Федорова Алиса : другие произведения.

Уйти и вернуться

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Нить времени движется от начала к концу. Но маленький узелок - и время перестает быть "прямой". Пересекаются эпохи, пересекаются жизни. И душа, заблудившись, может оказаться совсем не там, или, скорее, "не тогда". Может ли человек изменить то, что уже случилось? Сможет ли душа пройти по завитку нити и вернуться?
  Эпиграф
  
  В мирах любви, - неверные кометы, -
  Закрыт нам путь проверенных орбит!
  Явь наших снов земля не исстребит, -
  Полночных Солнц к себе нас манят светы.
  
  Ах, не крещен в глубоких водах Леты
   Наш горький дух, и память нас томит.
  В нас тлеет боль внежизненных обид -
  Изгнанники, скитальцы и поэты!
  
  Тому, кто зряч, но светом дня ослеп,
  Тому, кто жив и брошен в темный склеп,
  Кому земля - священный край изгнанья,
  
  Кто видит сны и помнит имена, -
  Тому в любви не радость встреч дана,
  А темные восторги расставанья!
  
  М. Волошин "Corona astralis" 1909 г.
  
  
  
  
  
  
  
  Пролог
  
  - Ну и? - недовольно щурясь на солнце, уточнила Кира.
  Августовский день выдался жарким и даже душным - прощальные подарки уходящего лета. Подарки для тех, кто любит жару. Кира не любила. Футболка неприятно липла к телу, лицо от быстрой ходьбы покрывалось капельками пота, а глаза резало от яркого солнца.
  - Мы подумали, под ваш случай подходит формально, - неуверенно отозвался молоденький участковый и перевел взгляд на эксперта, словно ища поддержки.
  - Ну что, труп принадлежит женщине, молодой, - худющий очкарик криминалист бережно смахнул остатки песка с пожелтевшего от времени черепа, склонившись к нему так близко, словно собирался поцеловать, - шейные позвонки сломаны так, если бы жертву душили сзади. Прочих повреждений нет. Вариант ограбления исключаются, поскольку рядом с трупом были обнаружены украшения, - он поднял с земли пакетик, где лежал тусклый тоненький браслетик, кажется, из серебра. А потом, почти жестом фокусника, другой - с медицинской спринцовкой.
  - Этот труп мог сюда попасть в промежутке с 43-го до 58-го, - отозвалась Кира, близоруко прищурившись и разглядывая остатки милицейской формы. Погоны младшего сержанта и пуговицы сохранились лучше всего.
  - А точнее в 45-м, - участковый выглядел очень довольным, - этот дом, на месте фундамента которого мы сейчас стоим, построили в 45-м.
  - Тогда это тем более ваш исторический жмур, не мой, - Кира изогнула бровь, глядя на участкового, - моему маньяку лет 30. Он на машине времени путешествует или это семейное дело?
  Участковый втянул воздух, собираясь возразить, Кира устало прикрыла глаза и, бросив: "Бывайте, бойцы", уверенно зашагала по заасфальтированной дорожке, прячась под тенью высоких кустов сирени от щедрого августовского солнца.
  
  В кабинете было не менее душно, чем на улице. Из открытого окна тянуло выхлопными газами и разогретым асфальтом. Вентилятор гонял теплый воздух, иногда шелестя бумажками на столе. Особенно плохо лежащие подлетали над столом и плавно скользили обратно. В кабинете не было никого, кроме капитана Шмидкиной и лейтенанта Белкова. Лейтенант без малого год назад закончил Университет и пока не успел обзавестись ни профессиональной циничностью, ни особым выражением лица, которое некоторые называли "каиновой печатью". Андрюха сидел, откинувшись на спинку старого потертого офисного кресла, и тянул сок через трубочку, блаженно щурясь, когда вентилятор поворачивался в его сторону.
  Кира стояла на скрипучем стуле и аккуратно смахивала пыль с гипсового бюста Железного Феликса, что стоял на шкафу.
  - Выбросить его пора, - проворчал Андрюха, глядя больше не на Дзержинского, а на обтянутую тонкими летними джинсами задницу старшей по званию.
  - После того, как ты выбросишь свои агит-бумажки, - отозвалась Кира, оглянувшись на Андрея и кивнув на стенку за спиной лейтенанта. Стенка была вся завешана цветными распечатками советских плакатов. От банального "не болтай!" до актуального "товарищ, береги оружие - к нему тянется рука врага!".
  Андрюха перестал тянуться и хвалиться "кубиками", видневшимися под задравшейся футболкой, возмущенно распахнул глаза, и приготовился привычно возражать, но тут мобильник в его кармане хриплым расторгуевским тенором взвыл "Да! А пожелай ты им не пуха ни пера!".
  - Рыжий объявился! - выпалил Андрюха, выслушав сбивчивый женский голос в трубке. Его светло-карие, в крапинку, глаза сверкнули охотничьим азартом. Он немного нервным жестом взлохматил волосы и вскочил.
  - Группу вызывай, - безапелляционно велела Кира, уже отпирая сейф, где лежали ПМы.
  - Спугнем, Кир, - мотнул головой Андрюха, - сами возьмем!
  
  Рыжий летел, петляя словно заяц, и перепуганные голуби серыми молниями взлетали едва ли не из-под его ног. Кира уже подумывала, не подстрелить ли засранца, но ведь потом не отпишешься. Мысли летели в такт шагам, рядом шумно сопел Андрюха, а Рыжий, не смотря на объемистый баул, был метрах в 50 от них. И вдруг резко затормозил перед безлюдной аркой, развернулся, блеснув вороненой сталью ТТшки в руке.
  - Что, зассали, менты поганые? - истерично улыбаясь, выдохнул он.
  - Да какие мы менты? - тяжело дыша, все-таки нашелся Белков, быстро переглянувшись с Кирой, - мы за пивом бежим - на дачу едем, а пиво забыли. Кореша ждут, психуют...
  - За пивом? - Рыжий улыбнулся еще более широко и вдруг истерично заржал - заливисто, так, что из темных, почти черных глаз потекли слезы.
  Кира осторожно потянулась за пистолетом, спрятанным за спиной за поясом джинсов, как вдруг Рыжий резко перестал ржать и выстрелил.
  Они с Андрюхой скакнули назад одновременно и с места - так, что синхронисты обзавидуются, и пуля лишь выбила из асфальта крошку.
  - Хитрожопые, да? - зло прошипел Рыжий, - хитрожопые?!
  Белков, продолжая смотреть на него, вдруг резко бросил тело вперед, успевая таки вытащить из-за пояса оружие, когда грохнул еще один выстрел.
  Кира дернулась, чувствуя, как бешено заколотилось сердце. Андрюха рухнул на землю без звука. Одновременно ее рука все-таки успела скользнуть назад, разогретая рукоятка легла в ладонь, но дернуть ее Кира не успела.
  - Стоять! - Рыжий целил теперь в нее, - стоять, сука. Ну что, - его глаза сверкнули лихорадочно и зло, - ну что, готова? - последнее он протянул с удовольствием, растягивая звуки, - к путешествию...
  Левой рукой он неожиданно легко и резко швырнул в сторону Киры баул и пуля, выпущенная из ее пистолета, угодила в него. Шмидкина отскочила в сторону, уклоняясь от сумки, целя снова. Но Рыжий уже сорвался с места и скрылся за углом дома.
  Кира торопливо опустилась на колени. Темное расплывающееся пятно на светло-зеленой майке. Точно в сердце. Сука.... Андрюха смотрел куда-то вверх, на подернувшееся облачной пеленой небо. Она почему-то совсем не дрожащей рукой провела по чуть влажным от пота векам, опуская их.
  
  Догнать! Догнать эту тварь! Мысли - в такт пульсу и закипающая в крови злость. Кира еще никогда не бегала так быстро. Ей показалось, что рыжая башка мелькнула далеко впереди, в конце зажатой между невысокими дореволюционными домами, улицы, и она прибавила ходу.
  Машины сновали мимо, обдавая запахом бензина. Кира быстро прочесывала взглядом противоположную сторону улицы, но Рыжий словно в ад провалился. Неужели ушел?! Она услышала за спиной рев двигателя и обернулась, словно в замедленной съемке видя серенький "щекастый" автомобиль с маленькими круглыми фарами и перекошенную морду Рыжего на месте водителя. Кажется, она даже успела выставить вперед руку, словно это могло спасти ее. Удара она не почувствовала - просто в одно мгновение исчезло и дыхание, и все звуки, а потом и мир вокруг.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 1. Знакомство
  
  Шарапов.
  
  Я шел по залитой ярким летним солнцем улице, ловил запахи - пыли, выхлопных газов, свежей побелки, высыхающей от ночного дождя земли, звуки - урчание моторов, многоголосье прохожих, цокот каблучков и подкованных сапог, чириканье воробьев, и не пытался скрыть улыбки. Я очень-очень давно не был дома. Кажется, целую вечность или жизнь назад и невольно поражался тому, как изменилась Москва и одновременно осталась прежней. Но в каждом взгляде я читал то же чувство, которое поселилось во мне пасмурным майским утром, когда среди душного гула тылового госпиталя радостно и ярко, словно залп салюта, прокатилось, подхватываемое десятками хриплых и прокуренных, сорванных и звонких голосов: "Победа!"
  Я не обратил внимания на глухой удар, но вздрогнул от пронзительного визга, подхваченного еще несколькими голосами и слившегося с басовитой руганью. Я почти бегом направился к собирающейся прямо посреди проезжей части толпе, заметив как в конце дороги, за поворотом скрывается серый КИМ.
  Сначала мне показалось, что на земле лежит пацан - широкие брюки, тонкие ноги в тяжелых потрепанных ботинках, видневшиеся из задравшихся штанин, выгоревшая на солнце рубаха, заправленная под ремень. Я присел на корточки, собираясь проверить пульс, как вдруг тонкие ледяные пальцы вцепились в мое запястье, а пацан рывком сел. На меня уставились серые удивленно распахнутые глазищи в обрамлении темных ресниц, и я запоздало сообразил, что это женщина, только худая - так что трудно сразу угадать, особенно в бесформенной одежде.
  - Где? - хриплым голосом проговорила она, переводя чумной взгляд от меня на собравших вокруг людей и снова на меня, - где эта колымага?!
  - Вам нельзя вставать, вас машина сбила! Может быть сотрясение, разрывы... - затараторила светленькая девица из толпы.
  - Ага, - отозвалась женщина со смесью раздражения и издевки и, вцепившись в мою руку, которую так и не отпустила, довольно проворно поднялась, покачнулась, сцепив зубы и часто сглатывая. Я спешно подхватил ее под острый локоть, но она уже стояла на ногах ровно и все таким же потрясенным чуть мутным взглядом обводила собравшийся вокруг народ.
  - В больницу ж надо! - почему-то с нотками возмущения проговорила немолодая женщина, глядя на меня, - парень, в больницу ее надо!
  - С мягким знаком, - буркнула в ответ женщина-пацан и, ловко выскользнув из моих рук, быстро пересекла расступившуюся толпу.
  
  Я нашел ее почти сразу - в скверике на свежеокрашенной скамейке. Она сидела, запустив пальцы одной руки в неровно остриженные рыжие волосы, а в другой держала корочку удостоверения.
  - Послушайте, - начал я, решительно опускаясь на скамейку рядом с женщиной и успевая заглянуть в удостоверение. Прочел только "Кира Ивановна" и увидел с другой стороны разворота фотографию и темно-синюю круглую печать, и тонкие пальцы решительно захлопнули красные корочки, а ладонь второй руки мгновенно скользнула на них, накрывая сверху, так что я не увидел надпись на лицевой стороне. Тут мне стало чуть понятнее, почему она одета так, словно сошла со страниц "Республики ШКИД", а не как все нормальные женщины - в легкие летние платья. Я не успел прочитать, к каким органам она принадлежит, но ясно было, что в руках ее удостоверение. Виденные мной девушки - милиционеры носили форменные юбки, гимнастерки и береты, и я понадеялся, что она не из милиции. Мне почему-то очень не хотелось, чтобы мы оказались коллегами.
  Чуть прищуренные серые глаза уставились на меня, и я невольно удивился, как неприятно изменилось лицо этой Киры. На небольших губах едва заметная ухмылка, чуть приподнятая темная бровь, и колючие глаза, словно желающие просветить меня насквозь, как рентгеном. Мне в одно мгновение расхотелось уговаривать ее идти в больницу или вести туда. В конце концов, человек с серьезными травмами не ушел бы так быстро. И тут же мне стало стыдно от подобных мыслей. Все-таки я был молодым здоровым мужиком, а она - женщиной, пусть даже со злым изучающим взглядом. Я вспомнил, что совсем недавно эти глаза смотрели по-другому - рассеяно, потрясенно, и решительно договорил: - Вам надо в больницу. Я вас провожу, пойдемте.
  - В психиатрическую, - предложила она с неприкрытой насмешкой, адресованной то ли мне, то ли самой себе.
  Я немного удивился, но терпеливо пояснил: - В обычную больницу, - и осторожно коснулся ее локтя, почти уверенный, что она одернет руку. Кира этого не сделала - шумно втянула носом воздух и, покачав головой, задумчиво проговорила: - Нет, я не пойду в больницу. Я пойду на Петровку.
  
  Кира.
  
  Кира сидела, откинув голову на мягкую спинку старого потертого дивана. В таком положении она почти не болела, а тошнота, кажется, совсем отпустила. Нога, на которую тоже пришелся удар, не напоминала о себе, если к ней не прикасаться. Зато мысли были вязкими, похожими на желатиновый кисель.
  Кирой Ивановной Архаровой звали ее бабку, которую она видела не так уж часто и почти не помнила - та умерла, когда ей было лет 14. Мерзкая старая грымза - так отзывалась о ней мать. В прочем, говорила она это, когда не слышал отец. Кира помнила, что "грымза" прослужила в МУРе едва ли не всю жизнь, что у нее никогда не было мужа, и мать уверяла, что своих детей у нее в жизни не было. Отец в ответ на Кирино любопытство немного раздражался и безапелляционно заявлял, что Кира Ивановна его родная мать. Когда бабка умерла, они с матерью поссорились так, что отец даже на пару недель ушел жить в гостиницу. Кира его понимала - мать умудрилась выбросить абсолютно все, что хоть как-то напоминало о бабке - фото, кители и даже награды - все отправилось в алчное брюхо мусорного контейнера.
  И вот теперь она, Кира - эта самая "мерзкая старая грымза". Вернее еще не старая. Не старше ее самой. Как?! Как она оказалась в прошлом, в 1945, в послевоенной разрухе, в разгуле бандитизма, в полной... Ее замутило снова и Кира шумно вдохнула, приоткрыла глаза, думая дойти до графина на столе у окна и встретилась со встревоженным взглядом голубых глаз Шарапова. И передумала - снова прикрыла глаза.
  Происки Рыжего? Что за бред - он обычный съехавший маньяк, не волшебник и не какой-нибудь бог, чтобы одним ударом машины перетаскивать души из одного времени в другое. Гадать можно бесконечно, истерить - тоже. Лучше думать, как не сгинуть и еще хуже - не изгадить все будущее своей семьи - как у Брэдбери или в Назад в будущее. Ведь здесь ее знают.
  
  Когда они с Шараповым вошли в кабинет - довольно просторный и светлый, с несколькими столами и даже диваном в углу, им навстречу со стула у окна подорвался длинный чуть потертого вида мужичонка в круглых, как блюдца, очках и, глядя на Киру, расцвел в приветливой улыбке.
  - Кирюша, - протянул он весело и почти с нежностью, потом увидел вошедшего следом Шарапова и весело прищурился, - ты никак пополнение привела?
  - Пополнение само пришло и еще меня привело, - отозвалась Кира. Она заметила в углу потрепанный диван и осторожно, чтобы не тревожить задетую машиной ногу, опустилась на него. Мужичонка в ответ на ее слова фыркнул, и Кира понадеялась, что ее поведение не слишком пока расходится с манерами "старой грымзы".
  - Ее машина сбила, - встревожено пояснил Шарапов в ответ на удивленный взгляд мужичонки.
  - Задела, - буркнула Кира с дивана, пристраивая голову так, чтобы меньше болела, - нормально все, просто головой треснулась, - и прикрыла глаза, всем видом показывая, что продолжать разговор не собирается.
  Погрузившись в вязкий кисель мыслей, она краем уха улавливала, как мужичонка расспрашивает "пополнение" о случившемся. Как Шарапов отвечает, потом повисает короткая пауза и он, спохватившись, щелкает каблуками, представляясь. В тоне мужичонки тут же появились этакие вальяжные нотки, словно говорящие "ну я-то об оперской работе все знаю, салага", и Кира перестала их слушать.
  Дверь распахнулась, будто ее кто-то открыл с ноги, и по рассохшемуся паркету загрохотали быстрые уверенные шаги. Кира встрепенулась, разглядывая невысокого широкоплечего мужика в галифе и начищенных до блеска сапогах.
  Мужик влетел в комнату, словно резкий порыв ветра или, что больше ему подходило, словно булыжник - в окно филармонии.
  - Шарапов? Здорово! Жеглов моя фамилия. Кыш со стола, отец Григорий, - он успел пожать руку немного опешившему "пополнению" и пересечь комнату, когда их взгляды наконец-то встретились, и Кира почувствовала, что по позвоночнику бежит неприятный холодок. У Жеглова были насмешливо прищуренные, в лучиках морщин, карие глаза. Глаза опытного матерого волкодава. И она остро ощутила, что он заметит любую ее ошибку в поведении, покружит вокруг, а потом вцепится в горло и уже не отпустит. Первым желанием было закрыться, захлопнуться, спрятаться в раковину. Потом Кира поняла, что это будет еще заметнее и насторожит сильнее, чем просто ошибки в жестах или словах. И попыталась чуть расслабиться.
  - Кира, - проговорил он с ноткой вальяжности, в глазах волкодава появился лукавый блеск, сразу сделавший его похожим на растянувшегося на солнце сытого кота, - что же ты сегодня так тиха и неприветлива?
  - Стала жертвой дорожно-транспортного происшествия, - в тон ему мурлыкнула Кира, улыбаясь очаровательно и почти кокетливо.
  - То есть? - широкие брови Жеглова скользнули к переносице, а в голосе появились металлические нотки, и Кира поняла, что от объяснений ей не отвертеться. Благо, рыцарь Шарапов снова помог, дополнив ее "упал, потерял сознание, очнулся - гипс" подробностями, включающими марку и цвет машины.
  - Так, - сухо и деловито бросил Жеглов, - Гриша, позвони Верверову из ГАИ, узнай, как дело движется. А тебе, Шарапов, первое боевое, но очень приятное поручение. Проводишь даму до больницы, потом до общежития. Завтра вы мне нужны оба - молодые, красивые и здоровые. И не спорь, - отрезал он, когда Кира открыла, было, рот.
  
  Шарапов.
  
  Мы вышли на улицу, прошли некоторое время в молчании и я все-таки решился.
  - Кира, вы..
  - Ты, - прервала она меня, поднимая глаза от земли, глядя устало. И я поразился, как по-разному может выглядеть эта женщина. Первый раз она предстала предо мной едва ли не перепуганной девчонкой, второй - мегерой с глазами-буравчиками. Я видел даже ее игриво-кокетливую маску, когда она говорила с Жегловым и очень напоминала молодую хитрую кошечку. А сейчас она снова была другой - очень усталой, потерянной, с глубокими синяками под глазами и морщинками, залегшими у крыльев носа. И мне почему-то подумалось, что ей гораздо больше лет, чем я решил сначала - наверняка около 30, а может и больше. А может это просто усталость и ее состояние наложили на лицо такой отпечаток. Я засомневался - стоит ли продолжать и говорить то, что собирался, но она смотрела выжидающе, и я все-таки продолжил.
  - Ты ведь не помнишь ничего, - меня немного смутила ее насмешливая улыбка, но я не сдался, - ты не могла найти дверь кабинета, хотя там работаешь. Ты никого из коллег не называла по имени - ни Ушивина, ни Жеглова - ты просто не помнишь, как их зовут. Вот скажи мне, где общежитие, куда мне тебя вести? - я испытующе взглянул на Киру, она моргнула, продолжая улыбаться, но уже как-то криво и скорее жалко.
  - Ну, хорошо, мистер Холмс, - она вздохнула, выдержав перед этим очень долгую паузу, словно раздумывала, что отвечать, - пять за наблюдательность. И какие будут твои светлые идеи? Куда мне идти? В хирургию, неврологию или психушку? - в ее голосе скользнули неприкрытые нотки раздражения, - ты хоть сам веришь, что сейчас, после войны, в больницах есть врачи по этой части, - она постучала себя по лбу согнутым пальцем и сама же ответила, - я не верю.
  - И что ты тогда собираешься делать? - я удивленно вскинул брови, не ожидая такой ярой отповеди. Признаться, я был уверен, что аргумент про беспамятство - очень действенный. Что Кира со мной согласится. Я представил, как она придет в общежитие, где у нее наверняка есть какие-нибудь подруги, которые захотят с ней поговорить, как будет нервно кусать губу, как в тот момент, когда я спросил, где общежитие. И почувствовал острую жалость. Не смотря на все ее колкие слова и неприятные взгляды, передо мной стояла растерянная, упрямая женщина, которой сейчас просто некуда идти. Я почему-то знал, что она ничего не станет рассказывать Жеглову и уж тем более неведомым подругам.
  - Послушай, - решился я. Хотел осторожно накрыть ладонью ее худенькое плечо, но во время спохватился, что это слишком, - я живу тут совсем не далеко. Не хоромы, конечно, но отдельные две комнаты, - я говорил, а она смотрела на меня так пристально, что я с каждым словом чувствовал себя все большим дураком.
  - Веди, - она пожала плечами, а я сперва даже не поверил, что так легко смог ее уговорить. И почувствовал неимоверное облегчение.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 2. Букет
  
  Кира.
  
  Светло-рыжие волосы словно портновскими ножницами ровняли. Глаза куда больше, лицо - потоньше, но и губы неприятно узкие. Кира придирчиво изучила себя в темноватом старом зеркале и попыталась свыкнуться с мыслью, что это отражение теперь ее. А еще с тем, что теперь ее жизнь - здесь, в этом времени, где у нее нет ничего. Все чужое, все бабкино и ей нужно как-то "натянуть" все это на себя, вжиться, срастись. Зря она согласилась на щедрое предложение благородного Шарапова - в общаге это вышло бы куда быстрее.
  Шарапов - интеллигентный, искренний, честный. Таких, кажется, не бывает в ее времени. Как не бывает таких квартир - немного холодных, но чистых, светлых, с высокими потолками, с деревянными, покрашенными эмалью дверьми. С кружевной салфеточкой на столе, пианино в углу, шкафом, полным книг, и большой фотографией на стене - красивая изящная женщина, черты которой угадываются и в Шарапове. И старые московские квартиры, и Шараповы ушли, как ушла эпоха. Об этой эпохе она не знает почти ничего - только по фильмам и книгам, но придется узнавать, вживаться, ловить с лету. Кира устало прикрыла глаза и опустилась на диван. Прилечь всего на пару минут, потому что голова начинала ныть с новой силой.
  Она проснулась от тихого щелчка замка. Шаги послышались сначала совсем рядом, потом отдалились, вернулись, и на Киру опустилось одеяло. Сразу стало гораздо теплее и уютнее. Кира подтянула его до самого носа, слушая, как шаги звучат все дальше - уже в другой комнате. Скрипнули пружины кровати и больше ни одного звука, кроме тиканья часов да фонового шума соседей за стеной.
  Он не ложится - запоздало сообразила Кира и выбралась из-под одеяла. Шарапов даже не снял фуражку и ремень - сидел на не расстеленной кровати, спиной к двери, так что она не видела его лица. Хотя было достаточно напряженных плеч и чуть ссутуленной спины, чтобы понять, что случилось нечто, выбившее его из колеи. Кира чуть помедлила, замерев у двери, а потом пересекла комнату, присела рядом на кровать и осторожно провела ладонью по его напряженной спине.
  Володька ощутимо вздрогнул и обернулся, глядя на нее так удивленно, что Кире стало стыдно за свои слишком уж вольные жесты.
  - Что-то случилось? - уточнила она, нарушая повисшую тишину и внимательно глядя в голубые глаза. В них ясно читалось еще что-то, кроме усталости - тщательно скрываемые непонимание, злость не пойми на кого.
  Он молчал некоторое время, отведя взгляд, потом снова посмотрел на нее и проговорил, словно через силу выталкивая слова: - Векшина убили. Его в Москву из Ярославля вызвали специально.
  И снова замолчал, отведя взгляд. Кира чувствовала, что он хочет сказать еще что-то, чуть сжала его плечо, ободряя. Шарапов покачал головой и после паузы заговорил быстро, как будто нырнул в холодную воду: - Понимаешь, я когда там, в госпитале, услышал, что Победа, думал - все, теперь будет мир, теперь жизнь как будто снова начинается. А тут такая же война, только у врага и паспорт имеется, и прописка, и ты его не тронь, пока не докажешь, что он бандит и сволочь!
  Он осекся, явно жалея о такой откровенности да еще перед чужой теткой. Небось, сейчас сидит и думает, что слабость проявил. Дурак. Хуже если бы пошел и напился где-нибудь, как "сильный мужик".
  - Здесь всегда война, Володь, - Кира все еще не убирала руку и говорила мягко, тихо, - война за то, чтобы другие жили, растили детей, а не боялись каждого шороха и тени. Хочешь, чаю сделаю? Только покажи, где у тебя чайник, - предложила она, меняя тему.
  - Не надо, - Шарапов помотал головой, и по голосу Кира не поняла, услышал ли он ее слова.
  
  Шарапов.
  
  Я проснулся от резкой трели будильника, инстинктивно подорвался с кровати, и только потом сообразил спустить пружину. Взял со стола сигареты и, затягиваясь, против воли вспомнил вчерашний вечер. Чуть детское лицо Васи Векшина со струйкой крови на подбородке. И то, как он жадно уминал тушенку в кабинете. Потом вспомнил разговор с Кирой - ее теплую ладошку на моем плече, ее непривычно мягкий голос и мне стало стыдно. За то, что разнюнился. За то после этого даже чаю ей не налил, а заявил, что ложусь спать. Хотя у меня был шанс исправиться и приготовить завтрак.
  Я открыл дверь, ведущую из комнат в общий коридор, и с удивлением обнаружил возле нее объемистый газетный сверток, из которого выглядывали чуть подвявшие ромашки, васильки и еще какие-то незнакомые мне цветы. Удивительно, как до него еще не добрались любопытные соседские бесенята? Я понимал, что цветы эти - не мне. Да и Кире никто из квартирных соседей букет преподнести не мог - из мужчин на нашем этаже остались лишь запойный безрукий сосед-инвалид, да печальный старик Бомзе, у которого война отняла сначала сына, а потом и жену. Кто-то из МУРа? Я почему-то подумал о Жеглове, но он бы точно не стал, словно романтический герой, бросать букет под дверью дамы. Уж скорее бы закинул в окно или просто вошел, рассмеялся, словно пригоршню рафинада рассыпал, и вручил лично - вполне в его духе. Я поднял букет, тихо ступая и стараясь не смотреть на спящую Киру, прошел в комнату и положил его на стол. Ей, наверно, будет приятно. А вот мне сейчас было немного досадно, хотя я сам не понимал - почему.
  Я как раз замешивал омлет из порошка, когда в кухню влетела Кира. Всклокоченная, с совершенно дикими глазами, букетом в одной руке и спринцовкой в другой.
  - Откуда?! - рявкнула она, переводя взгляд с меня на опешившего Михал Михалыча.
  - Под дверью лежал, - я растерялся. Чем ее так разозлил этот подвявший букет, и откуда взялась спринцовка? У меня в комнатах ее не было точно.
  - Его принес один молодой человек, - проговорил Бомзе, подслеповато прищуриваясь, - рано утром, где-то в половине шестого. Я как раз шел ставить чайник, когда встретил его. Очень вежливый - поздоровался со мной, а я еще удивился - знаете, он был такой рыжий, прямо как морковка.
  - Рыжий, - повторила Кира, хищно раздув ноздри, - с черными глазами. Тощий такой.
  - Вы его знаете? - искренне обрадовался Михал Михалыч.
  - Так, - протянула Кира, прихватывая нижнюю губу зубами, - так, - повторила она и, круто развернувшись, вышла с кухни.
  - Я чем-то обидел Вашу... - Михал Михалыч помедлил и я сообразил, что не только не удосужился объяснить соседям, кто такая Кира, но даже придумать не успел.
  - Родственницу, - нашелся я, - она с материной двоюродной сестрой в Загорске жила, потом сюда перебралась. Представляете, вчера случайно встретились, вот я и предложил ко мне перебраться - чего ей в общежитии тесниться.
  Бомзе понимающе кивнул, а я подумал, что он знает меня еще с того момента, как отец с матерью принесли сюда, в этот дом, маленького, спеленутого и хнычущего. И он наверняка уловил даже мне заметные нотки фальши. Приходилось лишь надеяться, что Михал Михалыч - человек интеллигентный и не будет обсуждать чужую жизнь. Спасаясь от неловкой ситуации, я извинился и, оставив чашку с омлетом на столе, поспешил в свою комнату.
  Дверь оказалась не запертой. Кира сидела на стуле у окна, курила мои папиросы и медленно и задумчиво сжимала в пальцах спринцовку. Она как-то нервно обернулась на звук моих шагов и резко выдохнула дым.
  - Кир, - начал я, подходя к столу, - если ты из-за соседей переживаешь, так они у меня люди приличные - не станут ничего обсуждать. Я им сказал, что ты моя родственница из Загорска...
  Она покачала головой, и я замолчал, глядя вопросительно. Я только сейчас заметил, что злость ее ушла, зато во взгляде и жестах ясно улавливались задумчивость и тревога.
  - Да объясни же ты, наконец, в чем дело?! Если в букете... - не выдержал я, глядя, как она задумчиво водит большим пальцем по подбородку и мнет в пальцах окурок.
  - Дело не в букете, - она, наконец, посмотрела на меня, - дело вот в этом, - снова стиснула спринцовку, - и в Рыжем.
  Кира все-таки сжалилась под моим непонимающим взглядом и пояснила: - это маньяк. Нападает на женщин - брызгает в лицо химической смесью из спринцовки, и пока жертва дезориентирована и задыхается, нападает сзади и начинает душить, потом ломает позвонки. Ничего не берет - ни денег, ни украшений.
  - Что это за изверг такой и почему он... тебе это принес? - я опустился на стул и тоже взял папиросу, чувствуя злость и нарастающую тревогу и пока еще не оформившееся желание запереть ее здесь, а самому сесть с наганом с той стороны двери.
  - Потому что глумится, сука! - Кира стиснула спринцовку так, что резина не выдержала и треснула и она брезгливо отшвырнула грушу в сторону, - говорит: "Смотри, здесь я, рядышком. Никуда не делся". Я за ним полтора года бегаю. А он впереди! Он всегда, тварь, впереди и никакой системы! - она хотела сказать еще что-то, но словно оборвала себя - резко выдохнула, замолчала, но я успел заметить, что в серых глазах скользнула тщательно скрываемая боль и вина.
  - Кира, - я поддался порыву и накрыл ладонью ее лежащую на столе руку и тут же понял, что все делаю правильно - даже не понял, почувствовал - неясное тепло и твердую уверенность.
  Но она не дала мне договорить: - Так, - это прозвучало коротко и резко. И, я поразился такому сходству, с нотками Жеглова, - в отделе шухер не поднимать. Вообще. Никому, ничего.
  Я хотел было возразить, но помня, что она ужасно упряма, спорить не стал. Просто решил, что одну ее по городу бродить не пущу. Да и Жеглов не дурак, чтобы куда-то отправлять, зная, что за ней такой мерзавец ходит.
  
  Кира.
  
  К ее удивлению, висяков в ОББ было не так много - в основном, ограбления складов - почти все с трупами, но ни одного убийства женщины с переломом шейных позвонков или спринцовкой в виде улики. По всему выходило, что либо их вешали на других, либо Рыжий тут еще отметиться не успел. Она даже думать не хотела, как эта мразь оказалась здесь - думать надо, как его поймать и лучше бы просто пристрелить при задержании. За Андрюху. Кира сложила папки с делами обратно в сейф, заперла холодную железную дверь и перевела взгляд на плакат, висящий за спиной Шарапова, и ощутила острое желание сорвать его со стены и порвать в мелкие клочья - "товарищ, береги оружие...". Шарапов словно почуял ее взгляд - продолжал отвечать на очередной звонок, деловито прижимая трубку к уху, он поднял глаза и удивленно вскинул брови. Кира помотала головой в ответ и села за свободный стол.
  Шарапов.... Кира с тревогой понимала, что невольно тянется к нему. То ли потому что он здесь был человеком новым и не знал ни Киру Архарову, ни ее коллег, и риск проколоться был не так велик. То ли потому что он, не смотря на все ее колючки, взялся заботиться о совершенно чужом для него человеке. Это Киру и пугало. Ничего нельзя было менять здесь и сейчас, чтобы не уничтожить завтра. А ведь ее тянуло к нему - из-за открытого взгляда голубых глаз, искренней улыбки; надежности, правильности, благородства... Мальчишка, младше ее лет на пять. Мужчина, прошедший ад войны - старше ее на несколько десятков лет.
  Ее самокопания нарушил звук резко распахнувшейся двери - в комнату стремительной походкой влетел Жеглов. Перехватил трубку трезвонящего телефона перед носом Шарапова и вежливо послал звонившего в пожарную инспекцию.
  Кира мысленно напряглась. С утра на входе ей удалось избежать внимания волкодава, проскользнув за спинами столпившегося возле дежурного коллег. Теперь так легко сбежать не удастся.
  - Все-таки правильная идея разделить службы, - проговорил он, вроде бы обращаясь к Шарапову, но взгляд весело прищуренных глаз на мгновение скользнул к Кире и в них ей померещились колючие искорки. Неясные, но настораживающее.
  Вдруг телефон на ее столе издал пронзительную трель, и Кира, поспешно схватив трубку, выпалила: - Оперуполномоченный Ш... - все внутри словно заморозило. Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу. Кира спешно скрыла ошибку кашлем и поправилась, - Архарова слушает!
  Труп. Вот и начинается день в ОББ. Что еще гаже - труп ребенка.
  - Вызов принят. Выезжаем, - и положив трубку, сухо сообщила, - на Улановском труп ребенка.
  
