Сообщение от папы сжимает мое горло, душит меня. Я не могу говорить. Какое там говорить? Я забываю, как дышать.
"Птенчик-птенчик, где твой домик?" - звучит у меня в голове папин голос и я понимаю, что все изменилось.
Представьте: комната в общежитии, три стола - три кровати. На двух столах стоят кружки, наполненные окурками, бутылки из под пива, обертки от шоколадных батончиков и прочий студенческий хлам. Хозяева этих столов спят в своих неопрятных кроватях. Ночь. Мой стол не такой. На нем ничего нет, кроме компьютера, настольной лампы и маленькой калимбы. Согласен, дурацкий инструмент. Все просто и функционально. Понимаете, мне мало, что нужно. Я хочу, чтобы было чисто и светло. А еще, чтобы мерцал монитор и было тихо. К этому столу запрещено приближаться другим. Мой стол не такой, как у них, потому что я не такой. Машинально беру калимбу в руки. У меня плохой слух и плохая музыкальная память. Я не запоминаю мелодии. Я не запоминаю, а мои пальцы помнят. Механически они находят правильные клавиши и в тишине замусоренной и прокуренной комнаты возникает нежная мелодия. Каждый раз ее слышу, как впервые - у меня плохая музыкальная память. Горло сжимает сильнее. Меня начинает трясти.
Здравствуйте, меня зовут Леша и я не алкоголик. Я не алкоголик, не наркоман, не социофоб, не изобретатель, не ученый, не музыкант, не спортсмен, не душа компании, не юрист, не смельчак, не мечтатель, не влюбленный, не космонавт, не преступник, не друг, не "просто хороший человек". Ни один прогноз обо мне не сбылся, так что я и не знаю, кто я такой. Меня зовут Леша и я сын своего папы. Мелодия, которая звучит в этой комнате - это мой подарок. Вернее, подарок мне. Эту мелодию сочинил мой папа и научил мои пальцы помнить ее. "Сгорят ноты, инструменты и цивилизации, а твои пальцы будут помнить. Ты всегда сможешь меня позвать". Это мелодия обо мне. О том мне, которому пять лет. Не знаю, где папа взял этот дурацкий инструмент, но у него здорово получалось с его помощью вышибать слезы. Все, о ком он сочинял мелодии - плакали. Такой у человека был талант, понимаете? Он это называл: "чувство умера". Так и говорил: "у меня своеобразное чувство умера, которое понимает только Леша". У мамы не было "чувства умера" - поэтому она часто плакала.
О том, что слезы - зло, я узнал тогда же, когда узнал, что у меня есть это волшебное чувство. Когда мне было шесть лет, у нас с папой случился хоккей. Я попал на лед и оказался хорош. Я катался значительно лучше сверстников, быстро прибавлял. Так быстро, что спустя полгода был отправлен в команду к "старшим". Им было по восемь-девять лет, а мне - шесть. "Порви их - напутствовал меня папа, - ты тигр", и я пошел "рвать". Не получилось и я разревелся. Понимаете, я очень боялся его подвести, хотел оставаться "тигром". Я вышел в раздевалку в слезах. Папа снял с меня шлем, расцеловал мое лицо.
- Расстроился, котенок? Ну, тише-тише, все хорошо.
Я продолжал плакать, но сказал:
- Нет, не расстроился.
- А чего ревешь?
- От счастья, - сказал я, вдруг, зло и прекратил плакать, оставив ком в горле, так его и не выплюнув.
Папа долго смотрел на меня. Как-то по-другому смотрел, без нежности, а потом крепко обнял. "У тебя потрясающее чувство умера, я страшно тобой горжусь, тигр". Так я узнал, что тигры плачут только от счастья.
Я прекращаю играть мелодию о себе, и эта комната обрушивается на меня. Я сижу, словно голый под камнепадом и от меня что-то отламывается. Я не должен тут быть.
