Дева вновь отвела взгляд и покачала головой. Неужели умаиа действительно полагал, что кто-либо из эльдар мог радоваться, понимая, что принес пользу Саурону? И даже повар, которого так хвалил умаиа, он ведь тоже только терпел свою службу, как терпят рабство; быть может, атан согласился служить, лишь не выдержав пыток или угроз его родичам... Атани были другими, чем эльдар, но Враг и для них был Врагом, которому нельзя покоряться... Однако, Линаэвэн не сказала всего этого Саурону, предпочтя заговорить об украшении:
- Я не видела твоей работы. Это так. Но я уверена, что ты... просто не сумеешь создать то, что не будет пронизано Диссонансом. А мы ощущаем его, мы созвучны Арде, - тэлэрэ коснулась карты рукой, на сей раз, обведя, с севера на юг, все побережье Белерианда... Берег Моря, которое она так любила. И повторила тверже обычного. - Я готова была бы поспорить: тебе это не по силам.
Когда тэлэрэ бросила Маирону вызов, тот лишь покачал головой, внутренне улыбаясь.
- Что же, давай спорить. И если я смогу выполнить украшение так, что оно не будет отличаться от сделанного эльдар, ты, наконец, увидишь, что я не чудовище, каким меня принято считать в твоем народе. Но если я утратил мастерство и не смогу сделать неискаженную вещь, то я отпущу на волю одного пленника. Однако, если же я смогу создать прекрасное и безупречное украшение, то ты расскажешь мне о южных границах Наркосторондо (Нарготронда). Как видишь, я прошу ничтожного. Ты согласна? - Ведь, казалось бы, какая разница что на южной границе? Эта часть далеко от Севера, чего опасаться?
Линаэвэн с печалью и тревогой смотрела на Саурона. Она колебалась.
Саурон отпустит одного пленника... Конечно же, она уточнит: отпустит навсегда, живым и способным уйти, не хватая его вновь, не следя за ним. Так, чтобы пленник по-настоящему получил свободу. А с юга враги не приходили, юг оставался свободным. Там - Нантатарион (Nantatharion = Нан-Татрэн); и эти границы, то, что враги и так увидят, если все же придут, если захватят Город.
Линаэвэн смущало, что Саурон слишком легко согласился на пари. Но дева была уверена, что умаиа, в самом деле, неспособен сделать неискаженное украшение. Быть может, цель Саурона сейчас - побудить ее принять искаженное? Чтобы она, устрашившись, сказала: "Не буду спорить". На что Саурон ответит: "Тогда прими мой дар и носи его". А на украшении, например, чары слежения...
- Согласна, - отозвалась Линаэвэн, собравшись с духом.
Волк всем естеством ощущал, как дева колеблется, боится, мечется и все же решается - Линаэвэн и правда билась, как птица в горсти, и это было так откровенно, так трепетно, так явно, что само по себе доставляло удовольствие.
- Прекрасно, - кивнул головой умаиа, пряча свои чувства под маску спокойствия и дружелюбия. - Итак, спор. Как только я закончу с текущими делами, сразу примусь за твое задание. Боюсь, я буду занят около дня, и это время не смогу никому уделить. Чем бы ты хотела заниматься, пока я отсутствую?
Нелегко решить и решиться, сделать правильный выбор, чувствуя, что Саурон замышляет нечто недоброе, но не понимая, что именно. Тяжело сознавать, что допустила ошибку, которая окажется на пользу Врагу и во вред родичам. Но когда решение принято, а было ли оно верным и чем оно обернется в будущем, еще было неизвестно, можно было оставить волнение; и сделав над собою усилие, Линаэвэн успокоилась, хотя все равно на ее лице были тень печали, тоски и тревоги, которые порождал сам плен и гнетущая неизвестность что для нее самой, что для ее товарищей.
- Разумеется, - произнесла Линаэвэн спокойно, именно как само собой разумеющееся уточнение, - если я выиграю в споре, то пленник будет отпущен живым и способным уйти, ему не будут препятствовать или следить за ним, и не схватят снова...
