Сухой ладонью он провел по лбу. Пот тут же впитался в высохшую кожу. Лихорадка не собиралась униматься, и появились первые мысли о скорой кончине. Мысли, конечно же, весьма надуманные, но адекватные. Где хоронить, на какие средства, во что нарядить покойное тело - такой ход мыслей присущ людям обстоятельным, полным официоза. Откуда такие качества были у дворника таджикского происхождения одному Богу известно.
Тело знобило и колотило конвульсиями. Голова наоборот сгорала, расплавляя в жижу итак не очень густое содержимое. Беззубый рот регулярно отхаркивал очередную порцию натекшей с носа слизи в насквозь мокрый и липкий платок. За тонкой и треснувшей стеной жестко насиловал свою дочь законоизбранный депутат народного собрания Власов О.Э. Семнадцатилетнее тело, знавшее мужскую плоть уже два года, впервые ощутило в себе настоящего мужчину. Пьяные загулы "золотой молодежи" частенько заканчиваются оргиями, но оргии эти, как правило, с такими же молокососами, как и эта конкретная "самка".
Пока предсмертный приступ еще не подкрался вплотную, было время на последний звонок. Телефонные операторы рьяно наживаются на гостях нашей страны, выгромождая невероятного размера наценку за роуминг. Звонил своей семье он редко - чаще писал письма, надеясь, что зажатые между двух исчирканных синей ручкой тетрадных листов банкноты не крупного номинала дойдут в целости и сохранности. Так его семья не только узнавала, что он жив и здоров, но еще и могла продолжить свое скромное существование. Теперь же он еще жив, но совсем не здоров. Экономить на мобильной связи, как говорил внутренний голос, сейчас не время.
Вытатуированные на её бедре цветы соприкасались с обвисшим волосатым животом. Она была прямо под ним, кое-как вдыхая так необходимый воздух. Грудь сжимало то от прильнувшего жирного тела, то цепкие ладони, из жирного тела исходящие. В глазах были слезы. Уже почти высохшие. Прошло две минуты, как она перестала вырываться и кричать. Она смирилась. И терпела боль. Терпела трение волосатых гениталий по её, в силу моды, выбритым. Шла восьмая минута. Её отец шел на личный рекорд.
Пока его трясущаяся в лихорадке рука набирала телефонный номер, в голове на непонятном русскому слуху языке стали всплывать родные картины. Его село, или аул, как говорят в народе. Отец, мать, жена и дети. Вспомнилось, как еще ребенком он изучал мир. В редкий для его страны дождь он сидел на большом камне, что стоял перед домом. В один из таких дождливых дней, он выставил указательный палец параллельно земле, ногтем вниз, и сделал вывод, что в центр пальца капля с неба падает раз в три секунды. Сильный это был дождь, или нет, он сказать не мог - если перевести его тогдашние мысли на русский, он подумал, что для выводов нужно либо больше дождей, либо больше пальцев. К сожалению, до следующего дождя успел умереть отец, и перешедшее на его плечи хозяйство более не дало ему возможности изучать мир. Он приподнялся с кровати и поднес трубку к уху. Послышался старческий голос матери.
Изнеженный организм совсем не знал страданий. И она совсем не привыкла к боли. Отца дома почти никогда не было, и казался он для нее человеком чужим. Мать частенько после второго-третьего бокала полусухого принималась плакаться ей, что отец регулярно и весьма тесно общается с проститутками. От того уважения к этому "борову" в ней не имелось ни грамма. Только скупая благодарность за деньги, что он выделял почти безропотно. Хотя и эта "благодарность" зачастую переменялась мыслью о его "обязанности, как отца". Когда же деньги он выдавать отказывался, она красила волосы в зеленый цвет, выставляя его на посмешище перед коллегами. Сегодня за все это пришла расплата. Он был пьян еще с обеда, взял её за руку - сказал, что она уже взрослая, что пора купить ей квартиру. В голове пронеслись возможные сценарии жизни отдельной от родителей. Она с радостью согласилась и даже обняла его. Водитель отвез их в глухой район - здесь ей жить не хотелось вовсе. Они поднялись на третий этаж, в одну из небольших однушек ветхой хрущевки. Дверь закрылась на замок, вопросы на её лице были пресечены брошенным "Раздевайся!". Дальше было страшно.
