Относительная ночная тишина. Шелест проезжающих машин, фары по потолку. Далеко не романтичное шуршание тараканов за отставшими обоями. Ночь.
Чужой взгляд. Слишком темно, чтобы разглядеть.
- Откуда ты?
Ну что, назвать тебе - город?
Мой город... Пыльные вихри проспектов. Мой город, на который обречена, которым отмечена, как клеймом, уже заочно дающим право тебя не любить...
Пыльные вихри бродят над моей памятью...
Знаешь, какой он - мой город?
Гулкие просторы новостроек, эхо повторят пьяную брань под ночным кафе, полумертвые, все - от корней до листвы - грязно-темно-серого цвета цементной пыли тополя у забора ЖБИ, ночной грохот поездов - железная дорога, сортировочная - за домом, мост через оную, видимый с моего балкона... Мой город...
Потому, что я в любом городе найду места, похожие на мой. Потому, что родиться здесь - родиться везде. Родиться нигде....
Спроси у ветра, вздымающего ядовитую пыль по улицам заводских окраин... Спроси у этого тополя, похороненного цементной пылью - откуда они?
...Только я не дерево и не ветер, я человек, и мне отвечать за мой город...
А знаешь, если их спросить, откуда они, они ответят другое. Они ответят - куда.
А куда?
А ночами эти деревья, чьи листья с самой весны забывают о том, что они зеленого цвета, раскрывают свои раненые ладони небу, в котором почти никогда не бывает звезд... Потому, что ночами все листья говорят со звездами. Если вслушаться - услышишь. Тихий шелест, ломаемый и уносимый хлестким пыльным ветром...
Может быть, это и называется "Домой", может быть - по-другому...
А ветер над рукотворным морем, сырой, холодный, до сердца продувающий ветер, темной рокочущей гладью вздымает волны... Миг - и за спиной не остается ничего, кроме грозной и торжественной мелодии ночного полета волн. А с ними тоже можно танцевать, растворяясь в их грозном ритме, в этом холодном и сыром ветре, дующем насквозь, потому что он просто забыл, что здесь есть ты, можно, только лучше не надо - слишком тяжело - выдержишь ли? - возвращение.
Просто так такое танцуют...
Просто ветер летит с середины воды... Просто ветер... Просто ты - он, он - ты... Просто ветер насквозь, до сердца - ветер, и был ли ты? - а может быть, тебя никогда и не было?.. Откуда ты? - Оттуда. Оттуда, где над водой начинается ветер. От середины воды, от стихии стихий. Оттуда, куда тянутся раненые ладони листьев - просто там знают, что они - зеленые... Просто - Оттуда... Ты - дерево, ты - ветер, ты - волны, ты - все, и все - ты, а может быть, это по-другому, а может быть, тебя и нет и никогда не было...
...А может быть, не надо возвращаться?
А кроме листвы, у деревьев есть еще и корни... Корни, ласково укутывающие собой открытое сердце моего города... Город, мой город, жестокий и беззащитный, как все дети, может быть, никто, кроме тех самых корней, не знал, какое оно беззащитно-ранимое, твое сердце... Может быть, только им и дано тебя любить?..
Только, понимаешь ли, никому не дано выбирать любимых, как не дано знать дереву, что за город, сердце которого обнимает оно своими корнями... А может быть, это уже твой город?
Просто я по-другому не умею.
Просто кроме листьев есть корни...
И в следующий миг я, грубовато рассмеявшись, поверну назад: залезть в воду по колено - в джинсах и в ботинках - да, так только я умею...
Просто все, что остается - это любить...
А впрочем...
Ночь. Чужой дом. Фары машин, пробегающие по комнате... Сейчас я улыбнусь и назову - город.
К счастью, здесь слишком темно, чтобы я могла разобрать твой ответный взгляд...
А колокольчики там, на потолке, тихо позванивают... Нет, это не ветер, просто по ним тоже ползают тараканы...
2. (Цитатная бредятинка)
Ну, нет, память не бывает темной или светлой, она просто бывает...
Только столетний дождь начинается с ливня. С легкого, даже веселого летнего ливня, выбеги ребеночком под дождик, покричи: "Дождик, дождик, пуще, дам тебе гущи!", - а дождик-то столетний...
Нет, хорошо не будет...
Ветром-пеплом-небылью остывает память в моих ладонях. Все как прежде, а на голову - горюшко теплой шапочкой, и сказочки по жизни да по разуму, а из-за спины косится Город слепыми глазами, да куда уж там...
Только забытые лица чужих городов, снящиеся по ночам... Никогда не была. Никогда не было...
С первого неба начинается столетний дождь, с первого ливня. Не плачь, не сгорело солнышко, только фонари на улицах гаснут, а лужи по колено, а дождь идет, а светофор подмигивает... Было же солнышко, было...