  
  
  
  
  
  Глава 3. Неглинка
  
  Кира.
  
  Во дворике толпился народ. Кира спрыгнула со ступенек трофейного опеля, чувствуя, как за ней следует запах солярки и махры, и чуть заметно поморщилась. Не от запаха - от вида небольшой толпы, среди которой сновала ребятня. За всю свою не слишком долгую службу Кира так и не смогла объяснить для себя, чем же так притягательна для людей чужая смерть. Еще хуже, что сейчас - это смерть ребенка. Детские трупы всегда вызывали в ней чувство почти ярости и желания пристрелить виновного прямо на месте. Однажды им приходилось выезжать на труп трехлетнего ребенка, на которого упал телевизор. Старый, ламповый. От удара у него даже не разбился кинескоп, и на сероватом стекле очень ясно отпечатались бурые пятна. Ребенок лежал на потемневшем засаленном узорчатом ковре - синевато-желтый, словно вдавленный в этот засаленный ковер. Голова вывернута вбок. Один, покрывшийся белой пленкой зеленый глаз смотрел чуть удивленно, вместо другой стороны лица - месиво из выступающих костей и мышц. Кира невольно дернула уголком рта и тряхнула головой.
  
  Небольшая толпа тем временем пришла в движение, растекаясь перед уверенно шагающим вперед Жегловым, а из распахнутой двери подъезда вылетела стройная молодая девушка в темно-синей форме. Вскинула ладошку к виску и выпалила, глядя на Жеглова большущими голубыми глазами: - Здравия желаю! Докладывает младший сержант Синичкина. Вызов ложный, ребенок жив, - и добавила с робкой улыбкой, словно извиняясь, - подкидыш.
  - А что, сразу не могли разобраться? Труп! Убийство! Какого черта дергаете бригаду?! - Жеглов говорил как будто строго и возмущенно, но Кира ясно уловила в его голосе лукавые нотки. Девушка виновато заморгала длинными ресницами, начала объясняться. Кира негромко хмыкнула и отступила на пару шагов, привычном скользнув в карман за сигаретами. И зачем-то бросила быстрый взгляд на Шарапова. Володька, что называется, цвел и пах. Суровые морщинки на лбу разгладились, по губам скользила едва заметная улыбка, а взгляд стал внимательным и одновременно мягким, ласковым.
  - Дайте сигарету, пожалуйста, - Кира запоздало вспомнила, что здесь у нее в кармане сигарет нет, а купить их она так и не удосужилась. Копырин щедро протянул пачку крепких папирос и спички. Она кивнула, закурила, едва не обжегши пальцы об огонек спички, подавила кашель и отошла чуть в сторону. От горечи дыма во рту, стало чуть легче. Почему?! Почему, черт возьми, ей на мгновение стало так болезненно обидно от взгляда Шарапова? Взгляда, направленного не на нее... Она ведь сама понимает, что ничего нельзя менять в этом времени, что любая ее ошибка подобна раздавленной бабочке. Это ведь лучше, что Володька не питает к ней ничего, кроме простой заботы и беспокойства... Лучше для всех. Осталось объяснить это себе.
  Синичкина снова появилась из подъезда, на этот раз крепко и бережно держа на руках чуть похныкивающий сверток, следом Жеглов и Володька.
  - Слушай, Копырин, поскольку ты у нас самый человечный человек, то давай побыстрее отвези Шарапова с сержантом Синичкиной на Арбат в роддом. И мигом назад - в 61-е отделение, это рядом, мы пешком дойдем. Я позвоню на Петровку, и мы вас там дождемся... - проговорил Жеглов, обращаясь к водителю.
  Синичкина тем временем аккуратно скользнула внутрь автобуса, а вот Шарапов и Глеб задержались, и Жеглов что-то шепнул Володьке, отчего тот явно смутился и торопливо полез внутрь "фердинанда". Кира раздраженно фыркнула и тут же пожалела о своей несдержанности, потому что темноглазый волкодав оказался рядом почти мгновенно и, подставив локоть, лукаво проговорил: - А мы с тобой, Кира Ивановна, пешочком прогуляемся.
  - Кстати, - Кира послушно положила ладонь на его локоть, пытаясь отогнать настороженность, что при одном виде Жеглова, щелкала, словно взводимый курок, - машину ту так и не нашли?
  - Во дворе на Покровке стояла, - лукавые нотки мигом исчезли из голоса Жеглова, - черте что. В ГАИ проверили, говорят, владелец числится пропавшим без вести с сорок третьего, родственников нет. Поди угнал ее какой-то ухарь... Да ты не волнуйся, найдут они эту сволочь рыжую.
  - Рыжую?! - Кира невольно вцепилась в рукав Жеглова, отчего тот чуть удивленно приподнял брови.
  - А ты что же, подозреваешь кого? - его взгляд стал очень внимательным, и Кире на мгновение захотелось сказать правду.
  - Нет, - она пожала плечами и попыталась оправдаться, - просто если рыжий, то приметный - такого найти легче будет.
  - И я о том же, - кивнул Глеб и взгляд его снова стал почти ласковым, согревающим, - бойцы Верверова свой хлеб даром не едят, найдут, и получит, так сказать, по всей строгости.
  
  Шарапов вернулся чуть хмурый и чрезвычайно задумчивый, и Кира, вынырнув из мыслей о том, как бы аккуратно и официально вписаться в поиски Рыжего, мстительно подумала, что голубоглазая Синичкина, наверно, дала ему от ворот поворот.
  Рабочий день неуклонно полз к концу и на горизонте большим вопросительным знаком маячил вопрос - куда идти? Можно, конечно, было дождаться Жеглова - поди, живут они в одном общежитии. Но Киру не оставляло ощущение, что их, вернее его и Киру Ивановну, связывают какие-то отношения - явные или нет. А значит, Жеглов знает ее как облупленную, и любая ошибка вызовет массу вопросов. К Шарапову идти хотелось еще меньше. Конечно, тот не указывал ей на дверь, да и не укажет, пока свободная комната не понадобится ему, скажем, чтобы привести даму. Но Кире неприятно было думать, что в мыслях своих он бы, наверно, с облегчением выдохнул, если б она ушла.
  Так и не разрешив свои моральные терзания, Кира ушла из отделения чуть раньше, чем и Жеглов, и Шарапов. Вечер был ощутимо более холодный, поднялся ветер, нагоняя на небо серые дождевые тучи, и она подумала, что надо бы все-таки зайти в общежитие хотя бы за курткой - одежда ее была явно не на осеннюю погоду.
  Поглубже запустив руки в карманы и подняв воротник рубашки, Кира прибавила шагу, свернула с Колобовского на Цветной и поймала себя на том, что идет все-таки на Сретенку, где живет Шарапов и разозлилась. Затормозила, собираясь вовсе развернуться и пойти обратно на Петровку, взять Жеглова под ручку и все странности в поведении списать на сотрясение мозга, когда впереди вдруг мелькнула знакомая рыжая башка. Он словно почуял ее взгляд - обернулся, безошибочно находя Киру взглядом, лукаво ухмыльнулся, и она ясно прочитала по губам "догони меня!". Рыжий тут же отвернулся и ускорил шаг, двигаясь по Цветному в сторону Трубной. Значит, поиграть решил, сука?! Кира сжала зубы и тоже ускорилась, лавируя среди прохожих.
  Рыжий успел проскочить Рождественский и Петровский на зеленый, Кира едва не угодила под возмущенно взвывшую клаксоном машину и потеряла драгоценное время - он был впереди уже метрах в 15, направляясь в сторону дворов.
  - Стоять! Стоять, милиция! - заорала она. Прохожие удивленно обернулись, один немолодой мужчина шагнул было наперерез Рыжему, но тот не сбавляя хода, отпихнул его в сторону и влетел в переулок. Кира дернулась следом, оказалась во дворе и успела увидеть, как захлопывается дверь подъезда, и разлетаются в стороны перепуганные голуби. Тяжело дыша, она дернула на себя дверь и шагнула в полутьму, пропитанную кошачьими запахами. Попыталась выровнять дыхание, прислушивалась, как вдруг сбоку к ней шагнула высокая фигура, и в лицо ударила струйка пахучей жидкости, отчего перехватило дыхание. Кира рванулась в сторону, отступая обратно к двери, пытаясь сфокусировать взгляд, в скулу прилетел сильный удар и ставшими вдруг непослушными колени подогнулись, ее качнуло назад - Кира успела почувствовать и оглушающую боль от удара Рыжего и холод стены, в которую она влетела спиной, а потом ее утянуло в бессознательную вязкую, словно нефть, муть.
  
  Шарапов.
  
  Уже подходя к дому, я запоздало сообразил, что не отдал Кире ключи. Она ушла чуть раньше и я, измотавшись за день, даже не заметил, как она вышла. Конечно, Михал Михалыч знает, где у меня спрятаны запасные и может ей подсказать, но спросит ли Кира? Я ускорил шаг, поднимаясь по лестнице и чувствуя неясную вину перед женщиной, которая наверно сейчас сидит среди кухонной толчеи. В моем воображении ясно возникли кухня, снующие туда-сюда ребятишки Шурки Барановой, сама Шурка, полощущая в большом тазу их рубахи, и Кира, примостившаяся, словно нахохленный воробей на краешке стула в углу. Она хмурила брови и чуть заметно покусывала уголок нижней губы.
  На кухне Киры не оказалось. Не было ее и в комнатах - дверь я отпер своим ключом. На столике у окна лежал высохший за день злосчастный букет, в углу, у шкафа валялась спринцовка - ничего не изменилось с нашего ухода. Я опустился на стул, достал папиросы, чувствуя все более ясную тревогу. Что если этот неведомый мне Рыжий все-таки настиг ее? Подкараулил по дороге или прямо здесь, в подъезде, а меня, так геройски решившего утром защищать ее, не было рядом. Я тут же оборвал себя. Глупости - на улицах и во дворе сейчас пока еще людно - не мог этот мерзавец ничего с ней сделать. Все может быть намного проще - к ней вернулась память и она уехала в общежитие. Эта версия была удобной и снимала с меня всю ответственность за судьбу этой женщины, но почему-то я сам в нее не верил. На всякий случай уточнив у Шурки, не приходила ли Кира, я вышел из подъезда и направился в сторону Сретенских ворот, скользя взглядом по сторонам.
  
  Кира.
  
  Вначале в нос ударил запах вонючей смеси из спринцовки Рыжего, потом сквозь него пробился не менее неприятный - сырости и гниения. Кира поднялась, осторожно ощупывая распухшую скулу. В слабом свете, что шел от стоящего рядом с ней большого переносного фонаря, она различила довольно просторный тоннель, выложенный старым, покрытым белым налетом кирпичом. Вода бежала по центральной его части, с боков шли небольшие возвышения. Кира покрутила головой, пытаясь хотя бы примерно понять, с какой стороны ее мог приволочь сюда Рыжий, но оба направления тоннеля были совершенно одинаковыми. Кира подхватила с пола любезно оставленный ей фонарь и уверенно зашагала по течению. Кирпичи, идущие под небольшим уклоном, были скользкими - один раз Кира чудом не съехала в воду. Фонарь выхватил из темноты проржавленную решетку, закрывающую ответвление тоннеля на противоположной стороне. Надежды открыть ее просто так почти не было, но Кира, выдохнув и на всякий случай держа фонарь почти над головой осторожно шагнула в водный поток. От холода на мгновение свело зубы. Стараясь дышать как можно глубже, она спешно пересекла его, едва не соскользнула с уступа перед решеткой, аккуратно поставила фонарь на сухую часть пола и, что было сил, рванула решетку. Раз, другой, третий - бесполезно. Прутья были заварены намертво. Уговаривая себя не паниковать, Кира быстро зашагала дальше, одной рукой скользя по влажным кирпичам стен. Главное, чтобы не вырубился фонарь. Несколько раз туннель раздваивался. Один раз ее путь закончился такой же приваренной решеткой, и пришлось возвращаться. Свет фонаря становился все более желтым и тусклым, намокшие ботинки натирали. Кира потеряла счет времени, уже давно запуталась в переходах, но старательно запрещала себе думать о том, что будет, когда фонарь потухнет. К тому же, вода, кажется, начинала прибывать. Один раз на ее пути встретилась труба, идущая из стены, и из нее с шумом вырывалась вода, вливаясь в общий поток, уровень которого поднимался все выше, почти доставая до приподнятой части, по которой шла Кира.
  - На улице наверно дождь, - сказала она вслух, - а я иду, похоже, по Неглинной. И если я не пойду быстрее, я просто утону. Или не я, а бабка. Тогда не будет ни отца, ни меня. Парадокс времени, - она фыркнула, чувствуя, что на секунду приступивший к горлу ужас, чуть отступает, и прибавила шагу.
  Фонарь почти совсем потух, когда в стене вдруг возник проем, не перекрытый решеткой. Кира едва не завопила от радости. Ноги, которые были уже по икры в воде, поминутно немели. Она спешно шагнула в это ответвление. Фонарь высветил металлические, вделанные в кирпичную стену ступени, ведущие вверх, и круглый люк, после чего прощально мигнул, и Кира оказалась в полной темноте.
  - Темнота - друг молодежи! - бодро постукивая зубами, проговорила Кира, опуская на пол бесполезный фонарь, - в темноте не видно рожи, - она ухватилась за ступеньку, потянулась, нащупывая и хватаясь за следующие и рывком поставила ноги на предыдущую.
  - Как зовут тебя? Сережа..., - еще рывок вверх. Кира почувствовала, как начинают подрагивать руки и колени, как сводит замершие ступни.
  - Вот же бл*, меня ведь тоже! - выкрикнула она и отчаянным усилием, преодолела еще две ступени. Отдышалась и поняла, что сил лезть дальше - нет. А ведь еще надо как-то сдвинуть люк. Кира закусила губу, преодолела еще одну ступень и, потянувшись к следующей, кончиками пальцев нашарила холодный металл крышки. Сердце бешено заколотилось. Кира одной рукой вцепилась в последнюю ступень, а ладонью другой, вытянувшись, что было сил, долбанула по крышке. Та чуть слышно грохнула, но не сдвинулась, кажется, ни на сантиметр. Кира впилась зубами в губу. Она выберется! Она выберется и лично пристрелит этого рыжего подонка! Выберется!
  Опершись коленями о кирпичи стены, и чудом умостившись на ступеньке, Кира уже двумя руками уперлась в край люка. И тот поддался! Медленно все больше и больше сдвигаясь в сторону, пропуская сквозь щель холодный уличный воздух и дождевые капли. Она вцепилась пальцами в край люка, осторожно, при каждом движении боясь потерять опору, ногами уперлась в последнюю ступень и отчаянным рывком выбралась наверх.
  Кира лежала на спине, на мокром холодном асфальте, ловя ртом воздух и дождевые капли.
  - В следующий раз буду стрелять, а не орать, - пробормотала она, с трудом поднимаясь и садясь.
  
  Шарапов.
  
  Наручные часы показывали третий час ночи. Дождь перестал лить и теперь моросил мелко, по-осеннему. Фуражка моя намокла так, что ее теперь, наверно, придется выбросить. Я проклинал себя, быстро шагая по Рождественскому к Петровке. Надо было сразу бежать туда, а я, как дурак, сначала походил по окрестным улицам, потом потерял время, катаясь до общежития, где старушка-комендант любезно сообщила мне, что товарища Архаровой уже два дня как тут не было. Я даже снова вернулся домой, в глупой надежде, что она успела прийти, пока я бегаю по Москве. И вот теперь, потеряв драгоценное время, я шел, почти бежал, по пустым и мокрым улицам на Петровку с твердым намерением поднять на уши весь МУР.
  На Цветном я заметил в свете фонарей невысокую фигуру, что брела, чуть покачиваясь и хромая мне на встречу и с раздражением решил, что это какой-нибудь упитый в усмерть бездельник бредет домой с посиделок с дружками, но, подходя ближе, почувствовал, как сердце ёкает и замирает. Кира - мокрая, с прилипшими к лицу волосами, в облепившей худое тело рубахе шла, шаркая ботинками, словно какой-нибудь призрак утопленника, и будто бы не замечала меня.
  - Кира! - голос дал петуха. Я рванулся к ней, и она вскинула голову, обжигая меня взглядом распахнутых воспаленных глаз. Я сбился с шага, замирая на расстоянии вытянутой руки, замечая в тусклом свете фонарей багровеющий кровоподтек и опухшую скулу, и успел подумать черте что, когда она шагнула ко мне, вцепилась тонкими пальцами в мою промокшую гимнастерку и ткнулась лбом в плечо, через ткань обжигая горячим и сбивчивым дыханием.
  - Кирочка, Кира, тише, - я запоздало крепко прижал ее к себе, скользя ладонями по острым вздрагивающим лопаткам, чувствуя глухую, давящую на горло, злость, - все хорошо, все хорошо... Пойдем домой...
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 4. Трудный разговор
  
  Шарапов.
  
  Она молчала всю дорогу, глядя под ноги и едва заметно дрожа. Я молчал тоже, боясь услышать, что с ней случилось, и почти ненавидя себя за то, что отпустил ее одну.
  Мы вошли в комнату и она, сбросив мокрые ботинки, замерла, не проходя ни к дивану, ни к стулу. Я спешно зарылся в шкаф, ища там полотенце - женской одежды у меня не было, кроме платьев матери, что лежали в чемодане в спальне.
  - Держи, - не найдя подходящего по размеру полотенца, я протянул ей простынь и, выдохнув, добавил, - Кира, если..., - я осекся, не сумев сказать прямо то, что лезло в голову с того момента, как я ее увидел, - если с тобой что-то сделали, если этот рыжий сделал...
  - Меня не изнасиловали и не ограбили, если ты об этом, - странно спокойно проговорила она, почему-то не глядя мне в глаза, - я увидела его, погналась за ним, сдуру забежала в подъезд. Он меня оглушил, двинул по морде и отнес куда-то... Скорее всего в тоннель, где Неглинная. Даже фонарик оставил, - она раздраженно фыркнула.
  Я ошалело смотрел на нее, чувствуя невыразимое облегчение от того, что самые страшные мои предположения оказались ошибкой.
  - Почему ты одна ушла? И зачем вообще погналась за ним в одиночку? - я чуть нахмурился, - Кира, я понимаю, что ты опытный муровец, но...
  - А мне что, с тобой за ручку ходить везде? Может, и в роддом надо было вместе съездить? И жить тут, пока ты меня из квартиры не попросишь? - в ее голосе я различил злую усмешку, и она наконец-то подняла на меня глаза, усталые, с чуть припухшими веками и резко обозначившимися под глазами синяками.
  - Живи, сколько хочешь, - я почему-то смутился и растерялся. И чтобы как-то сгладить неловкий разговор, сообщил, - я поищу тебе сухую одежду, - и направился в спальню. В конце концов, я ей не нянька. А она мне не жена, чтобы я трясся над каждым ее вздохом. Неловкий разговор... У нас каждый разговор выходит неловким, словно я держу в руках ежа. Тот фырчит и выпускает колючки. Потом успокаивается, начинает разворачивать колючий клубок, а потом вдруг опять - сворачивается и выпускает иглы. Кира была этим самым ежом, а я той рукой, в которую впивались иголки. Ни с кем она не говорила так, как со мной.
  Я зарылся в пахнущий лавандой и мамиными духами темный чемодан, выбирая что-нибудь, подходящее по размеру, и глуша неясную обиду. А потом вспомнил, как Кира на мгновение вцепилась в мои плечи, прижалась ко мне так, что я почувствовал и ее дрожащее тело, и горячее дыхание, и запах ее волос, смешанный с запахом сырости. А ведь в эту секунду она была другой - без колючек, испуганной, ищущей во мне защиты, и я сам почувствовал себя тем единственным человеком, который способен ее защитить. Который обещал ее защитить и уже обманул один раз.
  Я выбрал плотное темно-зеленое шерстяное платье, которое мама пошила на заказ и даже ни разу не успела надеть, и вышел в комнату. Кира сидела на диване, низко опустив голову, обхватив руками плечи, и чуть заметно подрагивая, и даже не подняла на меня глаз.
  - Кира, - я торопливо опустился рядом, коснулся ладонью ее плеча, чуть сжимая, - мы его найдем. Завтра же на уши весь МУР поднимем, но найдем. А тебя больше никуда одну не отпущу, слышишь? Вот, нашел, во что тебе переодеться, а я пока чаю...
  Я не договорил, потому что она вскинула голову, выдыхая резко и порывисто, и взглянула на меня так, что посреди холодной комнаты мне вдруг стало жарко. И почти уверенный, что немедленно получу по морде, я мягко сжал ее плечи и накрыл губами приоткрытые холодные губы. Не получил - она ответила, жарко, порывисто, впиваясь пальцами в ткань моей гимнастерки на груди, скользнув упругим язычком между моих губ. Под моей ладонью оказались ее плечи, лопатки. Я чувствовал, как тонкие холодные пальчики скользят по моему затылку, зарываются в волосах, щекоча. Она освободилась от моих губ и обожгла дыханием, поцелуем шею, ухо, прихватила губами кожу, отчего по телу прокатилась обжигающая волна, и я понял, что не смогу уже остановиться. Я прижался в ответ губами к ямочке у нее за ухом, прихватил зубами мочку, ловя тихий едва слышный стон и чувствуя мгновенно нарастающее желание. Она расстегнула ремень на моей гимнастерке, и пряжка стукнула об пол. Я избавил Киру от мокрой бесформенной рубахи, впился губами в призывно торчащий розовый сосок, и накрыл ладонью вторую маленькую упругую грудь.
  Кира застонала чуть громче, почти до боли впиваясь пальцами в мои волосы, и опустилась на диван, увлекая меня следом. Я почти не помнил, как мы избавились от остатков одежды - перед моими глазами были ее шалые распахнутые глаза и влажно блестящие приоткрытые губы, под моими ладонями - ее маленькая упругая грудь, бедра и мягкие ягодицы, в моих ушах - ее тихие едва сдерживаемые стоны и мое сбивчивое резкое дыхание. Она впивалась пальцами в мои ягодицы, все шире разводя колени, а потом замерла, часто вздрагивая, и я почувствовал, как быстро и ритмично сжимает кольцо мышц мой член. Я резко подался вперед, и горячая тягучая волна наслаждения накрыла меня, словно пульсируя в такт бьющего семени. Я скатился на бок, чувствуя приятную усталость и тепло - не только в теле, но и в мыслях и мягко коснулся губами ее плеча. Кира подняла голову и я поймал взгляд ее блестящих глаз и легкую улыбку на припухших губах.
  - Ты - единственное, что есть у меня здесь. Мне надо было сказать раньше, до... - проговорила она тихо, словно мурлыкая, и, скользнув ладошкой по моей груди, коснулась губами губ - на этот раз нежно, едва прихватывая их.
  - Давай... - но она не дала мне договорить, снова накрывая губами губы.
  - Давай спать, - чуть улыбнувшись, она потянулась за лежащим на спинке дивана свернутым одеялом и после прижалась лбом к моему плечу, щекотнув кожу ресницами.
  
  Кира.
  
  Она проснулась от грохота и ругани за стеной, бросила взгляд на будильник и с удивлением обнаружила, что они не проспали - спасибо соседям. Шарапов спал на спине, дыша тихо и ровно, и Кира даже удивилась - насколько юным он выглядит во сне, когда не хмурится строго или задумчиво. Она подавила желание тихо одеться и уйти. То, что сделано - сделано. Бабочка раздавлена, и, может быть, весь ее прошлый мир неузнаваемо изменился, но она почему-то осталась прежней. Ее одежда до конца не высохла. Ежась от холода, она надела платье, которое оказалось широко в груди, зато предельно узко в талии и выскользнула из комнаты.
  Шарапов появился на кухне, когда Кира мучилась с яичным порошком, улыбнулся так, что в груди что-то сладко ёкнуло, и поставил на стол два стакана в подстаканниках.
  - Не знаю, что получилось, но предполагался омлет, - виновато призналась Кира, подхватывая с плиты сковородку со скворчащим "омлетом" и, ловко увернувшись от влетевших в кухню соседских детей, кивнула Шарапову, мол, буду в комнате.
  Как ни странно, яичный порошок был вполне съедобным, а чай оказался крепким и сладким. Завтрак прошел в молчании. Шарапов то исподволь поглядывал на нее, то хмурился, и Кира не могла понять, что за слова он сейчас подбирает, поэтому, когда тарелки опустели, заговорила первой: - Володь, я вчера...сорвалась. Бросила вожжи. Если бы тебя не было, выпила б водки и легла спать, - она замолчала, закусив губу и понимая, что говорит что-то не то, потому что Шарапов начал хмуриться больше, и тщательно скрывая почти отчаянье, проговорила: - я, в конце концов, старше тебя лет на пять. Тебе...?
  - Двадцать пять, - Шарапов немного нервно провел рукой по волосам, поправляя челку, - Кира, причем здесь это? Ты ведь сама вчера сказала, что у тебя нет никого, кроме...
  - И ты решил меня беречь и защищать, - она криво усмехнулась, - благородно. Володь, я не Варя Синичкина с большими голубыми глазами. Я не хочу, чтобы мы с тобой были хоть как-то связаны, особенно если дело только в чувстве долга - что женщину надо защищать.
  - Да причем здесь Синичкина?! - Кира заметила, как покраснели его кончики ушей. Шарапов говорил горячо, раздраженно, - разве ты не женщина, которую надо защищать? Почему ты так?! Почему едва мы с тобой начинаем спокойно говорить, ты выпускаешь иголки? Чем я тебя обидел? Тем, что не дал тогда пойти в общежитие? Тем, что вчера отпустил одну? Кира, перестань примерять на себя циничный характер Жеглова! Я видел тебя настоящую - недолго, всего пару раз, но мне хватило, понимаешь? Я не хочу тебя отпускать!
  - Да пойми же ты! - резко оборвала его Кира, чувствуя, как от его слов глупое сердце колотится все быстрее, сжимает горло и почему-то хочется плакать, - пойми, что я не могу! Слушай... слушай, - Кира тряхнула волосами, словно прыгая в омут, - представь, что ты вдруг оказался в чужом для тебя месте. Совершенно чужом, все принимают тебя за другого человека. Но от каждого твоего действия зависит жизнь тех людей, что ты оставил дома. Ошибешься, и там что-то изменится. И ничего нельзя делать - даже раздавить бабочку!
  - Кира, - Володька криво усмехнулся, покачав головой, - я четыре года был на войне. А раньше был приличным мальчиком - учился в музыкальной школе, в институте... Я тогда даже подумать не мог, что моя жизнь вот так повернется. Что каждый день от меня будет зависеть чья-то жизнь. Но сейчас мир, понимаешь? Я не знаю, чего ты боишься, но я обещаю...
  Кира снова не дала ему закончить, мотнула головой, оказалась рядом, накрывая не успевшие договорить губы, целуя нежно, торопливо, скользя кончиками пальцев по его темными волосам.
  - Ты снова не даешь мне договорить, - он улыбнулся, глядя прямо в глаза, и скользя ладонями по ее талии, - я уже сказал, что не хочу тебя отпускать.
  - А я не хочу испортить чужие жизни, - она отвела взгляд и покачала головой, - Володь, пусть... все идет, как идет. Если ты и потом захочешь, чтобы я осталась, я останусь. А если нет...
  - Я захочу, - твердо проговорил он, снова ловя ее взгляд, - а теперь пойдем на Петровку. И найдем твоего Рыжего.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 5. Труп
  
  Шарапов.
  
  Едва мы вошли в холл, по лестнице слетел сначала Гриша Ушивин, потом Тараскин и Пасюк, а следом и улыбающийся Жеглов.
  - Так, вертайтесь, братья-кролики. Едем на труп, - коротко сообщил он, одарив нас обоих улыбкой, в которой было больше привычной злой веселости, чем искреннего тепла.
  - Здравствуй, новый, прекрасный день в ОББ, - хмыкнула Кира, бросив на меня короткий взгляд.
  - А это еще что? - света в холле было достаточно, чтобы Глеб увидел ставший фиолетовым синяк на щеке Киры и посмотрел тяжелым взглядом - почему-то на меня.
  - Поверишь? На Неглинной поскользнулась, - весело сообщила Кира, поворачивая к выходу, - пошли, в фердинанде расскажу, чтобы другие не спрашивали.
  Киру слушали напряженно, иногда почему-то переводя взгляд на меня, и я каждый раз чувствовал новый укор совести. Я обещал ей поднять на уши весь МУР, а теперь сижу в опеле и хлопаю глазами.
  - Так, подъезд сможешь найти? - живо уточнил Жеглов и весь его вид напомнил служебного-розыскного пса.
  - Я даже люк найду, из которого вылезла, только Рыжего в этом доме нет, - твердо проговорила Кира, глядя на Глеба как-то очень спокойно.
  - Почему такая уверенность? - Коля Тараскин подался вперед.
  - А ты бы стал сидеть там и ждать, когда тебя придут задерживать? Он не собирается меня так просто убивать. Он играет, - Кира зло усмехнулась.
  - Значит так, - оборвал всех Жеглов, после этого едем на тот адрес, где он тебя оглушил. Не бывает так, чтобы никто ничего не видел, а там зацепим ниточку...
  Кира чуть поджала губы и я понял, что она, хоть и не желает спорить, не согласна с решением Глеба.
  
  Кира.
  
