Ларкатал и Кирион вновь устроились рядом на одной кровати. Нолдо сжал руками виски и прошептал:
- Проще всего было бы сказать себе: "Саурон пытается купить меня лестью, и ничего более". Но... ты ведь чувствуешь, что это не так, ты с самого начала сказал мне, что я нужен ему - врагу, умаиа - не просто как тот, из кого можно вытянуть секреты.
Кирион кивнул и задумчиво произнес:
- Он враг, он Темный, но он ведь живой, а все живые хотят Света и тепла...
- Саурон хочет Света. Как все живые... - повторил нолдо и встрепенулся: в словах Кириона было нечто важное, ведь даже Света можно хотеть по-разному. Моринготто, похитивший Сильмарилли, тоже хотел Света. А Унголиант? Она тоже живая. Она тоже хотела Света? Еще как. И погубила Древа, выпив из них весь Свет... Эльф не мог сравнивать себя с Древами, но отношение Саурона к нему могло быть таким же, как и у других Темных. - Кирион, я глупец.
- Не говори так, - запротестовал синда. - Ты куда мудрее меня.
- Саурон видит во мне Свет, - пояснил Ларкатал. - Я нужен ему именно поэтому, он просит не оставлять его без Света, и все это не притворство, но это... никак не связано с желанием измениться. Он может хотеть, даже жаждать Света, но лично для себя. А я даже не подумал об этом. Кто я после этого, как не глупец?
- Все ошибаются, - возразил Кирион. - Я ошибался сильнее тебя... Но что ты будешь делать теперь? Скажешь Саурону: "Нет, ты просишь от меня слишком многого"?
- Но он не отказался меняться, он сказал "возможно"...
***
Кирион уже забылся сном, а Ларкатал все думал. Что, если Саурон, в самом деле, хотел бы измениться и не может, оттого, что крепко связан с Моринготто и боится Валар? Можно ли отвергнуть пусть и малую возможность того, что умаиа готов раскаяться?.. Но если все не так, и никакой готовности нет, к чему будут разговоры с врагом о Свете? Саурон не Унголиант, а Ларкатал не Древа, умаиа не станет уничтожать нолдо, чтобы добраться до Света, но может держать при себе, как... есть у него здесь камины и лампы, и будет Ларкатал. Эльфа передернуло. Нужно было разобраться, понять, что же действительно двигало Сауроном, но пока эльф не мог ни к чему прийти, и так, в раздумьях, уснул.
***
В подземелье вновь появился Фуинор. Повелитель велел прекратить допросы, но то, что собирался делать Фуинор, было не допросом, и Маирон не возражал. Темные получали удовольствие от мучений других и не желали упускать возможность. На Волчьем Острове пленников всегда было немного - либо одиночки-бродяги из синдар, слабые и неинтересные, которых чаще всего отправляли после скорых допросов в рудники Ангамандо; либо пленные, которых орки гнали через Остров на Север. Из таких конвоев Повелитель обычно отбирал себе нескольких для развлечения, но и они чаще всего быстро становились неинтересны. А Волку хотелось сильных, стойких и умных пленных, которых трудно ломать, которые бы до последнего пытались сопротивляться, прежде чем затихнуть, скорчившись перед ним в покорной позе раба. Но увы, попадались в основном жалкие создания, считавшие себя гордыми и достойными, как тот же Морнахэндо, но в действительности уже давно служившие Северу, хотя сами этого не понимали и почитали себя Светлыми. А в последнее время новых пленных уже давно не попадалось, вообще никаких. Правда, на Острове было немного эльфов, Смертных и гномов, из забранных с последнего конвоя, и из тех, что попались еще при осаде Минас-Тирита, но после месяцев, а то и годов допросов, им все больше и больше требовалось времени на восстановление, и ближайшие недели три их все еще придется не трогать.
Потому захваченный Больдогом отряд принес на остров оживление и предвкушение. Каждый развлекался на свой лад: Повелитель медленно стирал у эльфов границы меж допустимыми уступками и осквернением себя; Эвег наслаждался болью от ран хроа и фэа, а еще более самим исцелением - он был из народа Эстэ и любил лечить; Фуинору тоже было чем заняться - ужас мятущейся и напуганной мороками души был для него наслаждением; один лишь Больдог пока скучал в предвкушении допросов. Придет и его время. А после Повелитель поощрит и простых орков, устроив для них пару показательных казней или отдав им на растерзание ненужного пленника.
