КНЯЗЬ СУЗДАЛЬСКИЙ

Симоныч, видя встревоженность князя, пытался его успокоить:

- Знамо грустно покидать плоды дел своих. Храм-то какой лепый поставил, два града внове срубил. Вборзе закончим рубить проездные башни, воротницы навесим, и тогда не страшен Суждалю ворог.

- Плоды трудов сих радуют глаз и душу греют, ано тоска не отступает. Чую недоброе, а что - не ведаю. Весть получил: Боняк с Шаруканом опустошают окрестности Заречска. Святополк послал против них воевод, Ивана Захарьича и Путяту Вышатича, но, разумею, сим дело не закончится. Мне надо вборзе отправляться. Ратибор благонадёжный муж и тысяцкий изрядный, однако земля без волостеля, яко дом без хозяина. Тяжко мне расставаться с сыном, с тобою, с делами нашими великими, привык аз к сей земле, но сердце велит поспешать. Жену Евфимию оставил там хворую с молодшеньким нашим дробником Андреем, ему всего лишь три лета. Как они там без меня? - Владимир глубоко вздохнул, слабо улыбнулся, чтобы хоть Симоныча в тоску не в гонять.

Сразу после ледостава Мономах отбыл на юг.

С тех пор вторая зима проходит, а вестей от князя нет.

Суздаль жил своей обычной мирной жизнью, но теперь это был другой Суздаль. Быстро пролетело время с того дня, как освятили закладку храма, и вот над городом, как в сказке, вознеслись соборный каменный храм и рубленая крепость, вызывавшие в сердце каждого горожанина гордость.

Одна башня с проездными воротами, названная, как и прежде, Ильинской, выводила к посаду, и дорога от неё вела в сторону Нерли, в Ростов. Другая воротная башня, Дмитриевская, в противоположном конце града выводила к мосту через Каменку, к монастырю, и далее - в сторону Владимира. Над крутыми деревянными крышами изб и теремов возвышалась розово-серая громада храма с чёрным свинцовым куполом, увенчанным сверкающим золотом крестом.

Суздаляне тоже изменились. Люди, конечно, остались всё те же, но изменилась их натура. Теперь в их глазах просвечивалось чувство собственного достоинства, а в голосе звучала гордость. Слово 'Суждаль' произносилось трепетно, с любовью.

Ермола ломал голову над княжьим заказом, пыхтел, выделывая новые формы для вытяжки скани и отливки зерни.

Княжич Юрий со своими отроками гонял зайцев и лис борзыми в окрестных лесах.

Игумен Даниил в келейном полумраке со своими иноками усердствовал над суздальской летописью, переводил с греческого на кириллицу Священное писание.

В один из мартовских дней тысяча сто седьмого года Георгий Симоныч, сведя брови, стоял посреди двора и распекал слуг за нерасторопность:

- Что яко снег не убрали? Начнёт таять - как по двору ходить? На лодиях плавать? Бездельники!

Вдруг в открытые ворота сходу влетели два всадника и резко остановили коней, едва державшихся на ногах.

Симоныч хотел и этих отругать, но узнал подъездных владимирского тысяцкого и насторожился.

А они принесли тревожную весть. Один владимирский муж вышел на ловы вниз по Клязьме и верстах в десяти ниже устья Нерли наткнулся на большое войско. Похоже мордва, а може и булгары. Идут на конях с вьючным обозом вверх по Клязьме. Омельнив остался незамеченным, иначе не унести бы ему ноги. Владимирский тысяцкий Захар беспокоился упредить суздалян и сам просил помощи.

Посадник, ошеломлённый такой вестью, поначалу растерялся, тупо осматривал посыльных. Очнувшись от нерешительности, спросил:

- Когда омельнив видел войско?

- Прошлым днём. Прискакал уже затемно.

- Говоришь, от Володимера верстах в двадесяти? Паки нонче к ночи будут у града. - Симоныч смотрел в сторону, что-то прикидывал в уме. Жестом подозвал отрока. - Вборзе сыщи тысяцкого и немедля зови ко мне.

Направляясь в дом, Симоныч думал: 'К Володимеру подмогу надо посылать - по сути град некому защитить. Такую лепую крепость срубили, а дружины доброй пока ещё нет. Вот беда! А ежели ворог, минуя Володимер, направится к Суждалю? Дай Бог, минуют Володимер, ведь они могут и не ведать о сём граде. Однако, надо поспешать'.

Посадник послал бирюча на городское торжище объявить горожанам о приближающейся угрозе, дабы супостат никого не застал врасплох, а посадские, забрав скарб и детей, могли бы собраться за стены града.

Симоныч поведал пришедшим княжичу, воеводе, соборному настоятелю, игумену, о приближающейся воинской силе со стороны Клязьмы.

- Сторожа наша порубежная, град Володимер, князем нашим не попусту ставлена. Нам надо волю князя исполнить неуклонно. Он велел нам без промедления оказывать помощь граду Володимеру, пока тамошняя дружина ещё не велика числом. Упреждение нам прислал тысяцкий Захар. Володимерцы без нашей помощи могут погибнуть. Войско к нам идёт неведомо откуда. Гонцы говорят: то ли мордва, то ли булгары. Что делать будем? Вместе с Ростовом рать собрать не успеем, полагаться надо токмо на себя. Данилыч, сколько нонче способных к рати людей?

- Не более два ста суждальских дружинников, да ополчение соберём немалое. Но собрать всех нужно время. Разъехались кто на ловы, другие по своим деревенькам. Заутре соберём всех.

- Худо! - гневно сверкнул очами посадник. - Немедля разошли по сёлам и весям, всех собери, кого только можно. Отворяй кладовницы и всё оружие, луки, стрелы, мечи, кольчуги - всё раздать ополченцам. Кто будет на градницах стоять, тем выдать личины. И немедля посылай в Ростов гонцов - упредить надо.

Спокойствие и несуетность Наума Данилыча, его уверенность, благотворно влияли на окружающих.

- Не тревожься, Гюрги Симоныч, всё оружие и доспехи выдам, ничего не оставлю, понеже выдавать особливо нечего, сам же ведаешь. Луки от времени повысохли, стрелы скривились, кольчуг - одна-две и обчёлся, а личин у нас отродясь не бывало. Оскепы, топоры, копья, сулицы на древки надо насаживать, - тысяцкий, видя недовольство на лице посадника, заметил: - Ты, Симоныч, на меня глазами-то не сверкай, здесь нет моей оплошности. Скажи, кто и когда велел в Суждале дружину держать? Дружина здесь впервой появилась с твоим приходом. Суждаляне николиже воями не бывали, ведали токмо одно: землю орать, да гобино собирать. Ведали тако же, что на всю волость одна дружина еси - ростовская тысяща. Паки, по сёлам вборзе пошлю, соберём дружину ноне же. Токмо бы ведать, какая сила на нас идёт, кто, сколько? Жёнок, детей, стариков, кои не поместятся в граде, отправим в лес. Дозор немедля в сторону Володимера высылаю. Разумею тако: ворога надо встречать на стенах града.

- Се есмь оборона? - недовольно спросил Юрий.

- Знамо оборона. Мы же не ведаем сколько ворожьих полков на нас идёт, ано посему встречать их в поле, знамо не зная броду, лезть в воду. Ан дома и стены помогают. Показать свою храбрость можно и в обороне, - уверенно и спокойно ответил тысяцкий.

- Аз не токмо о своей хоробрости пещусь, но о граде нашем. Спалят его, а он вон какой новый да лепый стоит. Яко же начнут стрелы с огнищем метать, тут и пожары начнутся. Аз помню Суждаль в пепелище, хоть был и мал.

- Не смею тебе перечить, княжич, но град сей и делан для спасения людей. Вот и пришёлся случай. Ежели выведем дружину в поле, можем и людей погубить, и град не убережём. На равных биться в поле - се дело другое. А ежели ворогов тысящи? Пока лепше быти в обороне, а там посмотрим.

- Да-а, ежели б вниз по Клязьме у нас была ещё сторожа, да не едина, то загодя ведали бы о приближении ворога, - сокрушался посадник. - Днесь он нас врасплох застал, а посему и выбора у нас нет, как токмо сидеть во граде и отстреливаться. Ростовцы свою тысящу не пришлют...

Юрий слушал дядьку и размышлял: 'А ведь он и батя верно говорят: надо по Клязьме ставить сторожи, людей селить, а то получается, что ворог беспрепятственно может придти прямо к Суждалю'.

Суздальские гонцы на взмыленных конях подлетели ко двору старшего ростовского боярина.

- Отворяй немедля! Гонцы мы от посадника! - кричали они привратнику.

Бута Лукич первое мгновение растерялся от столь тревожной вести.

- Вы пока идите в поварню, там вас попотчуют. Отдохните. Коней ваших расседлали. Аз тем временем соберу мужей вятших.

- Боярин, мешкать нельзя, ворог близко! Часа два-три отдохнём и обратно с ответом должны отправиться.

Ростовские мужи сидели молча, в растерянности. Невзначай напасть свалилась на их головы.

- Прискакали суждаляне, а сами не ведают что за ворог идёт и в каком числе, - подал кто-то из думцев голос.

- Дружину посылать незнамо на какую рать - се дело гиблое. Надобно опрежь выведать всё. В Суждаль отправить своих гонцов, - вторил ему другой из думцев.

- Верно говоришь: идти туда, не ведая по что. Нам надо здесь к обороне готовиться. А позоротаев отправить всё ж таки надо. Паки, в который раз отказываем в помощи посаднику и княжичу. Поразмыслить надо крепко. Может наступить такое время для нас, когда нам придётся на поклон идти. Не берём ли мы грех на свои души? - с опаской заметил боярин Константин.

