Аннотация: И здесь бронепоезд. Ужасы гражданской войны. Обречены все. Или не все? Да, ещё колдовство батьки Махно. Но с бронепоездом что-то конкретно нужно делать. Игра на выживание началась, спицы стучат. Время чтения 20-30 минут
Чрево
Зничеслав вздрогнул от явного стука спиц над ухом. Открыл глаза, сон отползал в ночной мрак. Спицы стукнули второй раз. Игра началась! Зничеслав никогда не знал, откуда приходит этот звук, кто двигает невидимыми пальцами, зачем ведёт эту игру? Знал он одно: этот мир, и так переполненный мерзостями и смертями, становится с этого мгновения неизмеримо хуже.
Первое своё жизненное потрясение романтичный гимназист Викеша Кирсанов испытал в семнадцатом году. Из того русского народа, который он искренне любил, явилась новая раса. А вернее, Раса Древняя: дикая, невежественная и кровожадная до одури. Запылали поместья, полилась кровь. Заброшенный судьбой в южные губернии, мечтал он возвратиться в родные орловские края. Не столько природа, воспетая Тургеневым, сколько очаровательные глазки Зиночки Сабуровой тянули его туда. Вступил в Добровольческую армию. Хорошая гимназическая подготовка в математических науках, способность к обучению, природный глазомер, бесшабашная смелость вывели его в артиллерийские офицеры, стал он командиром батареи. В начале сентября 1919-го большевиков выбили из Курска. Но до Мценска, как мечтал Викентий, не дошли. При наступлении на Орёл кирсановскую батарею разбили.
Молодой штабс-капитан ждал, куда его определят дальше. И тут вызвали к полковнику Саевскому. В кабинете суетился адъютант полковника Балий, разливал ароматный чай из старого чайника. А Саевский рассказывал интереснейшую историю. При наступлении вдоль железной дороги атакующие белые части обнаружили ветку, отходящую от основной магистрали в лес. А в лесу спрятанный бронепоезд.
- И ветка странная, и бронепоезд, - рассказывал полковник. - Вроде как рельсы положены не в одно время с основными путями. Но положили их давно, или красные соорудили её только что, для того чтобы спрятать бронепоезд, не поймёшь. И бронепоезд стоял без охраны. Внутри паутина, но пара котелков была с горячей кашей. Конструкция странная, но пулемёты и орудия, хоть не новые, но в исправности. Котёл, механизм тоже вполне годные.
Саевский набирал команду. И Кирсанову предложил место старшего артиллерийского офицера.
Кирсанов согласился. При знакомстве с составом выяснилось, что была на нём надпись "Товарищ Волков". Что это был этот человек: старый большевик или молодой красный командир никто не знал, да и знать не хотел. Надпись стали счищать. И когда осталось "Волк", кто-то сказал:
- Вот пусть и будет наш бронепоезд "Волк".
На том и порешили.
Пока готовились к выступлению в сторону фронта, красные контратаковали под Орлом. Будённый стал наступать с востока, от Воронежа. Где-то на юге бил по тылам батька Махно. Бронепоезд командование гоняло то в сторону Орла, то к Касторной, то стали говорить, что надо бить Махно.
А у Кирсанова другие появились проблемы. Стал чувствовать в последнее время штабс-капитан, что нечто идёт за ним по пятам. Идёт, хрипя, сипя, вздыхая и сглатывая голодную слюну. Явилось это существо из иного мира или вышло из его собственных ночных кошмаров, Викентий не знал. Знал он главное и страшное, что Бог его, видимо, уже оставил. Посмотрел на его изгаженную войной душу, да и плюнул. Плюнул, отвернулся и забыл навсегда.
У других солдат нервы от этой войны тоже были ни к чёрту. Один из них, второй номер пулемета, вскакивал ночами и кричал:
- Нет! Не могу больше.
Однажды во время стоянки отошёл он в лесок и застрелился.
