Очнулась я от голода, казалось, еще чуть-чуть, и начну грызть собственную руку. В полумраке возле решетки заметила миску с молоком и чуть ли не с урчанием бросилась к ней, подняла с каменного пола лепешку, отгрызла огромный кусок, запила. Вытерла молоко, стекающее по подбородку, снова откусила лепешку. Подавилась от жадности, пока кашляла, в животе урчало, словно там завелось ненасытное чудовище.
Прокашлявшись, расправилась с лепешкой, допила молоко, и живот скрутили боли, ненадолго заставившие забыть обо всем на свете. Удивительно, но неутоленный голод пробивался даже через боль. Никогда в жизни со мной такого не случалось, как любой зарг, я научена терпеть голод, холод и боль.
Понемногу начали возвращаться мысли. Я находилась в каменном шатре, выход загораживали железные прутья. Бока болели - отлежала их на каменном полу, - было холодно. Скорее всего, это какая-то пещера, потому что в домах мягкотелых обычно есть окна. К стене за решеткой прикреплен факел, здесь светло из-за него; недалеко от моей клетки вроде бы еще одна, пустая, и ступеньки вверх, а дальше - темнота.
Вспомнилось стойбище мягкотелых, длинноносый дядька, который провел меня за стену, стойло с дипродами, злой колдун со шрамом через глаз... Как сейчас слышится его голос: "Не сопротивляйся, я сильнее", хрустит сминаемый загон, и дипродыши спешат мне на помощь. Ничего у них не получилось, жаль... Как жаль!
Я скрипнула зубами, не желая мириться с тем, что колдун победил меня. Вскочила, заметалась по пещере, вцепилась в решетку, дернула на себя, затрясла, но вырвать ее не получилось. "Твердый, как камень, смертоносный, как паук", - шептала я, ощупывая решетку в поисках слабых мест, но не находила их.
Где я? Почему здесь? Что со мной будет? Я так мало знала о мягкотелых, что даже предположить не могла, наши говаривали, они едят друг друга, неужели и меня - съедят? Проще самой умереть, не дожидаться стыдной смерти, где мой нож?
Я ощупала себя. Нету. Украли. И что теперь делать? Проклюнулась надежда, что никто не собирается меня съедать, ведь я всего-навсего ребенок. Скорее всего, они даже не догадались, что я - зарг...
Мыш! Он так и не дождался меня, наверное, бегает сейчас вдоль стены, бедняга. За Мыша было страшнее, чем за себя, он точно пропадет без моей защиты. Я вцепилась в железные прутья и принялась их трясти, пока не обессилила. Уселась на пол, вытерла пот. Живот снова заурчал, требуя еды. Да что ж такое, прямо терпеть невозможно, и голова кружится, голод такой сильный, что хочется выть, кажется, что если не поем, то сдохну прямо сейчас.
- Выпустите меня! - закричала я, пытаясь просунуть голову между железными прутьями. - Есть тут кто-нибудь? Э-гей!
Мой голодный живот отозвался жалобным курлыканьем. Будто бы услышав его, вдалеке что-то заскрипело, и на ступеньки упал солнечный свет, аж глаза заболели. Потом свет потускнел, и донеслись шаги - кто-то спускался сюда, и этот кто-то - враг. Я отлипла от решетки, попятилась, оглядела пол, но не нашла ничего, что послужило бы оружием.
Этот кто-то шагнул к факелу, я узнала колдуна с базара и попятилась, пока не уперлась спиной в стену. Выбитый глаз колдуна был закрыт черным кругляшом, но кривой шрам все равно виднелся и спускался на щеку, как вылезшая из норы сороконожка. Проклятый колдун пожирал булку, и крошки сыпались на его рубаху без рукавов, он выглядел усталым и старым.
- Ты как? Живая? - спросил он как ни в чем не бывало, и злость захлестнула меня, я скрипнула зубами, а он продолжил: - Ну и потрепала меня!
- Мало тебе, - огрызнулась я, он сел на корточки, рассматривая меня, как диковинного зверька, ощущение было, будто чужая рука ковыряется в голове, и я крикнула: - Хватит! Выпусти меня!
- Сильная, - кивнул он удовлетворенно, поморщился, и ощущение чужака в голове пропало. - Это хорошо, долго проживешь. Но дикая, это плохо.
- Чего тебе от меня надо?
- Есть хочешь? - он протянул кусок булки, рот наполнился слюной, живот зажил собственной жизнью и взревел, но я прошипела:
- Подавись.
- Подумай, - улыбнулся он, придвинулся ближе, просунул руку с булкой между прутьями.
На поясе у него был тесак. Если схватить колдуна за руку, рвануть на себя, можно выхватить нож и прирезать его, я бросилась на него, но он оказался быстрее и отпрянул, я не стала отходить, вцепилась в решетку, надеясь, что он прирежет меня, ведь впереди ждет что-то более ужасное чем смерть, например, позор рабства, меня будут заставлять делать то, что я не хочу.
- Зря ты так, - сказал колдун с сожалением, и я открыла глаза. - Поработала бы пару лет на меня, потом я отпустил бы тебя.
- Не хочу, - ответила я с вызовом.
- Жить не хочешь? - он вскинул бровь, доел булку.
- Если отпустишь, то хочу.
Он качнул головой:
- Ты нравишься мне, но не отпущу, ты все равно будешь на меня работать.
- Скорее ты сдохнешь, - от негодования я оскалилась, попыталась хотя бы доплюнуть до колдуна, но промазала.