- Что же по-твоему надобно делати? Половину дружины послать к посаднику, а половину здесь на оборону града ставить?

Лукич слушал каждого и молчал. Он уже знал чем должен закончиться разговор, но терпеливо выслушивал всех. Этому его научил отец Иаков. 'Вот и настал мой час, - думал он, пока бояре рассуждали меж собою. - Плохо посадник поклонился мне. Надо было челом бить Ростову Великому, а то вместо поклона волю свою явил. Ишь князем себя вообразил! Однако пора и своё слово молвить':

- Чаю, вдоволь наговорились? Аз разумею ответ посаднику буде таков: в Суждали новая крепость, для обороны коей тамо своих воев вдосталь. Посылать помощь нам нет надобности, покуда не ведаем в каком числе идёт ворог и куда направляется. Оставлять первоосвященный град земли Ростовской без обороны - противно Богу есмь. Ежели велико вражье войско, то посылать надобно за помощью в Новгород к Мстиславу. Такова воля Ростова. Согласны, мужи ростовские? - Лукич обвёл взглядом думцев.

- Верно, Лукич, говоришь.

- Тако и быти.

Молчал лишь боярин Константин.

Смеркалось. Княжич Юрий стоял на вышке воротной башни, ожидая гонца сторожевого отряда. Он по соколиному устремил взор свой на дорогу, идущую возле монастыря.

Со всех сторон к Суздалю тянулись вереницы телег с людьми и скарбом, напоминающие шествие муравьёв к своей куче перед ненастьем. В град собирались люди из ближайших сёл и посада.

Монахи решили не оставлять монастырь, уповая на Божью милость. Они так рассудили: если оставить ворогу пустой монастырь, то он непременно будет сожжён; если иноки останутся в монастыре то, Бог даст, сохранят они обитель, уговаривая и уповая на милость пришельцев. Об обороне монастыря, даже с суздальским воинством, не могло быть и речи: ограда монастырская не для такого случая ставлена, для воев она не помеха. - Тако воля братии, и аз с ними остаюсь. Подымем кресты и хоругви, будем молитвы творить, - заявил игумен на совете у посадника.

'Отважные чернецы', - подумал Юрий, вспоминая разговор на совете и глядя на стены монастыря с воротной башни. Вдруг в вечернем сумраке он заметил на дороге двух всадников, стремительно мчащихся к городу.

Дружинники сторожевого отряда сообщили, что идут булгары числом около двух тысяч. Расположились они становищем на берегу Нерли, верстах в семи от Суздаля.

- Знамо к Володимеру не повернули. Ранее заутреннего полудня не появятся, - рассуждал посадник, - а за это время надо вельми добро подготовиться. Ты, Гюрги, на воеводу надейся, да сам не плошай. Ты обдумал, где и как отряды оборонные ставить?

Юрий растерянно смотрел на дядьку.

- Ты, дядька, хочешь, абы аз возглавил воинство? Но люди привыкли слушать тебя. Аз встану под стяг, а вои будут смотреть на тебя. Однако, как скажешь, тако и быти.

- Воеводе своё, а князю - своё. Тебе, Гюрги, пора знать: воинство идёт за воеводой, но смотрит на князя. Ежели князя нет в рати, то вои плохо бьются. Что будет заутре со мною - Бог знает. Ежели останешься один, все заботы лягут на тебя. Ты един будешь перед Богом и людьми в ответе за всё, за всю Ростово-Суждальскую землю. Советников у тебя немного: игумен Даниил, да Наум Данилыч. Старшую дружину не обижай - се твоя опора всяко, советуйся прежде с ними. Отроки и пасынки не советчики, а слуги твои. Среди людей правду твори. Неправда, она рано или поздно, всегда проявит себя зримо.

- От твоих причитаний, дядька, тоскливо становится, аки и впрямь себя отпеваешь. Погоди, заутре такой треск устроим булгарам. Не вельми их много. Поживёшь ещё, сам не лезь в пекло.

- Не говори так, Гюрги. Худо, когда на рать идут с таким настроем: сёдлами закидаем. Жалел аз тебя, от многих напастей старался уберечь. До сих пор смотрю на тебя, яко на дитя. Днесь вижу: не прав аз. Заутре у тебя первая встреча с ворогом при обнажённых мечах. Посмотришь какие булгары вои. Ты присматривайся, как Наум Данилыч будет полки уряжать. Ноне положись во всём на него, не перечь ему, абы худа не сотворить.

Посадник ошибся, ожидая булгар не раньше полудня. Они явились к Суздалю рано утром, снявшись со становища с рассветом. Обоз у них вьючный, потому и подвижность войска хорошая.

На соборной звоннице тревожно бухает колокол. Такого всполоха суздаляне ещё не слышали. Одиннадцать лет со времени Олегова пожарища они спокойно жили, строили, землю пахали, зверя били, рыбу ловили. Город заметно вырос, расширился. Много появилось разных рукодельников, купцы оживились. Люди Михалку нарекли здателем, а Ивана изуграфом, хотя и ведали они, что для такой чести им ещё немало надо потрудиться.

- И вот тебе напасти! - вырвалось вслух у княжича.

- Нешто се напасти. Случайность. Какие-то бродячие булгары забрели к нам. Ну, угостим, коли того захотели.

Юрий с удивлением глянул на дядьку. Вчера он не был столь уверенным и решительным. А тот продолжал:

- У твоего отца, в Переяславле, такие напасти вельми часто бывают. Лета не проходит, абы поганые не пришли. Ты, Гюрги, вырос в Залесье, где люди не ведают что такое набег с Поля половецкого. Се словно лихоманка, трясёт и трясёт, и не ведаешь, как от неё избавиться. Здесь же земля спокойная, беречь её надобно. Булгары поозоруют и уйдут, се лишь отребье, а настоящие булгарские мужи такие же, как и мы, имеют свои сёла и грады, землю орают, сеют, жнут, и ведают: ежели пойдут на кого войною, то их сёла и грады тоже пожгут. Наши купцы бывали у них в Великом граде. Оне торговать с нами хотят. К нам пришли днесь не мужи булгарские, а голь перекатная, тати. Поживиться им захотелось на нашей земле. Видно, князёк ихний, обиженный сородичами, намерился удачи поискать в чужих краях. А у нас на Руси нешто нет таких князей? Олег Святославич когда-то был обижен братьями. Правда, ноне он получил свою отчину, изгойство его кончилось, но и доброго согласья меж князьями нет. Ну да ладно, не моё се дело князей рядить. Аз о сём говорю потому, иже ты должон ведать кто к нам пришёл.

- Аз не забываю, дядька, иже ты мне отца в место и слово твоё зело добро для меня всегда.

- Ано тако, али всяко, а луки и стрелы булгарские не хуже наших, посему надо быть готовыми к настоящей сече. Ежели побьём их крепко - надолго забудут сюда дорогу, и всем соплеменникам скажут, иже Суждаль крепок. Но ежели мы, как говорится, ударим в грязь лицом, поставят нас на колени, то и будут наведываться ежелетно, яко половцы в Поднепровье. Тех сколько ни бей, всё едино аки саранча идут из своих становищ. Твой отец давно уговаривает князей объединиться, абы навсегда покончить с их набегами. Паки худо и то, что у них нет старшего, великого хана, ну, вроде как у нас князь киевский. Одни ханы с нами в дружбе и даже в родстве, другие же для нас вороги. Нет у степняков единства, иначе заключили бы мир на долгие времена, торговать бы стали. Ан нет, сплошная беда от этих куманов, - Симоныч говорил, сам не веря своим словам. Ему важно было, чтобы княжич мыслил иначе, чем нынешние князья земель Руси - ведь тот же раздор между ними, как и у половецких ханов, потому и живут набегами на чужие земли, видя, что труд и богатство от земли нажитое достаются врагу.

Юрий покачал головой - не согласен с дядькой.

- Это как посмотреть. Ежели б у них был един великий князь, а остальные признали бы его отца в место, то и сила была бы в их единстве, супротив коей Руси не устоять, при нашем-то раздрае. Святополк хоть и сидит на златокованом столе великих князей, ано другие его не слушают и не помогают Киеву. Олег Святославич обособился в Чернигове, дружбу со Святополком имает, а не признаёт его отца в место. А почему ты половцев назвал куманами?

- Разно их в других землях называют, всяк по-своему. Сами себя они называют кыпчаками. Так же, как нашу волость иные называют Ростовской, иные - Залесьем, а иные - Опольем. Днесь всё чаще стали называть Суждальской. Обаче, половцев как ни назови, ан всё едино - неверные, понеже нет у них веры ни христианской, ни магометанской, ни иудейской. В кажной веже у них свой бог. Не признают оне Христа нашего Богом, яко несториане. Говорят, иже Христос есмь не Бог, ано человек, наделённый благостью Божьей, и Мария не Богородица, а Христородица. Потому и поганые оне, агаряне, одним словом.

- А кто еси несториане?

- Был такой епископ в Царьграде - Несторий. Жил он давно, чуть ли не в апостольские времена. Вот он и додумался до такого поганьства. Были некие христиане, поверили ему, ано Вселенский Собор христиан отлучил Нестория от церкви за его ересь. Ладно, потом поговорим. Слышишь, колокол всполошно гудит - ворог близко. Нам нельзя допустить страха в людях, а посему надо быти самим в спокойствии и всегда на виду. Лепший отрок должон быти всегда возле тебя с развёрнутым стягом, а возле него ещё двое охранников знамени. Не показывай всем своей растерянности, даже, если опасность рядом, иначе - погибель. Именем отца твоего заклинаю: никаких самовольных вылазок. Помни, как погиб твой брат Изяслав.

