Раннее утро. Старенькие, много повидавшие на своём длинном веку бревенчатые домишки кое-где обиты дощечками с облупившейся, выгоревшей на солнце краской. Покосившиеся сараюшки из горбыля, потемневшего от времени. Забор из жердей, точнее то, что осталось от него, заросшее крапивой, лебедой, щирицей и полынью... Тропинка вдоль по которой на пруд ходят гуси. Пруд начинается сразу за огородами. Берега поросли тальником и осокой. От тропинки в воду выстроены мостки. На мостках широкобёдрая и пышногрудая молодая женщина, подоткнув юбку и опустившись на колени, полощет мужские брюки.
Она выпрямляется, потягивается, прогибает уставшую спину и снова склоняется к воде. Но тут же отшатывается в испуге:
- Свят-свят-свят! - шепчет женщина и потихоньку пятится к берегу.
Из воды на неё глядит молодой, красивый, но бледный до зеленоватого оттенка парень. Он смотрит с тоской, грустно вздыхает и с мольбой на прекрасном лице протягивает руки к женщине.
Она с визгом швыряет в него брюки и бежит к берегу. Волны колышут осоку. Через несколько минут над деревушкой повисает тишина.
Но длится тишина недолго. Озорно кричит петух, ему отзываются собратья, мычат коровы, ржут лошади, перекрикиваются пастухи - в деревне начинается обычная жизнь.
Внезапно повседневную разноголосицу перекрывают женский визг и мужской крик:
- Я те чё, богатей, что ли? Иди, вылавливай!
На гусиной тропке снова появляется та же женщина, её лицо пылает, а в глазах - обида и страх.
Женщина несмело подходит к пруду и долгое время стоит, смотрит на воду, не в силах ступить на мостки. Но услышав позади: "Чего застряла?" - зажмурившись, шагает на доски.
Женщина пробегает вперёд, опасаясь подходить близко к краю. И неизвестно, чего она больше боится: увидеть зеленолицего красавца или не увидеть.
Но в смирном зеркале видно только её отражение.
Женщина смелеет и наклоняется к воде... И опять всё, что глубже поверхности, скрыто от глаз. Наконец женщина опускается на колени... Зеленолицего не видно. И тогда она, вздохнув, начинает искать потерянные штаны. Но не находит их.
Со стороны берега снова слышится грозный оклик:
- Долго ещё будешь возиться?
Женщина вздрагивает и, решившись, просит:
- Отдай штаны. Пожалуйста.
Из глубины медленно приближается молодой красавец и протягивает женщине потерю, а сам смотрит в глаза и ласково улыбается. И легко касается женской руки.
Женщина уже не боится, а наоборот, улыбается в ответ и смотрит, как зеленолицый теряется в глубине.
Раздаётся новый окрик, женщина вскакивает и бежит к мужу.
Летом в деревне красота! Пошёл в огород: виктория краснеет, молодые огурчики начинают зреть, укропчик, петрушка - всё свежее. Молочко парное, сливочки деревенские, не то, что городские: ложку воткни - стоять будет! Яйца, опять же, свежие и вкусные, не в пример магазинным! Босиком можно по травке пройтись, в лес за ягодой сходить, искупаться в пруду... Рай, да и только! Так думала Лариса, когда после университета поехала жить и работать в деревню.
В городе - оно как? Душно, тесно, жёстко... а мечталось, чтобы муж был настоящим мужиком, чтобы детки росли на природе, к труду приученные. К корням, так сказать, к земле поближе хотелось.
Действительность оказалась несколько иной. Если не сказать - противоположной. Работы нет: ни по специальности, ни без. Пришлось дома хозяйством заниматься. Стиральная машина-автомат от колодца не работает, корова поспать лишний час не даёт, картошку полоть нужно, несмотря на комаров, лесная ягода замешана на мошке, а муж не прочь выпить. Наработается на тракторе в жару и в пыли, потом с друзьями расслабится... Приходит поддатый, грязный. Требует еду и утром - чистую одежду. Хорошо, если придёт засветло, то Лариса успеет простирнуть и высушить, а если, как вчера - весь день на тракторе, ночью - под трактором?.. Ремонтировал, чтоб на следующий день всё работало, домой пришёл под утро.
Еду можно приготовить заранее, потом быстренько разогреть, а штаны пришлось стирать на рассвете, перед утренней дойкой...
Улыбаясь мыслям о зеленолицем в пруду, Лариса повесила во дворе сушить мокрые брюки и вошла в дом. Муж ругнулся по обыкновению, но Лариса, казалось, и не услышала его. Даже принялась напевать...
Муж пригляделся к ней. Спросил что‑то, она ответила невпопад.
Поглядывая заинтересованно на ходящую туда-сюда жену, он, уже в дверях, когда Лариса проходила мимо, вдруг сграбастал её в охапку.
