ухмылкой продолжил повествование Сергей, - и разворошил столько дерьма за вполне благополучной вывеской этого влиятельного человека, что в городе поднялась страшная вонь. Журналисты всегда не нравятся тем, что суют нос. Наш умник не исключение. Самое главное, вовремя этот самый нос прищемить. Когда Гордеев понял, что сезон охоты на него открыт, он поступил очень осмотрительно, но в то же время, очень глупо. Все, что он накопал и собирался в ближайшем будущем выплеснуть на страницы своего занюханого журнала, этот идиот записывает на компакт-диск и отсылает его почему-то не в редакцию, а на главпочтамт Нижнего Новгорода. Абонентный ящик тридцать семь. Ну, в с п о м н и л теперь, что это были за цифры? Вот так-то, Алексей Гордеев, любитель эффектов! - он покровительственно похлопал меня по плечу.
  -- Теперь я все понял, скотина, - я плюнул в него окурком. - Чтобы получить доступ к информации, нужно знать пароль. А пароля-то у вас и нет! - я расхохотался. - Как я вас, лохов!
  -- Проще было бы уничтожить тебя и диск, но тебя почему-то лишили определенной части памяти. Поспешили, нечего сказать. Сперва нужно было выведать пароль, а потом уже лишить воспоминаний. Да и кто поручится, что ты не сделал несколько копий?
  -- Никто, - согласился я.
  -- В "Крайм Ньюс" об этом ни сном, ни духом. Мы следовали за тобой по пятам. В твоей квартире неоднократно устраивали обыск.
  -- Молодцы, я ничего не заметил.
  -- Мы даже... - Сергей рассмеялся. - Искали на пасеке твоего отца.
  -- Надеюсь, пчелы вас здорово покусали.
  -- Одним словом, мне нужен ключ, - устало произнес Сергей. - Что-то мне подсказывает, что он тебе известен.
  -- Ничем не могу помочь, - если бы я смог развести руками, я бы это непременно сделал.
  -- У меня была надежда, что ты его где-то записал или кому-то сказал, но, как видно, тщетно, - Сергей криво усмехнулся.
  -- Весьма сожалею.
   Тем временем, по телевизору начались мультфильмы.
  -- Коля, мультики! - рявкнул я в надежде, что это дитя природы оставит, наконец, в покое мой музыкальный центр.
  -- Чего? - раздалось из соседней комнаты.
  -- Да, Коля, иди сюда. Может, понадобится твоя помощь, - Сергей зловеще усмехнулся. Совсем как тот герой вестерна, о котором в начале думаешь, что он хороший, а к финалу с удивлением узнаешь, какая редкая он сволочь...
  -- Решил подключить тяжелую артиллерию? - робко поинтересовался я, предполагая, чем это может кончиться.
  -- Знаешь, - признался мне Сергей, - я, кажется, придумал. А что если мы применим к тебе насилие? Как думаешь, отреагирует твой мозг на подобную меру воздействия? Может, и вспомнишь что.
  -- Пытать будете, - догадался я, глядя на входящего в комнату громилу с моей дорожной сумкой в руках. Сумка была набита до отказа.
  -- Надеюсь, ты прихватил все необходимое? - весело спросил я у обезьяны.
   Тот не удостоил меня ответом.
  -- Коля, найди где-нибудь полиэтиленовый пакет.
   Это мне нисколько не понравилось.
  -- Надеюсь, вы не собираетесь одевать мне его на голову и не давать дышать, пока я что-нибудь не скажу? - тут уже было не до шуток.
  -- Догадливый какой! - восхитился Коля.
   К несчастью, пакет нашелся быстро. А еще через несколько секунд я уже благополучно задыхался точно по всем правилам "Самоучителя по рэкету", который, разумеется, входил в хлипкий список прочитанных Колей книг. Хотелось верить, что в этот список не вошло что-нибудь из творений маркиза де Сада...
   Когда стало ясно, что в борьбе за дыхание победителем мне не выйти, я начал орать и делать знаки руками, чтобы меня отпустили.
   Просьба тот час же была выполнена.
  -- Ну что? - Сергей склонился надо мной. - Появилось желание припомнить?
  -- Ну, как же вам еще объяснять?! - тут я выдал серию отборных матов. - Если бы я что-то вспомнил, неужели бы я вам этого не сказал?
  -- Не знаю, - пожал плечами Сергей, - может, ты такой герой?
   Я в нецензурной форме высказал о нем все, что думаю.
  -- Ну что, повторим.
   И они повторили.
   "Ужасно интересно все то, что неизвестно..." - пела мультфильмовская обезьянка с телеэкрана.
   Моих мартышек неизвестное, видно, интересовало не меньше. Поняв, наконец, что пакет не помогает, Сергей шепнул что-то в волосатое ухо своему парню, и тот скрылся с глаз моих. Через несколько секунд я с ужасом услышал звук набираемой в ванну воды.
  -- Веселье продолжается? - спросил я у Сергея. - Будете проверять, умею ли я плавать под водой?
   В течение следующего часа я жутко убивался о том, что не удалось родиться Ихтиандром...
   Когда меня мокрого и злого на весь мир снова перетащили на диван, я не выдержал и заорал:
  -- Жил-был у бабушки серенький козлик!!!
   Они оба уставились на меня, словно на ненормального.
  -- Все, - констатировал Николай. - Сдурел. Не выдержал и сдурел.
  -- Да вроде бы, нет... - Сергей был растерян.
  -- ... напали на козлика серые волки-иии!!! - продолжал завывать я.
  -- Какие волки? - взорвался Сергей и влепил мне в челюсть. - Что такое ты несешь?!
   Я наслаждался произведенным эффектом.
  -- Будешь комедию ломать? - нехорошо поинтересовался у меня злодей. - Тогда мы будем ломать у тебя кости.
  -- Идиоты вы не проходимые! - с пафосом произнес я. - Это и есть ключ.
  -- Ну да, конечно, - недоверчиво пробормотал Сергей. - Коля, вытри ему харю, вся в соплях!
  -- Что поделаешь, - вздохнул я, - я так и не научился дышать под водой.
  -- Не умничай, - отрезал Сергей. - Выкладывай лучше, что ты там за глупость сейчас нес?
  -- Не знаю, как именно, но, кажется, ключ связан с этой песенкой.
  -- А как именно?
  -- Да пошел ты...! - взбесился я. - Думаешь, я помню? Может, когда посадите на раскаленную плиту голой задницей, тогда и вспомню. А пока, извините...
  -- А ничего, можно, - заржал Коля. - Сергей, давай посадим!
  -- Не выношу запаха паленого мяса, - брезгливо поморщился голубоглазый подонок.
   Я сочувственно взглянул на Колю.
  -- Не плачь, малыш, - сказал я нежно. - Папа Сергей обязательно придумает для тебя какую-нибудь другую забаву.
  -- Я ему, пожалуй, вмажу, - предложил малыш.
   Сергей лишь махнул рукой, мол, разбирайтесь сами.
   ... Когда я пришел в себя, то подумал, что теперь, пожалуй, знаю, как лягаются лошади. Или норовистые коровы. Было больно. Разбитый нос кровоточил. Не было сомнений в том, что он сломан. Если не ошибаюсь, такое со мной случилось во второй раз в жизни.
  -- ... и продиктуй ему все, что я написал на бумажке. Пусть прогонит через компьютер все возможные варианты.
  -- А зачем?
  -- Вот идиот! Потому что он, а не ты, дубина стоеросовая, наш гений.
  -- А...
  -- Бе! Все, действуй! Придурок...
   Вскоре я услышал невнятное бормотание, доносящееся из прихожей.
  -- Будете уходить, - прокряхтел я, не забудьте оставить свой адрес.
  -- Что? - вырос надо мной Сергей. - О чем ты бредишь? Какой адрес?
  -- По которому я вышлю счет за пользование услугами междугородней связи.
  -- Боюсь, телефон тебе больше не понадобиться, - рассмеялся Сергей.
  -- Небось, Коле приглянулся? Не спорю - хорошая штучка. Автодозвон, "черный" и "белый" список, анти-АОН и еще куча всяких прибамбасов. Только пусть прихватит с собой инструкцию, вещь-то сложная, не разберется.
  -- Нет, ты не понял, - Сергей намеренно выдержал паузу. - Телефон тебе с о в с е м не понадобится. Там, куда ты скоро отправишься, телефонами не пользуются.
   Страх, который, казалось, отступил насовсем, немедленно выскочил из своей темной норы и схватил меня за горло. Да так, что стало трудно дышать.
  -- Но как же, - пробормотал я растерянно. - Разве Февральский вам не говорил? Разве не предупреждал, что меня к а т е г о р и ч е с к и запрещается трогать?
   Сергей недоуменно пожал плечами.
  -- Не знаю. Какие у вас с ним с о г л а ш е н и я. Меня не касается. Но оставлять тебя в ж и в ы х опасно.
   Я судорожно сглотнул: разговор наш, и без того странный, начал скатываться на грань абсурда.
  -- Позволь, позволь, - решил не сдаваться я. - Мы ведь как с Февральским договаривались? Было решено, что я больше никогда не суну носа в его паршивый город, а он, в свою очередь, навсегда забудет о моем существовании. Такое, милый мой, у нас было соглашение. Насколько я помню, в а ш ш е ф, хоть и бандюга, каких мало, но также и мужик, не лишенный благородства. Он не станет так вот сразу нарушать свои обещания (о, как бы мне хотелось, чтобы это оказалось правдой!).
   Услышав последнее заявление, Сергей не выдержал и расхохотался. Видно, я сморозил что-то до неприличия смешное.
  -- Да и вообще, - продолжал борьбу за жизнь я, - убивать меня на моей же территории - очень подло. Вы так не считаете?
   Нет, они так не считали. В особенности Коля, который уже старательно разминал свои сарделькообразные пальцы. Как видно, он собирался покончить со мною методом удушения. Ничего оригинального, старый как мир способ, одинаково любимый, как ревнивыми маврами, так и волосатыми бандюгами: воздуха остро не хватает, глаза лезут из орбит, затем происходит незапланированное опорожнение кишечника и мочевого пузыря и все... все.... Брр! - я непроизвольно дернулся. Но как же так? Почему? Хотелось верить, что мой ангел-хранитель ничего не знает о подлом предательстве Февральского. А сам Февральский? Что знает сам Константин Владимирович? И тут до меня дошло. Если бы не мои связанные руки, я обязательно бы хлопнул себя по лбу.
  -- Ну и чему ты улыбаешься? - спросил у меня Сергей. - Или под конец жизни уверовал и услышал Глас Божий, сообщивший тебе, что все будет о'кей?
  -- Да вот подумал, что грохнуть меня - целиком и полностью твоя идея, подлый ублюдок, - заявил я.
   Мой будущий убийца нисколько не обиделся на "ублюдка" и подарил мне самую, что ни на есть гнусную улыбочку. Значит, я не ошибся.
  -- Как я понял, - продолжил я, - вашему славному трио было поручено узнать пароль. Тут я, конечно, могу ошибаться, вас, может быть, и больше, но познакомиться я успел только с тобой, твоей маленькой помощницей и добряком Колей. Кстати, а почему малышка не присутствует при инквизиции? Не выносит вида крови? Только не говори, что она в Семенове у постели больной матушки. Так, где она? Ждет в машине?
  -- Не твоего ума дело!
   Я хмыкнул. Смутное подозрение вкралось в мое сердце. И я решил проверить.
  -- Вы, наверняка, подумали, что Даша так на меня повлияет, что однажды ночью я все вспомню и сквозь слезы умиления поведаю ей обо всем. Через несколько дней или даже на следующее утро прекрасная обманщица навсегда бы исчезла из моей жизни, оставив легкий аромат на подушке и горький миндальный осадок в душе... - я картинно вздохнул.
  -- Красиво сученыш излагает! - восхитился волосатый Коля.
  -- Профессия обязывает, - криво усмехнулся Сергей.
   Я рассмеялся.
  -- Коля, - молитвенно обратился я к обезьяне, - не убивай меня, я стану твоим биографом.
  -- Чего? - не понял Коля, и вопросительно взглянул на Сергея.
  -- Он говорит, что когда ты помрешь, появится книга о твоих славных деяниях, - Сергей мастерски осуществил перевод.
   Питекантроп осклабился, как видно, славных деяний у него хватало.
  -- Ну, так как? - я ему подмигнул. - Оставишь меня жить?
   Коля заржал и отрицательно замотал своей бестолковой башкой. "Да, чувство юмора встречается и у крупных приматов", - подумал я с тоской.
  -- Слушайте, ребятки, - я понял, что отклонился от темы, - а где все-таки она э т о м у училась? Я имею в виду то, что эта маленькая дрянь проделывала со мной в постель. Или вы держали девочку на голодном пайке?
  -- Кто, Даша? - с ангельской улыбкой спросил Коля.
   Определенно, этот волосатик нравился мне все больше и больше.
  -- Пшел вон! - рявкнул на него Сергей, - посиди в другой комнате. Понадобишься - позову. Все! Топай!
   Коля одарил меня недоверчивым взглядом гориллы, будто это я во всем виноват, и поплелся прочь.
  -- Так на чем мы остановились? - поинтересовался я у Сергея, когда мы остались одни.
   Тот вдруг зарычал, словно самец марала в брачный период и обрушил свою ногу, обутую, кстати, в прекрасный ковбойский сапог, прямо на мое мужское достоинство.
   Не скажу, что я был этому рад: даже слезы из глаз брызнули! Но зато радовало другое - я понял, что не ошибся в своих предположениях. А тот факт, что Сергей ударил меня ниже живота, лишь усилил догадку.
   Быть может, старина Фрейд дал бы точное определение этому поступку Сергея, но его сейчас с нами не было. Я же, хоть и не был силен в психологии, все же мог сказать с уверенностью: те заявления о том, что якобы Сергей и Даша - просто друзья и не более - чушь собачья. Скорее всего - они любовники. Или же Сергей лелеял мечту, что подобное когда-нибудь произойдет. Следовательно, мне, по его мнению, после того, что у нас с Дашей случилось, просто не стоит жить. А как же иначе? Все просто и ясно, как день.
  -- Ну, что вы намерены сообщить шефу? - высказал я вслух свою мысль. - Несчастный случай? - я надеялся, что после Сережиного пинка мой голос не звучит фальцетом. - Что вы там придумали?
  -- Гордеев оказался таким засранцем, что не выдержал пыток и перекусил себе сонную артерию?
  -- Очень смешно, - буркнул несчастный Ромео.
   Неужели он такой уверенный в своей неотразимости, что мы с Дашей ограничимся поцелуями? Наивный!
  -- Как все-таки здорово чувствовать себя мудрым и проницательным, -  похвалил я сам себя.
  -- Мудрым, проницательным и почти мертвым, - заржал горе-ковбой.
   Я пропустил мимо ушей этот перл остроумия.
  -- Да - спохватился я. - Давно хотел спросить. Каким способом произошло внедрение? И куда вы дели профессора?
  -- Скоро узнаешь!
   Боже! Они убили несчастного старика! Но за что?! Неужели, только из-за того, чтобы Даша смогла занять его квартиру? Я проглотил подступивший к горлу комок.
   Выражение безысходности, появившееся на моем лице, послужило сигналом ко второму этапу операции. Сергей посмотрел на часы и позвал Колю:
  -- Все, закругляемся. И так уже задержались.
   Он стоял надо мной, красивый и наглый. Человек, посчитавший, что жизнь мне больше не нужна. Он победил.

"НА СТРОЙКЕ"

   Человеку свойственно бояться. Невидимый зверь, именуемый страхом, поселился в самых темных закоулках нашего сознания еще тогда, когда далекие предки нынешних гомо сапиенс ходили в шкурах и с энтузиазмом охотились на мамонта. Страх жил всегда. Он никогда не спит и всегда начеку. Победить страх невозможно, его можно лишь снова загнать в нору, где он начинает скалить зубы и ждать своего часа.
   Царь природы боится всего: стихий, которыми он, якобы уже управляет, создании рук своих, которым также иногда свойственно выходить из-под контроля, в старости и одиночестве, неизлечимых болезней и нищеты. Абсолютно смелых людей нет. Безрассудная храбрость - абсурд, выдуманный затем, чтобы скрыть свой страх. Ничего не боятся только психически больные люди: таких страх обходит стороной...
  

* * *

   Меня был сильный озноб. И это, не смотря на теплый летний вечер. Я боялся умереть. В моей груди безмятежно покоился страх, покачиваясь на волнах адреналина. Сейчас я готов был кричать, звать на помощь, скулить от бессилия, лишь бы весь этот кошмар, происходящий со мной, оказался просто глупым сном, о котором можно с улыбкой вспомнить после утреннего душа за чашкой кофе. Просто сном...
  -- Ты че трясешься, дуреха? - Коля с нежностью гранитного монумента сжал мне локоть. - Зря, Серега, мы его тащим. Нужно было по-тихому ножичком, да в холодильничек, он у него все равно пустой. А то вот таскайся с ним теперь!
  -- Идиот! - Тихо выругался ковбой. - И сколько бы он там пролежал? День, два, месяц? А потом бы его обнаружили, допустим, родственники, и что? А там его хорошо, если через год обнаружат,... если обнаружат вообще...
   К сожалению, мой рот был наглухо заклеен пластырем, поэтому я лишь засопел, выражая тем самым несогласие с той участью, что эти двое мне уготовили.
  -- Сопит, - заметил Коля.
  -- Пусть сопит, - Сергей поправил воротник свитера, закрывавшего мне всю нижнюю челюсть, и участливо похлопал по щеке.
   Я вновь злобно выпучил глаза и дико засопел, словно закипающий чайник. Увы, я был беспомощней младенца.
   Из подъезда мы вышли в обнимочку, словно лучшие друзья, не видевшиеся, по меньшей мере лет сто: справа меня под руку держал Сергей, слева - мой школьный товарищ Коля, отличник и шахматист. Последний, вцепился в мой локтевой сустав, собираясь, видно, взять его на память.
   Фланировали мы, чуть покачиваясь, как и положено подвыпившим. Роль "самого пьяного" весьма достойно играл я в старом свитере до самого носа и в бейсболке "Би-Би-Си", подаренной пару лет назад моим английским коллегой. Где нашел ее Коля, оставалось для меня загадкой, (я пытался, было ее найти, после того, как дорогой сердцу головной убор бесследно исчез в неизведанных просторах моей квартиры).
   Вечер уложил спать прямо на горизонт румяное летнее солнце. В такое время особенно не хотелось умирать. Я подумал о матери, об отце, у которого, как, оказалось, еще будут дети, о Федорове, который наверняка расстроится, узнав о моей смерти: старик успел ко мне привязаться. И не только потому, что я был сыном своей матери. Подобное шеф когда-то испытывал к Руслану.... Неужели он опять замкнется в себе? Мать, опять-таки под большим секретом, говорила о его больном сердце.
  -- По-моему, слишком большая доза - еле ноги переставляет.
  -- Я что тебе - врачиха? - обиженно буркнул Коля. - Уколов отродясь делать не приходилось.
   Штука, которую мне ввели внутримышечно перед уходом из квартиры, действовала наподобие новокаина: уже отнялось правое бедро. Пока мы дойдем до того места, меня нужно будет нести на руках. Эта инъекция - лишняя предосторожность, я и так бы никуда не убежал. После примененных ко мне "мер воздействия" на геройские поступки почему-то не тянуло.
   Где же Даша? Почему ее здесь нет? И знает ли она о том, что произойдет? Или этот белокурый Отелло обманул ее, как и Февральського? Ответов на эти вопросы мне уже не узнать.
   Нога отнялась полностью, и теперь наша троица представляла просто потрясающее зрелище. На месте милиционера я бы сразу остановил такую подозрительную компанию. Но где ему взяться, стражу порядка, здесь, на стройке. На стройке... мы стояли возле девятиэтажного дома, строительство которого заморозили еще в прошлом году, "...у администрации нет средств..." дом таращился на нас пустыми глазницами окон и усмехался выбитыми зубами дверных проемов. Тот самый дом, о котором говорила Вера Ильинична. Куда рвался Карло. Где, по всей видимости, похоронен Иван Григорьевич...
   Я вспотел, начисто утратив способность мыслить. Что-то должно было произойти. Что-то ужасное. И что-то ужасное должно было произойти со мной.
  -- Ну, все как тогда? - беспечно спросил Коля.
  -- Да. Только на этот раз, чтобы его никто не узнал.
   Н и к т о н е у з н а л.
   Я инстинктивно дернулся.
  -- Все будет ништяк, - заверил Коля и что-то выудил из кармана.
  -- Что это? - спросил Сергей. Света двух полуслепых прожекторов было недостаточно, чтобы разглядеть предмет.
  -- Серная кислота. Чистая.
   Я снова дернулся. Хотел кричать, биться в панике, кататься по земле. Хотелось жить.
   В детстве мы с пацанами часто играли в разведчиков. Операции "поимки вражеских диверсантов" и следующие за ними "допросы с пристрастием" происходили обычно в подвалах, к великому недовольству взрослых, ошибочно считавших, что именно в подвалах и происходит "развращение малолетних". Не скрою, иногда в подвал спускались ребята постарше. Там они спокойно курили и изредка, действительно, сеяли семя разврата в наши юные неокрепшие души - показывали черно-белые порнографические открытки, которые нашему доверчивому гражданину так часто предлагали купить подозрительные люди в тамбурах электричек и общественных туалетах. Мы смотрели на размытые снимки с непонятным чувством брезгливости и восторга. А ребята, которые были старше нас на каких-то пять-шесть лет, пускали дымные кольца и с видом искушенных уже абсолютно во всем на свете, рассказывали нам, совсем уже обалдевшим от подобного рода информации, как у них, то есть у женщин, "там все устроено". Но в основном же в подвалах происходили наши шпионские игры. Уже тогда нами широко применялась "серная кислота", как прекрасное средство развязать язык. Мой приятель Андрюха, которому всегда доставалась малопочтительная роль "палача" брызгал "отважному советскому разведчику" Лехе Гордееву в лицо водопроводной водой и ехидно шептал: "Ну что, шпион, теперь-то тебя уж точно родная мама не узнает!".
   Сегодня пытки и серная кислота были настоящими. И меня действительно не узнает мама на опознании в морге...
  -- ... а сторож?
  -- Ну, ты меня обижаешь! - мне показалось, что Коля даже надул губы.
  -- Еще утром договорились. Пол ящика водки! Он уж, поди, дрыхнет без задних ног.
  -- Проверить бы все равно не помешало.
  -- Да ладно тебе!
   Тем временем, за забором продолжалась жизнь: машины носились, ведомые своими озабоченными хозяевами, что спешили домой к вечерним новостям, любимой женщине или стакану водки, мамаши зычными голосами скликали своих заигравшихся допоздна детей. Жизнь продолжалась. По одну сторону забора она неслась вперед, подобно локомотиву, по другую - тянулись долгие и густые, словно карамельный туман, часы ожидания. Ожидания собственной смерти.... Если кошмары измеряются в земном времени, то мой был уже близок к концу.
   Что-то треснуло в темноте. То ли щебень под чьими-то осторожными ногами, то ли еще что. Ночь несет за собой множество звуков, природа которых не всегда бывает нам понятна. Эта зверюга-страх вольготнее всего чувствует себя именно ночью.
  -- Ты слышал?
  -- Что?
  -- Ходит, как будто кто-то...
  -- Да ну тебя к лешему.
   Значит, не один я слышал этот звук. Не знаю, как лучше обьяснить, но вдруг я почувствовал волны страха, исходящие от Коли. Сергей, напротив, был спокоен.
  -- Давай заканчивать скорее, - поторопил своего помощника Сергей.
  -- Не нравится мне что-то здесь с е г о д н я... - пробормотал Коля.
  -- Что, боишься призрака профессора? - усмехнулся не ведающий страха ковбой.
  -- Давай покурим, - предложил Коля.
  -- Да ты что, сдурел?!
   Правильно, подумал я. Любое дело должно начинаться с перекура. Даже если это дело - убийство...
  -- А мы аккуратненько.
  -- Ты что, такой болван или терпение мое испытываешь?! - Сергей схватил его за грудки и злобно зашипел: - ты что, забыл, з а ч е м мы сюда пришли? Потом будешь курить сколько угодно!
   Я молил небо, чтобы Коля не послушался своего босса. Небо услышало мою молитву, и крошечная надежда на спасение родилась в пламени Колиной зажигалки. Вдруг сторож, вопреки их ожиданиям, не спит в дрезину пьяный, а посчитает нужным заглянуть на огонек сигареты, которую Коля неудачно маскировал в кулаке.
  -- Придурок жирный! - зашипел Сергей и влепил Коле по зубам, погасив заодно и сигарету.
   Разлад в лагере противника был мне по душе. Еще немного и эти упыри совсем обо мне забудут.
   Снова раздался треск, но уже близко - где-то возле бетономешалки, шагах в двадцати.
  -- Вот, слышал? Если это сторож, я тебя сам лично завалю и оставлю гнить в подвале вместе с этим вот придурком, - он указал на меня, сидящего на корыте для цемента.
   Коля тяжело вздохнул.
  -- Может, это кошки... или собаки бродячие? - высказал робкое предположение он. - Тут их на стройке всегда полно.
   И тут мы услышали шаги. Настоящие шаги. Медленные, крадущиеся. Мы были не одни на стройке.
  -- Слышал? - как-то уж слишком тихо проговорил Коля.
  -- Неужели, сторож? - голос нашего ковбоя утратил былую уверенность.
  -- Сторож не может... - выдавил из себя Коля.
  -- То есть, как это не может? - нехорошим голосом спросил Сергей.
   Я, кажется, понял, в чем дело.
  -- Боже мой! - сокрушался Сергей. - С кем я связался! Ну почему, почему ты такой жадный? - пытался вразумить он Колю. - Тебе что, так была нужна эта водка? А?
   Коля лишь сопел своим огромным "насосом".
  -- И куда же ты дел тело?
   Коля указал на подвал.
  -- Что за кретин! - констатировал Сергей и пожал плечами. - Ладно, бери этот мешок с дерьмом и тащи к остальным.
   Сердце, которое, казалось бы, уже успокоилось, вновь прибавило оборотов.
   Коля направился ко мне. Я принялся колотить действующей ногой о ржавое корыто. Корыто отзывалось глухим "бум-бум...". Жуткий набат. Соло на корыте в исполнении Гордеева. Дирижирует маэстро-смерть... Шум был небольшой, но и этого было достаточно, чтобы услышал тот, кто шуршит гравием неподалеку от нас.
  -- А ну, успокой его! - приказал Сергей.
   Коля скинул ремень и связал им мне ноги. Я продолжал борьбу за жизнь, извиваясь, как червяк.
   Вновь мы услышали шаги. На сей раз, это были шаги быстро удаляющегося человека.
  -- Ну, все, скот ты этакий! - Сергей с чувством двинул Коле под зад, - теперь он вызовет ментов, а сам, глядишь, проследит нас. И все из-за тебя! Пшел быстро! Догнать и притащить сюда! Ну, живо!
  -- Но...
  -- Да ты что, издеваешься?!
   Коля взял разбег.
  -- Эй! - окликнул его Сергей.
   Дуболом с готовностью выдрессированного пса оглянулся.
  -- Держи! - ковбой полез в карман "ветровки", и вытащил небольшой короткоствольный пистолет, обладающий, несомненно, большой убойной силой.
  -- На всякий случай, - он бросил оружие Коле, который ловко его поймал и скрылся в темноте. Теперь мы слышали лишь его тяжелые шаги.
  -- Надо было самому идти, - сокрушался Сергей, - а то этот со своими страхами еще чего в штаны по дороге наложит, - объяснил он мне.
   Я понимающе кивнул.
  -- Замочить человека для этого ублюдка - аки два пальца обмочить, но нечисти всякой боится, словно дитя малое.
   Раздались торопливые шаги, и перед нами возник Коля. В свете прожектора было видно его волосатую морду, мокрую от пота. Он вспотел толи от бега, то ли от страха.
  -- Нету там никого, - сообщил он нам, но по тому, как бегали его маленькие глазки, я понял, что эта обезьяна нам врет.
   Сергей это тоже понял.
  -- Вот видишь, - обратился он ко мне, словно к старому приятелю, - я же тебе говорил.
   Я, соглашаясь, покачал головой. Будь у меня возможность согласиться вслух, я бы это сделал.
   Шаги раздались так близко, что я вздрогнул.
  -- Ну? - Сергей подошел вплотную к трясущемуся от страха Коле и влепил ему пощечину. - Так ты говоришь, ссыкун позорный, что никого нет?
   Коля, этот волосатый монстр, сам способный напугать, кого угодно, трясся, словно маленький мальчик, которого жестокая бабушка частенько запирала в темной комнате. Мне вдруг показалось, что так оно и было.
  -- Смотри на это ничтожество! - вновь обратился ко мне ковбой. - Однажды он посмотрел "видик" про каких-то вампиров и всю ночь просидел со включенным светом.
   Бедный Коля, униженный своим боссом, глухо зарычал, словно ротвейлер, на которого впервые надели намордник. Мне было, его жаль.
  -- Что, милый? - продолжал куражиться Сергей, - боишься, что профессор и сторож, которых ты замочил, восстали из мертвых и разгуливают по стройке в поисках свежей крови?
   Коля совсем сник. На него жалко было смотреть.
  -- У-ууу! - Сергей скорчил страшную рожу. - Где наш обидчик? Где наш убийца? Мы высосем его мозг!
  -- Перестань, - взмолился Коля.
  -- Призраки... - замогильным голосом вещал Сергей. - Жестокие вурдалаки. Чудовищные псы... Бешеные с желтыми глазами. С клыков капает пена.
   Происходило что-то кошмарное. Сергей словно вошел в транс: ноздри его широко раздувались, глаза блестели от возбуждения, пальцы хищно сжались. Он кружил вокруг всхлипывающего Коли, рычал, скалил зубы.... Он наслаждался. Я вспомнил, что мне рассказывала Таня. Садист, настоящий садист.
  -- ... только не собаки. Прошу, только не собаки. Не соба-ки, - плакал Коля.
  -- Ага! Ты помнишь, да? Помнишь? А?
  -- Прекрати, пожалуйста, прекрати...
  -- Что, ссыкунок? Тебе часто снится профессор? И его пес. Его чудесный пес. Его мертвый пес.
  -- Не-ет... - Коля упал на землю, и захлебнулся в плаче. Это были слезы не взрослого человека, хладнокровного убийцы. Это было нечто другое. Так плачут маленькие дети. Это было что-то из прошлого. Из прошлого, о котором не хочется вспоминать.
  -- Мертвый дог. К тебе ночью часто приходит старый мертвый дог?
  -- Не-ет!
   Мертвый? Я ничего не понимал, а потом вдруг вспомнил о кровоточащей лапе собаки, о том, какой затхлый запах издавал Карло. Неужели он вправду вылез из могилы?
  -- А т о т пес? К тебе часто он приходит? Да Коля? - сладко спросил Сергей. - Тот, который покусал тебя в детстве? Из-за которого ты заикался до четырнадцати лет. Из-за которого у тебя до сих пор не было женщины.
  -- Нет! Нет! Нет!!!
  -- Ты думаешь, я ничего о тебе не знаю, коля? Ты заблуждаешься, мой дорогой. Я обязан знать все!
  -- Это неправда, неправда...
  -- А шрамы на спине? А твоя неприязнь к собакам? А твой с т р а х перед ними?
  -- Теперь я знал, почему Коля так много позволяет Сергею. Этот подонок знает, на какую кнопку следует нажать, если машина выходит из повиновения. И когда это случалось, делал с удовольствием.
  -- Собака, - Сергей хрипел и брызгал слюной, - которую на тебя натравливал твой собственный отец, - р-рр! Гав!
  -- Перестань, Сергей, пожалуйста.
  -- Поэтому ты стал таким большим, сильным и безжалостным, да? Только собаки, мерзкие, с мокрыми носами и виляющими хвостами могут тебя остановить. Собаки и те страшные зубастые существа, что живут в твоем воображении... Те, что приходят ночью и пьют кровь у маленьких детей. О них ты слушал сказки каждый вечер? Да? А под окном выла собака. Та самая, которую так любил твой отец. Что однажды взбесилась и набросилась на тебя. Отец ее застрелил тогда, но собака приходила каждый вечер под твое окно и выла, выла...
  -- Перестань, папа, ну, пожалуйста, папочка,... - захлебывался слезами безжалостный убийца Коля. Он снова вернулся в свое ужасное детство и хотел лишь одного - чтобы папа его не пугал.
   Откуда Сергей может знать такие подробности из жизни Коли? Ведь это глубоко личное. Я с ужасом смотрел на этих двоих безумцев, которые еще несколько минут назад собирались меня убить, а сейчас, похоже, забыли обо всем, кроме выяснения своих отношений. Смотрел, и не мог понять, кто из них более безумен - Коля со своими детскими страхами или Сергей, которому в радость причинить боль другим. Этот дикий спектакль, невольным зрителем которого я стал, похоже, близился к своему апофеозу: пружина, которую старательно взвинчивал Сергей, вскоре должна была распрямиться. И последствия этого могли быть самыми непредсказуемыми...
  -- А теперь - пшел отсюда! - с презрением произнес Сергей. - Подождешь у забора. Будешь следить за тем, чтобы никто не вышел на территорию стройки. Ну, вали!
   Коля продолжал бесформенной грудой лежать на земле. Огромные его плечи мелко вздрагивали.
  -- Ну, ты еще здесь, падаль? Мотай, говорю. Сам тут со всем справлюсь.
   Легче от этих слов мне никак не стало.
  -- Ну, иди же, или я снова начну рассказывать про собак, - весело сказал садист.
   Коля медленно приподнялся. На его опухшем от слез лице появилось отсутствующее выражение. Я понял, что ни Сергея, ни тем более меня сейчас для него просто не существовало.
  -- Я не пойду, папа, - медленно, словно во сне произнес он.
  -- Нет, дорогой мой, ты пойдешь, - настойчивость Сергея была безгранична. Впрочем, как и жестокость.
  -- Папа, но там же...
   Я первый раз видел так близко душевнобольного.
  -- Кто там, мой милый? - участливо склонился над ним Сергей.
  -- Там... - Коля никак не мог произнести это слово.
  -- Кто? - Сергей обнял огромное тело и теперь медленно покачивал из стороны в сторону, словно баюкал ребенка.
  -- Там...
  -- Собачка?
   Коля вновь начал плакать. Сергей принялся его успокаивать.
  -- Ну-ну, - говорил он с нежностью в голосе, - нет там никого.
  -- Нет, есть! - с упрямством, свойственным только маленьким детям, настаивал Коля.
  -- А я говорю, что нет.
  -- Есть...
   Коля, похоже, начал успокаиваться - Сергей взял на вооружение правильную тактику.
  -- Ну, хорошо, - согласился он. - Посиди здесь, или же нет, лучше помоги перенести е г о, - он ткнул пальцем в меня, - в подвал.
   Тут мы опять замерли: где-то совсем рядом кто-то снова ходил. И дышал... Хриплое дыхание.... Совсем не такое, как у человека... я вдруг ощутил, как на моей голове, поднимая бейсболку, встают волосы.
   Коля тоненько захныкал.
  -- Но ты же говорил, что о н а не придет. Никогда не придет... - осуждающе произнес он, обращаясь к Сергею. - Зачем ты обманывал, папа?
   Сергей и сам был растерян. Похоже, то, о чем он с таким жаром рассказывал всего минуту назад, начало сбываться. Кошмар оживал и принимал реальные черты. Что-то ужасное кружило вокруг нас в темноте.
   Что-то из Колиных снов...
  -- Ты же говорил...
  -- Заткнись, придурок! - рявкнул Сергей и начал ощупывать себя в поисках пистолета. Наконец, он вспомнил, что отдал его Коле.
  -- Дай пистолет.
  -- Ты же говорил, что она не вернется! - слезы обиды блеснули в маленьких Колиных глазках. - Зачем ты ее снова позвал?
   Сергей грязно выругался.
  -- Пистолет, - снова потребовал он.
   Коля достал оружие, но, похоже, не собирался возвращать его Сергею.
   Теперь шаги и хриплое дыхание раздалось позади нас. Как по команде мы оглянулись, но свет прожектора мешал нам что-либо увидеть. Пистолет в Колиной руке ходил ходуном, и я понял, чего боялся Сергей.
  -- Коля, отдай пистолет, - ласково попросил он.
  -- Нет, - трусливая обезьяна направила ствол на своего босса, - не подходи. Ты с ней заодно!
  -- Да нет же, дурашка, - попытался превратить все в шутку Сергей.
   И сделал несколько шагов вперед. Коля пятился в темноту.
   Дикий рев и выстрел раздались одновременно. Очевидно, Коля с перепугу дернул спусковой крючок. Судя по тому, как отбросило назад Сергея, не было сомнений в том, что он уже не жилец. Но в тот момент я совсем не обратил внимания на это, гораздо больше поразил меня этот рык, чудовищный голос восставшего из ада демона. Кровь застыла у меня в жилах.
  -- А! - крикнул Коля. - Что это?
   Похоже, он и сам уже не верил, что подобное происходит на самом деле.
   Рев раздался уже ближе. Что-то приближалось к нам. Коля заверещал, словно раненый заяц. Я упал с корыта и попробовал ползти, извиваясь, словно дождевой червь на рыболовном крючке. Внезапно погасли оба прожектора. Мы оказались в полной темноте. Сердце готово было выскочить из груди. Подобного ужаса я еще никогда не испытывал в жизни - что-то неведомое, из самых темных глубин подсознания приближалось к нам. Страшнее самой смерти, ибо имело такой голос.
   В следующую секунду я был подхвачен на руки, и кто-то сильный перенес меня к забору. Я, наверное, охрип, потому что кричал под пластырем изо всех сил. Затем этот кто-то снял с меня все путы, разрезав их ножом. Кровь хлынула в пережатые вены с такой силой, что в них закололо.
  -- МММ!!! - этим я хотел сказать неизвестному спасителю, что мой рот все еще заклеен пластырем.
   Он снял и пластырь, потому что руки меня не слушались.
  -- Тсс! - раздалось рядом с моим ухом, только я собрался открыть рот.
  -- Что происходит? - шопотом спросил я. - Кто вы?
  -- Да тихо ты! - шикнули на меня.
  -- А-ааа!!! - раздалось в темноте. - Сгинь! Сгинь!
   Колин голос приближался. Он приобрел визгливые интонации.
  -- Да что, черт возьми, происходит?
  -- Помолчи.
   Вспышка выстрела осветила ночь метрах в десяти от нас.
  -- Спасите! - орал не своим голосом Коля.
   Он снова выстрелил. В ответ раздалось все то же хриплое рычание из преисподней.
  -- Слушайте, что это за нечисть?
   Мне ничего не ответили. Я попробовал подняться, но меня усадили на место.
  -- Дайте ему очки, - раздался негромкий голос совсем рядом с нами.
   О приборах ночного видения я имел довольно смутное представление, но когда какую-то штуковину нацепили мне на голову, я сразу же понял, что это один из них. Ночь вдруг сделалась зеленой, и все предметы стали видны на расстоянии ста метров. Я сразу же увидел, колю, который несся, спотыкаясь о неровности почвы, от огромного пса, в котором я сразу же узнал Карло. Я представил, какой ужас переживает сейчас бандит, считавший, что дог давно мертв. Мне стало жаль Колю.
  -- Прекратите это, - я повернулся к своему спасителю.
   Это был молодой парень, одетый в камуфляж без нашивок. Еще один сидел чуть поодаль от нас. На его голове так же был прибор ночного видения.
  -- Уже поздно, - сказал он.
   Коля побежал к подъезду и скрылся в нем. Карло с неумолимостью возмездия последовал за ним. Через несколько минут мы увидели, как два тела - собачье и человечье выпали из окна шестого этажа. С глухим стуком они упали на землю совсем неподалеку от бездыханного тела, которое когда-то было неотразимым Сергеем. Карло отомстил за своего хозяина, а Коля уже никогда не будет бояться собак...
  -- А почему Карло так громко рычал? - спросил я у спецназовца
   Он молчал. Я повернулся, но рядом со мной никого не было. Я даже не заметил, как они исчезли. Что за наваждение! Я поднялся на ноги, которые уже немного отходили и снова готовы были мне служить.
   Насколько мне было известно, милиция не исчезает просто вот так, оставив на месте преступления единственного свидетеля. А может, это и не милиция вовсе? Я поежился, то ли от холода, то ли от чего другого.
   И тут вдалеке, словно в американском фильме, раздалась сирена. Прохожие, услышав выстрелы и крики, вызвали стражей порядка.
   Не знаю почему, но я посчитал, что оставаться и ждать появления милиции мне вовсе не зачем. Мне не хотелось отвечать на многочисленные вопросы, которые мне, несомненно, будут задавать. Я чудовищно устал и хотел совсем немногого - напиться, принять ванну и завалиться спать лет на сто, оставив на утро все дела.
   Я подошел к трупу Сергея. Да, бесславный конец для ковбоя - в его груди была дыра величиной с кулак, светлая "ветровка" насквозь пропиталась кровью. Бегло осмотрев карманы Сергея, я прихватил его бумажник, плотный конверт, весь перепачканный кровью, и несколько ключей на брелоке. Затем я подошел к двум другим трупам. Голова Коли была размозжена о кирпич, и меня чуть было не вырвало. Коля упал на Карло, придавив его своей тяжестью. Я также осмотрел карманы бандита. Кроме нескольких безделушек, которые этот мелкий злодей прихватил у меня в квартире, я не нашел ничего интересного. Гораздо любопытнее я нашел маленький приборчик, укрепленный на ошейнике Карло. Осторожно касаясь обмякшего собачьего тела, я снял прибор. Скорее всего, это был синтезатор голоса с мощным микрофоном.
   Затем я поднял сумку, которую так заботливо и тщательно упаковывал Коля, и покинул место преступления. Около забора я снял чудо-прибор со своей головы и спрятал его в сумке. Только после этого я вышел на тротуар. Сирена выла где-то совсем рядом. Пришлось поторопиться. Дворами я добрался до своего дома. Я уже собирался зайти в подъезд, когда меня окликнули.
  -- Алеша, я целый день пытаюсь вас найти. Карло пропал.
  -- Мне нужно многое вам рассказать, Вера Ильинична, - устало произнес я. - Только завтра, ладно?
   Бейсболку я надвинул на самые глаза, чтобы она не могла увидеть моего лица.
  -- Вы знаете, где Карло? - спросила старая женщина.
  -- Да, - я помедлил, все равно придется это сказать. - Он мертв.

