КНЯЗЬ СУЗДАЛЬСКИЙ

Дорога на Суздаль петляла вдоль Нерли между оврагами. Лошадь тащила телегу, едва взбираясь по склонам. Свесив ноги, на телеге сидели двое крепких мужиков со своими нехитрыми пожитками в холщёвых мешках. То были Козьма и Тихон. Время приближалось к полудню, и путники решили отдохнуть под сенью одиноко стоящей на берегу развесистой ивы.

- Полуденный отдых дан человеку Богом, исполним же сию заповедь. Ты, Тихон, распряги лошадь, да стреножь, пусть попасётся. А мы с тобой пожуём паки, да приляжем чуток. Что там Агафья с Катей нам завернули, ну-ка, глянем, - Козьма полез в мешок, ища среди плотницкого инструмента узелок с харчем.

Полуденный зной полон ароматом травяного разноцветья. Голову дурманил медовый запах клевера. Временами, перебивая его, улавливался пряный дух таволги.

- У-у-ух! - глубоко вздохнул Козьма. - Ты зри, Тихон, какая животворная сила вокруг! И всё это Бог дал человеку на радость. А часто ли мы любуемся сей богозданной лепотой? Паки зрим: не пора ли косить. Ан сие не токмо сено. Кажная травинка Богом сотворёна для изрядной надобности, а не токмо для скотьего корма. Не всяк человек ведает для чего столько разных трав. Ведуны целебную силу всякой из них знают: одной хворь лечат, другой могут погубить живую душу. Ведаешь ли ты травы?

- Почто мне их ведать? Аз не ведун-отшельник.

- Мы с тобой человеки, в нас Господь разум вселил, ан не ведаем ни целебных, ни зелейных трав. Ан сие всякая животина знает, она не будет щипать зелейную траву.

- В Суждале некий старик сказывал, есть у них в слободке ведун, сила одолень-травы в его воле. Её в болоте собирают в ночь Купалину. Кто имает заговорённую одолень-траву, тот благость Божию в своём деле обрящет.

- Ежели тебя Господь своей меткой не одарил, то никакая трава не поможет. Ты, Тихон, паче не докучай своими расспросами Прохору. Не любо ему сие. Видишь, как нехотя он раскрывается, хоть и есть у него уговор с князем: учить меня всему здательскому делу. Чему он меня научит, то непременно тебе передам, токмо ты не встревай. Днесь мне князем велено вытянуть из него всё. Для сего раздобрить его надо. Угрюмый он всё время. Князь сказывал, не любо было Прохору идти в Суждаль.

- Князь велит - куда он денется, всё расскажет и покажет.

- Одной княжьей волей хытрость из него не вытянешь. Он тебе расскажет, но так, что ничего не уразумеешь, а потом скажет князю, иже ученики его невегласы еси. Согласился он передать хытрость здательскую за большую цену, и князь взял его у племянника на время, пока храм поставит. За это время мне и надо всё познать. А что он недоскажет мне? Может быть самое главное? Отметил ли Бог меня своей печатью, пока не ведаю. Каменное здательство - это не избы рубить. Древодель из меня получился, но получится ли здатель, неведомо. Ковалем мог бы стать добрым. Отец меня ещё в моём юнотстве к сему делу приучил, царствие ему небесное, однако тянуло меня к здательству, и вот подвернулся случай, не без княжьей воли се произошло. Надобно зело потщание своё приложить. Но Колиждо Бог нам не поможет, пропадём мы с тобой. Князь не токмо с Прохора спросит, ан паки и с меня.

Козьма, откинув голову к стволу дерева, и мечтательно глядя в бездонную синеву неба, смачно жевал домашнюю ржаную лепёшку, запивая молоком из глиняной крынки.

Тихон настороженно посмотрел на Козьму.

- Ты что так на меня зришь?

- Вот позвал нас князь новый храм в Суждале ставить, ан сижу и думаю: и хлопотно и боязно. Ан не одолеем, ежели с Прохором что случится? Ходит он беспробудно хмельной ежедень. Прогонит его князь.

- Напугал аз тебя, не дрожи, а то и впрямь беду накличешь. Князь другого здателя найдёт и нас к нему приставит.

- Отколь его, здателя, взять?

- А ведаешь ли ты, сколько каменных храмов днесь ставлено в землях Руси?

- Мне отец много сказывал о Новгороде. Тамо здатели не хуже киевских, або черниговских. Каменные храмы новгородцы научились борзо ставить. Прохор же, либо ленив, либо не хочет здесь себя показать настоящим здателем.

- Да, не ведаем мы, каков он Прохор-здатель. Говорят, что по Божьему замыслу измеряет и длину, и ширину, и высоту особым жезлом. Помнишь, как в Священном писании сказано: 'Мера же у ангела была мера человеческая'. А что сие есмь: 'человеческая'? Не ведаем мы сего, а Прохор ведает.

- А мне другое запомнилось: 'Говорящий со мною имел трость злату, для измерения града и врат его, и стен его'.

- Трость у Прохора обыкновенная, деревянная, но на ней зарубки какие-то. Для чего они, и как их в деле применять - токмо ему ведомо. Лепоту храмозданную он творит сей тростью и называет её 'мерило'. 'Главное, - говорит, - отмерить от закладного камня престольного длину и ширину храма, да знать, сколько мерок до полатей отмерить, остальное само прилепится'. А как всё сие делать, не сказывает.

- Помню, как-то князь сказывал, иже здатели заведомо разумеют, где какие лики святых и праздники изуграфы писать будут на комарах и на стенах. Так что, напрягись, Тихон, будем сию премудрость своим разумом постигать.

Нельзя сказать, что Христина осталась довольна выбором суженого. Внешне она смирилась с судьбой, но внутри у неё всё клокотало.

Выбор был деда и князя, и она стала женой боярина Гаврилы Захарыча. Конечно, было б лестно, ежели б её назвали княгиней. Обидно! Но ещё больнее потеря надежды на любовь Андрея. Ох, как Христина возненавидела разлучницу! 'А сам-то Андрей, как слепой котёнок ходит вокруг неё, влюблён поуши, - бурлила душа Христины. - Дурень, ужель не видит, яку лотыгу пригрел на своей груди?! Себе на погибель! Ведь она будет мстить за отца. А кто она такая? Кем была? Похотница боярская из неведомого Кучкова. А ноне, вишь, княгиня! Тьфу!'

Надежда выйти за Андрея рухнула. Можно ли говорить, довольна она выбором деда или нет? Дед с князем нашли ей суженого, с ним она и будет жить, хорошо ли, худо ли - Бог знает. Но любовь её навсегда останется с Андреем.

Перед венчанием Андрея с Улитой Христина выбрала момент и сказала ему с отчаянием:

- Не говорю о том, иже аз лепше Улиты, но помяни моё слово: пройдут годы, и ты будешь каяться от своей слепоты.

Андрей не успел ничего сказать, как Христина куда-то исчезла.

Прошёл год, и замужество Христины становилось тяжким. Оказалась она бесплодной. Бог знает, может быть, и муж был в сём повинен, но, обычно, сей грех возлагали на жену. Гаврила стал поговаривать о разрыве брака, но Симоныч предложил сводить Христину к знахарке.

- Ходят слухи, иже сия знахарка ведает множество зелий, и от бесплодия тож. Заговоры знает. Аще како поспособствует. Ничего не пожалею, сколь есть добра - всё отдам, лишь бы Христина могла родить.

Гаврила согласился.

Побывали у знахарки.

- Далеко же тебя нечистая занесла. Ишь, какие дебри! Ужель одна здесь живёшь? И не опасаешься? - спрашивал Симоныч старуху.

- А чего мне опасаться? Чего с меня взять? Добро же творю равно и боярину, и татю. Вот ты пришёл ко мне, не побоялся гнева своего христианского Бога. Что же се за Бог такой, иже от него за помощью к знахарке идут?

- Ты, старая, языком-то не мели попусту. Дал аз не мало дорогих подарков тебе. Ежели внучка после твоей ворожбы будет способна родить, ещё столько же получишь. На всю твою жизнь хватит! Почто тебе столько добра? Аще лешего одариваешь?

- Приводи, боярин, внучку, сделаю всё, что в моих силах. Побудет она у меня седмицы четыре. Поначалу може не получится, не отчаивайся. Приведёшь её другой раз вместе с мужем.

Христине с Гаврилой пришлось не единожды приходить к знахарке. Что там было? Всяко было, но то осталось тайной. Только через лето оказалась Христина чревоносною и родила дочку, и нарекли её Доброславой.

Радости Симоныча не было предела. Продолжился древний род варяжский, правда, по женской линии, но и то, слава Богу!

В Суздале разбирали завал на месте храма. Жалкое зрелище представляло то, что оставалось от храма. Освобождённые от груды щебня, остатки стен сиротливо стояли среди городской площади, покрытой густым слоем белой пыли.

В сенях у князя собирались суздальские мужи.

- Святыня наша суждальская падеся, - начал князь разговор, - ан княжьему граду нельзя быти без каменного храма. Ноне во всех землях каждый град камену церковь ставит. Будем и мы в Суждале ставить храм каменный вновь.

- Князь, ты рано нас кликнул. До конца нынешнего лета токмо успеть бы завал расчистить. Моё дело начнётся тогда, когда рвы размерять стану. А сим летом с Козьмой и дружиной своей мог бы в Володимере храм заложить, - уверенно заявил Прохор.

- Место расчищено, будете ставить храм здесь, - ответил князь.

- Яко же расчищено? Остатки стен торчат. Разломать их вборзе не так просто. Замес был добр, тяжко еси ломать. Не разумею, почему комары падеся при таковых крепких стенах?

Поддерживая Прохора, все заговорили наперебой:

- Верно, стены зело крепки.

- Ломщики руки калечат, а стены не поддаются.

- Светлой памяти отец твой, князь Володимер, вельми постарался.

Князь спокойно, улыбаясь, выслушал всех и заявил резко:

- Ломать остатки стен не будем. Храм ставить будем на сии стены, коль они столь крепки.

Прохор опустил голову.

- Вижу, Прохор, ты со мною не согласен?

Юрий успел уже узнать норов Прохора, но старался не проявлять свою власть. Князь с особым чувством относился к хытрецам, особенно к здателям, а у них у каждого свой характер. Здатель, так же, как и изуграф, или роспевщик церковного хора, были людьми изрядными. Благословляя таких хытрецов, архиереи обязательно говорили: 'Сей муж бяше посредником благочестивым от Святага Духа к делу богоугодному'.

- Нет навыка у меня так храмы ставить. Мне надобно основание размерять на чистом месте. А то, о чём ты, князь, сказываешь, такого ещё нигде не бывало в здательском деле.

Сердце Козьмы съёжилось. 'Вот и накликали мы с Тишкой беду на свои головы. Яко Прохор уйдёт - что с нами будет?'

- Будешь ставить храм свой на старые стены, - неумолимо стоял на своём князь.

Прохор смотрел на него непонимающе: 'Что от него хочет князь? Как можно ставить новый храм на старые обломки стен?' Собравшись с мыслями, он продолжал убеждать князя:

- Старые стены размерялись по-старому. Ноне так не размеряют. Се дедовское размерение, ан ноне уже забыли, яко старики здательствовали. Ноне храмы ставят с папертьми с трёх сторон. Мы же все уразумели, иже храм рухнул не из-за плохой крепости стен, а от малой глубины рвов. Надо новые рвы копать на глубину до плотной здени.

- Рвы были копаны до здени, сие аз помню. Всю пошву и песок вынули из рвов, дале сплошная здень пошла. Сам был в то время подсобником у здателя Степана, - князь гордо посмотрел на Прохора, дескать, нечего меня поучать.

- Но ты же сам, князь, сказывал, иже рвы были не глубоки.

- Да, не глубоки. Ано слушай меня, и всё уразумеешь. Основание размеряй по-новому, с папертьми. Перечить в сём не стану. Старое основание пускай в дело, а где надо рвы вновь копать - копай на ту же старую глубину.

Прохор раскрыл рот от удивления и пытался возразить, но князь его остановил.

- Ты погоди меня перебивать, а слушай дале. Потом околь храма насыпем пошву, сколь надо, и будет глубина основания такая, какую сам укажешь. В коих местах остатки старых стен помехой будут - можешь их ломать. При кладке новых стен закладывай внутрь обломки старых стен и поливай крепким замесом Примечания [25].

- Верно, отец! - Андрей дивился отцовской смекалке.

- Владыко, изволишь ли слово молвить? - Юрий пытливо глянул на епископа.