Пока же Фуинор подошел к камере Нэльдора и без стука вошел внутрь.
- У меня две новости для тебя, нолдо, раскрывший нам, что вы из Наркосторондо. Первое: твой брат опоздает и не прибудет к сроку. Он был ранен во время бури в лесу, но с ним все в порядке, завтра его привезут в крепость. Второе: твой брат еще лучше, чем ты. Ты раскрыл свои уста, а твой брат раскрыл перед нами свой разум. Вы оба угодны Повелителю, и он вознаградит вас по заслугам.
Выслушав умаиа Нэльдор побледнел и вскинул голову.
- Ты, конечно, лжешь! Ламмион не мог... - пусть эльф сам и выдал, что они из Наркосторондо, но в брате нолдо не сомневался. Даже Нэльдор знал, что открыв разум врагу, можно выдать все тайны и самому подвергнуться внушению, а Ламмион был старше, отважнее, умнее! И все же Нэльдор прикусил язык. Когда он-то поумнеет?! Темные наверняка до этого не знали точно, что они двоюродные братья! Предположили, а он и подтвердил. Эдак у него все, что пожелают, вытянут: придут, скажут что-то, что сильно заденет, хоть бы и ложь, а он опять отзовется, как сейчас, или как тогда, рядом с Линаэвэн.
Находясь в душевном смятении, юноша не заметил, как Фуинор окутывает его паутиной заклятий. Внешне казалось, что умаиа постоял немного, выслушал пленника, а потом вышел, не ответив.
***
Фуинор сделал то, за чем приходил, и теперь осталось лишь ждать. Кошмары будут преследовать Нэльдора каждый раз, как тот закроет глаза. Кошмары, сводящие с ума, после которых эльф будет просыпаться в ужасе и рыданиях. А если удастся довести Нэльдора до бреда, то он может проговориться и о чем-то важном. Пока же юный наркосторондец будет видеть, как он предал всех - своего брата, чей разум теперь во власти Врага, Линаэвэн, что теперь добровольно служит Саурону, Наркосторондо, что был им раскрыт... Фуинор улыбнулся, предвкушая развлечение.
В самом деле, Нэльдор, измученный переживаниями и принуждаемый заклятиями, вскоре уснул и метался во сне, оказавшись во власти умаиа, некогда принадлежавшего к народу Ирмо. Во сне Нэльдор не сомневался, что Ламмион открыл свой разум врагам, и знал, что это случилось из-за него. И во всем, что случилось с Линаэвэн, тоже был повинен лишь он. Ни брат, ни тэлэрэ не пришли бы в "гости", если б не он, а в гостях их околдовали, связали незримыми путами, и потому они делали то, на что не согласились бы сами. И все из-за него одного... Хотя сам он отказался быть "гостем" и ушел в подземелья... Откуда-то выплыло лицо Химйамакиля, осуждающее и холодное. Вот кто не согласился бы! И в лице товарища читалось горькое: "Ты предал нас, ты предал наш город".
- Нет, тебе сказали неправду, - воскликнул юноша. - Я подвел вас всех, но... Я не предавал...
Эльф во сне Нэльдора, лишь молча развернулся и пошел прочь, не слушая, а Нэльдор не мог сдвинуться с места: Фуинор хотел вытянуть из пленника имя гордеца, напарника Ароквэна, и надеялся, что Нэльдор окликнет уходящего. Но время умаиа кончалось, он знал, что скоро эльф начнет просыпаться, и если сейчас не выгорело, то придется оставить до следующего раза.
Юноша же во сне не посмел позвать товарища, опустил голову и закусил губу. Он не был предателем, но он был виновен и заслужил осуждение: Химйамакиль не поступил бы так, как Нэльдор...
***
Время близилось к утру, когда Эвег закончил осмотр пленников в подземелье. Умаиа был все еще зол на Химйамакиля, хотя именно этот эльф доставил ему больше всего удовольствия в эту ночь, и целитель, поднимаясь на верхние этажи цитадели, строил планы мести и развлечения на будущее.
