Глава четвертая. Последний вдох тишины

Вирены не были первыми, кто пытался обрести дом под кронами Сильвияра. До них здесь искали лучшей жизни и другие народы. Когда-то лес был усеян обглоданными костями жуткими остатками пиршеств Проклятых. Гниль и зловоние, оставленные ими, сделали эти земли непригодными для жизни. Но мы вирены стали теми, кто сумел здесь выжить. Большинство пришлых народов, открыв долину, пытались навязать ей свои порядки. Они рубили деревья, разводили костры, строили ограждения словно дикари с западных равнин. Они хотели подчинить лес себе. И погибли.

Мы же выбрали иной путь путь обучения. Мы наблюдали за местными животными, которые за сотни лет приспособились к жизни в кронах: научились ловко лазить по стволам, грациозно прыгать с ветки на ветку, удерживать равновесие даже на тонких гибких прутьях. Деревья Сильвияра давали всё необходимое: густую листву, укрывающую от опасностей, и сочные плоды, свисающие яркими гроздьями. В их ветвях обитатели долины от крошечных насекомых до крупных зверей нашли спасение. Они никогда не спускались вниз, где их ждали лишь смертоносные объятия Проклятых.

Наш народ дети лунной богини, светившей ночами и защищавшей всех, не требуя изменений. И вирены следовали её примеру. Наши предки научились жить среди крон, возводить дома и плести изящные мосты из воздушных корней и гибких ветвей. На создание даже одного такого моста уходили годы труда, терпения и созерцания. Но вирены не жалели сил не ради себя, а ради будущего всего народа. Особую роль играли садовые мастера, чей кропотливый труд оставался в тени. Они не искали славы, не требовали признания. Их труд был как дыхание леса медленный, неуловимый, но жизненно необходимый. С любовью и терпением они вплетали красоту в само тело Сильвияра, делая его не просто домом а произведением.

Как и все обитатели долины, вирены редко спускались на землю. Сначала там были Проклятые пока их не уничтожили, заплатив за это высокую цену. Затем остались лишь горы костей и тлеющая гниль. Многие деревья погибли, многие до сих пор нуждаются в поддержке их корни сгнили, и без помощи они рухнут. А потом пришли торговцы. С их караванами в долину ворвались вьючные звери, скрипучие телеги, грубые голоса, пыль и запах пота. Вместе с товарами они принесли грубость, спешку и шум все, чего лес не знал веками. Чужеземцы начали селиться здесь: строили постоялые дворы, склады, питейные заведения, торговали дорожными принадлежностями. Они привезли с иных животных, иные постройки, иные храмы, иные верования и обычаи. Так и под корнями Сильвияра поселилась жизнь не та, что пела, а та, что гремела и топтала.

Чем больше времени проходило, тем дальше расходились эти два мира. Вирены жили среди древесных крон, славили богиню Луны, возводили изящные храмы и мосты, вплетенные в самую ткань леса. А внизу Внизу мир покрывался пылью, трескался от старости. Здесь всё строилось лишь ради сиюминутной выгоды дома, дела, даже взгляды.

А я застряла между ними.

Меня как будто вытолкнули из бескрайнего зеленого моря, где листва шептала, а воздух был напоен цветами, я оказалась в этом пыльном мире. Здесь воздух густел от криков торговцев и тяжелого дыхания вьючных животных. Вместо птичьих трелей скрип тележных колес. Вместо улыбок лица, изборожденные заботами, глубокими, как колеи на протоптанных дорогах. Я сидела в потертом кресле у окна, в комнате, пропахшей заброшенностью. Но взгляд мой был прикован к старому садовому на соседнем дереве. Его руки, покрытые морщинами, дрожали, а глаза затянула мутная пелена возраста. Но он плел новый мост осторожно, с любовью, как пеленатель колыбели. Каждую молодую ветвь он обвязывал тканью, направляя её рост в причудливый узор. Большая часть каркаса уже затвердела, став прочной основой, но работа еще не была закончена. Он знал, что не увидит завершения. Десятилетия пройдут, прежде чем ветви запомнят заданную форму. Но старик улыбался так, будто уже держал в руках плоды своего труда. Будто сам процесс был наградой. В этом и были вирены. Мы не боялись смерти мы жили так, чтобы не жалеть о ней. Старик не смотрел вниз. Он даже не подозревал, что за ним наблюдают. Он просто творил, отдавая этому последние силы. И именно он, сам того не зная, стал причиной, по которой я все еще дышала.

Я очнулась от тяжелого сна несколько часов назад, но странная усталость не отпускала. Солнце уже миновало зенит и медленно клонилось к закату. Комната была пуста.

Что делать? Можно ли выходить? Что вообще мне разрешено? Я не знала.