- Обещаю, дядька. Ан вот и первые гости, - княжич кивнул головой в сторону монастыря, возле которого собирались первые булгарские конники.

Наум Данилыч отдавал последние распоряжения сотникам. Взводные мосты воротных башен подняли. На городских стенах копошились воины, каждый готовил своё место. Все в кольчугах - без доспехов сюда не пускали. Толку от незащищённого никакого, их снимали со стен вражьими стрелами в один момент, только высунься.

Суета и шум в городе постепенно утихали. Только костры потрескивали от подкладываемого хвороста, где в больших чанах закипала смола. Стоящие на заборолах всматривались в окружающее город войско. Это были хорошо вооружённые конники.

Вот из общей массы воинства выделился небольшой отряд, направившийся к реке. Они переправились и подъехали к городским стенам на расстояние полёта двух стрел. Один из них махал копьём с воздетой на него яркой тряпицей.

- На переговоры зовут? - воевода вопросительно посмотрел на посадника.

- Дай знак своим: не стрелять.

Всадники подъехали ближе и стали кричать, едва выговаривая слова на языке русичей:

- Кто есть ваш каган? Наш каган говорит вашему кагану: мы хотим имать мирно ваше золото, серебро, скору, и мы уходим, оставляем ваш град. Присылайте людей, будем говорить.

Всадники отъехали к берегу реки, спешились, развели костёр. Двое булгар притащили связанного по ногам барана, подвесили его вниз головой на составленных шатром копьях. Один из булгар держал барана за рога, другой выхватил из-за пояса клинок и полоснул животине по горлу. Голова барана откинулась, кровь ручьём хлынула на землю. Шкуру разрезали вдоль от горла до хвоста и стали стягивать её с туши, ловко подрезая. Разрезали живот и вынули внутренности. И вот уже освежёванная туша барана обжаривалась на вертеле. Началась весёлая трапеза пришельцев.

Юрий наблюдал с крепостной башни за закланием барана. 'Ужель заутре у кого-то из воев, наших али вражьих, так же из горла хлынет кровь? Мерзко! Паки, се есмь наша грешная жизнь: сильный нападает, слабый защищается. Нет! Суждаляне не могут быти слабыми духом, даже, ежели супостат превосходит числом. Мы не можем уподобиться баранам. Надо исхитриться и устроить настоящую битву, уничтожить ворога, заставить бежать'. Гордость юноши за свою отчину, его княжья обязанность беречь её и защищать, предстала перед Юрием ощутимо, до дрожи в спине, до прилива крови к сердцу, учащённо бьющемуся в груди.

- Говорить с булгарами будем? - спросил тысяцкий посадника.

- Будем. И чем дольше, тем лепше для нас. Здесь, Данилыч, зело исхитриться и тянуть время надо. Как стемнеет, пошли позоротаев, пусть выведают сколько их числом, нет ли засадных полков. Надо переговариваться и ждать подмогу из Ростова. Хотя на это надежды мало.

Наум Данилыч, суздальский тысяцкий и воевода, давал наставления переговорщикам.

Наконец заскрипели воротни, опустился мост через ров. Всадники зацокали по брёвнам моста, не спеша подъехали к булгарам, сидевшим вокруг костра с сальными надменными рожами. Вкусно пахнуло жареной бараниной.

До чего ж нерасторопны русичи, переспрашивают каждое слово, долго перешёптываются друг с другом. Это скоро стало раздражать булгар. Они делались всё заносчивей, видя и понимая: хоть крепостица новая, но не такая уж большая, а, значит и воев немного. Долгие переговоры закончились недовольством булгар:

- Злато, серебро, скору, жито - всё привезти до заката на возах, иначе град будет взят на щит, а сопротивляющиеся уничтожены.

Переговорщики вяло отправились обратно.

- Тако али вспако, а день мы у них отняли. Заутре будет приступ. Надо бы, Данилыч, гонца из Ростова встретить, иначе попадёт им в лапы, - беспокоился посадник.

- Встретить надо, но как?

- Ты воевода, али нет? Размысливай!

Когда стемнело, Данилыч отправил одного лазутчика через вражье окружение. Он незаметно вышел через Ильинские ворота, спустился в ров, добрался до Каменки и по льду прошёл вниз по течению, прячась за каждую кочку. Наст предательски скрипел под ногами. Но вот город далеко позади. Лазутчик вышел в поле и уже без опаски пошёл навстречу ростовским гонцам.

Привратники всю ночь ждали условного стука и, наконец, перед рассветом в ворота раздались три размеренных удара. Стражники приоткрыли створку, в щель проскочили три тёмных, как тени, фигуры. Дрожащие от холода, они предстали перед воеводой.

- Вода уже кое-где на льду появляется, река вот-вот вскроется, потому булгары задерживаться не станут, - стуча зубами докладывали гонцы. - Коней не стали с собой вести - опасно. Расседлали их и пустили в лесу на удачу.

Сняв намокшую одежду и переодевшись у костра, они рассказали о готовящихся к осаде ростовцев. Отправку дружины в Суздаль они считают пустым делом.

- Аз так и знал! - сердился посадник. - Се ростовцы! Им своя рубаха ближе к телу. При князе Володимере оне податливее были. На Новгород нам вовсе надеяться нечего. Пока гонцы придут к Мстиславу, пока он соберёт войско и пока придёт к Суждалю, пройдёт не менее трёх седмиц. А посему надеяться надо токмо на себя. Заутре день покажет: ежели булгары станут сооружать пороки, знамо осада будет долгая.

Не дождавшись откупа, булгары готовились к штурму. Бубны вестили начало приступа. Передовые отряды стрельцов-лучников, прикрываемые отрядами щитоносцев с копьями, приближались к Дмитриевым воротам, где ров был мельче. За ними шли пешие воины с лестницами. Волокли всё, что попадалось под руки, для забрасывания рва. Штурм начался яростно, но скоро суздаляне поняли: стены булгары не одолеют, плохо подготовились. На заборолах толкачи с длинными баграми и ухватинами под прикрытием лучников ловко сбрасывали лестницы

- Ачесь будут бить ворота, - заметил воевода.

- Данилыч, чем бить-то? Ужель не видишь, пороков у них нет, а бревном вручную бить - пустое дело. Смола для них кипит в чанах, - поддерживал боевое настроение посадник.

Засадным отрядам воевода разъяснял:

- Воев на градницах в достатке. Аще случится, в град ворвутся вороги, не мешкая уничтожать. Для сего стрельцов по двое, не боле, с добрыми запасами стрел в укрытных местах поставить, абы все концы меж дворов простреливались. Бить без промаха, на ветер стрелы не метать.

- Яко же воевода твердоумен, даже на случай прорыва ворога всё промыслил, - шепнул на ухо княжичу Олаф.

- Данилыч добрый муж, на него можно опереться, - отозвался Юрий, и с лукавинкой в глазах добавил: - Не попусту ты такого тестя поимал. Как у тебя с Любославой? Сговор есть? Скоро ль посягати будем?

- Не смейся надо мною, княжич. Любослава бедовая девица. Аз к ней и так, и эдак, а она яко сия крепость неприступна.

- Ничего, вот прогоним ворога и зашлём сватов к Данилычу. А девица с непорочной чистотой, потому и неприступна. Паки, в замужестве такие на любовь зело алчны, аже готовься, будет тебе любви обилие.

- А ты, княжич, откуда всё ведаешь, какие девицы еси после замужества? Будто сам женат. Вот придёт твой отец и тоже женит тебя. А Любослава меня покоя лишила, зело красна девица. А може кто-то пленил сердце Любославы? Потому она меня мучает?

- Ну ладно. Повеселились, теперь снова ворога бить надо. Вишь, у ворот сгрудились.

Булгары не ведали, что за створками ворот устроена железная подъёмная решётка. Под прикрытием больших щитов защитники града сквозь решётку пошлют на ворога тучи стрел единым разом. Чтобы решётку не погнули ручными пороками, к ней прикрутили с угла на угол бревенчатую крестовину и вкопали в землю мощные упоры. Всю эту премудрость сделал Козьма, и решётку сам ковал. Теперь решётка даже очень пригодилась. А когда ставили градские укрепления, кое-кто посмеивался, считая решётку лишним, ненужным делом. Где теперь эти насмешники, не ведавшие доселе вражьей осады?

Град стрел и кипящая смола обрушились на булгар. Много потеряли они воев, но всё же навели переправу через ров.

Незаметно сгустились сумерки и штурм прекратился. Булгары стали собирать раненых и убитых.

В Дмитриевом монастыре монахов загнали в деревянную церковь.

Ночь прошла спокойно. А на рассвете забил бубен, оповещая о начале нового штурма.

- Зри, что удумали! - стоя на воротной башне и наблюдая за приближающимися лучниками, воскликнул сотник.

Под прикрытием щитоносцев к граду шли два ряда лучников. За ними шли другие вои, нёсшие охапки стрел с просмоленной паклей и горящие факелы.

Воевода удивлённо спросил:

- А ты хотел, чтобы они шли на приступ не с факелами, а с образами святых угодников? - И добавил уже спокойно и уверенно, как будто делал это каждый день: - Готовьте багры, тесли, рыльца. Ставь, сотник, людей к пруду, что рядом с двором посадника.

Сотник кивнул головой и скорым шагом направился к храму, где было место сбора десятников по особому удару колокола.

Тучи огненных стрел полетели поверх стены внутрь града. Запылали в нескольких местах крыши домов. Горожане баграми растаскивали их и тут же забрасывали снегом и подтаявшей землёй горящие доски и щепу с крыш.