  Стройные бледные ноги было видно от самой тесной прихожей. Пронзительно вскрикнула сестра убитой и Гриша Ушивин, по приказу Жеглова, тут же увел ее на кухню. Кира скользнула взглядом по накрытому столу, где стояли бутылка вина, пепельница с окурками, две аккуратные чашечки - одна со следом помады, лежала надкусанная шоколадка.
  - Пулевое ранение в голову, - сообщил Жеглов, гибко присев к телу - голова женщины лежала, словно убитая пряталась, под стулом, - Приступайте, а мы пока оглядимся... Тараскин, понятых, быстро. А потом по всем соседям подряд - кто чего знает...
  Кира бросила быстрый взгляд на чуть бледного и какого-то потерянного Володю. Тот торопливо наклонился к телу, и она сообразила, что тот собирается поправить задравшийся халатик, но его опередил окрик Жеглова: - Руками ничего не трогать! Не прикасаться ни к чему руками!
  Шарапов выпрямился, явно еще более смущенный, торопливо одернул гимнастерку, скользнул взглядом по столу и, побледнев еще больше, сжал зубы так, что желваки проступили, и скользнул в сторону кухни. Кира услышала звук льющейся воды и спешно направилась следом.
  Володя быстро пил воду, подставив рот под струю, и Кира только сейчас поняла, что он борется с приступом тошноты. Она мягко провела ладонью по его напряженной спине - Шарапов ответил быстрым и каким-то немного виноватым взглядом.
  - Надюша! - Жеглов возник на кухне, словно черт из табакерки выскочил, и Кира спешно шагнула в сторону, отдернув руку, и успев заметить внимательный и какой-то колкий взгляд темных глаз. Волкодав...
  - Мне с вами поговорить надо, - продолжил Глеб, как ни в чем не бывало. А Кира позорно ретировалась обратно в комнату, оттуда прислушиваясь к словам Нади.
  - Надо забрать шоколадку, снять слепок, - коротко заметила Кира, обращаясь к маячившему рядом Грише и не дожидаясь ответа, склонилась над пепельницей. Следов помады на окурках не было, значит, курил тот, для кого был накрыт этот стол. А накрыт он был явно для мужчины - для кого бы еще Лариса Груздева надела такой халатик?
  Кира, чуть прищурившись, скользнула взглядом по ковру, слева от тела и заметила тускло блеснувший кусочек металла. Гильза! Кира присела, осматривая ее и пытаясь разглядеть маркировку, когда в комнате появился старый тщедушного вида мужчина в больших очках и с сонным выражением лица. Кира торопливо выпрямилась, удивленно подняла брови, решив, что это один из понятых - не мог, что ли, Тараскин кого помоложе найти?! А потом заметила за его спиной и самого Тараскина, а рядом с ним еще двух - пожилую полноватую женщину в фартуке дворника и плюгавенького мужичка в круглых очках.
  - Мое почтение, Сергей Ипатьич, - протянул Жеглов, появляясь из кухни, и Кире почудились в его тоне одновременно и упомянутая почтительность, и насмешка.
  - Здравствуй, Жеглов, - старик чуть улыбнулся и, обернувшись к остальным, бодро проговорил, - здорово, сыскари, добры молодцы!
  Как выяснилось, был это прокурорский следователь Панков - и, судя по вниманию, с которым все слушали его распоряжения, был крупной фигурой в сыскном деле. Шарапов вел протокол, остальные осматривали комнату. Гильзу, найденную Кирой, перехватил Жеглов и сообщил, что по маркировке она наша. А вот пуля преподнесла сюрприз.
  - Хм, по всему выходит, что Байярд или Омега, - уверенно проговорил Глеб, разглядывая ее в лупу, - шесть нарезов с левым направлением.
  - А что же тогда делать с гильзой? - в голосе прокурорского следователя Кира услышала почти не скрываемое ехидство.
  - Оружие отыщем, тогда и поймем, - резонно отозвался Жеглов, явно не собираясь посыпать голову пеплом, - а пока запишем в загадки.
  - Как вариант, не было подходящего патрона, - подала голос Кира, - убийца зарядил Баярд или Омегу не фирменным, а те, что был. Отсюда характерные признаки...
  - Осечка бы вышла, - с легким сомнением, но как будто даже одобрительно заметил Панков, - но с этим баллистическая экспертиза разберется. Осмотр продолжился с перерывами на перекуры, а Кира испытала легкую досаду от того, что ее предположения никто из коллег оценить не спешил, особенно Жеглов, хотя она подвела прекрасную почву под его версию с оружием. Черт! Да какое ей дело до одобрений волкодава?
  Через некоторое время, когда к осмотру комнаты подключили уже сестру убитой, выяснилось, что это не просто убийство, да еще и с ограблением - пропали драгоценности Ларисы и ее чемодан и вещи.
  - Глеб Георгиевич, патроны, - Пасюк, стоя на стуле у книжного шкафа, протянул Жеглову небольшую темно-синюю коробку, на которой Кира разглядела надпись желтыми буквами "Байярд".
  - Патроны-то все на месте, ни одного свободного гнезда, - заметил Шарапов, который стоял ближе, чем Кира, и мог увидеть содержимое.
  Кира негромко кашлянула и, чуть изогнув бровь, воззрилась на Жеглова, словно говоря: "Так как насчет моей версии?"
  - Ничего, здесь, как говорится, тепло, поищем еще - найдем. Кто ищет, тот всегда находит, - уверенно проговорил Глеб, чуть ухмыльнувшись в ответ на ее взгляд.
  Дальше дело дошло до писем. Надя вяло возразила, что они личные, на что Жеглов мягко, но решительно ответил, что сейчас не важно, личные или деловые - а ну следок покажется. За письма взялся Шарапов и, как заметила Кира, первые из них читал даже с интересом.
  - Товарищ капитан, здравия желаю! Гражданина Груздева привезли. Разрешите? - вошедший милиционер обратился к Жеглову, хотя сам Груздев без всяких разрешений вошел в комнату, замер на самом пороге и судорожно схватился за косяк. Кира, чуть прищурившись, оценила его словно гипсовую руку с выступившими суставами и проступившими венами, а уж потом перевела взгляд на самого обладателя руки.
  Сферический интеллигент в вакууме - так для себя определила его Кира. Весь он был какой-то гротескный - в костюме с чуть коротковатыми руковами, нервный, дерганный, с тонкой шеей, гладко выбритым лицом, на котором заметны были порезы от бритвы. Один кусочек газеты отклеить он не успел, и выглядело это почему-то особенно раздражающе.
  - Что это... - сипло выдохнул Груздев, и Надя со всхлипом бросилась в его руки, - тише, тише, Надечка! Боже мой, боже мой! - говорил он, чуть расширившимися зрачками глядя на труп.
  Кира бросила быстрый взгляд на Жеглова. По расслышанным вопросам, она поняла, что первым в списке подозреваемых стоит именно бывший муж и не ошиблась. Жеглов смотрел на Груздева хищно - он весь подобрался, словно готовящийся к броску волк - только уши не прижал.
  - Что? Что вы на меня так смотрите? - Груздев, наконец, почувствовал этот взгляд и ответил на него нервно, словно вспугнутая птица.
  - Как это смотрю? - Жеглов ответил будто бы невозмутимо, но угроза во взгляде и всей его манере не исчезла, - обыкновенно.
  - Нет! - нервно дернул шеей Груздев, - вы так смотрите, будто подозреваете!
  - Знаете что, гражданин, давайте-ка не будем отвлекаться, - потребовал Глеб зло, - вы когда последний раз с убитой виделись?
  - Десять дней назад, - Груздев говорил медленно, словно с трудом разлеплял сухие обветренные губы.
  - Где?
  - Здесь?
  - Зачем?
  - Мы размениваем квартиру - я привозил Ларисе несколько вариантов.
  - А может, вы кого-нибудь подозреваете? - до этого молчавший Панков заговорил негромко, спокойно, словно ему и не интересно было.
  - Чтобы кого-нибудь подозревать, надо иметь основания, а у меня их нет! - огрызнулся Груздев
  - Это конечно, - протянул Панков, - но, может, есть человек, к которому повнимательнее стоит присмотреться?
  - В последнее время в окружении Ларисы таких людей было множество! - веско отозвался Груздев, - я говорил ей, что вся эта жизнь вокруг Мельпомены до добра не доведет!
  - Гражданин Груздев, а как у вас с жилплощадью сейчас, нормально? - как бы мимоходом уточнил Жеглов.
  - Не нормально, не нормально! - еще более нервно отозвался Груздев, - но это к делу отношения не имеет!
  - Как знать, как знать, - протянул Жеглов, - а у вас и оружие имеется?
  - Нет! - как-то театрально воскликнул Груздев, - нет, не может быть! У меня был наградной пистолет! Это... это из него?!
  - А куда вы его положили? - поинтересовался Жеглов.
  Кира устало вздохнула, достала из кармана пачку, что еще с утра утянула у Шарапова, села в кресло, которое прежде занимал Панков, и закурила. Глеб вцепился в Груздева мертвой хваткой бультерьера - Груздев психовал, дергался, а бультерьер висел, и эти челюсти разжать уже было невозможно. В конце концов, после того, как Тараскин притащил всклокоченного мужичонку-свидетеля, Груздева настойчиво пригласили на Петровку.
  
  - Глеб, - тихо проговорила Кира, через проход наклоняясь к Жеглову. Тот чуть прищурился, но подался к ней, и она продолжила тише, - Глеб, я вот что думаю. Стол накрытый, халатик шелковый, прическа...Ну не могла Груздева так вырядиться для этого! - Кира кивнула на сидящего позади, за сеткой, Груздева, - ты сам подумай, какая женщина станет так прихорашиваться для бывшего мужа?
  - Ну, это уж тебе виднее, - Глеб чуть улыбнулся, и Кира почувствовала, как кровь приливает к ушам, и особенно от того, что на сидении рядом, за ее спиной, был Шарапов, - ты ведь у нас единственная дама...
  Едва они вернулись на Петровку, телефон в кабинете Жеглова разразился требовательной трелью.
  - Понял! - Глеб бросил трубку на рычаг и коротко велел, - по коням, ребята, ограбление склада... - он скользнул быстрым взглядом по всем и велел, - так, Тараскин, остаешься с Кирой здесь - оформи дело о нападении. Потом поедете в тот дом, где произошло - опросите соседей. С Груздевым позже разберемся - пусть этот фрукт промаринуется пока - ему полезнее будет.
  - Ну, Глеб Георгиевич... - Тараскина перспектива остаться на Петровке явно не очень порадовала
  - Не запряг пока, - ласково отозвался Жеглов и махнул рукой, - по коням!
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 6. Пугающая находка
  
  Кира
  
  - Тут, - Кира остановилась у подъезда и с сомнением взглянула на Тараскина. На улице стремительно темнело - оформление не заняло много времени, но вот узнать дом, против ожиданий Киры, оказалось не так просто - пришлось повторить весь путь, что проделала она до того, как встретила Рыжего, потом за ним. Первый раз она промахнулась двором, и пришлось возвращаться, - только время.. народ уже спать ложится. Да и потом, Коль, ну нет его здесь!
  - Вот и проверим, - невозмутимо отозвался Тараскин и дернул ручку двери.
  Подъезд был все так же полутемен и пах кошками. Тараскин быстро огляделся и поспешил по лестнице вверх, а Кира затормозила и заметила сбоку, под лестницей, еще одну дверцу. Коля уже трезвонил в первую дверь.
  - Чего тебе? - не слишком опрятная бабка в самодельном аляпистом халате выглянула из-за двери, - а... - она перевела взгляд на подоспевшую Киру, - никак просохла?
  - Чего?! - искренне опешила Кира, - да вы что несете?!
  - А что слышала, - противным визгливым голосом передразнила бабка, - зенки-то вчера залила так, что ноги не держали....
  - Минуточку, - сурово проговорил Тараскин, загораживая возмущенно раздувшую ноздри Киру, и достал из кармана удостоверение, - мы из МУРа, гражданочка. Так что по порядку, пожалуйста.
  - Ох, простите, товарищ милиционер, - от прежнего яда не осталось и следа - бабка заулыбалась, обнажая желтые нездоровые зубы, половины из которых к тому же не хватало, - а только вот эта вот... гражданка вчера так нарезалась, что Пашенке ее пришлось на руках домой волочь! - добавила она каким-то ябедническим тоном.
  - Так, стоп, - мотнул головой Тараскин, - где, когда вы видели лейтенанта Архарову и что за Пашенька ее домой волок?
  - Рыженький, да, такой? - прошипела Кира, выглядывая из-за плеча Тараскина.
  Бабка удивленно моргнула: - Так, я же говорю, вчера часов в 8 вечера выхожу я мусор вынести. Тут мне Пашенька навстречу, а эта ваша у него на руках - вонища не пойми чем, под глазом фингал! А Пашенька и говорит: "Это", - говорит, - "подруга моя. Погуляли мы малость в ресторане, получку мою отмечали, так она и увлеклась. В дверь", - говорит, - "вписалась". Ну, а я что, других, что ль, жизни учить буду? Жалко только Пашеньку-то - он из интеллигентной семьи, а тут эта.
  - Гражданка! - Кира скрипнула зубами, выступая из-за плеча Тараскина, - вы оскорбляете работника милиции при исполнении.
  Бабка удивленно хлопнула глазами - фразу Тараскина она явно пропустила мимо ушей и теперь смотрела на Киру глупым рыбьим взглядом.
  - Гражданочка, - Тараскин снова выступил вперед, - а после этого вы "Пашеньку" когда последний раз видели?
  - Дык, сегодня, утром, - охотно отозвалась бабка, переводя взгляд на Колю, - пришел, говорит: "Уезжаю я, тетку в Ярославле повидать хочу. Может, погощу у нее неделю другую, а вы уж, Марья Гавриловна, за квартирой моей приглядите уж. А если подруга моя заглянет, вы уж ей ключи-то передайте".
  Кира нервно сглотнула, обмениваясь с Тараскиным быстрыми взглядами.
  - Давайте, - веско проговорил Коля, протягивая руку, - ключи.
  С Тараскиным бабка спорить не решилась - торопливой курицей просеменила вглубь квартиры и вернулась с ключом.
  - Понятых звать будем? - уточнила Кира негромко, пока Тараскин возился с замком, - у нас ведь даже ордера нет.
  - Пашенька ведь тебе ключи любезно передал, - хмыкнул Коля, - вот сейчас и поглядим... - он, наконец, справился с замком и осторожно приоткрыл дверь. Достал из кармана наган, быстро скользнул внутрь, Кира - следом.
  Прихожая в квартире была маленькая, комната - всего одна и мебели в ней - шаром покати. Стол и стул у окна, шкаф в углу - и на этом все. Ни кровати, ни хоть какой-то вещи, говорившей, что-либо о хозяине.
  - Так... - Кира заметила на столе проклятую спринцовку, шагнула ближе, и нахмурилась. Рядом со спринцовкой лежала фотография - молодая девушка с нежным почти детским лицом, большими удивленно распахнутыми глазами, и темными широкими бровями вразлет.
  - Это же Варенька, - Тараскин чуть склонился к фотографии, - точно, Варя Синичкина. Ну, помнишь, найденыш на Улановском...
  - Она дежурит сегодня или уже закончила? - резко оборвала его Кира.
  - Не знаю, - Коля, кажется, ее тревоги не понял, но, судя по напряженному голосу, разделил, - она в другом отделе...
  - Быстро обратно на Петровку! - Кира круто развернулась на каблуках и, не дожидаясь Тараскина, быстро слетела вниз по лестнице, провожаемая мерзкой бабкой, маячившей у дверей.
  - Он ее жертвой выбрал. Издевается над нами. Чтобы мы бегали как бобики, - чеканила Кира, быстро шагая вперед.
  - Кир, а ты это все откуда знаешь? - без всякого подозрения, скорее с тревожным любопытством уточнил споро нагнавший ее Тараскин.
  - Женская интуиция, Коленька, - расплылась в улыбке Кира, понимая, что больше ей нечем объяснить свои обширные познания в почерке Рыжего.
  На Петровке чуть удивленный дежурный сообщил, что младший сержант Синичкина полчаса как ушла домой. Еще минут десять ушло, чтобы отыскать адрес, где жила Варя. Двадцать, чтобы добраться до ее дома. И того - час форы Рыжему! Кира едва ли не бежала, с трудом поспевая за широким быстрым шагом Тараскина. Варя Синичкина - красивая девушка с нежным почти детским лицом, живыми голубыми глазами и длиннющими ресницами, милая, добрая - идеальная девушка, так понравившаяся Володьке... В прочем, не только ему - Тараскин, проникшись ее паническим настроем, влетел в подъезд, уже вынимая наган.
  В ответ на долгую нервную трель звонка за дверью послышались голоса, потом быстрые и легкие шаги, и в освещенном электрическим светом проеме возникла стройная фигурка в простеньком домашнем платье.
  - Ой, - Варя быстро поправила прядку чуть вьющихся непослушных волос, выбившуюся из косы, - здравствуйте товарищи, - улыбка скользнула по розовым губкам, но темные брови тут же скользнули к переносице, - что-то случилось?
  - Нет, что вы, - пропыхтела Кира, пытаясь справиться с отдышкой и быстро пихая локтем в бок Тараскина, чтобы помалкивал, - Варя, - она выбрала неофициальную и мягкую форму, быстро прикидывая, как бы объяснить их с Колей заполошный вид и при этом не перепугать девчонку до смерти.
  - Да что же вы в коридоре стоите? Проходите, - Синичкина гостеприимно отступила внутрь коридора, но Кира отрицательно мотнула головой.
  - Мы по делу о найденыше с Улановского, - быстро заговорила Кира, - понимаете, приходит к нам сегодня тетка одна - самая синька-синькой, и давай причитать: "Ребенка украли! Небось, цыгане проклятые!" Якобы, оставила его на неделю у тетки, что на Улановском живет, а сама в деревню под Загорском к сестре подалась, приезжает - нету ребенка. Тетка-то у нее старая, не совсем, якобы, в уме - говорит, не было никакого ребенка... Так вот мы и решили, может найденыш этот - он и есть? Синька эта говорит, ему полгода...
  - Найденышу четвертый месяц был, - быстро проговорила Варя, хлопнув длиннющими ресницами, - разве вам товарищ Шарапов не сказал? Только зачем же ему такая мать...
  - Занят товарищ Шарапов сильно, дело об убийстве гражданки Груздевой ведет, - веско отрезала Кира, - значит четвертый? Ну и ладненько. Спасибо! Вы уж извините, что потревожили, на ночь глядя. Пойдем Коля, - Кира крепко сжала локоть Тараскина и едва ли не волоком потащила его вниз.
  - Да подожди! - он освободился от ее хватки уже во дворе, стряхнув руку девушки, - ты чего ей наплела? Какой найденыш?! За ней же Рыжий этот...
  - Коля, - мотнула головой Кира, - отставить кипиш! Сам головой подумай - чтобы мы ей сказали? Варенька, за тобой маньяк рыжий со спринцовкой бегает? Прыснет тебе в лицо и придушит. Как думаешь, она бы после таких новостей спать могла спокойно?
  - А мы, значит, будем? - раздраженно уточнил Тараскин.
  - Не будем. Установим аккуратное наблюдение. Он с нами играет, и мы поиграем - пусть он думает, что мы успокоились. Варя ни о чем знать не будет, вести себя будет естественно, а мы аккуратно понаблюдаем. Этот гад с ними сначала знакомится. Так вот, когда он к ней подойдет, мы будем готовы и повяжем его с поличным при попытке убийства. И все - пойдет, сука, по этапу в Белый лебедь.
  - Ты что же это, ее как приманку использовать хочешь? - зеленоватые глаза Тараскина недобро сузились. Кира поздно опомнилась, что ляпнула про Белый лебедь, но ее ошибки он, кажется, не заметил за своим праведным гневом.
  - Хочу, - отрезала Кира и посоветовала нарочито спокойно, - но если не нравится моя мысль, можешь пойти ночевать к ней под коврик и далее не отходить ни на шаг. Бывай, Коля, я спать, - и не дожидаясь, что решит Тараскин, Кира развернулась на каблуках и зашагала прочь из двора.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 7. Откровение
  
  Шарапов.
  
  Домой я шел в полном раздрае. День, начавшийся с почти семейного завтрака и нежных Кириных поцелуев, заканчивался рвано, скомкано, словно в конце фильма испортилась пленка, раздергав его на отдельные замершие кадры. Перестрелка с бандитами на складе, в которой я и поучаствовать не смог, офицер с орденом Отечественной войны, возвращение на Петровку. Тараскин был против обыкновения хмур и как-то напряжен. Рассказал, что Рыжего они не нашли и, по словам соседки, он с квартиры съехал аккурат сегодня утром. Мне показалось, что он еще что-то не договаривает, но Жеглов этого словно бы и не заметил. Он велел завтра снова ехать на тот же адрес, вытрясти из соседки всю информацию по Рыжему. И опросить обязательно дворников, как людей, что проводят весь день на улице, и много чего видят. Тараскин кивал, а я видел его сжатые челюсти и чуть поблескивающие глаза и никак не мог выбрать нужные слова. Жеглов, кажется, вполне удовлетворенный, велел привести Груздева и начал выдавливать из него признание. Тот нервничал, дергал кадыком, огрызался визгливо и обещал жаловаться, а Глеб, словно вцепившийся в глотку сторожевой пес, не отступал от своего. Я смотрел на Груздева и никак не мог понять, как этот человек - врач, образованный, интеллигентный, хотя немного неприятный, мог из наградного пистолета застрелить свою, пусть и бывшую, жену. И из-за чего? Из-за квартиры! Груздева увели, Глеб махнул рукой - всем по домам.
  Окна в моих комнатах не светились. Я невольно ускорил шаг, и снова подняла голову удушливая ревность, что не давала мне покоя всю дорогу до ограбленного склада. Я ревновал Киру одновременно к Жеглову и Тараскину. Ревновал, наверно, беспочвенно, но только бы слепой не заметил странные полунамеки Жеглова и робость Киры перед ним. И я уже думал, что неспроста на склад он потащил именно меня, а Киру отправил с Тараскиным. И сейчас я боялся, что придя домой не застану ее там - что она уехала, перебралась в общежитие, решив вернуться к Глебу. Стараясь не шуметь, я, не включая света, вошел в комнату, заглянул в спальню. В свете, едва проникающем с улицы, я разглядел уткнувшуюся в подушку Киру и почувствовал, как ревность чуть отпускает, и дышать становится легче. На столе я запоздало обнаружил нехитрый ужин - несколько кусков черного хлеба, открытая банка тушенки, опустевшая едва ли на одну треть и остывший в холоде комнаты чай, и не сдержал наверно очень глупо выглядящей со стороны улыбки. Она, мой колючий ежик, все-таки позаботилась обо мне.
  Стараясь не тревожить Киру, я скользнул под одеяло и, не удержавшись, едва коснулся губами виднеющегося из-за края одеяла худенького плеча. Она не проснулась - завозилась, поворачиваясь ко мне, пробормотала сквозь сон что-то совсем невнятное и прижалась лбом к груди. Тепло внутри меня стало обжигающим - я вспомнил вчерашнюю ночь и утро, вспомнил вкус ее губ, короткие стоны, тонкие пальцы и маленькие соски и с трудом подавил желание пройтись губами по плечу к шее и ямочке за ухом. Закрыл глаза и заставил себя уснуть.
  
  Я проснулся, не чувствуя рядом тепла чужого тела, и открыл глаза. Кира стояла напротив кровати, у стула - чуть выцветшая ткань рубашки скользнула вниз, прикрывая от меня молочно-белые ягодицы. Она словно почувствовала мой взгляд - обернулась, взглянула, чуть прищурив свои серые, в солнечном свете очень светлые, глаза и улыбнулась лукаво.
  - Доброе утро, - два легких шага, и мягкие губы коснулись моих, потом скользнули по щеке и виску легкими поцелуями и чуть прихватили мочку. Я поймал ее за талию - сон слетел с меня мгновенно, уступая место вчерашнему мгновенному обжигающему изнутри жару. Кира не стала высвобождаться - тихо расхохоталась, снова целуя, забираясь тонкими прохладными пальчиками под мою рубаху - по груди и ниже, отчего сладкое, тянущее чувство внизу живота стало острее.
  
  Мы шли к Петровке, и ее ладонь лежала на моей руке, а глаза, то и дело смотрящие на меня поблескивали, и сейчас мне хотелось остановиться, прямо при всех коснуться ее смеющихся губ, а потом пойти в парк, где уже пахнет осенними яблоками. Подальше от пропахшего махрой кабинета с синими стенами, от трупов, бандитов и от Жеглова.
  - Кира, пойдем в ЗАГС, - я сказал то, что не дал мне сказать вчера утром ее поцелуй. Я ничуть не сомневался в своем решении. Никогда прежде у меня не было такой страстной обжигающей любви. Я представлял себе ее по-другому - более мягкой, более нежной, я думал о девушке с большими глазами и тонкими запястьями, со звонким голосом и легким нравом. Я думал, что когда-нибудь влюблюсь и женюсь именно на такой. Но Кира... Кира - иногда злая и резкая, с упрямым нравом и иногда очень колючим взглядом, с едва заметными морщинками у глаз и жаркими губами. Она совсем не походила на мою воображаемую любовь, но была той, с которой я вдруг захотел просыпаться рядом всю нашу будущую жизнь.
  - После всего, что между нами было? - она привычно ехидничала, но в глазах я уловил непонятную тревогу.
  - Перестань, - попросил я, ловя ее ладошку и чуть сжимая, - я серьезно и дело не... - я почему-то немного смутился, - не в том, что было. Кира, я люблю тебя и хочу жить с тобой, просыпаться и засыпать с тобой, понимаешь?
  Ее ресницы дрогнули - Кира как-то нервно вздохнула, всего на секунду отводя взгляд: - Разве мы этим не занимаемся последние пару дней? - она говорила вроде бы весело, но я улавливал едва заметное напряжение в ее голосе.
  - Кира, почему? - все-таки не выдержал я, - почему ты уходишь от ответа? Потому что я еще "зеленый"? Не такой быстрый и ловкий в вашем сыскном деле, как Жеглов? Или все дело в нем, в Глебе? В его намеках, и ты перед ним как шелковая становишься... В нем дело?
  - Нет, - Кира снова отвела взгляд, и я уловил неуверенность в ее голосе, - не в нем. Я, - она закусила губу и вдруг посмотрела меня с каким-то затаенным отчаяньем, - Володь, ты не поймешь меня. Или не поверишь. Не в Глебе дело - во мне.
  - А, по-моему, ты просто врешь мне, - разозлившись, бросил я. Дело во мне... - каждый раз эта фраза заставляла чувствовать себя виноватым, мальчишкой, которого не ругают за двойку, лишь вздыхают с укором.
  - Вру, - согласилась она с усмешкой, в которой не было ни радости, ни злости, - вру, Володь, с самого первого дня нашего знакомства - тебе и всем.
  Я уже ничего не понимал, а она вдруг схватила меня за запястье и потащила вперед по улочкам, так что я едва успевал уворачиваться от спешащих на работу прохожих.
  
  В парке было с утра тихо и безлюдно. Дворник шаркал по асфальту метлой, вдалеке возилась с холодильником дородная продавщица мороженого. Кира говорила - быстро, сбивчиво, теребя длинноватый рукав рубахи, а я чувствовал, как от ее слов у меня почему-то закладывает уши. Она говорила про две тысячи какой-то год, про мобильники, про Гагарина и космос, про Брежнева, Горбачева и Ельцина, про Чернобыль, про атомную бомбу, что страшнее даже авианалетов и иприта. Про развал Советского Союза, про Российскую Федерацию. Я почти не запоминал ее слов, а некоторых и не понимал, я чувствовал, что в ушах у меня звенит, будто рядом рванул снаряд. Она уже не говорила - смотрела на меня, покусывая губу. Смотрела внимательно.
  - Кир... - я едва не сказал, что это безумие, но вовремя осекся. Она ждала от меня именно этого - я понял это по чуть прищуренным глазам, - это шутка такая? Тебе бы книжки писать, как Жюль Верну.
  - Это правда, - она покачала головой, - за Рыжим мы гонялись не первый год, поэтому я знаю его почерк. Он убил моего друга, а меня, - она нервно облизнула пересохшие губы, - меня сбил. Мне кажется, что насмерть или почти. Вот только очухалась я здесь. Поэтому я ничего не помню, Володь. Это не моя жизнь. Это жизнь моей бабки, которую я не знаю. Я не знаю ни Жеглова, ни Тараскина, вообще никого. Только тебя, понимаешь? Поэтому я боюсь.... Это как раздавить бабочку... Понимаешь, это как нить. Человек идет от начала к концу, но я, моя душа, как-то оказалась на петле, на узелке. За узелком есть начало и конец, но если я сейчас дерну не так, сверну не туда, я оборву эту нить. Я уничтожу то, что впереди. Я боюсь что-то сделать не так, как делала моя бабка. Что я повлияю на будущее, что меня самой, меня там, в будущем, просто не станет - будет кто-то другой или вообще никого. Что не будет моего отца - сына моей бабки или моего.... - она в отчаянье запустила пальцы в волосы и замолчала.
  Я молчал тоже. Молчал долго, оглушено. Все ее слова были похожи на бред, на безумие. Я бы списал это на последствия травмы. Я бы легче поверил в полное беспамятство. В то, что она иностранная шпионка. Или что она просто любит Жеглова. Но все это... Невозможное, бредовое, безумное, и ее полный отчаянья и едва уловимой скрытой мольбы взгляд.
  - И... никак нельзя вернуться? - спросил я. И понял, что верю. Глупо, как дурак, как наивный школьник, зачитывавшийся фантастикой.
  - Разве что броситься под машину, - она криво усмехнулась.
  - Перестань.
  - Так что? Пойдем в психушку или сразу в НКГБ? А оттуда в психушку? - не унималась она.
  - Дура, - сообщил я без всякой злости и решительно накрыл губами ее сжатые возмущенно губы.
  - Еще какая, - грустно улыбнулась она, почти сразу отстранившись, - потому что тебе рассказала.
  Я покачал головой: - Кир, то, что ты рассказываешь - это действительно звучит как безумие. Но я, наверно, тоже дурак, потому что я тебе верю.
  - Почему? - она непонимающе покачала головой, внимательно глядя мне в глаза, - почему, Володь? Другой бы на твоем месте меня и правда в психушку отвел...
  - А на твоем? - неожиданно развеселившись и перенимая ее обычную манеру, уточнил я, - если б я, в твоем две тысячи каком-то году, такое рассказал, ты б поверила?
  Она смотрела на меня долго, иногда отводя взгляд, а я терпеливо ждал.
  - Да, - наконец проговорила она тихо, - поверила бы. Тебе бы поверила. Потому что таких как ты у нас уже нет, - она неожиданно и порывисто прижалась ко мне и почти тут же отстранилась. Бросила взгляд на мои часы и проговорила: - Пойдем, мы уже опоздали.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 8. В подземелье
  
  Шарапов.
  
  Я открыл дверь с табличкой "Отдел борьбы с бандитизмом", пропустил вперед Киру, которая после разговора в парке стала вдруг задумчивой и печальной, и заметил, что при нашем появлении в кабинете вдруг тихо. Хотя когда мы подходили, я ясно улавливал чуть возмущенный голос Тараскина и приглушенный баритон Жеглова.
  - С добрым утром, милый город, сердце родины моей, - проговорила Кира словно бы весело, но я заметил, как напряглась ее спина, мгновенно став прямее.
  - Здорово, коль не шутишь, - с усмешкой проговорил Глеб, чуть прищурив темные внимательные глаза. Тараскин разве что кивнул немного и тут же зыркнул на Жеглова, словно спрашивая разрешения продолжить прерванный нашим появлением разговор.
  - По Рыжему все доложил? - Кира обратилась к Коле и особенно выделила голосом это "все".
  - Тебя дожидался, - буркнул он. Жеглов не сказал ничего, лишь посмотрел на Киру преувеличенно вопросительно и чуть склонил голову в бок, словно говоря: "Прошу вас, мадам, не стесняйтесь".
  - Значит так, - Кира пересекла кабинет и опустилась на скрипучий венский стул, закинула ногу на ногу, - как я понимаю, Рыжий выбрал жертвой младшего сержанта Синичкину - в его квартире мы обнаружили ее фото и спринцовку, - она перевела взгляд на открывшего было рот Тараскина и вскинула брови, мол, что-то хочешь добавить? Тот шумно втянул воздух, раздраженно скривил губы, но промолчал.
  - Я считаю целесообразным установить за Синичкиной скрытое наблюдение, - подытожила Кира, переводя взгляд на Жеглова. И снова мне показалось, что она ищет его одобрения.
  - И взять его при нападении... - задумчиво проговорил Жеглов, не глядя ни на кого из нас и словно бы что-то просчитывая в уме, - а ну как ошиблась ты? Он внимание наше отводит, к примеру. Ждет, что мы станем возле Синичкиной почетным караулом стоять, а сам в это время...
  - Нет, - Кира качнула головой, - я уверена. Рыжий считает себя умнее нас - острых ощущений ему не хватает. Он ждет, что мы станем караулить Синичкину, но рассчитывает нас обойти. По носу щелкнуть. Я предлагаю изображать активность в другом направлении. Ну, как будто не повелись мы на его приманку с фоткой - соседей опрашивать, в Ярославль можно съездить. А в это время скрыто вести наблюдение за Синичкиной.
  Жеглов покивал задумчиво, опустив голову, а потом резко вскинулся и обведя взглядом нас, проговорил: - Мы вот как поступим. Тараскин и ты, Кир, отправляйтесь на тот же адрес - еще раз соседей опросите, особенно бабку эту говорливую. Потом на вокзал - с сотрудниками кассы поговорите. А тебе, Шарапов, - он весело оскалился, - даю крайне приятное и ответственное поручение. Сегодня дежуришь по городу, заодно письмами Груздевой займись - надо кончать уже с этим делом и побыстрее. А вечером дождешься Синичкину и предложишь до дома проводить, а, может, и в кино позовешь - тут уж не мне тебя учить. А я уж отряжу кого понеприметнее для наблюдения.
  - Это что же мы, Синичкину вроде приманки для рыбы использовать будем?! - возмущенно вскочил со своего стула Тараскин. Я был с ним согласен, и быстро перевел взгляд на Киру. Та продолжала смотреть на Жеглова, но я заметил, как на мгновение сузились ее глаза.
  - Да и потом, какой из Шарапова наблюдатель - он в нашем оперативном деле никакого опыта не имеет! - продолжал кипятиться Тараскин.
  - Ты, Коль, не шуми, - спокойно проговорил Жеглов, - Синичкину мы без охраны не оставим, а для наблюдения, я ж сказал, отряжу кого понезаметнее. Все, хватит разговоры разговаривать.
  
  Киру я нагнал уже на улице. Она обернулась на мой окрик спокойно, словно ждала его и махнула все еще мрачному Тараскину: - Я догоню.
  - Кир, я откажусь, - выпалил я, ловя ее за тонкое запястье, - пусть Жеглов кого-то другого в сторожа определяет.
  - Почему? - она как-то странно усмехнулась, - Синичкина тебя помнит, симпатизирует, кажется, даже. Могу поспорить, от такого провожатого она не откажется.
  - Да не по-человечески это! - мотнул я головой, - что же я ее охмурять, выходит, буду, домой провожать, в кино водить, только чтобы Рыжего этого поймать?!
  - Почему, может...и не только, - Кира чуть повела плечом, глядя на меня удивительно спокойно, - красивая девушка, правильная, - и освободила руку, прежде чем я успел снова возразить, - Володь, мне идти надо.
  
  Кира.
  
  Какого черта! Какого черта Жеглов отрядил в сторожа к Синичкиной именно Володьку, хотя Тараскин рыл копытом землю и рвался в защитники. Кира с трудом сдержалась, чтобы не сказать это прямо в кабинете. Возможно, Жеглов мыслит так же, как она сама сказала Шарапову - Варе он понравился, а вот к Тараскину, она, кажется, испытывает полное равнодушие и от его компании наверняка откажется. Вот только ее не оставляло чувство, что Жеглов сделал это намеренно. Что было у них что-то с Кирой Архаровой и теперь он толи пытается расстроить их с Шараповым явно заметные отношения, толи просто позлить ее в отместку. А она сама, так боявшаяся "сделать что-то не так", мучительно ревнует Володьку к хорошей и правильной девочке Варе, которая объективно куда лучше подходит ему.
  Она тряхнула головой, спохватываясь, что совсем не слушает ни слов бабки в аляпистом халате, ни вопросов Тараскина к ней.
  - Так вот, отца-то его, он как раз хирургом был, сразу с начала войны призвали. А Пашеньку с матерью в эвакуацию. Пашенька говорит, мать, как извещение, что отец без вести пропал, получила, как слегла, так больше и не встала.
  - А вы не в курсе, он сейчас работает где-то? - Тараскин быстро и не очень аккуратно начеркал что-то в блокноте.
  - Почему ж не в курсе? Дворником он у нас-то и работает. Говорил, работа не трудная, и готовиться не мешает - он ведь хочет в институт поступать, химиком.
  - Так, - Кира вдруг вспомнила, чем не придала вчера значения - дверь! Дверь с бокового хода! - спасибо вам, гражданка, за содействие органам. Пойдем, Коля!
  Она торопливо поднялась под удивленным взглядом Тараскина и вышла из не слишком опрятной, с липким полом, кухоньки.
  