На столике стояла еда, но есть не хотелось. Никто не пришел. Никто не объяснил. А станут ли объяснять вещи? Ведь именно вещью я и была товаром в руках наемника.

Я прошлась по комнате, взгляд скользил по облупленным стенам, пыльным углам и мебели, пережившей свой век. Мое положение было незавидным: смерть или рабство. Первого я не боялась. Второе же вызывало тошнотворный спазм в животе. Еще несколько дней назад, когда Тень заявил, что продаст меня в Лиловый дом, я уже сделала выбор. Уже молила богиню даровать мне смерть. Уже простилась с жизнью. Но наемник был уверен, что продаст. А значит, на то были причины.

Он не стал бы тратить силы на товар, обреченный на гибель. Не кормил бы со своего стола, не проявлял бы даже этой поддельной заботы. Можно было просто связать меня, держать на воде и черствых лепешках к концу пути я бы умерла сама. Но Тень заботился. От осознания меня передёрнуло. В груди защемило, будто кожа внутри натянулась до хруста. Неужели я действительно запомнила, как он поил, как укрывал? Я скрипнула зубами, стараясь отогнать эту мысль он заботился лишь о товаре. Я была нужна ему живой. И в пригодном виде. Значит, он не сомневался, что сделка состоится. Встреча с заказчиком лишь формальность. Наемник знал: нужной суммы у того не будет. А раз так

Если ни Тень, ни богиня не помогут мне умереть придется сделать это самой.

В Лиловый дом я не поеду.

По крайней мере, живой.

Я была готова покончить с этим сразу. Обыскала комнату в поисках хоть чего-то подходящего и нашла на столе небольшой фруктовый нож. Туповатый, но для моих целей сгодился бы. Я уже поднесла его к себе, когда взгляд упал на старика за окном. Он улыбался своему творению. Я замерла. Там, наверху, в мире, где я выросла, он выглядел таким радостным. Таким беззаботным. Сначала я смотрела на него, как утопающий хватается за последний глоток воздуха. Не могла оторваться. Но потом Потом во мне что-то дрогнуло.

А что будет с ними?

Что будет со всеми, кто останется, когда я умру?

Старик даже не заметит. Но кто-то найдет мое тело. Если первым окажется Тень он взбесится. И что тогда? А если это будут служницы? Что, если он не сдержит ярость? Кто пострадает? Я медленно опустилась в кресло, не отрывая взгляда от старика. Сколько невинных заплатят за мой уход? Только служницы? Или он перебьет всех в этом доме? Поймет ли он мой выбор? Или просто будет крушить всё вокруг? Я не знала.

Липкое, удушающее чувство сжало грудь. Кто-то пострадает из-за меня. За окном старик бережно обвязывал пучок ветвей тканью, направляя их в причудливый узор, который станет виден лишь через десятилетия. Его пальцы, покрытые морщинами, двигались уверенно он знал, что даже если не доживёт до завершения, мост останется. А что останется после меня? Тень обязательно попытается узнать, что случилось. И первыми под удар попадут служницы дочери торговцев, живущие под защитой вирен. Они не наши по крови, но наши по долгу. Их боги не запрещены в долине, но клятва отца распространяется и на них. И не только на них. Гнев Тени беспощаден. Он может дотянуться и до крон, где сейчас, не подозревая ни о чём, живут мои люди. Я опустила нож. Я не боялась смерти.

Дочь правителя с детства учили оценивать последствия даже те, что невозможно предугадать. Быть наследницей означало выбирать разум, а не чувства. Когда-то я приняла решение отца о замужестве, подавив в себе бурю гнев, отчаяние, жалость. Тогда мне потребовались дни, чтобы смириться. Сейчас во мне была только пустота. Тень в долине уже само по себе опасно для моего народа. Разъярённая Тень катастрофа. Он уверен, что продаст меня на севере хорошо, значит ему придется покинуть границы Сильвияра, а значит это последнее что я смогу сделать для своего народа. Так будет лучше. Полторы недели позора. Унижений. Подчинения.

А потом север. Где он будет уверен, что победил. Где он покинет Сильвияр. Где я выполню последний долг.