Спите, счастливые, меда да уровня на всех хватит, танцы на краю - это игра такая, обжигаться и догорать... Гори-гори ясно, чтобы не погасло, глянь-ка на небо, а в небе нет ни фига, это только Город за спиной у тебя незрячими глазами щурится, остальное ты, друг мой, извини, выдумал. Да и неба не было, это только туманы на рассвете над рекой поднимаются, красивые такие, знаешь... И вроде бы уже не страшно, только испугаться хочется... А не выйдет уже, не выпадет, не выплачется...
А там еще разберут, на какой уровень вынести мне башку мою дурную, вынести и расхреначить всему белому свету, четырем сторонам на поклон.... Определят-распределят-выделят, а мне-то что? Гори-гори ясно, чтобы не погасло, суши-суши светло, чтобы незаметно, это туманы над рекой поднимаются, красиво, а имя загодя угадано, а в небо загодя не верилось, а по округе, по обходу, по голове обухом, да такие хорошие, славные, что не верится, и не больно-то хотелось...
Выгорит все, вымоется-высушится, почем теперь тебе солнышко? - По полночи, по горечи, по черной небыли...
...А хорошо не будет, лишь бы как-то было...
Почем теперь сказочки?
Догоняй-накликивай, братец непутевый, обломились твои предсказания, а не догонишь - не поймаешь... Это окна в спину усмехаются, Город на рассвете прихорашивается и смеется, вымоли милости выстоять со всех ступенек оступаясь. Фонари гаснут. Рано, рано плакать вовремя - беду накликивать...
...Памяти просто не бывает...
Не успеют вспомнить - а по карнизам, по оврагам, ветром-выкликом-выплаком, самоотдача-саморастрата, гори-гори ясно, чтобы не погасло, лгали тебе твои ступеньки, братец, верен один закон был: знаешь - молчи, а над рекой снова туман...
В конце концов, а кто сказал тебе, что я - не полечу?..
3. Года через полтора...
(прозаическая версия "Облома")
Тема: А вот возьму да и воскресну,
То-то будет вам облом!
Я
Злые вы! Уйду я от вас!
За окном, кажется, начинался снег. Чересчур легкий и чересчур уверенный, для первого. За окном умирала осень. Ноябрь. Снова ноябрь...
Стылая темень за окном - только в ноябре ночи так темны и так тоскливы, подмигивающий огонек закипающего чайника, синий цветок газа, сизый табачный дым... И если бы не открытая тетрадка - неровные, неразборчивые строки, кляли ее когда-то за почерк... Все точно так же, как тогда... Господи, неужели это было уже пять лет назад?..
Тогда тоже был ноябрь. Тоскливая ноябрьская бессонная ночь на двоих. Кухня. Сигаретный дым. Она сидела там, на своем любимом месте между плитой и столом... Заявилась к нему вечером, как всегда. Сидела, курила, кажется, пела, ну - это до: картонные стены и нервные соседи... А на кухне - прихлебывала кофе (большая чашка, две ложки с верхом), смотрела, слушала, молчала... Была непривычно молчалива... Кажется, он все-таки изрек: "Улыбнись!" Тогда - начала язвить. Зло. Жестко. Он и не думал, что она так умеет. До того - не думал. Обычно отшучивалась - наигранно-обиженным голосом - мол, злые вы, уйду я от вас... А потом? К утру ближе, часов шесть утра было, но - ноябрь, непроглядная предрассветная темнота... Допила кофе и тогда, виновато улыбнувшись, - на стол ворохом - все пять тетрадок. Объяснила виновато, сбивчиво, мол, уезжать собираюсь, непременно где-нибудь похерю, ты же меня знаешь, вернусь - заберу... Когда? Ну, годика так через полтора... Потом, когда вышла книжка, эти слова стали эпиграфом, а тогда... Улыбалась. Не понял. Поверил. Улыбалась и исчезла в предрассветную ноябрьскую темноту . И только действительно утром, когда ветер выдувал из форточки сизый аромат сигаретного дыма в неохотный серый рассвет, последним осенним листом на ладонь слетело - понимание: она прощалась... Дней через пять он уже знал...
Мысли прервал - треском раскатившийся по ночной тишине пустой квартиры - звонок в дверь. Ругнулся нехорошим словом. Пошел открывать.
Глазок, конечно, не поможет: в "предбаннике" темно, хоть глаз выколи. Смутно-смутно - фигура... Открыл...
Пять минут? Десять? Час? Вечность? - сколько времени он стоял, застыв на пороге, пока не зазвучал - так когда-то знакомый, и за эти пять лет не забытый голос:
- А может быть, ты меня все-таки впустишь?
Первое, что собственно понял, на чем себя поймал - это на желании перекреститься. "Призраки входят без спросу - дотосковался..." - вспомнилось... Она? Нет, это она кого-то цитировала. Вместо этого - замершими, не слушающимися губами:
- Ну... Заходи...
