Монтанари Ричард : другие произведения.

Дьявольский сад

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
  
  
  Дьявольский сад
  
  
  Ричард Монтанари
  
  ПРОЛОГ
  
  СЕВЕРО-ВОСТОЧНАЯ ЭСТОНИЯ – МАРТ 2005 г.
  
  
  Елена Кесккула знала, что они придут в полночь, омытые кровью древних, точно так же, как она многое узнала за свои пятнадцать лет. Как эннустайя из своей деревни – гадалка и мистик, к чтению которой обращались верующие даже из Таллина и Санкт-Петербурга, – она всегда могла заглянуть в будущее. В семь лет она увидела, что маленькая картофельная ферма ее семьи наводнена паразитами. В десять она увидела Яака Линда, лежащего в поле в Нальчике, почерневшая плоть его ладоней срослась с ликом Святого Христофора. В двенадцать лет она предсказала наводнения, которые смыли большую часть ее деревни, увидела торфяные болота, заваленные мертвым скотом, яркие зонтики, плывущие по рекам грязи. За свое короткое время она видела терпение злых людей, разбитые сердца детей, оставшихся без матери, обнаженные души всех вокруг от стыда, вины, желания. Для Елены Кесккула настоящее всегда было прошлым.
  
  Чего она не видела, чему было отказано в ужасном благословении ее второго зрения, так это мукам от того, что она приносила жизни в этот мир, той глубине, до которой она любила этих детей, которых никогда не узнает, горю от такой потери.
  
  И кровь.
  
  Так много крови…
  
  Он пришел к ней в постель теплым июльским вечером, почти девять месяцев назад, ночью, когда аромат цветов руты наполнял долину, а река Нарва текла тихо. Она хотела сразиться с ним, но знала, что это бесполезно. Он был высоким и сильным, с большими руками и худощавым мускулистым телом, покрытым татуировками злодея веннасконда. Наркобарон, ростовщик, вымогатель, вор, он передвигался как призрак в ночи, правя городами и селами Ида-Вирумаа с безжалостностью, неизвестной даже во времена советской оккупации.
  
  Его звали Александр Сависаар.
  
  Елена впервые увидела его, когда была ребенком, стоящим на месте серого волка. Тогда она знала, что он придет к ней, войдет в нее, хотя в то время была слишком молода, чтобы понять, что это значит.
  
  Утром он улизнул так же тихо, как и пришел. Елена знала, что он оставил в ней свое семя и что однажды он вернется, чтобы пожать то, что посеял.
  
  В течение многих последующих месяцев Елена видела его глаза каждое мгновение бодрствования, чувствовала его теплое дыхание на своем лице, жестокую силу его прикосновений. Иногда ночами, когда воздух был неподвижен, она слышала музыку. Те, кто шептались о нем, говорили, что в такие ночи Александр Сависаар сидел на холме Сабер, возвышающемся над деревней, и играл на флейте, его длинные светлые волосы развевались балтийским ветром. Говорили, что он был весьма сведущ в Мусоргском и Чайковском. Елена не знала об этих вещах. Что она действительно знала, так это то, что много раз, когда его песня взлетала над долиной, жизнь внутри нее пробуждалась.
  
  Поздней зимней ночью появились младенцы, две идеальные девочки, одна мертворожденная, каждая завернута в тонкую вуаль, истинный признак второго зрения.
  
  К Елене пришло и ушло сознание. В своем лихорадочном сне она увидела мужчину – финна, судя по одежде, манерам и акценту, мужчину с туманно-белыми волосами, – стоящего в ногах кровати. Она видела, как ее отец торговался с этим человеком, взял его деньги. Мгновение спустя финн ушел с новорожденными, оба ребенка были закутаны в черную шерстяную куртку из текка для защиты от холода. На полу, возле камина, он оставил третий сверток, окровавленные тряпки безжизненной грудой. Ее материнские инстинкты боролись со страхом, Елена попыталась подняться с кровати, но обнаружила, что не может пошевелиться. Она плакала, пока не иссякли слезы. Она плакала от ужасного осознания того, что эти младенцы, потомство Александра Сависаара, исчезли. Их продали ночью, как скот.
  
  И ад был бы известен.
  
  Она почувствовала его прежде, чем увидела. На рассвете он заполнил дверной проем, его плечи опирались на косяки, его аура была алой от ярости.
  
  Елена закрыла глаза. Будущее пронеслось через нее, как бешеная река. Она увидела отрубленные головы на столбах ворот у дороги, ведущей к ферме, обугленные и разбитые черепа ее отца и брата. Она увидела их тела, сложенные в сарае.
  
  Когда утро поднялось над холмами на востоке, Александр Сависаар выволок Елену на улицу, кровь между ее ног оставляла на снегу неровную красную полосу. Он прислонил ее к величественной ели за домом, дереву, вокруг которого Елена и ее брат Андрес с детства обматывали ленточки каждое зимнее солнцестояние.
  
  Он поцеловал ее один раз, затем вытащил нож. Голубая сталь блеснула в утреннем свете. От него пахло водкой, олениной и новой кожей.
  
  “Они мои, прорицательница, и я найду их”, - прошептал он. “Неважно, сколько времени это займет”. Он поднес острие своего лезвия к ее горлу. “Они мои опекуны, и с ними я буду бессмертен”.
  
  В этот момент Елене Кесккула явилось мощное видение. В нем она увидела другого мужчину, хорошего мужчину, который воспитает ее драгоценных дочерей как своих собственных, человека, который стоял в саду смерти и выжил, человека, который однажды, на поле крови далеко отсюда, встретится лицом к лицу с самим дьяволом.
  
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  
  ОДИН
  
  ИДЕН ФОЛЛС, НЬЮ-ЙОРК – ЧЕТЫРЕ ГОДА СПУСТЯ
  
  
  В тот день, когда Майкл Роман понял, что будет жить вечно, через пять лет после последнего дня своей жизни, весь его мир стал розовым. Причем пастельно-розовый: розовые скатерти, розовые стулья, розовые цветы, розовые креповые баннеры, даже огромный розовый зонт, украшенный улыбающимися розовыми кроликами. Там были розовые чашки и тарелки, розовые вилки и салфетки, тарелка, доверху уставленная розовыми кексами с глазурью.
  
  Единственное, что удерживало объект от включения в список недвижимости Candy Land Realty, - это небольшой участок зеленой травы, едва заметный под лабиринтом алюминиевых складных столов и пластиковых стульев, трава, которая, несомненно, никогда не будет прежней.
  
  Затем было другое видение зеленого. Уходящий зеленый. Деньги.
  
  Напомни, сколько все это стоило?
  
  Стоя за домом, Майкл думал о том, как впервые увидел его и каким совершенным он казался.
  
  Дом представлял собой кирпичное здание в колониальном стиле с тремя спальнями, ставнями цвета буйволовой кожи и пилястрами в тон, расположенное вдали от извилистой дороги. Даже для пригорода он был изолированным, расположенным на вершине небольшого холма, окруженным платанами, защищенным как от дороги, так и от соседей живой изгородью высотой по пояс. За домом находился гараж на две машины, садовый сарай, широкий двор с решетчатой решеткой. Участок быстро перешел в лес, спускавшийся к извилистому ручью, который бежал к реке Гудзон. Ночью здесь становилось устрашающе тихо. Для Майкла, выросшего в городе, перемены дались тяжело. Поначалу изоляция доконала его; Эбби тоже, хотя она никогда бы в этом не призналась. Ближайшие дома находились примерно в четверти мили в обе стороны. Листва была густой, и летом казалось, что живешь в гигантском зеленом коконе. Дважды за последний год, когда во время шторма отключалось электричество, Майклу казалось, что он на Луне. С тех пор он запасся батарейками, свечами, консервами и даже парой керосиновых обогревателей. При необходимости они, вероятно, могли бы прожить неделю на Юконе.
  
  “Клоун будет здесь в час”.
  
  Майкл обернулся и увидел, что его жена пересекает двор, неся тарелку с розовым печеньем в глазури. На ней были обтягивающие белые джинсы и светло-голубая футболка с эмблемой Колумбийского университета Roar Lion Roar и сандалии-шлепанцы из аптеки. Каким-то образом ей все еще удавалось выглядеть как Грейс Келли.
  
  “Твой брат приедет?” Спросил Майкл.
  
  “Будь милым”.
  
  Тридцатиоднолетняя Эбигейл Рид Роман была на четыре года моложе своего мужа. В отличие от рабочего детства Майкла, она выросла в поместье в Паунд-Ридж, в семье всемирно известного кардиохирурга. Там, где терпению Майкла, казалось, временами не было предела – его темперамент обычно колебался на постоянной отметке 211 градусов по Фаренгейту, часто повышаясь, – его жена держалась на плаву. Пока ее не загнали в угол. Затем в Калькутте появились грызуны, которые преклонялись перед ее свирепостью. Почти десять лет работы медсестрой отделения неотложной помощи в центральной больнице Нью-Йорка сделают это с вами; десять лет головокружений, ПХП, взорванных жизней, разорванных людей и сломанных душ.
  
  Но это была другая жизнь.
  
  “Ты заморозил торт?” Спросила Эбби.
  
  Черт, подумал Майкл. Он совсем забыл об этом, что было на него не похоже. Он не только готовил большую часть еды в своей маленькой семье, но и был мастером на все руки. Известно, что его Биеннале заставляло плакать взрослых мужчин. “Я этим занимаюсь”.
  
  Возвращаясь трусцой к дому, уворачиваясь от розовых майларовых шариков, Майкл думал об этом дне. С тех пор как год назад они переехали из города, у них не было так много вечеринок. Когда Майкл был маленьким, крошечная квартирка его родителей в Квинсе, казалось, постоянно была заполнена друзьями, соседями и родственниками, а также посетителями семейной пекарни, симфония восточноевропейских и прибалтийских языков парила над пожарной лестницей и над улицами Астории. Даже за последние несколько лет, с момента его стремительного взлета в офисе окружного прокурора, они с Эбби обнаружили, что каждый год устраивают по крайней мере несколько коктейльных вечеринок или званых обедов для избранных политических гостей.
  
  Однако здесь, в пригороде, все замедлилось, почти остановилось. Казалось, все вращается вокруг девочек. Возможно, это был не лучший карьерный шаг, но Майкл понял, что по-другому и не хотел. В тот день, когда в их жизни появились девочки, все изменилось.
  
  Десять минут спустя, стоя на кухне с покрытым глазурью и украшенным тортом, Майкл услышал, как четыре маленькие ножки приблизились и остановились.
  
  “Как мы выглядим, папа?”
  
  Майкл резко обернулся. Когда он увидел своих четырехлетних дочерей-близнецов, стоящих там, держась за руки, одетых в одинаковые белые платья – с розовыми лентами, конечно, – его сердце воспарило.
  
  Шарлотта и Эмили. Две половинки его сердца.
  
  Возможно, он будет жить вечно.
  
  К полудню вечеринка была в самом разгаре. Иден Фоллс был маленьким городком в округе Крейн, недалеко от берегов реки Гудзон, примерно в пятидесяти милях от Нью-Йорка. Расположенный к северу от округа Вестчестер - и, следовательно, дальше от Манхэттена, и, следовательно, более доступный для молодых семей – он, казалось, мог похвастаться непомерным количеством детей в возрасте до десяти лет.
  
  Майклу показалось, что приглашены все до единого. Он задумался: сколько друзей вообще может быть у четырехлетних девочек? Они еще даже не ходили в школу. У них были свои страницы в Facebook? Они вели твиттер? Социальная сеть в Chuck E Cheese?
  
  Майкл оглядел вечеринку. Всего на вечеринке было около двадцати детей и их мам, все в той или иной версии J. Crew, Banana Republic или Эдди Бауэра. Дети вызывали постоянный ажиотаж. Все мамы стояли вокруг с мобильными телефонами наготове, тихо болтая, потягивая травяной чай с малиной асаи.
  
  В половине первого Майкл вынес торт. Среди охов и аххх его дочери выглядели чем-то озабоченными, нахмурив брови. Майкл поставил огромный торт на один из столов, опустился на их уровень.
  
  “Хорошо выглядит?” спросил он.
  
  Девушки дружно кивнули.
  
  “Однако нам было кое-что интересно”, - сказала Эмили.
  
  “Что, милая?”
  
  “Это органический торт?”
  
  В устах четырехлетнего ребенка это слово звучало по-китайски. “Органический”?
  
  “Да”, - сказала Шарлотта. “Нам нужен органический пирог. И без гутена. Это без гутена?”
  
  Майкл взглянул на Эбби. “Они что, снова смотрели ”Фуд Нетворк"?"
  
  “Хуже”, - сказала Эбби. “Они делали для меня повторы "Здорового аппетита" на Tivo с Элли Кригер”.
  
  Вскоре Майкл понял, что требуется ответ. Он посмотрел на землю, на небо, на деревья, снова на свою жену, но нигде не нашел укрытия. “Ну, хорошо, я бы сказал, что в этом торте нет гутена”.
  
  Шарлотта и Эмили подарили ему рыбий глаз.
  
  “Я имею в виду, ” продолжил он, залезая в свой адвокатский чемоданчик с фокусами. “В нем отсутствуют черты гутена”.
  
  Девочки посмотрели друг на друга так, как смотрят близнецы, словно между ними передалось тайное знание. “ Все в порядке, ” наконец сказала Шарлотта. “ Ты хорошо готовишь праздничный торт.
  
  “Спасибо, дамы”, - сказал Майкл с огромным облегчением, а также с некоторым недоверием, учитывая, что это был всего лишь третий торт, который он им испек, и было трудно поверить, что они помнят первые два.
  
  Когда Майкл готовился разрезать торт, он увидел, что мамы перешептываются друг с другом. Все они смотрели в сторону дома, взбивали волосы, поправляли одежду, разглаживали щеки. Для Майкла это могло означать только одно. Приехал Томми.
  
  Томас Кристиано был одним из старейших друзей Майкла, человеком, с которым Майкл в ярком наряде юности закрывал все бары в Квинсе, и не мало на Манхэттене; единственным человеком, который когда-либо видел Майкла плачущим, и это было в ту ночь, когда Майкл и Эбби привезли Шарлотту и Эмили домой. По сей день Майкл утверждал, что это была пыльца. Томми знал лучше.
  
  Когда Томми и Майклу было за двадцать, они наводили священный ужас. Томми с его смуглой внешностью и плавными линиями; Майкл с его мальчишеским лицом и глазами цвета океана. У них были эти Старски и Хатч, Холл и Оутс, смуглые и светлые. Они оба были около шести футов ростом, хорошо одеты и излучали уверенность, которая приходит с авторитетом. Если вкусы Томми пришлись по вкусу Миссони и Валентино, Майклу понравились Ральф Лорен и Лэндс Энд. Они были динамичным дуэтом.
  
  Но это тоже было несколько лет назад.
  
  Томми с важным видом шествовал по лужайке за домом, как всегда, напоказ. Даже на детской вечеринке он был в образе – черная футболка от Армани, кремовые льняные брюки, черные кожаные мокасины. Даже на детской вечеринке, или особенно на детской вечеринке, Томми знал, что там будет много женщин в возрасте от двадцати до тридцати лет, и что определенная часть будет разведена, разведена отдельно или отделяющейся от семьи. Томми Кристиано играл в проценты. Это была одна из причин, по которой он был одним из самых уважаемых прокуроров округа Куинс, штат Нью-Йорк.
  
  Помощником окружного прокурора Кью-Гарденс номер один, которого больше всего боялись, был Майкл Роман.
  
  “Мисс Эбигейл”, - сказал Томми. Он поцеловал Эбби в обе щеки по-европейски. “Ты прекрасно выглядишь”.
  
  “Да, точно”, - сказала Эбби, махнув рукой на свои поношенные сандалии и потертые джинсы. Тем не менее, она покраснела. Не так уж много людей могли заставить покраснеть Эбби Роман. “Я выгляжу как нечто, только что выброшенное на берег Рокуэй”.
  
  Томми рассмеялся. “Самая красивая русалка на свете”.
  
  Эбби покраснела номер два, за чем последовал игривый шлепок по плечу Томми. Учитывая почти безумную преданность Эбби пилатесу, Майкл готов поспорить, что это было больно. Томми скорее умрет, чем покажет это.
  
  “Белое вино?” спросила она.
  
  “Конечно”.
  
  Как только Эбби повернулась спиной и направилась к дому, Томми потрепал его по плечу. “Господи Иисусе, твоя жена сильная”.
  
  “Попробуй поиграть с ней в сенсорный футбол. У нас всегда наготове парамедики”.
  
  В течение следующих получаса несколько человек из офиса мэра и окружного прокурора Квинса появились на публике. Майкл был немного польщен и более чем немного удивлен, когда Деннис Маккэффри, окружной прокурор собственной персоной, появился с парой невероятно больших плюшевых мишек для девочек. Майкл недавно был на вечеринке в честь пятилетнего сына заместителя мэра, и на это мероприятие Денни Маккэффри - девятнадцатилетний ветеран выборной должности и самый политически подкованный человек, которого Майкл когда-либо встречал, – принес только довольно тщедушного пингвиненка в шапочке. Казалось, что по мере того, как росла репутация Майкла как самой горячей АДЫ в городе, росли и размеры плюшевых игрушек для его детей.
  
  В час дня прибыло представление в лице высокой женщины с перьями, известной под профессиональным именем Клоун Чики Нудл. Сначала Майкл подумал, что она, возможно, чересчур увлеклась детской вечеринкой, но она оказалась артисткой труппы, у которой более чем достаточно энергии и терпения, чтобы справиться с двадцатью маленькими детьми. В дополнение к скручиванию воздушных шаров, раскрашиванию лиц и чему-то под названием "Веселые олимпийские игры сумасбродов", была также обязательная пиньята. Дети должны были выбрать, что они хотят, и выбор пал на пиньяту с акулой и пиньяту с бабочкой. Дети выбрали бабочку.
  
  В голове Майкла мгновенно возникли два вопроса. Первый: что за клоун покупает пиньяту в форме акулы? И второе, возможно, более важное: что за дети хотели взять пластиковую биту и выбить дерьмо из бабочки?
  
  Дети из пригорода, вот кто. Им следовало остаться в Квинсе, где было безопасно.
  
  В половине третьего на сцену выбежал пони, и там воцарилось настоящее столпотворение, когда Чики Нудл остался вертеться в пыли, держа в руках стопку картонных шляп-конусов. Один за другим дети прокатились на равнодушной шотландке по имени Лулу по периметру заднего двора. Майкл должен был признать, что представление было довольно хорошим. Владелец лошади, парень, который вел животное, был невысоким, добродушного вида ковбоем лет шестидесяти, с обвислыми седыми усами, кривыми ногами и десятигаллоновым "Стетсоном". Он был похож на Сэма Эллиота размером с Шетландские острова.
  
  В половине четвертого пришло время подарков. И мужчины были там с подарками. Майкл решил, что они с Эбби будут покупать ответные подарки для каждого ребенка на вечеринке в течение следующего года или около того, как обычно для детей из пригорода.
  
  В середине праздника потребительской любви Эбби взяла пару маленьких квадратных коробочек и прочитала открытку. “Это от дяди Томми”.
  
  Девочки подбежали к Томми, протягивая руки. Томми опустился на колени для пары крепких поцелуев и объятий. Настала его очередь покраснеть. Несмотря на два непродолжительных брака, у него не было своих детей. Он был крестным отцом Шарлотты и Эмили, и эту должность он занял с торжественностью английского архиепископа.
  
  Девушки вернулись к столу. Когда они сняли оберточную бумагу с маленьких коробочек, и Майкл увидел логотип по бокам, он внимательно осмотрел их. Второй взгляд был излишним. Он узнал бы этот логотип где угодно.
  
  “Ураааай!” - хором воскликнули близнецы. Майкл знал, что его дочери не имели ни малейшего представления о том, что находится внутри коробок, но для них это не имело значения. Коробки были завернуты в блестящую бумагу, коробки предназначались для них, и куча праздничных подарков росла в геометрической прогрессии.
  
  Майкл посмотрел на Томми. “ Ты купил им айподы?
  
  “Что не так с iPod?”
  
  “Господи, Томми. Их четверо”.
  
  “Что ты хочешь сказать, четырехлетние дети не слушают музыку? Я слушал музыку, когда мне было четыре”.
  
  “Четырехлетние дети не скачивают музыку”, - сказал Майкл. “Почему ты просто не купил им мобильные телефоны?”
  
  “Это будет в следующем году”. Он отхлебнул вина, подмигнул. “Четыре года - это слишком мало для мобильных телефонов. Что ты за родитель?”
  
  Майкл рассмеялся, но ему пришло в голову, что его дочери были не так уж далеки от мобильных телефонов, ноутбуков, машин и свиданий. Он едва пережил их поход в детский сад. Как он собирался пережить подростковые годы? Он бросил быстрый взгляд на Шарлотту и Эмили, которые разрывали новую пару подарков.
  
  Они все еще были маленькими девочками.
  
  Слава Богу.
  
  К четырем часам вечеринка подходила к концу. Точнее, родители сходили с ума. Дети все еще были по уши накормлены печеньем, шоколадным тортом, Kool Aid и мороженым.
  
  Когда Томми собирался уходить, он поймал взгляд Майкла. Двое мужчин собрались в задней части двора.
  
  “Как девочка?” Спросил Томми, понизив голос.
  
  Майкл подумал о Фалинн Харрис, тихой девушке с лицом печального ангела. Она была главным свидетелем – нет, единственным свидетелем – на его следующем процессе по делу об убийстве. “Она еще не произнесла ни слова”.
  
  “Суд начинается в понедельник?”
  
  “Понедельник”.
  
  Томми кивнул, принимая это. “Все, что тебе нужно”.
  
  “Спасибо, Томми”.
  
  “Не забудь о завтрашней вечеринке Руперта Уайта. Ты ведь придешь, правда?”
  
  Майкл инстинктивно взглянул на Эбби, которая счищала глазурь с лица, шеи и рук соседского мальчика. Ребенок был похож на пухлую розовую фреску. “Я должен очистить его с помощью командования и контроля”.
  
  Томми покачал головой. “Брак”.
  
  По пути к выходу Майкл увидел, как Томми остановился и поговорил с Ритой Ладлоу, тридцатилетней разведенной женщиной с конца квартала. Высокая, с каштановыми волосами, стройная, она, вероятно, в то или иное время являлась предметом мечтаний каждого мужчины моложе девяноста лет в Иден-Фоллс.
  
  Неудивительно, что всего через несколько секунд болтовни она дала Томми свой номер телефона. Томми повернулся, подмигнул Майклу и с важным видом удалился.
  
  Иногда Майкл Роман ненавидел своего лучшего друга.
  
  Поскольку в приглашениях было указано, что с полудня до четырех, когда они услышали, как хлопнули дверцы машины у входа, это могло означать только одно. Брат Эбби Уоллес торжественно появлялся. Он не просто опаздывал по моде. В последнее время он был модником. Что было тем более иронично, учитывая его прошлое.
  
  Уоллес Рид с тонкими волосами ангела, веснушчатый и лысеющий, в старших классах школы был парнем, который гладил обложки своих книг, парнем, который играл бы в triangle в школьном оркестре, если бы не накурился на прослушивании и в итоге не стал вторым triangle.
  
  Сегодня он был председателем WBR Aerospace, зарабатывал что-то около восьмизначной суммы в год, жил в особняке McMansion в Вестчестере и проводил лето в одном из тех покрытых морской пеной местечек в стиле Гэтсби в Сагапонаке, о которых рассказывал журнал Hamptons.
  
