Внизу, в подвалах крепости, начались допросы, а в верхних комнатах продолжались неторопливые беседы.
***
Эвэг ушел, а сконфуженный Март посмотрел на Линаэвэн:
- Скажи мне, есть хоть один шанс, чтобы ты поверила нам, чтобы смогла увидеть Тьму, как я ее вижу, и полюбить?
Линаэвэн задумалась. Возможно, ее слова не смогут помочь Марту, ведь словам он не верит, но, быть может, беоринг поверит в увиденное своими глазами? Что, если им вместе пройти по крепости, спуститься в подземелье? Разве что Марту запрещают туда входить?..
- С одной стороны, я не верю Тьме, - ответила тэлэрэ, - с другой стороны, мы ведь решили показывать друг другу свою правду. Можешь ли ты показать мне Темного, то есть умаиа или орка, за добрым делом? Чтобы выйти за пределы "верю - не верю" и смотреть действительно своими глазами.
- Конечно, - ответил Март. - Они делали мне много добра, и я видел, что и друг другу, да и пленным... Но что ты примешь за доброе дело? Вот, например, Повелитель не желал допрашивать вас, он до последнего пытается удержать вас от войны, он был благороден с вами, просил вас быть его гостями. Но ты считаешь это не добром, а злом. Мне кажется, что... мы разное понимаем под добром и злом, и я не думаю, что хочу вашего добра. Никто из мужчин не вступился за тебя, чтобы уберечь от допроса, пусть и ценой "страшных гостей". Вы все... словно каждый сам за себя. А Повелитель, Больдог и другие... они все друг за друга. - Март спохватился, что ушел далеко от вопроса Линаэвэн, но в нем было слишком много эмоций.
- Нет, - возразила Линаэвэн, - Мы считаем верным стоять друг за друга, защищать друг друга и помогать. В этом мы назовем добром одно и то же. - Но беоринг лишь невесело покачал головой: он не видел, чтобы эльфы что-то делали для реальной помощи друг другу. Да, они много говорили об этом, но как доходило до дела, они были каждый сам за себя. Линаэвэн же не знала мыслей атана и продолжала: - Так, когда нас привели, наши воины заслоняли меня спинами; ты можешь спросить, отчего же я не защитила их, когда могла, пойдя в гости? Ты видел сам, что я выдала важное о нашем городе и не один раз... Ты скажешь, что в том виновна я сама, а не... Гортхаур, но говорить с ним опасно для нас. Так можно... помочь одному и погубить многих.
Март с удивлением посмотрел на Линаэвэн. Он говорил ей совсем о другом, о том, что эльфы выказали себя крайне дурно, не попробовав даже защитить свою женщину: закрыть спинами во дворе - это не защита, это показуха. Но Линаэвэн начала отвечать, что она должна была защищать мужчин, и что она многое выдала... Март не знал, как с таким спорить. Она специально переворачивает все его слова? И все же горец осторожно возразил:
- Я не вижу опасности в том, чтобы говорить с Повелителем. Ты сама спорила с ним, тебя не заставляли, ты могла и отказаться. А теперь, когда проиграла, винишь его. Разве это справедливо? Он не сделал тебе ничего дурного. Он добр с тобой и любезен, хотя ты холодна и постоянно подчеркиваешь, что вы враги. Дай ему шанс! Хочешь, мы можем вместе пойти и говорить с ним, и я первый возражу против, если Повелитель будет принуждать тебя. А если такого не случится, то ты покажешь мне, где же общение с Маироном опасно для тебя.
- Твой Повелитель очень умен и наблюдателен. По одному тому, как Ламмион смотрел на нож, Гортхаур догадался, что он охотник; а по попытке остановить разговор о землях, Гортхаур узнал, откуда мы. Ум, опытность, наблюдательность, это все достоинства, а не изъяны, но мне, например, недостает знаний, чтобы не совершать ошибок.
Мог ли Повелитель, и правда, узнавать что-то от пленных, которые согласились стать гостями? Наверное, да... Он мудр, и он не мог не видеть и не слышать. Но было ли то злом?.. С одной стороны нет, уж лучше так узнать правду, чем через пытки, но с другой стороны... хотел бы Март, чтобы враги через разговор вытянули из него тайны? Нет! Ни за что! Пусть у него и вырвут тайны Севера, но не раньше, чем у него закончатся крики!