Всё это радости не добавляло. Тем более что двумя днями ранее встали водой заправиться, и вдруг срочно команда: "По вагонам". Некоторые на ходу заскакивали. У одного младшего фейерверкера нога с подножки соскользнула, и упал он под тяжёлые колёса. Бронепоезд остановили, достали его ещё живого, но нижняя часть вся уже была как изжёвана.
А когда поехали, Кирсанов с удивлением поймал себя на мысли, что колёса стучат как-то весело.
"Человек погиб, а я почему радостное слышу?" - размышлял Кирсанов. - "Вот как очерствел на войне".
Потом один из солдат проснулся ночью с криком:
- Он мне ноги съел!
Викентий глаза распахнул, но рядом с солдатиком уже возился адъютант Балий:
- Чего ж ты орёшь? - он потрогал ноги бойцу, стал растирать.- Затекли у тебя ноги во сне. А ты - "съел".
Шорохи, шёпоты, скрипы и завесы паутины. Северин мотался по тёмным закоулкам старой усадьбы в поисках невесть чего. Слышались дальние выстрелы. Но, видимо, палили для острастки, врагов здесь никаких не было. Заглянув в очередную комнату, Северин по сполохам за окном понял, что бойцы запали амбар, для геройства.
"Лишь бы меня здесь, в доме, не подожгли, с них станется".
Был Северин ровесник века. Году в 12-ом, ещё до большой войны, стал "большевиком". Разносил с гимназистами листовки, писал прокламации, печатал на гектографе. Года через полтора такой деятельности всю их "ячейку" арестовали. Просидел он под следствием несколько месяцев. Пугали его каторгой, ещё арестантскими ротами, хотя было ему всего 14. Потом надоело с ним возиться, да большой вины за ним не нашли. А может мать кого "подмазала". Пинком выпустили на свободу. Но страху нагнали. Старым товарищам сказал Северин, что надо бы гимназию закончить, да к университету готовиться. А тут в семнадцатом - революция! И Северин, как революционер со стажем, пошёл новую власть устанавливать. Так стал он к девятнадцатому году комиссаром кавалерийского эскадрона.
Ткнулся он в очередную дверь, уже в самом конце коридора. Дверь не поддалась, вся присохла от времени к косякам. На двери сургуч был наляпан со знаками. Давно нестрижеными ногтями стал Северин исступлённо сдирать этот сургуч. Затем бросил, раскачался, как шарахнет плечом в дверь. Ввалился в какую-то каморочку. Пошарил руками - ничего нет, пусто. Встал и в тусклом свете, проникшем внутрь, увидел меч на стене. Схватил его и бросился на улицу.
На крыльце Северин встал к дому боком, спиной закрываясь от ветра. Пурга била его меж лопаток, перескакивала на всём ходу и неслась вдоль дома как лихая буденовская конница. Комиссар вытянул руку, держа клинок плашмя параллельно земле. Лезвие стало резать ветер, и тот завыл от неожиданной, нестерпимой и бессмысленной боли. Показалось Северину. Не меч это был - сабля. По металлу скакали снежные крупинки. Виднелись надписи по клинку. И опять показалось! Не было надписей. Просто от ковки по металлу шёл узор. Северин попробовал взмахнуть несколько раз своей добычей, но рубака он был никакой. Он и бою шашку не доставал, стрелял на скаку из нагана. Рука с саблей безвольно обвисла.
Спицы, набравшие было темп, замолкли. Зничеслав догадывался, что это временно. Петля не так пошла. Скоро исправятся и опять припустят настукивать.
Тем более что стуки он уже научился различать. Где просто стукнули, а где жизни человеческие отсчитали. Два раза уже так звякнуло. Скоро подготовятся и зазвякают вовсю.
