Нолдор отдыхали три дня, почти все время проспав, вызывая недоумение и тревогу родичей. Юный оруженосец, превозмогая свои раны, старался ухаживать за Лордом и его побратимом. На третий день за двумя друзьями снова пришли.
Оторни разделили: Алакарно увели смотреть на допросы слабых пленных из мориквэнди, а Маитимо снова повесили на скале, в этот раз на целый месяц. Темные придумали, как обойти свое обещание: Нолдоран жил в одной камере с нолдор. Пока не висел на скале. Но... Маитимо надеялся, что Алакарно поможет родичам не хуже его самого.
Этот месяц был тяжелым для фэанариона... Не только боль в затекшем теле, но и метание души, жгучее желание вернуться к другу и другим родичам - все это терзало нолдо. Пленника регулярно подтягивали наверх, чтобы кормить и поить, но все равно эльф сильно исхудал и обветрился. До камеры с родичами Маитимо дошел сам, но это далось ему нелегко.
Истощенный Нэльяфинвэ почти упал на соломенный тюфяк, что был его кроватью. Заставил себя подняться на локтях, ища взглядом друга и оруженосца и считая, сколько нолдор в камере.
***
Возможности говорить Алакарно опять не дали. То же кресло и кляп, как и в продолжение двух недель. И после возвращения в камеру - рассказы о тех, кого видел сегодня, тех, кто выдержал, и тех, кто сломался. И призывы держаться сколько есть сил - иначе Темные твари не успокоятся, пока не добьются предательства. Только Маитимо рядом не было - ни в камере, ни в кресле...
За этот месяц, однако, были и радости. О десяти отпущенных на свободу мориквэнди Алакарно не знал (хотя до Маитимо эту весть Саурон донес), но зато нолдо не мог не видеть, как исчезают нолдор... и догадывался, почему и куда. Всего исчезло четверо, включая Перворожденного. Маирон хотел отпустить и мальчишку, но того, неожиданно для умаиа, освободил сам Владыка. Теперь, кроме Алакарно, в плену остался только один нолдо. Но этого одного никак нельзя было освободить ни через неделю, ни через месяц - после одной не входящей в планы Владыки 'смерти' и двух приписанных Мордотьяру 'побегов' за нолдор следили как следует. И когда бдительность ослабят - через три месяца, через шесть - пока было неизвестно. Кроме того, Черный Всадник вернулся... и теперь на него уже нельзя было сваливать вину за побеги.
***
Когда Маитимо вернулся в камеру, Алакарно бросился к измученному другу.
- Я не ранен, - тихо отозвался Маитимо Алакарно. - Просто устал, сил нет.
Алакарно начал заботиться о друге, и пришедший почти сразу Энгватар помогал фэанариону вернуть силы. Но целитель не мог говорить открыто, так как в камере оставался еще один нолдо, на которого нельзя было положиться: он мог выдать товарищей под пыткой. И потому Энгватар, угрожающе склонившись над лежащим Маитимо, насмехался:
- В самом деле, ты даже не ранен. Можешь считать это отдыхом рядом с тем, что тебя ждет... Владыка освободил юного нолдо, отравив его душу. Я добросовестно исполнял веление Мелькора и очернял тебя в глазах воина с помощью снов, фрагменты которых передал и Владыке... - целитель чуть помедлил и добавил едва слышно: - Но я знаю, что это было бесполезным занятием.
Маитимо улыбнулся Энгватару углами губ и благодарно посмотрел на целителя. Тот исполнял приказ Моринготто, но так, чтобы не подвести друга.
Однако были и черные вести. Об этом Маитимо рассказал уже Алакарно, когда нолдор остались одни: пока Нолдорана держали на скале, при Алакарно допрашивали не только мориквэнди, но и фэанорингов, и один из них сломался...
- Он и на первом допросе едва держался, а этот был дольше и страшнее. Но он все же долго сопротивлялся, а потом сказал тварям: 'Даже если я все расскажу, вы все равно потом будете меня мучить'. А Фуинор... - Алакарно сбился, - Фуинор заулыбался и ответил: 'Никаких больше пыток и никаких темниц. Зеленая трава, звездное небо и родичи. Ты уйдешь отсюда и никогда не вернешься'. И тот воин... он не смог уже держаться, а Темный давил, и в конце он... принес присягу Северу...
Нолдоран опустил голову. Один из его воинов дал клятву верности Моринготто. Вот так это и бывает... он был первым, после будут другие... Вся стойкость Нолдорана ничем не помогла его эльфам...
- Если бы здесь был ты, возможно, ты нашел бы, как ему можно помочь, - Алакарно закусил губу. - Мне на допросе затыкали рот, как и тебе тогда, а здесь, пока шло лечение, я не знал, что сказать, когда он уже поклялся...
- Друг, не твоя вина. - Маитимо положил ладонь на плечо Алакарно. - Я провел здесь много времени, прежде чем понял, что Тьме невозможно быть верным. Нашего родича обманули. - И Нэльяфинвэ пересказал побратиму свой разговор с Сауроном, о верности, Свете и Тьме.
***
Спустя две недели, когда Маитимо отдохнул, всех троих нолдор повели на новый допрос. Фэанариона с другом закрепили в креслах и вставили им кляпы, а воина растянули между столбами, разведя цепями руки так, что каждая жилка была натянута. Волк, все еще лишенный права использовать подручных, вынужден был взять кнут в руки сам.
- Узнаешь? - холодно усмехнулся умаиа, глядя на фэанариона. Алакарно сжал зубы, понимая, что через эти пытки прежде проходил сам Маитимо.
Да, Маитимо узнавал и хлыст, и натянутые цепи. И все, что он сейчас мог - поймать взглядом взгляд своего воина и смотреть глаза в глаза, стараясь поддержать своей волей.
И воин выстоял.
После его ждали еще два допроса с перерывами на лечение. Но Маирон намеренно не испытывал на воине ничего действительно нового. На втором допросе Волк раздирал плоть фэаноринга - бока, живот - стальными когтями, только не яростно, а хладнокровно, следя за тем, чтобы не навредить слишком сильно. На третьем допросе нолдо привели нагим в узкую камеру, где царил ледяной холод. Там не хватило бы места на кресло, и Маитимо с кляпом во рту приковали заклятьем к противоположной стене: возможно, сам фэанарион и сбросит с себя ледяной морок, но родичу он ничем помочь не сможет. Воину казалось, что он медленно замерзает, и что в конце концов он замерзнет насмерть.
Однако эльф выдержал и первое, и второе, и третье.
***
Маитимо ничем не мог помочь своему воину во время пыток, и говорил только после, уже в их камере:
- Саурон делает с тобой все то же, что делал раньше со мною. И я должен сказать, что ты очень хорошо через все проходишь. Я горжусь тобою.