  Тем не менее, несмотря на статус обладателя карточки в "Анонимных ботаниках", Уоллес заводил романы с поразительным количеством красивых женщин. Удивительно, что несколько миллионов долларов могут сделать для вашего имиджа.
  
  В этот день его красавица дю жур не выглядела ни на день старше двадцати четырех. На ней было короткое платье Roberto Cavalli и бордовые балетки. Это по словам Эбби. Майкл не отличил бы балетную квартиру от спущенной шины.
  
  “Вот женщина, которая знает, как одеваться для торта и Kool Aid”, - сказала Эбби вполголоса.
  
  “Будь милым”.
  
  “Я иду с Уитни”, - прошептала Эбби.
  
  “Я возьму Мэдисон”. Они заключили пари на пять долларов.
  
  “Вот моя любимая сестра”, - сказал Уоллес. Это была стандартная реплика. Эбби была его единственной сестрой. Он поцеловал ее в щеку.
  
  Уоллес был одет в ярко-сливовое поло, бежевые брюки-чиносы с колючими складками и зеленые утепленные ботинки. Барни сошел с ума. Он указал на девушку. “Это Мэдисон”.
  
  Майкл не мог смотреть на свою жену. Он просто не мог. Близнецы подбежали, почуяв нового приятеля.
  
  “А это, должно быть, девушки часа”, - сказала Мэдисон, опускаясь до уровня близнецов. Девочки изобразили застенчивость, приложив пальцы к губам. Они еще не разобрались в потенциале дара этой женщины.
  
  “Да, это Шарлотта и Эмили”, - сказала Эбби.
  
  Мэдисон улыбнулась, встала, погладила девочек по головам, как будто они были шнауцерами. “Как очаровательно. Прямо как сестры Бронте”.
  
  Эбби бросила отчаянный взгляд на Майкла.
  
  “Верно”, - сказал Майкл. “Сестры Бронте”.
  
  Пауза на вечеринке была длиннее, чем та, когда Рок Хадсон вышел из туалета.
  
  “Авторы?” Переспросила Мэдисон, недоверчиво моргая. “Британские авторы?”
  
  “Конечно”, - сказала Эбби. “Они написали...”
  
  Вторая по продолжительности пауза.
  
  “Грозовой перевал? Джейн Эйр?”
  
  “Да”, - сказала Эбби. “Я просто обожала эти книги, когда росла. Майкл тоже”.
  
  Майкл кивнул. И кивнул. Он чувствовал себя куклой с круглой головой в заднем окне машины со сломанными амортизаторами.
  
  Девочки окружили четверых взрослых. Майкл почти слышал тему из "Челюстей". Подарки от дяди Уоллеса были как "Оскар". Лучший фильм всегда вручался последним.
  
  “Ты готов получить свои подарки?” Спросил Уоллес.
  
  “Да!” - скандировали девочки. “Да, мы такие!”
  
  “Они снаружи”.
  
  Девочки двинулись к ракете через двор, но вместо этого подождали Уоллеса, взяв его за руку. Они не были манекенщицами. Они знали, как работать со своей добычей. Хотя Шарлотта однажды сказала, что дядя Уоллес пахнет солеными огурцами.
  
  “Он сказал, что они снаружи”, - сказал Майкл, как только они скрылись за углом. “Они. То есть они”.
  
  “Я знаю”.
  
  “Он не покупал им велосипеды. Пожалуйста, скажи мне, что он не покупал им велосипеды. Мы говорили об этом ”.
  
  “Он обещал мне, Майкл. Никаких велосипедов”.
  
  Подарить своим дочерям их первые взрослые велосипеды было важным делом, делом отца и дочери, которого Майкл Роман с большим нетерпением ждал. Он не собирался позволить миллионеру, который пользовался туалетной водой "Корнишон", отобрать это у него.
  
  Когда Майкл услышал "ура", пролетевшее над домом, его сердце упало. Мгновение спустя он увидел, как его дочери выбегают из-за угла на своих одинаковых розовых джипах с мотором для Барби.
  
  О, Господи, подумал Майкл.
  
  Они уже едут.
  
  Двадцать минут спустя последние несколько гостей собрались на подъездной дорожке. Были произнесены слова благодарности, поцелованы в щечки, даны обещания, заплаканных малышей усадили во внедорожники - вечеринка закончилась.
  
  На заднем дворике Шарлотта и Эмили поделились кусочком мела. Они нарисовали на бетоне рисунок в виде классик. Эмили нашла подходящий камень в цветнике, и девочки поиграли в полноценную игру. Как обычно, они не вели в счете, не желая ни в чем превзойти друг друга.
  
  Когда им надоела игра, они начали рисовать на бетоне что-то другое, замысловатую фигуру большого синего льва с длинным загнутым хвостом. Они работали в тишине.
  
  В шесть часов, когда над округом Крейн, штат Нью-Йорк, собрались темно-фиолетовые тучи, мать позвала их в дом. Девочки встали, посмотрели на свой рисунок. Каждая что-то прошептала другой. Затем, по-своему, они обнялись и вошли внутрь.
  
  Двадцать минут спустя начался дождь; огромные потоки воды падали на землю, пропитывая траву, давая жизнь весеннему саду. Вскоре во внутреннем дворике образовались небольшие пруды, и символ был смыт водой.
  
  
  ДВА
  
  ЮГО-ВОСТОЧНАЯ ЭСТОНИЯ
  
  
  В то утро, когда он уезжал, в долине было тихо, как будто по ее неподвижным ветвям, по ее беззвучным малиновкам, по притихшим ручьям и позирующим полевым цветам было видно, что скоро произойдут перемены.
  
  Высокий мужчина в черном кожаном пальто стоял у изгороди из расщепленных перил, которая окружала основную часть его собственности. Он уже закрыл здание ставнями, включил его системы и запрограммировал светочувствительную сетку освещения. Снаружи жилище – хотя и не было большим ни в коем случае, по меркам молодых русских “минигархов”, которые начали покупать недвижимость по всей Эстонии, – казалось крепким, но скромным зданием. Внутри, в его сердце, в сердце его строителя и владельца, это была крепость.
  
  Высокий мужчина поднял две свои кожаные сумки и повесил их на плечо.
  
  Пришло время.
  
  Когда он начал спускаться по двухмильной гравийной дорожке, вившейся через холмы, Рокко, итальянский мастиф, нашел его на первом повороте. Рокко, похоже, копался в бревне, и от него пахло гнилью, компостом и фекалиями. Этот аромат мгновенно наполнил высокого мужчину необъяснимой меланхолией. Вскоре остальные пять собак вышли из леса и задали ритм рядом с ним. Собаки были нервными, возбужденными, грустными, прыгали друг на друга, на него. Они почувствовали, что он уходит, и, как все собаки, почувствовали, что он никогда не вернется. Волкодав Тумнус, весивший уже более ста фунтов, становился слишком большим для подобных выходок, но в этот день – в этот день, которого высокий человек так долго ждал, – это было разрешено.
  
  Свита сделала последний поворот к воротам. За поворотом мужчина рассмотрел мальчика, который жил на краю деревни, мальчика, который каждое утро выходил на территорию, чтобы покормить, напоить и ухаживать за животными в его отсутствие. Высокий мужчина доверял мальчику. Он мало кому доверял.
  
  Добравшись до ворот, он отпер их, шагнул внутрь, снова запер их. Все собаки сидели по другую сторону, дрожа в этот момент, тихо оплакивая свою печаль. Самый маленький из них, альфа-самец мопса по кличке Зевс, положил лапу на сетчатый забор.
  
  Арендованная "Лада Нива" была припаркована на обочине дороги, ключи в замке зажигания, как было обещано и оплачено. За исключением автомобилей, принадлежащих высокому мужчине, ни одна машина никогда не подъезжала к дому на расстояние двух миль. Ни одно другое транспортное средство никогда не сделало бы этого. Бесшумная сигнализация о весе, установленная прямо под поверхностью гравийной дорожки, вместе с тонкими, как паутинка, растяжками, натянутыми по всей территории – все на высоте сорока восьми дюймов от земли, чтобы собаки не споткнулись о них, – были достаточным предупреждением. Периметр еще не был нарушен. Возможно, это была скорее репутация человека, которая говорила с любыми потенциальными нарушителями, чем что-либо электронное.
  
  Если бы в его отсутствие сработала сигнализация, соседский мальчик, Виллем Аавик, четырнадцатилетний рослый и мускулистый, знал, что делать. Мальчик, чей отец погиб на войне в Боснии, был сильным и умным. Алекс научил его стрелять, что давалось мальчику с трудом, поскольку он потерял палец в результате несчастного случая на литейном производстве. Он также научил мальчика читать в сердцах людей. Однажды он станет искусным вором или политиком. Как будто была разница. Возможно, мальчик, как и высокий мужчина, был бы веннаскондом.
  
  Высокий мужчина положил свои сумки через плечо в багажник и проскользнул внутрь машины.
  
  Он посмотрел на дорогу и начал испытывать радостное возбуждение, которое испытываешь в начале путешествия, путешествия, которое давно планировалось, путешествия, которое откроет для него саму его душу.
  
  В тишине и темноте утробы их было трое.
  
  Анна, Мария и Ольга.
  
  Четыре, подумал высокий мужчина. Его девочкам сейчас было по четыре года. Он не спал полноценно с ночи их рождения, не вдохнул ни единого глотка Божьего воздуха, не прекратил поиски.
  
  До сих пор.
  
  Он наконец-то нашел человека, который был там тем утром, седовласого финна, который бродил тенями из его снов, человека, который украл его дочерей. Он встретится с этим человеком в Таллине, выяснит, что ему нужно, и расплата будет известна.
  
  Высокий мужчина обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на ворота из замысловатого кованого железа – ворота со сложной металлической конструкцией в виде синего льва, окруженного дубовыми ветвями, национальным символом Эстонии, – и на свой дом на холме, строение, которое сейчас скрыто деревьями, покрытыми листвой и цветами. Он верил, что в следующий раз, когда он увидит это место, его жизнь будет другой. Небо станет чище, воздух вдвое теплее. В лесу будут петь нежные голоса, детские голоса.
  
  Он коснулся хрустального флакона, висевшего на серебряной цепочке у него на шее, маленького стеклянного флакончика, наполненного кровью Ольги. Там она мягко звякнула о два пустых флакона.
  
  Со своими дочерьми, своей возлюбленной тутред, высокий человек верил, что он исполнит пророчество Кощея Бессмертного, он верил, что будет жить вечно.
  
  Нет. Это было больше, чем вера. Гораздо больше.
  
  Александр Сависаар знал.
  
  
  ТРИ
  
  
  Через два часа после окончания вечеринки, после того, как толпа разошлась и беспорядок был убран, Майкл и Эбби усадили своих дочерей за стол для торжественного разговора об основных правилах, касающихся их новых маленьких машинок: не выезжать на улицу, всегда носить шлемы и, самое главное, не садиться за руль после более чем двух стаканов виноградного сока.
  
  Майкл подумал, что его реплика была забавной; Эбби это не позабавило. Она не была так уж счастлива со своим братом.
  
  Майкл загнал машины в гараж на две машины. Вечер был тихий. Вечера здесь всегда были тихими. Сквозь деревья он мог разглядеть огни дома Мейснера в четверти мили к северу.
  
  Он пытался найти места для парковки маленьких розовых джипов в их и без того тесном гараже. Когда он отодвигал пару старых двустворчатых дверей, он увидел это. Это была вывеска из окна пекарни. Как всегда, это увлекло его сердце и разум по длинному коридору воспоминаний.
  
  Когда родители Майкла, Питер и Джоанна Романовы, иммигрировали в Соединенные Штаты из Эстонии в 1971 году, мир был совсем другим. Советскому Союзу оставалось еще двадцать лет до распада, и процесс бегства из страны Восточного блока был опасным и дорогостоящим.
  
  Они поселились в Астории, Квинс, в маленькой квартирке над закрытым розничным магазином на бульваре Дитмарс, недалеко от Кресент-стрит.
  
  В июле 1973 года в больнице Квинса родился Михаил Романов. На следующий день Пеэтер подал заявление об изменении фамилии семьи на римскую, полагая, что, поскольку холодная война все еще бушевала, его сыну не пойдет на пользу столь по-русски звучащее имя, особенно столь патрицианское.
  
  Два года спустя, благодаря займу кредитного союза, родители Майкла купили торговое помещение под своей квартирой и открыли пекарню. Слух быстро распространился среди местных эстонцев, русских и жителей Восточной Европы, проживающих по соседству. В квартале, где были греческие и итальянские пекарни, теперь появилось место, где можно было купить свежий черный хлеб, имбирные пряники, пирошки, ругалу и, каждую Пасху, их любимый кулич. Посетителям больше не нужно было ездить в парк Рего за своей картошкой.
  
  Но что сделало пекарню на Пикк–стрит особенной - магазин был назван в честь таллиннской улицы, на которой Пеэтер сделал предложение Йоханне, – так это старомодные деревянные полки, льняные скатерти, светящаяся витрина с коробочками для конфет, наполненными неограниченным выбором сладостей в яркой упаковке, которые воплотили в жизнь фантазию каждого ребенка.
  
  Возможно, что сделало его еще более особенным, особенно для молодых мам по соседству, так это изысканное эстонское кружево Йоханны Роман. Самым теплым воспоминанием Майкла о его матери было то, как весной и летом она сидела на пожарной лестнице, сверкая стальными иглами, болтая с соседями, у ног ее стояла гобеленовая сумка-тоут с вышитым на боку эстонским домиком. Пинетки, одеяла, шапочки, свитера, особенно ее нежные хаапсалуские шали – Джоанна всегда раздаривала все, что вязала сама.
  
  Ее прозвищем для Майкла – личным прозвищем, которое Джоанна никогда не произносила в присутствии друзей Майкла в квартале – было нупп. Завязывание было особенно сложным маневром в вязании, когда требовалось, чтобы левая игла проделала пять стежков. Некоторые женщины из окружения Джоанны называли это “вкладом сатаны в вязание”, но Джоанна Роман всегда имела в виду это как выражение нежности.
  
  Спокойной ночи, мой маленький напп, говорила она своему маленькому сыну.
  
  Майкл всегда хорошо спал.
  
  В 1980 году, ветреным зимним днем, Майкл, придя домой из школы, обнаружил в их маленькой кухне над магазином незнакомца - здоровенного мужчину, похожего на каменную груду, с широким лбом, глазами цвета цинка и глубокой ямочкой на подбородке. На нем было шерстяное пальто с подкладкой и ботинки с закругленными каблуками. Он ел сардины из банки. Пальцами.
  
  Этим человеком был Соломон Каасик, друг детства его отца из Тарту. Пеэтер Роман спонсировал путешествие этого человека в Америку.
  
  Каждое воскресенье, на протяжении многих месяцев, Соломон приходил на воскресный ужин, часто с небольшим подарком для Майкла, и никогда без того, чтобы что-нибудь не добавить в рагу. Он допоздна пил водку "Тури" и курил сигары с отцом Майкла. Иногда по вечерам он играл с Майклом в шахматы, иногда позволяя мальчику выигрывать.
  
  Весной, когда Майклу шел восьмой год, Соломон перестал его навещать. Майкл скучал по его громкому смеху, по тому, как он легко подбрасывал его на своих широких плечах. Наконец Майкл спросил. Его отец не ответил ему, но в конце концов Джоанна однажды отвела Майкла в сторону и рассказала ему, что Соломон связался с какими-то плохими людьми, местными вори. Майкл не был уверен, что это за воры на самом деле, но он знал, что их нужно бояться. После долгих придирок Питер рассказал Майклу, что Соломон был замешан в ограблении банка в Бруклине, ограблении, в результате которого погибли люди. Он сказал, что Соломон сейчас находится в месте под названием Аттика и еще долго не вернется.
  
  Хотя Питер Роман был глубоко опечален этими событиями, он часто навещал Соломона. Когда Майклу исполнилось девять, его отец уговорил охранников позволить Майклу увидеться с Соломоном. Майклу Соломон казался похудевшим, но более твердым. У него были новые отметины на руках. Он больше не улыбался.
  
  4 июля 1983 года, всего за несколько недель до десятого дня рождения Майкла, он сидел у окна, выходящего на бульвар Дитмарс. Под ним соседские ребятишки бросали вишневые бомбы, М80, стреляли бутылочными ракетами. Майклу запрещалось выходить из дома без сопровождения родителей – всегда ходили истории о ребенке, потерявшем палец, глаз или что–нибудь похуже, - поэтому Майкл как можно дальше высунулся из окна, и запах пороха наполнил его голову. Магазин закрывался в семь вечера. Каждые несколько секунд Майкл поглядывал на часы. Ровно в семь он сбежал вниз по лестнице.
  
  Сначала он подумал, что по ошибке поднялся по черной лестнице, потому что не услышал ни одного из знакомых звуков – моют и убирают кастрюли, включают пылесос, запирают двери, закрывают кассу. Но он был на парадной лестнице, и в магазине было тихо.
  
  Что-то было не так.
  
  Майкл присел на ступеньках и заглянул в магазин. Пластиковая табличка "ОТКРЫТО" на двери не была развернута. Неоновая вывеска в витрине все еще светилась.
  
  К тому времени, когда Майкл обогнул платформу у подножия лестницы, он увидел это. Это была картина, которая навсегда останется в его уме и сердце.
  
  Пекарня была залита кровью.
  
  За прилавком, где всегда стояла его мать, болтая с покупателями, наполняя белые коробки выпечкой и булочками, ее смех сладкой песней перекрывал звуки уличного движения, вся задняя стена была выкрашена в малиновый цвет. Кассовый аппарат был снят с прилавка и лежал на боку, опустошенный, как выпотрошенная собака. Майкл увидел помятые коричневые ботинки своего отца, вечно перепачканные белой мукой, торчащие из-за главной духовки, а вокруг них толстые алые точки от рассыпанного сахара.
  
  С сердцем, почерневшим от страха, Майкл пересек комнату, где лежала его истекающая кровью мать. Она не открыла глаз, но за мгновение до смерти тихо прошептала ему:
  
  “Будем жить, не помрем”.
  
  Это была древнерусская фраза, означавшая, что если мы будем живы, мы не умрем.
  
  Только намного позже Майкл узнал, что произошло. Он узнал, что двое молодых людей – не соседей, а украинцев откуда-то из Ред-Хука – зашли в магазин и потребовали денег. Как только у них было все по списку, они хладнокровно застрелили Питера и Джоанну Роман. Звуки стрельбы были замаскированы звуками фейерверка. Пока Майкл сидел наверху, обижаясь на своих родителей за то, что они были настолько старомодны, что не позволяли ему играть с фейерверками, они лежали под ним, его отец мертв, его мать умирает. Даже в возрасте девяти лет он поклялся никогда не прощать себя.
  
  Полиция расследовала преступление, но примерно через шесть месяцев дело закрыли. Майкла приютили кузены. Он полностью ушел в свое горе, погрузившись в мир Джека Лондона и Зейна Грея. Он не разговаривал почти год. Его оценки ухудшились, и он ужасно похудел. На одиннадцатом курсе он начал приходить в себя, и именно тем летом в его семью пришли новости. Майкл случайно услышал, как его кузены говорили об ужасной находке, сделанной полицией. Оказалось, что двое мужчин были найдены повешенными на балке под мостом Адские врата недалеко от Девятнадцатой улицы. Мужчины были обнажены, жестоко избиты, им удалили гениталии. На их груди были вырезаны две цифры: 6 и 4.
  
  Пекарня на Пикк-стрит находилась по адресу: бульвар Дитмарс, 64.
  
  Когда Майклу исполнилось восемнадцать и начались ежемесячные визиты Соломона Каасика поиграть в шахматы - традиция, которую двое мужчин поддерживали много лет, - он вошел в комнату, встретился с волчьими глазами Соломона и, по легкому кивку огромной челюсти Соломона, Майкл понял. Именно Соломон нанес удар по двум мужчинам. Хотя Соломон мог раскрыть это много лет назад, он дождался подходящего времени. Он ждал, пока Майкл не стал мужчиной.
  
  Именно в этот момент Майкл Роман впервые в своей жизни увидел истинное сердце правосудия, как старого, так и нового света.
  
  Двенадцать лет спустя, на холодной улице Бронкса, когда его мир взорвался и вокруг него полился белый огонь, Джоанна Роман прошептала ему еще раз, на этот раз из могилы, и Майкл понял, что это одно и то же.
  
  Эбби лежала ничком на кровати и читала "Дейли Ньюс". В углу комнаты возвышалась пятифутовая груда подарков. Сев на кровать, Майкл поцеловал ее в затылок. Майклу Роману нравился затылок его жены.
  
  “Чувак, посмотри на всю эту добычу”, - сказал он. “Может, нам стоит устраивать для них вечеринки четыре или пять раз в год”.
  
  “Тебе просто нужен один из iPod”.
  
  Это было правдой. Майкл все еще пользовался своим потрепанным Sony Walkman. И в придачу слушал New York Dolls. Ему приходилось идти в ногу со временем. “Ты слишком хорошо меня знаешь”.
  
  “Это жизнь”.
  
  “Они что, спят?”
  
  Эбби засмеялась. “Они съели фунт сахара. Они уснут где-то в августе”.
  
  “Полагаю, мне нужно позвонить и поблагодарить твоих родителей”.
  
  Майкл шутил, и Эбби знала это. Доктор Чарльз и Марджори Рид были в Австрии, или Австралии, или Анахайме – за ними было трудно уследить. Но они прислали чеки для Шарлотты и Эмили на 10 000 долларов каждой, предназначенные для финансирования их колледжа. Родители Эбби всегда были немного прохладны по отношению к Майклу. Они никогда не были в восторге от того, что их дочь голубых кровей выходит замуж за юриста, особенно за юриста-государственного служащего. Но если Майклу приходилось выбирать между встречами с ними или пополнением фонда колледжа своих дочерей, то никакого соревнования не было.
  
  “Я позволю твоей совести быть твоим проводником в этом вопросе”, - сказала Эбби.
  
  Майкл плюхнулся обратно на кровать, повернулся на бок лицом к жене. “ Думаешь, им было весело?
  
  “Четырехлетним детям всегда весело, Майкл”. Она погладила его по волосам. “Они бы повеселились с картонной коробкой и сломанной тарелочкой фрисби. Кроме того, вечеринка была не для них, ты же знаешь.”
  
  “Этого не было?”
  
  Эбби закатила глаза. “Любовь моя, ты такая наивная”.
  
  “Для кого это было?”
  
  Эбби повернулась к нему лицом. Его кожа была чистой и бледной, с легчайшей россыпью веснушек, глаза цвета полусладкого шоколада. Ее пепельно-русые волосы были заколоты наверх, но часть их выбилась и теперь мягко обрамляла ее лицо. Она все еще выглядела по крайней мере на пять лет моложе, чем была на самом деле, но ее опыт – практика держать жизнь и смерть в своих руках на протяжении почти десяти лет – привнес в ее глаза нечто, что говорило скорее о мудрости, чем о возрасте. Она все еще дарила ему бабочек. “Это было для всех других матерей на улице, конечно. Это соревнование”.
  
  “Что это за соревнование?”
  
  Эбби села, полная энергии. “Хорошо”, - начала она, отсчитывая количество. Очевидно, она серьезно об этом подумала. “Номер один. Организация питания. У нас был дорогой кейтеринг – например, мы ограничились хот-догами, мини-бургерами и пиццей – или мы предпочли шоколадный фонтан? Два. У нас есть садовая мебель из эвкалипта или мы выбрали тик? Третье. У нас есть бассейн в земле или над землей? Четыре. У нас была группа или только клоун?..”
  