В комнате было накурено, кавалеристы шумели. Северин выступил вперёд и заорал, перекрикивая бойцов:
- А за геройство, за рубку врагов революции твёрдой большевистской рукой начальник третьего взвода товарищ Малышев награждается оружием, а именно саблей.
Загомонили ещё больше. Малышев выступил вперёд. Ухватил свою награду за рукоять, тряхнул.
- Как-то неудобно, не по руке.
Хотел отдать.
- Я уж своей шашкой...
Но народ загомонил:
- Погодь! Рубани-ка!
Малышев попытался махнуть, но потолок был низкий. Повалили из избы во двор. Там Малышев махнул, так махнул! Вверх клинок взлетел, заблестел в лунном свете. Северину показалось, что клинок даже изогнулся как-то по-другому. Тут отвалилась гарда. Видно металл от времени разрушился.
Загомонили громче:
- Ха-ха! Вот тебе Малышев и шашка!
Тут начальник 3-го взвода и показал, как правильно рубить. Лезвие только и мелькало в воздухе. Северин стоял перед кавалеристом и любовался. Но вот шашка взметнулась вверх, нацелилась на комиссара. Клинок на морозном ветру аж завыл от предвкушения крови. Северину уже почудилось, что металл входит в мозг, раскалывая голову как арбуз. Но Малышев крутанул клинок в воздухе несколько раз и плавно опустил к ноге.
- А что! - оценил взводный. - Хорошая шашка! А сперва показалось - г...
И он пошёл обратно в избу. За ним потянулись и другие буденовцы, гомоня:
- Молодец Малышев!
- А комиссар как здорово придумал? Наградная шашка...
Вызов через воду знаменовал редкий случай. Градибор говорил недолго:
- Поплах освободился.
Зничеслав пытался узнать подробности, но Градибор уже не отвечал.
Сквозь паровозные дымы проступали размытые очертания бронепоезда. Слышались выстрелы. Стреляли в тылу, на дальних выгонах.
Раздавались выкрики:
- Быстрее! Грузимся и выступаем!
Кирсанов бежал к своему вагону. На его пути стоял старший адъютант Балий и заглядывал в чайник. При этом он вроде как что-то бормотал.
- Поручик! - крикнул ему Кирсанов. - Возьмите себя в руки. Вы документы загрузили?
Балий был субъект странный. Бегал везде с чайником, исправно снабжая командира кипятком. Смотрел вечно испуганным взглядом. Образования, судя по всему, был самого скромного, но нахватавшийся разных слов, которые применял не к месту.
В первый раз Викентий был шокирован фразой: "Мне надо поинтересоваться на квартиру". Сослуживцы пояснили: "Ретироваться". То есть Балий с такими выкрутасами высказался, что пошёл домой. Затем была фраза: "А послушайте вот сумбур:
Для немца ведь чины
Вкуснее ветчины".
Кирсанов понял, что не "сумбур", а "каламбур" имел в виду его товарищ.
Штабс-капитан подхватил адъютанта под руку и потащил вдоль бронированных вагонных стенок.
Вдруг Кирсанов заметил, что гомон усилился, а бронепоезд вроде как пошёл.
- Быстро! Лезем! А то здесь останемся.
Они заскочили в первый же открытый люк. Действительно, движение началось. Видимо начальство, боясь попасть в городе в окружение, скомандовало отход.
Уже почти выехали за окраинные слободы, когда появились всадники.
"Авангард будёновский, - догадался Кирсанов. - Пушки у них есть, интересно?"
Ответом на невысказанный вопрос стали вспышки на холмах и разрывы рядом с железнодорожным полотном.
Что-то как щёлкнуло внутри его, и штабс-капитан стал автоматически раздавать команды. Засуетилась орудийная прислуга, застрекотали пулемёты. Один, второй всадник рухнул на землю. Показалось, что бронепоезд плотоядно заурчал от удовольствия. Вот только разогнаться он всё никак не мог. А кавалерия не отставала. Стало ясно, что красные уже есть и впереди на путях отхода, придётся прорываться.
