(Истеричная, эгоцентричная ушельческая бредятина, что совсем не видела себя стишком, написанная на любимый размер и посвященная любимой собутыльнице Сиреньке - ибо не фиг же мучить меня всякими дурацкими вопросами!)
Девочка, зря ты плачешь - здесь в сентябре без этого сыро,
Там, куда Граф твой едет, вовсе уж ни к чему.
Счастье из мыльных опер - жалкий эрзац для третьего мира,
Только Пятьсот Веселый ныне нужен ему.
О. Медеведев
Сирень, еще раз скажешь про "А поехали!" - ПРИБЬЮ!
И медленно - глаза в глаза: "Ну что? Уедем?"
И будет новый вечер и ноябрь, и дождь над главной площадью вокзальной, железным средокрестием московским, где все дороги сходятся, а нам из них всего одна - та, что к востоку... Тот поезд, двести семьдесят какой-то отходит без чего-то там двенадцать, с Казанского, а значит будет башня, и переход в метро - но вот не знаю, идет ли этот поезд сквозь ноябрь... Потом - тоска окраин и предместий, и Выхино, колесный долгий стук, и наконец - дорога и всерьез...
И будет дождь, и снова будет дождь, и дождь как по заказу - будут рваться холодной синевой фонарных молний на темных окнах дождевые струи, поскольку в ноябре темнеет рано, хотя - там слишком мало фонарей. И будет дождь - три дня подряд, вернее, два с небольшим, на всю дорогу - то есть столетний дождь... И только жаль бабулек на платформах - у коих будем пиво покупать.
Нас будет трое - ты, я - и моя фанерка шестриструнная - с любовью! (Ей будет десять, мне - двадцать четыре... Смешно? Угу, мне тоже.) - на которой, когда не слишком нервные соседи, потренькаю слегка, и мы повоем, хотя про тот "Пятьсот веселый" - вряд ли: его я не играю. И Медведев подобной смури точно не простит...
И будет дождь, и дождь как по заказу - а впрочем, на платформе уже снег.
Тот поезд проходящий, тоже так, в районе полночи - тот самый Город встретит разлетом льда осенних фонарей по рельсам - в снег и в даль - и в навсегда, похожим на заклятье: Не вернешься! А под подобным снег на волосах действительно похож на звезды - б-р-р, опять штампуем? - ладно, ну их на фиг!
Послушай, будет ночь, и целый день, где буду я дарить тебе тот Город, который слишком скверно знаю, но - та жуткая любовь вполне искупит, лить до небес - свою любовь к нему, вернее, не любовь, а что-то хуже... Тот Город никогда моим не был, но с первым шагом нашего знакомства зачем-то он признал меня родней, а то есть - в руки взял настолько крепко, что как возьмет за горло - не спасусь!
А дальше будет ночь - и новый поезд, и снег в холодной тамбурной курилке, и станция, и сосны, и т-с-с, ладно, и ветер, и огонь... Молчу-молчу!
Нас не догонят! Мы уедем на фиг - к Смородине, к реке без берегов... Мост там положен - брода точно нет там, а если так - придется с головой... А может - ничего там и не будет, я это все придумала, но если все это правда - а тогда проскочим... И только на чуть-чуть, на Перегоне Ветров остановиться, чтоб по кружке (а что там пьют) - пропустим на прощанье перед дорогой - и со всеми теми, кто там - давно... Простят? Простят - не знаю. Они, меня, наверно, заждались... Надеюсь, я их всех не стану старше?
А дальше?.. Дальше - боже, штамп на штампе! Ладно...
А дальше будет - лишь ночное небо, чтоб ночь везде - таких здесь не бывает, и не бывает вовсе - но так будет: сплошная темень литься звездопадом - в осколки, чтобы под ноги дорогой, чтоб только улыбнуться - да, она... Моя вечно безмолвная Дорога, тот Звездный Мост по "никогда" в "когда-то", что заждалась меня куда надежней, чем где-нибудь еще и кто-нибудь...
А дальше? Дальше берега иные, в когда-то, где-то далеко не здесь, а может быть - та сказка про "так будет"? И если, на каких-то там других путях иных земель и иных песен нас угораздит все это припомнить... В каком-то там, пока не знаю где, припоминая старые словечки, что здесь привычно - там чудно, и вот...
"Февраль, Сокольники, скамейка, лед и пиво, много пива, а потом дурацкое желание раскрыться, то есть завыть... И вдруг понять, что воем об одном...И сказки про "так будет!" А потом - и сколько крепкой сладкой дряни вливалось в глотки, чтобы растопить ком ледяной меж телом и душою, чтобы они не подрались вконец ... Ну и пургу же мы потом несли! А вечный пьяный вопль: Нас не догонят! Москва, музей Васильева и март... Послушай, неужели это было?" "Наверно... Ну, не знаю..." - "То есть как?" - "Ты ж помнишь?" - "Ну и я - так значит правда... О боги, ну и дрянь же мы там пили!"
А дальше - самым дальше для меня... И будет серебро травы по горло, и темная вода в тех самых реках... Там был всегда закат - рассвет там будет, в тот миг, когда ступлю на эту землю. В тот край, в который рада бы не верить, тот край, который где-то там, когда-то звала я...
Боги, больно!
Проснись! Опять наш двадцать первый век, Москва, метро, Библиотека, то есть, ты - по прямой, а я - наверх, налево... И до дому, и где-то до утра сидеть, терзать несчастный свой компьютер вбиванием телег, подобной этой - есть и похуже. Общая судьба им - бысть затерты как-то ненароком недрогнувшей рукой, а может быть - побеждены великою командой - форматом Цэ... Быть может, я сама, когда б мне повзрослеть мне получилось... Они умрут со мной - так им и надо...
А дальше жить. Жить - то есть по утрам вставать, глотать дежурный кофе, и бежать куда-нибудь за чем-нибудь и пр., т.д., т.п. и далее по списку. А после сонный вечер и тогда домой - "Виола", хлеб, зеленый чай и прочая фигня на постном масле. Еще скажи - спокойный долгий сон. А чем тебе не счастье? - Вправду, чем... И что охота? Ну - да как сказать.
Жизнь - стержень долга. Я на нем сижу - как на булавке жук. Но если вдруг вдохнуть мне удается чуть поглубже, чем позволяет вот двадцать три года обычный псевдо-кислород московский, я знаю, чем сорвется его выдох: