Владыка вкладывал силу в самоцветы, пытаясь заставить их светиться, но камни оставались темными. Все, что у Мэлькора получалось сделать - это создать иллюзию свечения, которая ничего не освещала и тем более не ощущалась духом как Свет. Владыка Севера представлял, как он отдаст ученикам светящиеся камни, чтобы еще лучше привязать детей к себе, заставить поверить, что Сильмарилли подлинно его, вызвать преклонение, но его замысел так и не удавался. Владыка снова взглянул на покрытые иллюзией самоцветы, которые будто бы светились и могли обмануть наивных, но не Маитимо, не маиар... и, главное, не самого Владыку, который желал обладать вовсе не мороком. А проклятый Посланник теперь ничего не подскажет... Нет, он подскажет! Или заплатит за отказ, он и его названный брат.
Владыка не стал дожидаться полного исцеления Маитимо - оно требовалось для пытки хроа, но болью от Маитимо никогда не удавалось добиться желаемого.
***
Обоих нолдор привели в знакомый им зал с колоннами и посадили в кресла. Чтобы нолдор не выкинули чего-нибудь, на них надели золотые ошейники Маирона с острыми шипами, врезающимися в шеи. Владыка Мэлькор положил на подставку перед пленниками один из камней, обернутых, как в плотную ткань, в иллюзию: самоцвет мог показаться светящимся, но вокруг него, даже у самых граней, был мрак, и камень мог вызвать лишь ощущение холода и жути, но не того, что вызывает настоящий Свет...
- Ответь мне, Маитимо, как вы добиваетесь того, чтобы камни светились изнутри?
Маитимо молчал; Алакарно смотрел гневно и тоже молчал. Владыка Севера сжал губы, но не стал вновь обещать сломить нолдор, просто дал знак оркам. Мэлькору рассказали, что Алакарно тяжело далось решение убить того аваро, значит, на этом можно играть. А Маитимо в прошлый раз вовсе избежал убийства и сохранил свои руки чистыми! От этих мыслей Мэлькор приходил в гнев. Его замыслы должны были исполняться.
По велению своего господина орки ввели в зал двадцать два мориквэнди, мужчин и женщин, из тех, что были слишком упрямы или слишком измучены и истощены и больше не годились для работ. В зале сразу же стало шумно: мориквэнди знали, что их привели на казнь. Еще бы, их постарались заранее запугать ею. Кто-то из эльфов начал молить о пощаде, кто-то проклинал Темных и насмехался. Первыми меж колонн растянули за руки и за ноги плачущих, слабых и напуганных, прочих же хотели устрашить зрелищем казни.
Алакарно не мог выдержать происходящего и пытался, невзирая на впивающиеся в шею шипы, призвать родичей быть мужественными и держаться. Маитимо знал, что в общем гвалте его все равно не услышат, и молчал.
По знаку Моринготто растянутым пленным отрубили сначала ноги, а потом руки. Крики и рыдания наполнили камеру так, что ничего, кроме них, уже нельзя было слышать. Искалеченным рабам, лишенным конечностей, не давали истечь кровью умаиар, и несчастных положили перед нолдор.
- Что выберет Нолдоран и его названный брат? - насмешливо спросил Мэлькор, мощным голосом перекрывая все другие звуки. (На этот голос он тоже потратил часть своей силы, которой, как все еще думал, неисчерпаемо много). - Решите продлить жизнь этим калекам, пока они не умрут через два-три дня, истаяв, или убьете их сами?
- Убьем, - холодно обронил Нолдоран за себя и оторно.
Нолдор освободили из кресел, дали им кинжалы и подвели к пленникам.
- Тебе, Маитимо, надо казнить, на глазах родичей, шестерых. Тебе же, Алакарно, повезло больше: только пятерых. Вы все лучше и лучше выполняете работу палачей Ангамандо, а после этих рабов и вовсе станете мастерами своего дела. Теперь, пожалуй, мы каждый раз будем звать вас на казни. Хотя нет, не каждый, волкам Маирона тоже хочется забавы.
Нолдор осторожно опустились на колени. Алакарно плакал и обращался к мориквэндо со словами прощания и просьбами простить; Маитимо молчал. Моринготто испугался, что эльф все же скажет что-то не то, и тогда фэанариону обмотали рот плотной кожаной полосой; но слезы Алакарно нравились Темным, и его не стали затыкать, да и опасно, задохнется еще от соплей.