Женщина охнула:
- Ну, ты, медведь, кости переломаешь!
- Завалить бы тебя прямо сейчас, - сказал он.
Она немного отстранилась.
- Ты чего холодная, как утопленница? - спросил муж, одной рукой заминая жене грудь, а другой - задирая ей подол.
- Опоздаешь на работу! - извиваясь, пыталась освободиться Лариса.
Но муж ответил небрежно:
- Подумаешь, на пять минут опоздаю... С женой же, не с полюбовницей!
Он развернул Ларису к себе спиной и нагнул...
Лариса терпела, думая о зеленолицем и мечтая о предварительных ласках.
Закончилось всё быстро. Похлопав жену по заднице и надевая штаны, муж сказал:
- Люблю толстозадых баб. До вечера, дорогая! Сегодня приду пораньше.
"А поцеловать?" - вспомнила Лариса старый анекдот, закрывая за мужем дверь.
Когда она выходила замуж за тракториста, мечтала о прогулках под луной, о страстных ночах в стогу... Муж попался работящий, хозяйственный. Но наработается, и ему не до романтики.
Нет, Ларису без внимания не оставляет - супружеские обязанности исполняет исправно, но ей‑то хочется иного.
Петух раскатисто закричал, забил крыльями, собирая кур. Они тут же принялись склёвывать насыпанное Ларисой зерно. Пока клевали, петух ходил вокруг и охранял свой гарем. Шагал, важно выпятив широкую грудь, и царственно нёс великолепный хвост - пёрышко к пёрышку. Красный гребень склонялся разухабисто набекрень, а могучие шпоры были наготове для любого, кто усомнится в мужественности куриного владыки. Время от времени, прельщённый той или иной несушкой, петух вскакивал на неё верхом и с наслаждением топтал. Потом отряхивался и продолжал обход. А курица хвасталась перед своими товарками - вот, мол, меня удостоили... И, успокоившись, продолжала клевать зерно, словно ничего и не было.
Лариса наблюдала за курами с петухом и тяжело вздыхала. С одной стороны, её широкие бёдра и пышная грудь часто прельщали мужа; с другой, хвастаться перед подругами было особо нечем.
Накормив птицу и повздыхав, женщина пошла доить корову. Меланхолично пережёвывая жвачку, бурёнка время от времени поворачивала голову и смотрела на хозяйку, примостившуюся на табуреточке рядом с выменем и оглаживающую соски. Молоко звонко билось в подойник, а Ларисе виделся зеленолицый во всём своём, возможно, придуманном, но великолепии!..
Оглянувшись в очередной раз на хозяйку, корова тяжело вздохнула и... пнула подойник. Тот перевернулся. Молоко разлилось белым морем. Лариса от неожиданности отскочила и заругалась на бурёнку:
- О! Ты ж...скотина!
Корова потрясла головой и протяжно замычала, жалуясь на свою судьбу. Потом переступила с ноги на ногу и снова принялась жевать жвачку.
Лариса, конечно, расстроилась, но не столько из‑за разлитого молока, сколько из‑за спугнутых мечтаний...
Хозяйка краем глаза видела, как за ней из дверей наблюдал седенький старичок в длинной белой рубахе, подпоясанной самотканым поясом. Старичок с укоризной качал головой и бурчал потихоньку:
- Ой, беда, беда... Совсем баба с ума сошла. И как мужа её, упрямца этого, вразумить, что жене больше ласки требуется? Что таким макаром и до греха недалече. Что же делать‑то? Хоть самому степлеть бабу‑то, что ли?..
Не обращая на старика внимания, всё равно обернёшься - а нет его, на то он и домовой, Лариса выгнала корову пастись и пошла кормить свиней.
Большое хозяйство у них было, справное. Вот только с появлением зеленолицего женщина никак не могла сосредоточиться на доме - пока доила корову, куры поразгребли грядки. Пока гоняла кур, свинья с выводком в картофельное поле забрела, ямы понакопали, попортили сколько...
Дело близилось к полудню. Женщина, намаявшись от бесполезных метаний, пошла на сеновал, прилегла отдохнуть. Лежит, о зеленолицем мечтает, а сама себя по руке оглаживает, там, где он прикасался. Видится ей улыбка нежная, вот он будто бы слова говорит хорошие, добрые, восхищается ею. Вот обнимает ласково, волосы трогает, лицо ласкает. Вот целует сладко, по‑настоящему...
Гладила, гладила, да и сцепилась пальцами, будто с чужой рукой. Глаза закрыты, а на губах улыбка, и язычком тоненько трогает губы. А тело‑то напрягается. Грудь вздымается часто, да прерывисто и соски сквозь рубашку торчат. Ноги согнула в коленях, а подол платья соскользнул на живот. А Лариса платье‑то мнёт и сильнее задирает. А потом давай бёдра да живот себе наглаживать, да крепко так, настойчиво, словно мужской рукой. Всё сильнее и сильнее... вот уже губы кусает и постанывает... а руками то грудь мнёт, то между ног трогает, пока не застонала громко и не степлела.