"ПОДМОСТКИ"

   ... Собака что-то искала. Серой призрачной тенью пробиралась она через древний лес, в котором самому молодому дереву было по крайней мере лет триста. На небывалом фиолетовом небе зажигались первые звезды величиной с кулак. Собака что-то искала и никак не могла найти. Она останавливалась возле каждого подозрительного бугорка, тщательно обнюхивало его, разгребала мощными лапами и, не обнаружив ничего, бежала дальше. Казалось, лесу не будет конца...
   ...Холмик представлял собой наслоение листьев разных лет.
   Запах прелой листвы почти заглушал другой: еле слышный, едва ощутимый. Собака искала именно это...
   В неглубокой разрытой могиле - груда костей в полуистлевших лохмотьях. Заплесневелый череп таращится пустыми глазницами в фиолетовые небеса. Взошла луна пугающе красного цвета. Лес стал зловещ и еще более таинственней. Собака, сидящая на краю могилы, задрала голову вверх и издала протяжный тоскливый вой. Мертвые ее глаза светились желтым пламенем.
  -- Ну-ну, милый. Что с тобой? Плохой сон?
   Я сидел на кровати в своем гостиничном номере и трясся от только что пережитого. Пусть даже и во сне. Женщина, с которой я провел эту ночь, сидела рядом и нежно гладила мою вспотевшую спину.
  -- Ну, все хорошо. Знаешь, мне иногда тоже снятся кошмары, - ее тихий, чуть с хрипотцой голос странным образом меня успокаивал.
   Я подумал о том, что в последнее время часто вижу странные цветные сны. Говорят, это первый признак шизофрении. Не исключено так же, что это одно из последствий тех самых опытов, которые некоторые ублюдки однажды провели на моем мозге.
  -- Наверное, мне нужно принять душ, - я стряхнул ее руку со своего тела.
  -- Наверное, мне тоже, - она встала с постели и сладко потянулась, словно сиамская кошка.
   Ее загорелое тело было прекрасно. Я снял эту девочку в баре ночного клуба "Миднайт", в котором после напряженного первого дня фестиваля восстанавливали силы некоторые из участников, и, разумеется, наша славная журналистская братия. К своему удивлению, я встретил на "Небесных Подмостках" нескольких знакомых. Это были Витек Довбуш, с которым я не общался, по крайней мере, лет пять, Саша Науменко, пораженный моим появлением на фестивале, и, наконец, наш общий приятель - Гена Хлебников, отпустивший рыжую окладистую бороду купца первой гильдии. В разное время наши журналистские тропы пересекались, но мы никогда не испытывали друг к другу той профессиональной вражды, присущей некоторым представителям нашей сумбурной профессии. Мы просто были старыми приятелями, выпившими не одну бочку спиртного за здоровье друг друга.
   Витька Довбуша я не видел с тех самых пор, когда мне пришлось поучаствовать в том самом скандале, в околомузыкальных кругах, эхо которого отзывалось и поныне. Тогда в центре событий оказались многие наши музыкальные знаменитости, несколько видных российских и украинских продюсеров и просто куча случайных людей. Круги от брошенного на страницах "Крайм Ньюс" камня пошли так далеко, что некоторым достаточно известным этой истории пришлось в срочном порядке покинуть страну. Тогда Витек был молодым начинающим московским журналистом, вроде меня. Теперь же он заматерел, сделался музыкальным критиком и даже заимел золотой "Роллекс".
  -- Ба! - шумно приветствовал он меня. - Какие люди в Голливуде! Никак Алексей Гордеев пожаловал!
   Он надвигался на меня, неся впереди свой огромный живот. Добродушные голубые глаза толстяка светились восторгом.
  -- Ну, если уж "Крайм Ньюс" заинтересовался "Подмостками", значит, здесь что-то затевается, - шустрый, как всегда, Саша Науменко вынырнул из-за широкой спины Витька и подскочил ко мне, чтобы пожать руку.
  -- Привет. Сколько лет, сколько зим!
   Саша немедленно поведал мне, что теперь он пишет для польского музыкального еженедельника. На мой вопрос, почему он больше не корреспондент "Москва-Саунд", Саша неопределенно ответил:
  -- А, надоело за "спасибо" спину гнуть. Да и поляки платят больше.
  -- Шеф его попер, - объяснил подошедший к нам Гена Хлебников.
   Он как всегда импозантен: дорогой костюм, дорогая цифровая видеокамера, дорогая девушка, которую Гена с нежностью держал за локоток.
   По его словам, они вместе делали передачу. Оставалось только догадываться, какую именно.
  -- Шеф попер? - удивился я. - И что это нашло на старика Геворкяна?
  -- Как, ты не знал? - пришел черед удивиться Гене. - А, ну конечно, - спохватился он, - ты ведь теперь пишешь э т и с в о и к н и г и, и совсем не в курсе событий.
  -- Так что же произошло?
  -- Наш Дон Жуан принялся увиваться вокруг второй жены Геворкяна. Ну, ты должен знать эту цыпочку из рекламного агентства мамы Сони. Вот и вся причина, - рассмеялся Гена.
  -- Бедный, бедный Геворкян, - посочувствовал я обманутому мужу.
   Все рассмеялись, даже Саша.
  -- Не могу дождаться, когда закончится эта мура, - в сердцах воскликнул Витек. - Ненавижу открытия!
  -- Когда все рассосутся, пойдем, опрокинем по стаканчику? - Гена подмигнул нам всем.
   Так оно и вышло. Через несколько часов, когда открытие было завершено, простите за каламбур, мы благополучно совершили посадку в просторном зале "Миднайт" и не менее благополучно напивались. Я совсем уже не помню, после какой рюмки в поле моего зрения появилась Лика. Нацепив на карман свое пластиковое удостоверение, я решительно двинулся к ней. А еще через пару часов мы с ней уже были в моем номере.
   Сейчас Лика пыталась искусно возбудить меня при помощи теплой воды и губки. Должен заметить, что это у нее неплохо получилось.
  -- Ну и о чем ты задумался? - донеслось до меня сквозь шум льющейся воды.
   Февральский всего несколько часов, если не меньше, побыл на открытии, затем исчез. Интересно, знает ли он о том, что я в городе? Разумеется, должен. Моя фамилия в списке приглашенных. Каковы будут его дальнейшие действия?
   Неделю назад я еще жил в состоянии кошмара. Неделю назад произошли престранные вещи. Двое моих спасителей в камуфляже без знаков различия не давали о себе больше знать. Мы с Федоровым пришли к заключению, что здесь не обошлось без моего тайного ангела-хранителя. После произошедшего на стройке, я еще больше хотел знать, кто этот загадочный человек. Милиция не искала меня, в газетах также ничего не упоминалось о трупах на стройке. Федоров обещал узнать подробнее по своим каналам в милиции и ФСБ, все, что известно правоохранительным органам по этому делу.
   Вчера, вопреки угрозам Февральского, я прилетел сюда. Зачем-то мне нужно быть на этом фестивале. Может, именно здесь прольется свет на мое беспамятство?
  -- Милый?
  -- В абонентском ящике номер тридцать семь, разумеется, ничего не оказалось. Зато, кое-что удалось обнаружить среди бумаг Сергея. В конверте мы нашли поддельные паспорта граждан Германии, выписанные на имена герра Макса и фрау Клаудиу Байкофф. Герр Макс, известный мне более, как Сергей Великолепный, поспешил отдать Богу душу (в чем я очень и очень сомневаюсь. Скорее, он отдал ее нечистому) буквально за день до истечения его гостевой визы. Бедняжка Клава, тобиш Даша, осталась без документов. Интересно, где сейчас эта маленькая дрянь?
   Еще мы обнаружили два авиабилета до Франкфурта и фотокопию карты автомобильных дорог Западной Германии. Некоторые из населенных пунктов были подчеркнуты маркером. Это были сравнительно небольшие города: Марбург, Гиссен, Оффенбах, Зальцгиттер, Брунсбюттель. Очевидно, с этими городами было что-то связано. Какие-то тайные Сережины планы. Вряд ли, что законные. Раз уж тут замешан господин Февральский, значит дело нечисто. Так уж повелось. В оперативном порядке мы послали факс в Бонн, поставив в известность наших коллег из немецкого отделения "Крайм Ньюс".
  -- Дорогой...
   А, это Лика. Славная кошечка, что интенсивно пытается вернуть меня на землю при помощи своих нежных лапок. И действительно, вода такая теплая, кожа у девушки нежная, словно высшие сорта шелка.... И что это я до сих пор делаю там, в своих мыслях? Пора возвращаться!
  

* * *

  
  -- ... да спроси здесь любого! Каждый мечтает взять у нее интервью.
   Витек Довбуш развалился всем своим огромным телом в широком кресле вестибюля. Все мы, журналистская братия, уже больше часа ждали начала обещанной программой фестиваля пресс-конференции, которую нам предложили устроители. Коротая время ожидания, мы обсуждали, пожалуй, основное событие сегодняшнего дня - прибытие на фестиваль Синильги. Об этой странной поп-диве, которая не так уж и часто появлялась перед объективами кинокамер, ходило множество легенд самого противоречивого толка. Говорили, будто певица уже несколько месяцев содержится в психиатрической клинике. На фестиваль вместо нее прибудет двойник, что Синильга - лесбиянка, больная СПИДом, отсюда, мол, и ее нежелание общаться с прессой. Кто-то болтал, будто никакая она не лесбиянка, а одна из активисток церкви сатаны, и что на ее даче в Бережках, под Москвой частенько происходят шабаши, в которых-де участвуют очень знаменитые люди от шоу-бизнеса. Разумеется, я не верил ни в один из этих бредовых слухов, но так же, как и все остальные, был не прочь проинтервьюировать эту окруженную ореолом таинственную женщину.
  -- ... а сам-то! Небось, спишь и видишь!
   Мы расхохотались, глядя на то, как Гена Хлебников гордо вскинул голову, осветив вестибюль ярким пламенем своей бороды. Сегодня он был без своей сексапильной "коллеги".
  -- А что, - с достоинством римского императора произнес он, - вот возьму и сниму эротический фильм с ее участием. Г о в о р я т, у этой малышки еще та фигурка!
   Мы рассмеялись. Дело в том, что Синильга все время появлялась на сцене во всевозможных просторных балахонах древнеславянского образца, так что судить о достоинствах ее фигуры было сложно. Но я подозревал, что тело у девочки и в самом деле - будь здоров! Достаточно посмотреть на то, как Синильга двигается. Ее странные шаманские танцы и еще более странные песни, от которых веяло чем-то языческим, буквально околдовывали всю молодую часть населения постсоветского пространства. О ней писали статьи, о ней снимали фильмы, ее приглашали на всевозможные саммиты и фестивали, ее сравнивали с Бьерк, Шинед о'Коннор, но она продолжала оставаться той, кем была - Синильгой. Я даже подозревал, что новый виток славянской моды на Западе, был связан именно с ней. Одним словом, о такой популярности можно только мечтать, но так уж случилось, что звездная болезнь не коснулась певицы. Ира Фоменко (именно так называли Синильгу мама с папой) продолжала оставаться такой же молчаливой и немного странной девушкой, какой ее впервые увидели на втором фестивале "Небесные Подмостки" в девяносто седьмом году. Как я уже говорил, появление Синильги в музыкальном мире - целиком и полностью заслуга Константина Владимировича Февральского, который даже одно время был ее продюсером. Он также придумал ее сценический образ, вдохновленный, по всей видимости, прочтением "Угрюм-реки" Шишкова. Да, разносторонней души человек, этот Февральский. Уж мне-то в этом пришлось убедиться!
   Пресс-конференция, вопреки ожиданиям, оказалась таким занудным мероприятием, что я чуть было, не заснул. Это не удивительно - за ночь Лика сотворила со мной такое, что теперь только хороший сон и сбалансированное питание могли мне помочь.
   Февральского среди сидящих за длинным столом не было, видно, у него нашлись дела поважнее. Я вдруг подумал о том, что не запланированная смерть Сергея может невыгодно отразиться и на моем здоровье. Ведь никто, кроме меня не знает о причастности к этой истории собаки и двух призраков в камуфляже. Никто, кроме меня, не знает о леденящем душу спектакле, а ля "Собака Баскервилей", что имел место ночью на стройке. Кроме меня и тех двоих, в форме без нашивок. Но где их искать? И нужно ли искать в принципе?
   Выставив диктофон перед собой, я отрешенно смотрел поверх голов шоуменов, не понимая ни слова из того, что они говорили. Мысли мои были где угодно, только не здесь, в конференц-зале.
  -- ... прибытие ряда молодых групп...
   Почему же Февральский до сих пор ничего не предпринимает?
  -- ... в номинации "Рок"...
   Чего же он ждет?
  -- ... именно такая сумма была затрачена на ее рекламу...
   Знает ли он о том, что я здесь? И если знает, то п о ч е м у я д о с и х п о р з д е с ь?
  -- ... перспективный коллектив из Самары...
   Следит ли всевидящее око за мной? Как там у Оруэла: "Большой Брат не дремлет"?
  -- ... они называют себя "Сворой" и название себя вполне оправдывает.
   Скандалы следуют за группой попятам. К великому огорчению, продюсер "Своры" отказался от участия в пресс-конференции, мотивируя это тем, что сегодня участники группы собрались в баню.
   В зале раздался смех. Мне же было не до смеха - сердце бешено колотилось: "Свора" - тик называлась моя школьная рок-группа, просуществовавшая всего два года. Эти два года были самым счастливым временем в моей жизни, и я отдал бы если не все, что угодно, то уж во всяком случае, достаточно, чтобы их вернуть...
   Я тяжело вздохнул. Нужно встретиться с этими ребятами, пусть даже под предлогом интервью. Интересно, если бы мы смогли сохранить нашу "Свору", была бы она сейчас популярна?
  

* * *

   До гостиницы я решил пройтись пешком, благо недалеко. Из головы не лезли мысли о том, что кто-то еще кроме меня мог сколотить группу и назвать ее "Сворой". Наверное, во мне говорило тщеславие.
   Я был целиком погружен в свои грустные мысли, поэтому не сразу заметил притормозивший впереди меня серый "Рено-19". Из автомобиля на тротуар вышли крепкие ребята, род занятий которых угадывается с первого взгляда. И занятие это вовсе не вышивание гладью.
   Когда я поравнялся с ними, один отделился от остальных, и широко улыбаясь, махнул мне рукой. Это был коротко стриженый крепыш с великолепными металлокерамическими зубами. Его серые в тон "Рено" глаза, излучали просто н е ч е л о в е ч е с к у ю доброту.
  -- Алексей Гордеев, если не ошибаюсь? - спросил он у меня, подойдя поближе.
   Внутри похолодело. Люди Февральского, подумал я.
  -- Да, - выдавил я, - Что вам нужно?
  -- Совсем немного, - крепыш продолжал сушить свои коронки. - Чтобы вы купили билет до Нижнего Новгорода на ближайший рейс. Мы даже готовы оплатить...
  -- А если я этого не сделаю? - рискнул жизнью я.
  -- И в этом случае мы готовы оплатить... только уже ваши похороны.
   Это мне совсем не понравилось.
  -- Ну, я же никуда не лезу, - попытался, было оправдаться я, - просто работаю на фестивале. Как независимый журналист, между прочим...
  -- Ну, еще бы! - рассмеялся крепыш, - Не можете же вы находиться тут, как представитель "Крайм Ньюс Раша". Тут сразу бог весть что подумают. Давайте, Гордеев, не валяйте дурака. Уезжайте. Иначе...
  -- Я подумаю над вашим предложением, - сказал я.
   Крепыш усмехнулся:
  -- До половины первого. Это время последнего рейса.
  -- Сжальтесь, - я сделал скорбную мину. - Ведь завтра поет Синильга.
  -- Ну ладно, - махнул рукой крепыш. - Обождите. Мне нужно перезвонить.
   Он отошел к машине и вытащил из кармана легкого пиджака мобильный телефон. Пока он разговаривал, я прикидывал возможные пути бегства. Арка близстоящего дома вполне годилась для этой цели, но кто мог поручиться, что двор проходной? Да и о каком побеге могла идти речь, если за каждым твоим движением неотрывно следят пятеро тренированных бандитов, наверняка вооруженных? Так что, никаких безрассудств!
   Крепыш снова подошел ко мне. На его круглом лице все так же сияла улыбка: "лечение и протезирование. Совсем не дорого".
  -- Вам придется проехать с нами, - любезно сообщил он мне.
  -- Куда? - растерялся я. Нужно было идиоту препираться! "Я подумаю над вашим предложением". Придурок!
  -- Вас очень хотят видеть.
  -- Но кто?
  -- Не заставляйте меня применять силу. Мне этого совсем бы не хотелось.
  -- Никуда я не поеду! - заявил осел внутри меня.
   Крепыш кивнул парням, стоящим позади него. В следующую минуту я был скручен в бараний рог и посажен в машину. Два дуболома сели по бокам. Крепыш устроился на переднем пассажирском сидении рядом с угрюмым небритым водителем. Еще два бандита, не поместившиеся в салоне, остались стоять на тротуаре.
  -- У бедняг хоть есть деньги на такси? - не выдержал я.
  -- К моему удивлению бандюги расхохотались.
  -- К Февральскому едем? - спросил для поддержания разговора я.
  -- Ну-ка, повязочку ему наденьте, - распорядился крепыш.
   Дружеского разговора не получилось.

"СИНИЛЬГА"

  -- Ну вот, мы снова с вами встретились, - услышал я знакомый голос.
  -- Да снимите, наконец, с него эту повязку!
   Приказ босса был немедленно выполнен, и я зажмурился от яркого солнечного света.
   Константин Владимирович ни сколько не изменился и выглядел просто потрясающе в ослепительно-белом костюме. В сочетании с шелковой кроваво-красной сорочкой все было просто умопомрачительно.
  -- Здравствуйте, Константин Владимирович, - поздоровался я с ним, - Вы прекрасно выглядите. Словно колумбийский наркобарон.
   Февральский вполне по-человечески рассмеялся.
  -- Я не могу понять, - признался он, - Что вы за человек? Неужели настолько смелый? А может быть, просто настолько безрассудный...
  -- Что не побоялся вновь посетить ваш гостеприимный город, - закончил я за него.
  -- Вот именно. Давайте присядем и поболтаем, - предложил Февральский.
  -- Давайте, - согласился и уселся в плетеное кресло, стоящее на просторной, словно аэродром террасе. - Прекрасный вид у вас тут.
   Пейзаж, действительно, впечатлял. Мы находились метрах в пятидесяти над землей, на огромной горе. Резиденция Константина Владимировича, похоже, были встроена в саму гору, подобно средневековому замку. Чем не удельный князек?
   Сейчас мы были на самом верху горы, на прекрасной, залитой солнцем террасе, белой, словно накрахмаленные простыни. Над террасой был еще один выступ. Я указал на него Константину Владимировичу.
  -- А там что? Вертолетная площадка?
  -- Вам не откажешь в наблюдательности, - усмехнулся Февральский и занял кресло напротив.
  -- Внизу озеро, - продолжил знакомство с окрестностями я, - А что там?
  -- Причал, - удовлетворил мое любопытство он.
  -- Действительно, - пожал плечами я, - что же еще там может быть.
  -- Выпьете чего-нибудь?
  -- Чего-нибудь холодненького. Жара сегодня.
   Константин Владимирович подошел к маленькому холодильнику, стоящему здесь же и достал две бутылки "Колы".
  -- Ну, уважаемый, рассказывайте, - потребовал он, - Время на предварительные беседы истекло. Извольте сообщить, что вы здесь делаете.
  -- Работаю, - сказал я и улыбнулся.
  -- И над чем же, если не секрет?
   Я закурил, намеренно затягивая паузу. Февральский не выдержал:
  -- Ну и...? - раздраженно спросил он.
   А чего это он так волнуется, а?
  -- Собираю материалы, - просто сказал я.
   Он навис над столиком и пристально посмотрел на меня. От этого пронизывающего взгляда мне сразу сделалось неуютно. Почему-то вспомнился сырой подвал, в котором меня продержали пару часов для острастки. Подвал не помог. Какие еще "сюрпризы" таит этот загородный замок? Идиот. Непроходимый идиот, - подумал я. - Какие кошки-мышки ты еще затеял? С кем?"
  -- Вы д о л ж н ы знать, что в прошлом году я попробовал себя в литературе. Вот, задумал еще одну вещь...
   Похоже, он не ожидал такого поворота дела. Даже складки на лбу разгладились.
  -- Разумеется, о шоу-бизнесе?
  -- А как же еще объяснить мое появление на фестивале?
  -- Что ж, звучит убедительно, и я даже поверил бы вам, если бы не ваши п р о ш л ы е подвиги. Кто поручится, что вы не лжете? А вдруг, вы захотите что-то вновь узнать? А это недопустимо, согласитесь.
  -- По завершении фестиваля я исчезну.
  -- Нет, вы исчезните раньше.
   Я похолодел.
  -- Чтобы духу вашего сегодня не было в городе!
   Это было окончательным решением. Мое присутствие было нежелательно. Но почему? Внутри меня проснулся и зашевелился журналист. "Раз уж "Крайм Ньюс" заинтересовался фестивалем, значит, здесь наверняка что-то затевается." - вспомнил я слова Саши Науменко. Что-то затевается. Но что? Зачем я здесь? Почему Февральский так хочет меня отсюда отправить? Почему именно сегодня, а не завтра, как закончится фестиваль? Ч т о такого должно произойти на "Подмостках", о чем мне противопоказано знать?
  -- Да, вы хотели встретиться с Синильной? - ворвался в мои мысли Константин Владимирович.
  -- Да, я хотел написать о ней.
  -- И после этого вы покинете мой город навсегда.
  -- Хорошо, - согласился я. - Только и вы, в свою очередь оставите меня в покое.
   Февральский был удивлен.
  -- В смысле? - спросил он.
   "Стоп, Гордеев", - прозвучал внутренний голос. - "Не говори ему о Сергее, пока о нем сам не спросит".
  -- Вы поняли, о чем я, - сказал я неопределенно.
   - Честно говоря, я ни черта не понял, - черные брови Константина Владимировича поползли вверх. Он улыбнулся. - Я держу свои обещания.
  -- А я держу свои, - в тон ему ответил я.
  -- Ой, ли! - Февральский хитро прищурился. - А как же быть с обещанием больше сюда не приезжать?
  -- Я обещал более не интересоваться вашей персоной, чему неукоснительно следую.
  -- Похвально.
   Выдохнув вместе с табачным дымом раздражение, скопившееся во мне, я продолжил:
  -- Согласитесь, ничего криминального в моих действиях нет, - слово "криминального" я, разумеется, выделил. - Я п р о с т о работаю. Константин Владимирович остался глух к моим прозрачным намекам.
  -- Итак, - он взглянул на часы, изготовленные, несомненно, в Швейцарии, - Если то, что только вы тут мне говорили - правда, не вздумайте грохнуться в обморок от счастья.
  -- Признаюсь, я обладаю довольно крепкими нервами, усмехнулся я, подумав, что такой дешевой фразе самое место во второсортном киносценарии.
  -- Ну и замечательно, - вкрадчиво произнес змий-искуситель в белом костюме, - Ибо сейчас вы воспользуетесь уникальной возможностью - Февральский, точно следуя законам жанра, что представлял, выдержал паузу длинной в железнодорожный состав, - Возможностью...взять у Синильги интервью.
  -- О! - это было самым приятным из того, что я здесь услышал. - Так она здесь?
  -- Прощайте. - Февральский повернулся ко мне спиной, - Синильга сейчас придет.
  -- Ну, зачем же так обременять? Я мог бы сам спуститься к ней, - пробормотал я.
  -- Прощайте, - повторил Февральский и закрыл за собой матовою легкого стекла дверь.
   Я остался один на террасе, огромной, словно специально предназначенной для подавления воли маленьких людей, вроде меня. Подойдя к парапету, я позволил себе посмотреть вниз. Высота приличная. Падая отсюда, можно вспомнить наиболее запоминающиеся моменты жизни, а затем, благополучно разбиться о зеркальную гладь озера.
   На небольшом причале стояло три быстроходных, судя по форме, катера. Вероятно, озеро сообщалось с рекой или водоемом большого размера, иначе к чему нужны эти посудины?
   Напротив горы, на которой Февральскому вздумалось построить свой дворец, возвышалась еще одна, поменьше. Я смотрел на озеро и лес, простиравшийся, на сколько хватало глаз, и пришел к выводу, что с другой стороны горы, несомненно, имеется асфальтированная дорога, по которой меня сюда привезли. Ехали мы часа полтора, что подсказывает мне, что резиденция короля находилась далеко за городом. Кстати, я не имел и малейшего понятия, в каком направлении находится город.
  -- Вы хотели меня видеть? - раздалось позади меня.
   От неожиданности я вздрогнул. Пепел сорвался с сигареты и полетел вниз. Голос был полон хрустального звона и шелеста волн. Несомненно, он принадлежал Синильге.
   Я обернулся и сразу же ее узнал. Именно такой Синильгу можно было увидеть на обложках журналов и многочисленных постерах. Тонкие белые руки с массивными, словно кандалы браслетами, лицо цвета снега под луной, черные как смоль, волосы, спускающиеся до пояса. Именно такие волосы, заплетенные в косу, нагоняли страху на Прохора Громова, когда тот решил взглянуть своими глазами на могилу шаманки. Коса торчала из щели в огромной колоде, лежащей на двух столбах, а ночной ветер оживлял ее своим дыханьем...
   Я тряхнул головой, прогоняя наваждение, и принялся разглядывать непонятный наряд певицы. На Синильге было какая-то дерюга, перехваченная в талии чем-то вроде пеньковой веревки. Я был уверен, что стоит это убранство "калик перехожих" не малых денег.
   Самым же поразительным были глаза девушки. Огромные, бездонные в пол-лица, глаза средневековой колдуньи, она казались окнами в другой мир, где гоблины и драконы - обычное дело. Бледное лицо с высокими скулами и тонкий нос с чуть заметной горбинкой только усиливали эффект. На меня повеяло мистикой и жаром инквизиторских костров. Видя мое замешательство, Синильга позволила себе улыбнуться. Улыбка чуть тронула ее тонкие, без помады губы, и получилась неестественная и даже жалкой.
  -- Я журналист, - признался я. - И весьма везучий. Не каждому из нас выпадет такая возможность.
   На бледном лице Синильги появилась скука. Она привыкла и не к такой лести.
  -- И что вам, везучему журналисту т а к о г о, хочется обо мне знать?
  -- Ну, - смутился я, - хотя бы что-нибудь. Не так уж и много о вас известно.
  -- Что-нибудь необычное, что интересует всех? - она посмотрела мне прямо в глаза. - Например, моя сексуальная ориентация. В а с в с е х интересует этот вопрос. От недостатка информации рождаются слухи.
  -- Я не верю ни в один из них.
  -- А вдруг, я и по правде, ненормальная? - Синильга продолжала сверлить меня взглядом своих ночных глаз. - Вдруг, все, о чем болтают - не вымысел, и я на самом деле устраиваю эти мерзкие собрания? Черные мессы, совокупления с животными, некрофилия.... Как вам такая "клубничка"? Пойдет для ваших заказчиков?
   Я совсем растерялся. Что еще задумала эта странная девчонка?
   Внезапно Синильга рассмеялась.
  -- Ну, - поинтересовалась она у меня, - ловко я вас? А вы почти поверили.
   Разумеется, я не поверил, но не стал расстраивать ее.
  -- Обо мне ходит множество слухов, - призналась Синильга. - А некоторые из них я даже придумываю сама.
   Я сделал удивленную мину, хотя особого удивления не испытывал - многие "звезды" поддерживают свое "сияние" подобным образом.
  -- Некоторые сплетни насколько ужасны, что иногда я лью слезы. Сплетни... Ну да, вы же должны о них знать, вы же ж у р н а л и с т... на каждой тусовке судачат о моей личной жизни.
  -- Я не хожу по тусовкам, - признался я.
  -- Почему же? - удивилась девушка.
   Если бы я сообщил ей, что именно я, а никакой не Дизель являюсь изобретателем двигателя внутреннего сгорания, удивления было бы меньше.
  -- Просто не хожу и все.
   На интервью наш разговор не был похож абсолютно, да я и не стремился к этому. На языке вертелся не один миллион вопросов. Неплохо было бы узнать о ее отношениях с Февральским, знает ли Синильга о том, что ее бывший продюсер кроме благих дел, занимается довольно пакостными? Но что помешает Синильге после нашего с ней разговора "исповедаться" боссу? Сомневаюсь, что моя чрезмерная любознательность вызовет восторг у Константина Владимировича. Скорее он немедленно прикажет своим обезьянкам: "А ну, подайте мне сюда того самого Гордеева, который совсем недавно утверждал, что приехал только ради прекрасных глаз Синильги!". И отправился бы я в знакомый подвал размышлять о том, что лгать грешно.
  -- Вы совсем ничего не спрашиваете, - улыбнулась певица. - Это так не похоже на журналиста. Тем более вы не бываете на тусовках.
  -- А как вам меня рекомендовал Константин Владимирович? - закинул я удочку.
   Невинный вопрос. Синильга вздрогнула, или мне только показалось?
  -- Он сказал, что вы известный журналист и его старинный приятель.
   Я улыбнулся. В самую точку. И первое и второе.
  -- Я собираюсь писать книгу о девушке, похожей на вас, - солгал я.
  -- На меня? - глаза девушки светились восторгом. - Ух, ты! - восхитилась она. - И я, выходит, буду прототипом?
  -- В некотором роде.
  -- Только она... - она смутилась.
  -- М-м?
  -- Там не будет ничего... такого?
  -- Какого?
  -- Ну, плохого.
   Я внимательнее взглянул на Синильгу. Мистический ореол постепенно развеялся, и передо мной оказалась простая девушка, пусть даже и с несколько необычной внешностью. Ира Фоменко. Украинская девушка, покорившая Европу. Я с тоской подумал о великой силе имиджа.
  -- Успокойтесь, - я подарил ей одну из своих самых невинных улыбок. - Я парень - что надо.
   Она рассмеялась.
  -- Не помешал? - раздалось позади нас.
   Константин Владимирович возник на террасе с бокалом сока в руке. Он был все также белоснежен и улыбчив.
   "Интересно, что этот человек подразумевает под словом "прощает"?" - подумал я.
  -- Нет, ни сколько, - я пластмассово улыбнулся, - мы тут как раз беседовали о в а с.
   Ну-ка получи!
   Тень беспокойства промелькнула на холеном лице Февральского. Но лишь на секунду. Через указанный промежуток времени он одарил нас лучезарной улыбкой и произнес:
  -- Боюсь, Алексей Эдуардович, в а м п о р а.
  -- Да, действительно, - я поддержал его игру. - Как быстро летит время!
  -- Надеюсь, этот дотошный писака не очень вам надоел? - поинтересовался Февральский у Синильги. И при этом с нежностью похлопал меня по плечу. Что поделать, узы старой дружбы обязывают.
   Я почему-то вспомнил, как Февральский лобызал Проныру у того на дне рождения и поежился. Словом, Константин Владимирович еще тот актер!
  -- Нет, - тихо произнесла девушка и неестественно улыбнулась. - Ведь мы так мало поговорили. А еще этот замечательный человек будет писать книгу обо мне, - похвасталась она.
  -- Книгу? - удивился Февральский. - А, ну да, книгу. Ну, это он умеет.
  -- Вы придете вечером на концерт? - спросила у меня Синильга.
  -- А разве он не завтра - пришел черед удивиться мне.
   Певица быстро взглянула на своего бывшего продюсера и произнесла:
  -- Нет. Завтра меня ждут в Германии. Европейское турне, вы, наверное, слышали...
  -- А, ну да, - пробормотал я.
  -- Я после концерта, если я буду, жива, мы продолжим нашу беседу.
  -- Спасибо.
  -- Но, Алексей Эдуардович, - тон, каким произнес это Февральский, заставил нас обернуться, - вы ведь вечером улетаете, так что побеседовать придется в следующий раз. Кстати, Украина - конечный пункт европейского тура. В конце сентября Синильга будет в Киеве, там и поговорите, если вы, конечно, прилетите в Киев.
  -- Ох, как я соскучилась по своим! - улыбнулась девушка. - Сто лет не видела родителей. Они у меня на Борщаговке живут.
  -- А мне, действительно нужно лететь. У меня и билет уже есть, да, Константин Владимирович? На вечерний рейс.
  -- Найдите меня в Киеве, - девушка протянула мне тонкую кисть, - в сентябре. Если, конечно, захотите.
   Коснувшись ее, я подумал о ледяных торосах, пингвинах, северном сиянии и прочих атрибутах вечной зимы. Рука девушки была холодная, словно поцелуй Снежной Королевы. Вероятно, виной всему - плохое кровообращение.
  -- Синильга - это, кажется, снег? - вырвалось у меня.
  -- Снег, - отрешенно повторила девушка и отвела глаза, будто я спросил о чем-то запретном, - пришлете мне книгу, когда она будет готова? - попросила певица.
   Я кивнул и вышел с террасы, оставив Синильгу любоваться местными красотами.
  -- Сейчас вас отвезут в гостиницу, - поведал мне в коридоре Февральский.
  -- Эй, а как же с моим обещанием? - вежливо поинтересовался я у него, - Не хорошо обманывать девушек.
   Всем своим видом Константин Владимирович показал мне, что ничего не понял.
   Я счел своим долгом объяснить:
  -- Вечером концерт.
  -- А, вот вы о чем! - рассмеялся Февральский, - Улетите последним рейсом, как и говорили.
  -- Спасибочки.
  -- Мои люди проследят за тем, чтобы вы не наделали глупостей.
  -- Кажется, мы уже во всем разобрались. Я собираю материалы для будущей книги.
  -- Ну да, конечно.
   Мы обменялись слащавыми улыбками, какими обычно обмениваются дуэлянты, прежде чем пустить друг другу кровь.
  -- Прощайте, - поставил точку Февральский.
  -- Да сколько можно! - рассмеялся я, - За последние полчаса это уже третий раз!
   Февральский также нашел это довольно забавным, и последовал моему примеру.
   А спустя пару минут меня принял в объятия очередной дуболом, состоящий на службе у Константина Владимировича.
  -- Повязочку не забудь, - напомнил я ему.
  

