Через этот сборник я посылаю привет новому тысячелетию из 70-х годов века двадцатого.
Для меня тот период начался с поиска ответа на вопрос "Кем быть?" А выбирал я свою профессию между математикой и поэзией, т. е., неверно, филологией, хотя и в том и в другом предмете моих сомнений я толком ничего не понимал, а сейчас и подавно ничего определенного на эту тему не скажу.
Но тогда выбор пал на математику, и классикам на пыльных книжных полках не пришлось потесниться, и в этой связи между ними осталось достаточно свободного места, чтобы облегченно вздохнуть: "Хоть этого умника бес не попутал".
Но заигрывания со мной бес не оставил. Стишки почуток пописывались, и кое-что мне даже нравилось настолько, чтобы это занятие не оставить совсем.
И, наверно, это были происки того же беса: все время с момента поступления на факультет вычислительной математики и кибернетики один и тот же вопрос оставался без ответа.
Я поначалу-то никак не отреагировал на случившееся - слишком велика была эйфория от успешного поступления в престижный университет, да и учебный процесс вопреки осторожным прогнозам пошел легко и успешно. Позднее за легкость и эйфорию пришлось заплатить вдвойне, но это уже позднее. Ну а когда вопрос без ответа стал напоминать о себе, оживая в памяти не иначе как змеем-искусителем.
Я понимал: ответ-то на вопрос и не нужен. Само собой получилось - я был обречен на бумагомарание даже не потому, что впал в искушение, а просто так - по судьбе.
А случилось тогда вот что.
Прошло месяца два занятий, как меня вызвала инспектор нашего первого курса - Вера Семеновна. Достала из моего личного дела "вещественное доказательство" - мое сочинение на вступительном экзамене по русскому языку и литературе. Якобы на предмет ознакомления: экзамен был последний, не профилирующий - результат на проходной бал не влиял. Достаточно было получить "троечку", а у меня стояла железная "четверка".
И добросовестно, без эмоций и как бы чужими глазами перечитал несколько этих страничек, отмечая немногие ошибки в пунктуации, найденные экзаменатором.
Читать было даже интересно. Тему я выбрал свободную, что-то насчет 2000 года. Так как тогда шел год 1970-й, то сюжет мог быть фантастическим, но, с другой стороны, здраво рассудив, что период в 30 лет не дает мне права на буйные фантазии, да и задача стояла совсем другая, я выбрал лирико-патетический стиль, хотя и в нем космической темы в те времена, когда каждый мечтал о космосе, не миновал. Словом, исходя из конъюнктурных соображений, все это я оформил как передовицу из газеты "Правда" за 2000 год (а вы такую газету читали после 1990 г? - Я нет).
Сразу скажу: пророком я оказался плохим, да и предвидеть реальное положение дел в 2000 году из тех уже фантастических 70-х и из того вечного и незыблемого периода "развитого социализма", не взялся бы даже самый продвинутый диссидент. Но умная болтовня получилась.
Насколько вспомнились, процитировались классики: "программный" Маяковский и "запрограммный" Прутков со своим категоричным оптимизмом: "Если хочешь быть счастливым - будь им", не забылись и мои "космические" самоделки: "Вы видите: за новыми домами...", включенные в этот сборник. Конечно, по прочтении всего текста меня, как читателя, посетило легкое разочарование: пафос и дифирамбы так и остались умной болтовней, но и тут я, как автор, вполне проникся духом времени: тогда хватало образчиков пересыпания из пустого в порожнее. И самое поразительное: не равнодушным к моему сочинению остался и экзаменатор.
Волна эмоций перекатилась через коралловые рифы его педантизма и пеной прибоя оросила одно из полушарий головного мозга. О чем свидетельствовало полстраницы написанного красной шариковой ручкой никакими регламентами не предусмотренного комментария-отзыва. Вот это и стало загадкой моей жизни, ибо та же волна благополучно откатилась назад в океан под названием "А мне это надо?", и та же самая шариковая ручка торопливо замарала написанное. Теперь можно только гадать, что там было написано, но, определенно, мой неизвестный доброжелатель все правильно решил: ни он, ни я что-либо изменить в моей судьбе уже не могли. А, вспоминая эти события, я содрогаюсь от ужаса: а вдруг бы я стал писателем-профессионалом? - Набил бы руку, развил бойкость пера во имя "хлеба насущного" и, может быть, удовлетворяя тщеславию, исполняя, по словам Ф. М. Достоевского, прямое назначение умного человека - болтовню, увязая в трясине цинизма, загаживая пустым и лукавым словом чистые души, пропал бы навсегда?
Поэтому мой любительский уровень меня вполне устраивает. Для меня вполне достаточно издать в одном экземпляре то, что мне иногда интересно, то, что должно быть доступным, а не разбросанным на разномастных клочках бумаги. Правда, подчас начинает казаться, что это может быть интересным еще кому-то. Тогда я начинаю лихорадочно тиражировать свои микротомики, навязывая их друзьям и знакомым, но, не встречая ответного энтузиазма, даже не переживаю. Для меня это нормально, как нормально и то, что мой самиздат работает и что мои базовые сборники появляются позднее, чем сборники с избранным. Впрочем, храню я свой контрольный экземпляр моего "собрания сочинений" все-таки на полке среди любимых "классиков", отнюдь их не стесняя, так как мои книжки годятся разве что на закладки в книгах любимых авторов, но, увы, использование в качестве подставки под горячее им не грозит.
Так и живу, не сильно страдая и утруждаясь, изливаю на бумагу то, что в другой ментальности могло бы быть предметом исповеди, хотя подозреваю, что и на исповеди не скажешь всего, что в тебе накипело, пролилось через край, но облегчило душу.
Наверное, неудержимые излияния и есть экскременты. Но ведь и я отношусь к трудам моим, как к естественному продукту жизнедеятельности организма. - Оно когда-то было частью меня и вот стало окружающей средой. Значит, свершился акт сотворения и отчуждения. - Чего же более? Не в этом ли смысл бытия? В конце концов, то, что не прилично демонстрировать, я не показал или приукрасил до потребного вида. Теперь не съесть, так попробовать - добро пожаловать!
Почему "Август"? - Так в те годы я определил жизненный период на исходе своего третьего десятка. И не потому, что уже все обо мне исполнилось, а наоборот, солидаризируясь с Николаем Асеевым, чтобы бросить судьбе дерзкий вызов: "До осени, пожалуй, далеко!" Может, кто-то криво улыбнется, а я и сейчас через годы и годы откликнусь: "Еще не осень!"