Почему я становлюсь таким? Думал Алексей, лежа в воскресное утро в постели и смотря в потолок. Было еще очень рано, что бы просыпаться. Рано для выходного. Но сном то, что было сегодня ночью назвать тоже нельзя.
Словно целый рой мыслей носился у него в голове. И все они были сплошным пламенем, которое разжигало мозг. Он не мог сосредоточиться ни на одной.
Сплошная какофония.
Сплошной шепот, в котором можно было расслышать только отдельные слова, но никогда не сложить их в предложения, в которых есть начало и конец.
Сплошная середина каких-то мыслей.
Только середина.
Сны в минуты, когда он все-таки засыпал, были подстать мыслям. Яркие видения, которые нельзя было рассмотреть. Ночь была сплошным беспокойством его разума. И Алексей, смотря в потолок, на котором утреннее солнце разбросало свои лучи, думал о том, что же его так тревожит? Что его почти всегда такого собранного и практичного человека волнует? Что в нем начинает проявляться? Или, наверное, правильнее всего сказать кто? Ведь в шепоте его мыслей он не узнавал своего голоса.
-Так, пора на воздух. - сказал Алексей потолку.
С некоторых пор он стал разговаривать сам с собой. Вернее он всегда разговаривал. Просто когда дома еще жили родители, он разговаривал молча. Сейчас он мог позволить говорить себе в слух. Все равно его ни кто не слышит. Только он сам.
Алексей ни когда не слыл разговорчивым человеком. И на работе и в компании знакомых, к которым он иногда ходил, он почти всегда молчал. Чем, наверное, и производил впечатление хорошего собеседника. Тем, что умел слушать, что говорят другие.
Хотя если уж быть честным, то зачастую он их не слушал. Так делал вид. Просто нельзя же все время быть одному. Иногда хочется просто посидеть с людьми, выпить пива. Посмотреть, послушать их и снова погрузиться в свое одиночество, потому что не были ему интересны эти люди. Были просто равнодушны. И разговоры их, и их взгляды. Так что единственным собеседником, который его устраивал, был он сам.
С самим собой он и говорил на темы, которые его действительно интересовали. А с остальными людьми он просто отбывал зачем-то срок. В срок этот включалось время, которое он на них тратил. Иногда он даже сам не знал зачем. Просто так. Попалась компания, каких то знакомых, и он в ней задержался.
Постоял.
И пошел дальше.
И, тем не менее, люди к нему тянулись. Узнавали на улице. Радостно здоровались. Что-то рассказывали. Наверное, потому, что он им улыбался. Делал вид, что их бредни ему интересны. Даже порой поддерживал разговор. Только вот делать все это ему становилось все сложней и сложней с каждым годом. Он все больше уходил в себя. И иногда, он, смотря в зеркало, видел в своих глазах взгляд одного человека, с которым он столкнулся этой весной.
Взгляд одинокого человека.
Взгляд одиночки.
Такой взгляд не спутаешь, ни с каким другим.
Многие свои дни он забывал, как и все остальные люди. Но были среди них те, которые не забываются. Время их не может стереть. В один из таких дней он встретил человека с глазами одиночки. Ему тогда захотелось еще подойти к нему. Просто подойти. Алексею казалось, что человек этот все поймет и не будет удивлен, как большинство людей, такой реакцией незнакомца. Но почему-то он так и не подошел. Хотя желание было очень сильным. Какая-то его часть не пустила. Сдержала в нем первый шаг. Почему? Он так и не смог ответить. Просто так получилось.
Так бывает у всех. Один шаг отделяет от чего-то, что по-настоящему может стать дорогим, и мы его не делаем. Потом, правда, часто спрашиваем, почему мы не прошли этот шаг. Всего только один шаг. И так и не можем найти себе оправдание. А оправдание простое. Мы не смогли перебороть то ли ложное стеснение, которое замаскировано под гордость, то ли просто испугались, что нас не поймут. Да нас и так ни кто не понимает! Даже мы сами себя. Одним больше, одним меньше.
А ведь у каждого есть не только один такой шаг. Их километры. Всех не сделанных нами шагов. Всех тех шагов, которые навсегда останутся в памяти. Шаги, которые мы сделали, мы и не вспомним-то никогда, а вот не сделанные нами шаги будут всегда топтать нашу душу. Мы так и будем ими снова и снова шагать на месте.
Ни вперед, ни назад.
На месте.
Раз. Два.
И придет ведь то время, когда их топот будет невыносим. Тогда-то мы и шагнем.
Только вот слишком много мы в тот миг сделаем шагов. Слишком сильно оторвемся от себя. Да и мы ли уже пойдем. Может это будут те, кому наш топот стал надоедать, или достиг той амплитуды, когда так удобно подтолкнуть...
В нужном направлении.
- Почему же я тогда не подошел? - спросил у потолка Алексей. - Ведь что-то было в нем.
Тот день у него был свободным, хотя была среда. Алексей работал тогда в течение месяца почти все выходные дни, и начальник отдела отпустил его на неделе в отгул. Наверное, вид у него был уставший. Хотя, если честно, после службы любая работа ему казалась ерундой. Да, видок у него был такой не от работы. Он просто почти перестал спать в тот период.
Пришла весна, а весну он терпеть не мог. Щенячье время. Но коли дают несколько дней, то Алексей решил их провести с пользой. Он очень давно хотел сходить в церковь. Он не был сильно верующим человеком. Он относился к тому большинству, которое вечно сомневается. Колеблется.
Ему нравилось смотреть на церковь издалека. Было в самой архитектуре церквей что-то притягивающие. Но вот войти внутрь он всегда заставлял себя с трудом. Он высокий здоровый парень сам себе казался там неуместным. Да и запах ладана кружил голову. В ней начиналась пульсация, которая была необъяснимо противна.
Алексею нечего было просить у Бога. Он считал, что его просьбы были бы не честными по отношению к тем, кто действительно нуждался. Он просто хотел задать ему вопросы. Поговорить о том, почему все происходит так, а не иначе. Почему зло находит больше дорог к людям, а добро ими отвергается? Почему на свете живет всякая мразь, а нормальные люди гибнут зачастую от этой самой мрази? В нем накопилось очень много этих почему.
Где?
В какой момент все пошло не так?
Неужели этого всего, что сейчас за воротами церкви нельзя исправить? Заставить людей вздрогнуть. Хотя бы на миг. Но только на такой миг, который дошел бы до разума всех.
В ту среду он подошел к церкви уже после обеда. Купил свечи в ларьке у церквушки и, держа их в руке, сел на лавочку. Он не любил, когда внутри много народа. Волей или не волей он их начинал рассматривать. Сам даже не знал по чему. Просто украдкой бросал взгляды все больше на людей, чем на иконы.
А сегодня там было очень много народа. Привезли кого-то отпевать. Два закрытых гроба. Большой и маленький. На фотографиях были молодая красивая женщина и девочка лет пяти очень похожая на парня стоящего около гробов.
Парень этот был здесь, сейчас и одновременно где-то далеко. Ребята, кто в штатском, кто в форме все время были с ним рядом, и по их взглядам на него было видно, что постоянно за него опасаются.
Был он аккуратно одет, чисто выбрит, но весь этот наряд был через силу. И держался он только, наверное, с помощью неимоверной силы воли. Он просто застывал. Замирал.
Но глаза. Его глаза бегали. Они метались с фотографий на гробах, на кресты, на купола, на весь двор церкви. Он не как ни мог их остановить на чем-то одном. Взгляд постоянно срывался и искал, искал. Только вот не было сейчас вокруг, того, на чем бы он остановился. Не было. И скакал его взгляд. Прыгал. Метался. Так же, наверное, сейчас металась его душа в замершем столбом теле. Вся боль, что сейчас была в нем, в его душе искала путь, чтобы вырваться, высвободиться и хоть немного сбросить то давление, что в огромном количестве накопилось в нем. Но он не давал ей этой возможности. Он и замер-то столбом, потому, что только так можно было все это в себе удержать.
На какое то мгновение их глаза встретились.
Глаза Алексея и глаза Олега смотрели друг на друга.
Олег, наверное, смотрел дольше всего в этот день в глаза парня, сидящего на лавочке недалеко от церкви. Сидел со свечами в руках и тоже смотрел на него. На несколько секунд тень отошла от лица Олега. В нем появились мысли. Не скачущие мысли, которые прыгали с одной на другую. А мысль что вот есть в этом парне то, что ни как не можешь сформулировать. Есть, какое то родство. Надо только подойти к нему.
Но в следующее мгновение раздалось громкое карканье ворон, что сидели на деревьях вокруг церкви. Этих вестников несчастий, и мысли Олега сорвались. Мысли его опять закрутились в карусели. В карусели, где вокруг оси ненависти сейчас вертелась жалость, мелькала печаль, рвалась тоска, разгоралась ярость, бушевал гнев.
Вот-вот должно было начаться отпевание, а ему хотелось только одного. Что бы всего этого не было. Если их нельзя вернуть, то пусть хотя бы сейчас ничего не будет.
Тогда он потерял сознание. Как стоял застывшей фигурой, так и упал. Просто рухнул туда, где ничего нет. Тело упало на землю, а сознание унеслось туда, где хоть на небольшое время можно ни о чем не думать и ни чего не помнить. Там кругом лишь темнота и тишина. Много тишины и много темноты. Там нельзя ничего рассмотреть и ничего невозможно услышать.
Алексей видел как, упал парень, стоящий у гробов. Как забегали люди. Алексей так и не зашел сегодня в церковь, он больше уже никогда в нее не зайдет. Он встал со скамейки и пошел к выходу. У церковных ворот стояла старушка с протянутой рукой. Она смотрела на людей, которой сейчас были у церкви, и в ее глазах была жалость, блестели слезы. Алексей выгреб всю мелочь из кармана и аккуратно высыпал ей в руку. Старушка отвлеклась и перевела взгляд на Алексея.
- Вот горе-то. - сказала она. - Вот горе.
- А что там случилось? - задал Алексей ей вопрос.
Старушка достало свободной рукой платок. Вытерла глаза. Вздохнула и, смотря на руку Алексея, в которой он все так и держал купленные свечи, ответила.
- Угробил их новый русский и себя и их угробил. Прости господи. Царствие им всем небесное. Напился и угробил. Ох, горе-то, какое. А что же ты сынок свечки-то не поставил? Нехорошо.
Алексей посмотрел на свечи в своих руках. И протянул их старушке.
- Поставь их сама бабушка. - немного устыдившись ее слов, сказал Алексей. - Некогда мне.
