Что сделал великий воин Нэнквисс из племени Нэнкикоок, когда ему исполнилось двадцать шесть лет? Нетрудно сказать. Он понял, что должен жениться, и отправился за три дня пути в селение Кагакешши, чтобы посвататься там к первой же девушке, которая согласится на него взглянуть. Как совершилось это сватовство? Ещё того проще сказать.
Это было так. Солнце ещё не успело взойти из-за Слиав Куах, когда Нэнквисс, поистине великолепный в своей праздничной одежде из оленьей кожи, - его единственной одежде, правду сказать, - уже шагал по болотной тропинке с луком за плечами, колчаном на боку и ножом у пояса, направляясь на север. Зачем, спрашивается, было ходить так далеко? Но это же знает каждый ребёнок! Правда, это знает каждый ребёнок в Мэшакквате, а если вы не из Мэшакквата, - а кстати, откуда же вы? - тогда вам, ясное дело, потруднее. Вся загвоздка в том, что Нэнквисс был из народа Выдры, а выдра не может жениться на выдре, потому что выйдет кровосмешение, а кровосмешение - ужасная штука. Поэтому все мужчины-выдры и ходят за тридевять земель в селение Воронов, Кагакешши, когда им придёт желание жениться, и там на коленях умоляют местных девушек, а те воротят от них нос. Но Нэнквисс был так хорош собой, что и описать нельзя, одна его улыбка стоила десяти ниток бус из чёрных раковин и трёх одеял из кроличьих шкурок впридачу, а прямые чёрные волосы, спадавшие ниже лопаток, он заплетал иногда в две косы, а иногда даже и не заплетал. Словом, вы никогда не видели ничего подобного, если, конечно, не видели его самого.
Но являться с пустыми руками к девушке неудобно, а если идёшь свататься, то трижды неудобно, и поэтому, увидев пятнистого оленя, Нэнквисс со всех ног бросился за ним. Это был какой-то странный олень: бежал он вроде не быстро, но догнать его не было никакой возможности. Нэнквисс три раза провалился в болото, пока гнался за этим оленем, однако он был великий герой и не успел ещё весь выпачкаться, когда всё-таки подстрелил его. Взвалив оленя на плечи, Нэнквисс продолжал свой путь и вскоре наткнулся на саму матушку выдру, которая только что поймала в ручье форель и теперь держала её в зубах, и капли стекали у неё по усатой морде. А если матушка выдра полощет в воде свои усы на утренней заре, то это хорошая примета. И Нэнквисс низко поклонился матушке и пожелал ей удачи, а матушка, выронив от неожиданности форель, злобно покосилась на него своими маленькими глазками и нырнула в воду. После этого Нэнквисс подстрелил ещё фазана, но и тут ему пришлось сперва продраться через колючие кусты, отчего он так исцарапался, будто побывал в логове диких кошек. Поимка пары больших лососей с красным брюхом тоже стоила Нэнквиссу немалой доли его нарядного вида. Когда, наконец, он подошёл к Кагакешши, нагруженный подарками, - а можете не сомневаться, что ожерелье, шкурки бобров и гребень из спины черепахи он прихватил с собой, - он выглядел так, словно все три дня пути за ним гнались злые духи.
Собрав сок нужных ягод и нанеся на лицо боевую раскраску, он прошёл через селение Воронов, сложил подарки у входа в выбранный им вигвам и занял ритуальную позу, - десять шагов слева от входа, сидя на пятках, руки крест-накрест, глаза опущены, большой и указательный пальцы левой руки на ремешке колчана, на два пальца ниже правого плеча. Приняв это положение и убедившись, что оно безупречно, он пропел нужное обращение и стал ждать. И я не я буду, если вскоре он не услышал хлопанья полога, который откинулся, и, надо думать, девушка вышла на порог вигвама, а с нею и её родители. Не меняя позы, Нэнквисс назвал себя, своего отца, отца своего отца, отца отца своего отца и дядю по матери и начал нараспев речь, обращённую к девушке и завещанную нам ещё нашими великими предками, ушедшими за Белые Горы настолько давно, что никто и не помнит уже, где эти горы. В этой речи он заверял девушку в своей горячей любви и глубочайшем почтении, и речь эта была хороша вся, и начало её было так же хорошо, как середина, а заканчивалась она так:
"Я никогда не оскорблю тебя, - сказал он. - Я буду защищать твоих детей, твой дом и тебя саму, - сказал он. - Каждый день я буду приносить оленя с охоты; каждую ночь я буду достойно отрабатывать своё дневное отсутствие, - сказал он. - Если же, кроме меня, к тебе сватается кто-то другой, я готов драться за тебя с одним ножом против копья и томагавка. Если ты откажешь мне, прими всё же мои подарки; но если так случится, невесёлым будет мой путь обратно в Мэшаккват, на Слиав Куах".
- А ты купишь мне кожаную юбку и торквес? - спросила девушка.
- Я куплю тебе столько кожаных юбок, сколько ты пожелаешь, и торквес из чистого серебра с сапфирами в сорок каратов, - без запинки отвечал Нэнквисс. Ни одна из девушек обоих племён не носила ничего похожего на кожаную юбку, не говоря уже о торквесе, про который никто не знал, что это такое, но во времена наших предков, ушедших за Белые Горы, этот разговор, безусловно, имел свой смысл.
Всё это время Нэнквисс оставался в ритуальной позе, согласно которой он не должен был поднимать глаз, поэтому видел только башмачки девушки, переступавшей с ноги на ногу, а по башмачкам даже самой красивой в мире девушки, как вы сами понимаете, нипочём не догадаешься, как она выглядит, смотри ты на них хоть год и ещё один день.
Тут родители невесты стали обсуждать гостя.
- Он совершенно правильно раскрашен, - сказал отец.
- Да, я знала его отца, - это тоже был очень достойный воин, и его боевая раскраска никогда не оставляла желать лучшего, никогда.
- Я вижу, что и бахрома на его плаще правильной длины.
- И когда он пел свою речь, он вовремя повышал и понижал свой голос, а это многого стоит. Да, это хороший воин.
Обсуждение окончилось в пользу Нэнквисса.
Тогда, видя, что обряд окончен, Нэнквисс с облегчением полоснул себя ножом по руке и показал всем выступившую кровь, чтобы доказать, что он не злой дух-манито, свой собственный двойник, а живой человек. Теперь он мог встать и поднять глаза.