  “Должен тебе сказать, это был чертовски странный клоун”, - сказал Майкл. “Мисс куриная лапша 1986”.
  
  “Я думаю, она не состояла в профсоюзе”.
  
  “Но у нас был пони. Не забудь про пони”.
  
  “Пони был большим плюсом”.
  
  “Даже несмотря на то, что он нагадил в азалии”.
  
  “Это сделают пони”.
  
  “Чувак”, - сказал Майкл. “Я понятия не имел ни о чем из этого”.
  
  Эбби коснулась его щеки. “Мой городской мальчик”.
  
  Майкл сверкнул глазами. “Городской парень? Городской парень? Разве ты не видел меня с Травоедом этим утром? Ни в одном из пяти районов нет человека, который мог бы справиться с таким оборудованием для ухода за газонами.”
  
  Эбби улыбнулась той самой улыбкой, которая всегда вызывала дрожь где-то в районе лба Майкла и путешествовала по всем нижним областям. “Да, ну”, - начала она, придвигаясь ближе, глядя на его губы, “Я всегда говорила, что ты мужчина, который умеет обращаться со своим оборудованием”.
  
  Майкл улыбнулся, поцеловал жену в нос, встал, бросился в ванную, почистил зубы. Когда он вышел, Эбби сидела на кровати. Единственной вещью, которую она носила, был красивый темно-синий шелковый галстук. На нем все еще был ценник.
  
  “Это тот самый?” Спросил Майкл.
  
  Эбби кивнула. У них это был ритуал. Перед каждым крупным делом она покупала ему новый галстук, талисман на удачу, который он надевал во время вступительной речи. Она еще ни разу не потерпела неудачу. Благодаря волшебному шейному платку Эбби у Майкла был 100-процентный процент обвинительных приговоров.
  
  “Профессор Роман?” Спросила Эбби, аккуратно развязывая галстук и кладя его на тумбочку.
  
  “Да, сестра Рид?”
  
  “Я хотел спросить, могу ли я задать вам вопрос”.
  
  Майкл снял рубашку. Теперь на нем была только пара светло-зеленых больничных халатов. “Конечно”.
  
  “Какая из книг сестер Бронте была бы вашей любимой?”
  
  Майкл рассмеялся. “Ну, дай мне подумать об этом секунду”. Он выскользнул из своей медицинской формы под простыни. “Должен сказать, что моим любимым был бы фильм о Фригидной сестре Джейн Эйр”.
  
  Эбби фыркнула. “Холодный Эйр”?
  
  “Да. Это история о поисках некрасивой английской девушкой сексуального приключения”.
  
  Эбби покачала головой. Она обняла Майкла за шею. “Я не могу поверить, что мы никогда не находили связи. Шарлотта и Эмили. Я имею в виду, сколько лет высшего образования у нас на двоих? Пятнадцать?”
  
  Конечно, для Майкла это не было редкостью. Ему было двадцать девять, прежде чем он понял, что песня ABC звучит на ту же мелодию, что и “Twinkle, Twinkle Little Star”. В свое время он однажды подготовил заключительную речь по делу об убийстве менее чем за час – с жуткого похмелья, не меньше – и мог наизусть процитировать статьи, внесенные в "Закон Блэка" (Восьмое издание). Но тонкости "Twinkle, Twinkle” были утеряны для него.
  
  Тонкости тела Эбби Роман, однако, были иными.
  
  Полночь. Майкл стоял в дверях комнаты девочек. Эбби была права. Обе девочки еще не спали. Он вошел в комнату и опустился на колени между кроватями.
  
  “Привет, папочка”, - сказала Шарлотта.
  
  “Привет, дамы”, - сказал он. “Ребята, вам сегодня было весело?”
  
  Они оба кивнули в унисон, гармонично зевнули. Иногда они были настолько разными по своим взглядам, навыкам решения проблем, что казалось, будто они даже не родственники. Шарлотта с ее способностью отличать логику от хаоса. Эмили с ее чувством цвета и склонностью к драматизму. В других случаях, большую часть времени, казалось, что у них один разум, одно сердце, даже больше, чем узы, которые связывают большинство близнецов.
  
  Майкл бросил взгляд в угол комнаты. Их маленький столик был накрыт для чая. Он, как всегда, был рассчитан на троих. Они никогда не сажали плюшевого медведя или кролика на третий стул. Он всегда был просто пуст. Это была одна из многих загадок, которые составляли его дочери.
  
  Он повернулся к девочкам, когда Шарлотта откинула прядь волос с глаз. Она согнула палец, подзывая Майкла вперед, как будто хотела поделиться секретом. Он наклонился между двумя девушками. Они часто делали это, когда хотели сказать ему что-то вместе, упражнение, которое часто заканчивалось поцелуем в каждую щеку. Предполагалось, что часть с поцелуем станет сюрпризом.
  
  “Что это?” Спросил Майкл.
  
  “Та тулеб”, - тихо произнесли две девушки.
  
  Сначала Майклу показалось, что он ослышался. Это прозвучало так, как будто они сказали ”татуировка“ или ”инструмент". Ни то, ни другое толкование не имело смысла. “Что ты сказал?”
  
  “Та тулеб”, - повторили они.
  
  Майкл откинулся назад, немного удивленный. Он переводил взгляд с одной дочери на другую, на четыре больших голубых глаза в мягком свете ночника. “Ta tuleb?”
  
  Они кивнули.
  
  Эта фраза вернула Майкла в раннее детство, к вечерам над пекарней на Пикк-стрит, ночам, когда он читал комиксы, пока должен был делать домашнее задание. Когда его мать, выглядывая из кухонного окна с длинными стальными вязальными спицами в руках, видела, как Питер Роман сворачивает за угол на бульвар Дитмарс, она кричала “та тулеб!”, поднимаясь по лестнице, и Майкл немедленно возвращался к своим занятиям.
  
  “Что ты имеешь в виду?” спросил он.
  
  Шарлотта и Эмили посмотрели друг на друга, пожали плечами, скользнули под одеяло. Майкл воспользовался моментом, все еще немного сбитый с толку. Он подоткнул девочкам одеяла и поцеловал их в лоб.
  
  Выходя из спальни, он на мгновение остановился в дверях, размышляя.
  
  "Та тулеб" - это эстонская фраза.
  
  Его дочери не говорили по-эстонски.
  
  Майкл вошел в маленькую комнату на втором этаже, которая служила ему кабинетом, включил свет, открыл портфель. Он изучал фотографию Фалинн Харрис. Ей было всего четырнадцать.
  
  Фалинн была дочерью Колина Харриса, флориста из Лонг-Айленд-Сити, который был застрелен два года назад в апреле, хладнокровно убит неким Патриком Шоном Геганом. Геган вместе со своим младшим братом Лиамом были демоническим отродьем Джека Гегана, бывшего мафиози среднего звена из Queens, который в настоящее время отбывает пожизненный срок в Даннеморе.
  
  Фалинн, которая тайком курила за магазином, увидела, как все это рухнуло, через заднее окно. Она была настолько травмирована ужасом преступления, что с тех пор не произнесла ни единого слова. И она была главной свидетельницей штата.
  
  Майкл Роман выигрывал дела RICO, привлекал к ответственности некоторых из самых закоренелых профессиональных преступников, когда-либо проходивших через правовую систему штата Нью-Йорк, успешно рассматривал два дела о смертной казни, включая печально известного Убийцу-астролога, не раз достигал чего-то, что намного превосходило его возможности, только для того, чтобы преуспеть. Но этот был особенным. И он знал почему. Он долго и упорно добивался этого.
  
  Вопрос был в том, сможет ли он заставить Фалинн поговорить с ним? В течение следующих сорока восьми часов, когда над ними стоит призрак Колина Харриса, сможет ли он заставить ее вспомнить?
  
  Если мы будем живы, мы не умрем.
  
  Кофе. Ему нужен был кофе. Эта ночь обещала быть долгой.
  
  По дороге на кухню он остановился у подножия лестницы и взглянул на слегка приоткрытую дверь в комнату своих дочерей.
  
  Та тулеб, подумал он.
  
  Это была эстонская фраза, которая означала: Он идет.
  
  Когда Майкл Роман вошел в кухню и достал френч-пресс из шкафа, вопрос промелькнул у него в голове, как мотылек, привлеченный электрической лампочкой.
  
  Кто идет?
  
  
  ЧЕТЫРЕ
  
  ТАЛЛИНН, ЭСТОНИЯ
  
  
  Александр Сависаар стоял в центре оживленной площади. Вечер был не по сезону теплый, лилии были в цвету, а улица Виру Танав представляла собой карнавал чувств.
  
  Он прошел несколько кварталов, посидел в маленьком кафе на открытом воздухе, заказал чай, понаблюдал за проходящими мимо девушками в весенних платьях, каждая из которых была похожа на цветок с длинными лепестками. В свое время он побывал во многих портах, от Кабула до Москвы и краткого тура по Шанхаю. Его деловые дела много раз приводили его в Хельсинки, Ригу, Санкт-Петербург и за их пределы, но он никогда не был счастлив в городе, в любом городе. Он мог терпеть все это несколько дней. Возможно, неделю. Иногда, если его потребности удовлетворялись, он обнаруживал, что процветает. Но он не был и никогда не будет дома ни в каком городском окружении. Его местом были лес, долина, холмы.
  
  Город Таллинн располагался на северном побережье Эстонии, на берегу Финского залива. Как столица, он был одним из наиболее полностью сохранившихся средневековых городов в мире. После падения коммунизма в 1991 году он стал одним из самых космополитичных направлений в Прибалтике, с его симфонией мирового класса, процветающим туристическим бизнесом и даже растущим рынком модной одежды.
  
  Алекс ехал по трассе E20 в Нарву, в центральную Эстонию, мимо ржавеющих остатков советской оккупации, мимо ветхих зданий, распавшихся коллективов, ржавеющих автомобилей и сельскохозяйственной техники, куч шлака и остановленных конвейерных лент.
  
  Затем он сел на небольшой пригородный самолет из Нарвы в Таллинн, что означало, что ему пришлось оставить много вещей. В наши дни даже в небольших аэропортах, на небольших авиалиниях безопасность была довольно строгой.
  
  Это не было проблемой. У него были связи по всей Эстонии. И у него был бизнес. Бизнес, который был тлеющим угольком в его сердце в течение четырех лет.
  
  "Шлоссле" был небольшим элегантным бутик-отелем в самом сердце старого города. Алекс зарегистрировался. Он принял душ, побрился, надел темный костюм с открытым воротом и накрахмаленную белую рубашку. Он позвонил консьержу и договорился о столике в ресторане Stenhus.
  
  У него было три часа до встречи с Паулу. До этого он должен был совершить покупку.
  
  МАГАЗИН располагался в старом каменном фасаде на оживленной улице Мууривахе. В маленькой витрине из освинцованного стекла, выходящей на улицу, была выставлена элегантная витрина - сервиз из чистого серебра, освещенный мини-прожектором. В нижнем левом углу была нарисованная от руки вывеска с золотыми буквами: VILLEROY TERARIISTAD
  
  Справа от толстой дубовой двери находилась панель из матового хрома с маленькой кнопкой. Алекс нажал на кнопку. Мгновение спустя дверь тихо загудела. Он вошел внутрь.
  
  Интерьер был длинным, узким и тихим, с блестящими стеклянными витринами по обе стороны, приподнятым прилавком в задней части. Здесь пахло полированным деревом, средством для чистки стекол и резким ароматом масел для шлифовки. Пробираясь в тыл, Алекс осмотрел товары. Ножи были со всего мира, самых разных стилей – охотничьи, для скотоводов, индийские кукри. В витрине справа были представлены более экзотические товары. Здесь были сапожные ножи, ножи для ныряния, танто и метательные ножи, эффектный, но смертоносный нож-бабочка, даже раздел, посвященный шейным ножам, которые были предназначены для ношения в ножнах на шее.
  
  На стенах висели стеллажи с блестящими ножницами, кухонными столовыми приборами, опасными бритвами и другими постриженческими принадлежностями. Над головой, тянувшейся к центру прохода в виде решетки, была выставлена ослепительная экспозиция мечей – военных, ниндзя, средневековых и викингов, а также самурайских катан.
  
  Когда он дошел до задней части магазина, мужчина встал и вышел из-за прилавка. Ему было за шестьдесят, с оловянно-седыми волосами и покатыми плечами. Он был по меньшей мере на голову ниже шести футов трех дюймов роста Алекса и тщательно одет в темно-коричневые шерстяные брюки, белую рубашку из тонкого сукна и начищенные оксфорды. Кольцо на его левой руке говорило о том, что он женат. Печатка на правой руке говорила о том, что он выпускник Московского университета.
  
  “Kas sa raagid inglise keelt?” Алекс спросил по-эстонски, говорит ли джентльмен по-английски. Алекс свободно говорил на пяти разных языках, включая русский, немецкий и французский.
  
  Мужчина кивнул и выжидающе сложил руки на стойке.
  
  “У вас здесь впечатляющий выбор”, - сказал Алекс.
  
  “Спасибо”, - ответил мужчина. “И чем я могу быть полезен сегодня?”
  
  “Я ищу нож, что-нибудь подходящее как для города, так и для леса. Что-нибудь очень полезное”.
  
  Мужчина на мгновение задумался. Он указал налево. “Я уверен, у нас найдется что-нибудь, что вас порадует”. Он зашел за прилавок, просунул руку под стекло и снял стеллаж. Там, на богатом бордовом бархате, лежало с полдюжины складных ножей. Алекс поднял их один за другим, ощущая их вес, их равновесие. Он раскрыл их все, пробуя действие. Воздав им должное, он заменил их.
  
  “Все прекрасного качества”, - сказал Алекс. “Но я ищу что-то особенное”.
  
  Мужчина вернул подставку под витрину, взглянул на Алекса. “Я заинтригован”.
  
  “Я ищу Бархидта”.
  
  Мужчина резко вздохнул в ответ, пришел в себя. “Я понимаю”.
  
  Ян-Мари Бархидт был оружейником из Голландии, выпускавшим ограниченный тираж, мастером первой категории. Он изготовил одни из лучших и наиболее востребованных ножей в мире.
  
  “Боюсь, это что-то довольно дорогое”, - сказал мужчина. “У нас маленький, скромный магазин. Мы не носим с собой эти товары”.
  
  Танец, подумал Алекс. Всегда танец. Он на мгновение задержал взгляд на мужчине, затем полез в карман и достал три зажима для денег, в каждом из которых было по пачке разной валюты. Евро, доллары США и эстонские кроны. Он выложил три стопки на стойку, как дорогую карточную игру.
  
  Несколько мгновений не было произнесено ни слова. Мужчина бросил быстрый взгляд на дверь и улицу за ней. Они действительно были одни. Он положил указательный палец правой руки на пачку евро. Алекс убрал остальные валюты, снял купюры. Он отсчитал 3000 евро, примерно 4500 долларов США. “Если бы один из этих предметов был доступен здесь, ” сказал Алекс, - было бы это адекватной компенсацией?”
  
  Глаза мужчины на мгновение вспыхнули. “Несомненно, так и будет”, - сказал он. “Вы не могли бы меня извинить?”
  
  “Конечно”.
  
  Мужчина исчез в задней комнате и появился мгновение спустя. В его руке был красивый футляр из орехового дерева. Он открыл его. Внутри была прекрасная вещь, потрясающий образец мастерства. Клинок был из дамаска горячего воронения, как и валики. Чешуя была из высококачественного белого перламутра, титановые накладки были анодированы фиолетовым, задняя планка была инкрустирована четырьмя кусочками морского ушка. Это был настоящий Бархидат.
  
  “Я возьму это”, - сказал Алекс.
  
  “Очень хорошо, сэр”. Мужчина отнес коробку в заднюю часть магазина. Он положил полированную шкатулку в войлочный мешочек, затянул золотую бечевку. Несколько мгновений спустя он обошел прилавок, неся хозяйственную сумку на ручке с надписью VILLEROY TERARIISTAD сбоку. Он протянул сумку Алексу.
  
  Перед уходом Алекс посмотрел на свои часы - золотой браслет Piaget, который он носил на левом запястье, кристаллом внутрь. Будучи поставщиком изысканных вещей, Алекс знал, что взгляд мужчины будет прикован к часам. Алекс хотел, чтобы мужчина обратил внимание не на дорогое украшение, а скорее на сложную татуировку на запястье Алекса - черную звезду, выглядывающую из-под манжеты рубашки.
  
  Когда Алекс поднял взгляд на мужчину, тот смотрел прямо на него. Алексу не нужно было говорить больше ни слова.
  
  Не было ни коробки, ни сумки. Не было Бархидта. Деньги не переходили из рук в руки, торговля не велась. На самом деле, высокого мужчины со светло-голубыми глазами и маленьким рваным шрамом на левой щеке там никогда не было.
  
  Паулу был веннаскондом, коллегой-вором. Но веннасконды были не просто ворами, они были братьями и придерживались строгого кодекса. Укради у одного, ты украдешь у всех. Веннасконд никогда не оставался без кого-то за спиной.
  
  В свои тридцать с небольшим Паулу был худощавого телосложения, но довольно крепкого, с быстрыми движениями и нервной энергией, которая никогда не позволяла ему усидеть на месте. Он вырос в городе и поэтому никогда не чувствовал себя спокойно. Свои черные волосы он зачесывал назад. Мочку его правого уха украшала пара золотых колец. Он с беззастенчивой гордостью демонстрировал свои татуировки на предплечьях и шее.
  
  Они встретились на уединенном участке западного берега озера улемисте, всего в нескольких милях к югу от центра Таллина. Главный аэропорт находился на восточной стороне, и каждые несколько минут над головой с ревом пролетал очередной самолет. Двое мужчин говорили по-эстонски.
  
  “Когда он прибудет?” Спросил Алекс.
  
  “Одиннадцать. Говорят, он довольно пунктуален”.
  
  “Что ты ему сказал?”
  
  “Немного”, - сказал Паулу. “Я сказал ему, что у тебя есть дочь, дочь, которая беременна ребенком литовца. Я сказал ему, что ты был на рынке, чтобы продать ребенка”.
  
  “И вы уверены, что это тот человек, который заключил сделку по продаже моих Анны и Марии?”
  
  Паулу кивнул. “Через своих приспешников он заключил сделку. Он много лет торговал детьми на черном рынке”.
  
  “Почему я не нашел его раньше?”
  
  “Он дорогой и скрытный. Многие люди тоже его боятся. Сначала мне пришлось встретиться с тремя другими мужчинами. Мне пришлось заплатить им всем ”.
  
  Это разозлило Алекса, но он отогнал это чувство. Сейчас было не время для гнева. “Он придет один?”
  
  Паулу улыбнулся. “Да. Он такой высокомерный”.
  
  Десять минут спустя яркие фары разорвали темноту. На вершину холма въехала машина; ярко-красный американский внедорожник с хромированными дисками. Звуковая система гремела русским рэпом.
  
  Еще одна безвкусная воришка, подумал Алекс.
  
  “Это он”, - сказал Паулу.
  
  Алекс полез в карман и вытащил перевязанную резинкой пачку евро. Он протянул ее Паулу, который сунул пачку в карман, даже не взглянув на нее.
  
  “Где ты хочешь меня видеть?” Спросил Паулу.
  
  Алекс кивнул на холм на западе. “Подожди пять минут. Потом уходи”.
  
  Мужчина поменьше обнял Алекса один раз – человека, которого он никогда не встречал до этой ночи, человека, с которым он был связан чем–то более глубоким, чем кровные узы, - затем сел на свой мотоцикл. Мгновение спустя он исчез. Алекс знал, что будет наблюдать с соседнего холма гораздо дольше, чем пять минут. Это был путь веннасконда.
  
  Когда мотоцикл Паулу скрылся из виду, внедорожник выключил фары. Вскоре появился мужчина. Финн был крупным, почти таким же высоким, как Алекс, но мягким в середине. На нем был коричневый пыльник и ковбойские сапоги. У него были редеющие льдисто-белые волосы до плеч, тонкая, покрытая щетиной шея. Ночью он надевал красный халат. Он был медлительным.
  
  Его звали Микко Ванска.
  
  От Вански пахло американским одеколоном и французскими сигаретами.
  
  “Вы мистер Тамм?” - спросил он. "Тамм" по-эстонски означало дуб. Они оба знали, что это ненастоящее имя.
  
  Алекс кивнул. Они сердечно, легко пожали друг другу руки. Неприязнь между ними была сильнее, чем запах отработанного авиационного топлива в воздухе.
  
  “Я понимаю, у вас есть что продать”, - сказала Ванска.
  
  Что-то такое, подумал Алекс. Именно так этот человек думал о детях, об Анне и Марии, как будто они были предметами, каким-то товаром. Он хотел убить его прямо здесь и сейчас.
  
  Ванска полез во внутренний карман пальто, достал пачку "Гитанес", сунул одну в рот. Затем он достал золотую зажигалку, прикурил сигарету, глубоко затянулся. Все это довольно драматично и не впечатляет. Все это ведет к обсуждению денег.
  
  “С моей стороны много расходов”, - начала Ванска, как и ожидалось.
  
  Алекс просто кивнул, промолчав.
  
  “Я проделал большой путь, чтобы оказаться здесь, и есть много людей – высокопоставленных людей, – которым нужно заплатить”. При этих словах Микко Ванска снял солнцезащитные очки. Его лицо было бледным, как кость, с темными кругами под глазами. Он был наркоманом. Алекс предположил, что это метамфетамин.
  
  “Какая у вас профессия?” Спросила Ванска.
  
  “Я кузнец”, - ответил Алекс. Хотя то, что он сам подковывал своих лошадей, было правдой, но что-то в тоне его ответа подсказало Ванске, что это не совсем правда. Мужчина провел рукой по своим сальным седым волосам. Он посмотрел на озеро, затем обратно.
  
  “У вас вообще нет ребенка, которого можно продать, не так ли?”
  
  Алекс просто уставился на мужчину. Этого ответа было достаточно.
  
  Ванска кивнул. Он улыбнулся и раздавил сигарету носком ботинка. Этим движением он отодвинул подол своего пальто. Это движение не ускользнуло от внимания Алекса.
  
  “Ты знаешь, кто я?” Спросила Ванска.
  
  “Я верю”.
  
  Мужчина переместил свой вес. Алекс расслабил массивные мышцы плеч, готовясь нанести удар. “И все же ты тратишь мое время. Ты не делаешь этого с Микко Ванской. Таллинн - мой город. Ты научишься этому.”
  
  Алекс знал, что бесполезно пытаться обхаживать таких людей, как Ванска. Они смотрели на него так, словно он был каким-то деревенщиной, провинциалом с юго-востока Эстонии. “Давайте просто скажем, что это трагический недостаток характера”.
  
  Микко рассмеялся, хриплый звук эхом разнесся среди деревьев. “Я собираюсь уйти сейчас”, - сказал он. “Но не раньше, чем ты заплатишь мне за потраченное время. И мое время очень дорого.”
  
  “Я думаю, что нет”.
  
  Ванска поднял глаза. Было ясно, что он не часто слышал это высказывание. Прежде чем он успел сделать движение или ответить, Алекс сбил мужчину с ног, уложив лицом вниз на грязную землю, воздух был вышиблен из его легких. Мгновением позже Алекс извлек оружие мужчины из кобуры на пояснице. Это был дорогой SIG P210. Он продолжил обыскивать его, но больше ничего не нашел. Он поднял ошеломленного Ванску обратно на ноги.
  
  “Теперь вопрос в том, мой финский друг, - начал Алекс, его лицо было всего в нескольких дюймах от лица Вански, - знаешь ли ты, кто я?”
  