- Ростовскому Богородичному собору более полутора ста лет. Не перестаём его починять. Камен храм надо опрежь ставить в Ростове. Тамо епископ, тамо и храм наикраснейший должон быти. В Суждале есть другие деревянные церкви...

- А ты, преосвященный, переезжай в Суждаль. К патриарху послов отправлю с челобитьем, абы разрешил тебе жить в Суждале. Было же тако, когда митрополит жил наперво в Переяславле.

Андрей, хитровато прищурясь, глянул на отца. 'Се добрая мысль. Токмо владыка упорствует, а патриарх бы, верно, разрешил'.

- Ростов - град вятший в сей волости, тамо и должно быти лепшему храму, и епископии тамо стоять до скончания веков.

Симоныч, зная, чем может кончиться разговор епископа с князем, как это бывало не единожды, поспешил изменить его:

- Хотелось бы мне ведати, какой храм будем ставить? Прохор сказывает, иже такие храмы ноне не ставят. А какой будет он ставить? По-киевски? По-смоленски? По-новгородски?

И снова князь ошеломил всех:

- Будем ставить по-суздальски. Из камня. Знаю, Симоныч, твои сокровенные помыслы, но что поделать, Прохор не сможет поставить храм, как прежде по образу и подобию Печерской великой Богородичной церкви.

Прохор удивлённо вскинул брови.

- Яко же по-суждальски? Нешто в Суждали особое здательство еси? Из какого камня? Нешто старый собор был не из камня?

Юрий вспомнил поразившие его белокаменные храмы Великого града в Булгарской земле.

- Ставить будем из камня, привозимый с Клязьмы для старого храма. Из сего камня известь жгли и стены клали из него вместе с плинфой. Днесь будем стены класть полностью из камня. Из плинфы будем класть токмо выкруги над окнами и дверями - се и есмь по-суждальски.

- Сколько же такого камня из пошвы надо выломать, поднять, привезти, обтесать?! - удивился епископ.

- Однако здень месить не надо так много, сушить и обжигать плинфу, - вставил своё слово Андрей. - В лесу, на Клязьме, поселим людей возле каменных ям, будут загружать кубары и отправлять их по Клязьме и Нерли.

- Буде тяжко гружёные камнем лодьи вверх по столь борзой Клязьме переправлять, - упорствовал владыка, втайне надеясь, что Юрий всё-таки откажется от своей затеи.

- Для первого храма когда-то возили камень по Клязьме, и мы пообвыкнемся.

На воззидание суздальского храма собрали всех, кто только мог быть способен к разным делам.

Формовкой плинфы занимались мальчишки десяти лет и старше.

Случилось как-то, один из них, споткнувшись, взмахнул руками и, падая, угодил ладонью в только что отформованный сырец. Пальцы вмялись в сырую глину. Он уже хотел выправить вмятину, пока не увидел старшой, но его остановил приятель.

- Своё знамено ставишь, яко княжой здатель? Ты погоди замазывать, тако и оставь. Не показывай старшому. Вмятина засохнет, в печи закалится, и будет твоя метка навечно в храме. Може так Богу угодно.

- Что ты, грех-то какой!

- Ты же не с умыслом сие содеял, вот и оставь, как есть. Грех был бы, абы ты дерзостно персты приложил Примечания [26].

Строительство собора шло полным ходом. Князь Юрий поручил смотреть за всеми делами Симонычу и протопопу Амвросию. Владыка отстранился от этого дела, удалившись в свой Ростов. Князь же был озабочен делами киевскими.

Смерть Всеволода Ольговича ускорила события. Юрий не сомневался, что старший брат Вячеслав без его помощи не сможет отстоять старшинство и сесть на киевский стол. А из Киева приходили вести одна другой неприятнее. Князь с гневом читал грамоту из Киева. 'Киевляне восхотели видеть на своём столе мужественного и настойчивого Изяслава, а не безвольного Вячеслава. Ну что ж, они ещё узнают коварство Изяслава!' - возмущался Юрий.

Неожиданно в Суздаль прибыли послы от Святослава Ольговича. Обиженный Мстиславичами, он просил помощи у Юрия и предлагал заключить союз.

- Послушайте, сыны, что пишет мне двоюродный брат, - Юрий развернул хартию. - 'Брата моего Всеволода Бог взял, Игоря захватил Изяслав. Иди в руськую землю, в Киев! Помилосердствуй! Вызволи брата, аз буду тебе, надеясь на Бога и силу Животворящего Креста, помощником'.

Сыновья ждали, что скажет отец. Юрий пытливо смотрел на Ростислава, Андрея, Бориса, Глеба, Ивана.

- Не по праву занял Изяслав стол в Киеве Примечания [27]. Брат мой, Вячеслав, должон по старшинству и отнему завету быти на нём. Одни мы с ним остались из восьми братьев. Один аз ему не могу помочь противу Мстиславичей, племянников моих, но вкупе со Святославом мы должны вернуть себе отний стол киевский. А посему даю согласие Святославу. Глеб с Борисом пойдут к Турову, к дяде Вячеславу. Сам аз с Ростиславом, Ондреем и Иваном, с Белозерскими полками пойду в Северскую землю к Святославу. Иначе ни Бог, ни Руськая земля не простят мне. Собираться немедля. Ставьте воев на снегоходы, обозы отправляйте санями. Симоныч остаётся с малой дружиной в Суждале.

Оставшись наедине с дядькой, Юрий, по-сыновьи доверчиво, глядя ему в глаза, молвил:

- Симоныч, годы твои почтенны, паки не посылаю тебя с полками. Ты не крепок телесами, но разумом твёрд. Посему оставляю на тебя, яко на отца, княгиню, царевну цареградскую, и всех суждалян. Царевну береги пуще глаза своего - во чреве её потомок цесарской крови.

Старый верный дядька смотрел на своего воспитанника с лёгкой улыбкой, он понимал Юрия с полуслова.

- В походе моей десницей будет Ондрей. Люблю его паче всех за решительность, открытость, твёрдость. Ни на кого из сыновей не могу положиться так, как на него.

- Не тревожься, Гюрги, тебя вырастил, с Божьей помощью мы с тобой твоих сыновей и дочерей на ноги поставили. Ещё родишь, и тех подымем. Береги себя, тебе тоже пять десятков с половиною. Да хранит тебя Господь, - Симоныч перекрестил Юрия.

Суздальские, ростовские и Белозерские полки были уже на марше далеко за пределами Залесья, возле Козельска, - а от него рукой подать до земли Северской, - как сторожевые отряды сообщили Юрию, что его волость воюет Ростислав Ярославич с братьями. Такого поворота дел князь не ожидал.

Посоветовавшись с воеводами и сыновьями, Юрий посылает на помощь Святославу Ольговичу сына Ивана с полками, а сам со всей остальной ратью развернулся и двинулся на Ярославичей.

Беда не приходит одна. Скоро Юрию привезли весть, что сын Изяслава, Святослав, начал наступление на Залесье с севера.

Юрий вынужден был отправить Ростислава и Андрея на Ярославичей. Сам же двинул оставшуюся часть полков к Твери и Новому Торгу.

Андрей проявлял чудеса храбрости. Он не думал о возможной гибели. Славу себе завоёвывал сам, зная, что бесстрашие князя - есть половина успеха в битвах. Вторая половина - вовремя выведать, каковы силы противника и ударить в самое уязвимое место.

Ростислав часто упрекал брата, рвавшегося в самую гущу битвы.

- Мы с тобой, Ондрей, от одной матери половчанки, но мы такие разные. Ты и обличьем больше похож на половчанина, и глаза у тебя с прищуром. Жаль, что деда нашего Аепу мы знаем токмо со слов отца. Он был славным воином. В тебе, верно, много его крови. Однако ты, Ондрей, не забывай, иже ты князь, а не какой-то сотник, и тебе не следует по всякому случаю первым в бой рваться. Ты должон ехать в окружении доброй охраны, а с тобою рядом отрок со стягом, чтобы все видели: стяг на месте, зане и князь жив. Стяг, на то он и стяг, абы стягивать округ князя его воинство. Поклянёмся же, брате, друг другу, в случае гибели одного из нас, не оставить детей братних и пещися о них, яко о своих.

Андрей только улыбался в ответ. Он хорошо знал, что возражать брату - пустое дело.

- Ты что осклабился, Ондрей?

- Опасаешься за меня, - Андрей обнял брата. - Аз помню наставления отца и, особливо, деда, по устроенью войск. Согласен с тобой, но не могу себя удержать, когда вижу перед собой супостата. Какая-то сила меня бросает вперёд. Бережёного Бог бережёт. Ты и сам знаешь, ежели князь неуверенно ведёт себя в бою, то и войско его обречено на неудачу. Вои идут за воеводами, а оглядываются на князя. Живой князь на коне и впереди - вот главное для воина в бою. А детей твоих, в случае твоей гибели, не дай Бог, клянусь беречь, яко своих. Сам будешь жив - о моих потщишься.

Андрей умолк, о чём-то задумался, глядя на воинов, прокладывающих снегоходами следы вглубь муромских лесов.

- О чём задумался, брате?

- Ты видишь следы? Через Муромскую и Рязанскую земли до Чернигова ближе, чем через Смоленск по Днепру. Когда-то дед наш впервой шёл из Руси в Залесье сим путём, а мы не ведаем его.

- До рубежей Черниговской земли может и ближе, но до Чернигова так же далеко, как и через Смоленск. Да и путь сей тяжёл и опасен из-за лесов дремучих и людей лихих. Здесь не купцам, а токмо войску ходить. Вятичи - народец дикий, и ноне ещё живут оне по обычаям поганьским.

- Как нам в детстве хотелось быть похожими на божьих людей. На волков ходили, помнишь? Об эту же пору, в сечень, говоря по-старому. Далеко зашли за Клязьму, но не волков, а темноты испугались.

- Знамо, помню. Совсем юнотами тогда были. А с чего бы нам волков пугаться? Ведь мы их не видели, токмо зрели следы на снегу. И что ты вдруг вспомнил о сём?

- Паки мы днесь тоже на волков идём, токмо сии волки о двух ногах, из породы Ярославичей. Не ждут они нас с сей стороны, а потому надобно поспешать, привалы делать короче. Внезапность - есмь немалый успех в рати. Надобно не токмо выгнать их с нашей отней земли, но крепко ударить, абы надолго отбить изволение идти супротив нас.

- Нет, Ондрей, оне не звери лютые, а заблудшие овны. Изяслав им наобещал всего, вот и исполняют его волю.

- Ты себя не успокаивай. Мы не на игрища, а на рать идём. В рати нельзя быти святым. Вельми жалостливый ты стал не ко времени.

Поход Андрея и Ростислава был удачным. Ростислава Ярославича они выгнали даже из его волости и заставили бежать к половцам.

Юрий велел Андрею идти с дружиной в Рязань, надеясь закрепить её за собой.

Андрей взял Рязань. Однако желания оставаться здесь у него не было.

Однажды ночью, почивая в ложнице княжьих рязанских хором, Андрея разбудил встревоженный голос отрока. Он не сразу понял, что за крики во дворе. Вскочил, подбежал к окну. Сквозь мутные слюдяницы увидел пылающие дворовые строения.

- Князь! Спасаться надо! Нападение!

Одеваясь на ходу, Андрей бросился через потайную дверь к конюшне. Слава Богу, сюда ещё не добрались супостаты. Отрок подал князю сапог. Андрей надел его и потянулся за вторым. В этот момент ворота конюшни рухнули от ударов снаружи, и сюда ворвались вооружённые люди с факелами. Отрок едва успел подвести коня князю, как ворвавшиеся кинулись к ним. Андрей бросил сапог, вскочил на коня и резко рванул поводья. Конь вздыбился, и это спасло Андрея от удара сулицей.

Андрей ринулся в темноту, не разбирая дороги. Знал только одно: надо скакать на полунощь, в сторону Мурома. Отрок, тоже едва одетый, следовал за князем. Когда почувствовали, что погони нет, остановились.

Начинало светать.

- Что случилось? - спросил Андрей.

Отрок растерянно мотал головой и пожимал плечами.

- Где воевода? Где шурины мои Кучковичи? Что с дружиной?

Вдалеке послышалось конское пофыркивание. Андрей с отроком отвели коней вглубь зарослей, а сами стали наблюдать, прячась за деревья. По просеке усталым шагом ехали всадники. Андрей насчитал их два десятка. Кони их шли из последних сил. Всадники одеты как попало и почти невооружённые. Когда они приблизились, Андрей узнал своего раненого конюха и вышел из укрытия.

Увидав князя в одном сапоге, но живого и невредимого, дружинники воспряли духом. Андрей расспрашивал о случившемся, но толком никто ничего не знал. Ясно было только, что Ростислав привёл половецкие отряды и они, перебив стражу, захватили город.