Но в этом путешествии к гибели таилась опасность. Меня могли узнать. Здесь, внизу, царил мир торговцев равнодушный, чуждый. Даже если кто-то и опознает во мне Фиарину, помощи ждать не приходилось. Внизу каждый за себя. Но вирены Вирены бросились бы в бой без раздумий. Именно поэтому Тень выбирал для ночлега убогие питейные торговцев, а не наши воздушные питейные дома в кронах. У нас есть художники и музыканты, что живут, путешествуя по Сильвияру, что воспевают его красоты, продают свои работы, выступают в увеселительных домах. У нас есть и торговцы и ткачи, что также путешествуют по долине закупая товары. Есть стражи, которые направляются к границам. Есть советники, что объезжают долину по приучению отца или выполняя свою работу. Есть целители, есть учителя, есть просто путешествующие. Все они предпочитали останавливаться наверху в наших ухоженных, благоухающих цветами гостиницах. Но Тень знал: вирены редко спускаются вниз, не вмешиваются в жизнь торговцев. А те, в свою очередь, платят подати и не задают вопросов. Потому наемник и выбрал эту дорогу ухабистую, запруженную чужаками. Здесь никто не ворошил чужие тайны. И он был прав. Здесь скорее отвернутся, сделают вид, что не заметили, чем рискнут опознать в запылённой путнице дочь правителя. Это объясняло и другое. Почему Тень, чьи услуги стоили целое состояние, ночует в дешевой обветшалой ночлежке? Я допускала мысль о его бедности но верила в это с трудом. Тени не бывают бедными. За века существования они скопили такие богатства, что хватило бы на десять жизней. Но он вёл меня почти открыто, среди грязи и ветхости. Ответ был прост: торговцам -нет жела ни до кого, кроме себя. Они не станут доносить страже. Кто вообще разглядит одиноких путников в маске среди вереницы вьюнов и телег? Даже если кто-то и заметит максимум, пожалеют украдкой. Но не вмешаются. А значит

Мы тихо достигнем северной границы. Встретим заказчика. И тогда либо я умру. Либо я умру. Но никто из моего народа не пострадает. От этой мысли на мгновение стало теплее. Я улыбнулась понимая старика за окном. Моя жизнь не будет потрачена зря. Даже если об этом никто не узнает. Но тревога не уходила. Сегодня я уже слышала тихий рык сквозь шелест листвы. Видела тени, мелькнувшие в ветвях. Ветвьяры.

Хищники, которых невозможно заметить, если они сами не захотят. Гибкие, стремительные, рождённые самой кроной леса. Они размером с крупного гончего зверя их массивные, мускулистые тела возвышаются почти до плеч взрослого вирена. Но несмотря на силу, в них нет тяжести: движения ветвьяров это суть леса в момент прыжка, это тишина, нарушаемая лишь шелестом листвы перед ударом. Их тела вытянуты, с длинными лапами, подогнанными для бесшумных скачков и молниеносных рывков. Мощные бедра словно хранят в себе сжатую пружину одна вспышка, и зверь уже у другой ветви. Когти загнуты, черны как кора в тени, а шерсть короткая, струящаяся по телу в переливе тёмных и мшисто-зеленых разводов, будто сама листва наложила на них свою печать, что делает их почти невидимыми. Глаза ветвьяров янтарные, глубокие, как утренний свет, пробивающийся сквозь чащу. И в этих глазах нет звериной тупости лишь выверенная концентрация хищника, что не нападает из злобы, а из необходимости, как сама природа. Перед броском они замирают, сливаясь с деревом, словно сама крона вдруг оживает и тогда раздаётся хруст, шелест, вскрик. И снова тишина. Долгое время даже вирены не замечали этих удивительных и грациозных животных, когда пришли в долину.

Ветвьяры сторонятся чужаков, предпочитая жить небольшими семьями, совместно выращивая малышей в гнезде, свитом из ветвей и собственной шерсти. Но однажды как я читала в приданиях наши предки спасли одну из беременных самок. Обычно эти хищники бесшумны и грациозны, но тогда самка неудачно перепрыгнула на ветку, а из-за беременности не смогла сохранить баланс. Она, повредив лапу, сорвалась вниз, где поджидали Проклятые. Взрослые ветвьяры, даже сорвавшись вниз, могут успеть молниеносно вскарабкаться наверх. Но та самка не могла, ей не хватало ни сил, ни скорости. Ее ждала мучительная смерть.

Но рядом оказался вирен. Он пришел на помощь самке, убив Проклятых и вернув ее наверх. Самка поранилась и выбилась из сил. Несколько дней вирен охранял ее, лечил и делился едой. А когда она набралась сил исчезла в кроне деревьев. И вирен подумал, что больше никогда ее не встретит. Но спустя несколько месяцев, самка нашла его сама. Несколько дней подряд она появлялась неподалеку, присматриваясь к нему из кроны деревьев. Наблюдала за тем, как он плел себе жилье из веток, как добывал еду, рыбачил. Он даже сплел теплое покрывало и расстелил там, где обычно за ним наблюдала самка. И каждый день он оставлял ей угощения. И однажды самка появилась не одна за ней следовали ее маленькие пушистые дети, с любопытством и опаской разглядывая новых странных для них существ, что поселились рядом с ними в кронах.

