Архарова Яна : другие произведения.

Честь Семьи моей. История первая: Илье. Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*4  Ваша оценка:

  Честь семьи моей
  
  Лехтев: Илье
  
  J'entends chanter J'entends chanter
  la fille damnée... J'entends chanter
  A la lune montante j'entends l'oiseau chanter
  ma jolie, ma si jolie fille dans la nuit (с)
  
  Вроде пролога:
  (Побережье. Хладье Дошта)
  
  Каждый шаг под высокими колоннами отдается слишком гулко. Дом Реингаи роэ'Нард как не замечает того, что выстроен на гранитных берегах Северного залива земли Хладье Дошта. Что ему - что до приемной залы, парадной, призванной поддерживать честь Дома, спускаться отсюда не одну лестницу, проходить не один коридор. И что - что в здешних горах не отыскать с приглядом - ну не мерцающего, прозрачно-розового, как в столице - холодного, серого, сахарного на изломе мрамора, которым тут старательно, орнаментом выложены полы и колонны ... Что в конце концов до того, что шторма времени теней беспрепятственно несут мокрую соленую пыль в высокие окна кабинета хозяина дома - зимние волны тут бывают ростом лишь чуть ниже той скалы, на который стоит усадьба, а эти окна как раз на море. Дом как должно вспоминает первую родину и так старательно прикидывается столичным... что это уже становится не слишком разумным. Высокие окна, колонны и галереи, стрельчатые своды, мрамор - и эхо, которое поселяется в пустых местах. Камень и пространство высокой столичной архитектуры дают себя знать даже здесь, за закрытыми дверями кабинета.
  Правда, неизвестно, бывает ли Реингаи роэ'Нард здесь в пору штормов. Или только ради высокого гостя распахнулись темные резные двери. И закрылись. Оставляя сине-золотой смерч - Алейнара а"Нард, мерить шагами ширину - почти столичного размаха - от двери и обратно, к массивной опорной консоли, тщательно притворяющейся традиционным письменным столом, к текущим по экрану общим данным эксперимента.
  Высокий гость - и даже резкие его, нервные шаги (тот, кто придумал парадные сапоги для визитов, с головной болью точно был незнаком) - как нельзя более подходяще выполнен для должной столичности дома. Яркий. Ярко-синий шелк и золотое шитье наряда, традиционного - хоть сейчас на парадные гобелены; пепельные, в зеленоватый отлив, волосы в традиционную же косу, свет попадает, мерцает в грозди камней, поддерживающих родовую прическу правильно, наискосок - рассеивают и играют почти как настоящие... А вот сдержанность, положенную традицией для представителей первых ветвей, высших ветвей Дома, считающего свою родословную с самых времен легенд, Алейнар а"Нард кажется положил и оставил... видимо, в исконном доме Дома Нард в самой Исс-Тарре. Если конечно владел ей когда-нибудь.
  - И это все результаты, что вы можете предъявить? Как всегда, "возможная жизнедеятельность на нуле", - выразительный и громкий, недовольный голос рикошетит от колонн не хуже, чем шаги.
  Голос хозяина дома надо еще приноровиться, чтоб слышать. Когда Алейнар а"Нард останавливается, становится слышно, что за окнами кабинета шумит под скалами море, вскрикивают птицы, шуршат в высоте потолочные занавеси под ветром. Голос Реингаи роэ"Нард громкости примерно такой же. Внятный - но очень тихий и хриплый. И одет хозяин дома не слишком подходяще к окружающей его столичной роскоши. Кто глянет сторонним глазом, скажет - пришел кто-то из младших услужающих, и хозяин им явно недоволен. Правда, настолько посторонние свидетели вряд ли дойдут до кабинета хозяина дома. Но слишком похож серо-рыжий, песочного цвета костюм на рабочую форму, и то выглядит так, как будто ее несколько раз небережно старались отстирать до самого чистого, а отстирали до потери цвета: вылиняла. Сам черноволосый и нездорово-худой хозяин выглядит таким же - полинявшим и слегка мятым. Высокий воротник костюма еще дополнен - плотным, темным - шарф, повязка? А на улице жарко, очень жарко, горячее лето пришло на побережья Северного залива, и ветер сюда приносит не хваленую морскую свежесть, а порой вонищу несколько дней жареных на солнце водорослей и прочих обитателей прибрежных волн. Фильтры нежелательных ароматов здесь, похоже, не предусматриваются.
  
  Кажется, гость и выхватывает из долгого - на пару малых кругов - монолога только несколько фраз.
  - Вам необходим подходящий... исследовательский материал? Да... но сожри вас Тени, ньера Реингаи, весь доступ по нисходящей по секторам для вас открыт. Предполагаю, в любой буферной зоне вы не надорветесь - с минимальными затратами добыть четыре, восемь, да двенадцать раз по двенадцать! - объектов - любого возможного возраста. Что вас останавливает?
  - Бессмысленность, - ровно, после паузы отвечает тихий разборчивый голос. - Так как я эти результаты вижу перед собой не малый круг, а много малых лет... И с ними работаю. Я берусь предсказать итог подобного эксперимента... без излишних расходов. Три, пять, двенадцать раз по двенадцать - одинаковых строк "возможная жизнедеятельность на нуле".
  Особо громко - гвоздем в висок - шагнув, яркий, наконец, соизволит остановиться и подумать. Движением спросить: "Что вы имеете в виду?"
  - К моему глубокому сожалению, - Реингаи роэ'Нард бесшумными шагами подходит к консоли. Управлять он предпочитает не личным внутренним - вручную. - Как видите, сводные данные пограничных исследований показывают, что короткоживущие жители буферной зоны, - на броски точечной указки по показателям Алейнар а'Нард смотрит вполглаза, ожидая, пока тихий голос зазвучит снова, - в целом не отличаются высоким уровнем психической устойчивости, необходимым для пластики восприятия Tairhien. А кроме того... это, поверьте, слишком затратная разработка, чтоб позволить себе менять маяк конструкции раз в каких-то шесть-восемь звездных лет.
  - То есть, вы предлагаете... использовать как материал для эксперимента... - Алейнар а'Нард выговаривает негромко... почти под голос собеседника. И оставляет паузу. Которую тот, не помедлив, заполняет:
  - Как показывают предыдущие исследования, лучший материал для разработки маяка - в возрасте около первого имени, достаточно крепкого происхождения. Добавочным фактором успешной работы могут послужить... определенные психические свойства, наследуемые по линии крови.
  - Очень интересно, - со скользкой интонацией произносит Алейнар а'Нард. - Вам... известно, что сделает большинство файдайр на предложение предоставить им объект... для эксперимента "в возрасте возле первого имени"? Отдельно попрошу вас представить реакцию Службы наблюдения общества. Думаю, у них в запасе много... интересных процедур.
  - Опытным путем, ньера Алейнар, исключительно опытным путем - уверяю вас, реакция может быть... весьма разнообразной. У нас достаточно... обширные традиции использования своего потомства. Исторический опыт убеждает меня, что в случае успеха эксперимента подобное использование за несколько звездных лет способно стать - вполне рабочей методикой. Кроме того, предполагаю, вас гораздо больше беспокоит то, как я умею работать, чем то, боюсь ли я умереть... путем интересных процедур. Я умею работать.
  - В том числе успешно решить вопрос добывания материала?
  - Это как раз не так сложно. Ответ лежит на поверхности, - он то ли выжидает ответа собеседника, то ли решает опустить реплику, которую подразумевала интонация. Алейнар а"Нард молчит.
  - Наши подвластные Семьи, - продолжает негромкий голос. - Определенные доступные статусные перемены с такой легкостью обеспечивают материал и безопасность исследований - остается только удивляться. Конечно, последствия все равно могут быть... весьма непредсказуемы... - ладонью Реингаи роэ'Нард обводит все окружающее, обозначая его принадлежность к непредсказуемым последствиям. Небезосновательно. Потому как история появления его в весьма далекой от столицы - на все сектора Серединной короны - усадьбе дома Нард вполне может быть причислена к последствиям... неудачных экспериментов. - Ньера Алейнар, если вы изучили мою историю настолько, чтоб... убедить меня с вами сотрудничать... Я не поверю, что вы не знаете о семье Тийе.
  "Знаю", - быстро, чуть бы и брезгливо - брызги света по шелку и шитью, - стряхивает с ладони Алейнар а'Нард, продолжает явной руганью, юной такой, школярской. Вслух он выдает взрослое:
  - Но в семье Тийе последние... Да не помню, сколько там звездных лет не рождались дети. После Альинтеи эс Тийе, - по голосу - он явно сомневается, что такая семья вправе давать своим детям высокие исторические имена. И только.
  - Хорошая была девочка, - задумчиво, во времени прошедшем и личном говорит хозяин дома. - Такая терпеливая, такая послушная... Жаль, сложившуюся личность отдельного живого, не прошедшего специальной подготовки, Tairhien размывает до полной растраты ресурса, по абсолютную несовместимость с жизнью. Жаль, как жаль... разработка казалась такой успешной. А у вас устаревшие сведения, ньера Алейнар. Тот же самый старший семейства Тийе, ньера Ронсьерн эс Тийе, все еще тот самый, четыре малых года назад заключил брачный договор с семейством Тсеиритен... - ладонь его это имя приподнимает тяжело, и отпускает с размаху: местные имена - их произносить... А голос продолжает как отдельно. - Предусматривающий принадлежность потомства к Семье Тийе. Эс Тсеиритен айе Хладье лестно хоть малым образом породниться с одним из старейших Семей этой земли. А пристального внимания Службы наблюдения общества ньера Ронсьерн эс Тийе по некоторым причинам совсем не желает заслужить - отвечать, что все норма, порядок и внутрисемейные дела он полезет первым... Под полную ответственность.
  - Прекрасно! - не сдерживается яркий.
  - Более чем прекрасно, - кажется, Реингаи позволил себе что-то похожее на улыбку... что остро не нравится яркому, встряхивается, звенят поддельные камешки - дополнительные модули скорей всего - в косе.
  - Осталось только дождаться, когда появится это... столь желанное потомство?
  
  Движения у Реингаи роэ'Нард, даже позволенно-эмоциональные, все равно не открытые, смазанные, звучат тем же очень негромким... но разборчиво - но совсем подчеркнуто. А дальше еще и голосом:
  - Ньера Алейнар, извините, у вас настолько устаревшие сведения, что - я позволю себе заметить, что так не работают. Вы... не постарались проверить даже ветвей потомства Тийе в современном состоянии?
  Яркий в воздух отпускает что-то совсем неопределенное. Общее недоумение безотносительно происходящего. Смотрит - даже пытается подойти - но Реингаи роэ'Нард стоит у консоли. И столичная архитектура не предполагает присутствия другого у стола рабочего кабинета. Вдох и выдох - и Алейнар а'Нард досадливо встряхивается. Общие архивы хозяина дома далеко не спешат откликаться на запрос чужого личного внутреннего.
  - Извините, - легким жестом отпускает Реингаи роэ'Нард. - Я действительно хорошо работаю. Информация по моей работе открывается только по моему разрешению... ну, или по объемному властному запросу. Прошу, ознакомьтесь.
  Мгновенная ярость яркого выключается тоже мгновенно. Предоставленные данные так поглощают его внимание, что застывший у него за спиной Реингаи роэ'Нард отпускает лететь жест - снова: кто же так работает?
  - Уже... родилась? - как взахлеб, выпаливает он. - И все... наследственные свойства?
  - По полному семейному анализу, предположительно - да, - отзывается Реингаи роэ'Нард. Яркий перелистывает, стремительно - перетекают знаки по экрану, пару раз досадливо встряхивает головой - снова звенят камешки. И только потом спросит очевидное:
  - То есть... вы уже начинаете... работать?
  - Бесспорно, - ровно подтверждает Реингаи роэ'Нард. - Время слишком подходящее - такое нельзя упускать.
  - Позволите еще вопрос? - пытается собрать голос яркий.
  - Если мы работаем вместе - спрашивайте. И двенадцать тысяч раз по двенадцать, - пальцы правда вслед тому отряхивают: был бы смысл.
  - Каков интерес в этом сотрудничестве семьи Тийе... или непосредственно ньера Ронсьерна? И Ваш, честно говоря, меня тоже интересует.
  - Статус и право передвижения - что у нас обычно вызывает интерес к... специфической работе с немалыми жертвами?
  Тогда Алейнар а'Нард смеется. Шумно, с удовольствием:
  - Ньера айе Хладье так упорно хочет стать роэ'Нард? Высокая плата.
  - Для вас - возможно. Вам очень трудно представить как иные... бездарности стремятся выкарабкаться со своего места в мире. И на чьих спинах. Но пока они существуют и готовы платить... - ладонь ньера Реингаи принимает что-то из воздуха и укладывает себе под руку: можно работать. - Я, по понятным причинам, не могу ему обеспечить желаемого. Мой интерес... предположим, исследовательский. Конструкция маяка на Изнанке - реально ли настолько срастить живое с Tairhien, - поверите ли, это может быть гораздо интересней... и более многообещающим - чем варианты его использования, а также результативность и незаметность передвижения, так интересующая вас. Но нам придется сработаться. И выдать ньера Ронсьерну эс Тийе требуемые гарантии. Для подтверждения и продолжения исследований мне очень нужны Вы - Вы очень вовремя ко мне... обратились, честно говоря.
  - Ниери Реингаи роэ'Нард, - уважительное обращение к мастеру у Алейнара а'Нард выглядит скорее язвительным, - а вас не беспокоит что этот... эс'Тийе, этот... разработчик материалов..., - жест и еще один несдержанный жест, показывающий, сколь ниже всякого разумного предела полагает носитель имени первой ветви Дома им помянутого эс Тийе, - в случае удачи и в результате гарантий окажется с вами в одном статусе?
  А Реингаи роэ'Нард улыбается. Очень ярко, очень широко - идет складками странное, как чужое и больше, чем предполагалось бы, лицо:
  - Если наш эксперимент достигнет должного результата, я рассчитываю подняться на свое прежнее место или чуть выше... чтоб рассудить, где предполагаемое место ньера эс Тийе. А если не достигнет... ньера Алейнар, полагаю, у меня будет гораздо больше гораздо более труднорешаемых проблем. Вы в случае невыигрышного результата рискуете... разве оказаться на моем месте или же в иных окраинах несколько более печальных, куда угодно будет нашему Дому послать неудачливого экспериментатора. Я же вполне вероятно буду решать вопрос, сколь медленно и осознанно мне нравится умирать. А то и неприятнее.
  - Я уже выслушал все ваши опасения. По три раза... по двенадцать! - раздраженный жест слетает у яркого с ладони - и чуть не со звуком бьется о погасший уже экран. - И что мне делать на текущий момент?
  - Уметь ждать, простите, ньера Алейнар. Сроки считанные, для короткоживущих: три-четыре местных малых года - и можно работать. Ну - и пожелайте маленькой эс'Тийе... успешного взросления до родительской семьи. Знаете: там рождаются замечательные дети...
  
  Часть первая:
  Zu toёra
  
  ...стоит ли делать этот путь, чтоб увидеть этот лес (с)
  ***
  (город Мьенже. Хладье Дошта. Дни Somilat)
  
  Мир вокруг остается устойчивым и все на своих местах, пока теи-лехта Ллеаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо сидит и молчит. Пока можно приглядываться - втихую - как ровно, без видимого усилия, крепкие, короткие пальцы щелкают стеклышками мозаики, собирают. В узоре - ширмы, похоже: большом - будут волны и солнце...
  Смотреть, конечно, полагается в другую сторону. И ее наставяемому отвлекаться не слишком простительно. Еще не научился отслеживать все вокруг таким углом обзора, как умеют эти - чуть раскосые, серо-зелено-золотые - старый камень под солнцем - глаза. Потому что руки лехта Льеанн действуют как отдельно - им не достается и взгляда, он так же спокойно отслеживает, что там сейчас светится, в темной и кажется чуть выпуклой воде, в Зеркале Устоявшегося...
  
  Не слишком - но все-таки позволительно. Сама Наставница Льеанн и предупреждала перед входом в сторожевой - давно, в первый раз: "Голова закружится - отворачивайся. Смотри на что-нибудь надежное. Тебе пока можно. - И отдельным. - Это неприятно, Саайре. Но хорошая практика".
  Наставляемый Саайре эс Ноэн айе Далия и возвращается зацепиться взглядом. Правда - можно свернуть голову, пытаясь смотреть с той точки зрения, где мерцающие линии, странные слои, плетущиеся в глубине внезапно-выпуклой воды, оказываются - городом Мьенже земли Хладье Дошта, улицами, отдельными живыми, если вдруг кто рискнет высунуться. Голова начинает кружиться и мир теряться - скоро и отчетливо, словно смотришь на мир с другого угла - и он отдельно, выше высоты и не устойчивей морских волн.
  А ничего надежней негромкого звука - щелканья соединяемых плиток мозаики под ровным движением рук - Саайре в месте сторожевого просто не находит. И не полагает это недолжным: думает четко, что и младший из операторов, лехта Йоркё - временами встряхивается и поднимает глаза на старшую совершенно за тем же самым. А если и тем, кто принял на себя имя и служение, надо временами посмотреть на надежное, так наставляемому вдвое разрешено. Смотреть, как ровным ритмом двигаются руки, уверено, точно смотрят сами. Как перекресток освещений: странного, металлического свечения Зеркала Устоявшегося и живого огня фонаря у коробки стеклышек мозаики перекрашивают Льеанн совершенно в каменный цвет - темный, теплый, "самый прочный камень - тот, что однажды плавился". Слушать, как, вплетаясь в тихий, на грани слышимости гудящий звон - Зеркало ли, сам сторожевой? - временами, живым переговариваются камешки: "Как, порядок?" - "Да, пока порядок".
  И не важно, что за очень широкими, непривычно - на полукруг обзора - окнами сторожевого мокрым снегом, лепит, расходится непогода. Самых темных ночей года на земле Хладье Дошта. Ничейных дней и ночей - в которые, по традиции всех территорий, принятых в империю Тейрвенон, не особо принято выходить на улицу. А именно город Мьенже еще и на своем долгом и недобром опыте знает о том, почему не стоит.
  
  Вспоминать это не стоит тем более. Особенно сейчас. Саайре сильно сомневается, что его теперь хватит на привычно сплевываемое "сожри тебя Тени" - после первого подробного знакомства с "серыми землями, лишенными света", с тем, "что течет между корнями имен и мира". В том числе, с некоторыми особенными их обитателями - не очень разумными, но очень голодными. Которые не страшная сказка - а... крайне неприятная реальность. Правда, ругаются так, кажется про разумных... изначально. Местные лехтев утверждают: таких здесь "повывели давно"... Но "недостаточно вовремя и недостаточно качественно", как отбила лехта Льеанн его вопрос.
  Потому они здесь и гости. То есть, он гость - при Наставнике. Ее в эту землю потребовали - недавно, совсем с другой земли... И совсем не вовремя - добавил бы Саайре, когда бы разрешил себе так думать о долге своего Наставника. Потому что миру Хладье Дошта и именно городу Мьенже не повезло быть - с червоточиной. С пробоиной, через которую в мир живых сочится... другое. К живым по определению недоброе.
  
  Читал, изучал - не раз уже, пришлось, Саайре теоретически знает, с этим в мире даже можно жить, но относясь к этой жизни и этому соседству крайне внимательно. "Есть дурная атмосфера со стороны живых, есть - с Изнанки, - усмехаясь, замечала Льеанн - Своя разумная защита скорей всего есть ото всего". Если снова всмотреться в отражение города в Зеркале Устоявшегося - можно заметить, что живых на улицах считай, что нет. Из первых правил безопасности - обитателям такого мира стоит очень внимательно относиться к ничейным временам и без крайней нужды не показываться на улице. Сейчас вот, например. В первый год после Arn'Ammar, когда границы мира еще снова юны и непрочны, в срок Somilat, зимнего солнцестояния, когда мир особенно легок и прозрачен... Читал - но реальностью это стало не так давно.
  ...Закружится голова от Зеркала - посмотри на руки лехта Льеанн как на что-то надежное. А перестанешь верить, что это правда - что с Наставником сидите вот здесь, карауля, что еще способно вынырнуть из заброшенного парка в нескольких кварталах отсюда на юг. И теи-лехта zu-toёra Ллеаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо и близ конца дней зимнего Солнцестояния говорит, что наблюдение должно продолжать. И ожидать непредвиденного... Можно посмотреть обратно в Зеркало, где плетутся змейками дороги и улицы - в воде - горкой, куполом стоящей над краями очень широкой и мелкой тускло-серебряной чаши, не собираясь падать обратно. Как следят за этим плетением лехтев, операторы Зеркала Устоявшегося, и щелкают, собираясь, элементы мозаики. "Все в порядке?"
  Погода там, правда, такая, что любой разумный трижды подумает, прежде чем выходить на улицу. Не только обычай, но и резкий мокрый снег, поднимаемый ветрами с гор, что бьет в окна сторожевого со скрежетом, ясней ясного говорит: нечего в такую пору делать снаружи, никому - обычай там, не обычай... оправданный, нет ли.
  Только вслед за ветром в памяти зазвучит недавний, вот тоже - скрежетом снега по стеклу звучащий голос - это тоже и про себя тихо: er'mei niery Льеанн: "Са-ай, если бы все разумные всегда отвечали своему самоназванию, нам было бы вполовину меньше работы. А уж службам прощальных церемоний..."
  
  ...Можно вспомнить. Быстро - как увидеть отдельным слоем в отражениях воды.
  
  Здесь очень большие окна в домах, и внутри очень много темного, резного дерева. Пока рассказывают не самое понятное двое местных лехта - второй, высокий, темноволосый и очень молчаливый лехта Яржэн эс Бранек айе Хладье, и сейчас сидит в сторожевом, не отвлекаясь от Зеркала, - Саайре как раз присматривается - темные деревянные опоры высокого стола, кружево резьбы, кажется - тот же рисунок повторяют колонны за спиной.
  Это самое начало - первые шаги их по этой земле. Еще парадная, гостевая зала. Куда пригласили прибывшего необходимого специалиста. Там и говорят. Рассказывают, что вынудило их попросить присутствия лехта zu-toёra - вслед за быстро слетающим с ладони Льеанн: "Теперь рассказывайте?" И говорят осторожно. Интонация понятна Саайре чуть лучше, чем слова. И причины ее тоже...
  Что лехта Ллеаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо, прибывшая по рабочему вызову, будет в траурной накидке, здесь явно не ожидали.
  И разрешением говорить не вовремя она воспользуется. Это Саайре знает - она и так им бы воспользовалась:
  - Как? - спросит лехта Льеанн резко, поперек фразы старшего, того, кто сидит ближе. И отчетливо, выделяя едва ли не каждую букву. - Сколько звездных лет этот город живет на раскрытой "трещине"?
  - Пять, Ллеаннэйр-ниерра, - повторит ей старший. Дальше ему приходится отвечать на требование объяснений, слетающие с ладони - было бы в лицо, да хорошо между ними стол. - Но все было в пределах общей нормы.
  - В том числе идиоты, лезущие проверить свою смелость, которые вносятся в пределы статистической погрешности? - старший молча соглашается, Льеанн ощутимо встряхнется, встанет - и за спокойным голосом вторым слоем что-то четко зазвенит. Когда она говорит так - мир отчетливо не в порядке. - На будущее советую вам подсчитывать примерное количество пострадавших в малый год. Все неуместные причины смерти. И поднимать тревогу задолго до того, как начнут умирать дети. Если сейчас не придется переселять город.
  Мгновение - пока двое с той стороны стола проглатывают сказанное, лехта Ллеаннэйр смотрит куда-то над колоннами, на верхнюю галерею. Туда же и летит негромкое - говорит так, как будто никого рядом нет:
  - Знай я, что здесь так будет, - и пальцы резко, сильно отряхивают туда, вверх, пару жестов... что "не при маленьких наставляемых". И кто бы еще и сказал - недолжно отпускать такие жесты перед негромким из старого, старого Канона - совсем здесь и сейчас странным. - "Наша земля стоит волей Единого. Но бывает так, что нет иных рук, кроме наших, чтоб воплотить Его волю". И эти руки всегда оказываются твоими. И всегда - в самый неподходящий срок, - а дальше, отряхнувшись от последнего жеста, как раз руки - вдруг - идут к плечам, к застежкам траурной накидки, расстегнуть сразу обе, снять, свернуть... А потом она встретит взгляды и вернется на свое место за столом. - Некогда. Будем работать. Рассказывайте. Теперь с начала. С самого начала.
  
  ...Хорошо быть наставляемым... Можно смотреть на тонкое кружево деревянной резьбы внизу стола, на солнце и непривычно голые ветки за окнами, на то, как выплетают сухие, светлые, птичьи лапы - ладони старшего - детали... Когда то, что он рассказывает еще просто история, страшная и давняя. Сначала про самые-самые ранние времена, когда первые разумные осваивали эту землю, еще воевали и мстили. Пусть умом понимаешь: было, скорее всего было - разумные это умеют, и не айе Далия в том сомневаться. Что он точно был - Дом сгоревших... Когда-то здешние дома - очень давно - возводились из дерева, камня и земли почти без окон. И семью, которой решили отомстить раз и навсегда в таком доме как-то ночью, бесчестно, заперли и подожгли. И удалось. И хуже, чем удалось. Времена - почти не исторические, времена настолько легенд...
  
  Пусть знаки трактата в голове всплывают сразу: "Те, кто ушел не в свой срок, те, кто пошел тропой гнева и отчаянья, не находят дороги путем всей земли. Хлеб их - день мести и смерти, с которым вечно голодно, и несчастна та земля..." Все равно еще не настоящее. Привычное ругательство - да сожри тебя Тени. Привычный материал для историй о страшном - истории о тех, кто должен был пойти путем всех людей в посмертие. Но слишком нехорошо умер и потому не достал до края Туманной тропы, остался без посмертия: весь ушел - в ненависть, в жажду мести, в страх и отчаянье... В живые чувства - и тем завис между миром живых, и миром другим. Прорехой. Вечно голодной условно разумной тенью. Taer.
  
  Только вот для лехта Льеанн - это явно не просто история. Совсем не история. Движутся пальцы, словно подбивает очередную нить к желтой кайме сложенной накидки:
  - Значит, семеро? Семеро taer одновременно... с мелочью? То есть - и дети были? Совсем плохо. Я так понимаю, отомстить не смогли и застряли? - дальше вопросы она роняет быстро, один за другим, цепляя историю за для себя существенное. - Эти семеро названы и отпущены, когда эта земля совсем стала принадлежать нашим путям? Накануне Золотого мятежа? Понятно. Закрывать некогда было. Вре-емени прошло?.. Дальше, ньера Нилайерин.
  Хорошо было слушать как историю. Пока видеть, на что это похоже не приходилось. Как долго потом жили люди на земле Хладье Дошта, как дотек досюда сначала загород, а потом и вот этот город, и заросло место дома Сгоревших. А потом о случившейся под пять звездных лет назад на этом самом месте недоброй гибели, расследование выяснит... И поверить бы, что вот здесь сейчас зачем-то старший рассказывает истории о страшном, но приглядывается Льеанн и пальцы снова как подбивают очередную нить:
  - Что? Парк и пруд? Стоячая вода? Еще бы роддом тут устроили! - и на месте устроителей быть очень не хочется. И очень неинтересной становится история. О парке, куда еще до событий раз за разом ходили разные - добровольно выбирать себе дорогу за Порог. По своей воле ходили... как жизнь не держала. За что чуть и не приняли случившуюся недобрую гибель. Потому что лучше не надо смотреть на то, что er'mei niery Льеанн сейчас обнаружила, на чем именно отсчитывают пальцы фрагменты истории и ее оценку. Как она еще раз и еще сворачивает накидку, убирает за спину, за прочную деревянную спинку высокого стула, и на то, как руки отпускают короткое "да, понятно". Прежде чем начать слушать дальше. О том, как в городе Мьенже резко выросло количество неуместных смертей - и быстро пришлось действовать не только местным лехта. Что без удивления обнаружили: мир остался с трещиной, повышенной уязвимости для воздействия Изнанки, открытию которой печальное происшествие поспособствовало. После активных действий по устранению последствий полного прорыва обитателей Изнанки, продолжавшихся два малых года, было, к сожалению установлено, что мир остался уязвимым для воздействия и в ничейные дни трещина мира живых вполне проходима. С другой стороны. Но проницаемость и уязвимость мира людей в эти дни кому неведома - на земле, где когда-то появились taer? Однако по итогам работы состояние трещины было оценено как стабильное, далее последовал стандартный комплекс принятия мер, перекрытие, охрана территории... Это совсем не история, это застал еще вот этот старший, что рассказывает, сбавляя в голосе. И его подхватывает второй, говоря, что все правила перекрытия территории были выдержаны. А что по прошествию трех звездных лет, когда основные последствия последнего раскрытия трещины были ликвидированы, у здешних детушек из высоких кварталов, да и прочих, когда издержки первой взрослости в голове раскалывались, считалось своеобразным доказательством особенного достоинства подлезть под запрещающие знаки и прогуляться по территории... Некоторые доказывали... обстоятельно: бывали и летальные исходы. "Случается", - коротко отпускает лехта Ллеаннэйр и слушает дальше. За свою глупость каждый сам ответчик.
  
  Живые и мертвые, приключений на свою голову запрашивающие, сами отвечали. Был крайне низкий уровень здоровья выживших некогда юнцов пролезавших на запретную территорию. Поражение Изнанки - разной степени тяжести. Разрешение на детей с таким здесь не получают. "Случается," - снова отмечает ладонь Льеанн. Пределы нормы. Да, вероятность летального исхода, в том числе, добровольного ухода за Порог по невозможности нести свое состояние - закономерное следствие таких поражений. Пара пострадавших умерла нехорошо совсем. Так, что дома пришлось чистить. Один полностью, с карантином. Но сейчас, судя по характеру повреждений, город столкнулся с воздействием Изнанки, прошедшей за защитные барьеры, снова. После этого летнего Солнцестояния. И замолкает старший набрать воздуха - вдох и выдох, и еще - прежде чем сознаться: да, не отследили, когда именно. Да, не могут точно отследить конкретный характер воздействия и возможный источник таких повреждений. Но нормой текущее состояние назвать никак нельзя. И объяснить закономерным результатом недостойных действий тоже.
  - Дети? - очень ровно спрашивает Льеанн.
  - Дети, - говорит старший. - До года.
  - Причины, количество, примерное распространение по городу - мне на личный внутренний. Вы слишком долго ждали. Работаем. Ньера Яржэн, - это она другому, тому, кто сейчас сидит с Зеркалом. - Система Знаков слежения сохранена?
  - Поддерживаем, - отзовется он.
  - Понадобится задействовать ваше Зеркало Устоявшегося. Справитесь? - дождется согласия. Потратится пояснить. - Мне... очень не нравится распространение. Предполагаю: выбралось и передвигается. И охотится. Начинайте выстраивать Зеркало. Я отправляюсь оценивать состояние трещины. В непосредственной близости.
  ...И тогда набрать воздуха. И выдать полным, перед чужими:
  - Er"mei Ллеаннэйр, разрешите - я пойду с вами?
  На него посмотрят. Руки потратятся. На недолгое, родное - можно как услышать внутри: "Са-ай. Хороший мальчик Саайре", потом уже включится слух:
  - Это опасно. А... тебя надо проверить, можно и сейчас. Пошли, - поворачивается, движением повторяет. Потом - тем храмовым. - Много времени не займет. Достаточно, чтоб наполнить и выложить Зеркало. И зажечь фонари. Традиция, лишним не будет. Справимся - проверю. Главное, раскрывайте Знаки. - Смотрит и продолжает очень серьезно. - Следить, ловить и гнать.
  
  ...Вот так, на скорости и просто те истории для Саайре и перестали быть - только историями. Как первый раз прошелся пробным путем - по миру с Изнанки. Хватило.
  А было сначала просто: вышли из-под колонн дома встреч, в узкую угловую дверь, уже на внутреннюю территорию храмового квартала.
  - Для начала - держи, - еще на ступеньках лехта Льеанн отстегивает от пояса и передает. Из самых своих вещей, что видел на ней с первого дня по этот. Маленькую, как ненастоящую, кожаную фляжку. Настоящую - и даже приложиться случалось. Два раза. И сама наставница при нем дотягивалась нечасто (и не тянуло вспоминать - когда). Потому и посмотрел медленным взглядом. Зачем, спросить не решился. Она же только - ровным:
  - Глоток, не больше.
  - "Больше и не выпьешь", - остается процитировать в ответ. Ее же. Так недавно назад. Содержимое горькое, едкое и чувство такое, что горячее. Второй глоток, кажется, приведет к желанию вывернуть все обратно. Хотя лехта Льеанн...
  ...А вот не надо. Вспоминать из предосторожности ничего не надо - сразу. Побочный эффект этого "природного стимулятора... специфической деятельности головы" некстати проверенный. Все, что случайно и опрометчиво вспомнишь, этой горькой гадости отпробовав, ярким будет, рядом встанет, как живое, окажется во времени отдельном, отворачивайся потом.
  
  Лучше подавить желание вывернуться наизнанку и всмотреться во что-что на этой стороне мира и времени. Догнать и пойти, смотреть, отстав на шаг, как целенаправленно идет лехта Льеанн по незнакомому саду: большой, непривычно ровно посаженный, аккуратно убранный, спящий с зимой. Дорожка, кустарник, колючие ветви, чуть - темно-красных листьев и красных ягод, оставшихся на ветвях...
  - На самом деле, - не оборачиваясь, говорит Льеанн, - для того, чтоб пройти на ту сторону мира, никуда ходить не обязательно. "Нужной тебе может стать любая дверь", надо только знать, куда и как смотреть. Но сначала так проще, - на этом лехта Льеанн останавливается. Резко. Придется замереть рядом, едва не налетев. - Да, здесь.
  Дорожка. Спуск. Шероховатые серые плиты. Лестница. По краям - каменная резьба - беседки благодарственных. И фонтанчики, молчащие по зиме.
  - И... что мне делать?
  "Стой пока", - отвечают ладони. А вслед движение продолжится... И станет не по себе. Здесь холодно - это Саайре отметил еще на выходе из транспортного терминала; здесь пожалуй слишком холодно для легкого далийского полотна - темное, старая бронза и старый камень, широкие складки и высокие манжеты рукавов... Но ветер - струйки ветра, которые появляются вслед за движением ее рук - совсем отдельные, и холодные тоже - совсем. И очень хочется дернуться и развернуться, но понятно, что оглядываться и мешать нельзя. А еще - видно. Ага, точно - накрывает содержимое фляжки. Дарит обзор почти на полный круг - да, и на то за спиной тоже... Как задевая что-то еще из миров, помимо видимого. То ли головой придуманный, то ли правда - не поручиться. Но подбирают пальцы Льеанн из воздуха светлыми, холодного огня угольками? - плетут сетку, складывая одно с другим - отдельно ровным, негромким голосом:
  - На первый раз - лучше не смотри вверх. Запутаешься в видимом, постарайся закрыть глаза и идти чутьем, - бусинка и бусинка на сети, кромочный край. - А главное, Са-ай, они... ненастоящие. Пробный тренажер. Но если вдруг не поверишь - звать на помощь не стыдно. А нужно, - на этом - завязывают пальцы последний узел на невидимой сетке, и броском накидывают на плечи. - Теперь иди.
   Со ступеньки сдвинулся - от одной силы, направляющей в спину. А воздух внезапно стал густым и плотным, раздался стенкой мыльного пузыря.
  
   ...И холодно там не было. А если и было - не имело значения.
  
   Потом, на надежном берегу этого мира, продышавшись и вникнув, первым он вспомнит давнее. Как смеется лехта Льеанн на очередную историю о страшном, занесенную в дом учениками средней медицинской школы на Пустошах. Она тогда еще умела - тихий звук, непривычный, ручей по камням. И очень... задевающий. Вплоть до быстрого, резкого, с руки слетевшего: "Да что такое?"
  - Са-ай, - на последнем излете смеха тянет лехта Льеанн и вдруг становится совсем серьезной. - Знаешь, как шутят лехтев - почему zu toёra такие молчаливые? Потому что тем, кто не видел мира с Изнанки и его отдельных обитателей - никакими словами не расскажешь, на что это похоже. А кто видел и остался после этого в живых - вряд ли захочет слушать.
  Вот Саайре и не знал, какими словами это рассказать. Просто реальность раздалась и пропустила в другую. Словно смотрел на мир через призму, и тот вдруг разложился веером, как на двенадцать слоев - дымных, радужных, недостоверных... И сложился воедино. Только каждый слой чуть-чуть другим, и между ними, отдельным - текла вода. И мир был другой: там, на последнем слое, не было сада, стелились - до пояса и выше травяные заросли, далеко, за заросшей равниной поднимались полусухие ветви деревьев, а где-то далеко-далеко горизонт замыкали дальние, синие - горы? Сам бы ничего и не понял - голова кружилась, глаза отказывались воспринимать... Другое, "серые земли", которые совсем не серые - одновременно бесцветное и радужное, недостоверное - выше и ненадежней, головокружительней, чем горные мосты под ногами боящегося высоты. Мир вокруг дробился, рассыпался бесцветным, дымным - каждый вдох и выдох; и собирался снова. И, смотря на него - как плыл по волнам, не в силах довериться ни цвету, ни свету - в этом, текущем. Шаг казалось, еще шаг - и провалишься. Память о запретных тропах Болотного поселка подсказывала: под ногами - тоньше, ненадежней любой, самой пустой и непроверенной земли, а провалиться - это совсем и насовсем... В это, бесцветное.
  
  Но внутри и отдельно: рядом был еще и тот, чья была - память чужого мира. И он работал. Подготовленно и привычно. Она. Как чувствовал рядом - привычное присутствие Наставницы... - и это было единственно надежным. Время здесь ничего не значило, казалось, обернуться - увидишь за спиной лехта Льеанн - точно куда моложе, только та же уверенность в передвижении и мире окружающем... но вот куда обернуться внутрь? Но есть. Есть - и объясняет. Спокойней. Закрыть глаза - да, ты можешь это сделать - принюхаться и причувствоваться - и... называется ли это "видно" - неизвестно. Но чувствуется четко. Слой, где ты есть, места, где вода Изнанки течет сильнее - вдоль мест, где у трав и камней, у разумных и каждого сказанного слова растут корни. Там места устойчивей. А вокруг - вода, зыбкая, одновременно радужная, темная и бесцветная - четко - запахом и течением рассказывает, как и куда надо двигаться. Да, ты есть внутри нее - да, там можно дышать, теперь иди! Быстро - скользя - легко (для умеющих эта прозрачная земля крепка, как корни гор и корни имен, цепляющиеся за нее) - с целеустремленностью охотника, взявшего след.
  ...За долгую двенадцатую выдоха опознать запах. Очень знакомый, с первого взрослого имени - запах Изнанки, тот самый, иногда от лехта Льеанн так пахнет: обманчивый, пряный и смолистый, чужих благовонных смол и чуть-чуть, на самой глубине - сонной, неживой прелью, грибницей, опавшими листьями... Только здесь движение за движением этот неживой оттенок запаха выныривал из глубины, становился уже четкой... гнилью, застоявшейся водой, самым дурным болотом и дурнее.
  
  Но вдруг... Как снова распахнул глаза, и расплылись много слоев мира - миров ли? - между которыми течет вода. Сначала запах - мертвой, гнилой воды, с него воротит - это явно его личное. Обладательнице памяти этот побочный эффект знаком, работе не мешает. На дальнем слое, где мир живых, рядом - ветви полусухого дерева, обихоженная человеческими руками давняя площадка, колодец. Где идет и выслеживает чужая память. У мира много слоев - и здесь внезапно зацепка, место, где они расплываются лохмами, прорехой - мутным радужным отражением в гнилой воде, где замирает, застывает всякое течение и всякий смысл воды.
  А вот и причина. Застряло. Что-то. Между слоями. Как куча сливного мусора сквозь решетки купальни просочилась и прижилась - давно не вытаскивали. Осклизло. Заросло гнилью, завоняло. Тягучий, длинными нитками, волосками, склизкий комок - гнилые радужные разводы по цвету тени...
  Противно. Гнилье... не лучше падали.
  
  Чужая память подбирает себе привычное. Вот где повылезло, начинаем вычищать. Но совсем отдельно стала чужая память... Стоило сообразить, что это вот - неправильное, подгнившее, скользкое - его очень много. Тебя больше. Оно еще и живое. Неразумное, возможно, но живое. И вот сейчас оглядывает с интересом. Тебя. На предмет съедобности.
  Испугаться, впрочем, не успел: кончилось. Быстро, мгновенно - вышвырнуло. Стоял на ступенях сада чужого храмового квартала... Холодный, мокрый, зимний ветер возвращал обратно, пробирал. А еще мучительным усилием воли приходилось сдерживать приступ тошноты - очень ярким было увиденное, и воротило с него очень. А стыдно...
  ...И это неважно, что лехта Льеанн кажется не замечает. Стоит у одной из беседок благодарственных, смотрит мимо - в небо. И говорит - медленное, негромкое... Саайре остается стоять и понимать: снова разрешили слышать совсем не предназначенное к выслушиванию никем другим... Когда разумный говорит с Теми, кто Выше - недолжно подслушивать, а когда - лехта говорит своему Богу?
  - Вы любите шутить, ньера Таэри... как Вы любите шутить. И как не любите - отпускать то, что однажды досталось Вам в руки... - и дальше. Объясняя отдельно: нет, видит - что вернулся, действительно - считает достойным стоять рядом. И с таким разговором. - Да, у меня талантливый наставляемый. И как тебе - бесцветные земли?
  - Интересно, - с языка слетает раньше, чем успеет подумать.
  - Надо же, - тянет лехта Льеанн. - А... обитатели? Страшные?
  - Н-нет, - и чуть не закашляться: спазм некстати подкатит к горлу, стоит снова представить. - Но очень... противные. Как... купальню давно не чистили.
  - Молодец, - через выдох говорит она. Это Саайре знает. Мягкое такое, долгое. Когда-то она еще под это улыбалась, но сейчас... не получается. - На всякий случай - в земле Сумерек, и везде - есть только две вещи, временами по-настоящему страшные. Собственная глупость и другой разумный. Ты пойдешь со мной к этому... озеру. Я решаю: справишься.
  - Льеанн, - ну надо же было так, поперек первого звука начавшейся фразы... Но просто она идет навстречу - очень мокрому, очень холодному ветру, и тот отбрасывает, путает складки легкого далийского полотна, - Вам... не холодно?
   Она останавливается. Очень быстро. И очень полный, долгий вдох и выдох смотрит. На свои руки. На рукава. На тонкую полотняную рубашку и зимний сад.
   И когда вдруг оказывается, что она помнит, как улыбаться, оказывается - только тяжелее...
  - Да, - говорит она. - И "да, наверно холодно". И "да, точно справишься". А собственная глупость - точно страшное дело. Увидим, что в этом доме с Зеркалом - и отправляемся. Исследовать.
  
  Вопрос - движением - "Зеркало - а что это?" - она подхватывает на лету. И сбрасывает с ладони: "Увидишь"...
  
  Увидел. Лехта Льеанн ориентируется в чужом ровном саду быстро, не задумавшись. И идет к невысокой, с острой крышей и огромными стеклами башне у самого края сада. За узким проходом - шагов на пять мощеный дворик, два чудных кованых фонаря над узким входом - светят и среди дня. А дальше уже высокая стена храмового квартала, серая, из округлых камней; в ней - маленький личный выход, прорезанная в стене калитка. Открытая. За входом - тоже фонари: ложится, переливается отсвет живого огня по мозаике, по двенадцати лучам звезды, замыкающей вход и выход из калитки. По времени ближе к полудню, но в небе висят низкие, тяжелые облака, временами сплевывающие чем-то резким и холодным, и сумрачно - такая погода, что видно, как горит живой огонь. И срывается:
  - Лехта Льеанн, можно спросить?
  "Давай", - сбрасывает рука, прежде чем потянуть на себя тяжелую калитку входа в башню - со стороны дворика.
  - А... зачем обязательно зажигать фонари? Вы просили... Вы всегда делаете. Эти... - и просто сомневается, а вслух некстати получается сильно, с нажимом - почти насмешкой, - неужели они огня боятся?
  - Нет, - внутри башни почти тепло, пахнет камнем, Льеанн быстро оглядывает открывшийся за дверью зал. Саайре успеет мельком оценить: блики основных обзорных, а над ними - старинные светильники, тоже с живым огнем, каменная кладка и балки потолка. А Наставник уверенно сворачивает к лестнице, узкой, старой, вросшей в толщу стены... Такое здесь вполне могли строить в те времена, когда еще живым стоял дом Сгоревших. А прослушал в истории, стояло ли тут что-нибудь. - Ни taer, ни исконные обитатели Изнанки не боятся огня. Они... слишком голодные, чтоб уметь бояться. Это людям с живым огнем теплей и спокойнее, - Саайре слушает, заодно движением проверяет... интересная такая, кружащаяся лестница. Гулкая. Звук разносится. - Там, где он горит - ты не одинок. Там, где он горит, сложней испугаться. Я говорила, ты знаешь. Тем сложней быть съедобным для... вынырнувшего. Границы прочней. Пахнешь меньше. А еще, - на этой лестнице очень неудобно оборачиваться, но лехта Льеанн умудряется обернуться и остановиться, - ты это тоже запомни, Саайре: хорошо разведенный живой огонь видно из Серых земель, - и поворачивается, чтоб подняться и толкнуть - еще одну, нижней поуже - дверь. - Любому живому - пока жив. Его всегда видно цветным. Может пригодиться...
  А дальше Саайре оглядывался. Большая комната, потолка как такового нет - стропила крыши, деревянные, огромное - на полукруг обзора - окно, серый камень стен. А вот здесь не предусмотрено никакого освещения. Четыре явно операторских места с возможностью поддержки личного внутреннего. Вокруг... И на миг удивиться. Там огромное, неподъемное тускло-серебряное... блюдо - со среднюю чашу фонтана, но мелкое совсем. Крепко поставленное, сросшееся с серым камнем пола по потемневший орнамент.
  
  Появление их, кажется, очень озадачит единственного сейчас обитателя верха башни - невысокого, темноволосого, в очень цветной рубашке, что сидит за дальним из этих операторских мест и только что с чем-то сосредоточенно работал. Оторвался, вынырнул - что он там пытается делать с этой... чашей - и уставился с очень открытым удивлением. На вдох, лехта Льеанн почти сразу:
  - Светлого дня, лехта... - голос подчеркивает - и обращение, и паузу: знаю, кто ты и прошу, как тебя называть.
  - Йоркё, - похоже, только вынырнув на непрошенных гостей, молодой лехта отпускает легкое имя. Льеанн под выдох взвешивает что-то на ладони, прежде чем отозваться:
  - Льеанн. Лехта zu-toёra Ллеаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо. Мне придется здесь командовать. Со мной мой наставляемый Саайре эс Ноэн айе Далия, - она подходит, почти кладет руку на потемневший серебряный орнамент, вглядывается. И очень быстро поднимается с операторского места лехта Йоркё - совсем быстро, встречая ее принятым уважительным, но запинаясь:
  - Светлого... дня, Ллеаннэйр-ниерра. И вам, ньера Саайре.
  Принимает. Просеивает через пальцы: сейчас лишнее. На мгновение выпускает его из внимания: сама склоняется в высоком уважительном приветствии к этой чаше... И только потом ложится ладонь на орнамент.
  А голос ровный:
  - Очень хорошо. Будет хорошо работать. Правильно - устоявшееся - для Зеркала. Старое. Будет время, - и взгляд возвращается к лехта Йоркё, - я с радостью послушаю его историю. А пока, - и, через плечо, - Сай, подойди... Вы разрешите, ниери?
  Не раньше, чем лехта Йоркё договорит свое чуть растерянное: "Д-да", - сначала - совсем к ободу, близко придвинут Саайре. Жестом - "смотри". Не так просто выполнить. Привычка к тому, что пока вещи мира стоят на своих местах - они простые, дает себя знать. Тусклые металлические стенки, темные, на две трети чаша заполнена водой, и взгляд еще пытается сообразить, что же там такое отражается. Так отражаться нечему, а там - линии, блестки, отсветы в глубине воды... движутся отдельно от попыток чего-то похожего на свет пробиться из окна. Еще не понимаешь, потому и не пытаешься удержать понятной и целой многомерную картинку Зеркала Устоявшегося, и голова не кружится - просто недоумеваешь. Но вслух здесь неудобно. Потому и движением: "Что это?"
  - Карта, - быстро отзывается Льеанн. Ладонь скользит над путаницей линий и бликов, скользит - и не отражается, только чуть ясней, четче, становится непонятно что внутри воды, но все равно не понятно, что там. Но пока она говорит этому лехта о совсем другом. - У вас очень хорошая вода. Откуда?
  - Там... родники есть. За Домом Трав, - отвечает лехта Йорке. Он приглядывается и очень внимательно к тому, что там за змейки и блестки, к тому, как скользит ладонь. Видно - и даже неудобно, настолько открыто - мельком пытается понять, что думает по поводу увиденного Льеанн. И самому интересно - что... Но она взвешивает совсем другое:
  - Дом Тра-а-ав? Найду время зайти.
  Но на этом ладонь и собирает что-то невидимое в горсть, отрывается от поверхности воды. Видно, открыто, как ожидает этот лехта. И дожидается.
  - Практика? - легким, средним, на близкой дистанции спрашивает Льеанн. Тот отступает на шаг... и все-таки старательно удерживает на ладони "не понимаю". Но видно же... - Первый раз Зеркало настраиваете?
  - Да, - говорит он, и руки не успевают расплескать просьбу. Встречая негромкое.
  - Для первого раза - неплохо. Для второго... Вам, ниери, понадобится - второй раз и мой совет?
  - Да, Ллеаннэйр-ниерра, - и ладони он собирает горстью - бережно принять все, что дадут.
  - Смотрите, - Льеанн, не оглядываясь, придвигает к себе ближайшее операторское место. Садится. И удивительно смотреть, каким - слоистым, цветным, узнаваемо-радужным отсвечивает просто вода в просто... емкости - под движением рук и видимо под командой личного внутреннего: выходов операторского она не замыкает. "Спросить успею, - прикидывает Сайре, - пусть пока она Йоркё, что просил, объясняет". Непонятное. - Слои для Зеркала, с самого корня, лучше начинать выкладывать свободнее. Через вдох и выдох примерно. Сначала - потому что устоит на поворотах, - движение ладони над водой внезапно-резкое, и за ним вслед рассыпаются, искрятся, голову кружат цветные - бесцветные - радуги в... другой воде. Как там надо было смотреть - на Изнанке? Раньше голову наизнанку вывернешь, чем сообразишь. - Понятно? - (...интересно, а местному лехта так же странно, когда она ведь - улыбается?) - ...Йорке - это легкое имя? Разрешите с вами так и говорить?
  - Понятно, - ну, вдохнул и выдохнул он точно. - И... мне это будет очень... - слов он не подбирает, он разводит руками, прежде чем уложить внутрь себя очень ценный подарок.
  А лехта Льеанн продолжает, и она еще улыбается:
   - А мне быстрее. Так вот, здесь, Йорке, точность передачи зависит от меньшей плотности. Смотри, пример, - взлетает ладонь, искорки, ниточки змеятся по воде, переливается - точно слоится... почти как там, в мире другом, бесцветном и радужном. - Отдельный живой корнями муть с Изнанки поднимает... Вон, на площади есть, живые, видишь?
  - По пределу проходят.
  - Да. По пределу бывает недостаточно. Подозреваю, потребуется очень большая точность. Кто тебя обучает?
  - Лехта Яржэн эс Бранек айе Хладье, - ответит тот, Льеанн отвлечется от карты - мерцают искорки, пригасают - чтобы движением руки обрисовать - что-то узкое, резкое:
  - Такой...темноволосый. Из тех, что нас встречали?
  - Ага...
  - Он где сейчас?
  - Снизу... в информаторской, - интонация у него срывается, получается вопросительной. Ему и передают - ладонью: не беспокойся:
  - На примере проще. Спущусь, попрошу оставить слои Зеркала на установленном расстоянии - на месте дороги к... местообитанию. К трещине. Так понимаю... - снова движутся руки, заворачивается водоворот - искрами, темным серебром, - здесь? - ладонь замирает где-то над водой, лехта Йоркё соглашается, Льеанн присматривается к воде - снова мерцают искорки. - В секторе обзора вот этого знака. Удобно. Увидишь. Хорошо?
  - Хорошо, но... лехта Льеанн, я могу попросить сейчас хотя бы немного объяснений?
  - Немного, - и, слегка в сторону. - Не ко времени - практика настройки. Я так понимаю, особенности передвижения и проявляения Изнанки - не область твоей специализации? - дожидается торопливого, чуть отряхивающегося жеста, и дальше Саайре узнает - легкие, ровные интонации наставника. - Понятно. Смотри. Живой обычно существует в мире живых, с парой-другой неотделимых корней - от первой границы до воды Сумерек. У тебя их штук на семь больше, чем у людей, там, на площади. По границе слоев Изнанки, от них не отрываясь, передвигаются голодные неразумные. Taer существуют одновременно на трех-четырех слоях, включая мир живых, но на ограниченном участке территории. До определенного предела. В месте их появления, также при упущенном времени, возможно - в местах частых передвижений, граница с Изнанкой трескается необратимо. Что здесь видно. Zu toёra тоже приходится передвигаться сразу слоев на несколько. Если отслеживать меня, которой пришлось работать, то на такой плотности слоев... меня будет слишком много, чтоб отражаться. Что означает сильные помехи в изображении, вплоть до полной перенастройки Зеркала. Заодно - сильную головную боль для операторской, - добавляет лехта Льеанн, а руки высоко оценивают степень неприятности оной. - Но... я не очень опасное, - и смотрит, как лехта Йорке отпускает рукой невольное ли: "сомневаюсь". Продолжая. - Если это будет условно разумный и очень голодный, способный передвигаться по значительной территории, - "будет очень плохо" - передают руки. Лехта Йорке принимает и возвращает. Очень традиционным жестом. "Все находится в воле Многоликого". - Все же надеюсь их не встретить. Объяснений достаточно?
  
  "Вполне", - ладонью отзывается лехта Йорке. Но объяснять приходится и дальше. Саайре все смотрит и смотрит, озадаченный рассказом. В воде - дна не видно, отражений тоже - текут тусклые стальные змейки, серебряные, бликуют, отдельно - светлые, как живого огня, мелкие искорки... мало. И слетит вслух:
  - И как... тут вообще можно что-то видеть? Что это вообще?
  - Извини, Са-ай... Сначала - на вдох и выдох разреши себе поверить, что это бывает. Смотри оттуда, где поверишь. Это карта. Отражение города. Живого и первых слоев Изнанки. Должно было быть в старших общих руководствах по свойствам техники. Что в определенных обстоятельствах общие обзорные экраны специфических свойств выстраивают из специальной воды с определенным содержанием - извини, не воспроизведу все двенадцатые необходимых элементов - и специально подготовленной емкости. Для приведения в рабочее состояние требуется расход личного ресурса. Это пример.
  Саайре хмурится - что-то знакомое во фразе есть. Старшая подготовка попала на время, которое вспоминать он далеко не стремится - под конфликт на Далии, и досталась по общим направлениям далеко не так надежно. Но стоит открыть рот, и как на аттестацию выученное отскакивает:
  - Как правило, подобные обзорные экраны употребляются в определенных целях специалистами, работающими с Tairhien и влияниями Пространства Снов. "При работе со скрытыми и непроявленными явлениями..."?
  - Именно. Одно из функциональных применений. Не так смотри: отпусти себя стоять выше и свободней.
  
  Что сработало - команда? Память чужого взгляда, умеющего быть в "бессветных землях"? Просто голова встряхнулась, и все встало на место? И впервые увидел эту карту. До головокружения многослойным и вдруг понятным - внутри воды легли прочерченные сектора города - темным, колеблющимся металлом - дома, улицы. Временами они перебрасывались огоньками - светлыми, живыми - как город с высоты (что огоньки и есть живые: отражение в этом зеркале обитателей города - Саайре объяснят потом, по дороге). Но увидел совсем сквозь воду - так и пытается расплыться перед глазами, что увиденное, что вообще мир окружающий... Вот опять бы - не повело.
  - Голова кружится? - вернет спокойный вопрос Льеанн.
  - Д-да...
  - Это нормально.
  Встряхнуться, встряхнуться еще раз, увидел - называется! - сейчас бы вытянуть оттуда взгляд и постараться опереть его обо что-нибудь менее плывущее - вот о каменную стену за спиной того лехта. И получить еще спокойного:
  - Молодец, сообразил. Что надо вынырнуть и опереться о надежное.
   А с языка сорвется - на скорости, легко так:
   - Лехта Льеанн, а не проще ли было вместо этого... Зеркала - ну, какой-нибудь экран приспособить?
  А она смотрит. И улыбается. Светло и открыто. Что... тонкая, тонкая шкура - там, между сутью и словом, ощутимо по ней пройдется. Теркой. Все так же, и все совсем другое - и с этим ничего нельзя сделать:
  - Са-ай, а временами мне кажется - ты совсем не изменился.
  
  ...И потом другим слоем мысли уже припомнить, сколько раз задавал - такие "не проще ли" и "зачем".
  
  ***
  (взгляд в сторону: Саайре
  Далия)
  
  Память милосердна. За прошедшие меньше десяти его общих биологических - в глубину ушло, заросло. Можно знать далеко, у самых истоков себя, что там лежит история Болотного поселка на Далии. Завершение истории этого поселка.
  Это было. Это и больно тоже. Это было именно с ним. Всполохом, осколками - фрагменты самого детского. То, что держит память. Болотный поселок. Пустошь, валуны и вереск, ненадежные тропки по шуршащей траве и каменные острова. Звуки, запахи, лица и голоса. Когда находится срок и силы - можно заглянуть и зачерпнуть.
  ...Гораздо чаще, чем вспоминает Саайре узнанное уже потом. О чем гораздо позже, сколькими-то годами старший узнавал из общих информационных ресурсов.
  
  Исследовательская лаборатория "Агат - 17" близ Болотного поселка появилась давно. Еще в то время, когда Далия не была полностью принята под имя и статус в Тейрвенон. Это дальше шло быстрее. Двух звездных лет не прошло от того, как Далию приняла Наместница Лиалла а'Лайетт айе Далия и на ее земле была поставлена Башня транспортных каналов, до той весны, когда в болотах востока Сорлехского материка, в Болотном поселке появился на свет мальчик Саайре эс Ноэн айе Далия, которого в родном доме еще звали Саир Ноэн. С его рождения прошел еще звездный год и четверть, и затрясло Далию под принятой властью и ответственностью.
  Но этому еще только предстояло быть. Потом предстояло узнавать, что затерянная в малолюдных по всех меркам болотах Сорлеха лаборатория "Агат - 17" хорошо отметилась в числе вероятных причин предстоящего конфликта. А до его рождения шло время и время... За которое статус исследовательских работников стал считаться куда более высоким, чем сельскохозяйственная и скромная добывающая деятельность старожилов. Постепенно стала лаборатория и основным местом занятости, поддерживающим жизнь и обеспечение поселка: школа, общий медицинский блок, транспорт, обеспечение условий проживания... Большая часть персонала лаборатории, особенно исследовательского, в меру своего доступа, конечно, имела представление, что изучала лаборатория "Агат - 17" далеко не драгоценные камни. Исследовательская группа под руководством Асха Литани и Сивирин Литверра проводила эксперименты, находящиеся на грани разрешенного (впрочем, для экспериментов Дома Лит это постоянная характеристика), о выживаемости и изменениях микроорганизмов высокой степени опасности в специфических условиях, в том числе, под воздействием Tairhien. А также, предположительно, о специфике свойств воздействия полученного продукта на организм разумных. Весьма... многообещающие исследования, обеспечивающее своим участникам и их семьям, определенное право подъема в статусе и допуске к разрешенной деятельности, правда, с сохранением ограничения передвижения. Уровень запрета на разглашение закрытые источники не определяли... Можно было подумать головой, станешь ли подробно рассказывать про такую работу своему маленькому - до первого взрослого имени... Да и сколько тот маленький спрашивал...
  
  В детской памяти Саайре лежало другое. Там "лаборатория" - это такое громадное, блестящее строение, похожее на огромного болотного плавунца. Туда на рабочие смены ходят мама и папа. Их можно ждать и встречать. У каменной горки, чуть дальше потрескивающих металлических стоек защитной ограды - оттуда как раз здание и видно.
  Еще в памяти есть, осколками - как идут рядом взрослые, долгая дорога через Пустошь, лето, вереск цветет, говорят еще - не сходить ли вечером на Дальнее озеро, искупаться - и снова о своем, о взрослом. О чем? - это память держит слово "среды, обработанные спорами Изнанки" или это подсказывает нынешнее знание? Если было - наверно, спросил, и ответили, что туда ему еще рано заглядывать и интересоваться. Но это внутри гораздо глубже, чем - поворот тропинки, гнездовое дерево, с него было удобно высматривать, камешки под ногами. Придешь - найдешь безошибочно место, где именно происходил не вспомненный диалог.
  
  ...Только не прийти. И не найти там уже ничего. Что такое "вынужденная полная очистка территории" он узнает не скоро, много позже чем все остальное. Пепел и камень выжженной земли, сигналы предупреждения - последствия "полной очистки" уровню здоровья не способствуют. Это все, что там сейчас есть.
  И что обсуждали тогда старший одного из вычислительных центров и биохимик лаборатории исследований крови - его родители - так и осталось неведомым. Можно было, но было больно - потом прикидывать, что могли.
  
  Был Болотный поселок, типовые домики "начальных поселений". Очень быстро скатиться по крутой опорной балке со второго этажа верхней детской, а из окна можно вылезти на крышу кухни, потянувшись - забраться вверх; у соседа Яся над такой крышей растет дерево, там штаб. Вокруг - редкие перелески, так - камни, валуны и вереск, глубокие холодные озера; рыжие, шуршащие травы и ненадежные - кажется или правда качаются под шагом? - тропки по болотам... куда строго-настрого нельзя, но так интересно выбраться на каменистый островок посереди - конечно, остров Ящера, там темные камни, похожие на зубы, там сидел, замирал от сладкого страха, слушал истории о страшном, вылезающем, конечно, из пропастей болот, что рассказывали старшие. Тоже помнил. А что из поселка своей наземной дороги до южных поселений сектора проложено не было - изучал потом уже. Транспортный с Берегового города летал исправно, бегали, встречали - событие... Тоже - лабораторный транспортный.
  
  Была пара лет общей школьной подготовки, до школы недалеко, через две улицы, старое здание, эйле ниери - учитель - Кумал эс Ренно и техническое творчество. И первый в жизни День Имен...
   Потом было лето. Было жарко. Для поселка оно было последним.
  Настоящее страшное пришло незаметно.
  
  Вкус местной воды Саайре и сейчас помнит, описать сложнее. Мягкая, временами темнее нужного цвета, с теплым таким привкусом. Не лучшая, вообще, вода. И не всегда достойно чистая. Что порой приводило к некоторым проблемам. Это тоже из памяти, как пропускает очередную принесенную новость - змея запускали - сердитая мама: она воды набирает, течет темная: "И когда же, наконец, на водозаборнике сменят фильтры?" Иной набегавшийся мог хватануть из крана, напрямую ли из озера, изолятором всем грозили, все не боялись, но иной раз случалось... Неприятно, но ничего страшного. Бывает.
  
  Не потому ли пропустили начало беды, что первые симптомы "двусторонней граничной", как эпидемию поименовали позднейшие информационные источники, слишком походили на всем в Болотном известное летнее желудочное расстройство. Что - каждый раз до "медицинки" не набегаешься, а что малой - корья попьет, продрищется, да оклемается. А когда проявлялось, что заболевание - это что-то серьезней "продрищется", пациенту требовалась серьезная медицинская поддержка.
  Потом просматривающий данные Саайре уже знал, что беда пошла дальше, поскольку серьезная медицинская поддержка, обеспечиваемая лабораторией, - к которой рано или поздно обратились - точную причину заболевания установила. Последнюю весьма удачную разработку, к сожалению, сказавшуюся в первую очередь на непосредственном разработчике специфической заразы, - не распознать господа исследователи не могли. К величайшему сожалению, поступить достойно в обстоятельствах, требующих принятия решений и ответственности, дано не каждому, и "не каждых" мало нашлось среди статусного персонала. Они были исключением - сумасшедший исследователь Ллерн с парой подручных, оставшихся безымянными в общих информационных записях расследования. Те, от кого "долг потребовал не только воспользоваться и проследить на случайно получившемся опыте точное воздействие разработанного препарата, но и опробовать на том же опыте пробы разработки противодействующих средств наиболее перспективных линий. Некоторые оказались вполне качественными". (Саайре помнит: считывал скупые информационные ленты - и сверял осколки уже ненадежной, надкушенной жаром, памяти. Не этих ли, лохматого старикана и двух перепуганных девушек - с его родным домом заодно - оборонял эйле ниери Кумал, чем-то огромным, свистящим и страшным: производственной водяной дробилкой - последним голосом последними словами матеря обозленную и перепуганную толпу, что они ж пытаются убить свой какой-то шанс на спасение).
  Эти были исключением. Большая часть старшего персонала лаборатории, совместно с медслужбой и, разумеется, имеющимся транспортом, предпочла при первом понимании случившейся... утечки разработок сняться полностью - и рвануть на скорости к южным городам. Как выяснилось, унося с собой "двустороннюю граничную", что гуляла потом едва ли не по всему Сорлехскому материку, забредая и дальше. Вплоть по самое начало конфликта на Далии, в возникновении которого немало отметилась. Что-что, но способность к распространению у данного продукта лаборатории "Агат - 17" была разработана весьма качественно. Это общая эффективность по мере удаления от места производства по неуточненным причинам ощутимо ослабевала... И этот побочный результат можно было оценить только как - "к большому счастью".
  
  Но что до того было жителям Болотного поселка? Которые за малый круг дней оказались с весьма сомнительной медицинской поддержкой, почти без энергообеспечения поселка: оставлять лабораторные мощности в рабочем состоянии никто не стремился. И без транспорта - на фактически отрезанном от других разумных пространствами северных болот островке. Зато с наличествующей так себе исследованной заразой... с ощутимой вероятностью летального исхода.
  Наверно, можно было благодарить то, что "двусторонняя граничная" накрыла Саайре буквально в первые дни эпидемии. За то, как мало, как недостоверно помнилось то, что было в последние дни поселка... Благодарить - или проклинать, когда иногда и хотелось вспомнить - что-нибудь другое, но из памяти выныривало только... Жарко, и дымом тянет почему-то, кашляешь, и кашель отзывается во всем внутри, и снова приходится сползать вниз, к помывочной, и как назло все видят. Глупое - страшное - острое, уверен, что все сердятся, и особенно мама... что Саайре вот так теперь постоянно - стоит закашляться, стоит просто сильно вдохнуть, сказать - и готово, тянись до помывочной, или стошнит или через иное отверстие вытечет. И то, хорошо, если добежишь. И что не можешь есть крупную еду, твердую, она тяжелая, она пахнет, и от запахов тоже - беги, выворачивайся наизнанку, как ничего и не съел. Различать недовольство и глухое отчаянье было позднейшим трудом - когда память встречала снова... Горькая - та еще - наука...
  А потом - очень недолго было, должно быть - и сил добегать не стало, совсем ни на что не стало. Мир помнился сквозь марево и отрывочно. Не разберешь, было ли... Так и не узнать, были ли вправду те шумные и страшные, как не совсем разумных, толпы.
  Могли и быть. Чего только не могло быть, когда поняли, что помощь не придет - и никак не дозваться ее с имеющимися средствами связи из болот севера Сорлеха. И что зараза, без профессиональной и куда более объемной медицинской поддержки, чем могло предоставить местное медицинское - даже работай оно в полную силу - с большой вероятностью всех угробит.
  Но целиком не вспомнить. Ни тех, кто поддался страху, ни тех, кто действовал. И даже никак не сообразить, сколь быстро оно было. Должно быть - быстро... Кто и как сумел поднять до состояния "на ходу" очень старый изыскательский вездеход, способный передвигаться по окружающим болотам? А также загрузить его возможное свободное пространство теми, кто имел все шансы до прихода помощи не дожить.
  
  О "карантинном корабле", как информационные материалы приложили этот вездеход, тоже пришлось читать потом. О первой поступившей с ним сколько-нибудь подробной информации о разработках лаборатории "Агат - 17", возможных свойствах получившихся препаратов, и что самое главное - о наиболее вероятных способах борьбы. Было вовремя. Потому что "двусторонней граничной" того времени, что прошло между тихим побегом старшего исследовательского персонала лаборатории и приходом в городок Новый Запрудный "карантинного корабля", вполне хватило, чтоб стать "проблемой повышенной сложности" для всего Сорлеха. Им повезло: транспорт с первыми эвакуированными был принят с максимальной безопасностью и обработкой на максимальной скорости. Тем более что загружен был "карантинный корабль" в основном мелкотней, возраста Саайре и меньше, - кого в первую очередь возьмутся вывозить разумные, пока они разумные?
  Информация о характеристиках и методах борьбы с "двусторонней граничной" оказалась полезной. Достаточно было сравнить доступную статистику выживших в самом начале и в период продолжительной распространенности, когда было уже точно известно, что это такое и как это побеждать.
  
  А Саайре помнит, как нарвался, как смотрел статистику. А перед глазами было - мутное, отрывистое...
  ...Жарко. И сам - то невыносимо-невесом, то липко и тяжело размазан по окружающему пространству. И когда выныриваешь из-под плотной и липкой пленки в мир обратно, очень хочется пить, холодного. А дают чуть-чуть, губы смочить и горло, и еще чей-то голос - сверху: что извините, так надо. Как несут на руках - завернутого, в пестрое - к тому времени уже был очень, очень легким. Помнится громадное, дутое, очень странное колесо - очень высоко, через которое как раз Саайре и передают наверх... странный железный запах, от него уже привычно подташнивает - только привычно же уже нечем. А еще - голоса. Над головой - очень громкий, неузнаваемый голос. Кто там - укладывал на вездеход этого сильно приболевшего мелкого и остальных?
  
  (...конечно, полагается ждать - до профессиональной помощи, до более надежной дороги, чем штурм на этой здоровой дуре местных болот, полагаясь на знание свойств местности и навигатор личного внутреннего. Но кто из здешних жителей еще верит в то, что помощь придет и ее дождутся? - а не оставят очаг и источник заразы, находящийся в естественной изоляции, вымирать ровно и безопасно для остального населения. Если даже внутри своей головы непросто подавить эти... соображения безопасности. Все время, отведенное действовать - пока рассчитываешь, как закрепить в этой дуре, совершенно не рассчитанной на перевозку живых, тем более маленьких, очередного пассажира. Живого. Маленького. И очень квелого...
  Полагается ждать. Но по наличному минимуму информации о заразе - шансы выдержать даже такую дорогу у этих пассажиров есть. При встрече на том конце усиленной медицинской поддержкой. А вот дождаться этой помощи со здешними медицинскими ресурсами...)
  
  - Довезу, ньирре-теи, - гремит голос, странно называющий маму, в дальних уголках головы отдается, - обязательно довезу, я обещаю.
  Маму слышно хуже, очень хуже - потому что там стенка. Железная. Руки - ее - поправят, подложат под голову покрывало, потом уже другие руки - крепкие, темные, - застегнут поверх какие-то пряжки... Говорит мама тихо:
  - Но он... уже...
  - Мы все - "уже", ньирре-теи. Но мы дойдем.
  
  ...Сегодняшний Саайре старался задействовать уже верхние слои памяти над этим. Говорящие, что "карантинный корабль" дошел. Что его оба "пилота" умудрились выжить, несмотря на сильный расход личного ресурса, который потребовался - чтоб при наличии в организме "двусторонней граничной" довести "корабль" к окрестностям жилой зоны, выйти на связь, объяснить ситуацию и добиться ее решения на скорости, которой настоятельно требовало состояние пассажиров корабля и оставшихся жителей Болотного поселка. Им это удалось. И самым верхним слоем себя можно было ровно оценивать: изрядно повезло "кораблю", что собрал на борт обладателей как информации о заразе, так и нуждающихся в помощи младших - в основном, в возрасте между именами. Которым - чтоб не предоставить помощи, надо быть хотя бы... старшим сотрудником лаборатории "Агат - 17".
  
  ...а о том, что там, на глубине памяти, знают куда как немногие близкие. Там дальше только голос, голос, и движение, надо лбом, оно прохладное, чувствуется. Она наверно забралась на это здоровое, неудобное колесо - посмотреть, проводить, сказать... Мама:
  - Доедешь, Рыжик. Доедешь и выздоровеешь. Обязательно... А потом мы приедем, - и память пустила, как детским - дует на макушку, шевелит прядки.
  
  ...Эту память Саайре провожал долго. Каждый раз - долго. Скреблась, просилась слезами - "горькое, горькое мое горе". Нечасто он и самого себя пускал дальше первого слоя понимания, что там было. Потому и не стал пытаться прояснить то отрывочное, детское - как-то иначе. Мог бы и спросить - знал, сколько остались живы из Болотного поселка. Выжил герой тех жарких кошмаров эйле ниери Кумал, вся семья эс Ренно, остались в приютившем их городе Новом Запрудном, тоже преподавать. Сейчас стоит поправиться: до конфликта. Потом... - но это уже потом. Семья, что усыновила маленького Яся. Не единственные - но многие. Общий процент выживших доказывает, что помощь пришла вовремя.
  Но ко всем не успела.
  
  ...Первые дни - дни, наверно, - так ничего и не менялось. На что похоже интенсивное детское инфекционное восстановительного в Новом Запрудном он припоминает с трудом. Слишком все размыто, как за пеленой, как не принадлежит. В памяти Саайре этого отделения восстановительного не было. Была жаркая, многослойная пелена, плывущие и падающие стены, страшно (да, конечно - купол медицинского "кокона" же закрывается) - стыдное бессилие.
  А еще были уже тогда - в памяти точно были. Странное питье, прохладное и чуть горькое, что не просилось с первого же глотка обратно... тогда это удивляло. И голос. Голос, что звал назад. Сколько бы слоев пелены не наматывалось вокруг и не топило. Был. И звал. Был - так, что угадал бы его с первого звука.
  
  И правда - угадал.
  
  ***
  - Айе, ниери Шерерд. Легкой ночи, - отступить от полного и должного приветствия эта... младшая помогающая себе позволяет не больше: только перефразировав обычное - желают-то обычно "теплой" или "доброй". Но какой еще требуется быть ночи - для заступающего на дежурство в детском интенсивном восстановительном?
  А еще умудряется произнести его имя правильно. "Шерерд" - чуть сильнее родного звука и жестче. Фаэ всегда сохраняет имена и названия принятых под имя и защиту Тейрвенон земель. Но произносить звуки, которых там изначально не было снисходит редко. На свистящее "Сьерерд" начальницы - Наставника над вот этой младшей он оглядывается еще...
  Да, думается. Невольно думается. Под безупречно точное приветствие старшему от... чужой.
  - Айе, теи-лехта Ллеаннэйр, - отзывается Шерерд.
  
  Поставить эту... Межевую Бабу - как пару-другую раз хмыкал он про себя - младшей помогающей могла только коренная и безумная система статусов фай. Потому что сколько-нибудь младшей эта тяжелая молчаливая женщина, обманчивой медленной пластики крупной змеюки - вот уверен, последний раз была в возрасте этих пациентов интенсивного... и то иногда он в этом сомневается.
  А еще с ней спокойно. Так, что вдох и выдох и (...как привык считать так время) долю мгновений можно вспоминать и думать про странности фай и этой... Отдельное, компактное спокойствие, которое она носит с собой, а то распространяется следом. Как этот терпкий запах - травы, смола? - достаточно слабый, чтоб не раздражать, достаточно сильный, чтоб перебивать сухой и медицинский запах обработки "коконов". Как раз подумать, что это спокойствие и сейчас накрывает все дежурное помещение интенсивного. Перед тем, как теи-лехта Ллеаннэйр, завершив приветствие, вернется на место перед общими обзорными "дежурки". И негромко продолжит куда свободнее:
  - Вы за сегодняшними данными, за чаем - или выдохнуть?
  - За данными, - он отодвигает соседнее сиденье, садится, и заныривает в показатели состояния с "коконов". Надолго. Эмоциональность у ньера Шерерда явно местная - и здесь он позволяет себе ее проявить. Тем более, когда все идет к лучшему - и пусть это десять раз видно по лицу, словно, как говорят фай, цветным написано. Пусть теи-лехта Ллеаннэйр, по своей чуть пугающей привычке, собирает воедино выражение лица и пару случайных жестов, подтверждает - да, хорошо - и вот этих четверых уже пора переводить в общий восстановительный из интенсивного. Хоть припоминай дымом и пылью ходящие по городкам Сорлеха старые слухи, что храмовые влезают в голову без спроса, все там читают, а если хотят, то переворачивают. Ньера Шерерд слухи отродясь пропускал мимо головы. А с этого лета пропускает, сопроводив парой хорошо понятных местным определений. Потому что распространители могут отправляться хоть водовороту в пасть, хоть в тухлые рыбьи кишки - а если этому младшему медицинскому персоналу, присланному сюда при первой просьбе о помощи: "карантинного корабля" городок совсем не ожидал - потребовалось для достижения такой скорости действия и результата перетряхнуть голову всему госпиталю сразу... Что ж, результат вполне стоил ценности их голов, вместе взятых. То, что сейчас уже можно вытянуться, чуть удобней повернуть спинку кресла - и продолжить вот этой, младшей помогающей - из той самой присланной помощи и, разумеется, из лехтев - тех страшных храмовых:
  - Да, и выдохнуть тоже...
  - А чай, как всегда, в емкости. Он холодный, - улыбается теи-лехта Ллеаннэйр медленнее, чем надо, текуче.
  
  Это "как всегда" она тоже как носит с собой в кармане пояса. Мир вокруг нее удивительно устойчив и все привычно. Как количество шагов - полтора - от кресла до "бочки" стандартного охладителя: если надо торопиться, можно не глядя, не поднимаясь, плеснуть в ковшик ароматного горьковатого всегда немного разного... чая. Если есть время - теи-лехта Ллеаннэйр может перечислить, что туда входит, много времени - так сейчас тоже бывает - и "зачем". "Это не файская мистика, это моя первая специализация общих образовательно-исследовательских направлений. Способы исследования и использования свойств лекарственных растений местности. Как вам свойства?" - этот вопрос отмечает в голове ньера Шерерда переломную веху - времени, когда здесь стало спокойно. Когда в дежурке случалось выслушивать краткую и дельную лекцию о местных травах и их действующих веществах, оценивать темп рассказа и содержание, а также непосредственное воздействие данной смеси на организм: не наполнить ли еще чашку? Тогда, услышав, как раз оценил - теи-лехта Ллеаннэйр, вам бы это преподавать, хотя бы в нашей высшей - храмовая, помнится, отозвалась про недостаточный уровень подготовки, и про то, что не Наставник по всем своим специализациям.
  
  Сейчас уже ньера Шерерд эс Макри может позволить себе и высказаться. Чаще про себя. Что научился быть гораздо менее принципиальным, чем его местные коллеги. Если и десять раз было "мистикой файдайр" то, что помогло составить хотя бы сбор, что усваивался - и даже с пользой - здешними пациентами, то такую мистику лично он тоже только приветствует...
  А иным - не коллегам - достается больше. Когда стало хватать времени добираться из городка восстановительного до своего дома в городе, и внимания - слушать соседей и информационную звуковую, официальную и не очень... Пришлось услышать много и разного - о качестве поведения и обычаях файдайр, что здесь и к третьему звездному году принадлежности Далии к Тейрвенон отдельные прикладывали чужими, неизменно об их мистике, качественных особенностях поведения и отношения к окружающим. А отдельно - много ужасов о самой "двусторонней граничной", дальних причинах ее возникновения и расчетах опять же файдайр. И прочих невероятных высказываний эмоциональной температуры где-то близ перехода в газообразное состояние, а что касалось их достоверности... Поминаемая "файская мистика" перед бредятиной, выкладываемой с полных современных обзорных, сошла бы за ровную научную мысль. Потом уже читал и думал: знакомое ему лицо "страшных храмовых" - за него как раз теи-лехта Ллеаннэйр сойдет нельзя лучше - скорей всего, посмотрит на данное кипение и бурление, взвесит на ладони ерунду, сдует далеко - и спокойно займется своим делом, которое всегда есть. Шерерд, медик и трезвомыслящий человек дела на информационную содержательность подобного высказался эмоциональней - в лучшем духе рыбаков-предков.
  ...Россказни они и есть россказни - выругаться и сплюнуть, как сухую труху. Вспомнить попутно, как работали здесь эти шестеро храмовых. В первый десяток дней с прихода "карантинного корабля" и тревоги в госпитале.
  
  "Госпиталем" свое место работы Шерерд звал на языке домашнем и по привычке. Был из первых местных учеников открытой вскоре после договора и принятия Далии в состав Тейрвенон высшей медицинской школы. "Люди нашей земли должны быть обеспечены качественной образовательной и восстановительной поддержкой", - это официальное высказывание мало кто из фай цитирует, в отличие от "Наша земля говорит на нашем языке". Но выполняют - сунься в информационную сеть, когда нечего делать, где-нибудь найдешь что-нибудь по поводу того, что восстановимый ресурс - в смысле, население - желательно должен пребывать в наиболее работоспособном состоянии и какие меры по этому поводу принимаются. Можно еще посмотреть, как эти высказывания трактуют частные далийские информационные каналы - особенно в старых сетях... но так много времени у Шерерда эс Макри обычно не бывает. Причем обеспечивать качественную восстановительную - то есть, медицинскую - поддержку предполагается при возможно большей задействованности местного населения, задействовать которое начинают с первых ступеней специализации, еще общеобразовательных. Шерерда в медицину, правда, привели не запутанные статусные соображения, но долгая семейная традиция - весьма уважаемый файдайр аргумент. И неподдельный интерес к профессии, позволивший ему одолеть заковыристые испытания в высшей медицинской школе в Ардгале, с принятием власти фай ставшей общим центром Сорлеха. Поступил. Успешно. Учился. Постигал нужное - и в сторону, потом подумать, отставлял странное. Укладывал в голове все еще удивляющие масштабом и качеством биотехнологические разработки файдайр, и, поскольку надо - много странного сопровождающего, такого... дремучего, что не верилось, что такое росло вместе. Потом выучился. Прошел все необходимые практики и аттестации - у фай по выбранной специализации их было немало. Отказался от пары предложений выпускнику из вторых двенадцати всего потока - остаться работать в местных клиниках, или переместиться на Приморский, где вокруг свежепроложенной транспортной системы разрастались новые города - где тоже должны были появляться на свет маленькие жители. "Я там родился - и буду там работать", - отозвался на предложения Шерерд эс Макри. И отправился обратно на малообещающий север Сорлехского поднимать дальше дальнего правнука своего прапрапрадеда - первый местный детский госпиталь.
  
  На правах испытания, достоин ли он этого места - ровно летом, после двух месяцев работы в этом самом госпитале молодого выпускника столичной медицинской, инфекциониста детского восстановительного, на них и свалилась "двусторонняя граничная".
  
  Так что о страшной эпидемии, целенаправленно рассчитанной на уничтожение местного населения, а заодно о храмовых, специально подготовленных, чтоб заливать всем полморя своей брехни в голову, Шерерд мог рассказать не так ярко, но на опыте. Что было в детском восстановительном, рассчитанном на нагрузку по средним порядкам стабильного времени: гораздо меньшую, потому располагающим крайне условным исследовательским блоком и очень маленьким интенсивным отделением. Больше двенадцати маленьких разумных, в возрасте между двумя именами, которым одновременно понадобился не просто восстановительный, но его интенсивное отделение... видимо, по понятиям фай это было вроде Гнева Вод, не меньше. А Гнев Вод вряд ли снисходит приходить в смутно заметные на общей обзорной мира городишки.
  Гнева Вод не пришло. Только "карантинный корабль". На эту, здоровую как нечто доисторическое, колесную дуру, предназначенную для "варварского использования ресурсов местности, трудновосстановимых из-за природных свойств региона" Шерерд смотрел потом, в архиве информационных сообщений, в дни, когда уже можно было на них отвлечься. Для перевозки разумных эта штука была предназначена сомнительно - скорей действительно для какого-нибудь "варварского использования" - мачтовый лес на такой возить, хватит - от кроны до корня. Но довезла. И маленьких в состоянии, требующем интенсивного восстановительного, было там больше, чем двенадцать. В три с добавкой раза. И стандартные схемы лечения, позволяющие обойтись умеренным участием исследовательского блока, здесь совсем не годились. А дальше... этих маленьких просто не довезли бы.
  
  Шерерд скажет: помощь пришла. Информацией. Восстановительными мощностями. Исследовательским модулем. И людьми. В числе которых и были эти семеро храмовых. Вовремя. К месту. Из них хорошие помогающие, - оценит Шерерд. А про себя, если захочет вспоминать те дни (вспоминаются странно, прозрачно - как стороны), добавит: было отделение - была команда - сработались мгновенно, на такой полузвук, что не требовалось слов, что... "Ими было проще командовать, чем пальцами своей ладони", - может еще сказать Шерерд. Тогда, конечно, оценивать странности было некогда...
  ...Но это оттуда - как обманчива медлительность этой пластики крупной змеюки: как умеет двигаться теи-лехта Ллеаннэйр. Он помнит скорость, с какой ее руки умудряются подогнать под маленького обитателя изоляционно-восстановительного "кокона" - взрослого, конечно: требуемым количеством специализированно-детских с вероятностью, и весь Сорлех не обладал - его начинку, процедурную и жизнеобеспечения. Яркой живет в памяти нелепая дальняя мысль, что действует лехтев чуть ли не быстрей, чем Шерард распоряжается. И еще одна: и все равно кажется, что действует спокойно. Оттуда же легкий жест "сделаю" - чуть не единственная реакция седьмого из этих шести, он и имени запомнить не успел - медтехника - и не только мед. На большую часть требований. Как собирал портативные барьеры дезинфекции в отделениях, где их не предполагалось изначально, из пары индивидуальных "рамок" и строительных распределителей, добавляя - за пределами непосредственно отделения - к прочности конструкции прочность конструкций словесных - не на фаэ и эмоционально. Там же - шесть (память точно хранит количество, скорость, вид) жестов, которыми обмениваются этот техник и - да, снова лехта Ллеаннэйр - как перенастраивать под мелких настоятельно необходимую систему искусственного питания. С этой задачей ему тоже удается справиться. Талант в такой "мистике" принес технику закономерный результат - по обеспечению устройства восстановительного его на скорости направили дальше: с тем, что такое "двусторонняя граничная" познакомился не только Новый Запрудный. Но оценивать общие масштабы бедствия Шерарду тоже придется потом...
  
  И оттуда же было... "Вы думаете, они вас слышат?" - устало роняет в направлении дежурного поста Эйне Сиалл, старшая коллега Шерарда - ей сменяться с дежурства, нырять в обеззараживающую "рамку" на выход. За обзорными тогда лехта Ллеаннэйр - на дежурный пост, отслеживать все и действовать по обстановке, из младших помогающих как раз ставили храмовых. Про причину вопроса он догадывается. Сам первый раз удивлялся, как услышал - негромко, так, как говорят на близком расстоянии, все лехтев говорили своим подопечным мелким. Во время обязательных манипуляций и обработок "кокона" и просто так. От того, что сейчас делают, до того, что там за окном. Помнил еще, не Ллеаннэйр, другая - Ланери эс Химаро айе Ниинталь-рьен - тонкая, высокая, очень светлоглазая, хочется сказать, девушка: на вид ровесница Шерерда, если не моложе, но гиблое это дело, угадывать возраст файдайр - только странно слышать, как явно старшая на вид Ллеаннэйр говорит о ней как о Наставнике. И в те времена странно. Говорит - как мимо. Но ему: "В "коконе" и взрослым тошно бывает. А она маленькая. И ей там страшно". Слушал. И пропускал. Некогда было. А еще казалось - так правильнее. Напоминает, что эти редко приходящие в себя маленькие - есть и есть живые. Так уже потом сложил. Тогда...
  "Иногда даже отзываются, - ровным голосом отвечает тогда лехта Ллеаннэйр. - Или - "меня так учили". Как... вам удобнее?" - "Вы издеваетесь?" - мгновенно взрывается госпожа Эйне... Шерерд обоснованно подозревает, что знает его эта коллега не с высшего профессионального, но со среднего общеобразовательного. А еще подозревает - куда менее обоснованно, на профессионализм и современность работы ее не пожалуешься, и все-таки порой думается, что показатели норм детской смертности в голове у ньера Эйне сидят прежние, времен далийской независимости и "севера рыбоедов", хотя она не застала их и маленькой девочкой. А храмовая - ничего. Она смотрит. Дольше и медленней. "Нет, - продолжает лехта Ллеаннэйр, - мы просто все очень устали", - и легкое движение руки, закрывающее разговор.
  
  Из памяти и первое знакомство с этим ее чаем. Не этим, вернее. Исследовательский модуль - тоже своеобразный "кокон". И Шерерд нырял с головой, забывая про личное время, вникал, изучал доставленные "карантинным кораблем" отрывочные сведения о разработке "двусторонней граничной", возможных поражающих факторах, способах противостояния. На проклятия по адресу авторов и по поводу техники безопасности ресурса не было. Потому что внутренняя обеззараживающая блокада организма забыть себя не давала. Эта разработка фай была действенной - при скорости и легкости распространения заразы сомневаться в этом не приходилось: не перекинулась - однако нестандартные действия в нестандартной ситуации блокада совсем не облегчала. Особенно мыслительный процесс. Каменной неподъемности, не шевельнешь - мысли, ускользающие из-под взгляда знаки информационных сообщений... Стоит отвлечься на таймер показывающий время работы (как - уже столько?) и собирайся снова, как сквозь что-то вязкое.
  - Плохо, - четкий голос за спиной встряхивает... точно не меньше порции холодной воды в лицо. Сменившийся оператор дежурного поста теи-лехта Ллеаннэйр на излете отслеживает обстановку и в проходной, за дезинфекционными "рамками" интенсивного восстановительного, и состояние засевшего в исследовательском модуле специалиста ее заметно не устраивает. Эта мысль как раз успевает оформиться в своеобразно и скверно работающей голове, когда голос продолжает. - Пейте!
  Развернуться из тоже кокона модуля - задача повышенной сложности, но взять то, что и так подали почти в руку проще. Каменное. Весомое. Надо чуть-чуть отвлечься на удержать и почувствовать. Чашка. Круглая. Каменная. Как раз в ладони держать. Прохладная. С содержимым - потому что слегка расплескалось.
  Голос продолжает:
  - Обеззаражено, не беспокойтесь. Сладкое. И прохладное. Справитесь. Но лучше залпом.
  Неожиданный командный тон? Любопытство? То, что внезапно понял, что в горле давно пересохло? Все сразу, но каменную чашку он поднял. И выпил. И на то мгновение, что повисло до нового вдоха, об этом пожалел. Вкус был... будто опрокинул чашку чуть закисшего рыбного бульона на травах, еще хорошо перемешанного с сахарным сиропом.
  Выражение лица сидящего в исследовательском модуле увидеть тоже непросто. Но лехта Ллеаннэйр явно знает о свойствах этого пойла:
  - Выдохните, - продолжает ее голос. - Раз двенадцать. Лучше - закрыв глаза.
  Слушался. Удивляться ресурс был не особо. Выдохе на четвертом привкус полной дряни испарился, оставив в глотке только что-то травяное и терпкое. К последним выдохам уже почувствовал, что дрянь как легла смазкой на еле-еле ворочающиеся мысли, где один слой заходил за другой: требовалось значительно меньше усилий, чтоб расставить их по местам.
  Следующим за двенадцатым он выдохнул:
  - Спасибо!
  Судя по отражению в обзорном, лехта Ллеаннэйр движением приняла его благодарность. Прежде чем выдать:
  - Дрянь на вкус. Но помогает. В караулке, в установке есть. Но круга на два хватит. А потом... я вас очень прошу поспать. До пересменка. Вы здесь нужны.
  
  ...Поспать - вот как раз тогда - он поспал своеобразно. Собирал мысли не зря: модель и результаты биообработки показывают, что вот данная комбинация действующих веществ один из этих возбудителей граничной заразы пришибает... несколько верней, чем организм пациента, и в эту сторону нужно работать и... действительно пора спать.
  
  Из загруженного инфекционного восстановительного, несмотря на все обязательные проходные "рамки" возвращаться назад, до города... не то, чтобы запрещено, но все-таки не рекомендуется. Особенно если зараза, с которой там воюют, отличается редкой летучестью... и весьма условной известностью. Да по правде добраться до своего дома в Новом Запрудном у Шерерда и сил бы не хватило.
  Благо, где здесь мест хватает - так это в жилых ячейках, "спальных емкостях" корпуса персонала. Шага четыре в длину, в ширину чуть меньше, в высоту - головой он потолок почти задевает. Спальное место, ячейки хранения, раздвижные двери - они же окно - на всю ширину входа. Все. В новых, как раз на внешних углах корпуса, к этому богатству плюсуется еще закуток индивидуальной помывочной. А что еще необходимо, когда сменился и упал.
  Мимо своей ячейки он не промахнулся - на свет пошел. На неправильный, рыжий, колеблющийся свет. Гореть в таких удобствах и нечему, но если этот улей полыхнет...
  Что огонь был домашним - дрессированным живым освещением - основательно отвыкший от такого света Шерерд эс Макри догадался не сразу. А потом незаметно для себя поступил неподобающе.
  Просто там мало, что оба матовых стекла, закрывающих ячейку "улья", убраны вниз, еще и двери раздвинуты... так что вынырнуло краем на общую площадку что-то цветное, яркое. Зацепиться взглядом - а там, за дверями - настолько другое. Вспомнить поневоле, как в детстве порой заглядывал с транспорта в высокие окна новых домов Нового Запрудного - а что там, такое разное, как за светящимися окнами живут - ну совсем другие, которые вот, бывают. Яркое - синий, красный, золотой, переплетаются - в том, что постелено на пол, видно - вниз смотрят две стандартных подсветки с "теплым" фильтром. А еще - сильный, светит, живой огонь в фонаре... у ног обитательницы ячейки, она как раз сидит на ярком. В раздвинутую дверь - видно.
  
  А еще был голос. Верней - что был, Шерерд осознал, только когда тот прервался.
  
  - Теплой ночи, ниери Шерерд, - до дверей, окончательно их раздвинуть, теи-лехта Ллеаннэйр дотягивается, не поднимаясь. Дальше движение руки продолжается - жестом - прочитать, будет что-то вроде: раз так долго стоите, поднимайтесь и садитесь. И еще один жест, подсказывающий снять ботинки, прежде чем он, поднявшийся, перешагнет границу этого, цветного. И садится. Жесткое.
  - Меня... ваш огонь привлек, - говорит он тогда. - Очень ярко. Как будто что-то горит.
  - А... - сказанное она ловит на руку, отпускает на ветер. На какое-то время оставляет всмотреться. Думать голова уже не может, а вот любопытствовать... где-то на грани приличия в чужом-то... доме. Потому что в этой жилой ячейке обстановка такая странная, что не с такой головой угадывать в ней стандартную емкость.
  Цветное - это что-то вроде ковра, раскатанное - ну на две трети пространства ячейки его хватает. Под рукой мягче, чем думалось. А жестко потому что тонкое. Шерстяное, вроде. Лехта Ллеаннэйр сидит явно привычно: так с непривычки сядешь... при одном взгляде ощутимо свербят колени. И не очень отвлекается от... Очень странного занятия, продолжая... Странно долгим. Просто странным:
  - Земля моего дома - степь... ниери Шерерд. Там очень много сухой травы, что очень хорошо горит. Эта штука максимально пожаробезопасна. Насколько у открытого огня получается.
  - Я понял, - отзывается он. Уставшая голова ловит все текуче и отдельно. А вот слов не ловит совсем. Получается. - Извините. Можно я с вами... поговорю? - и совсем некстати. - У вас... интересно.
  Сколько надо вещей, чтобы превратить стандартную жилую емкость во что-то совсем другое? Эта обошлась примерно пятью. Яркая... подложка, светильник - где за стеклами пляшет пламя, еще что-то яркое, орнаментом на стене у изголовья, прикрыть ячейку хранения. И странная, исторического вида конструкция - дерево, разветвленный... ствол, где укреплено что-то мохнатое, как раз туда подсветка... как раз к нему вернутся руки лехта Ллеаннэйр после жеста: можно.
  - Обработку они выдерживают. И прошли. С приездом и в обычном режиме, - она как выжидает время, за которое его взгляд осмотрит всю ячейку и придет обратно. И только пытается, ладонью тоже, сказать, что не сомневался, и не о том, как голос продолжает. И направление взгляда поймано снова верно.
  - Это прялка, ниери Шерерд. Вот так, - руки как берутся совсем уговаривать это серое, мохнатое, собирают пальцы: мелкой горсточкой - что-то ценное, - получаются нитки. Потом из них может получиться одежда... или еще что-нибудь, - пока смотрит... хорошо смотреть, спокойно, та улыбается - внезапно, остро. - А еще это "мистика файдайр", - а в этот голос ложится и местный. Внезапно. Жестко. Недолго. - Мне отсюда и вот так проще - петь и звать их домой.
  Сам по себе - Шерерд и протянет ладонь. Сказать движением, что понял такое... доверие? - и оценил его. А потом останется подержать на ладони, посмотреть... Сейчас у корпуса персонала очень тихо: трещат в парке восстановительного насекомые, шуршат листья, и все равно тихо и потому слышно, если не отвлекать, дать ее рукам увлечься работой - получится еще один голос, тихо-тихо поет, шуршит получающаяся нитка. Но долго не получается, получаются слова:
  - Лехта Ллеаннэйр, вы думаете - мы их вытащим? Маленьких...
  - Я знаю, что они откликаются. И что они хотят назад, - она не отвлекается, продолжает петь и собираться нитка. Светло-серая. И говорит спокойно, как всегда. - Мы должны.
  - Как у вас это... сочетается... - отзывается Шерерд.
  Еще немного, движением откликается ладонь, удивляется - лехта Ллеаннэйр: "Но так правильно..." Подумать остатком дальней мысли: хотелось бы мне так же - спокойно. Вот знать - как то, что в окрестной траве трещит какая-то мелочь, как шуршит, появляясь, нитка... и как, кажется вот упорно - сопровождает это все тихий-тихий, другой голос. А нет, уже не кажется.
  Так все у них просто. Поет, собирает нитку и зовет их обратно. И говорит, что отзываются. Хотелось бы верить. Хотелось бы еще немного посидеть... спокойно здесь.
  - Не мешаете, - Шерерд еще помнит, как это роняет, не отвлекаясь, лехта Ллеаннэйр.
  
  ...А с утра долго вспоминал: понимал, где вообще он. Сигнал побудки "прошивки". Свет, яркий. Ветер в оставленные отодвинутыми окна. Под головой жесткое, шуршит. А цветное, оказывается, простегивается ремешками - и из него получается что-то наподобие спальника, комфортного, ну - чуть жестковато... Под головой маленькое, полотняное, судя по шороху и запаху, как травами набито. Выпрямился - вспомнило себя время привычное: поприветствовала местная система связи. Знакомым голосом: "Светлого утра, ниери Шерерд. Под светильниками ковшик, в нем - то пойло. Если нужно".
  Лехта Ллеаннэйр тогда даже потратилась на лишнее: как спали? - приветствуя его с дежурного поста. Сознался удивленным: "Хорошо. И еще спасибо за чай". "Еще?" - спросит она тогда и укажет как раз за спину.
  А вот тогда он сознался, что потратил пару вдохов и выдохов на не самое достойное занятие: полюбопытствовал - подробно, вглядываясь - на что похож этот странный рабочий инструмент, который прялка. Дерево, было деревом - развилка ветвей и корень-основа. В развилке зацеплено - мохнатое, серое. Выдвини до времени легенд - будет на месте. Правда, в этом доме, прямо под обзорным системы связи - тоже на месте. Все равно. Потрогать, правда, не решился.
  Не сразу сказал. Получил улыбку. С негромким: "Могли бы и погладить. Не помешало. Вы же хотите их вытащить".
  
  Сюда - знал - за тройную обработку "рамками" лехта Ллеаннэйр это не потаскивает. "Как его не прожаривай - все равно пушит. Правильные нитки, но здесь - неправильно". А вот во внешней дежурке, приемной, в общей емкости прячется клубок - серое, пушистое, другую историю рассказывает нитка, становясь полотном. "Будет холодно, - ровно говорит лехта Ллеаннэйр, - будет же и у вас когда-нибудь холодно - будет рубашка. Этому... Ветерку сероглазому. С которым намучались. Очень он... Изнанке понравился. Пригодится".
  ...Саайре - это точно говоря не ветерок, большой низовой ветер, поднимающийся с реки. А еще Саайре - это паренек одиннадцати внутренних биологических от роду из третьего интенсивного отделения, "напряженки", о котором Шерерд - была пара дней, думал, что не спасут. Но вот - жив. Должен в скором времени пойти на поправку. Если уже временами мир узнает. И кроме искусственной поддерживающей воспринимает вполне удовлетворительно лечебный сбор от теи-лехта Ллеаннэйр.
  Она и сейчас, в эту ночь, ровно по сигналу - если не чуть раньше - поднимется. "Наш Ветерок опять... Зовет. Я присмотрю".
  ...Чем его этот мир встретит - другое дело. Ко времени устойчивого выздоровления маленьких пациентов детского интенсивного восстановительного исследование появления "двусторонней граничной" переходит в расследование. Шумно, вплоть до общей информационной, доступной и на Далии. И о судьбе оставшихся жителей Болотного поселка уже все известно.
  Ниери Шерерд и думает, провожая взглядом, как удаляется: светло-лиловое медицинское, тяжело, спокойно - и стремительно: страшной новостью встретит мир вернувшегося этого маленького - что он остался один.
  
  А еще вспоминается - ровное, негромкое - снова лехта Ллеаннэйр, снова в ответ Эйне Сиалл. Во внешней "дежурке". Когда сменщица там переодевается, она обычно запускает громко работать общий передающий, причем находит что-то столь альтернативное, что говорит на очень местном диалекте фаэ... фаэ там, по правде, очень мало остается. Появляется он там решительно не вовремя - обрывает фразу старая медик, на середине, раздраженно смотрит, кого там еще принесло. А Ллеаннэйр, остановившаяся у рамок, такого внимания не обращает:
  - Да, это мы, - говорит она, защелкивает последние застежки на воротнике и шагает в "рамку". Оставляя необеззараженным. - Мы, файдайр.
  Слова через стерилизатор проходят невредимо. Потому ли уважаемая Эйне отправляет вслед уходящей на дежурство жест - местный, и затушеванный - как себе под фартук, предусматривайся он в ее повседневном. Еще бы его открытым: на голову теи-лехта Ллеаннэйр призываются все водовороты, которым будет угодно ее сожрать. Но сколь жест не затушеван - его замечают. Смотрят - из-за синей подсветки "рамки". Быстро. Легко, на ладони взвешивает:
  - Не стоит: вы не умеете. Ниери Эйне - и... вы подумайте: а если у вас получится?
  
  ***
   И как он услышал этот голос снова - Саайре тоже хорошо помнит.
   Уже желтели листья и краснели яблоки за высокими окнами восстановительного отделения, когда он надежно пришел в себя: смог смотреть на этот мир и за окно, никуда не проваливаясь больше, смог есть еду, чтоб попадала куда надо и не просилась обратно - и вообще понимать себя живым.
   А еще - спрашивать, где он. И где родители. Спрашивать, скорей, несколько раньше. Понимать, что навещать в общем отделении детского восстановительного, с разрешением занятий и внешнего общения, уже разрешают, что родные приходили - и к мелкой плаксе Рис из соседнего отделения - некогда соседке через улицу, к Дувгалу, место которого в левом углу у стенки - недавно, вчера, угощали еще незнакомой ягодой, большой и кислой.
  
   Ветки в окне - яблоки, красные, и дождь как раз шел, небо в тучах было. Туда смотрел, когда говорил с госпожой Сиалл, лечащей и опекающей. На нее не смотрел. Знал совсем уже. Она старая такая. Говорит, словно много варенья съела, а семечко прилипло в горле, мешается. Так всегда, и как будто совсем к маленьким, все смазывает, называя. Когда на "нужные укольчики" ставит обвязку - щиплется. А что на нее смотреть, если как ни взглянет - все куда-то как поверх головы смотрит. И с другими взрослыми когда говорит... словно тебя рядом нет - так... безличное. Иногда еще погладить пытается. А вдруг и руки такие же, как много варенья ела, прилипнешь. Не хочется. А спрашивать... Приходится, хочется - когда с этим, толстым, родные его сидели, говорили... так скреблось. Что когда ко мне придут, ну когда же? Вот тогда - когда была ветка за окном и яблоки, и слышал не первый раз, вот как совсем для маленьких говорила госпожа Сиалл, что понимаешь, Рыжик, они тоже выздоравливают, они скучают, ждут, и как только разрешат - обязательно. Говорит, не смотрит и... неправильно.
   Или так потом думалось, когда знал уже? Но голос - был. И точно - тогда.
  
   Совсем другой голос. Видеть - видел: их двое ходило, помогающих. Еще когда вставать и заниматься не разрешали. Тонкая и крупная. Старшая и младшая. Наоборот. Крупная - лехта Льеанн (кратким именем: "маленьким можно") тонкую звала Наставником. Другим голосом. И другим было - что утреннее постоянное: "Теплого утра, Саайре. Как себя чувствуешь? Страшного не снилось?" И то, что в памяти сидит. Утренний обход, снятие анализов... А когда "воротник" ставят и застегивают - это щекотно и колюче, а еще надо не напрягаться. Трудная задача. С ней Тёну, по-палатному - Князь, через койку к выходу от него и не справлялся. А что делать в тот "воротник" застегнутым, да только слушать. "Да ладно, Боец, расслабься, - легко выдает крупная, оборачивает первую направляющую "воротника", - не бойся, шею сворачивают не так". - "А как?" - он сразу, забыв, что говорить не надо и про щекотку тоже. "Ты выздоравливай, научу. А пока не сжимайся так... чтоб на примере показывать не пришлось", - это очень серьезно. И как одновременно говорит с тонкой, она на общем операторском палаты, наблюдает. И спрашивает: "Льеанн, а ты думаешь, это полезное знание?" - "Думаю, не лишнее. Выздоровеет - решит", - застегнет "воротник" на внявшем Князе, поймает взглядом на излете жест тонкой и отпустит: "Конечно, умею. Ланери, тебя тоже научить?"
  
   ...Тогда над присвистывающей и чмокающей речью госпожи Сиалл голос прорезается внезапно. Сначала голос. Потом... а потом что это - лехта Льеанн стало совсем неважно.
  - Ниери Эйне, извините... я вам посоветую, - роняет голос. - Никогда не врите детям. Никогда не обещайте счастливого конца, которого не будет. Остальное можно выдержать. Извините, Саайре, - вот там еще видно, что это лехта Льеанн. Она подходит, садится, чтоб оказаться на одной линии взгляда. И говорит на неожиданном взрослом. - Все выздоравливающие взрослые Болотного поселка находятся в восстановительном корпусе седьмого городского и встречи разрешены. Но семьи Ноэн среди них нет. Их совсем нет.
  
  Поверил. Просто. Потому что этому нельзя было - не поверить. А что было после...
   Подсчитал потом - не поверил, как это было быстро.
  
   Поверил. Попытался понять. Получил разрешение старшего лечащего прочитать, что там было. Болотный поселок тогда уже подвергли карантинной вынужденной полной очистке территории. Не плакалось совсем. Злили - те, кто думали, что надо. Еще подрался на занятиях с Ясем, лучшим другом из поселка, выслушав про исследователей-убийц... про родителей, мгновенно и насмерть. Уверен: смог бы и убить, если бы не растащили. Послушал по поводу понимания, сочувствия и немного воспитательного от госпожи руководительницы занятий при восстановительном - говорила тоже над ним, каждым третьим словом было то "ты понимаешь", то "я тебя понимаю". Ничего она не понимала. И сам понимать не собирался. Что и высказал. Аттестацию проблемновоспитуемого он тоже успел заработать. Это было перед тем вечером, когда - спасибо информационной системе и неснятому доступу: нашел, пришел и остановился на лесенке, ведущей в одну из жилых ячеек корпуса персонала.
  
   Льеанн - теи-лехта Ллеаннэйр - такому позднему гостю своего дома совсем не удивилась. Увидела, отложила работу, поднялась с ковра:
  - Ты ко мне пришел, Саайре? Тогда - что стоять, заходи.
   И как накрыло и оглушило - помнит. Так, что с языка сошло только рваное... честное:
  - Я не знаю... я хочу быть здесь. Сколько-нибудь, - и на вопрос, жестом, еще выплеснуть. - Вы ведь... ничего не будете говорить.
  - Нет, буду. Одно, - у нее и так - ровно, на линии взгляда оставаться получается. - Я была среди тех, кто решал, что делать с Болотным поселком. Как эксперт, - и как она это сплевывает - помнится. - И я поддержала решение о полной очистке, - и передает - с рук на руки: взрослому - тому, кто может и вправе. Что выбирай, что дальше.
  
   ...А может, то и привело. Для нее это странное: "с первого взрослого имени ты вправе - знать, выбирать и нести свой выбор" - так и было - с непрошибаемой честностью. Которую иной раз так хотелось выключить.
   Тогда просто понял - можно. Взять и спросить:
  - Так... было нужно?
  - Необходимо, - лехта Льеанн говорит ровным голосом. Тем самым. А руки спрашивают... еще - и остается ответить сначала:
  - Я - пройду? Я все равно... - и дальше, на молчаливое согласие, вспоминая, как надо к ним обращаться, требовательней, чем должно... как хотелось. - Ты расскажешь?
   Она проходит в глубину ячейки, снимает сверху фонарь, поворачивается с жестом согласия, переходящим в "садись". Говорит потом. Садясь на расстоянии разговора:
  - Я постараюсь. Возможно, мне будет трудно объяснять. И - говори, когда останавливаться.
  
   ...Была честной. Была молчаливой. Не жалела (так, как делали это другие - точно). Оставляла место быть. Пока хотелось делать что-нибудь. Учила зажигать фонарь. Просила помочь с починкой забора и уборкой территории. Слушала. Говорила. Странное. А потом, когда захотелось лечь и не видеть никого совсем... Была рядом. Ну, правильно... Не мешая ни плакать, ни говорить: принимая. Дальше Саайре не называл никак. Просто с ним были. Честно. В том, что говорили - и как молчали. И как - да, это было - тоже плакали. Рядом.
   ...Потому что сейчас то, что с ним было, вспоминалось словами. Ритмом.
  
   Было позднее. Гораздо.
   ...Саайре тогда уже знал: это Канон... Из Канонов Прощания, что так нелегко запоминаются. Что на всю жизнь дословно помнит с голоса. Глубокий, очень внутренний, очень негромкий голос. Льеанн. Еr'mei niery Льеанн.
  
  ...Горе, горе мое, горькое мое горе - чашка под сердцем с огнем и отравой, чем сильней надо скрыть - тем сильней обожжешься, куда понести и кто тебя примет? Иди дальше, спроси небо, оно не ответит - куда понести, когда последняя капля? Когда бы ни кончилось, придется нести с собой - что шрамы, что чашку. Горе, горе мое, горькое мое горе, когда ты перетрешься в песок, высыплешься в пыль - солью ты, камнем, на плечи - груз, что не стоит брать с собой ни в одну дорогу. Но ты есть - и надо тебя нести. И вынести.
  
  - Извини, Саайре, - тогда переходит голос - в другой. - У меня не очень получается...
   А движение рук не меняется - ровно, как все эти круги дней - ровно подбивает как раз кайму. Желтую - к черному. Пояс она тогда сидит и ткет. Траурный...
  
   ...Но до этого далеко, далеко очень - еще вся учеба, вся Далия, та война, вся вот эта жизнь... Много. Просто... вот это не кончилось.
  
   Просто тогда было. Стояла рядом и подставила плечо. Под самый неподъемный груз - совсем одного на свете. Знала, что он есть и что нести его тяжело. Это не делят, но у нее получилось...
   А когда подсчитал, было всего шесть дней - от известия до дня... Где поднялся. Посмотрел "на мир и небо". И набрал воздуха сказать что должно. Таким высоким, что... во всех образовательных ему про освоение высокой речи смехом смеялись: ой, Саир, болото ты болотом, не берись - а здесь знал, что безошибочно... что правильно. Не то, что подобает знать детям. То, что должно - поднявшемуся, чтоб идти дальше (...так бы понять получилось тоже - очень, очень потом). "Я их оплакал, - укладывать формулу, не ошибаясь - в солнечный свет по завиткам красного и синего на ковре внизу, выдохнуть - и взглядом в глаза. - Я не успел их правильно проводить...- голос запнется: слышно - еще песчинка из мешка того горя, - до Порога. Теи-лехта Ллеаннэйр, я... хочу вас просить, чтоб вы были... рядом и говорили".
   Взглядом - в глаза. И чуть-чуть - в солнечный луч. Первым, неправильным, неуместным пляшут тени. Жест - сброшенный с очень теплой, очень сильной, очень шершавой ее ладони. Странный - память потому и держит. Вроде: ну и откуда... И только потом - требующийся, полный, уважительный поклон:
  - Я благодарю: высокая честь. Я буду.
   А дальше слова выплескиваются. Сами. Не по требованиям всех канонов:
  - Только... не здесь.
   "Понимаю", - говорит ладонь.
  - Ты... знаешь откуда бы хотел?
   Задуматься на миг. Сказать:
  - Я здесь ничего не знаю.
   ...Примешь ли ты мой выбор - она спросила. И выхода за территорию просила она же. Если называлось "просить" такое ровное: сейчас это ему необходимо.
  
  Тоже хранится в памяти. Целиком. И когда накатывает холодной и горькой волной, можно - набрать воздуха, нырнуть, справиться... И добраться - как до берега. Сюда.
   Там было правильное место. И очень похоже... на дом. Только выше и суше. Песок - серебряный, крупный - из-под шага, из-под корней - вниз, белыми реками. И на родные холмы никогда не взлетал такой сильный и свежий ветер. "Море - за той грядой", - отвечает Льеанн на молчаливый его вопрос: головой что ли слишком сильно крутит? - уже потом, уже когда спускаются...
   А так - те же валуны, те же холмы, та же пружинящая и хрусткая "подложка" под шагом - мох, остролистая травяная мелочь, мелкий вереск - серебряное, зеленое, проблески лилового - доцветает... Высоко. Не очень. Холм и спящие камни. И небо. И те же самые облака на небе - текучие, быстрые, слоями, и небо - временами между - светлое и полосами - внезапные солнечные лучи. Они текли по камням, по мху, забирались, поднимались по пятнистой шкуре самого высокого из камней, дивились на танцующий среди белого дня огонь в открытом фонаре, пробовали на ощупь разломленную лепешку, пробегая, укладывали за плечами теи-лехта Ллеаннэйр тени - много - расплывались, трескались по вереску - слушали...
   Что-то из там сказанного Саайре потом узнавал - от открытых Канонов до дальних внутренних... С удивлением узнавал: так было непохоже.
   Слишком многими голосами выговаривал, вел их - один. Перекликались, плели - отпускали от огня и хлеба этой земли до туманных троп и до Порога - то, чему должно оглянуться в последний раз и уйти путем всех живых. Прощался. Плакал - голоса плакали рядом, а ветер уносил - слова ли, слезы, бывшее - осенними листьями по холмам, где никогда не росло ни одного дерева. А солнце светило - и все-таки было тепло...
  
  ...Потом - далеко потом, говорить не будет, будет молча знать таи-лехта zu-alh'h Саайре эс Ноэн, что берег земли его сердца начинается где-то здесь. Где камни, холмы, незнакомый ветер с моря - и солнечные лучи удивляются огоньку в фонаре, текут по разломленной лепешке на камне... И мир особенно четок и прозрачен - как бывает всегда, когда становится ясно, как всегда под ногами лежит граница, разделяющая мир живых и другое. И по обе стороны - многими голосами - складывает слова и не только слова канона Прощания невысокая, каменной неподвижности черноволосая женщина со змеиными глазами (...память привирает, теи-лехта Ллеаннэйр тогда точно в светло-лиловом - младших помогающих, а наряжает - в потом привычное, тона осенней земли и камней). Собирает нити, обрезает последние узелки - взглянуть последний раз по ту сторону мира живых, пусть увидят - и пусть отпустят. Расплетает границу - и по живому - между тем мальчиком, которым был и больше не будет никогда, и новым, что все-таки выбрал быть. Голоса рассыпают: умереть и родиться - и вынырнуть - на берег земли твоего сердца.
  
   Это потом. Тогда - больно было. Больно - еще много раз накатывало - горьким, горьким. Но тогда и вот так... Было - правильно...
  
   И - был ли потом у него другой выбор?
   Был, конечно. Мог остаться в общей группе воспитания. Мог быть взят в принимающую семью, выживших ли соотечественников (взяли же Яся), других...
   Но выбор он сделал. Пришлось. Быстро. Тоже шести дней после не прошло...
  
  ...Это когда отбывали - была совсем осень. Очень мокрая, ветреная, насквозь пахнущая морем. Мелкий дождь, морось Сорлеха, застывает серебром на дымной, прозрачной ограде безопасности детского восстановительного, снаружи. Транспорт задерживается, и отправляющейся на Пустоши группе приходится ждать у ворот. Их немного. Четверо. Саайре самый младший, невзрослый он один. Пятая - провожающая. Может быть из-за нее в стороне держится теи-лехта Ллеаннэйр. Договаривает:
  - Он должен был вас возненавидеть, - говорит Эйне Сиалл, догнавшая у выхода будущего наставника-преподавателя общего биологического цикла новоорганизованной средней медицинской профессиональной школы. И ее наставляемого.
   Смотрит и говорит она как всегда, над головой младшего. И не очень обращает внимание, как косится темно-рыжий паренек в странном сером свитере - не на нее, к ней - как раз затылком - на эту... Наставницу.
   А лехта Ллеаннэйр смотрит. Прежде, чем ответить:
  - Да, я и это предполагала...
   И с жаром не кончившегося спора продолжит госпожа лечащая и опекающая:
  - Как вы умеете... влить полморя в голову нашим детям!
   Саайре еще понимает - местное, где море близко - влить полморя, напоить соленой водой - задурить и заморочить. А ветер - с солью, с моря - частой россыпью обтряс с деревьев капли - холодные, сердился... Там за верхушками свистит, последний круг обводит транспорт: мало мокнуть людям.
  - Возможно, - голос не меняется. Совсем. - Возможно они просто хотят стоять одни и отвечать за свой выбор. Я понимаю: большая роскошь.
   Сразу за ним - свист и ветер, транспорт прибывает, дождь стряхивает, сильно. Так что можно подобраться близко, вот почти под взлетающее на таком ветру тяжелое крыло - шарфа-накидки-куртки... шкуры теи-лехта Льеанн. И сказать не очень вполголоса - за свистом все равно не слышно:
  - Она... Очень глупая?
  - Я так не думаю, - серьезно отвечает лехта Льеанн. Ее слышно. Продолжает ровно и другое. - Это... неправильно, Саайре. Говорить на указательном о том, кто стоит рядом с тобой.
   Отзывается он жестом. Отряхивается. И потом подравнивает - вопросом - в направлении госпожи Сиалл: вроде "а она"?
   ...Шевелиться в этом, сером - удобно. Куда не лезь и что с ладони не стряхивай. Только колючее оно чуть-чуть. Но тепло. Ветер не проходит. И не промокает оно очень долго - потом убедился.
   Лехта Льеанн точно улыбается. А вот что она отвечает - из-за свиста совсем не слышно.
  
   ...Как это получилось? - а так просто. Через несколько дней после той церемонии. Получил на руки общий вывод результатов обследования восстановительного: выздоравливающий вполне может считаться здоровым - по полное восстановление ресурса. Всучившая его госпожа руководительница занятий при восстановительном просвистела что-то вроде "у тебя конечно очень высокий стрессовый уровень, но к общеобразовательной нагрузке вы вполне готовы, Саайре эс Ноэн". Вышел потом... Понимая, что с прямым и тяжелым - куда теперь деваться? - стоит лоб ко лбу. Ну, а с кем еще делиться?
   Когда лехта Льеанн не на дежурстве - знал тогда уже.
   А в этом... доме все настолько на своих местах, что стоит его другому и особенному убранству сдвинуться... Хоть вот так: свернуты в объемное, но подъемное: вьюк - странные деревяшки, россыпью вывернуто на цветной ширдэн, который ковер и кровать (...она еще улыбается, первый раз, произнося по буквам: на фаэ такого слова нет) - коробочки, емкости хранения. Отвлекается от них быстро, как раз - заметить его на средних ступеньках лестницы. А здоровается все же:
  - Светлого, Саайре! Извини, увлеклась. Проходи, не помешаешь.
   А не воспользуется. На проходе, еще до раздвижных дверей, руки сами спросят: что ж такое?
  - Отбываю скоро, - сразу ответит Льеанн. - Наставница Ланери сказала, что я достойна занять место Наставника в новой медицинской профессиональной школе... Собираются южнее, у озер на Пустошах открыть. Первый опыт... Даже страшно.
   Посмотреть на нее. На высыпанные коробочки. На весь дом... А она пока продолжает, выцепляя не из ячейки хранения, из цветного рядом - что-то еще непонятное, серое, встряхивает, в руки передает: примерь.
   Сообразить, что что-то вроде свитера. Плотный. В руках тяжело даже. Первым словом еще некстати получится:
  - Колючий...
   Хорошо, лехта Льеанн улыбнется:
  - Мне казалось, здесь шерсть добрее, - неудобно как-то... и постараться быстро нырнуть, а удобно, еще сейчас с застежками разобраться. "Это под карманы. А это - рукава шнуровать". Сообразить. Руками помахать - здорово, не тесно. И на себе совсем не тяжело.
   Только потом спросит лехта Льеанн:
  - Влезать будешь?
  - Да. Теплый, - сказать. Правду. Услышать: забирай. И совсем понять. Шумно набрать воздуха. А вслух как всегда получится - всплеском. Честное до недолжно:
  - Лехта... Льеанн, я бы хотел... я так хочу - с Вами.
   "Садись," - говорит движением, разгребает коробочки. Надо сесть. Отвлекается. Смотрит. Внимательно.
  - Признали выздоровевшим? - согласиться. Продолжит. - И выбрали, куда тебя девать?
  - Нет, - сразу заторопится Саайре. - Никто еще ничего не выбрал. Я сам... сюда. И не знал совсем. Но... лехта Льеанн, я... - словами не получается, руки - забирают, выплескивают: "если я могу просить"... В ответ - очень ровное:
  - Просить - можешь. Понимать, о чем просишь - должен. Или придется. Саайре, ты... разрешишь?
  
   О разрешении ознакомиться с общедоступной информацией личного внутреннего - по-взрослому - тогда просили его первый раз в жизни. Разрешил, конечно. А потом были очень долгие несколько вдохов и выдохов. Изучала. Смотрел искоса. На руку: опирается, видно; на резной орнамент самой маленькой коробочки, на длинную сережку - костяное... перо, что ли? - раньше не видел. Как раз перед тем, как лехта Льеанн заговорит.
  - Крепко так - эс айе, с разрешением возможного потомства прирастать к земле в пределах... незафиксированные специализации, перемещение - по самые пределы серединной Короны... - и звук, присвистнуть что ли хотела, оценить - треск и шип: вот точь-в-точь - болотная гадюка хвостом, дернешься поневоле. - Ну и какого же жирного подкустового червяка вот от этой роскоши - мне под руку?
   Смысл вопроса ухватить - это на пять вдохов и выдохов. Мало того, что многословный - так оказывается, лехта Льеанн прекрасно знает местный язык - родной вариант, болотный, еще и детское ругательное... Вдохнуть, выдохнуть, посмотреть как играет луч подсветки на прозрачной - темно-красная - капельке над перышком-серьгой, и только тогда спросить:
  - А... что?
   А теперь она на фаэ. Чисто. Сухо.
  - Без полного согласия родичей, ближайших и опекающих - а их, я так понимаю, нет? - вздрогнет, стряхнет согласие. По личному внутреннему должно быть видно. Что его семья на этой земле пришлая. - Я как теи-лехта могу взять тебя с собой, но только "под личное воспитание и полную ответственность"... что возможно только с переходом тебя в храмовый статус, - и сначала он сдувает с ладони: на ветер: все равно - только потом вдруг отряхивается и она, говорит куда легче. - Извини, Саайре. Забываю, что новая территория. Значит, полагаются обязательные три года выбора, со всеми проволочками еще столько же... и так двенадцать раз. Получится. Подумать успеешь. Если ты так хочешь.
   Жест - откровенный всплеск: я совсем полностью рад - она подождет. До последней капли. И только потом - ровным.
  - Хорошо. Прежде чем мы дойдем и оформим общее согласие. Лучше лично. Сиди - придется, Саайре, выслушать. Чтоб понимал, что рухнуть в статус лехтев - это такое "не все равно"...
  
   "Я учился этому потом, - скажет Саайре. - Долго. Пока мы отдирали старые полы, красили стены, возводили ограду, насыпали землю для сада медицинской профессиональной. Пока на Сорлехе - подземным, кислым огнем дремало и разгоралось пламя конфликта... в очаге которого мы оказались. Я учился этому и потом - я до сих пор учусь. Не словами. Действием. Каждый вдох и выдох каждого дня мне показывали, как это: "Лехтев принадлежит Многоликому, потом тем, кто живет в тени лехтев, под защитой, и только потом себе". И как это выглядит для взгляда в спину.
   Я долго учился" - скажет Саайре. А тогда только слушал. Что такое лехтев - и особенности их статуса. Помнить получилось не все. Ровное: это Каноном, с другого угла прочтения Каноном: "А что нам принадлежит? То же, что у всех - и немного больше. Куда бы я ни шла, я несу с собой - всю землю своего дома в сердце, чтоб хватило - создать ее, где бы ни должно было мне остановиться. И весь взгляд моего бога - сколько унесу, - очень серьезно, только щурится чуть-чуть, - чтоб правильно поворачиваться".
   Спрашивал - а отвечать все равно приходилось ему: "А какое бы место среди всех вещей и людей мира ты отвел тому, что само не властно распорядиться - ни местом, куда ему прирастать, ни полностью - своей волей? Кто совсем точно говоря, - и улыбаются - змеиные и каменные глаза непривычному что ли многословию... неужели смыслу? - не только разумный, но еще и имущество?" - вот вспомнить бы, что тогда отвечал.
  
   Одно Саайре помнит четко - тогда и начались "зачем" и "почему". Куда как многочисленные потом. Когда выслушал все, дождался - что там было про "наше место в мире" и соответственный статус? - и выпалил:
  - Лехта Льеанн, но почему... Вы, кто так близко... - а в голове некстати - знаки яркие, знакомые, ну кто не помнит из первых прописей: "А еще с неба видно, что облака лежат на плечах гор. И в этом ты немногим ниже горы - отдельная доля неба всегда начинается над твоими плечам" - отсюда и собирать, - ну... вообще к тому, как мир опирается - на что. И в таком - статусе? Но так - нечестно? Неправильно.
   И звук. Звук, который тоже угадывать. Когда она смеется - широко, открыто, но тоже негромко - звук опять не человеческий:
  - Почему же? Как раз правильно. К самым опорам устойчивости мироздания ближе, хочешь сказать? - точно смеется: кошка урчит: большая, довольная, каменная кошка. - Вот поэтому такой и статус. В самом устойчивом положении ты находишься... отнюдь не тогда, когда стоишь на голове. Мир в этом смысле от тебя немногим отличается: первая точка опоры у него, как всегда, - и смачно, звучно, естественно - местное детское, - задница... Где ж еще быть нашему статусу, а, Са-ай? - именно тогда - тоже первый раз она называет его напевным и только ее - легким именем.
  
   Потом "почему" и "зачем" и еще разного - будет. Пока жил и приживался. Все начиналось там, в поясе озер Сорлеха, в комплексе зданий средней медицинской школы на Пустошах... Верней, в том, что там было - еще до нее.
  
  Транспорт идти будет недолго, меньше, чем хотелось бы: место занял у внешнего обзорного, смотрел на курчавые пятна лесов, блескучий орнамент рек, смешные маленькие кубики поселков рядом с пятнами озер. Совсем быстро, насмотреться не успел, пойдет вниз, куда-то в зеленое, кудрявое, кажется еще, что и ничего похожего на жилье рядом нет. Не успеет задуматься, как транспорт встанет.
   Правда - не было. Странное было место. Помнил лес вокруг, вырубленный шагов на сотню. И совсем ни для чего вырубленный. Как раз по дороге от свеженькой площадки транспорта: светлое пятно покрытия на земле - мох, вереск, камни - и там ста-арая свалка бревен, мхом заросла уже, кое-где кустарник лезет. И на дорогу лезет. Дорога одна. Наземная. Были когда-то серые плиты, до ворот - больших, железных, покосились. Давно никого не было. Очень давно. Забор. Такие же серые плиты, какие-то рухнули, съехали в овраг, над плитами - высокие ржавые столбы. Над забором, по углам огороженной территории, углов шесть, - темные, ржавые... башни - высокие, с площадками наверху - зачем? Четыре корпуса, два - где здоровые окна, темные стены, мокрый камень. И свежие-свежие, новенькие рамы в окнах. Пусто. Внутри темно-синие снизу, грязно-белые сверху стены, коричневое покрытие, шумное - эхо бродит по углам, а еще хлам под ногами - битые стекла, крошка, обрывки бумаг, детальки какие-то - наклоняться за ними не хочется. Сыро. Холодно. Пахнет тоже сыростью. И тухлой едой почему-то.
   ...Странно было потом вспоминать. Потом - было совсем другое. Еще бы...
  
  Льеанн не сразу тратится на слова, когда первые прибывшие на место преподаватели и пара встретивших их местных технических специалистов, завершив осмотр территории, собираются в привратном корпусишке, маленький - вроде типового домика начальных поселений, но каменный и чуть более обжитый - генератор, печка, "лежаки". Подходит к сложенному в углу багажу, находит вьюк, который ширдэн, открывает. Только потом укладывает в общий шум голосов негромкое:
  - Разрешите, я огонь зажгу?
   Старший дядька - тогда крупный черноволосый дядька, незнакомый, с очень гулким голосом - потом Лейвор эс Вильен айе... вот никак не вспомнить, администратор средней медицинской школы на Пустошах - смотрит на нее, не очень удивляется, дает разрешение, ждет, пока Льеанн достанет фонарь, дольет, засветит. И только потом спросит. Именно у нее. Остальные о своем звенят. Спорят. О "новых коммуникациях".
   Очень странно - у нее. Потому что сначала - так, как будто и имени не знает, в первый раз видит - назовет по принадлежности пути лехта:
  - Теи-лехта айе Линаэсс, - и вдруг - легким именем, - Льеанн, и как вам... территория? - последнее слово он сплевывает. Как прилипшую кожуру.
  - Дети у них... лишние, что ли? - негромко говорит Льеанн, смотрит на огонь. Но видит слетающий вопросительный жест. Примолкает и беседа рядом - Саайре помнит, что дальше ее голосу ничто не мешает. Негромко - но слышно:
  - Изменить можно путь, Лейвор, путь - не навыки и ответственность, - под это странное оказывается, что с дядькой она говорит на близком. Давних знакомых. - Не лучшее место. Сквозит. Воспитанников на эту территорию я могу пустить... только хорошо ее почистив. В прямом смысле. Вплоть до перекладки пола.
  - Поддерживаю, ниери, - шумно говорит кто-то из старших преподавателей. - Сработаемся. И забор этот снести... подальше. Правильно?
  - Можно. Извините, я... привыкла жить за оградой, - улыбается Льеанн. - И родники в овраге расчистить. Они там есть.
   И дядька администратор задает, движением, вопрос: зачем.
  - Коммуникации в ближайшее время обещали подвести, - говорит еще кто-то из техников.
  - Н-нет, - говорит Льеанн и еще отпускает на всех: извините. - Просто в таком месте... без своей текущей воды.
  
   ...Ограда осталась. Светлый камень, решетка. "Подчеркнуть территорию". Дорожки и зеленые заросли сада, горбушки булыжника - вьющейся каменной лесенки к родникам. Голоса и смех. До пола и стен - другие корпуса, светлые - окна еще расширяли, и снаружи подкрашивали, блеск учебного оборудования, светлые деревянные полы. Тонкий-тонкий, смолистый запах живого дерева жил в них до тех пор... так там и остался.
  
   ...Знать бы - что там теперь осталось?
   Отсюда, с оставленной, восточной башенки над новой оградой (деревянная обшивка опор, по ним белые плети хмеля, лето там - жаркое-жаркое, сухое и пыльное), Саайре будет смотреть (пяти лет еще не пройдет, там лето): что все-таки остановились - у ворот, невысоких - что там преодолевать? - чужие, незваные, вооруженные гости. Только смотреть... И не приглядываться ближе, из нелепой мысли, что если ты его не видишь - и те не заметят, второго, Аиля - кто тоже на этой вышке, его и эту... его оружие. "Ее называют "Крошка", - есть тогда в памяти. Как говорил это Аиль. - Потому что носить легко... относительно". Тогда угроза казалась еще далекой. И там, на башне, все равно кажется. Нелепой. Как поднимается Аиль, и ступеньки прогибаются под ним, как наклоняется, напряженным и привычным движением - смотрит мимо, поверх перил - растягивает вьюк, собрать помочь не просит, выпрямляется... Взгляд цепляется, первая мысль - дурацкая, тяжелая, в голове сидит долго - ну, труба же. Водопроводная, мелкого развода, с заглушкой непонятной. Ну, покрашена - в лесной защитный, вот это, посередине - сойдет - за распределительный фильтр, ремень зачем... Голова не хочет понимать: прицел, спусковое устройство... оружие. Местный малый штурмовой. А как понимает - вталкивает, в свое, дурацкое, перед башней: "Я не умею", - и серьезный Аиль: "Уметь нечего. Молчи - и подавай". А пока - молчать и смотреть, как привычно и страшно, равно - как очень напряженно замерли руки, как тесно этой штуке на верху башенки - чуть-чуть - и снесет столбик... И как изнутри, на светлом резном дереве заметна - и эта штука, и край куртки, дурацкой формы "национальной освободительной", густо-зеленая, заметная. Через листву наверно не так... Но это тоже было: "Неудобная штука: демаскирует быстро". А громче всех - голос в памяти, цепляется одно за другое: "Я сбежал. Вас защищать. Вы меня учили, я знаю, что вы... хорошие", - и смеется получившемуся детскому. (Странно понимать было потом, что Аиль на пару лет старше). И он же: "Жаль, у "Крошки" мало, слишком мало зарядов".
   Но потом об этом. Потом - и про одинаково ровный голос, что тогда, на башне, звучит равно для двоих - что говорит Льеанн: "Если... я все-таки свалюсь - Са-ай, ты услышишь... наверно, начинайте стрелять. Я не знаю, чем их еще останавливать". О бесконечной тишине, пока то, что у ворот - стоит. ("Они... стоят?" - позволяет себе выдохнуть и Аиль) - и как медленно, по одному, по капле - течет назад толпа...
  
   Сейчас лучше про светлый, на всю территорию, зеленый, цветной, пахучий - как сам вымахал, разнотравьем, сад. Насколько "сам" - Саайре видел. Не видел - работал. Убитую, серую, не землю, не покрытие, месиво - прочь. По камешку и досточке мостков - дорожки, чтоб текли, как хотят сами; аккуратно - привезенную, густую, плодородную землю, под ростки, знакомить - так Льеанн и говорит - с местной землей. С первых дней той осени: если не знаешь, где найти теи-лехта Ллеаннэйр - ищи в саду.
  
   ...Но получается, что сразу в памяти - голос, звонкий, его много. Сразу понятно, почему его обладательницу - кудрявую, огненно-рыжую, в зеленой форме медика, - все зовут легким и очень детским именем Нин-Найр - звоночек, бубенец, теряя и взрослое имя и статус лехта с именем и служением - теи-лехта lierh-aef Мэргэннаран эс Хэрмэн айе Сьонтаха. Потому что стоило ей приехать на Пустоши - было ее много где, как одновременно, а слышно еще больше. А тогда первый раз, Саайре принес очередное ведро черной земли, сытной, смотрит, что там лехта Льеанн ну как смешивает - у спуска на родники: "Ваши... водянки расти будут": также - тщательно, бережно - что хлеб... Голос появляется первым, сверху, звонкий, незнакомый, далеко слышно:
  - А-айе! - и в овраг вихрем слетает незнакомка, привычная форма медика, но не по форме - по плечам россыпью рыжие кудри. А еще у нее веснушки. И улыбка - ну, в овраге светлеет. - Утро, мама! Вот, еле выскреблась, в отпуск - да на целый круг дежурств: вам помогать... У, дебри тут какие! И ведь уже на второй большой круг пошло, как бегаю, тебя тут ищу - никто не знает! А ты вон где закопалась.
  - Родники, - наконец укладывает в этот поток лехта Льеанн. - Смотри какие. Место хорошее. Травы развести.
   Отвечать, правда, рыжая начинает где-то на последних слогах слова "родники". Оглядывается, находит. И, не размыкая губ, вдруг, не очень громко, но слышно издает звук - воркотня - удивительно правда похоже на чуть усиленный шепот воды по камням:
  - Ага. Хорошие, - и подхватывает из диалога дальше, звонко, до-олго растягивая звук. - Тра-авы? Мам, опять твои сады? Опять как всегда твои сады? - и Льеанн отвечает, легкий и близкий у нее получается... странно:
  - А для чего меня сюда позвали? Так должна: буду учить... Первая общая специализация.
  - Это у тебя не специализация, - смеется рыжая, - это любовь. Если не что хуже. Ай-е, если ты закопалась где-то, где не найдешь, но на грядке, и в земле уже, - и смотрит, щурится, и измеряет, - ну, по локоть, значит - в мире все правильно, да, мама?
   Льеанн смеется - согласный жест как раз укладывается. Поверх, как говорит рыжая, грядки. А Саайре стоит, ручку ведра еще не отпустил, смотрит. Так удивленно переводит взгляд с одной на другую. И еще раз. Но так не находит ничего похожего, что - оно и вылетит, на выдохе. Недолжное - таким удивленным:
  - Мама??
  - Не верит, - подводит черту рыжая, чему-то, несомненно, радуясь. - А? Еще один - не верит? - и подходит ближе, замирая на расстоянии разговора, оглядывает - и не очень спрашивая, детское разрешенное обращение у нее получается светло и мягко. - Ты Ветерок, конечно. Саайре? Ага? - улыбается она при этом так, что ей невозможно не отозваться - вот так же светло, хоть так и не получится - в ответ. Что да, я...
  - А если мама закопалась по локти, выдергивать не буду, - наклоняется и подхватывает - тяжелую дужку ведра. - И наверняка всю кучу сверху перетаскать надо? Пойдем помогать?
  - Если ты правда - помогать, - отмечает Льеанн, а явно - перекатывается звук, мурлыканьем, - у помянутой кучи... или там, где песок - еще ведро есть. Пустое. Не примазывайся!
  "Ух!" - выплескивают руки. И смеются дальше - да, именно руки - и именно смеются, потому что назвать просто "насмешливым жестом" этот... фейерверк просто невозможно. Хоть и должны быть - мелкими, незаметными, близкими... и как такое на слова переводится? - как-то: "да, мама - я тоже тебя люблю". Единым - мгновение чужим пространством. Могло бы задеть, но горечь не успеет, не догонит, искрами - летним золотом слепого дождя, россыпью - на излете жеста, на плечо ляжет ладонь - тонкая, очень теплая, тоже сбрызнутая веснушками:
  - Ну, идем - родич? - забирает внутрь, в тот же круг: светлое, теплое, яркое, где мгновение - удивленно, что ли, смотрит Льеанн. Но на эту посмотри - сразу рассыплет в ответ. - По несчастью, конечно: мам - к тебе - и на воспитание?
  - Иди... - щурится на этом солнце - не с неба - Льеанн, хорошо каменной кошке. - Как... я рада, что ты приехала.
   А еще Нин-Найр бегает. Пусть Саайре идет шаг в шаг, все равно - быстрей чем умеет, еще чуть-чуть - будет бегом, Нин-найр как пружинит от земли, летит. И звонко от нее, из оврага выберется, оглядится, и слышней, чем рядом работают - забор сносят:
  - Вот тю-ю, какая казарма! Проще взорвать и заново, право. Хоть краску заказать они догадались?
  - Ага, - говорит он, но за голосом не успевает. Близко - кучи, песок и темная, жирная земля, у песочной, на траве, действительно второе ведро... Но у забора на миг замолкает треск резаков и шум человеческой возни. И рядом совсем, в высокой траве, что здесь, у оврага, разрослась - не то, что между корпусами - цвиркают... Птицы неведомые, с рыжей грудкой, много, видно - долго тут было безлюдие...
   ...И ошарашенно поднять голову, потому что новое: цвирррррь-тиу - слышно не из травы, а вот, рядом, над ухом. Совсем птичье. "Цвирррь!" - обрывает трель Нин-найр - и хитро-хитро улыбается:
  - Еду воровать пришли, грохота развели, да, понимаю, непорядок. Цвиррррррь! - и ну вот как прислушивается, что в ответ зазвенят - не хуже его, наверно, удивленные птицы.
   А что несказанное рыжая подхватывает - так это почти не удивился. Этим похожи:
  - Научу. Потом. Сейчас - грузимся... А, вот второе ведро, - и шлепает уже пару лопат, и выпрямляется вдруг, на него смотрит, и говорит. - Саайре, ты только когда и большим вырастешь - не спрашивай: как у такой гюрзы такая пташка получилась. Тсссс, - прикладывает палец к губам, а для верности - еще два: запечатать. И вдруг смеется. - Мы и сами этого не знаем.
  
   ...Научила. Губы и сейчас вспомнят, как складываться на птичьи трели. Это голова сразу запретит. Вспомнится, там было ярко и хорошо - эти дни и дни, пока из несуразных строений вырастала средняя медицинская школа на Пустошах, ожидающая первого зимнего набора. Знать бы, что там осталось... Нин-Найр была недолго, дней шесть, меньше: "Полкруга дежурств - нам, говорят сейчас, та-акая роскошь, нечего", - и потом наезжала нечасто. А голос - вот кажется, стены помнили... И то - хватало - в сумрачном, неприветливом, чужом - голоса и смеха, разгонявшего сумерки, под который шла любая работа. Включая и корчевание до самой каменной кладки прежнего пола: "Смотри, это весело: берешь его - и р-раз!"
   Территория помнила меньше, хотя и там работала, не отказывалась, ой - лехта Нин-Найр была как везде, куда не повернешься. Это потом, когда у нового крыльца преподавательского корпуса - тот самый, привратный - вот-вот решатся, выпустят лепестки молодые вишенки, ими же посаженные, года четыре школе уже. Не ему, он тогда из окошка высунулся - всякое, на просушку вывешенное, снять - ну, а вечер так пах, засмотрелся - и подслушал. Нечаянно. "Не-е, - смеется кому-то невидному Нин-найр, - не знаю, как эта называется. А, мы тут с мамой совсем непохожи. Она кажется вообще не представляет, как стрелять. А я, с травами... Ну, не то, чтоб ничего не понимаю, но, - и звонкое, воркотней, смехом, - тссс! - но как они мне с детства на-адоели!" Все это успеет - до того, как Саайре захлопнет окошко.
   Не хотел. Засело. Была весна, а потом настало лето, а о том, что настало с этим летом - сейчас вспоминать нельзя. И вслух нельзя особенно. Если вспоминать - пусть будет о саде, и о всех его "почему"...
  
  Да, сад. Огромная, душистая, то ослепительно-солнечная, то притененная территория. Над "легким классом" тень как раз, беседка, листья хмеля карабкаются на решетку. Но лехта Льеанн на месте не сидится. Очередная группа зимнего набора бродит вслед за ней, от поворота тропинки к повороту, от цвета к цвету, от запаха к запаху - и добровольный слушатель вслед. У Саайре-то порция обязательных занятий в этот день уже кончилась... Учился, конечно - не один такой был. Даже по возрасту - хотя таких, чуть за первым взрослым именем, в профессиональные школы здесь не отправляли. Но на Пустошах странное было место. Он еще там вырос до понимания: была доля правды в когдатошней оценке лехта Льеанн - что у них, дети лишние? Иные истории из тех, что рассказывались здесь вечерами у спального корпуса и у родников - стались бы за истории о страшном. В иных местах. Простые. О детстве. А он что - сам мог рассказать... А иные из тех рассказывающих - и не рассказывающих - старше его, возраста профессиональной подготовки, обнаруживали такие дыры и просветы в обязательных средних знаниях. Без общей подготовки обойтись не могло. А преподаватели не удивлялись - делали. Он и сам быстро удивляться перестал.
  
  Тогда как раз делиться прибежал. Первой похвалой за быстро и качественно выданную порцию технических расчетов пробного анализатора. "О, - сказал дядька Тон, таи-лехта Тайлорн, старший техник школы на Пустошах, по совместительству преподаватель основ расчетов при отделении общей подготовки. - Почти можно собрать. Догадаешься, где поправить - в трех местах. К завтрашнему занятию? Тогда начнем. Теперь свободен".
  Но не будешь же этим Наставника от занятий отвлекать... Тем более что у средней группы зимнего набора по свойствам лекарственных растений на перемену сезона предстоит аттестация. Услышал, увидел - спросил движением, в паузе за "есть вопросы"? - разрешения присоединиться. И шел следом - по солнцу и тени сада. От синего и лилового, с тягучим, медовым запахом. "Настой используют при кашле, проблемах с дыханием в целом, также пищеварением. Можно и наружно, хорошее ранозаживляющее. Листья и соцветия сушить в тени в проветриваемом месте, хранить отдельно... А вот если в еду добавлять, снимать соцветия... уже почти опоздали: горчить будут. Со свининой получается вкусно. И в соусы."
  И дальше, чуть вниз по мощеной дорожке, к мощной заросли, высокие, золотые на солнце стебли, пушистые; светлые, колоском, с кисточкой листьев на "макушке", цветки. "Совершенно верно, - на чью-то реплику из дальнего радиуса круга. - Всем видно... удобно? Я сейчас сяду. Именно: львиный, он же песий хвост, он же пустырянка. Используется как успокаивающее, легкое снотворное, при проблемах с сердцем. Считается хорошим кровоостанавливающим", - и дальше снова - про способы заготовки, употребления, сборы... до-олго. Пропустить мимо ушей: самому это сдавать нескоро... если технической специализации вообще сдавать. Проснуться на негромком: "По известным мне легендам появился так: жила-была одна пытающаяся получиться семья, юноша и девушка, и девушке не повезло, отправившись в лес за травами, повстречать лесного духа. Который обратил на красавицу благосклонное внимание. А оставшись без ее ответной радости, проклял крепко: слегла. Искал юноша средства спасти, поймал духа. Но тот ответил - крепким было проклятье, столько будет жить девушка, сколько близкий ее выберет прожить на дальнем пустыре, ни с кем не разговаривая. Юноша, конечно, пошел и прожил долго, а как пришло время уходить - остался. Травой-пустырянкой, врачующей сердце".
  
   Легенды лехта Льеанн рассказывает тем же голосом, с той же интонацией Наставника, что и лекарственные свойства - это Саайре уже знает... но удивительно каждый раз.
  - С тех пор считается, что недобрые духи не проходят к месту, где растут эти... хвосты. К сожалению, эта информация не подтвердилась. Неправильные... обитатели границ мира живых ярче замечают общую степень обжитости земли, чем конкретные виды растений. - А потом Льеанн поднимается. И, с точным, как выковали, жестом внимания к окружающим тебя... высоким. - Но это - тема других занятий. Благодарю за внимание. Есть вопросы?
  Их оказывается. Два или три. Отвечает. Потом оглядывает группу и улыбается:
  - Прошу учитывать, что на аттестации вам предстоит самим готовить сборы с указанными свойствами. По запросу преподавателя. И угощать его. То есть, меня. Если меня не устроит - могу сама угостить. На правах дополнительного задания. И не ручаюсь, что у вас будет много времени - понять, что это... и озаботиться противоядием.
  Шум по группе пытается притвориться смехом, но не очень успешно. Набор уже третий, а легенды о том, как преподает и выдает аттестации Благовонная Гадюка по медицинской на Пустошах ходят и размножаются... явно корнями, не выдернешь. Как потом оказывается, их теи-лехта Ллеаннэйр тоже цитирует. А тогда благодарит учеников за занятие, прощается легким поклоном, получает ответные... И когда уже начинает растекаться по своим делам группа - последнее обязательное занятие дневного расписания, можно подойти ближе и негромко сказать:
  - Лехта Льеанн... у меня есть вопрос.
  - Да, Саайре, - отзывается она сразу - на обе ладони: я готова слушать тебя внимательно. О том, как умеет слушать Благовонная Гадюка, эти легенды тоже не умалчивают: внимательно - что надо - и что не надо тоже. Из какой категории его вопрос, Саайре как всегда задумывается позже:
  - Скажите, а зачем все это... травы, сборы, все эти... способы сушки? Разве сейчас не проще - ну, производить... восстановительное с помощью технических средств?
  - Проще, Саайре, - ровно отвечает тогда уже Наставница. - В большинстве случаев проще. Это самый короткий ответ. Длинней - тебе нужен?
  "Да", - он говорит движением, не очень видным, близкому, ей видно. "Разреши мне?" - спрашивают ладони. Разрешает. Идут. Вверх. Там горка, для которой таскали камни, Саайре помнит. А еще - что Льеанн про это место, улыбаясь, говорит: "как часть... земли моего дома". Мелкие камни, теплые, земля суше, - как раз проводит его на тенистую сторону холма, там беседка благодарственных и скамейка рядом - движением же предлагает присесть, сама садится на старый, изначально бывший здесь громадный плоский камень, у которого беседку и поставили. На солнце он теплый, и у него греются - невысокие, ковром - растения, "благословенная травка" - серые стебли, старые ("...для трав два лета - это много"), мелкие листья, лилово-розовые цветы, па-ахнет.
  - Сначала общее, - говорит Льеанн. - Выпускать из рук знание, которое разработано и работает качественно - это неразумно. Тебе никто не обещал, что не встанешь на то место, где оно может тебе помочь. Хорошо если не ты останешься с ним одним на руках. Потом, техническое, - а другая ладонь, свободная от высокого счета, скользит, срывает веточку, растирает пальцами... и Льеанн принюхивается, прежде чем продолжить. И ему пахнет, - к сожалению, далеко не всегда техническими средствами в точности воспроизводимы действующие вещества растительного сырья - с тем же комплексным воздействием на организм, теми же свойствами, сходной степенью безопасности употребления - очень разной и у трав, правда. Наконец - при той же экономии ресурса. В некоторых специфических случаях действующие вещества совсем невозможно заменить. А еще разумным привычнее есть и пить - чем валяться в "коконе". Так получается, что местные лекарственные вещества могут использоваться просто в потоке жизни и нормального расхода ресурса. Они работают - и в виде так, чая. Иногда даже вкусного...
  Ее: "Иногда правда - такая гадость!" - накрывает. Саайре - быстро - надо назвать. Так правильно:
  - Да, теи-лехта Льеанн, я помню. Ваш чай. Тот, еще в больнице, - знал, конечно. Удачные разработки всегда хранят имя своего создателя. Ну, а когда разглядываешь историю "двусторонней граничной" - сложно не нарваться, не увидеть и не опознать - до привкуса на губах - памяти. О лечебных и вспомогательных назначениях и основных составах.
  - Правда? - открыто удивляется Льеанн. Ждет ответа. Улыбается. - Значит, дельно работает. Я была очень рада, когда получилось его составить. Случай "двусторонней граничной" - более специфическая тема. В общем, Сай, к сожалению - техника работает не всегда, не везде и не со всем. А рабочие знания никогда не откажутся поработать вместе, - потом она отряхивает руку. От счета. И говорит. - Мне, правда, слышней личные доводы. В пользу специализации. Они не объективны. Но - если интересно...
  
  И Саайре протягивает обе ладони - горсточкой: я буду слушать, не уроню, интересно, и дорого. Допуск на внутреннюю территорию дорогого стоит сам по себе.
  А Льеанн снова считает:
   - Я очень ценю...штуки с хорошими корнями. Честно люблю - зеленое и растущее. Мне с ними интересно. И я у них учусь, - она задумывается. Голос течет медленно - странные у нее интонации, когда о близком и для близких. Редкие. - Это долго, - говорит она. - Это очень много. Радости, Саайре. Умению быть и цвести на своем месте. Даже если оно самое неподходящее. Знанию, как по-разному оставляют на земле след и - что иногда, чтоб продолжиться самому, надо кормить других. Иногда - но не обязательно: а то вместе с тем, что должно прорасти, сожрут. Тишине. Терпению... на моей земле говорят: "терпеливо, как растет трава". И времени. Тому, что может подождать - день или круг года; и тому, что ждать не может совсем: вдох и выдох - а уже облетит. Бывает. Времени прорастать, цвести и давать семена - и времени засыпать с зимой и уходить совсем. А еще - умению принимать. Что что-то из твоей жизни совсем ушло. Иногда приходится - пилить и старые, старые яблони в своем саду...
  Задуматься. Взвесить на ладони: хитрая штука, сложный замок. Сказать:
  - Это... мне надо будет понимать, Наставник?
  - Понимать, - подхватывает Льеанн, - надо. Но я не знаю, кто из мира всего будет - тебя этому учить.
  
  Да, Наставницей ему она тогда уже была.
  Началось первой зимой школы на Пустошах, еще до первого набора. В самые короткие дни года. О том, что в это ничейное время, особенно на рассвете и на закате, не стоит выходить на улицу, он знал уже... еще без обязательных историй о страшном и о taer - их предстояло соученикам рассказывать. Льеанн не стала. Так, как потом легенды о травах рассказывает, объяснила, что границы мира в эти дни становятся прозрачней и проницаемей - может что не надо в щель вынырнуть, можешь сам провалиться...
  Да и погода тоже на улицу не приглашала. Как и в большую часть тех зим. Смотришь поутру на показатели температуры, внешней, думаешь: странное мнение о границах "выносимого без затрат ресурса": вот только-только до верхних границ показатели доползают. А там... ну, может холодно и не так, но мокро, это мокрое в воздухе висит постоянно - от крупинок снега, до едкой мерзлой мороси, сквозит с берегов озер, шумит по лесу ветром. И сквозь стены зданий просачивается. Запросто. Холодрыга в них безмерная, и после пробных пусков системы обогрева выразительно и зло высказывается администратор Лейвор эс Вильен, что такими нормами пусть исследовательские практики обогревают, а учиться так он никому не позволит, "Отбуду в город - всем хвосты начешу и под камбалу раскатаю". Как раз и отбыл.
  Вообще тогда мало там народу было. Вот как раз лехта Тайлорн, тогда приехавший, еще двое, что химию и лечебное дело будут преподавать... Совсем приезжие. Кому было куда - на перерыв ремонта на Somilat по городам, по домам растеклись. У фай праздник в это время. Шумный такой. Людный.
  А холодрыга такая противная, что даже в коридор преподавательского корпуса выходить не хочется. Жилые места отдельные, их согреть проще. И у Льеанн как раз хорошо было сидеть, потому что там тепло было.
  
  ...Эту ей как раз дядька Лейвор притащил. Недавно. С крыльца, свеженького еще, постучался. Он как раз из города вернулся. Вошел, поставил - пол отозвался - тяжелая. Круглая такая, железная, пузатая штука. На ножках и на поставке. Внутри огонь горел. Давно. В комнате сразу начинает старым дымом пахнуть. Старая еще. С орнаментом.
  Окликнет:
  - Теи-лехта Льеанн, - и жестом, вроде: "И как оно?"
  - Чистая, - взвешивает Льеанн. - Вполне. Чтоб старая жаровня... что-то не то зачерпнула. В этом мире такого места к счастью, не вызрело.
  - Я... о другом, - улыбается Лейвор, а руки, жестом: узнаю. - Она осталась... и ей некого греть. Я подумал... Ты ведь за прошедшее время не полюбила мерзнуть?
  - Не-а, - и он продолжает улыбаться:
  - Тогда - разреши, она будет подарком на день зимнего солнцестояния? Чуть раньше.
  - Я буду рада, - а ладонь легко скользит по выпуклому черному ободку, еле-еле угадывается орнамент. - Хорошая. Знаешь ее историю?
  
  Преподаватель теи-лехта Ллеаннэйр вросла в дом, в комнату преподавательского корпуса, как будто всегда была здесь. Вот в этот, особенный. Снаружи - пристройка, огрызок того корпуса, поэтому здесь невысокие потолки, еще и крыша скошена, окна странно на углу и вход не только из коридора, но и снаружи. Внутри - светлая, отдельная комната там, где окна, - это его место, "для сна и для работы, извини, что мало", но интересней - глубже. Там, где скошенная крыша, в ней - провал светового окна... А все равно - шатер, место другое, дом-моей-земли, которая в сердце... Саайре так и вспоминал - и тоже подсчитывал, сколько надо вещей, чтобы превратить пространство в - другое.
   Постучишься - то есть, отдернешь занавесь за ровным: "Заходи!" - толстая, тяжелая, большая, крупный орнамент - красный, синий на шерстяном, некрашеном фоне... - и мир другой совсем. Цветной ковер ширдэна в дальней стороне комнаты, у самой длинной стенки - от спального места до рабочего. "Это - видишь, двухслойный, для перехода - в случае чего, и вьюк, и постель... А у нас вся жизнь - сплошной переход. Конечно, красивый. Так должно". Рабочее место, куда почти весь день доходит солнце и где еще оборудована подсветка - в этих местах не так хорошо с дневным светом, да и нечасто уважаемый преподаватель теи-лехта Ллеаннэйр может вернуться домой в дневное время, даже если от учебных корпусов до дома нет и малого круга ходу медленным шагом. Там стационарный экран общего передающего, маленькая автономная лаборатория-"сортировка", задвинутые в дальний угол ("Сами светятся...") соседствуют со "странными деревяшками". Правда, ньера Шерерд их бы не опознал и удивился. А Саайре хорошо знал, что перед ним ткацкий станок. Он здесь появился разве после ширдэна, сразу за тем, как пол настелили (как везде деревянный, но его почти не видно).
   Как раз те занавеси, дверные, уже позже и как раз на нем сделаны были. "А мне это... ресурс восстанавливает. И думать помогает", - весело так - Льеанн. Когда в первые дни ремонта Нин-найр заходит на "выбранную территорию":
  - Эй, мама, можно?
  - Не заперто.
  - Так и думала: чем? Ва-а: и пол постелили?.. А я думала, ты опять, - чужие голоса у нее получаются с такой же точностью, как птичьи: в ее исполнении, по контрасту, особенно слышно, какой он у Льеанн увесистый и негромкий, и проскальзывает в фаэ что-то чужое, тягучее, - "Ширдэн для переходов, можно и на землю стелить"...
  - Al-mei Наран, - открыто отзывается Льеанн, - на землю - не на этот же бетон? И, знаешь...
   - Знаю: а прекращай звенеть и иди помоги? - правильно угадала, судя по смеху Льеанн: мелкой дрожью отзовется горизонтальная рама, которую - ну, третьей руки нет - та поддерживает в нужной позиции... чем подвернулось. - И первым делом ткацкий станок? - смееется Нин-Найр уже у Саайре над ухом, и непослушная деревяшка, сообразив, что сопротивление бесполезно, входит в предназначенные пазы.
   Вот тогда это Льеанн и отвечает, с жестом, что вроде не читается: волосы со лба откинуть. Правда, волосы - черные, жесткие - тогда в хвост стянуты, и еще ремешком прихвачены, чтоб точно не мешались. А Нин-найр - наконец верхняя рамка решает встать на место и странное деревянное приобретает законченный вид, выдыхает: "Уф! Ну я так и знала - подарок точно пригодится", - "Подарок?" - смотрит Льеанн. - "Сейчас, притащу мешок!"
   Мешок был. Большой. Высотой Бубенцу почти по пояс. И объемный. Но легкий, судя по тому, как его, не напрягаясь, шмякнули на пол: держи. Красные, синие, цвета шерсти пушистые мотки...
   А можно ли одновременно светло так радоваться - и весьма придирчиво оглядывать пушистый груз? - можно... если это лехта Льеанн. Щурится - заметно, проверяет нитку - и уже смеется Нин-найр:
  - Нет, мам, извини - далеко не все сама...
  - Так и не полюбила? - а голос подхватывает уже на окончании фразы:
  - Так и не научилась стрелять?
  - Кисточкой кинуть? - интересуется Льеанн тому вслед... И Нин-найр снова окунает Саайре в общий круг смеха. Движением и шепотом:
  - Страшная семейная тайна, родич. Просто я за этой штукой и за прялкой - дольше малого круга в жизни не усижу! Внутренний муравейник мешает. В заднице... Интересно, а ты какое мастерство себе найдешь?
  
   Не смеяться вместе с Нин-найр невозможно. А правоту ее Саайре оценит. Потом. Когда сам попробует посидеть за станком. За него и сесть-то - задача. "Ты извини, он походный. Для переходов". Не иначе, "пока кружились звезды над миром Ойхо", оттачивался под эту своеобразную манеру сидеть. А это лехта Льеанн такой раскорячкой может... "Извините, ниери, а можно вам в сторону вопрос задать?" - движением: "Да?" - "И сколько вы способны так просидеть?" - и Льеанн, с улыбкой: "Ну... пока не потребуется встать". Самому поначалу складывать задачи - как усидеть, как справиться с рамкой, да при этом еще не запутаться в нитках и цветах вроде бы простого узора... Сомнительно посильно: и правда, в мягких частях... опоры устойчивости заводится что-то очень похожее на муравейник. А на губах появляются и срываются слова сомнительной достойности, вроде:
  - Лехта Льеанн, а мне... обязательно это уметь?
   Она смотрит. Взвешивает на ладони серьезно так: "Понимаю", - потом говорит:
  - Желательно. Представлять, как это делается, - потом садится рядом, приглядывается к узору, покажет, где все же запутался. Еще спросит, что-то около: "Будешь исправлять или оставишь?" Сначала отозваться: "Буду", - кто ж недоделанной работу оставляет? - еще с ошибкой? Потом лехта Льеанн глаза в глаза посмотрит: что делюсь и важным. - Если тебе выпадет стать одним из нас: имя и служение поднять - придется. Находить какое-то ручное ремесло. За которым будешь себя восстанавливать. И говорить с собой и с небом. Иногда так работать проще. Выбрать сможешь только сам, но надо знать из чего.
   Тогда, правда, перебил. Как раз сдавал общий зачет по энергообеспечению техники, заодно с другими лехта Тайлорну помогал новый лабораторный корпус обеспечивать. А так как генератор "двенадцать звездных лет как списать подобало " - и собирать его учиться тоже пришлось. Саайре правда о том не "пришлось" думал - интересно о как было! - ну и что, что старый и так себе работающий... И так эта работа всю голову заняла - вот первым и было, что у лехта Льеанн тогда спросил:
  - А им не может быть... ну, там, технику ремонтировать?
   Всплескивают руки, удивляются. Открыто.
  - Может, наверно. Мне просто непривычно. О, но вон, Нин-найр говорит, что лучшее место, откуда можно поговорить с небом и с собой - это за проверкой личного табельного. А лучше и не личного, а чего посложнее. Для меня странно, но... Она хорошо работает - и с чего мне ей не верить?
  
   Это потом. И ремесло он найдет. Ручное. ("Щелк, - говорят камешки мозаики, - все в порядке". Саайре тогда уже хорошо знает, как они разговаривают).
  
   А к той, первой, зиме...
   Появятся занавеси. Как-то так, незаметно, между обустройством школы. И всякой "доказательной ерундой" - лехта Льеанн и при нем не сдерживается. В которую входило и выяснение, где и как учиться наставляемому Саайре. "Вариант выездной школы отбрасываешь? - ладно. Будем тебе место обустраивать, со связью. Выучим, Тон?" Услышал: "Выучим", - почти выплеснулся, аж подпрыгнув: а то, этот как взрослого спросил, как приехал: где и у кого учился, что умеешь, а, "несложные технические" собрать, разобрать и объяснить - а ну, со мной пойдешь с первой протяжкой обеспечения и связи помогать? "Льеанн, под мою ответственность? освободи парня, под мое техническое?" - "Хочешь?" - спрашивает она жестом. - Ловит его "очень" - и серьезно так: "Ты мне под ответственность обещал".
   И комнату вместе потом делали. Его эту. Светлую, теплую. Независимую. Еще про гостей договаривались. Что на внешнюю гостевую места не выкроишь, места тут мало, так что своих гостей - через свой выход, хорошо? Поделимся, не подеремся. Хотя и гости в "шатер" просились - отказа не было.
   Это там зимой, накануне ничейных дней, сидел, оглядывался, ждал, пока на кухонной жаровенке вода подогреется, для чая. А Льеанн за станком сидит, первые, рабочие нити узора, еще непонятно совсем, что будет. Саайре оглядывается. Дивится. Знает, что стена, что пристройка, вон - подпотолочное окно, вон за спиной экран "сортировки" светится, запущен. А молчат, от взгляда прячутся, не мешают. Место другое. Шатер. Времени совсем нет. Цветные занавеси чуть ходят от ветра, ковер, подушки, блики фонаря на верхних орнаментах (и подсветка работает - что до нее), блики угольков на каменных краях ковшичка, пахнет чуть-чуть дымом, ветром, травами еще. Поет закипающая вода - Саайре как раз верный звук караулит, с жаровни снять, - шуршит, стучит, переговаривается о чем-то станок, начиная рассказывать историю новой занавеси. И та, что за ним сидит, могла вот так и здесь быть - сколько поворачивались звезды. И получается:
  - Лехта Льеанн, - говорит, когда уже выльет - правильно закипевшую воду в травяную смесь в глиняной плошке. Кажется, что на дне - три скрученных листика, пара ягод... и никогда ж не уследить, как они разворачиваются на все донышко, - ой, я вроде бы понял, как это - "земля своего дома в своем сердце". Вот сейчас - здесь... совсем не то. Что вот кажется, если раздвинуть занавеси - а там совсем другое. Еще выйдешь...
  - Правда? - взвешивает лехта Льеанн. Полно. Даже звук станка останавливается. И встает. - Что тебе сказать: ходи осторожнее. Правильно. Я тебя скорей всего найду... куда б ни провалился. Но лучше не рисковать. Тем более - солнцестояние скоро.
   Серьезно так. Что даже не удивиться.
  
   Ходить "правильно" Саайре стали учить. Одним из первых. Одновременно с первыми Канонами. "Если ты не очень уверен в том, как ведет себя реальность... Са-ай, ты же ходил - по топкому, по скользкому? Ага... осторожно - чувствуя... понимая всей ногой, куда идешь. Через сапоги. Всем собой. И куда если что будешь отшагивать... так что иди - не очень отрываясь".
   Учился. Рядом с тем понимал, откуда обманчиво-медленный, тяжелый - не сшибешь - шаг у лехта Ллеаннэйр. А когда скажет - улыбнется: "Я привыкла... ходить там, где земля совсем ненадежна". Еще помнит: "Это у нас называют змеиной походкой. Ближе к земле. Степь Ойхо говорит: змея ступает ребрами, поэтому - где вы видели споткнувшуюся змею?"
  Сам и не заметил, как освоился, так скользить по земле. Так кажется и пытался, когда на Изнанку вышел. Сам собой. Только на настолько ненадежную землю не рассчитывал.
  
   Но это было позже. А в ту первую зиму вечер кануна Солнцестояния провел он для себя правильно. С дядькой Тоном в энергораспределительной "техничке". Смотрел как строится схема расхода ресурсов на обогрев корпусов и ее контроль. Это скучнее. Зато потом в резервном генераторе покопаться дали. "Ну, условно на ходу, а? - бурчит лехта Тон, - сколько звездных лет этому красавцу, вот ведь меня старше?" - "А запускать мы сегодня не будем?" - "А, на пустые корпуса - что ресурс тратить? Выстроим проверку - прогоним... Договоримся - что ты считаешь тебе по силам подсчитать?" "У... а времени-то! - отмечает он вслед отобранной Саайре порцией расчетов. - Закат будем считать, кончился. Давай - на ночные круги восстановления ресурса, пора бы" - а за: "Ага!" - Саайре услышал непривычное: "Идем, провожу. По пределам видимости. Льеанн, слышишь - лови воспитанника". Удивился. Спросил движением: зачем? Что тут идти? И услышал. Очень спокойный голос, очень похожий - на знакомый лехта Льеанн. У дядьки Тона: "Ничейные дни, ньера Саайре. На чужой и боюсь не лучшей земле. Не стоит - долго на улице в одиночку", - "Это суеверие?" - немедленно ляпнет он. "Это техника безопасности. Льеанн - следишь? Принимай".
  
   Ничего особенно неприятного за время прогулки с ним не случилось. Разве что резко напомнили о себе время и погода. Мокрый ветер со шлифующей "крупкой" мокрести всякое желание пойти на подвиги ("Ну что за глупости... что я, маленький?") - переключил немедленно. Там малого круга ходу нет - от "технички" основного корпуса до пристройки корпуса персонала. Даже при встречном ветре. Даже при таком. Но когда дошел, только и осталось влететь в тепло - и хорошо, что ждали.
  - Чай заварен, заходи, - встречает Льеанн, - садись к жаровне. Холодно?
  - Ага... - наконец получается разомкнуть губы.
   И было все привычное. Согревал руки о шершавое тепло старой чашки - чай сладкий, летом пахнет, ягодами, в горле чуть отдельным теплом отдается. Разговаривает, рассказывает историю "светлого узора" ткацкий станок ("Видишь, цветы и птицы... Весенний узор. Ага, вот это - птицы. Ну... да, непохожи"). А мерзнуть - дома так точно - лехта Льеанн не любит - жаровню, ту, большую, пододвинула. Сидел, смотрел с места "для замерзшего гостя и близкого" - на спальной части ширдэна, под рабочим местом хозяйки, у мерцающих угольков жаровни. И сначала подумал: это на них что-то горит. Особенное. Говорят такая смола бывает. Специальная.
   Потом - вдох и выдох и еще вдох и выдох. И еще. И вслух:
  - Лехта Льеанн - а... чем это так странно пахнет?
   И снова - стукнет и замолчит станок. А она развернется:
  - Чем?
  
   ...Запах у комнаты, конечно, был. Привычный уже. Много запахов. Чуть-чуть смолы - доски пола. Сильней - запах дыма, прозрачного - угли для жаровни, иногда гуще, растопочной стружкой. Еще сильней, но запахи не часто выпускают гулять - из углов, рабочего и кухонного. Разное. Растущее. Дремучее. Травы, ягоды, цветы, корни, кора... Когда чай заваривать или когда в сортировку погружать, тогда там пахнет. Не сильно. Эти запахи Саайре не знает пока еще так, чтоб распознавать с закрытыми глазами - потом как-то станет учиться - из любопытства. Получалось. Но уже достаточно, чтоб понять - этот был совсем другим.
   Знакомые запахи тоже - плывут, меняются, занятно угадывать, что там именно заварено в чае, устроено в "пропаривалке" лаборатории, принюхиваться. Потом уже говорить, что - текут как вода, прогорают как угли, выдыхаются как разумные - но... устойчивые. Как этот дом.
  
   ...А этот - чужой. Ведет запах себя по-другому. Он есть - другой. Не поймаешь - откуда. Что там: есть или нет - не поймаешь. Вдох - и пахнет сильно, невозможно не услышать. А на новом вдохе - был ли - этот же? - где?... Раз - и первое, резкое, на что поймался: что это, горьким - еще б чуть-чуть, больничной обработкой, но темнее, теплее, древеснее - старая, темная, благовонная и недобрая сердцевина неведомых корней... Прерваться, вдохнуть - было ли? - чем пахнет? - а оно уже рядом и другим - дымным - смола... на углях? - благовония, о которых никогда не слышал? - тогда и засомневался: что-то кинули на жаровню? Но дым его не дым и дерево не дерево, - там совсем другой огонь - а запахи перетекают, мерцают, заманивают глубже: всмотрись и назови, чем мы пахнем. И просто - прикрыть глаза, постараться - ну просто точнее ответить на вопрос, чем именно... - а за закрытыми глазами - вдруг так ярко... Мох - водоросли? - пахнет... Видно: там трещины между камней, старая-старая кладка, ступени ведущие к воде. Там тоже - другая - вода...
   Что из всего этого он пытался пролепетать вслух - Саайре не успеет понять:
  - Tairhien, - да нет же, лехта Льеанн сидит, далеко, голос один - как встряхнул за плечи. - Изнанка мироздания, - и отчетливо раскатывает еще словечко, не фаэ, но по интонации хоть спорь: вот навоняла. А, вот теперь поднимается. Зачерпывает угольков, шевелит "внутренним ветром" жаровни - так, чтоб пламя над углями показалось. И от этого обычного занятия - вдруг - выплескивает полные, такие очень много разрешают тому, кому отдают, извинения... Ливнем. Понять не успеть. Такое еще удержи...
   Словесное у нее еще непонятней получается:
  - Са-ай, я представить не могла, что я так... - а ладони уже отряхиваются и выходят на "о, поняла!" - и голос меняется на обычный. - Саайре, ты разрешишь... на тебя посмотреть?
  
   ...Байки о страшных храмовых, которые видят тебя насквозь, Саайре тогда не выучил - так, чтоб испугаться. Когда услышал, было поздно. Хотя бы потому что сам был надежно взят под храмовый статус. А тогда на скорости выдал: "Конечно, можно... - ну а правила обращения... их в школе учат. - Я тебе доверяю".
  
   Перетекает. Оказывается за спиной, на месте для близких. Осторожно, очень медленно дотягивается ладонями. Еще почувствовать - они теплые...
   А потом - просто тепло, хорошо - только где-то не совсем здесь. Там ветер. Холмы и валуны. Теплый песок родной земли, теплое солнце, лежащее на ладошке... И да, там пахнет. Вереском. И земляникой еще почему-то... Хорошо.
  
  ...вот только выныривать - из того хорошо.
  Рано Саайре эс Ноэн видел, почему это неправильно, почему недолжно - смотреть, как другой обращается к Тем, кто Выше. Словами потом, но чувствовалось... было уже тогда. Как это тяжело - до совсем, не выдохни... Как большая, сильная - Наставник - смотрит совсем сквозь мир и сквозь тебя, раскрывшись по так нельзя, голосом... так близкие совсем с близкими говорят, вдвоем и никто больше не важен. Только обращения не те - такое люди людям не говорят. Совсем. А что слова... Обычные:
  - А вы по-прежнему за мной приглядываете, ньера Таэри. Хорошая шутка. Восхищена. Талантливый мальчик. Совсем. Вот родился. Иногда попадающийся случай. И что такой мне с таким, попавшимся, делать? - и то, с какой легкостью она с этого голоса спрыгнет - на ровное, не удивленное, - Ты вернулся, Саайре? - не сделает это накрывшее понимание - подслушанного недолжного - легче.
  - Да... Лехта Льеанн... пожалуйста - не приносите извинений.
  Примет:
  - Хорошо. Не буду. Я не собиралась тебе устраивать проверку - для куда более старшего возраста, специфической избранной специализации. Но сделала. Са-ай... ты все-таки извини. Случай ты примерно один. Из двенадцати раз на двенадцать. Сильное природное чутье. На присутствие Изнанки. Еще усиленное - пережитой "граничной".
  - Что это такое - Изнанка... Tairhien? - помнит, спросил он.
  
  Помнит, что получил лекцию. О представлении фай о составе мироздания. Тогда так, не впитывая - очень уж звучало похоже на сказку. Что мир живых - это самый прочный и самый вещный мир - да, каждый мир живых в отдельности - самый далекий от вечной воды Пространства Снов. Но не единственный... Ну странно же, особенно только что отзанимавшись со схемой распределения и непосредственно генератором - слушать... про то, как держится мир и живые мира на Пространстве Снов, как чуть растворяется - чуть отражается в нем след мира, разный, пластами - и начинает жить своей жизнью. Чем глубже и иначе - тем непонятней живым и тем трудней справляться. Как сопрягает голос в одной законченной мысли непостижимые посмертные пути и туманные тропы с ясной реальностью транспортных каналов: сам про установку на Далии Башни и примерный принцип работы транспортной системы... в старой еще школе рассказывал. Причем про транспортные Льеанн еще замечает:
  - Ну, я не работник навигационной службы и - к счастью, - не ллаитт, здесь я совсем мало понимаю.
  И вопрос вылетает сам собой:
  - Неужели в посмертных путях больше?
  - Намного, - ровно отвечает Льеанн. - Мои области специализации как лехта их вынужденно затрагивают. Изнанку в целом - больше. Ты сейчас... попробовал неприятные последствия. Кто очень долго работает на границе с Изнанкой слегка... раздвигает границу мира живых вокруг себя. В ничейные дни в эту щель, как видишь, сквозит. Умеренно - но ты учуял.
  "И что?" - руки снова спросили. Как сами. Льеанн посмотрит: "правильный вопрос" - это движением.
  - Пространство Снов - это... как море, Са-ай... специфическое море - не воды. Со своими обитателями и особенностями. Способными просачиваться в мир живых. Отчего обычно не бывает хорошо - ни живым, ни миру. Серые земли - место интересное. И очень опасное. А ты его чувствуешь. Значит, оно тебя тоже. Извини, Саайре, - это открыто, это "я делюсь с тобой очень важным, но поднять его трудно", - талант чувствовать Изнанку - это талант притягивать неприятности на свою голову. Я... готова тебе посоветовать все-таки принять храмовый статус. Уметь работать - это... по-моему, лучшая гарантия безопасности. Хотя есть другие варианты.
  Она задумается, и Саайре влезет в паузу. Быстро. Очень странный рассказ. Его надо сложить - с тем, что внутри головы, и тем, что сейчас... ну по правде, куда важней всех опор мироустройства - вот на немедленно:
  - Лехта... Льеанн - а вам всем... Ну, лехтев можно - вот, разным техническим заниматься, придумывать?
  Она посмотрит. Внимательно. "А, вот что..." - взвесят ладони - и смехом заурчит каменная кошка. Легко. Не обидно:
  - Ой, Саайре - а кто этой техникой занимается? По великой и нерушимой, особенно в новых секторах? Я тебе негромко - лехтев там каждый... больше чем двенадцатый. Нет, техника для нас область совсем не запретная.
  - У! - говорит он тогда. - А тогда - что страшного в статусе? А, я глупый совсем - дядька Тон-то... он ваш, со званием...
  - Саайре, - серьезно говорит Льеанн. - возможно, лехта Тайлорн - ну, дядька Тон - сможет взять тебя под личное наставничество. Так... будет проще. У нас самое общее учить раньше начинают. Еще до взрослого имени. Он... по двум, насколько я помню, специализациям - Наставник... - а ладонь продолжает: "не то, что..." Продолжение повисает в воздухе, поддерживает - словно за движением тянется след чужого аромата - Изнанки. Горькая чужая вода...
  - Лехта Льеанн... - а формулы... их в школе учат, - можно вас - попросить?
  - Я тебя слушаю.
  Не вовремя - как-то само получилось - поднять чашку. Чай остыл. Чуть теплый. Ягодка на поверхности плавает. Разбухшая. Как раз земляника, вроде.
  - Я...согласен. Не страшно. Ну, на статус, на наставничество. Но я хочу чтоб это были вы.
  - Са-ай, - она быстро, присвистом, - ты... знай сначала, что ты мне ничего не должен. И... я совсем не наставник, ни по одной из...
  - А это обязательно, чтоб наставник?
  - Внутри статуса... - и ладонь взвешивает. Долго. Отряхивается. - В общем, нет... Са-ай - но почему?
  Самый верный - думал потом Саайре - ответ был бы: "Потому что сейчас пахнет ягодами". Но так и не получилось сказать. Ни тогда, ни после - когда так... было надо.
  Но ответ тогда получился. Честный. И правильный тоже:
  - Я... не знаю. Ну... Вот чую, что так правильно. А вы... сказали - у меня чутье?
  И можно смотреть, как она улыбается:
  - Поймал. Да, Саайре - я рада. Принять и учить. Но... ты еще подумай. Время будет. Наставничество с Солнцестояний не начинают. А самое первое - что из любых рук - вот и успеем. До весны...
  
  На вопрос: как учат храмовые? - куда потом Саайре эс Ноэн задумчиво отвечал: незаметно. Как растет живое. Первому внутреннему, необходимому для всех лехтев, на котором потом расти - в сердце - той земле и открытости небу. На что потом опирается - легкое и неподъемное в одни руки звание лехта. Незаметно, как растет живое и свое, как сам в детстве растешь - только старые одежки подсказывают: уже вытянулся. Как складывают мозаику. Камешек за камешком - слово за словом - складывается странный узор Канонов, скрепляется тем, как живет и отвечает Наставник и иные, окружающие тебя. И вдруг самым естественным понимаешь, что люди и вещи мира уже стоят на своих местах совсем иначе - не так тяжело и устойчиво, как ты привык. Прозрачней, ближе и уязвимей. Что собралось, и мир уже - узор, и ты внутри его, здесь каждый камень - ключевой - и сколько зависит от того, куда ты повернешься. И куда повернуться... просто невозможно. Потому что проросло - опорой и сердцевиной - должное и невозможное.
  
  А все началось той весной. Когда лес вокруг темнел, еще чуть-чуть - и снег уйдет, и проснутся листья, пахло. Первое равноденствие этого дома. Когда в медицинскую школу на Пустошах пришел первый зимний набор. А Саайре принял на себя храмовый статус и стал полностью принятым в личное наставничество.
  
  Там мир ярок - как будто не только с глаз сейчас, но и с него самого сняли повязку. Там ветер, темное облако леса, хрупкий, последний снег под ногами, - тает - вот так, буквально на глазах, под теплым солнцем, выныривающим временами из облаков. Весна - тянется ветками, пахнет горьковатым, еще чуть-чуть - и просыпающимся лесом. Звенит, перебирает, искрами расходится солнечное золото - теплое - в воде ручья, мелкого - через который стоишь от - теперь точно - Наставницы... По жесту: стой здесь. И Льеанн - открыто - встречала новое чуть не с большим вниманием и тревогой, чем сам он... Блики - на весенней воде, голос ручья, теплый весенний ветер - и врастающий в них высокий фаэ: "...скоро все твои пути окажутся стерты и ты вправе позволить кисти Многоликого нанести новые письмена..." - одинаковый - ровный - льющийся вот этим ослепительно-золотым весенним ручьем - сквозь что-то такое твое и такое огромное...
  - Vorg'h faj'i zu saen Lh'ien'nai, - она и слетает - клятва? - формула должного - одна капля - один блик того же потока, который теперь его история и его выбор - и он сам...
  А Наставница Льеанн так серьезна - и так удивительно - яркая - насквозь, и протягивает руки - через этот ручеек просто перепрыгнуть, несложно перешагнуть - но вот так - правильно... Встать - на одном берегу. И там весна...
  
  "А дальше - "я увидел мир как текущую воду". И небо над собой, - улыбаясь, говорил потом таи-лехта Саайре эс Ноэн. - Правда, мне понадобилось не меньше звездного года, чтоб это понять. Просто - что встал в мире на свое место".
  
  ***
  (Мьенже. Хладье Дошта. Дни Somilat)
  
   Пересчитать, сколько раз задавал такие вопросы и получал ответы - Саайре как раз успеет. До того, как услышит уже ответ:
  - Нет. К сожалению, не проще. Насколько я знаю, эксперименты по обнаружению обитателей Изнанки в действии средствами общих систем наблюдения либо малорезультативны, либо требуют значительно большего расхода личного ресурса специально подготовленного оператора. Зеркало Устоявшегося работает более эффективно и менее расходно. Думаю, технические свойства и общее энергообеспечение работы Зеркала... - Льеанн не опирается - ладонь кладет на край чаши, выпрямляется, переходит на интонацию просьбы. - Йоркё вам не трудно будет, пока я спущусь в информаторскую - вы, полагаю, понятней объясните? Я понимаю, у вас общий технический профиль?
  - Да, - выдаст он. Удивленно. - Я готов. Но - откуда?
  - Видно. По тому, как у тебя город отражается. В Зеркале. Он на какую-то техническую схему похож. У меня скорей лес бы отразился. Заросли.
   Общий удивленный жест, направленный ей в спину, лехта Льеанн уже вряд ли отследит, ей вниз по лестнице. Молодой лехта присвистнет, оглядится, и махнет рукой - приглашая присоединяться:
  - Айе... Вижу собрата-техника? Будешь помогать энергоснабжение этой лохани проверять? Посильная задача?
  - Наверно... а... разве оно тут нужно? - ляпнет Саайре.
  - О, и немалое, - взмахивает - во все свободное движение, всплеск ярким рукавом, а по воде - ни отражения, ни ветерка. - Эта лохань прожорливая - все пропали. Ну ты подумай, на полный обзор - в том же потоке времени чтоб весь город накрывать? До плевка чтоб видно было. Тем, кто здесь сидит. И еще все Знаки Слежения в раскрытом виде поддерживать... А, ты не понимаешь? - "Да", - движением соглашается Саайре, немедленно получает в протянутую руку пучок вывернутых откуда-то из под темного металлического дна чаши выходов питания, и, слушаясь жеста, идет вдоль бортика вслед. Пока Йоркё на ощупь закрепляет их где-то под этим днищем - и заодно рассказывает очередную порцию сгущенного не слишком понятного. - Знаки по рабочим свойствам родственники обычных обзорных передатчиков, только разработка Проявляющих Дома Саат-но. Предназначены именно для обнаружения в мире живых разного... недолжного. Ну - и насколько я знаю, при охренительном расходе ресурса, как поддерживающей станции, так и личного, позволяют перемещаться от Зеркала к месту, где что-то срочное возникло. При большой подготовке, естественно... я не представляю как это, и не хочу. Потому что на случай совсем крайнего. Когда никак дело не терпит - ну там эта... тень кому-то на плечи села и сожрать собралась. Это еще одна причина, почему тут нормальный экран не приспособишь. Прыгать в него неудобно. А вторая - мы и так за пределы разумного энергопотребления с этой бадьей вылетим. Со свистом. Всем кварталом. Ну, облезлые старшие департамента Мьенже сами тревогу подняли, считать не станут. Надеюсь. А чтоб обзорные по Изнанке что-то видели... это будет жрать примерно... - последний из выходов закрепляться не хочет, повисает пауза, в конце концов лехта Йоркё выпрямляется, с оценкой, - ну как Башню тут отгрохали. Хе - заставить обзорные как Зеркало работать пока только схожим методом можно: поставить в схему... на правах передатчика - в "ведро", вроде навигаторской кого-нибудь, кто с Изнанкой работает. Вроде этой... zu-toёra теи-лехта Ллеаннэйр, - он называет имя, выпускает объемный жест, сколь он впечатлен - цветным сполохом. Вслед за чем и интересуется. - Она... действительно твой Наставник? - Саайре сбрасывает жест согласия. И слышит вслед. Открытое, на расстоянии несколько ближе, чем стоило бы подойти. - А ты... ее не боишься?
   Посмотреть. Решить, что этого темноволосого парня в яркой рубашке стоит и должно подпустить на предлагаемое расстояние. Относительного доверия. Чуть улыбнуться и признаться:
  - Иногда - очень боюсь.
  - Иногда - очень правильно делаешь, - голос лехта Льеанн появится внезапно - чуть раньше, чем она сама. - Как объяснения? Получились?
  - Примерно... - не сразу ответит лехта Йоркё.
  - Полагаю, Са-ай, как это работает - ты сможешь увидеть. Сейчас - помощник нужен?
  - Только подсоединение проверить и все... нет, - и Йоркё запинается. Он смотрит. Вдох и выдох - слышные. И повторяет, поворачивая интонацию. - Нет. А вам?
   Смотрит. Жест оценивает. Одобрительно:
  - Очень противная дыра, да? Рядом оказаться не хочется? Нет, спасибо. Чем меньше живых разумных рядом, на территории влияния трещины и поблизости, тем меньше дополнительно тратить ресурс - на отслеживание, контроль и прочую безопасность, - и ровный голос прерывается внезапным близким. - А ты, Са-ай, сам догадался попросить. Раз такой вариант практики идет в руки - возможно, нужно. Не знаю, представится ли еще раз... - слов много, а голос сухой, сухой и неправильный. И остается только быстро двинуться, когда она - жестом: "Идем?"
  
   По дороге, на спуске, Саайре еще раз умудрится спросить: "А вы... точно не замерзнете?" - хоть и оделась. Из тех давних дней памятный - крест-накрест перехлест - темные, шерстяные, широкие ленты. "Это называется джирдым, - в ту первую зиму, когда снег пошел, говорит ему Льеанн, и легко, с улыбкой, - переводится: упряжь. Для переходов, конечно. Все держать, что понадобится. Тепло, груз или ребенка... или все сразу". Еще можно вспомнить, как отозвался: "Серый такой..." - и как она, светло и задумчиво: "Как раз совсем для перехода. Цветные - это девчонки носят. Красоваться. А еще те, в которых маленьких носят, конечно, яркие. С правильным орнаментом".
  
  Вспомнил... Потому что потом перед глазами ярко. Лента. Цветная, в переплетающемся узоре - недоделанная лента на темной оборотной стороне вьюка ширдэна. Как смотрит лехта Льеанн - как слышно в той невероятной тишине переводит дыхание - и, наконец начинает говорить. Не вспоминать - не сейчас...
  
   Вернуться, как раз услышать негромкое: "Спасибо, Са-ай. Там, где работать, холодно не бывает, а снаружи - не должна", вспомнить - под шерстяные ленты может еще куртка надеваться, с мехом: "Это если сильный ветер или если долго ехать", - так редко доставалась, что даже не знает, как она называется. "Оттолкнись от вещного", - и беги, догоняй - лехта Льеанн уже спустилась, идет, открывает калитку, оглядывается - никогда не упускаемым привычным жестом зачерпывает себе на добрую дорогу... Обычай, которому следуют не только храмовые кварталы, но они - обязательно. Вот сегодня по дороге как раз и поймать себя на том, что по привычке мелким шагом ставишь - одну ногу, другую - в центр мозаичной звезды под калиткой: "Чтоб куда ты ни шел - Многоликий знал о твоем пути"...
  
   День? Вечер? - улицы Мьенже наполняла мокрая сумрачная мгла. На подъеме - храмовый квартал устроился в низине, близ реки - встретил еще и ветер, зябкий. Город был пустынным, как будто никого живого вообще, - редко ложатся теплые блики света на мостовую, на камень заборов. Судя по виду и территории, занятой отдельным жильем, идут они по статусным, верхним кварталам Мьенже: иной дом через забор и сад и не увидишь. Саайре торопился вслед, но успевал оглядываться. Удивляться. Рыжие крыши, и над каменными заборами и воротами тоже - фигурный край, черепица. А по серым плитам заборов, по глухим стенам, что изредка развернуты на улицу, течет, почти не прерываясь, поясок орнаментов. Разных. И похожих. Красиво.
   На повороте, на небольшой площади - дома вдруг распахнулись, пропуская арки, колоннаду, белую - чуть-чуть другую, чем город, Льеанн свернет с дороги, поднимется - каменным крыльям под крыло. Зачем-то в тупик. Стена высокая, снизу горят фонарики, цветные, подсвечивая огромную, раз в двенадцать больше человеческого роста мозаику... Чем только смешивают узор, переливаются блики - не разберешь. Вокруг чего - или кого танцуют непонятные крылатые - звери, ящерицы? Льеанн стоит какое-то время, достаточное, чтоб Саайре рассмотреть... Чтоб внезапно вздрогнуть - свет, тени шутки шутят? - словно вон та серебряная тварь подмигивает? И еще раз... вот уже руку поднял - глаза протереть, и услышишь:
  - Интересный Знак, - и жест, слетающий точно крылатой тварюшке в лапу. - Мастер был - с шутками... и кто через тебя проходил? Йорке, увидел? - и не кажется: зверь подмигивает. - Да, Са-ай, слышу, - говорит лехта Льеанн, жестом показывая - следуй за мной. - И объясню. Извини, мне сейчас трудно идти медленней. Присматривайся. Традиционно Знаки Слежения укладывают в орнамент. Чаще всего в обережные рисунки - звезды, "глазки". Или в местные детали орнамента с подобным смыслом. Чтоб узнавались сразу. В любом состоянии соображалки. Бывает нужно, - она взмахивает рукой в направлении очередного мозаичного пояса, плетущегося по очередному забору мимо. - А здесь вон, в птичку ставили... Ярко, вот так, снаружи украшенные города... дома - профессиональная примета zu toёra - шесть из двенадцать шансов, что есть - или был в прошлом - непорядок на границе с Изнанкой. А если город разукрашен, как детская, девять из двенадцати бери, - это она снова адресует в мозаичный поясок забора, где цепляются лапка за лапку "поворотные звезды" - таким и правда детские кроватки украшать любят. - Здесь два из них Знаки, найдешь?
   Саайре остановится оглядывать мелкие плитки, четко цветные - синий и золотой. Сильную попытку вглядеться оборвет негромкое: "Не со стороны Изнанки, с непривычки ярко будет. Широким обзором, краем... Они - не так себя ведут". Сделать вид, что совсем не туда смотришь - вдаль по улице, на спуск, речка очередная или что? - поймать, что по краям поля зрения. И почти уверено указать на одну из "поворотных звезд": сверху выкрошился камень, мох растет, а плитки только под прямым взглядом ярко-синие, а отвернешься - прозрачный... светлый - как тоже подмигивает. Услышать:
  - Верно. Почему?
  - Сердцевина прозрачная. Если прямо не смотреть.
  - Хорошо получается. Еще обращай внимание - они очень долго отражают свет. Простейший способ проверить, насколько раскрыты - пройти с фонарем. Идем. Дальше считать будешь?
  
   Считал. Но высоким счетом одной руки хватило. Чуть ниже - вот дома выступили из-за заборов, старые, невысокие, с узкими окнами, по острые двускатные крыши заросшие диким виноградом - серая паутина, без листьев. Последним был Знак на очередной стене, что пошла ступеньками вниз. Этот можно было просто так отследить: остальной орнамент совсем облупился, а играющая со светом розетка камней осталась яркой и целой. И в двух шагах рядом стенка кончилась. Осел серый камень, рассыпался крошевом, давно, не первый год - уже травой зарастает... И - не удержался, заглянул - зарастать будет, парк за забором без пригляда стоит давно, и в глубине темное - явно нежилое...
  - Еще из верных примет, - лехта Льеанн взгляд его отслеживает. - Странное творится на той земле, где дома статусных семей начинают прижиматься к храмовым кварталам. Иди по направлению, где начинают вот такую красоту забрасывать, как правило, неуместно заменять на производства и всякие сортировки - придешь.
   Не промахнулась. И "как правило" было. Потому и пальцев, знаки подсчитывать, хватило на одной руке. Чуть дальше за рассыпавшейся стенкой оборвалась и мощеная улочка под ногами. Мостик над оврагом, на который она некогда выводила - подвесной, резной, красивый - бездействовал примерно столько же, сколько зарастала стенка. Серые канаты, провалившийся деревянный настил, просвечивающие опоры - добром по такому не полезешь. Потом по узенькой, незаметной тропке - вниз, в овраг, гремящий металлический лист без перил под ногами, потом сквозь кусты и носом в забор. Современный быстросоставный. Тропинка, не сильно хоженая, вдоль него тянется вверх. К транспортной площадке. Причем опоры грузового пути лежат рядом с все еще красивой кружевной беседкой - второй стороной моста. Под резную крышу - крыша все-таки - успели контрольную стойку погрузки установить.
   А там Саайре и оглядится. И выдаст:
  - Склады?
   Льеанн не тратится на согласный жест. Она делает странное. Время ничейное - время нерабочее, площадка пуста, высокие ворота того самого забора сомкнуты... А Льеанн быстро, не очень ловко - непривычное занятие, явно - карабкается на один из погрузчиков, ближе к воротам, подтянуться - влезть на крышу - заглянуть. Спрыгнуть. Выдохнет внезапно:
  - Разумные, - жест в этом глубоко сомневается. С высоким отрицательным зарядом. - Сортировку успели воткнуть. Знать бы - чего, - поймает, что Саайре выплескивает удивление. Ладонь спросит разрешения прикоснуться, развернет его к противоположному углу транспортной площадки. - Нам вот туда. Близко. Красным светит защитная ограда, - и тем же голосом. - Если что-то с Изнанки сюда пробралось, постоянно работать на таком расстоянии небезопасно. Для состояния разумности. А может и жизни. Идем?
  
   Она идет быстро, и с края транспортной площадки вниз, в рыжую осеннюю листву прыгает первой. Обычный неприютный пустырь-перелесок локальной промзоны, трава и кустарник, забирающие свое обратно. Невысоко. Саайре почти готов был прыгнуть, но: "Стой!" - тем голосом, что может работать, как ведро холодной воды и как удар тарана, почти отшвыривает от края. В неудобную позицию. Из которой слушать дальнейшее. Быстрое. "Лестница. В двух шагах сзади. Иди правильно. Держись за спиной. Вот так, - ладонь обозначает дистанцию, и, наконец, быстрым - самое главное. - Есть пробоина".
   Идти правильно поневоле приходится: ковер листьев, слишком толстый для подлеска, укрывает неровности и ямы, на обычном шаге и ногу подвернуть недолго. За молодой порослью - лес крепкий, уверенный, эти дубы явно старше транспортной площадки. А еще - они посаженные. В линию... А вот не надо отвлекаться. Под слоем листвы - высокое... ступенька? - дорожка, что ли? Навернуться сейчас неуместно будет. Даже стукнуться. Не отвлекай. Лехта Льеанн скользит легко, так что даже осенние листья (...сухие они здесь какие-то) почти не слышат. Но держит. Не только в поле зрения.
  
   ...Замереть, скользнуть на указанное место - мгновенно, по тени жеста, до мысли. Только потом у Саайре получится удивиться: что такого-то? Место как место. Что-то давно было - круглое, прочное - подлесок еще не взял штурмом, только листья засыпали. Ближе к ним, к краю торчит каменная хреновина, зеленая от мха, происхождения неведомого, как постамент опрокинули. От нее движением лехта Льеанн и отодвигает на дистанцию. Говорят сначала только руки, быстро: "Здесь. Вот ведь... - два движения срываются. Выразительным плеском. Меньше выдоха - ладонь еще что-то взвесит, не ругань, и лехта Льеанн присядет у каменной хреновины, сбрасывая - уже с другой руки, уже ему. - Смотри!"
   В этот раз Саайре даже не успел понять, когда. Просто протянул ладонь - поймать перекинутую блесткую бусинку. Сначала удивился - почему листья... совсем серые. Они ж обычные - зимние уже, темные, чуть с рыжим. И только тут понять, что смотрит непривычно, откуда-то выше и вбок от привычной точки зрения. Сам... угол состояния у мира другой. Чуть более серое все, как будто пылью припорошили. А так - вроде все не страшно, мир как мир. Ну еще у каменной штуки, как раз "отгороженные" Льеанн (...она яркая. Сквозь нее видно)... ну, ничего - просто пятна. На земле. По неправильно-серым листьям. Пятна, как будто плесенью поросло. Бесцветной. И радужной. Много ее...
   Но присмотреться не успел. Одновременно по глазам полоснет. От того, что там делает лехта Льеанн - от каменной хреновины. Как ночью по глазам туманным фонарем. Тут не шарахнешься - и влетел в мир обратно. Ровно на том, как лехта Льеанн заговорит. Словами. Не с ним.
  - Айе, Яржэн! Принимайте новый Знак. Под полное наблюдение - оцените окружающее, - и замолкает, на пару вдохов и выдохов. Дальше спокойно. - Кто последний раз осматривал сектор?.. - вам видней. Полагаю, "когда". Этому четверти звездного нет точно. Но уже раскрылось, - ждет. Движением как подсчитывает неслышные слова собеседника. - Под полное перекрытие нельзя. Пока. Если что выскользнуло. Споры - в активной стадии. Не больше. Интенсивность отслеживания придется менять, следите. Прошу троих, на техническое обеспечение Знака. Мы - дальше. Проверять, - повернется. Посмотрит. - Са-ай. Извини, вслух проще. Знаки яркие - теперь запомнишь? Идем?
  - Льеанн, - уже поднялась, уже идет - и приходится на ходу. - Это вот...
  - Пробоина, - очень ровно говорит Льеанн. - За заградительным барьером. С нашей стороны. Проросла и споры выпустила. Означает, что кто-то разумный способствовал. Попаданию части стороны Изнанки. На землю мира живых. Придется выяснить - кто, откуда и за каким невообразимым. Работать, Са-ай. Работать и работать. Но почему здесь начали умирать дети - понятно. Объяснение, почему до окончания дней Зимнего Солнцестояния за защитный барьер это не поставишь - сейчас? Мне проще молча.
   "Потом", - отзывается Саайре уже жестом. И идет. За разросшейся стеной кустарника - темно-красные, редкие листья, горстью яркие ягоды, колючки - что-то его еще и подсвечивает. Тоже красным. Забор. Лентами силового заграждения подчеркнутая граница, шагов через десять - сигнальные мачты: в поле зрения две. Красным - это они светят. Так себе граница, перемахнуть такое - нечего делать. Что и оценивает - с ладони срывается: слабая. Лехта Льеанн к его удивлению говорит. Одновременно:
  - Молодцы. Петля тепла - затратная штука. Такую работу - какая-то тупая дрянь... - сейчас слова у нее получаются особенно отдельными. Как на ломтики режет. Отмечает его жест. Ловит. - Основная защита опирается на мачты. С этой стороны не видно. Принудительное усиление несовместимых свойств - "серых земель" и земель живых. Изнанка может долго смотреть - рыбой из аквариума. Протечь...затруднительно. Очень ресурсозатратно. Очень ярко - если с Изнанки. Не смотри. "Ленточки" барьеров только опора. Утверждают, еще зверье отпугивают. Я не видела зверья, лезущего к "трещинам".
  - Но Льеанн, это любой разумный перемахнет, - торопливо уронит Саайре. Получит негромкое:
  - Са-ай, увы... Защитные схемы работы с Изнанкой рассчитаны на разумных. Для кого "Внимание, опасность!" не означает: "Как интересно!"
  
   Собственную разумность в таком роде лехта Льеанн демонстрирует полностью. Вместо того чтоб перемахнуть через ленты, что очень легко - идет вдоль, по зачищенной полосе, крепко заросшей подлеском. До мачт. Замирает, оглядывает кем-то старательно свернутые - немалую силу надо было приложить - опознавательные сенсоры над проходом. На эмоциональную оценку тратятся сначала жесты. Потом и слова:
  - И еще правило: двенадцатая часть разумных своего имени совсем не заслуживает. Так и считай. Не разочаруешься. Недавняя пробоина. Проверка под четверть звездного не ходила точно. Иначе, - и подталкивает носком ботинка рыже-красный мох, расползшийся под пропускной аркой мачты...
   Правила она соблюдает и дальше - свернуть сенсоры можно хоть в знак "неправильно", но работать им полагается все равно - и эти держат. Это чтоб к их опознающим приблизиться на рекомендуемое расстояние для сообщения с личным внутренним, приходится замереть в крайне неудобном полуприседе близ внутренней стены арки. Но Льеанн делает.
  
   (..."Это может спасти состояние разумности. Иногда и жизнь. Я знаю", - это Саайре услышит потом. По возвращению. Когда у теи-лехта Ллеаннэйр появится гораздо больше вопросов по поводу состояния защиты и разумности отдельных жителей города Мьенже. Не самых сдержанных вопросов.)
  
   Лес - это некогда был парк? - за защитной границей надвинулся быстро. И плотно.
   "Странно", - Саайре подумал не сразу. Через много, много шагов. Поначалу казалось совсем обычно. Место помнило некогда привычный порядок парка. Темные, толстые стволы отмечали, где была дорожка, камень ее чувствовался под шагом сквозь слой опавшей листвы. Плотный. И упрямого подлеска здесь не пробивалось. Первое, что удивило - листья. Скрученные. Сухие. Сверху. Рассыпаются под шагами. И воздух - принюхаешься: пыльно. Морось ведь... была? Само собой - как ни глянуть вверх? Кроны. Низко. Темные - в рыжину - в серое... Листва. Должны падать - а не падают. Листва? - зима же...
   Шел - само собой получилось, на расстоянии для близких, с отставанием на шаг и чуть вправо. Молчал. На него лехта Льеанн не смотрела - шла. Целенаправленно. Но знал, что держала. В общем поле обзора - и просто. И вот стоило запнуться.
   Заметит немедленно. Обернется. Говорить не будет, только жестом. "Мертвые, - определит ладонь, указывая на стволы. - Большей частью. Очень плохо. Держись рядом". И пойдет дальше. Не сомневаясь в точном выполнении команды.
   Под кронами было сухо. Было тихо. Промозглый ветер потерялся и остался где-то сзади. Ни темнота, ни свет, сумерки, размытые в цвета старых листьев. Очень рядом. Вдаль плохо видно. Пыльно было. На какой-то шаг в горле чувствуется. Шум неслышный, только под шагами листья... хрустят. Звук пропадает сразу. А в глубине еще обычные, зимние листья, гнилые и скользкие. Только упасть не хватало. На этом его подхватывает новый жест. С ладони слетает неожиданно эмоциональное: "Вот пакость, а?"
   Видно плохо. Впереди - как выныривает из этого пыльного тумана. Памятью: был парк. Была площадка на спуске, чтоб отдохнуть, полюбоваться окрестностями. Чем - не видно: деревья, туман. По левую руку снова каменное - был фонтан, искусственная пещера? - не поймешь под слоем листвы. По правую, чуть дальше - странное...
   Скамейка. Целая. Мокрая. Капельки на резной деревянной спинке. И слоя листвы нет - один-два, яркие, желтые, как недавно. Листья взгляд ухватит потом, в общей россыпи деталей, которых много - стоило посмотреть... удивиться. Целая скамейка, спинка, капельки воды, и вдруг - откуда - брошенная на эту спинку легкая синяя накидка, как только что тут легла. Вышитая еще - жемчугом. И пара свежих осенних листьев, и темный след сучка в отполированном дереве сиденья - детали хлынут - ворохом, потоком, захватив внимание полностью. Ненадолго. На миг, что все-таки требуется, чтобы получило достаточно выдоха и слетело с губ. Неожиданное. Короткое:
  - Ненастоящее, - говорит Льеанн, и водоворот деталей останавливается, как только ее протянутая ладонь неторопливо пытается подхватить синее, легкое. А то пропадает. Оседает. Как пылью - срезом пыли... И ничего. Всей скамейки - нелепая, ржавая, витая ножка. Одна. Стоит еще. А главное, что в голове сразу важней другое:
  - А... говорить здесь можно?
  - Трудно, - отзывается Льеанн. - Что видел?
  - Скамейку, - собирает Саайре. - И... синее.
   Ладонь Льеанн на пару выдохов срывается в танец: оценка Наставника: "Неплохо" перерастает в удивление: "Надо же". На скорости, брызгами отряхивает. Резкое такое, недоброе удивление. Его взгляд тоже на детальки пытается рассыпать. И выдать, сопротивляясь, тоже движением: "Что это было?"
  - След, - фыркает Льеанн. - Следовой остаток. В местах, хорошо поеденных Изнанкой, остаются лоскутки... состояния места сколько-то лет назад. Часто - следы большого расхода эмоционального ресурса. Еще чаще - ловушки. Обитателей. Потом подробней, - и ладонью: "Хорошо?"
   "Да", - Саайре ответит тоже движением. А потом тоже с ладони отпустит: "Можно спросить?" - поймает "Слушаю?", - сглотнет: в горле сухо - и выдаст:
  - Лехта Льеанн... а почему оно такое - все? И лес...
   "Это просто", - сначала передает ладонь. Дальше - словами:
  - А представь, можно жить, когда каждый вдох и выдох пытаются выкрутить наизнанку. Вот им тоже - нельзя. Деревья дольше всего держатся. Когда им помогают живые - совсем держатся, - интонация требует продолжения, но его ладонь срежет и заберет с собой. Дальше указывая ему: держись. Совсем близко - в полушаге. Идем.
  
   Держался. Весь спуск. Пологий, не очень долгий. А вокруг старалось прикинуться обычным. Даже небо сквозь ветви показалось - серое, зимнее, посыпало моросью. И листья под ногами обычные - темные, мокрые, шорхают, капли падают, шуршат, звенит мокресть по поверхности большого пруда, к которому выводит спуск. Совсем обычное, со всей неприютностью - не в то время - темные кряжистые деревья с голыми ветвями, зимние, по берегу, островки, сухая трава, старые листья - парк на склонах вокруг...
   Резкое: "Стой здесь!" - лехта Льеанн звучит неуместно. И как застревает в воздухе. Долго висит. Но мира не меняет. Голову. На место подумать: самое обычное в таких местах... вряд ли безопасное. А листья все равно пыльные. Серые. Хоть и мокрые.
   А лехта Ллеаннэйр идет. Скользит. Подъем к бывшей дорожке, здесь ее видно: плиты, спуск - вниз, к воде. Морось звенит. А издали - гладь пруда ровная - ветра по-прежнему нет. Светлая. Бесцветная...
   Назвать. Вдохнуть. Выдохнуть. Всмотреться - в такое обычное... Она спускается, заметно, что осторожно. Оглядывается, уже у самой воды. Потом садится на корточки. И так замирает...
  
   Наверно, недолго. И непонятно, что... Ничего не изменилось. И привычное, теплое внимание Наставника не потускнело. И не могло - здесь...
   Все было просто, - объяснял потом Саайре. Было тихо. И ветер был. Как изнутри. Очень холодный - очень другой ветер. Вместе с ним Саайре и дернулся вперед, выталкивая словами - на ходу - нелепое:
  - Er"mei Льеанн, не... надо!
  
  ***
  (взгляд в сторону:
  в основном, Далия)
  
  Каждый раз получающейся запинке - при попытке даже мысленно произнести "теи-лехта zu-toёra Ллеаннэйр" Саайре удивлялся. Когда "ловил эту мысль и смотрел отдельно". И запинался все равно ...
  Не скрывала никогда. Он в детстве любил истории о страшном, притаскивал их ворохом и в общий дом в школе на Пустошах. Правда, и не особо жалел, что большая часть оставалась цветными обломками после нескольких негромких слов лехты Льеанн. Серьезно, спокойно как Наставник, как о деле обыкновенном - говорила, что похоже на правду, а чаще, чего не бывает совсем. Нечасто, пальцев на одной руке сосчитать хватит: помнит каждую - рассказывала и сама. Истории, что очень походили на истории о страшном. И улыбалась еще, что плохой рассказчик: придумывать не умеет.
  
  Отдельно сидит в памяти одна из тех историй, когда на очередную возвышенную страшилку о том, как становятся борцами, как узнают страшные тайны не живых и не мертвых, и что необходимо сделать, чтоб суметь противостоять ужасу taer... Льеанн ожидаемо фыркает, ладонь провеивает общий смысл истории, зерна не находит... Потом легко роняет: "Вот точно не идти с возвышенной ненавистью: съедят".
  А потом она смотрит. Не на Саайре, за широкое окно, где мелко сыплет дождь: кончились золотые дни, затянувшиеся круга за три за равноденствие, теперь пойдет - долго, мокро, холодно. В доме уже хочется - к теплому поближе, лучше к жаровне - она живая. Туда же, взглядом в окно, Льеанн и говорит неожиданное. "Время теней. Время, принадлежащее тем, кто ушел и тому, что было... правильное время - для историй о том, что случалось. Са-ай... а хочешь - я тебе расскажу?"
  А еще перед его согласием, говорит, что это старая история, возле времени легенд, когда еще ни общих передающих, ни многого разного земля, откуда история родом, не знала. История на вечер работы. "А о том, как время считают историями - я тебе потом расскажу, хорошо?" А за согласием - Саайре встречает приглашающий жест в комнату Наставницы. "История на вечер работы, а не на зря потраченный вечер".
  
  Стук дождя за невидимым подпотолочным окном, мокро, треск угольков в жаровне, над маленькой каменной чашкой - парок... А пригубить - забыл. Так живет эта история в памяти до сих пор. Стежок за стежком по ткани - слово за слово негромкий голос, тягучая ритмика - лехта Льеанн рассказывает во времени отдельном, времени легенд - и у нее очень звучно получается.
  
  Было - не было, а было некогда, когда кружились звезды над землей Ойхо, рождались люди и кони и уходили в свой срок - по своей земле, по своей степи от зимних ущелий демонов, до летних перекатов Белой реки, переходил род - не большой, не малый, а от гор до гор слышный - и звали эту Семью Скитальцами. И столько, сколько шли вдоль их дорог кони и рождались дети, держались обычая Семья Скитальцев и духи их земли. Что те, кто поют с ветром, наполняют колодцы и не горят в огне, выбирают всегда, окликают - до первого крика, до первого выдоха - кто из Семьи Скитальцев родится со светлыми глазами и тройным слухом. Чей путь будет - смотреть в небо и под землю - слышать, как течет вода под землей и на небесах. Чтили Скитальцы обычай, и не могли отвернуться от них духи той земли. А по степи всегда слышнее те, кто знает, где пройдет зимний буран, а где выше слышного даст сочное время корма коням и людям; в чьих колодцах полнее и слаще вода.
  А еще был обычай у Скитальцев - только для старшего, того, кто отвечает за Семью и дорогу, что, когда родится наследник, выбирают среди всех коней одного и быстрого, и среди всех ловчих ястребов Семьи - одного и верного. В подарок тем, кто поют с ветром, наполняют колодцы и не горят в огне. Чтоб в любой беде и непогоде знали те, кто выберет за наследником присматривать, куда спешить на выручку и не упускали времени, чтоб видно было того живого - и на земле, и на небе... А что ниже земли - говорили в те времена - то и простым людям непроглядно, и тому за людьми приглядывать незачем.
  
  Долго ли так шло, недолго, а только было так. Три злых зимы, сильно снежных - никуда не уйти от ветра - прошло мимо Семьи Скитальцев, прихватив с собой из людей и коней не много, не мало - а все уйдя не без жертвы. На исходе третьей из этих зим у Старшего и родились наследники. В один срок, в одной палатке, от одной матери - а вот не один, а двое. Это были давние, давние времена, когда рождению детей и радовались, а все гадали - кто, чем их кормить, а иные - что это значит. Говорили иные люди, раз родилось двое, значит судьба пришла двоим вести Семью. Но говорил обычай: один огонь разжигают в доме, один котел висит над огнем - так и одному идти впереди, пока одной дорогой идти Семье. Да и выбрать после трех таких зим сразу двух добрых коней и ловчих ястребов - духам степи в подарок - с чем сам потом по дорогам пойдешь?
  Редким было такое в степи в то время, и сейчас немногим чаще, взглянешь и позволительно было Старшему Семьи решить и в одиночку: добрый знак посылают духи земли. Сразу, от первого корня - подарили роду его и того, кому вырасти и Семью за собой вести, и того, кто рядом с ним будет слышать, как течет вода под землей и на небесах. И не взвесить, пустою костью сбросить - что ни голосом, ни знаком до того не окликнули людей духи, что с темными, земными глазами родились оба сына. А матери детей сказать было нечего, в наше время не во всякой земле просто родить двоих, а в той зимней степи - недолго ей случилось пожить и совета дать не случилось.
  
   И дальше день шел за днем и год за годом, смотрело небо, как зеленеет степь и покрывает ее снегом, росли дети. Росли и сыновья Старшего, и, было так, радовали его. Добрым всадником, удачливым охотником и счастливым предводителем рос старший, Весенний Ветер. С той поры, где дают выросшему оружие и зовут на волчьи облавы - по тому искали парня по стойбищу, где звонче всего смеются. И другой, немногим младший, на сколько выдохов, Волчьим Корнем которого назвали, рос, семьи не печалил, ветра узнавал на ощупь и чуял воду.
  Так и в пол-слуха, а то и вовсе под закатные тени - да-алеко - подпускал Старший Семьи слова тех, светлоглазых, кто рожден был - с даром и окликом. Что говорили они - ни черед и ни сила учить Волчьего Корня именам окликающих и водам подземным. Оттого что не разумеет он ни звука, ни слова из того, что говорят людям духи этой земли и этого неба. Только смеялся Старший Семьи, говорил - не промахивался мой сын, когда искал коня, когда ветер шел по степи, что бы ни разумел - говорит он и с людьми и с теми, кто людьми не были... Думал так Старший до самой смерти, и ушел счастливым.
  Позже уже объясняли-говорили, что много, много на людских тропах, от зимних ущелий до речных перекатов - живет рядом с людьми того, что не люди. Позови громко - кто и откликнется. Только прежде бы подумать, что где с иным к добру слово за слово перекинуться знающему, с иным - долго и трудно добро выходит, а с иным и заговаривать не следует, а в срок недобрый - и вспоминать не к месту. А уж кто из них Волчьему Корню в тот срок отозвался, то словами не сохранилось, незачем. Видно только - правду говорили: из тех, кого не в срок людям поминать, и за людьми смотреть не срок - много ли увидят. То живому, еще и конному - степь от гор до гор видна, а птице в небе и того больше; а тем, кто под землей ходит - а из ущелья, вверх ли из колодца погляди, много ль увидишь.
  Знать, таким же взглядом научился смотреть Волчий Корень - ничего-то в жизни не видел, ни одной дороги, кроме красного ковра в первом шатре, над почетным местом, где Старшему Семьи место отдано. А что до поры, до срока не знал никто о том и не думал - так подземные воды тихо текут...
  Было так, держала Степь в памяти своей и в правде, что вправе род и родичи бывают подняться; ветру, коню и стали доверить - кому вести Семью за собой, на какие земли... Но крепко видел Волчий Корень: не достичь по правде того, что верным не было, видно - догоняет брата его Удача, нет печали у Скитальцев - ни в конях, ни в людях, не повернуть род и родичей к себе - ни обычаем, ни силой, с не своего-то места.
  Но знал он, та же степь сказала: Удача - птица, к кому добром не полетит, тому пора ловушки настораживать.
  
  В один срок, на летней стоянке было. Стояли Скитальцы летом на Полном Всхолмии. В те времена, что духи помнят и корни камня, текла там река, берега оставила, холм да холм, да хорошую траву. И колодцы с доброй водой... Только тем, кто смотрит под землю, говорили те, кто там всегда живет: своенравна была вода, когда под небом текла, под землю ушла, нрава не оставила. Поит Семью колодец на Полном Всхолмии, лето поит, и двенадцать, а на иное - возьми и высохни, ни капли с него, ни проку. Был такой колодец и на земле Скитальцев, давно был, мало помнили.
  День шел, за день запинаясь, как дорога по степи дни были долгими, как шла беда, кони не слышали, собаки не чуяли. Старые поначалу, не с вышних шатров, с дальних стойбищ умирать начали. И охоту бы еще держали, и дом ставили, а завязан узел, нить срезана, зима оплачет, трава вырастет. В длинные дни совсем уйти доброй приметой тогда считалось. Что долго плакать и крепко присматриваться? Это когда тихим шагом, с выбором - но пошла беда по всем стойбищам Семьи, да тех задевая, с кого первой шерсти не снимали и на кого первый узел не плели... Стали уже спрашивать у неба и ветра, и тех, кто слышит. А не могли верно сказать - те, кто слышал, как течет вода, не узнавали, откуда пришла беда к Скитальцам. Снадобья тратили, иным помогало. Среди них и Волчий Корень был, старался-пользовал. А что иные выживали, иным и хуже становилось - с земли ли, с духов спрашивать, если ветра не подсказывают. Только уже рыбой всплескивала, стервятником в небе выглядывала молва, ой, не на добро роду своему такой Старший, при ком ходит неведомая хворь, хоть редкая, а коней и детей ест. Громче молва зазвучала, когда пришла болезнь к длиннокосой Трясогузке, что вот перед тем летом, в щедрую осень сменила повязку охотницы на покрывало матери, села у красного ковра в первом шатре Старшего, ждать Семье наследника. Кого же было звать себе в шатер, себе в беде помочь, как ни родича. Только казалось Весеннему Ветру, когда шел просить о помощи брата своего, летит над ним птица, бьет крыльями, кричит, предупреждает, а как заговорил с Волчьим Корнем, вовсе в голову клюнула. Отряхнулся: померещилось - перестала.
  Не помог Трясогузке Волчий Корень. Раньше времени, не ко сроку родилось у новых Старших Семьи первое дитя... Да такое, что промолчит история, только скажет: хоть обрадуйся, что раз вдохнуло, два вдохнуло, а до новой ночи не додышало.
  Тут молва не юркой рыбкой - грозным ветром, половодьем пошла: не будет Семье добра с таким Старшим, хоть поперек перехода коней меняй...
  
  Но был день, когда от вечерней зари до утренней - однолеток переступит. Когда, говорят, и просто живые видят, как в небе течет вода. В праздничную тогда для Степи ночь, что для старшего Скитальцев, для Весеннего Ветра, совсем была не праздничной - думал уже Весенний Ветер, не уйти ли своей волей, в степь, обнять кустарник, уйти совсем: спросить, что он такого принес своей земле и всему небу, что и ответа никто не находит... В голос тогда спрашивал: что мне делать с тем, что не той дорогой я повел Семью, к беде привел - знал бы, как исправить, и жизнь бы положил и память об имени своем, не жалко было бы.
  Снова тогда - услышал Старший птицу, над первым шатром, самым ярким, кричит, зовет - зовет, так и откликнулся. А вышел за порог - не туда вышел, людей не увидел, мира не увидел - а в самую короткую ночь шумными стойбища бывали. Да никого не было и дома не стало. Туман стелился, небо было, заря вечерняя с неба уходила, звезды загорались. Да выше головы травы поднимались, другие, не знал названия. Было - и спрашивал Весенний Ветер: "Вечное Небо над всеми дорогами - где я... где дом мой - и куда идти мне?"
  Спрашивал - и ему ответили, смотрел и видел, над травой - не по земле, не по облаку, шел-переступал конь добрый, рыжий-рыжий, солнца в небе золотее. Шел и заговорил, как люди говорят. "Спрашивал ты, Старший, и мы слово свое помним. Что в мире людей, людскими руками делалось - людскими и исправлено должно быть". Понял тогда Весенний ветер, куда попасть случилось, и кто позвал, понял. Приглядывали - не отпускали от пригляда. И птица в небе звала-окликала в голос: "Звали мы тебя, старший, окликом окликали, по самый берег, по самую границу, докуда в мир людей миру другому вмешиваться позволено, чтоб скорлупа у земли не треснула, звали, ты не откликнулся". Понял тогда Весенний Ветер, что была за птица. И иное вспомнил, что не к сроку вымолвить: не верилось ему, что из реки беды самый близкий родич зачерпнул ему, да поднес.
  "Садись, Старший, - говорил тогда ему его добрый конь голосом, - на мне удержишься, значит, верно тебя от рождения место выбрало: Семью удержишь, с бедой глаза в глаза переглянешься и справишься, дальше своей дорогой свою Семью поведешь. А не удержишься - пропасть тебе". А что было Весеннему Ветру... Кому из живых выпадало - на небесного скакуна верхом сесть? - сколько звезды над миром поворачивались, среди людей слышно такого не было. Было ли не было, а только дважды духи не предложат. И пошли конь со всадником, а шагом пойдет тот огненный - с под-земли на облако переступывает, а как летом полетел... Оттого ли дважды духи не предлагают, что на другой раз живой и повторить не сможет? Но что бы между небом и подземью ни видел Старший, то с ним осталось. А только, если и рождались потом у Скитальцев всадники лучше, проверить все не случилось: удержался.
  Шаг переступить тому огненному от подземи до неба, а до того сухого колодца - вдох кончиться не успеет, как станет рядом.
  
  И увидел тогда Весенний Ветер мир людей снова, оглядись в сторону, поймешь, где и далеко под рассвет после ночи праздничной всплесками шевелится летняя стоянка. Тот же, а не тот, над травой, ниже облака стоял, смотрел - как шел к пустому колодцу Волчий Корень, тише тихого, зверем крадучись. Как ведро в колодец опускал, оглядывался, поднимал с натугой полное. Видел оттуда, где стоял - шел Волчий Корень, с-подземли не светился, на землю тени не отбрасывал, а что за вода в пустом колодце, откуда текла - то тогда ни от мира духов, не от мира людей видно не было.
  Смотрел - и встал Весенний Ветер, окликнул: для кого, родич, за водой пошел? Не с добром шел Волчий Корень, того не ждал, что окликнет кто - и что брат окликнет. Страх подсказал, злоба сорвалась - отставил ведро, разом за нож взялся. Дрались недолго, сила у того, кто с такой неправдой связался - невеликая, да и страх в бою - плохой помощник. Одолел Весенний Ветер брата, сразу убивать не стал, связал крепко. Чтоб не только земля и небо - еще вся Семья, до последнего стойбища, глазами поглядела, кто беду принес, и детям рассказала. И то, как ни дрались, ведра не опрокинули, чему должно быть открыто - на белый свет покажется. А там была вода водой, вроде бы, из пустого-то колодца - проверяли потом. На взгляд, на нюх - не отличит никто, а недобра была вода. Вернулся на стоянку, при всех сказал Весенний Ветер - вот что есть моих свидетельств. Псу пить давали, пил, а когда пес к вечеру помер... Знала степь мертвую воду, знала горькую, соленую, знала отраву - а вот той воды, что никак от живой не отличишь, а смерть приносит - не видела. Тут всем голосом решили до единого: не быть Волчьему Корню. И не просто "не быть": говорит Степь - вода и Семья ценнее ценного, без прочего проживешь, а тут со злой бедой под них подошли. Много что Волчий Корень, как спросили, рассказал, откуда беда пошла, от чьих рук, с чьей мертвой воды и почему. Присудили: пусть, быть ему или нет, Степь рассудит. Тогда это не звали еще - "привязать у колодцев", после стали... А только о тех, кого крепко-накрепко добрым ремнем, живой кожей, связали и - на стоянку другую уходя, оставили - солнцу и птицам, где может и рассказывают, а у Скитальцев и тогда не говорили: всяк знал - Степь свою добычу не отпустит. А теперь трижды не говорят: в иную пору то за добычей придет, о чем говорить не надо...
  Чтоб крепко - по все стороны земли и неба помнил дело свое Волчий Корень - его у колодца тогда оставили. У того самого, сухого... Было так. А что тогда Скитальцев не предупредили, что может худшей беды из того вырасти, никого из знающих ни голосом, ни птичьим криком не окликнули... Кто ж знает, от чего так вышло, от того ли - что ни небу ни подземи ведомо не было, кого позвал Волчий Корень и откуда такая вода течет. А все сказать - меньше стало правды с той поры между людьми и духами, все меньше...
  
  Год шел, другой шел, кружились звезды, мимо, правильно. Не первый сын подрастал у Весеннего Ветра. Слышно было по степи имя Скитальцев по-прежнему, громко и долго. А однажды под летний срок вернулись они в ту же пору, на то же место, к Полному Всхолмию.
  И, было так - с криком пришли, с полной тревогой искать Старшего, кто в первый раз пошел по первую воду для людей к колодцу... к живому колодцу. Выслушал их Весенний Ветер, созвал тех, кто слышал, как течет вода под землей и на небесах, а остальным ждать велел, а к колодцам людям идти не велел и скота не вести.
  Прав был. Подошел - у живого колодца, полного, ждал-стоял Волчий Корень, вроде и живой, только солнце насквозь его просвечивает, и сталь не берет, только смеялся, и не обойти его никак. Смотрел, говорил старшему: "Степь выбрала. Отдашь первенца - пущу к колодцу".
  А кто он таков был - то тогда все светлоглазые не дознались. Живых знает земля и небо, мертвые травой зарастают, в ветер уходят, мертвых только память людская хранит - и то не каждого. А то, что не живое, не мертвое, неведомой водой льет, откуда неведомо.
  Не у кого было тогда степи спросить, правда - было так. Одно было ясно тем из Скитальцев, кто слышали, как течет вода: кто бы этот ни был, не уйти ему далеко от того колодца, живого да мертвого - сама земля не пустит.
  Ушли тогда Скитальцы со стоянки. Щедрый был год тогда, поздней травой кормил, реками поил, было...
  
  И еще тихо было, долго не долго, а столько, сколько нужно, чтоб дети выросли, своих детей родили, а те своих, и три поколения ушли, зима оплакала, трава проросла. Добра была пора Скитальцам - и перестала... Не к добру дождь пролил, не ко времени солнце жаром полило, только всем худо было, ни земля вдосталь не пила, ни люди. И никто не расскажет, как встала одна из дальних ветвей Семьи Скитальцев у Полного Всхолмия. И как под рассвет пошел той ветви Старший к колодцу. О чем думал, знал ли что встретят? - все так же вышел, все тот же, вроде на живых похожий, а другой. Как его звали, позабыто было, только того не забывали, что чужой здесь, на Полном Всхолмии у колодцев встречает - и чего запрашивает... Только было тогда тем Старшим сказано: "Забери меня, пусти мою Семью к колодцу". Много прошло, пока узнали: те, кто вот так ждет, сильно голодает - кто б ни ждал, одного живого забрал, остальные прошли. Пили воду, были живы. А о том, сколько в той семье людей и коней рождалось, сколько живы были, то трава старая знает, да кустарник над колодцами, только они мало кому скажут. И то во времена давние люди жили - не много, не мало - а все нашего короче, разным сносило, где ж подсчет вести. А весть пошла, где шепотом, а где и голосом. Что у тех колодцев в пору дурную можно - живого отдать, с водой уйти...
  
  Но и то еще ладно было, шел мир, шла Семья своей дорогой, не свернула - год ли, другой, много ли... Ни о том времени, ни о той дороге, а о том самом четырежды история не сохранит, кто пришел однажды к тому колодцу и встречавшему там отдал - что тот требовал. Своего первенца, что третью ли, четвертую молодую траву видел. На такой неправде, видно, и перестали земля, вода и все знакомые духи один за другим за Скитальцами присматривать и в срок вступаться. Наскоро после того день пришел, когда к какому бы колодцу ни подошла Семья Скитальцев - их там встречал все тот же. У всех колодцев на всей земле. Все то же спрашивал. Годы шли, немного, бывало разное - где у колодцев жертвы приносили, проходили, а что за вода была - кто ж приглядывался; где - пробиться пытались, землю силой боя и правом стали с иной Семьей переменить. А все было, только лучше не было. От той воды, что не добром, а кровью берется - силы мало, чьей бы кровью ни бралась. Слабеть стала Семья Скитальцев, а слабой Семье в степи плохо - съедят, не стервятники - так соседи, была такая Семья, да где отыщешь.
  
  И не стало бы в Степи вовсе слуху о Семье Скитальцев, когда бы в одну зиму не случилось. У гор они тогда стояли, слабыми становищами, порознь... Буран тогда был. А в тех предгорьях, повыше, где тесней людям и непривычней - там не первый год в ту пору чужаки жили. Странные - говорила Степь. Светлолицые были все как один, светлоглазые - нездешние. А доброе оружие было у чужаков, и силы хватало... Решила Степь: небо высоко, земля там ничейная, пусть живут, иные и торговали уже, не Скитальцы.
  Но если гостя на твой дым зимним бураном принесет, то не впустить его - так запретно, что той правды Скитальцы держались, и все прочие далеко оставив. Нельзя гостя - не принять, не согреть, не накормить - хоть последним хворостом последний огонь разводи, сам потом умрешь. А чужих тогда ветром принесло - из тех вот, светлых. Язык и обычаи Степи в ту пору те уже не хуже всякого кровно здесь живущего понимали. К огню подошли, с огнем здоровались, по всем сторонам тех, кто за домом приглядывает, приветствовали, место гостевое выбрали правильно, те слова говорили... Ту еду принимали поначалу, правильно, двумя руками. Пока шайю горячую пили, пока мясо и сыр... А потом - солоны-то зимние припасы, чаша по кругу идет, в не самой богатой семье - с шшайлэпа, что не только молоком, но и водой замешивается. Тогда и заговорил старший из гостей. Старшего того шатра спрашивал - разрешит ли высказать и не в срок должный, и недостойное, да сказать его так надо, что после не дрогнет - выйдет за пределы стойбища, без ножа и пояса, чужим-не-гостем, делай, что хочешь... А сделать по правилам стоило бы, ой, недолжный гость задал вопрос о недолжной истории, что Скитальцы от всей Степи прятали, да прятать ее - что воду в полотне пронести пытаться. О воде и спросил. Всегда ли в этом шатре гости и хозяева от такой воды пить пытаются, что за вода - видят ли. А если видят - зачем так принято?
  Сильно недолжный был вопрос, чужому вовсе недолжно такое рассказывать. История не знает - кто ж теперь скажет, почему решил тот Старший - дальней ветви Скитальцев, словом сказать - вовсе бросовой, - чужому-пришлому все рассказать, как есть, как было - слова не утаив, что за вода у Скитальцев, как они черпают ее из колодцев, с какой платой. Выслушал - чужой светлоглазый, в лице не изменился, сказал: "Знал я по воде, откуда беда пришла, узнал и по рассказу. А только нельзя живым пить такую воду, а обычаи - людям с людьми добром поступать требуют. Есть средство вашей беде помочь, только хватит ли меня, не знаю. Желаешь ли, хозяин, чтоб я попытался?" - тот дважды думать не стал, спросил только: "Что за плату ты потребуешь?" "А то после буду знать, - отвечали ему, - отведи меня к колодцу..."
  
  И о том не промолчит история, что как лег буран, как повел хозяин гостя, как поглядел тот - мало тот сказал доброго, ветру высказал: "Бежали мы от малой полой воды, а пришли в лютое полымя. Знаю я эту беду и как поднять ее, знаю, только такой она у вас, год за годом, выросла, что одних моих сил не хватит и приподнять ее за краешек. А только скажу тебе, хозяин - просить буду - зови своего Старшего и я своего позову, советоваться. Добром ли худом, да кто ответит - а только тут вскорости от живой земли и живой воды и вовсе памяти не останется".
  
  И было так, и встретились, в доброе время, когда молодая трава поднимается - Сытый Волк, Старший тогда над Скитальцами и чужих Старший. Степь имен непонятных не любит, помнит история, звали его Дождем из семьи Ловчих, а родная земля его - там, куда на добром коне не доскачешь, что знать-то... А о чем два Старших говорили - в высоком шатре, под красным ковром - то в ту пору подслушивать смертью грозило. Только пришли они к согласию - крепкому, нерушимому, семью клятвами по семь раз скрепленому: помогут чужаки беду побороть, потому что должно так: всем живым в беду она. А плату после-то потребуют.
  Было так. Шли они днями длинными, в ту же пору, летнюю, когда заря к заре тянется - и чужаки, и Скитальцы кочевьем - к самому корню, к Полному Всхолмию. Давно, еще со времен Весеннего Ветра туда добром не ходили, и травы там, по правде не вырастало уже, ни доброй, ни дурной даже, вовсе сухо было. Близко-то Дождь из семьи Ловчих подходить не разрешил всему кочевью. Но кто видел - видели, и детям своим рассказали.
  Как вышел от того сухого колодца навстречу - тот, что всегда встречал у колодцев, как говорил: "Отдай мне - то, что мое по праву времени, пущу к воде". Был он тогда - на живых похож, а живых больше и плотнее, тени на полуденном солнце за ним ложились, да не одна... Как шаг за шагом вышел Дождь из семьи Ловчих ему навстречу... Как говорил он: "Нет у тебя такого права. Меня - отважишься ли взять?" Как тянулись тени - не дотягивались, от двоих ложились - и как отступил на шаг тот, кто встречает у колодцев, как говорил он: "Я был тут всегда. Я в своем праве. Я не пущу тебя к воде". И как вначале к тем живым, что ждали его - к тем из Скитальцев, что рядом были, говорил Дождь из Семьи Ловчих. Что не стоит тут живым и разумным, много не знающим, рядом стоять, пусть идут туда, где все остались, костры разводят. Ждут - три полудня, четыре полночи, а дальше... Либо сами вернемся, на своих ногах - либо здесь останемся, тогда похороните - здесь же, у колодцев. Слушали люди - и запомнили, и назад повернули. А еще запомнили - и детям рассказали, как встречь тому, кто встречает у колодцев, пошел Дождь из Семьи Ловчих, поперек ему отвечая: "А я - буду тут всегда. И это я не пущу тебя. Никуда".
  
  А дальше было - ждали. Три полудня, четыре полночи, как и было сказано. А дальше - праздновали Скитальцы. Пила Семья настоящую воду, живую, чуть не подзабытую уже... Праздновали и плакали. Четверо чужих ушли, один вернулся, троих похоронили. Как те и говорили - у колодца. Дождя из Семьи Ловчих - первым.
  Только не чужих уже. Так Степь говорит - должно и правильно: кто своей кровью тебе такой долг окажет - родней считаться должен, и близкой, на одной дороге встанет. И так Скитальцы посчитали. А все одно - у тех праздничных костров и о плате договаривались. От тех, некогда пришлых, Повилика договаривалась - из Семьи Ловчих, она тогда детей от Дождя ждала, кому и говорить было. Что возьмем плату. Потому что сегодня праздновать, а завтра - думать. Не ушла - мертвая вода, отхлынула, слишком долго кружились звезды над миром, где было неправильное, слишком много было сделано...
  Так некогда пришлые тоже - со Скитальцев в плату детей попросили. Не обязательно первенцев. А в ком талант увидят. Смотреть не под землю, не под воду, а глубже и иначе. Есть мир живой, где и люди, и духи и земли их, и другие земли; есть мир мертвых, где тоже всякое есть, только говорить о нем незачем, не случайно крепко граница стоит, мало, кто заглядывал, еще меньше - тех, кто возвращались. "С вами дети останутся, со Степью останутся, - говорили пришлые. - Видеть, где живет на земле живое, а где - прошло по ней мертвое. А всякому в мире свое дело и свое место. С вами останутся, со Степью останутся - по местам расставлять - живое и то, что живым было, и то, что не было. Мы умеем - только нас не хватит".
  
   Говорят еще - первыми и поровну из тех детей учиться тогда стали и те двое, что у Повилики и Дождя родились, и те, что позже их на две зимы, сумели родиться у Рыжего, это тот один был, что от сухого колодца вернулся, и Цветка Тюльпана, что в том стойбище подрастала, куда первым некогда чужие пришли.
   Так в степи Ойхо первые свои zu-toёra выросли. На мир смотреть. Понимать - сколько текла сквозь мир мертвая вода, сколько мира пообглодала, пока текла... Ой, плохо тогда было. Старым ковром мир лежал, насквозь просвечивал, тронешь - расползется, его бы выбросить. Только другой родной земли - где найти. А одно правильно - что сдержал тогда свое слово Дождь из Семьи Ловчих, крепко остался. Навсегда остался - держать. Всем посмертием. Тем, кто вслед уходил - легче было. Только и видно было каждому, как свой Долг исполнять должно. Так до сих пор и говорят в Семье Хэрмэн: первый ребенок рождается долгу Семьи, второй - пути Степи, а те, кто дальше придут, сами из путей выбирают.
  Так вот до сих пор землю и латаем...
  
  - Хэрмэн? - удивленно выпалит Саайре, отряхиваясь еще, резка концовка рассказа, где сразу Льеанн переходит и на обычное время, и на легкость речи о повседневном... И соединение слишком резкое. С действительностью.
  Лехта Льеанн закрепит нитку, отпустит согласный жест нырнуть в чашечку с чаем: а то - наверняка у нее в горле пересохло. Поднимет чашку. Глотнет. Ответит:
  - Хэрмэн. Скитальцы. У нас свой язык, внутренний, остался. Непонятных имен Степь не любит. А я... плохой рассказчик: придумывать не умею...
  Саайре - вертит, с пальца на палец перекидывает, наконец, лететь отпускает: "Правда?" А лехта Льеанн ставит чашку, улыбается, и сейчас уж очень подчеркнуто - временем Легенд - говорит:
  - Правда. Через голову матери моей матери и ее... - отпускает на ветер и легко уже, обычным. - Не пугайся, степным родословием не добавлю. Я Хэрмэн, я умею - в любой срок с любого места по именам свою ветвь вспомнить - мы долгое время поколениями считаем... Но с непривычки, - и смотрит в окно, а там уже темень, ветвей не видно, только дальний блеск кругового фонаря порой их прорисует, - вот самое время пересказывать: еще на последних звездных, где долгоживущими стали, заснуть можно... А всего родословия там на сотни звездных, - "А вот", - говорит ладонью, на себя показывает. - Прямой потомок старой ветви лехтев. С наследственным путем и долгом. До меня по прямой рассказывается - от детей Рыжего и Цветка Тюльпана. И дальше - напрямик к Волчьему Корню. У него и свои дети были тогда. Но об этом история решила промолчать.
  
  Саайре тоже тогда промолчал. Не получилось - выпустить то, что с губ, с рук рвалось, но было неправильным. Он конечно, не такой... с родословием на сотни звездных лет. А все-таки хорошо знает, что недолжно спрашивать.
   Когда живой и разумный говорит с Теми, кто Выше, никому вступать и спрашивать не позволено, его дело - и его Бога. А двенадцать раз по двенадцать недолжно Тех, кто Служит зря спрашивать о выбранной дороге. Но вопрос так и хотел сорваться.
  Поймать взглядом... Лехтев, принявшие имя и служение, знаки этого служения на виду никогда не носят, не понадобится - не увидишь. А сейчас виден, яркий - пояс, тканый, бело-голубая лента, такая отдельная, такая чужая в привычных Льеанн зеленоватых и рыжих (летних - говорила она и улыбалась) - цветах одежды. Знак лехта, принявшего служение. Теи-лехта айе Линаэсс, как здесь говорили - сен айе Линаэсс, принадлежащая Милосердному.
   Такой яркий, что за язык цепляется, спросить тянет: "Как zu-toёra может стать айе Линаэсс?" Есть такое, что удивительно. Есть такое, что нельзя спрашивать. Настолько нельзя, что забыл бы. Когда бы дали.
   Слово за слово, строчка внутреннего Канона за строчкой - первое, привычное призвание было, держалось рядом. И знал же часть ответа на свое "почему так" с первых дней, с очередного дурацкого вопроса: "А почему вас так странно зовет ньера Лейвор?" - который ее называл легким именем, но иногда срывался на совсем общее "теи-лехта айе Линаэсс" - так вообще любого из лехтев, принадлежащих Милосердному, можно назвать. "Потому что он знает меня очень давно, - легко ответили ему. - Со времени другого моего пути - как лехта, - и было же вслед. - Нечасто - но случается..."
  
   Это было после той весны, когда перешел в храмовый статус. Потому и так удивлялся, что уже запоминал одну за другой строчки и строчки Канонов, еще условно внутренних. О вещах и людях и их месте в мире. О вечном и вещном. О должном и не очень... Здесь проще думать в медленном времени легенд, прежде чем назвать себе то, что и думать не очень разрешал.
   ...Сначала слышал еще в первой школе, в Болотном поселке, среди первых знаний об устройстве мира и общества. Что каждый разумный из Народа Государя живет свою жизнь на своей земле и на своем месте. И несет свой долг на своих плечах. Но может наступить время, когда ноша своей жизни и долга окажется невыносимой. Если есть необходимость, любой разумный вправе попросить своего Бога сказать, что он рядом, и подставить плечо - и Бог не откажет своему разумному.
   На всех землях, принадлежащих Тейрвенон, на тех, что в будущем прирастут к великой и нерушимой, и на тех, где по каким-то причинам приходится жить фай обязательно будут жить лехтев - Принадлежащие Богу, кому должно говорить и быть между ним и разумными. Кому должно на любом месте, какое бы им ни суждено было занять, каждый вдох и выдох напоминать разумным, что небо никогда не отворачивается и Бог всегда слышит своих людей - когда это требуется миру и когда это надо людям. Так должен любой из тех, кто по крови или по личному выбору принадлежит Богу. Пусть не всем из них будет разрешено по их силе и ответственности поднять звание лехта и стать тем, кто говорит своему Богу и к кому приходят люди. Лехтев встречают приходящих в мир и, если есть необходимость, провожают ушедших из него. Лехтев не властвуют и не судят, но если есть необходимость - Многоликий доверит им право власти и право суда, но такое случится лишь в срок, когда миру станет непосильна его ноша. Лехтев - это голос и зеркало, готовое позволить любому разумному увидеть корни земли своего сердца и слово его Бога о его жизни, если жизнь разумного позволила ему забыть к ним дорогу. Если есть необходимость, лехтев встретятся на пути. И прийти к ним за помощью в свой срок должно - и не зазорно...
   Правда, завершая то первое объяснение, Старшая наставница той поселковой школы лехта Ийса, Ирьетсайи эс Ренно айе Таркис, на чьих плечах лежало преподавание языка, письменности и истории Тейрвенон маленьким Болотного поселка, обычно улыбалась. И говорила: и видимо именно поэтому на всех берегах земли, принадлежащих великой и нерушимой, появляется выражение "попросил... Тех, кто Служит"
  
   Потом Саайре узнавал и другое. Сплетались воедино общие объяснения в Школе - редкие, все-таки уже взрослым говорят. "Лехтев принадлежит Многоликому, потом тем, кто живет в тени лехтев, под защитой, и только потом себе". Что, правда, не мешало этим "взрослым" в возрасте немногим больше первого взрослого имени рассказывать о лехтев такие сказки, что Наставница лехта Льеанн только смеялась. И вплетала - между строк первых Канонов - свои дополнения. То продолжающие, знакомые, вечные:
  
   Тот, кто пришел к тебе - знает, что должно, но забыл, что разрешено. Тот, кто пришел к тебе - знает Движение, но забыл об отдыхе, он подобен человеку, который так давно не был дома, что воспоминания о нем истерлись и выцвели, как прошлогодние лепестки, готовые от одного прикосновения рассыпаться в пыль
  
   Твой долг - взять за руку того, кто пришел к тебе с просьбой и провести его мимо теней разума к земле его сердца.
  
   То практичные и жесткие: главный долг лехтев - это служить и принадлежать. И потому они ощутимо ограничены при выборе своего места в жизни. Разумно: некоторые занятия должному ощутимо мешают. В некоторых случаях они могут быть и лишены права выбирать род занятий: отдельные специализации потребуют всего лехта целиком, отдельные - ощутимо ограничат его силы на внешнее. Место проживания и службы лехтев не выбирает в любом случае. Там Льеанн еще добавляла... задумчиво: выбирать нельзя, но можно попросить. Там Льеанн и отвечала, что растить и поддерживать младших в возрасте между именами - одна из предпочтительных специализаций лехтев: узнавать свои корни и свою жизнь, что должно и что разрешено, гораздо проще в этом возрасте и с хорошим наставником. Но в силу основной задачи специализации, лехтев запрещено лично отвечать за младших наставляемых, не готовых разделить их путь. И дети лехтев обычно становятся лехтев сами. Даже если в семье только один принадлежит храмовым. Другой выбор случается и получается очень редко. Еще реже, чем такие семьи. И улыбалась.
  
   И Наставница же объясняла странное. Что у разумных много просьб, а у Бога - много возможностей им ответить. На многих путях можно служить Богу и его людям. Есть среди храмовых те, кого позвал путь служения Милосердному, к которым ныне принадлежит и она, есть те, кто следуют путем служения Тени, есть и другие возможности выбора пути, но о них не говорят. Да, не обо всех путях призвания лехтев можно и должно говорить словами. Потому что не все они людям и для людей, потому что точней - лехтев стоят не только между людьми и их Богом, но и между живыми, теми, кто был живым и будет, тем, что живет по-другому, и тем, что живым никогда не было. И на каждом направлении есть свои пути... И продолжала Наставница: а тот, про который ты принес три последние страшные сказки - путь zu-toёra - даже не самый закрытый из них. Он просто в основном не для живых и не про живых. Путь aeferyin zu-toёra, путь того-кто-идет-между-сумеречных-троп - он в основном для тех, кто покинул мир живых, но не сумел уйти из него правильно, застряв в Серых землях, лишенных света. Zu-toёra называет и отпускает идти то, что прекратило существовать так давно, что само уже забыло свое истинное имя. Живых эта специализация затрагивает лишь настолько, насколько, насколько обеспечивает им безопасность, находясь между миром живых и воздействием Изнанки мира.
   "А путь, которым я иду сейчас, - там же говорила Наставница Льеанн, запомнилось. - Путь lierh-aef того-кто-поможет-пересечь-Порог - его зеркальное отражение в мире живых. Путь Резца Многоликого, чей первый долг разделить, кому должно остаться в мире живых, кому должно туда вернуться, а кому можно помочь уйти - правильно и легко, - И еще крепче помнится вслед. Дальше Льеанн задумается. И отпустит вслух - негромким и личным. - Иногда это очень трудно - смотреть на мир сквозь зеркало".
  
   А еще было раньше, летом. Первым для медицинской школы на Пустошах. Очень жарким летом. В иные дни даже показатели внешней температуры соглашались, что подходит она к пограничным значениям расхода ресурса. "Саду в такую погоду нужна вода, - говорила лехта Льеанн. - И особенно там, куда системы полива не подняты. Я подниму. Ты помогать будешь?"
   Не отказывался. Надолго, навсегда запоминал. Закатное позднее небо в цветной росписи облаков, темная зелень - жаркий, пьяный запах трав, вспоминающих солнечный день и обещание вечерней прохлады, и острые особенные запахи: прозрачный, полный прохладной, отстоявшейся воды - и насыщенный, дремучий - земли, что ее пьет. Выплескиваешь - осторожно, рядом, не совсем под корни, без брызг: как надо. Потом можно выпрямиться и улыбнуться лехта Льеанн, что рядом, через камешек, тоже опрокидывает новое ведро... А что мысль она подхватит - то так бывает:
  - Ага: па-ахнут... Са-ай - или тебя тоже полить, чтоб лучше рос?
  - Ага-а, - и чуть ойкнуть - вода прохладная, и в так легко приподнятом ведре было ее с избытком... Но вечер жаркий, и приятно, и встряхнуться - по собачьи... И случайно - из радуги брызг, из еще чуть кружащегося сада упереться взглядом. Лехта Льеанн как раз ставит опустевшее ведро, взгляд почти упирается. Жарко - она в майке, форменной, открытой... И на руке - левой, чуть выше локтя, в не самом заметном месте - но когда вот так упрешься... Сказал бы: шрам, но уж очень четкий, полосками, рисунок - рисовал кто-то знак "колодец", верхней черты не довел. По живому.
  - А... - направление его взгляда и видимо перемену его Льеанн замечает - быстро и правильно. - Вот на это смотришь? - соглашаться немного неловко: совсем ее территория и ее дело. И куда раньше, чем взвесишь, стоит ли спрашивать: что это? - отвечает она и сама. Тем же легким голосом общей работы и общей передышки. - Это клеймо.
   Вот тогда: "Что?" - слетает само собой, да еще и срывается в высоту всего удивления. А лехта Льеанн подберет второе ведро и также легко объяснит.
  - Традиция моей земли и именно Семьи Хэрмэн. Старая как долг Скитальцев. Что потомки Семьи, обязательно - первые, которые родились долгу Семьи Хэрмэн, - с достижением первого взрослого имени проходят испытание. Выдержат этот долг нести - или нет. Пройти по обратной стороне мира, встретить то, с чем встречу уготовила Изнанка - и суметь вернуться. Тот, кто пройдет, вправе искать себе взрослое имя. И нести свой долг дальше. Научившись, конечно. Но сначала живого и разумного, кто вернулся, показывают живому огню. Чтоб огонь его увидел. И всегда показывал, куда выходить, - и скользит пальцами - заметные, "проваленные" полоски шрамов. Светлые на смуглой коже. - Я клейменая, - и завершает неожиданным, усмехаясь. - Я их подвела.
   Тогда спросить не дали. Тогда отыскали наставника-преподавателя общего биологического цикла выяснять какие-то административно-учебные подробности. Извинилась. Всучила второе ведро. Попросила донести. Исчезла. Да - оставила с вопросом. Со многими - о семье и о себе.
  
   Историю Саайре услышит потом. Когда пройдет лето и придет поздняя осень. А потом будет еще лето и осень, и еще... И выдержанные переходные экзамены. А дальше время поменялось. Так резко, что никто не заметил, так внезапно, что никто не ожидал.
  
   Начало конфликта на Далии для Саайре тоже отмечает голос лехта Льеанн. Сидел у себя, мучили с соучеником и подопечным Айхо техническое решение для переводных испытаний, создаваемый лабораторный агрегат на заданный энергорасход и скорость соглашаться не собирался, ошибку найти не получалось, устали оба. Сердились. Даже ругались - негромко. Дверь осталась занавесью - сам так захотел. За нее слышно. А у лехта Ллеаннэйр гость. Из города. Представитель руководства профессионального образования территории Пустошей на Сорлехе. Сначала там тоже говорят негромко - впрочем, это и совершенно незачем, слушать чужие разговоры. Но в их работе повисает пауза, оба старательно сердятся на не складывающиеся цифры и немного друг на друга. В эту тишину и падает из-за занавеси голос лехта Льеанн. Такой громкий, что не захочешь - услышишь. И вот, как выяснилось, запомнишь:
  - Отстаивать независимость? Вплоть до "и военным путем?" На земле, принятой под власть и ответственность? Простите меня, ньера Реижен, я для начала... очень усомнюсь в их разумности.
   Видимо, собеседник отвечает. Не слышно. Как ни стыдно Саайре себе признаваться, что прислушивается... Подслушивает. Стыд, правда, быстро приходится разделить. Когда Айхо ощутимо втыкается острым локтем и шипит. Тихо-тихо: "О чем это они?" Раздраженно стряхнуть на него жест: "Не знаю" и "Не мешай ты..." И прислушиваться. Но собеседника не слышно совсем, Айхо уже начинает теребить, как подопечный: "Объясни", - когда голос лехта Льеанн прорывается снова.
  - Сожалею, - говорит она. - Сожалею, но вы ошибаетесь. Сначала я файдайр. Лехтев из Семьи Хэрмэн, земли Ойхо...
   Голос собеседника за занавесь тогда проходит. В первый и последний раз. Похоже, он сделал попытку подняться и ходить. И говорит очень близко:
  - Знаете... если говорить об истории вашего народа, на Ойхо, и Семьи... Понимаете, я в некотором роде историк-любитель...
  - Как интересно, - медленно оценивает голос лехта Льеанн, и вот - ну хоть подумай: как назло - продолжает. - Вы не бегайте, вы садитесь... - Сесть-то в комнате можно только у чайного столика или на ширдэн, но это близким. Все это от внутренней двери равно далеко. Недолжного и случай сделать не дает. Не слышно, долго не слышно. Уже с Айхо схему просматривать взялся, где же все-таки ошиблись.
   А новым звуком в пространстве поселяется смех. Лехта Льеанн. Звонкий, звучный - опасный - каменная осыпь.
  - Ой, - выныривает из смеха голос. - Вы извините, ньера Реижен, очень извините, - и снова гремит осыпь, - но вы так слова подберете... "Преднамеренная дезинформация", ой... Подумали бы: с лехтев же говорите.
   Тишина пережидает реплику. За это время смех успокаивается. Совсем.
  - Просто это неправда, - говорит Льеанн. - Да, в легенде правды значительно больше. Я сожалею.
   Недолжного случай и дальше делать не позволяет. Айхо озадачится результатом очередного расчета, придется прогонять, обнаруживать, где таки угнездилась ошибка... и сколько теперь из-за нее придется работать. И что бы из голосов ни прорывалось, оно уже в общий круг работы пройти не может. Пока внезапно не царапнет ухо...
   В школе говорят, разумеется, на фаэ. Кто недостаточно знает - вот как маленький Айхо год назад - того и учат... Но что лехта Льеанн очень хорошо знает местное наречие земли Сорлех, его литературную и болотную вариацию, Саайре тоже не раз убеждался. Сейчас ее голос уверенно берет и присваивает полностью чистую литературную вариацию местного. Так, как и из жителей Сорлеха сейчас говорит не всякий:
  - Сожалею, вы ошибаетесь. Я этим не горжусь - я это есть. Я принадлежу моему Богу и народу государя - и помню долг Семьи моей. Вроде бы, - взвешивает она уже на фаэ, - это на всех языках звучит одинаково. И, ньера Реижен, разрешите с Вами попрощаться.
  
   Разрешения войти Саайре просит немедленно, как только звонким шорохом отзовется над дверью весенняя гирлянда, провожая гостя. Да, за чайным столиком сидели. Лехта Льеанн чашку на ладони взвешивает. Поднимается - и идет мыть.
  - Разумные, - негромко роняет она, на полный выход запуская воду. И, не оборачиваясь. - Много слышал?
  - Н-нет, - теряясь, отвечает Саайре. Но любопытство побеждает. - Вас... больше. Ничего не понял. Что... случилось?
  - Пока - ничего, - чашку она отмывает тщательно. - Ерунда какая-то, - еще раз взвешивает чашку на ладони, словно проверяет - как отмылась? - не грохнуть ли ее об пол? И цитирует. Временем отстраненным. - "Избранные представители свободных народов Далии, к которым недавно присоединился и народ Сорлеха, собираются решительно протестовать против внешней власти файдайр. Вплоть до применения военной силы". Это на земле, которая сама пришла под власть и ответственность. Очень... разумно, - чашку наконец ставят сушиться. Слышно. Стукнув. - Ничего не должно случиться. Са-ай, Айхо - вам не будет трудно позвать сюда лехта Тона? Связь сегодня... - и ладонь отпускает стремительное, нелестное. - Все-таки надо поговорить.
  
   И как говорили, Саайре помнит. Нашел любимого преподавателя, как всегда, в "техничке", услышал вопрос: "Это серьезно?" - сказал при младшем честное: "Я испугался". Сидел потом в уголке, на ширдэне под рабочим местом, - и ведь спросил сначала: можно ли, поймал жест: "Оставайся". Слушал, как говорят эти двое. С какой скоростью. О выяснении общей обстановки - подробно, с личным запросом - кто готов отправиться в город. О том, как подготовить автономное обеспечение и предупредить родителей о возможных неприятностях и выборе... у кого эти родители есть и об отпрысках сколько-нибудь думают. О том, что здесь, в Пустошах Сорлеха вполне может быть безопасней, чем в крупных городах...
  
   Но слова так, отдельно - звонкий, сыпкий, далекий песок. Такого... Не слишком серьезного. Не настолько, чтоб не продолжить об аттестациях. "Пока - задача проверить знания второго потока все равно серьезней, er"mei Тон. Остальное, полагаю, слишком близко не подойдет".
  
   Она ошиблась. Сейчас это можно признать и полностью. А дальше придется подумать - кажется, именно тогда, этому, городскому, смехом каменной осыпи, лехта Льеанн и смеялась - последний раз. Последний, что он слышал.
  
   А за первым, что Саайре помнит о войне, пошло и второе. Тем же звенящим сухим песком сыплются слова, когда после сдачи аттестации по лабораторной технике в коридоре что-то сильно толкнет в спину. Саайре врежется в угол - больно, обернется, чтоб увидеть, что "чем-то" был Руал эс Хаймри, айе Далия, конечно - соученик, на четыре малых года старше и на три головы выше. Припирает к стенке - больно - и смеется:
  - А мой сейчас проект первым в первой десятке, мой! - как ты ни бегал в техничку все этому подлизывать... любимчик, - и успеет толкнуть еще раз, потому что слова - песком, потому что не понять, о чем он вообще? Свой... соученик же. А он наклонится и оскалится. - Ха-ха. А скоро мы вас, храмовых, вообще начнем резать!
  - Как... интересно, - внезапный голос будет ровным. Спокойным. Слышным. Откуда появится тай-лехта Тайлорн - так и непонятно. Но он есть. Стоит. И также ровно продолжает. - Ньера Руал, подойдите, прошу Вас.
   И тот идет. Шаг. Еще полшага. Вокруг очень пусто и очень слышно. Как негромко продолжает Тайлорн.
  - Резать храмовых, говорите... Ньера Руал, у Вас нож есть?
   Время медлит, размазывается тонким прозрачным слоем. Как замирает Руал, медленно пытаясь понять услышанное. И ему позволяют эту паузу. Только потом:
  - Нет? - спрашивает лехта Тайлорн, руки взвешивают ответ, то есть его отсутствие, находят недостаточным. И ровно, как на занятии. - Жаль. Возьмите пока мой, - время дергается, слетает мгновенно - Руал уже стоит, держится ошалело за перехваченную рукоятку, "передали через шаг". Слушая. Команду. Преподавателя. - Начинайте.
   Вдох, выдох и еще двенадцатая. Голос лехта Тона.
  - Что? Резать. Как именно, - и еще... вдоха два, наверно. Это Саайре дышится быстрее. И грохот. Лехта Тон сдвинулся первым. И Руал полетел. Сильно. На твердый деревянный пол. Но ножа не выпустил. Рывком поднялся. Разозлился. Кинулся. И рухнул снова. И еще раз...
   А Саайре стоял и сдвинуться не получилось. Один край сознания оценивал сочетание элементов простейшего боя и обороны... и не очень простейшего. Преподавал-то его тоже - лехта Тон. А второй думал о всякой ерунде. Вроде, что тот самый пол. Который пахнет стружками.
   Было недолго. Жестко. Кончилось. Стоял лехта Тон. Снова со своим поясным ножом. Посмотрел, бережно вытер. Убрал обратно.
   Стоял Руал. Смотрел, как не понимая. На руку. Время медленное. А порядочный порез кровью наполняется не сразу.
   На руку. На храмового. Первым у него получается нелепое. Тихое, очень удивленное:
  - Больно...
  - Да, - ровно говорит лехта Тон. - Резать - это обычно больно. Личная аптечка у тебя с собой? - у него, кажется, и голос не изменился. Закрыть глаза, отрешиться от смысла - мир в порядке, практика объяснения, преподаватель... показывает, что его не устраивает. - Как - нет? Ладно. На сегодня - возьмите мою.
  - Да пош-шел ты... в водоворот, храмовый ублюдок, - не выдерживает, нарушает картину Руал. Не помогает.
  - Извините. Не пойду. В первую очередь, я ваш преподаватель. И, сожалею, должен убедиться, что вы заслужили свою аттестацию. С элементарной восстановительной поддержки. Рука задета нерабочая. Начинайте перевязку, - медлит четверть выдоха... И выпаливает, как на занятиях бывало редко, но бывало. - Рубашку сними. С чего рану начинают обрабатывать? Сдавал же - куд-да знания дел? - Все это вслух.
   Руал справляется. И медленно говорит. Пару раз его поправляют. Засело ровное:
  - Защитные скобы не забывай. Или хочешь шрам на память оставить? Теперь - ссадину. На лице. Плохо падаешь. - И голос не меняется. - Я хочу тебе посоветовать подумать, кого у тебя получится резать. Детей еще меньше твоего соученика Саайре? Разумный и достойный без оружия не ходит. Так у нас говорят. Теперь иди.
   И он идет. На выход. Мимо Саайре. Не замечая. Провожает его напутствие:
  - Зайди, попроси большую стандартную аптечку и посмотри колено...
   "Уф..." - выдыхает лехта Тайлорн потом, когда за только что им... наставленным задвигается входная дверь. Медленно. И вслед за тем:
  - Са-ай, можно тебя попросить? - а голос у него меняется, слышно, что дышит чаще, и слетает интонация. Неудивительно: за его согласием уже в его руки перейдет аптечка. С неловким и близким. - Можешь... посмотреть и помочь? Со спины - неудобно.
   Дурацкое: "Он вас... задел?" - получается уже на середине обеззараживающей обработки среднего пореза. Чуть после того, когда тот край внимания Саайре, что следил за ударами, легко предположит, куда целился - удар, пошедший совсем вскользь...
  - Конечно, - отзывается лехта Тон. - Уй-й-й, шипучее! Он неплохо дерется. И ты должен запомнить, Саайре, что выходить безоружным на вооруженного... очень злого вооруженного - чаще всего очень рискованно. Если не совсем должен - не надо. А я должен был. Объяснить этому мальчику. Что резать нас - трудно.
  - Но он... - срывается у Саайре... И нужны усилия, чтобы не дрогнула рука, наносящая защитный слой. А продолжить... почти невозможно.
  - Пытался меня убить, - у лехты Тона это самое продолжение получается как само собой. -Конечно. Я старался. На расходе ресурса запоминается лучше.
  - Но если бы... у него получилось? - это Саайре сказать удается. Получит редкий, отточенный, хорошо знакомый жест - именно лехтев. Что все в воле Многоликого. Не менее, впрочем, именно лехтев, чем усмешка - на продолжении:
  - Но скорей всего у него не получилось бы. Надеюсь - запомнит. Спасибо. - И лехта Тон над головой Саайре продолжает, временем другим, не обращением. - Знать бы, кого слушает этот мальчик. Надеюсь, резать он не пойдет. Те, кто идут - обычно, идут молча.
  
   Потом было лето. Потом был "конфликт на Далии". Далеко. В основном - далеко.
  Как оказалось, Школу на Пустошах угораздило какое-то время простоять на "независимых территориях". На которых власть переходила из рук в руки по странной траектории.
   Им повезло - потом поймет Саайре. Отдаленность Пустошей и от южных административных районов и от Озерного края, не так уж легко досюда добраться, озабоченность большинства жителей немногих местных поселков чем угодно, но только не тем, как ловчей резать храмовых - что их спасло? - мог думать он, изучая потом озерные бунты и прочие хроники конфликта. Не особо, правда, думал.
   Было немного. Ему хватило. Может сказать: чтоб оценить и начать бояться.
  
  Время это считалось по-другому. Счет дней потерял значение. Память считала по внешним событиям. Отдельно внутри занятий и аттестаций. Школьная жизнь двигалась своим путем. Когда отбыла последняя семейная группа. А не забрали многих. Когда за ресурсами и помощью отправился лехта Тайлорн. Когда прибежал Аиль. Когда пришли эти - и как оно обошлось. Память хранит все. Ориентирами того лета.
   А потом пришла помощь. Поднятая лехта Тайлорном, о ком уже начали сомневаться - жив ли. Как вывезли младших в защищенную зону, контролируемую файдайр. А они, с согласия лехта Льеанн - и у Саайре тоже согласия спрашивали - временно остались на нейтральной территории. В поселке не так далеко от Пустошей.
   Что быть ему нейтральным недолго, что по этим неприметным землям пойдут отступать формирования Освободительной, а вслед за ними и Легион - кто ж тогда представлял себе. Только вот начала этой истории Саайре не заметил.
  
   Они успели выгрузиться в поселке, во временно выделенном помещении в консультационно-восстановительном центре. Для которых школа на Пустошах и готовила персонал, приготовила уже не один выпуск. Айди эс Фидалль, старшая помогающая, как раз из бывших учеников Льеанн, и встречает, ведет по лестнице туда, где можно разгрузиться, говорит о бытовых условиях... Проходят пустой гулкий зал с обзорными экранами, заходят в одну из комнат. Здесь. Лехта Льеанн положит неизменный вьюк, даже раскатает его немного
  В пустом зале шаги отдаются гулко. И голос. Очень молодой, в форме - "первые полосатые", эс"тиер транспортной службы, что доставил их сюда. Льеанн зовет. Полным именем. Зачем-то еще переспрашивает: "Это вы?" - получает согласие. Потом говорит, что ему приказано доставить Льеанн в город, название которого ничего Саайре не говорит. И ей тоже. "Место временного расположения службы обеспечения Башни 30.715" - уже чуть больше. "Есть необходимость?" - спрашивает лехта Льеанн. "Все объяснят", - говорит он менее официальным. Ловит взгляд Саайре, и еще менее официальным добавляет: "Не беспокойтесь. Вам... будет разрешено вернуться". "Слышал, Са-ай, - говорит она первым. Подходит. Кладет ладонь на плечо - говорит жестом для близких: "Не бойся". - Я обязательно вернусь".
   Потом был день и вечер. Обустраивался. Ниери Айди выделила раскладное спальное место, не отказывался. Разложил, разгрузил свою поклажу. Врать себе не стал: ничего особо не делалось. И не работалось. Ждал. Долго. А потом задремать умудрился. Сидя. На этом, раскладном спальном. И то: спали тогда мало.
   Разбудил - видимо все-таки уже взлет. Свист. Транспортного. Тот ли, отсюда ли?
  Саайре поднялся. Вышел в тот пустой коридор. Колонны, мертвые экраны обзорных, экономная серая подсветка, очень мало...
  
   А потом время подошло и остановилось. Был внутри. Очень долго не мог понять, сначала - откуда тут взялась эта женщина (стоит у столба... опирается об угол - далеко уже от входа) в траурной накидке. Потом - долго же, кто она? Нет, другая же... Ну, даже ростом. Нет.
   Это долго. Неизвестно сколько - сколько-то. Тусклая подсветка, удивление, что еще - чтоб так не было, так нельзя - стоят барьером между слоями мыслей. Не подпуская - что это так. Лехта Льеанн стоит прямо - очень прямо... А воздух медленный, густой, прозрачный - у нее тоже очень долго не получается его зачерпнуть. На выдох. И ответить на не получающийся вопрос. Именем, которое вот так услышать - ну, нельзя вообще:
  - Нин-найр... - выговаривает она. Тихо.
   И потом у памяти нельзя спросить - не случилось ли, не сорвалось вслух, нелепое, первое, огромное - что: как? - так вообще не может быть.
   Там есть голос. Тихий. Ложится целиком - в протянутые ладони - полного непонимания:
  - От госпиталя... у Башни - там почти ничего не осталось.
  
   Этот голос звучал внутри и потом. Когда Саайре в последние дни перед отбытием на Хладье Дошта, когда все решилось (было... позади? - не было), нырнул изучать хроники конфликта на Далии. Уже переходил - в разряд хроник. А прошло всего-то меньше здешнего малого года. Чуть-чуть меньше его половины, если считать "с первого боя по последний".
   Башня устояла. Через нее и отправлялись на Хладье Дошта. Так что не только по общедоступной изучал - глазами смотрел. Временный настил посадочной площадки транспортов, пара передвижных административно-жилых единиц, дальше уже первые, внешние контрольные барьеры перед огромной, подавляющей конструкцией Башни. А так... вокруг... Задавить конфликт получилось быстрей, чем разгрести то, что оставили наиболее интенсивные боевые действия от сопутствующих служб Башни транспортных каналов. Ну - стены. Немного уцелевших. И черное. Горелое. Грузовые транспорты, куда что-то отдельное, искореженное укладывают: техника была. Сейчас - ресурс. Подлежащий переработке. Оставшиеся руины жилых строений - менее ценный. Потом подвергнут. Тем более, их немного. Стен.
   Где был госпиталь - он так и не решился спросить. Но вот где-то в этом городке...
  А Льеанн не смотрела - шла - к проходным и Башне.
  
   ...Это потом будет. А тогда не было. Тогда вообще ничего не было. Пустое, на поверхности: видел просто - как Льеанн отстраняется от колонны, идет к выделенной им комнате. Отдельно, что идет совсем скользящим шагом. В глубине еще было... думалось: а можно ли ему - должно ли - вообще здесь быть, смотреть... так близко - к чужому горю? (Так должно... так принято во всех пространствах земли и мира - есть то, что разрешено разделить только близким - самым... совсем).
   А мысль - и что делать, и что можно - потом, отстанет, не успеет... Как ляжет в звонком, пустом - отдельно. Уже до двери дошли...
  - Са-ай, - тихо складывает голос. - Если... ты это выдержишь - ты останься.
  
   Она дойдет до комнаты, сядет, еще спросит, как обустроился, не холодно ли здесь, ел ли - и что именно? И что неправильно, что не хотел есть и не подумал, неизвестно, как оно здесь... Голодно тогда было на Сорлехе. Это в Школе он не очень заметил.
   Под это все, привычными движениями, начинает лехта Льеанн разворачивать дальше вьюк ширдэна. И замирает. Долго. Так... каменно.
   Это там - на темной стороне ширдэна лежит цветная, с ярким орнаментом, лента. Начатая и не доделанная. И Льеанн ее... смотрит. Ладонью. Пальцами. Как разучившись видеть. Очень, невыносимо долго. По выдохам не считается. Она и не дышит. Пока смотрит. Пока не дотянешься. Потом выдохнет. И наберет воздуха. Слышно.
   И впервые слышно, как их голоса на самом деле похожи, этот густой фаэ и звонкий голос Нин-Найр (...которого нет совсем. Ну как это - нет?)
  
   ...Если его слышно. Ну вот так, в памяти - а почти слухом слышно.
   Это Айхо тогда, маленький Айхо, оружие притащил, перед старшим товарищем похвастаться. Серьезно, насупившись: "Я его из дома забрал... им там всем совсем не надо. Старый. Это еще прадед мой, когда у нас, на Далии чуть война не началась... когда вас еще не было здесь - в ополчение пошел. Оттуда". Далией маленький Айхо по местной привычке звал не мир, а более теплую и обжитую людьми землю за проливом. А объяснить ему, что старший товарищ не более "они" - не больше принадлежит файдайр, чем сам Айхо, было невозможно. Лехтев, воспитанник лехта, значит - точно фай.
   Рука помнит, какое это доверенное младшим сокровище - тяжелое. И холодное. Металлическое. В руке удержать, как правильно, как видел - не очень удобно. И как спросил: настоящий? - и как обиделся Айхо, что самый настоящий, только не стреляет.
   А там весна, та самая, вишни цветут, вечер ветреный, прохладный, но сидят во дворике, у преподавательского корпуса... Но окно в доме лехта Льеанн открыто - и там все так замечательно слышно.
  - И что у тебя не стреляет, можно спросить? - голос Нин-найр летит со стороны крыльца внезапно и звонко. Спрашиваешь жестом у Айхо, тот пытается возражать совсем серьезно, его ладошки явно сомневаются в отпущенном: она хорошая. Соглашается: "подходите", но хмуро смотрит. Выдает:
  - А вы... разве что-то поймете, ньера... лехта?
  - О, - мгновение Нин-Найр замирает. Олицетворением цветного знака эмоциональной насыщенности "удивление". - Какие интересные вопросы... Мама! - звенит голос. - Ты ведь меня слышишь? Так скажи, умоляю тебя, чему вы учите этих замечательных мальчиков? Айхо, хороший, я ж перед тобой в полевой стою... Ну, - оглядывает себя и уточняет, - в облегченной... в рубашке. Но нашивки на ней все равно видно...
   К цветной росписи знака "удивление" добавляется золотая кайма, когда Айхо смотрит и делает жест: "И что?"
  - А... Я не зря жила, я увидела удивительное! - продолжает звенеть Нин-Найр. - Айхо, я не верю... ты скоро проживешь свой первый звездный - и до сих пор не умеешь читать нашивки? Ма-а-ама! Скажи своим старшим: так нельзя!
  - Им нет большой необходимости, Нин-Найр, - лехта Льеанн из комнаты не видно. Но голос слышно. Спокойный. Как будто рядом стоит. И даже накрывает звонкое, вслед: "Ой, мама, тебе окрестные части пересчитать?" - Хорошо, проведи им пробное занятие.
  - Про-во-жу, - выпевает Нин-Найр.
  
   ...Потом выяснилось - запомнил. С голоса, с этой краткой лекции. "Вот перед тобой я: теи-лехта lierh-aef Мэргэннаран эс"тиер эс Хэрмэн айе Шьонтаха, восстановительная служба Башни. Все, кроме имени, нашивками про меня рассказано. Считать начинаем отсюда. Первая полоса, цветная - кто ты есть, куда тебя поставили. Эс"ри, самое начало - единица в строю. Дальше - первая полосатая, моя, может быть вторая, - ладони ложатся, отталкиваются от полосок нашивок, - эс"тиер, эр"тиер... Считает, сколько тех, кого ты зовешь своими людьми, стоят за тобой, который впереди - за кого ты отвечаешь. Перед Тем, кто выше, командованием и боевой задачей".
  
   ...Будет день совсем недалеко - от того, страшного. Тоже страшный. Где придется Саайре сидеть, смотреть на ожившие обзорные экраны в уже не пустом зале консультационно-восстановительного центра, в закрытой внутренней "дежурке", а вместо напряженного дыхания за спиной, вместо голосов даже - сначала слышать, как ушами, этот голос. Как замирают потом ладони Нин-Найр: "Дальше на себе не показываю. Золото. Это - начало командных, а нам нельзя. Как лехта. Коротко - чем его, золота, больше..."
   На нашивках у этого, очень высокого, там, на экранах - золото. Не одна полоса. Он стоит сверху, на крыле - как их там полным названием, наземных быстродействующих Легиона. Солнце - и оно так ярко горит на золоте нашивок... Что сначала, внутри - выговаривается у Саайре нелепое: "Прости, Нин-Найр, не опознаю..." Раньше, чем удастся перевести на слова, что перебрасывают друг-другу шепотом те, кто в зале еще есть, кто тоже слушают - что говорит этому... остановившемуся - маленькая, с точки зрения обзорных очень маленькая женщина в траурной накидке. А теи-лехта Ллеаннэйр этого золота как тоже не распознает, первым - нелепой смесью, гражданским обращением падает услышанное: "Ньера легионер..."
  (..."Извините, ньера легионер, но вы сюда не пройдете".)
   ...И снова выдохнуть себе - потом. Потом - а тогда, когда никто еще не думает, что будет - так...
  
   Там весна и цветут вишни, там сидящий за деревянным столиком с резьбой Айхо смотрит на Нин-Найр и спрашивает - таким, мальчишеским:
  - А у вас... оружие есть. Свое?
   Ладонью Бубенец очередной раз оттанцовывает как она безмерно удивлена. Танец замирает на просьбе о разрешении подойти близко, в личную территорию. Айхо, насупившись, дает.
  - Айхо, хороший, - выпевает ему Нин-Найр, - вот это у тебя что?
  - Глаза... - бурчит он, потому как жест однозначный.
  - А ты их по назначению используешь всегда или иногда задумываешься? Разумный и достойный без оружия не ходит. А армейский личное табельное цепляет на себя раньше, чем штаны. Чистая правда: так удобнее, - смеется Нин-Найр, а ладони обрисовывают, где именно в сложной конструкции пояса оно располагается. Непривычным взглядом не отследишь.
   А Айхо приглядывается и ка-ак выплеснет, разного:
  - А ты покажи. А ты и стрелять умеешь, разве? Вот покажи - тогда и я...
   И замолкает. Потому что на него смотрят. Внимательно. Полностью. Так, что отодвигается Айхо, что выдохе на четвертом Саайре заставляет себя подняться, упереть кулаки в стол, встать на линию взгляда, даже сказать высоким... совсем формулой. Голос вспоминает все - имя, звание, слова:
  - Эс"тиер Мэргэннаран эс Хэрмэн айе Шьонтаха, я прошу вас назвать, что вы хотите сказать тому, за кого я отвечаю.
   "Отдаю", - должным движением говорит ладонь Нин-Найр, потом - она голосом:
  - Благодарю, Саайре и прошу прощения. Прошу прощения, Айхо. У тебя есть право не понимать должное. Это оружие. Мой личный табельный ресурс, который не должно расходовать не вовремя и не по назначению.
  - Нин-Найр, - это голос лехта Льеанн, тот - как ведром воды, хоть и смеется... кажется, - а Рыжий Хойда, я помню, думал по-другому...
  - Нет, мама, - отзывается Нин-Найр, снова - звонким, невесомым. - Есть разница. Между тем, чтоб показать своему - ну очень любопытному, да, ребенку, что такое стрелять... и мне ведь было интересно. И доказательством, сколько я ниточек из нашивок заслужила.
  - Ладно, верю, правда - совсем армейский. Посмотри на него, - говорит еще за спиной, еще насупившись, Айхо.
   С этим сталкивается не очень громкий, на близком, голос лехта Льеанн:
  - А Айхо тебя, al-mei Наран, сейчас был взрослее.
  
   Сначала Нин-найр принимает оружие, в ее руках - как совсем легкое, пробует что-то там снять... снизу. Отпускает с кончиков пальцев жест оценки. Неодобрительный. И оказывается - Нин-Найр умеет говорить тихо. Вроде: ты извини, полностью придется. Откуда-то под рукой возникает футляр с инструментами. И начинается. Отдельно слышно тихий, до слов неразборчивый, голос Нин-Найр. Слов не понятно - а интонация ловится. Саайре в первый раз видит, как оружию говорят - колыбельку. Пока разбирают. То, что взрослый разумный может - уязвимому, маленькому, своему. Уверенные и одновременно очень осторожные движения рук, временами чуть замирают, как спрашивают - что подобрать правильно...
   А там Нин-Найр звенит вслух... внезапно, очень громко после "колыбельки":
  - Ох, и кто ж его так, - с подъемом интонации "так", - хранил? У, можно я приду и стукну?
  - А вы... правда сделаете? - хмуро смотрит Айхо.
  - Я могу попробовать, - серьезно говорит Бубенец, а руки не отвлекаются. Медленно, сосредоточенно, а что они делают с этим... неузнаваемым - уже оружием - не узнать. Так, что голова отдельно думает: "А жаль, что нас не учат. Я тоже так... ловко хочу".
  - Это когда вы пришли было еще, - продолжает Айхо. - На Далии, где воевать хотели. Ваши говорили же, всем, кого призвали и кто сам шел... что вы или сдавайте оружие или - ну, чтоб вашими становились...
  - Дополнительные подразделения, да, - соглашается Бубенец. И дальше - увесисто. - Ну так и сдавали бы. Все лучше, чем так хранить, - и ярко отряхивает пальцы. - Это ж оружие, Айхо. Хорошее, надежное оружие. В отдельных областях - хоть здесь - иногда используется. Как привычное в действии для данных условий. Оружие должно хранить так, чтоб его в любой момент можно было пустить в действие. С минимальным расходом времени и ресурса. Вот - теперь держи. Должен действовать.
   Айхо смотрит. Хмуро. На снова собранную... штуку на столе. На руки Нин-Найр. Ей в глаза. И, исподлобья:
  - А вы у меня теперь не заберете?
  - Я тебе его уже отдаю, - легко отзывается Нин-Найр. - Раз сумел удержать - значит, твое. Войны вроде не намечается, так, бардак какой-то прорастает... а, где его нет на новых землях, и вы давно наши. И - если тебе нужны мои советы... - за этот монолог Айхо успевает схватить свое сокровище, крепко прижать и интересуется:
  - Ну?..
  - Из этого непросто стрелять. Местная разработка. Так что ищи себе хорошего наставника.
  - Вас? - кажется или в голосе Айхо звучит вызов? В ответ точно - легко звенят. Сначала:
  - Нет, - а считает она странно, сгибает пальцы, и с мизинца, - раз - я этими местными разработками владею... недостаточно удовлетворительно. Два - я отбываю через день и немного... и когда еще вырвусь. И три, - у Нин-Найр оказывается есть другой голос. Негромкий и не звенит. Усталый даже немного. - Я не Наставник. И временами - очень армейский. За глупости в обращении с оружием... А ну сначала стукну - потом подумаю?
  
   ...Она говорила - войны не будет...
   Голос звучит почти рядом... И как продолжает звучать... Это Льеанн перебирает пальцами цветную ленту на темной, оборотной стороне ширдэна и повторяет... нелепое... страшно - совсем похожим голосом Бубенца:
  - Мам, а это Лойххи - вас знакомить... одобришь? Или испугаешься - толпы рыжих внуков? А я дожила - и я хочу - толпу...
   Да. Похожий. Как мертвое на живое. Пальцы рассматривают - узор по ниточке - перебирают. А дальше совсем не голосом. Другим - бесконечно - совсем глубиной... Тем, которое не людям...
  - Зачем - так?
   Хорошо что тишина не тянется. Льеанн смотрит на свою руку - удивленно: что это она делает. И вдруг говорит совсем обычным, живым, подхватывая на ходу - то, что хочется сделать - но можно ли:
  - Са-ай, можно. Если ты сядешь рядом и... да, хорошо, - сесть, дотянуться, отцепить, поднять от цветной ленты руку лехта Льеанн - не сопротивляется, но - тяжелая, как оживает не сразу, потом ложится - близким жестом на плечо: я с тобой, здесь. Слышно, как дышит. Старательно. Через паузу. Слышно, как вздрогнет. Вдруг. - Мне будет... чуть легче. Должно быть. Са-ай... можно я буду тебе их рассказывать?
  
  ***
  (взгляд в сторону. Давно. Чужими глазами
  Цаль-Каарче - Шьонтаха и далее)
  
   ...В те времена мало кто находил, что теи-лехта Ллеаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо стоит того, чтоб ее бояться.
   А Лейвор эс Вильен айе... Салькаари не отличался умением представляться так, чтоб место рождения сидело в метрике и не показывалось лишний раз на свет и на язык. Профессиональное: научился ко второму взрослому звездному, когда угораздило стать неплохим специалистом, чья работа располагает к нередкому перемещению между секторами. "Организатор рационального расхода ресурса на производствах и прочих местах занятости высокого индекса задействованности общества"... как оно звучит в официальной аттестации - Лейвор эс Вильен айе Салькаари примерно к пятому внутреннему биологическому году профессиональной деятельности выучил характерную реакцию жителей сопредельных и не только секторов на свою принадлежность по месту рождения. Каждый, увы, меньше чем двенадцатый очень заметно думал, выскальзывая из должной нравственной подготовки, а отдельные умники и словами замечали - о Пустыне окончания, полигоне "Пески" и сопутствующих обстоятельствах. К какому-то моменту следующего такого... разумного очень хотелось послать в те самые белые пески на скорости. И не как исследователя, как еду. Только вот работа предполагает повышенную сдержанность. Да и правила безопасности жизнедеятельности на территориях мира, опасного для проживания по причине повышенной хрупкости границы с Tairhien, всем уроженцам Салькаари в голову начинают укладывать несколько раньше, чем полную историю Песков. В возрасте до первого взрослого имени. К сожалению, оставлять живых в пищу тому, что сейчас обитает на территориях исследовательского полигона "Пески" - это как минимум вопиющее нарушение техники безопасности.
   Миру Цаль-Каарче (в общем перечне обитаемых миров Салькаари, но первая волна местных переселенцев говорила не на фаэ и память об этом местный средний сохранил) - изначально не повезло оказаться не то, чтоб уникальным... Но в великой и нерушимой найдется, кажется, миров семь таким странным образом сориентированных относительно Пространства Снов. Что мир живых и мир того, что совсем другое, могут находиться постоянно на сближении прозрачности и не рассыпаться от прикосновения. А за тем, как это у них получается - это пожалуйста не к выпускникам Первой Высшей Салькаари, она же административная... А в верхний квартал исследовательского города, в Третью Навигаторскую. Там, может быть, расскажут. Хотя об особенностях местности здесь по всему обитаемому поясу говорят неохотно. Из-за специфики исторического развития.
   Какое-то время особенности мира пребывали незамеченными. При наличии обширных территорий, пригодных для освоения и качественного проживания, не наносящего тяжелого урона местной биосфере, никому особо не требовалось лезть подробно исследовать неприветливый южный материк, на десять двенадцатых состоящий из камня и песка. К недоброму для Цаль-Каарче началу звездного года, когда исследовательская экспедиция обнаружит в белых песках безымянной тогда пустыни странное - обжитому миру шел не первый звездный. За это время мир успел заработать определенную репутацию в пределах сектора, вплоть до разрешения открыть для нужд близлежащего пространства собственную высшую административную школу - а это немалое признание состоятельности.
  
   Но миру людей не стоит соседствовать с тем, что совсем не люди. Изнутри мира живых этому находятся свои доказательства. Феномен песков Салькаари - его "иллюминатор" - найден был не в подходящее время неподходящими исследователями. Мир и его жителей исключительно не вовремя угораздило попасть в соперничество двух некогда немалых Домов... Трационно сопряженное с исследовательским интересом к феноменам Пространства Снов, мастерству постройки Дорог, и сопутствующим свойствам и изменениям состояния и свойств разумных. Тематика исследований стартовала с весьма пограничных позиций разрешенности и безопасности - более конкретное в открытой программе истории мира не озвучивают. Продвинулась и дальше...
   Продолжались исследования как непосредственно в мире Салькаари, так и в иных, время относительно недолгое. Однако примерно трех четвертей звездного года процессу вполне хватило, чтоб крупно вовлечь оба соперничающих Дома, немалую часть подвластных семей по многим мирам и, разумеется, местных обитателей. В том числе - негромким шепотом добавляла семейная история - и Семью Вильен. На Салькаари незатронутых Семей и не осталось. Но старшие ветви эс Вильен задействованы были специфически. Вполне охотно приняв предложение использовать профессиональную специализацию, они оценивали. Эффективность расхода ресурса в процессе экспериментов, проводимых на полигоне "Пески". В том числе, восполнимого ресурса. То есть, живого и разумного. Которым вполне могли стать в те времена, не встреть это предложение с готовностью...
   Эффективность была, видимо, недостаточной. Требовала значительного расхода восполнимого ресурса. Настолько значительного, что полигон "Пески" завершил первую часть своей истории, когда на проводимые исследования обратили внимание с самого центра мира, из Исс-Тарры. В прибывшую комиссию входили представители таких первых и высших Домов как Гэлиад и Салва, младшие подвластные Домов, и весомое количество тяжеловооруженных дополнительных доводов. Несомненно способствовавших скорому и эффективному разрешению ситуации. Можно также с уверенностью добавить, что к тому времени восполнимый ресурс данного сектора, то есть население Салькаари, было весьма утомлено такой опекой его и использованием. Высокая столичная комиссия выслушала необходимые свидетельства живых и ушедших... видимо, белый песок Пустыни Окончания, убиравший тела с интенсивностью, немногим меньшей официальных крематориев Прощальных служб, все же заговорил со столичными мастерами. И доказательств специфики исследований и нарушений принесено было за время пренебрежимо малое в объеме, достаточном для обвинения в недостойных деяниях верхнего предела и передачи полного права взысканий в руки высокой комиссии. Которые не замедлили последовать.
   Формулировку Дома Салва - Дома Законников Сердца Мира - история Саалькаари хранит дословно. "Вы хотели владеть этой землей и ее народом - так пусть она владеет вами вечно". После чего полигон "Пески" полностью поменял... исследуемый ресурс. На представителей Домов и Семей, заслуживших данное взыскание. В том числе - в Пески в полном составе были отправлены старшие ветви Семьи Вильен. Причем по старинному праву традиции старшими над уцелевшими потомками личным распоряжением дома Гэлиад были поставлены дотоле неизвестные участники последнего эксперимента полигона Пески. Предыдущие исследователи как раз решили проверить, как воздействует близость Пространства Снов на развитие разумных с возраста зачатия. Выяснилось в итоге, что кроме снижения общей жизнеспособности, от незначительного до несовместимого с жизнью, конкретные подробности - в закрытом доступе, никак не воздействует. Никаких особенностей за нынешними старшими Семьи Вильен, пра-пра-правнуками тех самых детей и ныне не замечено.
  
   А исследования какое-то время продолжались. Не терять же напрасно качественно разработанную исследовательскую материальную и научную базу? - при учете такого феномена. Сложную историю можно благодарить фактически за все, приросшие следом, кварталы родного исследовательского города. Третья навигаторская, Небесная путевая высшая - и десятка полтора высших школ поскромнее располагаются здесь с тех времен. Все они способствуют тому, что в некоторой профессиональной среде на уроженцев Салькаари не смотрят... так специфически. С уважением смотрят.
   До возникновения в исследовательском квартале еще одной весьма редкой - по сути профессиональной высшей школы оставалось чуть больше звездного. До перехода полигона Пески в совершенно другой статус - меньше.
   Но поняли не сразу. Под четверть звездного место существовало в статусе исследовательского полигона сопряженного с местом... получения взысканий. Дальше определили, что с местом и с миром происходят нежелательные изменения. Оптимальным решением было признано обратиться к храмовым специалистам. Что эти специалисты признали во всеуслышанье меру воздаяния и способ выдачи взыскания непродуманным и повлекшим весомое повышение уровня опасности для мира и его населения, история Цаль-Каарче не умалчивает.
   Мир Салькаари и последствия его истории стали последним подтверждением специфического воздействия неразрушающей близости Пространства Снов на особенность расхода эмоционального ресурса разумных. Это в общих чертах и в средней профессиональной подготовке рассказывают. В курсе техники безопасности, учитывающем местную специфику. Пространство Снов с попавшимся в пределы его досягаемости эмоциональным ресурсом работает своеобразной линзой, выделяя один-два наиболее задействованных пути расхода - и усиливает их до максимума отдачи. Иногда вплоть до полной растраты ресурса, по абсолютную несовместимость с жизнью.
   (...это можно вспомнить с голоса. Говорит преподаватель основ безопасности лехта zu-toёra эйле Нирезме - худющий, молодой, сильно загорелый парень в очень странной для первой традиционной общеобразовательной ярко-синей шелковой рубашке с вышивкой - и с серьгой в ухе: знаком принявшего на себя имя и служение. Занятия он проводит непривычно. Вот тогда сидит на широком подоконнике где-то в середине аудитории и, улыбаясь, объясняет собравшимся вокруг наставляемым, переводит - с официального на человеческий. "А ты проще смотри. Вот если вдруг вместо допустимого желания стукнуть ньера Тайра учебным пособием, чтоб рассказывал старшим не слишком много и часто, а? - вдруг хочется, чтоб его вообще не было... так хочется - совсем - что подвернись, начнешь резать на мелкие кусочки... забыв, что ничего в руках нет, кроме учебного пособия. Добрую симпатию эта гм, линза тоже усиливает, но - обычно менее травматично. В любом случае полезно отводить часть внутреннего эмоционального ресурса на взгляд отдельный. Взвешивать. А я ли чувствую именно это и с такой интенсивностью? Это и в жизни пригодится. А как это делается, сейчас начинаю объяснять...")
  
   В истории Салькаари непосредственное воздействие этой эмоциональной линзы пришлось на полигон "Пески". С естественными последствиями. Там и не специалисты в общих чертах знают, как из живых получаются taer. Когда сильное негативное чувство разумного, непосредственно перед его уходом из мира живых, оказывается настолько сильным, что разумный уходит в него весь, включая посмертие. Полигон "Пески" был местом, где умирали. Много. Неправильно. Достаточно, чтоб предположить: и без соприкосновения мира с Пространством Снов хватило бы тех, кто остался между живыми и мертвыми, быть голодным и опасным - чтоб когда-нибудь отомстить. С особенностями же... Ко дням осуждения способствоваших возникновению полигона "Пески" у всех, кому случилось умереть в границах его территории, было только два возможных пути посмертия: либо достаться в пищу taer и иным неразумным обитателям Изнанки, которых притягивает всякая трещина на границе мира живых, либо стать таким же неживым и голодным. Можно предположить с уверенностью, что участь непосредственных виновников возникновения полигона Пески, угодивших туда на меру получения взыскания оказалась незавидной и быстрой. Скорей всего их сожрали. Целиком с посмертием. Кто не стал - таким же...
  
   С Пространством Снов мир соприкасался изначально. Необдуманные и небезопасные действия разумных его чрезмерно открыли для Tairhien. Любое повреждение границы мира живых способствует усиленному притеканию к нему слоев Изнанки и дальнейшему размыванию границ. Здесь же, по оценке храмовых специалистов, общая площадь повреждения границ оказалась такой, что оценка мира по опасности для проживающих в нем поднялась близко к критической отметке. Причем возможный вариант решения проблемы - вынужденная полная карантинная очистка - в силу площади территории, которую пришлось бы ей подвергнуть, сказался бы на общем состоянии биосферы и общей пригодности для жизни мира в целом значительно более критично. В итоге было принято решение сохранить находящуюся в естественной природной изоляции от населенных районов поврежденную часть мира в ее текущем состоянии, обеспечив постоянный контроль - для вероятного постепенного решения проблемы. Местному полноправному населению был разрешен беспрепятственный доступ к полному переселению в пределах сектора и равных по статусу. Как ни странно, воспользовались им немногие. По причинам самым разным. Впрочем, Семья Вильен, как потомки получивших последнее взыскание, на право на переселение претендовать не могла. Но в целом, миров, опасных для проживания по причине повышенной хрупкости границы с Tairhien, по всем просторам - считать долго: вовсе не такой редкий случай. Что подсчитывать, если само Сердце Мира далеко не безопасно в этом смысле... И правила проживания в подобном месте, совместно с методикой их преподавания, и требования аттестации разработаны давно и прочно. Так что общая численность населения мира Салькаари уменьшилась незначительно. А впоследствии и прибавилась. Постоянное внимание специалистов необходимо было обеспечивать, вести наблюдения, исследовать состояние мира и действенность разработанных методов... И - редко где найдешь так удачно изолированный участок пространства, насыщенный не живыми и не мертвыми, не угрожающий непосредственно жизни населения. Потому очень быстро к исследовательскому городу прирос еще один - заречный, храмовый квартал. Где исследовательско-образовательный комплекс (Высших школ у лехтев традиционно считается, что нет) вырос в числе первых зданий. Исследовательская деятельность велась там специфической направленности. Лехтев айе Таэри, из них zu-toёra первые, также не косятся специфически на название мира: слышат привычное место сдачи аттестаций и практики. В исследовательском городке Салькаари эта очень немногочисленная, очень внутренняя ветвь храмовых стала одной из привычных групп состава населения. Заодно с практической работой и аттестациями можно и городу на пользу поработать, например основы безопасного поведения в этом специфически устроенном мире в средних общеобразовательных преподавать. А что многие жители исследовательского городка, числящие свою принадлежность миру со дня его освоения, время от времени детей глупо воспитывают - пугают, то есть, страшными лехтев zu-toёra - что ж, тоже такая традиция.
   Лейвор эс Вильен айе Салькаари эту часть истории мира знает объемно. На аттестацию. На глубокую внутреннюю память, которая и у него не говорит сдержанным официальным.
  
   Его пугали.
  
  Лейвором он тогда не был. Официально. "Лейвор" - вот так, с долгим, вверх взлетающим "е" - это детское, дразнящееся "Кни-и-жка", школьное. Он ни с какой бы интонацией не ответил, почему на полной и парадной церемонии выбора имени своего и права - в традициях Семьи Вильен было объявлять ее тогда, когда отпрыск на первой профессиональной аттестации показывает достойные результаты (и новые Старшие того не отменили) - он поймал ритуальный вопрос храмового (полагается так) - и уверено ответил, выбиваясь из течения: "Меня так не зовут. Я Лейвор эс Вильен айе Салькаари". Удивлялись тогда недолго. Привыкли.
  
  ...А тогда был мальчик Сайверро, Сайва - легким именем. Уроженец старой части исследовательского городка, "старой семьи". Воспитанный в специфике мира и места.
  Сколько ему тогда было? Немало. К первому взрослому подходило, когда первый раз увидел... И так удивился.
  Его пугали храмовыми. И этим вот пугали особенно. Дела рабочие наполняли гостевую часть их дома на Набережной улице разными людьми: мало ли кто, с каким делом придет к дополнительному инспектору службы энергообеспечения города? - а любопытные глаза его сына не замедлят поглазеть на гостей с верхней галереи. Хоть и нехорошо. На обязательных семейных церемониях тоже много кого приходилось видеть. Неподобающего в голове видимо было изрядно, иначе попробуй пойми, откуда в ней так четко сидел облик дядьки который "если поступишь так еще раз - заберет тебя и увезет в пустыню". И... ну не страх, конечно: стыдно же, почти взрослый, первые школьные испытания прошел успешно, по безопасности жизни в их числе, уже совсем хорошо знал, что вот этот - из руководителей Высшей школы в храмовом квартале - все равно шепотом: zu-toёra - слышал еще: Старший аттестации.
  Облик у дядьки, правда, запоминающийся. Лицо темное, будто из "глиняной" рисовальной бумаги вырезано, глаза прорезаны узко, чуть наискосок, очень темные - такое лицо, сухое, в складку чуть. И руки у него большие очень, больше, чем нужно, вылезают из темных рукавов стандартной "преподавательской" накидки - крупные такие, только улыбнуться - взрослый же почти - вот как специально затем, чтоб хватать за шиворот маленьких непослушных мальчиков и тащить их в пустыню. А еще он очень мало говорит, что словами, что лицом, что этими руками...
  И увидеть вот этого. На прогулке. В парке Наставников на набережной, неподалеку от изразцовой беседки. Как стоит этот дядька и открыто улыбается, и угощает виноградом из корзинки невероятно... яркую спутницу. На ней длинная, необыкновенная, рыжая - одежда верхняя, до колен почти, в вышивке, и солнце на ней блестит. А еще две длинные черные косы - и ленты вплетены, бусинки. Совсем не обыкновенное зрелище в Парке Наставников, куда ходят обычно из Высших школ - той, которая самая первая, административная, территория выше по горке - ну и той, которая за рекой, от храмовых. И ученики первой традиционной общеобразовательной, как он сам, пробегают. Все обычно в форменном. Оно разных цветов, а все темное. Стандартное.
  Они стоят на расстоянии для близких, едят виноград из корзинки, говорят громко, поровну, и вдруг доходит, что не на фаэ - другие слова, долгие, цвиркают, шуршат, тянутся. А главное - страшный дядька, с вырезанным лицом, которое двигаться, казалось, вообще не умеет - смеется. Они оба смеются. Перекидываются словами, и снова.
  
  ... - И наконец-то: чистой воды тебе и доброй охоты тебе, Перелинявшая Ястребиха!
  - И тебе чистой воды, Старый Барсук. Здесь правда вкусный виноград. Я хотела тебя увидеть.
  Он смеется - широко, открыто:
  - Я вижу, ты уже косы успела заплести...
  Можно улыбнуться в ответ - весело, полностью:
  - Так - должные дети выросли, вторая молодость пришла...
  Он стоит выше на ступеньку. И просто выше ростом. На голову и еще ладонь. Оттуда просто окинуть грозным преподавательским взором и сказать увесисто:
  - А наша младшая, между тем, на аттестации пришла последней. В первой тройке, - только улыбаются - чуть-чуть - уголки глаз, эс Хэрмэн у эс Хэрмэн насмешку всегда заметит... А долго жившие вместе...
  Они одновременно смеются - вслед и в голос, указывая друг на друга. Он - ладонью, она - виноградной кисточкой:
   - Ты Семью-у позоришь!
  Это именно там смотрит удивленными глазами мальчик в форме первой статусной, общеобразовательной, как смеются страшный дядька и необычная женщина. Встряхнет головой, звякнут бубенчики - тоже в косах:
  - Ой ли... Неужели недавно дома был?
  Он легко роняет с большой ладони жест, чуть сожалеющий:
  - Где там... Это ли место отпустит? Я скоро уже как верхом ездить, забуду. Кого тут оседлаешь, кроме практикантов и злых призраков...
  Смеется:
  - Слышала, младшие, первого раза аттестации, было дело - жалуются, что ты на них верхом ездишь. У taer вот не спрашивала.
  И ей в ответ смеются:
  - Спроси-спроси... Если младшие время оставят. Сейчас на проверку навыка по Серому каньону ходят, помнишь его?
  - Еще бы...
  - Так и нас, глядишь, запомнили, - усмехается он. - С младшими в ближайший круг дней пойдешь, присматривать, правильно - вот и спросишь. Сам дальше, под осень в Пески надолго выеду. Начнем Восточные Провалы брать... прикрывать заодно исследователей-Проявляющих.
  Мальчик уже не смотрит - за тем, как полностью, сосредоточенно отпускает женщина удивленный жест: "Даже так?" - взвешивает на ладони, смотрит - чтоб потом улыбнуться:
  - Нет, я все-таки не буду за тебя бояться. Сначала - я знаю, ты справишься, - его легкое "благодарю" слетает как раз рядом, сталкивается с насмешливым. - Да и - должные дети выросли, чего бояться?
  - Или ты недавно была дома? - спросит он. Дождется - с ладони: "Нет, вроде бы..." - и продолжит. - Только у меня уже свои растут...
   Поймает на ладонь. Оглядит, чуть-чуть удивится: "Уже несколько?" - спросит движение.
  - Уже двое, - отзовется, - оба парни.
  Ладонь движется стремительно - удивление снова... ну и поздравление, конечно. А говорит в противовес тому она протяжно, сильней растягивая слова:
  - Надо ж, я оказывается так давно тебя не видела... - и дальше о своем - щурятся светлые, змеиные глаза, прежде чем теи-лехта Ллеаннэйр вслед спросит. - Эс Хэрмэн?
   О вполне понятном:
  - Нет, - он тоже щурится. - Эс Мейдан. Наши здешние. Очень давние здешние. А - по той же дороге пойдут. Может еще на аттестациях встретятся, когда снова первых водить будешь. Вернешься с Каньона - будешь гостем моего дома?
  - Буду. Это для меня большая радость, Старый Барсук. И... - она медлит, обирает пару виноградин, ест, и продолжает, - я помню, ты Старший аттестации - но - хорошо слушай воду. В Провалах. Вернись живым. Хорошо? - я тебе верю.
  - Семья... - тихо говорит он, прежде чем повернуться. - Четвертый звездный меня так не провожают, а как помню...
   Только последнее "Семья" он говорит на фаэ, так - двое из степей Ойхо не отказываются поговорить - на том родном, что у степи остался. А вот разговор рук понятен любому. Традиционный. И последовавший напутственный ее жест. На близком расстоянии: задерживаются ладони - сказать: иди легко и живи долго.
  Он потом еще обернется:
  - Мне с тобой было хорошо. Спасибо. А виноград тебе. Весь. И - эй, Перелинявшая Ястребиха, когда завершишь свою охоту, поздравь от меня - того, ради кого решишь расплести косы. Ему повезет.
  Она смеется - смеется и перекладывает в другую руку корзинку с виноградом, чтоб удобней было сдуть с ладони: где то будущее и что там будет: ветер. А невидимую пушинку поймают на ладонь. И запечатают. Коротким, уверенным. Что будет.
  А виноград на Салькаари и правда - вкусный.
  
  Тогда Сайверро и запомнил. Странную женщину с длинными косами в ярком. Что потом, когда летом встретил. Вспомнил - как она смеется...
  Это был почти такой... очень нужный подарок.
  
  Сайверро в то лето своего первого взрослого узнал... очень взрослую разницу. Которая лежит между "страшно" и "страшно". Страшного много. И много разного на него похожего. Есть семейная история. Тогда она страшным совсем не была. Так, далеким. Есть разные истории, что и соученики первой традиционной не прочь иной раз порассказывать, прислушиваясь к тому, какой сладкий этот страх... ненастоящий.
  А настоящий - совсем простой и гулкий. Отдается, как будто ты пустая комната, в которой ничего нет. Только голос мелкого Селки, младшего братишки. Он на "материнском воспитании" еще был. Вот на эту весну свою половину внутреннего звездного встречал... Он сидит у верхних перил детской, со вчера подаренным, "чтоб не капризничал", конструктором. Смотрит поверх них и просто совсем по-взрослому, во времени полном, не зло - говорит: "Вот вы уйдете все - и он меня съест..."
  Тогда и понял, какое оно гулкое, страшное. Внутри головы собственный голос отдавался. Когда спрашивал: "А на улице оно тебя находит?" - услышал "Нет", - сгреб его и конструктор, потащил: "Пошли!" Стащил еще по дороге от парадного входа угольков благодарственных - это все взрослые Семьи строго-настрого запрещают, но сейчас - должны понять, сами говорят: "до первого имени все дети - у Многоликого в ладонях", и в школе так говорили, а Селки сейчас так надо. Увел на игровую площадку, разложил детальки близ площадки благодарственного, сказал - не ходи далеко, здесь сиди, играй, на огонь смотри... А я за помощью. И никто никогда тебя не съест.
  
  Сказать легко было. А вот дальше идти... Каждый шаг отдавался, голова пустая-пустая, как барабанчик побудки. Знал, конечно, правила безопасности, но таким неподъемным казалось - это как до Службы наблюдения Приливов идти? - да как хотя бы мост переходить? Бежал - а сам собой шаг замедлялся, вот Золотая лестница, вот парк Наставников, вот... и недалеко был мост и так... вязко было в воздухе, дыхания не хватало - оттого, что сам шаг медлил, забыл, как на бегу с дыхания не сорваться. Когда по ушам прошелся чужой смех, громкий, и голова его узнала - пустая: откликнулась. На смех и вторящий ему голос бубенчиков. В косах храмовой.
  А еще лехтев облюбовали Старый Осокорий Пень, что тоже... помогло. Подойти и обратиться. Ну, одно дело - идти далеко, через мост, к большому, с высокими арками, зданию Службы наблюдения Приливов, вспоминать, как действуют по инструкции, обращаться... А когда - вот сидят. Это каждый мальчишка знает, у местных zu-toёra, совсем начальных, кто первую аттестацию сдаст, традиция - идти в парк Наставников, "ветреные трещотки" над рекой запускать. Иные его соученики потом подбирают: на свою аттестацию примета хорошая, да и трещат они, у, слышно... сам правда так ни разу не делал. Сидят у старого пня и на нем, пьют что-то холодное, вон, кувшины запотели, внизу стоят, шумят еще не запущенные трещотки, не хуже их самих - болтают. А женщина в том же ярком, рыжем, сидит на верхнем спиле - похоже, zu-toёra и местные мальчишки сходятся во мнении, какое место тут предводительское: обращение кого-то из них, привычное школьное "эйле", внезапно вспоминающее свой смысл - что к носителю мудрости, к уважаемому Наставнику - в голове тоже отдается. А это всем известно, что отмечать первую практику с собой зовут только ее руководителя - и только если он хороший руководитель.
  Болтают и замолкают - в удивлении? - когда к ним сворачивает мальчик. Только Сайверро не до того - набрать бы воздуха и, как с вышки в воду, к женщине:
  - Теи-лехта айе Таэри, - а дыхания не хватит, и вслед за должным обращением вылетит нелепое, детское, что про себя думал, - тетя zu-toёra - можно Вас... попросить? - хорошо, обрядовую формулу голова помнит правильно. На которую лехтев не отказывают. Без очень сильных оснований - не отказывают.
  Женщина, кажется, одновременно умудряется ответить "да, слушаю", спрыгнуть с предводительского пня, и даже ладонь к Сайверро протянуть, горсточкой - отдавай. Ой, как непросто туда положить - нужное:
  - Мой младший братик... очень боится того, кто сидит в шкафу.
  Было - то чего боялся: смех от кого-то из практикантов попытался быть - и подавился. Женщина, не отворачиваясь от мальчика, кинет в направлении первого смешка взгляд. Чуть-чуть, но, похоже, позволивший его себе практикант немедленно старается запихать смех в самую глубину горла. Пока уважаемый руководитель тратится на негромкое:
  - Знаешь, Линта, мне никогда в жизни не было так страшно как этому мальчику. А страшно мне бывало. Но он подошел, - а к Сайверро потом звучит быстрое. Ровное. - Меня зовут Льеанн. Идем. По дороге расскажешь...
  
   Рассказывать по дороге очень тяжело и стыдно. Потому что уже не маленький. Потому что инструкцию по безопасному проживанию в школе преподают с первого года. В ней недалеко от первых строчек: четвертая, что если по непонятным причинам страшно, тяжело и всякое такое разное, тем более, если вашим младшим - необходимо быстро заявлять любому дежурному патрулю Службы наблюдения Приливов, при необходимости - любому из лехтев. Если страшное еще и четко локализовано, то заявлять требуется очень быстро.
   А некоторое рассказать совсем невозможно. Как сердито смотрит мама на стопки старых занавесей, нераспакованных благодарственных приношений и чего-то еще, выложенные на пол. В том шкафу, он под лестницей, как раз к детским идущей, хранят всякое ненужное. И заглядывают редко. Может быть, поэтому оттуда так старым пахнет. Невкусно. А мама смотрит. На пустые полки шкафа, откуда только что все вытащила. На Селки. Он на "материнском воспитании". И первым делом он к ней побежал жаловаться.
  - Как не стыдно, - говорит она. - Какие глупые детские выдумки. Смотри - ведь здесь ничего нет. На большой круг - на целых полдня отвлечь от дела! Из-за такой ерунды...
   И там - ну ведь там действительно ничего не было... А сейчас вспоминать совсем нельзя, что он ведь напомнил тогда про Службу наблюдения Приливов, про инструкцию. И как на него посмотрели. Что захотелось совсем не родиться. И как сказала мама, что никакой Службы наблюдения в этом доме никогда не будет, порога не перешагнут...
   Потом еще Селки ругали, когда по лестнице спускаться боялся, за глупые выдумки. А потом он уже прятался, что спать боялся, вот две ночи, Сайву звал, сидели при ночнике, болтали шепотом, истории на ходу придумывал, рассказывал братику, смешные - а он так просил не говорить совсем... А потом...
   Что ему дома за это будет - Сайва просто старался не думать. Все равно вспоминать сегодняшний взгляд братика было страшнее. И это сказать внезапно можно.
  - Никто его не съест, - чеканит лехта. На этом и понять - поздно. Вот и дом. И мама вот она. Стоит. У порога - забор-то прозрачный. И Селки с ней. Мама сердится. Даже выговорить ему успеет - это ты ему разрешил играть вне дома... да еще и огонь развел? - и только тут заметит.
  
   И как она смотрит - что к порогу дома привели... это. Лехтев не привыкать вообще, а лехтев на Салькаари... Очень по-разному к ним относятся. В том числе и так. Видно - а хозяйка дома и показывает, что думает: "это длиннокосое недоразумение". С серьгой. Лехта. Движимое имущество Многоликого.
   И первым делом она бросает сыну:
  - Какой... стыд! - отступает на шаг, склоняется в так явно вынужденном приветственном поклоне, отстраняется и с такой вежливой... брезгливостью, очень четко - очень подчеркнуто выговаривая статус, говорит. - Лехта сен айе Таэри, я прошу вас извинить меня за беспокойство, что вам доставили эти дети. Вы же знаете, они так любят глупые розыгрыши. Я обязательно позабочусь, чтоб это недостойное поведение...
   Хочется провалиться. Под землю. Прямо в Пески. Не родиться совсем... Только лехта... она же не слушает. Она...
  - Отойдите, ньирре-теи, - она... командует. И отодвигает мешающую ей войти с прохода. И идет к дому, роняя уже за спину. - Извините, в вашем доме - пробоина. Показывай, - последнее - это Селки, это совсем ничего не понимающему Селки... И Сайверро - всплеском - ловит эту просьбу-приказание, ладно, провалиться можно, но завтра, оглядываться на маму - страшно... Но сначала надо показать шкаф. Это совсем внутренняя сторона дома, детская, куда чужих проводить не разрешено...
  А, что уже теперь. Посмотреть, как лехта откроет дверцы. Как сначала просто выдохнет, шумно - потом негромко словами: "вот дрянь". К нему повернется. Скажет: "Не самое страшное. Буду выгонять. Выгоню". Замрет. Совсем неподвижно. И можно будет только стоять. Рядом, у опоры лестницы. Смотреть, как движется только тень женщины. По стене, по полу. Отдельно - от неподвижного света лампочек лестницы. Страшно. И не долго - как-то совсем во времени отдельно.
   А дальше все очень быстро. Тень - отдельно от замершей лехта - взмахнет рукой, тут в плечо кто-то толкнется... Селки - ойкнет, и Сайверро надо шевельнуться, пригрести его рядом. Но тут над ними зазвучит голос храмовой... А дыхание она собирает, как будто бежала:
  - Вот. Все, - сядет на пол. Посмотрит на Селки. - Это ты, - и улыбнется, - братик? Все. Я это поймала. Хочешь посмотреть, чего ты боялся?
   Селки смотрит. Долго. Недоверчиво. Подтолкнуть его, что ли.
   А потом делает взрослый вид и отвечает:
  - Да.
   А в руке... в одновременно пустой, это тоже видно, руке храмовой - сетка. Тонкие белые бусины. Светятся. А внутри сетки... Это похоже на мягкую игрушку. Кота. Сшитого на редкость недобрыми руками. С одним зашитым глазом. Маленькое - с кулачок. Очень... гадкое. Но не очень страшное.
   Только Селки сначала дергается, потом смотрит - ближе... Шепчет:
  - Он... маленький?
  - Видел большим?
   "Вот", - отмечает ладонь братишки. Чуть выше, над головой.
  - Это ест страх, - говорит лехта. - И очень быстро растет. Сейчас - ты его боишься?
   Видно, что Селки взвешивает. Сосредоточенно. И очень... не смешно.
  - Нет... - таким же задумчивым и серьезным голосом говорит он, как то, страшное. - Очень... немного.
   И звучно, шумно, еще раз выдохнет храмовая. И это разрешит понять, что тот голос братишки теперь из головы девался. Чтоб иногда вспоминаться потом. Например, когда слышал многократно повторяемое: "Какой... позор". Мама говорила. У постоянных знаков-маячков слежения, установленных в доме Службой наблюдения Приливов. И позора как-то тогда чувствовал значительно меньше.
   Храмовая еще спросит Селки: "Мне это... выкинуть или хочешь попробовать сам?" - он посмотрит, серьезно, скажет: "Давайте вы", - и невидимая сетка свернется - белой, ослепительно светлой бусиной, стирающей эту... штуку. И все - и оно совсем понятно: нет этого, как не было.
  
   Тогда и прорвутся чужие голоса. Внезапно. И вокруг станет много - их четверо, незнакомых в одинаково светло-светло-сером, узнаваемых в исследовательском городе тоже легко. Тоже храмовые. "Нашивки волны". Служба наблюдения Приливов. Не пустить которых в дом, если они пришли, чревато высоким общественным порицанием. А мама говорила... да вот она, стоит за их спинами. Ой... лучше туда не смотреть...
  - Ниери... - уважительное обращение, это их старший, две волны на нашивках, смуглый, с какой-то неведомой металлической штукой на висках передает не хозяйке дома - храмовой. И ей же называет - Служба наблюдения Приливов, патрульная группа, таи-лехта Альхама эс"тиер эс Маальчон айе Цаль-Каарче.
  - Эр"нере zu-toёra. Ллеаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо, - ловит она, поднимается потом уже, а дальше - внезапным и легким. - Извините, я вам только след оставила, разрешите передать. И проверьте перекрытие.
   Смотреть - на быструю, непонятную работу этих, в сером у шкафа, на то, как щурится смуглый, принимая от теи-лехта Ллеаннэйр что-то невидное в пустую ладонь, подчеркнуто взвешивает, складывает губы трубочкой, издает звук - от которого мама поводит плечами, морщится. Это единственное ее движение. Она так и стоит, не вмешиваясь ни в действия чужих, ни в разговор. Даже им с Селки не говорит уйти. Даже когда на негромкое, еще раз:
  - Извините, я решила... сразу это выкинуть, - следует высказывание... ну достаточно низких степеней среднего фаэ. Для выслушивания детьми. По мнению мамы:
  - Понимаю: разожрался, - его правда сразу накрывает голос теи-лехта Ллеаннэйр,
  - Не знала, что у вас работа такая... трудоемкая.
  - Лехта zu-toёra,- открыто взвешивает на ладони этот, с двумя волнами, - с вашими навыками за нашей... живностью охотиться. Это как из высокоточного оружия да по домашним муравьям...
  - Можно... - тянет в ответ храмовая. - Если опасные.
  - Благодарим вас, - накрывает ее голос один из подчиненных этого, с двумя волнами. - Ваше перекрытие можно таранить, - ладони возносят уважение к проделанной работе. Только после этого он обратиться к старшему. - Эс"тиер Альхама, какой продолжительности датчики ставим?
  - Постоянные, - это отчеканит не командующий. Теи-лехта Ллеаннэйр. Очень... увесисто. И тогда мама сдвинется с места еще раз. Ладони плеснут, попытаются возразить - как наконец-то вспомнит, кто отвечает за это место и этих детей. Но неизвестно как загадочное "перекрытие", но эту храмовую таранить точно можно. Возражение разбивается. Почти слышно. Как водой плеснули - о камень.
   Говорит она потом тоже так... каменно:
  - Очень сожалею, ньирре-теи, но мне придется с вами... поговорить.
   Потом был Селки. Который выберется из-под руки, сделает пару шагов к храмовым и на очень нелепом и совершенно не смешном взрослом, еще и имя переврав, выдаст. Что-то там вроде "не смейте обижать мою маму".
   Ему и отвечают как взрослому. (...камень. Серая, тяжелая скала, под которой - далеко - шуршат, разбиваясь, морские волны...)
  - Я очень сожалею, Селки. И очень постараюсь, - только потом камень на мгновение трескается. Пропустить живое. Негромкое. - Живите долго. Надеюсь, Изнанка вас здесь больше не побеспокоит, - и обращается уже к старшему патрульной группы. Спрашивает, сколько времени ему здесь еще придется потратить здесь. И что хочет попросить его присутствовать при разговоре. Но это уже не совсем слышно. Здесь им все-таки уже скомандовала мама, что поднимайтесь к себе, в детскую.
   ...А потом, как ни странно, ничего такого особенного не было. Это Сайверро тоже помнил.
  
   Дом старый, давней постройки, личная его часть от гостевой отделена очень надежно, спуститься, подняться, еще раз спуститься. Хозяйка дома идет впереди, медленно, молча, храмовые - вслед, теи-лехта Ллеаннэйр, кажется, с мимолетным интересом присматривается к орнаменту витражей в узких окнах, и негромко укладывает в сумрак длинной галереи, обращаясь к лехта Альхаме:
  - Часто у вас так подтекает, ниери?
  - Крысины, - со вкусом усмехается он. - Шныряют. Сейчас два-три случая в малый год. Летом. Когда звездный пойдет завершаться, снова хлынет. Привыкли, Ллеаннэйр.
  - Понимаю...
   У гостевой части дома более старые, неровные каменные стены, лестницы, по которым ходили долго и много, ступени вверх, на которые указывает женщина, стертые и неровные.
  - Но таких жирных я давно не видел, - говорит командующий патрульной группы Службы наблюдения приливов. За лестницей, за низким дверным проемом - летняя гостевая комната, прохладная, низкие деревянные диванчики с узорчатыми покрывалами, тишина... Движение хозяйки говорит: здесь.
   ..."Нет, ньирре-теи. Встанете и все выслушаете. Здесь - или где Вам будет удобно. Если что - мне разрешено вас заставить", - это звучит еще там, у шкафа, при всем отряде Службы наблюдения приливов...
  
   Стоят.
  - Но я давно не видел таких жирных... - теи-лехта Ллеаннэйр повторяет медленно, перебирает звук за звуком, как бусины. Чтоб резко хлестнуть. - Вот дура. - И голос снова станет каменным. - Ньирре-теи, прошу Вас, воспроизведите хотя бы четвертый пункт инструкции безопасности проживания на территории Салькаари? Хотя бы детской.
   Женщина медлит. Какое-то время медлит. Но затверженные слова - на последнюю весеннюю аттестацию с сыном повторяли: эс Вильен не может и не должен плохо сдать ни один общеобразовательный - сами начинают вылетать из памяти. От номера порядка до знака окончания.
  - Очень хорошо, - говорит храмовая, его дождавшись. - Теперь взрослую. Теперь еще раз.
   ...Она мелкая. Нелепая. Совсем нестатусная - с этими косами, бусинками, вон - и сверху, на загривке, вплетены - белые, костяные, как это... перо, у нее две сережки в ухе. Длинное костяное перо и вторая... Откуда берется солнце - в летней гостевой без окон? - отражаться, бликовать на неровном темно-красном камешке, вставленном в сердцевину солнца о двенадцати лучах - знак принадлежности лехта, взявшего - имя и служение. Только дом молчит - он, кажется, весь стоит за спиной у этого недоразумения, вникает, как с губ слетают слова, как это, наконец, заканчивается, как взвешивает храмовая:
  - Значит, помните. Ньирре-теи, тогда я вас очень прошу объяснить, зачем вы именно так действовали?
   А голос слушается. Но когда удается разлепить губы - складывается неожиданное, не самое должное:
  - Теи-лехта сен айе Таэри, у вас есть дети?
  - Должные - есть, - не помедлив, не удивившись, ответит эта. - У меня две взрослых дочери.
   И на минуту пройдет светлым, солнечный луч по этому... камню. По выражению ее лица. Это командующий патрульной группы Службы наблюдения приливов поймает последнюю реплику на ладонь и недоверчиво взвесит: "Непохоже".
  - Тогда... вы можете меня понять... - получится у хозяйки дома.
  - Нет, ньирре-теи. Как раз совсем не понимаю. Я - и они - тоже выросли в мире опасном для проживания. Поэтому я хорошо знаю, чем и для чего пишутся подобные инструкции. И что один раз испугаться - значительно более обратимый процесс, чем один раз умереть. Особенно умереть нехорошо. Поэтому я, эс"тиер Альхама эс Маальчон, любой из Службы наблюдения Приливов... любой из нас лучше очень много раз прибудет на вызов ребенка, которому показалось... даже который решил поиграть. Уверяю вас, объяснить - гораздо проще...
   А слова получаются с выражением и сами:
  - Моему сыну не могло... показаться.
   И храмовая еще раз позволяет себе сорваться. Поймать фразу, как ядовитую гадину и с размаху шарахнуть об твердое:
  - Да, - выговаривает она. - Вы правы. Ему и не показалось. Я очень сожалею, что в условиях вашего мира мне не разрешено показать вам, что это было и какого размера выросло. Но я постараюсь объяснить. Эс"тиер Альхама эс Маальчон, поправьте меня, пожалуйста, если я допущу неточность. Это действительно в некотором роде крысины. Одни из самых мелких тварей Изнанки. Мимикрирующие под ее уникальных обитателей - taer. В целом, умеренной степени опасности. Но, к сожалению, обладают способностью просачиваться в любую незначительную трещину, в том числе, не требующую повышенных технологических методов запечатывания. Существуют на очень узко ограниченном участке территории. Предпочитают питаться эмоциональным ресурсом разумных. Как показывает опыт, выбирают легкоусвояемый. От наиболее уязвимых участников общества. При своевременно принятых мерах не приносят большого вреда. Но при отсутствии принятых мер поддерживать расход ресурса у жертвы способны по полную несовместимость с жизнью. Примерно на восьмой подобным образом употребленной жертве мимикрируют под taer вполне успешно - по способу питания и скорости расхода ресурса разумных. Проблемы с прочностью границ мира живых и Изнанки как правило, начинаются с первой жертвы. Я правильно воспроизвожу, ниери Альхама?
  - Правильно. Общий курс?
  - Он. Как zu-toёra добавлю, что изнутри перепутать разожравшуюся крысину даже с самым безумным из taer - почти нереально. Ньирре-теи вот теперь - я прошу подумать, чего вам стоило поступить по инструкции? Успокоить маленького, разрешить ему бояться и обратиться в Службу наблюдения Приливов? Изгнание, проверка перекрытия, пара лет работы маячков наблюдения... Все. Вы, если не поняли, его привязывали. Вашим неверием. Вашим, я так понимаю, порицанием. Чтоб крысине жрать удобней было. Полагаю, примерно к завершению этих ничейных дней вашего младшего съели бы, - последнее она держит чуть-чуть вопросом и эс"тиер Службы Наблюдения приливов согласно поддерживает на ладони: да, где-то так. - А им, - говорит храмовая, указывая в его сторону, - нам всем пришлось бы решать, что делать с трещиной мира живых в густонаселенном месте в опасном для проживания по причине повышенной хрупкости границы с Tairhien мире. Скорей всего - проводить сложные эвакуационные мероприятия высокого объема. Правда, Вы бы их, предполагаю, уже не увидели бы. Так, ньирре-теи, ваши непродуманные и крайне безответственные действия поставили под угрозу жизнь ваших младших, за которых вы отвечаете, непосредственно вашу жизнь и безопасность как минимум этого города. Сожалею, я вынуждена просить Службу наблюдения Приливов поставить ваш дом под постоянный и подробный контроль. Также я считаю должным обратиться с прошением в Службу наблюдения общества.
   "Весомо, - оценивает за спиной, ладонью, командующий патруля Службы наблюдения приливов. И укладывает дальше. - Согласен". Лехта zu-toёra примет. Аккуратно уложит его согласие.
   После такого и традиционная формула прощания звучит... выразительно и многообещающе:
  - На этом моя работа в этом месте завершена. Живите долго, ньирре-теи, и ваши дети, - за тем храмовая все же чуть-чуть дополнит привычные слова прощания. - И думайте, пожалуйста, головой - очень прошу. Часто помогает.
  
  - А страшная ты, - это, улыбаясь, оценивает эс"тиер Альхама эс Маальчон, когда храмовые окажутся за воротами дома. - А по виду - не сказал бы...
   Ладонью лехта Ллеаннэйр примет. Улыбнется - быстрым броском - а потом покосится на дом и вполголоса спросит:
  - А такие вот... вам часто встречаются?
  - Старые Семьи Салькаари, - через паузу, с полной и подробной интонацией ответят ей. Дальше он проговорит уже буднично. - Случается.
   Храмовая отряхивается. С брызгами. Жестом ругательным. Оглядывает собеседника и видимо решает доверить ему недолжное:
  - Я боялась... я ее ударю.
   Старший патрульной группы Службы наблюдения приливов принимает и это. Чтоб движением ладони переменить тему:
  - Вы за мост, ниери?
  - За мост. Сначала - к вам.
  - Прошение составлять?
   Храмовая соглашается. И улыбается вслед:
  - И тренироваться. В сдаче отчета о личном превышении полномочий.
   Он посмотрит. Удивится открыто. Лехта zu-toёra проговорит - взвешивая, спрашивая:
  - В здешних условиях... не совсем разумно - но я мелкому решила разрешить увидеть, что за гадина его пугала и какого она размера. Ну... и держать хозяйку дома целиком в "коридоре внимания" тоже - не совсем разумно. Она... не всегда своей волей молчала. Наш Старший аттестации мне явно выдаст - и оценки неразумного действия и следующей за тем работы...
  
  Впоследствии Лейвору эс Вильен айе Салькаари пришлось вспомнить этот детский опыт. Немногими добрыми и живыми словами, что у него оставались.
  А с этим ресурсом на первом самостоятельном профессиональном испытании молодой организатор рационального расхода ресурса испытывал ощутимые затруднения. Так принято по всей великой и безграничной, от высот правящего Дома до последних принятых секторов, кое-как осваивающих должный язык и знания, настолько давно, что это уже не традиция, а то, о чем незачем говорить. Что каждый, претендующий занять в мире свое место, на правах испытания и последней проверки, достоин ли он там находиться, отправляется опробовать свои знания и силы в полностью самостоятельной аттестации. Как правило, место проверки подбирается определенной степени проблемности или малой разработанности. Причем чем большей общественной значимостью отмечена избранная профессия, тем вероятней вариант проведения аттестации в очень отдаленных территориях безграничной, нередко сомнительных по экологическому и нравственному состоянию настолько, что... Вместо неоправданной негативной оценки полагалось вдохнуть, выдохнуть и сказать: "что если в этих условиях испытуемый покажет профессиональную состоятельность, то сможет впоследствии занять достойное его место".
  
  Перед собой и богом, но не раньше, Лейвор эс Вильен айе Салькаари признался бы - как ему не хотелось вести себя достойно взятой на себя работы и поставленной задачи. И как хотелось после третьего дня в этом тяжелом, промозглом, бессветном воздухе - отправить все правила по неназываемому адресу, задействовать модифицированный обогреватель, любезно предоставленный уважаемым руководством добывающе-исправительного производства Сьонтаха. А то и вовсе переселиться в точно ненормированно-теплые - и вот уж где на энергоподпитке защитных слоев не экономят - жилые корпуса руководства. Куда господин инспектор был приглашен переселяться едва ли не третьей приветственной фразой. И не послушался, оставаясь в отведенном гостевом доме, сыром насквозь. Здесь нечасто бывают гости. Дальше - сесть там где-нибудь, в тепле, установленным порядком подать рапорт по общей связи, ни на выдох не помедлить, вспоминая, как собираются знаки: "Ситуация стабильна. Предоставленные сведения не подтвердились. Повышенная убыль восполнимого ресурса исправительного добывающего предприятия полностью объясняется местной спецификой экологической ситуации, а также спецификой расхода жизненного ресурса у лишенных гражданства". Не остановиться взвесить, что каждое слово, в общем, будет правдой: и "экологическая обстановка" иной раз умудряется проламывать защитные барьеры производств на Хребтах, ища легкоусвояемой еды - и без того прибывшие получать полное повышенное взыскание с лишением имени и личного внутреннего отличаются небольшой продолжительностью жизни... И - мог ведь, самый строгий руководитель аттестации бы понял: мог практикант сделать такие выводы - все обстоятельства показывали, подталкивали - это правда. За исключением некоторых издержек, которые нетрудно приписать погрешности местного медицинского оборудования, перестраховке разумных, которым недостаточно вполне естественных причин расхода личного ресурса у рабочего персонала производств и вполне допустимых случайностей... Вполне объясняемых вполне обычным причинами.
  
  Если бы только не быть родом с Салькаари... Если бы только.
  Хотелось. До неусвоенных выражений и расхода ресурса - хотелось. И не получалось.
  
  Оставалось сидеть и чувствовать шкурой, как контраст между промозглым местным воздухом и теплой струей со стандартного обогревателя, что это такое - слова "свое место в мире". И "семейная специализация", что Лейвор наедине с собой выговаривал в интонациях подчеркнутых, но далеко не гордости...
  И себе на вопрос пришлось отвечать точно также...
  Совсем недавно. Рыжий Хойда - эс"тиер Хойда сен айе Шьонтаха из вспомогательных служб Башни транспортных каналов, временно назначенный служить охранником прибывшего ньера инспектора - даст крепкого пинка этому самому обогревателю, чтоб теплый воздух не уходил в потолок, а производил хоть минимальное полезное действие. И в сторону буркнет - не самым уставным и полагающимся по статусу, но уже привычным относительно близким обращением.
  - Так какой "разумный довод" мешает тебе разрешить этому болоту гнить дальше?
  - Семейный, - голос приходится собирать, за визит на "временно остановленную" четвертую выработку Лейвор крепко промерз. Но все же хорошо понятно - он это определяет не как ценность личной принадлежности... скорей как вывод восстановительного о недостатках его личного ресурса. - Я - эс Вильен. Мы умеем делать самую недостойную работу. Но мы не умеем делать ее некачественно.
  Движением ладони Рыжий Хойда ловит в воздухе что-то маленькое и давит:
  - Думайте, ньера инспектор, - выразительно выговаривает он. - А я пошел искать стыренный чайник.
  
  Хотя в первый раз известие о том, что ему здесь назначена охрана, Лейвора поразило и радости не доставило.
  
  Место первой практики ему досталось... весьма проблемное. К тому моменту как весьма поживший грузо-пассажирский выход Башни Сьонтаха соизволил задумчиво оценить показатели личного внутреннего, сверить допуск и цель прибытия ньера инспектора Лейвора эс Вильен айе Салькаари, совершенно неразборчивым автоматическим голосом прохрипеть что-то и, наконец, распахнуть перед ним одну из створок выхода (вторая жалобно скрежетнула и застряла), о своем месте назначения Лейвор знал практически всю доступную информацию. Ресурсные характеристики, особенности заселения, климат, специфическую фауну, благодаря которой городки служб Башни, а также транспортные службы расположились, по большей части в холодном и ветренном "каменном" поясе. Транспортные Башни и полагается ставить на возможно более открытых секторах пространства, но никто не обязывает заодно страдать их обеспечение. Особенно в случае постоянной загрузки транспортного канала. Но дополнительные расходы ресурса на транспортировку были признаны менее значительными, чем расходы на безопасность.
  Историю развития этого специфического мира он тоже изучал подробно. Первые отчеты изыскательского корпуса, в которых впервые упоминалось о специфике местной фауны и ее уникальности и опасности. Меньше, чем о предполагаемых полезных ресурсах склонов в секторах лесного пояса, что ныне называются Хребтами. Оценку комиссии, которой предстояло выдвинуть решение - с одной стороны, в Хребтах степень доступности необходимых для Тейрвенон ресурсов (далее следовал список, знаков за шестьдесят, даже Лейвор воспроизводил его с тремя запинками) была весьма привлекательной, если вынести за скобки окружающие природные условия. Но условия были уникальными, чем автоматически попадали под особенную охрану. А также хотели жрать и выноситься за скобки не собирались. Те, которые жрать не хотели, как, скажем, местный климат - тоже вкладывались в многочисленные строки расчетов, оценивающих общую затратность предполагаемых разработок. Что колебалась на границе "излишней".
  Мог оценить Лейвор и своеобразную точность решения, которое было принято. Службе наблюдения общества, как и некоторым другим службам, к сожалению, приходится в нечастых случаях неразрешимых конфликтов выносить приговоры, отделяющие отдельных разумных от народа государя, за их недостойные деяния различной степени тяжести. В большинстве случаев таких приговоров, данный восстановимый ресурс продолжает считаться частью великой и нерушимой, и при определенных условиях может вернуть себе право имени и гражданства. Как правило, подобный ресурс подлежит использованию на территориях, где по каким-либо причинам невозможно обеспечить защиту и должное качество жизни полноправным гражданам. Рекомендуется применять его на производствах, требующих повышенной задействованности личного ресурса прямой расходуемости. Условия Хребтов Сьонтаха соответствовали всем этим требованиям в полной мере и добывающе-исправительное производство было организовано там в короткие сроки. Правда, более подробно и наглядно ознакомившись с местными условиями организатор расхода ресурса Лейвор эс Вильен айе Салькаари посчитал, что сроки, при учете специфики территории, следовало признать чрезмерно быстрыми: низкая степень качества оной организации, даже при должном руководстве администрации, ощутимо мешала безопасности деятельности, а стало быть - и эффективности производства. А что касалось должности руководства... То, что администрация таких производств назначается "по принципу добровольности с многократным тестированием пригодности по эмоциональному ресурсу", сообщалось в информации открытого доступа. А практиканту Лейвору были известны также и дополнения, сообщающие, что "на местном уровне, по решению Cлужбы эффективности и Cлужбы наблюдения общества разрешено задействовать на управлении подобными предприятиями компетентных специалистов, оправданно вызвавших недоверие - на испытательный срок" - и, судя по доступной информации о нынешнем руководстве, принимать в расчет следовало именно это. Как эффективность их управления оценивают местные независимые наблюдатели, за которых вполне сходит Служба Защиты Башни, "ньера инспектор" также старательно занес себе в память - после. А тогда в память личного внутреннего отправилась максимально полная доступная информация как о разумных, что руководят обратившим на себя внимание производством, так и о тех, что - а также почему - становились его ресурсом. Во все возможности полученного допуска. Лейвор помнил, как усмехнулся, обнаружив, что именно здесь отбывал свое первое время наказания одна из характерных легендарных личностей для Службы наблюдения общества - ньера Йарто эс Нариль роэ Фарна. Знаменит он был исследованиями в очень чувствительной области для уроженца Салькаари - проблем Пространства Снов и практики переходов. А также тем, что по результатам данных исследований умудрился получать взыскание вплоть по признание действий недостойными и лишение гражданства - причем дважды. Видимо, обдумывать свой любимый материал он продолжал и в положении отсутствия гражданства. Предположение, изрядно заинтересовавшее исследователей биосферы и Проявляющих, - о способности местной фауны маскироваться и возможных причинах - принадлежит именно его авторству. Неудивительно, что Йарто эс Нариль роэ Фарна дважды умудрялся и восстановиться до полноправия. И в должный срок завершил дни свои в полном праве и в высоком статусе. Всего таких восстановившихся производство на Сьонтаха за все время существования насчитывало шестерых. Очень неплохой результат. Правда, при предыдущем руководстве.
  Непосредственный же повод для его прибытия... Знаки неофициального рапорта он просто видел, закрывая глаза. Мерцают и говорят о том, что общее объемное падение выработки производства связано с неопределенной природы воздействием, оказывающим существенное влияние на продолжительность эксплуатации восстановимого ресурса производства.
  Глаза Лейвор тогда как раз закрыл: сканеры личного внутреннего, что могли видеть и Время легенд, полосовали по ним немилосердно. И увидел...
  
  Но одно дело просматривать информацию, другое - спуститься самому в тяжелую серую мглу: низкое небо, разом сожравшее всю громаду Башни, мелкая морозная мгла - кажется, облачная пелена этого мира спускается до самой земли, очень холодно - до излишнего расхода ресурса, хотя Лейвор и отдавал себе отчет, что это не соответствует реальным показателям. Воздух, "пригодный для дыхания без ограничений", по правде очень мокрый и холодный, и реальная концентрация веществ, поддерживающих функционирование разумных, в нем кажется куда ниже имеющихся показателей. А еще воздух пахнет. Разогретым металлом - это Башня, и, целиком, чем-то кислым.
  По первому впечатлению можно было понять удивление эс'ри поддерживающих служб Башни, у которого слишком громко вырывается: "Пассажир?" - пока Лейвор спускается с лестницы. Старший встречающих не удивляется. Дожидается, пока гость спустится и ровным голосом приветствует ньера инспектора Ресурсной службы, представляется, продолжает:
  - Прошу разрешения сопроводить вас к эль"нере Сато эс Сенто айе Рианн-Марн, старшему контрольно-пропускной службы Башни.
  Упомянутый старший - не облегченная полевая, первая полоска золота на нашивках - крепкий, но видно - пожилой, с изрядной проседью и явно не выспавшийся - тоже не удивляется. Регистрирует прибытие, интересуется качеством и количеством информации, доступной "ньера инспектору", выдает положенные инструкции... Название подопечной земли эль"нере произносит по-местному, с шипящим, вообще говорит с сильным нижним выговором. А главное, с каждым словом создается впечатление, что непрошеный визитер мешает ему спать. В конце сонно озвученных пунктов он выдает, не выделяя "прошу вас дождаться выделенной охраны", так же и вслух роняет и: "Эс'тиер Хойда, вы просрались? - зайдите", чтоб внезапно проснуться на первое не по инструкции слово, получившееся у Лейвора: недоуменное:
  - Охраны?
  - В лесном поясе Шьонтаха, ньера инспектор, даже на условно охраняемой территории, незнакомые с местными условиями передвигаются либо на большой высоте, либо под охраной, либо в брюхе у того, кому будет угодно ими пообедать. На последнее я дать своего разрешения не могу.
  - Айе, - уроненное наблюдателем этой речи, что за ее время появился в узкой и холодной комнатушке, где расположился старший контрольно-пропускной службы, звучит как "браво!". Наблюдатель, явно короткоживущий, в полной полевой, шлем снят и закреплен, и видно, что этот крепкий малый ярко-рыжий, чуть более... лохмато, чем позволяет уставная стрижка. - Эс'тиер Хойда сен айе Шьонтаха прибыл.
  - Охотничек... - цедит тогда эль"нере. - Поступаешь в распоряжение ньера инспектора ресурсной службы Лейвора эс Вильен айе Салькаари, выделяю "рыжую птичку", отбываете на Хребет. Отвечаешь за его целость головой и двумя яйцами. Все принял?
  - Принял, эль'нере, - рапортует рыжий эс'тиер, заметно оглядывает Лейвора с ног до головы и добавляет неуставное. - Я ценю свои яйца. На Хребте особенно.
  - В экстренных обстоятельствах у тебя есть мое разрешение охотиться. На любое противодействующее, - говорит эль"нере Сато эс Сенто айе Рианн-Марн и видно, как рыжий открыто улыбается. Под уставное его: "Айе!" - командир роняет нежданное, негромкое и совершенно не положенное. Нижний армейский Лейвор изучил не в полной мере: его не часто записывают. Но все же достаточно, чтоб понять:
  - Вставьте этим засранцам разрядник в жопу, ньера инспектор! - бодро выпалит очень сонный эль'нере. И дальше командует. - Можете отправляться.
  - Как жаль, что это не приказ, - громко за закрывшейся за ними дверью говорит эс'тиер Хойда. - Как жаль, что не мне.
  Потом он долго молчит. Пока идут до летных площадок "наземных", пока грузятся в "рыжую птичку" - стандартный армейский маломестный, действительно раскрашенный в теплое - рыжий, охристый, темно-красный. Только армейский явно щурится на открытое удивление Лейвора, обнаружившего, что с катера не снято ни единицы из полного вооружения. И еще раз щурится, когда Лейвор защелкивает фиксаторы сиденья - по привычке, конечно, к гражданским... Но на забытую верхнюю пару ему указывают также молча.
  Молчит и Лейвор. Пытается обдумывать. В голову же приходит лишнее и ненужное. Назначенной охраны - с полным правом распоряжения - он совсем не планировал. Также требуется обдумать и распределить поступившую эмоциональную информацию, слова про засранцев ей считаются. Также...
  
  ...Там серое низкое небо, сверху - колючая занавесь облаков, катер идет почти на средней гражданской высоте. Снизу кто-то постелил небрежно тоже грязно-серое полотно: каменный пояс. Так долго. Нескоро сменится пейзаж под нижними плоскостями катера. Вытерли тряпкой что-то грязное, кровавое не иначе, бросили смятой, подсохла. Грязно-красный, темный, потеками, охристый рыжий, земляной, где-то еще проглядывает, сминается - серое, светлое. Можно оценить карту, она скажет - углубляемся в границы лесного пояса, постараться оценить, сколько еще до выхода в сектор Хребтов... Наземная температура незначительно сдвигается вверх, но по показателям снизу все равно "незначительные твердые осадки". И наземное, растущее, "идеально приспособленное к местному климату и уровню тепла", размыто темным, серым, грязным. Придется понимать, что обстановка будет способствовать излишнему расходу эмоционального ресурса. Лейвор это именно так и думает, подбирает наиболее адекватную формулировку. Когда рыжий эс'тиер внезапно подает голос:
  - О, вам повезло, ньера инспектор - местная фауна пошла прогуляться по открытому... Хотите оценить?
   Жесткий, с не лучшим выговором средний фаэ его подчеркнуто отстранен, несмотря на неофициальность содержания. Дождавшийся хоть какой-то реакции Лейвор адресует согласный жест. Чем-то очень на него похожим эс'тиер Хойда бросает на его обзорные увеличение изображения по каким-то из нижних квадратов.
   Ассоциации картинка вызывает своеобразные... Темно-красное, в земляной, с несколькими яркими проблесками, плотное, взбухшее жилками, взгляд видит единую массу, не сразу ему докажешь, что перед ним, должно быть лес и листья. А посереди неторопливо движется... больше всего по цвету и форме это похоже на продукт дефекации: условно-продолговато-округлое, земляное. Правда, если верить показателям - Лейвор не без усилия их считывает, размеры у этого... продукта - последний знак сбоит, но это не спасает. Их катеру оно конечно сильно уступает. Но индивидуальному гражданскому будет примерно вровень по обводам. Пальцы все ж выпускают вопросительный жест в направлении экрана.
  - Из самых крупных травоядных, - говорит тогда эр'тиер, - вернее, всеядное. Теплокровное. Бронированное немногим хуже полной полевой. С носа по задницу. Как, отсюда на говно похоже? - когда на это он поймает очередной согласный жест Лейвора, то подарит еще один острый, изучающий взгляд. И фыркнет. - И не только внешне. Реально жрут все. Идут и жрут на пути все, что получается сшибить. Это одиночка, с детенышами они стадом прут. Пойдет такое поперек твоего лагеря... Глаз у срани нет, мозга с два кулака и дофига брони. Хорошей. Рекомендуемой мощностью не возьмешь. Кто отбывает, из нее псевдо-"защитку" увозят.
   Действительно - отмечает Лейвор - вслед за объектом, что постепенно скрывается от внешних обзорных под плотную стену красно-охристой... наверно, листвы, остается след. Неровная черная... колея. А рыжий эс'тиер сбрасывает изображение с увеличения и говорит - как в пространство, безличным.
  - Но в здешних лесах водятся и те, кто на этих охотится и жрет. Я рад, что вы не очередной биолог с засранными мозгами. Ньера инспектор, можно ли вас спросить?
   Он услышит обращение. Про себя признает, что с тех пор, как охранник заговорил, обстановка выглядит... менее ресурсозатратной. И скажет наконец:
  - Да, разрешаю.
  - Ньера инспектор, могу ли я узнать, какая необходимость принесла вас в эту дыру?
  Лейвор постарается сам посмотреть. Подробным взглядом. Словно пересчитывая полосы на его нашивках, и проверяя, не превышена ли штатная норма всего... навешенного боекомплекта. В заднюю дверь, правда, стучится мысль, что скорей всего охранник правильно понимает: "ньера инспектор" имеет крайне общее представление о данных нормах. А потом можно и сказать:
  - Можете, - и воспроизвести, почти слово в слово то, что прячется знаками на той стороне взгляда. - Я должен выяснить, с чем связано общее объемное падение выработки производства, а также - в чем причина резкого снижения продолжительности эксплуатации восстановимого ресурса.
   Лейвор никогда не думал, что это возможно - выдать достаточно яркий жест руками в полных фиксаторах - за управлением армейского катера. Стоит себе отметить: можно. Это более содержательная информация, чем то, что жест говорит. Похоже, нижний родственник: "Что за ерунда?" Скрывать его не собираются. Дальше рыжий умудряется почесать загривок, уложить катер на поворот при выходе из этого действия. И выдать:
  - А, понял. Обеспокоились тем, что "батарейки" дохнут как грибы-падальщики?
   Лейвору какое-то время придется подумать. Догадаться о том, что подразумевается под "батарейками", прикинуть, что о сроке жизни грибов-падальщиков и что это такое он не имеет представления. И все-таки решить, что эр'тиер Хойда основной смысл понял верно. Что движением и отметить.
  - Бесполезное занятие, - отзовется тогда эр'тиер Хойда. Какое-то время помедлит, отвлечется на управление... куда они снижаются? - прежде, чем добавить. - Извините.
  - Продолжайте, - ровно произносит Лейвор. - Если есть возможность. Мне интересно, почему бесполезное?
   На "возможности" тот открыто усмехается. На обзорных - ниже, ближе - приглаженные серые склоны, темно-красный плотный покров леса...
  - Вы, ньера инспектор, в курсе, сколько можно протянуть... в состоянии "батарейки"?
  - Примерно - да. Насколько известно из информации открытого мне доступа, есть незначительные равные шансы, зависящие от степени понесенного воздействия и общей надежности личного ресурса, продержаться по завершение взыскания и далее восстановить имя и статус или полностью растратить личный ресурс в связи с потерей привычных функций личного внутреннего. Но в среднем случае, продолжительность функционирования незначительная, в пределах звездного-полутора, - кажется, рыжий эс'тиер подчеркнуто фильтрует его средний официальный... изображал бы, что спит, но не похоже, судя по тому, как уверенно держит катер над серым лабиринтом скал среди леса.
   Продолжает Лейвор, не поменяв интонации:
  - Мой прадед продержался около девяти малых лет. Из-за местной специфики Салькаари.
  В ответ - резкий бросок взгляда, и такой же всплеск ладони. Жест теоретически армейский. Что информация принята и осмыслена. По скорости можно добавить и эмоциональной составляющей. Вроде: "вот как".
  - Дерьмовая, наверно, работа... - вдруг взвешивает эр'тиер Хойда. И так же вдруг на обзорных вырисовываются явно не природные контуры. В склон вгрызлось, частично его съело, объемное производство, - это, с темно-рыжими шрамами отвалов, вероятно разработки, искрами отсекает обзорный сеть барьеров вдоль территории производства. А отдельно светящееся "ядро" за рыжей насыпью - видимо, рабочий городок.
  - Не знаю, - говорит Лейвор. - Первый опыт.
   Угадал верно, катер идет к тому, что определил, как жилой городок. Чуть не пригладив ту рыжую гряду по верхним камешкам, на хорошей скорости. И сигналит - звонким, прерывистым - ага, вот и опознавательный сканер.
  - Вот дерьмо, - роняет эс'тиер Хойда, куда именно - голос потом подскажет. - На четверке опять опоры просадили, экономят, засранцы! - он слышно выдыхает, резко, что даже катер отмечает, переходит на посадочный. И бросает дальше. Отстраненным. - Я - эс'тиер Хойда сен айе Шьонтаха, если что - Рыжий Хойда, и, увы, отвечаю за вас головой. Сейчас вас будет... - кашлянул, - встречать местное руководство. Если потребуется, скажите: четвертая выработка и оцените лица. Часть местной информации, непроверенной, готов предоставить. Если интересует. После. А сейчас - торжественная встреча. Даже дальний сканер запустили, дристуны.
  
   По выходу с этой "торжественной встречи" с обозначенным Хойдой качеством работы Лейвор готов был согласиться. "Ньера инспектору" совершенно не обязательно было мерзнуть в гостевом доме, требование было из разряда рекомендуемых: "с учетом местных условий". Лейвор и рассудил - с учетом. От главного администратора производства и разнообразных его подручных принимать было невозможно. Ни мелкую услугу, ни воду в жару. А "жилое помещение повышенной комфортности" - совсем нельзя. Не говоря уже про накрытый стол - с деликатесами, которые сюда явно не поставлялись, и запрещенным на исправительных производствах алкоголем. О последнем он не преминул напомнить пункт инструкции. И поминал ее многократно. Сообщив, что не голоден, возможностями местного хлебосольства не интересуется, а вот информационной базой предприятия - интересуется очень. Провести первое, беглое ознакомительное знакомство. Да, прямо с дороги. Да, ему разрешено провести в административное помещение, где он собирается знакомиться с данной базой, назначенного ему охранника. И он собирается воспользоваться данным разрешением. Эс"тиер Хойда на это - медленно и открыто - потратился на одобрительный жест. Лицо господина администратора, изрядно округлое, на этом изрядно же вытянулось. И совет охранника он тоже выполнил: пришлось. Попросить подробного объяснения причин консервации четвертой выработки. И тоже оценивал прорывающуюся эмоциональную мимику...
   Хойда заговорит уже на улице, по дороге к гостевому дому. Приостановится и выскажет:
  - Мне придется из-за вас рисковать головой. Но, похоже, вы того стоите, - он оставит отстраненную, официальную манеру речи, прорежется жесткий выговор нижнего фаэ. - Разрешите вас спросить, - "да" - стряхнет Лейвор с ладони. - О первых впечатлениях от местной администрации, ньера инспектор.
  - С первого впечатления рано делать вывод о категорической и небезопасной некомпетентности их на месте, которое они занимают, но...
   Хойда тряхнет головой и усмехнется, перебивая:
  - То есть, вас тоже с этой выставки блевать тянет?
  - Ну... - взвесит Лейвор. - Да, можно и так сказать.
  - Тогда, - говорит Хойда, оглядывая помещение гостевого дома. - Когда я вернусь с чайником и пайком, я вам подробно расскажу местные легенды о четвертой выработке. Договорились?
  
   Хойда рассказывал негромко, увесисто, укладывая в повествование нижний армейский и не самые понятные жаргонные выражения. Лейвор запоминал и переспрашивал. Началу истории непосредственно Хойда был свидетелем. Когда "был молодой, зеленый, только-только полосатый". Когда одна из дробилок выработки со склона вылетела. Летела далеко и качественно, вплоть по барьеры заградительного контура, была груженой, поэтому опору защитного контура сложила всмятку - с контуром вместе. Фауна обеда не упустила. Армейских тогда как раз и направили прорвавшуюся фауну с территории производства выбивать. Не самая сложная была из операций. И урона восстановимому ресурсу нанесено было умеренно. Эти же данные содержались и в общей информации. В них не было только острой образности отдельных реплик Хойды. Восстановимый ресурс, на котором работала пресловутая полетевшая дробилка превратился в такую смятку, что даже фауну не заинтересовал. По официальным данным - несчастный случай. Можно принять за правду: специфика управления техникой на добывающе-исправительном производстве плюс весьма... экономные стандарты техники безопасности без последствий логично не обходятся, а последствия бывают разной степени тяжести. Это Лейвор взвесил сам, собрав в голове доступные данные. А эс"тиер Хойда добавил дополнительных показателей. "Мой тогдашний командир не верил, что навернулась она случайно. Слишком метко грохнулась. Я тоже - как прицеливался, срань..." Дальше Лейвор слушал долго. Не без интереса. С парой наводящих вопросов получалась... интересная картина. Теоретически, задействовать находящихся на положении восстановимого ресурса в производствах, требующих сколь-нибудь расширенной интеллектуальной активности, считается малодопустимым, за исключением нечастых случаев невысоких степеней взыскания. Так что управление местными агрегатами требовалось обеспечивать либо дистанционно, либо под командованием полноправного специалиста. Имеющийся восстановимый ресурс задействуется... в целом, местное определение было верным - как "батарейки". Но дистанционное управление добывающими агрегатами требует изрядного расхода энергозапаса, а найти требуемое количество полноправных специалистов и обеспечить им необходимые условия жизни... здесь - и надо предполагать, добывающе-исправительное производство на Сьонтаха в этом смысле было не уникально - многозатратная проблема. Решается она не самым позволительным, но возможным способом. Управление большей частью производственных агрегатов перекладывают на местный восстановимый ресурс, обладающий сохранившимися двигательными и умственными навыками. Что позволяет производству ощутимо сэкономить. А самому ресурсу - с вероятностью - сохранить в большей степени те умственные навыки, и состояние собственного личного ресурса в определенной целости. Разумеется, эта возможность предоставляется только тем, кто еще может вернуться - в имя и статус. Не афишируемая широко, но повседневная практика примерно в половине из десятка имеющихся добывающе-исправительных. В целом - практика, которую можно признать и разумной.
   Хойда это озвучивал иначе: "А лишнее на удаленку на фига тратить, когда можно себе на обогрев пустить? Вот и пинают за рычаги "батарейки", походячей и сговорчивей, что дотерпеть должны, - дальше задумается и так оценит вероятность. - Не знаю, это как дерьмо в голове должно было вскипеть, чтоб от все-таки шанса с обрыва с дробилкой сперднуться?" Потом он остановится. Снимет перчатки. Возьмет чашку горячего чая, пар поднимается - похоже, греть руки. Глотнет. И взвесит:
  - Я бы не так действовал.
   Для заинтересованного жеста: "А как?" - Лейвору приходится поставить чашку. ("Чай армейский, прессованный, второсортный, - фыркает рыжий эс"тиер, когда возвращается в отведенный им участок гостевого дома. - Вытерпите?" - "Постараюсь", - задумчиво оценивает Лейвор. - "Горячее отвратным редко бывает", - выдает Хойда в ответ, с интонацией выше нужного. Чай смоляной темноты и непривычной древесной терпкости, но не отвратный. Тем более при учете температуры гостевого дома).
  - Не на карьере складываться надо, толку-то, опору сшиб. До вечерней сдачи потерпеть, пару камней под ограничители катков, каменюг там завались - а там как повезет, размахнуться - и от приемки в дерьмогородок. И всех на щебенку, пока "пропайкой" насмерть не вырубят... а эти-то - пока-а просрутся! - яркий его эмоциональный выплеск интересен отдельно, но сначала - о более важном:
  - А это технически возможно?
  - Думаю, я смог бы, - оценит эс"тиер Хойда, хлебнет чаю и усмехнется. - Только я, ньера инспектор, "первый звездный" без этой штуки бегал, - щелкнет, не прикасаясь, по верхним выходам личного внутреннего "армейской прошивки". - Сен айе, не гожусь - на такую работу во благо, облажаюсь - выведут и шлепнут. Если заряды захотят тратить. А "батарейки" - вам видней, некоторые без нее как ссать, говорят, забывают.
  - Продемонстрируете? Вариант... такой обработки дробилки?
  - Я зря, - очень слышно, насмешливо тянет тогда рыжий охранник. И встык, удивленно. - Вы полезете прямо к выработкам?
  - Полагаю, мне придется. В четвертую - вероятно с высокой точностью.
   Хойда смотрит. Он смотрит долго, потом открыто выражает свое удивление. Двумя руками. Высоко. Слова правда странно сочетаются:
  - Вы ебнутый, ньера инспектор. Но вы заслуживаете уважения. Слушайте дальше. Только для начала... если вас интересует личное мнение?
  - Очень - если вы отвечаете за меня головой.
  - Принято. По мне - первое, что надо сделать, чтоб это... дерьмовое производство сколь-нибудь с толком работало - собрать все местное начальство, погрузить в ближайший катер-два, не в птичку - в ресурсовозку и выгрузить в десятых секторах лесного, к шьонайсским гнездам, пусть фауна радуется. Потом уже можно что-нибудь делать. Вот так.
  - Я... приму вашу оценку, - негромко говорит Лейвор.
  - Хорошо. Тогда треплюсь дальше.
  
   То, что рассказывал рыжий эс'тиер подтверждало записанное как на внутренней стороне век. Обоснованием укладывался негромкий, грубый нижний фаэ:
  - Первым мог быть и Плюха, ну, эс'тиер Терхн сен айе Шьонтаха. Расчистку допоходили после, как фауна ломанулась - не оставили ли шьонайссы на нижних ярусах закуклившихся говняшек - их мелочь, как свернется, хрен от местности отличишь, только тем, что чутка теплее. Плюху с нижних ярусов вытащили дохлым. А не пожратым. По официальному исследованию - сердце отказало. Ну, посмотрели, плюнули, Плюхе-то оставалось - две зимы и дослужил, под пятый звездный, тут это немало. А пил последние годы как не в себя, чего б не кончиться. Дальше точно с нашего эль'нере Сато запросите - "батарейки" заканчиваться стали. Там же, в нижних тоннелях - там материала под ресурс богато, туда и дробилки и погрузчики гнали. Штук шесть-семь "батареек" кончилось, пока местное начальство завопило. Эль'нере Сато тож почесывался - тут на него взвалена официальная регистрация живых ушедших и отбывших, а те, кому вернуться в имя и статус разрешено, посмертно возвращаются... ага, знаете. Он один раз лишнее взвесил - не его задача - предполагаемый объем личного ресурса "батарейки" и скорость, с какой завершились. Быстро, как перднуть... А больше ничего подозрительного. Что сердце выключится или башку переклинит - так "батарейки" штатно завершаются. Но под отчет звездного местным начальничкам жареным завоняло. Господа нас вызвали, быстродействующих Службы Башни, орали, как их за яйца ежемуха цапнула. Я тогда очередных биологов с засранными мозгами охранял. Как очевидец, не расскажу, но Старик - это эль"нере Сато - где-то матерился. Пришли, красавцы: это вы тут должны нас от фауны охранять, а не охраняете, а наш ресурс фауна жрет... что значит охуели?! так вот же ресурс, дохлый и обглоданный. А то ж его не обглодать - если через их экономию защиты местные "хорьки" туда-сюда шныряют, эти мелкие, безопасные в общем... всеядные с уклоном в падаль. Шьонайссы жрут теплое, с костями и с кожурой. А местный главначальник разоряется: что значит, сами друг друга порвали?! это вы у меня тут сами друг друга порвете, если фауну не найдете. Эти и взбзднуть без посторонней помощи не в состоянии, а вы - порвали! Послали армейского - пошел. Под надзором, значит, господина инспектора-наблюдателя, - Хойда прерывает рассказ, допивает чай, шумно ставит чашку на стол, слышно выдыхает и говорит. - Их тоже принесли. Из тех же нижних тоннелей. Тоже дохлыми. Господина начальника и Пырло, эс"ри Шуйя, из наших... Как их задохлик, ешь его шьонайссы все посмертие - не скажу, а за Пырло - срать перестану, не поверю, что эта сплошная лобовая броня по естественным причинам от обильного кровоизлияния в отсутствующие извилины погибла. Легенда вся. Ньера инспектор... Вы по-прежнему хотите в выработку?
  - Не хочу, - в тон ему усмехнулся Лейвор. - Но должен. Я постараюсь учесть эту дополнительную информацию, - и внезапно окатит противным, липким жаром - стыдно. Чью часть отчета проглядывал по верхним знакам. - А что по поводу событий сказал здешний Проявляющий, специалист по измерениям и контролю колебаний фона Tairhien? И, - вот того хуже: не получается представить себе лица специалиста, что в штате таких предприятий точно должен быть, и судя по усвоенной информации, наличествует... а ведь все были представлены, еще и вслух вырывается, хорошо хоть поймал поправку на местное произношение, - ньера Олиер эс Шивера айе Шан-Шерда - кто он?
  - Ха, - выдыхает Хойда, - вспомните такое, унылое, в дальнем углу. - При этих словах рыжий эс'тиер старается опустить голову, свести плечи - уйти внутрь себя, насколько позволяет полная полевая... При его тяжелых обводах не получается, но успеха он достигает: невзрачного фай, как спрятавшегося за колонной приемного зала, Лейвору удается вспомнить. - Вот не иначе, - в голосе Хойды, увесистым - смех, - сослан сюда за полное служебное несоответствие: должен был родиться баклажаном, да что-то при распределении коротнуло. Но о чем трындеть не буду, его подписи под нормальностью здешних условий своими глазами не видел. Слышал, по его предложению четвертую выработку и закрыли. Выясните, ньера инспектор...
  
   ...Это выяснится потом, что именно руке невзрачного ньера Проявляющего Олиера эс Сивера айе Сансерд принадлежало неофициальное заявление, что Лейвор читал цветными знаками - вот только-только закрыв глаза. А также подробный негласный отчет, замеряющий условия функционирования местной... ненормальности, в котором Лейвор понял мало, а вот приглашенный специалист вцепился, как в редкий деликатес.
  
   Но никакими данными из этого отчета он еще не располагал, когда их катер снижался над четвертой выработкой. И хмурый эс'тиер Хойда договаривал основные правила техники безопасности, а в образцово подогнанной полной полевой было тяжело и все равно холодно.
  "Объясняю, - помнится, фыркает Хойда, которому только что сказали несусветную глупость: зачем на защищенной территорию лезть в полную полевую. С защитой. - Обеспечение защиты сдохшей выработки просрано так, что опоры сами проседают. Явятся шьонайссы пообедать - я не обещаю, что не просадят. Вот такую, - отмеряют пальцы, - каменную стенку они проламывали, сам видел". И еще один напутственный афоризм оттуда же - когда уже замер катер, серое, ровное под ним еще хранило память, что было некогда покрытием посадочной площадки... относительно качественно: "Главное правило безопасности на Шьонтаха, - усмехается Хойда, перед тем как задвинуть верхнюю защиту. - Ничто не безопасно. Даже если таковым кажется".
  
  Четвертая выработка - надо отдать ей должное - безопасной ни выдоха не казалась. Страшное здесь могло прятаться где угодно. Серые отработанные россыпи, темные от пропитавшей их воды сильно сужали обзор. Камень и камень - а снизу уже зацеплялись, росли жесткие, красные щупальца-листья - поверх чего-то... опять похожего на дерьмо, теперь и по размеру. "Не наступайте, - предупреждает Хойда. - Скользкое. И прорастает". Небо, и без того низкое, загораживали, скребли опоры страховочных оград и транспортеров, тонули в мокрести объемные столбы, изредка спуская из тумана щупальца подъемников и паутину отключенных энерговыводов, колыхалось что-то, звенела мелкая замерзшая крупа. Холодно было. Но, несмотря на холод, пахло. Так тянуло спросить у Хойды - кажется ли, что в мерзлом воздухе отчетливо пахнет дохлятиной...
   Но недолжно отвлекать охранника. Сейчас. Уверенность движений Хойды, его редкие команды, броски описаний были... твердым берегом в этом мерзлом сером и небезопасном.
  - А "хорьков" нет, - бросает реплику эс"тиер Хойда. - На нижние?
   Лейвор тяжело сбросит жест согласия. Холодно. Пальцы и в перчатках мерзнут. Вспомнит, как в административном корпусе с утра старательно убеждали в нецелесообразности визита в четвертую выработку, даже смогли признаться, что защитные заграждения ненадежны, что может угрожать нежелательными последствиями для ньера инспектора. Как выговаривал: "Это опасно", - в сторону ньера Олиер эс Шивера тщедушный местный Проявляющий. Как переглядывался состав руководства, узнав, что ньера инспектор именно желает отсмотреть временно остановленное производство и оценить характер "непредвиденных воздействий", чтоб составить полное мнение. Как ухмылялся перед этим вылетом Хойда: и правильно, что от местного сопровождения отказались, с этих, по усрачке, станется, вещает сопровождающий про геологические богатства, а сам, втихушку, прикидывает - в какую бы трещину инспектора выпихнуть наружу: лес - закон, следов не будет. Воздействие съело. Усмехнулся еще: мне, конечно, разрешено охотиться, но там и без этих дел будет. Пока Лейвор выговаривал: "При том, что мне как раз разобраться должно, что там за воздействия".
   Вспомнил... чуть не прослушал:
  - Дробилка слетела со вторых южных, вон там, - Хойда показывает на черную конструкцию высоко на склоне: почти тонет в тумане. - Опора ограды - за насыпью мерцает. Новая. Уже просела. Почему зверья нет, я удивлен.
  - А откуда... мертвых доставали? Нижние... тоннели?
   Хойда молча указывает вперед. Черная, в искрах капель - под его нарукавной подсветкой - опорная оплетка тоннеля, замершая, невнятная от тумана конструкция подъема. Потом жестом же: "Лезем?" Когда Лейвор кивнет, Хойда потратится и на слова:
  - Как мне туда не хочется...
  - Мне тоже, - выдаст Лейвор в отстраненное уже:
  - Справляетесь с встроенными системами видения или попытаться распинать местную подсветку? Толку от нее...
   Он отмахивается: справляюсь. Идти внутрь, под темные полосы оплетки, под замершие механизмы, в густую темноту - очень... не хочется. А надо.
  
   Страховочная подсветка внутри нижних тоннелей, удивительно, но действовала. Отслеживала разумных, мерцала, пытаясь засветиться. Толку с нее было, правда.
  Свет. Тускловатый, чуть отливающий синевой, обыкновенный для мест, где его не надо слишком много. Ложится по направляющим. Блестящим. Точно транспортер шел вчера. Свет, не мешающий темноте и не дающий теней. Лейвор еще слышит, как Хойда сплевывает: "Вот дерьмо!" - и, похоже, окончательно переходит на внутренние обзорные.
  
   Зрение им вообще тогда не понадобилось.
   Прошли недолго. Эс"тиер Хойда потом запросит, ему ответят. Связь с погибшими пропадала чуть позже. На следующей - через одну - площадке спуска. Выругается еще, что надо было раньше головой думать. А не говном непереваренным.
   Лейвор выслушает. Помнили оба. Как это было... Как накрыло - внезапно...
  
   Держались рядом. Еще помнил, звук издаст Хойда, когда Лейвор запнется - и гулкая полая железяка покатится вниз, по ступеням - стук, еще стук, гулко: бац - и остановится.
  Отдельно было.
  
   Пыльно - назвал себе Лейвор. Медленно так. Шаг вниз со ступени все тянулся, он все думал. Не удивительно, что пыль... все-таки добывающее производство... выработка. Камень. А опалубка лестницы блестит. Мокрая. В потеках. Где-то ниже капли срываются, тинькают, плюхают. Мокро. Холодно.
   Пыльно. И далеко так - отдельно - страшно. От самого себя отдельно...
   Потому что всего нет и ничего не значит. Никого - и совсем один, потому что все по другую сторону, потому что совсем - со всю великую и нерушимую, а тебя просто нет, есть насквозь пустое место и вообще не будет, а будет холодно, и пробирающий насквозь гул транспортера, гулкая пульсация там сверху, дробилки на новую глубину пошли - и это все есть и будет без времени - а тебя совсем нет...
   Так, стоять!
  
   Вечером Лейвор возьмет у ничуть не удивившегося просьбе Хойды уголек благодарственного, и будет долго выговаривать, называть имена - тех, кто его учил с первого общеобразовательного, тех, благодаря кому внутри внезапно включился - предохранителем - он же, другой, со стороны... Смотреть и опознать.
  
   Пыльно? Откуда - раз-два, смотреть глазами - пыль, если ты в фильтрах? А по стене, за решетками - вода. И... пыль сухая. Горячая. Белая. Как яркий, ослепительный под солнцем раскаленный песок. И соленая. Там не видно. Просто... ясно. На краю зрения, в море белого, ослепительного - скалы, острые, словно была вода - вчера ушла, темные. А небо над ослепительным, залитым солнцем песком Пустыни окончания - черное. Невыносимо, насыщенно, как ни одно ночное... Где... я? - кровный кошмар жителей Салькаари... будь он благословен.
  
   Потому что Лейвор знал - потом уже знал, как мало от него в тот момент оставалось, но этого "мало" хватило, чтоб еще один он - был: смотрел со стороны и оценивал ровно. Считал, пока шаг все тянулся... Пыль - чужая, которой здесь никогда не было, и чужие, извне накрывшие ощущения, и отдельный, плотный, тягучий страх... Все приметы сходятся.
  
   Его почти не было - и рядом никого не было видно, мир был другим и время - но Лейвора хватило. Собраться и вспомнить - хотя бы о том, кто стоит на тех же ступенях на шаг впереди его:
  - Назад! - голос получился, показался совсем громким. - Эс"тиер Хойда - на-зад!
   Дальше было стремительно - как ударила волна. Словно не сами бежали - вынесло, и как под водой - перевести дыхание можно было только потом, сверху, под колючим снегом: непогода успела ощутимо усилиться. Это было хорошо - стоять, понимать что есть, что они оба есть - и дышать. Потом получится приподнять фильтры и почувствовать, что воздух холодный и в нем точно - отчетливо пахнет падалью. Первое, за что зацепиться:
  - В-воняет, - выговорит Лейвор.
  - Дохлятиной? - быстро откликнется Хойда, подтвердив: ему не кажется. - Это падальщики. Грибы. Вот эта дрянь, на говно похожая, - и, вслед, голоса не изменив. - Отбываем?
  - Полагаю, да, - согласится Лейвор.
   Снова рыжий эс"тиер заговорит только когда "птичка" поднимется над съеденным склоном, и четвертая выработка останется только мерцанием на обзорных:
  - Ньера инспектор, разрешите вас спросить - что это было за дерьмо?
   Он еще какое-то время взвешивает. Чтоб потом озвучить:
  - Я не специалист, но могу предположить, что в выработке крайне повышенное... воздействие Tairhien, опасное для живых. Предположил бы даже обосновавшегося на этом участке пространства taer, - только обозначив это, Лейвор задумался, насколько армейский с дальней окраины великой и нерушимой обладает информацией о неприятных особенностях соприкосновения мира людей с миром другим, что уроженцем Салькаари, к счастью, вызубрена с детства. Насколько Хойда верит в их реальность, он взвесить не успел...
   Эс"тиер Хойда ловит услышанное, движением: надо же. И выговаривает вслед:
  - Ну мало тут говна! Значит, голодные? Ньера... Лейвор, похоже, я перед вами в долгу. С этой... живностью мне сталкиваться не приходилось.
  - Я тоже недостаточно компетентен. Они поступили правильно, закрыв выработку. А в целом - мне придется потребовать специалиста, - оценит он вслух. Через подчеркнутую паузу эс"тиер Хойда заговорит снова:
  - Опасаюсь, я скоро верну вам долг. Не понимаете? - ловит он жест и усмехается. - Здесь работает только один вид связи: всем открытая. Местному начальству, для начала. А даже я в курсе пунктов инструкции, которые грозятся сраку на уши натянуть - тому, кто просрать умудрился, как батарейка позволила себе посмертьем распорядиться... Ссыкотно господам будет - похуже, чем мне в той дырине. А, лес закон, а я - охотник, отобьемся глядишь. Если не передумаете.
  
   Это в тот вечер сидели они в гостевом доме, обсуждали ситуацию, незаметно перейдя на разговор на очень близкой дистанции, это там он смотрел на экран и так представлял себе, как набрасывает - не то, что должно, а то, что спокойней... Потом вернулся ругающийся Хойда: чайник все-таки сперли с концами, остановился за плечом, зачитал вслух: "...и вынужден просить прибытия специалиста", сделал выразительный жест ладонью и уселся рядом - проверять вооружение.
  
   Ответ поступил удивительно быстро. Пары дней не прошло, как отозвалась не только местная Служба эффективности ресурсосбережения сектора Рианн-Марн, к которой был приписан, но и ближайшая Служба наблюдения Приливов. С требованием продолжать собирать необходимые данные для общей оценки деятельности предприятия, а также - дожидаться присутствия специалиста, которому уже поступил вызов.
  
   А потом были еще дни. Там, где с утра до вечера таскался в административный корпус, изучал подробную информацию - там и без четвертой выработки разного... неоправданного хватало. Не сильно прикрытого. На второй вечер в их гостевой дом попросился местный Проявляющий. С дополнительным негласным отчетом о специфике изменений фона присутствия Tairhien в секторах, принадлежащих добывающее-исправительному и в четвертой выработке. в частности. Догадаться, кто, с высокой вероятностью, был автором послания, Лейвор смог уже тогда. Дополнялся отчет довольно честным рассказом, на который выразительно кривился эс"тиер Хойда, не пожелавший предоставить "ньера Ольеру" возможности переговорить с господином инспектором лично. Впрямую: он здесь еще живой нужен. Странно было принимать откровенные признания в невысокой компетентности в области нежелательных изменений Tairhien и еще удивительнее - от взрослого разумного - в том, что здесь он откровенно боится... Потому что очень хочет выбраться отсюда. Хоть когда-нибудь. Не пообещал: переложил решение на специалиста. Потому как не мог оценить практическую ценность отчета и насколько она, возможная, соотносится... с не самым достойным поведением.
   Случилось Лейвору за это время осмотреть и рабочие выработки, когда Хойда как раз наглядно ему продемонстрировал способ действия с дробилкой, выяснилось, что правда - есть возможность использовать ее как специфическую... атакующую технику. А также оба выясняли, сколько снято на другие цели с защитных оград выработки, и что именно они в результате такой экономии удержат. Некрупного Лейвора - с вероятностью, но аналогично сорвавшуюся дробилку или "точно вознамерившихся пообедать зверюг", - добавил Хойда - сильно под вопросом. Как раз тогда, когда отсутствовали, из гостевого дома... вернули обратно, то есть, тоже сперли, улучшенный обогреватель.
  
   А ближе цифр отчета Лейвор запомнил то, что было личным, было недолжным - сильней день ото дня было. Отдельно. Был тот слой себя, который поднимался и задействовал каждое утро - делать должное, необходимое на сегодняшний день по проверочным инструкциям. Укладывалось в "я должен", как собираемая информация в ячейки личного внутреннего, которая по возвращению (или в случае невозвращения, как напоминал параграф в голове), должна была быть подвергнута полному анализу. А усилий на это с каждым утром требовалось все больше... Говорил себе: непривычные условия, низкий уровень температур и специфический климат. А просто - мерз, нескончаемо - в доме, в информаторской администрации, при уличных передвижениях; холод был, и от него не помогало осознание норм обогрева. А низкое небо лежало на плечах - неизбежное и тупое, как почти неприкрытый расход ресурса некомпетентным руководством добывающе-исправительного. Лежало и просачивалось внутрь - серым, тягучим, безысходным... будило недолжный осколок накрывшего там, в выработке. (Так не бывает? - инструкции молчали). Что тебя нет, а все это есть и так будет вечно - и ты ничего не сможешь сделать... И текло непроницаемой стеной воды, от которой все должное, что он же был и делал день за днем, становилось все отдельней. Каждым утром напоминал себе, что должен вставать и действовать, и все тяжелей было отталкивать - простое: что не хочет и вылезать из относительного тепла спальника. Никак вообще... Эс'тиер Хойда, похоже, это разглядел. В день, когда ему в первый раз пришлось пострелять... Лейвор и понять не успел, что такое, когда был поставлен очень быстро за спину - и ошеломленно смотрел на искры выстрелов. И потом, так же тупо, на результат: так отдельно понимая:
  - Но Хойда, это ж растения?
   "Брехня!" - стряхивает он с перчатки и подгоняет своей... штуке новые энергоблоки.
  - Хрень точно не опознанная, но плотоядная, - говорит потом. В безопасности. - Ядовитое и бьет обширно, ежли в защите где просрали...
   Тогда - ну что было делать, посмотрел на биологические лохмотья, тускло согласился. Больше ни о чем не спросил. И не ожидал, что в катере его встретит негромкая реплика:
  - Интересно, у тебя голова не треснет, если задраиться - и рвануть над облаками?
  - А это разрешено? - первым пробилось должное. Удивление проснулось позже, выплеснув жестом: "Зачем?" - уже вслед, в ответное.
  - Вообще - нет. Но возможно. Как "зачем?" - на солнце потаращиться, говорят - помогает, - дальше он выпускает с ладони просьбу о разрешении высказывания, но говорит его раньше, чем Лейвор среагирует. - А то ты уже с небом сливаешься. Такой же смурной и серый. Умей ты стрелять - звал бы на охоту. Хоть и совсем нельзя.
   Ответил тогда, что если это зависит от него, предпочел бы не рисковать. Потом улыбнулся и добавил: "И выспаться". "Понял. Не беспокою", - отозвался эс"тиер Хойда, и действительно не беспокоил весь оставшийся вечер. Сидел в тамбуре, ремонтировал внутреннюю дверь, чтоб задвигалась все-таки полностью. Вот только мысли - и о такой заметности его... недолжного поведения в том числе - беспокоили Лейвора куда упорнее, и до той поры, когда дособирал примерный свод нецелевых расходов и их последствий и попытался свернуться в спальнике и согреться. Что не удавалось еще долго...
  
  А разбудили его на рассвете. Правда, равномерно серое и вязкое, что представало за окном, рассветом было трудно назвать. Но Лейвор не присматривался. Он подпрыгнул.
   Видимо запрос о входе и первое приветствие его и разбудили, но остались в глубине сна. Первым по пробуждению, на чем он уже стремительно выныривал из спальника, была явно далеко следующая реплика эс"тиер Хойды:
  - Айе, ниери. Значит, вы тот самый специалист? - пауза, и подчеркнутое эмоциональное. - Ниери, но если вы тоже практикант - разрешите, я пойду и застрелюсь сразу?!
   Этого времени хватило, чтоб вынырнуть из спальника, встряхнуться, выбраться во внешнюю комнату - и нырнуть в густой, сразу, на третьем выдохе, узнаваемый голос:
  - Ньирре-теи, если вам так удобней... а так - лехта, конечно.
   Она стоит посреди наружной, общей комнаты их части гостевого дома, разматывает ярко-рыжую накидку, отряхивает от снега. Она нисколько не изменилась - хотя чему удивляться, что звездный с чем-то для долгоживущего. Та ж яркость, те же косы, и вплетенные бусинки - в парке Наставников она могла стоять вчера:
  - Лехта... Ллеаннэйр, - и даже полное имя правильно вспомнилось... судя по тому, как открыто удивленно она оборачивается - с так распахнутым жестом. Дальше растерянно надо так. - Вы... наверно меня не помните?
   Она смотрит. Она чуть-чуть щурится. Время, которого хватает, чтоб снять и встряхнуть накидку... под ней обнаружится стандартная полная полевая. Дальше она поймает что-то из воздуха. И улыбнется:
  - А как поживает братик?
   ...Селки эс Вильен айе Салькаари тоже предпочел шумно поменять. Не имя, но семейную специализацию. Лейвор еще застал дома начало шумихи, когда тот уверенно ушел в профессиональную медицинскую. Вообще в другой городок. Но сейчас об этом не успел. Рыжий эс"тиер оглядит храмовую и шумно выдохнет:
  - О, уже легче. Почему без вооружения?
  - Не владею. В достаточной степени.
  - Жаль, - протяжно оценит эс"тиер Хойда. - Старик, я понимаю, сгрузил вас на меня же?
  - Эль"нере Сато эс Сэнто айе Рианн-Марн? - спросит лехта. - Да, решил что вас на охране... будет достаточно.
   Хойда подчеркнуто отряхивает ладонь, хотя жест формально принимает решение командования. И хмыкает вслед:
  - Лехта... вы откроете тайну, на чем вы досюда добрались?
  - На транспорте, - отвечает спокойно, Лейвор понимает далеко не сразу, к чему эс"тиер Хойда отпускает жест, читается похоже: "Охренеть!" Только когда тот переспросит:
  - На "ресурсовозке"? - и услышит ответное... чуть более отстраненное:
  - Да. Новые... поступили - получать взыскание, - и потом без паузы. - Разрешите, я пройду? И если... вы не возражаете, - и указывает на дверь, откуда только что вынырнул Лейвор. В ваше помещение, вроде как.
   Голоса сталкиваются. Потому что "да", - говорит Лейвор и "Мне так будет спокойней", - с усмешкой, Хойда.
  
   На какое-то время она пропадет полностью - разумеется, "ньера инспектор", после официального представления присланным специалистом полной информации о себе (Хойда еще широко удивился - ему тоже предоставили полный доступ) в первую очередь спросит ее, есть ли необходимость ознакомиться с отчетом здешнего Проявляющего. В который теи-лехта Ллеаннэйр нырнет глубоко и с головой. Так, что Лейвор - неужели опять задремал, только присев - насколько? - сначала чуть не вздрогнет, услышав голос:
  - Эй, er'meaj, - с очень неформальным обращением к нему и к Хойде, что задумчиво проверяет теперь внутреннюю дверь, что у нее опять с замком. - Извините, но в этом помещении по мне чего-то не хватает, - и улыбается - на вопросительный жест Хойды. - Тут бррр, холодно. У меня с собой жаровня, но маленькая, под чай, - продолжает она, - я поставлю? - что сталкивается с легким и насмешливым Хойды:
  - Лехта... если вы здесь найдете для нее уголь.
  - На три дня - растяну, - спокойно отзывается она. Подходит ко вьюку, уложенному на свободное спальное место и начинает возиться. - А потом... ну, если придется, я могу разломать на топливо... - оглядывается и быстро, - эту скамейку. Она, вижу, деревянная. И некрашеная.
  - Вот не повезло-то... - отпускает в пространство Хойда. - Вы мне нравитесь, лехта, - и тяжело поднимается от двери, что встречает негромкое:
  - А еще я не верю в армейских, не приспособивших для местных условий печки, а?
   Хойда шумно отпускает одновременно смешок. И жест - вроде "ну давно бы!"
  - По вашему приказанию, - веселится он, - глядишь, найду...
  - Здесь есть чайник, лехта... Ллеаннэйр, - наконец-то выговаривает Лейвор. Пока она собирает что-то, добытое из вьюка, со звонким щелканьем, звук в промерзшей голове отчетливо отдается. Отвлекается, смотрит целиком, ладонь сбрасывает неведомое. И отзывается:
  - Извините, ньера Лейвор. Если я могу не пить из быстрокипятильника... - разводит руками и удается приглядеться: это что-то - походная жаровня. Где храмовая принимается разводить огонь. Быстро. С первой искры получается. - Я предпочту этого не делать. Невкусно. А еще - от нее теплее, руки можно греть...
   Должное в голове просыпается. Само по себе. Некстати. Лехта Ллеаннэйр успевает развернуться к отчету, чайник - почти запеть, в сырой комнате - слегка, тепло - запахнуть дымом. Когда ведь озвучит. Получается, что зачитывает вслух показатели внутренней температуры. И добавляет:
  - Здесь... условно должные нормы тепла.
  - Ага, - голос звучит негромко, чуть слышней набираемой в чайник воды. - Последний звон - металлом, камнем? - о металл - чайник на жаровню. И она садится рядом, протягивает руки - греть. - Я знаю нормы. А еще... Ньера Лейвор, я могу делать три вещи. Могу мерзнуть. Могу хорошо работать. Могу делать и то и другое сразу, но тогда мне надо очень хорошо понимать, зачем нужен такой расход ресурса. Пока не понимаю, - жест, который ныряет внутрь, в отверстие вьюка сильно сомневается... видимо, что найдет это "зачем" когда-нибудь. Кожаный сундучок, который искала, лехта находит.
   А ответить ему мешает голос эс"тиер Хойды из-за стены:
  - Хей... лехта - не поможете мне... попросить?
  - Вот, чай сделаю, - звонко откликается она. - Ньера Лейвор, не откажетесь?
   Там, в сундучке - шкатулочки? - мешочки? - емкости. Переберет, точно не глядя - весь взгляд остается ему. Но за его "угу" в протянутую ладонь укладывается чашка. Шершавая. Горячая. А храмовая поднимется и исчезнет. Дверь взвизгнет на направляющих. Отдельно. Далеко.
  
   ...Из чашки пахнет. Летом. Солнцем, поздними абрикосовыми садами - сладкие янтарные бусины сока и чуть-чуть прозрачная горечь... и медом - и ветром с прогретой луговины рядом. Теплом. Домом.
   Вдохнуть. Глотнуть и вдохнуть еще раз. И - ну, станет острым. До невыносимого. Что как здесь холодно и как я здесь... как это говорит Хойда - задолбался? Остро... так, что почти слезы из глаз вышибает - не с недосыпу. Что должно - сморгнуть, спрятать. Потому что за стеной уже голоса, снова визжит дверь, лехта Ллеаннэйр ее придерживает, пока Хойда протаскивает, со скрежетом о направляющие, конструкцию. И лехта смеется:
  - Так бы сразу и говорили: стянуть...
  - А здесь оно одно и то же. Пушка вонять будет, но успокоится. Ладно?
   Храмовая отпускает согласный жест, закрывает дверь, потом останавливается рядом - вот еще, а глаза упорно слезятся - мгновение смотрит:
  - Как чай, ньера Лейвор?
  - Вкусный... - стоит усилий, немалых, запихнуть обратно, в себя, чтоб не вылезло - не связное... честное: "Домой хочу!"
  - Я рада. Будете? - это она Хойде, - только у меня чашка одна. А теперь рассказывайте, чем вы меня пугать собрались?
   Эс"тиер Хойда смотрит, усмехается: "ну точно не армейский прессованный", - собирает обе чашки, споласкивает, наполняет - сначала храмовой. Она заберет, потом садится, краем глаза смотрит на знаки отчета:
  - Вы, лехта... тоже представляете, как, гм, производятся "батарейки"?
  - Льеанн, - прищурится храмовая. - Да, примерно представляю. Правда... с другой стороны, - Хойда для начала движением похвалит чай, потом отпустит вопросительный жест. - Три четверти звездного экспертом при Службе наблюдения общества в секторе Рианн-Марн, - тоном рапорта выдаст храмовая, - плюс общая специфика работы. Нехорошо умирают очень часто в... разнообразных обстоятельствах. Иногда удается застать в живых тех, кто эти обстоятельства выстраивал. И...
  - ...соответственно оценить их действия, я правильно воспроизвожу? - явно усмехается эс"тиер Хойда.
  - Я могу сказать: закатать им в ебало, - кажется или храмовая тоже чуть-чуть улыбнется, - смысл не изменится: а потом помочь определить в "батарейки", правильно... называю? - и еще прозвучит в сторону, через паузу, взвешивает. - Нет. Не сожалею. Об этих...
  - Ага, принял. А я вам собрался доложить еще - почему тут нужна охрана. Как ползают господа "батарейки" без своей личной внутренней начинки, представляете?
  - Примерно.
  - А какие здесь "естественные пищевые цепочки"? - он это подчеркнуто цитирует, встречает отрицательный жест храмовой своим - довольным и продолжает. - Травоядных это... ньера Лейвор видел. Чтоб здесь двигаться медленно - надо быть бронированным. От ноздрей до хвоста, ага. А как здесь экономят на защитных сооружениях и их обеспечении - ньера Лейвор кажется цифры собирал... и предоставит, так?
  - Вполовину? - спрашивает храмовая. А Лейвор выцепляет в себе силы оторваться от чашки - это еще и вкусно, собрать голос и высказать:
  - Больше. Отвратительно.
  - Понимаю. Местным зверям была обеспечена... кормушка? Фауна реально столь опасна?
   И Лейвор смотрел - объемно и удивленно - как выговаривал Хойда:
  - Я на них охочусь. Как проводник исследователей и... как повезет. Я их временами боюсь.
  - Приняла. Лишних сложностей не обеспечу, - отвечает лехта, но этого важного рыжий эс'тиер как не слышит. Он говорит дальше:
  - А еще - по легенде, за исследования не скажу - шьонайссы и зубастые поменьше прекрасно запоминают запахи. По местным армейским байкам, прошлого несколько... недостойного командующего так и прикопали. На полевых учениях в лесных подкармливали зверюшек у барьера дней шесть белковым концентратом в старой форме эль'нере "В грызло!", а потом перебой на секции защитного периметра обеспечили... Брешут, как с просранья, все может, - фыркает он вслед. - Армейские байки - истории такие...
  - Ценные: рассказчики не за говно идут, - перебивает его храмовая, чем вызывает объемный выплеск удивления, вроде "откуда?" - Легенды вообще интересный... источник информации. Простите: специальность учит. Но сейчас моя очередь рассказывать историю о страшном.
  Смотрят на лехта Ллеаннэйр оба. С одинаковым интересом. Видит.
  - Или автор этого отчета профнепригоден полностью, - говорит она, показывает на экран, и обнаруживается, что долистала знаки. - Либо в мире трещина. Свежая. Еще затянуться, может. Скорей всего, новый taer. Допиваю чай и иду докладывать - официально руководству, как прибывший специалист. И пугать.
  - Стоит. Только идете, - запечатывает новую реплику Хойда. - Мы все идем. Вас в одиночку я туда не пущу.
  - Тоже может быть опасно?
  - Да.
  - Я обещала не обеспечивать сложностей... - взвешивает храмовая. Пока Хойда сбивается на другое:
  - Мы вот тоже... поздоровались с тем, что сидит в выработке. Расскажем, Лейвор?
  
   Озвучить опыт полностью, как требует инструкция - тяжело крайне. Потому что там категорически обозначено требование максимально подробно рассказывать о расходе личного эмоционального ресурса и качестве этого расхода. А найти слова для бывшего там состояния, для этого "меня нет, а это все вот это есть. И будет так вечно. Серым вот этим, холодным"...
  - Ссыкотно мне было, - прорезается, помочь ему, голос Хойды. Он даже заметно часть внимания от управления выделяет. На храмовую. Хмурится и уточняет, как припоминая ту же инструкцию. - Не страшно, а - пиздец, как ссыкотно. Как вот ща неизвестно откуда неизвестно что зубастое выпрыгнет... а я снова мелкость одноштанная, безоружная.
  - Да. Характерно, - медленно выдает лехта Льеанн. И тогда у Лейвора получается набрать воздуха и сказать:
  - Я... кажется, себя "батарейкой" почувствовал, - поймать требовательный жест храмовой: "дальше" - и растеряться снова. - Там... дробилки работали. Сверху. Которых давно не было. И меня не было. Так... безнадежно совсем...
   Храмовая ловит: "понятно", они уже приближаются к административным корпусам и разговор пора заканчивать. Но Хойда тратится на очень подчеркнутое:
  - Обосраться. Это он рявкнул "назад". Не я, - и поднимается: добрались - с отчетливо благодарящим жестом. - Я ему должен.
  - И немало - должны, - спокойно уточнит теи-лехта Ллеаннэйр. И дальше. - Сначала здешним по роже. Потом... я попрошу у вас разрешения на вас посмотреть. Хорошо?
  
  "Здешним по роже" затянулось. Ровным официальным представившаяся теи-лехта zu-toёra Ллеаннэйр эс Хэрмен айе Ойхо - и таким же ровным объявившая причину своего прибытия - сошла бы скорее за рванувшее посреди местного "приемного зала" что-то немалой мощности. Даже Лейвору нечасто случалось выслушивать порцию такого подчеркнутого строгого официального, что получался у храмовой. "Во выдает, ща челюсть вывихну", - усмехнулся примерно фразе на третьей и сидевший рядом Хойда. К сожалению, им же сделанный вывод из этой не очень пространной речи: "Правильно понял: болотцу обещают по ведру говна каждому и комиссию?", - для господина старшего администратора оказался менее прозрачен. Поскольку этот объект, за завершением официального рапорта прибывшего специалиста, поймал Лейвора в крайне неудачно расположенном углу, терзать и спрашивать по поводу консервации выработки, обязательности комиссии и еще чего-то... К своему удивлению, Лейвор отвечал. Быстро, сдержано и по инструкции. А еще умудрялся какой-то частью себя оглядываться: и куда исчезла... присланный специалист. Да, он совсем не сомневается в ее полной компетентности. М-да, судя по тому, как выругался вытащивший его из этого общения чуть ли не за шиворот эс"тиер Хойда, в компетентности сомневаться не приходилось: из его поля обзора она тоже умудрилась исчезнуть, а пойманной взаимосвязи личного внутреннего охраннику для полного спокойствия явно не хватало.
  
   Когда она успела? Далеко - по другую сторону от вот здесь весьма надежной защитной ограды и еще вниз по скользкой лестнице (ждать ползущий подъемник Хойда не будет). Лейвор еще на ступенях, на последней площадке, увидит - и только совсем на спуске поймет, что здесь странное.
   Снег. По опорам, по нехоженым краям лестницы - серый от пыли, летящей сверху. Башни... опорные "перегонные" погрузчиков. Работают. Не шум, другое что-то, от чего дрожит под ногами платформа лестницы, тяжелым гудом отзывается голова и кажется все кости. Камнем пахнет. Западная перегрузка - или Ближняя - напоминает личный внутренний. Завершение приемных транспортеров. И мысль еще - вот вспомнились построения эс'тиер Хойды, как бы он действовал, если б угнал дробилку... М-да, досюда не доберешься. А доберешься, так и ее "черпаком" не достанешь до высоты, где административное здание.
   А теи-лехта Ллеаннэйр - мелкая такая отсюда, и по сравнению с опорой за спиной... (это не опора, находит личный внутренний - это нижние катки приемного механизма) стоит... и разговаривает. И время слоится.
   Отдельно - со ступеней чуть ниже, окрик эс'тиер Хойды, начинается с "лехта...!" - продолжается сколько-то... видимо очень нижним армейским. Отдельно - недоумение, это с кем она говорит? - протянется сколько-то. Серая "техническая" форма с нелепыми яркими полосами, все равно неотличимый - от механизма, от присыпанного каменной пылью снега... И соберется, когда этот собеседник постарается сделать пару шагов - медленно, неправильно, как вспоминая, как это делается.
   И голос. Он почему-то есть - он не громче, но совершенно отдельный - от того, как гудит работающая перегрузка. Теи-лехта Ллеаннэйр говорит негромко. Ее слышно. И удивление записывает эти слова в память так, что не стереть.
   Она разговаривает... с "батарейкой"?
  - Я не считаю, что ты поступил правильно, ньера... Баглан. Это мое дело и я вмешаюсь, - спокойный голос, укладывающий слова как строки Канона. - Постарайся пока не закончиться. А то мне придется тебя проводить, - и внезапным, другим, слышным, потому что звонче гудящей дробилки. - Какая-какая срань? Извините, эс"тиер Хойда.
   Сначала - храмовую развернут. И поставят. Сразу на нижнюю площадку лестницы. Теперь их, разумеется, слышно. Потому что стоят в двух шагах:
  - Вы мне обещали, - чеканит Хойда. - "Не обеспечивать сложностей".
  - Вы запомнили... - откликается храмовая, и поверх негромкого: "Эта - лишняя", - смотрит и говорит. - Извините, ему я обещала раньше.
   Тут умудряются собрать себя слова, стать звуком, и у Лейвора получается выплеснуть - невероятное удивление:
  - Вы... с ними... разговариваете?
  - С ним. Да,- сначала поправит теи-лехта Ллеаннэйр. И начнет подниматься наверх. Заговорит снова ступеньки через четыре. В ритме шага. - Ньера Лейвор, мне случалось встречаться с мнением, что храмовые по статусу и месту в мире располагаются... несколько ниже лишенных имени и гражданства. У них есть какая-то возможность вернуть себе имя и статус. А лехтев имуществом не перестанет быть никогда.
  - Красота... - взвешивает за спиной эс"тиер Хойда. А храмовая говорит легче и тише, как в пространство:
  - В таком возрасте лечь под полную семейную ответственность... тяжело, - и смутно, смутно - отдельным перед глазами: а этот... батарейка - на вид немногим старше его самого. - Здесь... мне было должно вмешаться.
  - Теи-лехта Ллеаннэйр, - отчетливо выговаривает тогда эс"тиер Хойда, - прошу вас, усвойте, что для начала вам должно не очень отдаляться от моего поля обзора.
   Она остановится. На шаге на верхние ступеньки. Чтоб передать ему очень вопросительный жест.
  - Какую цистерну смертоносного говна под нос верхней засранной администрации вы поставили - догадываетесь? А спихнуть вас в эти катки - плюнуть.
  - Не уверена, - говорит храмовая. - Что плюнуть. Но да, слушаюсь.
  - Айе, - усмехнется Хойда. - Будь я господин администратор, точно постарался б нас прикопать.
  - Комиссия все равно прибудет, - отзовется храмовая. - Смысл? Да и - я думаю, господа зассут. Именно меня - зассут отдельно.
   "Не понял", - жестом отзывается Хойда.
  - Убить - zu-toёra - за работой? - она это бросает легко, чуть ли не смеясь. И еще, в по-прежнему непонимающий взгляд. - Это крайне дурная примета.
   А по спине ползет - стылой, знакомой жутью. Об этом не говорят, но глубоко, возле слова и сути, в тех местах великой и нерушимой, что хорошо знакомы с этой храмовой специализацией - просто знают, наизусть и на память: "А к тому, кто убьет zu-toёra за работой - однажды на рассвете придут те-кто-приходит-в-сумерках. Придут и останутся". И никогда не рискнуть - спросить... так как этот рыжий эс"тиер из дальней-дальней окраины великой и нерушимой - легко, насмешливым движением: "Правда ли?"
  - Относительно... оправданная. Увы, - усмехнется храмовая вслед. - А теперь - к четвертой выработке?
  
   Снега там стало больше. Светлее. Страннее - брошенные конструкции и механизмы. За которыми наблюдал с обзорных катера.
   Общий язык храмовая и эс"тиер Хойда находят быстро. Перебрасываются, подхватывают друг у друга короткие фразы. Лейвор вмешивается один раз: уточняя, где именно его накрыло на спуске в нижние тоннели. Да, вот здесь ступенька - а дальше пыль, и чужой звук дробилок сверху, и чужое "меня нет", которое придется помнить вечно. Ровно на этой мысли на него и смотрит теи-лехта Ллеаннэйр и говорит ровно: "Простите, я бы вам не советовала туда еще раз спускаться. Как специалист". В итоге обсуждений, недолгих, решено было оставить его в катере. "Задраенный и в режиме общей защиты... Меня он не хуже", - ухмыляется рыжий эс"тиер.
   Смотреть и ждать оказывается самым трудным. Но недолго. Смотрел на снег, отслеживал взаимосвязь личного внутреннего, как они там передвигаются, в выработке. Задумывался, каково им там вот сейчас. Отслеживал еще, что храмовая со связи временами пропадала.
   Недолго было... Вот уже - подтянется лехта Льеанн, перевалится в катер. Первой. От верхней защиты полевой, похоже, избавилась по дороге - вряд ли вообще не надевала... при Хойде-то. И - может, свет так падает. Но просто - видно. Что ей не так мало лет, как сначала кажется. И не самых легких лет.
  - Скажи, Хойда, - на влезающего следом она не оглядывается. А говорят уже на относительно близкой дистанции. Приятельства. - У того старшего... кто первым здесь погиб, была дочка. Ты не знаешь, что с ней стало?
  - У Плюхи? Ага. Была. Сирка, - и Хойда подбрасывает на ладони что-то легкое. - Ну, она не была, а есть, что с ней станется - раз в нашей жопе выросла. Упертая получилась. Сейчас в "военке" сектора учится, вернется. Ну...?
  - Хорошо, - очень, очень медленно выдыхает храмовая. И дальше. - Вот... мерзость, - и отряхивается, совсем, целиком. Пока не поймает удивленный жест Хойды, что выпустит - между защелкиванием фиксаторов.
  - Правда, taer, - все так же медленно говорит храмовая. - Недавний. Сам и сознательно ушедший в такое посмертие. Сильный. Я сразу с ним не справлюсь. Там, где трескается граница мира живых очень яркие тени. Того, что было. Как тут умирали. Часть этого... обитатель любил демонстрировать. Себе и желающим. Уже не может.
  - Это там, где я своего бесштанного кошмара ссал, Плюху... Терхна значит, дочкой пугали? - взвесит Хойда.
  - Да. Тем, что это вроде бы делает с его дочкой. Очень... наглядно... видно, опыт был.
  - На лоскутки порвал бы, - оценивает Хойда и понимающим встречает ответное. Все такое же. Еще бесцветней:
  - Это... ваш погибший и пытался сделать. А его ели. И съели.
  - Вы это угробите, лехта Льеанн? - тоже негромко спросит Хойда. - Не люблю. Людоедов.
  - Обещаю, - отзывается она. - Вот - соберусь. Вечером... надо будет вас предупредить. Об особенностях этого уровня работы. Сейчас... я помолчу, разрешите.
  
   Молчат долго. До возвращения. До посадки. До момента, когда Хойда спрыгнет вниз, поможет спуститься. Снег идет, усиливается. Крупные, светлые-светлые хлопья с темнеющего неба, пушистым на покрытии посадочной площадки. Под шагами проседает. "Теплеет", - вспомнился Лейвору смешок Хойды. "Еще немного и я начну чувствовать, когда здесь теплеет. А тут весна, - внезапно вспоминается ему. - Середина весны".
  - Извините, - храмовая тоже смотрит на снег. - Мне сейчас очень тяжело... и я сейчас очень зла.
   Лейвор уже удивляется - рядом, тому как это высказано - полностью... что это вообще высказано. А дальше приходится еще больше.
  - А еще... от вас все равно воняет, лехта, - внезапно щурится Хойда. - Си-ильно.
   "О, как", - отпускает ладонь. Ловит снежинку.
  - Чем?
   Он принюхивается. Подчеркнуто. Шумно. И так же заметно хмурится - якобы? - пытаясь сообразить.
  - Не знаю такого, - наконец отзывается Хойда. - Но так, что... то ли не пристрелить тебя бы с ходу, как зверье пахнешь - а не то... Ну, до административной я б еще дотерпел... всех выгнал и отлюбил бы прямо там... или - как у тебя с холодостойкостью, а?
   Лейвор не удержится, удивление прорвется - полностью, открыто - выдохнет, мокро, выдох белым туманом застынет в воздухе.
   А она смотрит. Фыркает, стряхивает снежинку - белый, огромный клубок снега с щеки. А дальше наконец-то - улыбается:
  - Интере-есно. Эс"тиер Хойда, разрешите я... выполню свою работу, а дальше... Потому что звучит любопытно.
  - Что, - четко смеются ей в ответ, - даже пристрелить?
  - Боюсь, - тут она уже делает несколько шагов в направлении гостевого дома, первой по снегу, - с пострелять вам будет скучно. Я, правда, совсем не умею. Но, если эс"тиер не брезгует холодным оружием... мне было бы очень интересно с вами так поговорить.
  - Лехта, - выговаривает он, - и где ты выросла - такая дикая?
  - В степи, Хойда, - улыбается храмовая в ответ, - очень давней и не меньше дикой. Да, и... по-другому мне с тобой тоже... интересно побеседовать, признаюсь... не знаю, как у меня с холодостойкостью, - щурится. И снова не поймешь, сколько ей лет. Яркая. И смеется.
  - Я запомню, лехта, - почти высоким выговаривает Хойда, и щелчком сбрасывает обещание ветру. А его поймали на ладонь, рассмотрели и положили к себе. Поглубже.
   И дальше... Хойда позволит себе нерациональное. Наклониться, зачерпнуть - белое, пушистое - слепить снежок и запустить. Далеко-далеко, за ограду гостевого...
  
   О верхней защите ей напоминать не пришлось. Подняла. И застегнула. Движением ответит только о фильтрах. Вроде: если можно без них - лучше без.
   Снег... невероятные конструкции сугробов, искрящаяся морось по опорам - и лехта Льеанн смотрит вверх, высоко. Показывал ей, откуда сорвалась дробилка. Да, значит сам этот живой сверзился, еще как мог. И вслед тому, негромко так, уронить:
  - Лехта Льеанн, как, косы не мешают?
   На той же скорости, легко:
  - Нет. Дело... привычки.
   ...И отвлечься. От сугробов, от серого неба, от памяти о стылом страхе там, в нижних тоннелях. А опасного зверья в пределах досягаемости пока нет. И спросить, отпустив голос - быть легким:
  - А если это распустить - интересно, ты глубоко утонешь?
   ...И ведь задумается. На время, на шаг вперед, на вдруг - тихий, одним выдохом, призвук смеха:
  - Я выплыву, эс'тиер Хойда. Обязательно.
   "...А если у меня получится вернуться живой, я подумаю - рада ли я посчитать ли это предложением".
  
  На свете мало бесконечных и бессмысленных занятий, но сколько-то насчитывается. Одним из них было чинить в этом гостевом доме дверь. На этот раз наружная входная пискнет, треснет и слетит с верхней направляющей совсем. Под сдержанное Хойды - что-то из нижнего армейского.
   "Помочь?" - жестом спросит храмовая, Хойда не примет. Пройдут во внутреннюю комнату, первым - лехта Льеанн задействует общий экран, в его сомнительном свете еще перекинутся парой жестов, итог она подведет вслух:
  - Буду сравнивать. Отчет и собственные выводы. Тоже есть необходимость, - и нырнет, глубоко, недолго. Хойда для начала хрястнет притащенный топливный брикет об колено, спросит жестом: ставить чайник? - жестом с ним и согласятся. И уйдет чинить дверь.
  Когда вода начнет петь, лехта Льеанн отвлечется от знаков на экране. Посмотрит. Как сидит Лейвор и управляется с армейским пайком. Горячее невкусным не бывает, быть вкусным не претендует. Остановит работу стационарного. И скажет:
  - Ньера Лейвор, я вас попрошу тоже указать, что отчет Проявляющего, специалиста по измерениям и контролю колебаний фона Tairhien, ньера Олиера эс Шивера айе Шан-Шерда составлен качественно и безупречно, при учете его незнания специфики. Мне в работе он достаточно пригодился.
  - Д-да, - выговаривает он. Но не получается официального. Получается. - Льеанн... можно - так?
  - Можно, - нет, очень серьезно смотрит храмовая.
  - И... можно мне еще того вашего чаю?
   Согласится. Насыплет в ту же чашечку. Каменная. Серовато-синяя, с мелким узором по краю. Удобная. Присматриваться интересно. И пальцами тоже. Пока принюхиваться... (..."Домом пахнет. Сказать?")
   - Хорошая... чашка, - получается сказать вместо этого. Храмовая смотрит. Соглашается. Ладонь говорит: "очень - моя". И получается дальше. - С... историей?
  - Небольшой, - отзывается лехта Льеанн. - Но близкой. Это традиция. Такую... в Семье Хэрмэн старший из живых родичей делает и дарит на рождение первенца. С водой. Чтоб наша вода всегда была чистой, - и таким же медленным. - Лейвор, если вы разрешите - мне должно на вас... посмотреть, - высокое, почти Каноном, требование легко сменяется на повседневное и легкое. - Мне тоже... и для отчета нужно.
  - Я... да, - а все-таки надо вдохнуть, прежде чем сказать выученное должное. - Я тебе доверяю.
  
   Знал уже. Случалось оказаться - в тишине, которая настает за осторожным прикосновением...
   ...Было по-разному, сейчас - не рассматривал. Не видно было - валялся с закрытыми глазами, на склоне, в густом, пахучем и поющем разнотравье, густое - не пускает сюда ветер, который летит сверху, перебирает колоски трав и там, сверху, листву, разрешая и с закрытыми глазами видеть - игру, свет - тени - и снова свет... Яркое, дневное - теплое-теплое солнце...
   И так невыносимо хочется выдохнуть невероятно недолжное: "Пожалуйста... не отпускайте...", - когда это закончится. Очень - но вместо этого, все ж собравшись, сказать:
  - Лехта Льеанн... я вам так завидую, - и только потом. - И... как?
  - Не страшно. Чуть... поцарапало. Я оцениваю - вы справитесь. Помогу, - и только потом, другим, удивленным. - Чему?
  - Вы... так умеете это говорить... что вам тяжело.
  - Это работа, Лейвор, - тихо говорит лехта. - Составной элемент работы. Необходимый. Стараться каждый вдох и выдох понимать, что с тобой есть и что ты чувствуешь... и насколько ты это чувствуешь. И отдавать отчет, иногда не только себе, но и окружающим. Когда... тоже важно.
  - А этому можно... научиться? - неожиданно для себя выдаст он вслед.
  - Можно. Я думаю начальными навыками ты уже хорошо владеешь, - укладывает храмовая. - Иначе вы бы очень вряд ли вышли из нижних тоннелей, - и поверх этого укладывает очень открытый, очень полный жест... благодарности. Так, что чуть-чуть можно и растеряться:
  - Это инструкция, лехта Льеанн...
  - Полезно отводить часть внутреннего эмоционального ресурса на взгляд отдельный. А я ли чувствую именно это и с такой интенсивностью? - она говорит теми же словами, почти с той же интонацией, как некогда - как давно - в школе таи-лехта Нирезме. Это удивительно. От этого проще. Согласиться. И услышать.
  - Это примерно так же. Встать. Там, где это не отдельный взгляд - а вот просто: ты сам... Вдохнуть-выдохнуть... и дышать. Глубоко. По-настоящему. Так, чтоб слышно было, как смотрит небо и под землей течет вода. А потом посмотреть и назвать, что сейчас есть... и что лежит на глубине и мешает дышать.
   Помнил. Слишком близко помнил, что небо пахнет летом, разнотравьем, игрой солнца и тени... а еще - чаем. В каменной чашке. Вот этой. Вот так:
  - Я... замерз здесь, лехта, - выговорить. Положить в оставшиеся горстью ладони. А они распахиваются. Да: держу - принимаю. Да - лехтев же можно... - Я так замерз, словно никогда не согреюсь... что... хочу плакать от вашего чая. Он летом пахнет. Абрикосами. Я устал, - еще вдохнуть, выдохнуть... понять, что додышался: небо пахнет холодом и пылью. - Я... ничего здесь не могу сделать. Это было так и все равно так останется... вечно. И ему все равно, есть ли я... что я делаю.
   И замолчать - дышать еще раз. А пальцы - кажется, одновременно неподвижной ладони лехта Льеанн: все держит, все также горстью - выцепляют что-то из воздуха, резко, что - вы на этот раз поймали?
   Ждет. Сколько-то... Пока ее слова прозвучат... на месте:
  - Разрешишь тебе сказать, Лейвор? - она выждет. Она будет слушать и молчать рядом до его согласного жеста. И перельет - с ладони на ладонь. Очень осторожно. - То, что я здесь сижу и тебя слушаю, сделал именно ты.
   А чувствуется оно, переданное - теплым - горячим, как чашка с ее чаем - в подставленные ладони. Хоть взвешивай - чувствуется. А лехта Льеанн дальше:
  - А то, что ты еще сделал - ты еще увидишь. Но их прибытия придется подождать. Если ты разрешишь - будем ждать этого вместе. Шеррен-ниерра, - храмовая еще склонится в уважительном упоминания, - Старший Службы наблюдения Приливов, ответственный и за сектор Рианн-Марн, знаком мне лично. И люди у него дельные. Стоит увидеть. Это будет шумно. Но результат у тебя в руках, - и медленно, странно невесомо высоким. - Я поэтому тебя прошу за ньера Олиера эс Шивера. Я отвечаю: он очень неплохой специалист. Но... не на этом месте...
  - Лехта Льеанн, - он перебивает. Это совсем не туда, не в ту сторону - это то самое, что нужно... должно сейчас спросить. - А сколько ему лет... ему... ну, - руки пытаются собрать из воздуха, а голосом нельзя никак, не воспроизвести - ни официального определения, ни уже севшего на язык местного "батарейка".
   Только храмовая поймет:
  - Он тебя старше. Первая серьезная профессиональная деятельность и ответственность... - и никак свой язык не удержишь:
  - Это... была ошибка? - и только потом. - Простите, я спрашиваю уже недолжное.
  - Нет, - без паузы отзывается храмовая. - Но попытка погрузить все... должное на одни свои плечи. И под этим лечь. Вот так.
   Медлит, пальцы скатывают что-то невидимое в комочек. Наблюдать - целиком - и снова не удержаться. От ну просто невозможного. Объединительного:
  - Мы... наверно для вас похожи...
   На этот раз - через паузу:
  - Вы будете хорошим инспектором, ньера Лейвор. Задаете... качественные вопросы. Нет. Не похожи. Это тоже моя работа. Даже одно и то же растение часто содержит совершенно разные количества действующих веществ. В зависимости от того, где и как росло. Отвечаю: как раз моя общая специализация. А разумные, заразы, они вообще штука единственная... живые и не только. Я... поставлю аттестацию, вы будете хорошо работать - но позвольте вам добавить: тоже не на этом месте.
  - Это... так и будет, лехта Льеанн... предприятие?
  - Возможно - не так. Увидим. Но будет.
   Это Лейвору придется расслышать. Вдохнуть. Выдохнуть. Дотянуться до чашки, теплая. И заговорить:
  - Мне... ценна ваша аттестация, я запомню. Спасибо. Я... справлюсь. И, - слово никак не хочет укладываться в правильную формулу, смешно получается. - Я тебе разрешаю - будем ждать этого вместе.
   Храмовая тоже повернется, готовясь приподняться. Уронит не ему, в сторону:
  - Забыла: если у меня завтра получится вернуться...
   Это вместе с новым глотком чая проглотить сложнее.
  - Я... похоже очень не вовремя.
  - Вовремя. Это тоже моя работа, - она поднимается, на два шага, доходит до своего места и дорожного вьюка и разворачивается с легким. - Но ты забыл самое главное. Лови!
   Повернуться непроизвольно. Поймать. Темное, шерстяное, колючее - странное.
  - Безрукавка, - отвечают ему на вопросительный взгляд. - Теплая. Когда мерзнешь, жить гораздо тяжелее. А когда совсем замерз - лучше и вообще не... Ага? Ты - спать?
  - Нет, - и указать на рабочее место. - Разрешите, я сменю вас здесь?
   Сменить поможет голос - эс"тиер Хойда из-за двери выдаст, громким: "Лехта-а... еще готовы помогать?" - улыбнется, исчезнет... за дверью что-то грохнет. А Лейвор дольет себе чаю, вдохнет - и нырнет в общий порядок отчетов.
  
   Глубоко.
   Не уследил, много ли прошло времени, мало ли, до того, как теи-лехта Ллеаннэйр вернется, принесет с собой колючий запах уличного холода. Долго. Наверно. Отряхнется, а снег все равно запутался - в шерсти накидки, в косах... Плохо тает.
  - Пустишь? - спросит у Лейвора. Тот подымется из-за экрана. - Побудку поставлю. Завтра ко вторым утренним... туда. Тебя Хойда оставлять не хочет. Под рассвет я в эту дыру не полезу. И... это тоже, - выдаст на общий передающий что-то с личного внутреннего, объемное, посмотрит, скажет негромко, как для себя, проговаривая появляющиеся знаки. - Здесь поправить. Для менее ресурсозатратного выполнения работы при таком характере taer более эффективно предположительно сработает связка специалистов: zu-toёra и специалиста Проявляющего: llyithu-ловца. - Отвлекается. Отпускает с ладони чуть сожалеющий жест. - Ну - чего нет... Т-традиция. А теперь - я падать.
   ...Она действительно это делает. Выныривает. Из полевой - куртка, штаны, пояс, укладывает - и да, скорей падает, последним движением кое-как запахнув стандартный спальник. На полной взаимосвязи личного внутреннего слышно, когда другой засыпает.
   Лейвор правда не наблюдает. Смотрит, понимая с тягучим, отдельным усилием, что оставленный на обзоре материал - это завещание. Подробное. Старой школы оформления. Так и как Хойда вернулся, пропустит. Вздрогнет от голоса из-за спины:
  - А... к большой охоте лехта готовится, - рыжий эс'тиер тоже оценит содержание знаков. - И уже дрыхет? Здорово. - И, несвязно. - Красивая.
   Жест он, правда, отпустит взвешивающий и неодобрительный. Присядет рядом со спящей храмовой, пройдется ладонью, защелкивая крепежи спальника, поднимется...
   И тихо, чуть слышно, выругается: "Вот пиздец меня угораздило..."
  
   Это днем, когда катер будет выходить к секторам выработки, выныривать из облаков, выругается эстиер Хойда так вдруг - и так громко, что Лейвор успеет прочувствовать: "ругается так, что пески вскипели" и "что птицы на лету падают" - это выражения, которые из образного отсутствующего можно без затруднений перенести в прямой действительный... И потом еще миг задуматься, почему.
   ...Утром, когда запоют взлетные катера, теи-лехта Леаннэйр, почти все утро обходившаяся жестами, внезапно и подробно смотрит и выдает такое легкое:
  - Эс'тиер Хойда, это правда... ресурсозатратно для головы - подняться над облаками?
  - Фигня, - отзывается Хойда. - Ну да: по реальным данным. "Птички" берут до средней военной без... битья по башке. Ну, без общего дискомфорта.
  - Разрешите, ниери Хойда, - она раскрывается. Полностью. В просьбе. - Пожалуйста.
   ...И "птичка" идет. В сером, плотном мареве. Голос храмовой уже отзвучал, она молчит и смотрит как сквозь рваное серое (...нет - оно не неизбежно) прорастают солнечные лучи. А внутри - еще отдается такой... спокойный голос: "Я не уверена, что мне удастся увидеть солнце еще раз. В мире живых". Она смотрит, как пьет - и какие светлые сверху оказываются эти же облака... Потом дотягивается, отстегивает из верхнего кармана "внешнюю" фляжку, делает глоток, смотрит на солнце, взвешивает фляжку - и еще второй. И третий. Хойда усмехнется только на том, как она медленными, сосредоточенными движениями вернет фляжку обратно, пристегнет:
  - Для храбрости?
  - Вроде того, - согласится лехта.
  - Вовремя. Снижаемся.
  
   И вот когда небо сомкнется привычным местным серым, тогда Хойда и выдаст - то, чем можно вскипятить пески. По контрасту - спокойный и отстраненный совсем голос теи-лехта Ллеаннэйр будет... тоже слышно.
  - Да, вижу. Ограда?
   Еще нужно будет время на всмотреться и понять. Сколь тусклые на обзорных показатели защитных барьеров... А где-то их совсем нет.
  - А скажут, падение энергообеспечения. Вот хотят редкую зверушку продемонстрировать комиссии, - говорит Хойда. И запрашивает. Движением. Храмовую. О дальнейших действиях. И что - что усмехается. - Теи-лехта Ллеаннэйр, вы готовы повернуть назад?
  - Возможно так есть. Падение обеспечения. Я не могу, чтобы это было в мире. Еще... сколько-то, - голос такой же. Отсутствующий. - Но я не полностью оцениваю степень опасности обстановки.
   Хойда смотрит. И ругается еще раз. Тише и полнее . И потом:
  - Лехта Льеанн, я три раза влетал на полное взыскание - потому что знаю, что такое охота. Снижаемся.
  
   - Подержишь хреновину? Третьей руки не отрастил, - говорит эс"тиер Хойда. Наружная дверь поднята, поставлена на фиксаторы в положении "отодвинуто", он готовится приспосабливать конструкцию новых направляющих. Ветер задувает. Со снегом. И только когда начинает свистеть "спайка", которой присоединяет новые крепления двери, продолжает. Негромко. - Надеюсь, я не поторопился? Вы договорили?
   Руки заняты: Льеанн придерживает "хреновину" - направляющую и фиксаторы двери, поэтому параллельно к тому издает звук - негромкий и спрашивающий.
  - Ну, когда кому-то надо вытрепаться... храмовому - ему надо это позволить, я правильно помню? - усмехается эс"тиер Хойда, пока свистит "спайка". Подтверждать приходится снова движением головы. Чуть улыбнувшись. - А его начальству я бы дал в морду. Только сюда только-только полосатых - ну, недоростков еще, - от мира родного, статусного посылать...
  - Я бы тоже, - тихо отзывается храмовая.
  - Жить будет? - сбросит дальше Хойда, оглядит работу - и без паузы. - Отпускай... теперь дверь, чтоб не вылетела, - негромкое: "Будет", - храмовой за этим спрячется не хуже, чем за предыдущим свистом.
   Вторую сторону креплений Хойда присоединит молча, попробует пошевелить дверь, аттестует работу: "С напрягом - сойдет", - посмотрит на сплошную белую метель за навесом крыльца и потом уже вдруг спросит:
  - А я? Не... покусали?
  - Заживет, - она поддерживает скрытую насмешку, тоже пробует сдвинуть дверь, сдвигает, продолжает уже серьезно и по-другому. - Насколько я вижу, как специалист, вас... почти не задело. Смотреть сейчас не могу, извините.
   Дальше храмовая отвечает по вопросительному взгляду. Говорит в сторону. В снег за дверью:
  - Нюх у вас хороший... - так, что продолжения за этим явно не будет. Подождать, усмехнуться, услышать. - Разрешите... я лучше предупрежу вас об особенностях моих действий. На завтрашней... охоте.
  - Да?
   Молчит она долго. Смотрит - на снег. Густые, белые хлопья, снаружи наверно с двух шагов ничего не видно. Можно поторопить - жестом. Услышать:
  - Извините. Очень... ресурсозатратный вариант существования.
  - Что-то ты как ньера инспектор разговариваешь, - взвесит через паузу эс"тиер Хойда. - Хреново, лехта?
  - Дня...четыре выдержу. Но лучше бы один. Можно мы здесь останемся? - здесь - это снаружи, под кривым навесом, куда ветер задувает снег. Она как раз протягивает руку, ловит на ладонь снежинки. А видимость снаружи - никакая. Ну ладно.
   Молча задвинуть дверь. Услышать.
  - Там, в выработке, сильный... очень упертый и опасный... объект, - и вклиниться в паузу:
  - Попробуй сказать - многосрущая дохлая хрень, вдруг полегчает?
   Принимает. Так... как будто честь отдает. Серьезнее.
  - Мне придется совсем полностью работать. В полной верхней защите это, как я поняла, невозможно.
  - Скверно. Дальше хуже?
   "Сожалею", - отпускает ладонь в снег.
  - Мне придется... почти полностью действовать на Изнанке. Это значит, со скоростью реагирования в мире живых у меня будут... очень большие сложности. Извините...то есть, я понимаю, что "падай!" - значит "падай!". Но я тебя вовремя не услышу.
  - Хуже. Сама не сверзишься? Ниже по ступеням - ограды и вся эта... опалубка в не просрать каком состоянии сохранности.
  - Не должна. Эс'тиер Хойда, на всякий случай, вы... учтите, что завершить свою работу я могу и покинув мир живых. Так даже проще.
   Она смотрит мимо - как там падает снег... Вверх. По направлению ветра. И снег падает. Не отворачивается.
  - Принял. Как это определить? Что работа завершена?
  - По отсутствию... эффекта. В пределах всей опасной территории. Ссыкотно не будет. Но я вас очень прошу - если что подождать прибытия комиссии, - ждет - до жеста "принял". И говорит дальше. - А если я вернусь... с передвижением и восприятием себя в пространстве мира живых у меня могут быть ощутимые трудности. Ну, с видеть, вставать и шевелиться.
   Оглядеть с головы до ног. Приблизительный данных мало будет. Усмехнуться:
  - Разрешите вас... взвесить?
   Принимает. Идет спокойно. Ровным... доверием. Даже на пробе "закинуть за спину". Нелегкая, да. Поставить. Отозваться:
  - Пары моих полосатых на прикрытие будет не хватать. Но справлюсь. Это все?
  - Известного мне - да.
   Она стоит - где поставили: старый след от ботинок на наметенном уже сугробе чуть справа. Смотрит все так же: в снег.
  - Лехта, повернись, а... - смотрит. До-олго так - смотрит. Взгляд сосредотачивает. Ага, а вот теперь - можно. - Не потому что я за вас отвечаю... Можно тебя попросить? - он говорит средним, обиходным, на расстоянии беседы. Он воспроизводит ту самую формулу, строением. Странное получается.
  - Да?
  - Ты все-таки возвращайся живой, ладно?
   А когда она вот так же полностью, как смотрит, улыбается - она смешная. Кошка такая... узкоглазая. "Надо будет попробовать ее насмешить".
  - Хойда, я очень хочу еще пожить. Сейчас - особенно. Но... мне неизвестно.
   Тогда эс'тиер Хойда тоже скажет:
  - Принял. Давай, лехта, пока отбой и спать? Сейчас агрегат только да подсобки затащу.
  
  Катер снижается. Снизится. Сядет. Судя по прямой связи личного внутреннего, Хойда допроверяет состояние каких-то внутренних систем "прошивки" и полевой, выдыхает - слышно и обращается сначала к Лейвору:
  - Значит, ньера инспектор, сидишь здесь, отслеживаешь происходящее, не рыпаешься. Если меня накроет - сейчас, дам доступ, срываешь вот эту хрень и сообщаешь на скорости: Рыжий Хойда сдох, спасайте меня и данные! - глядишь, Старик почешется. Но - лехта, мы ведь постараемся вернуться живыми?
  - Постараемся, - негромко и далеко отзывается теи-лехта Ллеаннэйр.
  - Пошли!
  
  ...Ждать - это тяжело. Досчитать вдохи-выдохи до третьей сотни, сбиться, слушать, приглядываться к тому, что дает полная взаимосвязь. А они прошли ту лестницу. По прямой идут. В глубину. В нижние тоннели. Следить сложно. За Льеанн сложнее. Видно: есть - в живом состоянии - передвигается. Не больше. Дальше - абсолютное отсутствие живого отклика, нехарактерное для полной взаимосвязи. Это эс'тиер Хойда присутствует - как за двоих: как отсюда чувствуется это... объемное внимание. К окружающему.
  
  ...Тень была отдельной. На внешних обзорных катера. На краю взгляда. Ждать - это... так целиком забирает внимание, что любая перемена в мертвой послеметельной неподвижности на обзорных цепляет взгляд. Сугроб сорвался? Померещилось?
  Лейвор почти отвлечется снова, что там, в глубине: там сменит позицию Хойда... Кажется, можно его глазами увидеть: черный, мокро блестящий, неровный свод тоннеля, балки опоры, вывороченные - острыми зубьями - обломки какого-то механизма... Вход логова. Куда тонет - медленно - слабый-слабый отклик полной взаимосвязи: "Я передвигаюсь. Я жива".
  Но тень мелькнет еще раз. Понимал, что это, Лейвор куда медленней, чем происходило. Что было сначала? - низким, ощутимым полоснет сигнал тревоги защиты катера - и... тень прыгнула. Тень? - тварь. Из смутного, серого в тенях под опорой... Защита сработает, катер и не дрогнет, но взгляд охватит, что там на обзорных: крупное, грязно-серое, мохнатое, длинное тело в прыжке, страшно подробно - как чешуйчатая морда - и пасть... и клыки отдельно, большие, как длинней пасти. Защита ударит, тварь покатится - вниз, в снег. Тревога продолжит петь, на внутреннем режиме функционирования, демонстрируя... Тень. Еще тень. Третья.
  "Хойда!" - в том же режиме: голова еще не понимает, чтоб назвать, но как действовать - знает: швырнуть по полной взаимосвязи - морду... тревогу... тени, что движутся прицельно к входам в нижние тоннели. И начать понимать на его ответном. Это слово: "Шьонайссы. Семья. Спасибо. На тепловые - следи!"
  И понимал... и это было долго. И, к удивленю, получалось следить, что там за мелкие всплески тепла, отличные от общего фона...
  И за той охотой, что развернулась в темноте спуска к нижним тоннелям. Сегодня - удачная. Для людей.
  
  ...Как будто лехта все-таки чувствует, что там, по эту сторону. Догуляет эхо - сбитая в прыжке громоздкая туша проломила ограду у лестницы и покатилась в глубину, по гулкому. Пусть верят на слово. Его единицам экологической ответственности и полученному разрешению. Успеть прочесать верхним сканером окрестности: можно надеяться, что шла одна ветка шьонайсс. По своей территории кормиться. Обойдетесь. Но количество боезапаса в полевом тяжелом подогнать до нормы.
  Только тогда и толкнется с полной взаимосвязи. Был предупрежден. Лишнего запаса внимания не тратил. Жива, передвигается, повреждений нет. Достаточно. Странное отсутствие - побочный эффект ее работы. Рухнувшее отсутствие:
  "Хой-да..."
  Проверил до того, что тупик, все живое напасть может только с прохода, что не живое - не его охота. Опора свода, на нем держится, мерцает страховочная подсветка. Опрокинутый ковш первичной сортировки - камн, дробной россыпью по полу, тупик, отнорок, выдолбленная щель в полу, неопределимый металлический хлам.
  Сидит. За ковшом. Чуть завалившись в ту щель. Как рухнула. Не совсем правильно. Первым - сверить: цела. Повреждений нет.
  "Лехта - цела? Сверзилась все-таки. Получилось?"
  "Сделано. Хойда... я не встану".
  Поймать сигнал. Отбить обратным: "Держаться сможешь?" - "Не очень" - "Справимся!" - швырнуть запрос наверх - мальчик дельный, а другого все равно нет: как на "тепловых" обстановка? Принято: шныряющие пятна это мелочь, "хорьки" пировать пришли, на объедки чужой охоты. Пока. Весна - голодное время. Сойдет. При учете страховочных полной полевой, изрядный предел времени - до малого круга - при необходимости можно задействовать обе руки и почти все возможности боекомплекта. Даже на переноске... тяжестей и пострадавших. Наклониться. Мда, работа у этих лехтев. Окликнуть по взаимосвязи: звук здесь - громко: "Теперь можно?" - движением, перчаткой над плечом проверяя верхнюю защиту ее полевой. Чтоб ее поднять и защелкнуть - за ответным "Можно", - перчатку лучше снять. Удобнее. "А теперь - держись, Льеанн - насколько можешь. Прорвемся".
  
  Это, к счастью, было быстрое время, пока они прорвались. И чуть длинней... Длинный след снега от полного, загрузочного люка, эс'тиер Хойда, который что-то неразборчиво шипит, расцепляя полевую - свою и "ноши"... Счастье еще, что лехта Льеанн выдохе так на третьем начинает ему помогать... положение переносимого для состояния "в сознании" - похоже, совсем не подходящее. Расцепятся не без труда. Хойда усадит. Сзади. Передвинется сам на пилотское. Сначала не застегивается, смотрит - на то, что там рассказывает о происходящем система защиты катера. Или на отражающуюся в экране очень медленную попытку лехты Льеанн справиться с фиксаторами.
  На второе, похоже:
  - Точно справишься? - говорит и не оборачивается.
  - Должна. Это помогает. Долго. Прошу прощения, - говорит очень тихо. Медленно. Также и защелкивает. Но уже последние. Боковые. Кажется, с закрытыми глазами. Тем же голосом. - Хойда, что там было?
  Тишина висит. Еще сколько-то. Теперь эс"тиер Хойда явно оценивает, что на экране. Что-то там вытаскивает из общих показателей.
  - Я тебя еще не вижу, - продолжает лехта Льеанн. - Только, - и принюхивается шумно. - Ты пахнешь. Там пахло. Смертью. Недавней. Боем... охотой.
  - Ножичек хочешь, лехта? - внезапно отзывается эс"тиер Хойда. И отпускает петь взлетные. - Ты про холодное оружие, помню, что-то высказывала. Хороший ножик. Костяной... Зубик. Тебе подойдет. Такая вот офигительная местная традиция. Кто шьонайсс поблизости видел, и кем они не закусили, а наоборот.
  - Я не видела, - тянется голос - выше, прозрачней. - Я на них не охотилась.
  - Ага. Зато они охотились - на нас, - роняет Хойда. - А я тебе подарю...
  - Да, хочу, - отзывается лехта Льеанн, и фраза повисает незаконченной. Недолго.
  - Что-то еще, лехта?
  - Холодно здесь, - и ее голос становится почти привычным, насыщенным. Просьбу выговаривает. Объемную. - А так - я была бы очень признательна... за кого живого и теплого. Сейчас... подержаться.
  - Теплого - основное? - выдает Хойда. Отстегивается - наручные фиксаторы, верхние, одной рукой - очень быстро (...на норматив) вытряхивает себя из куртки. Укладывая ее рядом - жестом: "Так сойдет?" - похоже, с ним соглашаются: дальше следует. - Тогда придвигайся - и держись.
   Щелкает заднее дополнительное. Придвигается. Медленно - очень похоже на благословляющий жест лехтев - сзади, со спины кладет ладони. Все равно видно, хоть и смотрит Лейвор прямо в экран. Выработка уже скрывается, сейчас закроют склоны, не будет видно.
  - Лехта Льеанн, - не сразу укладывает в равномерное пение двигателей "птички" Хойда. Как раз, когда скроется за склоном четвертая выработка и еще не появится в дальнем доступном пространстве обзорных административный городок, - вам говорить не тяжело?
  - Нет. Могу, - чуть удивленное.
  - Заговорите, а? - легко укладывает Хойда. - Ну... хоть устав почитайте?
  ...А спрашивает она движением. То есть совсем движением. Разговора, который слушают кожей. Разговора очень близкого расстояния. Почти незаметное, очень ощутимое движение пальцев: "Зачем?"
  - У вас очень хороший голос, - подробно выговаривает Хойда. - Такой... густой - есть можно. А то вас... слышно отвратительно.
  - Это... восстанавливается. Спасибо - это действительно помогает, - выговаривает она сначала. Выдыхает. Глубоко. Слышно. И начинает говорить. Знакомое... Удивительное, потому что читает она так знакомое. Из открытых Канонов, с которыми сталкивался любой, кто постигал искусство выводить знаки, немногим сложней первых прописей. Первые, ученические кисточки... - знал, что лехтев это зовут Каноны Листа и Арки. Самое-самое начало...
  
  Слово -
  очень редко способно заменить собой хлеб,
  но то, что ложится в руки, благодаря ему,
  стоит
  многих и многих урожаев, собранных с полей твоей земли.
  Но слово -
  сказанное в нужное время в нужном месте,
  стоит роскошного обеда,
  стоит и большего -
  последнего глотка пресной воды посреди всех морей.
  
  Слово -
  вряд ли ляжет тебе надежной мостовой,
  но не берись соревноваться с ним в скорости.
  От рассвета до заката оно пройдет заведомо большее расстояние.
  Лучше помнить: с таким попутчиком
  не будет трудно
  на самой дурной дороге в самую непогоду.
  Голос возвращался - становился ровным, густым:
  Слово
  не прочней каменной кладки,
  но стены домов съедает время,
  а то, что стало знаком - остается вечно.
  Но к иной каменной кладке
  стоит прислониться - она посыпалась.
  А так - день за днем, знак за знаком -
  если ты приложишь усилия
  складывается надежные стены
  крепости духа твоего.
  Где достойно будет принимать решения твоему разуму.
  Хотя бы о недостатке хлеба и достаточной ткани.
  
  Голос звучит долго. До последней строки. ("...А еще стоит помнить, за брошенное слово в ответ может прилететь самым настоящим камнем", - и видно, как этому вслед усмехается Хойда). Ровно до того, как катер замрет на посадочной у гостевого дома. Первым спрыгнувший Хойда вслух взвесит - нет, здесь защитную ограду просадить не догадались. Еще весь город съедят... И только потом:
  - Дойдете?
  - Должна, - отзывается лехта Льеанн. И идет. Но - Лейвор косится все-таки: взгляд цепляет. Отмечает. Что идет она совсем по-другому. Плывет. Перетекает. Быстро. Как отдельно от снега, которого нападало. Хотя следы все-таки остаются.
  Так до самой жилой комнаты, до самого своего места. Садится и замирает. Выжидает - не иначе, двенадцать выдохов, встряхивается и так, живым, спрашивает:
  - А нормы выделенной горячей воды здесь... принудительному увеличению поддаются?
  - С помощью нижнего армейского, - согласно кивает Хойда. - Давай, покажу.
  И нижним армейским он выговаривает. Конечно, слышно. Вдвоем втиснуться в закуток помывочной взрослым разумным - невыполнимая задача. Тем более что этот... агрегат, выполняющий свои функции, но крайне своеобразно - нижнего армейского и так заслуживал.
  Хойда вернется, вытащит из ячейки хранения очередную порцию пайка, хмыкнет: "Они утверждают, что это - рыба", - поставит разогреваться. Сядет, оценит жестом что-то мешающее в набедренном кармане полевой, вытащит, осмотрит задумчиво...
  И Лейвор невольно постарается посторониться, когда сообразит, что это:
  - Ага, зубик... Хорош, правда? Э, тебя так зверюшка... впечатлила?
  - Это... шьонайссы? - медленно выдаст Лейвор.
  - А, по-местному... Не скажу, как они в общем биологическом реестре. Уникальная местная срань. Охраняемая. Старик своего не вспомнит - разложат меня и говном закидают: три биологические единицы, минимум одна со способностью к размножению. А ножичек хороший получится, - задумчиво говорит Хойда, взвешивая на ладони это. Не показалось - тогда, на экране - его ладони это вот длинней: на полторы точно хватит.
  - Они... очень опасны?
  - Стрелять пока не научились. Это нас спасает. А маскируются - с трудом просрешь. Высокостатусные хищники нашей родимой жопы. Дерьмо, как все они...
   Последнюю фразу накрывает шип и свист отодвинувшейся двери помывочной. За ним негромкое: "И вода кончилась..." Лехта Льеанн пройдет, тряхнет головой - конструкция на затылке развалится на две косы. И постарается сесть снова. Не дадут.
  - Лехта... а ты эту хрень с экрана снести не забыла, мы ж вернулись? Жрать будешь?
  - Н-не, - она встряхивается, садится. И выговаривает внезапно, почти жалобно. - Сблевать бы... А на той стороне - не умею.
  Хойда стряхивает с ладони. Легко. Как близкому. Мол - что так? Она смотрит. Внимательно. Она в своей накидке, завязанной поверх форменной майки. Как дышит - видно: бусинки качаются. И говорит. Тихим, отстраненным официальным:
  - Этот разумный был переведен в статус восстановимого ресурса Тейрвенон за личные насильственные действия над условно-совершеннолетним, что повлекли за собой гибель. Полностью выяснено: неоднократные.
  - Понял. Когда ты про дочку Плюхи говорила. Вот... говно, - как спихивая означенную субстанцию с дороги выговорит Хойда. И внезапно переходит на легкий и открытый. - Лехта... Льеанн - а тебе нетрудно... попроще?
  Соглашается движением:
  - Полагаю, некогда рьен"роэ не очень понял, за что это с ним так... нестатусно обошлись. Но очень... обиделся.
  - Аж рьен"роэ, насле-едничек, - оценивает Хойда. - Полагал, что стоит всего населения буферной зоны, вместе взятого?
  - Возможно. А по семейной специализации... так себе отдавал отчет, как появляются taer, что не забыл.
  - От большой обиды не сдох, и забился в нору жрать и гадить - как это меня, такого статусного? - Хойда выговаривает это так, что храмовая смотрит, выдыхает - и все-таки пытается смеяться. Недолго.
   - Вроде того, - задумывается и говорит дальше, накрывая едкое: "Вот не повезло-то...". - Я по мере сил постаралась ему... объяснить, - плотнее заворачивается в накидку. Ладонь долго взвешивает, стоит ли передавать. Потом лехта Льеанн все-таки говорит. - Taer путем всего живого уйти сами - очень редко могут. Они прореха... дыра мира живых. Вот ведь, - и стряхивает с ладони, - это недолжно... очень сложно рассказывать. Но озвучить поможет. Я... поговорю, разрешите? - она говорит подробно. Почти на близком.
  Лейвор удивленно выслушивает эту просьбу, эс'тиер Хойда принимает ладонью выданный вопрос, ставит недоеденную - пар поднимается - емкость с пайком, приводит в действие экран, спрашивает сначала: "Ну, лехта, сносить?" - и она явно думает, пока выдаст ему согласие. И Хойда действует. Потом, с армейским разрешающим, улыбаясь:
  - Так если помогает - говори...
  - Наша - здесь это правда было: охота, - неуверенно выговаривает Льеанн, - найти, где в мире прореха, где taer... или кто поменьше, пройти - через все, чем они пытаются тебя пробить, чтоб сожрать. А потом... если taer, нам должно принять - проговорить обратно - того живого, кто этим был. Через себя выпустить... путем всего живого - в посмертие. Назвав обратно всю жизнь. Как это... Каноном проще, - внезапно стряхивает лехта. И продолжает. Насыщено, ровно. - Специфическая жизнь у этого была. Под руками рассыпалась. Мне пришлось выполнить должное, объяснить и сделать. Что заслужил и чем после такого сможет прорасти из посмертия. Увы, теперь... если это когда-нибудь станет разумным, то не тем, что был и очень нескоро... Я правда совсем не сожалею.
  - Страшная ты... - вполголоса роняет Хойда.
  - Это... очень пограничное действие. По расходу ресурса специалиста. Далеко - от мира живых. Я могла не вернуться. Я тебе очень благодарна.
  И передает, переливает с руки в протянутую горсть Хойды: много благодарности, высокая. Он сначала принимает, высоко, полностью. А потом старательно изображает, какая она тяжелая, как рука не держит - и куда б ее слить, к пайку что ли. Пока Льеанн не улыбнется. Не выскажет.
  - А чувствую я себя сейчас полуживой... речной-говносливкой, треснувшей от зверских морозов: изнутри дерьма к стенкам намерзло... и толку меньше допустимого.
  То, что делает Хойда дальше, понимать Лейвору приходится долго и отдельно. Он отряхивает руку от прошлого жеста и спрашивает:
  - А драться тебе помогает?
  - А?..- вопросительным призвуком отзывается лехта. А Хойда быстрым, уставным движением стягивает куртку и еще одним, быстрее - не приглядываться, не понять, откуда в его руке появляется "армейское личное оружие: стандатное режущее" - кажется, это так формулируют. Нож. Объемный. Под руку.
  - Я помню, лехта, вы предлагали мне попробовать поговорить. Не отказываетесь?
  Движется она не медленнее. Но по-другому. Текуче. Тоже избавляется от накидки. На ней видно. Не пояс, не жилетка. Что-то среднее. Ножа два. Не стандартных. Узкие. И перетекает - шагом, ближе:
  - Айе! Поговорим.
  Чуть сдвигается и Хойда, оглядывает, оценивает, как передвигается. Улыбается:
  - За косу поймаю.
  - Попробуй, - и движется, перетекает - ближе.
  
  Лейвор удивлялся. Смотрел. Была - беседа. Медленная, настороженная проба понять язык друг-друга, расслышать движения - и всплеск, брызги, встреча волны и камня - так - и быстрый, одним плеском, откат волны. Двое хорошо знающих свой язык... жаль, в простейшем бое и обороне учат выйти и выжить. А эти... они правда разговаривают - им интересно, вот - дольше, водоворотом пошло столкновение, звуком поздоровавшегося оружия, но нет - снова - ускользает волна из-под удара. А поймать храмовую за косу не так просто... Так - движется: слитно, как будто рисунку движения все - одинаково согласно послушно.
   Замрет - на мгновение - река и камень:
  - Благодарю, мне интересно, - взвесит Хойда. - А если на ближнем вот так... Продолжим?
  Продолжили.
  
  - Медленней - ага, я понял - а если быстрее...
   И оно получается - быстрее, вьется - уже звуком, действием: не уследишь - порог, водоворот - вихрь - вечной схватки, единой беседы - волны и камня...
   И внезапная тишина. Стоят. Вплотную. Замерли: последним всплеском сталкиваются и оседают голоса.
  - Змею-ука, - таким открытым, таким мальчишеским - удивлением, восхищением? - выдает эс'тиер Хойда. - Достала!
   И ему ответное - просто полностью удивленное - Льеанн:
  - Поймал...
  - Тебя, пожалуй, поймаешь... - но запинается.
   Она смотрит. Смотрит и дышит. Выдыхает - и говорит совсем изнутри: вода по камням - полное, прозрачное - сейчас и до изумления:
  - Живой, - на вдохе, выдохе, - па-ахнешь, - и еще вдох, слышный, и еще прозрачней. - Не... могу, - и говорят, рассыпают - не отрывающимся прикосновением пальцы - вот когда она успела деть ножик? - говорят похожее на дикое, вслух. - Сожру...
   Хойда - тоже как выдохом - отпустит ладонью: попробуй - выпустит косы, чуть задев - по спине... Достаточно долго - это тоже разговор - слышно, чем отзовется - хорошо отзовется... чтоб следующим подхватить ее на руку - и еще кто кого... прыгнет: "Сильная: змеекошшка. Вот... проверка - на холодостойкость," - еще подумает Хойда.
  
   Лейвор оценит другое: хорошо, дверь они на этот раз не снесли.
   ...Ну, через стены гостевого дома все все равно слышно - но зачем слушать? И так понятно. И все "странно" также может помолчать в уголке. А этим двоим вместе - явно будет хорошо.
   Им было.
  
   Она горячая. Гибкая. Сильная - и слышно, как отзывается, как - рада - совсем раскрыться. Горькая. Запах - который совсем вкус, на коже - и получается, на губах - горькое... и чуть горячим, как под градусом - крепко... "Я... так с тебя напьюсь..." - это беззвучно, это словами, это движением губ - в горячее, живое, совсем - одно...
  
   "Ты говоришь - ты говоришь одно - каждым движением - каждым... как нарастает волна... Ты говоришь: ты есть - ты живая - ты есть - будешь - ты говоришь, и я иду. Быть здесь. Быть с тобой. Сейчас - насовсем...
   Спасибо..."
   Захлестнуло, накрыло и отпустило... полно - до темноты. Быстро...
  
   До такого полного: говорит всем - голосом, телом, движением губ - до-олгого, целиком: "Хорошо-о..."
   Повернуться. Держать плотнее - эту... горячую - этот общий кокон... Потому что во внешней комнате не только все ж холодно - спиной еще как заметно, но откуда-то еще и задувает. Смотреть...
  - Красивая, - глаза смеются. Пальцы - ну... они, конечно, спрашивают: "Ничего?" - но как... - тут ответишь... пока словами выговаривает. - Змеюу-ука.
   "Ни-че-го", - перебирают пальцы ее руки, той, которой держится, складывает - тоже общий кокон тепла. Вслух тихое:
  - Но вообще - птица...
  - Двигаешься, - и передоверить от голоса - пальцам, как это получается... чувствуется - как она течет, перетекает... - даже любишь. Хорошо - было - но мало. Как накрыло...
   Она говорит - капельками прикосновений губ, тыльной стороной ладони, скользким, щекотным кончиком косы - двигается как сам по себе - и как... "Хорошо - и я хочу, чтоб это было и дальше", - а слова другое:
  - Холодно здесь...
  - А, - Хойда щурится миг, - услышала.
  - Не, с тобой тепло... - а читается - таким легким, полным движением доверия: пристроиться близко и расслабиться - целиком, "хорошо - но так полностью, что - засну же".
   И улыбнуться - принять - и чуть приподять:
  - Идем греться?.. - и сразу же сильнее. - Э, не вставай: вот на полу тут правда... льдище!
   ...Она и словами скажет. За упражнение "пристегнуть обратно - полевую к поясу". Чуть длинее она будет говорить - требуемая скорость выдержана.Что: "Я сейчас выключусь. Круг на малый... Если тебе не трудно - будь рядом".
  
   "...А откуда именно у тебя получилось меня дозваться - если нам повезет остаться рядом - я тебе обязательно расскажу".
  
   А вот потом Лейвор краем глаза все-таки смотрел. И потому что не увидеть - не получалось: шумно, открыто... перемещался Хойда. Потому что ее видно - чужую радость, сочли ж тебя достаточно близко, чтоб заметить и поделиться - и зачерпнуть от нее, говорят, к хорошему.
   Хойда вернется тоже... с ношей. Довольный. Уложит лехта Льеанн на ее спальное место. (...а вот как эту круглую штуку под голову подкладывают. Так? - так - судя по сонному: "Угу...") Застегнет в спальник. Еще раз отметит скорость, с которой храмовая умудряется засыпать. Потянется и отпустит в пространство - а хорошо Хойде, так, что с головой залило и через край сплескивает:
  - Вот. Повезло, - и постарается сесть поудобнее, ноги подобрать. Ветер усиливается, и по полу, кто его знает откуда, ощутимо тянет холодом, отдельно от тепла печки. Как раз мимо спальных мест.
   Лейвор обнаружит только, что слова получаются просто, к близкому, нестатусные:
  - А не запустить ли в тебя твоим спальником? - отправляясь на сегодняшнее - ну да, задание, эс"тиер Хойда привычно свернул его в правильное компактное состояние, задвинув в нишу постоянного спального места.
  - Ловлю.
   Отзывается Хойда негромко. Ловит. Дальше приходится решать непростую задачу: собрать два стандартных спальника в один, не разбудив того, кто спит в одном из них. Невыполнимая: просыпается лехта Льеанн не медленней, чем засыпает. Поворачивается, но глаз не открывает. (...спрашивает звуком. Сонным. Ответить можно движением: да, я собираюсь здесь спать... Не возражаешь?)
   И говорит: близким и не очень из сна вынырнувшим:
  - Тебе... могут кошмары сниться, - поворачивается и освобождает необходимое верхнее крепление ...то есть: не возражает. Защелкнуть вместе спальники и под это отозваться:
  - А что - я их не видел? - прежде, чем нырнуть внутрь получившейся конструкции.
  Услышать - теплое:
  - Тогда... если что - кричи не на ухо.
  
   Хойда еще полусидит, и далеко не сразу полностью застегнется - за тем, как оценит: слетит поверх конструкции и Льеанн, уже вернувшейся спать, легкое - удивленное, восхищенное - какая, а? - переданное не только в воздух, но и единственному в комнате собеседнику.
   Лейвор согласится, что о, какая. Хорошая. Пожелает теплой ночи. Нужное пожелание, когда от стационарного до спального места как по ледяному ручью идешь. Ветер.
  Впрочем - им спать наверняка теплее.
  
   Пожаловали ли кошмары к Хойде, спрашивать Лейвор не стал. Личное. А ему снились. Домашние, привычные. Там, где белый, яркий на солнце песок, над ним черное небо и очень соленое на губах. А больше ничего, но страшно. Под утро уже. Проснулся, выдохнув. Вместо серого за окнами увидел ровное - белое, снег - стеной. И очень громкий ветер. А в довершение картины, вынырнешь из спальника, поймешь - ну никак не Салькаари. Холодно. Пол - хоть в обуви по спальным ходи.
   Вынырнул. Раньше всех на этот раз. Пробежка до помывочной, попытка уговорить себя, что это - подогрев... и что вода теплая - от кошмаров весьма помогают. Меньше, надо признать - чем встретивший сильный, первый, запах дыма.
   Лехта Льеанн проснулась. Сидит, уже огонь в жаровне разводит.
  - Утро, Лейвор? - улыбнется. - Не очень теплое утро? Вода-то там есть?
  - Условно: капает. Ветер, а?
  - Буран... похоже. Брр. Придвигайся - ща, разгорится.
   Было полутемно. За окном выло и потрескивало, протекало по полу. Огонек укладывал блики, дымом пах, прочерчивал окружающий холод и небольшой, единственный их круг тепла. Где огонь и чайник говорят упрямо громче свистопляски за окнами... И заваривает она другое, от которого пахнет дымом и теплом. Живым. Здешним.
  - Льеанн, - просыпается Хойда тоже быстро. Приподнимается на локте и смотрит. На все окружающее... И так, в пространство, отпускает. - А ведь сегодня по стойке смирно и бежать - никуда не надо?
  - Там буран, - говорит лехта Льеанн.
  - Ага, вижу... - приподнимается чуть выше, смотрит за окно, похоже запрашивает личный внутренний и устраивается снова. - Это надолго. Тогда - сидим на попе ровно: в такое катера не выпускают: дверь откроешь - задвинет обратно.
  - Значит, сидим. Рваться не нужно, - улыбается храмовая. - Дело сделано, ждем теперь... Это я сейчас за отчет засяду. Чай будешь?
  - Поваляться - здорово! - поверх громко говорит Хойда. - Ага, буду... А пните кто-нибудь печку, опять работать отказывается!
   Льеанн и поднимется взять чашку, заодно подтолкнуть странного технического вида обогреватель, отказывающийся работать по внутренним соображениям, сейчас договорятся - затрещит. И мелким, проверенным движением - косу за спину поправить, чтоб не мешала, не пыталась попробовать - ни чай, ни жаровню... А Хойда следит:
  - Если это распустить - ты все-таки утонешь?.. Хотел бы увидеть, - полным, утренним, спокойным - когда хорошо, когда на месте и никуда не надо...
   А она смотрит. Долго. Медленно-медленно. Пока наливает чай, передает чашку... Потом улыбается. Садится. И тоже не торопясь начинает распускать косы.
   Хойда говорит потом, когда этот труд завершен (а получается правда - много, длинные, второй накидкой...), храмовая поднимается, встряхивается, собираясь пересесть к экрану стационарного. (...Потянуться. Тихо подложить на почти погасшие угольки новую плитку топлива, чуть шевельнуть, чтоб разгорелось - смотреть, как текут отблески...)
  - Знать бы, что это я у тебя спросил?
   Оборачивается - не тонет, но вот так волосы куда меньше послушны, чем в косах. Смотрит через плечо. Видно, что улыбается. Потом сядет работать. И промолчит.
  
   ...Пройдет не год, даже не один звездный. И повидать успеет организатор рационального расхода ресурса Лейвор эс Вильен айе Салькаари не один мир и не один сектор. Тот мир будет ближе к Сердцу Мира, тот мир будет к своим обитателям приветлив не более, чем Сьонтаха. Про который он вспомнит однажды, услышав точное и случайное. "В памяти любого живого и разумного должны быть места, где мир похож на дом - куда он всегда возвращается". Там будет очень похожий злой ветер за куда более надежной стеной стационарного дома высокой прочности, ледяной буран, скрежет мерзлых ветвей. И память скажет, и с удивлением взвесит - правда. Именно так - миром, похожим на дом: спокойным, живым и теплым лежали в памяти те четыре дня. Где над лесным сектором Сьонтаха догуливал свое буран - и в такую пору до гостевого дома никто не решался добраться - ни с какими намерениями. Где выйти наружу невозможно: ветер бьет как раз ко входу, сначала не давая открыть дверь, потом - задвигает обратно желающего. Так что Хойда насмешливо хвалит себя за предусмотрительность, что догадался увести "походную норму" пайков: "В счет обеспечения, ты учти... ньера инспектор". И внезапно смеется найденному в емкости пайками контейнеру: "Оу, там даже экстренный ресурсный положили! Там вполне себе мясо? Давай жарить? Ситуация у нас, как ни взгляни..." - "Давай, - смеется Льеанн, - пожарю..." И сидели, и жарили это "в самом деле мясо", и казалось даже теплей, чем раньше: ветер, не иначе, завалил большую часть щелей снегом, потом еще заплавил сугробы льдом поверху, странно так: прогревались - все их место... их - здесь и сейчас дом... И помнилось тепло - вот о том, как сидят у жаровни, угрызают мясо - отмечают предполагавшийся завтра день прибытия высокой комиссии, которая и вправду прибудет... Там, легко, передоверяя с руки на руку, с голоса на голос рассказывают разные - смешные и не очень - истории своей жизни эс'тиер Хойда и теи-лехта Ллеаннэйр - живые истории. Личные. Одним общим кругом - в который он допущен. Потому что есть. Значимым и живым.
   Это было. Это в памяти лежало. Общим. И очень крепко.
  
   А пока там первый день бурана, лехта Льеанн сидит за стационарным передающим, собирает, видимо, отчет. Не сразу вынырнувший из спальника Хойда перебрался на свое личное место и что-то чудесит со страшного вида "трофеем" - тем самым зубом - с помощью стандартного ремонтного набора, долго, сверло иногда протестующе взвизгивает. И в какой-то момент лехта Льеанн отвлекается от отчета, поворачивается, смотрит. Косу она заплетет только ближе к вечеру. По-другому. А пока так и сидит - волосы черные, тяжелые, но полет мимо ветра отмечают... (..."а еще так, с распущенными, теплее.") Как раз завершится что-то в трудах Хойды, взвизгнет очередной раз мелкий резак из ремнабора, и удовлетворенно выдаст: "Ага!" - сам Хойда. Тогда его и спросят. Сосредоточенно:
  - Как, страшного не снилось?
  - Нет, - через вдох и выдох так же сосредоточенно выдаст он. - Охота, - и не сразу, отложив свое "ручное ремесло", вот как что-то считал и сошлось - продолжает. - Знаешь, лехта... а вот не просраться - но я их кажется, порешил. Там - в самом ссыкотном сне.
   "Надо же", - выплескивает ее рука, подбрасывает, забирает себе - точно укладывает в пару новых знаков в отчете. Тогда признаться можно и Лейвору - даже очень нужно:
  - Мне снилось.
  - Да, - развернется она быстро, ладони потребуют ответа. Получится неловко:
  - Ну это... про пустыню... Обычное.
  - Белый песок и черное небо? И очень яркое солнце? - подхватит Льеанн.
  - Да, - удивляться нечего. Это и правда снится очень многим на Салькаари. И все равно удивляться приходится. Следующему:
  - Аттестацию будешь там же получать - на Салькаари? - согласится. И услышит. - Если тебя не затруднит, я тебе советую подойти к Службе наблюдения Приливов, попросить личной проверки. Я могу, но это затратно и надо сказать... снов неприятнее. Но весьма обоснованно предполагаю, что тебя угораздило - на чувствительность к присутствию Изнанки. Приобретенная реакция. Думаю, с детства.
   "Это... плохо?" - он спросит жестом. Доверяющим таким. Не очень взрослым.
  - Это... свидетельство повышенной уязвимости. Но эта повышенная уязвимость на своем месте может оказаться... очень хорошим свойством. Необходимым.
  - А так бывает? - это Хойда.
  - Бывает, - улыбнется тогда храмовая. - И четвертая выработка тому доказательство... Много где, на самом деле, бывает.
  
   ...В подсобный угловой дверь стоило снести сразу. Там тесно. Но тепло.
  А сразу засыпать она на второй день перестала. Второй - который был, и третий...Можно уже не взахлеб, медленно - по капле, все равно ж - не напиться...Горячим, родным...
  Вспомнить... Да - бывает и такая.
  
   (...- По очень старым обычаям моей земли ты спросил меня, продолжаю ли я охотиться: уйду ли с утра, с окончанием ветра - или я рада не уходить...
  - И как? - подброшенное слово замрет в воздухе. Недолго.
  - Ты спросил - и я ответила.
  - Надеюсь, понимаю. С такой роскошью, - волосы тяжелые, и текут с ладони, медленно, собирают блики, - охотиться неудобно?
   Текут - блики - теплые, огненные - вслед за согласным жестом...
   Смотрит...)
  
   ...И уже знал, было мало - уже хватило, на память, наощупь. На взгляд: потому что когда ей совсем хорошо, она закрывает глаза - и за ней можно подглядывать, пока можно - пока хватает сил - потому что змею-ука шкурой точно видит - и не промахивается...
   Был тот самый вечер, того отмечания... И потом им было долго - медленно - сил... всего не хватало - поторопиться - раньше отпустить друг-друга...
   Вот потом и подглядывать. Свернется, пристроится, все не выпуская, слушает, плывет - в отдельном общем "совсем хорошо". Пахнет... особенно горьким и пьяным. Отдельно от общего дыма жаровни и запаха еды. Но смотреть интереснее... Долго...
  
   До того, как подвынырнет, пошевелится - можно спросить - ладонью - перебрать - пальцами вверх по шее, пересчитывая косточки, взъерошить - тонкую шерстку на загривке, под косищей. Знал: ей нравится. Это тоже спросить: "Как - тебе хорошо?"
   Соглашается тоже движением. Медленным. Наклоняет голову и открывает глаза. Щекотно:
  - Не хочу отсюда, - говорит и смотрит - полностью, открыто, пьяно. Продолжают сначала губы - до того, как почти в упор, шкура к шкуре и взгляд ко взгляду - выговорится. - Сына от тебя хочу. Такого же как ты. Рыжего.
   Не сбиться на выдохе. Чуть приподнять ее, увесистую... И поставить... на землю - обратно себе на колени, конечно...
  - Что - от сен айе?
   Просыпается - точно. Легко, почти неслышным движением, подхватывают пальцы кончик косищи, говорит - как... ощутимо...
   Словами она тоже говорит - так... неуместно отчетливо:
  - Я могу про себя сказать, что тоже сен айе. Сен айе Таэри.
   Слушать одинаково - слушать по-разному... Голос, озвучивающий привычное здесь название храмовых: как впервые объясняя, откуда растут корни этого названия. И движения кончика косищи... И направляющих его пальцев. Иногда их слышно: прицарапываются. Вверх, медленно, течет ручейком, обводит, движение слушать куда дольше... Пока не дойдет... и - молнией, извернувшись, поймать зубами...
   Лбами не столкнутся, но рядом, близко - высвободить потом руку, удержать одной горстью - и кончик косы и не убравшуюся царапучую ладонь - горсти как раз хватит. Точно так же - взгляд ко взгляду, полностью - улыбнуться и поправить:
  - Дочку. Ладно - согласен - можно такую рыжую.
   Смотреть - слушать - как тоже улыбается. Змею-ука. Лехта сен айе Таэри:
  - Ну... дочки у меня точно получаются...
  
   А потом было утро, когда притих буран. Когда в административный городок добывающе-исправительного предприятия в очень ранние круги утра появилась обещанная комиссия. Разбудив гостевой дом даже раньше, чем привыкли просыпаться обитатели.
   Дальше было подробно и шумно. Задержаться здесь комиссии пришлось, но не слишком хотелось. Действовали быстро. Разбудили, поздоровались, повели в административный корпус, к местному командному и сводным данным. Дальше Лейвор раскладывал троим старшим из Службы наблюдения общества несовпадения - местами весьма вопиющие - имеющихся норм энергопотребления и фактического их распределения и прочее. С удивлением отмечая, как сбивается с общепринятого официального на нижний армейский: "А куда они просирали сэкономленный таким образом ресурс - позвольте, у меня есть несколько версий..." Одинаково усмехаются этим построениям и рыжий эс"тиер Хойда, по-прежнему исполняющий обязанности охранника, и Саарко-ниерра, Старший ответственный службы освоения и использования ресурсов Службы наблюдения общества Рианн-Марн Саарко эс Ханиф айе Салькаари, временно назначенный командовать комиссией специалистов. "А какие будут ваши версии, как и куда местная администрация умудрилась просрать обязательный отчет о странных явлениях, наблюдавшихся в законсервированной выработке?" - вежливо вслед спрашивал у него по виду явно старый, с немалыми волнами на нашивках - эр"ньеро Синрай эс Ошад айе Рианн-Марн - Служба наблюдения Приливов сектора также прибыла сюда полагающимся составом. На выслушанном ответе: "Полагаю, его можно будет найти в архиве не отправленных в общую связь... или где-то в следовых данных архива", - тот усмехнется, нырнет, правда, не в общий архив, а в отчет храмовой. Малого круга не пройдет - старший группы Службы наблюдения приливов отвлечется и потребует присутствия автора отчета. Покосится на подошедшую теи-лехта Ллеаннэйр, негромко спросит: "Zu-toёra?" - чтоб очень громко выговорить потом:
  - Вы неоправданно рисковали, теи-лехта. Куда целесообразней было дождаться хотя бы нас - и действовать по вами предложенному методу. Он весьма интересный.
   Храмовая, к большому удивлению Лейвора, говорить начинает раньше:
  - Не согласна. Ознакомившись с характером повреждения границы и... свойствами некогда разумного, послужившего причиной трещины, я сочла, что для целости мира и всего окружающего целесообразней будет проводить... этот объект насколько возможно быстро, - и улыбается. - Непрочный, правда, оказался, не рассчитала. Мне очень повезло с поддержкой.
  - Вы считаете, это разумно - рассчитывать на случайности... на "повезло"?
   А это она ловит жестом. Скатывает с ладони как яблоко. Получилось вот так - я принимаю, что дальше - взвешивайте. Под слова:
  - Меня бы хватило.
  - Нерациональный расход ресурса, - хмыкает ей в ответ седой. - В данном случае, не вашей головы, а готового материала для эксперимента.
  Вслед тому смеются. Оба. Это Лейвор слушает уже вполуха. Обсуждает свое профессиональное. Но с седым старшим переговорить придется. У того в активном речевом запасе элементы нижнего армейского тоже находят свое место. Немного, но очень точно. Когда говорит он о Проявляющем Олиере эс Шимара айе Шан-Шерда. С характеристикой, на которую Лейвор потратил несколько строк своего полного рапорта, упомянув и качество отчета Проявляющего, как просила лехта Льеанн, и его последующее содействие, эр"ньеро Синрай эс Ошад соглашаться не спешил:
  - Полагаю, активно трясущимся за целостность своей драгоценной жопы нет места ни в одной специализации, - так, подержав на ладони, припечатает седой, оставляя рапорт.
  - Разрешите мне предположить, что в неблагоприятных условиях лучше... ну, прикрыть свою жопу и параллельно сообщить тревожные новости в общее пространство сектора, чем идти с ней, голой и гордо поднятой на местную фауну... то есть, администрацию, - Лейвор был изрядно раздосадован и устал к тому моменту, сложил на ходу, и снова услышал смех седого:
  - Браво, парень! - выучился, а? На чью голову?
  
   Работа комиссии продолжалась еще малый круг дней, раскапывали подробно, раскопали многое. Еще дней двенадцать "ньера инспектора" - к Лейвору прилипло - потребовали подождать смены руководства добывающе-исправительного производства: "Нас интересует ваша оценка и рекомендации". Предыдущей администрации по общим итогам изысканий доброго не предвиделось. На вопрос: "Что с ними будет?" - который у Лейвора-таки сорвался, насыщенный больше, чем те заслуживали, - Саарко-ниерра уронит не сразу и негромко. Что за повышенную растрату ресурса и доказательство собственной профнепригодности в положение ресурса полноправные граждане не переходят... какое бы сожаление он по этому поводу ни испытывал. По предварительным итогам состав администрации добывающе-исправительного понижается до первоначальных ступеней квалификации, которые могут быть задействованы для нужд местного производства и потребностей окрестных поселений разумных. Естественно, с минимальным обеспечением по жизненным средствам, все наработанное выше нормы пойдет в счет возмещения ущерба, понесенного великой и нерушимой из-за безосновательного расхода ресурса, за который виновные ответственны. А также - семьям погибших. В той же четвертой выработке. Перемещения получивших взыскание на другие земли для подобающего места работы скорей всего не потребуется: в руках полноправных операторов невысокого статуса добывающе-исправительные производства, если соблюдать все нормы, испытывают высокую потребность. Конечно, какое-то время производство будет нуждаться в плотном присмотре за состоянием порядка, но договоренность со вспомогательными службами Башни достигнута...
   А рядом с этим в памяти звучит и другой голос. Как очень тихо говорит лехта Льеанн. Этому же старшему. Саарко-ниерра недоумевает по поводу дополнительных пунктов отчета храмовой. Где она не иначе, упомянула - этого... перешедшего в статус ресурса. (...закрыть глаза - перед глазами будет. Лицо.) "Я буду вас просить, ниери Цаарко. Если придется, я буду требовать. Это решение нуждается в изменении. Потому что так должно".
   Голос помнил - а чем кончилось, так и не узнал. Отбыл раньше.
  
   О другом - удивительном, наверно - событии Лейвор также не успел узнать. Потом, через много лет, много звездных - на Далии, в своей медицинской школе, будет смотреть на рыжеволосую гостью в форме военного медика и с удивлением узнавать знакомые черты. С не меньшей - осколки истории.
   Начало которой за той работой проглядел. В жилом корпусе административного виделись реже. Так получалось.
   А еще в те дни начиналось что-то правда похожее на весну. Теплело. Пахло мокрым. Таяли, на серые хрупкие крупинки рассыпались последние сугробы - с того бурана, водопадами звенело с крыш - не войдешь...
  
   ...Когда Льеанн легко - она идет так, что слышно. Чуть-чуть закраину шага подпинывает - каблуком, которого на ботинках полевой нет, но звук есть, полы тут стучат.
  - Вернулись, лехта? - Саарко эс Ханиф айе Салькаари успевает поприветствовать первым. - Тебя поздравлять с принятым решением? Прислали: фильтровать нам еще фекалии с твоим... подопечным, возвращать гражданство?
  - Поздравлять, - она улыбается, очень ярко. Довольная. Свет переливается - она в мелкую-мелкую капельку - морось там снаружи. Снега ест. Весна.
   Смотрит. Очень близко. В упор. Эс"тиер Хойда встал, конечно, встретить. И улыбается - как можно только одному - ой, половодье - затопит.
  - Нас, Рыжий, тоже можно поздравлять. Как... у вас все же проще, - улыбается. Щурится. Змею-ука. Вдохнуть и понять: а ведь ничего не кончится - начинается:
  - Ты... с разрешением? - и поймать на ладонь легкое такое: "ну да" - подержать картинно - вроде, о как руку оттягивает, такое еще удержи, как принимать. И принять уже серьезно, уложить поглубже. - Времени ты зря не теряешь... нашей "медицинке" недоступная. Сложно было?
  - Оценили, насколько я спятила, выяснили - все же недостаточно, чтоб запретить. Позвали работать, ежли что...
  - Не ходи, - улыбается Хойда. Встряхивается. Роняет полное и смешное. - Ты что - теперь не денешься?
   Она и смеется:
  - Не уползу. Ну... раз змеюка...
  
   А время вспомнило, что оно невосполнимый ресурс, и пошло тратиться с большой скоростью. Как миновал круг дней, пока разгребали прибывшие навороченное дерьмо, переводили некогда бывшую администрацию на куда более пригодные места профессионального применения. Сожалели же - доблестные бывшие начальствующие - своими словами, при присланном инспекторе, что операторов производства с гражданскими правами им остро не хватает - теперь займут обозначенное место. Вставили засранцам разрядник - вся Башня ожидала, но на такое, право, и не рассчитывали. "Старику лишний раз сообщить приятно, - усмехался Хойда, - всяко в рапорте придется". А если какая иная дробилка потом с откоса скатится или под ненормированный обломок попадет - не эс"тиер Хойда возложит на себя труд прощальные отчеты выдавать, Старик справится. Разве добавить: и чтоб без таких последствий. Голодных на этой земле, пожалуй, хватит
   А у эс'тиер Хойды всех задач пока: передать официальные данные и неофициальные напутствия тем ребяткам из вспомогательных, кому не повезет временно обеспечивать плотный присмотр за состоянием порядка. Слишком стараться все равно не будут: местная администрация местной Башне всем говна поперек дороги наложила. И все, Хойда - сдавай полномочия, садись в "птичку", гони до службы. С парнем еще не забыть попрощаться, с инспектором: "Будешь отбывать к себе, если пожелаешь - сообщай. Сможем - будем рады проводить". А то правда, привыкли. А потом уже - повторить себе необычное: возвращайся домой - и не один.
  
  - У тебя хороший дом, - тихо говорит она, оглядывая выделенную ему "типовую жилую единицу": его охотничью берлогу. - Твой. И теплый, - это важно, под Башней ветра дуют - с ног сбивают. - Надеюсь, он меня примет, - и очень свой приветственный поклон отпускает. С порога. От гостевой части. Только следом можно сказать, ладонью: "Проходи!" - и улыбнуться:
  - Ну... дверь по крайней мере цела. И, - щедрым жестом обвести скромное личное помещение, еще занятое привычным охотничьим порядком, - все пространство наше.
   Она смеется:
  - Я рада. Постараюсь поместиться.
   А помещаться ей недолго: снять с плеч на одно из личных мест нестандартный, но не очень большой личный... вьюк, оглянется - разворачивать или нет...
  
   ...Это будет потом, будет слушать - подрастающая рыжая, заодно со старшим, Рыжим. Семья меняла уже третье место, с надводных платформ Тонгарика на теплые пески Харминэ. "Дом должен быть таким, чтоб хозяевам хотелось туда возвращаться, а гостям приходить. Дом должен быть здесь, - и лехта Льеанн укладывает ладонь под сердце - легким, прозрачным жестом. - А всего, что ты возьмешь с собой, когда настанет черед уходить должно быть столько, сколько ты сможешь поднять..."
  - Чтоб уместиться вот так? - на ней еще школьная ветрозащитная, а их в городках службы Башен шьют похожими на военную форму, и Нин-найр с точностью воспроизводит взрослый жест, к которому, щурясь, присматривается Хойда. "Имущества должно быть столько, чтоб помещалось в заспинную ячейку?" Кто-то слишком много вертится вокруг ящериц. Но это выговорить потом. Сначала Льеанн согласится:
  - Только мы не обязательно носим эту форму...
  - А я буду носить, - со всем возможным наполнением звенит... Бубенчик. Для которой это - последний школьный год. И дальнейшей дорогой своей жизни она уже твердо и довольно уперто выбрала Академию Службы Защиты.
   И присматривающийся старший Рыжий говорил потом - вспоминал тогда, как впервые устраивалась в его доме эта... длиннокосая змеюка. Кажется вчера - а уже вон, мелкая выросла совсем... Упертая. И тихо еще добавит: "Мне повезло..."
  
   А тогда ответить, что необходимость помещаться временно подождет. Устроились - можно и отрапортоваться. Теперь задача - напугать командира. Старик скорей всего смотрел вполглаза за получением личных разрешений, если смотрел вообще - на то они и личные, а вся официальная часть и повышения жилых норм висит на нем же - кому тут надо специальную службу обеспечения организовывать. И - усмехался Хойда уже на выходе - ага, вот не терпится увидеть, как его стукнет эта новость, а?
   Стукнула.
  
   Приказать принять вольный порядок эль"нере Сато эс Сенто айе Рианн-Марн пришлось. Поскольку рапорт Хойды о событиях в добывающе-исправительном отличался выразительностью и качеством изложения. Он кое-как пытался притвориться официальным, но при всем желании не нарушить форму разговора, не отпустить смешок - невероятно. А эль"нере Сато еще и не особо старается. Говорит - поздравляю с результатом. Вас всех. А как - всех нас... Жест делает: поведывай - в подробной неофициальной. И Хойда пользуется. Поведывает. В подробный рассказ приходится запускать и рапорт о нецелевом вынужденном расходовании трех уникальных биологических единиц... Хойда, разумеется, говорит, что пришлось парочку шьонайсс порешить, пролезли. Эль'нере Сато усмехнется - и, тоном выговора выдаст:
  - Не поохотиться тебе невозможно?
  - С великой радостью прошел бы мимо, - поддерживая интонацию, ответит Хойда. - Но они жрать хотели прицельно.
  - Ой ли?.. И шкур не унес.
  - Не. Хорькам оставил. Только зубы, так надо. - А потом он сбивается. Плывет обращение. Они говорят - ближе и на неофициальном. Правда не в служебное время. Но то, что звучит дальше, отпущено слишком легким. - У меня... более ценная ноша была, - и голос не возвращается. - Эль"нере Сато эс Сенто айе Рианн-Марн, разрешите - у меня к вам личный рапорт? - жест разрешения слетает - и то, что звучит следом, интонации подходит больше. - Только ты вдохни, Старик. И держись покрепче.
   "Нарываешься?" - спросит ладонь. Как не увидит. Улыбается. Открыто и мимо. Так отдельно, что вслух спросить:
  - Эй, Охотничек - ты там нажираться не научился?
  - Н-нет, - а вид с которым говорит - хоть аттестуй: брешешь. Открытый и вот явно не трезвый. С которым продолжает. - Командир, а у меня семья...
   Да. Вдохнуть действительно было надо. Выдохнуть. И на этом спросить.
  - Это кто так... головой ударилась?
   Эс"тиер Хойда спрашивает жестом. Что - разрешите? И в ответ также высказать. Что пускай является, интересно... посмотреть.
   Второй раз требуется вдохнуть, когда из-за двери - и из-за плеча Хойды возникает знакомое лицо. "Приглашенный специалист" к нему, как и все прибывшие, заявлялась.
  - Лехта...
  - Теи-лехта zu-toёra Ллеаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо, - представится полным. С официальным поклоном. После получившейся реплики. Но эта тоже улыбается. Продолжая. Ждала у выхода, а звукопроницаемость здесь везде... повышенная. - Ну... я вот. Ударилась.
  - Лехта? - эль"нере оглядит... явление подробно, как пересчитывая отсутствующие нашивки. - Неплохо. Общие храмовые обязанности тебе разрешено выполнять?
  - Да. Если есть необходимость.
  - Есть. Среди моих людей нет храмового со званием. Потребность порой ощущается. Кто ты по гражданской специальности?
   Она мгновение смотрит. На Хойду. Улыбается - так, с выражением:
  - Биолог, - да, диалог рыжий эс'тиер подхватывает. Смотрит - выпускает жест: вот вляпался. - Биохимик, если точно. С правом занимать место в младших помогающих медицинского.
  - Это отдельно хорошо, - отзывается эль'нере Сато эс Сенто айе Рианн-Марн. Жест Хойды он поймал чуть раньше. Легким: "тебя окружают". И продолжает. - Разрешите переговорить с вами лично?
   Переглядываются - до того, как она дает согласие.
  
   ...Ждать можно и в караулке под лестницей. Заодно парой слов перекинуться с новой сменой встречающих. И то: известия о том, что господам ресурсозасранцам прибывшая комиссия таки вставила разрядник - по самое вечно бегать в рядовых - по всем подразделениям Башни разошлись со скоростью слуха. И кто лично при том присутствовал проболтать не минули. Одного из действующих лиц - как не постараться разговорить? Тем более, если недобрая выработка местной легендой стать успела. Хойда говорить не отказывается. Отфыкивается, правда - что я там не из главных героев, а из главных - то вон спускается.
  - У тебя хорошее командование, - очень светло, очень на близком говорит лехта Льеанн. подходит и улыбается. - Тебе повезло.
   Как взгляды уже на не первый выдох задержавшейся смены - ладно, здесь бардак неизбежен, а в патрулях они вполне внимательны - встречают этот разговор на близком Хойда разумеется заметит, рассыплет поровну:
  - Да: мне очень повезло. Кривоухий, медлишь: за двенадцатый выдох пошло. А мы - идем, Змеюка?
   Снаружи почти тепло, если бы не резкий ветер, всегда гуляющий у Башни.
  - Эх, - отпускает на этот ветер Хойда: догнать полшага, встать рядом, приобнять - движением назвать: я здесь буду. - А я ведь забыл тебя спросить, а как к этому отнеслось твое... тоже командование?
  - Ну... я успела отправить рапорт, - улыбается. - И даже получить ответ.
   Спросить движением: "И как?" - и она сначала тоже отвечает не словами. Чуть-чуть пришагивает. Ближе - вплотную. На слова потом переводит:
  - Я здесь буду. Я хочу быть с тобой - очень долго. А командование... а - то, которое верховное командование - совсем верховное, - храмовая смотрит. В глаза. Долго и прозрачно. - Он никогда не потребует с тебя больше, чем ты сможешь ему отдать. Есть то, что требовать от разумных - оставить - недолжно. И невозможно.
  
   Хойда не станет себе называть, когда совсем поверит. Комиссии - и парню-инспектору тогда уже случится отбыть: попрощались. На первый круг дежурств эс'тиер Хойду отправят. Обход лесных Периметров в сезон гона фауны - тоже обязанность служб Башни. "Я не буду за тебя бояться, - провожала его - его Змею-ука. - Я буду тебя ждать".
   Ждала. Врастала в дом - он принимал, учился пахнуть травами для чая и дымом с жаровни... Его хозяин тоже ценил живой огонь. Пододвигалась охотничья берлога, смотрела на странное. Складывалась - зерно нити к зерну - зеленым, рыжим, красным - цветная лента. И новая жительница и дом помнили, как улыбался Рыжий, глядя на самое первое появление в своем доме этого странного, деревянного - как напевает вполголоса что-то совсем не на фаэ лехта Льеанн, натягивая первые нити основы, как медленно-медленно начнинает прорастать узор... "Да, - оценивал Хойда, - похоже, ты тут надолго собираешься оставаться". И можно было легко ему в ответ: "Он походный... можно свернуть. Даже с работой. Но - я собираюсь."
   Вернулся... В дом прокрался тихо, все равно входные сканеры оповестили. В доме тепло, вкусным пахнет, незнакомым. А Змею-ука сидит, собирает свое цветное... в доме, которому доверяют: не приглядываясь ко входу. Жаль только: к ней бесшумно не подойдешь - все равно услышит. Оглянется.
  - Как отработалось, Рыжий?
   И заговориться, и там, слово за слово, на лестнице: "А чем это так пахнет?" - "А вот пошли - и попробуешь?" - она и выскажет. Осторожно, мягкой лапой трогая близкое-близкое "мы" объединительное:
  - А нас можно поздравлять... - проверяет - голосом: открытое, неуверенное, светлое. Так и остановиться, сообразив. А вслед она легким, почти смеется: до того как раз про то, как отработалось рассказывал. Что особо опасного не было - и что все-таки основная обязанность. - И меня - отдельно. От основных обязанностей я теперь в отпуске. Долгом. Почти как у армейских...
   Полную официальную формулировку этого положения всех уставов и лехта Льеанн воспроизводит на память пару раз сбившись. Но очень серьезную шутку про долгий отпуск и повышенные нормы все службы Башни понимают. Что в случае, если основная профессиональная деятельность ожидающей ребенка предполагает высокую степень риска для жизни - от этой самой основной профессиональной она освобождается до полного совершеннолетия отпрыска. До того, как этот отпрыск сам будет выбирать - свою жизнь и дорогу.
   Понять - и все-таки выплеснуть. Движением. Вопросом. На который отзовется - словами. Этим, открытым:
  - Да, я его жду. Нашего, - и щурится. Змею-ука. - Вот только думаю, это опять будет девчонка.
  Хойда улыбнется тоже:
  - Ну... я просил... Как же лехтев не выполнить просьбу.
  