Оба нолдор уперли острия кинжалов напротив сердца тех, кого должны были убить, осталось лишь навалиться всей тяжестью тела на рукоять, и все будет закончено. И Алакарно навалился. А Маитимо не успел - он мимолетно коснулся груди несчастного, и се! Искра жизни скользнула на ладонь Нолдорана, а оттуда поплыла к небесам, через толщу камня. Темные были ошеломлены, но ошейники не позволяли нолдор повернуть головы к друг другу, и так Алакарно не узнал, что Маитимо никого не убил, а Маитимо не смог предупредить друга, что ничего страшного сейчас не происходит - это освобождение, а не казнь. Темные же, хотя и были в трепете, но продолжали класть перед нолдор, сидящих спина к спине, новых искалеченных мориквэнди. И Алакарно убивал их кинжалом, а Маитимо помогал уйти через прикосновение. Постепенно в зале наступила тишина. Оставшиеся пленники видели, что происходит, и не знали, как реагировать, самые же отважные из них начали смеяться над Темными. Тогда и Алакарно понял, что произошло.
Владыка хотел довести казнь до конца, но он видел, что не достигнет цели. Более того... он испугался. Очень испугался. Тот-о-Ком не хотелось думать, не однажды забрал руками своего Посланника жизнь, а делал это снова и снова. И потому Мэлькор сказал совсем не то, что намеревался в начале:
- Вы, рабы, тоже заслуживаете казни, но вас я привел сюда для иного: чтобы вы, увидев, что я могу с вами сделать, ценили мое великодушие. Вы будете отпущены. Я своей волей освобождаю вас.
Мориквэнди с трепетом смотрели на Маитимо и благодарили его - они думали, что это нолдо совершил чудо, которое побудило Бауглира передумать и дать им свободу. Хвалить 'великодушие' того, кто только что на их глазах искалечил их родичей и, угрожая медленной и мучительной смертью, вынуждал нолдор убить несчастных, никто не стал. Но больше и не проклинали, и не смеялись.
Умаиар, тоже изрядно напуганные, быстро вывели рабов из зала. В этот раз нолдор победили...
- Маитимо защищают и помогают ему, но тебя нет, и не станут. Ведь ты уже служишь мне, - бросил Мэлькор Алакарно, и нолдор вернули обратно в камеру.
***
В камере нолдор освободили от ошейников, и Энгватар сразу же перевязал пленникам шеи, а потом стал расспрашивать, что произошло. Так как Алакарно упорно молчал, рассказать пришлось Маитимо, и только потом его оторно с трудом сказал:
- Наверное, нужно радоваться, что эти эльфы будут свободны... - но он не мог радоваться. Перед глазами Алакарно были только отрубленные руки и ноги, превращенные в обрубки родичи и кинжал; руки помнили тепло тел и крови; в ушах стояли вопли и рыдания, ведь этих эльфов никто не избавил от боли. - Я не могу поверить, что Моринготто их правда отпустит. И он... будет повторять это снова и снова...
- Ты не виноват ни в чем. Ты же знаешь... - тихо и спокойно сказал Маитимо.
Алакарно знал, но знать и чувствовать - не одно и то же. Он убил пятерых, и этого было не отменить, и это было так противоестественно, что невозможно было отмахнуться, нужно было это пережить.
- Я думаю, что Моринготто больше не осмелится так поступать... со мной, но не с тобой... - продолжил Маитимо. - Боюсь, я прочел в нем его план: он хочет сломать тебя. Он хочет, чтобы ты подчинился ему, или... умер, по своей воле, чтобы сбежать от этого кошмара...
- Я не подчинюсь, скорее умру, - Алакарно тряхнул волосами, перевел взгляд на Маитимо. - И нет... я не буду уходить по своей воле.
- Быть может, если вы справите тризну, станет легче, - предложил Энгватар и принес вина.
***
Меж оторни лежало молчание. Маитимо скорбел об убитой девочке; но не мог даже проявить своих чувств к ней раньше, пока она была жива - не любовь, но озабоченность ее судьбой, восхищение ею, интерес к ней... Маитимо старался быть холоден и безразличен, вести себя так, словно она - одна из многих, чтобы не сделать ее участь еще хуже. И теперь она умерла, и они никогда больше не увидятся, и он даже не знает ее имени. И никогда уже не узнает... Нолдо старался сделать для нее, что мог, но - что он мог?.. И сейчас на сердце оставалась тоска, и никакая тризна не могла ее избыть, а Маитимо не мог даже говорить с Алакарно о девушке, оторно и так сейчас было тяжело.
