Пропавшие среди миров
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Первый роман, написанный автором, и потому дорогой ему из сентиментальных соображений. Будет выкладываться постепенно по мере чистки от перлов и ошибок.
|
Человек, видевший необычное, не будет счастлив. (Старая китайская пословица).
Глава 1.
1.
Всё началось с газеты, обычных "Новостей", вероятно, случайно забытых кем-то на скамейке. Лэйми обычно не читал газет, и взял её из мимолетного любопытства, скорее просто потому, что после долгой прогулки ему захотелось сесть и отдохнуть.
Лениво листая страницы, он вдруг наткнулся на фотографию юноши, которого он, определенно, уже знал, - именно знал, а не просто видел раньше. Замеченный секундой позже заголовок рассеял все сомнения: "Нас ждет нашествие со Склона. Аннит Охэйо, новый главный жрец храма Древних, предупреждает о грядущем Приливе Тьмы. Комментарий ученого".
Сердце Лэйми вдруг бешено забилось. Склон и храм Древних, Малау, находились в Гитограде, почти в трех тысячах миль от Усть-Манне, его родного города, где он жил и сейчас. Но восемнадцать лет назад он был там, со своими - ныне покойными - родителями. Они, будучи известными историками, гостили у жрецов Древних, - и там он познакомился с Аннитом Охэйо анта Хилайа, чрезвычайно живым и активным предводителем местной детворы, а по совместительству единственным сыном главного жреца, Хенната Охэйо. Тогда им было всего по шесть лет, но проведенное в его компании время Лэйми запомнил надолго: никогда прежде у него не было столь близкого и искреннего друга - и никогда после тоже. Он ни на миг не сомневался, что Охэйо думает так же. Вполне естественно, что ему захотелось встретиться с ним.
В другое время эта идея осталась бы лишь мимолетной мечтой. Но сейчас был уже Склон Лета: отпуск Лэйми начался всего пару дней назад и он до сих пор не решил, как его провести. Впереди у него было больше месяца абсолютно свободного времени. Что ещё более важно, он обладал суммой, вполне достаточной для путешествия: молодому специалисту по вычислительным машинам платили очень хорошо. Чтобы попасть в Гитоград, не нужно было никаких формальностей: хватало простого билета на поезд.
Идея казалась Лэйми сразу глупой и привлекательной: он хорошо понимал, что это не более чем попытка вернуться в детство, в те два самых счастливых месяца его жизни, что он провел в незнакомом мире вместе с другом. Охэйо почти наверняка стал совсем другим человеком, принадлежащим к тому же к далекому от Лэйми кругу. Верховный жрец считался одновременно и владельцем всех храмов Древних, и, что более важно, земли, на которой они стояли. Состояние семьи Хилайа делало её одной из богатейших в Гитограде - не говоря уж о родстве с Императорским Домом. Так что общего у них наверняка осталось мало. И всё же... всё же...
Гитоград, лежавший на крайнем западе Арка, тоже, разумеется, входил в Народный Союз, но о нем отзывались с пренебрежением и репутация у него была самая скверная: гиты слыли хитрыми и распущенными мерзавцами. Считалось, что юноши и девушки в Гитограде мало чем различались - как по внешности, так и по более интимным привычкам. Лэйми знал, что это вовсе не глупые выдумки: он был там и многое видел своими глазами, хотя и не понимал тогда. Но он запомнил и главное: тот дух свободы, от которого в Союзе с каждым годом оставалось всё меньше. Усть-Манне был слишком близко к Становым Горам и рука Ультра, лежащая на нем, с каждым годом становилась тяжелее. Это было не так уж заметно со стороны и не так уж плохо, в общем: превыше всего Ультра ценили порядок и благопристойность, и ни один объективный человек не стал бы противостоять этим почтенным добродетелям.
Но Лэйми трудно было назвать объективным: несмотря на почти полные двадцать пять лет он не утратил тягу к приключениям. Усть-Манне мало что мог предложить ему на этот счет, кроме ночных улиц, залитых мертвенно-синим светом излюбленных Ультра ртутных фонарей, - улиц, по которым он мог бродить часами, ни встретив ни одной живой души, потому что ночью все порядочные люди должны спать. Обычно он посвящал этому удовольствию каждую погожую летнюю ночь с субботы на воскресенье - а потом мирно спал до самого заката. Ему было сразу и приятно, и страшновато считать себя единственным обитателем ночного города; но этого было, увы, слишком мало...
Опомнившись, он торопливо пробежал заметку. Он видел Склон и вполне понимал, о чем идет речь: последний Прилив случился почти двести лет назад, но память он оставил крепкую. Лэйми очень хотелось посмотреть на него - несмотря на всю опасность этого явления. "Комментарий ученого" правда развенчивал его надежды: какой-то доктор наук писал, что заявление молодого человека - не более чем попытка привлечь внимание к своему исчезающему культу и к себе лично. Это разозлило Лэйми - в самом деле, кто любит, когда его друзей оскорбляют? Наверное, именно это и стало последней каплей: ему захотелось сказать Охэйо, что он верит ему.
И это, в конечном счете, спасло ему жизнь.
2.
Решившись, Лэйми аккуратно свернул газету и неспешно пошел домой. Это был рослый и стройный молодой человек, хорошо сложенный и крепкий, с густыми рыжеватыми волосами, падавшими на шею. Его широковатое хмурое лицо казалось вырезанным из светло-золотистого камня - в те довольно редкие мгновения, когда на нем не отражалось никаких эмоций. Одет он был весьма непритязательно - в серые рабочие штаны и белую футболку. Такой же непритязательной была и его обувь - простые сандалии на босу ногу. Наряд не вполне благонамеренный по стандартам Ультра, но не настолько, чтобы это бросалось в глаза.
По пути он лениво осматривался. Время ещё не доходило до полудня, погода просто чудесная - солнце едва просвечивало через тонкие, высокие облака, воздух прохладный, влажный и свежий. Народу на улицах немного: разгар рабочего дня.
Усть-Манне нельзя было назвать ни красивым, ни величественным, но Лэйми любил его: всё же, это был его родной город. Район, по которому он шел, уже считался старым: двадцать лет назад его застроили длинными шестиэтажными зданиями-коробками из серого кирпича, с плоскими крышами и прямоугольными окнами. Однообразие архитектуры смягчалось огромным количеством зелени - деревьев и травы на газонах. Сейчас Лэйми брел по одному из главных проспектов, с множеством магазинов. Решетки, защищающие снаружи их витрины и обитые синим железом боковые двери с множеством сложных замков хранили память о временах, когда власть закона здесь была ещё не такой твердой. Вообще-то Ультра, бывшие кочевники, весьма терпимо относились к преступлениям против собственности - пока они не были связаны с насилием. Насильникам и убийцам же не стоило ждать от них снисхождения - ещё никто не называл законы Союза милосердными к душегубам.
Несмотря на близость Становых Гор, самих Ультра здесь было очень мало - хотя эти бледные, черноволосые, зеленоглазые люди в своей традиционной черной одежде выделялись в любой толпе. Всего девяносто лет назад они покорили Манне и другие западные земли, но Лэйми относился к ним с симпатией по одной, очень весомой причине: Охэйо - как и весь клан Хилайа - принадлежал к Ультра. Им не было равных по стойкости и живости ума. Именно поэтому они и господствовали в Союзе.
Сам Лэйми был вполне чистокровным манне, но это ничуть его не задевало: манне считались "расово близкими" к Ультра и были самым многочисленным народом Союза, пользуясь особой благосклонностью "имперской нации" - в отличии от гитов, которые постоянно подвергались осмеянию и более серьёзным гонениям.
Почти непроизвольно глаза Лэйми выхватывали из толпы фигурки девушек - хотя Усть-Манне и считался вполне обычным городом, девушки здесь были очень хороши. Глядя на их то веселые, то задумчивые лица парень чувствовал легкую грусть - несмотря на свой возраст, он до сих пор не был женат, у него не было даже постоянной подруги. Ему вообще не везло с женщинами, хотя и не из-за его внешности, - он всегда залезал на слишком высокого коня, предпочитая всем другим настоящих красавиц. При том он постоянно забывал, что милосердием Господним мальчиков на свете столько же, сколько и девочек. Проще говоря, почти у каждой девушки, которую он считал достойной своего внимания, почему-то уже был свой парень, и ему такие знаки внимания не нравились. В первый раз Лэйми пострадал от своей разборчивости ещё в школе, в возрасте семнадцати лет - после танца с очаровательной девушкой к нему подошел неказистой внешности парнишка, и, нехорошо ухмыляясь, предложил "поговорить". Лэйми был гораздо выше своего скорее жилистого, чем мускулистого противника и бездумно согласился.
Увы, эта встреча окончилась вовсе не так, как он ждал: вместо традиционного вопроса: "а кто ты такой?" и хватания за грудки последовал молниеносный удар ногой в промежность. Пока Лэйми увлеченно выблевывал остатки праздничного ужина (это было прямо на выпускном вечере) удачливый соперник вывернул ему карманы в поисках денег, после чего удалился, весьма довольный собой. Лэйми оправдывался тем, что его подло застали врасплох, но в следующий раз он совершил действительно большую глупость, уделив внимание женатой женщине. Её муж, шофер, без долгих церемоний снес с петель дверь в квартиру Лэйми (тогда тот уже жил один), и, поймав его за волосы, расколотил его головой зеркало в ванной, где тот наивно пытался укрыться, а потом окунул ей же в унитаз, пообещав напоследок вставить ему его же собственные яйца вместо глаз, каковые он пообещал засунуть Лэйми в ноздри. Оскорбленный таким вторжением в свою личную жизнь, он, выйдя из больницы, обратился в милицию, но и там его ждало разочарование: пожилой Ультра с погонами майора меланхолично выслушал его историю, а потом, глядя на него оловянными глазами, сказал: "Если бы ты прикоснулся к МОЕЙ жене, щенок, я бы просто спустил тебя в очко твоей сраной уборной. Понятно? Пшел!"
Лэйми пришлось разориться на стальную дверь. С тех пор он стал более осторожен, но удача по-прежнему не сопутствовала ему: все девушки, на которых он ложил глаз, оказывались, мягко говоря, заняты. Он считал, что ревность - ужасное чувство, но это ничуть не помогало ему: после единственного неосмотрительного звонка один особенно упорный ревнивец преследовал его целую неделю, осыпая угрозами и требуя уехать из города. Беда была в том, что он, домашний мальчик, мало что знал о взрослой жизни, весьма наивно полагая, что женщин привлекает лишь красивая внешность, с какой у него всё было в порядке. Увы: гораздо больше их привлекало положение в обществе и толстый кошелек, или же иные, не столь явные таланты: сначала Лэйми не понимал, почему отдельные, весьма неприглядные на вид особи его пола пользуются таким успехом у дам, пока одна из них снисходительно не объяснила ему.
Однако и с этим у него было плохо: вполне довольно пылкости и сил, но слишком мало практики. Нельзя было сказать правда, что он вовсе уж не знал женщин; но ни одна из них не привлекала его больше нескольких дней. Это были дамы того сорта, на каких удачливые мужчины даже не смотрят, отделываясь фразами вроде "простите, мадам, мы не представлены". Они ничего не могли дать ему - ни в плане общения, ни даже в плане столь желанного опыта: в постели они лежали бревнышком, милостиво позволяя ему трудиться за двоих. Лэйми знал, что бывает иначе, но не представлял, где приобрести столь вожделенный опыт, а отсутствие оного привлекавшие его дамы определяли неведомо чем, но всегда безошибочно. Мальчишка без положения в обществе, без денег, не стоил их внимания. Он понимал конечно, что ему давно пора перестать искать принцесс и жениться на первой же девушке, которая сочтет его привлекательным, но ничего не мог с собой поделать: ему хотелось от жизни слишком многого. Но вот чего Лэйми не понимал - и понимать не хотел - эти несколько случайных неудач испортили его характер. Он сам бессознательно стал избегать женщин, в особенности тех, которые проявляли какой-то интерес к нему. В последний год у него никого не было. Он стал замкнутым и молчаливым, не желая замечать, что ситуация изменилась: из нищего студента он стал весьма уважаемым работником очень серьёзного института. Денег он получал гораздо больше, чем тратил, и "лишние" купюры заняли в его столе уже пол-ящика - хотя и весьма тонким слоем. Короче, Лэйми стал думать, что счастье не создано для него и сумасбродные затеи, вроде поездки в Гитоград, были вполне естественной реакцией на это.
3.
Он вдруг заметил, что идет уже по двору; зелени здесь было ещё больше, чем на улице. Простая стальная решетка, окрашенная в бледно-голубой цвет, отделяла изрядную его часть - двор другого весьма серьёзного института. Ограда доходила до окон второго этажа, хотя и ничего не скрывала. Двор за ней был заросшим и запущенным - вполне обычное явление в городе.
Через пару минут Лэйми был уже в своей квартире - двухкомнатной, просторной и высокой. Считая это совершенно естественным, он плохо понимал, как ему повезло: мало кто из молодых людей в Союзе мог похвастать собственным жильём. Один этот факт мог сделать его завидным женихом, но он стеснялся, что живет один, и старался не говорить об этом, опасаясь - нельзя сказать, что уж совсем безосновательно - что кто-то сочтет этот кусок слишком лакомым для него.
Конечно, сейчас Усть-Манне был очень тихим городом: если здесь сталкивались два грузовика, об этом говорили целую неделю. Но эта тишина была обманчивой. Здесь существовало самое настоящее рабство, конечно, весьма своеобразное. Начиналось всё с безобидного предложения знакомого или даже сослуживца взять в долг крупную сумму денег. Потом, когда они уже были потрачены, их требовали срочно вернуть - конечно, в связи с чрезвычайными семейными обстоятельствами. Сделать это жертва, естественно, не могла. Ей приходилось выплачивать долг по частям - вместе с быстро набегающими процентами, отдавая в несколько раз больше неосмотрительно взятой суммы. Гораздо чаще, впрочем, долг "прощали" - в обмен на различные мелкие, но обременительные услуги, вроде ходьбы по магазинам и конторам с различными поручениями. Если невольный раб начинал возмущаться, всегда находилась пара хмырей, готовых прижать его в темном подъезде с обещаниями "устроить инвалидность". Самое смешное было в том, что от тех, кто возмущался всерьёз, отставали: шум рабовладельцам был не нужен. Лэйми сам попал по глупости в эту ловушку. К счастью, у него хватило ума понять, во что он влип, и смелости, чтобы послать и своего "хозяина", и нанятых им "разговорщиков". Но для человека слабовольного это был конец: обремененный непосильным иллюзорным долгом, он до конца дней исполнял чужие поручения.
4.
С облегчением вздохнув, Лэйми сбросил всю одежду - дома он давно привык ходить нагим - и вытащил одну из самых больших своих драгоценностей: огромную карту мира. Он любил часами просиживать над ней, стараясь представить места, в которых мог бы побывать. Пока его опыт ограничивался одним Гитоградом.
Сейчас он, подобно Господу Богу, рассматривал сразу всю свою Ойкумену. Самый большой её материк, Арк, занимал, естественно, Союз Народных Республик, созданный Ультра, то есть Ультралевым Народным Движением. Все знали, чьё это было движение: народа ойрат, населявшего две восточных трети Арка, отделенных Становыми Горами, - страну бесконечных болот, поросших тайгой сопок, тундры и великих рек. Там же находились правда величайшие в мире запасы угля, нефти и других весьма полезных ископаемых. Именно они позволили диким когда-то ойрат обрести могущество. Теперь это была страна гигантских электростанций, заводов и новых городов. Ойрат были полны решимости сделать свою страну самой могучей в мире и уже сильно продвинулись по этому пути. Очень многие молодые люди уезжали туда, привлеченные как деньгами, так и возможностью стать чем-то большим, чем на родине.
К западу от гор лежали страны более старые и давно обжитые. Ультра покорили и объединили их в ходе целого ряда различных по силе и жестокости войн. Гитоград лежал на закатной окраине их мира - самый большой и древний из городов их империи, и самый неблагонадежный, так как являлся одним из самых последних их приобретений. Он был присоединен к Союзу всего сорок лет назад, в ходе Второй Континентальной Войны, то есть, войны Ультра со Священной Империей гитов. В начале её гиты дошли почти до Становых Гор, потом Ультра разбили и подчинили их, дойдя до "последнего моря" и исполнив наконец наказ своих предков. Лэйми подозревал впрочем, что причиной этого была вовсе не военная доблесть ойрат, народа жизнелюбивого и не склонного к фанатизму, а тогдашний режим гитов, при котором сомнительные опыты на людях и решение национальных проблем при помощи цианида вовсе не считались чем-то особенным. Целый ряд покоренных гитами стран встретил Ультра как освободителей, забыв и о средневековых набегах диких орд ойрат, и о том, что сами ойрат были когда-то покорены манне и приведены к цивилизации - весьма опрометчивый шаг. Когда Народная Революция (тоже результат бесконечной и кровавой войны с гитами - Первой Континентальной) лишила манне сил, ойрат живо восприняли новую идеологию - как воспринимали многое другое - и извлекли из неё все возможные выгоды. Полуфеодальный режим Союза поразительным образом уживался с идеями всеобщего равенства. При том, он оказался очень и очень устойчивым, может быть благодаря одной из самых эффективных из известных в истории систем правления, а именно просвещенному абсолютизму. Именно императорский дом Хилайа возглавил Народную Революцию - как единственное спасение от революции буржуазной. Ультра всерьёз уверяли, что нынешнее поколение граждан Союза будет жить при коммунизме. При том то, что во главе их государства стояла Её Императорское Величество, вдовствующая императрица Иннира XI, никого не удивляло. Мало кто сомневался, что правление сей монументальной дамы было благословением Божиим для всех народов Союза. Даже те, кто выступал за более демократический строй, сразу же оговаривались, что не имеют ничего против сей августейшей особы: за оскорбление величества в Народном Союзе, по старой традиции, секли розгами.
Впрочем, Ультра хватало других, куда более серьёзных врагов. К востоку от Арка лежала гористая и холодная Джана - не столь крупная и густонаселенная, зато гораздо лучше развитая технически. Между её жителями, джан, и ойрат уже много лет шло соревнование, чей социализм круче. По мнению Лэйми, это не предвещало ничего хорошего. Джан слыли народом достаточно суровым и не склонным бросать слова попусту. Включив телевизор, он мог в любом выпуске новостей лицезреть треугольные, уставленные сотнями самолетов авианосцы, громадные, как городской квартал, подводные лодки, восьмимоторные бомбовозы и прочие достижения джанской мысли. По сравнению с ними даже целые стада излюбленных Ультра танков смотрелись почему-то весьма бледно. Именно джан изобрели Народную Революцию и не уставали обвинять Ультра в краже и извращении своих любимых идей. Те, в свою очередь, уличали джан в сохранении "буржуазных пережитков" в экономике - но именно благодаря им напористые и предприимчивые джан пользовались такой популярностью в мире. Во всяком случае, в производстве всякой завлекательной дребедени - от фильмов до конфет - равных им не было.
К западу от Арка лежал небольшой, но весьма благополучный континент Левант, где сохранились прежние, буржуазные порядки. В военном или экономическом отношении он не мог конкурировать с двумя гигантами, но с тайным злорадством наблюдал за их схваткой. Формально нейтральный, Левант извлекал все возможные выгоды из торговли и с теми, и с другими, и жизнь там выглядела весьма привлекательно. Лэйми правда никак не мог понять, чем же она отличается от того самого "развитого социализма", скорое наступление которого ему так давно обещали.
А на юге, за экватором, лежала Ламайа - жаркая, перенаселенная арена вечной борьбы трех северных континентов и основной источник их головной боли. Сейчас большую её часть контролировал Союз, но это было явно не то приобретение, которым стоит гордиться. Официально конечно ничего такого не сообщалось, но многие работали там и по просторам великой страны ползли слухи. Суммируя их, Лэйми заключил, что Союз - формально, сильнейшая держава мира - ухватил больше, чем мог удержать, и платить ему придется очень дорого. Впрочем, ещё не сейчас: через несколько лет или больше, что для Лэйми было равносильно вечности.
Это было непристойно, но он ждал грядущих потрясений с нетерпением и радостью - вовсе не потому, однако, что ненавидел существующий строй. Он не сомневался, на чьей стороне выступать; и не сомневался, что покроет себя славой. Ему хотелось вырваться из мира, в котором ничего не случается. Но он нашел слишком успешный выход.
5.
Проснувшись на следующий день, Лэйми, как всегда, встал под ледяной душ, чтобы прогнать из тела остатки сонливости, а ещё через пару минут нагим стоял на балконе. Утренний сумрак ещё не вполне рассеялся - всего четыре часа, хотя летом на этой широте ночь не наступала. Влажный воздух был холодным, но ему это нравилось. Недавно шел дождь и асфальт только начал подсыхать. Ошеломляюще пахло свежестью, в небе висели необычайно рельефные, синие облака. Улица была совершенно пустынной. Царила удивительная тишина, только слабо шелестели листья.
Казалось, что отступавшая на юг темнота ещё таится в кронах и Лэйми невольно часто втягивал воздух. Мир вокруг казался ему родившимся заново - самое удачное время, чтобы начать путешествие. Уже на восходе он должен будет идти на вокзал - поезд в Гитоград задерживался здесь ненадолго - и предвкушение поездки было удивительным.
Реализация его плана не заняла много времени - он лишь купил билет и собрал вещи. Билет правда обошелся дороже его месячной зарплаты - Лэйми заказал себе отдельное купе. Чистое расточительство... но он достаточно путешествовал третьим классом в детстве и понимал, что неделя в плацкартном вагоне - не то удовольствие, о котором стоит мечтать, пусть даже оно обойдется ему в четыре раза дешевле. Его финансы вполне позволяли это - неделя туда, неделя обратно и ещё пара в Гитограде. Совсем неплохо для отпуска. Лэйми стал даже поражаться своей глупости - тому, что идея навестить друга не пришла к нему раньше.
С другой стороны, она всё равно не казалась ему слишком умной. С какой стати Охэйо должен помнить шестилетнего мальчика, с которым провел пару месяцев три четверти своей жизни назад? Но их дружба представлялась Лэйми вечной - они сошлись и подружились сразу, и ни разу не поссорились всерьёз. К тому же, был ли у него выбор? Да, разумеется, - но целый месяц сидеть в четырех стенах, созерцая собственный пупок, - не слишком-то приятное занятие.
Глава 2.
1.
Растрепавшиеся волосы упали Лэйми на глаза и он мотнул головой, отбрасывая их назад, а потом ненадолго остановился, чтобы успокоиться и перевести дух. Лаика нетерпеливо задвигалась, потом тоже замерла. Она лежала на откидном столе, очень удобно подложив под зад подушку; её ноги обвивали шею Лэйми. Сам он стоял перед ней, босиком на дощатом полу купе. Его руки сжимали тугие бедра Лаики. Её узкие ладошки накрыли её грудь, твердые соски бесстыдно торчали между недавно ласкавшими их пальцами.
Стараясь отдышаться, Лэйми рассматривал кукольное личико девушки. Она была типичной гиткой - то есть отличалась от него только темными, без рыжины, волосами и карим цветом глаз. Ну и ещё тем, что положено девушке. Невысокой, но изящно и плотно сложенной - самой красивой из женщин, какие только были у Лэйми.
Он вновь осторожно задвигался, одновременно придерживая бедра Лаики, и её тело тоже задвигалось, судорожно выгибаясь в ответ. Прошло всего полдня с начала путешествия - а Лэйми уже понял, что оно обещает быть очень интересным. Он был знаком с Лаикой всего несколько часов и не сомневался, что их знакомство закончится сразу по прибытии, но был готов использовать это время на все сто. Она, похоже, старалась оправдать все слухи о распутности гитов. Лэйми даже начал подозревать, что она всё время катается на поездах в поисках богатых любителей развлечений, но даже если и так - что с того? С него она не требовала ничего - разве что кормежки за его счет, а такие траты бюджет Лэйми вполне мог вынести. Быть может, её приятно поразило, что пассажир, способный позволить себе отдельное купе, оказался молодым и симпатичным, - а также крепким и выносливым. Все остальные, насколько Лэйми их видел, были почтенного возраста господами и неприступно-делового вида дамами.
Мысли его начали разбегаться и он вновь остановился. Никогда раньше он не занимался любовью на ходу. В открытое окно купе врывался косой солнечный свет и жаркий для начала осени ветер. Ему было немного неловко оттого, что всё происходило на виду, - но вид определенно стоил этого. Поезд мчался по самому краю глубокого каньона; высунувшись из окна, Лэйми увидел, что шпалы обрываются прямо в пустоту. Выпрямившись, он увидел живописные, почти отвесные скалы, поросшие корявыми, уже украшенными золотом деревьями. По заваленному камнями дну ущелья бежала неширокая река. Скалистый гребень его дальнего склона зиял широкими проломами, за ними Лэйми видел верх соседнего ущелья. Вид, как ни говори, чудесный, да и пахнущий осенью ветер, обдувавший их нагие разгоряченные тела, приходился как нельзя кстати.
Он вновь задвигался - и уже не останавливался, пока удовольствие не заставило его застонать, откинув голову. Да, путешествие обещало быть очень, очень интересным...
2.
Неделей позже Лэйми - полностью одетый, собранный и спокойный - смотрел на проплывающий за окном Гитоград. Сейчас поезд вновь шел по краю высокого и довольно крутого склона - одной из достопримечательностей города - и перед ним до самого горизонта тянулась промышленная зона: сначала какие-то склады, а потом металлургический завод в белых султанах пара - наглядное опровержение мифов Ультра о том, что Гитоград был только и единственно городом разврата. Но отрицать их целиком Лэйми бы не взялся: нельзя сказать, что они с Лаикой занимались любовью всю дорогу, но пару часов в день они этому занятию уделяли. Неловкость Лэйми - постыдная для его возраста - её только забавляла. Она находила забавным учить его и за это время он узнал о любви больше, чем когда бы то ни было, пожалуй, даже всё, что ему стоило знать. Сейчас она уже ушла - возможно, на поиски новых друзей.
Лэйми помотал головой, прогоняя мысли о ней. Эта поездка превзошла все его ожидания и он понимал, что главные удовольствия ещё впереди... по крайней мере, так ему представлялось.
Погода правда мало подходила к его радужному настроению - под серым и пасмурным небом, как в теплице, застоялась душная, тяжелая жара. К тому же было уже поздно - часов девять, солнце зашло и начали сгущаться сумерки.
Заводы остались позади. Поезд свернул на массивную, плавно сбегающую вниз эстакаду, под которой тянулась широченная, кишащая старомодными машинами и людьми улица - а за ней, утопая среди громадных деревьев, высились двенадцатиэтажные жилые башни из странного зеленовато-коричневого кирпича с серебристым отливом. Несмотря на современную архитектуру, они казались очень старыми. Их окна зияли чернотой, кирпич на стенах местами выкрошился. На самом деле от пуль, а не от времени - эти руины остались после известных событий в Прозрачной Чересполосице, когда войска Ультра подавили "националистический бунт". Их презрение к гитам было столь велико, что они не стали делать это сами. Карательные части вызвали с юга Арка, они состояли из народов, пребывавших в многовековой кровной вражде с гитами. Всех подробностей Лэйми не знал, но известные ему были ужасны. Даже "императорский дождь" - поливка селений гитов горящим фосфором с бомбардировщиков - ещё не был самым худшим. После подавления мятежа множество молодых гитов выслали "на перевоспитание" в Ойрин - родную страну ойрат, на Север, за Становые Горы. Формально, они не считались заключенными, им даже платили зарплату. Они не могли только уехать оттуда.
Но в Гитограде никогда не бывало зимы. День работы на открытом воздухе и при сорокаградусном морозе у любого Ультра, да и у самого Лэйми вызвал бы только здоровый румянец на щеках. У гитов он вызывал смертельное воспаление легких. Никто из них не вернулся домой.
3.
Лэйми недовольно помотал головой. Развалины тоже ушли назад. Эстакада стала ниже, теперь за окном, по другую сторону улицы, тянулась сплошная стена древних, трех-четырехэтажных зданий, ярко и пёстро окрашенных. Этот вид был уже знаком ему и его сердце вдруг часто забилось. Он не изменился с его детства - если различия и были, он не смог их заметить. Это - как и всё прочее - показалось ему счастливым предзнаменованием.
Но, оказавшись на перроне, под нависающей, темно-серой громадой вокзала - самого большого здания, какое он до сих пор видел, - Лэйми вдруг понял, что оказался совсем в другой стране. Само давящее здание было построено, разумеется, Ультра - в типичном для них массивном и тяжеловесном стиле. Но вот внутри его были почти одни только гиты - неосвещенный, несмотря на позднее время, громадный, похожий на сумрачную пещеру зал вмещал, наверное, десятки тысяч их. Казалось, что всё население города срочно решило куда-то уехать.
Лэйми, разинув рот, смотрел на одного из гитов - рослого и красивого парня - одетого, мягко говоря, странно: его штаны состояли из двух половинок - передней и задней - соединенных шнуровкой, а между ними было видно дюйма два чистой загорелой кожи, ничем более не прикрытой. Такой же была и рубаха юноши, к тому же, чуть ниже ребер она переходила в бахрому из шнурков, почти не скрывавших стройную поясницу и мускулистый живот. Его обувь составляли легкие сандалии на босу ногу, а густые темные волосы были длинными, словно у девушки. Появись он в таком виде на улице Усть-Манне - не говоря уже о Новоойрат, столице Ультра, - первый же встречный патруль отвез бы его в психушку, где он, скорее всего, остался бы до конца дней своих.
Ультра не любили сажать людей в тюрьму или, упаси Боже, расстреливать: если речь шла о политических преступлениях, ни о каком суде, конечно, не могло быть и речи. Адвокаты требовали психиатрической экспертизы - и их требования неизменно удовлетворялись. Конечно же экспертиза показывала, что "пациенты" нуждаются в самом интенсивном лечении.
В итоге никто не мог сказать, что Ультра сажают здоровых людей в дурдом - все их пациенты занимали свои места вполне заслуженно. Тайны в этом не было - даже Лэйми знал, что полкубика простого карбофоса внутривенно могут превратить любого в самого что ни на есть натурального слюнявого идиота. Впрочем, в особенно тяжелых случаях - если "пациент" не желал заполнять пробелы в своем деле... то есть, в истории болезни, приходилось прибегать к электрошоку. Пара месяцев регулярных сеансов приводила к тому же результату. Впрочем, Лэйми старался не думать об этом: он просто знал, что есть вещи, которые не стоит делать, и слова, которые нельзя произносить.
Ошарашенный, лишь сейчас осознав, что оказался в стане цивилизации, отличной от его собственной, Лэйми допустил непростительную оплошность - поставил чемодан со всем своим барахлом на пол. Он опомнился лишь, когда какой-то парень с большими ушами и неприметным костлявым лицом подхватил его и бодро отправился дальше, даже не оглянувшись на хозяина. Возмущенно завопив, Лэйми бросился в погоню. Он без проблем настиг вора и попытался вырвать чемодан - но в тот же миг вор закричал, что ЕГО грабят. Несколько мужчин мгновенно подскочили к нему, и, пока Лэйми вырывался из их крепких рук, вора уже и след простыл. К счастью, он не был столь глуп, чтобы оставить в чемодане что-то ценное, но покупка всех необходимых в дороге вещей пробила бы невосполнимую брешь в его уже основательно подорванном Лаикой бюджете.
Схватившие его мужчины не расступались и Лэйми вдруг стало неуютно. Он осмотрелся в поисках милиции, но искать её не пришлось: к ним неторопливо подошла пара дородных сержантов. Оба, конечно, тоже были гитами. Не слушая объяснений Лэйми, они предложили ему "пройти". Без всякой охоты он подчинился - только чтобы отделаться от угрюмо глазевшей на него компании. Он уже не сомневался, что все эти люди состоят в сговоре с вором.
Его завели в неприметную дверь в торцевой стене зала - в унылую, грязную и ободранную комнату, где за конторкой скучала ещё пара сержантов, потом - в неожиданно длинный коридор, кончавшийся решеткой. До этого Лэйми не подозревал, что при каждом вокзале Союза существует отделение милиции - и несколько тюремных камер.
Конвой свернул в кабинет упитанного пожилого майора - тоже гита, разумеется. Тот вполне равнодушно выслушал его бессвязные объяснения, даже не спросив примет злоумышленников.
- Дерьмовое дело, - сказал он, когда Лэйми выдохся. Он так и не предложил ему сесть и парень стоял посреди комнаты. - Тебя кто-то встречал?
- Нет.
- Плохо. Позвони своей родне и попроси, чтобы они забрали тебя, - он даже придвинул к Лэйми свой телефон. Красный, словно рак, тот признался, что ему некому звонить. Майор вдруг оживился.
- Некому? - его взгляд стал вдруг почему-то оловянным. - Документы!
Лэйми покорно полез в карман... и с ужасом обнаружил, что там ничего нет. Его паспорт, три сотни кун - все его деньги - всё исчезло! Несомненно, пособники вора вытащили их, когда он рвался из их рук.
Лэйми словно обдало ледяной водой. Сначала он не понял, почему, но потом увидел свой паспорт - на столе у майора. Не приходилось сомневаться, как тот сюда попал, - несомненно, именно милиция руководила здесь бандитами. В паспорте же, согласно законам Союза, указывались все родственники - каковых у Лэйми не было. Только что он доказал, что у него нет тут и друзей. По телу разлилась противная слабость и он с трудом удержался от того, чтобы сесть прямо на пол. Майор смотрел на него с глумливой ухмылкой. Потом спокойно придвинул телефон к себе и набрал номер. Через пару секунд ему ответили.
- Привет, Джак, - не отрывая глаз от Лэйми сказал он. - Я нашел тебе ещё одного. Нет, не гит. Манне. Крепкий, двадцать четыре полных года. Когда сможешь забрать? Хорошо, я посажу его в камеру. Да, в десятую. Пусть мальчики позабавятся и заодно обломают ему рога. Сколько дашь? Черт, я хочу триста! Он вполне симпатичный, даже для тебя. Нет. Нет, не хочу. Ладно, двести пятьдесят. Ты же знаешь, что ребятам тоже надо платить. Черт с тобой, я согласен на двести! Но я хочу все двести сейчас. И ещё двести через неделю, если окажется, что парень стоит этих денег. Ты же знаешь, как я стараюсь. Да, заеду при случае. Пока!
У Лэйми закружилась голова. Его только что продали, и он не знал, что возмутило его больше, - сам факт продажи или несуразно малая цена, которую за него дали: всего его двухмесячную зарплату. Одно это говорило об огромном размахе бизнеса. Конечно же он знал, что здесь, на юге, где власть Ультра была почти номинальной, рабство существовало едва ли не легально. Официально, конечно, об этом не говорилось, но по слухам здесь повсеместно процветали огороженные колючей проволокой плантации с тысячами рабов. Для дешевизны и предотвращения побегов их держали нагими, а охрана состояла из конченых скотов, садистов и извращенцев. Сейчас Лэйми понял, что всё это - вовсе не слухи. В голове у него зазвенело. Он просто не мог поверить, что весь этот кошмар творится на самом деле. Только не с ним. Только не...
Майор потянулся к селектору. Лэйми вдруг понял, что его жизнь закончилась - его прямо вот сейчас отведут в камеру, где несколько давно утративших человеческий облик уродов сначала зверски изобьют его, потом сорвут одежду и дружно изнасилуют. А потом... ему станет просто незачем жить и он будет искать только возможности...
Лэйми сам не знал, что с ним происходит. Его сознание тонуло в бездне паники и он с удивлением услышал собственный голос:
- У меня есть здесь друг. И он ждет моего приезда.
Майор хмыкнул, но всё же убрал руку.
- Кто?
Лэйми уже успокоился и вторая его фраза прозвучала не без злорадства:
- Охэйо. Аннит Охэйо анта Хилайа, старший жрец Древних.
- А он об этом знает?
- Позвони ему. Просто позвони и спроси.
Майор злобно сплюнул - как показалось Лэйми, от разочарования. Но ловушка казалась вполне прочной: не позвонив, он не узнал бы, что Лэйми врет, - а позвонив выдал бы себя с головой. Правда...
- Черт с тобой. Убирайся, - он всё же протянул руку к селектору и Лэйми замер. Блеф его выглядел на самом деле очень глупо и он сам это знал. Но майор сказал:
- Петре, зайди ко мне. Убери отсюда этого сопляка. Нет, не в камеру! Выкинь его к черту с моего вокзала! Почему? А потому! - он хлопнул рукой по столу и со злостью уставился на Лэйми.
Легкость одержанной победы вскружила парню голову. Он подошел к столу, и, нагло глядя в глаза майора, забрал свой паспорт.
- Мне нужны мои деньги, - сказал он.
Майор со злостью швырнул на стол бумажку в пять кун.
- Этого тебе за глаза хватит, чтобы доехать. Убирайся!
У Лэйми хватило ума не настаивать. Он понимал, что в противном случае жадность майора превзойдет его трусость, и тогда тот может и задуматься, что, раз Охэйо ничего не знает о его приезде...
К счастью, именно в этот миг дверь распахнулась. Мрачный здоровенный сержант с густыми черными усами молча схватил Лэйми под руку и поволок к выходу. Уже в коридоре парень попробовал вырваться, но сержант заломил ему руку так, что Лэйми взвыл от боли. К счастью, конвоир вовсе не горел служебным рвением: едва доведя парня до выхода в зал, он отпустил его и скрылся, так ничего и не сказав.
Лэйми пулей вылетел наружу и замер, увидев сумрачную привокзальную площадь. Фонари не горели и здесь, и суета огромного множества народа под тяжелыми, рельефными свинцовыми тучами казалась ему странно тревожной, даже неестественной. Здесь явно шел какой-то праздник: сразу в нескольких местах он заметил возвышавшиеся над толпой сцены, где выступали артисты, как ему показалось, пьяные. Выглядело всё это страшновато и совершенно непонятно для него.
С большим трудом он протолкался к остановкам автобусов и замер, изучая громадное расписание. Как ни странно, он помнил, на каком именно они ехали к Малау, храму Древних и резиденции семьи Хилайа. Было конечно довольно глупо считать, что номера и маршруты автобусов остались прежними и что Охэйо сейчас именно там - но выбора, увы, не оставалось. Собираясь в путь, он не подумал о таких мелочах и мог только продолжать, как начал.
Лэйми вздохнул. Теперь ему вовсе не нравилось здесь. Дрожа после пережитого, он в любой миг ожидал подвоха. Когда какой-то гит - здоровенный мужчина лет сорока, который откровенно разглядывал его, - решил заговорить с ним, он едва не заорал на него. Потом, опомнившись, постарался ответить по возможности вежливо.
- Полагаю, вы встречали друга, который так и не приехал, - так же вежливо сказал мужчина. Голос у него был мягкий, располагающий, но Лэйми это не тронуло: сейчас все гиты казались ему ворами и бандитами.
Он помотал головой, понимая, что это не так. В конце концов отмалчиваться, когда тебе задали вопрос, было уже не просто невежливо - это было оскорбление спросившего, всего на ступеньку отстоявшее от плевка в лицо.
- Нет. Я сам только что приехал, - ему не хотелось говорить этого, но что он ещё мог сказать?..
Мужчина вновь внимательно осмотрел его - с ног до головы.
- Похоже, у вас украли все вещи, ведь правда? - он ещё раз посмотрел на Лэйми. - Возможно, и деньги. Это очень неприятно. Меня зовут Фаррис. Если угодно, можете переночевать у меня.
- Нет. Я сейчас... поеду к другу. Мне не нужна ваша помощь. Спасибо, - он вовсе не хотел говорить этого, но мягкий, обволакивающий голос заставлял его стыдиться даже непроизнесенной лжи. Лэйми недовольно помотал головой. Что это вообще с ним?.. Откуда такая застенчивость?..
- Откуда вы знаете, дома ли ваш друг? - спросил Фаррис. - Вечером мы, гиты, веселимся. У него есть телефон? У меня тоже. Вы можете позвонить от меня.
- Он не гит. Он ойрат. Ультра, - сказав это, Лэйми почувствовал совершенно бессмысленный приступ злорадного удовлетворения. Но Фаррис не смутился.
- В таком случае сомневаюсь, что он составит вам приятную кампанию в прогулках по городу. Ультра не пользуются здесь популярностью, - это была не угроза и не насмешка. Просто констатация очевидного факта. - Здесь множество интересных мест, о которых они вряд ли знают. И даже если знают, не могут пойти туда. Я прошу... нет, я настоятельно приглашаю вас поехать ко мне.
Лэйми начал злиться. Конечно же, он знал, что гиты очень гостеприимны. Если бы его не ограбили сразу по приезде - и не попытались потом продать в рабство - он с готовностью принял бы это приглашение, просто чтобы обеспечить себе какую-то базу на время поисков. Но сейчас эта медовая настойчивость показалась ему очень подозрительной.
- Не думаю, что мой друг одобрит это. Он - Аннит Охэйо анта Хилайа. Я должен быть у него сегодня вечером. Это не подлежит обсуждению. Я не могу принять ваше приглашение. Извините, - Лэйми понимал, что городит какую-то несусветную чушь, словно придворный из плохого фильма, и густо покраснел. Фаррис вновь окинул его взглядом - с ног до головы - только теперь насмешливым.
- Вам не стоит бояться меня, сударь. Поверьте, я не хочу причинить вам вреда. Скорее напротив. Что вы скажете, если я признаюсь, что хочу с вами переспать?
Лэйми беззвучно разинул рот, словно рыба. Теперь-то он понимал всё - но это, увы, ничем не могло ему помочь. Он должен был просто послать Фарриса - куда-нибудь подальше - но не привык оскорблять незнакомых людей. К тому же, теперь он боялся привлекать внимание: недавний опыт на вокзале оказался очень убедительным. В итоге он понял, что не может ответить ничего и снова глупо покраснел, как мальчик. Фаррис засмеялся и потрепал его по плечу.
- Соглашайтесь, юноша. Я нахожу ваше умение смущаться чертовски симпатичным. Ваша душа сейчас в ужасном состоянии - и ничто не поможет ей лучше, чем хорошая порция любви. Да и сами вы явно не против испытать кое-что необычное. Я прав, не правда ли?..
Лэйми представления не имел о том, как поступил бы дальше - то есть совершенно - но именно в этот миг подошел тот автобус, какой был ему нужен. Он с облегчением проскользнул внутрь и плюхнулся на мягкое сиденье у окна. Но его сердце сразу подкатило к горлу, когда Фаррис сел рядом с ним. Лэйми был напуган его назойливостью - и не представлял, что ему теперь делать. Поднимать шум, рискуя снова угодить в милицию, совершенно не хотелось.
Автобус мягко, почти бесшумно тронулся - как и полагалось машине из близкого здесь Леванта. Лэйми немедленно приник к стеклу. В уютном, прохладном салоне его вновь охватило ощущение возвращения в детство, хотя город за окнами был всё же не совсем таким, какой он помнил. Широкие улицы затемнились громадными деревьями так, что ему казалось, что сейчас уже ночь. Дома здесь были невысокие - в два или в три этажа - старые, с деревянными решетками и верандами; фонарей не было. Их заменяли многочисленные неоновые рекламы, в основном розоватого цвета, на крышах или в витринах бесчисленных ресторанчиков. Многие располагались прямо на улице.
Лэйми неотрывно смотрел в окно. Оно казалось ему чем-то вроде экрана: ещё в детстве он очень любил кататься на автобусах, разглядывая городскую жизнь, словно какой-то бесконечный сериал. Ему нравилось быть наблюдателем, несколько отстраненным от неё. А сейчас всё снаружи было одновременно знакомым и странным - вбитые в пыльную землю каменные плитки тротуаров, многочисленные небольшие каналы с низкими лодками... Ярко освещенные дома стояли возле них так тесно, что их берега превращались в сплошные стены разнообразных фасадов...
Теплая рука Фарриса легла на бедро Лэйми. Его сердце пропустило удар; в голове у него всё поплыло, в какой-то миг он даже испугался, что потеряет сознание. В нем столкнулись возбуждение, паника и стыд. Сейчас он был уже дико напуган, и, будь они одни, набросился бы на Фарриса с диким воплем, не жалея ни его, ни себя. Но тут, среди гитов, это было совершенно невозможно. И он ответил так сдержанно, как мог: накрыв руку Фарриса своей крепкой ладонью, Лэйми стал медленно, но всё сильнее сжимать её. Вероятно, его взгляд оказался достаточно выразительным, чтобы передать его чувства, потому что Фаррис вдруг вырвал руку, и, тихо выругавшись, исчез.
Лэйми с облегчением вздохнул; его настроение вдруг волшебным образом улучшилось. Автобус сейчас мчался по широкому низкому мосту, покрытому темным асфальтом, в крайнем из шести рядов автомобилей. Мост перекрывал широкую, свинцовую, как небо, реку Трир - а всего в полукилометре над ней возвышалось громадное, темно-желтое здание гидроэлектростанции - оно же очевидно и плотина, так как за ним ничего не было, кроме облаков. По его крыше тоже шло шоссе и только увидев на нем крохотные коробочки автомобилей Лэйми смог оценить размер сооружения - длиной в полмили и высотой в двадцатиэтажный дом. В детстве на его месте ничего не было - а теперь оно казалось ему такой же неотъемлемой частью реки, как и берега, и его неожиданно охватила тоска - он чувствовал себя очень далеким от родины и очень маленьким. Когда-то, ещё мальчишкой, он бывал в парке развлечений Усть-Манне - там маленькая рельсовая дорога, среди прочего, проходила и под гребнем плотины, прямо перед слоем рушащейся вниз воды. Высота той плотины была всего метров пять, но всё равно, его сердце отчаянно замирало. Точно так же замерло оно и сейчас - когда он представил, ощутил огромную, холодную массу воды, которую удерживало это здание-плотина. Страх, что она вдруг опрокинется и белый вал сметет его, был глупым, очень детским... но от этого не менее реальным и Лэйми облегченно вздохнул, когда плотина скрылась за деревьями. Город - вернее, его центр - остался позади. Гитоград не был похож на большинство остальных городов Союза: он состоял из множества отдельных районов, разделенных лесами, озерами и реками.
Сейчас автобус мчался по широкому, прямому, как стрела, шоссе, рассекавшему темно-зеленые рисовые поля и небольшие рощи. Сумрачное, темно-серое небо казалось теперь странно уютным, словно ватное одеяло.
Слева, в стороне от дороги, Лэйми заметил громадное двадцатиэтажное здание, похожее на поставленный торцом плоский кирпич. Темно-коричневые, гладкие и глухие, тускло блестевшие его боковины составляли как бы рамку толщиной метра в три, обрамлявшую сплошные полосы зеркальных окон, разделенных темно-серыми, шершавыми полосами. У его основания виднелось двух-трехэтажное плоское строение, занимавшее гораздо большую площадь.
Лэйми узнал гостиницу "Союз" - в ней его родители остановились в первые дни после приезда. Она совсем не изменилась и его захлестнуло вдруг странное чувство - словно он и впрямь вернулся в прошлое, на восемнадцать лет назад. Они провели там только одну ночь и он запомнил немногое. Больше всего его поразили тогда очень высокие коридоры, отделанные медового цвета вогнутыми рейками и потолки из черного стекла, во многих местах почему-то разбитые, - и всё это в холодном свете длинных люминесцентных ламп. Их он видел тогда первый раз в жизни. Кроме этого он запомнил разве что почти темную столовую, обитую такими же рейками, и неистребимый, густой запах шашлыков в ней. О комнате, в которой они остановились, он, как ни странно, не помнил ровным счетом ничего, и это было почему-то обидно.
4.
Получасом позже Лэйми по-прежнему сидел в автобусе, но уже в другом - блекло-желтом, разболтанном и почти пустом, обычном городском автобусе N 12, том же самом, на каком он в первый раз ехал в Малау. Возможно, и автобус был тоже тот же самый - он так громыхал на ухабах, что, казалось, вот-вот развалится. Снаружи уже стемнело и салон был залит тускло-желтым светом. В нем сидело всего несколько гитов, не обращавших на него никакого внимания.
Ему понадобилось минут наверно десять, чтобы сориентироваться на пересадочной станции, но всё прошло вполне благополучно. Сейчас он устроился на продранном дерматине сидения, по-прежнему неотрывно глядя в окно.
Они были уже в Верхнем Гитограде - город состоял из двух уровней, разделенных довольно крутым и незастроенным откосом. Этот район составляли одно-двухэтажные домики, построенные на низких, небольших холмах. Между ними блестели маленькие пруды. Здесь было много молодежи - люди собирались группками, пели и иногда танцевали. Лэйми казалось, что и здесь идет какой-то праздник, хотя, насколько он помнил, никакого праздника сегодня не было.
Зрелище казалось ему одновременно и странным, и знакомым, словно в каком-то необычайно подробном сне. Здесь было множество невысоких деревьев и зеленоватых люминесцентных ламп. Сочетание их света с коричневыми стенами производило странное впечатление.
Автобус выехал на дамбу, запиравшую обширный пруд, и справа, за крутым откосом, потянулись низко склоненные деревья. За ними тускло блестела поросшая тиной темная вода. Лэйми встрепенулся: ощущение сна резко усилилось, он помнил, что Малау уже совсем близко.
Остановки здесь не было и ему пришлось просить водителя остановить машину. Тот исполнил его просьбу, но как-то враждебно, словно это место ему совершенно не нравилось.
Едва Лэйми вышел, разболтанные двери захлопнулись и автобус тут же тронулся. Он провожал его взглядом, пока тот не скрылся за поворотом, потом осмотрелся.
Дорога здесь была неширокой, разбитой и неровной; в старом асфальте виднелись глубокие колдобины. Справа полнеба заслоняла высокая, таинственно шумящая полоса леса. Слева тянулся заросший травой крутой вал высотой метров в пять, за ним тоже угрюмо темнели древние, огромные деревья. Единственный проем в вале был обделан бетоном и заперт глухими железными воротами. Над ним, на плоском гребне укрепления, стоял побитый и облезлый темно-синий вагончик с небольшими зарешеченными окнами, освещенными изнутри. Голая желтая лампа висела и над воротами, бросая бледный свет на дорогу.
Поскольку звонка видно не было, Лэйми подобрал несколько камешков и начал кидать их в железную стенку вагончика. Стук получился довольно-таки громким. После третьего удара узкая дверь приоткрылась. Из неё вышел рослый парень с хмурым, скуластым лицом. Он остановился у края огороженной перилами из труб площадки, глядя на Лэйми сверху вниз. Вид у него был весьма неприветливый - черный, с серебром, мундир Императорской Гвардии Союза и автоматическая винтовка в руке. Судя по шуму, в вагончике сидело ещё несколько солдат, или, быть может, работал телевизор.
- Чего тебе? - спокойно спросил парень.
Лэйми на миг почувствовал растерянность: сон кончился и он как-то вдруг осознал, что находится в пяти тысячах километров от дома, в вообще-то совершенно незнакомом месте. Тем не менее, он справился с собой и ответил:
- Я - Лэйми Анхиз. Я приехал к Анниту Охэйо анта Хилайа. Он здесь? - фраза была подготовлена заранее и прозвучала неплохо.
- Здесь. И что с того?
- Я его друг. Очень давний. Просто скажи ему, что я здесь.
- Ладно.
Дверь вагончика захлопнулась. Лэйми начал прохаживаться у ворот. Ощущения у него были очень странные: казалось, что он не просто вернулся в своё прошлое, но на самом деле снова стал маленьким. Всё, совершенно всё вокруг было таким же, как тогда. Та же разбитая, усыпанная щебнем дорога, тот же вагончик, та же синяя краска на створках ворот... Даже небо было точь-в-точь такое же - тучи рассеялись и в узком просвете между громадными кронами, между перьями облаков, светились первые звезды.
Ожидание затянулось, прошло уже минут двадцать. Лэйми стало вдруг довольно неуютно: за всё это время по дороге не проехало ни одной машины, не раздалось ни звука, только монотонно шелестели деревья, да из вагончика слышался неразборчивый шум. Тусклый свет лампы, разлитый по земле, казался призрачным. Он без следа исчезал между толстыми стволами, где сгущался уже непроницаемый мрак. В нем мелькали какие-то зеленые искры - вроде бы светляки, но Лэйми не был в этом уверен.
Здесь не было смысла бояться зверей, но всё равно, ему стало жутковато. Тишина и сумрак тревожили, хотя он и привык к ним - ведь одним из самых больших доступных ему удовольствий были ночные прогулки. Мысли его крутились вокруг гвардейского мундира охранника. Как-то вдруг парень вспомнил, что Охэйо имел отношение к правящей династии, хотя и отдаленное, - он был троюродным племянником Императрицы. Никаких прав на трон он не имел; какой-то реальной властью он также не обладал, но, тем не менее, являлся принцем, - что в Союзе равнялось титулу герцога. Сам по себе титул значил, конечно же, мало - но, если судить по характеру маленького Охэйо, он вполне ему подходил...
Лэйми едва не подскочил от неожиданности, когда за его спиной лязгнул металл. В громадных воротах распахнулась калитка. В её проеме стоял рослый, отлично сложенный парень со словно отлитым из темного золота, хмурым лицом обитателя ламайских джунглей. Он был в черных рабочих штанах и сандалиях на босу ногу, в блекло-золотистой футболке, сплетенной из тонких шнуров. Спутанные крупными кольцами, металлически-черные волосы падали ему на плечи.
С минуту они смотрели друг на друга. Вдруг Лэйми понял, что знает его: это был один из тех мальчишек, с которыми он и Охэйо играли. Дружбы с ним у него не завязалось - его внимание было поглощено Аннитом почти полностью - но отношения сложились хорошие.
- Вайми? - осторожно спросил он.
Лицо парня преобразилось в улыбке; блеснули белые зубы.
- Привет, Лэйми. Пошли.
Он вежливо отступил в сторону, пропуская гостя, потом тщательно запер проход и Лэйми, непонятно почему, почувствовал себя уверенней. И замер, удивленно осматриваясь.
Здесь тоже ничего не изменилось - редкий, ухоженный парк, уставленный призрачно белеющими статуями и освещенный низкими синими фонарями. Их тусклый, рассеянный свет был похож на лунный. Слева виднелась огороженная высоченной сеткой и заросшая низкой, ухоженной травой спортивная площадка; её заливал чуть более яркий, но тоже призрачный свет.
Сама Малау стояла в конце парка, чуть справа. Её квадратное шестиэтажное здание казалось приземистым. Её темно-синие стальные стены, укрепленные массивными пилонами, были лишены окон; в заменявших их квадратных углублениях попарно горели призрачно-синие, прозрачные, громадные лампы. Само здание было очень древним - более двух тысяч лет - и его оплетала сеть труб, кабелей и громадных вытяжных коробов с улитками воздуходувок, поставленных гораздо позже.
У Лэйми поплыло в глазах; на миг он потерял ощущение реальности. Вайми потянул его за руку. Они пересекли пустынный парк - здесь всё было старым и тронутым временем, но не обветшалым, очень знакомым, уютным: скамейки, выступавшие из земли камни, утоптанные тропинки... - потом поднялись к тускло блестевшей, словно только что отлитой стальной двери в ступенчатых квадратных выступах. Запертой, несмотря на охрану у ворот.
Вайми достал из кармана датапад и ловко пробежался по кнопкам. Дверь совершенно бесшумно распахнулась и Лэйми увидел, что она сантиметров двадцати в толщину.
Сумрачный туннель за ней вывел их в круглый зал, прорезающий все этажи здания и перекрытый плоским куполом. В центре его поднималась группа узких, словно бы сплавленных скульптур Древних высотой метров в пятнадцать. Её заливал густой фиолетовый свет закрепленных на галереях прожекторов и подпиравшие их толстые колонны терялись в тени. Статуи обрамляло кольцо низких алтарей, - их чугунные, тускло блестевшие плиты покрывали непонятные, глубоко врезанные знаки.
По коже Лэйми прошли крупные мурашки. Это ощущение усилилось, когда двери, ведущие в зал, так же бесшумно закрылись. Здесь не было ни души, не слышалось ни единого звука, но ощущение, что здесь кто-то ЕСТЬ, было очень резким. Человек, изваявший эти статуи, определенно был безумен. Но он также был гением, ибо созданные им противоестественные существа казались совершенно живыми, несмотря на всю их чужеродность, и глядя на них Лэйми поёжился. Охотно верилось, что именно тут живет главный жрец Древних.
Вайми повел его прочь от статуй, в темноту. Все выходы из зала терялись в ней, но в толщу колонн были врезаны наполовину прозрачные трубы лифтов. Они вошли в маленькую кабину, столь тесную, что едва в ней поместились.
Едва Вайми нажал кнопку на узком пульте, кабина бесшумно скользнула вверх. Они поднялись на последний этаж и вышли в просторное, полутемное помещение, лишь парапетом галереи отгороженное от главного зала. Здесь стояли низкие и длинные полукруглые столы и диваны.
Они пересекли его. Ещё одна толстая, тяжелая дверь из тускло блестевшей литой бронзы вела в коридор, облицованный подсвеченными изнутри витражами. Здесь было очень тепло и совершенно тихо; у Лэйми вдруг возникло ощущение, что сейчас уже четвертый час ночи.
Новая литая бронзовая дверь привела их в просторную квадратную комнату со стенами из толстых резных блоков матового стекла; оно светилось изнутри мягким, таинственно-розоватым светом. Вдоль стен бежал сплошной роскошный диван, обитый черной кожей. У него стояли низкие столики с крышками из хрусталя, окантованного красным деревом. Центр помещения занимала низкая круглая сцена, на которой стояла почему-то старинная деревянная бочка. Пол был покрыт сплошным же пушистым ковром. Лэйми ещё никогда не видел такой роскоши - и даже не представлял, что она вообще может быть.
На диване уютно устроилось несколько красивых молодых людей - парней и девушек - босых и прекрасно ухоженных, с гладким золотистым загаром. Их изящная, легкая одежда подчеркивала все достоинства стройных гибких тел, но вниманием Лэйми завладел лишь один юноша. Он сразу же узнал Охэйо: это сочетание черных, блестящих волос, ярко-зеленых глаз и очень светлой кожи трудно было забыть.
Но Аннит, как и он сам, стал взрослым: пальца на два выше Лэйми, отлично сложенным парнем, и то, что в детстве было лишь намечено, стало четким. Широкий лоб, высокие скулы, крупный рот говорили о хорошей породе. Косо поставленные, длинные глаза живо блестели; прямые, очень густые волосы тяжелой массой падали на спину. Охэйо был в черной же, длинной одежде, расшитой фрактальными узорами из серебра и стянутой серебряным же узорчатым поясом; на нем висел кинжал с серебряной рукояткой. Очень ровные ноги с браслетами на щиколотках были босыми.
Охэйо повернулся к нему, - и его лицо расплылось в ослепительной улыбке.
5.
Остаток этого вечера Лэйми запомнил весьма смутно. Хотя они, вроде, ничего не пили, он "поплыл" просто неожиданно оказавшись так близко к другу, потерянному восемнадцать лет назад. Лицо Охэйо было столь красивым, что казалось ему нарисованным, ненастоящим, - но оно было более чем живым, и от одного этого у Лэйми кружилась голова. Во всяком случае, Аннит умел привлекать внимание. Отчасти это было его работой, отчасти - врожденным талантом. Это был, конечно, уже совсем другой человек. Он отнесся к неожиданному появлению старого друга с мальчишеской радостью - совершенно искренней, но Лэйми обнаружил, что просто не может смотреть ему в глаза. Очень яркие, они словно вбирали в себя его душу, превращая каждый взгляд Охэйо едва ли не в дар божий. При этом казалось, что они расстались лишь вчера. Они говорили о вещах, которые любому другому показались бы чушью: о их прерванных играх, о "кладе" - коробке с безделушками, которую зарыли под расщепленным деревом, и только потом - о вещах более важных: о том, как они жили всё это время. Лэйми понимал, что говорит в основном он один, но это его мало трогало. Когда он рассказал, как его пытались продать в рабство, Охэйо вдруг рассмеялся, словно заяц из мультика.
- Что в этом забавного? - спросил Лэйми. Он был неприятно поражен весельем друга.
- Приятно знать, что я настолько популярен, - Охэйо видел, как Лэйми раздражен, но это его явно не трогало. - Ты вряд ли понимаешь, насколько тебе повезло. Старина Хиббл редко упускает свою выгоду.
- Ты его знаешь?
- Конечно. Он влиятельный человек.
- А тот, кому он звонил?
- Джак Овао. Один из самых жестоких работорговцев. Его отец пытался похитить и меня, когда мне было лет двенадцать.
- И?..
- Я не сказал "пытался"? Ему не повезло: он умер лишь после шестнадцати дней пыток. Иногда принадлежать к Правящему Дому бывает очень полезно. Вот с тех пор они меня и боятся.
- Но ты знаешь их, и не...
- Я давлю гадов, когда они лезут мне под ноги, но я не гоняюсь за ними специально: это мой город, но и их тоже. Я не лезу в их дела, они - в мои. Иное... слишком обременительно.
- Но ты мог бы...
Охэйо молча отвернулся, глядя в сторону.
- Прежде, чем парни из Тайной Стражи нашли меня, прошло три дня. Я не лишился невинности - она стоила слишком уж дорого - но плети я попробовал. Это было, вообще-то, очень полезно. Наверное лишь поэтому из меня не вырос очередной глупый, избалованный принц.
Охэйо ещё помолчал, потом повернулся к нему.
- Рабство - вполне заслуженная участь для некоторых действительно плохих людей. Я делаю то, что могу делать.
Какое-то время они оба молчали. Охэйо спокойно разглядывал его.
- Есть ещё что-то, чего ты хочешь - и не решаешься мне рассказать, - наконец сказал он. - Поверь мне, я это чувствую. И это "что-то" не очень для тебя приятно. Я прав?
Какое-то время Лэйми ошалело смотрел на него. Его сердце билось так часто, что, казалось, вот-вот выпрыгнет. Он понятия не имел, как Охэйо догадался, - но молчать и дальше было бы уже просто стыдно. Он рассказал всё о том, как его пытались соблазнить, - это не заняло много времени. Когда он закончил свою печальную историю, Охэйо снова рассмеялся.
- Что в этом забавного? - повторил Лэйми. Он был запоздало смущен своей откровенностью, у него горели уши.
- Приятно знать, что ты настолько стоек.
- Ты смеешься так, словно я упустил единственный шанс в жизни, - обиженно сказал Лэйми.
Охэйо посмотрел ему в глаза. Его лицо стало очень серьёзным.
- Нет. Я смеялся над тем, какой опасности ты избежал, не заметив. Если бы ты... соблазнился, я бы тебя убил.
Лэйми звонко рассмеялся, но лица Охэйо улыбка не тронула.
- Это правда, Лэйми. Гиты веками трахают своих мальчиков - а ойрат сжигают извращенцев на костре и даже потерю невинности до брака считают позором. Гиты подыхают на склонах Верхнеянского хребта, корчуя пни, и все честные люди в Союзе плюются, услышав их имя. Ойрат правят одной половиной мира и пользуются уважением в другой. Возможно, до тебя не дошло, но второе - это следствие первого. Это простые правила, но их нужно соблюдать: они дают силу.
Лэйми кивнул. Как ни странно, но столь простые вещи почему-то не приходили прежде ему в голову. По его спине пробежал холодок, когда он понял, что Охэйо вовсе не шутил; но всё это осталось уже позади, и он спокойно кивнул.
Ещё секунду они смотрели друг на друга. Потом Охэйо улыбнулся ему - так, что по коже парня пробежали мурашки. В улыбке не было угрозы - только насмешка и предупреждение - но она, по меньшей мере, заставляла уважать убеждения Аннита.
- Честность за честность, Лэйми, - спокойно сказал он, опуская глаза; его улыбка стала мягче.
Лэйми смутился; у него горели уши. Пусть бессознательно, но все эти годы он представлял Охэйо именно принцем из детской книжки: хрупким созданием неземной красоты и неопределимого пола. Но это был человек другой породы - из тех, что рождены пасти, а не бежать под бичом.
Охэйо между тем полез в карман своего длинного одеяния, достав оттуда серый датапад - такой же, как у Вайми. Его ловкие пальцы пробежали по кнопкам; он поднес датапад к уху и через несколько секунд сказал:
- Хиббл? Привет, это Охэйо. Аннит Охэйо. Я очень рад, что ты проявил благоразумие в отношении моего друга. Я буду молиться за то, чтобы один из моих покровителей навестил тебя и передал все возможные благодарности... ну, в пределах разумного. Не из Старших, конечно. Я думаю, что Ран-Тегот...
Лэйми невольно рассмеялся. Ран-Тегот был одним из самых гнусных чудовищ в пантеоне Древних - мерзкое головоногое, которое переваривало свои жертвы заживо. Для человека мнительного визит такой твари во сне был бы столь же фатален, как и наяву.
- Хорошие рефлексы следует поддерживать, Лэйми, - сказал Охэйо, и было видно, что сейчас он сам едва сдерживает смех. - А теперь - к черту всю эту сволочь. Возможно, ты мне не веришь, но эти восемнадцать лет я тоже мечтал с тобой встретиться. Будем веселиться!
Потом они ели какие-то совершенно незнакомые и поразительно вкусные вещи, болтали и смеялись. Но Лэйми явно перебрал чудесного гитоградского вина, в голове у него всё поплыло, так что участвовать во всём этом долго он просто не смог.
Он едва помнил, как Вайми вел его по каким-то полутемным коридорам, пока он не остался вдруг один, в прохладной комнате без окон. Лэйми, зевая, разделся, растянулся на чуть влажной, холодной постели, а потом просто заснул...
Глава 3.
1.
Проснувшись утром, Лэйми долго не мог понять, где это он, как тут оказался, и что из случившегося вчера было сном. Мог ли главный жрец Древних и один из богатейших людей в Гитограде плясать босиком на бочке, распевая неприличные песни? Пластика у него была превосходная, голос тоже: избери Охэйо сценическую карьеру, он был бы не менее богат, чем сейчас...
Лэйми помотал головой и осмотрелся. Комната была небольшой, отделанной чем-то матово-светлым. Узкая дверь вела в чуть менее узкий коридор. В его конце Лэйми обнаружил роскошную ванную, облицованную коричневым базальтом в узоре шершавых и гладких полос. Он поплескался в ней, причесался и почистил зубы, а потом отправился на поиски людей, как оказалось, недолгие. Коридор выходил в круглую, обставленную кожаной мебелью комнату, и здесь он нашел Охэйо - в одиночестве. Одет тот был гораздо проще, чем вчера: рабочие штаны, сандалии, белая футболка. Этот наряд смотрелся на нем так же естественно, как и вчерашний. Охэйо пошла бы, наверное, любая одежда, а эта несомненно привлекала гораздо меньше внимания - хотя внешность Охэйо была и без того достаточно броской: ни один человек, увидевший её, не смог бы её забыть. Он как раз приступил к завтраку, состоявшему, собственно, из глубокой фарфоровой миски, до краев полной порезанных горячих сосисок, залитых томатным соусом. Молча, зевая, он принес Лэйми вторую порцию. Еда была не очень притязательной, но сытной и вкусной. Ели они молча, потом Охэйо взглянул на него - словно в первый раз - и встряхнул волосами.
- Вчера я забыл спросить - зачем ты здесь? - сказал он. - Прости, но навестить друга ты мог бы догадаться и раньше.
Лэйми смутился. В самом деле - зачем он приехал?..
- Я видел статью в "Новостях", - наконец неохотно ответил он. - Вот и...
Охэйо слабо улыбнулся.
- Я так и думал, примерно. Хотя какая-то польза от неё. Но вообще-то...
- Что?
- У тебя нет никакого дела ко мне? Чего-нибудь... ну, необычного?
- А это обязательно?
Охэйо промолчал, очень внимательно разглядывая его, - словно стараясь понять, кто перед ним и к какому делу его можно приспособить. А скорей всего и не "словно". Лэйми сделалось вдруг неуютно.
- Это правда? То, что там написано?
- И да, и нет. Пришлось писать о знакомых опасностях. На самом деле Прилив Тьмы нам не грозит. Но рассказ о том, что Мроо скоро прорвутся в наш мир вне Склона, прозвучал бы ещё глупее.
Какое-то время они молчали.
- Ты всё это придумал, правда? - неожиданно для себя спросил Лэйми, просто чтобы что-то сказать, прервать это молчание.
Аннит ничего не ответил, но лицо его стало хмурым.
- Ты не придумал, - это был уже не вопрос. - Но откуда?..
Охэйо широко улыбнулся - как будто принял решение, в котором сомневался, но которое ему хотелось принять.
- Оба твоих вопроса связаны. Ты знаешь, что такое Склон?
- В общих чертах. Это брешь в пространстве, соединяющая наше с каким-то другим, параллельным. И оттуда...
- Это правда, но только её часть. Очень маленькая. Ты теорию Кляйна знаешь?
- Э... нет. Я слышал о ней, но... нет.
- Тогда это трудно будет объяснить. Как у тебя с математикой?
- Более-менее...
- Значит, плохо. Ладно, попробую на словах - хотя за результат я не ручаюсь. Считается, что параллельных пространств бесконечно много, но на самом деле это не так. Разница, впрочем, небольшая: на самом деле их где-то десять в пятисотой степени. Они различаются уровнем энергии вакуума - всего на один квант каждое. Поэтому из одного в другое, ближайшее, можно попасть. Это как лестница с огромным множеством ступенек. На каком месте мы находимся в ней, неизвестно. В каждом пространстве - свои физические законы, и абсолютное большинство их, разумеется, мертво. Пространств, в которых может вообще что-то существовать, очень немного.
- Сколько?
- Десять в сотой или в сто двадцатой степени. Где-то так, примерно.
- Это - мало?
- Относительно десяти в пятисотой? Да.
С минуту наверное Лэйми молчал. Новость изрядно ошарашила его. К своему удивлению, он её понял: не слова, но суть. Как и то, что такое откровение могло больше и не повториться. И, кстати...
- Туда... можно попасть? - спросил он.
Охэйо насмешливо взглянул на него - верно, он ждал этого вопроса.
- Можно. С помощью машин, правда чертовски сложных. Только...
- Только - что?
Охэйо отошел на несколько шагов и повернулся к нему, сунув руки в карманы. Сейчас он смотрел на него молча, очень спокойно. Лэйми вдруг охватило волнение - его мир... разомкнулся и он чувствовал, что сейчас произойдет нечто, очень важное.
- Знаешь, я совсем забыл, что ты - мой гость, и мой долг - тебя обихаживать, - вдруг сказал Охэйо, мотнув головой. - Ты не хочешь посмотреть, как... ну, как я живу? Мне так давно не удавалось похвастаться...
Глаза у Лэйми загорелись.
- Разумеется!..
2.
Короткий коридор вел из круглой комнаты прямо в главный зал Малау. Они спустились на первый этаж в маленьком лифте и вышли наружу, уже с другой стороны здания. Охэйо едва ли не светился, показывая Лэйми свои владения: парк, в котором они играли малышами, был только задним их двором. Фасад Малау выходил на Нижний Гитоград и вид оттуда открывался потрясающий: Лэйми видел едва ли не весь город, распластанный в утренней дымке. Перед храмом раскинулась просторная, мощеная гранитом площадь и выходившие на неё парадные ворота были широко открыты. В них тонкой, но упорной струйкой текли прихожане, к удивлению Лэйми, почти сплошь молодежь. Это было связано скорее с личностью главного жреца, чем с характером представляемого им культа, и Лэйми начал понимать, как ему повезло оказаться в друзьях столь популярной персоны. Не все прихожане добирались сюда пешком: к южной стене Малау примыкала эстакада монорельсовой дороги, и Лэйми понял также, каким он был идиотом: он мог приехать сюда прямо с вокзала. С северной стороны, тоже за валом, стояло новое пятиэтажное здание, сияя белоснежной облицовкой и зеркальными окнами: жилье для тех, кто уже не помещался в старом храме. Всего здесь жило человек пятьсот - а с учетом малых храмов число подчиненных Охэйо доходило до тысячи. Счет прихожан шел уже на их десятки и сотни - но для восемнадцатимиллионного Гитограда, протянувшегося вдоль побережья на девяносто миль, это было очень и очень мало...
- И что дальше? - наконец спросил Лэйми. Он как-то вдруг заметил, что Вайми тоже бродит тут, с ними; не совсем рядом, но и не в стороне.
Охэйо улыбнулся.
- Думаю, ты хочешь увидеть сам Склон. Я прав?..
3.
Позади пансионата находились гаражи, также возведенные недавно: Лэйми их не помнил. Здесь, как-то незаметно, за ними увязалась небольшая свита: Вайми и ещё двое хмурых гвардейцев - с оружием, разумеется. Все они погрузились в небольшой черный микроавтобус с серебряной отделкой - выглядел он как космический корабль на колесах. Появись такой в Усть-Манне - мгновенно сбежалась бы толпа.