Привычно перешагнула порог, привычным жестом, слишком резким, не сняла - сбросила пальто на вешалку...
А он так и стоял, точно забыв, как пошевельнуться... "Но - как?.. Пять лет назад... Был - тот ноябрь, чересчур в себе уверенный первый снег и хлесткий ветер в лицо, задувающий свечи..." А губы, неожиданно для себя выговорили другое. То еще. Привычное:
- Кофе будешь?
- Буду, - она пожала плечами.
Кухня. Красный огонек закипающего чайника. Начатая пачка "Честера", брошенная на стол. Прихлебывает кофе. Курит. Улыбается. Все как всегда... Пять лет назад начисто вычеркнутое - гранитным тире - как всегда...
"Курит. Пьет кофе. Посмеивается чему-то. Может быть, моей идиотской роже. А может быть, я просто рехнулся?"
- А я за тетрадками, - произнесла она и виновато добавила. - Я очень опоздала?
- Года так на три... - сорвалось в ответ, и вслед, еще более непрошеным, сорвался вопрос, такой естественный, если только не знать, что было. - Ну и как оно там?
- Как всегда... - она снова пожала плечами, с виноватой, кажется, улыбкой. - Ну и как они, живы?
- Живы. Сейчас верну, - а голос все еще не слушается.
Забрели в комнату. Впрочем, до тетрадок она так и не дошла. Наметанный взгляд по книжным полкам, мигом выхвативший книжку. Ту самую. Ее...
Полистала предисловие:
- Вот как... А я и не знала...
Покосилась в потускневшее зеркало, висевшее рядом с книжными полками. В зеленых глазах - смешинки. Наконец, выдала окончательный вердикт:
- Знаешь, а непохожа...
Она снова смотрела в зеркало. Улыбнулась. Потом почесала в затылке:
- А может быть - воскреснуть?..
4. ***
Десять лет? Двадцать? Тридцать? Тысяча? - сколько лет над твоим Городом идет дождь?
Ты проснулся утром, серым летним утром, за стеклами стучал дождь. Невольно, неслышимо, - так ветви тянутся к окнам - помнишь меня?
А давай ты все-таки поверишь, что трава пробивает асфальт... Рано или поздно?
Как это было?
Проснуться рано утром - а за окном был такой же дождь, постукивающий по подоконнику, светлой была печаль, легки были крылья за спиной, проснуться на неведомо откуда, неведомо как пробившийся голос: "Возвращайся!" Проснуться, собраться - это недолго, пообещать, улыбнувшись случайно разбуженным тобой: "Я ненадолго. Я скоро вернусь..." Кто-то тоже улыбнется в ответ и тоже уснет...
А потом начнется дождь...
Не пугайся, все не так уж страшно. Просто где-то за плечом притаился Город... Город, никогда моим и ничьим не бывший, но зовущий...
Легки будут крылья, и печаль будет светла, и не будет печали, и только, точно на свободу отпущенное, заколотится сердце... Это странное чувство, называемое - Дальше, называемое - Зовом... Впрочем, иногда его называют по-другому, но это я тебе расскажу, когда приду, а пока...
Город, притаившийся и зовущий. Город, властно и веще перестраивающий под себя струны непонятной моей тоски - верно, звонко, больно... Только - не привык ли ты играть выше, чем я могу выдержать?..
Не пугайся, все не так уж страшно. Это просто Город позвал меня.
Не пугайся...
Хотя, быть может, все еще страшнее...
И тогда пойдет дождь... Десять лет, двадцать, тысячу... Странная, тоскующая, монотонная мелодия дождя... Так поет Город, когда рвет свои струны. Вот и все, что будет. Вполне себе очень просто.
Потом, когда-нибудь ты перестанешь узнавать, как звучат мои шаги по лестнице. Потом, после, не станешь вздрагивать от случайных ночных звонков... И надежда сменится неизбежностью...
Может быть, ты даже поверишь, а зачем?
Но Город все еще играет монотонную мелодию дождя... Не пугайся, все не так уж страшно...
Это просто трава растет сквозь асфальт. Иногда это очень трудно.
А может быть, тем утром ты все-таки проснулся?.. Ты проснулся, за окном шел дождь, на кухне было сыро, над кофе поднимался пар, мы трепались...
Как рассказать тебе про Город? Тишину его зова, холодного, как запредельный ветер еще никто не передавал словами... Никто ничего не понял. Никто ничего не отнял.
Над твоим Городом снова идет дождь...
Послушай, а давай ты все-таки поверишь в то, что я - вернусь?
А потом?
Начиналось с того, что узнавали окраины. Узнавали и, всматриваясь вслед ослепшими глазами пустых окон, беззвучно шептали: "Ты?"
Нет, не я, только кто-то чуть-чуть на меня похожий...
Нет, не я... Но, просыпаясь утром от холодного ветра (при закрытых окнах), я все еще невольно шепчу Городу: "Подожди!.."