- Берегите голос, - сказала мне врач, - три дня полного молчания.
Недоумевая, посмотрела я на неё.
Она пожала плечами, показала бумагу и карандаш, показала экран для смсок мобильного, кивнула на монитор компьютера...
Горло моё и прежде бастовало - доля такая у вынужденных выступать перед аудиториями - но полная отключка случилась впервые...
- Меняйте работу, - напоследок посоветовала мне лор. - Организм просто так болеть не станет, тем более так часто в конкретной области. Похоже, вы не тем заняты.
Знала бы она, насколько в точку её слова! Меня, тишайшую офисную мышь, судьба в лице начальства выставила под ослепительность софитов, под бесцеремонные телекамеры, перед множеством незнакомых людей - нанятые фирмой пиарщики решили почему-то, что именно моя физиономия вызовет максимум доверия потенциальных клиентов. Ставка на перфекционистку, да к тому же одинокую, которая ни семьёй, ни детьми не отговорится, почти оказалась верна... почти: из-за участившихся проблем с голосом начали срываться съёмки, выступления, пресс-конференции...
Вернувшись от врача, я разослала всем своим смски и мейлы, что общаться пока могу только письменно. И поймала себя на мысли, что даже и так мне сейчас тяжело. Тем более не хотелось ни телевизора, ни сёрфинга по сети, ни даже любимых книг: хотелось просто уснуть - и проснуться здоровой.
Здоровой я не проснулась - горло по-прежнему отказывалось издавать нечто внятнее удручающего сипа. Но сон... не отпускала бы. Приснилось, будто в тёплых и крепких объятиях лечу по золотому небу - а подо мной, насколько хватает глаз, океан цвета гречишного мёда. "Я твой хранитель, - шепчет мне тот, в чьих руках мне так радостно и спокойно, - на Земле меня зовут Глеб".
Позволив себе ещё немного понежиться в воспоминании об этом объятии, я всё-таки поднялась и пошла на кухню: хочется того или нет, но болеющий организм надо кормить.
Кормить его оказалось нечем - и холодильник пуст, и в шкафчике только банка с остатками растворимого кофе. Так и бывает, когда заботиться не о ком, а себя не то, что не любишь, но... никем не любима. И живёшь больше по привычке.
Оделась, пошла в магазин, который так кстати открылся недавно в цокольном этаже дома. Специально для одиноких, для лентяек и для пригвождённых к компьютеру. В общем, для меня - иные пенсионеры бодрее, и резво поутру на рынок бегают. А люди типа моего хорошо если на ночь глядя за булкой, пакетом сока и кормом для кошки выползут.
В магазине обнаружилось, что блокнот с карандашом я оставила дома. Выручил неразлучный смартфон - на экране для записей быстро набрала продавщице, что мне нужно. Показала ей.
Девушка оказалась добрая душа. Взяла мой мобильник, пошла собирать продукты. Отложив часть их на прилавок, ушла в подсобку. Вернулась не одна - за ней шёл славный, с очень добрым и чистым лицом человек.
- Я сказала Глебу, - кивнула продавщица на спутника, - что вам нездоровится, Глеб решил помочь вам сумки донести.
Недоумевая, я машинально забрала мобильник, посмотрела на неё, на него. Он тем временем по-хозяйски взял сумку, взял под локоть меня...
Я не возражала, конечно, но всё-таки не понимала. Глянула на всякий случай в сумку. Там было всё, кроме хлеба. А ведь писала, что нужен.
Ах, мамочки... словарь телефона своевольно заменил слово на имя.
Константин Петрович Белов, плечистый мужчина лет сорока, хозяин крупной фирмы по продаже авто, был нынче хмур, зол, неразговорчив - из-за дурацкой опечатки в договоре придётся ехать к заграничным партнёрам перезаключать этот самый договор. Он раздражённо постукивал пальцами по столу, глядя прямо перед собой.
Подчинённые в полной мере ощутили на себе гнев начальства, поэтому в конторе стояла мёртвая тишина. Но вот раздался осторожный стук в дверь кабинета,
Константин Петрович рявкнул:
- Да!
Дверь приоткрылась, аккуратно протиснулась монументальная Софья Григорьевна, дама в возрасте элегантности, тщательно причёсанная и несколько вычурно, на вкус шефа, одетая, - бессменная секретарша, механическим голосом произнесла:
- Константин Петрович, ваши документы готовы. Водитель Володя ждёт в машине. Экспресс отправляется через один час двадцать минут.
Белов молча взял папку, кивнул и вышел из кабинета в пустой коридор, на выходе кивнул охраннику. Водитель выскочил из машины, предупредительно открыл заднюю дверь.
До вокзала домчали быстро, Володя внёс чемодан в купе, чётко, по-военному, пожелал счастливого пути.
Константин Петрович не любил летать самолётом, предпочитал поезда - гораздо комфортнее, да и попутчики встречаются интересные - в вагонах первого класса абы кто не ездит.
Только он расположился на одном из диванчиков, как в купе вошёл седоватый господин средних лет, приветливо улыбнулся, поздоровался.
- Разрешите представиться - Подтячин Михаил Степанович, атташе русского посольства в Париже.
- Очень приятно. - Константин Петрович, приподнявшись, пожал руку вошедшему. - Белов, Константин Петрович, владелец фирмы. Покупаю и продаю авто престижных марок.