После нескольких часов боя в бронеплощадках царил ад кромешный. Кирсанов определил очередную цель, облизнул пересохшие губы, готовясь отдать команду. Повернул голову к Зиночке Сабуровой.
- Попить, Викеша? - заботливо спросила она.
Он хотел сказать:
- Да, попить. - Но язык в сухой глотке не ворочался. Затем он удивился: зачем она здесь? Захотелось крикнуть:
- Беги, Зина! Беги отсюда!
- Беги! - кричал штабс-капитан.
Балий стоял рядом и тряс его:
- Что случилось? Куда бежать?
Мысли Кирсанова путались: "Это я газов поровых надышался. Мерещится мне".
Балий продолжал трясти его:
- Воды нет, Викентий Иринеевич! Нет воды. Машинист звонил: вода в тендере кончилась.
Кирсанов обвёл вокруг себя мутным взглядом. Пара пулемётчиков уже была без сознания, остальные немного лучше. Он попытался сделать шаг, его шатнуло. Ухватился за ствол ближайшего пулемёта и заорал. Ствол раскалённый! По ладони расползался ожог. В мозгу от боли прояснилось. Что творится! В кожухах пулемётов вода кипит, в отводных трубках резина вся сухая и горячая.
- К реке надо! - закричал штабс-капитан. - Вторые номера, резерв, за водой, на вылазку!
Балий засуетился:
- Я с ними пойду.
Минут через двадцать подошли вплотную к реке. Преследователи пропали куда-то, отстали. В вечерних сумерках стали скатываться под мост с насыпи. Кто с ведром, кто с котелком, Балий со своим чайником. Ломая лёд у берега, загомонили, стали набирать воду. Раздышались, повеселели.
Тут один из солдат, отошедший чуть дальше по течению за мост и стоящий в холодной воде по колено, дико закричал. Кирсанов бросился к нему. В сумерках увидел он, что вокруг ног расплываются пятна кровавые. Да и ног ниже колен, видимо, нет. Боец рухнул в воду, и течение потянуло его, стало оттягивать от берега. Крики перемежались звуками захлёбывающегося человека. Через секунды всё было кончено.
Тут в истерику впал солдат, у которого как-то ноги затекли:
- Съел ноги! Съел!
- Дайте ему по башке прикладом, - устало сказал Кирсанов. - Полежит без сознания, прочухается.
Рядом стоял Балий, глаза из орбит на половину повылезли.
- Вот что это было? - не то пытал адъютанта, не то размышлял вслух штабс-капитан. - Льдиной ему ноги не могло так отрезать? Крокодилы в наших стылых водах не водятся. Напоролся он там на что-то в воде? На острое?
- Напоролся, - неожиданно уверенно сказал Балий, и Кирсанов тут же успокоился.
- Напоролся. А то, что же ещё?
И тут бронепоезд дал гудок: завыл тоскливо, будто потерял что-то.
Опять раздались выстрелы, красные упорно шли по следу. Пару бойцов ранило. Бронепоезд устало начал набирать ход.
- Никак не оторвёмся, - досадовал Саевский. Он обернулся к рупору. Из командной рубки шли по бронепоезду рупорные рукава с раструбами. Отсюда можно было отдать команды на наблюдательные посты и командирам орудий на бронеплощадках. Было несколько аппаратов телефонных, связанных бронированным кабелем. Часть команд отдавалась простыми звонками, которые были слышны по всему составу.
Скорость стала падать. Бронепоезд затормаживал. Солнце уже зашло, луна только поднималась. Тучи ползли над заснеженным полем.
Командир и адъютантом выскочили из вагона, побежали вдоль состава. Стали выпрыгивать некоторые другие офицеры, солдаты из вагонов не выходили.
- Как дров нет? - ревел на бегу полковник.
