У Иваныча была только одна спичка, и та сырая. Если сейчас не получится развести костёр, то и сгинуть можно: в эту пору в Подмосковье примораживать начинает. Трясло Иваныча, как осинку, под которой он сидел. А в голове стихи эти.
Вот тебе и Есенин, поэт Руси уходящей! Пил, матом ругался, балагурил, а бабы его любили. Как ни забираешь его из ресторана на углу Тверской и Настасьинского переулка, он еле на ногах стоит - весёлый! А с ним баба обязательно какая-нибудь. И каждый раз новая. Да ещё какая - вон, балерина эта как по нём убивалась!
А Иваныч отвезёт пьяного поэта домой на Большой Строченовский переулок, приползёт ночью в свою тёмную стылую камору у Серпуховской заставы, свечу зажжёт, окинет усталым взглядом паутину в углу, пустые немытые горшки, да так и ляжет на нетопленую печь. Надоела Иванычу к сорока годам его бобылья жизнь. Уюта захотелось да прижаться к тёплому да мягкому бабьему боку.
Маруся жила в Стегачёво в семи верстах от Москвы. Как овдовела пять лет назад, так и переехала обратно к родителям. А потом уже и тех не стало. Три года Иваныч пытался добиться Маруськиного расположения. Всё наезживал: то со скотиной подсобит, то забор починит. А тут по осени решил предложение сделать: дескать, ты одна, и я один, чего бы нам вместе не зажить - хочешь у меня, хочешь у тебя.
Ну, выпил с мужиками, как водится, для храбрости. Купил билет в вагон третьего класса да и приехал. Завалился - ватник нараспашку, а она, глянь! Как возьмёт рогатину, да той рогатиной его и огрела - дура-баба! И чего ей не понравилось?
Иваныч как припустил: бежал-бежал - идти-то некуда в чужой деревне - ночь. В избу к людям не попросишься - прогонят, да, чего доброго, поленом огреют - нонче жизнь-то вон какая пошла: никому верить нельзя. Вот и дошёл Иваныч до краю деревни, а там и в лесок. Сидит, колотится, спичку окоченелыми пальцами крутит, а в голове всё стихи эти проклятые вертятся.
И ничто души не потревожит,
И ничто её не бросит в дрожь, -
Кто любил, уж тот любить не может,
Кто сгорел, того не подожжешь.*
'Тьфу!' - сплюнул Иваныч с досадой и чиркнул спичкой.