Аннотация: Галя - толковый юрист и пока ещё молодая женщина, у которой никак не ладится личная жизнь. Причем не ладится по причинам, возникшим задолго до рождения Гали.
Максим
Поздним утром в кафе было немноголюдно и, соответственно, тихо. Слух у меня отменный, а динамики у Галиного сотового мощные. Мы сидели за маленьким столиком, близко друг к другу. Поэтому, когда ей позвонили, я невольно слышал, что говорят "по ту сторону". Мне показалось, голос принадлежит не столько женщине, сколько девушке.
- Галя, бабушка умерла.
Галя и бровью не повела. Хоть бы один мускул на лице дрогнул. Ей как будто сообщили, что кактус в кабинете засох или молоко в холодильнике прокисло.
- Царство ей небесное, дальше что? - Говорила она немного раздражённо, словно её отвлекают по пустякам.
Голос начал лепетать про похороны и подготовку. Галя оборвала:
- На меня не рассчитывайте, не приду. Бабушке от моего присутствия уже ни холодно ни жарко, а таскаться по похоронным бюро и кладбищам я не хочу, хныкать над рюмкой водки на поминках - тоже. Могу дать денег. Надо? - Ответом ей стали гудки. Галя отняла мобильник от уха и, хмыкнув, убрала в сумочку.
Я предположил, что она так себя ведёт из-за шока.
Галя понимала, что я всё слышал, и пояснила:
- Сестра звонила.
Меня нелегко выбить из колеи, я бывалый юрист. Как, впрочем, и Галя.
- Сочувствую.
Галя махнула рукой.
- Нечему. Бабушки постоянно умирают, это их основное занятие. Они мрут и вяжут, вяжут и мрут. Моя ещё ничего, почти до девяносто семи протянула.
До этой минуты Галя мне нравилась. Я не приверженец домостроя, а современный человек, на дворе, что ни говорите, середина двадцать первого века. Я не считаю, что женщины за тридцать - второй сорт, что карьеру выбирают исключительно неправильные или ущербные дамы, что к юбке непременно должен прилагаться фартук и умение готовить, стирать, убирать. Не считаю, что внешность - главное. Тем более, Галя делается очень симпатичной, когда улыбается, у неё приятная улыбка. Я сам не подарок: циник (с нашей работой попробуй им не стать), трудоголик, уже не мальчик. Глупо требовать от людей, чтоб они были идеальными.
Но всему есть предел.
Галя
Знаю, надо было притвориться. Сделать вид, что я огорошена, в идеале пустить слезу. Я ведь прекрасно понимала, что Максима моё поведение оттолкнёт, как и любого нормального человека. Жаль, что сама я не нормальная.
Нормальные люди хотят семью, настоящий дом. Я тоже хочу. Хочу, чтоб было кого поцеловать перед сном, кого обнять утром. Но если нормальные люди стремятся к своей цели, то меня стопорит на первых шагах. Стоит на горизонте замаячить более-менее серьёзным отношениям - только замаячить, совсем ещё издали, - как меня переклинивает. Переспать с кем-то не проблема, проблема - начать строить что-то основательное.
Про поцелуи на ночь и объятья по утрам я смотрела в кино, а в действительности видела совсем другое. Действительность скалится, когда фантазии приближаются к реальности, и я в ужасе отшатываюсь. Взрослая женщина, ё-моё.
Семья это когда кого-то обязательно любят больше. Даже если в семье всего два человека, один из них привязан к другому меньше, чем тот другой к нему, и это ещё в лучшем случае. Привязанности может не быть вообще. Один чувствует себя недолюбленным, другой перелюбленным, один страдает, другой раздражается.
Я видела на примере своих родителей.
Мой папа моей маме даром не был нужен. Он её только утомлял и бесил. Она очень часто говорила с ним через стиснутые зубы, словно из последних сил сдерживаясь, чтоб не заорать, какой он придурок и до чего ж ей надоел. В такие моменты вид у отца был жалобнее, чем у побитой собаки. Маме самой становилось его жаль, и оттого она злилась ещё сильнее. До сих пор не понимаю, как он протерпел столько времени. Родители развелись, когда мне было семь лет. Папа любил маму долго и преданно, а когда, наконец, переболел, больше не хотел видеть ни её, ни что-либо напоминающее о ней, то бишь меня. Алименты платил исправно, но не навещал и не звонил.
Мама регулярно пыталась спихнуть меня своей маме - то на вечер, то на выходные, то на лето в деревню. И чем больше та сердилась и говорила о своих собственных делах, тем настойчивее и старательнее мама навязывала ей внученьку.
- Ты же бабушка, вот и помогай! - заявила мама как-то раз на пороге бабушкиной квартиры, куда только что меня привела.
Бабушка, наверно, уже жалела, что открыла дверь.
Мне было года четыре, но я очень хорошо всё помню. Кажется, это моё первое целиком осознанное воспоминание.
Мама подтолкнула, и я неловко шагнула от порога к центру прихожей. С варежек упало несколько комочков снега, на полу наверняка остались влажные следы от сапог.