   Лейвор их запомнит такими: совсем близко и рядом. Надолго. Конечно, оповестил, отбывая. И Хойде повезло быть в тот день свободным. Помнит ветер - сильный, ледяной ветер, гуляющий вдоль пространства под Башней. И этих двоих - полная полевая и все-таки яркие хвосты накидки - одним целым, одним монолитом, ветру пройти негде. И неважно было памяти, что держала: прощались как близкие и отдельно тоже. Удерживался - легкий напутственный благословляющий жест храмовой. И как за личным прощальным жестом - равных - внезапно усмехался Хойда, отвесив высокий благодарственный поклон... выше, пожалуй, чем разрешалось сен айе.
  - Я тебе должен, Лейвор. Так должен, что - из-за Порога придется вернуться: чтоб долг отдать.
  
   Это Лейвор эс Вильен айе Салькаари помнил крепко. Это он вспоминал потом, через девять с лишним звездных на Далии. После третьей встречи с лехта Льеанн. В этот раз ее узнать было сложнее... А как в первый раз не сдержал удивленного вопроса - за озвучкой списка преподавателей: теи-лехта Ллеаннэйр эс Хэрмен айе Ойхо - лехта айе Линаэсс? - она такая, крупная, с косами - узкоглазая, с очень змеиными глазами? - "С хвостом. Похоже", - отвечали тогда ему. - "Вы точно ничего не перепутали?"
   Так, что и сорвалось - когда увидел. И даже получил ответ.
  
   Больше спрашивать ничего не стал. Просто подсчитал.
  
   А напутствие эс"тиер Хойды вспоминалось. На Далии тоже. Когда отправившийся по нуждам снабжения Школы администратор Лейвор эс Вильен айе Салькаари влип в самую гущу событий на Озерных. Там обнаруженный чужой из файдайр был арестован неизвестной "ныне законной" властью с перспективами столь же неизвестными, но по слухам, печальными... и так и не услышал из-за стен старого склада, как переменялась ныне законная власть на еще какую-то ныне законную, более невнимательную к случайным взысканным. И потом уже, занесенный волей вывихнутой реальности в некогда детский восстановительный - когда все кончилось, перебирал и подсчитывал такие объемные события такого быстрого времени. И понимал, что ни за что не взялся бы провести границу, насколько то, что он сейчас жив и все подсчитывает - чудо.
   Вероятность выходила немаленькой...
  
  ***
  (Далия)
  
   Так говорят все - лехтев просто говорят длиннее, вспоминая внутренние Каноны: "Каноны Прощания, Каноны Порога тяжело учить наизусть". Потом - далеко потом - таи-лехта Саайре эс Ноэн айе Далия понял, что помнит. Полностью и на память...
  При его работе - понадобилось.
  
   А запомнилось здесь. В почти безлюдном консультационно-восстановительном центре поселка. Теи-лехта Ллеаннэйр правда - "их рассказывала". Слушал. С самого начала. С того, как на Сьонтаха, дальнем и далеко слышно - недобром углу сектора Рианн-Марн появилась такая вот отдельная семья. А у них - в должное время и дочка. Девочка, которую очень скоро назовут Бубенчиком.
   Теи-лехта Ллеаннэйр сидит. Неподвижно. Рассказывает. Открыто, полно и далеко, как уходя туда совсем. А потом прерывается. Сыплются слова - короче, суше:
  - Она уже родилась рыжей... Кровь оказалась сильней моя, долгоживущих. И имя моей Семьи она приняла и подняла, когда пришло время, - смотрит. И начинает возвращаться. В сейчас. К потере. - Она выросла - она получилась на нас похожей. Военной - и храмовой, - слышно, как сбивается с дыхания. И, наконец, начинает плакать.
   Заговорить потом у Саайре и получилось. Просто ничем другим наступившего совсем бесшумного было не нарушить. А оно копилось рядом, и быть с этим просто так было совсем неправильно. Да просто - выдохнул - и стало словами.
   Конечно, уже помнил. Слова были. Там, где были холмы, недалекое море и вереск - и солнечные лучи, пробующие разломленную лепешку на камне. Первые строчки. Канона:
  
  Жизнь состоит из того, из чего она состоит:
  земля работает -
  и растут горы -
  и все реки текут.
  Каждый родившийся жить на своей земле
  говорит и о том,
   что в должный срок ему придет пора перешагивать Порог -
  идти туманными тропами к новому рождению.
  
  ...Горе и нежность одинаково падают на воду,
  и одинаково - оставляют круги на воде -
  текущей - путем всех рек и всех имен...
  
   Она подхватывает. Почти не медля. Полным. Благодарят - жестом - ладони. Тем же голосом - отдельным и объемным, как должно говорить Канон Прощания. А то, что плачет - это от голоса совсем отдельно.
  
  Жизнь состоит из того, из чего она состоит.
  Моя сегодня - из того, как я стою и смотрю, как ты уходишь.
  От нас. Совсем.
  
   И говорит дальше, и дальше плачет, когда просит отпустить руки, передвигается, расшнуровывает вьюк ширдэна, убирает ленту, достает, собирает - опору за опорой - ткацкий станок, не выбиваясь из ритма, которым звучит голос. С ним же - Саайре и берется помогать. Недолго. На две первых, недолгих строки из Канона - лехта Льеанн еще не прерывается. Потом смотрит - долго - на серый клубок основы, пока взвешивает - замолкает. И говорит снова, привычным движением натягивая нить за нитью. По всем опорам: проворачиваться - на длинное. Связывать приходится...
   Связывает - и между ровным голосом от текста до текста - сыпким, человеческим:
  - Как я не думала, что мне придется...
  
   ...Один раз таи-лехта Саайре даже и говорил - почему так помнит. Говорил - они у меня под руками. Слово к слову - зерно к зерну. Зерном одинаково называют и один из знаков записи, и перекрестье нитей в ткани. Так и читал. Пальцами. Саайре никогда не мог вспомнить, откуда взялись - те, другие нитки - яркого, желтого, редкого: траурного цвета. Саайре никогда не держал этого пояса в руках. И все-таки знал - просто потому что - с закрытыми глазами, какие они ровные - привычной рукой и все-таки не одинаковые зерна нити. Где между должными словами Канона (...вспоминала тебя. Рассказывала. Рассказывала тебя обратно. Провожала...) - вплетались слово за словом - истории. Разные. Неважные. Единственные зернышки чужой памяти. Бусинки. Мелкий такой жемчуг - кажется, все равно будет под пальцами... Хотя срываются - и падают. В воду. Путем всей земли. Безвозвратно.
  
   О том, какой невероятный ливень накрыл собой практически безводный каменный пояс дней за пять после того, как на свет появилась маленькая, которую потом назовут Нин-Найр. О том, как смеялся рыжий эс'тиер Хойда, сооружая детский лазальный городок из списанного чего придется - стандартные конструкции до той дыры не довозили: что на армейке ни делай, все равно что-нибудь... профильное получится.
   И получилось. Это были почти смешные истории, пока звучал голос - за ними не было слышно сегодняшнего страшного, - про то, как приходилось искать в мамином крохотном "парке" некстати подвернувшиеся запчасти... Талантливо спрятанные там детскими руками. Как вредничала Бубенчик - и как с ней говорили. Что это тоже оружие - то, из чего составляют оружие - с чем не играют. С ним работают. С ним дружат. Этому учатся. Интересно? Хорошо. Но это не всегда будет весело...
   А ей было. Маленькой Нин-Найр понравилось - учиться дружить с оружием. С настоящим, конечно. Ну - медленнее, чем это полагается по нормативам, как тоже смеялся рыжий эс"тиер Хойда. Ей тогда и первого детского имени не было. Когда начиналось. И у нее получалось пугаться - случайно, когда за обучением собьет со стола маленькую каменную чашечку - очень неудачно, твердые полы в нижнем этаже "типовых жилых единиц" - треснет и вдребезги: что - у нас теперь не будет настоящей воды? И как говорили - что нет, все у нас будет - сделаем сами. Кстати, вот этим вот режимом личного табельного им можно работать и как резаком, хочешь попробовать? А мама вмешиваться не будет, правда?
   Чашка получилась - эта самая шершавая, небольшая каменная чашка с простым, не самым выверенным орнаментом по краям - и сейчас здесь, во вьюке лежит, точно - помнит, как лехта Льеанн ее укладывала. То, что обязательно забирать с собой.
   Говорила о близком. О самом открытом. Хоть о том, как тогда же, где у старой чашки слушала старые легенды маленькая Нин-Найр... и испугалась. Потому что ведь спросила, услышав - про старшего из живых родичей: а разве еще другие бывают? У Семьи Ойхо бывают. Стражники - по ту сторону, старшие родичи в посмертии. Мы все так уходим. А потом она поверит, спросит: "И ты?" - услышит: "И я - когда придет мой срок... очень нескоро", - испугается и будет говорить, что маму не пущу. Долго так придется - обнять и говорить...
   А так - бояться не очень любила. Плохо получалось. Потом лехта Льеанн рассказывала так, что уводила, так, что снова почти можно было улыбнуться, слушая - как потом уже, когда семью перевели на Тонгарика, на надводных платформах - долго приходилось объяснять Нин-Найр, что морские птицы, шумно навещавшие базы, твари, конечно, крайне наглые - но не опасные...
   Маленькую Нин-Найр, которая взрослые нормы стрельбы брала до первого взрослого имени.
  
   Говорила, как ныряла за жемчугом - за отпущенными мгновениями истории, как время сдвигала - что Саайре почти слышал, как смеется уже почти взрослая Нин-Найр, знакомя родителей с выбранной специальностью после первой аттестации: "Все-таки Армейский восстановительный... Ну, мам, мы же с тобой тоже похожи! А уметь стрелять - где и пригодится". Храмовое звание она тоже подняла. Потом. Много позже первых полосатых на форме... Здесь, на Далии.
  
   ...А когда Саайре вспоминал, что было, что совсем кончилось - так ярко, когда казалось, что время - правда вода, и сейчас сил не хватит, задохнешься - голос и возвращался. Тот же, полный, мимо и отдельно от слез. Голос укладывающий зерно за зерном - нить пояса и слова Канона Прощания. За которым и говорил - и те Каноны, что в памяти еще не сидели - складывались, чтоб потом - читал наощупь и не мог забыть...
   А правильно помнил: истории не падали - под воду: кончилось - они вплетались. В широкий, в две ладони пояс. Долговременного траура. Я тебя помню рядом и буду помнить.
   Это накидку полного траура - так говорит традиция: должно снять. Когда приходит время проводить ушедшего и возвращаться обратно в мир живых жить дальше. Если это можно - решить вернуться и жить...
  
   Каноны помнил. Истории помнил. А дни - не очень получалось. Прерывалось - помнил. Где-то там, под руками, в поясе, точно вплетено маленьким шрамиком - хотя привычные руки не сбиваются, ровным, очень ровным зерном ложится нить: "Ел сегодня? Нет - иди. Ты выполняешь очень непростую работу, Са-ай. Надо есть хорошо. Насколько сейчас можно. И...расскажи мне, что происходит снаружи. Насколько сможешь".
  
   А там происходило. Еще несколько дней и он узнает, как им повезло. Когда уже в степи материка Далия, глубоко на территории фай, на местной храмовой территории, будет стараться занять чем-нибудь голову, и складывать из доступных последних новостей картину. И голова плохо занималась, потому что понимал - как им повезло. И... не только повезло.
  
   С озерного края отступали. Остатки освободительных армий, так и не додавившие ни остатки сопротивления местных фай в Глухом углу, ни друг друга - ради единой власти и командования, откатывались от подразделений боевых действующих сил Легиона сектора Таркис. Там заканчивалась война. Качественно оснащенной (стараниями "пришлых и лишних" фай) Восточной армии Далии, перешедшей практически полностью к сторонникам независимости, все-таки не удалось взять Башню транспортных каналов - ее службы и ее командир имели слишком... не местное представление о присяге. В живых из этих верных присяге службы Башни уцелело очень немного - в том числе, не осталось и госпиталя, где служила Нин-Найр. Но они продержались достаточно, чтобы поднятые по тревоге войска быстрого реагирования успели прорваться через удерживаемый транспортный канал. Видимо возможность разумно договориться о возмещениях и компенсациях Далия потеряла там, под развалинами городков Башни. Решение о полном военном воздействии на земле, принятой под имя и ответственность, последний раз принималось давно - слишком бессмысленный расход ресурса, слишком долговременно сказывающийся на земле, ее населении - да и на отвечающих за нее.
   А Саайре читал, как Легион прошел плодородные земли материка Далия, и дочищал Озерный край и болотистые малолюдные леса Сорлеха. Если верить доступным источникам, не слишком злоупотребляя на всем своем пути разрешениями полного военного воздействия. Впрочем, при перечне дозволенных действий - чем там остается злоупотреблять? Но, как говорили уже тогдашние общедоступные данные, эр"ньеро Карно эс Тарэ айе Рианн-Марн, командующий двенадцатым отрядом специального назначения "Маргаи" сумел заслужить не одно строгое взыскание именно за превышение разрешенных воздействий. Саайре потом узнает: местное отдельное имя, выданное заслуженно, легло эр"ньеро Карно эс Тарэ айе Рианн-Марн на плечи намертво: ходил, слушал, сам порой называться не отворачивался - эр"ньеро Мясорубка... Очень потом.
   А тогда увидит на экране общего передающего - вздрогнет. Лицо запомнил, хотя казалось бы - вовсе того лица не видел. Солнце. На золоте нашивок. И голос.
   Тот безымянный поселок отступающие не обошли. Прошли сквозь. Чего Саайре почти и не заметил. На удивление... Те, кому нечего было терять тоже вели себя по-разному - на своей земле.
  
   А дальше Саайре эс Ноэн айе Далия помнил долго. Привычные руки не собьются - зерно к зерну, но где-то в том же поясе - шрамом - перерывом между ровными строками Канона - можно прочитать предысторию легенды о том, как один раз эр"ньеро Мясорубка остановился и повернул назад.
   И что легенда об этом тоже была, Саайре эс Ноэн айе Далия узнает куда позже.
  
   А тогда просто был перерыв. Долгий. Дня на два. Работать надо было. Потом - прибывшая команда, дальняя эвакуация, полутемный, в мирное время точно грузовой, транспорт пахнет пылью, а Льеанн свернулась и, кажется спит. Сидел рядом, прислушивался, беспокоить не стал.
   ...И материк Далия, безопасное место, жаркое солнце, как лето в самом разгаре, пыль над выжженной солнцем травой. Твердая как камень земля, даже на посадочном покрытии сэкономили. Старая каменная стена, за ней такие же строения, низкие, как друг на друге, плоские... И мозаичная звезда у входа в калитку. Храмовые. Местные уцелевшие. Как поймет потом - с очень разных мест.
   Помнил, как вежливо, с расстояния, лехта Льеанн благодарит пилота. Как говорит встречающим за калиткой: двое, явно недавно прибывшая, рыжеволосая, солнце пригладило до яркого румянца: непривычная, и старая, кремень, обожженный солнцем. Они называли имена, было - но в памяти остались так: рыжая и старуха. А лехта Льеанн представляется, в ответ слышит, потом просит прощения. Что приходится переступать их порог - вот такой. Старшая спрашивает: "Что мы можем сейчас вам дать?" - ей отвечают почти легким, вежливым: "Воду, еду, место - и тишину". "Этого здесь достаточно", - обводит ладонь старшей. Еще видел - что-то порывается спросить и рыжая, но движение ее ладони Льеанн ловит на лету, останавливает, оглядывает ту медленно - из-под накидки - и говорит: "Нет, я благодарю, не надо. Совсем не надо". Ей. А потом уже в небо: "Возможно, мне придется просить этот дом. И вас. Очень... сильно просить".
  
   Пришлось. Если она тогда уже думала...
  
   Местная вода чуть соленая и с пузырьками, но пыль и сухость внутри смывает, комнаты в домах прохладные, тенистые очень, выбеленные, потолки низкие, а проходы длинные, как норы, и еще ниже. Тихо там...
   А станок и правда - для переходов. Собрать опоры, заново поставить раму, растянуть... получается. И продолжить - ткать пояс.
   Для привычных рук - это быстро. Дня два прошло. Три. А его тоже солнце поцеловать успело. Утром и под вечер лехта Льеанн отправляла - просила "песчаных щелкунчиков" собирать и с водокачкой помогать справляться... до лишних энергопоставок долго. Это тоже вплетено где-то между строк внутренних Канонов
  
  а однажды приходит время...
  выплакать и рассказать, назвать словами
  все имена и всех тех, чьи лица,
  чьи речи, дела и земли
  выгравированы на внутренней поверхности век
  безлунной ночью выйти на пустошь
  босиком по холодной земле
  и хрустким пластинам песчаника
  кружиться, раскинув руки
  горлом выводить единственный звук
  из глубины
  изнутри
  ах, горькое горе, не вместить
  не объять и не остановить
  не удержать
  горькое, горькое, горькое...
  
   ... До которых доходят так редко, что никогда, почти никогда.
  
   Это быстро. Привычными руками - очень быстро. Широкий пояс, длинный, под три раза завернуться (...помню тебя - и память моя всегда со мной... )
   До последнего.
  
  Каждый живой -
  кто был, есть и будет -
  каждый миг мира -
  в капле дыхания того, кто держит все наши земли - звонкий золотой песок,
  растущий в небо.
  Иди.
  
   До яркого полудня, где лехта Льеанн срежет нити основы, завяжет кисти, соберет ленту пояса - примерит, завернется уже...И - знал, что неправильно - отпустит - течь, падать. Медленно. Медленней - чем... удивленное - полное - каменное:
  - Нет. Не могу, - наклонится, поднимет, в руках держит. Говорит. Не Саайре совсем. Во времени живых. - Не могу это принять и тебя отпустить.
  
   А дальше помнилось не так подробно. Как будто разбилась одна большая память на осколки. Каждый яркий, каждый острый, руки режут, вместе собирается с трудом. Сначала назвала ему - выслушал. Потом позвала ту старшую, камень, кремневый останец посреди степей, звала как старшую. И еще двоих. Сказала, что мне все-таки придется. Повторила еще раз. Только тогда себе положил. Понял.
   Говорила лехта Льеанн тоже Каноном. Почти. Что выбор, будет ли для нее завтра, отдает Милосердному в ладони: ей не под силу - приподнять и понести. А не понимая, быть ей или нет - она опасна. Помнит: тихое, далекое: "Мир и так надломили. Слышу. Что за мной по следам трескается и течет". Просит разрешения - подождать выбора у корня этого дома. И ладонь старухи отпускает: "разрешаю".
   Тогда лехта Льеанн говорит. Недолго. Распоряжается. Говорит и о нем тоже. Ему. Что и как делать дальше - а еще о личном наставничестве, аттестациях, не сданной по причине войны первой профессиональной - это сидело, а что сам говорил, не помнилось. Подтвержал, что так. Сделаю и отвечу: смогу. Но слов не помнил. Не собрать никак - из мелких, острых, режущих руки осколков воедино, когда так можно - говорить, называть, не личное - но о том, что другим не передают в руки... передают в руки, только если... Понимал, а собрать не получалось. Кроме последнего.
   Знал, что так неправильно - недолжно - что так просто невозможно сейчас, перед таким выбором... И знал. Как то, что есть он сам. Кто бы ни смотрел. Даже с неба. Должно - посмотреть - собрать в одно дни, которые ее знаешь. Дни, которые er'mei niery Льеанн должен. И всеми ними сказать:
  - Я буду тебя ждать.
   И запомнить совсем, как медленно и долго, дольше, чем затихнут шаги, чем можно вдохнуть, чем вообще бывает, падает с ее ладоней и остается. Полное такое: "Извини".
  
   А потом был день, и утро было долгим - ночь и еще. А сказал верно. Ждал. Больно не было - и не боялся почти. Просто ждал. А еще - был. Помнил жаркое солнце, но очень сильные и холодные ветра под закат. Была та рыжая, "приласканная" местным солнцем - это она привела в "бывшую школьную" комнату с общим передающим, заодно помог им обеспечение наладить. Она первым вечером, когда понимал, а как это - вот так ждать, еще совсем целиком - постучалась, спросила: "Ты есть будешь?" Хотел сказать - не понимаю, но еда была и от нее пахло. Вкусно. А рыжая, в большой, явно чужой, рубашке разливала похлебку по мискам и предупреждала еще. Его лично. Что: "Там мясо... и это зерновки. Ну - мыши. Их тут едят". Так что вместо первой вечерней пустоты ожидания - рассказывал, что добывалось тем летом. В школе. Во время продуктовых экспедиций. Тоже в котел шло разное...
   А еще были очень холодные, очень ясные ночи. Высокое небо, засыпанное - хоть по памяти проверяй местную карту созвездий. Вот под ними было хуже. Это второй ночью, отдышаться от изученных новостей вышел. Смотрел. Думал вот эта, колючая, Заревой Осколок - ее, наверно, и из Колодца видно.
  
   В Колодце, у Корня дома темно всегда. Настоящие дома лехтев без него не строятся. "А зачем они?" - и негромкий голос из памяти, как будто лехта Льеанн не там, а здесь. "К разумным иногда приходит - время для тишины. Самой разной. В которую не вправе вмешиваться никто, кроме него самого и его Бога. А если есть такое время - для него должно быть место. Да, там как раз перечитывают книгу самого себя, когда пытаются поднять звание лехта, - и улыбалась. - А еще там хорошо травы сушить".
  
   Вспоминал, смотрел на Заревой осколок, острый такой, холодный. Так и просмотрел, прослушал, когда успела?
  - Когда выйдет, попросишь прощения у своей Наставницы, - старая-старая лехта тоже смотрит вверх, на колючую звезду. Промежуток - осознать присутствие, расслышать, понять... сорваться, накрывая единственно нужным - то, что она продолжает. Дикое - что-то там про "пустила к ней ту женщину: так нужно" - невероятным:
  - "Когда она выйдет..."? - сплескивает с рук все эмоциональное наполнение фразы, поздно сообразив, что в темноте его не видно. Зря - как раз успеет сообразить.
  - Думаю, - говорит старуха, - думаю и разрешаю себе сказать: выйдет. - Местной ли пословицей, простой ли правдой укладывая на его новый спрашивающий жест. - Переживи все деревья, что ты посадил в своем саду - научишься понимать.
  - Я не успею, - вслух понимает Саайре.
  - Тогда тебе придется научиться этому раньше.
   Молчат. Ветер холодный, звезды колючие. Все есть полностью. И не страшно.
  - Эс Хэрмэн с долгом за спиной не уходят: носить долго, - когда уже не ждал, говорит старуха. - Вот та женщина... А ты жди.
  
   Потом страшно стало. Не под рассвет, когда поднялся и пошел к корню дома. Знал, что нужно. Оказалось - понял не он один. Не когда видел, медленно, как поднимается от корня дома лехта Льеанн, смотрит далеко и пусто - память так и напоминает: приглядывается сквозь воду, когда говорит - ему и тем, кто за спиной: все те же: рыжая и старуха: "Лехта Ирьетсайи эс Ренно айе Таркис ушла от нас совсем. Помогите ее проводить". Даже не тогда, когда можно понять: имя знакомое, понять и вспомнить - детство, Болотный поселок, темные косы, странный певучий и присвистывающий голос Старшей наставницы той поселковой школы, супруги Кумала - на ее плечах лежало преподавание языка, письменности и еще истории Тейрвенон - тем, кто постарше - лехта Ийса... Она? - И потом уже, когда провожали, увидел - да. Пусть мертвых сложно узнавать... и не уверен, что встреть - узнал бы ее живую. Это думал - за это уже держался. Как раз потом.
   Страшно стало потом... Говорит из-за спины старуха: "У нее есть родные?" - и лехта Льеанн отзывается: "Уже нет. Она просила назвать, что нет. Она хотела остаться здесь..." - и делает шаг от края корня дома. От стены...
  
   ...а на самом деле все равно там остается. Так и видел - стену (...штукатуренная, белая, мягкий угол - на переходе в "нору" к корню дома, старая, тоже белым залитая, выбоина как раз над головой стоящей). Что бы ни было вокруг - лехта Льеанн просто все равно там стоит - ждет выбора и не знает, будет ли завтра. Эти дни не считаются. Это должно. Там - долго, и приходится помогать, и это тяжело - но все равно смотреть страшно. Как держится - отдельно, приглядываясь как сквозь воду - кажется, совсем не говорит. Знал, что стена не казалась - не только ему казалась: не по делу никто лехта Льеанн ни одним словом задеть не рискнул. И она... По делу - было.
   Но это должно - попрощаться...
   На прощальной церемонии и понимал, что с Канона теперь не собьется. Говорила-то эта - рыжая: в память тоже ложился - текучий, полноводный, очень уместный голос. За него держался. И - длинные, в дымке, четко прорезанные солнечные лучи. Рассвет. Осенний, прозрачный...
   Но было страшно. И было длинно. Длилось... вот за прощальной церемонией, не доходя до полудня, и кончилось. Но когда откуда-то течет та вода - время длиннее...
  
   ...До полудня, где та рыжая, несообразно, шумно шлепая подошвами, летит по ступеням - Саайре уже знал, от библиотеки, из любимого места, и заодно от налаженного общего передающего. И в невидимую и всем понятную воду ныряет также, просто и несообразно, почти не сбавляя шага и звонко:
  - Ниери Ллэаннейр! Вас нашли. С сообщением... вызовом... если это, конечно, Вы, потому что...
   Еще ничего не понять - но она поворачивается. И видимо ловит сообщение личным внутренним. Взгляд еще не понимает. Тишина - где та вода перестает течь.
  - Да, я... - медленно укладывает теи-лехта Ллэаннейр эс Хэрмэн айе Ойхо. И делает шаг - от той стены, у которой на самом деле стоит. Смотреть на них. Объяснять - вряд ли этой рыжей. - Да - я видимо снова zu-toёra. - Она стоит. И стены у нее за спиной больше нет. И хрупким ледяным водопадом, словами, которые не звучат при других... Жизнь начинается снова, пока Льеанн продолжает вслух. - Если это выбор, ньера Таэри, я его принимаю. Иду собираться.
   У Саайре тоже срывается первым... До того, как рванется - к ней, живой - с перед всеми неверным: "Er"mei Льеанн - разрешите... я с вами?" - до того, как Льеанн поблагодарит эту вот рыжую... а еще оттолкнет что-то отрицательным жестом. И сама подойдет под благословение. До всего.
   Так надо - и надо словами. Неважно, что никто кроме него не слышит, как шевельнутся губы. Все равно - первый раз вслух:
  - Благодарю, ньера Таэри. Спасибо, Господин-Тень.
  
  ***
  (Мьенже. Хладье Дошта. Дни Somilat)
   ...И вот сейчас, в этом странном, чужом и опасном парке, у берега...
   Времени было - пока голос ловило эхо. Саайре просто снова увидел эту стену.
  Привык. Хотя что там разделяло - ту осень и эти дни Somilat над Хладье Дошта? Это не "понять" - вот есть, сейчас. Большого круга дней не прошло. Если, как положено, срок перехода в транспортных каналов считать отдельно, то и шести дней. Просто внезапные перемены всего так его растянули. А привык. Что она есть. Er'mei niery Льеанн. И - будет.
   И когда случилось...
  
   Она просто сидит на берегу: темные прошлогодние листья, серое небо, очень светлая вода, как пытается дотянуться, попробовать воду ладонью...
   ...А еще она стоит - у той стены (...белая штукатурка, старая вмятина чуть выше) - на... границе. И сейчас шагнет. И это так страшно, что ничего другого нельзя. Кроме - вопля и рвануться:
  - Er"mei Льеанн, не... надо! - пожалеет он когда-нибудь потом.
  
   Пожалел сразу. Взгляд вылетел - сам собой, непонятно как - на другой угол зрения, как показывала, как делала видной Изнанку...
   Попробовать - воду - ладонью? Во-ду?
  
   ...А мир был мертвым. Давно. И гнил. Расползалось... с запахом. Случалось видеть, как. На что похоже очень гнилое мертвое. Но всему, что умирает и гниет на земле, везет - рано или поздно оно разлагается до костей, которые уже не...
   Мир - не так. Времени надо дольше. То, что притворялось там водой... и по окружающим берегам... плесенью. Было: "будь он дохлой тушкой - как будто не своей смертью долго помер, а потом по речке плавал - тоже долго" - Саайре только этим голосом мог пересказать себе последствия, чтоб прочувствованное себя не вспомнило.
   Потому что на это смотреть - глаза... тело не могло. На этот раз скрутило. Жестоко. Сбивая порыв подняться и бежать, скрутило - вывернуться наизнанку, мучительно - до кашля, до пота, до горького привкуса того, из фляги. Сплюнуть, тошнота скрутит еще раз - откашляться...
   А стыдно не будет. Срежет. Будет сильнее "стыдно". Потому что первым, с ладоней, протрезвляя всего не хуже - она, уже оказавшаяся рядом, уронит жест. Тот же самый. Объемное такое, оценивающие должность сделанного выбора и все же: "Извини".
   А потом лехта Льеанн заговорит вслух:
   - Извини, Са-ай, - и понять, что оказался за защитой. Высокой мощности. За которой от этого невидимого запаха можно хотя бы дыхание перевести. - Здесь нельзя бояться. Совсем нельзя, - смотрит, отпускает подбадривающий жест и продолжает нижним фаэ. - А блевать - поначалу все блюют. Там, где очень долго протекает Изнанка, мир обычно... - вот тогда она это скажет. О "дохлой тушке". Одновременно передавая ему фляжку. С жестом: снова напоминает, что один глоток. Продолжит словами. - Подержать, прополоскать. Помогает. Теперь, как смотреть и на Изнанку - не забудешь?
   Саайре попробует проверить. И согласится. Правда: выдохнуть, поймать поворот угла зрения - получается! Мир другой, под ногами вместо осенних листьев - сухое, черное, неживое - расходится, отслаивается - отваливается от того, где эта... вода. Туда лучше не смотреть. Туда и нельзя посмотреть. Потому что на дороге взгляда лехта Льеанн. Такая... настоящая, что дальше смотреть... ну, это как сначала на огонь, а потом в темноту. Много ли увидишь?
   А еще вот что подумать. Она... долго говорит. Здесь же - говорила - тяжело? А спрашивает снова, согласно оценив - его умение смотреть. Хорошо оценив:
  - И как... общее состояние? Что чувствуешь, Са-ай?
   Вопрос требовательный, Наставника. Значит, собраться, понять и сформулировать так, как оно есть:
  - Проблеваться и бежать. А... говорить здесь можно?
  - Сейчас - да, - роняет она. И вдруг чуть-чуть улыбается. Взвешивает. - Са-ай... Хороший мальчик Саайре. Талантливый. И добрый. Мне вот, например, умереть, - смотрит она уже на озеро, ладонь взвешивает снова. - Но ты ж подавишься, тварюшка... - а дальше долго. Оценивать. Спокойное. - А это - рабочий вариант.
   Снова повернется как раз, когда завершит оценку. Когда все самое неподходящее на лице отражается. Тоже оценит. На этот раз, кажется, не самой высокой степенью, но никуда с ладони не передаст.
  - Но сейчас не время. Са-ай, напомни - я должна тебе рассказать о том, какие есть способы закрывать старые трещины Изнанки. Очень немного. Сейчас уйдем. Мне нужно разобраться. Лучше не смотри.
   Она возвращается к берегу, где и пыталась попробовать что-то сделать с этой водой, когда отвлек. Пока она негромко, почти напевно выговаривает, себе, но вслух: "Препарат-препарат, что ты мне расскажешь?" - не смотреть можно. Но пауза, тишина, выдохов пять, можно сосредоточиться, как звенит морось и пытается притвориться нормальным совсем не живой мир... И безмолвие рванет.
   Потому что лехта Льеанн выговаривает очень спокойным голосом. Но на нижнем армейском:
  - Вот мудак. Ублюдище тупоголовое, - поднимается, отряхивается. - Сдох, скорей всего. Слишком легко для своей смерти помер.
   Тут уставишься. Хотя непонятно, что страшней: мертвое озеро у нее за спиной или возводящий слова каменной кладкой ровный голос:
  - По старым правилам того, кто по собственной глупости подставил людей своей земли под угрозу быть съеденными обитателями Изнанки, полагалось запечатывать в камень на границе распространения. Обращать в Стражника, не спрашивая согласия. Благо, жить для выполнения этих обязанностей необязательно. Временами старые правила представляются... очень обоснованными. Вплоть по мои личные рекомендации к применению. Жаль - люди тут и так нервные... Я - и тебя пугаю?
   Это опять вопрос Наставника, на который нельзя не ответить точно:
  - Да. И я не понимаю, в чем дело.
  - Двигаемся, мне достаточно. Объясню по дороге.
   Говорить она начинает после того, как одолевают подъем, место, где была тень скамейки, там лехта Льеанн еще что-то отмечает. На аллее, где смыкаются кроны мертвых деревьев, не пропуская вниз ни ветра, ни мороси. Красноватый свет защитных заграждений уже где-то пробивается.
  - Taer на этом участке пространства нет, - первым говорит Льеанн. - Эта гниль из первых показателей. Коренные обитатели Изнанки от мест, где постоянно охотятся не живые и не мертвые, пытаются держаться подальше. Съедят. В освободившуюся трещину непременно натекут. Мир живых восхитительно пахнет... съедобным. Поскольку среди разумных есть идиоты, то еда обитателям Изнанки находится. Все, что притворяется водой, это споры. Семена. К сожалению, отправить обратно паразита, прилепившегося к трещине Изнанки, намного сложней, чем самых опасных из taer. Обитатели в своем праве и на своем месте: они так существуют. А не временно остановлены на пути всего живого, как taer. "Петля тепла", уставновленная на ограде, не только мешает обитателям Изнанки выбраться наружу, но и подавляет развитие спор паразита до активной стадии. Хотя судя по тому, что он способен строить следовые ловушки, внутри территории воздействие недостаточно. Разумный, пренебрегший правилами обработки по выходу с небезопасной территории, уносит незначительное количество этой дряни. Максимум, ощутимо снижающее ему уровень здоровья. Но если он будет настолько... разумен, чтобы влезть в воду, донести ее до незащищенной территории и выплеснуть. Умрет нехорошо и невовремя. Но мне представляется недостаточным. По оценке последствий.
  - Дети? - переспросит Саайре, потом уже подумав, что перехватывает ее интонацию.
  - В том числе дети. Начнут умирать в первую очередь. Через какое-то время, как правило совпадающее с приливами Изнанки - сейчас городу не повезло попасть под двойной прилив: совпадение ничейных дней - проросшие споры начнут перерождаться в активную стадию. В которой способны передвигаться на значительные расстояния. И нуждаются...в легкоусвояемом питании. Нам придется долго отслеживать, сколько протекло, насколько развилось и где предпочитает плавать и кормиться... в городе Мьенже. Мне отвратительно.
   Теперь уже не только свет, и опоры заградительных барьеров видно впереди, в просветах. Саайре взвесит тишину за этим, спокойным эмоциональным. И отзовется почти формулой... принятой очень лично:
  - Лехта Льеанн... я пытаюсь принять и разделить, что вы чувствуете.
  - Спасибо, Са-ай, - выговорит она. Присмотрится.
  
   А внезапная мысль шарахнет, как проблеском маяка по глазам. Памятью. Оттуда, где все только начиналось. Где в первый раз сидел в жилых ячейках восстановительного, смотрел, как танцует огонь в фонаре, как говорит лехта Льеанн... Там было: "На твоей земле созревал прорыв Изнанки," - и он тогда никак не мог объяснить себе, как это выглядит. И тогда не переспрашивал. Голосу поверил. Теперь, похоже, понял:
  - Лехта Льеанн, разрешите спросить, - постараться все-таки остановиться, все-таки оценить. - Недолжное.
  - Да? - мгновенное удивление. - Хорошо, разрешаю.
  - Скажите, на месте моего дома... первого моего дома, Болотного поселка - было бы такое же?
  - Спасибо, Саайре, ты задаешь правильные вопросы. Да, могло. При общей малой населенности потребовалось бы больше десятка звездных. Но самый ослабленный живой материал Изнанки опасен. В подходящих обстоятельствах прорастает. Если бы вас оставили умирать в естественной изоляции, как предлагали отдельные... разумные, слово специалиста: треснуло бы обязательно и развилось быстрее. Возможно с новыми taer.
  - Это... поэтому?.. Провели... карантинную обработку?
  - Да. И я рекомендовала. Как эксперт. Сожалею, Саайре... На твоей земле проводились биологические эксперименты, использующие материал Изнанки. Крайне небезопасные. Хороший пример: я обещала рассказать. Способов закрыть старую трещину между миром живых и Изнанкой мало. Первым считается непосредственное вмешательство Многоликого. В известном мне опыте работы, в жизни и в истории, такого не случалось. Наиболее часто используемый метод - карантинная обработка. Изначальный вариант разработан Проявляющими Дома Хорн еще в сроки, ныне считающиеся во временах легенд. Способствует закрытию трещины. Проводится при незначительных временных затратах. Но оставляет после себя биологически стерильную землю... по общим свойствам крайне не подходящую для нахождения разумных в пределах всей подвергшейся воздействию территории и близлежащей области распространения - от малого года мира до звездного, в зависимости от плотности обработки. И в целом негативно сказывается на биосфере отдельного мира... немногим менее негативно, чем прорастающая Изнанка. Возможность применения сильно зависит от площади необходимой для обработки, но крайняя степень опасности для мира и перерасход необходимых ресурсов достигается... достаточно быстро. На вот это еще хватило бы... Но этот метод совершенно неприменим при плотной населенности территории - например, как здесь. Иначе придется эвакуировать весь Мьенже. Так, стой.
   Они вернулись к площадке опорной мачты, на выход. Сначала лехта Льеанн остановит его, еще парой осторожных жестов развернет - полным оборотом. Оценит:
  - Чисто. Я тоже. Посмотрим, что скажут сканеры... вот подходить к ним неудобно.
   Пропускная арка ее оценку поддерживает, ничего похожего на тревожные сигналы не обнаружит ни он, ни Льеанн. Она еще раз оглянется на повреждения оборудования, ладонь отпустит явно ругательное. И продолжит. Долгим. Официальным.
  - Если место отличается повышенной населенностью, а степень повреждения границы мира живых незначительная - местный случай еще считается незначительным - обыкновенно поступают, как здесь. Плотное перекрытие места, по нормам оно должно быть плотным, от внешних воздействий и постоянный контроль. Восстановлению территории такая мера редко способствует: без плотной обработки затянуться трещина не может, зато притянуть паразитов... особенно при содействии... разумных - вполне. Но по экономии расхода ресурса ей нет равных. Почему часто и используется. При определенных гарантиях безопасности. К сожалению, здесь я никак не могу дать таких гарантий. Еще один действенный старый метод в настоящее время применяется в четырех, насколько мне известно, землях Тейрвенон, в том числе на земле Ойхо. Разработка Времен Легенд, в исходной версии опиравшаяся на то, что taer, успевшие отомстить виновнику своего появления, чаще всего уходят без последствий для мира. А также на некоторые действенные методы, ныне признанные запретными. В сложных случаях, например на земле Ойхо, такой метод требует чрезмерного расхода времени и в любом - к сожалению, расхода восполнимого ресурса. Специально подготовленного специалиста, который быть дальше не вернется. Разумные для обитателей Изнанки становятся легкой едой из-за беспомощности в непривычном мире в непривычном положении. Умеющий действовать на Изнанке специалист, особенно избавленный от необходимости возвращаться в мир живых, достаточно опасный противник для большинства ее обитателей. Также запаса личного ресурса специалиста хватает, чтобы на сколько-то восстановить целостность границы мира живых с Изнанкой - но для такой работы опять же необходимо действовать изнутри, не рассчитывая вернуться. В сложных случаях, как на земле Ойхо, эта работа продолжается десятки звездных лет. Конкретно этой трещине, думаю, одной встречи хватит, чтоб подавиться навсегда. И закрыться. При учете населенности этого города и... разумности его обитателей - вполне возможно, что данный метод воздействия будет наилучшим.
   Льеанн замолчит. Саайре придется на ходу - взвесить, перевести с очень отстраненного официального тона Наставника на человеческий близкий. Понять, что она прикидывает. Сбиться с шага. Сразу же больно нарваться на каменюгу, притаившуюся в листьях. Как ни странно - поможет. Собрать словами. Постараться, чтоб звучало тоже официальным:
  - Лехта Льеанн, по-моему это будет... крайне нерациональный расход ресурса.
  - Вы... удивительно совпадаете в оценках с местным специалистом, наиболее близким по профилю, - она сначала совсем официально. Можно слушать - отдельно, как свербит, тает боль в ушибленной ноге, как шумят старые-старые дубы, как... а там точно голоса - оглядеться, припомнить местность - да, кажется там, где каменная хреновина, и с другого угла зрения видно, как расползается по листьям - плесень. Радужная и бесцветная. И отдельно слышать, как выговаривает лехта Льеанн дальше. Более легким. - До конца этих ничейных дней... для полного контроля лучше до летних, этот способ решения будет бессмысленной расходной глупостью. Пока не выяснено, сколько успело перетечь этой дряни в город и где маскироваться... умирать не моя задача. Не ближайшая.
   Саайре стряхнет жест с руки, на скорости, перестарался с эмоциональной насыщенностью: станет и за ругательный: "Разумное решение!" А она примет. Поймает на ладонь, подержит, рядом уложит слово. Свое странное, негромкое:
  - Рано. Рано тебе приходится объяснять... отдельное должное, - и сначала складывает, забирает себе его резкую оценку. Чтоб потом взмахнуть, выпустить в ветер озвученное. И внезапно срывается с официального на совсем живое. - А, Саайре, умирать - иной раз, это как в сортир сходить. Хочешь, не хочешь, а срок подошел - придется. На некоторых путях долга лехта об этом лучше крепко помнить. Для zu-toёra и за строку Канона сойдет, - смотрит, взвешивает на ладони. А голоса ближе, их сейчас увидят. - Но... засранный этот сортир - поискать, - и отряхивает жестом, очень легким, отталкивает. Обозначить быстро, назвать дольше: что не отказалась бы не делать, а там уже как выйдет. С этим и вынырнет на площадку, где людно, переговариваются четверо, устанавливают временную защитную ограду. Узкий, темноволосый, который командует, первым обнаруживает их появление.
  
   И тишину, в которой лехта Яржэн эс Бранек айе Хладье и лехта Ллеаннэйр обмениваются первым взглядом и приветственным жестом, наверно, взглядом с того угла, чтоб видеть Изнанку, будет видно. Такая она... насыщенная и звонкая.
  - Теплого вечера, ньера Яржэн, - говорит, наконец, разрушая эту тишину Льеанн, оглядывает окружающее. - Да, вполне качественно. Не полностью - так работы меньше будет, - голос ровный, сразу не понять, что объясняет причину этой тишины. - Я так понимаю, результаты последнего контрольного осмотра сектора оценивали вы?
  - Сожалею... я его проводил, - очень четко укладывает лехта Яржэн. Смотрит, как ладонь взвешивает сказанное. Продолжает, неожиданно называя по именам остальных участников. Добавляя вслед. - Наши наставляемые, Вланко эс Ворач и Анежка эс Новачек проходят у меня обучение. Полагаю, сегодняшнее будет... полезной практикой.
   Это лехта Льеанн оценит. Краткий жест: благодарю, что вы приняли, слова нагоняют:
  - Хорошо. Мне придется потребовать полного доступа к отчетам о последних обходах. И предоставить его вашим ныне наставляемым. Разрешение есть? Приступаем. Саайре, помоги с последней створкой. Я знак осмотрю - и сдвигаемся. Здесь небезопасно.
   Продолжение лекции выслушивают они по дороге. Молча идут только до забора склада. Нарушает молчание лехта Льеанн, спрашивает у старшего:
  - Много людей здесь работает? К сожалению, попадает в карантинное пространство. Придется побеспокоить тех, кто здесь работает, вызовом... Возможно и обследованием.
  - Шестеро, - уточняет лехта Яржэн.
  - Хорошо. Меньше работы. Не их дети?
   Какое-то время он медлит - достаточное, чтоб на подъеме от склада обнаружилась удобная дорога со свеженьким покрытием, куда и сворачивают. На подъеме лехта Яржэн запнется... и войдет в ограждение, явно больше уделяя внимания личному внутреннему, чем тому, что вокруг. Двенадцатую долю выдоха еще смотрит на столб, подвернувшийся на пути: а откуда здесь это? - прежде чем дать ответ:
  - По доступной информации - нет.
  - Плохо, - неожиданно говорит лехта Льеанн. - Значит, то, что окопалось на Изнанке, сильное и сытое: чтоб перелинявшие споры не вцепились в первую доступную еду.
  - Возможно, какой-то запас ресурса им предоставил последний... из известных навестивших территорию, - взвешивает ее собеседник. - Поскольку погиб рано и нехорошо.
  - Подвергнутый карантинной обработке впоследствии? Возможно, - поднимаются на мост - другой, широкий, далеко внизу скромная речушка, которая тоже удостаивается жеста лехта Льеанн, та что-то оценивает, как неудачное. Говорит потом - неожиданное. - Из долгоживущих, темноволосый, крепкий... сильно пахнет, но наверно не поможет, скорей всего шел нетрезвым. Сейчас соберу: похож на этого последнего?
   Яржэн замирает. Дольше, чем требует оценка переданной на личный внутренний информации. Когда подтверждает, интонация срывается:
  - Раивелетт эс Шторценок, как он был. Прошу разрешения - откуда?
  - Воздействие активной формы этих обитателей Изнанки позволяет месту сохранять следовые остатки прошлых эмоциональных всплесков... это вам известно, правильно? - она оглядывает не только Яржэна, но и всех остальных. Согласное "да" отпускают и наставляемые. - При приложении личного эмоционального ресурса к вероятному источнику размножения заразы, есть возможность потребовать следовой остаток последних крупных перемещений спор. Достаточно затратно, но бывает необходимо. У объекта хватило отсутствия разума влезть в воду. Часть он унес за пределы огражденной территории. Часть спор паразита. Проверка проводилась?
  - Проводилась, - отзывается лехта Яржэн. - Было одно из серьезных нарушений территории. С жертвами. Не этот объект.
  - Принято. Недостаточно подробная. Мне понадобится доступ к информации о создании карантинной территории и Семьях погибших. Я очень сожалею, что со специалистами Проявляющими-llyithu мы работаем в полностью противоположных направлениях. И что за прошедшее время объект ушел в посмертие слишком глубоко, чтоб его вернуть.
  - Вы... хотели бы спросить?
  - Я не отказалась бы примерно и больно физически воздействовать на это очень... разумное создание, - ровно выговаривает лехта Льеанн. - Признаюсь, это в первую очередь. Судя по расположению по городу последствий вторжения Изнанки, его неразумие привело к очень тяжелым последствиям. Так, меня всем слышно? Чтоб времени не терять. Ловите мой личный внутренний - я открыта. Саайре - ты тоже. Пригодится. Ньера Яржэн, прошу вас, помогите мне найти... для начала, данные осмотра после экстренных происшествий. Последнего. Где отметился Раивелетт эс Шторценок.
  
  Воспринимать одновременно мир окружащий и схему, что сейчас разворачивается для связки личных внутренних, непросто. При том, что улица за мостом поднимается вверх. Она старая. И каменные плиты мостовой смыкаются не стык в стык. А рассматривает показатели и карты лехта Льеанн на скорости поиска: понять не успеваешь. Когда знаки, наконец, замирают.
  - Вот исходная ситуация. Закономерные последствия нарушения охранной границы. Насколько вижу, один растративший свой ресурс по полную несовместимость с жизнью на походе ко второму личному звездному. Весьма нерациональный расход. И его напарник, эс Шторценок, который сейчас интересует меня значительно больше. Я правильно оцениваю, что на тревожных датчиках с немедленным оповещением по традиции экономят? - на схеме видно, как замирает внимание Льеанн над местом для отсутствующего показателя, помогает понять: стандартная карта тревожного вызова. В медблоках похожие.
   Она дожидается, пока лехта Яржэн потратится - через паузу - на согласный жест.
  - Лезть на перекрытую территорию - это тоже традиция? Да: не все традиции достойны долголетия. Наличие тревожных датчиков избавляет от проявленного неправильного действия. Тревога поднята родичами погибшего. По сигналу его личного внутреннего. За это время интересующий нас объект успел... - на мгновение карта замирает, потом скользит быстро, острие внимания перемещается на невыполненный запрос, - по крайней мере, пройти через треть города... если шел кратчайшим путем. Почему не получено разрешения запросить о точном маршруте его перемещений?
   Там, на подъеме, дорога выныривает на очень маленькую площадь... площадочку. Перед верхней площадкой лехта Льеанн спотыкается. Камни, похоже, тоже не видит. Но удерживается. Но очень неловко. Приходится стоять рядом, пока лехта Яржэн отвечает:
  - Подробный запрос был сочтен превышением возможностей нашего информационного доступа. Осуществимым только при разрешении центральной Службы наблюдения общества сектора... - и между ними снова появляется тишина. Острая. Смертельно опасная. Лехта Льеанн укладывает слова четко и вроде бы спокойно:
  - Я очень сожалею, но этот запрос - необходимая процедура. Крайне желательная при любых нарушениях границы при данном методе изоляции трещины. Тем более, в случае явной опасности и урона, понесенного разумными. Поэтому проведенную проверку я не могу признать полной и качественной. Развившаяся пробоина могла быть обнаружена и обезврежена раньше, если бы патрульный обход сектора внес в места обязательной проверки и анализа состояния местности точную траекторию передвижения... объекта. Я очень прошу... вас всех учитывать это на будущее, хорошо? - вежливое, вежливое - смертоносной стеной тишины под горло. Очень трудно не выдать такого же полного, с почтением, согласия, как окружающие. Не захочешь - запомнишь. - Теперь - результаты осмотров. Вызванного событиями и последнего.
   Она останавливается и все вслед: необходимость одновременно справляться с переходом внимания по показателям и передвижением по старинной каменной мостовой - похоже оценена и решение принято. Все внимание уходит на карту, по которой слоями - степень воздействия на территорию... а вот это, ярко-синее, с фиолетовой подложкой, плещет - мертвой водой по секторам карты - это что? - отдельное информационное содержимое. Просматривает медленно. Проговаривает:
  - Осторожно, расходно по ресурсу, дальние по времени сводки. Первый профилактический осмотр состояния Изнанки, по обнаружению погибшего мальчика. Весьма примерный осмотр, но допустимо: погиб внутри охраняемой территории: средняя ловушка Изнанки, приманка на панику. Обратите внимание - след характерного всплеска и общее усиление фона присутствия, - Саайре узнает - карту, озеро, всплеск - ярко-ярко, раскаленные лиловые по синему плеску, нити к озеру. Следить тяжело. - Всем видно? Запомните, пожалуйста. Отдельно - эти "перетяжки", транспортные клетки, переносящие употребленный ресурс к материнскому ядру паразита. Переключаюсь. Так, информационая сводка о событии и гибели, ближайшее окружение на момент события, открыто второе нарушение границы Изнанки... А вот и объект. Ньера Раивелетт эс Шторценок, пересек границу совместно с погибшим, вернулся - следовое исследование зараженной территории тоже не проводилось... зря. Так: поступивший герою вызов, полное снятие показаний. Полная траектория передвижения не снята, уже обращала внимание. Что? - внезапно срывается лехта Льеанн, - повышенный стрессовый уровень, по решению комиссии принята просьба родичей об отмене полного медицинского осмотра... за двумя возражениями, оба от лехтев, благодарю. Грубейшее нарушение. Эс Шторценок айе Хладье - местная статусная семья?
  - Сожалею, - укладывает лехта Яржэн. - Одна из самых старых и статусных семей этого города, традиционно задействованная в управлении и взаимосвязи с центральными областями Хладье. Раивелетт - младший наследующий...
  - То, что они отвечают не столько за честь своей Семьи, сколько за людей города им в голову не постучалось? - позволяет себе оценить Льеанн. - Очень жаль.
  - Честь Семьи они, предположим, уронили, - медленно уточняет Яржэн. - Полное карантинное переселение из родового дома, понимаете...
  - В иных обстоятельствах посчитала бы несчастьем. В данных - боюсь, результат. Не самые осмысленные сейчас выводы. Выдохнули - продолжаем? Вижу, внеплановый подробный обход после этого случая нарушения границы был проведен.
   Перед глазами - карта. Ограда территории. Светится. За ней плещется. Разным по насыщенности. Кипит, переливается - синяя, неживая вода.
  - Прошу вас, отметьте этот фрагмент. Рядом с предыдущим обходом. Место опознаете?
  
   Место опознавалось. Вот проходная арка, вот прямоугольные контуры забора склада, вот пустырь... Плывущая, чужая синева разбивалась о защитную ограду, дальше подтекало - рябью, полосами по темному отображению пространства карты.
  - Повышенный фон присутствия Изнанки, правильно? Нормальный повышенный фон? - негромко говорит лехта Льеанн и ждет согласия. - Позвольте тот же участок карты с последнего обхода. Определите, пожалуйста, место, где образовалась пробоина - или предоставить сегодняшнюю съемку для более полного определения?
   Вот на то, чтоб определить, кто именно с высокой точностью обозначает вешкой выделения сектор, где каменная хреновина и теперь стоит ограда, на всех трех картах, лишнего ресурса у Саайре точно не хватит. Возможно тот - по виду его ровесник, очень ушастый, остролицый и веснушчатый, из наставляемых Яржэна, что выпалит немедленно:
  - Но, Ллеаннэйр-ниерра, ни на одной из них ничего...необычного не обнаруживается.
  - Фоновый всплеск, да - ньера Вланко, ньера Яржэн? Нормальное явление. Изнанка в своих проявлениях всегда несколько колеблется. Если идти обходом по привычному маршруту... Но - сожалею, ньера Вланко. В данном случае вы имеете дело с условно специфически разумным, который очень хорошо умеет унюхать качество... вашего личного расхода ресурса. И очень хорошо маскироваться. Особенно в прорастающей стадии. Пробоину трудно обнаружить, если только... например не наступить на нее. Почему и становятся обязательным требованием данные о точных передвижениях объекта, теоретически зараженного спорами паразитов Изнанки. Особенно если заражение доказано. Тем не менее, и в данном отображении есть примета наличия пробоины. Наиболее ярко заметна на первых двух. Прошу постараться найти, а я задам вопрос, что упустила при первичном ознакомлении. Трещина, законсервированная на обитаемой территории, нуждается в постоянном контроле Службы наблюдения Приливов сектора. Почему они не присутствуют на земле Хладье Дошта?
  - Ллеаннэйр-ниерра, постоянный контроль за трещиной Службы наблюдения Приливов продолжался стандартные два звездных и шесть малых лет. После чего был признан необязательным, поскольку трещина сохраняет свое стабильное состояние даже при неразумном вмешательстве извне.
  - Сохраняла. Интересное местное правило - первый раз с таким знакомлюсь. За все время, что имею право носить волны той службы, от первых до верхних, - местные переглядываются. Долго. Она время оставляет. - Ладно, - и, внезапно перескочив с официального на человеческий. - Привыкли, да? Такое есть на этой земле и с этим рядом живут очень давно?
  - Ну... - это говорит не лехта Яржэн, младший. Настороженно, - да.
  - Очень понимаю. Но это неправильно. Я... очень попрошу запомнить, - она меняется. Стена, увесистое лезвие официальной речи исчезает. Просто ее голос - густой - и говорит на близком, на нежданном расстоянии доверия, медленным. - Рядом с Изнанкой можно жить. Ее можно исследовать. А с ее выплесками - работать. Но привыкать к ней нельзя. Совсем нельзя. Изнанка умеет казаться очень разной - от тошнотворной и страшной до нечеловечески красивой; умеет быть очень прожорливой и очень питательной. Но крайне опасной для любого из мира живых... желающего продолжать существование в этом мире - она всегда остается. Потому что с миром живых она очень плохо и странно совместима. К сожалению, время работы не помогает. Чем дольше с ней работаешь и лучше узнаешь, тем больше опасность однажды... не посчитать это существенным. Говорю на опыте: я сделала эту ошибку. Мне стоило долгих... восстановительных процедур и временной перемены работы, - и она ждет. Как наставляемые очередной раз переглядываются. Не то - совсем не то - о чем позволяют себе заговаривать прилюдно. Взвешивает паузу и продолжает официальным. - Кто обнаружил что-то необычное в предоставленных картах?
  
   На этот раз пауза чуть дольше, сам лехта Яржэн смотрит не с меньшим интересом, чем его наставляемые.
  - Нет? - медленно выговаривает лехта Льеанн, обводит взглядом всех. К старшему приглядывается. К тому молодому, что отвечал. Ждет еще. Потом роняет. - Понимаю. Прошу обратить внимание на вот этот участок. Осторожно: даю полное, расходное увеличение. Удержите?
   Вслед за согласием изображение становится действительно очень ощутимым... кажется, что по глазам бьет, в голове отзывается тонким-тонким, на грани слышимости звуком. А острие внимания, как назло, скользит в самый центр ощутимой свистопляски, где тянется раскаленная, как нить рабочего резака - яркая-яркая, не по-живому лиловая трещинка... общего диаметра... да, такое разрежет... Ниже этого предела и не увидишь.
  - Помеха? - мысль Саайре озвучивает тот, говорливый, Вланко. - Ну, трещинка... неучитываемая?
  - На личном внутреннем? - спрашивает лехта Льеанн как Наставник, ждет... Тот хмурится, подкидывает на ладони, пытается понять. Все-таки предполагает:
  - Эффект отражения?.. от почвы, лишние помехи?
  - Увы, - откликается Льеанн, и дальше времени на размышления не дает. - Грибница. Сравните с этим срезом, всплеском при гибели. Видите характерную проявленность транспортных клеток? На стадии прирастающих спор эта зараза сохраняет связь с изначальной пробоиной. К сожалению, "петля тепла" до конца грибницу не ликвидирует, только ощутимо снижает ее интенсивность. Что в данном случае очень... неполезно: чем меньше противодействия "грибнице", тем она заметнее. Не буду сейчас тратиться на поиск примеров, продемонстрирую желающим после. А вот результат последнего обхода. Заметить еще сложнее: пробоина "проросла" и перешла в активную стадию... - какое-то время последняя карта местности на личном внутреннем зависает. Четверть выдоха. После чего лехта Льеанн отрицательно отталкивает рукой. - Сожалею, потребуется слишком сильное увеличение, думаю, будет нежелательным расходом ресурса для большинства. Ньера Яржэн, вы, я думаю, разглядите в Зеркале. Остальные, если желают более подробных объяснений... можете навестить меня там, где нам разрешат остановиться. В сегодняшний вечер. Постараюсь рассказать. Пока, как видите, даже на предельном увеличении не просматривается. Обратите внимание: при общей съемке фона Изнанки она не будет просматриваться и сейчас. Вы... можете это принять, ньера Яржэн: при стандартном повышенном фоне присутствия Изнанки этого паразита очень сложно заметить не специалисту. Я нашла, потому что знала, что искать. Система Знаков с Зеркалом Устоявшегося отслеживает это гораздо легче. Опять же при участии специалиста. Вы могли этого не заметить. Не должны были, но... могли. Но сожалею, обращаться за помощью вам следовало гораздо раньше. В самом рабочем случае - при обнаружении... деятеля, угодившего под карантин. Лучше раньше. Если в итоге не будет принято решение об окончательном перекрытии трещины, - она запинается, обводит взглядом, взвешивает что-то на ладони... И начинает новое предложение, не довершив прежнего высказывания. - Я буду требовать постоянного присутствия здесь Службы наблюдения Приливов. - И ладонь срезает, по прежним дням привычным жестом, движение перерастает в легкий прощальный поклон. Что лекция окончена. Продолжает другим, открытым. - Не очень замерзли? Продолжать стоять, думаю, нет необходимости. Наоборот. Вы возвращаетесь?
  - Д-да, - не сразу отзывается Яржэн.
   Сначала она оглядывается, "ну, поехали" - выговаривает ладонь, потом с этой же руки отпускает близким жестом своему наставляемому:
  - Саайре, я тебя попрошу отправляться с ними, туда, где нам разрешат остановиться, хорошо? А вас, лехта Яржэн - подсказывайте, пожалуйста, как добираться до местной городской администрации. Мне потребуется запросить местные архивные службы и возможно, службы управления, - ловит вопросительный жест и... да. Улыбается. Кажется, не один Саайре ловит себя на желании отступить на шаг. - Чтоб потребовать недостающие необходимые данные. Надеюсь, моих верхних волн и моего долга мне хватит. Чтоб получить необходимое, - и на шаг все-таки отступает лехта Яржэн. Когда она укладывает вслед. - Если потребуется разрешение Наместника сектора, я его тоже постараюсь принести, заодно со всеми последствиями, - а лехта Льеанн дальше - открытым. - Но потрясать полномочиями - дело долгое и муторное... Наблюдать необязательно.
  
  - Ллеаннэйр-ниерра, но разрешите, - веснушчатый Вланко их нагонит. Шли другой дорогой, поднимались по лестнице - длинной, длинной... Льеанн оказывается впереди. Только что говорили с лехта Яржэном, перебрасывались - о Зеркале и Знаках. Саайре понимал далеко не все. И все ж этот наставляемый нашел паузу вклиниться. Поймал - движением: "Да?" - Но скажите, как вы сейчас... обнаружили пробоину?
   И смотрит, пронзительно, как складывает лехта Льеанн пальцы привычным жестом храмовых, отпустить случившееся в руки Многоликого. Смотрит так, что она продолжает.
  - Чутье, ньера Вланко. Чутье - и много звездных опыта, - потом приостановится, окинет взглядом своего собеседника, что-то для себя оценит. И продолжит. - А еще, если... нужно отследить путь того, кому скорей всего страшно и неудобно, надо расчитывать, он вряд ли двинется торными дорогами.
  
   Наставляемый ньера Вланко эс Ворач айе Хладье приглашением воспользуется. Дождется - Льеанн вернется поздно, глубокой ночью - и обнаружит в общей комнате гостевого дома (летней: резьба ажурных деревянных рам, стекла высоких окон - свет далеко видно) - гостей. Саайре, лехта Йорке и Вланко болтали не первый круг времени, подходило к большому. Молодой лехта-техник по дороге - еще раз показывал, где тут гостевой дом: на территории запутаешься - узнав, куда направилась лехта Льеанн, медленно так отпускает: "О, и уже целый большой круг Ллеаннэйр-ниерра там? Господам из учетной службы и оценки с воздействием - а то всему административному сектору, остается только вспомнить, кто на них сверху смотрит, в живых ли еще и какими придут?" Говорили о Зеркале и его техническом обеспечении, о составе местной городской администрации, и кого сейчас из кроватей поднимают - здесь Саайре больше слушал. Недавнее в разговоре обходили. Только негромкое было: "А ньера Яржэн с Зеркалом остался, потом в информаторскую занырнет". С этого про Зеркало и заговорили.
   Ступеньки - деревянные шумные - на ее шаг почти не отзовутся. Дверь откроется посреди разговора. Похолодало там - ветер сильный, быстрый. Лехта Льеанн не быстрее - но кажется... ощутимей ветра. И очень... холодным. Замирает на полушаге. Вот кажется, что на первую двенадцатую встреча для них - полная неожиданность. На ту самую двенадцатую, что она останавливает шаг. Ветер останавливается тоже. Явно выдыхает. Ладонью приветствует и ей же спрашивает. Быстрей, чем вслух:
  - Теплой ночи, ньера Йоркё, ньера Вланко...
  - Я пришел... спросить дальше, - чуть перебивая выпаливает Вланко. - Вы говорили...
  - Да, - ладонь принимает. - А вы зачем? - но на вопрос, адресованный Йоркё отвечает вновь остролицый наставляемый:
  - А мне... одному страшно, - и улыбается. Йорке досадливо и близким жестом стряхивает с руки: "Трепло!" - добавляя потом уже:
  - И доложить о состоянии Зеркала я тоже хотел.
  - Спасибо... - тихо передает лехта Льеанн младшему. - Са-ай, принеси, пожалуйста, сюда жаровню. И чайник. Я расскажу, но сейчас прошу разрешения на небольшое количество личного времени. И ответа на вопрос, как здесь с горячей водой... в помывочных.
  - Замечательно, - чуть удивленно отвечает Йоркё. И ему тратятся на объяснения:
  - Сожалею, но старшие этого города... - ладони стремительно выговаривают весьма объемную и низкую - не со всяким поделишься - оценку содержимого их голов. - Чтоб вести дельный разговор, надо от предыдущего отмыться. Извините.
  - А... помогает? - в спину срывается у Йорке
  - Да. Это инструкция. По восстановлению ресурса.
  
   Лишнего времени она тратит немного. Достаточно, чтоб закипел чайник, чтоб Саайре успел взвесить, что бы лучше, спросить всех, заварить "смесь под беседу"... Как раз и услышит:
  - Са-ай, разреши - мне тоже чашку? - лехта Льеанн сядет на бортик обогревателя, ниже их скамейки. И потом уже. - Ньера Вланко, я готова вас слушать. Сколько вы хотите знать?
  - Все, - на скорости выпаливает он. Останавливается. Глотает чаю. Много, явно, а он горячий. - Ну...столько сколько можно. Разрешено - мне - к доступу... Ллеаннэйр-ниерра, разрешите, я объясню?
   Она смотрит. Говорит очень серьезно. Как укладывает камни:
  - Ты уже сидишь в моем доме и пьешь мой чай. Поэтому Льеанн. Да, я разрешаю.
  - Я - наставник по внешней специализации, лехта... Льеанн. Младших групп подготовки. Окружающий мир и биосфера, - Льеанн откликается. Очень открытым движением "интересно". Так, что Вланко и замирает... До негромкого:
  - Все в порядке: мы отчасти коллеги. Преподавала свойства и переработку лекарственных растений. У старших. Быть наставником младшим у меня нет разрешения. Извините, ниери Вланко, продолжайте.
   Лехта Йорке, не очень скрываясь, взвешивает на ладони: "Понимаю", - пока Вланко собирается - обращение как к мастеру для него, похоже, смущающая неожиданность. Говорит он совсем сбиваясь:
  - В моей группе... у почти помощника, он первое взрослое сейчас вот, под зиму... У него сестричка маленькая ушла тогда совсем. Из-за поражения Изнанки... сказали. Я так не знал, что потом делать... Вот - сюда приводил...
  - Справились? - неожиданно требовательно говорит Льеанн.
  - Да. Я... не хочу, чтоб так еще было. Никогда. Вообще ни с кем.
  - Так может быть, - камнем укладывает Льеанн. - Увы, ты не всегда сможешь помочь. При всех знаниях. Постарайтесь это удержать, ниери. Сначала. Очень, очень достойная мотивация. Хорошо, слушай.
  
   Слушали, всматривались в срезы местности - Льеанн пустит гостей не только к передающему, но и к личному архиву. Объясняла - голос не прерывался. От первого "слушай" - до вдруг другим тоном:
  - Ночь на третий большой круг заныривает. Это уже перерасход ресурса. Домой - спать. Я для тебя открыта, днем просись... и у Йоркё с Наставником. Я считаю, ты можешь - пару раз на действующие споры в Зеркало посмотри. Засыпать безопасно умеешь?
  - Я... научу, - выстреливает много за эту лекцию молчащий Йоркё.
  - Хорошо. Я проверю, - потом она поднимается. Расстается с гостями куда более полным поклоном, чем просто однажды наставленному. И идет провожать на крыльцо. Саайре - что к внутреннему стыду своему понимать слова полность перестал чуть раньше Вланко - тоже поднимется, потому и услышит. Негромкое - на улице:
  - Ниери Вланко, извините, а что это за деревья вокруг дома? Не узнаю.
   Они отвечают в один голос:
  - Вланшечки, - сонный взгляд ловит: одинаково запинаются, встряхиваются и объясняют тоже в один голос. - Это... черешни такие.
  - Весной красиво, наверно, - легко взвешивает Льеанн. - Извините, ниери Вланко, очень... хочется личный вопрос задать...
   Брошенный в воздух ее жест, просящий прощения за недозволенное любопытство он ловит на лету... И верно - судя по открытому удивлению Льеанн на его ответе:
  - Ягодка я. Черешенка. Это... можно, это не легкое, не детское. Просто так зовут. Взрослого... не приросло, - а потом Вланко продолжал другим. - А... разрешите я вам верну... недолжное?
  - Да...
  - А...научить совсем - вашим путем, совсем как вы... Вы... - выговаривает он и правда совсем недолжное, осознавая это. Потому и запинается. Раньше. Точно раньше, чем Льеанн срезает:
  - Нет. Научить тебя я не смогу и не буду. По крайней мере, ближайшие сколько-то звездных - нет. Подозреваю - дольше, чем я продержусь живой. Но я бы сказала - совсем нет. Вам всем. Если время не ударит.
   На этом у Вланко срывается - слишком ярко - стремительным движением: "Почему?" Слышит:
  - Звонкие вы все. Яркие. Вкусные... Чутье, ниери Вланко. Такое же, как с трещиной. Большое преимущество. Но - на своем месте. Извините - и... теплой ночи...
   Но взглядом она провожает. Долго. До самого края дорожки, аллеи - фонари, и длинные дробящиеся тени... Что говорят руки уходящих дальше - не понять, что говорят и много - видно. Тени танцуют. От живого огня. Теплые.
   А еще слышно, как лехта Льеанн, осторожно прикасаясь голосом, взвешивает:
  - А они здесь хорошие, - и тихо, по звуку. - Че-ре-шен-ка...
  
  ***
  (Взгляд в сторону:
  Мьенже. Хладье Дошта. Весна)
  
  - А т-ты слабак, - не очень отчетливо выговаривает ниери Имертаи эс Фретка. Весна жаркая, проклятье ее, очень жаркая, в небе ворчит что-то в котле облаков, не думая проливаться, и воздух душно, вязко пахнет... То ли черешнями, которых очень много вокруг крепостного холма. То ли это так изнутри отдает та медовая черешнёвка, которой с праздника парадной аттестации, при немалом содействии Имертаи эс Фретка, было унесено два бочонка, которые к этому моменту вечера... Ну, один точно опустошили еще к подъему... Второй - а не вспомнить, а еще Имертаи эс Фретка смеялся, протягивал флягу, тяжелая, с каким-то невероятно крепким и ароматным - смеялся: "Из родовых подвалов. Снис-хо-жу..."
  
   Он такая... неотъемлемая часть высшей административной Школы города Мьенже, земли Хладье Дошта. Помогающий в секторе административных и судебных решений. Сколько лет назад он стал помогающим - кто считал... При таком ослепительном умении ниери Имертаи эс Фретка встать на близких позициях - и, говорят, с самым-самым руководством, и вот сейчас - с поймавшими свой первый камешек на нашивки учащихся...
  Весна. Традиция. Много, много в этот весенний вечер на Крепостном холме города Мьенже пьется... не только медовой черешневки.
   Душно было. Небо пахло черешней... Сильно. До невероятия.
   Оглядываться без толку, кружится земля, сверху, с камней, звучит итоговым выводом:
  - С-слабаки. Город вам не держать. Говорю...
   Собрать голос... Не получится. Икнет таки Раивелетт эс Шторценок - посередине выговоренного:
  - Почему?
  - Город на трещине стоит. А вы ее бои-итесь. Таален вон, - он кивает, проясняя еще одного сидящего внизу, у камней, - вообще я только заговорил - оберега-ается. Ладно, он мелочь несчетная. А ты... Раи-ве-летт... - имя он выговаривает подчеркнуто. Чуть не издевательски. - Вер-ный сынок. Послу-ушный. Слабаки... - он отхлебывает еще из фляги и декламирует высоким распевным. - Вот мы на первом камешке с Оилья эс Саиргасса...
  
   Без преувеличения, каждый, кто переступал порог высшей административной школы Мьенже и умудрялся продержаться хотя бы до распределения, имя это обязательно слышал. Даже первые, "несчетные". Несмотря на то, что местная легенда уже покинула Школу с полученной профессиональной аттестацией, имя нет-нет и всплывало. От его соучеников, каковым вроде был эс Фретка. От части Наставников. Наставники вспоминали блистательные аттестации, добавляя - вам так вряд ли повезет. Школьные легенды - разнообразные "подвиги". Упоминание о которых не одобрялось Наставниками - для школы это было отнюдь не поощрительным орнаментом.
   Судя по тону Имертаи эс Фретка, в этом он со своими руководителями категорически расходился.
  - Да разве вы были там? - голос у Таалена звучит высоко-высоко, получается издевательски, вроде как подначивает.
  - Я-то бывал, деточка, - округло, ласково выговаривает Имертаи эс Фретка. - На, еще выпей... А вот про тебя не знаю...
   И пьют еще, протягивает флягу, ржет уже совсем как равный:
  - Да нет там ничего, зря земля простаивает. Заросли. Развалины. Вот видите - живой. А Движок в жопе - Оилья - этим... лехтев... даже сенсоры на ограде на память узлом завязал. Сомневаешься, да? А ну пошли, поглядим!
  - А что... храмовые? - запинаясь, выговаривает Таален и поднимается с земли. Потому что эс Фретка такая... традиция и возражать ему не принято. И старший... Тем более что идти там недалеко. И пройтись... Это надо - пройтись...
  - А что они могут сделать, - широко-о удивляется Имертаи эс Фретка и вдруг смеется - тоненько, высоко и говорит, как передразнивает. - Выговор прочитали. Представляете, деточки, как это страшно?
   Тонко, первым, смеяться начинает Таален. Много-много медовой черешневки, а от фляги еще отдает чем-то горячим и горьким... и все так правильно-правильно...
  Так и придется вспоминать.
  
   ...Спускающимся с Крепостного холма неоткуда знать, что легендарный Оилья эс Саиргасса смотрит на эти сгущающиеся тучи - совсем недалеко, из окна своего дома, как раз из тех, за черепичными заборами, над спуском к храмовому кварталу. И мысли... как говорят, бродят близко от Порога.
   Обязательное обследование специфики воздействия Изнанки в восстановительном второго уровня защищенности ньера Оилья эс Саиргасса завершилось раньше, когда солнце еще не сошло с горизонта. Третий раз - категорически обязательное. С выводом.
  
   И лехтев в насмешку был тем же. И экран тот же. На который какую-то половину звездного года назад смотрел он же, Оилья эс Саиргасса, легенда своей учебной группы...
   Сначала "первому в учебе, последнему в благонравии" наставляемому Высшей административной было интересно и смешно. Оценки Старших - это такой компонент освоения необычных территорий восприятия и поведения... Иной раз ценней поступка. Мало, что это лишний раз подтверждало его своеобразный статус: не всем случалось дойти аж до административного порицания и разговора лехтев.
   Но храмовый был скучный. Таи-лехта... Ярсьэн эс Бранек. Сказал: сядь и слушай, усыпляюще прочитал правила поведения на территории, подверженной воздействию Изнанки, только не перебить никак, ровной командой отправил в исследовательский "кокон" восстановительного, посмотрел, как он смеется: "Таи-лехта, неужели я завтра умру", - так же равнодушно отозвался: "Скорей всего нет. Настанет ли день, когда вы пожелаете совсем не родиться, пока не могу вам сказать. Идите". А потом на этом экране рассматривал результаты. Показывал - и сейчас не изменилось малоцветное рабочее изображение результатов стандартного обследования специфики воздействия Изнанки. Тогда он пропускал мимо ушей. Помнил, как смотрел на свой отображенный организм, синеватый и прозрачный, как, не дожидаясь паузы, шумно отпустил сопровождающему Наставнику Сланейско эс Втайсек айе Хладье, пожелавшему разделить с воспитуемым эту ответственность. Что зря мы сюда по жаре шли, ниери Сланейско: в нашей Школе "кокон" стоит получше. Как посмотрел Наставник... Оилья эс Саиргасса умел веселиться и перед Высоким советом Школы, но сейчас было... скучно, как голос храмового, понятно: не заткнешься - убьет. Пока лехта Ярсьэн спрашивает равнодушно, не его, Наставника: "Скажите, ниери, у этого разумного всегда такая манера разговора?" - и в ответ ему летит с ладони: "Сожалею", - "Тогда хорошо, - оценивает храмовый. - Так с ним возможно вести беседу. К сожалению, поражение мыслительных центров Изнанкой очень сложно отслеживать техническими средствами. Сожалею, заражение умеренное, но..." - по экрану перемещался указатель внимания, замирал на каких-то точках синего, прозрачного, на него не похожего. А он демонстративно пытался дремать, не понимал, да и не снизошел бы тот Оилья эс Саиргасса - слушать... лехтев? Что такое "проросшие споры, предположительно будут атаковать двигательные центры" - понять не скоро, долго еще - той молодости до следующего лета. "Очень необычный характер распространения, - говорил лехта Ярсьэн. - Ньера Оилья, я хочу услышать от вас, что именно вы делали на огражденной территории?" - и как ведь ухмылялся тогда в ответ. Такой... смелый экспериментатор: "На девушку любовался... Что еще можно делать весной в парке?" И серьезно радовался, как в первый раз изменился в лице храмовый, как явно - по помехам на не самом современном стационарном экране понятно, он запрашивает что-то с личного внутреннего, и что-то эмоциональное, наконец, слышно, как он выдыхает вслух:
  - С вами, Оилья эс Саиргасса, в вашем вчерашнем... поступке не присутствовало других разумных.
   И можно торжествующе высказать:
  - Вам видней, таи-лехта, я не настолько отслеживаю обстановку.
   И подавиться торжеством на по-прежнему скучном:
  - В синем девушка была?
   Всерьез до паузы, до того, как Наставник толкнет: "Отвечай". До того, что выпустить наружу удивление. "Да, в синем".
  - А... понятно. Средняя следовая ловушка. И зашел... довольно глубоко.
   До мгновенной и острой тревоги в голосе Наставника... проявленной. Почти позорящей - его, перед вот этими:
  - Таи-лехта Яржэн, скажите, он сможет... качественно работать по специальности? Он... довольно талантливый специалист, несмотря на...
   От наставника это неожиданно. И нестерпимо. А от храмового в ответ звучит чуть более открытым:
  - Скорей всего, сможет, ниери Сланешко, - а говорит лехтев с местным, нестатусным произношением, помнил, что ухо за это цепляется... перед пониманием сказанного. - При определенных ограничениях на специфику деятельности, расход эмоционального ресурса, присутствие проявленной Изнанки на земле работы. Сколько позволит уровень здоровья и ответственности. Не самая подходящая, но возможная профессиональная деятельность. Я не считаю целесообразным категорически настаивать на перемене избранного профессионального пути. К сожалению, в наших условиях, одна-две закапсулированные споры в организме разумного - не норма, но бывает. При соблюдении общей безопасности... Ньера Оилья эс Саиргасса, я вас прошу сесть рядом и выслушать внимательно - насколько сможете.
   Уровень внимательности храмовый не счел целесообразным проверять. Смог - плохо. Выслушивать инструкции по самообследованию, простейшие правила отслеживания состояния и торможения нежелательных реакций... тогда он совсем не собирался. Внутри закипало - медленно, эмоциональное, прорвавшееся недостойно - совсем неприкрытым. Когда храмовый договаривает, что-то там вроде: "В любом более тревожном случае вы вправе немедленно обратиться в храмовый квартал за помощью". "Я - к этим?" - закипает и срывается брызгами, подчеркнуто - издевательски - высокого:
  - Благодарю вас, таи-лехта Ярсьэн эс Бранек, что вы позволили...
   "Жаль", - медленно отпускает рука. "Очень жаль". И накипевшее канет в песок и пыль равнодушного голоса. В очень холодное - это что все, правда?
  - Сожалею, ньера Оилья эс Саиргасса, прогуливаясь по запретной территории, находящейся в чрезвычайно опасной зоне по фону воздействия Изнанки, любуясь незнакомой девушкой... вы добровольно пожертвовали больше личного ресурса, чем могли позволить. Впустую. А также подверглись заражению. Ньера Ленченка эс Вташек - думаю, вам будет интересно - умерла в этом парке около пяти звездных лет назад. Очень нехорошо, - где-то вслед тому звучит прощальное напутствие. Что дела этого лехтев в этом месте закончены, и такая же пыльная просьба следить за собой и относиться к личному ресурсу бережно. "Вы теперь вынуждены".
   А на улице жара и яркое солнце бликует от гранитных плит Большой лестницы. Очень холодное все копится внутри. А разговорчивый, внутренним именем Живчик, Наставник Сланейско идет - и молчит. Надоедает. За поворотом в тень, на аллею, Оилья и выстреливает:
  - Ниери... - что бы там было дальше, просилась шуточка про окончание взысканий, про переложите, наконец, на меня этот груз. Ничего не было.
  - Материал ты... подопытный, - скучно - слишком скучно для смертельного оскорбления - и горько сплевывает Наставник. - Разумный. После аттестации с личным требованием приходи. Будем специализацию корректировать. С учетом... требований безопасности.
  
   От той грабовой аллеи, где остался один - пусто, без внимания попрощавшись с Наставником - гораздо ближе до этого дня подведения итогов. Когда по небу ползут грозовые тучи, и остается смотреть в окно и приветствовать день, когда пожелал совсем не родиться. Все оказалось правдой. Официальным бланком аттестации восстановительного. Год еще сопротивлялся, захлестывала привычная для молодых высокого населения Мьенже убежденность, что ерунда, известно, лехтев по двенадцать звездных пустого ведра боятся, а потом еще двенадцать - по традиции. Где было следить, как предупреждали, обращать внимание на ерунду: как во время итоговых испытаний курса и после них иногда слишком тяжелыми становятся предметы и расстояний не рассчитать, углы и повороты вырастают быстрее. Как однажды просидел в месте личного пользования, потому что слишком долго понимал, где дверь и как ее открывать. И даже на этом не побежал за помощью, двенадцать раз эта инструкция требуй - очень мне нужно отступать к лехтев...
   А потом настало лето. Ночью долго смотрел сон - там текла вода. А потом проснулся, попытался встать - и понял, что не получается. Забыл как это сделать...
  
   Лехтев, тогда прибывший с неотложной помощью восстановительного и настоявший на подробном обследовании, на Яржэна был непохож. Рослый, объемней, чем немаленький Оилья, с очень громким и очень эмоционально насыщенным голосом. И выговаривать этим громким голосом со всем напором, что он думает об отношении пациента к собственной безопасности, себе не отказывал. Другая жизнь начиналась с совсем отдельной жары, что втекала в открытую створку окна, не рассеивалась в прохладном воздухе восстановительного, отдельно ощущалась потным, вот только вспоминающим, как что-то чувствовать, кроме боли, еще не совсем своим телом. Почти под слезы на глазах - под командное: "Согни - выпрями... Теперь в локте. Теперь попробуй присесть", - никогда в голове не укладывал, что привычные движения так... уязвимы и так трудно даются. Ладно, что больно. А, завершив команды, лехтев и загрохотал: "Скажи, силач - ты где о себе думал? И, еще интересней, что? За помощью не пойдешь - пока встать не сможешь, что ли?" И тоже своеобразное упражнение - расцепить зубы и говорить: "Но я... встал?" "Встали, ньера Оилья эс Саиргасса, - этот храмовый говорит тихо. - Теперь прошу вас садиться". Приглашает к экрану, дальше говорит негромко - просто слышно слишком близко: "При среднем поражении - надо было постараться такую... поросль запустить".
  Как его зовут, сейчас, глядя на облака, Оилья не мог вспомнить. Того, на ком жизнь и ожидания от своего места за раз и болезненно сломались. На гулком: "При текущем фоне присутствия Изнанки состояние останется средней стабильности. В ключевые точки года возможны рецидивы. Обращайтесь за помощью вовремя".
  
   И разломилось совсем. Там, где экран показывал тусклым, светлым и синим. Смотрел на свой организм - и сейчас, на облаках, снова видел отражение старого экрана: как по нему плелась... грибница. Синяя. Яркая. А тот же лехта... Яржэн эс Бранек тем же спокойным голосом говорил. Что поражение развивается значительно быстрей, чем предполагалось по средним случаям. Что: "Я вам настоятельно советую сменить профессиональную деятельность. На менее расходную". И тому вслед: "Я надеюсь, вы понимаете, что разрешение на детей с таким уровнем здоровья и ответственности вы получить категорически не можете, - понимал, но храмовый все же тратился на объяснения. - Споры Изнанки наследуются с крайне высокой вероятностью. И приводят к гибели родившихся в течении одного-двух малых лет".
   Молчал. Собирал в слова. Собралось: "Надо было думать, что делать. Я сделал - и я отвечу". Храмовый говорил рядом. И позволил себе отпустить, что думать - это имеет смысл. И продолжал об обязательных восстановительных периодах. И отдельно: "Вы знаете по служебным обязанностям, что в этот год зимнее солнцестояние нашего времени мира совпадет с Календарем звездных лет. Это означает предельно высокий прилив Изнанки, что может оказаться опасен для города, для вас предельно опасен. Я настоятельно рекомендую вам провести эти дни Somilat в безопасном месте. Если вы примете, мы готовы предоставить вам гостевой дом на храмовой территории и возможную защиту".
  
   ...Он стоял, смотрел на облака, и далеко, далеко под остальными мыслями оставался голос лехтаЯржэна. Негромкое напутствие. Что ровным, бытовым укладывало: "Ньера Оилья, вы свою жизнь на своем месте сможете прожить достойно. Если будете ее внимательно держать в руках. И - не торопитесь".
  
   ...Но об этом неоткуда знать младшим ученикам высшей административной города Мьенже. Рассказывать мелким продолжение истории, что следующее локальное взыскание от администрации Высшей школы Оилья эс Саиргасса получил через несколько дней после нарушения границы охраняемой территории, поприветствовав подошедшего поздороваться ученика своей группы специализации таким ударом по лицу, что летел тот до самой нижней балюстрады - Имертаи эс Фретка, тот самый ученик, совсем не торопится. Как и о том, что до самого выпуска местная легенда не сказала с ним после и пары слов - и он почти полностью не осведомлен о дальнейшей его судьбе, кажется, в обеспечении связи города служит...
  
   Об окончании этой истории узнать сможет только Имертаи эс Фретка, средний подчиненный городского учетного. Что в дни совпавшего Somilat, в дни сильного прилива замер за аркой информаторской раздела общих сведений о восстановимом ресурсе города как раз, чтоб услышать:
  - Ньера Оилья эс Саиргасса? Извините, теи-лехта Ллэаннэйр, вы не сможете его расспросить лично: он за восемь дней до этого летнего солнцестояния выбрал добровольно уйти за Порог.
   И как дальше - текла себе вода - тяжелая:
  - Возле вот этих дней T'a'hassё u'l'jorrah? Непросто. Возможно, смогу... Нет, не вижу необходимости. Разумно... Сенсоры защитной ограды он мог вернуть в должное состояние? Перед тем, как уйти, - и, за паузой, за которой Имертаи эс Фретка начал отступать от двери. - Да. Вижу. Уже не мог.
  
   ...Он и узнал. И рассказал.
  
   А пока все живы, и они скатываются по тропинке со склона Крепостного холма. Спускаются быстро, не запнувшись ни об один корень - непросто, при уклоне тропинки и при том, что ноги не держат, у, здорово... И все так легко-легко... Теперь вброд, перечавкать почти пересохший ручеек (прощай замшевые парадные сапоги, и ладно) - и рощица, и вон мигает красным запретная ограда, но не притормаживает даже Таален...
   А дальше в памяти Раивелетта эс Шторценок как булькнуло - что было... Кажется да, смотрели на свернутые сенсоры, смеялись. Кажется, еще пили, в рощице, там камни валялись, сидеть было удобно. И подначивала легкость - а мы что, нам тоже не слабо. И до глубины дойдем, посмотрим, что там - парковый домик разве, а я слышал - озеро? И что совсем своим смеялся старший: ну, кто сюда вернется первым - друг навек, с меня фляга и личная рекомендация нашей администрации, а?
   ...И разве можно это было озвучить... потом...
  
   Перелезали ограду, ломились с хрустом через сухие сучья, долго, потом вышли на широкую аллею. "А куда тут в глубину?" - "Туда?" - "Пошли?" Спускались, сыпалась дорожка, был камешек - шоркнул, покатился, далеко прошуршал в листве - и взвился этот дурак Таален: "А, что такое, да ты слышал?" - и вдруг подпрыгнул, ошалело на него оглянулся, заорал не своим голосом - и как дернул вниз по склону, не разбирая дороги. Пытался догнать - да где, склон и заплетающиеся ноги подвели, шлепнулся неумело, ободрался. Поднялся, потирая ушибленный бок, потом колено. Понял, что не побежит, как ни хотел бы. Покричал пару раз, глухо... Даже ни эха. Потом накрыло: ну он и дурак - на запретной территории орать. Накатило пьяной легкостью: да не денется, найдет... До личного внутреннего спьяну - та еще радость дотягиваться и вызывать... кто тревогу поднял, пусть и сигналит, как в кустах очнется, а он пока вниз, интересно же...
   Внизу еще озеро его... поддержало. Вот. Умней. Ошибся ньера эс Фретка, что про парковый домик говорил. Раивелетт и обрадовался. Так, что озеро подвело тоже. Там еще свет был. Непонятный. Как лунная дорожка по волнам. Коленка саднит, ноги заплетаются, шаг да шаг - вроде трава еще... А там вода. И дно скользкое. Как рухнул...
   А вода - теплая, как на детское омовение подогрели. Чистая. Вылез. Покричал еще. "Таль, брось пугаться, иди купаться!" - отклика не услышал. Ну - сапоги скинул и теперь уже хорошо заплыл. Жалко, мелкое...
   И все это... вспоминать, вспоминать...
   Потом. С утра.
  
   Когда в малый рассветный круг, раньше личного внутреннего с ощутимым чужим вызовом, разбужен был отцовским командным голосом: "Что ты наделал вчера, что один ответственности не унесешь?" Когда шел с больной головой к представительству Службы наблюдения общества Присутственного холма города Мьенже. Когда смотрел, считал кирпичи колонн зала - стык к стыку, чтоб не совсем слышать слова. Чтоб нет, не смотреть на его... родителей. "Таален умер? Совсем? Как это... как... совсем?" Когда пытался говорить, слова были такие... жалкие. Что прямо бы здесь и провалиться. Чтоб не пытаться смотреть на экран, и - да, полагалось - где напрямую с его личного внутреннего запрашивали. Больно было... И когда над головой заговорили, заспорили громкими голосами - отец вместе с самим ньера Роншерном эс Тийе, старшим Мьенже над службами Оценки недолжного и воздействия - с двоими чужими. Этими... лехтев. "Я тоже не считаю целесообразным обследовать мальчика... в таком состоянии", - поддерживал отца его Старший, и сдержанно отвечал ему старший из чужих: "Завтра может быть поздно, ньера Роншерн". - "Но его Семье оставлено право выбора". - "Вы все поддерживаете это решение?" - под конец спрашивает лехта и долго, долго смотрит на ньера Роншерна эс Тийе - чтоб после долгой паузы уронить с руки: "Вы отвечаете за этот город".
   ...А голова все болела...
  
   Но одного Раивелетт эс Шторценок так и не вспомнил. Ни тогда. Ни когда стало поздно - не завтра, но скоро, к летнему солнцестоянию... когда случилось, накатывало внезапно, из всех ощущений тела оставляя только боль - от звука, перемены света, прикосновения. День ото дня чаще. Его быстро оттранспортировали в восстановительный с уровнем защищенности. К лехтев. И вывод о загадочном заболевании... и приговор был оглашен быстро: множественное поражение Изнанки. Про "искупался" он что, только тогда и озвучивал? Нет, сделать уже фактически ничего нельзя.
   ...Ни тогда, когда совсем кончалось... Когда в редкий момент отпустившей боли прорвалось громкое: "Да не умрет он своей смертью. Долго, мучительно и... скормит себя Изнанке. Что здесь прорастет. Вам еще мало?" - и Раивелетт выталкивал из себя - звуки... от них было больно. Ими тошнило: "Я... в сознании, лехта... И я согласен..."
   И тогда не вспомнил. Бессмысленно уже было вспоминать...
  
   Как тогда, вернувшись с запретной территории живым и целым, вышел - гордился собой, точно запомнил дорогу, ровно к дыре в ограде. Пока шел, вроде ничего было, а в рощице поймал ветер, грозовой, крутил, смерчиками поднимал пыль, мокро сразу было, холодно. А вот и площадка. А пусто - эти... совсем сбежали... грозы испугались? Стремительно пьяный восторг уступал пьяной обиде.
   Как остановился, сел на обломок: "Ну вот... Теперь домой, через весь город, темно... В гостевой пойду, он ближе". Разуться только, выплеснуть воду из сапог - хлюпает, и рубашку выжать - на кой в ней купаться лез? - и волосы - не высохли...
  Первые капли дождя нагнали его у камней Крепостного холма. Он шел - и ливень лил. Он шел долго. И капли - с рукавов рубашки, с хвоста прически - падали, падали и падали...
  
  ***
  (Мьенже. Хладье Дошта. Дни Somilat)
   Начало полных ничейных дней Somilat Саайре мог охарактеризовать только словами лехта Льеанн. Про дело долгое и муторное. Как окончательно настраивали Зеркало - и как в сторону эмоционально высказывался лехта Йоркё, ругаясь на проросшие споры Изнанки, на требуемые параметры обнаружения. И отзывалась ему вслед с опорного операторского лехта Льеанн, которую опять не устроило качество слежения: "Хочешь найти зверя, что убил людей больше всех? - не ищи волка, ищи вошь". В конце концов Йорке отпускает лететь в потолок что-то увесистое и смеется: "Эй, Са-айре, ты на нужном месте - полезли на чердак, ломать предохранители! - и, через паузу. - Магистрат нас с клецками съест". - "Магистрат пусть на высшее Милосердие надеется" - серьезно отзывается лехта Льеанн. Ломать не потребовалось, перераспределять потоки и снимать ограничения - да.
   Йоркё как раз на "чердаке" - в стену башни, возле зала Зеркала, врезана крохотная дверка, действительно вверх, к технической распределительной - между работой отрывисто рассказывал, что само Зеркало в храмовом квартале с дней допамятных. А вот систему энергообеспечения ставили позже, и Знаки последний раз активировали тогда же. "Не тараканов ловить рассчитывали, - хмыкает он, - когда трещина вскрылась, тут такое по городу шлялось..." Поэтому настраивать его на необходимые сейчас показатели - дело затратное. Без участия на правах опорного оператора специалиста - да, вот zu-toёra - он и не знает, подъемное ли.
   "Споры этого паразита Изнанки в активной стадии отвратительны тем, что очень трудно обнаруживаются. К счастью, плохо передвигаются и легко ограничиваются барьером Знаков", - на ходу объясняет ему лехта Льеанн. "Еще и барьеры..." - оценивает за спиной Йоркё... Льеанн поверх его голоса взвешивает: "Присмотрись - и постарайся привыкнуть..."
  
   Следить за изображением трудно еще и потому что Зеркало Устоявшегося работает в максимально подробном режиме слежения. Сейчас, пока отвлекся слушать, как щелкают камешки мозаики, смотреть, как горит огонь в фонаре, можно вспомнить и недавнее. Дежурству идет шестой день. Насыщенный до спать некогда.
  
   Практика выдалась объемной. На обитателей Изнанки вида "споры паразита в активной стадии" Саайре насмотрелся - по во сне узнаешь, только лучше б не снились. Те самые - гниль в водосливе.
   ...Лиловой и серебряной рябью льет сигнал тревоги по экрану, раз на третий уже привычно перекидывают команды операторы, выстраивая из ближайших Знаков контурную ловушку. Потом лехта Льеанн передоверяет одному из них основную нагрузку Зеркала Устоявшегося. У Зеркала операторы сменялись. Это Саайре сидел в ожидающих. А потом Льеанн выпрямляется - командует одному из лехта: "Передышка. Со мной на дезактивацию". Лехта Яржэну эс Бранек чаще доставалось.
   Точно помнил Саайре - третий раз был. Обнаружения. Второй, когда Яржэна подняли. Первый - когда его. Дернулся тогда вслед - не проспал, как в первые два: как назло сигнал тревоги звенит до рассвета, когда особенно глаза слипаются... Сразу услышал: "Са-ай, идешь с нами?" - подпрыгнул, чуть в ногах не запутался: "Да!" Обитатели противные, но... Это ну что-то делать... не сидеть, дыру в полу просиживать. "Проверю, - роняет лехта Льеанн близ выхода из калитки, - как Изнанку видеть научился. Помогать не буду. - И вперед, сразу. - Ньера Яржэн, официальной аттестации специалиста по выявлению и локализации проявлений Изнанки у Вас нет по недостатку практики? - ловит согласие, бросает вслед. - Желаете получить? По итогам моей проверки - к T'a'hassё u'l'jorrah сможете. Мне разрешено". На поклон лехта Яржэн даже останавливается.
  
   Саайре проверили. На тот самый угол видения мира, когда мир вдруг менялся, взгляд выходил отчетливо. Ему еще быстрыми словами подсказывали, как (для себя так назвал) - резкость по ситуации настраивать, чтоб Знаки не слепили. Они устойчивые. Яркие. Горящие маяки посреди бесконечных слоев воды Изнанки. Мир вокруг них даже для этого взгляда устойчив. И ощутим. Есть за что ухватиться и выйти обратно. Но это Саайре осознал не сразу, в тот первый раз - иногда терялся, слишком ярко светят. Иногда лехта Льеанн от работы отвлекалась - парой движений: на руки смотри, на летящие за ними капельки - тем ощущение света и приходило в норму... А еще в первый раз страшно задеть ослепительные ниточки, "паутину Знаков", неважно, что "для живых они совершенно безопасны". Так... очень на защитные барьеры высокой мощности похоже, и память техника молчать не хочет, какой интенсивности должен заряд быть, чтоб светиться начинали. На такое наступи - пепла не останется...
   А Льеанн шла, осторожно сматывала ниточки паутины - пропадали... Сливались. Она тоже светится. Не так ярко, но дальше. Мир вокруг нее такой же - вещный. Устойчивый. Вода отдельно. А стоило отвести взгляд - и мир мерцал, чуть-чуть плыли, колыхались границы, страшно порой было ступать. Взгляд поневоле тренировался уходить и возвращаться, напомнить себе: улица (новая, под ногами не брусчатка, типовое покрытие, а ограды те же - камень, орнамент), дома. И вернуться снова... Туда где перетекает, плывет в сдвигающейся паутине скользкое - что-то. Большим оно сейчас не казалось - может, и не было. Плотоядного интереса тоже не проявляло. Шарахалось. Умело: взгляд на нем держать очень не хотелось, но с того первого раза и понял: приходится. Стоит отвернуться от этого тошного, невнятного, скользкого, и где оно? - тень ветки по стене, шорох - зверушка... пушистая. Но Наставница оглядывалась, не отпуская из ладони нитей оценивала легким движением пальцев, взгляд наводился на резкость и возникало снова... скользкое. Смыкалась светящаяся "паутина знаков" - шаг да шаг - и кокон. На команде: "Яржэн, начинай!"
  
   Это заметней со стороны, в Зеркале, как растворяется пульсирующее, ярко-лиловое в дымчатой, синей на предельном увеличении в "тревожном" секторе карте, растворяется - бахромой, дымными слоями и вот совсем: "смешивается с остальной тканью Изнанки", как поясняет кто-то ему. Вблизи сложнее - за лехта Льеанн просто не уследишь. Потом рассмотрел. Скользкое поймано. Ограничивается в невидном - ощутимом колодце... Светится - как у лехта Льеанн под руками - тепло, осязаемое, на миг проявляющее мир и на Изнанке вещным, когда внутри ловушки внезапно, безумным водоворотом, ускоряется мерцающее течение, словно погрузили запертого там в измельчитель - на доли выдоха. И исчезает - тоже, только лиловыми искорками летит, прогорает, отражается за забором в окнах: личная грибница уничтоженной споры выгорает. И все.
   У лехта Яржэна медленней получается. Видно - глазами - как выстраиваются эти невидные стены и не хотят стоять, как бумажный домик собирает. Ему с осторожностью подсказывают. Но не только взглядом - и пальцами. "Вот так, понял", - и особенно заметно, что от Наставника тут светло...
   А еще именно тогда понимает Саайре - хватает его на два взгляда. По эту сторону мира живых тоже видит. Там над входом в дом светит фонарь - и бликует пар от дыхания, подчеркивает - непростая это работа: сильно, с передышкой, дышит лехта Яржэн, когда коридор, наконец, выстроен, и с чудовищной скоростью вертится... вода Изнанки? - растворяя спору.
  
   Надо думать, трудно. Саайре проверил только, каково на операторском месте сидеть. У Зеркала. В эти дни, до перехода Somilat за перевал. Отвлекается, оглядывается над Зеркалом лехта Льеанн, замечает пришедшую смену и двух разрешенных зрителей: Вланко тогда тоже стоял, приглядывался, как город в Зеркале отражается, тоже ярко отворачивался: сосредоточиться. Льеанн всех оглядывает и говорит: "Поздневечерье - время устоявшееся. Ньера Нэсха, сменяйтесь. И объясните наставляемым, как работать с Зеркалом. Первая практика". Дальше, по жесту поднявшейся, сесть на операторское, поймать первые соединения на выходы личного внутреннего, присоединить... Сменяющаяся вслед передаст еще пару дополнительных выходов, движением поможет понять - сюда закреплять, на верхние. А еще отдельно в памяти взгляд Наставницы. Вот как читаешь по губам, потому что вслух и на личный внутренний - ничего не слышно. Но читаешь: "Са-ай, держись!"
   ...И сверху падает вода. Много. Очень. Она холодная, от нее железом пахнет... и тем состоянием, когда встать трудно, дышишь - как вот-вот кровь носом пойдет. И мир видно через сплошное, напором валящее с ног. Как Зеркало Устоявшегося на голову с высоты опрокинули. Усилием - большим - надо собраться, увидеть. Дальнее, сквозь воду, сквозь видимый звук - невозможно далекое. Как в детстве, подъедаемый двусторонней граничной, видел угол дальше у кровати, за который цепляться, чтоб вниз сойти - так сейчас и видно город - трудно и недостоверно. Улицы. А еще звук их - отдельный, сторожащий: где чужое... Улицы говорят, дышат, выстукивают - пульсом, помехами на связи, ты стоишь единственным - пустым, звучным, тем, что может - должно услышать - отозваться. Связь... сплавленность мира течет - водой, музыкой, спрашивает: услышь. Так - колокольчик под очень сильным ударом - водяная мельница, бубенец...
  - Вылезай, Саайре, хватит! - голос очень тяжелый. По все стороны сразу. Каменная стена, отрезающая ту воду. Достаточно, чтобы ладони нашли верхние выходы от операторского места, отсоединили. Чтоб воздух снова запах камнем башни, не предвещая, что сейчас обрушится... водой... совсем другим.
   После Саайре так и не стал спрашивать: а я таким же поднимался? Как сменяющий его на операторском месте Вланко. И выдержал - столько же? Двенадцать вдохов и выдохов, если считать ровно (тогда ровно-то не получается), лехта Льеанн похоже их считает - пальцами, и снова командует: "Хватит!" - и Вланко очень долго, вслепую нашаривает выходы, и поднимается, цепляясь на подлокотник операторского... И сразу отдельно, особенно видно какой он... остролицый и как много у него веснушек.
  
   Вланко еще и за ними увязался. На процедуру дезактивации очередной споры. Пятой, кажется, по счету. Место увидел и поднялся, как после попытки подержать Зеркало. Сказал... было почти потребовал: "Разрешите с вами?" Его быстро оглядят, спросят в одно движение, и он заторопится: "Янчек - тот... мой подопечный живет здесь. Я... эту мерзость..." - запинается и смотрит. Вдох и выдох, но это долго. Как лехта Льеанн держит им сказанное на ладони. И говорит под конец: "Хорошо, пошли. Са-ай, ты?" Разумеется, подпрыгнул. Что да, я тоже.
   Место было недалеко, дом старый, в саду, с огороженной внутренней территорией. И защитными знаками на воротах. Открывать не торопились, но, открыв, пропустили быстро. Саайре только пытается приноровиться к очень быстрому, со странным произношением, выговору фаэ: что говорят те, кто открыли дверь - а лехтев уже в дом пропустили, идут внутрь, в сад. Там Льеанн Вланко и объясняет, как Изнанку видеть. Бусинку перекидывает - ту, светлую. Как Саайре - всего-то несколько дней назад? Кажется, уже всю жизнь умел так смотреть. И замечать отдельно, сколь... ощутим в этом подводном - переливчатом, слоистом, радужном - Вланко, он словно идет против течения, и видно, как за ним течет вода. Как в этой воде растекается - послойно - его внезапное, чуть не всхлипом: "Гадина!" Яркие нити ловушки далеко, паутинка знаков растянута, и сразу не увидишь, где пытается скрыться скользкое, тенью - одной среди очень многих в этом саду. Странно на Изнанке с видом времени... словно зимние деревья видят сны о своей листве, много - теней - и в них успешно пытается спрятаться - чужая.
  - Нет, - ровным голосом в воду укладывает лехта Льеанн. - Пока, ниери Вланко, тебя этой работе совсем нельзя учить. Taer тобой бы завтракал. Хорошо пахнешь: приманиваешь, - И уже видно, как медленней, чем обычно, выстраивают ее руки прозрачный коридор, где сейчас завертится беспощадный водоворот. Рядом она справляется и с тем, чтоб движением выдать лехта-напарнику: не вмешивайся. - А теперь иди сюда, - командует Льеанн. - Держи эту штуку: помоги мне убить это. Ты ведь за этим шел?
  - Я... да, - говорит Вланко. И видно, как слои вокруг него закручиваются - водоворотом радуги. - Это... пушистое? - срывается потом такое беспомощное...
   Жест лехта Льеанн "увы" - как третьей рукой: ведь чем-то она удерживает стены этого... коридора - ложится Вланко почти на плечо, укрывая в единое, светлое, проявляющее вещный мир и неуязвимое для течений Изнанки. Увидел... по тому, как вздрагивают плечи, как пытается удержать... ведь тот же порыв - стошниться, в чужом саду-то. Потом Вланко выпрямляется и как подхватывает на обе руки эту стену коридора, держит, изо всех сил держит, пока там вертится - светлая вода, бликами - от сияния, что лехта Льеанн с собой носит. Не замечает Черешенка - что почти, почти уперся ей в плечо. Держится. Когда кончилось. Стоит, смотрит, дыхание собирает. Фонари выдают... и - неужели плачет? Говорит-то - ну... ровно. При срывающемся дыхании:
  - Да. Мне не стоит учиться.
  - Возможно - вырастешь, - говорит лехта Льеанн и отпускает с ладони. - Но я бы не хотела. Ты держишь не меньше. Как сестренку у Янчека звали?
  - Яцька, - выдыхает Вланко. Встречает.
  - Я буду ее помнить. Когда назад вернемся - отмойся дома как следует. Горячим.
  
   И Саайре не удивлялся потом, что Вланко сел здесь, у Зеркала, еще одним наблюдающим... пол просиживать. Это за переломом Somilat его Наставник на практику отправил. В местный восстановительный.
  
   ...И тому, что помнилось чуть ярче и светлее. С опорного операторского места лехта Льеанн, конечно, снималась. "Поздневечерье, время тихое, я на отдых, о непредвиденном - сообщайте". Но ненадолго. Большой круг... сколько? - да и непредвиденные вызовы могли не миновать. Саайре каждую смену Наставника не отслеживал. Перемена мест переменой, а ближайшая профессиональная аттестация ждет своего порядка: под весну. Минувшая война и нынешний Прилив обстоятельства тоже вторичные. Теперешний Саайре не спросил бы, можно ли храмовым заниматься всякой техникой. Потому что уровень общей технической подготовки на себе попробовал. Наверстывал упущенное за время событий на Далии. Правда и в местном отделении медтехники храмовой профессиональной школы нагоняла та же тема: у местных медицинских обследований был оправданный акцент на специфику воздействия Изнанки. А у Саайре своя к ней память.
   Но предрассветных вахт у Зеркала Устоявшегося он старался не пропускать. А там каждый раз видел лехта Льеанн на своем месте. Опорном навигаторском. Представлял тоже. Познакомившись, как падает на голову просто нагрузка операторского места у Зеркала. А опорное держит на себе, распределяет и все остальные операторские. И просто: на старшем лежит в два раза больше. А она ничего. Сидит вот. Мозаику собирает. Ширма будет - красивая. И в те дни, когда ловили - собирала.
   Однако немаленький "бочонок" - подъемная емкость быстрокипятильника с подбадривающей смесью - здесь, у Зеркала Устоявшегося тоже есть. Сейчас не видно: задвинут за дверь на чердак, в самый дальний угол. "Традиционное мнение, - объясняет ему лехта Льеанн перед тем, как сесть и пристегнуться к операторскому, - любая жидкость, находящаяся слишком близко к Зеркалу Устоявшегося, приобретает специфические свойства. Не полезные для последующего употребления этой жидкости вовнутрь. Не совсем неоправданное мнение", - потом отхлебывает немалый глоток и начинает пристегиваться. В лице не меняется. Что Саайре далеко на дне все-таки удивляет. Потому что пробуждающая смесь будит - резко и надолго. В первую очередь, специфической горечью первого глотка: встряхнешься от одного вкуса. Вланко, помнится, об этом вкусе еще выдал: "Страшная штука... я до ушей содрогнулся!"
  А пока шли вахты у Зеркала Устоявшегося, в домах Мьенже щедро гулял самый веселый из праздников, новорожденная Полночь года, время щедрых встреч, общего веселья и единственных подарков. Еще поддержанный - редким, редким совпадением - торжества всегда шумней и ярче, когда малый год сливается со звездным. Время передохнуть на долгом зимнем пути. Праздник шел отдельно, не обращая внимания, что для тех, кто держал вахты у Зеркала устоявшегося, это прозрачное время было самым непрерывно рабочим. "Перевалим, - выдыхает лехта Льеанн, перед тем, как снова застегнуть на себе выходы опорного операторского, - будет легче. Скоро уже вас полностью здесь тренировать можно будет".
  
   Храмовый квартал тоже умудрялся праздновать. Вечер над гостевым домом меньше пах мокрым холодом и снегом, больше - пряностями и медом. Здесь смеялись, жгли огни и пекли незнакомое вкусное сладкое. И держит память: Вланко однажды и появляется у Зеркала - в вышитой рубашке и "поздравляющей" гирлянде-опояске, и пахнет от него точно праздничной выпечкой - сладко. Как смотрит на него лехта Льеанн и сначала желает теплого праздника. А потом просит, не дотянется ли Вланко кружку того горького зачерпнуть. А он улыбается и спрашивает сначала: "Не хотите ли того, чем здесь привыкли просыпаться и согреваться? Новая, этого праздника". Лехта Льеанн принимает: щедрый подарок, конечно - я буду рада. А на поясе у Вланко фляга. Деревянная, расписная. Плескает в протянутую кружку, а как берет, подносит к губам - не смотрит. У Саайре спрашивает жестом: тоже хочешь? Согласился.
   Тягучее. Золотистое, как разнотравный мед. Сладкое-сладкое. Внутри, за сладким - острая, корневая терпкость. И тепло. Глаза... раскрываются уже потом.
  - Вкусно, - говорит лехта Льеанн. - Сладкое. А это из чего делают?
   А Вланко присматривается и улыбается еще раз. И говорит потом очень негромко, просто рядом сидишь - и слышно:
  - Ниери Льеанн, если... вы перерасходуете... свой ресурс на опорной операторской, мы с лехта Трэстинкой не сможем вас научить, как это делается. И с домом Трав... - запинается.
  Она медленно - с пальцев отряхивает по капле: "Отслеживаешь? Внимательный..." И тоже негромко потом.
  - Хорошо, согласна. Когда прилив завершится и мир вернется в устойчивое состояние - по окончательной проверке трещин - дня два подряд я буду спать. А дальше с радостью постараюсь найти время зайти в Дом Трав. И возможно, поучиться. - Взвешивает на ладони чашку. Просьбой "Можно еще?" - отопьет, остановит ладонь Вланко. Прикоснувшись. - Да, уважаемый практикант - и его руководитель - если вам для аттестационной работы необходимы данные о состоянии организма разумного при эффективном функционировании на расчетном минимуме личного ресурса, расходуемого специфическим образом - я... постараюсь лечь спать чуть позже, - допивает чашку. Ставит. Говорит. - Не та насыщенность действия. Но вкусно. Да, я хочу этому научиться.
  
  ...А дни перевалили за сердцевину Somilat, текли дальше. Два дня назад, перед сменой присматривается лехта Яржэн, прогоняет обзорное увеличение по секторам и выдает внезапно:
  - Простите, ниери Льеанн, могу я спросить?
  "Да?" - торопливо сбрасывает рука. С явным удивлением - тратится на лишнее подробное.
  - Просмотрите... трещину на опорном увеличении? Я могу ошибаться, но...
  - Да, вижу, - перебивает Льеанн. - Возможно, "капсула". Даю проверку. Йоркё, снимайся. Ниери Солеш, и ты, Яржэн - держитесь. Веду на пределы.
   Миг - и что-то подсказывает отвернуться от Зеркала. Свет... он не яркий, он насыщенный, и потому тяжелый. Недолго. Двенадцатую долю выдоха. А настоящий огонь горит очень тепло и ярко. В фонаре у ног лехта Льеанн. Тогда очень видно.
  - Да, я думаю, вы правы, ниери Яржэн. Трещине хвост прищемили, - говорит лехта Льеанн. Оглядывается. Роняет преподавательским. - У конкретной разновидности прорыва Изнанки, который недавно начал прорастать - недавно это в пределах звездного-полутора - есть специфическое состояние, когда у нее правильно уничтожены все выпущенные споры. Заметили: окукливается? Да, полагаю можем ставить первый заградительный слой. С окончательной оградой требуется подождать - до окончательно устойчивого времени.
  - И... уменьшить наблюдение? - Яржэн запинается под взглядом лехта Льеанн, меняет свой слишком решительный жест по направлению к выходам операторской.
  - Уменьшить? - взвешивает она. - Возможно. Не торопитесь. Оставляем тройную поддержку. И... извини, Саайре - я ошиблась, вам сейчас не стоит практиковаться дальше. Пока вы полностью не принадлежите Многоликому.
  - Что... вы такого обнаружили, лехта? - голос Яржэна плещет, разбивается ярким. Эмоционально.
  - Заметили - след отсвета по улицам, на старте предельного увеличения?
  - Э... нет.
  - Повторить? - на этом с руки лехта Яржэна улетает нечто, по интонации непохожее на вопрос:
  - Есть необходимость?
  - Я бы тоже предпочла обойти без. Если вы поверите... не оценке, чутью специалиста. Есть фоновый эффект, проявляющийся при увеличении. Мне не нравится. Мне очень не нравится этот туман.
  - А... наблюдать мне можно? - Саайре выпалил тогда немедленно. Зачем - сам себе не ответил бы. Улыбнуться над собой - привычка. А лехта Льеанн как прочитает. Взвесит на ладони, посмотрит:
  - Мне... с тобой привычнее.
  
   Вот так и приходится. Сидеть, собирать взглядом - танец огня в фонаре, мерный звук стеклышек мозаики. Когда это только начиналось, в узоре было просто - синее, чуть-чуть, еще не понятно, что море...
  
   ...Память - это тоже вода. Так говорят. Приобретающая под воздействием Зеркала тоже специфические свойства. Затапливает плотно, с головой, миром, слоящимся по временам - было, было давно, было со мной и со мной осталось.
  
   Очнуться. Кажется, мерный звук собираемой мозаики замрет чуть раньше.
   Чем внезапным плеском - на высокой ноте - полыхнет Зеркало, да - этот свет слышно. Перекрывает команда лехта Льеанн: "Сбрасываю!" После этого звука и света так ошеломительно тихо. И падает - первое, нелепое, Яржэна: "Эт-то что такое?"
  
  ***
   ...Иногда они уходят. Замолкают и перестают быть дымные бескостные ладони, собирающие серый бесцветный туман, текущий с потолка - ложится на последний в этот раз глиняный кувшин последняя крышка.
  
   ...Иногда за ними может прийти, окружить и смотреть огонь. Горячий. Который сейчас придет совсем. Но не приходит. Реже - остается стена. Она трескается - там, где на ней держатся знаки имени. Реже - дует ветер.
  
   Тогда можно вспоминать. Незаслуженные. Бессмысленные слова. Это дом. Моя комната. Я лежу. Эта стена белая. На кровати орнамент. Знаки. Они были синими. Вставай.
  
   ...Сначала слово было бессмысленным. Как остальные.
  
   Вставай. Ты живая. Я хочу жить. Вставай. Беги.
  
   Там была трещина. Трещина в стене, где держатся знаки. Маленькая. Сквозь нее тек ветер. Теплый ветер.
  
   Я не помню. Я не умею.
   Беги!
  
   ...Она не помнила. Помнило другое. Что заставило непослушное (...мое... тело?..) подняться. И пойти.
  
   Там была трещина. В нее тек ветер.
  
   ...Как бежать она не помнила.
   ...А потом она стала водой - и протекла.
  
   ...Большие сады у домов Присутственного холма города Мьенже. Длинный-длинный коридор, живая беседка, тянется от боковых выходов дома до ограды сада. Зима - и причудливо изогнутые по деревянным аркам голые ветви не способны прикрыть ни от плотного, порывами мокрого снега, что валится с неба. Ни от белого света фонарей, что подчеркивают регулярные дорожки, подсвечивают пустое пространства парка, плетут - ветка за веткой - паутину теней под живым сводом. И запинаются, не в силах понять, что перед ними...
   Девочка идет под переплетающимся искусственным сводом ветвей, невысокая, светлая девочка в домашнем - медленно ступают по темной каменной обсыпке вышитые сапожки. Без подошвы. Для спальных мест. Традиционная домашняя обувь высоких Семей Мьенже. Свет бликует - серебряным, как на мороси, что летит девочке навстречу, но ей не видна. Идет медленно, бережно отпуская шаги. Течет. Свет не понимает: прозрачная? - нет? - тогда почему... Шаг - и девочка, кажется, совсем не отбрасывает тени, еще шаг - и тень ложится темнее тени веток, плотнее и самой девочки, словно тень лежит отдельно, и она настоящая - а через идущую можно увидеть силуэты ветвей по ту сторону коридора... Но в пустом парке видеть некому. Тени, переплетения искусно искривленных ветвей не удивляются ничему, единогласно соглашаясь девочку не видеть. Там, где плотно переплелись корявые ветви, сохранили листву, укутались снегом, где в коридоре становится темно - не увидеть ничего совсем. Правда идет кто-то? Показалось?
  
   С тенями удивительно согласны и круговые обзорные, использовать которые дом имеет право. И не пренебрегает. Фон на их экранах в операторской чист и не собирается сигнализировать об идущей через двор. К воротам. К выходу хозяев дома... Калитка с тонкой бронзовой резьбой - виноградные гроздья и листья - распахивается, не помедлив. Но молчат входные сенсоры.
   Ничто не потревожит в эту ночь дежурства ньера охранника, что по давнему служению этой семье не задает вопросов. Зачем наблюдаемый объект остается в экранированном помещении все дни праздника, пока дом пуст. В чем провинность и что вообще представляет собой наблюдаемый объект. Ровный сигнал личного внутреннего: объект пребывает на месте, состояние спокойное, стабильное... всю смену не прервет работы охранника - укладывал метательные дротики в принесенную доску. Каждый раз разной картинкой. Птицы не получались.
   Это под новый рассвет с проклятиями бросится к обзорному слежения его сменщик. К обозорному слежения, показывающему несусветное. Сигнал личного внутреннего охраняемого объекта растворялся - медленно - как соль в воде. И исчез. Наблюдаемого объекта не обнаружено. Нигде. Ни живым, ни мертвым.
   Чего просто не могло быть...
  
  ***
   Дальше Саайре снова помнил отдельно. Тонкими - на четверть выдоха, то и меньше, нарезанными ломтиками времени. Как стягиваются - незримо, неслышно... ощутимо - этот звук, который свет - что еще? - ключевой точкой разряда - на сложенных ладонях лехта Льеанн - лезвием готовности к действию... к прыжку? Точно меньше двенадцатой выдоха. Они время и нарезали. Отпускает - тоже ощутимо. Шепотом. Тихим, коротким, личным. Удивленным:
  - Не taer...
  
   Но то, что натягивалось - натягивалось туго. Слетает тоже ощутимо. Почти физически. И делит время на ломтики.
  
   Как поднимает голову лехта Яржэн, смаргивает слезу, голове явно больно, и еще пытается... дотянуться до мерцающей поверхности. Ему командуют:
  - Нет, Яржэн, Зеркало настроено безупречно. Это так выглядит. Taer, "севший" на живого, дал бы двойной огонь... ближе к поверхности с другим спектром свечения. И две тени. С корнями. Не сходится.
   Как подает голос, еще накрывая, что говорит Льеанн, но слышно его отдельно, лехта Солеш. Растеряным и чуть испуганным:
  - Они... такие - те... кто-в-сумерках? - так что Льеанн без паузы продолжает за своими словами тоном наставника.
  - Ниери Яржэн, разрешите вас попросить, когда это закончится - я даю свое разрешение, проведите подробную лекцию об обитателях Серых земель и их характерных отображениях на средствах обнаружения. Если смогу - помогу. Нет. Те-кто-приходят-в-сумерках дают не такое отражение. Не оформленное. Яржэн, запросите информаторскую. Объект в зоне разрешенного слежения.
  - Я... уже, - сбивается Яржэн. Интонация ярко дает всю полностью нештатную ситуацию. - Там... ничего не обнаруживается. - И над негромким: "Логично", - лехта Льеанн плещет - его предельно эмоциональное. - Ллеаннэйр-ниерра, что это такое?
  
   Нет. Не нештатную. Полностью невозможную. Наставник оценит - еще мгновение упадет тонким ломтиком - как течет по улицам странный огонек... как болотного газа в старой домашней горелке, нелучшей. Синеватый - в лиловое - чуть в серебряное еще. И редкими проблесками, совсем со дна - живое. Теплое. Ну просто огонь.
  А дальше Льеанн спокойно скажет. Невозможное.
  
  - Я не знаю, - повернет фонарь под ногами, оценит дальше. - В Зеркале отражается, что живой... небольшой живой передвигается по очень глубоким пластам Изнанки. Проявляясь у Знаков. А его тень идет по городу. Она без корней? Не встречала. Ни в опыте, ни в изучении.
   Лехта Яржэн отпускает руку. Ладонь даже спрашивает не "и что делать", а что-то вроде "почему вы так спокойны". Ему ответят.
  - Это идет по Знакам. И сюда. Я зову его сюда. Это я могу. Яржэн - командуйте: старшим, медикам... кому сочтете нужным. Берите на опорные, - отстегивается она в одно движение. Поднимается тоже. Ладони еще отряхивает. - Я встречать. Или вернусь, или предупрежу.
   "Принято", - она увидит. Потому что еще на вдох и выдох задержится. Поднимет Саайре - жестом, положит ладони, придвинет на миг совсем близко. Запах потом останется. Усталостью - мокрой шерстью - травами. Одним очень близким человеком. "Са-ай..." - "Возвращайся!" - "Я... постараюсь".
  
   Так Саайре и остался. Стоять у краешка больших окон. Под ними дворик. А раз стоять, значит, и смотреть. Думать первое дурацкое - в теплое завернуться забыла. Там холодно.
   А фонари прямо светят, четкие тени должны давать: не сказать, что показалось. Как движется лехта Льеанн, перетекает по брусчатке дворика - быстро. Там три шага. Время медлит. А еще - тень на брусчатке шаг только притворяется, что лежит прямо. Потом течет. Поперек - наискосок к свету. Не обращая внимания на фонарь. Вот-вот - отстанет на шаг. Отстает. Жест - ладонью - которого сама Льеанн не делает. Не говорящий. Так - волосы поправить. Косу. Длинную. Потом уже - вспомнит, что тень, вслед нырнет в калитку. А вот за ней уже из башни не видно. Стена загораживает.
   "Я это видел", - пусто думает Саайре. В снова отдельном - ждать...
  
  ***
   "Там была вода", - говорила она потом. Вода - а дальше был берег. Твердый слежавшийся песок. И море. Ровное, до горизонта. Все одного цвета: земляного. Светлой-светлой сепии. Только старые-старые корни, выброшенные - выползшие? - на берег - черные. И отбрасывают тень.
   А потом появился мост.
  
   Под водой растут деревья. Глубоко. На самом дне прорастают - черные, черные, крепкие корни. Цепляются за трещины, разломы дна - еще дальше, глубже. Поэтому деревья тянутся. Линией. Они растут вверх. А без воды - замирают. Каменеют. Остаются мостом.
   Каменные, шершавые, местами скользкие древесные спилы над водой. До одного шажочек. До другого прыгать. А вода ровная, гладкая-гладкая. Плотная. Сколько-то держит. Она темнеет. Движение за движением. В глубину. Становится черной. Там, где уходят в камень - темные, темные корни... И мимо них - выдыхают пузырьки воздуха трещины камня. Там, в глубине, из черных стволов растет жемчуг. Круглый. Светлый - розоватый, лиловатый. Жемчуг, который был живыми - или ими будет. Сорвешься вниз - станешь таким же. Если повезет дотуда утонуть. Не съедят раньше.
   А потом спилы моста начали светиться. Не сразу. Мягким. Он был далеко - в глубине...под водой - нет, просто далеко - город. Оставались мимо - улицы, угли фонарей, черепичные крыши. Спилы светились. На них были знаки. От света вода высыхала. Очень быстро - с туманом. Показывался кусочек стены... брусчатка...
   ...И она шла дальше. Там был мост. Уже был. И кто-то ее там звал.
   А город прорастал, выступал из-под воды... Вел.
   Там был камень. Твердый. Серый. Высокий. Стена забора. Настоящий.
   Там ждали.
  
  ***
  
   ...Девочка. Где-то возле первого взрослого - больше-меньше. Точней трудно. Хорошей, высокой крови девочка.
  
   Была?
   Долгий опыт работы zu-toёra считал признаки. Характерный прозрачный тающий блеск - по светлым, как серебряным, чуть мокрым, спутанным, волосам, по коже, по одежде. Еще миг - будет прозрачной. Характерные медленные, как чужие движения. В лицо ей снег, на ней - домашняя рубашка. Полотняная. И обувь тоже. Домашняя. Она не замечает. Опыт говорил - ошиблась: время - сойди под воду, встреть не живого и не мертвого. Возможно, хуже чем не живого и не мертвого. Но это уже не так важно. Встреть и проводи. А чутье подсказывало стоять. Выходом. Маяком, проявляющим вещный мир.
   "От нее пахло, - официальным рапортом потом отвечала теи-лехта zu-toёra Ллеаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо. - Ребенком. Живым маленьким ребенком. Которому холодно и очень неправильно".
  
   Меньше двенадцатой выдоха. Время не считается.
  - Почему ты не заходишь? - Льеанн спросит вслух. Последним. Проверкой на голос. Если ошиблась, отсюда действовать будет гораздо труднее. Она останавливается. Внутри границы личного воздействия на Изнанку. Плюс к "не ошиблась". Собирает взгляд. Видит скорей всего тень. Протягивает ладонь. Да, трещины, кладку мостовой - левый камень светлее, проросток мха, высохший - сквозь ладонь частично видно. Неважно.
   Говорит медленно. Потерявший интонации. Очень детский голос.
  - Я очень хочу. Но я не вижу двери. И не помню, как входить.
  - Меня ты видишь?
  - Да. Вы не под водой. И светитесь. Помогите мне.
   Последнее она договаривает - в шероховатую ткань рубашки женщины. Время не значит. Лехта Льеанн успевает - спросить - и подхватить на руки.
   Живую (...пока еще - живую) девочку. "Весит очень мало. Это временно. Удержу. Сейчас ей будет холодно. Сама не оделась. Дура".
  
   А уже собравшиеся у сторожевого и информаторской ловят, пытаются осознать быстрые - невероятные команды.
  
   "Я запомнила, - потом говорила она. - Ткань была коричневой. Шершавой. И вот этот шов. А ты - теплой..."
   Снег идет. Там стена. В стене видно калитку. У калитки стоит женщина. Она светится. Она старая. Сильная. В длинной коричневой кофте и поясе. Траурном. На нее падает снег.
   Она меня видит. Она меня... спрашивает? Так - бывает?
   Она теплая.
   Все. Я... пришла?
  
   Рассчитала правильно. Что совсем... осязаемой - весомой - девочка станет на втором шаге за калитку. Не очень весомой. Кожа и кости. Длинной, тонкокостной высокой крови. Ничего, и дальше донесу.
   И что плеснет первым. Объемным. Жалобным:
  - Холодно...
   При должным умении с ним обращаться, непредвиденный расход эмоционального ресурса можно использовать, чтоб греть другого. Неважно, сколько требуется, чтоб его переплавлять - из того, что он на самом деле.
  - Сейчас будет тепло.
  
   ...Саайре о том сумасшедшем предрассветье помнил сначала голос. Два голоса. Которыми лехта Льеанн говорит. Временами одновременно. Первый, спокойный. Командует. О сухом и теплом. "Доставили. Хорошо. Медики? - благодарю. Да, возможно понадобитесь. Вот так и шла. Купальни - в Доме Трав? Возмножность регулировать температуру воды есть? Прекрасно. Да, думаю стоит. Очень стоит. Нет, вам лучше не надо. Сама донесу. Показывайте". Еще голос выдает отрывисто, в нарезку, ответы - на вопросы, которые все же срываются. Да, девочка. Живая. Нет, не знаю, что с ней было. Да, должна помочь. Согреть - сначала.
   А второй голос - отдельный, еще тише, осторожней - и такой полный, добрый... по-настоящему (мысль глупая: на Изнанке он точно должен светиться) - такой, что - горе, горькое мое горе - оживает внутри, скребется... Выговаривает, напевает, плетет колыбельку, говорит мелкой, то-оненькой - перешибешь - совсем серебряной девочке... Совсем мало слышно, потому что только ей. Плетет, не отпускает. Где она - и что она сейчас в безопасности, и сейчас будет совсем тепло...
  
   А девочка невысокая, тонкая, из принесенного теплого - покрывало что ли, шерстяное, с мехом, громадное, смотрит детенышем ночного мыша из гнезда, шкурка чуть на глаза, лохмами, светлая такая, в серебро - и глаза ночного зверя, большие - а как не видит. Только у мышененков темные они, а у этой тоже серые, светлые, переливаются. Холодно ей. Еще б. Губы... совсем наверно не шевелятся.
   Но голос девочки Саайре тоже слышит. В первом теплом, непродуваемом месте, в информаторской сторожевого. Конечно, увязался. Пока скатился, они успели найти самый теплый угол, девочку уже почти переодели. Что там плетет ей негромкая колыбелька? Она... теплая. Что ты здесь, в нашем доме, в храмовом квартале, и какая бы тварь за тобой ни гналась, она не сумеет переступить нашего порога и нас самих? Одновременно лехта Льеанн поднимает глаза, взглядом ловит, руки заняты - взгляд разговаривает: "Вот видишь..." И дальше шепотом выпевает колыбелька. Спрашивает. Кажется - как, одеяло не очень колючее?
   Смотрит. Мышененок серебряный. Голос дрожащий, тихий, и такой... как прозрачная вода: "Я... не понимаю". А потом девочка медиков испугается. Хмурая спросонья черноволосая старшая медблока квартала лехтев лехта Нэсха эс Кайверн айе Ставиште-рьен помогает переодеть девочку в теплое и говорит по ходу, что ее обследовать надо. После такой дороги. Та смотрит. Глазищами. Мелкий мышененок, не умеющий вовремя нырять в норку. То, что она вот так, беззвучно пятясь, выговаривает - и не услышать. Пока Льеанн не переведет:
  - Не надо? Хорошо, Искорка. Бояться тебе сейчас... вредней будет. Простите, ниери Нэсха - Искорка вас сейчас... очень плохо видит. Дня два, три - под мое слово. Хорошо? - лехта Нэсха передает жест "да я вам доверяю". А лехта Льеанн договаривает еще... отдельно. - А как сейчас маленькая на личном внутреннем видна - сами видите.
   Любопытство... по правде, недостойное. А ты ж его удержи. Это как взгляд бросить - про что сказали. У Саайре и не получилось. А никак. Смотришь на девочку, а видишь, что никого нет. Отсутствие любого присутствия. Так вообще быть не может.... Может, и бывает? - по тому, как сейчас уверенно лехта Льеанн говорит: "Соберется".
   Дальше Яржэну командует. Этим, первым голосом. Чтоб на опорное садился. "Здесь я, похоже, нужнее. Если что вдруг - сообщайте. Но думаю, мы все встретили".
  
   Вслед, до Дома Трав, Саайре тоже увязался. Спрашивал: "А можно?" - ломтиком голоса: "Пригодишься". Недалеко, вниз. По той лесенке, где впервые с Изнанкой переглянулся. В низу лесенки - дом. "Налево", - это встречающая командует. За левой деревянной дверью пахнет теплой водой. И ароматно. Пришли. Купальни. Это и выпеваемая колыбелька замечает.
   Там резное дерево и теплый серый камень, и окон совсем нет. Тихо - и очень слышно. Лехта Льеанн девочке объясняет, что здесь купальня, вода теплая, хорошая, согреться. Спрашивает, прикасается осторожно... рук-то не отпустив. Что дальше согреваться надо. Очень. Если ты хочешь - сейчас помогу раздеться, провожу и оставлю. Чудо серебряное, вот начала из покрывала разворачиваться, и услышала, уронила, полетел меховой край по полу. За руку Льеанн хотела взять, не дотянулась... руки положить не решилась. Голоса вслух не слышно, это колыбелька Льеанн сильно отзывается:
  - Не оставлять? Хорошо, - и поднимает голову, на них смотрит... прямо смотрит. - Са-ай, пожалуйста... Ниери, примете помощника? Надо правильного теплого питья сделать, чтоб совсем согрелась. Я могу на вас рассчитывать? - и еще взвесит. - Да, думаю сладкое. Искорка, надеюсь, ты любишь сладкое?
   Дверь - похоже, самой купальни, деревянная, цветные стеклышки - прикроет Саайре от очередного прозрачного, капелью: "Не знаю... А я - должна?" Не очень прикроет. Саайре помогал, бегал по второму этажу дома, запоминал: резное дерево и запахи, травы здесь действительно - живут, Наставницу, когда выберется, точно сюда надо, с головой уйдет, надолго. Это говорил - и встретившая, хозяйка дома, улыбалась. И собирала - травы, горячая вода, мед - пахнет узнаваемо: солнцем и степью. Бегал, помогал, казался себе неловким - рук внезапно как больше, чем надо, в них путаешься. Утро, но светать будет нескоро, время сонное. Вкусное питье получается, лечебное - "благословенная травка", липовый цвет (за ним пришлось лезть, тогда и чувствовал себя таким неловким), сушеные ягоды - медовое, летнее - правильное: если бы у той колыбельки был бы запах - так бы она и пахла. Уютное, сонное. Заметно принюхивается, думает, не иначе, тоже заметно, потому что хозяйка дома - высокая, светлоглазая, с длинной темной косой смотрит и улыбается. Говорит: "Согреться, пить полезное и сладкое, а потом поспать - правильно?". На этом она исчезает с питьем. Сам решил не идти, ну, что лишнему мешаться.
   И возвращается - без улыбки. Ставит чашку, останавливается, отпускает куда-то очень высоко оценку. Что так совсем неправильно. Говорит потом. Вслух, но на внутреннем - сказанное вслух отдельно поставить проще. Очень... открыто:
  - Она правда не понимает. Хорошо ей, тепло, холодно, вкусно? Кто... зачем такое с ребенком сделали? - отряхивает с обоих рук, и потом уже. - Ниери Саайре, вас тоже Наставница зовет. Сейчас - я только девочке спальное возьму.
   Остаться здесь предложила она же. Лехта Трэстинка, хозяйка Дома Трав. Что еще куда-то передвигаться после местной купальни - дело лишнее, а свободные личные места для жизни в доме есть. А еще здесь тихо. Когда восстановительных мероприятий не требовалось, те, кому в дни больших приливов Изнанки требовалось находиться в безопасном месте, могли получить приглашение в этот дом. "Да, я слышу, - отозвалась Льеанн на объяснения. - Ниери, вы понимаете - возможно, дому придется восстанавливать эту безопасность". - "Вы с этим справитесь?" - только спросит лехта Трэстинка, подливая теплого питья девочке в чашку. Еще просит... маленькая. Надеюсь все-таки ей вкусно. "Я не могу сейчас точно ответить", - очень ровно взвешивает Льеанн. "И ладно, - отпускает с ладони хозяйка Дома Трав. - Оставайтесь".
  
   ...А еще эта странная девочка очень испугалась спать. Взяла принесенную спальную рубашку, звериками вышита... с рыжими кисточками, погладит: "Мохнатики", лехта Льеанн подбирает сказанное, почти незаметно, пальцами. А потом девочка завернется так. И сидит. На скамейке в купальне. Долго. До негромкого лехта Льеанн: "Искорка, как я вижу, ты дремлешь? Будешь спать?"
   ...И страх. По-детски открытый, по-невозможному огромный страх в глазах. Внутрь себя такое: "Не-ет..."
  
   ...А мир вдруг был выпуклым. И щекотным. Странные незаслуженные слова наполнялись - внезапно - цветом, становились... почти как не отдельно. Можно пощупать. Попробовать почувствовать. Холод. Одеяло. С мехом. Мех щекотный. Теплая вода. Она пахнет. В ней... наверно в ней правда хорошо. Я греюсь.
   ...Я ее вижу. И мир вокруг вижу. Она в коричневом. Устойчивая и шершавая. Она говорит и мир наполняется. И твердый. Она светлая - светлая - светлая... И ничто пока никуда не утечет, и можно сесть, просто вот сейчас (на полу плитка - четыре цвета - темно-красный, синий, еще два светлее - я забыла) посидеть, еще посидеть, ведь можно...
  У нее голос. Тоже пахнет. Сейчас - медом.
  - Искорка... Будешь спать?
  
   Нет!
   Она тоже ничего не поймет. Никто. Этого не бывает. Она тоже не увидит. Их никто не видит. Но стоит заснуть - они опять придут. Уже совсем.
   Потому что когда-то помогало. Очень давно. Но когда только начиналось. Не спать. Долго-долго совсем не спать и комната остается цветной и плотной, слова настоящими. Еще совсем чуть-чуть оставалось памяти, что это было.
   Но глаза все равно закрываются. А внутри сна - комната. Та же самая. Только проступает сквозь светлый камень стены имя. Ее. Детское. Видно каждый знак, а не прочитаешь. А в них гвоздики. Еще блестящие, новые. И копится, течет с потолка туман - серый и бесцветный, он растворяет слова и цвета, медленно, не сразу, утекает вместе с тем, что было. А потом приходят они, которых не бывает, приносят с собой тяжелые глиняные кувшины, собирают туман - длинные, бескостные руки, укладывают внутрь, запечатывают крышки. Цвета и слова не возвращаются. Никогда.
  
   ...А сейчас?
  
   Тогда еще наставало утро. И можно было пытаться рассказать. Слова были. И люди. Слова уцелели. Они блестели - как гвоздики, которыми приколочены знаки имени. Как многие другие слова. Они так на стене и остались. Говорил сначала женский голос, что ты снова врешь и сочиняешь, а "такой взрослой девочке врать не пристало". Другой, который смеялся, был потом - а еще был ощутимей и ближе. Его было очень, очень много. Это отдельное: "Все выдумываешь, чтоб показать себя интересной? И даже выдумывать не умеешь. Который раз одно и то же..."
   А они, которых не бывает, приходили. Запечатывали кувшины. Они были - которых не бывает. Она была не должна.
   Потом однажды утро не настало.
  
   Спать?
  
   ...А она стоит рядом... светлая, светлая устойчивая женщина. Рубашка золотится от этого света, по искорке по складкам полотна, вышивку показывает - того же цвета ниткой... Женщина... она - стоит - рядом - на том же самом берегу. Где плотный песок и море - и все одного цвета? Нет. Не том же.
   Берег цветной. Трава растет. Щекотная, хрусткая, колкая под непривычными босыми ногами. Земля теплая. Выше, на гребне, трава другая - зеленоватые, серебряные волны на ветру, мягкие. А моря больше совсем нет...
  - А, они, - совсем равнодушно оглядывается женщина. - Вижу. Они сюда не подойдут. Рядом со мной им слишком насыщенно и светло. А я буду рядом. - И ветер, теплый, солнцем наполненный ветер, живой, травами пахнет. - Извини, я не могу понять, какой твой дом и насколько он устойчивый - разрешишь мне предложить свое гостеприимство?
   И еще шаг, и еще - течь вслед, за женщиной, в трех шагах внезапно - видно - прорастает... шатер? - шерстяное, круглое - еще дымом пахнет, не только солнцем, а по шерстяному - орнамент: синее, красное... Слово получается, оно настоящее, оно теплое и шершавое - как у этой женщины руки. Идешь. Одна. А она все равно держит. Слово "безопасность". Можно спать, можно - спать и видеть, пока течешь и глаза закрываются, что все это - свет и степь, и дом, и ветер, пахнущий травами, и ручей - туда, за волнистую гряду, в овраг - все это одновременно эта женщина... И не одна она... До нее было много живых, они приходили, оставались и оставляли, становились прядями травы на ветру, запахом дыма, прядями шерсти в этих странных стенах; и женщина может перебрать - долгой-долгой колыбельной, по именам, кто ткал эту землю такой - живой. Она настоящая. Плотная. Цветная. Слишком живая и прочная, чтоб где-то на уголке нашли себе место те, кто ткут и собирают бесцветный туман.
   А если лечь - земля чуть-чуть качается. Колыбелью. На вечной воде этого берега - что далеко, далеко, далеко... Ты в безопасности.
  - А теперь спи, Искорка. Хорошо спи. Я здесь.
  
   Сплю?..
  
   А лехта Льеанн просто берет - осторожно-осторожно, каждый движением спрашивая - эту испуганную девочку снова, на руки. Слухом не слышно. Другим. От безмолвной колыбельной тоже пахнет теплом и медом. И она действенная. У самого Саайре глаза слипаются почти. В общем неслышном ритме, которому послушно все, вплоть до своего дыхания, жест оказывается громким. Даже если на него только-только освободили ладонь: "Куда нести?"
   Поднимутся. Комнаты похожие - те же светлого дерева стены, темные балки, объемные спальные уголки: на лежанке маленькой и где спрятаться будет, угнездится - в теплый ворох, еще рукой по одеялу проведет (...оно мох-на-тое...). А руки Льеанн так и не выпустит. И безмолвная колыбельная не прекратится. Саайре зашел, сел у двери на лавку, и еле встряхнулся. Как окликнули:
  - Да, ее нельзя отпускать, - взвешивает Льеанн - в тишину, самой себе. Вопрос получается некстати:
  - Почему?
  - Утечет. На Изнанке - утечет. Из живых вообще. А я так хотела выспаться... Са-ай, если ты здесь... Я тебя попрошу - наше, горькое, пробуждающее заварить сможешь? У уважаемой хозяйки травы попроси. Не найдется - до моего мешка сбегай, хорошо? Ты извини, я...
   Но Саайре уже сорвался (пол деревянный... а громко не стучит). А спать er"mei Льеанн явно хочется.
  
  И пока бегал - не думал. Что возвращаться ему придется - в то, что долго, долго будет вспоминать, как страшное. До гостевого дома, за мешком, к счастью, не пришлось. Но хозяйка дома предлагала - потом совсем сюда перебирайтесь. Не сейчас, смотри, что на улице. А за окном скулил ветер, стучался и было белым-бело... Правда с хозяйкой Дома Трав чуть дольше, чем надо бы, решали - что это такая за полынь, "и чем она бодрит... Ладно, у твоей Наставницы спрошу".
  
   За окнами мело совсем белым, метались ветки, над ними - искоркой - светил ночной фонарик. Беззвучная колыбельная обрела звук, странный - не громче ветра за окном, тягучая, горловая перекличка нескольких звуков. Если и слова, то совсем неузнаваемые. Льеанн сидит у лежанки, девочка спит, сопит - клубок свернувшийся. А руку так и не выпустила. Тонкая, белая - как светится, маленькая такая в крупной ладони Льеанн.
   Посмотрит. Поблагодарит еще - взглядом, движением пальцев, правильно кружку закрытую взять догадался, поильник. Возьмет, отхлебнет - вторую руку не отпускает. Встряхнется чуть. Крепко, похоже, заварил. Еще раз поблагодарит. И снова прорастет колыбельная, голосом, два-три звука, близкие, перебирает голос, тянет. Сесть в уголок на лавочку, дремать...
   И не ждать совсем, что песня оборвется. Голосом. Негромким таким:
  - Когда я найду того, из-за кого это получилось - я привяжу его у колодцев.
  Теи-лехта. Эс Хэрмэн айе Ойхо. Так спокойно, что даже проснулся. Как раз - услышать:
  - Са-ай, я тебя попрошу. Или иди в комнату рядом и там спи. Или... я буду благодарна, если ты со мной поговоришь.
  - Я... да, - слезть с лавки. Подойти. Приглядеться, где сесть рядом на пол. Сначала тихо-тихо спросить:
  - А мы... ее не разбудим?
  - Не должны, - уверенность голос набирает медленно. - Мой бессмысленный расход эмоционального ресурса может разбудить ее быстрей. И неприятней. Я очень хочу убивать. Сожалею - не знаю кого.
   Тогда сесть рядом. Заговорить осторожно.
  - Льеанн, я могу спросить - что с ней случилось?
  - Можешь, - вдохнет, выдохнет. Заговорит дальше. - Мне бы это в слова уложить. Она умеет полностью - физически - находиться на глубинных слоях Изнанки... предположительно на Пристанях Пустых. Чтоб ребенка - живого ребенка загнать в те слои Изнанки... куда бы я и в посмертии... крайне не рекомендовала бы провалиться, - запнется, увидит, как взлетит рука Саайре вопросительным жестом. - Помойка, Саайре. На глубоких слоях Изнанки, там, где ее вода по трещинам ушла в другие слои, часто от специфических взаимодействий с миром живых - образуются... помойные кучи. Пристани пустых. Мели отчаянья. Знаешь, есть поверие, что те, кто жили в жизни много лишнего и недостойного, в посмертии находят туманную тропу, но удержаться на ней не могут. И если не смилуется над ними Хозяин Сумерек, они утонут. В вязкие пустые земли, где быть им вечно. Поверье, как многие, имеет основания. Очень неудачно пошедшие в посмертии падают сюда. Если им не повезет быть съеденными раньше. Я серьезно говорю повезет. На отмелях ничего не течет. И остаться там можно вечно. В чем-нибудь очень... невыносимом. Я туда доходила дважды. Средняя дорога для сильного и безумного taer. Это не то, что я хочу сейчас помнить... Не то, что когда-то забуду... - голос удерживает интонацию: не продолжать ли? Не продолжает. Отряхивается. - Мне случалось видеть живых, что в полный срок отчаянья дотягивались до Пристаней пустых корнями. У лехтев крайне мало действий, разрешенных без согласия пришедшего к ним разумного. Однако при обнаружении так глубоко и плохо прорастающих корней настоятельно рекомендовано просить обратиться к специалисту jiiri zu-alh'h: тому-кто-выпускает-воду-у-корней. При невозможности рекомендовано оказать возможную помощь. Попасть жить вот это заживо... - Льеанн смотрит очень далеко и мимо. И передернет ее очень заметно. - Я не верю, что это может быть. Я на это смотрю. Мне в руки идет редчайшая практика: профессиональная помощь zu-toёra, необходимая для живого человека. А я... хоть ответь своему Богу, что не запрашивала. - Дотягивается еще до чашки, отхлебывает жадно, слышно. - Это как... чем - сколько - надо давить? На живого... маленького. Не понимаю.
  - Но вы... Ты ведь ей сможешь помочь?
  - Это уверенность, Саайре?
   Взвесить:
  - Нет. Надежда. Ну... вот же она. Спит. Тепло, - слово не удерживает. На родном. - Мышененок.
  - Хороший зверик, да? - тихо выговаривает Льеанн. - Она меня попросила. Я должна. А я еще не знаю. Пока она спит. И там тоже спит. Не скажу, за сколько. В безопасности. А я пытаюсь понять, как такое можно сделать с живым. И не могу понять. Только... что вести ее обратно будет очень долго и трудно. Если... она захочет назад. Я и этого точно не знаю, - и отпускает - с одной руки, чтоб на девочку не попало, такое... Неуверенное. Совсем не для Наставника.
   Собирать слова. Собрать в спокойное:
  - Лехта Льеанн, насколько я понял из мне доступного мы... ну, на Далии, с двусторонней граничной, тоже были... последствиями уникальной разработки. Но вы справились - вот я.
   Она роняет - поверх. Как жест. Если не хуже:
  - Вы хотели назад, Са-ай. Очень хотели. Как лехта lierh-aef - знала. Обычно... очень слышно. Кто очень хочет остаться в живых.
   Это принять, впитать и голосом перекрыть:
  - Значит, справитесь. Мы справимся. Обязательно.
   А она поймает на руку. Внезапно:
  - И ты?
   Оглядеть, как свернулся этот серебряный клубок. Тонкая, светлая ладошка, вот краем глаза - кажется прозрачной. Выпалить:
  - И я. Если разрешите, - задуматься, пережидая тишину, и озвучить ей - ее же. - Раз такой вариант практики идет в руки - возможно, нужно.
   Смотрит. Взвешивает что-то на ладони:
  - Ты очень опрометчиво обещаешь, Са-ай. - Устала. Очень устала. Так, что это видно. Но когда она сейчас пытается улыбнуться - почти не страшно. - Но я тебе благодарна. Пусть Те, кто Выше тебя слышат, - дотянется до кружки-поильника, глотнет, еще глотнет. Выдаст. - Все выпила. Завари пожалуйста еще.
   А можно попробовать и отозваться:
  - Льеанн, а не много?
  - Тоже отслеживаешь? - улыбается. - Нет. Возвращайся... можно с быстрокипятильником. Нормы расскажу.
  
   ...А спать там хорошо. Ветер жаркий, дымом пахнет, в странном доме, что живой, что качается на волнах небывающего моря. Больше во сне ничего не происходит. Просто тебе тепло и ты спишь. В странном доме. Если смотреть вверх - можно увидеть кусочек неба. За занавесями - красный, синий, яркий - еще цвета, которые не получается вспомнить.
   Хорошо спать, а потом проснуться. Мир удерживается. За закрытыми глазами. Послушать. Под головой не очень мягкое. Шуршит. У него есть запах. Сверху - это одеяло. Оно мохнатое. Надо очень, очень много слов. Которых нет. Все, что есть рядом - пахнет. Не плывет. Чувствуется. Оно надежное. Очень страшно открывать глаза. А рядом теплое. Живое. Живая. Рядом.
  
   ...У мира был звук - говорила она потом. Первый. До стука капель за окном и шорохов уже проснувшегося дома. Звук, который ощущение. Равномерный стук чужого сердца. К нему можно было придышаться. Чуть-чуть поверить, что мир не исчезнет. И открыть глаза.
   ...И не поверить. Мир накатил волной. Сплошного яркого. Цветного. Он невероятно был - и требовал очень, очень много слов. Совсем был.
   "Меня почти затопило", - говорила она потом.
   А еще был голос. Сразу - как открыла глаза и совсем другой мир проявился таким цветным. Он помогал и расставлял по местам. Такой... большой голос. И... все это мне?
  
  - Теплое утро, Искорка. Ты просыпаешься или спишь еще?
   Девочка смотрит. Выпрямляется. До полусидя. Неловко. Так, как будто повернуться лишний раз то ли больно, то ли страшно. Смотрит. Понимает. Лехта Льеанн ей еще говорит. Начинает объяснять. Что это храмовый квартал, Дом Трав, ты здесь выспалась, спрашивает, надо ли девочке объяснить, как она сюда попала. Девочка смотрит, слушает, медленно собирает взгляд. Вниз. На расстеленном ширдэне. Вот тогда, когда метель улеглась - уже изрядно после рассвета - и на третий раз пошел за заваркой, хозяйка дома, лехта Трэстинка и посоветовала: перебирайтесь. Льеанн и согласилась. А долго ли - собрать, перетащить, расстелить. Девочка сидит и смотрит на узор так полностью... Как будто очень, очень глубоко думает.
   А еще лехта Льеанн говорит:
  - Меня зовут Льеанн. Тебя я зову Искоркой, извини - потому что не могу понять, как тебя зовут. Если я зову неправильно, скажи...
   Тогда она подает голос. Медленный, задумчивый, удивленный колокольчик:
  - Мне нравится, как вы меня зовете. Я... можно: я его не помню? А ковер такой мне сейчас снился. Узор. Вот этот... цвет, - потом она поднимает глаза и смотрит. Выговаривает. Прозрачное. Удивительное. - Какое все... цветное. Можно... можно я на это еще немного посмотрю? Я... - она садится, сжимается в клубочек, не вылезая из-под одеяла. - Я только наверно не заслужила...
  
   Тогда Саайре накроет. Злостью. Такой. Не сразу спокойной. Не давалась. Не ложилась рядом - оружием перед тренировкой: возьмешь и будешь знать, как пустить в ход. Стелилась перед глазами, меняла угол зрения. Текло сквозь нее - стальной рекой - спокойное - лехта Льеанн:
  - Искорка, ты родилась зрячей и настоящей. Это все твое. Потому что.
  - Можно? - выговаривает девочка, плотней заворачиваясь в покрывало. - Они... ничего не исчезнет?
  - Нет, - медленно укладывает голос. - Смотри.
  
   Медленно - она отпустит одеяло. Выпутается. Мгновенно соскользнет на теплый, яркий-яркий в полосе соднечного света, узор ширдэна. За ночь метель унялась, в окна - тут второй этаж - смотрит зимнее синее небо. Солнце.
   Девочка идет - медленно. Вот так: взахлеб - точно перебирет маленькими шагами по красной полосе орнамента. Отделаться бы еще от чувства, что солнечный луч иногда течет сквозь нее насквозь.
  - Теплое, - говорит она. И застывает. Кажется, очень надолго.
   Тишина. Для распределения злости. Отдельно, оружием. "Я его подниму. Это мое дело". До голоса лехта Льеанн:
  - Нет, Искорка - вот так туда лучше не надо. Там зима. Там балкон и снег. Холодно. Гулять можно выбраться потом.
   Там зимний солнечный день, и вчерашняя метель намела на карниз крыши, на перила причудливые снежные конструкции, которые теперь сверкают, переливаются... Конечно, уставилась - а потом, чуть подумав, потянулась и к двери. Знает ли, как отодвигается, не понять. Голос услышала раньше. Задумалась. Развернулась.
  - Яркое какое... Извините. Я вспоминаю, как это - "холодно". Не очень помню. И как вот этот и вот этот цвет, - показывает медленно, всей ладошкой - на орнамент ширдэна. На краях, на которые не наступала. - Называется? Если можно... - медлит, еще тихо, и роняет в тишину. - Я говорю безумное?
  - Рыжий, - говорит лехта Льеанн. Она сидит - и показывает, проходя кончиками пальцев по краю орнамента. - Этот - фиолетовый. Лиловый. Да, это звучит безумно. Но Искорка, я знаю, что это - нормальная реакция головы. На очень ненормальные для нее условия.
  - Вы... - она смотрит. Она запинается. Лехта Льеанн ждет долго, пока девочка заговорит снова. Не получается.
  - Если я правильно тебя поняла - я это вспоминала. Это трудно. Это получается.
   Девочка отворачивается. Смотрит за окно. Молчит. Льеанн через какое-то время говорит негромко:
  - Искорка - сначала, я так понимаю, ты хочешь прогуляться?
   А девочка - заметно - сожмется, как пружинкой, замрет... Вот точно принюхается, мелким звериком: мне бежать или это безопасно. И все-таки решится. Зазвенит:
  - А мне можно сказать: "я хочу"... вы - не сделаете наоборот? Я знаю, Канон говорит - "свои желания необходимо подавлять".
   Сначала лехта Льеанн выдохнет. Медленно. Слышно.
  - Какой именно Канон - тебе вряд ли уточнили. Я правильно понимаю?
  - Я... не знаю, - запинается девочка. - Наверно, говорили.
  - Искорка, - медленно выговаривает Льеанн. - Разрешишь сказать тебе мне, как лехта. И долго.
   Смотрят на нее тоже долго. И медленно. Потом - как будто сейчас обожжется - отпускает разрешающий жест:
   А Льеанн выпрямляет руку, чтоб видно было, и начинает считать на пальцах:
   - Раз: ни один Канон ни говорит одной строкой. Два - все Каноны, и Каноны недолжного оставляют живому место вдохнуть и подумать, как идти с этим знанием дальше. А свои желания надо сначала научиться понимать и выполнять. Это начальное. Примерно, как видеть цвета, - потом выпрямляет пальцы и чеканит. - А подавлять надо иногда Наставников, кто считают хоть один Канон настолько жалким... Так как, Искорка, хочешь прогуляться?
   Она смотрит за окно и у нее получается: "Да..." - потом снова:
  - Яркое... - девочка смотрит долго, и Льеанн ждет - пока взгляд не вернется. Потом заговорит. Негромко:
  - Только... разреши, я посоветую - сначала собраться. И съесть. Вкусного?
   Предложение дозвучит, девочка дослышит - застынет серебряным столбиком. Знаком "удивление". Следующая фраза лехта Льеанн уже не предложение - требовательный вопрос:
  - Как есть ты тоже забываешь, да? Давно?
   И знак оживает. Сдвигается. Как принюхивается снова:
  - Я не помню... Воду помню, пила. Кислую, - ладонь Льеанн взвешивает. Заметно. Тяжелое. Прежде чем отпустить жест "понятно". Пока девочка встряхивается и говорит таким, куда менее прозрачным. - Ой... а умыться я правда забыла.
  - Ага, - говорит лехта Льеанн. И оглядывается - очень открыто. Так, что Саайре поймет - а она ж расположения комнаты и личных мест не представляет. Ведь так и не сдвинулась, как принесла сюда спящую. Пару раз меняла положение, за чаем дотягивалась. А сам Саайре, пока ходил, вещи перетаскивал - конечно, видел. Ну и вмешался, объяснил:
  - Умыться - вот туда, в коридор. Тут они рядом, у комнат...
  - Ой... - громко говорит девочка. И смотрит. На него. Против солнца. Лохматая. Смо-отрит.
  - Это Саайре, - тихо говорит за спиной Льеанн. - Мой наставляемый.
  - Извини... пожалуйста, - говорит девочка, отступает на шаг и не отпускает взгляда. - Я тебя только сейчас увидела, - и накрывая негромкое "Не удивительно" Льеанн. - Ой, какой ты рыжий!
  
   Дальше она повернется в показанный коридор. Теперь ей похоже поддержка не требуется. А Саайре подождет, пока задвинется дверь. Пока за ней зашумит вода. Недалеко, из комнаты слышно. Тогда наберет воздуха и скажет. Очень тихо. Чтоб там за водой не было слышно:
  - Лехта Льеанн, когда вы найдете... этого - кого собрались привязать у колодцев - разрешите, я буду вам помогать? - она молчит. Сидит и разминает пальцы. Оставляя время добавить. - Только если вы не разрешите, я постараюсь убить это раньше вас...
  - Скорей всего - это специально, Са-ай. Делали. Преднамеренно и долго. Значит - это очень опасная мразь. Тебе придется долго учиться, - она разминает пальцы. И видно - позволяет им складываться для удара. - Поэтому разрешу...
   И как тому вслед из коридора помывочной звучит звонкое, испуганное... На которое лехта Льеанн взлетит мгновенно.
   Слова - хочешь или не хочешь - из-за не задвинутой двери слышно.
  
   ...Смотреть туда не стоило. Знала, что это бессмысленно. Так было - было давно. Был холодный, если пролить воду, скользкий пол. Каменный. Серый. Две такого же цвета колонны, поддерживающие стекло. Там надо было себя видеть. Но посмотрела - и себя там не увидела. Это было.
   Но тогда еще было больно, и с потолка уже тек туман. И это было уже все равно. Ходила. Смотрела. Зеркала - это стекла. Там дальняя стена. Серая. Тоже. Больше ничего. Себя видеть - это совсем не нужно.
   Здесь было дерево. Темные, с потолка до пола, стойки. С крючками. Стекло между ними. Не найти сушилки. Случайно бросить взгляд. Запотело снизу, по краям. А там кто-то... есть? - ты? - не ты?
  
   По другой его стороне течет вода. Сквозь нее очень плохо видно - то, что там есть. Цветную занавеску, стенку самой кабины. Сквозь воду смотрит девочка. У нее светлые глаза и знакомое лицо. А волосы короткие. И рубашка синяя... У нее еще лошади были по подолу вышиты. Давно.
   Такое мгновенное: "Я отражаюсь в зеркале. Но это другая я", - что и станет испуганным выдохом... звуком. И еще миг будет страшно, чудовищно страшно шевельнуться - что там отразится? - а руку протянуть - совсем: вдруг эта вода раздастся и съест?
   Потом будет голос:
  - Искорка, можно? Что случилось?
   Быстро-быстро, только глаза отведя от отражения, уронить согласие. Еще быстрей - снова испугаться - она ничего не поймет и не увидит.
  