"Птенчик-птенчик, где твой домик?" Нахожу билеты на утренний рейс, закидываю комп, калимбу и паспорт в рюкзак, не раздеваясь ложусь на кровать и лежу с открытыми глазами. До выхода два часа. Смотрю в темноту - темнота везде одна. Небо разное, ветер разный, воздух пахнет по-разному, а темнота везде одна. Темнота связывает пространство и время в единое ничто. То, во что я сейчас смотрю, неотличимо от ночной дороги в лесу, а значит можно предположить, что я там. Я сижу в велосипедном кресле - мне четыре года. Только что я видел фейерверк и всполохи яркого и громкого света еще мерцают на моей сетчатке. Мы приехали смотреть фейерверк с папой. Приехали на велосипеде, потому что папа собирался "пить взрослые напитки". Я смотрел в небо, а папа смотрел в небо и делал то, зачем сюда приехал. Дорога домой проходит через лес. Понимаете, там проложена хорошая асфальтная дорога, но почему-то той ночью не зажгли фонари. Я сижу в велосипедном кресле и скучаю - мы едем медленно. "Скучно" - говорю я. "Согласен" - говорит папа и разгоняется. Он развлекает меня тем, что на огромной скорости выписывает зигзаги на узкой дороге во тьме. Мы хохочем и орем в ночном лесу. Почему-то чувствую, что должен снять шлем - это как-то порадует папу. Темный ветер ласково ворошит мои волосы и мы хохочем и орем во тьме.
- Где шлем? - строго спрашивает мама, когда мы добираемся домой
- Мы его потеряли, - отвечает папа и мы смеемся.
Мама снова начинает плакать
- У мамы совсем нет чувства умера, - говорю я
- Все верно, мой тигр, все верно, - отвечает папа, поднимает меня на руки и прижимает к себе.
- Чувствуешь, наши сердца бьются друг о друга? - говорит он
- Чувствую, - вру и не вру я.
Понимаете, я это не чувствую, но верю в это.
Темнота в комнате рассеивается и картинка исчезает. Вызываю такси и выхожу из общежития. Сюда я больше не вернусь.
Самолет набирает высоту, странно гудит и трясется. Я не боюсь летать. Наверное потому, что не боюсь умереть. Похоже, я единственный в этом самолете, кто не боится. Кто-то складывает ладони "лодочкой" и начинает шептать молитвы. О религии я узнал от папы.
- Что это такое? - спросил я у него, когда мы проезжали мимо церкви.
- Это место, где одни галлюцинирующие люди делятся своими галлюцинациями с другими галлюцинирующими людьми, сынок.
- Зачем?
- Думаю, чтобы окончательно поверить в то, что их галлюцинация - реальность. Они считают, что если их будет достаточно много и все они будут разделять одну галлюцинацию - это сделает их бессмертными. А еще потому, что они одиноки и им нужен воображаемый друг, который их услышит, поймет и все простит.
- Как глупо, они же все равно умрут.
- Ты очень умный мальчик, Леша, - смеется папа, - и ты прав - они умрут.
- А мы?
- И мы.
- Это отстой, - произношу я любимую папину фразу.
Мне шесть лет, я сижу на переднем сиденье машины рядом с папой. Мы возвращаемся с тренировки, говорим о религии и смеемся. Мне шесть лет и я знаю, что когда-нибудь умру. Это меня не пугает. Меня пугает то, что умрет папа и я сам не замечаю, как уже не смеюсь, а плачу.
- Что случилось, котенок?
- Не хочу, чтобы ты умирал.
- Ну, если не хочешь - не буду.
- Как?
- Пока не придумал, но у нас есть время.
- Ништяк, - произношу я еще одно любимое папино слово, и дальше мы едем молча.
В самолете рядом со мной садится красивая чернокожая женщина. Признаюсь, я разглядывал ее, пока она возилась с багажом. Чудесная упругая молодая попа. Признаюсь, у меня "привстал". Она сидит рядом со мной и грызет лакированный ноготь. Наверное, она тоже знает, что однажды умрет, иначе молилась бы.
- Are you afraid to fly? - спрашиваю у нее
- Is that so obvious?
- Don"t worry, I"ll be here with you all way through. Until we land.