- Куда в обуви-то?! - рассердилась бабушка. - Ну-ка стой. - Она положила ладони мне на плечи, помедлила пару секунд, а потом оттеснила назад, обратно к маме. - Дочь твоя, сама с ней и возись. Дай мне пожить спокойно хоть на старости лет!
- А как же родная кровь? - Тогда я не знала, что такое сарказм, но сейчас понимаю, что это именно он и был. - Внученька-кровиночка, радость ненаглядная! На, на, радуйся! - Мама опять толкнула меня сзади, на сей раз сильнее.
Я споткнулась и шмякнулась на коленки. Захотелось расплакаться, но тут они обе так заорали на меня и друг на дружку, что я в ужасе проглотила слёзы. А губы всё равно дрожали.
Как бы ни цапались мама и бабушка, в одном они неизменно сходились: я хуже всех. Хуже остальных ребят со двора, которые послушно играют там, где им велят, и не ломают свои игрушки. Хуже одноклассников, которые не позорят седины предков двойками по химии. Хуже других девочек, которые всегда чистые и опрятные и умеют красиво одеваться.
Меня не раз называли Галочкой или Галчонком - в школе, в компаниях; и дома тоже, особенно мама - но её "Галочка" была не ласковой, а прохладной, с непонятной ребёнку мрачной иронией. Считается, что обманывать нехорошо, но как я была бы благодарна, если б она хоть притворялась, что любит меня! Она даже попыток не делала. Наверное, со стороны я была похожа на собаку, безрезультатно заглядывающую в глаза хозяину в надежде на похвалу или какую-то ласку. Да, у нас с отцом явно есть кое-что общее. Впрочем, нечего драматизировать. Меня кормили, поили, держали в чистоте и не лупили, многие сочли бы меня счастливицей.
У мамы появился Олег; они не расписывались, но жили гораздо счастливее, чем с папой. А потом появилась Яна - младшая сестричка, которую я должна была любить и холить. Тут смешно заговаривать о какой-то конкуренции. Она - золотце, сокровище, лучшая в мире девочка, а я - так, что-то невразумительное сбоку припёка.
Удивительно, что Янка выросла адекватным, неизбалованным и неиспорченным человеком. Но я всё равно её ненавижу. Это пассивная ненависть: когда мы не видимся, всё нормально, но когда сестра перед глазами, у меня нет большего желания, чем обидеть её и довести до слёз.
Кое-как дотерпев до окончания девятого класса, я поступила в техникум и перебралась в общежитие. Позже, уже работая, заочно получила высшее юридическое образование. На материальную сторону своей жизни пожаловаться не могу. Нефтескважины и тропические острова не скупаю, но на ногах стою крепко. Одна.
Я не хочу быть той, кто делает кого-то, хоть мужа, хоть ребёнка, несчастным, потому что не любит. И не хочу быть той, кто несчастна, потому что её не любят. И не надо говорить, что в моей собственной семье всё было бы иначе. Сказать это я и сама могу, теория - штука лёгкая, вы попробуйте справиться с угрозой практики.
Я ведь и к специалисту обращалась. Кстати, берите на заметку: психотерапевт и психоаналитик - не одно и то же. Психотерапевт - врач, он обязан иметь медицинский диплом; а психоаналитик - нет, он не имеет права назначать какие-либо препараты. Фактически психоаналитиком может назваться чуть ли не каждый - открыть частный кабинет, повесить на стенку пару дипломов. За этим никто особо не следит. В итоге я чуть не повесилась стараниями той шарлатанки. Я её засудила на приличную сумму и выбила с профессионального поприща. Но сколько ещё есть таких "специалистов"? У меня не было ни малейшего желания снова рисковать.
Я знаю, что становлюсь похожей на бульдога. Я сейчас не о характере, а о внешности - щёки и уголки губ постепенно опускаются, как будто я чем-то недовольна. Наверное, дает о себе знать частое выражение усталости на лице - я отлично держусь на людях, но наедине с собой притворяться ни к чему.
Я не такой уж плохой человек. Честно, меня есть за что любить. Кому-то я могла бы быть хорошей женой, кому-то - хорошей матерью. Кто-то был бы родным и тёплым. Я понимаю это. Понимаю, но не верю.
Екатерина
Когда я была беременна Галочкой, на каждый медосмотр ходила с затаённой надеждой. Мечтала, что мне скажут: у плода отклонения в развитии, или сама беременность угрожает жизни, в общем, нужно срочно делать аборт. Я ругала себя за то, что решилась на этого ребёнка, очень остро чувствовала, как сильно он мне не нужен, и с ужасом предвкушала, как он свяжет меня по рукам и ногам, когда появится на свет. Я хотела от него избавиться и страстно ждала повода. Но повода не было.
Во время родов я проклинала всё на свете. Задыхаясь и крича, ощущая, что если что-то ещё не разорвалось, то вот-вот разорвётся, я спрашивала себя, ради чего это терплю. И не было утешительного ответа. Я не могла сказать себе, что дарю жизнь ребёнку от любимого или хотя бы просто дорогого человека и даю желанное продолжение нам обоим. Не могла сказать, что рожаю для себя, чтобы с кем-то поделиться душевным теплом и придать жизни новый смысл. Единственное, что вертелось в моём одуревшем от боли мозгу, - вопрос: зачем? Зачем, зачем, зачем?!!