Старушка посмотрела ему в глаза и, вздохнув, ответила.
- На это сынок время всегда есть. Надо только ...
Он не дал ей договорить. Молча положил свечи ей руку и пошел к воротам. Он не оглянулся, не увидел печального взгляда старушки, брошенного ему в спину.
Он заставил себя дойти до ворот церкви.
Пройти их.
И только тогда подумать про пистолет.
Про этот чертов пистолет, что появился у него так неожиданно.
6.
Алексей прогнал нахлынувшие воспоминание. И решил, что на сегодня хватит смотреть на потолок. Надо взбодриться. Прогнать наваждение. Сейчас надо отжаться от пола. Принять душ. Приготовить завтрак. Сворить кофе. И заняться газетами за прошедшие две недели.
Алексей покупал много разных газет и журналов. И вырезал из них те статьи, которые его интересовали. А интересовало его многое.
Всего лишь одна газета включала в себя весь человеческий мир, во все своем великолепии безумстве и нелепости. Там есть и трагедия вперемешку с анекдотами, есть любовь, обязательно есть какой-нибудь прозревший дегенерат или дегенератка, открывший или соответственно открывшая для себя, что на колдовстве в двадцать первом веке можно делать неплохие деньги, благо, как и плохих дорог, дураков, у нас всегда хватало. Есть несколько интересных мыслей, огромное количество слухов, обязательно избранник народа, чмокая даже в печатных буквах типографического шрифта, рассусоливает очередной проект выхода нас всех из кризиса. Порой Алексею становилось интересно, сам-то он понимает, о чем говорит? Есть фотография депутата местного разлива, с критикой или радостными визгами, конечно, в зависимости от того, кто ему принес конверт, в адрес такого же, как и он сам.
Это у нас называется свободой слова.
Слов там, действительно огромное количество, но вот свободы что-то нет. Самое замечательное, что так нравилось Алексею это сравнивать статьи разных периодов одного и того же деятеля, смотреть, как он меняет своих сторонников и противников. Как ради того, чтобы оставаться на олимпе, он пускался на все что угодно.
Взрослые же люди, а ведут се6я как дети в песочнице, где на всех не хватает одного ведерочка и совочка. Бог с ним с совком, но хоть ведро точно надо урвать. Там же было и наше родненькое административное начальство. Не успел сам еще и в кабинет войти, а амбиции уже там. Сидят себе в кресле и раздуваются. Вперед мои серые воины, я привел вас сюда и поведу вас дальше! А если какого-нибудь бедолагу все-таки пинком по копчику отгонят от кормушки, тот кто не против иметь два совка, тут он родной и начинает строчить правду матку про своих корешков по песочнице. А народ радостно все это воспринимает и готов новый ореол борца за правду.
Пока дядьки на верху не посовещаются и не подпустят его снова к кормушке. Тут то он от временного помутнения рассудка отойдет и, хрумкая за обе щеки, начинает помалкивать. С набитым ртом, как показывает практика, очень трудно разговаривать. Можно и подавиться и кто его знает, найдется ли рядом тот, кто по спинке похлопает, да и еда изо рта вываливается. Не культурно все-таки. Мы, конечно не в Лондоне. Но все же два раза в год по халявной контрамарке в театр ходим. Правда, конечно, там кресла для такого объема не удобные, но для имиджа надо немного потерпеть. Вон пацаны в кремле, говорят, еще не то терпят.
Алексея всегда развлекала газетная жизнь общества. Можно так сказать, что даже веселила. Иногда, правда, грустным весельем. Он все чаще удивлялся тому, на что способны люди. Да и люди ли это уже были в полном понимании этого слова. Они словно родились без совести. Существа, которые заменили нормальную культуру, которая несла всегда в мир только добро, какой-то непристойностью. И в этой непристойности стараются показать себя самыми непристойными.
Алексей завел дома целый книжный шкаф с папками, в которые расшивал вырезанные статьи. Каждая папка отвечала за одно из направлений. И за два года папок этих стало очень много. Вот и сегодня он собирался пополнить свою библиотеку человеческого безумия новыми фактами и слухами.
Слух, он считал, это немного искаженный факт. Слух показывает то, что могло, было быть или есть в данный момент. Просто слух немного видоизменяет палитру самого факта. Ведь всегда было видно, как люди реагируют на слух. Если начинают беситься в оправданиях, то снаряды сплетен легли рядом с самим фактом. А таким образом можно и на правду выйти.
Только вот расшивая новый материал, Алексей все чаше и чаше возвращался к мыслям о том небольшом куске металла, который лежит в пятнадцати минутах ходьбы от его дома.
О пистолете.
Почему-то газетные статьи и фотографии заставляли его постоянно думать о пистолете. Представлять, как изменится материал в газетных колонках, когда он даст этому пистолету поговорить. Как изменятся от страха фотографии чиновников, не на газетных полосах, а в реальной жизни.
Алексей сидел за столом, листал газеты. Перечитывал старые статьи, раскладывал новые и улыбался. Почему-то ему казалось, что все эти люди, которые составляли материал для газеты, которые позировали фотографам в различных ракурсах, с такими серьезными лицами и не догадываются, что на самом деле они представляли материал для него.
Расходный.
Из разряда того, который можно смело и, не особенно мучаясь совестью, пустить в расход. А если быть до конца честным, то, совсем не мучаясь совестью. Все эти люди старались выйти из тени и покрасоваться на свету общества. Они наверно и не догадываются, что есть он.
Сидит в тени и из этой темноты ему прекрасно видны все эти людишки.
Они на свету. Их всем видно. А он неизвестен никому из них. Они даже и представить не могут, что он есть.
И недалеко от его дома в схроне лежит пистолет.
7.
Случайность. Как ее много в нашей жизни. Только вот случайность ли это? Может просто, тот, кому это удобно и, зная человеческую слабость к случайным вещам, нам преподносит закономерность, а мы по глупости своей не видим различия. Кто знает? Человек очень силен только задним умом. А то, что твориться сейчас перед нами сегодня и сейчас, мы воспринимаем, практически не задумываясь. Для нас это всего лишь видимый процесс течения времени. Время ведь всегда течет, это мы иногда замираем и останавливаемся. Но река времени никогда не останавливается. Она уносит нас все дальше и дальше. И не вернуться назад, не исправить, не переиграть уже ничего. Против течения и в простой реке очень трудно плыть, а в реке, где течет время это сделать просто невозможно. Нам остается только внимательно следить за потоком сейчас, чтобы не нарваться в этом сейчас на то, что придется исправлять потом. И все мы в тайне знаем это наверняка. Только вот, как говорила белая корова у Керрола, - "мы действовали вчера, обязательно будем действовать завтра, но никогда не начнем действовать сегодня". В этом большинство из нас, действительно похожи на эту белую корову.
Совсем недавно Алексей считал, что тот пистолет, который появился в его жизни, был просто случаем. Но вот прошло два года и сегодня, листая подшивки старых газет, он уже становился, уверен, что это тот закономерный факт, видимость которого наступает только через какой-нибудь отрезок времени. А отрезок этот четко отмерен.
И сдавалось ему, что это не была случайность. В том поезде он мог и не поехать. Тот контуженый парень мог сесть в другой вагон, другое купе. И в купе с ними мог еще кто-то ехать.
И...
Как много всяких "и" могло случиться тогда или наоборот не случиться. Но не случайность. Вместо этого, множество разных маленьких фактиков собрались в тот вечер в один большой. Тут виден четкий расчет.
И вот теперь Алексей начинает вспоминать все чаще и чаще следствие того расчета. Вспоминает тот предмет, ради обладания которым, наверное, и случилось то, что случилось, тогда ночью в купе поезда, который покинул Москву в начале десятого вечера. И в шестом купе девятого вагона встретились два незнакомых до этого человека и больше никогда спустя восемь с небольшим часов пути не встречавшихся.
Алексей, листая старые статьи газет и читая новые, про наш сегодняшний наворот, часто думал, где же бродит тот его попутчик. Что с ним стало за это время. Они же жили в одном городе. Но больше никогда не встречались. У Алексея всегда была очень хорошая память на лица. И если бы он увидел того парня, он бы его узнал. Обязательно бы узнал.
Алексей два года назад решил закончить свою службу. Весной он пришел домой. И летом того года устроился на работу. Он отработал несколько месяцев и его направили в Москву на недельный семинар. Целую неделю он слушал умные речи преподавателей и иногда выпивал вечерами с такими же коллегами по учебе.
Сходил в театр.
Купил на Горбушке МП3 плеер и много музыки.
Погулял по старой Москве. Там где еще бродят трамваи вместе с тенями героев русских классиков. Где чувствуется присутствие вековой старины.
Начало ноября было теплым, а бродить по такой осенней Москве, какой она была тогда, под PORTISHEAD было намного приятнее, чем квасить в прокуренном номере, хотя в принципе, не с такими уж и неприятными ребятами. Только вот мании величия было бы в них меньше. После первой же рюмки у них начинал разгораться какой-нибудь очередной спор, где ни одна из сторон не хотела уступать. И сотрясали воздух слова, которые завтра же забудутся. Как же все-таки все мы любим, поговорить ни о чем. Просто только для того, чтобы слышать свой голос.
Так и его коллеги пили, курили, спорили, но истина за неделю у них так и не родилась. Наверное, для этого количество выпитого было слишком велико. И отравилась истина где-то на пол пути к рождению алкоголем.
Еще Алексею нравился мир метро. Странный мир, где человек понимает философию мгновения во всем своем великолепии. Философию своего человеческого мгновения в мире таких же людей.
Метро вообще самое странное место на земле. Может в силу того, что большинство его путей скрыты под землей. Под остальным миром. Наверное, метро это особенный мир, мир который чуть-чуть приоткрывает людям тот другой мир, где их так же будет много и все они будут равные.
Умные и глупые, злые и добрые, гордые и простые, черствые и отзывчивые и в этот их в будущем мире у них будут одинаковые условия. Алексей, смотря на толчею метро, задавался вопросом, как там в том мире, люди тоже иногда толкаются и стараются, войдя в вагон, занять сидячее место или смиренно осматриваются, и если не видят возможности сесть, то берутся за поручень и едут стоя.
Едут?
Это он конечно перебрал. Но, тем не менее, ему в один из таких дней путешествия по подземному миру древнего города встретилась девушка.