- Правильнее и безболезненней согласиться, и мне проще, и тебе приятней. Из какого леса ты сбежала?
Да как он, мягкотелый, хоть и колдун, смеет меня заставлять? Негодование накрыло и понесло, из меня сами собой посыпались слова:
- Зарги не боятся смерти и боли, тебе безопасней убить меня! Давай! - я попыталась качнуть прутья, и они лязгнули. - Убей меня, я все равно не подчинюсь!
Колдун потер висок и сказал задумчиво:
- Значит, зарги... Зар-ги - камни, которые катятся по Пустоши - слово ведь это значит? Твердая, как камень, смертоносная, как паук? Это многое объясняет.
Развернулся и зашагал прочь, ни разу не обернувшись. Вот гад, заставлять зарга вздумал! Может, теперь он поймет, что меня правильнее прикончить? Плохо, что на мне закончится наша семья - не верю, что Мыш выживет в одиночку.
Скверные мысли так одолели, что я не сразу услышала скрежет двери, опомнилась только, когда ощутила недобрый взгляд, вскочила, прижалась спиной к стене. Колдун вернулся, с ним было еще двое, один - старый беловолосый дед с горбом, второй - молодой дядька, даже скорее мальчишка, бороденка заплетена в тонюсенькую косичку, вместо усов - пух. Трое взрослых - против меня одной, в животе сделалось холодно, руки тоже похолодели, бросило в пот, но я заставила себя рассмеяться.
- Ну и уроды! - голос получился хриплым, наглым. - Дайте мне нож, я сама перережу себе горло.
- Ты нужна мне живой, - сказал колдун.
- Зато ты мне не нужен! - я оскалилась.
Колдун посмотрел на старика и распорядился:
- Как видите, убеждать ее бесполезно. Приступаем.
Они взялись за руки, зажмурились и замерли. Вскоре будто бы из их животов начал доноситься утробный звук, такой, как когда ветер воет в пещере: "Ннннннннннн", звук все усиливался, давил на уши, глаза, хотелось убежать, зарыться под землю, я заметалась по клетке, упала на четвереньки, затрясла головой, что-то словно распирало ее изнутри, я готова была выцарапать собственные глаза, только бы это прекратилось.
Нужно что-то делать, но что? Как защититься, когда они - колдуны, а я если и ведьма, то маленькая, и даже не знаю, что умею. Если проиграю сейчас, то со мной случится что-то ужасное.
Кого просить о помощи? На ум пришло только одно существо, и я зашептала: "Изгнанный Заступник, я, Талиша, дочь твоих детей, заклинаю тебя! Помоги мне, Защитник, и я отблагодарю тебя, подарю столько жизней мягкотелых, сколько захочешь! Я последняя из нашей семьи, не дай ей исчезнуть, позволь создать новую, продолжиться и славить тебя".
Полегчало. В голове прояснилось, монотонный гул больше не выматывал, лишь зудел стаей комаров, мои мучители все вместе распахнули глаза, я улыбнулась с торжеством, и сразу же кто-то невидимый ударил в живот так сильно, что из меня вышибло дух.
***
Голова болит, ужас, глаза открыть больно! Никогда такого не было, словно там, под волосами - дырка. Непослушными руками я ощупала спутанные патлы - нет дырки. Зарги приучены терпеть боль, соберись, Талиша.
Я заставила себя распахнуть глаза - чуть сознание не потеряла от боли, но перетерпела, стиснув зубы, привыкла и рассмотрела место, куда меня занесло. Это не подземелье с колдунами, но и не шатер - квадратное белое помещение, из распахнутого окна льется солнечный свет, доносятся голоса, лошадиное ржание. Никаких тебе решеток, дверь, вон, тоже приоткрыта.
Где я? В жилище Изгнанного Заступника? Надо же, услышал! Помог! Чудо, не иначе, ведь никто другой не мог меня спасти. Но почему тут только перина на полу? Заступник должен быть богатым. Или обычный человек поборол колдунов и помог мне?
Не человек, поправила я себя, - мягкотелый. Возле двери - миска, а там... Голодный живот радостно забулькал. Куски сыра, жареного мяса, лепешка! А чуть дальше - два моих ножа, которые украл длинноносый.
Насыщаясь, я ни о чем не думала. Съеденного оказалось мало, но голод чуть поутих. Облизав пальцы, я подошла к окну, выглянула: напротив был каменный дом, в стене - окна сверху и снизу, вдоль него прогрохотала крытая телега, за ней прошли две тетки в коричневых шапочках и платьях. Так и есть - мягкотелые, и Заступник тут ни при чем.
Интересно, почему они так добры ко мне? Спать уложили, накормили вкусным, дверь открыли - выходи, не бойся! Казалось бы, радуйся, беги, но я не спешила, не веря в свое счастье. Где обман?
Обошла комнату по кругу, еще раз выглянула в окно: ничего подозрительного. Толкнула входную дверь - она распахнулась и ударилась о стену. Никто на меня не напал, не велел идти назад. Похоже, поблизости вообще никого нет, откуда тогда ощущение неправильности происходящего?
Сунув ножи за пояс, я подошла к двери, собралась выйти из комнаты, но нога отказалась подчиняться и вросла в пол. Это что еще? Выход заговоренный, что ли?
Назад отойти получилось, но выйти - нет. А если выпрыгнуть? Упершись в стену напротив выхода, я разбежалась, но не смогла оттолкнуться и упала на живот. Разозлившись, бросила миску в коридор - она вылетела и с грохотом покатилась по полу. Ни выползти, ни выкатиться не получилось, тело переставало мне подчиняться, стоило приблизиться к порогу.