- Я держу свое слово, - подтвердил Маирон. Он и правда держал: когда было некуда деваться (что случалось крайне редко), или когда это было удобно. - Если я проиграю, то отпущу одного. Отпущу без условий и уловок, а когда он обретет свободу, ты сможешь хоть через осанвэкэнта связаться с ним и проверить.
- Хорошо. А пока наш спор не разрешен... - Линаэвэн задумалась, могла ли она позволить себе делать в плену что-нибудь из того, что ей хотелось бы, не будет ли это опасным, не использует ли Саурон это против ее или других эрухини... И тогда эльдэ поняла, что ей точно можно делать. - Я хотела бы увидеть других пленников, узнать, что с ними. - Радости это не доставит, но она хотя бы будет знать правду о товарищах.
- Всему свое время, - уклончиво ответил Волк. - Я жду кто из твоих спутников присоединится к тебе и станет моим гостем. Пока же они думают, ты получишь набор для вышивания и сможешь развлечь себя этим.
Саурон отказался дать ей увидеть других - это было печально, но предсказуемо. Линаэвэн понимала, что умаиа хочет воздействовать на нее, пользуясь ее незнанием и побуждая волноваться и тревожиться. Упоминание набора для вышивания удивило деву: как Саурон понял? Или это просто совпадение? Вслух Линаэвэн сказала:
- Да, мне нравится вышивать, как и многим девам эльдар.
Волк дернул за шнур, и вскоре в комнату вошел орк.
- Верните вторую пару в камеру. Не связывать, дать вволю воды.
По этим словам Саурона, Линаэвэн поняла, что Темные так до сих пор и не знают имен остальных пленных. Но приказ умаиа обеспокоили эльдэ:
- Ты дашь им только воды?
- Мы поспорили с Морнахэндо, - пояснил Маирон, - что если он не хочет готовить для пленников еду, то они не будут есть вовсе, все кроме него. Или... разве что ты их будешь кормить?
Эльдэ сжала губы. Как же ей хотелось помочь товарищам, что страдали от голода! Но Линаэвэн встала бы невольно на сторону Саурона, против Морнахэндо (он согласился прийти в гости или был защищаемым? Или его имя как-либо узнали в подземелье?), которого и без того пытались принудить муками товарищей. Принудить к чему? Тэлэрэ не знала достоверно. Саурон мог смешать правду с ложью, сказать часть правды или преподнести истинные факты в ложном свете... но из того, что сказал умаиа, получалось, что стража принуждали служить поваром - пусть только для своих же товарищей. Но все равно его принуждали исполнить службу, которую поручит ему Саурон... И хотя слова умаиа о споре были не достоверны, звучали они очень правдоподобно... Не удивительно, что Морнахэндо отказался.
И все же, товарищи страдали, а она могла бы помочь им: не просто кормить их, но еще и увидеть их, и поддержать. А они увидели бы ее - быть может, им говорят, что Линаэвэн предала всех и согласилась стать лазутчиком, или, что ее мучают, или, что она счастлива "в гостях".
Единственное, что беспокоило деву, это то, что Саурон наверняка использует ее согласие готовить против Морнахэндо - а может и против других... И что обещал умаиа Морнахэндо в том споре? Кто знает, не спорили ли они на то, что Саурон отпустит пленника, если никто другой не согласится готовить?
- Нет, я не хочу... вмешиваться в ваш спор, - ответила, наконец, Линаэвэн.
Маирон отметил, что когда он предложил тэлэрэ готовить для своих родичей, эльдэ задержала дыхание, как это бывает у мирроанви, если они глубоко взволнованы. Но, в конце концов, дева ответила, и Волк принял ее отказ спокойно.
- Это твое право. Пойдем, я провожу тебя в твои покои.
Они вышли из кабинета, пошли по коридору, и тогда Волк заметил:
- В общем-то, не было и спора... мы просто повздорили... Я предложил Морнахэндо готовить для своих, Морнахэндо мне нагрубил, я рассердился и сказал, что раз так, то никто их кормить не будет, - Волк слегка сконфуженно развел руками. - Увы, мы все подвержены эмоциям, а идти на попятный мне не к лицу.