Маитимо не представлял, насколько сейчас плохо другу, мог лишь догадываться. Самого фэанариона защитили от этого ужаса - добивать родичей, но не Алакарно... Он был вынужден убивать... Это было страшно. Ужас без конца, где любой поступок, любой выход будет плохим. Даже теперь для Маитимо худшим воспоминанием в жизни оставался бой в Альквалондэ, но сейчас оторно не сражался с родичами, а облегчал их участь... Убийство из милосердия того, кто еще несколько минут назад был полон сил и жизни, а теперь он калека, для него завершилось все, и осталось лишь перерезать нить... Это не могло не разрушать эльда, но Маитимо не знал, чем помочь оторно. Фэанарион считал, что Алакарно проходит через ужасные вещи, много более тяжелые, чем те, что выпали на долю самого Маитимо. Но разница была в том, что Маитимо встречаясь со страшным жертвовал собою, имея ответственность пред другими, и таким образом во-многом избегал страшного; а Алакарно всецело отдавался своим переживаниям, и они пожирали эльфа.
***
Уже на следующий день сбылось то, чего так боялся Алакарно - Владыка решил все повторить. В тот же зал привели пятнадцать рабов и обоих нолдор.
- Я же сказал, что сделаю из тебя хорошего палача, Алакарно, - смеялся Моринготто. - Сначала один эльф, потом пять, сейчас будут пятнадцать... Первый раз, как мне рассказывали, ты едва заставил свою руку нанести удар, во второй дело пошло легче... Ты будешь моим палачом, Алакарно, а ты, Маитимо, будешь смотреть, как твой друг сползает во мрак.
На этот раз никого не отпустили, искалечены были все. Но добить искалеченных дали только Алакарно. Он даже не проклинал Врага, молчал, словно был немым. И когда все закончилось, и нолдор вернули в камеру, Алакарно молча упал на постель ничком и так лежал, не отвечая ни Маитимо, ни целителю, который смотрел на эльфа с тревогой.
***
Маитимо тоже был не на шутку встревожен. Происходило что-то страшное, и это невозможно было прекратить. Маитимо не знал, что делать, и тогда он призвал двух умаиар (Норимо и Архитектора), что принесли клятву однажды выполнить приказ фэанариона.
- Пришло вам время выполнить обещанное. Уведите отсюда Алакарно, освободите его и доставьте в Миттаринга.
- Я не пойду! - возмутился нолдо. - Я не оставлю тебя.
- Я приду. Так скоро, как смогу.
- Ты здесь уже больше десяти лет, и так и не нашел возможность бежать. Я не могу тебя бросить.
- А я не могу смотреть на то, что с тобой делают. Я твой Король, и я тебе приказываю, и ты подчинишься, - Маитимо посмотрел на умаиар. - Освободите его, немедленно.
Целитель (который словно случайно в этот момент вышел, дав умаиар говорить с Маитимо) тоже считал, что Алакарно необходимо освободить, иначе он угаснет в плену, но не мог придумать, как.
***
Когда Маитимо призвал Норимо, Темный смотрел на нолдо выжидающе и вопросительно, но ни о чем не спросил. Возможно, исполнение этой договоренности с Посланником... тоже зачтется... Пока Норимо размышлял о своем, ответил Архитектор - как всегда, холодно и четко:
- Немедленно не удастся. Мы все пока под подозрением Владыки. По его велению все следят друг за другом и отдельно за всяким, кто окажется у выхода или даже у заделанных щелей.
- Нужно найти и выдать Владыке... тайного союзника, - подал голос Норимо. - И тогда Мэлькор перестанет проверять всех подряд... А ты, Архитектор, ты же главный строитель Ангамандо, ты можешь построить новый выход, о котором не знают?
- У меня нет идей, кого можно подставить, - мрачно ответил Маитимо. - Сколько времени вам нужно, чтобы сделать новый выход? - Эта идея казалась Маитимо куда более возможной. А еще... ведь этим ходом позже может воспользоваться и он сам! Маитимо даже не пришло в голову, что из Ангамандо можно было сделать новый выход!
Архитектор задумался.
- Я знаю место в глубине, близ подземной реки, где мне хватит пяти дней. Но из-за слежки понадобится больше времени. Однако, если Норимо будет отвлекать других, дней за семь успею, - Архитектор считал, что на этом разговор окончен, а Норимо ждал его ухода, чтобы сказать и спросить о своем.
- Семь дней... хорошо. Приступай как можно скорее, Архитектор. - Маитимо боялся лишь одного, что Моринготто успеет еще что-то сделать с Алакарно за это время.