  - Добрый день! Милиция, - Кира продемонстрировала корочку немолодой, усталого вида женщине, что мела листья у угла дома, - скажите, пожалуйста, вы новый дворник?
  - А что случилось? - женщина встревожено нахмурилась, - да, я только сегодня начала... Прежний дворник вроде как уволился.
  - Ага, - кивнула Кира, покосившись на стоящего рядом Тараскина, - а вот я заметила под лестницей дверь какую-то - это к бомбоубежищу ход, так?
  - Наверно, - тетка пожала плечами, - я в этом доме не живу, дверь эта на замок закрыта. Мне ключи передали, сказали раз в неделю открывать, следить, чтоб там чисто было.
  На просьбу открыть дверь, тетка лишь пожала плечами и без споров пошла греметь ключом в тяжелом амбарном замке. За дверью оказалась длинная лестница вниз, заканчивающаяся обширным совершенно пустым помещением. Электрическая лампа под потолком освещала его слабо. Неужели не угадала? Кира торопливо прошлась вдоль одной стены, ведя рукой по кирпичной кладке. Дошла до конца, куда свет почти не доставал, и в полумраке разглядела невысокий проем.
  - А это еще что? - удивленный Тараскин аккуратно переступил через битые кирпичи и заглянул в проем, где едва различим был длинный темный ход со сводчатым потолком.
  - Подозреваю, что он как-то идет к Неглинке, - отозвалась Кира задумчиво, - к реке. Вот что, Коля, поехали за фонарями.
  
  Фонари оказались небольшими и воняли керосином. Свет тоже давали слабоватый, разве что на пару метров вперед. Пол плавно уходил под уклон, и Кира с каждым шагом чувствовала себя все более неуверенно. Тараскин шел чуть впереди, держа в другой руке канистру с керосином, и по его почти восторженному, но немного напряженному лицу было видно, что чувствует он себя то ли героем "Путешествия к центру Земли", то ли отважным кладоискателем. А вот Кире было не по себе. Вдалеке послышался шум воды и она отчетливо вспомнила, как почти в отчаянье бродила по этим катакомбам.
  - Коля, - позвала она, надеясь, что напряжение не слишком слышно в ее голосе, - пошли обратно, а? Ясно же, что здесь мы не найдем ничего.
  К ее облегчению Тараскин согласился. Они вышли в бомбоубежище как раз вовремя, потому что керосин в фонарях кончился. Дверь, ведущая к лестнице наверх, была закрыта.
  - Ветром наверно закрыло, - не очень-то уверенно проговорил Тараскин, - сейчас... - он толкнул дверь сначала рукой, потом плечом, потом подналег всем весом.
  - Запер, - вдруг давшим петуха голосом проговорила Кира и, присев, подняла с пола у двери незамеченный прежде букетик полевых цветов, из которого торчал носик спринцовки, от которой еще попахивало химией.
  - Что? - Тараскин непонимающе оглянулся на Киру, увидел букет и разглядел носик спринцовки, - черт, - процедил он и от души долбанул каблуком по двери.
  - Ладно, - он немного нервно дернул подбородком, - дворничиха знает, где мы. Спохватится, откроет...
  - А ты уверен, что она вообще жива? - Кира картинным жестом покрутила в руке спринцовку, - кроме нее, что мы сюда поперлись, никто не знал, так?
  - На складе только, да я подробно не объяснял, - неуверенно отозвался Коля, - в отдел не заходил. Кир, ну рано или поздно нас спохватятся!
  - И откуда поймут, что мы здесь? - Кира вопросительно изогнула бровь и покачала головой, - не, Коль, я предлагаю не ждать у моря погоды. Пошли, - она кивнула на ход в стене.
  - Очумела? - с надеждой уточнил Тараскин, - сама же рассказывала, что там водосток, а к вечеру как раз дождь обещали. Что-то мне не хочется там потонуть.
  - А мне не хочется ждать у моря погоды черте сколько, - упрямо мотнула головой Кира.
  Коля помолчал, потом мученически вздохнул и, под торжествующим взглядом Киры принялся наполнять фонари керосином.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 9. Спасение
  
  Шарапов.
  
  Кира и Тараскин не появились ни через час, ни к середине дня. Я нервничал все сильнее и почти не вчитывался в тексты писем Груздевой. Разве что одно - в нем подруга Ларисы, Ирина, писала о своем прошлом романтическом увлечении, неком Фоксе. Особенно мне показалась подозрительной фраза "Если он появится на твоем горизонте, будь с ним поосторожней, голубушка". Я уже собрался рассказать о своих подозрениях Жеглову, когда вдруг затрезвонил телефон. Жеглов снял трубку, некоторое время слушал, потом весело расхохотался и коротко бросил: - Понял, выезжаем.
  - Ну что, братцы, общегородская операция - едем проверять всякие злачные места, где собирается преступный элемент - бродяги, девицы, - он довольно хохотнул.
  - А что тут смешного? - непонимающе уточнил Гриша Ушивин, аккуратно укладывая в чехол фотоаппарат, с которым, кажется, был неразлучен, - операция как операция.
  - Да тут смешно другое, - не переставая улыбаться, отозвался Глеб, - поп Филимон из церкви на Покровке пригласил к себе двух девиц. Уж не знаю, каким макаром он их там исповедовал, только налакались они сливянки. Ну, поп, само собой, наливку так жрать не может, как эти девицы. Так он уснул, а эти девицы махнули у него наперсный крест золотой и с концами гудбай.
  
  Я почти уверился, что вечер кончится в нудной возне с пойманной нами шушерой, как вдруг заметил на руке пойманной мною разухабистого вида девицы браслет - змейка с одним изумрудным глазком. Точно такое же украшение описывала Надя - сестра убитой Груздевой. О чем и поспешил сообщить Жеглову. Тот довольно кивнул, а я почувствовал почти азарт.
  Жеглов пропустил девицу, что он назвал Маней, в кабинет, я хотел было войти следом за Жегловым, но тот обернулся и весело проговорил: - Шарапов, а ты никак забыл, что у тебя сегодня приятная встреча, - он покосился на часы, - считай, что твой рабочий день окончен.
  - Почему, не забыл, - я почувствовал, что уши начинают гореть, - но вдруг тебе помощь какая нужна, или Кира с Колей что-то про этого Рыжего узнали...
  - С этим я уж сам разберусь, - со смехом в голосе проговорил Глеб, - давай, Шарапов, вперед и с песней, - и хлопнул меня по плечу.
  
  Варя легко, постукивая каблучками, сбежала по ступенькам. Я чуть отступил в сторону, уже почти решив, что не заговорю с ней. Просто пойду следом и прослежу, чтобы спокойно добралась до дома. Но она заметила меня и ее нежное, почти детское лицо осветила улыбка.
  - Здравствуйте, товарищ Шарапов, - проговорила она, останавливаясь, - вы меня не помните? Я Варя....
  - Я помню, - я улыбнулся - на эту открытую искреннюю улыбку просто невозможно было не ответить, - а я, если честно, вас жду, - добавил после секундной паузы и почувствовал, как в горле почему-то становится сухо.
  - Меня? - широкие, в разлет, брови Вари удивленно взлетели вверх.
  - Да... я хотел проводить вас. Вы не против? - мне казалось, что я выгляжу жуткой мямлей, и я почти уверился, что она откажет.
  - Не против, - Варя рассмеялась и, продолжая улыбаться, положила свою маленькую ладошку на мой локоть.
  
  Кира.
  
  В ботинке хлюпало. Кира все-таки один раз умудрилась соскользнуть в воду - Тараскин успел поймать ее под локоть, но одной ногой Кира все-таки вляпалась в ледяной мутноватый поток. Фонари они заправили уже дважды, и Коля мрачнел все сильнее. Кире казалось, что идут они по тому же пути, что в свое время проделала она, и сперва она пыталась вести, ища знакомые ниши с решетками или трубы, откуда шел водосток. Но скоро начала понимать, что идет не туда. Вместо решетки встретилась стальная дверь, вместо очередного поворота - тупик.
  - Ну все! - не выдержал Тараскин, - пошли обратно!
  Обратно не получилось - Коля сперва тоже уверенно шел, уверенно сворачивал, пока не уперся в очередную каменную кладку, которой обрывался тоннель.
  - Куда ты завел нас, проклятый старик? - с истеричным смехом поинтересовалась Кира, запоздало соображая, что надо было оставлять на стенах какие-то метки - хоть бы даже ручкой по кирпичам царапать.
  - Иди ты к черту, - не в рифму огрызнулся Тараскин, разворачиваясь и идя обратно, - послушал тебя....
  - Зато будет, что девушкам рассказать, - вдохновенно проговорила Кира, пытаясь выдаваемой чушью заглушить приближающееся чувство паники, - ты даже сможешь приводить их сюда, это ведь такое романтичное приключение.
  - Конечно, если сам отсюда выберусь, - невесело фыркнул Коля и вдруг замер, шикнув. Кира и сама услышала гулкие в подземелье голоса, плеск воды. Они с Колей переглянулись, не сговариваясь и уже не боясь промочить ноги, рванули прямо по каналу в ту сторону, откуда слышались голоса и мелькал по кирпичным стенам свет фонарей.
  Свет ударил в лицо, ослепив на секунду, оглушил радостный собачий лай, а следом раздался короткий мат. Поскользнувшийся проводник поднимался из воды, брезгливо отряхивая форменный китель, розыскной пес Абрек, радостно сорвавшись с поводка, пронесся вперед, поднимая тучу брызг, и со всего маху, ударил лапами в грудь опешившей Киры.
  - Абрек, фу! - проводник подлетел к ним и оттащил оглушительно лающего пса за ошейник, - фу, я сказал! - пес послушно умолк и довольно замолотил хвостом по бокам.
  - Бл*ть, - ошарашенная, мокрая и оглушенная Кира повисла на руке Тараскина, дрожащими пальцами цепляясь за его локоть. К ее счастью воды на этом участке почти не было, и притопить ее Абрек не успел, зато она знатно перепугалась, да к тому же треснулась затылком о дно.
  - Ну и забрались вы, братцы кролики, - подоспевший Жеглов, в голосе которого слышалось явное облегчение, стащил с плеч пиджак, накинул его на плечи Киры, перехватил ее из рук Тараскина и, приобнимая за талию, повел вперед, продолжая говорить, - мы сидим, время седьмой час, от вас ни слуху, ни духу. Уж вас искать собрались, а тут дворничиха звонит. Говорит, пришли двое из милиции, велели бомбоубежище открыть, потом ушли, вернулись с фонарями и как пропали. Я, говорит, уже следом идти собиралась, а тут подходит ко мне парень молодой, рыжий, представляется проверяющим из РЖУ, говорит, пришел казенный инвентарь описывать. Ну, она его в подсобку повела, а он ей в лицо чем-то брызнул, и она отключилась. Пришла в себя - ключи тю-тю, побежала проверять - дверь заперта. Она нам звонить. Мы замок распилили, спускаемся, вас нет. Пришлось, вон, группу с кинологом на уши поднимать, - он кивнул назад. Вы чего в эту дыру поперлись-то?
  - Приключений захотелось, - хмыкнула Кира, почти успокаиваясь и осторожно освобождаясь из рук Жеглова, что лежали теперь на ее плече - уверенно и как-то по-хозяйски.
  - Думали, ход тот найдем, через который Кира прошлый раз выбралась, - буркнул Тараскин, - быстрее будет, чем вы нас найдете, а вместо этого заблудились к чертовой матери.
  - Нда, дыру надо бы замуровать, - задумчиво проговорил Жеглов, - одного не пойму, откуда этот Рыжий про то, что из этого подвала можно прямо к реке выйти, знал? И что вы туда полезете... Выходит следил, выходит, рядом где-то вертится?
  - Выходит, - эхом отозвалась Кира, - еще и букетик вон, у дверей бросил, сука...
  Они вышли из подъезда, и Кира на секунду зажмурилась от яркого солнечного света.
  - А ну расступились, граждане! - строго окрикнул Жеглов, первым шагая в небольшую толпу, собравшуюся у дома. Граждане послушно растеклись в стороны, а Глеб поймал Киру под локоть и уверенно повел вперед. У Фердинанда он остановился, негромко велев что-то Пасюку, махнул рукой высунувшемуся из кабины грузового ЗиСа водителю и повел Киру к арке.
  - Ты ж все еще у Шарапова квартируешь? - уточнил он, опережая ее возражения, - пойдем, провожу тебя. Какой адрес-то?
  - Да не надо, - Кира мотнула головой. Пиджак, хоть немного спасающий от холода, отдавать не хотелось.
  - Надо, - веско проговорил Жеглов, не отпуская ее локтя, - а ну как этот тип опять где тебя подкараулит?
  
  Шарапов
  
   Я шел домой, продолжая улыбаться. Мы вроде и поговорили не так долго, но внутри почему-то было тепло, и словно ушла усталость, накопившаяся за день. Я думал, что Кира уже наверняка вернулась домой, и если не слишком устала от дневной беготни, мы можем пойти в кино или в парк. Вечером там наверняка будут танцы. Конечно, наряд у Киры не очень для них подходящий, но я вовремя вспомнил, про еще одно платье матери, что она надела всего раз, когда они ходили с отцом в театр. Мне подумалось, что легкая летящая сиреневая ткань Кире очень пойдет.
  Окрыленный этой мыслью я ускорил шаг, вошел во двор, и улыбку словно мокрой тряпкой стерли с моего лица. С другой стороны двора шли Жеглов и Кира. Он держал ее под руку, негромко что-то рассказывал, иногда прерывая слова веселым и каким-то теплым смехом. Она куталась в его пиджак и хохотала тоже - заливисто, чуть запрокидывая голову и обнажая зубы. Они наконец-то заметили меня, словно примерзшего к асфальту.
  - О, Шарапов, - Жеглов совершенно не смутился, продолжал улыбаться, - ты как, Синичкину проводил?
  - Проводил, - механически отозвался я, чувствуя, как горят уши - будто бы я застал их обоих за чем-то очень постыдным.
  - Ну и молоток, - он наконец отпустил локоть Киры, которая почему-то не смотрела на меня, - ладно, бывайте, а мне еще на Петровку заглянуть надо, - и, как ни в чем не бывало, зашагал прочь.
  Я проводил его взглядом, перевел глаза на Киру и только сейчас разглядел, что и ее брюки, и рубашка под пиджаком, в который она куталась, мокрые.
  - Кир, что случилось? - я торопливо подхватил ее под руку, чувствуя острый укол совести.
  - Купалась. Все там же, но на этот раз еще и с Тараскиным, - мы вошли в комнату, и Кира, стянув с плеч пиджак Жеглова и бросив его на диван, тут же стала снимать и мокрую рубаху, а я спешно полез в шкаф за полотенцем.
  - Погоди, сейчас чаю сделаю, и расскажешь, - я подхватил со стола кружки.
  
  - Ну а ты как погулял? - я ясно различил в ее голосе насмешку и тщательно скрытое за ней недовольство.
  - Кир, может, хватит? - я чуть склонил голову в бок, наблюдая, как она сосредоточенно помешивает ложечкой чай, - или сейчас я стану спрашивать, почему именно Жеглов тебя домой вел, и что он тебе такого веселого рассказал?
  - Сдаюсь, - фыркнула Кира вполне искренне, подняв вверх ложечку. А потом отложила ее в сторону и плавным движением перебралась на мои колени. Ее мокрая одежда висела на печке, а на ней была только моя старая выцветшая гимнастерка, подол которой прикрывал ноги до середины бедра, а расстегнутый ворот заканчивался так низко, что я мог видеть ее выступающие ключицы и маленькие острые груди.
  - Кир, пойдем сегодня куда-нибудь? - предложил я, ловя ее в кольцо рук, и скользнул носом во влажные неровно остриженные волосы, ловя их запах, - например в парк, там сегодня вечером танцы, наверное.
  - Не хочу, - отозвалась она, щекочущее дыша мне в шею и поджимая розовые пальцы босых ног, - я танцевать не умею и не хочу, чтобы ты со мной позорился.
  - Перестань, - я улыбнулся, не шевелясь, боясь спугнуть окружившее нас, словно окутавшее мягким покрывалом, теплое чувство полного покоя и счастья, - еще неизвестно, кто больше опозорится - я четыре года не танцевал.
  - Ладно, - я не видел, но слышал по ее голосу, что она улыбается, - тогда будем общим посмешищем.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 10. Откровения Соболевской
  
  Кира.
  
  Они с Шараповым едва вошли в кабинет, как Володька тут же поинтересовался у Жеглова, что там с браслетом Груздевой.
  - А ничего, - Жеглов дернул плечом, - припугнул я Маню расстрельной статьей, так она и призналась, что подарил ей его вор-рецидивист Бесяев, он же Ванька Копченый. Мы за этим паразитом полночи прокатались, пока Маня совсем не промариновалась. Изволила-таки сказать, что он днем в Парке шары катает. Вот, сейчас поедем брать, - Жеглов бросил взгляд на часы и как-то раздраженно добавил, - только ерунда это все - ерзанье! Пистолет у нас есть, а это все частности. Не может быть, чтобы Груздев с бандой был связан. Уж скорее хапнул чемодан с вещами, да и сплавил его первому попавшемуся барыге. Ничего, мы этого субчика дней пять без допроса в камере подержим - пусть он в собственном соку поварится - сам расколется, чистосердечно.
  - Погоди-погоди, - Шарапов немного нервно пригладил волосы, - что же, и пистолет нашли?
  - Нашли, - Жеглов довольно улыбнулся, - Пасюк вчера в Лосиновку с утра смотался и нашел. Байярд, как и думали. Так что все, не отвертится теперь Груздев!
  Шарапов сжал губы, чуть опустив голову, и Кире на секунду захотелось ободряюще коснуться его плеча, но она удержалась - не хватало еще демонстрировать "неуставные отношения" при всем отделе. Военно-полевой роман, блин.
  - Слушай, Глеб, - он вдруг встрепенулся и проговорил почти с надеждой, - я вчера среди писем одно интересное нашел. Там Ларисе какая-то Ира пишет про некого Фокса "если он появится на твоем горизонте, будь с ним поосторожней".
  - Ну и что, - Жеглов недовольно дернул плечом, - мало ли чего женщины друг другу пишут.
  - А мне кажется, это интересно, - подала голос Кира, бросив короткий взгляд на Шарапова, - ты, Глеб, Груздева уже к стенке поставил, а у нас пока даже заключения баллистов нет. А там еще дактилоскопия, анализ слюны с окурков, слепок отпечатка зубов на шоколадке.
  - Это все косвенное, - Жеглов чуть выпятил подбородок, и Кире подумалось, что ему очень не нравится их с Шараповым упрямство - для себя он уже все решил и теперь был твердо уверен, что Груздев рано или поздно расколется сам, - ну раз вы оба так упорствуете, езжай. Володь, какой у этой Иры адрес?
  - Сейчас, погоди, - Шарапов явно ободрился и поспешил к сейфу, порылся там, шурша в кипе связанных бечевкой писем, и сообщил, - Божедомка, 7.
  
  Кира нажала на звонок, послушала требовательную трель за дверью. Некоторое время там была тишина, потом послышались легкие и торопливые шаги, и мелодичный грудной голос пропел: - Сейчас, сейчас.
  - Добрый день, - Кира вежливо улыбнулась, разглядывая стоящую на пороге холеную средних лет женщину, темно-каштановые волосы которой были накручены на бигуди.
  - Здравствуйте, - дама чуть удивленно вкинула тонкие, в ниточку выщипанные брови.
  - Я из милиции, - Кира привычным жестом быстро продемонстрировала приоткрытые корочки, - по поводу убийства вашей подруги, Ларисы Груздевой.
  - Да-да, мне уже сообщили, - в мелодичном голосе дамы появилась нотка трагичности, и она посторонилась, пропуская Киру в просторную и довольно дорого обставленную комнату. Дама прошла к зеркалу и, опустившись на пуфик, в пол оборота к Кире, стала вынимать из волос бигуди, - это ужасное событие. Ларочка была так молода и талантлива...
  - Она ведь в театре работала, - осторожно прервала Кира поток сожаления, в котором скользила едва уловимая, но заметная чуткому женскому уху, нотка фальши, - коллеги, поклонники... Возможно, Лариса делилась с вами своими переживаниями?
  - Мы были достаточно близки с Ларочкой, но тут вы ошибаетесь, - Ирина сделала маленькую паузу, чтобы поправить накрученный локон, - в театре у нее было сильных увлечений. Понимаете ли, она работала костюмершей, а это не слишком высокая должность, чтобы заинтересовать по-настоящему интересных мужчин.
  - Но все-таки супруг ревновал ее? - осторожно уточнила Кира, прикидывая, как бы вывести разговор на загадочного Фокса.
  - Мужчины, даже если они интеллигенты и образованы, все равно остаются собственниками, - по губам женщины скользнула легкая снисходительная улыбка, - конечно, он ревновал Ларису, а она понимала, что для нее это тупик, - и, опережая вопрос Киры, продолжила, - но все же он чувствовал ответственность за Ларочку - помогал ей с продуктами, подыскивал квартиру для размена.
  - А что же Фокс? - как будто мимоходом уточнила Кира, - его устраивало, что бывший супруг так печется о ней?
  - Фокс, - протянула Ирина, но Кира заметила, что ее брови на секунду дрогнули. Кажется, она была чуть удивлена ее осведомленностью, - Фокс знал себе цену - это очень редкий тип мужчин, - теперь же в ее голосе промелькнуло мечтательное восхищение.
  - И все же вы предостерегали Ларису от общения с ним, - Кира внимательно следила за выражением лица женщины.
  На этот раз она молчала дольше, потом чуть улыбнулась, смеривая Киру не менее внимательным взглядом: - Да, - наконец проговорила она, - Фокс был из тех мужчин, что не терпят полумер - он решителен, смел. Он всегда получает то, чего пожелает. Он был моим любовником, - словно решившись, после паузы добавила она, - но оставил, чтобы заняться Ларочкой - она была моложе меня на десять лет... Женская красота хрупкая, ускользающая, - проговорила она задумчиво и одновременно так, словно хотела добавить "вы-то понимаете, о чем я", и Кире вдруг вспомнилась хрупкая и юная Варя.
  - Мужчины в погоне за ней часто причиняют нам боль, - продолжала Ирина, - и я хотела предостеречь Ларочку от... слишком отчаянных поступков.
  - А что же, Фокс был таким мужчиной, ради которого она могла бы совершить необдуманный поступок? - Кира чуть удивленно приподняла брови, - ведь театр, жизнь среди искусства, актеров... Она ведь мечтала стать актрисой.
  - О, Фокс - это такой мужчина, ради которого любая совершила бы необдуманный поступок, особенная юная, неискушенная жизнью девушка. - Ирина улыбнулась уже чуть мечтательно, - Представьте: высок, хорош собой, с отменной выправкой, густыми темно-каштановыми волосами, военная форма. Но главное, это взгляд - он выдает всю его решительность, смелость. Знаете, женщин тянет к таким, сильным, способным на поступок.
  - Значит и Лариса не устояла? - Кира чуть прищурилась и быстро уточнила, - так он военный?
  - Да, - Ирина согласно склонила голову, - Лариса не устояла, но я не знаю подробностей. Вы наверно поймете меня - женщине не слишком приятно знать, что любимый ею мужчина вполне счастлив с другой. Что же о его профессии... Вы знаете, я не уточняла, но он носит форму, дорогую, как у старших офицеров, правда без погон, и Орден Отечественной войны, кажется, первой степени. И, - Ирина задумалась, словно что-то припоминая, - он знакомил меня с одним приятелем. Ручников... да, кажется, Петр Ручников, очень представительный мужчина - в дорогом костюме, с тростью. И как будто имеет отношение к СМЕРЖу.
  - СМЕРШу... То есть вы не знаете, где сейчас может быть Фокс? - кивнув, уточнила Кира, чувствуя вдруг легкое, неуловимое напряжение. Чуйка... Ох, не прост этот Фокс.
  - Почему, - Ирина чуть пожала плечами, - знаю. Я устроила его жить к своей модистке Вере, - она назвала адрес.
  - Спасибо, - Кира уже направилась к двери, остановилась, помедлив, - а вы...тоже в театре служите? - уточнила она неуверенно.
  - Нет, - Ирина чуть удивилась ее неосведомленности, - я работаю в доме Моды.
  - А может, - Кира почувствовала, как предательски горят уши, - может, посоветуете, где недорого можно платье купить или пошить... ну, чтобы по нынешней моде.
  - А, - в голосе Ирины скользнули одновременно смех и понимание, от которых Кире сделалось еще более стыдно, - об этом вам как раз стоит поговорить с Верой. Скажете, что от меня - Верочке нужно кормить детей, так что за работу она возьмется охотно и попросит не такую высокую цену, что взяли бы в ателье.
  
  - Ну, что там Ирина с Фоксом? - когда Кира вернулась, Жеглов уже был в кабинете и выглядел вполне довольным. Володя ничего не спросил, но, судя по вопросительному взгляду, тоже жаждал подробностей.
  - А с Фоксом все интересно, - довольно улыбнулась Кира, усаживаясь на диван, - он был любовником Ирины, но стал увиваться за Ларисой, и та вроде как отвечала ему взаимностью. Ирина утверждает, что он весьма эффектен, к тому же носит форму старших офицеров, орден Отечественной войны и как будто имеет друга - Петра Ручникова в СМЕРШе.
  - Орден? Офицер с орденом Отечественной войны!? - Володя даже приподнялся со своего стула, - Глеб, слушай, помнишь, того офицера, что я на складе ограбленном видел...
  - Помню... - он кивнул, - Ручников, говоришь? - Глеб хищно прищурился, быстро глянув на Шарапова, - уж не Ручечник ли? - словно для себя, задумчиво проговорил он, - надо бы пощупать этого Фокса.
  - Надо бы, - Кира довольно улыбнулась, - что-то мне подсказывает, что и стол накрытый, и халатик шелковый Лариса для него приготовила. А обретается он у модистки этой Ирины, в Марьиной роще.
  - Хорошенькое местечко офицер выбрал, - фыркнул Гриша Ушивин с дивана, - там же притонов и малин...
  - Да, не зря съездила,- задумчиво отозвался Жеглов и резко кивнул, - решено, едем к этой модистке - пощупаем Фокса.
  - Глеб, а что насчет браслета Груздевой и Кирпича? - напомнил Шарапов, и Кира подумала, что надо бы потом поподробнее расспросить, как идет дело, а то ее участие в раскрытии было похоже на прыжки блохи.
  - Вот ведь настырный ты, Шарапов, - со смешком и едва заметным раздражением проговорил Жеглов, - я ведь уже говорил тебе - щипач - высшая воровская категория. Да мы можем весь день в трамвае прокататься, пока его заметим, а еще, поди, возьми его с кошельком, - он вздохнул и, покусав губу, махнул рукой, - ладно, завтра займемся Кирпичом.
  - А, Кир, - он перевел взгляд на девушку, - эксперты по нашему Рыжему субчику звонили. Сделали анализ той химии, что в спринцовке была. Так вот по их заключению, такую смесь дома на кухне не набодяжишь. Так что дуйте-ка с Тараскиным в справочную, узнайте адреса химических лабораторий и пошерстите - может он где лаборантом пристроился.
  - Коля, после вчерашнего, со мной даже в булочную не пойдет. А ну я его опять в какие-нибудь катакомбы заведу, - фыркнула Кира. Благо, Тараскин обретался обычно в соседнем кабинете и сейчас их разговор не слышал.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 11. Химфак
  
  Кира
  
   Покататься им всерьез не пришлось. Химические лаборатории чаще всего были закреплены за химическими же факультетами. Часть из них не функционировала из-за нехватки персонала, часть - из-за нехватки реагентов. Более менее живучим оказался факультет химии МГУ. Кире вспомнилось здание на Воробьевых, где им, тогда студентам первого курса экспертно-криминалистического факультета, читала лекции и вела практикумы ужасно стервозная, но крайне подкованная в химии тетка.Тетка мучила их спинами, ОВР и показывала весьма эффектные опыты по определению наличия в смеси железа.
  Конечно, здания на Воробьевых еще не было. Было старое - на Моховой, где в двух корпусах, "красном" и "белом", ютились и кафедры, и аудитории, и лаборатории. Несмотря на вечерний час, в "белом" здании было людно - вернувшиеся с фронта, окончившие школу, приехавшие из эвакуации и деревень, юные и великовозрастные абитуриенты толпились у большого, наскоро сколоченного стенда, где висели многочисленные листки. Кира и Тараскин с трудом протиснулись сквозь гудящую толпу и поднялись по лесенке на второй этаж, прошли по скрипучему рассохшемуся паркету до конца коридора и оказались перед тяжелой дубовой дверью с табличкой "учебная часть".
  - По какому вопросу, граждане? Если с поступлением - вся информация на доске объявлений у входа, - немного раздраженно проговорила миловидная девица с алыми губками и очень сильно высветленными волосами.
  - Добрый вечер, барышня, - Тараскин заулыбался, чуть прищурив темные веселые глаза, и с девицы мигом слетела вся строгость. Та чуть смущенно опустила глаза, потом нахмурилась и поджала напомаженные губки, - мы из МУРа. Нам нужна информация по уже поступившим студентам и сотрудникам.
  - Но я не имею права, - тонкие, выщипанные в ниточку брови тут же испуганно и виновато взлетели вверх.
  - Гражданка, - строго проговорила Кира, прикинув, что закона о конфиденциальных данных пока нет и в помине, - мы из московского уголовного розыска, отдел борьбы с бандитизмом. Расследуем серьезное преступление, так что если не хотите помочь следствию...- Кира сделала суровую паузу.
  - Да почему же не хочу, - взволнованно проговорила девица, - просто личные дела еще не обновлялись - сами понимаете, война, эвакуация, а сейчас столько людей поступает...
  - А может, вы нам и так подскажете? - мягко проговорил Коля, глядя на явно перепуганную девицу почти ласково, - припомните, нет ли среди ваших сотрудников парня лет двадцати, двадцати пяти. Рыжий...
  - Худощавый, лицо длинное, нос прямой, глаза большие темные, - подключилась Кира к описанию.
  - Нет, - растерянно проговорила девица, заламывая тонкие бровки и тут же, просветлев, кивнула, - ой, вспомнила! Неделю назад Сергей Сергеевич, заведующий лабораторий органической химии, приходил с молодым человеком, очень похожим на того, что вы описываете. Да-да, такой ярко-рыжий, как морковка, и глаза огромные, темные. Павел... Павел Калмыков. Сказал, что это сын его старого приятеля, учился на первом курсе до войны, но при эвакуации потеряли документы. Будет поступать заново, а пока поработает в его лаборатории.
  - Ага, - Кира заметила, как напряглась спина Тараскина. Кажется, Коля был готов немедленно сорваться с места и рвануть в лабораторию, - а где у нас лаборатория органической химии? - Быстро уточнил он.
  - Там, - девушка махнула рукой куда-то в сторону окна, - в "красном" корпусе, на первый этаж и до конца коридора, потом по лестнице вниз два пролета, будет небольшой закуток, там несколько лабораторий - на двери табличку увидите.
  - Благодарю вас, - с улыбкой проговорил Тараскин, блеснув глазами, отчего увявшая было, девица неуверенно заулыбалась.
  Лестница вниз была плохо освещена, а под ногами неприятно похрустывала цементная пыль. Кира цепко держалась за перила, Тараскин их игнорировал, но, похоже, тоже чувствовал себя не слишком комфортно, видимо, припоминая вчерашнюю прогулку по Неглинке. Дверь с табличкой "Лаборатория органической химии" оказалась заперта. Тараскин дернул раз, другой, потом настойчиво поколотил костяшками пальцев, прислушиваясь.
  - Здравствуйте? - дверь распахнулась так неожиданно, что Коля шарахнулся в сторону, и Кира возмущенно зашипела, выдергивая носок ботинка из-под его каблука. На пороге стояла молодая евреечка с аккуратно уложенными темными кудряшками и круглыми, но удивительно не портящими ее очками на крупном носу.
  - Здравствуйте, мы из МУРа, - строго проговорил Коля, суровым видом пытаясь исправить возникшую неловкость. Нам нужен ваш коллега, лаборант Павел Калмыков.
  - Паши сегодня нет, - девушка немного удивилась, - он отпросился у Сергея Сергеевича на пару дней, чтобы подготовиться к экзамену.
  - А с Сергеем Сергеевичем мы поговорить можем? - уточнила Кира быстро.
  - Конечно, минуту, - девушка прикрыла дверь, и вскоре на пороге возник немолодой сухопарый мужчина в не очень чистом лабораторном халате.
  - По какому вопросу, молодые люди? - уточнил он, снимая с носа очки в тяжелой роговой оправе и рассеянно протирая их кончиком халата.
  - Вы хотели бы поговорить с вами о Павле Калмыкове, которого вы недавно устроили к себе лаборантом, - на этот раз вперед выступила Кира.
  - А что, Паша что-то натворил? - с ноткой беспокойства в голосе уточнил мужчина.
  - Нет, что вы, - улыбнулась Кира, мимоходом толкая локтем Тараскина, мол, моя очередь, - дело в том, что мы расследуем угон автомобиля, на котором был совершен наезд на пешехода. Выяснили, что он принадлежал отцу Павла.
  - Странно, что такие дела ведет уголовный розыск, а не ОРУД, - повел сухенькими плечами мужчина, - если вы подозреваете Павла в том, что он мог кого-то сбить, то совершенно напрасно. Он с детства почти слеп на один глаз, потому и не был призван на фронт, так что ни о каких правах речи быть не может. В прочем, как вижу, у вас есть ко мне другие вопросы.
  - Да, - кивнула Кира, мысленно отмечая деталь насчет слепоты, - скажите, Павел давно появлялся на работе?
  - Он был здесь вчера, задержался допоздна, но отпросился у меня для подготовки к экзаменам. Думаю, Паша зря беспокоится - он очень талантливый молодой человек и перепоступить ему будет не трудно.
  - Значит, вчера Павел оставался в лаборатории допоздна. Один?
  - Галочка, моя аспирантка, ушла еще с обеда, я сам закончил работу в семь, так что да, один.
  - И до этого времени, до семи, он никуда не отлучался? - быстро уточнил Тараскин.
  - Он отходил после обеда - на пару часов в библиотеку. Как я уже говорил, Паша готовится заново поступать.
  - Скажите, Сергей Сергеевич, а вот...пока Павел у вас работал, не замечали ли вы, что какие-то реагенты стали больше расходоваться? - осторожно уточнила Кира.
  - Не понимаю, на что вы намекаете, - чуть раздраженно отозвался профессор, - Павел очень аккуратный и честный молодой человек. К тому же, у нас не военный склад, чтобы мы вели учет каждой пробирки.
  - А Павел сейчас в общежитии живет? - словно мимоходом спросил Тараскин.
  - Зачем, - снова пожал плечами мужчина, - у Паши от родителей осталась квартира.
  - Интеллигенция, - с непередаваемым выражением проговорил Коля, когда тяжелая дубовая дверь лаборатории захлопнулась за профессором.
  - По крайней мере, мы знаем, где он, вероятнее всего, берет реагенты. Установить наблюдение, покараулить... - заметила Кира, свешиваясь через перила и внимательно глядя в полутьму уходящих вниз пролетов, - интересно, что там? Проверить бы, а?
  - Так, хватит с меня и вчерашней прогулки, - ворчливо заметил Тараскин, подхватывая ее под локоть и почти силком ведя наверх.
  - Коль, - осторожно уточнила Кира, когда они вышли на Моховую, - как ты относишься к использованию служебного времени и положения в личных целях?
  - Чего? - Тараскин удивленно вскинул брови.
  - Мне б вещички из общежития забрать, - пояснила Кира, старательно скрывая смущение за улыбкой, - не поможешь?
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 12. Чемодан и ссора
  