Затем, что этого от меня ждали окружающие, а, главное, очень хотела моя мама.
У меня было безоблачное, по-настоящему счастливое детство, за которое можно только хвалить и благодарить родителей. Но из-за этого я и повзрослев продолжала считать, что мама всегда права. Считала подсознательно, даже если объективно видела, что в некоторых вещах, как минимум, уместны сомнения. По той же причине я продолжала непростительно долго жить с родителями. Легко сказать: возьми да уйти; сделать гораздо сложнее. Я пыталась, не получилось. Поначалу дело было в том, что я скучала, затем я поняла, что жить отдельно бессмысленно, потому что мать всё равно излагает мне свои претензии либо по телефону, либо приходя лично. Когда я жила на съёмной квартире, эти претензии были обильнее, острое, беспощаднее и в то же время жалостливее. Я сдалась и выбрала, как мне тогда казалось, меньшее из двух зол. Пусть при совместном проживании мне тоже капали на мозги, всё же это было не настолько нервно. По крайней мере, я могла прикинуть, что и где меня ждёт, а не гадать полдня на работе - обнаружу ли я у двери маму в слезах и упрёках, или сегодня перерыв. Позвонит ли она, чтобы нормально поинтересоваться, как мои дела, или будет говорить страдальческим тоном, который сам по себе - укор, выворачивающий меня наизнанку, даже если ничего обидного не произносится. Хотя, страдальческий тон умирающего лебедя регулярно использовался вне зависимости от того, где я живу.
Не подумайте, что я оправдываюсь. Ни капли. Я оглядываюсь назад и понимаю, что все причины, по которым я не решилась на окончательный переезд, были главным образом у меня в голове. Я могла бороться, но сдалась практически без боя, о чём теперь горько-горько жалею. Если б можно было вернуть всё назад, я бы поступала иначе, была бы смелее, решительнее и в результате счастливее. Но, как любят отмечать реалисты, пессимисты и грустные романтики, время не воротишь.
Я из породы мечтателей-домоседов. Тех, которые верят, что обязательно когда-нибудь съездят в Бразилию, но вот прямо сегодня очень не хотят выходить из квартиры. С кавалерами у меня всегда была напряжёнка, что жестоко разочаровывало маму. Ещё до моего подросткового возраста она обронила, что и её мама, и она сама начали "встречаться с мальчиками в четырнадцать лет", и я смекнула, что от меня ждут того же. "Ну, хотя бы в пятнадцать надо начать", - говорила мама, когда стало ясно, что я выбиваюсь из графика. Я никогда не спрашивала, что подразумевается под "встречаться", но вряд ли это было что-то похабное.
Сейчас я понимаю себя гораздо лучше, чем тогда. Когда мне говорят, что я что-то должна, у меня если не отпадает вмиг охота это делать, то появляются серьёзные колебания. Я подсознательно задаюсь вопросом, вправду ли оно надо мне, а не тому, кто наседает. И пропадает всякое желание поступать по совету, даже если так впрямь будет лучше. Эта черта испохабила мне жизнь.
Постепенно "какого-нибудь мальчика" с меня начали напрямую требовать и постоянно попрекать его отсутствием. Однажды мама с издевательской претензией на юмор поинтересовалась, не лесбиянка ли я (дословно: "А у тебя вообще нормальная ориентация?"), в другой раз спросила: "Может, ты вообще фригидная?". Ей в голову не приходило, что, может, и есть кто-то, кто мне нравится, да я не хочу с ней это обсуждать. Я не люблю говорить о своих чувствах, хоть застрелите, не люблю. Меня это раздражает и ощущение отчего-то такое, будто надо оправдываться. А с мамой будет и другое ощущение - будто я влюбляюсь, чтобы угодить ей. Лучше оставлю своё при себе. Да, это огромный жирный таракан в голове, и я никак не могла его вытравить.
К моим двадцати годам она уже стыдилась меня перед знакомыми, вопрос "А у Кати мальчик так и не появился?" стал больной мозолью. Потом его сменил вопрос: "А Катя замуж до сих пор не вышла?" и, наконец, моё любимое - "А внуки-то уже есть?" Я понимаю, что неприятно, понимаю, что она волновалась, понимаю, что беспокоилась обо мне. Но меня-то почему никто никогда даже не пытался понять?
Я стала хуже последней алкоголички, мать говорила мне об этом открытым текстом. Вон, как повезло пьянчужке тёте Зине из соседнего подъезда, ей её двадцатилетняя дочь уже второго внука родила. Ну и что, что сама тоже заливает за воротник, зато дети есть, и тётя Зина нынче бабушка, на неё никто косо не смотрит, ей хорошо. И вообще, везёт всем этим "неблагополучным", у них всё вовремя, не то что у неё, моей мамы. И старалась она, и любила, и воспитывала, и холила-лелеяла, а теперь оказалась хуже всех. За какие грехи бог наказывает, чем она его прогневила? Смысла в жизни теперь нет, незачем жить - у ровесников (примерно шестидесятилетних) уж и правнуки есть, а у неё только дочка-пустоцвет, причём уже увядающий.