Теперь понятно: дверь заговоренная, окно, наверное, тоже. Я оперлась о подоконник, выглянула: высоко! Подо мной - второй рядок окон, если выпрыгну, ударюсь больно, проще спуститься по шершавой стене. Сев на подоконник, я попыталась свесить ноги, но они стали чужими. Даже руками не получилось их сдвинуть с места. Давайте же, ноженьки! Чуть-чуть осталось, вон она, свобода!
В небе снуют стрижи, чирикают. Черно-белый кот, лежащий в тени стены, лениво смотрит на них. Что же мне мешает сдвинуться с места? Если я тоже колдунья, то должна разрушить чары, вот только как? Я представила прозрачную стену, вообразила, что она трескается и рушится, но не помогло - по-прежнему не получалось покинуть комнату.
Тогда я спрыгнула с подоконника, вспомнила отвратительную рожу колдуна, его уверенность, что мне все равно придется на него работать, грустно улыбнулась и вытащила из-за пояса нож, сжала рукоять. Бросила взгляд на мелькающих в небе ласточек, на квадрат солнечного пятна на полу, протянула руку, чтобы луч упал на ладонь, и сжала кулак.
Никто из заргов никогда не был и не будет рабом, мы - вольный народ, не позволю лишить себя свободы...
Умирать не хотелось, мне нравилось небо, и солнце со стрижами, кот, и даже мягкотелые начали нравиться, как-то обидно стало, что придется перерезать себе горло. Мыш не смог бы, а я - смогу, потому что рабство - позор, а позор хуже смерти.
Шумно сглотнув слюну, я поднесла лезвие к горлу, зажмурилась, собралась провести острием по месту, где течет кровь, но рука с ножом словно окаменела и отказалась слушаться. Да что ж такое? Я схватила одну руку другой, но не смогла вонзить нож в горло. Ни в живот, ни в сердце, ни в ногу. Даже палец порезать не смогла.
Получается, это не комната заговоренная, а меня заколдовали? Запретили делать некоторые вещи, и я не в силах ослушаться? Не верю!
Разозлившись, я разогналась, чтобы удариться о стену, но ноги заплелись, и я покатилась по полу. Попробовала еще раз - получилось то же самое. Попыталась выпрыгнуть в окно, но полетела в другую сторону, и тело приземлилось так, что даже синяков не осталось. Ощущение было, словно во мне поселился чужак, который дергает за ниточки, и я, как кукла мягкотелых, делаю, что он хочет.
Задыхаясь от злости, я снова и снова старалась себя если не убить, то покалечить, но пока не преуспела. Нет-нет, такого не может быть, потому что я отказываюсь это принимать!
Из носа побежала кровь, я не стала ее вытирать, и вскоре пол покрылся красными пятнышками. Обессилев, упала на живот, щекой прижалась к полу и замерла, умоляя Заступника дать мне силы, чтобы разорвать чары.
- Не сопротивляйся, это бесполезно, только себе хуже сделаешь, - прозвучал уже знакомый голос колдуна, в ушах звенело, и я не услышала, как вошел мой враг.
Очень хотелось его убить, наверное, не получится, но попытаться стоит. Второй нож был за поясом, я собралась потянуться за ним, но рука не стала этого делать. Из-за проклятого колдовства я даже падала так, чтобы не причинить себе вреда. Что ж, если не удалось его убить, сделаю вид, что не вижу и не слышу его.
- Хватит лежать, вставай, - сказал колдун, и мое гибкое послушное тело враз сделалось чужим, пока я настоящая вопила и сопротивлялась, оно поднялось на четвереньки, послушно выпрямилось перед ним, руки повисли вдоль тела.
- Меня зовут Айгель, нам предстоит долгая жизнь вместе, так что назови свое имя.
Нет! Ты не узнаешь моего имени! Я попыталась сжать челюсти, но, не желая того, произнесла:
- Талиша, - и зашипела, вложив в голос всю свою злость: - Чтоб ты сдох! Все равно я достану тебя! Ночью подползу и перережу глотку! Дерьмо трескунье, вонючка, от...
- Не смей оскорблять меня, помолчи пока, послушай.
Захлебнувшись дыханием и злостью, я захлопнула рот и остолбенела. Ярость и отчаянье разрывали меня, сердце колотилось так сильно, словно хотело пробить грудь и вырваться на свободу, но слишком прочной была клетка собственного тела.
Скрестивший руки на груди колдун смотрел на меня равнодушно, он говорил, а его тонкогубый рот с той стороны, где из-под повязки выглядывал белый изогнутый шрам, изгибался вверх:
- Я провел ритуал подчинения, бесполезно сопротивляться моей воле. Если бы ты согласилась тогда, в подвале, твоя сущность осталась бы цельной, а так пришлось ее несколько... кхм... изменить. Как бы сказать попроще... вырезать большой кусок и заменить его частью себя, так что если я умру, ты тоже не выживешь: или отправишься за мной, или сойдешь с ума - мы связаны навеки, так что смирись, тебе же проще. Я не собираюсь тебя ломать и мучить, наоборот, постараюсь сделать так, чтоб тебе было хорошо, и ты прослужила мне подольше.
Проклятый колдун полностью подчинил мое тело, но над мыслями был не властен, и я представила, как подбегаю к нему и бью ножом в пах, как он корчится, истекая кровью, кричит, и нет лучшей музыки, чем его вопли. Наслушавшись вволю, я перережу ему глотку одним движением - рраз!