- Почему ты думаешь, что Повелитель звал вас в гости ради тайн? - Март выбросил, как щит перед собой, вопрос.
- Я считаю гости ловушкой потому, что говорить непрерывно было условием гостей.
- Ты говоришь мне неправду, думая, что я не знаю, как было дело. Вас никто не заставлял говорить непрерывно и не просил говорить о тайнах.
Линаэвэн не смогла бы оправдаться: ведь Саурон не ставил такого условия напрямую, просто не допускал, чтобы гости переставали вести беседу или отвечали односложно.
- Узнал ли Гортхаур что-то от Нэльдора, когда они изучали звезды, или от других, кто был в гостях не вместе со мной, мне неизвестно. Чтобы узнать, сгущаю ли я краски, стоило бы спросить их самих. И я хотела бы увидеть товарищей, быть может, поддержать их хоть добрым словом, но не знаю, свободно ли ты ходишь в пределах крепости, можешь ли зайти в подземелья; и если да, то дозволят ли мне идти вместе с тобой?
- Я не воин и не могу спускаться в темницы и заходить в некоторые иные места в крепости. Таков порядок. Я не могу тебе помочь большим! - вдруг с болью вскрикнул горец, представив, что и Линаэвэн могут начать допрашивать и... выбивать из нее тайны. Что же они будут делать? Бить это прекрасное создание? Нет, о таком и мыслить нельзя, какой бы заблудшей она ни была... - Линаэвэн, тебе есть что выдавать? - вдруг спросил Март. - О границах Наркосторондо и так знают, есть ли тебе что сказать больше? - пусть эта дева была обманщица и притворщица... Что, если через три дня, лишившись его покровительства и отказавшись от того, чтобы быть гостьей Повелителя, Линаэвэн окажется в подземелье?
- Да, Март, есть. Я везла письмо.
- Ты знаешь, что было в письме? - мрачно спросил горец. - Или ты его не читала?
- Знаю, - просто ответила Линаэвэн.
- Повелитель подготовил меня к разговору с тобой, чтобы я не был обманут, и помог мне ничего не забыть. Но я не понимаю, почему ты отказываешься быть гостьей Маирона: неужели ты боишься проговориться о письме? А о другом уже бесполезно бояться сказать лишнее: Маирон уже знает все, что ему нужно.
- Есть много того, что знают все нарготрондцы, как ты знаешь многое о своем доме, - покачала головой дева. - Есть то, что знаю именно я... Но ты не можешь помочь мне большим, чем помогаешь.
Марту было очень жаль деву. Она не пыталась избежать страшной участи, а словно сама рвалась к ней... Быть может, Линаэвэн просто считала несправедливым, что она избегла допроса, а ее друзья нет?
- А почему я вовсе не считаю эти гости добром... - продолжила тэлэрэ, - Представь себе, что враги схватили тебя, избили, заставили голодать, но не мучили сильнее, хотя могли бы. Ты действительно сочтешь, что тебе сделали добро? Тем одним, что не сделали хуже, чем могли? Я назову добром дар, помощь. А ты?
- Как можешь ты так говорить? - вспыхнул Март. - Да, Больдог был груб с вами, но ты же сама слышала причины той грубости. Повелитель же и вовсе не сделал вам зла! Он встретил вас, своих пленников, своих врагов, жаждущих его гибели и разорения Твердыни, но он протянул вам ладони, просил быть его гостями! - Март негодовал, хотя и старался сдерживать себя изо всех сил.
- Я вижу добро от тебя, - Линаэвэн решила не спорить с Мартом о том, что он не увидит. - Ты помогаешь мне по своей воле, не ставя условий, не требуя чего-то взамен. Сейчас ты идешь готовить, и я помогу тебе, как и сказала; но если бы я ответила "нет, не хочу", ты мог бы огорчиться или обидеться, но не отказал бы в защите и не стал бы, скажем, наказывать. Ты добр и не поступил бы так. Но можешь ли ты мне показать, чтобы умаиа или орк поступали так же? Чтобы кто-то из них помог одному из нас по доброй воле, без условий и наказаний за их нарушение. Или помог в нужде одному из своих, ведь ты говоришь, они все стоят друг за друга, значит, ты видел, что они всегда помогают друг другу, доставляют радость, дарят подарки и так далее? Может быть, лечат обычного орка, который покалечился, или иначе заботятся о нем: орк больше не может принести пользу в войне, но кроме пользы, есть забота. Может быть, выхаживают раненых птиц и зверей. Ты можешь показать мне нечто подобное?