Тема "Жить незачем" стала излюбленной маминой фишкой. Ничто-то её не радовало, ничто-то не имело смысла, а виновата в этом была я. И во многом другом тоже. Отец, например, кашлял, оттого что постоянно курил; а курит он почему? Потому что внуков нет, а у ровесников есть, и ему обидно, и надо как-то снимать стресс. И если он докурится до рака лёгких, это будет на моей совести. Плевать, что курит ещё с моего раннего детства, неважно, ведь он непременно бросил бы, если б стал дедушкой.
Как-то раз я, вернувшись домой, застала маму с сигаретой и перепугалась, она же никогда не курила, у неё без того неважное здоровье.
- А какая разница? - хмыкнула родительница и, раскашлявшись, вяло ткнула сигаретой в блюдце, заменявшее пепельницу. - Всё равно в жизни никакой радости, так хоть помру скорее.
Она то выискивала в Интернете информацию про ближайшие к нашему городу монастыри, куда можно уйти, то делилась планами продать свою почку и на вырученные деньги "пожить пусть недолго, но для себя". Зря я тогда не озвучила свою мысль: кому нужен просроченный товар? А ещё лучше было бы выпалить: "Ну и продавай! Или проваливай в свой монастырь! Или из окна выбрасывайся, как на прошлой неделе грозила, только учти - если выживешь и останешься инвалидом, я к тебе близко не подойду, плевать мне, кто будет за тобой ухаживать и где ты будешь лежать!" В крайнем случае, заметить: "Если так хотела внуков поскорее, могла бы сама родить пораньше, тебе ж было под тридцать, когда я появилась". Если б я тоже могла рыдать и психовать! Но что-то не позволяло мне плакать при матери или огрызаться на неё, дать отпор, послать подальше. Я так и не преодолела этот психологический барьер, а надо было. Хоть один разок - поорать, повизжать, обвинить её во всём, пусть даже вопреки истине, побить посуду, уйти, хлопнув дверью...
О, а ещё маман завела очаровательное хобби - иногда рисовать на бумажках, которые подворачиваются под руку. Свои рисунки она обычно оставляла где попало, чаще всего на кухонном столе. Всё бы ничего, только рисовала она гробы и прочую похоронную атрибутику. Очередной способ сказать мне, что жизнь ей не мила. Правда, долго это не продлилось, я таки сорвалась и на обратной стороне одного из рисунков написала своё мнение.
Часто она начинала плакать, то сидя у себя в комнате, то вытирая пыль по всей квартире субботним утром. Не скажу, что делалось это напоказ, но обычно я отчётливо её слышала, и очень быстро перестала спрашивать о причине. Причина была прежняя. Любой намёк на плач заставлял меня внутренне вздрагивать, даже если мама просто шмыгала носом или фыркала от насморка, мне хотелось удавиться. На чужие фырканья и всхлипы я начала реагировать точно так же. По сей день меня передёргивает, если рядом кто-то плачет или всхлипывает, вместо нормального участия, сочувствия, меня охватывает раздражение и гнев, хочется подойти и врезать. Приходится напоминать себе, что человек плачет вовсе не из-за меня и не в пику мне, что он не пытается заставить меня чувствовать себя виноватой, у него собственные неприятности, а то и горе.
Восемь из десяти разговоров с моей мамой, независимо от тематики, в итоге сводились к детям-внукам. Как хорошо тем, у кого они есть, и как плохо тем, у кого их нет. Я сама потом пожалею, и уже ничего нельзя будет изменить. Не дай бог остаться одной. Она уж молчит о себе, ей-то давно стыдно людям в глаза смотреть, ходит, головы не поднимает. Всё, ей радости от внуков точно не будет, в её возрасте уже правнуков в школу отводят.
Я начала попросту опасаться говорить с ней, по возможности избегала разговоров или урезала до минимума. И, разумеется, снова оказалась виновата. У других людей есть внуки, чтобы радоваться, а если нет, то хоть дети дарят какие-то эмоции, беседуют, общаются (по-моему, это был первый раз, когда мама официально признала, что у кого-то ещё в её возрасте нет внуков). А её никто не ценит, к ней относятся, как к мебели.
Ну всё, замуж я уже точно не выйду, надо хотя бы родить. Есть же специальные центры репродукции, нужно обратиться туда, чтоб сделать ЭКО. (Притом мама то ли не имела понятия об ИИСД - искусственной инсеминации спермой донора, - то ли считала её синонимом ЭКО.) Она выискивала контакты и прочие данные, которыми щедро делилась со мной. Представляете себе, каково это, когда мать ищет тебе варианты для ЭКО? Меня без всякой беременности тошнило.