Пока же, окутанный еще темными предрассветными сумерками, Эвег постучал в комнату Ларкатала и Кириона. Разумеется, умаиа мог войти и сам, но он хотел сохранить иллюзию того, что "гости" и правда могут решать, пускать или не пускать к себе.
***
Кирион поднялся на стук и открыл дверь. На пороге стоял атан с сумкой целителя. Ларкатал, уснувший ближе к рассвету, резко вскочил, приняв стук за знак опасности и только затем осознал, где он и что с ним.
Как решили эльфы, вошедший был человеком, что служит Саурону; вскоре Смертный сам объявил об этом без тени стыда, а после пытался уверять, что пришел лечить Ларкатала по просьбе Линаэвэн.
- Не знай я достоверно, кто тебя послал, я мог бы и поверить, - холодно произнес нолдо, помнивший, что Саурон говорил за ужином, что пришлет целителя. - Я не приму твоего лечения. - Он согласился на многое ради Кириона, но уступать ради своего облегчения и удобства, принимая подачку, воин не желал.
Эвег не стал спорить, развернулся и вышел, чтобы спустя четверть часа вернуться вместе с Маироном. Дождавшись, когда дверь откроют, явно раздраженный Волк резко вошел внутрь и мрачно посмотрел на Ларкатала.
- Что за мальчишество? Почему ты отказываешься от лечения? Никак не ожидал от тебя такого!
"Конечно, Эвегу велели - он не мог просто согласиться с отказом и уйти", - подумал Лареатал, а вслух ответил:
- А чего ты от меня ожидал? Если я принимаю что либо от тебя, то не ради моего удобства. - Ларкатал не договорил, что делает это "ради Кириона", но синда все понял сам, и опустил глаза.
- Ты знал еще вечером, что к тебе придет целитель, и не возражал, а теперь вдруг что-то в тебе взыграло? - насмешливо спросил Волк. - Или просто хочешь Кириона лишний раз ткнуть носом, что он виной всему, что ты делаешь? - Волк надеялся, что ударил по обоим. - Кстати, тебе неплохо бы извиниться перед Эвегом за оскорбление: он и правда пришел к тебе по просьбе Линаэвэн.
- Ты же понимаешь, что на тебе никакой вины нет? - Запротестовал Ларкатал, глядя на синдо. - Только сознательный поступок может быть виной. - Нолдо не знал, что еще можно сказать и вновь перевел внимательный взгляд на Саурона, неожиданно поняв, что именно могло бы послужить тем самым разграничением, о котором он думал... Что именно помогло бы помочь ему понять: хочет ли умаиа раскаяться и идти к Свету, но не может, или же Саурон просто жаждет Света лично для себя, как все Темные. - Я в самом деле не ответил тебе на слова о целителе, хотя и услышал, и запомнил их. Слишком уж напряженным был наш разговор, а в конце его я пришел в смятение и должен был все обдумать... И этой ночью я обдумывал то, что ты говорил мне, и решал как я должен поступить; но мое решение не связано с тем, чтобы принимать лечение от этого человека. - Ларкатал посмотрел на Эвега и подумал, что, пожалуй, человеку, в самом деле, нужно было что-то сказать... Линаэвэн наверняка была введена в заблуждение, но человек этого мог и не знать. И Ларкатал обратился к целителю: - Я готов извиниться за свои слова, если ты был честен со мной; но каких слов ты заслуживаешь по другим своим делам, смотри сам, - нолдо пристально взглянул в глаза целителя... и эльфу почудилось, что эти глаза... не глаза человека.
- Перестань, Ларкатал, - тем временем отрезал Волк: было видно, что он рассержен. - Мы все знаем, что ты здесь из жалости к Кириону, который не выдержал даже простейшего испытания. И мне порядком надоело, что ты постоянно пытаешься прикрыться тем, что ты здесь не ради себя. Ты дал обещание, и не важно, по какой причине, так что держись его; но если ты пытаешься выкручиваться, то изволь, давай называть вещи своими именами. Ты сжалился над своим жалким и слабым родичем, а не ради себя пошел ко мне. И ты достаточно горд и силен, чтобы терпеть пытки и боль от ран, не прося помощи и не принимая лечения от врага, ожидая, пока твое фэа само восстановит твое хроа. Ты ведь это имел в виду. И если ты хотел быть благородным, то стоило бы быть благородным до конца, а не ставить Кириону в вину все время свое "ты знаешь, почему я здесь". Да, мы все это знаем: потому что ты герой, а твой родич слабак. А теперь ляг и дай Эвегу сделать свое дело.