Стрелы беспрерывно вонзались в створки ворот проездной башни. Пламя сбивали всем, что попадало под руки. Загорелся шатёр угловой башни. Его пытались растащить, но новые огненные стрелы вонзались в бревенчатые стены. Казалось, не было спасения от огня. К счастью, быстро наступившие сумерки, заставили прекратить штурм.

Над градом нависло облако дыма вперемежку с туманом от таявшего снега. Прогорклый воздух и плавающая в нём сажа щемили горло, перехватывали дыхание.

Посадник собрал ближних думцев.

- Как день закончился - все ведаем. Слава Богу, не было ветра, иначе пришлось бы бежать из града. Скажи, воевода, что предлагаешь заутре?

- По всему видно, у булгар всё войско здесь, под стенами. Числом оне превосходят нас раза в два, не более. Много их нонче лежит во рву. Заутре, разумею, дожигать угловую башню будут. Туда больше воев ставить надо. Обоза у булгар доброго нет, потому оне могут выдержать ещё дня три-четыре. Кормиться им нечем. Паки, своих коней съедят, но тогда и погибель свою в нашей земле обрящут. Под стенами Суждаля им нет резона долго оставаться. Мы же в осаде можем с нашими запасами седмицы три высидеть, а може и четыре.

- Много ль наших полегло?

- Сотские насчитали десятков пять.

Симоныч вскинул брови:

- Се много! Как дети неразумные под стрелы высовываются. Дорогую цену платим.

- Булгар во рву лежит гораздо больше.

- Да, потери их велики. А ежели мы заутре ещё столько же своих потеряем? Чем это грозит, ты разумеешь? Ежели б мы ворога побили с такими-то потерями. Мы с молодым князем посоветовались и надумали вот что. Булгарский князь сидит в Дмитриевом монастыре, там его стяг. Главные силы там же вокруг него. У градских стен на ночь остаются лишь малые отряды. Лёд на реке хрупок, перейти можно токмо спешившись, и то не везде. Заутре, пока ещё основные силы булгар на том берегу, мы сделаем вылазку. Соберём два лучших конных отряда и внезапно нападём на этих, - Симоныч кивнул в сторону обосновавшихся на берегу отрядов булгар. - Пока основные силы переправляются по льду, мы успеем сступитися, а може и уничтожить отряды на нашем берегу и вборзе вернёмся в град. Они не ожидают, иже мы осмелимся на вылазку, потому так и беспечны.

- Людей, коих пошлём на вылазку, надобно добро накормить, и чтобы ночью спали, тогда от них будет прок, - добавил отец Амвросий.

- У нас появился новый воевода в рясе? - шутил Юрий.

- Эх, княжич, когда беда на пороге, и попу быти стратигом не зазорно, - отшучивался Амвросий.

Тем временем в Дмитриевом монастыре происходило нечто жуткое. Старому игумену ломали кости, жгли кожу. Всё это творилось на глазах у братии. Из старика пытались выбить тайну о якобы спрятанном золоте. Мучители размышляли так: ежели монахи остались в монастыре, не ушли за стены града, значит они что-то стерегут. Обшарили храм и кельи - пусто. Видно, где-то закопали.

- Где злато?! - кричал палач, и хлыст, разрезая воздух, рвал спину старика.

Игумен уже не кричал и не стонал, он был в беспамятстве.

Монахи вразнобой гнусавили молитвы. Один из них, не выдержав кровавого зрелища, взвопил:

- Нет у нас злата!

Кнут дважды обернулся вокруг шеи чернеца, и его выдернули из толпы.

- Почему же не ушли в град? Говори! - закричал палач, подпаливая бороду чернеца раскалённым железом.

- Богородица! Пречистая Матерь Божья! Спаси нас! - монах вскинул руки к небу.

Петля верёвки тут же была накинута ему на руки, и его вздёрнули на сук могучего вяза. Хлыст врастяжку заходил по спине, плечам, лицу, разрывая одежду и кожу.

- Не скажет никто о злате, ибо нет его здесь! Сосуды священные, книги, образа, вся ризница свезена по воле князя в градской собор! - кричал монах, корчась от боли.

- Клянись своим Богом, чернец!

- Хрестиане Богом не клянутся! Се есмь грех великий! За то и погиб наш игумен, и аз готов к сему.

- Дай ему ещё плетей и отпусти, - сказал сидящий на подушках у костра булгарский князь в окружении телохранителей. - Он сказал правду, нет здесь злата. Нешто князь руссов зря камен храм поставил - всё злато там.

Едва забрезжил рассвет, створки городских врат тихо приоткрылись. Ворот, поднимающий решётку, был заранее смазан салом, дабы не выдал замысел своим предательским скрипом.

С криком, гиканьем, посвистом, из ворот вылетели всадники с копьями наперевес. Полусонные булгары, сгрудившиеся у костров, не успели сообразить, в чём дело. Кони их стояли оседланные, но многие булгары так и не смогли на них вскочить.

Впереди отряда, вырвавшегося из чёрной пасти городских ворот, сверкая мечом, нёсся молодой князь. Неотступно за ним следовал Олаф со стягом.

Булгары, застигнутые врасплох, заметались вокруг коней, но было поздно. Один за другим они были повергнуты наземь.

На противоположном берегу в стане булгар поднялась паника. Раздались удары бубна. Первые отряды конников начали переправляться, но суздальские вои также быстро вернулись в град. Не было ни потерь, ни раненых. За последним всадником немедленно закрылись тяжёлые створки ворот, опустилась железная решётка, поднят мост через ров.

Прискакавшие булгары услышали за стенами града крики радости и ликования!

Вдруг с городских стен послышался клич:

- Нечестивые монастырь жгут! Храм хворостом обложили!

- Вот почему оне ноне не лезут на стены града - уходить собрались. Ихний князь уразумел, иже попусту людей своих губит. Прошлым днём их много полегло. А монастырь жалко! Симоныч, може проводим гостей? - расхрабрился вдруг Данилыч. - Тихо всем воинством выйдем в противоположные Ильинские врата, зайдём за поворот Каменки и там из-за холма выскочим и всеми силами ударим. В той стороне у них нет дозора. Паки ежели и заметят нас, то всё одно не успеют исполчиться.

Симоныч задумался. Затем повернулся к княжичу:

- Разумею, воевода дело говорит? Ежели оне направятся к Володимеру, натворят тамо беды. Воев у володимерцев мало, одно ополчение с ослопами и вилами.

- Да, жаль Володимер, а посему надо их крепко потрепать, - довольный своей первой победой с готовностью откликнулся Юрий.

- И за игумена Даниила надо наказать супостата, - добавил посадник. - Наум Данилыч, собирай дружину и ополчение к битве. Как будешь уряжать воинство?

- Копейщиков под прикрытием лучников на конях пошлём за поворот Каменки, там оне и переправятся на другой берег и вступят в сечу. За лучниками и копейщиками ставлю сечцов и ополчение пешее. За монастырём есть место удобное, зело великая ендовина, по ней и пройдём, а после загоним ворога в сию ендовину и покрушим сколько сможем.

На площади у храма собрали войско. Между рядами ходили протопоп с дьяконом и кропили святой водой оружие, снимали епитимью с добрых молодцев, наложенную за русальные увеселения.

- Княжич, надобно перед битвой слово воинам молвить, - напомнил Юрию Олаф.

Юрий растерялся. Он ещё никогда не говорил с ратниками. Вон сколько сотен глаз и все смотрят на него. Язык одеревенел. Но обычай есть обычай и он должен его блюсти. Надо же привыкать говорить не только на княжьих думах, но и перед ратью.

Площадь замерла в ожидании слова княжича.

- Суждаляне! Подлый ворог покусился нас поимать и ограбить, погубил нашего игумена Даниила, монастырь спалил! Отмстим за сии злодеяния! Как говаривал наш предок, доблестный князь-воин Святослав Старый: не посрамим земли отней! Мёртвые сраму не имут! Да будет с нами Бог! Вперёд, суждаляне! - Юрий, довольный собой, сверкал глазами.

- Веди, князь, не посрамим земли отней! Оураз! - гремели могуче суздаляне.

Юрию казалось он вырос на целую голову. Да, ему не почудилось, он точно слышал, суздаляне кричали: 'Князь!'

За поворотом реки, по оврагу скрытно прошли версту, перешли реку и урядились к битве. Подошли почти к самому стану ворога. Те не ожидали дерзкого нападения с этой стороны, поняли свою оплошность, когда увидели перед собой грозную силу, подумав, что к суздалянам пришла помощь из Ростова. Страх обуял булгар. Понадеялись, что с высокого берега вокруг города всё видно, как на ладонях, даже не выставили дозорных и не заметили скрытного передвижения целого войска.

В полуверсте от монастыря произошла ожесточённая сеча. Булгары так и не смогли собраться в боевые порядки и потому тщетно пытались превосходящими силами рассеять суздалян. В панике стали отступать, а суздаляне гнали их в противоположную от Владимира сторону.