* * *

  
  -- Где ты пропадал?
   Витек Довбуш был просто великолепен в своем желтом костюме. Мне он сейчас напоминал цыпленка, переусердствовавшего с препаратами, регулирующими рост.
   Витек носился по вестибюлю гостиницы, словно желтый смерч. Вероятно, что-то случилось.
  -- Выкладывай, Принц Лимон, не темни! - одновременно я предпринял попытку прорваться к лифту.
  -- Синильга прилетела, - выпалил цыпленок-переростыш, оставив без внимания мой более чем прозрачный намек.
  -- Угу.
  -- В пресс-центре настоящий дурдом.
  -- После концерта я улетаю.
  -- Да ну! - восхитился Витек, - А интервью?
  -- Я уже с ней сегодня разговаривал.
   Двери открылись, и я вошел в лифт, воспользовавшись столбняком, в который поверг своим сообщением Витька.
  -- Эй, эй! - услышал я из-за закрытой двери, - В каком смысле, разговаривал? А?
   Уже в своем номере я посмотрел в окно. Машина, которая меня сюда привезла, все так же находилась на стоянке. Люди Февральского доходчиво объяснили мне, что до самого отлета не спустят с меня глаз.
   Я принялся укладывать в спортивную сумку свои немногочисленные пожитки. Неужели тайна так и останется тайной? Навсегда. "Найти и рассказать". Когда знаешь заведомо, что в приличном на вид яблоке скрывается червяк, остается его только извлечь. А если не знаешь, червяка можно и не заметить. До моего червяка мне дотянуться не давали.
   В двери постучали.
  -- Войдите.
   Это была горничная.
  -- Вам тут передали, - сказала женщина и протянула мне небольшой конверт.
  -- Спасибо, - поблагодарил я горничную и закрыл дверь.
   Распечатав конверт, я извлек из него визитную карточку. На ней значилось: "Группа СВОРА. Директор". И были указаны телефоны. Сердце забилось чаще. Что это может значить? - подумал я и перевернул визитку. Тут я и вовсе утратил способность соображать. На обратной стороне визитной карточки было напечатано: "Зайди ко мне. Номер 609".
   Буква "к" в отличие от остальных, была выбита чуть криво. Таким же дефектом обладала моя пишущая машинка. ПРОПАВШАЯ МАШИНКА.

"ВСТРЕЧА"

   Спустившись лифтом на шестой этаж, я нашел номер, на двери которого значилось "609" и решительно постучал. Неизвестность, окружавшая меня все это время, уже порядком надоела, и я спешил узнать ответы. А в том, что за этой дверью я их найду, не вызывало никаких сомнений. И все же сердце билось сильнее обычного. Чтобы справиться с волнением, я сделал несколько резких выдохов. Тем временем, мне и не думали открывать. Я снова постучал. Безрезультатно. Тут я подумал, что дверь, возможно, не заперта, и проверил это. Так оно и вышло.
   Я очутился в просторном номере "люкс", обставленном по такому случаю достаточно роскошно. Можно даже было сказать, со вкусом. Гостиная и спальня одна больше другой, панели светлого дерева, мебель в тон этим самым панелям. На стенах - несколько полотен в духе Поля Гогена: экзотические обнаженные красавицы, а также море, пальмы и неестественно синее тропическое небо. Кроме аудиосистемы "Текникс" и японского телевизора со здоровенным экраном, я приметил и кое-что другое. На небольшом круглом столике стояла моя портативная пишущая машинка. Не спрашивая разрешения (так как в номере, по всей видимости, никого не было), я двинулся к ней. И тут, как водится, и к чему я, разумеется, уже успел привыкнуть, случилась неожиданность: щелкнул позади меня замок запираемой двери. За моей спиной кто-то стоял, я просто это физически чувствовал! "Свора", моя пишущая машинка... "зайди ко мне...". Все что угодно могло сейчас произойти. Все что угодно. Странно, но я боялся обернуться. За последнее время со мной столько произошло, что приставь кто-то пистолет к моему затылку, я нисколько бы не удивился. "Будь что будет!" - решил я, сделал несколько шагов вперед и сел в кресло. После этого я только посмотрел, кто же стоял за моей спиной.
   Я ожидал чего угодно, только не этого. Видно выглядел я достаточно нелепо с отвалившейся челюстью и вытаращенными глазами - он расхохотался.
  -- Видишь, как тесен мир, Леха, - сказал он и широко, как умел только он один, улыбнулся. Я уже и забыл, когда в последний раз видел эту улыбку.
   Тут я оправился от шока и вскочил с кресла.
  -- Черт! - вырвалось у меня. На глаза навернулись слезы.
   Признаться честно, я уже и не думал, что эта встреча произойдет.
   Ну вот, спустя много лет, она произошла.
   Несколько минут мы просто душили друг друга в объятиях, а я пытался вспомнить, когда видел этого придурка в последний раз. Выходило, что около тринадцати лет назад.
   ... Нашей дружбе завидовали многие в школе. Именно с ним, с моим Другом мы совершали самые безумные поступки, о которых вспоминаешь с нежной грустью в душе. Мы были, не разлей вода, возмутители спокойствия и просто отличные парни. Мы делились самым сокровенным, советовались друг с другом и были готовы перегрызть глотку любому, кто хотя бы словом обидел одного из нас. Настоящие друзья. Казалось, это навсегда. Но вот, мы окончили школу, и разъехались кто куда. Оба поступили в военные училища, писали друг другу объемные письма с ностальгическими воспоминаниями о школьных днях, с заверениями в дружбе на века и с обязательными обещаниями встретиться. Затем, моя эгоистическая выходка с уходом из училища, которую Друг не одобрил. Сам он успешно закончил свое учебное заведение и благополучно получил погоны лейтенанта Российских Вооруженных Сил. Об этом я узнал из его последнего письма ко мне. В 94-м Друг получил распределение в Забайкалье. Я писал несколько раз в Иркутск, но тщетно. Наша долгая переписка приказала долго жить. А потом начались все эти события в Чечне, и я просто не знал, что и думать. Сам я уже в это время работал в "Крайм Ньюс" и учился заочно на факультете журналистики. Все эти годы я не знал что с ним. И вот, мы встретились. Мне хотелось его убить - так я был рад видеть своего Друга.
  -- Ну что, закурим? - он достал из кармана зеленой спортивной куртки пачку сигарет.
   Это была пачка "Северных". Я чуть не подавился воздухом от волнения: именно эти сигареты когда-то получал на паек его отец. Именно их мы тайком курили в лесу у костра. Эти священные мероприятия мы именовали "укуром". Наевшись зажаренных тут же на костре польских "келбасок", мы валились на траву и "укуривались" до зеленых чертей дешевыми сигаретами без фильтра. Славное было время!
   Сигареты были не просто сухими. Они были о ч е н ь сухими.
  -- Этой пачке тринадцать лет, - подтвердил мою догадку Друг.
  -- Боже, как это было давно! - вздохнул я.
  -- Прямо как в "Колыбельной для кошки" Курта Воннегута.
  -- В смысле? - не понял я. Если не ошибаюсь, речь шла о писателе, имевшем довольно своеобразные взгляды на вещи.
  -- Что-то там насчет нескольких тысяч сигарет назад. Не помню дословно.
  -- А-а.
  -- За встречу стоит выпить. Ты так не считаешь?
   Я согласился.
   Спустя три стопки "Метаксы", я поинтересовался:
  -- Ты что это, реставрировал "Свору"?
  -- Да, - ответил он, выпуская сигаретный дым. Дань прошлому была отдана, и теперь мы курили каждый свои сигареты: я - "Уинстон", Друг - "Джон Плейер Спешл", - тоска по дням минувшим.
  -- Ну и что же вы играете? - я ощутил себя человеком, опоздавшим на торжество. И под самый занавес, когда гости уже пьяные, а все самое интересное случилось чуть раньше.
  -- А все то же, что и тогда. Только гораздо более профессионально. Молодые талантливые ребята.
  -- Плагиатом, стало быть, занимаетесь? - рассмеялся я, - И без ведома автора текстов.
  -- Ну да, - Друг сморщил нос, - без ведома.
   Мы расхохотались.
  -- Ну, и где твои ребята? - спросил я, наливая еще по одной.
  -- Шатаются где-то.
  -- А, ну да. Слышал. Баня и все такое.
  -- Сам-то на фестивале что делаешь?
   Я ждал подобного вопроса.
  -- Да вот, приехал за своей машинкой, - я показал на стол.
  -- Это правильно, - похвалил Друг, - вещи должны возвращаться к своим хозяевам.
  -- А у тебя-то она что делает? - как бы, между прочим, поинтересовался я.
  -- Тебя дожидается.
  -- Ладно, выкладывай. У меня голова скоро лопнет от этой неизвестности.
  -- Кажется, ты сегодня покидаешь город?
   Вопрос прозвучал подобно выстрелу. Выстрелу в мою душу.
  -- Откуда тебе об этом известно? - я не на шутку разволновался.
  -- Да уж не беспокойся, известно, - совсем уж ошарашил он меня.
  -- И что же?
  -- Да и все, что и тебе, только чуть больше. Самую малость.
  -- Самую малость?
  -- Да, ту самую малость, которую ты забыл. Которую тебя заставили забыть.
  

* * *

  
   Вопросов было так много, что я и не знал, какой из них следует задать первым.
  -- Откуда з н а е ш ь? - спросил, наконец, я.
   Друг притормозил на светофоре.
  -- Пообещай мне, - он был серьезен.
  -- Обещаю, - сказал я.
  -- Скажи "обещаю".
  -- Обещаю.
  -- "...ни о чем тебя не расспрашивать".
  -- Ни о чем..., да пошел ты к черту - взорвался я.
   Загорелся зеленый. Друг включил передачу.
  -- Чтобы рассказать обо всем, не хватит и дня, - сказал он, поворачивая на проспект Свободы, - а у нас с тобой не так уж и много времени.
  -- Но до чего?
  -- До того, что должно произойти.
   Друг усмехнулся, глядя на мою вытянутую в удивлении физиономию:
  -- Все должно произойти сегодня вечером.
  -- Да кто ты такой, чтобы устраивать, весь этот чертов маскарад?!
   "Джип", на котором мы ехали, свернул направо на перекрестке и помчался по асфальтированной дороге, по обеим сторонам которой тянулись фешенебельные коттеджи. Этот район города носил название Эллит со всеми вытекающими из этого обстоятельствами.
  -- Выбирай, Леха, - обратился ко мне Друг, - или же ты не задаешь вопросов, или же... сегодня вечером улетаешь, как и было запланировано Февральским. Так что ты выбираешь?
  -- Предпочту остаться, - обиженно пробормотал я, - только не нужно быть таким загадочным, я этого не выношу. Тем более, от лучших друзей.
   Друг рассмеялся.
  -- Да не переживай, - он похлопал меня по плечу, как и сто лет назад, - ты обо всем узнаешь. Просто у меня сейчас нет времени пускаться в объяснения.
  -- О'кей, - смирился я со своей участью, - скажи хотя бы, куда мы едем?
  -- К одному прикольному старичку.
  -- Я его знаю? Или з н а л?
  -- Нет.
  -- Тогда еще вопрос.
  -- Валяй, - великодушно позволил мой школьный товарищ.
  -- Скажи, а куда делась машина?
  -- Какая? - не понял Друг.
  -- Ну, люди Февральского, - уточнил я, - те, что должны следить за мной, и вечером проводить в аэропорт. Куда они делись, ведь машина торчала перед гостиницей, словно приклеенная?
  -- О них позаботились, - неопределенно пробормотал Друг, притормаживая перед вычурным двухэтажным особняком в староанглийском стиле.
  -- Кто? - я был одновременно потерян, потрясен и подавлен. Всю мою игру, правила которой я не помнил, перехватили какие-то люди, среди которых я знал только Друга, но и этого, как выходило, не знал до конца.
  -- Потом, - Друг посигналил, - все вопросы, впрочем, как и ответы, потом. Выходи, мы приехали.
   Автоматическое устройство открыло ворота: кованные вычурные створки бесшумно разошлись в стороны, и мы вошли в небольшое патио. Отворилась тяжелая дубовая дверь, выбить которую можно было разве что при помощи десятка человек и тарана, и на пороге застыл длинноволосый накачанный парень в белом спортивном костюме. Жестом он предложил нам войти. Друг вошел в дом первым, коротко кивнул охраннику, из чего я понял, что он здесь не впервые. Вслед за Другом, вошел в дом и я.
   Обстановка внутри потрясала. Великолепные гобелены уже в прихожей, две скульптуры танцовщиц на пуантах, словно готовые взмыть вверх, старинные бра, изготовленные, явно, не в двадцатом веке - все это не могло оставить меня равнодушным. Но когда мы, пройдя по несколько узкому коридору, оказались в гостиной, тут уж у меня и вовсе глаза разбежались. Комната была выдержана в пастельных тонах: легкая, словно дыханье богов, мебель, три огромных окна, выходящих в великолепно ухоженный сад, воздушные портьеры, несомненно, ручной работы, ласкающий глаз нежным бежем мягкий уголок, в тон ему банкетка. На стенах - картины и фотографии под стеклом. Среди полотен преобладали репродукции Боттичелли, а фотографии были подобраны по определенной тематике: все они изображали балет - танцовщиц и танцовщиков, знаменитые и не очень лица. Тут даже была фотография самой Плисецкой с дарственной надписью. Репродукция знаменитой пастели Дега "Голубые танцовщицы" продолжала тему балета.
   В центре гостиной за столом, выполненном в форме листа кувшинки, сидел статный пожилой мужчина в домашнем атласном халате поверх белой шелковой сорочки. Тонкую морщинистую шею старика украшал броский цветной платок бирюзового оттенка. Когда мы вошли, мужчина оторвался от разложенного перед ним на столе пасьянса и встал со стула, чтобы поприветствовать нас. Откинув длинную седую прядь с высокого благородного лба, старик вышел из-за стола и пожал нам руки: первому - Другу, затем уж мне. Отвечая на рукопожатие, я обратил внимание на то, что у облаченного в роскошный халат старика необычно мягкая рука. На тонких нервных пальцах сверкали массивные перстни. Ногти деда являли собой ухоженные, аккуратно подпиленные ноготки.
  -- Ну, Влад, - обратился он к Друг, - рассказывай, каковы наши успехи?
  -- Сейчас еще рано о чем-либо судить, - ушел, как мне показалось, от ответа Друг, - скажу лишь, что поддержкой прессы мы уже заручились.
  -- А это, вероятно, т о т с а м ы й господин Гордеев, - улыбнулся мне старик.
   Я кивнул, соглашаясь с этим, несомненно, бесспорным фактом.
  -- С кем имею честь? - осведомился я в свою очередь.
  -- Арнольд Павлович Переверзев, - представился старик и коротко, чрезвычайно галантно поклонился, свидетельствуя тем самым свое почтение.
  -- Чрезвычайно рад знакомству, - поклонился я в свою очередь.
   Затем я выразил восхищение полотнами и фотографиями, и мы минут десять говорили об искусстве, причем Арнольд Павлович почему-то возжелал узнать, какого мнения я о творчестве Дебюсси. Услышав, что я просто в восторге от "Ноктюрнов", он назвал меня "образованным молодым человеком" и, усадив с каталогом "Избранные картины из частных коллекций Венгрии" за 1981 год на мягкий диван, вышел с Другом в другую комнату. Я уставился на "Кающуюся Марию Магдалину" кисти испанца Мурильо, но у той, видно, были свои заботы, и она не могла ответить ни на один из миллионов вопросов, терзавших меня. Я ничего не понимал. Что все это значит? А слова Друга о том, что "они заручились поддержкой прессы"? пресса - это я, что ли? Темный лес!
   Вскоре появился Друг.
  -- Пошли, - сказал он мне.
  -- А где Арнольд? - тихо спросил я.
  -- Он передает свои извинения за то, что не смог попрощаться с тобой. У него по распорядку сеанс массажа.
   Я положил книгу на стол. Мельком взглянул на пасьянс, я угадал в нем "Кельтский крест". Расположение карт не сулило деду ничего хорошего.
  

* * *

  
  -- Что это за фрукт? - спросил я, как только мы сели в машину.
   Друг завел двигатель.
  -- Я на него работаю.
  -- Он что, спонсирует "Свору"?
  -- "Свора - красивая вывеска, не более.
  -- Не понял.
  -- Легенда о взбалмошной рок-группе помогла нам беспрепятственно появиться на фестивале. А насчет спонсорства ты прав. Арнольд поддерживает наш проект.
  -- И что это за проект? - спросил я, помня о том, что мне противопоказано задавать вопросы.
   Друг усмехнулся.
  -- Проект называется "Персональный ад для Константина Владимировича Февральского" немного длинное название, но зато полностью отражает суть.
  -- Я не понимаю...
  -- Да, забыл тебе сказать, - Друг обогнал грузовик, - мы с Арнольдом посоветовались и решили, что ты также войдешь в дело, тем более что когда-то именно ты все и начал.
  -- Перестань говорить загадками, - взмолился я.
  -- Хорошо, - согласился он, - мы целенаправленно разрушаем империю Февральского.
  -- "Мы" - это группа "Свора"?
  -- Не только. Скольким людям платит Арнольд, неизвестно. У каждой группы свое задание. Конкретно поставленная задача. Так что мы занимаемся только тем, за что нам платят, не более.
  -- И кто же этот жуткий дед с замашками гомосексуалиста?
  -- Тебе не откажешь в наблюдательности, - усмехнулся Друг, - этот, как ты выразился "жуткий дед" - отставной балерун, божий цветик. Он и мухи не обидит, не то, что человека. Лауреат, заслуженный артист. Только вот незадача - наступили ему на больную мозоль - убили любовника.
  -- Какая трагедия!
  -- А любовничек у старого не кто-нибудь, а ныне усопший Проныра. Часом не знаешь такого?
   У меня перехватило дыхание: так за взрывом стоит Февральский!
  -- Тут речь идет не о банальной ликвидации. Арнольд задумал круто отомстить за своего душку-бандюгана. Целая военная операция, вот так-то, брат.
  -- Видать, сильна однополая любовь, - покачал головой я, - а ты теперь, значит, работаешь на сексуальные меньшинства, ушел, стало быть, из армии?
  -- Да, - Друг щелкнул дорогой зажигалкой. - Несколько лет назад я оставил армию... с болью в сердце, - он усмехнулся, - и теперь работаю, скажем, в сфере услуг.
  -- Проще говоря, ты у нас теперь бандит, - уточнил я.
  -- Ну, зачем так сразу, бандит? - обиделся он, - никакой уголовщины. Небольшие мобильные группы, выполняющие ма-аленькие такие заказики для о-очень состоятельных людей. Кстати, у моей команды приличная репутация.
  -- Еще бы! - пробурчал я. - Старый добрый Арнольд. Эстет, мать его! Только самое лучшее.
  -- Кстати, после того, к а к в с е з а к о н ч и т с я, нам, наверняка, понадобится помощь прессы.
   Это было окончательным ударом.
  -- И тут на сцену выходит неустрашимый Гордеев - колосс печатного слова, - съязвил я.
  -- Точно, - похвалил меня за проницательность Друг, - кто же еще, кроме славного "Крайм Ньюс" сможет выставить на всеобщее обозрение грязные подштанники Константина Владимировича?
  -- Меня, значит, приберегли на финал. Потому ты ничего не рассказываешь, да?
  -- Конечно, - Друг взглянул на меня очень серьезно. - Будет просто свинством, повторно рисковать твоей жизнью.
  -- Повторно?
   И тогда Друг рассказал мне о том, что меня "ведут" с того самого момента, как я появился в городе и начал копаться в навозной куче, именуемой "Константин Владимирович Февральский". Люди-тени, бэтмены хреновы! Они предоставляли мне полную свободу действий. Наблюдали, что выйдет из моей возни. Друг уверял, что они несколько раз отводили от меня неприятности, на которые я то и дело напрашивался. Впервые я, так сказать, воочию столкнулся с этими фантомами на стройке, но наше свидание было столь стремительным, что я даже не успел поблагодарить их за спасение. Фантомы имеют обыкновение бесследно исчезать. О моей же запутанной истории с ранением, ни о последующем пребывании в клинике, Другу ничего известно не было. "Досадный вышел прокол, - объяснил он, - как только мы чуть отвлеклись от твоей персоны, ты влип в неприятности".
  -- А кто же меня тогда спас? - задал я вопрос, мучивший меня уже давно.
  -- Сам Февральский, - ответил Друг, - странно, правда?
  -- А что стало с моей памятью?
   Сделав мне одолжение, "потому что ты журналист", Друг поведал мне о странной лаборатории, "которую никто не знает", но в которой я, по всей видимости, побывал. А ведутся в этой шараге опыты с человеческой психикой. Научная фантастика, прямо!
  -- Впрочем, на твоем диске все это есть.
  -- Диск? Он у них?
   Пользуясь тем, что в моего товарища вселился бес откровенности, я узнал о том, что на "том диске, что у них, записано все, что угодно, вплоть до приготовления шиша с маком", но никак не информация о грязных делишках господина Февральского. Местонахождение настоящего носителя информации, по всей видимости, известно только мне.
  -- А какой ключ фальшивого диска?
   Друг объяснил мне, что оба диска - настоящий и фальшивый, были заперты на один и тот же ключ.
  -- Слово "пушан" тебе о чем-нибудь говорит? - спросил Друг, хитро прищурившись.
   Я был обескуражен.
  -- Нет, конечно.
  -- Странно.
  -- И не говори. Ну и что же этот самый "пушан" означает?
  -- Пришлось покопаться в справочных изданиях. Еле нашел. Пушан - это древнеиндийское божество.
  -- Вот как?
  -- Связано, если не ошибаюсь, с солнцем, плодородием и дорогой.
  -- Дорогой?
  -- Пушан - повелитель пути, спаситель от ложных троп, наставитель на путь истинный.
  -- Наставник...
  -- А? Ну да, ты же у нас по писательской части.
  -- Да иди ты!
  -- А еще наш герой ездил на колеснице, запряженной козлами.
   Вот это да! Чуть ранее, я известил Друга о своих "козлиных виршах", а тут оказывается, ключевое слово напрямую связано с... козлом. Снова этот козел!
   Они нашли программиста, который записал для меня оба диска. Первый был отправлен на нижегородский главпочтамт и помещен в абонентский ящик номер тридцать семь. У Сергея и Коли его не оказалось. Значит диск забрала Даша, но где ее искать, я не имел ни малейшего понятия. Судьба другого диска была еще более загадочна: его я оставил при себе.
  -- А машинка? Как она попала к тебе?
  -- Ничего интересного. Мы побывали в твоем гостиничном номере до того, как туда вломились бегемоты Февральского.
  -- Да, - не выдержал все-таки я, - а что будет вечером?

"ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТОВ"

   Неожиданно пошел сильный дождь. Крупные капли, тяжелые, словно спелые виноградины, прибивали к земле пыль. Стало легче дышать, и я с трудом поборол желание выйти из машины, разуться, и походить по лужам босиком. Сквозь пелену дождя, словно через волшебную призму, угадывалось солнце. Сочетание солнца и воды вскоре явило перед моим взором чудо радуги. Я улыбнулся, подумав о том, что уже давно просто вот так не любовался красотами природы. Я мысленно поблагодарил Друга за предоставленную мне возможность созерцать грибной дождь.
   "Сиди здесь и жди", - сказал он мне и покинул машину вместе со своим странным молчаливым товарищем, которого представил как "Скотча" часом раньше. Этого Скотча мы подобрали на Парковой улице. Маленький, одетый не по погоде в теплый серый свитер и черные брюки, этот человек сто пятидесятисантиметрового роста стоял возле газетного киоска и протирал огромным, словно парус, носовым платком стекла солнцезащитных очков. Казалось, он ждал нас. "Постарайся пока воздержаться от вопросов", - посоветовал мне Друг, притормаживая возле тротуара. "Что, мне совсем молчать?" - спросил я сердито.
   "Вот именно".
   И вот, я сидел в одиночестве, и размышлял о том, что всему, происходящему со мной, присуща некоторая доля кретинизма. Никаких действий, никаких вопросов. Если понадобишься - позовут. Просто сиди и все... Внезапно, мне показалось, что Друг мне больше не друг. Во всяком случае, он уже был не таким, как раньше. Неужели прошло так много времени, что это повлияло на нашу дружбу? Способно ли время влиять на такие вещи? Способно ли на дружбу вообще что-либо влиять? А может, он, действительно, не хочет (больше) рисковать моей жизнью? Приключение на стройке, стоившее мне нескольких седых волос, по мнению Друга, никогда не должно повториться.
   Но, как все-таки, по-идиотски, просто сидеть и ждать! "Если понадобишься - позову". Я начал медленно закипать. Супермены хреновы! А этот Скотч придуркованый! И почему именно "Скотч"? Из него такой же шотландец, как из дерьма философский камень. Но с другой стороны, именно эти люди спасли мне жизнь. И пусть теперь сколько угодно разыгрывают из себя крутых и суперзагадочных. Я им обязан, никуда от этого не уйдешь. Я только вздохнул, смирясь в душе с этим обстоятельством. И все-таки, как мне хотелось х о т ь ч т о - н и б у д ь д е л а т ь, т о л ь к о н е с и д е т ь и ж д а т ь! К месту и ко времени вспомнилось, что нет ничего на свете хуже, чем ждать и догонять. Чтобы хоть как-то занять себя на ближайшие пять минут, я достал сигарету и закурил. Кстати, большинство своих сигарет курильщик выкуривает, именно, от нечего делать. Выходит, бездействие - опасно для здоровья. Придя к этому выводу, я нажал кнопку на дверце и опустил стекло, так как найти, где в этой чертовой машине включается кондиционер, было выше моих сил.
   Лет четыреста прошло с тех пор, как парочка моих знакомых бандитов удалилась. Где их носила нелегкая, я не имел малейшего понятия. За окном "Джипа" весело пели всевозможные птицы, умытая дождем зелень приятно радовала глаз. И я решил наплевать на запреты, и выйти из машины. Что и сделал. Затем, мне показалось, этого мало, и я решительно обогнул кустарник, за которым Друг припарковал свою машину.
   Сразу за кустарником я уперся в решетчатые металлические ворота, на которых была прикручена табличка. "Частная собственность", - значилось на ней, - "Нарушение преследуется действующим законом". И чуть ниже значительно меньшим шрифтом: "Частная клиника З.  Лиходей. Специализированное заведение". Принимая во внимание высоту забора и фамилию владельца, я решил, что специализированная клиника - вовсе не диетическая пища и лечебная физкультура. Скорее всего, именно здесь я провел несколько недель. Желание проверить свое предположение, оказалось настолько велико, что я полез на забор, нарушая тем самым действующий закон о частной собственности. Судя по всему, мои ангелы-хранители были где-то рядом: двери двухэтажного особняка были гостеприимно распахнуты. Я сделал несколько шагов по направлению к ним. По-прежнему никто не преграждал мне дороги, а ведь в подобных местах всегда найдется дюжина охранников, которая непременно проявит интерес к непрошеному гостю. Никаких "стой!" и "куда?" я не слышал. Только птички щебетали. Наверное, друг со Скотчем перебили всех секьюрити и уложили их спать под какой-нибудь елкой. От этой мысли мне сделалось смешно, и я решительно вошел в здание. Да, это было т о с а м о е м е с т о. В этом я убедился, как только закрыл глаза, и втянул ноздрями воздух. Запах был совсем такой же. Но возможно, так пахнет во всех больницах. Во всяком случае, в о в с е х  ч а с т н ы х больницах.
   В светлом коридоре также не было ни одного признака живой души. Я попробовал открыть несколько дверей, но все они оказались заперты. Где же все? Вероятно, на втором этаже. Ступеней было восемь. Я снова закрыл глаза. Вот здесь мы свернули. Вот снова коридор с твердым покрытием. Сейчас должна быть дверь. Я открыл глаза. Дверь действительно была и доказательством того, что я не ошибся в своих предположениях, являлась вовсе не она, а то, что находилось рядом с ней. На полу бесформенной грудой лежал мой старый знакомый санитар-человекообразное. Связан, нужно заметить, он был довольно необычно: руки были намертво примотаны к голеням толстым слоем прозрачной клейкой лентой. Рот бедного медбрата также оказался заклеен, причем пленка была приклеена не к губам, как это обычно делается во всех американских боевиках, а несколько раз обмотана вокруг головы и шла транзитом через рот, безжалостно обнажая гнилые зубы амбала. Санитар, видно, тоже меня узнал, так как начал интенсивно моргать своими маленькими поросячьими глазками. Но ни его убедительная мимика, ни жалкий оскал заклеенных зубов, ни даже поза, об удобстве которой приходилось только догадываться, никак не тронули меня. Я только поздоровался с ним на правах старинного приятеля.
  -- Привет, - сказал я, - ты не знаешь случайно, куда пошли мои друзья?
  -- Уфф... - пропыхтел что-то из-под слоя скотча санитар. Это могло означать все что угодно: от просьбы о помощи до обещания свернуть мне шею при первой же возможности. Я оставил беднягу на полу, просто перешагнув через его огромное тело.
  -- Чаще улыбайся, - посоветовал я медбрату, - тебе это невероятно идет.
   Ответом мне было угрожающее "уфф!".
   Я без труда нашел т у с а м у ю палату. Дверь, как и раньше, была заперта. Рядом я заметил что-то похожее на электронный замок: этакая коробочка с прорезью и мигающей красной лампочкой, означающей, вероятно, что дверь заперта. Я вернулся к моему спутанному питекантропу и со словами: "прости, но так нужно", начал обшаривать его карманы в поисках магнитной карточки. Наконец, она была обнаружена где-то между надкусанным батончиком "Марс" и пачкой игральных порнографических карт.
  -- Что ты с ними делаешь? - спросил я у санитара, - раскладываешь пасьянсы? Гадаешь?
   Из-под прозрачной ленты раздалось полное нечеловеческих страданий мычание. Так мычат жертвенные быки и начинающие импотенты.
  -- Да ты не беспокойся, - попытался утешить его я, - мне вовсе не нужно ни твоих карт, ни батончика - сладкого я не ем. Я только карточку возьму и все. Ну, ты как? Не против? Вижу, что нет.
   Похоже, санитар так не считал. Он извивался, словно дождевой червь, насажанный на крючок рыбаком-неумехой, и я усомнился в прочности клейких пут. Если произойдет чудо, и мой Геракл освободится, мне, естественно, ничего уже не поможет. Время покинуть зону повышенной опасности.
   Открыть дверь теперь не составляло труда. Я сунул карточку в прорезь, и индикатор милостиво сменил цвет с красного на зеленый. Войдя в комнату, я понял, что здесь ничего не изменилось: по-прежнему тихо урчал кондиционер, пол все так же был мягок, а на кровати снова кто-то лежал. Я подошел поближе. Парень, унаследовавший мою койку, был совсем плох - бескровное лицо, тонкие руки со следами инъекций. Проблему дыхания парня решал аппарат искусственного дыхания, от которого, словно пуповина, ко рту бедняги тянулась трубка. Питание осуществлялось при помощи капельницы. Я покачал головой и вышел из палаты. Кто этот парень? По своей ли воле он оказался здесь? Что его заставили забыть? Похоже, этого я никогда не узнаю.
   При помощи все той же карточки я открыл еще несколько дверей. Две палаты оказались пусты, еще в трех я обнаружил больных. Таких же реанимационных, как и тот парень. В этом не было ничего противозаконного, не так ли? Открыв очередную дверь, на этот раз без карточки, я оказался в помещении и был несколько озадачен: два тела в белых халатах были плотно примотаны друг к другу при помощи все той же клейкой ленты. Головы бедняг постигла та же участь - они были интимно прижаты щека к щеке и надежно закреплены скотчем.
   Да что же здесь происходит?!
   Я нашел их в самом конце коридора. Там была такая стеклянная дверь, а из-за нее раздавались приглушенные звуки. Открыв эту дверь, я оказался в помещении, напоминающем операционную: все было белым и сверкающим, посередине стоял стол, над которым горели четыре сильных лампы, а у стола стояли мои бандиты, и видок у них, надо заметить, был решительный: Друг, облаченный в резиновый хирургический фартук и перчатки из латекса, держал в руке нечто среднее, между циркулярной пилой и мечете. Молчун Скотч был занят тем, что прилеплял свою очередную жертву к столу.
  -- Теперь я понял, почему тебя называют Скотчем, - сказал я и поздоровался с жертвой предстоящей инквизиции, - привет, док. Неважно выглядишь.
   Доктор, а это был именно он, захныкал. Было видно, что эскулап перепуган до чертиков. Со стола капало - светило анонимной медицины наделал в штаны.
  -- Я сказал ждать в машине, - Друг даже не посмотрел в мою сторону.
   Затем, с невозмутимостью настоящего злодея, он завел свою штуковину. Раздалось противное гудение, и я подумал о стоматологии. Доктор в своем коконе начал проявлять активность: его пивное брюхо затряслось.
  -- Уходи, - приказал Друг, и я тут же представил его в военной форме с погонами капитана. Как он говорил: "оставил армию с болью в сердце"?
  -- И не подумаю, - заявил осел внутри меня.
  -- У х о д и, - Друг на меня так посмотрел, что я попятился, - мы скоро придем. Тебе незачем здесь быть.
   "Ага, придете. Только взрежете бедняге брюхо, словно какому-нибудь борову, и придете".
  -- Вы собираетесь его пытать?
   Я посмотрел на пунцовую физиономию доктора и ощутил самую настоящую жалость. Мне очень не хотелось, чтобы ему б ы л о б о л ь н о. И еще мне не верилось, что мой лучший друг способен на такую жестокость.
  -- Тебя это не касается, - отрезал Друг и поднес стальную машинку с бешено вращающимся диском на конце к груди доктора.
   Тот вытаращил глаза, и замычал под слоем скотча, закрывающего его рот. Крохотная пила в нескольких миллиметрах от тела вдруг взяла и утихла. Крупные капли пота катились по страдальчески сморщенному лицу эскулапа. И вдруг, Друг снова запустил эту адскую машину. Меня замутило. Скотч, в котором сострадания, похоже, было не больше, чем в бутылке виски, следил за манипуляциями своего коллеги. В руках Скотч держал рулон широкой клейкой ленты.
   Когда из-под ножа брызнула кровь, я мигом выскочил вон. Прямо в коридоре меня вырвало. Ярко-алая кровь среди ослепительной белизны по-настоящему испугала меня. Хотя, раньше я никогда не боялся вида крови.
   Я вытер губы тыльной стороной ладони, и полез в карман за сигаретами. Меня все еще трясло. Все это было настолько... непривычно, что я даже не знал, как реагировать на происходящее.
   Они вернулись минут через двадцать. Я покорно сидел в машине и курил свою третью по счету сигарету. Ничего не говоря, Друг открыл "бардачок", и вытащил небольшую флягу в кожаном чехле.
  -- Пей.
   Это был коньяк. Приятное тепло растеклось по желудку.
  -- Скажи, что он жив, - хрипло произнес я, стараясь не встречаться с ним взглядом.
  -- Ну, конечно же, жив! - рассмеялся Друг. - Мы только н е м н о г о его попугали.
  -- Зачем?
  -- Затем, что он кое о чем знал. И о чем теперь знаем мы.
  -- О чем?
   Друг сделал вид, что не слышал вопроса.
  -- А когда все кончилось, Скотч наложил ему повязку.
   Тут я не выдержал и заржал самым своим истерическим смехом: можно только представить, что это была за повязка!