Он никогда не знакомился с девушками на улице или в автобусе и уж точно в метро, но в тот миг ему захотелось с ней заговорить. Может и не познакомится, а так просто заговорить, увидеть ее глаза, которыми она будет смотреть на него. Она вошла в вагон на Павелецкой вместе с толпой, которая собиралась у перрона с Павелецкого вокзала. Было начало шестого и народу в вагоне было много. Алексей стоял напротив противоположной двери и рассматривал входящих в вагон людей. Ему сегодня предстоял долгий путь. Он хотел проехать по всей Серпуховско-Тимирязевской ветке и выйти на "Речном вокзале".
Сам он вошел в вагон всего одну станцию назад, на Автозаводской, и хотя на то мгновение людей в вагоне было не так много, он все равно не стал присаживаться. Читать он в вагонах не любил. Он не был москвичом, и метро для него было не тем же самым, что старый кирпичный магазин в одной улице от его дома. Метро для него было сродни пути к вдохновению. В вагоне метро можно было увидеть столько типажей людей, сколько не увидишь на самой шумной и наполненной толпой людей улице.
Вот так он и увидел девушку, которая вошла на Павелецкой. Вошла уверено. Вместе в ней в вагон влилось много людей, и они все направились к сидячим местам. А она подошла в угол, где стоял Алексей, и стала рядом. Она только мельком взглянула на него. Случайным взглядом случайного человека. У Алексея в ушах играл плеер.
И вот девушка стала рядом с ним, и Алексей почувствовал, что она, несмотря на свою не самую неотразимую внешность таит нечто в своем внутреннем мире.
Что?
То, что Алексей почувствовал в ее быстром взгляде, в ее глазах.
А девушка стала с ним рядом и достала из рюкзачка книгу "Ризенкранц и Гильденстерн мертвы" и принялась читать, держа книгу одной рукой, а другой взявшись за поручень радом с его рукой. Тогда ему и захотелось с ней заговорить.
Он не знал, что сказать. Что можно сказать незнакомой девушке в вагоне метро? Он смотрел, как она читает книгу, и у него вдруг стал сухим язык. Он видел ее волосы, до него доносились какие то легкие духи. Что-то с травами или еще с чем-то таким. Но эти духи ей очень шли. В плеере остановился диск, и его голова наполнилась шумом вагона. Он посмотрел в стекло и увидел там себя и эту девушку, как ее голова склонилась к книге. Видел, как она стоит и читает. Вот она оторвалась от книги и посмотрела в темное окно. Посмотрела на себя несколько секунд, а потом снова принялась читать. На того, кто сейчас смотрел на нее из стекла, она не глянула. У Алексея в голове вертелось только слово "Привет" и все. Больше ни чего не было. Хватит ли этого, думал он. Но вот вагон въехал на станцую Аэропорт, и она закрыла книгу и подошла к дверям.
"Черт, - подумал Алексей. - Черт. Говори же".
Он пытался себя заставить.
Говори.
Поезд остановился, и она вышла. Вышла и не оглянулась. Гордо вскинув голову, подбородок вперед, она пошла к эскалатору. А Алексей поехал дальше. "Вот так все и бывает, - думал он, - чего-то не хватило. Чуть-чуть. А ведь она ни когда не узнает, что я смотрел на нее, и что я думал", - промелькнуло у Алексея в мыслях. - Никогда".
А вот он сам будет помнить эту девушку долго. Будет помнить и иногда думать, что, может быть, вот оно стояло, его будущее тогда рядом с ним. А он не сделал ничего, даже не сказал банальное - "Привет". Ничего не сказал.
У каждого человека таких вариантов огромное количество, только одни мы почему-то выбираем не задумываясь, а другие нам не дают покоя. Ведь все могло бы и сегодня, и вообще в том времени, что еще не родилось и не существует по другому. А, может, и не могло. Может, за этим словом "Привет" не было бы ничего. Может быть, эта девушка оказалась бы как все. Все может быть, только вот уже сейчас, спустя убитых временем пять минут, этого уже не проверить. Но как бы там ни было, в его прошлой жизни, вот эту девушку в вагоне метро, он будет помнить. Потому что он так и не узнает никогда, кем она могла бы для него стать.
Всем.
Фоном.
Или никем.
Он старался возвращаться в гостиницу к тому времени, когда его коллеги по семинару уже после споров впадали в состояние любви ко всем и ко всему. Надевал маску любителя посидеть в компании за столом. Пил штрафную. И доставал под их радостные вопли купленную бутылку водки.
Им было уже в самый раз, а Алексей практически и не чувствовал опьянения. После армии он почему-то не мог пить до того состояния, в котором уже прибывала компания по его возвращения. Бутылка становилась пустой. И парни начинали расползаться по номерам.
Алексей надевал наушники плеера, что бы не слышать пьяный храп соседа по номеру и, проветрив комнату, садился, в удивительно удобное для гостиничного номера кресло, открывал книгу на странице, на которой вчера остановился.
Он читал ее, уже пять раз, каждую осень в течение пяти последних лет. И в Москву взял именно для того, что бы читать ее сидя у окна гостинцы и, отрываясь от страниц, смотреть на вечерний и осенний город. Их поселили на двенадцатом этаже. И вид на огни вечно суетящегося города был прекрасный.
Вот и тогда в последний вечер пребывания на семинаре, после того как завершилась пьянка по случаю расставания и его сосед забылся сном, он, глотнув немного сока, что бы притупить вкус алкоголя, натянул наушники, открыл "Мастера и Маргариту" и ...
- Королева, - вдруг заскрипел снизу кот, - разрешите мне спросить вас: при чем же здесь хозяин? Ведь он не душил младенца в лесу!