Из носа хлынула кровь, защекотала губы, горячие капли стекли по шее под жилетку, колдун вскинул бровь, заткнулся и зашагал ко мне, вынимая из кармана белоснежный платок. Сел передо мной на корточки так близко, что его здоровый глаз, темно-темно-серый, почти черный, оказался совсем рядом, и я представила, как вгоняю туда лезвие ножа.
Платком колдун принялся меня вытирать, как сопливого младенца, я зажмурилась, всеми силами противясь его прикосновениям, но не шелохнулась. Даже в черноте подобно бледному солнцу восходил его выпуклый безбровый лоб, обрамленный жидкими темно-серыми волосами, растущими с середины головы и свисающими до плеч.
- Не сопротивляйся, - проговорил он почти ласково. - Тебе не придется делать ничего трудного, ничего стыдного. Даже хорошо, что ты досталась мне, я буду беречь тебя, ты увидишь мир - и северные земли за Хребтом Дракона, и голову Дракона, дышащую огнем и дымом, и сам Край мира, окутанный туманом. Золотые пустыни и изумрудные равнины, заснеженные горы.
Наверное, он пытался успокоить меня, но злил еще больше. Меня разрывало от ярости, на миг будто бы разошлись в стороны тяжелые края шатра, мне удалось освободиться от чар, и я закричала:
- Я никому не досталась, слышишь?!
Он шарахнулся в сторону, вроде бы даже побледнел, а я стояла все так же неподвижно, пыталась сказать, как же ненавижу его и желаю самой страшной смерти, но не могла издать ни звука. Злость поутихла, легла пеплом на головешки чувств, и я, обессилев, опустилась на колени, уронила голову на грудь и прижала к носу окровавленный платок. На губах играла улыбка, ведь хоть на миг мне удалось освободиться, значит, не все еще потеряно!
Когда я, все так же улыбаясь, подняла голову, колдуна в комнате уже не было.
До самого вечера я сопротивлялась, пытаясь разрушить или обойти чары, но ничего не получалось. Заляпав пол кровью, которая начинала течь из носа, если слишком напрягусь, я упала на тюфяк и сразу же уснула.
"Просыпайся", - прозвучало сквозь сон, и мое тело поспешило подчиниться, даже не успев толком продрать глаза. Спросонья не сразу удалось понять, что сюда явился за худой бледный дядька с выпуклым лбом и повязкой на глазу. Когда проснулась память, шевельнулась вялая злость, оскалилась и сразу же отступила, поплелась зализывать раны.
Колдун швырнул мне с порога какую-то ткань, она распрямилась в полете, и я с ужасом распахнула глаза, потому что к моим ногам упало светло-желтое женское платье с кружевными оборками.
- Не нравится? - он наморщил лоб, вскинул жидкую едва заметную бровь.
Хотелось послать его дипродихе в трещину, но я сдержалась и проговорила:
- Уродство. Я не смогу в этом ходить.
Аж рука зачесалась, как будто ткань прилегает к ней, щекочет.
- Понятно, ты не привыкла к человеческой одежде.
Я оцепенела, думая, что он велит привыкать и надеть это уродство прямо сейчас. И никуда я не денусь, разденусь помимо желания, и он увидит меня голой... От осознания собственной беспомощности волосы зашевелились на голове, появились малодушные мысли, уцепились за его обещание не мучить и не ломать меня.
Колдун подошел ко мне, наклонился, чтобы поднять платье, я положила руку на нож, но не смогла его вытащить, с тоской уставилась на жидкий хвост на затылке своего мучителя. Перекинув платье через руку, колдун сказал:
- Хорошо, я принесу одежду для мальчиков, к какой ты привыкла, - он с сожалением погладил платье. - Жаль, что тебе не понравилось.
Я судорожно выдохнула, готовая танцевать от счастья, что ничего стыдного не будет.
- Тебе нужно помыться, от тебя дурно пахнет, - продолжил колдун, шагнул из комнаты. - В конце коридора - баня, советую сходить туда, пока меня не будет. Потом переоденешься, и мы поедем далеко к морю, в северный город Драконье Сердце, оттуда до гор рукой подать... Ты когда-нибудь видела море?
- Не знаю, что это, - послушно ответила я, задушив желание нагрубить колдуну.
А действительно, что? Название чего-то? Горы? Стойбища... то есть города? Я обернулась и с тоской посмотрела в окно, которое выходило на юг. Вроде эти драконьи горы находятся совсем не в той стороне, где живут зарги. Прощай, Мыш! Прощайте, наши, больше я вас не увижу, и это хорошо, потому что и вы не увидите, что со мной стало.
Колдун... как там его? Посоветовал мне искупаться, но как, если из комнаты мне не выйти? Или уже можно? Я подняла ногу, переступила порог и очутилась в плохо освещенной длинной комнате, прошла мимо рядка дверей, но ни одну, кроме последней, открыть не смогла.
В середине почерневшей от сырости комнаты с огромной каменной печью стояла деревянная бочка, невысокая, мне по пояс, с водой. Я тронула воду рукой - теплая, завертела головой по сторонам: ведра, какие-то миски, веник из можжевельника. Еще раз оглядевшись, быстренько скинула одежду и залезла в бочку, окунулась с головой, помассировала волосы, а когда вынырнула, передо мной, наклонившись, стоял колдун.
Захотелось под землю провалиться, и я погрузилась в воду по самые ноздри. Колдун поднял с пола маленькую деревянную кружку и сказал, не глядя на меня:
- Тут одна штука... Натрешь этим волосы, потом смоешь, следи, чтоб в глаза не попало. Я принес, чем вытереться, вот. И одежду, надеюсь, тебе подойдет.
"Сдохни", - подумала я, но промолчала, а то еще как прикажет что-нибудь.
Подождав, пока он удалится, я перегнулась через края бочки, схватила мисочку: там была неприятного вида тягучая зеленоватая жидкость. Опустив в "штуку" палец, я поднесла его к лицу, понюхала: пахнет вкусно, какими-то травами. Лизнула. Фууу! Тьфу! Гадость. Подумав немного, вылила в ладонь, намазала голову, посмотрела на пальцы, покрытые белой пеной. Наверное, так и надо, я не могу сделать себе плохо. Потерла скользкие пенные волосы, опустилась под воду, смыла "штуку" и, воровато глянув на дверь, сначала завернулась в мягкую тряпку и только потом принялась вытираться.
Одеться мне пришлось в неудобные кожаные штаны в обтяжку, которые давили живот и ноги, и просторную светлую рубаху с короткими рукавами. Красную веревку я обвязала вокруг талии, как это делали мягкотелые, сунула за нее нож и направилась к двери, которая распахнулась мне навстречу.
Увидев колдуна, я невольно попятилась назад, рука сама к ножу потянулась, проснулась ненависть. Колдун протянул мне плоскую квадратную штуковину, где был злобный мальчишка с мокрыми черными волосами до плеч, он явно хотел прирезать меня - я отпрыгнула, выхватив нож, и сообразила, что это мое отражение. Вот же дуб-дерево! Лицо моего отражения сделалось пунцовым от стыда, я шагнула к зеркалу, прищурилась, изучая себя.
У наших женщин-зудай были зеркала, но маленькие, где видно два глаза, щеку или губы, а такое огромное я вижу впервые. Хоть посмотреть на себя, что ли. Мальчишка как есть. Страшный, как чума. Не удержавшись, я провела ладонями по бледным впалым щеками. Морда, как яйцо, узкая, словно недоделали ее. А здоровенные глаза, наоборот, переделали, спасибо, хоть получились вытянутые, нормальные, а не кривой каплей, как у мягкотелых. И цвет... Ну почему они, как трава? Столько дразнилок довелось выслушать! Были бы черными, как у нормального зарга! Не удивительно, что мягкотелые меня приняли за свою. Надо же, синяк, который набил Прыщ, еще не сошел. Синяк есть, а Прыща нет, умер. Сойдет синяк, и не останется памяти о моем обидчике, а я, вот, живу...
Колдун убрал зеркало и протянул руку, развернул ее ладонью вверх - я попятилась, сердце заколотилось, как у дикого зверя в силках, заметившего охотника. Трепыхайся, не трепыхайся, все, птичка, ты поймалась. Прикасаться к колдуну было до тошноты противно. Видимо, это отразилось на моем лице, и он убрал руку в карман рубахи из плотной ткани.
- Ладно, иди за мной, мы уезжаем. И не пытайся сбежать, тебе же хуже будет.
Он шагал впереди, а я представляла, как вгоню ему нож в углубление между головой и шеей, и мысли о его смерти развеселили меня.
На улице я ослепла от яркого света, остановилась, приложив руку к глазам, запрокинула голову, впитывая солнечные лучи, жадно вслушиваясь в стрекотание стрижей, и сделалось малодушно-радостно, что мне сохранили жизнь.
Сразу же охладила мысль о будущем, я покосилась на темный силуэт колдуна, но спрашивать не стала. Он говорил, что я буду на него работать. Кем? Уж точно не ягоды в лесу собирать. Спрашивать у него я не стала, хотя была уверена, что он не солжет, отвечая.
Нас ждала повозка, расписанная золотыми узорами, запряженная двумя рыжими лошадьми, спереди нее сидел вчерашний носатый дядька, который привел меня к колдуну, на меня он старался не смотреть. Колдуна убить не получится, а если - носатого? Покосившись на колдуна, я попыталась выхватить нож из-за пояса, но он где-то выпал, чтоб его!
Тогда я сделала вид, что споткнулась, подняла увесистый камень и швырнула, целясь носатому в висок. Он крутанул головой, и камень ударил его по лбу. Думала, упадет на землю и сломает себе шею, но нет, удержался. Отчаянно ругаясь, он спрыгнул и кинулся ко мне, но колдун схватил его за грудки, оттолкнул.
- Остынь.
Глянул на меня единственным глазом, отвесил подзатыльник и прошипел:
- Вот же неугомонная! Лезь в карету, сядь и не двигайся, пока я не разрешу.
Тело исполнило его приказ, уселось, выпрямив спину. Хорошо, я могла хоть головой двигать и смотреть по сторонам. Пришло понимание, что напрасно я ударила носатого, теперь колдун запретит мне трогать других людей, а можно было бы подстроить так, чтобы меня или его пришибли чужие. Вот же дуб-дерево!
Но как тут все взвесишь, когда злость так и бурлит, так и клокочет? Не смиряться же, доставляя колдуну радость? Это стыдно.
Старая Фло посоветовала бы сделать вид, что я смирилась и даже счастлива, подружиться с колдуном - вдруг он научит своим премудростям? А самой все это время искать удобный момент, чтобы взять свое. Но как это сделать, когда я ненавижу его все больше, и руки сами к ножу тянутся?
