Илья вышел из затерянного в улицах домика филармонии, и вечер, преобразившийся за два часа, пока он отсутсвовал на этой грешной земле, тихо приветствовал его. Когда он шёл сюда, небо было ещё серо-синего цвета и фонари только зажглись, теперь вверху была непроглядная чернота, а фонари - владычествовали над улицей, заливая её желтоватым светом и выхватывая из небытия миллиарды капелек моросящего, делающего этот вечер ещё более особенным дождя.
Илья вышел, огляделся, и, забыв о шапке, которую хотел надеть, пошёл по улице, впуская в себя всё, что давал этот вечер, становясь этим, растворяясь, не отличая себя от жёлто-горящего фонаря, от дождя, от блестящего асфальта... Звуки фортепьяно, преобразованные теперь в его душе в поистине небесную симфонию, не переставали звучать, аккомпанируя дождю и невесомой ходьбе, составляя с вечером единую пьесу.
Улица изгибалась, меняла облик, название, иногда становилась многолюдной и крикливой (какой-то праздник), то проваливалась в темноту... но потом опять никого, и опять фонари и моросящий в них и на лицо дождь... "Как хорошо!" - думал Илья, и слова были лишь чем-то незначительным, ещё одним уличным звуком - но дополняющим, всё в этот вечер удивительно сливалось в одно.
Разминувшись с ещё одной весёлой компанией, он стал спускаться вниз, на Подол. Дождь прекратился, оставив везде блестящую влагу, и восторг, преодолев свой пик, начал стихать, двигаясь к тихому, улыбающемуся покою. Илья шёл: внизу из-за деревьев показалось светлячковое море цивилизации (одни светлячки неподвижно мерцали, другие двигались между ними редким потоком) - "Где-то там и мой дом светит.." - и вдруг, подумав о доме, месте, куда он порой спешил за покоем, а порой убегал от тамошней скуки, он понял, что не хочет отпускать восторг, - и, возродившись звонким аккордом, музыка понеслась вновь. Впрочем, это было уже не то романтически-красивое ?анданте? вечерних улиц, а стремящееся к чему-то ?престо?.
Музыка всё нарастала, угрожая, обещая вылиться во что-то качественно иное, музыка, бывшая не столько в звуках, как в ощущениях; неподвижные безлюдные окрестности будто плясали в экстазе. Илья слышал как где-то глубоко, в тускло освещённой комнатке сознания равнодушный прагматик монотонно повторял, что это обычная улица, всем остальным, кроме тебя, показавшаяся бы банальной, угрюмой и даже пугающей (трогательный образ девчёнки в розовой курточке с искусственным мехом, он идет следом за ней, вот уже поравнялись - её большие глаза, влажные губы.. и детская радость на лице, когда он, одарив ее улыбкой, проходит мимо и выясняется, что он совсем никакой не маньяк), - но уже не обращал на это внимания, не хотел, а может, и не мог остановить этого вихря...
Crescendo. Он то шёл, то бежал, замечая всё сразу: грязную лужу на асфальте - перескакивал, - огни в домах, огни автомобилей, мелькающие внизу; слышал лай собак, звуки клаксонов, моторов, шин... Всё ниже он спускался, и всё больше зудела душа, обременённая чем-то, что даже в этом танце звуков, внутренней радости и упоении нельзя выразить. И он бежал, предчувствуя, что там внизу всё закончиться, рано или поздно, в конце концов... "Вот бы взлететь!" - подумал он, приближаясь к большому острову размокшей земли, собираясь прыжком одолеть его... и тогда внутреннее напряжение достигло пика.
Илья оттолкнулся и, уже летя в душе, явственно понял, что приземляться совсем не обязательно. Грязь осталась далеко позади, и привычная дорога, по которой он ходил вниз, и всё, всё, всё...
Он летел!
И музыка была тут как тут - будто ею же, её внезапно обнаружившейся великой силой он и был поднят и парил над улицей. И это уже была не просто музыка - которую он слушал в записях или на концерте, - это была как бы сама её душа, для которой та земная музыка служила лишь грубым намёком - тяжёлыми одеждами на хрупком, но столь сильном теле. Это была музыка сна. А сон этот - реальнее всего, что считают явью...