8.
Тот день был свободным. Семинар закончился еще вчера. А сегодня утром он выехал из гостиницы. У него уже были билеты на поезд. Впереди весь день. Алексей собрался тогда, когда его сосед по номеру еще видел сны. И покинул гостиницу рано утром. Добрался до вокзала, чтобы забросить веши в камеру хранения, а потом налегке отправился бродить по городу. Только плеер и пару дисков Dire Straits и больше ни каких вещей. Так до самого вечера он и прошатался. У него оставалось еще немного денег, но Алексей не торопился их тратить. До его города достаточно далеко, а в пути может приключиться всякое.
Алексей весь день прогулял по Москве. Садился на автобусы и трамваи, а потом выходил на любой остановке. Гулял по тихим дворам шумного города. Сидел на лавочках парков. В наушниках лилась музыка. Ему было приятно вот так ничего не делать. Ходить, сидеть в парке. Казалось, что на некоторое время его выбросило из океана жизни, на остров спокойствия и тишины. Это спокойствие и тишина были внутри него. Он замер на лавочке в будний день и смотрел на тех кто спешит, кто торопиться, кто чертыхается, потому что опоздал.
Смотреть на людей, которые, встретившись, перекидываются парами обязательных фраз и разбегаются кто куда. А ведь этих людей что-то связывает.
Детство.
Учеба.
Но на то, что их связывает или связывало уже нет времени. Алексей сам помнил, как в родном городе, в автобусе он встретил знакомого парня. Поздоровались. Задали шаблонные вопросы. Ответили такими же шаблонными ответами. Парень этот вышел. А Алексей потом долго вспоминал, как его зовут. И вспомнил только, где они познакомились. А его имя так и осталось там в прошлом. В том месте реки, где вода прошлого уже остановилась. И на дне этой реки собралось много ила. Вот где-то там под этим слоем ила и находится имя этого парня.
Течение настоящего несет нас вперед. С каждым годом, набирая скорость. У этого течения какой-то странный ритм. В детстве каждый год казался бездной времени. Которое тянулось и тянулось. А сейчас год пролетает так, что его можно вспомнить только по нескольким дням. Дням, которые запомнились в этом году. А детство уже не вспомнить даже по этим дням. Уже и школу не вспомнить.
Он купил в дорогу пару банок гинесса, немного сыра. Перекусил в кафе у ВДНХа. Прошелся по парку. Купил несколько книг.
Алексей некогда не мог пройти спокойно мимо того места, где продают книги. Словно на прилавках, полках книжных развалов и магазинов находился магнит, который его тянул к книгам. Даже на войне, когда они вошли в одно из разрушенных сел, он нашел время на то, чтобы зайти в развалины горевшей школьной библиотеки. Там он нашел старый том Шекспира. Отряхнул его от грязи и взял с собой. Так и сегодня он купил себе несколько книг.
Вообще у него дома было огромное количество всякой литературы. Да и прочитал он всего только одну треть того, что есть у него дома. Остальные две трети находились в перспективе. Ему было просто приятно просыпаться и скользить глазами по книжным полкам. По его библиотеке.
К вечеру Алексей начал потихоньку перемещаться ближе к вокзалу. Он никогда не любил вокзал. Место растерянных людей. На вокзале люди поминутно смотрят на табло, даже если до отправления их поезда еще несколько часов. Большинство жуют, чтобы успокоить нервы. Провожающие ждут, не дождутся когда те, кого они пришли провожать, уедут. Или наоборот, виснут на тех, кого ждет поезд. Уезжающие гадают, кто им попадется в купе. Алексей всегда приходил к самому отправлению, к тому моменту, когда уже объявлена посадка и первые потоки пассажиров уже разместились в своих вагонах.
Вагон был почти пустой. Ноябрь. В это время людям практически не куда ехать. Только деловые люди. Командировочные. Военные. Да и, пожалуй, все. В купе, когда он до него добрался, никого не было. Он даже немного обрадовался, что поедет один. Смотреть в окно на ночной пейзаж, потягивать Гиннес и слушать только что купленного на вокзале Leonardа Cohenа было бы здорово.
Только вот, когда поезд тронулся, и Алексей уже хотел закрепить свою удачу открытием банки любимого темного пива, дверь купе распахнулась. И перед ним во всей красе предстал сержант ВДВ, по внешнему виду явно представитель дембельской братии, которая этой осенью закончила свой срок службы.
Десантник был уже явно в ударе. По бешено вращающимся глазам и красному лицу было видно, что принял он уже достаточно.
- Здорово братуха! - радостно заорал он, увидев Алексея.
После такого приветствия он бросил свою камуфляжную сумку на верхнюю полку, предварительно достав из нее начатую бутылку водки и несколько банок с консервами вместе с кавказским ножом. Все это он положил на стол. Снял с себя бушлат, представив Алексееву взгляду полный дембельский маскарад, тем не менее, на груди среди прочего висел "крест". После всех этих манипуляций вояка уселся напротив Алексея, протянул руку и представился.
- Владимир Великий. Великий это фамилия.
- Алексей Евсеев. - пожав руку, в свою очередь представился он.
- Ну, что Леха. Бухаем! - радостно сказал Владимир.
И судя по тому, как это произнесено это было не предложение, а констатация факта.
- А как же. - в свою очередь подтвердил Алексей.