- Но как они сумели вназвесть ворваться в град? Нешто градские стражники на стенах спали? Кучковичи должны были выставить опасные отряды. Где Кучковичи? Кто их видел?

Дружинники молчали.

Однако надо было спешить в Муром. 'Отдохнуть бы вмале, да сменить коней, и в Володимер. В Муроме, видно, не придётся задерживаться, без дружины там делать нечего - не примут меня муромляне', - сомневался Андрей.

У Олафа в Москови забот хватало. Хозяйство, созданное Кучкой, нужно было держать крепко в руках. Князь Юрий не даром поставил здесь своим посадником надёжного человека, наказав Олафу ни в коем случае не дать развалиться налаженной сети дорог между водными гостинцами. А ноне забот ещё прибавилось.

Накануне нового тысяча сто сорок седьмого года Юрий принимал посланцев от Святослава Ольговича с трагической вестью: сын Юрия, Иван, заболел и умер. Святослав опечалился так, что отец умершего успокаивал его: 'Не тужи о моём сыне, - писал Юрий Святославу, - если этого Бог взял, то другого тебе пришлю'. Юрий послал Глеба и Бориса к северскому князю с богатыми дарами, коими одарил и его жену, и дружину.

Святослав был несказанно рад цветистым аксамитам и дорогим мехам. Но ещё более тому, что суздальский князь принял его, как союзника. Теперь можно было ждать ратной поддержки.

Обратно в Суздаль Борис и Глеб везли тело безвременно усопшего брата Ивана по утоптанной войском зимней дороге.

Юрию же приходилось действовать и на юге, и на севере. Он был занят военными делами до предела. Взяв Новый Торг со всем бывшим там новгородским купечеством, он уверенно пошёл воевать земли по Мсте.

Успехи на севере подкреплялись хорошими новостями с юга. От сына Глеба, которого он послал в Переяславль, Юрий получил добрые вести: взят Курск, повоёвано Полесье и возвращён Остерский Городец.

Весенняя распутица заставила князей прекратить военные действия. Святополк Мстиславич тоже вернулся в Новгород от Нового Торга из-за начавшегося разлива рек.

'Самое время спокойно обдумать дальнейшие дела, а заодно и потрапезничать вволю, - думал Юрий, расположившись со своей дружиной у Олафа в Москови. - Не худо бы было позвать Святослава, днесь воюющего голядь по Протве'. Юрий позвал дьяка.

- Пиши Святославу: пусть придёт ко мне, свидеться надобе.

Дьяк, расправив лист пергамена и раскрыв скляницу с чернилами, стал выводить буквицы. Закончив, застыл в ожидании, что дальше скажет князь.

- Чти.

Юрий слушал, удовлетворённо кивая головой, и вдруг застыл. Его слух резонуло: 'Буде, брате, ко мне в Кучково'.

- Ты что пишешь?! Али голова ещё от хмельного не отошла? Аз покажу тебе 'Кучково'! Соскрябывай немедля!

Дьяк испуганно втянул голову в плечи, шепча под нос:

- Вот проклятая привычка, спаси мя Господи...

- Пиши: ко мне на Московь! Написал? Ставь печатку.

Святослав обрадовался приглашению.

Вскоре послы вернулись от Святослава, а с ними прибыл юный княжич Олег.

- Отец вборзе прибудет, - княжич поклонился суздальскому князю, дав знак отрокам.

Отроки несли на носилках что-то большое, закрытое полстницей. Ловким движением скинули полстницу, и перед взором суздальского князя предстала клетка с большой кошкой. Шерсть её переливалась желтовато-тёмными пятнами.

- О, се диковина! - восхищённо воскликнул Юрий. - Поразил ты меня, Олег.

Юрий взял ошмёток мяса, кинул в клетку. Зверь пружинисто поднялся на стройных лапах, понюхал кусок, осторожно взял зубами.

- Пардус кормлен. Приручен, и к ловам сподобен зело. Лепота зрети, яко на вепря идёт, - довольный, что доставил Юрию радость, ответил Олег.

Через два дня, четвёртого апреля, в окружении дружины и обоза с подарками прибыл северский князь.

Юрий и Святослав обнялись, похлопали друг друга по спинам.

- Вельми видные мы с тобой, брат! Вон какие чрева, обнять друг друга не можем! - хохотал Юрий.

- Тако и должно быти: сироте - худоба, божьему человеку - сила, а князю - чрево немалое! - гремел басом Святослав.

На следующий день Юрий устроил добрый пир.

Поп закончил чтение тропаря. Чашник подал знак стольнику, и тот наполнил братину вином. Поп прочитал над ней молитву, окропил святой водой.

- Сотворим возлияние чаши сей во славу Господа нашего Иисуса Христа, Пречистой Девы, Заступницы нашей Пресвятой Богородицы, во здравие на многие лета князя нашего Гюрги Володимерича Мономашича, во здравие и спасение всех чад его и земли всей Суждальской, и народа, населяющего её. Аминь! - закончил поп.

Виночерпий наполнил чарки вином. Юрий поднял свою к устам, дав знак началу пиршества.

Вторую чарку пили за здравие и многую лету князю Святославу Ольговичу и его чад домашних, и за всю землю Северскую.

И было ещё много здравиц.

- Смотрю на твоего Олега: через лето-два муж краснейший будет, а у меня и невеста ему есть, - хмельным голосом, улыбаясь, говорил Юрий.

- Ты, Гюрги, зело расквасился. Твоей Ольге всего лишь пять лет отроду.

- Аз не про Ольгу говорю. Про старшую дочь, одногодки они с твоим Олегом, одиннадцатое лето идёт.

- Велика честь для меня, породниться с тобою.

- Вот и добро, время у нас есть, ещё поговорим о сём, - Юрий поднял очередную чарку, посмотрел на пардуса, лежащего у ног Святослава. - Зверь зело красен! Говорят, лев царственный зверь, ан по мне царём надобе назвать пардуса. Зри, какой лепый!

- Коли так люб он тебе, вели изуграфам начертать его на своих знамёнах.

- О, се добрая мысль! У меня на суждальских знамёнах сокол красуется. Град Володимер тож имает свой полк, ано ходит под суждальскими знамёнами. Надо дать своё знамя володимерскому полку, а то яко сыновцы худородные. И Ондрей доволен будет. Паки аз сего пардуса на своём щите велю начертать. Есть у меня на се дело добрые изуграфы. Угодили же вы мне знатно! - Юрий перевёл взгляд на княжича. - Заутре же пошлю за дочкой в Суждаль, привезут её, и смотрины устроим, а свадьбу сотворим, когда с племянниками урядимся.

Между застолицами Юрий показывал Святославу обширные владения, раскинувшиеся вдоль реки Москови и Неглинки.

- Верно ли говорят, иже ты сие имение у боярина своего отобрал, а самого казнил?

- Се верно, - нехотя ответил Юрий.

- В Руси князья дивятся твоим деяниям, с опаской твоё имя произносят.

- Сей боярин себя выше князя хотел поставить. С ростовскими боярами свою волю мне стал навязывать.

- Ноне иные бояре богаче своих князей. Нешто тако должно быти?

- В сём мы, князья, повинны. Сами перестали блюсти родовое старшинство. Вся Русь разодрася из-за наших усобиц. Бояре же, особливо вятшие, пользуются нашими раздорами. Забыл Кучка, иже суд и правда в княжьей воле, выше коих есмь токмо суд Божий Примечания [28].

- Такого на Руси ещё не бывало, яко у тебя: не уразуметь мне, чего ты удумал. Вятших мужей посторонь отводишь, ажо казнишь, новых безродных к себе приближаешь, милостями одариваешь. А кошки душу не скребут? Не боишься, иже Кучковы сыны на тебя всех обиженных подымут?

- Видит Бог, вынужден был взять сей грех на свою душу. Ростовские мужи вертелись вокруг него и наставляли против меня. Они зело друг друга разумели. Опасен был для меня сей соуз. Восхваляли Кучку, как князя. Но мои добрые слова он перестал разуметь, - князь нехотя вёл этот разговор, но он знал, что Святослав, как союзник, должен знать правду от самого Юрия, а не по слухам. - Говорят, время лепший лечец от душевных ран. Ан мой отец сказывал: 'Неправда сие. Чем дальше в лету, тем больше болят язвы душевные от своих неправедных деяний, и чаще о себе напоминают'. Старость всегда в ответе за грехи молодости. Прежде не обращал внимания на смысл сих слов, ан ноне разумею, иже мои грехи никто за меня не отмолит. На семью Кучки зла не имаю. Двух сыновей и жёнку Степанову в Суждале при своём дворе с почтением держу. Сыновья Кучки ноне у Ондрея служат достойно, он ими доволен, паки зла не затаили.

Святослав слушал и сомнительно качал головой.

- Кучковну выдал замуж за Ондрея, - продолжал Юрий. - Люба она ему, сразу сладились, ну и обвенчал их. Разумею на том вражде конец настанет.

- Ужель всё, что мы объехали с тобой, и есмь Кучково?

- Нет, не всё. Округ сего имения немало гостиных подворьев. Отныне же, сие есмь не Кучково, ан Московь. Не велю людям называть по-старому, но нешто можно единым запретом вышибить из голов ветхое название? При мне называют, как велю - Московь, а на языке вязнет - Кучково.

- Место зело красно, и село не село, а град, токмо крепостицу ветхую заменить надо. С двух сторон реками омывается, и соп есть, и ров. А главное - место изрядно еси, у истоков Днепра и Москови. Соединить бы их рвом, да воду по рву пустить.

- Сие место есмь врата гостиные в Суждальскую землю. Опрежь ходили по Волге, через Ростов, а ноне прямо по Клязьме. Была у меня задумка перенести стол свой в Володимер, да с вятшими мужами сладу нет, не хочу днесь огонь вражды раздувать. С ростовскими мужами у меня с самого начала отношения не заладились. Ежели переехал бы в Володимер, то и суждальские мужи были б в обиде. Нельзя ноне сего делати. Даст Бог, дети в сём ряд поставят лепше меня. Ондрею люб Володимер. Ну, да ладно, как говорят, поживём - увидим. Днесь на Руси раздор усмирять надо. Когда собирал воинство тебе в помощь, ростовские бояре высказывали мне немало нелестных слов. С большими потугами свой полк собрали. Тяжко мне с ними. Ноне свою Суждальскую дружину укрепляю новыми людьми, они мне служат вернее вятших. Суть в их корысти - землю даю. Вятшие на меня ворчат, дескать, милостями одариваю чужих и худородных. Владыка в сём деле мне не помощник.

- Се худо, Гюрги. Владыка должон быти первым помощником в делах князю, иначе некому просить заступничества перед Господом. Из-за чего у вас с владыкой нет лада?

- Должон вборзе прибыть сюда, вот и полюбуешься на моего владыку. Многоглаголив еси, ан дел от него нет. Ест меня поедом за неблюдение постных дней, словом, за всё, за что зацепиться можно. Хуже сварливой жёнки. Со мной он ещё как-то держит себя в руках, а вот сына моего, Ондрея, терпеть не может. Ондрей горяч, упрям. Иной раз так сверкнёт очами на владыку, и тот уходит от него во гневе.

- Что-то долго нет епископа с княжной. Не случилось ли что?

- Клязьма капризна, не то, что Нерль. При столь сильном течении на пути множество поворотов. А ноне, к тому ж, половодье, того и гляди, на топляк налетишь. Ано мы уже привыкли к сей реке, и полюбили её. Княжна с владыкой вборзе будут, с ними опытные ведцы, знают все повороты, яко в своих дворах.

Накануне прибытия владыки Юрий распорядился готовить постную пищу, чтоб лишний раз не раздражать епископа.

По прибытии княжны, на следующий день устроили смотрины.

Северский князь остался доволен своей будущей невесткой. Румяна, не крива очами, не горбата, ходит прямо, гордо вскинув головку, как подобает княжне.

Доволен ли жених? А его никто не спрашивает. Отец будто себе выбирает невесту. Ежели ему понравилась юнотка, то как она не может понравиться сыну? Но это пока ещё смотрины, свадьба впереди.

Не смотря на постный стол, владыка всё же проявил своё недовольство:

- Тебя, князь, всё же нельзя назвать благочестивым. Пост на дворе, а ты паки чревоугодничаешь и других совращаешь.

- Владыко, не серчай, радость-то какая! Ты зри, какие силы объединились! Ноне мы можем стол киевский вернуть. Отцы наши враждовали долго, однако помирились перед кончиной, а мы, их дети, видишь, соуз меж собой урядили, своих детей посягаем. Отметили сие событие, но скромно.