- А так! - орал в ответ машинист. - Выступили в спешке. Не догрузили...
- Да нас здесь среди поля расстреляют как на стрельбище!
Пока вокруг гомонили, Балий вглядывался вдаль. И тут стал руку протягивать, указывая на что-то.
- Что там, - поинтересовался подошедший Кирсанов. - Красные?
- Кладбище...
- Боитесь? - участливо спросил артиллерист.
- Кресты. Кресты деревянные.
- И что?
И тут Балий взорвался:
- Кресты там деревянные! Топливо для паровоза! Всем надо за крестами идти.
Саевский ошалел:
- Да побойтесь Бога.
- А что, самим под кресты здесь лечь? Ну уж нет! За мной.
И зашагал по полю к старому сельскому кладбищу, оказавшему недалеко от железной дороги. Сила офицерской команды такова, что половина солдат отправилась за ним. Натащили крестов, заправили топку и тендер забили.
Вскоре тронулись. Бронепоезд катил гладко, пыхтел усердно, как-то присмирев.
Солдаты ворчали:
- Нехристь адъютант. Кресты пожечь!
Ночь поглотила состав. Кирсанов сидел в последней бронеплощадке и смотрел вдаль. Не было ни огней далёких домов, ни сполохов пожаров, ни вспышек орудийных залпов. Ничего не было, только темень непроглядная.
- Похоже оторвались, - подумал он и уснул.
Спицы сбились с ритма. Стали стучать и перестукивать не в такт. Зничеслав понял, что ему впервые удалось выиграть хоть какой-то темп. Прошлый сбой был не в счёт.
- Лет через 700 я научусь выигрывать в этой игре, - усмехнулся он.
Малышев обнимал Северина за плечи, кони их ехали бок о бок:
- Читал приказ номер один товарища Ворошилова? Мы теперь - армия!
Северин уныло кивал.
- Что грустишь? Большой обоз в Валуйках мы взяли. Чуешь, запах от полевой кухни идёт? Сегодня пошамаем от пуза. Бронепоезд жаль от нас улизнул. Но я поймаю его.
Малышев стал помощник начальника эскадрона. Вытянул он шашку, завертел над собой.
Северин смотрел с опаской. Боялся он теперь этого оружия. Лунный свет отсверкивал на лезвии.
- Хороша шашка, - похвастался Малышев. - Наградная. Я раньше врага пополам рубил. А теперь я их вдвое больше рублю и вместе к конём половиню!
"Врать ты в два раза больше стал", - подумал про себя комиссар.
Тварь разинула пасть, оттопырила губы, обнажая дёсны. Челюсти задвигались, разминая затёкшие мышцы. Затем аккуратно, но крепко ухватила Кирсанова за правый локоть и потянула в своё убежище. Хватка была надёжной. Штабс-капитан даже не просыпался.
И тут от истошного крика пришло пробуждение от очередного ночного кошмара. Кошмар наяву был не особо лучше. Ночью на улице ударили холода, стенка вагона заледенела и один из солдат примёрз. Прислонился к стеночке, угнездился, да и уснул. Крепким сном уснул, вечным. Солдаты сперва не поняли, что да как. Бросилась отрывать товарища от промёрзшего металла. Вырвали так, что у стены остались примороженные куски шинели, исподнего и даже мяса. А человечек уже всё, помер.
У самого штабс-капитана правую руку в локтевом суставе зажало в щели в стене. Видимо, во время движения бронепанели двигались, рука туда и проскочила. Викентий аккуратно вывернул локоть. Вспомнил почему-то: "Он мне ноги съел!"
"А мне руку", - подумал Викентий.