На самом деле, тэлэрэ только недавно видела такую бескорыстную помощь от умаиа - когда Эвег передал ей слова одного из товарищей. Но ее мысли сейчас метались меж обманутым Мартом и страдающими родичами, к тому же для Марта Эвег был человеком.
А Март растерялся. Он никогда не видел, чтобы в крепости лечили лесных зверей и птиц, чтобы заботились о калеках - вообще калек в крепости не видел. Но... может быть, это было лишь совпадением?.. Неприятное, еще не ясное ощущение поселилось в груди Марта. Линаэан видела замешательство атана и продолжила:
- Ты можешь показать мне крепость там, где тебе можно пройти? Ведь здесь идет жизнь, и если Темные не таковы, как считаю я, то мы увидим дружескую беседу, заботу о слабом, помощь друг другу... Малое, но бескорыстное, ведь там, где есть польза, трудно отличить, где совершают добро, а где просто поступают рационально.
Линаэвэн сказала нечто, что заставило Марта... впасть в еще большую задумчивость. Как часто он видел добро и милосердие в крепости... Повелитель всегда был великодушен, и Эвег, он лечит даже мелкие ожоги и порезы женщин на кухне, и оркам тоже помогает, хоть и морщится; Больдог никогда не позволял оркам буянить... Но было ли это милосердием? Март понял, что будет теперь очень внимательно смотреть вокруг, с Линаэвэн или без нее. Он будет внимательно смотреть и искать милосердие, заботу, доброту. Ведь этого всего много рядом. Ведь так?.. Он найдет и покажет это эльдэ. И она убедится!
Не зная мыслей Марта, эльдэ была рада самому размышлению, тому, что на открытом лице атана отражались то жалость, то вопрос, то горячее стремление, и, разумеется, не желала прерывать его.
Через некоторое время Март словно очнулся:
- Да, пойдем на кухню...
- Идем, - кивнула Линаэвэн.
***
На кухне тэлэрэ нарезала сырую птицу, подбирала травы и пряности. В сердце эльдэ смешивались надежда, тревога и горечь. Она надеялась освободить разум атана из плена; но при этом боялась, что ее товарищей могли уже начать допрашивать... Но Линаэвэн успокаивала себя и сосредотачивалась на том, чтобы разложить на темно-коричневое блюдо белый сыр и уже готовое мясо. Было ли молоко для сыра надоено у местных коров, которых выращивают, чтобы убить, или взято как дань в еще уцелевших деревнях Дортониона? Для чьего стола была предназначена эта пища: для служащих в крепости дев, для молчаливого Ханора или для тех, кто, возможно, уже терзает Тардуинэ или Ароквэна? Мысли девы шли по кругу, и вновь она сосредотачивалась и успокаивала себя. Как она сможет говорить с атаном, помогать ему, будучи сама поглощенной тревогой?
- Ты помнишь, - нарушил молчание Март, когда они уже во всю готовили, - вчерашний ужин? Скажи, разве братья Твердыни не были добры друг к другу? Разве не выказывали сочувствие, сострадание и благородство, не поддерживали друг друга? - А потом обратился к женщинам на кухне, - Скажите, вы любите Эвега? - и все согласно закивали головами. А Март повернулся к Линаэвэн. - Видишь? А ведь Эвег учился у самого Мэлькора.