Он летал. Летал над городом, и уже не было места для удивления или чего-то ещё ("Сказать кому - не поверит!"), музыка заняла всю душу, сама душа стала музыкой, не распыляясь больше на мелочи - сущие недоразумения. С ветром в ушах, в волосах, в одежде, он летал над огнями, над еле различимым вечерним, повседневным шумом города: там прогрохотал грузовик, там завывает собака, там бранятся; открывают-закрывают окна, что-то плещется, кипит, где-то играет радио, снова машина... - всё это внизу, а вверху: он поднял голову, и музыка сама стала увлекать его выше... Он опомнился уже снова спускаясь к городу, его огням и голосам. Неужели он был там - в бесконечном космосе, где абсолютная тишина и покой, и лишь звёзды мерцают в безмерном и естественном величии?!. Нет, никаких мыслей - всё потом, потом удивимся, не поверим, признаем сном; сейчас же...
Илья тихо опустился на крышу многоэтажки и вдохнул полной грудью свежий воздух.
-Город, - произнёс он, и собственный голос прозвучал необычно чужим.. отдалённым.
Блаженный покой был внутри и повсюду - что же могло его нарушить?
...Он понял, что устал и решил спуститься по лестнице - его дом был совсем рядом, его окно светилось на соседней улице вместе с другими. А полёт... - даже если он никогда не повториться, он стал частью его существа, более чем воспоминанием. И музыка, она всегда будет внутри, а любая внешняя мелодия напомнит о ней..
-Город, - повторил Илья, ещё раз оглянув мерцающее море, и на этот раз голос прозвучал привычнее. Обернулся, чтобы поискать дверь на лестницу, - но встретился с парой лихорадочно горящих глаз, заставивших забыть обо всём.
-Вот оно что - пацан. Молодой совсем, - произнёс невыносимо отвратительный голос, и фонарик осветил и ослепил его. - Так вот кто наши антенны ворует! Не добрал да вернулся? Ну, жадность, как говориться, и сгубила. - Человек вышел из темноты: кроме выпученных глаз и подрагивающего фонарика у него был полметровый обломок ржавой трубы в руке.
-Ну что, пойдёшь или применить? - спросил мужчина, сделав ещё неуверенный шаг.
Илья прижался ногами к ограде.
-Уже поздно... Мне домой пора, - сказал он, наблюдая как скачет фонарик. Обрывки мыслей, чувств, то ли фантазий, то ли воспоминаний метались внутри и пролетали так быстро, что он ни за что не мог ухватиться - и было ли спасение? и где? - он не знал, не мог уловить...
-Поздно? - воскликнул голос, и фонарик задрожал от нервного смеха. - Ничего - там не спят. Ну давай, п-пошли. Попался так попался..
"Не спят, попался, не спят... - повторял Илья, - всё не то!.."
-Послушайте, я уйду, - сказал он просто, и на миг уверился, что так всё сейчас и закончится. - Я ничего не делал. Я случайно здесь...
"В самом деле, как я здесь оказался..." Он быстро огляделся: ночь, крыша...
Вдруг где-то внизу, в одной из квартир заиграла скрипка...
И всё всколыхнулось: Илья усмехнулся. В единую секунду перед ним пробежал весь вечер, и он снова был другим. Он на миг закрыл глаза рукой - "Какой же ты дурень - так всё забыть!" - и затем открыл рот, чтобы сказать немного чужим голосом:
-Слышите? Красиво, правда? - Глаза мужчины округлились. - Я всегда любил музыку, но это, знаете, только намёк...
-Да..! Что ты?!. - Фонарь трясся, лишь изредка попадая на ?вора?, труба тоже плясала в руке. - В милицию пойдём, живо!..
Илье было жаль этого мужчину, почти пенсионера, который всю жизнь думал об этих антеннах или чём-то подобном, и теперь изо всех сил, вопреки всему страху пытался отстоять свои "права"; не хотелось ещё более усугублять положение, в которое тот сам себя поставил, но другого выхода Илья не видел.