Бронепоезд стоял. Кирсанов вышел из вагона. Страшно захотелось закурить, хотя раньше он никогда этого не делал. Но просить курева у солдат было стыдно. Он думал и том, что с непривычки закашляется и будет выглядеть смешным. Так стоял и думал. Думал о том, что вот был человек - и нет человека. Ещё думал о том, что странно как-то боец примёрз. Почему один примёрз? В других местах металл не настолько остыл. Вдыхая морозный воздух, думал, что крови не было, когда тело от стенки отрывали. А в бою рубанули бы саблей вояку, так он бы кровью истекал обильно. Залил бы снег вокруг себя на несколько метров. Перерубили бы артерию, так фонтаном бы кровушка била. А здесь - ни капли.
Полковник пытал машиниста:
- Вот где мы сейчас? Должны были к Белгороду подойти, а мы где?
Машинист переминался с ноги на ногу:
- Должно, свернули где.
- Ну где свернули? Мы же прямо шли.
Машинист оживился:
- Да, хорошо шли. Так, словно паровоз сам знает куда ехать. В темноте, видно, свернули на какой-то стрелке.
- Ну и где мы сейчас? Что делать?
- Ехать дальше надо. Доедем до ближайшей станции, там узнаем название, да куда магистраль ведёт.
В ближайшем лесочке вжикали пилы, стучали топоры. Солдаты рубили дрова для паровоза. Балий стоял у железнодорожной стрелки, тревожно вглядываясь вдаль:
- Рельсы могут разобрать. Виктор Владимирович, может броневик вперёд выслать для разведки?
Полковник Саевский кивнул:
- Неплохая мысль. А кто поедет?
- Пусть штабс-капитан Кирсанов возглавит. И я с ним за компанию. Проветрюсь. А то меня последнее время в поезде укачивает.
- Съездите.
Подозвали Кирсанова, поставили задачу:
- Будете ехать вдоль путей. Если разобраны они или засада, подадите сигнал. Мы будем ехать чуть поодаль.
Броневик "Остин" спустили с платформы, заняли места.
- С Богом, - напутствовал Саевский.
Кирсанов перекрестился, тронулись.
Кавалеристы стояли на перроне на коленях, руки связаны за спиной. Рослый казак поливал их из жестяного ведра бензином. Кто-то из пленных всхлипывал.
Махно укоризненно сказал:
- Вы когда девчат наших насильничали, когда сёла грабили, не плакали? Вот и не ной сейчас. Как звали вы себя: "Дикая дивизия", так дикарями и остались. Хуже арапов. Я в ваши души сейчас свет принесу.
Махнул рукой. Кто-то из подручных чиркнул шведской спичкой, бросил её. Огонёк прочертил в воздухе дугу, упал на одного из коленопреклонённых. Ярко вспыхнуло, пламя стало перескакивать с человека на человека. Воздух наполнился криками, запахом мяса палёного, свежей мочи.
Нестор Иванович пошарил по карманам:
- Огонь есть у кого?
Опять чиркнула спичка. Махно закурил папироску, с наслаждением затянулся:
- Где начальник штаба?
- Сейчас кликнем, батька.
Побежали по перрону. Белаш, начальник махновского штаба, скоро пришёл.
Нестор отошёл с ним к краю перрона и зашептал:
- Витька, беду чую. Я расскажу тебе всё без утайки. А ты думай, как нашему горю помочь...
Когда батька закончил начштаба смотрел на него пристально, в глазах мерцал недобрый огонёк.
- Вот так, - сделал вывод Махно. - Он их сожрёт, но не успокоится. К нам идёт. Но что-то есть ещё. Чую ещё что-то. Но из-за него очень слабо чую. Он большой, всё перебивает.
- Может не придёт, Нестор Иванович?
Со стороны завопили: "Батька! Батька!" Звали зачем-то.
Махно отбросил остаток папиросы.
- Придёт. Мы сами накликали. Вот в чём беда.
Маленький железнодорожный разъезд приютил беглый бронепоезд. Работники станции давно разбежались, схем дороги не было. Поэтому куда заехали так и не выяснили.