Между делом родительница не забывала доносить и всячески подчёркивать любую промелькнувшую в поле её зрения информацию о возрастном бесплодии или отклонениях у ребёнка, которыми грозят поздние роды. Едва прочитав что-то на эту тему в газете, услышав в передаче или увидев в фильме, она тут же красочно пересказывала мне.
Большинство людей имеют возможность после работы отдохнуть дома - уж если не бездельничать, то расслабиться морально. Мне такое не светило. Даже когда после работы я шла в кафе, кино, просто на прогулку, никуда не исчезало осознание, что скоро меня ждёт очередная порция "детско-внучатых" мучений, и череде этих порций не видно конца. Читая книгу или смотря фильм дома, я прислушивалась к каждому шороху, потому что в любое время мама могла зайти и завести свою песню, иногда вовсе без предисловия. Сядет на кровать, с кислым лицом уставится невидящим взором в никуда, потом вздыхает и начинает. Наверное, они с папой чем-то провинились, если не в этой жизни, то в предыдущей, иначе за что им такое наказание? У всех кругом подрастают внуки, а они одни, теперь вовсе изгои, уже неудобно общаться с друзьями, бывшими одноклассниками, коллегами, знакомыми, потому что у всех есть внуки. Сами понимаете, что после такой песенки ни читать, ни кино смотреть уже не хочется; ты оплёванная и виноватая одновременно.
А уж если среди родни, знакомых или соседей возникал кто-то беременный, тут уж пиши пропало, матери даже необязательно было высказывать мне что-либо вслух, все её слова я знала наперёд.
Чёрт с ним с замужеством, но неужели я не нашла бы от кого залететь, если б по-настоящему захотела? Нашла бы. Только я сомневалась, что хочу. Я металась между страхом перед бесплодием-одиночеством и нежеланием заводить ребёнка из-под психологической палки. У меня не хватало твёрдости оборвать мамину свистопляску, но вместе с тем не всё во мне соглашалось подчиниться. В результате я не жила ни так, как хотелось мне самой, ни так, как хотелось моей матери.
Наверное, вы представили себе монстра, злонамеренно истязавшего несчастную затравленную дочь. В том-то и проблема, что мама не плохой человек. Я рассказала вам лишь об одной её стороне, той, которая стала для меня самой яркой. Но моя мать добрый и надёжный человек, никогда не поливала людей грязью за их спинами, честно трудилась, пеклась о стариках и животных, хозяйкой была великолепной, заботилась обо всех домашних, вдобавок, имела отличное чувство юмора. Сколько она сделала для меня! Я уважала маму за всё это и многое другое. И ненавидела за бзик. А иногда вспоминала, что вроде бы люблю её.
Я поздно отрастила зубы, и даже когда это произошло, не могла укусить родную мать, лишь изредка и в самых крайних случаях огрызалась. А надо было укусить, один раз - решительно и бесповоротно. Мы обе потом переживали бы и мучились, только лучше по-крупному отмучиться однажды, чем превратить свою жизнь в вереницу мелких, но очень болезненных мучений.
Хотелось бы мне придумать себе достойное оправдание, которое позволит без презрения смотреть в зеркало. Увы, такого нет. Я соображала, что надо отделиться, но не сделала этого, не довела до конца ни одной попытки. Я не уехала учиться в другой город после школы, в родном городе не заселилась в студенческое общежитие. Не уехала после института. Не перебралась в отдельное жилье насовсем, чётко обозначив рамки, за которое матери не позволялось бы переступать. Я здоровая, с руками и ногами, не трогалась с места, потому что боялась перемен и в каком-то смысле мне было лень всё менять - отталкивали потенциальные неудобства. Конечно, было бы куда лучше, если б всё взяло и вдруг изменилось само, как по мановению волшебной палочки. Я боялась дать отпор, я позволяла вить из себя верёвки. Значит - посмотрим правда в глаза, - я просто рохля, которую в общем-то устраивает болото, где она увязла. Что ж, у меня хоть хватает честности и мужества признать это, не прячась за отговорками. Но если бы время вдруг повернулось вспять, я бы ни секунды не сидела рядом с ней, а собрала вещи и ушла. Но сейчас сожалеть поздно и, следовательно, бессмысленно.
Исподволь вырисовался Валера, которого любая нормальная баба на моём месте сочла бы подарком судьбы и всеми правдами и неправдами постаралась захомутать. Ответственный, обстоятельный, добрый. Мне его и хомутать не надо было, он сам в меня влюбился. Предложил выйти за него замуж. Он хотел семью. Я хотела, чтоб от меня, наконец, отвязались.
В загс шла как на каторгу, но радостную улыбку на лицо натянула. Единственное, что успокаивало, - высокий процент разводов в современном обществе. Ещё не став женой, я уже мечтала, как разведусь и в кои-то веки заживу в своё удовольствие. Чтоб мать успокоилась, рожу ребёнка, пусть растёт и не отсвечивает. Если повезёт, до Валеры через год-другой дойдёт, что он крупно ошибся с выбором, и он сам захочет свободы. Осуждайте, сколько влезет.