  Подергивание нижней губы мужчины выдавало его страх. Он молчал, переводя дыхание.
  
  “Я Кощей”, - сказал Алекс.
  
  Мужчина ухмыльнулся, затем понял, что Алекс серьезен и, вероятно, безумен. Это делало его вдвойне опасным.
  
  “Это миф”, - сказала Ванска. “Кощей Бессмертный. Сказка для детей и пожилых женщин”.
  
  Алекс поднял "ЗИГ", дослал патрон в патронник. Он вернул его Ванске. Ванска молниеносно схватил его и направил на Алекса, его руки дрожали. “Пошел ты нахуй, витту! Ты не можешь приезжать в Таллин и так разговаривать со мной. Ты не смеешь поднимать на меня свои гребаные руки”.
  
  Алекс пожал плечами и сделал шаг назад. - Тогда у тебя нет выбора, кроме как застрелить меня. Я понимаю.
  
  “Что?”
  
  Алекс отвесил Ванске пощечину. Сильную. Такую сильную, что мужчина отшатнулся на несколько шагов. Из его нижней губы потекла кровь. Теперь руки Вански сильно дрожали, когда она взвела курок.
  
  Алекс снова ударил мужчину; на этот раз изо рта Вански вылетел гнилой зуб. Ванска приставила пистолет ко лбу Алекса и нажала на спусковой крючок.
  
  Вместо громкого выстрела раздался лишь слабый, бессильный скрежет металла о металл. Оружие заклинило.
  
  На мгновение Таллинн погрузился в тишину. Ни движения, ни самолетов. Только звук воды, набегающей на берег озера Улемисте.
  
  С быстротой молнии Алекс нанес удар левой рукой, попав мужчине прямо под солнечное сплетение. Ванска выронил оружие, схватившись за вздымающийся живот. Изо рта у него потекла желтая рвота. Алекс подобрал "СИГ" и бросил его в озеро.
  
  Когда Ванска перевел дыхание, Алекс вытащил Бархидт из ножен и раскрыл его на устрашающую длину. Глаза Вански выпучились при виде этого. Алекс прикоснулся пальцем к идеальной стали. Казалось, она растворилась в черноте ночи.
  
  “Ты должен знать это обо мне, Микко Ванска. Я человек, который задает вопрос только один раз. Я задам тебе вопрос. Ты скажешь мне правду. Тогда мы расстанемся ”.
  
  Ванска попытался выпрямиться. Этому помешали его трясущиеся колени. Он промолчал.
  
  “Четыре года назад, незадолго до Пасхи, вы выступили посредником в незаконном удочерении двух новорожденных эстонских девочек”, - сказал Алекс. “Девочек украли из постели их матери в Ида-Вирумаа. Я знаю, что все это правда. Кто был вашим контактом на другом конце провода? ”
  
  “Я не понимаю, о чем ты говоришь”.
  
  Алекс занес нож таким быстрым движением, что это показалось простым колебанием воздуха. Сначала Ванска не поняла, что произошло. Секунду спустя все стало слишком ясно. У человека, стоявшего перед ним, был прорезан левый глаз. Ванска упал на колени, кровь хлестала у него между пальцами, его крики эхом разносились по древним холмам. Алекс опустился на колени, зажал мужчине рот. Вскоре рев другой струи заглушил крики.
  
  “Человек может жить только с одним глазом, да?” Спросил Алекс, когда рев стих. “Он не может жить без своего сердца”. Алекс провел кончиком лезвия по груди мужчины.
  
  “Мужчина”, - сказал он. Его дыхание было прерывистым, влажным. Его лицо было покрыто паутиной крови. “Его зовут Харков. Виктор Харков”.
  
  “Русский?”
  
  Ванска кивнула.
  
  “Он в России?”
  
  Мужчина покачал головой. Из открытой раны потекла кровь. “Он в Нью-Йорке”.
  
  Соединенные Штаты, подумал Алекс. Он никогда не представлял себе такого. Анна и Мария теперь были американскими детьми. Потребуется многое, чтобы исправить это. И их освобождение представляло собой целый набор новых проблем. “Нью-Йорк - большое место”, - сказал Алекс. “Где он находится в этом городе?”
  
  На мгновение показалось, что Ванска вот-вот впадет в шок. Алекс расколол у него под носом капсулу с аммиаком. Мужчина поперхнулся, сделал глубокий вдох. “Он находится в местечке под названием Куинс, штат Нью-Йорк”.
  
  Квинс, подумал Алекс. Он знал кое-кого в Нью-Йорке, человека по имени Константин Уденко, человека, с которым он служил в федеральной армии. Константин поможет ему найти этого Виктора Харькова.
  
  Мгновение Алекс изучал лицо Вански, или то, что было видно под блеском свежей крови. Он поверил ему. У него не было выбора. Он взял мужчину руками в перчатках за подбородок и пристально посмотрел в его уцелевший глаз. “Ты сказал мне то, что мне нужно было знать, и теперь я считаю тебя мудрым и благородным человеком. Я оставлю тебя в живых. Алекс приблизил свое лицо. “Но я хочу, чтобы ты рассказал своим коллегам обо мне, об этом человеке из Колоссовой, которого следует воспринимать всерьез, о человеке, которого нельзя убить. Ты сделаешь это?”
  
  Еще один медленный кивок.
  
  “Хорошо”. Алекс помог мужчине подняться на ноги. Мужчина был тяжелым и не предлагал никакой помощи, но руки и спина Алекса были сильными. Он легко справился с ним. “Какая больница здесь ближайшая?”
  
  Ванска колебался. Он этого не ожидал. “Западный Таллинн, центральный. На улице Рави”.
  
  “У меня есть машина”, - сказал Алекс. Он указал на гребень холма. “Сразу за поворотом. Я отвезу тебя. Ты знаешь дорогу?”
  
  “Да”.
  
  “Ты можешь идти?”
  
  Мужчине потребовалось несколько мгновений, чтобы найти свой центр. “Я… Я думаю, что да”.
  
  Алекс заглянул Ванске через плечо. Он увидел, как луна отражается от стеклянной поверхности озера Улемисте. Он вспомнил, как теплыми летними ночами в его юности переливалась река Нарва, которую он видел из окна своей душной каменной комнаты в приюте, как ему всегда было интересно, что находится по обе стороны.
  
  Он подумал о своих маленьких девочках, об этом мужчине перед ним. Гнев вспыхнул в нем, когда…
  
  ... едкий запах горящей плоти висит над Грозным, влажным, красным покрывалом смерти. В этот адский момент, когда смерть гремит вокруг него, он чувствует свое предназначение, столетия, которые он прожил, столетия, которые еще впереди. Он видит фермерский дом на вершине холма. Он слышит крики умирающих животных и…
  
  ... высокомерные слова этого человека.
  
  У вас есть что продать?
  
  Алекс обернулся. Одним ловким движением он развернулся на 360 градусов, крутящий момент движения в сочетании с его сильными ногами и мышцами спины, а также изысканной сталью Бархидта, попал Микко Ванске чуть ниже челюсти, почти отделив его голову от тела. Артериальная струя разлетелась почти на десять футов, когда мужчина перешагнул порог. Затем Алекс глубоко вонзил нож мужчине в пах, подняв его с огромной силой. Он вытащил его и закончил боковым разрезом, образовав кишечник Т. Вански, вывалившийся в ночь, розово-черный и зловонный, как сам человек. Он был мертв еще до того, как упал на землю. От обвисших внутренностей поднимался пар.
  
  Алекс воспользовался моментом, закрыл глаза, ощущая, как душа мужчины совершает путешествие. Он всегда отдавал должное этому моменту. Вдалеке, под безмолвными пологами леса, стая ворон зашевелилась, ожидая своего часа.
  
  Десять минут спустя Алекс подошел к своей машине и поехал обратно в центр города. Таллин оживал, и он в полной мере воспользуется его очарованием.
  
  Харков, подумал он. Виктор Харков из Квинса, Нью-Йорк.
  
  Я встречусь с тобой очень скоро.
  
  На следующее утро Алекс проснулся рано, принял душ и неброско оделся. Он завернул Микко Ванска в большой брезентовый чехол, придавил его тело камнями и утопил в озере улемисте. Пройдет всего несколько дней, прежде чем человек всплывет на поверхность, но к тому времени Алекса уже не будет в живых.
  
  За завтраком он зашел в Интернет и начал планировать свою неделю. Он купил электронный билет до Нью-Йорка. Он договорился о ночлеге в Нью-Йорке и организовал отправку того, что не смог взять с собой, включая Бархидат и более ста тысяч долларов США наличными, через международную компанию FedEx. Он вернулся в свою комнату, упаковал все в коробку FedEx и передал ее консьержу.
  
  Возможно, он и не был дома в городе, но он пользовался каждым достижением, каждым продвижением. Ноутбуки, мобильные телефоны, Wi-Fi, онлайн-банкинг.
  
  За последней чашкой кофе он поискал в Интернете Виктора Харькова. Он легко нашел его. Виктор Харьков, эсквайр, был владельцем фирмы под названием People's Legal Services. Он распечатал информацию в бизнес-центре отеля, убедившись, что стер все файлы и кэш с компьютера отеля. Он положил данные в свою ручную кладь.
  
  Во время пересадки в пятом терминале лондонского аэропорта Хитроу, нежась в зале ожидания British Airways Terraces lounge, зоне, отведенной для тех, кто путешествует бизнес–классом, Алекс позволил себе сеанс массажа в спа-салоне Elemis.
  
  Три часа спустя он сидел в части гостиной, выходящей окнами на его ворота, со стаканом Johnnie Walker Black в руке. Он опустил взгляд и увидел лицо Елены, всплывающее из глубин прозрачной янтарной жидкости. Он вспомнил, как впервые увидел ее, стоящую в роще, где он видел серого волка, уже семилетнюю эннустайю из ее деревни.
  
  Он задавался вопросом: были бы Анна и Мария похожи на Елену? Были бы у них такие же очаровательные голубые глаза, такая же молочная кожа?
  
  Он полез в нагрудный карман своего пиджака. Он достал три хрустальных флакона на изящной золотой цепочке. Один из флаконов был наполнен кровью. Два были пусты. Он надел цепочку себе на шею.
  
  Три девушки, подумал Алекс. Легенда о Кощее и сестрах принца. Анна, Мария и Ольга. Когда вся их кровь, наконец, будет принадлежать ему, они будут жить вечно.
  
  Он посмотрел в окно на огни взлетно-посадочных полос Хитроу. Города, подумал он. Как он ненавидел их и все, что они породили. Теперь он направлялся в самый важный город в мире.
  
  Час спустя он устроился в своем кресле в самолете, сила внутри него начала расти.
  
  Она была миниатюрной и хорошенькой, с выразительным ртом и стройными мальчишескими бедрами. На ней были строгая белая блузка и темно-синяя юбка. На вид ей было под тридцать, хотя по рукам можно было предположить, что она старше.
  
  “Могу я тебе что-нибудь принести?”
  
  Они были в воздухе два часа, им подали изысканную еду. Команда приглушила свет.
  
  Алекс оглядел салон "Клубного мира" большого, мощного Boeing 747-400. Он слишком хорошо знал о разделении общества в жизни. Небольшая группа, стоявшая в отдельной, быстро движущейся очереди в Хитроу, несколько избранных, которых встретили на борту теплым полотенцем и бокалом шампанского, посмотрели друг на друга с пониманием, что они все вместе, на голову выше тех, кто путешествует автобусом, избранные все.
  
  Алекс оглянулся на женщину. Она не была стюардессой. Она была попутчицей. - Простите? - спросил я.
  
  Она указала через плечо и заговорила приглушенным голосом. “С кухни. Пассажиры "Клуба мира" имеют доступ на камбуз, вы знаете. Хотите сока или бокал вина?” Она подняла свой собственный пустой бокал.
  
  Что за мир, подумал Алекс. Твоя собственная кухня в самолете. “Я в порядке, спасибо”.
  
  Женщина посмотрела на сиденье рядом с Алексом. В бизнес-классе были отдельные сиденья, расположенные бок о бок и обращенные в противоположные стороны. Сиденья складывались в кровати и могли принимать десятки положений. Место рядом с Алекс было незанято. Женщина явно хотела немного посидеть и поболтать.
  
  “Меня зовут Джиллиан”, - сказала она, протягивая руку.
  
  Алекс улыбнулся неискренней улыбкой. Он путешествовал по одному из трех своих паспортов. Это имя было Йорген Петтерсон. Он представился, тщательно подбирая акцент.
  
  “Мои друзья зовут меня Джордж”, - добавил Алекс. Когда стало ясно, что женщина не собирается уходить, он указал на место рядом с собой. Прежде чем сесть, она взяла небольшую стопку бумаг, которую положил туда Алекс. Он собирался положить их обратно в сумку. Должно быть, он задремал.
  
  Джиллиан устроилась поудобнее на сиденье и улыбнулась. Несмотря на тусклый свет, Алекс увидел, что зубы у нее белые и ровные. У нее были ямочки на щеках, безупречный цвет лица. Она оглядела хижину, оглянулась назад.
  
  “Все это довольно шикарно, не так ли?” - сказала она. Алекс почувствовал кисло-сладкий запах алкоголя.
  
  “Да”.
  
  Она постучала наманикюренным ноготком по бокалу с вином, возможно, в поисках темы для разговора. - Ты часто бываешь в Нью-Йорке, Джордж? - спросила я.
  
  Вопросы, подумал Алекс. Он должен быть бдительным. Если он скажет, что часто бывает в Нью-Йорке, она может задать ему другие вопросы. “Я здесь впервые”.
  
  Джиллиан кивнула. “Я помню, как впервые оказалась в городе. Это может быть немного ошеломляюще. Я живу там сейчас, но выросла в Индиане ”.
  
  “Понятно”. Алекс начал жалеть, что попросил ее сесть.
  
  Прежде чем она смогла ответить, она указала на раскладной столик со стороны Алекса за перегородкой. “Что это?”
  
  Она имела в виду пару мраморных яиц, стоявших на столе. Яйца были настоящего размера, с замысловатой резьбой, изображающей древнюю русскую легенду о яйце внутри утки внутри зайца, басне о Кощее Бессмертном. Алекс заказал их изготовление в Калининграде. Он забыл положить их обратно в ручную кладь. Ему хотелось, чтобы женщина их не видела. Это была ошибка.
  
  “Это для моего драгоценного брорсдоттера”, - сказал он. “На Пасху”.
  
  Джиллиан выглядела озадаченной.
  
  “Мне очень жаль”, - сказал Алекс. “Это для моих племянниц. Я из города под названием Карлскруна. Это на юго-востоке Швеции”.
  
  Джиллиан взяла одно из яиц, немного озадаченная. Она отложила его, переходя к делу. “Ты любишь музыку, Джордж?”
  
  “Очень нравится”, - сказал Алекс. “Я немного играю”.
  
  Ее глаза загорелись. “ Правда? Во что ты играешь?
  
  Алекс пренебрежительно махнул рукой. “Мой инструмент - флейта. Я преклоняю колени на тысячу футов ниже Гобера и Баррера”.
  
  “О, держу пари, ты ничуть не хуже этих парней’.
  
  Эти парни. Он хранил молчание.
  
  “А как насчет джаза?”
  
  “Я большой фанат”, - сказал Алекс. “Чет Бейкер, Чарли Паркер, Оскар Питерсон. Выбирать для флейты особо не из чего, но я сыграл кое-что из аранжировок Чарльза Ллойда. Боюсь, особого признания это не вызвало.”
  
  Джиллиан кивнула. Она не знала Чарльза Ллойда из лондонского "Ллойда". Она на мгновение заколебалась, посмотрела через плечо, назад. Большая часть домика спала.
  
  “Слушай, я хожу в одно джазовое заведение, недалеко от того места, где я живу. Думаю, тебе бы там очень понравилось”. Она достала ручку и взяла салфетку для коктейлей с его подноса. “Они играют много джаза, как Кенни Джи”.
  
  Боже мой, подумал Алекс. Джаз, как у Кенни Джи.
  
  Она прошептала: “Я свободна на все выходные, Джордж”.
  
  Она дала ему свой номер.
  
  Спустя много времени после того, как Алекс унес салфетку, а Джиллиан вернулась на свое место, он взглянул на часы. Они были где-то над Атлантикой.
  
  Ему было интересно, как бы выглядел Константин. В последний раз, когда он видел этого человека, тот стоял над телом чеченского солдата с сердцем мертвеца в одной руке и наполовину съеденным гранатом в другой. Если бы кто-то не знал Константина, то могло бы показаться, что он ест человеческое мясо.
  
  Алекс действительно знал его, и это было вполне возможно.
  
  Он устроился на своем месте, отбросив мысли о прошлом. На данный момент он спал.
  
  Пять часов спустя он очнулся от сна, видения Эстонии, фантазии о солнце, сверкающем на реке, о желтых цветах в долине, о детях, бегущих среди сосен. Его дети.
  
  Несколько мгновений спустя самолет начал медленное снижение к международному аэропорту имени Джона Кеннеди.
  
  
  ПЯТЬ
  
  
  Эбби Роман недоверчиво уставилась на молодого человека.
  
  На вид ему было лет девятнадцать или около того, он водил навороченный Escalade с тонированными стеклами, вращающимися колпаками и табличкой на туалетном столике с надписью "Твоя МЕЧТА". Настоящий класс. Он выглядел немного угрожающе, сидя высоко во внедорожнике, но это было всего лишь частью рутинной работы белых парней-головорезов. Эбби взглянула на девочек. Они были на заднем сиденье Acura, все еще пристегнутые. Они оба слушали аудиокниги, которые Майкл скачал на их новые iPod. Шарлотта заблудилась в Медведе по имени Паддингтон. Эмили хихикала над чем-то под названием Александр и Ужасный, Ужасный, Нехороший, Очень плохой день. Окна были закрыты. Они бы ничего не услышали, если бы там было что слышать.
  
  Забудь об этом или отступи, Эбби?
  
  Она взглянула на часы. У нее было сорок восемь часов отпуска в клинике и по меньшей мере шестьдесят часов дел, но это никогда не мешало ей наброситься на какого-нибудь придурка.
  
  Во всяком случае, пока нет.
  
  Возможно, она выросла в округе Вестчестер, у нее была лошадь по кличке Пабло – названная в честь Неруды, конечно, а не Пикассо – и она изучала балет в Танцевальном центре Бродвея, но она провела в городе почти десять лет, все они в качестве медсестры скорой помощи, и здесь действовал принцип
  
  Она нажала на ручной тормоз и вышла из машины.
  
  Когда парень вышел из Escalade, оказалось, что ему около пяти-четырех лет – мешковатые джинсы, футболка, кепка Mets задом наперед. "Чем больше внедорожник", - подумала Эбби. Он нажал кнопку дистанционного управления замком на связке ключей, запирая "Кадиллак" звуковым сигналом. Еще одна вещь, вызывающая у него симпатию. Он повернулся, чтобы отправиться на рынок, уставившись на свой мобильный телефон, Божий дар в виде пары Nike Jordan Six Rings.
  
  “Извините меня”, - сказала Эбби, по крайней мере, в два раза громче, чем было необходимо.
  
  Парень оглянулся, вытащил наушники из ушей. Он посмотрел на нее, затем налево и направо. Она могла говорить только с ним. “Да?”
  
  “У меня к тебе вопрос”.
  
  Теперь парень оглядел ее с ног до головы, возможно, понимая, что для женщины лет тридцати она в довольно хорошей форме, и, возможно, только возможно, он собирался подцепить ее здесь. Он слегка улыбнулся, приподняв брови в ожидании. “Конечно”.
  
  “Ты что, блядь, с ума сошел?”
  
  Убери улыбку. Убери большую часть крови с лица. Он отступил на дюйм. “ Прошу прощения?
  
  “Ты сделал это ради парковочного места?”
  
  На мгновение малыш стал похож не столько на оленя в свете фар, сколько на оленя, которого только что переехали. “ Что сделал?
  
  “Подверг опасности мою жизнь. Жизни моих детей”. Немного драматично, поняла Эбби, но что с того.
  
  Парень взглянул на "Акуру", на девочек. “ Что?… о чем ты говоришь?
  
  Эбби глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Этот ребенок был совершенно невежественным, как и ожидалось. Она уперла руки в бока. “Хорошо”, - сказала она. “Еще один вопрос”.
  
  Еще один шаг назад. Тишина.
  
  “Когда ты видел меня в последний раз?” Спросила Эбби.
  
  Парень произвел в своей голове какие-то обезьяньи подсчеты. Очевидно, он ничего не придумал. “Я никогда в жизни тебя раньше не видел”.
  
  Эбби приблизилась, выставив палец вперед. “Именно это я и хочу сказать. Я собирался свернуть в это пространство, а ты втиснулся в него прямо передо мной. Ты даже не посмотрел. Ты даже не видел меня ”. Эбби включила передачу, ангел смерти на слезинке. “Ты так увлечен своим чертовым MP3, мобильным телефоном, текстовыми сообщениями, миром подражателей Джей Зи гангста, что не видишь ничего дальше конца своей гребаной 37-й авеню в Серенгети”.
  
  Парень уставился в землю. Значит, они были ненастоящими. Он поднял глаза. “Что… что ты хочешь, чтобы я с этим сделал?”
  
  “Я хочу, чтобы ты отогнал свой грузовик”.
  
  Парень поморщился. Эбби знала, что слово "грузовик" задело бы его за живое.
  
  “Это не грузовик. Это Escalade”.
  
  Вау, подумала Эбби. Водитель Escalade с характером. Какая редкость. “Неважно. Я хочу, чтобы ты зашел внутрь, завел машину и поехал”.
  
  Малыш огляделся. Примерно на сотню футов в любом направлении не было парковочных мест. - Куда мне идти? - спросил я.
  
  Эбби сердито посмотрела на него в ответ, как бы говоря: "кого это волнует?"
  
  На секунду показалось, что парень собирается стоять на своем. Он бросил взгляд на переднее стекло Acura. На приборной панели было разрешение на парковку офиса окружного прокурора Квинса, большой прямоугольник из многослойного пластика, который, несмотря на попытки мэра сократить, в целом разрешал бесплатную парковку на любой территории, вплоть до тротуаров.
  
  Парень на мгновение взглянул на свои кроссовки Nike без шнуровки, взвешивая варианты. Он уступил. Он нажал кнопку, отпер машину и движением несколько более медленным, чем ледник, образовавший Ниагарский откос, откатился назад и скользнул внутрь. Направляясь к алтарю, он выполнил свой гангстерский маневр, бросил на Эбби последний взгляд в зеркало заднего вида, но не показал ей палец– как ожидала Эбби. Очевидно, ему все еще нужно было зайти в магазин, и он был не совсем готов ко второму раунду. Кроме того, кто получит мамин мускатный орех, если он уйдет?
  
  Эбби села в свою машину, заехала на место, мысль о НЬЮ-ЙОРКСКОЙ АКСИОМЕ №208 вызвала у нее теплое чувство во всем теле, это существо:
  
  Парковочные места, за которые сражаются, гораздо приятнее, чем заработанные.
  
  Она отстегнула ремень безопасности, проверила сумочку, убедившись, что бумажник на месте. Прежде чем она успела открыть дверцу, с заднего сиденья раздался вопрос. Это была Эмили.
  
  “Мама?”
  
  Эбби обернулась. У обеих девочек были вынуты наушники из ушей, а их айподы выключены. Как им удалось так быстро всему этому научиться?
  
  “Да, милая?”
  
  “Кто был этот мальчик?”
  
  Эбби не смогла удержаться от смеха. Мальчик.
  
  Боже, как она любила своих девочек.
  