Сообщать родным о смерти принято сторонним людям. Хотя бы потому, что смерть обычно приходит внезапно, а мертвый уже малоспособен к беседам. Голос матери был слаб, но полон радости. Ему было страшно, что почти столетнее женское сердце не выдержит его слов. Поэтому он просто пресекал её опасения о дороговизне звонка, и они просто говорили. Вспоминали старое, он интересовался о новом. Она спросила, как его здоровье - он сменил тему. Очень трудно обманывать мать, которую ты любишь. Почти невозможно не любить мать, которая столько сделала ради тебя. Которая любит тебя. Затем телефонная трубка была передана его жене, и ей он все рассказал. Просил не расстраивать мать. Извинялся, что подвел. Велел готовить к работе сына и сообщил о недавней отправке письма. "На вашем счете недостаточно средств" - сказал презрительный женский голос, и телефон упал на пол. Истекающее потом тело осталось сидеть, окутанным в десяток одеял и пледов. За карими глазами, застывшими без движенья, как на фотографии, появилась безысходность.
Отец кончил ей на лицо. Слизь стекала по щекам оставляя мокрый след, холодом отдающим в её голову. Из надетых штанов был вынут платок, брошен в нее со словами "Утрись". Она неподвижно смотрела на стену, что была напротив. Там была трещина, глубокая трещина, которую уже ничем не заделать. Она будет всегда и с годами лишь перестанет казаться заметной. Её тело будто кололось изнутри. Внизу ощущалась кровь. Она засыхала, скатываясь по бедрам к смятым простыням на кровати. Влажными ладонями она стерла красные полосы с кожи и легонько наклонилась вперед, присела. Боль ощущалась внизу живота, ноги, казалось, были растянуты, но больше всего болело внутри. Где-то в её душе. Отец ушел и у дверей сказал, что будет ждать её в машине. Она вытерла платком лицо, пара капель попала на губы - почувствовался горький противный вкус. Теперь все стало горьким и противным.
Он раскачивался взад-вперед, всё также сидя обмотанный одеялами. В глазах стали появляться яркие пятна. Кровь будто сворачивалась прямо внутри, создавая почти неподвижность суставов. С трудом он все же вытащил руку из своего кокона, чтобы прокашляться в кулак, как учила мама. На раскрытую ладонь со лба упало три капли. "Три капли всего за мгновенье... это много, или мало?" - подумалось на непонятном языке. Сжатые в едва очерченный слабой рукой кулак капли пота растеклись по линии жизни. Кашель усиливался с каждым новым вздохом. Еще полминуты кашля и тело упало вперед. Лицом, уткнувшись в кусок известки, который отлетел от растрескавшейся стены. Губы шевелились, вышептывая родные слова. Открывшаяся за стеной дверь образовала сквозняк. Вместе с витающими в воздухе пылинками в сторону двери через большую трещину улетела и жизнь.
Она оделась. С трудом и болью, но у нее вышло. Услышав застенные шумы, она вздрагивала, она теперь всегда будет вздрагивать. Она стояла у двери и не знала, что ей делать. Сев к отцу в машину, она подпишет себе приговор. Такое начнет случаться регулярно. Но идти ей некуда. Вариантов придумывалось не так много. Легко ненавидеть человека, который причинил такую боль. Но теперь ей стало казаться, что она сама виновата, что позволила. За стеной послышался громкий стук - она тихо вскрикнула. Теперь она боится всего - больше всего ей стала страшна неизвестность. Дыханье участилось, и вновь проступили слезы. Дверь открылась - стоял отец. На лице его была злоба, он схватил её руку и утащил прочь. Дверь закрылась, а вместе с ней закрылись и пути к отступлению.