Поставили состав на запасной путь. Солдатам дали выйти, размяться. Недалеко нашли несколько хат с людьми. Выяснили название разъезда, но оно ничего не говорило.
Спрашивали у местных, куда ведут пути.
- А мы разве ездим куда? - удивлялись они.
Командование расположилось в домах. Принесли кое-какие продукты из командирского вагона. Хозяева жилья, мрачные и нелюдимые, слегка подобрели и извлекли из погреба немного картохи, пару шматков сала и здоровенную бутыль мутного сивушного самогона. Саевский при его виде поморщился, но с устатку принял стакашек.
Кирсанов расспрашивал жителей о событиях вокруг станции. Получалось, что дня в три-четыре объявляются то части белых, то махновцы, то ещё какие люди. Гоняются друг за другом по кругу. Из-за холодов боевые действия идут вяло, все больше по тёплым куреням отсиживаются. Фронта единого нет. Полковник полагал, что надо прорываться в Крым.
- Там воссоединимся с регулярными частями, - убеждал он. - А может, и по пути боевые части встретим. А так, оторвались и от чужих, и от своих.
Штабс-капитан высказал мысль, на броневике по округе поездить. Вдруг что прояснится? Саевский не возражал и ушёл спать на тёплые полати.
Броневик трясся по местным дорогам. Несмотря на сильные морозы, снега было мало. Степь в закатных лучах тянулась страшная, чёрная и костлявая. Небольшие белые бугорки смотрелись издалека как оспины. Торчали чахлые деревца.
- Странно, - сказал Кирсанов Балию. - По рассказам местных здесь дня три назад прошли махновцы. Отряд большой - сабель четыреста. А где следы?
- Закусь какая-то, - ответил адъютант.
"Какая закусь?" - хотел спросить штабс-капитан. Но быстро сообразил, что имелся в виде "казус".
- А что вы желали здесь увидеть, Викентий Иринеевич?
- Дерьмо лошадиное, вот что. Четыре сотни лошадей дерьма бы здесь оставили достаточно. А тут ни следочка.
- Может хозяева наши врут? - уточнил Балий. - Не было здесь никого, а нас пугают. Чтобы мы здесь не торчали, не мешали им, а уехали побыстрее.
Балий продолжал рассуждать:
- Скажи они, что видели солдат Добровольческой армии, мы бы стали искать своих. Устроили бы в их домишках штаб. А так - махновцы. Да ещё четыреста сабель? Есть ли у Махно столько вообще.
- У Абыденного есть, - мрачно сказал один из солдат, ехавших с ними в броневике.
"Будённый", - опять догадался Кирсанов.
- Уходить надо, - заключил солдат.
Не уточнил только, уходить к своим или вообще бросить всё и драпать куда подальше.
- Найди мне кроля.
- Батька, да где я тебе чёрного труса сыщу?
- Пантелей, не зли меня. Сыщи кроля. Или будет как однажды, когда крота мне чёрного приволок?
Махно вернулся в хату и хлопнул дверью. Пар, вырвавшийся из избы, покрутился у стенки и растаял.
Пантелей зачесал в затылке.
Когда экспедиция на броневике вернулась к разъезду, то застали всех в активных сборах. Кирсанов пошёл докладывать полковнику, но тот отмахнулся.
- И чёрт с ним, что здесь творится. Ехать надо. Быстро-быстро, собираемся.
Кирсанов хотел что-то ещё сказать, но в висках заломило. А в ушах слышался жаркий, почти сладострастный шёпот: "По вагонам... По вагонам..."
Балий шёл сзади и бубнил:
- А куда едем-то? И так по каким-то пустыням идём. Свернули мы не туда. Мы за фронтом. Надо к Луганску выходить. Там своих найдём. Там, конечно, бои сейчас с красными. Но в одиночку мы здесь пропадём.
А у Кирсанова в ушах всё настойчивее: "По вагонам... По вагонам..."