- Неблагородно согласиться с твоими словами, унижающими Кириона, - ответил нолдо, словно он и правда каждый раз не напоминал, почему он здесь. Этот эльф как и прочие, не видел за собой проступков, и это разочаровывало Маирона. - Свойства нашего тела, привычки или опыт не то, что делает нас более или менее достойными. Но раз мы говорим начистоту, то справедливо сказать, что ты держишь меня здесь только тем, что грозишь пытками моему товарищу. Ты сказал мне вчера, что слишком тесно связан со своим Владыкой и не можешь уйти, и не знаешь куда... - Ларкатал полагал, что умаиа вряд ли хотел вести этот разговор при целителе, но теперь нолдо считал, что он мог и должен был говорить, даже если при этом выдавал Саурона другим Темным. Эльф не понимал, что своими словами фактически отрезает Саурону путь к отступлению, к возвращению к свету и "сговору с эльфами". И Ларкатал продолжал свою гневную речь. - Но ты властен над тем, чтобы мучить или нет пленных в своей крепости. Ты попросил меня не оставлять тебя без Света, и я тоже попрошу в ответ: сними свою угрозу, свое условие, и обещай, что не повторишь его. Чтобы за то, что я однажды откажусь и уйду или буду молчать, или скажу то, что ты сочтешь дерзостью, или нарушу еще что-то из твоих условий, ни Кириону, ни другим моим товарищам не будет грозить кара. Это в твоей воле, ведь я по-прежнему остаюсь в плену, и у тебя есть орки и многое другое, чтобы угрожать лично мне.
Ларкатал считал, что этот выбор, который он дал Саурону, и есть возможность провести границу. Если умаиа хочет... перестать быть Сауроном, хочет идти к Свету, то он сделает этот шаг: даст свободу в тех пределах, в каких он в силах её дать. Если же Саурон хочет просто заполучить Свет себе - то откажет: ведь иначе он лишится лучшего способа удерживать и принуждать Ларкатала. Нолдо не думал, что Саурон просто не может согласиться на такие условия... при свидетелях. Эльф загадал про себя условие, потому, что ему было слишком сложно искать правду, вместо этого нолдо хотел, чтобы все было просто, чтобы сама Эа через "знаки" дала ему простой и четкий ответ - нужно ему помочь Темному вернуться к Свету или нет. И эльф не заботился ни о свободной воле умаиа, ни о возможностях разумной речи, ни даже о том насколько допустимо требовать что-либо от Саурона при других Темных. Эльф просто хотел быстрого и легкого решения, которое принимают за него.
- Ты хочешь сказать, что правда может унизить? - прорычал Волк, теряющий терпение и разозленный тем, как его подставили перед Эвегом. - Кирион слаб, и не надо это прятать за красивыми словами о привычке или опыте. Дух определяет все, и достоинство в том числе. Но ты все время пытаешься меня обмануть, пытаешься вывернуться, хотя я честен с тобой и заранее сделал для тебя все, что смог. А теперь ты хочешь вновь обмануть меня, уловкой вытянуть из меня обещание, а потом уйти и ничего мне не дать. И раз ты так решил поступить со мной, то вот и тебе мое слово: что будет с тобой, то станет и с Кирионом. И если твои раны нельзя лечить, то пусть и он разделит твою боль, - с этими словами Волк развернулся и в гневе вышел, а Эвег, подняв бровь, вопросительно посмотрел на Ларкатала.
Для себя нолдо решил что ответ был ясен, и продолжения прошлого быть уже не могло: умаиа не только отказал выполнить условия, но и прибег к угрозе и каре. Однако сейчас Саурон ушел, а рядом оставался этот Эвэг. И Кирион...
- Он прав, я много слабее тебя, - заговорил до сих пор молчавший синда. - Но ты, ты сильный! Не соглашайся больше ни на что ради меня.
- Ты вовсе не...