Колдун уселся напротив, и карета тронулась, затряслась, зацокали лошадиные копыта. Я все так же сидела прямо, положив руки на колени, и смотрела, как за окном мелькают дома мягкотелых. Подумать только, я, зарг, потомок изначальных людей - и рабыня презренного мягкотелого, он сам сказал: "ты досталась мне".
- Ну и зачем ты бросила камень? - спросил колдун, я не ответила, даже головы в его сторону не повернула.
- Смотри мне в глаза. Отвечай, - распорядился он.
- Носатый привел меня к тебе. За это.
Колдун сидел, скрестив руки на груди, и смотрел без злости, скорее с любопытством, а я изучала рисунок - черного змея, обвивающего его руку от запястья до рукава, - было интересно, есть ли змей дальше, под черной жилеткой.
- На что ты рассчитывала?
- Что он издохнет, - ответила я помимо воли.
Колдун провел по лицу, наклонился ко мне, упершись локтями в колени:
- Ты дикая и потому глупая. Если бы ты жила среди нормальных людей, то знала бы, что ожидает юного мага, попади он в недобрые руки. Есть такие маги, которые выкачивают силу из молодых и неопытных, пока те не лишаются рассудка. Как и я, проводят ритуал подчинения и дают задания, какие здоровый человек выполнять побрезгует. Есть те, кто черпает силу в человеческих страданиях, а страдания мага во стократ сильнее страданий обычного человека. Не хочешь себе такое представлять? А ты представь, что я заставлю тебя называть себя господином, целовать ногу, ползать на коленях... И это самые безобидные требования. Как тебе такая участь? За Драконьим Хребтом женщинам вообще нельзя быть магами, если с ними такое случается, их сразу же убивают.
Он говорил, а по моей спине бегали мурашки. Н-да, невесело быть молодой ведьмой.
- Когда повзрослеешь, и жизнь пообкатает тебя, как вода - камень, поймешь, как тебе повезло, спасибо мне скажешь. А то прожила бы всю жизнь в лесу среди дикарей.
- Вот уж спасибо. Посадил в мою голову чужака, - огрызнулась я и смолкла.
- А ты о нем не думай, живи себе, получай удовольствие от вкусной пищи и обстановки, если не будешь бунтовать и замышлять плохое, то вскоре перестанешь его замечать. Ничего, подрастешь - поймешь. Пока радуйся, что я не взялся тебя воспитывать, хотя стоило бы. Еще одна такая выходка, и сделаю так, что ты будешь жить от команды к команде и даже в туалет без разрешения не сходишь.
А ведь он может! Захотелось втянуть голову в плечи, но я не смогла. Вот скажет - замри, и замрешь, никуда не денешься. Или прикажет лечь и лежать. Или ходить туда-сюда. И что делать, когда и правда приспичит? Терпеть, пока не разорвет?
- Ты сказал, мне придется работать. Что надо будет делать? - не сдержала любопытства я.
- Наконец-то услышал от тебя что-то здравое, а то уж начал переживать, что со мной рядом - звереныш, а не человек, - колдун заулыбался и с радостью поделился, зачем я ему понадобилась. - Ритуал подчинения - довольно болезненная штука, я не могу подчинить сразу много людей. Точнее, могу, но не продержусь долго. Я торгую, вожу свой товар по опасным местам, мне нужна безграничная преданность моих людей, потому что бывает, наши жизни зависят от неловкого движения, вздоха. Удобнее всего иметь двух-трех подчиненных магов, которые "держали" бы всю команду. Поняла?
Я сморщила лоб, потерла переносицу, помотала головой:
- Не совсем.
- Ты будешь подчинять людей моей воле, чтобы они не смогли меня предать, когда мы отправимся в опасное место.
- Но я не...
- Научишься, в этом нет ничего сложного.
- Всю жизнь? - спросила я обреченно.
Он дернул плечом.
- Пока я не умру, тогда ты отправишься за мной. Не округляй глаза, я проживу еще лет сто, если кто-то мне не поможет отправиться на тот свет.
Захотелось закрыть лицо руками. Сто лет подчиняться мягкотелому! Знать, что тело тебе больше не принадлежит, что в твоей голове поселился чужак! И это когда ты - вольное дитя свободного народа! Да наш шад этого мягкотелого уложил бы одним мизинцем, как белую принцессу, из-за которой я здесь. Скрипнув зубами, я зажмурилась, вдохнула-выдохнула и не стала говорить колдуну, что он - смердящий коростливый червь.
Нет-нет, такого не может быть, я отказываюсь верить, что это происходит со мной. Мне снится длинный дурной сон, а когда он закончится, я снова буду свободной, найду Мыша... Как там Мышка? Живой ли? Наверняка ищет меня...
Помоги мне, Мыш! Я представила золоченую карету, бледную рожу одноглазого колдуна, длинноносого дядьку с синяком на лбу...Хотя нет, не надо - они тебя убьют. Лучше выживи, и пусть наша семья продолжится. Я что-нибудь придумаю.
Промелькнула и исчезла проклятая стена города мягкотелых, и начался лес. Колдун не позволял мне двигаться, я так и сидела столбом.
От нечего делать начала исследовать себя, свои мысли, чтобы найти то место, где живет чужак. Может, если как-то огородить его, то ненадолго можно обойти приказ? Все оставалось по-прежнему, я попросту не могла двигаться, хоть ты тресни. Снова и снова я приказывала рукам подняться, но они продолжали лежать, ни палец не шелохнулся.
Колдун дремал, откинувшись на мягкую подушку сиденья, и его голова каталась туда-сюда. Изогнутая шею притягивала взгляд. Ножом бы ее, ножом! Будто услышав мои мысли, колдун всхрапнул и открыл единственный глаз, прищурился, глядя на меня.
