Эта правдивая история случилась в одном маленьком вагоне одного оч-ч-чень большого города. Не то чтобы она уж совсем вся поместилась в этом вагоне, повторяю, он был оч-ч-чень маленький, конечно, по сравнению с городом, но большая часть её, во всяком случае, совершилась именно здесь. Произошло это в декабре. Более точного числа я назвать не могу. Можно сказать, это и абсолютно всё равно. Во всяком случае, было это в наше время, и была зима. Для самых любознательных и недогадливых подскажу, что приближался самый-самый из всех самых-самых праздников - Новый Год.
Наш герой засмеялся так звонко и заразительно, что люди оторопело подняли сонные глаза, вглядываясь в нарушителя негласного правила быть как можно незаметнее и тише, а он всё смеялся, презрев их законы, так громко и бессмысленно, будто пьяный, счастливо, как ребёнок, и беспричинно, будто над самим собой, какой-то своей собственной невыносимо смешной мысли. Понятно, что люди вдруг испугались, ибо во всём привыкли видеть логику, ведь за причиной идет следствие, перед смехом - повод к нему.
Над кем он смеётся? Что же так сильно его рассмешило?
Уж не над ними ли!?
Плавно покачивался вагон, словно робкий прохожий, спеша миновать тёмный участок, замирая сердцем в промежутках между редкими фонарными столбами, а он всё смеялся стоя перед ними у самого входа, пригибаясь к земле под тяжестью своего веселья, опираясь о металл поручней. Он задыхался от хохота, утирая слёзы, а они беспокойно украдкой оглядывали сами себя, поправляя одежду. Мужчины заняли воинственные и независимые позы, готовые ответить на оскорбление, женщины украдкой взглянули в окна, где прятались их слабые отражения: не потекла ли тушь, а вдруг ... ( О ужас!!!). Но нет, всё о`кей.
Облегчённо люди успокаивались, что смеются не над ними, улыбаясь сами себе, вспоминая свою внезапную панику и пытаясь разглядеть то, что разглядел он, но ничего не было такого в окружающем их мире, и только высокий нескладный парень с красным колпаком и большим, навевавшем воспоминания о лягушонке Кербите, ртом. Изредка, на мгновение, он останавливался, сощурив насмешливые глаза, чтобы в следующее мгновение обрушить на них вагоны, составы, целые океаны громкого, нестыдного, беззлобного смеха.
Люди отложили свои журналы и книги, наконец, разглядев соседей, запустив друг в друга благожелательные взгляды, как бы говоря: "Ну вот он смеётся, бестия, и ничего то ему не делается!" Метро и сон ежедневно пожирали их жизни, но они давно уже смирились с необходимостью этих уроков смиренности и терпения.
Женщины оправились первыми - они не так боятся показаться смешными, как мужчины, их лица расцвели улыбками, и воздух заполнился перекрёстными взглядами и жестами прихорашивания, ведь с ними всегда так - никогда мир, но всегда перемирие. Мужчины приняли их на свой счёт и стали довольны, снизойдя до того, что взглянули на парня хотя и с превосходством, но благожелательно. Дети, как же без них, смотрели с любопытством и удивлением, но взрослых, как впрочем и обычно, спрашивать было бестолку.
Недавние равнодушные пассажиры все включились в общий немой разговор, и все стали знакомы буквально за несколько мгновений.
Парень тем временем уже не мог стоять. Заливистый раскатистый смех его заполнял всё пространство. Люди пытались сохранить приличия, натягивая на свои лица, словно резиновые маски, озабоченные серьёзные мины. Но от этого усилия только трудней становилось удержать своенравную улыбку в уголках рта, и она упорно выползала на лицо, демонстрируя хозяину свою власть.
Долго так продолжаться не могло.
Первой не выдержала пожилая, но явно энергичная женщина с косынкой на голове и маленькой чудно пахнущей ёлкой, которую, я уверен, сама же и срубила. Со словами: "Во обкурился-то, шельма!" она издала некий приглушённый звук, словно захлёбываясь или удерживая что-то внутри, и вдруг её прорвало - здоровый басовитый смех покатился по вагону присоединясь к задористым переливам той самой шельмы и тут ... началось.
Словно взбесившиеся джины из закупоренных бутылок на волю стало прорываться неудержимое веселье, охватившее вагон. Сначала несколько человек, потом больше, и, наконец, весь вагон затрясся от дружного хохота, смеха, гогота и просто повизгивания, смешанного с похрюкиванием, высокочастотным писком, уханьем, аханьем, обессиленными вздохами и всхлипами. Окажись здесь психиатр, он однозначно констатировал бы массовый психоз, но психиатра видимо не было, а, может и был, но смеялся, наверно, громче всех. Люди держались за колени, валились друг на друга, прятали разгоряченные лица в пиджаках своих соседей, хлопали друг друга по спинам, подмигивая, как старым знакомым, и все без исключения пытались остановиться, но, как и водится в таких случаях, впадали в совсем уж невозможное неистовство. Женщины, справедливо полагая, что лица их не слишком привлекательны от дошедшего до гримас смеха, и, будучи более непосредственны, чем мужчины, обнимались, пряча лица друг в друга, закрываясь сумками с подарками, новогодними свечами и шоколадными зайцами. Несколько пакетов с продуктами было неосторожно опрокинуто дрыгавшимися ногами пассажиров и по полу покатились консервы с зелёным горошком, шпротами и отвратительными, даже в банках, оливками. Истерика женщин ещё более усилилась, когда они обнаружили, что начала течь тушь. От такого зрелища сильная половина вагона буквально полезла на стены и стала валиться на пол. Один интеллигентной внешности старичок с криком: "Я больше так не могу" и с совсем не интеллигентным ржанием бросился в соседний вагон.
Два, оказавшихся здесь Деда Мороза, а вы знаете, что на Новый Год их полно в любом вагоне, хохотали так, что дрожали стёкла, зрелище совершенно неприличное. С ними всегда так, ведь в Деды Морозы берут исключительно громил с громкими голосами.
Неожиданно за окнами показалась станция, и поезд упруго замер на месте. Двери раскололись со свистом, и наш долговязый парнишка буквально вывалился наружу, с благодарностью подмигнув женщине, подавшей сигнал к всеобщему веселью. Из второй дверцы вагона вышла довольно подозрительная личность, одетая клоуном - единственный человек в вагоне, который не смеялся. Если кому ещё и надо было выходить здесь, то видимо он был не в состоянии сделать это.
Люди на станции в удивлении взирали на бесновавшийся вагон.
Двери его сомкнулись, и поезд тронулся с места.
Тем временем выше означенный клоун подошёл к мгновенно посерьёзневшему юноше.
- Малыш, ты сдал экзамен. Вот тебе пять!
Лицо клоуна рассеклось невероятно большой и заразительной, пуще гриппа, улыбкой.
- Ну мы и задали перца этим скучным горожанам! Считай диплом у тебя в кармане. И не забывай о своей высокой ответственности Носителя Новогоднего Смеха, жизнь тебе предстоит хотя и весёлая, но недолгая. Нам, бойцам невидимого фронта ...
Клоун ещё много говорил чего, но юноша больше ничего не слышал. Его друзья по школе налетели отовсюду, окружив выпускника, и детским своим непосредственным весельем заглушили торжественные слова учителя.