...Ну, ничего. В конце концов, могло быть хуже. Девушка была, быть может, и не совсем в его вкусе, но если ты настолько разборчив, что носишься везде со своим вкусом, то и сиди один в своём вигваме, и просыпайся каждое утро один под своим облысевшим кроличьим одеялом, если тебе так угодно, пожалуйста. Здесь заканчивается рассказ о том, как Кекиик из рода Воронов согласилась взять в мужья Нэнквисса со Слиав Куах из племени Нэнкикоок.
Плавание Нэнквисса
Кекиик частенько ходила за водой. Как-то раз, когда она вышла из вигвама, перед ней ни с того ни с сего приземлился большой белый аист и всучил ей узелок, который он нёс в своём длинном клюве. На Кекиик от неожиданности напал столбняк, и она стояла с разинутым ртом полчаса, а может, и больше, так что уже даже Нэнквисс, сидевший в вигваме и делавший свои стрелы, начал беспокоиться, не случилось ли чего, и высунулся наружу. Аист щёлкнул клювом, игриво подмигнул Нэнквиссу своим круглым глазом, почистился и улетел. Кекиик с Нэнквиссом заглянули в узелок. Там был совсем маленький мальчик, да ещё какой хорошенький! Неизвестно откуда, но Кекиик почему-то прекрасно знала, что обычно делают с такими маленькими детьми, и, едва принеся сына в вигвам, сейчас же принялась его кормить, купать и пеленать и ни за что не хотела дать подержать его Нэнквиссу, говоря, что у того грязные руки. Нэнквисс только диву давался, заглядывая ей через плечо.
Говорили ещё, что тот аист угнездился с тех пор неподалёку, и что у Нэнквисса и Кекиик было много хлопот с этим аистом, потому что он таскал и таскал к ним всё, что ни вздумает, не считаясь даже со временем суток.
Нечего и говорить о том, сколько дел у женщины по дому, когда четверо детишек, мал мала меньше, ползают по полу вигвама и тащат всё в рот. И как же невовремя случилось, что у Кекиик начала отсыхать правая рука. Рука была очень нехороша, - висела всё время, как перешибленная, - а всё из-за того договора, который был заключён у Кекиик с её названным братом Мескви из Кагакешши, по прозвищу Ветер в Голове. Дело в том, что в наших краях есть один обычай. Любые двое людей, если им хочется, могут пойти на Круг Богов, - это у нас посреди деревни, - и заключить между собой договор: если один из них когда-нибудь оказывается в смертельной опасности, ему на короткое время передаётся сила другого. Например, на одного в лесу нападают волки, и он преспокойно от них отбивается, имея при этом двойную силу удара, - а второй, который как раз сидит у себя дома, тут же роняет горшок с горячей похлёбкой, поскольку ему в эту самую минуту отказывает правая рука. Очень удобный обычай.
Если же говорить о Мескви из Кагакешши, то он в шестнадцать лет ушёл из дома неизвестно куда, и никто больше ни разу не видел его, да и не слышал о нём. Но судя по состоянию руки Кекиик, он теперь находился в смертельной опасности непрерывно, по пятнадцать раз кряду за день. И тут неизвестно было, сражается ли он в большой битве за какое-нибудь хорошее дело или просто шляется по кабакам, ввязываясь во все пьяные драки, а только Кекиик никак не могла искупать своих детей.
Другие женщины заходили помогать ей с детьми и с обедом, и вот что они говорили:
- Да сходи ты на Круг Богов и расторгни ты этот договор! Ну что ты мучаешься? Ведь твой Мескви всегда был оторви да брось.
Но Кекиик, поглядывая на свою руку, отвечала:
- Может, я и давно не видела Мескви, но я хорошо помню, что он был не простым человеком. Сказать по правде, не думаю, что наша деревня запомнится людям чем-нибудь, кроме того, что там жил Мескви. И хоть у него и ветер в голове, но головой этой он соображает покрепче вашего.
Однако хвалёный Мескви как раз меньше всего интересовал Нэнквисса. Его интересовала её рука. Поэтому на седьмую ночь Нэнквисс отправился за советом к шаману. В сумерках он спустился по тропинке со Слиав Куах, Кукушачьей горы, неся с собой подарки для великого Куви.
Великий Куви был настолько стар, что, в общем-то, врос в землю. Однако он сохранил живой ум, что бы там о нём ни говорили.
- Ясное дело, - начал он загробным голосом, деловито подгребая клюкой принесённые Нэнквиссом шкуры бобров. - Ты хочешь знать, куда подевался Мескви из Кагакешши, по прозвищу Ветер в Голове? Так это долгая история, - проскрипел великий Куви, подталкивая к Нэнквиссу кувшин с хорошо перебродившим кленовым соком. - И тебе нужно сперва хорошенечко прочистить мозги, чтобы ты понял её. Выпей-ка вот этого.
Нэнквисс отпил из кувшина, и у него закружилась голова, и ему было показалось, что стены вигвама зашевелились.
- Скажи мне, - спрашивал между тем великий Куви. - Куда, по-твоему, делись наши великие предки?
- Они ушли за Белые Горы, - отвечал Нэнквисс, держась покрепче за свою голову.
- Так говорят. А ты задумывался когда-нибудь, где эти горы? Вот Мескви с детства только об этом и думал. Он спрашивал у всех, что такое Белые Горы. Он таскался за всеми и спрашивал об этом. Одна старуха сказала ему, что Белые Горы - это облака и наши предки просто ушли на небо. Но будь я проклят, если он ей поверил. Он копался в этой истории, как чайка в отбросах, он вцепился в неё хуже койота. И наконец, в один прекрасный день он исчез. Яснее ясного было, что он отчалил на поиски наших великих предков.
- Отчалил? - переспросил Нэнквисс. - Он переплыл Великое Море?
- Уж не знаю, переплыл он его или не переплыл, но что отчалил - это точно.
- Так он отправился искать Страну Мёртвых, - покачал головой Нэнквисс. - Хуже глупости и не придумаешь.
Тут он с надеждой посмотрел на великого Куви.
- А как бы мне найти эту страну?
- Глупость заразительна, - вздохнул великий Куви. - Ну, если ты поплывёшь вслед за ним, рано или поздно ты, очевидно, увидишь Белые Горы. Ну, и потом - в той стране все поголовно будут говорить на языке наших предков.
- Но я не знаю языка наших предков! - воскликнул Нэнквисс.
- А когда дождливой осенней ночью гость приходит в твой вигвам, что ты говоришь ему?
- Может быть, ты знаешь, что это значит? Да нет, куда тебе. Но ты говоришь то, что сказали бы и наши великие предки. Вообще-то это значит "добро пожаловать", но это так, к слову. Короче, все слова, которых ты не понимаешь, тебе в той стране очень пригодятся. Там все до единого будут понимать только эти слова, а свой обычный язык ты можешь засунуть в свой левый мокасин, - он тебе вообще не понадобится. Кстати, Мескви из Кагакешши в этой стране должны звать Фланн Мак Фиах, - по крайней мере, именно так на этом языке звучит его имя. А теперь скажи мне: что за дерево растёт у нас, в Мэшакквате, посреди Круга Богов?
- Великий Орех Мудрости, - живо отозвался Нэнквисс.
- Да, но что это за дерево?
- Это сосна, - не задумываясь отвечал Нэнквисс. Как бы там ни было, он родился и вырос в Мэшакквате и безошибочно отличал сосны от других деревьев.
- Так вот: до твоего рождения на том же месте рос здоровенный дуб. И не покажется ли тебе странным, что его тоже называли Орехом Мудрости?
- Это дело шаманов, - с почтением отвечал Нэнквисс.
- Нечего всё валить на шаманов, - заёрзал великий Куви. - Это остатки традиции. Во всей нашей культуре присутствуют реликты более высокоразвитой цивилизации. Автохтонный субстрат...
Тут Нэнквисс перестал понимать слова. Из тумана, заполнившего вдруг вигвам, сплошным тёмным потоком полились заклинания. Сырая хвоя Ореха Мудрости потрескивала в костре, заволакивая дымкой всё вокруг. Нэнквисс догадался, что великий Куви, должно быть, беседует с духами, и не годится мешать ему в этом деле. Поэтому, медленно пятясь, он с почтением покинул вигвам великого шамана.
Добравшись к середине ночи до своего вигвама, Нэнквисс заполз к Кекиик под меховое одеяло и потрогал её правую руку. Рука была ничуть не теплее гремучей змеи, и потому на утро следующего дня, захватив с собой немного еды и побольше оружия, Нэнквисс отчалил в своём каноэ в сторону восходящего солнца с тем, чтобы привезти домой скальп Мескви из Кагакешши. Пусть даже тот забрался на край света и вдобавок стал зваться там Фланном Мак Фиахом, - всё это никак не могло спасти его от справедливого возмездия. В конце концов, Нэнквисс обещал Кекиик защищать её, когда сватался к ней, а он редко бросал слова на ветер.
Ветер же крепчал по мере того, как Нэнквисс отплывал всё дальше в океан, и вскоре возле каноэ Нэнквисса стали нырять тюлени, выпрашивая маисовую лепёшку. По пути Нэнквиссу стали попадаться огромные белые горы, которые он тщательно огибал на своём каноэ, недовольно цокая языком. Солнце каждый день вставало впереди и освещало призрачные острова, однако Нэнквисс и не думал попадаться на эту удочку, а грёб и грёб себе вперёд до тех пор, пока наконец вдали не показался твёрдый и надёжный берег Страны Мёртвых.
Приключение Нэнквисса в Стране Мёртвых
Эта история начинается с того, что берёзовое каноэ Нэнквисса с размаху ткнулось носом в меловые утёсы Страны Мёртвых и развалилось. Недолго думая, Нэнквисс выловил из воды кое-что из вещей, навьючил это на себя и пошёл пешком.
В первые же два дня в Стране Мёртвых Нэнквисс перевидал столько народу в юбках и торквесах, что у него не осталось никаких сомнений, что он в той самой стране, куда ушли в своё время его великие предки. Правда, во всех этих юбках и украшениях ходили почему-то мужчины, но, поразмыслив, Нэнквисс решил, что если их самих не угнетает это обстоятельство, то ему и подавно нечего за них переживать.
Первые же люди, встретившиеся Нэнквиссу, были все сильно навеселе, поэтому обрадовались ему, как родному. Они угостили его каким-то крепким напитком, похлопали по плечу и долго напутствовали на местном наречии, в котором Нэнквисс, понятно, был не силён.
Другие четверо людей, встретившиеся Нэнквиссу на дороге, сперва и не думали причинять ему вреда и хотели даже пройти мимо, но у одного из них Нэнквисс увидел сумку, сшитую из шкурки матушки выдры. У него помутилось в глазах от такого святотатства, и с пронзительным боевым кличем, подобным крику раненой птицы, он, как молния, метнулся к нему с ножом, но вчетвером его, конечно, тут же обезоружили и сильно избили. Вот так Нэнквисс узнал, что в этой стране из матушки выдры может быть сделано очень многое: из матушки шили сумки, колчаны, чехлы для музыкальных инструментов, матушкой оторачивали плащи и даже переплетали в матушку священные книги. Через несколько дней Нэнквисс нашёл в себе силы не нападать немедленно на каждого обладателя таких вещей, и ещё через пару недель у него окончательно прошли все фингалы под глазами. Но ещё до этого он повстречал кое-кого в этих странных краях, и вот как это случилось.
В один прекрасный день, незадолго до заката, Нэнквисс, немного в стороне от дороги, зашивал очередную рваную рану у себя на ноге оленьим сухожилием при помощи иглы дикобраза. Хотя он и закусил при этом одну из своих чёрных кос, он всё же шипел, как дикая кошка, и поминал своих великих предков в самых разных контекстах. И пока он это делал, какой-то прохожий случайно заметил, чем занят Нэнквисс, и видно было, что он пришёл в ужас. Это был небольшого роста человек в кое-как накинутом клетчатом пледе. Он сошёл с дороги, нарочно развёл в стороны мешавшую ему чёлку и присмотрелся к Нэнквиссу и его ноге. Потом он присел рядом на корточки, развязал сумку, протёр края раны прозрачной жидкостью, которая сильно жглась, и зашил рану очень хорошей иглой, даже слишком хорошей для такого случая, как подумалось Нэнквиссу.
- Файтви-ап-Родри из Уэльса, - представился он, закончив дело и перекусывая нитку.
- Я никому этого не скажу, - в недоумении пообещал Нэнквисс, подкрепляя свою клятву знаками.
Нэнквисс никогда раньше не слышал, чтобы человек ни с того ни с сего открывал другому собственное имя, но отчётливо понимал, что если уж с кем случилась такая оплошность, то единственное, чем можно ему помочь, - это сохранить всё в тайне.
Файтви-ап-Родри захохотал. Сам-то Нэнквисс и не думал открывать никому своё имя, уж будьте уверены, и не открыл бы ни за что, но Файтви, отсмеявшись, с ходу наделил его именем Игла Дикобраза, и как ни объяснял Нэнквисс, что это женское имя, ничто не помогало. Пришлось и ему назвать своё имя, чтобы только избежать такого ужасного позора. В конце концов, это стоило хорошо зашитой раны на ноге.