  Шарапов
  
   В доме было жарко и душно, пахло кислой капустой, картофельными оладьями, горелым керосином и рассохшимся деревом. Я чуть отвел в сторону ситцевую занавеску и увидел там кушетку, на которой спали вповалку двое ребятишек лет семи.
  - Потише, детей разбудите, - негромко заметил я, обращаясь к Пасюку и Топоркову, которые шумно двигали стулья по деревянному крашеному полу. Жеглов плюхнулся на один из этих стульев, облокотился на стол и кивнул мне: - Давай, командуй.
  - Моторина Вера Степановна? - уточнил я, беря с буфетика паспорт и, заглянув в него, перевел взгляд на нее.
  - Она сама, - нервно комкая в руках передник, кивнул в ответ довольно еще молодая, но очень усталая и измученная женщина. Мне, глядя на ее нервные жесты, стало почему-то неудобно, но я быстро отогнал от себя непрошеную жалость.
  - У вас будет произведен обыск. Деньги, ценности, оружие, если есть, предлагаю сдать добровольно, - проговорил я все-таки не очень твердо.
  - Да какое оружие, у меня и не было его отродясь, - отозвалась Моторина, - а ценности мои, вон, на кушетке сопят. А кроме этого у меня только карточки продуктовые и сорок рублей.
  - В таком случае, мы пригласим понятых и приступим к обыску, - предупредил я.
  - А вас не удивляет, гражданка, что у вас обыск проводится? - вкрадчиво поинтересовался Жеглов, внимательно глядя на женщину.
  - Раз ищете, то надо вам, - она дернула плечами.
  - А с каких средств живете? - не унимался Жеглов.
  - Портниха я. Вещички перешиваю, там перезайму, здесь перехвачу, так и вертимся.
  - Для кого перешиваете? Соседи, знакомые? Имена, адреса?
  - Да разве все упомнишь, - замялась Моторина, - разные люди приходят.
  - А, ну раз память у тебя отшибло, то я напомню, - вдруг жестко и зло проговорил Жеглов, - вещи ты у бандитов и жуликов берешь. А они, пользуясь общей нуждой, продают все в скупках да на рынках. Вот так и живете вы, жируете, на чужой беде!
  - Ой, гляди, как на чужой беде-то разбогатела! - покивала та, - самой много, хочешь, с тобой поделюсь?
  - А ты меня не жалоби! Устроила, понимаешь, воровской притон, - он мотнул головой на висящую на стене гитару с вызывающе крупным алым бантом на грифе.
  - Тебя, поди, разжалобишь, - криво усмехнулась женщина и перевела взгляд на меня, - а вы ищите. А лучше спросите - может, я и сама подскажу, если знаю.
  - Скажите, а вы Фокса давно видели? - осторожно, наугад уточнил я.
  - Фокса? - удивилась Моторина, - дня два назад. Он с женой не живет, только вещи у меня держит. В этот раз забрал шубу, да и ушел.
  - А какие вещи? - быстро спросил я.
  - Да вот, чемодан, - Моторина зашла за занавеску и вытащила оттуда желтый кожаный чемодан с ремнем посередине - точь-в-точь как тот, что описывала сестра убитой Груздевой Надя.
  - Глеб Георгиевич, это ж вещи с убийства Груздевой, - подтвердил мои подозрения Пасюк, открывая чемодан. Я и поверить не мог в такую удачу, оставалось лишь неясным, как Фокс может быть связан с Груздевым, и откуда у него этот чемодан.
  - Скажите, - я чуть прикусил губу, подбирая слова, - а вот Фокс, он как выглядел?
  Моторина удивленно взглянула на меня: - Одет в военное, но без погон. Мужчина приличный, чтоб с глупостями какими - никогда. Да и не ночевал тут почти - вещи принесет, унесет и все.
  - Скажите, - вздохнул я, проклиная свое косноязычие. Ну не выходило у меня, как у Жеглова, быстро и ловко бить вопросами прямо в цель, - у вас тут ведь разные люди бывали... а Фокс, ну, как вы думаете, он преступник?
  - Да нет, - уверенно протянула Моторина, - он приличный человек, научной работой занимаетается.
  - А ну-ка, Вера, посмотри, он? - Жеглов ловко выудил из-за пазухи и продемонстрировал ей фото Груздева фас и профиль.
  - Не, - протянула она, беря фотокарточку в руки и крутя ее так и эдак, - этот не похож вроде - старше и нос длинный.
  - Вроде? - чуть раздраженно уточнил Жеглов, - как это "вроде"?
  - Да что ж я его, разглядывала? Мне ж не замуж за него идти. Фокс он навроде тебя - такой же бойкий, только покрасившее маленько. Высокий такой, ладный, брови вразлет и волосы черные, кучерявые.
  - А чемодан он когда обещал забрать? - уточнил я.
  - Да говорил, на днях придет, заберет, - отозвалась Моторина.
  - Еще вы говорите, он тут не живет, только вещи держит, - спохватился я, - а, может, знаете, где он сейчас? Ну, у друзей каких или у женщины...
  - Вроде он у друга своего живет, - Вера неуверенно нахмурилась, - да, вроде, Ручников его зовут.
  - А Соболевской вы тоже вещи перешиваете? - неожиданно уточнил Жеглов.
  - Да ты что, - покачала головой та, - она как актриса одевается - работает в доме Моды. Я ей наволочки и пододеяльники прострачиваю.
  
  Глеб оставил в доме Моториной засаду, а мы возвращались на Петровку. И пока Фердинанд трясся по ухабам, выезжая на асфальтированную дорогу, я думал. Думал о том, как прихотливо связались между собой следы, ведущие из квартиры убитой Груздевой. Браслет Ларисы у Маньки Облигации, Копченый, неведомый пока мне Кирпич. А с другой стороны Фокс, слишком уж похожий на офицера с ограбленного Черной кошкой склада. И у этого Фокса вдруг нашлись вещи Ларисы. Одного мне было не понять, как со всей этой шушерой и явно тертым калачом Фоксом мог быть связан врач, кандидат наук, Груздев. Допустим, Груздев не знал всех этих уголовников, но мог нанять Фокса, чтобы убить Ларису. Но почему же так глупо оставил у себя основную улику - пистолет? Может, не успел избавиться?
  - Глеб, а что это за Ручечник... Ручников такой? - спросил я, поворачиваясь к задумчивому Жеглову.
  - Ручников? Вор и скотина, так что пробы негде ставить.
  - А почему Ручечник? - удивился я.
  - А это от его бывшей специальности воровской - ручки вышибать, - хмыкнул Жеглов.
  - И как думаешь, где его искать?
  - Не знаю, - дернул плечом Жеглов, - подумать надо. Через баб его можно достать, но с ними он мало откровенничает.
  Когда мы уже подъезжали к Петровке, он бросил быстрый взгляд на часы и весело уточнил: - Послушай, орел, а не забыл ли ты про возложенную на тебя почетную и приятную обязанность?
  - Ты о чем? - искренне удивился я, пытаясь вспомнить, что же такого почетного, но приятного я мог пропустить.
  - Быть верным стражем и рыцарем для милой девушки Вари Синичкиной, - напомнил Глеб, и в его голосе явно слышался смех.
  - Послушай, - я смутился, вспоминая вчерашнее недовольство Киры и одновременно - открытую и светлую улыбку Вари, - может, кто-то другой этим займется. Да хоть Коля Тараскин.
  - Коля Тараскин шебутной больно, - хмыкнул Жеглов, - к тому же Синичкиной ты лично симпатичен.
  - Да не по-человечески это как-то, - мотнул я головой, - что я за ней вроде бы, ну, ухаживаю, а выходит, только из-за того, чтобы от Рыжего охранять.
  - А ты не только из-за того ухаживай, - весело, и словно совершенно не замечая моего смущения и всей неловкости разговора, проговорил Глеб, - девочка-то хорошая, правильная. Так что, ты присмотрись, Шарапов.
  Из Фердинанда я выскочил, чувствуя, как обжигающе горят уши и одновременно охватывает меня злость. Жеглов был то ли потрясающе бестактен, то ли и, правда, не замечал всего, что было между мной и Кирой.
  Тонкую стройную фигурку Вари я заметил уже на выходе со двора, помедлил и прибавил шагу.
  - Варя, добрый вечер, - улыбнулся я, поравнявшись.
  - Ой, - Варя не испугалась, скорее, удивилась, и тут же ее лицо озарилось мягкой согревающей улыбкой, - добрый вечер, Володя.
  - А я сегодня немного раньше освободился, увидел, что вы тоже домой идете, - мучительно подбирал я слова. Наверно, в глазах Вари я выглядел мнущимся пацаном, но она улыбнулась снова, обрывая мои мучительные попытки подобрать слова.
  - Володя, я же просила, на ты, - улыбнулась она, опуская свою тонкую ладошку на мой локоть, - а я тоже сегодня чуть раньше освободилась. И погода сегодня такая замечательная...
  - Тогда можем зайти в парк, если ты никуда не спешишь, - неожиданно нашелся я.
  - Не спешу, - на щеках Вари появился нежный румянец, - пойдем, а то я там, наверно, сто лет не была.
  
  Варя, балансируя и смеясь, ловко сбежала по доске разобранной части дощатого настила набережной, а потом засмеялась, глядя на меня, и закружилась под музыку вальса, доносящуюся откуда-то с другой стороны пруда. А я словно завороженный смотрел на ее плавные легкие движения, на тонкие запястья, выглядывающие из обшлагов форменного кителя, на стройные ножки, изящно скользящие по струганным доскам в ритме вальса.
  - Все-таки здорово здесь, - она улыбнулась, оказываясь рядом со мной, - я, когда была маленькая, с подружками часто здесь гуляла. Я помню, как вон та елочка была крохотной, а теперь так выросла, - она улыбалась, глядя на меня, а мне очень хотелось коснуться хотя бы мимоходом ее раскрасневшейся щеки, поправить выбившуюся из прически прядку светлых чуть вьющихся волос.
  Наверно, в моем взгляде было что-то такое, отчего Варя заметно покраснела и попросила тихо и очень серьезно: - Володь, не смотри так, пожалуйста.
  - Я все думаю, как поживает тот маленький человечек, из-за которого мы познакомились, - я отвел взгляд, старательно скрывая смущение, пытаясь унять быстро забившееся сердце, и снова посмотрел на девушку.
  - Знаешь, я тоже о нем все время думаю, - тихо отозвалась она, и я заметил налет легкой, светлой грусти на ее только что веселом лице.
  - А давай, навестим его как-нибудь? - неожиданно даже для самого себя предложил я.
  - Давай, - Варя тепло улыбнулась, оживившись, и кивнула.
  Я шел домой в длинных осенних сумерках, а перед глазами был еще по-летнему теплый осенний вечер и парк, золотистые и зеленые листья кленов, легкая вальсирующая Варина фигурка, ее пронзительные огромные серые глаза. И даже от этих воспоминаний сердце снова екало и заходилось. Я вспоминал ее мягкие губы, почти детский румянец на нежных щеках, широкие брови вразлет, тонкие запястья, и чем ближе я подходил к своему дому на Сретенке, тем сильнее в светлое и щемящее чувство в моей груди вкрадывалось другое. Тяжелое, горьковатое чувство вины.
  Я открыл дверь в комнату и сперва увидел обтрепанный, обитый дерматином чемодан, лежащий на полу. Немного удивился, потому что помнил, что среди моих вещей такого древнего монстра не водилось. Потом увидел Киру. Та сидела на диване, одной ногой опершись на сиденье, а вторую подобрав под себя, и положив подбородок на колено. Ко мне она даже не повернула головы - лишь перевела взгляд. И мне на мгновение сделалось неприятно - такой он был тяжелый.
  - Ужин на столе, - она указала взглядом на стол у окна, где я заметил котелок и неоткрытую банку с крабовым мясом.
  - А ты? - осторожно уточнил я, пока еще не понимая причины ее мрачного настроения.
  - А я, - она все-таки подняла голову, неприятно скривила губы, - а я домой поеду. В общежитие в смысле, а то загостилась, - она перевела взгляд на чемодан и усмехнулась.
  - Кир, - я непонимающе покачал головой, - ты чего, что случилось?
  - Девочка родилась, - зло отозвалась она, пружинящее поднявшись с дивана и торопливо запихивая ноги в расхлябанные ботинки, - слушай, - она фыркнула, мотнув головой, - слушай, ты уж определись. Хотя.. хотя ладно, ты у нас рыцарь, приличный мальчик, сам мне пинка для ускорения не дашь. Ладно, окей, не вопрос - я сама пойду.
  - Кир, - я торопливо поймал ее за руку, но она рывком освободилась, - может, ты мне хоть что-нибудь объяснишь? Ты... вроде вещи принесла, - я перевел взгляд на чемодан.
  - Как принесла, так и унесу, - она нервным движением отбросила со лба неровно остриженные волосы, внимательно посмотрела на меня, и только сейчас я уловил в ее взгляде хорошо запрятанную, но все-таки заметную боль. И уголки губ, опущенные вниз. И чуть глуховатый голос, который она пыталась скрыть за короткими рублеными фразами.
  - Варя Синичкина - хорошая девушка, - проговорила она, улыбаясь, - хорошая, юная, правильная. Подходит тебе, Шарапов, серьезно. Я не девочка-одуванчик, так что со мной носиться не надо. А ты рыцарь, вот и носись с прекрасной дамой. А я не дама, - она резким движением заправила не завязанные шнурки в ботинки, подхватила явно тяжелый чемодан и, пока я как дурак стоял, хлопая глазами, вылетела из комнаты, хлопнув дверью так, что задребезжали стекла в буфете.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 13. Подозрительный профессор и наружка
  
  Шарапов
  
   Я провалялся полночи без сна, ворочаясь, приминая подушку, то садясь и закуривая, то ходя по холодному паркету. Мысли роились в моей голове, словно растревоженные осы. Я думал о Груздеве и Фоксе, о пистолете, так глупо спрятанном в Лосиновке, о Варе и Кире. Больше всего - о Кире. О том, что я должен был ее догнать, остановить, объяснить, что... Что? Что я уже второй день провожаю Варю только лишь из-за того, что мне велел это делать Глеб? Но ведь это вранье будет. С самого того дня, как мы отвезли найденыша на Арбат, память о Варе жила где-то в моем сознании, и я был рад возможности снова видеть ее. Рад, хоть и оправдывал это необходимостью. Я был счастлив в те недолгие минуты, что она была рядом, хоть и мучительно смущался в первые секунды наших разговоров. Я был самим собой, не боялся ляпнуть глупость или показаться смешным. Мне не нужно было подбирать каждое слово, угадывать по молчанию или поджатым губам, как приходилось это делать с Кирой. Не нужно было держать на вытянутой руке колючего ежа. Кира ушла, спасая меня от мучительных сомнений. От этой мысли мне стало особенно гадко. Выходило, что я рад был уходу этой женщины. Женщины, что подарила мне несколько потрясающих, ни с чем несравнимых мгновений острого звенящего счастья, что доверила мне свою безумную тайну и доверилась сама. Я легко отпустил ее, хотя только недавно планировал всерьез связать свою жизнь с ней, и теперь пытался оправдать это тем, что слишком уж она сложна и непонятна.
  Проваливаясь, наконец, в мутный и зыбкий предутренний сон, я почти решился, что завтра поговорю с ней.
  Подходя к Петровке, я увидел Фердинанд на всех парах. Жеглов быстро курил возле него, Гриша Ушивин, чуть ссутулившись, поднимался по ступенькам в кабину.
  - Поехали, Шарапов, Черная кошка опять магазин взяла, - вместо приветствия проговорил Жеглов, отбрасывая окурок. Я спешно поймал его за локоть и шагнул чуть в сторону от входа.
  - Что ты ей сказал? - быстро уточнил я.
  - Кому? - искренне не понял Глеб, глядя на меня и чуть хмурясь.
  - Кире, - нетерпеливо пояснил я, быстро оглядываясь на опель, - что ты ей сказал про... про меня и Синичкину?
  - Да ты что, Володь, белены объелся? - не скрывая удивления, отозвался Жеглов, - что я, баба, про чужие амуры языком трепать?!
  - А кто?! - раздраженно уточнил я, чувствуя себя еще большим дураком.
  - Да откуда я знаю?! - он освободил свою руку из моих пальцев, - ты уж сам как-нибудь со своими бабами разберись, а меня не впутывай, - и решительно зашагал к Фердинанду.
  - Глеб! - я остановился как вкопанный, потому что по ступенькам легко и быстро сбежала Кира, - слушай, тебе там такая толпа все равно без надобности, а мне все этот профессор химии с Моховой покоя не дает. Я прокачусь, посмотрю потихоньку, как там что?
  - Давай, - согласно кивнул Глеб и махнул сидящему в кабине Тараскину, - Коля, вылезай, вместе поедете. А ты, Володь, не спи на ходу, - весело окликнул он меня. А я стоял, чувствуя, как мне становится жарко от стыда, и смотрел на Киру, пытаясь поймать ее взгляд и одновременно боясь, что она поднимет на меня глаза. Не подняла - оглянулась на быстро выскочившего из Фердинанда Тараскина, и прошла, словно мимо пустого места.
  - Коль! - я оказался рядом с удивленным Тараскиным и быстро заговорил, - слушай, давай я вместо тебя к профессору сгоняю? Ну, там на складе от меня все равно толку мало будет, - и, не дожидаясь его решения, быстро направился следом за Кирой.
  Всю дорогу до Университета я мучительно подбирал слова, Кира молчала, и глядела сквозь меня. Мы вышли из троллейбуса, пересекли двор и вошли в невысокое здание. Кира уверенно пересекла коридор, свернула к лестнице и вдруг замерла.
  - Что? - удивился я, тоже притормаживая, а она резко обернулась, мотнув головой, мол, помалкивай.
  - Галина, - услышал я строгий голос, доносящийся откуда-то с нижних пролетов лестницы, - я вам повторяю, не ваше это дело.
  - Сергей Сергеевич, - отвечал ему девичий, но не менее строгий голосок, - как это не мое дело, когда я реагенты под свое имя получаю. А тут целая бутылка этилового спирта пропала, и кислота серная, и...
  - Галина! - строго прикрикнул на нее голос, - не твоя это забота, ясно?
  - Ясно, - обиженно ответила девушка, и по ступенькам застучали каблучки.
  - В сторону! - Кира вцепилась в мою руку и потащила обратно по коридору, в сторону двери, ведущей из коридора в холл. Остановилась, прижавшись к самому косяку и прислушиваясь. Я тоже прислушивался - каблучки застучали отчетливее, Кира отлепилась от стены.
  - Добрый день, Галина, - приветливо проговорила она, неспешно идя навстречу миловидной девушке в больших круглых очках и аккуратненьком чистом медицинском халатике.
  - Добрый день, - девушка чуть нахмурилась, останавливаясь и напряженно переводя взгляд с нее на меня, - если вы по поводу Павла, то он не появлялся.
  - Не совсем, - Кира мягко улыбнулась и кивнула на дверь, ведущую в холл, - нам необходимо поговорить с вами.
  - Если необходимо, - девушка неуверенно пожала плечами и запустила руки в карманы халатика.
  - Тут вот какое дело, Галина, - вкрадчиво говорила Кира, идя рядом с девушкой по дорожке вдоль корпуса, - Сергей Сергеевич может и не замечал, а вы все-таки больше с реагентами работаете. Может, обратили внимание - пропало что или больше стало расходоваться.
  Я чуть удивился такому вопросу - ведь мы оба слышали ее разговор внизу. Лица девушки я видеть не мог - она и Кира шли чуть впереди, а я чувствовал себя толи сторонним наблюдателем, толи салагой, которого учат работать, но оба этих статуса ужасно раздражали.
  - Да, - после довольно затянувшегося молчания, кивнула Галина, - в начале недели, как Павел появился, хлороформа в бутыли убавилось... Я тогда еще решила, что плохо пробку закрыла, и он испарился. А позавчера стала в шкафу прибираться, смотрю, нет этилового спирта и серной кислоты, и еще несколько таблеток уротропина пропало.
  - А вы, как химик, что скажете, для чего такие реагенты могут быть нужны? - мне надоело быть молчаливым слушателем, поэтому я чуть прибавил шагу.
  Девушка чуть вздрогнула, переводя взгляд на меня: - Первое, что в голову приходит, этиловый эфир, - отозвалась она и добавила, - он обычно как наркоз используется.
  
  - Что-то сдается мне, что Рыжий тут нескоро появится, - задумчиво проговорила Кира, глядя мимо меня на стайку хохочущих девушек, что шла от корпуса.
  - Я одного не понимаю, почему этот профессор так всполошился из-за пропажи? - я разглядывал профиль Киры, и отмечал, что на ярком сентябрьском солнце она выглядит особенно устало - лучи высвечивают внезапно резко обозначившиеся синяки и припухшие веки, и до этого не очень заметные морщинки в уголках глаз.
  - Может, тырит потихоньку реагенты. Тот же спирт можно продавать, чтоб водку бодяжить, - Кира пожала плечами, - может, испугался, что мы его на этом деле за жопу прихватим. А может, - она задумчиво покусала губу, - что-нибудь про Рыжего знает и покрывает... О! - она напряженно прищурилась и я, проследив за ее взглядом, заметил сухенького мужичка в костюме и плаще, что торопливо сбегал по ступенькам.
  - И куда это профессура в начале рабочего дня заторопилась? - протянула Кира, наконец-то посмотрев на меня, и в ее глазах я различил настороженный, почти охотничий блеск.
  - Слушай, Шарапов, не хочешь наружкой поработать? - уточнила она, уже отводя взгляд и наблюдая, как профессор выходит из калитки. И, не дожидаясь моего ответа, неторопливо, но уверенно зашагала вперед, однако профессора нагонять не спешила.
  - Почему мы его не задержим и не допросим? - уточнил я негромко, нагнав Киру. Наружкой она, видимо, назвала наружное наблюдение, как запоздало сообразил я.
  - Потому что нам интересно, куда он так торопится, - отозвалась Кира, чуть сбавляя шаг, и предупредила, - на объект наблюдения прямо не смотрят. Черт, ну почему тут ни машин, ни мобильников, - пробормотала она.
  Профессор тем временем уверенно шагал по Моховой, лавируя среди прохожих, и вдруг свернул ко входу в метро. У турникетов мы немного застряли, потеряв время и профессора из виду. Я по привычке пошел покупать жетон в кассу, Кира раздраженно зашипела, обозвала меня кретином, и, ухватив за портупею, потащила к будке дежурной.
  - Милиция! - она на ходу продемонстрировала заступившей нам дорогу вахтерше приоткрытое удостоверение - свое я так и не успел достать. Мы быстро сбежали вниз, остановились на площадке лестницы, не спускаясь, и я заозирался, ища профессора среди стоящих на платформе.
  - Да не вертись как сурикат! - Кира, так и не отпустившая портупею, дернула так, что ремень врезался мне в плечо, - вон он, в сторону Сокольников намылился, - я проследил за ее взглядом и увидел сухощавую фигуру в плаще в дальнем конце платформы. Профессор поглядывал то на наручные часы, то в темноту тоннеля.
  Я хотел было прибавить шагу, слыша мелодичные звуки из динамиков, сообщающие о скором прибытии поезда, но Кира цепко ухватила меня под локоть, и мне невольно пришлось подстроиться под ее словно нарочито неспешный шаг. Мы успели зайти в вагон за секунду до того, как хлопнули двери за моей спиной. Профессор, как ни в чем не бывало, устроился в другом конце вагона, опустившись на мягкое сиденье, а Кира скользнула к двери между вагонами, привалившись к ней спиной и держась за поручень. Я еще раз быстро оглянулся на профессора.
  - Не вертись, - цепкие пальчики опять поймали меня за портупею, и мне пришлось встать спиной к вагону, смирившись со своим статусом чемодана без ручки, который она таскала за собой с видимым раздражением, - твою рожу он не знает, а мою мог запомнить, так что лучше мне не отсвечивать.
  Вагон наполнился мерным шумом движения, и говорить, не повышая голос, стало невозможно. Кира стояла, бросая напряженные взгляды из-за моего плеча, и ни одной секунды больше не смотрела на меня. Мне же оставалось изучать отражения в вагонном стекле и думать, что, в сущности, на ограбленном складе я мог принести куда больше пользы, чем в качестве импровизированной ширмы. К тому же меня откровенно злило, как Кира обращалась со мной - словно с сопляком.
  - Кир, я конечно много в вашем оперативно деле не понимаю, - тихо и уже не скрывая раздражения, проговорил я, склоняясь к ее уху и невольно улавливая едва заметный, но дразнящий ноздри запах ее волос и кожи, - но я не мальчишка сопливый. Я боевой офицер и...
  - И нихрена не смыслишь в оперативно-розыскной работе. Хотел учиться, ехал бы на склад. Сам поперся, так что не ной, - отозвалась Кира снова этими короткими рубленными и словно нарочно грубыми фразами, чуть потянувшись ко мне.
  Я замолчал - заставил себя замолчать, да еще и губу прикусил, чтобы не ответить что-нибудь такое же резкое, чего женщине говорить нельзя. Даже если эта женщина тебя на это провоцирует. Кира молчала, глядя перед собой, плотно сжав губы в тонкую побелевшую ниточку, и я заметил, как она щурит странно поблескивающие глаза.
  Поезд замедлил ход, подползая к Комсомольской, и в отражении в мутноватом вагонном стекле я заметил, что профессор поднялся, ухватился за поручень, продвигаясь к выходу. Не дожидаясь, когда меня будут снова таскать за портупею или толкать, как старый чемодан, я, даже не глядя на Киру, направился к двери.
  Профессор пересек площадь и направился к темнеющему теремной кровлей зданию Ярославского вокзала. Мы вошли в полутемную сутолоку зала, полного самого разного народу. Я заметил дежурного милиционера - немолодого, чуть сутулого, женщину в аккуратном белом платочке в мелкий горошек с огромной корзиной на одной руке и пышным букетом разноцветных астр в другой, профессорского вида одутловатого мужчину, который, шумно отдуваясь, нес на вытянутых руках деревянный ящик, накрытый газетами, заметил невысокого загорелого парня, едва ли не моложе меня, в гимнастерке, блестящей медалями. Парень шел быстро, смотрел вокруг широко распахнутыми голубыми глазами и улыбался. Я козырнул ему, он вскинул руку к съехавшей набок пилотке. И на мгновение мне вспомнился совсем другой вокзал. Прощание Славянки, шум, толчея. Смеющие лица мальчишек и суровые - немолодых мужчин, заплаканные женские глаза, запах махры, женских духов, терпкого мужского пота, причитания, нервный смех, всхлипы, голоса - все это смешивалось с маршем, вплеталось в него. Вспомнил, как обнимала меня мама - быстро гладила по волосам, просила обязательно написать, как доберусь до места, и все промокала платком сухие красные глаза. Как пахло от нее духами Красная Москва и едва уловимо - пирогами, что она пекла в предвоенное утро.
  Все это встало перед глазами резко, отчетливо и так ясно, словно я сам на секунду оказался на той полной народу платформе Белорусского вокзала. И вдруг почувствовал легкое касание прохладной ладони. Вынырнул, оказываясь в мирной и чуть суетливой жизни Ярославского вокзала, и увидел удивленные серые глаза, и сведенные к переносице брови.
  - Володь, ты чего? - тихо спросила Кира с тревогой. Я качнул головой - мне совсем не хотелось делиться с ней непрошеными воспоминаниями, но она снова меня удивила, уточнив: - Вспомнил, как тебя провожали?
  - Да, - я невольно повел плечом и зачем-то спросил, усмехнувшись, - тебе-то откуда знать?
  - У нас парень один работал. Два раза в чеченских командировках был. Он иногда вот так же зависал, смотрел и не видел, - она замолчала, явно не договорив.
  Я удивленно посмотрел на нее, вспомнив казавшийся сейчас странно далеким разговор в парке. И понял, что все ее откровения, знание о том, откуда она на самом деле, я как-то незаметно, но очень тщательно отодвинул на задворки сознания.
  - Там... тогда, - поправил я себя, чувствуя, что голос странно садится, а внутри что-то ёкает и схватывает нутро ледяная невидимая лапа, - снова война? - и вспомнил улыбающуюся Варю, держащую на руках найденыша. И то, как она уверенно и твердо говорила, что когда он вырастет, жуликов совсем не будет. И какая наступит тогда замечательная жизнь.
  - Не такая, - Кира отвела взгляд и быстро проговорила, указывая глазами куда-то вперед, - пошли, он уже купил билет, - и не дожидаясь меня уверенно зашагала к кассам, где продавали билеты на пригородные электрички.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 14. Воспоминания и вопросы совести
  
  Шарапов.
  
  Завтра был выходной, и народу в электричке было немало - женщины с корзинами, лопатами и авоськами, мужчины с удочками и саженцами - они равномерно распределились по вагону, заняв почти все сиденья. Профессор сидел далеко впереди, в другом конце вагона - мне было видно только его обросший седыми жиденькими волосами затылок. Кира сидела рядом со мной, отвернувшись к окну и уперев ногу в своем обшарпанном ботинке в сиденье. Мне, наверно, стоило думать о деле - о пистолете, Фоксе, и Груздеве, о Черной кошке, про которую я толком и не знал ничего. Или о таинственном Рыжем, что знал ходы к подземной реке Неглинке и был как-то связан с профессором МГУ. Или о Вареньке - вспоминать прогулку, ее ясные глаза и плавные движения в такт музыке вальса, о том, что мы хотели навестить найденыша. Но я не думал о них. Я смотрел на людей в вагоне. На светленькую девчушку лет шести, что прижимала к груди розовоносого полосатого котенка. На ее мать - красивую, но очень печальную женщину с аккуратной прической и тоненькой сеточкой на волосах. На клевавшего носом старичка с обветренным лицом. На интеллигентного вида мужчину, что внимательно читал газету. Смотрел на них, переживших войну, живых, счастливых, верящих, что впереди мир. Жизнь, замечательная, потому что больше нет войны. И не знающих, что будет война новая, другая, о которой я не хотел знать, не желал думать, и все равно эта мысль засела в мозгу, словно заноза.
  Поезд в который раз замедлил ход, мелькнула платформа с табличкой "Монино". Поднялись со своих мест девчонка с котенком и ее мать, старичок с удочками, немолодая женщина с туго обернутым в тряпицу саженцем. Я заметил, как профессор тоже торопливо продвинулся к дверям, напрягся, бросая взгляд на Киру. Та уже не смотрела в окно - бросила на меня короткий взгляд и чуть кивнула.
  Держать дистанцию на проселочной дороге, что шла через светлый сосновый лес, было очень трудно. Я даже подумывал, не проще ли сойти с нее - затеряться среди деревьев, вспомнив боевые навыки, благо моя гимнастерка была бы не так заметна среди них, как и Кирина темная куртка. Но профессор, кажется, не слишком беспокоился о возможной слежке - торопливо шагал вперед, пока лес не прервался небольшим поселком. Он свернул с дороги на более узкую, прошел мимо нескольких низеньких заборчиков, снова свернул и скользнул в давно некрашеную приоткрытую калитку, что терялась среди кустов сирени и калины.
  Кира замешкалась, а я огляделся и заметил на противоположной стороне, невдалеке от дороги, канавку. Возле нее как раз не было домов, так что укрытие было почти идеальным. Я молча поймал Киру за рукав куртки, пересек дорожку, приземлился на дно, почувствовал, как хлюпнула под подошвами сапог вода.
  - Здесь же ничерта не слышно! - возмутилась Кира, высовываясь из-за борта.
  - Пригнись, - посоветовал я и добавил, почувствовав странную, почти злую веселость, - я, может, и не смыслю ничего в оперативно-розыскной работе, но языков через линию фронта таскал. Жди здесь!
  - Куда?! - возмутилась она, но я освободил рукав из ее цепких пальцев, выбрался на дорогу, пригибаясь, быстро пересек расстояние до заборчика и, выбрав ту его часть, где был промежуток в сиренево-калиновых зарослях, перемахнул на профессорский участок. В окнах, не прикрытых штоками, маячили две фигуры - чуть сутулая профессорская, и длинная худая. Я пригнулся к земле, прикидывая, как бы лучше подобраться к окнам, и снова, уже второй раз за этот день настигли меня непрошеные воспоминания. Деревенька в Западной Белоруссии, под Лидой. Высокая некошеная трава. На бревнах едва различимые уже сколы от пуль, и несколько - навсегда застрявших в дереве. Две фигуры в окне видны очень отчетливо. Мужская, рослая и худая, в пятнистом кепи и нашивкой на вороте - две белые молнии на черном фоне. И невысокая девичья, с пушистым облаком кудрявых волос вокруг хорошенького личика, тянет тонкие белые руки, обнимая загорелую шею, прижимается губами к подбородку, щеке, шепчет что-то неразличимое. Немец вышел из дома, и Левченко быстро метнулся к нему, оглушая, валя на землю. Я поспешил к ним, и тут невысокая девичья фигурка выскочила из двери, налетела на Левченко, крича, вцепляясь в волосы - чтобы оттолкнуть ее, он распрямился, и тут же "язык", воспользовавшись этим, вывернулся и пнул Левченко в колено, одновременно выхватывая из его рук пистолет. Я подлетел к ним за мгновенье до того, как грохнул выстрел, успевая только ударить по держащей пистолет руке, и одновременно Левченко таки сумел отпихнуть налетевшую на него девчонку. Короткий вскрик резанул по ушам. Я навалился на "языка", не давая ему подняться, окончательно выбивая из рук оружие, и с земли видел, как скребет по земле узкая ладошка с грязными ногтями, а вторая зажимает булькающее кровью горло. Левченко присел возле нее, глядя как-то растеряно и виновато, а немец подо мной вдруг ткнулся лицом в землю, глухо взвыл, и я разобрал только "Janka Janka, meine lieblings Mädchen!"
  Я быстро провел рукой по лицу, отгоняя воспоминания, плюхнулся на землю и, не жалея ни гимнастерки, ни галифе, по-пластунски пересек расстояние до окна и прижался спиной к крашеным бревнам.
  - Пашенька, я тебя прошу, только не возвращайся в Москву. Ты ведь сам должен понимать - этим архаровцам лишь бы дело закрыть, - узнал я голос профессора.
  - Вы уверены, что Галя не станет возмущаться насчет реагентов? - второй, негромкий и как будто шипящий тенор был мне не знаком.
  - Не станет конечно! - уверенно говорил профессор, - ей ведь еще у меня кандидатскую писать... Ты главное, как следует подготовься, я узнал, повторный прием будет через месяц.
  - Спасибо, дядя Сережа, - с приторной любезностью отозвался шипящий, - только все равно, вы больше не рискуйте. А того, что есть, мне для опытов хватит.
  Голоса стали стихать, удаляясь, скрипнула дверь дома, и я быстрым перекатом переместился за угол. Профессор попрощался с невидимым мне собеседником и быстро зашагал к калитке, помахивая явно полегчавшим саквояжем. Дверь хлопнула снова. Я выждал еще некоторое время, снова ползком пересек расстояние до забора, бросил взгляд на окна, ловко перемахнул через забор и бегом пересек расстояние до канавы.
  - Блин... - в голосе Киры я услышал заметное облегчение, - я уж боялась, что ты профессуру как языка брать будешь.
  - А что, хорошая идея, - я чуть усмехнулся и быстро пересказал ей услышанный разговор.
  - Так, - Кира быстро потерла переносицу, зачем-то полезла в карман и чертыхнулась, пробормотав что-то про мобильник, - Рыжий тут - я его на крылечке видела. Судя по твоим словам, менять место он пока не планирует. Значит надо установить наблюдение.... Черт, ведь уйти может.... Значит так, дуй на станцию, найди рабочий телефон, позвони на Петровку - пусть кого из наружки пришлют потолковее. Этот Рыжий слежку жопой чует - он три раза от наших уходил.
  - Не высовывайся, - велел я, - я быстро, через лес ближе.
  Я выбрался из канавки, но не на дорогу, а в сторону поля с зарослями кустарников, что огибало поселок и шло в сторону леса. Не успел пробежать и пятисот метров, когда что-то словно толкнуло меня. Я обернулся и увидел, как Кира, неловко выбравшись из канавы, держа в опущенной руке оружие, чуть пригнувшись, крадется в сторону профессорского домика. Я не знал, не понимал, что толкнуло меня, но так быстро я не бегал еще никогда - я успел нагнать ее почти у забора, заломил руку с оружием, протащил обратно до канавы, и только прижав ее к глинистой стенке, сумел отобрать пистолет.
  - Сдурела?! - уточнил я, глядя на красное лицо Киры с прилипшими к нему растрепанными волосами, - а если у него оружие?!
  - А я и не собиралась его брать, - резко и глухо отозвалась она после паузы и почему-то отвела глаза. Замолчала и снова заговорила быстро, тихо и отрывисто, - мне надоело бегать за этой мразью! Он столько баб убил, он Андрюху убил! Я пристрелю эту тварь - и всё, и меня здесь не будет, в этом гребаном мире, потому что этой мрази не станет ни здесь, ни там!
  - Кира... - ее отповедь меня огорошила. Я был уверен, что она собирается брать Рыжего в одиночку. Но она.... - Кир, мы работники МУРа, мы не может так просто стрелять в людей. Пусть даже он гад, мерзавец, убийца, но...
  - Работники МУРа, - зло передразнила она, - да что ты знаешь вообще о работе МУРа, что ты знаешь, сопляк! Когда одну суку ловишь, а ее выпускают, потому что у тебя в протоколе допроса ручка кончилась, и ты другой написал половину! Да что ты знаешь о работе МУРа, когда вечером домой возвращаться страшно, потому что ждешь, что тебя там, в подъезде караулят, а ты оружие сдал, оно в сейфе... Да что ты знаешь, разведчик хренов, кретин, ты...
  Она говорила быстро, резко, отрывисто, блестя глазами и почти задыхаясь, и я впервые в жизни не сдержался. Пощечина была не сильной - да и не пощечина вовсе, а легкий шлепок, но она резко замолчала, сползла на корточках на дно канавы, ткнулась лбом в колени, сжавшись, сгорбившись, и все во мне вдруг мгновенно сжалось. Секундная злость на нее превратилась в жгучий стыд - я наклонился, притянул ее к себе, чувствуя, как упираются в грудь ладони, как лихорадочно стучит - мое или ее сердце. А потом она тихо то ли выдохнула, то ли всхлипнула, вцепилась в мои плечи и ткнулась в грудь горячим лбом.
  - Кир, прости... - в груди жгло и почему-то щипало в горле. Я осторожно скользил руками по быстро вздымающимся лопаткам.
  - Ты прав, - глухо отозвалась она, не поднимая головы, - ты прав, Шарапов, во всем прав. Нельзя так, даже если хочется не по закону. Прав... Прости, - она так же быстро отстранилась от меня и быстро выглянула из канавы. Я тоже запоздало испугался, что Рыжий заметит нашу возню, однако дом словно бы вымер - ни фигур в окне, ни звука.
  - Пошли к станции, - сипло проговорила Кира, не глядя на меня, - никуда он не денется отсюда. По крайней мере сегодня.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 15. Простуда
  
  Кира.
  
  Кира злилась на себя и только на себя. Идиотка, истеричка... Если и хотела убрать Рыжего, надо было делать это тихо, когда Шарапов уйдет достаточно далеко. Но соседи бы услышали выстрел, и даже если бы никто не видел, что именно она последней входила в дом, Шарапов бы все понял. Понял и со своей чертовой честностью и принципиальностью... В прочем, возможно и не было бы ничего. Причинно-следственная связь - Рыжий, или его предок, гибнут здесь и перестают существовать там, значит, Андрюха жив, ее не сбивает машина - круг замыкается, петля распутывается, она дома. Просто, быстро, и уже невозможно.
  Она бросила быстрый взгляд на Шарапова. Володька сидел на пионерском расстоянии, хмурился, и, кажется, был уверен, что смертельно ее оскорбил. А может наоборот, думает, какая она сволочь, что без суда и следствия собралась грохнуть Рыжего. Кира справилась с секундным желанием коснуться его плеча или потянуться и шутливо подуть в ухо, только чтобы разгладить мрачную складку между бровей.
  
  - Ну, что разузнали у профессуры? - поинтересовался довольно оживленно Жеглов, едва они появились в кабинете.
  - А профессура оказался вот так подозрительный, - Кира махнула рукой у себя над головой и изложила всю историю их с Шараповым топтаний, благоразумно умолчав об инциденте с неудавшимся убийством - если Володька захочет, заложит ее потом.
  - Значит наблюдения за домом никакого, - констатировал Глеб мрачно, - ладно, если он и впрямь решил на дно залечь, время у нас есть, а я сейчас пару человек потолковее туда отправлю, - он снял трубку, быстро переговорил с незнакомым Кире Панкратовым, уточнил название станции, поселок и дом.
  - Глеб, - с едва уловимой ноткой напряжения проговорил Шарапов, когда тот повесил трубку, - ты о Кирпиче-то не забыл?
  - Так и знал, что ты про него вспомнишь. Настырный ты все же, Шарапов, - он криво усмехнулся, бросил взгляд на наручные часы, - только поздно сейчас уже. Толкучка в трамвае кончилась, Кирпичу работы не много, так что жирует сейчас где-нибудь на малине. Ладно, завтрашний день посвящаю тебе.
  Вечер закончился выездом на пьяную драку в общежитии для рабочих. Все бы по мелочи, если бы один из участников не получил под ребро заточку. На его счастье, не слишком глубоко. На несчастье хозяина заточки - его повязали прямо с этой же заточкой в руках, так потом еще и выяснилось, что он вовсе не жилец общежития, а безопределенщик, зашел к старому деревенскому другу, не поделил с ним что-то, и, по пьяни, все быстро перешло в драку.
  Когда сотрудники, наконец, начали расползаться по домам, на улице уже порядком стемнело, а дождь, собиравшийся с вечера, разошелся холодной и частой моросью. Кира подняла ворот куртки, но тот не особо спасал от мелких противных капель.
  - Кир! - Шарапов, словно черт из табакерки, возник рядом так неожиданно, что она шарахнулась в сторону, вздрогнув. Выражение его лица вместо сосредоточенного тут же стало виноватым.
  - Что? - уточнила она, заставив себя выдавить улыбку, - у тебя разве не традиционные прогулки с Синичкиной?
  - Варя дежурит сегодня, - кажется, он немного растерялся от ее отповеди, но тут же торопливо поправил волосы назад, словно этим жестом добавлял себе решительности и одновременно прерывал неловкий разговор. - Кир, ты сейчас в общагу идешь? - и, не давая ей ответить, добавил, - пойдем ко мне - это ближе, да и... неудобно, наверно там. Если ты меня видеть не желаешь, так я уйду в другую комнату и...
  - Желаю, - Кира разглядывала вместо лица Шарапова блики фонарей в быстро собравшихся под ногами лужах, - именно поэтому и не пойду.
  - Кир, - он зачем-то осторожно коснулся ее локтя - она не отступила и не освободилась, - я знаю, что виноват перед тобой и...
  - И хочешь хоть как-то загладить вину? - фыркнула она, - перестань. Ты поступил благородно, приютив меня тогда. Я поступила глупо, перепутав доброту с... с чем-то еще. Давай просто забудем?
  - Но я не хочу ничего забывать, - он сжал ее руку сильнее, - Кир, посмотри на меня, пожалуйста.
  Она послушно подняла глаза, хотя встречаться с Шараповым взглядом сейчас почему-то было труднее, чем выдерживать изучающий - Жеглова.
  - И что мы будем делать? - устало уточнила Кира, - жить втроем? Ты, я и милая Варя? Шарапов, я слишком сложная и чужая. А ты вроде бы не мазохист, чтобы жить с человеком, который доставляет тебе больше неудобства, чем душевного комфорта. Успокой уже свою совесть - я ушла сама, ты меня не выгонял. Никто не виноват. На этом и разойдемся, - она решительно освободилась и торопливо зашагала вперед, к остановке трамвая. Слушая шаги за спиной и с трудом борясь с желанием обернуться и увидеть, что Володька ее догоняет, что сейчас он поймает ее за плечи, развернет к себе, коснется губ и скажет, что уже выбрал, что не отпустит. Нет, тихо. Не догоняет. Значит так надо. Только почему дождь на губах кажется чуть соленым, а дышать так трудно?
  В общаге вместе с ней жило еще две девицы. Первая - полнотелая, с длинной тонкой русой косой и красноватым лицом, болтливая и хозяйственная Оксана приехала в Москву из деревни, благополучно устроилась работать в магазин продавщицей, да еще умудрялась учиться в вечерней школе для рабочей молодежи. Вторая - Олеся, тощая, зато с модной завивкой и парой явно недавно пошитых платьев, трудилась гардеробщицей в театре Советской Армии и все вздыхала о том, как бы захомутать генерала, ну или на крайний случай майора и уехать с ним в Крым из сырой и скучной Москвы. Кире, привыкшей жить одной, обе поднадоели еще после переезда. Олеся была любопытна, но чуть менее бестактна, зато Оксана так прямо ее и спросила - что, мол, так быстро обратно с чемоданом. Кира справилась с желанием послать любопытствующих дам в жопу, загадочно улыбнулась и промолчала.
  - О, Кир, мокрая какая! А чего зонт не взяла? Давай, сейчас чайку погреем, - оживилась Оксана при ее появлении.
  - А чего глаза такие красные? - протянула Олеся, словно и не особо хотела знать ответ.
  - Птичку жалко! - Кира гротескно всхлипнула и стянула с плеч промокшую куртку, - спасибо, не надо, - она мотнула головой в ответ на щедрое Оксанино предложение. В общаге было холодно - Кира натянула сухие штаны, вязаную колючую кофту и прямо так забилась под одеяло, стараясь согреться. Она отвыкла жалеть себя, только почему так обидно сейчас, когда в не случившемся служебном романе только ее вина? Почему, хоть она сама сбежала дважды, ей все равно кажется, что Шарапов, именно он, милый и честный мальчик, ее честно и благородно предал? Желание дамы закон. Дама не желает быть третьим тупым углом, значит выполним. Как просто. Он честно ее пожалел, он честно ответил на ее чувства и так же честно оставил ее в покое. Честно, но наверно, будь она милее, нежнее, добрее, не отпустил бы.
  
  Наутро из кровати не хотелось вылезать совершенно - к холоду в комнате прибавился озноб и дерущая боль в горле. Толчея в утреннем трамвае стала едва ли не испытанием - дойдя до кабинета, Кира с трудом поборола желание лечь на обшарпанный диван в углу и не подниматься с него никогда.
  - Так, - оценил Жеглов ее сиплое приветствие и воспаленные глаза, - и Кира понадеялась, что он разрешит ей отползти обратно в общагу и подохнуть там как можно тише. - Проку от тебя сегодня на выездах никакого, так что сиди, Кира Ивановна, занимайся бумажной работой - тут Тараскин уже гору писанины накопил, не знает, куда спихнуть.
  Кира хотела было возразить, что пусть Тараскин сам со своей писаниной и разбирается, а она сейчас такого понапишет. Но ныть и показывать характер перед волкодавом не решилась.
  Она перестала что-либо соображать уже после обеда - строчки на листе ползли вниз, буквы иногда менялись местами, клякс стало еще больше, чем с утра. Отправив очередной лист в корзину, Кира пораженчески сложила руки на столе и ткнулась в них гудящей, как вскипевший чайник, головой.
  
  Хлопнула дверь в кабинет, зазвучал чуть высоковатый голос Ушивина, мягкий баритончик Жеглова, и сразу притихли. Кира понимала, что надо поднять голову или издать хоть какой-нибудь звук, чтобы продемонстрировать коллегам, что она еще не подохла, но тут ее плеч мягко коснулись ладони.
  - Кирюш, - в голосе Шарапова звучала такая неподдельная тревога, что где-то в груди заныло.
  - Все нормально, - Кира все-таки распрямилась, провела рукой по волосам и откашлялась, потому что голос из першащего горла вырывался хриплый и приглушенный.
  - Ничерта не нормально, - Володька прижал к ее лбу удивительно прохладную ладонь.
  - Так, - Жеглов кажется разжалобился ее сопливо-мученическим видом, - Шарапов, проводишь ее до дома. Считай, свободен на сегодня. А тебя, - он перевел на Киру строгий взгляд, - чтоб не видел тут дня два.
  Кира плохо запомнила, как они вышли с Петровки - Шарапов вел, почти волок ее под руку, не говоря ни слова. Они вошли во двор, поднялись по ступенькам полутемной лестницы, прошли по тихому в рабочий час коридору коммуналки и оказались в комнате. Кира замерла посредине, разглядывая узоры на паркетинах, Шарапов гремел чашками.
  - Ты чего стоишь? - его голос звучал с искренним удивлением, - давай в постель и не раздевайся, тут холодно.
  - Я в общагу пойду, - Кира чуть поморщилась - после пробежки по улице горло запершило с новой силой.
  - Дура? - Шарапов посмотрел на нее с укором.
  - Да, - Кира прикрыла глаза, чтобы непонятные истеричные слезы не потекли по щекам. Услышала шаги и вздрогнула, когда сильные руки обняли ее, прижимая к груди. Почувствовала едва уловимый запах его пота, мыла, дешевенького одеколона, которого не помнила до этого, и слезы все-таки потекли по щекам.
  - Ну, ты чего? Ну, Кир? - Шарапов, кажется, растерялся при виде ее слез. Он успокаивающе гладил ее по плечам, говорил еще что-то, а Кира ревела, всхлипывая, цепляясь за его рукава. Володьке пришлось почти силком отвести ее в комнату, усадить на кровать, а потом влить в нее сладкий-пресладкий чай.
  От него стало еще жарче, а слабость навалилась такая, что Кира покорно опустилась на кровать и подтянула к животу колени, прикрыв глаза. Сейчас он уйдет - мелькнула мысль. Вернется на работу или пойдет встречать Синичкину. Реветь захотелось сильнее, рядом скрипнул стул.
  - Я ужин сделаю, а ты поспи пока, - раздался голос Володьки совсем рядом, и Кира наощупь нашла его руку, не открывая глаз. Прохладные пальцы сжались, сплетаясь с ее.
  - Не хочу тебя отпускать, - тихо проговорила Кира, понимая, что перестав температурить, пожалеет о сказанном, - не хочу. Я знаю, что это неправильно, что я не та, не подходящая, сложная, неправильная. Я знаю, что ты любишь Варю, но знал бы ты, как мне мучительно больно просто взять и уйти. Как мне больно видеть тебя и молчать, изображать холодность, отрешенность, злость...
  Она почувствовала, как ее руки, запястья, касаются сухие прохладные губы, и все-таки разлепила слипшиеся от слез ресницы. В следующее мгновение голубые глаза Володьки оказались совсем рядом, его губы касаются уголка губ, щеки, стирая слезы.
  - Я никуда не ухожу, - тихо проговорил Шарапов, и Кира разглядела в голубых глазах что-то неясное.. Боль? Вина? Усталость?- И не отпущу тебя больше. Я не должен был тогда,- он замолчал.
  - Должен, - Кира почувствовала, что разревется сейчас с новой силой, - ты не обязан со мной носиться. И не обязан терпеть. И ты... ты любишь Варю, - Кира прикрыла глаза давя слезы. На этот раз Шарапов молчал долго. Потом скрипнул стул, послышались шаги. Уходит, сбегает... Кира едва не завыла.
  - Кир, я прошу тебя больше не говорить о Варе. И не использовать ее имя как... как затычку в бочке, - голос Шарапова звучал от двери - глухо и кажется даже раздраженно, - и позволь мне решать, кого я люблю и о ком я хочу заботиться.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 16. Снова химфак и роковая ошибка
  
  Шарапов.
  
  Кира задышала ровнее, завернувшись в одеяло. Свое я положил сверху, дождавшись, когда она уснет. В комнате, кажется, стало еще холоднее, чем было с утра. Пора бы начинать топить печку, только купить угля...
  Я машинально поправил волосы. Черт! За бытовыми проблемами я пытаюсь спрятаться от куда более трудных. Кира снова втянула иголки, превратившись из колючей заразы в одинокую, слабую и, кажется, очень несчастную.. даже не женщину - девчонку. Девчонку, что старше меня, но безумно во мне нуждается. Именно во мне, и дело не только в заботе или иллюзорной защите - и то и другое она отвергает так отчаянно, словно боится принять. Дело именно во мне - таком, какой я есть. И я вдруг понял, что она, как будто сильная и решительная, куда слабее мягкой ласковой Вари. За большими серыми глазищами, за трепещущими мягкими ресницами, чуть удивленно вскинутыми бровями - за всем тонким и нежным существом Синичкиной скрывалась сила и вера. Она верит в новую счастливую жизнь, верит в людей и готова помогать, кажется, всему миру, если могла бы. А Кира... Не знаю, какое это то, новое время, в котором она родилась и выросла, оно сделало ее такой или что-то иное, но она ведь не верит никому. Она хочет довериться мне и одновременно боится, отталкивает. Вся ее резкость, циничность, холодность - все это защита не только от меня и той ситуации в которой она оказалась, но и от мира и людей. Я попытался представить, как жить вот так - никому не веря и главное, не веря в будущее, и не смог. Там, на войне, я всегда верил в то, что будет мир. И эта жизнь будет прекрасна, потому что эта жизнь без войны. У Вари внутри тепло, ровный огонь, который согревает не только ее, но и всех вокруг. У Киры - ледяной обжигающий холод. И я питаю его каждый раз, когда отступаю перед ее иголками.
  Не знаю, что в эту секунду было больнее - злость на себя, жалость к ней... Я потянулся к ее горячим губам, но коснулся не их, а лба, после жаропонижающего порошка ставшего чуть прохладнее. Я больше не отпущу ее. И сколько раз я обещал это - себе и ей? Пора бы уже перестать обещать. Пора понять, что Кира ждет не слов, а действий, очень их ждет и очень боится принимать, а я ее уже один раз предал.
  
  Я едва успел сделать шаг за порог кабинета, как деловитый и сосредоточенный Жеглов сообщил: - Здорово, Шарапов. Вовремя - поехали на труп.
  У меня в памяти еще была слишком свежа его выходка с кошельком, который он подсунул Кирпичу, поэтому я только коротко кивнул, и даже вопросов задавать не стал.
  Возле здания химфака медленно собиралась толпа. Два милиционера разворачивали любопытных от входа, призывая расходиться. Карета скорой стояла в стороне. Я шел за Гришей Ушивиным, что тащил на шее фотоаппарат, а на плече - штатив к нему, и уже догадывался, кого увижу там.
  Шея была неестественно выгнута назад, темные кудряшки разметались по пыльному паркету. Крупные круглые очки в тяжелой оправе валялись в стороне на полу. На бледной тонкой коже особенно выделялись желто-фиолетовые синяки. Я старался не смотреть на лицо аспирантки, но все равно видел и запавшие приоткрытые глаза, и крупные зубы за посиневшими полураспахнутыми губами. К горлу опять подкатил спазм, и я спешно уступил место Ушивину с его фотокамерой. Может к этому и возможно привыкнуть, на войне я видел и не такое, но почему-то второй уже раз вид мертвого женского тела вызывал у меня подступающую к горлу тошноту.
  Кухни, куда незаметно можно было ускользнуть и нахлебаться холодной воды, здесь не было, так что я просто вдохнул поглубже, выдохнул, раз, другой, заставляя себя не смотреть на тело, к которому склонились эксперты. В проеме настежь распахнутой двери в лабораторию я заметил, как две равнодушного вида докторицы в белых халатах неспешно курили, стряхивая пепел в какое-то блюдце. У окна маячила знакомая фигура профессора. Я сцепил зубы так, что они, кажется, заметно скрипнули и хотел было войти внутрь, но меня опередил Жеглов.
  - А вы, значит, будете гражданин Руднев, - проговорил он, одаривая улыбкой обеих докториц: - Милые дамы, не могли бы покинуть комнату? А ну как улику важную ненароком с места сдвинете или отпечатки сотрете.
  - Да-да, - профессор как-то нервно повел плечами, - я обнаружил Галочку. Ее, - он заметно сглотнул, дернув кадыком, - ее труп.
  - Вам, гражданин, придется проехать с нами на Петровку, - решительно проговорил я, борясь с желанием схватит профессора за грудки и отволочь в Фердинанд силой.
  - На каком основании, товарищ милиционер, я должен ехать с вами? Это не возможно, у меня через час экзамен, потом заседание кафедры, - встрепенулся Руднев.
  - А на таком, что вы являетесь соучастником убийства! - выпалил я, игнорируя взгляд Жеглова, который, похоже, мысленно костерил меня на чем свет стоит. - Вчера, вы ездили на дачу, в Монино, где укрываете преступника, подозреваемого в нападении на нашего сотрудника. Более того, вы предупреждали его о том, что он в розыске, а до этого Галина начала подозревать, что реагенты из вашей лаборатории пропадают не просто так.
  - Да вы сумасшедший, молодой человек, - нервно фыркнул профессор, стаскивая с носа очки и потирая их кончиком пиджака.
  - Володь, пойди, узнай, что там эксперты установили, - Жеглов, судя по тихому и почти угрожающему тону, с трудом сдерживался, чтоб не вытолкать меня из лаборатории. Положил руку на плечо, с недюжинной силой крутанул лицом к двери и коротко и резко прошептал: - Слышишь ты, орел, ты со своими замашками разведческими помалкивай и учись!
  - Да отвяжись ты! - шикнул я, стряхнув его руку с плеча, и снова повернулся к профессору. - После разговора с Галиной о пропаже реагентов, вы вышли из здания Университета, доехали до Ярославского вокзала, купили билет на электричку и доехали до станции Монино, где вышли из электрички и дошли до дачного поселка. Там, в вашем же доме вы и укрываете... - я не успел договорить, потому что заметно побледневший профессор стиснул зачем-то левый нагрудный карман пиджака и медленно опустился на стул.
  - Врача! - Жеглов соображал быстрее меня. Докторицы, утратив прежнее равнодушие, спешно скользнула в кабинет, склонились над обмякшим профессором и раскрыли чемоданчик с лекарствами.
  - Молодец, разведка, - с непередаваемой смесью презрения, издевки и злости процедил Жеглов, - угробил свидетеля своими баснями?! Да пойми же ты, наконец, балбес, что наши показания в деле чаще всего и гроша ломанного не стоят. Вы там с Архаровой вдвоем были, больше свидетелей нет, а для суда вы оба не свидетели, а пустое место!
  - Да ты понимаешь, что он этому Рыжему, Калмыкову, - поправил я себя торопливо, - реагенты для его отравы привез, у себя на даче его прячет, да еще и про то, что его ищут, рассказал!
  - И поэтому ты решил, что это вот так, в лоб, можно вывалить, без свидетелей и улик? А криков вчера было с кошельком, про честь офицера, про закон... - с насмешкой проговорил Глеб и обернулся к докторицам, - ну что там?
  - Похоже на сердечный приступ, - сообщила одна, та, что была постарше, - без госпитализации не обойтись.
  Наша муровская бригада прижалась к стенам, пропуская врачей с носилками, на которых лежал профессор, и я, глядя на его бледное и одутловатое лицо, вдруг почувствовал не просто досаду - стыд. Стыд за то, что Жеглов снова оказался прав, а я со своими вопросами не просто впросак - едва человека не угробил.
  - Ну что, смерть наступила не позднее двух часов назад в результате удушения с последующим переломом шейных позвонков. Так же от тела исходит не явный, но характерный запах этилового эфира. Так же в стороне от тела, в углу коридора, обнаружена спринцовка медицинская, от которой исходит тот же запах этилового эфира, - монотонно, словно по написанному говорил один из экспертов.
  - Около двух часов, - Жеглов бросил взгляд на наручные часы, - выходит где-то в 6 или чуть позже. Так, Тараскин, Пасюк, дуйте вниз, ищите вахтерш, уборщиц, кого угодно, кто в это время мог в здании быть. В шесть утра народу должно мало приходить, значит, незамеченным этот Калмыков проскользнуть не мог. Одного не пойму, как слежка в Монино его прохлопала.
  Однако либо вахтерши и уборщицы разом ослепли, либо Рыжий знал какой-то другой путь в здание, но никто из них его не видел. С 6 до 8 в здание пришла только сама убитая Галина, позже, почти уже в 8, профессор Руднев. Едва мы успели вернуться на Петровку и войти в кабинет, как на столе у Жеглова затрезвонил телефон. Он снял трубку, выслушал, процедил сквозь зубы "твою мать" и бросил ее на рычаг.
  - Ушел Рыжий от слежки, - с досадой и нескрываемой злостью процедил он, глядя почему-то на меня, - одного убил, второй в больнице в крайне тяжелом... Значит так, орлы, - он перевел взгляд на сидевших на диване Ушивина и Тараскина, - я в прокуратору за ордером на арест, и пора объявлять общегородской розыск. Хватит нам с ним в рыбалку играть. Шарапов, ты его в лицо видел?
  Я отрицательно покачал головой, но тут встрепенулся Тараскин: - Глеб, его секретарша университетская видела. Приметы должна помнить. Я сгоняю по-быстрому?
  - А вон, пусть Володя и сгоняет, - подозрительно веселым тоном заметил Жеглов, - он ведь у нас мастер вопросы задавать.
  Я сцепил зубы, чтобы не огрызнуться. Глеб снова был прав, я снова был дурак, потому только коротко кивнул и, крутанувшись на каблуках, торопливо вышел из кабинета, чувствуя, как предательски горят уши.
  А к вечеру раздался звонок из больницы - профессор Руднев скончался.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 17
  
  Кира.
  