- На вчерашнем ужине тебя тепло приветствовали, Март, - мягко ответила тэлэрэ. - Я могу признать, что собравшиеся поддерживали друг друга, все вместе доказывая свою правоту очень согласованно, - эльдэ старалась избегать обвинений и старалась не забыть, что могло быть хорошим, если смотреть со стороны Марта. - Но доброта, сочувствие, сострадание все же направлены на кого-то, а не против кого-то. О воинах в бою, которые вместе сражаются, не говорят, что они выказывают сострадание друг другу. Сострадают все же тем, кто страдал. Было бы естественно, в ответ на мои слова о причиненных страданиях, вспомнить о своих, о тех, чья смерть или увечье помнятся. Не как довод, а потому что это идет от сердца. Правда, однажды Фуинор сказал, что у Больдога непростая служба, и велел мне прерваться... И этим завершил часть возражений, - два и сейчас прервалась на миг и прикрыла глаза, словно увидев убитых и умерших по пути, вспоминая страдания пленников. - Но я видела сочувствие от тебя и благодарна за это... - И Линаэвэн чуть заметно улыбнулась женщинам. - Вчера Эвэг стал меня успокаивать, а сегодня передал послание от моего товарища. Я понимаю, что вы можете любить Эвэга, ведь он целитель и помогает вам. Это его дело, которое он избрал прежде, чем стать учеником Мэлькора; но частью, думаю, это его долг: всегда ли он волен отказаться от того, чтобы исцелить, и делает это по своей воле? Но раз вы его любите, наверное, он помогает вам и чем-то еще? И разве ты, Март, не считаешь Эвега человеком? Ведь я спросила об орках и умаиар, а то, что человек, служащий Гортхауру, может сберечь доброту, я знаю и по тебе.
Горячий, как и многие Смертные юноши, Март едва дождался, когда Линаэвэн договорит. Она была права и не права.
- Когда Больдог говорил... о повадках твоего народа, о том, что случилось с его воинами, его касались руками, желали поддержать... Помнишь?.. И тебя тоже. Не только Эвег, но и Фуинор. Вовсе не было, что на тебя только "накидывались", - возразил Март.
- Больдога в самом деле поддерживали... Но разве то, что сказал Больдог о пострадавших орках, - как Линаэвэн хотелось сказать "ложь", но эльдэ сдержала себя, - было сказано не как главный довод против моих слов? И меня успокаивали, когда я стала просить перед Больдогом и Фуинором... а пока говорила о своей боли без просьб и возмущалась, было иначе. Да, ты сразу мне сочувствовал, хотя и был уверен, что я не права, но... в том, чтобы доказывать пострадавшему, что с ним поступили правильно, сочувствия нет. Твой же Повелитель... Если ты говоришь, что он добр, то он часто оказывает помощь тому, от кого не получает никакой пользы, ничего не добиваясь своей помощью?
Март смотрел на Линаэвэн с изумлением:
- Больдогу было больно вспоминать! И ты называешь это главным доводом против тебя?! - что же за эгоистичное и бессердечное создание стояло перед ним под обликом прекрасной девы! - Ты набрасывалась и обвиняла, и была не права, но братья, увидев, что тебе тяжело, оставили гордость и праведный гнев и постарались быть с тобой добрыми, проявили милосердие. Но, оказывается, ты не испытала никакой благодарности и затаила в себе лишь злобу на них! Оказывается ты считала, что тебя должны были утешать, пока ты "возмущалась".
Рыцари Твердыни рассказывали множество легенд прекрасных, как горькое вино в серебряных чашах, легенд, полных полынной скорби. В этих легендах говорилось об Учителе, что жертвовал собой ради своего народа, о Рыцарях Твердыни, что умирали и страдали, но прикрывали своих, о любви и нежности, что соединила всех в Твердыне. Но... что было рассказывать об этом Линаэвэн?
- Ты даже не знаешь, о чем говоришь, - с горечью произнес Март. О чем было дальше спорить с Линаэвэн? О каком добре можно говорить с тем, кто не знает благодарности и мерилом всего ставит свои желания? Беоринг попробовал зайти с другой стороны.
- Ты признаешь, что люди Тьмы могут быть добрыми, ты видела Фуинора и Повелителя, и они тоже были добры и заботливы. Но скажи, ты сама, в чем проявляется твоя доброта? Ты отказалась защищать своих. Да, ты говоришь, что боишься проговориться, но твой страх может оправдается, а может и нет, а вот твоих друзей точно будут допрашивать, если уже этого не делают.
Линаэвэн услышала эти слова Марта по-своему... и они вторили тому, о чем она и сама думала:
"Но в тебе самой доброты нет. Ты отказалась защищать своих. Да, ты говоришь, что боишься проговориться, но твой страх, может оправдается, а может и нет, а вот твоих друзей точно будут допрашивать, если уже этого не делают. Когда ты здесь живешь в уюте и довольстве".
- Мне было куда проще проявлять доброту, когда я была свободной; здесь же... когда я просила за своих товарищей, это оказалось напрасно; когда пыталась спасти кого-либо, согласившись на пари, то причинила зло. Защита же согласием идти в гости... - дева вздохнула. - Если твоему Повелителю важно узнать то, что мы знаем, он не откажется от своих намерений... О том, что моих товарищей могут допрашивать, когда я остаюсь здесь, я и сама не могу забыть; как и о том, что, так или иначе, пошла к ванне и ужину, зная, что остальных бросят в подземелье... Скажи, видел ли ты, чтобы умаиар или орки признавали свою вину или просили прощения?
Ее слова барабанили по холодному панцирю отчуждения Марта.
- Мэлько был в плену, но и там не терял милосердия и заботился о других, забыв полностью о себе; молил Валар на коленях, чтобы они пощадили его народ! А ты ради своих ничего не желаешь делать, но говоришь, что жестоки именно мы, Темные! Ты просила за своих товарищей, но это оказалось тщетно: когда это было? О чем ты говоришь? Я первый раз слышу, что ты о ком-то просила, когда же это случилось? То, что ты заключила пари, уж не вина ли это твоей гордыни? Не была ли ты уверена, что Повелитель не способен творить, как и все мы, Темные? И тогда ты спорила не ради помощи пленникам, ты спорила, потому что считала Гортхаура хуже себя. - Как же прав был Больдог! Когда Линаэвэн предложили извиниться или обещали наказать ее родича, она и бровью не повела, но позже стала во всем винить Повелителя и Больдога. Теперь она не желает вытащить из тюрьмы своих товарищей, но вновь винит во всем Темных.- Увы, Линаэвэн, я боюсь, мы не сможем с тобой говорить о добре. Для нас добро очень разное. Ты спрашиваешь меня, где мои братья по Твердыне проявляли бы добро и милосердие, но ты... не умеешь проявлять добро и милосердие сама и не умеешь ценить то, что тебе дается. А того, кто вечно требует, и при том ему вечно мало... не насытить.
- Извини, что мне не всегда удается смотреть как бы с вашей стороны, - тихо произнесла Линаэвэн. - Ведь мне самой больно. Возможно, я не сказала бы так о Больдоге, если бы сочла его слова правдой; это так же, как и ты не веришь мне... попробуй понять, что мне трудно говорить и думать о нем хорошо; как и ты не веришь мне, и я хотела бы, чтобы и ты смотрел не только со своей стороны. Я благодарна тебе за сочувствие и поддержку, но попробуй вспомнить, как я на том самом ужине просила, чтобы кто-либо обратился к Гортхауру, я попросила, чтобы никого больше не наказывали за других или хотя бы за меня. Тебе, наверное, тоже было тяжело, и потому ты сейчас говоришь, что первый раз слышишь об этом. И ты заблуждаешься, считая, что я затаила злобу; уходя, я пожелала твоим товарищам добра, а сегодня сказала тебе об Эвеге. И признала, что Ханор немногословен, а не дурно ко мне относится: у меня нет причин считать иначе. Нам трудно понять друг друга, но можно постараться. И потому я попросила тебя показать мне то добро, что, видимо, часто видишь ты: чтобы к этому добру не примешивались противостояние и обида.
Март вздохнул. С Линаэвэн было так всегда - сначала она нападала и обвиняла, потом, услышав ответ, начинала просить прощения и говорить, что они должны мочь лучше понять друг друга. И раньше ее нежный голос, ее прекрасные глаза, ее колдовские чары действовали на горца, но теперь... он раскусил обман и был свободен.
- Твои речи сладки, эльдэ, а твои печальные глаза смотрят прямо в душу. Но твоим чарам приходит конец. Я не вижу смысла в наших беседах, - Март не отказывался говорить, но он был честен: он отчаялся пытаться понять Линаэвэн и найти с ней общий язык. За каждым ее словом стояли либо упреки, либо ловушки, и каждое его слово Линаэвэн переворачивала.
Линаэвэн была удручена. Март больше не желал разговаривать с ней и считал, что тэлэрэ околдовывала его. У них было еще целых три дня, но человек уже не желал говорить с ней. И виной тому были ее метания, то, что она старалась преодолеть себя, но срывалась вновь и вновь. Однако, тому, как она говорила, была причина: в разуме Линаэвэн не укладывалось, что этот атан действительно был по другую сторону, и дева говорила с ним не как с околдованным воспитанником Саурона, а как с соратником. И поэтому Март мог так и остаться во власти Саурона и однажды отправиться в Ангамандо учиться...
- Я не налагала на тебя чары, но металась, как случалось и прежде... - дева поняла, что оправдывается, и эти оправдания будут неубедительны для Марта. Если не пусты. Для нее трудно было принять, что Март то держался очень доброжелательно, то начинал обвинять ее или оправдывал пытки (хотя и сама Линаэвэн то была ласковой с Мартом, а то начинала обвинять все, что дорого юноше). Но дева решила, что атану их общение должно было даваться еще сложнее: ведь у тэлэрэ не было предубеждения против людей, как у Марта против эльфов. - Если ты откажешься беседовать со мной... это будет справедливо, ты и так выказал терпение; но наши разговоры не продлятся слишком долго: только три дня.
Март не верил оправданиям тэлэрэ, но, услышав про три дня, снова смягчился.
- Почему только три дня? Никто не гонит тебя, и я не хочу отпускать тебя. Даже когда пари обо мне кончится, ты все равно будешь со мной, ну что ты, - и Март позволил себе коснуться ладонью лица девы, провести тыльной стороной по ее скуле. - Ты моя гостья, и я не собираюсь лишать тебя защиты, говорим мы или нет.
- Март... ты думаешь, - ответила Линаэвэн, - что я не умею проявлять добро, во многом потому, что я не пошла в гости к Гортхауру. Значит, если бы ты был захвачен врагами, и в разговоре и споре невольно выдал бы важную тайну, и это случилось бы не раз... то ты не сомневался бы в том, чтобы рисковать снова, даже не веря, что в другой раз окажешься умнее?
- Как бы я себя повел... Я скажу тебе вскоре. Не покидай кухню без меня, или я буду наказан, - сказал Март и двинулся к двери.
- Тебя могут наказать за меня? Я не знала... - не знала, когда просила не наказывать ее товарищей за других и за нее, что и Марта так же накажут за ее ошибки. - И за то, что я могу сказать на ужине?
Март задержался, услышав Линаэвэн.
- Я отвечаю за тебя, и если ты куда-то уйдешь, и натворишь там что-то, то я буду наказан, как был бы наказан любой из командиров, вверенные которому совершили проступок. А я не хочу, чтобы меня секли розгами в колодках, - горец улыбнулся и вышел. Как только Линаэвэн могло прийти в голову, что его накажут за слова, за встречу на ужине? Какими чудовищами она их себе придумывает.
Линаэвэн не поняла, какое наказание грозит Марту, но сейчас не стала уточнять, поняла только, что беоринга будут бить, если она сделает что-то не так. Дева не могла рассказать, что эльфы так не поступают, ведь атан ей все равно не поверит. Март вышел, а эльдэ осталась ждать и думать. Не разрушила ли она сама все возможности помочь юноше? Но отчаиваться было нельзя.
***
Кабинет Волка как раз закончили убирать после того, как Повелитель развлекался в нем с Ароквэном, как Маирон почувствовал приближение беоринга.
Умаиа был задумчив и печален после расставания с Ларкаталом, и изначально он вовсе не собирался пытать Ароквэна, но тот сам напросился... и теперь Волк тушил звериные угли-искры в свои глазах.
- Удивлен, что ты здесь, Март, - приветствовал Маирон беоринга легкой улыбкой. - Я думал, ты вместе с Линаэвэн.
- Нет, она осталась на кухне, а я пришел к тебе, Повелитель, мне нужно спросить тебя для нее. - Волк удивился, но кивнул: продолжай. - Много ли Линаэвэн выдала тебе, пока была твоей гостьей?
Волк задумался, наморщил лоб...
- Только то, что ты слышал: границы Наркосторондо, что она проспорила в пари. Что она еще могла сказать? Что в их землях не держат домашний скот? - Маирон в недоумении пожал плечами.
Март судорожно кивнул, и сказал то, что ему было действительно тяжело произнести:
- Повелитель, ее спутников уже начали пытать? Я хотел бы увидеть одного из них.
Волк удивился. И даже поднял бровь.
- Да, Март. Допрос уже идет. Зачем ты хочешь их видеть?
- Я хочу понять, права ли Линаэвэн, стоит ли ее отказ от гостей того... что делают с ее родичами.
Волк шагнул к Марту, взял юношу за подбородок, и внимательно посмотрел в глаза - готов ли атан? Он сам просит показать ему пытаемых и при том ни в чем не винит Повелителя - это добрый знак... Похоже, что общение с Линаэвэн подтолкнуло беоринга к тому, чего добивался сам умаиа.