Юрий носился на коне, не давая ни ему, ни себе отдыха. В глазах стоял объятый пламенем Дмитриев монастырь, а в сердце - жажда мести за игумена Даниила. С ожесточением рубил мечом направо и налево, думая только об одном: перебить ворога как можно больше, абы не натворили беды в Володимере. Две, или три стрелы, а может и боле - нешто сосчитаешь! - прожужжали перед лицом Юрия. Это ещё больше разожгло в нём боевой пыл и ненависть к врагу. На мгновение он задержал взгляд справа от себя на булгарском лучнике, прицеливавшемся в Козьму, а тот отбивался топором от наседавших на него всадников с саблями. Юрий рванул коня к булгарину и наскаку с размаха от левого плеча полоснул лучника. Обернулся и увидел откинувшуюся на грудь голову лучника. На шее открылось кроваво-красное месиво. Юрий на мгновение замер, потемнело в глазах, тошнота подступила к горлу. Олаф, неотступно следовавший за Юрием, заметил, как пошатнулся в седле князь, и сразу подскочил, одной рукой подхватывая его, другой удерживая стяг. Юрий сам сначала подумал, что ранен, но тут же вспомнил наставление дядьки: в бою ворон не ловить! Он собрал всю волю и заставил себя резко натянуть поводья. Конь почувствовал крепкую руку седока, встал на дыбы и рванул вперёд.

Вечерняя мгла и трубный рёв были сигналом к прекращению погони.

К Суздалю ехали измождённые, но довольные. Раненых и убитых везли, перекинув через сёдла.

- Теперь не осмелятся идти на Володимер, говорил тысяцкий ехавшему рядом Юрию.

- Ведомо ли им вообще о сём граде? Они так вборзе пришли к Суждалю, что, видно, прошли мимо Володимера, иначе бы задержались там надолго.

- Правда твоя, княжич, - согласился Наум Данилыч.

- Не княжич он днесь! Паки не было ещё отцова благословения, но отныне Гюрги для нас - князь еси! Благословлённый от меча в бою! - заметил Симоныч, устало улыбаясь.

В воздухе потянуло гарью. Ратники въехали на пригорок и увидели перед собой обгорелые остатки Дмитриева монастыря.

Вдруг конь Олафа внезапно остановился и заржал. Нагнувшись, отрок едва разглядел в сумерках перед собой тихо стонущего полулежащего воина, опирающегося руками на обломок копья. Олаф соскочил с коня и нагнулся к раненому.

- Наш? Суждалянин? - спросил воевода.

- Наш! А ну-ка, заберите его, - крикнул Олаф воинам.

- Надо с факелами послать отряд с подводами, пусть всё округ осмотрят. Видно ещё не всех подобрали, - распорядился княжич.

Неожиданно сумеречную тишину разорвал крик Олафа:

- Ах ты, вражина! Аз тебе покажу кикимору заморскую! - Олаф, приподнимая раненого, узнал в нём своего поединщика на княжьем дворе - Ермолу! - А ну, заваливай его на моего коня!

- Ты что удумал? - насторожился Юрий.

- Не волнуйся, княжич. Отвезу его к нашему лечцу, пусть поворожит над ним.

- Се добро. Но смотри, спрошу за Ермолу, ежели худое задумал! Не посмотрю, иже ты сын тысяцкого моего отца.

Суздаль прощался с павшими защитниками. Тела лежали прямо на мёрзлой земле под белыми саванами на площади возле собора. Над ними в тёмных одеяниях с возжжёнными свечами в руках плакали и причитали осиротевшие суздалянки. Дьякон, размахивая кадилом, ходил меж рядов усопших, вплетая свой густой бас в женские стоны. Мужчины, обнажив головы, стояли в суровом молчании.

На сенном крыльце княжьих хором появились княжич, посадник, воевода, протопоп.

Юрий ещё был в возбуждении от вчерашней рати. Ведь это была его первая встреча с врагом в поле. Сейчас его ошеломило увиденное на площади. Но в свои шестнадцать лет княжич умел укрощать душевные страсти. Вот и теперь он шёл на соборную площадь уверенным в себе, возмужавшим чуток. Подошёл к павшим, снял клобук, склонил голову.

В толпе послышался голос:

- В Суждале отныне настоящий князь! Князь-воин!

- И князь-здатель!

- Первый бой и первая победа нашего князя!

- Се наш князь, суждальский!

Это резонуло Симонычу слух. 'Ишь како - 'суждальский!' Ну, коли люди сами так нарекают Гюргя, знамо се Богу угодно', - думал он, глядя с улыбкой на своего воспитанника.

А Юрий, либо не слышал восхвалений, либо просто не обратил внимания. Он был весь во власти охватившего его чувства гордости за сплочённость суздалян перед бедой, за их победу. Но он тоже явил мужество и показал себя храбрым воином, защитником отней земли. Он не привык ещё к почитанию толпы. До сего времени так славили и кланялись одному господину - его отцу, он же был всего лишь отрочник.

Юрий оторвал взгляд от павших, медленно поднял склонённую голову и увидел устремившиеся на него взоры суздалян. 'Ждут моего слова', - мелькнуло в голове.

- Суждаляне! Богородица и Господь не оставили нас в тяжкую годину! Ворог разгромлен и бежит. Так воздадим же честь достойную павшим защитникам, не склонившим перед ворогом своих голов. Славу поём Заступнице нашей! Слава воинам суждальским! Вечная им память в сердцах днесь живущих и потомков наших!

Протопоп Амвросий протяжно пропел молитву: 'Упокой, Господи, души усопших рабов твоих', - перечисляя начертанные на вощанице имена погибших воинов.

Панихида завершилась. Павших защитников погребли в нескольких общих могилах недалеко от города, на высоком берегу речки Мжары.

Игумена Даниила отпевали на другой день. Дубовую корсту с его прахом заложили в нишу соборной стены.

Ермола очнулся от резкого, незнакомого ему запаха. Он открыл глаза и увидел склонённое над ним безбородое лицо. Пытаясь понять где он и что с ним, оглядывал лечца, прикладывавшего к глубокой ране на плече Ермолы какое-то зелье. Смутно вставало в памяти не единожды виденное на княжьем дворе лицо лечца армянина. 'Слава Богу, - облегчённо вздохнул он, - не в полоне'. - Очи отверз - жить будет, - кивнул кому-то лечец.

Ермола повернул голову, пытаясь увидеть, кому тот говорит.

- О-о-о! Нечистая сила! Токмо сего не хватало! - тихо простонал Ермола, увидев лицо Олафа.

Но что это?! Рядом с Олафом стоит Марьюшка! Он пытался улыбнуться: не сон ли это? Но его сознание заволакивало туманом, веки слипались.

- Пусть спит гораздо. Сон-травы ему дал, - сказал лечец.

Последнее время княжича Юрия всё чаще видели озабоченным, задумчивым, немногословным. - Гюрги, скажи, что тебя мучит? - однажды решился спросить его дядька.

Юрий был рад этому разговору и излил самому близкому человеку всё, о чём думал по ночам.

- Не могу так боле жить. Ростовская дружина в воле бояр, а не князя. Аз должон имать свою тысящу, аки у отца в Переяславле, или яко у Мстислава в Новгороде. Ведаю, нужно много кун. Отвечу тако: по серебру и злату ходим.

Симоныч вскинул на княжича удивлённый взгляд.

- Погоди, дядька, не перебивай, слушай дале. Опольной земли у нас много, но пустошей ещё боле, некому орать и сеять. Надо для сего много людей. Откуда их взять? Кликнуть клич по всем окольным землям, пусть приходят. От всех податей освободим, покуда не осядут и покуда земля не будет родить в достатке гобино. Посады будем ширить, а наипаче - грады внове рубить станем. Лесу-то вон сколько! Как разумеешь, пойдут к нам люди? Ачесь те же булгары? Али им легче войною промышляти? Ачесь вятичи, али мурома? Всем землю давать будем, абы сели на ней, да орать и сеять начали. Оратаи из полона - се дело ненадёжное. Земле нужон хозяин. Она на гобино добра, еже познает хозяйскую руку. Рука же оратая, взятого в полон, всегда чужая рука, земля её чует.

Симоныч молча смотрел на своего воспитанника и думал: 'И княжич, и грады наши, и вои суждальские, ноне испытание на зрелость выдержали. Паки уже и не княжич, а князь, понеже мыслить стал, яко зрелый муж',

- Да благословит Господь тебя на дела сии. Твори, Гюрги, задуманное. Моё слово и дело тебе в помощь. Разумею, отец тож тебя благословит на сии дела великие.

Половецкие ханы Шарукан и Боняк продолжали разорять Русь. Они захватили конские табуны у Переяславля и угнали к своему становищу возле Лубен.

Ещё до весенней распутицы Мономах посылал своих людей в Чернигов и Киев, уговаривая князей объединить рати и ударить по половецким станам, не дожидаясь пока поганые вновь набегут на земли Руси. Святополк, Мономах и Святославичи, как только закончилось половодье, направили свои полки под Лубны. Шарукан и Боняк были разгромлены так, что охоту поживиться за счёт Руси отбили у них надолго. Гнали жалкие остатки половецких отрядов аж до реки Хороль.

Поражение воинственного Боняка умиротворяющее подействовало на других половецких ханов, съехавшихся на мирный договор с Русью. Подкрепляя миролюбивые намерения, Аепа Осенев и Аепа Гюргенев предложили выдать своих дочерей за сыновей Мономаха и Олега. Во время бесчисленных здравиц и обильных трапез, ханы, с присущей им осторожностью, повели такой разговор.

- Ветер принёс, а ковыль прошептал по всем вежам весть добрую, иже славные князья руськие, Володимер Всеволодич и Олег Святославич, сыновьям своим невест выбирают.

- Ты смотри, Святославич, оне, как всегда, всё о нас ведают. Какой же ответ давать будем?

- Всё верно! Тебе своего Гюрги, а мне Святослава пора посягати. Скажем ханам тако: купец опрежь товар должон зрети, паки и цену назвать можно.

- Согласен. Сыны наши - молодцы красны, а посему и жёны их не должны быти хворыми и кривыми, ано добры телесами и кротки нравом.

