|
41-й день
Засыпая, внутри одной секунды диминуэндо, Василий пощелкал переключателем сновидений. Сон погружался в стылые воды программы, вздымая моменты нулевого комфорта.
- Давай, - нервно имитируя эрекцию сна, торопил Василий,
Точно окурок, упавший на мраморный пол, сновидения разбились о берег на тысячи коралловых нитей, оставшись тлеющими созвездиями в дешевых волокнах кем-то созданных ковров подсознательного:
*
... дождь в твоей голове коралловыми каплями падает звездами в лужи, изучает твой сон, спотыкаясь о разбитые фары и поскальзываясь на смазке, теряя равновесие во мраке никчемных видений. Огромными бесцветными нитками он пытается залатать трещину, в которую лавиной нырял ядовитый свет. *
Ничего не полыхало, немного парило из-под капота, мигрируя запахом вскипевшего антифриза на запад, а измятая дверь выдавливала бесконечно чернеющий аспидный асфальт. Бесцветно размазанная по тонкой бумаге сиена - могильная тишина.
* В двадцатиквадратнометровом диапазоне сна, оставленный без пригляда огонь, занял половину пространства, а вода - площадь равную равностороннему треугольнику с высотой длиной в корень квадратный метра. Верещал ветер, и разноразмерные пушные зверьки носились по улицам сна как угорелые, чтобы согреться.
* Свежая покраска начала оплывать с противной вонью, и сон залез по шею в водяной поток, леденящий тело не хуже холодного душа инуита.
* Пятый сон лежал в луже полыхающего бензина. Как будто радужные рождественские гирлянды взрывались в домике, сложенном из карт трех мастей.
* Вспышка. Нейроны запускали электрические импульсы, можно было разглядеть, как мизерные взрывы замирали в неопределенности синапсов.
* Следующий - какое-то подмножество эмоций и ярости в мыльном пузыре; снятся нормальные дети в нормальных условиях, с ритмом восьмых триолей с паузой. Внутри пустоты есть еще что-то.
* Внезапная тишина настороженно колет тысячью мелких иголок. Сон съёживается словно маленький золотистый зверек, случайно выскочивший из хрустального перелеска на открытую каменную поляну.
*
А за окном бесновались метель, буран и пурга. Они завывали, стучали, заглядывали в окно и показывали язык. Язык прилипал к окну, и ледяные мурашки разбегались по стеклу.
*
Ночи сна ... они такие разные, словно вьющиеся по ветру разноцветные ленты: белые, желтые, красные, синие, чёрные. Мраморные ночи, каменные цветы.
* Прах сказочности оседает на веки белёсой пылью. Глаза сна - глаза бога, незрячие глаза. Его руки холодны и жестоки.
* Всё летит, проносится мимо, кружится, свивается в паутину с блестками звёзд. Звёзды - радужные мотыльки воспоминаний. Сон стягивает нити в ровную линию пульса, стирает формы, глотает обломки. Выпивает цвета.
* Сон, расправляющий плазменные крылья, проливает седьмую чашу. Всё дрожит, плавится, рыдает, парит над ним, над миром, над собой. Невыносимая. Лёгкость. Бытия...
* Лепестки стекают алыми каплями на острые шипы. Бумажные мысли. Цветные. Одни - маленькие кораблики. Другие - развёрнутые ветром рулончики серпантина.
* Сон смешивается с реальностью в звенящем шейкере головы. Вновь начинается спектакль из странных образов и мертвых слов. Острое режет ленты на лоскуты, лоскуты свиваются в одеяло.
* Разорванная ткань листа, распахнутые алые створки, белая решётка: сердце вырывается на свободу.
* ... замыкаясь в причудливых фантазиях, позволяя порой безобразным чудовищам являться пастелью на бумаге, сон напевал угловатые мотивы своих карикатур, врезал воображение в контуры замысловатых форм.
* ... асфальт покрывается геморрагической сыпью. Красные пятна, раздробленных счастьем, тел. Всё видится молекулярно ничтожным. Только силуэт воздушного змея плавится на горизонте.
* Сон, с завистью смотрящий на бугорок Венеры, что в механизме прелюбодеяния - ни пуха, ни пера, ни дна, ни покрышки. Ночь была душной, и фарсовый ветерок, поглаживавший верхушки бугенвиллей, не мог одолеть этой духоты. В разлитой между холмов черной туши плавали огоньки далекого города.
* Призрачные фигуры танцевали в дрожащем воздухе, вздымая тающие руки к небу, словно в мольбе о прохладе. Шёл третий час невесомого полёта. Полёта в пустоту. Безумный хоровод ярких красок и холодных звуков вкрадчиво шептал: "Скоро. Скоро, скоро... ты его встретишь..."
* Людская каша одновременно устремляет сотни невидящих глаз навстречу 41-ой ярко горящей глазнице, надвигающейся из чёрной трубы.
Главное орудие эстетики Василия, глаз, абсолютно самостоятелен. В самостоятельности он уступает только слезе, но под скрежетом сорок одного сновидения глаз слепнет, вопрошая:
- Что это? Что так слезит мне подсознание?
- Это огоньки света в тумане сюрреалистической литературы, маячки.
- Но куда плыть, в какую сторону? ... их столько! И они ... такие одинаковые ...
- Вертикально! Плыви вертикально! - доносится тысячный хор сверху - Я - Оно!
Справа что-то среднее подбрасывает монетку с двумя орлами:
- Решки не будет, не жди, будет что-то среднее, вероятнее всего - Я.
Слева диво в костюме рождественского зайца без ротового отверстия, курит нервные буквы:
- Будем идти на свет, проколотый мундштуком, так вернее!
- Гребите к сорок второму пункту, - утробно доносится снизу, - там вся инфо ...
- Что за инфо? - мечется Василий, между 41 и 42, - я что, пропущенный пункт?
- Приема не будет! - написано в мифическом 42 пункте - Короче ... Гребите отседова, у нас коктейль стынет на срединноморье.
![41 []](/img/a/anton_awajs/41i/41imajachki.jpg)
|