Некоторым претит любое одиночество, но многим нужен период, в который можно пожить для себя, ни на кого не ориентируясь, чтоб понять, как быть дальше. Не зря столько людей предпочитают (другой вопрос - имеют ли возможность) съехать от родителей не потому, что появился кавалер или девушка, жених или невеста, а чтобы жить самостоятельно. Не спорю, кому-то такого даром не надо, они не хотят ни дня быть одни, они готовы к серьёзным отношениям сразу - очень за них рада, но я из другой категории. Я задыхалась от того, что постоянно приходится под кого-то подстраиваться, нельзя делать дома что заблагорассудится, обязательно регулярно разговаривать. А может, я молчунья по натуре, может, я не хочу с утра ничего ни с кем обсуждать, и после тяжёлого рабочего дня тоже на болтовню не тянет - зачем сразу воспринимать это как личное оскорбление? Живя с родителями, я мечтала остаться одна. Понимала - когда-нибудь так и произойдёт (это не значит, что я с нетерпением ждала или вовсе желала им смерти; ничего подобного близко не было!). И боялась, что случится это слишком поздно, когда мне уже не хватит времени - я переведу дух, успокоюсь и осознаю, по-настоящему осознаю сама, что не хочу быть одна всегда, что мне, именно мне, а не кому-то другому для меня, нужна вторая половинка. Но я уже буду чересчур старой, чтоб устраивать личную жизнь.
Словом, я вышла за Валеру. Мне был тридцать один год. А в тридцать два я родила дочку и настояла на имени Галина. Галя, Галочка. До сих пор не знаю, дошёл ли до моей матери намёк, мол, на, получи свою галочку и уймись. Для меня самой эта девочка была галочкой в чужой графе. Ещё до её рождения я десять раз успела пожалеть, что забеременела, и после рождения количество сожалений не сократилось. Где этот долбанный материнский инстинкт, о котором все талдычат? Где это знаменитое "Дети - счастье, вот родишь и сама поймёшь"?! Я понимала только то, что оплыла, заработала варикоз и потрескавшиеся соски, месяц не могла без слёз сходить в туалет, потеряла возможность высыпаться, лишилась времени на уход за собой и вообще на собственную жизнь; всё это лишь для того, чтоб другие люди - моя маман во главе колонны - меня одобрили, да притом свято верили, что оказали мне неоценимую услугу, наставив на путь истинный.
Кстати, берите на заметку: то, что ваши родители страстно хотят внуков, вовсе не означает, что они будут вам с ними помогать, даже если клялись в обратном. Мама быстро насюсюкалась с Галей и свела обязанности няньки к минимуму. При других обстоятельствах я бы первая заявила, что это справедливо, что бабушки и дедушки не обязаны помогать растить внуков, это целиком и полностью выбор-ответственность родителей. Но другое дело, если твои родители хотят ребёнка, больше чем ты, и яростно требовали его годами. Хотели - получайте, получили - распишитесь. Но как бы не так.
Ещё одно ценное замечание: принцип "растёт и не отсвечивает" с ребёнком не прокатывает. Даже самое расчудесное чадо на свете требует времени и внимания. А моя Галочка на "расчудесную" не тянула, хотя я не претендую на объективность. Я её не любила, но считаю, что отлично держалась, поскольку временами мне хотелось попросту схватить её за волосы и бить головой о стенку. Ух, до сих пор руки чешутся, когда об этом думаю. Галке я была паршивой матерью - с готовностью признаю, ничуть не ожидая, что признание смягчит мою вину.
Родить для себя - нормально, рожать для других - отвратительно, если, конечно, вы не суррогатная мать.
Валера проявлял чудеса любви и терпения. Оттого, что он меня раздражал, я чувствовала себя виноватой, а оттого, что чувствовала себя виноватой, ещё больше бесилась и срывалась на нём. Наконец, он не выдержал и ушёл. Я-то надеялась, что он и Галку с собой заберёт, но он почему-то не захотел.
Жизнь без мужа подействовала на меня благотворно. Не нужно было больше напрягаться дома (из-за, а вернее ради Гали я никогда не напрягалась), вымученно разговаривать ("Как прошёл день?" Да пофиг мне, как у тебя прошёл день! И про свой день я тебе не хочу рассказывать, сядь в дальний угол и уткнись в газету, не нервируй меня!), жертвовать своими интересами "во благо семьи".
Наше с матерью общение к тому времени ограничивалось редкими встречами и телефонными звонками по праздникам.
О пресловутом "простом женском счастье" я уже не мечтала, трезво оценивая свои шансы; но была очень довольна свободной жизнью. Правда, горьковато было осознавать, насколько больше радости я бы получила, начнись она раньше.
Однажды в этой жизни появился Олег, как будто случайно, как будто сам собой. Мне думается, я впервые влюбилась по-настоящему.
По совести говоря, я должна бы поблагодарить Галю. Если правда то, что рассказывают о возрастном бесплодии, сильнее усугубляющемся у не рожавших, получается, что появление старшей дочери, возможно, позволило мне родить младшую. Это единственный плюс, который я вижу в Гале.