- Ведаю твою 'скромность', князь. Лжа сие есмь. Ноне над Псалтырью главу склонять надобно, а не опрокидывать её назад вместе с чаркой. Отец твой был благочестив, с Псалтырью не расставался. Чтение сей книги ум укрепляет, грехи очищает, бесовство изгоняет из душ заблудших.

- Приду аз на исповедь, испрошу прощения, ан ноне не дай, владыко, оскудеть нашей радости. Всему своё время. Тако случилось, иже в пост пришлось встретиться с соузником и сватом. Другого времени у нас нет. Как токмо реки станут в межень, вборзе пойду в Русь, племянника изгонять с отнего стола.

- Всуе ты себя утешаешь: 'приду на исповедь'. По-твоему, между исповедями можно грешить сколь угодно? Исповедь не попу нужна, а кающемуся. Ежели крестианин постоянно приходит на исповедь, зане он постоянно помнит о своих грехах и алчет их искупить. Все мы грешны в своей земной жизни, но грехи наши усугубляются, еже кто на исповедь ходит раз в лето.

- Не гневись, владыко. Веру христову мы множим в наших землях, церкви в градах камены ставим. Ужель сего мало, абы единожды согрешить в чревоугодии. Ужель не замолить сей грех при обилии дел наших на благость церкви? - вступил в разговор Святослав.

- Князь Гюрги Володимерич не единожды пост нарушает. Церкви ставит не где угодно по промыслу Божьему, ано яко сам разумеет. Не было такого в христианской Руси, абы князь ставил храм вопреки воле архиерейской.

- Про Суждаль напоминаешь? Ты же сам окропил оную закладку.

- Ты, князь, вынудил меня. А кроме того, место сие задолго до меня освящёно первосвятителем Ростовским епископом Феодором. Освящать же храм не буду, покуда в Ростове не заложишь каменный храм. Епископия в Ростове еси, тамо и должно быти первейшему храму.

- Паки, владыко, ты уже перебрал лишнего, хотя и постишься. Ты совсем перестал с княжьей волей считаться. Терпение же моё не бесконечно. Не зарывайся во гневе своём, преосвященный.

- После сих речей, мне в Суждале несть дела. В Ростов же меня рукоположил митрополит, ему и оправливати нас! - горячился епископ и, нервно стуча жезлом, вышел вон.

- Видел, каков? - сверкая очами вслед уходящему Нестору, возмутился Юрий. - Тако все разговоры у нас с ним заканчиваются. Высоких словес много, аще ли едину церковь где бы поставил. У самого ризница от злата ломится, и десятину ему даю, а он хочет, абы князь в Ростове собор каменный ставил. Собрались бы с ростовскими мужами, враз бы и поставили каменный храм. Ох, и жаден владыко. И попы им недовольны.

- Успокойся, Гюрги, гнев делу вредит.

- Гнев правый несть гнев греховный. А ты, брат, владыке прямо на больную мозоль наступил, сказав, иже храмы всюду ставим. Аз ему не единожды словами из Священного писания сказывал: 'Вера без дел мертва есть'. Ну ладно, Бог с ним. У меня к тебе такой разговор буде. Аз ноне грады ставлю всюду по волости. Град без церкви - не есмь град. Нужны мне здатели искусные. Ноне у меня в Суждале есть един смоленский, но дело своё ведёт подневольно, аще и прокорм получает немалый. Думал через него своего здателя вырастить, помощника к нему приставил, а он свои секреты тако при себе и держит. Ежели прогнать его обратно к Ростиславу, тогда совсем без здателя останусь. С супругой моей из Царьграда прибыли несколько хытрецов. Есть златных дел мастер, есть изуграф, книжники есть, а здателя нет. Сможешь ли мне пособить в сём деле?

- Цареградские здатели ноне в Русь не ходят.

- Что тако?

- Оне не могут здати, како мы требуем. А на Руси всюду так: князь здателю указывает, как надобно делати. Не Старого Володимера и не Ярослава Мудрого ноне времена. По устройству храма Христова мы превзошли грек нашим разумением святости. Много лет на Руси повторяли храмы Премудрости Божьей - Софии, создавшей вселенскую церковь. Ано нам надо, не нарушая Канона, ставить церкви и писать в них лики святых и праздники так, абы русичи понимали всё сие не как откуда-то пришедшее, чужое, а как своё. Вера у всех крестиан православных едина, но всяк народ по-своему Христа душой и сердцем принимает, и греки нам здесь не указ. Вот и нужон нам свой облик церкви Христовой, а не греческий.

- Не ересь ли из уст твоих слышу? - Юрий перекрестился на всякий случай и глубоко задумался.

- Нет греха в моих словах, ано услышал бы твой владыка, верно, и благословения не дал бы. Теперь храмы ставят не такие, как при Ярославе, и ставят не греки. Русичи ищут свой образ храма. Они видят его по Канону, но глазами русичей, так ближе нашим душам, а знамо и воле Господа не противно. Многие архиереи из грек се разумеют и не противятся сему.

- Слава Богу, не все же такие, как мой владыка. Из-за княжьей которы и у архиереев неустроенье пошло. Се худо. Наш племянник Изяслав сел в Киеве и возгордился зело. После смерти митрополита Михаила поставил своего избранника без благословения патриаршего. Однако архиерейский собор воспринял зарубского схимника Климента. Но мой владыка и новгородский Нифонт восстали против него. Без патриаршего благословения не хотят признавать ставленника Изяславова. Невиданные на Руси дела творятся. Владыка Нестор пришёл с архиерейского собора сам не свой. А кто таков сей Климент, не ведаешь?

- Такое бывало и ранее. Вспомни, в летописцах отмечено, яко прадед наш Ярослав без патриаршего благословения поставил митрополитом русича Иллариона.

- То - Ярослав! Се был великий князь Руси. Другие то были времена.

- Климента не знаю, но слышал, будто родом он из Смоленской земли, Богородичного монастыря Зарубского знатный книжник и философ. Не токмо всё Священное Писание изучил, но и письмена великих еллинов ведает, как их там, дай Бог памяти, Гомера, Платона, Аристотеля, и всякие другие книги еллинские. Против поставления Климента явил волю свою архиерейскую епископ Смоленский гречин Мануил. А епископ Ченрниговский Онуфрий встал в поддержку Климента. Онуфрий сказывал, как греки соборно ставят своих архиереев, освящая их рукою Иоанна Предтечи, коя у них хранится в святой Софии. У нас же, в Софии киевской, есть ковчежец с главою папы Римского святого Климента. Вот Онуфрий и предложил освятить на митрополию Климента Смолятича главою святого Климента. Тако и содеяли.

- Может влыдыки Нифонт и Нестор правы, еже не признали Смолятича? Почто нам еллинские философы? У нас вера православная. Недобро, ежели глава руськой Церкви имает в разумении своём еллинскую ересь.

- Не знаю, Гюрги, може, ты правду говоришь.

- Владыка Нифонт - вот достойнейший был бы глава архипастырей на Руси.

Покидая Московь, князь Юрий наказывал Олафу:

- Хозяйство сие не токмо храни, но и приумножай. Ты хозяин добрый, не хуже Степана. Новую крепость руби. Зимою лес готовь. Слышал, что сказал Святослав? 'Ежели Новгород и Киев есть врата земли Руськой, то Московь - ключ к сим вратам. Сильная Московь будет отворять или затворять сии врата'. Вот что узрел здесь князь северский. А ты уразумел?

- Уразумел, княже.

- Что ты уразумел?

- Лес готовить надобно.

- Эх, ты, лес... - досадливо бросил Юрий. - Лесу ты навалишь, мою волю исполнишь, в сём не блазнюся. А для чего лес надобен?

- Абы град ставить.

- А для чего сей град нужон? Святослав узрел грядущее не за Киевом, али Новгородом, и не за Суждалем, а за Московью. Надобно голову имати не токмо для валки леса.

Олаф подхватил шутливое настроение князя и, похлопывая по плечу одиннадцатилетнего внука Ивана, спрашивал:

- Ну что ж, внучек, будем лес валить для грядущего великого града Москови.

- Внук? Вырос-то как! На смену тебе растёт. Как, Иван, будешь тысяцким в Москови? - Юрий положил руку мальчику на голову и, глядя вдаль, задумчиво произнёс: - Много верных людей мне надобно для великих дел. В Ростове немало вятших мужей, да не хотят оне меня разуметь. Верой и правдой служат не князю, а своим прибыткам. Посему будем ставить новые грады и новых лепших мужей сажать в сии грады посадниками.

Далеко видит суздальский князь, да мечты нелегко сбываются.

- Отец его постригся, - Юрий смотрел на Ивана, - паки остаётся моим милостником, хоть и в рясе ноне. Знаменщик он изрядный, учеников у него много - се добро. Не забывай своего отца, Иван, достойный он человек. По отцу и Суждалю скучаешь?

- Скучаю, - выпалил Иван, - Хочу отца зрети.

Олаф и Юрий опешили от неожиданности.

- Тебе худо здесь с дедом?

- Не худо. Хочу у отца учиться.

- Тогда собирайся, поедешь со мною, ежели дед отпустит.

- Неволить не буду. Не пускать к отцу - грех, пусть едет. Он может быть плохим тысяцким, но может стать изрядным изуграфом. Пусть учится.

От Юрия Святослав возвращался в свою волость через землю вятичей. Постепенно торились пути в глухих муромских и рязанских лесах. По дороге пришлось остановиться на несколько дней: в пути умер верный старый друг Святослава боярин Пётр Ильич. Прожил он девяносто лет и много повидал на свете всякого. Святослав любил слушать его сказания, в коих было то, что покойный сам знал, и то, что передали ему отец и дед. Живым летописцем называл его Святослав. А теперь вот такая утрата. Благо, успели многое записать, о чём рассказывал Пётр Ильич. Это он подвигнул своего князя на союз с Юрием, и предсказал великое будущее Москови.

Выдолбили для покойного дубовую корсту и повезли в родную северскую землю.

Наконец Прохор угодил князю: собор был восстановлен быстро. Только одно не по душе Юрию: серые стены собора не радуют глаз. Камень оказался не такой белый и плотный, как на храмах в Великом граде в Булгарской земле.

- Ты, Прохор, храм поставил, как было сказано, такой же, аки прежде, длина и ширина такие же. Токмо вместо усыпальниц паперти поставил - быти по сему. Но... - князь задумался, ища подходящие слова. Он не мог выразить то непонятное чувство, которое его охватило при виде собора после разборки подмостей. - Понимаешь, Прохор, нет в храме лепоты богозданной.

- В Новгороде стены храмов кладут тоже из серого камня, токмо тамо он плотнее, не такой ноздреватый.

- Софияне свои церкви и внутри, и снаружи известью затирают. Ан, ежели камень бел и чист, то его не надобно затирать. Не тот оказался камень. Пока аз мотался по Руси, просмотрели вы здесь без меня, не тот камень положили. Ужель в Залесье нет белого плотного камня?

- Каков возили, из того и стены складывали, - оправдывался Прохор.

'Не лежит у него душа к нашему здательству. Тянет сию ношу подневольно. Нелюбо мне его нерадение. Нечего его держать боле здесь', - думал Юрий, всматриваясь в постное лицо здателя.

- Прохор меня не разумеет, а ты, Козьма, разумеешь?

- Не гневись, княже, не разумею.

- А ты, Ондрей?

- Нет, отец, не разумею. Камень положили тот, который клали в стены старого храма.

- Камень должон быти белый и плотный, не ноздреватый и серый - вот чего аз хочу видеть.

- Отец, у нас другого камня нет. У булгар есть, оне его на берегу ломают и грузят в лодьи, али на телеги, бери, сколько хочешь. У нас же токмо ноздреватый. Добро на обжиг извести пригоден.

- Не возить же нам камень от булгар. Сей камень был бы дороже золота. Надо свой камень искать.

- Не разумею, отец, ты же сам говоришь не тот у нас камень, - снова подал голос Андрей.

- Князь, дозволь молвить, - встрял Козьма, поняв мысль князя.

Князь кивнул головой.

- Был как-то разговор со стариками, кои камень ломали для первого собора, так оне вот что сказывали: верхний слой камня всегда ноздреватее, нижние же пласты должны быть плотнее.

- Знамо надо искать в сём же месте другой камень. Ты, Козьма, бери, кого тебе надобно и иди туда, на Клязьму, ищи сей камень, хоть ведунов скликай к сему делу, прости мя Господи, но пока не найдёшь добрый камень, в Володимере ставить церковь не будем.

В двери показался отрок.

- Князь, Гюрги Володимерич, из Новаграда прискакали от посадника Судилы гонцы.

