Аннотация: Финалист конкурса "Время и Судьбы" -2009
Генерал
"Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,
Если то, что случилось, нельзя изменить.
Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,
С этим прошлым порвите непрочную нить".
А. Дементьев
Он достал из шкафа парадную форму. Бережно снял китель с "золотыми" погонами с вешалки, повесил на спинку стула. Брюки с ярко красными полосками.
"Форму надо бы погладить, привести в порядок, - промелькнула мысль".
Особенный сегодня день. И успеть надо много. До этого жил, торопился, но дел почему-то осталось незаконченных столько, словно всю жизнь только и занимался тем, что специально их копил.
Но сначала позавтракать.
Чай, яичница, кусок белого хлеба с маслом. Привычка.
***
Теперь можно приступать. Квартирка небольшая - две комнаты - так что убираться недолго.
Он взял тряпку, смочил ее под краном холодной водой и протер пыль. И снова защемило сердце - каждое движение напоминало о прошлом.
...Дом стоял в самом центре города. Людей на улицах было еще мало - многие не успели вернуться из эвакуации. А машин, так вообще по пальцам одной руки пересчитать. Он поднялся на четвертый этаж и позвонил.
- Ты?
Она, кажется, была удивлена. Но он ведь давал телеграмму, что приедет ровно через два дня. Да нет, не удивлена - понял потом. Счастлива.
Вошел в прихожую снял пальто, сапоги.
- Проходи в комнату, я сейчас тебя накормлю, - сказала и убежала в кухню.
Он прошел в гостиную. Мебель новая, красивая. Как будто и не было войны никакой. Поднялся на цыпочки, провел пальцем по шкафу - чисто, ни пылинки.
***
Генерал провел мокрой тряпкой по поверхности все еще стоящего на том же месте шкафа. Чисто теперь. Поворачиваясь, он случайно задел локтем рамку с фотографией, которая на его глазах, словно в замедленной съемке, слетела с полки и, ударившись о пол, развалилась, выплюнув осколки из деревянного обрамления. Фотография осталась на месте, но было видно, что еще чуть-чуть, и она выскочит наружу, позабыв про свое многолетнее убежище.
- Ах, дурак старый, - отчитал себя.
***
Нагнулся, поднял карточку и бережно поднес к груди - она на ней была такая красивая, невеста.
...Свадьбу играли в этой же квартире. Он был уже капитаном. На груди два ордена, синяя окантовка на мундире. Фуражку не снимал весь праздник, а на фуражке васильковая тулья и краповый околыш, а по краю околыша и тульи - кант малинового цвета. Войска такие.
Ох, и завидовали ей подруги, а ему - друзья! Да и было чему завидовать...
Он сходил на кухню за веником, подмел пол. Собрал осколки на совок и в ведро. А фотографию обратно в рамку втиснул - пусть без стекла, но хоть так стоять будет.
***
Осмотрелся вокруг. Все на своих местах. Так, что-то забыл... Ах, да! Форму отгладить.
Старый утюг, фырча, начал нагреваться. Пар повалил. Он намочил слюной кончик пальца и ловко на долю секунды прислонил его к раскаленной поверхности. Зашипело - значит нагрелся.
...Она обычно гладила по вечерам. Дети уже спали, а он смотрел новости или читал газеты. Иногда звонил телефон, и она отрывалась от своих домашних дел, чтобы немного поговорить с подругой. Но звонили тогда редко - он уже был полковником, начальником отдела - кто же будет такого человека по вечерам беспокоить. Мужья своих жен муштровали: жене лейтенанта какого-нибудь звони хоть в двенадцать ночи, но полковника - до девяти. И то, в крайнем случае - "днем поговорите!".
***
Стрелки утюжил долго - не дай бог где разойдутся. С кителем все проще, да его особо и не погладишь. Весь в наградах. Но самая дорогая отдельно, с правой стороны. Получил он ее в середине семидесятых и с тех пор крепил на каждый новый китель. Носил он ее и после увольнения в запас, ведь именно она давала права на ношение военный формы после ухода из органов. Ну, и привилегии, конечно. И поликлиника ведомственная, и санаторий, да и детям специальные учреждения. Да разве в этом дело?...