  Скрипнула дверь, каблуки сапог стукнули о паркет, зажегся свет и тут же погас. Кира хотела было оторвать голову от сложенных на столе рук, но потом подумала: "Не буду. Не стану. Я больная, хворая, мне требуется забота и внимание, а он ходит черте где до ночи. А я между прочим ужин худо-бедно слепила".
  Ее подхватили на руки - уверенно и как будто без труда, и Кира не удержалась, обвила руками шею Шарапова и прижалась губами к его подбородку.
  - Спи-спи, - шепнул он, проходя в комнату, и опустил ее на кровать.
  - Я тебе там ужин сделала. По-моему даже вкусно получилось, но я все равно почти ничего не чувствую, - отозвалась Кира, послушно заворачиваясь в одеяло, - никогда не думала, что сейчас крабовое мясо дают по талонам.
  - Ты зачем вставала? - в голосе Володьки она ясно услышала укор. Словно маленького ребенка журит. Кира ожидала, что он уйдет, но мужчина опустился на стул, так и не включив свет, и в полутьме осеннего позднего вечера Кира могла разглядеть разве что очертания его лица и блеск глаз.
  - Я думала ты усталый придешь, голодный. Тебе приятно будет, если я, как честная женщина, приготовлю тебе ужин, - отозвалась Кира и, потянувшись к нему, провела кончиками пальцев по груди Шарапова. То ли болезнь так действовала, то ли их иллюзорное примирение, но Кире хотелось нежности от него и быть нежной самой.
  - Мне будет приятно, если ты быстрее поправишься, - ответил Володька, и Кире показалось, что он улыбается. Но на ее прикосновения никак не ответил.
  - Как дела на Петровке? - уточнила Кира, убирая руку. В груди что-то болезненно заныло. Равнодушие. Забота, но полное равнодушие. Да с чего она решила, что все может измениться?! Только потому, что он над ней сжалился и пустил поболеть к себе в комнату? Горло словно сжало. Кира сглотнула, чувствуя подступающие слезы, и торопливо заморгала.
  - Как обычно в МУРе - разбои, убийства, грабежи, - Володька слабо улыбнулся, хотя в его голосе не было и тени веселья. - Я пойду, поужинаю, а потом тебе чай принесу.
  - Угу, - Кира перевернулась на бок, надеясь, что если он потом включит свет, то зареванную морду можно будет оправдать болезнью и соплями. Шарапов ушел в соседнюю комнату, и она ткнулась лицом в подушку, и, уже не сдерживаясь, разревелась.
  Свет к счастью не включился. Прозвучали рядом тихие шаги, звякнула ложечка в стакане. Кира почувствовала, что Володька стоит рядом, но видимо решил, что она спит - ушел. Кира не знала, сколько прошло времени, но когда она все-таки успокоилась и, кажется, даже успела задремать и снова проснуться, чай в стакане на стуле уже остыл. Она выпила его залпом, но в горле все равно было сухо. Хорошо бы Шарапов догадался оставить воду в чайнике...
  Свет в комнате не горел, только тлел огонек сигареты, и Кира запоздало сообразила, что что-то случилось. Что-то такое, отчего он не спит, хотя будильник показывает уже второй час ночи, а завтра снова на работу.
  - Ты чего? - в голосе Шарапова было искреннее удивление и тревога.
  - Это я тебя хотела спросить, - отозвалась Кира сипло. Прошла к столу, но не села на стул напротив, а встала за его спиной, скользнула ладонями по его плечам и прижалась щекой к его пахнущим дымом волосам. Была уверена, что он не ответит, но Шарапов вдруг обернулся, обнял ее за талию, усадил на колени и прижал к себе так, что на секунду стало трудно дышать.
  - Володь, что случилось? - упрямо повторила Кира, боясь даже шевельнуться, только чувствуя, как бешено колотится сердце.
  - Не знаю, Кир, - проговорил он после очень долгой паузы, - не знаю. Я устал видеть смерть здесь, не на войне. Я не знаю, где я прав, где виноват. Мне все время кажется, что я чего-то не ухватываю, ошибаюсь. С Груздевым, с офицером тем, теперь вот с профессором.
  - Володь, - Кира смотрела на него снизу вверх, мягко коснулась кончиками пальцев щеки, подбородка, - ты молодец. Нет, правда, - торопливо помотала она головой, видя его невеселую усмешку, - ты все на лету схватываешь. Ты умный, внимательный, цепкий... А то что сомневаешься - это нормально, это правильно.
  - Правильно, - в голосе Шарапова слышалась горечь, - я сегодня своими вопросами человека угробил!
  Кира слушала, все больше мрачнея. Володька говорил, словно через силу, словно явку с повинной писал.
  - Так! - Кира не удержалась - поднялась, прошла по комнате, обхватив руками плечи.
  - Ну, скажи, что я нихрена не смыслю в розыскном деле. Что мне надо удостоверение сдать, - мрачно проговорил Шарапов, чиркая спичкой и снова закуривая.
  - Я скажу, что это Жеглову на пенсию пора, - раздраженно отозвалась Кира, - почему к профессору охрану не приставили?! Черт, да он бы нам про Рыжего наговорил столько, что на половину дела хватило! Результаты вскрытия! Я уверена, что эта мразь и к его смерти руку приложил! Сам подумай - он избавился от аспирантки, которая знала о пропаже реагентов. Он избавился от профессора, который ему эти реагенты таскал. Завтра прямо с утра езжай в больницу!
  - Что толку, Кир, - Володька, кажется, чуть оживился - даже сигарету потушил, внимательно наблюдая за ее мельтешением по комнате, - Рыжий то ушел.
  - Толк есть! Толк в том, что мы к его делу уже два трупа пришьем! - Кира рубанула ладонью воздух. Шарапов вздохнул, хмурясь, но она больше не видела мрачного уныния, что еще пару минут назад читалось в каждом его движении.
  - Давай спать, - проговорил он, поднимаясь все-таки со стула, и машинально провел пятерней по волосам. Кира уже заметила, что этот жест выражал у него легкое смущение. Он явно сомневался - правильно ли сделал, что рассказал ей все... Конечно, если последнее время она только и делала, что огрызалась или отчитывала его, как мальчишку. Забота, нежность... Ее нежность выглядит просто корявой и жалкой.
  - Мсье, я старый больной солдат, и не знаю слов любви, - она улыбнулась, шагнув к Шарапову, мягко обняла его за талию, скользнула ладонями по на мгновение напрягшейся спине, плечам, прижавшись щекой к часто вздымающейся под жесткой тканью гимнастерки груди.
  - А мне и не нужно этих слов, - тихо проговорил Шарапов, мягко ловя ее за подбородок и глядя прямо в глаза. Кира замерла, чувствуя, как в груди снова что-то ёкает. Неужели снова оттолкнет? Вот так, прямо - не бездействием, а уже словами?! Но он ничего не сказал - наклонился ней, чуть коснувшись губами губ.
  
  Шарапов.
  
  Я был уверен, что версию о смерти профессора Кира придумала из жалости ко мне и моим моральным терзаниям, но едва я пришел в больницу и собрался было идти в морг и разыскивать патологоанатома, что проводил вскрытие профессора, меня остановил серый от недосыпа и табачного дыма сухопарый немолодой мужчина в чистом белом халате.
  - Я слышал, что вы из МУРа, молодой человек, - проговорил он сухо и без тени волнения.
  - Так точно, - я немного растерялся, - а в чем дело гражданин ...
  - Соболев, - тот чуть кивнул. - Вы, как я полагаю, явились по поводу смерти гражданина Руднева, который поступил к нам вчера с острой стенокардией. Так вот, что я вам скажу, товарищ следователь. Мы сразу купировали приступ. Больной после него находился в сознании, жалоб более не имел и даже собирался выписываться, однако я настоял на полном обследовании. Кроме того назначил капельницы... в прочем, название препарата вам ни о чем не скажет. Когда у больного случился повторный приступ, который и привел к смерти, я был уверен, что результатом стал банальный инфаркт, вот только вскрытие этого не обнаружило! По всему выходило, что результатом смерти стала неправильная дозировка препарата.
  - Что вы хотите сказать, - нахмурившись, уточнил я, - что это медперсонал ошибся с дозировкой?
  - Я ручаюсь за свой медперсонал! - отрезал Соболев жестко, - я знаю, что это все выглядит как преступная халатность, но я уверен, что это самое натуральное убийство!
  
  - Бред! - Жеглов вполне ожидаемо от таких новостей в восторг не пришел. - Промашку дал этот Соболев. Вернее допустил преступную халатность, а теперь все на мифического злодея списать пытается.
  - Не думаю, - упрямо отозвался я, - Глеб, ну зачем ему мне это все рассказывать? Куда проще все скрыть - написать в причинах смерти "инфаркт" и никто даже разбираться не будет. Ты сам посмотри, Рыжий этот убил Галину, потому что она знала, что пропадают реагенты. Профессор сам эти реагенты ему возил. Два свидетеля получается. И от обоих он избавился, - я повторял слова Киры и чувствовал себя школьником, который получает "отлично" за списанный диктант.
  - Всевидящий какой-то, - желчно усмехнулся Глеб и раздраженно махнул рукой, - ладно, бери Тараскина, дуйте в больницу. Капельницу эту, если осталась, изъять как вещдок, опросить всех - персонал, соседей по палате, если были, результаты вскрытия. И Пилюлькина этого по всей форме допросить, иначе потом откажется от всего и здрасте, - велел он и пробормотал негромко, - Черт, надо Черной кошкой заниматься, а мы хрен знает, с чем возимся.
  
  - А она им и говорит: "Ваше место в буфете!" - Тараскин расхохотался, я лишь вежливо улыбнулся, совершенно не слушая, что он рассказывает. Мы спускались по ступенькам, а навстречу нам легко стучала каблучками Варя. Она заметила нас, заулыбалась, глядя на меня весело, и тут же чуть нахмурилась, словно что-то хотела спросить.
  - Здравствуйте, товарищи, - она сразу посерьезнела, поравнявшись с нами. Тараскин расцвел в улыбке, а я почувствовал, как позорно краснеют уши - хорошо, что в тусклом освещении холла этого было не видно. Нужно было поговорить, сказать все сейчас - так честнее, в первую очередь, по отношению к ней. И к Кире...
  - Коль, я тебя догоню, - быстро проговорил я. Тараскин чуть удивленно вскинул брови, потом хмыкнув, пожал плечами и, пихнув руки в карманы, быстро сбежал по лестнице вниз.
  - Володь, что-то случилось? - в голосе Вари послышалась пока что неявная тревога. Я мягко взял ее под локоть, отводя к перилам. Здесь мы были не так чтобы на виду, но, по крайней мере, не стояли как две статуи посредине лестницы.
  - Да, Варенька, я... - я понял, что не могу подобрать походящих слов. Я старался не думать об этом разговоре, не прокручивал в уме фразы, и теперь стоял, как истукан, мучительно пытаясь сказать хоть что-то под внимательным взглядом ясных глаз девушки. - Варенька, - наконец выдавил я, - прости, я не смогу больше провожать тебя после работы. Дело в том, что, - что, я снова не сумел придумать и снова мучительно замолчал, проклиная свое косноязычие.
  - Что тебя товарищ Архарова дома ждет, - как-то очень легко и как будто даже весело проговорила Варя. - Я все понимаю, Володь. Спасибо, мне было очень приятно гулять с тобой. Извини, я уже очень сильно опаздываю.
  Ее каблучки простучали мимо, а я стоял, как деревянный чурбак, чувствуя себя последней скотиной. Я ждал пощечины, упрека, чего угодно, но только не такой легкости. Напускной - я это прекрасно чувствовал и от этого было еще гаже.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 18
  
  Кира.
  Насчет профессора она оказалась права, но удовлетворения от чувства собственной правоты не было. Жеглов объявил Рыжего в розыск, его портрет со слов старой грымзы со Сретенки и университетской секретарши, висел теперь на доске "Особо опасные". Но Кира точно знала, что теперь Рыжий заляжет на дно на несколько месяцев, как он всегда делал после очередного убийства. Если только у него нет какой-то неведомой цели здесь, в прошлом. Ведь есть же какая-то неуловимая схема, по которой он действует. Значит, есть и цель, и это явно не Варя Синичкина. Поняв ее, можно будет действовать на опережение.
  Что было куда хуже - Кира понимала, что ее устраивает такое положение. Дело Рыжего медленно тонуло в ворохе других дел, она сама медленно погружалась в это чужое, сначала неясное, но все более близкое время, сливалась с ним, становилась его частью. Ее перестали раздражать недели без выходных, очереди и не очень удобная одежда, омлет из яичного порошка и консервы были вполне вкусными. Дни становились холоднее, но необходимость почти каждый день топить буржуйку приобретала некий романтический флер. Она так и не ушла в общежитие. Просыпалась, чувствуя рядом тепло Шарапова, и понимала, что эта, а не та, сейчас кажущаяся такой далекой, словно сон, жизнь, ее.
  Кира повернулась на бок, скользнула ладонью по плечу Шарапова и прижалась щекой к его спине. Тот вздохнул, но не проснулся.
  Стук в дверь был резким, торопливым и таким настойчивым, будто коммуналка уже синим пламенем горела. Шарапов вскочил мгновенно, и даже штанов не надевая, рванул открывать. Кира выходить не спешила, слушая, как он спешно открывает дверь.
  - Вставайте! - голос Копырина звучал взволнованно, - засаду в Марьиной Роще перебили!
  
  Соловьев сидел за столом, сгорбившись, вцепившись пятерней в волосы. Вера, зябко обхватив плечи, укутавшись в свой платок, - в углу на стуле. И ничто здесь, кроме темного пятна засохшей крови у двери, не напоминало о раненном Фоксом Топоркове.
  - Ну, докладывай, как дело было, - велел Жеглов без тени сочувствия.
  Кира переводила взгляд со сбивчиво говорящего Соловьева, на все более мрачнеющего Глеба, на бледную напряженную модистку.
  - Врет он вам, не падал он в бесчувствии, - вдруг проговорила она, разлепив сухие до этого плотно сжатые губы.
  - Да ты! - Соловьев рванулся со стула.
  - Молчать! - рявкнул Жеглов так, что Соловьев кулем осел обратно, - будешь говорить, когда я скажу! - и добавил чуть мягче, - говори, Вер, как дело было.
  Вера говорила медленно, глядя прямо перед собой, и лицо ее выглядело словно бы замороженным, и по ее словам выходило, что Соловьев, едва Фокс выстрелил в Топоркова, так перетрусил, что повалился под стол и так и лежал, пока Фокс благополучно не ушел.
  - Глеб! Глеб, ты что, не мне, своему боевому товарищу, а марвихерше этой поверил?! Да меня ранили!
  - Ты мне не товарищ. Ты трус, вошь, гад ползучий... Лучше б он тебя застрелил, - зло отозвался Глеб, - с мертвого спроса нет, а на нас позора несмываемого. Из-за тебя бандиты будут думать, что они МУРовца напугать могут!
  - Да я не испугался, я сознание потерял! - взвыл Соловьев.
  - Ты не сознание, ты совесть потерял, - тихо отозвался Жеглов, и в его голосе Кира различила уже не злость - усталость и затаенное отчаянье. - Ты, когда он на тебя пистолет навел, не про товарищей своих убитый думал, не про долг чекистский, а про пятьдесят тысяч и домик в Жаворонках с коровкой да поросятами.
  - Да! - яростно крикнул Соловьев, - да! А еще про детишек своих думал! Кто их кормить станет, кто их в люди выведет?! Ты что ли?! Я заметил, давно заметил, что как только выигрыш мне выпал, вы все меня возненавидели! Все по-другому стали ко мне относиться! За то, что я не пропил, не прогулял их с вами!
  Кира быстро скользнула взглядом по лицам оперов. Шарапов, Тараскин, Пасюк, Ушивин, все они словно онемели от этих слов. Соловьев вдруг сжался, тоненько заскулил и спрятал лицо в ладонях.
  - Будь ты проклят, гад! - тихо выдохнул Жеглов, зло прищурившись. - Оружие...сдать оружие!
  Соловьев тяжело, ни на кого не глядя, поднялся, положил на стол ТТ, робко и торопливо, словно кусачую гадину, цапнул со стола пачку Казбека.
  - Вон! - рявкнул Жеглов, и все остальные попятились от бредущего, словно во сне, Соловьева.
  - Как же он тебя напугал, если ты его даже с предохранителя не снял! - с досадой бросил Тараскин, на мгновение взяв в руку ТТ.
  - Соловьев! - окликнул Жеглов, даже не глядя в его сторону. Тот встрепенулся, с надеждой уставился на Глеба, словно ждал, что тот скажет, мол, ладно, прощаю, с кем не бывает. - Удостоверение на стол, - коротко велел Жеглов.
  
  Легкая теплая дымка плыла по комнате. Кира чувствовала, как наливаются жаром щеки и торопливо подцепила из кастрюли картошку, что Михал Михыч щедро выделил им под закуску. Жеглов, опрокинувший уже два стакана, явно захмелел - на его скулах выступили красные пятна, глаза горели жарко и бешено.
  - И если есть на свете дьявол, то это не козлоногий рогач, а дракон с тремя головами, и головы эти - жадность, трусость, предательство. Если одна прикусит человека, то две другие доедят его дотла. Давайте же, братцы, поклянемся, рубить эти проклятые головы, пока сабля наша не затупится, а потом пусть хоть на пенсию и сказке конец! - Жеглов опрокинул очередной стакан, Шарапов тоже - Кира свой лишь пригубила. Глеб говорил красиво и заметно искренне, горячо. Так, что хотелось встать бок о бок с ним, держа в руках эту самую саблю и рубить, рубить...Кира поймала себя на том, что не отрываясь смотрит на Глеба - тот словно почувствовал, поднял глаза, словно прожигая ее взглядом, так что ей на мгновение сделалось жарко.
  - Они и меня могут, как Топоркова, - проговорил он, глядя теперь только на нее, - но напугать Жеглова - кишка тонка. Я их давил и буду давить, пока жив, а проживу всех их дольше и последний осиновый кол в их поганую яму вколочу! У Васи Векшина две сестренки остались, а бандит на свободе, пьет, жирует.. - он с такой силой сжал стакан в кулаке, что Кира испугалась - раздавит.
  -В храбрости ума мало, - тихо проговорил Михал Михалыч, и Кира удивленно перевела на него взгляд. Признаться, она на секунду и забыла, что старик здесь. - Мы пережили страшную войну. Возможно, самую страшную в истории. И чтобы восстановить, залечить все это, понадобятся годы, возможно, десятилетия.
  - И сколько ж лет вам надо? - мрачно уточнил Жеглов, исподлобья глядя на старика, - я ждать не могу и не собираюсь.
  - Я и не предлагаю ждать, - мягко возразил он, - просто, по моему глубокому убеждению, преступность победят не карательные органы, а естественный ход нашей жизни, экономическое, моральное развитие. И люди однажды поймут, что гуманизм и милосердие - это главное...
  - Э нет, Михал Михалыч, - покачала головой Кира, - люди всегда людьми останутся. Кто-то, вон, как Жеглов и Шарапов, и в нищете людьми будут и героями, а кто-то как Соловьев - струсит, задницу свою выше долга поставит. Да что там! - она махнула рукой и едва не уронила графин с холодной водой, - если в человеке дерьмо это сидит, оно всегда наружу вылезет, как фурункул прорвется, когда дозреет. А мразь всякая сидит, уши прижав, пока наказания боится - как слабину почует, лезет изо всех щелей - грабь, воруй, убивай - гуляй поле!
  - Да, Михал Михалыч, - совершенно пьяно мотнул головой Шарапов, - преступность в нашей стране победим мы, то есть карательные органы.
  - Ошибаетесь, - грустно вздохнул Бомзе, - милосердие, только оно и может поднять человечество на новую ступень...
  Кира покосилась на Шарапова - тот уже опустил голову на сложенные на столе руки. Она поднялась, сморгнула, чтобы комната не плыла перед глазами, и мягко, но решительно подхватила его под руку. Раздевался он, кажется, в полусне. И также в полусне крепко стиснул ее в объятиях, стоило ей только опуститься на кровать. Кира осторожно, чтобы не разбудить, потянулась к нему и накрыла губами пахнущие водкой и табаком губы, чувствуя, как волна жара и желания катится по ее телу, обжигая.
  - У одного африканского племени отличная от нашей система летосчисления. По их календарю сейчас на земле - Эра Милосердия. И кто знает, может быть, именно они правы и сейчас в бедности, крови и насилии занимается у нас радостная заря великой человеческой эпохи - Эры Милосердия... - слышался, а может и чудился ей тихий голос Михал Михалыча, доносящийся с кухни.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 19
  
  Кира.
  
  Чего Кира никак не могла простить, так это того, что Жеглов с Шараповым на пару отправились в Большой, а ее оставили на телефоне. Ладно, если уж рассуждать здраво, то пошли они туда не Лебединое озеро смотреть, а ловить Ручечника, то есть Петра Ручникова - дружка Фокса и бывшего карманника, ловко вышибавшего ручки и кошельки из карманов невнимательных граждан, а ныне промышляющего воровством шуб из гардеробов театров.
  Первым, когда уже давно стемнело, в комнате появился радостно возбужденный Шарапов.
  - Никак Ручникова взяли? - уточнила Кира, поднимаясь к нему навстречу. В кабинете они пока были одни, и ей на мгновение захотелось прижаться к нему, почувствовать терпкий запах табака и чуть резковатый - одеколона, но она сдержалась, чуть присев на край стола.
  - Точно, - радостно кивнул Шарапов, - а при нем весьма интересную книжечку с телефоном некой Ани.
  - Какой Ани? - Кира нахмурилась, - Володь, я мысли не читаю, так ты поподробнее.
  - Да ладно, не ерничай, - он примирительно улыбнулся. - В Большом мы взяли Ручникова на пару с Волокушиной - девицей, что ему шубы воровать помогала. А она рассказала нам, что Ручников связывался с Фоксом по телефону через некую Аню. А Аня эта работает в вагоне-ресторане. Понимаешь, что это значит? Продукты, что Черная Кошка со складов ворует, через этот вагон и сбывают! Так что все, можно звонить, узнавать адрес, на который зарегистрирован телефон, и брать Фокса!
  - Ты прямо как Чапаев, - насмешливо фыркнул Жеглов, проходя в кабинет, и устало опустился на диван. - Прежде чем туда ехать, надо бы провести оперативную проверочку. Не понимаешь? - уточнил он у нахмурившегося Шарапова.
  - А ты объясни по-человечески, вместо того, чтобы выпендриваться, - огрызнулся Володя.
  - Да я не выпендриваюсь, - покачал головой Жеглов и стащил щегольскую шляпу, - понимаешь, никакой Ани по этому адресу нет и, скорее всего, никогда не было. Это связной телефон, я с такими штуками уже встречался. Ну, сидит там какой-нибудь мелкий человек, попка, отвечает по телефону, а потом уже ему звонит Аня или Фокс.
  - Так как тогда ее искать? - немного растерянно уточнил Володя, глядя на Жеглова.
  - Не знаю, покумекать надо, - покачал головой Жеглов. Тем более что нам ее теперь позарез надо найти. Тут у него любовь с интересом - лежбище!
  - Товарищи сыщики, - подала голос до этого молчавшая Кира, - тут между прочим эксперты звонили - я к ним ходила. Так вот, по результатам криминалистической экспертизы, у нас получается вот что. Следы слюны на окурках, найденных в квартире убитой Груздевой, не принадлежат ни Груздеву, ни убитой. То же со следами зубов на шоколадке и отпечатком пальца на бутылке с вином. Короче говоря, в квартире было неизвестное третье лицо. И самое главное, по результатам баллистической экспертизы, выстрел был сделан из того самого Байярда, что мы нашли в квартире Груздева, но вот заряжен он был нестандартным патроном, поэтому и гильзу так деформировало. Так что виновность Груздева становится все более сомнительной.
  - Да ни разу, - отмахнулся Жеглов, откидываясь на спинку дивана, - мало ли кто был с Ларисой до того, как пришел Груздев.
  - Глеб, но ведь Соболевская говорила, что Фокс решил приударить за Ларисой. Что если именно он это самое "третье лицо", - горячо возразил Шарапов.
  - А в деле так и напишем? Что да если? - передразнил Жеглов, - идите вы, сыщики, по домам, - устало вздохнул он, - как там, в сказках, говорится? Утро вечера мудренее.
  
  Шарапов.
  
  Кира сосредоточенно размешивала кусочек рафинада в стакане с утренним чаем, я следил за круговоротом чаинок и кристалликов сахара.
  - Я вот что думаю, - проговорил я, вынырнув из легкой утренней сонливости, - надо бы еще раз съездить в Лосиновку, поговорить с женой Груздева и квартирной хозяйкой. И можно тебя попросить заглянуть на радио и уточнить, не было ли в этот день еще одного матча. Мы ведь время только на матч и ориентируем. Понимаешь, мне все этот патрон нестандартный покоя не дает.
  - Мне тоже, - согласно кивнула она, - ну не такой кретин этот Груздев, чтобы пистолет у себя прятать. А если уж решил убивать жену, использовать нестандартный патрон, имея коробку подходящих. Хорошо, Володь, схожу.
  
  Я возвращался на Петровку, чувствуя если не полное самодовольство, то уж точно твердую уверенность в собственной правоте.
  - Ну, рассказывай, сыщик, чего накопал? Да вижу, вижу, что хвастаться собираешься, - протянул Жеглов с дивана, на котором развалился, закинув ноги в щегольских, начищенных до блеска, сапогах на сиденье.
  Я бросил быстрый вопросительный взгляд на сидящую за столом Киру, но Глеб опередив ее, хмыкнул: - Архарова уже доложила, что была на радио и узнала, что в тот день было два матча.
  - В четыре и в семь, - подала голос Кира.
  - Ага, - кивнул я и сел на диван, так что Жеглову пришлось подобрать свои копыта. - Я поговорил с женой Груздева и квартирной хозяйкой и узнал, что двадцать первого, в следующий после убийства день, к ним в одиннадцать часов приходил слесарь, сказал, что проверяет трубы отопления. Пробыл у них минут двадцать и ушел. Желтовская описывает его как высокого, темноволосого, подбородок с ямочкой, под плащом военная форма. В хозконторе поселка мне сказали, что слесарей с такими приметами у них нет. А тут еще и время матча. Ну, помнишь, сосед Липатников время не знал, и мы по матчу ориентировались. Так если это было не в семь, а в четыре, то все сходится! Груздева надо выпускать!
  Я откинулся на спинку дивана крайне собой довольный, бросил взгляд на Киру и уже торжествующе взглянул на Жеглова.
  - Ну-ну, - хмыкнул Жеглов, - тебе, Шарапов, не в следователи, тебе в адвокаты надо - вон какую теорию развел.
  - Глеб, ты же сам видишь, что Груздев не виновен, - упрямо проговорил я.
  - Насчет матча это для нас не особо важно. Это разве что подмывает показания соседа. Теперь по жене и квартирной хозяйке. Ну, допустим, Желтовская под присягой подтвердит свои показания. Так она тебе все под той же присягой расскажет, о чем отец Варлаам с Гришкой-самозванцем на литовской границе говорили, лишь бы мужа своего выгородить. Квартирную хозяйку тоже можно подкупить или запугать. Это для следствия не свидетели!
  - А кто тогда свидетели? - мрачно уточнила Кира из-за стола.
  - Фокс! - жестко отрезал Глеб, рывком подскакивая с дивана и проходя к окну, - вот единственный и неповторимый свидетель.
  - Глеб, но ведь Груздев не виновен! - возразил я, не понимая жегловского упрямства, - ему в тюрьме каждый день за десять лет идет!
  - Отставить сопли, лейтенант! - рявкнул Жеглов, - здесь МУР, а не институт благородных девиц! Груздев сидит и будет сидеть, хотя бы потому, что если мы его выпустим, Фокс этот поймет, что подозрения с Груздева сняты и затихарится. Будет сидеть, я сказал! - и отвернулся снова к окну.
  Я смотрел на напряженную спину Жеглова, на Киру, которая растерянно покусывала нижнюю губу. Я был отучен спорить со старшими по званию давно и прочно, но сейчас мне очень хотелось возразить, что Жеглов - это еще не весь МУР.
  - Володь, Жеглов прав, - подала вдруг голос Кира, - Груздев, конечно, не виновен, но и отпустить мы его не можем. Этот Фокс, похоже, мальчик серьезный, и сразу сообразит, почему мы Груздева отпустили.
  Я чуть поджал губы, чувствуя неприятный холодок под ребрами. Кира, на поддержку которой я надеялся, переметнулась на сторону Жеглова. И как нарочно вспомнилось мне, как мы сидели на кухне. И я в пьяном полусне видел, как смотрит на него Кира - восхищенно.
  - Хорошо, - глядя на плакат на стене, призывавший беречь оружие от рук врага, проскрипел я, - есть, товарищ капитан. Есть отставить сопли. Разрешите поговорить с подполковником Панковым?
  - Ну, вот откуда ты такой взялся?! - без тени прежней злости проговорил Жеглов, оборачиваясь ко мне, и я увидел, что его глаза смеются.
  
  Кира.
  
  Волокушина - красивая, полнотелая женщина с породистым, хотя и опухшим от слез лицом, сработала весьма театрально. Она натурально рыдала в трубку и, судя по напряженным лицам Жеглова и Шарапова, которым от сержанта отдела связи достались наушники, Фокс ей тоже верил. Телефон определили почти мгновенно - автомат у Сретенских ворот, куда и метнулся со станции Пасюк. Метнулся безрезультатно.
  - Ничего! - зло проговорил Жеглов, покусывая папиросу, - этот гад ползучий от меня никуда не денется! Завтра в девятнадцать пятьдесят всем быть у ресторана Астория!
  
  Шарапов крутился перед зеркалом, разглядывая перешитый из форменного кителя пиджак. И когда только успел? На вкус Киры в кителе Шарапов бы выглядел представительнее, но пиджак ему явно нравился, и она не стала портить Володьке настроение.
  - Ох, Шарапов, лучше б ты в гимнастерке пошел, - проговорил она ехидно, вытягиваясь на диване и закидывая руки за голову.
  - В смысле? - Шарапов обернулся, и в его взгляде явно читалась растерянность, - тебе не нравится?
  - Большего всего мне нравится без одежды, - протянула Кира, лукаво щурясь, - но в этом костюме, боюсь, уведут тебя какие-нибудь бабы. Как цыгане коня. Надо бы тебя стреножить, - задумчиво добавила она.
  - Ах, стреножить? - со смехом уточнил Шарапов, одним движением отправляя пиджак на спинку стула. - Это чтобы, когда тебя какой-нибудь полковник увести решит, я не помешал?
  - И не мечтай, - мурлыкнула Кира, обвивая руками его шею и скользя губами по щеке, - ты от меня теперь так просто не избавишься.
  
  Приподнявшись на локте, он скользил кончиками пальцев по ее плечу, груди, и Кира подняла глаза, ловя взгляд его блестящих в темноте глаз.
  - Кир, пойдем в ЗАГС? - тихо проговорил Шарапов.
  В ЗАГС... Кира на мгновение прикрыла глаза, пытаясь понять, что чувствует. Нет, прежнего страха испортить чужую жизнь уже нет. Потому что это уже ее жизнь! Это ее мужчина! И она хочет просыпаться и засыпать рядом с ним. Хочет жить, сколько будет отмерено. Хочет растить детей...
  - Пойдем, - тихо отозвалась Кира, снова поднимая взгляд на Шарапова, - пойдем, Володь. Только давай уже разберемся с Фоксом и Груздевым.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 20. Пунш "лимонный" и погоня со стрельбой
  
  Шарапов.
  
  Кира сидела на высоком вертящемся, словно сиденья у пулеметной турели, табурете, и я невольно залюбовался ее изящным изгибом спины, затянутым в темно-зеленую ткань, тонкими запястьями, выглядывающими из узких рукавов платья, светло-рыжими уложенными в кудри волосами. И совершенно некстати вспомнил, как она шипела и тихо материлась, когда девочки из наружного наблюдения накручивали ее волосы на металлические щипцы.
  - Ты чего так смотришь? - она удивленно вскинула брови, поворачиваясь ко мне на этом "турельном" сидении.
  - Любуюсь, - совершенно честно ответил я, - и жалею, что на две наши засаленные сотни я могу тебя разве что кофе угостить.
  Кира обнажила жемчужно блеснувшие зубы в улыбке, собираясь что-то ответить, но тут, стуча каблучками, появилась буфетчица.
  - Добрый вечер, добро пожаловать, - с приветливой улыбкой проговорила она, - что будете пить? Коньяк, вино, водка, коктейль, пунш.
  У нее были светленькие, выщипанные в нитку брови, волосы, уложенные в крендельки, стягивала тонкая сеточка с мушками.
  - Добрый вечер, - я ответил на ее улыбку, - вы нам, пожалуйста, кофе налейте, и меню дайте.
  - Меню в обеденном зале, а у нас карточка, - гораздо менее дружелюбно сообщила она, - может быть, возьмете коктейль для своей дамы?
  - Как вы можете предлагать даме коктейль? Только чистый спирт, - промурлыкала Кира, чем ввела буфетчицу в легкое замешательство. - Кофе нам принесите, пожалуйста, - добавила она, явно сдерживая смех.
  - Ты что, пьешь спирт?! - уточнил я, когда разобиженная буфетчица уплыла варить нам кофе.
  - Нет, - фыркнула Кира и добавила тихо, - я пью вино и виски, которого тут еще долго не будет. А про спирт, это из Мастера и Маргариты Булгакова. Когда опубликуют, почитай обязательно, я эту книгу очень люблю.
  - Ты только не пугай буфетчицу своими цитатами, - шепнул я и, не удержавшись, мягко провел кончиками пальцев по ее щеке, поправляя за ухо выбившуюся их прически кудряшку.
  Народу в зале постепенно становилось все больше. Я заметил за одним из столов Жеглова, а рядом с ним Соловьева! Этот-то что здесь забыл? А потом сообразил, что Фокса тот видел прямо в лицо. Глеб словно почувствовал мой взгляд - чуть обернулся, подмигнул, мол, пусть хоть так делу поможет.
  - Вот ваш кофе, и ваша карточка, - я перевел взгляд на буфетчицу. Кира приняла из ее рук маленькую фарфоровую чашечку с кофе, вторую подставила мне, а я забрал протянутую карточку, но краем глаза посматривал в зал.
  - Что-то еще будете заказывать? - поинтересовалась буфетчица. Я снова на нее взглянул - лицо у нее было вытянутое и постное, без следа прежней приветливости.
  - Конечно, - с непривычными томными нотками проговорила Кира. Потянулась ко мне, скользнув ладонью по плечу, отчего от груди к низу живота пробежала горячая волна, и одновременно заглядывая в карточку. - Пожалуйста, м... пунш "лимонный". Или хочешь шампань-коблер, Володенька? - промурлыкала она мне в ухо.
  - Пунш вполне подойдет, - наверно, слишком поспешно подтвердил я, едва не присвистнув от цены неведомого шампань-коблер. И когда буфетчица снова уплыла, растерянно уточнил у Киры: - ты чего это?
  - Я соблюдаю легенду, - с усмешкой сообщила она, - мы ведь не два пионера, которые пришли в кино на утренний сеанс.
  Вместо ответа я пригубил кофе. Не говорить же ей, в самом деле, что ее соблюдение легенды очень отвлекает меня от наблюдения за залом.
  Народу становилось все больше, все громче и веселее взвизгивал джаз. Я пил сладковатый пунш и старался не вдыхать ароматы блюд, что проносили мимо меня с кухни. Мясо, рыба, замысловатые гарниры. Особенно мне понравился сочный кусок баранины на косточке. Но приходилось терпеть - мы ведь с Кирой до этого якобы плотно поужинали в другом ресторане, а сюда так, кофе попить заглянули.
  Люди все приходили - офицеры с женщинами, причем некоторые из этих офицеров к моему тайному раздражению, поглядывали на грациозно восседавшую на табурете Киру, какие-то хорошо одетые граждане, и граждане неприятные и нервные, очень похожие на спекулянтов. Жеглов тоже смотрел на зал, уперев подбородок в кулак, и, судя по его глазам, явно мечтал проверить у всех этих граждан документы. Когда я уже почти уверился, что сидим мы здесь зря, и Фокс сегодня сюда так и не явится, мимо меня прошел высокий мужчина в форме без погон и остановился в паре шагов, оглядывая зал. Я видел его породистый профиль и, главное, видел Орден Отечественной войны.
  - Это он, - прошептал я, нарочно опустив голову так, чтобы, даже случайно обернувшись, Фокс меня не заметил.
  