- Веди их в гостевую избу, аз вборзе буду.

Юрий встревожился. Добрых вестей из Новгорода он уже не ждал.

Присланные Судилой люди говорили о том, что противники мира с Суздалем вновь взяли верх на вече и, не смотря ни на что, готовы исполчиться против суздальского князя. Епископ Нифонт уговаривает новгородцев не начинать войны, пока сам не сходит в Суздаль. На войну же гонят всех, кто может меч держать в руках или быть пригодным в обозе. Призвали угров и берендеев.

- Владыку Нифонта приму с честию... - Юрий хотел добавить: 'А кто хочет войны, тот её получит', но вовремя остановился и вместо этого добавил: - Аз собор поставил внове, жду владыку для освящения.

Юрия снова огорчили события в Новгороде. Но чем же он мог помочь Судиле и его сторонникам? Он знал, что прежде, чем идти на юг помогать Ольговичам, нужно усмирить новгородцев.

Юрий собрал своих думцев и сыновей.

- Мстиславичи обложили меня и с полунощи, и с полудни. В какую сторону ни поверну, всё едино будет топор в спину. Новгородцы даже белых попов в ополчение собирают. Что будем делать?

- Дозволь, Гюрги, мне слово молвить, - заскрипел старчески Симоныч. - Стар аз ноне в полки ходить, так хоть словом свою лепту внесу. Котора с племянниками далеко зашла. Мстиславичи, особливо Изяслав, видят в тебе угрозу уже потому, что ты жив. Отний стол киевский по праву должон быти за Володимеровым племенем. Старшего брата твоего, никто из Мстиславичей не принимает за соперника, поелику Вячеслав безволен еси. Супротивником для них остаёшься ты. Изяслав не успокоится, пока ты не целуешь ему крест, при том он ведает, иже до такого позора ты никогда не опустишься. Посему готовься к войне. Самое худшее для нас - воевать на две стороны. Удар в спину со стороны Новгорода будет сильнее, нежели из Киева. Повернись к Новгороду, а в Русь пошли кого-то из сыновей Ольговичам на подмогу, чтоб не ударили в спину, пока ты с новгородцами уряжаешься.

- Все ли согласны с Симонычем?

- Верно глаголит передний боярин, - послышались голоса.

- Воевода Громила не согласен, - заметил князь Андрей.

Громила сидел, насупив брови, опустив голову.

- Что скажешь, воевода?

- Не хочу идти супротив твоей воли, князь, ан поелику спрашиваешь - отвечу. Не надобно тебе идти в Русь. Не надобно тебе идти в Новгород. Коли Мстиславичи пойдут на Суждаль, то встретить их надо на рубежах волости.

- Како же не идти в Русь? Аз в соузе со Святославом.

- Вот и пошли туда сына, а князю надо быти на своём столе и чужого не искать.

- Аз впереди Вячеслава не иду, а иду ему помогать, стол киевский по праву должон быти под ним.

- Подождём, отец, владыку Нифонта, посмотрим, с чем он придёт, - предложил Андрей.

- Быти по сему. А ты, Глеб, готовь дружину и отправляйся к Ольговичам.

На соборной звоннице гудел колокол, пономарь старался во всю мочь - встречали Новгородского епископа. Но суздаляне радовались не столько приезду высокого гостя, - это больше касалось князя, - сколько возрождённой городской святыне.

- Владыко, рад тебя видеть в добром здравии! - приветствовал Юрий, подходя под благословение. Они обнялись, трижды поцеловались.

- Пришёл аз к тебе, Гюрги Володимерич, от мира христианского новгородского, - начал, было, разговор Нифонт.

- Владыко, опрежь хлеб-соль по нашему обычаю. Ноне можно разговеться и отдохнуть, ан паки и делом займёмся. Прошу, преосвященный, к трапезе, чем Бог послал.

- О-о! Аз вижу тебя Господь не оставляет в скудости, - восхищался Нифонт, входя в трапезную.

А стол ломился от обилия яств. Чего тут только не было! Всякая дичь: заяц в лапше, заяц в рассоле, лосина подо взваром, куря с бараниной, куря верчёное, сырники с маслом коровьим, пироги пряженые...

- Для начала в скромности нашей, - улыбаясь, приглашал Юрий.

- Верно мне сказывали, иже князь суждальский чревоугодник. Потому и с Нестором в нелюбви живёшь?

- О, владыко, сей разговор не для трапезы.

- Ужель он настолько хворый, иже храм в Суждале освятить не может?

- Как пришёл из Киева с архиерейского собора, так почти не встаёт. Ты, владыко, скажи мне, что яко вы с ним в Киеве хулу на новопоставленного митрополита несли? Ужель тако он неправеден? Аль ересь латнинянску в проповедях несёт?

- Нет, Гюрги, к латинству он не склонен. Вспаки, ревнитель и заступник веры православной. Изяслав самовластье своё учинил на архиерейском соборе. Многих архиереев на свою сторону склонил всякими уловками. А Климент угождает Изяславу неправедно и превозносит его в своих проповедях. Начитан он зело и вельми многоглаголив. Неправо ставить митрополита в Руси не от патриаршего благословения. Вот и восстали мы с преосвященным Нестором и Смоленским епископом Мануилом против Смолятича. Хотелось бы навестить Нестора, в Ростов надо сходить.

- Ежели так, то аз с тобою согласен. Дерзок племянник мой, он не токмо против патриаршей воли пошёл, ано и старшинство родовой лествицы нарушил, смуту в Руси посеял. Гордыня его охватила, всюду заявляет: 'Не место идёт к голове, а голова к месту'. Будто на всей Руси никого лепше его нет. Что же будет, ежели кажный тако разуметь станет?

- Да, князь, весь Новгород разодрася, вся Русь в растлении. Забыли князья заповеди Христовы. Чёрный люд недоволен княжьими распрями. В Новгороде верх всему вече, не токмо князей призывают и изгоняют по своему разумению, но и владыку тож. Мир нужон земле Новгородской. В чести ты у новгородцев, но опасаются оне тебя. Дай мир Новгороду.

- Владыко, почитаю тебя боле всех архипастырей. Тебе верю, Новгороду не верю. Нет тамо ни правды, ни чина. Ты, владыко, сам себе не лукавь и меня не путай. Ты же сам не веришь новгородской вольнице. Нешто оне не держали в заточении митрополита? А ведь он в Новгород с миром приходил. Ежели им и твоё слово не полюбится, и тебя прогонят. И такой вольнице мир давать? Скажи мне, что есмь вече?

- Не простой вопрос задаёшь, княже, - владыка, раздумывая, тщательно разглаживал седую бороду. - Вот, де, говорят: глас народа - есмь глас Божий. Аз разумею тако: все мы живём во грехе. Не един людин, а порою все разом теряют рассудок, не верят князю и идут за неверными по кривому пути. И за князьями греха много, аще и власть их от Бога.

- Выходит тако, иже греховные деяния князей тоже от Бога? Не разумею тебя, владыко.

- Разум дан человеку Богом, абы кажный мог жить по своему разумению. Но не всяк уразумел священные заветы. Вече в Новгороде бытует с давних времён. Вече - есмь явление воли людской. Однако многие не разумеют что творят. Не всякое вече с миром исходит, много крови льётся, кажный считает себя правым, забывая о Боге, а когда ответ держать надо, прячется за спину другого - се есмь вече новгородское. А князь - он един в ответе перед Богом за всех. И мы, архиереи, тако ж на виду у Господа, и прятаться нам не за кого. Нет, рано люди все разом восхотели волостелями стать, не дозрели ещё до сего. Да, с новгородцами надо ухо держать востро. Но, Гюрги, кто же может сей раздор остановить, как не мы с тобою?

- Да, мы должны остановить смуту, ты - по-своему, словом Божьим, аз - по-своему, согнуть Новгороду шею. Сила у меня для сего есть. Едино худо: Мстиславичи наступают с двух сторон, разрываться приходится на части. Ежели б ты, владыко, сходил в Киев, уговорил бы Изяслава не воевать против меня. Бог с ним, пусть сидит на киевском столе с моим братом вместе. Не пойду против Вячеслава. За се время аз собрал бы силы, сходил бы в Новгород, установил бы там ряд, - Юрий сжал кулак. - Сила новгородцам люба, и они её увидят, мой ряд исполнять станут. Мы же с тобой, владыко, узрим, кого можно одарить за верную службу.

- Добро, Гюрги, пойду в Киев, тем более что Изяслав меня зовёт.

- Зовёт? Почто? - насторожился Юрий. - Нет, тогда не следует туда идти. Нет у меня веры Изяславу. Он тебе мстить будет, иже ты не стал на его сторону на архиерейском соборе.

- Однако, слово - есмь первое дело. Совесть не токмо делом пробуждается, но и добрым глаголом, в душу проникающим.

- Ты, владыко, опрежь у меня храм освяти.

- Аз в твоём послании не мог уразуметь, какой храм ты поставил, в честь какого святого? Люди, кои были у меня с твоим посланием, толком ничего не сказали, и ты ничего не написал. Вот антиминс, готовый для освящения.

Владыка достал из ковчежца шёлковый плат и развернул его. Вокруг изображения положения Христа во гроб надпись: 'Освятися олтарь Господа нашего Иисуса Христа во имя великомученика Георгия...'

- Почему, Георгия? - удивился Юрий.

- Аз подумал, иже ты храм своему небесному покровителю посвящаешь.

- Церковь великомученику Георгию хочу закладывать не в Суждале, а в Володимере. Суждальский храм поставлен моим отцом и посвящён был Успению Богородицы. У нас ноне заготовлен антиминс во имя Рождества Пресвятыя Богородицы. Успение Богородицы мы должны чтить, как великий Богородичный... - Юрий запнулся. - Разумеешь, владыко, ноне нужны не скорбные молитвы. Руси надо возрождаться в святых заветах наших дедов, имавших Русь единой землёй под старшинством киевского стола. А Русь ноне в клочки удельных княжеств разодрана. Се гибельный путь. Посему решил аз посвятить храм Рождеству Богородицы, а не Успению. Сим Рождеством и Русь возродится в своём славном единстве. Се и есмь 'хвороба' моего владыки: стоит насмерть, запрещает менять название престола. Для крепости Церкви православной в моей волости дал аз суждальскому храму десятину, се его тоже зело задело. Когда же уразумеет, наконец, что с князем он в единой упряжи, и иного не дано. Мой отец в своё время десятину дал ростовскому храму, тако се и ноне есть.

- Разумею тебя. Был бы храм старый, тогда название менять есмь грех великий. Но старого храма нет, на его месте возведён новый. Паки меня беспокоит, абы преосвященный Нестор обиду не затаил бы на меня. Успение... Возрождение... - Нифонт хмыкнул в бороду. - Тако, али вспаки, но храм-то остаётся Богородичным. Русь надо возрождать в своём единстве. Однако на сие дело способны токмо новые силы и новые умы, а не те, кои попрали добрый нрав.

- Будешь в Ростове, владыко, потщись убедить Нестора, аще не прав он. За его упрямством стоят ростовские бояре с их гордыней.

- Тако и быти, освятим храм, и отправлюсь в Ростов. Навестить Нестора непременно надо, надеюсь, поймёт меня и по-человечески, и по-христиански.

Ещё долго беседовали князь и Новгородский епископ. А дьяк, пришедший из Новгорода с Нифонтом, скупо записывал в своих грамотицах: 'В то же лето ходи епископ Нифонт Суждалю, мира деля, к Гюргеви, и прият и с любовью, и церковь святи святей Богородици великым священием'.

Прощаясь с Юрием, владыка Нифонт из всех разговоров понял: суздальский князь твёрд и мира Новгороду не даст.

- Никаких условий от Новгорода не приму. Пойми, владыко, не хочу идти войною ни в Новгород, ни в Киев. Но не дадут они мне здесь, у себя в Суждале, жить спокойно. Мне грады ставить надо, волость людьми заселять. Орать и сеять на такой земле надо, а не воевать - вот что мне надо. Не дам аз мира Новгороду, а Киеву - тем более. Для них путь к миру через войну. Паки, тех купцов новгородских, кои у меня в порубах томятся, всех с тобою отпускаю. Ежели вновь придут в мою землю без моего на то позволения, аще мытное не будут давать, товар изыму и снова в порубы побросаю.

- Буду Бога молить за тебя, Юрги. Новгород без купцов в бедности хиреет. Аз замыслил в Мирожском монастыре храм каменный ставить, купцы вклады на сие дело дают.

- Товары их целы остались, тоже возвращаю. Но аще свои гривны будут давать не на храмы, а на войну со мною, то в другой раз не токмо товар изыму, но и головы поснимаю.