- Друг мой, это тяжелое зрелище. Ты уверен, что готов увидеть это? Эльфы враги Твердыни, но то, что нам приходится делать с ними... это воистину ужасно.
Март смотрел во внимательные и полные заботы глаза наставника и черпал в них поддержку:
- Я не могу вечно прятаться за твою спину. Ты служишь Твердыне, как можешь, душой и телом, и я хочу быть таким же.
Волк притянул к себе горца, обнял его, чтобы юноша не заметил торжества в серых глазах.
- Ты доблестный и верный, Март. Ты будешь предан Тьме, что бы ни случилось, - и после краткой паузы продолжил, - Подожди немного, я сейчас закончу, и провожу тебя в подземелье лично.
Март терпеливо ждал, пока Повелитель торопливо заканчивал какие-то подсчеты и делал записи в разложенных на столе бумагах.
- Я приказал начать строить дорогу, Март. Хочу многое успеть до зимы, и тогда весной армия Твердыни сможет начать наступление. Это очень важно, мой друг, - Волк поднял голову и посмотрел на атана, - Как бы я хотел, чтобы эта война скорее закончилась. Но я боюсь, что эльфы смогут учиться жить с нами в мире, только когда мы их захватим.
Март медленно кивнул:
- Да, я понимаю, Повелитель.
Волк делал вид, что торопится закончить важное дело, чтобы пойти с Мартом, а на самом деле ждал, когда Больдог кончит развлекаться с Нэльдором. Наконец, Волк услышал, что все готово, и сложил бумаги.
- Пойдем, Март, - беоринг выглядел внутренне подавленным, но решительным, и умаиа спросил: - Ты уверен в своем выборе? Там кровь и боль, и это та цена, какую нужно платить за свободу.
- Да... Я ведь это давно знаю, Повелитель. Просто раньше пытался стоять в стороне от этого.
- Я горжусь тобой, - улыбнулся Волк, и они спустились в подземелье.
***
Когда открыли дверь камеры, и их взорам предстал лежащий в цепях, истерзанный Нэльдор, Волк на всякий случай напрягся. Но Март лишь слегка побледнел, и только.
Пленник, чьи страдания не закончились с окончанием пытки, глянул на Саурона и решил, что будет молчать; Марта эльф посчитал безмолвным рабом, таким же, как женщины, что прислуживали им в ванной. Но юный нолдо не спешил судить Смертного: быть может, беоринга мучили еще сильней, чем их сейчас, чтобы заставить склониться? Нэльдор едва не заговорил с молодым атаном, но заметив, что тот не сострадал пленнику, не ужасался ранам, промолчал.
- Ты видишь его. Что скажешь? - спокойно и холодно спросил Волк у Марта.
- Что я бы был бережнее к своим друзьям, - так же холодно ответил беоринг. - Боязнь что-то выдать не стоит такого.
- У эльфов странные ценности, - подтвердил Волк.
Нолдо не знал, что Темные говорят о Линаэвэн, и решил, что этот человек осуждал Ларкатала и Кириона, издеваясь над тем, что было только что.
- Кирион не сдался, и он не виноват ни в чем! - лицо эльфа дрогнуло от отвращения. - Нужно быть хуже зверя, чтобы, зная все, обвинить его. Не думал, что среди людей есть... такие.
- Кирион? - искренне удивился атан. - О чем ты?
Нэльдор выдохнул (от боли получился полустон):
- Так ты не знаешь... - но продолжить ему не дал Саурон.
- Думаю, Кирион один из его спутников, видимо, и его допрашивали, - и после обратился к пленнику. - Мы удивляемся, что вы предпочитаете пытки друг друга тому, чтобы вытащить отсюда и себя, и товарища. Кстати, скоро твой брат будет в крепости.
- Ламмион?! - с болью вскрикнул юноша, и вспомнил о том, что он выдал... если бы не он, их не пытали бы всех, как сейчас. И резко закончил. - Никогда больше.
Пленник говорил сбивчиво и несвязно, но не был похож на сумасшедшего, а Волк вовсе не хотел, что бы Нэльдор сказал что-то что может помешать Марту пасть, и поспешил покинуть камеру вместе с воспитанником.