Князья и ханы в весёлом хмелю по рукам ударили, смотрины назначили.

Мономах был поражён красотой дочери хана Аепы Осенева. Жгучий взгляд карих глаз, пышные тёмные волосы, лёгкая походка, зажгли в душе князя Владимира огонь воспоминаний. 'Ох, красна девица! Гюрги будет доволен! - глядя на будущую сноху, думал князь. - Токмо худа зело, яко лань младая. Обаче сей порок молодости с годами исправится, обрящет пышность в телесах после замужества. Главное, детей бы могла рожать поболе. Её потщание в хозяйственных делах не нужно, се дело не княгинь, на то есть дворовая челядь'.

После удачного похода русичей в Степь, на юге стало спокойней. Можно было без прежней опаски пахать и сеять.

Мономаху пришла весть из Суздаля. Посадник и сын сообщали о нападении булгар, о восстановлении крепости после осады.

Осенью, пока не сковало реки льдом, князь Владимир отправился в Залесье с дорогим подарком для сына.

А Суздаль в это время залечивал раны. В городе и в монастыре постоянно слышался перестук топоров, раздавались деловые возгласы древоделей. Восстановление монастыря и града шло полным ходом. Княжич с посадником поставили Михалку во главе всех дел. Он сновал между дружинами плотников, от городской башни к монастырю и обратно.

С прибытием князя ждали нового настоятеля, а пока монастырскую братию опекал боярин Георгий Симоныч.

Не мог посадник нарадоваться животворной кипучести суздальских дел. Беда сплотила суздалян не только в рати, но и в восстановлении града. Но пуще всего Симоныч был доволен своим воспитанником. В первом же бою с ворогом княжич показал себя достойным и храбрым воином, окропив свой меч вражьей кровью. А нонче с помощью Михалки увлёкся до самозабвения восстановлением града. Симоныч не вмешивался - пусть княжич почувствует себя господином своей волости. И дядька был много доволен, как Юрий по хозяйски вникает во все мелочи по обустройству града.

Плотники заканчивали взрубать шатёр на угловой башне. Юрий с Михалкой и неразлучным Олафом наблюдали снизу за их работой. Вдруг увидели бегущего к ним отрока с расплывшимся в улыбке лицом. Он принёс долгожданную весть: прибыли гонцы из Переяславля и сообщили, что седмицы через две князь Владимир будет в Ростове, что велено готовить хоромы.

- Особливо горницы для жёнок, - ехидно ухмылялся отрок.

От такой вести у Юрия на душе стало радостно и тревожно. Наверное потому, что вспомнились ему прощальные слова отца: 'Пора Гюргя посягати. Ишь вымахал, яко гриб под берёзою за едино днище. Подволоку челом бьёт и ус под носом пробился'. Тогда Юрий не придал этим словам никакого значения - все так говорят, глядя на мужающего юношу. Но, видя, как Симоныч всерьёз взялся за приготовление хором к приезду отца, Юрий наконец понял: судьба его решена.

Однажды между делом Михалка решил заглянуть к своему другу. На дворе Ермолы он встретил Марию с озабоченным видом.

- Доброго здоровья, Марьюшка!

- Ой, - всплеснула она руками, - давно, гость дорогой, не заходил к нам. Проходи в избу, кваском попотчую.

- Какие заботы гложут? Что-то ты сама на себя не похожа стала, смотришь невесело. Али что случилось? Ермолу не видел, почитай, с Пятидесятницы, не хворый ли?

- Сидит в своей кельице, - Мария кивнула в сторону сруба в глубине двора за избой. - Закрылся, никого не пускает. Выходит подышать токмо по ночам, говорит, не успевает в срок выполнить какой-то княжий заказ. Словом, нет хозяина на дворе, а без него и дом сирота.

- Аз думал, может чем помочь надо, а коли так, знамо всё ладом идёт. Не стану мешать. Будь здрава, Марьюшка, пойду к себе. Ермоле передай...

Неожиданно дверь мастерской кузнеца с шумом распахнулась, раздался голос Ермолы:

- Михн, зайди!

Михалка вошёл в мастерскую. Его поразил прежде всего беспорядок, коего он у Ермолы никогда не видывал. Сам мастер взъерошенный, худой, бледный.

- Измучился вконец, - жаловался Ермола. - Бес попутал меня взяться за сие дело, в коем нет навыка. Отказываться же не хватило воли. Заказ-то княжий, попробуй, откажись. Да и виру отрабатывать надо. Вборзе сдавать заказ, тиун с княжьего двора ежедень наведывается, а у меня не ладится крепление столь мелкой зерни. Мусию содеял! А вот зернь меня замучила. Да и плечо ещё не совсем зажило.

Ермола поднял тряпицу, покрывавшую его творение, и перед изумлённым Михалкой предстала сверкающая золотом и цветной эмалью гривна. От удивления Михалка застыл на месте и не мог ничего сказать. Раскрыв рот, он ошалело рассматривал драгоценное украшение со всех сторон.

- Ну, Ермола, быть тебе милостником князя! Экую хытрость сотворил! Зело искусно! Так она же готова, чего печалишься?

- Готова, да не совсем. Ежели не успею к сроку - будет мне княжья милость с батогами на псарне. Это ты восхищаешься, а князь посмотрит, да скажет: здесь плохо, да тут не так.

- Не-ет, Ермола, ты понапрасну себя казнишь. Не было ещё в Суждали такого мастера златных дел! Аз перед тобою шапку сымаю.

- А мне впору перед тобою шапку о земь шваркнуть: вон какой град и монастырь срубил! И на храме не последним стенником был.

Друзья от души рассмеялись, обнялись.

- Не печалуйся, Ермола, и будь уверен в себе. Смело ступай к князю, Бог с тобою, - он осенил Ермолу крестным знамением.

- А ты, Михн, о сём что видел никому ни пол-слова, иначе будет мне на орехи от князя.

И вот настало время, в Суздаль прискакали гонцы из Владимира и сообщили, что с верховьев Клязьмы идут княжьи лодьи.

- Почто отец идёт по Клязьме, а не по Волге через Ростов? - озадаченно спрашивал Юрий.

- Прибудет князь, паки всё узнаем, - успокаивал его дядька. - Теперь уже недолго ждать. Нам же надо вборзе отправляться в Володимер.

'Успокаиваю княжича, а у самого душа трепещет, аки утица в перевесище. Ну, вот и кончаются мои душевные терзания и напрасные хлопоты. Не быти Хелге за Гюргем. И что это аз вбил себе в голову невестить дочь за княжича? Любит её Гюрги, ано не как жёнку, а яко сестру. За мою тайную корысть накажет меня Господь. Ишь захотелось грешному дурню с князем породниться'.

Как бы не ругал себя Симоныч, а грустинка всё же закрадывалась в потаённые уголки души, особенно, когда видел Юрия и Хелгу вместе.

Дворовая челядь суетилась - готовили княжье подворье. Град Владимир люб князю и он может остановиться здесь надолго.

И вот в один из хлопотных дней стражники, как-то по особому радостно, начали бить в медное било на градских вратах. Они заметили показавшиеся из-за поворота реки лодейную вереницу.

Кончилось для Юрия тягостное ожидание. Никогда ещё с таким трепетом в душе он не ожидал отцовского приезда. Его терзало неведение: 'Кто она? Потому и называют невестой, ибо не весть та!'

- А где матушка? - спросил Юрий, обнимая отца.

На устах Владимира исчезла улыбка.

- Нет боле нашей матушки, почила в Бозе. Царствие ей небесное, рабе Божьей Евфимии, - князь перекрестился. - Во седьмой день мая нынешнего лета померла наша ладушка. Похоронить достойно не смог, в суетности всё случилось. Шарукан с Боняком в то время к стенам Переяславля приходили, исполчиться, да осаду держать пришлось. Но град оне не взяли, токмо табуны конские угнали.

Юрий, перекрестившись, продолжал опечаленно смотреть на сходящих на берег. Он заметил своим нетерпеливым взглядом, что кроме сестёр Евфимии и Марии прибыли ещё несколько девиц. Казалось бы, всё обычно, но среди них была одна, которую особенно опекали и укрывали от посторонних глаз надвинутой на лицо паволокой, накинутой поверх опашня. Сердце у Юрия застучало: 'Суженая!' И опять навязчиво: 'Кто она?' А отец только отшучивался:

- Каждому воштию своё время.

- Почему, отец, ты лодьи направил по Клязьме?

- К Суждалю и Володимеру путь сподобнее по Клязьме. Град Володимер мы с тобою для чего здесь поставили? Вот и надумал глянуть сей путь ещё раз. Надо гостей по нему пускать, а то по всей реке токмо одни мережники. Паки, на Москови боярин Кучка перевоз держит, а мытное, чую, не всё даёт в княжьи скотницы. Со свадьбой управимся, тогда и будем ряд ставить с Кучкой.

По прибытии в Суздаль князь Владимир часто и подолгу разговаривал с отцом Амвросием и Симонычем. Юрию не трудно было догадаться о чём они толковали, не приглашая его, как обычно.

Почти весь октябрь прошёл в свадебных хлопотах. Юрию казалось, что все смотрят на него с весёлой хитринкой в глазах. Он старался не обращать внимания, но окружавшая таинственность всё больше томила его. Пытался заговаривать с отцом, но тот каждый раз умело уходил от таких разговоров и чаще обычного посылал сына по делам в Ростов и Владимир, или напоминал о любимом занятии княжича - соколиных ловах. И лишь однажды сказал:

- Не томись. Доволен будешь. Девица зело красна.

Князь Владимир подозвал однажды неотлучного от Юрия отрока Олафа.