Сейчас не представляю жизнь без Яны. Только с ней я начала понимать мамаш-наседок, трясущихся над своим драгоценным потомством (понимать не значит уподобляться). Понимать тех, кто называет детей цветами жизни и предлагает отдавать им всё лучшее. Тех, кто говорит, что дети - это счастье.
Моя мама и та с самого начала к Яне прониклась куда большим интересом и умилением, чем к долгожданной внучке-первенцу. Яну она обожала и рвалась баловать, даже попыталась снова сблизиться со мной, но я её особо не подпускала ни к себе, ни к дочке. Хватит и того, что мой мозг прокомпостирован до последней извилины, со своим ребёнком я такого сделать не позволю. Хочется кого-то нянчить и лелеять - пожалуйста, Галочка в полном твоём распоряжении, возись хоть до посинения. Но Галя маме была неинтересна, как и мне.
Олег к падчерице относился хорошо, да нельзя же требовать, чтоб человек воспринимал чужого ребёнка как родного. Когда Галя, наконец, съехала, нам всем стало гораздо легче.
Когда Яна окончила школу и встал вопрос о месте дальнейшей учёбы, я первая посоветовала ей уехать в другой город. Сказала, что у меня никогда не было настоящей студенческой жизни, теперь я об этом очень жалею и не хочу, чтоб она повторила ту же ошибку, хотя, естественно, выбор за ней и настаивать я ни на чём не стану. В Москву Яна не поступила - не хватило пары баллов - и осталась учиться в нашем городе, но обосновалась в студенческом общежитии. Я была за руками и ногами, Олег повозмущался, пересказывая мне страшилки о вольной молодёжной культуре, но в итоге смирился и признал, что так впрямь лучше. Отдельная жизнь нужна не только детям, но и родителям.
Инна Владимировна
Никого и никогда я не любила сильнее, чем свою дочку. И Катя действительно была ребёнком, заслуживающим любви, - улыбчивая, ласковая, послушная. Для меня её внешность значения не имела, но я радовалась, что у неё есть все задатки настоящей красавицы - в жизни пригодится. Я видела, как другие мамаши недовольно посматривали на Катю, когда она играла вместе с их дочками. У моей девочки ноги были длиннее и ровнее, волосы гуще, черты лица тоньше.
Но она этим не пользовалась ни в детстве, ни в подростковом возрасте, ни в юности. Недовольство на лицах соседок постепенно сменилось удовлетворением, порой с примесью злорадства. Их дочки умели подать себя и смотрелись лучше Кати, хотя исходные данные у них были куда скромнее. Мне было обидно. Не за себя, за Катю.
Потом у других девочек начали заводиться мальчики, о чём лукаво шептались встревоженные, но по большей части довольные мамочки. А моя продолжала страдать какой-то ерундой, по-прежнему умудрялась носить хорошую одежду настолько небрежно и неуклюже, что было ощущение, будто одежда эта украдена с распродажи в доме престарелых. Я пробовала давать советы, показывать кое-какие приёмы на практике, но Катя только злилась.
Время шло, она по-прежнему была одна, и мне сделалось за неё страшно. Вдруг так всё и останется, навсегда? В молодости одиночество не пугает, да вот люди тогда ещё не осознают - понимают, но не осознают, - что молодость не вечна, она уйдёт вместе с силами и возможностями.
Я говорила с Катей об этом, убеждала, доказывала, но она либо никак не реагировала, либо дулась и замыкалась, отгораживаясь от меня невидимой стеной. Человек как будто жил в параллельном мире. Но ведь никакого параллельного мира не было, был мир фантазий и глупых интересов, который загораживал реальность. В свой мир Катя меня категорически не пускала. Я бы и сама туда не ломилась, если б он не мешал ей жить по-настоящему. Она сердилась, обижалась, закрывалась. До чего же трудно с таким человеком, все попытки достучаться - как о стенку горох. Но достучаться нужно было обязательно, любыми способами, потому что я видела - дочка движется к катастрофе. Если ничего не изменится, останется одна, с разрушенными иллюзиями вместо мечты и без времени на исправления.
Её ровесницы выходили замуж. У них появлялись дети. Гордые бабушки сияли, как медные пятаки. Причём с каждым годом градус сияния у "первичных" бабушек повышался - чем позднее появлялись внуки, тем больше им радовались. Но это правило работает до известного предела. Есть рубеж, после которого новорожденные внуки это уже не счастье, а непосильные хлопоты. Чем позже станешь бабушкой, тем меньше шансов увидеть, как вырастут твои внуки. Господи, да хоть бы один внук...
Родственники, друзья, знакомые, коллеги - все будто сговорились. Особенно женщины. Так и эдак подчёркивали, что они с мужьями уже стали бабушками и дедушками, а мы с Серёжей ещё нет. Радовались. Мы с мужем всегда жили душа в душу, ну и что - зато у нас нет внуков, а у них есть. Я, без ложной скромности, выгляжу моложе своих лет, до сих пор стройная, до сих пор слышу комплименты - ну и что, зато у меня нет внуков, а у них есть. Я не обабилась, мои интересы не сводятся к овощным заготовкам на зиму и сериалам по телевизору, я читаю, разбираюсь в искусстве, иногда хожу в кино и в театр - ну и что, зато у меня нет внуков, а у них есть.