-Всё хорошо, - сказал Илья, пытаясь пробиться взглядом до его души. - Будь здоров. - И, повернувшись, он бросился в ночь, которая поглотила его беззвучно, ничуть не изменившись.
...Те же звуки: машины (всё реже), мужчина и женщина спорят о чём-то, что-то тяжёлое упало (кажется, обломок трубы, выпущенный бессильной рукой на холодный гудрон) и кто-то весьма недурно играл сонату Баха... - в общем, обычная ночь.
*
Шум десятков голосов висел над рынком, смешиваясь с уґхающе-буґхающей музыкой и хриплым голосом, поющем о романтической и трагичной судьбе хулигана. Мужчина лет пятидесяти (а из-под кепки уже выглядывала седина..) с большой сумкой, полной покупок, остановился недалеко от музыкального лотка и неуверенно поглядывал то на лоток, то по сторонам на людей.
Люди шли разнонаправленными потоками - лавируя, уклоняясь, толкая друг друга, на лицах суета, раздражение, реже улыбка... Никто не замечал его, только какой-то парень задел локтем, бросил "изнитть" и пошёл дальше, болтая по телефону.
Мужчина быстро глянул на часы, ещё раз огляделся - нет ли знакомых.. - и подошёл к лотку.
-Да, я вас слушаю, - закричал продавец, запросто перекрывая своим голосос песню и всё на свете. - Выбирайте: шансон, поп, все новинки.
-Мне бы... - сказал Николай.
-Новый альбом Пугачёвой, - кричал продавец, изучая свою витрину, - если хотите. Вот новый сборник "Зона-5", ещё...
-Классика есть? - крикнул Николай
Продавец прикрутил звук, взглянул на него и тихо сказал:
-Есть.
-Вот. - Он указал в уголок витрины. - Моцарт, Бетховен, Шопен. Сборники лучших произведений. Вообще мало кто спрашивает, - добавил он, видимо желая сделать комплимент, подчеркнув исключительность, - честно говоря, вы первый за месяц.
-Есть на скрипке?.. - спросил Николай.
-Да, вот возьмите Паганини. Я вам поставлю. - Николай хотел протестовать, но продавец уже отвернулся, и через секунду над площадью зазвучала музыка, к которой рынок совсем не привык... - он будто замер на миг (головы поворачивались в сторону динамика, удивлённые улыбки появлялись на лицах, нищий в коляске остановился на "Христа ра..."), но потом опомнился и, неразборчивый, проглотил, - тут же переварил и испустил газы шашлычного и чебуречного дыма...
Секунд пять звучала скрипка... Продавец, прищурившись, слушал, будто пытаясь поять, что же такого в этой музыке, примерно о том же думал и Николай..
"Намёк... На что?"
Он ходил тогда вниз - зайдя домой сказать жене, что всё хорошо, никого нет (изо всех сил пытаясь не показать доходящего до паники волнения; казалось, что один стук сердца выдаст его, но она, кажется, не заметила). А внизу, как он и чувствовал (но до конца не верил), как и говорило ему проходящее даже через страх неизвестное ощущение, никого не было: никакого мёртвого тела, которое должно бы там быть, ещё живым слетев с крыши девятиэтажки. "Сон, - думал Николай, поднимаясь наверх, - какое-то видение..." Но он знал, что это не сон и не видение, и колотящееся сердце и трясущиеся, как у старика, руки подтверждали это; а на следующее утро и жена подтвердила:
-Коль, да ты поседел! Смотри какая седина - что такое?..
-Сон. Страшный сон приснился, - говорил он, глядя в зеркало на седой клок за ухом - но на сердце у него отчего-то было спокойно и даже радостно.
..И эти глаза - он, кажется, однажды видел их, дней через десять после проишествия на крыше, возвращаясь с работы... - те другие глаза, уже без следов страха, с нечеловеческой уверенность и будто светом, когда тот сказал: "Слышите?"
Скрипка оборвалась, и продавец положил на стекло пластмассовую коробочку с кассетой.
-Ну что, берёте?
...С тех пор Николаю чудилось, что парень где-то совсем близко, такое странное чувство... И даже сейчас, оглянувшись, ему показалось, что он видел эти глаза в толпе.