- Олаф, поди сюда, сядь рядом и слушай. Отец твой перед моим отъездом слёг в хвори. Не мог он со мною отправиться в Залесье. Паки, был у меня с ним такой разговор. Узнал он, что везу невесту своему Гюрги, и просил о тебе позаботиться. Подобрал аз и тебе невесту.

Олаф смотрел на князя спокойно. Если князь исполняет просьбу отца, знамо и покорность ему должна быть не только, как князю, но и как к отцу, а воля отняя для наследника священна.

Князь продолжал:

- Девицу ты знаешь. Телесами и ликом зело красна. Се дочь Наума Данилыча.

Олаф вздрогнул.

- Что всполохнулся? Али другая приглянулась? Молодость в любви слепа. Доверишься мне яко отцу - будешь доволен.

Олаф был очарован красотой дочери тысяцкого и не единожды пытался с ней заигрывать, но девица гордо отвергала его ухаживания, как, впрочем, и других парней.

Олаф молча покорно склонил голову.

В один из октябрьских дней в трапезной собрали стол по праздничному. Прибыли именитые мужи со всей волости. Когда все заняли свои места, князь Владимир торжественно провозгласил:

- Днесь должон поведать о времени обручения и венчания сына моего, князя Ростовской волости Гюргя, - князь обвёл взглядом сидящих. - Тако же, в един день, обручение и венчание отрока Олафа, сына тысяцкого переяславского Ратибора с дочерью Суждальского тысяцкого Наума Данилыча, рекомой Любославою. Ачесь быти невестам на смотреньи.

В дверях женской половины появились две девицы, ведущие под руки невесту. Вошли, низко поклонились на обе стороны, протяжно пропев хвалу Царице Небесной, здравицу хозяевам дома. Бережно, с неспешным торжеством подняли полупрозрачную накапку, открыв робкий взгляд тёмных глаз, почёркнутых сверху тёмными бровями, раскинувшимися словно крылья суздальского сокола. На щеках румяна, на головке кика с жемчугами и каменьями, на висках подвески златного дела киевских мастеров. Невеста поклонилась князьям, коснувшись рукою пола, выпрямилась и вновь поклонилась на обе стороны.

Трапезная наполнилась восхищёнными голосами.

Жених растерялся. Он привык запросто обращаться с дворовыми девками и дочерьми боярскими. Всё это происходило как-то само собою. На игрищах не было зазорным обнять ту или иную девицу. Сейчас же, прилюдное торжество обязывало к чему-то особенному, и он боялся ошибиться, сделать что-то не так. Юрий вступал в новый, неведомый ему мир, где ответственность за свои поступки была не только перед дядькой и отцом, но перед людьми, сидящими за столами, наконец, перед той, которую он скоро назовёт женой. При этой мысли у него вдоль хребта пробежали мурашки. Что его ждёт? Какая впереди у него будет жизнь? Неожиданно на ум пришли слова из Священного писания: 'Боящийся несовершенен в любви'. Сам Бог меня укрепляет, аще вспомнил Его глаголы'. И уже уверенней взглянул на невесту, потом - на отца.

Князь-отец прервал напряжённую тишину:

- Дружественный нам князь половецкий Аепа Осенев даёт в жёны моему Гюргю свою дочь, наречённую в крещении Ульяной.

Князь подошёл к девице, взял её под локоток и посадил рядом с собою. Подле неё сели сёстры Юрия.

- Дочь другого половецкого князя, Аепы Гюргенева, взял в жёны своему сыну князь Олег Святославич. С ханами Аепами мы ноне соузники. Шарукана же и Боняка мы вкупе с другими князьями разбили крепко. Посему в мире и спокойствии самое время быти свадьбам. Но не единой в Суждале.

Олафа бросило в жар - сейчас приведут его суженую, неприступную Любославу.

Дверь вновь отворилась и перед князьями и гостями предстала дочь Наума Данилыча.

Князь Владимир посадил её по другую сторону между собой и Олафом.

Возгласы восхищений не смолкали.

- Невесты одна другой краше!

- А наряды-то каковы! Загляденье!

Невесты сидели потупив очи.

- Подымем чары свои во славу и хвалу Владычицы нашей Пречистой Девы! - осенил крестным знамением застолье протопоп и пригубил свою чашу.

За ним последовали все остальные. Со всех концов застолья слышались здравицы:

- Многая лета молодым!

- Князю Володимеру многая лета!

- Боярину Науму Данилычу многая лета!

Гости, опустошая чаши и утирая кулаками бороды, потянулись к яствам, а князь Владимир говорил:

- На день бессребреников и чудотворцев Косьмы и Дамиана, покровителей семейного очага, святости и нерушимости брака, с благословления соборного настоятеля отца Амвросия оглашаю венчание. - Немного помолчав, уже с грустью в голосе, добавил: - Худо, иже княгиня Евфимия не дожила до сего дня, царствие ей небесное. - Владимир тягостно проглотил подступивший к горлу комок. - Владыка Лазарь тоже не смог придти со мною в Суждаль. Хворь тяжкая его одолела. Дай Бог ему крепости телесной, - князь перекрестился, а за ним и остальные взмахнули перстами.

Пир и веселье разгорались.

Князь Владимир приметил оживлённый разговор ростовских мужей. Выбрав момент между здравицами, он подошёл к ним.

- Чем еси озабочены, мужи мои вятшие?

Ростовцы разом повернулись к князю. Бута Лукич мгновение смотрел на князя и, решив использовать момент, заговорил:

- Ростовцы челом тебе бьют, князь. Яви свою волю, абы князь Гюрги на столе своём в Ростове сидел. Паки и хрестиане наши без владыки по сей день, яко стадо овнов без пастыря.

Владимир спокойно смотрел на бояр. Весёлые огоньки в его глазах медленно угасали.

- Не время и не место сему разговору. Паки, скажу, коль спрашиваете.

Ростовцы раздвинулись, князь подсел к ним на лавку. Бояре замерли в ожидании княжьего слова.

- Очи держать бы вам долу, да отмаливать грехи свои и пращуров ваших. Аль забыли, како убиен бысть святитель Леонтий в Ростове? А святителя Феодора кто из Ростова изгнал? Тако и жил он до своего скончания в Суждале. Почто град свой сдали черниговскому князю? Почто отверзли мольбу суждалян об отпоре Олегу Святославичу? Ано Ростов его хлебом-солью, да крестным ходом встретил. Почто не помогли суждалянам булгар изгнать из моей отчины?

Князь замолчал, чувствуя, что начинает распаляться. 'Этого только не хватало', - подумал он и решил закончить разговор.

- Разговору сему не время. Гюрги, сын мой, ноне князь сей волости, и его воля на то, где его двор стоять будет. Как бы ни сложилось, паки не советую держать камень за пазухой. Не тщитесь ревностию к Суждалю и Володимеру. Яко увижу ваши добрые деяния, тако и о владыке буде разговор наш. Ачесь пейте брашно, веселитесь. Всему своё время.

К дню свадьбы княжьи хоромы заполнились гостями. Съезжались родичи и лучшие мужи не только Залесской земли. Прибыли из Новгорода, Смоленска, Переяславля. Особой чести удостоился половецкий тесть Юрия, прибывший с многочисленными слугами и дорогими подарками. Столь великий сбор князей в Суздале, хоть всего лишь по причине семейного торжества, окончательно рассеял надежды ростовцев на возврат Юрия в Ростов.

А Юрий смотрел на родственников и думал: 'Какая могучая сила, когда все вместе! Может ли что её сломить, покорить?' Он всё отчётливее понимал, что беззаботная его жизнь кончилась. Если отец до сего дня ему прощал какие-то непристойности, заодно выговаривая дядьке за попустительство, то сейчас Юрий должен принимать ответственность за свои дела не только перед отцом, но и перед всей землёй Залесской, перед братьями, перед всеми родственниками. И, всё-таки, пока ещё трудно было поверить, что отныне его жизнь, помыслы, дела, должны разом измениться.

В день свадьбы князь Владимир с утра пригласил всех в торжественно убранную гридницу. По семь окон с двух противоположных сторон сквозь мутную слюду освещали лавки вдоль стен, покрытые красным сукном. Посреди помещения красовались два толстых столба, украшенных затейливой резью, на которые опирались громадной толщины матицы. Гости удивлялись брёвнам невиданных размеров и спрашивали у Симоныча:

- Что же это за дивные древеса? Хоромным лесом нас не удивишь, ано се чудо еси! Где ж такой богатырский лес растёт?

А Симоныч отшучивался:

- За морем-окияном есть высокая гора, за горой течёт река, Нерль прозывается, диким бором укрывается. Паки, сии хоромы и затейливость рези не заморские хытрецы сотворили, ан суждаляне. Есть таков милостник княжий, древодель Михалка со дружиною своею.

У дальней стены гридницы на возвышении установлен княжий стол. Стена над ним украшена оружием - подарками гостей из разных земель. Блеск драгоценных камней и золотой чеканки на ножнах мечей, щитах, шлемах, говорили о том, что оружие, сделанное заморскими мастерами, не бывало в сражениях. Удивительной красоты шлемы и латы мастеров русичей тоже не для битвы деланы - слишком дорогое на них узорочье. В середине этой дивной оружейной красоты, на самом почётном месте, висит ничем не примечательный боевой топор с золотой чеканкой. Это особый топор - священная реликвия, привезённая Мономахом с юга, - топор святого мученика князя Бориса, двоюродного деда князя Владимира.

По сторонам от княжьего места в противоположных стенах устроены две двери; одна из них ведёт в мужские покои, другая - в женские.

