Аннотация: Весь свет и вся тьма внутри нас. Снаружи только ветер и пустота, которую мы заполняем собой.
Ветер что-то шепчет, лезет под куртку холодными руками, бьет злым снегом по глазам. И смех за спиной, кто-то кружит вокруг, в сумерках. Оглядываюсь, только еловые ветки машут, грозят мне.
Это уже от голода и усталости, ерунда начинает мерещиться. Только бы дорогу найти, или просеку, да хоть тропинку. Выбраться из этого леса, больше уж никогда на охоту не пойду.
Снимаю с плеча ружье и нажимаю на курок. Выстрел бьет по ушам, отдача в руку. Звук вязнет в снегу и деревьях. В такую метель все одно без толку стрелять - никто не услышит, кроме испуганных белок. Скорее для самоуспокоения. Глупо ведь как все сложилось. Поперся один, провалился в какой-то подвал и головой приложился. Сколько без сознания-то пролежал? Телефон разрядился в ноль, значит порядочно. Назад уж и следов не видно, все замело-закружило. Скорее всего, по кругу хожу. Да разве в потемках поймешь, проходил тут или нет? До рассвета дотянуть бы, днем как-то оно веселее. Только спать нельзя, заснешь и все. Глупо, глупо, глупо...
Что-то мелькнуло, или показалось? Точно, мерцает огонек! Ветер в лицо, не дает рассмотреть. Но это ты зря дружок стараешься, теперь все - не собьешь с пути. Деревья поредели, вроде как просека небольшая. Домик темным пятном, и желтый свет в окошке. Сугробы вокруг, тропинку видать от снега чистили. Значит, люди, тепло, еда. Дымком из трубы потянуло.
Крыльцо высокое, лестница крутая. Правильно, чтобы снегом не замело. Дверь тяжелая, бьешь в нее и не слышно. Испугаю хозяев, небось, спят уже.
Кричу, но вместо крика сипенье. Голоса нет, и сил нет.
- Помогите! Заблудился!
Дверь открывается, свет по глазам. Квадратный силуэт замер, и не поймешь, кто это стоит.
- Явился.... Заходи, холоду напустишь.
Сердитый, мужской голос. Увидел он, меня, что-ли, из окна? Пахнуло овчиной, сеном и едой. Как же есть хочется...
На столе все готово, словно и точно меня ждали. Миски полные, ложки, пар из чугунка, хлеб крупно порезан, капуста с горкой.
Хозяин большой, в грубой рубахе нараспашку. Бородища на пол лица, глаза из-под бровей еле видно. Смотрит, оценивает, головой качает. Надо назваться, объяснится, да сил уж нет. Хозяин понимает, махнул рукой, ерунда мол, полез на печку, через плечо слова роняет.
- Ты садись покуда, щи похлебай. Я тут одежку тебе поищу, а то застудишься.
Ложка деревянная, чудная. Миски тоже под стать - долбленые, самодельные, тяжеленые. Какой-то бирюк мой спаситель, из старины словно вытащили, вместе с бородой, избой и мисками. Электричества нет, лампы керосиновые чадят.
А щи и правда хороши, уже и забыл, когда пробовал такие. С густым наваром, пахучие, кислые, сметаной забеленные. Хоть и старался не спешить, а миска уже и пустая. Похорошело внутри, тепло и спокойно стало. Вот много ли человеку надо - еда и тепло. А все куда-то гонимся, все чего-то не хватает нам.
Хозяин деликатно чем-то шуршит на печке, совсем уж закопался. Ведь с пониманием, не стал накидываться с вопросами. Что, где, когда... Дал гостю поесть, в себя прийти.
Разомлел от еды, слабость взяла. Хоть укладывайся тут же на лавке и спи.
Подошел хозяин, с ворохом одежды.
- Ты выбери, что подойдет. Переоденься и посиди у печки, там тепло. Сейчас гости придут.
Понятно, для кого стол собран. Охотники какие-нибудь, хотя темно для шастанья по лесу. Но это уж не мое дело, я тут гость. Мое дело сидеть в стороне, да помалкивать.
- Спасибо, хозяин. Как мне до людей добраться? Деревня или трасса далеко?