Архитектор кивнул и вышел, а Норимо остался.
- Ты спрашивал, чего я хочу и где буду счастлив. Я хочу никогда не бояться кар: вообще никогда не бояться, - раздумья побудили Норимо дополнить свой ответ. Если запретов нет, но есть другой страх, свободы все равно не будет. - Место, где я буду счастлив, это место, где нет запретов и нет страха. Как долго я был бы там счастлив, если бы такое место существовало? Возможно, всегда. - Умаиа не понимал, зачем Маитимо нужны были мечтания о несуществующем.
- Ответь, а до того, как прийти в Арду, в том Чертоге, где ты пребывал, ты знал страх? И было ли там что-то, что держали под запретом? - Маитимо говорил с умаиа, выполняя свою обязанность или обязательство, но в душе больше всего желал остаться с Алакарно наедине: фэанарион, отвечая Норимо, вдруг понял, что нужно делать.
- Нет, там не было ни страха, ни запретов, - неохотно ответил Норимо, так как не желал вспоминать. Но все же продолжил: - Это не воображаемое место, но недоступное. Всякий из аинур, кто спускался в Арду, навсегда связывал себя с ней, вкладывая в мир часть себя. Взять и выйти из Арды для меня не более возможно, чем для тебя взять и выйти из хроа... и в этом случае я не окажусь в Чертогах Вне Времени, я окажусь в Пустоте за Гранью, в Ничто, - в Ничто, конечно, тоже не было запретов, но это было бы куда страшнее развоплощения или заточения в Мандосе, даже бессрочного, до конца времен.
- К прошлому нет возврата, но ты можешь сказать, в чем разница? Ты не сделал бы в том Чертоге ничего из того, что не нравилось Единому, но при том не чувствовал себя несвободным. Почему? В чем разница?
- В знании и опыте, - почти не задумываясь, отозвался умаиа. - Многое из возможного было для меня неизвестно, я даже не воображал, что такое бывает. А то, о чем у нас нет ни знаний, ни представления или что не имеет к нам никакого отношения, того мы и не желаем... Вот ты, Маитимо, хочешь победить нас, ради этого ты покинул Аман с войском, хотя Валар это не нравилось. Но когда ты был ребенком и не знал ни о каких войнах, наверняка у тебя не было такого желания. Ты не сделал бы ничего, что не нравилось бы Валар и не чувствовал себя несвободным. А потом у тебя появился новый опыт. Разве не так? - Норимо не считал, что речь о чем-то разном по существу. Разумеется, Единый был безмерно могущественным и всезнающим, тогда как сила Валар была ограничена, и их возможно было победить, перехитрить, сбежать от них, и умаиа боялся их намного меньше, но... в сущности, ко всем, кто стоял выше Норимо и мог сделать с ним что-то страшное или мог что-то запретить, умаиа относился сходно.
Когда речь зашла о Валар и войске нолдор, у Норимо само собой появилось желание выведать у Маитимо что-нибудь полезное. Только... так можно было поступать с Нолдораном и нельзя с проводником и Посланником.
- Изменилось многое, - не зная о борьбе внутри умаиа, ответил эльф. - Но мне не нравятся те же вещи, что не понравились бы в детстве. Или тебе и в Чертоге нравилось бы лгать?
- Я не знал, что это возможно, да и... причин не было, - отозвался умаиа, заметив про себя, что из такого ответа ничего не выудить. И вряд ли этот расплывчатый ответ случайность... лучше не рисковать. - Ложь существует не для самой себя, это хороший способ получить выгоду, избежать наказания, обойти запрет. - Норимо увидел противоречие: запрет на ложь был чем-то нежелательным, но сама ложь была способом обойти запреты... не этот же самый? Умаиа пришел в растерянность, но скрыл ее. - Хм, в самом деле. Я лгу, потому что есть страх, запреты и блага, которые иначе трудно получить... - И умаиа сделал логичный для него вывод. - Все те, кто окружил меня и других запретами, карами, страхами и не давали желаемого, устроили так, что нам нужно лгать. А однажды обыграв другого без особых усилий, только ловко подобранными словами, оказавшись умнее, нельзя не испытывать удовольствия и не желать этого снова. Не верю, что тебе самому незнакомо это удовольствие.
