- Хельга, Матильда, Людвига, Роберта, Катарина, Делайла, Пегги, Герта, Ундвика, Жизель, Орта и Изабель... - тихо шепчет ведьма, перебирая бусины. - Так их звали. Моих сестер, что не увидели света. Сестер, что могли бы ведьмами, как я...
- Ты винишь своего отца в смерти матери? - спрашивает Бил, устраиваясь полулежа на подушках.
- Нет. Не вижу смысла. Я, а не он, приблизила её конец. Так же не вижу смысла сожалеть о человеке, которого никогда не видела. И все же... Я видела надгробие с двенадцатью именами. И я знаю, что там было место для меня. Вот почему я запомнила их имена. Я видела их довольно часто.
- А имя матери?
- ...не помню.
Билл знает, что ведьма лжет. Видит это в её испуганных глазах, в поджатых губах, в согбенной спине. Но вот что удивительно: Аглая диво хороша в своей лжи. Это её парадный наряд, её лучшее украшение. Эта женщина плетет паутину из слов, как дышит.
- Он не всегда был таким, Билл... - ведьма тихо вздыхает. - Когда мне было пять, он сказал, что я могу больше не читать молитв и пойти с ним на ярмарку. Там он купил мне леденец и резную лошадку. Я не знаю почему... не знаю, почему тогда он был добр. Должно быть, это был религиозный праздник. Но после него... я загорелась фанатичной идеей завоевать любовь отца, чтобы больше не стоять дни напролет на горохе.
- У тебя ничего не вышло.
- Нет, - она кривит губы. - Не вышло. Поэтому я и хочу убить этого человека. Не ради идеи, как ты мог подумать, и не ради погибших ведьм. Но ради того человека, которого он убил в себе.
- Понимаю.
- Нет. Не понимаешь. Он очень любил мою мать...
Её темные волосы спутались, на висках блестят бисеринки пота, пухлые губы чуть приоткрыты, она вдыхает затхлый воздух комнаты полной грудью. Пожалуй, он не жалеет... не жалеет, что это все происходит между ними. Даже если это чары, которые на него навела ведьма, Билл все равно не жалеет. Такие женщин стоят того, чтобы умереть.
- Мы убили трех помощников сира Джейкоба. Переменили больше семнадцати агентов Инквизиции, спасли несколько десятков ведьм. Что дальше? - спрашивает он.
- Мы убьем главу Инквизиции, Прихлоп. Все просто, - Аглая улыбается, обнажая ровные зубы. И Биллу они кажутся острыми клыками, по спине бегут мурашки. - Ты скажешь ему, что хочешь вернуться...
Блэкуотер устало прикрывает глаза. Да. Быть двойным агентом непросто. Он всегда балансировал на этой грани, а теперь придется выбирать. Он не боится ошибиться с выбором. Сожалеть он будет в любом случае.
Но не этой ночью.
Она - посланница смерти, его дочь, его невеста, его преемница. Она - юродивая, что видит везде предзнаменования судьбы, символы и знаки. Она сама стала символом и видит символ в нем.
Аглая наступает неумолимо. Сир Джейкоб, мужчина уже преклонных лет, наставляет на неё арбалет. Плетение, давно заготовленное, выбивает его из рук инквизитора.
- Здравствуй, отец, - она шипит, подобно змее. - Я так долго ждала нашей встречи. Ну не отворачивайся же, отец... - И на его шее оказывается ловко сделанный ведьмин аркан. - Видишь, как многое я умею? Я сильнее любой ведьмы в этом городе. Ты знаешь, как они меня называют...
- Мадам Кориандр, - отвечает инквизитор. - Ты выросла...
- А еще у меня на побегушках десятки твоих шавок, - зло бросает она.
- Сегодня в Подполье всех убьют.
- Что ты только что сказал? - её голос дрожит.
- Сегодня в Подполье ворвется отряд Инквизиции и перебьет всех, кто там живет, - вместо инквизитора отвечает Билл. - Более половины из проживающих там "отрекшихся от инквизиции" - это подговоренные агенты. Этого ты не предвидела?
- Нет, - и аркан на шее Джейкоба затягивается.
Нож входит в плоть, как в масло. Билл легко находит сердце. Сердце, что билось рядом с ним столько ночей. Что ж, свой выбор он сделал. Черная ткань корсета намокает от крови.
- Зато это - вполне, - её губы словно обескровлены, а лицо бледнеет. Аглая как-то странно покачивается, ведьмин аркан слабеет, и сир Джейкоб вновь может дышать. Ведьма падает Биллу на руки. - Я знала это. С самого начала. С того дня, как увидела тебя, Прихлоп...
Её глаза медленно стекленеют. Они всегда были стеклянными, словно фальшивые камни, но теперь жизнь в них угасла совсем. Пустая, бесполезная кукла.
Знаешь, чего мы боимся, Билл? Того, что зверю нет предела, а человеку - есть... Нам всегда интересно, способны ли убить кого-то, кто нам дорог. Но никогда не решаемся...
Ты, наверное, права, Аглая, думает Билл. Только я - зверь. Мне уже давно нет предела. И границ уже нет. Со смерти сестры. Нет, ведьма, твоя смерть - не первая в череде моих потерь, и её я как-нибудь переживу. Всегда переживал.
- Хорошо, - кивает сир Джейкоб. - А теперь отдай мне мою девочку, ей давно пора на покой.
Билл думает о том, что надо отдать эту куклу, лежащую у него на руках. Но он не хочет. И он передает её на руки, бережно, словно драгоценность. Её черные юбки выглядят отвратительно измятыми, а лезвие так и не вынуто из груди.
И он достает пистоль.
Сир Джейкоб заваливается назад, вместе с телом дочери на руках.
- За Хельгу, Людвигу, Роберту, Делайлу, Катарину, Пегги, Герту, Ундвику, Жизель, Орту, Матильду, Изабель... и за Аглаю, - холодно говорит Билл. За всех девчонок, что ты сгубил. Хоть ему, откровенно, и плевать. Но он видит горькую иронию в том, что правосудие явилось к инквизитору в его лице. В лице лучшего агента инквизиции.
Он поднимает её тело. И лицо её некрасиво, уродливо даже. Смерть ей не к лицу. Возможно потому, что она больше не лжет, и вокруг неё нет того ореола, что раньше очаровывал его.
И Билл бредет по улицам до пресловутого паба. И он медленно, шаг за шагом, с руками изнывающими от тяжести, преодолевает путь до Подполья. И ему никто не открывает ворот.
Но там, на главное площади, посреди трупов стоит девочка с васильковыми глазами, так отчаянно похожая на его сестру.