Щёки зарумянились, на лбу бисеринки пота, а она лежит расслабленная и невидящими глазами в потолок смотрит.
А потом перевернулась на живот и заплакала. Да горько так...
И кажется ей, будто седенький старичок в длинной белой рубахе, подпоясанной самотканым поясом, подошёл потихоньку, сел рядом и принялся гладить Ларису по голове, жалея её. А Лариса будто и не чует его - судьбину свою оплакивает.
Выплакалась и уснула. И снится ей, что старичок нашептал красивых и добрых снов и пошёл управляться по хозяйству.
Разбудили Ларису грохот и сотрясения земли. Женщина выскочила во двор и столкнулась нос к носу со Змеем Горынычем, который заглядывал в дверь. Лариса охнула, ноги у неё подкосились, и она опустилась на землю.
А он усмехнулся и радостно прогудел:
- Хо! Живая!
Через минуту на женщину смотрели все три головы Змея.
Лариса попробовала отползти обратно на сеновал. Позади неё вдруг оказалась стенка, а дверь - почему‑то в стороне, и женщина никак не могла нащупать проход.
Головы с интересом смотрели, как она скребёт по земле ногами, пытаясь продавить спиной стену. Наконец средняя сказала остальным головам:
- Ну, чего уставились? Не видите, хозяюшка испугалась? - и, обращаясь к Ларисе, добавила. - Да ты не бойся, мы тя не обидим. Нам бы водички испить, совсем пересохло в горлах.
Лариса не сразу поняла, о чём её просит средняя голова. Женщина вообще решила, что она ещё спит и это ей снится. А значит, никакой опасности нет. Можно не убегать, потому что всегда можно проснуться. Так почему б не напоить?
Она поднялась, взяла чистое ведро, что сушилось на заборе, и пошла к колодцу. Включила рубильник, насос загудел. Вода с шипением полилась в ведро, над которым нависла первая голова.
Голова подставила длинный раздвоенный язык под струю и попыталась перехватить воду, игриво поглядывая на женщину и подмигивая ей то одним глазом, то другим.
- Веди себя прилично, - урезонила её средняя голова.
И первая обиженно легла около ведра, давая понять, что пить она будет первой.
Но, когда ведро было уже почти полным, к нему приблизилась третья голова, и вид у неё был такой жалостливый, просящий, что женщина засомневалась, какую поить вперёд.
Из затруднения ей помогла выйти средняя. Она со вздохом сказала:
- На всех хватит, - и спросила у Ларисы, - так ведь?
Женщина кивнула и, подняв ведро, приготовилась поить.
Первая зло глянула на третью, и та с тяжёлым вздохом отодвинулась в сторону.
Лариса тонкой струйкой начала лить воду в разинутую пасть, и первая голова глотала, блаженно жмурясь, а третья поглядывала на неё завистливо. Потом не выдержала и сказала:
- Давай быстрее, я тоже хочу!
Наконец первая напилась. Потом, торопливо глотая, напилась третья, потом настала очередь средней. Когда она с наслаждением, смакуя, допивала свою порцию, у ворот раздался рассерженный возглас:
- От жеж! Растудыть твою! Опять свиней недоглядела? Спишь на ходу!
Средняя голова поперхнулась и закашлялась - у ворот стоял муж. Он действительно пришёл с работы пораньше, как и обещал.
Едва Лариса увидела благоверного, как сразу же поняла - никакой это не сон. И Змей Горыныч действительно пьёт из её рук...
Змей Горыныч пьёт из её рук! Кто бы мог подумать?!..
Но благоверный, не обращая внимания на гостя, словно его здесь и нет, подошёл к жене и забрал ведро, которое Лариса держала в руках.
- Ну, вот чего ты воду льёшь? Хоть бы уж в бак тогда наливала, что ли? Всё польза! А то под ноги... грязь развела.
Лариса посмотрела - действительно, у колодца лужа. Женщина удивлённо покосилась на Змея Горыныча, а он улыбнулся виновато во все три головы, мол, прости, хозяйка, так получилось!
Муж, насадив ведро на забор, повернулся к жене, взял её за руку и потянул в дом:
- Ну, давай, пошли быстрее, а то я обещал Лёхе съездить с ним за жердями...
Седенький старичок в длинной белой рубахе, подпоясанной самотканым поясом, трёхглавый Змей и Зеленолицый проводили взглядами Ларису и её мужа. Дверь в комнату закрылась, шторки на окнах задёрнулись...
Но ни Старичок, ни Змей Горыныч, ни Зеленолицый не тронулись с места. Они точно знали, что это ненадолго. Ещё чуток, и муж уедет за жердями, а молодая женщина останется недоласканной...