Аннотация: Рассказ-бонус к "Тяжело в учении". Содержит незначительный, но все-таки спойлер.
ЧУЖОЕ ИМЯ
Старое кладбище, обрядившееся в роскошные снежные меха, в лунном свете выглядело сонно и величественно. Даже высеребренные покосившиеся кресты смотрелись произведениями искусства, а один взгляд на полуразрушенную часовню, расписанную мерцающими инеевыми узорами, заставлял трепетать сердце в предвкушении чуда.
Искрящийся наст протяжно скрипел под ногами, заглушая бормотание старого мага. Колючий ветер хлестал по пылающим щекам, срывал с глаз слезы, мгновенно превращающиеся в крохотные ледяные алмазы, трепал светлые, ничем не покрытые волосы.
Юноша оторвался от выцарапывания на гладком снежном покрывале замысловатых рун. Потянулся до хруста, разминая затекшие мышцы, и даже не поежился под очередным ударом ветра. Мастер Петер, его наставник, лишь головой покачал. Когда-то он сам мог ходить в любой мороз в брюках да рубашке, но годы постепенно взяли свое, и теперь тело, даже закутанное в добротную одежду, нестерпимо мерзло. Дар оказался бессилен перед временем...
Отвлекшийся мастер проглядел момент, когда ученик рассеянно вывел совсем не ту руну. Она, вспыхнув багровым, моментально погасла, и старый маг схватился за голову:
- Боги всемилостивые! О чем ты вообще думаешь, несносный мальчишка?!
Крючковатые пальцы проворно выводили вязь рун поверх ошибочной, злой взгляд то и дело сверлил явно витавшего в небесах ученичка, ничуть не раскаявшегося в своем легкомысленном поступке.
О чем он думал?
О, он действительно думал... Думал о материях столь возвышенных, каковые старый, высохший словно мумия наставник вряд ли бы смог понять.
О маленьких ладошках с тонкими пальчиками, которые в его собственных ладонях казались нереально хрупкими, фарфоровыми.
О губах цвета спелой вишни, пухлых, улыбчивых, манящих.
О глазах, подобных изумрудам.
О золоте волос, чьи непослушные прядки скользили по точеной шейке, щекотали кокетливо приоткрытое - в угоду моде - алебастровое плечико.
О вишневом, в тон губам, шелке, скрывающем идеальную фигуру...
О ночном бархатном мраке, обнимавшем их, скрывавшем ото всех надежнее чар невидимости.
- Алан, - томно шептала она, мягко растягивая гласные, и его голова кружилась, а разум затуманивался, как от самого крепкого вина.
И не оставалось ничего, кроме нее. Ее прохладных рук, шелковой кожи, омутов глаз... И вишневой сладости ее имени, слетающего с искусанных до крови губ.
Лайла...
Строгая, неприступная днем и мягкая, нежная ночью.
Сладкая. Любимая. Единственная.
Только его.
Он любил ее так, как можно любить в шестнадцать лет, со всем нерастраченным пылом юной души, еще не знавшей боли разочарований. И в ответных чувствах не сомневался.
Сегодня во дворце по случаю перелома года давали бал. Пышный, шумный, яркий, взрывающий ледяное спокойствие зимнего неба разноцветными огнями фейерверков.
Отец знал толк в празднествах.
И там будет она. Беззащитно-хрупкая в платье вишневого - непременно! - цвета. С рассеянным взглядом прекрасных изумрудных глаз, ищущих его... И не находящих.
Алан тяжело вздохнул и покосился на бубнящего что-то Петера.
- Любая небрежность рано или поздно оборачивается бедой! Не каждый год ночь ногура совпадает с новогодней, ради общего блага можно и собственными прихотями пожертвовать.
Алан знать не желал ни о каких злобных духах. Он хотел к ней. Его Лайле. Хотел сжимать ее ладошку, вести в танце, ловить улыбки, предназначенные только ему.
Но как объяснить это старику, давным-давно забывшему, что такое любовь?
Так и не спустившись с небес на грешную землю, юноша небрежно вывел еще одну охранную руну...
И едва не оглох от прорезавшего ночь вопля.
Алан нервно сглотнул, вглядываясь в стремительно приближающийся сгусток тьмы.
Мастер Петер говорил о колыбельной для ногура. Но вместо нее, кажется, получилась побудка...
- Алан... - простонал наставник, оседая на снег.
- Жесть, - выдохнул юноша, озадаченно потерев ямочку на подбородке.
Впрочем, думал он недолго.
Пальцы привычно сжались на округлой, перевитой полосками кожи рукояти. Прямой серебристо-лунный клинок рассек воздух, и темный клубок энергии, принявший форму огромного волка, отшатнулся. Алан подался вперед, и сплетенная из стальных кружев гарда сильно приложила ногура по носу.