И получил он свой почетный знак сотрудника госбезопасности не за просто так, а за Дело. Именно Дело, с большой буквы. За Дело всей жизни. И не за значок этот он старался, ни за другие награды - он стране служил.
***
- Стране, - повторил тихо, доставая с верхней полки фуражку.
В форме ходить приходилось крайне редко - по праздникам, да и то не всегда. Вертя фуражку в руках, он с отвращением вспомнил перестроечный пасквиль очередного правдоруба от госбезопасности о том, что форму, якобы, офицеры Комитета в глаза всего несколько раз в жизни видели, когда фотографировались в "Феликсовом клубе" в специальном, заношенном, мундире, с накладными погонами на плечах.
***
- За генерала! - его старый друг поднял бокал. - И за новый тысяча девятьсот восемьдесят пятый год!
Зазвенел хрусталь, все выпили, весело смеясь.
Потом гости расходились, благодаря за прекрасный ужин. Он был доволен: новое высокое звание, любимая жена, двое взрослых сыновей. И на душе было спокойно, хотя чувствовалось, что впереди и маячат какие-то перемены. Но сколько он этих перемен на своем веку уже перевидал?..
***
А после началось. Да как началось! Даже в прежние годы, когда интриги были все той же неотъемлемой частью жизни органов, такого он не видел. И ведь говорили все вокруг - измена. И пытались. И он пытался.
Теперь надо было позвонить детям. Да какие уж они дети - взрослые мужики. Старший - переводчик. Талантливый парень. А младший не понятно в кого пошел - учиться толком так и не выучился. Но его ли вина? Поздно его родили, поздно, вот и пришлось ему все бросать, когда страны не стало - не до учебы уже было.
- Ты здоров? Все в порядке? Ну, хорошо. Нет, я просто так, проведать... - положил трубку.
Снова набрал номер. Длинные гудки. Ага, взяли.
- Это отец. У тебя все хорошо? Ладно, ладно - я же волнуюсь...
***
Нормально все у ребят. Только младший как обычно отмахивается от всех вопросов. Все обижается. А он же хотел как лучше.
- Ты поступать куда-нибудь собираешься? - спросила она младшего сына как-то под вечер.
- Зачем? - он явно издевался.
- Как зачем? - она пока еще была спокойна. - Брат твой отучился, специальность получил. Мы с отцом всю жизнь трудились. А ты что же?
Он закурил прямо на кухне, хотя знал, что мать этого не одобряет, а отец так и просто не выносит. Но отца дома еще не было, а мать... Да что она может сделать?
- И что ты мне предлагаешь? Одевать эту вашу позорную форму и в строй? - Дым лениво поднимался к потолку.
- Позорную? - Чашка выскользнула у нее из рук и покатилась по полу.
- Да мне друзьям в лицо смотреть стыдно. Неужели не понимаешь? Из-за отца стыдно и из-за брата.
Мать схватилась за сердце. Но все обошлось - просто переволновалась.
***
Он вышел в коридор и включил свет. На вешалке висело пальто. Он купил его, когда его выкинули из органов. До этого-то он все больше по форме ходил - было одно пальтишко, да редко пригождалось. А потом вот пришлось купить - ходить то в чем-то надо было. Он потрогал дешевый материал, проверил, не прохудилось ли где. Нет, все в порядке. Мог бы еще носить и носить. А как же все-таки подло вышвырнули его....
- Удостоверение! - потребовал майор, которого он в жизни до этого не видел.
- Да как вы смеете! - голос его почти срывался от волнения.
Только что позвонили и сказали, что все кончено - нет больше его Родины.
- Оружие! - почти орал майор.
- Да я тебя пристрелю, щенок! - он выхватил пистолет, но вовремя одумался.
***
Да, он поддержал путчистов. Ему предлагали перейти на другую сторону, доказывали, что эта страна все равно обречена. Но разве он мог?
А вот и ее вещи. Все так же сложены в уголке - выбросить рука не поднимается. Хотя похоронили ее уже почти пять лет назад. Не выдержало все-таки сердце. Она старалась, но не могла смотреть на все сквозь пальцы. Он тоже еле держался, но крепился, старался больше общаться со старыми друзьями, которые уходили все чаще. Пытался примкнуть к оппозиции. Ничего не вышло с этими болтунами.
Да, пистолет!