Вирен пустил их в свой дом, расстелив покрывала, играл с детенышами, приносил им еду. Самка позволила себя оседлать, чтобы можно было охотиться совместно. Так вирены и ветвьяры начали существовать в мире друг с другом, вместе взращивая потомство и охраняя долину. Так в Сильвияре появились наездники невидимые в кронах, грозные в прыжке. Бесшумные, грозные, незаметные. Лишь тихий рык да шелест листвы мог выдать их присутствие и только тем, кто знает. Для остальных они оставались незаметными, а значит несуществующими. И многие верили в то, что порядок в долине поддерживали лишь жрицы, которые каждый вечер выходили из храмов, прохаживались под Луной, распевая ритуальные песни, зазывая Проклятых на смерть, и напоминая живым о том, что жизнь это бесценный дар. То, что за жрицами неотступно и бесшумно следовали наездники, мало кто замечал.

Торговцы и все, кто жил на земле, ходили с полуприкрытыми глазами, не замечая половины того, что происходило вокруг. Их мир был прост и понятен - товары, монеты, дорожная пыль. Но мне, дочери правителя, были видны все тонкие нити, сплетающие жизнь долины в единое полотно. Я знала каждый обычай, каждый негласный закон, каждую тропу между ветвями. И я прекрасно понимала: даже самые искусные наездники на ветвьярах не смогут противостоять Тени. Да, их хищники способны разорвать стальные доспехи своими клыками, но что значат мышцы и ярость перед силой самой богини? Наемник, которого окутывает ее тьма, использует не просто клинки и ловкость - его оружием становятся яды, что парализуют волю, зелья, дарующие нечеловеческую скорость, сама магия Луны. Против такого даже самые сильные стражи бессильны.

Жрицы светлой богини могли бы сравниться с Тенью в силе... если бы наша вера позволяла поднимать руку на живых. Но и Тени, и жрицы - слуги одной богини, две стороны ее воли. Они никогда не выступят друг против друга. Остаются Безликие... Я горько усмехнулась, мысленно отбрасывая эту надежду. Всех Безликих отец отправил на западную границу - дикари с равнин стали слишком беспокойны в последнее время. Каждое утро отцу приносили новые вести и становился все более хмурым. Перед Священной Ночью последний отряд ушел выполнять особый приказ. Теперь в долине не осталось никого, кто встал бы между мной и Тенью. Ни во дворце, ни среди ветвей. Только я и моя судьба. Знал ли сам наемник об этом? Я могла лишь предполагать, но мне бы это никак не помогло.

Я просидела так до самого вечера, неотрывно наблюдая за стариком и пытаясь отогнать от себя мысли, что приходили и уходили, не оставляя следа. Мое сознание то проваливалось в тяжелую пустоту сна, то я вздрагивала, ощущая, будто падаю в бездонную пропасть. Когда солнце начало клониться к закату, к садовому подошли мужчина и мальчик скорее всего, сын и внук. Старик с гордостью демонстрировал каждую деталь моста, показывая, как сплетать ветви, как формировать изгибы из молодых лиан. Мальчик наблюдал за этой простой магией с неподдельным восхищением, буквально затаив дыхание. И я невольно улыбнулась, глядя на него он, словно маленькое солнышко, на мгновение растопил лед в моей оцепеневшей душе.

Когда-то и я так же смотрела на танец жриц. Широко распахнув глаза, я впитывала каждое их движение, каждый шелест одежд, каждый священный звук. По ночам я разучивала ритуальные па, проводила часы над древними фолиантами, даже во сне продолжая танцевать среди жриц. Я была уверена это и была моя судьба. Единственная, возможная, настоящая. "Каждому в этом мире отведено место, где он обретет счастье. Нужно лишь суметь его найти" однажды сказала мне одна из жриц. И я верила, что мое место среди служительниц Светлой Богини. Там я была бы счастлива. Но судьба распорядилась иначе. Улыбка медленно сползла с моего лица, а на душе вновь сгустились тучи мир вокруг потерял краски, стал блеклым и безжизненным. Когда старик с внуком ушли, мне показалось, будто солнечный отблеск выцвел, оставив только серый холод. Холод проник в самое сердце, и я беспомощно укуталась в покрывало, пытаясь согреться. Наверное, я снова провалилась в забытье иначе откуда бы он возник так внезапно, как тень, вползающая в комнату вместе с ночной прохладой?