Тогда Файтви-ап-Родри снова развёл руками свою чёлку, чтобы получше рассмотреть Нэнквисса, и взгляд у него был такой, как будто, помимо Нэнквисса и ближних гор, он видел ещё много чего вдали.
- Что-то не нравится мне твой язык, - сказал он Нэнквиссу полчаса спустя.
Нэнквисс немедленно высунул язык и посмотрелся в лужу.
- Да нет, - сказал Файтви, чиркая кремешком, чтобы разжечь костёр. - Я говорю, знание местного языка у тебя хромает.
Таким образом Файтви мягко выразил мысль о том, что Нэнквиссу были известны одни только слова вежливости. После этого Файтви отыскал рядом ручей, поймал там большого лосося и велел Нэнквиссу съесть его. Потом он пошарил в зарослях орешника и принёс ещё горстку орехов. От этой еды у Нэнквисса как-то прояснилось в голове, и он начал лучше понимать происходящее, потом его осветило вдохновение, и он сказал стихи, которых сам не понял, потом его немножко перекосило, но зато потом всё вернулось на свои места, и Нэнквисс обнаружил, что знает местный язык так, что ему показался смешным валлийский акцент Файтви.
- Что это было? - спросил Нэнквисс.
- Лосось мудрости, орехи мудрости, - коротко сказал Файтви. - В больших дозах делают человека поэтом и провидцем, но с тобой я вроде не перестарался.
- Вон оно что, - сказал Нэнквисс, и ему тут же представилась большая разлапистая сосна.
...У Файтви-ап-Родри была одна особенность. Для него все его сны мало чем отличались от яви, потому что все они были связаны между собой, и следующий начинался там же, где заканчивался предыдущий. Из-за этого он не отдавал предпочтения ни сну, ни яви, и обе свои жизни рассматривал одинаково серьёзно. Ведь случись ему во сне повздорить с кем-нибудь, он отнюдь не избавлялся от собеседника навсегда при пробуждении, а мог быть уверен, что на другую ночь тот всё ему припомнит. "Если во сне, перед тем, как проснуться, я вымыл горшок и поставил его на полку, - усмехаясь, объяснял Файтви, - то на другую ночь, если мне вздумается варить кашу, я знаю, где горшок. Но зато если уж я во сне задолжал кому пару монет, то через сон-два отдавать всё равно придётся". Конечно, всё это удивительное положение вещей имело свои слабые места: например, поскольку Файтви жил одновременно в обоих мирах, его, естественно, можно было убить и там, и там. Вдобавок к этому он имел обыкновение неожиданно засыпать в самый неподходящий момент. Бывало это тогда, когда люди из сна резко его будили, отчего он проваливался в сон прямо на ходу. Случись такое в разгар битвы, Файтви пришёл бы конец, но, к счастью, Файтви-ап-Родри не владел ни одним видом оружия, и все случавшиеся на его веку битвы легко обходились без него.
Во всём остальном Файтви-ап-Родри был абсолютно нормален. Было в нём и ещё кое-что, отчего он сразу понравился Нэнквиссу: у Файтви тоже был зуб на человека по имени Фланн Мак Фиах, с которым он учился вместе в магической школе в Уэльсе и которого теперь разыскивал. В деле была, надо думать, замешана женщина, так как Файтви не любил много говорить об этом, а если и говорил что-нибудь, то так, будто зашивал себе при этом свежую рану иглой дикобраза.
Перед сном, устроившись поплотней у огня и завернувшись в плед, Файтви решил просветить Нэнквисса и поведать ему Четвёртую ветвь Мабиногион, старинного валлийского предания, слушать которое, по мнению всякого валлийца, было величайшим наслаждением.
- Мат, сын Матонви, правил тогда в Гвинедде, - начал Файтви. - А Придери, сын Пуйла, был правителем двадцати и одной части юга. Это были семь частей Диведа, семь частей Морганнога, четыре части Кередигиона и три - Истрад-Тиви...
Когда Файтви дошёл до того места, как Гвидион, сын Дон, избежал погони, посланной за ним Придери, он неожиданно для себя заснул, но признаться вам откровенно, Нэнквисс заснул ещё гораздо раньше него. Уснув, Файтви сразу же увидел, что за окном выпал снег и какой-то чужой корабль подходит к фьорду, поэтому он спустил ноги с постели и натянул башмаки, чтобы выйти из дома. Словом, Файтви-ап-Родри спал.
C этого дня Нэнквисс знал, что он попал в Ирландию, - именно так называлась эта страна, продуваемая всеми ветрами, а напротив неё через море лежал Уэльс, откуда родом был Файтви, - по крайней мере тогда, когда не спал.
Выкуп Фланна Мак Фиаха
На Рори О'Хара лежал такой гейс2: никогда не отказываться от хорошей выпивки. И ещё были у него гейсы: если он видит драку, непременно ввязываться в неё, будь то до или после захода солнца, а если драки нету, то дать кому-нибудь в зубы, чтобы она началась, и ещё не пропускать ни одной хорошенькой девушки без того, чтобы не ущипнуть её. Вот такие гейсы были у Рори О'Хара. И соблюдение этих гейсов сильно осложняло ему жизнь.
В то утро Рори проснулся там же, где и заснул, - в кабаке. Не без труда оторвав голову от стола, - не то чтобы голова была тяжёлой, нет, просто стол был какой-то липкий, - он уставился в дверной проём. То, что Рори там увидел, могло объясняться только одним: тем, что он с вечера слишком хорошо выпил. К кабаку подходил странноватого вида валлиец с пледом, перекинутым через плечо, а рядом с ним шагал воин, от вида которого Рори сделалось нехорошо, так что ему даже захотелось нарушить свой гейс и поклясться больше не пить. Чёрные волосы, частично заплетённые в косы, лежали у воина по плечам, его одежду украшала бахрома, вышивка и птичьи перья, лицо было совершенно невозмутимо, и весь он, с ног до головы, был увешан таким оружием, какого Рори прежде видеть не доводилось. Судя по всему, воин этот приплыл из земель настолько далёких, что легендарная страна Тир Тайрнгире по сравнению с ними была просто соседним гумном.
- Спросим здесь, - сказал валлиец, указывая на дверь пивной.
Рори почесал в своей рыжей голове.
- Вот уж ни за что не стал бы связываться с этими двоими, о чём бы они там ни спрашивали, - подумал он, - пообещай мне хоть все сокровища Тары3.
Валлиец, едва войдя, с порога обратился к хозяину:
- Не видели ли в ваших краях человека по имени Фланн Мак Фиах?