- Мне это не приносит удовольствия, - качнул головой Маитимо, и это было правдой. Все интриги и ловушки, что строил фэанарион, его скорее огорчали, чем радовали, и даже высокой целью это нельзя было оправдать. - Мне кажется, тебе стоит пойти и вот о чем подумать, прежде чем мы продолжим разговор. Ты сказал, что единственное место, где тебе было хорошо, это был Чертог. Подумай: такой, как ты теперь, сможешь ты где-либо жить так же счастливо, как жил в Чертоге? Ты хочешь места, где не нужно бояться и можно быть свободным, но нужно ли врать там, где ты свободен? И не принесешь ли ты сам раздор и недоверие в место своего желания, если начнешь в нем лгать?
Норимо пожал плечами. Очевидно, что жить так счастливо невозможно. Зато возможно что-то для себя получить или чего-то избежать.
- Я могу подумать, но ведь это пустые мечтания. Я прежде всего хотел бы узнать о том, что я действительно могу сделать сейчас: как избежать поражения, которое ты предсказывал Владыке? Где проходит эта черта? И я предпочел бы услышать об этом поскорее... Если ты согласился быть моим проводником, ты и сам вряд ли хочешь, чтобы я перешел черту, из-за которой нет возврата, лишь от того, что не знаю, чего мне стоит опасаться и где ловушка, которой нужно избежать, - Норимо осознал, что это желание, вызванное страхом, было сходно и с тем удовольствием, о каком он говорил только что. Владыка Севера, могущественнейший из Валар, попал в ловушку, а он, Норимо, ее обойдет, окажется хитрее. Тоже не прилагая особых усилий, просто узнав больше и пользуясь этим знанием.
- Боюсь, что мой ответ тебе не понравится. Потому что... внешнее, конечно, влияет, но твой мир всегда в тебе. Посмотри на меня, я пленник, но... но ты понимаешь, да? - нолдо улыбнулся. - А ты здесь свободен, но при том живешь в страхе и можешь позволить себе куда меньше, чем я. Чтобы быть свободным, нужно быть готовым быть свободным. А граница... вот она, наш разговор. Ты сейчас колеблешься, ты не знаешь, чего хочешь. Не ошибись в выборе.
Норимо внимательно смотрел на Маитимо... Да, эльф был пленником, но при этом заставить его сделать то, чего он не хочет, и даже запретить ему что-то было крайне сложно (как долго от Нолдорана пытались добиться того, чтобы он не оскорблял Владыку, знали, пожалуй, все в Ангамандо). Только Маитимо за это приходилось платить многими и жестокими карами. И разговор как граница, как выбор, который определит - рухнет ли Норимо вниз вместе со своим Владыкой или выберется... это страшило. Но одно было ясно: нельзя было отвернуться и сделать вид, что никакого разговора не было, это наверняка вело к поражению. Эльф говорил о лжи... Неужели это было настолько важно, ведь не только среди Темных не было правдивых, а и пленники нередко говорили неправду, и сам Маитимо также. Или более важным было то, что сказано сейчас, о готовности быть свободным?
Что делает Маитимо здесь свободным? Он освобождает пленников... Норимо тоже освобождал, и придумал, как лучше освободить Алакарно. Но это было исполнением договора, а освобождать кого-то еще сейчас было опасно... Хотя - на него будут смотреть и не увидят. И он точно может тайком избавить еще кого-то от боли, применив свои чары. И свои способности, в том числе и хитрость. Его будут ловить, как рыбу в сеть, а он будет проходить через ячейки, обыгрывая и пугая тех, кто будет ловить. Вряд ли Посланник скажет, что Норимо ошибся в выборе, если следующий раз умаиа вернется с вестью о том, что кого-то избавил от боли или сделал что-то еще вопреки местным порядкам? Норимо чуть улыбнулся прежде, чем уйти.
***
Маитимо остался наедине с Алакарно.
- Умаиа ты говоришь о свободе, и такой свободе, которая есть всюду, даже здесь, а сам решаешь за меня. Вынуждаешь, чтобы я бросил тебя здесь. Хотя, конечно, я подчинюсь, ведь ты приказал как Лорд и Король...
- Враг убьет тебя, потому что желает сломать и не может. Кончились шутки, теперь он серьезно этим займется. Я это вижу, и мне страшно. И потому ты должен уйти. Потому что оставаясь здесь, ты становишься пыткой для меня. А вернувшись к братьям, ты будешь знать, что мне не так плохо, как можно подумать, что я могу о себе позаботиться. И их тоже утешишь. А я приду, как смогу. Если Архитектор может строить выходы, то я заставлю его и для меня построить. Но вместе мы бежать не сможем, и потому ты пойдешь первый. Меня без тебя не убьют, а тебя без меня наверняка.