Меня вырвал из забытья странный звук глухой стук чего-то тяжелого, упавшего на пол. Резко обернувшись, я обнаружила наемника. Оказывается, он оказалось, он уже вернулся и, похоже, сидел здесь какое-то время. Он был одет лишь в рубашку и простые штаны, а вокруг него в хаотичном порядке лежало оружие: Клинки разных форм и размеров. Метательные ножи с замысловатыми узорами. Шипастые металлические шары, напоминающие плоды какого-то растения. Аккуратные футляры с длинными и короткими иглами. Но больше всего мое внимание привлекли небольшие пузырьки с разноцветными жидкостями, выстроившиеся в аккуратный ряд. Одного взгляда хватило, чтобы по спине пробежали ледяные мурашки. Я не знала, что это за зелья, и не хотела знать кроме одного.

Маленький прямой флакон, в котором переливалась жидкость, похожая на жидкое серебро. Она мерцала, клубилась, то светлея, то темнея. Она выглядела как дыхание самой луны, заключённое в стеклянную клетку. И эти переливы странным образом напоминали цвет глаз самого наемника настолько, что я невольно подняла взгляд и встретилась с ним взглядом. Он наблюдал за мной неотрывно.

-Да, Прелесть... тихо произнес Тень, и я вздрогнула от необычного тембра его голоса, в котором смешались бархат и густой лесной мед. Он поднялся, взял тот самый флакон и приблизился, протягивая его мне: - Одно из самых сложных в приготовлении. Одно из самых сильных. И одно из самых прекрасных. Основой служит сок лунного цветка... Любая жрица узнает в нем силу самой богини.

Наемник встал передо мной и вложил мне в руки небольшой флакон с переливающейся жидкостью. Ему не нужно было ничего объяснять даже против моей воли я почувствовала знакомую вибрацию, а когда моих ладоней коснулось стекло, по коже разлилось тепло, мягкое и до боли родное. Богиня. Но я запретила себе чувствовать, еще тогда, когда первый раз увидела наемника, когда увидела его глаза, когда почувствовала силу в нем, и когда он сказал какую судьбу мне уготовил. Я запретила себе чувствовать силу, частью которой он являлся. Я не могла не имела права нести в себе силу богини, став пленницей, став рабыней. Я чувствовала, будто это пятно, будто это осквернение. Чувствовала его физически каждым клочком кожи, чувствовала, что я стала сама не чиста для этой силы. Сила должна принадлежать жрице. А я... кто я теперь? Света во мне и до этого не было, но запятнать его клеймом рабыни мне была невыносима одна только мысль об этом. Лучше умереть, чем такое. Я замотала головой и хотела вернуть бутылек наемнику, но тот в ответ лишь наклонился ближе и сжал мои пальцы вокруг стекла, пристально вглядываясь в мое лицо. Он словно хотел заглянуть глубже, в самую суть. Словно хотел что-то найти. Словно хотел заглянуть в мысли. Его глаза переливались, сияли, и неотрывно смотрели на меня.

- Я не - начала было я, но слов подобрать не могла. Что я хотела сказать ему? Какую мысль донести? Мысли рассыпались под взглядом его переливающихся глаз. А он только смотрел. Смотрел, казалось, куда-то глубже чем я, словно что-то видел. И ждал. Чего он ждал? Невыносимо было думать об этом, и слова что я так часто произносила сами вырвались наружу.

- Я не жрица. - выдохнула я, сама не понимая, зачем это говорю.

Наемник в ответ хмыкнул, едва приподняв уголки губ в кривой улыбке. Он мне не верил? Но ведь это же было известным фактом! Меня не посвятили, жрицей я не стала

- Думай как хочешь. Он распрямился в полный рост, и почти ленивой походкой направился обратно к оружию на полу. Пока что.

Он бросил эту фразу небрежно, будто случайно, но ледяная волна пробежала по моему позвоночнику. Что это значило? Я боялась взглянуть на него. Не из страха перед ним как таковым - меня пугало нечто иное. Ответы на вопросы, которые вертелись у меня на языке, могли разрушить ту спасительную мертвую тишину, что поселилась в моей душе. Внутри я была пуста - словно после пожара, когда от былого остается лишь пепел. Но это приносило покой. Единственное, чего я желала - увести Тень подальше от долины и навсегда закрыть глаза, растворившись в забвении.

Однако Тень оставил флакон в моих руках. Теплый, вибрирующий, когда-то родной, а теперь чужой. Я не могла принять это. Не хотела.

Я в последний раз взглянула на переливающуюся жидкость и отставила флакон подальше от кресла, снова обратившись к созерцанию ночного окна. Мне не было видно, как Тень все это время пристально наблюдал за мной - не замечала я и того, как его изучающий взгляд постепенно наполнялся сложной гаммой эмоций. Желваки играли на его скулах, а выражение глаз менялось от колючего льда до раздраженной грусти. Мы молчали, каждый погруженный в свои мысли, пока мои веки не стали тяжелыми, словно налитыми свинцом. Темнота сна снова тянула меня в свои липкие объятия.