Признаюсь, у меня есть план и я давно жду этого момента. Понимаете, однажды я подслушал папин разговор с дедушкой. Они говорили о НАТО, а я и мама были где-то рядом, были фоном. "Натовцы нам не враги, - говорил папа тем голосом, который у него появлялся после употребления "взрослых напитков". - Однажды я летел из Абердина в Амстердам. Ночной рейс. Рядом со мной оказалась женщина в натовской форме. Я пил виски из горлышка и не смотрел на нее. Краем глаза видел, что она грызет ногти. Когда мы взлетели и свет погас, я шутки ради предложил ей выпить и пообещал, что не покину ее ни на секунду, пока посадка не разлучит нас. Сам не знаю как, но мой член оказался у нее во рту. Нет, натовцы нам не враги". Я тогда не понял о чем эта история, но она мне почему-то понравилась. А у мамы никогда не было "чувства умера". Она плакала.
Я заказываю две порции виски. Протягиваю стакан попутчице. Выпиваю все один и пытаюсь уснуть.
В аэропорту меня встречает мама. Первый раз за долгое время чувствую, как сильно ее люблю.
- Как он, мам?
- Все шутит, - говорит она невесело.
В палате душно. В палате моего папы пахнет мочой, рвотой и развалившейся печенью. В палате моего папы лежит желтый человек. У него худое лицо и раздувшийся живот. Запах мочи, рвоты и развалившейся печени исходит от него. "Птенчик-птенчик, где твой домик?" - говорит этот человек, глядя на меня и я ложусь щекой в желтую папину ладонь. Мы играем в эту игру с детства. Понимаете, папа не всегда был такой. Когда-то он был весел. Он таскал меня на руках, придумывал игры, где я был то птенчиком, то котенком. Или вот такая игра: мы сидим втроем на полу - папа, мама и я, и говорим о том, как сильно любим друг друга: "Я люблю тебя больше неба и ветра, больше воздуха, которым дышу, больше жизни," - говорит папа мне. "Я люблю тебя больше свободы, больше своих грез, больше себя," - говорит папа маме. "Я люблю тебя страшно," - говорит мама папе. "Я люблю тебя нежно, птенчик," - говорит мама мне. А я сижу и смотрю на них. Я не могу говорить. Я так счастлив, что набрасываюсь на них и мы лежим на полу нашей квартиры и "держимся" друг за друга. Так было пока "чувство умера" не завладело папой полностью.
- Как ты? - спрашиваю у папы.
- Отлично, котенок, но есть одно но. Я - умираю.
- Можно сделать пересадку печени, - я вступаю в торги.
- Они поймали меня, сынок. Поймали за разговором с моим старым приятелем дядей "Джеком". Прямо здесь, в палате. Ты на пятом курсе медицинского и знаешь, что друзьям "Джека" не полагается новая печень. Дискриминация, конечно...
Я отхожу к окну и думаю о том, что тигры плачут только от счастья.
- Выше нос, котенок, не все так плохо. У меня прекрасная страховка - мертвый я стою дороже.
- Ты обещал, что не умрешь...
- Я врал, котенок, можешь подать на меня в суд.
Мама выходит из палаты.
- Папа, почему все так? - спрашиваю я, возвращаясь в его ладонь.
- Не знаю, тигр. Нелепо все вышло, зато смешно. Даже здесь я сумел себя рассмешить: меня тошнило и я не нашел куда блевануть. Поэтому я сложил ладони "лодочкой" и блеванул в них чистейшим вискарем. Меня это почему-то рассмешило. Это смешно?
- Нет, пап, это не смешно.
- Согласен, но меня это почему-то рассмешило. Наверное, поэтому все так... Сделай для меня доброе дело, котенок... Когда я "уйду", положи мне в руку какое-нибудь оружие. Что угодно - нож, дубинку, пистолет - что хочешь.
- Зачем?
- Потому что я не согласен.
- С чем?
- Со всем. С этой жизнью, с этой смертью. Если "там" все-таки найдется воображаемый друг, я ему скажу, что мне не понравилось. И я хочу быть с оружием в руках, когда буду говорить ему это.
Пять дней я наблюдал за тем, как мой город засыпает снегом, а папа становится тише. А потом пришло время исполнить его просьбу. В левую руку папы я положил бутылку "Джек Дэниэлза". Наподобие гранаты, горлышком в ладонь. В правую, я положил свою щеку. Мне тоже все это не нравится, папа. У меня тоже своеобразное "чувство умера". Я буду твоим оружием. И да, забыл сказать: я люблю тебя больше, чем ты меня.