  Город был каждой фотографией, которую он когда-либо видел, каждым фильмом, каждой песней, каждой открыткой. Алекс взял такси из аэропорта Кеннеди до района в центре Манхэттена под названием Мюррей Хилл.
  
  Если бы он был туристом, то мог бы представить себя любующимся чудесами Нью-Йорка в течение недели или больше. Он посмотрел на буклет. Здание ООН, Центральный вокзал, Статуя Свободы, Центральный парк, Флэтайрон Билдинг, Музей Гуггенхайма. Там было на что посмотреть.
  
  Но он не был туристом. У него здесь было дело. Самое важное дело в его жизни.
  
  Отель "Сензай" располагался на пересечении Восточной Тридцать Восьмой улицы и Парк-авеню. Фотографии на веб-сайте не отдавали должного этому месту. Пол был мраморным, потолки высокими, отделка из латуни приглушенного цвета. Перед вылетом из Таллина Алекс подстригся в салоне красоты аэропорта. Он знал, что в таком городе, как Нью-Йорк, подают блюда во всех стилях, и потребуется что-то довольно возмутительное, чтобы выделиться, но он не хотел рисковать. Ростом чуть больше шести футов трех дюймов, с волосами песочного цвета до плеч, одетый во все черное, он мог привлечь некоторое внимание. Теперь он выглядел как высокий европейский бизнесмен, приехавший в город на встречу. Во многих отношениях это было правдой.
  
  Он зарегистрировался. Девушка за стойкой была японкой, лет двадцати пяти. В ее блестящих черных волосах виднелись небольшие золотистые пряди.
  
  Она тепло приветствовала его, двигалась с изяществом и деловитостью, с вниманием к деталям, которое Алекс не только ожидал, но и ожидал увидеть. Это была одна из многих вещей, которыми он восхищался в японской культуре, другая заключалась в том, что многое выражалось невербальным способом. Иногда он неделями жил в тишине, и он ценил это.
  
  Проверив его кредитную карту, она поинтересовалась его неотложными потребностями. На своем лучшем японском, который был довольно скудным, результатом краткого изучения, которое он провел перед посещением Токио по R & R в федеральной армии, он сказал ей, что в данный момент с ним все в порядке. Она снова улыбнулась, протянула ему электронный ключ. Он взял его с легким поклоном, который получил в ответ, и направился к лифтам. Не успел он сделать и двух шагов, как к нему подошел консьерж и сказал, что для него прибыла посылка FedEx и что ее скоро принесут в его номер. Он дал мужчине на чай, поднялся на лифте на восьмой этаж, вставил электронный ключ в замок и вошел в свой номер.
  
  Комната была небольшой, но обставленной со вкусом. В шкафу были тапочки, пара махровых халатов, зонтик. Он выбрал этот отель по ряду причин, не последней из которых было то, что на крыше был разбит сад.
  
  После того, как он распаковал вещи, раздался стук в дверь. Посыльный вручил ему посылку.
  
  Алекс дал молодому человеку на чай, запер дверь и запер ее на цепочку. Он включил телевизор – похоже, это было какое-то шоу, где люди были заперты друг с другом в доме, люди, которые, казалось, ненавидели друг друга, – и открыл коробку. Все было цело. Он извлек пару паспортов, наличные и Бархидт из кокона из пузырчатой пленки.
  
  После душа он оделся по-дневному, затем поднялся на лифте на крышу.
  
  Хотя это было далеко от самого высокого здания в поле зрения, вид, тем не менее, был волнующим. Он побывал в нескольких городах, но никогда не был склонен следовать туристическим маршрутам, посещая смотровые площадки Эйфелевой башни, или Триумфального дворца в Москве, или башни Коммерцбанка во Франкфурте. Вид сверху его не интересовал. Это был взгляд в глаза человека, который сказал ему все, что ему нужно было знать.
  
  Когда он подошел к краю крыши, его встретил порыв теплого воздуха. Внизу, на Парк-авеню, гудело движение. Слева находился огромный Центральный вокзал, легендарное место, о котором он читал и слышал всю свою жизнь. До сих пор Нью-Йорк казался изобилующим легендами.
  
  Он оглядел крышу и, увидев, что он один, открыл футляр для флейты, поднес инструмент к губам и начал играть ”Мерещится" из "Кащея Бессмертного" Римского-Корсакова, сначала пианиссимо, затем нарастая до крещендо. Ноты поднялись в утренний воздух и поплыли над крышами. Закончив, он вернул инструмент в кожаный футляр и еще раз оглядел крышу. Он по-прежнему был один. Он достал Бархидт, прикоснулся острым, как бритва, кончиком лезвия к указательному пальцу правой руки. Появилась блестящая капля крови.
  
  Алекс поднял палец, как только ветер стих. Капля крови упала на улицу, растворившись в бушующем внизу городе, навсегда отметив это место как единое целое с ним. Это был его ритуал - обагрять поле боя своей кровью. Он знал, что в этом месте кому-то суждено умереть. Он был в долгу перед ними - смешать свою кровь с их кровью.
  
  “Я найду вас, сердца мои”, - сказал он, закрывая нож. “Я здесь”.
  
  Остановка и магазин на бульваре Высоких Сосен были переполнены местными жителями, запасавшимися на долгие выходные. Как всегда, девушки настояли на том, чтобы толкать тележку. Они выстроились в ряд, каждый взялся за ручку, и, наблюдая, как они катятся по продуктовому ряду, Эбби поняла, что не так давно они не могли даже сдвинуть тележку с места без посторонней помощи. Теперь они сделали это с легкостью.
  
  Эбби перечеркнула товары из своего списка, а Шарлотта и Эмили занялись сбором вещей с нижних полок.
  
  Пока они ждали у прилавка с деликатесами, Эбби заметила, что обе девушки напевают песню, которая показалась ей смутно знакомой. Это была классическая тема? Это было в аудиокнигах, которые они слушали? Она не могла точно определить мелодию, но она звучала так меланхолично, так задумчиво, что она внезапно почувствовала холодную дрожь беспокойства. Это казалось предзнаменованием чего-то, хотя она понятия не имела, чего именно.
  
  Эбби переключила внимание на музыку. В ней не было ничего классического. Это была инструментальная версия старой песни Билли Джоэла.
  
  “Что вы, ребята, поете?” Спросила Эбби.
  
  Девочки уставились на нее, и на мгновение у них был такой вид, как будто они были оторваны от настоящего, как будто они вообще не были в магазине, а скорее были увлечены другим моментом. Они оба пожали плечами.
  
  “Ребята, вы слышали это по радио или на своих айподах?”
  
  Они оба покачали головами. Мгновение спустя они, казалось, вышли из мини-транса, в котором находились.
  
  “Можно нам макароны с сыром?” Спросила Шарлотта, внезапно просияв. Она говорила не о крафтовом сорте. Она говорила о готовом виде. В этом магазине был потрясающий отдел готовых блюд, и там предлагали зити с тремя порциями чеддера. В последнее время, казалось, Эбби в полной мере пользовалась преимуществами прилавков с готовыми продуктами. Она хотела готовить для своей семьи каждый вечер – она действительно хотела, – но было намного проще купить это уже приготовленным.
  
  “Конечно”, - сказала Эбби. “Em? Макароны с сыром подойдут?”
  
  Эмили просто пожала плечами. Девочки были такими разными во многих отношениях. Шарлотта была интриганкой. Эмили плыла по течению.
  
  Они получили свои хлопья ("Капитан Кранч" для Шарлотты, "Чириос" для Эмили); свое арахисовое масло (гладкое и хрустящее соответственно), свой хлеб (по какой-то причине они оба выбрали мультизерновой; Майклу показалось, что на вкус он как древесная кора).
  
  Пока они стояли в очереди, Эбби просматривала таблоиды.
  
  “Можно нам мятные пирожки?” Спросила Эмили.
  
  Эбби хотела сказать "нет". Но как она могла устоять перед четырьмя самыми красивыми голубыми глазами в мире? Иногда магия была слишком сильна, чтобы сопротивляться.
  
  “Хорошо”, - сказала Эбби. “Но только по одному каждому. И ты не можешь есть их до окончания сегодняшнего ужина. Хорошо?”
  
  “О'кей”, в тандеме. Они направились к отделу со сладостями. Минуту спустя они вернулись. Эмили несла товары. Она положила их в тележку. Там были три мятных пирожка.
  
  "Опять эти трое", - подумала Эбби.
  
  “Милый, я сказала, по одной каждому”, - сказала Эбби. Она взяла один из шоколадных батончиков. “Ты принес это для меня?”
  
  Ответа нет.
  
  “Ладно, давай возьмем еще по одной”, - сказала Эбби. “Одну для папы. Тогда нам всем хватит”.
  
  Казалось, что это становилось стандартной процедурой и речью. Не то чтобы девочки исключали Майкла из уравнения. Эбби много раз наблюдала, как они общались с другими детьми. Они всегда были щедры на все, чем могли поделиться. Это был первый урок и от нее, и от Майкла.
  
  С другой стороны, девочкам было всего четыре. Она еще не могла ожидать, что они станут волшебниками математики.
  
  Бесплатная библиотека Иден-Фолс представляла собой небольшое, увитое плющом кирпичное здание недалеко от реки в стиле середины Гудзона, в котором также располагался общественный театр округа Крейн.
  
  Несмотря на то, что девочки немного освоились с компьютером, Эбби до смерти боялась оставлять их одних в Сети. Итак, по крайней мере, раз в неделю, если позволяло время, она водила их в простую библиотеку. В детстве она проводила много времени в библиотеке Гайд-парка и не отказывала девочкам в этом опыте. Было что-то такое в ощущении, запахе и груде книг, чего не мог передать ни один компьютерный монитор. Ни Шарлотта, ни Эмили не хотели уходить. Час спустя ни одна из них не хотела уходить.
  
  Когда девочки расположились в детском отделении, Эбби услышала сирену скорой помощи, приближающуюся к библиотеке. Как опытный медсестра, это привлекло ее внимание. Так было всегда. С самого детства от нее ожидали, что она поступит в медицинскую школу, пойдет по стопам отца и станет хирургом. Доктор Чарльз Рид знал, что его сыну Уоллесу не хватает дисциплины или темперамента для операции на сердце или даже для суровости ординатуры, но чувствовал, что у его единственной дочери они есть.
  
  Эбби поступила на первый курс доврачебной подготовки в Колумбийском университете, когда однажды ночью на обледенелом тротуаре в Ист-Виллидж поскользнулась и сломала запястье. Находясь на лечении в отделении неотложной помощи Нью-Йоркской пресвитерианской больницы, она наблюдала за действиями медсестер скорой помощи и знала, что это то, чем она хотела заниматься, - работать на переднем крае медицинской помощи. Часть ее была вынуждена признать, что она знала, что это задело бы ее отца за живое, но когда она перешла в Колумбийскую школу медсестер, она знала, что приняла правильное решение. Чарльзу Риду потребовалась большая часть последующих тринадцати или около того лет, чтобы справиться с этим, если он вообще когда-либо справлялся.
  
  Когда машина скорой помощи проезжала мимо библиотеки, Эбби вспомнила ту ночь, пять лет назад, когда она встретила Майкла.
  
  В тот день она провела в эфире почти двенадцать часов. В отделении скорой помощи было не больше, чем обычно – в ту ночь была только одна жертва огнестрельного ранения вместе с горсткой домашней прислуги, включая ту, которая закончилась смертью мужа, пятидесятидевятилетнего мужчины, который, очевидно, получил удар паровым утюгом Westinghouse по голове сбоку за то, что сказал своей жене в качестве прелюдии к сексу: “Эй, толстуха, смирись с этим”.
  
  В полночь к дверям подъехала скорая помощь. Когда они вкатили потерявшую сознание пациентку, парамедик посмотрел Эбби в глаза своим пристальным взглядом после 11 сентября с расстояния в тысячу ярдов.
  
  “Бомба”, - тихо сказал фельдшер.
  
  В голове Эбби пронеслись самые разные мысли. Все это приводило в ужас. Ее первой мыслью было, что на город снова напали, и это была только первая из жертв. Она гадала, насколько все будет плохо. Пока две другие дежурные медсестры готовили комнату, Эбби вошла в приемную. Она переключила телевизор на Си-эн-эн. Два парня орут друг на друга из-за ипотечного кризиса. Никакого нападения.
  
  Когда она вошла в сортировочную, то увидела его.
  
  Майкл Роман, мужчина, который станет ее мужем, любовью всей ее жизни, лежал навзничь на каталке, его лицо было припудрено черным пеплом, глаза закрыты. Она проверила его жизненные показатели. Пульс ровный, давление хорошее. Она изучала его лицо, его сильную челюсть, светлый цвет лица и песочного цвета волосы, сейчас покрытые черным пеплом.
  
  Мгновение спустя он открыл глаза, и ее жизнь изменилась навсегда.
  
  В конце концов у него было легкое сотрясение мозга и небольшая рваная рана на тыльной стороне правой кисти. Несколько дней спустя, когда Эбби увидела фотографии взорванного автомобиля и того, что он сделал с соседним зданием, она, как и все остальные, была поражена, что он не был убит на месте.
  
  Сирена затихла вдали. Эбби взглянула на часы, затем на детей.
  
  Девочки ушли.
  
  Эбби вскочила на ноги. Она подошла к детскому отделению, заглядывая за все низкие стеллажи, праздничные прилавки с книгами о Пасхе. Она вошла в женский туалет. Ни Шарлотты, ни Эмили. Она спустилась на нижний уровень, в секцию, где были DVD и компакт-диски. Иногда они с девочками выбирали фильмы здесь, в семейном отделе. Там она нашла четверых детей, ни один из которых не был ее собственным. Ускорив шаг, она вернулась на первый этаж и как раз собиралась поговорить с одним из ассистентов библиотеки , когда посмотрела на одну из длинных полок в секции для взрослых и увидела их.
  
  Ее сердце снова забилось в груди. Девочки сидели бок о бок, в конце стопки книг. У них на коленях лежал большой том, размером с журнальный столик. Эбби шла по проходу.
  
  “Привет, дамы”.
  
  Они посмотрели на нее снизу вверх.
  
  “Вам, ребята, не следовало так убегать. Мама немного забеспокоилась”.
  
  “Нам очень жаль”, - сказала Шарлотта.
  
  “Что ты читаешь?” Эбби опустилась на пол рядом с девочками. Она села между ними, взяла книгу у Эмили. Она взглянула на обложку.
  
  Русские народные сказки и легенды.
  
  “Где ты это нашел?” Спросила Эбби.
  
  Эмили указала на нижнюю полку ближайшей стопки.
  
  Эбби вернулась к странице, на которую смотрели девочки. Слева была большая цветная тарелка, замысловатая гравюра на дереве, изображавшая сказочную фигуру - высокого, похожего на скелет мужчину с заостренным подбородком, бешеными глазами и скрюченными пальцами. На нем была черная бархатная мантия и потускневшая корона. Справа был указатель к историям о Кощее Бессмертном. Эбби пробежала глазами следующие несколько страниц, немного нервничая.
  
  Похоже, существовало несколько вариаций легенды. В одной версии фигурировали принц и серый волк; другая была о жар-птице. Однако в одном они сошлись во мнении, что Кощей был злым человеком, который терроризировал сельскую местность, в первую очередь молодых женщин, и его нельзя было убить обычными средствами. Это было потому, что его душа была отделена от тела. Пока его душа была в безопасности, он не мог умереть. За исключением одного способа, согласно одному из вариантов. Если бы ему воткнули иглу в голову, для большого уродливого парня это было бы плохо. Но только если бы игла была сломана.
  
  Милая детская история, - подумала Эбби. Прямо там, с "Паутиной Шарлотты".
  
  Хорошей новостью было то, что ее дочери еще не умели читать.
  
  Возвращаясь в машине домой, Эбби поняла, что не может выкинуть из головы мелодию, которую девочки напевали в продуктовом магазине. Она знала это – вспоминала музыкальное произведение так, как вы иногда вспоминаете лицо, например, человека, который присутствовал при чем-то важном в вашей жизни: свадьбе, похоронах, выпускном. Это было так меланхолично, что Эбби засомневалась, что это свадьба. Песня была слишком мрачной.
  
  Она поняла, что единственный способ выбросить песню из головы - это заменить ее чем-нибудь другим. Она включила радио, набрала номер старой радиостанции девяностых. Достаточно хорошо.
  
  Двадцать минут спустя они выехали на подъездную аллею. Выглянуло солнце, и девушки, как это часто бывало, хихикали над чем-то секретным. Выгружая продукты, Эбби обнаружила, что таинственная мелодия исчезла, но по какой-то причине чувство неловкости не исчезло.
  
  ¦ Загружено Coral ¦
  
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  
  
  
  ШЕСТЬ
  
  Район Куинс - крупнейший из пяти районов Нью-Йорка и второй по численности населения в городе. Он расположен в самой западной части Лонг-Айленда и является домом для аэропортов Ла Гуардия и Кеннеди, а также для Открытого чемпионата США по теннису. В то или иное время этот район был резиденцией ряда знаменитостей, как известных, так и печально известных, в том числе Тони Беннетта, Мартина Скорсезе, Фрэнсиса Форда Копполы и Джона Готти. Это был, безусловно, самый разнообразный в культурном отношении район, где проживало более ста национальностей.
  
  Офис окружного прокурора, современное десятиэтажное здание, расположенное в Кью-Гарденс, выглядело так, как будто его строили пять разных архитекторов и строителей, состоящее из ряда пристроек, добавленных в разные эпохи, стилизации, материалов и методов. Один из самых загруженных офисов окружного прокурора в стране, в нем работало более трехсот адвокатов и пятьсот человек вспомогательного персонала.
  
  Отделы по тяжким преступлениям, расследованиям, судебным процессам, специальному преследованию и правовым вопросам управления отвечали не только за судебное преследование по делам об арестах, переданным в управление Департаментом полиции Нью-Йорка и другими правоохранительными органами, но и за активный поиск правонарушителей и настойчивое проведение расследований предполагаемых преступных действий.
  
  Офис окружного прокурора тоже мог похвастаться своими звездами. Фрэнк О'Коннор, бывший окружной прокурор Квинса, сыграл заметную роль в фильме Альфреда Хичкока "Не тот человек" 1956 года.
  
  Для некоторых, в основном для тех, кто не входил в элитные подразделения офиса, здание называлось Дворцом. Те, кто работал в отделе особо тяжких преступлений, никогда не делали ничего, чтобы воспрепятствовать этой практике. И хотя дворец действительно может похвастаться только одним королем – в данном случае это был окружной прокурор Деннис Р. Маккэффри, – в нем может быть несколько принцев.
  
  Когда Майкл Роман, бесспорно, самый любимый принц в коллегии адвокатов, прибыл во Дворец за день до начала процесса над Геганом, там была всего горстка людей. Если субботы превращали юридическую систему Нью-Йорка в город-призрак, то воскресенья делали его практически бесплодным. Только самые новые и амбициозные молодые адвокаты, а также члены королевской семьи, такие как Майкл Роман, отваживались заходить в офис. Второй этаж был практически безлюден.
  
  Как бы Майклу ни нравилось жужжание и шум офиса, когда он был в самом разгаре, он должен был признать, что ему нравилось быть здесь одному. Лучше всего он думал по выходным. Было время, когда отдел по расследованию убийств окружного прокурора располагался в маленьком приземистом здании на Ямайке, которое выглядело как магазин по обналичиванию чеков, и для ряда прокуроров, включая Майкла, было почти удовольствием рассматривать дела там, в глуши, вдали от пристального взгляда босса.
  
  После пяти лет работы в этих окопах, пройдя путь от Бюро приема до Бюро по расследованию уголовных преступлений, Майкл укрепил свою репутацию судебным процессом над братьями Патреску, парой злобных наркоторговцев, хладнокровно убивших шестерых человек в подвале ресторана быстрого питания в районе Форест-Хиллз в Квинсе. Майкл и Томми Кристиано работали по ночам и выходным над этим делом при поддержке крупной следственной группы в составе сотен детективов из офиса окружного прокурора и полиции Нью-Йорка.
  
  Марку Патреску в настоящее время отбывал шесть пожизненных заключений в исправительном учреждении Клинтона, более известном как Даннемора. Его брат Данте, который нажал на курок, был казнен в марте того же года. После того, как приговор Данте был приведен в исполнение, Майкл начал слышать интересные истории от ДАс со всего города. Похоже, что задержанные подозреваемые в совершении широкого спектра преступлений – изнасилований, нападений, грабежей – ссылались на казнь Патреску как на главную причину не носить оружие или не использовать имеющееся у них оружие при совершении тяжкого преступления. Это было своего рода доказательством причины и следствия, ради которых живут прокуроры.
  
  Та же команда, которая неустанно работала над осуждением братьев Патреску, помогла отправить Патрика Шона Гегана за решетку. Суд над Геганом начался чуть более чем через двадцать четыре часа. У Майкла все было на месте – баллистические улики, связывающие оружие Гегана с преступлением, состав, который точно идентифицировал Гегана как человека, которого видели угрожающим Колину Харрису в его цветочном магазине, а также записи с камеры наблюдения, на которых видно, как Геган заходит в магазин за несколько мгновений до убийства.
  
  Единственное, чего не было у Майкла, во всяком случае, не в том смысле, в котором он нуждался, была Фалинн Харрис, дочь убитого человека. Фалинн, чья мать погибла в автомобильной катастрофе, когда ей было всего шесть лет, не произнесла ни единого слова с того дня, как увидела, как ее отец погиб под градом пуль.
  
  Сегодня у Майкла была последняя возможность разговорить Фалинн.
  
  Майкл знал, почему он так увлечен этим делом. Вряд ли это было секретом в офисе. История Фалинн не сильно отличалась от его собственной. Он тщательно изучил каждую деталь, приведшую к обвинению, проверил доказательства в отделе огнестрельного оружия, лично опросил всех причастных. Майкл Роман был известен во Дворце как прокурор, который любил увязывать детали доказательств еще до того, как были предъявлены обвинения.
  
  Майкл уже встречался с Фалинн шесть раз, однажды привел ее в свой дом в Иден Фоллс, надеясь, что, проведя некоторое время с Шарлоттой, Эмили и Эбби, она раскроется. Не повезло. Каждый раз она сидела, свернувшись в клубок, полностью отгороженная от мира, объятая холодными руками горя.
  
  Если не будет отсрочки, то сегодня, вероятно, у Майкла будет последний шанс подготовить ее к даче показаний. Защита вызвала ее в суд, судья уже вынес решение по этому делу, и, нравится это Майклу или нет, она собиралась выступить в суде.
  
  Она выглядела моложе четырнадцати, даже моложе, чем в последний раз, когда Майкл видел ее. Она была стройной и игривой, со светло-карими глазами и вьющимися каштановыми волосами. На ней были выцветшие джинсы и бордовая толстовка, потрепанные ботинки Frye, по крайней мере, на три размера больше, чем ей было нужно. Майклу стало интересно, принадлежали ли ботинки ее отцу, были ли у нее в носках скомканные бумажные полотенца.
  
  Затем появилось это лицо. Лицо печального ангела.
  
  После убийства Фалинн жила в приемной семье в Джексон-Хайтс. Майкл попросил патрульную машину, чтобы забрать ее и доставить в офис. Он встретил ее у черного входа.
  
  Пока они поднимались на второй этаж, Майкл пытался продумать свою стратегию с девушкой.
  
  Он знал, что если бы ему удалось заставить ее открыться в суде, заставить ее взглянуть в лицо каждому присяжному – хотя бы раз, всего один душераздирающий раз, – он положил бы Патрика Гегана на каталку с иглой в руке. И он знал, почему так сильно этого хотел.
  