- Выпей это.

Я с трудом разлепила ресницы и увидела наемника, стоящего рядом с кружкой в руке.

- Снотворное еще действует, - пояснил он. - Твой организм борется с остатками яда. Это поможет.

Когда он поднес кружку к моему лицу, кислый запах ударил в нос, заставив скукожиться язык и свело челюсть судорогой. Я попыталась отказаться, но Тень одной уверенной рукой запрокинул мне голову и влил содержимое в горло. Сопротивляться было бесполезно - как пытаться сдвинуть каменную стену. Зажмурившись, я закашлялась, судорожно сжимая челюсти, боясь, что проглоченное сейчас вырвется обратно. И даже не заметила, как сильные руки подхватили меня, перенесли на кровать и укрыли дополнительным одеялом.

- Тебе нужно выспаться. На рассвете выезжаем. Спи.

Я удивлённо взглянула на него, чувствуя, как по телу разливается тепло, а веки тяжелеют сами по себе. Сон накрывал меня, но на самом краю сознания мелькнула цепкая, неотвязная мысль почему он заботится обо мне? Какое ему дело, высплюсь я или нет? Если снотворное и так выветрится зачем тратить на меня зелья? Странно Это была последняя мысль, прежде чем я погрузилась в глухой, тёплый рокот сна. Мне ничего не снилось. Я качалась на волнах абсолютного покоя, будто в тёплых, ласковых водах. Ни страха, ни горечи только тишина, обволакивающая душу. Я впитывала её каждой клеткой, цеплялась за это состояние, не желая возвращаться в мир, где ждала лишь боль. Но Тень не собирался оставлять меня в блаженстве. Он тряс меня за плечи, настойчиво пытаясь выдернуть из забытья.

"Не хочу", мысленно взбунтовалась я и, кажется, даже неразборчиво застонала. На мгновение его руки исчезли. Сдался? Как же я ошибалась. Тени не отступают. Никогда. На мои губы упала маленькая капля тёплая, почти незаметная. Сначала ничего не произошло, и я с облегчением провалилась глубже в небытие А потом взрыв. Его ладонь легла мне на грудь, у основания шеи. Тяжёлая. Горячая. И вдруг по моим венам засияли молнии. Тысячи крошечных вспышек пронзили тело, заставив кожу загореться мурашками. Сердце забилось так сильно, что кровь загудела в ушах. Я проснулась. Резко распахнула глаза, задыхаясь, словно вынырнув из глубины. Богиня Её сила бурлила во мне, искрилась в крови, разрывала сон, как бумагу. А рядом, на краю кровати, сидел Тень. В его руках переливался тот самый флакон.

Я же говорил зелье сильное, усмехнулся он, наблюдая, как я ловлю ртом воздух. Одной капли хватит, чтобы увеличить силу в разы. Ну что, как ощущения?

Голос его звучал отрывисто, с едва уловимой нотой чего-то невысказанного. Но мне было не до тайных смыслов я вся пылала, словно по моим жилам разлилась не кровь, а раскалённая лава. Сбросив покрывало, я вдруг осознала, насколько спёртым и тяжёлым стал воздух в комнате. И тогда мир взорвался. Каждый нерв, каждая пора моей кожи вдруг ожили, обострившись до невыносимой чёткости. Я вдруг стала буквально кожей ощущать самые малейшие колебания пространства. Все чувства обострились.

Я слышала, как за окном пробуждаются птицы, как ночной ветер вползает в распахнутую створку. Чувствовала капли воды в его волосах, влагу на скулах он действительно только что умывался. Но больше всего поражало то, как от него исходило тепло густое, наэлектризованное, пульсирующее в такт его дыханию. Я различала каждый удар его сердца. Слышала, как кровь бежит по его венам. Так вот какими становятся Тени под действием зелья... Я знала, что они используют эликсиры, но не представляла, насколько преображается восприятие. Мир заиграл новыми красками каждая трещинка в штукатурке, каждая нить грубого покрывала, каждый аромат еды на столе обрели невероятную ясность. Мой взгляд сам собой упал на его шею, где под кожей тонко пульсировала жилка. Рука непроизвольно потянулась вперёд, но я одёрнула себя имела ли я право?