- Тебя без меня не убьют намеренно. Но и Саурон, и Моринготто могут убить тебя, желая сломать или проводя свои эксперементы. Пока я в силах помочь тебе, если потребуется... - Алакарно закусил губу: не стоило бы говорить 'пока', но он ослабел после последних допросов... не духом, нет, Алакарно и не думал сдаваться Темным, но силы фэа таяли. - Я с трудом могу поверить, что выход для нас и правда найден, но если эти умаиар смогут построить ход для меня, то и для тебя тоже, - сейчас трудно было поверить во что-то хорошее. Даже несмотря на то, что Моринготто сам отпустил одиннадцать рабов. Кто бы мог подумать...
- Ты же видишь, мы наконец-то узнали, что отсюда можно бежать, - возразил Маитимо. - И теперь пора это сделать. Сначала ты, потом я. Построенный выход! Кто бы мог подумать. Так что ободрись и жди меня. - Маитимо и правда верил, что выход найден, потому и радость и внутренние силы вернулись к нему. - Но пока выход не готов... Нас могут снова привести на допрос. И мы должны быть готовы. Я понял, что мы делаем не так... Ты не должен больше добивать раненых. Один раз их и правда оставят долго и мучительно умирать рядом с тобой. Или два, или несколько раз. Но потом увидят, что это не помогает, и перестанут. А если ты продолжишь, то в следующий раз от тебя уже потребуют убить пленника еще до четвертования, чтобы он напрасно не страдал, и дальше - больше... Если ты не остановишься, то они будут требовать все больше и больше. Единый показал нам, что нет ничего страшного в том, чтобы помочь родичу, даже так. Но... мы не поняли послание.
- Маитимо, ты все говоришь верно, твари могут потребовать большего, только... Не может же быть, чтобы как ни поступи, все было правильно. Что добить умирающего родича ради того, чтобы прекратить его мучения; что отказаться и смотреть, как он будет мучиться ради того, чтобы Темные потом не потребовали большего. Одно из этого зло. И если ты прав сейчас, то первое было злом, и послание состояло в том, что Единый сохранил тебя от его совершения...
- Нет, друг, и то, и другое добро, но только в свое правильное время. Я вижу это теперь со всей ясностью! Это добро: облегчить страдания другого, не дать Темным дальше истязать кого-то. Но когда твой поступок по избавлению кого-то приводит к страданиям других, к еще большим издевательствам Тени, над бОльшими, то избавление перестает быть добром. И добром становится отказ. Как добро в том, чтобы согласиться на что-то допустимое, чтобы избавить родича от пыток, но зло согласиться выдать укрепления, так как из-за этого будут мучиться многие.
Алакарно поднял голову.
- Это не было злом, но может стать оттого, что Темные будут калечить и убивать эльфов снова и снова, ради того, чтобы принуждать меня к большему. Теперь я понимаю тебя... и понимаю, что можно сделать, - несмотря на упадок сил, Алакарно словно оживал, начинал искать пути, как можно бороться.
***
В этот раз Владыка Севера велел привести в зал с колоннами тридцать пять эльфов, что умаиар втайне считали неразумным: рабы все же были полезны, орками их не заменить.
- Итак, Алакарно, - заговорил Мэлькор, - Я жду от тебя той же службы, что обычно. Или рассказа о самоцветах.
- Я больше не убью никого из них, - ответил Алакарно. - Ведь следующий раз ты приведешь еще больше эльфов.
Владыка рассмеялся:
- Ты наконец осознал, что понемногу становишься настоящим палачом? Или ты наносил свои удары из жалости, а теперь жалость кончилась, и ты сможешь спокойно глядеть, как твои родичи будут корчиться и стонать часы и дни? Или предпочтешь рассказать мне, что я хочу, и тогда рабы останутся живы?
Эти слова стали бы сильным ударом, если бы сам нолдо не говорил об этом с Маитимо накануне. И теперь Алакарно ответил:
- Ни то и ни другое. Я подожду, пока Единый сам не освободит их и не даст им уйти.
- Ты не Маитимо, - в голосе Темного Валы послышался страх.
- Я не пробовал. Слишком быстро наносил удар. А ведь эта свобода уйти дана не Маитимо, а тем, кого ты хотел казнить... Думаешь, с этими эльфами будет не так, если я положусь на Него? - Алакарно собрал все силы, чтобы его голос звучал твердо: если Моринготто не испугается сейчас и решит проверить... скорее всего, эльфы будут умирать долго и мучительно'...