- Ты, Гюрги, ведаешь, как тебя в Новгороде нарекли?

- Не слыхивал, однако.

- Юрги - долгие руки. Одной рукой хочешь Новгород примучить, другой - Киев.

Юрий рассмеялся:

- Пусть тако зовут. Ты, владыко, когда будешь в Киеве и Новгороде, тако Мстиславичам и передай: нет у них сил укоротить мои долгие руки.

Козьма, собрав людей, знающих толк в добыче камня и желающих либо заработать милость князя, либо его гнев, бродили в окрестностях старой каменоломни уже вторую неделю. Ископали горы земли, оставили после себя глубокие ямы, но нужного камня не находили.

- Всюду конопатый камень, нет того, за коим послал нас князь, - сетовали землекопы, видя бесплодность своего труда.

Вечером, как всегда, собрались у костра. Княжий тиун Афоня Федотов и Тихон смотрели на Козьму усталым взглядом, ждали его слова.

- И впрямь нет камня. Сколько времени прошло, сколько пошвы перелопатили, сколько поприщ по оврагам исходили, а камня нет, и нет. Не ведаю, что дале делать нам.

- Князь сказал: без камня не приходить. Эдак мы до белых мух будем бродить по лесам клязьменским, - качал в отчаянии головой Афоня.

Уныние охватило всех. Опускались руки, не ходили ноги. Что сказать князю? Разговоры умолкли. Лишь костёр весело потрескивал, размётывая искры во все стороны. Ночная темень опустилась с прибрежным туманом на лесную чащу. Искатели уже стали задрёмывать у костра, как лесную тишину в ночи разорвал молодой басистый голос Тихона:

- Аз разумею тако: не надо нам днесь крутиться возле старой каменоломни. Надо идти вдоль Клязьмы. Ноне мы в двух десятках поприщ от Ярополча. Надо идти вверх по Клязьме и дружину нашу разделить на три отряда. Пойдём в одну сторону, но разными путями. Ночёвки будем делать все вместе на берегу реки. Ежели к ночи не сойдёмся все вместе, будем по кострам видеть, кто где находится. Аже кто из троих найдёт камень, то все вместе идём на то место копать.

- Молод ты, Тихон, потому и ретив. Ужель ты ещё надеешься камень отыскать? Дай Бог, хоть как-то перед князем оправдаться, - с отчаянием отозвался Афоня.

- А зять у меня молодец, упорный, - проснулся от дрёмы Козьма.

Афоня не ожидал такой поддержки Тихону. Но князь велел во всём слушать Козьму, и Афоне ничего не оставалось, как согласиться.

- Селений здесь нет, - продолжал Козьма, - край глухой, но ежели кто встретит ведуна-отшельника, надо у него всё повыведать о камне. Ведуны, коли оне здесь обретаются, должны ведать все закоулки сего леса.

- Ежели б найти кого, а то и лешего в сём краю не сыщешь, - перекрестился Тихон на всякий случай.

- В сию сторону уходили языческие волхвы, а с ними и иная чадь. Хоронились они здесь от владычных и княжьих тиунов. Нам надо быть осмотрительней, ибо всякие тут соколики с топорами гуляют до сих пор. Купцы по Клязьме стали чаще ходить, потому и татей развелось, как тараканов за печью. Дружину мы свою разделили, и силы у каждого отряда стало втрое меньше, - настораживал Афоня.

Искатели разошлись по трём путям. В отрядах Афонии и Козьмы получилось по пяти человек, у Тихона, как у младшего, - четверо. Лошадей и припасы поделили поровну.

Первые дни не принесли удачи. К ночи все отряды выходили к реке и соединялись у костра.

Отчаяние всё больше охватывало и Тихона. Ему очень хотелось найти камень. В ещё не найденном камне он почему-то связывал в один узел все свои мечты, видел своё грядущее. Устало бродил со своим отрядом по клязьменским перелескам и болотам, а какая-то внутренняя сила тянула его копать, и копать.

Однажды, когда солнце клонилось к закату, и искатели уже хотели направиться к реке, Тихон вдруг заметил, что травяной покров сильно изменился, стал редким и более сухим. Дубовый лес сменился берёзовыми рощицами. Всё говорило о том, что здесь надо пробовать копать. 'Аще како и копать не придётся, надо посмотреть вон тот косогор, може тамо есть выходы пластов?' - сам себя уговаривал Тихон, слабо веря в свою затею. Чтобы лишний раз не мучить работных людей своего отряда, он отправил их к реке.

- Вы идите к реке, вот так прямо на полунощную сторону, аз вборзе посмотрю вон тот овраг и догоню вас.

Едва волоча ноги, он шёл вдоль склона, который привёл его к глубокому оврагу. Тихон скрёб лопатой в разных местах. Ему казалось, стоит снять дёрн, как покажутся пласты камня.

Овраг разветвлялся во все стороны. Тихон скрёб по выступам. Лопата иногда позвякивала о что-то твёрдое. 'Ужель камень?' - вертелось в голове. Он содрал дёрн на три локтя в длину и ширину, соскрёб небольшой слой песка, похожий больше на известь, и перед ним обнажилась серая твёрдая масса породы. 'Камень!' - чуть не в крик сорвалось с уст.

Он огляделся и заметил среди травы во многих местах белесоватые пятна. Тихон ринулся по оврагу, метался из одного рукава в другой. 'Да, это камень!' Он больше ничего не видел перед собой, кроме выходов напластований твёрдого камня. 'Камень, но какой он по цвету?' Было уже плохо видно, сумерки превращались в ночную темноту.

Он поднял голову и оцепенел! Перед ним нависла почти отвесно белая стена известняка. От подножия оврага до верха! Саженей на десять! 'Вот ОН!' - сердце Тихона радостно забилось. Но темнота беспощадно наступала. Стал выкарабкиваться наверх.

Поднявшись, увидел нерадостную картину: в какую бы сторону ни пошёл, всюду придётся пересекать овраги, но сил на это уже не было. Он понял, что до реки ему уже не добраться и стал искать подходящее место для ночёвки. На склоне оврага он нашёл удобную ложбинку, стал наощупь рвать траву для подстилки. Глаза скоро привыкли к темноте и стали различать даже какие-то силуэты вокруг себя.

Тихон удобно улёгся, устремив взор в тёмную бездну неба, где одна за другой появлялись звёзды, одни ярче, другие едва видимые.

А вот и белёсые полосы появились, названные кем-то Млечным Путём. Звёздные россыпи раскинулись по всему небу. 'Сколько же их там? И каждая мерцает, словно живая. Какая же из них душа моей матушки? Где она? Как её найти?' Тихона обволакивали темнота и тишина, пришедшие из глубины вселенной, усиливая чувство ничтожности человека на земле. 'А може матушка видит меня? Когда-то и моя душа улетит в бездну и зажжётся звёздочкой, и аз тоже буду видеть всё, что делается на земле. Но некие люди говорят обратное: звёзды - это души живущих на земле, и когда человек умирает, то звёздочка падает, пропадает. Вот как эта! - он едва уловил взглядом падающую звезду. - Но как это может быть? Непонятно. Аз живой, душа моя при мне, как же она может быть там, на небесах, горящей звёздочкой? Люди говорят по-разному, кто как думает, тот так и говорит, но никто не может знать из чего созданы звёзды, небо, солнце, луна. Богу се ведомо. Говорят, какой-то монах добрался до края земли и заглянул за край небес. Но священники объявили его писание греховным, языки рвут тем, кто повторяет эту ересь. Лжец тот монах. Нельзя добраться до края земли. Сколько ни плавай по океану, всё едино пристанешь к какому-нибудь берегу, иначе пучина поглотит - вот и весь край света. - Тихон протяжно зевнул, глаза слипались, а душа возбуждёна - виделась стена известняка. - Единаче занятно было бы зреть, как устроены звёзды, - испуганно перекрестился, глядя в бездну неба. А перед глазами стояла каменная стена оврага. - Ежели се воистину души умерших, знамо они должны видеть, что делается на земле. Вот эти звёзды называются 'Лось',* по ним мореходы ведают, куда вести корабли. И плох тот воевода, не ведающий сих звёзд, ибо войско, за ним идущее, должно знать свой путь, особливо в бескрайних степях. Мало кто ведает нощные

--------------------------------------

Большая Медведица

небеса, яко Александр Великий.* Он вёл своих воев через великие пустыни по ночным звёздам'.

Тихон покрутил головой, оглядывая ночное небо. А перед глазами всё та же стена из камня. 'Ежели аз вижу сие Божье мирозданье, знамо Господь хочет, абы видел аз звёзды, небо... А может Господь говорит со мною, токмо аз не слышу его? - Тихон затаил дыхание, стал прислушиваться к небесной тишине. А перед глазами белая стена. - Ужель там, на небесах, Господь устроил всё по справедливости, по правде? И в ирии люди говорят все на одном языке? Почему же здесь, на земле, люди столько грешат и так неправы друг к другу? Знамо Господь хочет, абы люди сами уряжались друг с другом. Тысяща лет прошло с тех пор, как сын Божий смертию своей искупил все грехи людские, а справедливости в мире до сих пор нет. И почто тогда нужон конец света? Люди всё ждут его, и ждут. Отец мой ждал, дед мой ждал - не дождались. А може конец света это и есть конец жизни каждого человека? А може ещё что-то должно произойти? Странно жизнь людская устроена на земле. Каждый ждёт справедливого суда Божьего с приходом конца света. А почто тогда Богом дарована жизнь человеку? Чтобы ждать Страшного суда? Господь населил землю людьми, чтобы они жили на ней счастливо, обустраивали её. Ежели б услышать Господа и спросить, что он хочет от каждого человека? От меня? Верно, сказал бы: жизнь каждому дана, абы не проживал её попусту, ожидая Страшного суда, а успел бы содеять то, на что он способен, чтобы меньше зла творилось на земле. Вот и аз грешный, что должон содеять, абы свою песчинку внести на утверждение благости на земле? Господь даровал мне потщание к здательству. Зане аз должон стать искуснейшим здателем и сотворить дивный храм, на который бы смотрели люди и забывали о злом и несправедливом, помнили бы о доброте и любви друг к другу. И чтобы сей храм был зело изряден, чтобы дивились ему не как творению простого смертного здателя, а как чуду, созданному самой природой... - Тихон окрестил лоб. - Что же аз мысли греховные источаю, прости мя, Господи. Ведь природа, то бишь всё живое, всё естество на земле создано Богом, знамо и храм должон быти таков, будто Богом созданный. Грех-то какой аз на себя беру. С самим Господом хочу состязатися. Но грех ли это? Ведь Господь сказал, абы люди постигали Его своим благоумием, приближались к Нему своим духом. Но, что б создать столь изрядный храм, надо превзойти своим мастерством всех сущих ныне здателей... Можно ли постичь сие? Эх, легко сказать: стать здателем...' Тихон смотрел на звёздное небо, а перед глазами стена из белого камня.

Тихон заметил, на небе над лесом появилось туманное просветление. Он повернул голову, чтобы получше вглядеться и понять, почему небо на горизонте стало чуть светлее, и скоро увидел, как над взъерошенными вершинами деревьев медленно поднималась тёмно-красная луна. Тихон обрадовался, и решил всё-таки продолжить путь к реке. Ему показалось река рядом. Но он с трудом прошёл сотню шагов. Передвигался с короткими передышками. Ещё чуть-чуть и он выйдет на берег реки, а там и костёр увидит.

Луна становилась светлее, но двигаться дальше он не мог. Впереди сплошные заросли камыша, под ногами мягко хлюпала вода. 'Болото', - мелькнуло в голове. Повернул назад, стараясь ногами нащупать твёрдую почву и выйти на какую-нибудь возвышенность. Измученный, он проклинал себя за то, что покинул уютную ложбинку, где в сухости мог бы переночевать. Шёл ощупью, уже без цели достичь реки, лишь бы найти сухое место. Почувствовал, что поднимается по отлогому склону. Вышел на сухой пригорок, огляделся. Перед ним предстало жутковатое зрелище. Луна отражалась расплывчатым пятном на поверхности озера. Вокруг в чинном спокойствии стоял камыш, напоминающий ровно подстриженную шерсть. Над камышом в разных местах причудливо вытарчивали из воды коряги, словно костлявые руки утопленников, просящих о помощи. Заворожённый увиденным в лесной ночной тишине, Тихон стоял в растерянности.

- Нечистая меня сюда занесла, - испугавшись собственного голоса, трижды перекрестился, и устало опустился на траву.