Так они и познакомились на эти восемь часов пути. Спиртное, принесенное десантником с собой, мгновенно закончилось. Великий полез в карманы, но кроме нескольких десяток там уже не чего не осталось. И Алексей сказал, чтобы он не волновался. Сейчас все будет. Он, толком сам не зная почему, проникся к этому солдату. Оставив его в купе, он сходил в вагон ресторан. Купил две бутылки водки, сока, бутербродов, баночку маринованных огурцов и минеральной воды.
Когда Алексей вернулся в купе, то застал Владимира за радостным занятием, вырезания ножом на столике самых долгожданных букв любого призывника. Владимир успел уже вырезать Д и М и уже приступил к процессу, который должен был произвести на свет букву Б.
На появление Алексея в купе он отреагировал сначала удивлением и настороженностью в глазах. Но это мгновенно сменилось радостью и воплем:
- Гуляем!
Так они и ехали. По мере того, как Владимир напивался все сильнее и сильнее, он рассказывал Алексею все свою жизнь за последние два года. Службу. То, что с ним приключилось.
Алексей практически не говорил. Он разливал и слушал Владимира. Незнакомые люди часто рассказывают друг другу такое, что никогда не будут говорить близким или друзьям. А вот тем, кого они видят первый, и, может, последний раз в жизни они говорят правду.
Какой бы она ни была.
Владимир рассказывал, плакал и пил. Как их бросали черт знает куда и даже, наверное, сам черт не знает зачем. Как его контузило. Как он насмотрелся на такое, о чем даже и вспоминать противно. И его радость сменялась злостью и гневом.
Алексей не стал говорить ему, что он сам служил и не понаслышке знает, о чем говорит сейчас Владимир. Зачем? Сегодня вечером должен говорить только один и одним этим был Владимир. Сегодня его вечер.
Немного не допив вторую бутылку, Владимир начал клевать носом, а потом и совсем уснул, уронив голову на стол. Алексей уложил его на кровать. Снял с его ног берцы и укрыл одеялом. Но и во сне Владимир еще воевал. Несколько раз сильно вздрагивал. Что-то говорил. Правда, разобрать это было уже невозможно.
А Алексей допил водку. И смотрел за Владимиром. Он сегодня в очередной раз вспоминал тот случай со знакомым парнем, имя которого он забыл. Он вообще многое забыл. А вот перед ним еще один солдат, который так и не вернулся еще с войны. Вернется ли он? Забудет? Успокоится? На все эти вопросы может ответить только время. У времени есть ответы на все. Только молчит оно зараза в настоящем, молчит и все. Ответы они конечно будут. Но будут только в будущем. Будем ли мы тогда, когда на наши сегодняшние вопросы мы получим ответы? И будут ли они важны эти вопросы? Ведь тогда придет время других вопросов.
Алексей совсем недавно тоже ехал домой таким. Только он воспользовался советом одного действительно хорошего человека.
Полковник Рудых, когда он уезжал, сказал ему на прощанье.
- Не тащи дерьмо домой. Представь, что ты пошел прогуляться и наступил в кучу дерьма. У тебя есть выбор. Первый - это так и идти с дерьмом на ногах в дом. И второй вытереть все о траву. Промыть в луже. Запах, конечно, немного останется. Ненадолго. Но самого дерьма на ногах уже не будет. Главное потом в него не вляпаться снова, а заранее обходить кучи. Куч-то их много и здесь и там.
Он тогда действительно протер все до чистоты. До такой чистоты, что и запаха не осталось. Так иногда мерещился. Новые запахи оказались посильнее военных.
А что сказали этому парню, спящему сейчас в купе беспокойным сном. Наверное, ничего.
Алексей еще долго смотрел на Владимира. Как тот спал. В конце концов, и его самого начало клонить в сон. Он разделся, запер купе и лег на верхнюю полку. Самое замечательное во время поездки в поезде, это оказаться на верхней полке по направлению движения поезда. Лежать и смотреть, как проносится пейзаж за окном.
Едет поезд.
Меняются картины за окном.
Случайные люди, которые, становятся тебе видны на миг.
Стоят на перроне.
Идут вдалеке.
Огоньки в домах, которые оконный экран выхватывает на миг.
И все пропадает, освобождая место другим случайным людям. Небольшие деревни. Леса и поля. Машины на переезде.
Алексею всегда становилось как-то легко на душе, глядя на огоньки в окнах домов деревень вдоль полосы. Он думал: вот там тоже живут люди.
Многие замечали, что, встретившись взглядом с человеком в поезде, который проносится мимо или с человеком который стоит на перроне невольно на лице появляется улыбка. Искренняя и чистая улыбка. А бывает, что вместе с улыбкой и рукой вы или вам махнут. И становится в это мгновение на душе как-то радостно и приятно. Жалко только, что это происходит редко. Очень редко.
Так и сегодня Алексей, лежа на верхней полке, смотрел на пейзажи, которые перед ним открывались, и улыбался. Ночь дарит не такой сильный пейзаж, как день. Зато самый умиротворенный. Мелькает свет в окнах домов. Сияют фарами машины на дорогах.
Алексей не заметил, как уснул. Он просто провалился в сон. Покачивание вагона на рельсах его усыпило.