- Мальчишка!.. - в ужасе охнул мастер Петер, но юноша лишь рассмеялся, крутанулся, и подобный лунному лучу меч срезал клок черной шерсти, тут же истаявшей в воздухе.
Замах когтистой лапы Алан пропустил. Покачнулся, недоверчиво глядя на расплывающееся по белой рубашке кровавое пятно, сжал губы, выставил вперед раскрытую ладонь...
Наставник не успел сказать ни слова. Тьма, сорвавшаяся с ладони Алана, окутала тьму, составляющую сущность ногура.
Хлынувшую носом кровь упрямый мальчишка проигнорировал, лишь усилил напор. Вокруг застывшего юноши и потерявшего четкую форму духа завивались снежные вихри. Вспыхивали и гасли руны защитного контура, призванного продлить покой исчадья Бездны еще на долгих два года.
Очнувшись от оцепенения, мастер Петер, не вставая, подполз к мерцающей болезненно-желтым светом руне. Торопливо затер ее ладонью, тут же отозвавшейся жгучей болью, покрепче перехватил остро заточенную осиновую палочку и, затаив дыхание, аккуратно вывел нужный символ.
Ветер стих резко, как по команде. Опали колкие снежинки. Медленно опустился на колени Алан, сжал ладонь, впитывая остатки силы, запирая ненасытную Тьму в себе.
Юноша попытался оттереть с лица кровь, но еще больше ее размазал. Бросив бессмысленное занятие, неожиданно широко улыбнулся не до конца отошедшему от шока наставнику:
- Настоящее приключение получилось, мастер!
- Я слишком стар для подобных приключений, - пробормотал Петер, движением ладони зачаровывая защитный контур от повреждений.
Силы на то, чтобы высказать ученику все, что накипело, нашлись не сразу...
- Ежели вы, молодой человек, и далее собираетесь столь откровенно пренебрегать моими наставлениями, я буду вынужден обратиться к вашему отцу с просьбой об отправке вас в Университет! - на одном дыхании выдал старый маг, когда созданный учеником портал выпустил их в темном коридоре хозяйственной части замка.
Алан досадливо поморщился.
Безусловно, Кеторский Университет с радостью распахнет свои двери перед герцогским отпрыском; впрочем, не он один. И дело не только и не столько в происхождении. Истинный некромант, да еще с такой силой дара - редкость. Бриллиант, огранить коий почтут за честь самые именитые маги.
Но Алан не пылал желанием на целых четыре года покидать дом.
Лайлу.
Слишком долгий срок, за который можно сойти с ума и умереть от тоски!
Алан глубоко вдохнул, призывая себя к спокойствию, и покорно склонил голову:
- Клянусь, что подобного больше не повторится, мастер Петер.
Старик недоверчиво сверкнул выцветшими глазами, но Алан всегда умел производить нужное ему впечатление. Этот раз исключением не стал. Ободряюще потрепав излучавшего искреннее раскаяние юношу по плечу, старый маг пошаркал по коридору в направлении кухни, а юный граф, хулигански усмехнувшись, поспешил к себе.
Боль? Усталость? Алан не ощущал ничего, кроме переполнявшего душу счастья. Казалось, за спиной выросли крылья, и стоит только захотеть - он полетит.
И он летал. Правда, пока только по своей комнате, неумело, но старательно создавая нужную атмосферу.
Свечи, фрукты, бутылка вина, тайком вытащенная из отцовского заветного погребка...
Эта ночь, самая длинная, самая волшебная ночь в году, должна принадлежать им. Только им, и никому больше.
В ванной пришлось задержаться. Рубашка, полетевшая в угол, пропиталась кровью, и вода, стекающая по телу, щедро окрашивалась алым, но это ерунда... Царапина, не требующая внимания. Одно касание мягкой ладони... Один поцелуй вишневых губ...
Существует ли лучшее лекарство?
Повязку все-таки пришлось наложить. Чтобы не испортить еще одну рубашку и не испугать Лайлу. Счастье, что привычный с детства к различной тяжести ранениям Алан наловчился справляться с простейшей перевязкой самостоятельно. Увидь его сейчас целитель - пару дней из своей хватки не выпустил бы.
Наконец, все было готово. Не хватало лишь самого главного.
Она сказала, что без него праздник не в радость. Что она уйдет сразу после официальной части и проведет ночь в своей комнате, думая о нем.
Говорят, мысли материальны. Не лгут!
Путь до ее комнаты юноша мог проделать с завязанными глазами.
И еще десять шагов. Ноги утопают в длинном ворсе ковра, который скрадывает все посторонние звуки.
Стучать он не стал. Ловко вставил в замочную скважину крошечный ключик - подарок, носимый у самого сердца, на прочном заговоренном шнурке. Легонько толкнул дубовую створку...