   Ей хватит шага и быстрого броска взгляда:
  - Зеркало - и ты там... другая, да?
   Она встает за спиной - в зеркале видно: теперь разрешения она спрашивает ладонью. Можно ли прикоснуться. Ладонью ей и отдать разрешение. А словами получится внезапное, злое:
  - Вы... тоже скажете "это нормально"? - испугаться потом. Потому и зло, что очень страшно.
  - Нет, - кажется, не сердится. - Но это бывает, Искорка. Живого, слишком сильно... зашедшего на Изнанку начинают странно отражать зеркала, - а краем, осторожно - присматриваться. В зеркале - она совсем такая же. Темная. Чуть раскосая. С черными волосами с сильной проседью - хвост, еще волосы держит черная кожаная лента. А рука - темная, крупная, старая - там, в зеркале - тоже лежит на плече... другой девочки в синем. Страшно. Но с ней рядом - меньше. Она держит. Прикрывает плечами. От воды, которая там течет. А она говорит медленно.
  - Полностью не буду - небезопасно. Сейчас чуть-чуть покажу, как это бывает...
  
   Она такая же. Живая. Устойчивая. Но у нее за плечами течет вода и по воде идет рябь... Она стоит - но отражается. Тенью в слоях воды. И там на глубине... тень выше ростом. Вообще - выше. Другая. А еще - просветом одинакового - а у нее длинные волосы. Косы. Я знаю - такую. Вот сейчас постараюсь... увижу.
   Увидеть удается другое. Себя. Просто отражение в зеркале. Зацепилась вниманием, увидела. Себя-сейчас. В рыжей теплой рубашке. С вышивкой. Зверьки с рыжими кисточками. Опустить глаза - увидишь. Опустить глаза - не страшно. Просто зеркало. Просто женщина... лехта... стоит, держит за плечи. Теперь во весь взгляд посмотреть на эту... незнакомую себя. Глупо и звонко удивиться:
  - Ой... какая я лохматая.
   Женщина медленно отпускает руки:
  - Это не страшно. Если ты хочешь - расчешу, - ловит в руку - как ценное приобретение растерянное: "Ага..." и говорит легко. - Тогда пойдем, сядешь: удобней будет.
  
   Выйдут. Девочку усадят на низкий резной стул у окна: "Вот сюда наверно. Удобно?" - ответит: "Да..." - и все равно напряжется. Льеанн ей еще гребешок покажет. Та прозвенит: "Лошади".
   Было, с чего сжаться. Волосы тонкие - дым, темное серебро, прав Саайре: маскировочная шерсть ночного зверька: теряться в тенях - спутались, вот шерстью на чесалках. "Долгое время провела лежа. Беспокойно. При полном отсутствии тех, кто о таких частностях сколько-то задумывается. Понятно. Потом. Не бойся. Я буду осторожна".
  
   Лехта Льеанн расчесывает. Терпеливо. Долго. Кажется, себе словами помогает. Перебирает тихо-тихо, такое беззвучное почти. Чужое. Слова тягучие, говорятся как глубже в горле, чем фаэ. Шипят, цокают. По этим призвукам и слышно, что голос есть. А девочка сидит. Терпеливо. Неподвижно. На Наставника не смотрит. На полосу на стене от солнечного света. Золотое дерево, цветные зайчики от верхних витражей, тени веток... Ну и хорошо, что не смотрит.
   А ему видно... Солнечный свет - яркий, к которому Льеанн стоит вполоборота, подвечивает рыжие искорки в полотне рубашки, ослепительно подчеркивает желтую кайму и кисти пояса. А еще от солнца видно - вот так, глазами - как много, много лет er"mei niery Льеанн. Так некстати именно сейчас понять, как за этот последний их личный год все их стало видно. А еще свет яркий, ночь бессонная - есть ей с чего смаргивать...
   Только его - тоже бессонная ночь - отзывается перед глазами.
  
  ...Старым. На Далии. Сначала, как стал его подопечным маленький Айхо. Весной в лес выбирались. За распространенным биологическим материалом. Незнакомый мелкий лазил по деревьям как кошка, это знали. Но в тот день он умудрился найти свой неудачный сучок и сорвался. К счастью, не столько пострадал - руку ему еще там вправили и обработали - сколько испугался. Да и вляпался изрядно - весна была поздней и мокрой. Их дом от ворот куда был ближе, чем жилые корпуса, Саайре не без труда убедил промерзшего Айхо зайти - согреться и переодеться. Встретить там еще незнакомую, но уже страшную преподавательницу Благовонную Гадюку Айхо не ожидал, но сбежать не решился. От дополнительного осмотра, пары резких замечаний о безопасности... а еще от горячего душа, горячего чая и лепешек с медом. Как раз к гостевому столу прицелился, когда лехта Льеанн негромко взвесит: "Значит, первые побеги с цветочными почками собирать лазил? В голове ты тоже биологического материала принес. Так себе качества, но для "сортировки" сойдет. Разрешишь?" - Айхо еще тоже испуганно оглядывается на этот самый гребешок и застывает...
   Тогда так до вечера не ушел - застрял у "сортировки", Льеанн слушая. Так и подружились...
  
   ...А потом дальше. Той весной, где у Школы на Пустошах цветут вишни. Утро. Раннее. Вот недавно проснулся. Из помывочной выбрался. Она в общем коридорчике того дома. А занавесь места лехта Льеанн отодвинута...
   Там Нин-Найр поднимает с рабочего стола этот гребень. Деревянный. С конскими головами. И говорит, слышно:
  - О, здравствуй, старый знакомый... Ты еще цел?
  - Ну, если об тебя не сломался, - смеется ей от окна лехта Льеанн.
  - Не сломался, - подтвержает Нин-Найр, хорошо так встряхнувшись - всеми, не по форме, рыжими кудрями. Что отвечает Льеанн не слышно. Это Нин-Найр тихо не умеет:
  - А я может потому и хожу не по уставу... чтоб тебе иногда хотелось меня расчесать.
   ...Словами пересказывать длиннее, это же быстро, очень быстро - там два шага пройти, повернуть - видно, слышно...
  - Да, хочу... - взвешивает лехта Льеанн. А Нин-найр как по команде опустится, устроится на ленте ширдэна - этим вот невероятным способом сидеть, как родным. И с руки отпустит - улыбается: начинай мол...
   Это уже дольше. Стоять получилось - дольше, чем нужно. Незачем смотреть - на личное двоих. Семьи.
   Только при Нин-Найр такое и думать опасно. Сразу слышно: как села - в поле зрения оказался:
  - Са-айре... Ну - что воткнулся клювом в притолоку? У тебя, кстати, тоже на голове - утреннее гнездо, родич. А хочешь - иди сюда, в круг... причесывания...
   А с ней совершенно нелепо и неправильно... подпрыгивать, что давно уже большой вырос, да и (...но назвать это словами мог только нынешний, выросший Саайре) в этот... круг просто очень хочется.
   Потом - звонкий голос - близко, над ухом:
  - Я правда не мама и расческа у меня обычная. Ну... потренируюсь, - и дальше...
   И откуда-то уверенность - здесь уже, на земле Хладье Дошта, над памятью - если бы сейчас лехта Льеанн прибавить голосу... Точно узнал бы песню. Каждый звук на своем месте. Нин-Найр конечно поет в голос - горловое, чужое, цокающее. Строки четыре, а потом смеется.
  - О, как вовремя. Мама, ты мне эту песенку про жеребеночка дальше напомнишь? Полностью? Я эль'нере Рианне обещала... как раз сейчас у нас в восстановительном. Для большей безопасности. Мелкого ждет.
   Лехта Льеанн ловит. На ладонь, свободную от гребешка. И перекидываются своим: "Выгрызла таки разрешение?" - "Эта - выгрызет. А когда они вдвоем - нравственники под забор прячутся..." - "Ну, чтоб все было хорошо. И ты, дочка, смотри..." - "Смотрю, мам, смотрю. На оба глаза. И уже присмотрела... Так напомни слова, как там дальше?"
   Льеанн выпевает - это же, цокающее... все равно негромко, а рука спрятала гребешок, плетет Нин-Найр косу. Не возражает - а смешная косичка получается. Мелкая.
   Только потом лехта Льеанн, как строчки кончились, добавляет:
  - Только - песня-то наша. Местная. На отдельном.
  - Она моя родная, - очень серьезно говорит Нин-Найр. - Она красивая. И действенная. Значит - можно распространять, - и снова звенит Бубенчик. - Надеюсь, "жэйлдэхэн" местный как-нибудь да скажет...
  
   ...Но голос затихает. И отпускает память. Последним всплеском... Льеанн жест делает - ну вот и все. Девочке. Айхо, помнится, посмотрел так же удивленно: чешуйки у почек липучие - жуть. Но Айхо никогда бы не выдал такого:
  - Все? Как?.. - головой повертит. Поверит. - А как... мне ни разу не было нужно... потерпеть?
  - Ну, Искорка. Если есть время... Тогда зачем нужно - просить другого потерпеть? Время... обычно бывает, - убирает гребешок. Разминает пальцы. Поднимает руку, отряхивает непонятный жест. Глаза вытирает. И вот как некстати ловит его взгляд. Как подхватывая просившееся движение: не уйти ли?
  - Саайре... если ты сможешь - я думаю, ты сегодня здесь понадобишься. Надеюсь, твоя аттестация позволит? Если нужно, я поговорю. Это тоже нужная практика, - ждет ответа, получает спрашивающий полет жеста и выговаривает. - Я доверяю - тебе и твоему чутью, - спокойная такая. Наставник. Выдавая нежданную - такую высокую аттестацию. - Хорошо, Искорка?
   А девочка посмотрит. Глазищами. И второй... памятной надписью, каменными буквами ляжет внезапное понимание: она меня не боится.
  - Пожалуйста, - скажет потом. - Оставайся. Ты... настоящий. И добрый.
  - Видишь, - Льеанн улыбается. Не страшно, - что на тебе цветным написано?
   Отдельно. Потому что сначала надо Мышененку ответить:
  - Ты тоже настоящая.
  - Я... не очень.
   Посмотреть. Выпрямить руку. Подчернуто - высоким счетом - на пальцах:
  - Ты живая. Теплая. На ночного зверенка похожая. С остальным мы справимся, - только тут поймать предостерегающий жест. Наставника. И все равно завершить с уверенностью. - Обязательно справимся.
  - Ты забыл сказать: "Если ты хочешь", Саайре, - выждав паузу, говорит Льеанн. Вопрос с руки летит уже к девочке.
   И она стоит. Между ними. Так - под прикрытием - почти соприкасающихся рук.
  - Я... да, хочу, - оглядывается - на него, на лехта Льеанн, задумывается. И дальше - так странно растеряным. - И я... кажется, есть хочу.
   Сначала слышно - тихое-тихое, непонятно откуда: "Благодарю тебя", - тем, высоким, что не говорят людям и не говорят при других. Непонятно... потому что лехта Льеанн вслух явно не говорит. Только - но все-таки после - легкое:
  - Здорово. Ну так пошли...
  
   А где в незнакомом доме место для еды, можно найти, выйдя за дверь - сориентироваться по запаху. Чуть-чуть вверх по лесенке. Светлая, светлого дерева комната, огромные окна с верхней витражной полосой. Стол накрыт, а кем - не видно, кому "благодарю" первого хлеба говорить. Хорошо, лехта Льеанн помогает. Слышно говорит, вслух:
  - Благодарю, ниери Трэстинка. Слушаюсь. Саайре, утреннюю запеканку сегодня ешь только ты. А Искорка и я - к мискам. Знакомиться со здешней птичьей похлебкой, - отодвигает стул. Сначала девочке. Отпускает легким жестом - садись. И, прежде чем взять ложку, говорит еще:
  - Искорка, просто, когда вспоминаешь, как есть, лучше начинать с такой похлебки. По тому, как она усваивается. И как легко ее есть.
   Она сидит - осторожно, на краешке, берет, как смотрит кончиками пальцев деревянную ложку. Резную. Шершавую. А взглядом - на Льеанн:
  - А вы?
   Странно понимать, что на тарелку "птичей похлебки" лехта Льеанн смотрит... ну чем-то на девочку похоже. Выжидающе и удивленно.
  - А... вместе лучше получается, - отзывается Льеанн и берет ложку. - Я... при полной работе стараюсь есть редко. Но ниери Трэстинка убедительна. Очень обоснованно требует. Поесть.
  - И правильно делает, - полувслух высказывается Саайре, перед тем, как взяться за запеканку. Она пахнет. Она очень вкусно пахнет. Особенно после шести дней перебегания от местного восстановительного центра и практики к сторожевому. Сам-то тоже - кормился в передышках... Так приглядываясь к качеству еды, что сейчас и не вспомнить, что ел. Что вкусное содержимое тарелки внимания требует - ощутимо... А когда распробуешь - хоть первый кусок, второй... Овощи. Мясо. Травы. Вкусно-о...
   Девочка медлит. Вертит ложку, смотрит вниз. На светлую соломенную циновку под миской, светлое дерево стола, рубашку с меховыми звериками. И снова вертит ложку:
  - Я... все испачкаю
  - Не страшно. Все отмывается. Обычно парой движений. Искорка, разреши спросить? - и девочка укладывает "да" - с ладони. Ждет. Получает. - А тебе удобно так сидеть? Придвинуться ближе - не будет проще?
   Задумается. Ой, как глубоко задумается. Так, что - ну что останется Саайре? Не донеся очередного куска, положить ложку. Встать. Подойти, по привычке отпустить жест - спросить разрешения. Получить его. И придвинуть стул вместе с девочкой чуть-чуть к столу. Улыбнуться:
  - Так от миски до рта дотягиваться ближе, - и еще у Наставника движением спросить: "Ничего?".
   Лехта Льеанн взвесит что-то на ладони. Медленное. Заберет себе, что-то отпустит в потолок и возьмется за ложку. Девочка - ага, получилось - последует ее примеру. Теперь можно сесть спокойно и поесть...
  
   И пусть не портит вкуса еды - непрошенное - перед глазами.
  
   ...Личная столовая циновка - каждому. Миска. Шершавая, глиняная, с узором. Такая же мелкая тарелка - под лепешку. Чашка для чая. Тоже глиняная, с ручкой. Три стола, по двенадцать человек на каждом... Зал для еды рассчитан на большее количество мест. Но с началом этого лета учеников в средней профессиональной медицинской школе на Пустошах осталось тридцать четыре. С двумя обедающими рядом Наставниками как раз три раза по двенадцать. Отвечающим сейчас за удобство обеденной комнаты - Саайре и Айхо - выкладывать, как здесь делалось всегда: как должно быть. Циновка. Миска. Чашка для чая. Выпрямить подставки, на которых держится общий котел еды. Помедлить. И - да, уже время ставить и эти тарелки. Они разные. Они и когда приходилось в обеденный зал притаскивать дополнительные столы, расставлять подставки под полный набор общей еды - а, что вспоминать - и тогда были разными. Теперь на выбор. "На мой стол - зеленую!" - еще застряло в памяти, как говорит это Айхо у посудного ящика. А самому чуть-чуть просто стоять - глядеть, какая стопка этих тарелок. А вот эту синюю, с рыбинами, последний выпуск на зимнее солнцестояние дарил... Они под лепешку. Ту, с которой начинается обед. Так тоже должно быть в здешнем месте для еды, когда все собрались и все правильно. Встанет старший стола, разделит на двенадцать частей. Поблагодарить того, кто делал эту еду, взять свою долю, сесть. Можно приниматься за еду.
   Лепешки стали тоньше. Чем - за два малых круга дней почти привык к этому водоразделу - "в мирное время". Жестче. Легче, и как-то больше крупинками ломались на сгибе - их было сложней делить.
   Они были. Потому что так должно было быть.
  
   Дежурств в обеденном зале пройдено - с закрытыми глазами не ошибешься. Шаг. Циновка, миска, чашка. Мир устойчив. Здесь и сейчас. Еще четыре места расставить и они с Айхо встретятся. Вот ровно как встретятся, там и отодвинет дверь кухонного блока его старший, таи-лехта Тхаио-таи, позовет за любимым делом - выкатывать, осторожно, тележку с общими котлами, с едой. Старшему ответственному ставить тяжелые общие миски, которые на подставки, с горячим. Мелкому попроще - с зеленью, с едой легкой и холодной. Лепешку правда тоже по традиции ему доверяют уложить. Сейчас нетрудно. Большой котел один. Содержимое тоже известно: в "продуктовую команду" на утренний лов сам ходил. Но все будет, как должно быть: большой котел сытного и горячего, свежая зелень в нарезку, лепешка гостеприимства...
   Все - кроме того, что они с Айхо стоят рука об руку, а дверь кухонного блока все никак не откроется.
  
   Таи-лехта Тхаио-таи опаздывать не умеет. Он двигается как должно и действует также. Еда должна быть сытной и горячей - так, чтоб ее хватило на всех, желающих есть. Значит, он сделает. Вкусно. Его "так должно быть". В этом Саайре уже не сомневается... хотя в словах что ракушки-книжки, собранные со дна еще не пересохших болотцев, съедобны - не очень уверен. Но - это Тхаио. "Незаметный и незаменимый", - говорит про него Льеанн. Правильно говорит. Он маленький, еще ниже лехта Льеанн, очень смуглый, очень... легкий. И незаметный. Даже легко не знать, что он тут есть, если не попасть в дежурство на кухонный блок. Или в добывающую команду. Или на огород. Да - легко было не знать. А что он - лехта, со званием и долгом и до сих пор знал не каждый. Саайре знал. Очень странного гостя их со Льеанн дома. Появляется на пороге. Не забывает поприветствовать дом. Просит у лехта Льеанн разрешения войти. Разрешения сесть. Очень мягкий, очень глубокий, очень отстраненный голос, он говорит, как падает крупный снег в безветренные дни. Со стороны услышать - кажется, что говорит он всегда Каноном. Даже когда речь на самом деле идет о засоре кухонных водосливов. Но в гостях у Льеанн он очень редко говорит. Для разговоров по делу Тхаио выбирает рабочее место. А здесь может под большой круг сидеть, смотреть в огонь жаровни. Молчать. Иногда - резать из дерева... штуки. Тонкая резьба, сложная. Льеанн вот на Солнцестояние кисть для письма подарил.
   Сидят и молчат. Долго. Редко-редко перекинутся фразой. Саайре было дело - удивлялся. Но про себя. Вьелось все-таки, что другой, который тебя не приглашал... "Твои границы - твоя ценность". Это была очень правильная тишина. В ней работать хорошо было. А маленький Айхо не справился. Тоже сидели, занимались, потом, когда гость ушел, их к столу пригласили. Терпения Айхо хватило ровно до задвинутой за гостем двери. Сразу ляпнул - в пространство - что-то вроде, ой, а к вам ходит - этот... который сидит и молчит. И что он вот здесь делает? Это лехта Льеанн еще выждала - как раз, чтоб услышать: "А старшие в группе про него говорят, - и так на него посмотрела, что первым слогом Айхо поперхнулся, торопливо поправился, - ну, не совсем разумный".
  - Если хочешь, скажи им, что я это высказывающих тоже считаю... недоразвитыми придурками, - тогда взвесит Льеанн. Ну очень средним фаэ. - Что здесь делает лехта Тхаио-таи? Он разрешил, и я отвечу: приходит в гости, смотрит в огонь, держит мир. Свой. А иногда и вообще.
   И вот убедился. Ко времени этого лета. Стоишь вот так с Айхо, смотрите на друг-друга и голове совсем непонятно: лехта Тхаио-таи опаздывает? Как? Что-то явно стряслось... Отчетливо - стряслось. Потому что на следующем выдохе дверь - наружную - распахивает лехта Льеанн, на скорости, с ветром, идет - летит - до кухонного блока, говорить начиная еще в обеденном зале:
  - Ниери Тхаио-таи, я здесь - что произошло?
  
   Дверь кухонного блока остается нараспашку. Пахнет (...из этих странных склизких ракушек - можно сделать то, что так вкусно пахнет?) Видно. Слышно. Тхаио... да, как всегда. Первый, медленный жест к готовым общим котлам еды. Извинения просит. Потом - высоким приветственным жестом встретит Льеанн:
  - Я благодарю Вас, что Вы пришли, ниери Ллеаннэйр, - приветственным поклоном... вот теперь наконец-то о дельном. В поле зрения появится еще одно лицо - соученик Айхо, Шедди. Айхо, когда учиться начинал простейшему бою и обороне, говорил: это чтоб его побить. А Тхаио продолжает, обращаясь к Наставнику. - Извините, что мне пришлось Вас беспокоить. Я сожалею, но - я совсем не могу понять.
  - Принимаю, ниери Тхаио-таи. Ваша еда очень вкусно пахнет. И забираю это у вас. Ньера Шедди, вам придется мне объяснить, что вы некоторое время назад... сделали?
  - Я? Да ничего я не сделал, - удивленно бурчит он, чтоб внезапно разразиться. - Я говорю, что не буду есть эту похлебку. Из ракушек! - лягушек! - еда нищебродов! Пусть ее вот эти, болотные едят, - и размахивается жестом в сторону Саайре и Айхо.
  - Сам ты болотный, - срывается Айхо, даже на шаг с места. - Я далиец! - И его надо остановить. Быстро.
  - Нет, Айхо, это я - болотный...
  - Ты? - да, от удивления он останавливается.
  
   Им оставляют время. Потом поверх, отдельно звучит снова голос Тхаио. Говорить негромко - и так, чтоб слышно было очень далеко, он тоже... он гораздо лучше умеет:
  - Я совсем не понимаю.
  - Вы для начала пока еще все люди. Разумные, - из-под взгляда лехта Льеанн не увернешься. Как бы ни не хотелось. - Возможно, ньера Шедди, Вы уже не хотите? Вы по нашей традиции в подходящем возрасте, чтобы идти отсюда отвечать за себя самому. Сожалею, без профессиональной аттестации, - серьезно, спокойно. Так, что по Шедди издали видно, что страшно. А вот сейчас возьмет старший преподаватель и скажет: иди, куда пойдешь. На усмотрение Многоликого:
  - Н-нет, не хочу...
  - Хорошо. Я правильно Вас понимаю, что сегодняшнюю Вашу порцию можно разделить между всеми? Придется Вам обойтись хлебом и чаем. Отдельно. До утра. На первый утренний круг я Вас жду - отправитесь с "продовольственной командой". Постарайтесь добыть то, что, по Вашему мнению, приличествует есть разумным. Или вам по статусу. Вы меня поняли?
  - Да.
  - А теперь я прошу вас покинуть кухонный блок. Жду - с принесенной едой. Завтра. Не раньше.
   И Льеанн смотрит. Полностью. До того, как скроется в дебрях кухонного блока Шедди - в дальний выход. Дождется - пока дверь закроется, слышно. Только тогда:
  - Простите, лехта Тхаио, - говорит Льеанн. - Надеюсь, это не очень оскорбило вашу работу?
  - Не должно такое над едой, - тихо говорит Тхаио. Расплескивается об ровное - Льеанн:
  - Но случается.
  - Жаль. Но уже время ставить котлы и начинать еду, - он оглядывается, находит взглядом помощников. Все снова пошло своим путем, пора двигаться и расставлять. Но трудно. - Извините, я промедлил.
  - Мне вам помочь, ниери? - продолжает Льеанн.
  - Нет, - он обводит жестом мелкого Айхо, ему как-то проще - уже берущегося за нижние ручки тележки, - это их дело. Но я буду очень признателен, если вы найдете время здесь на сколько-то остаться.
  Она останется.
   Похлебке, правда, сказанное не помешало. Съел и котел бы вылизал, когда б дали.
  
   Утром Саайре в "поисковую команду" не попал. Работать в тот день пришлось по своему направлению. И долго. Лехта Тайлорн как знал, что делал, обеспечивая работой любопытство Саайре и его соучеников-техников по поводу резервного генератора автономного энергообеспечения территории. И - к несчастью - возраст и качество работы этой штуки определил с высокой точностью. (Случись это все зимой - протянись оно до зимы? - на какие нормы тепла их возможностей хватило бы?) В тот раз обеспечивать работу систем водоснабжения старая техника отказывалась упорно. Саайре встал на свое место работы после занятий, а выбрался глубоко к ночным кругам, сонный шел домой, когда почти под дверью окликнули:
  - Эй, Саайре! - Шедди как его караулил, спрятавшись в разросшемся жасмине под темными окнами их жилого помещения. Может и правда - караулил. А так вляпался в грязищу - по пояс, даже рабочие сапоги не спасли, он явно не в этих зарослях. Буркнул в сторону. - Поймал... все-таки. Вот - передашь своей Наставнице... Пожалуйста? - и снимет с плеча сетку. В темноте сначала не разберешь, что в ней, набитой, такое - мягкое, в крапинку. Кое-как приглядеться: дичь - птичьи тушки, три или больше. Весомые. В крапинку - это перья.
   Саайре разведет ладонями: "а что так?", но примет сетку - увесистая. А этот задумается и объяснит:
  - Ну... мне знаешь, как за ловлю птиц влетело, когда в наш Левый Болотный их экологическая комиссия заявилась? У-у... А Гадюки... а твоей Наставницы я и так боюсь, а нынче-то. Съест. Или заколдует.
   А Саайре пока на ладони держит - вот и что ему сейчас отвечать? Одно ясно - с ним... вот надо тоже осторожней, как с "далийцем" Айхо. Не рассмеяться - шумно, как хочется. Вот так:
  - А от похлебки ты зря отказался. Вкусная была.
  - Благодарю... слизняками я наелся уже, - Шедди медлит, переминается на полушаге, трещинки в дорожке пересчитывает, чтоб, промедлив, в сторону пробурчать. - И ты это... извини за болотного. Я не знал, - и, с еще большим усилием вытолкнет. - Я и сам-то...
   Чтобы стукнуться о жест Саайре: "ерунда какая". И застыть в удивлении. Чем и упустить время слинять:
  
  - Ньера Шедди, будьте добры, зайдите, - накроет из приоткрывшегося - темного - окна. Ойкнет. Саайре и сам не ждал, что лехта Льеанн дома. Тем летом... обычно она спать доходила. И то не всегда. Замрет, но соберется. Фыркнет на приглашающий жест Саайре:
  - Я грязный, - из окна в ответ будет:
  - Не страшно. Возможно, заодно отмоетесь.
   Пока поднимаются, лехта Льеанн засветит фонарь. Встретит в коридоре. В условном его свете оценит. И сетку в руках Саайре и степень измазанности Шедди. "Да...", - взвесит ладонь.
  - Что Вы добыли? - спросит.
  - Птицы, - дышит - слышно. - Зореванки. Извините, я не знаю, как на общем.
  - Их едят? - спрашивает Льеанн, взвешивает на руке добытую из сетки тушку.
  - Сайви... готовила... пока зрячей была, - сорвется у него, встряхнется, потянется за сорвавшимся словом, да где догонишь. - Жесткие, - и еще встряхнувшись, вид - а пропадай все. - Я... по-дурацки, ради перьев... охотился.
   Что там Льеанн так долго взвешивает на ладони?
  - Да, перья красивые. Сейчас тебе нужны?
  - Я же... взрослый уже, - хмуро говорит Шедди.
  - Чем ловил?
  - Сеткой... на языках Большого болота.
  - Хорошо, - поверх говорит Льеанн. - Ты этому можешь научить?
  - Ну... это просто. Я в шесть уже... перья дергал.
  - Хорошо, - говорит, а дальше таким же по-чужому спокойным выдает... несправедливое. - Скажите, ньера Шедди, Вы принесли эту еду в общий котел... или Вы хотите есть лично... положенное по статусу?
   Дальше говорят все. Одновременно. Спокойно продолжает Льеанн: "Тогда Вам придется самому их готовить", - у Саайре срывается сердитое: "Он птиц нам принес!" А Шедди, чуть позже всех, с усилием... вот в систему бы водообеспечения его к месту приложить - выговорит:
  - Да какой у меня статус, - голос звенит и срывается. Совсем. - Щенок подканавный. Неизвестно, от кого прижитый. Все.
  - Не экологическую комиссию к вам надо было присылать... - через паузу в сторону взвешивает лехта Льеанн. А дальше говорит тем голосом, который укладывает камни. - Статус? Живой разумный Шедди эс Сайви айе Далия, ученик профессиональной медицинской школы второго года обучения с весьма прилично сданными аттестациями. Это уже можно нести достойно. Это понятно?
   А продолжает Шедди несвязно, выдохнув, голос не держит:
  - И вот как я подумал... что это все вот все, для меня накрылось. Стою... у моховых колодцев, как дурак - и думаю, куда я теперь? К ним - обратно? Не... Я не хочу.
  - Хорошо, - еще раз говорит лехта Льеанн. Укладывает тушку в сетку. - Ты ел сегодня?
  - Д-да... - и, на спрашивающий жест. - Там у болота повилейки - вот так, утонешь...
   Льеанн присматривается:
  - Она еще не спелая.
  - Ну... зрелые уже есть.
  - Да? Саайре, как ваша работа? - и также серьезно. - Надеюсь, на очистные сливы нас еще хватает? А то с незрелой повилейки пронесет, не встанешь, - и дальше. - Да, я благодарю вас, ньера Шедди. Са-ай, на чайном столе - там еда. Хлеб и рыба. Поделитесь. Хлеб точно надо съесть, завтра будет неугрызаем. Шедди, советую сначала отмыться и высохнуть. Вода идет, да, Саайре?
  - Идет. А вы...?
  - А я в кухонный блок. Лехта Тхаио-таи радовать. Я надеюсь - он одобрит эту еду.
  
   Он одобрил. Это было почти полузабытое пиршество. Когда можно поставить два-три больших котла на стол. Похлебка. Мясо с лесными кореньями. Холодные овощи - тоже с мясом. Жестко не было. Вкусно - еще как.
   А еще лехта Тхаио-таи как раз там назвал это также - птичьей похлебкой.
  
  ... - Это вкусно? - звенит, спрашивает девочка. И можно отряхнуться... Осознать, что запеканки не осталось. Досадно. Надо было есть, а не думать.
   А Льеанн ест. Внимательно. Сосредоточенно. Медленно откладывает ложку.
  - Искорка, ну - я знать за тебя не могу. Мне - очень вкусно. Я постараюсь найти время научиться у лехта Трэстинки, как это готовить
  - Потому что так надо, да?
  - Потому что мне интересно. Как это получается так вкусно, - а в голосе проскальзывает - слова как каменная кладка. Камень. И еще камень. Саайре и спросит:
  - Как у Тхаио, а?
   Может, и не зря приходила память... Льеанн смотрит. Улыбается.
  - Да, есть похожее. Я лехта Трэстинке скажу, будет радостно - делать еду так, как ее умеют делать лехтев Посоленных земель - это... высокая оценка, - выдыхает. Говорит негромко, в сторону - на близком расстоянии. - А учиться у них трудно... попробуй - научись у леса, как он растет и думает. Это очень непросто для разумных - расти, как лес... - и голос возвращается потом. К девочке. - Яблочник будешь? Вот та, вторая миска.
   ...Мелкие, мелкие яблочные дольки. С ягодами. Смешанные в чем-то густом и кисловатом. Вкусно. Это уже все ели.
  
   Завершили еду. Поблагодарили. Снова - спрашивают разрешения прикоснуться ладони лехта Льеанн - снова бережным жестом прикасается... Царапается: да, есть и вот такой простейший способ проверить, как твой маленький, не прибегая к полным личным обследованиям...
  - А чувствуешь ты себя хорошо, вроде бы, правильно? - негромко взвесит Льеанн. Заберет - жест согласный, но с очень большой степенью - "вроде бы". И руку Льеанн снова чуть-чуть задержит. - До последнего звука легкого. - Теперь одеваться и гулять?
   Комната снизу по лесенке, снова безлюдная, только на скамейке аккуратно разложена одежда - разная, кажется, что и на выбор, но под рост подобранная точно. Льеанн обводит ее жестом - выбирай, что понравится... если тебя устраивает. И девочка делает первый шаг - можно даже без труда угадать, к чему. Уже краем глаза замечал, здесь зимой накидки тоже носят. Но широкие, с кистями и цветные-цветные. Тут такая не одна. Но замрет. Проводит рукой по меховой вышивке спальной рубашки и скажет тихо:
  - А можно я сначала в них останусь? В них... мягко. Почти как в доме.
  - Хочешь домой, Искорка? - осторожно говорит Льеанн. - Извини, я пока не могу понять... - и обрывает фразу на полуслове.
  
   Происходит - неправильное. Мгновенное. Видно - почти... Тоже колодец - несуществующий, бесцветный - стенки, вокруг девочки, она оглядывается - долго и мгновенно - беспомощно... не видит? - и сейчас... Не дам! - если эта штука может стоять - по ней можно и шарахнуть, грохнуть... должно. И размахнуться... И вместо того, чтобы - ударом (должно быть холодное и липкое) по этой стене - врезаться в ладонь лехта Льеанн, инстинктивно смягчая замах. Только тут и понять: было двенадцатую долю выдоха. А из-за двери комнаты тянет ветром. С улицы. Холодный. После - жаркой волны внутри - ярости, страха? - чувствуется.
   А девочка стоит. Теперь тоже в колодце. Но - рук Саайре и лехта Льеанн. И голос - тихий-тихий, совсем - только эхо - беззвучного, вечного страха, впечатанного там в каждый камень... хотя в том, бесцветном никогда не было камней.
  - Пожалуйста... пожалуйста, не... отдавайте меня, - она смотрит, она поверить не может, что вот, вокруг - живые, настоящие, быстро-быстро смотрит - как ей слишком ярко.
   Движением - очень близкий жест Льеанн - пальцами ладони, которая держит: "молчи". А девочка эта так явно нахлебалась - отчаянья, которое самого крепкого напитка - крепче, и смелость дает такую же - пьяную и мгновенно. Увидеть - и говорит:
  - Вы ведь лехтев, да? Я слышала, давно, что вы... от вас так... если стать вашей... никто не может забрать назад. Пожалуйста... пожалуйста - заберите... не отдавайте меня!
   А пальцы держат... до белизны впечатывают это "молчи!".
  - Я не такая - и не заслуживаю. Но - я... Умею терпеть и... больше не буду бояться. Я буду очень, очень стараться...
  
   Теперь - пауза. Ей разрешают чуть-чуть продержаться. До того, как Льеанн отпустит - не размыкая круга - с кончиков пальцев объемное "понятно". И заговорит. Тихо.
  - Искорка, сейчас мы тебя точно не отпустим. И - разреши тебе... предложить? - как... у нее получается? Девочка ниже... слегка - но Льеанн стоит же ровно, не пригибается - а смотрит близко. На одном уровне взгляда. - Если ты сочтешь это нужным и разрешишь - сначала я хочу помочь тебе выбраться из этого... состояния - и вернуться. В мир живых - прочно стоять на своем месте. Чтоб ты сама потом решала, что - сможешь поднять и понести.
  - А я... могу? что-то решать? - спрашивает девочка подробно... в совсем безличном. Как о не касающемся.
  - Да. Я тебя спрашиваю, - а голос укладывает. Камни. Стену. Из-за которой не заберешь. Подчеркнуто-личное.
  - Сначала - что ты хочешь надеть? Поверх?
  
   Она дошагивает шаг - до накидок. Смотрит. Перебирает цвета: синее и осеннее - листья - красно-рыже-золотое, скользит ладонью (...тоже - как смотрит наощупь). Подбирает синее. Куртка уличная одна - серая шерсть, ей под цвет верхние штаны - это одним движением... и замирает снова, накидку гладит. Синее, вышивка, оттенок за оттенком...
   Льеанн ждет. Пока девочка переведет. Взгляд и внимание. Потом спросит:
  - Все?
  - Да, наверно...
  - Искорка, ты забыла, - медленно говорит Льеанн. - Ты босиком. Там холодно.
  - Да, - говорит она, смотрит себе под ноги. И звенит. - Вот... Я такая... совсем безумная... вообще. А вы... говорите.
  - А я знаю, - медленно, очень сдержанно говорит лехта Льеанн. - Как живые возвращаются с Изнанки. И что они при этом умеют забывать. Взрослые, крепкие, состоявшиеся специалисты. Значительно менее вляпавшиеся под ее воздействие. Вспоминая, что такое "холодно", ноги лучше держать в тепле. Подбирай - они, правда, колючие...
   Подойдет к цветному вороху нижних чулок, остановится - и неожиданно-быстрым движением выхватит из-под низа - яркие-яркие, полосатую взбесившуюся радугу. И так - словно заранее рассчитывает, что ей будут возражать:
  - Вот эти - можно?
  - Можно, - говорит лехта Льеанн. - Только сначала оцени: они удобно влезут в сапоги? Шерсть толстая. Сапоги, к сожалению, одни.
   А она растягивает в руках это - бешено цветное, смотрит долго, и неуверенно:
  - Вам не надоело? - выпаливает она. - Меня терпеть?
  - Нет, - отзывается лехта Льеанн. - Я просто не терплю. Я понимаю, что нам делать дальше. Это... значительно более интересное занятие. Одевайся. Хорошо?
   И когда девочка исчезает в комнатку рядом, указанную жестом лехта Льеанн, та еще тихо-тихо договаривает:
  - Я только мало понимаю. Значительно меньше, чем необходимо.
  
   ...Она идет медленно. Часто застывает, присматриваясь. К обычному. Целиком, подробно. На то, чтобы говорить ее явно не остается. Саайре и Льеанн идут рядом - и не мешают. А мир, словно в подарок той, что вспоминает, как на него смотреть, сегодня впервые - удивительно красив. Та самая лестница, снизу, колючий кустарник, темно-красные ягоды, на каждой кисти - свой маленький сугроб; скат крыши и живая графика ветвей старых-старых яблонь и снега; камень, выросший, выбравшийся из земли на крутом склоне холма к родникам, и местные, мелкие, разлапистые сосны. Если смотреть достаточно внимательно, как это чудо идет и смотрит - мир можно увидеть. Отдельным и внезапно-ярким, как впервые. Солнце на снегу, радуга каждого отсвета, искристый серый гранит выступающих камней, длинные, пушистые сосновые ветви - темная зелень под снегом. Идет - как притягивают, зацепит ветку, обрушит вниз - хлопьями с ветвей - снегопад...
   Все это так - сосредоточенно, серьезно... И долго-долго смотрит на пойманный на ладонь комок снега с ветки, открыто пытается что-то вспомнить... Так, что - Саайре поторопится подсказать:
  - Это снег. Он холодный, - и совсем не обязательно присматриваться, что долго - вдохи Саайре не считал, но их неправильное количество - пока снег лежит на ладони, нескоро - начинает таять, течь водой сквозь пальцы. Долго - и смотрит девочка долго. Кивает. Вслед Саайре ей и улыбнется. - А еще можно вот так, - и он наклонится, соберет снега в горсть, тепло, и снег липкий, слепит снежок, прицелится и запустит в сосновую ветку над обрывом, попал - ветка отряхнет белые клочья сугроба.
  - Вот так...
   И медленно, повторяя очень подробно и точно каждое движение Саайре, девочка наклоняется, зачерпывает снег - ей мешают хвосты накидки - неуверенно лепит снежок. Пробует ладонями, скатывает, говорит внутренним, не самым уверенным: "Холодный..." Потом размахивается, кидает... А летит он недалеко - вверх, на склон, к той сосновой ветке замаха не хватает. Под ноги вдруг вынырнувшим на дорожку из-за заснеженных камней. Вланко - и спутница. Маленькая. В яркой-яркой, огненной, накидке. Незнакомая. Как раз ей под ноги. Она оглядывается. Звонко смеется:
  - Так? - и конечно наклонится, быстро слепит снежок, запустит в ответ... Врежется - в спину лехта Льеанн: девочку, снова замершую - удивилась? испугалась? - Льеанн, пока летит снежок, успевает отодвинуть.
  - Ой... Лехта Льеанн, теплого утра! - с нескольких шагов здоровается Вланко. - И тебе, Саайре.
  
   И взгляд. По которому можно понять. Что о событиях прошлой ночи и странной непрошенной гостье что-то - но знает весь храмовый квартал. И что спрашивать - не пристало. Не должно. А вот скрыть у Вланко еще не очень получается.
  - А это наша гостья, - вслед говорит Льеанн. - Мы зовем ее Искорка.
  - Илье? - взвешивает Вланко. - Да... очень красиво. А... со мной - Флёнка, из моих сестричек - самая младшая. Вот - поручили под присмотр и наставничество на сегодня.
  - Пфы, - звонко дразнится девчонка - на Вланко она очень-очень похожа: маленькая, остролицая, такая же ушастая. - Сам мелкий. Вот!
  - Очень трудно быть Наставником в своей Семье, а? - почти сочувственно говорит лехта Льеанн.
  
   Надо только на девочку не смотреть. На Искорку - Илье... Не подпускать к голове непрошенную мысль: а между этими двумя - ну год, два, три внутренних биологических уже много будет. И как рядом с этой - дразнящейся, живой, ушастой - видно... как вторая... как отсутствует. Вот так - удивленно, подробно всматриваясь. Чтоб потом сказать.
  - А что... вы сейчас делали?
   Флёнка отзовется первой:
  - Чего - снежки?
  - Играли, - это назовет лехта Льеанн. Тихо. И будет тихо. Паузы как раз хватит на мысль: "Если она сейчас спросит - что это такое..."
  - А... разве можно? Большим, настоящим... можно? - очень недоуменно говорит девочка Илье. А Саайре остается смотреть - как переглядываются, перебрасывают с ладони на ладонь сестра и брат, как медленно и полностью слушает Льеанн. Слушать. - Я точно слышала... Играть позволительно только совсем маленьким. Кто... еще совсем не умеют быть и нести за себя ответственность.
   Она говорит - а Льеанн перетекает ближе ко склону. Так ей почти не требуется наклоняться, чтоб зачерпнуть снега. И пока открыто, со звуком, удивляется Флёнка, пока Вланко отряхивает пальцы, с которых уже сорвалось резким вопросом: "Это что?" - лехта Льеанн подбирает горсть снега. Неторопливо скатывает первый снежок. Под это говорит. Так... устойчиво:
  - Al'mei Илье. Просто - посмотри. Вот я. Мне под третий десяток личных звездных. Я из старой Семьи лехтев, лехта со званием и долгом - и отдельно несу долг Семьи своей. То есть работу и ответственность поднимала со второго личного звездного, - говорит. Весомо. Укладывает. Только не камни, а снежки. На склон. Один за другим. Аккуратными, ровными получаются. Что-то явно почуявший Вланко стряхивает с пальцев: присоединяйся - и катится в глубину, в серые ветки, тоже снежки лепить. - У меня трое взрослых детей... было, - ложится - еще снежок. Круглый. - И на моей земле подрастают мои правнуки. А жизнь - дарила и накрывала - всяким. А теперь, - зачерпывает - сразу несколько - подготовленные снаряды и совсем-совсем как давно - улыбается, - берегитесь!
   И укладывает - первый снежный залп - с хорошей точностью: Вланко его заросли не слишком прикрывают. А потом - искры снега, веселье... И странно - вертеться, обороняться. Флёнка с первого снежка вступила в игру - и, похоже, избрала Саайре мишенью. И одновременно - замечать.
  
   ...Как один за другим - как сами - слетают снежки у лехта Льеанн. И ликующее: "Есть!" - Вланко, уже заснеженного по уши, когда в нее все же удается попасть. Как смеется его сестренка, перебегая - низина, снегу хватает, зачерпнуть - и уже так, лепить некогда, двумя руками, сыпкий...
   И как какое-то время - чуть-чуть - стоит, удивленно смотрит на битву светлая-светлая девочка Искорка. Вся снежная баталия как-то умудряется обходить ее, не задевая. По умолчанию. А потом она вдруг наклоняется, лепит. Кидает. Но так - куда-то мимо, между всеми, так, словно чтоб нарочно ни в кого не попасть... Наклоняется снова - и не успевает выпрямиться... Снежок - это Флёнкин, случайный - как все случайные, меток - почти в лицо, в узел цветной накидки.
   Игра замирает. На паузу, которую не заметить. Но Флёнка легко и быстро - подойдет и выдаст:
  - Ой, извини - не в тебя кидалась. Давай отряхну, - и, не прерывая ни действия, ни движения - которому Илье не возражает. - Слушай, а почему у тебя накидка так по-детски завязана? На два хвоста... Совсем мелким, которые простой еще узел учат. Хочешь, переделаем... - запинается она на середине, но слово договаривается... Пока Искорка незаметно чуть-чуть переступает назад, пока движение лехта Льеанн что-то еще себе отмечает, что вот так. А сестричка Вланко отступает и легко выплескивает дальше. - Ну хорошо - если не хочешь... Я... понимаю. Тебя он очень напугал... этот - злой дурак, который сказал тебе ту глупость - и еще наверно много всяких. Я правильно? Но он дурак... дурак все равно. Вот, увидишь, - замолкает она на жесте. Большом. Одобрительном. Который с ладони на ладонь передает лехта Льеанн - Вланко. Сестренку хвалит. Ненадолго замолкает, правда. - О, а еще - снегом не только кидаться можно. Вла-а-аншечка, пошли на крепость - мы ж туда и шли. И покажем...
  - Крепость? - переспрашивает лехта Льеанн.
  - Снежная... ну конечно, - говорят они с сестренкой тоже похоже. - Так все, конец Somilat, земля прирастает. Здесь традиция. Там горки, и угощения... Ну и мои наставляемые будут. Ниери Льеанн, вы же наверно увидеть не успели тоже?
  - Да. Не успела. Искорка - хочешь пойти?
   Она молчит. Потом подходит к лехта Льеанн и осторожно отряхивает от снега хвосты ее накидки. Говорит:
  - Холодный... Вы... Да - я хочу.
  
  Надо подниматься по тем серым зарослям. А потом - лесенкой наверх. И небо, а в небе - вверх - прозрачные ледяные башенки... Но слышно крепость гораздо раньше, чем видно. Звонко, голоса перекликаются, много, детские - и Вланко с сестренкой давно-давно их обогнали на лестнице, торопятся. А девочка идет медленней, смотрит под ноги. Потом в небо, где видны - башенки - ледяные, радужные. Снова под ноги. Спрашивает - тихо: "Настоящие?"
   ...Они правда - не очень похожи. Если еще помнить, какая непонятная мокрая мгла накрывала город в начальные дни Somilat. А башенки стоят. Вырастают. Неожиданно вот - за подьемом. Склон. Поворот высокого берега реки рекой. Над ним и растет - крепость... ледяная, большая. Многотрудная - долго, наверно, старались, выстраивая эти башенки, стены, горки. И ничуть не бессмысленный расход ресурса - на радость огромному количеству мелкотни, что скатывается, карабкается, бегает... Надежно, значит, строили... А, вон там и Вланко, окруженный уже плотным кольцом мелких.
  
   А девочка Илье - мягко так идет, скользит - на подъем, к стенам... До полупрозрачных ледяных стен - просвечивают, дробятся солнечные лучи радужными искрами. Дойдет. Осторожно прикоснется:
  - Холодная, - и очень-очень неуверенно, - настоящая?
  - Да, конечно! - отзывается ей взрослая. Странно видеть здесь, посреди детской беготни лехта Нэсху эс Кайверн. Она здесь ярче и улыбчивей, и легко ловит недоуменный взгляд Саайре. - Я здесь на дежурстве. Ты так понимаю, тоже - потому что не на практике? Под вечерние круги выкрой, пожалуйста, время, твою промежуточную работу оценили, послушаешь. Он найдет, ниери?
  - Думаю, да, - из-за спины отзовется лехта Льеанн. Перебросятся парой жестов, Нэсха взвесит на руке - увесистое. Скажет сначала как в сторону:
  - Ну... мир уже видишь. Хорошо. Хочешь чаю, Илье? Горячего...
   Она долго слушает обращение. Отступает на шаг.
  - Нет, спасибо. Спасибо, я не замерзла.
  - А я - хочу, - сестричка Вланко выныривает сверху, скатывается с ледяной лесенки... а снега на ней прибавилось. - Красивая у нас крепость, а?
   "Красивая..." - "Очень красивая", - это сталкиваются, выговаривая одно, голоса Илье и лехта Льеанн. Та еще спрашивает: "Долго строили?" - лехта Нэсха отвечает, а сестренка Вланко звенит поверх:
  - А если еще наверх залезть, под башню, к горке... у, весь город видно... Ну, не очень весь. Но три холма точно. А полезли. Ниери, а? - возвращает чашку, которую успела, пока звенела, и взять, и опорожнить. И ловит лехта Льеанн за край накидки. - Ну... пожалуйста.
  - А... выросшим разрешено? - серьезно спрашивает Льеанн.
  - Очень можно. Полезли. А то в рассвет Somilat, - с повышенной вредностью ответит ей Фленка, - как мы Наставников отсюда скатываем?
  - Как - Наставников? - удивленно говорит девочка Илье и замирает на ступеньках снежной лесенки.
  - Ну, как, - не понимает Фленка, - цепляемся вмногером - и сталкиваем. Должны ж они проверить, как хорошо горку сделали...
  
   Подниматься вроде и невысоко. А видно правда далеко и много. Спуск к реке, низкий другой берег, холмы поднимаются дальше, размытые дымкой - сады, дома... В низине, на том берегу, тоже растут дома, невысокие, маленькие - рыжие коньки черепичных крыш из-под снега...
   Но главная радость, конечно, - не в площади обзора. Ниже, под башенками - широкий, шагов за десять, верх ледяной горки, длинной-длинной, куда-то под деревья на берегу, почти не видно, где кончается... И мелких детей она собрала - ну, как бы не со всех окрестных секторов города: для одного храмового квартала их слишком много, да и не только маленькие, постарше себе тоже не отказывают - скатываются на странных круглых цветных штуках, и просто стоя - и просто как придется. И Фленка, конечно:
  - А хотите скатиться? Она длинная - ух! Илье... ты хочешь?
   И недолго, но медленно - стоять и понимать: сам бы так наверно не решился спросить. Пока очень удивленно оглядывается девочка Илье, смотрит вниз, на горку. Потом на Льеанн.
  - Я... да. Наверно. Наверно, хочу... Если - с вами... Можно?
  - Думаю, нужно, - очень серьезно отзывается лехта Льеанн, а Фленка уже скатывается вниз, к самой горке, и ее там громче всех голосов слышно:
  - Вью-у-рко, у тебя ледянка большая. Дай сюда... Надо потому что. Гостям. Спуска-айтесь.
   Потом еще командует, как рассаживаться в странной круглой штуке с мягкими краями, на удивление - влезают в нее и втроем: лехта Льеанн, Искорка, - Саайре Фленка тоже подгоняет: "Садись, управлять будешь! Ща подтолкну..." - и штука летит - с ветерком - вниз, не оставляя возможности спросить: "А ты?" Горка крутая, скользкая - искры снега, искры чужого смеха - в лицо, и еще в полете разберись, как придерживать эту хитрую штуку, чтоб не закрутило их волчком - не оглянуться, как смотрит на этот полет Илье... Флёнку видно - на вопрос: "А ты?" - ответила наглядно, поехала так, стоя. А там ухаб горки - эта "ледянка" ощутимо подпрыгнет, взлетит, чуть не закружится - каблуками притормаживай... И дальше по широкому раскату, пологому - почти до самых ветвей ив, почти до берега, чуть не столкнуться под конец с еще одной такой штукой. Оглянуться еще - где потерялась мелкая, кому круглое-то передавать... Но эта не потеряется, выныривает - из толпы у высокого дерева снизу спуска, бежит, на бегу отпускает:
  - Ка-ак, понравилось?
  - Мне - очень, - отвечает ей Льеанн. Негромко. А Илье отступает - в длинные ивовые ветви, куда - судя по нетронутому снегу - ни один скатывающийся пока не долетал. Как вспоминает, как стоять. Смотрит - снизу вверх на горку. Так полностью, что видно чужими глазами - как всех здесь звонко, много, ярко... А Льеанн продолжает - другой, живой и звонкой. - Что прихрамываешь?
  - А... - отряхивает рукой Флёнка. - Ну, свалилась. Неудачно.
  - На коленку? Ты зря так падаешь...
   Флёнка встряхивается еще раз. Делает ну очень серьезное лицо:
  - Ну "это всегда было моим слабым местом". Ничего, я обязательно научусь. И это, - и снова явно собирает на память слова чего-то, - "детство, ни разу не набивавшее себе синяков, вряд ли было счастливым..." Еще скатимся? Илье, ты еще... - и запинается на середине.
   Стоит. Смотрит. Что это ее зовут - кажется, совсем не понимает. И да - плачет.
  Лехта Льеанн с сестренкой Вланко договариваются беззвучно - быстро - в три-четыре жеста. Мелкая перехватывает у него ремешок от этой, круглой штуки - и движется на подъем. И все же на втором шаге - свое слово не удерживает:
  - Но он дурак, честное слово. Мер-зот-ствен-ный. А мы еще когда-нибудь обязательно?..
  
  - Как их... много...громко, - очень прозрачно говорит Илье и делает шаг назад, под ивовые ветви. Оглядывается еще - далеко. Как не видит. Так, что лехта Льеанн ныряет к ней, под ветви, берет за плечи, не спрашивая. - А я никогда так... И уже - совсем никогда...
  Тогда вот в первый раз - на двенадцатую долю выдоха, на мелкое - перебивая шаг, который Саайре готовится сделать к ним, прикрыть, мелькнет - даже понять не сразу, потом, когда сигнал провалится снова, в никуда... Как раз, когда Саайре сойдет с утоптанного места, и там, под ветвями, неожиданно окажется много снега, выше ботинок... Сигнал личного внутреннего. Он у девочки таки есть?
   ...А потом - выдох так на двенадцатый - Илье, сбиваясь, всхлипывает. И говорит. Вдруг совсем неживым голосом:
  - Я сейчас успокоюсь. Я не должна плакать...
  - Так... - кажется, совсем медленно укладывает лехта Льеанн. А потом обычным, легким, удивленным. - Искорка, а кому ты это не должна?
   Она как останавливается... ну и что что стоит? Оглядывается. И - так как случайно смотрит почти в упор - видно... вот сейчас почти разглядела. Но проваливается снова. Голос тот же:
  - Я ж еще лягу и ножками подрыгаю. Плакать - это безответственный и неоправданный расход ресурса, недостойный взрослого разумного...
   - Иногда, - лехта Льеанн стоит. Спокойно. И вот просто глазами видно, что упирается плечом - в большую, ледяную и совсем поддельную стену - где-то. - Иногда самый дурацкий расход ресурса, который может позволить себе разумный, это не плакать. А выбирать тебе...
   Саайре и сам - там, под словами - напрягается. Стена должна, обязана - не выдержать...
  - Мне?.. Я - могу? - а она видит (хлопает глазищами - слезы смаргивает - мокрыые...) Ветки над собой, небо, башенки снежной крепости и горку. Скатывается там кто-то - с согласным четырехголосым восторженным визгом... Живая.
  - А кто за тебя-то?.. - ответит лехта Льеанн по-прежнему - легко.
   Отпустить на миг. Быстрым движением, не развязывая узла - повернуть накидку. Она колючая. Только в нее и плакать - а сейчас уткнется...
  
   (...А еще - ладонь. Холодные пальцы из шерсти рукава. Возьмет за руку, чуть - приподнимет вверх. Дальше не решится. "Я тебя правильно понимаю?" - и осторожно снова взять за плечи. "Я здесь. Если тебе сейчас лучше видеть по ту сторону - там я тоже здесь. Да, лучше".
  - Лехта... Льеанн, - "Да, говорить она здесь тоже умеет. А молчать - нет..." - Вы... подержите меня, пожалуйста. Там... все такое настоящее... Что я очень боюсь исчезнуть.
  - У тебя... уже не должно получиться.
   "А теперь хватит. Выныриваем".)
  
   Стоять близко. Смотреть, как лехта Льеанн осторожно удерживает девочку Илье, не мешая ей плакать - выговаривать невероятное:
  - Здесь все такие...настоящие. Я боюсь... сейчас исчезну.
   А Наставник собирает это невероятное по букве, забирает себе совсем - укладывает в ответ. Легкое и все равно каменное:
  - Иногда настоящие забывают, как плакать. Я знаю. Но плакать умеют только настоящие.
  - Там... плачут камни, - не отрываясь, не поднимая головы говорит Илье. Поэтому, надо надеяться, не слышит. Не видит - потому что лехта Льеанн говорит беззвучно. Движением губ. Короткое. Очень страшное: "Даже туда?" А потом вслух. Спокойнее:
  - Да, на глубоких слоях Изнанки есть места, где плачут скалы и те, что в них растут. Но среди всех обитателей мира живых и Изнанки, что похожи на разумных, плакать умеют только настоящие. Для остальных... это только очень ценный ресурс.
  - Лехта... Льеанн, - Илье выпрямляется. Смотрит. Получается у нее звонко и резко. - Я... извините, я больше совсем не хочу ну... туда, на горку. Я могу хотеть пойти... туда, где сесть и тихо?
  - Ты можешь просто пойти, - отзывается Льеанн. - Назад. Или... если ты еще куда-то хочешь? И... побыть одной - если я тебя правильно понимаю?
  - Вы... - она запинается, шмыгает носом - и пусть стоит на месте, все равно - прячется.
  - Нет, Искорка, на тебя я не злюсь. На тебя - не злюсь точно. Я учусь тебя правильно понимать. Помоги мне, пожалуйста... если ты хочешь.
  - Я? - удивление. Полное, невероятное. Ничего не случается, но что-то трескается... скорлупой. Неведомо каким слоем. Но... прорастает. Живая. Медленным, медленным жестом - доверия. Держится. Протягивает Саайре вторую ладонь. Да - держится. Для нее наверно - крепко. И собирает слова. - Я... тоже боюсь - вы исчезнете. Сейчас. Если видеть не буду.
  - Мы живые, - первым торопится Саайре. - Завтра тоже будет. Я... обещаю.
  - Я... - она держится и чуть крепче сжимает руку. - Просто... сразу всего так очень много...
  - Хочешь - понять и уложить в голове, я правильно понимаю? - Льеанн дожидается согласного жеста. Продолжает. - А это проще одному, в тепле и там, где удобно? - снова дожидается согласия. - Хорошо. А мы будем рядом. На таком расстоянии, на котором тебе удобно. Хорошо?
  
   Укладывать случившееся в голове она правда будет очень просто. Вернутся назад. Заберется под одеяло - не вылезая из этих ярких-ярких нижних чулок... вот только-только пересчитает пальцами их полоски. Закрыв глаза...
   И на каком-то выдохе сообразить - заснула. Внезапно. Как наигравшийся мелкий. Оглядеться и тихо спросить:
  - Спит?
   Согласится Льеанн жестом. Остановится у окна. Штору опускать не станет - а солнце уже ушло, свет медовый, предзакатный. Потянет на себя дверь выхода на веранду. Отодвинет слегка. Просочится. К перилам, к плетям дикого винограда. Успеет - отломить сухую веточку. Переломить - пополам, и еще раз, и еще... Пока Саайре стоит, соображает. А потом у него вырвется:
  - Льеанн, а тебе туда обязательно босиком?
  - А... нет, - вот долю выдоха она себя также видит. Как впервые. Почти труху от веточки, кажется, тоже. Встряхивается. Возвращается внутрь. Задвигает дверь. Думает. Пальцы - видно вот - перебирают кисти пояса. Спрашивает неожиданное:
  - А рамка моя... с мозаикой - так у Зеркала и осталась?
  - А... да. Сбегать? Только свою коробку со стеклышками захватил.
  - Нет, благодарю, - и снова, медленно поправляет - узел пояса, кисти - отряхивает с ладони вроде "ладно". И говорит. Как всегда. - Станок собрать поможешь?
   Соберут. В комнате рядом. Тихо. Лехта Льеанн сядет рядом, смотрит - на серый клубок нити основы, думает - глубоко внутри. Саайре подождет, попросит потом разрешения пойти выслушивать оценку промежуточной работы - и прочую практику. На него посмотрят. Внимательно. Скажет лехта Льеанн неожиданное: начнет с "я благодарю тебя, что ты рядом". И еще разрешения попросит - позвать, если понадобится. Разрешение Саайре даст, скажет, что долго не задержится...
  
   С этим правда слегка просчитался. Работу оценивал лехта Янко эс Штене. ("А по имени семьи я - щенок... Щено-очек", - в первое знакомство смеется он, здраво оценивая ощущения Саайре, ожидающего руководителя своей практики. А на крепкого громадного здоровяка - в дверь ему приходится проходить пригнувшись, притолоку сшибет - тут уставишься...) Который о многообразных проявлениях воздействия Изнанки как фактора, поражающего работоспособность разумных, рассказывать может долго и в ярких жизненных историях. И оценивает предолженные технические разработки с практической точки зрения. Очень остроумно. Так, что можно смеяться до колик, искренне сердиться и спорить до хрипоты. И очень нескоро обнаружить, что за окнами уже темнеет плотно, время нырнуло - в глубокие вечерние круги. Там и заторопиться - попрощаться - и в спину уже услышать, вслед за: "Мне интересно с тобой работать" - "Пожелай от меня маленькой гостье хорошо к нам вернуться". Больше лехта Янко не спрашивал - ни о чем.
  
   А Дом Трав - на подъеме, на лестнице - встретил Саайре неожиданным. Песней. Слышал и знал - у Наставника много такого водилось в памяти, что перебирала - словами, ритмом; не только привычным Каноном - и чужим, глухим распевом. Можно было приостановить, спросить. Звук только, когда лехта Льеанн начинала петь, всегда был другой. Разговором для близких - от негромкого шепота до почти беззвучного голоса, слышного где-то еще... А сейчас голоса много, и четко - течет, наполняет собой весь коридор... поддерживает - звонкий, сбивающийся, настоящий родничок другого голоса. "А Илье хорошо поет", - это сначала. Потом - удивление, что песня звучит на фаэ. Знал, конечно. Чуть был постарше той девочки, когда останавливал напев Льеанн вполголоса - да вот первой их зимой, над жаровней, просил перевести - и слушал странные степные дорожные песни. Про огонь и про возвращение домой. Оказывается, у нее есть и на общем языке слова, которые можно петь. Как ни странно звучит на нем этот долгий, чуть-чуть меняющий звуки распев. Слушать из коридора. Потом - попросить разрешения войти.
  - Теплого вечера, Саайре, - они сидят рядом. На ширдэне. У того самого фонаря с огнем. (...а его кто из Башни прихватил? Кажется, когда досюда девочку несли.) - Припозднился. Все хорошо. Не голодный?
  - Н-нет...
  - А сладкого Илье сказала тебе оставить. Там... праздничный ягодник.
   А по полу - дальше, от ширдэна - блики фонаря по стеклышкам мозаики. Выложены - ряд за рядом, оттенок за оттенком, от полной глубины до прозрачного размыва цвета.
  - Извини, Саайре, - а девочка Илье распелась, и голос у нее звонкий, совсем живой. - Вот, уснула... И я еще твою коробку разворошила. - Я... - сбивается, передает на руку лехта Льеанн такое, уже почти доверчивое - "подскажите".
  - Я помогала Искорке вспомнить, как цвета называются, - говорит Льеанн, - стеклышки пригодились. Я соберу потом.
   "Ладно", - отмахнуться. И у Илье спросить:
  - Как, вспоминаются?
  - Почти... все, - говорит она. И укладывает - как очень значимое. - Они цветные, - проводит ладонью, как вбирает огненные блики, Саайре придется подумать рядом дурацкое, что вот сейчас уже ее ладонь не кажется прозрачной. - А потом стемнело, и мы огонь зажгли, - она задумывается, глубоко. Поднимает стеклышко. Густо-темно красное. Смотрит сквозь него на фонарь. - Нет... лехта Льеанн, я стараюсь понимать... И... я сама, по правде, не боюсь огня. Он цветной и теплый. Это... там, - убирает ладонь, обхватывает руками коленки. Съеживается. - Я должна это все прямо сейчас рассказать?
  - Нет. Тогда, когда захочешь. И сможешь. Если захочешь, - говорит Льеанн. Знать бы, какой раз за день. Убедительности она точно не потеряла.
  - Мне там очень страшно, - говорит Илье, не выбираясь из своего "кокона". - Если... вы исчезнете - я увижу это снова? Я там... была, - она смотрит на огонь, очень далеко смотрит. Саайре бросит взгляд на Наставника, как спрашивая у Льеанн: "Не пустим?" - Это... глубоко. Вот где фонари... те - ваши - над городом, это совсем верх. А это очень глубоко, - говорит как спит. Безоружно. А пальцы Льеанн высоким счетом подбирают что-то: "так"... Уже третье "что-то" подсчитали. - Там страшно. Там девочка. И огонь, и вот-вот... - и явно - возвращается, смаргивает и звонче. - Лехта Льеанн, вы говорили - там не бывает огня. Он там... есть.
  - Я говорила: настоящий живой огонь видно и из серых земель. Из мест, где тебе пришлось быть. На него можно выйти. Если знать, как идти, - взвешивает что-то, не распрямляя пальцев. - Я еще скажу, мы - живые. Все. Мы не исчезнем. Искорка...ты - видела на глубоких слоях Изнанки - там, где очень глубоко - огонь?
   Вопрос очень - внимательный. Больше, чем Наставника. За ним - тишина. Потом Илье разворачивается из своего кокона, одним, неловким движением сгребает - часть цветного расклада стеклышек, быстро, со звоном:
  - А может, я вообще ее придумала. И все вообще. Вы что - мне верите?
  - Верю, - очень спокойно говорит Льеанн. - Это место моей работы. Сначала - верю в то, что о воздействии Изнанки и ее созданиях очень хочется сказать "придумано"... всем, кто сталкивается. Только это редко помогает. Они существуют. И это правда.
  - Вы... там тоже есть, - тихо говорит Илье.
  - Есть. И я там умею. Извини, я не могу разрешить тебе там проваливаться... глубже, - Льеанн собирается продолжить фразу, но замолкает.
   Голос у девочки снова - спящий, прозрачный:
  - А я не знаю, есть там огонь или нет... Я там не видела, я там была. Или не я... но была, и знаю. И боюсь совсем - но не я. Только этого не помню. Сейчас помню. Там другая. Она девочка и она дома... И там огонь...
  
  ...Иногда за ними может прийти, окружить и смотреть огонь. Горячий. Который сейчас придет совсем. Но не приходит.
  
  - Это может быть? - спрашивает девочка Илье. И видно - вот просто совсем видно - что Льеанн ее держит.
  - Возможно, - медленно говорит Льеанн. - Да, предполагаю, что это - есть...
  - Вы мне расскажете, что я... чувствую не так? - медленно говорит девочка, отпускает с ладони горсть набранных стеклышек - течь, шуршать...
  - Именно это? - вот сейчас лехта Льеанн распрямляет пальцы, отпускает сосчитанное. - Извини, не смогу. Ты чувствуешь то, что с тобой есть. Я - правильно понимаю? Того, что ты рассказываешь - можно бояться. Я... - и ладонь взвешивает - недолго, - да, я тоже боюсь. Я... надеюсь, что много понимаю в устройстве мира, который начинается за миром живых - я зову его Изнанкой, еще - серыми землями света лишенными, еще - землей Сумерек, но у него много имен и ни одно не подходит. Но не понимаю, как ты сумела пройти до земель на самой его глубине - и достаточно остаться... чтобы вернуться. Я... очень не люблю работать, когда я не понимаю, - отряхивает ладонь. И говорит дальше. Неожиданное, потому что звучит высокий фаэ - пусть стершийся, привычный. Формула вопроса. Внутренняя. Храмовая. - Илье, разреши тебя спросить - при том, кто нас слышит вместе?
   Девочка ждет. Смотрит на Саайре.
  - Да.
  - Я спрошу тебя еще раз: ты хочешь вернуться? Быть в мире живых и встать на свое место?
   Новое стеклышко - звонко - отряхивается случайно: зацепилось за что-то, теперь слетело, вслед за вопросительным жестом. Ну - надо же ей ответить - куда?
  - Ну - сюда, - улыбнется Саайре, - к нам.
   А вот теперь Илье выберется из своего "кокона":
  - Мне у вас хорошо... здесь - живое. Лехта Льеанн, да - я хочу, - она молчит, долго смотрит сначала на фонарь, потом вверх, над ним, в темноту за потолочными балками. - Лехта Льеанн, вы можете мне совсем рассказать, что... почему я такая и кто они... там, на дне? Они... больше не придут, если я буду?
  - Не должны. Да, могу...
   А это девочка отталкивает. Вдруг, ладонью. Смотрит туда же - в потолок, в верхний угол.
  - Извините, а можно потом? Там темно и я боюсь.
  - Хорошо. Время, правда, не самое устойчивое. А пока мы просто будем здесь, хорошо? - это уже Саайре ловит на ладонь. Потому что стеклышки все равно разворошили... и потому что - а как проще не бояться?
  - Илье, а ты мозаику делать умеешь? Хочешь, научу?
  
   Получилось, правда, немного. Первый ряд учебной рамки. Стеклышки подбирает - рыжие, оранжевые... теплые. И заметить - на какой-то момент - как застывает, мимо объяснения, смотрит на россыпь стеклышек... а, не - не смотрит:
  - Искорка, да ты спишь...
  - Я... А, - встряхнется. - Я сейчас перестану. Быстро.
  - А тебе точно надо перестать засыпать? Ночь - и глубоко, - тихо уточняет Льеанн.
  - Я... но я же не могу все время спать! - Илье отзывается громко, звонко совсем... по-чужому. Но первые слова лехта Льеанн - тихие - ложатся слышней:
  - Искорка... разрешишь тебя спросить? Если я буду спрашивать о том, что было до того, как ты к нам пришла?
  - Лехта, вы... спросите. Но...
  - Ты можешь не ответить. Я это полностью приму. Илье, ты давно последний раз нормально спала?
   Она задумывается полностью, по-детски хмурит брови, пытается что-то сосчитать на пальцах - сбивается, отряхивает руку:
  - Я хочу ответить. Но я не помню. Я давно была... там.
  - На стороне Изнанки? Да, понимаю. Очень видно. Илье, я тебе просто скажу - в мире живых ты еще несколько дней будешь засыпать. Много засыпать. Приживаться. Это... тоже нормально, - легким голосом стряхивает Льеанн. - Как только хочешь спать - спи. А мы постараемся, чтобы ты отсыпалась в безопасности, хорошо? В мире живых.
  - У вас, - тихо исправляет ее Илье. - У вас хорошо... спокойно. Вы ведь - не станете... забирать фонарь? Мне...без света страшно.
  - Я не стану забирать фонарь. И я буду рядом. На том расстоянии, на каком тебе будет удобно.
  - Я... не могла и надеяться на столь... уважительное отношение к моей... блажи, - медленно выговаривает Илье. Льеанн взвешивает на ладони и отвечает - живым и таким знакомым:
  - Это не блажь. Это техника безопасности. И... очень хорошо, что ты чувствуешь эту необходимость. Ну что, Искорка - спать?
  - Да. Я буду спать. И - лехта Льеанн, поговорите со мной завтра. Пожалуйста.
  - Завтра, - отзывается Льеанн, - обязательно.
  
   Когда Илье забирается под одеяло, лехта Льеанн пристраивается, как в прошлую ночь - на полу, на ширдэне, близко. И безмолвная колыбельная, которую поет, не размыкая губ, звучит где-то еще - также. Только засыпается под нее почему-то меньше.
   И на какой-то момент столкнутся - вопросительный жест Саайре и навстречу ему слетевшее тихое лехта Льеанн: "Все, спит..." Заговорить так:
  - Льеанн, я правильно понимаю, что мне стоит подняться и заварить вам "нашего пробуждающего"?
  - Да, Са-ай... я буду благодарна. Я просто очень тебе благодарна... что ты здесь. Но - я думаю, тебе тоже надо выспаться.
   Посмотреть. Подчеркнуто взвесить на ладони. Заговорить на близком:
  - Er"mei Льеанн, я хочу побыть с тобой здесь.
   Примет жестом. Молча. Также молча - и то, что принесет он две чашки.
  - А ее не ищут, - говорит Льеанн, отпив глоток. - Воспользовалась разрешением, просмотрела общие информативные запросы.Службы наблюдения общества Хладье Дошта. Нет... поисковых запросов нет. Никакие дети нигде вот так не пропадали. Спокойно все... до невероятного. Как болото.
  - То самое, - подхватив интонацию, спросит Саайре. - За оградой? Ну... где Изнанка?
  - Да... похоже, - медленно оценит она. - Об исчезновении сигнала чьего-то личного внутреннего, что бывает в крайне редких случаях, тоже никто не торопится сообщить. Да. Мне это место тоже напоминает... заводь - где жизнь не течет и всякое заводится. Вот такое, - она смотрит на спящую девочку, говорит медленно и страшно. - Результат таких экспериментов разумно искать неофициальными способами... но это значит, - и молчит долго. Очень полностью.
  - Мы ведь ее не отдадим, лехта Льеанн?
  - Ей необходима помощь, - очень размерено говорит Льеанн. - Долговременная профессиональная поддержка лехтев со званием и долгом. И она меня просила о помощи. Мне уже не разрешено отказываться. Моим Богом. Да, Саайре. Мы ее не отдадим. Особенно местным запрашивающим.
   И не удержалось:
  - Как они так...? - запнуться, потому что перед глазами эмоциональный заряд видно. Тоже огнем.
   ...И можно увидеть: она сначала ловит, сшибает искры на лету, чтоб не загорелось:
  - Са-ай, "как они могли" - или "как они такое сделали"? И спрашиваешь ли ты меня?
   (...а у тени... Наставника - длинные волосы. Косы. И искры еще тлеют...) Не ответить - так, жестом получается: "Говори..." А она слушается:
  - На первый вопрос я не понимаю ответа. На второй - начало могу понять. Очень... оригинальное решение. И такое простое... Есть давно известный метод переработки эмоционального ресурса другого разумного для использования в разнообразных личных целях. Применяемый как преднамеренно, так и несознательно. Лучше всего работает, если другой разумный находится в зависимом положении и в состоянии повышенной уязвимости. Возвращения после тяжелого повреждения, допустим. Или если этот разумный просто маленький. Если последовательно и терпеливо пресекать, с разной степенью болезненности, все его попытки вложить этот ресурс куда-то вовне и получить результат... Там - хотеть, радоваться и бояться, вкладываться в дело и получать отдачу... вообще что-то чувствовать. Вплоть до желания жрать и спать. В итоге контроль над ресурсом разумного предположительно оказывается в руках... предварительно обработавших. В Семьях с личными представлениями о долге разумных и чести Семьи подобный метод иной раз используют. В ограниченном количестве в разумных пределах. Но привычку к должным поступкам можно воспитывать крайне недолжными средствами. В полном объеме использование такого метода скорей будет признано недостойным деянием высокого предела... я предполагаю, - лехта Льеанн отпивает чаю, смотрит на спящую девочку... Очень хочется, чтобы голос перестал - или сменился - но продолжается. - В отличие от штатной передачи контроля вовне - при переходе разумного в статус ресурса государства, метод... весьма нерационален. Вполне вероятна гибель обрабатываемого разумного - по разным причинам. Кроме того, всегда существуют корни, которые оказываются крепче любой пилы... Боюсь, не ее случай. Хотя... она уцелела. Это уже много, - голос возвращается. Взвешивает. С тем же спокойствием. - А так как любой живой и разумный под постоянным внешним давлением расходует свой личный ресурс в самых неожиданных направлениях - в поисках места, где можно прорваться и быть... В том числе в сторону Изнанки. Подрастающим в целом легче оказаться в вечной воде Tairhien. При наличии крайне нечистоплотного и талантливого Проявляющего вполне возможно обеспечить такому ребенку долговременное пребывание в условиях Изнанки... даже в определенных слоях. Чужой работой она пахнет. Интересно, то, что девочка уйдет туда целиком и живой - было запланированным эффектом? Это... весьма сложная работа, - и прервется. Живым словом. - Да, Са-ай, что случилось?
  - Льеанн, мне очень страшно того, что ты говоришь. Того, что ты так спокойно говоришь.
  - Да, понимаю, - продолжает она тоже спокойно. И дальше. - Я хочу убивать. Я очень хочу обнаружить, кто допустил этот эксперимент и до сих пор старательно его не замечает... как и других, менее специфических событий. И постараться обеспечить всем ответственным... полную карантинную обработку по всему существованию. Потому что такая удивительная невнимательность к месту своей ответственности куда более опасна, чем воздействие Изнанки. На мой взгляд. А еще именно сейчас я очень хочу прочувствовать редкое для меня ощущение полностью. До предельной глубины, оно дотуда. Вот только там, в земле моего сердца отсыпается в безопасности эта девочка. Ее совсем нельзя испугать. Если она там, на Изнанке, провалится и я упущу ее из виду - я могу не найти ее совсем. Или не довести обратно до мира живых. Я этого не хочу. Я объяснила, Са-ай?
  - Да... наверно. Да - лехта Льеанн, извините.
   И она тихо:
  - Принимаю, Са-ай. Мне тоже очень тяжело понимать, что понимать мне совсем отвратительно, - и голос становится совсем живым, ныряет на глубину, говорит в личном времени. Давнем. На которое опирается. - В семье Хэрмэн учить передвигаться и действовать на Изнанке начинают как первой специализации. То есть - за первым взрослым именем уже время сдавать первые аттестации. Иногда очень жестко учат. Но... как же это было по-другому...
   Она смотрит. Далеко. Внутрь. (...а там равнина и далекие горы, шелест травы под шагами и низкие, округлые кроны деревьев у колодца... Где-то там, в этой степи - есть - должен быть - странный дом, шатер. Тот самый, который Льеанн всегда носит с собой, только вот там - настоящий. И в нем отсыпается... одна светлая девочка. Тоже - по-настоящему.)
  
   Первым лехта Льеанн говорит медленное, негромкое:
  - В нынешней Семье Хэрмэн говорят: для того, чтобы поднять свой взрослый долг и пронести его - для начала надо прожить свое счастливое детство.
  
  ***
  (В сторону. Чужими глазами.
  Земля Ойхо, степь)
  
   ...А еще в степях земли Ойхо говорят: в крепкой Семье много подрастающих. А не в первый круг рассказа расплетешь по родословию, когда Скитальцы на земле Ойхо стали из крепких Семей - крепкой. Ветка за веткой прирастала Семья другими, а там приросла - "за реки и отроги". В один круг и не уложишься, если просто все приросшие ветви считать начнешь, а если как полагается перебирать, от первых до родившихся - всех ныне здравствующих по обе стороны мира живых; и тех вспомнить, кто над каждой ветвью Семьи стоит в живых старших, и кто кому как в дом входит - по все степени родства - так это до нового снега говорить придется, а так долго незачем. Рожденный эс Хэрмэн разберется, остальным - имени семьи хватит: должную ответственность все несут поровну. Так и понятно, что когда с весной третья из корневых ветвей Хэрмэн выходит своей дорогой в степь, подрастающих там наберется на все времена - от тех, кто у матери за спиной в степь идет - до тех, кому лето еще да лето, а уже пора подумывать, как свою ветвь семьи выращивать.
  
   И тех, кто свои последние детские дни живет, а на общем языке - свой первый прожитый звездный год встречает - тоже не один, не два, а сколько-то наберется, если своих вдруг на ту весну мало выросло, соседи вместе двинутся. Им-то, кто постарше, с той зимой еще разное рассказывать начинают, страшное иной раз. Традиция. Что весной, когда степь цветет, и земля звонка и крепка, своего не крепче - всем потомкам, кому срок пришел - вырасти и долг Семьи приподнимать посильно, срок подходит и пройти испытание. На себе проверить, крепки ли плечи, будет ли достоин - должное нести - докуда ветер дует и горы видят, эс Хэрмэн ли родился - или тот, кто послабей себя, чтоб под долг Семьи становиться. Что за испытание - любой, кто из детства вырос, из побега пробился, знают. Пробовать, как ходить с другой стороны мира живых, учить, кто там живет и чем они опасны, у эс Хэрмэн с первого детского имени начинают. Сначала - не по правде, по чужой памяти следу, старших своих, Наставника... Потом и на настоящую сторону Изнанки начинают учиться ходить и смотреть... под полным вниманием Старших, конечно: уязвимы на той стороне те, кто к своим взрослым дням прирастает. А вот в черед испытания и выяснится, как учился смотреть на мир с Изнанки, крепко ли в памяти укладывал должные слова и действия, или так, что первым ветром унесет. Потому что проверка проста, и все знают, чем должна быть - старшие столкнут на Изнанку мира по-настоящему, а дальше сам смотри, как идти и выйти обратно - на землю живых и к родным. Каждый, кто последние детские дни живет - знает, в первый весенний выход в степь это с ним будет, а вот когда будет - а о том знать не нужно, помешает...
   Еще - и в не так дальних ветвях случалось, пугают иной раз старшие, то пережившие, младших, говорят: а тот, кто помнить сказанное не старался, кто запутается, как идти и выходить, а уж кто так ошибется, чтоб вниз бултыхнуться, на глубину, где людям вовсе делать нечего - так ли они нужны Семье своей, чтоб лезть искать их? Так и придется нерадивым неумельцам остаток своей жизни на Изнанке проживать, благо - недолгой та жизнь останется... А о посмертии и те старшие страшного не заговаривают.
  
   Только тот, кто вел за собой третью корневую ветвь Семьи Хэрмэн, старый Сокол - треплющихся о лишнем вообще не жаловал, а особенно тех, кто попусту страшилки рассказывает - пугает тех, кто помельче, поуязвимей... Такое вырастить - позор для Семьи, тот, кто годен мелкого пугать - вряд ли дельное подымет. А еще не слишком торопились пугать подросшие, что старший ветви Семьи всем говорил, кому надо - слушали, правду весомую, взрослую - как положишь себе на плечи, страшного и пострашней выйдет. Самый дурной, у кого всей головы - один ветер, а все не так же зря рождался в Семье Хэрмэн, чтоб сожрала его Изнанка без следа и посмертия - не для того люди детей рожают. Следят старшие за каждым, проживающим свое испытание. Во все глаза до самых гор. Растеряйся он, случись что опасное, попросту не выберись - подхватят. А от того, где растерялся и с чем не справился - с родичами, с Наставниками считать будут - и зависит, стать ли тому - когда - взрослым Хэрмэн, под честью Семьи и долгом. А сколько еще проходить в безымянных подрастающих, в степях земли Ойхо дел много, на все руки нужны. А там вовсе страшное - или решать придется, что всякое на земле бывает, иной раз не на своем месте люди рождаются, знать, так и случилось - так пусть идет, по свету ищет, где его место - был среди Хэрмэн, и не стало. Только там и остался, что учить детям и детям их детей - у родных и наставника, гнильем и прорехой на долгие круги звезд над землей в родословие вплетать, чтоб каждый помнил, а кому такого позора надо?
   А о том и не говорили, что говорить - понятно же: первому корневой ветви Семьи потомку - тому, кто родился долгу Семьи, недостойно пройти испытание - это ж степь накренится. Бывало конечно - в нынешней Степи бывало, что долг искал достойного, переходил - с первого рожденного до младших, нечастым - но случается...
   "Мне не было очень страшно, - говорила потом праправнучка того Сокола, которую к исходу этой весны Семья станет звать Ллеаннэйр, а пока зовут Ястребенком, обычным именем для подрастающих. - Как надо - было..."
  
   Их будет немного - их за все время жизни наберется чуть больше одной ладони высокого счета, кому теи-лехта Ллеаннэйр будет это рассказывать. И продолжать вслед. "Сначала - мне было очень, очень обидно..."
  
   Еще здесь говорят: "Хочешь знать, сколько у степи красок - считай весной. И небо не забудь". Степь пьет воду - и земля цветет. Степь пьет воду - и земля дышит. Самый тихий час дыхания - перед рассветом, самый странный на цвета... Туман течет - одной водой, одним выдохом, светлеет одновременно с небом, земли не видно, спит еще - все ее золотое, алое, цветное - потом солнцу покажется. Светлые пока - стальные, дымные, небесные - одинаково земля и небо; и темными облаками плывут над туманом кроны тополей-приречников, в них прячется ночь перед тем, как совсем исчезнуть... А под кронами, в самой глубине тумана - клубится, поднимается над водой, - там река, спят заводи, вода только-только вернулась в корневые берега, рассветная - ой, какая холодная - и прозрачная почти... За туманом ничего не видно, и тебя не видно, и тихо так, что кажется, можно подслушивать беззвучные рыбьи сны - там, в глубине, под корягами.
   На вдох, на выдох представлять странную подводную жизнь, прикидывать, где проснется первая, самая любопытная, рыбина, поймав плеск по воде - не ранний ли завтрак? А то - рыбьи сны - рыбьими снами, а там пора снасть доставать. Ловцу - удовольствие, с крепкой весной ловить рыбу в здешних реках разрешено. А на третий вечер приречной стоянки к делу окажется пара-иная - сколько к рассвету повезет - толстогубиков, хитрой рыбы перекатов и омутов Краевого водораздела, с нежным мясом и темной, ядовитой требухой - поймать дело, почистить два - умеющему (...и мама точно скажет - ловцу...)
  
   И вот отсюда - из своего срока тишины, тумана, острого запаха речной воды, мыслей о рыбе и полного вслушивания - до рыбьих снов, из совсем своего времени - внезапно... Как толкнет что-то в спину, как земля поехала под ногами - и в воду, в омут, на смех рыбам...
   И правда в воду, да не в ту...
   И как сумели подобраться - не шорохнув травой, не нарушив тишины, не наступив на границы внимания... а чтоб спихнуть на Изнанку - это надо проделать, учили же.
   "Я потом поняла, как, - говорила теи-лехта Ллеаннэйр - тем, кому это рассказывала. - Когда черед выйти в степь и стать Хэрмэн пришел моим детям...
  
   И сначала мне было очень обидно. А потом еще на выдох - очень страшно".
  
   На Изнанке можно передвигаться по-разному. Но чтоб научиться оказываться там в любое время из почти любого места и возвращаться - учиться и работать приходится. Сколько-то. (..."Я объясняла на высокой скорости, извини, Са-ай... Но практика предоставила возможность".) Сначала надо научиться слышать - там, внутри - где над слоями вечной воды Изнанки есть просвет. Там сходят к ее воде вечные стертые каменные ступени, почти настоящие... за которыми начинается мир живых. Чтоб суметь построить себе выход - из любых слоев - сначала надо знать, какой этот выход. Наощупь. Ногами.
   А это долго. Трудно. В первый раз. Искать, где над вечным течением мира Изнанки просвет назад. По-настоящему проваливаться приходится на испытании. Глубоко. Смотри - не высмотришь, где над водой Изнанки просвет до мира живых и есть ли он вообще. Кто бы еще рядом был, подсказал, где от тебя считается - "над водой". Только рядом некому быть, самой срок пришел - пробовать. Слышала, долго того выхода искать приходится, на то и проверяют - по силам ли... А еще каждый, кто проходил - говорил - это только на твердой земле вспоминается...
   ...А страшно - глубоко на Изнанке степи земли Ойхо. От воды вообще далеко здесь провалиться можно, если подтолкнут. Иной раз до мира живых всплывать и всплывать. Тем иной раз и в работе пользуются. А иной раз и в проверке. Выпало родиться первенцем в корневой ветви, кто идет первым - на того и Долг посмотрит, вот и первым оглядывай, что в свой срок достанется. Во владение. В работу... Когда-нибудь.
  
   ("...А я по правде не знаю, преднамеренно ли меня так столкнули, - говорила потом теи-лехта Ллеаннэйр, - или долг своих подбирает. Пережив - не спрашивают" .)
  
   Страшно было. Поначалу отдельно было страшно, что глубина Изнанки на мир живых была похожа. Не перетекай далеко, над головой (...да - "наверх" странно, но там) - слоями - вода, бесцветная и радужная, не сбивайся водоворотами верхних слоев, задевая свои препятствия ("...там тени - и корни. Нет, просвета точно нет...")... Все похоже, только неба нет. Вода. Над плечами. Течет, и в ней дышишь. Ай, степь широка - так часто небо видишь, что присмотрелся - снимут его, не заметить. А хорошо, что течет, не обманывает. Это на первый взгляд - неба нет, а даль под ним та же, перекатилась лишь на другую сторону, до высокого берега, к Белым обрывам - там такое, склон да склон, где и камень выступит, полосой, ершинки сухой травы, прошлогодней, несытая земля - зелень от зелени шага с два, под ногой сыплется. А второй взгляд углядит... вовсе бы его не было, а то ступить страшно...
   Скажи Скитальцу: ковром земля раскинулась - подумает... А вот смотри - серая щетка старой дернины, корни над песком, светлая полоса камня в обрыве, кисточки ковылей - вон, по ту сторону склона - собирался мир, как завязывали (прикинуть - пальцы ноют) ворсом ковра, узелком на основу, ее-то не видно... А как не подумали лишней нити прокинуть, невидной тоже, которая работу держит. Есть земля, а не про тебя ткалась, ступи, дурак, проверь себя на тяжесть, шагнешь - ворсинка и выдернется... А что там дышит - за тонким слоем, водой, темнотой ходит под основой - падавшие проверили, только вряд ли кому из живых рассказали.
  
   Только бояться там некогда. Верх-низ вспомнила, как под водой дышать, как смотреть... Дальше проще выпадет. Глаза пугаются, обманывают - пройдешь ли, здесь не глазами видно. Вот так закрыть, вот так посмотреть... А там и мир плотней, где не глазами, и - думай вот теперь - куда по запаху...
   "Она пахла полынью, - говорила потом теи-лехта Ллеаннэйр. - Мой первый шаг на настоящей Изнанке. Бывает год, когда западные ветра, с гор, вперебой задувают, холод несут раньше, чем солнце от порога повернется. Когда лето свое не отходило, а до полудня по земле бегом ходишь - холодно, а то и дожди с ветрами принесет... Вот в самый зябкий дорассветный срок после дождя - так и пахнет".
   Вдышаться - ухватиться за знакомый запах. На нем собрать остальное знакомое. Что бояться здесь не место. Как идти, где более надежна текучая земля Изнанки - крепкая основа, для себя ткали. Это тоже пахнет. Настоящим следом - живого: как идут рядом - другие, близкие, здесь бывшие - чего бояться? Подсказывают, где прочна земля, а где ступать лучше бы не надо - просвет чужим пахнет. Холодным. Там, где держится земля, а некрепко. По запаху слышно: степь рядом подмерзает. И по запаху видно - можно не приглядываться - как текут над головой слой за слоем, переплетаются. Глубоко. Не вынырнешь. Там, где близко, где с одного шага можно - ровная там вода Изнанки, по всем слоям. А через такое переплетение - по непонятным корням, над такой странной землей, сквозь которую - падать еще и падать - далеко и плохо... Что учиться еще и учиться на том испытании тоже поймешь. Наглядно. По запаху.
   Но места, где близко берег - по течению далеко слышно. На запах. Вот и слушай - свистом, как на дни пути там, в степи, в мире живых, с дороги на дорогу идущие Семьи перекликаются - что удобное место выхода по Изнанке и вправду далеко слышно. И идти далеко - что ж делать... Иди. И шла...
   Трава под ногами подрастала, плотнела - до колен, выше, как добрей становилась земля - в мире живых так бывает когда к воде ближе, к правильной воде...
  
   ...А чужое присутствие - вдруг - просто было. Как земля и просветы в ней. Сразу и отдельно. Другое. Движется. Очень... везде - понятно, как не уследила. Сейчас глаза надо открыть. Сопоставить. Все, что получается понять - так учили.
   И что взгляд в этом мире понимает значительно меньше - учили тоже. Не зря.
   Оно... присутствовало. Другое. Живое. Неопределяемое - не расцепишь, где кончается другое и ложится дальше земля... прочная земля - основа, не провалы. Оно было большое. И глаза очень хотели увидеть что-то должное быть страшным. А запах не подтверждал.
   Слух не подтвердил тоже. Ему на Изнанке доверяют мало. По-настоящему слышное слышно другим. Под ее водой - кожей... как умеют тишина и рыбы. Там звучат - но по-другому. Когда вот это присутствующее спросило. На языке людей. Кто перед ним и почему его не боится.
   Отвечала честно - как училась: нить за нитью - без страха и без печали. "Я знаю, кто я - и это несу с собой. А ты страшным не пахнешь".
   И как отвечало - по окружающей земле под ногами - эхом: давно бы испугаться - это... нестрашное: "Хорошо, гость моей земли, обо мне сначала поговорим, если о себе не хочешь. Чем же я тебе пахну?" - спрашивало имеющим право спросить. И вот было у него такое право. Потому что честным ответом выговаривала та, кто потом будет лехта Ллеаннэйр: "Цветущим донником. Зимним дымом. И родной кровью".
  
   И смеялась земля под ногами, одним голосом смеялись - с невысокой охотницей: родная кровь - из светлоглазых, наряд давний и охотничий, а старая. С ветром долго говорила - дул, свой узор высекал песчинками, солнце сушило; косы - темное горное серебро... Старая, как дерево над колодцем, а движения молодые: течет - а смех, тот который земля подхватывает, и того моложе - золотой, звонкий... А чему смеялась - так вот тому, что взгляд да взгляд и получилось, та, что будет Ллеаннэйр, вспомнила, учила, как Семья свою историю рассказывает, там и видела - старшую из живых родичей по ту сторону, посчитать - получается, на четыре ветви вниз, а все прабабушку Рысь. Громко вспомнила - так, что запах изменился, а та почуяла - и смеется:
  - А как скажу - верно угадала, здравствуй - внучка светлоглазая! Будь гостем моего дома, - поверишь ли?
  
   "На Изнанке живет много самых странных созданий, - говорила потом теи-лехта Ллеаннэйр. - Некоторые из них были людьми. Некоторые очень успешно ими прикидываются. Иновгда это очень трудно - им не поверить". И немногими были дни, когда она говорила дальше - на близком и тише: "Я знаю только один труд больше: первый раз - на Изнанке - поверить другому живому... Этому просто не учат - учат противоположному". И задумывалась она глубоко, произнося - нечасто вслух: "Мне это удалось..."
  
   А если поверить и взяться за руку: теплая, настоящая и хватка знакомая - точно Хэрмэн: разрубить проще будет, чем расцепить. Там нечего удивляться, что голосом старшей - одинаково вся земля откликается: она тоже - эта земля, ворс и основа узора, на котором строится мир живых, крепко строится - не просвечивает. Как мир живых в степях земли Ойхо в иных местах куда не надо просвечивает та, кто потом будет Ллеаннэйр, в ту пору уже хорошо знала.
   А по земле Изнанки, ставшей старшей можно идти легко, как перебирая основу - звонко... "Не укладывала ли она там нас - новой нитью, крепить узор? Может быть... Разумеется, я у нее не попросила вывести меня наверх: это мое дело".
  
  Шли и вышли. Так можно - принять эту землю за мир живых... Если не приглядываться - не видеть, что высоко в глубине неба течет, переливается - бесцветная радуга слоев Изнанки, говорит - глубока эта земля, как до мира живых идти - отсюда совсем не слышно, хоть потеряйся... и есть ли мир тот. А так совсем как живая: настоящая, прочная. Зачерпнули - верхнюю степь мира живых, умелым танцем перенесли сюда, капли не расплескав... Угадать с полувзгляда - на должной летней стоянке свой дом поставила прабабушка Рысь - у родных колодцев, на скатах Весеннего Пятиречья. Вот взгляд подними, по прямой смотри, упрется ровно - в прогиб, седловину дальнего хребта - Черного Горелого, куда люди и сейчас не очень ходят, незачем. А по левую руку, ниже, родной будет, Орлиная вершина, зоркие глаза видят... Только на этой земле вовсе не видно: небо загораживает. Радугой. Ну и то еще отличие, что по низинам, по дороге к колодцам, лес растет, старые тополя, с гнездами (Птиц там, в на земле живых, в весеннем Пятиречье - не пересчитать. Ловить там всегда запретно.) А тут свалила буря великана - вон, частей на двенадцать, где падал, разломился, а каждая девочке больше обхвата... Зимняя, видно, буря: новая весна жить заставила, пошли в рост прутики - зеленые, молодые, ай, жалко, что не весна сейчас - молодые, клейкие - они так пахнут... Как они - в земле здешней, так же ли?
   Долго ли - стоять так, оглядываться, до невежливого вовсе... А прабабушка Рысь не торопит, ярко смотрит, улыбается.
  - Прошла? Дай на тебя посмотреть, - и посмотрела. - Хорошая внучка выросла. Нашей крови. Ты смотри, смотри на землю: твоим местом будет, когда срок придет - дальше рассказывать. Будешь гостем моего дома?
   Только прежде чем порог перешагнуть... Так обычай говорит: чужой, прохожий - по степи идет, мимо, а кто порог твоего дома переступил, того уже только по имени. Вот и спросит хозяйка на пороге:
  - Так меня ты верно узнала, я - Рысь из семьи Скитальцев. А как мне тебя называть?
  Ей в ответ тогда и выговорится привычное детское: "В моем доме меня зовут Ястребенком". И услышит нежданное, что привычным порядком присмотрено не было:
  - Я слышала, только поздно тебе птенцом-пуховичком называться, если здесь стоишь, - сильно говорила Охотница, полно. - Возьмешь от меня, внучка, имя дальше нести - или оставишь это земле живых, своим старшим?
   ...А так срослось - корнями, то, что на этой земле, сколько кружились звезды, было, и что пришло во время счетное, когда приросла земля Ойхо к Тейрвенон. Первое взрослое имя так просто не дают, с рук на руки, а трижды так просто - не предлагают. А кто имя решит подарить, тому и приглядывать должно поначалу - как им названный справляется, хорошо ли - имя и жизнь удерживает.
   Та, кто потом будет Ллеаннэйр, это-то знала, а вот знать - можно ли так - не случилось. Только помедлила она мало перед тем, как сказать: "Возьму..."
   Там вот и назвали. Птенчик вырос - к работе годен - будет Ястребихой. Имя в Семье Хэрмэн тоже нередкое... значимое.
   Услышала - взяла - и перешагнула порог...
  
  - А в доме я совсем себя невежливо повела, - рассказывала однажды теи-лехта Ллеаннэйр. - Дом хороший, с достатком, на восемь крыльев поставленный, меня на место для родных детей посадили, рядом с хозяйкой - а я сижу и все вбок смотрю, ей через голову. Это по нашим правилам... не очень вежливо. А там место того, кто дом держит, а рядом - охотничий угол, над изголовьем хозяйской постели. И на стене ножики висят. Вот такие - "соколки" - они свет любят и на гостя поглядеть тоже. А меня как раз учить начинали... Так что слушаю-слушаю, вроде во все уши, а в голове только одну мысль и думаю - даже не "подержать бы" - а если это место будет моим, и они мне перейдут ли? Громко думаю, так, что мысль пахнет...
  - Узнаю мою Змеюку, - тихо, с улыбкой, говорил тогда Хойда. - Что, с первого звездного из любви к ножичкам вырастать не старалась?
  - Не-а, - улыбалась, смотрела, как взвешивает на ладони что-то... удивительное. Только спросить. - Что ты...
  - Странно я живу, - медленно говорил тогда Хойда. - Вот смотрю - сидит здесь, теплая змеюка длиннокосая, - жестом поддразнивает: "дерну", - мать моего ребенка... А как говорить начнет - никогда не пойму, байку травит, или сам я в сказку вляпался, не выберусь... - встряхнется. Улыбнется еще раз. - А в окно вылупиться - там та ж муть, снежит, дерьмо! И круга дежурств никто не отменит, - и таки поднимется - шуточным броском, поймает. Уворачиваться Льеанн не будет. - Живая такая сказочка... Как - бабушка унюхала?
  Улыбнется:
  - Унюхала. А как же...
  
   ...А помнится ярко-ярко... Молодной голос, звонкий. Как родник капли перебирает:
  - Умеешь, внучка Ястребиха?
   Отвечать надо только честно:
  - Учусь...
  - Так долго ли вам смотреть друг на друга, поговори с Соколятами. И мне покажи, как умеешь.
  
   И рассказывала она тогда тоже - только честно:
  - Мало я тогда умела, чтоб с бабушкой Рысью - ее ж Соколятами - разговаривать. Посмеялись надо мной ножики - не обидно, по-родственному, - задумается и дальше скажет. - Двенадцать раз меня убила, дальше надоело... А я ж въелась, что да как так получается... Долго слушала,а под конец услышала - хорошо учишься, хочешь у меня учиться?Ну-у, как тут не захотеть? Сложному и страшному местами - как на Изнанку ходить до той глубины, где мир живых почти кончается, я поэтому быстро выучилась...
  - Заманила бабушка ножичками? - поддразнил Хойда.
  - Да, было...
  - Не подарила?
  - Нет, - улыбалась и объясняла Льеанн, - с Изнанки очень мало что в мир живых можно унести. И миру оно не будет на пользу. Да и каждого из "соколков" специально делают. Свои. Под руку. Эти, - погладит ладонью, - дед потом делал...
  - Понима-аю, - взвесит Хойда. - Поцапал значит, историю...
  
   "А дальше, - вспоминала там лехта Льеанн, - да просто было. Поговорили - и назад пошла. В мир живых. К огню".
  
   ...Это лехта Льеанн будет вспоминать уже той ночью. Рядом с тихим вопросом девочки Илье про огонь. Как спрашивала - там, давно, в свой первый звездный год, на глубине Изнанки у через на четыре ветви вниз прабабушки Рыси. Сердце дома - очаг - там конечно был. С живым огнем. Помнила, как удивилась тогда - ведь рассказывали, учила - что, как на Изнанке: как это здесь - живой огонь, настоящий ли он. И слушала в ответ: "Настоящий, потому что я настоящая. а так какой же дом - без огня?" И как потом спрашивала бабушка Рысь, знает ли гостья дорожную песню своей семьи - про дорогу на огонь, а гостья не знала. Ей сказали: нужная песня - на разных дальних дорогах нашей жизни - про то, как зимой возвращаются к огню. И стали учить...
   Научили правильно. С этой песней и шла - про себя, как объясняла бабушка Рысь перебирала, пробовала на прочность - слой за слоем - вечной воды Изнанки, в ритме долгой зимней дорожной песни. Главное не сбиваться. А главней все время помнить, что ты идешь домой. К огню.
  - Хорошо помнила, - говорила лехта Льеанн тогда уже Саайре. - И хорошо знала, где мой дом. Так и не поняла полностью, когда к нему и вышла. В мире живых, в дверь родного дома, не понимаю - иду на огонь, пою... Долго я еще удивлялась - мир настоящий, они живые. А они песне - откуда принесла такую старую. Про прабабушку Рысь я им потом рассказала. И про имя. Но это должно - близких свох родичей всех пересмотреть, по имени назвать, и свое им назвать - что вернулась и настоящая и вот - имя подняла. Я тогда еще не знала, что долго была на Изнанке - и глубоко, они смотрели. Что хорошо свою аттестацию прошла. Совсем хорошо. Пока здоровалась - со своими родичами и с огнем. Да, клеймо именно тогда ставит. Старший из живых родичей. Его долг, - Льеанн поймает взгляд Саайре и скажет дольше. - Да, варварская традиция. Но очень действенный метод, как многие... варварские. Эс Хэрмэн потом - очень, очень трудно заблудиться на Изнанке... - задумается. Глубоко. Что Саайре и спросит, чтоб позвать обратно... Такое - откровенное:
  - Больно было?
  - Тогда?.. Н-нет. Подготавливают же. Со временной обезболивающей обработкой, умеренной - не исторические ж времена. И выйдя с Изнанки, себя плохо понимаешь. Как проснулась - да, было. А так, я и не помню, по правде... Там быстро засыпаешь - прогулка по Изнанке, обезболивающая обработка. И... смысл, конечно. И спишь. Долго. Спишь - а старшие твоей Семьи и близкие родичи - кругом - у нас говорят "держат твой сон". Берегут. Чтоб правильно проснулся. Их тогда тоже запоминаешь. Тоже помогает - знать, куда тебе идти. И зачем. Когда надо начинать серьезно учиться, это...бывает очень нужно, - а потом задумывается. Смотрит далеко, совсем. И говорит - на очень, очень близком. - До сих пор помню, как проснулась... Дед мне сначала новый кошель вернул. С моей снастью. Я ж там, на берегу, где рыбу ловить собиралась, все оставила... вообще не знаю, как я там живая шла... куда... И я еще попыталась на них обидеться. Но... уже не получилось.
  
  ***
  - Это просто главное, что надо знать, много работая на Изнанке. Кто ты есть и где твой дом... по обе стороны земли живых. И зачем тебе назад, - и Льеанн смотрит на спящую девочку Илье. - Нам, Саайре, надо будет как можно быстрее разрешить ей найти хотя бы один из ее ответов. А я... не знаю.
   А девочка как услышит. Вздрогнет во сне, шевельнется, скатится. Найдет - загривком - руку лехта Льеанн. (Так и сидит, опирается о изголовье кровати. Не держит - но и не отпускает. Как обещала.) Скажет сонным звуком - чем-то похожим на "ага", дотянется, повернется - ляжет щекой и спит снова. Полностью.
  - И снова мне не шевелиться... - тихо говорит Льеанн. И от нее не страшно.
  - Если даже не знаешь, - осторожно говорит тогда Саайре. - Ты ее держишь.
  - Держу. Изнанку не должно живыми кормить. Это профессиональное, - Льеанн смотрит на спящую, полностью так смотрит.
  
   Саайре оставит себе время помолчать. А потом посмотреть в ответ и высказать, что внезапно понял. С облегчением:
  - Лехта Льеанн, а вам теперь нельзя. Уходить... закрывать прореху Изнанки - так как вы предполагали, - обвести этих двоих оценивающим жестом. Объяснить. - Ей... я думаю, такое решение тоже будет тяжело.
   "Тоже" она на ладонь поймает. Отдельно. Скажет:
  - Ты прав, - и вслед перечислит - быстро, не успеешь успокоиться. - Вернуть девочку в мир живых - устойчиво, полностью, желательно - помочь ей найти землю ее сердца. Обнаружить участников и помощников этого... очень интересного эксперимента. И убедить их оставить мир живых. Это точно сначала, - задумается. А дальше выскажет. - А дальше, если потребуется закрывать эту трещину именно так... Это... вполне действенный метод научить тебя принимать чужие должные решения.
  - Льеанн... я - этому никогда не научусь, - Саайре выделит - всем голосом - это "я", и хочется добавить, что "я живой и устойчивый". Но остается врезаться. В спокойное.
  - Извини, Саайре. Я скажу: "Ты ошибаешься". А вторым, что я очень не хочу тебе это так доказывать. Так хорошо? - помедлит. Ответа не дождется. Продолжит. - Прибытия экстренной рабочей группы Службы наблюдения приливов Ставист-рьен ожидаю в ближайшие дни. Думаю, выясним, что придется делать с трещиной... - задумается еще раз. Посмотрит на спящую Илье. Взвесит с неодобрительной насмешкой. - Специалист. Лехта zu-toёra. Второй день о трещине Изнанки и что с ней делать - краем задней мысли думаю. А всей головой - о ней... Не думаю: держу. Но чтоб быть живым... на чужой земле сердца, на чужих руках не удержишься. Быть живым можно только самому. Остальное иначе называется.
  - Но кто тогда хочет назад? Но...она же хочет?
  - Хочет... как бы я оттуда захотела! - насыщенно говорит Льеанн, протягивает свободную ладонь и считает на пальцах. - Хорошо, что-то мы знаем. Что ее хватает на желание вернуться и жить. Это много. При том, на каких слоях Изнанки она существует. С этим желанием можно работать. Найти, чем оно держится. Место внутри, где ей хорошо. Землю ее сердца. Я, к сожалению, в этом не специалист. Дорогу лехтев jiiri zu-alh'h - "тех-кто-выпускает-воду-у-корней" я знаю совсем поверхностно. Для такой работы, - приподнимает руку. Смотрит на сосчитанное. Не отряхивает. - Я могу определить, где у живого на стороне Изнанки корни. Сколько их, насколько крепкие, постаравшись - где повреждены. Но работать с их повреждениями, искать должную землю этого живого... Я не возьмусь. Меня недостаточно. Я не вижу у нее корней, - это она считает последним. Стряхивает сосчитанное. - К счастью, я здесь не одна. И редкий экземпляр, знающий практику возвращения с Изнанки живого опытным путем пошагово. Не думала, что опыт будет ценным. Оказался, - закрывает глаза. И так сидит. Выдох, другой, двенадцать... долго. Саайре почти подумает: не задремала ли? Когда встряхнется, дотянется до кружки и продолжит. - Думаю, я сумею пройти с ней рядом. Сколько понадобится. Кому-то надо будет говорить, что можно чувствовать. Самое пугающее. Оно бывает, - и снова на близком. Глубоко очень. - Я тогда смогла забыть, как зовут моего ребенка. Никогда бы не подумала, что это может быть ценным. Знать, как бывает. Вляпаться... так, что Изнанка начнет размывать, понять это, выбираться - оставить по пути почти все, что было родным делом - и вернуться быть другим. И, - она оглядывается, взвешивает, отряхивается, - вот совсем вернуться, - снова берется за чашку. Чуть откашливается. Ловит вопросительный жест Саайре. - Ты, думаю, спрашивал - внутри - еще на Далии: как лехта айе Линаэсс может быть zu-toёra?
  - Спрашивал, - подтвердит Саайре. - Но это совсем недолжно, спрашивать лехтев со званием о его Пути?
  - Да. Совсем недолжно, - подтведит Льеанн. - А быть - не может. Нельзя. Мне пришлось менять. Принадлежность и специализацию. Это было тяжело, - посмотрит на спящую. Посмотрит на Саайре. Жестом попросит дать его кружку с "нашим пробуждающим". Взвесит. Под это заговорит. - Я очень хочу рассказать. Возможно, со слуха лучше пойму. Тебя разумней попросить поспать, - еще раз взвесит кружку и вернет, - но думаю уже поздно.
  - Я буду тебя слушать... - медленно говорит Саайре и подчеркнуто долго пьет то самое пробуждающее. Горькое, зараза. Где-то на дне себя - да, слышно: хочется спать. А над ним - другое, от него глазами все удивительной четкости и понятности. Как на нормальную голову не бывает.
  - Ты меня за последние два круга дней слишком... много слушаешь, er'mei Саайре, - выговорит тогда Льеанн. Вспомнить - всполохом - все, что слушал - и надо подхватить.
  - Я учусь, - еще добавить. - Это... приемлемее.
  - Спасибо, - ставит чашку. Опирается на свободную ладонь. Закрывает глаза. Дышит. И медленно начинает говорить. - Это было три полных звездных года - и почти два малых, по счету мира Далия, назад. На исследовательском полигоне Пустой колодец. Месте очень... специфической храмовой работы. Когда умер мой второй муж, отец Нин-Найр, Хойда сен айе Шьонтаха - в должный срок я получила назначение именно на Л"альсай-рьен.
  
  ***
  (давно и не очень. Глазами теи-лехта Ллеаннэйр
  Шьонтаха - и дальше)
  
   ...а потом поймать - мгновенный и все-таки удивленный взгляд. Задуматься. На вдох, выдох, и так до двенадцати. Еще раз слышно назвать себе, что корни истории лежат глубже. Тянутся дальше. Через звездные годы. Что считались по малым годам. С той самой случайно подаренной весны на Шьонтаха.
  
   Это можно рассказывать. Собеседник близкий. Но те самые вдох и выдох - глубоко - и по счету дальше можно потратить, понимая - как... Очень сложно подбирать слова к тому, что для тебя корни. Что вросло в самые кости. Глубже. Придешь к своему богу, скажешь: вот я... И что сейчас еще - очень, очень больно. Точно - нужно рассказать. Искать слова для того, что перебирается под пальцами; время застывает - бусинами праздничного наряда; кажется - покрути - раздастся и впустит. Так оно внутри - есть. До звука. До запаха.
  
   ...В дежурной информаторской контрольно-пропускной службы Башни Шьонтаха пахнет сыростью. Тяжелой, технической. Пахнет местом, не предназначенным для жилья... но в котором, по запаху судя, почти живут. Может оказаться, часть своего времени на сон - а сколько его есть? - эль"нере Сато эс Сенто айе Рианн-Марн проводит очень поблизости. Ест - точно здесь. Недавно - малый круг, немногим больше, разогретый и употребленный паек притворялся капустным супом с курицей. Судя по насыщенности запаха - может где-то здесь и стоит. Недоеденный.
   Мысль про паек точно была. Между вопросом эль"нере Сато эс Сенто айе Рианн-Марн: "Разрешите переговорить с вами лично?" - переданным согласием и тем, как закрылась дверь. За Хойдой. И еще чуть-чуть можно было прикидывать про капустный суп. Пока эль"нере Сато пройдет два-три шага по информаторской до окна ("щели внешнего обзора", иллюстрация наглядная) и обратно. Остановится.
   Стоит совершенно неуставным образом. Развернув сиденье спинкой на себя, опершись о верх. Заговорит, как продолжая:
  - Да, могу посмотреть - но позволь спросить, лехта. Не что тебя стукнуло. Сколько ты уже живешь?
  - "Вторую молодость", - это не только общий смешок, это еще и неофициальный термин восстановительных и медблоков. Озвученный и подтвержденный так недавно, что с языка слетит первым. Правильно - как наиболее точный для нынешних обстоятельств.
  - Десяток звездных есть? - спрашивает эль'нере Сато. Как имеющий право спросить. Ему так и отвечают.
  - В этом малом году начнется счет моего пятнадцатого звездного.
  - И рванула здесь получать разрешение на семью и детей. Не мое дело - но ты головой треснулась. И сколько ты еще проживешь? - а это вообще не тот вопрос, который следует задавать. Но интонация его не меняется. Поэтому можно ответить. Спокойно как должное:
  - От четырех до шести десятков звездных. В зависимости от интенсивности работы. Возможно, меньше.
   Он оценивает жестом. Эмоциональным. Из весьма... нижнего выразительного ряда. Отпускает спинку кресла, делает еще раз два крупных шага - до "щели внешнего обзора". И говорит. Медленно.
  - А ему тридцать пять. Не звездных, обычных. И проживет он в целом - ну, семь-восемь звездных. Это если очень повезет.
  - Да, я знаю, - эль'нере Сато остановится. Посмотрит. Услышит. - Мы постараемся это принять.
   Выговорит:
  - Принимать, лехта, это придется тебе.
  - Да, - и Льеанн заговорит. Подробно. - Извините, ниери... эль'нере Сато - я знаю, что такое быть готовым умереть вот сейчас. Могла недавно. Не будь там Хойды - точно... могла бы. Сейчас я очень хочу жить. С ним вместе. Столько, сколько нам будет разрешено. И достойно, - потом оценит объемный жест командира Хойды, оценивающий умственные способности собеседницы и улыбнется. - Мы постараемся, чтобы счастливо.
  - Принял, лехта, - говорит эль"нере Сато эс Сенто айе Рианн-Марн. Да, временами кто-то точно здесь спит. Подголовник местного сиденья этот "кто-то" старательно доводил до состояния, чтоб на него и можно было положить голову и поспать. И давно так обработал. - Можете быть свободны...
   А дверь информаторской прожила долго, штатно - полностью - задвигаться отказывается, пищит и застывает. Оставшегося просвета вполне хватит, чтоб долетел итог, отпущенный командиром Хойды:
  - Не, эти два придурка друг-друга стоят...
  
   "У нас получилось", - могла продолжить лехта Льеанн. А в голове отзовется эхом: "А я потом? Ну да - старалась..."
   Это не было сложно. Проще - чем сейчас вспоминать. И рассказывать.
  
   Там - бусинкой под руками - лежат те первые дни, когда их стало трое. Совсем первые. Вот кажется - первый раз как-то поспать получилось.
   Как смотрит (еще заметно уставший, встревоженный - это медленно отступает) - Хойда - так совсем удивленно, что как просвечивает. Себе на ладонь - на новорожденную, жестом взвешивает что-то на ладони. Как размер сверяет. Да, голова дочки поместится. И место останется. Так и есть, похоже: по тихому, удивленному до прозрачности:
  - Ме-елочь... Змеючка... Змеючонок... - еще раз выпрямляет пальцы. Отряхивает. Смотрит. - Ты - не сердись...что я так ее зову.
   Отпустить с ладони: нет. На них очень светло смотреть. На такое вот огромное, удивленное:
  - И это... наше?
  - Ну... ты смотрел - вроде не подменили?
   Улыбается:
  - Нет. Громкая - командовать будет. - и еще раз смотрит на маленькую... как будто взгляд отвел - все могло измениться. Осторожно, не дотягиваясь... как боится прикоснуться, а показать надо. - И рыжая. Уже. Как ты обещала.
  - Потемнеет еще... - взвесить и улыбнуться ему. - Ну?
   От Хойды так странно слышать - такое яркое:
  - Ме-елкая... Боюсь, - и внезапно проговорит вслед. - "Наши земли и наши боги доверили нас друг-другу - постараемся достойно пройти вместе - сколько получится"
  
   ...Песню вспоминает. Что-то вроде местного Канона. Открытого. Ей подначальные Хойды - его "полосатые", узнав, что у командира образовалась семья, после первого дежурства поздравлять пришли. Под дверью дома встали: как - впустят? А непосредственный командир Хойды - да, эль'нере Сато - выскреб-таки время. Чтоб их возглавить. И Хойда смеялся: "Пустим?" - объясняя попутно, что официальные разрешения - официальными, а здесь семья считается состоявшейся с поздравления - своими. И выслушав, Льеанн улыбалась: пустим.
   Вот и вспоминает сейчас. И отпускает:
  - Тоже мне "доверили", - выговаривает Хойда над первой колыбелью маленькой, что потом будет Нин-Найр. - Такое подарили - я как поднимать не знаю...
   Улыбнуться, выпрямиться - жестом: дай руку - тихо еще поддразнить: "А вроде учился. Смотри: вот так..." - взять маленькую и вот да... замереть тоже. Не страшно: руки своего не забывают. А все-таки не первую так держишь. Но то же - вот узнаваемое - кругом - прозрачное удивление: такая... живая - у нас получилась.
  - Смотри: вот так. Не тяжело. Не бойся: не сломаешь.
  
   "У нас получилось, - могла вспомнить лехта Льеанн. - Я была счастлива. Не каждый день, что мы были вместе. Но моему богу я благодарна - за каждый".
  
   Да - и за тот, что лежит следующей бусиной под руками.
  
   Это было на надводных платформах Тонгарика. Весной. Когда сдавала переходные школьные аттестации Нин-Найр, достаточно немаленькая, чтоб пробовать решать, какой дорогой пойдет по жизни... Как раз на надводных платформах, перед первыми школьными аттестациями, перед первым взрослым именем - она и выскажет, звонко, во всеуслышание - на обязательный вопрос: "А где ты видишь свое место в мире?" - "Сначала - в Академии Службы Защиты, где ж еще?"
   Помнится, как переглянулись. Как уже эль"нере Хойда поймал "подрастающее поколение" на выходе с торжественной части. Как звонко смеется Нин-Найр: "Конечно: я ж вся в тебя", - и задумчиво отзывается Хойда: "Ну, дочка - это твоя жизнь, тебе видней, куда ее... поставить", - шутил еще, вид делал - сейчас по носу щелкнет.
   И разъехались тогда одновременно. Нин-Найр - сдавать аттестации, на твердую землю. А службе Башни той весной выпала объемная подготовка к обязательной проверке командующим местного Круга Защиты... Предшествующие обязательные учения. Долгая, нудная проверка защитных подразделений и вспомогательных баз Башни. Последнее показательное учение взаимодействия Крыльев Башни и ее наземных - то есть, надводных - сил. Степень сложности которого считалась весьма умеренной. Первые два большие круга времени.
  
   ...По основным расчетным характеристикам предполагалось, что платформы основной базы Башни и прочих вспомогательных рассчитаны на все возможные воздействия. В том числе теоретически могут выдержать Большую волну, если вдруг Риф Разлома решит вспомнить свое вулканическое происхождение и непредвиденно мощно зашевелиться. Выдержать - то есть, принять волну, вынырнуть и остаться в состоянии работоспособности. Но вот проверять это на практике местные службы Башни не хотели. А обитатели жилых городков Башни, располагавшихся там же, на надводных платформах, тем более не желали своей конструкции такой проверки на надежность.
   К сожалению, уникальным разработкам - каковой заслуженно считалась Башня, возведенная на рифах Разлома - нередко сопутствуют последующие... непредвиденные свойства. Но составить соответственную инструкцию по технике безопасности для работающих с уникальной конструкцией, разумеется, значительно менее ресурсозатратно, чем пытаться вносить в состоявшийся проект изменения. Исследования специфических воздействий Башни на климат, характер ветров, а также морские течения и приливы велись достаточно медленно, объем и интересность их были невероятно обширны. А те, кому выпало здесь жить и служить, знали проще и практичней. Начнут раскачивать Башню на полную мощность - примерно как сейчас, перед прибытием инспекции - ожидай, что морские ураганы, которым по расчетам должно было "развиваться в пределах своего широтного сектора", вопреки тем расчетам, сорвутся и пойдут прогуливаться по всему Барьерному океану. Мощности и траектории... в общем, предсказуемой, но хорошо если за большой круг времени. Бывает и меньше. Одно проверено: возле Башни и ее жилых городков - эта морская дрянь прогуляется. Давно привычное: пойдет сердцевиной - дежурной смене поднимать отбойные щиты, всем прятаться в нижние укрытия, сидеть, у неба и своего бога просить - в таких условиях разрешено - чтоб смыло только то, что плохо закрепили, а не всю жилую территорию до обломков - несколько раз так было. Должные убежища в должном порядке здесь... вынужденно поддерживаются. Ну а если повезет, зацепит краем, то просто - желательно пребывать в закрытом помещении и наружу без необходимости не соваться - очень мокрым придешь. А при необходимости - лучше в армейской водоотталкивающей накидке... Которая значительно устарела при современных требованиях к полевой форме, но в обязательный комплект входит по-прежнему... и почему-то очень быстро оказывается в личном имуществе у самого гражданского населения надводных платформ. Используясь в значительно больших объемах, чем предусмотрено армейскими требованиями. Вот под "барьерным дождиком" до работы добежать. Привычная периодическая неприятность.
  
   И в этот раз жилым городкам Башни вроде бы повезло. Ожидаемый эффект раскачанной Башни, первый привет прибывающего командования - ураган высокой степени проявленности и опасности для наличных ресурсов разумных - тянулся к Башне, но внезапно передумал, вильнул сердцевинкой - решил обойти жилой городок самым краем. Звенели сигналы отмены высокой готовности... но вряд ли из жителей городка Башни, где в каждой семье свой армейский, а в большинстве - и не один, сегодня кто-то мог назвать это счастьем. По транслируемым общим прогнозам, "сердцевиной" ураган шел ровно к сектору проведения учений. И в этот раз он с дороги не сбился... Оценку ситуации, что высказал командующий Башни, эль'ньеро Аррайя эс Хавина айе Тонгарика в местном общем передающем никто не озвучивал. Но она летела - по всем выходам и улицам жилых секторов - едва ли не со скоростью передвижения урагана. Что в сложных условиях качество подготовки служб Башни может быть проверено более эффективно. И если проблемные условия сами пришли на место учений - значит, эту практику необходимо в полной мере отработать. Отрабатывали.
   Известия о том, что происходит в том секторе Барьерного океана, к сожалению, такой скоростью не отличались. И надо думать ни одним исследователем не было отмечено, сколько личного ресурса расходовали обитатели жилых городков на отслеживание единственно доступного - пребывает интересующий объект в мире живых или его покинул. Благо, при учениях эта возможность доступна и лично связанным, в том числе гражданским - в отличие от времени боевых действий.
   К многократному счастью всех живых и разумных обитателей этого сектора Барьерного океана, качество подготовки наземных служб Башни и ее Крыльев было действительно на высоте. Проверка ураганом продемонстрировала это достаточно. В том числе для соблюдения негласного местного правила. Благополучно вернувшимся с такой работы, после сдачи рапорта и получения от командования своего причитающегося - разнообразного - все равно предоставлялось какое-то количество личного времени. Чтоб ожидающие могли убедиться и пощупать - правда: живые, целые, вернулись...
  
   Мокрей всего на надводных платформах у нижних выходов "транспортной ленты", что доставляет к жилому городку его армейских обитателей. Обеспечивать отбойными щитами еще и проходные туннели - дело излишне затратное. Конструкция, как утверждает вся Башня, явно выстраивалась по принципу: сколько втечет - столько вытечет. Все равно в погодных условиях, неподходящих для пребывания разумных снаружи, они вряд ли кому понадобятся: инструкция по проживанию категорически запрещает пользоваться бытовыми транспортными средствами после закрытия опорных щитов. И кому ж взбредет в голову - по дороге-то домой с очередных дежурств - застревать в небольшом переходе, шагов десять - от платформы транспортера до внешних бортов опорных щитов жилого городка. Металлическое основание в довольно крупную дыру, где-то внизу иной раз плюхает вода об основание платформы, когда ветер сильный - брызги долетают. Плетение страхующих решеток "транспортной ленты" над головой - все, что прикрывает эту голову от атмосферных осадков любой степени интенсивности - которых Башня нагоняет немало. То есть, ничего не прикрывает. А, что там - в полевую поплотней и бегом - этот ли душ остановит? Особенно на заслуженной дороге домой.
   Эль"нере Хойда тогда еще задержался. Получал - официальную благодарность и свое ведро подробной армейской обработки. Эль'ньеро Аррайя эс Хавина айе Тонгарика внутренним - командир Чайка - человек по-своему дельный, но мозгами подчиненных питается, природа его такова: "Выклевал по кость", - подтверждал эль"нере Хойда дежурным транспортной службы. Скучное дело, знакомых о новостях спросят. И транспортер лишний раз для одного дежурная смена не откажется поднять: всякому ясно, после такого потопца кромешного дома выспаться - дело должное, святое как традиция, а о сбережении ресурса пусть "недожорка" печется, а нравственники ей помогают - люди-то созданы, чтоб людей слышать.
  
   Эль"нере Хойда запоздал, ливень уходил, запоздалые капли ныряли вниз, в колодец перехода, летела - звенела - водяная взвесь, срывалась каплями - сверху, с водостоков, выдыхало снизу море - звучным, соленым туманом. Хойда прыгнул с транспортера. Поблагодарил. И шел. И на третьем шаге шел. Да, если с армейских потребовали влезть в водоотталкивающие накидки и командир Чайка не клюнул в голову подчиненного, явившегося в столь неуставно-полевом виде - можно рассудить, выкупало их на учениях изрядно.
   А потом... тоже шел - но волна и ветер не проболтаются, а дежурный наблюдатель транспортной службы своей улыбки тоже никому не перескажет. Тому, как вроде ресурсным пешим шагом, рассчитанным на проходные туннели, шел эль"нере Хойда - и все равно - как он летел через тот мостик. Быстрей и волна Барьерного рифа не смогла бы.
  
   Вода сверху. Волны снизу. Выдыхают, выплескивают, провожают минувший ливень. Гулко в колодце.
   А она стоит. С внешней стороны, где смыкаются борта опорных щитов. Стоит, держится за перила технической обслуживающей площадки. Так... устойчиво, разнокалиберная капель и ветер, временами скулящий в "трещине" перехода, не могут сдвинуть даже светлых уголков накидки. Шерстяной, обычной - сам видел, как делала - еще когда ребенка ждала.
   Дойти - вот этим вроде бы шагом - развернуть свою водоотталкивающую, укрыть - по уставу в случае необходимости под нее трое влезают. И улыбнуться. Это у Хойды получится быстрее, чем пальцы Льеанн отпустят бортик и выплетут - в ответ на улыбку - близкое: "А я тебя жду..." Хойда заберет себе, на продолжении жеста подхватит - светлый уголок шерстяной накидки, выжмет из него воды - и не мало, неудивительно, что под ветром не шевельнется - оценит вслух: "Да..."
   Льеанн отзовется - тихим, близким совсем - чуть растеряно: "Я знала, что ты придешь. Но так... до тебя было ближе". Хойда посмотрит. Очень долго. Так долго, как можно очень мокрым. "Я здесь, Змеюка. Идем домой?" "Да", - отзовется Льеанн.
  
   Так и пойдут - под одной водоотталкивающей. Ничего - до дома недалеко. Дом пахнет. Теплом. Едой. Мясной похлебкой с перцем и "благословенной травкой". Сильно. Еще до входа. Так, что Льеанн сразу заторопится к готовочной. Первым действием - не вынырнув из мокрой накидки.
   ...А внутри - вот поднять крышку - керамическую, увесистую - с котла... Надо же - посмотреть. И только тут назвать себе, что все время - вот как ответила и как шли - закрыла глаза и шла по привычке, по запаху. Так полней и прочнее чувствуешь, что рядом с тобой другой...
   А пахло от Хойды - сначала - едко, въедливо - морем. И мокрым. Полевая не промокает. Теоретически. Ну - до определенной интенсивности. Да и действовать наземным силам Башни предполагалось не вплавь. Да.
   А Хойда смеется. На ухо. И развязывает хвосты шерстяной накидки. "Вконец мокрая. Поворачивайся - сниму", - и еще принюхается шумно: "О, еда!" Тогда и улыбнуться: "Не остыло. Знала - что надо горячего... Вот: сбежала делать. Только оно так... быстро кончилось, что готовить. И я так не знала, что делать..." "Я здесь", - это он повторяет. Движениями. Отчетливо. Тем, как медленно расстегивает куртку полевой, взвешивает - решительно укладывает в сушилку. С накидкой вместе. Как спрашивает: "И как, эксперт - еще немного не остынет? Соленый я... как пайковая рыбина"
   А дальше - ну, если стоять вплотную совсем: еще чуть-чуть, срастетесь - в кабинку помывочной можно задвинуться и вдвоем... А там - не спрячешь. Система автономного жизнеобеспечения при интенсивном использовании следы оставляет. "Кто тебя так расцеловал?" - спрашивать незачем. Вслух. Про себя тем более бессмысленно: значит при выдохе Барьерного армейских под воду отправляли? - и назад. Да. "Под водой тише, я помню".
   Но разговор кожей - тоже разговор. И вполне понятно, как словами, спрашивают ее пальцы, как растирают спину - и как осторожно медлят над следами "спаек"...
  - Глупость, - вслух бурчит Хойда. - Там соседи, наши "платиновые" под волну ушли...и чуть об опору не шарахнуло. Пришлось ловить.
  - Поймали? - теплый - слышно как согревается под струями к счастью, горячей воды, под пальцами. А все равно - соленый. Живой. Хорошо, что живой.
  - Поймали. Из требований вылетели. Влетело.
  - Понятно. Перед сном разомну?
  - Хорошо, - так, не сбиваясь. - Поворачивайся, Змеюка: твоя очередь спину греть.
   Повернуться. Это близко - так его, другого - слышно: не разделишь. Движением, помогающим поворачиваться, ладони еще косу взвешивают: "это тоже выжимать... холодная ты". И нечаянно вернуть ему - то же слово, с той же интонацией:
  - Хорошо, - чтоб за ним получилось. То, что словами называется так трудно. - Я... все-таки за тебя боюсь.
   Сначала - не движением. Пальцы - совсем о другом: "Как, спину намылить?" - "Ага..." И вот где-то на середине движения, легко так:
  - Нет, Змеюшка, я не наелся.
  - Чего?
   ...А говорить совсем не обязательно словами. Даже жестами - не обязательно. Можно просто - движением. Таки намылить спину, растереть, осторожно - старательно: "Вот - теперь теплая". Развернуть к себе. И так близко - но можно еще ближе.
   Так тоже слышно. Слышнее.
   "Что ты есть..."
  
   Ну - самая подходящая обстановка для произнесения вслед на вполне высоком:
  - Нет, - укладывает Хойда и выключает воду. - Я собираюсь прожить каждый день. Очень много каждых дней. Сколько получится. Я обещаю. - Завернуть в покрывало и улыбнуться. - Слушай, а пообещать храмовому - это страшней, чем попросить?
  - Страшнее, - очень серьезно подтвердит Льеанн.
  
   ...А потом сидели, завернувшись поверх покрывала еще спальником. Ели из "зимней кастрюли" похлебку, подталкивали - к чужой ложке мясные кусочки: "Твое".
   И очень сложно было - не закрывать снова глаза. Не слушать корни. Как впервые понимая, как они срослись.
  
   ...А обещание эль"нере Хойда сен айе Сьонтаха выполнил.
   ...Когда живой и разумный из Народа Государя обращается с просьбой к лехта с именем и служением, считается, что он обращается с просьбой непосредственно к Многоликому. Оттого ни одному из лехтев не разрешено отказать в просьбе. И оттого от центральных земель до самых дальних окраин говорят фай: "попросил - Тех, кто Служит".
   А обещания людей, говорят, их Боги и без того ходят рядом и слушают. И проверяют на прочность.
  
   И нельзя сказать, чтоб не проверяли. В событиях жизни "вляпавшегося в золото" - до командных нашивок - сен айе Шьонтаха хватало всякого. И для жизни опасного. Но он возвращался. На надводных платформах Тонгарика. В светлых песках Харминэ. На каменном плато Зимонощных гор мира Вильконтаи, где Хойда, оставивший службу, передавал пережитую премудрость как выжить в "защитке" (как сам смеялся) будущим "полосатым" вспомогательных служб Башен.
   Он возвращался. В свой дом. Который всегда был. Хойда уже там, на надводных платформах смеялся: "Быстро тебя начинают звать "нашей храмовой", - рассказывала - как отвечала ему в тон: "А вот не знаю - везло ли окраинным Башням на таких идиотов такого храмового звания". Усмехался. Вставал в парадную. "Крепко в золото вляпалась, Змеюка, сознавайся?" - "Вляпалась. Служба наблюдения Приливов, эр"нере zu-toёra. С правом не носить знаки различия прилюдно, - поймать - подчеркнутый парадный салют, тоже подчеркнуто продолжить. - В новое не скоро вляпаюсь, знаешь. За невыполнение непосредственного долга". Объясняла - тогда - очень спокойно.
   ...Говорила и потом. Редко - высоким счетом одной руки не насчитаешь. О самом личном. О своем разговоре со своим Богом и просто люди говорят... тем, кому к себе стоять вплотную разрешишь, а лехтев и этого меньше. А говорила. "Мой Бог любит выполнять людские просьбы, - медленно. Взвешивая. - И знает - где каждый из нас каждый день стоит на должном месте. Мое - сейчас - здесь".
  
   Говорила. И еще меньше получится, если считать по пальцам - вот сейчас распрямляй второй. Первый раз спрашивала Наставник Ланери эс Химаро айе Ниинталь-рьен. Имея право спросить. И Льеанн отвечала. "Нет. Стукнуть другого... порой насмерть - ну... мне хотелось. Ему, наверно, тоже. Идти дальше порознь - нет. Никогда".
   И говорила дальше. Тише. Личное - но Наставнику разрешено. "Если я о чем и жалела - о том, что "второй молодости" осталось мне с ним прожить самый край. Второго ребенка нам уже не разрешили. Да - мне и сейчас жаль..."
  
   А о чем не говорила... Тоже лежит. Жизнью. Бусинками под пальцами. Теи-лехта lierh-aef Ланери эс Химаро айе Ниинталь-Рьен дальше так не спрашивала. Специализация позволяет - знать, как люди теряют друг-друга, как расходится - должное быть и должное уйти со стороны мира живых. Надо думать, у всех разумных это чувствуется похоже. Как единственное.
   О чем незачем спрашивать и тяжело рассказать.
  
   Время жизни уходит по капле - тихой, тихой капелью, не прислушиваться - не поймаешь, когда. А тогда ее просто слышно. Как частой, звонкой дробью по стеклам внешнего, гостевого помещения стандартного жилого блока. Что хоть лови лишнюю мысль: сейчас по стыку протечет. Обычные дожди в песках Харминэ редкие гости.
   ...Так долго стоит вернувшийся с регулярной программы армейского восстановительного эр"нере Хойда, медленно, совсем продуманно, расстегивает полевую, замирают пальцы на золотой полосе нашивок. Ловит взгляд. Говорит ожидаемое.
  - Случилось - стух зверюга. Выпущен по полной. По недостатку ресурса для скоростного движения задницей, - снимет, наконец, куртку. Въевшимся жестом уберет в ячейку хранения. Обернется. - Рыжий проорал: переведут в Зимонощные горы, на Вильконтаи, "птенчиков" гонять. За заслуги, - усмехнется. Сердито. И совсем неожиданно спросит. - Ты... со мной?
   "Ты дурак?" - пальцы спросят раньше - слов более добрых:
  - Уже собираться?
  - А я таки старый... - медленно проговорит Хойда. - Не очень годный. Может - тебе пора уже?
   "Дурак, - снова взвесят пальцы. - Три раза. Нет, - отряхнутся. - Двенадцать". Посмотрит - долго, долго, долго - согласится движением: "дурак": с головы крышку приподнять, чтоб мозги проветрились; встряхнет - шевелюра все та ж, рыжая чуть длинней уставной и лохматей. Время не тронуло. Ну, так - чуть-чуть присыпало серебром.
  - Тогда собирайся. На третий день должны отбывать, - и только на этом толкнет дверь во внутреннюю часть дома.
   Вечером того же дня будет эр"нере Хойда смотреть, как сворачивает лехта Льеанн начатую цветную ленту - широкую: синий, красный, золотой, лиловый... Звучало близко - внутри: ""Да, похоже, ты тут надолго собираешься оставаться" - "Он походный... можно свернуть. Даже с работой. Но - я собираюсь."
   Смотрел - как медленно, осторожно зацепляет Льеанн нити, перевязывает. Ей тоже - вспоминалось - это же. Близкое. Бывшее в самом первом их доме на Шьонтаха.
   Смотрел - взвешивал что-то на ладони. И вдруг:
  - Ты помни, Змеюка - сломаю.
   Обернется. Посмотрит удивленно. Хойда подойдет. Снимет с ее ладони подвязанный лиловый пучок нитей. Посмотрит:
  - Ну... раз смог постареть - когда-нибудь смогу и сдохнуть. А решишь на вечную память потом пояс ткать - ты сразу запомни: станок сломаю. Даже если не смогу.
  - Запомню, - не поднимаясь, обернется, накроет отобранные нитки ладонью, руки не уберет - и щекой прижмется. И так, как люди-людям редко говорят. На все время, какое есть. - Ты извини. Я всегда буду тебя любить. - услышать - щекой - как это взвешивают пальцы. Добавить. - Не ломай. Пожалуйста.
  - Не буду, - медленно согласится Хойда. - Давай помогу.
  
   Первогодки "полосатых", попадавшие в учебный центр вспомогательных служб Башен сектора Лайарика, расположенный в Зимонощных горах на Вильконтаи, тоже короткоживущие, еще несколько местных лет будут спорить, сколько же лет назначенному преподавателю эр"нере Хойде сен айе Шьонтаха. Проспаривать каждый раз своим старшим "собратьям по несчастью" и очень долго - очень одинаково удивляться: "Что, правда?" Пару раз подтверждала: "правда" - и ньера лаборант из местной "медицинки". О том, что "оказывается, супруга" было дело - трепались тоже. О том, что лехта - куда меньше. Привычная традиция короткоживущих окраинных секторов - поменьше говорить о Тех, кто Выше - и о Тех, кто Служит тоже...
   Там, в первые годы, пока спорили первогодки о возрасте преподавателя - старшая медицинской службы и передала "ньера лаборанту" - лехта Льеанн, вот на удивление очередного такого попавшегося. Негромкое такое. Местное. Короткоживущих. "Хорошая старость - та, что долго не приходит. И надолго не задерживается".
   Запомнилось. Как еще - запомнилось. Он ее так прожил - как здесь считалось хорошо.
  
   Тоже - жизнь, тоже - память, тоже - бусинкой под руками...
   Там утро. Прозрачные невесомые рассветы над плато Зимонощных. Хойда сидит на крыльце, встречает - первый весенний ветер. И врастает - в утренний молчаливый диалог - внезапным, легким:
  - А вот я тебя сейчас попрошу, Змеюка...
   Тихо - во времени, принадлежащем только двоим:
  - Да?
   Ждет. Смотрит, как Льеанн раздувает жаровню, ставит чайник. В комнате темно еще, первые отсветы от огня. Выпрямляется - тогда только Хойда говорит:
  - А ты косы заплети? Как... давно было. Хочу тебя такой еще увидеть...
   Тихо будет. Первые выдохи рассвета. Слышно, как теплеет небо под первыми солнечными лучами. Как разгораются угольки в жаровне. Как скрипит в скальной ограде рассветный ветер. Как трещит, потягиваясь, земля, просыпаясь от ночного морозного оцепенения навстречу дневной жаре.
   Тихо было. Слушал. Смотрел, как неторопливо, прядь от пряди - распускает Льеанн косищу. Как заметно медлят - задумалась - пальцы, когда Льеанн берется за гребень. Что Хойда жестом отпустит насмешку: "Забыла?" Подождет: "Нет", - отзовется Льеанн, но думают руки. Сколько-то. Начиная переплетать сложные, многопрядные косы. Свободной. Охотницы. Молодости.
   Хойда смотрит, слушает - тихо свистит на жаровне согревающийся чайник. А солнце выныривает из-за склона. Ярко и сразу горячим. Скоро - засвистят, проснутся мелкие, яркие птички-наперсточки, спасающиеся от еженощных заморозков за незакрывающейся форточкой гостевой территории их дома. Когда только вьехали, осматривал дом, пустовавший пару малых лет. Куда быстрей обнаружил неведомый сюрприз, чем понял, что это. Удивлялся, отмерял - ну вот с блок личного табельного, на полпальца - гнездо? Наблюдал, как снуют обитатели, как ныряют в вылетевшую опору рамы от ночного холода и улыбнулся: "Давай оставим? Вижу - не опасная фауна".
  
   Смотрел - и вот Льеанн доплетает последнюю прядку, убирает гребень в пояс, встряхивается. Хойда просит жестом: "Подойди". Взглядом не отрывается. Как идет. Течет.
  - Змеюка... - тихо делится он с рассветом. Взвешивает - долго. - А как совсем такая же Змеюка... - сжимает, разжимает пальцы. Морщится. Перед тем, как сдуть с ладони. - Эх... А кажется, все наше вчера начиналось. Помнишь?
  - Всё... - негромко отзывается Льеанн. Вчера, да. Несколько звездных. Считаются. Вот сейчас - очень слышно. Пока Хойда смотрит - и улыбается... Вчера - тысячу лет - шестьдесят восемь - назад. Но что-то остается неизменным:
  - Иди сюда: за косу поймаю.
  - Хитро...- легко оценивает Льеанн. И идет. Чтоб поймали. Садится рядом - по движению. И времени на долгом - выдохов и двенадцать будет, и двенадцать раз по двенадцать... Только потом поймает новый, лишний звук:
  - Эй, чайник сейчас взлетит.
  - Хрен с ним, - со вкусом отзовется Хойда. - Ща уже жарко будет.
   Тогда была весна... Хотя привычный подсчет времени мира терял смысл на плато Зимонощных, где сменой температур и "времени года" заведовали день и ночь. По ту сторону мира живых вечная вода шла своим путем как и везде, унося все - путем всех рек и всех вещей.
  
   ...Он прожил дольше, чем предсказывал ему первый командир. Перемахнул за восемь звездных. И прошел еще семь малых лет мира Вильконтаи. Хойда сен айе Сьонтаха прожил долго. И ушел из мира живых совсем - легко. Он умер тем летом. Под слышный прилив T'a'hassё u'l'jorrah.
   "Это считается доброй приметой, - три раза говорила потом лехта Льеанн. - Доброй приметой считается умереть в Полдень года, потому что те, кто уходят - минуют Туманную Дорогу на пути к новому рождению ".
   ...Тихое: "Спасибо тебе", - которым "оказывается, лехта" провожала умершего от живых - из видевших не пересказывал никто. И о бывшем дальше знает тишина. И те, кто не станут рассказывать.
   Незачем. Внутреннее дело. Примета - приметой, традиция - традицией. "Шесть дней пути туманных троп..." Шесть дней полного траура. В тишине, в одиночку (...с гнездом и птицами-наперсточками - у них как раз птенцы были). Провожала. Рассказывала жизнь с ним обратно. Слушала, как уходил. Пришивала подкладку - к цветной ленте будущего ширдэна. Молчала.
   На рассвете седьмого дня - как встало солнце - поднялась. Сняла с пояса ножик - тот, подаренный Хойдой "первым общим имуществом" - и срезала косы. Уложила в свежий вьюк жаровню, чайный сундучок - с чашкой, что делали давно Хойда и Нин-найр, "странные деревяшки" и еще - светлую накидку. И не далее как под вечер отбыла по очередному требованию лехта zu-toera. Далеко. На Л"альсай-рьен.
   Еще тому, кто принимал дом, не забыла сказать: "Смотри, гнездо. Не чините раму... мы им обещали".
  
   Историй, что долго, долго будет рассказывать об этой семье, о ней самой то плато, лехта Льеанн скорей всего не услышит.
  
  - Там была очень интересная работа, - медленно скажет - первым - о том месте назначения лехта Льеанн уже в Доме Трав в городе Мьенже. Л"альсай-рьен еще одно место, о котором по великой и нерушимой говорят немного. Потому что исследователи трещин Изнанки и Пространства Снов, будь они лехтев или Проявляющими - вообще не отличаются разговорчивостью. А последний айе Л"альсай-рьен покинул мир живых "еще до рождения моей прабабушки", - определит Льеанн. В этом мире, принадлежащем серединным землям, и по формальным биологическим показателям обладающем высокой степенью жизнепригодности, давно не рождалось своих жителей. Л"альсай-рьен был живым миром долго... Гораздо раньше, чем туда пришли фай. Говорят, где-то местные города стоят на фундаментах построек тех, кому пришло время уйти... Не только - и не столько разумные говорят, сколько корни камня... Мир был стар, как однажды стареет всякое вещное. Но когда файдайр нашли этот мир, они только учились. Как существуют и стареют миры, как течет под ними вода, медленно-медленно подгрызая плотное их и вещное, заступая места, где были имена и корни, неведомые людям... И искусство прокладывать транспортные каналы тогда также находилось в начальной стадии разработки. Найденный мир - Л"альсай-рьен, Мраморную землю, по результатам подробных исследований сочли многообещающим. В плане возможностей населения и добычи необходимых ресурсов. Прочное основание вещного мира тогда представлялось устойчивым и вечным. Достаточно крепким, чтоб держать на себе транспортный канал объемной мощности - один из первых "ресурсных", проложенный крайне неудачно, как выяснилось впоследствии. Проработал он в целом звездный год и четыре малых. Неустойчивому, напряженному состоянию мира было достаточно мелочи для катастрофы. И подтолкнуть его не замедлили. Как сообщается в открытой информации, была предпринята неразумная попытка построения внутреннего перехода в пределах мира. В определенных условиях и по современным нормам подобное построение считается допустимым. Внутри устойчивого мира. Увы, именно Л"альсай-рьен стал одним из первых доказательств и демонстрационных образцов того, что мир живых бывает неустойчивым. И как именно бывает.
   Изнанка хлынула - поднятой большой волной, проплавляя колодцы в старой, изъеденной ткани мира, захлестывая берега. Непригодным для безопасной жизни и развития разумных мир стал крайне быстро. За два-три малых года. А странные последствия изучению подвергались до сих пор. Л"альсай-рьен превратился в уникальный исследовательский полигон для исследования специфических слоев Изнанки. Лехта Льеанн, правда, хмыкнула только: "В решето..."
   По воздействию на маленьких местное уникальное поражение Изнанки отнюдь не было уникальным. Возвращавшимся с Л"альсай-рьен разрешение на детей давалось после обязательного карантина и полного подробного обследования. Негласным распоряжением (о котором разумеется знали все причастные) на исследовательскую практику в Пустой колодец принято было посылать специалистов, крепко распрощавшихся со временем рождения собственных детей. Льеанн озвучивает и тогда, рассказывая всю эту историю Саайре. Тихо еще оставляет в стороне: "А я Нин-найр, что тогда сумела прибыть меня навестить, это так и не вспомнила..."
  
   "Там колодцы, Саайре, - тихо говорила Льеанн. - Не трещины, как здесь... как обычно бывает. А колодцы. С очень прочными стенками. Как оплавленными. Гнить, как здесь, нечему. Очень глубокие колодцы до очень глубоких слоев Изнанки. Там, где она существует без отражения мира живых. Очень красивая. И очень страшная. Эти "колодцы" способствовали специфике развития местных не живых и не мертвых. Taer с возможностью доступа к полной текущей воде Изнанки, и исконные обитатели ее глубинных слоев, которым предоставилась возможность попробовать новую еду... Это... интересно. И смертельно опасно для неспециалиста, - и медленней. - Я чуть было нашу девочку за такое не приняла. Не светись она живым. Но вдох и выдох я думала - откуда такое здесь? И как его в таких условиях эффективно уничтожить? - задумывается, смотрит на спящую и говорит, не закончив фразы. - Я помню - там очень, очень внезапно наступала весна..."
  
   Она далеко смотрит, Наставница Льеанн. Смотрит - и остается видеть вслед.
  
   ...Вдали от проявления "колодцев" мир притворялся живым и обжитым. Местная специфика поражения мира живых Изнанкой позволяла биологической жизни мира идти своим путем и вести повседневное существование. Местами совсем скрывая следы деятельности разумных. Местами не получалось. В первую очередь, там, куда жизнь не подходила...
   Те, кто жил здесь некогда, уже файдайр, оставили города... Перед глазами - гулкий, пустой, очень пыльный, темный - простор. Старый, столичный стиль зданий: устанешь, пока пройдешь от зала до зала. Высокие арки ловят, переламывают причудливо звуки и шаги. Город мертвый. Совсем. Цел только камень и тому плохо.
   Там один из "колодцев" врос в сердцевину дворца. Видно - глазами видно на рассвете и на закате... знающими глазами. Пропадают пыльные каскады некогда бывшего фонтана, старые сухие стволы бывшего парка... Темное, чужое течет вверх, глубоко - наоборотным колодцем, плещется у верхнего орнамента колонн садовых павильонов... И иногда, забывшись, отражает то, что здесь было давным давно: арки, как повторяющие их стриженые ветви деревьев - "строгий стиль" садовой скульптуры, пляска струй фонтана, алым и золотым - подсветка, закат? - превращенные из воды в огонь... И тени живых, что были здесь. Проступают - у светлого камня колонн.
   Наяву, у сохранившегося края ушедшей в колодец колоннады - этот камень серый. Грязный. Лоснящийся. Как будто какой-то придурок вздумал выстраивать парадную колоннаду из скверного цемента... а потом долго, старательно обляпывал маслом. До неприглядного результата. И пылью припорошил. Соседство с таким интенсивным воздействием Изнанки плохо выдерживают даже камни.
  
   ... В памяти у Льеанн отпечаталась четко - серая, как из грязного песка, колонна. Серая и такая же поношенная форма на том из лехтев, кто стоит у ее подножия. Он и сам - седой, смуглолицый, некрасивый, чуть как присыпанный пылью. В полевой без нашивок. "Мастер Наблюдатель", - держится в памяти. А имя вспоминать и говорить вслух... не нужно. По специфике его работы.
   "Парадный вход!" - вдруг, совсем не официальным, нарушает он молчание. Еще жестом сопроводит - звучным, словно щелкнул по колонне. Конечно, "словно": с миром вещным, так пропитавшимся Изнанкой, любой из местных Мастеров будет обращаться очень осторожно и не прикасаться без необходимости.
  Память держится за другое. Вслед тому Мастер Наблюдатель и смотрит на лехта Ллеаннэйр. Он ловит жест. Тень жеста. Привычно подсчитывает Льеанн - с той стороны от мира живых. И не замечает, что слабо-слабо, отражением считает и пальцами. А он замечает. Мастер. Резко. Требованием:
  - И сколько слоев?
  - Три, - отозваться сначала. Потом глухо, как на большом расстоянии - том самом, что подсчитывают пальцы - понять. Что должно было быть ошеломительным. По привычке взгляд подсчитывает слои воды Изнанки. Отделяющие от обнаруженного объекта. В мире живых. Где никаких слоев не предполагается. А они есть и вода течет и отделяет от мира. И от понимания отделяет тоже. Воспринимается так, ровно: да, это вот так - работаем дальше. Тем более, что Мастер ловит сказанное и продолжает спокойно:
  - И от меня еще два слоя. К миру живых до полного присутствия. Ниери, тебе не пришло время попросить о перемене задания?
   Взвесить. Спокойно. Значит такова специфика здешней работы. Странно было бы если работа на такой глубине не сказывалась бы в восприятии внешнего мира. Да, работающего на такой глубине слегка размывает.
   Да... спокойно, как через стену. Это было неправильно. Но тогда у Льеанн не получится понять. Только отозваться:
  - Нет. Очень интересное исследование.
  - Принял, - отзовется Мастер Наблюдатель мертвого города, "парадного входа" местных проявлений Изнанки. Привычный к специфике местных исследований. Для практики которых нет полной необходимости пребывать в мире живых. - Удачной работы, ниери Ллеаннэйр.
  
   А Льеанн смотрела - там, в Доме Трав, в городе Мьенже, и считали пальцы - как далеко, глубоко смотрит Саайре. "Да, наблюдаю, насколько подробно ты отслеживаешь мой рассказ, - примерно так отвечает движение руки. - Очень хорошо выучился". Голос продолжает потом.
   "Это был ознакомительный проход. С картиной основных повреждений и спецификой следовых остатков при данном поражении Изнанки. Специфики там немного. Основное мое место работы начиналось, - взвешивает, усмехается, - с черного хода".
   ...А мир перед глазами поначалу такой живой, что не поверишь.
   Лес. Ну самый обычный лес места, где есть зима, а зимой есть снег. Дорога. Наземная. Разведешь в стороны руки - упрешься, густо, не пройдешь, цепляется кустарник. Коридор посреди лесного, путь, проложенный осторожными шагами. Право живого вцепиться в место, где можно жить - оправдано, тем более, когда мест таких ощутимо меньше, чем должно быть. Исследовательский полигон лехтев.
  
   "Это была очень интересная работа, - медленно выговорит Льеанн. - Исследование взаимодействия некогда бывших разумными с глубокими пластами Изнанки и их обитателями, оценка результатов уникального симбиоза, проверка методов обнаружения и воздействия..." А после общих слов объяснения добавит. Полностью, глубоко: "Это те самые места, где Изнанка очень, очень красива..." И хмурится... Сейчас сложно... и неизвестно, насколько безопасно воспроизводить эмоциональные материалы личных архивов. Даже вот так, на следовой модели. Не очень - судя по тому, как открыто засматривается Саайре.
  
   ...Раковина?.. гулкие, переливающиеся изгибы, как залитые - темным, радужным, кипящим... Внезапная вода, льет по сводам - не пропадая, не возникая - и снизу вверх... Совсем подводное, то гладкое, перламутровое, то шершавое, пористое... Вода выдыхает радугу - и всплывают вверх, напоминая, что вода тут везде - светлые, переливчатые, здоровенные пузыри, то переговаривающиеся голосами так похожими на человеческие, то звенящие - тонкими, тонкими колокольчиками, рассыпаются на много мелких...
   Отражаются. Там своды, как возведенные неведомой рукой, переливаются - острые, тонкие грани, резные перламутровые сколы, отражаются - застывшим смертоносной остроты водопадом в озере - вода отдельная, среди вечной воды Изнанки - темная непроглядно, к ней - точно ступени. А на поверхности всплывают, распеваются, перебирают звук всплески, фонтанчики - словно кто-то там на дне то вдыхает, то выдыхает воду. Слушать - как переходит звук, тянуть на себя тонкую, сложенную из него мерцающую нитку - "поводок" следового остатка, улавливать - передышку распахнутого слоя... Вдохнуть, выдохнуть и шагнуть в озеро. Самый незаметный путь на нужную глубину.
   И резко запахнет холодом. На исконных пластах обитания объектов исследования - очень, очень холодно. Темно. И в том, что видно не глазами чаще темно тоже. Изредка - мелькнет серыми сполохами, как разрядами - на краю изломов ледяного свода, проявит - долгое, серое, в трещинах, режут тенями, путают - не поймешь - песок? - лед? Еще реже - заполыхает по своду - долго, зеленоватым, мир вдруг прикинется другим, красивым и жутким... Арки, промытые в ледяном своде, колонны: не застывшие водопады - сейчас, ровно течет лед - быстро, сам по себе. И еще, кажется, ветви - прозрачные, ледяного леса - стучат, клацают, всплывает и исчезает, заманивает - эхо, иногда снова кажется, что далеко-далеко перешептываются голоса "тиш-ше, не слуш-шай"... И снова - темнота.
   И надо - не слушать, не поддаваться на внезапный ледяной блеск и чужую страшную красоту (это трудно - не поддаваться). А скользить, сливаясь, тенью в бессветных ледяных тенях, ища среди них то, что также прячется и скользит... другое.
   Еще краем глаза все-таки увидеть: там, в ледяном и сером, простроченном тенями, на самом краю запаха, что-то - следом, смутным - словно далеко, в старых зеркалах, отражающих друг-друга, в самой глубине отражений зашевелилось что-то еще.
  
   Дальше Льеанн фыркнет, встряхнется, внезапным рывком возвращая его из ледяных глубин Изнанки: материалов личных архивов - таким же внезапным смешком:
  - Хорошо следишь. Но чем меньше воспроизводишь следовую память об "охотниках" - тем легче голове. Техника безопасности. В мире с трещиной... и с Илье рядом... много раз оправданная.
  - А я могу спросить, что это за... тень, - интонацию Саайре выдерживает неожиданно ругательную. Это что бы то ни было - ну вот вызывало. Определение. Что укладывается на ладонь лехта Льеанн и... да, кажется, Саайре опять назвали талантливым. Под тихое:
  - Можешь. Догадался правильно. По закрытой информации Центра исследования внутренних слоев и течений Tarhien, насколько нам сейчас известно, это исконные обитатели глубинных слоев Изнанки. Специфически разумные. Хищные. Предполагаем, что они способны пользоваться естественными складками и течениями Пространства Снов, в том числе, перемещаться своими путями между обитаемыми мирами разумных. К счастью, для полного выхода охотника в мир живых необходимы достаточно сложные условия... Или содействие из мира живых. Число "колодцев" подобных Пустому колодцу, считано, число разумных, не пользующихся головой, - Льеанн брезгливо отряхнет свободную руку, - увы, нет. Поэтому незначительная вероятность появления Охотника есть в любом из миров, освоенных фай. Менее незначительная - в мирах с трещиной, как здесь, - Льеанн смотри на спящую девочку Илье; та сопит себе - и продолжает очень... полно. - Пожалуй, по этому единственному поводу я очень рада, что она - такая, как есть.
  - Эти... Охотники опасны? - сразу сорвется у Саайре. Услышит ровное:
  - Очень. Мест, где поселились taer, шарахаются все обитатели Изнанки: сожрут. Кроме Охотников. Если они способны дотуда всплыть. Это может... усвоить и taer.
  - Сожрать? - переспросит Саайре.
  - Можно сказать сожрать... - говорит она медленно, проверяет слова на вес. - Проросший Охотник - на начале своего развития, личинка... еще не очень разумная - способен сожрать все, что ему неосторожно подвернется. От того, что составляет песок и камни, до taer, доступных отражений чужих корней и еще менее съедобных предметов. Изучала как раз: ледяные пустоши в этом смысле - неплохое пастбище. В них течениями Изнанки стекается и сохраняется скорей съедобное. А мелочь Охотников - достаточно терпеливы, чтоб фильтровать это из стекающей воды. И очень быстры, когда видят более объемную добычу. По чутью на съестное большинство хищников мира живых проиграет им безнадежно. А еще подростки Охотников способны "перетечь" в облик любой усвоенной добычи. В камень, в текущую воду, ну - в где-то подхваченную девочку-taer тоже... - смотрит снова, как Илье спит, поправляет взлетающую от дыхания прядь, осторожно так... И легким. - Ну, вдох и выдох полной паники мне она обеспечила. Вырвись в мир живых такое... Мелочь Охотников чудовищно прожорлива, и предполагаю, такое очень трудно ловить. Случаев появления Охотника в вещном мире - было действительно считанное количество, на первые двенадцать высокого счета. Но с очень трагическими последствиями. К счастью, сейчас мы лучше знаем, как их ловить. Как раз проверяла, - усмехается, - заманивая вплоть до вещного мира - на более проявленных слоях Изнанки они неизбежно оставляют заметный след. За ними вода замерзает. Для людей - надолго. За любым из их слоев, - Льеанн замолкает. Думает. Сколько-то. Собирают, оформляют что-то движения пальцев. Наконец, отпускает жест: "это пригодится". И продолжает. Как Наставник. - Взрослые Охотники сохраняют способность полностью усваивать съедобное окружающее, но... поскольку они специфически разумны, надо предполагать... считают это нерациональным способом питания. Предпочитая превращать добытое в еще один слой своей личности, источник информации и прочих... объектов, поставляющих питание. В том числе, так обходятся и с разумными. Которые вполне сохраняют свой наработанный умственный ресурс и опыт, в некоторых случаях, при определенной подготовке, способны и развиваться дальше... Но они уже не самостоятельные живые разумные, а слой Охотника. Такой... симбиоз между добытчиком и добычей. От которого странно ждать достойных реакций разумных. Некоторые из нас считают, подобное... - губы долго взвешивают, подбирают слово, получается, - слияние достаточно интересной возможностью для доступа и изучения глубинных течений Изнанки, недоступных живым и разумным, как пребывающим в мире живых, так и покинувшим его. Я воспитана более традиционно, - усмехнется, - и считаю, что эти "интересные возможности" должны пребывать как можно дальше от мира живых - и отдельно от тех, кто живет в моей тени. Так что выполняла исследование, посвященное жизненному циклу Охотников, а также возможности обнаружения их в мире живых и изгнанию оттуда. Убить их, увы, практически невозможно. Выполнила. Ценой собственных значительных ошибок. Но лишнего золота мне таки на нашивки плюхнули, - Льеанн взвесит. - Я бы скорей сняла... - и снова замолчит надолго.
  
