КНИГА ПУТЕШЕСТВЕННИКА ПО МИРАМ 

Песнь XIV
МИРОВАЯ ДУША 

Тайный ответ пришёл на его поиск. 
На далёком мерцающем фоне Пространства Ума 
Увиделась, подобная пылающим устам, освещённая шахта; 
Она казалась вратами отшельника, размышляющего о радости, 
Скрытым убежищем и переходом в тайну. 
Прочь от неудовлетворяющего поверхностного мира 
Она вела в грудь неизвестного, 
В колодец, в туннель глубин Бога. 
Она проникала, словно мистическое русло надежды, 
Через многие слои бесформенного безгласного "я", 
Чтобы достичь последней глубины сердца мира, 
И из этого сердца исходил бессловесный зов, 
Умоляющий вместе с неким ещё не прозреваемым Умом, 
Выражающий какое-то страстное невидимое желание. 
Как будто манящий перст тайны, 
Протянутый в кристальном настрое воздуха, 
Указывал на него из какой-то скрытой поблизости глубины, 
Как будто послание из глубокой души мира, 
Будто намёк на скрытую радость, 
Что вытекала из чаши размышляющего блаженства, 
Там мерцал крадущийся в Ум 
Немой и дрожащий экстаз света, 
Страсть и нежность розового огня. 
Как некто, влекомый к его потерянному духовному дому, 
Ощущает теперь близость ожидающей [его] любви, 
В проход, тусклый и трепетный, 
Что укрыл его от преследования днём и ночью, 
Он направился, ведомый мистическим звуком. 
Ропот, многоголосый и одинокий, 
Все звуки поочерёдно сменялись, но были всё те же. 
Скрытый зов к непредвиденному восторгу 
В призывающем голосе кого-то, давно знакомого, горячо любимого, 
Но безымянного для непомнящего ума, 
Приводил в восхищение заплутавшее сердце. 
Бессмертный крик чаровал пленённое ухо. 
Затем, понижая его властную мистерию, 
Он утопал в шёпоте, кружащемся вокруг души. 
Это казалось тоской одинокой флейты, 
Что скиталась по берегам памяти 
И наполняла глаза слезами вожделенной радости. 
Как резкая и огненная одинокая нота сверчка, 
Она вторгалась пронзительной мелодией в безлунную тишину ночи 
И била по нерву мистического сна 
Её высоким настойчивым магическим подъёмом. 
Звенящий серебряный смех ножных колокольчиков 
Путешествовал тропами одинокого сердца; 
Его танец утешал вечное одиночество: 
Старая забытая сладость рыданий пришла. 
Или с далёкого гармоничного расстояния услышанной 
Звякающей поступью длинного каравана 
Это временами казалось, или гимном бескрайнего леса, 
Торжественным напоминанием храмового гонга, 
Пением пчёл в медовом упоении на летних островах, 
Раскалённых экстазом в дремлющий полдень, 
Или далёкими раскатами от моря пилигримов. 
Благовония в дрожащем воздухе плыли, 
Мистическое счастье в груди трепетало, 
Как будто вошёл незримый Возлюбленный, 
Придавая неожиданную красоту лицу 
И соединяя радостные руки, способные схватить его бегущие ноги, 
И мир изменился от красоты улыбки. 
В чудесное бестелесное царство он пришёл, 
В дом страсти без имени или голоса, 
В глубине, что он чувствовал отвечающей каждой высоте, 
Был найден уголок, что мог объять все миры, 
Точка, что была сознательным узлом Пространства, 
Час вечности в сердце Времени. 
Безмолвная Душа всего мира была там: 
Существо [там] жило, Присутствие и Сила, 
Единственная Личность, кто была собой и всем 
И лелеяла сладкие и опасные пульсации Природы, 
Преображая в биения, божественные и чистые. 
Тот, кто мог любить без отдачи за любовь, 
Встречая и обращая к лучшему худшее, 
Он исцелял горькие жестокости земли, 
Трансформируя все переживания в восторг; 
Вмешиваясь в исполненные печали пути рождения, 
Он качал колыбель космического Ребёнка 
И успокаивал всех плачущих своей рукой радости; 
Злые вещи он вёл к их тайному добру, 
Обращал измученную ложь в счастливую правду; 
Его сила заключалась в раскрытии божественности. 
Бесконечный, сверстник ума Бога, 
Он нёс в себе семя, пламя, 
Семя, из которого заново рождается Вечное, 
Пламя, что уничтожает смерть в смертных вещах. 
Все вырастали до всех, как родственных себе и близких; 
Сокровенность Бога была повсюду, 
Не ощущалось ни завесы, ни грубого барьера инерции, 
Расстояние не могло разделить, Время не могло изменить. 
Огонь страсти горел в глубинах духа, 
Постоянное касание сладости связывало все сердца, 
Пульсация единого блаженства одного обожания 
В восторженном эфире неумирающей любви. 
Во всём пребывало внутреннее счастье, 
Чувство универсальной гармонии, 
Неизмеримая безопасная вечность 
Истины и красоты, добра и радости, ставших едиными. 
Здесь было бьющее ключом ядро конечной жизни; 
Бесформенный дух стал душой формы. 
Всё там было душой или сделано из чистого вещества души; 
Небо души укрывало глубокую землю-душу. 
Всё здесь было знаемо духовным чувством: 
Мысли там не было, но знание было рядом, и единое 
Схватывало все вещи движущейся идентичностью, 
Симпатией от себя к другим "я", 
Прикасанием сознания к сознанию 
И взглядом существа на существо сокровенным взором, 
И сердцем, обнажённым перед сердцем без стен из речи, 
И единодушием видения умов 
В мириадах форм, освещённых единым Богом. 
Жизни там не было, но страстная сила, 
Тоньше тонкости, глубже глубин, 
Ощущалась, как утончённая и духовная мощь, 
Трепещущая, от души к отвечающей душе, 
Мистическое движение, близкое влияние, 
Свободное, счастливое и интенсивное приближение 
Существа к существу без завесы или проверки, - 
[То,] без чего жизнь и любовь никогда не могли бы возникнуть. 
Тела там не было, ибо тела были не нужны - 
Сама душа была её собственной бессмертной формой 
И сразу встречала прикасания других душ 
Близко, блаженно, конкретно, чудесно истинно. 
Как когда некто идёт во сне сквозь освещённые сновидения 
И, сознающий, знает истину, что означают их фигуры, 
Здесь, где реальность была его собственным сном, 
Он знал вещи из их души, а не из их формы: 
Как те, кто долго жил, став едиными в любви, 
Не нуждаются в словах или знаках для ответа сердца сердцу, 
Он встречался и общался без барьера речи 
С существами, не скрытыми материальным каркасом. 
Там был странный духовный пейзаж, 
Красота озёр, ручьёв и холмов, 
Поток, неподвижность в пространстве души, 
Равнины и долины, просторы душевной радости 
И сады, что были цветущими оазисами духа, 
Его медитациями разноцветных мечтаний. 
Воздух был дыханием чистой бесконечности. 
Аромат веял в цветной дымке, 
Как будто запахи и оттенки всех сладких цветов 
Смешались, чтобы скопировать атмосферу небес. 
Взывающая к душе, а не к глазам, 
Красота жила там в доме, в её собственном жилище, 
Где всё было прекрасно само по себе 
И не нуждалось в великолепии одеяния. 
Все объекты были подобны телам Богов [и являлись]
Символами духа, окружающими душу, 
Ибо мир и "я" были единой реальностью. 
Погружённые между рождениями в безмолвный транс 
Существа, что когда-то носили формы на земле, сидели там 
В сияющих покоях духовного сна. 
Пройдены были вехи рождения и смерти, 
Пройдена их маленькая сцена символических деяний, 
Пройдены небеса и ад их долгой дороги; 
Они возвратились в глубокую душу мира. 
Всё теперь собралось в значимый [pregnant] покой: 
Личность и природа претерпевали смену сна. 
В трансе они собирали их прошлые "я", 
В фоновой памяти предвидящая муза, 
Пророчествуя о новой личности, 
Выстраивала карту их грядущего пути судьбы: 
Наследники их прошлого, открыватели их будущего, 
Выборщики их собственного само-избираемого жребия, 
Они ожидали приключение новой жизни. 
Личность, хранимая на протяжении [этих] провалов в миры, 
Хотя и всегда одна и та же во многих формах, 
Не узнаваемая внешним умом, 
Принимая имена, неизвестные в неизвестных краях, 
Запечатлевает во Времени на истёртой странице земли 
Растущую фигуру её тайного "я" 
И узнаёт на опыте то, что знал дух, 
Пока она не сможет увидеть её живую истину и Бога. 
Вновь они должны столкнуться с проблемой-игрой рождения, 
Экспериментом души для радости и горя, 
Мысли и импульса, освещающих слепое действие, 
И рисковать на дорогах обстоятельств, 
Сквозь внутренние движения и внешние сцены 
Путешествуя к себе через формы вещей. 
Он пришёл в центр творения. 
Дух, блуждающий от состояния к состоянию, 
Находит здесь безмолвие его стартовой точки 
В бесформенной силе и тихой неподвижности 
И задумчивой страсти мира Души. 
Всё, что сделано и вновь разрушено, 
Спокойное настойчивое видение Единого 
Неизбежно восстанавливает, оно живёт заново: 
Силы и жизни, существа и идеи 
На время погружаются в тишину; 
Там они переназначают их цель и их течение, 
Переделывают их природу и перестраивают их форму. 
Всегда они изменяются и всегда, изменяясь, растут 
И проходят через плодотворную стадию смерти, 
И после долгого восстанавливающего сна 
Вновь занимают их место в процессе Богов, 
Пока не завершится их работа в космическом Времени. 
Здесь была мастеровая палата миров. 
Был оставлен интервал между действием и действием, 
Между рождением и рождением, между сновидением и пробуждённым видением, 
Пауза, что давала новые силы действовать и быть. 
За ними простирались регионы восторга и спокойствия, 
Безмолвные места рождения света, надежды и любви, 
Колыбели небесного восхищения и тишины. 
В дремоте голосов мира 
Он стал сознавать вечный момент; 
Его знание было раздето от всех облачений чувств, 
Было узнаваемо идентичностью без мыслей и слов; 
Его существо видело себя без своих покровов, 
Линия Жизни падала из бесконечности духа. 
По дороге чистого внутреннего света, 
Одна между огромными Присутствиями, 
Под наблюдающими взглядами безымянных Богов 
Его душа прошла, одинокая сознательная сила, 
К концу, что всегда начинается вновь, 
Приближаясь через неподвижность, немую и спокойную, 
К источнику всех вещей, человеческих и божественных. 
Там он узрел в их могучем равновесии союза 
Фигуру бессмертных Двоих-в-Одном, 
Единственного существа в двух обнимающихся телах, 
Диархию двух объединённых душ, 
Восседающих погружёнными в глубокую творящую радость; 
Их транс блаженства поддерживал подвижный мир. 
Позади них в утренних сумерках Единица стояла, 
Кто вывела их вперёд из Непостижимого. 
Всегда замаскированная, она ждёт ищущего духа; 
Наблюдательница на высших недостижимых вершинах, 
Проводница путешественника по незримым тропам, 
Она охраняет суровый подход к Одиночеству. 
В начале каждого далеко простирающегося плана, 
Пронизывающего её силой космические солнца, 
Она правит, вдохновительница его многочисленных работ 
И мыслитель символа его сцены. 
Над всеми она стоит, поддерживая всех, 
Единственная всемогущая Богиня, [кто] всегда за вуалью, 
Для которой мир - это непостижимая маска; 
Века - это шаги её поступи, 
События в них - формы её мыслей, 
И всё творение - её бесконечное действие. 
Его дух сделался сосудом для её силы; 
Немой в бездонной страсти его воли, 
Он протянул к ней сложенные в молитве руки. 
Затем в повелительном ответе его сердцу 
Жест пришёл, будто отбросивший миры прочь, 
И из сияющей тайны её одеяния поднялась 
Её рука, приоткрыв вечную завесу. 
Свет казался неподвижным и нетленным. 
Притягиваемый к широким и освещённым глубинам 
Восхитительной загадки её глаз, 
Он увидел мистические очертания [её] лика. 
Ошеломлённый её неумолимым светом и блаженством, 
Атом в её безграничном "я", 
Овладевший мёдом и молнией её силы, 
Выброшенный на берег её океанического экстаза, 
Опьянённый глубоким золотым духовным вином, 
Он исторгнул из разорванной тишины его души 
Крик обожания и желания 
И сдачи его безграничного ума 
И самоотдачи его безмолвного сердца. 
Он упал к её ногам без сознания плашмя. 

Конец Четырнадцатой Песни

перевод 24-29.07.2019 года, правка 31.07.2019

ред. 14.11.2022