Кажется, мои мысли отразились на лице, потому что он с ухмылкой взял мою ладонь и прижал к своей шее. Кончики пальцев прижались к влажной коже и вдруг я ощутила тонкую, пламенную змейку, спрятанную под перламутром живого существа. Его пульс бился в подушечки пальцев, как крылья пойманной бабочки нежно, сильно, восхитительно. И в тоже самое время я почувствовала силу богини она текла по его венам подобно раскаленной лаве. Казалось, что у него под кожей извиваясь танцует молния. Я залюбовалась ощущениями. Но очарование длилось мгновение. Тень вдруг резко отстранился, будто обжёгшись. На его лице мелькнуло что-то неуловимое воспоминание? Догадка? прежде чем оно исказилось странной гримасой. Не гневом, не злостью... чем-то похожим на досаду. На меня? На себя? Я не успела понять. Он уже отвернулся, унося с собой все ответы.

Нам пора.

Он молча принялся собирать вещи, движения резкие, с едва сдерживаемым раздражением. Я замерла на кровати, пальцы по-прежнему помнили тепло его кожи, пульсацию жилы под подушечками, в то время как перед глазами был лишь холодный, собранный хищник. Что за досада мелькнула в его глазах? На что он так резко отреагировал? Не веря собственным ощущениям, я опустила взгляд на ладони - что это было? Рассудок твердил одно, а пальцы... Внезапно в руки упал увесистый сверток.

- Думаю, я не ошибся. Одевайся, тебе надо поесть. Путь будет долгим.

Я открыла рот, чтобы выплеснуть накопившиеся вопросы, но Тень уже отвернулся, продолжая сборы. Я развернула сверток, и пальцы сразу утонули в неожиданной мягкости. Ткань была грубоватой на вид, но на ощупь удивительно податливой. Черная рубаха с длинными рукавами и плотные штаны ничего общего с воздушными нарядами вирен, но... когда я провела ладонью по материи, кожа не взбунтовалась, не загорелась от прикосновения к чужому, колючему. Наоборот  ткань будто обняла пальцы, обещая не кусаться в дороге. Я украдкой взглянула на Тень он стоял спиной, проверяя содержимое сумки. Неужели специально подобрал? Я тут же отмахнулась от этой мысли нет, конечно. Тень делает только то, что нужно ему. Просто удачное совпадение

В умывальне, сбросив наконец колючее покрывало, я осторожно надела новую одежду. Грубая шерсть должна была раздражать ослабленное тело, но вместо этого обвила его, как теплая река без давления, без дискомфорта. Рубаха свободно ниспадала до бедер, а пояс широкий и мягкий не врезался в живот, лишь обозначая талию. Даже штаны, обычно жесткие у как погонщиков, оказались мягкими и удобными для долгой дороги. Я с удовольствием приняла этот подарок, и практически впервые за последние дни смогла посмотреть на себя в зеркало. Сейчас я выглядела как после тяжелой болезни. Кожа, когда-то сияющая лунной белизной, теперь имела сероватый, почти землистый оттенок, будто болезнь проникла в самые ее глубины. Под глазами залегли темные, опухшие тени, похожие на синяки, а сами глаза - воспаленные, с лопнувшими сосудиками, будто я пролила все слезы, какие только могла. Губы потрескались. Я провела пальцами по лицу - кожа отозвалась неприятной сухостью и стянутостью, будто пергамент, оставленный на солнце. Даже мои волосы, некогда шелковистые и послушные, теперь висели тусклыми, безжизненными прядями, словно трава, выжженная засухой. Но меня это мало волновало товарный вид должен был волновать Тень, а вот мне было абсолютно все равно. Я заплела волосы в косу и вернулась в комнату, где Тень тут же кивком головы указал на еду. Было видно, что наемнику хочется побыстрее отправиться в путь он съел свою еду в считанные мгновенья, и теперь просто сидел, поглядывая на дверь.

Я же жевала нехотя мой организм все еще не оправился от снотворного. Я ела лишь потому, что Тень велел, без удовольствия проглатывая куски еды. Медленно и через силу. Он не двигался, но я чувствовала его раздражение  оно вибрировало в воздухе, как жар от раскаленного металла. Когда я наконец отодвинула тарелку, едва тронутую, он взорвался молча. В одно мгновение он был уже на ногах не встал, а будто появился в вертикальном положении, хватая меня за руку. Мы пронеслись по коридору, как тени в ночи он, я и сумка, болтающаяся на его плече, как нелепый попутчик. Темнота облизывала стены, но он двигался сквозь нее с уверенностью слепца, которому не нужны глаза. Я едва успевала переставлять ноги, спотыкаясь о собственное истощение, а он тащил меня вперед, словно спешил навстречу чему-то, что могло исчезнуть с первыми лучами солнца. Одним сильным движением он распахнул двери питейного дома, и я впервые за несколько дней оказалась на улице. В сознании по крайней мере.

Холодное дыхание ночи нежно коснулось моего лица. Невидимые пальцы рассвета уже начали стирать звёзды с бархатного неба. Запах влажной земли и прелых листьев - густой и терпкий окутал меня, смешиваясь с ароматом ночных цветов, что ещё не свернули свои лепестки перед лицом дня.