Серёжа тоже переживал, но отчего-то претензии предъявлял мне. Почему у Кати никого нет? Она вообще понимает, что происходит? Она хоть думает о замужестве, о детях? Она что, хочет остаться совсем одна? Я отвечала: "Вот у неё и спроси", но он продолжал спрашивать у меня. С ней, видимо, не хотел портить отношения.
Пришло время, когда я стала воистину рьяно завидовать обладателям внуков и внучек. Было тошно, пакостно. Когда все вокруг сходятся в чём-то одном, волей-неволей начинаешь думать, что они правы. Я чувствовала себя ущербной, обделённой, почти прокажённой. Противны и унизительными были жалостливые взгляды и вздохи тех, кто рассказывал, какое счастье - внуки, или сочувственно интересовался, почему Катя тянет с этим делом, и напоминал, что время-то идёт.
Время пугало меня сильнее и сильнее. Я боялась за Катю. Даже не потому, что она на данный момент была одна, а потому, что она ничего с этим не делала. Ведь опыт нужен. Покажите мне того, кто без опыта сможет с первого раза построить хорошие отношения, создать крепкую и счастливую семью. Ладно, пока бог с ней, с семьёй, но ведь и чтобы просто быть с кем-то в паре, требуются навыки, которые нужно наработать к определённому возрасту. Познакомились, и сразу всё сложилось - так если и бывает, то в одном случае на миллион. Нет, реже. Катя когда-нибудь очухается, одумается, захочет всё исправить, но будет делать элементарные ошибки. Ошибки, которые простительны подростку или юной девушке, но не взрослой женщине. Ошибки, за которые её будут осуждать или высмеивать, хорошо, если не вслух. С её характером она после второй-третьей попытки бросит затею, опять замкнётся в себе, и всё, пиши пропало.
На душе у меня клокотала такая мерзость, такая тяжесть, хоть в петлю лезь. Я жаловалась Кате, это был крик души, я не притворялась. Может, иногда сгущала краски, перегибала палку. Мне не стыдно. До Катьки было не достучаться обычными способами, отчаянные времена требуют отчаянных мер.
Она всё-таки вышла замуж. Я видела, что ей не хочется, перед свадьбой на ней лица не было. Я не утешала себя тем, что когда-нибудь Катя скажет мне спасибо. Но, по крайней мере, я вытолкала её на правильную дорожку. Может, дорожка не вела к сказочному счастью и безоблачному будущему, но хотя бы выводила из ниоткуда.
Валеру, правда, жалко. Смотреть было больно, как Катька его мучает, а он терпит и продолжает надеяться. Я тоже надеялась - что рано или поздно Катя перебесится, одумается, поумнеет, в конце концов, и начнёт работать над отношениями с мужем, а не просто время от времени притворяться и постоянно срываться, вымещая злобу всё на том же Валере. Не сбылось. Ну, что ж. По крайней мере, у них родилась Галя.
Я уверена, что Катя дала дочке такое имя, чтобы иметь возможность звать её Галочкой, в укор мне. Но это неважно. Важно, что ребёнок появился. Важно, что Катя не бесплодна.
От Гали я не была в большом восторге. У меня претензии не столько к ней самой, сколько к тому, что Катя регулярно пыталась спихнуть её на меня. А мне хотелось пожить для себя, думаю, я это заслужила. Я честно работала, вышла на пенсию, у меня появилось свободное время и возможность делать то, что я давно хотела, но раньше не успевала. Теперь, когда внучка обломала клювы тем, кто прежде клевал меня, я заново увидела, сколько других сторон и граней есть у жизни. И что, вместо всего этого менять подгузники, вытирать сопли и не спать по ночам? Увольте. Я бабушка, а не мать. Сходить с внучкой погулять, иногда забрать из садика, изредка посидеть с ней дома, почитать книжку - это пожалуйста. Но брать на себя обязанности матери - ни за какие коврижки!
Изначально-то я думала, что буду трястись над внучкой, радоваться до умопомрачения, сюсюкать и баловать. Но Галя не вызывала у меня таких желаний. Наверное, я слишком долго мечтала о внуке или внучке, нарисовала в воображении чудесное маленькое совершенство и чересчур многого от неё ждала, а она оказалась самым обыкновенным ребёнком, доставляющим типичные неудобства. В этом нет её вины, но и я со своими чувствами ничего поделать не могу.
Яна мне куда милее, и я бы любила её ещё больше, если бы Катя давала нам чаще общаться. Яна получше Гали получилась. А ведь могла бы не получиться вовсе, если б Катя до этого не рожала; все же знают - чем женщина старше, тем сложнее забеременеть, особенно первый раз. Да, всякое бывает - и бывает необязательно редко, - но риск очень большой.
Я повидала достаточно одиноких женщин, и ни одна из них не была счастливой в старости. Понимаю, что не имею права по своему опыту судить обо всех на свете. Я могла ошибаться. Но просто смотреть, как дочка шагает к пропасти, не могла.