Линаэвэн опустила голову, не желая отвечать, так как могла бы ответить неверно. Ответить так, что за этот ответ расплатятся другие. Саурону было сказано нечто резкое, а в ответ на это он заставил всех пленников, схваченных им и заключенных в подземелье, страдать от голода. И теперь умаиа говорит об этом тем тоном, каким говорят о сорвавшейся с губ насмешке или другой досадной мелочи. И так, словно он никак не мог изменить своего решения.
Линаэвэн не видела эту ситуацию под другим углом: Саурон поспорил о чем-то с эльфом, эльф "нагрубил" умаиа, а потом, считая, что лучше держать товарищей голодными, чем пойти на поводу у Темных, отказался готовить для других пленников.
Линаэвэн, как и многие другие эльфы, считала, что соглашаясь исполнить любое дело, которое от пленника хотят Темные, пленник совершает Темный поступок, который обязательно будет на руку врагам. И чаще всего это было правдой, но... война с Тьмой это всегда война не только тела, но и разума и души, это борьба, которая требует постоянных раздумий и мудрости. Чтобы придти к Свету, чтобы победить Тьму, нельзя найти универсальную линию поведения, нельзя придерживаться одного решения - вместо этого нужно все время искать, как поступить правильно. Дева не видела, что добро всегда остается добром, а зло - злом, кто бы и где бы его не совершал. Но Темные знали, что эльфы, нередко боясь, что их обманут, отказывались от добрых дел и приносили зло еще большее, чем могли бы сами Темные. А главное, из-за своих страхов, из-за своей слабости и глупости, эльфы не просто совершали ошибки, а становились все омраченнее и отступали дальше от Света. И это всегда было главной целью и желанием Темных: и потому они старались извращать, а не убивать попавших в их руки.
И потому, хотя тэлэрэ долго молчала, прежде чем заговорить, Волк не торопил ее. Пусть дева все взвесит и сделает выбор. Или она выберет правильно и сделает шаг к Свету, тем самым придав игре лишь больший интерес, или она ошибется. Но ошибка не должна быть случайной, Линаэвэн должна сознательно сделать тот выбор, что поведет ее дальше от Света.
Они продолжали идти по коридору, и только возле самой двери "своей комнаты", тэлэрэ спросила:
- Если ваша... ссора продлится, ты допустишь, чтобы пленники умерли от голода, только чтобы не идти на попятный?
- Да, все вполне может закончиться именно так, - подтвердил Маирон. - И это удивляет меня: вы скорее готовы допустить гибель кого-то из сородичей от голода, чем наступить на свою гордыню и накормить их. Мне интересно узнать глубину вашей жестокости и эгоистичности.
Линавэн прикрыла глаза. Смерть от голода, долга и мучительна, и если это действительно то, что уготовил товарищам Саурон, то эльдэ было больно и страшно даже думать о таком, но ей нельзя было поддаваться чувствам, разве что плакать от бессилия. А Саурон желал, чтобы она согласилась служить... Исполнение его желания, несомненно, обернется большим злом для эльдар, что бы Саурон ни готовил: ее согласие может нанести удар по Морнахэндо, или Саурон вложит в ее руки отравленную пищу, чтобы она своими руками отдала ее родичам, или произойдет что-то еще... Тэлэрэ была уверена, что зло непременно случится, как только она согласится; то же, чем грозил Саурон, было далеко... Но родичи страдали уже сейчас. И что, если Темная тварь исполнит угрозу? Саурон достаточно жесток для этого...
- Не приписывай нам своего, Гортхаур, - с горечью и сдержанным гневом произнесла Линаэвэн. - Я принесла бы еды товарищам, если бы могла знать, что это не обернется вредом ни для Морнахэндо, ни для других, но ты, конечно, не дашь такого обещания. Тебе же лишь гордыня мешает изменить свое... - Тэлэрэ не договорила, заметив несообразность, противоречие в словах Саурона. - Если бы тебе действительно мешало то, что ты сказал Морнахэндо "тогда никто не будет их кормить", ты не предлагал бы мне отнести еду товарищам, тем более, не пытался бы добиться от меня согласия. Не знаю, что в действительности произошло между тобой и Морнахэндо, только не то, о чем ты сказал.