Тишина  зыбкая, хрустальная, будто тонкий лёд на поверхности озера,  была нарушена лишь шепотом листвы да первыми робкими трелями птиц, пробуждающих лес. Их голоса, чистые и звонкие, как капли росы, раскалывали предрассветный сумрак, обещая скорый восход. А небо Оно уже не было чёрным. Где-то на востоке, за горами, таяла ночь, растворяясь в молочной дымке, и первые бледные лучи, словно нерешительные гости, крались по верхушкам деревьев, золотя их кроны. Мир замер на грани  между сном и явью, между тьмой и светом. Я сама замерла на грани восхищаясь предрассветной магией также сильно, как и страшась неизвестного будущего. Сколько раз я встречала рассвет, сколько раз слушала пение птиц, но в первые столь прекрасные мгновенья были омрачены происходящим. Я вздохнула. Сколько я смогу увидеть еще рассветов, прежде чем мои глаза закроются навсегда. Я подняла глаза к небу. Отсюда с земли вид был не настолько завораживающий, как тот что обычно открывался со смотровой площадки дворца. Смогу ли я еще хоть раз увидеть долину с высоты птичьего полета? Я не знала.

Неожиданно мое внимание привлек глухой топот и тихое фырканье, а спустя пару мгновений из-за угла показался Тень, который вел двух животных, которых я никогда прежде не видела.

- Кто это? воскликнула я.

-М-м-м? не понял наемник. Это? Это ньёрды с севера. Ты никогда их раньше не видела?

Я отрицательно закачала головой рассматривая животных, не решаясь подойти. Белоснежный великан выглядел так, будто сошел с картины о северных чудесах. В холке он был примерно моего роста, с довольно широкой грудью, но жилистыми ногами. Его густая шерсть, сливавшаяся с зимними пейзажами родины, здесь казалась неестественно яркой как облако, опустившееся отдохнуть среди зелени. Даже в предрассветных сумерках он выделялся белым пятном. Когда я осторожно приблизилась, животное повернуло ко мне морду  его глаза были синими, как горные озера, и в них читалось спокойное недоумение. Казалось, он и сам не понимал, как оказался в этом буйстве красок и запахов. Он тяжело фыркнул, и мне в лицо ударило облако пара, пахнущего сухим сеном и пережеванной листвой. Я не удержалась и дотронулась до неизвестно зверя. Шерсть оказалась неожиданно теплой. Верхние волосы были гладкими, длинными и жесткими. Они как броня покрывали все тело животного, защищая его от любых проникновений влаги и холода, а под ними был мягкий, почти воздушный, пух, в котором тут же утонули мои пальцы.

Неожиданно ньёрд снова фыркнул и мотнул головой, а рога едва заметно зазвенели, как хрустальные ветви я не удержалась и дотронулась до них. Они были... живые. Не кость, а что-то среднее между деревом и скорлупой прохладные, покрытые короткой шерстью, с едва ощутимой вибрацией внутри. Складывалось впечатление что внутри его рогов множество стеклянных хрусталиков сталкиваются друг с другом. Я напрягла слух, стараясь понять что же это.

- Они дети севера. неожиданно произнес Тень. Они живут стадами на просторах бескрайней ледяной пустыни. Внутри их рогов маленькие шарики с густой жидкостью чем крепче мороз, тем больше набухают эти шарики. Их рога улавливают вибрации самой земли и служат ориентиром куда двигаться. Ньёрды выдерживают даже сильные морозы, могут неделями обходиться без еды и воды. Когда начинаются снежные бури они собираются в огромное стадо, согревая друг друга и потомство. Ньёрдов на севере любят за их выносливость они могут пробегать огромные расстояния, никогда не сбиваются с пути, неприхотливы в еде и довольны неприхотливы в содержании.

Наемник прикрепил сумку к одному из седел, и проверил надежно ли держатся они на животных. А я слушая рассказ Тени переключила свое внимание на жилистые ноги животных, только вместо копыта или когтей была круглая лапа, напоминающая теплую толстую лепешку упругая, с едва уловимыми пульсациями жира внутри. Кожа подошвы оказалась шершавой, как выделанная кожа, но в тоже самое время мягкая, расплющивающаяся при ходьбе.

- Нам пора. наемник оторвал меня от земли и одним движением усадил на спину одному из животных. Сам же с легкостью запрыгнул на другого, что-то ему сказал и ньёрд рванул с места мягкой рысью, громко при этом топая. Мой ньёрд последовал за собратом в тот же миг, и мы двинулись в путь в предрассветную неизвестность.