* * *

  -- У нас примерно три часа форы, - сказал Друг Скотчу. - До т о г о как о н с п о х в а т и т с я, нам будет, чем заняться.
   Скотч только кивнул. Я еще ни разу не слышал, как звучит его голос. А может, он немой?
   Мы сидели в номере Друга. Самый продолжительный день в моей жизни был близок к своему завершению. Друг ждал какого-то звонка, это все, что мне положено было знать. Скотч уже целую вечность смотрел в окно на темнеющее небо. До чего же странный человек. Я же читал последний номер "Крайм Ньюс", что нашел на журнальном столике. Савенко выдвигал смелую версию убийства банкира, Козлов, как всегда, был блистателен и ироничен, Валера Бодрицкий утомлял философскими измышлениями на тему: "куда катится наш несчастный мир", и я поспешил пролистнуть его раздел. Федоров давно уже хочет заменить его кем-нибудь другим, и когда подвернется подходящий случай, как, например, с Козловым, обязательно это сделает.
   Тихая трель мобильного телефона заставила меня оторваться от чтения. Друг поднес к уху трубку.
  -- Да. Хорошо. Отлично, - скороговоркой выпалил он.
  -- Что-то случилось? - поинтересовался я.
   Друг лишь улыбнулся и набрал какой-то номер.
  -- Хало, Юрген, - поздоровался он с кем-то на другом конце провода, если, конечно, слово "провод" подходит для мобильной связи, - я,...я, вундербар...
   Дальше друг так быстро заговорил на немецком, что я, хоть и учил когда-то в школе этот язык, ничего не смог понять, кроме того, что случилось какое-то событие, требующее присутствия этого самого Юргена и его людей.
  -- Расскажи, - попросил я Друга после того, как он окончил разговор.
   Человек, который всегда мне доверял, только усмехнулся. Меня уже начала раздражать эта усмешка.
   - Но откуда такое нетерпение? - он подошел и сел рядом, - по завершению ты обо всем узнаешь. Именно для этого ты здесь.
  -- Знаю, - я состроил обиженную мину, - но мне интересно не п о т о м, а с е й ч а с.
  -- Что именно? - Друг был настроен иронически.
  -- Уже раз в двадцатый я сегодня слышу, что вечером что-то случится. Уже вечер.
  -- Вечером ты, как и обещал, идешь на концерт Синильги. А после концерта...
  -- Улетаю?
  -- Нет, после концерта я обо всем тебе расскажу.
  -- Точно?
  -- Разумеется.
  -- Скажи, а Синильга, она никак не связана с махинациями Февральского?
  -- Да нет, - лицо Друга стало серьезным, - бедная девочка только лишь пешка в этой чудовищной игре, что ведет Февральский уже несколько лет. Надеюсь, сегодня-завтра все закончится. А теперь слушай внимательно, - Друг посмотрел мне прямо в глаза, дав почувствовать всю важность момента, - после концерта один из моих людей проводит тебя сюда, в номер. Ты закроешь дверь на замок, выключишь свет, и будешь ждать нас. И никакой самодеятельности. Не делай глупостей. Я не хочу, чтобы мой друг погиб.
   У меня по спине пополз предательский холодок. Только сейчас я понял, на сколько все серьезно.
  -- Хорошо, - пообещал я ему, - буду слушаться тебя во всем. Если... так нужно.
  -- Да уж поверь!
  -- А откуда ты так хорошо знаешь немецкий? - спросил я, - И кто этот Юрген?
  -- Снова вопросы, - усмехнулся Друг. - Сильно же в тебе журналистское начало. Ну, хорошо. Юрген - агент Интерпола. Злодеяния Февральского не ограничиваются территорией нашей страны.
   Я тут же вспомнил о найденной у Сергея карте.
  -- Послушай, - обратился я к Другу, - если речь идет о Германии, то тебе не помешает кое-что знать, - и я поведал ему о карте.
   Когда я упомянул о помеченных фломастером населенных пунктах, Друг вскочил со своего места.
  -- О, Боже! - он хлопнул себя по лбу, - Скотч, ты слышал?
   Мастер клейкой ленты также был озадачен. Об этом я мог судить по удивленному выражению его лица. Он даже рот открыл.
  -- Теперь все ясно, все ясно! - Друг пребывал во взвинченном состоянии.
  -- Да что тебе ясно, черт возьми! - не выдержал я.
  -- Все, - Друг широко улыбнулся, - теперь они у нас вот где! - он сжал кулак. - Все до одного!

* * *

  
   Ночь
   плачет дождем,
   Швыряя на землю
   Холодные стрелы -
   Потоки печали.
   Мы снова вдвоем...
   На сцене она была еще прекраснее и таинственнее. Тяжелые пряди цвета воронова крыла, вскинутые в каком-то отчаянии руки. "Бедная девочка только пешка в чудовищной игре..." волшебный голос Синильги, усиленный мощными динамиками, лунным светом струился со сцены, обволакивая каждого из нас. Вокруг меня бушевало море эмоций и света: зрители жгли спички, свечи, бенгальские огни и свои сердца.
   Рядом со мной теперь, вместо Друга и Скотча находился долговязый субъект, с длинными спутанными волосами потомственного "гранжера". Он должен был проводить меня после концерта в номер.
   Шоу было потрясающим, но я предпочел бы сейчас находиться рядом с парочкой из "Своры". Возможно, именно сейчас, когда я слушаю, как поет Синильга, Друг и Скотч рискуют своими жизнями.
  
   Вновь желто-серые дни.
   Те, что теряются в вечности.
   Просто зажмурься
   И глубже нырни
   В темные воды
   Реки-бесконечности...
  
   Меня удивило, что к этому делу причастен Интерпол. Престарелый гомосексуалист Переверзев, благородный бандит Друг и международная организация уголовной полиции. Неплохое сочетание. Вероятно, Февральский прокручивает свои темные делишки в тех немецких городах. Сергей с Дашей также собирались в Германию. Все эти обстоятельства, несомненно, связаны между собой. А Синильга? Она-то здесь при чем? Я посмотрел на сцену, где теперь горел огромный костер, разведенный специалистами по эффектам. Балет исполнял какой-то древнеславянский танец. Сама юная весталка держала в руках микрофон, охваченный зеленым колдовским пламенем. На заднем плане гигантский экран являл собой звездное небо.
  
   Испокон веков
   в небо пялятся
   Старцы ветхие,
   Дети малые,
   да еще тайком -
   Красны девицы.

Угадать хотят

   счастье верное,
   Загадать по падучей
   желание...
  
   Все произошло внезапно. Мой долговязый телохранитель вдруг дернулся и уронил голову на грудь. Одновременно кто-то прошептал мне в ухо:
  -- Одно лишнее движение, и с тобой произойдет то же самое.
   И что-то холодное уперлось мне в позвоночник.
  -- А теперь - идем.
  -- Но... я не успел досмотреть концерт... - пролепетал я неизвестно почему.
  -- Э т о н е с а м о е с т р а ш н о е, что произошло с тобой.
   "Друг, ты был прав. Сто раз прав", - подумал я.
   Покинув концертный комплекс, мы направились на автостоянку. Я узнал своего конвоира. Это был тот самый бледнолицый субъект, доставивший меня из больницы к Февральскому. Он был все так же безукоризненно одет.
  -- Я смотрю, ты так и не успел загореть, - попытался, было пошутить я.
   Шутка не удалась - меня больно ударили по печени.
  -- Эй, гаденыш! А ну, оставь его в покое!
   Я, находящийся в эту самую минуту в крючкообразном состоянии, медленно разогнулся и посмотрел в ту сторону, откуда донесся голос. Желтый, злобный, отдуваясь, словно паровоз, к нам спешил мой старый приятель Витек Довбуш.
  -- А, ну, оставь его! - кричал он.
  -- О нет, только не это! - прошептал я.
  -- Это еще что за явление? - спросил у меня бледнолицый.
  -- Это мой знакомый. Не трогай его, он здесь ни при чем.
  -- Не очень удачный день для твоего знакомого, - коротко хохотнул злодей.
  -- Витек! - изо всех сил заорал я, - Беги! Беги-и!
  -- Чего это вдруг я должен убегать? - поинтересовался Витек, подбежав к нам.
   Он тяжело отдувался, крупные градины пота катились по лицу.
  -- Леха, у тебя проблемы? Эта скотина чего-то хо...
   Удар пришелся прямо в горло, и Витек желтой горой осел на землю.
  -- Нет, это у тебя проблемы, пузатый, - бандит брезгливо пнул Довбуша в живот, от чего тот хрюкнул.
  -- Придурок, ты мог мне шею сломать, - пробуя встать, пропищал мой незадачливый спаситель.
  -- В следующий раз так и сделаю, - пообещал бледнолицый, - а теперь, мальчики, мы немного прокатимся.
  -- Куда это? - Витьку все же удалось принять вертикальное положение, он держался за горло и слегка пошатывался, - Никуда я не поеду. Что это за хренотень такая?! Гордеев, может, ты объяснишь, что здесь происходит?
  -- Витек, сзади! - я увидел, как материализовавшийся откуда-то прямо из воздуха злодей заносит дубинку над головой моего приятеля.
   Еще один бандюган, видно, стоял за моей спиной. "Вот, гад", - подумал я, проваливаясь куда-то в темноту.

"АДРЕНАЛИН"

   "Боже мой"! - подумал я, придя в себя. "Где я? Неужели в гробу?"
   А что еще я мог подумать: кругом тьма кромешная, мне тесно и душно.
  -- Витек! - осторожно позвал я. - Довбуш, черт тебя дери!
  -- Да пошел ты в...! - обиженный Витькин голос популярно объяснил мне, куда я должен отправляться. - Это что, кино снимают?
  -- Ага, триллер. И мы - главные герои.
  -- Идиот! - прошипел Витек, - будешь издеваться, останешься в этом ящике, - пригрозил он мне.
  -- А ты разве свободен? - сердце забилось чаще, мелькнула мысль об освобождении, пока абстрактная, но все же мысль.
  -- Не нашлось для меня ящика по размеру, - буркнул Витек, - мне только руки связали. Но ноги-то свободны.
  -- Ура!
   Дело в том, что Витек однажды выиграл у меня ящик пива. Мы поспорили на одном крымском курорте, где вместе отдыхали, что этот толстяк при помощи ног и шариковой ручки опровергнет теорию о том, что нижние конечности предназначены исключительно для ходьбы. У меня глаза полезли на лоб, когда Витек Довбуш, этот пудинг ходячий снял кроссовок и носок, взял пальцами правой ноги ручку и вполне каллиграфически вывел: "Гордеев, людям нужно верить".
  -- Ну что ты там возишься? - мне уже не терпелось на свободу, к тому же в ящике было темно и душно. Настоящая парилка!
  -- Леха... - услышал я голос Витька, - ты не поверишь...
  -- Что там еще?
  -- На мне сандали...
  -- Тьфу!
   Да это осложняло ситуацию.
  -- Ты хоть пытаешься их снять?
  -- А что я, по-твоему, делаю? - за стенкой ящика послышалось кряхтение.
   "Да, вот я и снова в руках Февральского. Теперь мне уже точно конец. Довбуша жаль. Отличный парень, пострадает ни за что. Может, удастся уговорить Февральского,... не убивать его?" - тут меня охватил такой ужас, что мне в тесном и душном ящике вдруг сделалось холодно, словно на северном полюсе. Я понял, что через некоторое время меня просто н е с т а н е т. Знает ли Друг о том, где я, придет ли на помощь, как тогда, на стройке? И еще я подумал о моем неизвестном доброжелателе, странном ангеле-хранителе. На этот раз он может и не знать, что мне грозит беда.
  -- Гордеев?
  -- Чего? Ты снял сандалии?
  -- Да нет, просто спросить хотел. Может, ты знаешь случайно?
  -- Что?
  -- Да куда нас везут. Судя по всему, это такой огромный грузовик.
  -- К одному тип. Он бандит.
  -- Ну, это и так ясно, что не добрая фея. Может, я его знаю? - в Довбуше проснулся писака.
   Терять было нечего. Скрывать тоже.
  -- Знаешь.
  -- Ну и кто же он?
  -- Хозяин "Подмостков".
   Я слышал, как озадаченно крякнул мой желтый утенок. Новость, которую я ему сообщил, была настоящей бомбой для любого периодического издания.
  -- Константин Февральский... - отрешенно произнес Витек. - О, Господи! Я-то дурак, решил, было, что ты и в самом деле приехал посмотреть на Синильгу. Слушай, Леха, подгони мне эксклюзив! Мой босс за такую "клубничку" отвалит любое "бабло"!
   Он, видно, забыл, где находится.
  -- Очнись, нас везут не на прием, - подал голос я из своего ящика.
   Над этим фактом Витек задумался минуты на две.
  -- А если повезет?
   Оптимист!
  -- Не издевайся.
  -- Ну, а вдруг?
  -- Посмотрим, - пообещал я только затем, чтобы он отвязался.
  -- Это хорошо.
  -- Витек.
  -- Что?
  -- Ты, кажется, не понимаешь.
  -- Чего?
  -- Нас спасет только чудо.
  -- Значит, будем надеяться на чудо.
  -- И еще... - я помедлил.
  -- Ну?
  -- Спасибо тебе... за то... что...
  -- Ну, откуда мен было знать, что они такие крутые? - откровенно признался мой приятель. - Вот теперь пропаду ни за что.
  -- Прости, - откровенно сказал я. - Может быть я...
  -- Право на первую публикацию.
   Вот лис! Грузовик везет нас на верную смерть, а он думает о славе и деньгах.
  -- Ладно, кровосос, - пообещал я, подумав, какую часть информации отдать Витьку.
   В конце концов, мы оба - журналисты.
   Витек снова запыхтел, пытаясь совладать со своей обувью.
  -- Уф!
  -- Что?
  -- Да живот проклятый мешает! - в сердцах воскликнул он. - Если бы не он, я бы эти чертовы сандалии, давно снял. А так...
  -- Вот тебе еще одна причина, по которой тебе давно нужно похудеть, - не без сарказма заметил я.
   Витек снова что-то пробурчал и снова запыхтел.
   Мне стало совсем невыносимо в этом тесном ящике, я почти задыхался. Ко всему прочему нужно добавить головную боль от удара дубинкой. Я вспомнил, что Витька постигла та же участь.
  -- Эй! - позвал я его. - А как твоя голова?
  -- И не такое выдерживала, - со стоном отозвался мой друг по несчастью. Он все еще был занят разуванием. - Даже отключиться не успел. Скрутили и в грузовик. А тебя в длинный такой ящик сунули, ну, знаешь, в таких оружие, что ли перевозят. Там два замка...
   Но тут машина остановилась. Я услышал, как хлопнула дверь кабины.
  -- Приехали, что ли? - спросил я у Витька.
  -- Да, вроде. Эх, не успел!
  -- Ничего, - попытался успокоить его я, - сейчас меня вытащат.
   И оказался прав: так оно и вышло.
  

* * *

  
   Если вы думаете, что висеть, привязанным за руки в метре от пола - пустяки, то это не верно. Это очень неприятно и даже больно. Я уже начал подозревать, что в моем тесном ящике было не так уж и плохо. Правильно говорят - все познается в сравнении.
   Витек, который унылой желтой грушей болтался рядом, похоже, находился в более плачевном состоянии, нежели я. Мало того, что он, как впрочем, и ваш покорный слуга, не был сторонником подобных гимнастических упражнений, его совсем не бараний вес и проклятое притяжение Земли вершили свое подлое дело - тянули бедного Витька вниз.
   Еще несколько минут, подумал я, и у толстяка попросту оторвутся руки. Привязаны мы были к некому подобию перекладины и привязаны, нужно сказать, надежно. В кистях, лишенных притока крови, неприятно пульсировало.
  -- Ты знаешь, - поведал срывающимся голосом мой товарищ, - а я его все-таки снял.
   Витек смешно задрыгал ногой, и его ненавистный бежевый башмак, с которым он так долго боролся в фургоне грузовика, свалился на бетонный пол ангара. Раздался глухой стук, и один из наших охранников - небритая скотина с маленькими, налитыми кровью глазками дикого кабана, поспешил к нам.
  -- Это моя обувь, - объяснил Витек и в доказательство пошевелил пальцами в грязном белом носке.
   Охранник повесил на плечо свой АКС и вытер лоснящуюся от пота шею мятым, принадлежащим, наверное, еще его деду, платком. Я обратил внимание на то, что у злодея на шее чернела татуировка - небольшой аккуратно выколотый скорпион. Охранник потер щеку, заросшую черной щетиной, густой и жесткой, вполне пригодной для производства обувных щеток, и презрительно сплюнул в Витькину сторону. Затем он отошел от нас и снова присел на один из тех длинных узких ящиков, в одном из которых меня сюда привезли.
  -- Что там? - спросили у любителя скорпионов.
  -- Да, у жирного тапок упал, - ответил небритый бандит, - сдавай, давай!
   Наша охрана в количестве трех человек, вместо того, чтобы нас стеречь, самым наглым образом резалась в карты.
  -- Жалко, у меня пресс плохой, - пожаловался Витек.
  -- Чего? - не понял я.
  -- Нога-то свободна, - вздохнул он. - А что с ней делать? Если бы мне дотянуться до веревок!
   Я улыбнулся.
  -- Попроси у них ручку.
  -- Зачем?
  -- Напишешь завещание. Вот они удивятся, когда увидят, как ты действуешь ногой.
  -- Идиот ты все же, - заметил не без оснований Витек.
  -- Или попроси у них пистолет. Сможешь его ногой удержать?
  -- Я не пойму, ты, что же это, решил отомстить за тот ящик пива, который мне проспорил? - скривился Витек. - Нашел время! Кстати, ты не знаешь случайно, чего ради нас тут держат?
   Об этом я уже и сам думал. Если бы нас хотели убить, то давно бы уже это сделали. Видно, ждут указаний.
  -- Я думаю, что скоро сюда должен явиться Февральский, - высказал предположение я.
  -- И чем это нам грозит?
  -- Пока не знаю.
  -- Ну, успокоил!
  

* * *

  
   Мы продолжали висеть. Витек то ли заснул, то ли вырубился от нервного и физического напряжения: его большая голова свесилась на грудь, черная футболка под грязно-лимонным пиджаком взмокла от пота. Самому мне жутко хотелось по малой нужде, и я уже подумывал наплевать на свою культивированную годами скромность и сделать прямо в штаны. На моих биологических часах было около трех утра. Хотелось по нужде, хотелось есть, хотелось курить, и жутко болели руки.
   Черт возьми, где же Друг? Знает ли он, в каком я сейчас нахожусь дерьме?
   В нескольких сантиметрах ниже моей головы, во внутреннем кармане джинсовой куртки лежала пачка сигарет.
  -- Эй! - позвал я.
  -- Чего? - моя стража оторвалась от карт.
  -- Мне бы отлить.
  -- Ссы в штаны.
   Так я и думал! Жалости у них - вагон и маленькая тележка.
  -- Тогда хоть сигарету подкурите, - взмолился я.
  -- Береги здоровье, - ответствовал мне один из этих ублюдков, чем очень развеселил остальных.
   Ну, это уж слишком!
   Витек продолжал пребывать в состоянии прострации. Бедняга.
   Тут раздалась телефонная трель. Это ожил "мобильник" в кармане у одного из бандитов.
   "Да. Да. Хорошо", - услышал я
  -- Так, ребята, - говоривший по телефону встал, и бросил карты на ящик, - доиграем потом. Поступила команда: этого, он кивнул в мою сторону, - к шефу, а толстяка - на бойню.
   Витек, которого я считал крепко спящим, тут внезапно ожил и заорал не своим голосом.
  -- Куда?! - орал он, отчаянно извиваясь, - Куда? Не надо! Почему только меня? Нет!
   Его кисти от резких движений стали совсем синими, веревки впились глубоко в кожу.
   Бандиты, глядя на его телодвижения, хохотали, как заведенные.
  -- Так, - распорядился низенький плотный бандит, - толстяка везете вы с Гешей, а я повезу этого зассанца.
   Я посмотрел вниз. Прямо подо мной на полу образовалась лужа.
  -- Гордеев, что же это? - всхлипывал Витек, - Почему меня? Почему меня на бойню?
  -- Я без него никуда не поеду! - закричал я. Голос у меня сорвался.
   Это заявление ужасно развеселило бандитов.
   ... Слезы душили меня, но я был бессилен. Когда нас сняли, я попытался вырваться, но меня ударили прикладом по печени. Я упал на колени.
   В руки впивались тысячи иголочек - возвращалось кровообращение.
  -- Леха, не бросай меня! - ревел Витек. Его с трудом удерживали два бандита, - Не бросай! Слышишь? Я не хочу умирать! Не хочу! Не хочу!
   Тут я не выдержал. Слезы покатились по моим щекам.
  -- Пожалейте его, пожалуйста, - всхлипывал я, словно маленький мальчик, - пожалуйста...
   Мне не было нужды вставать перед ними на колени, я и так стоял на коленях после удара прикладом.
   Все это было настолько чудовищным, что казалось сном. Нас разлучали.
  -- Ну, отпустите его, - молил я, - он здесь не причем... не причем... он ничего не знает... вам нужен я... он не причем...
  -- Да, я не причем! - Витька кивал, как китайский болванчик, - Я ничего не знаю. Я не причем!
   Но наши мучители продолжали тащить нас к разным машинам: Витька - к микроавтобусу "Фольксваген", меня - к "Жигулям" шестой модели. Мой коротышка накинул мне на шею веревку и волоком тащил к машине. Он был очень силен.
  -- Леха! Ле-еха! - слышал я завывание Витька, когда мы отъезжали. - Леха, куда же ты?!
   Витя Довбуш, благородная душа! Я никогда тебя не забуду. Все время, которое мне осталось, я буду помнить, что ты для меня сделал.
  

* * *

  
   Я думал о том, что жизнь ужасно несправедлива. Почему такие люди, как Витек, должны страдать ни за что? Хоть я и был ужасным эгоистом, сейчас мне хотелось, чтобы мы поменялись местами.
  -- Куда повезли моего друга? - спросил я коротышку, который уверенно вел "Жигули" по автостраде.
  -- На бойню, - нехотя ответил он, совершая обгон какой-то ленивой иномарки.
  -- Что это за место? - тихо спросил я, - Его убьют?
   Мои зубы стучали и совсем не от холода.
  -- Заткни глотку, - посоветовал мне бандит.
   Нужно заметить, привязан я был только к спинке кресла, и то не надежно. Или коротышка так был уверен в себе, или думал, что после всего, что произошло, мне не захочется совершать какие-либо подвиги, не знаю, очевидно, было лишь одно - если бы мне захотелось бежать, думаю, что я бы смог это сделать. Потихоньку, так, чтобы мой водитель не заметил ничего подозрительного, я начал искать пути к спасению. Ощупал веревку. Узел, по всей видимости, был на спинке, сзади, во всяком случае, его я не обнаружил. Это было плохо. К тому же, хотя веревка и не была затянута, представляла собой невероятно прочный капроновый шнур, так что порвать ее смог бы какой-нибудь терминатор, не иначе. Но даже если и произойдет чудо, и мне удастся совладать с веревкой. Что дальше? Борьба с коротышкой на такой скорости представлялась мне абсурдной, к тому же, хоть мои руки и пришли в норму, перевес вряд ли будет на моей стороне. Этот малый силен, как бык. Выпрыгивать из машины я также не собирался - умереть я еще успею.
   Все произошло само собой.
  -- Может, ты позволишь мне закурить? - спросил я, хотя и не был уверен на все сто, что моя просьба найдет отклик в этом ледяном сердце.
  -- Кури, - разрешил коротышка, сбросив скорость.
  -- У меня сигареты в кармане куртки, а руки связаны.
  -- Ну и что? - не понял он.
  -- Как что? Чем, по-твоему, я достану сигареты?
  -- Это уже твои проблемы, - сквозь зубы процедил коротышка.
   Видимо, он считал себя невероятно крутым. Я же думал, что он невероятно глуп. С ненавистью я взглянул на его рожу, повернутую в профиль. Тот еще профилек! С таким - самое место на острове Пасхи, среди таких же каменных идолов: низкий лоб, скошенный назад, глубоко посаженные глаза, нос-бумеранг, толстые губы. Мне захотелось сказать ему об этом, но я поостерегся.
   Впрочем, камни тоже способны к состраданию. Не прошло и года, как мой шофер подарил мне дружескую улыбку, (разумеется, это мне со страху померещилось!), и, (о чудо, о благодетель!) высвободил мне левую руку из-под веревки.
  -- Чем обязан? - счел нужным поинтересоваться я
  -- Кури уже, - разрешил он, пытаясь одновременно смотреть на дорогу и следить за мной. Как бы пригодилось сейчас бедняге расходящееся косоглазие!
   Я пошевелил затекшей рукой и чуть подался вперед, пытаясь определить, пролезет ли под веревкой рука или нет. Попытался пошевелить правой рукой.
  -- Лучше и не помышляй ни о чем подобном, - угадал мои коварные замыслы коротышка, - заруби у себя на носу, - и он щелкнул меня по этому самому носу, - я очень, ну о-очень быстрый человек.
  -- Сомнений нет, - обиженно пробурчал я. Щелчок по носу мне не понравился, - только как, по-твоему, я вытащу сигареты? Они у меня во внутреннем кармане.
  -- Веревка мешает? - осклабился бандит.
  -- Как ты догадлив!
   Он расхохотался, по достоинству оценив мой юмор.
  -- Достать? - его лицо выражало почти участие.
  -- Сделай милость.
   Коротышка уже хотел, было, залезть ко мне в карман, но передумал.
  -- В "бардачке" возьми, там валяется несколько штук.
  -- Покорно благодарю.
   Я полез в "бардачок", попутно отметив, что всякого хлама здесь предостаточно. Вот только найдутся ли там сигареты?
  -- Ищи, ищи, - расхохотался бандит, - должны быть.
  -- А спички? - совсем обнаглел я, - или ты высечешь мне пару искр?
   "Своим дурацким лбом!" - добавил я про себя.
  -- Ага, - обрадовался злодей, - сейчас по лбу тебе вдарю, и полетят.
   Вот так и сомневайся в чувстве юмора других! Если у тебя существует будущее, Гордеев, пусть это послужит тебе уроком.
  -- Прикуривателем воспользуешься, - буркнул коротышка, совершая двойной обгон.
   Я вытащил руку из "бардачка", причем что-то упало на пол к моим ногам, и утопил прикуриватель в панель. Затем, снова вернул руку на место.
   И тут...
  -- Что, не нашел?
  -- А?
   Я лихорадочно ощупывал находку. Только бы он не засек, только бы не засек!
  -- Сигареты, спрашиваю, не нашел? - переспросил он.
   Тут раздался щелчок, возвестивший о том, что прикуриватель накалился до нужной температуры. Это отвлекло коротышку.
  -- Если ты думаешь меня этой штукой поджарить, то не советую, - процедил бандит, - помни о том, что я тебе недавно говорил: я очень быстр!
   И он самодовольно покачал своей башкой.
  -- Да у меня и в мыслях даже такого нет, - пробормотал я и крепче сжал п р е д м е т в "бардачке".
  -- Я все-таки сам дам тебе прикурить, - решил бандит, сбрасывая скорость, - нашел сигарету?
  -- Да..., - отрешенно пробормотал я.
  -- Хоть я и быстрый, но как говорится, береженого Бог бережет.
   И он потянулся за прикуривателем. Машина ползла достаточно медленно, километров сорок - сорок пять в час. Фортуна раздала карты, и ко мне пришли козыри. Все в моих руках, вернее, в моей левой руке...
  -- Береженого Бог бережет, - повторил коротышка, поднося мне мерцающий тусклым светом прикуриватель.
  -- Не всегда, - сказал я и ударил его ножом, который нашел среди хлама в "бардачке", - неряха чертов!
   Он жутко захрипел и повалился на меня. Машину занесло влево, сзади кто-то истошно засигналил. Не знаю, как, но я сделал две вещи. Причем быстро и последовательно. За секунду, ну, может, за полторы, я сбросил его обмякшее тело со своего плеча и вывернул руль до отказа вправо. Машина нырнула в обочину.
   Покончив все при помощи того же ножа с ненавистной веревкой, я выскочил из машины, и бросился бежать каким-то полем прочь от этого кошмара. Затем меня вырвало желчью (почти сутки я ничего не ел). Быстрый, такой быстрый коротышка оказался не так скор, как хвастал недавно. Моя рука с ножом оказалась куда проворней.
   Упав на колени, я исторг дикий, полный нечеловеческого отчаяния, вопль. Так же, наверное, кричал Каин возле хладного тела своего брата...
   Многие авторы в своих произведениях пытались донести до читателя, что чувствует человек, убивший другого человека. Но разве сравнится самое реалистическое описание с тем, что н а с а м о м д е л е чувствует убийца?!
   ... Слезы душили меня, лицо пылало, словно в лихорадке. Я убил, я убил! Убил живого человека. Теплого! Пусть даже ради спасения своей жизни, пусть от отчаяния. Пусть это был мой единственный выход. Но я убил. Я! Не книжный или киношный герой, а я, я! Вспомнив, с какой легкостью вошло лезвие в тело, я содрогнулся, и желудок вновь заторопился наружу...
   ... Не знаю, сколько я так пролежал, уткнувшись лицом в землю. Пахло спелой травой и блевотиной. Время остановилось для меня. Я чувствовал, как с укором смотрят мне в спину холодные звезды июля. Так же холодно и безразлично взирали они на дело рук самого первого в мире Убийцы. Люди, люди, вы ничему так и не научились...
   Монотонный звук родился где-то на окраинах моего сознания. Я бы не удивился, если бы это трубили по мою душу архангеловы трубы. Жизнь все равно уже не имела смысла...
   ... Спустя вечность я поднял голову и прислушался. Наконец, до меня дошло. Я вскочил и помчался, воздавая по пути хвалу Всевышнему за то, что сжалился надо мной, дураком. Слезы бежали по моим щекам, но это были слезы радости. Звуком, вселившим в меня надежду, был автомобильный сигнал. А исходил он от уткнувшегося носом в обочину "жигуля" шестой модели.
  