- А на что он вам? - лениво полюбопытствовал хозяин пивной, дабы поддержать разговор и исключительно из вежливости, как сделал бы на его месте всякий истинный ирландец, поскольку Фланна Мак Фиаха в этих краях никто не видел, но не поговорить на эту тему хотя бы полчаса в глазах ирландца было бы верхом негостеприимства.
Тут заговорил Нэнквисс.
- Не то чтобы он был нам сильно нужен, но мы хотели бы убить его, - сказал он.
Когда Рори опомнился, он обнаружил, что вовсю хлопает по плечу воина в перьях и радостно пожимает руки сумасшедшему валлийцу.
- Ребята, - услышал он свой собственный голос, - поистине, вы находка для меня, потому что кто, как не я, цвет и краса ирландских фенниев4, ищу этого подонка вот уже третий месяц, не будь я Рори О'Хара.
Тут они все трое сели за стол, и за кружкой пива Рори поведал им историю о том, как Фланн Мак Фиах заплатил за себя выкуп вождю ирландских фенниев, мудрому Финну, сыну Кумалла, чем нажил себе заклятых врагов в лице пяти сотен ирландских фенниев и самог* благородного и светлого Финна.
- Тринадцать серебряных чаш искусной работы дал он Финну в качестве выкупа за себя, - рассказывал Рори, - доску и фигуры для игры в фидхелл, всё из чистого золота, три раза по двадцать коров, почти совсем белых, не считая ушей, и золотую арфу, от звона которой на Финна нападала бессонница, поднёс он Финну, прежде чем покинуть Альмайн Лагенский.
- Так, - сказал Файтви. - И всё это, абсолютно всё сделал он из грибов-поганок.
- Откуда ты знаешь? - поразился ирландец.
- Хэй, - усмехнулся валлиец. - Это древний обычай нашей земли. У нас обычно, если кто-нибудь делает что-нибудь приличное с виду, то на поверку всегда оказывается оно сделанным из грибов-поганок.
И Файтви-ап-Родри с усмешкой тряхнул своей великолепной чёлкой, так как очень гордился своей страной, но Рори О'Хара было не до шуток.
- Ровно через сутки чары потеряли силу, - сказал он, - и этот миг застал Финна за игрой в фидхелл с одним из сыновей Морны, в окружении всех ирландских фенниев. Как раз тогда Финн ещё собрался сделать удачный ход и решил перед этим отхлебнуть мёда из серебряной чаши. И этот миг не был самым приятным в жизни Финна. Уж во всяком случае, он был не более приятным, чем тот день, когда Донн, сын Мидира, сватал Финну свою сестру Скатах, которую запросто можно было спутать издалека с пивным котлом, настолько она походила на него своим видом.
Нечего и говорить о том, что когда всё это случилось, все до единого сыновья Морны тут же вызвали Финна на поединок, а Финн, выбросив те поганки, что были у него в руках, и выплюнув ту поганку, что была у него во рту, принял их вызов, как то подобает вождю ирландских фенниев и истинному герою.
Перебив сыновей Морны, Финн хотел сам идти разыскивать Фланна Мак Фиаха, но случилось так, что верховный король Ирландии пригласил его в Тару на пир, по всему обещавший закончиться большим и кровавым побоищем, так что Финн никак не мог отказаться, потому что если сам по себе пир и не редкость в Ирландии, то хорошее, настоящее побоище выпадает на долю не так уж часто. Вот как вышло, что в погоню за Фланном Мак Фиахом был послан именно он, Рори, сын Финтана, ибо он был единственным, кому друиды не предсказали гибели во время этого пира, отчего он мог туда не ходить.
Файтви с Нэнквиссом внимательно выслушали рассказ Рори и переглянулись.
- А прежде чем Мак Фиах попал к вам в плен, долго ли он от вас отбивался? - поинтересовался как бы между прочим Нэнквисс.
- Да порядком, - честно сказал Рори. - Часа три отбивался.
- Вот когда Кекиик уронила корзину с горячими углями на нашего младшего сына, - холодно заметил Нэнквисс. - Может, я и не мастак делать выводы, - сказал он, - но сдаётся мне почему-то, что дальше мы пойдём вместе.
И они поднялись и втроём покинули постоялый двор через один из его шести выходов, к которым не была в то время приставлена дверь, потому что ветер дул с седьмой стороны. Выходя, они слышали за собой какой-то шум, но не стали оборачиваться.
Дальше они пошли вместе и повсюду расспрашивали про Фланна Мак Фиаха, - в каждой харчевне и в каждом кабаке, - но проку от этого было не больше, чем если бы они вместо этого сидели у себя дома и перебрасывались в картишки.
В таверне с названием "Приют лепрехона"5 хозяин был таким же истинным ирландцем, как и все ирландцы, и от души стремился помочь им в их поисках. Перемыв косточки всем соседям на семь миль в округе и подробно рассказав, как у младшенького сына его третьей дочери резались зубки, он наконец развёл руками и откровенно сообщил, что никогда даже не слышал о Фланне Мак Фиахе. Вот тут-то Рори и съездил ему по уху.
На выходе Рори подёргал за полу какой-то замызганного вида пьянчужка.
- Вот что, ребята, - просипел он, - вам крепко повезёт, если вы встретите О'Кэролана. О'Кэролан знает всё.
- А как его найти-то? - спросил Рори, попадая в вывеску кабака метким плевком.
- А найти его нельзя. Но если вы вдруг случайно на него натолкнётесь, сразу хватайтесь за него обеими руками и выспрашивайте у него всё, что можно. И вот что я ещё скажу вам, ребята: вам крепко повезёт, если он вам ответит.
С такими словами этот славный человек завалился, как был, назад за лавку, и захрапел.
В следующей таверне, попавшейся на их пути, хозяином был Падди О'Шамрок, самый что ни на есть ирландский из всех ирландцев. На вопрос о Фланне Мак Фиахе, который тусклым голосом задал уставший Файтви, Падди немедля поманил их пальцем за стойку и таинственным шёпотом начал рассказывать:
- Не далее как вчера вечером подсчитываю я, значит, выручку, как вдруг кто-то стучится в дверь. Я открываю и вижу на пороге странного человека. Более странного человека не видели мои глаза ни до, ни после. Ярко-красный мохнатый плащ был на том человеке. Зелёная шёлковая туника с серебряной нитью была у него под плащом, а рубашка была застёгнута у горла золотой фибулой с красными камешками. Звериными головками заканчивались концы той фибулы. Тяжёлые кожаные сапоги были на ногах у того человека, и настолько тяжёлые, что, думаю, если тем сапогом дать кому по морде, сломаешь челюсть. Дивный вышитый пояс был на том человеке. И был при нём меч без ржавчинки, без изъяна и топор нездешней работы. В волосах его...