Так дремал он то на одном боку, то на другом. На рассвете, промокший до нитки, продрогший и обессилевший, он двинулся по направлению к Клязьме. Для этого ему нужно было обойти болото, оказавшееся большим, с извилистыми берегами. Утренний туман долго не давал найти путь к реке. Надо было беречь силы. Сколько времени придётся отсюда выходить и когда он встретит своих, Бог знает. А тут и голод начал напоминать о себе.

Выбирая на пути подходящие деревья, аккуратно стёсывал кору и старательно кончиком топора вырезал трезубец - княжье знамёно.

После полудня, в изнеможении, Тихон всё же выбрался к реке, но свой отряд так и не встретил. Он ещё какое-то время брёл вдоль реки, кричал, надеясь услышать ответный зов. И вот уже солнце стало клониться к лесу. 'Придётся снова ночевать в одиночестве', - с грустью думал он. У самого берега заросли прибрежного ивняка расступились. Он увидел отлогий мыс на повороте реки. Вышел на песчаную отмель и стал собирать хворост для костра.

Сумерки быстро сгущались. Тихон напряжённо вглядывался в окружавшую темноту в надежде увидеть отблески костра. О, Пресвятая Богородица! Слава тебе! Услышала мольбу несчастного, измученного искателя камня! Верстах в двух от него зарево от костра поднималось над лесом. Идти ночью он не решился, да и сил не было одолевать болотистые заводи, коих вдоль Клязьмы видимо-невидимо. Сидеть снова ночью в болоте не хотелось. Побросал в костёр всё, что было запасёно на ночь, пламя полыхнуло до вершин деревьев, а искры летели и того выше. Такой же всполох появился у костра за прибрежными зарослями.

- Заме-е-ти-и-ли-и! - кричал он во всю мочь.

Лес и темнота мягко поглотили его крик. Он отодвинул догоравший костёр, постелил травы на нагретый песок и удобно прилёг. Усталость брала своё, блаженно сомкнул веки. А перед глазами стояла белая стена...

На следующий день Тихон повёл искателей по своим следам к оврагам. А ещё через седмицу перед суздальским князем лежало множество образцов белого плотного камня.

- Зри, Прохор, аз мыслю, сей камень твёрд, - вытянув руку к свету, Юрий внимательно разглядывал образец.

- Да, князь, сей камень вельми твёрд, и пригоден в дело.

- Колется добро. Топор легче, чем по дубу идёт, - добавил Козьма.

- Много ль его там?

- Овраги с выходами сего камня на многие вёрсты тянутся, а на какую глубину, Бог знает. Словом, ломать, не переломать.

- Зело вы меня порадовали. Офоня! Козьма! Землицей одарю за ваше потщание!

- Князь, Гюрги Володимерич, - поклонился Афоня, - молим Бога за тебя, рады служить тебе. Дело моё тиунское, в камне аз не смыслю, яко здатель. Камень же сей найден сим детинушкой, - он кивнул на стоящего позади Тихона.

- Кто таков?

Афоня и Козьма расступились, а Тихон отвесил поклон.

- Тишкой кличут, Микулин сын аз.

- Микулы Новгородца?

- Его, князь.

- И мой зять, - добавил Козьма.

- А ведаешь ли ты, Тишка, что нашёл?

- Знамо, камень белый.

- Аз хочу, абы в моей волости в кажном граде был храм соборный белокаменный. Представь, Тишка, стоят деревянные хоромы княжьи и боярские, купецкие терема, домилища чёрного люда, а округ них градницы с башнями островерхими, аки вои на стороже, а посреди сего града высится храм белокаменный златоглавый! Лепота!

Князь мечтательно задумался, но скоро его лицо вновь обрело суровость, и он добавил:

- Токмо не время сему днесь. С племянниками вборзе надо урядиться. А после, Тишка, будем с тобою грады рубить, да храмы в них камены ставить. Отец-то жив ли? Что-то давно его не видел.

- Два лета назад помер.

- Царствие ему небесное. Знатный хытрец был. Жизнь моя суетная! Пока в Руси с племянниками которовался, моих милостников Господь к себе призывает. Паки смену себе Микула добрую подготовил. Молодец, Тихон, тако и дале тщись. Ежели Господь вывел тебя на сей камень, знамо есть о чём тебе призадуматься.

Чернец Дмитриева монастыря Игнатий, бывший в миру Иваном, приступил со своими помощниками к росписи городского собора. Рядом с ним на подмостях был его сын Иван. Ивана-младшего увлекло дело отца. Как ни старался Игнатий отговорить сына, но тот упрямо стоял на своём.

- Аз не без Божьего промысла стал изуграфом. Уже в зрелом возрасте, когда женился на твоей матушке, узнал, кто аз есмь. Ещё был ребёнком, когда потерял родителей. А тебе, как внуку сотника, надо быти на княжьей службе. Слава воина тебя ждёт впереди и богатство, а не грязные вапницы да холодные стены храмов. Князь ко мне зело милостив, аз могу его попросить взять тебя на службу.

- Нет, батя, моё место рядом с тобой. Хочу стать изуграфом изрядным. Владычица небесная мне явилась. Давно се было, ещё, когда жил у деда Олафа в Москови. Смотрит на меня Богородица и говорит: 'Что же ты, Ванюша, образ мой не пишешь в яркости света неизреченного?' Хочу Ей ответить: аз не умею сего делати. А уста мои онемели, и слова не могу произнести. Пойми, отец, Она же благословила меня! Паки никто о сём не ведает, тебе первому аз открылся.

Прошло шестнадцать лет со дня смерти матери. Иван жил с отцом в своём доме. Правда, отец много времени бывал в монастыре. Иван-старший, то бишь чернец Игнатий, видел необыкновенную способность сына и старался передать ему всё, что сам познал, и хотел видеть его добрым изуграфом, уже не настаивая на княжьей службе. Это радовало и во многом смягчало горестные воспоминания о потерянном былом счастье, об Анне. Воспоминания оставались незалечимой раной в его душе. Он не мог её забыть, постоянно чувствовал её рядом. По ночам творил молитвы, просил заступничества перед Господом за чистую мученическую душу рабы Божьей Анны.

Однако громада дел, свалившаяся на изуграфов, полностью поглощала их время и силы.

- Учиться тебе, Иван, надо много, - говорил отец. - Видишь, какие дела развернул наш князь. Повсюду грады новые ставит, и в кажном граде непременно каменный храм замыслил ставить. Здателей и изуграфов ему надобно много. Тебе грядёт камены храмы расписывать весь свой век, паки ты сам сего хочешь. В сих хытростях ты должон быти впереди меня.

- Не разумею, батя, како можно быти впереди учителя? Аз всю жизнь буду у тебя учиться. Зело тщиться буду в сём деле. Образ Богородицы, явившийся мне в свете неизреченном, когда-нибудь напишу.

- А ты слыхал, иже князь хочет изуграфов и здателей из Царьграда привезти? Ты хочешь быти у них подсобником, вапницы мыть, да вапно растирать? Аз не хочу сего для тебя, и потому ты должон мастерством своим превзойти меня. Когда-то приставлен аз был к гречину Леонтию. Хороший был человек Леонтий, многому меня научил. И Олисей в Новгороде все свои хытрости мне передал, ибо княжья милость ему была явлена немалая. Днесь всё, что знаю сам, тебе передаю. Не могу сказать, иже ты ленив, ано мог бы поусердствовать боле того, абы отца переклюкать. Здесь, в сём храме, аз обрёл своё мастерство. Здесь, едва ли смерть не принял. Леонтий тогда меня напугал зело и сам же спас от падения с подмостей. Здесь же, в сём храме венчались мы с Анной. Здесь же будет и последнее моё потщание. Распишу его и уйду в обитель Бога молить, абы даровал тебе силы и умение для сотворения твоего обетного образа Богородичного. Мне же он дал три радости великие, три неугасимых лампады понесу к Нему в Царствие небесное: первая - любовь Анны, коей она меня одарила, и коей не было ни у кого никогда; вторая - плоды моего деяния в сём храме; третья - это ты, Иван, сын мой, коему передаю всю силу хытрости изуграфа, иже обрёл аз с Божьей помощью, ты - продолжение жизни моей и дел моих. За сии радости аз буду благодарить Господа.

Иван-Игнатий замолчал. Тоскливый взгляд его устремлён куда-то далеко. А сын пытливо смотрел на отца, стремясь проникнуться его мечтой.

- Токмо не сбылась одна моя мечта великая, а ты потщись и исполни её для себя, - продолжал Иван-старший. - А хотелось мне сотворить дивное назнаменование, ано так и не подвигся аз к сему деянию. Учился у грека, но се был един Леонтий, ан надобе зрети мастерство многих гречин цареградских, и других, кои жили тамо в давние времена. У них есть много такого, что было взято ещё от Первого Рима, от еллинов, то бишь ремество Ветхого мира. Ты меня разумеешь?

Сын утвердительно кивал головой:

- О хытрецах древних еллинов и римлян аз читал. Но одно дело читать, другое - видеть.

- Ежели б аз постиг ремество древних хытрецов, тогда бы создал такое творение, коего не было на свете. Ноне мне о сём мечтать поздно. Видел аз сучок в глазу ближнего, а в своём бревно не замечал. Сие невегласие от темноты разума моего. Хотел меня князь Гюрги Володимерич послать в Царьград учиться, аз тогда сам не вельми горел желанием туда идти. Прикипело моё сердце к милой Аннушке, и не думал ни о каком учении. Тебе, Иван, завещаю, ежели будет судьба милостива, и князь пошлёт в Царьград учиться, ни в коем разе не отказывайся. Тебе предстоит сотворить то, к чему аз стремился всю жизнь.

- Батя, аз тебя разумею...

- Ты погоди, дослушай до конца. Начертать образ святого во всём его величии и святости так же невозможно, яко невозможно измерить днище окиян-моря, али высоту небесную. Кто есмь святой? Святой - это человек, праведно и благочестиво проживший свою жизнь, и память о нём в людях обладает животворной силой даже после кончины святого. Как сие изобразить вапницей? Можно, паки, исхытриться и написать, яко жив, лик святого, люди дивиться будут, ано окромя сего, образ святого должон звать людей к добру, к благостным деяниям, а не к страху, как греки пишут. Те же страсти одолевают и здателей. Ищут оне образ храма таков, иже люди перед ним будут падать ниц от умиления сим образом. Но где он сей образ? Тебе, Иван, надо быти с Тихоном заедино, дружбу с ним крепи, аще и старше он тебя на десяток лет. Вам, после нас с Козьмой, придётся искать и творить образы святых и храмов, кои очищали бы сердца людские от скверны.

Иван слушал слова отца, словно заповеди Господни.

Козьма сидел на куче брёвен, лицо его сияло довольством.

- Что яко ты блажен есмь? - дивился Прохор.

- Яко же не быти благостным. Зри, како жизнь кипит! Люда всякого сколько идёт. Ужель наш князь стольным градом Володимер наречь хочет? Околь града за едино лето слобод елико выросло. Слобода гончарная над оврагом на закатной стороне, тамо здень лепая под ногами; взвоз от исад домовищами облеплен зело; днешний град со всех сторон дымами окружён, впору расширять и его.

- И то верно, есть чему радоваться. Ано Володимер есмь пригород, а Ростов и Суждаль грады вятшие, не позволят себя переклюкать.

- К тому ж и Клязьма становится настоящим гостинцем. Гости стали чаще приходить. Град Володимер богаче вятших градов становится.

Во Владимире копали рвы для закладки основания церкви святого Георгия. Здатель Прохор набирал людей в дружину стенников. Дело для многих новое. Людей приходило много, но никто из них каменные стены не выкладывал. Было двое стариков в Суздале, тесавших когда-то ноздреватый камень для первого собора. Но князь велел отныне храмы ставить только из плотного камня. Приходили многие с желанием найти свою долю счастья.

- Вот, ты, скажи, почему в стенники просишься? - спрашивал Козьма рыжебородого востроглазого мужичка.

На рыжем был длинный до пят охабень, так ладно сидевший на плечах, что казался вросшим в тело, словно мужичок родился в нём. Мужичок склонился в поклоне, снял шапку, рыжая копна волос опустилась на плечи.

- Судьбинушка наша такая еси. За недоимку княжой, али боярский тиун кнутом бьёт. Хворостину из леса не вынесешь, чтобы плетью не угостили. Иде правда?

- А може, правда в том, иже её нету вовсе? - кто-то съязвил в толпе.

- Ты, рыжий, не туда пришёл. Мы храм ставим. А правду искать тебе у тиуна надо, к нему иди, он тебе покажет правду - всех святых помянешь, - посоветовал Козьма.

- Здеся дело богоугодное, може пригожусь, може не обидят?