Хозяин усмехнулся в бороду:
- Если дорогу знать, то совсем недалеко. А если не знать, то и не выберешься никогда. Метель надо переждать. Отдохни, согрейся. Куда спешить-то? Успеешь еще к себе.
Печка шершавая, теплая, сонная. Одежды хозяин выдал с запасом. Старье какое-то, даже что-то вроде кафтана проглядывает, латанное и штопанное грубыми нитками. Но есть и свитера, вроде как советские. Нафталином и детскими воспоминаниями пахнут. И спортивные штаны, вполне себе на вид. Стоп... Это же мои штаны, я в них на лыжах хожу, и на шашлыки. На левой брючине синяя краска, на скамейку крашенную присел... И еще футболка синяя, с растянутым воротом и пятном от растворителя. Ну не может быть, чтобы так вещи походили. Или у меня от холода мозги сломались?
В дверь постучали. Уверенно, даже засов зазвенел. Хозяин не спеша отворил дверь и отошел, впуская гостей. Три мужика, в каком-то рванье, от холода лица даже не синие, а какие-то желтые. Мятые все, идут волоком, ноги едва двигаются.
А хозяин-то не удивлен, рукой машет, приглашает к себе:
- Явились... Проходите, холоду напустите.
Гости сели за стол, пододвинули миски, застучали ложки. Молча, ни слова не говорят, меня словно и не видят. Хозяин улыбается мне, подмигивает. Мол, не пугайся, свои это.
Я уж и спрашивать про одежду боюсь, уж больно гости эти странные, на утопленников смахивают. Какие, к черту свои?
Молчат гости, щи доели, рты утирают. Они молчат, я молчу, хозяин молчит. Только вьюга в окно воет, тоже в дом хочет. Чтобы щей налили, и хлеба свежего. Плачет, жалуется кому-то.
И понимаю я, что это не вьюга за окном, а гости плачут. Тихонько так подвывают, без слов и слез. Все громче и громче, будто нарастает у них внутри возмущение пополам с тоской. И кажется мне, что я начинаю понимать, о чем они поют-воют.
Вспоминают они свою прошлую жизнь, когда ходили под солнцем, работали, обнимали женщин. А потом все изменилось, и теперь лежат они в болоте, среди русалок и лягушек. Холодно, темно и тоска такая, что сил нет. Только и есть радость, что денечек один можно вернуться назад, вспомнить прошлое, вкусить земной еды, посидеть за столом, ощутить тепло от печки.
И я тоже вою, подпеваю с ними, с братьями моими разнесчастными. Воспоминания открываются во мне, и еще страшнее от этого становится. Вот иду я по снегу, падаю в погреб, что остался от старой избы, да присыпан снегом. Нехорошее место, да вот понесло меня. И кто-то смеется вокруг, ноги подталкивал, чтобы прямиком в подвал этот мне ухнут.
Пойте братья, пойте со мной.
Разве можно забыть солнце, когда оно встает по утрам?
Разве можно забыть запах скошенной травы?
Удар о бревна такой, что дыханье перехватило. И вода стоит по пояс, ключи тут бьют. Не пошевелить ни рукой, ни ногой. Вместе с водой проникает черный холод и пожирает меня изнутри. Сильные руки подхватывают, вытаскивают и волокут по снегу. Глаза смерзлись, не видать. Только следы отпечатываются не человеческие. Перепонки, а может и ласты. И смех, хихиканье. Весело, значит, им.
Пойте братья, пойте со мной.
Разве можно забыть тепло настоящей женщины?
Разве можно забыть вкус хлеба?
Потом камыши, большая куча из трухлявых бревен, тины и намертво спутанных веток.
Узкий проход, темно и тепло. Смрадное дыханье, будто кто-то напился болотной воды.
Шепчут на ухо, руки проворно шныряют по телу.
- Теперь с нами будешь жить. Рассказывать нам истории по ту жизнь, выполнять наши прихоти, веселить нас.
Обволакивает упругим, живым телом. Чужой язык разжимает губы, настойчиво лезет внутрь, глубже, в глотку, к сердцу. Высасывает из него кровь, оставляя холод и пустоту в памяти.
Вот что поют мои гости. У каждого из них своя песня, но кончается она одинаково. Холод и пустота.
Пойте братья, пойте со мной.
Я все вспоминаю сегодня.
Я все позабуду сегодня.
Хозяин улыбается мне, и тоже что-то подпевает. Но у него другая песня, потому что он не такой, как мы. Он сам по себе, я это понимаю. Ведь это он позволяет нам раз в год вспомнить кусочек прошлой жизни, и погоревать о ней. И это он причина наших бед, по его власти мы стали такими. Мы боимся его и уважаем.
Они не прощаются, смотрят слепыми бельмами на меня. Я понимаю, что мы споем на следующий год. Мы споем, братья. Мы вспомним, чтобы потом все позабыть.
Хлопает дверь, ударяет волна холодного воздуха.
Мне тоже пора, я это чувствую, но хозяин останавливает меня. Смотри, молчит.
- Это все моя жена? - спрашиваю и уже знаю ответ.
Хозяин кивает:
- Она нашла меня, попросила. Одежда нужна для обряда, чтобы отдать тебя во власть русалкам. Ты теперь часть другого мира. Но раз в год ты будешь человеком.
- Но почему? - спрашиваю я, уже зная ответ.
Это наказание за предательство. Я изменял, много раз. Она все знала, но мне было все равно. Заразил ее плохой болезнью, и все равно потом изменял. Все правильно, все верно. Она у меня упрямая, деревенская, гордая. С ней нельзя так.
- Ты сегодня пришел в первый раз после перехода в другой мир, - поясняет хозяин. - Каждый год вспоминать будет все труднее, но ты старайся, пой. Еда тоже помогает вспомнить. Я снова зажгу огонек, и вы все придете.
- А ты можешь извести мою жену? - перебиваю его. - Наказать! Отомстить!
Хозяин молчит, уводит глаза в сторону.
- Она уже свое заплатила, - отвечает хозяин.
Я не очень понял, пожимаю плечами. Не хочет говорить - его право. Он хозяин, в конце концов. Спасибо ему за то, что позволил вспомнить и спеть песню.
- Кто ты? - спрашиваю я.
Хозяин молчит, убирает со стола, прибирает дом после гостей. Он не может ответить, а я не должен был его спрашивать. Он не хороший и не плохой, он просто хозяин.
- Мне пора идти? - я встаю с лавки.
Хозяин кивает, открывает дверь, что-то бормочет себе в бороду. Ветер мешает слова со снегом и уносит в темноту. Спускаюсь по ступенькам, проваливаясь в снег. Странно, теперь совсем не холодно. Холод снаружи и внутри уравновешивают друг друга. Я иду в сторону своего жилища. Мой дом - сваленная куча на берегу заболоченной речки. Там меня ждут.
***
Ветер что-то шепчет, лезет под куртку теплыми руками, бьет мягким снегом по глазам. И смех за спиной, кто-то кружит вокруг. Оглядываюсь, русалки стоят вокруг, ждут. Они обнимают меня, ведут в свой дом. Наш дом.
Они веселые, и у них тоже есть свои песни. Они не поют о прошлом, потому что ничего не помнят и не хотят вспоминать. Они поют о будущей весне, когда сойдет лед, и можно будет плавать в полнолуние, и пугать сомов в глубоких ямах, и пить теплую кровь черного петуха, который кричит в самую короткую ночь лета. Они веселые, и мне с ними будет хорошо.
Одна из русалок смотрит на меня и прижимается к груди. У нее небольшой шрам над бровью, как у моей жены. Что-то шепчет, но я не понимаю. В голове поднимается теплый туман, в котором начинает пропадать и дом, и странный хозяин-бирюк, и прошлая жизнь. Да разве была она, эта прошлая жизнь? Ветер кидает мне в лицо слова хозяина, которые он сказал напоследок.
"Теперь она будет рядом, но не вспомнит тебя. Такую плату я взял с нее".
Но через минуту я забываю и эти слова, метель уносит их прочь. Оглядываюсь назад, и никакого света в окошке уже не видно, вокруг темнота.