   Тоже рассказывая...
  
   ...В умении принять выбранное решение идти вместе - должно быть и умение принять, что расплетенные в свой срок корни будут кровоточить. Столько, сколько им будет должного срока. Это могло называться "горевать" - но внутри это... Просто отслеживалось. Я есть, мне больно, со мной вот так... Где-то параллельно с почти усмешкой: "Что ж, я довольно долго отлынивала от основных обязанностей. И нахожусь в подходящем состоянии для позвавшей меня работы". Видно - просто, приглядываться не надо, понятно как первые слои Изнанки. Корни кровоточат - а этот запах молодняк Охотников способен улавливать... с очень высокой точностью. Раненый зверь - законная добыча. И легко было - подманить их идти, тянуться за ускользающей добычей - в колодец, выше, выше, до мира живых - где сам станет объектом исследования, дичью - оставляющей след. Изучаемый след. И проверяемой на способы изгнания...
  
   А потом надо было возвращаться. С полигона до исследовательского поселка. "Там очень внезапно наступала весна. Как включали", - говорит Льеанн. Та самая дорога - узкая, среди ветвей. И кажется вот вчера шуршал, звенел, плакал лес под мокрым снегом, подтаивали в понижениях тропинки глубокие сугробы, наливались желтым, тайной водой, подснежными ручьями. И не выдерживал натоптанный лед тропы под шагами: помнила, как оценила, махнула рукой - ну, вброд так вброд. А вот сейчас, внезапно - тепло, жарко в непродуваемой куртке, пушатся золотые ивовые кисточки, полыхают молодые прутья краснотальника... а обувь подобрала правильно, вода-а - где и выше колена. И совсем чуть-чуть от того сейчас - а вдоль дорожки уже стена. Зеленая. Весна совсем устоялась. И в низинах, вот там, где проваливалась в снег, какие-то кусты вовсю цветут, белые.
   "...Как я потом, в доме уже Наставницы Ланери, перед аттестацией, проверкой собственного возвращения полезла в личный архив тех дней - и обнаружила, что это была черемуха, - выговаривала тогда Льеанн. - Я ее не опознала. И она для меня не пахла.
   А в исследовательском поселке лехтев были вишни. Старые очень. Столько они вообще не живут. Их помню.
   Они как раз цвели, когда Нин-Найр сумела меня навестить".
  
   Исследовательский поселок лехтев. Странный такой. Дерево - очень старое дерево домов, серебряные стены - бревна, высоко-высоко, за два роста начинают пробиваться узенькие окошки. Такие же серебряные, такие же старые деревья во дворе - узлы, трещины, дупла, корни, мозолями выпирающие из земли, глядя снизу - не поверишь, что это им принадлежит легкая белая россыпь лепестков, усеявшая собой двор... Вишни цветут. А вчера дождь был. Лепестки - везде. На траве, на старой, крепкой, но вросла уже в землю, скамейке, на темной, растрескавшейся резьбе столешницы, тоже серебряное старое дерево... Зацепились - за уголки врезанных розеток. В памяти держатся - одно за другое. Крепко. Одним отдельным фрагментом.
   ...Смотри - трещины от восьмилучевых розеток резьбы, в самой крупной уже зацепился мох, свежие, белые опавшие лепестки... И понимай... "Это очень... внезапно понимаешь", - медленно выговаривает лехта Льеанн. Тогда, во Мьенже.
   ...Она стоит, улыбается, отряхивает спланировавшие лепестки. Моя младшая. Наша рыжая. Взрослая. В форме. И - звенит. Рассказывает, как поднимала уже храмовое звание. Уже лехта... Хороший специалист.
   Совсем недолго. Двенадцатая и еще двенадцатая доля выдоха. Крохотный перебой сердца под колючим ледяным осколком.
  - Что-то сейчас случилось, мама?
  - Случилось. Я не могу вспомнить, как тебя зовут.
   А потом совсем выдохнуть и поймать взгляд. Действительно хороший специалист. Это тогда и видно. Берет на ладонь. Рассматривает. Говорит сначала - на близком. Очень подробное.
  - Мэргэннаран эс Хэрмэн айе Сьонтаха. Солнышко... меткое. Нин-Найр. Так лучше?
   Чтоб было время - взвесить, как звучит услышанное, оценить и отозваться:
  - Да.
   Продолжает. Также. Спокойным вопросом:
  - Что тебе еще напомнить? - а пальцы одновременно - требуют - просят - встань, подойди. И Льеанн послушается. Подняться - медленно тоже, собирая, вбирая полностью - что вокруг и сейчас - оценить, насколько глубоко задело... Глубоко, понятно - но как именно... (...текучее вечернее солнце, им нагретое дерево столешницы, шершавое, ощутимые углы узора, если о них опереться рукой... пахнет проблесками вчерашним дождем. И вишней. А Нин-Найр... - перебрать себе имя, повторить: "Бубенчик - звонкая наша - она вырасти умудрилась? - или это я тоже забыла: в воротник ей смотрю..." - а пахнет она прежним - хвойным, не местным, южным - жарко, смола на солнце... "А слоев воды между нами нет. Нет и быть не может. Да?"...) Медленно - но слова как будто ждут. Она только вот так, вплотную, легким переспросит. - Скажем, звание...
  - Нет... помню, - а взгляд все-таки скользнет. На нашивки. Сверить. А армейский и храмовый - и Нин-Найр вот сейчас - его движение точно угадает: вслух добавит:
  - Или снова читаешь? - ладонь взлетом укажет на движение взгляда - к "первым полосатым" и легко ляжет на плечо. Так... как вопрос вслед. - Ты собралась уйти в этот эксперимент совсем? Именно здесь?
  - Нет, - взвесить спрошенное. Ответить точно. Первый раз понять, как оказалась... незапрошенно близко к совершенно не желаемому результату. Это одновременно. С тем, что у Нин-Найр сильные - и сейчас очень холодные - пальцы. На миг так задержит на плече - сильно... А продолжит через два выдоха. Все-таки легким.
  - Это хорошо... Я как раз собиралась говорить, что я тебя не пущу.
  
  Рий"е Мэргэннаран эс Хэрмэн айе Сьонтаха в начале ее профессионального пути в армейском общем восстановительном Службы Защиты... считалось, что повезло. Везение правда было своеобразным. По никем не прописанной, но существующей традиции, выпускники отделений Академий Службы Защиты направлялись занимать свое место в Башнях транспортных каналов ближайших секторов. На совсем неофициальном "своя "защитка" - легла, где высралась". Немногим выпадала судьба попасть под вариант исключения из традиции - когда где-то в безграничных просторах великой и нерушимой собиралась выстраиваться новая Башня, что требовало прибытия туда соответственных армейских служб задолго до прорастания транспортных каналов. Но выпуск Академии Службы Защиты сектора Лайарика, в который случилось аттестоваться и Мэргэннаран эс Хэрмэн айе Сьонтаха такой редкостью накрыло. Причем, как гремели в оба уха от подъема до отбоя "нравственники" помянутой Академии, вариант был не просто исключительным, а надо же почетным. За последние долгие годы, Тейрвенон крайне не часто случалось находить присоединять к себе территории, исконно населенные разумными. Новооткрытая и осваиваемая земля Далия была именно такой, причем, как не забывали помянуть - с определенными проблемами развития и общего состояния. Так что выбор будущих задействованных армейских велся по учебным заведениям Службы Защиты всех секторов - не правом выбора, сортировкой достойных. Что поделать - везде требуются "первые полосатые". И не просто кто из Академии ни вылези, а прилично аттестованные "первые полосатые" - если верить "нравственникам"... "Высокая честь", оказанная за идеальные аттестации и прочая словесная порча воздуха. Если прикинуть к тому открытые сведения как о Далии и ее разумных, а также открытые Службе Защиты Башни и конкретно ее восстановительным общие принципы прорастания транспортных каналов и построения Башни... Сказать о характере места, ожидающего "выпускника Академии Лайарика, показавшего столь достойные результаты" можно кратко. На нижнем армейском. В чисто поле, не будем уточнять в чью задницу, к столь разумным местным разумным, что их только своевременное увесистое вмешательство убедило: внутренняя война - неразумное дело. Пунктом первым в перечне поставить: к такой предположительной специфике работы восстановительного, что... Да, Мэргэннаран эс Хэрмэн слушала и думала: в последний круг отпуска после аттестации надо будет посоветоваться. Эр"нере Службы Наблюдения приливов, при всей разнице специфики, дельного скажет... "Мама... Да. Мне с Семьей повезло". Да, и тут же стоит добавить нижним армейским. Как усмехается кто-то из собратьев по несчастью, пока трещит нравственник: "Где хоть эта гребаная Далия?" - и подхватывают с другого бока: "Где в зачет уже не входит. За двенадцать транспортных, все через жопу, а потом еще двенадцать. Постареть успеешь".
  
   ...Это Нин-Найр рассказывала. Ярко. Ладони - танцем. Очень выразительным местным жестовым. В тот самый последний круг отпуска. Еще в песках Харминэ.
  
   Определение, данное соучеником, для образного было вполне точным. Такого количества транспортных каналов между Харминэ и Далией все же не насчитывалось... Но величие великой и безграничной расстояние демонстрировало наглядно. Чтоб добиться разрешения, а потом преодолеть все разделяющие транспортные каналы, времени ушло бы всяко значительно больше, чем стандартный армейский круг отпуска. Один раз, в Осенние Торжества Нин-Найр даже повезло выбраться. Уже туда, на плато Зимонощных гор, в Вильконтаи.
  
   В последнем в Академии отпуске о грядущем направлении Нин-Найр рассказывала - эмоционально, звонко... Как байки, привезенные из Академии. Ее верхняя комната. Вывернула все ячейки хранения, с самых давних, на полу сидит, перебирает, временами - пальцы находят, чему надо приветливо улыбнуться. Не отрываясь от рассказа:
  - И вот этот приглашенный Старший, эр"ньеро... ой, как его, забыла... вроде Сабля, - Нин-Найр старательно выстраивает очень такое... серьезное лицо, а руки тем временем открывают коробочку - и вот не удерживается. Подмигивает. - В общем, это... ящерица, Присягнувший - меня и спрашивает: "Рий'е Мэргэннаран, вы... на удивление сливаетесь с местностью, кто вас учил так маскироваться?", - ну а я же помню, что это все ты... И что человек ленив, оценивая привычное. Чем больше хочет увидеть что-то, тем больше ленив. Ну, говорю ему: "Похоже, мама"", - и Нин-Найр снова делает лицо. И продолжает. - А эр"ньеро: "Гхм. Разрешите узнать, кто у вас мама?" - а я: "Лехта zu-toera..." - Потом Нин-Найр улыбается. И замолкает. Как раз - чтоб Льеанн улыбнуться и спросить:
  - И что?.. - а она, протяжно:
  - Замолча-ал...
  
   А на ладони - добытое из коробочки. Которому подмигивала. В руке у Нин-Найр - бусики. Косточки "кусачих ягод". Детские. Еще с Шьонтаха. Еще первой памятью. К последним дням местного "лета", когда эта рыжая еще настолько ждет своего срока родиться, что по матери и не заметно. Хойда тогда возвращается с очередного дежурства с "ресурсными карманами", полными... Сначала кажется, мелких красноватых камешков. Но когда он подбирает в горсточку и по одной закидывает в рот. Помнится, как смеется, озвучивая название, уточняя: "Нет, сами ягоды не кусаются", - и еще ярче - на вопрос: "А они... кем-нибудь исследовались?" - сплюнет косточку. Сделает лицо. Страшное и насмешливое. "А, не знаю. Жру всю жизнь, сру... как положено". Улыбнуться. Спросить: "Я попробую. Исследовать?" Делает лицо - снова. Еще страшнее. Читается: "Биолог... Столько лет я от их дежурств улепетывал... чтоб меня нагнали. И я женился". И через несколько дней, утром, на взгляд, поймавший за тем же занятием: как ягоды трескает - Хойда отзовется, подчеркнуто интересуясь: "И как исследование. Съедобные?" - и снова сплюнет косточку. Ответить с улыбкой: "Условно... Ну - дай попробовать", - и эмоциональную реакцию не забыть подробно выдать. Так и есть - мякоти чуть и кислые - скулы сводит. И действительно не исследовались. А зря... В общем вполне неплохое местное тонизирующее, пригодное к использованию разумными.
   Нин-Найр с той первой пробы заразилась - не иначе. Уплетала за отцом, горстями. Это в том доме, на Шьонтаха дымил пробойник - Нин-Найр упражнялась, как с ним управляться, собирала потом на нитку - узелок к узелку, косточки у кусачих ягод красивые, на яшму похожие.
  
   ...Ну, звездный с того времени прошел. И еще чуть. Второго не миновало. А вот, стоит. Специалист, поднявший звание. Первое. Армейское. Свои полосатые. Отщелкивает верхнюю застежку воротника формы, пытается бусики примерить. Не налезают уже конечно. Улыбается. И затряхивает в верхний, "суеверный" карман формы. Припечатывает "вот так". Проговаривает: "На счастье".
  
   На будущее место отправки, которое Нин-Найр озвучила там же, как раз перед сборами родители отозвались одновременно. И она еще улыбнулась, подчеркивая разницу. Между громким Хойды: "Далия? Где такая срань нераспознанная?" - и Льеанн, спокойней и длиннее: "Значит, поощрением - к прорастающей Башне? Ты об этом хотела подробно расспросить?" Нин-Найр улыбнется, но сначала - подманит и поймает - вдвоем, рук-то две, - родителей. И звонко так выдаст: "Дома! - и совсем близким. - Я вас очень люблю". Замрет - словами названное, Хойда улыбнется, шутливо боднет в плечо, оценит: "Ус-стойчивая выросла. У, полосатая! Рос бы рядом, к себе взял бы", - смеется: "А я на Далии себя проверю... ящерицы говорят - на что годен, смотри далеко..." - "Я-а-ащщерицы", - этот звук дом в теплых песках Харминэ выучил наизусть. Ладно - что Хойда, конечно, смеется. Чтоб потом серьезно спросить: "Когда отбывать? Надеюсь, не завтра?" "Не завтра. Полный отпуск", - отрапортует Нин-Найр. А: "Это хорошо", - уже Льеанн выдохнет.
  
   Как-то очень быстро кончилось. Проводили. Было громкое Хойды: "Удачи, "полосатая"... Бубенчик! Чтоб нашла свое место!" Было - руки отпускать не хотели. Нашу мелкую. Которая ростом выше. "Лети хорошо, Солнышко. И связь поддерживай. Ладно?" - отзывалась, рук не поторапливая: "Буду. Длинными посланиями. Разбирать устанете".
  
   А когда совсем проводили, был вечер. Там Хойда сидит на скамейке в готовочной, смотрит куда-то в стол и вертит, подкидывает на ладони, на двух пальцах - тоже найденный в процессе сборов полный весовой макет личного табельного - тренажерную копию...ну да - из любимых детских игрушек.
   Всмотреться. Опуститься рядом на пол. Подождать, пока докрутит на пальцах - и накрыть - сверху - своей ладонью:
  - Не грохни...
  - Не разобьется, - отзовется Хойда. - даже если и грохну, - но взвесит еще раз штуку, переложит на стол, вернется - взять за руку, проведет пальцами, не глядя... Смотрит далеко, мимо, когда выдохнет:
  - Вот блин... Выросло... - а потом посмотрит. Даже так, к себе развернет. Осторожно. С негромким. - Слушай, лехта - а вот как я сейчас проснусь. Со своей "дырой в полосатых" - еще в этой промозглой жопе. На Шьонтаха. Охренею, что своим полосатым проболтаюсь. Вот офигейте, ребят, что приснится ж - мало, я в золото вляпался - во, дочка выросла, служить проводил... Что скажут?
   Придвинуться ближе, вплотную, голову, рука его послушается, прижмет: укладывайся, мол:
  - Что скучные сны видишь, Рыжий. Ничего, кроме своего армейского не придумаешь... - выдохнуть и послушаться движения, лечь головой на колени, посмотреть вверх и сказать. - Только ты не проснешься, - поймать жест, оценивающий и спрашивающий. - Ты к лехта обращался? Я тебе как специалист говорю. А еще... - выпрямиться. Надо посмотреть рядом, - мне тоже очень...странно, немного грустно. Хочу, чтоб ты был рядом.
  
   Обещание эс"ри Мэргэннаран эс Хэрмэн айе Шьонтаха выполнила. По общей связи послания шли долго. Но приходили исправно. Яркие. Правда подробные. О жизни человека, который нашел свое место. Ну, это слышно. И в пески Харминэ, и на плато Зимонощных. Туда как раз - долго, за местом назначения, блуждало, - прибыло послание, что Мэргэннаран пришлось поднимать и храмовое звание. Хойда, помнится, первым открывал, звал: "Иди, Змеюка, порадуйся... Теперь две храмовых на одного меня. Так и знал, что вляпается..." - как стояла, читала из-за плеча, про себя взвешивала: "Лехта lierh-aef - резец Многоликого - вторая рука моей дороги - да, на нее похоже: удержит". Не быть лехта у эс Хэрмэн при всем старании не получилось бы, а младшим проще с выбором дороги... А еще - как укладывал Хойда знаки ответного послания, шипел, разминал пальцы. Армейские "спайки" под время заката жизни крепко о себе напоминают.
   ...А послания шли. С должной скоростью общей связи. С круг дней. Бывало и дольше. Здесь привыкали, прямая мгновенная связь выжирала в крайне ограниченных энергетических ресурсах учебного центра вспомогательных служб Башен сектора Лайарика на плато Зимонощных крайне ощутимую брешь. Штатно положенная. "Условно разрешенного" здесь и не требовали.
   В свой срок Льеанн тоже не потребует...
   Эр"нере Хойда сен айе Шьонтаха умер хорошо - мир живых отпустил быстро. Не ожидали. Дольше должного срока - шести дней - шло и известие об этом от Вильконтаи до Далии. О требовании, решении и новом месте работы Льеанн сообщала уже с Л"альсай-рьен. А вместо ответного послания Нин-Найр туда и приехала.
  
   ...Повседневные профессиональные привычки остаются крепким, каменно впаянным. Исследовательский поселок, уже внутри, в личных - и не узнаваемых - помещениях дома... И рыжеволосый вихрь медленно - должно быть неслышно - промеряет очень широкую комнату шагами... А первым внутри понимается неважное: унаследовала - переход эмоционального ресурса в звук, надо ей сказать, что унаследовала, пусть отслеживает. Они бесшумные, шаги. Их всего-то... двенадцати не будет. А звук кажется... словно парадными сапогами отстукивает. По барабану. В высокой зале. Сейчас еще и эхо слова будет повторять:
  - Мам... ну какого...? - а дальше Нин-Найр не сдержится. Выпустит. На нижнем армейском. И конкретного диалекта. Потому что по всей великой и нерушимой "задницу шьонайсс" поминать могут очень локализованно. Что и вызовет - поверх - негромкое:
  - Я что-то не помню, чтоб он при тебе так ругался, - Нин-Найр и остановится, тихо станет - ветер за окном слышно... И почти в звук ветра:
  - Это вот ты помнишь, - совсем не звонким, очень на ветер похожим голосом. Взвесит и оставит надолго. Чтоб потом ответить. - Он и не ругался. Потом научилась, - и притихнет рыжий водопад, этот другой звук... Оставит двоих в тихом весеннем вечере. - Что, я не сорвалась бы? Гори они, взыскания... И поверь уж - прорвалась.
  - Знаю, - ответить тихо. Смотреть мимо - над высокой деревянной столешницей, на неразвернутый вьюк ширдэна, отдельной мыслью пытаться вспомнить: "А на чем я тут спала тогда? Я тут вообще спала?" - Ты бы не успела...
  - Ты бы - дождалась? - эхом откликается Нин-Найр. И снова первое слышное Льеанн подскажет профессиональная привычка. Повернуться и смотреть. Нин-Найр сейчас очень ярко слышно. Себя, к сожалению, тоже. Хорошо, эту, профессиональную - можно и озвучить первой:
  - Ты хорошо работаешь, Нин-Найр, - отозваться - посмотреть. Далеко в глубине еще подумать: "Красивая... рыжая. Наша". Прежде чем назвать и положить отдельно. - Нет. Я бы не смогла. Надо было... действовать.
   Она сядет рядом - на неправильно высокую скамейку, она протянет ладонь: поговорим... И долго, долго будут переливать, переплетать пальцы то, что в словах умещается странно и тесно. Пока не подойдет срок сказать тихое:
  - Это было то, что мне должно было поднять и нести одной, - да, Льеанн понимала, знала заранее, что сейчас - правильно - Нин-Найр ответит. (...Лехта lierh-aef - резец Многоликого - отделяющий то, что должно быть и то, что должно уйти...)
  - Да. Но ты не донесла.
  - Да, - согласиться. И будет тихо. Недолго - вдоха, выдоха хватит. Потом взглядом - и снова сначала читать отдельной мыслью въевшийся, профессиональный (...и мой...) - жест, спрашивает разрешения прикоснуться, получает - приглаживает, выцепляет что-то из волос. Да, это тоже вишня постаралась...
  - Мам, ты разрешишь прожить с тобой рядом - сейчас - то, что будет дальше?
  - А ты сможешь? - и с дальней, левой руки Нин-Найр отряхивает. Привычный жест совсем другой специализации. Посылая что-то в место ну очень далекое - и дурнопахнуще. Посмотреть. Взвесить. Вдохнуть, выдохнуть - и еще раз сказать:
  - Да...
  
   А потом сидели. И молчали. И далеко всматривалась Нин-Найр.
   Ей тоже было, что вспоминать.
  
  Программы испытаний новой летной разработки, которым выпал срок и место быть проведенными на надводных платформах Тонгарика, затронуть наземные подразделения Башни не могли. И работу медблока зацепили бы только несколькими обязательными проверками. Тем более ничем они не могли затронуть жизнь наставляемой первоначальной профессиональной школьной группы Мэргэннаран эс Хэрмэн айе Сьонтаха.
   Но надводные платформы были достаточно рискованным местом для программы испытаний. Это учитывалось. Но этот раз вышел на верхнюю границу рискованности... И с нее рухнул - четырьмя единицами экспериментальной техники в воды Барьерного. И эмоциональная волна прошла по всей платформе. Место тесное, все всех знают. Пострадавших из волн достали быстро и сохранившими в какой-то степени личный ресурс... то есть, частично живыми - но видимо, недостаточно, чтоб подвергнуть их немедленной неблизкой транспортировке до устойчивой земли. А возможно, и медблок службы Башни, оборудованный для полностью автономного существования, давно нуждался в проверке - этой самой возможной автономности. И если получил ее с превышением - почему бы не использовать? Во всяком случае, заслужив свои полосатые, Мэргэннаран не исключала такой возможности... с каждым днем на Далии больше не исключала.
   А тогда... на то, что медблок работой накрыло плотно, с головой - та Нин-Найр точно смотрела по-другому.
  
   В пустом доме время идет особенно - очень медленно. Со времени чуть за полдень, когда ровное течение исследовательской работы прервали ей - личным вызовом... ему можно было вмешаться в процесс обучения, допустили. Мама. Говорит: "Извини, Солнышко, у меня возникло очень много работы. Перехожу на полное дежурство. Что есть, знаешь, что делать тоже. Справишься? Я знаю, что справишься. Я очень тебя люблю". Да - работы много. Если обратную связь не дали. Это в восстановительном перекрыли.
   Почему именно и что случилось - эмоциональная волна донесет быстро. К тому моменту, как лязгнет подъемник, вернувший учеников в жилые сектора. Как прошли испытания, что плохо кончились и кого именно накрыло. Значит, что делать - очень хорошо понятно. Дождаться, пока группа младших наставляемых отработает физическую подготовку, поймать своих и проводить, по дороге попросить отчета. Совсем домой довести одну из самых мелких, Плотвичку. Ничего, что на противоположный угол квадрата жилой территории и еще на ярус выше. Сначала потому что мелкая умудрилась на подготовке больно грохнуться, хромая - незачем до поворотных подъемника подпрыгивать. Потом, как Наставнику, надо ее по основам естествознания прогнать не забыть. А третье, что думается и держится глубоко - потому что эс"ри Сайци эс Рин айе Тонгарика, отец этой маленькой и супруг эйле ниери Хайны, которая вела у них сегодня лабораторные - как раз из тех, что сегодня рухнули на испытаниях. В пустом доме Плотвичке сейчас лучше не сидеть. И эйле Хайне тоже... наверно. Она сама решит. И она решит, застав сидящих за последним этапом проверки заданий. Голова держит - крепко держит, долго - как поздоровается, поинтересуется здоровьем и сытостью гостей, успехами наставляемой... Как спокойно вслед спросит у старшей, не разведать ли собственные результаты заодно наведалась - поймает неловкое "и за ними", отзовется, что неплохие: "Но стреляете вы все-таки лучше... считаете, что так надо?" В повседневный разговор равным врастет чуть позже: "Мэргэннаран, раз вы здесь - я могу вас попросить помочь накрутить "грелку" на опреснителе? - и ловит ухо ненужные объяснения вслед за согласием. - Там три руки нужно... сильных. Пока он вернется, рамку точно перекосит"... И когда наконец снимают кожух - изогнуться, отстегнуть все-таки задние крепления - предусмотренная конструкция требует не только трех рук, надо чтоб они были длинней и ку-уда гибче среднечеловеческих, поддержать спиной рамку безопасности... Там - на перерыве выдоха, на лишнем усилии, с которым эйле ниери Хайна - дальше упора, до легкого звона поднимает крышку... Сказать. Недолжное и то, что сейчас полностью есть:
  - Ниери Хайна, я спрошу у мамы, когда вернется - как там... Если хотите.
   И она помедлит укладывать тяжелую крышку на крепления.
  - Благодарю... маленькая храмовая, - скажет уважаемая преподавательница. Уложит дальше - через передышку. Личное. - Я проверяю... держу, что он жив. Мне достаточно. Пока, - и крышка звучно становится на место. - Ты спроси. Я буду благодарна. Если... ей разрешено.
   На все на это уйдет времени - вот до второго вечернего круга. А потом домой. Там тоже сначала на всякий проверить опреснитель, поднять нормы на завтра - вот у папы завтра круг дежурств кончиться должен... Если он с этим, случившимся, не продлится. Все равно вода в личных баках нужна. Разогреть еду - съесть еду. Проверить, как там мамин садик. Добавить воды его "болоту". Взвесить сегодняшнее задание, нырнуть в расчеты. Забуксовать в расчетах. Похоже, найти ошибку. Выполнить расчеты до чего-то похожего на результат. Оценить запас времени и что в него делать. Взвесить и запустить тренажерку. Успеть один раз пройти, один раз быть обнаруженной и убитой... интересный вариант попался...
   А время все тянется, тянется, долгим, клейким, прозрачным... уплотнителем каким-нибудь. Пока подойдет к границе "спать пора".
  
   К счастью, "наземника" эль'нере Хойду в связи с прискорбными событиями обрабатывали незначительно. На новый день с объемной глубоководной экскурсии и там же плавательной практики Мэргэннаран эс Хэрмэн айе Сьонтаха вернулась в дом... наполненный. Хойда умел жить... слышно. Войти, задвинуть дверь, убрать дождевик в ячейку... И услышать, что внизу, на кухне - происходит. Подкрасться и застыть.
   "Он очень... вкусно умел все делать, - вспоминала потом Мэргэннаран. - Совсем все. Хоть стрелять, хоть рыбу разделывать. Так, что хотелось учиться. А потом я мало у кого видела руки... умеющие так любовно танцевать с вещным". Задолго после, на Далии Мэргэннаран рассказывала на имеющемся личном примере. Собеседнику, что вспоминал сен айе - короткоживущих "детей земли" окраин Тейвеннон и отношение к ним - тех, кто живет гораздо дольше. "Вы исключение", - не сразу отзовется тогда собеседник. Получит согласный жест и замолчит надолго. А эс'тиер армейского восстановительного Мэргэннаран эс Хэрмэн айе Сьонтаха тогда тоже будет молчать. И вспоминать - как раз вот это.
  
   Хойда тогда именно рыбу и разделывает. Нормальную биологическую рыбу. И не мелочь жареночную, а плоскохвостов. Куда как не частую еду при всей надводности платформ. Разделывает, как нормы сдает. На скорость и эффективность. И четко знает, что сдаст. Раз - нож входит между плавниками, в наклон, поворот - и рыбина без головы. Два - под основной плавник, снять его, рыбину пополам, вытряхнуть ненужное содержимое. И еще одно движение, неучтенное, ножа не выпуская - дочке махнет: привет, рыжая. Отозваться:
  - Привет! А ты что делаешь?
   Ножик последний раз скажет "хряп", нарезанные ломтики скатятся в котелок, хвост и лишняя шкура - в мусор, так и освободит руку - на подчеркнутый жест, рот запечатать: тайну доверяю:
  - Твоя мама очень, очень любит густую рыбную похлебку, - движение - и еще одна рыбина остается без спинного гребня, еще - и уже две половины рыбы, выпотрошенные. - А когда придешь домой, выжатый напрочь, дома должно ждать что-то хорошее... не только мы. Правда?
   Подождет согласия, доконает рыбу, оценит внимание дочки к процессу, выдаст:
  - Осознала?
  - Да, примерно.
  - Хочешь попробовать? - поймает очередное "да", скомандует. - Вылазь из формы, мой руки, бери ножик... Не жалуйся.
   Помнится - что предупреждение было не лишним. Что следующее - "берегись плавников: не порежься!" - почти запоздало... Какая она плотная на самом деле, рыба - и как шкурка, что так легко снимается - руками Хойды, под своими руками оказывается мало что жесткой, как шлифовальный круг, так еще и рвется как попало. Как вообще медленно и криво все получается, если сравнивать. Только: "Ну, а ты мне всей лапой покажи, кто, зеленым выполз, гладким, да с первого раза норматив сдал. Увижу - скажу: не на пользу пойдет. Только видеть не случалось". Как терпелив был Хойда, еще раз оставляя свою работу и на пальцах - ладоням дочки подсказывая, как - держать и тянуть упрямую шкуру. Объяснял, не торопился: "Ну как раз к теплой похлебке Змеюшка наша и доползет. Должна".
  
   Льеанн в дом вернется позже, чем и ожидалось. Глубоко под ночные круги сна. И труды их увенчаются успехом. Можно помнить, как стоит, не дойдя еще до готовочной, принюхивается. "О... Там рыба? Спасибо. Вспоминаю, что есть хочу..." "А ты не вспоминай, - тихим командным продолжает за ней Хойда. - Ты иди и ешь". Слушается. Идет. Пока дойдет до стола, перед ней уже окажутся - и полная тарелка, и лепешка: поднимай ложку и ешь. Это отдельно, память навсегда держит - как странно медленно она тогда двигается... Берет. Ест. Тоже так... внимательно. Ложку, другую, еще...
  - Вкусно, - слово ложится - ломтиком. - Ты...?
  - Вместе, - отзовется Хойда. - Нин-Найр тоже навыки осваивала. А? - согласиться. Смотреть.
   Еще зачерпнет. Еще. Совсем медленно. Встряхнется. Близким, теплым:
  - Очень вкусно. Спасибо. Ты... как успел?
  - Ну, Змеище, - усмехается тогда Хойда. - Меня эти два дня любили только в голову. Про закрытость и безопасность. И весьма умеренно. А уважаемый специалист, - он отпустит в сторону Льеанн преувеличенно-официальный жест, - так понимаю, только лабораторией не обошелся?
  - Правильно, - говорит Льеанн, снова зачерпывает, ест. Снова медлит. - Есть необходимость.
  Хойда серьезнеет быстро. И его жест так припечатывает "плохо" к столешнице - что совсем, никак - нельзя не спросить:
  - Мама? - а как она... переключает внимание слышно. Почти ушами. Она и учила. От этого еще и ко всему прочему трудней - спросить. Но раз сама сказала - значит, надо назвать. - Я обещала эйле ниери Хайне, что у тебя спрошу...
   Пальцы подбирают. Медленно. Обращение, имя, собирают верно... чтоб положить в паузу.
  - Эс'ри Сайци?
  - Да... если тебе разрешено.
  - Разрешено. Плохо. Могу рассчитывать, что вытащим. Живым. Надеюсь, в полном состоянии разумности. Что передавать, решай сама, - выдохнет. Слышно. И видно - ярко, как совсем глазами - она... переключатель сдвигает. Энергозапаса добрать. Когда положенный заряд сел, а действовать еще необходимо. Не из невосполнимого, но... И потом положит ложку. - Думаешь, мне стоит к ней сейчас прийти и услышать?
   Тут Хойда с подчеркнуто-злобствующим видом сгребет дочку в охапку... кажется, немножко и не в шутку сделает вид, что щаз перевернет и выкинет.
  - Знаешь, - увесисто говорит он, удерживая Нин-Найр на весу. - Я думаю, иди ты, Льеанн, спать. Ты уже над тарелкой засыпаешь.
   Взвешивать серьезно все в таком положении неудобно. Но можно. Взвесить и сказать:
  - Я думаю, мама, так правильно.
  - Ага, - фыркнет Хойда. Встряхнет. Поставит на пол. Можно продолжить.
  - Я должна у нее спросить.
  - Да, - говорит Льеанн. Увидеть еще - отдельно - дает тому личному... оружию команду: вернуться на обычный режим работы. Сообщить, что заряда нет. А она правда засыпает. Но вот сейчас... с этим они точно справятся. Сказать: "Я тоже спать", - поймать... Они всегда говорят в один голос...но в этот раз мама чуть-чуть запаздывает: "Теплой ночи, Бубенчик"...
  Ну - и спать. И ночь будет теплой.
   (...сидит. Наискосок. Смотрит. Тепло... такое вот. Любимая рыбная похлебка с рыжими перцами. Садик ощипали. Точно. Только вот задача поднять ложку - еще чуть-чуть - и...
  - Спасибо... очень вкусно...- "...Я кажется это уже говорила..." и отпустить жест - с просьбой прощения.
  - Только ты сейчас уснешь? Прямо в тарелке?
   Положить ложку, облизнуться и посмотреть в ответ. Полностью.
  - Ага...
  - Спи, - тихо командует эль'нере Хойда. - Вот сейчас и спи. Что я - из полевой не вытряхну, что ли?
  
   ...А потом не вспомнить. Вот так - всю свою жизнь - не вспомнить, как это было дальше. И не раскачивать на неосознаваемые данные личный архив. Похоже, там Хойде и правда - пришлось тренироваться по подъему одной увесистой на верхний уровень, до спальни. И вытряхивании ее из полевой.)
  
   В таком режиме семье пришлось жить. Недолго - но памятно. На ладонь высокого счета - шесть дней пройдет - от того вечера, до отчетного утра, где, выслушав разбор очередной учебной практики, Нин-Найр и скажет. Попросив разрешения на личное обращение. "Эйле ниери Хайна, мама сказала вам передать, что эс'ри Сайци переводят из восстановительного. Уже... можно просить разрешения". А это тоже... видно из-за маминых наставлений, как отчетливо выдохнет уважаемая преподавательница, и мир ее (что до того плыл по воде: толкнут - накренится... черпанет) - становится полнее и устойчивей. И - ну, Нин-Найр сама разберется, насколько полно мамины слова передавать. Полно - не надо. Потому что когда уставшая мама начинает говорить командным - ну... в общем ярко видно, у кого в семье больше золота на нашивках, хоть лехтев и не разрешено командовать. "Скажи ей, - было, - пусть требует разрешения. Эс'ри Сайци необходимо". А тихое, дальше: "С его командиром хуже..." - это и вообще - чужое личное дело, правда?
  
   И пройдет еще дней - на половину ладони высокого счета, три всего. Отчасти хороших дней. После крякнувшихся испытаний "обработку по мозгам" проводили всем службам Башни, в чем эль'нере Хойда - а что делать - находил свои хорошие стороны. "Кто ж придурок, - говорил он, - пролеживать казенную спальную ячейку, если меньше малого круга на транспортном - и ты в домашней койке, а? Если, конечно, не на экстренном дежурстве". В эти три дня Льеанн тоже возвращалась. Поздно. Уставшая. Но домой.
   И было неожиданно. Совсем. Когда уже в ночные круги - не самые глубокие, но время спать: Нин-Найр как раз задремывала - эль'нере Хойда выдаст - нижним армейским, эмоциональным: "чтоб если надо - пробивало броню". А две не самые прочные стены - родительской спальни и детской пройдет заведомо:
  - Ну обосраться! - не успеть встряхнуться, подумать еще: приснилось - но громкий отцовский голос загремит снова. - Значит, под круг дней вокруг этого зажопника прыгает весь медблок, собирая его сначала с жизнью, потом с разумностью. И вот эта длиннокосая в том числе. А как очухался и выяснил, что с работой снова его не столкуют... Так съебался сдохнуть. Так получается?
   Дальше тихо. Сколько-то. Но уже проснулась. Надо. Потому что слышать незачем... но это вообще не слух, другое:
  - Это был его личный выбор, - потому что мама говорит тихо. Очень медленно. Как кистью пишет. Только так, что каждое слово - каждый такой вот знак ложится. Твердо. Камнем - под опоры дома, и дом сейчас ощутимо кренится на сторону... это неважно, что сдвинуть надводную платформу, в принципе, не может и Большая Волна. - Это то, чему мне не должно возражать.
   Что нельзя - и нужно - быть и вмешаться, но пока Нин-Найр взвесит, пока выберется из спальника, пока слезет с любимого верхнего места... Уже будет. Льеанн говорит тихо. Слышно.
  - Можно я лягу?
   И пока Нин-Найр выкарабкивается - уже - близко: писк задвинутой двери, шаг по ступенькам - тяжелый. Не успела: папа - он в готовочной, даже что-то делает. У жаровни. Ну и конечно - тоже слышит. Не успеешь скатиться - поднимет голову, отследит взглядом. И, пока Нин-Найр прыгает с третьей ступеньки - выдаст жестом. Объемным таким: "Вот так..." А с чайником и огнем вроде все как должно... А следующий вопрос он задаст вслух - совсем нежданный:
  - Что, Бубенчик - все еще хочешь в армейские?..
   Спуститься. На спуске и ответить: да, все равно хочу. Движением ладони. Что эль'нере Хойда поймает, взвесит и швырнет в огонь жаровни. Резковатым: "ну... дура". Только - резкость просвистит мимо внимания, будущее будет - а сейчас важней другое.
  - Пап... Мама - она не спит, - ну... это просто слышно.
   "Знаю", - взвесят ладони. Дальше будет тихо. Недолго - выдохи слышно, их можно считать. Ну конечно еще какие-то звуки, шипит, начиная согреваться, чайник, шуршит и трещит огонек в жаровне, фоном - гудят в техническом этаже на два голоса насос и система вентиляции. Привычные звуки дома, такие лишние сейчас, когда нужно только одно - и оно должно быть - и оно вот сейчас будет... Ну... пожалуйста.
   Было. Тихие шаги вот этими звуками сотрутся - только запищит дверь, открываясь, и накроет голос:
  - Да, не сплю, - спросит мама тоже, еще спускаясь. - Так как, Бубенчик - хочешь? - ну конечно: жесты-то через стенку не видно. Ну - упереться в скамейку попрочнее. И очень четко - ладонью же - еще раз ответить: "Да".
   И именно тогда, вот на те доли выдоха, пока ждешь и смотришь, внезапно подумать, что жесты у них совсем похожи. Льеанн также приподнимает - горсточкой - взвесить, также крепко держит пальцы, чтоб не протекло... И еще точно думается - судя по замаху этому, взвешенному - тоже могло светить полететь куда-нибудь - с резкой оценкой. Но замах пропадет, и мама сожмет пальцы: забрать себе - и скажет таким, отстраненным, в потолок - уже кухни - спустилась:
  - А вот так он и выглядит - личный выбор...
   Поймать - и уронить в это, отстраненное:
  - А... ты?
   А она пройдет, сядет на скамейку рядом, тоже - слышно выдохнет. А дом... он возвращается - как надо, не кренится, вот еще чуть-чуть, сейчас:
  - А я тебя люблю, - теперь посмотрит на всех. Полностью. Дом стоит. Держится. Пока она дополняет. - Вас. Очень, - и подмигивает ей Хойда, и легко так продолжает она говорить - улыбаясь. - И это тоже личный выбор. Не сказала бы, что самый легкий... - и ей легко сбрасывают с пальцев: "сама такая". Тогда укладывает. Серьезно. На близком. - Извини. Сегодня было очень... трудно.
  - А я тебе чай собрался заваривать. Будешь?
   А вот теперь все установилось. На своих местах. Прочно. Как благодарит - ладонью: "да, буду конечно", как перебрасывают пальцы друг-другу мелкое, личное - до того, как встретиться... Все - можно. Можно и вслух:
  - Вот, все правильно, - прозвенит тогда Нин-Найр. - Теперь я спать пойду... - и вслед все равно надо. Чтоб знали. - Вы только... не ругайтесь больше, пожалуйста. Мне страшно.
  "Бу!" - изобразит за спиной Хойда. Льеанн проговорит. Очень серьезно:
  - Мы разумные - мы постараемся. Правда?
   "Обязательно", - с ладони он отпустит последним. Сначала - перешагнет скамейку, наклонится и сгребет их обеих в охапку. И выпустит: "беги теперь". Теперь можно вверх по ступенькам и спать. Тепло. Дальше их дело, но уже понятно, все будет правильно.
   (...а он держит. Не отпускает. Долго. Закрыть глаза - вспоминать запахи. Так и услышать:
  - Это трудно получается, Змеюка? Не вмешиваться?
  - Это... не совсем моя работа, - запнуться, перебить сама себя. - Трудно. И холодно. И правда есть то, чему я, как лехта - не могу - отказать...
   "Не понимаю", - это жест. Который еще слушать с закрытыми глазами. По теплу - ну да: если змеюка... По теплу ладони, которая стряхнет его с пальцев, ляжет, скользнет по волосам, ниже, на щеку - легко так уговаривая - повернуться, смотреть... И так - слышно: "Змею-ука. Моя. Родная. Непонятна-ая".
  
   Льеанн об этом тоже помнила. Свое.)
  
  ...А в здешнем времени жизни, в городе Мьенже, Саайре смотрел, как она вспоминает... Как уходит - далеко, на глубину, полностью - и передает слой за слоем, глоток за глотком - как была та жизнь, как носит память о ней теперь, как - камень с камнем складывается - светлое "это было - и это было моим" и "горькое, горькое мое горе"... И с этих камней нельзя не оступиться в вечную воду Изнанки, куда так - и так недавно привык смотреть. Чтоб вдруг оказаться - уже понял, на первом, самом близком к миру живых слое, кромке воды, причудливо искажающей мир людей и глубину - там, где перешептываются сны деревьев и домов города - и каждый живой... И глазами рассмотреть, что делает Льеанн. Она рассказывает - полностью, скорей всего сознательно, этим и дает увидеть, как выглядит. То, что за пределами мира живых у всякого разумного растут корни. Которыми он держится - в мире живых, крепнет - прирастает - земля его сердца, корни - которыми собирает свое, нужное людям, из мира живых, из вечных течений Изнанки - чтобы было ему, чем жить - и чему уходить в свой срок, должный для всех имен и рек. Саайре смотрел - и странно было понимать, что "пустить к корням" - это не просто принятое выражение о доверии, а повседневное описание должной храмовой... процедуры. Наглядное, как... вот эти корни. Старые - старого, устойчивого дерева - иной и с добрый ствол будет, узловатые, цепкие... держится, вроде - никаким ураганом не свалишь. А видеть можно - она, сейчас, разрешает - смотреть и видеть... Что они старые - просто, очень - старые корни. И как - наглядно... почти на ощупь - шрамы распознаются на корнях, иные старые, иные... А вот просто видно, слышно - совсем новые - ни смолы, ни коры... Есть. Болят.
  
   ...Пока лехта Льеанн говорит дальше. Рассказывает - уже словами.
  - А потом... Потом я завершила свою работу, предъявила достаточно интересные исследования об обнаружении Охотников в мире живых и сопредельных слоях Изнанки, о возможном их перетекании в "усвоенных" taer, а также способах питания личиночной стадии стадии Охотников при выныривании их в верхние слои... пусть и не предполагала проверять их своими корнями, но к сожалению, проверила. Отчиталась в выполненной работе и накрывшем поражении. Дальше была проверка восстановительного - местного, подробная храмовая аттестация на состояние личного ресурсосбережения и уровень поражения Изнанки. Которая выяснила, что занимать свое место в мире я, по общему итогу поражения, неспособна...
  И это тоже слышно... наглядно - что ей до сих пор надо перевести дыхание, чтоб это произнести. И продолжить:
  - Потому что в том состоянии при моей работе я предположительно должна была покинуть мир живых с первым же taer... возможно даже с менее опасным объектом... Вроде вот местных паразитов. Чтоб поддерживать границу мира живых... надо очень, очень крепко за него держаться. А глубинные слои Изнанки странно обращаются с человеческими корнями... потому что место не для живых. С поврежденными тем более. Задетые воздействием участки исчезают в мире живых... незаметно для обладателя. Даже если обнаружит и постарается восстановить - в них очень долго свободно протекает вода Изнанки... что при моей работе категорически противопоказано, - и снова - Льеанн выдохнет. Слышно. Дотянется до чашки, хлебнет, отряхнет с пальцев - брызгами - досаду: поймать не получается. Заговорит. - Словами это... беспомощно - а наглядно небезопасно. Но там, на глубоких слоях Изнанки, где уже красиво и... совсем не больно - просто живешь по-другому. Очень по-другому чувствуешь - и свою принадлежность к миру живых и своего Бога. Да, я очень понимаю тех, кто не смог... кто и не захотел вернуться, - она говорит - и вот, наглядно видно, что тоже - открывает часть своих корней. Бывает, когда дерево на пути встречает камень или ограду - звездный-другой-и дальше минует - и раздели, где дерево, где железо; где старая-старая кора и вросший камень - мутный, ледяной, с перламутровым отблеском... и лучше ли будет тому, кто растет - если разделишь? - Но я выбрала вернуться. А дальше пришлось выбирать, что делать. Вариант... перемены моей дороги как лехта мне посоветовала Нин-Найр, - тихо говорит Льеанн. - Я очень непросто понимала... этот результат. А потом было сложнее.
   Она молчит. Она достаточно долго молчит, чтоб вопрос, совсем недолжный, у Саайре сформировался внутри, был переведен на слова, был взвешен - стоит ли его сейчас озвучивать, и все-таки был произнесен вслух:
  - Это... очень трудно - менять свою дорогу?
  
  - Это?.. - пальцы подбирают, не находят, отряхиваются, - а как пытаться родиться заново - на другой земле. Когда ты уже есть. Очень, очень сложно. Особенно работать, - Льеанн встряхивается и говорит на очень открытом. - Вот так: вот привык - к сложной ручной работе - под одну руку, ну - как Тхаио по дереву режет. Совсем хорошо и совсем умеешь. Так, что голова может быть ни при чем - руки вспомнят. И самое сложное. А теперь бери и делай другое. С другой руки. Как в самый первый раз непослушной. При том, что тех рук и тех навыков и... Того голоса мира и бога у тебя никто не забрал. Просто привычно действовать - смертельно опасно. И недолжно. Очень... трудно. Но это я понимала потом. Недолго. Мне - очень долго показалось. Понимала я тоже - долго. Сначала...
  
   Она задумывается. Снова можно слышать - далеко, подробно - как прорастает памятью за словами. "Я вспоминала..." С полигона Пустой колодец с таким состоянием здоровья и внутреннего ресурса Льеанн пришлось отправляться быстро. "Первым же транспортом, - уточняет она. - вторым. По настоянию бывшей наставницы-лехта, что учила мою дочку... а тогда работала со мной. Потом стала и моей наставницей. Помнишь - Ланери эс Химаро айе Ниинталь-Рьен из госпиталя?" - и можно негромко отозваться: "Помню. Я... удивлялся", - а Льеанн посмотрит. И ответит - на то давнее удивление мальчика Саайре, что очнулся тогда в восстановительном и смотрел на местных помогающих первый раз. "Мы почти одногодки. Она немногим старше", - поймает, как это взвешивает его ладонь, и продолжит: "Тогда она получила временное разрешение на перемену деятельности и вернулась на свою землю - и пригласила меня отправиться с ней. На побережье Ниинталь-рьен. Очень, очень странная земля..."
  
   Льеанн медленно укладывает слова - и за ними видно. Влажный мир, на который -на твердой земле живых, кажется, сначала - проще смотреть, закрыв глаза. По звуку, по плотному воздуху, в котором словно течет вода - жаркая - и растворяются, и звучат незнакомые запахи. Открыть глаза и смотреть - со странной веранды, похожей на корабль: далеко вынесенной на сваях над водой, под плетеной крышей, выгибающейся вверх - как скользят по темной воде длинные лодки с цветными мелкими парусами - на которых десятки звездных плавали здесь и десятки наверно еще будут, - принося с собой запахи - много запахов. Остро - водорослями, солью, свежим уловом; сладко и тягуче - незнакомыми фруктами, постоянным урожаем; пряно и отдельно - ароматной древесиной, которую везут с верховий... В густом воздухе все запахи звучат отчетливей и дольше, пахнет вода, корни, дерево веранды, солнечный свет. Улыбка Ланери эс Химаро айе Ниинталь-рьен, когда ей это говоришь, а она отвечает: "Эту реку зовут Ароматная", - тоже пахнет. Медленной и спокойной речной водой и еще немного - удивительно прохладными и густыми туманами, что до рассвета поднимаются до самых верхних - очень высоких - деревьев здешней сухой земли.
   Там и училась заново дышать, разбирать по одному незнакомые запахи и голоса странной земли живых, училась действовать, как с самого начала - впервые откликаться на другие голоса... И потом очень долго казалось, что течет эта дорога лехта - зеркальное отражение привычного пути в мире живых, lierh-aef, путь резца Многоликого - темной, тяжелой, перебирающей запахи, водой Ароматной реки. От верхнего течения, где скалы выдыхают туман, и в низинах, между всегда зелеными, очень... плотными, переплетенными лесами прячутся лоскутки полей. А серые, отливающие зеленью, старые, как скалы, каменные дорожки и мостики, сходятся, приводят к спящему городу, где много, много сотен звездных нет живых жителей - только старые камни, а на плитах - яркие лепестки с по-прежнему ухоженных садов, тяжелые от постоянно висящей в воздухе мелкой водяной завесы - еще не дождь, уже - вода... Украдкой провести рукой по камню ограды - ладонь позеленеет, как камень. Поднести к лицу - пахнет старой водой, корнями, подземной сыростью, а еще почему-то - смолой - дымным, благовонным, древесным, скользит и ускользает... "Водоросли", - тихо уточняет Ланери, можно ей отозваться: "Изнанкой пахнет", - медленно подтвердит: "Правильно..."
   А река течет вниз, минуя редкие поселки, также - уступами крыш, верандами, причальными мостками, спускающиеся к воде; мимо низинных лесов, что держатся своими корнями совсем как живые и разумные на Изнанке - стоят совсем в воде, можно проплыть на тонкой, верткой лодке под зеленые своды, под огромные листья, с которых капает вода - только там очень душно и пахнет болотом. И так до самого побережья, откуда и поднимаются лодки, груженые рыбой. Иной раз и до той веранды долетает - насыщенный и другой запах соленой воды, когда Драконье море выдыхает высокий прилив... От дома Ланери можно, хоть и жарко, пройти пешком, по верхнему гребню, подняться на скалы, посмотреть на залив. С высоты - как укладывал кто-то по зеленоватому, переливчатому с блеском полотну камешки - спиральными узорами, и мелкими бусинами, рябью узора, видны оттуда лодки... А Ланери по-другому видит: "В старых историях говорят - что это древние духи, хранители здешней земли и моря, сделали что должно - и легли спать в заливе Драконьего моря. Чтоб проснуться в свой срок. Редкая из этих лодок забудет перед началом лова остановиться у головы старшего - вон она, видишь? - и поделиться с ним - тем, что в море не растет. Зерном. А если очень надо - золотом. А в дни праздника выхода в море и последнего осеннего полнолуния - мы зажигаем там огни - и рассказываем ему о тех, кто ушли в этот год и кто родился. Здесь так верят - в местных духов и другое..." - услышать - и отозваться: "Я тоже так верю. На моей земле так принято", - а на скалах хорошо, внизу остался жаркий туман плотных лесов, пусто и просторно, только камни - корнями и хребтами выпирающие из земли, да редкая трава, жесткая, колючая и серебряная, шуршит громко... А земля - песок, крупней песка - мелкие-мелкие окатанные камешки, такие же, как там, далеко внизу, в бухтах... Или море когда-то доходило и досюда? И Льеанн договаривает, пока с ладони течет песчаная струйка: "Очень крепкая земля и очень живые те, кто здесь живет кроме людей".
  
   ...Она так рассказывает - не словами, что Саайре потребуется время, чтоб очнуться, встряхнуться - понять, что Льеанн говорит дальше - уже словами:
  - Думала - на всю жизнь, оказалось... как оказалось. Сейчас... я как вернулась домой, Саайре. Все равно вернулась домой. Быть - лехта zu-toёra. Столько, сколько будет должно. Надолго меня не хватит.
   Проснуться. Вернуться полностью. Понять это, ровное. Вдохнуть, выдохнуть - и задать нужный вопрос:
  - На нее хватит?
  - Обязательно. Она меня просила - а мой бог любит выполнять просьбы... - спросит ладонью, хочет ли он продолжать спрашивать - нет, не хочет. И вернется к своему давнему. - А тогда... На побережье Ниинталь-рьен я выучилась. Сдала аттестацию - знаешь, это было непросто - сдавать аттестацию на столь старой храмовой земле... Но подтвердила - могу: быть лехта айе Линаэсс. И первое место назначения мне, еще под присмотром Наставника, так всегда бывает - пришло дня через два после аттестации. А как я услышала, что это - Далия... Подумала, судьба. Видно, вправду была - судьба... А первым, с чем мне случилось работать на Далии - были вы.
  
   Потом Льеанн молчит. Не очень долго, но очень не вовремя. Дотянуться до кружки, хлебнуть полным глотком, с горькой травинкой, нашедшей выход из ситечка, вздрогнуть от горечи - а не помогает, уходит мысль, падает отдельно, вот еще чуть-чуть и все - склонит ко сну. Недолжно.
   А она смотрела и взвешивала. Что и этим тоже должно поделиться. Полностью - как своим. Только... чувствуется оно так странно хрупко. Точно, что он выдержит. Этот темно-рыжий парень, а в голове все равно - мальчик, с земли, стоившей фай - и единственно и лично - столько горя. (...это горе он с тобой и нес. Вырос. И знаешь, как знают свои пальцы на руках - скоро, скоро - перемахнет ученический предел, встретится - со своей должной аттестацией, кажется - чуть смахни, как с запотевшего стекла - догадаешься... Только не станешь. Выдержит. Должен знать и это. А захочет ли держать - это тоже личный выбор.)
  
   Старый путь лехта теи-лехта Ллеаннэйр о себе напомнил. Быстро - как сообразили характер поражения: чем объясняются странные свойства и скорость распространения "двусторонней граничной". "Как эксперта" сдернули тогда уже с Нового Запрудного, с детского восстановительного, куда распределяли "карантинный корабль". "Вы самый доступный мне эксперт. Из наиболее компетентных, - рывком сбрасывает в систему экстренного вызова эр"нере Мира эс Йенна айе Таркис, командующий поисково-спасательной группы Службы биологической защиты. - А времени у нас очень мало". Как должно - запросить Наставника: "Ланери - вы разрешите?" Получить разрешение. Отбыть.
  
   (... а эр"нере Мира эс Йенна, не первый звездный служащий свое в "карантинных" несколько лет, до самого конфликта на Далии, иногда будет вспоминать и вздрагивать. Как ходит невысокая черноволосая женщина в полевой форме с нашивками медика по пустому поселку. Санитарный транспорт с оставшимися в живых уже отбыл - на максимальной скорости. Первыми словами этой лехта было: "При должных мерах предосторожности это безопасно, несмотря на последствия". Голос отрезвлял - ледяной водой, напоминая, что разумного недостойно. Сейчас в поселке остались только мертвые. И комиссия.
   А лехта выходит из мертвых домов, пальцы отряхивают: "Так, плохо..." - спрашивает: "Где сама лаборатория?" - идет, оглядывает руины пропускной площадки, минует рухнувший набок болотный вездеход, горелый, намертво вклинившийся в купол - видимо след последних событий: законного выступления местных жителей - тогда еще многие могли выступать и возмущаться. Потом застывает у трещины прохода. А жесты лехта отпускает резкие, заметные. Армейские. Командует остановиться. Всем, кроме пары экспертов-Проявляющих. И ныряет в трещину.
   Выходят быстро. Очень. Так быстро, кажется, вдохнуть-выдохнуть не успел. И лехта укладывает три слова. Сначала. Тоже армейским. Нижней вариацией о сортах дерьма и его поглощающих. В глухой тишине мертвого поселка звучит очень слышно. Слышней, чем дальше - официальное обращение:
  - Эр"нере Мира, я категорически рекомендую полную карантинную очистку данной территории. Как можно быстрее. Чтоб те дети были живы. И здешние дети.
   Очень объемно. Спокойно. Очень страшно.)
  
   Сама Льеанн вспоминала другое. Раннее утро, вторые рассветные круги, солнце - на воротах детского интенсивного восстановительного и на стеклах жилых ячеек корпуса персонала. В этот раз выпали утренние круги передышки. Что в ближайшее время завершаются.
   Когда хороший Наставник нужен, он обычно попадается на глаза. Ланери эс Химаро окликнет с открытой платформы жилой ячейки. Ей, конечно, видно, что идет Льеанн от ворот восстановительного.
  - Не передохнула? - в первую очередь спросит Наставник.
  - Спала, - отрапортует Льеанн сначала. - Ровно половину срока. По времени я правильно рассчитала, - потом взвесит ношу, поставит ее на пол.
  - Что у тебя там?
  - Шерсть, - ответит на вопрос Льеанн. - Хорошая, домашняя овечья шерсть.
  - И... что ты собираешься делать? - спросит Наставница Ланери. Сначала ответить логичное:
  - Прясть. И тянуть их обратно. Ланери, если это сейчас оставить у тебя, у меня будет достаточно времени объяснить. И услышать, что вы скажете, Наставник.
   Ланери взвесит последовательность, жестом продолжит: "хорошо". Времени - дойти до корпуса интенсивного восстановительного - уходит действительно немного. Об известном они не говорят.
  
   Разработки лаборатории "Агат-17" оказались крайне успешны. Получившаяся версия микробиологического материала оказалась способна перемещаться по верхней границе среды Изнанки, переносясь таким методом от носителя к носителю. Правда, оставаясь уязвимой для специальных норм обычной обеззараживающей обработки. Второй "недостаток", был в том, что без постоянного источника притока Изнанки в мир живых, срок функционирования материала на двух сторонах мироздания оказывался очень недолгим. Исследователи с этим работали. "Но к счастью не успели", - говорит Льеанн. Саайре-то это "известное" надо рассказать. По ходу рассказа дополняя известное из общего доступа тем, что - да, правда - было известно ему наглядно... но очень вряд ли опознано тогда. Да, сейчас ему разрешено. И нужно.
   Самое отвратительное следствие этой специфики распространения жители Болотного поселка испробовали в полной мере. Поражающее воздействие коренных обитателей Изнанки, равно как и taer, на живых и разумных сказывается их разрушением, физическим или психическим, в мире живых - вплоть до полной потери жизненного ресурса. Разработанный материал "двусторонней граничной" действовал иначе. "Уникально", - как ругательство произнесет Льеанн. Воздействовал одновременно с двух сторон: мира живых и верхних слоев Изнанки, поддерживая постоянную трещину... крайне незначительную. Потому и заканчивался при удалении от постоянного источника. Постоянное подобное существования поддерживать очень трудно. В самом повреждении большой опасности не было: ни один коренной обитатель Изнанки сквозь прореху таких размеров не просочится, и каждый мир живых такие случайные микротрещинки заращивает быстро... Только вот живым, для того, чтобы проникнуть на сторону Изнанки нет необходимости в крупных трещинах. Это чтоб оказаться там в состоянии чего-то более опасного, чем еда - надо довольно долго учиться. Стоило пораженному потерять контроль над сознанием, что при особенностях заболевания "двусторонней граничной" случалось почти неизбежно, и сознание разумного оказывалось на стороне Изнанки. "Их затягивало, - говорила Льеанн и спокойно укладывала вслед. - Достаточно... нерационально: кто несет еду туда, где на нее и так много охотников? Первая опасность. Вторая - далеко не каждый во взрослом возрасте может выдержать, когда его перегибают назад к корням и не сломаться. Без тренировки пластика восприятия Tairhien уменьшается вслед за первым взрослым - до полной негибкости. В десяти шансах из двенадцати. Сожалею, что господа разработчики сначала мертвые, потом тренированные. Я бы им постаралась дать это испытать".
  
   Эта общая информация хорошо известна двум лехта, кто идут на очередную дежурную смену в восстановительный. Там Льеанн напоминает только общие контуры и считает на пальцах:
  - Они очень хотят назад и там смогут, верно слышу? Их нельзя приводить в себя, так? Потому что если мелкие очнутся на Изнанке... как минимум, затрепыхаются, что все жители верхнего слоя услышат: кормежка? Их надо быстро вытащить: долго неподготовленным не выжить... и скоро вся дрянь Изнанки и так пронюхает, так? Смотрите, Наставник, что я предлагаю делать... - пальцы ее выплетают, и за их движениями в воздухе... оживает.
  
  Следящий за рассказом Саайре чуть не вздрогнет. Ткут из воздуха нить и связывают. Сетью. Такими знакомыми по дням Somilat пугающе-яркими нитями. С капельками.
  - Правильно понял, - здесь, сейчас - говорит ему Льеанн. - Строится также. Ловчая нить. Но для живых она полностью безопасна.
  
   Говорит поверх - своего голоса из памяти.
  - Думаю, это обеспечит им личную защиту. До того времени, как я смогу поднять их наверх. Ее проще плести, когда под руками есть хорошее материальное.
  - Неожиданно для ловчей нити, - оценит там лехта Ланери - и потребует. Как Наставник. - Льеанн, я понимаю, ты собираешься выполнять эту работу лично?
  - Я с этим справлюсь лучше. Из имеющихся у нас в наличии. Ланери, обосновать?
  Она измеряет взглядом расстояние, отделяющее их от корпуса интенсивного, и отпускает жест. Требует. И Льеанн быстро считает на пальцах.
  - Где они сейчас в слоях Изнанки - я вижу... как цифры над воротами. Я умею действовать в ее воде. С должной скоростью. Аккуратно. Не затрачивая рабочего времени мира живых. Не привлекая лишнего внимания внутри: желающие поохотиться на беспомощную добычу моего запаха боятся. Достаточно?
  - Излишне, - отзовется Ланери. А потом, миновав уже распознающие сканеры входа, скажет на личном близком. - Льеанн, а ты удержишься?
  - Работу выполню, - отвечает первым. "Кланяется" - запустить обеззараживающие рамки, выпрямляется и, раньше, чем нырнуть в них, говорит. - Должна. Одиннадцать шансов из двенадцати, - взвесит. Выпрямится. Поправится. - Ну, десять. С половиной. - и, пока гудят, прогреваясь, рамки, добавит. - На допущенные единицы у меня есть обоснования. Личные. Ланери... я хочу, чтоб ты их слышала и оценила.
   О готовности выслушать ей сообщают жестом: говорить внутри действующих рамок не рекомендуется. Дальше быстро - подняться, переодеться, дойти до третьего интенсивного отделения, отметиться на дежурном операторском посте и заступить на свою смену. Льеанн отсчитывает обоснования. Движениями:
  - Я видела этих детей. И эту лабораторию. Так не должно быть, - защелкивает последние верхние крепления рабочей медицинской, делает шаг вперед, в двери коридора, слышно выдыхает - и говорит на личном. - И... знаешь, Ланери, я очень хотела сына.
   Слова Наставник ловит на ладонь. Рассматривает. Очень медленно для необходимого сейчас шага и скорости действия рассматривает. И забирает. Командует - уже у дежурного операторского:
  - Берешь себе, - взвешивает, - дополнительный малый круг личного времени. На эту работу и восстановление. Больше выдать не могу. Разрешение с меня. Льеанн - и сделай ее хорошо...
  
   И медлит - теи-лехта Ллеаннэйр - там уже, в городе Мьенже, прежде чем продолжить:
  - Кажется, я сделала.
  - Льеанн, - говорит тогда Саайре. Сонную голову не удержишь. - А я тебя запомнил, - поймает легкий спрашивающий жест, вдохнет и попытается объяснить. - Я там, когда болел, слышал голос. Голос был - и звал назад. И я... шел по нему. Знал, что в мире угадаю. И да - как ты... таким заговорила - я тебя угадал.
   "Вот как", - медленно, очень медленно взвешивают пальцы. Говорит она после. Спокойное:
  - Правильно. У тебя очень хорошее чутье на присутствие Изнанки. Похоже, изначально - если ухватывал тогда...
   Тогда Саайре задумается. Глубоко, не вовремя. Звонкий, рассыпающий мысли недосып требует своего. Встряхнуться, взять кружку... Глотнуть. Не удержать - всплеском - жеста. Что два глотка и кончилось... А сон не шарахается, даже горечи уже не чувствуется. И жест поймают.
  - Саайре, я это пробуждающее люблю за то, что в нем... встроенный индикатор выработки ресурса, - Льеанн говорит серьезно. Очень. - Если действительно уже необходимо спать, его пробуждающее действие заканчивается. И сбор начинает работать в обратную сторону... практически без последствий, - и получается очень тяжело - сообразить, о чем она говорит, что говорит именно ему, что правда - чуть-чуть и все, выключит. Оттолкнуть сказанное: "не мне" - не успеть уже. Услышать. - Саайре, я тебя прошу - иди, пожалуйста, спать. Завтра - ты нам очень, очень понадобишься.
  
  ***
   Завтра, как назло, проспал...
  
   Солнце кончилось, снег шел, крупный, мокрый, таял, стучал по водостоку... Он, наверно, и разбудил. Не голоса же... Они в соседней комнате были очень тихими. Сумрачно, сонная погода - в такую очень не хочется вылезать из-под теплого домашнего одеяла, тем более, что никаким сигналом побудки никто не озаботился. Голоса сработали. Стоило расслышать. Подпрыгнуть, как укушенный, успеть на себя рассердиться: проспал...
   А голос у лехта Льеанн - у двери уже слышно, тоже мягкий, колыбельный. Осторожно отодвинуть дверь - и удивиться... Сидит у кровати, перебирает - камешки мозаики, собирает вместо них слово за слово. Сказку рассказывает. Такую старую, что впору удивиться. По всем мирам великой и нерушимой ходит - кто ее, к своему первому звездному, не слышал?
  
   ...Женщина жила в доме на окраине хутора, в стороне от дороги, на полпути к кладбищу и про нее говорили, что она знает о чем шепчутся камни и всегда носит с собой черный кувшин с синей росписью для обитателей туманов, что на закате выбираются из нор. Она была весьма искусна в лекарском ремесле, но и плату брала почти невозможную и никто не взялся бы угадать, чего потребует лекарка в следующий раз. Правда те, кто к ней обращался говорили потом, что дело того стоило. Если вообще соглашались упомянуть о том.
  
   Может быть она была из тех, кто от рождения принадлежит высоким богам, может быть нет, но она первая в нашей земле узнала, что если на пороге рассветных ли, закатных ли сумерек вынести из дома расписной кувшин, не ведавший от рождения ни молока, ни вина, ни зерна, и на дне оставить крупицу живого серебра или небесного железа, а после остаться стеречь и вместе с первым лучом вышнего света захлопнуть крышку, то бескостные серые твари жадные до чужих теней и корней, что с пробуждением речного тумана выползают из нор в канун середины лета придут просить за своего собрата, запертого в кувшине. А после уйдут от границ человечьего жилья и не появятся еще долго.
  
   Говорят, она прожила дольше всех в пределах нашей земли и никто не помнил, когда она пришла, и никто не мог сказать, есть ли среди живых кто-то, кто знал ее родителей, или же она появилась на свет одновременно с холмом, что скрывал в себе ее дом. Но однажды и ей пришло время завершать дела, рассветный ветер принес ей весть, ветер сказал: "Близок порог твоей жизни, женщина, время твое закончится на исходе года." И тогда она распустила волосы, надела рубаху из небеленого полотна, вышитую синими звездами о двенадцати лучах, и на закате, когда воду скрывает белая пелена, спустилась к берегу реки. Но прежде этого женщина спустилась в погреб, к пузатым кувшинам, что рядами стояли на полках так давно, что многие уже забыли каков мир снаружи, а спустившись - разбила их все. Те, кто является в сумерках не раз приходили просить ее, но женщина отказывала им и прогоняла с порога, а в это время пленники блеска живого серебра и ведьминой хитрости становились тем, чем были всегда. Множество мелких неровных жемчужин собрала женщина меж черепков, ссыпала жемчуг в замшевый поясной карман, черепки - в корзину, и ушла не оглядываясь.
  
   Когда она вошла в туман, поднимающийся вверх, к людскому жилью, серые твари снова пришли просить о милости, но только насмешили ее, а после в страхе бежали так быстро, что всебесцветная радужная вода, что течет по обратной стороне всего сущего не успела сомкнуться за ними. Женщина скользнула меж слоев бесцветной воды привычно и безошибочно, как проходила в двери к тем, кто позвал ее, так, будто всю жизнь только и делала, что ходила на ту сторону живых земель, что всегда скрыта от чужих глаз.
  
   Вошел на середине, стоял у двери, тихо, слушал - как полностью, густым голосом, говорила лехта Льеанн, удивлялся, как девочка Илье слушает. А она сидит на кровати, завернувшись в пушистое, руками вцепилась. Слушает. Глубоко. Как будто в первый раз совсем. Странно так...
   А еще видно, что мир все равно прочный. Вещный. Снег за окном идет, капли звонко постукивают. Выпечкой пахнет. И чуть-чуть - дымом. В мокрую погоду.
  Но Льеанн рассказывает - старую, старую сказку - и еще можно вспоминать, как она излагала разные легенды. Там, в саду школы на Пустошах. Как... учебный материал.
  
   Знающие люди говорят, по ту сторону всего вода течет вверх, а с никогда не знавшего светил неба спускаются корни людей и вещей, пьют воду, обвивают камни, растут. Еще говорят, все тропы на той стороне суть одна, но куда она приведет ведомо только изнанке сердца, которую многие люди предпочитают не знать и не слышать вовсе. А женщина шла вперед, мимо бесплодных равнин, мимо пустых человечьих жилищ и стальных деревьев, поющих на разные голоса, проходила старые русла, засеянные головами, чьи волосы текли подобно воде, сами головы то плакали, то бранились и проклинали ее, но женщина шла мимо. Улыбалась, пела, и не было ни в голосе ее страха, ни тени в сердце. В положенный срок стала под ее ногами земля влажным песком морского берега, цепочкой поднялись над волнами темные древесные стволы, спиленные на три пальца выше кромки воды и устремились за горизонт. Женщина ступила на ближайший к ней черный диск, после - на следующий. Так и пошла вперед, на каждый шаг из прозрачной глубины поднимались пузырьки воздуха и несчитанные жемчужины мерцали на древесных стволах под водой; и на каждый шаг женщина отпускала в прозрачную глубину по одной жемчужине из тех, что взяла с собой.
  
   Она пожелала, и жемчужный мост длился и длился, пока не привел ее к сердцевине серых земель лишенных света, к земле ее сердца. На берег ступала закрыв лицо руками, чтобы не видеть издалека, какой встретит ее та земля. А когда женщина наконец отпустила руки, то были позади бездонные воды и черные деревья, поднимающиеся со дна, а впереди бескрайнее море жесткой степной травы, и ветер дул в спину, рождая волны: вода ли, трава ли - ветру едино. И низкое светлое степное небо над головой, цвета подсвеченной солнцем воды и осенней степной травы. Женщина пошла вперед. По своей земле.
  
   А Илье слушает. Полностью. Следит за словами - напряженной такой пружинкой. Смаргивает - как взгляда не оторвать... что - плакала? Зачем так? Дождаться - Льеанн заметит, отметит полувзглядом, кивнет на девочку - не прерывая рассказа. Жестом же - Саайре спросит разрешения: можно ли присутствовать, вот шкурой почувствовать - как потянется навстречу эта... серебряная пружинка: "Здравствуй, Саайре - оставайся". Как это же почувствует и Льеанн. Улыбнется - чуть-чуть - отдельно от рассказа.
  
   Вскоре поодаль из травы поднялся дом, человечье жилье, встал дверями к морю, раскинул тени на двенадцать сторон света. И без стремления, без тоски, без гнева сидел на ступенях человек, не молодой, не старый. Не смертный. Провожал взглядом быстрые светлые облака цвета древесной пыли. Трубку курил. Женщина остановилась в шести шагах от дома, от деревянного порога и поклонилась тому, кто встретил ее. Низко поклонилась, как равному. А надо сказать, никто у нас не помнил, чтобы она перед кем-то хоть раз... взгляд опустила. Поклонившись, она, как велит человечий обычай, произнесла нараспев: "Светлых дней этому дому и прозрачной воды всем кого он принял" и шаг за шагом оказалась уже у теплой стены, коснулась ладонью дерева, загляделась. Не должно входить в чужой дом если тебя самого войти не позвали, но отчего не обойти его кругом, залюбовавшись мастерской резьбой на стенах. Так она и пошла от окна к стене, от стены к окну, не отрывая ладони, и уже повернувшись спиной к порогу услышала сказанное вслед:
  - Редко здесь бывают живые. Ты миновала горькие отмели и перешла жемчужный мост. Зачем?
  - Из прихоти.
   Женщина обошла дом кругом, а когда вернулась, тот человек все еще сидел на пороге. Все так же, без гнева, без любопытства сказал ей:
  - На горьких отмелях есть такие, кто не переставая шепчет твое имя и просит хозяина Сумерек о мести.
  - А есть и такие, - спокойно ответила женщина, - кого я с превеликим удовольствием и без всякого сожаления отправила бы туда еще раз.
  - Из прихоти ты совершила невозможное. - продолжил он, - но знаешь ли ты, что за дорогу обратно придется заплатить вдвое против того, что ты отдала за дорогу сюда.
  - У меня достаточно жемчуга чтобы снова перейти мост и достаточно гордыни чтобы вернуться в смертные земли.
  - Тогда иди, - сказал ей хозяин Сумерек и отвернулся.
  
   А она тряхнула волосами, выпрямила спину и ушла. Тысячерукие тени кривляясь шли по ее следам, но так и не заметили, что это ее шаги задают ритм, и все вокруг повинуется плетению слов ее песни. А женщина смеялась, переступала с одного гладкого черного спила на другой, разбрасывала горстями неровные зеленоватые жемчужины. И каждый шаг открывал ей картины жизни прежней и будущей. Она была солдатом владетельного господина, замыслившего мятеж, а после была каменным черным ножом и одновременно женщиной, заходящейся криком на алтаре, была сумкой для риса. Двенадцать раз по двенадцать лет простояла резной вешалкой для одежды в доме плотника, пока дом не сгорел, подпаленный завистливыми соседями. Была каменным ложем лесного ручья. Была мельничной мышью и еще лежала зерном, принесенным на мельницу. Сколько пройдено дорог звериных и человечьих, - подумала она усмехаясь, - отчего бы теперь не примерить совиное оперение?
  
   Пятнистая неясыть летела над речным берегом мимо человечьего жилья, оглядывала охотничьи угодья, искала подходящее место для дневного гнезда. Люди готовились к празднику середины осени, к рождению нового года и некому было выйти из дома на окраине чтобы рассказать им, что подземная река на закате года изменит русло и серые твари, жадные до чужих теней и корней больше не будут вместе с туманом вылезать из нор.
  
  - Ой... хорошо как, - первым выдыхает девочка Илье. А потом плотней, крепче вцепляется в покрывало. И собирает нелепое. - Это... вы сейчас придумали?
   "Не слышала? - глубоко удивляется Саайре. - Где ж она росла, чтоб этого не слышать?" - успевает удивиться. До ровного голоса Льеанн:
  - Это рассказывали за много лет до того, как я родилась. И будут много после того, как я умру, - и продолжит. - И это не придумано, - такое... спокойное, что ему совсем никак невозможно ответить - вот точно, как вслух, просившееся Илье на слова: "Такого не бывает". А пальцы стягивают, собирают покрывало, прячут в складки попытку подобрать жест. И дышит Илье. Слышно.
  - Нет, Илье, я не знаю способа переработки... тех, кто-приходит-в-Сумерках на жемчуг, - очень... повседневным продолжает Льеанн. - К сожалению, старые истории не считали должным передавать точную методику действий и требующийся расход ресурса. Но я знаю, что с ними можно справиться. Насовсем. Если ты мне поможешь. У тебя получится. Когда встанешь на свою землю.
  - Не... придумали? - внезапно, с усилием получается у девочки. Подчеркнутое движение: "Нет. Правда", - Льеанн укладывает почти ей руки. Близко. Чтоб у Илье получилось... было не страшно - отпустить край покрывала и вцепиться лехта Льеанн в руку. Ощутимо. Со всей силой, что требуется, чтобы вытолкнуть из себя:
  - Я... там... была, - так не даются слова, словно комната до потолка полна водой - и всплывают - каждое своим пузырем воздуха. Проверит, крепко ли держится за руку, и слышно вдохнет. Нет, не задохнулась - и лехта не шевелится, готова слушать дальше... Можно? - На мосту... сюда шла. Город под водой прорастал. Там угольки... горели... - Она запинается, ждет, смотрит на Льеанн...
  - Знаки Слежения, скорей всего, - уточняет лехта, оставив ей время подышать. - Они существуют. Они могут работать как маяки. Ты через несколько слоев воды Изнанки на них смотрела. Я... возле того моста обнаружила, что ты присутствуешь. Я не слишком быстро тебя вела?
   Это девочка перекрывает. Тихим, спящим:
  - Сначала - да, там деревья, под водой... Там... поднимаются пузыри и внизу растет жемчуг. А вы говорите, я живая... Ну... скажите, что я...? - и захлебывается, как будто воздуха все же не хватило. Вот здесь.
  - Ты живая, - говорит Льеанн. - Мне, zu-toёra, видно. Ты шла обратно. От Пристаней Пустых. У моста не спрашивают, где он растит свои следы и жемчуг. Я удивляюсь, правда. Что ты дошла и дошла живой. - И Льеанн легко ведь возвращается к повседневному обычному. Это неважно, что из него и не выходила. - Илье, извини... можно я поверну руку? Так... будет проще держаться.
   Руки Илье отпустит. Быстро, как отдернет... Вот тут и сообразит, с какой силой держалась.
  - Вам... не больно?
  - Нет. Но неудобно. Так лучше.
  - Лехта... Льеанн, - выдыхает Илье не сразу, долго... До того сидит и пошевелиться не решается. - Вы... правда верите, что это со мной было?
  - Верю, - отвечает Льеанн, и тогда голос девочки звенит, срывается - на бессмысленном:
  - Я... который раз вас об этом спрашиваю? - и падает как в воду. Голос такой - у Льеанн. Течет. Спокойный.
  - Извини... если это важно. Не подсчитала.
   Голос течет водой и Илье дернется снова... словно в ту воду непрошено окунули. Снова - сжимается пружинкой. Молчит. "Что случилось?" - спросят движением пальцы Льеанн, оставив время побыть этой тишине. И сначала - спросив разрешения. Это неважно, что девочка - одновременно - держится.
   А руки у нее... у лехта Льеанн шершавые, теплые... такие - очень живые... ими и напоминать, что вот так, кожей - тоже получается быть и чувствовать... живая - и понимать слова движения. Очень... слышно говорят.
  
   А потом Илье слышно выдохнет - всем движением тела. И вот - новой, при них существующей слезой сорвется голос:
  - Мне... стыдно. Вы так есть - и так... со мной... делаете... Долго. А я даже ничего словами назвать не могу. Кроме всякой ерунды. Я так... оскорбляю вашу работу.
   "Как странно", - очень заметным и очень сдержанным движением взвешивают пальцы. А продолжает говорить Льеанн тем же - густым и ощутимым:
  - Называть словами, что с тобой происходит - это навык. Это не самая простая работа, требующая долгого обучения. Называть словами то, что происходило с тобой - мне тоже непросто, я не для всего знаю точные слова. К сожалению, это необходимый этап работы. Для того, чтоб назвать, понять и вынести - то, что сейчас с тобою происходит. Работы, которую придется делать медленно, аккуратно - и только с тобой вместе. Если, Илье, ты разрешишь...
   А девочка звенит - немедленно:
  - Я... уже все вам разрешила. Вы меня так каждый раз будете спрашивать?
  - Да, я каждый раз тебя буду спрашивать, - ровно, дословно повторит за ней Льеанн. - Возможно, ты захочешь где-то подумать и остановиться. Возможно - отказаться... - а следующее, что она тоже озвучит: "Извини, Илье, я не понимаю, как начало работы может эту работу оскорбить", - девочка уже перекроет. Тихим. Но четкости в голосе хватит - стены сносить:
  - Нет. Я не откажусь, - выпрямится, выпустит покрывало, очень заметно... соберется. Заговорит. - Ниери Льеанн, я очень хочу подумать над услышанным сейчас. Одна. Там, - и покажет за окно, где стучит и кружится снег. - Я могу это сделать?
  - Можешь. Ты разрешаешь мне отслеживать, где ты находишься? Я... еще несколько опасаюсь полностью тебя отпустить.
  - Да... - запинается девочка. - Не отпускайте меня... - оглядывается и... кажется, она пытается улыбнуться. Саайре. - Я правда скоро приду, - и начинает собираться. Ей только жест получается отпустить. Добрый, напутственный: "Я буду ждать..."
   А уже собравшись, Илье у двери оглянется. И легко так попросит:
  - Лехта Льеанн, вы можете посмотреть... я правильно оденусь?
   Скажет движением: "Конечно", - поднимется. Спросит еще у него ладонью: "Ты как?" - ответить: "Здесь подожду". И подождать. Не так долго.
  
   Льеанн вернется. Краем взгляда, непрошено и ярко, Саайре увидит - что с закрытыми глазами. Пройдет точно до места, где сидела. Опустится на пол, упрется лбом в высокую деревянную спинку кровати. И не сразу выдохнет. На близком. Таким же весомым... увесистым. Камень. Прочный колотый камень с очень острыми краями.
  - Никогда, - размеренно говорит лехта Льеанн. - Никогда я не чувствовала себя столь бронированной и столь неуклюжей. С таким хрупким. Такой... криворукой. Я не специалист. И так нельзя... повредить. Какое дерьмо.
   Потом выпрямится. Повернется. Глаз не открывает. Смотреть трудно: так, словно все ее время легло на плечи и тяжелеет. Подумать правильное можно: "Er"mei Льеанн, тебе надо выспаться". Перевести на слова, на звук только - не дается. Пока Саайре будет собираться, как это назвать вслух - Льеанн уже поворачивается и смотрит. Прямо.
  - Светлого утра, Саайре. Извини, что не разбудила. Не успела.
  - Ничего... Как... наша Илье? - Саайре спросит - и сядет рядом... не очень спрашивая, возьмет за руку. (...А ничего: время - подавишься. Незачем тебе пока мой Наставник, ясно?
  - Наша? - тихо переспросит Льеанн. Так, светлым. - Работает. Очень... трудно. Понимать словами, что она видела, где она есть в мире живых и на Изнанке... просто понимать. Это нужно - чтоб найти, где выбираться. А ей страшно. А то, что она помнит... Вот тех-кто-приходит-в-сумерках, помнит, - и Льеанн молчит. Пусть будет - внутренним и личным - что сейчас перебирают пальцы. Теи-лехта Ллеаннэйр сейчас оставит себе.
   ("...Все, что она может сказать о том доме, откуда шла сюда. Про бескостные руки, собирающие туман и про свое детское имя, прибитое к стене. А потом смотрит и говорит: "Я безумна?" - а я отвечаю ей: "Нет", - оставляя себе более правильное: "К несчастью, нет..." - так же оставив себе, что я не могу понять - сейчас, из этого утра - что равно не вижу - ее корней, первого обязательного условия в работе живого, желающего остаться живым с этой... неощутимой дрянью. И этот дом я тоже буду искать слишком долго - а он должен быть слышен - где с потолка течет туман и его собирают... неоформленные. Ты...местная хотя бы, Илье? Не буду спешить...")
   Не сразу - выдохи Саайре считал, их перешло за три раза по двенадцать - Льеанн обрезает перебор мысли, отряхивает руку, говорит:
  - А ее учили - не верить. Что это бывает и что с ней происходит. Долго. И думаю, больно. Преднамеренно. Как соберет слов - так и спросит: думаете, я вру? А я ей рассказываю старые истории, что эта дрянь...может быть переработана... в более полезное. А спроси она меня, как... - ладонь взвешивает - ладонь пропускает сквозь пальцы - песок, сухие листья, не находя внутри ничего достаточно весомого. И, когда просыпет всю невидимую горсть, так ничего и не найдя - перейдет на другое. - Саайре, будешь завтракать? У лехта Трэстинки очень вкусные лепешки - и они тебя ждут.
  - Тоже хочешь подумать над услышанным... одна? - нужное, не вовремя спросит тогда Саайре.
  - Да. Хочу продышать одна, - согласится лехта Льеанн. - Но... я буду очень рада разделить с тобой предстоящую работу... если ты согласишься, - ловит, естественно, быстрый согласный жест Саайре, забирает себе и говорит. Сначала тоном Наставника. - А тогда надо есть. Вкусно и хорошо. Предстоит трудная работа, - и легко отставляет его в сторону. - Я не удержалась: у тебя попробовала. И скажу - упустить такие лепешки - дело недостойное? Хорошо?
  
   Лепешки и правда - того заслуживали. Плотное, сытное тесто и пряная мясная начинка... "Еда, которую надо есть медленно", - голова вспомнила - потом - как это определял лехта Тхаио-таи. Вроде бы - поблагодарил... и есть поспешал.
   ...А справился как раз - чтоб вернуться и испугаться.
  
  ***
   ..."Снег был музыкой", - говорила она потом. И твой голос тоже был музыкой - говорила она. - У меня не получалось вспомнить слова. Он был отдельный. Устойчивый. Им становилось слышно, ощутимо, густо..."
  
   Мир был. И снег был. Он был слышным. Выключил - отдельные посторонние звуки и звучал - полностью, сам по себе... Мягко прогибался под шагами, застилал взгляд, оставался на волосах - крупные, белые хлопья, таял на ладони - невесомая, остро-холодная капелька: становился тяжелее, становясь водой... И музыка, которой стали - снег и голос - была такой же... Гибкой: живой наощупь - ускользала, гнулась под пальцами, лепилась движениями, отряхивалась с рук - звонким и холодным - капель, а иная как нырнет в рукав... И вела дальше...
  
   "Я не знала, как об этом думать, - говорила она потом. - У меня не получалось. Но у меня получилось с этим двигаться..."
  
   А музыка была - была и создавала пространство, и с каждым движением, лепившим ей облик - из снега и сейчас - двигаться было правильней, слышней, легче... Плыть по ней, плыть с ней, наполняться... Быть полностью - как она есть...
  
   И когда в разговор ветра и снега вросла - просто музыка, взяла за руку и повела - Илье потом так и не назовет. Просто встала, рядом - теплым, живым, как дыхание - и пошла рядом. Дышала. Вела. В нее было можно - нужно - выговариваться вот так, ловить движением - пусть гнется под пальцами, перебирается как цветные стеклышки, как снег, помогает вспоминать - что вот, существуешь - и вместе с этим то, что никак нельзя в слова, никак не получается, а должно - тому голосу, что тоже музыка...
  
   "Я знала, как быть водой, - говорила она потом, - я начинала узнавать, как обратно..."
  
   И когда музыка отпустила - мягко, но все равно неожиданно- мир был внезапным и неузнаваемым. Илье смотрела - снова удивлялась - на ветви в снегу: колючие, шапочки снега на оставленных красных ягодах, ярко, потом дом, высокая крыша, темные вынесенные деревянные балки в ледяной бахроме, звери металлического кружева над водостоками, воду слышно: звенит - совсем не узнаваемый Дом Трав - с торца, с невидной еще стороны, с внешнего крыльца. Мир был - внезапный, неузнаваемый - и вдруг такой... плотный.
  
   "Я недолго смотрела, - говорила она потом, - наверно недолго. Была ведь почти сразу..."
  
   Увидит Илье тоже - внезапно: а на крыльце, у резных перил, чуть опираясь - стоит другая, незнакомая - высокая, совсем в цветах этого мира: накидка, теплая, зимняя - черный, серый, чуть - светлым, снежным - и еще меньше темно-красным, капельки ягод под снегом (...а еще голова говорит отдельно: держит накидку девичий узел - самый простой, рабочий, на левую сторону, концы подобрать). Стоит - такая же плотная, как этот мир... Но только она же, Илье-внутри, что шла в музыке, посреди музыки чуть-чуть и осталась - слышит: незнакомая женщина звучит. Она тоже музыка - вот эта музыка, которая была - красивая как она... тихая и очень... живая: звук, рожденный дыханием и деревом. Очень... безоружная - такая, что все это полное время смотрела - и не решилась отступить - до голоса. И на голосе - не решилась:
  - Ты извини... пожалуйста, - говорит эта, незнакомая, и протягивает руки - жестом такого объемного извинения, что - только стоять, слышать, как это полностью, пить как воду. - Я не должна была так тебя вести... должна была спросить. Но - ты так слышно шла...
   Она тоже захлебывается, ее тоже не страшно. И у Илье получается - осторожно посмотреть ей в глаза - светлые, вот как это серое небо, но теплее - и как это небо же... Так удивленно понять: а смаргивает - и вот, при тебе, так... - ну вон, слезинка покатилась. Сказать сразу, не подумав:
  - Нет... это было - хорошо, спасибо. А...почему вы плачете?
  - Извини, - и снова - расплещут ладони - высокое извинение. - Это очень страшно - то, что ты рассказываешь.
   И понять получится сначала - как волной - взахлеб, вдохнуть не успев:
  - Вы понимаете то, что я... говорю? Понимаете... словами? - и еще взвешивает ладонь незнакомой женщины: может ли, и Илье так надо успеть. Выпалить. Спросить. Главное. - Вы мне... поможете? - потом упадет. Загородит. Мир и все остальное. "Как я... неправильно и недостойно - к взрослому другому человеку, которому нет... не должно быть до меня дела... с такой - полной чушью. И вообще - к кому". И голос собьется, зафальшивит (...она услышит). - Ниери... Лехта? Извините.
  - Лехта, - услышит. Музыка снова пробует звук - первым выдохом. И тот звучит отдельно - прозрачным и чистым... Нота, вторая - как проверяя дыхание, одновременно подчеркивая - фальшивое, чужое, не то... - Ты меня не знаешь, но ты благодаришь меня за еду. А я про тебя знаю, - очень странный другой взрослый... и за словами - а она есть - музыка, очень простая и плотная, как... боярышник под снегом. Вот как эти ягоды зовут. Так, что закрыть глаза - и идти на звук. Выведет. Из того, что загородило. Было, точно...
  Сбивалась:
  - Лехта... вы извините. Не помню.
  - Я Трэстинка. Можно просто, - она улыбается, и это так сойдется, будет точным... Защелкнется - последней верхней застежкой - защиты: можно не думать, сейчас не получится, о нормальном, взрослом, недолжном... Можно - подхватить имя на ладонь и чуть недоуменно спросить (...я угадала? ):
  - Дудочка? Такая... деревянная?
   Посмотрит. Очень полностью. Очень быстро. Улыбнется.
  - Ага. Вот такая, - движение настолько легкое, настолько мгновенное, что кажется - взгляд запаздывает поймать, когда слух уже ловит. Свист. Пробу мелодии. Да, дудочка. Длинная. Деревянная. Черное дерево, светлая по нему резьба, явно - очень долго знакомая с руками. И руки ее знают - как себя. Так быстро - ручейком, одной пробой - говорят с ней пальцы. Звучит - вот сейчас уши слышат. Здесь. То, что просто было слышно без дудочки. Правильно. Так она и звучит... Правильно - что надо сейчас назвать то, что вдруг показалось под шагами - и мешает. Быть дальше.
  - Музыка... я хотела. Но - это так сложно. Я никогда не смогу...
  - Нет, - она, кажется, не отпускает дудочку - и непонятно, кто из них говорит. - Это... немножко сложно. Сначала. А потом - это как дышать. Я попробую объяснить, хочешь?
   И Илье придется отступить. В боярышник. "Она просто - звучит, а... я". И назвать:
  - Боюсь.
   Ладонь взвешивает. И забирает себе. Говорит Трэстинка легкое:
  - Хорошо. Но это правда не так страшно. Если и когда захочешь - скажешь, ладно?
   Это простое - понимать долго. Держать не решаясь принять, не шевелясь...
  А словами голос на эту музыку совсем не похож. Она говорит очень мягко, разговорный средний фаэ у нее чуть пришептывает. Вместо должного, жесткого - шелест - листва... всякая - и травы. Это по-здешнему. Это знакомо. И так знакомо - что чуть-чуть - здесь, открыто - это болит. "Я назову. Еще...чуть-чуть..."
   А эта лехта спросит очень негромким и легким:
  - Илье, а о чем ты хотела меня попросить?
   И ей придется долго - собираться и выдохнуть.
  - Ниери Льеанн пытается понять, как я такая... теперь получилась, я понимаю. А я хочу сказать... Я не могу, не умею, не помню... не знаю, как словами. Нельзя. А ей... нужно. И я... вот...
  - Илье, ты думаешь - она именно сейчас, именно от тебя этого хочет? - тихая... и очень требовательная на звук мелодия. Что - отступить.
  - Она... хочет мне помочь. Помогает. Я ее просила, очень. Значит - я должна говорить. Если попросил... все равно должно действовать, а не сидеть на месте.
   А музыка откликается, снова подчеркивая: не то. Фальшивит:
  - Иногда - гораздо лучше сидеть на месте... чем дергаться и провалиться. Я очень буду рада помочь. Идем?
   Страшно сделать только первый шаг. А потом она отодвинет дверь... и очень интересно смотреть, как звучат вслед ее шагам - ее музыке - колокольчики над дверью, ступеньки лестницы, запахи? Правда запахи. Подъем, лесенка, высокие двери... день назад это не было так ярко. Но сейчас мир насыщен... и звучит. Так - дом говорит с... хозяйкой?
   А Трэстинка замечает, оглядывается, во все лицо принюхивается и спросит, жестом - вроде: "Ага?"
  - Пахнет... - сказать растерянно.
  - Ну так. Это Дом Трав, я - его хозяйка, а там - хранилище и сушка. Я ниери Льеанн обещала с ним познакомить, понравится - присоединяйся...
   А голос - вот снова - возьми и слети по накатанной. Говори как должно быть - и так должно быть:
  - А Льеанн меня пустит... такую... недолжную? К хлебу же... не пускают?
  - К хлебу не всех пускают, - а сейчас слышно, как сильно отличается музыка этого голоса от точного должного произношения. Это ловит ухо. Это крепко держится в голове, легко думать. Легче, чем вопрос лехта Трэстинка вслед. - Илье, ты разрешишь спросить у тебя сложное? Если будет слишком - тебе... очень должно не отвечать, хорошо?
   Илье согласится: "Да", - а внутри звучит крепким и отдельным: "Тебя спрашивает взрослый, ты должна ответить. Как должно. Взрослый старается быть с тобой вежливым, это должно уважать", - голосом, знакомым... каменным - каменной стеной на плечи. А уж какой каменной на вопросе:
  - Илье, а что ты думаешь - как лехта Льеанн хочет тебе помочь? Что...должно быть результатом такой работы?
  - Ну... она меня держит, - какая она тяжелая - эта каменная стенка. И пригибает: надо. Вот сейчас. Сказать. А слова идти не хотят, захлебываются... Чуть бы - и с кашлем, как с водой - той, радужной и бесцветной - захлебнувшись. Давит - каменное. Выдавливает. - Ну... она... вы сделаете... я сделаюсь. Должной. Нормальной. Как должна быть... - выплеснуть... вот, тяжело, слезы из глаз тоже... выжимает. - Ну... не знаю я.
   А еще потому, что теи-лехта Трэстинка - Илье видно - на левой руке подбирает. Пальцами. Музыку. Ноту за нотой. Ее слышно тоже - ну не ушами. Весенняя такая. Ручеек по камешкам бежит. А те камни которые на плечах и слова выдавливают...и слова сами - если музыку слышать... Они так звучат. Дико. Как если бы кто-то изоляционные выходы пилил. Медленно. (...это мои слова? - я знаю, как это звучит? Откуда? ) И очень бессмысленные. Ну кто же по-настоящему будет строить вроде бы каменную стену из изоляционных выходов?
   Пока эта музыка звучит... И должное обращение лехта Трэстинки к ней, к чужой маленькой - ее только продолжает:
  - Ir'reja Илье, тебе можно было не отвечать. Я... сказала.
   А слова берут и соскальзывают, как со вчерашней горки. Вслух получается ужасное:
  - Вы так... ну, потому что так вежливо сказали. Порядок такой. А я... должна была вам ответить.
   А лехта взвешивает сказанное и музыка звучит, переходит, оставляет стоять - перед огромным - потому что то тяжелое, каменное, оно звук за звуком - все больше ненастоящее, а как тогда делать дальше - совсем непонятно. Особенно когда она говорит:
  - Илье, у меня - слова значат... только то, что они значат. Иначе мне их просто незачем говорить, - а музыка плотней, гуще, давно - не просто дудочка, давно - море... И стоять посередине, совсем одной, без привычной тяжести того... каменного... ненастоящего - и не понимать как дальше. Мира еще не было - но он был уже другим. Пока лехта Трэстинка говорит. - Илье, и я именно так тебе и скажу: это... не очень похоже на то, как Льеанн собирается действовать, а я надеюсь ей помочь. Совсем не похоже. Правда, Льеанн?
   ...Ой, как стремительно море отпустит, вернет - приглядываться к миру, как стремительно незнакомый дом становится знакомым. Коридор, ступеньки наверх - где место для поесть, ступеньки, Саайре вот почти спустился, а вниз - это одеться и на улицу (...и раздеться надо). А лехта Трэстинка не даст вмешаться, одним движением отодвинет дверь, шагнет внутрь. И вдруг музыка замрет.
  - Льеанн?
  
   ...Вот у Саайре и получится успеть, как специально, когда к комнате подойдут эти двое. Девочка-то задержится, за этим внезапным вопросом Трэстинка ее остановит - мелким движением: прикроет. А он нырнет. И будет - все время на то, чтоб испугаться. В их комнате так - полностью - тихо... А Льеанн за ткацким станком сидит. Очень... неподвижно. И еще всю основу не закрепила...
   Всего времени - меньше выдоха, ну, двенадцатая, четверть - до легкого, даже чуть с удивлением и весельем выдоха лехта Трэстинки:
  - Спит...
   Только тут Саайре и сообразит: "Дурак. Мог бы сам по связке личного внутреннего оценить. Нет, предпочел пугаться". Дальше себе высказывать ему Илье помешает. Тихим над ухом. Нелепым таким:
  - Это из-за меня, да? Она... из-за меня не спит? Устала? - и хочет говорить тихо-тихо, а голос не удержит - и взлетит на последнем - звоном, силой выдоха... Разбудит. Но это уже понять позже. Сначала - стукнуться о вслед совсем нелепое. - Я... больше не буду.
   "Чего - не будешь?" - переспрашивает лехта Трэстинка пальцами. Беззвучно - но вот что ни делай - слышно: удивленно совсем, полностью. Точно поперек пола болото выросло. А ответа Искорка долго тоже ищет. Вот то самое долго, которому на время вообще наплевать. Пусть совсем несчетную долю выдоха:
  - Все. Я не знаю, что говорить. Просить не буду. Бояться. Вообще... Буду... послушной... - миг, который собственно и нужен...
  - Вот этого - я точно не хочу, - и второй раз не отследил связку: Льеанн проснулась. Говорит - увесисто, очень - каменную стену укладывает. Как и не спала. Только сверху еще дополнит, легким. - Бр, надо ж так уметь проснуться, - наклонится, поднимет укатившийся клубок основы. Только потом уже глаза откроет - это Саайре отметит.
  - Спишь? - спросит вслед лехта Трэстинка.
  - Сейчас... проснусь. Еще бы, - смотрит. Говорит мягче, - Илье, извини. И - это ты так... подумала?
  - Нет, - Илье выпаливает сразу, но очень отчетливым. - Это я не думала, я... А подумать... я вот, - оглядывается, указывает, просит - лехта Трэстинку подойти, показаться. Пытается объяснить... а слова из воздуха не собираются.
  - Трэстинка - значит - Илье тебя подумала? - на близком и тепло говорит Льеанн. - И... что скажете?
  - Льеанн... спи - сначала, - говорит тогда Трэстинка. - Случись что - сообщу. Продержать, пока начнешь действовать, сумею, - и вдруг переходит. С неожиданного командного тона на не менее неожиданный. Спрашивающий - старшего. - Я ведь сумею продержаться?
  - Слушаюсь, - отчетливо говорит Льеанн. Почти армейским. - Искорка, хорошо? Я вижу... вы уже хорошо разговариваете? На пару малых кругов - разрешишь, я тебя оставлю?
  - Лучше на большой, - вполголоса уточняет Трэстинка, ей ладонью отвечают: "Много", - это успевает быстрей, чем Илье - проскользнула ближе к ткацкому станку, вот тот клубок основы успела взять, перебирает пальцами нитку, так... полностью, что девочке еще надо вернуться назад, чтоб на вопрос ответить. Как не проснувшись:
  - Она... звучит. Да. Вы спите... пожалуйста.
  
   И Саайре останется смотреть... Как поднимается Льеанн, как перебрасывается парой жестов с лехта Трэстинкой, что-то о связи, как долго взвешивает та на ладони последнее "и поговорим", пока Льеанн неплотно задвигает перегородку спального места, а Саайре и не подозревал, что такая здесь есть... И одновременно - как Илье смотрит. Не на них, не вслед - на жесткую, крепкую льняную нитку клубка, что так из руки и не выпустила, пальцы перекатывают, пробуют, вот - жест Льеанн узнать у нее и вполглаза глядя можно: пробует, как мотки перекрестные наматывать. Льеанн так только цветные собирает, быстро-быстро. А Илье медленно. Как сам, когда за станком поначалу приходилось. Вспоминает... Кладет клубок - и быстрым движением, кошачьим, за сметаной, раз - и тянется девочка Илье станок погладить, натянутые нити (...а на себя ворчать Льеанн будет: работу-то переделывать: основу на половине не бросают). Не прикасается... и вот так, рукой над нитями, не доведя движения, замрет. И... а вот как вслух выговорила: "Я чужую работу... трогаю. Что я делаю?" - всеми движениями это говорит: как замерла, как вспомнила, что еще они есть - и увидят. И тем как оглянется. Вот теперь она очень старается шепотом. И у нее получается
  - Я... Вы извините, но я... - смотрит на нитку, держится за раму станка, крепко и неправильно - прямыми пальцами, главное, чтоб вверх не дернула - как раз над креплением. - Я... что-то вот про такую штуку... помню. Можно... я его поглажу?
   И мимо смотрит, и вот так ясно, что еще чуть-чуть вынырнет - снова начнет странности про свое безумие говорить. А Льеанн спать ушла. Пусть высыпается. Значит, самому надо. Вот тоже шепотом, но уверенно взять и сказать:
  - Можно. Льеанн все равно основу перетягивать.
   И погладит ведь - тоже осторожно, совсем не прикасаясь, но замирают пальцы, пытаются что-то сказать, понять... А лехта Трэстинка - отслеживает. Полностью. Считает что-то. Потом говорит:
  - Илье, а я поняла, что я бы хотела тебе сейчас показать. Нашу школу, зал общих занятий. Может быть, это будет интересно.
  - А она спит? - вместо ответа, в пространство спросит Илье. На этот раз Саайре прислушается к личному внутреннему: да, засыпает Наставник как всегда мгновенно. Ответить:
  - Спит.
   А вот сейчас она не спросит: "Можно?" Забудет? Уверена что ей не разрешат? Или так думает, целиком - что удержать еще и их существование одновременно не получается. Отодвинет перегородку, та откатится - легко, сядет рядом. Саайре еще увидит, как - осторожно-осторожно - укладывает Илье ладошки на край покрывала, а дальше лехта Трэстинка, совсем не собирающаяся мешать девочке, Саайре к себе и развернет. Жестом - легким и добрым - призовет к тишине. И очень тихо, почти неслышно скажет:
  - Когда близкому желают теплой ночи и хороших снов... у нас говорят "яблоко на подушку" - за этим не принято смотреть.
   Саайре согласится жестом. Искорка скоро появится. Как раз посмотреть, как лехта Трэстинка себе еще что-то отмечает. Вторым или третьим по счету. А там и шепот рядом зазвенит:
  - Ниери Трэстинка, я... готова. Смотреть... что вы сказали "интересное".
  - Я очень надеюсь, - медленно говорит она в ответ. Смотрит при этом на станок. - Илье, пожалуйста, если так не будет - скажи. Хорошо? И, - она запинается, взвешивает и добавит, - и спасибо - за "яблоко на подушке". Я думаю, Льеанн сейчас это... очень нужно.
   И девочка ее понимает. Вот очень - заметно. Смотрит и говорит:
  - Я хочу... чтоб ей было. Ну - хорошо...
  
   (...подойти. Сесть рядом. Понять, что в комнате холодно, а спит она как легла - поверх покрывала - того, мохнатого. Постараться хоть чуть-чуть укрыть, быстро - оно большое, покрывало. Но сильно побояться: разбужу. И вот так - погладить... покрывало: мохнатое - и на движении понять, что надо делать. Горсточкой - ладонь, к ней - вторую: яблоко удерживают - и надо очень почувствовать, что там - яблоко. Теплое. И опустить на подушку. "Спи тепло, проснись хорошо. Я тебя жду".)
  
   Это потом Илье умудрится на себя посмотреть. И тихо проговорить вслух:
  - Ой, я ведь из уличного так и не вылезла... - и вот не понять, видит ли она легкий жест лехта Трэстинки "не страшно", потому что сейчас - очень полностью, вот так - всем вниманием поворачивается и смотрит. - Саайре, а ты с нами пойдешь? Пожалуйста. Я... тебя уже знаю, - выговаривает она. Так, что сначала отзовется:
  - Да, я с вами, - ответить. И только потом спросить у лехта Трэстинки. - Не помешаю?
   А она улыбается:
  - Может и тебе будет интересно. Пойдем - а то мы правда в уличном? - и Льеанн надо отоспаться, - идет первой, задвигает перегородку, делает несколько шагов, потом говорит. - Илье, то, что я хочу тебе показать - это наша школа. Храмового квартала, - как вперебой выдохнет Саайре - она четко услышит. А получилось. Очень все помнилось. - Я хочу наш общий зал показать, - потом лехта Трэстинка медлит, что-то непонятное снова взвешивают ее ладони, долго, до ступеней вниз. Уточняет потом. - Место... вещного труда. Правда - странно у ниери Льеанн на ткацкой раме нити расположены?
  - Правда, - очень легко и быстро получается у девочки. - Вам тоже показалось?
  - Мне... наверно тоже - хочется поставить его вот так, - лехта Трэстинка поворачивает ладонь вертикально. - А училась я здесь, в нашей школе. А?..
   Ну - можно было ожидать, что Искорка сейчас и спрячется... испугается:
  - Но...меня нельзя подпускать, я все испорчу...
   И вот - своего языка и не удержал:
  - Что, прямо совсем все? И только подойдя? Илье... ну - ерунда же.
  - Ты...не умеешь, - очень горько уронит девочка, потом встряхнется и как поймает за руку. Крепко. - Саайре, ты... ты пожалуйста не обижайся...
  - А чего мне, - руки надо не отпускать и говорить легко. - К некоторому огорчению моего Наставника я - ну, не мастер в этом деле. Нетерпелив...
   ...А ладошка у девочки - прохладная. И держится крепко. Только и отпустит, когда вниз сойдут, чтоб куртку надеть. Дальше Саайре улыбнется - и сам руку протянет. Держись, мол. И правда будет. Держаться.
  
   Идут. Снег улегся, новый, никем еще не пройденный, первые следы от них остаются, каплями на ветвях повис. А к школе идти совсем недалеко, подниматься - другая лестница, чуть дальше от той... но похоже, школа не так далеко от парадного входа стоит. А на склоне - и под свежим снегом угадаешь: боевой городок выстроили. Вот - думал Саайре - еще куда не доходил, а обязательно надо, смотрится так, тянет - хорошо будет пробежаться и размяться. Здание школы старое, такое, как многие здесь - камень и черепичная крыша, стены, кроме окон, крепко заросли чем-то вьющимся, зимой не разберешь, да и вокруг - деревьев немало, старых, разлапистых - на которые только и лезть... И вот спорить будет - в этом себе по теплому времени мелкотня из этой школы не отказывает...
   Вот такая мелкотня - как та, чей голос встретит вот чуть ли не за вешалкой для уличной одежды. Громкий, недовольный, звонкий - через болото перекрикиваться:
  - Не буду я делать эту тухлую работу! Надоела! Не получается!
  "Ну, поприветствовали", - разводит руками Трэстинка и отодвигает дверь. Подниматься от уличной раздевалки недалеко - тамбур, две ступеньки - для мелких же. И под ногами тепло сразу - вообще тепло. Зал - большой, в той школе, что на это слово вспоминалась - такой разве общим собраниям оставили. Отдельные меньше были. Этот очень большой ("Нормы перекосит, - первым думает Саайре, - так его прогревать".) И очень светлый. И потому что окна во всю стену, много - и потому что дополнительного, теплого света здесь... "На сколько энерговыходов?.. нормы точно перекосит". Может быть от непривычного света девочка Илье поначалу и прячется Саайре за спину. Не от окружающих, вряд ли. Этих совсем немного. Старая - вчерашняя - знакомая, например. Рыжая Флёнка в углу занятий свила себе гнездо и что-то увлеченно вытворяет с проверочным модулем, всем вниманием - не до них. А источник звука - вон, против света смотреть... Там, где сегодняшний Наставник. В котором, не без удивления, Саайре узнает лехта Нэсху эс Кайверн айе Ставиште-рьен. На нее и срывается - темненький парнишка, где-то к первому имени подросший, может чуть за... На миг Саайре даже посочувствует, угадав занятие. (...да, ткацкие рамы здесь вертикальные.) Пробовать собирать нити в единое целое, даже на маленькой, ученической - ему руки развести - ой, дело такое, устанешь. И мелкий выплескивает:
  - Потому что не хочу! Бесит!
  Дальше Саайре помнил отдельно и ломтиками. Как изумленно смотрит девочка Илье. ("Уверен - не столкнешь: ей никогда не приходило в голову сказать о занятии: бесит. Наставнику. Мне правда тоже не приходило...") Как взвешивает окружающее Трэстинка: "Все бывает вовремя..." И - вот как пропустив это время - говорит лехта Нэсха. Спокойно, негромко и тепло:
  - Отвратительно, когда работа не получается, правда? Скажи мне, Блажек, чего именно ты сейчас не хочешь. Или хочешь? - как вынужденный собеседник выдыхает... сопит - вот тоже через весь зал слышно. - Разрешишь попробовать назвать вместе или сначала передохнешь?
  - Ну...ладно. Пусть разрешаю, - громкости у голоса убавляется - вслед Наставнику. А она еще медленней:
  - Хорошо, послушай: ты хочешь передохнуть, возможно - попить, поесть еды и вернуться попробовать разобраться, что не получилось? Или отложить эту работу на время... пока злости станет меньше и терпения - больше. Или ты хочешь оставить ее совсем, чтоб так и занимала место?
  Это мелкий Блажек выслушивает. Терпеливо. Хмурится изо всех сил:
  - Лучше бы я к ней вообще не прикасался! В руках не держал!
  - Извини. Этого ты уже никак не сможешь сделать, - ровно продолжит лехта Нэсха. - Я могу назвать, что ты хочешь так ее и оставить? Чтоб стояла?
  - Ну-у-у-у...- очень долго тянет Блажек.
  - Да, можно. Но - я полагаю, ты достаточно взрослый, чтоб ты помнил: любая недоделанная работа смотрит вслед.
  
  - Ниери... Блажек, - новый голос, вклинившийся в диалог на двенадцатую выдоха заставит - посмотреть друг на друга Саайре и Трэстинку. Одинаково удивленно. Илье. Которая... а вот скользнула и проявилась. Рядом. Иначе никак не обозначить скорости движения... Явно оба не заметили. А она скользит. Она встанет рядом - с лехта Нэсхой и маленьким Блажеком, и вот - обратится именно к нему. - Извините... пожалуйста, а можно... ты мне пока покажешь, как основу натягивать... здесь?
  Кусок молчания они откусят одновременно. Еще лехта Нэсха... И ошеломленно переваривающий взрослое обращение Блажек - тоже. Но со сдержанностью у него - остальных похуже, возьмет и выпалит удивленно так:
  - А вроде такая взрослая...
  - Да, - легко прозвенит девочка. - Но я забыла. Можно?
  - Можно? - переспросит и Блажек, удивленно оглядываясь на лехта Нэсху:
  - Тебя же попросили, - каменно уложит она и поднимется - поприветствовать гостей.
  Оставшиеся наставляемые и не оторвутся от своей работы, даже Фленка - махнет рукой, мол, приветствую - и вновь нырнет в проверочный модуль. Своя работа куда интересней, а взрослые - ну, хотят - пусть смотрят. И очень явно копируя наставника, по-взрослому говорит Блажек:
  - Бери клубок основы... вон там. Ладно, связанный. Будем пробовать... - и чуть тише. - Не бойся, это ученическая, несложно, вот на взрослой - у-у... - а дальше жует, жует и все-таки выговорит. - На взрослую меня пока и не пускают. Сначала закрепляешь нитку, теперь гляди. Привязал - нить прошла, вернулись - переходим на следующую опору...
  А Саайре смотрит. Как сосредоточенно, полностью, следит за объяснениями парнишки Илье. "Будешь пробовать?" - "Да..." - и как осторожно берет клубок. Как взрослые - лехта Трэстинка и лехта Нэсха - переговариваются - движениями, беззвучно - и как одинаково ловят на ладонь тоже наверняка скопированное у наставника:
  - А ты не бойся: руки вспомнят. Вот... молодец. Получается же.
  
  Свое маленький Наставник выполнит полностью - подождет, пока Илье вспомнит - как вязать закрепляющие узелки на нитях основы, как прокладывать первые нерабочие ряды - потом удовлетворенно скажет:
  - Все. Вот так. А я теперь отдохну и в тренировочный пойду, можно - эйле ниери Нэсха? Сидеть устал.
  - Молодец, - очень объемно отзывается ему Нэсха. - Это был очень хороший урок.
  Блажек подпрыгнет. И убежит. А Нэсха перекинется парой жестов с лехта Трэстинкой и подойдет к Илье, увлеченно уткнувшейся в работу. Спросит разрешения сесть... разрешения отвлечь. Получит. И скажет:
  - Спасибо.
  Удивление на лице Илье такое... что видно и со спины. В зале тихо. И поэтому ее растерянное и негромкое хорошо слышно всем:
  - Извините... но я действительно не помню, как это делать.
  - Я поняла. И поэтому тоже спасибо. Это был очень хороший урок... и для меня тоже.
  - А я... боялась, вы его ругать будете. Я... не могу, когда ругают, - последнее почти тонет. Потому что удивляется ниери Нэсха громко. Чуть бы - и от стен рикошетило:
  - Зачем? Зачем - мне - его ругать?
  - Ну... он же не сделал... не хотел делать свою работу.
  - Ой ir'reja, смотри - а для чего мне было это делать? - лехта Нэсха отчетливо разминает ладонь. Сейчас считать будет. Точно. Высоким счетом. На пальцах. Заметно. И говорит вот также медленно, как недавно. - Помогло бы это Блажеку собраться, найти, где запутался и завершить работу? Полагаю, нет. Не очень эффективно. Помогло бы это ему полюбить эту ручную работу - я скажу уверенное "нет". Помогло бы учиться понимать точно, что он чувствует в данный момент и почему так действует - полагаю, что нет. Наконец, мне помогло бы - выразить то, что я чувствую? - совсем нет. Разозлиться на Блажека за то, что он устал - это глупо и я бы не успела. Видишь - целая четверть высокого счета - и все мимо. Так зачем?
  Илье молчит, оглядывается - вот опять со спины видно: так смотрит по сторонам, словно ищет правильный ответ: может быть он написан? На стенах, на одной из рам окна (а какой правильный, когда он там один: незачем...) Оглядывается, словно ищет помощи. И помощь приходит. С неожиданной стороны.
  - Эйле ниери Нэсха, да у Илье Наставник был ужасный дурак, - это звонко, это водопадом говорит Флёнка, быстро-быстро, чтоб не помешали. - Ну ничему же, вижу, толком не научил, зато ерунды наговорил - ууу... Эйле ниери Нэсха, а если я вдруг его встречу - можно я ему скажу, что он злой дурак и работать не умеет?
  - Флёнка, - после этого водопада голос лехта Нэсхи слышен, как очень долгий, тягучий. - Когда я тебя учу границам чужого разговора... иногда ты показываешь мне, что я тоже - некачественный Наставник.
  Флёнка-то к ним лицом - и ой, как по этому лицу видно, как она сейчас сдувает сказанное Наставником со всех ушей: пфуу - ерунда. Главное дальше прозвенеть:
  - Но он дурак же? Ну скажите: дур-рак?
  - Дурак...- медленно подтверждает лехта Нэсха... а тут и Саайре на скорости пришло - вмешаться в разговор:
  - Флёнка, понимаешь, этого... Наставника уже многие из нас хотят встретить. И ему... - запнуться и таки обозначить это как, - сказать, - говорить в месте уютной работы детей, чуть переросших свое первое имя - да и при Илье - что именно он хочет сделать с этим... Наставником - Саайре точно не собирался.
  А Илье не слушает. Может быть и не слышит. Смотрит - на первые получившиеся зерна нитей - ой, может быть и не без ошибок, смотрит на лехта Нэсху, ойкает потом - чуть бы и испугано говорит:
  - А еще я раму заняла, не спросила, извините, я... так... - но правильного ответа снова ни на одной из оконных рам не написано...
   А Нэсха только улыбается:
  - А у тебя вовремя получилось. Понравилось - руки помнят? - хочешь продолжать цветное... Придумаешь, что?
  "Нет", - у Илье такое неуверенное получается... словно она жест хочет за пазуху спрятать. Держит, держит, потом руки осторожно подбирают: "Не сейчас".
  - Хорошо, - говорит Нэсха, - приходи потом. Может быть, успеешь придумать, что тебе хочется рассказать, да?
  А вот теперь их Илье уже видит. Встает - чуть ли не подпрыгивает. И бежит.
  - Я нашла, лехта Трэстинка. Как словами говорить. Что я... не могу. А дальше... вы... поможете? Рассказать. Как... лехта Льеанн проснется?
  - Хорошо, - ответит Трэстинка. - А ты сможешь?
  - Не знаю, - медленно взвесит Искорка. - Но я очень хочу. Здесь все... живые.
  
  После Somilat дни короткие, солнце высовывается медленно, неохотно, а уж когда все небо видит сны - и те падают - мокрым, тяжелым снегом... Те последние дневные круги и первые вечерние в памяти Саайре лежали вечером, глубоким, плотным вечером. Было первой мыслью, пеной на поверхности - как там, за кругом огня - темно...
  А второй еще - такой же ненужной, крепко памятной пеной... Был внутри - весь, слушал - весь, а вот отдельно - вспоминало себя упрямое... слышное. То, что шепотком рассказывали в палате выздоравливающих Нового Запрудного, что-то слышал; ярче помнил - что приносили с собой в школу на Пустошах ее ученики из отдаленных областей, неохотно и мало общавшихся с новыми миром и властью, рассказывать о фай, о тех новых разумных, кому мир принадлежал, могли они... невероятно странное. Вот хоть Шедди из той школы на Пустошах вспомнить, с теми его уверениями, что Наставники-то по большей части народ не простой, волшебный, ну виданное ли дело - столько жить и такое делать, точно... И поосторожней с ними надо: а то как заколдуют. И как тому Саайре тогда ни удивлялся - среди учеников не один такой Шедди был... Вот случись вдруг кто из них в тот вечер там, в том кругу огня... точно подумали бы о колдовстве и страшном... Но вряд ли бы кто случился.
  
  Как началось? Пришли - лехта Льеанн уже проснулась, сидит на том же месте, в комнате за станком... А Илье - бежит, садится рядом, на том и Льеанн отвлекается, и так тихо - когда она говорит:
  - Лехта Льеанн... я... не могу сказать словами, как... я их видела - и все...что было. Но - я это... пройти могу, понимаете? Вот... я когда думала, утром - шла. Под ее... дудочку. Лехта Трэстинки. И, Льеанн, она... понимает, что говорю. И сказала: поможет. Можно - так? - и ей требуется перевести дыхание, чтоб сказать дальше. - Сейчас?
  Льеанн медлит. Смотрит - на лехта Трэстинку. Со всех сторон рассматривает ее согласный жест. Дожидаясь ее тихого:
  - Да, Льеанн, я могу. Но там очень страшно.
  Льеанн примет. Взвесит. Скажет сначала:
  - У меня работа такая: смотреть на страшное. И провожать его, - дальше будет мягким - и очень объемным. - Искорка, скажи, ты точно хочешь это рассказать сейчас?
  Торопливый жест согласия она отряхивает... как руку отдергивает. От горячего. А Льеанн, кажется, еще полней и медленней:
  - Илье, ты уверена что ты готова? Можно сказать "нет".
  - Я... Я хочу, чтоб это кончилось! - почти без паузы тогда выпаливает Илье... А потом, сглотнув, дополнит. - И... вы меня держите, вы устаете.
  - Ну, Илье, последнее - это не самый важный довод, - легко улыбнется Льеанн, услышит в ответ звонкое:
  - Но я не хочу, чтобы вы из-за меня уставали. Тоже мне...ценность.
  - Ценность, - увесисто укладывает Льеанн. - Хорошо. Искорка, я хочу, чтобы ты знала: это будет долгая и я полагаю непростая работа. Возвращаться. А мы хотим ее выполнить и всегда будем рядом. Правильно?
  На это, конечно, у Саайре сразу сорвется:
  - Правильно! - вот чуть не заглушив Трэстинку. А вот спрашивали - ее же. Кому работать-то? Вон, и Льеанн к ней... Так, совсем повседневным:
  - Трэстинка, разрешишь на тебя глянуть? - разрешили ей, похоже, беззвучно - потому как дальше Льеанн таким же бытовым оценит. - Сработаемся, а? - переглянутся, зацепятся ладонями - легкий жест договоренности об общей работе, близкий. Тем же бытовым Льеанн и вслед уронит:
  - Скажи, ниери Трэстинка, где будем работать? - и заметно удивится ее легкому жесту: "Здесь?" Переглянутся. Перебросятся парой движений.
  - Здесь хорошее место, - медленно скажет Льеанн. - Уютное. Живое. И безопасное. А я не уверена, какой степени безопасности работа нам предстоит.
  - Зато Илье здесь спокойно. Правильно? - спросит Трэстинка у девочки.
  - Здесь... тепло, - медленно скажет она.
  - Хорошо, - и Льеанн вот так сразу заговорит отчетливым высоким фаэ. - Госпожа хозяйка дома, ты готова нас принять?
  - Я согласна, лехта Ллеаннэйр, - точно в тон отзовется Трэстинка.
  - Лехта zu-alh'h ты готова со мной работать? - выстраивает очередное Льеанн.
  - Для меня честь и удовольствие идти с тобой рядом, лехта zu-toёra, - подхватит Трэстинка.
  
  "Они выставляли вехи, - потом определит для себя Саайре, - они как строили границу. Рабочего купола. Вот этими... обязательными фразами. А может быть - и ограду безопасности". И оказаться в этом пространстве вот так вот... внезапно, внутри... Точно как сброшенный в воду. На том, что Льеанн легко, самым обычным, говорит дальше:
  - Саайре - готов? Илье - готова? - тут ошарашенно и помедлить, переплестись голосами с девочкой - ведь слово в слово:
  - А что... мне делать?
  Первый ответ Льеанн передаст девочке:
  - Быть. Слушать звук. Когда позовет - идти. Держаться. И рассказывать. И, насколько сможешь ты - и насколько получится у нас - не пытаться ничего делать правильно. Хорошо? А ты, er'mei Саайре... ты просто будь рядом. Я... да, я полностью уверена, что так - правильно.
  
  Договорила - и переход Саайре потом хотел - и не мог вспомнить. Усмехался: активировали купол. Наполнилось. И время и место стало - другим. В памяти вообще не было - ни комнаты, ни стен, ни Дома Трав... Темнота была. Круг был - их общий круг. В круге было светло. Живым огнем. Света было явно больше, чем мог дать фонарь. Тот самый - у ног лехта Льеанн. Был огонь, и за пределами круга стояла темнота. Ощутимая, плотная - точно - стеной, по-своему преломляющей тени. Стеной колодца - думалось там Саайре. Колодца... который начинал наполняться.
  Так было - сразу. Как Льеанн отпустит - вот то, последнее обращенное к нему "правильно", заплетет в узор - новую цветную нитку, вернется к ним взглядом - и жестом скомандует Трэстинке - начинаем... А та удержит тишину один выдох. И достанет - ну, дудочку... Свирельку. Первый выдох, проба голоса - удивительно живой, удивительно сильный звук...
  А дальше будь бы Саайре там, чем удивляться - так бы и проудивлялся. Как много было этого звука. Музыка была первой. Была, текла, наполняла колодец (...блики на воде, тени? ) - была сначала и всем - и в один не пойманный дыханием миг подхватила Илье - течь и говорить... Был огонь. Была музыка. Были тени. Был голос Льеанн - редко укладывающий слово - каменно, называя словами - что было. Музыка расплескалась, стала водой - падала сверху, подтапливала, разрешала - ловить в ладони, следовать за ней, и Илье шла, рассказывая - движением, тенями, бликами на воде, и сказанное растворялось... Все было понятно, просто - было - вот здесь, как воздух, которым дышать, просто было с ним, Саайре: хочешь вдохнуть - дели поневоле - и слова не были бы нужны... Но были. Опорой. Чтоб не захлебнуться.
  Такой - была история. Илье говорит... и вода забирает - внезапное, удивительное одиночество... полную некачественность всего, к чему хотелось рукам прикоснуться - всегда, очень подробно (...я все... испорчу... я ничего не умею...) ...А потом вдруг горькое, горькое горе - оно есть, и ложится осязаемым подтверждением: каменная стена, полное подтверждение, неоспоримое - да, ты такое - и этого уже не исправить - никогда... Саайре с первого глотка узнает - очень знакомое: совсем горе, с тем, как оно - накрывает с головой и замещает воздух и рвет на части... только ей совсем некуда его было нести и негде прожить. "Это как - некуда отнести - так не бывает!" - а дважды, двенадцать, двенадцать раз по двенадцать быть не должно следующего, что передает - горькая вода рассказа: это горе стыдно жить - вслух, про себя - просто... Так постоянно ей говорят - все, кто вокруг - и значат. Горя бы уже хватило - а вода берет в себя и неподъемную вину, мертвой горечью течет, такое и делить не в подъем, а она это жила... "И ты это прожила... бедная".
  История рассказывает: от этого горя они и пришли. Страшные. И страх забирает себе вода: пей, понимай, какой он - чужой, чудовищный. Откроешь глаза на рассвете, в сумерках - и увидишь, что они здесь. В твоем доме, комнате, и всегда будут здесь... Тени, дымные бескостные руки, струящийся туман с потолка... Потому что заслужила. Те, кого совсем не бывает, кого придумала - а они есть, и это страшно как не бывает, и страх тоже совсем некуда нести. Стена везде. Прочная. Они значат, они ценные, так должно быть... ("Да дерьма им на голову! Так - не должно!" )
  А музыка собрала, держала воду, текущую с небес и из-под земли, бьющую вверх, стараясь назвать и разделить невместимое. Как заканчивался и исчезал мир живых. Сужаясь до комнаты... потом до кровати... Там был орнамент. Как остаются от мира живых только бессмысленные слова. Есть имя. Прибитое к стене. Есть дымные, бескостные руки, ткущие туман. Есть... вода - другая, мертвая, бесцветная, она приходит и накрывает, и там, под ней, внутри - есть... Есть...
  
  А тогда Саайре останется сжать кулаки - и стряхнуть с ладони, переходя на верхний боевой "коготь". А вот и обойдутся... мрази - кто бы это ни делал - было. Есть - девочка. Живая, теплая серебряная девочка... Илье. У нее прозрачный и очень красивый голос, она очень сосредоточенно хмурится, когда подбирает цвета камешков мозаики, у нее крепкие и очень живые... руки. А еще она добрая - и настоящая... Встретить ту жуть, что Илье пытается рассказать дальше - у которой замолкают слова и вода течет вверх - можно сначала вот так. Вернувшись в круг, опершись о вещное, как там - у Зеркала Устоявшегося. Потому что лехта Трэстинку не видно, она есть - круг, вода, музыка... А Льеанн - есть. Сидит - вещная и устойчивая, и еще светится - чуть не ярче своего фонаря, и нити у нее под рукой - а она работает, ткет, собирает начало узора - тоже светятся. Каждый цвет светится - теплые - рыжий, красные, еще будут - зеленый и синий, как взгляд остановится, так и знает Саайре - детскую ленту Льеанн взялась ткать, на хорошее вырастание, под защитой... Каждое зерно нити ложится - опорой круга, воду удерживает... Светится - и тени преломляются по воде, танцуют - на границе круга... За которым ждет и смотрит -живая, плотная темнота... И теней у девочки Илье - несколько...
  Очень - ощутимые тени. Это внезапно. Когда - ну вот до мысли Саайре и взлетит с места. Надо - подпрыгнуть и поймать - не дать сорваться - тени? - все равно нельзя - туда, в темноту. А в руках - вот окажется... ощутимая. Плотная. Мелкий, перепуганный ребенок, роста по пояс еле будет. Поймал. На голосе:
  - Все. Хватит, - Льеанн скомандует - и Дом Трав вернется. Сначала увидеть. Потом услышать. - Ведь правда хватит?
  
  Когда успели? - она сидит на ширдэне, и девочка тоже рядом сидит... девочку Льеанн почти держит... сейчас заберет - держать, укачивать - за тихим:
  - Да... - и вот ведь дальше. - Вы вот... теперь видите... какая я - неправильная?
  - Нет, не вижу, - укладывает Льеанн. - Вижу, какая ты живая. Настоящая, - а рядом со словами - точно, это же говорят пальцы, мягко, осторожно разминающие девочке загривок, плечи. - Понимаю... совершенно отвратительное воспитание должной эмоциональной подготовки... полностью недолжное. Так с живыми нельзя. И очень, очень удивляюсь - какая ты сильная. Сколько раз... в этом можно было сломаться...
  - Ниери Льеанн, - очень тихо говорит девочка Илье. - А я могу сейчас плакать?
  - Да. Ты позволишь нам разделить это с тобой? - это тоже формулой, тоже - высоким фаэ, так надо...
  Конечно, позволит. Тут... не позволишь. Она и "да" движением не вытянет, просто - свернется чуть, прижмется и разревется... Долго будет. Без голоса. Только плакать и все. А разделить это всем придется... Потому что музыка еще есть, и круг есть - внутри уже Дома Трав - и та вода, которой она текла - была общей... и сейчас осталось... И что она плачет - можно подумать: остается слышным... Можно понять: а в глубине, не словами (...называть это словами и так пережить и перейти у нее нескоро получится...) - но Саайре знал, также прочно - как течет эта вода: первое, давнее, от корня горя - что девочка пытается сказать слезами сейчас - внутри звучит одним: "Мамочка..." - и так звучит, что цепляется внутри - когтями, скалолазной кошкой - там, где да - остается больно... Горе, горе мое, горькое мое горе - чашка под сердцем с огнем и отравой... куда понести и кто тебя примет? Хватит - чтоб самому заплакать. "Мы примем, Илье... Я знаю, как это жить. И эр"мэи Льеанн тоже... знает. И тоже, кажется, плачет..."
  
  А схлынуло все вот - просто... Саайре и не заметил, когда - так по-детски устав плакать, возьмет Илье и уснет. Крепко-крепко. Что Льеанн понадобится отдышаться самой, раздеть девочку из верхнего, уложить, укрыть, а Илье все не проснется. Потом - остаться рядом, еще под двенадцать выдохов - додышать... А потом она очень вдруг шумно выдохнет, оглядит всех и скажет:
  - А теперь я умываться, - Льеанн поднимется, доберется - остановится рядом с темноволосой лехта, что еще выныривает - и не совсем. - Нет, ниери Трэстинка, мое право плакать - я пока не хочу, чтоб вы со мною делили. Работа другая. Просто... это оказалось слишком сильно... Вы... хорошо работаете, - и ждет, пару выдохов - очень долго - ждет, пока лехта Трэстинка поднимет взгляд. А она за слова Льеанн тоже держится:
  - Да...
  - Ну... если вы хотите... - еще продолжит Льеанн, вот - та уже вернется:
  - Я благодарю вас... - и, - кажется, улыбается. Так. Осторожно. Вот сказать: опасливо. - Я тогда вслед. Умываться, - Саайре успеет пробурчать тоже: "Ладно, я последним". А лехта Трэстинка как на него оглянется. Вдруг подарит - благодарным жестом. Потом соберется. - И я... спрошу у вас? - ловит разрешение, говорит неуверенно. - Льеанн, ты ведь можешь ее уже держать... когда сама на некотором расстоянии?
  - По эту сторону? - да, могу... А там - услышу. Как она пойдет просыпаться, - спросит дальше ладонью. Услышит очень нерешительное:
  - Я...хотела к себе подняться. Близко. Верхняя лестница, вы были... И чаю нам заварить. Выдохнуть. Это... можно?
  - Да, удержу... - взвесит Льеанн вслух. - Достаточно... рядом, - и отпустит выдохом. - Нужно.
  
   ...А наверху у лехта Трэстинки - тихо, комнатка - скошенный потолок, открытые балки... Очень травами пахнет. Что-то сверху и сушится. Одна комната - своя внутренняя. Куда пустила. И потому неудобно, что взгляд цепляется - за яркое, лоскутное покрывало на такой же очень широкой кровати, с подвесками - бусинки; быстрей того отводить - от стены над кроватью, там взгляд угадывает - чехлы, тоже цветные, подвески... А в них, наверно, тоже дудочки... "Саайре, тебе никто не сказал, что тебя сюда пустили"...
   Еще потому, что до первого глотка чая (пахнет земляникой... и чуть горчит) лехта Трэстинка сидит - вот напряженно. Неудобно. Выжидает. И молчит...
  - На моей земле, - медленно говорит Льеанн, после первой пробы чая, поставив чашку на решетчатый поднос (поблагодарить не забыла - жестом), - на земле Ойхо, там степь - и очень много ветра - весной традиционно рассказывают сказки. О сайлхэ, духах рек и ветра - они живут своей жизнью и нечасто людям случается их видеть. Но иные сказки говорят, некоторым случалось - встречаться с другими людьми - с кожей и одеждой цвета облаков... а еще меньше некоторым случалось слышать их женские охотничьи флейты - что зовут весенние ветра, приводят в степь воду и могут повернуть огонь на врага. Звучат они, правда... - легко улыбается Льеанн. - Кэрнаи, охотничьи флейты - они камышовые. Ну, или костяные. Звонкие - походные сигналы подавать. Через всю степь слышно. Но ты мне про тех сайлхэ очень живо напомнила...
  - Спасибо, Льеанн, - медленно говорит Трэстинка. И похоже садится правильнее... удобнее. - У нас только про женщин-птиц рассказывали. Охранительниц посевов. Но дальше, в горах. И давно.
  - Все нормально, Саайре, - его взгляд, поневоле оценивающий... странное содержание разговора, Льеанн, разумеется, поймает. - Мы... сейчас были близко, очень близко... ближе, чем обычно разрешено допустить. Ты - почувствовал, верно? И слишком сильно. Я так не ожидала. Сейчас... нам - еще неудобно, верно, Трэстинка?
  - Верно, - помедлив, ответит она. - И... ниери Льеанн, я хочу, чтоб вы знали: я вас... просто побаиваюсь. И грядущей работы с вами... побаивалась, - через паузу уточнит Трэстинка, поймает спрашивающий жест Льеанн, вдруг - быстрым, чуть недовольным жестом, стряхет - вот снова выступившие слезы, выдохнет:
  - Извините, я вот... делить видимо буду. Придется. Глаза большие, плачут легко, - чуть улыбнется, отряхнет ладонь. - Я ж молодая еще. Звание в прошлую весну только решилась поднимать... А я тут одна такая. Так... Я скажу: во Мьенже, в этом краю, Западноморском, земли Хладье Дошта... очень - традиционно не принято идти за личной помощью к лехтев...
  - Да, заметила, - отзовется Льеанн.
  - Да, и... считается, что на объем разумного ресурса города - специалиста достаточно. Вот я и... - а снова уложенное Льеанн: "Трэстинка - ты хорошо работаешь", - накроет такое... на звонком голосе. - А то, что с девочкой... - пальцы собирают, собирают долго - и все равно отряхиваются, определения не найдя. - Это... слишком. Ниери Льеанн - ну зачем так?
  - Трэстинка, ты действительно спрашиваешь у меня? И именно "зачем"? - ее ответный жест переадресует вопрос - во все стороны, включая небо. А Льеанн соберет что-то пальцами, явно скверно оценивает результат и говорит:
  - Я могу ответить. Но это тоже будет слишком. Поможет?
  Трэстинка ответит нерешительным согласием. Понимает, наверно, что можно ожидать страшного. А Льеанн начинает считать - на пальцах - высоким счетом:
  - Есть объект, личный внутренний которого не воспринимается. Другими разумными. По крайней мере общегородскими системами слежения. Предположительно, объект, способный проходить через препятствия, непреодолимые для людей и технических средств. Предполагалось, что объект должен быть высокой степени управляемости. Согласна?
  Судя по: "Д-да", - лехта Трэстинки, Льеанн, говорящая о страшном - на отстраненном и официальном - ее тоже пугает. А та посмотрит на сосчитанное, оценит более близким, внутренним:
  - Руку потом отмыть, - и продолжит дальше. - Я нахожу, что подобный... экспериментальный ресурс и способ его разработки кто-то мог посчитать значительно более ценным, чем один живой маленький разумный. Жить с этим кем-то под одним небом я, правда, очень не хочу, - укладывает Льеанн вслед, и у Трэстинки срывается вслед - тихим и звонким... (...Да, она и правда молодая):
  - А я жила. Все это время жила, понимаете? Девочка же... местная.
  Ответный жест у Льеанн получается... чуть бы и невежливо. Такое, подчеркнуто-медленная просьба - Наставника - обосновать ответ. Но Трэстинка примет как должное:
  - Выговор... голос, интонации ее разговорного. Это слышно. Она здешняя - по звучанию. Вы вот - совсем по-другому говорите. И как она детский узел на накидке завязывает-развязывает... не глядя, как пальцы помнят. Как она просто... есть на этой земле. Но сначала - я по дудочке подумала, - ловит вопросительный взгляд Льеанн, ищет в воздухе опоры - и ныряет за помощью к своей вот этой деревянной, которая тоже разговаривает. Сначала пробой пальцев, бусинки четырех тоже спрашивающих нот. Потом, чуть отставив. - Вот вы как ее... первым словом назовете?
  - Ну... флейта, наверно, - легко отзовется Льеанн. - Дудочка...
  - Трэстинка, - тихо отзовется лехта. Тоже - в четыре ноты, хоть и не прикасалась. - Это - ее местное имя. Вещное. Понимаете? Девочка ее так зовет. "Дудочка? Такая... деревянная?" - проговаривает она явно фразу Илье и продолжает. Сбиваясь. - Она... по имени моему поняла. Сразу. А... она тогда уже говорила... начала вот это рассказывать. На моей земле. Где я родилась, жила и подняла звание - с маленьким и безоружным делали вот такое. А я... не знаю. Даже кто - еще не могу понять...
  - Трэстинка, если это тебя поддержит - я тоже еще не могу понять. Где. Это делали. И мне очень непривычно. Такая работа должна быть заметна... как пердеж в подводной капсуле, - вкусно отпускает лехта Льеанн на нижнем армейском. - А я проглядела подробно все личные архивы работы с Зеркалом Устоявшегося и не могу определить точные координаты источника этого... фона тумана. Который говорит о возможном присутствии тех, кто-приходит-в-сумерках или пакости похуже. Вот не могу. Не находим ни я, ни Зеркало. Местная, говоришь?
  - Да...
  - Значит, буду плотней искать. Это...поможет в одном... - говорит Льеанн, глубоко задумывается... На этот раз вопросительный жест отпустит уже Трэстинка.
  - Чтоб так замаскировать такую работу с Изнанкой - от все ж таки эль"ньеро Службы наблюдения Приливов, - жест официального представления Льеанн отпускает. Легко. И сидя. - В этом должен принимать участие очень качественный специалист. Проявляющий. Работающий в своей области по крайней мере не меньше, чем я живу эту жизнь. А желательно больше. Полагаю, их ограниченное количество. Пребывающих достаточное время для этой работы на земле Хладье Дошта - полагаю, еще меньше. Запрос в архивы Службы наблюдения я собираюсь отправить... как только получу подробное подтверждение. Интенсивности официально зафиксированного недолжного воздействия Проявляющего на девочку и его опасной работы, обеспечивающей специфический доступ Изнанки в мир живых. Для этого мне тоже понадобится ваша помощь, ниери Трэстинка. Скажите, вы готовы работать... с маленькой Илье и со мной?
  - Я... должна это сделать. Я должна сделать, чтоб этого не было, - укладывает Трэстинка. Дальше у нее получается труднее. - Но я совсем не уверена, что здесь справлюсь я.
  - Разрешите спросить, ниери Трэстинка? - Льеанн скажет официальным... но это будет протянутой рукой - держаться. Так Льеанн и отдадут. Разрешение. - У нее целы корни?
  - У нее есть корни, - проговорит лехта Трэстинка отчетливо. - Мне... это отдельно страшно. Есть корни. Живые еще. А к ним - подойти не могу. Там... стена - нет, я не думаю - не верю! - что тупик. Она не может до них дотянуться. Считает - не имеет права. Там... между - такая вина и горечь - вот... то, что мы делили. И взрослому - не любому в подъем. А ей...
  Дальше повиснет пауза - как раз Саайре вдохнуть и выдохнуть. А оно возьми на выдохе и вылети:
  - У нее кто-то из старших близких умер. Значимых. Я думаю... не вовремя. Недолжной смертью.
  А лехта Трэстинка посмотрит. Объемно. Очень - так, что на выдох целиком накроет. Звуком. Той музыкой, которая как вода:
  - Ты услышал?
  - Я.... знаю, как это живут. И я узнал.
  Сказанное лехта Трэстинка заберет себе тихим движением ладони. ("...Чистая вода. Хорошая. С ней действительно легче".) А заговорит потом - спросит. Нежданно официальным:
  - Вы тоже будете с нами работать, ниери Саайре?
  Он только удивится:
  - Но я пока не имею права работать. Я - наставлямый... вот, еще справляюсь с аттестациями.
  А лехта Трэстинка стряхнет на Льеанн вопрос - стремительно - и та отзовется. Тоже нежданным:
  - Са-ай, разреши мне предположить, что будешь. Ты... собирался быть здесь. С Илье. И помогать?
  - Да. И буду, - это вряд ли получится уложить так же каменно, как умеет ниери Льеанн - но внутри оно так было. И не сомневался - было услышано. До - сначала тихого, от Льеанн:
  - Спасибо, Са-ай... Ты здесь - очень нужный. Думаю... ей тоже. Ты для Илье... самый понятный из нас что ли. А?
  А лехта Трэстинка еще раз оглядит совсем полностью - краем взгляда Саайре поймает: осторожно, щепоткой, краешком мелодии переберут пальцы. И ему не удастся отделаться от мысли: словно бы проверяет, как ты звучишь.
  - Хорошо... Ньера Саайре, я рада с тобой работать.
  
  ***
  Отвечать за свои слова Саайре пришлось быстро. Новым утром. В центр связи храмового квартала Льеанн потребуют еще во время утренней еды.
  Вернется быстро. Попросит собраться - лехта Трэстинку, девочку и Саайре. Оглядит и отрапортует почти официально. Что непосредственные рабочие обязанности лехта zu-toёra, которые позвали ее быть в городе Мьенже (...а слух - хочешь не хочешь цепляется за странную формулу и больше еще - за паузу между - "быть" и именем города) требуют ее присутствия и внимания: сегодня ожидается прибытие вызванной экстренной рабочей группы Службы наблюдения Приливов. Обязанность ознакомить Службу наблюдения Приливов с местными обстоятельствами в объеме, который они сочтут необходимым: "Полагаю и наглядно..." - а также с некоторыми... погрешностями в работе магистрата города, их последствиями и прочими внутренними профессиональными соображениями ложится на призвавшего специалиста, что требует его личного присутствия. "Я могу вас временно оставить вне своего личного присутствия... в режиме полного взаимодействия?" - тоже официально проговорит вслед Льеанн, и Саайре успеет ей ответить, пока переглядывается с Трэстинкой, пока в голову лезет дурацкое: "А если ответить ей - "не можете", как она будет это решать?" - и первой, и куда правильнее - прозвенит свое девочка Илье:
  - Я знаю, что вы рядом. Мне хватит. Я справлюсь.
  Переглянутся. Взвесят ответ. Найдут увесистым.
  
  К счастью, покидать их Льеанн понадобится относительно нескоро. То ли транспортные каналы и в серединных землях ко дням окончания Somilat и высокого прилива требуют полной прочистки и проверки целостности - что, естественно, замедляет передвижение даже официальных лиц внутри сектора. То ли виновника визита постарались обеспокоить заранее. Но день был... тихий. Очень спокойный, если вспомнить предыдущие. Сначала там был завтрак. Илье, которой в этот день разрешили уже есть нормальную еду, начала проще любопытствовать вещному... Например, спрашивать, а с чем таким прохладным и странным делался этот ягодник? Льеанн передаст вопрос Трэстинке - а та улыбнется: "Тебе сразу назвать - или захочешь сама найти?.. Ну - я уже обещала познакомить с обитателями этого дома. И не тебя одну".
  Очень тепло, очень знакомо, очень по-живому пахло в этих комнатах дома Трав, где были "обитатели", давшие ему названия. Похоже, с частью этих сборов и Льеанн знакомилась с интересом. Но как-то незаметно, дальним краем. Ближе в памяти Саайре было другое. Как сидит девочка Илье, в гостевом уголке этого... места не совсем для людей. И как легко ее спрашивает Трэстинка:
  - Тебе так удобно? - а закрыв глаза, удобно будет? Точно - можно взять руку, подержаться. Ну - а теперь принюхивайся... Что было? И пробуй теперь - только на запах: это? - и Искорка принюхивается. Сосредоточенно.
  - Нет. То было... прохладней... А вот: "А что это?" - спросила она опрометчиво.
  - Тебе правда интересно?" - спросит тогда Трэстинка. Поймает мгновенный согласный жест. И улыбнется. - Да... Льеанн, расскажем? - и она поначалу отзовется тоже жестом... позабыв, что девочка еще с закрытыми глазами. Правильно, правда, позабыв: Илье берет его себе - совсем не обращая внимания, что не видит. Льеанн это отслеживает. Держит четверть выдоха. И спрашивает:
  - Искорка, извини, ты... сейчас видишь? - и тут она распахивает глаза - от удивления:
  - А что... я не должна?
  - Ты можешь... - медленно укладывает Льеанн. - Просто обычно... этому долго учатся. А можешь сказать, кого из нас какими? И насколько четко?
  Искорка также сосредоточенно смотрит... закрыв глаза и говорит:
  - Всех. Ну... - открывает глаза, сверяется. - Почти вот так же. Только вы такие... светитесь. Они тоже, - и обводит жестом само хранилище этого... места трав, - но по-другому... я не понимаю еще. Это... плохо?
  - Ну... - взвешивает Льеанн. - По скорости - здорово. Я так ориентироваться в мире живых научилась - к третьему звездному и первому ребенку... А это не тот навык, что легко тебя оставит.
  - А он... недолжный? - спросит девочка опять.
  - Нет. Для некоторых областей - исключительно полезный. Не знаю, насколько ты захочешь в них работать...
  - Работать... - недоверчиво взвешивает Илье. - Я никогда... - запнется, оглядится, попросит. - Можно я подумаю?
  - Можно, - с большой серьезностью отзовется Льеанн. - У тебя еще есть все время на выбор своего места.
  И это Илье тоже держит на ладони долго, взвешивает, вот не верит, что ее. А потом отставляет, снова закрывает глаза, принюхивается и выцепляет, не спросившись, один из опытных мешочков с дальнего ряда. Держит, принюхивается:
  - Лехта... Трэстинка, мне кажется - там вот это было.
  - Правильно, - улыбнется она. - То есть, почти правильно. Это - яблочная мята... а в ягоднике была немного другая. Имбирная. Вот - эта.
  Искорка поймает емкость, принюхается, согласится - и - а как же не - спросит:
  - А... сколько их всего? - и приглядится к хранилищу Трэстинка:
  - Льеанн - ну что - считаем?
  
  ...Было. Это долго - было. И в какой момент этого "долго" Саайре осознал - а вот увидел - так твердо, как вчера - а эти голоса снова подхватывают друг-друга... и этим снова ткут круг. Только совсем другой. Живой. Вещный. Пахнет - вот даже не столько травами... Ягодником. Выпечкой. Незнакомыми, но угадываемыми местными детскими вкусностями. А сквозь границы круга щурятся, приглядываются внезапные солнечные лучи, сквозь резьбу рам и верхние цветные стекла такие внезапно-теплые... что добавят теплого золота - и девочке Илье... (...а мелкая, мелкая - тень, которой не видно, но которая все равно есть, катает по резьбе стола можжевеловую ягодку, слушает - что давно, давно, давно бы... пробует на вкус - зернышко "тминного орешка"...)
  - Да, Илье, - мягкий голос Трэстинки как разбудит. - Их кладут в весеннее печенье. Будет весна - будем печь. А еще их просто в лепешки кладут - за завтраком. Почувствовала?
  - Извините... я - не думала тогда. Вы просто... очень вкусно...
  - Хорошо, - за паузой поддержит Трэстинка. - А помогать будешь?
  - Буду, - говорит Илье, и вот очень отчетливо видно - как смотрит, даже приподнимается, та - маленькая девочка. Которой нет - а она есть... И совсем не откажется повозиться - в муке, с тестом, вот... - А когда?
  - А сейчас... - легко отвечает Трэстинка. - Не могу сказать, что мне всегда интересно - готовить всю еду в одиночку.
  - О, а я как раз хотела - у тебя поучиться, - легко передает ей Льеанн, и только потом. - Илье?
  А девочка мгновенно - сворачивается, прячется - внутрь себя... Чтоб вынырнуть, растеряным:
  - Меня... к хлебу?
  - Я тебе скажу, Илье... То, что я знаю, - мерно продолжит Трэстинка. - По традиции - да, в определенном состоянии разумных к хлебу стараются не подпускать. А я проверяла продолжение. Вот если это время для разумного все-таки проходит - как раз пустить его к хлебу... делать тесто - бывает вовремя и правильно. Мало есть столь же простых и удобных способов... напомнить, что у него есть - свои руки... Насколько сильные и как ими держаться. Пойдем, а?
  - Да, - тихо, внутренним - но вслух - отмечает тогда Льеанн. - Вы бы и правда поладили - с лехта Тхаио...
  
  Был день. И была кухня. Снизу, кстати, недалеко от их места. Где Илье - приступает сначала опасливо, осторожно, снова с этим... неживым... что у нее сразу получается: "Я испачкаю..." - "Видишь - у умывальника, на крючках, рабочая одежка? Заворачивайся... И - вымазаться в муке - это ж часть удовольствия, а?" - и: "Я испорчу..." - которое Трэстинка подхватывает - убрать от деревянной миски с мукой, чтоб не свалилось, а потом серьезно смотрит и говорит: "Я с тобой не работала. Давай проверим". А потом - все... плотней, глубже в работу. Мука, закваска, масло, соль, сахар... И "Слушай тесто, сколько оно возьмет", - а тесто собирается, пыхтит, дышит... "А мять его можно и вот так..." - и такое... Что - а, хорошо: Илье не удержалась - цап: и кусочек, с пальца - попробовать... "Вкусно?.." - лехта Трэстинка конечно, поймает. "Мне... нельзя?" - Илье ну конечно же... "Ты ведь - делаешь? Тебе решать. Я спрашиваю - вкусно?" - "Вкусно. Странно. Дышит". - "Ага... а вот теперь надо дать ему подышать. Саайре, как печка?"
  Пахнет - тестом, "тминными орешками", яблоками еще ("Сушилка пропахла..."), теплом согретого камня, тоже вот - чуть фруктовым - живым дымом. Саайре Трэстинка тоже сразу приставила к делу, едва вошли: "Саайре, я попрошу тебя справиться с печкой? Она дровяная, дрова здесь, подкладывать вниз, сюда - медленно. Когда отсигналит - скажешь?"... Разговор - негромкий, о еде, о тех самых вчерашних лепешках - Льеанн и Трэстинки тоже - есть и есть с запахом.
  Пахнет... долгим днем, в котором - хорошо. Искорке, кажется, тоже...
  
  Прошел и вечер. До него - прогулялись еще по саду, по храмовому кварталу, слов Саайре не помнил - очень мало было; помнилось, как долго смотрела Илье с Ручьевой башенки на закат - как по заказу яркий, огненный, с облаками. Долго - ей не мешали. А когда Илье вернется, по-своему осторожно вот у него попросит (Льеанн с Трэстинкой еще на крыльце останутся, о саде договорить). "Саайре, ты мне бумаги не найдешь?" Спросит: "А тебе какую?" - получит в ответ сначала: "Какую-нибудь... ненужную. Испачкать", - уже частично сообразит. А дальше долго и осторожно вести ее сквозь привычную страшную ерунду... Конечно - порисовать мелкой захотелось. Про закат - и: "Ниери Нэсха просила меня..." - "Она не просила - она спрашивала. Это разное. Тебе - хочется?" - "Ну... да, очень..." - "Но, Илье...тут наверно надо будет цветное... краски - а я не знаю". - "Разрешите присоединиться к разговору? - спросит возникшая Трэстинка. Дождется разрешения. Продолжит. - Я правильно поняла, надо краски и бумагу... под набросок?" - ждет ответа, дожидается: "Если вам... не трудно? Я бы не хотела..." - "А ты гость в моем доме. Вряд ли знаешь, где что живет - пока еще. Потом покажу. А пока... Скажи, тебе водные краски, простые - привычные?" - "А они... какие бывают? - не сразу отзовется Илье. - Я правда не знаю... мне и не... стоит?" - "Давай с водными попробуешь? А там... если что - еще до школы в мастерскую сходим? Хорошо?" А Искорка посмотрит, а потянется к нему, к Саайре: "Можно... я боюсь?" - ответить ей: "Илье, можно - попробовать-то не очень страшно. Я правда никак не умею"...
  
  И как она пробует. Льеанн поправляет верхний свет: "Так лучше?" - и храмовые потом как растворяются... Они были, если постараться обратить на них внимание. Были - но присутствие чувствовалось не меньше - не больше - чем свет и тепло очень хорошего дома. Да и сам Саайре - не мешал... сел свои расчеты доводить. А что видел... ну, видел. Ну, сидя спиной. Как Илье собирала - алый, огненный, золотой, прозрачный в зелень - неба; сизый, переливчатый, - то темнотой, то золотом, то огнем налитую губку облаков. Как видит взгляд, и как не получается у руки... Смотрел и знал - чужим знанием, не бравшегося: они добрые - краски, принесенные Трэстинкой. Легко подобрать цвет, положить густо - верхним слоем, и еще - забивая, закрашивая невышедшее... Так - непохожее на то, на правду... И Илье рванет на себя листок из склейки, ярко: "не получается!" Так, что испугается уже потом. Оглядевшись. На тихое: "Не получается?" - сказанное Льеанн уже. Трэстинка куда-то совсем исчезла.
  - Не умею, - звонко ответит Илье, вот - слышно, как удерживая руку от желания - смять, вышвырнуть, чтоб никто эту мазню... никогда.
  - Не умеешь, - очень... спокойной водой отзовется Льеанн. - Учишься. Взялась за сложное. Оно и не могло с первого раза получиться хорошо. И не должно было. Но попробовать стоило. Закат красивый был, да?
  - Да, - и рисунок все-таки уцелееет. Илье даже отважится на него посмотреть (...вот. Еще и размазался.) - Но...а как же я теперь? Я ж...должна...
  Льеанн передает - вот уже традиционный вопрос: "что?" - и глубоко замирает на него девочка... так глубоко, что... Надо же ее поддержать:
  - Илье, можно я предложу вариант? - на него смотрят - пронзительно, с благодарностью. Говорить неловко. - Наверно, ниери Нэсха - цветное... эскиз называется, да? - потому что заняла раму? - ждет, уже пытается начать. - Но... - когда Илье проговаривает:
  - Да, - слышно набирает воздуха и звенит дальше. - И вам еще. Потому что побеспокоила. Безрезультатно. И... я должна была сделать все хорошо.
  Саайре очень хочется отряхнуться. Как мелкая рыжая Флёнка: чушь из ушей вытряхнуть. Очень - но нельзя. Только Льеанн поступает еще отчетливей. Сначала переспрашивает:
  - С первого раза, да? - Илье задумывается снова, глубоко... А Льеанн на этот раз не ждет ответа. Она свистит сквозь зубы - довольно мерзким голосом - и внезапно очень, очень на нижнем фаэ. - Командир с-сказал: "Насрать на потолок ангара!" - значит будем срать на потолок, - и замечает уже повседневным, бытовым... как не замечая того, что ошалело встряхиваются они одновременно - и Искорка и Саайре. - Только это - возможное действие. При определенной страховке и фиксации. А есть то, что сделать никак невозможно. Например, с первого раза хорошо нарисовать закатные облака как они были... Первый раз взявшись за кисть... по крайней мере очень долго за нее не бравшись. Я правильно понимаю?
  - Правильно, - говорит Искорка. Безлично.
  - Только за первым разом наступает "дальше", - продолжает Льеанн. - Где приходится жить. И действовать. Можно старательно подбирать фиксацию... таранить стену - пытаясь сделать невозможное. Иногда получается. С разными последствиями для головы и личного ресурса. А можно постараться... разложить действие по времени жизни - на многие "возможно"...
  Она говорит, а Илье выбирает свободный лист склейки, зачерпывает - ой, щедро - на кисть - самой темной краски, в школьном наборе предусмотренной. "Угольная" называется. Саайре помнил. (...а ей точно - как небо вижу, точно - говорили, что эту краску в правильном рисунке не используют...) И начинает чертить ей на бумаге - кирпичик к кирпичику - небольшие - стену. Довольно ровную. Похожую. Аккуратную - для количества набранной краски.
  А Льеанн как не видит. Говорит.
  - Хорошо, - говорит девочка Илье, дочеркивая контуром новый кирпичик. - Я больше не буду пытаться рисовать.
  - Это тоже возможное, - говорит она. Спокойно. (...Льеанн что - правда не видит?!) и так же продолжает. - Но это только одно и самое неэффективное "возможно". Думаю, неинтересное. Ни тебе, ни твоему богу. Я могу назвать несколько... требующих больших затрат времени, но меньших - себя. Мне можно?
  - Я слушаю, - а кисть продолжает укладывать кирпичики.
  - Если главным посчитать затраты на время - можно найти существующий, кем-то уже рассказанный закат - и разложить его на эскиз для ткацкого. Подобрать цвета обычно несколько проще, чем создать их изначально. Но я предпочту считать по интересу к работе, так? - согласный-то жест Илье отпустит... - А тогда... у тебя всегда есть все время жизни. Чтоб растить свой интерес и учиться. Понемногу. И постоянно. Чтоб однажды сделать это хорошо. Наверно, первым - взвесить свой интерес... и искать того, кто будет тебя учить. Кто ... - выдохнет. Улыбнется. - Я вот, например, не умею.
  - Не... умеете? - кисть замрет. Капля сорвется. Кляксой. Кисть пойдет поперек, потому что Илье больше за ней не следит. - Я думала все... взрослые... Но а как же - это... - кисть падает. И кирпичики смазываются. Так с размахом Илье показывает на задвинутый к углу ближе заправленный станок. На начало ленты - рыжее, осеннее, яркое... (...<>из вчерашнего круга.)
  - Я умею подбирать цвета из того, что уже есть, - улыбнется Льеанн. - Ткать... разное. Мозаику выкладывать. Я говорила - это проще. Чем понимать цвета заново первый раз. Это - больше ритм, традиция... привычка. Мое ручное ремесло. А росписи, - добавляет совсем - светло и задумчиво, - как их делают - для меня так и остались тайной. Иногда - чудом. На которое мне не хватило - интереса и любви, - а потом щурится и легко. - А когда я писать училась, мне до-олго говорили, что пишу я... точно удочкой.
  - А ты? - выдохнет - кажется, за долгое время - Саайре. Пока Илье аккуратно, полностью вынимает из склейки эти... кирпичи. Правильно - посмотреть и смять. Можно еще пополам. Ага - руки отмывать придется.
  - Думала: "Если бы удочкой..." - ее-то все лето держишь. Ей правда тоже писать - не очень получалось. Я пробовала.
  И Саайре будет смотреть. Как полностью, удивленно пытается понять сказанное Илье. И думать про себя: "Ничего... Когда-нибудь ты сможешь представить, что эта... добрая и страшная... большая - лехта - когда-то была девочкой, учившейся писать и ой, куда больше, похоже, ценившей личное время - на рыбалку... Мне бы еще самому в это поверить". И оттого чуть не упустит ее вопроса:
  - А ты?
  - Я? Рисовать? - Саайре даже переспросит. - Да... в общем, тоже не умею. Мозаику вот умею собирать. И технику. Кстати, про мозаику помнишь - ты ж училась, пробовала - как?
  - Я?.. - она тоже переспросит. Задумается на миг и вот - встряхнется. - Понравилось. Очень. Извини... так - давно было. А продолжать можно?
  Тут можно и посмотреть на Льеанн. В ответ Саайре передадут разрешение. Взрослое. Работайте, мол. Мастер. Улыбнуться и выдать:
  - Ага. Давай дальше...
  