* * *

  
   Мне было лет пятнадцать, когда я увидел смерть достаточно близко, чтобы помнить об этом до сих пор. Какого-то парня, всего на несколько лет старше меня самого, сбила машина. Половина черепа была снесена, один глаз напрочь вытек, и висел на нерве жуткой кроваво-серой массой, другой - дико вращался в глазнице. Берцовая кость, белая, словно снег, порвав кожу и брюки, торчала наружу. Из разорванной артерии на бедре фонтаном хлестала кровь. В общем, зрелище еще то! Водитель, у которого дома, возможно, рос такой же парень, ревел белугой и непрестанно повторял: "ну как же это, ну как же...". Всем нам, непременным в таких ситуациях зрителях, было ясно, что парень обречен. Он умер сразу же после приезда милиции, жутко захрипев напоследок. "Скорая", подлетевшая к месту трагедии всего минутой раньше стражей порядка, увезла труп. На асфальте осталась огромная темно-красная лужа и еще кусочки чего-то желто-серого.
   Все это так подействовало на меня тогда, что я ночью не мог заснуть. Как только я закрывал глаза, мне являлась раздавленная голова. Единственный глаз таращился на меня с немым укором.
   Через неделю у родителей закончился отпуск, да и мои летние каникулы подходили к концу. Мы вернулись в Польшу. Постепенно этот случай начал забываться, и вскоре был похоронен в глубоких подвалах моей памяти. Сейчас же я вновь вспомнил о нем. Виной тому был запах. Тяжелый, вязкий. Запах остывающей крови.
   Мой очень быстрый бандит оказался на редкость живуч. Нож, которым я его пырнул, уже не торчал из груди, а валялся на полу возле пассажирского сидения. Тут же была и веревка, которой я до недавнего времени был связан. Она пропиталась кровью, впрочем, как и сиденье водителя. Вообще, крови было, словно на вампирской вечеринке, и это первое, что бросилось мне в глаза, как только я включил свет в салоне. Я, хоть и бывший донор, но тут содрогнулся.
   Мимо промчалась машина, и я поспешил выключить освещение. Постепенно, словно после кошмарного сна, я начал приходить в норму. Я даже убрал голову шустряка с баранки, чтобы прекратить это ужасное "бииии". Затем, осторожно, будто боясь его разбудить (вероятно, так оно и было; даже раненый этот придурок внушал мне опасения), я приподнял его странно тяжелую руку, дабы найти пульс. А что еще делают в таких ситуациях? Рука была холодна, словно арктический лед (наверное, из-за потери крови), и пульс почему-то не прощупывался. А может, он уже того?
   И тут быстрый бандит начал наваливаться на меня. От неожиданности я сам чуть не окочурился. "Хрр..." - раздалось внутри бандюги. Значит, жив! Даже не смотря на то, что у бедняги проблемы с пульсом. Или это у меня с медициной?
   Этот идиот весил, как молодой слон, и мне пришлось изрядно попотеть и вымазаться в его крови, прежде чем я устроил его на предварительно разложенном пассажирском сидении. Аптечка в салоне отсутствовала. Вернее, она была, но ничего, кроме пузырька зеленки, я там не обнаружил. Да и тот был древнее греческих амфор. Путем логических заключений я решил, что бинт должен находиться в бардачке. И я не ошибся. Я начал подозревать, что этот чудо-бардачок заключает в себе абсолютно все, от горелой спички до вопроса о смысле жизни. Покопайся я в нем подольше, кто знает, что бы я извлек из сих темных недр? Янтарную комнату? Золото партии? Снежного человека?
   Возможно, я задел ему легкое, иначе от чего бы мой бандюган так хрипел? Кое-как перевязав рану, я сел на мокрое от пота или крови - это уже не имело значения, сидение водителя, завел двигатель, развернулся и поехал в сторону города. Коротышка, приди он в себя, уверен, не стал бы возражать против смены маршрута, ведь я вез его в первую же больницу, что попадется по пути. Да и волноваться ему сейчас нужно об одном: попадет ли он в одноместный котел или же будет вариться в общем. То, что бандюга угодит в ад, мне было ясно, как день. К ангелам ему путь заказан. Хотя, если честно, мне хотелось, чтобы он выжил - брать на душу грех совсем не улыбалось.
   Скорость достигла стодвадцатикилометровой отметки. Машина вела себя, на удивление, тихо. Что это - забота о владельце?
   Коротышка застонал.
  -- К..., - прохрипел он, - к... х...
  -- Заткни хавало! - грубо перервал я его жалкую попытку пообщаться, - и не дергайся, я тебя на всякий случай пристегнул.
  -- К-куда? - проблеял мой жертвенный агнец.
  -- К врачу, придурок.
   Занималась заря. Самая долгая ночь моей жизни закончилась, и одно это уже вселяло надежду. В бледных лучах новорожденного солнца салон "шестерки" представлял собой декорации к фильмам Тарантино. Рычаг переключения скоростей был заляпан кровью и лип к руке. В голову пришла мысль о варенье.
   Бандит пошевелился. Я повернулся на шорох. Бледный, с неестественно синими губами, он уставился на меня, словно пресловутый солдат на вошь. Немощная рука потянулась к внутреннему карману куртки. Я ожидал этого.
  -- Если ты ищешь это, - я достал уже из своего кармана "Беретту", - то я взял попользоваться. В больнице пистолет все равно бы забрали.
   Нужно было только видеть, какая гримаса появилась на лице бедняги. И поток нецензурной брани, который он выдал в мой адрес, был подтверждением того, что я поступил нехорошо, забрав у малыша его игрушку..
   "Поток" - это я неплохо придумал: ругательства вырывались из пересохшей глотки бандита с интервалом в триста лет!
  -- Не напрягайся, - посоветовал я ему,- будешь таким болтуном, не доживешь до больницы.
  -- Сука.
   Вот и пытайся после этого быть благородным!
  -- К тому же, - заметил я не без ехидства, - если ты надумаешь подыхать, будь уверен, голубь мой, спасать я тебя не собираюсь! Ну, там искусственное дыхание "рот в рот". Не дождешься ты от меня этого! Понял, придурок ты этакий?! Так что закрой свое "хлебало" и молись, чтобы по пути нам не встретились какие-нибудь менты. Думаю, что ты не очень-то горишь желанием отвечать на их вопросы. Я тоже.
   Как это ни странно, но болтовня прекратилась, и я смог спокойно проехать еще несколько километров. Единственное, что доставляло некоторые неудобства, так это приветливый взгляд бандюка, которым он, словно ацетиленовой горелкой, старался прожечь мне затылок.
   Пересекая городскую черту, я сбросил скорость: к обочине прижался "уазик" и возле него курили два сонных милиционера.
  -- Тьфу! - я повернулся к коротышке, - Что-то плохо ты молишься.
   Я проехал мимо стражей дорог, покрывшись "гусиной кожей". Нет, определенно, этому полудохлому придурку везло - менты даже не обратили на нас внимания. А останови они "жигуленок" шестой модели, махни привычно жезлом, и неизвестно, чем бы все закончилось. Наказание без доверенности - это не самое худшее, что меня ожидало бы.
  -- Эй, ты там еще не сдох? - поинтересовался я у владельца автомобиля.
   Но тот вновь потерял сознание и стал просто куском мяса.
   У первого попавшегося прохожего я осведомился о местонахождении ближайшей больницы. Прохожий оказался молодцом и подробно мне все объяснил, почти не удивившись и совсем не испугавшись моего внешнего вида. Ну, может, только чуть выпучил глаза и слегка заикался, когда объяснял мне, как добраться до клиники.
   Когда я подъезжал к трехэтажному серому, словно мышиная шкура, зданию, мой бандит снова пришел в себя и выдал:
   - Ты покойник!
   Я рассмеялся. Чего-чего. А чувства юмора парню не занимать.
   Обыскав его карманы и вывалив их содержимое как то: связку ключей, бумажник (надо же, у таких недоумков есть бумажники!), а также сотовый телефон "Нокиа" на закровавленное сидение, я выкинул самодовольного придурка прямо на асфальт перед входом в здание. Затем, я как следует, нажал на сигнал, безжалостно разбив хрустальную тишь юного июльского дня. Дождавшись в окне первого этажа, занавешенного мятой белой шторой, появления сонного, такого же мятого лица пожилой санитарки, я рванул с места. Миновав пару кварталов, я сбросил скорость и свернул на знакомую мне улицу Гоголя. Наконец, остановившись в достаточно глухом, на мой взгляд, переулке, я минут на двадцать просто впал в состояние ступора: сидел и тупо пялился на свои руки, все в засохшей крови. Они уже не были такими липкими, а покрылись сухой тонкой корочкой. Будто я всю ночь работал на бойне. Бойня! Это то самое место, куда увезли беднягу Витька. О том, что с ним там м о г л о произойти, думать как-то не хотелось. На глаза навернулись слезы. Добрый наивный толстяк-балагур и непревзойденный знаток матерщинных анекдотов. Где ты сейчас, Витек? Только, пожалуйста, будь жив. Будь жив! А я постараюсь тебя найти.
   Убедив самого себя в том, что все именно так и произойдет, я немного успокоился, и приступил к анализу событий минувшей ночи. Итак, меня выкрали. Почему? Это мне не известно. Парень, преставленный Другом меня охранять, убит. Старый педик Арнольд, вероятно, уже в курсе. Головорезам Февральского дан приказ доставить меня пред светлы очи шефа. Значит, зачем-то я Константину Владимировичу нужен. Мой ангел-хранитель и здесь приложил руку? Очень может быть. Но не обольщайся, Гордеев. Компакт-диск? Это уже ближе к истине. Пока он не найден, я буду жить. Липовый носитель информации у маленькой плутовки Даши. Но о "пушане" девочке ничего не известно, не так ли?
   Так что же я имею на текущий момент? Вероятно, меня уже ищут. Арнольд, Друг и... Февральский. Два "хороших" и один "плохой". Два в активе, один в пассиве, как бы выразился Арнольд Павлович. Я кисло улыбнулся - шутка собственного производства не спасала от мрачных мыслей. Идет борьба двух сил, поправил я себя. Арнольд против Февральского. Друг - лишь средство этой борьбы. Как он говорил, "мобильная группа"? одна из числа многих. Их много. Маленьких таких. Мобильных. И с каждым днем их стараниями слабеет могучая империя Февральского. Их много. Они везде. Каждая со своим заданием. "Имя им - легион", - вдруг вспомнил я. Идет борьба. И ее водоворот втягивает порой совсем случайных людей. Таких, как Витек.
   В бумажнике ничего интересного не оказалось: документы на автомобиль "Лада - 2161", выписанные на имя Корнеева Игоря Кирилловича, четыреста долларов сотенными купюрами и еще двести тридцать купюрами разного достоинства. Все это я немедленно присвоил себе. Без всякого зазрения совести. Как компенсацию за ночную трату нервов и оказание первичной медицинской помощи. Мобильник также пришелся по моей душе. Тут я вспомнил о "Беретте" и вытащил "пушку" на свет божий. Это была восьмимиллиметровая модель "84-Б". Проверил обойму. Все десять красавцев были на месте. Я не знал, придется ли мне отправить одного из них в чью-нибудь тупую башку, но был уверен, что оружие мне не помешает. Закон нашего чертового времени - когда в кармане пистолет, чувствуешь себя настоящим крутым ублюдком. Я подмигнул своему отражению в зеркале, кстати, тоже заляпанному кровью. Видок у меня, надо сказать, тот еще: волосы взъерошены, глаза блестят, вокруг них - черные круги. Ни дать, ни взять, упырь на диете. Я послюнил палец и начал размазывать засохшую кровь на зеркале. Снова послюнил. Во рту появился солоноватый привкус - палец был в крови этого придурка! Я с отвращением сплюнул на пол (все равно он грязный!). Так и действительно, не долго стать вампиром.
   Я вытер зеркало заднего вида собственным носовым платком и завел двигатель. Необходимо что-то сделать. И сделать срочно. Иначе... что "иначе", я не знал, но чувствовал, что это очень и очень плохое. Для Витька, для меня, для всех.
   Пустив в ход, все тот же многострадальный носовик, я протер руль и панель. О стирке одежды не могло быть и речи: мои брюки, имевшие до недавнего времени чудесный цвет кофе с молоком, теперь были в самых невероятных пятнах - следы подошв ботинок, которыми меня неоднократно пинали намедне, следы от пыли, земли и травы, и наконец, самые ужасные: от моей мочи, блевотины и крови гражданина Корнеева Игоря Кирилловича. Белая футболка была также забрызгана кровью, поэтому я до самого горла застегнул джинсовую куртку. Она была черного цвета, то есть, единственной вещью, на которой кровь не заметна.
   Взошедшее солнце грозило жарким днем. Я выбросил платок в окно и тронулся с места. Взявшаяся непонятно откуда, тощая грязная дворняга, лениво подошла к платку и понюхала его.
  

* * *

  
   Для начала, неплохо было бы узнать, что собой представляла эта самая "бойня", и где ее искать. Само собой, речь шла не о мясокомбинате, это было бы слишком просто. Несомненно, бойней называлось какое-то жуткое место. Где... где убивают? И Витек сейчас там. И возможно... нет, об этом пока лучше не думать. Я сбросил скорость, и притормозил у светофора. До центра города было рукой подать. Друг со своими людьми, вероятно, сбился с ног, разыскивая меня. В пресс-центре нас с Витьком тоже, наверное, ищут.
   Подчиняясь неизвестному импульсу, я включил мобильник и набрал номер справочной.
  -- Справочная, - ответили мне спустя пару гудков.
  -- Девушка, мне нужен номер телефона Переверзева Арнольда Павловича.
  -- Домашний или номер ф о н д а?
   "Вон оно как!"
  -- Домашний, пожалуйста. "Элит", кажется, семнадцатый дом.
  -- Двадцать седьмой, - поправила меня девушка.
  -- Может быть, - не стал возражать я.
   Мне был назван номер. Я не замедлил его набрать.
  -- Вас слушают, - четко произнесли на другом конце. Голос был безупречен, как у диктора радио. Но это не был голос старикана.
  -- Здравствуйте. Пригласите, пожалуйста, Арнольда Павловича, - попросил я.
  -- Кто его спрашивает?
  -- Гордеев, - выпалил я, - скажите, это очень важно.
   В трубке что-то щелкнуло, и раздался холеный баритончик отставного танцовщика:
  -- Алексей, где вы? О, Боже! - я представил, как он возвел очи горе или, например, заломил руки. - Ну, где вы пропадали? Мы чуть с ума не сошли!
  -- Спасибо за заботу, - отрезал я, - очень мало времени. В беде хороший человек.
  -- Довбуш. Ваш коллега. Я знаю, - довольно буднично поведал Арнольд.
  -- Они сказали, - я торопился рассказать обо всем сразу, - сказали, что его повезли на бойню. Может, вы знаете, где это?
  -- Где вы сейчас находитесь? - будто и не слышал моего вопроса Переверзев.
  -- Что?! - заорал я, - Витька спасать надо!
   Бывший любовник Проныры остался глух к моему воплю отчаяния.
  -- Скажите, где вы сейчас находитесь, и мои люди приедут за вами.
  -- Я на машине. И вы не ответили на мой вопрос.
  -- Вот как? Но вам все равно не помешает охрана. Итак, где вы?
  -- Где, где! В..., - я назвал слово, которое хорошо рифмуется со словом "где".
  -- Фи, молодой человек! Я был о вас лучшего мнения.
   Мне было наплевать на его мнение. Единственное, что меня сейчас по-настоящему волновало - это судьба Витька.
  -- Бойня! - орал я, - Где эта чертова бойня?!
  -- "Бойня" - это ночной клуб Вольфгана Цайтгамля, - неторопливо объяснил мне Арнольд, - этот немец - большой друг Февральского.
  -- Все ясно, - у меня отлегло от сердца, - и где он находится?
  -- На Саратовской, напротив здания геологоразведки. Знаете, как ехать к телецентру?
  -- Знаю. Спасибо, - сказал я, - и простите за грубость.
  -- Понимаю, - мне показалось, что на другом конце Арнольд усмехнулся.
  -- Обычно я так не выражаюсь.
  -- Не терпится снова с вами встретиться, - заворковал голубок, - я еще не показал вам своих лошадок Дега.

"БОЙНЯ"

   "ШЛАХТХОФ / БОЙНЯ" - поведал мне огромный рекламный щит на здании. "С двадцати и до шести - вас просто убьет наша музыка!"
   Ничего себе юморок! Я скривился, словно от зубной боли. Надо же - "просто убьет"! Они тут, вообще, совесть утратили!
   До восьми вечера, то есть, до того момента, как меня начнет "просто убивать" ихняя музыка, времени было, хоть отбавляй. Не желая пугать прохожих, я ограничился осмотром здания ночного клуба из машины.
   Двери из толстенного матового стекла, датчики сигнализации, видеокамеры над входом и по углам. Двери, вероятно, на фотоэлементах, если, конечно, эта штуковина на пороге не коврик. Мило и со вкусом. Молодец этот парень, Вольфганг Штай... Цвай... тьфу ты, как там этого фрица? Язык сломать можно!
   Как я уже сказал, до восьми еще было долго, а именно, без малого шесть часов, поэтому я решил заняться собственной персоной: я был грязен, словно потомственный панк, и вонял, как все канализации мира.
   В фирменный салон "Валди - одежда для мужчин" я вошел с гордо поднятой головой и бумажником бандита Корнеева в руках. Охранник, стоящий на входе, выпучил глаза и нервно хихикнул. Я прошел мимо него, обдав беднягу волной парфюма. Пришлось потратить немного денег в косметическом салоне, где я принял душ, был подстрижен, побрит и помассирован. Мне даже сделали маникюр и устранили прыщик под носом! На эпиляцию волос в самом носу я не пошел, считая это излишеством.
   Молоденькая красотуля продавщица только хлопала своим накрашенным ротиком, будто золотая рыбка. Не знаю, что на нее подействовало больше - великолепная укладка, настоящее произведение парикмахерского искусства, или... не мене великолепные мои трусы свободного покроя в белую и красную клетку.
   Бросив грязную одежду в багажник, я уселся на ослепительное, сверкающее чистотой сидение и завел мотор. В салоне приятно пахло кедром и табачным листом: эти хитрецы из автосервиса даже позаботились об освежителе. Я чувствовал себя, по меньшей мере, султаном Брунея - помытый, выбритый и в новой одежде. Теперь самое время перекусить.
   Поглощая в небольшом итальянском ресторанчике равиоли, я вдруг подумал: "почему меня не ищут? Друг, Переверзев, Февральский - куда они все подевались? Я спокойно разъезжаю по городу на чужой машине, посещаю магазины и парикмахерские, а они хоть бы что! Переверзев знает, что вечером я посещу "Бойню" и попробую найти Витька. А Февральский? Что знает он? При мысли, что его люди опередят Арнольда, мне сделалось неуютно. Я отложил вилку и посмотрел по сторонам. Публика немногочисленна - за соседним столиком молодая пара поглощала пиццу с азартом людей, которых голод выгнал-таки из постели. В углу невзрачный лысоватый субъект пытался намотать на вилку прядь спагетти. Он почувствовал мой взгляд и оторвал от тарелки свои крысиные бусинки-глазки. Я снова занялся собой.
  

* * *

  
   Вечерняя "Бойня" поразила меня еще больше. Огромный мускулистый голографический дьявол, чем-то напоминающий молодого Шварценеггера, размахивал под стать ему топором, видно, таким образом, заманивая посетителей. Я не остался равнодушным к сим манипуляциям и, поручив сияющую превосходным полиролем "Ладу" Корнеева, парню с автостоянки, смело двинул внутрь. Бешеный ритм последнего достижения в "хаос-мьюзик" - "транс-хаос-фрайт" привел мои внутренности в состояние "легкой вибрации".
  -- Тринадцатый столик! - гаркнул мне в ухо официант.
   "Просто убьет наша музыка", дьявол с топором, а теперь, вот, еще и столик под тринадцатым номером. Полный набор.
   Я заказал кофе и пятьдесят грамм "Камю". От Корнеева мне по завещанию перешло немного денег, почему бы их ни потратить, спрашивается?
   Лениво покуривая, я наблюдал, как группа молоденьких девушек в ярких виниловых одеждах исполняют что-то наподобие индейского танца вокруг костра. Потешное зрелище. Ди-джей за своим пультом, по всему, считал себя невероятно крутым - наушники дизайна "под восьмидесятые" - самый отпад нынешнего года, черные очки, принадлежащие, видно, еще его деду-сварщику, алое кепи а ля Владимир Ильич, козлиная бородка, раскрашенная почему-то в цвета национального флага, и, наконец, пик крутизны - двадцатисантиметровая сигара, которую ди-джей сосал с прилежностью грудного младенца.
   Я сидел, пил хороший коньяк, и не имел ни малейшего понятия о том, что мне делать дальше. Ну, хорошо, попал я в эту чертову "Бойню". И что? Где мне теперь искать дверь с табличкой "тут истязают Витька Довбуша, человека, оказавшегося в ненужное время в ненужном месте"? ладно, у меня есть пистолет, доставшийся опять-таки мне в наследство от бандюги Корнеева. Радует также и тот факт, что я неплохо стреляю. Не Клинт Иствуд, конечно, но все же. На руку мне сыграло и то, что в данном увеселительном заведении отсутствует металлодетектор на входе. Надо бы подкинуть этому, как там его, "фрица", идейку насчет металлодетектора. А то двери у них, видите ли, на фотоэлементах, а внутрь можно и гаубицу пронести, если в карман влезет, конечно. Что-то мне начала надоедать эта история. Загадки, шарадки. И все всем, вроде бы, известно. Всем, кроме меня. О чем, например, вчера темнил Друг? "Все произойдет вечером". Что произойдет? Неужели наше с Довбушем похищение? Ерунда какая-то в голову лезет! Я сделал глоток коньяка. Старая добрая французская пилюля слегка рассеяла пелену безнадежности перед моими глазами. Где-то впереди забрезжил рассвет. А может, это просто светоустановки, пульсирующие в такт новой чудо-музыке?
   От печальных мыслей меня отвлекло появление официанта.
  -- Вас к телефону, - заорал мне прямо в ухо этот невоспитанный болван почти двухметрового роста.
   Я дернулся, словно мне в это самое ухо воткнули электрошоковое устройство. "Вот оно и началось", - пронеслось в мозгу, и почему-то сделалось на удивление спокойно. То ли я устал от неизвестности, то ли просто привык к экстремальным ситуациям, и очередной выброс адреналина в кровь стал для меня чем-то вроде дозы для наркомана.
  -- Где телефон? - рявкнул я, надеясь заглушить бешеные децибелы.
  -- Я вас провожу, - пообещал мне подносоносец, - у нас есть для этого специальный кабинет.
   "Специальный кабинет в "Бойне", - подумал я с тоской, - вряд ли у них там телефон. Скорее, дыба".
   Но, в маленьком уютном помещении, обставленном легкой не громоздкой мебелью, не оказалось ни одного инквизиторского приспособления. Ни колеса, ни даже какой-нибудь завалящей "железной девы". Я разочарованно вздохнул и поднял трубку суперсовременного "Панасоника", притаившегося на столике.
  -- Алло, - произнес я, предварительно набрав в легкие побольше воздуха.
   "Престарелый гей. Или Друг, наконец-таки объявился. Или Февральский". Последнего мне почему-то слышать не хотелось.
  -- Алло, - ответили мне на том конце провода, и я, в очередной раз убедился, что ни Шерлоком Холмсом, ни ясновидящим мне быть не грозит.
   Голос не принадлежал ни Арнольду, ни Другу, ни, тем более, Февральскому. Но мне он показался знакомым.
  -- Кто это? - вполне резонно поинтересовался я.
  -- Не узнал? Это Виталик Козлов. Месяца два, как взяли в твой отдел.
  -- Угу.
   "Федоров в своем репертуаре!"
  -- Старик тебя послал?
  -- Да, - подтвердил мои предположения Виталик. - событий произошло!
   Ладонь слегка взмокла. Я взял трубку другой рукой, а предательски отсыревшую конечность вытер о брюки, которые купил совсем недавно.
  -- Леха, в общем, это не телефонный разговор, как ты понял. Жду тебя в кафе "Робинзон", это через дорогу.
  -- Гут, - немецкое заведение "Бойня" обязывало знание языка, - надеюсь, дело серьезное.
   Осторожность в последнее время стала моей второй натурой.
  -- Куда уж, серьезней. Твой си-ди.
   И он положил трубку.

* * *

  
   Не нужно и говорить, что я, как и полагается в подобных ситуациях, "слегка" обалдел. Мой диск. Неужели, Федоров его нашел? Сердце понеслось аллюром.
   "А как же Витек?" - пришла запоздалая мысль. Но эгоизм победил.
   Спустя пятнадцать минут я открывал дверь "Робинзона". Бар являл собой некий симбиоз необитаемого острова (всего несколько посетителей) и рая браконьера: голубой пластиковый пол, довольно неудачно имитирующий океанские волны, такие же пластиковые песчаные островки желтого цвета, на которых стояли, опять-таки, пластиковые столики и кресла. Пластиковые же пальмы средних размеров "росли" прямо из столиков. На стенах бара размещались трофеи, добытые Робинзоном: меч-рыба, рыба-молот, а также рыба-пила и непонятно откуда взявшиеся в океанских водах дальневосточный лосось и гигантская форель. Причем, форель такая гигантская, что я подумал грешным делом, а не позвонить ли Гиннессу?
   Коллега Козлов расположился как раз под форелью. Не нужно и говорить, что рыбка, как и все остальное в этом чудном баре, была выполнена из... того же самого материала, о котором мы упоминали выше. Прямо, культ пластмасс какой-то!
   Мы пожали друг другу руки, и я уселся рядом с Козловым на... гм... креслице, которое никак не назовешь удобным.
  -- Как погода в Нижнем? - задал я самый главный вопрос дня.
  -- Обещали похолодание, - в тон мне сказал Виталик.
  -- Жаль.
   Мы прыснули. Козлов поманил официантку.
  -- Что будешь? - поинтересовался он у меня.
  -- "Бойня" порадовала меня хорошим коньяком. Боюсь, здесь такого не подают. Ограничусь лимонным соком и кофе.
  -- А как же за встречу? - вытянутое, как у павиана, лицо моего коллеги по "Крайм Ньюс" вытянулось еще больше.
  -- Черт с тобой, золотая рыбка! - махнул я рукой. - Давай за встречу.
   Молоденькая официанточка, отнюдь не из пластика, упорхнула выполнять заказ: "кофе, лимонный сок - два, и коньяк "Белый аист" - по сто два".
  -- Ну, давай, не тяни резину, - потребовал я на правах старшего по должности и по возрасту.
  -- Значит, долго рассусоливать не буду. Старик после твоего отъезда уже успел слетать в Бонн, и нарыть кучу информации о немецких делишках нашего Константин-Владимырыча. На твоем диске этого дерьма побольше будет - адреса, счета, фамилии, цифры. Журналу нужен этот диск, как самоубийце веревка.
  -- Думаю, Февральскому он нужен не меньше нашего.
  -- Да уж! - согласился со мной Виталик, - но мы в более выгодном положении, чем он, потому что, - его павианья рожа подарила мне великолепную улыбку примата, - потому что, мы знаем, где этот диск.
   Я подавился коньяком.
  -- Мы?!
  -- Ну да, - лыбился Козлов, - я и Федоров. Но человек, у которого находится этот гребаный диск, не доверяет ни мне, ни шефу. Как оказалось, ты - единственный человек, которому еще можно доверять на планете Земля. Поэтому, сейчас мы двигаем за диском, а завтра утром - домой. Опасно тебя оставлять здесь. Старик беспокоится.
  -- Да, но тут по моей вине пропал человек. Нужно его отыскать. Возможно, его держат здесь, в ночном клубе "Бойня".
  -- Вдвоем мы ничего не сделаем. Менты и служба безопасности здесь купленные, как надо. Мы ничего не сделаем. Может, потом, когда компакт уже будет у нас, мы что-нибудь и сделаем. Но не сейчас.
  -- Это журналист. Виктор Довбуш, - вздохнул я, - неужели мы оставим его?
   Козлов иронически на меня посмотрел.
  -- Журналистам в нашей стране свойственно пропадать. Так уж повелось.
   Крыть было нечем.
  -- Ладно, поехали за диском.
   Я хотел, было, поведать Виталику о Друге и Переверзеве, но почему-то этого не сделал. Ведь они, по сути, хоть и "хорошие", но все-таки, бандиты. А Козлов зацепится за эту информацию, словно голодный пес за кость. Толковый малый, с большим журналистским будущим. Федоров не зря переманил парня к нам из "Комсомолки".
   Около бара нас ждал, взятый напрокат Виталиком, старенький "опелек". Машина Корнеева осталась на стоянке возле "Бойни".
  -- Нам нужно в Химпоселок, - сообщил мне Виталик, как только мы выехали на Проспект.
   Ночное движение было оживленным. Огни домов, огни машин, проносившихся мимо, неон рекламных щитов, подсвеченных изнутри витрин... Огни, огни, огни...
   Параноик внутри меня заставил оглянуться. Однако, за нашим "Опелем" тянулся такой караван машин, что угадать, какая из них является тем самым "хвостом", о котором орал мой внутренний голос, практически не представлялось возможным.
  -- Виталик, - попросил я, - сбрось газ.
  -- Зачем? - совершенно искренне поинтересовался мой коллега, не отрываясь от дороги.
   Но скорость сбавил.
  -- Да так...
  -- Боишься, нас "ведут"?
  -- Тебе не откажешь в проницательности, - неестественно рассмеялся я. - курить будешь?
  -- Не курю я, ты что, забыл?
  -- Ах да,... - произнес я рассеянно и снова оглянулся.
   Одна за другой нас обгоняли машины.
  -- Видимо, показалось, - сказал я, закуривая, - нам еще далеко?
  -- В Химпоселок, - я же говорил
  -- А это еще где?
  -- Городская окраина. Залесье.
  -- Ни о чем не говорит.
  -- Да, крепко тебе память отшибло, - без тени иронии произнес Виталик.
  -- Это уж точно, - согласился я.
   Мы свернули с Проспекта и поехали какими-то улочками.
  -- Можешь убедиться, что за нами никто не следит, - рассмеялся Виталик.
   Действительно, сзади никого не было, я немного успокоился. Но только немного.
  -- Кстати, а когда ты приехал? - спросил я.
  -- Гм?
  -- Приехал, спрашиваю, когда?
  -- А-а..., - Виталик потер пальцем переносицу, как бы обдумывая ответ. - вчера. Самолетом. Тебя вот искал.
  -- Плохо искал, - буркнул я.
   Воспоминания о минувшей ночи не доставляли мне никакого удовольствия.
   Мы снова занялись каждый своим делом: Виталик дорогой, а я - мыслями, которые крутились в голове, словно в бетономешалке, - серые, тяжелые. И тут одна из этих самых мыслей вылетела на поверхность сознания, и забарахталось, подобно утопающему.
  -- Кстати, Виталик, - я намеренно выдержал паузу, - а откуда ты так хорошо знаешь город?
   Козлов рассмеялся. На мой взгляд, как-то уж слишком облегченно.
  -- Во, дает! Да я же здесь родился. Думаешь, Федоров меня сюда запер только из-за моих небывалых журналистских способностей?
   "Параноик, определенно параноик", - решил я. Еще немного и начну сам себя подозревать в тайном сговоре с Февральским.
   После часа петляния по узким улочкам мы, наконец, подъехали к нужному нам дому. Это было неказистое деревянное строение под шиферной крышей. Сбоку к домику лепилась крошечная веранда, сквозь занавешенное окно которой струился мягкий свет.
  -- Здесь, - сообщил Козлов, и мы вышли из машины.
   Калитка предательски скрипнула, на что мигом среагировала собака и, высунув грязно-белую морду из убогой конуры, зло, как видимо, ей самой казалось, зарычала.
  -- Цыц, Муха! - осадил ее воинственный пыл Виталик, - Свои.
   Муха, разумеется, даже и не подумала успокоиться, и залилась еще громче, уже наполовину высунув из будки худое собачье тело.
   Козлов замахнулся на шавку, и та поспешно скрылась в своем убежище.
  -- Гррр... - ворчала она недовольно. Из темноты конуры блестели злые ее глаза.
   Виталик постучал в дверь веранды.
  -- Кто? - спросили нерешительно и тихо.
  -- Мы. Я его привез.
   "Слишком много местоимений", - подумал я рассеянно.
   В горле откуда-то взялся плотный горький ком.
   Дверь распахнулась. Впрочем, я неудачно выразился. Дверь нерешительно приоткрылась, и я увидел ту, которая своей ложью уже однажды разбила мне сердце.
  -- Ну, здравствуй, Даша, - слова давались с трудом, будто я ворочал каменные глыбы, - видишь, мы снова встретились. Мир, по сути, не такое уж и просторное место.

"МАСТЕРА ОБМАНА"

   Виталик поступил, как настоящий джентельмен, оставив нас с Дашей наедине. Мы сидели совсем близко друг от друга на старенькой кровати, с никелированными шишечками на спинках. Пахло старым и чем-то еще. "Может, мышами", - пришла нелепая мысль. Кстати, если я уже заговорил о мышах, то на Даше был надет какой-то балахон именно мышиного цвета. Он доходил девушке едва ли не до середины бедра, но ни длинные загорелые ноги, ни тот факт, что под балахоном у Даши ничего, быть может, кроме крошечных трусиков, нет, почему-то не волновали меня так, как раньше. Раньше...
   В горле по-прежнему стоял предательский ком. Хотелось курить. Хотелось объяснений, ее слез, моей непоколебимости гранитного монумента. Но вместо этого я почему-то спросил:
  -- У тебя диск?
   И сам удивился, как странно прозвучал мой голос. Где-то за тридевять земель отсюда скрипело старое крыльцо под ногами Виталика, умирали и рождались звезды, со скоростью света росла и увядала трава, а мой нелепый вопрос завис над всем этим несчастной старой птицей и спустя тысячелетия разбился вдребезги о некрашеный пол веранды. Что-то навсегда сломалось, покинуло мою душу и не пообещало вернуться. Кажется, я знал, что именно. А может, мне просто стало, нестерпимо жаль себя, как и полагается среднестатистическому эгоисту?
  -- Да, - ответила Даша, будто кто-то убрал палец с кнопки "пауза".
   Я понял, что отныне мы - навсегда чужие. Повсюду на полу валялись осколки моего сердца, разбитого уже однажды и склеенного вновь. "Клееную посуду нельзя держать в доме, - подумалось вдруг, - плохая примета". Нужно верить в народную мудрость. Теперь мне требовалось новое сердце.
   Тепло ее тела, тяжесть стриженой головы на моем плече, огонь серых бездонных глаз лишь для меня - это все в прошлом. В прошлом...
  -- И ты собираешься мне его отдать?
   Все в прошлом!
  -- Да, - Даша опустила глаза и принялась разглядывать свои красивые коленки. - но сперва, я хочу тебе кое-что рассказать. Это не попытка оправдаться, ты уже успел узнать, насколько я грязная сука. Я просто хочу, чтобы ты з н а л в с е.
   И она начала рассказывать.
  

