Аннотация: Рассказ об ужасах графомании и тайнах написания настоящего блюза.
I went to the crossroad, I looked east and west
I went to the crossroad, baby, I looked east and west
Lord, I didn't have no sweet woman, in my distress
Robert Johnson, 'Crossroad blues'
____________
День первый
Была ночь, и я одиноко брел по грунтовке, вдоль которой белели стены засыпающих пионерских лагерей. Через два дня подходила к концу последняя смена: детей заберут домой, а я получу свои кровные четыре тысячи за вожатство и буду паковать чемоданы.
В последнее время бесцельные блуждания по вечерам сделались моей привычкой- я думал, что звездное небо должно притягивать вдохновение( моцион был необходим для дела), но сегодня мной руководило нечто иное.
Через сотню метров пионерские лагеря закончились, плавно перейдя в небольшую деревеньку с далеко отстоящими друг от друга домами. В паре окон еще горел свет.
Я остановился у места, где мой путь пересекала дорога на Латное. На перекрестке располагались столб и трансформаторная будка, за которыми начиналось толи маленькое болотце, толи большая лужа с камышами.
Вдруг меня заполнило острейшее чувство стыда и стеснения: а если меня кто-нибудь увидит? К лицу тут же прилила кровь. Я внимательно огляделся, но людей вокруг не заметил. Если кто-то решил бы высунуться из окна и глянуть в мою сторону, то все равно ничего бы не увидел в густой темноте. Опасаться можно было разве что проезжавших мимо машин, но их я бы точно услышал заранее- тишину нарушали только громогласные песни сверчков в высокой траве.
Немного помедлив, я опустился коленями на сырую землю и сложил руки у подбородка.
-Уважаемый Люцифер!- хриплым голосом сказал я в сторону ржавой, покосившейся от времени будки.
Паузу заполнил размеренный стрекот сверчков.
-Люцифер, мне пиздец как плохо. Я думаю, ты и так все знаешь, но поясню. Я уже семь лет пишу стихи. Плохие. Упражняюсь по полдня, но лучше они не становятся. Сил никаких больше нет. Писать без таланта- как чайной ложкой разгружать грузовик с говном. Тяжело, а радости ни себе, ни людям.
Я остановился, обдумывая дальнейшие слова. Никогда не верил клишированным, словно договоры купли-продажи, текстам молитв, потому предпочитал общение с высшими сущностями напрямую, без официоза.
-В общем, я даже не прошу тебя взять и вывалить на меня гениальность. Дай мне хотя бы ориентир, чтобы из тыщи строчек выходила хоть одна хорошая, а дальше я все перелопачу сам. Ты, говорят, просишь взамен душу, но на это я не согласен, обмен-то не равноценный. Если материальное что, то тогда- без вопросов, все отдам. Давай приходи, поторгуемся, что ли.
Ответа, разумеется, не последовало. Только скрипела на ветру железная дверца и стрекотали сверчки. На всякий случай я посидел, опустив голову, еще с полминуты.
Ну и ладно, решил я, встав и отряхнув грязные колени. Это была не первая дурость, совершенная мной за прошедшие семь лет, и точно далеко не последняя.
Когда я возвращался назад, голова уже не могла анализировать произошедшее: было поздно и хотелось спать.
Зайдя в комнату, я увидел Илюху, дремавшего в обнимку с пятилитровым 'Багбиром'. При выдохе его полные губы колыхались, как занавески во время урагана. Я приоткрыл окно, чтобы освежить душную комнату, завел будильник, и, раздевшись, бухнулся в кровать.
___________
День второй
'Октябренок' был небольшим лагерем, рассчитанным на отдых максимум ста детей. В этом году набралось человек шестьдесят, и их, недолго думая, поделили на два отряда между четырьмя вожатыми.
Завтра мы выбирали 'Героя лагеря', самого отличившегося в хозяйстве и самодеятельности ребенка. Это был очень почетный титул, дававший возможность бесплатно посетить 'Октябренок' в следующем году. От моего отряда шла Ирочка, умная двенадцатилетняя красавица с лидерскими качествами и дикими комплексами в одном флаконе. Когда мы передали ей весть о выдвижении, она побледнела и не выходила из комнаты два дня подряд.
От Илюхиной бригады шел Максим- шестнадцатилетний сорвиголова, который уже сейчас мог бы с успехом выступать где-нибудь в Камеди Клабе. Симпатии всего лагеря (особенно девчачьей половины) были на его стороне, и, так как победитель определялся с помощью голосования, интриги было мало. Единственным нашим шансом было пройти 'тропу доверия'(цепочку командных конкурсов) с максимальным количеством баллов, опередив соперника.
В шесть пятнадцать я уже сидел на открытом воздухе у входа в корпус, обложившись кипой бумаг. Бросить дело из-за вчерашней неудачи было бы постыдным малодушием, а раннее утро- лучшее время, чтобы трудиться, не отвлекаясь на суету. Странно, но после вчерашнего я даже чувствовал некое подобие вдохновения. Может, не все прошло даром? Я попытался сконцентрироваться на своих эмоциях и преобразить их в строгую гармонию слов. В одном порыве я вывел:
Я раб четверостиший, как печально
Но не был я поэтом изначально
Я лишь марал бумагу и губил чернила
Такую долю мне судьба вручила
С минуту я оценивающе взирал на свое творение, придя к выводу, что на этот раз дьявол в сотрудничестве был не заинтересован.
Еще минут пятнадцать я мучительно пытался продолжить стих, но запас вдохновения иссяк. Что ж, бывало и хуже. В таких случаях я переходил на механистические упражнения: составлял ряды рифм, учил стихи наизусть и так далее. За этим я просидел около получаса.
-Чего ты так рано? - одернул меня усталый женский голос.
Вздрогнув, я покраснел и поднял взгляд на Настю.
Она стояла в желтой мужской майке, словно балахон свисавшей с её миниатюрного тела. Настя- типичный образчик нежной женственной красоты. Именно она пригласила меня сюда на место вожатого. В своей инфантильной фантазии я подумал, что сделала она это, чтобы показать свой интерес ко мне. Разумеется, это была ошибка: за каждого приведенного в лагерь человека администрация давала к зарплате бонусные пятьсот рублей.
Лицо у неё не выспавшееся, глаза сощуренные, вид хмурый.
-Да тренируюсь вот... Стихи писать... По утрам...
Она без выражения окинула меня взглядом.
-Ясно.
И направилась с полотенцем в руках в сторону умывальников.
-А, кстати,- остановилась она после пары шагов.- Нам завтра для 'тропы доверия' кричалки нужны будут. Напиши парочку.
-Хорошо, напишу, ты тогда выберешь,- сказал я, глядя на удаляющийся от меня круглую попу.
Настя стояла со мной на одном отряде и была стопроцентным лидером. Я, в силу характера, просто не успевал реагировать на быстро меняющиеся обстоятельства, и во время лагерных мероприятий просто стоял поодаль, не зная, куда себя пристроить. Вскоре она стала относиться ко мне, как к одному из отрядных детей, в одиночку выполняя большую часть работы. Меня это унижало - в её глазах я хотел играть совершенно иную роль.
Я часто представлял, будто мы с ней - любовная пара, и я зачитываю ей в кафе при свечах свои стихи, а она с молчаливой нежностью внимает моей декламации. Или вот, из последних вариаций: она долго смотрит на меня, как на пустое место, а однажды, у вечернего костра, я пою под гитару чудную песню своего сочинения, и спокойно ловлю на себе её восхищенный взгляд.
Неудивительно, что стоило ей обратится ко мне за помощью (тем более связанной с делом) как я тут же принялся строчить рифмы с удесятеренным усердием.
Работа не спорилась. Связать даже пару слов казалось непосильным мучением, а нежный голос Насти, осыпающей меня насмешками за бездарность, не желал идти из головы. Я уже начинал сводить себя с ума сомнениями и упреками, но, к счастью, на часах пробило 7.30, и начался лагерный день, со своим заведенным распорядком.
Ручейки из разновозрастной детворы направились сначала к умывальникам, потом на зарядку и в столовую.
С утра я слонялся по территории без дела. Вокруг шла обычная лагерная движуха: Настя с девочками под ярким солнцем вырезала и раскрашивала транспаранты в поддержку Ирочки, пацаны как обычно, халтурили: разбежались по своим норкам либо же играли в футбол на площадке.
Я уже было хотел пристроится где-нибудь в тени и почитать Есенина, как вдруг из-за спины меня окликнул Илья. Задумчиво почесывая затылок топором, он предложил мне собрать ребят и построить плот- затея, которую мы мечтали осуществить еще с начала потока.
Мне несказанно нравилась любое дело, которое могло отвлечь меня от мыслей о поэзии, и я был по-настоящему счастлив, когда, обнаженный по пояс, пилил и связывал бечевкой сосновые бревна. Чтобы придать дополнительную плавучесть конструкции, мы напихали под нее кучу пустых пластиковых бутылок. В работе я совершенно забыл себя. На все про все ушло часа три.
Плот был конечно кривенький, но выглядел надежно. На результат подошли посмотреть девчата.
-Илья, ну тебя же просили кубок для 'Героя...' выточить, -сказала Настя тоном матери, смирившейся с выходками любимого сына-раздолбая.
-Да че его точить-то? А тут хоть ребят напряг. Хорош ныть.
-Ладно, щас все равно свободное время. Покатаете нас?
-Без проблемов. Диман, давай...
-Не, Дима мне сейчас нужен,- сказала Настя, обернувшись ко мне.- Дим, можно тебя?
Мы отошли с Настей на пару метров. Внутри меня все сжалось- во время строительства я совсем забыл о её поручении.
-Слушай, если ты про кричалки, то я, это...
Она посмотрела на меня непонимающим взглядом. Потом хлопнула себя по лбу.
-Да не надо уже, я сама написала. Забыла, что тебе поручила. Хотя, если ты хочешь, приноси свои, можно их использовать.
Я, залившись краской, ответил, что попытаюсь придумать нечто стоящее.
-Тут вообще- то другая проблема.- она провела глазами по пейзажу,- Ира до сих пор из комнаты не выходит. Плачет, говорит участвовать не будет.
-И?
Настя смерила меня хитрым взглядом.
-Её подруга говорит, что ты ей нравишься, и она тебя обязательно выслушает.
Вот это новость, подумал я.
-Хорошо, как на речку сходим, обязательно с ней поговорю.
-Прости, Дим, не выйдет. После речки у нас сразу лагерное мероприятие, и она уже должна вместе с командой проходить конкурсы.
- И что, щас идти? Пока все будут кататься на моём плоту?
Настя развела руками.
-Насть, я на плот хочу...
Тут с Настей что-то произошло. Это выглядело, как некая невидимая волна, прокатившаяся по её телу: глаза расширились и заблестели, фигура вытянулась, даже грудь, вроде бы, выросла. Меня от этого зрелища будто бы обдало холодным душем.
-Ну ради меня же ты это сделаешь?- сказала она, надув губки, словно ребенок, не отрываясь глядя мне в глаза.
Ну что уж теперь...
-Ох... Ладно, поговорю я с ней.
-Вот и ладненько!- сказала она, подпрыгнув, чмокнула меня в щеку и умотала к уже собравшейся у плота толпе ребят с полотенцами.
Я с постным лицом глядел на удаляющуюся процессию.
'А стих так ни один за сегодня нормальный не написал'- прошептало подсознание, когда последний из ребят скрылся из виду.
****
Ира сидела в дальнем углу комнаты, уткнувшись в телефон. Когда я зашел, она подняла на меня серьезный взгляд и сказала:
-Это девчачья спальня, тебе сюда нельзя.
Ох уж этот детский максимализм.
-Я тоже тебя рад видеть, колбаса.
Я прошел и сел на кровать рядом с ней.
-Ты, говорят, совсем расклеилась. Че так?
-Тебе какая разница? -спросила она, не отрывая взгляд от мобильника. В комнате стояла полная тишина, только бесновалась запутавшаяся в занавесках жирная муха.
-Да вот пришел сказать тебе, какая ты засранка.
Ира отложила телефон.
-Это тебя Наська послала? Нигде я участвовать не буду.
Я оглядел Иру. Милая, немного пухленькая блондиночка с красными щеками. Ветер из открытой форточки раздувал её белые волосы, в свете солнца казавшиеся золотыми.
-Ладно, не участвуй. Придется Катьку вместо тебя поставить, хоть никто этого и не хочет.
-Катьку?- тут выражение её лица изменилось на настороженное.
Похоже, я попал в цель. Катька была её конкуренткой, еще более активной и волевой, но при этом и более эгоистичной, поэтому никто в отряде её не любил. Однажды она даже оттаскала Иру за волосы.
-А почему её?
-Так кого еще? Пацанам на все пофиг, а девочки очкуют, да и не потянут этого, им только на дискотеке плясать.
Ира молчала.
-Иришь, ну ты же такая классная, чего очкуешь? Ну, конкурс да конкурс, пофиг на него. То, что ты одна из ста до него дошла, уже огого какая честь!!!- при слове 'огого' я с умным видом поднял указательный палец вверх и заговорил голосом президента США.
Ирка улыбнулась, но, вспомнив, что должна вести себя горделиво-надменно, снова натянула недовольную мину.
-Иркин!- Тут я сделал смешное лицо и начал трясти её за плечи и щекотать, не переставая повторять: 'Иркин, ты нам нужна! Нужна, слышишь!'
Она отбивалась с воплями, переходящими то в нытьё, то в гомерический хохот.
-Прекрати! Прекрати, Дим!
-Не прекращю, пока не скажешь 'да'!
-Не скаж... Ой... Не... ДА! Да! Я... буду я... Участвовать!
-Так-то, - сказал я уже нормальным голосом, отстранившись от раскрасневшейся Ирки.
-Так не честно!
-А так?
Я неожиданно ткнул её пальцем в пупок и отбежал на метр.
- Догоню, гад!- завопила она, со смехом устремившись за мной.
*****
К вещам, которые легко даются, особо не испытываешь уважения. А то, что тебе не дано, ты желаешь больше всего. Вы наблюдали это тысячи раз. Человек заморачивается и преследует эту мечту, и все думают: это же просто космическая лажа, чувак, что ты творишь?
Говорят, что приложив изрядную долю упорства, можно достичь чего угодно, ведь гениальность- это 90% труда и 10% таланта. Все это чушь, поверьте мне. Талант- не какой- то там процент, не какой-то 'дар', который бы следовало 'развивать'. Это данная от природы константа, на которую умножаются ваши усилия. Вложите хоть 1000 очков усилий, но, если ваш талант равен 0,001, то в итоге вы получите пшик, единицу.
Если же ваша константа составляет хотя бы десятку, а вы прикладываете около 2-3 единиц работы, представляете, какая разница между двумя значениями получается в итоге?
Не знаю как для вас, а для меня нет на свете ничего печальней.
*****
Солнце садилось, заливая конкурсную поляну ржавым светом. Ребята, собравшиеся на последнее, перед 'Героем лагеря', вечернее дело, много шумели и веселились.
-... конкурс поэзии! Каждому отряду выбрать по одному человеку, из детей или вожатых!
- Макса шлите! Макс!
-Слышал, Мак? Выходи, - сказал Илья голосом принявшего на грудь прапорщика.
Черноволосый красавец Макс, с золотой серьгой в ухе, вышел на середину поляны и отплясал чечетку. Раздались одобрительные выкрики, среди которых преобладали высокие частоты девчачьих голосков.
-Так, второй отряд, вы что стоите, кого отправлять будете?
Я весь так и напрягся, попытавшись отстранится от ребят.
-Эй, у нас же Дима великий поэт, весь день стихи пишет, правда?- сказала Настя так, чтобы услышали все.
-Да! - закричала Ирочка и еще несколько девчат.
-Ды не, не надо, - вяло пытался отбрыкаться я.
-Так, ребят, Диму надо подбодрить, давайте хором! - сказала Настя и набрала воздуха в грудь- ДИ-МА!
-ДИ-МА, ДИ-МА, ДИ-МА!!! -прокричал хор звонких голосов. Со всех сторон на меня глядели улыбающиеся детские рожи.
Блин.
Я прилепил к лицу улыбку и поплелся в сторону Макса и ведущей.
Раздались аплодисменты, но потише, чем у Макса. Пара человек даже протяжно крикнула 'ФУУУУ!!'. Потом мне всучили какую-то карточку, велев её не переворачивать.
Соня, ведущая, продолжила штампованную речь.
-Поприветсвуем участников! Дима, Макс! Ну вот, все в сборе! А сейчас- коваррррный вопрос! Ребята, кто знает, что такое 'буриме'?
Вопрос был обращен в сторону детской аудитории, поэтому я промолчал. Среди ребят повисла тишина.
-Это когда сочиняют стихи на заданную рифму!- крикнул Нейтрон, худой мальчик лет восьми, знавший больше физических формул, чем я стихотворений.
-Правильно! Молодец , Нейтро... - тут Соню прервал дружный хохот - мало кто помнил, как звали Нейтрона на самом деле.
-Молодец... Так! Ну хватит! Ладно. Нашим участникам уже выданы карточки с рифмами, по которым они составят стихи, которые покорят наши сердца и унесут нас на заоблачные высоты духа! На все им будет дано три минуты. Все готовы?
Мы с Маком кивнули.
- Время, 3-2-1, НАЧАЛИ!!! Карточки с рифмами вскрыть!
Я взглянул на картонку, оказавшуюся в моей руке. Там черным маркером было написано четыре слова:
РАМА-ДАМА-КРОВЬ-ЛЮБОВЬ
Сердце, до этого колотящееся в бешеном темпе, несколько успокоилось. Стандартный ряд рифм, я такие уже миллион раз составлял. Единственное, что смущало, была непонятная 'Рама', которую надо было куда-то приплести. Но у меня тут же появилась идея на этот счет, и я почувствовал, что справлюсь.
Последние тридцать секунд я работал под истошные вопли поддержки (Ма-акс! Ди-ма! Ма-акс!), что довольно сильно сбивало.
Когда ведущая скомандовала 'Стоп', стих уже был готов и отредактирован. Меня пригласили первым.
Встав в волевую (мне так казалось) позу, я нараспев продекламировал, оглядев внимавшую мне аудиторию:
Я, словно бог индуизма Рама
Мое сердце украла прекрасная дама.
Лишь взгляну на неё- стынет кровь.
Уж не так ли приходит ко мне любовь?
Стих, конечно, не на Букеровскую премию, но вполне годился для такого цейтнота. Я утешил себя тем, что художественную ценность ему обеспечивала аллюзия на творчество Александра Блока.
Зрители, меж тем, довольно бурно отреагировали. Все захлопали, понимая, что сочинить даже такой бред за пару минут - дело не простое. Возможно, так на толпу подействовало слово 'индуизм', придающее произведению некоторый налет восточной романтики. Я мельком взглянул на Настю: она с ясной улыбкой на лице махала мне рукой. 'Молодец!' крикнула она. На моём сердце потеплело.
Меж тем, меня сменил Максим, встав на сцене так же, как я. Он, откашлявшись, начал декламировать каким-то тянучим пидорским прононсом, и буквально на втором слове я понял- так он пародирует меня.
На меня упала рама
И теперь я, вроде, дама.
Потекла обильно кровь
Вот и кончилась любовь!
Это может выглядеть странно в написанном виде, но способ подачи стиха, жестикуляция, а так же пластичное лицо Максима выдавали просто поразительной энергетику: если бы не такое отчетливое издевательство, клянусь, я бы сам согнулся от хохота.
Лагерь взревел, пара человек даже свалились на землю, держась за живот.
У меня же перед глазами будто бы развергся ад, и мир предстал мне, словно самая параноидальная из картин Босха. Мое лицо покраснело, а тело парализовало: если бы не этот прискорбный факт, я бы тут же убежал в свою комнату, спрятал голову под подушку и завизжал.
В толпе мои глаза сами собой наткнулись на Настю. Она, раскрасневшись, с перекошенным от смеха ртом, вытирала подступившие к глазам слезы.
После этого смотреть на что-либо мне уже расхотелось.
*****
Разбитый, я бродил в лесу за пределами лагеря до наступления темноты. Смотреть на беспечные лица тех, кто стал свидетелем моего позора, было выше всяких сил.
-А вот и хрен вам!- сказал я в кишащую комарами пустоту,- все равно я стану великим поэтом!
И пригрозил невидимым обидчикам кулаком.
-Пошли на хер! - крикнул я несколько громче, чем следовало, и ударил ногой ни в чем не повинную сосенку. Меня могли услышать, и это, слава богу, охладило мой пыл.
Вы поймете такую странную реакцию на это заурядное происшествие, если взглянете на мир моими глазами. Сколько слез я пролил, глядя на бездарные творения рук моих, и сколько раз утешал себя в мечтах, что вот еще чуть-чуть, стоит потерпеть, и мне удастся гениальное произведение, способное духовно сокрушить читателя, пробудить в нем высокое....
И тут какой-то безмозглый хмырь Макс, не отличающий Гейне от Шиллера, за две минуты создает прекрасный стих совершенно не напрягаясь, мало того, высмеивая меня на виду у целой толпы (а главное, Насти!) как последнего неудачника!
Я в бессилии лег на мягкую лесную подстилку.
Как-то из ниоткуда пришла мысль сходить на речку и поплавать на плоту - то, что мне не удалось сделать в течение дня. Велика была вероятность, что местные уже разобрали его на доски и гвозди, но делать было все равно нечего. Отряхнувшись от елочных иголок, я покинул насиженное место. Шагать было трудно: ноги затекли, и по венам словно плавали маленькие шаровые молнии.
-Так и надо...-бубнил я, идя по дороге к реке - ничего, прорвемся... Не переживай... Вон, какая луна красивая...
Луна была и правда невероятная. Она будто подплыла к земле ближе чем обычно, любопытно разглядывая, чем суетящиеся людишки.
Когда ниже линии горизонта зажглась ещё одна луна, я понял, что до речки осталось недалеко.
Потянуло приятной сыростью и прохладой, все громче становилось кваканье лягушек.Ночь была синяя, довольно далеко вперед все было отчетливо видно. Плот стоял на месте с гордо поднятым флагштоком.
'Полотенце надо было взять', запоздало подумал я.
Вдруг, в десяти метрах от берега мне послышался странный шорох. Я насторожился. Казалось, за шорохом зазвучал вкрадчивый человеческий голос.
Первым, что я увидел за кустами, были просто две меняющие форму бело-синие сферы. Со временем они приняли осмысленные очертания, превратившись в человеческие тела.
Настя и Максим, полуодетые, сплелись в крепких объятиях на сырой земле. Они прерывисто и глубоко дышали, иногда перешептываясь. Настю я узнал по желтой мужской майке, Мака - по блестящей в лунном свете сережке. Настя запустила руку Максиму в шорты и ласкала его.
Я моргнул. Это была не галлюцинация.
Я пригнулся и, убедившись, что меня не заметили, сделал несколько осторожных шагов назад. Затем быстро пошел в обратном направлении от реки.
Когда я попытался прийти в себя, выяснилось, что от этого 'себя' уже ничего не осталось - вместо него внутри выросло что-то глухое и невыразимое. Казалось, я шел по бесконечной беговой дорожке, не замечая, как мимо меня проносятся деревья и одинокие сельские домики.
Через некоторое время я очнулся, поняв, что уже давно иду не по тропинке, а по полю, сквозь влажную высокую траву, с каждым шагом удаляясь от лагеря. Я нехотя повернул и пошел назад по уже проторенной дорожке.
По пути я опустил руку вниз, почувствовав нежные прикосновения полевой травы и капельки влаги на листьях. Я непроизвольно сорвал пучок травы, и почему-то это доставило мне приятные ощущения. Тогда я стал рвать все больше и больше.
Когда поле кончилось, я стал срывать листву с деревьев, но расходовал её более экономно: брал каждый отдельный листок, энергично сминал его и рвал на несколько длинных полосок. Еще мне понравилось брать вместе несколько листов и быстро раскатывать их между двух ладоней, словно на терке.
Дойдя до нашей комнаты, я понял, как дико устал и замерз, и, не глядя, рухнул на решетчатую кровать.
______________________
День третий
Утром меня разбудил Илья грубым толчком в бок.
-Слышь, ты че, подъема не слышал? Все уже час на ногах, ты зарядку и завтрак пропустил.
Я устало потянулся.
-Эй, че у тебя с руками?
Я взглянул на ладони. Они были измазаны растертой травой.
-Упал...
-Помылся бы хоть, черт. Самого белье отстирывать заставят. Вставай.
Медленно перебирая ногами, я направился к умывальникам.
Первую стопку я опрокинул вместе с Ильёй еще с утра. Илюха был любитель выпить, но администрация смотрела на это сквозь пальцы: он был классным хозяйственником. Догнался я простым спиртом, выжрав всю припасенную мной на случай холодов флягу.
Алкоголь заполнил пустующее пространство и решительно принял командование на себя. Примерно до трех часов я удивлял окружающих буйным поведением: танцевал под рингтон от Нокии, кидал ножи в дерево и диким голосом зачитывал проходящим мимо детям стихи Есенина.
Через некоторое время мой творческий порыв стих- надежный сигнал , что надо было принять еще.
До киоска идти было далеко, но выход нашелся неожиданно: я вспомнил про шкаф, в котором мы хранили конфискованные у детей спиртные напитки- сами понимаете, запас был огромный.
Я всегда плохо переносил алкоголь, к чему присовокупилась жара и пережитый стресс. Моя мысль освободилась, словно воздушный шарик из рук ребенка. С предельной ясностью я осознал, что все это время был жертвой грандиозного мирового заговора. А как иначе можно объяснить то, что я, каждую секунду посвятивший служению Вечности, творил мертворожденные, уродливые, никому не нужные произведения?
Максим, этот загорелый мудак, в жизни не прочитавший ни одной книги, чем он лучше меня, что бог наградил его талантом куда большим?
Все они: Настя, Макс, Илья, мать с отцом, были участниками этого заговора, но истинным руководителем был Господь Бог.
Ну, раз так, решил я, посмотрим, что он ответит на это...
У меня в аптечке уже давно хранилось ампула цианистого калия. Я приобрел её в ту пору, когда много значения уделял внешней атрибутике, стараясь доказать каждому, что я- настоящая творческая личность. Не то чтобы я всерьез помышлял о самоубийстве: просто иметь под рукой немного яда было подходящим для образа поэта-декадента, потому эта покупка весьма грела мне душу.
Затея отравить Макса была, конечно, конченой глупостью и ребячеством, и мне хотелось бы свалить всю вину на алкоголь, но я отчетливо помню, что и настоящий "я" был во мне в ту минуту и тоже страстно желал этого.
Я подсыпал яд в "Кубок героя". По лагерной традиции, "Герой" должен был выпить из него специальный отвар из ягод во время церемонии награждения. Так как победитель всем уже был известен, за судьбу Ирочки я не переживал.
После этой маленькой диверсии мне стало очень нехорошо, и я удалился в свою комнату, сказавшись больным.
*******
На "тропу доверия", финальную цепочку конкурсов, выйти пришлось в любом случае. Слава богу, я относительно протрезвел, но Настя поглядывала на мои глаза не без опаски, да и у меня самого было ощущение, что в животе сдох и сгнил бродячий кот.
"Тропа доверия" простиралась на всем пути от нашего лагеря до речки. Ирочка, очевидно, вполне ободрилась, живо раздавая указания направо и налево.
В первом конкурсе нашему отряду нужно было перелезть через натянутые, словно паутинки, веревки, не касаясь их. У нас было много малолеток, поэтому мы ощутимо опередили подопечных Ильи, которым, по большому счету, на конкурсы было наплевать: они дождаться не могли вечера, когда можно было откупорить бутылки и нажраться тайком от вожатых.
Во втором конкурсе все было не так гладко: нужно было отвечать на загадки, слишком сложные для двенадцати-четырнадцати летних детей. Только Нейтрон спас нас от разгромного поражения.
Вас может удивить, что я так спокойно описываю все эти детские игры, зная, что вечером от моих рук погибнет человек. Мне самому трудно понять это состояние: я потерял ощущение, что могу управлять чем-либо, и наблюдал за своими действиями словно из зрительного зала...
Говорят, волшебства нет, но мне не подобрать иного слова, чтобы описать произошедшее во время третьего конкурса. Не могу сказать, что волшебство заполнило меня полностью: это был только небольшой всплеск магии, случайно прошедший мимо, но даже он смог всколыхнуть во мне чувства невероятной природы.
Задача испытания была проста: собравшись вместе, дети просовывали под лежащего вожатого по одному пальцу и перетаскивали его через невысокое веточное ограждение.
Я лег спиной на заранее подстеленное полотенце и...
Это было ни с чем не сравнимое чувство. Я не верил, что такое вообще возможно, пока не понял, что леветирую над землей. Вся процессия проходила в тихой торжественности, и те несколько секунд, что я, словно невесомый, плавал в воздухе, растянулись для меня на целую вечность.
Я понял, насколько бессмысленной была та дурь, которой я предавался последние несколько лет. Теперь мою основу составляло какое-то легкое и простое чувство, будто я вышел на прямую дорогу, залитую солнечным светом.
"Пойти и вылить к чертям всю эту хрень, и плевать что скажут."
Я почувствовал себя очень радостным и энергичным: встав во главе нашей маленькой процессии, я подбодрял ребят выстраданными утром кричалками:
'Второй отряд мы прост класс, все мы выиграем у вас!'
Сейчас мне было наплевать на их художественную ценность и "принадлежность к Вечности", я просто хотел, чтобы мы победили в этом чертовом конкурсе.
Настя подхватила ритм, и скоро все ребята скандировали кричалки в унисон.
*****
Моя решимость довольно быстро пошла на спад; это вообще свойственно всем чувствам чрезмерной интенсивности. Я понял, что еще чуть-чуть, и я опять впаду в хандру, и тогда сил изменить что-либо уже не останется.
После конкурсов (завершившихся в нашу пользу, что давало Ирочке призрачный шанс на победу) я с волнующимся сердцем поспешил к Кубку Героя.
Его, как выяснилось, уже успели перетащить в актовый зал. Он стоял на пьедестале в самом центре сцены. Вокруг ошивалась целая толпа народу, готовящегося к отчетному концерту. И, что хуже всего, его сторожил Илья в костюме индейца с копьем в руке.
-Так, куда? К кубку ближе чем на пять метров не подходить, приказ вождя!- сказал он и легонько ткнул меня острием в живот.
-Илюх, я, это...
-На хуй пошел, кому сказано?
Я взглянул на сосуд с отравой. Стоило только совершить один небольшой рывок и опрокинуть его на пол...
Я попытался проскочить под копьем Ильи, но он оказался проворнее и грубо схватил меня за шею.
-Пусти!- сказал я, раскрасневшись.
-Ты чего, ебнутый? Сказали, подходить нельзя!
Он с силой отпихнул меня на два метра и подстегнул тупым концом копья по заднице.
У меня к глазам прилили слезы. Я поглядел на кубок и на Илью, пытаясь отдышаться. Мои губы затряслись, и я выметнулся из зала.
****
По пути мне попалась Настя и шепнула, что "Героем лагеря" выбрали Ирочку. Затем она снова поцеловала меня в щеку, сказав, какой я замечательный.
В моей голове промелькнула тысяча мыслей, бессвязных и пугающих. Как только Ира упадет замертво, я сразу стану главным подозреваемым: Илья уж точно вспомнит, как я кидался к отравленному кубку...
Единственным местом, где я мог спрятаться от кошмара, была моя комната. Я добрался до нее в полном смятении, не сразу заметив просунутую под дверь мятую записку.
Сначала я принял её за очередное любовное послание: на тетрадном листе красовалась выведенная разноцветными фломастерами надпись:
'договор вступил в силу :-Р!!!))))) ЛюЦиФЕр'
Что это за идиотия? Какой договор?
Затем я понял, что имел в виду таинственный автор. Неужели кто-то подслушал мою позавчерашнюю исповедь на перекрестке? Я почувствовал, как краснею от стыда. Записка полетела в мусорное ведро.