   А за мозаикой Илье точно успокаивается. С абсолютно тем же результатом, что и давно. Дня два назад. Ряд, другой, потом Илье переворошит цвета, подвинет ближе коробку с контрастными для начальных золотисто-рыжих рядом - синими, зелеными, морскими - стеклышками, переберет, зашуршит - и как зевнет. Открыто. Сладко. На этот раз даже скажет:
  - Ой, извини, я опять спать хочу...
   И уснет. И вот тогда Льеанн и... проявится. И заговорит сразу:
  - Са-ай, уважаемые... непосредственные обязанности меня уже ожидают. А с ней рядом кто-то должен быть. Я полагаю, ты.
  Вот так и переспрашивай еще раз:
  - Я?
  - Да. Я оценивала - ты справишься.
   Саайре останется выдохнуть. Попытаться уложить. Не лезет:
  - А... что мне делать?
  - Быть рядом, - ровно, рекомендацией Наставника укладывает Льеанн. - Сначала - не спать. Ну - и просто хотеть, чтоб ей было хорошо. Почувствуешь что угодно непредвиденное - зови меня. Я на полном режиме взаимодействия. Это вторая причина. Тебя я привыкла отслеживать. И, если так - не отдавать. Я знаю - ты справишься.
  - Придется, - ему останется хмыкнуть уже Льеанн в спину. Скомандовала и полетела. А Саайре осталось сесть на пол. И задуматься...
  
   А дальше оно само получилось. Тихо было - ночью в храмовом квартале. Ветер шуршал, ветки, девочка дышит... сонно очень. В памяти - волной со дна поднималось вчерашнее. Круг, отменивший здесь стены, музыку - горькую общую воду - рассказ девочки Илье... И тени. Ту, плотную, ощутимую...маленькую - что никак нельзя было выпустить за пределы круга... "А я ведь так и не спросил у Льеанн, что... это было и правильно ли я..." Круг - и Льеанн... остров устойчивости. Голос - свет фонаря, много, много ярче возможного - и свет, который складывают нити под руками. Теплый. Рыжие, красные нити... Еще синие должны быть...зеленые.
  Уф. Так уснешь.
  
  А что делать, когда спать совсем не надо... Саайре как совсем и не думал. Оказывается, выработанный уже навык: надо занять себя и руки привычной, не слишком отвлекающей работой, однако требующей участия внимания и взгляда. Да - "привычным ручным ремеслом". То есть вытряхнуть из своей рамки пробы узора, что Илье показывал. Задуматься. Подобрать камешки - те самые, что Илье пробует собирать - рыжие, теплые... Уложить - первый, начальный рабочий ряд. Вперемешку.
  
  ...Что это будет? - Будет. Что-нибудь. Хорошее. Обязательно. Как у этой - повернулась, сопит - маленькой - все будет хорошо. Так должно быть. И я хочу и сделаю.
  А потом Саайре положит еще пару непрозрачных рыжих камешков - попросились...очень стороны ложились удобно - и поймет: конечно, листья. Золотые, осенние, теплые... И сюда - красным, а сюда точно - золотым и рыжим...
  И не думал - на девочку смотрел - повернулась как раз, мявкнула сонно... (..."Наставничкам - мешок дерьма, пусть жрут горстью. А у тебя будет хорошо. Ты живая. Сонная... Смешная такая... Мыша... ") Пальцы сами найдут, подтянут к себе - коробку других цветов... Здесь, конечно, должно быть зеленое... хитрый, подмигивающий глаз мелкого существа, пушистого... ушастого: вот это ухо - ("...мохнатики"), играющего среди листьев...
  А дальше - вот: попал в ритм, подхватило и понесло. Было целиком, так и внутрь легло - цельным. Драгоценностью. Вплоть до утра, когда встряхнулся, с удивлением понимая: оно - утро, что нырнувшее в щель рассветное солнце уже играет на почти готовой - небольшой, в локоть, на форточку - витражной ширме. А там - осенний лес, листья, светлое синее небо - как раз: загорается, светится - под лучами настоящего солнца - и играют среди листьев мелкие зверики, их не больше - никогда не бывшие зверики... сказочные. Веселые.
  Ага. А еще руку сводит... А вот Саайре только тогда и прочувствует, когда ладонь, вместо очередного камешка - на самый верх заключительного ряда поймает что-то теплое и живое. Это Льеанн его поймает. За руку. Фыркнет, как когда-то давно - когда осваивал первые ряды - еще вкладывался со всей силой, часто умудрялся перестараться:
  - Закончишь - руки размять?
  - Ага... Ой, Льеанн - ты уже? - удивился, громко сказал. Очень.
  - Да, - а пока говорят как раз - положить последние, светло-синие и прозрачные стеклышки - замком синеве того неба, и понять, что совсем распрямить пальцы очень трудно... без помощи уверенно загребающей к себе его ладони - Наставника. - Утро уже. Вынырнувшее. А я... пошла за водой к осиному колодцу... Поднимется здесь... - а потом она оторвется, кратким взглядом оценит его работу. Не только взглядом. - Ой, Саайре, здорово... Красиво как. А кто они?
  Она показывает на звериков, играющих среди листвы. Мелких звериков. И остается только почувствовать себя идиотом - на всю силу не выспавшейся головы. Ну как ей вот сейчас ответить: я не знаю.
  Помощь придет с неожиданной стороны. Сонным еще, в пол-слуха проснувшимся - девочки Илье:
  - Это листьевые котенки... Я с такими в детстве играла.
  
   И с миром отчетливо, звонко - что-то произойдет. Так - невероятно открыто, полностью, - водопадом на голову - живой водой - будет изумлена теи-лехта Ллеаннэйр. Так показывает это Наставник. Взглядом, выражением лица, движением - вот - разминающих руки пальцев. Не прерывается. Но так полно, что ей говорить трудно, а сам Саайре - еще под этим водопадом - не находит силы у нее спросить, собирается на слова - а вопрос вырывается другим, легким и личным:
  - Тебе понравилось?
  - Да, очень... - тихо говорит Илье - спорить готов: этот... водопад - она тоже слышит. Только вслед за ним собирается - той же громкости и требовательное, что говорит Льеанн:
  - Тебе там было хорошо?
  - Мне там было очень хорошо... - выдыхает Илье.
  - Илье... ты разрешишь на тебя посмотреть? - и точно: Наставник очень старается, чтоб это не прозвучало столь же требовательно. Смотрит в наступившую тишину и подстраховывается. - Этому можно. И очень должно ответить "нет".
  - Можно... - неуверенно говорит девочка. - Но я не понимаю, о чем вы... - и Саайре поторопится подхватить:
  - Это совсем не страшно...
  - Я спрашиваю, - медленно говорит Льеанн, - могу ли я, как лехта, протянуть тебе руку и увидеть корни земли твоего сердца?
  - Я... боюсь, - запинаясь говорит Илье. - Но можно... можно.
   Ладони Льеанн лягут - медленней привычного движения... осторожнее. А Саайре будет смотреть - и это тем же водопадом - светлая вода, живая - накрывает и выражение лица девочки, и наконец сможет назвать, что это - так громко чувствует Наставник - это облегчение. Такое же... огромное. Голос ее - давно - сколько ночей назад: "Я не вижу у нее корней" - Саайре еще вспомнит.
   Он четко будет знать - что видит Илье.
  
   ...Парк. Огромный, золотой - осень, кленовая аллея - и листья - золотые, алые, багровые, рыжие - ворохами, звонкими, шуршащими - по ним можно бежать - шур-шур-шур... А еще в них точно играют - зверики. А небо над парком, сквозь золотую листву - яркое-яркое, вот это - прозрачное по-осеннему...
  
  - Мне там было хорошо, - говорит Илье, не открывая глаз. - Мне здесь сейчас очень хорошо. Можно... можно я еще вот здесь посмотрю?
  - Это твое, Илье, - и голос Льеанн уже укладывает не камни, что-то куда тяжелей и куда объемней. Небо. Все небо своей земли и своего долга, которое тоже нести на плечах живых. - Всегда было и всегда будет твоим. Как право видеть цвета. Как взгляд твоего бога и земля твоего сердца. У Илье есть корни, - течет дальше эта светлая и полная вода. - Настоящие живые корни. Са-айре, ты их... открыл...
  
   И то, чем так полностью прерывается голос Наставника тоже - слоит время на ломтики. Саайре одновременно вспомнит - было. Было давно. Как раз на Somilat в первый срок, как освоение вот этого ручного мастерства показывал - подарок ей делал. Осторожно, по камешку собирал. Там были горы, небо и птица. Рыжая, пестрая. Высокое небо, горы - в синеве, вдали. Зеленое, серебряное, рыжее... Как - крепко запомнилось - смотрит Льеанн на подарок и говорит первое. Внезапное:
  - И тебе, конечно, никто не говорил... - ответил бы, если бы еще понять - о чем она. Это четко помнится. Что потом объясняет. - Степь не любит непонятных имен. На нашем внутреннем, земли Ойхо - меня зовут птицей. Ястребихой. Охотничьей. Очень традиционное имя в Семье Хэрмэн. Очень похоже - на меня и на мою землю. Спасибо...
  
   ...А сейчас они говорят. И говорят одновременно. Просто у Саайре получается слышать отдельно. Чувствовать. Отвечать.
  Как распахивает глаза девочка Илье и говорит сразу. Ему. Легко и звонкое.
  - Саайре, а ты можешь мне их подарить?
  - Бери... конечно... - на это есть все время.
  
   Все. Пока медленно, отчетливо поднимается Льеанн, отдельным очень быстрым движением смахивает слезу и очень подробно - должно - отвешивает высокий благодарственный поклон. Мастеру. Сделавшему большое и должное - на что сам благодарящий был неспособен. А поднимается резко. Быстро - как смахивает слезу. И все равно движения хватает. На тихое - взвешивает, как внутри - не понять, почему вслух - и вслух ли:
  - Вот... кто ты. Я догадывалась, - а это - четко вслух. Очень обычным. - Но рано тебя накрыло. Са-ай... - и Льеанн меняется. Отчетливо. И говорит высоким фаэ - сначала. - Мой наставляемый Саайре эс Ноэн айе Далия, я, теи-лехта zu-toёra Лллэаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо, считаю, что сегодня и сейчас мой долг перед тобой завершен, - а потом продолжает - очень, очень буднично. - А ты иди в Колодец, слушай - что скажет о тебе Многоликий.
  
   "Я, кажется, до Колодца - не понял", - говорил потом таи-лехта Саайре. Мир треснул, как вышибло - весь воздух. И вот также было ясно: ослушаться невозможно. Только сделать сказанное. Поклониться - встать - выйти...
   И еще - он услышит уже в спину. Кажется - он забыл закрыть дверь.
  - Не ругайте его, пожалуйста... - звонкое, Илье.
  - Я его не ругаю. Я его - наверно, хвалю. Но ему пришло время поднимать звание лехта, - все это размеренно, медленно. И еще - крохотным, легким - последним, что нагнало уже на ступенях. - Не бойся. Вряд ли он станет таким... непонятным, как мы...
   А что отвечал звонкий голос - уже скроется. За спуском к двери Дома Трав. За тем, как с привычного прямого доступа отпустит и личный внутренний Льеанн. С напутственным коротким: "Возвращайся скорей. Поможешь".
   Саайре даже одеться забыл. Вышел на крыльцо, в снег - сообразил только там и совсем другое. Настоящие дома лехтев, в храмовых кварталах - так хотя бы один дом - не строятся - без Колодца, без Корня дома... но он же совсем не знает, а где он здесь - и как... На три шага - прочувствовать успел...
   А на дорожке его встречал - тот самый старший лехта . С кем разговаривали - вот, в самый первый день. Такой недавний день его совсем прошлой жизни... Коротким жестом. "Пойдем".
  
  ***
  ...А потом у Саайре никогда не найдется слов рассказать, как это было. Никто и не спросит. Есть вещи, о которых спросить невозможно - и там, где разумный говорит со своим Богом, замолкают все другие голоса. А там, где будущий лехта впервые понимает, что им его Бог будет говорить его людям...
  Но про себя всю жизнь таи-лехта zu-alh'h Саайре эс Ноэн айе Далия улыбался. И знал: это было в точности так. И перебирал одна за другой знакомые капли - Канона Колодцев:
  
  ...я на пороге ответил - это было со мной всегда - жемчуг мне снится, жемчуг не отпускает сны,
  притягивает, будто бы собирает, нанизывает ожерелье и постоянно оставляет конец нити
  свободно плыть по течению дней, терять неровные бусины одну за одной:
  перламутровые, розовые, фиолетовые в черноту, черные... серые
  жемчуг на дне подземной реки,
  и вечер от вечера лежу я в постели, наблюдаю как в дом мой приходит вода
  струится вдоль стен, бьет родниками из треснутых половиц
  и даже когда взгляд мой черной стороной двухцветной повязки был обращен внутрь,
  пока небесная кисть выводила на полотне жизни новое имя
  я ощущал, как корни людей и камней стремятся к седому руслу
  на третий день я покинул обитель сухих безымянных трав черным колодцем возносящуюся к небу
  оставил пылинки, пляшущие лунном луче, что единственным моим собеседником
  каждую ночь спускался сквозь треугольное отверстие в потолке, недремлющим стражем обходил стеллажи с травами
  я вышел наружу и, протирая глаза, слезящиеся на прозрачный свет новорожденного солнца следующей моей жизни,
  увидел мир как текучую воду и с тех пор странствую вместе с течением
  и не ищу иного дома, кроме берегов рек той земли, что странствует в сердце вместе со мной
  
   Но двум людям в жизни Саайре говорил. "А сначала казалось - ничего не изменилось. Ни мир, ни я. Только глаза очень слезились". В мире людей было утро. Раннее. Странно теплое. Снег снова таял, проглядывала земля. Сыростью дышало, капли висели на ветках. Туман тек между стволов некогда чужого сада... теперь уже так не скажешь. Теперь - места, что вспомнишь после своей земли. Места, где прирос к своему долгу... Но и это Саайре назовет потом. А тогда - промаргивался, слишком светлым было пасмурное предрассветное небо. А мир... еще таким привычным. Как ничего не изменилось. Ну - утро... Вышел, промаргиваешься, стоишь на крыльце... Встряхнуться и снова - увидеть, как старший этого храмового квартала идет навстречу. И тогда еще не понять, не настолько понять - пусть он заговорит:
  - Светлого тебе утра, лехта... как тебя теперь зовут?
  - Са...айре, - а голос не слушается. Как будто не говорил долго. С год. Потом Саайре сверится с личным внутренним - прошло три дня. А так... а вот как ощупать себя изнутри и понять: ничего не изменилось. Да, его так зовут. Мир тот же, и он тот же, и самое главное осталось. А там он прокашлялся и немедленно задал нужный вопрос. - А где?.. - и сбился. Но старший, конечно, его поймет:
  - Девочка в медблоке. Спит еще. После обследования, не бойся, - и услышать паузу, услышать - вслед будет весомей. И тяжелей. - Ниери Ллеаннэйр в центре связи и координации нашего квартала. Думаю - ты ей будешь очень нужен. Идем, покажу...
  Центр связи храмового квартала, расположившийся на внутренней территории, совсем недалеко от дома с Колодцем, неожиданно объемный, с возможностью прямой мгновенной связи, подхваченный подобающим каналом, и потому - защищенный по всем правилам. Льеанн там и там одна. Не на прямой мгновенной. Послание составляет. Она не обернется - ни на сигнал сдвинувшейся двери, ни на шаги...
  И будет первым - еще так, мгновенным ударом, как иной раз с недосыпа - или выдыхая от транспортных каналов - отзывается голова. Мгновенно и больно.
  
  ...Старая. Как деревья, что вросли в небо, как камень, из которого растут города... Старая, в трещинах, каменная чаша - и вода просачивается. Капля за каплей. Неостановимо.
  Старая. "Реки жизни моей медленно текут. Реки жизни моей смотрятся в море - откуда все пришло, и куда все вернется и снова придет - уже другим"...
  
  - Здравствуй, Саайре, - это мгновенно. Она все-таки поворачивается. И - почти без сомнения. - Ты ведь... Саайре?
  - Я Саайре, - ответить. Сесть рядом - на пол. - Я тот же Саайре, er"mei Льеанн, - и увидит - сначала, как она мгновенно, тихо - улыбнется. - Сказали - я вам нужен?
  - Да. Ты сделал большую работу, Мастер Саайре, - говорит Льеанн. - У нашей девочки начинает возвращаться личный внутренний, - а дальше голос Льеанн становится сухим. Пустым. Как им произнесенное имя. - Нарин-теи эс Тийе айе Хладье. Она очень просит так ее не называть - и я зову ее Илье. Последний разрешенный потомок прямой линии крови Семьи Тийе, традиционно занимающей в этом городе места в Службах поддержки населения. Дочь нынешнего старшего города Мьенже над службами Оценки недолжного и воздействия Роншерна эс Тийе и Эльны эс Тшерич, погибшей шесть лет назад. Несчастный случай. По брачному договору ребенок должен был воспитываться и принадлежать семье Тийе. Ей тринадцать с половиной. Личных внутренних биологических. И она ждет ребенка. Здорового, - Льеанн говорит - и голос наполняется. И укладывает камни. Камни как камни. Увесистые. Если не чувствовать, каким ледяным и безумным жаром дышит каждое сказанное слово. Прикоснуться - сгоришь. Ярче - собственного - никак не произносимого: "Как?" - Это родные, Са-ай. Понимаешь? Все это с девочкой делала родная кровь. Ближайшая. Первая линия родства, старшая ветвь. - Произнести это короче, не официально, ей - очень ярко заметно, что не под силу. Тогда и ляжет - тяжестью неба на плечи - понимание взятого звания. Когда Наставник - бывший Наставник - также раскаленно выдохнет вслед.
  - Я - не понимаю. Са-ай. Лехта... Саайре - послушай меня, мне страшно.
  "И я едва не спросил ее сначала - как? А потом взял за руку. И слушал. Был с ней вместе. Там, где она говорила".
  
  Был - и смотрел ее глазами. Вечер в школе, в общей комнате занятий, Илье собирает - уже хорошую рабочую часть цветного тканого. А на эскизе листья. Рыжие, золотые, осенние... Только что - смотрела Льеанн за работой, улыбалась: да, у нас правда по-другому. А вот ткут на сцепе одинаково... А потом отвлеклась. Резцы еще одному мелкому поточить.
  Оно такое... привычное, правильное... что не сразу - и Льеанн не сразу - вдох, другой, третий - соображает. Естественно же - фоном ловить присутствие чужого личного внутреннего. Так, что нужны - эти несколько выдохов. Сообразить. Что для девочки Илье это совсем не привычный сигнал. Для Нарин-теи эс Тийе айе Хладье. "Какого... ее так назвали? Приложить ребенка мертвым именем? Такому на стене висеть, не на живом. Да. Висело". А вслух взвесить:
  - А тебе тринадцать. Я думала, меньше...
  ...Льеанн помнит - в голове держит - какой яркий и мгновенный ужас накроет Илье за пониманием. Взгляд зверька, перед которым мир снова сходится до пределов стены и клетки. А рабочая привычка отмечает - бесстрастно - личным внутренним девочка вполне уверено владеет. По крайней мере, по уровень самопроверки функционирования.
  Выключится - когда девочка нелепым, подраненым движением всплеснет руками, дотянется Льеанн до лица, дотянется - не спрашивая. Слова запечатать:
  - Пожалуйста! - пожалуйста, не называйте! Не надо - меня... Услышат, - понимает. Руки опускает. - Простите.
  "Успела", - это чувствует Льеанн тогда - облегчением. Рабочей привычкой. В мире живых - просто - взять за плечи, прижать - близко... А соскользнув немедленно на сторону Изнанки, увидеть - и подхватить, держать на руках - мелкую, мелкую - не давая ей провалиться на глубину, привычным путем - в колодец... Глубоко - может быть до самых Пристаней Пустых. "Она сама себе - колодец... живущий на двух сторонах мира одновременно, - и еще рабочей привычкой успеть оценить. - Очень... опасный эксперимент". И долго Льеанн придется удерживать - держать - сейчас учить держаться за свою землю еще не время. И слышать - по эту сторону, в мире живых ("Зато ей гораздо легче поддерживать столь затратное существование...") - как уверено и безнадежно получается у девочки:
  - Теперь найдут. И придут. Забрать...
  Это еще получится сказать спокойно:
  - Пусть приходят. Огребут в рожу.
   Голова просто не очень допускает возможность такого неразумия. Вот только сказанного дальше - она совсем не допускает:
  - Они сильнее. И они... имеют на меня право.
  - Нет, - голос-то Льеанн удается удержать спокойным. - Нет такого права. Я не самая сильная, но мой бог стоит у меня за спиной и смотрит моими глазами. Я тебя не отдам.
  ...А еще Льеанн стыдно. До сих пор - горячо стыдно. Что не сообразила: а девочка не "понимает" силу произошедшего эмоционального выплеска Льеанн - она его видит. Глазами. Когда отвернется, наклонится - глаза закроет, еще - руками зажмет... Не понимая, в каком из миров так невыносимо полыхнуло:
  - Льеанн... пожалуйста, не надо. Так ярко. Мне страшно.
  И Льеанн надо будет подхватить и увидеть. "Хорошо - на твердый берег встала", - отметит отдельно - профессиональное. Потому что колодца нет - ничего нет - он затоплен, с верхом - со всем миром залит - бешеным, безумным полдневным солнцем. "Хорошо тебя... выбесило", - это тоже - профессиональное. Потом. А пока - надо сесть с девочкой рядом. Выдохнуть:
  - Извини меня, пожалуйста, Илье. Я в ярости. Я могу это продышать одна... но сейчас боюсь от тебя отойти...
   А она молчит. Молчит - и гладит по голове. Осторожно.
   Собирать себя при такой поддержке - та еще эмоциональная подготовка понадобилась.
  
   "А когда я узнала еще и про ребенка, - это Льеанн скажет Саайре потом. - Четко зная, что эмоциональные всплески Илье видит... я к ней не подходила. Два малых круга. Для безопасности".
  
  ...Камни укладывает - голос лехта Льеанн. Раскаленная до белизны стенка. Топка:
  - Я не хочу дышать с этим под одним небом. Я не хочу, чтобы это было - ни среди живых, ни среди мертвых. Я не хочу, чтобы это ходило среди народа государя моего и принадлежало Единому, - камни - и земля под ними плавится. - И все мои силы, сколько их осталось, я потрачу, чтоб этого добиться. И добьюсь.
  
   Камень. Старый-старый камень. И вода сочится сквозь трещины.
   И именно сегодня - с него, Саайре... таи-лехта Саайре хватит. Он тоже знает, что делать.
  - Льеанн, а я собираюсь к тебе присоединиться. Думаю, чего я не умею - тому научусь. А это и мое дело тоже. И - перед собой и Богом! - с тебя хватит стоять одной.
   ...И смотреть - как медленно и как внезапно она улыбается:
  - Давно - собирался мне это сказать?
  Можно набрать воздуху и сознаться:
  - Давно. Еще со Школы. Тогда... в войну.
  
  ***
  (Взгляд в сторону: Далия)
  
  Их было тридцать четыре. Учеников, которых из Школы на Пустошах взрослые и ответственные за них забрать не сумели. По различным причинам. Были те, кому отдаленная местность в ситуации повышенной напряженности казалась более безопасной. Были те, от кого просто не поступало ответа. Возраста младшие были разнообразного. От Айхо и Шедди, не так давно подступивших к своему первому звездному году, до Шаирьки эс Гаэт айе Далия, да и Саайре, что в эту осень встречали бы свой выпуск...
  По традиции - отвечать за принятого в наставничество должно принявшему...А принявших в той же школе... Старшему преподавателю теи-лехта Ллеаннэйр и оставалось считать. Количество наставников. На пальцах хватит пол-ладони высокого счета. Если туда уже не считаются ньера Лейвор, отбывший по делам обеспечения Школы в Старшее отделение профессионального образования территории Пустошей на Сорлехе (...еще до войны) - и так и пропавший со связи где-то в Озерных. И лехта Тайлорн, отбывший уже позднее, когда стало ясно - это не кончится быстро. И мирно это тоже не кончится. (...иногда - совсем редко - тянет потратиться. Дотянуться. Понять единственное: живы.)
  Последнее можно - нужно - старшему преподавателю понимать в полном объеме всей головой. Так, как понимает Льеанн, что молча считает на пальцах в недавнем разговоре лехта Тхаио. Ему трех пальцев не хватает - до того, чтоб выпрямить: полная ладонь. Молча - но не так, как он обычно молчит. Тех, кого знал - на землях Озерного. И кого больше нет. Умерли. Убиты. В Озерном, где поначалу считалось безопасно. Даже отходить туда предполагалось. Сейчас - уже не предполагается. Транспорта, впрочем, сколько-нибудь доступного нет. Не предусмотрено. Возможно, к лучшему.
  Возможно. Где именно сейчас убивают - неизвестно. Общая связь отсутствует. И будет отсутствовать. Отдельные ее каналы на Далии не спешили проращивать и поддерживать. Особенно до Сорлеха. Зачем лишние траты, если поставленная Башня вполне обеспечивала все - от общего передающего до прямой мгновенной. К сожалению, у Башни в период боевых действий совершенно другие задачи. Которые она выполняет. Как - и живы ли там - тоже неизвестно.
   (...да, Льеанн приходится отдавать себе отчет: она дотягивается - как наши, отправившиеся - живы? Как есть сейчас те, кого еще помнит - на полный выход, так, чтоб можно было проверить. С военными возможностями автономного существования личного внутреннего. У гражданского...
  Льеанн дотягивается - в редкий срок свободного личного времени. И отдает отчет, называет себе словами, что делает это вместо того, чтоб просто выдыхать и смотреть в стену. И думать: "Нин-Найр будет смеяться - а еще я совсем забыла точную формулировку, как это сказано в Уставе Службе Защиты. Что она повторяла - помню. Как сидела. Что на окне сушилось. А словами воспроизвести не могу. Сталкиваются. Когда Служба Защиты Башни ведет активные боевые действия, для ее подчиненных служб перекрыты все внешние каналы связи, включая личные. Неважно, что это за службы". Формулировку Льеанн знала - и все равно проверила. Да - была стена. Такая же темная - как вот этого своего дома. Куда в личное время - вот, ей остается только сесть. Смотреть. Не думать. Просто думать про себя: "Переживем - расскажу".
  В первый вечер, когда встретила стену - пришел Тхаио. Как слышал. Возможно, слышал. Сидел рядом. Молчал. Потом говорили. О том же. Школьном. )
  
  Системы автономного жизнеобеспечения в профессиональных школах для не достигших полного совершеннолетия нормами предполагаются. "Учебное заведение, расположенное на обозначенном не слишком значительном расстоянии изоляции должно быть обеспечено продуктовыми ресурсами на большой круг дней, на него же - необходимыми невосстановимыми ресурсами, потребными для обучения. Также должно быть оснащено системой автономного жизнеобеспечения, способной работать обозначенные сроки. Особенно в случае постоянного проживания воспитанников". Вот эти инструкции с их официальными формулировками на память воспроизводятся почти дословно. Все было. Только под гору катился уже третий большой круг дней - с тех пор, как обязательные поставки прекратились. Предвидеть такого поворота инструкции явно не могли. А оставшимся ответственным Наставникам - приходится. Работать.
  Есть с кем, есть с чем. Вполне... эффективное сотрудничество тридцати четырех подрастающих разумных, которым естественно очень хотеть есть; знания местных специалистов, на что тут можно охотиться, личных внутренних знаний и подготовленного пространства для выращивания съедобного и полезного - ну... и таланта Тхаио, готового быстро и качественно превращать любой "продуктовый ресурс" в съедобное. Стоит также учитывать качественно налаженное водоснабжение, работающие генераторы... и подопечных лехта Тайлорна, способных делать максимально... доступное - например, самостоятельно налаживать очистную систему. В нынешнем состоянии "природных условий" - этого хватает. Придет ли поддержка... доживут ли они до зимы - воля Многоликого - а пока должно рассчитывать, что доживут. Что доживут здесь и вот так. Проверять работоспособность резервных генераторов и делать запасы. И учить детей. Старшим выпускаться скоро, младшим - в свой черед.
  
  И времени посмотреть в стену у старшего преподавателя теи-лехта Ллеаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо очень мало. В данных условиях - к лучшему. Все то, что глубже - конечно, надо продышать. Но резервы есть - а время будет потом...
  А пока - тем вечером, в личное время, на пороге дома замирает Охотник Шедди. Льеанн помнила, как несколько малых кругов дней попросила этого одного из самых младших научить команду добытчиков охотиться на здешних птиц, о которых промысловая команда знала мало... Назвала Охотником - и вот, как оказалось дала ему мелкое внутреннее имя.
  А Льеанн посчитает: за это время он сильно изменился. А сейчас сразу - и намного больше.
  
  ...А Шедди эс Сайви айе Далия, Шедди Охотник стоит на пороге дома преподавательницы Благовонной Гадюки - теи-лехта Ллеаннэйр - а в голове звучат отдельно страшные истории о колдовских пришлецах и отдельно совсем чужих, кто крови вообще не человеческой, их колдовского народа. Которые любил послушать. Когда не разгоняли взрослые, когда пускали в круг Приблудыша... бывало редко, потому и помнилось. Не крепче - сейчас уже не крепче - резкого голоса: "Чушь! Лехтев - люди. Живут, делают свое дело. Со мной вторым техником один работал. В такую жопу, мелкий, Проявляющего не затащишь". И еще, потом: "Ну, служат... вот когда так плохо - хоть помирай - тогда к ним и иди... если больше не к кому". И за горло цепляется - колючее, злое, и вместо просьбы войти - гостя Гадюка уже заметила, смотрит - получается главное:
  - А Сайви умерла. Убили. Деревенские. Она... совсем слепая была уже. Вы ничего не говорите, лехта. Можно - я у вас посижу?
  "Можно. Проходи", - это она отвечает жестом. У Шедди получится - зайти, снять обувь. Выпрямиться. Увидеть огонь. Жаровню. Сесть. Смотреть на огонь. Близко - так, чтоб горячо было. А лехта - ничего. Сидит, травы перебирает. Обтрясает, шуршит. Вот, на полу, в ковре, стебли зацепились - наверно, уже не нужные. В огонь положить.
  А Благовонная Гадюка так же молча, жестом, очень понятным, показывает: где щепки... уголь - что если хочешь, можно жечь. Она молчит... она слушает... слушается того, что ты попросил. И что-то застрявшее внутри это... необыкновенное - тряханет и вытряхнет. Как занозу - из нарыва. Можно... на беспомощном перебое дыхания - протянуть к ней руки. Жестом - призыва и просьбы.
  - Я здесь, ньера Шедди, - говорит храмовая. - С тобой. Я могу - помочь тебе вспоминать и назвать обратно. Если ты этого хочешь.
   Отдать ей: "Да..."
  ...И тишина становится разделенной. Общей. Как то, что вспоминает - чем делится храмовая.
  
  Потому что встречать запросившую о личной встрече и просьбе старшую ответственную одного из претендующих на поступление с предпоследним летним набором выпало старшему преподавателю теи-лехта Ллеаннэйр. По негласному решению совета Школы сложные случаи согласования отправлялись к ней, ньера Лейвор шутил еще: проверялись об нее на прочность. Этот - оказался достаточно прочным.
  ...Льеанн помнит. Как в общий зал приемной "сторожки" входит... Очень прямая, очень высокая... Четко - отдельной первой мыслью: "Я ей в опорную полосу нашивок буду смотреть". Потому что все - шаг, слитность движений, манера держать спину - так говорят, что... Льеанн приходится присмотреться, протереть глаза и еще раз присмотреться: в гражданском. Это определить себе с большим удивлением: в гражданском. Синем. Очень - прямая... и очень красивая. Резкой, резной такой красотой, которой не мешают - штрихом ложатся - въевшиеся, проваленные шрамы от "спаек" спецкостюма. ("Почему - в гражданском?"). И с первого взгляда - она так... подходящего роста и вида - чтоб смотреть настолько сверху: ухватит собеседника и как не замечает его. Удобно - с таким ростом смотреть свысока...
  Это - первым взглядом, меньше двенадцатой выдоха. Второй поймает спрятанное и каменное напряжение - сразу всего лица... Неправильное - как на ней гражданское. Последовательно. Четкая и... вычищенная. Еще до невероятного, точно - уставная стрижка, сверяй самый придирчивый. А на щеке - пятно. Зеленое. Заметное. Если смахнуть, не глядя, с щеки травяную мушку, которых тут летом пропасть, обзавестись не трудно. Трудней не заметить - обе двери административной "сторожки" стеклянные. Зеркальные.
  ...А вот если смотреть на мир внешним обзорным личного внутреннего - таких... частностей он не проверяет. И да - требует изрядного напряжения и расхода ресурса. Это быстро - молнией. До того, как посетительница заговорит. Четкий, очень чистый официальный средний фаэ.
  - Светлого дня, старший преподаватель теи-лехта Ллеаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо. Я, Сайви эс Солья айе Рианн-Хёльт пришла вас просить. О Шедди эс Сайви айе Далия, за которого я отвечаю, - он не сбивается. Четкий - для рапорта - голос. - Если я вправе вас просить.
  Сначала Льеанн ответит:
   - Я слушаю. Проходите, сядьте, - а отдельно отследит. Это естественно - фоном ловить присутствие личного внутреннего. Помогает знать сразу, кто твой собеседник и как с ним заговорить. А вот полностью открытый внешний доступ: вы вправе увидеть открытую историю моей жизни... в меру своих полномочий - в разговоре настолько условно официального порядка предоставляется крайне редко. Она договорит последнее - и предоставит. А хватило бы и обыкновенно доступной информации, чтоб сложить историю. Звания - которое так отчетливо должно быть рядом с именем, что на выдохе назовешь. Его там нет. А их редко, крайне редко снимают с защищающих транспортную систему и границы великой и нерушимой.
  Да - настолько редко, что отчетливо более медленные и резкие движения человека, больше не умеющего видеть, нельзя посчитать объяснением. Так, что Льеанн надо - выделить долю внимания и найти возможное объяснение в открытых данных. Остальное внимание отдать собеседнице и ее просьбе. Тем более что первую мысль - за запросом о поступающем Шедди эс Сайви - слова собеседницы лишь чуть позже, дословно - обозначат вслух:
  - Шедди десять. Общих биологических. Одиннадцатый придет осенью. Я просмотрела доступные архивы вашей школы, оценила, что у вас есть подобный опыт и его качество. И... готова подать официальное прошение, - последние слова ей трудно даются.
  
  А звание - Льеанн это считывает с открытых данных - действительно есть. Эр"тиер Сайви эс Солья айе Рианн-Хёльт. Летные. Крылья Башни Таркиса. Сектора, откуда к Тейрвенон прирастала Далия. ( "...наш-ши старш-шие", - подчеркнуто и распевно выговаривает это Нин-Найр, эс"тиер здешнего армейского восстановительного.) Льеанн вспомнит. И читает дальше. Верхние Крылья. Право участия в показательных полетах. Звание оставлено добровольно. В связи с удовлетворенным прошением об отставке. По причине травмы с необратимыми последствиями. Добровольный выбор места пребывания - Далия. Лечение...
  (...Где? Где именно между знаков содержания официальной истории жизни укрылось неправильное?
   Ко мне пришли с другим делом и другой просьбой. Сначала" .)
  - У нас есть опыт подготовки младших наставляемых. По предварительным оценкам, успешный. Но - в малом количестве. Как вынужденное исключение. Как старший и ответственный вы просите первая. Разрешите вас спросить - почему именно мы?
  - Разрешаю, - говорит она по-прежнему. Рапортом. - К сожалению, обеспечивать Шедди должный присмотр и безопасность я в состоянии значительно меньшее время, чем рассчитывала. Ваше учебное заведение - одно из немногих на доступной территории, которое заслужило моё внимание. И совпадающее... с областью его предположительных профессиональных интересов.
  А подобрать обращение по ее выбору двенадцатую выдоха непросто. Как сказать все целиком:
  - Ньера Сайви, я - как лехта и здешний Наставник - хочу вам задать один личный вопрос, - "Да?" - чертит рука очень собранный жест над поверхностью столешницы. И Льеанн задаст. - Причина этого профессионального интереса - вы?
   И Льеанн нужно все умение - поймать, как резко и быстро, как целиком она отследит этот... источник звука. Так, словно вот сейчас - видит. Просто - видит. И не замедлит:
  - Да. Я, - и чуть-чуть отпускает себя этот тон рапорта. Внезапно... - Он умеет отвечать за свои слова. Интересно - что у него получится?
  
  ...И здесь придется прерваться, потому что так - на перебое выдоха захлебнется Шедди - чем с ним делятся, слеза - другая - и соберется. Отчеканить:
  - Я... обязательно, Сайви... - а потом посмотрит на храмовую. Через огонь жаровни. - Да. Из-за нее...
  
  ***
  (Взгляд в сторону. Шедди эс Сайви айе Далия)
  
  ...И соберется. Но о ней надо рассказать сначала. С самого начала. А Шедди совсем не так уверенно обращается с личным архивом личного внутреннего... А в слова - это плохо, это мало, это никак не помещается...
  ...Там, где очень жарко, очень пыльно, очень сухо на очень открытой земле, серые ограждения, серая полоса дороги, люди толпятся где-то по той стороне, и их не так много как где-то здесь недалеко на поле, где их очень, очень, и шумят они, и шумит что-то над головой, а что - не видно, потому что людей много, жарко, душно, шумно и страшно... А сюда он шел, шел от людей, вышел - и стоит, клочок земли, уклон вниз, там вода, но к ней не перелезть, живой земли, заросшей жесткой травой и незнакомыми кустами. И он, мелкий, шестилетний, стоит, обтряхает с сухого колючего, почти с него, тогдашнего, ростом, растения, с созревших круглых головок, пыльные "стрелочки" семян - под ними такое... круглое остается...
  И его хватает монстр. Человековидный - но выше. И металлический. Так внезапно - испугаться не успеть. Или так совсем испугаться, что не вырваться - обмякнуть тряпочкой. Пока это сгребет и перетащит. Наискосок. Куда-то по другую сторону дороги. К гудящим строениям. Поставит на землю, одной рукой крепко удерживая за воротник. Другой - что-то делает со своей головой (...приподнимает - верхнюю страховочную летного спецкостюма) и чуть-чуть превращается. В высокую чужую... которая орет. На своем. Демонском. (А то - понимать армейский фаэ, да еще выданный на армейской эмоциональной скорости - это далеко не тот навык, что дается с первого раза в шесть с самым маленьким лет).
  
  (... - Дерьмо полночное! Что у них с охраной? Пойдут "десятки" - мелкий к фигам оглохнет. Мелочь, ты чей? Ло - лови визитера! Выяснишь. )
  
  А потом толкает - и Шедди летит. Легонько, пушинкой. Врезаясь в тоже огромного, округлого дядьку. Но этот более человеческий. Даже слова чужие почти-почти понимаешь.
  
  ( - Айе, эр"нере. Разберусь. Бе-ги!
  И Ласточка Сайви толкнет в плечо, отзовется - подчеркнутым - шутит - армейским салютом:
  - Не просрутся без меня! - и рванет. Через полосу заграждения к местным проверочным.)
  
  И это перемахнет - через серый бортик заграждения, бежит, исчезает... чужое. Большой округлый дядька, совсем стриженый, морщинистый, в сером тоже провожает это взглядом. А потом сядет на бортик, посмотрит. Как раз чуть-чуть все понятней станет. И очень разборчиво заговорит - на фаэ. Будет понятно и Шедди, который тогда фаэ понимал... ой, не всегда:
  - Ну, маленький гость - ты чей? И как здесь оказался?
  - Никак, - пробурчать. А дядька улыбнется - во все морщины:
  - Понятно. Ничей, вчера в огороде нашли... Потерялся?
  
  ...Там Приблудышу и первое имя своим не прилегло. Не говорить же: Приблудыш. Из поселка что за рекой. Здесь-то так далеко, что и реки не знают.
  А еще когда его подняли сегодня, рано-рано, в поселке, когда госпожа Мунка сердилась, отмывала его, вода была горячая, шпарила, застегивала потом в парадное, и ворчала не переставая, куда чужакам провалиться и выбору поселка тоже. И старосте поселка своих недобрых слов приходилось. А чужакам и вовсе. Устраивают - празднички - честным людям одни хлопоты.
  ...Встреча каналов. Праздник в честь полного прирастания Далии к Тейрвенон. Включающий в том числе и показательные полеты. На который - выбором старшего местности и учебных заведений в обязательном порядке приглашались новые полноправные файдайр - в возрасте от первого имени.
  ...А кто ж из Болотного края свою рожденную кровь отпустит, в одиночку, волки и демоны знают куда... К чужим. На Далию. На ту самую Далию, что еще самых старших на памяти обещала - расчистить от "болотных уродов" жизненное пространство. А послать-то требуют - вот и Приблудыш пригодился. А это значит чистые штаны ему купи, и рубашку, и ботинки, и куртку еще, и чтоб все чужое, у этих, в городе - ам, и нет опекунских. А покрадут, непременно покрадут, Приблудыш тю, растяпа, вот пусть знает, как самого покрадут чужие и съедя-ят - она, Мунка, плакать совсем не собирается... Вот с таким напутствием был вымыт, в новое одет и, спросонья не покормленный, к прибывшему катеру выпихнут. А там, долгим ходом убаюканный, и заснул. За тем, наверно, и упустил объяснения, где держаться, как собираться... А на празднике, со сна, в толпе - он в жизни бы не поверил, что бывает столько людей - мудрено было не потеряться.
  
  И что - все это рассказывать дядьке? А пусть и украдут. Мунка врет-то, детей наверняка никто из них не ест... Наверно.
  А открыл рот - и в дядьку само сказалось. Нужное:
  - Пить хочу!
  - Уже хорошо. Держи, - отстегнет изнутри костюма, передаст фляжку. Там прохладное, кислое. Вкусное. - Жарища, правда? - а как допьет - дядька так по-живому просто у него спросит. - О, а в расшибалочку ты играть умеешь? - и совсем удивленно. - Как нет? Научить?
  
  За пару кругов времени Шедди успел узнать много интересных вещей. Что толстого дядьку зовут "техник Ло", второго - мелкого и черного-черного, как люди не бывают, "Таэль, техник тоже", а длинные гудящие штуки называются "передвижными ангарами". Внутри там такие... решетчатые лесенки, по которым интересно лазить... и орать с самого верха: "Ку-ка-ре-ку!" - сигнализируя черному Таэлю, загораются ли там... сигнальные огни: "Пора звуковушку провешивать". И как играть в расшибалочку - звонкими, золотистыми, круглыми. Потом за завезенную игру и первые битки для нее Приблудыша даж зауважали малость. Или за то явление в поселке, но оно потом будет.
  А тогда, не пробив свой ход, с места подпрыгивает дядька Ло:
  - Седьмые - наша пошла! Полезли?
  - Не насмотрелся? - весело отзывается черный Таэль. - Лезь, нарушитель. Покараулю.
  - А что... здорово летают? - дядька Ло, с первой пары ступенек этой решетчатой лесенки возьмет и спросит. У Шедди. Ну как тут ответить... Насупиться, ковырнуть новым ботинком у ее опоры:
  - Не видел...
  - А еще бы, - сочувственно говорит дядька. - В такой толчее... Что - до трибуны не долез? Айда! - и зовет - за собой, наверх, по лесенкам. Ну - конечно полез...
  - Нарушитель... - снизу еще раз взвесит второй... А Ло уже доберется до верха - у, страшно - сдвинет там что-то: люк наверх откроет - и снова рукой машет: лезь. Долез. Сверху стоят, на крыше этой гудящей штуки, под ногами чуть-чуть пол ходит, дядька в небо смотрит. Говорит:
  - А, ты все немного пропустил... Наши сейчас полетят. Они лучше. Забирайся?
  - Куда? - оглядется вокруг, а вроде больше и некуда - только вот за зыбкую ограду - проволочки - перелезть, просто по крыше - но она не выше же...
  - Да на плечи, - удивится дядька Ло. - Если повыше хочешь...
  ...Его негромкое вслед: "Что - ни разу?" - Шедди не запомнится. Утонет. Сначала в собственном, неуверенном: "Н-нет... так - можно"... А потом вдали - вот где-то за местом, где снизу стоял, когда поймали - произойдет...
  
   ...Они пойдут - единым листиком, как... закрепленным строем - не сбиваясь, единым целым - хоть переворачиваясь так, как не всякий лист, не во всякий ветер угораздит, вверх, и вниз - и почти до земли, до тягучего - по ушам - свиста - и расплываясь - скользящей сине-золотой лентой: дразнится в воздухе - уворачивается - ускользает, складываясь внезапно головоломкой - чужой звездой о двенадцати лучах... Смотрел... На одно большое чудо. Вертясь, открыв рот, думать забыв - о том, как покачивается под ногами пол и какая зыбкая ограда. В какой-то момент - "Оп!" - на плечо и уляжется твердая ладонь дядьки Ло - отвлечешься... Как он, перекрикивая ветер и снова поднявшийся свист:
  - Здорово? - закиваешь сосредоточено. - Наша Сайви вон идет, четвертой... смотри!
  - Сайви? - точно переспросит Шедди. Не связывая никак то странное, страшное и чужое - и вот это, небывающее, что сейчас в воздухе.
  - Ага. Кто тебя поймала...
   Техник Ло еще смеяться будет, когда объяснять начнет. Сталось бы еще подумать, что это все - она... А что, кто знает - как - перекидываются эти... странные. Летит и вертится... Но все-таки с трудом глаза тогда, при содействии техника Ло - разобрали - что это полет, строй, что это - отдельные летные (... что эта - совсем не такая громадная), и еще Ло говорил точно - как это очень, очень сложно... Ну, точно было - что вовсю кивал на его: "Как, понравилось?" - "Ага, очень... огромно..."
  
  ...И второй раз придется технику Ло подпрыгивать из-за "расшибалочки"
  ...Шедди было интересно. И как интересно. И то, что было в небе - и вот то, что творится после, в ангаре. Что - своими руками - творит. Слушать объяснения Ло, помогать тягать и раздвигать эти странные лесенки, "системы проверки", "страховочные". Ему... Ему было хорошо. С этими чужими взрослыми. Бегать, лазать, отзываться на команды. Ну, настоящие команды. О которых понятно, зачем они. К счастью, детская парадная форма файдайр, которую потребовали со всех визитеров, учитывает - несравненное право и удовольствие каждого в возрасте между именами забраться в ней в самое... непарадное место. Делать детскую одежду из того, что рвется и пачкается - крайне неразумный расход ресурса. Это ему Сайви говорила. Потом.
  Возились, возились... а потом все кончилось, а потом дядька Ло удивился: "Что-то сильно задержалась"... Ну и увидел в дальнем уголке разложенную позицию "расшибалочки": "А доиграем?" И только пару ходов прокинули, как пришлось ему подпрыгивать.
  - Айе, эр'тиер Сайви! Принимайте состояние ангара.
  - Ло... выключись, - на этот раз - много больше похожая на человека (... вынырнувшая полностью из спецкостюма) высокая женщина появится все же снова по-сказочному неожиданно. Откуда? - там лазил. И там была стена. Но - узнаваемая уже. Слышно - стукнут два шага по полу. - Я тебе, как поворотному, верю. Хэй, ну - видел? Как отлетали?
  - Видел, конечно, - густо отзывается Ло и отпускает вслед такое объемное "здорово!" - Как всегда. И "ленту" удержали, не переврав, а?
  - Ага, - и женщина потягивается и встряхивается. Открыто - и довольно. - Есть! Местные за охвостье осели. За нижние выхлопы. Во-от что их кома-андующий нас так полоскал...
  - Эр"нере эс Сьенн? - это подаст голос второй, черный Таэль.
  - Яа-ащерица, ага, - не оборачиваясь, говорит женщина. - "Очень красиво и технично. Объясните мне, эр'тиер, какую пользу вы видите в этих маневрах для реальных боевых действий?" Реа-альных боевых действий. Доставших до Крыльев Башни. Мои парни, вы такое представляете?
  - Я - вполне, - это снова подает голос черный Таэль - и на этот раз на него Сайви смотрит во все глаза. Чтоб сначала уронить - невыносимо возвышенным:
  - Приветствую тебя! - о неизбежная моя система безопасности и дурных знаков! - и вдруг, на взлете голоса она и рассмотрит, что сидит эс'ри Таэль не один.
  
  ...А Шедди приткнулся рядом с ним, вертел в руках золотистую, прохладную биточку для "расшибалочки". Чужой - быстрый-быстрый средний фаэ давно рассыпался для него такими же звонкими тяжелыми и бессмысленными осколками. Ясно только, что вот чужой разговор. Взрослый и эмоциональный. И Шедди тут совсем не место. Ой, сейчас влетит.
  - Это что - мелочь до сих пор здесь?
  - Так я закинул. В общую местную связь, с маячком полного внимания. Что найден маленький Шедди айе Далия, где находится. И на схему доступа потрудился, - это техник Ло говорит медленно. Понятно и Шедди.
  А громкая... эта... стремительно отпускает с ладони: "И что?" - и также жестом отвечает ей Ло. На него показывает: и вот. И в голове медленно осознается - такое полное: "меня потеряли!" Почему-то такое звонкое... и легкое-легкое. Особенно, когда...
  - Наши новые граждане, - с выражением произносит в ответ эта высокая. Быстро. Шедди только слово "граждане" понял. И то, что ругается... Но вот почему-то все равно - легко... - Это ж с подъема десяток к вылету и по сейчас... Сьедде, мои деятельные ребята тебя хоть накормили? - понять, что она говорит, понять, что она его заметила, понять... все - а это долго, гораздо дольше, чем требуется дядьке Ло, чтоб шлепнуть себе по животу нелестным жестом. Дурак дескать, не подумал. Нет, не Шедди дурак - взрослый.
  - Птицы вы мои, птицы, - неожиданно напевно отпускает женщина, - и оба недотуканы. Мелким же ж жрать надо. Сьедде, - говорит она, - ты голодный?
  Ему говорит. Вот это. Вот эта. Близкое, теплое. Такое... неожиданное, что Шедди как потеряется. Останется дышать и в пол смотреть. А она рядом сядет.
  - Ты... меня боишься?
  - Ты слишком быстро говоришь, Сайви, - оценит тогда черный Таэль. - Он не успевает тебя понимать.
  А дальше тоже совсем быстро. "О как!" - выплеснет Сайви. Жестом. Дальше словом: "Гра-аждане", - а потом снова выступит техник Таэль: "Да. И такие тоже". На него махнут рукой: "Ладно... мелким простительно"...
  Все это произойдет куда быстрей, чем у Шедди получится понять, вспомнить слово и вытолкнуть его из себя:
  - Хо-чу...
  - О, уже дело. А я как знала. Но... Ло, а я не поверю, что ты где-то в тех пространствах неположенной еды не приныкал, а?
  - Есть такое... - разводит руками Ло. - Плох голодный воин, голодный техник того хуже. Но, Сайви - быстроразогрев?
  - Я что-то по программе помню, там мелких обещалинакормить настоящей армейской едой. Ну - пусть попробует. Настоящей армейской еды. Пока-а еще "ласточку" довезут.
  - Айе, - усмехается техник Ло и исчезает - где-то у Шедди за спиной.
  
  Еда будет... необычной. Странная мягкая... коробка, вроде совсем цельная, на которой надо сначала нажать посередине: "Чтоб разогрелась, - поясняет Ло. - Теперь с углов - открывай". И еще отдельно надо отцепить ковшик, которым это едят. Горячее. Пахнет. Вкуснотища... чужая.
  Нет, есть ему не мешают. Взглядами. Сайви пройдется по ангару, в паре мест - слегка пнет конструкции, проверяя на прочность. И все же вернувшись, легко отметит:
  - О - уплетает экзотику, а? Вкусно, Сьедде?
  С набитым ртом отвечать невежливо, вспомнит Шедди - согласится движением головы... И четко помнит, что из-за спины услышит. Спокойное - черного Таэля.
  - Ему правда вкусно. Не "интересно" новой еде, а именно вкусно. Да.
  "О как..." - ловит на ладонь женщина, садится снова - не очень рядом, но близко и спрашивает так, в пространство:
  - Интересно, мелкий, чем же тебя дома кормят, что армейский быстроразогрев тебе "вкусно"?
  А он дохлебает через край последние остатки жидкого (праздничное: мясное - вкусное), поставит миску, старательно, заученно поблагодарит, эта... вот поймает легко на ладонь - улыбнется:
  - Съедде... так, я на ровной скорости говорю? Понял - согласись, - а он послушается команды, скажет: "Да, я вас понимаю", - а ей снова... забавно. А она привычно дотягивается до внешних нижних карманов и выдает следующую команду. - Тогда - подставляй ладони. Выдали - как знали, - добывает что-то - по виду железное, блестящее - раньше, чем Шедди как-то отреагирует. В руках это теплее и намного легче. Железного. А она еще одну и одну...
  
  ( - Привычка, Сайви? - вот когда открываешь второй нижний карман - выгребать ресурсные - Ло не может не заметить.
  - Привычка, - Сайви как раз улыбнется, уложит мелочи в горсть последнюю четверть нормы ресурсных. И пустит битку в ответ. - Сам тоже соскучился?
  
  Техник Ло, Лооваррья эс Лима айе Таркис привычный как верхние поворотные - и надежный, как они: если отказывает все - это будет работать. Бывший рядом всю мою жизнь - сказала бы эр'тиер Сайви эс Солья: с первых сложных вылетов и первых нашивок. На тех первых вылетах она успела застать времена, когда в передвижные ангары неизвестными неправдами проникал его младший сын... подраставший уже к первому взрослому. Смех: "Нарушитель!" - и привычка нагребать все, отпущенное после вылетов, ресурсное сладкое во внешние карманы формы стали родными к верхним полосатым и времени, когда теми же странными путями на "лучшую обзорную точку" с крыши ангара стал проникать второй внук техника Ло. Примерно ко времени перехода с резервной полетной группы в основную. Как раз ко времени, когда на "ресурсное сладкое" совсем перестаешь смотреть как на что-то съедобное.
  
  - Соскучился, еще бы! - он улыбается и показывает незнакомому мелкому удивительное. Этот не знает - как открывается "ресурсное сладкое"... Он, похоже, и что это такое долго понимал. Но вот - распробовал. - Внуки ж выросли. А правнуков - дождусь ли - и доверят ли...
  
  А трепаться на личном внутреннем - это тоже такая армейская привычка.. .)
  
  Оказывается, не металлическое. Надо потянуть за угол, как снова показывает дядька Ло, и из "обертки" можно достать. Сладкое. Совсем праздничное. А насыпали много... и забирать не будут, ничего... правда?
  Шедди успеет съесть успеть две... три... как раз, чтоб хватило испугаться. Когда внезапно над головой эта... синяя и... сказочная вдруг заговорит громко... зло очень. И очень быстро.
  - Да что они, спятили?! И я с тревожным маячком выступила: мелкого нашли. Хоть бы одна падла тявкнула: мое. Вот же... - чертит в воздухе ладонью что-то... очень замысловатое и продолжает. Медленней и разборчивей. - Сьедде, ты откуда происходишь? Ты снова меня не понимаешь?
  
  Он понимал. Просто внутри, раскачавшись, взлетало. От такого удивительно легкого и счастливого даже: "меня потеряли! совсем!" - до испуганного. А ему тогда не приходило в голову точно понимать - а где он собственно живет: незачем было. И что ей сейчас говорить... И ее ответ на получившееся:
  - Из поселка... за рекой. Левого, - будет вполне предсказуемым. Она взвесит:
  - Левого... да. Кто так координаты называет? Сектор местности, желательно общим цифровым, ладно - можно местным словесным, точное обозначение местности... Что - в общей школьной не научился?
  Шедди надо посмотреть и ответить:
  - Я еще не учусь... - и встретить удивленный взгляд.
  - Да? Странно. Извини, Сьедде, придется мне с тебя запрашивать, где ты живешь...
  Шедди, наверно, и понимал дольше, что ему сказали, чем это происходило. Чем снова быстро удивится высокая женщина:
  - И дебри же! Представляешь, Ло, мелкий Сьедде вообще с третьего континента. Где болота-болота. Там еще и разумные живут? Тоже... разумные, - как сплюнет летная Сайви. Поверх негромкого и очевидного техника Таэля:
  -Разумные много где живут. Вот если они также вещное и технику рассматривают, как Шедди - нас... я не удивлен, что про него забыли. Ответственными за младшие группы поставили отличившихся старших подрастающих.
  А летная ему еще раз отпускает лететь винтом яркое такое, заковыристое, а мелкому Шедди скребущееся: "Меня потеряли, совсем потеряли!" - совсем не страшно... Особенно когда эта летная снова говорит:
  - Я надеюсь, наш маленький гость... скучал меньше, чем на обязательной прогулке с нравственниками? - а потом старательно медленно и внятно. - Сьедде, тебе хоть что интересного показали? В расшибалочку играть научили, вижу. Ну на хрена креплениями-то... Недотуканы! - она ругается, но так, для виду.
  - Обязательная программа, - смеется Ло. - И "звуковушку" ставить помогал, и крепления настраивать. И смотрел, как ты летаешь...
  И снова ее громкий и быстрый голос перекроет личное техника Ло: "А он и не знает, как на верхнюю точку обзора забраться?". Ярким, требовательным:
  - Да, Сьедде - мы хорошо летаем?
  - Очень! - у него получится выпалить. Передать. Доверить. - Листиком. А я сначала думал - это все - вы?
  - Все я? - не понимает. Открыто не понимает. Чужая. Набрать воздуха и признаться:
  - Летаете. И превращаетесь. Вы же... волшебная, - а еще он хорошо помнил, что не знал, как это можно назвать на фаэ, сказал на своем привычном... И как ровно - видимо - перевел это Таэль. Так что эта... Сайви - ярко улыбается.
  - Я вся? Вся - вот это? Смешно как. Ло... эс'ри Лооварья, у нас открыто... традиционное место пряток?
  - Я открою, - говорит он. А странная летная дарит кусачей россыпью что-то - жестом же - спросившему Таэлю:
  - Я думаю, он заслужил. Это и моя ответственность, что я сняла его с общего маршрута. Спрячем? Сьедде, прошу прощения... сейчас никто из нас не может... тебя вернуть к общему маршруту, - ( "Извини... да я тогда счастлив был. Так... надеясь, что навсегда... ") - говорит она вслед. - Зато если ты посидишь тихо в узком месте...я тебе обещаю показать, на чем именно я летаю.
  - Эр'тиер Сайви, - с выражением, очень с выражением говорит техник Таэль. А она стряхивает на него жест, еще один, слышно - щелкает ботинком о покрытие. И говорит наконец:
  - Ну должен же мелкий Сьедде вернуться с правильным представлением о нашей летной технике, а не фантастическим.
  
  (- Взлетному Сверлу ты также ответишь? - продолжает он уже быстрым. Не звуковым.
  - Да хоть местному... ящерице, - сбрасывает Ласточка Сайви. Третий угловой "серебряных листьев". За качество летной работы и успех экспериментов давно на отдельном порядке у навигатора и командования Башни. Потому и стряхивает. - Рассчитаюсь. - И уже командует Ло - запихивай, мол, мелкого.
  "Твой выбор..." - отпускает Таэль. И всем вниманием считывает подробный ответ своего летного. "Хочу подарить этой мелочи его личное чудо". "Священное право", - медленно оценит в ответ техник Таэль. Лехта Таэль эс'ри эс Сарха.)
  
  ...А Шедди к этому моменту вечера видно изрядно устал - с раннего подъема, с непривычной местности со всего-всего такого непривычного. Последние круги вспоминались размытым, синим и золотым... Как смотрел из узкой щелочки, которую показал ему дядька Ло - в крышке узкой и пахнущей ниши в стене: "Залезай! Немного неудобно. Зато вот сюда смотри - увидишь, как нашу "ласточку" закреплять будем". Да смотрел же - как там шумели, мелькало что-то синее, золотое и огромное... Только, видно, задремывать начал еще тогда. И то - ниша была не тесней и пожалуй помягче лежака, где привык засыпать.
  Так что потом помнил - мерцающее из темноты, под мелкими светляками фонариков - синим и золотым, огромное, с дома старосты поселка и то было бы не дотянуться... вот до этой его морды... куда больше, сильней, сейчас похожее на подводных драконов из легенд старой памяти, которые он, приблудыш, слушал обрывками втихаря, влетело бы. А волшебная женщина Сайви стояла в луче света и говорила: "Ну что, маленькая, вроде крылышки не поцарапаны? Извини, недолго грузом поедем". И это будет понятно, куда понятней, чем следующая ее команда: "Ло... ну, подсади гостя на плоскость. Вижу же, хочет. А?" - как ответил: "Да!" - дядьке Ло, вообще не сообразив, о чем говорят, и тот еще - внезапно подняв его в воздух - смеялся: "Смотри, мелкий, на шею садятся вот так! Подтягивайся" - и сам не понял, а уже стоял, на крыле этого, громадного...даже шаг осмелился сделать. Там, где золотые полосы, кожа дракона гладкая, а там, где блестит темно-синим, - в мелкую-мелкую пупырышку. Чувствуются - если чуть-чуть пройти - до подсвеченной дорожки, внизу высота огроменная, боязно... И погладить. На это, наверное, правда решился.
  А головы дракон, наверно, не поворачивал. И вряд ли говорил, и вряд ли летали вместе. Это, наверное, уже приснилось...
  
  ... - Благополучно? - спросит вдруг встречающий у выхода "приемки" техник Таэль. Сайви удивится, отзовется ему: "благополучно" - жестом. Услышит. - Эр'тиер Сайви эс Солья... - а в своих ангарных он редко зовет по полному званию... Что случилось? Объяснит он сразу же. - Ты за "приемкой" не отследила: последний транспорт на третий континент - уже развернулся и прощай...
  Сайви не сразу удастся понять: и что - даже успеть это спросить. Когда Таэль говорит язвительно, понимать Сайви научилась не так давно. Сейчас вот говорит:
  - То, что нашего маленького гостя так тут и забыли... Кстати, где он?
  "Здравый смысл технической команды" как всегда некстати прав. Сорвавшись отчитаться за "приемку" летного штурмового, между собой "ласточки", мелкого доверили Ло, а рабочего техника тоже подняли отчитаться и не выпустили еще - "месстный ящ-щериц". Была уверена - заберут же... не могут - не забрать - и где теперь...
  Думать на нижнем армейском эр'тиер Сайви эс Солья оставалось шаг до двери технички и полшага после. Но для того, кто научился поднимать в небо "ласточку" - это объемное время, а тому, кто все старшие рабочие звездные в "серебряных листьях" - хватит, чтоб разными словами вспомянуть все возможное дерьмо и еще лопату... И еще успеть по дороге вернуть технику Таэлю:
  - Слушай, я эту мелочь из вида упускать не хочу. Такой талант теряться и проникать - надо исследовать.
  Ребенка долго искать не пришлось. Приник за изолирующей механической, точно в отнорок, что Ло указал, свернулся вокруг фиксирующей опоры, голову на нижнюю стационарную фиксаторов уместил - и заснул. Сла-адко. А так выспаться, как в детстве, больше ж нигде не получится. А что теперь Сайви делать - присесть, прикинуть, насколько спальник под это раскатывать - на четверть таки маловато будет, а пока смерять приходится - переместить быстрее: на опоре головой - жестко, а на полу передвижного - еще и холодно, а куртка своя и колени свои... Спит.
  - А вы похожи, Сайви, - совсем... вдруг выскажет Таэль. - Оба темные и остромордые. Кстати, смотришься.
  А что ей... Сейчас надо улыбнуться:
  - Таэль... когда я выпрямлюсь, я тебя пну. В колено. - Потом Сайви взвесит его жест: "Успеешь?" - и заговорит быстрее. - Нет. Поняла. У нас три круга личного времени. Уложи пока мелкого - я иду за разрешением. А ты доверишь мне грузовик.
  - Собираешься отвести его домой?
  - Да. С посильным шумом.
  - Принял. Доверю. Но прошу получить разрешение на двоих.
  - Таэль, - переспросит Сайви удивленно. - Ты собрался меня сопровождать? Не бойся, я тебе обещаю очередной раз постараться не разнести твою развалюху...
  А он говорит. Спокойное. Поверх:
  - Да, Сайви. Ты по эмоциональной подготовке, когда не в "ласточке" - фонтан. Высокоразрядный. Сначала в морду дашь, вплоть до выжженной земли - потом разбираться будешь.
  - И я очень хочу дать в морду, - звучно говорит Сайви.
  - Вот... а с "нашими новыми разумными" необходимо разбираться. Долго. И вдумчиво. Да.
  Это она отряхивает. Нетерпеливо. Взвешивает потом и тоже - отряхивает:
  - Принято, ходячий здравый смысл. Тащи мелкого к грузовику - считай, что разрешили...
  
  Шедди проснулся резко - место, где он, накренилось на сторону, засвистело под ухом - ветром... Открыл глаза внезапно - темно, не понять, где дракон и где он. Так сначала. А потом было также внезапно горько - ведь это точно обратный транспорт и сказка кончается. Но сначала тепло так и мягко, непривычно... И окно над головой. Все для него. Не то, что по дороге туда, когда стиснули на скамейке, качало, ничего не понять. А тут подтянулся... он лежит на лавке, мягкой, завернутый в теплое, один... А за окном мелькает синее, искристое, дымчатое. Потом думал - море?
  Голос, раздавшийся рядом, его сначала напугал. Так черный Таэль сливался - с темнотой внутри этого... летающего.
  - Проснулся, Шедди? Не пугайся... очень. Мы в транспортном, везем тебя домой. Мой командир очень хочет знать, как получилось, что про тебя забыли?
  И горькое провернулось внутри, как... кулаком в дыхательную ягодку саданули. Все... кончилось:
  - Да кому я там нужен! - выдавит Шедди, и подавится.
  - Это как? - сначала он услышит голос. Потом увидеть летную Сайви. Со спины, через верхнюю... спинку - снова странной (... пристегнутой. К управлению). А врать ей нельзя. Поэтому снова собрать голос и выдавить:
  - А ничей я... кому меня искать надо?
  - Совсем ничей? - очень удивленно получается у летной.
  - Да... - нет, надежды не было. Ее не скреблось совсем. Просто взяло вот и сорвалось с языка. - Вы ведь... не заберете?
  - Нет, - она не врет. Совсем не врет. Как те, о которых подслушивал. - Для начала, не разрешат: работа опасная. И закрытая. Для оформления официального опекунства. На частичное... Общий передающий в дебри провели? Сьедде, разрешишь - я буду присылать тебе послания, спрашивать - как ты живешь. И на здешние дни Somilat приеду?
  ...Названия праздника Шедди не узнал, в общем - с трудом упихнул вовнутрь вопрос: "вы не врете?" Отозвался: "Можно..." - услышал в ответ: "Заодно в составлении знаков потренируешься..." Но по правде сказать - не очень поверил. И потом - шумно появившись и трудно расставшись с чужаками в родном поселке. И потом - когда на скорости - вдогонку летнему набору вдруг был принят в доступное начальное общеобразовательное Левого берега. Не верил... а послание пришло. Правда - пришлось учиться разбирать знаки. Догадывалась ли Сайви, что несложные строчки ее приветствий, прораставших мелких баек о работе, расспросов, оказались лучшей и наиболее доступной хрестоматией по письменности официального среднего фаэ для мальчика из глубоких дебрей... И все-таки не очень верил.
  А зимой она приехала. Первый раз.
  
  (... А еще техник лехта Таэль умеет личным внутренним давать пинка. Ощутимо. Не хуже спецкостюма на выстроенной "ленте". Так, что Сайви придется икнуть и заткнуть - так просившееся стать словами: "Совсем ничей? Так не бывает!" "На разрешенном опекунстве, - швыряется сигналом вслед пинку Таэль. - Мелкого ты в колено пинать не обещала. Ему здесь больно". "Понимаю", - удерживать два объема разговора... сейчас будет и посложней, чем эту развалюху в воздухе. Как все-таки спрашивает парень: "Вы ведь... не заберете". Как взвешивает ее ответ Таэль и роняет в личном внутреннем: "Что - даже так?.." - что совсем надо - необходимо - отбить бросок: "Если мой Бог привел это мне под руки - уязвимым и в опасности - наверно он о чем-то спросил". Удачно: Таэль возвращается к ходам, привычным с давнего времени: "Ты очень часто вспоминаешь своего Бога". - "Работа у меня такая - опасная... приходится близко чувствовать". А дальше Таэль явно подкидывает битку и укладывает в карман: партия запомнена и она за мной. Летным приходится часто прерываться: "Вот для своей работы - ты его слишком часто вспоминаешь".
  И замолкает. Надолго. До момента, когда на координатах приближения появится эта - слабо-слабо сигналящая жилая местность, куда выводил личный внутренний мальчика Шедди. И Сайви ухмыльнется, добиваясь от грузовика согласия на странную и расходную операцию. Тогда Таэль и толкнется снова - в личный внутренний:
  - Сайви, ты делаешь странное.
  - Сбрасываю на предельный минимум звуковую защиту, рекомендованную для жилых районов. Сбрасывается, - тоном рапорта произнесет Сайви.
  - Ты еще и боевым снижением пойдешь?
  - Постараюсь. Я тебе обещала не разнести грузовик и это помню.
  - Не разнесешь. Сайви, местные жители обосрутся. Зачем?
  "Да, почти боевую лесенку машинка выдержит", - оценить и бросить в ответ. С отмеченной эмоциональностью:
  - А я хочу, чтоб они обосрались. Чтоб до крыш достало. А то что это за дерьмо вообще?
  - Я думаю, последствия для этого мелкого будут не лучшими, - передаст Таэль. А Сайви успеет выйти на стартовую "лесенки" - и парировать:
  - Я думаю, Сьедде справится. А я помогу. )
  
  Взрослое население Левого Болотного поселка и вправду - не слишком приязненно восприняло шумный визит чужаков, а эр'тиер Сайви не только спустилась к ним... звучно - о злой чужачке вспоминали разным и недобрым многие, с господина старосты начиная. Вплоть до той поры, как она навсегда здесь поселилась. Только Шедди это не слишком заметил. Сначала потому, что доброго отношения Приблудыш и так пробовал мало, а каким там словом и чьим охвостьем приложат - много ли разницы слышать? А сильней - тем, что мира и дел внезапно стало гораздо больше. Мир увеличился - на долгую рассветную тропку через лес, через гать - к посадочной школьного транспорта, на его потрескивающее пение и гвалт соучеников. На такую прорву занятий в начальном общеобразовательном... Мир оказался невероятно огромным и старательно занимающим всю голову. И там оставалось очень мало места воспринимать высказывания поселковых опекающих. Да куда там было... дошел и спать, а завтра снова... Конечно, за практикум по изготовлению силков с демонстрацией результата в школе влетело, но так... дельно. Пока долго чувствуешь себя дураком, отвечая на вопросы: "Зачем это понадобилось?" - пока старательно мастеришь из зря уничтоженного природного экземпляра зореванки наглядное пособие для аудитории естествознания... Немного подумать успеешь. Немногим помогло, правда. Соученики быстро стали отмечать его успехи - по части не прописанных дисциплин, а именно охоты и игры в "расшибалочку". В числе же официальных успехов наставляемого Шедди в первый год стояло, что придя обучаться с рабочим крайне условным уровнем официального среднего фаэ, по завершению первого года обучения показал весьма достойные знания в освоении как разговора, так и начертания и осмысления знаков.
   "Здравствуй, Сьедде, - говорили они ему со страниц. - Как течет твоя жизнь, интересно ли?" - и им немного даже веришь. Что ей вправду интересно.
  
   А еще в начальном общеобразовательном учили драться. То есть, первым ступеням искусства боя и обороны. И придется признать, в этом искусстве Шедди практиковался в объемах немалых. Со рвением, иной раз превышающим умение. С последствиями.
  Разукрашенный такими "последствиями" он и встречал тот нежданный зимний день. О том, что прибывает - эр'тиер Сайви не сообщила. На гул снижающегося транспорта он побежал со всеми: долгожданная выездная лавочка или опять какая-нибудь комиссия? Была лавочка... и была чужая высокая женщина в военной форме, прыгнула в снег, едва транспорт прочно остановился. Которую Шедди долго не узнавал. Очень. Пока смотрел - выцепила из толпы и шла прицельно - смотрел, во все полтора глаза (фингал как назло созрел знатный), промаргивался, встряхивался - и так до самого:
  - Ну, здравствуй, Сьедде, - и стоят. Тоже долго, очень долго. - Извини, не предупредила. На местный Somilat - надеюсь, не худший подарок? У вас же ж зима.
  - Вы... приехали? - он и тогда еще - последние несколько выдохов - не очень верил.
  - Я тебе обещала, - говорит Сайви. - Я здесь. И буду здесь свои свободные дни. Если позволишь.
  Тогда у Шедди получится сказать:
  - Проходите... пожалуйста, - надо повести. Домой, с посадочных. Гость же. Его личный гость. Уй, как звонко было - как Шедди оглядывался: идет ли по узкой тропинке среди сугробов - а вдруг привиделось. А на взгляды жителей остального поселка смотреть незачем. Да и не очень удобно. Как раз - тем глазом-то.
  Вот кажется, только тогда и поверил, когда она, уже на самой их окраине, на мостке через незамерзающую Пахучую канавку - сначала на запах фыркнет, потом улыбнется:
  - Мой названный, а я по праву принявшего - дай-ка тебя спрошу - а что это за сорвавшаяся прицельная тебе под глаз угодила?
  
  ( Ответственный администратор летнего набора начального образовательного Второго болотного сектора Сорлеха была... ну ровно в том состоянии, в каком можно быть на последние счеты предпоследнего малого круга этого самого набора. Сидеть, пусто смотреть как в подаренных зачем-то песочных часах пересыпаются последние камешки, стараться видеть глазами именно их, а не ползущие знаки отчетов и характеристик допускаемых мелких, преследующие и во сне. И хорошо, что для мыслей, какие именно недочеты обнаружит в ненужный час свалившаяся очередная ответственная комиссия, голова была уже слишком пуста и хотела спать.
  Свалившаяся в этот недобрый срок внезапная армейская в летных нашивках от одного из таких... недочетов спасла. Но это ньера администратор поймет куда потом. Много после... избежания этого стихийного бедствия. Как открывшего рот с порога, войдя не приглашенной, - и громко... Так и барабанящей по немилосердно уставшей голове. Прерываясь. С громкостью, точностью и скоростью в самом внятном и тем невыносимом сочетании. Тем более, что младший Шедди, происхождением из глухого угла болотного сектора, действительно должен был попасть как минимум в этот зимний, а желательно и в прошлый летний набор, и за такой недосмотр от ближайшей комиссии поступило бы... взыскание уже традиционное и привычное до такого же треска в голове, как и эффект от голоса армейской. Надо сказать, быстро достигший критической степени воздействия.
  Так, что когда рука уже приготовится занести первый знак Семьи и состояния в первый официальный документ будущего ученика, на командное: "Стоять!" - женщина, подвернувшаяся эр"тиер Сайви, замрет послушней многих. А дальше, без передышки, словно и не взвешивая - словно так и есть - эта во все свое командное рявкнет:
  - Как "сен айе" - если это мое?!
  Так, по правде, рявкнет - что даже на сонную голову станет страшно, перед глазами встанет: что если эта бешеная армейская свое право ответа на крайне серьезное оскорбление Семьи реализует вот прямо здесь и сейчас? Это было - плотно, ощутимо - куда ближе всех требований в случае сомнительного статуса отправлять запрос, в том числе - передавать ответственному Службы Наблюдения общества точные данные потребовавшего... По правде сказать, ньера администратору это и в голову не успело прийти. Ни тогда, ни потом... Будет страшно.
  - Я... приношу свои извинения... - голос выдает, сбивается.
  - Принимаю. Записывайте, - перебивая, командует армейская. Так, что у нее можно только спросить:
  - Что должно занести в школьную метрику именем Семьи?
  - Сайви, - на скорости чеканит армейская, не запнувшись. - Сьедде эс Сайви.
  Ответственный администратор летнего набора начального образовательного Второго болотного сектора Сорлеха так и не узнает, что делает, подбирая знаки первого официального документа. Который после первого школьного дня примет и оформит храмовая служба - для тех маленьких жителей новых территорий, что по выбору Семьи не обращались к лехтев за принятием имени. В отдельных секторах Далии так еще разрешалось в силу местной специфики.
  
  Не узнает она и более близкого - как, вихрем, легким и танцующим, летит эр"тиер Сайви эс Солья со ступеней администрации образовательного. И швыряется в эс"ри Таэля - в ответ его ровному жесту: показывает, сколько у них личного времени еще осталось - мало - своим неуместным. "Получилось!" Она так с вылетов выходит. С очень удачных вылетов.
  - Пожалуй, в следующий должный срок я навещу свою Семью, - это будет первым, сказанным Сайви, когда "грузовик" уже перейдет - на полетные, медленно, но верно выходя на ту скорость, брать которую на гражданском, особенно подобном, считается непозволительным. Но иначе ж не успеют.
  - Соскучилась? - Таэль отчетливо язвит. Это доступная информация, когда последний раз Сайви запрашивала разрешения на перемещение в родной сектор. Очень давно.
  - Ага, - точно следуя интонациям его голоса подхватит Сайви. - Должно ведь - передать сообщение. Что мой младший теперь у меня есть и вырастет. А с требованием предоставить Семье должных потомков - они могут пойти от меня и моей работы в любую сторону до лунного полудня.
  - О как... - подержит на весу лехта Таэль. - Давно хотела это сказать?
  - Второй десяток звездных пошел, - усмехается Сайви. И начинает изображать в лицах происходившее в школе. На яркое и нелестное не скупясь.
  - Эр"нере айе Сайви, - а вот на высокое обращение, на "мой командир"... Таэль тратится второй раз за все время, как служит под ее началом... И лучше не вспоминать, когда был первый. - А вы представляете, что с точки зрения Службы наблюдения общества вы таким образом совершили действие высокой степени недолжности? Я знаю: я продолжаю там служить.
  - Если Служба наблюдения общества готова предъявить мне обвинения - я готова выслушать и ответить. Пока мелкий об этом не знает, - ровно ответит Сайви. - Но точно говоря, я не вижу в этом смысла.
  А грузовик идет. Быстро. Поет - слабый сигнал об излишнем превышении скорости. Внизу море. Ночное. Серое, синее... Успеем.
  - Я тоже не вижу смысла, Сайви, - последней на этот вечер фразой уложит Таэль. Добавит жестом. Ритуальные движения лехта Таэль вспоминает очень редко, вот это движение - и не вспомнить, было ли. Сейчас - уложит. "Случилось то, что должно было случиться..."
  
  И не заговорит об этом. Больше никогда.
  
  Шедди узнает о том, как его теперь полностью зовут только к новому лету. Когда завершившим свой первый год обучения будут выдавать их первые аттестации. А та зима была до...)
  
   А потом им надо пройти дорожку. Подняться по скользкому крыльцу. Теперь - потянуть на себя тяжелую дверь "зимнего жилья". Раздеться. Показать гостье, где здесь оставляют верхнюю одежду и обувь. Это Шедди дается проще, чем выговорить вслед слова ответа. А надо сказать:
  - Я не понимаю, что вы спрашиваете.
  А она - она есть, она здесь, ей надо очень пригнуться, чтоб пройти через тамбур теплой комнаты, в душное и тесное тепло. Выпрямится, оглядится, взвесит неодобрительное, а потом улыбнется:
  - Получить под глаз сорвавшейся прицельной нельзя. Ее не существует во внешнем мире. Только в системе взаимодействия. Полетной. Но если очень недолжно отвечать, откуда получены незначительные повреждения морды и прочего, традиционно так спрашивают. Ответишь?
  ...Увы, ответила ей госпожа Мунка. Прибежавшая с кухни на голоса. Ошалевшая от явления не меньше. Вот слышно было, с каким скрипом поворачивается она на вынужденное гостеприимство: что ж делать, если "эта черная нечисть" уже стоит в теплой комнате? Конечно, на всякий случай постараться принять как надо - все безопаснее. А разговор слышала. На сдачу Шедди отругает. Что к тебе старшие гости пришли, а ты, безобразник, во все драки лезешь, встречаешь... вот с таким вот во все лицо - ужас просто.
  - Страшное? - быстро, и с очень слышным недоумением выстрелит Сайви, и как, пока говорит - успеет? - сядет рядом, проведет - левой ладонью над фингалом, опустит руку - туда, где щекотным отзывается иногда "прошивка" личного внутреннего. Очень быстро. Выдохнет. Скажет. - Нет. Серьезных повреждений нет. Средние ушибы, не требующие специальной восстановительной, - выпрямляться не будет. Уверенно и мягко развернет к себе. - Дрался, Сьедде?
  И не отвернешься ведь. Шедди хмуро буркнет:
  - Да, - и услышит неожиданное.
  - Как именно?
  Объяснить попытается Мунка. Пожаловаться - на его многократно нехорошее поведение и на то, что много дерется. Ответят ей медленно и вежливо. Что извините, но разговариваю я с ним и спрашиваю его. И на сказанное Мункой: "Да что он может ответить!" - у Шедди и получится собраться и сознаться:
  - Я не понимаю. Что вы у меня спрашиваете.
  - Как именно ты дрался? Можешь мне показать? Эта расцветка возможные...но вовсе не желательные последствия. Возможно, я смогу тебе объяснить, как их... значительно снизить, а? - выдоха три он еще понимал странный ее вроде бы официальный, а как понял... Объемная радость прорвалась таким беззвучным "да!" - что Сайви явно развеселит. - Вижу, хочешь. Займемся. Как выдохну. Не здесь. Здесь тесно и душно.
  
  За занятие, правда, радость не то, чтоб поутихла, но протрезвела. Волшебная женщина школьного преподавателя оказалась пожалуй, требовательней, жестче - а еще понасмешливей. Вспомнили его очень быстро. И Шедди бурчал, отряхивая снег, откуда только что вылез:
  - А он как драться - очень мало показывает. Все как ходить и как дышать.
  Но сочувствия не нашел:
  - И правильно делает. Я вижу, как ты пытаешься ударить, но...на чем ты сейчас стоишь, Сьедде?
  Он не понял. Он нахмурился глупому вопросу. А потом взял и выпалил:
  - Да не хочу я знать, на чем стоять! Я как побеждать хочу.
  Последовало молчаливое приглашение нападать. С тем же результатом. Разве что пролетел дольше, и в снег нырнул глубже. Жестко. И, кажется, еще раз. Потому что голос помнился над этим... обидным. Над полетом и неизбежным падением:
  - Сьедде, ты не разовьешь достаточную скорость, чтоб держаться за воздух. Без помощи технических средств.
  - Вы просто меня сильнее, - отвернуться, отряхнуть снег. Обидно. - И старше.
  А она возьмет за плечи и развернет к себе. Не спрашивая:
  - Я сильнее. И старше. А снег - очень ненадежная поверхность. Но Сьедде, пока ты не понимаешь, как и на чем ты стоишь - ты никогда не сможешь победить.
  
  А вечером - сидели на чердаке, в холодном летнем жилье - это Сайви попросилась ночевать туда, где просторней и не так душно. Сказал - разве что летняя, но там холодно, смеялась: это не холодно, это норма. А еще спросил, а можно ли с вами? Посмотрела. Оценила: "Высохни. И есть ли у тебя достаточно теплый спальник? Можно". Там и слушал. Там и было...
  Сайви так высказывалась - слова зацеплялись. Необычное за необычно. И очень долго держались в памяти. Рассказывала, что и ее такое умение держаться в воздухе, предполагает на начальных этапах обучение сначала правильно дышать. "А то с "прошивкой" не поладишь. Мелко - но в небе на скорости мелко не бывает... проще сразу привыкнуть".
  Там, уже предсонным - она потягивается, распространяясь на жесткой летней лежанке, с которой на зиму сняли все одеяла. И очень мимо сказанного говорит:
  - А твоего собеседника мне интересно и нужно выловить...
  - Кого?
  - А вот с кем синяками обменялся... - говорит Сайви, и это настолько поперек кажется всему хорошо и всему разговору, что... да что делать? - только сердишься горько и молча, и потому в голову хорошо ложится сказанное поверх. - Драка - это тоже разговор. Иной раз - очень ценный.
  И Шедди выпалит... во все такое... тогда так серьезно горькое, громко:
  - Я еще никогда... не жаловался.
  - Сьедде, - она говорит медленным, холодным... Очень живым, как ветер, вот... за капюшоном теплого армейского, ей же вынутого из места хранения. - Мне очень трудно объяснить тебе, почему у тебя не получается так говорить... дракой... как надо. Потому что я выше и старше. Я хочу увидеть, как говорили вы.
  
  ***
  (там же. В сторону, чужими глазами)
  ... - А наказывать когда будете? - Лойри Руах увалян в снегу по самое больше не влезет, и устал - ноги-руки-все - гудит, как не бывало. Но это скорей что-то другое. И пусть эта чужая... она сильная, но пусть все равно знает: он ничуть не боится.
  
  Не признаваться ж ему, что поначалу страшно было. Когда возникнет чужая перед ним: как раз в лавочку пошел, заказанное забирать:
  - Прощу прощения, Лойри эс Руах - это вы? - свистнет на своем, птичьем. А разбирал, пришлось. Да и имени своего - как не узнаешь? От беды не бегал, но как там с чужими, вдруг чем нехорошим скажется - как на слова легло, отозвался:
  - Люди называют.
  А она свистит, она командует. Язык вроде понимал - но кто ж чужих понимает толком-то?
  - Вы мне нужны. Помочь объяснить. Когда сможете? - а вот не отозваться никак не получается. Страшно было, а обойдется - вот нахмуриться и сказать:
  - А вот узел до дома дотащу - выйду. Подходи...те.
  И этого незачем ей знать - как было страшно, как мысли - подряннее - в голове вертелись. Вот в доме рассказать, глядишь, разобрались бы. Только он, Лойри, за взрослую спину прятаться не привык, чай, в своей семье родился, не приблудыш какой... Да и от взрослых своего влетит, а не дерись с чужими. В общем, что там - вышел.
  Долго не понимал. Как эта взвесила: "Далековато до вашего тренировочного будет. Идем". И до леса дошли, до северной опушки, как раз туда, где Приблудыш живет и еще всякое. А что - шел не спрашивал. Ну... знал просто, что подло эта не поступит, а все честное он выдержит. А... болото знает откуда - знал и все.
  На поляну пришли. Эта Приблудыша спрашивала. "Вчера здесь были. Безопасная же поляна?" - и еще в снегу прокатилась так, быстро. Встала, отряхнулась и потребовала:
  - Лойри эс Руах, мой... подопечный Сьедде не может мне точно показать, как вы дрались. Мне понадобится ваша помощь.
  А еще стоял бы, удивлялся, вот ведь чужая и говорит-то не как люди... И понимает. Тут бы бочком да и в сугроб, ну их от беды подальше. Но тут Приблудыш зачем-то голос подал... а, что с него, беззаконного, достойного спрашивать?
  - Он... вас тогда оскорблял.
   Не тогда еще - ну, трепло паскудное, шипливый язык, гадючий - так чего ждать-то, как за чужую спину встанет - затявкает. Потом - хворостиной стегануло: провались они все. Так отчетливо, так... лениво скажет чужая:
  - Интересно. Вырастет так, чтоб быть мне противником - с любопытством послушаю, - не услышал уже: "А сейчас другая задача". Белым было небо, и злость - белой. Посмотреть хотела, как я гадючонка изваляю - на, змеинокровная, любуйся...
   ...А: "В стороны!" - командным, бывшее совсем рядом на самом деле - казалось, долго оставила, а было за два выдоха - прошло сквозь белую ненависть спицей, и отбросило, откатило в снег - на другую сторону подутопатанной полянки. И все - Приблудыша не достанешь. Посередине она стоит.
   Смотрит. В разные стороны. Вот ведь.
  - Благодарю вас, мне понятно. - И называет-то она Приблудыша своим, змеиным, а тот и словом не вмешается. - Я правильно предполагала, Сьедде. Вставай. Смотри. Так... как бы правильней снять, как ты стоишь. Ну вот...так.
  И по ней видно, какая она внезапно... твердая. Угловатая. Нелепая. Как... живой колодезный подъемник. Хоть посмеяться. Только вот не очень смешно.
  - А теперь я вот так пытаюсь передвинутся и тебя ударить... ну - роняй меня!
  Эта двигается. Медленно и деревянно. А Приблудыш... ну кто ж так... Рот открыть не успеешь, она уже проворачивается и командует:
  - Ньера Лойри, присоединяйтесь.
  "Вот сейчас увидишь!" - и подпрыгнуть, налететь, толкнуть... и пролететь вперед и снова рухнуть в сугроб. Не ожидал, что эта так... легко свалится. Еще и звонкой косточкой приложился... ей об подошву, что ли...
  А чужая уже легко перекатывается, стряхивает снег - на него смотрит, змеища - и своим свистом:
  - Оп-па... а молодец, здорово получилось. Видишь, Сьедде, как легко сбить того, кто стоит на "каменных" ногах, - поднимается, отряхивается, делает шаг и поворачивает к себе этого... Приблудыша. - Второе хуже, Сьедде. Когда один действует как привычно, второй пытается противопоставить чужое и очень страшное, чтоб побеждать - наваляют чаще второму. Подобранное оружие из руки выворачивается, а когда ты сам себе - подобранное оружие...
  - Не понимаю... - бурчит Приблудыш. Эх, чужая - на кого слова тратит...
  - А вот сейчас я пойду на своих ногах. Просто пойду. Опрокидывай.
  Он, Лойри, с места рванул - кажется, раньше, чем услышал приглашение присоединяться. Сейчас - просто она пойдет. Течет, скользит, кружит нечеловеческим, гадючьим... За ним следить-то муторно, а пытаться нырнуть в этот чужой танец - нечего, издевательски легко проводит и отбрасывает - не хуже штормовой волны, и словно тебя тут не было. Обидно. Трижды обиднее, когда она еще и еще раз: "Извините, пробую медленнее". Плюнь в сторону. На ноги смотри. Не заколдует... Стой и дыши - не ошалело, как Приблудыш. В честной ярмарочной драке - как и сейчас взрослые неженатые парни у озера на праздник сходятся (да, подглядывал) - и своя бы сторона за такое вздула бы; тоже удумал - ногами пинаться. Ан, нет колдовства, что устоит перед добрым пинком по костяшке... Ну - пошел!
  Устояла. Остановилась. Посмотрела. С руки снегом осыпала. С жеста: "здорово!"
  - Молодец! - снова говорит чужая. - Понял, что надо делать.
  И вот тут точно - сверхъестественные силы нужны. Чтоб отвернуться и в сторону, а вот вслух - признаться:
  - Нечестный удар был...
  - Возможно. Но действенный. Но на противнике, - чуть сдвигается: обувь от снега отряхивает, видно, - могут быть армейские ботинки. Рассчитанные защищать обладателя от нежелательных воздействий. Запомните? - а вот уже непонятно как повернулся и на нее смотришь. А она продолжает. - Ньера Лойри, вы моих советов не просили. Но вам я тоже могу сказать. Вы хотите?
   И вот уж как согласился... А - любого зови, сказать сможет: а что - было дело, не совсем люди иным тоже не худшие советы давали, может и он, Лойри, не хуже?
  - Хорошо. Удачный пример вышел. Сколько раз ты, Лойри, видел - куда меня надо ударить и сколько раз... только совсем очень хотел это сделать? Ты расходуешься. Не осмысленно. В общем обыкновенном, с равным противником и - честно, слабей же, - укажет еще на этого... Сьедде, - действовать можно. Будет посильней - просто выжмет. А сколько ты б уже слил в систему взаимодействия, - быстро свистит чужая и жест делает. По голове себя гладит.
  "Башка б треснула", - он не считывает. И сознается.
  - Я не все понимаю.
  - Я постараюсь показать. Сьедде - только я просила тебя меня ронять. Идем дальше?
  
   И оно было дальше. И как же оно было...
   Он, Лойри, искупался в снегу больше, чем когда-то... В драке понял - век бы до того за озером и побережной косой подглядывал. А еще понял, что перед вот этой он должен ответить... И провалиться бы, что при Приблудыше.
   Вот и сидел. И смотрел.
   Только теперь она не поняла:
  - На-ка-зывать? Зачем?
  - Я же...с вашим дрался...
  - Лойри эс Руах и Сьедде, я убедилась - вы способны быть равными противниками, - отчетливо говорит чужая. А ему, Лойри, вскинуться бы... а нет. Устал. А еще сам убедился. Этот... Сьедде - ничего так... если научить. - Значит, это ваша драка и ваше дело. Полагаю, вы сами способны разобраться, зачем она вам - и разумно ли ее продолжать. А хороший враг - это редкое приобретение. Иной раз ценнее, чем родня. Подрастайте, Лойри эс Руах, с вами интересно будет поговорить.
  ...А он вот только когда по имени назовут, понял, что пропал, что смотрел чужой в глаза, а это нельзя совсем. До сердца досмотрит и все дело сглазит.
  Глаза у чужой женщины правда нечеловеческие. Синие. Яркие. Словно небо Летней страны через них светится.
  Ой, с каким усилием воли у Лойри получится отвернуться. Сказать:
  - Я не буду с вами драться.
  - Почему? Ты вырастешь вполне... достойным противником, - легко-легко укладывает чужая. А ему смотреть в сугроб и собирать:
  - Просто не буду. Потому что не хочу.
  - Жаль, Лойри, - и чужая волшебная женщина улыбается. Очень открыто. - То есть - я рада...
  - Никогда не буду, - хмуро продолжит Лойри Руах - в сугроб. - Я обещаю.
  
   ...Обещание Лойри Руах сдержит. Правда, в то лето войны на Далии его среднюю общую техническую школу все-таки решат эвакуировать в Озерные земли. И даже успеют это сделать. На родной левый берег он вернется очень нескоро. И нескоро - узнает, что там было...
  
  ***
  "Она еще два раза приезжала, - говорил словами Шедди. Там уже. В школе на Пустошах. - Летом, мы рыбу ловить ездили. С этим еще, черным. И потом еще. Я...немного привык".
  Все равно это было чудом. Таким, маленьким и личным его чудом. Которому не станешь задавать вопросы - почему армейский с чужой и старшей земли свой отпуск предпочитает проводить вот здесь. Правда же, в возрасте между именами, в тысяче занятий, которые найдутся возле эр"тиер Сайви - всегда есть более интересные "почему". И послания между этим приходили. Так вот и в его восьмую весну пришло. Знаки были - сложными. Писала, что отправляется на верхние, на программы испытаний, следующее послание придет запоздало. А еще - что постарается вытащить на Таркис. "Мы такую штуку покажем".
  И пропала. Не то, чтоб очень надолго. Послания иной раз и раз в большой круг приходили. Ждал. Но сильно не очень тревожился. Ей как раз про аттестации школьные думал послание отправить. С последней из летних - общество и история была, сдал успешно, помнится, рассказать хотел - шел тогда. Когда из школьного передающего окликнули. До школы быстрей доходило, Сайви и стала туда отправлять...
  Шедди пришлось возвращаться. Просить уважаемого преподавателя. Извиняться. Что да, это личное послание. Но я вам доверяю, а здесь - я совсем не могу понять. Он не настолько понимал тогда средний официальный фаэ, чтоб разобрать его знаки.
  
  ...А Сайви писала, что оставляет армейскую службу. По полностью неподходящему состоянию здоровья. И может приехать к нему. Насовсем. Если он этого желает.
  "Я по правде мало, что понял, - говорил Шедди, рассказывая ее обратно. - А после последней фразы..." Куда отчетливей за память зацепился внезапный сигнал школьного общего передающего. Когда ответное послание отправил. Благодарность получил. За экономию нагрузки общих передающих сетей.
  На ответное послание он потратил только один знак. "Приезжайте". Потом подумал и приложил второй. "Я жду".
  
  И она приехала. Быстро. Летом еще. Помнил улицу - ветер был, предосенний, пыль смерчиками закруживал, с болот тянуло. Как снова идет сквозь ту же площадь навстречу та же - высокая женщина... Сайви. Совсем та же Сайви... только, кажется, еще прямей и выше. И не верится так - в это "насовсем".
  "Я не заметил, что она изменилась, - отпускал Шедди вслед за воспоминаниями. - Я и что она в гражданском сообразил только под новое утро. Нет, она, конечно, сказала..."
  
  Госпожа Мунка его к тому времени покинула. Помнил - последние вечерние лучи солнца по столешнице. Он окошки первым делом расклеил и банки выкинул, а все равно полутемно, и как назло сегодня поселок накрыли какие-то неполадки с освещением, сиди, со своим вечерним и печь, чтоб гостью накормить, растапливать придется... Солнце светит, а Сайви сидит, не шевелится, смотрит на все. Думал, смотрит неодобрительно. Он старался, но тут... все равно порядка не было. И немножко... странно было. Стеснительно. Самому. Сбежать чуть хотелось.
  - Я.... сейчас. Тут печку... надо. Света нет. Сейчас.
  - Сьедде, - говорит, а смотрит прямо в тот угол, где он всякую помойку оставил. Вот, морщится еще, жестом сопровождает, резким. - Подожди пожалуйста. Сядь рядом. Я потом тебе помогу. - У Шедди получилось послушаться, сесть, услышать - как она выдохнет. - Я хочу, чтоб ты это знал сразу...
  И помнил, что сначала совсем запутался в словах ее рассказа. Сначала зацепилось теплое, объемное, что: "я оставила своих летных и армию..." - а потом говорила, как и почему здесь теперь... Быстро, сухо и совсем незнакомыми словами. Всеми - незнакомыми. А потом вдруг спросит:
  - Ты меня не понимаешь?
  - Извините... - начнет он... но собьется тогда Сайви.
  - Ну... в общем... я ушла из армейских по собственной... ответственности за повреждения. Я теперь периодически очень... плохо вижу и странно держусь. Возможно, будет хуже. Но обещают долгое стабильное состояние. Я рассудила - смогу до твоего полного совершеннолетия быть здесь и отвечать. Но у местной Службы наблюдения общества я запросить... забыла, - ухмыльнется. - Благо, здесь она пока еще строится. А у тебя спрошу. Вот такая я в таком виде могу быть здесь и отвечать за тебя?
  Шедди попытался проглотить... продышать, как эти говорят. Не вышло, как подавился. Хлюпнул носом. И вслух как получилось самое дурацкое, что только можно было сказать:
  - А я думал вы... меня за мусор ругать собрались.
  Посмотрит. По росту: сдвинется со скамейки на пол. И долго будет смотреть:
  - Сьедде... ты - что-то собирался делать сейчас. Давай, помогу?
  Соображал даже сколько-то:
  - Печку топить? А вы... умеете?
  Она встанет. Вот теперь - на место. Сначала тихим:
  - Это... на доступном топливе? Нет. Объяснишь?
  (... А потом, совсем вечером, Сайви будет смотреть на его емкости кладовой... И оценивать - он не говорил, а цветным написано - как приберегал этот явно несладко живущий мелкий вкусной еды. Для гостя. И очень постараться не расплакаться. Неуместно. )
  
   - Она сказала, - говорил Сьедде. - Но я... я потом почти забыл... я ничего долго не замечал...
  И Сьедде эс Сайви молчит. Он долго молчит, и Льеанн укладывает негромкое:
  - Я думаю, она не очень хотела, чтоб ты пытался с ней это разделить.
  
  "Я совсем не образец понимания и сдержанности, Сьедде, - звучал, вспоминался ему голос. - И сейчас - совсем не образец. Ну ладно - попробуем пожить?"
  
  - И мы жили. Это долго было... - рассказывал Шедди. - Вот от лета до лета. Мы жили. Ну, по-всякому. Рыбу, помню, тогда заготавливали. Первым общим. Ничего... жили. Сайви себе место работы нашла. В транспортном. Как-то постоянное сообщение налаживала. У нас его не было совсем, постоянного. Я не знаю точно... Помню, как со старостой ругалась.
  
  (...голоса проходят, проскальзывают наверх, в спальное, сквозь доски "летней прихожей" стараниями Сайви ставшей гостевой комнатой. И господин Куэх Рогло, староста поселка, пару раз уже высказывался - как специально поблизости от Шедди - что в этом доме его стали принимать, как собаку: дальше прихожей не пускают и кружечки не поднесут. И в этот раз тоже - не пускают.
  - Вы понимаете, что будет, если с этой земли пойдет открытый и регулярный пассажирский транспорт? - вот сверху слышно, как он краснеет и шлепает губами, выговаривая такую вариацию местного фаэ, что оба языка себя в таком зеркале не узнают... Интересно, как его понимает Сайви. А понимает.
  - Понимаю. Например, вашим детям не надо будет проходить несколько переходов по болоту до школьного транспорта. А желающим к вам попасть - ждать у моря шторма или сбора лавочки. Посчитать дальше?
  - Земля же... обезлюдеет, - громко накрывает продолжение ее слов господин староста. - Все уедут. Все тянутся - как у вас слаще.
  (... а Пустоглазая смотрит над ним в стену - вот не по-человечески, камень из-под моста ее заешь. И вот как камень на него поднимает. В брехливую собаку кинуть. )
  - Что ж, если этой земле настолько нечем держать своих детей, - через паузу очень отчетливо уложит Сайви. - Возможно, так ей и надо.
  - Что бы вы... понимали?
  - В земле, которой больше нечем удерживать своих детей, кроме как силком за загривок? О, понимаю. Возможно, много больше вас. Точно, больше, чем сама бы хотела. А транспорт будет, ньера Куэх эс Рогло. Обязательно.)
  
  Транспорт был. Вот на местный Somilat, как усмехалась Сайви, был поселку подарочек. На нем она и отбывала. Раз в долю года. В госпиталь Башни на обязательное обследование. Это тоже знал. И... как ей было - иногда догадывался. Как весной - на незнакомый их праздник... "Для близких... - говорит Сайви и переходит. - А пойдем в лес, ловушки твои снимать? Душно у вас..." Долго бродили, странная погода была, то пригревала, то моросью сыпала. Ну, сделали привал на полянке, пока выдыхали - и повалять его время у Сайви нашлось. Успехов в простейшем искусстве Шедди к тому времени достиг... некоторых. Не без помощи школы и других. Сайви иногда было интересно. А снега-то нет... явно... осторожно опрокидывала. (... да, я долго не замечал)...
   И вот в какой-то раз - досадно, понятно, как ошибся... а что ошибку не упустили заметить... Хмурился, вниз смотрел:
  - Еще и обляпался...
  - Правда? Отряхнись, - легко командует Сайви. - В полевой можно и вот так... - и ложится. Во весь рост... распространяется на мокрых листьях. И смотрит в небо. Прояснилось тогда. Солнце сквозь лоскутья серых облаков бьет. Запомнил. Долго, очень долго смотрит туда Сайви. Выдыхает. Поднимается. Пересыпает на ладони привет последней непогоды - круглые, прозрачные градинки. Тают. Высыпаются. И говорит - тихо, отчетливо и не ему:
  - Ладно, значит последний раз. Не могла я... Какое здесь... высокое небо.
  - Это... несправедливо! - громко получается тогда у Шедди. А она и головы не повернет. Стряхнет с ладони градинки и в пространство спросит:
  - Так, а что я еще называю вслух?
  Ну...что будет страшно. Так вот и сказать:
  - Нет...ничего.
  - А что тогда несправедливо, скажи мне?
  А смотрит далеко, вверх, и если вообще смотрит. Солнце, тучами стиснутое, бьет. Злое, яркое, весеннее солнце...
  - Не знаю, Сайви. Но то, что с тобой, - и Шедди запнется, пытаясь понять, как это на фаэ, как сообразить самую высокую степень определения, не слишком нужную в просто жизни, - это несправедливо.
  Повернется. Внезапно, невероятно быстро. Всей собой. Ему будет еще выдох тихо и страшно. А потом спокойно скажет:
  - Это просто есть, Шедди. И это надо как-то быть, - скажет - и дотянется. А еще мысль зацепится. Отдельная. Сайви его имя научилась по-местному выговаривать. - А ты правда испачкался... вижу. Дай уберу.
  
  И о том, что ей будет хуже Сайви тоже предупреждала. Да вот после той весны. На начале лета. И тоже не то, чтоб не услышал, так... головой знал, а совсем усвоить не получалось. Ну... по ней было незаметно. Совсем.
  А потом... сначала была лестница. Обычная, садовая, еще от тех хозяев, до Мунки, осталась. Ранние сливы собирали. Полуспелые. На зимнюю еду перерабатывать. Сайви попробовала, сказала - вот сейчас самое то. Пока крепкие еще, полуспелые, с только-только подрумянивающимися боками - вот такие и собирай. Полез. А у лестницы ступенька наверху трухлявой оказалась - старая ж уже... Оперся - и треснула. И свалился.
  "Да удачно я свалился, - говорил, вспоминая, Шедди, - ну, парой синяков обошелся... нестрашных. И зацепился хорошо, бок себе разодрал. Я потом испугался". Как быстро - совсем быстро появляется рядом Сайви, и как она быстро действует... Двигается. Знал уже - это, ветерком, щекотное прикосновение: это она на повреждения личным внутренним его проверяет. Так... быстро - что даже сказать "Щиплется", - не успел... ну на этот, стандартный обеззараживающий аптечки. Вот дернулся только. Она тогда спросит - вот понятное и... ну как не ее: "Больно, Шедди?"
  "А я испугался, - говорил он. - Думал, сейчас ругать будут. Говорил, что совсем не больно, вот, сейчас побегу, встану. И рубашку я сам починю, порвал же".
  А она берет, как держат совсем близких, и по голове гладит... Говорит: "Не надо вскакивать. Сейчас пройдет". "А еще прощения у меня просила, - рассказывал Шедди. - А я ничего не понимал. Меня ж давно, очень, как своего не держали, не обнимали, ну... И она тоже. Я и забыл. А она... так - крепко. Долго. А потом еще сливы собирали..."
  
  (...- Вроде бы все? - выпрямляясь, говорит Сайви. Смотрит наверх, на ветки.
  Это Шедди заметит - перед тем, как сказать:
  - Вон, еще одна - в траву закатилась... я поймаю?
  Шедди успеет наклониться - вот здорово, уже и не щиплет почти, и не больно, вытащить золотисто-зеленую сливу, замаскировавшуюся в густой траве, и выпрямится... Вот - не вовремя... Сайви как раз лестницу поднимет. С которой рухнул. Сломанный сук отодвинет с дорожки, лестницу за ним. Смотрит все еще на ветки, говорит спокойно:
  - Надо будет понадежнее лестницу найти, а?
  Вот только... а ладонью она как раз смотрит. Что там осталось от верхней ступеньки. Медленно. Как... вот правда смотрит. И рука так отчетливо - "каменная", с которой нельзя действовать... И дрожит.)
  
  "А Пустоглазой ее при мне не называли. Я потом, краем услышал, - вспоминал Шедди. - Ну... взрослые с нами, со мной так - не очень разговаривали. А ребята знали, что буду драться... Я тогда уже хорошо дрался.
  Я не понимал. А потом... Потом были птицы. Зореванки вот эти... Мы... не очень сыто жили. А в летний перелет на них иногда охоту разрешали. Староста, по команде, сообщал. Я силки и ставил...
  А сначала - так обидно было".
  
  Ну как раз сад поливал - вернулся в летнюю кухню, ведро наполнить, а время предобеденное, ну просто, пока наполняется - глянул в дверь рабочего помещения и вот... Как по лицу заехало. Стоит Сайви, чистит птичек, ощипывает - его добычу, быстро так, - и шмяк - уже не первая... в старый садовый ящик. Куда инструмент складывается на зиму. И он, втихушку, мусор скидывает. Земля была, опилки... Даже ойкнет, дернется вперед...
  А потом - ну, если то было по лицу, то это - по затылку. Ощутимей. Сообразит. Перышки - Сайви добычу ощипывает ловко, легко, не шпаря, и летят - в чистый контейнер, куда потом сложить еду, залить еловкой с ягодами, в ней и тушить, чтоб мягче и вкусней были. Как ее кто-то из поселка научил... Стол в летней кухне шаткий, на полу проще...
  Ящики... Они разноцветные. Мусорный еще старый, пыльный, потерханный.... сам же Шедди его сюда принес, поставил - когда ручку у ведра менял. И никак же - только вот так, если сзади как огреет по затылку - не понять простого. Для Сайви эти ящики одинаковые. Перепутала.
  Она стоит и чистит. И сам Шедди стоит. А Сайви отвлекается, легким:
  - О, Шедди - спасибо... увесистые птички. Вкусно будет. А ты - чего?
  А слова каменные, застревают в горле, не хотят... "Как я ей скажу? Скажу. Потом. Сейчас вот... она сейчас пойдет за еловкой, должна же", - все это бьется - мотыльками об фонарь - глубоко, между:
  - Я.... Да - вот, кусты полил!
  - Отлично. Луку потом нащиплешь, в похлебку?
  - Ага... - а самому - считать. Шлеп - вот и последняя тушка. Сейчас - Сайви уже жестом, что - "ну, я в погреб", пока за еловкой, за ягодами... "Сейчас... успею". Сайви за дверь - а он быстро, из мусорного ящика тушки вытряхнуть, прямо под кран, из которого ведро наполняют, напор больше, теперь перья - из чистого в мусорный, теперь птиц от песка отмыть, грязи. "Чтоб как надо. И не видела. Потом скажу. Успею".
  Не успел. Третью отмывал. Последнюю. Но в нее внутрь грязи насыпалось. С опилками. В потрошеную. Легла неудачно. Трудно....а когда спешишь... А еще и напор воды до струйки сбросился. Как раз отвлекся - можно ли его подкачать...
  А Сайви стоит. Тихо. За дверной косяк держится. И плачет.
  
  И почему-то не получилось дернуться. Не подойти. Домыть птицу. Сполоснуть чистый ящик, отряхнув от последних перьев. Первую птицу положить:
  - Порезать надо, - скажет из-за спины Сайви. Емкость с еловкой поставит. Тогда только за руку ее взять. Крепко так. Совсем крепко. Чтоб почувствовала.
  Вот там и сказал. Сразу - слова созреют и получатся:
  - Сайви, я вырасту. Выучусь - и сделаю.
  - Что - ты сделаешь? - спрашивает. Руки не отпускает. Тоже держит.
  А тут попробуй скажи, чтоб слово не шлепнулось. В ящик - вот так... потрошеной тушкой. А вот так - упереться и упрямо:
  - Я хочу, чтоб с тобой так не было. Я хочу что-нибудь с этим сделать... И я сделаю. Только... выучусь.
  А Сайви молчит. Держит. Долго держит на свободной ладони что-то - увесистое. Очень. ("... это яблочко свинцовое и жжет ладони. Нет, al-mei Сьедде - этот выбор я с тобой делить не хочу...") А потом отряхивает руку. И гладит по волосам. И еще. А потом - вот - распрямляется. Четко выговорить:
  - Все в воле Многоликого, может быть - и то, что тебе удастся с этим что-то сделать. Если выучишься. Ты действительно этого хочешь?
  И ответить хоть самую маленькую неправду на этот вопрос нельзя:
  - Я... недавно захотел этого. Вот - сейчас. Но знаю, что ничего другого я так не хотел.
   А Сайви это себе заберет. Легко. Полностью. И по руке погладит - что отпусти. Вон, дело надо делать. Еду. Тушку эту самую на части делить. У Сайви ловко получается... как всегда, но вот только теперь сумел заметить - а смотрит она мимо. В потолок. Не смотрит.
  - Хорошо, - говорит она, уже присыпая первый слой мяса толчеными ягодами. - Шедди, давай мы об этом подумаем. Круг дней, малый - еще можно. А дальше - будем решать. Если ты по-прежнему захочешь.
  
  - Я по-прежнему захотел, - говорил Шедди. - И вот... после этого круга дней - я подтвердил. И я был здесь.
  - И она была здесь, - говорила лехта Ллеаннэйр. И продолжала вспоминать.
  
  - Принято, - медленно отзовется тогда лехта Ллеаннэйр - бывшей армейской. - Что ж... достойный довод в пользу специальности.
  Ответ у Сайви эс Солья получается не сразу. Отдельным - как вот выросшее - укладывается негромкое:
  - Я надеюсь, он не разочаруется в выборе. Он не столько проживет, чтоб менять путь... удалось. Легко.
  - Я думаю, знания средней медицинской на любом месте жизни пригодятся. А дальше - его выбор и его воля, - отзовется лехта Ллеаннэйр. И продолжит. - Я могу ознакомиться с его аттестациями?
  Ответный жест... все равно армейской удерживается в рамках вежливости. Не без заметного труда удерживается: "Для вас все открыто". И пару выдохов Льеанн выделит. На полное погружение в личный внутренний. Вынырнет с оценкой:
  - Неплохо. Вполне неплохо. Но преимущественной области интересов пока все-таки не определено. Ньера Сайви, вы понимаете, что разработанный метод подготовки младших... специфичен. Это в том числе достаточно насыщенная программа обучения. Как вы оцениваете - Шедди... эс Сайви справится?
  Ладонь бывшей летной отметит - пальцами, а все равно - отчетливо ухватит паузу, оставленную лехта перед именем Семьи. Схватит - и явно постарается прикрыть. И получится. По крайней мере за ней ничего не последует. Кроме нескольких выдохов, необходимых, чтоб осознать это "ничего".
  - Я полагаю, да - справится. А еще, теи-лехта, из всех возможных путей получения профессионального образования, доступных для жителей этого региона, вам я доверяю больше всего. По качеству профессиональной подготовки и обеспечению надлежащего присмотра и воспитания. Скажите, мне разрешено подавать прошение?
  В ответ Льеанн понадобиться немного времени. Чтоб принять, посмотреть - и просто отозваться:
  - Мне вполне хватит вашего устного решения.
  
  Вообще-то не произойдет ничего. Сайви эс Солья и не шелохнется. И также будет смотреть (... не смотреть) над головой. На резные полки у двери.
  Но что-то отчетливо случится. Чему лучше было бы не происходить. А когда бывшая армейская уронит вслед - а вроде бы легко, почти улыбаясь:
  - Вы очень опрометчиво поступаете, лехта, - станет очень точно страшно. Пока та уложит вслед. - Я могу вас просить о полном официальном оформлении?
  - Хорошо, если вам так удобней. Прошение, я так понимаю, у вас готово? - Льеанн получит согласие, оценив - скорость и меткость жеста... И все время - пока развернет местный общий передающий, пока озвучит вслух знаки прошения и свой ответ на него - это полагается делать вслух, к счастью, пока собираются в линию знаки начала ответного решения: "Я, теи-лехта lierh-aef Ллеаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо принимаю..." - она будет слушать - как идет по чужому небу - что похуже грозы, смертоносное сердце смерча...
  "Ко мне пришли с другим делом и с другой просьбой..." - и все-таки удержать у Льеанн не получится. Спросит:
  - Ньера Сайви, я могу вам задать еще один личный вопрос. Касающийся вас?
  И бывшая армейская улыбнется еще раз. С очень... заметной мощностью. Сколько там - в общем, по максимуму шло на боевые выходы ее "ласточки"? - вот как со всей возможной:
  - Нет, лехта. Не можете. Я не разрешаю.
  
  ...Ветер там был. Ветер.
  
  О "устном соглашении" эль"ньеро Шера эс Вальрёх айе Харминэ как раз вспоминал. Там, где жизнь эр"тиер Сайви эс Солья кончилась. Но сначала был ветер. Холодные струйки ветра, отчетливо - четыре. И внутренний смех, не слишком - пропускаемый в систему взаимодействия. Надо ж на не первом безупречном десятке звездных службы почувствовать себя нерадивым курсантом, проспавшим подъем - и вылетевшим без полной страховочной поворотной. И взвешивать там уже некогда: "Вернусь, подгоню ей данные, пусть убедится: возможно - и не такой высоте, таким режимом. А пока - спасибо за безопасность. И помолчи..."
  Ветер там был. Ветер.
  
  До того - было, как эр"тиер Сайви рапортовала: "Возможно!" - эль"ньеро Шера эс Вальрёх айе Харминэ, выныривая на четвертый раз из испытательной капсулы. "Возможно: я держу и она держит. Экспериментальные дополнительные элементы позволяют полную "звездочку" на заданной высоте. Вполне проходимо". "Не сомневался, эр'тиер Сайви, - отзывался командир, - вы и на испытательную летную готовы выйти проверить?"
  И было, что она медлила, целый выдох. Взвешивая, перебрасывала с пальца на палец:
  - Айе, эль"ньеро Шера. Готова.
  
   А дальше - зачем говорить. Все и так прекрасно знают. Сколько требуется положенного времени на согласование экспериментальных усовершенствованных элементов и пробных маневров. Программа испытательных вылетов и полученные данные умаршируют - вверх, утверждается, что до самых "белых нашивок" и Оборонительных советов... Что для начала - сомнительно, но бесспорно - долго. Пока вернется - всех нынешних "Листиков" спишут. По полной выработке ресурса в связи с возрастом. А суждено будет повстречать на пути среднего технического эксперта, считающего, как все они, что один раз сделанное хорошо совершенствовать именно сейчас излишне - или вот кого ретивого, вроде того далийского ящерицы: "А каку-ую пользу вы видите для реальных боевых действий?" - так и канет вся программа забытой и бесславно. А показательный смотр лучших летных соединений сектора случится гораздо раньше: в малых годах займет одну единицу счета. И "Серебряные листья" должны там быть. И "Серебряные листья" должны там быть лучшими.
   В этом эр"тиер Сайви полностью согласна с навигатором группы эль"ньеро Шера эс Вальрёх айе Харминэ. Он позволяет себе чуть прищурится и оценить:
  - Наше место среди первых из двенадцати зависит от вашего мастерства и вашей удачи. И переход вверх - наш, - и продолжит неофициальным. - "Серебряные листья" всех сделают, эр'тиер Сайви?
  - Айе, эль"ньеро Шера, - она тогда точно улыбнется. - "Серебряные листья" всех сделают.
  
  А, что говорить... Если и "ленту", по которой группу "Серебряных листьев" сейчас узнают по всем пространствам сводных секторов, а то и дальше - брали поначалу также. Устным распоряжением, пробными вылетами, официально - под замеры "техничкой" различных характеристик разработки. Память крепка: это были вылеты Сайви с "первыми полосатыми", от них и пришла - вторая полоса нашивок... и крепкое, крепкое знание, каким нижним армейским выступала система безопасности и прочие полные страховочные. Чтоб на скорости выхода на боевые идти и маневрировать - плоскость над плоскостью и так всем десятком... Вот тоже спрашивала система безопасности себя и их, подначальных: "А какой смысл в этой красоте для боевых действий?" Потом уже убедилась. Когда свежие данные возможности вкормили.
  Эр'тиер Сайви вспоминала. На подготовке. И ящерицу - тихим незлым армейским. Когда снова убедилась, что система безопасности - не опытная, реальная - на такое выпускать отказывается вплоть до "дать по башке и отнять управление". А применение полного разворота на почти посадочной высоте в полном режиме функционирования в случае боевых действий - эр'тиер Сайви могла бы обосновать. Если бы допустила возможность их существования.
  
  Говорить незачем. Первый раз, что ли. Принудительно затыкаешь "тормозящие" полной страховочной поворотной, попросту их не задействовав. На взлетном энергозапасе гордость Таркиса может уже и не экономить. Задействуешь систему взаимодействия, сообщаешь характеристики вылета - навигаторской, как Уставом положено. Получаешь разрешение - и вперед.
  А еще - что говорить, только смеяться. "А если мой расчет неверен, и подведу - на такой высоте, на такой скорости... отвечать за неудачный эксперимент и экспериментальную технику все равно некому будет: уйдем вместе. И ярко".
  
  Не ушла. Чей расчет был неверен - распознавать бесполезно.
  Там был ветер. И небо ударило. Не на предвиденных трудных местах программы, не в нижней доле разворота... На подъеме, на последнем луче "звездочки", вот за "поворотное время", за двенадцатую выдоха до того, как уже можно было бы плеснуть, затопить систему взаимодействия должным быть торжеством: "Сделано!" Полную злость: "Ну что за дерьмо!" - Сайви держит и помнит. Последним в этой своей жизни, как оказалось.
  О точном характере и последствиях повреждений еще наслушается. Другая Сайви. А там небо ударило. Мягким, тяжелым и горячим. И перекрыло все.
  ...А как эта экспериментальная техника - со случившимися повреждениями, снесенной "прошивкой" летного - и, естественно, за тем сброшенная с навигаторской все-таки не рухнула, как должна была, уцелела, оставив Сайви ее новой жизни - Сайви не знает. Четко знает одно, что не она. А дальше исследовать бессмысленно. Как бессмысленно спрашивать у него - зачем?
  
  А потом кончилось. Потом был армейский восстановительный. Потом...
  
  Это было.
   ...Он яркий эль"ньеро Шера эс Вальрёх айе Харминэ - там, в системе взаимодействия. Был. Берега соляного озера под солнцем. Совсем соленого. Блеск, грязно-золотое и белое... И соль. Горечь.
   Долго был. Всю настоящую жизнь Сайви эс Солья. Глаза закрыть - видно. И сейчас, когда уже известно: кончилось. И система взаимодействия и та жизнь. В интенсивное отделение восстановительного не допускают никого, кроме персонала. А максимально получить ответ на вопрос, выйдет ли она обратно в летные - и насколько велики последствия повреждений - именно в такой последовательности - она постаралась... ну как только начала сколько-то сносно соображать.
   Кончилось. Вот сейчас - совсем кончается.
   ...Как будто правда: от того, кто тебя так долго держал в системе взаимодействия - на таких вылетах - не укроешься. Не помогает, что ее нет, что вольный порядок разговора позволяет отвернуться, смотреть на бортики койки-"возилки" восстановительного, считать полоски на стене.
   Он здесь - белое соленое озеро под безжалостным солнцем, и каждое слово - ввинчивается, укладывается внутри, совсем - там, где была система взаимодействия, вцепляется когтями и проворачивает. И не остается ничего. Кроме яркого. Бесцветного. Того, что начинается - где никакое "больно" уже не важно.
  
   По сухим словам эль"ньеро Шера прискорбное происшествие во время штатного вылета уже получило полное расследование. Прибывшая комиссия, как и следовало ожидать, постановила, что в процессе штатного вылета имели место быть полностью неразрешенные и недолжные эксперименты с невосстановимым техническим боевым ресурсом, проводимые с крайне недолжным пренебрежением техникой безопасности. Насколько позволяет судить его допуск, общее решение комиссии следующее. По предварительным выводам, непосредственно виновный летный, эр'тиер Сайви эс Солья айе Рианн-Хёльт, в силу полученных повреждений, что не позволят ему в полной мере занять должное место, заслуживает увольнения из рядов Службы Защиты, со списанием с личного счета расходов на поддержание его жизнеспособности. С соответственными ограничениями на возможности будущего профессионального применения - не только по физическому состоянию, но и по уровню ответственности. Техническая же команда, допустившая вылет, должна быть полным составом по полной ответственности за крайне недолжное деяние переведена в места, достойные их поступка по экологическому и нравственному состоянию. То есть возможно и не полигон Дьена, но достаточно... далеко и недостойно.
  
  ...Слова. Они падали. Падали и попадали. Острым, ярким соляным кристаллом - внутрь, где была система взаимодействия... Где сейчас живет болью, не страшной, чудной - так... иногда щелкнет... нарывом. Это мир оно переключает - вдруг, на сторону, и расплывается, и не дотягиваешься до самого простого - все мимо, и не понять, что с ним делать, таким миром - кривым, не соразмеряющим расстояний, радужным - и бесцветным. Падает - колючим соляным кристаллом, проворачивается - не больно совсем, просто очень темно, а мира не видно совсем, видно - другое. Бывшее. Лица.
  Техническая команда... значит - вся. "По полной ответственности" - это может даже с потомками. Шумный бестолковый дом техника Ло, огромный, где добром уживаются поколения три. Больше: вот до начала пробных испытаний приходила к ним на четвертое любоваться, позвали командира первую правнучку, до половины первого имени подросшую, благословить. Мелкое мохнатое существо... такое. Как раз эр'тиер Сайви шутила там: "Скоро ли подрастет до того, чтоб ты ее, Ло, на показательные вылеты протаскивал?" - "Скоро, - отзывался он, мелкую теребил. - Любишь смотреть, как крылатики летают?" - "Не-е", - вредничало существо, за отца пряталось... вымахал: вот этого красавца на "наблюдательном пункте" своего ангара эр'тиер Сайви заставала.
  Благословила, да... Но ведь не могли же так оценить, чтоб отправили в жопу великой нерушимой всех. До правнуков.
  ...А голова говорила - могли.
  А голова считала. Техническая команда. Ло. Двое первых полосатых, еще не приросших, пришедшие опыт перенимать - да, тоже. Переняли. И Таэль. Или ему засчитают отсутствие? Временный отпуск по вызову основного долга и призвания.
  
  А эль"ньеро Шера продолжал. Конечно эр'тиер Сайви, вернувшаяся жить и пребывающая в полной мере сознания и ответственности может потребовать дополнительного полного расследования, с объемным раскрытием личных архивов. Только он советует учесть сразу, эр"тиер Сайви вполне располагает должными данными - скольким тогда придется разделить ее ответственность за недостойное деяние.
  ...А - что говорить. Кто не знает, "твое дело тебе удалось - никто не спросит, какой ценой; случился срок тебя спрашивать - спросят за все". Не первая для "Серебряных крыльев" была "личная договоренность". Не первая - на памяти Сайви. С первых полосатых. При объемном раскрытии личных архивов их подсчитают все - от практики таких крайне условно законных вылетов до мелочи... вот вроде тех, за которые в ее команде уже традиционным шуточным броском стало: "Наруши-итель". Славе Таркиса многое мелкое при содействии навигатора эль"ньеро Шера эс Вальрёх айе Харминэ сходило беззвучно. И все это выберут наружу. Громко, открыто - со средней армейской скоростью распространения новостей. Окунутся "Серебряные листья" - в такой позор полностью, в лучшем случае - на сектор и сопредельные... Вот сейчас и подсчитай: что правда - каждому, а отдельно - каждому из ее людей, техников и подначальных летных - хоть правда вали хоть на Дьену. Добровольно. Отмываться всей жизнью...
  
  ...и мир перед глазами кренился, расплывался, проходил - землей и облаками в неведомой скоростной "звездочке". Было... никак. Было ясно - не кончится - совсем, никогда...
  
  А эль"ньеро Шера продолжал. Ровно. Был - в отсутствующей системе взаимодействия. Был - и брал.
  А также некогда летный эр'тиер Сайви эс Солья может прикрыть свою группу от незаслуженного позора и своих людей от предназначенной им меры воздаяния. Поскольку вернулась жить и нести свою ответственность, она вправе и взять на себя полную личную ответственность за нарушения вылета. Поскольку масштабными последствиями вылет не завершился, а списание из рядов Службы Защиты по причине травмы с необратимыми последствиями ей в любом случае предстоит. Нарушения ей действительно допущены лично. Со своей стороны он, эль"ньеро Шера эс Вальрёх айе Харминэ, обещает максимально облегчить последствия и содействовать Сайви эс Солья в получении разрешения на перемещение выше разрешенного предела: к месту проживания Семьи эс Солья, что уже по заявленному согласию готова ее принять.
  
   Он озеро. Белая искрящаяся соляная корка. Предательская. Наступи - и грязная, вонючая ядовитая жижа поглотит с головой. И сомкнется. Таким же блестящим и белым.
  Просто понять, что все... снялась с навигаторской. А полосок на стене - семьдесят шесть. Темно-серых. Сосчитала. Как ни кружись мир и ни иди встречным разворотом.
  
  - Я подам требуемое личное прошение. О личной ответственности и полном уходе. Благодарю, разрешение на перемещение в верхние сектора мне не нужно. Я могу отправить одно послание?
  - Разумеется, можете. Вы понимаете, что я должен буду подвергнуть его полному просмотру?
  - Да. Понимаю.
  
  ...Про тощего далийского мальчика Сьедде, сама Сайви знает - вспомнила не сначала. Среди тех лиц. Кому придется получать по морде больно за ее ошибки. Но было - и ударило. На скорости реагирования. Основная ответственность за неоправданные претензии на статус обладателя Семьи и права - а при раскрытии личных архивов вскроется и та ее мгновенная лихость в местной заштатной учебке - ляжет конечно на сказавшего: на нее, а ей уже - больше - меньше... Но вот то, что парень будет потом расхлебывать всю жизнь - ограничения в месте профессионального применения и перемещения по уровню ответственности... А вот ни хрена. Не будет. Потому что она сделала - и она не допустит.
   Чем жить дальше для Сайви в ее новой жизни получилось раньше - не намного, на малый круг времени - раньше, чем окончание вот этой. Ответ на письмо в далийские дебри немного обогнал полученный ответ на личное прошение. Количество ресурса Сайви оценила... с большей благодарностью, чем тамошний школьный передающий - переславший свою оценку и адресату. Помнится, младшие помогающие удивились: ну не могла не выплеснуть - яркой оценки. Насмешил. "Экономия ресурса". Когда его столько передали. Именно в таком количестве знаков.
  А прошлая жизнь... ну что говорить. Отпустила. Удивительно легко - насколько могла. С правом половинного расхода на необходимые медицинские наблюдения. И с оставленным правом проходить их в восстановительном Башни на Далии. Что немало поддерживало: с восстановительной службой этих далийских дебрей у Сайви не возникало ни малейшего желания знакомиться. Люди восстановительного далийской Башни ожидания оправдали - нужное делали, принимали вовремя, ненужного не спрашивали, лишнего не советовали.
  
  А лохматый Сьедде и правда - ждал. Остальное можно было - и должно - пережить. Трудно, конечно...
  
  ...Небо снилось. Цветным. Всегда. И никому не надо знать, когда она отучилась - открывать глаза за четыре выдоха до общего подъема. Просто снилось.
  А еще, что тоже никому не надо знать - еще один сон ходил следом. Отдельным и тяжелым. Первый раз он на Таркисе в восстановительном был. Такой яркий. На жизнь похожий. Первый выдох - и на двенадцатый раз подумаешь: ты еще там и все еще можно изменить.
   Родной двенадцатый выход, "приемка", последние сигналы проверки выхода, отполированный - на удачу! - ручной сигнал оповещения о выходе, все - время.
  И ответственный техник. Лехта Таэль. "Моя неизбежная система безопасности и дурных знаков". Которого на том вылете не было. Потребовал - его основной долг и ответственность. И во сне Сайви знает, что его там нет. Не должно быть. А он сидит, на вечном своем месте: у передней пары фиксирующих. Смотрит в спину. И говорит: "Не ходи!"
  ...Два выдоха: понять, что не действуешь. Ничего не изменить: было. И еще один: просто знать - тогда, перед последним вылетом - Таэль тоже... казался.
  
  И тогда приснился. Перед последним регулярным обследованием. (После этого... вылета транспорта - что о нем вспоминать? Действовать - она действует.) Там, где Сайви пришлось стоять, вынырнув из общей капсулы обследования, четко отрапортовать о превышении обозначенных допустимых нагрузок и их характере, услышать ожидаемое: зря. А потом смотреть, как сдувает принудительная вентиляция неуставные цветные прядки (... светлые. Льняные, рыжие, желтые. Перышки королька. Я это вижу или только знаю уже? ) на макушке низкорослого ньера медика Рамиро эс Сагра роэ'Фарна айе Вирьен. Пока он непринужденно раскраивает оставшуюся ее жизнь на части. "Я имею все основания предполагать, что для сохранения уровня зрения, достаточного для жизни и безопасности, вам потребуется серьезное восстановительное вмешательство. Которое, к сожалению, восстановительный Службы Защиты Башни Далии пока еще не может обеспечить. Я готов подписать вам направление и разрешение на перемещение к моим коллегам, хорошо вам знакомым, на Таркис".
  И как он - несдержанно - поднимется с места, чтоб поделиться с ней всем удивлением, когда услышит ответ:
  - Ниери Рамиро, я могу отказаться?
  - Конечно можете... Ньера Сайви - но почему?
  ...А - что бы он понимал, ниери... Королек - внутренним именем она только так его и звала. За мелкий рост и удивительную подвижность, за тонкие и сухие руки - как птичьи лапки, за эти цветные прядки, конечно же. За наружу бьющую живучесть ма-аленькой птички, умудрявшейся переживать привычные зимы родного края. Должно быть понимал... что-нибудь. Что-то да делает качественный специалист - гражданский, нехрамовый - еще носящий "айе" при своем месте происхождения, но до тех мест Серединной короны Сайви вот и в лучшие дни было вряд ли добраться - здесь. В свежеприросшем мире, еще не слишком осознающем себя великой и нерушимой... Что делает - вот ее, например, обследует. Неплохо. А остальное - его жизнь и его дело. Вот так же Сайви и ему ответит:
  - Это моя жизнь и мое дело. Мне позволено - не отвечать?
  - Позволено, ньера Сайви. Как и отказаться... Вынужден вам сказать - я повторю это предложение при вашем следующем обязательном визите. И последующих. Полностью принять такое решение противоречит... моим профессиональным правилам.
  И также сдержанно надо будет ему ответить:
  - Принято, ниери Рамиро. Повторяйте.
  
  Что бы он понимал, ниери Королек. Но явно не то, что понимает сама Сайви. На скорости нижнего разворота в выходе на "ленту". Раньше, чем дозвучит предложение. Можно - подсчитать выдохи.
  Серьезное восстановительное вмешательство, по известным Сайви из той жизни данным, в первую очередь, независимо от состояния и желания обратившегося, требует подробного рассмотрения, как и по каким причинам ценный армейский ресурс дошел до нынешнего состояния. Последствия такого рассмотрения она прикидывала один раз. Ей хватило.
  ..."Серебряные листья" летают. Это известно из отрывками доходящей и сюда информации общего передающего. С Таркиса они, правда, не были переведены после показательного смотра. Как может подсчитать Сайви...
  И еще у нее есть время взвесить, что это вторая задача и вторая причина. Сколь она сама стала слабей - и сколь не может себе ответить, каково это будет - войти в свой город, где на ощупь помнишь каждый шаг и все повороты до "летной караулки"... чтоб отчетливо сообразить, что все эти двери для тебя закрыты - и насколько другими стали твои шаги. И назвать себе: да, боится... больше бесцветного мира боится так понять, что жить стало отчетливо нечем. А есть чем... А потом Сайви проговорит про себя: "Не смотри - дни прошлого твоего ушли совсем, только тени лежат на темной воде. И это злые тени". И ответит сама себе - да, Сайви знает. Эти злые тени ее закончившейся жизни не ушли. Они стоят - за ее плечами. Но это ее жизнь и ее тени.
  
  И старшему преподавателю средней медицинской профессиональной Школы на Пустошах бывшая армейская ответит тем же:
  - Это моя жизнь и мое дело.
  - Хорошо, ньера Сайви, - но думать теи-лехта Ллеаннэйр тоже будет быстро.
  И Льеанн не откажется поделиться с Шедди не только бывшим там, в приемной, и сохранившимся в личном архиве. Но и той скоростью мысли. Тем, о чем живой с живым словами не говорят. Но этот маленький, провожающий навсегда свою Наставницу... значит, заслужил - знать и это.
  Это быстро - решить: "А вот на это - я у вас просить разрешения не буду. Но я считаю так должно сделать - и я сделаю. Со всей ответственностью". А дальше - в слова вообще не укладывается и на двоих не делится. Это очень просто уложить в слова: "Тот, кому я принадлежу и кто говорит мной - пожалуйста... помоги".
   (...это просто значительно менее расходно - такой способ смотреть на мир. Который можно - передать другому. Тому, кого собрался учить и вести - просто. Но долго. Требует времени и параллельного воспитания ответственности. Просто - другому... очень трудно. Но тоже - можно...
   А сумеет ли Сайви видеть мир таким, как он тебе привычен - текущим и прозрачным... Ну - тот, кто умел видеть небо, землю и своих людей на развороте летного штурмового в таких показательных полетах - сможет приспособиться.
   Это как раз можно оценить. Пока время стоит и смотрит. Как течет вода. И капает...)
  
   А дальше храмовая остановится и протянет руку. И Сайви не успеет подумать и понять не успеет - когда - протянет в ответ и подставит ладонь.
   Ничего не было. Другое было. Там отчетливо была - капля. Вода. Холодная. Упадет - и впитается. Будет холодно, и голова кружится. Пойдет - вверх - холодными искорками, как по обратному току крови, медленным, колючим - вцепится на выходах "прошивки", искрами - помехами на привычном, обзорном - а Сайви останется стоять еще прямей, чтоб сейчас постыдно не завалиться... Потом... про себя она по-человечески определит, что сморгнет: на двенадцатую выдоха забыла, как у личного внутреннего с обзорными... Только точно будет знать, что закрыла глаза - совсем в привычную темноту, а там внезапно...
  - Синие?.. - очень недоуменно произнесет Сайви, еще не открывая глаз. Когда время встряхнется и потечет снова. На занавеси, к которым стоит лицом. - Тьфу, - откроет глаза, поймет, что ничто никуда не делось и продолжит очень открыто. - Я думала, черные.
  - Грозовые, - вполголоса поправит Льеанн. - С цветами будет странно. Нужна... поправка на слои воды...
  - Это... надолго? - медленно, очень медленно уложит бывшая летная.
  - Если вы захотите - навсегда. Я считаю, удержите, - Льеанн оценит, как смотрит на нее Сайви. Отчетливо смотрит, снова закрыв глаза. - Да, живые - светятся. Если очень надо и через стены. Но... не советую. Это менее расходный вариант... вынужденного зрения. Но более опасный. Практически, вы смотрите не совсем из мира живых. А он, как всякая вода, любит течь. Но я думаю, вы справитесь.
  - Я так понимаю, вы серьезно... превышаете свое разрешенное, теи-лехта? - здесь Сайви уже собирается. И говорит официальным. Требующим.
  - Мне было разрешено, - ровно ответит ей Льеанн. Взвесит и добавит. - Я сочла, что так должно сделать. С полного разрешения моего... командования. Могу сказать - при содействии.
  Бывшая летная обдумывает. Выдох. На очень отчетливый выдох. Куда отчетливей, чем легкий жест, отпущенный потом с ладони. Спрашивает, отправляя жест дальше - за мир живых и мир людей. И Льеанн ответит. Подтвердит.
  - Я вас не просила, лехта, - говорит тогда Сайви эс Солья. Отдельно вот здесь Льеанн заметит: очень... своеобразно выглядит, когда разумный прищуривается с закрытыми глазами. - Но... не могу не признать: я вам очень благодарна. Парня... Шедди - можно считать принятым, я так понимаю?
  - Правильно понимаете.
  - Хорошо. Значит, мне предстоит последнее... должное дело. Для завершения которого мне потребуется смотреть в оба глаза. А лучше в четыре.
  "А она правда талантлива, - течет - отдельная мысль. - Сразу сумела ухватить, что таким зрением могут быть видны - ну смутно, на границе - тени движений. Тех, что не отпустили родиться". Иначе что так перебрасывают пальцы - отдельным, пойманным - вслед за определением "последнее". Чтоб вслед коротко усмехнулась Сайви:
  - Нет, теи-лехта Ллеаннэйр, я собираюсь жить. Долго. Сколько будет отпущено. Интересно посмотреть, как мой бог еще надо мной посмеется.
  
  И это тоже можно - должно - передоверить тому, с кем сейчас Льеанн делится памятью. Даже зная, как старательно, чтоб не было на всхлипе, соберется Шедди:
  - Да. Посмеялся, - и ему не будет ответа.
  А он не запросит. А он отсюда же - из сжатой пружины: не выдать на всхлипе, и все-таки - все равно сбиваясь, совсем - глубоким:
  - Теи-лехта Ллеаннэйр, я... знаю, что вы не знаете. Что не можете мне ответить. Все равно - я вас прошу, скажите. Что это было... недолго. Не... больно. Когда Сайви... - он сбивается. Льеанн поддержит ровным:
  - Ушла от нас совсем. Почему? Как раз могу. Быстро. И... не очень больно.
  Ответить - а голова некстати вспоминает: этот мальчик еще очень недавно боялся. "Файской мистики"... хоть он так бы не сказал. Боялся - что его заколдуют...
  А во взгляде - никакого страха. Внимание. Горе. И требование.
  - Вы... точно это знаете?
  - Я могу это расслышать. Точно, - это можно ему отдать, можно добавить - как говорится в словах. - По воде идут круги, Шедди.
  Даже зная, что сейчас плеснут ладони недолжным, детским жестом: "отдай!" - и только потом Шедди переведет дыхание. Отстраненным. Взрослым:
  - Я хочу знать, как это было. Вы мне сможете это отдать?
  - Да. Смогу. А ты уверен, что сможешь это нести?
  Шедди смотрит в стену. На жаровню. Кладет щепочку, смотрит, как она вспыхивает. И говорит:
  - Да.
  Это вдох и выдох - для Льеанн - подумать. Сначала - что в полный первый звездный разумные могут считаться взрослыми. В полный первый звездный, как показывает профессиональная практика лехта zu-toera и сегодняшняя история Далии разумные умеют умирать. Что ж - они имеют право и знать, как умирают.
  А потом - личное... Можно - научиться работать, глядя на мир через зеркало. Можно, если приходится - ходить на руках и держать кисть пальцами ног... Можно - но раз научившись слышать, как по воде идут круги, как рассказывают посмертные тропы - уже не сумеешь этого забыть. Не прислушиваться - можно. А замри - и слышно, как подходит прилив к вечным каменным ступеням, высокий прилив, лето же; и это очень просто - привычно спросить - и потянуть, услышать, как наматывается на пальцы - след исчезнувшей нити, капли воды... иной раз говорят у Хэрмэн: он мне родня - через ту воду.
  Это просто. При первых профессиональных навыках - просто. Слушать, как на посмертные тропы уходили живые. В срок высокого прилива, при достаточной близости местонахождения, по просьбе другого разумного, при дополнительной связи принятым решением и одной водой - это можно считать, что совсем не расходно. По сравнению с иными просмотрами следовых остатков, особенно давних... Реки жизни текут и в свой срок впадают в море, и по воде идут круги - это все слышно... Если на пути не встает то, что сильней разумных. Защита хорошо раскачанной Башни, например, - что услышишь в таком водовороте? А этого сейчас не думать. Не должно. И нельзя. Сейчас - наматывать на руку - цветным мотком, ткацкой "бабочкой"...
  Пока не накроет. Душной, звенящей от комарья ночью над тем днем Левого Болотного.
  
  Благословенной ночью. Темной - в небо промажешь. Тучи. Зарницы. Гроза будет. За вонючей канавкой, в секторе обзора пятеро. Столпились. С фонарем. Дальнобойным. Идиоты. При таком освещении видят значительно меньше, чем могли бы. И значительно меньше, чем сейчас может Сайви эс Солья. Как решили предоставить преимущество... Пустоглазой. Скорей всего - просто не сопоставляют. Возможностей среднего зрения разумного и возможностей личного внутреннего, по минимальному расходу переведенного на боевой. Плюс... храмового подарка. Также задействованного по максимуму. Можно уже не опасаться... последствий.
  Естественно - не сопоставляют. У пятерых крайне ограниченный опыт. Убивать им было негде научиться.
  Можно - оставшейся двенадцатой долей разумности еще усомниться в намерениях. Слишком... бестолково. Но оставшиеся одиннадцать двенадцатых взвешивают - и говорят: скорей всего.
  "Что ж. Я оценю предоставленное преимущество и позволю им меня сопровождать".
  
   ...Круги по воде. Тени. Голоса.
  - Пришли все-таки. Думала - дом подожжете.
   Слышно. Из темноты за распахнувшейся с визгом дверью. (...где - она?)
   Страшно.
   Из общего - шепотом, еще шепотом - никто пока не решается махнуть через узкую вонючую канавку. Надежная граница. Через которую - молодым ногам - что прыгнуть?
  - Это она Шана сдала, - плеснет - молодой, звонкий, на местном, громко. (...где - она. Ему должно быть видно.) - Она! Стреляй!
  
   Не ошиблась. Шестого не подсчитала. Верх брошенной очистной вышки. Удачная позиция.
   Хлестнет - по бревнам входа, искры щепок, запах. Местное вооружение. Расходующее металл. Не боевое. Охотничье. "Зря не подсчитала. Сейчас исправлю. Полным обзором. Да, сейчас шестой - последний. На этот объект заряда хватит".
  Не бывает настолько бывших армейских, чтоб им было разрешено остаться без личного табельного. Вот поддержание его заряда дальше необходимого минимума - сейчас уже бессмысленный расход ресурса.
  
  ...Где - она? И откуда - этот свистящий негромкий чужой язык звучит как лично в уши?
  - Зря. Ты стрелять не умеешь. Я достаточно тебя вижу, чтоб тебя убить.
  
  ...Луч фонаря метнется - за следом разряда. Раньше, чем то, что было шестым - слишком перегнулся - кувыркнется вниз, ломая сгнившие перила, тяжело - неживым.
  Плеском разойдется.
  Даже залечь толком не догадаются. Да. Досадно. Боятся. Толком убивать не готовы. Не умеют. Уже не научатся. Не позволю.
  ...Искры щепок. Два проникшие... заряда - в кухонную занавеску. Из коры. Шедди мастерил. До того начал, как она приехала навсегда. В мой дом. Наш.
  Их пятеро. Они боятся. Они не умеют убивать. Нетрудно было бы сбежать. Вниз. Через погреб, через выход огородного хранилища - в болота, по ручью...
  Но Сайви эс Солья не хочет бежать. И чтоб они успели научиться - она тоже не хочет. А еще невозможно допустить - теперь - чтобы кто-нибудь когда-нибудь из этих вошел в этот дом...
  "В наш дом. По пределам расстояния... ближе. Идите ближе. Посмотри Господин-Тень вам в глаза каждому лично - а я постараюсь ему в этом помочь - ближе. Ньера Таэри, в этой милости ты не захочешь мне отказать. Должны увидеть. Я иду".
  
  ...тени. Внезапный всполох зарницы, соскользнувший блеск фонаря, позволяющий чужим глазам увидеть. (... чужим. Знает ли Шедди их по именам? ) Пустоглазая есть - вот есть - в дверном проеме. С оружием. Слишком долго - в пределах видимости - с оружием. Слишком: так - что у кого сорвемся первым - пониманием - командой:
  - Все - безоружная. Бей! - этот "кто" первым через канавку и прыгнет. Да. Вот и факел. Первый. Второй. Все пятеро.
  "Четверть до перехода расстояний. Двенадцатая. Извини, я потороплюсь. Время."
  
  ...А теперь заслонить, оборвать: это эхо мальчик Шедди не выдержит. Без длительной тренировки не удержишь: может затянуть - и расходно - как начинаются для живых посмертные тропы. (... и мне не стоило бы так сейчас).
  Льеанн остается прикрыть - и сухо объяснить - на недоуменный, горячий взгляд:
  - Переход всего энергозапаса личного внутреннего на мгновенный выброс. Армейских этому обучают, - не только - армейских, но это она оставит себе. Как и подсчет - действие выбрано бывшим армейским. Без содействующих элементов полевой и более внешнего. Можно предположить, что большую часть поселка не задело. (Потом должно и проверить.) Вряд ли последствия были важны для Сайви эс Солья. И точно не они - важны для Шедди. С которым сейчас это жить...
  
  - Сай...ви, - у Шедди получится выдохнуть. Тяжело. Каменно.
  А дальше - дальше Шедди остается только понимать, как это нести. Дышать. И плакать. Здесь - рядом с огнем и лехта Льеанн. Она большая, теплая, в нее это... можно. Вот так, молча - не спросившись: можно. Уткнуться и плакать. Долго. Очень долго. Все должное время.
   До того, как настанет срок продышать. И сказать словами:
  - Благодарю вас, ниери Ллеаннэйр. Я это донесу, - а что голос снова сорвется на слезы - значит, так должно договаривать. Далеко. В огонь жаровни. Это кажется неправильно по словам - но неправильно здесь уже не бывает. - Er"mei Сайви, я вас очень люблю...и запомню. Идите... хорошо. Только можно... - он собьется во временах - кого спрашивает, живую или ушедшую, - можно я не буду никого убивать? Я не хочу...
  - Можно, Шедди. Я думаю, можно, - говорит теи-лехта Ллеаннэйр, и повторяет - медленно-медленно, текучей тяжелой водой, эхом. - Идите легко, эр"тиер Сайви эс Солья. Я вас запомню.
  Но поперек этого голоса - не сразу - все-таки можно вступить и сказать. Другое. Бывшее живым:
  - Она... оставила звание...
  - Я знаю, Шедди. Боюсь - некоторые звания с живых не снимаются. Что бы они и место в мире ни хотели, - и вода течет. Медленная, тяжелая, нездешняя вода. - И я думаю - я знаю, какой она придет к своему Богу.
  - Льеанн... а можно я буду еще к вам приходить... все это понимать? - спросит тогда, не сразу Шедди. И еще не сразу. - С вами... легче.
  А Льеанн развернет ладонь и возьмет его за руку:
  - Да, я готова помочь тебе научиться это нести и помочь это прожить. Извини, Шедди, я надеюсь... время не сильно в этом помешает.
  
  ***
  ...А время слышало и как караулило слова. Не далее - и малый круг времени не успел просыпаться, как - тихо было, и звонкой дробью отобьют шаги по лестнице, на разлете Айхо протаранит и занавеси личной территории:
  - Ниери Льеанн, вы здесь?
  Оглядится, запнется - двенадцатую выдоха они уставятся с Шедди друг на друга, как столкнувшиеся на одной территории зверьки, Айхо уже и к занавеси соберется отступить, услышит:
  - Да, говори...
  - Там... у ворот какой-то чужой вооруженный, в непонятной военной форме, меня просил - вас позвать.
  "Так, - подхватывают из воздуха пальцы, прежде, чем лечь на плечо. - Извини, Шедди." Спросит Льеанн уже поднимаясь:
  - Айхо, а как это он - тебя попросил?
  - Ну... я с дополнительной подготовки шел, из спального, на занятия, смотрю - у ворот стоит, ну - там же сигналка не работает... окликнул - я перелез, спросил зачем. Я за ворота не пустил. Сказал - будет ждать. - Льеанн смотрит - и Айхо отступает еще на полшага. Вниз смотреть, плитку пола ковырнуть, пробурчать. - Да помню я, что надо... эти... правила безопасности. Но он же совсем один. И вот - обзорные... дежурство тревоги не подняло. Ну... здесь же школа. И вы. Что могло случиться?
  - Все, Айхо, - размеренно отвечает Льеанн. - К сожалению, все. Один вооруженный - это уже много. Айхо, пожалуйста, я тебя... вас - очень прошу соблюдать правила безопасности. Полностью. Сейчас хотя бы частично. Пожалуйста, отправляйтесь в общий зал занятий, - а вслед в доступную местную связь она укладывает тоже вслух. - Тхаио, подойди пожалуйста в общий зал. Возможно, есть большая необходимость, - делает шаг вперед и оглядывается - на застывшего Айхо и так и сидящего Шедди. - Ну - вперед!
  - Вы пойдете? - медленно, запнувшись, спросит Шедди. Встанет.
  - Да. Пока просят...
  - Вы... вернетесь? - не дослушав, задаст он следующий вопрос. Насыщенней.
  - Полагаю, да.
  Шедди покосится на Айхо. Отряхнется. Посмотрит в стену. Отпустит в воздух и назовет вслух:
  - Мне страшно.
  - Я постараюсь что-нибудь с этим сделать. Одна я - это тоже достаточно, - медленно проговорит лехта, задернет занавесь, скомандует. - Марш в общий зал. Оба!
  
  А что там идти - от нынешнего преподавательского корпуса до ворот? Да - стоит и ждет. У забора... который ему немногим выше, чем по пояс. Странная форма - это общий вариант полевой, несколько устаревший: для местных армейских подразделений, только поверх перекрашенный - в зеленое. "Как молодая трава наших свободных полей" - как-то так они определили. В своих - странных - Канонах. Краска не лучшая. Над этой молодой травой явно прошлась засуха.
  Узнаваема не только форма...
  
  Плотный, горячий летний ветер гудит за его спиной в ветвях, подбирает пыль на дороге, треплет - сейчас унесет - нелепые перышки... какого-то из их, видимо, знаков различия и рыжие, совсем не уставные, вихры. Сильный ветер - глухо звякает незакрепленная пряжка о корпус зачехленного... вооружения, тоже местного, что у гостя за спиной. А так чуть-чуть эта пыльного цвета труба в чехле покачивается не от ветра. Гость долго шел. С тяжелым. Может быть, бежал. Вспотел. Ему жарко. Он действительно здесь один. На всем возможном пространстве обзора.
  ...Ветер. Который треплет внутри что-то сухое и пустое - как старые лоскутки.
  
  ...А он все четыре года, что здесь проучился, никогда не умел - отступать и ковырять землю ботинком, как маленький Айхо. А вот сейчас - кажется, отчетливо это сделает.
  Лехта Льеанн заговорит первой. Сорвется - со здешнего, вот как у мелких, когда еще надо как-то заговорить:
  - Ну - здравствуй, Аиль. Это в каком подразделении ты сейчас служишь?
  Только он это накроет - внезапной, удивленной, такой мальчишеской улыбкой:
  - Вы меня еще помните, эйле ниери Льеанн?
  - Да, Аиль. Конечно, я тебя помню.
  
  Конечно, каждого его Бог привел жить единственным - но если бы теи-лехта Ллеаннэйр в годы мира спросили бы, какой он - средний сорлехский далиец? - один из первых выпускников школы на Пустошах, Аиль эс Крейдне айе Далия и его неизменная улыбка вспомнились бы из первых. Коренастый, рыжий, упертый, пожалуй - слишком открытый и в трудном и в радостном... "Живет на всю площадь," - говорил о нем лехта Тайлорн, что и рекомендовал его - в первый еще набор медицинской профессиональной. Упрямый юный уроженец крепкого семейства с дальнего запада озерного края, "где кончается земля и остаются воды" - "Вцепился в меня клещом, - смеялся некогда лехта Тайлорн. - "Научите ли вы меня своему искусству, мастер лекарь и какую плату за это вы сочтете достойным?" А потом еще Тайлорн добавлял, что до сих пор помнит: на местный слово "медтехник" перевести оказалось сложнее, чем школьное - "знания разумного - богатство всей его земли". "А аттестации у этого разумного, - отмахивался он вслед, - ну, были какие-то. Я видел - наверстает".
  И Аиль эс Крейдне айе Далия действительно наверстал. Судя по тому, что можно было от него слышать, он старался и не мог понять, что в загружаемой в него школьной премудрости человеческие знания, а что - "волшебство долгоживущих" - но и не слишком ломал голову, вгрызаясь во все предоставленное с одинаковым упорством... С тем, наверно, с каким его не очень-то и давние предки - топором, плугом, чем там - всяко своими двумя руками превращали эту землю, не слишком-то пригодную для жизни разумных, в место, где можно укореняться, надолго и крепко. Да еще под хорошо перекладывающееся на фаэ присловье, что твоя тяжесть - не дело соседей... Наставник Тайлорн, глядя на своего подопечного, иногда вспоминал: "Там, где зима две трети года ходит, оставшуюся - караулит, без веселья нельзя: первый ветер веревку совьет - повеситься" - но чаще - фразы куда менее мудрые, но более эмоциональные. Упорства ньера Аилю было не занимать, а шло оно во все стороны... Вся школа на Пустошах осознала быстро - с ее преподавательского состава начиная - если бы в перечне ее аттестаций существовали бы награды за проделки различной степени безобидности - Аиль эс Крейдне айе Далия держался бы там в первых из двенадцати... с той же внешней непринужденностью, с какой держался и в иных существующих учебных дисциплинах. Если где-то смеялись так, что стекла звенели - точно проходил Аиль... если где-то в неподходящий срок возникала драка - тоже.
  
  Было что вспомнить о его подвигах и Благовонной Гадюке - то есть, уважаемому преподавателю теи-лехта Ллеаннэйр. И в ее предмете Аиль показывал себя учеником вдумчивым и качественным. В отличие от наставляемого Саайре спрашивать - зачем нужно это знание, он не стал. Напротив - как-то попав в лабораторное хранилище, отвечать за очередную небезопасную проделку, он потянулся, принюхался - и расплескался улыбкой - в глаза не слишком довольному наставнику:
  - Ой, как знакомо. Совсем как у бабки Софки... - чем внимание наставника переключил качественно. Необходимые правила безопасности по обращению с ядовитой местной фауной Аиль, конечно, получил в должном объеме... Но после этого лехта Ллеаннэйр немедленно проявила интерес - возможность пополнить имеющиеся знания о местных лекарственных растениях и их использовании шла в руки сама... А Аиль внимательным и упорным был с малого детства и не отказался приоткрыть перед уважаемым преподавателем личную и семейную историю. Очень... открыто. Интерес преподавателя ему явно был значим.
  Льеанн слушала - и думала, как похожи бывают разумные на таких разных берегах земли. Аиль рассказывал очень узнаваемо: мир его состоял из вполне здравых знаний, не очень здравых поверий и причудливой смеси местных легенд, где больше жили духи и Древний Народ, люди же их обходили и побаивались. Соотношение здравых знаний с остальным было не в их пользу, но отдельные осмысленные зерна нуждались в отлавливании и показательной проверке. Не в последнюю очередь - для здешних наставляемых. Общий набор поверий был примерно схожим, а исследовать растения-легенды куда более интересно. Хотя результат обычно этих маленьких разочаровывает.
  Только разочаровать Аиля - была невыполнимая задача. Он доводил до финала исследование свойств и состава подвернувшегося легендарного растения, иногда выдавал разочарованное: "Эх-х", - когда наглядно убеждался, что спасительное средство от десяти тысяч недугов тянуло разве на слабое мочегонное... И доставал из своей неистощимой емкости с "а почему?" очередной вопрос.
  Их количество не уменьшалось, пусть доступные знания безграничны не были. Помнится, как внезапно и удивительно - и ярко - краснел Аиль, вспыхивал: "А вот про ярутку весеннюю бабка Софка не рассказывала, говорила - рано будет. Вот как женилка окрепнет и укоренится, тогда и скажет". К сожалению Ллеаннэйр, пообщаться с непосредственным источником информации ей уже не случилось: старшая родственница Аиля умерла весной еще до его поступления. Это лехта Льеанн было известно.
  
  (... а лехта Тайлорн не то, чтоб не помнил, просто не счел необходимым держать близко в памяти. Где был весенний день, хмурился на яркое солнце над блестящими от воды гранитными скалами кряжистый, как они, хозяин дома, говорил не ему, старшему специалисту: "Что говорить, господин доктор, от старости лекарств не придумали. А плату возьмите, оскорблять незачем - мы свою честь знаем". И потом, тоже - со старшим поделиться - лехта Тайлорн в сторону и озвучил: "Как сказать. Пока - мало вы живете..."
  В той стороне оказались очень внимательные уши... )
  
  Такого - пожалуй, забудешь. Как ни нелепо сейчас вспоминать. Что-нибудь... характерное. Вроде финальной аттестации его потока по свойствам лекарственных растений и сборам. Где Аиль не выдерживает: вот уже по лицу видно - есть, нашкодил - раньше, чем уважаемый преподаватель поставит пробную чашку с приготовленным отваром на место. Долгий выдох, пока Благовонная Гадюка обводит глазами контрольную аудиторию, сохраняется идеальная - аттестацию ей ставь - тишина. Пока уважаемый преподаватель Ллеаннэйр не заговорит:
  - Неплохо, ньера Аиль. У меня к вам один вопрос. Какое практическое применение вы видите для этой оригинальной смеси слабительного и действенного успокоительного?
  Тишина стоит еще четверть наверно выдоха, пока до молодых голов доходит смысл официального преподавательского. А потом в ней зашуршат, забегают - шепотки, всплески, хотели бы стать смешками, да боязно... Льеанн позволит им побегать и поймает в ладонь. Пока Аиль молчит:
  - Если целью не было подшутить над преподавателем, - оценит Льеанн, - что конечно тоже цель, но...
  - Никогда не привыкну - к этому вашему "зачем"? - в сторону, но совсем лучезарно улыбается Аиль. - Ну... а вот если надо э... исследуемого не очень страшного задержать. Позорно.
  - Довольно узкое применение, не находишь? Кроме того... В целом, сбор составлен качественно и действия учтены. На аттестацию. Но Аиль, я прошу тебя задержаться...
  - И допить остатки, - непрошенно громко вырывается из общего шелеста, бродящего по залу. Так, что ухватит преподаватель. Отреагирует:
  - Нет, - и Благовонная Гадюка тоже улыбается. - Я думаю, ньера Аиль хорошо себе представляет - и вкус и действие. Но для аттестации с отличием, а также для оценки последствий шутки, я прошу вас, ньера Аиль, занять место за ближайшим опытно-исследовательским, и рано или поздно объяснить мне, почему ваш вариант сбора - не лучший для обозначенной вами цели.
  - Вляпался... - отчетливо вслух роняет Аиль, забирает пробную чашку и передвигается на указанное место. Лехта Ллеаннэйр еще потратится ему на подтверждающий жест - прежде чем вызвать следующего: "Да, ты вляпался..."
  Следующее Аиль тоже выпалит вслух. Не сразу. На третьем ответе. Его соученик довольно туго воспроизводил наружное применение не без труда распознанного им ромашкового настоя - и тут прорежется - звонкий голос Аиля:
  - О, так он сблюет же!
  - Отлично, - негромко оценит Льеанн, - молодец, что до этого докопался. Но я не думаю, что этим результатом - особенно так - надо было делиться со всеми коллегами, а? Особенно не отстрелявшими аттестацию. Ты ведь позволишь ньера Шовла договорить?
  Аиль зевает, чуть подчеркнуто, на нем вообще цветным написано, что мог бы - не позволил. Но с эйле ниери Льеанн спорить не будет. Ньера Шовла, впрочем, довольно быстро завершит воспроизведение свойств, вполне достаточно для аттестации - не блестящей, но удовлетворительной для его специализации. Теперь можно и вернуться:
  - Да, Аиль, совершенно верно: в выбранной тобой концентрации, эта естественная защитная реакция возможна.. примерно в трети случаев. Я думала, ты еще обратишь внимание, что успокоительное действие сбора проявится быстрей и значительно эффективней. В любом случае, это обещает дурных и дурнопахнущих последствий, разбираться с которыми точно придется тебе. Учти это.
  Он улыбнется. Широко улыбнется. Чудный рыжий зараза:
  - Угрожаете, эйле ниери Льеанн?
  Можно и вернуть ему улыбку. Нельзя - не вернуть:
  - Предупреждаю. Пока.
  