Он открыл верхние створки шкафа и вытащил небольшую выцветшую коробку.
Вот и он - ПСМ. Пистолет самозарядный малогабаритный. Подарочный. В семьдесят четвертом он получил такой в качестве служебного, но этот был у него еще с шестьдесят девятого. Подарил его ему лично руководитель группы по разработке этого механизма Лашнев, в качестве опытного образца. Тот, табельный, он тогда швырнул на стол этому наглому майору. А про этот никто и не знал.
***
В дверь позвонили.
Он неспеша вышел в коридор, посмотрел в глазок, как его учили сыновья, боявшиеся, что охотники за медалями могут облапошить их отца, и открыл дверь. На пороге стояла соседка.
- Газетки ваши прихватила из ящика, - улыбнулась она.
Милая девчушка, молоденькая еще совсем.
- Спасибо, - поблагодарил он.
На том и распрощались.
Он кинул газеты в прихожей, краем глаза пробежав по заголовкам на первой странице. Все тоже самое - убили, взорвали, кто-то что-то обещает, кто-то скоро родит, а кто-то оказался гомо...
- Тьфу, - с отвращением вырвалось у него.
"Нет, это он больше читать не будет, - подумал про себя".
Погасил свет и пошел в комнату.
***
Форма, отглаженная, висела на стуле. Золото погон сверкало в лучах зимнего солнца, свет от которого проникал в комнату сквозь не такое уже чистое как прежде окно. Он остановился по среди комнаты и долго смотрел в голубое морозное небо, снова и снова вспоминая кадр за кадром все прошедшие годы.
И плохое было, и хорошее. Всякое было, разное. Но кому теперь докажешь. Кому это вообще интересно. Его жизнь - это только его жизнь. Еще это была, конечно, старый он дурак, и ее жизнь! Но ее больше нет...
На кладбище в последний раз он ездил ровно год назад. В такой же морозный день. Ну да - ровно год прошел. Он ездил туда каждый год в день ее смерти, с которой он так и не смог смириться.
Сначала умерла страна, а потом и она.
И самое ужасное, что в его сознании эти два события были равнозначны. Он пытался отделить их. Пытался вычленить главное, но ничего не получалось. Напрасны были эти бессонные ночи.
***
Да, год назад. Со старшим сыном.
- Надо бы крест поставить, - сын блуждал глазами по почти ровному участку.
- Зачем?- он поднял воротник своего темно зеленого пальто. На могилу к ней он всегда приходил только в форме. Ей она правилась.
- Ну, не знаю, - сын пожал плечами. - Положено, вроде.
- Кем положено-то? - усмехнулся.
- Отец, да прекрати ты эти игры. Сам что ли не знаешь, - раздраженно ответил старший сын.
- Поверишь, но не знаю, - на полном серьезе сказал генерал.
Помолчали.
***
Генерал подошел к окну и долго смотрел на серое небо, низко нависшее над городом. Заломило в висках - давление. Он помассировал их сухими пальцами, дожидаясь, пока боль отступит. Наконец полегчало. Генерал улыбнулся, глядя на свое еле видное отражение в давно не мытом стекле окна. На него смотрел старик с грустной улыбкой на обескровленных губах.
Пора.
***
Он скинул с себя домашнюю одежду и начал одеваться. Натянул брюки, которые легко сошлись на талии и даже немного висели теперь, требуя ремня. Бережно снял с вешалки китель, одел и застегнул на все пуговицы. Затем он достал из шкафа ботинки, те самые, в которых он был в последний день перед отставкой. Ботинки были начищенными, и он лишь сдул с них пыль - давно они стояли в этом шкафу без дела.
"Надо бы причесаться, - подумал".
***
Он снова вышел в коридор и остановился возле большого напольного зеркала, обрамленного почерневшим от времени благородным деревом. Зеркало досталось ему от жены, а жене - от ее бабки, которая сумела сохранить эту семейную реликвию даже в самые тяжелые и голодные годы. - Ну, вот и все, - подмигнул он сам себе, и на секунду ему показалось, что это подмигнул ему кто-то другой, очень похожий на него, и проживший, быть может, почти такую же жизнь.
Старик погасил свет в прихожей и твердой походкой вошел в комнату, где на старом диване его дожидался подарок из далекого шестьдесят девятого года.