Состав тронулся.
Попутчики поговорили о том, о сём, потом Михаил Степанович открыл дипломат, достал бутылку хорошего коньяка, две рюмки и несколько упаковок нарезки. Константин Петрович понимающе улыбнулся и ответил тем же.
- Ну, за знакомство! - Михаил Степанович разлил коньяк.
- Прозит!
Выпили, закусили.
- За какой надобностью в наши палестины, Константин Петрович? Если это, конечно, не секретная миссия.
- Да какая там секретная миссия! Глупая опечатка в договоре. - Белов, досадливо морщась, коротко изложил суть проблемы.
- Бывает... - задумчиво протянул его собеседник, вновь разливая коньяк. Потом улыбнулся. - А вы знаете, Константин Петрович, иногда опечатки решают не то что судьбы людей, даже судьбы наций. Хотите, расскажу вам одну историю, произошедшую с моим дедом в далёком 1920-том году?
- С удовольствием послушаю.
- Итак... Мой дед в 1916-том году был направлен военным министерством в Японию, как военпред и причислен к императорской военной миссии в Токио, с правом открытия собственного казенного счёта в банках. Бурные революционные события 1917-го года - как вам известно, власть в России менялась дважды - привели к тому, что российские временщики сменили всю верхушку русского дипкорпуса в Японии. Например, посла Крупенского заменил поверенный в делах Дмитрий Абрикосов, а военного агента, сиречь, атташе - мой дед, генерал Подтячин. Они пробыли в "послах без государства" по семь-восемь лет. Дед уехал в Париж только в мае 1924-го года. Оба были профессионалами, только один дипломат, а другой военный. Обоим в 1917 - 1924 годах пришлось действовать на свой страх и риск, без директив из центра, да ещё распоряжаться единолично огромными валютными ресурсами в японских банках и на филиалах во Владивостоке, Сеуле, Пекине, Шанхае, Гонконге. Положение моего деда было особенно сложным - через него шли так называемые "золотые коносаменты" Колчака на закупки оружия, которое доставал атаман Семёнов. Да, следует заметить, - Михаил Степанович поднял вверх палец. - Послы и военные атташе Царского и Временного правительства большевиков не признали и выполнять их директивы отказались, кроме посла в Португалии и одного военного агента во Франции, если мне память не изменяет, некоего генерал-лейтенанта Игнатьева. В 1919-том году сложилась прелюбопытнейшая ситуация - в Москве сидели большевики, а за рубежом - "белые" послы с огромными деньгами. Адмирал Колчак в то время разослал директивы по всем российским загранпредставительствам с требованием перевести валюту с казенных на личные счета. Мой дед выполнил это распоряжение и никогда не потратил и копейки из доверенных ему денег в личных интересах. Хотя не все оказались бессеребренниками - так, некий Артур Рафалович, хапнул около двадцати трёх тысяч долларов, а финансовый уполномоченный барона Врангеля в Лондоне - около шестисот тысяч фунтов. Ну, да речь не об этом. - Михаил Степанович опять наполнил рюмки. - Выпьем за то, чтобы на Руси не переводились честные люди.
Выпили.
Подтячин задумчиво пожевал лимон и продолжил:
- Многие в Японии, особенно военщина, точили зубы на "золото послов", и конечно, особо старалась советская разведка. Но речь, опять-таки, не об этом. 4 января 1920 года Колчак, ввиду падения его правительства, передал все полномочия атаману Семёнову. Но Семёнов, как вы наверняка знаете, свою отступающую в Китай армию бросил, улетел из Читы на аэроплане в США, но в мае 1921 года неожиданно появился в Японии и предъявил моему деду устное требование - верни мне, мол, 1 миллион 400 тысяч. Мой дед, посоветовавшись с Абрикосовым, решил, что Семёнов сейчас никто и звать его никак, частное лицо, бездарно провалившее "белое дело" в Забайкалье, хватит с него и 338 тысяч. Но атаман не сдался - отдай ему миллион и всё тут. Мой дед открыл новый счёт в "Йокогама-банк" и перевёл туда спорный миллион. Тогда Семёнов выдал своим поверенным, Куроки и Сузуки, доверенность, фактически делающую их распорядителями "семёновских миллионов". Те подали в суд. Дело рассматривалось в токийском окружном суде и был вынесен вердикт: семёновским поверенным в требованиях отказать, так как в доверенности, вследствие опечатки, была указана совсем другая сумма, не та, на которую был подан иск. Председатель суда, Хорита Кахичи, объяснения поверенных о том, что шестёрка вследствие опечатки превратилась в восьмёрку, попросту не приняла и мой дед суд выиграл.
Михаил Степанович помолчал, отпил коньяк.
- Вот видите, Константин Петрович, иногда опечатки можно обернуть на пользу себе и делу.
Белов опустошил рюмку и спросил:
- Скажите, а судебное разбирательство тем и закончилось?
- Нет, конечно. Дальше было много чего занятного... Но в конечном итоге - деньги до сих пор хранятся в банке Японии, Семёнову не достались, да и Советская Россия их не получила.
Флёр геройского прошлого и добрый коньяк сделали своё дело: несколько утомлённый рассказом атташе любовался пейзажами, а окончательно примирившийся с судьбой в виде незапланированной поездки Белов задремал.