- Ладно уж, отомри! Но без глупостей.
Переступив через ненависть, я буркнула:
- Спасибо.
Поджала ноги и по привычке скрестила их на сиденье, подперла голову руками и уставилась в окно.
Мы ехали вслед за солнцем прочь от родной Пустоши, где я родилась и куда так хотела вернуться, тянулась туда мыслями, оживляла в памяти желто-красные холмы, рыже-розовую пыль, из которой так здорово лепить человечков, когда пройдет дождь; причудливых каменных великанов, выточенных водой из скал. Запах костров и воркование дипродов, шатры, стоящие вокруг костра, повторяя рисунок паутины...
Ближе к вечеру мы остановились перекусить, из окошка я наблюдала, как наш длинноносый слуга отпускает лошадей передохнуть, с удовольствием съела соленого мяса, сыра с лепешкой, запила молоком, и сытый живот отблагодарил меня так шумно, что колдун поперхнулся. Откашлялся, прожевал и сказал:
- Не делай так больше. Это отвратительно.
Он разозлился даже больше, чем когда я ударила носатого камнем. Из-за чего? Из-за того, что я сыто бэкнула? Но ведь это значит, что мне хорошо, и я наелась...
- Почему? - возмутилась я.
- Тебе предстоит жить среди людей, а не среди полузверей, а у нас не принято так делать и прилюдно пускать газы, облизывать пальцы. Учись вести себя правильно. Или я прикажу тебе.
Надувшись, я вытерла руки о рубаху. Колдун, негодуя, закатил единственный глаз и протянул мне тряпку:
- На, вытри. Учись быть человеком.
***
Когда мы выехали на безлесный холм, весь будто присыпанный пеплом, впереди что-то сверкнуло синим - я аж с места вскочила с криком:
- Что это там? Аааа... - я плюхнулась на сиденье. - Понятно. Озеро. Очень большое озеро.
- Это море, - улыбнулся колдун. - У него нет берегов с той стороны, такое оно огромное, а еще бывают огромные волны, с меня высотой. И вода там соленая, ее нельзя пить. Переночуем, и завтра ты увидишь его вблизи. Уверен, что тебе понравится.
Солнце село, и мы остановились возле деревянного дома у дороги, который охраняло множество мягкотелых с пиками, в железных панцирях. Вошли внутрь, колдун оставил меня одну, а сам отправился к пузатому дядьке, что-то ему рассказал. Здесь пахло жареным мясом, дымом, ели мягкотелые, причем делали они это, не сидя на коврах и скрестив ноги, а сидя на деревянных штуковинах и свесив ноги, еда стояла на высоком деревянном подносе.
Колдун вернулся и сказал:
- Садись за стол, как я. Поужинаем и пойдем спать.
Он уселся на деревянную штуковину, я сделала так же и скривилась, согнула ноги в коленях, подтянула к животу, но заметила, что колдун недоволен, и вытянула их. Неудобно, жуть! Заднице твердо, спина, как палка, не нагнешься толком.
Толстая розовая тетка принесла похлебку в деревянной миске и черпачки, я схватила миску, поднесла к губам, но колдун хлопнул по столу. Взял черпачок, опустил в похлебку, зачерпнул немного и отправил в рот.
- Учись.
Хотелось взять миску и надеть ему на голову, а черпачок в рот запихать. Уж и поесть по-человечески нельзя! А потом что будет нельзя? Дышать, разговаривать? Зажмурившись, я сжала руки в кулаки. Никто никогда не указывал, что мне делать, разве что Прыщ, за что был бит. Ну, в последний раз так точно. Но если вылью еду на колдуна, будет хуже. Надо перетерпеть злость.
- Молодец, - оценил колдун мои усилия.
Чтоб ты сдох! Поглядывая исподлобья, я взяла черпачок, опустила в похлебку, набрала туда еды, отправила в рот. Еще и еще раз. Мучение сплошное, лучше лепешкой наесться. Отложив черпачок в сторону, я принялась жевать, но колдун наклонился и проговорил:
- Тебе нужно учиться управляться с ложкой. Давай лучше сама.
- Есть не хочется, - ответила я.
- Работай ложкой, - распорядился колдун. - Пока все не съешь, не остановишься.
Рука схватила проклятый черпачок и принялась кормить меня насильно. Сначала думала, что из вредности глотать не буду, но где уж там. Тогда я закрыла глаза и сдалась. Ничего, колдун, ты свое получишь, клянусь!
Наконец похлебка закончилась и, подавляя желание обозвать колдуна и запустить в него ложкой, я отложила ее в сторону, опустила голову, чтоб лишний раз его не видеть.
Мы поселились в комнате с двумя топчанами для сна. Мне привычней было спать на полу, я попыталась стянуть тюфяк, но колдун велел:
- Раздевайся, ложись, как есть.
Он приказал, и тело избавилось от рубашки, затем - от штанов. К счастью, колдун повернулся к стене и не смотрел на меня, иначе не знаю, как пережила бы позор... Пережила бы, наверное, до сих пор ведь живая, и буду жить целых сто лет. Привыкну, смирюсь...
Нет! Никогда. Тебе меня не сломать, проклятый колдун!
Повернулся он только, когда я накрылась одеялом и подтянула колени к животу.
- Теперь поворачивайся к стене и спи. Пожелал бы тебе хорошего сна, но над твоими мыслями я не властен.