* * *

  
   Девушка смотрела вверх. Плотное майское небо цвета ее глаз вот уже час грозило дождем. Да не банальным дождиком, что имеет обыкновение свисать с порождающих его туч седыми бесконечными паутинами, а самым настоящим ливнем: с пузырями на лужах и прилипшим к телу платьем. Это природное явление завораживало ее: стена воды, раскаты грома, вспышки молний. Матушка-природа в состоянии экстаза. Хотелось жить. И любить.
   Он опаздывал. На три минуты. Вот это номер! Как это на него не похоже. Девушка бросила взгляд на круглый циферблат изящных позолоченных часов, что красовались на ее тонком запястье с восьмого марта. Нынешнего года. Его подарок. Девушка улыбнулась. Теплая волна накатила изнутри, растеклась по всему телу и задержалась внизу живота.
   Опаздывает. Видимо, что-то случилось. Обычно он точен. Точен и пунктуален. И с т р а ш н о красив. Именно страшно. От таких парней девчонки теряют головы. "Срывает башню", как говорит Мила, ее одногруппница. Институт! Аллка, разумеется, пообещала прикрыть на третьей паре, у нее на первом курсе был блиц-роман с Юрием Львовичем, преподавателем философии.
   Вдали проснулся и глухо заворчал о чем-то своем гром. Тонкие ноздри девушки затрепетали. Ожидание грозы. Разве может быть что-нибудь прекраснее девушки, ожидающей грозы?
   Познакомились они на свадьбе ее подруги. Простенькое студенческое торжество с элементами банальной пьянки. Он был гостем со стороны жениха, но, похоже, не входил в число близких друзей. Элегантный светлый костюм, белая сорочка, уверенный взгляд голубых, как бездонное весеннее небо, глаз. Все гости женского пола были буквально очарованы его голосом, улыбкой, манерами. Он словно свалился на эту свадьбу с другой планеты. Просто так, от нечего делать.
   Почему он выбрал именно ее, остается загадкой. Почему мотылек летит на зыбкое пламя свечи? Почему огромные киты выбрасываются на берег? Когда они танцевали, ей понравился запах его одеколона. Позже она узнает, что это "Эгоист".
   Дождь напал на нее стремительно, даже дыхание перехватило! Серая пелена воды, совсем не холодная, окутала девушку с головы до ног. Как и ожидалось, на лужах вздувались и лопались огромные пузыри, многочисленные ручейки понесли с тротуаров на проезжую часть обертки от мороженного, окурки и другой мусор, присущий только городам. Платье, конечно же, прилипло к молодому, сильному телу девушки. А потом появился он. Ее насквозь промокший красавец с охапкой растрепанных роз. Ее ангел дождя. "Здравствуй, милая", - сказал он и улыбнулся только ей одной. Улыбнулся просто и обезоруживающе. Как всегда. "Я опоздал. Прости".
   Она засмеялась от счастья и бросилась к нему на шею. Он обнял ее мокрое гибкое тело той рукой, в которой находились цветы, и прижал к себе. Одуряюще пахли розы. Шипы кололи спину. Конечно, она его простит. И будет прощать всегда. Прощать, когда они будут встречаться. Прощать, когда поженятся. По-другому просто быть не может.
   Ореол бога начал меркнуть на второй год совместной жизни. Ее желание родить так и осталось ее желанием. Детей он не хотел. "Нужно пожить сперва для себя, а потом уже погружаться во все эти пеленки-распашонки". "Хорошо, дорогой", - соглашалась она. А на душе безжалостно горчило.
   Нельзя сказать, что он был плохим мужем. Пил мало, не скандалил, достаточно зарабатывал. С деньгами у них, вообще, был полный порядок, грех жаловаться. После окончания института, она устроилась на хорошую работу, в чем немало посодействовали его родители. Для полного счастья этой ослепительной молодой семье не хватало только лишь ребенка. Но это был вопрос времени. Он ведь обещал...
   Этот день она запомнит навсегда. Обычный день середины марта. Она сидела за дорогим персональным компьютером, который супруги совсем недавно смогли себе позволить, и копалась в архивах. Молодой красавец-муж поехал в бассейн: в этот день недели он плавал и нырял с вышки.
   Вероятно, девушка где-то допустила ошибку, иначе как объяснить то, что она с о в е р ш е н н о с л у ч а й н о наткнулась на очень интересную информацию. Оказалось, что фирма, в которой работала девушка, кроме легальных операций занималась и кое-чем незаконным. День за днем, девушка платила дань бесу познания. За две недели ей удалось узнать достаточно для того, чтобы оставить свое безобидное хобби. Страшно даже было подумать, на что способен ее шеф, узнай он, в какие "игры" играет одна из его сотрудниц.
   Прошла еще неделя. Девушка более не испытывала судьбу, но желание рассказать обо всем мужу с каждым днем становилось все сильнее. И она, наконец, не выдержала и показала ему те с а м ы е ф а й л ы.
   Муж оказался парнем дальновидным, и тут же нарисовал перед ней весьма радужные картины.
   И она поверила ему. А как же иначе? Ведь, она во всем доверяла своему избраннику. Во всем и всегда. Шантаж отмели сразу. Ее начальник к тому времени стал человеком номер один в городе, и пошлое вымогательство оказалось бы верным самоубийством. Умница-муж постарался и нашел какого-то вундеркинда-хакера. К концу месяца, общими усилиями "святая троица" уже качала денежки с личного счета боса. Идиллия имеет свойство продолжаться до одного прекрасного момента. Он в нашем случае наступил с появлением в городе очень дотошного журналиста, настоящего гвоздя в заднице. Непонятно каким образом, он вышел на того самого хакера, и, методом подлых угроз, заставил работать беднягу уже на себя. Накопав гору нужной ему информации, хренов писака уже хотел вскочить на облезлую клячу, именуемую в их словоблудных трудах Пегасом, и свалить восвояси, но тут босс, под которого копал этот журналистишка, решил подрезать крылышка коняге, да заодно отправить мастера пера на горячо им любимый Парнас. Когда подлая душонка писаки устраивала проводы с телом, нашелся некто, пожелавший, чтобы журналист жил дальше. Его ставят на ноги в дорогой частной клинике, а затем, отправляют домой, и советуют не возвращаться. Правда, предварительно из умной журналистской башки удаляют кой-какие воспоминания. В арсенале босса были яйцеголовые, способные проделывать подобные фокусы. Кажется, это называется электронной коррекцией памяти.
   Тем временем, ничего не подозревающие супруги-аферисты планируют осесть за границей. Денег уже достаточно. А особым патриотизмом ни он, ни она не отличаются. Все уже готово: и паспорта, и инвалюта, заботливо переведенная в один из кельнских банков, когда случилось событие, повлиявшее на весь дальнейший ход истории этой грандиозной аферы. Супруги получили письмо. Анонимное письмо, где описывались интереснейшие вещи: сотрудничество одного компьютерного гения, к тому времени, обладателя кругленькой суммы, и сотрудника известного журнала "Крайм Ньюс". Далее шел рассказ о горькой судьбе и о том, что на данном этапе у журналиста проблемы с памятью, и он напрочь забыл, куда дел диск, записанный горе-программистом для журнала "Крайм Ньюс". В конце послания супругам предлагалось совершить поездку в славный город Нижний Новгород, дабы путем увещеваний, либо силы заполучить у писаки триклятый компакт. Далее, в письме шли сплошные предположения. Что будет, например, с Дашей и ее мужем, если их невинные игрища с информацией, станут известны правоохранительным органам? А еще лучше, боссу. Такая перспектива вовсе не улыбалась будущим бюргерам, поэтому переезд на ПМЖ решено было отложить. Первым делом, был допрошен с пристрастием бедняга хакер. Он подтвердил то, о чем писал "доброжелатель", за что и был избит ногами. Перед отлетом супругов в Нижний Новгород, вновь объявился инкогнито-шантажист и дал еще несколько указаний. Так, найдя диск, сладкая парочка должна была выяснить и пароль, на который был заперт, сей носитель информации, после чего нужно было связаться с шантажистом через Интернет и получить от него новые указания. Узнать у писаки, страдающего ретроградной амнезией, куда он задевал диск, было практически невозможным. Приятной неожиданностью стало то, что горе-хакеру был известен пароль, на который заперты оба диска. "Оба?" - изумились супруги. "Ну да, оба. Только второй записывал не я, - бил себя в грудь программист. - Что на нем, неизвестно. Я просто его закрыл на пароль". Это был полный улет, но, похоже, шантажист и сам не подозревал о существовании диска номер два. Авантюристам нужно было сперва найти диск (диски?), и посмотреть, что на них. А потом уже решать: играть по предложенным правилам, или же, устанавливать свои. Разгадка лежала за идиотским словом "пушан".
  

* * *

  
  -- Так в Древней Индии называли бога, разъезжавшего на телеге, запряженной козлами, - сказал я, закуривая миллионную по счету сигарету. - "Пушан" - это бог, наставляющий на путь истинный, - вспомнил я рассказ Друга, - а ты, Даша, все время бродила кривыми дорожками.
   Было грустно. Было чертовски грустно. Идеальным фоном для моего восприятия мира была бы "фантастическая симфония" Джулиуса Борхе: вселенская грусть во всем своем великолепии. И Млечный Путь, словно дорожка слез на чернильной щеке неба...
  -- Вот тогда-то Сергей и разработал этот сценарий, - донесся до меня откуда-то из туманности Андромеды голос Даши.
   ...Сергей разработал сценарий, а примадонна Даша сыграла свою звездную роль. Причем, настолько вжилась в образ, что сам великий Станиславский не посмел бы крикнуть свое знаменитое "не верю!".
   Искусство требует жертв, и первым в списке стоит старый профессор-вдовец. Палачом выступил доморощенный киллер Николай, сын старого алкоголика, задолжавшего Сергею крупную сумму денег. Папаша поведал о психическом расстройстве сына, что так же оказалось на руку неразборчивому в средствах Сергею.
   Журналист ни черта не помнил. Ни пытки, ни угрозы смерти не заставили писаку вспомнить пароль и то, что хранится в диске, обнаруженном в тридцать седьмом ящике главпочтамта. На "пушана" диск не реагировал. Аферисты уже начали подозревать, что дисков было более чем два. А это, не вписывалось ни в какие схемы. Произошедшие на стройке события, и вовсе привели к трагедии. Сергея погубило его же актерское мастерство. Слабоумный Коля умер, так и не успев понять, что тварь из его детских кошмаров - всего-навсего обычный пес. Даша, прождавшая три дня в номере гостиницы, спешно отбыла на родину. Журналисту в очередной раз повезло.
  -- А потом на тебя вышли наши сотрудники, - я глубоко вздохнул и вытер со лба пот тыльной стороной руки. Слушать иной раз на много тяжелее, чем рассказывать.
  -- Да, - пискнула Даша не очень-то уверенно.
  -- Но я не услышал, каким образом к тебе попал н а с т о я щ и й диск.
   Даша взглянула на меня, будто видела впервые. Ее лицо, которое я всегда считал красивым, теперь осунулось. Под глазами лежали тени, а сами глаза неестественно блестели. Хотя я теперь все знал, какая она сволочь и шлюха, мне было жаль Дашу. Она слишком любила мужа и слишком доверяла этому подонку. Для достижения цели, он заставил свою жену лечь в постель к совершенно чужому человеку. "Алеша, ты любишь детей?" - вспомнился мне вдруг один из Дашиных вопросов, заданный именно в постели. Сергей не любил детей. Едва ли он любил и свою жену. Он никого не любил. Кроме себя. Человек, который пользуется одеколоном "Эгоист". Пользовался, поправил я себя.
  -- Ну, и где же диск? - спросил я уже более жестко. Жалость, только что захлестнувшая мое сердце, вновь откатила на свое место.
  -- А кто тебе сказал, что диск у нее? Я? Так ведь, я мог и соврать!
   На пороге стоял Виталик. Его павианье лицо украшала широкая улыбка,
   А правую руку - симпатичный пистолет иностранного производства. Навинченный на ствол глушитель, напоминающий, средних размеров, огурец, показался мне почему-то самой нелепой вещью в данной ситуации.

"ПУШАН"

   От усталости, от пережитого за последние двое суток, я даже не был способен на шок. Просто сидел и смотрел, как кривляется мой коллега с пистолетом в руке. Мой бывший коллега.... Я вспомнил, каким этот парень был р а н ь ш е. Молодой, перспективный сотрудник "Комсомольской правды" с глазами ребенка и хваткой бультерьера. "Крайм Ньюс" предложил хорошие деньги, и Козлов сразу же согласился. "Знакомься, Алеша, этот парень будет с тобой работать, - так представил мне Виталика Федоров, - постарайся как можно быстрее ввести его в курс дела.
   Козлов тогда улыбнулся и посмотрел мне прямо в глаза. Как и положено честному человеку. "Солгал ты, Перси, про него солгал!", - вспомнил я Шекспира.
   Даша вовсе не закричала, как и положено в такие моменты женщине. Вместо этого она обессилено опустила свои тонкие руки на колени. Либо ей было уже все равно, либо... от этой мысли мне сделалось неуютно. Она была страшнее, чем пистолет в руке Козлова.
  -- Ты... ты з н а л а? - еле выдавил я из себя.
   Даша опустила глаза и постаралась заплакать.
  -- Я так запуталась, Алеша, так запуталась, - произнесла она и всхлипнула.
   Внезапно меня посетило детское желание сорвать с шеи девушки золотого сфинкса на цепочке - мой подарок - и выбросить его подальше. "Отдавай мои игрушки и не писай в мой горшок!"
  -- Как ты могла!
  -- Могла, могла! - рассмеялся перспективный журналист Козлов, павианья задница, - а что же ей еще оставалось делать?
   Даша снова всхлипнула, и закрыла лицо руками. Секундой позже, ее хрупкие плечи затряслись. Теперь, похоже, девушка не притворялась.
   Холодная ярость накатила изнутри. Я с ужасом понял, что способен на самые чудовищные поступки. Например, в о т к н у т ь о с т р ы й н о ж в ч е л о в е ч е с к о е т е л о...
  -- Что ты ей пообещал, Козел хренов? - прошипел я.
  -- Соображаешь, шеф, - рассмеялся ублюдок, ничуть не обидевшись, - я пообещал ей вернуть паспорт и денежки, которые они с мужем, Царствие ему Небесное, стырили у Февральского. У "Крайм" очень сильные связи, и мне ничего не стоило перевести сумму из одного немецкого банка в другой. Наша Даша была очень удивлена, когда на их с Сергеем счете оказалось ноль целых, хрен десятых, - он расхохотался. Пистолет в руке Козлова прыгнул, и я уже подумал...
  -- Сволочь! - прошептала Даша, - Какая сволочь...
  -- Не хуже тебя, - гаденько улыбнулся Козлов, - так что уж молчи, дорогая.
  -- Слушай, Козел, - слова вылетали из меня, словно металлические шарики, - а я-то тебе зачем?
   Я просто имел право поинтересоваться.
   Этот гад подошел ко мне поближе. Я созерцал его потную рожу и пытался угадать, какие адские муки ожидают вот таких людей после смерти. Хотелось верить, что Козлов перелижет своим лживым языком все сковородки преисподней.
  -- Ты, друг мой Леха, нужен мне, чтобы на пару с этой девочкой, - он махнул рукой в сторону Даши, - выполнить одно деликатное поручение.
  -- Надеюсь, это не танго.
   Козлов хмыкнул.
  -- Что же касается "козла", которым ты уже вторично пытаешься меня обозвать, то тут ты в самую точку, - Виталик картинно поклонился. - Помнишь, индийский Пушан разъезжал на козлах? Так вот, я и есть этот самый Пушан, а ты, мой милый, - козел, который привезет меня к намеченной цели. А? Как тебе такое? - Козлов запрыгал на одной ноге, - "Жил-был у бабушки серенький козлик!" Я был с тобой рядом с самого начала, Леха. С того самого момента, когда ты взялся за Февральского. Крепкий тандем двух спецов.
   Ничего такого я не помнил. "Кажется, это называется электронной коррекцией памяти". Внутри было пусто и темно, словно в черной дыре.
  -- Дашу и Сергея шантажировал ты?
   Риторический вопрос.
  -- А то кто же!
  -- Подонок! - констатировала факт Даша, - Грязный подонок, - уточнила она.
  -- Плевать! - отмахнулся Виталик, - А ну-ка, уважаемый, выворачивай карманы, - это уже относилось ко мне, - пистолетик не забудь. Надеюсь, ты не способен на какие-нибудь глупости?
   "Откуда, черт возьми, он знает о "Беретте"?"
   Скрепя сердце, я расстался с вещами Корнеева: пистолетом, мобильным телефоном и бумажником.
   Козлов взвесил в руках "Беретту".
  -- Ого! - изумился он, - Тяжеленький. Совсем не такой, как у меня.
   Он кинул мне пистолет с глушителем и снял "Беретту" с предохранителя.
  -- А главное - это то, что твой пистолет настоящий.
   Я выдохнул, но выдох не получился. Он нас "купил"! И как "купил"!
   Я взял в руки превосходную подделку. Действительно, "Беретта" - значительно тяжелее, тупо констатировал я. Но это уже не имело никакого значения.
   Даша, до этого сидевшая тихо, как мышка, вдруг взвыла и бросилась на Виталика. Видно, с нее было достаточно.
   С невозмутимостью робота Козлов прострелил ей руку.
  -- Мамочка! - вскрикнула Даша и опустилась на кровать, зажимая кровоточащее предплечье, - О, Господи, как больно! - слезы лились из ее глаз, словно Даша была царевной Несмеяной.
  -- На вылет, - пробормотал Козлов, - даже кость не задело. Надо же! Везет тебе, милая. Леха, возьми какую-нибудь тряпку, перевяжи, - обратился ко мне этот подонок.
   Даша тихо скулила на своей кровати.
  -- Зачем ты это сделал? - спросил я.
  -- Будет знать! - рявкнул он. - Учти, девочка, следующая пуля - в голову! Поняла, соплячка?
   Соплячке было все понятно. Она быстро закивала головой.
   Козлов взял мобильник, набрал номер одной рукой. Он на секунду утратил бдительность, но рисковать мне почему-то не хотелось.
   Воняло пороховыми газами и чем-то еще. Я достал из кармана платок и принялся оказывать доврачебную помощь. Благо, опыт у меня был!
  

* * *

   Что-то подобное уже было. И не один раз. Чертово дежавю! Я рассмеялся вслух. Даша перестала стонать на заднем сидении, а наш великолепный рулевой Козлов, он же Пушан, с интересом посмотрел в мою сторону. Его физиономия самца-павиана излучала всего один вопрос: "Уж не свихнулся ли ты, часом, Гордеев?".
   Действительно, есть от чего потерять рассудок.
  -- Находишь что-то смешным? - поинтересовался Иудушка.
  -- Ну да, - подтвердил я, - до слез. Вот уже двое суток меня пытаются отвести к Февральскому.
  -- Думаю, мне повезет, - предположил самый большой кусок дерьма на планете Земля.
   Я обреченно пошевелился в своей новой "пеленке" - простыни с кровати Даши.
   Что они, сговорились что ли, мои похитители? Я вспомнил шустрика Кореева с его капроновым шнуром. Вот бы добраться до чего-нибудь о с т р о г о...
  -- О-о-о-ох, - раздалось с заднего сидения. Я повернул голову назад на столько, насколько позволяло положение спеленанного младенца.
  -- Как ты? - спросил я у предательницы номер два.
  -- Чувствую себя куском мяса, если тебе, конечно, это интересно, - тихо произнесла девушка.
   Тряпица, которой я неуклюже замотал Дашину руку, неумолимо теряла свой первоначальный цвет. Лицо девушки, наоборот, стремительно бледнело. Под глазами уже обозначились глубокие тени.
  -- Ей нужен доктор, - обратился я к Козлову, - она истекает кровью.
  -- Ничего с ней не сделается, - отмахнулся Козлов, ловко вписываясь в поворот, не снижая скорости.
  -- Ну, разумеется!
   Я подумал о Друге. Где его черти носят? Куда он пропал? Где же знаменитая "мобильная группа"? Где штурмовые отряды танцовщика Переверзева? Почему, спрашивается, ни одна задница не придет ко мне (к нам) на выручку?
   "Ну, и лохонулся же я", - я мысленно поправил ослиные уши, свисающие на плечи. Нет, кто бы мог подумать? Умница, превосходные рекомендации, настоящий талант. И вдруг, такой кусок дерьма!
   В голове вырисовался следующий натюрморт: я приезжаю в город, чтобы провести собственное расследование. Федоров мало, что знал об этом, об участии в игре Козлова, вообще не догадывался. Козлов - мой надежный тыл. Но почему тогда мой надежный тыл остался в Нижнем Новгороде? Ведь Козлов сказал, что родился здесь. Неужели, вся эта котовасия случилась лишь из-за моего эгоизма? Только я, и никого белее. Герой-одиночка в джунглях незнакомого города. Я что, б ы л т а к и м и д и о т о м? Что-то не верится. Интересно, когда Козлов начал свою игру, и зачем ему понадобились такие сложности? К чему выводить на сцену Дашу с Сергеем. Остановился бы на програмисте, как его?
  -- Как зовут програмиста? - спросил я внезапно осевшим голосом.
   До меня начало д о х о д и т ь...
   Козлов хмыкнул и покачал головой.
  -- Гариком звали, - пробормотал он, не глядя на меня, - смышленый пацан был.
   Даша коротко вскрикнула. Через секунду раздались еще тихие рыдания.
  -- Короткое замыкание в сети, - пробурчал Козлов, оказавшийся самым банальным убийцей, - так бывает.
  -- Твоя работа или снова чужими руками жар загребал? - зловеще спросил я.
  -- В смысле? - не понял Козлов.
  -- Смерть Сергея - счастливая случайность, или же у тебя были другие планы?
  -- Гарик... - хныкала Даша, - ему было всего восемнадцать. Будь ты проклят!
  -- Это не я, - начал вдруг оправдываться Козлов, и мне сразу же сделалось противно, словно в темноте коснулся чего-то слизкого и холодного.
  -- Несчастный случай на производстве?
   Козлов весь как-то сник. Словно воздушный шарик, из которого выпустили воздух.
  -- Февральский, - тихо произнес он, - это его рук дело. Я, правда, ни при чем.
  -- Прямо святой! - не удержался от колкости я.
   Повисло тягостное молчание. Козлов прибавил скорости, надеясь быстрее доставить нас к месту назначения: наше с Дашей общество его, явно, тяготило.
  -- Зачем мы едем к Февральскому?
   От этого вопроса Козлов дернулся, словно его ударило током. Он не хотел его слышать. Он его боялся!
  -- Я собрался... - Виталик взглотнул, - продать диск Февральскому.
  -- Ты... что?
   Козлов свернул с трассы на проселочную дорогу. Хотя назвать такую дорогу проселочной было довольно сложно: превосходное покрытие без ухабов и колдобин змеилось прямо через поле, поросшее высокой травой. Настоящая мечта автолюбителя.
   Дорога неестественно блестела в свете фар, и мне вдруг показалось, что вот именно так должна выглядеть пресловутая "роуд ту хэлл", о которой пел Крис Ри. Дорога в ад должна быть идеально ровной. Смерть всегда стремится к идеалу.
  -- Твой компакт Февральский оценил в полмиллиона "зеленью".
  -- Всего-то? - съязвил я.
  -- Вот и я говорю, - в тон мне ответил Козлов, - смешные "бабки" за такую работу.
   Я дернулся. Демон ярости рвался наружу.
  -- И на сколько или в о с к о л ь к о ты завысил цену? - прохрипел я внезапно осевшим голосом.
   Мой коллега-предатель становился с каждой минутой все страшнее, я нисколько не удивился, если бы в салоне вдруг запахло серой: сам нечистый не придумал бы ничего лучшего!
  -- Я попросил у Февральского деньги за его последнюю поставку в Германию.
   "Я попросил у мамы денег на мороженное". Сколько же Козлову лет? Кажется, двадцать два.
  -- Ах да, Германия. Ферштейн! "Бойня", Гиссен, Оффенбах и еще два городка с длиннющими названиями. Я ничего не упустил?
  -- Практически, ничего, - подтвердил Козлов, и его павианья морда вытянулась еще больше от переполнявшей через край гордости за содеянное.
   Или ему двадцать один?
  -- Ты, конечно, сделал тысячу и одну копию с диска.
  -- Да нет, - вздохнул Козлов, - даже такой псих, как я, должен знать, что доить тигра - самоубийство. Так что я продаю мастер-диск. Одноразового вливания в мой тощий бумажник будет более чем достаточно.
  -- И на сколько "литров" ты приготовил "тару"? - поинтересовался я.
  -- Тара глубокая, - ушел от ответа начинающий бизнесмен.
  -- А ты не боишься Февральского? - спросил я, гаденько улыбаясь.
  -- Нет, - уверенно произнес Козлов, - он честный мужик. У нас с ним д е л о в о е с о г л а ш е н и е.
  -- Ага, - осклабился я, - с Пронырой он тоже поступил почестному. И где сейчас Проныра? Летает по ветру миллионом обманутых частичек.
   Внезапно, горизонт, словно осветили кварцевой лампой. Небо прорезало паутиной молний. Гром пронесся над нами на карете, запряженной пустыми бочками. По полю ходили огромные волны.
  -- А вот и декорации! - прокомментировал я, - Однако, вернемся к нашим баранам, или точнее - к козлам. Честная сделка. Да такого быть не может! Чтобы ты не припас какой-нибудь страховочки, вроде "вскрыть после моей внезапной смерти". Чтобы ты не защитил своей задницы?!
  -- Догадливый какой!
  -- А все-таки, зачем тебе мы с Дашей? Довесок к жирному куску, который ты мечтаешь получить из рук Февральского?
  -- Нет, тебе, действительно не откажешь в сообразительности, - усмехнулся Козлов, - вы с девчонкой, и правда, входите в с т о и м о с т ь. Это условие Февральского, ничего не поделаешь, - он пожал плечами, - я привожу диск и вас, а он мне пять миллионов. Разумеется, не тугриков.
   Я чуть не задохнулся, но постарался не выдать свое волнение.
  -- Скромненько и со вкусом. И на сколько тянет "довесок"?
  -- Февральский сказал, что пока я вас не привезу, он диск не купит.
   Мне стало все ясно. Козлов - почти труп. Как только диск и два свидетеля окажутся в его руках, Февральский поспешит избавиться и от третьего. Темный подвал и "электронная коррекция" навсегда заставит Козлова забыть обо всем на свете. Дурачок. Он-то думал, небось, что у него все получится: Сергей, Коля, Гарик, а теперь мы с Дашей. А на наших трупах два великих человека заключат сделку. Идет классический обмен чемоданами.
   Нет, сколько же Козлову лет?
  -- Боюсь, ты не доживешь до тридцати, - высказал я свою мысль вслух. Не знаю, что именно: может, грустная интонация, а может само предположение произвело такой эффект на Козлова. Он схватил меня за грудки.
  -- До-жи-ву, - произнес он по слогам, - и вообще, я надеюсь прожить долгую, невероятно счастливую жизнь, полную света и радости. Понял, придурок?! - слова вылетали из его рта подобно комкам слизи и шлепались на мое лицо, - Понял, говно? А ты сдохнешь! Сдохнешь! - визжал он, словно павиан, угодивший в ловушку, - и, возможно, именно сегодня. Ты и эта дура, - он через плечо указал на Дашу.
   Та вернулась из своих скитаний меж болью душевной и физической, и обратила на нас внимание.
  -- Но... - пробормотала она, - ты же обещал,... а паспорт... деньги... как же... - всхлипнула девушка, - ты же обещал...
   Глазки павиана тревожно забегали под мохнатыми бровями: он понял, что сболтнул лишнее.
   Мой смех, прозвучавший, словно карканье ворона над хладным телом, окончательно "убил" Дашу: она закрыла лицо, и в очередной раз, зарыдала.
   Мне же было весело.
  -- Ты что же, решила, что и тебе обломится от общего пирога, принцесса? Спешу разочаровать: наш дважды или трижды Иудушка, я сбился со счету, сделает вот что. Он присоединит твои честно выкачанные из "золотого тельца" Февральского денежки к своим пяти миллионам. Кстати, Козлов, что ты собираешься делать с такой прорвой деньжищ? Вложишь в недвижимость? Пошлешь в Фонд Мира? Сделаешь себе пластическую операцию?
  -- Заткнись, идиот! - рявкнул будущий Крез, - Поставлю тебе памятник. "Славным деяниям Гордеева, журналиста и засранца".
  -- Великолепная эпитафия, - оценил я юмор, - у тебя, Козлов, определенно, талант. Только лучше возведи монумент собственной глупости. Февральский тебя все равно найдет. В Зимбабве, на Северном полюсе, в Урюпинске. Везде. И тогда тебе уже не поможет даже твоя страховка.
   Даша, скулившая сзади, вдруг дико взвизгнула, и спустя секунду ее здоровая рука уже "обнимала" шею Козлова. Я завозился в своих пеленках, словно беспокойное дитя, но, похоже, еще больше запутался.
   Дальше произошло следующее. Козлов резко нагнулся вперед на руль, потянув девушку на себя, затем, так же резко разогнул спину и откинул голову назад. Симпатичный Дашин носик столкнулся с мощным затылком павиана. Что-то хрустнуло, словно кукурузные палочки в пакете. Я изо всех сил надеялся, что это череп Козлова.
  -- Была бы дятлом, точно убила! - расхохотался Виталик и стряхнул обмякшее тело Даши со своего плеча, - Отключилась, - сообщил он мне. ничего, б у д е т з н а т ь.
   И как ни в чем не бывало, вывел "Опель" с обочины снова на дорогу.
   Первые крупные капли предстоящего ливня появились на стекле, и Козлов поспешил включить "дворники".
   Я был потрясен. Из чего же состоит этот человек? Из гранита и льда? Да и человек ли он вообще? На мгновение мне показалось, что Козлов доживет до глубокой старости, подогретой пятью миллионами долларов. Затем, живое воображение нарисовало мне самого себя, сидящего на глыбе камня в уже знакомом мне подвале. В абсолютной тишине я сидел, подперев кулаком голову, словно роденовский "Мыслитель". В темноте. В ожидании. И никакие ангелы-хранители мне не смогут помочь.
   Я следил, как Козлов крутит ручку стеклоподъемника. Повеяло... подвальной сыростью. И смертью.
  

* * *

  
   В то самое время, когда я выбирал в салоне "Валди - одежда для мужчин" костюм, на другом конце города десятилетний Миша в сопровождении обязательного охранника, такого же вечного, как и солнце в небе, вышел из дверей частной школы "с улучшенной методой преподавания английского языка". В недавно сшитом модным кутюрье костюмчике светло-серого цвета и застегнутой на все пуговицы черной сорочке, мальчик выглядел старше своих лет. Чуть вьющиеся волосы оттенка липового меда он унаследовал от матери, а внимательные карие глаза - от отца. Волосы были аккуратно зачесаны на правую сторону. В глазах мальчика читалась странная для десятилетнего возраста усталость.
   Миша загнул рукав. Летнее солнышко отразилось от циферблата небольших электронных часов, и мальчик невольно зажмурился.
   Громадина-охранник последовал Мишиному примеру и также взглянул на часы. Четырнадцать пятьдесят пять. Обычно, в такое время машина уже здесь, но черного "Крайслера" не было видно ни у металлической ограды, ни на стоянке напротив школы. Телохранитель одернул коричневый слегка мятый костюм и осмотрелся по сторонам. Ничего подозрительного. Парочка детишек вышли из школы и поспешили на стоянку, где их уже ждала машина - салатовый "Плимут". Какой-то хлюпик в солнцезащитных очках прислонился к ограде с внешней стороны. Видать, тоже кого-то ждет.
   Где же эта чертова машина? Телохранитель смахнул с бритого затылка крупные капли пота. Жарко. И как только хлюпик не сварится в своем свитере? Хм... Четырнадцать пятьдесят семь. Шеф Ревазу точно башку отобьет, со злорадством подумал охранник. Сегодня утром он привез пацана в школу, и целых пять часов пропарился в ожидании конца занятий. Теперь - отвезти его домой? сдать другому громиле, Саше по прозвищу "Бронелобый" и... можно расслабиться. Охранник даже облизнулся? представив как сегодня вечером будет лежать на огромной? словно строевой плац кровати? а Катька доведет его до экстаза своим длинным умелым языком... а потом...
   Хлюпик, подпиравший забор, внезапно полез в карман своих мешковатых брюк, и охраннику пришлось прервать свои эротические фантазии. Превосходная эрекция мигом исчезла. Мечты мечтами, а он все же на работе. Рука охранника змеей метнулась к наплечной кобуре, где мирно дремал совсем не мирный братишка-"Кольт". Привычное состояние боевой готовности. Пацан закрыт. Все под контролем.
   Из дверей школы вышли две девочки с гувернанткой и какой-то невысокий мужчина с широкими плечами борца, одетый в светлые брюки и зеленую спортивную куртку. Затем, из дверей выпорхнула стайка детей. Они заразительно смеялись.
   Две машины остановились на стоянке перед школой. Одну из них охранник знал - бежевая "Ауди" приехала за дочкой мэра, которая училась с Мишей в одном классе. Вторую - серебристый "Джип" охранник видел впервые.
   Боковым зрением телохранитель увидел, как человек в зеленой куртке, скорее всего чей-то отец, улыбнулся и подмигнул Мише. Мальчик демонстративно отвернулся: ему было запрещено общаться с незнакомцами.
   Четырнадцать пятьдесят девять. Из-за угла появился черный "Крайслер". Вот и Реваз. Наконец-то!
   Хлюпик у забора наигрался, видно в свой "карманный бильярд" и выудил руку из штанов. Пистолет, уже наполовину вынутый из кобуры, вновь вернулся в свое кожаное гнездышко. Охранник облегченно вздохнул, увидев, что достал из кармана хлюпик. Это был не "Ремингтон" и не "Базука". Обыкновенный рулончик прозрачной клейкой ленты. Хлюпик водрузил его себе на палец и принялся крутить.
  
  

"ОБМЕН ЧЕМОДАНАМИ"

   Дождь и ветер. Прямо как во второсортном триллере.
   Метрах в пятнадцати от нас пробился свет автомобильных фар. Козлов включил дальний свет и мигнул в ответ.
  -- Вот мы и на месте, - сказал он.
  -- Разве Февральский живет в поле? - невинно поинтересовался я, - И где же его норка?
  -- Все шутишь, - Козлов скривился, словно от зубной боли, - ну-ну, пошути, пошути, пока еще есть время. Вскоре тебе будет совсем не до шуток.
  -- Вот тогда и посмотрим, - предположил я.
  -- Оптимист, - усмехнулся человек, собирающийся меня продать.
   Где-то мягко хлопнула дверца. Сердце екнуло.
  -- Идут, - тихо сказал я.
  -- Точно, - так же тихо согласился со мной Козлов, ему тоже было не по себе.
   Он принялся меня распутывать.
  -- У тебя зонтика нет?
  -- Да пошел ты!
   Нервничает, как он нервничает!
   Освободившись от "пеленки", я почувствовал холод.
  -- Что за лето! - в сердцах воскликнул я, - Снова похолодание!
   Козлов уставился на меня, словно на сумасшедшего. Может он думает, что я этакий герой с дырой, не ведающий страха? Чушь собачья! Страшно было до чертиков!
   Даша, пришедшая в себя, лишь тихонько подвывала. Жалость к девушке вновь тронула мое твердокаменное сердце.
  -- Как нос? - со всем участием, на какое только был способен, спросил я.
  -- Сам посмотри, - прозвучало в ответ. Вернее, прозвучало, как "саб посботри"
  -- О!- только и сумел произнести я, включив свет в салоне "Опеля".
   Лицо Даши сильно изменилось, настолько сильно, что не передать. Вместо некогда аккуратного носика расцвел бутон, из ноздрей прямо на грудь текли розовые сопли. Прекрасные глаза обманщицы украшали сейчас "очки", как у китайского медведя панды. Само же лицо приобрело мертвенно-бледный оттенок из-за кровопотери, и было опухшим, словно у горькой пьяницы.
  -- Ну, как?
  -- "Ду, как?"
  