Дверь поддалась без скрипа, открывая путь в уютную гостиную.
Здесь горел камин, и десятка полтора свечей, расставленных прямо на полу, казались выпорхнувшими на свободу искрами.
Ало-золотые отблески ложились на стены и белоснежную, расстеленную перед камином медвежью шкуру, плясали на обнаженных, покрытых бисеринками пота телах, сплетающихся на ней в одно целое.
Алебастровая кожа на фоне смуглой. Золотые локоны, смешавшиеся с льняными. И шелковый голос, такой знакомый, такой родной, шепчущий чужое имя.
- Лэнс...
- Лайла!..
Собственный голос, охрипший, ошеломленный, показался слишком громким, неприятным... ненужным. А с самого донышка души поднималась не до конца прирученная голодная Тьма.
Алан зажмурился лишь на мгновение, а когда вновь открыл глаза, перед ним стоял взъерошенный, обнаженный по пояс Лэнсиор.
Любимый старший брат. Человек, которому Алан, не задумываясь, доверил бы жизнь.
Никого и никогда юноша не ненавидел так сильно, как Лэнса в эти мгновения.
Тьма довольно заурчала и рванула к самому сердцу.
- Как ты посмел?! - выдохнул Алан. - Как ты посмел прикоснуться к ней?!
Тьма глядела из его глаз. Она была им. Его душой. Его силой.
Ладони обожгло. Но вовсе не чистое пламя полыхало в них...
Она куталась в тонкий плед, беспомощно прижимая руку к груди, и переводила затравленный взгляд со странно спокойного старшего брата, чьи истинные чувства выдавал лишь побелевший от напряжения шрам на левой щеке, на изменившегося до неузнаваемости младшего.
Он ничуть не походил на обычно светлого смешливого мальчика, и в глазах его не было ни тепла, ни любви - лишь непроглядная ночь. И та же тьма странным огнем плясала на его ладонях.
- Алан... Лэнс... - прошелестела Лайла, отступая в ужасе. Пожалуй, до нее лишь сейчас стало доходить, чем обернулся ее маленький каприз.
Алан задохнулся от боли.
Чужое имя. Чужое имя из любимых уст. Тьма расправила крылья, затопила сознание...
Занесенную в смертельном жесте руку Лэнс перехватил без малейших усилий.
Всего одно небрежное движение - и боль выкручивает суставы, ломает оковы Тьмы, проясняет разум.
Тьма бьется в агонии, пытается укрыться в самых тайных глубинах души. Ослабляет хватку - ей не до господства.
Не сейчас.
С губ срывается тихий, злой стон. И взгляд, метнувшийся к старшему брату, полон уже не Тьмы, но ненависти. И оттого не менее страшен...
- Не глупи, малыш, - качает головой Лэнс, не сводя со скорчившегося на полу брата настороженных глаз. И это обжигает не хуже боли.
Он старше. Опытнее. Сильнее. Он всегда и во всем привык быть первым. И получать то, что хочет... Даже не принадлежащее ему.
Рывок на пределе - новый приступ, боль, темнота в глазах.
Тьма растворяется, затихает. Она не придет на помощь. А сам Алан еще слишком слаб для того, чтобы...
Убить.
Убить Лэнса?..
Мысль отрезвляет, колким льдом сыплется за шиворот. И Алан, обхватив голову руками, глотает злые слезы, помимо воли катящиеся из глаз.
Злость... не на брата. На себя. За слабость. За подчинение Тьме. За постыдное желание.
- Это ничего, малыш, ничего... - Лэнс все еще стоит в стороне, но глаза его теплеют, и голос - тоже. Он утешает его, как когда-то в детстве, когда из-за собственной глупости Алан переломал обе ноги и на долгие две недели оказался прикован к постели.
Для восьмилетки - целая вечность.
Лэнс не оставлял его ни на минуту.
А он... допустил мысль об убийстве брата!..
Лэнс ничего не знал. О Лайле вообще никто не знал. Она сама так пожелала.
Из-за нее Алан потерял контроль. Выпустил из-под своей воли то, что его учили сдерживать с самого рождения. Чуть было не перечеркнул жизнь брата. И свою. А ведь до сих пор он считал, что в совершенстве контролирует живущую в нем Тьму! Что она ни при каких обстоятельствах не вырвется наружу, не завладеет им...
Самонадеянный дурак.
- Алан... - Тихий всхлип, нежный аромат цветущих вишен так некстати ворвались в мучительные раздумья, что стали физически неприятны.
- Нет.
Ладонь так и не коснулась его щеки, замерев на полпути. И обида, плеснувшая на дне зеленых глаз, показалась жестокой насмешкой.
- Нет, Лайла, - с трудом, словно выдирая слова из сердца, повторил Алан. - Не трогай меня. Больше - никогда.