- Хватит, - прервал его Рори. - Мы поняли. И что?
- А то, - понизил голос Падди. - Попросил тот человек попить воды. Ну, вынес я ему воды. Выпил тот человек воды и ушёл. И никто его больше не видел.
- Рори, - поспешно проговорил Файтви, - я знаю, что ты сейчас хочешь сделать. Умоляю тебя, не делай этого.
- Ладно, - буркнул Рори и убрал в складки плаща свой кулак, на который он уже перед тем успел поплевать. - Бить я его не буду. Но если после этого рассказа он сейчас же не выставит нам бесплатное пиво, то, клянусь, во всей Ирландии не хватит денег нанять столько плакальщиц, сколько понадобится для того, чтобы его оплакать.
- Я надеюсь, что этот ярко одетый человек, которого он описывал, - это не Мескви? - спокойно спросил Нэнквисс, прихлёбывая пиво.
- То, что он описал, имеет примерно столько же отношения к внешности Фланна, сколько к моей, - заверил его Файтви. - Разве что Фланн спятил, но я не замечал к тому никаких предпосылок.
Когда они уже выходили, из толпы завсегдатаев пивной в углу раздался не вполне трезвый голос:
- Говорю вам, О'Кэролан - вот кто вам нужен. О'Кэролан знает всё.
К глубокому вечеру они добрели до таверны "Фонарь под глазом", двери которой были гостеприимно распахнуты для всех днём и ночью. На этот раз за стойкой возвышалась мрачного вида женщина, которая резала окорок огромным ножом, и на лице её не было написано ничего хорошего. Расспросы поручили Файтви. Красотка за стойкой стояла неподвижно, как столб, засунув себе за щеку кусок окорока и мрачно жуя его. Все попытки Файтви разговорить её ни к чему не привели. Но когда он, утирая пот со лба, повернулся было уходить, женщина вдруг широко разинула свой рот и громко завопила.
- А куда подевался этот пьянчужка О'Кэролан? - вопросила она, обводя взглядом углы таверны. - Ведь только что был здесь! Три пинты пива и всё это задаром, или он думает, что я должна быть счастлива, слушая его поганую арфу?..
Файтви немедленно всем своим видом выразил недоумение, сожаление и свою полную непричастность к странному поведению легендарного О'Кэролана.
- Вот кто нужен вам, с вашими дурацкими вопросами! - бушевала женщина, засучивая рукава. - Этот пройдоха О'Кэролан! О'Кэролан знает кучу всякой чепухи! Все вы одна компания!
Тут Файтви посторонился, дав пролететь мимо тяжёлому чугунку, и поспешно выскочил за дверь, заодно вытолкав перед собой Нэнквисса и Рори.
Полчаса спустя они устраивались на ночлег под большим кустом бузины.
- Лучше места во всей Ирландии не нашлось, - хмыкнул Рори.
- Слушай, у нас было что-то из еды, - Нэнквисс потряс Файтви за плечо. - Остатки грудинки. Ты не лежишь на них?
- Откуда мне знать, где эти ваши объедки? - сонно бормотал удобно улёгшийся Файтви. - Ищите сами. Что вы пристали с ножом к горлу? - возмутился он сквозь сон и потёр глаза. Хорошенько их протерев, он увидел у своего горла нож. Он внимательно осмотрел лезвие и поднял взгляд. Кругом стояли мрачные, плотно сколоченные викинги, стояли они крепко и уходить не собирались. Наконец-то, впервые за эти трудные сутки, Файтви-ап-Родри спал.
Шутка О'Кэролана
...Вот так они прошли чуть ли не пол-Ирландии, и однажды ночь застала их в дороге. Это случалось и прежде, но тут Рори отчего-то бегло оглядел обочину и прибавил шагу. Потом он сбавил шаг, но зато попросил у Нэнквисса его лук. Нэнквисс одолжил ему лук и поудобнее перехватил томагавк. Рори попробовал тетиву, вернул лук, попросил копьё, потом достал из заначки нож и как-то хитро зажал его между двух пальцев. Глядя на них, и Файтви вытащил из-под пледа одну руку, чтобы почесать нос. Становилось прохладно.
Налетел ветерок, и в темноте мимо них вдруг понеслись какие-то шорохи, шёпот и шелест, стук копыт и клочья тумана. Что-то белое проносилось в стороне от дороги, и очертаний было не разобрать. Потом стало затихать.
- Прошло стороной, - с облегчением сказал Рори.
- По-моему, мимо нас гонят коров, - удивлённо сказал Файтви. - Чего ты всполошился?
- Могу поклясться, - сказал Рори, прислушиваясь, - что если кто и гонит этих коров, то это точно не человек. И даже если это действительно коровы, то я без ошибки скажу вам и какого цвета они сами, и какого цвета их уши. Только что-то я по сей день не встречал коров, которые звенели бы подковами. Словом, чего скрывать: по-моему, мимо нас сейчас прошло воинство сидов.
Файтви хотел было что-то возразить, но замер: впереди на дороге послышались шаги.
- А сейчас мимо вас пройдёт сам Ларри О'Лири, - донёсся из темноты пьяный голос. - Собственно, он и рад бы пройти стороной, но что-то его так заносит... Не обессудьте, - сказал прохожий, повисая на Нэнквиссе и цепляясь за него обеими руками, чтобы не упасть. В глазах его, видно, порядком двоилось, и всмотревшись в Нэнквисса, он растерянно заморгал. Лицо его совершенно переменилось.
- Королевна! - возопил он вдруг. - Королевна!
Тут он сделал попытку встать на колени. То ли волосы Нэнквисса сбили его с толку, то ли украшения.
- Ты чего, мужик? - рассудительно говорил Нэнквисс, отрывая от себя Ларри. - Какая я тебе королевна?
- Свет очей моих, королевна..., - не унимался бедняга.
В конце концов Ларри так и остался сидеть посреди дороги и заплетающимся языком заклинать свою королевну.
- Дивный всё-таки народ - ирландцы, - осторожно заметил Файтви.
- Бьюсь об заклад, что завтра этот Ларри О'Лири проспится и загнёт такую историю о событиях этой ночи, что все странствующие барды просто удавятся от зависти, - сказал Рори.
- Невероятно оживлённая это дорога, - сказал Файтви, когда впереди послышался скрип колёс.
- Провались я на этом месте, это Нэнси Ни Конниган! - воскликнул Рори, едва они поравнялись с телегой.
- Ты что, её знаешь?