Скоро гридница заполнилась гостями. Двое отроков с оскепами на плечах вошли из сеней и заняли свои места по бокам княжьего места. Появились князь и княжич. Гости склонились в поклонах, послышались приветствия:

- Слава князю Володимеру!

- Многая лета дому его!

Редко видели князя Владимира в праздничном одеянии. Чаще он одевался буднично, по походному. А сегодня даже близкие были поражены величественностью его облика: длинное платно и клобук из парчовой ткани, с золотым и серебряным травным рисунком, золотое оплечье, на груди рыжую кудлатую бороду обрамляет золотая гривна - символ княжьей власти.

Юрий под стать отцу, в тёмно-лиловом с серебряным шитьём аксамитовом платно, поверх которого на плечи накинуто алое корзно с золотой чеканной застёжкой на правом плече.

Князь Владимир поднял десницу, и гридница погрузилась в тишину.

- Днесь благодарю пришедших ко мне. День сей славен не токмо тем, иже сын мой Гюрги становится мужем и главою семьи. Днесь передаю ему на княжение волость Ростовскую. Отныне здесь всё в его воле.

- Слава князю Гюрги Володимеричу!

- Многая лета дому его!

Князь Владимир сделал знак в сторону боковой двери и оттуда тотчас появились отроки. Один с ларцом, усыпанным самоцветами и жемчугом; другой нёс на вытянутых руках парчовый плат и на нём шитый золотом с собольей опушкой клобук. Они торжественно прошествовали к князю и с поклоном подали ларец и клобук. Князь откинул крышку ларца, достал блеснувшую золотом гривну. В трёх круглых бляшках выгравированы и залиты цветной эмалью лики Христа, Богоматери, Иоанна Предтечи. В двух других крайних бляшках - дивные птицы с переплетающимися травами вокруг. Замысловатые переплетения трав наложены из золотой нити. Бляшки скреплены бусинами продолговатой формы, сплетёнными из тончайшей золотой нити.

Князь повернулся к Юрию. Тот встал, сделал шаг и преклонил перед отцом колено. Князь-отец торжественно надел на плечи сына золотую гривну, а на голову - блистающий золотом клобук.

Отрок по условному знаку снял со стены топор и торжественно поднёс его князю. Владимир взял топор, положил лезвие на плечо Юрия и громко произнёс:

- Отныне ты, Гюрги Володимерич, князь Ростово-Суждальского стола. Береги сию землю и приумножай её богатство. Твори расправу, суд чини по правде и покону наших великих предков. Да будет сей топор пращура нашего святого мученика Бориса, первого князя земли Залесской, храним тобою с честью и достоинством, яко святыня, передаваемая из колена в колено. Помни о сём денно и нощно. Крепи землю отнюю, помогай столу Переяславскому, Переяславль же присно есмь опора столу киевскому. Будет Киев крепок - будет и Русь стоять неколебимо!

Юрий поднялся с колена.

- Да будет, отец, тверда твоя воля, аз есмь исполнитель её. Принимаю во княжение волость отнюю, клянусь блюсти суд и правду по заветам предков наших великих.

- Паки даю тебе в собину Городец Остерский! К сему и грамоту прилагаю, - отец достал из ларца свиток. - Был ты, Гюрги, княжич, отрочник мой, стал днесь князем. Такова воля моя! - закончил князь и пригласил всех в храм.

Юрий не мог налюбоваться золотой гривной на своей груди. Улучив момент, он приподнял на ладонях увесистую драгоценность, восхищённо разглядывая каждую бусину, каждую бляшку, игриво поблескивающих золотом и цветистой мусией.

Отец положил руку на плечо сына.

- Вижу, подарок мой по сердцу пришёлся?

Юрий вздрогнул, кинул на отца благодарный взгляд.

- Дивное творение! Ужель не заморское? Киевских мастеров?

- Не-е-ет, мотал головой отец.

- Ужель из Царьграда?

- Опять не угадал.

- Не томи, батя! - Юрий растерянно смотрел на отца.

- Суждальского хытреца сие творение.

- Ужель Ермола?! - ахнул Юрий. - Он, боле некому.

- Его рук дело. Вот видишь, яки же самородки в Залесье обретаются. Почитай, теперь здатель у тебя тож будет свой. Паки одному Михалке храм каменный пока ещё не поставить, но с помощью зрелого здателя вборзе сам станет здателем. Ты таких людей, яко Ермола и Михалка, береги, держи околь себя, не позволяй боярам обижать их попусту.

Полторы сотни шагов торжественно шествовал Юрий от красного крыльца своих хором к собору. По этому случаю дорожка была заранее вымощена красной плинфой, остававшейся ещё от строительства храма Примечания [18].

Отец шёл сзади и любовался сыном. 'Жаль Евфимия не дожила, порадовалась бы за Гюргя со мною вместе', - вспомнил он с грустью покойную жену.

Молодой князь в праздничном облачении и молодая княгиня, накрытая накапкой, встали перед аналоем. Позади них встали Олаф и Любослава. Протопоп трижды осенил их крестным знамением, вручил возжжённые свечи и громко произнёс:

- Благословен Бог наш!

Юрий искоса смотрел на отца. Тот стоял с гордо поднятой головой, то и дело взмахивая десницей, осеняя себя крестным знамением. Сильный, уверенный, властный и, в то же время, необычайно набожный, великодушный в своей беспредельной доброте к убогим и сиротам. Юрий восхищался и гордился отцом. Не так часто видел он отца во дни торжеств в праздничном одеянии. 'Воистину царь! Отныне и аз в его воле. Мы, дети, все в его воле. Так было и так будет вовеки. Старшему брату Мстиславу тридесять и два лета, в Новгороде его почитают аки великого князя, а над ним всё едино отняя воля. Аз тоже буду у себя в Залесье таким князем. Дай Бог отцу долгие лета', - размышлял Юрий, но глас протопопа заставил его вспомнить, ради чего он здесь стоит.

- Обручается раб Божий Георгий рабе Божьей Иулиане...

Юрий взял с дискоса золотое кольцо. При словах: обручается раба Божья, невеста взяла серебряное кольцо. Затем они обменялись кольцами, что означало конец обручения. Священник пропел:

- Благословенно царство Отца, и Сына, и Святага Духа!

Началось венчание. На жениха и невесту возложили венцы.

- Господи, Боже наш, славою и честию венчай я!

Юрий трепетно приподнял накапку невесты. На него смотрели чуть испуганно и, в то же время, доверчиво глаза-угольки, тёмные, как спелые вишенки в монастырском ирии. На щеках играл румянец. Молодые робко сомкнулись устами.

Затем всё повторилось с Олафом и Любославой.

Как-то, выбрав подходящий день, князь Владимир позвал к себе сына.

- Сядь, Гюрги. Хочу тебе поведать толику слов напутственных, прежде, чем пойду к себе в Переяславль.

Юрий сел на лавку рядом с отцом.

- Отныне ты, Гюрги, муж не токмо своей жены, ано и для всей волости отец, кою оставляю на твою волю. Прежде ты без дядьки, моего посадника, не мог являть свою волю. Днесь твоё слово - верх всему в Ростово-Суждальской земле. Расправу чини по покону и правде. Люди всюду разные, но ко всем будь ровным в правде. К себе приближай токмо проверенных в деяниях. Симоныча не обижай.

- Отец, како...

- Ты, Гюрги, помолчи, не перебивай. Слушай дале. Во всём опирайся на него, он верный и зело твердоумный муж.

Князь Владимир волновался. Он встал и начал ходить из угла в угол. 'Вот и ещё один сокол гнезда Мономахова вылетел в свободный полёт. Теперь он с землёю и с женою. Остаётся пристроить молодшенького Андрея. Но у него всё ещё впереди, мал он, всего пять лет минуло. Растёт ласковым, доверчивым, характером в мать. Как он там без меня? Верно, тоскует? Надо поспешать в путь', - князь Владимир вздохнул глубоко и продолжил:

- Достояние своё наращивай вместе со всей чадью земли сей. Богатство земли не есмь токмо куны в скотницах вятших мужей. Богатство земли есмь тогда, когда смерд доволен свей жизнью. Ежели он в холоде и голоде - земля твоя сирота. Мздоимство и татьбу пресекай без сожаления. Сие чудище обло и стозёвно; ежели дашь ему разрастись, оно всё пожрёт, и тебя самого. Сможешь людям дать лучшую жизнь - обретёшь славу в умах и сердцах многих поколений, сице и бессмертие своего имени. Живи тем, что аз оставить тебе смог, но не токмо думая о себе, прибавляй достояние и для своих детей, моих внуков. Благоумные люди живут с думою, каковые добрые дела после них останутся на земле. Иные же невегласы после себя ничего не оставляют, кроме гнеси. Опрежь, чем почин делу сотворить, обдумай всё разумом, паки начал дело - твори без боязни. Ежели люди будут видеть князя своего в твёрдости помыслов, то и помощниками тебе будут добрыми. Паки, не забывай и душу свою готовить к свиданию с Богом. Аз ухожу с верою, иже наша отчина и дедина в надёжных руках. Мне тамо сподручней со Святополком дела Руси вершить. Помогаю ему чем могу. Однако потворствует он своею алчностью корыстной ростовщикам. От сего стонет киевская чадь. Не погубил бы он Киев. Надо его от непристойных дел отваживать.

Князь замолчал.

Юрий сидел застывший, нахмуренный.

Отец понял, что сейчас от него не надо требовать никаких обещаний, и лишь только добавил:

- Се есмь моё напутствие твоему княжению. Чти предков своих и Бог воздаст тебе и всему нашему роду-племени.

Юрий встал, склонил голову. Они крепко обнялись.

Вернуться на оглавление