- Се верно, и дело угодное Богу, и добрых делателей попусту не обижаем. Всегда ли посты блюдёшь?

- О чём спрашиваешь, господин?! - искренне удивился рыжий. - У нас кажный день пост таков, иже впору ноги протягивать. Коли велишь, блюсти будем, как надобно.

- Гляди, не будет послушания - враз выгоню.

- Почто тако сразу обижаешь?

- А по то, иже у тебя глаза блудливые. Храм ставить - се не языком попусту молоть. Душа должна быть чиста при возведении дома Господня.

- Знамо дело.

- Ну, а ты что делати можешь? - спросил Прохор следующего.

- Что повелишь - всё соделаю.

- Ишь, какой прыткий. Храм в Суждале видел?

- Аз тамо столько поклонов отбил, иже лбом дырку в полу настучал.

- Остёр на язык-то, вижу. Откуда сам, чей будешь?

- Аз ничейный, откуда родом - не помню, кто родители - не ведаю. Хожу по земле, кус хлеба зарабатываю. От глада помирал не единожды. Находились добрые люди, выхаживали полумёртвого. Отрабатывал за своё спасение. Горбушка просяного хлеба для меня праздник. Приходилось и давленину есть.

- То-то, смотрю, тощой ты, на чём токмо рубище держится? Тебя едва ноги носят, а говоришь, на всё способен.

- Кем токмо не приходилось быти. И землю копал, и лес валил, и с древоделями потруждался, да нешто всё скажешь.

- Ано здесь камень тесать надо, и стены из него класть.

- Эко, невидаль, камень тесать и класть на замесе.

- Паки хлёсткий ты завирало.

- Не вру! Ей-ей, не вру! В Новеграде с каменщиками стены клал церкви Успения, что на торгу.

- Успения на торгу была заложена, дай Бог памяти, более десятка лет назад.

- Тринадесять. А закладывал её преосвященный владыка Нифонт при князе Всеволоде. Князь сей дал святой Софии Устав. Сим же летом церковь заложили в Новеграде - храм Николы, еже на Яковлевой улице. А церковь Успения в два лета закончили.

- Теперь вижу - не врёшь. А сколько же тебе лет?

- Не ведаю. Токмо когда Успения на торгу ставили, бегал аз вровень с юнотами. Хоть и тощой аз, и брада нечёсана, но хворь пока ещё не берёт. Сплю на пепелище от кострища, под себя - сено, на себя - яригу. Замёрзнет один бок, на другой переворачиваюсь. В зиму по дворам хожу, помогаю дров заготовить, всяко дело делаю. Коль возьмёшь, на похлёбку у тебя заработаю, глядишь, и поправлю свое телеса, и силушки прибавится, и дело будет идти веселее.

- Что ж, коли в здательстве не новичок, може и пригодишься. Но опрежь снять все грехи. На исповедь! Слыхали? Чтоб всем исповедаться! - крикнул Прохор в толпу.

- Знамо, исповедь. Без неё несть начала всякому делу, - ворчал рыжебородый.

- Исповедь - есмь омовение души. Се не для тебя, - весело вставил кто-то из толпы.

- Како не для меня? - обиделся рыжий.

- У тебя телеса корстой покрыты на вершок, еже души за ней не видно! Тебя опрежь в Клязьме отмачивать надо целую седмицу, не вынимая!

Толпа дружно загоготала. Радовались, что будет дело, будет и хлеб. Жизнь в Залесье становилась светлее. Но никто не мог знать о грядущих тяжких временах, об изнурительных и гибельных для многих из них походах на юг, ибо князь Юрий сам того не ведал.

Неудержимой страстью Улиты было всюду изъявлять свою волю. Её алчностью к дорогим вещам, к богатству, умело воспользовался ростовский тысяцкий Дорофей Бутович и сын его Бута.

- Улита, ты помнишь, как мы с твоим отцом частенько ездили друг к другу? - ласковый голос Дорофея располагал к откровенному разговору. - Подворье твоего отца у нас в Ростове тоже записали в княжью собину. Но ты же теперь княгиня, знамо и подворье твоё. Надобе в нём благолепие содеяти, запустело оно. Будешь к нам в Ростов почаще приезжать, а уж мы на подарки не поскупимся. Тоска здесь у нас без тебя, княгинюшка. Ростов наш совсем пригородом стал - тоска, ничего не ведаем, а ты бы нам новости привозила с княжьего двора.

- Аз рада бы, да Ондрей...

- Э-э, Ондрей! У него своих забот полон рот. Ужель тебе любо в Суждале одной сидеть? Паки, окромя двора своего и ты ничего не видишь. Аз тебе сказать хочу потаенное, - наклонился Дорофей к Улите, ласково заглядывая в глазки. - Аз не успел к твоему отцу сватов заслать, как Ондрей перехватил тебя у моего Буты. Любит Бута свою жену, а всё ещё сохнет по тебе. Глянь на сего страдальца, - Дорофей кивнул на стоящего поодаль сына. - У твоего Ондрея не убудет, ежели вы с Бутой другой раз повидаетесь. Приезжай, княгинюшка, к нам почаще, люба ты нам. Память по отцу твоему мы свято храним, царствие ему небесное, золотой был человек, нам его зело теперь нехватает, так хоть ты к нам наведывайся, особливо, когда Ондрей Гюргич в отъезде.

Андрей, возвратившись во Владимир после ратных походов на юг, поначалу радовался всему, что его окружало в родном доме, любимом городе.

Соскучился Андрей по тёплым мягким округлостям Улиты. И любвеобильная Улита осыпала мужа ласками без меры. 'Тоже истосковалась, ишь как ластится', - ощущал Андрей страстное дыхание жены, повисшей у него на шее.

А скоро случился у них разговор, настороживший Андрея и охладивший его пылкость к жене.

Улита долго не решалась заговорить с Андреем о её поездках в Ростов, но уж очень хотелось подворье своего отца прибрать к рукам.

- Ондрюша, ты помнишь подворье моего отца в Ростове?

- Помню. Зело искусно содеяно. Был, видно, в Ростове древодель не хуже суждальских хытрецов.

- Днесь оно в ветхости, заброшено, а надобе там благолепие содеяти.

- Ладно, скажу дворскому тиуну, пусть потщится в сём подворье. Кун дам на сие дело сколь надобно.

- Вот и добро, любый мой, - Улита бросилась мужу на шею. - И Дорофей обещал помочь работными людьми и гривнами, - вырвалось из уст княгини. Она поняла свою оплошность, но слово не воробей...

- Дорофей? - насторожился Андрей. - А тебе, Улитушка, почто сие подворье понадобилось?

- Единаче память по отцу, и моей душе утеха. Он, когда ездил в Ростов, иной раз и меня брал с собой. Се одно из любимых мест моего детства. Ладо мой любый, - шептала страстно Улита, увлекая мужа в ложницу.

Как бы ни была ласкова жена, но разговор этот оставил тревожный след в душе Андрея. 'Вскую ей в Ростов ездить? Нешто впору двор свой туда переносить?' - размышлял Андрей. Но он любил Улиту, жадно, страстно любил, и любовь эта застилала ему глаза.

Киевский князь Изяслав поначалу настороженно отнёсся к вести о приходе Ростислава. Он не мог понять, что бы это значило? Зачем сыну суздальского князя вдруг понадобилось придти к нему?

- Пусть войдёт, - кивнул он отроку.

Ростислав вошёл в княжью горницу. Изяслав поднялся ему навстречу, они обнялись.

- Не ожидал твоего появления в Киеве, но, чую, с добром пришёл.

- Обижен аз отцом. Мне скоро четыре десятка минет, а земли своей не имею. Отец грады ставит в своей волости, а мне места не нашлось. Говорит, делить волость на уделы не собирается. Ондрею дал град в собину, но всё едино брат в полной воле отцовой. Нешто се князь?

- Не могу понять твоего отца. Со мною враждует из-за того, что брата его, Вячеслава, с киевского стола согнал. Но Вячеслава киевляне не приняли, воли княжьей у него нет. Нешто можно такому князю в Киеве сидеть? Кто из мужей будет его слушать? Никто! Не умеет твой отец с родичами ладить, племянников обижает, сыновей со своей земли гонит, вятших мужей ростовских не жалует, новгородцев обижает. Все дороги перекрыл для купцов, дань в Заволочье отнял. Боярина своего именитого казнил! С Ольговичами он соузник против меня. Со всех земель в свою волость людей стягивает, другие волости без войны опустошает. Он что, сидя у себя в Суждале, хочет быти господином всем землям руським?

- Не гнал меня отец из своей волости, аз сам ушёл. Мы с тобой, Изяслав, внуки Володимеровы, Мономашичи, и ты старший из нас всех, и аз хочу при тебе ездить. Удел бы мне дал в Руси.

- Будешь мне служить добром, дам тебе град и не един. Знаю, супротив отца не пойдёшь, неволить не буду. Но он Новгород обижает, купцов новгородских в порубы побросал. А посему, яко лёд на реках станет, пойду к Ростову-Суждалю. Твой брат Глеб сидит в Городце Остерском. Не хочу его тамо видеть, он словно заноза в моём теле. Пойди уговори брата оставить Городец, иначе пошлю выгнать его с позором, а Городец тебе отдам на прокорм. Пока же ступай в Бужск, постереги Руськую землю оттуда. Ан схожу к отцу твоему с миром. Не захочет сего, тогда Бог нас рассудит.

Страшен был Юрий во гневе. Лицо его сделалось пунцовым, когда узнал о перевете сына к своему врагу.

- Отец, аз знаю, Ростислав не переветчик, - пытался защитить брата Андрей.

- Ты, Ондрей, всегда готов защищать брата, даже если у него рыльце в пушку. Яко несть перевета, ежели Изяслав ему землю дал?! Грешно тебе глупости говорить в твоём возрасте. Сын ушёл ко врагу моему, ходит у его стремени - еже се не перевет?!

- Вспомни, отец, яко он просил тебя дать ему град в Залесье, а ты в горячности своей выпалил, иже в его возрасте князья сами себе грады добывают в чужих землях. Нешто он со своей дружиной в четыре десятка мужей может себе град добыть?

- Настоящие мужи берут грады копием, а не переветом.

- Не переветчик Ростислав! - в отчаянии выпалил Андрей, сам не веря своим словам.

По обыкновению своему он пытался защитить старшего, но более слабохарактерного брата. Сейчас же сам чувствовал, что в поступке брата не всё так просто, и не получается у него защита Ростислава.

В горницу с поклоном вошёл отрок.

- Говори, - раздражённо бросил князь.

- Послы от киевского князя Изяслава.

Юрия покоробило. Он не хотел сейчас никого видеть, а посланцев от врага своего, тем более. Но желание знать, чего от него хочет племянник, и что с Ростиславом, где правда, а где навет, пересилило его возбуждённость. Юрий, едва сдерживая гнев, молвил:

- Веди их в сени.

- Может в гостевую избу, отец? Послы, однако, а не простая челядь.

- Не перечь мне, Ондрей!

Изяславов боярин с дьяком после поклонов ждали, когда суздальский князь позволит им сесть и начать разговор.

Некрасивое лицо Юрия, перекошенное от гнева, выглядело неприятно и отталкивающе. Суздальский князь не явил милость, не усадил послов.

- Говорите, - без приветствий, резко, но твёрдо бросил он послам.

Послы передали грамоту.

Юрий сорвал печать, начал читать.

Изяслав предлагал Юрию встретиться не в поле, а миром решить все распри между ними.

Расспросив послов, Юрий выяснил, что Изяслав с братьями находятся в Смоленске, что с Давидовичами и Ольговичами у них мир, что сын Юрия Ростислав сидит в Бужске, и ему обещан Остерский Городец.

Юрий ходил по сеням переполненный гневом. Из-под него уходила земля. А тут, как назло, послы высокомерие явили.

- Князь, нешто на Руси тако повелось, абы послы, бояре киевского князя, аки смерды стояли перед тобою?

Юрий глянул на боярина отсутствующим взглядом. В первое мгновение он просто не понял, о чём тот говорит. Но когда до него дошёл смысл сказанного, он остолбенел. Схватился рукой за сердце, крича отрокам:

- Взять! На псарню! Власы снять! В поруб их! - и почти без сознания рухнул на лавку.

Отроки в страхе бросились к князю, другие к послам, скрутили их и поволокли на двор.

Андрей озабоченно смотрел на отца, держа его ладони в своих руках. Лицо Юрия потемнело, он задыхался. Немного отсидевшись, ласково глянул на сына, свою опору и надежду.

- Защемило сердце, дышать тяжко, но уже проходит. Пойду в ложницу, прилягу.

Вернуться на оглавление