- Кто же не знает Нэнси Ни Конниган? Она тут одна на всю округу. Вечер добрый, Нэнси, куда тебя понесло среди ночи?
- Наше дело такое, - отвечала Нэнси с телеги. - Побудь ты повитухой, так я, пожалуй, отосплюсь. А так меня вроде как вызвали к роженице.
- Что значит "вроде как вызвали"? - не понял Рори.
- В полночь появился всадник на белом коне, стукнул мне в окошко, крикнул: "Тебя ждут в Кнок-на-Кайли!" - и ускакал. Я так подумала, что меня зовут помогать при родах, не иначе.
- А хорошо ли ты знакома с жителями этого холма? - осторожно спросил Рори. - Кнок-на-Кайли, - пояснил он остальным, - это волшебный холм. Из числа тех, что иногда раскрываются по ночам. Оттуда виден свет и слышна музыка, но из людей, что заходят туда, вовсе не все выходят назад. Что скажешь, Нэнси?
- Странному народу тоже иногда может быть нужна моя помощь, - упорствовала Нэнси.
- А что, если слова "тебя ждут в Кнок-на-Кайли" надо было понимать как "зажилась ты, мол, голубушка, на этом свете"?
Нэнси мрачно призадумалась.
- Ну уж, поеду, - она перехватила вожжи. - Не впервой.
- Тебя, может, проводить до этого Кнок-на-Кайли? - тряхнул головой Рори. - Благо недалеко.
- Ближе не бывает, - махнула вожжами Нэнси. - Забирайтесь.
Рори и Файтви забрались наверх, а Нэнквисс с сомнением оглядел повозку и лошадь и пошёл с ними рядом.
- Если там речь и вправду о родах, я, может, пригожусь, - от души предложил Файтви. - Я врач.
- Но вот если сидам вздумалось пошутить, то я беру всё на себя, - веско сказал Рори, похлопывая по ножнам.
- Идёт, - согласилась Нэнси, подпрыгивая на ухабе. - Врач тут лишним не будет, а то ведь какие случаи нехорошие бывают, - прорвало вдруг её. - Взять хоть три дня назад, - позвали меня среди ночи в соседнюю деревню, - я пошла. До того роды были тяжёлые! Так и умерла женщина, прямо у меня на руках.
- Что, и ребёнка не родила? - посочувствовал Файтви.
- Никакого совсем, - пригорюнилась Нэнси.
- А корень бальзама пробовали? - спросил Файтви.
- Ещё бы не пробовали, - живо отозвалась Нэнси, и они вдвоём углубились в тонкости своего ремесла.
Когда перед ними вырос чёрный холм, закрывший полнеба, Рори прервал их милую беседу, мрачно сообщив:
- Кнок-на-Кайли. Приехали.
- Ну, значит, я пойду, - бодро сказала Нэнси, накидывая платок, - а вы держитесь позади.
Когда они прошли малозаметной тропинкой между высокими зарослями дрока, впереди показалась полоска света. Это отворилась дверь в холме. За дверью была обычная комната, какие бывают в домах. На постели у очага лежала роженица, всё без обмана. Выглянули какие-то люди, с шутками и прибаутками зазвали Нэнси внутрь.
- Проходи, Нэнси, - разрешил Рори и присел на пороге.
Файтви просочился вслед за повитухой, чувствуя, что от него может быть прок. Рори с Нэнквиссом остались снаружи, у освещённого проёма двери. Долго они коротали там время игрой в ножички.
На рассвете дверь распахнулась, и оттуда вышел оживлённый Файтви и донельзя довольная Нэнси.
С этими словами Нэнси вдруг нахмурилась и сильно помрачнела.
- Только вот одно меня смущает..., - оглядываясь, сказала она.
- Думаете, горячка начнётся? - отозвался Файтви. - Нет, не должно быть.
- Да что там горячка, - отмахнулась Нэнси. - Я о другом. Помните, я рассказывала про женщину, что померла-то три дня назад?
- Ну? - сказал Файтви.
- Так вот, - сказала Нэнси ему на ухо. - Женщина-то была та же самая.
- Так я рад за неё, - сказал, не подумав, Файтви.
Потом он подумал. После этого они с Нэнси долго молча смотрели друг на друга, потом успокаивающе похлопали друг друга по плечу и разошлись. Нэнси вспрыгнула на телегу и подстегнула свою пегую, а Файтви ускорил шаг, чтобы нагнать Нэнквисса и Рори, ушедших далеко вперёд, подальше от холма Кнок-на-Кайли.
И до того этот холм как-то всем приелся, что они шли бы и шли, пожалуй, не останавливаясь, до самой Долины Лососей, если бы вдруг, когда они меньше всего этого ожидали, они не наткнулись прямо на О'Кэролана: тот сидел при дороге как ни в чём не бывало, и, отставив в сторонку арфу, чинил свой дырявый башмак. Неизвестно почему, но как-то они сразу поняли, что это О'Кэролан. Однако как ни изворачивался Файтви, пытаясь вызвать его на разговор, старикашка оставался непробиваем, как скала, если не что похуже. Он ковырял корявым пальцем свой башмак, изредка отпуская замечания вроде:
- Небо ясное, - это не иначе как к дождю.
Наконец уже и у Файтви кончилось терпение, и у Нэнквисса кончилось терпение, ну, а про Рори и говорить нечего, - он давно еле сдерживался, - и, словом, все собрались уходить. Тогда-то О'Кэролан пошире приоткрыл один глаз, пристально поглядел на каждого из них, поскрёб подбородок и, наконец, подозвал к себе Файтви, поманив его скрюченным пальцем.
- Мозгов бы вам немножко в голову, - с сожалением начал О'Кэролан, - глядишь, и разошлись бы по домам.
- Ни за что, - сказал Файтви.
- Ладно, - заскрипел О'Кэролан, - слушай: вы тут неровён час встретитесь кое с кем. Так ты спроси у них про три вещи...
- У кого? - не понял Файтви.
- Увидишь, - усмехнулся О'Кэролан. - Кто много по ночам шляется, тот их увидит. Значит, три вещи: отчего люди говорят на разных языках? Какая дорога длиннее, - туда или обратно? И сколько шагов до горизонта? Да выспроси у них про это хорошенько, не забудь.
И О'Кэролан тихо захихикал.
- У вас в Ирландии все так шутят? - обеспокоенно спросил Файтви, оглядываясь через плечо, когда они уже порядком отошли от того дерева, под которым сидел О'Кэролан.
- У нас в Коннемаре, может, и нет, - сказал Рори, - а вот ближе к Донеголу - там ещё и не так шутят.