- Я говорю так не потому, что обижен; я знаю, что ты не думаешь обо мне так, как Гортхаур, просто тебе тяжело было видеть, что я едва держусь... - Кирион опустил голову, горько сжал губы. - Но если ты будешь соглашаться ради меня, от тебя будут требовать, чтобы ты принял от врагов больше, чтобы принял то, что в другой ситуации бы отверг. Как и сейчас он требует то одно, то другое; а потом все равно объявит тебя обманщиком, как и сейчас объявил. Не соглашайся больше, даже если я потом не выдержу и буду тебя просить, помни, что я хочу другого, а прошу... просто потому что слаб...
Эвег не вмешивался и, давя ухмылку, слушал, как один наивный глупец уговаривает другого не принимать ничего хорошего от Темных. Ох, слышали бы сейчас этих самозабвенных и напыщенных гордецов их родичи-рабы в Ангамандо, где лишний раз кнутом не получить уже за счастье.
А Ларкатал тем временем отвечал товарищу:
- Ты не слаб, Кирион, иначе не мог бы сказать таких слов. В одном Саурон, - нолдо вновь открыто назвал умаиа этим именем, - прав: важнее всего дух. А я добавлю, что еще важен выбор. Тогда, на стене, ты не сдался; быть может, хотел, но все же преодолел себя. - Ларкатал сжал руку товарища и зажмурился... Он знал, что теперь Саурон заставит заплатить за этот отказ и Кириона, и других, но Ларкатал не мог не отказать, особенно теперь, после всех своих слов (нет, нолдо не считал это гордыней). Затем Ларкатал, открыл глаза, выпрямился и обратился к самому целителю, говоря твердо и ясно: - Запомни мои слова и передай их своему господину, ибо с ним я больше говорить не стану: "Что я не обманщик, ты знаешь сам. При первой встрече ты проверял меня, а теперь я проверил тебя. Ответь ты "да", я остался бы рядом свободно, приложил бы усилия, чтобы помочь тебе выйти к Свету, и ушел бы от тебя нескоро. Но ты хочешь Света только для себя лично, и отдавать тебе Свет своей фэа так же немыслимо, как самому отдать Древа Унголиант, чтобы она их пожрала. Впредь я отказываюсь от бесед с тобой и от самих гостей". Передай это своему господину. Что до твоего лечения, теперь мое согласие было бы и не вполне честным, я принял бы подарок, связанный с "гостями", отвергая их на словах. Да и сам Саурон может передумать лечить меня, когда услышит мой ответ.
Эвэг, слушал послание, склонив голову набок, и когда эльф закончил, заговорил сам:
- Ты уверен, что больше не станешь говорить с Повелителем? Я бы не зарекался на твоем месте. - Темные очень часто, почти всегда, видели как свежие пленники швырялись гордыми словами и обещаниями только для того, чтобы, познав почем фунт лиха, сразу же их нарушить. - И не хочешь ли ты сам сохранить свой Свет лишь для себя? - Эвег однажды встречал того, кого считал Светлым: тот эльф щедро отдавал Свет направо и налево, не иссякая. - Я слышал, что Свет, которого так не хватает Повелителю, - тут Эвег откровенно усмехнулся: он не верил, что Маирон чего-то ищет, считая слова Волка очередной уловкой и его способом забавляться с нолдо, - что Свет всегда действенен, обращен к другим. Не знаю, так ли это. Валар сидели в Амане в лучах Света, а весь мир тонул во Мраке, но их зовут Светлыми... Не таков ли и ты? Ты не дашь свой Свет Повелителю потому, что он не достоин твоего Света, а мне казалось, что солнце равно должно светить всем, и достойным, и нет. Так что подумай еще раз, эльф. Я, ради Повелителя, буду добр к тебе: я не прикажу нанести Кириону те же раны, что у тебя, как распорядился Маирон, но я исцелю тебя.
Кто мог знать, что в действительности Эвег не наносил ран не ради Повелителя, а ради... того, кого не видел уже столетия. И про себя умаиа надеялся, что этот эльф задумается над его словами. Если он и правда так Светел, как полагал Маирон.
Ларкатал, же, а вслед за ним и Кирион, все лучше понимали, что перед ними отнюдь не человек, который в чем-то может даже не подчиниться Саурону. И это понимание для эльфов было куда важнее, чем смысл слов, сказанных очередным умаиа.