  Кира
  
   Шарапов склонил голову, одновременно напрягаясь, словно сжатая пружина. Кира улыбнулась, мол, поняла, и повернулась к Володьке, чтобы прикрыть его от взгляда Фокса. Позади простучали колеса тележки, и к ним подкатилась буфетчица.
  - Добрый вечер, Евгений Петрович, - проговорила она приветливо и добавила, уже обращаясь к ним с Шараповым, - что-нибудь желаете? Шоколад, папиросы, печенье, пирожные?
  - Спасибо, девушка, не нужно, - с улыбкой отозвалась Кира, чуть оборачиваясь к ней.
  - Может быть, возьмете Мускат? Его в буфете нет, - не унималась девушка.
  - Девушка, вы мешаете нам говорить. Мы не будем ничего брать, - добавив в голос льда, отозвалась Кира, замечая, как Шарапов нервно комкает в руке салфетку. Фокс тем временем неторопливо прошел в зал. Кира заметила, что Жеглов тоже взял со стола салфетку, аккуратно и тщательно вытер ею рот, что значило "общая готовность". А вот Петюню Соловьева откровенно перекосило от ярости и какого-то животного ужаса - он побелел и что-то затараторил, обращаясь к Жеглову и пялясь прямо на Фокса широко распахнутыми глазами.
  - У нас сегодня очень вкусное печенье Птифур, - не унималась буфетчица, обращаясь уже к Шарапову, который соскочил с табурета и замер в проходе к залу.
  - Да катись ты отсюда со своей тележкой! - нервно и зло прошипел он.
  - Фу, какой вы невоспитанный! - искренне обиделась буфетчица, - такой молодой, еще и офицер, наверное, - и, наконец-то, покатила тележку обратно в зал.
  Вот только Фокс ее возмущение услышал - быстро обернулся, скользнув взглядом по их лицам, и Кира поняла - Шарапова он срисовал.
  - Марианна! - не терпящим возражений тоном, окликнул он буфетчицу с тележкой, и, когда та подошла, цепко сжал ее руку. - Потанцуем?
  - Вы что, Евгений Петрович, нам нельзя! - искренне попыталась сопротивляться буфетчица, однако Фокс выволок ее в середину зала, крепко сжав руку и талию, и закружил, не попадая в такт. Взгляд его метался от стола к столу, взгляд загнанного в угол волка, который готов рвать глотки до последнего.
  - Шарапов! - Кира, не думая о морали и чувствах посетителей ресторана, задрала до бедра подол, выхватывая прочно закрепленный выше колена ТТ. На мгновение раньше Фокс вдруг поднял над собой Марианну, та задела ногой телегу, и она со стуком и звоном, под визги буфетчицы и других женщин, покатилась по залу. Вскочили со своих мест Жеглов и Тараскин, рванулся вперед Шарапов, а Фокс, прикрываясь Марианной, быстро пятился назад, к витрине. В паре шагов от нее бандит развернулся, уперся головой в живот женщины и, словно тараном, вышиб ею стекло. Грохнули на асфальт осколки, пронзительно завизжала рядом какая-то баба. Кира видела, как Шарапов сиганул следом за Фоксом, увлекая за собой острые, словно, кинжалы, остатки витрины, но притормаживать времени не было - она долетела до подоконника, толкнулась от пола, едва не запутавшись в подоле, вспрыгнула на подоконника и оттуда махнула вниз.
  Под ногами хрустнуло битое стекло. Кира качнулась, пытаясь удержать равновесие и не грохнуться на острое крошево, как вдруг сзади за локоть ее поймала горячая ладонь Жеглова.
  - В студебеккер запрыгнул! Глеб, он же уйдет! - кричал Шарапов, одной рукой пытаясь стереть с лица кровь.
  - Милиция! - надрывалась какая-то баба в зале.
  - Милиция уже здесь, в скорую звони! - рявкнула Кира, бросив взгляд на бездыханное тело Марианны, лежащей среди осколков витрины. Рядом зарычал моторами Фердинанд - Коля уже волок чуть пошатывающегося залитого кровью Шарапова внутрь, ее одним движением втащил в салон Жеглов.
  Фердинанд мотало и подкидывало, словно это не машина была, а норовистый жеребец. Тараскин прямо на ходу сиганул из кабины возле Метрополя и, тяжело припадая на одну ногу, похромал к посту ОРУДа. Шарапов все порывался вскочить с сиденья, размахивая пистолетом.
  - Да уймись же ты! - прикрикнула на него Кира, торопливо принимая из чьих-то рук бинты. Крови было столько, что первый пук марли ушел на то, чтобы ее стереть. Глаза, к счастью, стекло не задело, но правую щеку и лоб располосовало знатно. Кира скользнула пальцами по липким от крови волосам, проверяя, нет ли там осколков, и принялась спешно бинтовать.
  Фердинанд ревел мотором, сверкал фарами и беспрерывно выл клаксоном, Пасюк матерился сквозь зубы, Жеглов судорожно дергал как назло заклинивший поводок сирены. Из переулка навстречу им выкатила эмка. Копырин вдавил тормоз и клаксон, но эмка и не думала уступать дорогу, видимо страстно желая задержать автонарушителя.
  - Кретины! - рыкнул Жеглов, - Копырин, двигай их!
  - Ох, влетит нам за это Глеб, - пробормотал водитель и прибавил газу. Кира успела разглядеть смятый блестящий бок машины, перекошенную рожу офицера, который все еще тряс пистолетом. Фердинанд рванулся дальше по набережной, следом за быстроходным студером. Кира заметила, как из ОРУДовского стакана на съезде с Москворецкого моста выскочил милиционер и, размахивая полосатой палкой, кинулся на перерез несущемуся по набережной студеру. На секунду он исчез из виду, а потом свет фар Фердинанда выхватил из темноты безжизненное тело в темной шинели.
  Сквозь истошный вой двигателя то и дело пробивался грохот выстрелов.
  - Уйдет, Глеб Георгиевич, уйдет, паскуда! - сокрушался Копырин, кажется, одним своим упорством выжимая из Фердинанда весь его ресурс, однако студер упрямо уходил в отрыв.
  Жеглов ругнулся и рукояткой парабеллума двинул по стеклу, высаживая его.
  - Архарова, а ну-ка держи меня за ноги! - велел он, уже наполовину высовываясь из окна.
  - Как? - растерялась Кира, послушно перепрыгивая на сиденье к Глебу.
  - Со всей страстью! - рявкнул тот, оборачиваясь и бешено блестя глазами. Кира навалилась на него всем весом, стараясь не дергаться каждый раз, когда почти над ухом грохал выстрел. Радостный крик Жеглова и визг шин по асфальту, возвестили о том, что пули таки достигли цели. Копырин крутанул руль так, что они едва не полетели на противоположную сторону салона и затормозил. Кира на негнущихся ногах спустилась по ступенькам. Бандитский студер, пробив железные ограждения, хлебая воду бортами и кабиной, но глубже не погружался - Москва-река здесь была мелкой. На набережной собирались поздние прохожие, подъехала машина с Петровки, ОРУДовский мотоцикл, подкатила, завывая, скорая
  - Шофера вытащить и дактилоскопировать! - велел Жеглов подкатившим к пробитой ограде милиционерам. Фокса - с разбитой мордой, мокрого, расхристанного, но удивительно спокойного, выволокли на набережную, тут же заломив руки за спиной. Жеглов подошел к нему и несильно, скорее желая унизить, пнул под зад, велев: - Уводите!
  - Погодите! - Шарапов твердым, каким-то чеканным шагом подошел к Фоксу и рванул у него с груди серебряно поблескивающую многолучевую звездочку. - Люди за этот орден свою кровь проливали, а ты чужую, гад! - глухим от сдерживаемой ярости голосом проговорил он.
  
  Вода, розовая от шараповской крови, стекала в желтоватую раковину. В крови были руки, рукава платья, ткань на груди и подоле. Платье, наверно, можно было спасти, залив перекисью, но Кира не была уверена, что она не разъест и краску. Она плеснула себе в лицо ледяной водой, отметив, как потряхивает руки, наклонилась, ловя губами ледяную струйку, и глянула в щербатое зеркало над раковиной. Ну и рожа.. Глаза, как будто с пол лица, блестят яростно и чуть безумно, губы сжаты в тоненькую ниточку, кудряшки, старательно накрученные девчонками из наружки растрепались и спутались, создав на голове подобие мочалки. Ведьма, как есть ведьма.
  - Ну и видок, - оценил Жеглов, когда она появилась в кабинете. Шарапова еще не было - видимо допрашивал Фокса. - Шла бы ты домой, Архарова, а то тебя только в музей выставлять с табличкой "фурия революции".
  - Ну, спасибо, - ядовито отозвалась Кира, чуть прищурившись, - какие будут указания, товарищ капитан?
  - Домой идти, товарищ лейтенант, - в тон ей отозвался Жеглов и добавил чуть мягче, - с Фоксом мы как-нибудь без тебя справимся. Да не бойся ты, не украду я твоего Шарапова.
  - Ладно, - сдалась Кира, мысленно радуясь, что время уже позднее и ей не придется напугать до икоты каких-нибудь поздних прохожих своим заляпанным кровью нарядом.
  
  С утра, проснувшись от холода в непротопленной комнате, Кира обнаружила, что, во-первых, она проспала, а во-вторых, постель рядом пуста. То ли Шарапов не ночевал дома, то ли убежал так рано, что она и не проснулась. Нет, все-таки ночевал - в комнате на столе ее ждал остывший сладкий чай и два куска хлеба, от души обсыпанные сахаром. Завтрак скудный, но хоть посуду мыть не надо. Вот только почему он ее не разбудил? Чуя неладное, Кира едва ли не бегом рванула на Петровку. В кабинете уже было накурено, хоть топор вешай. К запаху Норда, который курили Жеглов и Шарапов, примешивался запах крепкого трубочного табака. Значит, был здесь еще недавно и прокурорский следователь Панков. Володька, непривычно небритый, с располосованной физиономией и повязкой на голове и кисти сидел за столом, Глеб, непривычно тревожный и даже мрачный умостился на край столешницы. Перед ними лежал длинный ящик со множеством карточек.
  
  Шарапов.
  
  Кира смотрела на нас вопросительно и, похоже, если не понимала, то догадывалась о том, что мы затеяли. Жеглов деловито пихнул карточки с множеством Аней обратно в ящик, как-то досадливо крякнул и, явно избегая вопросительного взгляда Киры, выскользнул из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. Я понял, что объясняться мне придется самому.
  - И? - Кира смотрела на меня выжидающе, раздувая ноздри, словно нервная породистая лошадь, и под этим пытливым взглядом я почувствовал себя пацаном у доски.
  - Я буду внедряться в банду, к Черной кошке, - выдохнул я, словно нырнул с илистого берега в ледяной Днепр.
  - Как Векшин? - уточнила Кира тихо, но я увидел, как заиграли желваки на ее мигом заалевших щеках, - Жеглов придумал, да?
  - Нет, я сам! - я мотнул головой, вспомнив серое от тревоги лицо Глеба, когда я выложил все это сначала ему, а потом и Панкову. Кира сжала и разжала кулаки, как-то за секунду сгорбившись, постарев. Она больше не смотрела на меня - куда-то мимо, жадно втягивала воздух.
  - Кир! - я шагнул к ней, надеясь как-то убедить, объяснить, но она до боли впилась в мои плечи и тихо выдохнула: "Не пущу!"
  - Ну, ты чего? - растерялся я, осторожно привлекая ее к себе, скользя ладонью по волосам и спине, - Кирюш, ты чего? Ты ведь сама знаешь, что больше некому. Ничего со мной не случится.
  - Не пущу, - глухо повторила она, утыкаясь в мою грудь, стискивая грязно-зеленую ткань в маленьких кулачках, - я тебя не пущу, ты понял?!
  - Кир... - я пытался придумать хоть что-то, что сможет ее убедить, как вдруг она расплакалась - тихо, жалко, почти беззвучно, только сотрясались худые плечи под моими ладонями. - Ну что ты, рыжик, счастье мое, ну, что ты? Я вернусь. Я обязательно вернусь, ничего со мной не случится, - шептал я, путаясь пальцами в ее мягких волосах и чувствуя, как медленно намокает моя гимнастерка.
  - Обещаешь? - хрипло выдохнула она, глядя на меня покрасневшими, от слез кажущимися бирюзовыми, глазами, - обещаешь?!
  - Обещаю, - твердо проговорил я, сейчас остро чувствуя, что не могу, не имею права ее обмануть, - обещаю, - повторил я и, наклонившись, прижался губами к горячим соленым губам.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 21. Бог из машины
  
  Кира.
  
  Трель телефона, резкая и пронзительная, словно выдернула ее из анабиоза. Кира дернулась, едва не рухнув со скрипучего венского стула, на котором когда-то сидел Векшин. Опять Векшин... Словно проклятие или пророчество.
  - Слушаю! - Жеглов ожидаемо опередил ее. - Да, слушаю тебя, Володя! - выдохнул он в трубку, замер. Кира не могла разобрать слова, слышала только эхо в трубке, едва уловимые нотки голоса и чувствовала, как сжимается все внутри в тугую пружину. - А, говорить не можешь, хвост за тобой? - быстро уточнил Жеглов и снова замер, слушая. - Так, они тебе назначили встречу, - он нервно глянул на часы, - между... в восемь тридцать!? Так, ты же очень резвись, по месту сориентируй. Подожди... Электричка? Метро? До конца...Сокольники?!
  Он повесил трубку, молчал, глядя почему-то только на нее, хотя в кабинете были и Пасюк, и Ушивин. Кира чувствовала их взгляды.
  - В восемь тридцать, у хлебо-булочного склада, - проговорил Жеглов, не отводя тяжелого взгляда орехово-карих глаз.
  
  Грузовик с надписью "Хлеб" на борту тихо фырчал мотором. Кира видела знакомую, непривычно ссутуленную фигуру Шарапова. Он подошел к грузовику, заговорил с кем-то стоящим в тени, так что лицо и фигуры было не разобрать, как вдруг с другой стороны, тоже из темноты, к нему скользнула вторая фигура - сгорбленная, держащая в руке пистолет.
  - Сидеть! - рявкнул Жеглов ей в самое ухо и вдавил в кожаное сиденье эмки, положив широкую ладонь на плечо. Кира дернулась, словно муха в паутине. Фигура подошла к Шарапову, ткнула в его спину дуло, и Володька послушно и медленно, словно во сне, побрел к грузовику, тяжело взгромоздился в кузов, за ним взобралась фигура с пистолетом, хлопнули двери, и "Хлеб" тронулся от склада, стремительно набирая скорость. Их эмка ползла следом. Жеглов щурился, хотя в кабине и так было темно. Впереди показались алые огни железнодорожного переезда. Кира видела, как "Хлеб" замер у шлагбаума, как желто горят фары приближающегося локомотива, как вдруг грузовик истошно взвыл мотором и, пробив деревянное ограждение, перед самым поездом перекатил через рельсы. Их эмка уже бессмысленно дернула вперед, взвизгнула шинами перед проносящимися мимо вагонами товарняка. Пасюк и Ушивин высыпали из машины, рванулись к переезду.
  - Глеб, надо же что-то делать! Ведь он же уходит, уходит! - в отчаянье кричал Ушивин.
  - Да-да, - механически повторил Жеглов, разглядывая сухую землю, усыпанную щепками пробитого шлагбаума, под ногами.
  - Глеб Георгиевич, тут рядом будка, позвонить надо, тревогу объявить, - басил Пасюк.
  - Да-да, позвони, - кивнул Жеглов, шаря по карманам в поисках портсигара.
  - Мразь... - прошелестела Кира, почти не слыша своего голоса за стуком вагонных колес. Пасюк и Ушивин замерли, будто бы услышав ее слова, уставились во все глаза.
  - Мразь, - повторила она, медленно, очень медленно обходя эмку и идя к Жеглову, который так и не поднял головы, - мразь, сука, волкодав! Ты его как Векшина! Потому что тебе плевать! Потому что ты через людей как через грязь перешагиваешь! Ты через всех перешагнешь! И через него! Чтобы дело сделать! - и она, рванувшись, вцепилась в жесткие кожаные отвороты на плаще Жеглова, в эту секунду желая удушить, выцарапать злые огненные глаза, причинить всю ту боль, что испытали до этого другие, все - сестренки Векшина и его мать, Груздев, Желтовская, она, Шарапов, и сотни неведомых других, смятых машиной безжалостного правосудия.
  - Да! - вдруг резко и зло выдохнул Жеглов, - да! Перешагну! Через тебя, через него, через них! Потому что каждый раз через себя перешагиваю! Каждый день, каждый час! Свою жизнь ставлю против ножа, пули, чтобы твои дети жили в сытости, в мире! Свою! - и с силой одернул ее руки, сжимавшие ворот плаща.
  Оглушенная этим криком, стуком колес, Кира отлетела назад и села прямо на пыльную землю.
  - Салымбеков, - тихо проговорил Жеглов, уже не глядя на нее и обращаясь к шоферу, - отвези ее домой, к чертовой матери, чтоб больше глаза мои ее не видали!
  
  Вся комната была наполнена серым тусклым светом. Нет, это не фонари за окном... Кира тяжело поднялась из-за стола, провела рукой по лицу, прошла к окну. На улице крупными белыми хлопьями валил снег. Он падал, блестя в электрическом желтом свете, на серую сухую землю, укрывал ее и город теплым белым пуховым платком. Дыхание вырвалось из груди то ли стоном, то ли всхлипом. Кира вскинула голову, зажимая себе рот рукой, чтобы соседи не слышали, и беззвучно завыла, застонала, вцепляясь пальцами в холодную спинку стула.
  Обернулась в поисках кувшина с водой, как вдруг взгляд упал на светлую бумажку возле двери. Шаткой походкой она прошла до двери, нагнулась, поднимая плотную бумагу, глянцевую с одной стороны, и перевернула ее. Мягкое, почти детское лицо, пухлые губы, легкие прядки, и очень серьезные глаза. Варя Синичкина смотрела не на нее - куда-то мимо, задумчиво и чуть печально. Где-то она уже видела эту фотографию. В полупустой комнате. В квартире Калмыкова - Рыжего. Холод продрал от затылка до позвоночника. Она перевернула карточку, вчитываясь на нацарапанные карандашом слова. "21.08.2004. Юго-Западная". Исторический жмур. Скелет в истлевшей милицейской форме. Младший сержант. Варя?!
  Она вылетела на улицу и запоздало сообразила, что в такое время не то что обычные граждане - такси не ездят. Куда бежать? На Петровку? Будто у Жеглова сейчас дел мало. В мареве снежной пелены тускло сверкнули фары. Кира, отчаянно выставив вперед удостоверение, шагнула прямо на дорогу.
  Черная эмка затормозила, отчаянно воя клаксоном, ткнула бампером в ее ноги, едва не уронив в мокрый снег.
  - Сдурели?! - еще довольно молодой офицер с тускло блестящей звездой Героя, выбрался из машины, - девушка, вы чего творите?!
  - Товарищ... - Кира быстро глянула на его погоны и едва не присвистнула, увидев большую звезду посредине. В таком звании и сам за рулем?! Ох, как бы ей за такую выходку не пришлось на Магадан полюбоваться из подвалов самого высокого здания Москвы. - Товарищ -генерал-майор, я конфискую ваш автомобиль из государственных нужд.
  - Девушка, - он даже не посмотрел на удостоверение, которые Кира все еще держала на вытянутой руке, - вы с ума сошли?
  - Я лейтенант милиции! - Кира хотела добавить голосу жесткости, а он вместо этого дал петуха. У генерала были внимательные темно-карие глаза, очень светлые, казавшиеся белыми, волосы и уродливый широкий шрам через половину лица. Мужчина смотрел на нее удивленно, выжидающе, и Кира вдруг с отчаяньем подумала, что, может быть, он случайно посланный небом или удачей непрошенный союзник. - Послушайте, - быстро заговорила она, - послушайте, это вопрос жизни и смерти. Там может быть сейчас человек, девушка молодая погибает. Пожалуйста, мне очень надо!
  На длинном худом породистом лице генерала на мгновение заиграли желваки. Потом он коротко и быстро кивнул: - Давайте в машину. Куда ехать?
  В эмке жарко работала печка. Дворники скребли по лобовому стеклу, с трудом справляясь с крупными хлопьями. Они вырулили на Якиманку, проехали мимо Калужской площади, что сейчас еще звалась Октябрьской. Кира смотрела в окно, узнавая и не узнавая Ленинский проспект. Вот здесь будет аптека, вот здесь корчма Тарас Бульба, здесь - рвущийся в небо памятник Гагарину, нелепая коробка гостиницы Спутник, универмаг...
  Эмка съехала с асфальтовой дороги, затряслась на ухабах. Молчаливый офицер все больше хмурился, но пока не спрашивал, за каким лешим они вообще полезли по проселочной дороге, которую развезло от мокрого снега. Эмка тяжело тащилась по грязи, а потом вдруг совсем сбавила скорость и, тяжело урча мотором, забуксовала. Офицер надавил на газ раз, другой, и откинулся на сиденье.
  - Все, - сообщил он, - застряли, - и покосился на Киру своими карими, в светлых, словно опаленных огнем ресницах, глазами. - Дальше пешком.
  Кира механически кивнула. Он даже ничего не спросил. Просто взял и поверил ей, выскочившей на дорогу, посадил в свою машину, повез, куда она сказала, и теперь, кажется, был готов идти дальше. За ней! За совершенно чужой девицей! Чтобы спасти такую же чужую неведомую девицу.
  - Как вас зовут? - тихо спросила она.
  - Иван, - он чуть удивился, уголки губ неуверенно скользнули вверх.
  - Давайте попробуем толкнуть, Иван? - предложила Кира, отвечая на его улыбку.
  Эмка ревела и раскачивалась. Офицер Иван, что было сил, не жалея кителя со множеством медалей и звездой Героя, налегал, толкая машину вперед. Кира поставила машину на ручник, тихонько выскользнула через пассажирскую дверь, обошла сбоку и с силой, но сдерживая удар, долбанула рукояткой ТТшки по затылку мужчины. Тот беззвучно осел в снежную грязь.
  - Нечего тебе там делать, Иван, - пропыхтела Кира, с трудом вволакивая бесчувственное тело на заднее сиденье. Приоткрыла окно, чтобы он не задохнулся, но и не заглушила двигатель, чтобы не закоченел. В карманах генерала были документы - паспорт и удостоверение. Из паспорта вдруг выпала на сиденье маленькая фотокарточка - юная и красивая девушка с круглым мягким лицом и огромными глубокими глазами и чуть тронутыми улыбкой губками, и серьезный, такой же молодой мужчина в красноармейской форме времен, наверное, Гражданской. "От Любы и Алексея на долгую память" - было написано на обратной стороне красивым и ровным почерком. Кира не стала открывать паспорт и удостоверение. Аккуратно убрала фотокарточку.
  - Тем более нечего, - пробормотала она, пряча документы в карман его шинели.
  
  Выпавший снег надежно скрыл следы, даже если они здесь и были. Кира шла едва ли не на одной интуиции, воображением ставя на своем пути то желто-зеленый заборчик, то газон с клумбой, то длинную пятиэтажку, то детскую площадку. Вскоре впереди показались крыши небольшого дачного поселка. Кира покрепче сжала пистолет замерзшей рукой и пошла осторожнее, внимательно скользя взглядом по темным окнам домов. Ее внимание привлекла нараспашку открытая калитка и чуть приоткрытая дверь. Ступеньки предательски поскрипывали под ногами. Кира перехватила пистолет двумя руками, толкнула бедром дверь, скользнула в полутьму прихожей. Пусто. Тихо и пусто, хотя... Кира прошла через прихожую, оставляя на коврике грязные мокрые следы, и почти сразу заметила уходящую вниз довольно крутую лестницу, нижние ступеньки которой были чуть подсвечены тусклым электрическим светом.
  Стены подвала терялись в темноте - слабого света лампочки, болтающейся на голом проводе под потолком, не хватало, чтобы высветить их. Прямо под лампочкой на стуле сидела Варя. Очень бледная, рот замотан какой-то тряпкой, руки связаны за спиной. Кира рванулась вперед, Варя протестующее замычала, из темноты шагнул Рыжий. Он был удивительно похож на себя, каким был в том, ее времени - длинное лицо, нос с горбинкой, безумные навыкате карие глаза.
  - Долго добиралась, - сообщил он, и прежде чем Кира успела надавить спусковой крючок, вскинул руку, в которой была зажата РГ-42. - Выстрелишь, и ей конец.
  - Я выстрелю, и тебя не будет, - резонно заметила Кира.
  - Дура! - Рыжий истерично расхохотался. - Не будет меня, не будет и тебя. Здесь. Ты еще не поняла, что это петля? Он ведь тебя нравится, да? Тот мент, у которого ты живешь. Не будет меня, не будет тебя здесь, не будет и его. Давай, стреляй!
  - Нафига тебе это, Рыжий? - поинтересовалась Кира. Забалтывать его можно до бесконечности. Подмоги не будет, значит надо выбирать. Стрелять, разорвать кольцо, вернуться и потерять Шарапова навсегда. Не стрелять... - Чего ты хочешь?
  - Не знаешь, да? - протянул он довольно, - не знаешь, как ты... твоя бабка, сука старая, моего отца засадила. А ему тогда уже 50 было. У него сердце. Он до суда не дотянул. Не знаешь. А я знаю, а ее рожу с детства запомнил, я ее рожу перед глазами видел, когда мать на кухне бухала. Я, когда всех этих девок душил, ее рожу видел. А вы, тупые ментяры, даже не доперли по архивам посмотреть. Знаешь про Стрибога? Это были его капища. Дом стоит, пустырь, а сила осталась. Он все слышал. Он все сделал. Кровь за кровь! Сюда, - он с безумной улыбкой постучал себе пальцем по виску. - Суицид прекрасный выход. Не будет тебя, буду я. Она тоже жива останется. И мент твой будет счастлив. Не с тобой, правда.
  Кира сжала зубы. Милая девочка Варя. Соперница, к которой она ревновала дико, даже до сих пор. Но выстрелить... Если она выстрелит, круг разомкнется, но погибнет и Синичкина. Не так, как должна была, но погибнет. Запал горит секунды четыре. Она успеет выскочить из подвала, но не успеет отвязать Варю. Даже добежать до нее не успеет.
  - Ну! - рявкнул Рыжий.
  Суицид - прекрасный выход. Не будет ее. Но будет жить Варя, и Шарапов будет с ней счастлив.
  - Ты ее не тронешь, - твердо проговорила Кира и прижала холодное дуло к виску.
  За спиной Рыжего что-то мягко едва слышно стукнуло. Тот нервно обернулся, и этого мгновения хватило Кире, чтобы нажать на спусковой крючок. Испуганно замычала Варя. Рыжий дернулся, хватаясь не за простреленное плечо - за кисть руки, в которой держал гранату. Мелькнуло в тусклом свете лампочки под потолком бледное лицо с длинным шрамом во всю щеку.
  - Граната! - заорала Кира, рванувшись вперед. Надеясь успеть. Надеясь, что Рыжему своя шкура дороже безумной месте. И в этот момент тяжело ударила об пол граната без чеки.
  Варя сидела мраморной статуей с расширенными от ужаса глазами. Раз. Кира еще бежала вперед. Два. Рыжий рыбкой сиганул в темноту. Три. Генерал-майор Иван рванул с пола потрепанный толстый матрас и, швырнув его прямо на гранату, вместе со стулом и Варей рухнул на пол. Четыре!
  Матрас подкинуло, рвануло в воздух вата и какое-то крошево, полезли из его нутра пружины. Ударило по ушам, толкнуло назад. Кира села, судорожно зажимая уши, в которых нарастал противный писк. Перед глазами все качалось вместе с чудом уцелевшей лампочкой под потолком. И вдруг ее свет загородила высокая худая фигура. Одна рука весит безвольной плетью. В другой - ее ТТ.
  - Я все равно выиграл, - весело скалясь, проговорил Рыжий. Писк в ушах разрезал звук выстрела. Но за мгновение до этого сбоку на Рыжего налетел Иван. Промазал! Все таки промазал! Иван, бог из машины, спаситель! Только почему так больно слева? Не вздохнуть, не шевельнуться. Почему перед глазами кружит все быстрее, и мир сжимается до размеров макового зернышка. И Кира поняла угасающим сознанием - потому что он попал....
  
  Шарапов.
  Я шел по чисто вымытой темной плитке, оставляя за собой следы растаявшего снега. Шел твердо, хотя в голове нарастал гул, как тогда, когда совсем рядом с нашей траншеей рванул снаряд. Левченко. Кира... С каждым шагом идти было все труднее. Передо мной вдруг возникло лицо - еще не старое, но очень усталое, с глубокими синяками под глазами, резкими морщинами в уголках рта.
  - Вы к больной Архаровой? - строго спросила женщина-врач. Слова застряли в горле, я сумел только кивнуть.
  - Операция была очень трудной, - проговорила женщина, доставая из кармана халата пачку Дели. - Кровопотеря почти критическая - это просто чудо, что у девушки и офицера оказалась такая же группа.
  - Я... могу ее увидеть? - слова выходили из перехваченного спазмом горла с трудом.
  - Она спит, - женщина пожала плечами, - можете войти, но не долго. И наденьте халат! - словно опомнившись, велела она нетерпящим возражений тоном.
  В палате было светло. Белый, от выпавшего за ночь снега свет бил из окна, освещая заострившийся профиль и разметавшиеся по подушке светло-рыжие пряди. Я подошел ближе и почувствовал, что колени подгибаются. Опустился прямо на пол, ткнулся лбом в казенные пахнущие лекарствами простыни в сантиметре от ее безвольной почти прозрачной руки. Горло словно сдавила невидимая лапа, так, что дышать было невыносимо трудно. Не спас. Не уберег. Снова был не рядом, когда был нужен. Снова обманул.
  Рука вдруг дрогнула. Я поймал ее в свою, кажущуюся грубой неловкой клешней, ладонь, прижался губами.
  - Вы кто?! Вам что надо?!
  Я вздрогнул. Голос был незнакомый. Ее голос и одновременно чужой. Поднял голову и увидел удивленно распахнутые глаза и грозно сведенные брови.
  - Вы кто? - повторила она жестко и с явным трудом, но довольно проворно двинула рукой, освобождая ее из моих пальцев.
  - Простите, - тихо выдохнул я. Поднялся и, пошатываясь словно пьяный, под потрясенным взглядом женщины на постели, вышел из палаты.
  Снег растаял. Вместо праздничного белого покрывала улицы заполнили грязные лужи. Я шел, не разбирая дороги, хватая ртом ледяной воздух. Не уберег. Потому что женщина, что лежала там, в палате, была не Кира. Не моя Кира. Колючая и ласковая. Непонятная и родная. Чьи губы целовали меня то робко, то жадно. Чьи пальцы путались в моих волосах. С кем я хотел просыпаться рядом всю оставшуюся жизнь. С кем мы так и не пошли в ЗАГС. С кем у нас уже никогда не будет детей. Это уже не она - это чужая незнакомая Архарова. Та, чье место она заняла теплым августовским утром, словно комета, появившись в моей жизни, расчертив ее ярким всполохом. И погаснув, уйдя. Куда? Наверно, назад, в свое далекое настоящее. Недостижимое для меня будущее. Ушла навсегда. Вспомнит ли она меня? Лучше бы нет - я не хочу больше причинять ей боль. Буду ли помнить я? Всегда...
  
  
  
  
  
  
  
  Эпилог
  
  А темные восторги расставанья,
  А пепел грез и боль свиданий - нам.
  Нам не ступать по синим лунным льнам,
  Нам не хранить стыдливого молчанья.
  
  Мы шепчем всем ненужные признанья,
  От милых рук бежим к обманным снам,
  Не видим лиц и верим именам,
  Томясь в путях напрасного скитанья.
  
  Со всех сторон из мглы глядят на нас
   Зрачки чужих, всегда враждебных глаз.
  Ни светом звезд, ни солнцем не согреты,
  
  Стремим свой путь в пространствах вечной тьмы,
  В себе несем свое изгнанье мы -
  В мирах любви неверные кометы!
  
  М. Волошин "Corona astralis" 1909 г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"