Погрузились. Офицеры в командном вагоне расположились, ожидая точных указаний. Но полковник только и сказал:
- Поехали и, слава Богу. В поезде как-то спокойнее, господа.
Малышев, уже начальник эскадрона, гнал коня в тёмную морозную даль. Северин догнал его, сказал, задыхаясь на быстром скаку:
- Хлопцы ропщут. Куда скачем?
- За врагом идём. За лютым врагом идём.
Малышев повернул голову. В бессмысленных глазах отражалась полная луна.
- Скоро уже. Скоро...
- Мы под Валуйками фронт прорвали. Дивизия там вся осталась, приказа штабарма ждать. А мы куда? Нас расстреляют, как дезертиров. Вертаться надо.
Но Малышев продолжал нахлёстывать своего Гнедка. И говорил всё так же, без эмоций:
- Скоро уже. Скоро...
Ух! как стучали спицы. Словно смеялись:
- Ничегошеньки ты уже не сделаешь.
И понимал Зничеслав, что так оно и есть. Ничего не поделать. А как время сжималось.
Полная луна висела над деревней. Жирная луна, тёплая. Казалось, пар от неё идёт. До рассвета меньше пары часов осталось.
Белаш вошёл в избу. Батька не спал, пил всю ночь. Начштаба взял стакан, понюхал.
- Не надо было пить тебе, Нестор Иванович.
- Пить - не пить. Всё одно вы меня угробили.
- Никто тебя не неволил. Сам дорожку выбрал.
Жена Махно попробовала возмутиться такими вольностями в разговоре, но батька цыкнул на неё.
- Надо ли? - спросил он Белаша.
- Ты сам, Нестор Иванович, говорил, что он сейчас, если нажрётся, то спрячется на время. А нам потом с ним в одиночку биться, он в самой силе будет. Нет, только сейчас. Иди, батька, эскадрон собирается.
- А ты на паровоз?
- Нет. Я ещё хлопцев на предмет их мародёрства не осмотрел.
Махно мародёров не жаловал. Брать у населения разрешал, но в меру. Только то, что тебе надо, что можно унести на себе. А за лишнее прихваченное барахло легко пускали в расход.
Вот и сейчас выстроили бойцов для осмотра. Тащили они из-за пазухи, из-за голенища сапога припрятанные драгоценности. Остап держал на вышитом платке золотые серёжки с бирюзой. Надеялся, когда построят они крестьянскую республику, вернётся он домой к жинке, и будет она по воскресным дням в этих серёжках в церковь ходить. Ан нет, отберут сейчас. Утаить Остап их и не пытался, найдут позже - будет только хуже, сразу шлёпнут. Сосед в строю справа держал на широких заскорузлых ладонях портянку, в которой была целая кучка приворованного добра. Много, но такой красоты, как у Остапа, там не было. Тем не менее, Белаш у соседа извлёк из горки драгоценностей три пары серёжек, да пару колец. А мимо Остапа прошел, толком не взглянув. Опа! Будет жинка в церкви краше всех!
Белаш осмотр закончил, сложил изъятое в небольшую суму и крикнул:
- Идите за лошадьми, там батька для вас старается.
Нестор Иванович в это время вышел к краю поля.
- Пантелей, кроля приготовил?
Тот открыл закут, показал издали клеть, в которой сидел чёрный зверь.
Махно кивнул. Луна закатывалась за горизонт. Равнина, покрытая снегом, простиралась бесконечно. Трижды перекрестившись и держа ломти хлеба, посыпанные солью, в руках, батька напевно начал:
- Я вас заклинаю, Ангелы, могущественные святые...
Слова сплетались с морозным ветром. С морозным ветром и лунным светом. Позёмкой лёгкой неслись над полем. И из-под снега вставали кони. И были кони бескровно белы. Худы - под шкурой костяк и жилы. Тянули губы к Махно в ладони. Вставали кони, вставали кони.