Файтви-ап-Родри и воинство сидов
Проснувшись на другой день, Нэнквисс нарисовал на своей левой щеке знак луны, на своей правой пятке - знак молнии, пересчитал стрелы в колчане и приветливо улыбнулся Рори, который сворачивал их стоянку.
Где же был ты ночью, Файтви,
Где же ты был ночью? -
слышалось с ручья вперемежку с плеском воды.
Я был на рыбалке, Гвен,
Я был на рыбалке,
Фидл-адди-атти-о, я был на рыбалке.
Там умывался Файтви, скрашивая себе это занятие какими-то валлийскими куплетами.
Что же ты поймал там, Файтви,
Что же ты поймал там? -
Дохлого лосося, Гвен,
Дохлого лосося,
Фидл-адди-атти-о, дохлого лосося.
- Я не я буду, если эта песенка поётся так, как он её поёт, - мрачно сказал Рори Нэнквиссу. - Я слышал её по меньшей мере сто раз.
Где же ты промок так, Файтви,
Где же ты промок так? -
долетало с ручья.
В мельничной запруде, Гвен,
В мельничной запруде,
Фидл-адди-атти-о, в мельничной запруде.
Ой, а вдруг умрёшь ты, Файтви,
Вдруг теперь умрёшь ты? -
Закопаешь меня, Гвен,
Просто закопаешь,
Фидл-адди-атти-о, просто закопаешь.
- В этой песне, - сказал Рори, ковыряя в зубах, - и в помине нет никакой Гвен. Это уж Файтви приплёл туда какую-то Гвен и ещё себя самого впридачу.
- Ну и что? - сказал Нэнквисс.
- Да ничего. Я просто говорю, - сказал ирландец с неопределённым жестом, - что мы ещё услышим об этой Гвен.
Но никто ничего особенного и не услышал.
Только поздно вечером, устроившись под деревом и накрывшись с головой, валлиец спросил у Нэнквисса из-под пледа:
- Послушай, что бы ты сделал, если бы тебе отказала женщина?
- Нетрудно сказать. Я распустил бы волосы, расцарапал бы себе лицо и спел бы песнь Южного Ветра, вождя Народа Лососей, - не задумываясь отвечал Нэнквисс. - А что?
- Нетрудно это тебе, - поморщившись, сказал Файтви, и больше не услышали от него ни слова, пока не минула треть ночи.
- Я имею в виду, - если бы она ушла с другим? - спросил он тогда.
- Я распустил бы волосы, расцарапал бы себе лицо и воззвал бы к Духу Чёрного Бизона, поднявшись на высокую скалу в ожерелье из раковин макомы, - отвечал Нэнквисс. - И когда я уже спел бы Песнь Двух Лун, и Песнь Охотника, Вышедшего на Тропу, и Песнь Возвращения Белой Черепахи, и Песнь Тростника под Сильным Ветром, и Песнь Сильного Ветра над Тростником, я пошёл бы в свой вигвам. И я думаю, что к этому времени я бы уже чувствовал сильный голод.
Больше из-под пледа не раздавалось никаких звуков.
Тогда Нэнквисс подумал и решил развеселить Файтви.
- Послушай, - начал он, улыбаясь, - я кое-что тебе расскажу. Как-то раз Скунс поспорил с Койотом...
- Оставьте меня с вашими непристойностями! - сказал Файтви таким голосом, что Нэнквисс прикусил язык.
- Во как прихватило! - сказал Рори. - А что, не говорил я?
- Послушайте, вы, Скунс с Койотом, - застонал Файтви. - Поймите вы, я люблю Гвен больше жизни...
- Совсем плох, - сказал Рори.
- Послушай, Файтви, - поддержал его Нэнквисс, - если ты хочешь найти её, ну и вообще чего-нибудь добиться, любовь пока что можешь засунуть в свой левый мокасин, - эти дела лучше делаются на трезвую голову.
И в эту самую минуту все они услышали отдалённый стук копыт. Это было бы ещё ничего, если бы поблизости была хоть какая-нибудь дорога, по которой могли бы ехать всадники, но такой дороги не было. А тут ещё такой холод пробрал до костей, что все они не сговариваясь вскочили, предчувствуя что-то недоброе.
И тогда перед ними появилось воинство сидов.
Файтви одной рукой поспешно подобрал волочившийся по земле плед, а другой, щурясь, заслонил глаза от страшного зрелища. Кони сидов то вырастали до неба, то снова уменьшались, меняясь, как туман на болотах. Сами сиды были пронзительно красивы, и трудно было бы ожидать от них другого, но было, было что-то ужасное в их лицах. В этот миг поднялся страшный ветер, налетели клочья тумана, и Рори уже шагнул вперёд, чтобы уйти вместе с воинством сидов туда, куда зовёт их охотничий рог. Конечно, человека, ушедшего с воинством сидов, вряд ли кто после увидит в живых. Однако Рори был ирландцем, так что сиды были его родным потусторонним миром, и почему бы ему и не уйти туда, коли уж на то пошло? Но уйти оказалось непросто хотя бы потому, что на локте у него тут же повис сумасшедший валлиец, который совершенно не понимал ирландской души, ни в зуб ни в чём не смыслил, но, с усилием пройдя три шага против ветра, вцепился в локоть Рори мёртвой хваткой. Мало того: представитель племени Выдры, зайдя с другой стороны, снял со своей собственной шеи какой-то амулет, а попросту говоря - связку чьих-то зубов, втиснул его Рори в руку и сказал:
- Держи. Это здорово помогает против злых духов.
Попробуйте как-нибудь в таком сопровождении покинуть мир живых, и я не я буду, если минуты через две вы не плюнете на эту затею.
Но сиды тоже не молчали.
- Привет тебе, Рори О'Хара! - сказали сиды. - Мы отлично знаем тебя и всех твоих родных!
- Замуж возьмёшь меня? - издевалась Ниав Кинн Орь, задевая Рори по лицу полой своего ярко-красного плаща.
- А может, меня? - перегибалась с седла Айне Руа. - Вот было бы счастье!
И она потрепала Рори по волосам.
- Мы не доиграли с тобой в фидхелл, Рори О'Хара, - подхватил Донн, сын Мидира. - Твой ход за тобой!
- Почему бы тебе не пойти с нами, Рори, сын Финтана? - неслось со всех сторон. - Ну почему?
Рори хотел уже что-то сказать и даже раскрыл рот, но вместо этого раздался другой голос:
- Эй, рыжая, уж не ты ли по ошибке выплеснула помои в лицо доблестному Финну, когда он заглянул к вам в гости?