  Пока они шли по коридору, Майкл наблюдал за ней. Она была наблюдательной, умной, всегда осознавала, что ее окружает. Он знал, что она видела рождественские гирлянды, которые тянулись вдоль стены там, где она соединялась с потолком, гирлянды, которые никто не удосуживался убрать более пяти лет.
  
  Они прошли через небольшую приемную в кабинет Майкла. Майкл указал на диван. “Не хочешь присесть здесь?”
  
  Фалинн подняла глаза. Легкая улыбка тронула ее губы, но она промолчала. Она села на диван, поджав под себя ноги.
  
  “Не хотите ли содовой?”
  
  Тишина.
  
  Майкл потянулся к маленькому холодильнику рядом со своим столом. Ранее в тот день в нем были только одна банка содовой и бутылка Absolut. Когда Майкл впервые встретил Фалинн, она вошла в комнату, держа в руках диетический "Доктор Пеппер", поэтому этим утром он сбегал и купил упаковку содовой из шести банок. Он надеялся, что ей все еще нравится. Он достал банку из пластика, протянул ей. Она взяла ее и, примерно через минуту, открыв, сделала глоток.
  
  Майкл сел на стул рядом с ней. Он подождет несколько минут, прежде чем попробовать снова. Это был их распорядок дня. За шесть их встреч Фалинн выслушала все, что он сказал, но ничего не сказала в ответ. Дважды она начинала плакать. В последний раз, когда они встречались в доме Майкла, он просто держал ее за руку, пока ей не пришло время уходить.
  
  “Могу я принести тебе что-нибудь еще?” Спросил Майкл.
  
  Фалинн покачала головой и свернулась в клубок на краю старого кожаного дивана. Майкл подумал о том, как мэр Нью-Йорка когда-то сидел на том же месте, поднимая тост за успех Майкла, место, которое сейчас занимает молодая девушка, которая, возможно, никогда не пробьет оболочку душевной боли и печали, которая ее окружала. Он никогда в жизни не видел никого настолько замкнутого.
  
  Он взглянул на папку, лежащую у него на коленях.
  
  После убийства своего отца Фалинн трижды сбегала из приемной семьи. В последний раз ее задержали за магазинную кражу. Согласно полицейскому отчету, Фалинн зашла в магазин a Lowe's и стащила упаковку наклеенных наклеек, вроде тех, что наклеивают на стены в детской комнате. На наклейках были желтые маргаритки. Проходя мимо постов безопасности, она включила сигнализацию.
  
  Согласно отчету, охранники бросились в погоню, но Фалинн убежала. Охранники вызвали полицию, дали им описание. Час спустя полиция обнаружила Фалинн, сидящей под эстакадой I-495, в месте, известном как убежище для бездомных. Согласно отчету, Фалинн была вежлива и уважительна с офицерами и была мирно взята под стражу.
  
  В отчете также говорилось, что полиция обнаружила украденные наклейки, наклеенные на бетонные колонны под эстакадой.
  
  Майкл наблюдал за ней. Он должен был начать говорить. Он должен был сделать еще одну попытку. Потому что, если Фалинн не даст показаний, вероятность того, что Геган будет осужден на основании научных доказательств, была всего пятьдесят на пятьдесят. Даже баллистикам может быть предъявлен импичмент.
  
  “Как вы знаете, суд начинается завтра”, - начал Майкл, стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно. “Я буду честен с вами, адвокат защиты в этом деле очень хорош в том, что он делает. Я много раз видел его за работой. Его зовут Джон Феретти, и он собирается задать вам трудные вопросы. Личные вопросы. Было бы здорово, если бы мы могли обсудить некоторые из них до завтра. Если бы мы могли опубликовать вашу историю первыми, было бы намного лучше. ”
  
  Фалинн ничего не сказала.
  
  Майкл почувствовал, что у него остался последний рычаг воздействия. Некоторое время он сидел молча, затем встал, подошел к окну. Он засунул руки в карманы, покачался на каблуках, тщательно подбирая слова.
  
  “Когда я был совсем маленьким, мы жили на Дитмарс, в маленькой квартирке на втором этаже. Ты знаешь бульвар Дитмарс?”
  
  Фалинн кивнула.
  
  “У меня была своя комната, но она была ненамного больше моей кровати. У меня был маленький подержанный комод в углу, шкаф рядом с дверью. Ванная была в конце коридора, рядом со спальней моих родителей. Каждую ночь, около полуночи, мне всегда нужно было в ванную, но я до смерти боялась проходить мимо своего шкафа. Видишь ли, дверь никогда не закрывалась полностью, а у моего отца так и не нашлось времени ее починить. Долгое время я был уверен, что там что-то есть, понимаешь? Какой-то монстр, готовый выскочить и схватить меня.”
  
  Фалинн хранила молчание, но Майкл мог сказать, что она поняла, к чему он клонит.
  
  “И вот однажды мой отец установил в этом шкафу свет. Я держал этот свет включенным очень долго. Месяцы и еще месяцы. И вот однажды я понял, что, если там когда–либо и было чудовище - а я до сих пор не уверен, что его там не было, – чудовище исчезло. Монстры не выносят света.”
  
  Майкл повернулся, чтобы посмотреть на Фалинн. Он боялся, что усыпил ее своей, по общему признанию, неуклюжей аналогией. Однако она слушала. Она все еще сидела, свернувшись калачиком, но слушала.
  
  “Если ты будешь давать показания завтра, ты прольешь свет на Патрика Гегана, Фалинн. Он будет разоблачен, и все узнают, кто и что он такое. Если вы дадите показания, мы сможем отослать его прочь, и он больше никогда не сможет никого напугать или причинить вред ”.
  
  Фалинн не смотрела на него. Но Майкл видел, как ее глаза перемещались из стороны в сторону, видел, как колеса начали медленно вращаться.
  
  Майкл снова выглянул в окно. Прошло несколько минут, минут, в течение которых Майкл понял, что сделал свой лучший снимок, но потерпел неудачу. Он представил себе эту сломленную молодую девушку, сидящую на свидетельской трибуне, опустошенную убийством своего отца, плывущую по океану скорби, неспособную вымолвить ни слова. Он увидел Патрика Гегана, выходящего из зала суда свободным человеком.
  
  “Все так уродливо”.
  
  Майкл резко обернулся. Звук голоса Фалинн был таким чужим, таким неожиданным, что Майклу на мгновение показалось, что это прозвучало у него в голове.
  
  “Что ты имеешь в виду?” спросил он.
  
  Фалинн пожала плечами. На мгновение Майкл испугался, что она снова замолчит. Он пересек комнату и сел рядом с ней на диван.
  
  “Что уродливо?” спросил он.
  
  Фалинн взяла журнал и начала отрывать почтовую этикетку внизу. “Все”, - сказала она. “Все в мире. Я”.
  
  Майкл знал, что она говорит это, чтобы вызвать реакцию, но когда он посмотрел ей в глаза, то увидел, что в глубине души она верит в это. “О чем ты говоришь? Ты симпатичная молодая женщина”.
  
  Фалинн покачала головой. “Нет, это не так. На самом деле нет. Иногда я даже не могу взглянуть на себя ”.
  
  Майкл решил пойти на это. Он был вынужден. “Поверь мне. За исключением, может быть, волос, ты очень привлекательна”.
  
  Фалинн пристально посмотрела на него. Увидев улыбку на его лице, она рассмеялась. Это был восхитительный звук. Через несколько мгновений – мгновений, в течение которых, сознательно или неосознанно, Фалинн Харрис провела рукой по волосам, – она снова замолчала, но Майкл знал, что стена пала. Он позволил ей продолжить, когда она была готова.
  
  “Что такое?… что там будет происходить?” - наконец спросила она.
  
  Сердце Майкла пустилось вскачь. Так было всегда, когда он совершал прорыв. “Что ж, я пойду в зал суда с мистером Феретти, и мы представим любые ходатайства, которые у нас могут быть – расписание, юридические вопросы и тому подобное. У судьи может быть постановление о доказательствах. Для этого не будет присяжных или галереи. После того, как все закончится, присяжные рассядутся и начнется судебный процесс. После вступительных заявлений вы будете приведены к присяге, и я собираюсь задать вам вопросы о том, что произошло в тот день. О том, что вы видели. ”
  
  “Что мне нужно будет сделать?”
  
  “Все, что тебе нужно сделать, это сказать правду”.
  
  “Он собирается быть там?”
  
  “Он”, конечно же, был Патриком Геганом. “Да, это он. Но он не может причинить тебе вреда. Все, что тебе нужно сделать, это указать на него один раз. После этого тебе больше никогда не придется смотреть на него ”.
  
  Правда заключалась в том, что Майкл предпочел бы, чтобы Фалинн смотрела прямо в глаза присяжным. Он знал, что подростки – особенно девочки–подростки - могут быть либо лучшими свидетелями, либо абсолютным кошмаром. Сила Фалинн заключалась в том, насколько невинной и ранимой она выглядела, в ее проникновенных глазах. Майкл знал, что у Джона Феретти будут заняты руки, пытаясь сломить этого свидетеля – молодую девушку, которая видела, как хладнокровно убили ее отца.
  
  “Мы собираемся поместить его туда, где он больше никогда никому не сможет причинить вреда”, - добавил Майкл. Он, конечно, надеялся на большее. Окружной прокурор собирался просить смертную казнь по этому делу. Однако сейчас было не время поднимать этот вопрос.
  
  Фалинн несколько мгновений смотрела в окно. “Ты обещаешь?”
  
  Вот оно, подумал Майкл. Он сталкивался с этим моментом раньше, особенно с семьями сотрудников, убитых в подвале того "Квикбургера". Он вспомнил, как Деннис Маккэффри стоял перед этими мужчинами и женщинами и давал им обещание – обещание окончательности, обещание справедливости для их близких. В тот день Майкл и Томми стояли плечом к плечу и поддержали обещание окружного прокурора. Это обещание едва не стоило Майклу жизни. Именно братья Патреску заказали взрыв автомобиля, покушение на его жизнь, которое он чудом пережил. В каком-то извращенном смысле, безумие этого поступка принесло Майклу величайшую радость: Эбби, Эмили и Шарлотту.
  
  “Да”, - сказал он, прежде чем успел подумать об этом еще немного. “Я обещаю”.
  
  Фалинн просто кивнула. Она теребила край журнала в руках. Через несколько мгновений она подняла глаза. “Сколько времени все это занимает?”
  
  “Ну, это зависит от нескольких вещей”, - начал Майкл, и его сердце воспарило. Это было то старое чувство, чувство, что колеса правосудия только что пришли в движение, и ему это нравилось. “Первая часть судебного процесса начинается завтра. У него есть адвокат ...”
  
  “А ты мой адвокат”.
  
  В этот момент Майкл подумал о том, чтобы попытаться объяснить ей все это. Он подумал о том, чтобы объяснить, что, когда человек становится жертвой убийства, именно штат Нью-Йорк защищает жертву, а не отдельного человека.
  
  Но все, что он мог видеть, было это лицо. Лицо печального ангела.
  
  “Да”, - сказал Майкл Роман. “Я ваш адвокат”.
  
  
  СЕМЬ
  
  
  Алекс гулял по городу. От 38-й улицы и Парк-авеню он проехал несколько кварталов на юг и начал петлять по направлению к Таймс-сквер, минуя множество достопримечательностей, о которых он только читал. Хваленая Мэдисон-авеню, Эмпайр-Стейт-билдинг, Macy's, Геральд-сквер, величественная Нью-Йоркская публичная библиотека.
  
  Город одновременно ослеплял и соблазнял его. Это был центр мира. Он задавался вопросом, какое влияние оказало такое место, как Нью-Йорк, на его дочерей, и что нужно предпринять, чтобы обратить вспять это влияние.
  
  Он знал, что все, что ему нужно было сделать в таком месте, как Нью-Йорк, - это пройтись по улице, прислушиваясь к ароматам, звукам, видам, ритмам. Вскоре он улавливал конец разговора на русском, литовском, немецком, румынском. Он спрашивал о местах, ища мир под миром. Это не заняло много времени.
  
  В месте под названием Брайант-парк он встретил пару молодых русских мужчин, которые сказали, что могут помочь ему найти то, что он искал. За небольшую плату.
  
  Они играли в свои игры, занимали свои позиции, утверждали свою мужественность. В конце концов Алекс, который играл для них толстого иностранца, получил то, что хотел.
  
  Первым баром был call Akatu. Это было грязное, узкое заведение на Вест-Энд-авеню в районе Шипсхед-Бэй в Бруклине, место, пропахшее застарелым жиром и прокисшим табаком. В полдень таверна была наполовину заполнена, в ней чувствовался какой-то местный уют, как будто незнакомцам здесь не рады или, по крайней мере, за ними нужно присматривать. Алекс понял. Когда он вошел, то почувствовал, что все взгляды устремлены на него. Некоторые разговоры прекратились.
  
  Когда он пробирался в заднюю часть бара, ему преградили путь двое тихо разговаривающих мужчин. Они не двигались при его приближении, удерживая свой маленький участок земли, как это делают жестокие мужчины, вынуждая Алекса обходить их стороной, прижимаясь к стене. Один мужчина был широкоплечим и мускулистым, почти такого же роста, как Алекс. Он выглядел раздутым, только с рельефными мышцами, возможно, накачанный только что закончившейся тренировкой. Другой был ниже ростом, тоже крепкого телосложения, но, скорее всего, у него было оружие. В слишком теплом баре на нем был дешевый шерстяной блейзер большого размера. Алекс обошел их, отдавая должное их территории. На данный момент.
  
  Алекс заказал кофе по-русски и шот. Когда он положил руки на стойку, протягивая двадцатку, бармен увидел его татуировку - знак веннасконда. На секунду мужчина выглядел смущенным – метка была далеко не так хорошо известна, как русские воры, – но вскоре на его лице отразилась правда. С этим человеком приходилось считаться. Алекс увидел, как бармен кивнул двум мужчинам позади Алекса, и в зеркале он увидел, что они уступили ему место.
  
  Алекс задал несколько вопросов бармену, сделав вид, что получил ответы, которые искал, но ничего не выдал. После нескольких минут разговора он обнаружил, что этот человек не может ему помочь. Но у бармена действительно было название бара и еще один человек, который мог бы помочь.
  
  Бармен извинился, подвинул несколько стульев и налил еще пожилой блондинке, которая курила сигареты без фильтра и читала русскую газету. Ее помада была цвета засохшей крови.
  
  К тому времени, как вернулся бармен, двадцатка Алекса превратилась в полтинник, а крупный мужчина в черном кожаном пальто исчез.
  
  Ликер остался нетронутым.
  
  Второе место, ресторан русской кухни на Флэтбуш-авеню, не дало никаких результатов, за исключением того, что привело Алекса на третье место, в кафе в Бэйвью. Это было отдельно стоящее кирпичное здание, темное и прокуренное, и когда Алекс вошел, его приветствовали шипение самовара, звуки старой песни о путешествиях из музыкального автомата и крики мужчин, игравших в карты в задней комнате. Он мысленно занес комнату в каталог: четверо крепких мужчин вокруг бильярдного стола слева, справа, в кафе-баре сидела кучка старожилов с Украины. Они кивнули Алексу, который ответил на приветствие.
  
  Он спросил о Константине. Мужчины утверждали, что не знают его. Они лгали. В списке Алекса было еще два места, которые он должен был посетить.
  
  Он обернулся и увидел вывеску "КОМНАТЫ ОТДЫХА" в задней части бара. Сначала он сделает остановку с комфортом.
  
  Проходя по таверне, Алекс почувствовал чье-то присутствие. Когда он обернулся, там никого не было, никто не следовал за ним.
  
  Он продолжил, спускаясь по ступенькам. Он нашел мужской туалет в конце короткого подвального коридора. Он приоткрыл дверь, включил свет. Ничего. В комнате по-прежнему было темно. Здесь пахло засохшей мочой и дезинфицирующим средством. Он полностью открыл дверь, проверил, включен ли светильник, и в ту же долю секунды тень выскользнула из темноты, как призрак, блеск стали привлек его внимание.
  
  За мгновение до того, как лезвие вонзилось ему в спину, Алекс шагнул в сторону. Лезвие врезалось в гипсокартон. Алекс переместил свой вес, развернулся и ударил левым коленом в пах нападавшего, обрушив предплечье на руку, держащую нож. Мужчина хрюкнул, согнулся, но вместо того, чтобы упасть на пол, он тоже переместил вес, обнажив второй нож, на этот раз длинный стальной для разделки филе. Он был нацелен в живот Алекса. Алекс схватил мужчину за толстое запястье, заведя руку назад. Он просунул ногу между ног другого мужчины и повалил его на пол. Прежде чем он успел вытащить Бархидт из ножен, нападавший ударил его кулаком в челюсть, на мгновение оглушив.
  
  Сплетясь руками и ногами, двое мужчин врезались в стены темного коридора, каждый в поисках опоры. Мгновение спустя Алекс нанес удар кулаком в челюсть нападавшего – три мощных удара, положивших конец драке. Мужчина рухнул на пол.
  
  Кровь текла из носа и рта, руки болели от ударов о кости, Алекс встал, прислонившись к прогнившей оштукатуренной стене. Он перевернул мужчину на спину, взял его руку в замок-ножницы. Когда его глаза привыкли к тусклому освещению, он посмотрел мужчине в лицо.
  
  Это был Константин. Но это был не он. У мужчины был широкий лоб Константина, глубоко посаженные глаза, но он почему-то не постарел ни на день с тех пор, как они с Алексом вместе служили в федеральной армии.
  
  “Кто ты?” Спросил Алекс.
  
  Молодой человек вытер кровь из носа. “Трахни свою мать”.
  
  Алекс чуть не рассмеялся. Если бы он был в Эстонии и знал, что его действия не повлекут за собой никаких последствий, он бы вытащил свой клинок и перерезал мужчине горло просто за оскорбление. “Я думаю, ты не понял вопроса”. Он крепче сжал руку молодого человека, сильнее надавив вниз. Если бы он захотел, он мог бы просто приложить к рычагу весь вес своего тела, и рука сломалась бы. Прямо сейчас он хотел этого. “Кто ты?”
  
  Молодой человек вскрикнул один раз, издав резкое рычание, мышцы на его шее напряглись, кожа стала ярко-малиновой. “Пошел ... ты”.
  
  И Алекс знал.
  
  Это был сын Константина.
  
  Они сидели в задней комнате на первом этаже таверны. Кивком головы молодой человек, который несколько минут назад пытался убить Алекса, очистил комнату от карточных игроков. Они сидели среди картонных коробок с алкоголем, салфеток, барной еды. Молодой человек прижимал к лицу пакет со льдом.
  
  “Ты очень похож на него”, - сказал Алекс. Это была правда. У молодого человека были широкие плечи, широкая грудь, низкий центр тяжести. У него даже была кривая улыбка. Хотя Алекс не знал Константина в возрасте этого молодого человека – возможно, двадцати двух или трех лет, – сходство, тем не менее, было поразительным, почти тревожащим.
  
  “Он был моим отцом”, - сказал молодой человек.
  
  “Был”.
  
  Молодой человек кивнул, отвел взгляд, возможно, скрывая свои чувства. “Он мертв”.
  
  Константин мертв, подумал Алекс. Этот человек пережил первую волну в Чечне. В это было трудно поверить. “Как?”
  
  “Не в том месте, не в то время. Он получил двадцать пуль из АК колумбийца”, - сказал он. “Не зря, но колумбиец вскоре присоединился к моему отцу в аду. Поверь этому”.
  
  Алекс хорошо помнил характер Константина Уденко. Он не был удивлен.
  
  “Он много раз показывал мне фотографии своего маленького сына”, - сказал Алекс. “Вы Николай?”
  
  Парень улыбнулся. Он выглядел еще моложе, если не считать розового отблеска крови на его зубах. “Они называют меня Колей”.
  
  Алекс оценил парня. Он полностью ожидал снова увидеть Константина, положиться на его преданность ему, не говоря уже о его звериной силе и лисьей хитрости. Его сын должен был подойти. Он надеялся, что молодой человек унаследовал часть хитрости и силы своего отца.
  
  “Меня зовут Алекс”, - сказал он. Он закатал рукава пальто, обнажив свои татуировки. Коля увидел отметины и побледнел. Это было похоже на то, как кардинал осознал, что стоит перед папой римским.
  
  “Ты Сависаар! Мой отец все время говорил о тебе, чувак. Ты веннасконд”.
  
  Алекс ничего не сказал.
  
  На мгновение Коля выглядел немного неуверенным, как будто был готов поцеловать кольцо Алекса. Вместо этого он открыл ближайшую коробку и достал бутылку водки.
  
  “Мы выпьем”, - сказал Коля. “Потом я отведу тебя в свой магазин”.
  
  Коля держал мясную лавку в районе Гринпойнт в Бруклине. Два гаража, расположенные бок о бок, выходили окнами в переулок за кварталом магазинов на Северной 10-й улице. У обоих были стальные гофрированные двери. Двое мужчин стояли в конце переулка, курили, наблюдали с мобильными телефонами в руках. Внутри воздух был пропитан запахом моторного масла и бондо. Под ним чувствовался сладкий запах марихуаны.
  
  Команда внутри магазина состояла из пяти молодых людей, чернокожих и латиноамериканцев. Из дешевого радиоприемника доносились звуки хип-хопа. Алекс не видел открыто выставленного огнестрельного оружия, но он узнал характерные выпуклости на поясах двух мужчин.
  
  Гаражи были загромождены наполовину разобранными автомобилями, блоками двигателей, выхлопными системами, бамперами и крыльями, крышками грузовиков. Большинство из них, казалось, были нижней частью верхней части – BMW, Lexus, Mercedes.
  
  Они собрались в последнем отсеке, в том, где сломался лифт. Алекс, Коля и молодой чернокожий мужчина по имени Омар. Омар был высоким, мощного телосложения. Он заплетал волосы в короткие дреды. Он также носил зеленые камуфляжные брюки и рубашку. В городе. Для Алекса это определяло его сомнительную ценность как воина.
  
  “Ну и что ты об этом думаешь?” Спросил Коля, гордо указывая рукой в пространство.
  
  Алекс оглядел гаражи, отдавая должное вопросу. “Неплохо”, - ответил он. Как бы сильно он ни любил красивые автомобили, он никогда не смог бы заниматься этим ремеслом. Слишком грязно, слишком шумно, и продукт занимал слишком много места, чтобы его можно было спрятать. “Вы зарабатываете на жизнь?”
  
  Коля ограбил. “У меня все в порядке”.
  
  Слова прозвучали правильно, произношение, которое Алекс начинал слышать все чаще, задевало его чувства.
  
  “Большая часть бизнеса за пределами этого места законна”, - добавил Коля. “Черт возьми, мы даже работаем на AAA”. Коля рассмеялся, Омар присоединился. Они стукнулись кулаками. Это был нервный смех. Они не знали, что их ждет, и должны были создать иллюзию единого фронта. Что бы ни принес им Алекс, это могло быть хорошим или плохим. Коля решил прыгнуть в огонь. “Итак, что тебе нужно?”
  
  Алекс бросил взгляд на Омара, потом снова на Колю. “ Мне нужно поговорить с тобой наедине.
  
  Коля кивнул Омару. Омар помолчал, оценивая Алекса, как сделал бы секундант любого мужчины. Когда Алекс не сказал ни слова, не отвел взгляда, парень передумал бросать вызов. Он медленно встал и подошел к двери офиса, вошел внутрь, закрыл дверь. Мгновение спустя Алекс увидел, что он наблюдает за происходящим через грязную витрину магазина.
  