- Ты говоришь не о том. Хочу, не хочу, считаю достойным, не считаю... Это просто немыслимо. Невозможно, - ответил Ларкатал. - И если бы я согласился теперь, после того, что осознал, то утратил бы то, чего так жаждет Саурон. Но ты не поймешь этого, Темный. - Нолдо считал, что целитель не поймет его отнюдь не по незнанию того, что такое Свет: аину не просто знал о Свете, он некогда жил в нем; но умаиа отрекся от него, и стал безумным. Потому объяснять что-либо ему или Саурону было бессмысленно.
***
Смысла притворяться человеком больше не было, и Эвег мысленно позвал орков. Те вошли почти мгновенно, ведь они были в коридоре, и одним из них был Больдог. Двое орков подошли к Кириону, двое к Ларкаталу.
- Сам ляжешь или помочь? - поинтересовался Эвег.
После угрозы применить силу Ларкатал тем более не хотел покоряться. Эльф долго сдерживал себя, беседуя с врагом, но теперь нолдо знал, что ни ему, ни его товарищам пощады не будет, а значит нечего бояться и можно сделать то, что и подобало воину: ударить.
Эвег молча кивнул оркам - те были готовы скрутить пленников. По два орка на эльфа оказалось маловато, но Больдог всегда был готов применить Волю. И Ларкатала, ударившего одного из парней головой о каменную стену, так, что тот затих, немедленно настигла такая боль, что эльф застыл в движении, беззвучно хватая ртом воздух, а затем скрючился на полу. Растянуть на кровати скованного болью проблемы не составило, и орки быстро привязывали нолдо за руки и за ноги к спинкам кровати.
С Кирионом, после короткой борьбы тоже справились, и вскоре синдо лежал на второй кровати, на животе, с заломленными руками, стянутыми веревкой, в неудобной и болезненной позе. Видя безысходность и ужас их положения, глаза Кириона расширились, он попытался дернуться, но не смог. А нолдо, напротив, с удивлением осознал, что сейчас стал свободнее, чем был все это время. Теперь он был связан всего лишь веревками, а раньше был скован условиями и своим согласием; но теперь он мог сопротивляться так, как будет в его силах.
- Кто жил раньше в этой комнате, не знаешь? - усмехнулся Эвег, садясь рядом с Ларкаталом. - Уж не сын ли Артаресто с его наставником? Повелитель отвел тебе лучшие комнаты, а ты так неблагодарен.
Ларкатал не ответил, Кирион промолчал, а Эвегу слова пленников были и не нужны - и началось лечение. Эвег был почти бережным, не торопился и делал свою работу на славу. Это тело должно было быть готово к пыткам чем раньше, тем лучше.
Пока Эвег работал, он думал о словах нолдо:
- Я и правда не понимаю тебя, эльф, - неторопливо говорил целитель, временами, когда нужно было сосредоточиться, делая паузы. - С тобой обращались, как с принцем, все твои желания, даже невысказанные, учитывались. Я не помню, чтобы хоть одному пленнику досталось такое отношение. Ради тебя не трогали никого: ни Верных Финдарато, знающих все о Наркосторондо, ни Линаэвэн, что давно ведет переговоры со всеми соседями для Финдарато. Сколько всего хранится в ее прекрасной головке? Но ради тебя Повелитель отложил нужды войны, поставил нужды своей души во главу угла. Думаешь, Владыка Севера это оценит? Нет, уверяю тебя. Маирон рискует. Но и ты не ценишь. И я не понимаю этого. Линаэвэн допросят как следует, Наместник Владыки должен знать о землях вокруг себя и о планах врагов. Из Линаэвэн вытянут все, что она знает, если будет нужно, в ее теле переломают каждую косточку, а я все сращу обратно. Но если дева каким-то чудом будет молчать, ее отправят в Ангамандо, где валараукар своими бичами вытянут из нее нужные ответы. Она не Маитимо, рано или поздно она заговорит. И произойдет это потому, что однажды отказался говорить ты. И отметь при том: не о тайнах, не о запретном.
Каждое слово впивалось в Ларкатала, как игла, и он бледнел и сжимал зубы. Пока нолдо мог повторять себе, что все, что говорит Эвег, "это только слова"... Но эльф понимал, что скоро страшные слова станут реальностью. И все же Темному он не ответил.