  ...И стоит эта рыжая зараза, Аиль - из лучших первых выпускников медицинской профессиональной на Пустошах - у ворот своей школы. С малым пехотным штурмовым - вспомнила, как это называется - за плечами. И ветер так отчетливо треплет внутри сухие, пустые лоскутки...
  (... но зачем - ты? )
  Трепыхаться им осталось недолго. Несколько вдохов, нужных, чтобы Аиль вспомнил обращенный к нему вопрос, ответил на первую часть:
  - Вторая пехотная полусотня освободительной гвардии Сорлеха! - а потом со знакомой улыбкой продолжил. - Только я сбежал. Вас защищать...
  Потом "эйле ниери Льеанн" понадобится и еще четверть выдоха. Необходимая, чтоб понять: да - скорей всего это правда.
  
  А ему останется только не пошатнуться - под мгновенно очень тяжелым взглядом лехта Ллеаннэйр. Посмотрит, выдохнет, совсем ровным голосом оценит... как всегда - главное:
  - Значит, придут?
  И чем Аилю ей ответить? - лишней строкой подтвердит жестом, услышит короткое, главное.
  - Сколько и когда? - и тут растеряется:
  - Я точно не знаю, эйле ниери Льеанн. Мы вчера... Кривой поселок заняли. Расположились. Но... идейный предводитель Лоэхмак уже командует. Что от вас надо... очистить территорию. Его послушают.
   А Льеанн взвешивает что-то на ладони, как уважаемый преподаватель - беспомощный ответ. Оценивает. Быстро.
  - Значит, время перевести дыхание у тебя есть. Идешь? - Льеанн толкнет створки ворот - и в спину получится у Аиля тихое.
  - А можно?
  - Необходимо.
  Она не будет смотреть, как объемно бывший ученик оглядывается - точно прозрачная решетка ворот закрывала от него всю знакомую территорию наглухо, и вот только сейчас можно оглядеться... Вспоминать. Глубоко. Он не сразу реагирует на такое... знакомое преподавательское:
  - Аиль, мне понадобится возможно более полная информация. Раскроешься и разрешишь посмотреть - или придется тебя спрашивать?
   Он остановится. Посмотрит на ограду дорожки - тонкие стволики, вкопанные в землю, снимет с куртки прилипшую пушинку - крашенный оранжевый остевой волосок перышка. Знака различия освободительной гвардии.
  - Я... разрешил бы. Но... мы больше недоступны для вашей... системы слежения.
  - Откуда данные?
  Он молчит чуть не дольше, чем позволяет время. Хмурится, припоминает... Говорит неуверенно:
  - Командир Торху Гаэт и идейный предводитель Лоэхмак утверждал...
  Звук - фырканье, смешок, треск чешуек болотной гадюки - будет коротким. Холодным. Как привычные, забытые искорки распознаваемого личного внутреннего, бегущие внутри.
  - Боюсь... они не насрут выше головы - чтоб хоть краешком дотянуться до этих полномочий, - ровно оценит теи-лехта Ллеаннэйр. И снова спросит. - Разрешаешь?
  - Да... - выдохнет Аиль.
   А все-таки привычные для него действия: ответить на запрос личному внутреннему, сморгнуть слезу - отвык, как это делается, на выходах сверлит, подвинуть - Льеанн еще и отчетливо рапортует ему, что из личного архива просматривает. Бережно. Недавнее.
   И, пока она молчит и ведет - Аиль будет смотреть. На петляющие дорожки у учебных корпусов - а наша заросла, новую проложили, изгороди, плетистые яблоньки, мелкие плоды уже пытаются краснеть. И куда ярче сигнала личного внутреннего перед глазами видеть...
  
   Другой, опрометчиво попавшись возвращающемуся с пробудочной пробежки Аилю в столь провоцирующей позе - кверху... опорой устойчивости - чуть не ровно поперек тропинки, протоптанной к спальным корпусам, сильно рисковал бы. Но уважаемому преподавателю отвешивать пинка по заднице, во-первых, невежливо. Во-вторых, у лехтев прекрасная реакция... А в-третьих - интересно же. Остановиться - и:
  - Эйле ниери Льеанн, а что это вы делаете?
  - Светлого утра... ранняя пташка Аиль. Вешки ставлю. О - ты мне поможешь?
  Свой вопрос Аиль решил повторить - и после. Воткнул последний колышек в уже податливую весеннюю землю, и все-таки не понял. В отличие от лехта Ллэаннэйр, что внимательно оценивает получившуюся "веревочку", считает что-то на пальцах.
  - Эйле ниери, а я могу спросить - зачем это?
  - Можешь. Размечаю, где вы зимой ходили. Рассчитываю, как прокладывать дорожки и как продолжать разбивать сад. Понятно?
  Аиль задумается - колышки с веревочкой как по волшебству перестанут напоминать ловушку под ноги, только дурацкую, потому что слишком заметную, и действительно отчетливо сложатся в контур дорожки. Повторяющей один в один ту тропинку до самых спальных корпусов, которой не один раз бегал. Но как всегда у них - за одним понятным прорастает еще более непонятное.
  - Надо у местных спросить, чем здесь дорожки укрепляют, - задумчиво, как для себя говорила Льеанн. - Камня-то тут мало.
  Аиль поторопится ответить:
  - Бревнышками. Я видел, - потом переступит с ноги на ногу и спросит. - Эйле ниери Льеанн, я могу вам задать... неприятный вопрос?
   Лехта посмотрит. Улыбнется выжидающе. Протянет руку:
  - Давай, - легко еще, - Емкость-с-"почему?"
  - Ну... это не "почему". Я был уверен, что у вас... ну это - человек задуман соблюдать порядок. Вон, положили тебе дорожку под прямым углом, - кивает Аиль в сторону входа спального корпуса, - по ней и ходи...
  - А ходишь ты все равно по тропинке наискосок... и небось еще в окно, а?
  - Ну, - мгновенно улыбается Аиль, - когда надо поспешить, тогда и в окно, да. Так удобней...
  А наставница Ллеаннэйр тоже улыбается. Ярко - делится - словно ты долго ошибался в поисках верного ответа - и наконец его обнаружил.
  - Ты сам себе ответил на свой вопрос. Так удобней. То, что живет до нас - и будет после нас очень редко течет строго по прямой... и наверно, оно зачем-то это делает. Как соблюдать порядок, в котором ему жить, любой разумный понимает долго и непросто. Этому лучше учиться в разумной и в разумной мере свободной обстановке. А учить в ней же ресурсоэкономнее. Пример нужен?
  - Ну...
  Она отряхивает руки, идет к опорным изгородям, легкими жестами проверяет, как держатся за прутики тонкие веточки плетистых яблонь, осенние саженцы:
  - Что думает уважаемый преподаватель лехта Льеанн, поднявшись до утреннего поворота кругов, чтобы проложить дорожку? По правде, более интересное. Но, предположим, у меня был выдох взвесить - что мне проще. Оценить предпочитаемый нашими наставляемыми способ перемещения или пытаться зачем-то научить их не нырять в окно нижнего зала и ходить исключительно по мощеной загогулине, которая длиннее тропинки примерно на... ты бегал, ты знаешь?
  - Извините, ниери Льеанн, я не сравнивал, - улыбается Аиль. - Я по правде... ей и не бегал. Каменной.
  - Хорошо. Будем считать выдохов сто, а там на малый круг подойдет. Значит, считаю: для этого мне придется как минимум озаботиться... клумбой, а лучше чем-нибудь неудобным, колючим под окном, достаточно плотным, такими же изгородями, подумать, что будет расти на участке и как туда проходить мне самой и тем, кто будет работать. Квадрат колючих кустов - это бездарное использование территории... А главное - это придется повторять: ох - каждый год, каждую весну - штатно, и когда придется - обновлять кусты, перекапывать тропинку, высаживать новое и новое... Потому что новые выученики, решившие сократить дорогу, обязательно будут. А можно просто попросить их помочь проложить дорожку. Просто здесь действительно удобно ходить. Ну - Аиль, какой способ я найду более экономным?
  Он отцепляется от прутика той же изгороди, ерошит загривок:
  - Но нас же надо учить?
  - Учить... я предпочту другими способами. Я вижу, как хорошо легла эта дорожка. Здесь будет красивый сад. Ты мне поможешь?
  - Ну...
  - Ну раз ты мне так удачно подвернулся... - улыбается. Проверит опоры на прочность. - А человека для установленного порядка, конечно, можно сделать. Воспитать. С приложением ресурса и разумных усилий. Примерно схожих с трудом людей, которым было так удобнее снимать с мелких осенних яблонь их плоды.
  - Это яблони? - удивленно спросит Аиль.
  - Плетистые. Вот смотрю - приживутся ли. Можно, только что с ними будет, если я оставлю их без заботы? Рухнут. И высохнут. Можно - вырастить так человека. Но взявшемуся придется думать - а он сможет... каждый день и срок всей своей жизни обеспечивать человеку тот порядок, для которого он выращен. А жизнь разумных быстрей и переменчивей - самой странной жизни дерева, - улыбнется Льеанн. - Я вот лично - не возьмусь... Меня не хватит, - ладонь еще взвесит очень малое количество. И не скоро уроженец дальних озерных краев Сорлеха оценит, что продолжает Наставница Льеанн. - Очень немногих Тот, кто Выше поставил быть и нести его волю так, как ему удобней. И по их собственному запросу. Есть, конечно, еще один способ вырастить человека... в порядке. Корабельные сосны тянутся вверх - потому что у них мало еды и им тесно. Но люди в данных условиях способны выдать самые разнообразные - и не самые достойные результаты. Так что я предпочту вырастить здесь хороший сад. Где очень на месте ваша дорожка...
  - Да, эйле ниери Льеанн, - отзовется Аиль, - я вам помогу...
  
   И вот здесь, сейчас - ему странно смотреть - странно, что в голове оно отдается эхом. Пока теи-лехта Ллеаннэйр отпускает - с просмотра личного внутреннего:
  - Скажи, Аиль, а... "идейный предводитель" - это такое... звание?
  - Да... наверно звание, - отзывается он. - Он к нашему командующему сверху пришел. От самого истока гвардии. Он... специально для того, чтоб мы не забывали, кто мы такие и за что мы взялись.
  - И первое, что придумала независимая армия - это завела себе нравственников, - отстраненно, как временем легенд, говорит Льеанн. Им же и продолжает. - Неизменно паршивого качества. Я правильно понимаю, нападение сюда... его инициатива?
  - Ну... да, - отчетливо, глубоко теряется этот... голова привычно думает "мальчик".
  
   Остальное голова тоже обдумывает. Но уже не скажешь - привычно. М-да, армия. "Гвардия". Полусотня - числом тоже не более тридцати пяти человек. Техника? Один десантный катер. Что скорей всего останется памятником в занятом поселке. И так вплоть до прихода Легиона. Потому что ладно боезапаса - внешнего топлива в этих краях Сорлеха для армейской техники найти крайне сложно. А живой силой, способной держать катер на личном ресурсе и сохранять при этом способность функционировать, "Вторая пехотная полусотня освободительной гвардии Сорлеха " не располагает. Вооружение? Мальчик Аиль считается среди них тяжелой штурмовой единицей. Одной из трех.
  Он там еще и не самый младший, наш бывший наставляемый Аиль. Те, кто самые старшие... Здесь очень специфические нравственники.
  Мда. Армия. Нам хватит. Как показывает опыт Озерных, нам полностью хватит. Они страшнее. В общем разумные люди. Недавно сообразившие, что им зачем-то можно убивать. На ходу соображающие, кого и зачем. Профессиональные войска приходят потом. Покарать виновных или добить оставшихся. В зависимости от того, чьи придут раньше.
  Хорошо, у нас есть опыт. По крайней мере, мы знаем, что так может быть и что именно может. Это наши люди, живущие в нашей тени. Мы должны сделать, чтоб этого не было.
  Страшно.
  Наши люди и их дети. И вот этот тоже...
  
  Пока дошли до центрального корпуса, пока смотрит Аиль - рябиновые кисточки еще рыжие, еще лето... (А в ушах звенит отдельным: "А какое дерево у вас принято сажать у входа?" - немедленно интересуется эйле ниери Льеанн - давно, в самом начале школы, и надо поторопиться, улыбнуться, успеть ответить ей: "Рябину! Чтоб чужие люди не прошли".)
  - Как ты уже вырос, - это срывается у Аиля вслух. - Я ж этого помогал сажать, правого?
  Льеанн согласится жестом. Думает она далеко. Видно. Только на нее взглянуть - и вслед сорвется. Полным выплеском:
  - Змеи полночные! И как меня по голове ошарашило: это ж мои по вам стрелять пойдут. Сюда. И не остановлю.
  
  ...Саайре помнит, что первым поймал как раз это "стрелять". И да - испугался. Сидел в лабораторной, решал поставленную эйли ниери Твираном задачу, впихивал в общие свойства работы стерилизатора невпихуемый никак режим экономного функционирования, получил сигнал вернуться в общий зал, пришел... Поймал там Айхо, услышал случившееся... Ой, хорошо раскачался между требованием соблюдать правила и тревогой, второй сотни выдохов не выдержал и выскользнул за дверь. Наверно, и наружу пошел бы, но не понадобилось. Нарвался близко, у входа.
  Как раз услышал, как говорит это Аиль... Этот тоже его узнал сразу. Вслед - легко рукой машет - что: "Привет, Саайре, и ты здесь?"
  А Льеанн продолжает разговор:
  - А пытался?
  - Я? Да... Говорил, кто вы, ну - и что нельзя, школа же, дети. Я... правильно уверен был, что всех не разобрали? И что вы меня учили, говорил же. А он, ну, ньера Лоэхмак... - Аиль запнется, улыбнется в сторону. - Вот бы он разозлился. На "ньера". - И продолжает. - Он говорил, что все принесенные знания врага принадлежат нам. И пригодятся, чтоб очистить от врага нашу землю. А... таких врагов можно только ликвидировать. - "Лестно..." - взвешивает вполголоса лехта Льеанн, а Аиль говорит дальше. - А мягкотелых паникеров, не понимающих великой задачи, тех в военное время полагается сразу расстреливать... - оглядывается - на мелкий, для себя, жест лехта Льеанн и говорит звонче. - Щаз, очень я испугался. Он стрелять-то не очень умеет, я видел. Я не потому сбежал, правда.
  - Стрелял бы скорей всего не он, - отзовется Льеанн. - Да, Аиль - я тебе верю.
  Это не вовремя - на это наверняка нет времени - именно здесь, сейчас, на пороге Школы, на подъеме, в коридоре, где только слишком пусто и бродит эхо, а так - совсем ничего не изменилось. И то, что подкатывает к горлу, становится словами. Лишними, некстати - не удержать:
  - Мы как на разных языках говорили. А я вроде речь Сорлеха хорошо так знаю, - разводит руками Аиль, запинается, получается вслед. - Он вообще хорошо говорит, предводитель Лоэхмак. Что вроде все правильно становится. В жизни. Но как про вас заговорит... Он мне раньше отвечал. Что вы все лжете и вы специально. Что вы... лехтев для того и существуете здесь. И вообще. Чтоб сбивать нас с толку. Чтоб так нас учить... чтоб мы забыли, какие мы, и стали вашими. Чтоб нас вообще не было. Я только так красиво не умею, извините.
  Пройти им остается недолго. Вот сейчас поворот, ступеньки, и уже резные деревянные двери общего зала. Оттуда уже шуршит - неразборчиво - негромкими голосами. Но Льеанн останавливается. Совершенно наставническим, отчетливо - Аилю, замершему чуть поотдаль Саайре, стенам:
  - Я хочу, чтоб ты это знал сейчас, Аиль. Он говорит правду. Я понимаю, ньера Лоэхмак Канон цитирует. "На новую землю лехтев приходят для того, чтобы соединить дорогу людей этой земли с дорогой народа государя". Мы действительно это делаем. Это... часть долга. Часть задачи "каждый вдох и выдох напоминать разумным, что небо никогда не отворачивается и Бог всегда слышит своих людей - когда это требуется миру и когда это надо людям".
  - Эйле ниери Льеанн, вы меня учили, - он перебивает. Он угрюмо укладывает слова - ничуть не менее увесисто, чем это иной раз получалось у уважаемого преподавателя.
   Тогда Льеанн молча делает оставшиеся шаги и толкает двери. Оборачивается с жестом: "Проходи".
  
   На них, в дверях, вдвоем - смотрят. Все собравшиеся. И тишина держится долго. Несколько выдохов. Так, что совсем удивленное: "И это все?" - Аиля слышно там каждому. Ему ответят. Незаметный лехта Тхаио проявится - откуда-то из угла:
  - Еще ньера Шевка. Спит в "дежурке". Тревога его не будит, сигнал притушен.
  - Понятно, - вслух отзовется негромкому голосу Тхаио лехта Льеанн. - Тхаио, я развернула полные обзорные. Крайне необходимо. Себе я доверяю больше.
  - Хорошо. Я помогу тебе их держать, - отвечает он - внезапно совсем не официальным.
  
  Мир трескался. Из угла, где остановился Саайре - скользнул за ними в двери и так застыл - глазами видно было, как одновременно живут себя три слоя, три осколка. Здесь, рядом, отдельно. Как перебрасывается чем-то с лехта Тхаио лехта Льеанн, явно же разговаривают - видно, искорками, плеском жестов, как присоединяются к ним остальные взрослые... Как это все пытаются понять наставляемые Школы, тоже в общем молча - редко пройдет шепоток - пока Льеанн им говорит - отдельно: "Я очень вас прошу - теперь полностью соблюдать инструкцию по безопасности. На нас могут... напасть - и нам понадобится действовать быстро".
  
  Третьим, совсем отдельным, в дверях стоит Аиль - смотрит на все это, считает что-то на пальцах, медленно, встряхивается. Не хочет, но словами получается, яркое:
  - Не могу... Ну не могу я, чтобы так, - это там, дальше он говорит. - Вот я и сбежал. Вас защищать. Вы меня учили, я знаю, что вы... хорошие, - и улыбается получившемуся детскому. И наверно тоже знает, что его голос начинает склеивать мир из частей обратно.
  А завершает - подхвативший голос. Негромкий, мягкий, поначалу привычно формальный:
  - Рад приветствовать вас в этом доме, ньера Аиль эс Крейдне. Очень рад. Думаю, пока вы можете оставить свое оружие, - и на этом Аиль осознает: да, можно распрямить пальцы (... и когда я успел так стинуть ремень? ), снять на руку "Крошку"... - Ее же можно поставить? - Аилю остается еще выдохнуть, мысль за шиворот поймать: "А ниери Тхаио "Крошку" тоже на "она" зовет" - и выплеснуть... Ну - вот доперло:
  - Ниери Тхаио, и вы здесь?
  - Это несколько менее удивительно, чем то, что здесь есть ты, правда? Я понимаю, ты не забыл как печь хлеб, наставляемый Аиль?
  ...А чужой военный, на которого смотрит мелкотня, вроде Айхо, и не понимает - только страшно, смотрит в потолок, припоминает, и снова - все-таки расплывается в улыбке - на слова работника обеденного блока, который во-первых - говорит, а во-вторых говорит странное:
  - Да, мастер Тхаио - не забыл.
  
  Рослый Шовла эс Риданн айе Далия, тот самый, что на аттестации по свойствам лекарственных растений вымучивал из себя про свойства ромашкового настоя, под шуточки Аиля попадал нередко - все время обучения. Белоголовый малоразговорчивый северянин - он еще говорил на фаэ поначалу с невероятным акцентом - отличался способностью глубоко задумываться в любое время, отрешаясь от всего окружающего. И за обеденным столом тоже...
  Что в один из дней и не упустил заметить Аиль. Оценил, как Дылда Шовла взирает в тарелку горячей похлебки, пытаясь разглядеть там то ли разгадку вечной жизни, то ли итоговую формулу, которую перед обедом потребовал найти эйле ниери Твиран эс Фаруд айе Таркис, местный преподаватель свойств и превращений веществ, а также навыков скорой восстановительной. Долго. Быстроежка Аиль уже гущу со дна дошкрябывал. И значит время есть: на выдох задуматься, на второй - отщипнуть от лежащей на столе лепешки, скатать шарик и метким щелчком отправить этот снарял в наморщенный лоб "мыслителю". Пока тот ошарашенно оглядится, пока обнаружит наличие мира, тарелки, оценит характеристики потревожившего его объекта - Аиль уже с отстраненным видом будет доедать похлебку... приберегая под ободком тарелки пару-другую хлебных "ядер", слепленных про запас.
  Но несмотря на все шуточки Аиля, они крепко приятельствовали с самого первого дня в Школе. У Дылды Шовлы "лишнего эмоционального ресурса", как сказали бы наставники, на то, чтоб обижаться, не водилось. А вот на то, чтоб точно определить цель, составляющие снаряда, и загрести хлебного мякиша уже себе... Щепоть у этого здоровяка немаленькая, катышек получится тоже, объемным. Только необходимый момент неожиданности принадлежит явно не ему... Аиль в нужный момент увернется и хлебное "ядро" просвистит мимо, в проход между столами обеденного зала. И найдет там совсем нежеланную... совсем неожиданную цель.
  
  Как внезапно умеют проявляться здешние наставники - оба себе представляли. Но этот, незнакомый и незаметный - все в общем знали, что он здесь есть, но кто на него-то внимание обращал - проделал это куда отчетливей. Работник кухонного блока. Что он - мастер Тхаио Аилю пока еще совсем не известно.
  Этого... мелкого кухонного немого внезапно становится очень... много. И очень заметно. Как он проходит - отчетливо мимо всех столов, где постепенно, отдельно, повисает тишина... Подбирает с пола хлебный катышек и кланяется - очень низким, просительным, с высокой степенью уважения. То, что он умеет говорить, обеденная зала принимает уже в глубокой тишине:
  - Извините, пожалуйста, - также отчетливо мимо - высшему - говорит мастер Тхаио.
  ...И очень страшно. Как если бы кто-то - что-то - вещь, по умолчанию привычная, как умывальник, или емкость для одежды, какую открываешь, не глядя, - внезапно ожила и пошла на тебя, командуя, как несомненно имеющий право:
  - Ньера Шовла, встаньте, пожалуйста, из-за стола. И вы, ньера Аиль, тоже. Я требую от вас покинуть обеденный зал.
  То есть - так страшно, что необходимо, приподнимаясь, собрать губы в улыбку:
  - Доесть-то можно?
  - Нет, ньера Аиль. Сожалею, но нельзя. Еще не умеете. Завтра, в начале первого рассветного круга я вас жду. У входа в кухонный блок. Чтоб предоставить вам возможность получить должные знания. Уходите.
   В другой бы срок Аиль, пожалуй, посмеялся. А тут... даже и удивленное: "И... что это было? Он что думает - мы есть не умеем?" - спросил куда-то в пространство не он, а тугодум Шовла, уже выйдя на крыльцо. Он же и вывод сделал: "Безумный какой-то..."
   Аиль не мог сказать - безумный или нет, но... Это было: за незаметным кухонным странным шло - текло - что-то... Сильное, страшное и неотвратимое. Как прилив. А возможно, куда более ощутимой причиной тому, что ранним предрассветным утром он в точный срок встал у двери кухонного блока стало то, что на ужин их так и не пустили. "По личной просьбе мастера Тхаио - пока не научитесь". Аиль, правда, утверждал, что с боку на бок всю ночь до того рассвета вертеться его заставляло любопытство - куда большее голода. "Кто он такой, что его так слушаются?"
  Ответа на этот вопрос он правда так и не получил.
  
  Странный кухонный работник встретил их у входа, молча провел внутрь, молча же показал: "Спускайтесь". Аиль, вспоминая, еще улыбнется: было так, не совсем по-настоящему, сказочно - а страшно. Все-таки вел хоть и в чистый, выбеленный - и пахло вкусно - а все одно подвал. Низкий такой. Сводчатый.
  А спустившись - удивился того больше.
  
  Комнатка - светлая, теплая, небольшая. В ней, с двух сторон дополненная понятными деревянными скамьями малопонятная... конструкция. Аиль ее сначала чуть не за беседку благодарственных принял. Только на новый выдох задумался, зачем тогда ручка наверху и эти... деревянные желоба - сверху и снизу, от опорного ящика. Темное-темное дерево, скосом внутрь держит на себе камень. Камень на камне. Круглые. Большие. Верхний деревянный "сток" этот странный кухонный первым движением приоткроет. До слов. Потом остановился, показал на конструкцию и наконец-то подал голос:
  - Вот жернова. Зерно здесь. Начинайте.
  - Что - начинать? - не поняли оба, но вслух это выдаст Шовла. Странный кухонный работни молча сядет на низкую скамеечку рядом, пригласит жестом - наблюдать и понимать присевшего напротив Аиля. И возьмется за рукоятку... Камень заворочается, под ним защелкает, затрещит, проснется ритм - безвременный и глуховатый, потечет из "стока", ныряя в глубину ящика - серое, легкое... "Понял? - в ритме звука спросит жест лехта Тхаио. Получит согласие, подтолкнет рукоятку. - Продолжай".
  Это будет тяжело. Камень, очень тяжелый вращающийся камень, попадающий в ритм в руках Тхаио - и так дурацки тяжелый при попытке провернуть его вот так, сейчас... Под который течет - светлое, хрусткое как песок зерно, и становится - да, правильно - это... мука... странная. Только понял - ему и подтвердили:
  - А зачем я должен садиться и это понимать? - Дылду Шовлу непонятная ситуация явно... раздражала больше.
  - Потому что сегодня это рано или поздно станет тем хлебом, который вам должно есть, ньера Шовла. Я не думаю, что за этот день у вас получится что-то достойное предъявления вашим соученикам. Садитесь.
  Это было просто и тяжело - как приливная волна. Понял, видимо, и Дылда - потому что сел, забрал у Аиля рукоять...
  Но в этот день молчун Шовла эс Риданн на слова тратился гораздо больше. На лишние слова. Вполне понятные. На новый раз, утирая пот, он возмутился, когда осознал, как незаметно обошло их время, приближаясь к третьему послерассветному кругу. Выпрямился. Потянулся и высказался. Что ладно - завтрак, но нам пора быть на занятиях. "Сожалею, ньера Шовла, вам должно быть здесь. Пока вы не завершите эту практику достижением необходимых навыков", - отвечал ему Тхаио, оказывалось, что в сроки крайнего раздражения Дылда берется воспроизводить официальный фаэ, и поначалу метко: поглядядит оценивающе на вращаемые Аилем каменюги и выстрелит:
  - Я был... другого мнения о необходимых предметах моей специализации.
  - Вы были абсолютно правы, ньера Шовла. Но мы рассчитывали на определенный уровень подготовки. Предполагающий качественное усвоение должных навыков. Вам придется наверстывать часть элементарной программы. По общему решению преподавательского состава.
  - Это... каменюги ворочать - необходимая... часть? - долго на официальном Шовла не удерживается и срывается очень громко.
  - Нет. Оценка вложенного в работу невосполнимого ресурса и соответственное отношение. Я считаю, это удачный практикум. Садитесь.
  Тогда только Шовла привычно глубоко задумался. И под это снова сел.
  
  "А я пропал, - улыбался потом Аиль. - Меня как заворожили". Каменюги эти, шелест и треск рассыпающегося зерна, никак не достижимый, но засевший в уши ритм "примера работы" мастера Тхаио... "Плечи у меня точно заныли ему в ритм. Но это я не сразу понял... - мог сказать Аиль. - Оно так интересно... превращается. Я ж в жизни - что как зерно становится мукой, я хлеб только на столе на блюде дома-то видел. Нарезанным".
  
  А вот месить тесто сначала больше понравилось Шовле. Переворачивать, мять кулаками, всей ладонью, уже не ворчать - сил нет - на взлетающую белой пылью муку - она везде, на то, что прилипает к пальцам, уговаривать, смешивать - муку, воду, пока запыхтят, задышат, отстанут от пальцев...
  По правде, в тот первый день так себе лепешка получилась. Еще раз - "по правде" самым вкусным в тот день самостоятельного приготовления еды была полуденная каша Тхаио.
  
  "А еще я понял", - знал про себя Аиль. Не сразу. Будет день и еще день. Кончится тот первый, когда вечером уже расстанется с ними Тхаио той же фразой: "Приходите в начале первого рассветного круга" - и снова выступает Дылда. Дурацким: "А если я пожалуюсь?" - "Вам разрешено, ньера Шовла, - отзовется Тхаио. - Вы можете попробовать". И Шовла попробовал же. Тем же вечером, глубоко уже под ночные круги. Чтоб, вернувшись, ввалиться на личную спальную территорию Аиля. С - не по сроку ночи - громким:
  - Нет, они там все чокнутые!
  - А? - сонно спросит Аиль, чуть приоткрыв глаза.
  - "У вас два выхода: терпеливо окончить спецкурс и понять, зачем он вам нужен - или покинуть это место обязательного образования с соответственной аттестацией, - с выражением процитирует Дылда, и у него опять получится довольно четкий официальный. - И мне придется разрешить ниери Тхаио-таи считать, что вы сознательно оскорбили еду и работу. А вы рано или поздно вырастете - настолько, чтоб ответить". Каково, а? Психи.
  - Угу. Психи, - кажется, согласится Аиль, повернется на другой бок и провалится в сон. Очень спать хотелось.
  А еще он запомнил совсем не к нему обращенный голос Тхаио. Того, первого дня. За тихим и отстраненным: "На завтрак вы наработали. Можете передохнуть". Он раскрывает емкость, куда сбегает по стоку - серое, мука, смотрит на верхний, оставшийся в "воронке" сита слой, ссыпает его в емкость хранения - очень экономными и осторожными движениями - и продолжает говорить: "С этим тоже можно печь хлеб. И это едят. Но обычно - не разумные. Разумным - если только совсем плохо". Так... говорит - что-то ощутимое входит спицей под дыхательное яблочко...Что надо снова сесть - туда, к рукоятке, чтоб так не мешалось... А он посмотрит и продолжит: "Сделать сегодня себе завтрак вы еще не сумеете. Сегодня объясню. Вкус - результатов работы".
  И это было вкусно. Так, что в третий день, взявшись учиться, как делают завтрак, только удивляться мог Аиль. Чтобы едва ли не первый раз за этот "спецпрактикум" - редкий случай - посмотреть и спросить:
  - Ниери... это всего-то только зерно и вода? А почему у вас тогда так вкусно получается?
  - Зерно, вода и мед, - уточнит мастер. - А также внимание и уважение к своей работе. Пробуйте.
  
  В этот день ниери Тхаио с ними заговорит. Долго. И интересно. Про хлеб. Про то, как еще до времен легенд люди придумывали. Его - и как его делать. Как непросто они додумывались до жерновов, и потом долго выбирали, кто бы это за них крутил.
  Помнит Аиль и как попутно ворчит Шовла:
  - А сейчас-то нам зачем? Если придумали... мельницу, да - автоматическую?
  - Придумали. И она здесь есть, - ровно отзывается Тхаио. - Как с ней обращаться, я вам тоже покажу. Думаю, через день. Надеюсь, на то, чтоб оценить вложение ресурса вам потребуется меньше времени, чем разумным людям в целом?
  ...Про хлеб, про его состав, про то, почему хлеб получается таким, что делает хлеб хлебом и как происходящее можно расписать знаками - науки свойств и превращений веществ. Что еще можно сделать из зерна и как это получается. О правилах безопасного обращения с зерном и мукой - и когда они становятся куда опасней... даже взрывчатки. А еще как можно делать хлеб и похожее на хлеб, если нужного зерна нет, и какие недостатки будут у получившегося продукта. Снова Шовла интересуется, когда ниери... наставник описывает лепешки с добавлением чего-то там, что находится под корой соснового дерева, - брр, даже на звук во рту горько:
  - Скажите, а вы это... ели?
  - Пробовал. Готовить и есть, - также мягко отвечает Тхаио. - Не самая трудная еда. Но затратная в приготовлении и хуже хранится.
  ...И там - слово за слово - о том, как переходила эта работа в степени значимости - от права владетеля земли до рабской, как становился статусным чистый, просеянный хлеб, и как выясняли потом, что не все, отсеянное из муки - что зовут шелухой, отрубями, должно считать лишним мусором. "Говорят, хлеб, содержащий зародышевую оболочку и прочее передает жизненные силы ростка. Насколько я знаю, это изучалось, но в точности не доказано. А вот просраться - и на бытовом уровне доказано - помогает", - голос очень странного наставника не меняется, только вот можно выдохнуть, несмотря на то, что спину и руки опять сводит... И чуть ошалело понять: он шутит. Все будет хорошо.
  А под конец рассказа ниери Тхаио оценит содержимое мучного ящика и оценит. Что хорошо работали - сегодня и вашим соученикам на обеденный хлеб хватит.
  
  Им оставалось три дня до знакомства с современной автоматической мельницей и тем, как она работает. И еще три - почти под круг дней прошло - как порядком подзабытый ими обеденный зал Школы на Пустошах снова затих. Тхаио-таи опять... проявился там отчетливо. Ровно перед традиционным началом обеда - словами благодарности за еду. И не один, а с двумя помощниками. Слышно, кажется, было и за дальним местом стола старших - его отчетливое и негромкое:
  - Ваш сегодняшний хлеб готовили ньера Аиль и ньера Шовла. Пожалуйста, поблагодарите их, они заслужили, - и потом, тише, пока обеденный зал утонет в плеске, в котором не без труда угадываются ритуальные слова благодарности... и много чего еще разнообразного, Тхаио добавит. - Садитесь - на свои места. Теперь вы полностью знаете, как делают хлеб. И сделали сами. Можете попробовать его... оскорбительно расходовать. Если хотите.
   Аиль и Шовла переглянутся. Но Дылда, снова становясь молчуном, только рукой махнет, нет, мол... А Аиль вернет взгляд. На Тхаио. Убедится, что тот поймал и не отпустит. А дальше все просто: надо сесть на свое место. Отщипнуть от куска лепешки. Выцепить мякиш, скатать в шарик, подержать... - а потом закинуть в рот и разжевать:
  - А вкусно получилось...
   Мастер Тхаио-таи, все так и непонятный, долго оставался заметным. Держал что-то на ладони, взвешивал... И, кажется, улыбался.
  
   ...Правда, это Шовла, дня через два, в привычные утренние круги остановился у двери кухонного блока И долго переминался с ноги на ногу, пока ему не открыли.
  - Светлого утра, ньера Шовла, - не иначе, он долго еще смотрел над головой мастера Тхаио и думал... Дождался, пока тот задаст вопрос. - Я могу вас спросить, зачем вы пришли?
  - Привык, - по глубокой задумчивости, первым Шовла ляпнул самое нелепое. Потом набрал воздуха и попытался собрать словами. - Ниери Тхаио-таи... а можно я у вас буду учиться дальше? Как это делают... я найду время. Я хочу это уметь... - он долго будет сбиваться со слов, Тхаио придется очень подчеркнуто повторять жест - того самого первого утра знакомства: "Проходи".
   Это Шовла эс Риданн айе Далия будет помнить. И как в то первое утро остановится на ступеньках, что Тхаио легко подтолкнет его в спину - благословляющим жестом: "Сегодня вам уже должно быть на занятиях", - и как неловко получится у него в ответ: "У вас хорошо. Думать спокойно". - "Да, - ровно отзовется ему эйле ниери Тхаио-таи. - Приходи".
  И он же, потом, не на первую долю года этого дополнительного обучения - мастер Тхаио учил его сладости печь, сытные, к Somilat - остановится у знакомой лесенки, ведущей вниз, к хранилищу и к жерновам, задумается, привычным объемным порядком спросит разрешения задать вопрос, получит это разрешение, наберет воздуха:
  - Ниери Тхаио-таи, а зачем ручные жернова стоят сейчас и здесь? К нам есть поставки, есть эта... автоматическая мельница? - он торопился, обосновывал вопрос. А мастер Тхаио смотрел и ждал:
  - У меня есть три причины. Первая - мне никто не обещал, что здесь постоянно будут эти поставки и работающий генератор. А тех, кто здесь есть, кормить я должен - и хлеб на столе должен быть. Вторая - у корней мира, его вещей и людей была не автоматическая мельница. А жернова. Мне бывает необходимо и спокойно думать ближе к корням, - потом мастер Тхаио задумается. Не очень надолго. И наставляемый Шовла уже будет понимать, что ему передадут вслед за легким взвешивающим жестом. - Мои старшие родичи, для которых эта работа была необходимостью, меня вряд ли поняли бы - но мне так слышнее. А третья... вы имели возможность оценить их рабочую способность в деле обучения?
  Там Шовла как раз увидел четко - странный кухонный мастер Тхаио очень хорошо умеет улыбаться.
  
   ...А Аиль стоял в общем зале школы на Пустошах и вспоминал. Яркое. Мокрое.
   Над безымянными скальниками Верхних Болот под второй десяток дней висит дождь, от которого промокает, кажется, и полевая форма. Сыростью пахнет оборонительная линия бывшей ресурной второй транспортной базы Сорлеха, которую этот второй десяток дней держит их подразделение. Сыростью пахнут подземные помещения личного состава, недавно - склады... где, между сомнительной возможностью поспать и согреться перекидываются не вселяющими уверенности фразами. Про то, которое из окончательно независимых формирований, в просторечии - банд - решит попробовать воспользоваться невосстановимыми ресурсами, с мирных времен задержавшихся на второй транспортной. В первую очередь топливом, возможно - запасом продуктов, возможно они сидят и на чем-нибудь еще ценном... Рядовые защитники будущего имущества народа Сорлеха очень условно представляют себе полный перечень охраняемого уцелевшего содержимого своей базы. Не о нем перекидываются слово за слово в кратких беседах. Среди слов можно поймать, что на базу идут "Кабаны", а эти, поговаривают, с полностью боевым оснащением. Чужаков. Файдайр. То ли одно из бывших армейских подразделений, в должный срок все целиком перешедшее на сторону восставших, то есть самих себя (и состоит оно целиком из одних далийцев - на здешнем - что за проливом), то ли удачно взявшие какое-то из армейских подразделений на Сорлехе (в чем и распространяющий эти слова сомневается, представляя себе, насколько это непростая задача). Разговоры всплескивают и затыкаются кем-нибудь из греющихся рядом, об основном все равно осмысленней молчать. Аиль и молчит. Придут - узнаем...
  Сыростью пахнут и мешки с чем-то "условно-безопасным" и очень твердым, как камень завернули - которые один за другим передают с открытой платформы вниз. Складывают дополнительную защиту найденным оборонительным позициям. Тяжеленные мешки - надорвешься поднимать... и оставляют на перчатках густой грязно-серый след. (...перчатки тоже всегда мокрые, и распухают пальцы, и самым опустошающе бессмысленным делом помнилась попытка поддержания рук в чистоте, достойной основного помощника военмедика).
  - Цем-мент, его мать, - крякает, помнится, следующий в цепочке, низкорослый одногодок по прозвищу Каменщик. - Оба клыка даю...
  
  Ожидаемые придут. К счастью, с местным вооружением. "Счастье" - заряд не иначе такой же "Крошки" - чуть-чуть не накроет засидку, где слишком задержались Аиль и Каменщик. Чуть-чуть: три шага, защитная стенка из сваленных грузовых платформ, и дополнительным укреплением - те самые мешки... Каменщик потом рассуждал: среднему штурмовому Легиона хватило бы приплавить ко дну засидки... то, что от них осталось. Аиль помнил молча. Знакомое: грохота нет, звук сразу становится ударом, падает сверху, вытряхивает как горячей выбивалкой... Надолго выключает все остальное - память потом достроит, как, должно быть, противно и горячо визжит, трещит по выдержавшей защите засидки россыпь осколков. Потом нежданное - пыль, огромное белое... сухое облако, накрывающее засидку. Среагировал раньше, чем что-то понял. Защитные фильтры полевой на себя, на напарника (...ты жив? Каменщик, сын касаткин, ты должен быть жив! ) А там поймет, и почти полностью успеет испугаться очнувшийся Каменщик - что его стрелок спятил. Разговор останется, до детали зацепится за память, как жестом отряхивает Каменщик: "Чокнулся?" - а с перчатки сыплется белая пыль. А Аилю все никак не прокашляться от смеха, никак не собрать в слова так, чтоб самому было слышно: "Мука. В мешках - мука - которые кидали". Когда у него получится и до Каменщика дойдет, выдаст тот тоже - за память зацепится - но более уместно: "Она горит..."
  И замечательно демаскирует. Правда, через пару нырков и перекатов (за остовы погрузочного крана - вниз в шахту) - с этим дождем и этой грязью, той белой пыли - что не стряхнется, то превратится в очень своебразное тесто... весьма способствующее маскировке. Другому - не весьма. В том, что они заметны - оба имели шанс убедиться. Но Аиль знал, что везуч...
  Каменщику повезло чуть меньше. Дальше, в срок, какой Аиль не в силах был сосчитать: после боя - все внезапно стихнет, как выключится, во внезапной тишине, особенно глухой под глубокими сводами основного укрытия, начнут вспоминать себя перестаравшиеся за минувшее уши - будут болеть, насыпать звоном, пугать обладателя: передвигаются где-то там... стреляют. Там он и будет - расходуя трудновосстановимый в их условиях запас "прожекторного" фонаря - выполнять свои обязанности основного помощника военмедика и разбираться с пострадавшей рукой Каменщика. Разбираться - выбирать лохмотья полевой, соображать, что они с имеющимися средствами смогут сделать и до какой работоспособности восстановить. Примерный прогноз был обнадеживающий, что Аилю не мешало - выпустить сквозь зубы пару крепких выражений, на фаэ: они короче и точнее, и только "липучим дерьмом", получалось приложить это "тесто" - ну очень плотный результат... взаимодействия муки и окружающей грязи, из-за чего приходится класть общее обеззараживающее полным слоем (а его мало. А будет еще меньше).
  А Каменщик - как пьяный от этой навалившейся тишины - и от того, что, наконец, не больно, слушал - на его высказываниях про дерьмовое тесто и выдал. Мечтательно.
  - А хлебца бы сейчас навернуть... ломоть - горячего. Концентраты эти уже... у, где, - и делает попытку показать. Дернуть. Этой самой рукой. Рабочая. Плохо. Хотя...
  Надо сказать. Отчетливо, как старший. Хотя бы как мешающий этой руке шевельнуться:
  - Кости целы. Пальцами дергаешь. Заживет - работать будет, - а потом выдохнуть и добавить. - Хлеб... отобьемся - испеку.
  Аиль до слова и после вообще не думал - отобьемся или нет? Сил вот не было. А хлеб... пообещал - значит, сделать надо. Самому хотелось.
  Они отбились.
  
  Дождь кончился, все, кроме караульной смены дрыхли: отсыпались за прошедшие дни, Аиль, поднявшись как тогда в Школе, к первому предрассветному кругу, работал. Мука, конечно, принадлежала к имуществу народа Сорлеха, но по здравому размышлению... немного ее в таких условиях уцелело бы до того времени, как народ Сорлеха смог бы ей воспользоваться... А Аиль старался подбирать те мешки, откуда и заведомо не могло.
  И конечно, вспоминал, на ходу решая возникающие задачи - вроде чем заменить закваску и как изобразить печь. Стоишь так, растягиваешь на сито пласт перевязочного полотна средней стерильности - благо их было в преизбытке, выбираешь руками из просеиваемого... разнообразное - и как тут вот почти воочию не представить знакомого взгляда, не усмехнуться: "Мастер Тхаио мне не объяснял, что в муке могут попадаться и такие примеси..." Он был - в неотъемлемой цепочке воспоминаний. Рядом с тем раненым, из первого десятка, имени Аиль так и не узнал - лежачим, ожидающим транспортировки - с ногой ему повезло много меньше, чем Каменщику. Оценить состояние, принести воды, потом налить необходимое себе, считая вполголоса количество воды на количество муки, обнаружить, что раненый не спит, когда он переспросит: "На хлеб?" - и слово за слово расскажет Аилю, средней штурмовой единице, ни разу не передвигавшейся на верхние яруса, где на территории перевалочной базы контейнер с бесполезной роскошью - древесными обрезками, какой-то частью сухими, и где там располагается сооруженная подразделениями этих ярусов печка-сушилка. Услышит благодарность и буркнет: "Поделишься?.. Если печка уцелела". Уцелела. И оказалась вполне пригодной, чтоб печь лепешки. Обещание выполнит: принесет, всучит одну такую, горячую, - заодно с известием, что катера эвакуации обещаны в ближайшее время. Это явно обеспечит подъем жизненного ресурса раненого, а что именно - Аилю ли решать?
  В том же строю общих воспоминаний стоял и командир пехотной полусотни, Торху Гаэт. Что вечность - всю войну - в другой жизни в начале лета и увел младшего помогающего из исследовательского персонала практически оставленной биостанции из той жизни на войну - от наступавших неопознанных формирований - назад, в гвардию Сорлеха. Как предводитель Торху сначала выдает разнос за нарушение маскировки и дисциплины, а потом посреди речи командует: "Дай попробовать!" - впивается, хрустит с пол-лепешки, и с размаха по плечу одаривает одобрительным жестом. Смеется потом: "Довоюем - потребую тебе отдельную награду. За заслуги в бою. Как искусному хлебопеку - отдельно".
  ...И Аиль совсем не думал, что ставит в один ряд ценных воспоминаний противников.
  
  На базе довоевали. Были переведены в город - один из этих, новопостроенных фай озерных. На переформирование и восстановление. В городе было малолюдно, скверно с продуктовым обеспечением и никак - с общегородским энергетическим. Поскольку долговременные сражения за обладание ценным ресурсом "энергостанция" ее работоспособности не способствуют. Все воевали - никто не спешил восстанавливать обеспечение города и разгребать завалы. Правда прочувствовать все качество жизни в таком городе в нахлынувшую летнюю жару Аиль не успел. Бывший восставновительный, нынешний военный госпиталь держался на собственном обеспечении и резервных генераторах. И обеспечивал основному помощнику военмедика достаточную занятость, чтоб оценить качество проживания в городе он просто не успел. За тот круг...- десяток дней, что вторая пехотная полусотня освободительной гвардии Сорлеха стояла в городе. После чего ушла выполнять поставленную задачу в квадратах (...цифр было много. Аилю привычней было думать - про сектора Пустошей. И не один такой он был). Общий смысл задачи сводился к очистке территории от неучтенных вооруженных формирований, а также "от лиц, чье пребывание на свободных землях Сорлеха признано нежелательным". При поддержке третьей и одиннадцатой многомоторных полусотен... Что достаточно быстро были перемещены под зачистку "озерного котла", оставив вторую пехотную решать поставленную задачу в гордом одиночестве. Сначала было дело - выбивали отдельных, пробившихся из "котла", потом - шли и шли, подбирая местные селения как и Кривой поселок - без боя... и без особого отклика освобождаемого населения.
  
  Можно было только сейчас сказать себе: "Я не замечал, что подразумевает честная формулировка задачи. И много чего - долго - не замечал".
  
  Там, в городе - что-то кончилось. Их пехотная полусотня медленно начала таять. Не замечал... хотя из первых был Каменщик. Он был оставлен в городе до полного восстановления после ранения, а так как состояние позволяло, был выписан из госпиталя - восстанавливаться на отведенном месте. Аиль зашел навестить, там словами и зацепились. Оценил состояние, сказал - скоро признают годным, к нам вернешься? А Каменщик вдруг - снова пробуя на резкий жест раненую руку прошипел: "Отмотаюсь. Задолбался". Заговорил - напомнил - вспоминать не хотелось, и про долг и про присягу, а Каменщик хмурился и ругался. И, если отжать ругань, получалось, что по нему - так куда лучше одни фай, чем нынешние десятка два независимостей... из которых каждая подлинная и для доказательства рвется перестрелять других. В городах, где внезапно нечего жрать. Он ругался, а Аиль думал - и про себя объяснял: напарник устал, рука опять же, рабочая - это сколько головы съест, восстановится - там уже сможет и подумать... Пока продолжал Камещик: "А чинить канализацию ни одна падла не рвется. Вот и займусь. Задолбался, знаешь, по четырем лестницам и через пол-двора бегать. До двадцати трех дожил - что такое сортир типа "яма" не знал. И впредь желаю". Отчетливо помнилось: отсюда он и перешел: "Как, командиру сообщишь? Для примерного воздействия?" - ну точно - оголодал и ранен. На такого злость тратить... лучше еды принести. Должно - буркнуть: "Я не для того с тобой работал!" А Каменщик рассмеялся. Громко в голос, до кашля... так, что Аиль не решится у него спросить - на что это он...
  
  Вторая пехотная полусотня освободительной гвардии Сорлеха Сорлеха шла - и таяла. Кончалось топливо катера. Снижались нормы еды. Кончался боезапас. Обещали подвезти, но транспорт не пришел к назначенной точке встречи. Кончалось... еще что-то. Для чего Аиль не знал слова. Но именно это пытался - поперек - залатать своими словами идейный предводитель Лоэхмак. А они не держали, махрились по краям и отваливались. Как из чего-нибудь склейка, наскоро наложенная на поврежденную полевую.
  "Я не замечал, - называл про себя Аиль. - Пока не встал в один день перед стеной, разрешившей заметить все сразу. Из четырех слов. Понимания: я их не остановлю".
  
  ...А потом Аилю надо встряхнуться. Осмотреться. Еще раз подсчитать обитателей школы. Рыжая девчонка, как ровесница, упорно кажется: знакомая - хорошая ученица, она смотрит, боится, а руки - точно занятие по основам скорой восстановительной помощи прервал - завершают перевязку. Грамотно. Тренажер наглядной демонстрации явно не пожаловался. Даже на превышение до дискомфорта. Хоть задумайся: на каком уровне медоснащенности проверяют. Темноволосая маленькая напарница - та застыла. Совсем столбом. Не изменившийся совсем эйле ниери Твиран. "Простите, что так прервал вам занятие..." Рядом, у Наставника под рукой - совсем мелкота, слетки взъерошенные, что эта мелочь здесь делает? - тоже учится?
  И над ними всеми - перед ними - все равно над - хотя он отчетливо выше и эйле ниери Льеанн и мастера Тхаио... Лехтев. Храмовые. От которых должно очищать эту землю.
  
  Только сам Аиль - и с оставленной в углу "Крошкой" перед смотрящими на него лехтев был - маленький, вот как не больше этих...слетков. И говорил тоже странное:
  - Вот недавно делал - такие лепешки. В Верхних болотах, когда отбились. Ребята... хвалили, - пауза, а за паузой вслух, а в горле - как гари наглотался. - Это ж... мне по ним стрелять. Когда пойдут.
  И первый вопрос ему задаст снова мастер Тхаио:
  - Аиль, а ты умеешь стрелять в разумных? - в общем зале тихо. Очень тихо. Вся эта мелочь слушает. Взвешенное:
  - Умею. Мне приходилось. И я жив.
  - Возможно, тебе не придется, Аиль, - Льеанн говорит медленно. Очень объемно. Потом переводит дыхание. И переходит на официальный. - Ньера Твиран, извините, что мы прервали ваше занятие. Прошу вас продолжать. Я понимаю, это будет трудно. Но... это хорошая тренировка по переключению внимания. Мне... необходимо поговорить и подумать о нашей защите с ними отдельно. Результаты принесу.
  - Айе, ниери Льеанн, - ровно отзывается ньера Твиран. - Мы продолжаем.
  - Аиль, Тхаио, идем, - командует она вслед. Маленький кухонный мастер сразу стартует вслед, глубоко задумавшийся Аиль - чуть позже, когда за лехтев уже начнет закрываться дверь.
  
  А Саайре тоже - посмотрит, как она закрылась, подумает, как учили - несколько медленных выдохов... Пока в общем зале воцаряется тишина, пока ньера Твиран уже говорит, оценивая результаты работы Шаирьки эс Гаэт айе Далия. И понять, что по-другому не может. Подняться, передать уважаемому преподавателю высокий поклон и просьбу. Я за все отчитаюсь, но сегодня - мне должно быть там. И выскользнуть за дверь - вслед.
  Далеко они не ушли. Голоса слышно. В рабочей лабораторной. Саайре войдет. Разрешения просить не станет. Лехта Льеанн оглядит его - одним взглядом. взгляд будет спрашивать. Саайре отпустит с пальцев: "Я так решил". Услышит - движением же: "Хорошо..."
  От чегои возникнет пауза, как раз необходимая Аилю, чтоб собраться и спросить.
  Голоса... это его и было слышно.
  - Ниери Льеанн, - Аиль выплеснет сразу, как только дверь общего зала закроется. - Я... не вовремя, знаю. Но очень хочу спросить у вас. Очень... неприятное. Я знаю, вы скажете правду.
  - Если это необходимо сейчас... да, я тебя слушаю, Аиль.
  Краем взгляда он еще заметит выбравшегося за ними храмового воспитанника, лехтев Саайре, еще подумать - ему такое только и слышать. И носимая внутри обжигающая дикость станет словами.
  - Еще идейный предводитель Лоэхмак утверждает, что у вас сохранена практика человеческих жертв. Что в столице, на Далии вы, лехтев, устроили массовую резню - так, конечно, этим далийцам и надо - но с этого и началась справедливая война.
  - Какой... осведомленный предводитель, - это странно - больно и странно, что первым и оценочное... постороннее взвешивает мастер Тхаио. До того, как вступит спокойный голос Льеанн. Первым она говорит с интонацией вопроса. Незнакомое слово:
  - Halltaer eihjarrie? - у Тхаио спрашивает. Тот соглашается. И продолжает. - Он говорит правду.
  ...Аиль может знать только одно. Сейчас. Под очень негромкое уточнение Тхаио-таи: "Только столкновения в столице начались за пять дней до того", - что надо, необходимо спросить - предающим, севшим голосом:
  - Это... было?
  - Это было. Ты хочешь понять, как?
  
  Льеанн заберет - согласие Аиля, зачерпнет - из ничего - горстью; видно только Саайре, как слишком быстро было дернется лехта Тхаио-таи - остановить? - поддержать? Всяко движение пойдет до цели. Укладывая что-то Аилю на выходы личного внутреннего. Из пустой ладони.
  А тишина придет тягучей и тяжелой. В которой застыл Аиль... только медленно, все выше запрокидывает голову. И отчетливо бледнеет. Медленно тоже.
  А потом у него дрожат губы и складываются слова:
  - Почему... почему теперь они не стреляют?
  - Они не успеют, ньера Аиль, - отвечает снова Тхаио. - Когда людьми начинает танец Halltaer eihjarrie, время там уже не имеет значения.
  А Саайре очень хотел понять, о чем речь. И получил. Накрыло его внезапно.
  
  ***
  Сначала - там были окна. Высокие, сводчатые, закатные - крупное, цветное витражное кружево, традиционные "цветы и листья". Западные окна общих залов младшей школы на Новой площади - той, что в храмовом квартале города Далии, столицы мира Далия, как раз на площадь и смотрят... Там утро. Светлое, полное летнее утро, еще текут солнечные лучи через всю комнату, дотягиваясь до противоположной стены, с витражами... От рабочих, рассветных окон. Традиционная постройка. Фай.
  Традиционное же начало школьного утра для тех, кто недавно начал осваивать мир общих знаний. Тех, кто остается в этой школе на постоянном наставничестве. Пока ждут начала общих занятий и тех, кто должен на них подойти из живущих в своем доме. Окончательно проснуться, перестроиться на рабочий лад от возни утренней разминки, спросить у утреннего наставника о чем-то, в занятиях непонятном... Или просто интересном.
  Лехта Валонга эс Лэнга айе Тзиссай-рьен как раз показывает, осторожно поправляет угол наклона и пальцы, стиснувшие кисть - еще раз объясняет, как легче укладывать на бумагу знаки. Младшая группа уже подошла к первым "листьям", младшей группе в это лето отчитываться в усвоении написания. Традиционные трудности здешних маленьких, приходящие с "танцующими знаками", уже привычные. Понятно, как действовать, можно улыбнуться - освоются, затанцуют - вот так, пока яркий, красный солнечный зайчик скользит по листу, разворачивается, упрыгивает на своды потолка... И пусть наставляемый только что провожает его глазами.
  Это рядом, в рабочем углу общего пространства эйле ниери Вари Нгоба продолжает объяснять плотно собравшимся - о, сегодня их уже под десяток - младшим подрастающим исскуство постройки витражей. Своя трудная наука - как разобрать пласт цветного стекла на нужные эскизу детали быстро и безопасно. За детское имя перешли, ко взрослому растут - самое время закреплять в голове, как уметь держать в руках очень острое и им действовать... Тоже традиционная наука - не первый год, "цветы и листья" этих закатных окон тоже в свое время собирали давно уже выпускники школы на Новой площади. Давно. Нынешние наставляемые тогда еще и не родились...
  Давно - привычным путем, легко - идет "звездочка" стеклореза в крепких темных пальцах эйле ниери Вари Нгоба... Посчитать на шаги - выйдет, полземли за все здешнее время вырезали. Если не всю. Привычно - а потом легко стукнуть по вырезанному лепесточку пламени - зимним будет витраж, "тепловой ширмой", - и передать в руки: "Вот так... и чтоб ни один не порезался"
  Традиционное даже то: "Ва-а-у!" - которым встречает наставляемый Ранко Чирок переданный ему в руки результат работы наставника. Это он заметил - и вдохновенно пускает зайчики - на лист упражняющимся в написании знаков, в лицо наставнице Валонге дальше - на своды потолка, к закатным окнам.
  
  Не Чирок первый, не он последний - с постройки школы было, и младшие воспитанники вокруг наставницы в ручном труде и терпении вьются и ходят кругом. Не пугаясь - ни темной-темной, какой у людей не бывает, кожи, ни историй, какие она раз от разу рассказывает - много - вспомнит каждый четвертый спил на этих витражах и каждый, кому случилось их делать.
  Все - как было, есть и должно быть. (Долго - стараться маленьким пальцам, прежде чем изобразить этот знак. Можно сказать - первая аттестация.) И лехта Валонге, пока она следит за солнечным зайчиком - назад, к его источнику - снова на мелкую долю выдоха странно видеть ниери Вари Нгоба в полевой форме.
  
  А то, чем в это утро шумит и всплескивает город - уже не первое утро, не касается и не должно коснуться общих занятий. Первый ли раз было? Если не опорные решетки закатных окон, то камни нижнего этажа могут рассказать - дни, когда строилась школа, когда бывшим армейским мира Далия настоятельно объясняли, что есть расходные и неразумные пути расширения своей земли. Значит, у эмоционального состояния местных разумных бывает свой прилив и он пришел в эти дни. Но прилив приходит и отходит, а время идет своим путем, здесь и сейчас, в школе - к первой летней аттестации этих наставляемых... И Валонга снова поправляет кисточку. "Ты не несешь камни, Тийко Вертячка. И не строишь стену. ты идешь и танцуешь".
  
  ..."Они располагали значительно меньшей информацией, - оценивает голос - издалека, из-под воды. - Они не выставляли обзорных".
  Здесь все, как должно быть - но прилив идет. Его нельзя не расслышать. Собиралось далеко, на улицах, у площади Старого Парламента, стекались понемногу, по человеку - туда, на южный холм, к перемещенному центру независимой трансляции... Каналы передающего молчали, новую информацию ловили с голоса, с усилителей устной передачи... Сколько уже в том было информации, сколько - эмоционального заряда...
  Рвануло утром. Утром пошла волна.
  
  Тревога текла по улицам быстрей толпы. Обгоняла. Поднималась пылью, захлестывала - верхние этажи, тесаный камень и кирпич домов старого города и новые быстровозводимые конструкции. Толпа шла - сливаясь, оформляясь, кто знает - в какой момент, с какого шага - в единственно возможном направлении. В новые сектора города. К приросшему храмовому кварталу...
  
  "В Школе были дети, - говорил голос из-под воды, - дети в том числе этого города... В это время эти лехтев располагали меньшей информацией. Недостаточной - чтоб распознать этот эмоциональный заряд вовремя".
  
  Кисточка в руках Валонги - только что показывала младшему, как держать нажим при выходе на крыло знака - замрет... За мелкое время... Счетное число выдохов. Они выходят на площадь. Те, кто шли. Первые из них. Волна. Люди. Зачем?
  
  ...А потом волна ударит. Треском. Звоном. Грохотом. (..."Медленно", - это говорила чужая мысль, это думал Аиль, понимающий куда быстрей тех лехтев, что - неблизко, но слышно - как лопается с сухим треском, до того как цветным ливнем, осколками посыплются вниз стекла закатных окон. Медленно... потому что это гораздо быстрей. Когда по стеклам стреляют...) Медленней - телом лехта Валонга думает быстрей, чем головой: столкнуть маленьких на пол, ниже, прикрыть - осколки же... Быстрей нелепого вопроса: "Что это?.." - который срывается - и тянется, тянется, дольше чем можно, дольше, чем Валонга понимает ответ на него - пока видно - глазами - как дымком, каменной крошкой, проявляются выбоины на оконных сводах. Очередь - по нам стреляют - снизу. Вари Нгоба - оттуда же, с пола, слышно еще назовет - из чего.
  Медленно. Мгновенно. И в выбитые окна входит площадь. Звуком... Голосом где-то за сколько-то шагов надрывающимся в усилитель трансляции - под рев... моря? "Бей бессмертных! Режь храмовых щенков! Бей их всех!"
  
  Громко. Странно, что внутри зала еще тихо - никто... не успел что ли - испугаться? - и тихий вопрос оказывается слышнее: "Значит - могут?" - а ему в ответ бьет вторая очередь...
  На ней - звук извне кончится... Звук останется внутри. Прерывистый, густой, незнакомый - изучаемый на всякий случай - сигнал полной общей тревоги; заполнит зал и поплывет дальше. По школе. Может быть - по всему храмовому кварталу... А командует - сейчас старшая - Вари Нгоба тихо. Но этот голос слышно. За стеной - в соседнем зале, внизу - на тренировочной площадке, если там кто-то остался - в Школе. Каждому, к кому дотянутся простроенные коридоры внимания - переданные Валонге в ладони:
  - Ползком. К корню дома. К переходу, - переданы. Замкнуты. Защищенные остаются внутри, лехтев - извне. И тихий голос продолжается просто тихим. - Откроешь дверь - примешь мост. Умрешь - извини.
  
  (...там голос, голос снова выныривает из-под воды, это Аиль - смотрит, не отрываясь, как лехта Валонга эс Лэнга и ее подначальные маленькие выполняют приказ, как замирает высокая светлая лехта у входа в темноту, у кольца стен - и не может сдержать - слова? - мысли? - "Зачем? Зачем сюда? Там же тупик..." Слова, должно быть. Кто-то же да отвечает ему: "Нет. Отсюда можно уйти".)
  
  ...А потом - там лехта - да, она лехта - Вари Нгоба говорит:
  - Ньера Таэри, я хочу подарить тебе их жизни. Все до единой, - отряхивает осколки и поднимается в рост. И время послушно молчит, застывая, складываясь за ее спиной - тягучим, неможным, застывшим полуденным солнцем...
  
  А Валонга ждет - ей больше ничего не остается - пока - ждет и смотрит, Мастер Дороги, внезапно понимая, что в ее доме для ее взгляда больше не осталось стен, как - идут - добираются - последними ручейками стекаются сюда, к корню дома, к переходу, последние маленькие школы... Они не испугались - полностью - не успели, а в коридоре внимания это уже очень сложно, а потом будет после, а Валонга может смотреть... Как медленно втекает в почти выбитые окна ветер, сносит со стола оставленный листок с недописанными знаками, а вот то - что падает - долго - там, снаружи, в листву - камни. Они еще не долетают. Нет - не камни. Треснуло - загорелось - снизу. И снова бьет - стреляют - в витражах еще есть чему падать... в пустые уже учебные залы...
  А Вари Нгоба идет. Быстро. На самом деле быстрей, чем маленькие соберутся к корню дома - быстрей - намного... Со ступеньки на ступеньку - босыми ногами. Близко. До этой стороны корня дома остается стена. Или две. Или ни одной. Солнце течет - не вспомнить... Тоже у Корня Дома - Вари Нгоба бежит до ниши в стене, где ждет: пьет текущее сквозь стены безвременное застывшее золото полуденного солнца - темное, широкое, прозрачное лезвие... оружия? - это холодное оружие? - большая... Странная -солнце, для которого нет стен течет по лезвию, не отражаясь - впитываясь - не металл: стекло, камень?
  (..."Ее зовут Halltaer eihjarrie, Усмешка Многоликого", - последний раз пройдет голос из-под воды.)
  Быстро - Вари Нгоба не потребуется ни одного лишнего движения: приостановиться для приветственного жеста, чуть дотянуться до ниши - она высоко - взять в руки и позвать:
  - Пойдем, подруга, - потанцуем?
  
  ...Те, кто уже брался штурмовать ворота храмового квартала - тесные, очень тесные в прочной каменной стене - первыми встретятся им на пути. Был вопль - неразбираемый, как довольное: "Аг-а-а..." - тягучее, расплывшееся поперек слепящего полуденного золота, и звук захлебнулся - булькнуло, не страшно, мягко выдало: шлеп... Легло - липким. Теплым. "Кровью..." - это Саайре еще мог подумать. Не увидеть. На первом ударе - кто-то далеко еще, так же размазанно заорал - уже от страха.
  Видеть не получалось. Свет тек - и бил в глаза. Из света - из тянущихся не там голосов - воплей? - из звука - из того, как забирала свои жертвы Halltaer eihjarrie - он знал: живые, он знал - кровавые - собрался и соткался - звук. Тягучий - ...пальцы проворачивают колесо, перебирают клавиши, - совершая несовершенное, воплощая невоплотимое...
  А он попал - в звук, в расплавленное безвременье вечного полудня - мушкой в свежую смолу, плавиться - и видеть только шаги, движения - той, что идет вперед, солнечному потоку навстречу, и понимать бессмысленное и уже не страшное: танец
  
  под долгий, тягучий звук, слышный только нам двоим
  я танцую в сильных руках
  совершая несовершенное, воплощая невоплотимое
  
  - и там, сзади - течет солнце, и течет кровь, переплетаясь - складывая другое - куда нельзя обернуться, текут насквозь и то, что было им - течет тоже - и кончится - когда это кончится
  
  пока время не сорвалось с поводка
  не расплескалось алыми брызгами от земли до неба
  
  и это уже совсем не важно.
  Только поперек солнечного золота - произошло...
  
   ...А когда с Новой площади надо бежать - потому что по ней идет смерть - бежать с нее внезапно совсем некуда. Она маленькая - площадь, ученики этой школы, приветствуя свой День Имен заполняли ее почти всю. Семнадцать быстрых шагов до высокой, круглой раковины фонтана посередине, столько же - может, чуть больше - до статуй в арках дома, многоэтажной парадной громады "прогрессивной постройки" времен до фай. Там был проход во двор - между арками, высокой подворотней, был, но ворота - современные (оказались - очень надежными), в четыре человеческих роста, закрылись наглухо еще когда первые волны идущих к храмовому кварталу выходили на Новую площадь. Там, за ставнями окон были наслышаны о последствиях всплескивающих по столице беспорядков - а кому это надо, ладно если только нагадят и окно высадят, а как стрелять станут? А если в дом вломятся еще. И те, кто помнил. и решил бежать с площади так, двором - врезались и пятились обратно, понимая - верная смерть, тупик - оставляя у ворот тех, кто оказался к ним слишком близко... И выталкивая - тех, кто шел следом - назад - к сердцу площади, туда - где огибает светлую раковину фонтана сумасшедшая чернокожая Смерть с мачете (...нет, по ней стреляли. Кажется, никто так и не сумел попасть. В той панике казалось, что пули ей - все равно. Что бьют насквозь - по своим...) Идет - нечеловечески размерено прокладывая страшную кровавую колею в человеческой гуще, - быстро... очень быстро - гораздо быстрей, чем об этом потом можно вспомнить. И рассыпаться некуда - и в напрасной попытке сбежать толпа, кого не сшибает с ног, тем задает направление - вперед, навстречу - равнодушной кровавой пляске черного лезвия, которое не остановится...
   Так и вытолкнули...
  
   Саайре не видел - только коридор, танец и солнце. Было ясно - что звук сейчас кончится, протечет - и заберет с собой, и это совсем... а страшно не было.
   Слова он тоже - сначала увидел - и не знал, какими они были на берегу земли живых. Его самого там не было:
  - Мне достаточно, - врастает - в свет... И - останавливается.
   Он стоит на берегу - на отчетливом краю мира живых - чернявый, высокий, молодой парень - на краю, вытолкнутый толпой - встал бы ровно под следующий удар, но его повелительный жест - с обоих рук - бьется об черное лезвие Halltaer eihjarrie, бьется... и останавливает... А слова останавливают совсем - все...
   Слышно ли - по ту сторону, в мире живых - как отвечает женщина: "Aje Ert'Th!" - и падает, переставая дышать, переставая - совсем, замыкая собой там - уже совсем далеко - оставшийся мост из тягучего солнечного безумия и крови...Последним эхом Саайре знал: тот, кто остановил танец Усмешки Многоликого на Новой площади города Далия - слышал.
  
   А потом он вернулся и увидел площадь. Целиком - всю Новую площадь, где прошла Halltaer eihjarrie. Подробно - словно наклонили и пронесли.
  
  ***
   И совсем вернулся. Быстро. В летний день в профессиональную медицинскую на Пустошах, самым действенным методом возвращения в мир живых - быстрей, пробираясь сквозь туман в глазах и испарину слабости - к умывальнику, он точно был в лабораторной, первой мыслью выдыхая, что ел давно - успеет... Успел. Стошнило.
   ...Но эхо было - Саайре слышал, рядом - откашливаясь, силясь выключить перед глазами подробности - бойни, ловил в себе: стыдно - ты медик или на чьем ты месте? - а то на практических испытаниях по оказанию срочной неотложной помощи не встречался - с разным? - встречался, но то тренажер, а это... правда. И помочь там... было уже некому. Осознавать - это все, и снова - склониться к раковине... А эхом слышать - нелепую, горчайшую обиду, что - ушло. Что мост - тот - растворился, закончился - не забрав с собой, оставив только первое, липкое - как на коже, надо бы потом... отмыться. А еще - эхом, дальним - но ощутимым... как просьба своего желудка наружу - бьет, накрывает чужое отчаянье - черное, глухое. Это... Наставик? - Льеанн, почему?
  И, поймав паузу, которой хватит - для голоса - Саайре из себя выдохнет - единственный, главный вопрос:
  - Зачем? - переждать, проглотить, дополнить. - Зачем она это делает?
  - "...Подняв этот клинок один раз идущий путем Тени спасет, чтобы убить", - размеренно говорит лехта Тхаио-таи. На этот раз действительно Каноном. И продолжает. - Она убивает. Жизненный ресурс разумных, полностью взятый Halltaer eihjarrie используется для постройки специфического типа дальнего перехода, свободного от общих ограничений Пространства Снов и от Пространства Снов как такового. Безумие Бога идет где хочет... и исполняет просьбы разумных. Перемещая того, кто открыл ему дорогу и тех, кто находится в его тени к месту дома его сердца в вещном мире. Стартовым переходом служит смерть того, кто поднял Усмешку Многоликого. Очень старая, безошибочно действенная, крайне запретная лехтев практика. Разрешенная только в самых экстремальных обстоятельствах при прямой ответственности. Ньера Вари Нгоба было разрешено счесть эти обстоятельства экстремальными достаточно, - он ненадолго останавливается, словно Наставник - дает паузу подумать. И взвешивает - неожиданно... здешним. - Талантливый мальчик. Очень, очень талантливый... - медленно, а Саайре наконец справился с бунтом организма, воду пустил - умыться и на Льеанн посмотрел-то случайно: что скажет Наставник. А она не видит... а она - в первый раз тогда видел - такой и так ясно, словно обжег кожу этот чужой и страшный солнечный мед, сделал шкуру тоньше и других - прозрачней, сделал видным, как сейчас рванет это слепое отчаянье - недолжным бессильным бешенством - и Тхаио сейчас прилетит. А он спокойно себе продолжает. - В таких обстоятельствах, с такой скоростью вспомнить, как можно остановить Усмешку. И оказаться достаточно на своем месте, чтоб вовремя ее остановить.
  - Они... ушли? - это, как просыпаясь, включается Аиль. - Этим... мостом?
  - Младшая школа? Да, ушли. Ворвавшиеся обнаружили пустые стены. Но к этому времени храмовый квартал принял решение включиться в боевые действия и оборонять свою землю сколько сможет. Дальше к нападающим присоединилось второе наземное крыло Службы Защиты из местных подразделений, перешедшее на их сторону. И да - там началась война.
  - Там... еще дети были? - вслед выталкивает из себя Аиль.
  - В храмовом квартале? Были. Немного. Уже обучающиеся в профессиональной. Примерно ровесники здешних, - пальцы Аиля собирают, спрашивают - и Тхаио продолжает. - По нашим законам, выпущенный Многоликим из ладоней - получивший первое взрослое имя - может считаться взрослым. И совершать все должные взрослые поступки. В том числе воевать и умирать, если понадобится. Они там же, где и все лехтев города Далия, Аиль. Живыми я слышу троих. Плохо. Нам придется переносить столицу. Как, Аиль - мы все еще хорошие?
  А Аиль... смотрит. И на него как смотрят. Через стену. Эта - мелочь, птенцы взъерошенные - Шедди и Айхо - это такие-то - взрослые? И еще...
  - А девочка?.. - вопрос сорвется раньше, чем посчитать, понять, заметно - вспыхнуть от получившейся неловкости - неуместно ярко, объяснить. - Лехта... с кисточкой. Она... жива?
  - Мастер Дороги лехта Валонга эс Лэнга айе Тзиссай-рьен? - уточнит Тхаио. Взвесит вопрос и передаст Льеанн - вынырнет - ну? - из накрывшего ее? Вынырнет. "Нет, - оттолкнут пальцы. - Далеко," - и передаст обратно.
  - Извини, Аиль, я не могу тебе точно ответить. Они ушли далеко. В наших условиях это неподъемный расход ресурса.
  - Жива, скорей всего, - поддержит его Льеанн. - Тот, кто ведет мост, чаще выживает. Ресурса... в самом деле было - достаточно. Выдержит ли она быть живой - не могу сказать.
  - Льеанн, - тихо, очень тихо спрашивает тогда Аиль. Сбивается и начинает снова. - Эйле ниери Льеанн, вы... вы ведь - так - не пойдете?
  - Нет, - этот ответ ложится встык, доли выдоха не пропустив между. - К счастью, я не умею. Или к сожалению. Но... специфика долга Семьи не позволяет, - она передает - с пальцев, к Тхаио - вопрос. (...она все равно глубоко. Очень глубоко. )
  - Нет, - поддерживает ее и Тхаио, - я... обратное. По особенностям работы.
  А пальцы его не медлят, кажется, тенью жеста собираются передать вопрос куда-то еще... И тут наконец - происходит. Быстро - лехта Льеанн ответит Тхаио, размашистым армейским, что-то обещая говорящему запихнуть... глубоко и винтом.
  - Льеанн? - словами переспрашивает Тхаио, очень тихо.
   Но Аиль думает, вот того, что положили в этот голос - хватит, с лихвой хватит, чтоб остановить жернова мельниц, тех про которых мастер Тхаио некогда рассказывал - с крыльями, которые поворачивает ветер... И что-то он действительно - останавливает. Подпирает плечом и ставит правильно.
   Лехта Льеанн смотрит - на ладонь, завершившую жест, на Тхаио - и продолжает деловым и ровным. Непонятным:
  - А кораблем?..
  Ему - вполне понятным:
  - Ты собираешься поднять волну?
  - Дать им посмотреться в воду. Оценила: я достаточно... решето, чтоб накрыть всех. Но если я не удержусь - или они успеют - пойдет волна. Ты сможешь?
  - Ты работаешь - по ту сторону? - быстрым, совсем не формальным уронит Тхаио.
  - Сейчас - полагаю, качественней - чем по эту.
  - Принято. При поддержке я могу пройти. И продержаться. До появления здесь места, что готов признать безопасным. Работаем, - дождется согласного жеста, оценит внимание Аиля и Саайре, не слишком разобравшихся в разговоре лехтев, взвесит вслух. - Но мне понадобится выиграть время. Немного времени, - и вернется. К своему формальному и мягкому. Такому, что сказанные слова в него ложатся трудно для понимания. - Ньера Аиль, я могу вам посоветовать - если вы по прежнему готовы стрелять на нашей стороне - осмотреть местность, которой мы располагаем, чтоб найти удачные позиции. Пока у вас есть на это время.
  - Да, - очень не сразу встряхивается Аиль. Но сначала - всплеском - отпускает с обоих рук. - Ниери Льеанн, я хочу, чтоб вы это знали... сейчас. Если бы... здесь стоял Легион, я бы - ни выдоха не сомневался, где мое место. Там. С моими... А сейчас. Я не знаю, но - у меня одно сердце. И оно говорит, что мое место здесь, - и улыбается - этим вот, детским.
  - Ты в своей полусотне тяжелая штурмовая единица? - спросит Льеанн.
  - Да, - сглатывает Аиль.
  - Ну... и идиот бы ты был, если бы здесь был Легион, - легко отпускает - совсем живая, здешняя - Наставник. - Аиль... я тебе очень благодарна, что ты здесь, - первым жестом она командует передвигаться из лабораторной. Тихое, близкое - говорит уже на ходу. - Да, я тоже хочу, чтоб ты это знал сейчас. Ты здесь. Значит, мы сделали, что должно. Остальное - в воле Многоликого. Откуда предполагаешь стрелять?
  - С вышки, - сглотнув, отвечает Аиль. - Центральной. Над крышей.
  - Ньера Аиль, простите, я вам скажу свои соображения, - Тхаио говорит медленно. - Я бы снес ее - первыми выстрелами.
  - Да. Понимаю. Они не будут. Зарядов мало, - сухо высыпает слова Аиль, переводит дыхание и укладывает главное. - Они... знают, что здесь скорей всего некому стрелять.
  - Можно... я с тобой? - толкнется тогда у Саайре. В долгое, пустое ожидание ответа... какого-нибудь. А потом Аиль взмахент рукой и скажет, как проснувшись:
  - Да, конечно. Спасибо - мне понадобится помощник, - как заражаясь от Тхаио его формальным.
  Понятно было - как за спиной слышно выдохнет Наставник - и это подхватит Тхаио, словами, бывшими здесь уже недавно:
  - Талантливый мальчик. Очень талантливый, - на этот раз Льеанн не успеет прореагировать. Тхаио продолжит - ей. Быстрым и повседневным. - Полагаю, благодаря его решению ты куда больше будешь думать о том, как устоять и вернуться. Я тоже хочу, чтоб ты вернулась. Ньера Аиль, подъем на башню здесь - я могу предложить вам осмотреться?
  - Я... помню, - говорит Аиль, отодвигает решетку и идет наверх. Саайре выдохнет и увяжется следом. Зная, что лехтев останутся внизу.
  
  - А хорошее оружие, - это Аиль скажет не сразу. Оглядит площадку башни, вид на окрестности, на ворота, примерится, усмехнется. Заговорит. Саайре не очень поймет, о чем. - Эта Halltaer eihjarrie. С такой скоростью с одного удара... Это ж... сколько костей по дороге перерубить, - то, что Саайре придется замереть и сглотнуть - Аиль заметит. Прервется. - А я бы не смог. "Крошка"... бьет далеко, - а пальцы перебирают, взвешивают, дробью проходятся по перилам башни. - А эти... лица.
  - Там... не видно лиц, - сорвется тогда у Саайре. Уточняющим. Аиль отряхнет - то, что подбирал, с ладони. Соберется на вопрос: "Где?" И непонятно, можно ли это вслух, нужно ли это вслух, но лучше это... Так оно легко срывается с губ. - Внутри. Для... идущего... - пальцы Аиля пробуют - взвесить, просеять, сколько там останется, и отряхиваются снова:
  - Да... ты же лехтев. А что видно - скажешь? Наставники-то вряд ли...
  А это все-так нельзя уже, наверно. Да и - как сможешь. И все-таки Саайре сглатывает, облизывает губы, смотрит - сквозь зеленую занавесь на дорогу, и слово получается. Одно:
  - Солнце...
  И молчит. Пока Аиль ждет. Пока снова отряхивает ладонь - жестом: "Понятно", -слышно - делает два шага, стучит - пол башенки. Потом снова замирает у перил.
  Оценивает:
  - Ладно. Сойдет за укрытие. Здесь я не вправе не смочь. Пойдем.
  Это точно там, уже спускаясь вниз, он выдаст: "Жаль, у "Крошки" мало, слишком мало зарядов". А еще - потом - Саайре сможет себе признаться было... еще так далеко и несерьезно - что с этой башни они собираются... стрелять? Что и в том, что с этим оружием - помощничек - он обращаться совсем не умеет, сознаться получилось только после. Когда они правда пришли.
  А там - спустились с башни, наставников не обнаружили... Саайре правила помнил, но Аиля оставил. И не в общий зал побежал, бегом - к ближайшей помывочной. Нижней, разминочного зала. Знал - вода там идет. Очень отмыться хотелось. Липко было... Знал, что ничего нет... Но горячая вода правда помогла.
  На Льеанн, разумеется, на подъеме нарвался. На лестнице. К общему залу. Стоит. В стену смотрит. Не оглядываясь, отмечает:
  - Занятие пропускаешь. Отмылся?
  - Да... вроде бы.
  - Иди ко мне, - говорит она сначала. Тем же отстраненным. И близким уже продолжает. - Если разрешишь...
   Саайре разрешит - и она укладывает ладони...
  ...И незнакомый ветер с моря летит над вересковыми холмами, и живые, теплые, солнечные лучи скользят по камню. И мир внутри плотный, шершавый, живой - и одновременно течет водой, кажется, отмывая наконец - от того, липкого, с которым не знал, как справиться, не вывернув кожу наизнанку.
  - Я очень виновата перед тобой, Саайре, - говорит Льеанн и можно возвращаться обратно. - Мне должно было учесть твою восприимчивость - и то, какое я решето. Я не предполагала, что ты окажешься способен - поймать передачу следового остатка. Настолько, что - ее услышать.
  - Я... сам хотел, - сбиваясь, говорит Саайре.
  - И получил. Несомненно. Когда... это кончится, придется ускорить твое обучение. Дополнить практикой. Насколько смогу. Но это должно начинать в значительно более спокойной обстановке. Беги пока на занятие, там интересно. Аиль личным опытом... полевой неотложной экономной помощи делится.
  
  Аиль своему преподавательскому месту удивился не меньше, чем Саайре. Не ожидал... он не знал, что делать, и остановился - на подходе к общему залу, стоял, слушал голоса, оценивали - качество наложенной фиксирующей перевязки и транспортировку - что там будет с выживаемостью и ее качеством. Сталось бы подумать: я бы вам рассказал - о качестве. Но не успел. Дверь скрипнула, голос наставника Твирана позвал:
  - Эс'ри Аиль, заходите. Я могу попросить вас помочь?
  Стоял, смотрел, не понимал. Кажется, наставник его молчание не так оценил:
  - Или вы уже командуете? Не знаю вашего звания.
  - Нет, - запнуться, - все... правильно, наверно. Что вы хотели попросить?
  - Стрелять вам приходилось, я слышал. А работать по полученной у нас специальности? В нынешних условиях?
  - Да, - отзовется негромко Аиль.
  - Пока у нас есть время... Я вас очень прошу поделиться тем рабочим материалом, которым вы располагаете. И опытом. Мой опыт работы в скорой восстановительной - другой специфики. ("Когда мы учились, - думал Аиль, - он улыбался: Служба-того-что-внезапно-случается".) Я имею все основания предполагать, что им понадобятся эти знания.
  - Пожалуйста... эс"ри Аиль, - вмешается эта, из старших... с остреньким, смутно знакомым лицом, ладони протянет - горсточкой - просьбы. Тонкие такие... розовые ладошки - чистые-чистые. Это с вот этим вот чудом значит - "рабочим материалом" делиться. Что происходит с человеческим телом при попадании в него из разнообразного местного оружия в разнообразных по стерильности условиях и что с этим делать... А им действительно - может - пригодиться...
  Хорошо - дверь тогда заскрипит снова. И, бросив на вошедшего краткий взгляд можно - выдохнуть и скомандовать:
  - Саайре, иди сюда. Демонстрационным образцом работать будешь, - ну в самом деле - не это чудо же...
  ...А еще - "в самом деле" - помогло. Не ждать. Выключить - стучащий внутри молоточек отсчета. Когда они придут.
  
  Потом-то стук его ожил снова. Вечером. В тишине. Когда наставники просили своих подопечных оставаться ночевать здесь же, в общем зале. Собрали все необходимое, долго ли спальник прихватить и перенести. Спали. По дыханию, кажется, все спали. Аиль слушал. Вертелся. Очень тепло было. Запасной спальник Твирана мягче и незнакомый. Привычным запахом не пропитался. Старательно думал, что дурак - как раз спальник с собой взять и не подумал. Еще старательней - что должен спать, он понадобится. Завтра. Или после. Забывал - и мысли срывались, застревали в той же колее, раскачивался - между здравой и бессмысленной сейчас попыткой прикинуть свои действия и смутной надеждой - а вдруг так все-таки не будет, и не придут. С трудом возвращался, командовал себе спать, кажется - задремывал, временами - мысли нагоняли, как и что будет - снилось. Вздрагивал, просыпался, слушал как тихо - и как сопят мелкие, выдыхал... И начиналось сначала.
  А у входа в общий зал тихим, теплым мерцал огонек - кажется, внешнего выхода на систему наблюдения. Там сидел кто-то. Каждый раз, как просыпался. Дежурил. Тень отбрасывал. Кто - спросонья при том освещении не разглядишь. Пару раз думал, не вылезти ли - все равно... не заснуть, приподнимался - и укладывался обратно. Задремывал снова.
  А еще по-детски и по-дурацки страшно было - проспать. Но к утру заснул. Крепко, как выключило.
  
  Не проспал. Утро в Школе тоже начиналось мирно. Наставляемые просыпались, сворачивались, готовились к разминке, шумели. Ниери Тхаио, у дверей, перенастроив многофункциональную горелку, жарил на ней... точно, шёррен, "корневые оладушки". Пахло вкусно. Запах, очень... теплый - и домашний - разбудил надежней шума: не так уж громко поднимались наставляемые. Выгнал сон - шершавым, мешающим дышать внутри. Ну не может быть, чтоб сюда - убивать - пришли свои. Не должно.
  Совсем это... злое, шершавое - как в горло засадила Льеанн. Ничего она не сделала: дверь открыла. Плечом толкнула. Потому что руки заняты. Одна - немаленькой плетеной корзиной, полной почти доверху. Малиной. Вторая... Аиль точно узнал знакомца. Ведро для сбора "будильных орешков" - они же чернильные, могло поведать - где в этой росписи, в темных кляксах сока - записана история об иных проделках того Аиля, учившегося. В сезон их сбора, в короткий период второй молочной спелости самого ореха, когда концентрация полезных веществ в нем достигает максимума, а очистить и использовать растительное сырье относительно просто, внешние оболочки, защищающие семена, наполняются густым, красящим и пахучим соком (тоже полезным: достойное локальное кровоостанавливающее, как в свежем, так и в переработанном виде; а также природный краситель, заменитель чернил и много чего еще), который очень хорошо брызгает и пачкается - а отмывается отвратительно - с дерева, со стен... А уж с лица и одежды... "Средство защиты, - Аиль помнил, крепко помнил как рассказывала это Льеанн... и почему тоже помнил. - В нижних ярусах влажных лесов, где они произрастают в дикой природе, очень много охотников поесть вкусного и сытного. Да, Аиль, приматы... скажем, Таркиса тоже догадались, что чернильные орехи можно использовать, как средство нападения. А вот сообразить состав, способный отмыть последствия от стен... и потолка тоже - лабораторной изобретать придется уже ответственному разумному. Ты в силах с этим справиться?" А, что - веселое было время - сезон созревания, не только в пору его собственного изучения свойств лекарственных растений и сборов, но и во все школьные времена: орех, уроженец теплых краев, на удивление прижился в неприютных местах Пустошей, растянувшись из мелкого плетистого кустика в вьющиеся джунгли. На второе лето Аиля в обучении, производительности заросли хватало как на нужды образовательной лаборатории, так и на вкусный, горьковатый и согревающий зимний напиток, повышающий защитные силы организма при промозглой погоде и желании спать.
  А сейчас как раз сезон. Как жизнь повернулась - забыл.
  Аиль встряхнется, вынырнет из спальника навстречу. Поймает приветственное, просто радостное:
  - Теплого утра, Аиль! Разминаться со всеми будешь?
  Можно - нужно отряхнуться - от ночи, от всех грызущих голову сомнений, спросить жестом и забрать ведро с орешками. Тоже полное. И первым сорвется:
  - Сезон?
  - Сезон. Еще немного - и осыплются, - и освободившейся рукой Льеанн поймает за хвост согласие и встряхнет. - О, вот ты мне и поможешь. Не забыл еще, как их чистить?
  Голова помнит: действительно - задача. Аккуратно разобрать внешнюю оболочку, с нижней, сухой части, так, чтоб не треснула, отложить отдельно. Потом раскалываешь скорлупу, выбираешь ядрышко... Потом нужно очистить орех от белой внутренней оболочки ("В принципе, может использоваться после обработки, но для самостоятельного применения в свежем виде чрезмерно токсична. Выбрасываем".) А руки... Уверен Аиль не был. А Льеанн - наставническим, сосредоточенно:
  - А так как сезон - утреннее занятие передается мне. Ты, Саайре, Шаирька и я - нас как раз хватит объяснять наглядно. Хорошо? Но сначала - разминка, еда - и малина, - поставит корзинку с ней на стол и продолжит - спрашивающим жестом. Наставника. Понял ли задание. Собирая орехи, где-то вляпалась: руки в темных пятнышках сока.
   Вслух срывается - дурацкое, проглатывает на ходу:
  - Лехта Льеанн, но... - слов не надо, в них и не умещается, Аиль подбирает - и роняет из ладоней, пытаясь вместить - вот это... Такое сегодняшнее, мирное... ненадежное.
   Льеанн принимает. И отвечает снова - как наставник:
  - Что будет завтра - на то воля Многоликого. А "будильные орехи" начинают дозревать и их необходимо собрать в ближайшие дни. Малина тоже, но еще терпит. Займусь потом. Эту - так съедим. Ты мне поможешь, эс"ри Аиль?
  Посмотреть, сглотнуть, сказать: "Да..." - и помочь. Оказалось, помнил. Руки сообразили. Слушал негромкий голос эйле ниери Льеанн, рассказывает - на повторение - о свойствах "будильных орехов", о том, как составляется зимний напиток в зависимости от цели. Поймал ритм, на ключевые движения - срезать кончик, стукнуть очень легонько, разобрать лепестки верхней оболочки, вынуть орех, разломить, теперь распеленать от белой подкладки, да, сверху тоже, лучше срезать... Как раз объяснял искусство очищать его от внутренней, горькой и ядовитой, оболочки одному из птенцов, что уселся первым в его группу объяснения. Темный, острый, как клювастый, да еще и по имени Семьи Ласточка - внутреннее имя Птенец он получил у Аиля - вот как первый лепесток оболочки снял.
  
  Так и не заметил, когда именно эйле ниери Льеанн оторвется своим вниманием от учебного процесса. Он и жест почти пропустил - ее к Тхаио.
  Очнулся на голосе. Таком... уместном здесь:
  - Что, уже - идут? - а потом эйле ниери Льеанн встанет, руки отряхнет от чешуек внутренней оболочки. - Ладно, - зал глазами обводит. Быстро, на самом деле. А кажется медленно-медленно. Говорит четко. - Я очень прошу вас быть готовыми к немедленной эвакуации. Самыми неожиданными методами. Слушаться - команд лехта Тхаио. И продолжайте, пожалуйста, работать. Саайре, Аиль - идем. Время.
  "Три выдоха, - говорили уже потом Аилю, - у тебя как правило есть". А в глазах птенца - страх. Большой. Как раз три выдоха - увидеть, сжать в пальцах лепесток внешней оболочки - брызнет соком, сказать: "А еще с ними можно вот так", улыбнуться... Сделать два шага, поднять "Крошку" и отрапортовать: "Готов". Отдельной мыслью Аилю останется знать: в голове что-то встряхнулось и встало на место.
  Идет лехта Льеанн быстрее. Останавливается там, где поворачивает коридор. И говорит... "А в военном она не понимает. Совсем", - мысль шарахает в голову, молотком с размаху, когда она указывает - не ему, Саайре, далеко - как спросонья: "Если... я все-таки свалюсь - Са-ай, ты услышишь... наверно, начинайте стрелять. Я не знаю, чем их еще останавливать".
  И идет, и ее уже Аилю не догнать. Тогда и - не рассчитывая, излишне ощутимо - он швырнется запросом ей на личный внутренний. Не очень внятным запросом. Что-то среднее между разумным: "Лехта Льеанн, что вы собираетесь делать?" и рвущимся наружу: "Зачем?" И ему успеет показаться за эту четверть, что запрос уже ушел в пустоту. Но ответ придет. Подробный. "Собираюсь останавливать этих разумных. Спасибо, эс'ри Аиль, я знаю свою задачу. Пожалуйста, выполняйте свою". И все-таки у него получится продолжить. Неуместным. "Они вас убьют". А потом Аиль поймает: "Тем хуже для них", - и заставит себя вынырнуть со связи. На следующем шаге, на полубеге, пока нога отрывается от земли - на том же эмоциональном заряде, и чуть меньше - на понимании: "Да, вспомнил, как справляться, так справляйся, на расстоянии приближения ты отследишь перемещение, рыба-бревно!"
  Отследил. И то, что встало в голове на свое место еще и нагрелось. Злостью. Точно стреляли из него долго. И еще надо будет.
  Они идут. По дороге. Просто идут. Не самым повышенным темпом, совсем не боевым порядком. Каждым шагом говоря Аилю: они уверены, что здесь им не дадут отпор. На этой злости как раз и подняться наверх, убедить этого совсем гражданского Саайре, что справится, взлететь наверх, на башню. "Дадут вам здесь отпор. Обязательно. Но она скомандовала ждать. Хорошо, жду". На этом - заметить, что идущие все-таки частично рассыпаются. И снова - толкнуться с этим сообщением в чужой личный внутренний, запоздало понимая, что Льеанн их передвижение тоже отслеживает. И снова запрос провалится, как в воду, но ответ придет. "Спасибо, Аиль - вижу - накрою".
  
  Встретят их у ворот.
  "А нравственник хорошо их взвел", - последней мыслью на берегу мира живых оставит Льеанн. Чувствуя - очень странное для некогда лехта zu-toera: "А хорошо, что я - не taer. Любой из них на полный выдох обожрался бы".
  Незваные гости несли с собой ощутимый эмоциональный заряд. И сейчас он менялся. На страх. Нравственник перестарался. Они боятся и они раскрыты. При таком возмущении верхних слоев Изнанки значительно проще поднять волну.
  А еще - учесть, что она была. Рявкнутая из первых рядов команда "Не стрелять!"
  "У меня получится..."
  
  ...Она появляется и идет. Вперед. От ворот, что медленно закрываются за ее спиной. Одна, невысокая черноволосая и узкоглазая женщина - отчетливо чужая и так же отчетливо безоружная. Но у кого-то сдают нервы, и командиру надо рявкнуть: "Не стрелять!"
  А женщина не замечает. Делает еще пару шагов. И садится. На камень у обочины дороги. И смотрит. Снизу вверх ему одному в глаза.
  - И что ты хотел у меня спросить?
  Потому что он вообще один. Нет, головой понять можно: ничего не изменилось, дорога, его отряд под командованием, штурмовая группа, огибающая лесок... Они все здесь. Только каждый из них стоит один и также смотрит в глаза. Невысокой спокойной женщине. За спиной которой закрытые ворота. И небо. А под небом стоит вода. Бесцветная. Стеной. А женщина смотрит и ждет ответа. И вода за ее спиной ждет.
   И непонятно, кому из них страшнее смотреть в глаза: этой женщине, стене воды за ее спиной - да, у нее тоже есть взгляд. Непонятно как, но вполне наличествующий. Разумный.
  ...А еще самому себе, что в этой стене отражается. Подробно и очень... справедливо. Командир, который повел своих людей штурмовать среднее учебное заведение в котором нет ни единого армейского. Воспитанники - есть.
  Он - один, но этому одному понятно, что уже не первый из его людей отступает. Шаг за шагом, медленно, спиной вперед... А потом бросается бежать. И сам бы рад - только не получается.
  - Там же дети, дурак, - наконец тихо говорит женщина. - И твои, между прочим, дети...
  И командир пехотной некогда полусотни Торху Гаэт не понимает, как - он знает, что стоит на месте, но стена воды отступает, и он идет за ней вслед - сразу внутрь, в школу, в общий зал, где действительно - дети, где остролицая рыжая девочка уговаривает мелкого пацана, что не бойся, не бойся, сейчас все кончится - а руки ссыпают в глиняную миску очередную горсть темных орехов с белыми макушками. И стена воды, и женщина разумеется, знают, что до самого дойдет не сразу и ударом: а выросла...
  - Эх, верхушки забыла очистить, надо ей напомнить, - говорит женщина, и отпускает - разрешает сорваться с губ командира хриплому, единственному:
  - Ша-и-рька, - и руки еще протянуть. Забыв, что с оружием.
  - Тихо, - размеренно командует женщина. - Напугаешь. Тебя там нет.
  На этом он и понимает - стоит. Один. У закрытых ворот средней профессиональной медицинской Школы на Пустошах. Перед странной женщиной. Убить эту... чужую еще можно. Но во внезапно накрывшем пустом есть только одно - значащее. А женщина о нем и говорит. Продолжает.
  - Приходи потом. Один. Настоящим. Навестить, скучаешь же. И отдай эту штуку - вдруг выстрелит.
  Тут у командира получается только осознать, что в руке - тяжесть. Осознать... и отдать. И наконец услышать. То, что освободит:
  - Иди уже...
  Командир Торху Гаэт пойдет. И удивительно быстро догонит. Последних. Из также молча уходящих своих.
  И не узнает уже никогда, что ему с башенки смотрит вслед. Его некогда подопечный Аиль. Смотрит - и не получается расслабить пальцы. Сколько было прожито времени в готовности стрелять. А оно кончилось. Без выстрела. Уходят. Ушли. Совсем. Слышишь, Саайре...
  
  А тот уже на этом понимании скатился с лестницы. Вниз, в коридор, бегом на улицу... И через ворота перемахнет - до запирающих бежать некогда.
  Потому что Льеанн так и сидит. На камне у дороги. Держит это... оружие. И не сдвинется. Поворачивается к нему. Можно догадаться, что глаз не открывает.
  - Са-ай, - размеренно говорит Льеанн. - Забери пожалуйста эту штуку. Тяжелая. Аилю отдашь. Наверно. Пригодится.
  Саайре и заберет. Ну... не такая она тяжелая, по правде. Только вот и взвесит.
  - На плечо повесь, можно, - продолжает Льеанн. - И помоги мне встать, пожалуйста.
  Она опирается. Сильно. Всей тяжестью. Встает. Очень близким, не очень... для взрослого жестом гладит его по голове:
  - Все. Это кончилось. Должно быть - совсем кончилось. Мне... надо сначала в общий зал. Идем?
  
  В общем зале всем, поймавшим ее, взглядам лехта Льеанн говорит то же самое. Что тревожная ситуация разрешена. Но просит временно продолжать соблюдать инструкцию по безопасности. Потому что полного разрешения она не обещает. Потом - подходит к скучковавшимся наставляемым, зачерпывает горстью очищенные орехи из корзинки, показывает и говорит старшей:
  - Шаирька, извини, ты немного спуталась. Придется еще работать.
  - Шапочки забыла счистить? - понимает и говорит она.. - Ой, правда. Сейчас переделаю.
  И Саайре еще успеет подумать, что все вернулось на свои места, и беда ушла, можно постоять в углу, взвешивая эту... штуку. Оглядываясь еще: так, а где Аиль, кому отдать-то?
  Только Льеанн говорит. Наставляемым. Что с этим вам придется справляться без меня, хорошо? А потом обращается к Тхаио. Его просит - да, через "я прошу тебя" - проверить состояние территории. И вернуть в максимально безопасное. Отслеживала, но прорехи скорей всего остались. "А мне уже нечем, - продолжает Льеанн. И дальше. - А я выныривать. Буду в доме. К воротам ближе. Или соберусь или остаешься за старшего. Вернутся - командуй, я отслеживаю". "Принял. Иди уже, - отзывается ей Тхаио. Почти командным. - С тебя почти капает". - "Знаю. И мелких не подпускайте", - жестом "само собой" Тхаио как дверь запирает. Общего зала, которая закроется. За лехта Льеанн.
  
  Это правило Саайре нарушил. Ну, во-первых он не мелкий. А еще - очень... отдельно стояли лехтев. А вот он в их круге был. Точно был. И точно знал, что на него смотрели. Чтоб команды имел в виду. Может, и ему командовали?
  Так вот и получилось, что после вечерней смены в "техничке" - что-то подъем воды опять тянул кое-как Саайре и пошел... домой. К тем преподавательским комнатам в доме недалеко от ворот. За занавеси в комнату Наставника не полез и не заглядывал. Правду сказать: побоялся. Знал - Льеанн была там и знал... там где-то происходит. То, что никак не разрешено к доступу ему, Саайре... но что просто прождать он тоже никак не может. Стоял на входе в свою комнату, дышал знакомым запахом, вчера ведь утром отсюда ушел, а кажется совсем давно...
  А дальше у него опять получилось случайно. Просто обернулся - понял, что надо поправить запасную потолочную рейку - кто-то во входном углу ее сбил, стояла наискосок, зацепилась за верхние "емкости хранения", хорошо так, ровно в замок. Пока отцеплял, да чтоб бесшумно и вообще, емкость и открылась. И ему по голове ударило. Сверток сверху скатился. Мягкий.
  А потом Саайре - не думая, так, потянет тесемочки мешка - и повстречает старого знакомого. Встряхнет шерстяное, свитер, узнает - тот самый. Что Льеанн еще в детском восстановительном на него надела. Носился - в местное холодное время. Хорошо носился. А сейчас останется встряхнуть, четвертью выдоха понять - как вырос за прожитое без него время, зачем-то попытаться сейчас - руку в рукав протолкнуть, вообще шерсть тянется, пролезает, но с трудом...
  А потом все понять. Вот так внезапно и полностью, что ему сейчас можно... и очень нужно сделать. Выйти. Сесть на крыльце. Вывернуть свитер наизнанку, отыскать конец нити... Это ручное ремесло Льеанн ему тоже объясняла. В общем, получалось.
  Так и сидел. Свое личное время. Вечером, на крыльце, распускал осторожно... нитка привыкла, цеплялась пушинка за пушинку. Осторожно, медленно разбирая прижившиеся на своем месте нитки, расцепляя ногтем спутавшиеся места. Пахло чистой шерстью и теплым летним солнцем. И его домом.
  А внутри был ветер. Над камнями и вереском. Ветер - того, что было им, Саайре. И очень теплые ладони - той, что говорит там - слова...
  Той, которую очень надо позвать назад.
  
  В первый вечер - распустил, смотал клубки, во второй - в который ничего не изменилось - подошел к эйле ниери Твирану, спросил: "Можно я пропущу занятие?" - у него спросили, есть ли необходимость, Саайре отозвался: "Большая". Был отпущен.
  Подумал полностью. Рассчитал, что это будет. И сел - там же, на крыльце. Вязать. Накинуть, зацепить, протянуть, накинуть, зацепить, и еще раз. Очень несложное, очень вещное ремесло.
  А солнечные лучи - живые, теплые - текли - по старому камню, по разломленной лепешке, и Саайре знал - так должно быть. И долго был внутри работы. Не сказал бы, сколько. Пока не услышал.
  - А я думаю, кто пытается вполне качественно меня страховать... но не умеет мне отозваться, - на обыденном, рабочем близком, так, что требуется проснуться и понять, что это лехта Тхаио-таи. - У вас неплохо получается, ньера Саайре. Очень неплохо.
  "Талантливый мальчик, - подхватит интонацию эхо в голове. - Очень, очень талантливый". Тем более, что Тхаио продолжит:
  - Но вы пропускаете занятия.
  - Я наверстаю, - Саайре отзовется ему, не отрываясь: накинуть, зацепить, протянуть... перейти на новый ряд и продолжить.
  - И ниери Льеанн сюда советовала никому не приближаться.
  - Я знаю, - на этот раз Саайре оторвется взглядом от полотна. - И я знаю, что должен быть здесь, - это надо в глаза - очень спокойному маленькому лехта. Понимая, что то внутри "так правильно" такое же - устойчивое - как лехта Тхаио-таи. Если не - "и еще крепче".
  - Если вы считаете, что так должны - хорошо. Меня устраивает, как вы работаете, - и на обыденный Тхаио снова вернется внезапно. - На кого рассчитывал?
  - На себя... перевязываю, - на миг запнется Саайре. И получит ожидаемое.
  - Так тебе шерсти не хватит, - спросит разрешения, потрогает нитку, посмотрит на свет. И уйдет. Оставляя Саайре снова - с медленной работой и ветром над вересковыми холмами земли его сердца. Вернется потом. Молча положит рядом пару клубков похожей шерсти, только сильно светлее. Кажется тоже - с чего-то распущенной. Жестом спросит: "подойдет"? Саайре согласился.
  
  Правда, подошло. Была еще немного мягче и иногда осыпалась - тонкими белыми шерстинками. Как раз утром... кажется, уже третьего дня, точно, что это было утро - когда готовился уложить эту нитку в орнамент воротника... Шагов из дома он не услышит. Сразу ляжет на плечо - увесисто - ладонь:
  - И что это ты делаешь, Саайре? - спросит лехта Льеанн. Появилась... Вздрогнешь ведь.
  А потом надо перевести дыхание и ответить честно:
  - Воротник доделываю. Перевязать решил. Зима...когда-нибудь да будет.
  - Сам догадался? - спрашивает Льеанн ровным. Наставническим.
  - Ну... сам. Нашел вот, - а от ладони Наставника - сухой, теплой ладони - пахнет водой - болотом - и еще полынью.
  - Можно? - Льеанн наклоняется, клубок подобрать. - Эта шерсть - чья?
  - Я не знаю. Тхаио-таи принес.
  - Тхаио? - очень отчетливо переспросит Льеанн, взвесит на ладони, подержит, вслух хмыкнет. - Н-да. А я просила сюда не подпускать...
  А у Саайре все получится - только медленно: дотянуть петлю узора, встать, на подъеме постаравшись отчетливо - уточнить ей:
  - Мелких же... не подпускать? И я следил, - и посмотреть.
  Льеанн еще стоит, взвешивает сказанное, долго. А потом, не спрашивая разрешения, обнимет. Крепко. Болотом пахнет. Отчетливо. А еще все-таки теплым... его родным вот этим домом.
  - Спасибо тебе, - и отпустит. И снова - сосредоточенно наставническим. - Са-ай, я только очень тебя прошу запомнить, чтоб голова держала: перед тем, как начать что-то делать, подумай, что - зачем - и за счет какого ресурса ты сейчас делаешь. Причем учти, тебе потребуется не шесть выдохов. А хотя бы в два раза больше. Потому что талантливый. А работу доделай. Пригодится.
   (...а свитер так и лежит. В личных вещах. Свернутым и недоделанным. Потом совсем некогда было. Так внезапно время понеслось.)
  
   Из жизни школы Саайре на это время, понятно, выпал. Так что известия оказались новыми - и ему, и Льеанн. Этим их встретит ньера Твиран. Прямо на пороге школы. И вместо приветствия:
  - Льеанн? Легион пришел на Сорлех.
  Она ловит, переводит дыхание, спрашивает:
  - Передающий?
  - Общий. Принятая экстренная волна.
  - Башня?
  - Трансляторы. В сообщении - большая часть мира Далия, его южные населенные территории возвращены под контроль Тейрвенон, части Легиона, проводящие боевое воздействие, перемещены на Сорлех, разрешенное время отправки сообщений... Мы отправили.
  - Правильно, - размеренно говорит Льеанн. - Значит, мы вправе ожидать изменения своей ситуации. В любую сторону, - взвешивает свои же слова на ладони и спрашивает. - Как в школе? - получает ответ, что после личного времени должны стартовать назначенные занятия по скорой медицинской, отмечает жестом "хорошо", делает пару шагов вперед и задает не самый ожидаемый вопрос. - Вы можете мне ответить, где ньера Аиль?
  - Извините, нет, - удивится неожиданному вопросу Твиран. - Но могу предположить, где-то здесь, в саду.
  - Он тоже... знает последние известия?
  - Как все... - Твиран похоже продолжает недоумевать.
  - Значит, остался, - взвешивает Льеанн. - Хорошо.
  
  С известием ли решено было ослабить требования инструкции по безопасности, или... так получилось - Льеанн спрашивать так и не будет. Столкнутся они в саду. Льеанн как раз сходит, подберет корзинку - осталась там, в "кухонном" углу общего зала и пойдет вниз, к ручью, к обширному малиннику. Этот тут уже рос, до школы - и решено было его не трогать. Дикая была, с косточками. Вкусная.
   Жарко было, безветренно, парило, словно обещало грозу, но ни единого облака на небо не выползало. От жары пахли травы сада. На расстоянии. Мирно так было. Тихо. Поэтому и песенку над малинником Льеанн расслышала чуть ли не от горки с "благословенной травкой". И пошла быстрее.
  Песенка, на речи Сорлеха, нетрудная - так, за работой петь. Про то, как ждут любимого с моря. Знакомая. Тут каждый второй точно подпеть сможет. Шаирька ходит, малину собирает и поет.
  Увидела - растерялась.
  - Ниери Льеанн, светлого... дня.
  - Жаркого, - легко отзовется Льеанн, оглядывая окружающее. Первым делом - корзинку в ее руках. Почти полную. И малинник. - Вижу, добрую треть моей работы ты успела сделать? Выдохни.
  - Ну...вы сказали - она осыпается. И собираю. Она так... на глазах зреет.
  - Спасибо. Вижу, - говорит Льеанн, присоединяясь к ее труду. Ягоды сыплются - вот только прикоснуться. Что-то - перетирать, что-то прямо так скормить надо. (...а о зиме возможно думать уже незачем?) - Но я хочу тебе напомнить: мы говорили еще одно.
  - Инструкцию? - Шаирька улыбается, смотрит искоса, отряхивает особенно густую кисточку ягод, оставляя - дозревать самые маленькие. - Я слышала... Я так поняла, все - кончилось? Уже мир?
  - К сожалению, неправильно, Шаирька. Еще неясно. И может быть хуже.
  - Ну... - она отряхивается. Энергично. Она, кажется, очень старается не отпустить - жеста недоверия уважаемому преподавателю. - Но... надо ведь. И я... я тут... - запинается. Оглядывается. Долго. Висит - жаркий летний день над школьным садом и малинником. Мелочь какая-то крылатая жужжит...
  - Она тут под охраной, ниери... Ллеаннэйр, - появится другой голос. Аиль поднимется снизу, от ручья, с площадки. Видно, придет на помощь. - Я слежу.
   А Льеанн отвлечется от ягод. Медленно, требовательно спросит очевидное:
  - Ты остался?
  - Я... рад, что вы вернулись, - первым выталкивает Аиль. Смотрит вниз. На дорожку. - Я очень хочу с вами поговорить, - каждое слово он укладывает отдельно.
  - Хорошо. Сейчас?
  "Сейчас" - Аиль откажется. Дождется, пока наполнится корзинка его "охраняемой". Там же - на площадке. Собирать ягоды будут молча.
  
  ...Тогда Аиль сидел на лестнице. Подвальной. Запасной технической. Тогда, когда вторая пехотная полусотня освободительной гвардии Сорлеха повернула от Школы. Без выстрела. Он не знал, куда убежал Саайре, и что произошло потом. Просто сидел. Сначала остывал. От той злости и того боя. Которого не было.
  Потом остыл. Как совсем. Был необожженной глиняной чашкой, и вода просочилась. Долго сидел. Его не беспокоили. Сидел, на руки смотрел. Думал длинную тупую мысль. Что это все, похоже, уже никогда не отмоется. Совсем никогда.
  Пока не услышал:
  - Ньера Аиль, простите, я могу вас побеспокоить?
  Тхаио. Мастер Тхаио. Странно... заметный. И странно же - неправильный. Ну - и правда единственный, кто мог бы вмешаться.
  Аиль повернулся и посмотрел. И услышал сразу же:
  - Я прошу прощения, но я нуждаюсь в вашей помощи. Вы... можете мне объяснить, как с ним обращаются и из чего он состоит?
   Что ж, неправильность свое объяснение получила сразу же. "Светлячку", армейскому пехотному скорострельному, в нелепом, неудачном для походного положении за спиной у мастера Тхаио было явно не место. Очень узнаваемому скорострельному. Можно сказать - личному.
  - Это же... командира, - первым - все-таки вырвется у Аиля. Получит в ответ спокойное:
  - Видимо.
  А вопрос: "Откуда?" - он уже не задаст. Будет... нечем. Поднимется со ступеней:
  - Пойдемте... где светлее, - а на подходе не удержится. - Вернете? Смотрите - на передвижении носят его вот так.
   Да, командир Торху Гаэт это ему как раз и объяснял. Недавно.
  
  Мастер Тхаио справился с не меньшей скоростью. Быстрей, чем сам Аиль когда-то. Неудивительно. "Светлячок" создавался как максимально простое, максимально дешевое и максимально надежное оружие. В массовое производство был запущен года за три - до того, как на Сорлех пришли фай. Земля готовилась к неизбежной войне с много более богатым соседом за проливом и решала проблемы оборонительной способности населения. И решила весьма эффективно. Этот армейский пехотный скорострельный и с полным переходом Далии под власть Тейрвенон успешно просуществовал в статусе оружия, привычного в действии для данных условий на вооружении местных частей и изрядно поучаствовал в результате в освободительной. С незначительными доработками. Заготовили их с запасом - что было не использовать?
  Эти материалы по новейшей истории в голове Аиля сидели крепко. Рядом с порядком неполного сбора-разборки армейского пехотного. Благо, усваивались тогда же. Вот и вспоминал - пока смотрел, как медленно, устойчиво - как делает все - пробует Тхаио первый раз разобрать и собрать "Светлячка". У него получается. Это очень... странно.
  - Я так понимаю, понять, как из него стреляют, я не смогу? - первым говорит Тхаио. - Он - оружие, невосполнимо расходующее металл? И заряда у него недостаточно?
  Это, кажется, последнее - до края - в той тишине бессмысленного, которая навалилась на Аиля. (...шли. Не скрывались. Шел. С не полностью заряженным. Его командир Торху Гаэт.) А потом оценит количество и скажет:
  - Сможете. Если нам больше из него не стрелять.
  А Тхаио разбирает. Размеренно. Потом собирать начинает. Погружен так полностью, что Аиля хватит. На крайнее удивление. Когда встанет на место затворная рама, и Тхаио заговорит:
  - Ты, наверно, не понял, что ты нас спас. - Аиль долго осмысливает фразу. Дольше, чем требуется, чтоб сорвалась с ладони просьба объяснить. Тхаио объясняет. И не то. - Их, пришедших. В какой-то мере, нас. Землю, окружающую этот дом. И в первую очередь ее. Ниери Льеанн.
  - Не понимаю, - получается у Аиля.
  - Я не понимаю, - эхом отзывается Тхаио (а руки возвращают на место крышку ствольной коробки... да, правильно), - зачем эти разумные, здешние, так подробно и неразумно убивают нас. Я считаю потери. Ближнего Озерного отдельно. Мне значительно проще отказаться считать разумными большинство из действующих здесь. Я предполагаю, данных твоего архива Льеанн хватило. Чтоб сделать личный вывод, что перед ней разумные люди. И к ним можно обратиться, как лехта - к разумным. Оценивая допустимую... интенсивность обращения по ситуации. Как видишь, расчет оказался удачен. Я готовился к другому. И я тебе благодарен.
  Можно смотреть - на ровный жест "сделано" - над темной сталью "Светлячка" (...узнаваемой. Там пластинка должна быть. Под рукой у Тхаио). И самому повторять эхом:
  - Я тоже... к другому. Ниери Тхаио, я могу вас попросить объяснить, что она сделала... почему они ушли?
  - Сожалею, я не знаю, насколько подробно она может это рассказать, - ответит Тхаио. - Мне потребуется напомнить тебе довольно скучные лекции. О составе мироздания. Чтоб объяснить. Скажите, ньера Аиль, вам это сейчас необходимо?
  ...А нужно - было. Нужно было хоть что-нибудь. Внутрь... этого себя, который был пустой чашкой. Так что согласился молча.
   - Любой вещный мир держится корнями. За воду Tairhien. За Изнанку мира живых. Любой живой и разумный - тоже. В местах, где граница мира живых и мира Изнанки нарушена есть возможность повстречаться... с разнообразными следовыми остатками. Прошлого места или собственного прошлого. Как правило - достаточно опасными. При содействии специалиста любой разумный может оценить свое отражение в водах Изнанки и состояние своих корней. В должной обычной жизни. Я понимаю, в экстренных обстоятельствах специалист может принудительно позволить человеку оценить свое отражение в водах Изнанки. Такая... мера воздействия создает серьезную угрозу нарушения границы между миром живых и тем, что его не касается. Если специалист не выдержит. Если бы по ниери Льеанн начали стрелять... или она переоценила свою прочность...или степень разумности... собеседников - то там бы она и ушла. А та вода Изнанки, что она удерживала, пошла бы по миру живых. Ударной приливной волной. Не безопасней... обыкновенных. Но твои данные оказались верными. А я объясняю непонятное через непонятное, да?
  - Да, - вполголоса согласится Аиль. Внутри укладывалось - отдельное понимание: мастер Тхаио и не подозревает, наверное, что сам приносит ответ на свой вопрос. Когда чужое, волшебное и страшное становится враждебным... Что с ним еще делать? - убить. Быстрей, пока не добралось. И понимание, что никогда он мастеру Тхаио этого не скажет. Не сможет.
  Разом ставшее неважным. За коротким.
  - Если ниери Льеанн вернется - можешь у нее спросить. Возможно, она объяснит понятнее.
  - Если она вернется... А где она... что с ней?
  ...Ниери Льеанн. Уважаемый преподаватель теи-лехта Ллеаннэйр. Благовонная Гадюка и еще - Чужая Бабушка. Ведь первой - вспомнилась. Тогда. Когда стоял у ворот Школы, переводил дыхание - пытался собрать, что сделал... И как раз углядел мелкого, шлепающего по территории. Первой - на ум пришла, на слова: позови - думал, увидит - с ниери Льеанн куда как проще поймет, как сейчас правильно.
  Понял. Вот и понял.
  - Оба вопроса правильны, - и Тхаио хочется трясти - зачем он так медленно говорит? - Поднимать волну Изнанки и держать ее на себе - это, насколько я могу оценить, очень расходное действие. Для личного ресурса специалиста. Ниери Льеанн сейчас пытается вернуться в мир живых, вынырнуть из волны... с возможно более целыми корнями и возможно безопасно для мира. Это очень трудно... - мастер Тхаио еще что-то собирается договаривать, но понимание складывается. Быстро. Такое, что перебьет. Вслух. Горьким:
  - А вы говорите, спас...
  - Спас, Аиль. Я был готов принимать волну. Это я умею. Становиться устойчивым пространством, похожим на мир живых. В любых условиях. При содействии ниери Льеанн со стороны воды Изнанки - мы смогли бы - продержать всех здешних людей, живущих в нашей тени, и переместить их до более безопасных мест. Последствия... изрядного прорыва границы между миром живых и Изнанкой пришлось бы решать после. Не нам. Принявшие на себя удар волны, равно как и решившийся ее поднять, то есть - ниери Льеанн в мире живых точно не остались бы. Я - с вероятностью. В целом такой метод эвакуации через пространство Изнанки сказывается на состоянии всех, им проведенных, не лучшим образом. Надолго. Считай. Тебе хватит? - пока Аиль молчит, Тхаио взвесит - собранного "Светлячка", что-то оценит ладонью. И, не дождавшись ответа, продолжит. - Но с точки зрения надежности и эффективности, поднять волну было гораздо проще, - он еще раз задерживает ладонь что-то взвесить и говорит дальше. - Умереть - это обычно проще. А ты предоставил нам выбор. Аиль, ты говорил - из него возможно научиться стрелять?
  - Да... - слово, наконец, получится.
  - Я могу сейчас попробовать? - и когда он получит согласие, Тхаио добавит. Добивающим. - Я хочу понять, зачем так действуют эти... разумные. Возможно, мне поможет - если я пойму полностью, как действует их оружие.
  
   Или добивающим было потом. После. Когда возвращались уже с импровизированных стрельб. Тхаио после того направился к воротам, и Аиль потянулся за ним вслед, а куда было - и привело ж вспомнить и сообразить страшное. И назвать его вслух:
  - Ниери Тхаио, а если... наши вернутся. Еще раз? Или придут другие? Таких... воюющих много.
  - Я держу обзорные. Если обнаружу приближающееся - достаточной степени опасности, я скомандую ниери Льеанн, как мы договорились. Она умрет и отпустит волну. И мы пойдем, - на этом Тхаио останавливается, бросает взгляд - к домику, к "преподавательской сторожке", взвешивает что-то на ладони и говорит тихим. Не командным. - Ньера Аиль, я могу вас попросить - находиться здесь поблизости? Вы, возможно, понадобитесь. И, если вам нетрудно - не следовать за мной дальше. Благодарю вас, я понял, как работать, но пребывание здесь для неподготовленных разумных - временно небезопасно.
  
  ...А потом... Аиль сам говорил: его перекосило в другую сторону. Это утром было, на новое утро, там, где в ровный ритм занятия - на этот раз устройства анализаторов восстановительных прогоняли, Аиль попросился присутствовать, вспомнить - вклинивается внезапно... Ярко, с открытым удивлением выдает ньера Твиран: "Трансляция?" - и оживает экран общего передающего, чтоб всем видно было. Изображение плывет, оно почти бесцветно, но что там видеть - нашивки на говорящем пересчитывать? И так видно: много - золота; и так понятно - Легион. Сообщает, что временные неразумные беспорядки на территории Далия мира Далия остановлены и боевые действующие силы Легиона перемещены в Озерный край территории Сорлех - для окончательного выполнения своей работы. И отчетливо требует оставшихся живыми файдайр выйти на связь, экстренным позывным сообщить состояние и местонахождение. Для необходимого оказания помощи и возможного воздействия.
  - Пришли... - медленно говорит Твиран. - Скоро кончится. А пока - продержаться.
  
  А у Аиля, у внезапно и все равно единицы освободительной гвардии Сорлеха - в пустой голове - тяжелым чугунным шаром одна мысль засела и перекатывалась. Что до его пехотной полусотни это известие скорей всего не дошло. Все равно - его. Как будто не по ним день назад собирался стрелять.
  И вывалился - чугунный шарик. Здесь, у воды, у родников - когда в перерыв вышел. Осенило. Да все же просто. Если он не вышел из общего доступа личным внутренним - так и командир Торху Гаэт тоже. (...значит, их заведомо найдут). А пока - его хватит. Вряд ли они вышли за пределы досягаемости внутренней гражданской связи на полную расходную. А хоть бы и вышли. Его дело сообщить. А там... а там командир Торху Гаэт догадается, что с этим делать...
  ...А связи не было. Нет, личный внутренний командира был в реестре и в пределах опознаваемости. Достаточно, чтоб выдать стандартное предупреждение. Что носитель данного позывного выбыл из живых. Сегодня. В такое-то время рассветного круга. Остаточный сигнал продолжает идти из... Осознать координаты. Сказать: они возвращались на базу.
  Понимал быстро. А потом Аиль времени не считал. Задача - куда трудней связи, но сколько раз его предупреждали о перерасходе личного ресурса - он не подсчитывал. Нырнуть в глубины личного архива, вернуться в недавнее, поднять позывные экстренной связи своей полусотни - что сохранились. Что были ближе. Личным внутренним, конечно, пользоваться не разрешалось. И все-таки лучшим средством экстренной связи - пусть столь расходным на состояние здоровья - они не располагали...
  И швырнулся запросом. Не рассчитывая - по всем доступным сразу. Чтоб точно также рухнуть в пустоту. Сообщения, что он пытается дозваться выбывших из живых. В то же время, примерно в тех же координатах...
  ...И назвать уже подробно. Они возвращались на базу. И не дошли. Скорей всего, все.
  
  А сил что-то чувствовать уже не было. Не зря предупреждали. Подняться сил не было тоже. Голова раскалывалась. И кружилась. И выходы личного внутреннего чувствовались. Как шершни в спину покусали. И было пусто. Как на связи... когда пытаешься достать покинувшего мир живых. Тупо так. С координатами.
  Сидел и дышал. Вот как раз на той площадке. Под малинником.
  
  ...А она была уверена, что здесь никого нет. Собирала малину и пела. В голос. На речи Сорлеха. О том, что волны приходят и уходят - и все никак не возвращают тебя обратно.
  Было жарко. Пахло малиной. Она пела. И песня была так сейчас и на месте... Что первым прочувствованным стала... пожалуй, досада, когда на припеве песня оборвалась.
  Испугалась сначала. Шарахнулась. Далеко еще - свешивается сверху, через заросль малинника... непролазную. Узнала. Привело, конечно, безошибочно. Рыжую остроморденькую из старших... Так похожую - ну, конечно... что было и спрашивать - на кого.
  - Извините, эс'ри Аиль... я не знала, что вы здесь...
  - Пой еще, - получится у Аиля вытолкнуть сначала. Со стороны услышит, что получилось вместо голоса и рассердится. Напугаешь девчонку. - Ты... хорошо поешь.
  А она послушается. Можно слышать - тише чуть, но плотный такой же - голос: "А море приходит и уходит, приходит и уходит, а твоя лодка все не возвращается". И вдруг сообразить - живым: что ограничений никто не снял, что неизвестно что может прийти вот сейчас вот сюда - Аиль даже общий осмотр территории поднимет. Зря - потому что чисто, потому что территорию отслеживает мастер Тхаио, и потому что о перерасходе голова намекнет ощутимо. На миг совсем выключившись. Очень ты тут будешь нужен, если ты не встанешь... А в горле жарко и сухо, пить хочется, до кашля. А снаружи холодно. Летним днем. И в глазах темнеет. Побочная реакция.
  А она за то время обошла заросль и спускается по ступеням, на площадку. И спешит. Ей заметно. А то - младший помогающий, судя по возрасту, одолевший свою первую аттестацию. И навык отслеживания ей не пришлось приглушать. Да и выглядит он сейчас... Все это в голове уложится быстро. Раньше короткого и командного:
  - Эс"ри Аиль... так - ложитесь, - а сильные - тонкие чистенькие ручки девчонки... уверенные - развернут его лечь в правильную сторону. На скамейке - туда, где тень и с ручья тянет водой и ветром... Прохладный. Чувствуется. А голову сам догадайся вниз держать, сейчас... отойдет. Должно. Не так уж потратился... Пить хочется.
   Отвечает на несказанное:
  - Сейчас, к родинку спущусь. Потерпи...
  ...А вот чистотой на этот раз ладони у нее не отличаются. В малине. Пахнут. За это Аилю удастся зацепиться. Продержать перед глазами. Вместо всех лишних мыслей. Пока надо лежать и дышать. Тепло, тень, ветер с родника отчетливый, пот на лбу студит. Сейчас станет лучше, должно... Чтоб уже выпрямиться. Нет, лучше чуть позже...
  Пока как раз добежит... рыжая - ага, кружку у родника отстегнула, жбанчик - немаленькая. Еще девчонка предупредит: "Осторожно, холодная..." Помнит - правильная вода, так, как просит горло - залпом, с размаху - никак - придется глоток к глотку, чувствовать как глотается - холодная, как стынут руки на ободе глиняного "жбанчика", как течет - вниз, по подбородку, по шее, под рубашку - сорвавшаяся капля... Аиль будет пить. И восстанавливаться. Достаточно, чтоб вот теперь постараться и присесть...
  Чтоб почувствовать все остальное. И девчонкино негромкое:
   - Садиться можно... осторожно только. Эс'ри Аиль, извините, вы... зачем... вы очень потратились? - столкнется - с его:
  - Шаирька... Ты ведь Шаирька?
  - Да, - удивленно подтвердит она.
  - Извини... - "Это не тот вопрос, который принято задавать. Здесь. У фай. Прямо. Это тот вопрос, который необходимо задать". - Твой отец - его звали Торху Гаэт? - и только потом запоздало соображать, что это же тогда придется с ней делить. Все. А может быть, не страшно... не так страшно...
  Она спокойно и отчетливо... припоминает:
  - Да. Торху эс Гаэт, - имя она произносит как файдайр. Это царапает. Продолжает вопросом. - Извините?..
  А удержаться не получается:
  - Он... был моим командиром. И погиб. Сегодня. Я сижу и это понимаю.
  А она выдыхает. И принимает сказанное на ладонь. Держит. Долго. Думает. Пока не выдохнет:
  - Благодарю... что позволили с вами это разделить. Но только я... я его почти совсем не помню...
  - А он тебя вспоминал, - получается тогда у Аиля. - Ты... очень на него похожа.
  А она молчит, смотрит и руки не убирает. Теплая. Хорошая.
  - Извини... Аиль, - говорит она не сразу. - Я понимаю, здесь тоже надо что-то делать. Но я еще не знаю, что... Ты... может ты малины хочешь?
  А он и сам от себя не ожидал. Что вот так. Разомкнутся губы и получится:
  - Хочу.
  Ел. С руки. Запивал еще водой. Холодной. Это было недолго - оставшееся время перерыва между занятиями, можно - пересчитать на выдохи. Десятки выдохов. Но знал, что восстанавливается с каждым. В мир живых. Быть. Тогда - внезапно - очень хотелось.
  Вот и на новое утро - пошел охранять...
  
  ...Аиль шел и шел прицельно. К воротам. Как будто больше нигде, никак - только на этом самом месте - можно было понять, что на нем происходило... спросить. Льеанн не возражала. Шла - тоже - сосредоточенно, молча - перебирали что-то пальцы, складывали, скручивали из воздуха невидимую нитку. У самого выхода, у ворот остановился:
  - А сейчас туда можно?
  - Я хочу оценить и проверить. Тхаио не подпускал? - спросит Льеанн и откроет ворота.
  Аиль согласится. Молча. Движением. "Правильно, - так же, движением пальцев ответит Льеанн. - Чисто, - продолжит ее ладонь. - Проходи". Как будто понимая, что там, за воротами, Аиля что-то отпустит. И можно будет заговорить:
  - Ниери Льеанн... - а обернулся случайно, звучно - щелкнул, закрываясь, замок на воротах. На ворота, на школьный парк за решеткой, на белые опорные столбы ворот... И подавился прежде желающим быть вопросом. Потому что давно, пару дней назад, пока стоял, выучил окружающее наизусть. Этих глубоких, до кирпича, выбоин здесь не было. Опыт вполне позволял определить, от чего они. Спросить - внутри головы: "Почему я не слышал выстрелов? - хорошо, что не слышал". И вместо первого вопроса Аиль спросит - движением - обозначая рыжие, до кирпича - выбоины от пуль на воротных столбах. И встретит согласие лехта Льеанн. Такое же молчаливое. А потом она скажет. Самое не ожидаемое:
  - Это нечаянно. Им... было очень страшно.
  Тогда у Аиля получится - шагнуть вперед, не спрашивая разрешения, крепко - взять и обнять. Уважаемого преподавателя. Это так - и он, Аиль, не сумеет чувствовать по-другому. И вопрос вслед получится открытым. Не тот, что хотелось:
  - Ниери Льеанн, а та... женщина на площади - она могла сделать вот так? Так, как вы?
  - Я не знаю, Аиль, - медленно, не сразу проговорит лехта Льеанн. Взвесит дальше вслух. - При количестве людей... это было бы... сложно. Намного сложней, чем мне. С большим основанием я могу сказать другое. Не хотела. Ниери Вари Нгоба хотела, чтоб они умерли. Те, кто пришел убивать детей.
  - Вы - нет? - одним, слитным выдохнет тогда Аиль. Требовательно.
  - Нет, - ниери Льеанн стоит. У этого воротного столба. И говорит отчетливо. И продолжает. - Я сожалею, но выбранный мной метод действий... мог оказаться тоже достаточно опасным. Для живых и разумных, - и замолкает. И просящийся вопрос снова надо отправить на глубину, сказать - другое:
  - Я спрашивал. У Тхаио. Что вы сделали. Но он...ну, вам оставил подробно объяснить.
  - Сказал - он за вас не сможет. Сказать...что вам разрешено рассказывать. А вы... мне - сможете?
  - Частично, - отзовется лехта Льеанн. - Понимаешь, Аиль, бог не отворачивается от своих разумных. Никогда. Вообще - никогда... Но иногда об этом очень хочется забыть. И для этого есть несколько очень удобных мест. Одно из первых - это общность - строй - возможно, толпа таких же. С одним общим движением и мыслью. Если достаточно долго идти, можно счесть, что одного живого разумного в числе прочих нет как отдельного. Есть "все". И что одному не придется однажды вставать и понимать все им сделанное. Как одному. Из общности потом очень неудобно возвращаться и смотреть на то, где ты есть и что ты сейчас делаешь. С точки зрения земли своего сердца. Для которой ты всегда - один. Примерно это я и сделала, - Льеанн перекатывает, взвешивает что-то на пальцах, и внезапно легко выговаривает. - Нет, лехтев не разрешено. Но в критических обстоятельствах дозволено. К земле своего сердца можно не только привести за руку - но и ткнуть, взяв за шкирку. Это нелегко. Я... удивлена, что мне разрешили, - смотрит - глубоко, не на Аиля похоже, но вслух - доверяет ему очень объемное. - А еще с непривычки это трудно и страшно. И небезопасно. Посмотреть в глаза моему богу. Незапрошено.
  И вопрос, который уже ладно с ним, который Аиль уже и не хочет задавать - взлетит, вырвется - поплавком - на поверхность воды:
  - Вы знаете, что они погибли?
  - Нет, - отвечает Льеанн сначала. Потом - заметно - вынырнет из окружающего. Точно - сверяется с личным внутренним. Быстро. - Теперь знаю. Да, могло быть следствием.
  - А могли быть "Кабаны" на базе, - хмуро, в сторону отзовется Аиль. - Или еще какое дерьмо.
  
  ...Кривой поселок остатки второй пехотной оставили на следующее утро. Без команд. Как-то вообще не особо совещаясь. Пешком, поскольку поднять катер не представлялось возможным. Отступление проверенным маршрутом на обозначенную базу для переоснащения и выполнения очередной необходимой задачи.
  Назад старались не оглядываться. Никто, кроме командира. Уходили, оставляли память о втором командующем. Идейный предводитель Лоэхмак умер там, в поселке, стыдной смертью. С того самого вечера крепко навернул "щепиловки", не учтенной в продуктовом и медицинском довольствии, стал крепко пьян, пытался лезть в драку и действовать нездраво, был препровожден в уличный сарай проспаться, к несчастью - заперт он был некрепко и сумел выбраться. Был найден под рассвет у открытой системы водосливов, попросту проточных канав. По минимальной медицинской оценке, захлебнувшимся.
  Уходили. Не оглядывались. Наверно, каждый из них, молчащих, надеялся: им не придется возвращаться сюда с тем же заданием.
  Не пришлось. База встретила боевым огнем. Внезапным и прицельным.
  Тем, кто там закрепился, боевые, транспортные и пищевые ресурсы, наличествующие на бывшей транспортной базе состава Службы Защиты сектора Пустошей, помогли продержаться недолго. Счетное время в малых кругах.
  Армейские базы, не отозвавшиеся в должный срок требуемым позывным, силы быстрого реагирования Легиона, перемещенные на Сорлех, накрыли в первую очередь. Быстро, эффективно и показательно. Эта станет - не первой, не последней страницей в истории действий на земле Далии двенадцатого отряда специального назначения "Маргаи". После...
  
  ..."Возможно", - движение пальцев отзовется лехта Льеанн. Аиль отвернется. И - как провалится: что он делал в бывший же фрагмент времени. До того, как сказать:
  - А я бы... не рискнул. Так посмотреть. Сейчас, - и только тут обнаружить, что стоит, колупают зачем-то пальцы - выбоину - как раз по росту, белая краска с гладкой внутренней стороной, кирпичная крошка. - Ну... в глаза.
  Пыль там. В выбоине. Рыжая. Сухая. Пальцы пачкает... Уважаемый преподаватель не спрашивает. Даже кажется не смотрит... Что ж, как прорвало, говоришь:
  - Не знаю я, ниери Льеанн. Ясно было - вот она, дорога. Моя. Стрелять научился - раз надо... А она раз меня - и в жернова, - пальцы отряхивает. Не мука. Пыль. Кирпичная. На зубах такая хрустит. - Ваши... наши, - рукой взмахнет: поймать бы и прихлопнуть. Все сразу. Вот об этот столб. И еще раз и сначала. - А теперь - куда? И зачем... Пусто мне, ниери Льеанн. Вот хоть возвращай себе "Светлячка" - он у Тхаио... и башку себе разноси. Неудобно вот будет, - а потом Аиль переступит с ноги на ногу, слышно - стукнет, встряхнется - и посмотрит вверх. - А лето... дери всех! Малиной пахнет. Шаирька собирает и поет. И жить-то хочется... - и снова вот-вот и улетит что-то с ладони, только тут ниери Льеанн подаст голос:
  - А в этом варианте есть с чем работать. По мне - он интереснее.
   И вот тогда у Аиля получится - оглянуться, оценить, а Льеанн успела, уже на корточках, вот что-то как вынюхивает в пыли у дороги, там, где большой камень. Точно, принюхивается уважаемый преподаватель, как по собачьи, забавная такая. Да - это есть - "забавная". Медленно - тогда процитирует ей Аиль:
  - "Умереть - это обычно проще", так, эйле ниери Льеанн?
  - Не всегда, - Она поднимается, опираясь о камень. Медленно, вроде даже тяжело. И продолжает. - Иногда умереть - особенно хорошо умереть - это достаточно непростая задача. Требующая сложного взаимодействия. Здесь... мне больше не нравится окончательность этой задачи. Для конкретного момента времени живых умереть - это всегда завершение работы. По-моему, здесь еще осталось, что делать, - а двигается ниери Льеанн легко. Подойдет вплотную, посмотрит. - И очень много.
  - Жалко - ценный рабочий ресурс? - подчеркнуто усмехнется Аиль.
  - Жалко, - отчетливо ответит Льеанн. - Настоящего, живого, для меня ценного, - а потом переменится. Вдруг. Отступит на шаг, явно провалится, исчезнет - всем сознанием из внешнего мира... Чтоб вернуться - с удивленным - и так отчетливо радостным. - Связь? Тайлорн? - шагнет вперед, но запнется на ровном месте, поймает - Аиля за руку, кажется, быстрей, чем сумеет остановить на нем взгляд. - Извините, Аиль, я пойду к передающему? На личный внутренний с транслятора я сейчас не сумею взять.
  - Хорошо, - говорит Аиль. Выдохнет и уточнит. - Но разрешите мы... пойдем? - а то она все еще держится. И ему еще надо накрыть:
  - Я дойду... но можно, - своим, излишне улыбнувшимся:
  - А то... Тайлорн же. Не виделись.
  
  Излишне. Потому что добравшись до ближайшего задействованного передающего - на входе - все-таки Аиль остановится, не дойдя. Укрыться за входной аркой и слушать. Очень негромкое, открытое:
  - Приветствую. Спасибо, что дождался. Как я рада видеть тебя живым, лехта Тайлорн! - это приветствие. Формальное. Только теплым и ярким - настоящим - насыщен каждый звук и это слышно. Как и в ответном:
  - Благодарю, что вы живы, Льеанн. Все целы?
  - Да.
  - Ждите, - командным говорит лехта Тайлорн. - Прибываю к вам завтра в рассветные круги. С программой срочной эвакуации. Средний транспортный катер. Закладывайтесь на необходимое.
  - Приняла. Ждем тебя, - говорит Льеанн, можно высунуться из укрытия - и как раз заметить, как Тайлорн улыбается, прощаясь:
  - Живите!
  ... - Вот надо же, - тихо продолжает эйле ниери Льеанн. Уже в погасший экран передающего. - Вот все почти и кончилось. Ладно. Пошла командовать.
  
  Саайре тоже помнит - так перехлестнулись ниточки разговора, завязались. День был жарким, с раннего утра, когда шла уже погрузка на катер, разобранного. Часть учебного оборудования Школы укладывали тоже, анализаторы те же - рабочие ведь, их только материалом переснарядить - и в путь. Не годится такое оставлять. В здании. Что останется пустым - на ничейной земле...
  Шла погрузка. И Льеанн оценила составленный транспортный конвейер и спросила. Возможно ли предоставить ей малый круг личного времени. Тайлорн согласился - возможно. Спросил: "зачем?" - а она в сторону отчетливо посмотрит. Скажет: "Сад полить. Утреннее время". И Тайлорн тоже - далеко посмотрит. Скажет: "Подручные нужны?" - "Да, вероятно..." Саайре он и позовет.
  Он не сразу и отвлекся. Оценил работу транспортера - ничего, и без поддержки пашет, погрузку, согласился и побежал. Привычным маршрутом: к баку для поливки, черпануть ведро, теперь на верхнюю часть сада, куда системы полива так и не добрались...
  
  Только Льеанн просто идет по саду. С нижнего его края. Быстро, своим перетекающим шагом. Это кажется, что медленно. Останавливается. Пальцами перебирает мохнатые лиловые кисточки цветущей пустырянки, пробует на прочность оградку у плетистых яблонь - скоро и эти вызреют, наклоняется к густым "мятным зарослям", что-то лишнее привычно выщипывает... И кажется - говорит, говорит, говорит - пальцами, взглядом, движением - всем... Как поливать начинает, когда наконец к верхнему поднимется. Саайре шел следом. Вода из ведра на ноги плескала. Слушал.
  Хотя словами Льеанн заговорит, только когда вернутся. К транспорту. Заберет у него пустое ведро, аккуратно поставит оба на место, на полку для полива. Им в катере места точно нет, вывозить ни к чему. Дальше Льеанн скажет: "Спасибо, Са-ай", - и обратится уже к Тайлорну:
  - Башня, так понимаю, еще не раскрыта?
  - Нет. Военные взаимодействия... В ближайшее счетное время должны открыть.
  Льеанн ловит - жестом, смотрит на сад, держит что-то на ладони...
   - Жарко так, - говорит потом. - Сохнет все, - и смотрит. На сад. Через перекладные транспортера.
  - Ниери Льеанн, вы... не бойтесь, - этот звонкий голос доносится от погрузочного края. Хотя маленький рюкзак личного груза Шаирьки эс Гаэт можно было бы и унести вручную. - Скоро дожди должны прийти, обязательно. Ну вы же помните, какое у нас тут лето? - а потом она подходит ближе и продолжает. - А я ж тут недалеко живу. В Шемлине. Ну вот куда дорога вела - и она до сих пор есть. Как разрешат вернуться - я приглядывать стану, чтоб не пропало. Вы только тоже возвращайтесь.
  Но громче насыщенного: "Благодарю!" - Льеанн окажется другой голос. Так и завяжутся - узелком в памяти. Аиль высунется из транспортного отделения катера, где упаковке помогает - и громко так:
  - Ты по дороге живешь? Где кончается?
  - Ага, - покосится, улыбнется ему Шаирька. - И надеюсь, буду жить дальше.
  - О, мы туда бегали, - Аиль кашлянет, - в общем, бегали, знаю где. Слушай, как мне разрешат передвижение - можно будет тебя навестить, а?
  - Можно, - отпускает она легко и устойчиво. - Я буду тебя ждать.
  - Значит, будешь жить? - это Льеанн. Почти наставническим. Аиль - очень... прежним улыбается ей в ответ:
  - Буду! Даже уже нашел, где.
  
  Поначалу, к прибытию катера Аиль старался на глаза не показываться. Наблюдал из укрытия - от спуска к родникам, - как, прямо на территории, на луг у входа, заходил транспортный катер, как долго - в одном близком приветствии - стоят Тайлорн и Льеанн, а как вокруг тихо - так, что и у родников слышно его, Тайлорна: "Живые..." Стоял, пока Саайре, мелкие, фай в полевой форме транспортника, также прибывший на катере, и Тайлорн вытаскивали из рабочей технички транспортер, подгоняли к катеру... Ну а когда неподъемную верхнюю опору заело - не устоял, вылетел помогать... Потом грузили. Долго. Аиль соображал по стандартным емкостям - что вывозят. Вот те анализаторы - сам помогал выгружать, еще от Тайлорна выговор получил - за ненужную лихость скидывания - транспортера не было тогда. Давно. Когда сам учился.
  А потом первую часть погрузили, теперь - личное распределять. И вот там вдруг все пропало - нынешние наставляемые в первую очередь. Наблюдал кто за ним, нет... Не было. Было - стоял Аиль у борта и его поприветствовал Тайлорн:
  - Здравствуй, Аиль. И ты здесь? Живой? - кажется - или взглядом лехта Тайлорн таки отмечает. Его странную военную форму. Своей полевой Аиль не поменял.
  - Светлого... утра, - нерешительно отзовется он. Тоже уважаемому наставнику. С очень давней поры жизни. Скорости и остроты его речь точно не потеряла:
  - Что в кустах отстаиваешься? - незамедлительно выдаст Тайлорн. Он тоже в полевой. Обычной. Без нашивок. Но, похоже, снаряженной. И боевым тоже. Это Аиль оценит. Переступит с ноги на ногу. И несвязанным вопросом вслед выдаст:
  - Вы... насовсем отбываете?
  - По крайней мере, пока здесь не станет безопасно, - отзывается Тайлорн.
  - Понятно, - взвесит он еще раз, это придется прожевать... и выговорить вслух. То самое "что". Знает лехта Тайлорн о всей его истории, и что он о ней знает, и насколько это сейчас неважно - перед простым ответом. - Думаю, куда я...
  - А, - он отзовется - ровно как принял. Подержит. И также ровно продолжит. - Мой некогда наставляемый - кстати, я к тебе с предложением. С этим катером - школу вывозить - меня отправили по личной просьбе. Соскучился. А после с экстренными восстановительными службами Службы наблюдения общества я возвращаюсь. На предыдущее место службы. На Медных островах, - это имя - родной земли, короткое, как удар сердца, как потом скупое Тайлорна. - Твои живы, - и остается Аилю вдыхать до самой глубины. Не сразу понимая, что лехта Тайлорн говорит дальше. - Вслед за неразумным бардаком, что здесь происходил, на землю приходит голод, критические разрушения в повседневном обеспечении и необходимость их решать. И другие... нежелательные последствия. Да - и остатки придурков, мечтающих восстановить какую-нибудь справедливость, стреляя в спину. В таких условиях местный военный медик - с состоявшейся, я так понимаю, практикой? - для моей задачи - критически необходимый ресурс. Аиль, пойдешь со мной?
  - Вы... приказываете? - медленно спросит Аиль, отдельно, еще долго понимая услышанное.
  - Прошу, - отзовется Тайлорн. - Пока очень прошу. И очень не хочу...
  - Согласен, - получается звонко, перебивая, как с вышки слетел... Только все равно стоит Аиль на твердой земле - и все равно надо... - Но я же...
  - Моя команда - моя ответственность, - формулой - сбрасывает Тайлорн. - Я разберусь. Нам сейчас очень нужны живые. Способные работать и действовать. Здесь. С этой землей. С правом перемещения у вас скорей всего возникнут трудности... Но - я правильно понял, вы не собираетесь покидать Далию?
  А Аиль смотрел - на внезапно проявившийся внешний мир - как отражается солнце в окнах рабочих лабораторий школы, как к транспорту тащат за две лямки личный рюкзак двое мелких - Шедди и Айхо, переговариваясь по пути о чем-то с мастером Тхаио, на сложенную уже горку личных вещей... И понимал:
  - Нет, не собираюсь. Это мое место, - и Аиль опустит глаза вниз, на форму, где над левым нагрудным - пусто. Тот знак различия он снял: не вовремя попался под взгляд - когда к вышке шел. По недавно своим стрелять. А потом можно выдохнуть. И воспроизвести формулу. С каким бы акцентом ни звучал его высокий фаэ. - Для меня честь и удовольствие работать с вами, таи-лехта Тайлорн.
  А теперь можно лезть внутрь, помогать погрузке...
  
  Им оставались счетные круги времени - до того, как закончится погрузка, как поднимется катер - развозить младших в защищенную зону, контролируемую файдайр. А Саайре и Льеанн - туда, на нейтральную территорию, в бывший консультационно-восстановительный центр, где все произойдет...
  А пока Льеанн смотрит - продолжает смотреть на сад медицинской профессиональной школы на Пустошах - и говорит. Насыщенным и личным:
  - Это хорошо... И - будем жить.
  
  ***
  Саайре вспоминал - здесь, во Мьенже, и мог сказать - сейчас Льеанн говорит вот ровно тем же голосом:
  - А ты не понял, er'mei, что ты там со мной был? Больше, чем со мной, - она улыбается, пальцы же перебирают, подгоняют на выходы общего передающего знаки официального письма. И возьмутся его собирать. Пока она говорит. - Что ты все это время работал маяком. На границе вещного мира. Подсказывая не только куда, но и зачем возвращаться... Непростая работа. В том числе сознательная. Это была... очень качественная практика.
  Общий передающий выдаст тихую мелодию запроса о допуске, видимо - получит ответ, потому что мурлыкнет - и запрос уйдет. Взгляд, против желания, ловит: отправлен в управление Службы наблюдения общества сектора Ставист-рьен. Льеанн взгляд поймает - согласным жестом. И продолжит:
   - Я буду тебя просить... - и отчетливо, - лехта Саайре, сейчас - пройти эту работу с таким же качеством. Вместе с Илье. Всегда показывая ей, где берег. Я вижу, как ты настроился... и очень тебя прошу, - Льеанн медлит. Она выдыхает. Долго. Гораздо дольше, чем Саайре укладывает согласный жест. Близкий. Что будет работать. Обязательно. Если справится. (...Er"mei Льеанн говорит... Она как подтягивает ремни. У обвязки груза. Что теперь всегда у него, Саайре, на плечах... Чтоб - удобней лежало.) А потом продолжает. - Гораздо нужнее, чем... Мне поступил личный запрос. На просьбу и встречу. От ньера Проявляющего-Roijthu Реингаи роэ'Нард. Я имею основания предполагать, что это прошение... лично касается той единственно живой и разумной, к кому ему больше никак не должно иметь отношение. Я надеюсь ошибиться. И очень прошу тебя... быть рядом с девочкой Илье и держать ее здесь. Хорошо?
   Останется понять ее официальный, тоже выдохнуть и спросить:
  - Вы... предполагаете?
  - Не хотела бы безосновательно выдвигать подобные обвинения, но имею основания предполагать. К сожалению, для подробной информации моего доступа недостаточно... надо было служить другой... необходимой службе. Но предполагаю. И буду просить храмовый квартал ввести полное тревожное оповещение. На всякий случай. Я прошу тебя быть с Илье. Тебе помогут.
  - Я буду.
  
  Лехта Льеанн точно дождется, пока погаснет последний звук. Оглядит систему общего передающего. Выдыхает очень слышно. И легко спрашивает:
  - И где у этого передающего старшие независимые выходы?
  - Левая нижняя опора, защитная емкость, - сначала - на автоматизме привычки отзовется Саайре. Все необходимые аттестации по устройству передающих сдавал в свое время. Еще со школы в Болотном поселке начиная. А потом вспомнит остальное содержание этого аттестационного вопроса - и очень открыто, очень удивленно уставится на Льеанн.
  Независимые выходы, в точном соответствии с названием не нуждаются в содействии общего передающего. В экстренном режиме и в открытых каналах связи не нуждаются. Только в непосредственном источнике ресурса. Личного. Наличие стационарного канала связи только позволяет несколько сэкономить его расход и предоставляет возможность подробной передачи запроса, в отличие от стандартных кодовых фраз экстренного режима.
  Любой разумный из народа Государя, как известно, вправе обратиться к тому, кто держит его землю. Любой также вправе непосредственно просить о помощи и справедливости высших тех служб, которые поддерживают в великой и нерушимой должный порядок. Если его ресурса хватит на то, чтоб удержать и передать запрос. И, конечно, если жизнь складывается так, что он считает себя вправе на такую просьбу...
  А Льеанн смотрит. И чуть-чуть - да, улыбается. Вот той самой улыбкой, от которой хочется отсутствовать на этом месте быстро и совсем. И говорит сначала:
  - Откроешь? Ты ближе, - ну, Саайре как раз и наклонится. Правда, эту улыбку все равно по голосу слышно. - Ну... хоть одно из обращений дойдет по нужному адресу. Я могу их только убить - а хочу добиться, чтоб их совсем не было, - выпрямится, примет - переданное, на пару выдохов взвесит, понимая как это используют. Передающий не часто требует дополнительных элементов. Таких - особенно не часто. Прежде, чем пристегнуться, Льеанн и взвесит. - Ох, мне сейчас будет плохо...
  
  А вот о том, что этот тип связи отзывается эхом на окружающих... по крайней на помнящих связку личного внутреннего окружающих - в общем и специализированном курсах по работе средств связи не рассказывают. Скорей всего предполагают, что окружающих... к данному процессу вряд ли подпустят.
   Было. Не тяжело. Как глубоко - и глубина нависала, давила, стучалась болью в барабанные перепонки; и вот как-то сверху, солнечными бликами, белыми, текли письменные знаки обращения. Не разобрать... как по воде написаны. Саайре и так догадывался, что они начинают рассказывать.
  "Я, теи-лехта zu-toera Ллеаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо считаю, что мне пришел срок просить вас, аль'эртай Службы наблюдения общества Алакеста а'Лайетт айе Таирианнон, о помощи и справедливости..."
  
  ***
  (земля Хладье Дошта, город Мьенже, дни Somilat)
  Дом на Присутственном холме города Мьенже старательно притворяется загородной усадьбой, построенной в старых традициях столицы империи Тейрвенон. Старательность местами не на пользу. В канонической завершающей верхней беседке левого крыла колонны заняли, пожалуй, излишнюю площадь. И руководствоваться в выборе открытых стен господствующими ветрами архитектору не пришло в голову. Поскольку сезонный, то есть, зимний, ветер способен "обнять колонны двух бортов" - и это расположение не оправдывается ни красотой открывающегося вида, ни разумными соображениями - беседка построена с грубейшими нарушениями архитектурного канона. Жаль, последний раз проступком, требующим серьезного воздаяния, грубое нарушение архитектурного канона считалось в эпоху до мятежа Дома Гэлиад.
  Пожалуй, ньера Реингаи роэ'Нард здесь и сейчас об этом действительно сожалеет. Здешний господствующий после дней Somilat, ветер излишне сильный и влажный. И холодный. Местная подделка под старинную жаровню, устроенная под столом, к сожаленью, не спасает. А ньера Реингаи знает за собой досадную слабость: уже не первый десяток звездных лет ему неприятно зябнуть.
  Прискорбная внутренняя традиция здешних мест, с которой постоянно приходится сталкиваться: эмоционально мельтешащие по комнате собеседники, пожалуй, тоже доставляет некоторую досаду. Одновременно с добыванием нужной информации из брызжущего эмоционального фонтана ньера Реингаи роэ'Нард представляется разумным размышлять об архитектурных канонах. В свое время основательно изученных. Любой разумный Дома Нард должен знать, как строятся дома и люди. Достаточно... разумные размышления. А собеседник, замерший сейчас в проеме между колонн, трагическим объемным жестом спрашивая сад: как такое могло случиться? - в виде подобающей статуи смотрелся бы значительно лучше. Он вполне соответствует строгим канонам "золотых пропорций", достаточно красив... А на лицах разумных, прикидывающих неконструктивное: кто виноват в случившемся и на кого положить ответственность, обычно появляется такое благородно-трагическое выражение... Что пару выдохов ньера Ренгаи позволяет себе прочувствовать сожаление: это интересная задача - насколько вероятно заключить данный объект в камень - исключительно для украшения этой неканонно построенной беседки, кстати вполне может стать оправданием недолжного расположения, добавив эстетический центр пейзажу. Жаль, для такой цели расхода сил это потребует почти чрезмерного. Да и маскировка фоновых выбросов почти невозможна.
  А потом ньера Реингаи заговорит:
  - Нет, ньера Ронсьерн, несколько без сомнения положительных сторон в этом досадном происшествии я обнаруживаю.
  Собеседник сглатывает, дергается, объемно взмахивает руками: где?
  - В первую очередь я вижу очень... наглядное подтверждение успеха многолетнего эксперимента. Объект действительно не обнаруживается - ни внешними следящими системами, ни по позывным личного внутреннего.
  
  Про себя ньера Реингаи испытывает некоторую досаду по поводу успешности эксперимента. А также по поводу неожиданного открытия, что с его возможностями и наличествующим оборудованием, отследить передвижение живого так глубоко на Изнанке, как и тени живого по городу, требует расходов, пограничных с критическими. А пользоваться более простыми вариантами поиска при условии наличия в городе Мьенже задействованного Зеркала Устоявшегося, с вероятностью и сейчас работающего с полной мощностью перекрытия, крайне нежелательно. Есть менее идиотские способы объявить: я здесь. К тому же, совершенно нет необходимости задействовать рабочие мощности личного ресурса для решения задачи, для которого более, чем достаточно использовать просто данное разумным умение думать. Но эти соображения совершенно не касаются объекта эс Тийе. Что покинул нишу, который служил украшением, и теперь в который раз пересекает пространство беседки в который раз выплескивая то же бессодержательное:
  - Я не могу понять, просто не могу, как такое могло произойти, ниери Реингаи. В этом доме... Конечно, наблюдавшая охрана получит свое наказание...
  - Я думаю, это нерациональное решение, ньера Ронсьерн, - очень отчетливо проговорит тогда Реингаи роэ'Нард. - Сколько эти люди вашей охраны служат вашей Семье?
  - К следующим Осенним торжествам будет шесть десятков Звездных, как мне служит эта Семья, - удивленно отзовется объект эс Тийе.
  - И я так понимаю ни разу не задавали вам... недолжных вопросов? Такую преданность стоит оценивать по заслугам, - ровно порекомендует Реингаи роэ'Нард. И наконец дождется дельного вопроса:
  - Но что... что мне теперь делать? - на этот раз замирает он крайне негармонично. Так, что первым стоит назвать:
  - Для начала, сядьте, - вторая скамья стоит дальше от жаровни и ближе к перилам. Возможно, она мокрая. Легкий дискомфорт как правило помогает переключить часть излишне растрачиваемого эмоционального ресурса по другим направлениям. Например на осознание собственной замерзшей задницы. Потом Реингаи роэ"Нард потребуется выждать, пока объект эс Тийе выполнит совет и продолжить. - После чего необходимо выдохнуть. А дальше - в ближайшие дни нам потребуется обнаружить объект эксперимента, убедиться в его сохранности и оценить возможность повторения нежелательных изменений. После чего продолжить работу.
  - Но... как? - не сразу собирает объект эс Тийе. И, кажется, растекается мягким маслом, когда отвечают ему небрежным жестом. Что "беру на себя".
  
  Вполне достаточно задействовать умение думать. Для начала - самое элементарное. Придется побеспокоить представителя старшей ветви Дома Алейнара а"Нард, призванного - в отличие от неудобного родича - отмечать праздник как подобает. В частности, подробно расспросить о данных его информатора в городском магистрате. Если объект эс Тийе самостоятельно не сложил эти два обстоятельства... Что ж - ему о путях решения задачи тем более незачем знать.
Оценка: 8.00*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"