Владыка Севера считал, что 'это' было дано именно Маитимо как Посланнику, а вовсе не каким-то ничтожным рабам. Только... Маитимо был здесь, и после слов Алакарно мог подстроить что угодно, сделать так, чтобы фэар этих рабов искрами ушли на свободу против воли Владыки. Этого Владыка не хотел и боялся, и знал, что его слуги тоже будут испуганы. Но взять и вернуть приведенных обратно, кого шить, кого строгать, кого камень дробить... было все равно что признать нолдор победителями.
- Я могу отменить эту казнь и за меньшее, чем тайна сияния самоцветов: за ваше творчество для меня. И если твоя гордыня, Алакарно, важнее, чем жизни твоих родичей... едва ли ты будешь услышан.
- Ты не получишь творчества Посланца и его друга, - холодно и равнодушно ответил Маитимо. - И если ты попробуешь убить этих рабов или еще раз предложить Алакарно такой выбор, результат тебе не понравится. - И углы губ Маитимо дрогнули в улыбке.
Алакарно тоже улыбнулся. Они все-таки сумели напугать Моринготто!
Мэлькор нахмурился. Маитимо так мог потребовать многого - этого нельзя было допустить, но... мучительная смерть ничтожных рабов не была действительно целью Владыки. Она могла ничего не дать, а Маитимо, возможно, был в силах устроить проблемы.
- Эти рабы останутся живы... сегодня, - чем больше боялся Владыка, тем более угрожающе звучал его голос. - Но я продолжу, Алакарно, в любое время, когда ты не будешь ждать этого, - вообще-то в убийстве рабов даже сам Владыка особого смысла не видел, но видел смысл в угрозе. По знаку Мэлькора испуганных эльфов, не очень понимающих, что творится, увели. - Говоришь, я не получу вашего творчества? Тогда творчеством займутся мои слуги.
И Владыка велел двоим умаиар начать песни чар - медленные, тягучие, обволакивающие нолдор как коконом. Умаиар запели, а Маитимо засмеялся. Турувандо однажды уже пробовал при нем петь... И Маитимо дождался, пока умаиар сосредоточатся на плетении чар, после чего запел сам, а Алакарно почти сразу подхватил. И пели они не ответную песню чар, а нелепую песенку без смысла и цели, с бесконечными повторениями и простейшим напевом.
- А лэли или лэли
Кэта лэли.
И лина, эли, эли, эли,
Тэли, тэли...
Владыка хотел заставить Алакарно почувствовать себя слабым, заставить тратить силы на сопротивление чарам. А еще хотел... не выглядеть проигравшим перед своими слугами. Но эльфы рассмеялись. Умаиар все равно продолжали петь, но один сбивался то и дело, другой вскоре и вовсе умолк. И только Владыка усмехался, как будто все шло по его замыслу.
- Ты только что говорил, Алакарно, что я не получу вашего творчества, но я получил его. И в этом творчестве вы показали себя не учениками Манвэ или Аулэ, но моими... Я ждал упрямых попыток хранить молчание или песни, несущей Свет, а вы решили создать маленький Диссонанс. Похоже, вы не против стать маленькими Мэлькорами, и это тоже согласно с моими замыслами.
- Утешишь своими сказками о маленьких Мелькорах большеньких умаиар, когда они узнают, что эльфы раз за разом одерживают над тобой победу, - улыбнулся Алакарно.
- Я думал вознаградить вас, и дал бы вам долгий отдых, если бы ты придержал свой язык, Алакарно. Был бы ты поумней, сам спел бы для меня песенку вопреки своей гордыне. Должно быть, это намного проще, чем склониться в поклоне, - Владыка глянул на Маитимо, напоминая ему о склоненной наедине голове, считая, что унизит нолдо этим напоминанием. - А теперь вместо песен тебя ждет куда худшее, и очень скоро. Это будет нечто особое. Уведите их.
- Может, мне напомнить, как кое-кто просил меня и заискивающе заглядывал в глаза? - поднял бровь Маитимо, осаживая Увала с его намеками, чтобы не зарывался. То, что было меж Посланником и Мэлько, было только для них, и ни Моринготто, ни Маитимо не хотели бы, чтобы об их поведении узнали другие.
Нолдор увели.
***
- Увала как будто на что-то намекал тебе, - хмыкнул Алакарно. Вернувшись в камеру, где не нужно было сопротивляться Врагу, он выглядел очень устало, измученно. Нолдо сел, прислонившись к стене, потом отодвинулся от холодного камня. - Зато в конце никаких намеков, открыто сказал: 'нечто особое'. Я понимаю, он так и хотел, чтобы мы об этом теперь думали...