- Почему эльф так странно говорит? - спросил Март, когда они с Повелителем поднимались из темниц.
- Я думаю, он боится сказать лишнее, - ответил Волк. - Но при том не может держать свои чувства при себе, они рвутся наружу. И он думает, что по его оборванным фразам мы сможем понять, о чем речь, но не узнаем лишнего. Впрочем... скорее всего, Нэльдору, с его характером и возрастом, в скором времени очень захочется выговориться. И мы используем это. Зачем пытать, если можно просто поговорить. Ты согласен?
- Да, - ответил Март после нескольких секунд раздумий. И продолжил: - Маирон... Через три дня, когда пари закончится... Я не хочу, чтобы Линаэвэн оказалась в подземелье. Она... такая красивая и нежная... Но она все время говорит, что хочет оказаться здесь, в камере.
- У тебя благородное и доброе сердце, мой друг, - Волк мягко улыбнулся, и положил руку горцу на плечо. Парень уже смог сделать большой шаг вперед в своем обучении, не отвернуться от Темных, глядя на окровавленного эльфа в цепях. А зрелище это то еще: прекрасное и режущее глаз своей неестественностью, Искажение, как оно есть. Но теперь беоринг стоял на пороге того, что Маирон и не думал, что сможет так скоро предложить. Скоро у беоринга будет рабыня. - Я разделяю твой настрой, Март. Дева не понимает, что выбирает, но ты знаешь лучше нее, и ты должен позаботиться о ней. Даже когда пройдут три дня, не отпускай ее, оставь рядом с собой. Если нужно, даже посади на цепь, но оберегай ее. Придет время, и она поймет, что ты действуешь ради ее же блага, но до тех пор... Нас, Темных, могут ненавидеть, как маленькие дети могут ненавидеть горькие лекарства и врачей, но мы должны быть непреклонны и исполнять то, что нужно для их же блага.
- Ты... прав, Повелитель, - отозвался удивленный Март. - Я... так и поступлю. Ты отдашь ее мне?
- Она твоя, мой брат, - тепло улыбнулся Волк.
***
Тем временем Лаирсулэ не покидал целительской, и к нему снова и снова приносили его товарищей. Увидев Кириона, нолдо пришел в ужас.
- Ты держался вопреки всему, - целитель видел это по глазам синда. - Надеюсь, когда придет мой час, я буду таким же сильным.
Целитель не понял, что пытка для него уже началась.
- Нам... даже не задавали вопросы, и я... - у Кириона перехватило дыхание. - Нэльдора покалечили сильнее из-за моей слабости.
- Ты считаешь, если бы на твоем месте был другой, этого бы не сделали? Нэльдор... ведь он выстоял? - Лаирсулэ закусил губу. Он мог помочь товарищам своим даром целителя, но какую же боль приносил этот дар.
Кирион кивнул: Нэльдор выстоял. И осознал: молодого эльфа все равно бы пытали, с участием синдо или без.
- Нас подслушивают везде, - Лаирсулэ запоздало понял, что не предупредил о том же Морнахэндо и Тандаполдо. Впрочем, больше говорить он и не мог, иначе не успел бы вылечить.
***
Март и Маирон поднялись наверх. Горец пошел на кухню к Линаэвэн, а Волк вспомнил, что его ждет "гость". Время близилось к обеду. Впрочем... вот там и встретятся.
Повелитель Волков почти забыл ту досаду, что вызвал в нем отказ Ларкатала, но мысли о "госте" вновь растревожили... рану? Ну нет, нанести ему рану паршивец не смог бы. Вообще не понятно, почему он, Волк, еще не выкинул из головы отказ этого эльфа. Ну подумаешь, не будут они беседовать за столом или прогуливаться по галереям - поговорят в застенках. Волк посмотрит, как этот эльф сможет сохранить свой Свет там, внизу! ...И все же... Волк отчетливо понимал, что не хочет пытать Ларкатала, что мысль о мучениях не бодрит его... Хотя с Ароквэном вот позабавился недурно - пленники всегда орут, даже когда молчат... Может быть, он так и не тронет Ларкатала, но вот к своим спутниками Светлый дорогу открыл, и даже направил.
Маирон развернулся и скорым шагом направился туда, откуда пришел. Лаирсулэ как раз подлатал Верного Артаресто: это даст Волку больше времени, прежде чем эльф потеряет сознание.