   - Красоту ничем не испортишь, - попытался, было, пошутить я, но голос предательски дрогнул.
  -- Спасибо, Алеша.
   На мгновенье мне вспомнилось все самое хорошее и светлое, что было у нас с этой девушкой. Время, когда нам (мне?) было хорошо. Все перечеркнул обман. Красотка обманула меня. Скот рогатый по фамилии Козлов обманул нас обоих. Кто обманет Козлова? Может "честный мужик" Константин Владимирович ?
  -- Прошу, барышня. - ворвался в мои мысли Виталик.
   Он галантно открыл перед Дашей дверцу и помог выбраться из машины.
  -- А тебе что, особое приглашение? - поинтересовался Козлов, заглядывая в салон. С его лица текла вода.
  -- Жаль, что ты не прихватил с собой зонтика, - с тоской произнес я, и вышел под потоки воды.
   "Обмен дарами" оказался довольно скучным делом. Бандюги Февральского в количестве трех подошли к нам с большой сумкой. Такие сумки в период моего "челночного бизнеса" назывались "мечтой оккупанта".
  -- Вот она, твоя тарелочка с каемочкой, - толкнул я в бок Козлова, - сбылась-таки мечта идиота.
   Козлов, внимание которого сейчас всецело было занято этой самой сумкой, дернулся, словно от разряда электрического тока. Пистолет прыгнул в его руке.
  -- Осторожно с "волыной", фраер! - рявкнул один из "волхвов" Константина Владимировича. - Еще пальнешь в кого!
   Козлов нехотя опустил "Беретту".
  -- Сховай его лучше, - посоветовали ему, - видишь, мы без "пушек".
  -- Нет уж! - буркнул Козлов, - Я его лучше опущу вниз. Так, на всякий случай.
  -- Ссыт. - презрительно заметил один из трио.
   Козлов никак не прореагировал на сие замечание, видно, и впрямь, "ссал".
  -- Ну, привез что ли?
  -- Привез, - с готовностью ответил Иуда. Он уже спешил поскорее получить свои тридцать серебряников.
   Его рука полезла во внутренний карман. Один из бандитов оказался настолько нервным, что в ту же секунду на Козлова уставился равнодушный глаз пистолетного дула.
  -- Не дури, - посоветовал нервный.
  -- Хорошо-хорошо, - пробормотал Козлов и ме-едленно достал руку из кармана.
  -- Вот он, - сказал Виталик.
   Всего-то? Я тоскливо вздохнул. Ни тебе торжественной музыки, ни рева восхищенной толпы. Неужели эта штукенция из пластика может стоить пять миллионов? Что же я такого наворошил в куче дерьма, именуемой Константином Владимировичем Февральским? Видно, правду говорят, что сейчас самое ценное - информация.
  -- Покажите деньги, - вдруг потребовал Козлов.
   Он что, учился на американских детективах? "Покажите деньги". Прямо герой "боевика". Дедушка-Чейз отдыхает!
   Один из бандюг, в котором я без труда узнал коротышку со скорпионом на шее, расстегнул "мечту оккупанта". Созерцание кучи денег не принесло мне никакого эстетического удовольствия. Глаза же Козлова лихорадочно заблестели. Я смотрел на него, освещенного автомобильными фарами. Мокрая обезьяна с сумкой, полной бананов.
  -- Как бы дождь... - промямлил Козлов.
  -- Считать будешь? - с презрением процедил "скорпион".
  -- Нет-нет! - Козлов потянулся к заветной сумке, как зачарованный: в одной руке пистолет, другая хищно скрючена. В бытность Советского Союза таким изображали мировой империализм в журнале "Крокодил".
  -- Вот видишь, все получилось, - прошептал Козлов и глупо улыбнулся. Совсем, как учащийся ПТУ, впервые в жизни получивший степендию. Пацан, совсем пацан. Сколько же ему лет?
  -- Ну, а мы твою безделушку все же проверим, - ухмыльнулся любитель скорпионов. - Жора, тащи свой куркулятор.
   "Куркулятором" оказался небольшой аккуратненький ноутбук. Такой себе чемоданчик. Жора , щуплый бандит в насквозь промокшей бейсболке "Эпл Макинтош", залез в салон "Опеля" и включил питание компьютера. Монитор зловеще засветился голубым.
  -- Пароль, - потребовал Жора. Его руки пархали над клавиатурой.
  -- Пушан. - ответил Козлов, сжимая одной рукой сумку с миллионами, другой - пистолет "очень быстрого" бандита Корнеева. Как он там, сердечный? Надеюсь, ему успели сделать переливание крови? Или в банке такой нет? Наверное, это пятая группа, встречающаяся только у гадов ползучих.
  -- Как? - не понял Жора, - Бушан?
  -- Нет. Пушан. Пэ-у-ша-эн. Петр, Ульяна...
  -- Понял, не дурак. Интересно, что это означает? Дедушку твоего так звали, что ли?
   Бандиты заржали.
  -- Ого! - только и смог сказать Жорик, когда на экране появилась информация, - Вроде бы, то, что надо.
  -- Все путем? - хмуро поинтересовался "скорпион", - Неужто, не фуфло?
  -- Да вроде.
  -- Тогда чего ждать-то? - пробасил, молчавший до сей поры третий бандит.
   Он уставился на меня своими серыми глазищами навыкат. Длинное лицо престарелой кобылы не выражало ничего, кроме скуки и презрения. Мокрые соломенного цвета волосы, в беспорядке падали на высокий лоб интеллектуала.
  -- А "пассажира" он нам того подсунул? - раздался снова его бас.
  -- Того, того, - закивал Козлов. Костяшки, сжимавших сумку пальцев, побелели. - Кого же еще?
  -- Да, это тот самый сучоныш, что прирезал Корнея.
   "Прирезал! О, Господи!" - сердце бешено забилось, словно рыба, выброшеная на берег.
  -- Но не бросил, молодец. Довез-таки до больнички, - подал голос Жора.
  -- Он жив? - вырвалось у меня.
  -- А что с ним будет? - усмехнулся Жорик, - бык здоровый.
  -- Выпишется, я ему стукну насчет "быка", - пообещал обладатель лошадинной морды.
  -- Да пошел ты! - обиделся Жора, - Мне ваши блатные "прибамбасы" ни на хрен не вперлись!
  -- Ну, двигай, двигай, - обратился к Козлову "скорпион", - а то ведь глядишь, и погода переменится.
   Холодок пробежал по моей насквозь промокшей спине. Я взглянул на Козлова. Тот уже не улыбался. Кинув сумку на заднее сиденье "Опеля", он мышкой юркнул за руль.
  -- Девку не забудь, - сказал "скорпион".
  -- ???
  -- Говорю, девку не забудь. Ты что, оглох от счастья?
  -- Что?
   Изумлению Козлова не было предела. У него даже челюсть отвалилась, и стали видны крепкие зубы примата.
  -- Девку забери, говорю, - с тихой злобой прошипел "скорпион", - за что только изуродовал, спрашивается? Гондон!
  -- Как? - все не мог придти в себя Козлов - будущий Рокфеллер, - Мне же велели...
  -- Как, как! - разозлился бандит, - Кверху каком!
  -- А ты ее замочи, - предложило "лошадинное рыло".
  -- Или трахни, если даст, - фальшиво заржал Жорик, - а ведь не даст!
   Он, этот Жорик вообще не вписывался в уголовный тандем. Треугольник не был равносторонним, как не крути.
   Даша, еще не веря своему счастью, замотала головой, как лошадка пони.
  -- Я доберусь сама, - прошептала она еле слышно.
  -- Что-что? - приложил руку к уху "скорпион", - Что ты говоришь, мышка?
  -- Я доберусь сама, - уже громче повторила Даша, - только не с ним. Он и так уже прострелил мне руку и сломал нос.
   "Слобал дос".
  -- Нет, любимая, - Жорик подошел к девушке вплотную. Его похотливый взгляд ощупывал ее мокрое тело с деликатностью спрута. - он, этот туз бубновый, отвезет тебя в город. И пусть только волосок упадет с твоей прекрасной головки! Понял все? - обратился он уже к Виталику.
   Тот кивнул, сейчас он был готов согласиться со всем.
   Даша хотела сесть сзади, но у Козлова было иное мнение на этот счет:
  -- Садись вперед! - прошипел он с ненавистью змеи, у которой вырвали жало.
   Ну, еще бы! Ведь на заднем сидении лежала сумка. Его сумка.
   Дашина голова с короткими мокрыми волосами повернулась в мою сторону. Глаза затравленного зверька, лани, которой дали свободу, а она не придумает, что с ней делать смотрели виновато. Дождь смыл с ее лица кровь, и теперь девушка была совершенно беззащитна перед нашими взглядами. Кроме синяков под глазами и припухшего носа, ничего не портило ее неестественно бледного лица. Рука до сих пор кровоточила. Какой же все-таки подонок, этот Козлов!
   Я видел, как отчаянно хочет мне помочь Даша, но страх перед бандитами был сильнее. А вдруг они передумают? А вдруг пошутили? Что тогда?
   Больше всего на свете ей сейчас хотелось спрятаться, испариться, исчезнуть с этого места и никогда о нем больше не вспоминать.
  -- Отвези ее в больницу, ублюдок, - сказал я.
  -- А тебе что, давали право голоса? - усмехнулся Козлов.
  -- Он верно говорит, - сказал Жорик и пнул колесо "Опеля".
   "Скорпион" подошел ко мне.
  -- Ну, а тебе, защитник, в другую сторону.
  -- Не сомневаюсь, - пожал плечами я, - не отпустите же вы меня в самом деле.
   Бандиты заржали.
   "Опель" совершал разворот.
  -- Поехали, - обреченно произнес я, - а то так и не долго воспаление легких получить.
  -- Остряк хренов, - похвалили меня за юмор.
   Кажется, я был более симпатичен бандитам, нежели обладатель пяти миллионов. Может быть, из-за Корнеева?
  -- Позвоните Февральскому, пусть приготовит горячую ванну.
   Почему же мне, идиоту этакому всегда хочется острить в подобных ситуациях?
   Мы доковыляли до "Ленд Ровера", потоки воды не стихали.
  -- Скорее бы заканчивалось это светопредставление, - хмуро посетовал Жорик, - "серпантин", наверняка, мокрый.
  -- А ты что же, просишься за баранку? - поинтересовался "скорпион".
  -- Нет уж, я не настолько хороший водила.
  -- Вот и помалкивай себе, - промолвил "скорпион", садясь за руль.
   На заднем сидении мы устроились в следующем порядке: Жорик, мое величество, и "лошадинное рыло".
  -- Трогай, - сказал "скорпиону" я.
  -- Сейчас все зубы на хрен выбью, - сообщил мне, не поворачивая головы, обладатель татуировки на шее.
   Я принял обиженный вид и заткнулся до лучших времен, если такие, конечно для меня наступят.
   Что ожидает меня у Февральского? Я ослушался его и не покинул город. Что меня ожидает? Явно, не медаль за спасение бандита Корнеева.
  -- Что-то не слышно, - пробормотал Жора и отвернулся к окну.
  -- А ты уверен, что пять минут?
  -- Конечно, - буркнул Жора, - техника надежная. Джапан.
   "А что это Жора так долго копался в салоне?" - эта мысль не давала мне покоя. Она, подобно приступу рвоты, поднялась откуда-то из желудка, но никак не родилась в мозге.
   И тут до меня дошло.
   "Он довезет тебя до города..."
   ДАША!!! НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!!!!!
   Мой истерический крик и взрыв слились воедино, словно в любовном объятии.
   ДАШААААА!!!!!
   Меня звезданули в висок. И еще. Иеще. И еще раз. А я все кричал и не мог остановиться. Сейчас я целиком состоял из крика. Крика и ненависти.
   Жорик, словно маленький дятел Вуди Вудпеккер, долбил меня в висок. Я даже не сопротивлялся. Я просто кричал.
   ДАШААА!!!
   Лошадинное копыто пришло на выручку дятлу Вуди.
   ДА...
   Перед тем, как полететь в космос, я вспомнил возраст Козлова. Ему было двадцать три года. Но это уже ничего для него не меняло.

"В ТЕМНОТЕ"

  
   Мне привиделись огромные черные кошки, наверное, из самого ада. Их глаза размером с суповую тарелку, светились не хуже прожекторов, а когти напоминали турецкие ятаганы. Утробно урча, эти твари раздирали в клочья мою душу.
   Интересно, можно ли привыкнуть к бесконечным потерям? Существует или не существует иммунитет на подобные вещи? Сперва коллега Довбуш, затем Даша - бедная, в конец запутавшаяся девушка. Кто следующий?
   Это совсем не было похоже на меня. Я чувствовал огромную, ни с чем не сравнимую вину за то, что случилось с этими людьми. Глаза застелила ненужная пелена. Скорбь и жалость. Два ужасных емких понятия, вмещающих в себя всю Вселенную. Неразлучные, словно сиамские близнецы, как инь и янь, они неотступно следуют за бедой...
   "Поглядите-ка, эгоист Гордеев вновь разматывает свой бутафорский кнут, чтобы как следует дать себе по жопе!"
   "А, это ты, пропажа..." - мысленно поприветствовал я совесть, - " и где же тебя снова носило? Так всегда - мне хреново, а ты молчишь".
   "Да, думала, ты во мне больше не нуждаешься. Но тут слышу - решил мой мальчик вновь заняться самобичеванием, этим важным занятием эгоиста".
   "Иди ты!"
   "Вижу, тебе и без меня несладко. И Дашу не вернуть. Теперь тебе нужно беспокоиться о собственной заднице".
   "Может, еще жив Витек?"
   "Браво!" - совесть прямо-таки, зашлась аплодисментами, - "Браво, Гордеев!"
   Я горько усмехнулся, и прервал сеанс связи.
  -- Ну, психопат, очнулся? - услышал я голос "скорпиона". - Это ж надо так орать!
   Я решил, что отвечать не стоит.
   Дождь кончился.
   Серпантин, идеально ровный, потому что предназначался для частного пользования, извивался вокруг горы, подобно гигантской змее. Освещение дороги было устроено так, что как только "Ленд Ровер" выезжал за очередной поворот, по обеим сторонам проезжей части зажигались частые огни, в то время, как позади нас они гасли. С безопасностью здесь тоже было все в порядке: мы миновали уже три КПП со шлагбаумами. Охрана, похоже, пребывала в состоянии повышенной боевой готовности, иначе, зачем бы им понадобились бронежилеты и автоматы? Лица воинов были мрачны и решительны, словно у терминаторов. Неужели, гей Переверзев объявил открытую войну? Такая возможность никак не исключалась.
   Со стойкостью индейца перед пыткой, я воспринял мысль о том, что бастион короля Февральского, по всей видимости, мое последнее пристанище. Во всяком случае, на этой земле. Отсутствие традиционной повязки на глазах натолкнуло меня на эти мысли. Интересно, что они со мной сделают? Закуют в кандалы и бросят в подвал, чтобы потом хвастаться перед гостями диковинной зверушкой: "взгляните, друзья, здесь у меня содержится журналист и писатель Гордеев, автор нашумевшего романа "Барсы", ныне начинающий психопат. Пусть вас не пугает его дикая внешность, он абсолютно не опасен и каждый может покормить его с рук". Брр! А может, меня замуруют в стену? Тогда, особняк Февральского станет самым настоящим замком с привидением. Можно будет устраивать экскурсии.
   Наконец, мы въехали на небольшую автостоянку. Меня вытащили из машины, и за шкирку поволокли под навес. "Скорпион" нажал кнопку вызова лифта и спустя две минуты, я был без малейшей жалости брошен, на уже знакомую террасу, прямо под ноги Константину Владимировичу. Я лежал и видел перед собой мягкие домашние туфли коричневого цвета, обутые на босу ногу. Между темно-синими брюками и туфлями белела королевская плоть, поросшая жестким черным волосом. Терраса была превосходно освещена, и мне был виден каждый волосок на ноге Февральского. Я уже хотел, было, подняться и засвидетельствовать ему свое почтение, когда коричневая туфля с размаху впечаталась мне в рот. Губы взорвались. На белоснежном полу террасы возникло ярко-красное пятно. Такое сочетание цвета и света должно зачаровать любого художника-импрессиониста, с грустью подумал я. Кряхтя, я снова начал подниматься. И вновь нога маленького размера посетила мое лицо совсем не с дружественным визитом. На этот раз, досталось моей левой брови. Глаз залила горячая кровь молодого человека. Еще я подумал вот о чем: как все-таки прекрасно, что Февральский не ходит по дому в альпийских ботинках.
   За время инквизиции никто не проронил ни слова!
   Я упал на бок и смог, наконец, лицезреть тирана. Константин Владимирович нарядился по такому случаю в синие брюки, белую шелковую сорочку без галстука и ярко-красный атласный халат. Это, видно, чтобы не запачкаться в моей крови. На лице Февральского бушевали все ураганы, когда-либо посещавшие планету Земля. Интересно, чем он так расстроен?
   Я сплюнул на пол, попутно отметив, что все зубы целы. И на том спасибо.
   Бог, как известно, любит Троицу, а Константин Владимирович давно возомнил себя Всевышним, поэтому и занес ногу для третьего удара. Вот тут-то он и просчитался. Я подставил обе щеки, к чему, спрашивается, подставлять и лоб? Когда маленькая ступня оказалась в каких-нибудь двух-трех сантиметрах от моей физиономии, я поймал ее и крутанул, как крутит руль незадачливый водитель, избегая столкновения.
   В катании на льду подобная фигура, кажется, называется "тройной аксель". Вот ее-то и продемонстрировал нам Константин Владимирович. Да и еще со звуковым сопровождением. Мне захотелось поставить ему высший балл.
  -- У-уууй! - тоненько взвыл Февральский, что совсем не вязалось с роскошным красным халатом. Затем, он шлепнулся, словно жаба на пол террасы в метре от меня. Благородное лицо Константина Владимировича выражало самое настоящее изумление.
   Я чувствовал себя просто замечательно!
   Немая сцена длилась, увы, недолго. "Скорпион" и Жорик, словно по команде хрюкнули то ли от неожиданности, то ли от возмущения. Затем, издав нечто, среднее между боевым кличем апачей и звуком испражняющейся свиньи, бросились на меня. В их интеллигентных лицах читалось справедливое желание меня уничтожить всеми способами одновременно. "Мерин" тем временем, поднимал своего хозяина с пола.
  -- Сука! - прошипел мне прямо в лицо "скорпион". - Теперь ты точно сдохнешь!
   От него жутко разило чесноком.
   То, что произошло потом, я считаю самой жуткой минутой в своей жизни. Эти придурки подтащили меня к парапету, и, схватив за лодыжки, опустили вниз головой. Вокруг была темнота. Ветер шевелил мои не успевшие высохнуть волосы, а ужас забрался за шиворот и принялся там отряхиваться, словно дворняга, рассыпая по моему телу крупные капли страха.
   "Вот сейчас они меня не удержат..." - колотилось в моей голове вместе с пульсом, - "вот сейчас... о, Боже!"
   Тот факт, что внизу озеро, никак не радовал меня. С такой высоты удар о водную гладь, как правило, означает смерть.
  -- Хватит! - это прозвучало, как Глас Свыше. Февральский отрабатывал свою роль божества.
   Меня вновь поставили на ноги. Голова тот час же закружилась, и я блеванул прямо под ноги Константину Владимировичу. Он брезгливо поморщился и отошел в сторону.
   Я утер губы рукавом своего нового пиджака "Валди - одежда для мужчин" На рукаве появился кроваво-грязный развод. Губы болели так, будто их обработали наждаком, а после еще и спиртом.
  -- Здравствуйте, Константин Владимирович.
   Наконец-то, мне удалось с ним поздороваться.
  -- Спасибо за теплый прием. Чем обязан такой чести?
   Небольшой перстенек с камешком (я был в этом уверен!) отпечатался на моей щеке. Снова дерется. Да что же это такое? Лоск с этого мерзавца слетал, словно шелуха с луковицы. Что на очереди? Пытки? Публичная казнь?
   Февральский взглянул за золотой "Роллекс", украшающий его запястье.
  -- У нас есть еще два часа. Бросьте пока этого... - он брезгливо, словно на лужу блевотины, посмотрел на меня, - к остальным. Боюсь, придется... - он прочистил горло, - с меня хватит "Бойни".
   Что же случилось в ночном клубе? Я, как всегда, пропустил самое интересное.
   Дверь, тяжелая, словно смертный грех, отъехала в сторону. Передо мной зияла черная пасть подвала. Это был не тот подвал, в котором меня продержали пару часов для острастки. Был ли он хуже или лучше, мне предстояло узнать. В темноте раздавались какие-то звуки, от которых кровь стыла в жилах. "Бросьте его к остальным". К кому это? Мне стало тошно. Из подвала повеяло сыростью и чем-то еще.
  -- Ну, красавица, не скучай, - усмехнулся длиннорылый кентавр и двинул мне своим мослом под зад.
   Я полетел вниз, считая ступеньки и матерясь, словно десять тысяч сапожников. Было темно и единственным источником света, указывающим мне дорогу, были искры из моих глаз. Наверху с противным жужжанием закрывалась дверь.
   Наконец, я достиг пола. Он, к сожалению, не был вымощен пуховыми подушками, и я с горечью подумал о тех ребрах, которые, наверняка, сломал.
   Шорох и бормотание. Господи! "Бросьте его к остальным". Кто они, эти "остальные"? Кого прячет Февральский в темном подвале?
   А затем ко мне прикоснулись сразу несколько рук. Трясущихся, мокрых, холодных.
   Я вскрикнул, словно монашка, заставшая в своей келье беглого каторжника.
  -- Кто здесь? - заорал я, насколько позволяли мне поврежденные накануне связки, - Что это за хренотень такая?!
  -- Кхаммуан, кхаммуан, лао, кхаммуан...
   И снова кто-то принялся меня ощупывать.
  -- Да пошли вы! - крикнул я, - Отстаньте!
   Холодные руки с шустрыми пальчиками прикасались ко мне со всех сторон. Я почувствовал себя персонажем романов Стивена Кинга. Жутко было до одури!
  -- Кхаммуан...кхаммуан...
  -- А ну отстаньте от него, чурки узкоглазые! - раздалось в метре от меня, - Кому сказал! Кам бэк! Цурюк, падлы!
   Этого не может быть!
  -- Витек...- прошептал я, - Витек?
   И горячие слезы радости заструились по моим щекам. Разбитые губы среагировали на соль и тупо заныли.
  -- Гордеев, ты где? - орал Довбуш.
   Я представил себе, как он своим необъятным пузом прокладывает себе дорогу среди людей с шустрыми пальчиками.
  -- Витек, ты жив!...Живой, толстяк проклятый!
   Спустя секунду он заключил меня в свои мощные объятия.
  -- А я уже и не чаял, Леха, - рыдал он, как герой латиноамериканских сериалов, - как же,... как же...
   Его толстое тело тряслось, словно фруктовый пудинг. Я уткнулся носом в его плечо. Вонял Довбуш, конечно, исключительно. Словно вокзальный бомж весной. И это, не смотря на все мои нежные к нему чувства!
  -- Ну и несет от тебя! - засмеялся я. - Авгиевы конюшни, что ли чистил?
  -- Да нет, - всхрюкнул от переизбытка чувств Довбуш, - пропотел как шлюха. Накрылся медным тазом мой желтенький костюмчик.
  -- А кто твои соседи? - поинтересовался я, - Иностранцы, что ли какие?
   Витек на ощупь взял своей потной ручищей меня за запястье, и куда-то повел. Я споткнулся о чьи-то ноги.
  -- Извините...- пробормотал я.
  -- Осторожней, - предупредил меня Витек, - они здесь везде валяются.
  -- Кто?
  -- Да лаосцы эти.
  -- Лаосцы?
  -- Ну да, - ответил он, - эй, а ну свали с моего места, пидор чертов! - рявкнул он на кого-то и, кажется, пнул ногой. - Они тут со скуки дрючат друг друга в жопу, а один, козел, все ко мне подбирается.
   Мы сели на ящик у стены.
  -- Чем вас тут кормят хоть? - спросил я Витька. В животе предательски заурчало.
  -- Да бананами, - Витек сплюнул куда-то в сторону, - кинут ящик сверху и жрем. Им-то обезьянам все равно, а мне каково? Это с моей-то потребностью в мясе! Веришь, недавно котлета приснилась. Огромная такая котлета, сочная. Открываю глаза, а на мне этот "Аллен Делон" сидит и губами так причмокивает: "же тем, мон ами, же тем". Как я их косоглазых ненавижу!
  -- Перестань, они такие же жервы, как и мы с тобой, - заметил я.
  -- А-а... - протянул Витек, - ну их!
  -- Рассказывай лучше давай, а то я тебя, беднягу уже похоронил.
   Довбуш рассмеялся.
  -- Да я тебя убить был готов, - заявил он, - меня, видите ли, на бойню какую-то, а его - к шефу. Где справедливость, спрашивается?
  -- Я думал, что чокнусь, - я хлопнул его по плечу.
  -- Не перебивай, - буркнул Довбуш, - не имей такой привычки.
  -- Хорошо.
  -- Так вот, дорогой мой Гордеев, ночной клуб "Бойня" является не только увеселительным заведением, а и перевалочной базой. Там подвальчик - не чета этому. Освещение, кондиционер, просторно, как на стадионе. Все дела, вобщем. Но и народу там нагнали! Такого количества негритосов и азиатов я никогда не видел. Парочка наших. Один из них, Гариком звать, и поведал мне всю кухню
  -- Гариком...- выдохнул я, - молодой пацан, программист?
  -- Да, - ошарашено произнес Витек, - а ты откуда знаешь?
  -- Мир, оказывается, не просторнее этого подвала, - заметил я. Внутри меня хищно оскалился журналист. Интересно, что рассказал Гарик Довбушу о диске?
  -- И где этот Гарик сейчас?
  -- Думаю, ему капут пришел, - подвел черту Витек, - его на переделку отправили. Вместе с первой партией.
  -- Куда? не понял я.
  -- На переделку. Гарик сам так называл то место. Он уже давно обо всем знал. Собирался линять из города, да вот не успел.
  -- Что он тебе рассказал? - сердце в груди забилось паровым молотом.
  -- Оказывается, - Витек прокашлялся, - наш красавец Февральский не только благодетель и меценат. Он также приторговывает человеческими органами. Ты слышал, Гордеев о незаконной трансплантации?
   У меня перехватило дыхание. Картинка вырисовывалась.
  -- Жителей Азии, Африки, Ближнего Востока, - продолжал Витек свое ужасное повествование, - желающих сменить место жительства, находят люди Февральского и предлагают...безболезненно переправить их через территорию СНГ куда-нибудь в Голландию или Германию.
   "Гиссен, Оффенбах, Брюнсбюттель..."
  -- Попав на транзитную территорию, бедные иммигранты несколько...хм...видоизменяются и покидают нашу родину уже по частям. Ты знаешь, Гордеев. Сколько стоит почка на черном рынке трансплантантов?
   Я подавленно молчал. "Бросьте его к остальным". Неужели мне предстоит стать донором органов?
  -- Так вот, - продолжал Довбуш, - Гарик записал для одного журналиста кучу, информации на компакт-диск, за что, собственно и поплатился. Ты не знаешь, случайно, кто этот журналист?
   Если бы мы не находились в кромешной темноте, Витек мог бы заметить. Как я покраснел.
  -- Не притворяйся, - сказал я, - ты прекрасно знаешь, кто этот журналист.
  -- Черт возьми! - крикнул мне прямо в ухо Довбуш, - Это же такая "бомба"! Надеюсь, диск в надежном месте? Можно поторговаться с Февральским.
  -- Кое-кто уже провел торги и сторговал си-ди за пять миллионов "баков", - устало произнес я.
  -- Ч-то?
   Пришлось рассказать ему о Корнееве, предателе Козлове и его ночном полете в небо. Я опустил подробности об амнезии и о Даше.
  -- Надеюсь, деньги были фальшивыми, - с трудом проговорил Довбуш.
  -- Да какая уже разница.
   Витек задумался. Нас окружала тишина, если не считать тяжелого сопения и вздохов в нескольких шагах от нас. Азиаты развлекаются на свой манер. Восток - дело тонкое.
  -- Хреново, - возвестил после затянувшейся паузы Довбуш, - и что теперь делать?
  -- Теперь я хочу спать, - сказал я, - но, сперва объясни мне, как ты остался жив. И как, вообще, очутился здесь?
  -- А, мне просто повезло и все. Мы были следующей партией, которую должны были отвезти на переделку. Но в последний момент у них на верху что-то не заладилось. Я слышал стрельбу. Нас спешно погрузили в фургон и доставили сюда.
   Козлов всего-то на какую-то малость опередил людей Переверзева, подумал я с тоской.
  -- Боюсь даже подумать, что будет с нами, - сказал я, поводя плечами.
  -- Расклад покажет, - пробормотал горе-оптимист Довбуш. - А ты, Леха, привыкай пока.
  -- Тогда я посплю, - сказал я, зевая , как бегемот, - принесут бананов - разбуди.
  -- А, иди ты в задницу со своими бананами!
  
  

"БОРЬБА ЗА ЖИЗНЬ"

  
  