Дева заговорила резко и оскорбительно, но она зря думала, что Повелитель Волков не сможет поставить ее на место.
- Мне нет нужды вам что-либо приписывать, Линаэвэн. Вы жестоки там, где нет нужды, жестоки, потому что трусливы. Но вы не говорите себе честно: "Я боюсь, и потому пусть лучше другие страдают", вы уверяете себя, что все что вы делаете, вы делаете ради высоких целей, что вам бесконечно жаль, но что это вынужденная жертва... Только это неправда. Правда в том, что ты труслива и готова платить за свою слабость чужими страданиями. Но ты не только труслива, ты еще и глупа. Тебе показалось, что ты что-то прозрела во мне, бывает смешно наблюдать за тебе подобными: вы убеждены, что я лгу, и не верите ничему в моих словах, но при этом вы уверены, что сами всегда знаете, как поступить правильно, и мне нравится это. Из трусости и глупости вы совершаете чудовищные вещи, но потом, когда уже ничего не исправить, вам открывается правда... И вы оказываетесь раздавленными ею. Наблюдать за вами в такие моменты приятно и смешно.
Едва Волк закончил, как Линаэвэн, молча развернулась и ушла в свою комнату: гордо, высокомерно. Волк с усмешкой смотрел ей в спину. Придет время, и он раздавит эту тэлэрэ (в том, что время придет, и Линаэвэн не задержится, как его гостья, Волк уже не сомневался), и из гордой и самоуверенной она станет дрожащей, слабой, напуганной. Она будет бояться решиться на что-либо еще больше чем сейчас, и, быть может, тогда он ее даже отпустит - учитывая ее высокое положение среди своих, Линаэвэн принесет немало пользы Северу.
Но пока Волк закрыл за девой дверь и отправился по своим делам.
Скоро тэлэрэ должны были принести все, что нужно для шитья по ткани, но стража у дверей теперь не позволит деве выйти наружу.
***
В крепости давно наступило утро и уже многое успело произойти, но Нэльдор, измученный тяжелой дорогой и переживаниями, продолжал крепко спать в мягкой постели.
Через какое-то время в комнату нолдо заглянул орк, увидел, что "гость" спит и осторожно, чтобы не потревожить, внес и положил рядом с эльфом окровавленную рубаху.
Так и случилось, что первое, что, проснувшись, увидел Нэльдор, была окровавленная ткань. Какое-то время юный нолдо не двигался и только в ужасе смотрел на лежащую рядом с ним вещь. Когда такую рубаху принесли Линаэвэн, Нэльдор не пытался сбежать или наброситься на орка, он вообще растерялся в тот миг; и после он не молчал, продолжал разговаривать с Сауроном до конца ужина, и даже не отказался наблюдать звезды вместе с умаиа... Да еще Саурон узнал от него о Наркосторондо! И все равно кто-то из товарищей Нэльдора был "наказан". Быть может, даже Ламмион, но если и не он... все равно Нэльдор не сделал ничего плохого, а кого-то наказали - это было нечестно!
Нолдо был один и считал, что его сейчас никто не видит. Сев на кровать, эльф закрыл лицо руками. Все было зря. Нэльдор думал, что соглашаясь идти в гости, он защитит кого-то, или избавит от боли, но получается, что не избавил, а наоборот... (про то, что Линаэвэн и Ламмион спали в соседних комнатах, а не в подземельях, Нэльдор не думал). Но все было тщетно, и теперь эльф понял, что ему нужно было отказаться от "гостей" и всего этого раз и навсегда - и если он не сделал это давно, то должен сделать хотя бы сейчас.
Отказаться быть "гостем" и отправиться в подземелье на пытки было тяжело и страшно, и более того, если он так поступит, то Саурон (не он, а именно Саурон!) ударит не только по нему, а и по Линаэвэн, и по кузену, но... Но так было нужно. После пробуждения Нэльдору стало ясно - Саурон все равно ударит по другим. Хоть будет Нэльдор в этих "гостях", хоть нет. Потому что умаиа что-то не понравится или просто так захочется. Эльф вспоминал все, что было вечером и ночью, и только укреплялся в своем решении. За что умаиа покарал кого-то из его родичей... кроме как за то, что Саурон - это Саурон, а они пленники-нолдор? Вот разве что... у Нэльдора однажды вырвалось проклятье, не могло не вырваться, когда Саурон сказал, будто эльф подсказал ему новый способ творить зло... Но Нэльдор не считал, что проклятие от того, кто обещал вести себя как гость, может быть достойно кары.
И когда Саурон наконец постучался к Нэльдору, эльф встал, открыл дверь и решительно произнес:
- Я не буду больше беседовать с тобой. Пусть я глуп и не понял сразу, что из этого выходит... но теперь увидел. И отказываюсь продолжать все это.
Речь Нэльдора была столь же горячей, сколь и сумбурной, но свою мысль нолдо выразить смог. И Волк с удивлением посмотрел на юношу, который в очередной раз сменил решение:
- Ты волен выбирать быть моим гостем или нет, Нэльдор, но могу я узнать почему ты передумал?
- Из-за того, что я увидел, проснувшись. Я не бежал и не нападал на орков, не отказывался говорить или ужинать, или наблюдать вместе с тобой за звездами, и я... - у Нэльдора перехватило дыхание, - Еще и выдал тебе важные сведенья. А теперь я узнал, что после всего этого ты приказал мучить одного из моих родичей. Кто знает, что не понравится тебе в другой раз? Я должен был прежде догадаться, что мой приход сюда никому не в помощь, только во вред; что ж, наконец я догадался, и я отправлюсь в подземелье и буду переносить все, что переносят мои друзья.
Маирон молча выслушал горячую тираду мальчишки, считавшего себя невиновным и несправедливо обиженным, а потом ответил:
- Ты проклял меня, Нэльдор, - холодно напомнил Волк. - Был груб, дерзил. Хорошо же ты представляешь себе поведение гостя. За то и был наказан. Но я умею и награждать: за то, что остальную часть вечера ты старался честно выполнить свое обещание, я отпустил одну пару из застенка в камеру, отдохнуть. За то, что ты подсказал мне любопытную идею, я дал отдых еще одной. Итого, благодаря тебе, три пары избежали каких-либо мучений. Одна пара, глядя на тебя, тоже стала гостями. И все, до сего момента, избежали допросов. Так что, мне кажется, ты мог бы собой гордиться. А ты сейчас хочешь свести все на нет.
Нэльдор коротко вздохнул. Три... четыре... восемь эльдар... А плата за это - то, что враг знает, откуда они. И Линаэвэн нет рядом, чтобы подсказать, что же нужно делать... И окровавленная ткань, уже во второй раз... Частью окровавленная рубашка, частью чувство вины побудило Нэльдора подтвердить:
- Да, я отказываюсь продолжать, - что тогда станет с теми тремя парами?.. Но ведь есть же еще гости? Может быть, они умнее, опытнее, и справятся со всеми ловушками. А он мог проговориться снова. Как уже случилось не однажды.
Нэльдор переложил всю ответственность за товарищей на плечи "кого-нибудь другого": пусть кто-то другой отвечает за то, что станет с другими тремя парами, а он будет думать только о себе.
- Как хочешь, - вздохнул умаиа. - Ламмион утром уехал на охоту, и он, если, конечно решит вернуться, огорчится, узнав, что ты в подземелье. И Линаэвэн останется одна... Но твое право. Пойдем, провожу тебя в камеру.
Нэльдор не ответил и вместе с Сауроном прошел по коридору к лестнице мимо комнаты Линаэвэн. Едва они спустились на один пролет, как встретили подоспевшего Больдога.