Целитель продолжал свою работу в тишине, пока спустя еще какое-то время Кирион тихо не застонал сквозь зубы. Эвег знал, что синда уже не чувствует онемевших рук, он ощущал это своим чутким восприятием целителя.
- Больдог, развяжи Кириона. Еще не настало время пыток; пусть он просто нам не мешает.
Развязанный синда ничего не мог сделать и лишь выдохнул:
- Будь проклят весь ваш Север...
- Ах ты гаденыш, - беззлобно, скорее укоризненно, буркнул Болдог (ишь ты, вместо благодарности начал проклинать) и ударил Кириона по лицу ладонью, разбивая губы.
- Не пачкай кровать кровью, - поморщился Эвег. - Скоро он окажется в подземелье, и там ты сможешь обучить его манерам. Насколько я вижу, этот из понятливых.
Ларкатал дернулся от таких слов, но сделать ничего не мог.
- Держись! - крикнул нолдо товарищу, сознавая, что его ждет. - Ты сильнее, чем думаешь: ты выстоишь. А этого палача и тюремщика убьют, не я, так другие. - Нолдо жалел, что не может ударить Эвега.
Вскоре целитель закончил лечение и собрал инструменты. Мертвого орка вытащили из комнаты, вслед за ним увели и Кириона, снова заломив эльфу руки. А Эвег вновь спустился в темницы: ему предстояло много работы. Пленных нужно было долечить, так, чтобы они были готовы к допросам уже сегодня.
***
Ларкатал, все так же привязанный к кровати, остался в комнате один. Он молчал. Думал то о Кирионе, которого утащили, то о других товарищах, и в голове нолдо одни страшные образы сменялись другими. Ларкатал отгонял их от себя, повторяя, что это все не правда, это его воображение - но образы возвращались.
Так прошло довольно много времени, и лишь несколько часов спустя, когда утро разгорелось вовсю, к привязанному нолдо зашел Саурон.
Волк сел рядом с Ларкаталом на кровать.
- Вот, похоже, и все, да? - вздохнув, спросил умаиа. - Я не стану тебя пока отвязывать, иначе ты на меня бросишься, а я не хочу этого. Во-первых, успокойся, все в безопасности, никого пока не тронули. Во-вторых, Ламмион не вернулся на рассвете, но я получил от него весть: он пострадал от бури и задержится. Но я не накажу за это Нэльдора, ведь задержка была неумышленная. Есть еще и третье: я позволил Линаэвэн стать гостьей моего повара-беоринга, который верно служит мне много лет. Ваш гонец думает, что может переубедить человека, отвратить его от Тьмы и я не буду мешать ей. Ну, что скажешь? Разве я не стараюсь для тебя?
Ларкатал ждал, что Саурон пришел для того, чтобы наказать его за неповиновение, но сев рядом с привязанным, умаиа, напротив, заговорил мягко и даже делал уступки. И все же обещания, которого требовал Ларкатал, не дал. И, как понимал нолдо, не даст. Очевидно, Саурон мог идти на уступки ради того, чтобы заполучить себе немного Света, но при этом он не собирался оставлять Тьму и идти к Свету. И значит добро, которое делал умаиа, ничего не значило.
Ларкатал прикрыл глаза... Он знал, что за его молчанием последует то, о чем говорил второй умаиа, целитель, притворяющийся человеком. И все равно нолдо упорно молчал.
- Я не могу сделать большего, по крайней мере пока, - Волк вздохнул и потянулся, чтобы развязать эльфу ноги. - У Владыки повсюду глаза и уши, думаю, тот же Эвег с удовольствием доложит в Твердыню о первой же моей оплошности. Еще день-два, и он начнет спрашивать, когда же я начну вызнавать тайну Наркосторондо. Я тяну время, как могу, Ларкатал, и делаю, что могу. И если бы ты мне помог придумать что-то еще...
Ноги "гостя" оказались на свободе, и Маирон застыл, с сомнением глядя на руки Ларкатала. В этот момент Волк подумал, что если бы этот эльф согласился остаться с ним, стать его другом, учиться у него, быть верным ему, то Волк и в самом деле мог бы распустить пленников, покинуть Остров и службу Владыке... Только вот где гарантия, что Ларкатал не оставит его вновь, и как бы не получилось так, что Волк, все потеряв, ничего не получит?