Хорошо, хоть мысли остались моими, подумала я перед тем, как заснуть.
***
Самым отвратительным для меня было - завтракать с помощью черпака, ложки то есть, и сидеть на стуле, свесив ноги. Не еда, а наказание! Колдуну же нравилось поедать ложкой кучу жидкой сладковатой гадости, похожей на рвоту. Не пойму, что за радость эта ложка, когда гораздо удобнее есть руками? Или еще проще - наклонить тарелку и понемногу выливать гадость в рот. Нет же, мучайся.
Ненавижу тебя, колдун. Ненавижу, ненавижу, ненавижу! От злости я аж подавилась, отодвинула пустую тарелку. Хорошо, хоть мысли он читать не умеет, иначе ему было бы неприятно находиться рядом со мной и смотреть, как жестоко я его убиваю.
Промокнув рот тряпкой, колдун встал.
- Идем, Талиша. Ты еще не знаешь, но у тебя сегодня счастливый день, я даже завидую тебе, потому что ты впервые увидишь море.
После завтрака мы снова сели в карету и поехали. Здесь вокруг были холмы и лес такой густой, что неба не видно. Вспомнив, как добрый лес помогал мне с Мышем, я снова попросила помощи, но он не избавил меня от злой воли колдуна. Я по-прежнему не могла ей противиться.
Если вчера случившееся оглушило меня и притупило чувства, то сегодня нахлынуло отчаянье. Не хотелось ни двигаться, ни дышать, казалось, что мир злой - и люди, и деревья, и даже воздух. Спрятаться, залезть от них под лавку, в темноту.
Ближе к вечеру мы въехали в стойбище... Точнее, город мягкотелых, где тоже были каменные дома с красными крышами. Колдун сказал, что он называется Сердце Дракона, и дальше мы не поедем, останемся тут, "пока не подует благоприятный ветер".
Мы ехали между высокими домами, будто в овраге. Люди здесь были яркие, в красивых разноцветных одеждах, их было много, так много, что казалось, пестрая река течет вдоль дороги. Только теперь стало ясно, какие крошечные семьи заргов, в Пустоши, откуда мы пришли, мягкотелые не строили городов, там людей было мало, и мне думалось, что нас много, теперь же стало ясно, что заргам никогда не одолеть мягкотелых, даже если все семьи объединятся.
И как жить дальше? Я смотрела на улицу, и в груди будто бы росла дыра, затягивала внутрь краски, людей, радость, никогда не будет, как раньше, будут чужие люди и чужой мир, меня лишили воли, и я не могу даже умереть...
Впереди, за домами, блеснуло что-то ослепительно-синее и снова исчезло за каменными стенами, и я напряглась, вытянула шею, глядя перед собой. Что это там...
Снова блеснуло, вроде бы у синевы не было конца, а когда мы выехали на пятачок, где толпились страшные бородатые дядьки, я захлебнулась собственным дыханием. Передо мной словно расстилалась бесконечная шелковая ткань, синева вздыхала, колыхала огромные лодки с изогнутыми носами, весел у них было очень много, так много, что не хватит рук, чтоб посчитать. Красивые, гордые, с трепещущими полотнами на длинных палках. По лодкам бегали люди, одна, двигая веслами, отплывала назад. Лодки поменьше стояли на берегу, перевернутые вверх днищами. Два усатых дядьки выгружали из маленькой лодки, прибившейся к берегу, кадушку с рыбой. Над синей водой туда-сюда сновали белые птицы с черными кончиками крыльев, истошно вопили, одна такая околачивалась возле рыбаков, когда у них из кадушки выпала рыба - небольшая, серебристая, с ладонь - схватила ее и полетела прочь.
Было так красиво, что я забыла о колдуне, о том, что я теперь - рабыня, об уготованной мне страшной участи, и пожирала море глазами, впитывала ощущения.
- Можешь подойти к воде, но учти, она соленая...
Не дослушав его, я спрыгнула на землю и побежала босиком по серым круглым камням, остановилась у кромки воды, которая то накатывала на берег, ворочая камешки и оставляя белую пену, то убегала. Не задумываясь о том, что будет дальше, я скинула рубаху и плюхнулась в воду прямо в штанах, нырнула, открыла глаза и увидела солнце, состоящее словно из множества мерцающих кусочков, косые лучи, пронзающие толщу воды и трепещущие на дне.
Вынырнув, я шумно выдохнула, прочистила нос, облизала соленые губы и поплыла к берегу. Красота-то какая! Развернувшись, не удержалась и снова нырнула, потом - еще и еще раз. Не хотелось в духоту кареты, а тем более - видеть отвратительную рожу колдуна. Так хорошо, как будто ничего страшного не случилось. Стать бы рыбой, уплыть бы и все забыть.
- Талиша, нам пора, - прокричал колдун, и я нехотя вышла на берег, неторопливо отжала волосы, потрясла головой, легла на горячие камни, чтоб штаны сохли, потом перевернулась, накинула рубаху и поплелась к карете, заняла свое место и уставилась на ручейки воды, сбегающие к ногам.
- Ты еще накупаешься, - успокоил колдун. - Ведь жить будешь на корабле.
Я не придала услышанному значения - подумала, что "корабль" - какой-то особенный дом, но мы поехали прочь от города и остановились напротив здоровенной лодки, что покачивалась на воде в отдалении от берега, и вместо носа у нее была выстроганная из дерева морда чудовища. Три дядьки, сидящие на берегу кружком, бросили свое занятие и спустили на воду маленькую лодку, склонили перед колдуном голову и сказали хором: