- Катюх, твой Стасик придёт? Нет?... Глеб? Кто такой Глеб? Друг Никиты?
- Он мне: закрывая глаза, ставлю вам... Где помидоры?
- Женька несёт. Что? Нет, я тоже не помню никакого Никиты.
- Да нет, просто обжарим и нормально.
Суматоха в преддверье праздника иногда оставляет больше впечатлений, чем сам праздник. Но сегодня всё нутро занимала какая-то опустошенность. Стресс. Экзамены. Диплом. Выпускной. Новая жизнь. Хотя "стресс" можно повторять после каждого слова в этой цепочке...
Ну, если коротко, шла жизнь, шла... и кончилась.
Даже рассказывать, собственно, мне не о чем. Я помню всю свою недолгую жизнь. Всю до последнего дня. Ну, то есть теперь помню. Так вот, обыкновенная жизнь.
Была.
А теперь вот кончилась... нежданно как-то.
Даже не знаю чего в моей жизни совершенно больше, добра...
С севера на город надвигались тучи. Ночью обещали дождь.
Взгляд щенка не отпускал.
- Буду звать тебя Приёмыш.
... или зла...
Истерика уже прошла. Теперь она просто сидела с ногами на диване и красными от слёз газами. Что ж, не воспользоваться таким моментом?..
- Ир, не знаю надо ли тебе об этом говорить...
Наверно, всё же поровну.
- Сколько ты ещё мне нервы трепать будешь?
- Мааам... ну прекращай ты...
Сразу после смерти наступила... ну... как объяснить... темнота что ль? Кто теперь разберет, сколько времени прошло до того момента как перед глазами всплыли очертания этого грота. Время вообще остановилось с того самого, последнего, момента. Да и сколько я уже здесь стою?...
Никаких источников света в пещере нет, но по тёмной воде подземной реки всё же пробегают блики. Но даже её блеск какой-то неживой. Тоскливый.
- Как всегда?
- Нет. Водки налей...
В целом, всё, как мне представлялось.
Один знакомый священник, говорил, что каждый попадает после смерти в тот загробный мир, в который верит. Видно так оно и получилось.
Мой отец...
- Мой папа самый лучший! Он знаешь, какой высокий?
... был археологом. Довольно известным и удачливым. Специалист по истории древней Греции.
В детстве он перед сном любил рассказывать мне мифы. Не всё было понятно, но мне нравилось, как он рассказывал. Его голос. Особенно интонации.
Через неплотно запертую дверь тоненькой струйкой лился свет.
- Ты не можешь уйти! Гена! О ребёнке подумай!
- Я пятнадцать лет думал! Женьке уже пятнадцать лет! Пятнадцать! Ты не сможешь удерживать меня этим дальше!
Всё как в моих снах. И пещера, и река, и паромщик.
Меня крестили по христианским обычаям. Так бабушка хотела. Хотя ответом на вопрос о вероисповедании всегда был саркастический: "Православный атеизм".
А вот и нет же! Боги Олимпа, с их хитросплетёнными родственными узами оказались для меня правдивее всего.
И вот теперь, после смерти, я на пороге Тартара.
...выехал на третий ряд. Дико взвизгнули тормоза... кто-то не выдержал и закричал.
И лишь в последнюю минуту Павлу удалось...
Река забвения - Стикс. Её ещё называют Лета. Именно такая, как мне представлялась. Посередине не качаясь пришвартован паром. И старый седой дедок принимает у мёртвых последнюю плату за проезд. Безмолвные тени безучастно отдают ему по две монетки и выстраиваются на пароме ровными рядами.
- Возвращайся, я буду ждать!
- Два года...
- Я. Буду. Ждать.
Безучастные марионетки. Древние греки, правильно называли их тенями. Правда они считали, что человек становится тенью сразу, как умрёт. Оказалось, что не совсем так.
Сухая неуклюжая фигура в инвалидном кресле слабо улыбнулась и с трудом пошевелила парализованной рукой.
- Женька, привет.
- Здравствуй, пап...
Вместе с другими умершими, я стою на скалистом берегу, не решаясь войти в воду. Черную, тягучую. Мёртвую воду. Хоть это и река, но течения не видно. И лишь от не качающегося парома бежит мелкая рябь, преломляя неизвестно откуда взявшийся свет...
А на берегу, обнажённые мужчины и женщины, задумчиво смотрят в эту жидкую тьму.
- Девушка, вы танцуете с молодыми неженатыми парнями?
- Почему бы и не да?!
Я вижу, как это происходит.
На берегу мы ещё люди. У нас есть чувства, воспоминания. Мы ещё живые.
Но вот кто-то решает сделать шаг. Чья-то нога бесшумно опускается в воду и тут же растворяется в ней, оставляя лишь прозрачный силуэт.
Шаг за шагом река превращает мёртвого, но человека в бесплотную тень.
И вот он уже парит на водой. Как облако. Только тёмное, и с очертаниями человека.
Мертвые заходят со всего берега, но к парому приближается уже ровная колонна по одному.
- Извини. Так получилось. Два года. Это оказалось слишком долго.
- ...понимаю... хотя нет! Не понимаю!...
Старик-паромщик слеп и нем. Он не похож на тени, но ни одно его движение не нарушает тишину. И хотя его глаза спрятаны за облезлой серой повязкой, кажется, что он смотрит прямо на меня. Он зовёт меня.
Как и всех остальных.
А мёртвые всё прибывают. Одни почти не задерживаются на берегу, сразу шагая в реку забвения. Видно им нечего ждать. Другие, такие как, я, почему-то мешкают.
Упрямые шнурки никак не хотели связываться в бантик...
В греческой мифологии не было разделения на рай и ад. И грешники, и праведники содержатся, так сказать, в одном загоне. Но грешники несут постоянные мучения, а праведники вроде как блаженствуют. И если мучения в мифах описаны достаточно хорошо, то с блаженствами не всё так ясно.
Истошный скрип кровати не давал прислушаться к своим ощущением...
Не знаю. Смотря на эти тени, мне не очень-то вериться, что они могут что-либо чувствовать. Купание в реке Стикс не проходит бесследно. Забывается жизнь. Её прелести и разочарования. Мечты и страхи.
А ведь так много было планов. Обидно. Да, не больно и именно обидно. Теперь у меня вечность чтобы перечислять то, что можно было сделать.
-Женька, а ты, куда учиться пойдёшь?...
На последнем звонке всё было чинно и пафосно. Но как-то слишком официально. Даже плакали только родители.
Слушать речи было скучно, и каждый развлекался, как мог.
Я помню всю свою жизнь. Помню до мельчайших подробностей каждый свой вдох и выдох. Помню всё. Помню, и от этого становится невыносимо больно.
Я уже давно рыдаю, но почему-то слёзы не текут из глаз, а полный горькой обиды крик застрял где-то между горлом и языком.
Горький дым сушил и царапал горло.
- Стой! Там кто-то плачет!... Это ребёнок!
- Что?
- Сирены... Беги! Зови пожарных. Скорее!!
Я помню свою жизнь. И хочу её ещё. Хочу пить. Наслаждаться. Хочу исполнить мечты. Радоваться смеяться, грустить и плакать. Плакать, со слезами и криками!
Я хочу вернуть свою жизнь. Но если это нельзя, то я хочу её забыть.
- Эй! Не теряй сознание! Мы вытащим тебя!
Плотный туман завис над глазами и с каждым, словом голос становился всё тише...
- Там... ребё...к... я... спасти... но... не успе...
Я не знаю точно, но мне кажется, для этого и нужна река. Стикс. Забвение. Вот и всё что там дальше есть. Забвение.
Я хочу забыть всё, и смертельно боюсь этого. А потому вот уже вечность (или секунду) стою на берегу и жду, когда помнить уже не хватит сил.
В моей ладони, лежат две монетки для старика.
Наконец, я делаю шаг и...
- Генка.
- Я здесь...
- Посмотри... правда, это самый красивый ребёнок?...
- Конечно, любимая...
... ничего не меняется. Глубже. Ещё. Становлюсь за другими. Поднимаюсь. Паромщик протягивает руку. Отдаю монеты. Становлюсь с другими. Жду. Отправились. В Тартар.