"Если этот помешанный на боли и лечении болван и правда донесет на меня Владыке, мне не будет чем отвести от себя гнев", - думал про себя Маирон.
***
Ларкатал молча думал о том, что словам Саурона почти можно было поверить. Скорее всего, они даже были почти правдой. Почти. Саурон говорил так, словно не искал сведений о Наркосторондо - но это было неправдой, конечно же он искал. Прежде, чем вдруг так странно изменил свое поведение. Похоже что Саурон действительно особым образом относился к нему, но для Ларкатала это ничего не меняло - Саурон был врагом. Тем, кто убивал, захватывал, пытал, и будет делать это впредь.
Ларкатал понимал, что и его самого не ждет ничего хорошего; его вряд ли убьют, но зато будут допрашивать: и его самого, и его товарищей... И этого можно будет избежать, только если эльф отдаст Саурону того, что умаиа хочет. А Ларкатал не отдаст. И потому не было смысла говорить что-либо; надо было молчать и готовится к худшему.
***
Ларкатал не отвечал. Волк снова вздохнул:
- Хорошо, Ларкатал, твое молчание красноречиво. Теперь послушай меня. Как ты помнишь, я во всеуслышание заявил, что пока ты у меня в гостях, ни одного пленного не будут допрашивать. Если ты выйдешь из этой комнаты, я не смогу больше тебя защитить. Я не жду, что ты переменишь свое решение, но остальным это знать не обязательно. Я не знаю, как долго наш обман продлится. День-два у нас точно есть. Надеюсь, что ты мне поможешь. Или хотя бы не помешаешь. Веришь ты или нет, но я делаю, что могу, - Волк был искренен, даже готов был идти на жертву.
И Волк отвязал Ларкаталу руки. Если эльф бросится, то это скрыть уже не удастся ни от Эвега, ни от других, и пытки будут неизбежны. Но это будет не его вина, он сделал, что мог. Выбор судьбы для себя и других за нолдо.
А если эльф не нападет... То они начнут говорить. Для начала обсудят, что могут сделать для пленных, а там - и другое.
***
Эльф слушал Саурона, закусив губу. День-два избавления от пыток для других пленников... Как же он хотел этого! Саурон предлагал обмануть остальных Темных, чтобы помочь его товарищам, а после... Но путь к Свету не начинается с обмана, как и с угроз и насилия.
Ларкатал был воином, и перед ним был враг. Он обещал дать пленным время, не требуя взамен чего-либо. Кроме готовности смириться со своим положением и молча сговориться с ним об обмане.
Ларкатал втянул воздух и ударил - резко, метя в глаза. Ведь товарищей заставят заплатить за этот удар.
***
Эльф лежал на спине, его руки слегка затекли, он был ранен, и все равно его удар был яростным, и умаиа едва отразил его! Почти достал, даже пальцы уже касались век... С холодным гневом Волк нанес ответный удар - не руками, Волей. И смотрел, как эльф корчится от невыносимой боли, а когда тот почти лишился чувств, в комнату вошли орки.
- Ты выбрал, эльф. И все же - я хочу быть на твоей стороне. Я могу помочь тебе, а ты мне. Подумай об этом, а как надумаешь - позови меня.
Эти слова после едва отраженного нападения заставили нолдо задуматься. Могло ли быть, что он ошибся, оценивая по одному действию? Да, он мог ошибаться... И эльф снова загадал: если сейчас его просто накажут, "потому что так здесь положено", то он даст Саурону еще один шанс...
Орки выволокли Ларкатала из камеры и поволокли в подземелье.
Примечания:
*(1) В "Повести о Тинувиэль" Мэлько в гневе угрожал Берену пытками Валараукар:
"Здесь у нас заговорщик великих предательств против владычества Мэлько, и он достоин пыток Балрогов".
По "Лэ о Детях Хурина", захваченного Хурине Моринготто тоже отдал Валараукар, вначале насмехаясь:
"Знаешь ли ты мое имя, или тебе нужно сказать, на что надеется тот, кого везут в Ангбанд, на самую горькую казнь, на мучение балрогов?"
Одно из имен Валараукар - ñgwalaraukō, что означает "демон-мучитель". Из всего этого можно заключить, что Валараукар были палачами, и их пытки были очень страшными.