  Алекс повернулся к Коле и заговорил тихо, хотя звук радио в сочетании со звуком режущего металла был громким. “Мне нужно кое-кого найти”.
  
  Коля кивнул, ничего не сказав.
  
  “Мужчина. У него офис в этом месте, называется Куинс. Ты знаешь его?”
  
  Коля ухмыльнулся, затянулся сигаретой. “К черту Квинса. Это Бруклин, йоу”.
  
  Алекс проигнорировал территориальную заносчивость. “Человек, которого мне нужно увидеть, - юрист. Его фамилия Харков”.
  
  “Харьков”, - сказал Коля. “Еврей?”
  
  “Я не знаю”.
  
  “Но он русский”.
  
  “Да”.
  
  “И гребаный юрист”.
  
  Алекс кивнул.
  
  “И из Квинса. Что бы ты ни собирался сделать, я с радостью сделаю это за тебя. Три страйка, венд ”.
  
  Молодые люди, подумал Алекс. На мгновение он подумал о Виллеме, молодом человеке из деревни, вернувшемся домой. В этот момент Виллем, вероятно, кормил собак, чистил их клетки. Если бы он был американцем, он был бы таким же, как сын Константина. Украшения, наглые татуировки, отношение.
  
  “Мне просто нужно, чтобы ты отвез меня к нему”, - ответил Алекс. “Дальше я сам”. Он достал из кармана толстую пачку. Американская валюта. Глаза Коли расширились. “Мне понадобится машина и водитель. В машине не должно быть ничего броского. Тонированные стекла”.
  
  Коля подошел к окну, раздвинул жалюзи. Он указал на темно-синий "Форд", припаркованный недалеко от улицы. Машина была выставлена на продажу, и на затемненном лобовом стекле была указана цена в 2500 долларов.
  
  “Это подойдет”, - сказал Алекс. “У вас есть водитель?”
  
  “Омар - настоящий мужчина”.
  
  Посмотрим, подумал Алекс. “Еще мне нужен номер в ближайшем мотеле. Что-нибудь тихое, но недалеко от скоростной автомагистрали. Небрендовый”.
  
  “Я знаю все мотели, йо. Мой двоюродный брат работает в одном по дороге”.
  
  Алекс отсчитал около десяти тысяч наличными и протянул их Коле. Коля пошел забрать деньги. Алекс вытащил их обратно.
  
  “Твой отец был мне братом”, - сказал Алекс. “Веннасконд. Ты знаешь, что это значит?”
  
  Коля кивнул, но Алексу показалось, что молодой человек не до конца понимает эту связь. Молодые американские мужчины вроде Коли, мужчины с окраин криминального сообщества, оценивали свою веру в жизнь ”банд" и их хрупкую лояльность по тому, что они видели в кино и по телевидению, по тому, что они слышали по радио. Его отец и Алекс прошли испытание в бою. Он продолжил.
  
  “Я буду относиться к тебе с доверием, с уважением”, - сказал Алекс. “Но я не отдам свою жизнь в твои руки. Ты понимаешь это?”
  
  “Да”, - сказал он. “Я понимаю”.
  
  “И если ты перейдешь мне дорогу, хотя бы раз, ты не увидишь, как я приближаюсь, и не увидишь другого рассвета”.
  
  Коля попытался выдержать его взгляд, но безуспешно. Он отвел взгляд. Когда он снова посмотрел, Алекс доставал деньги.
  
  “Мне нужны следующие вещи”, - сказал он. “Не записывай их”. Затем он продиктовал список, в который входили быстрый портативный компьютер, зеркальная камера с высокой мегапиксельностью, портативный цветной принтер, бумага для фотосъемки и полдюжины мобильных телефонов с предоплатой.
  
  “Ты можешь купить эти вещи сейчас?” Спросил Алекс.
  
  “Черт возьми, да”.
  
  “У тебя есть водительские права?”
  
  “Конечно”.
  
  “Могу я посмотреть на это?”
  
  Коля поколебался, очевидно, не привык предъявлять удостоверение личности по первому требованию. Затем он достал объемистый бумажник, потертый кожаный бумажник, прикрепленный к цепочке. Он извлек свои права. Перед отъездом из Таллина Алекс поискал в Интернете нью-йоркские лицензии, изучил документ в формате JPEG. Разрешение Коли выглядело подлинным.
  
  “Вы можете достать мне такую лицензию?”
  
  “Без проблем”, - сказал Коля. “Назови имя и адрес?”
  
  “Я еще не знаю”, - сказал Алекс. “Когда ты вернешься, мы сделаем снимок. Тогда и начнем”.
  
  Когда Коля шел через гараж, он махнул Омару, который вышел из офиса. Несколько мгновений спустя двое мужчин покинули магазин.
  
  Час спустя Коля вернулся с четырьмя большими сумками в руках. Пока Коли не было, Алекс осмотрел каждый ящик и картотеку в офисе. У него была вся необходимая информация об этом молодом человеке – его домашний адрес, номера телефонов, сотовых, номер социального страхования, банковские счета. Он все это запомнил. Хотя его память была не совсем фотографической, у него был эйдетический талант к запоминанию. Его величайшей способностью была тщательность. Он держал под рукой как своих врагов, так и друзей. По его опыту, у одного был потенциал стать другим в любой момент. Часто, вообще без предупреждения .
  
  “Какие-нибудь проблемы?” Спросил Алекс.
  
  Коля покачал головой. “Деньги решают все, братан”.
  
  Распаковав пакеты и коробки внутри, Алекс загрузил ноутбук. Он прошел через все открывающиеся экраны, запустил веб-браузер и начал искать в Интернете то, что ему было нужно.
  
  Вскоре он нашел в Интернете нужные ему официальные документы, подключил принтер и распечатал их.
  
  Пока аккумулятор ноутбука заряжался, он распаковал зеркальную камеру Nikon D60. Он вставил карту памяти SD большой емкости и, когда батарея зарядилась достаточно, чтобы сделать несколько снимков, попросил Колю сделать пять фотографий крупным планом, на которых он стоит на фоне белой стены. Он подключил камеру к ноутбуку, запустил программу создания изображений и распечатал фотографии на высококачественной полуглянцевой бумаге.
  
  Час спустя он был готов. Он отдал Коле обрезанные фотографии. “В какой-то момент сегодня у меня будут имя и адрес, необходимые для получения этих водительских прав”.
  
  Коля кивнул. “Я попрошу Омара отнести это моему человеку, и он все настроит. Все, что нам нужно сделать, это позвонить с информацией, и он сразу же займется этим. Мы могли бы получить его в течение часа. ”
  
  “Ты доверяешь этому человеку? Этому фальсификатору?”
  
  “Он много работал для моего отца”.
  
  Для Алекса этого было достаточно. “У тебя все еще есть достаточно денег, чтобы оплатить это?”
  
  Алекс заметил легкую нерешительность в ответе Коли. Не было никаких сомнений в том, что денег, оставшихся от того, что Алекс ранее дал молодому человеку, было достаточно, но все они были ворами в этой комнате. Колебание говорило скорее об инстинкте, чем о причине. Возможно, непроизвольно, взгляд Коли опустился на татуировки Алекса и то, что они означали.
  
  “Я в порядке”, - сказал Коля.
  
  “Хорошо”, - ответил Алекс. Он надел пальто. “Ты готов это сделать?”
  
  Коля вскочил на ноги. Он поднял связку ключей. “Мы возьмем H2. Поезжай в Квинс с шиком, йо”.
  
  Алекс отключил полностью заряженный ноутбук от сети и убрал его в чехол для переноски. “Сначала нам нужно сделать еще одну остановку. Есть ли поблизости места, где продают оборудование? Инструменты? Нам понадобятся эти вещи. Алекс протянул Коле список. Коля просмотрел его.
  
  “Хоум Депо”, - сказал Коля, возвращая книгу.
  
  Алекс забрал список обратно, сжег его в пепельнице. “У них будут все эти вещи в одном магазине?”
  
  Коля засмеялся. “Братан”, - сказал он. “Это Америка”.
  
  
  ВОСЕМЬ
  
  
  Остинский пивной был знаменит многими вещами, не последней из которых была его склонность встречать любое количество сотрудников окружной прокуратуры Квинса у парадного входа и незаметно помогать им выйти через черный ход несколько часов спустя. Много раз, когда выигрывалось крупное дело, офис окружного прокурора праздновал победу в баре / ресторане / внебиржевом букмекерском зале на Остин-стрит.
  
  Это место также было знаменито – или, точнее, печально известно – тем, что стало местом убийства Китти Дженовезе в 1964 году и последующей легендой. Китти Дженовезе была молодой женщиной, которую зарезали на парковке, и она звала на помощь, когда ползла по замерзшему асфальту к своей квартире. Согласно многочисленным сообщениям, соседи, услышавшие ее мольбы, не откликнулись, хотя с годами это понятие подверглось сомнению. Несмотря на это, синдром стал частью лексикона системы правосудия, получившей название "эффект стороннего наблюдателя” или, если вы живете в Квинсе, синдром Дженовезе.
  
  Все это никогда не выходило из головы прокуроров, копов и обслуживающего персонала, которые толкали локтями красное дерево в "Остине". За прошедшие годы было поднято много бокалов во имя, легенду и память о Кэтрин Сьюзан Дженовезе.
  
  Майкл отвез Фалинн Харрис в дом ее приемных родителей в Джексон-Хайтс. Они проговорили почти два часа. За это время Майкл дважды тщательно ознакомил ее с ходом расследования, и она показала себя удивительно проницательной и сообразительной, намного старше своих четырнадцати лет. Майкл знала, что будь у нее хотя бы половина самообладания и силы на трибуне, защита не поколебала бы ни единой ветки.
  
  Но по дороге обратно в ее приемную семью произошло нечто замечательное. Майкл рассказал Фалинн об убийстве своих собственных родителей. Казалось, это просто прозвучало в одном длинном предложении. За исключением Эбби, он никогда не рассказывал ни одной живой душе всю историю целиком; о своих страхах, своем безжалостном горе, своем гневе.
  
  Было ли это неправильно? Перешел ли он черту? У него не было особых сомнений в том, что перешел. Но он знал, почему он это сделал. У него был единственный шанс пожизненно упрятать Патрика Гегана, и этим шансом была Фалинн Харрис. Ему нужно, чтобы она была вовлечена не только интеллектуально, но и эмоционально.
  
  Когда он закончил свой рассказ, Фалинн просто смотрела на него. Она промокала глаза, пока он рассказывал, но сейчас ее глаза – хотя и немного покрасневшие – были сухими. Она выглядела почти взрослой.
  
  “Что означает это изречение?” - спросила она.
  
  “Который из них?”
  
  “То, что твоя мама сказала тебе прямо перед этим, ты знаешь...”
  
  Майкл рассказал ей об этом, но тут же пожалел об этом. Это было нечто, посаженное глубоко в саду его души, и он не многих людей впускал туда. “Будем живы, не помрем”, - сказал он. “Если мы будем живы, мы не умрем”.
  
  Фалинн несколько мгновений смотрела в окно со стороны пассажирского сиденья. Начался дождь. Она оглянулась на Майкла. “Как ты думаешь, что это значит на самом деле?”
  
  “У меня есть несколько идей”, - сказал Майкл. “Как ты думаешь, что это значит?”
  
  Фалинн одарила его обольстительной улыбкой. “Я скажу тебе, когда все это закончится”.
  
  Майкл кивнул. Он достал свой маленький блокнот и написал в нем. “Это мой адрес электронной почты и номер моего мобильного. Ты связываешься со мной, когда захочешь. Даже не смотри на часы”.
  
  Фалинн взяла листок бумаги. Она отстегнула ремень безопасности, наклонилась.
  
  “Можно тебя обнять?” - спросила она.
  
  Майкл улыбнулся. “Все в порядке”.
  
  Они обнялись и расстались.
  
  Когда Майкл смотрел, как она поднимается по ступенькам, он знал, что все на месте. Она собиралась полностью свидетельствовать против Патрика Гегана, и человек, убивший ее отца, должен был, по крайней мере, уйти пожизненно.
  
  Майкл Роман собирался победить.
  
  Жизнь была хороша.
  
  Бар был переполнен. Собрание было посвящено уходящему на пенсию адепту Руперту Уайту, который, по слухам, собирался присоединиться к фирме по производству белой обуви на Уолл-стрит.
  
  Майкл оглядел комнату. Это был тот, кто есть кто из воротил политики Квинса.
  
  В течение первого часа это было стандартное шоу – другие прокуроры, адвокаты защиты, члены городского совета, судьи, все рассказывали истории и анекдоты, частушки с рейтингом PG, которые вызывали непринужденный смех и мягкий упрек со стороны якобы достойного Руперта Уайта. Во втором часу, после того, как Джеймсон перелил через себя приличия, пошлость вырвалась на свободу, и истории напомнили о ряде эпизодов, не заслуживающих внимания общественности, включая случай, когда Руперта Уайта преследовал взволнованный присяжный по старому делу, и, конечно, о неловких романтических моментах в офисе.
  
  “Пока я живу и дышу. Томми Иисус и каменный человек”.
  
  Голос раздался из-за спин Томми и Майкла.
  
  Прозвище Майкла, Каменный человек, возникло из двух источников. Изначально он приобрел его, потому что был эстонцем по происхождению, и многие уличные жители, которых он знал в первые годы – большинство из которых он преследовал – понятия не имели, что такое Эстония. Они не могли произнести это слово. Второе значение появилось позже, из-за репутации Майкла как опытного прокурора. Когда он начал пытаться выиграть более крупные дела, ему приходилось противостоять все большему количеству закоренелых преступников, по крайней мере, тем, чьи адвокаты защиты были достаточно тупы, чтобы вызвать их на допрос. Майкл Роман даже в те бурные первые дни был невозмутим, тверд как скала. Таким был Каменный человек.
  
  Для Томми это прозвище также имело двойное значение. Первым из очевидных появился Томми Иисус. Фамилия Томми была Кристиано. Но в офисе у него была репутация прокурора, который мог взять умирающее дело и вернуть его к жизни, как Лазаря из могилы.
  
  Майкл обернулся. Позади него стояла нетрезвая Джина Торрес. Когда Майкл начинал работать в Бюро судебных разбирательств по уголовным делам, Джина Торрес была помощником юриста; стройная, длинноногая красавица, обожающая деловые костюмы в обтяжку и дорогие духи. Теперь, несколько лет спустя, она перешла в частную фирму – как и все они, – и прибавила несколько фунтов, но все они пришлись по вкусу.
  
  “Ты выглядишь охуенно”, - невнятно сказала она Майклу.
  
  “Джина”, - сказал Майкл, немного озадаченный. “Ты тоже”. И это было правдой. Кожа цвета кофе с молоком, блестящие черные волосы, помада пастельных тонов. Эта узкая юбка.
  
  “Я слышала, ты был женат”, - сказала она.
  
  У Майкла и Джины был короткий, но искрящийся роман в течение нескольких месяцев, когда он приехал в Кью Гарденс. Он закончился так же внезапно, как и начался. Но Майкл помнил каждое свидание, каждый поцелуй в кофейне, каждую встречу в лифте. Он поднял безымянный палец. По крайней мере, он надеялся, что это был его безымянный палец. Он был под кайфом.
  
  Джина наклонилась вперед и засадила один из них, твердый и небрежный, в рот.
  
  Майкл чуть не упал со стула.
  
  Она отстранилась, провела кончиком языка по его губам. “ Ты не знаешь, чего лишаешься.
  
  Когда Майкл смог говорить, он сказал: “Я вроде как хочу”.
  
  Джина положила свою визитку на стойку перед Майклом, взяла одну из полных рюмок, осушила ее и ушла. Каждый мужчина в баре – на самом деле, каждый мужчина в Austin Ale House – смотрел шоу.
  
  Майкл взглянул на Томми. На мгновение, впервые в жизни, он потерял дар речи.
  
  “Чувак”, - сказал Томми. “Ты мой гребаный герой”.
  
  Майкл взял салфетку, стер помаду с губ. Он выпил рюмку, поежился. - Эбби узнает, не так ли? - спросил я.
  
  Томми рассмеялся, пригубив свой напиток. “О да”, - сказал он. “Они всегда так делают”.
  
  
  ДЕВЯТЬ
  
  
  На оживленной улице в районе Астория в Куинсе двое мужчин сидели во внедорожнике на углу Ньютаун-авеню и 31-й улицы, под грохочущим стальным навесом El. По дороге они остановились в магазине Home Depot, заплатив наличными в общей сложности за двенадцать товаров. Кассир был пакистанцем. Александру Сависаару стало интересно, есть ли на самом деле в Америке американцы.
  
  Алекс достал все, что ему было нужно, из пластикового пакета и положил в свою кожаную сумку через плечо.
  
  Адрес, который они искали, представлял собой узкий дверной проем, расположенный между похоронным бюро и магазином, торгующим пейджерами. Потрескавшиеся каменные ступени и грязная дверь подсказали Алексу, что этот портал не вел ни к какому процветающему предприятию. Рядом с дверью была покрытая зеленью бронзовая табличка с надписью:
  
  PEOPLE'S LEGAL SERVICES, ООО. ХАРЬКОВ ВИКТОР Дж., ЭСКВАЙР. КАБИНЕТ 206
  
  
  Они объехали квартал, затем припарковались на другой стороне улицы. Старая вывеска в окне на втором этаже гласила "Адвокат / нотариус". Судя по всему, она была сделана в 1970-х годах.
  
  “Проверь, есть ли здесь черный ход”, - сказал Алекс.
  
  Коля надел солнцезащитные очки, взглянул в зеркало бокового обзора и вышел из машины.
  
  Алекс полез в коробку на заднем сиденье. Внутри было с полдюжины мобильных телефонов с предоплатой. Он достал из кармана распечатку, которую сделал в таллиннском отеле "Шлоссле", адрес и номер телефона Виктора Харькова. Он набрал номер. После пяти гудков раздался ответ.
  
  “Народные юридические услуги”.
  
  Это был мужчина, постарше, с русским акцентом. Алекс прислушался к фоновому шуму. Ни звука набора текста, ни разговоров. Он говорил на ломаном русском. “Могу я поговорить с Виктором Харьковом, пожалуйста?”
  
  “Я из Харькова”.
  
  Алекс заметил астматические хрипы в дыхании мужчины. Он был болен. Алекс взглянул на банк на углу. “Мистер Харков, я звоню из Первого национального банка, и я хотел бы – ”
  
  “У нас нет счета в вашем банке. Меня это не интересует”.
  
  “Я понимаю. Я просто хотел спросить, могу ли я записаться на прием, чтобы– ”
  
  Линия оборвалась. Алекс закрыл телефон. Короткий разговор подсказал Алексу несколько вещей, в первую очередь то, что, если мужчина не подписался на переадресацию звонков, Виктор Харьков действительно находился в своем офисе, и что у него не было секретаря или секретарши в приемной. Если и так, то ее не было в офисе, или, возможно, она была в туалете. Судя по виду здания, вывескам и тому факту, что Харков сам отвечал на звонки, он сомневался в этом. Харков, возможно, и разговаривал по телефону с клиентом в своем офисе, но Алекс сомневался и в этом.
  
  Коля вернулся в машину.
  
  “Здесь есть задний вход, но вам нужно пройти через заднюю дверь китайского ресторана”, - сказал Коля. “Двое парней из автобуса сейчас там, выходят покурить”.
  
  Алекс взглянул на часы. Он открыл свой ноутбук. Через несколько мгновений он подключился к ближайшей сети Wi-Fi. Он ввел адрес People's Legal Services на Картах Google и увеличил изображение. Если изображение было точным, в целевое здание можно было попасть по пожарной лестнице с крыши на верхний этаж. Он указал на изображение.
  
  “Это все еще там?”
  
  Коля прищурился на экран. Наверное, ему нужны были очки, но он был слишком тщеславен, чтобы их достать. “Я этого не видел. Я не поднимал глаз”.
  
  Алекс дал этому человеку простое задание, нетребовательную разведку задней части здания. Он явно не был его отцом.
  
  Алекс знал, что ему нужен Коля. Но ненадолго.
  
  “Жди здесь”, - сказал он. “И не выключай двигатель”.
  
  Народная юридическая служба находилась в конце длинного коридора на втором этаже. Алекс вошел в здание через дверь к востоку от здания, а затем поднялся по лестнице на крышу. Оказавшись там, он пересек улицу, спустился по пожарной лестнице и вошел в здание Харькова на четвертом этаже.
  
  Спускаясь по черной лестнице, Алекс осмотрел площадки в поисках камер наблюдения. Он не увидел ни одной. Тем не менее, войдя, он надел бейсболку и поднял воротник своего кожаного пальто. Он никого не встретил.
  
  Дойдя до двери в номер 206, он остановился, прислушался. Из кабинета доносились звуки русскоязычной радиопередачи. Других голосов он не услышал. Он посмотрел в обе стороны коридора. Он был один. Он достал из кармана тряпку, повернул дверную ручку. Дверь открылась в маленькую, захламленную приемную. Сбоку стоял старый письменный стол из мореного дуба, заваленный газетами, журналами и рекламными листовками, пожелтевшими, покрытыми многомесячной пылью. У одной стены стоял ржавый картотечный шкаф. Комната была пуста. Как он и думал, секретарши не было.
  
  Алекс осторожно закрыл за собой дверь и повернул замок. Когда он появился в дверях внутреннего кабинета, мужчина за столом казался испуганным.
  
  “Вы Виктор Харьков?”
  
  Старик посмотрел на Алекса поверх своих прозрачных бифокальных очков. Он был худым и мертвенно-бледным, с редеющими седыми волосами и кожей головы в печеночных пятнах. На нем был серый костюм с оборванными манжетами, пожелтевшая рубашка и вязаный галстук. Одежда обвисла на его костлявом теле.
  
  “Сын Якоба и Адель”, - сказал старик. “Чем я могу вам помочь?”
  
  Алекс вошел во внутренний офис. “Я здесь, чтобы узнать о ваших услугах”.
  
  Мужчина кивнул, оглядел Алекса с ног до головы. - Откуда ты? - спросил я.
  
  Алекс закрыл за собой дверь. “ Я из Колоссовой.
  
  Краска отхлынула от лица Харькова. “Я не знаком с этим местом”.
  
  Мужчина лгал. Алекс ожидал этого. “Это маленькая деревня на юго-востоке Эстонии”. Он взглянул на закопченные окна. В зданиях через дорогу окна выходили на этот офис. Он пересек комнату, опустил жалюзи, все это время не сводя глаз с рук Харкова. Он был бы удивлен, если бы у человека в харьковском мире – человека с грязным прошлым, связанным с торговлей человеческим мясом, – не было огнестрельного оружия, пистолета, который держали бы под рукой.
  
  Алекс полез в карман пальто и достал дешевый, легко упаковываемый плащ, размером не больше пачки сигарет. “ У нас дело, мистер Харков.
  
  “И что бы это могло быть за дело?”
  
  Алекс надел дождевик и пару тонких латексных перчаток. “Весной 2005 года вы выступили посредником в удочерении двух маленьких эстонских девочек”.
  
  “Я был юридическим консультантом многих усыновлений. Я не помню их всех”.
  
  “Конечно”, - сказал Алекс. Объект заговорил. Это было хорошо. Если он сказал одно, он может сказать и другое. Он открыл сумку через плечо, достал рулон клейкой ленты.
  
  “Сколько тебе лет?” Спросил Алекс. “Конечно, если ты не возражаешь против моего вопроса”.
  
  Мужчина мгновение рассматривал его, нахмурив свой глубоко прорезанный лоб. “В мой следующий день рождения мне исполнится восемьдесят лет. Через три недели”.
  