- Он раньше долго добивался, чтобы я склонился перед ним, - отмахнулся Маитимо как от чего-то назойливого. - А что до особого: они каждый раз пытаются придумать что-то особое. Но се! Мы все еще не сломлены, хотя прошли долгие годы. На любое их 'особенное' нам пока удавалось ответить достойно, нет оснований полагать, что дальше будет хуже.
***
На следующий день к ним в камеру снова пришли. Эльфы словно ощутили, что в воздухе повисла угроза, и потому дрались, как могли, прежде чем их скрутили. В просторную камеру пленников ('королевские покои', как их называли умаиар) внесли стол для пыток, после чего Алакарно увели, а Маитимо оставили.
***
Алакарно привели к Черному Трону.
- Ты, мой бывший ученик, неблагодарный предатель, - заговорил Моринготто, вокруг которого вновь собрались его юные авари. - Но я добр, и потому в последний раз предлагаю тебе покаяться и принять мою руку. Если же ты откажешься, кара будет суровой.
Нолдо не удостоил Врага ответом, холодно глядя на Увала, как на пустое место, и пленника увели. Но не обратно в камеру, а куда-то выше, в жилые комнаты. Перед дверью в одну из них конвой остановился, Алакарно плотно замотали рот тонкой кожей, после чего ввели внутрь.
Комната была просторной и в чем-то красивой, но той самой изломанной красотой, в черных и белых тонах, с обилием серебра и самоцветов. Алакарно был удивлен, кто так обработал камни, играющие в свете многочисленных свечей - работа была искусной, но не похожей на работу маиар или эльфов. Темные рассказывали ученикам, что эти камни гранили гномы: по словам умаиар, гномы торгуют с Мэлькором, а порой и сражаются за него, когда им это выгодно*(1). Но, конечно же, умаиар лгали*(2).
Нолдо провели в центр комнаты и пристегнули к массивному креслу, какое обычно использовали при допросах. В комнате был полумрак, но в этом полумраке фэаноринг отчетливо видел постель у противоположной стены и лежащую в ней под тонким покрывалом обнаженную деву.
К Алакарно шагнул, выйдя из темноты задней части комнаты, один из авари-учеников.
- Ты глуп, Алакарно, ты очень от многого отказываешься, даже не представляешь, от чего. Но я покажу тебе, что ты теряешь, и, быть может, ты еще передумаешь, и станешь моим братом по Ученичеству. Посмотри, какую женщину Учитель подарил мне. Она опоена волшебными настоями, и ее разум окутан чарами, она не слышит нас и не видит ничего вокруг. Она считает, что я ее муж, и сейчас я овладею ею как женой. А на моем месте мог бы быть ты, не будь ты так глуп.
Говоривший не был настоящим эльфом, но одним из привязавшихся к телу умаиар, которому при помощи иллюзий придали облик одного из учеников. Владыка Мэлькор желал, конечно, исказить юных авари, приучить их нарушать все аксани и унати*(3), но с этим нельзя было торопиться. Мэлькор помнил, что вышло, когда он поторопился и предложил двоим авари наказать 'предателей'. Теперь Владыка вовсе не желал, чтобы другой щенок испортил ему весь замысел своим: 'Я не могу', или начал и не смог закончить, или, что еще хуже, был бы потерян для Мэлькора. Куда проще было послать умаиа в обличье ученика, которого Алакарно знал в лицо.
Примечания.
*(1) "Квэнта Сильмариллион":
"Гномы ковали железо, а не золото и серебро, и изготовление оружия и кольчуг было их главным ремеслом. Эти умения очень помогли гномам в их войне с орками Моринготто; но не думается, чтобы они отказались ковать так же и для Моринготто, если бы он нуждался в их работе или был открыт для их торговли".
Обратите внимание, что это не утверждение, а предположение. Не обязательно это правда, но некоторые (обоснованно или нет) могли думать, что это правда. Однако в действительности этого никогда не случалось - гномы не вели дел с Моринготто.
*(2) Как сказано в "Квэнте Сильмариллион", "у в работах гномов велико мастерство, но мало красоты, за исключением тех случаев, когда они подражают искусству эльдар".
Гномы стали творить прекрасное только после встречи с нолдор Дома Фэанаро, раньше в их работах было мало красоты.
*(3) 'Аксан' - нравственный закон, то, что нельзя, недопустимо нарушать; 'унат' - закон природы, то, что невозможно нарушить.