  
   Может от жары, а может и от чего другого, но мне приснилось море. Не Черное море, в курортный сезон напоминающее теплый компот синего цвета, а прохладные воды Балтики.
   Будто я лежу у самой кромки, где каменистый берег с наслаждением облизывают чуть тронутые сединой волны, и с интересом наблюдаю, как вздувается и опадает от воды моя штанина. Лодыжку приятно холодит. В монотонный гул моря вплетется вечно тревожный крик чаек. Чайки всегда чем-то недовольны, им бы только покричать. Скандалисты птичьего мира. Вот одна из птиц подлетает прямо ко мне. Так близко, что я чувствую жуткую вонь протухшей рыбы, исходящую у нее из клюва.
  -- Гордеев! - кричит чайка. - Леха! Просыпайся! Вставай! Вставай, соня хренов!
   И крыльями хлопает меня по щекам.
  -- Что?
   Я открыл глаза.
   Вначале мне показалось. Что я полностью ослеп. Или глаза у меня лопнули, совсем как у того мужика из анекдота, которому свет в туалете выключили. Бедняга был так увлечен своим запором, что зажмурился. А открыв глаза, и обнаружив вокруг себя кромешную тьму, решил, что эти самые глаза у него лопнули от натуги.
   Так и я: только что море, солнце, чайки и вдруг - темнотища! Память пришла ко мне на выручку, и я вспомнил с ужасом, что все еще нахожусь в "подвале для гостей" вместе с Витьком и группой лаосских товарищей. Кстати, последние вели себя на редкость беспокойно: то, что во сне я принял за крики чаек, наяву издавали индокитайцы.
  -- Уй-ауй! - выли они истошно, - Уйуй-аюй!
   В общем, фон для моего пробуждения, был не из приятных.
  -- Бежим! - закричал мне Довбуш прямо в ухо, - Скорее к лестнице!
  -- Принесли бананы? - наивно полюбопытствовал я.
  -- Дурак! - рявкнул Витек и толкнул меня в спину. - Топят тут нас, как кутят, а у него все мысли о еде!
  -- Что делают? - прошептал я.
  -- Следы заметает твой друган Февральский, - Витек крепко ругнулся, - кто-то конкретно его за жопу схватил. Ой, как конкретно!
   Кажется, я знал, кто именно. Вот только бы ему не опоздать спасти нас...
  -- К ступенькам, Леха! Бежим к этим чертовым ступенькам!
   Лаосцы толкались, пихались и вообще, вели себя довольно грубо.
  -- Как ты думаешь, им тоже нужно к лестнице? - высказал предположение я.
  -- А-а, стадо обезьян! - орал Витек, известный расист и славянофил, - Посторонись, желтомордые!
   Вода прибывала.
   Шустрые цепкие пальчики схватили меня за рукав и по всему не собирались с ним расставаться.
  -- Ай-ай! - вопил мне в самое ухо обладатель пальчиков, - Ай - ай - ай!
   И старался поскорее отыскать мое горло.
   Развернувшись, я послал кулак на голос. Он смачно вошел в чей-то раскрытый рот. Лаосец взвыл и оставил меня в покое. Но парочка его напуганных братьев резво прыгнула мне на спину, словно голодные крысы. Я почувствовал чьи-то острые зубки на своем ухе. Хоть ухо и является моей эрогенной зоной, никакого удовольствия я не почувствовал.
  -- У-у, гад! - завопил я и начал шарить впотьмах, стараясь схватить этого ублюдка за какую-нибудь выступающую часть.
   Короткие жесткие волосы мало подходили для этой цели, а вот нос был даже очень ничего. Награждая азиата всеми известными мне матерными эпитетами (поймите меня правильно, расизмом я никогда не страдал!), я вонзил пальцы в его просторные ноздри и как следует, дернул. Ухо тот час было оставлено в покое, а я выиграл еще несколько сантиметров на пути к заветной лестнице.
   Толпа мокрых очумевших представителей славного народа Лао преградила мне дорогу. Пришлось пустить в ход кулаки и локти, тут уж было не до дипломатических тонкостей! Худо-бедно, но я продвигался. В паре метрах впереди дико матерился Витек Довбуш, великий гуманист всех времен и народов.
   Отвоевав две нижние ступени, к которым, кстати, уже подступала вода, я почувствовал, что меня тянут вниз. Несколько крепких маленьких кулачков пробовали на прочность мой позвоночный столб. А может, они просто пытались достучаться до моей человечности? Кто знает... сейчас мы мало походили на людей, каждый из нас: малорослый лаосец, толстяк Довбуш или ваш покорный слуга, пытались выполнить главное предназначение любого живого существа в природе - выжить, во что бы то ни стало, выжить любой ценой.
   Вода прибывала.
   Я понял, что если меня скинут вниз, подняться снова будет делом нелегким. И вряд ли мне подадут руку.
  -- Витек! - заорал я. - Помоги мне!
  -- Леха! - раздалось совсем близко - руку давай, руку!
   Я протянул вперед руку, попав растопыренными пальцами в чей-то глаз. Азиат заверещал, словно раненый заяц и посторонился.
  -- Витек...- хрипел я, наклонясь вперед, чтобы ослабить давление на шею, - Витек...
  -- Руку, давай же руку!
   Наконец, его большая холодная лапа коснулась меня. Она была мокрой то ли от пота, то ли от чьей-то крови, но я молил об одном - удержаться за нее, не выскользнуть!
   Несколько жутких секунд спустя, я уже прокладывал себе дорогу наверх. Мой душитель полетел вниз, как только у меня хватило сил и места для того, чтобы лягнуть его пяткой.
   Героизм всегда должен быть вознагражден и вскоре я стоял рядом с Довбушем плечом к плечу. К моим "боевым ранениям": разбитым Константином Владимировичем губам и брови, несомненно, добавились новые - противно ныла правая скула, и горело ухо (надеюсь, "зубастик" не занес мне в кровь какую-нибудь тропическую заразу?)
   Так или иначе, спустя столетия, высота была нами взята. Мне бы очень хотелось рассказать, как мы с Довбушем, стоя на последней ступеньке, помогали бедным лаосцам забраться наверх, но жизнь - вовсе не собрание благородных поступков и иногда приходится делать весьма мерзкие вещи. Например, стараться выжить, обрекая на смерть других.
   Невероятного труда нам стоило удержаться на месте. Несколько человек схватили Витька, и тут уже я пришел ему на помощь. Нашарив на стене какую-то скобу, я судорожно вцепился в нее одной рукой, а другой - в пиджак Довбуша, его канареечную гордость, первоначальный цвет которого был, несомненно, утрачен. С горем пополам мы сохранили равновесие.
   Внизу кто-то кашлял и захлебывался. Первые жертвы, с ужасом подумал я. Сколько же времени пройдет, пока вода достигнет первой ступени? Какова высота подвала? Сможем ли мы с Довбушем продержаться достаточно долго? Сколько осталось до конца?
  -- Витек, держись за скобу! - заорал я, подвигаясь.
  -- Ты смотрел "Титаник" Кэмерона? - спросил он.
   В его голосе я уловил сумасшедшие нотки: Витек был, что говориться, на грани.
  -- Я уже об этом думал, - пластмассово рассмеялся я, пиная очередного желающего спастись. - Спешу успокоить - на Лео Дикаприо ты не похож.
  -- Точно, - хрюкнул Витек, - он гораздо толще!
   Довбуш дышал, как паровозный котел перед взрывом. Он устал. Я и сам чувствовал себя взмыленной кобылой, проскакавшей ни одну сотню километров. Еще немного и... нет, об этом лучше не думать вовсе.
  -- Как ты думаешь, - спросил я Витька, - откуда вода?
  -- А? - выдохнул он.
  -- Вода, спрашиваю. Откуда она?
  -- Какая разница! - отмахнулся Витек. - Болтай меньше, экономь силы!
  -- Сдается мне, из озера водичка. Есть под горой такое себе озерцо.
   Тут меня буквально привалили к двери. Стало трудно дышать, и я с ужасом услышал отчетливый хруст своих ребер.
  -- Во - да, - прошептал Витек, - она уже на лестнице.
   Дышать стало невозможно. Раскрыв рот, словно рыба, я с жадностью ловил каждый глоток вонючего, бедного кислородом воздуха.
  -- По-моему, нам капздец, Гордеев, - высказал предположение Витек.
  -- Вроде бы.
  -- Давай поджимай ноги и на счет "три".
  -- Чего? - не понял я.
  -- Развлекаться будем, говорю.
  -- Ага, самое время.
  -- Я сейчас какому-нибудь узкоглазому в грудак упрусь ногами, потом их выпрямлю. Глядишь, места будет больше.
  -- А держаться ты за что будешь, голубь мой?
  -- За скобу, - оживился полузадушенный Витек, - ну, и ты поможешь.
   С минуту мой товарищ по несчастью кряхтел и матерился, а затем ему и впрямь удалось выпрямить ноги. В темноте раздались жуткие крики, кашель. Вода бурлила так, словно в темноте подвала резвилось Лох-Несское чудовище.
   Стало действительно свободнее. От неожиданности я даже шлепнулся на ступени, больно ударившись копчиком, и кажется, ко всему прочему, вывихнул руку.
   Радость - явление временное и свободой нам долго наслаждаться не пришлось: уже через несколько минут нас облепили сыны суверенного Лаоса. Конечность, которой я держался за скобу, грозила быть оторванной. Даже слезы на глазах выступили.
  -- Вот теперь нам точно капздец, - подвел черту я.
  -- Угу, - мрачно отозвался из-под груды тел Витек, любитель повеселиться.
   Однажды в детстве я чуть не утонул. Было мне тогда лет двенадцать, и плавать я, к сожалению, не умел. Как сейчас помню - самый разгар лета, середина каникул. Мы отдыхали у тети с дядей на даче под Черниговым, на Украине. Стремительная холодная Десна протекала в каких-нибудь пяти - десяти метрах от огорода и практически все свободное время я и мой двоюродный брат Андрей проводили у воды. Плавать, повторяю, я тогда не умел и все, что мог себе позволить - это зайти в реку по шейку и изображать "опытного пловца". Андрей, которому в ту пору шел пятнадцатый год, в отличие от меня, плавал довольно сносно, но проявлял тактичность и не высмеивал своего младшего брата.
   Был обычный жаркий полдень, тягучий, словно патока. Спасением от солнца, мы как всегда, избрали прохладные воды Десны. Андрей разделся и, ежась от холода, погрузил в воду свое загорелое полное тело. Я тоже решил "поплавать" и последовал примеру кузена. Зайдя в реку по грудь, я сделал еще один шаг вперед и...о, коварство песчаного дна! Нога сорвалась, и я оказался в какой-то холодной бездне. "Спасительное" течение отнесло меня на середину реки, где я и начал захлебываться по общепринятой классической схеме пловца - неумехи. "Помогите!" - исступленно орал я, и очередная порция деснянской водицы отправлялась ко мне в желудок.
   Андрей носился по берегу, не придумая, что ему делать: то ли броситься в воду на помощь мне, то ли бежать за кем-нибудь из взрослых. В воду лезть он опасался, так как меня отнесло на такое расстояние, на какое братец никогда еще не заплывал. "Эй, кто-нибудь!" - кричал он ставшим внезапно тонким голоском.
   Тем временем, я благополучно захлебывался, и только дикие взмахи руками не давали мне пойти ко дну. Но это уже был, как говориться вопрос времени. От страха, резких движений и холодной воды, мышца на левой ноге окаменела.
   "Эй, кто-нибудь!" - верещал Андрей, скача по берегу.
   "Кто-нибудь" появился как раз вовремя: я уже достаточно нахлебался, чтобы пойти ко дну. Меня спас случайный прохожий, дачник. Бросив свой велосипед, он с разбегу нырнул прямо в одежде и стремительным кролем поплыл ко мне. Я был вытащен на берег, где сразу же выблевал тонну воды и весь свой завтрак. За мое спасение геройский мужик заплатил тренеровочными брюками - их унесло течением.
   Вот, что мне вспомнилось в тот момент, когда вода, богатая мочой, фекалиями и банановой кожурой, подступила под самое горло.
  -- Довбуш? - прошептал я.
  -- А?
  -- Ты тонул когда-нибудь?
  -- Неа, я плаваю классно.
  -- Боюсь, тебе это уже не поможет.
  -- Настоящий друг всегда утешит в трудную минуту, - философски заметил Витек.
  -- Как думаешь, может быть уж лучше бы, нас разобрали на запчпсти?
  -- Остряк.
  -- А жизнь тебе вспоминается?
  -- Чего?!
  -- Ну, там детство, юность, первый сексуальный опыт.
  -- Ни хрена мне не вспоминается, - зло проворчал Витек, - единственное, Светку жалко. И малого.
  -- Сколько ему?
  -- Девять осенью.
  -- Совсем взрослый.
  -- Ага. И вовсе не такой толстый, как я, в мать пошел.
   Я вдруг с ужасом подумал о том, что будет с моими родителями, с Федоровым, с многочисленными друзьями-приятелями. Брр!
  -- Леха...
  -- Да?
  -- Ты слышал?
  -- Ч-тьфу! - я выплюнул очередную порцию вонючей воды, попавшей мне в рот, - Что я должен слышать? Архангеловы трубы что ли?
  -- Ну... - неопределенно протянул Витек.
   И тут я сам услышал. Далекие, заглушенные дверью крики и выстрелы.
   Неужели, это наше спасение? Неужели, Друг?
   Подтянувшись на скобе, я, что было сил, закричал. Получилось очень даже приличное карканье: мой голос был безнадежно сорван.
  -- Кричи! - я толкнул Довбуша в бок, - Ори, что есть мочи! Ори, Витек! Эй! А-ааа!!! Мы здесь!!!
  -- Ты что, сдурел совсем? - попытался урезонить меня Довбушю - Да мало ли какие у них там разборки?
  -- А может, это...милиция? - я чуть было не сказал "наши", имея в виду Переверзева и конечно, Друга.
  -- Что-то ты темнишь, Гордеев, - у Довбуша было прекрасное журналистское чутье и на "мякине" его практически невозможно было провести.
  -- Так кого мы все-таки ждем? - настаивал Витек.
  -- Друзей, - просто ответил я и принялся молотить в металлическую дверь.
   Довбуш, кажется, удовлетворенный моим объяснением, присоединился ко мне.
  -- Эй! - рявкнул он прямо у самого моего уха - Лао! Комарадос! А ну, кричите! Скрим! А-ааа!!! Там наша хэлп! Орите, падлы узкоглазые! А-ааа!!!
   Общими усилиями мы создали довольно приличную какофонию и вполне бы подошли для сводного оркестра чертей в аду. Когда же голоса раздались совсем близко, мы превзошли самих себя: казалось, за металлической дверью рожает несколько мезозойских динозавров.
  -- Эй, там есть кто-нибудь? - раздалось прямо возле нас с Довбушем.
  -- Есть! - заорали мы с Витьком в один голос. - Скорее, ради Бога, мы тонем!
   Это была чистая правда: вода достигла моих ноздрей, и я встал на цыпочки, чтобы не захлебнуться.
  -- Сейчас, сейчас! - заторопились за дверью. - Только разберемся, как она открывается.
  -- Взрывайте ее на хер! - взвизгнул Довбуш, - У нас тут куча трупов уже!
  -- Вам придется отойти от двери.
  -- Невозможно, - крикнул я, - мы тут и так, как сельди в бочке.
   За моей спиной истошно выли оставшиеся в живых лаосцы. Высоким ростом азиаты, если я правильно помню, не отличаются, жабры у них тоже не растут. Каким же чудом они до сих пор не утонули?!
  -- Боже, как я хочу, чтобы эта гребаная дверь открылась! - в сердцах воскликнул Витек.
   Глас вопиющего в пустыне, то бишь в воде, был услышан и медленно, словно во сне, проклятая дверь поползла в сторону.
  -- Ну и связи у тебя! - восхитился я.
  -- Выберусь из всего этого дерьма, бля буду - поставлю свечку килограмм на двадцать, - пробормотал Витек.
   Вода поспешила в образовавшееся отверстие, и нас прижало так, что пошевелиться было невозможно. Яркий дневной свет полоснул по глазам хирургическим скальпелем. Я инстинктивно зажмурился. Миллиард световых частичек немилосердно бомбардировали сетчатку.
  -- Господи, живы! - продолжал взывать ко Всевышнему Витек. - Леха, мы живы! - рыдал он. - Только глазам больно. Как же больно глазам!
   Мутный поток вынес нас на каменную площадку. Прямо ко мне в объятия упал распухший обезображенный труп. Мертвые глаз лаосца были широко, насколько позволял монголоидный разрез, распахнуты. До последних дней своей жизни не забуду этого взгляда!
   Я поднялся на ноги и тут же упал. Сломанные ребра, казалось, шевелятся. Жуткая боль. Я был близок к потере сознания. Тошнило.
  -- Эй! - услышал я как издалека, - Эй, очнись, брат - землянин!
   С трудом, оглянувшись, я узрел дивную по своей неправдоподобности картину: Довбуш, тот самый Довбуш, который с энтузиазмом сталкивал детей славного Лаоса с лестницы, тащил под руки две маленькие оборванные фигурки!
  -- Велики чудеса Твои, Господи... - пробормотал я с дурацкой улыбкой.
   Стоя на четвереньках, я рассматривал своих спасителей. Зрение потихоньку возвращалось. Сперва расплывчато, затем четче, я увидел вооруженных людей в черных штурмовых масках. На рукавах красовались нашивки спецназа.
  -- Милиция? - еле выдавил я.
  -- Точно, - подтвердил один из них, помогая мне встать.
   Я блаженно улыбнулся и вырубился, упав прямо в объятия спецназовца.

"МИР ТЕСЕН"

   Когда человек жутко устал, будить его настоящее свинство.
   Я открыл глаза и собирался было озвучить эту самую мысль, да еще приукрасив ее парочкой многоэтажных матов, но вовремя остановился: кроме Друга около моей кровати участливыми изваяниями застыли Переверзев, в прекрасно подогнаном по фигуре, летнем светлом костюме, как всегда невозмутимый Скотч и двое похожих друг на друга боевиков, носящих идиотские утинные прозвища - Дилли и Вилли. Но не присутствие эстета - Арнольда сдержало меня, тот уже как-то выслушал от "удивительно воспитанного для своей профессии" Гордеева несколько матюгов (правда, по телефону это сделать всегда легче). У окна, чуть в стороне от всех стоял мальчик лет восьми. Со скучающим видом, заложив руки за спину, он изучал потолок моей палаты.
   "Чей-то сын" - мелькнула мыслью - "Неужели, Переверзева?" На моем лице возникла предательская улыбка.
  -- Миша, - нарушил затянувшуюся паузу Друг, - Вот этот дядя отвезет тебя к маме.
   У "вот этого дяди" попросту отвалилась челюсть. Чего это они еще придумали?! В последнее время я совсем не принимаю участия в собственных поступках.
   Мальчик Миша лениво скользнул по мне взглядом и вновь занялся потолком.
  -- Куда это отвезет? - задал я вполне уместный вопрос.
   Друг усмехнулся и многозначительно посмотрел на Переверзева. Тот заметно кивнул головой.
  -- Это совсем не опасно, - заверил меня мой бывший школьный товарищ, а ныне криминальный элемент. - Просто отвезешь мальчика в гостиницу и вручишь матери. А она тебе отдаст очень важную такую штучку. И точка. Все закончится.
   До меня, наконец, начало доходить.
  -- Ты хочешь сказать...
  -- Да, это его сын.
  -- Но это же... - меня передернуло под одеялом.
  -- Киднеппинг? - Друг подмигнул своей команде.
   Дилли и Вилли заржали. Скотч же выполнил довольно странное мимическое движение уголком рта, что у него, по всей видимости, означало улыбку.
  -- Да, конечно, как же я мог забыть.
   Это развеселило их еще больше.
  -- Не понимаю, неужели нельзя было подождать еще пару дней! - раздался вдруг тоненький голосок.
   Все повернули головы. Маленький Миша скрестил руки на груди, точно копируя излюбленную наполеоновскую позу своего отца.
  -- Миша, ты что же, не хочешь увидеть маму? - спросил у Февральского - младшего Друг.- Она волнуется и...
  -- Хочу, конечно, - перебил его Миша, - Но у нас завтра контрольная работа по английскому...
  

* * *

  -- А вы уверенны, что довезете меня? - спросил Миша, когда я выруливал со стоянки на "Джипе" Друга.
  -- В смысле? - не понял я.
   Мальчик замялся.
  -- Да, - протянул он, - вид у вас совсем не геройский.
   "По взрослому рассуждает" - подумал я с некоторым восхищением.
   Это внешне я такой...измотанный. - я опустил темные очки, одолженные у Скотча на кончик носа и заговорщицки подмигнул мальчику. - А так... хочешь пресс пощупать?
  -- Конечно, хочу! - в Мишиных глазах светилось восхищение.
   Я позволил мальчику ткнуть кулачком в гипсовый корсет, в который меня накануне упаковали заботливые врачи. Сломанные ребра отозвались тупой болью.
  -- Твердый, - тоном знатока поведал мне Миша. - Тверже, чем у Реваза.
   Кто такой этот Реваз, я не стал уточнять. Наверняка, один из подручных папаши этого славного мальчугана.
   Я еще легко отделался: два сломанных ребра, вывих плеча и куча синяков. Витьку Довбушу повезло гораздо меньше: сломанная в двух местах нога и серьезное сотрясение мозга (он врезался головой о стену, когда нас вынесло из затопленного подвала.) Как ему, со сломанной ногой удалось вытащить двух лаосцев, навсегда останется для меня загадкой, и не в болевом шоке дело!
   "И вечный бой, покой нам только снится." Почему-то жена Февральского пожелала отдать компакт именно мне. Я, всегда я. Тоже мне, важная персона!
   Каким образом диск попал к супруге Константина Владимировича, я еще не знал, Друг, непременно расскажет, когда вернусь.
   Мишу, по его же словам, "выцепили" прямо у школы, на глазах одноклассников. Это было просто "потрясно" и теперь этот Колька Гусев не будет задирать нос! Кольку, сына известного бизнесмена похищали в прошлом году. Но больше всего мальчику понравилось, как были нейтрализован его собственный "телик", то есть телохранитель. Непонятно каким образом Витька, этот "бульдозер с глазами" оказался примотанным к школьной ограде липкой лентой.
  -- Это его маленький ваш примотал, - восхищенно рассказывал мальчик. - Тот, что в сером свитере. - Миша рассмеялся. - А на вас его очки!
  -- Точно, - подтвердил я.
  -- Ума не приложу, как ловко это у него получилось. Р - раз и все!
  -- Да уж! - уж мне-то методы Скотча были доподлинно известны.
  -- А моего папу посадят? - неожиданно спросил Миша.
   Я чуть управление не потерял, как тот Лелик из "Бриллиантовой руки" Гайдая, когда Семен Семенович поинтересовался его званием. Но Лелик вел 21-ю "Волгу", а я - "Джип", у которого предусмотрен гидроусилитель руля, поэтому никаких выкрутасов на дороге я себе не позволил.
  -- Наверное, - врать пацану совсем не хотелось.
   О том, что Февральский взят под стражу, я узнал от Друга. Он сказал также и то, что хороший знакомый Константина Владимировича, по случайному совпадению, лучший адвокат города господин Филькенберг в срочном порядке прервал свой отпуск и возвращается из Швейцарии, где лечил аденому предстательной железы.
  -- Я так и знал, - тяжело, совсем по взрослому вздохнул мальчик и покачал светлой головой. - У Димки папа тоже мафия и его арестовали весной.
  -- Мне очень жаль, - пробормотал я, не отрываясь от дороги.
   На самом деле, мне было, совсем не жаль Константина Владимировича, а вот Мишка ни за что страдает. И все из-за мерзавца отца.
   Друг сказал, что у нас совсем мало времени. Февральского до суда, скорее всего выпустят под подписку о невыезде. Большие деньги делают чудеса. Февральскому инкриминировали кучу статей, но он по прежнему оставался одним из богатейших людей. И это, не смотря на то, что его счета во многих банках мира были арестованы. Друг считал, что на моем компакте присутствует информация о небольшом банке на Каймановых островах, где содержатся вклады Константина Владимировича и его хорошего друга - господина Нечипоренко, народного депутата, председателя одной из социал-демократических партий, лидера движения "Вперед!"
   В то время, как мы с Довбушем осваивали азы подводного плаванья, в аэропорте города Кельн происходили интереснейшие события. Частный "Боинг-767" , принадлежащий российской поп диве Синильге, был посажен на запасную полосу. Таможенная служба аэропорта совместно с полицией произвели досмотр пассажирского салона и грузового отсека. Кроме свето-и звукоустановок, стражам порядка удалось обнаружить также пакеты с плазмой, костный мозг, почки в специальных контейнерах и прочие "запчасти" к человеку.
   Германские гастроли Синильги были сорваны, а саму певицу вместе с ее многочисленной свитой препроводили в полицейское управление, куда вскоре прибыли также продюсер певицы господин Вареник и представитель российского посольства. Еще через несколько часов, чартерным рейсом к месту событий прибыл господин Дурницкий, известный московский адвокат, которого в околомузыкальных кругах знали, как Волчка. Волчок немного опоздал. Ровно настолько, чтобы насмерть перепуганная Синильга начала давать показания. Эти самые показания и стали первым гвоздем в крышку гроба Константина Владимировича Февральского. Стараниями Волчка, честно отрабатывающего свои триста долларов в час, спешно была созвана пресс-конференция, на которой Синильга предстала перед СМИ не иначе, как несчастной жертвой нелепого обмана. Это заявление лишь прибавила звездного ореола диве, фаны рыдали от умиления.
   В общем, каша заварилась приличная. Мир гудел, как растревоженный улей на пасеке моего отца. Немецкий филиал "Крайм Ньюс" работал, как проклятый, готовя сенсационный материал. Полиция тоже не сидела, сложа руки. С присущей немцам пунктуальностью и аккуратностью, в городах Оффенбах, Брюнсбюттель и Зальцгиттер был предпринят ряд арестов. Нелегальные клиники, где проводилась пересадка органов богатым бюргерам, закрылись навсегда.
   Наши спецслужбы тоже были не лыком шиты. Я уже знал о том, что опечатаны "Бойня" и частная клиника З. Лиходей. Ну, и, разумеется, дворец Февральского. Телеканалами транслировались ужасные картины: мертвые лаосцы, подвал, из которого выкачали воду, мордовороты Февральского, распластанные по асфальту, словно камбалы мрачными спецназовцами в масках. Место, где происходила "переделка", милиция пока что не обнаружила, но я был уверен, что теперь это уже вопрос времени.
   Много всего случилось за эти два дня, свидетелем чего я не стал. Если бы, к примеру, я был книжным или киношным героем, другое дело - тогда бы я успел везде: и разобраться с плохими парнями, взорвавшими машину с Дашей и "вспомнить все". Что меня заставили забыть ужасные люди в белых халатах. И уж, конечно же, в финале, перед самым "хэппиэндом", я и главный злодей "боевика" - Константин Владимирович сошлись бы в красивом поединке. Два мастера единоборств, ведущих бой насмерть! Кажется, что гад уже победил, он осыпает градом ударов нашего героя, то бишь меня и гаденько так улыбается: "сейчас, мол, ты умрешь, а потом я спляшу джигу на твоем хладном теле!" Особенно достается простреленному левому плечу (разумеется, навылет!) героя. И в последний (ну может быть в предпоследний) момент, обессиленный супермен мобилизирует всю свою волю (видит картины раннего детства, слышит голос сенсея, нужное подчеркнуть), и как врежет! Ка-ак вмажет! И злодей летит вниз с небоскреба, (варианты: падает в котел, в котором что-то подозрительно бурлит, насаживается на огромный крюк, извергая проклятия в адрес героя, попадает под гидравлический пресс). Да, я совсем забыл о декорациях. Драться бы нам с Константином Владимировичем пришлось, если не на террасе его дворца, так уж точно на каком-нибудь заброшенном заводе, которыми так изобилуют фильмы жанра "экшн".
   Тут я вспомнил, как Февральский выполнил (не без моей помощи) некий акробатический элемент и рассмеялся.
  

***

   Как сюда добраться, мне подробно объяснил Друг. Он также рассказал и об истории этого заведения.
   Гостиницу "Серебряная подкова" или постоялый двор "Серебряная подкова" (именно так значилось на вывеске), нельзя было назвать лучшей в городе. В семидесятые здесь размещался Дом Учителя, принадлежащий, разумеется, Министерству Просвещения. В сим доме, окромя завсегдатаев - клопов и тараканов временами время от времени, жили приезжие сеятели доброго, разумного, вечного, которые прибывали на плановые семинары, конференции, курсы повышения квалификации и прочие полезные мероприятия. Учителя по вечерам пили водку, пели Окуджаву под гитару, пользовались запрещенными пожарной охраной кипятильниками и мужественно грызли подобно граниту науки подозрительные бутерброды с несвежей докторской колбасой. Тараканы питались объедками с небогатого учительского стола, а клопы, в свою очередь, кусали по ночам жесткие тела работников системы образования.
   Пожар, произошедший в Доме Учителя, совпал по времени с выходом горбачевского антиалкогольного указа. То ли в постели кто закурил, то ли сказалось нелегальное пользование кипятильником, но так или иначе, целый этаж выгорел напрочь, и еще один был безжалостно залит водой, не привыкшими к экономии пожарниками. К счастью, обошлось без жертв.
   С началом агонии в системе образования, Дом Учителя принялся менять хозяев, словно модница наряды. Первым в очереди стоит кооператив по изготовлению детских игрушек с символическим названием "Папа Карло". Но то ли в нашей стране деревянные игрушки перестали пользоваться спросом, то ли к председателю кооператива, любителя, кстати, погулять с девочками моложе восемнадцати, зачастил друг, подозрительно похожий на старика Джузеппе - Сизый Нос, но через два месяца после открытия, "папакарловцы" в спешном порядке вывезли сырье и оборудование.
   Новые хозяева здания представляли породу людей, обожающих всяческие сокращения вроде АО МММ. Именовались они ОАО АУ, были загадочны, словно секретные службы и занимались модным в то время инвестированием. В одно солнечное утро, когда в весеннее солнышко, сладко зевая, поднялось в бирюзовое небо, группа отчаявшихся акционеров, ведомая революционно настроенной бабушкой, взломала дубовую дверь с нейтральной табличкой "закрыто на..." и завладела зданием. Приятное удивление вызвала девственная чистота кабинетов открытого акционерного общества. Обманутые вкладчики долго ходили по коридорам и кричали: "Ау!" Тщетно: ОАО АУ перестало существовать в природе, как явление. Долго ходили акционеры по гулким этажам заведения, словно народ израилев по пустыне. А бабушка вела их аки Моисей. Симпатичные молодые люди, которым бедные пенсионеры доверили свои ваучеры, оказались обыкновенными жуликами.
   Кстати, раз уж речь зашла о жуликах, нужно отметить следующий факт: только в начале девяностых здание переходило к шести организациям подобного толка, которые, нахапав денег у наших доверчивых граждан, воспитанных Мавроди и Леней Голубковым, через некоторое время растворялись во времени и в пространстве.
   Однажды, правда, домом владели самые настоящие бандиты. "Братки" из печально известной группировки Черепа устроили в бывшем доме знаний свою штаб-квартиру под видом товарно-сырьевой биржи. В девяносто седьмом на биржу пожаловали брокеры из отдела борьбы с организованной преступностью и закрыли ее на неопределенный срок.
   В девяносто девятом домом на некоторое время завладели национал-социалисты, но после съехали, оставив после себя горы агитационной литературы и пустых бутылок.
   Наконец, в начале нового века многострадальный Дом Учителя вернулся к своим основам - стал гостиницей. Некий Хвостов выкупил здание на аукционе недвижимости, и после реконструкции, произведенной известной итальянской фирмой, городу явился постоялый двор "Серебряная Подкова". В народе гостиница сразу же получила незавидное для своего предназначения прозвище - "Конюшня". А зря. Очень даже неплохие условия для проживания создал господин Хвостов. И за приемлемую цену. Опытные специалисты по интерьеру устроили из трехэтажного Дома Учителя нечто среднее между современным отелем и средневековой таверной.
   Небольшое аккуратное здание было выдержано в желто-коричневых тонах. Светлые окна, эркеры, черепица. Черные, видно, очень тяжелые двери, медные скобы и гвозди. Стилизованные под старину ворота, вывеска на цепях: "Серебряная Подкова Постоялый Двор Мы Рады Путникам". Автостоянка умиляла еще больше. Самая настоящая телега обречено уперлась оглоблями в асфальт. Телега, заботливо покрытая лаком, являла собой некий памятник. Видно, первому постояльцу "Подковы".
   Я припарковался рядом с перламутровым "Шевроле-Каприз".
  -- Что-то не видно твоей мамы, - сказал я Мише.
  -- Может в номере? - предположил мальчик, - Она ведь не знает, на чем мы приедем.
  -- Соображаешь, шеф, - улыбнулся я. - Давай выйдем, может она как раз смотрит в окно.
  -- Так мы и сделали.
   Перед нами тут же возникла миниатюрная девушка в кожаной юбке, белой блузке, кожаном корсете на шнурках и смешных ботиночках с загнутыми по средневековой моде носами.
  -- Мы рады вас приветствовать в "Серебряной Подкове", - прощебетала она. - Господин желает комнату?
  -- Нет, - в тон ей ответил я, - у господина здесь встреча.
   Миша, как ни в чем, ни бывало, стоял рядом, словно и не был жертвой похищения. Идиллия - отец с сыном в отпуске.
  -- Тогда нет смысла отводить вашего коня в стойло? - не унималась девушка.
   Это мне понравилось.
  -- Верно, - с достоинством произнес странствующий идальго Гордеев. - Но напоить его все-таки не помешает.
   Интересно, как ей мои лицевые латы из пластыря? А кираса, у меня какая! Чистый гипс!
   Я подбросил вверх брелок с ключами от машины Друга. Девушка легко его поймала.
  -- Мой Росинант предпочитает девяносто восьмой, - сказал я.
  -- О?кей. - совсем не по средневековому ответило юное создание.
  -- Миша!
  -- Мама!
  -- Миша! Сынок! С тобой все в порядке? Ты цел, котенок?
   Медленно, очень медленно, как во сне или паршивом американском кино, я повернулся на голос.
   "Ну что, Гордеев? Не ожидал такой фигни, а?" - тут же завозилась старуха-совесть.
   Гордеев такой фигни не ожидал, это уж точно. Он ожидал чего угодно, только не услышать этот голос. Голос, который практически забыл и слышал лишь в редких снах. Нежный, самый удивительный голос, принадлежащий матери Миши и жене Константина Владимировича Февральского, в девичестве Динке Савельевой, моей самой первой и самой горькой любви. Таким голосом зовет Прошлое.
  

***

   Не было никаких объятий радости, ни слез, ни даже обоюдного остолбенения. Просто она подошла ко мне, и, взяв за руку, сказала:
  -- Здравствуй, Алеша, - я внутренне напрягся. - Не чаяла тебя еще раз увидеть, а вот пришлось.
   "Вот и ангел-хранитель твой, Гордеев", - буркнула совесть - "Человек, которому ты обязан жизнью. Человек, имеющий влияние на Февральского. Его жена".
   Миша повис на другой ее руке, и обалдело нас разглядывал.
  -- А вы чего это, знакомы, что ли? - наконец спросил он.
   Молодец, Мишка, выручил! Мы рассмеялись, она непринужденно высвободила из моих потных пальцев свою прохладную руку. Тут я только заметил. Какая чудовищная усталость скрыта в глазах моей бывшей девушки. Моей бывшей девушки. Я произнес это про себя, как бы пробуя на вкус. Вкус был отвратителен.
   А потом мы сидели за столиком в удобных плетеных креслах и разговаривали. Миша поедал гигантскую порцию мороженого "Сон министреля", а мы с Диной пили превосходно сваренный кофе. Постоялый двор нравился мне все больше и больше.
   Было спокойно. Очень спокойно. Однажды я просто взял и простил. Когда-то, тридцать миллионов лет назад, когда по Земле еще ходили динозавры, мы любили друг друга. Я посвящал ей стихи. Она ссорилась из-за меня со своей матерью. Время катится, словно конфетный фантик, гонимый ветром.
   Я сидел и смотрел на ее тонкую ухоженную руку с длинными, не по моде ногтями. Обручальное колечко с бриллиантиком карата этак на три, уютно устроилось вокруг ее безымянного пальца. Се ля ви, Гордеев. Она замужем. Теперь ты воочую в этом убедился.
   Было только дико обидно то, что ее мужем оказался этот потрошитель Февральский, это ничтожество. Как мне было обидно!
   Любит ли она его? Любит ли его так, как когда-то еще в каменном веке нашей сумасшедшей юности любила меня?
   В своем разговоре мы намеренно не касались больных для нас тем. Ей не хотелось говорить о своем замужестве, мне же незачем было ее спрашивать о участии в моей судьбе.
   "Найти и Рассказать"... Как много вырванных с корнем нервов назад я хотел найти ее и обо всем рассказать. Рассказать, каковы на прочность оказываются чувства. И о том, что я все так же готов умереть за нее. И о многом другом... Время - странная штука и моя идеафикс растаяла, словно весенняя сосулька. Теперь мне не хотелось никому ничего рассказывать. Мы сидели совсем рядом. Так просто было сейчас взять это нежное лицо в ладони и целовать, целовать, целовать до одури, до потери сознания...Мы так близко друг от друга. Но так далеко... И слов нет. Кажется, нет больше и чувств.
   Где твои мысли, Динка? Неужели, в КПЗ? Насколько сильно он твой муж?
   Ностальгия?
   Ностальгия. В сердце вновь заныла маленькая гитара с полуоборваными струнами. Нам было по шестнадцать и все было впереди. У каждого свое "все" Но мы тогда об этом ничего не знали. У нас обоих было счастье. Одно на двоих.
   Миша измазался в мороженом. Хороший парень. А отец - скотина.
   Дина посмотрела на меня. Наш кофе давно был выпит, мы только делали вид, что на донышках наших чашек-душ еще что-то осталось...
   "Как я тебя люблю!" - хотелось сказать мне.
   Как я тебя любил...
   Она прочла по губам и все поняла. Сморгнула блестящую капельку все с таких же длинных, как и в далеком восемьдесят девятом, ресниц и быстро, по звериному отвела взгляд.
  -- А правда, я завтра в школу не пойду? Пришел к нам снова на выручку Миша, - Ведь можно сказать, что вы меня отдали завтра. А?
   Он по очереди заглядывал нам в глаза: своей матери и тому, кто мог бы стать его отцом.
   "При удачном стечении обстоятельств." - поддела старуха- совесть.
   Затем мы поднялись в номер и Дина передала мне компакт-диск.
  -- Проверишь? - спросила она. - У меня есть ноут-бук.
  -- Нет. - мне этот вопрос резанул по сердцу: я мигом вспомнил, зачем я, в сущности здесь.
   Я взял из ее рук коробочку и спрятал в карман.
  -- Мама, я хочу в туалет. - пробурчал Миша. - И уже давно между прочим.
  -- Так в чем же дело? - Дина взлохматила волосы сына. Точно такие же, как и у нее самой. - Иди. - она показала мальчику, где туалет.
   Мы остались одни.
  -- Руки вымыть не забудь. - крикнула Дина.
   Голос прозвучал высоко и взволновано.
   Мне показалось, что она боится встречаться со мной взглядом.
   "Странное дело, правда?"
   "Заткнись!"
  -- Я, пожалуй, пойду .
   "Как-то уж больно нерешительно ты это произнес, Гордеев."
   "Ну заткнись, я прошу."
  -- Уже? - встрепенулась она. - Уже уходишь? Да, конечно, уходишь. - констатировала Дина. - Что ж, прощай, Алеша. И не поминай меня лихом, как бы это глупо не звучало. Прощай.
   Теперь в ее глазах застыли самые настоящие слезы. Что-то возвращалось... Что-то из прошлого. Из нашего прошлого. Хотел ли я этого? Хотела ли этого она?
  -- Дина, зачем ты тогда меня спасла?
   Вот я и задал этот вопрос.
   Идиот, какой же я идиот!
   В туалете Миша спустил воду. Теперь ему предстояло вымыть руки. Но я-то знаю, как дети их моют. Подставят под кран и тут же вытрут полотенцем.
   Сороконожки-секунды вышли на старт...
  -- Как зачем? - она выдержала некоторую паузу, собираясь с силами. - Я бы себе не простила, если бы... я бы... если бы ты... - она совсем по детски всхлипнула. - Я должна была хоть чем-то...
   Внезапно возникла мысль. Нелепая мысль: а как бы повела Дина, узнай что ее дорогой супруг поместил меня с Довбушем в "группу отбраковки". Когда Друг рассказал нам с Витьком , о том что все, кроме нас с ним в том проклятом подвале были больны СПИДом, ужас, что мы почувствовали! Лично я сразу же вспомнил о зубах, куснувших меня за ухо. На последнем след остался до сих пор. После того, как нам с моим невезучим приятелем были сделаны соответствующие пробы крови и они, эти самые пробы дали отрицательный результат, Витек попросту грохнулся в обморок: так велико было его нервное напряжение. Я же дико хохотал минуты две, позволив присутствующим усомниться в моем душевном равновесии.
   Знала ли моя бывшая девушка о том, каким гадом ползучим является ее дражайший супруг? Неужели ни о чем не догадывалась?
   Вот она стоит передо мной, всхлипывает, словно маленькая девочка.
   Мой вопрос причинил ей боль. Дина не знает, что у ее бывшего парня в запасе теперь есть много разностей, способных обидеть, ранить...
   А сын у нее действительно, замечательный. А поначалу показался мне таким высокомерным.
  -- А если бы на моем месте оказался кто-нибудь другой?
   "Да, Гордеев. Такта тебе не занимать. Свинья ты неблагодарная!"
   Она не успела ответить: из ванной появился Миша. Умытый, порозовевший.
  -- Я вымыл руки. - возвестил он. - И заодно лицо.
  -- Молодец. - похвалил я его за маму, которая пребывала в состоянии ступора. - А теперь, давай прощаться. Держи пять!
   Мальчик хлопнул меня по ладони.
  -- Береги маму. Она у тебя хорошая. - я подмигнул Дине. Та лишь слабо улыбнулась. Своих слез она уже не сдерживала.
  -- Пока. - Миша сморщил нос. - Вы хорошие бандиты. Оставьте телефон.
  -- Зачем? - не понял я.
  -- Позвоню, когда меня в следующий раз нужно будет похищать. У меня еще много контрольных будет!
  
   ____________________________________________________________________
   Автору хотелось бы напомнить о том? что все вышеизложенные событи, равно как и герои являются плодом его воображения и не более. Любое сходство - случайность.

Андрей Смирнов

  
  
   подробнее об этих и других событиях рассказывается в романе "Тропа "барса"" (прим. автора)
   (подробнее - в романе"Тропа "барса" (прим. автора/)
   ("Тропа "барса (прим. автора).
   ("Крайм Ньюс": игра в спасателя" /прим. автора/)
   имеется ввиду "1984", роман-антиутопия Джорджа Оруэлла.
   подробнее - в романе "Тропа "барса"" (прим. автора).
   (подробнее в романе "Тропа "барса" (прим.автора))
  
  
  
  
   10
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"