Восходящее солнце нещадно уничтожало еще минуту назад четкие, а теперь расплывающиеся по серой неровной поверхности буквы, превращая их в пыльную шершавость старого валуна. Только первый луч смог высветить на обычном для непосвященного камне столь важные для Егора слова. Теперь же надписи растворялись, и Егору казалось, что подступающая розово-утренняя густота пытается выдавить из его памяти это новое знание. Егор огляделся. Над долиной распластался туман, вязкий и тонувший среди непривычного молчания птиц. Резким движением Егор накрыл камень ладонями, словно пытаясь сберечь уже растаявшие бусины влесовицы, - и ощутил неожиданное тепло. Подушечки пальцев касались чего-то мягкого, живого, и оно вибрировало, защищаясь от подступающего утра, от губительного солнца Духова дня. Егор погладил испещренную впадинками спину валуна и неожиданно отдернул руку, уколовшись обо что-то невидимое. На указательном пальце алела капелька - пророчества сбывались: "...аки палац кладеши... покон чтише...".
Егор ясно вспомнил тот день, когда впервые увидел густо покрытый карандашными зарисовками пожелтевший лист - висящие под линиями непонятные символы и странные буквы. "Это бабушкино, она то ли в Брюсселе жила после революции, то ли в Париже. Вроде ей какой-то художник подарил, или поэт, я уж и не помню, - пожав плечами, Павел протянул сложенный вдвое лист, - ты давай, Егорыч, сам разберись".
Егор и разбирался, почти на два года зарывшись в любимую со студенческих лет славянскую мифологию.
И вот теперь, стоя на коленях около серого, с покатыми боками валуна, он разглядывал свой большой палец, на котором маленькое красное пятнышко, почему-то пузырясь, разрасталось, превращаясь в тяжелую драгоценную каплю. Неожиданно Егору во что бы то ни стало захотелось окунуть руку в стальное спокойствие озера - нет, не смыть, не остудить, не почувствовать реальность происходящего - а сделать то, во что еще вчера днем он не до конца верил и сам: "...воду насыти... истиньна камьнь разбудиши... силу нову освободиши...власть обретеши".
Едва дотронувшись рукой до прохладной воды, Егор краем глаза заметил еле уловимое движение в траве и, резко повернувшись, разглядел среди мелких звездочек густо растущей пупавки то, ради чего он был здесь: медный напалок с гладким красноватым камнем.
Схватив и быстро надев перстень на большой палец, Егор огляделся. Ему показалось, что за ним наблюдают. Но все было прежним: и призрачная дымка, окутывающая густой тишиной столетний дуб, и спускающаяся к озеру сиреневая от утреннего солнца тропинка...
Егор вздохнул, взваливая рюкзак, и, не обращая внимания на пронзившую руку боль, двинулся в путь. Только что он обрел напалок, самый старый перстень из пяти. Впереди его ждали еще четыре остановки.