Спал Владимир Великий. Парень, который вернулся с бойни. Потому что войной то, где он был назвать нельзя. Спал и не знал своего будущего. Как и все мы. Во сне ему снилась только "BMV", которую он мечтал себе купить. И он улыбался, видя в иллюзорном мире сна, как он на этой машине катается по родному городу. Только вот свет почему-то на всех светофорах был красный, хотя других машин на дорогах не было. Был только он один. И летел он на своей машине на красный свет. Вдавливал ногу в газ.
Все быстрее и быстрее...
Утро было туманное. Не потому что вчера было выпито много. Нет, просто, несмотря на ноябрь, погода была теплая. И за окном плыл туман.
Алексей проснулся в половину шестого. Умылся. Вода, несмотря на огромное содержание в ней металла, была все-таки освежающей.
Когда он вернулся в купе, Владимир уже начал ворочаться. Близился час подъема, а этот инстинкт еще несколько дней точно будет в нем сидеть. Даже старослужащие, которые старательно претворяются спящими, после того как прозвучала команда подъем, на самом деле уже проснулись. Это просто часть армейской игры. Вот и Владимир, наконец, открыл глаза и уставился на Алексея. В его взгляде была та утренняя пустота, которая всегда бывает после вечерней пьянки. Глаза открыты и смотрят в никуда. Потом Владимир поморщился, сглотнул и начал тереть глаза. Алексей протянул ему так и не выпитое вчера пиво, и Владимир посмотрел на него как на спасителя. Он сел и открыл банку.
- Сильно я вчера? - спросил Владимир, сделав большой глоток пива.
- Нормально.
- Я, это, не чудил? Там ни чего?
Алексей приподнял скатерть на столе, под которой красовались коряво вырезанные буквы.
Владимир улыбнулся и протянул.
- Ну, это ничего. Главное не на спине у кого-нибудь.
И улыбнулся кривой улыбкой. Потом перевел взгляд на Алексея и сказал ему:
- А ты ничего братуха. С тобой в разведку идти можно.
Алексей про себя хмыкнул. Потом они молча пили пиво. И Владимир, задумавшись о чем-то своем, смотрел в окно. Алексей ему не мешал. Он вспомнил про минеральную воду. И хотел предложить ее десантнику, но у того был такой вид, как будто именно сейчас у него в голове рождается что-то очень важное. И с водой он решил немного повременить. Пусть немного отойдет.
Он и сам стал смотреть в окно. Просто смотреть и ни о чем не думать. Такое бывает. Перед тобой открывается огромный пейзаж русского пустого осеннего поля, а ты смотришь и смотришь, и мысли из головы куда-то уходят. Голова становиться ясной и чистой. Из оцепенения его вывел голос Владимира.
- Слушай, а тебе ствол не нужен?
Алексей перевел взгляд от окна на Владимира и увидел, что тот сидит, сжав в руках, пустую банку, смотрит на него. Он, наверное, и не заметил, как Владимир перестал смотреть в окно и начал рассматривать его. Владимир ему улыбнулся и добавил.
- А то я угроблю еще кого. А ты вроде нормальный. Если и завалишь кого, то не по пьяни, а за дело.
- С чего ты взял? - спросил Алексей.
Владимир ему опять улыбнулся и, повертев в руках банку, посмотрел в глаза Алексею. Долго смотрел, а потом сказал.
- Это видно. Это братуха видно. Он хороший. ТТ. С глушаком. Я его еле провез. Забери его у меня ладно?
- Но... - начал, было, Алексей.
- Забери. Я тебя очень прошу. И нож этот поганый забери. Хотя нет, ствол, он чистый, он в смазке был в ящике, когда я его нашел. А нож. Нож я того. Использовал. Не один раз. Нож я выкину. А ствол забери. Ты его, может, и не используешь не когда. А я вот...
Владимир вскочил, полез в свою сумку, вытащил оттуда тряпку, в которую было что-то завернуто. Молча взял сумку Алексея и положил сверток туда. Пока он засовывал сверток в сумку, он еще добавил.
- Там три обоймы. И в коробках еще патроны. Для начала хватит.
Управившись с сумкой, он радостно потер руки. Глянул в окно и посмотрел на молчавшего Алексея. Подмигнул ему глазом и произнес.
- Ну что, Леха, скоро город. Пора нам собираться.
Владимир схватил полотенце и вышел из купе. Алексей сидел немного в замешательстве. Он посмотрел на свою сумку. В которой теперь лежал тульский токарев. И не понятно чему хмыкнул. Потом, улыбнувшись, потянулся к сумке и застегнул ее до конца.
Он не стал дожидаться Владимира. Накинул куртку, взял сумку и вышел из купе. До города было около сорока минут. Алексей перешел в другой вагон и стал у окна смотреть на то, как появляется новый день. Действительно новый день его жизни. Он был неотличим от других таких же новых дней, только вот у него в сумке теперь лежало - то, что делало его по- настоящему новым. Очень скоро показался город. Алексей, сойдя на пирон, не искал Владимира. Он был уверен, что и Владимир его тоже в толпе не высматривал. Он подошел к частникам, которые вертелись у вокзала, и поехал домой, стараясь как можно равнодушнее держать сумку в руках. Ехал, смотрел на утренний город и улыбался. Просто улыбался. Он тогда еще не знал, что настанет время, когда он, вспоминая о пистолете, улыбаться не будет, а наоборот будет мрачнеть.
Пистолет действительно был новым. Три обоймы. И шестьдесят девять патронов.