И отвернулся, не желая видеть растерянность на кукольном личике.
Ее голос звенел, и в нем были лишь отзвуки пережитого страха - но ни следа раскаяния:
- Ты... ты же не думал, что это навсегда? Алан, ради всех богов!..
- Уйди, - шикнул на нее Лэнс.
- Алан... - Хрупкая ладошка все-таки легко коснулась щеки, погладила... Но Алан дернулся, как от хлесткого удара.
- Пшла прочь! - рявкнул Лэнс, и Лайла, обиженно надув вишневые, припухшие от поцелуев - чужих поцелуев! - губы, пошла к двери. По пути уронив плед, но ничуть того не смутившись...
- Я ничего тебе не обещала. Ни одному из вас, - развернувшись на пороге, сказала она прежде, чем Лэнс зло захлопнул дверь.
Только она так и осталась пред взором Алана - точеная драгоценная статуэтка в золотом сиянии волос...
Юноша зажмурился и бессильно опустился на пол.
- Щенок ты еще, братец, - горько усмехнулся Лэнсиор, присев рядом. - Лопоухий, доверчивый... глупый. И глазами сверкать не нужно, лучше остынь и включи мозги. Такие, как Лайла, на смазливые мордашки падки... Но есть кое-что, что для них более привлекательно. - Лэнс задумчиво потер грубый шрам. - Титул. Власть. Деньги. Опыт.
- Такая, малыш, такая. Когда здесь, - Лэнс ткнул брата в грудь, - отболит, поймешь.
Пока он понимал лишь одно.
Им двоим - ему и Лайле - тут слишком тесно.
- Если захочешь, ее здесь не будет, - угадал его мысли брат.
Отец Лайлы, один из советников герцога, строг. Почти всегда - излишне, до жестокости. Если он узнает...
Алан рассеянно потер виски. Голова болит... Как же болит голова! И как же трудно, как невыносимо трудно будет сдерживать почуявшую вкус свободы Тьму, которая и днем и ночью станет нашептывать ненужные мысли, подталкивать к ненужным шагам...
- Нет, Лэнс. Не хочу, - наконец сказал он. - Я уже ничего не хочу.
Кроме одного - оказаться как можно дальше отсюда. И желательно там, где Тьма не будет иметь над ним власти.
* * *
- Первый семестр уже закончен, мы не можем вас принять, - презрительно сощурив черные глаза, пробасил похожий на медведя мужчина.
За окном зимние колючие сумерки мешались со злой метелью, но в преподавательской Высшей Школы теоретической и практической магии было светло, жарко... и, несмотря ни на что, неуютно.
Юноша неловко переступил с ноги на ногу, едва сдержавшись от желания передернуться - уж больно неприятен был взгляд медведеподобного, а его нескрываемое раздражение осязаемым колючим плащом ложилось на плечи.
Второй мужчина, в отличие от своего недружелюбного коллеги, молчал. Он стоял у заваленного бумагами стола, задумчиво поглаживая темно-русую короткую бороду, и с любопытством и даже каким-то нетерпением разглядывал незадачливого посетителя.
- Приходите осенью, - хлопнув по столешнице ладонью, заключил черноглазый. - Будет время как следует подготовиться...
- У меня нет времени!.. - выдохнул юноша, и его темные глаза потемнели еще больше - до абсолютной, пугающей черноты.
В комнате резко похолодало. Замигали магические светильники, заметались тени, а из углов послышался вымораживающий душу шепот.
- Сядь, Добрав! - негромко, но властно сказал бородач, и побледневший "медведь", кинувшийся было к двери, без сил упал в кресло. - А ты, мальчик, успокойся.
Сильные пальцы сжали плечо, помогая отогнать Тьму. Глубокий вдох развеял почти сгустившуюся вокруг сознания дымку...
Холод отступил. Вновь ярко и ровно засияли светильники.
Юноша стоял посреди комнаты, тяжело дыша, светлые волосы прилипли к мокрому лбу, глаза блестели, как от сильнейшего жара.
- Вот, значит, как, - протянул бородач восхищенно. - Что ж... Вы приняты, молодой человек. Я - мастер Остромысл, директор сего учебного заведения. Позвольте узнать ваше имя?
Имя.
Юноша усмехнулся. Что ж. Новая жизнь - новые правила. Благо бумаги, подтверждавшие это, Лэнс выправил в кратчайшие сроки.
Никаких титулов. Никаких громких имен.
Алан Рэмион Ар`Эльент, граф Лэйторский, младший сын сиятельного герцога Кетора, остался в родительском доме, рядом с осколками разбитой мечты. Здесь и сейчас стоял совершенно другой человек.
- Рэмион, мастер, - честно глядя в глаза Остромысла, произнес он. - Рэмион Алдарэ.