- Проводи Нэльдора в камеру, - бросил Волк и ушел обратно наверх; на нолдо он даже не взглянул. Маирона раздражали такого рода эльфы: вечно жалующиеся, вечно предъявляющие претензии и считающие, что с ними поступили несправедливо. Например, Нэльдора, вместо того, чтобы избить и кинуть в холодную камеру на воду и хлеб, вымыли, переодели, дали отдохнуть, нормально поесть, но эльф был недоволен тем, как с ним обращались. Юноша, похоже, считал, что враги, Темные твари без чести и совести, обходятся с ним несправедливо, недостаточно много дают за то, что он... не делает глупости (например не пробует бежать с Острова). Что же, если Нэльдор не доволен своею участью, то пусть идет в подземелье и получит все, что причитается захваченному воину. Маирон не любил не знающих благодарности.
***
Больдог посмотрел на покорно ждущего своей судьбы Нэльдора, усмехнулся и сделал приглашающий жест:
- Ты привел деву к Повелителю Волков, а теперь бросаешь ее одну. Ты нравишься мне, парень. Сдается мне, это начало хорошей службы.
Нэльдор не нашелся, что ответить умаиа-орку (он и не знал прежде, что такие бывают). "Привел деву к Повелителю Волков..." И ведь правда, привел! И что он натворил вчера - начиная с этого согласия и до несдержанного проклятья! Если бы он подумал раньше, то понял бы, что ему невозможно перехитрить Саурона - сама эта мысль была нелепой, быть такого не могло. А кого-то эти твари мучили за то, что он не подумал... Хотя проклятья - не просто слова*(1), вдруг Саурону и правда достанется однажды, не из-за него, Нэльдора, а из-за всех, кто проклинал умаиа.
Нэльдор ругал себя за то, что согласился играть в игру, но не за то, что плохо соблюдал правила игры, в которую обязался играть. Более того, эльф считал, что у него есть множество оснований исполнять свои обязательства, как придется, и если он что-то нарушает, то это не его вина, зато если что-то исполняет, то это его заслуга. Юноша не понимал, что Свет обязан играть честно, потому что иначе он не будет Светом и не будет отличаться от Тьмы, которая может спокойно нарушать правила. Нэльдор считал, что если он нарушает правила, имея для себя какое-то оправдания, то... он все равно поступает хорошо. Словно оправдания делают плохие поступки хорошими. А Темные, наказывая его, не взирая на его оправдания, конечно же просто вели себя нечестно и несправедливо.
***
Больдог повел нолдо ниже, в подземелье, где эльф пока не бывал. Юноше отвели особую камеру - с матрасом на деревянном топчане, теплую и сухую. По дороге Нэльдор видел открытые двери других камер - холодных и голых, с цепями по стенам.
Оставшись один, юный нолдо лег на постель, простую, но по-прежнему - не такую, как у других пленников; он и теперь остался на особом положении. Очевидно, от того, что мог принести пользу врагу. В отличие от тех, кому достались цепи.
В действительности, Нэльдора поместили в такую камеру, потому, что Маирон хотел, чтобы юношу мучила совесть, но... план Волк провалился. Для того, чтобы кого-то мучила совесть, нужно, чтобы у этого кого-то была совесть.
***
Пленники были разделены и почти ничего не знали о судьбе друг друга. Так и Линаэвэн не знала, что Нэльдор отказался быть "гостем".
Оставшись одна, тэлэрэ погрузилась в раздумья. Саурон мог лгать о чем угодно, но он был прав в том, что она боялась. Боялась навредить другим, оставаясь в "гостях"... и боялась не выдержать пыток, прекратив эту игру в "гости". Разве не поэтому утром она не отказалась от завтрака, от продолжения беседы, от карт? И тем принесла вред Наркосторондо и Финдарато, хотя пока и не знала, какой именно, но чувствовала, что что-то сделала не так.
Тэлэрэ села на кровать и в задумчивости провела рукой по покрывалу, расправляя складки. Что же ей следовало делать теперь?
Если даже она согласится, только однажды приготовить еду, это наверняка пойдет во вред кому-то. Если откажется, то ее товарищи будут страдать от голода... Даст ли Саурон им умереть, нет ли - страдать они все равно будут.
Что она могла сделать?
Попробовать самой, независимо от Саурона, принести товарищам еды, пусть хоть кому-то? Кухня вряд ли находится в другом месте, чем была раньше. А пленников найти не трудно, они в подземелье... в Минас-Тирит не было темниц, наверняка Саурон превратил в тюрьму погреба крепости, хотя бы часть из них. А значит, полагала дева, она вполне могла попробовать взять с кухни еду и отнести ее пленникам...
Линаэвэн бесшумно подошла к двери, прислушалась - в коридоре раздавались чьи-то шаги... Дева решила, что нужно выждать, пока Саурон (или уже не он?) уйдет; она не знала, что в это время Нэльдор вместе с умаиа шел по коридору, чтобы спуститься в подземелье.
Когда шаги стихли, Линаэвэн осторожно выглянула за дверь и увидела караул орков. Тогда тэлэрэ тихо прикрыла дверь и запоздало подумала: "...Если меня поймают, то родичей все равно накажут. Так я могу сделать им лишь еще хуже".
Но с другой стороны, ведь пойти на кухню, чтобы помочь хоть чем-то другим пленным, можно и не таясь. Ей нужно прийти на кухню открыто и сказать, что по желанию Саурона она отнесет пленникам еды... А чтобы попасть на кухню, ей нужно просто велеть орку-охраннику проводить ее. Быть может, получив отказ от девы, Саурон не стал, или еще не успел, подготовить то, что планировал, и тогда Линаэвэн опередит его, принесет еды своим родичам и не нанесет им вреда. И сделает это всего один раз, но зато увидит товарищей, узнает, что с ними, и сможет поддержать...
Дева не подумала, зачем тем, кого обрекли на голодную смерть "принести еды всего один раз", да еще к тому же в начале голодания. Линаэвэн не думала вперед, она просто делала то, что ей хотелось здесь и сейчас.
И дева собралась с духом. Ей было нужно идти непринужденно, не прячась, только тогда может удаться задуманное. Эльдэ решительно открыла дверь и, сдерживая отвращение, обратилась к стоящему возле ее комнаты орку:
- Я иду на кухню. Твой господин хотел, чтобы я накормила пленников, - сказала Линаэвэн, и затаив дыхание подумала: "Хотел, но так как я отказалась участвовать в его плане, не стал пока ничего приказывать своим слугам". Более того, есть шанс, что из-за ее отказа и на кухне не приготовил того, что наверняка запланировал для этой "трапезы" умаиа. Линаэвэн надеялась, что сумела обыграть Саурона: она пойдет на кухню сама, а не с оборотнем, возьмет ту пищу, которую выберет сама, а не отравленную по приказу Темного, и Саурон ничего не сможет сделать, даже не успеет "подготовить" других нолдор к встречи с нею какой-либо ложью.
Орк, услышав эльфку, осклабился, но и не подумал отступить.
- Иди внутрь. Господину доложат, чего ты хочешь, - орк не знал, о чем идет речь, но он знал свой приказ: если пленница чего-то захочет, об этом нужно немедленно доложить.
У Линаэвэн опустились руки. У нее получилось... хуже, чем ничего. Саурон сможет добиться всего, чего желал. Умаиа хотел, чтобы она согласилась готовить, но она отказалась - а теперь? Саурон посмеется над ней - пусть, это и не самое страшное; но что другие? Что Морнахэндо? Или сказать Саурону: "Я согласна готовить, если это не окажется никому во вред?". Но ведь навредить можно по-разному... Линаэвэн опустила голову, закусила губу. Кажется, она придумала, что сказать и сделать.
***
Волк направлялся к себе в кабинет, когда в коридоре перед ним склонился орк:
- Господин, девка хочет говорить с тобой, она хочет идти на кухню.
Волк кивнул и жестом велел рабу убраться с дороги, а сам снова пошел к комнате Линаэвэн. Остановившись перед дверью, умаиа решил проявить вежливость и постучал.
Линаэвэн открыла дверь очень быстро, она была бледна, но говорила решительно:
- Я накормлю пленников сегодня, только... если я съем ту же еду, что и другие, и после не вернусь сюда, а останусь в подземелье. В тех же условиях, что и другие. - Но несмотря на свою внешнюю решимость, про себя эльдэ подумала: "Что, если я не выдержу?", однако, на этот вопрос можно было резонно возразить: "А что, если не выдержат другие?".