  Алекс кивнул. Он знал, что Виктору Харькову никогда не достичь этой вехи. Он подсчитал в уме. Виктор Харьков был слишком молод, чтобы сражаться солдатом во Второй мировой войне. Он был не слишком стар, чтобы побывать в концентрационном лагере или для перемещенных лиц.
  
  “А ты?” Спросил Харков. “Сколько тебе лет?”
  
  Юристы, подумал Алекс. Он не нашел причин лгать. “Мне тридцать три”.
  
  Харков принял это к сведению. “Что ты собираешься здесь делать сегодня?”
  
  “Это зависит”, - сказал Алекс. “Ты собираешься ответить на мой вопрос? О двух эстонских девушках?”
  
  “Я не могу вам ничего сказать. Это конфиденциальная информация”.
  
  Алекс кивнул. “Какой рукой ты пишешь?”
  
  Тишина.
  
  Алекс потянулся к столу, взял снежный шар – праздничную зимнюю сценку на Таймс–сквер, которая, как теперь знал Алекс, называлась Таймс-сквер, - и бросил его. Мужчина поднял обе руки, чтобы поймать его, отдав предпочтение правой. Он был правшой. Алекс обошел стол. Он уперся ногой в правое колесо кресла. Харьков попытался повернуть кресло, но не смог. Алекс забрал снежный шар из рук Харькова. Затем он взял мужчину за левую руку, чуть ниже запястья.
  
  Он обмотал скотчем грудь мужчины, его левую руку, лодыжки, оставив правую руку свободной. Эту руку он примотал скотчем к стулу, оставив достаточно места для движения предплечья и запястья. Достаточно места, чтобы писать. Он вложил ручку в вялую руку мужчины, чистый блокнот лег на стол перед ним.
  
  Он закончил тем, что срезал с мужчины брюки и испачкал нижнее белье. Харков, теперь обнаженный ниже пояса, дрожал от страха, но ничего не сказал.
  
  “Вы знаете Московское радио, мистер Харьков?”
  
  Харков пристально посмотрел на него и промолчал.
  
  Алекс готов был поспорить, что старик знал, что "Радио Москва" - официальная международная радиостанция бывшего СССР, станция, которая в конечном итоге стала "Голосом России". Алекс имел в виду другое.
  
  Из своей заплечной сумки Алекс достал пару электрических проводов, каждый длиной около шести футов, пару зажимов из кожи аллигатора и пару больших сухих батареек. Харков следил за каждым его движением своими крошечными ястребиными глазками.
  
  Алекс поднял настольный телефон, открутил винты в нижней части, снял пластину и последовательно подключил телефон к двум большим батареям.
  
  Он размотал провода, обмотал один провод вокруг большого пальца ноги мужчины – провод, который будет действовать как заземление, – а другой прикрепил к концу вялого пениса мужчины. Харков поморщился от боли, но не издал ни звука.
  
  “Некоторые назвали это телефоном Такера, я полагаю, из уважения и вежливости к его изобретателю. Для меня это всегда будет Радио Москва ”.
  
  Харков слабо боролся со своими оковами. Алекс видел, как из уголка его рта стекает кровавая слюна. Мужчина прикусил язык.
  
  “Это действительно довольно изобретательно”, - продолжил Алекс. “Всякий раз, когда этот телефон звонит, он посылает заряд по проводам к вашим гениталиям. Я понимаю, что это довольно болезненно. Мы часто пользовались им в Грозном, но тогда это было только для мужчин, которые сражались за правое дело, в которое они верили. ” Алекс достал один из своих мобильных телефонов с предоплатой.
  
  “Ты, с другой стороны, виновен в чем-то гораздо худшем. Ты украл ребенка у его матери. Во всей природе это карается смертью. Я не понимаю, почему человеческие существа должны быть какими-то другими.”
  
  Алекс поднял телефон.
  
  “Ты не можешь этого сделать”, - выдохнул Харков.
  
  “Две маленькие девочки, мистер Харьков. Куда они пошли?”
  
  “Я… Я помогаю людям”, - сказал Харков. Его тело начало дрожать еще сильнее. Пот выступил у него на лбу.
  
  “Ты когда-нибудь задумывался на мгновение, что, возможно, разрушаешь жизни на другом конце своих сделок?” Алекс нажал три цифры на своем мобильном телефоне.
  
  “Эти дети нежеланны”.
  
  “Не все”. Еще три номера.
  
  “Ты не понимаешь. Люди приходят ко мне и отчаянно нуждаются в детях. Они дают им хорошие дома. Любящее окружение. Многие люди говорят, что помогут. Я принимаю меры. Я вношу изменения.”
  
  “Две маленькие девочки из Эстонии”, - сказал Алекс, игнорируя его. Его палец завис над последней цифрой.
  
  Харков заерзал на стуле. “Я никогда тебе не скажу. Никогда!”
  
  “Звонит Москва, мистер Харьков”. Алекс набрал последний номер. Секундой позже телефон на столе зазвонил, посылая ток по проводам.
  
  Вспышка оранжевых искр воспламенила волосы на лобке Харькова. Мужчина закричал, но вскоре его заглушила засаленная гаражная тряпка, которую Алекс засунул ему в рот. Тело Харькова на мгновение содрогнулось, затем обмякло. Алекс поднял трубку, положил ее на место. Он щелкнул капсулой с аммиаком у него под носом. Мужчина пришел в себя. Алекс вытащил тряпку, поднес поближе к уху.
  
  “Скажи мне, где находятся файлы. Две маленькие эстонские девочки. Маленькие девочки, которых ты украл из утробы их матери. Девочки, ночью у тебя был дух человека по имени Микко Ванска. Я хочу знать имя и адрес людей, которые их усыновили.”
  
  Ничего. Голова Харькова опустилась на плечи.
  
  Алекс засунул тряпку обратно в рот мужчине, снова набрал номер. Снова зазвонил телефон. Харков вскрикнул от боли. Находясь так близко, Алекс почувствовал запах готовящегося мяса. Он также знал, что у Харькова вышел кишечник.
  
  Еще одна капсула с аммиаком.
  
  Алекс на мгновение отошел к окну. Харков что-то пробормотал в кляп. Алекс вернулся, похлопал мужчину по правой руке. Харков нацарапал слово в блокноте. Нечитаемо. Алекс нажал кнопку повторного набора на своем телефоне. Еще один толчок. На этот раз загорелся подол пожелтевшей рубашки Виктора Харькова. Алекс дал ему разгореться на секунду, затем погасил пламя.
  
  Офис превращался в свалку отвратительных запахов. Жирная плоть, паленые волосы, экскременты, пот. Алекс откинул голову Харькова назад. Лицо мужчины было покрыто испариной. Алекс зажимал мясистую часть ноздрей мужчины, пока тот не пришел в сознание.
  
  “Две маленькие девочки”, - повторил Алекс.
  
  Ничего.
  
  Алекс полез в сумку, вытащил маленькую клипсу из кожи аллигатора. Он отсоединил клипсу от гениталий Харькова и подсоединил провод к клипсе поменьше. Это он прикрепил к одному из век Харькова.
  
  На столе лежала фотография, сделанная, возможно, где-то в 1970-х годах, на ней был изображен худой, нервный на вид мальчик-подросток.
  
  “Это твой сын?” Спросил Алекс.
  
  Харков слегка кивнул.
  
  “Если я не найду людей, которых ищу, я нанесу визит этому человеку. Уже слишком поздно спасать себя – действительно, отчет об этом дне был написан много лет назад, когда ты перешел мне дорогу, – но у тебя есть возможность прямо сейчас дать мне то, что я хочу. Если ты это сделаешь, даю тебе слово, что с ним не случится ничего плохого.”
  
  Алекс вынул кляп изо рта старика, но Харков ничего не сказал.
  
  Москва снова позвонила Виктору Харькову. Заряд выжег все веко во вспышке ярко-синего пламени.
  
  Две минуты спустя старик все рассказал Алексу.
  
  Алекс нашел папки в нижнем ящике стального шкафа в углу приемной. Внутри шкафа он заметил остатки давным-давно забытого обеда - заплесневелый коричневый бумажный пакет, усеянный испражнениями грызунов. В этой живой картине жили ужасы старости, подумал Алекс, ее немощи, болезни и испытания, здесь были шепоты тех дней перед смертью, чувство, которого он никогда не узнает,…
  
  ... торжество над вечностью в тот момент, когда он шагает вверх по холму, поле трупов густым слоем лежит у него под ногами, крики умирающих звучат темной сонатой вдалеке. Каменный фермерский дом пострадал от множества минометных обстрелов, его изъеденный фасад превратился в вызывающую глубокую гравюру. Он знает, что внутри найдет ответы на свои вопросы…
  
  Алекс выглянул в окно, на улицу. Коля сидел в хаммере с наушниками в ушах. Он курил сигарету. Мир продолжал вращаться. Мир не собирался скучать по этому человеку, который торговал человеческим мясом, который по ночам прикрывал детей.
  
  Алекс снова повернулся к мертвецу, достал нож и закончил свою работу.
  
  Прежде чем открыть дверь, Алекс просмотрел документы. Там были два файла, две семьи с девочками-близнецами. Оба были в нужном временном интервале четырехлетней давности. Оба были оформлены через Хельсинки. Никаких дополнительных подробностей о детях, кроме их пола и даты переезда в Соединенные Штаты, не поступало.
  
  И, самое главное, их имена и адреса.
  
  Прежде чем выйти в коридор, Алекс вернулся в комнату. Он ни к чему не прикасался без перчаток. Почти все время на нем были пластиковый дождевик и бейсболка. Хотя офис был покрыт пылью, дорожка от двери до стола Виктора Харькова была чисто подметена. Алекс не оставил в пыли отпечатков обуви. Только самый сложный судебно-медицинский сбор улик показал бы, что он когда-либо был в этих комнатах, и даже если бы такой человек, как Виктор Харьков, заслуживал такого внимания, Алекса бы уже давно не было в живых к тому времени, когда его опознали.
  
  Тем не менее, теперь он совершил убийство в чужой стране. Он никогда не сможет исправить это или взять свои слова обратно. Все изменилось.
  
  В Эстонии он знал, где находятся все тайные убежища, имел несколько удостоверений личности в нескольких конспиративных квартирах вдоль реки Нарва. Он знал, как работает полиция, как действуют политики, кому можно доверять, кого можно купить. Он знал, когда, где, как и, самое главное, в какой степени. Это было по-другому. Это были Соединенные Штаты.
  
  Он медленно прошел по коридору к лестнице. Он не воспользовался перилами. Добравшись до задней двери, он открыл ее плечом. Переулок за зданием был пуст. Мгновение спустя он завернул за угол и выбросил пластиковый пакет с окровавленным плащом и латексными перчатками в мусорное ведро.
  
  Когда он сел в машину, Коля посмотрел на него, но не сказал ни слова. Алекс кивнул. Хаммер медленно влился в поток транспорта.
  
  Они бездельничали на парковке Макдональдса. Алекс просмотрел файлы. Он написал адрес на клочке газеты, показал его Коле, который ввел адрес в свою систему GPS. Алекс сохранил это на память.
  
  “Это недалеко”, - сказал Коля. “Может быть, час. Может быть, меньше, в зависимости от пробок”.
  
  Алекс посмотрел на часы. “ Пошли.
  
  Они выехали из города и поехали вдоль великолепной реки. Это напомнило Алексу Нарву. Он огляделся вокруг, на аккуратные домики, ухоженные лужайки, кусты, деревья, цветы. Он мог бы поселиться здесь. Если бы здесь выросли его Анна и Мария, они были бы счастливы в Колоссове.
  
  Сразу после шести вечера они нашли нужный адрес. Дом стоял далеко от дороги, едва видимый за деревьями, к нему вела длинная извилистая подъездная дорожка, которая змеилась через лес, окаймленный ранними весенними цветами и низким подлеском. На подъездной дорожке стояла единственная машина. По словам Коли, это была последняя модель compact. Алекс ничего не знал о современных американских моделях. Для него все они выглядели абсолютно одинаково.
  
  За исключением Хаммера Коли. Это было безвкусное, претенциозное транспортное средство с баком. Оно выделялось.
  
  Америка, подумал Алекс. Он опустил стекло, прислушался. Неподалеку кто-то подстригал газон. Он также услышал пение маленькой девочки. Его сердце учащенно забилось.
  
  Это была Анна или Мария?
  
  Александр Сависаар взглянул на темнеющее небо. Солнце скоро полностью сядет.
  
  Они будут ждать темноты.
  
  
  ДЕСЯТЬ
  
  
  Эбби наблюдала за девушками за обеденным столом. Они поужинали, только девушки, и выполнили конвейерную работу по ополаскиванию посуды и установке ее в посудомоечную машину.
  
  Когда они закончили, то поставили на плиту две кастрюли с водой, чтобы сварить вкрутую две дюжины яиц. Вскоре окна заволокло туманом. Эмили нарисовала на одном из них смайлик.
  
  Двадцать минут спустя обеденный стол был накрыт газетой, на нем стояли миски для смешивания, проволочные ковшики, наклейки и коробки из-под яиц. На кухне пахло теплым уксусом и шоколадом. Это вернуло Эбби в детство, когда они с Уоллесом раскрашивали яйца, вручную взвешивали шоколадных кроликов, чтобы увидеть, какие из них полые, а какие твердые, дрались за крем "Кэдбери", уносили кусочки зефира.
  
  Когда много лет назад Эбби узнала, что у нее не может быть детей, это была одна из сцен, мрачно промелькнувших в ее сознании, сцена, которой никогда не будет, наряду с рождественскими утренниками, вечерами Хэллоуина, вечеринками по случаю дня рождения со слишком сладкими тортами и свечами в форме 2, 3, 4…
  
  Это было одно из миллиона благословений, которые были у Шарлотты и Эмили.
  
  В половине седьмого раздался звонок в дверь. Эбби никого не ждала. Она пересекла кухню, вышла в прихожую, посмотрела в глазок на входной двери.
  
  Это была Диана, ее соседка из дома напротив.
  
  Дайан Клири была опытным риэлтором, ей было чуть за сорок. Она была стройной и подтянутой, у нее были темно-русые волосы длиной до воротника, и на ней был темно-синий костюм, который, вероятно, стоил больше, чем вся левая часть гардероба Эбби. Ее сын Марк учился на последнем курсе Принстонского университета, ее дочь Даниэль ходила в детский сад. Эбби знала ее недостаточно хорошо, чтобы спрашивать о неравенстве, но у Дианы и Стивена Клири был один из тех браков, которые были либо адом на земле, либо идеальной романтикой по учебникам. Несмотря на это, у Дианы был такой метаболизм, который позволял ей есть все подряд – Эбби сбилась со счета– съев четыре куска праздничного торта на вчерашней вечеринке, и не прибавила ни грамма. Она ненавидела ее.
  
  Эбби открыла дверь. “Привет”.
  
  “Остался какой-нибудь торт?” Спросила Диана, подмигнув. “Шучу”.
  
  Диана вошла внутрь и прямиком направилась на кухню.
  
  “Время выпить кофе?” Спросила Эбби.
  
  “Нет, спасибо. Я показываю квартиру в Махопаке”.
  
  “Передайте привет миссис Клири”, - обратилась Эбби к девочкам.
  
  “Привет”, - поздоровались Шарлотта и Эмили, не отрываясь от своих дел по украшению яиц.
  
  “Ты же знаешь, что у тебя самые милые девушки в мире”.
  
  Теперь девочки подняли головы и улыбнулись. Такие маленькие дивы.
  
  “Вы, ребята, должны перестать становиться милее с каждым днем”, - добавила Диана. “Вам нужно приберечь немного милоты для остальных из нас”. Диана посмотрела на свое лицо в тостере. Лицо из дома смеха оглянулось. “Мне нужно все милое, что я могу достать”.
  
  Эбби почти слышала, как свинцовое грузило вспарывает поверхность воды. Дайан Клири половину времени напрашивалась на комплименты, другую половину отказывалась их выслушивать.
  
  “О, я не думаю, что у тебя есть какие-то проблемы в этом отделе”, - сказала Эбби, заглатывая наживку.
  
  Диана улыбнулась. “Так кто был тот парень, который выглядел как более молодой и высокий Энди Гарсия на вечеринке?”
  
  “Это был друг моего мужа, Томми. Они работают вместе”.
  
  “Он прокурор?”
  
  “Ага”.
  
  “Может быть, меня арестуют”.
  
  Эбби рассмеялась. “Тебе придется сделать это в городе”.
  
  “Кстати об этом”, - начала Диана, глядя в окно кухни на абсолютную темноту ночи, - “Я никогда не спрашивала тебя об этом, но ты скучаешь по жизни в городе?”
  
  Эбби не пришлось долго об этом думать. “Ну, за исключением шума, загрязнения окружающей среды, преступности, опасностей и общей апатии, не так уж и много. С другой стороны, я не настолько провинциалка. Я еще не сожгла свои маленькие черные платья.”
  
  Диана рассмеялась, взглянула на свои часы, которые, вероятно, стоили всю правую часть шкафа Эбби. “В любом случае, я просто хотела напомнить тебе о завтрашнем дне”.
  
  Завтра? Эбби задумалась.
  
  “Распродажа квартала?” Спросила Диана.
  
  “Ах, да, извините”. Дважды в год дюжина или около того семей по соседству объединяли свой хлам и устраивали гаражную распродажу, которая зависела от удачи или несчастья розыгрыша. Эбби отсидела свой срок на предыдущей распродаже. “Коробки у меня в гараже”.
  
  “Отлично”, - сказала Диана. “Если у вас есть что-нибудь важное, дайте мне знать. Марк и несколько его друзей приедут на Пасху, и они будут рады привезти это”.
  
  Эбби отчаянно хотела избавиться от старого буфета с водопадом, который стоял у них с тех пор, как они с Майклом поженились, но это была одна из немногих вещей, оставшихся у Майкла и принадлежавших его родителям. Вероятно, было неподходящее время или неподходящий способ избавиться от него. “Я дам тебе знать”.
  
  “Увидимся завтра”.
  
  “Хорошо”.
  
  “Пока, девочки”, - сказала Диана.
  
  “Пока”, - сказали они.
  
  Эбби сделала заметку о распродаже блока и прикрепила ее на холодильник с помощью магнита Care Bears. В старости она стала ужасно забывчивой.
  
  Двадцать минут спустя, когда на кухонном столе сушились две дюжины ярко раскрашенных яиц, девочки переключили свое внимание на раскрашивание рисунка на пасхальное яйцо. Или, точнее, части яйца. Эмили рисовала верхнюю половину, Шарлотта - нижнюю. Даже это было не совсем точно. Каждая из них рисовала то, что должно было получиться как треть яйца – верх и низ, оставляя центр.
  
  Шарлотта работала над верхушкой яйца со своей обычной точностью и тщательностью, цвета никогда не выходили за рамки линий. Эмили работала над яйцом со своим обычным талантом – яркие цвета, смелые линии, абстрактные изображения.
  
  Эбби потягивала чай, наблюдая за происходящим с удовольствием и немалой долей недоумения. Девочки пропускали середину. Это происходило второй год подряд. К недоумению Эбби, они нарисовали такие же рисунки на предыдущую Пасху (и, теперь, когда она подумала об этом, на предыдущий Хэллоуин тоже, оставив центральную треть всех своих рисунков с тыквами).
  
  Когда они закончили, Эбби взяла два рисунка и склеила их вместе. Края не совпадали, но, вероятно, совпадали бы, если бы у рисунка был центр.
  
  Почему во всем, что делали девочки, всегда не хватало третьего? Эбби задумалась. Три стула за чайным столиком в их комнате, три мятных пирожка в магазине накануне. Эбби прикрепила большое яйцо на холодильник. Две девушки стояли, любуясь своей работой.
  
  “Он очень красивый”, - сказала Эбби. “Папе действительно понравится”.
  
  Девушки просияли.
  
  Эбби указала на странные формы. Вверху и внизу яйца были изображены два маленьких существа странного вида. - Что это? - спросила я.
  
  “Это утка и кролик”, - сказала Шарлотта, указывая на фигуру вверху.
  
  “Это кролик и утка”, - сказала Эмили, указывая на другого.
  
  Сверху яйца казалось, что утка находится внутри кролика, а внутри кролика, похоже, было еще одно яйцо. Снизу все было с точностью до наоборот.
  
  Эбби показалось, что это было похоже на рисунок, который она видела в книге русских народных сказок, которую девочки рассматривали в библиотеке. Вплоть до иглы внутри яйца.
  
  Дети были похожи на губки, подумала Эбби. Они впитывают все, с чем соприкасаются.
  
  Она поцеловала девочек в макушки. “Ладно, мои маленькие уточка и кролик”, - сказала она. “Давайте приведем себя в порядок”.
  
  Девочки захихикали, затем направились к лестнице и ванной наверху.
  
  Эбби снова взглянула на рисунок. Яйцо внутри утки внутри кролика. Внутри них всех иголка.
  
  Уложив девочек спать, Эбби проверила сообщения на своем мобильном телефоне. От Майкла ничего. Она знала, что он позвонит, если задержится чуть позже полуночи. Он гулял с Томми, и она знала, что он не станет много пить – он никогда не пил в ночь перед началом расследования, – но если все затянется, он позвонит и, возможно, переночует у Томми в Литтленеке.
  
  Она оставила несколько лампочек включенными и направилась наверх.
  
  Эбби открыла для себя пилатес на втором курсе Колумбийского университета. Из-за всех стрессов второго курса она обнаружила, что спит по два часа в сутки, ест один раз в день – много раз во время езды на велосипеде по кампусу – и выпивает бутылку "совиньон блан", просто чтобы заснуть настолько, чтобы проваляться в отключке два часа и проснуться с похмельем, чтобы потом проглотить горсть Адвила и начать все сначала. Она нашла центр йоги недалеко от кампуса, где практиковали Сатьянанда-йогу, но по какой-то причине это не прижилось. Она была личностью типа А, и йога казалась ей слишком пассивной. Она нашла класс скоростного катания на велосипеде в Вест-Виллидж, и какое-то время это работало.
  
  Но проблемы с тем, чтобы добраться туда – по крайней мере, двумя поездами – довели ее до такой степени, что занятия только нейтрализовали избыточный стресс.
  
  Затем она открыла для себя пилатес. Упор на укрепление связок и суставов, повышение гибкости и удлинение мышц в сочетании с качеством, а не количеством тренировок, показался ей идеальным решением.
  
  Теперь это было естественной частью ее дня.
  
  Она надела наушники и начала разминку. Несколько минут она потягивалась и вскоре должна была перейти к наклонам таза и упражнениям для пресса.
  
  Сначала ей требовалась почти полная тишина для практики, но когда в доме есть малыши, почти тишина, любая тишина вообще, была далеким воспоминанием. В последние два года она могла заниматься с самолетом 747, приземляющимся в гостиной. Это были и хорошие новости, и плохие. Хорошие новости, потому что она могла выкроить двадцать минут, когда ей это было нужно. Плохие новости, потому что временами она, казалось, отгораживалась от остального мира. Конечно, она все еще могла слышать, что происходит вокруг, но иногда это, к счастью, исчезало.
  
  В середине своей рутины ей показалось, что она услышала шум. Громкий шум. На самом деле, она почувствовала это. Это было так, как будто кто-то уронил что-то большое и тяжелое в дом. Она вытащила наушники.
  
  Тишина.
  
  Она вышла из спальни, прошла по коридору, заглянула к девочкам. Обе крепко спали. Эмили, завернувшись в одеяло, скрутилась в узел. Шарлотта лежит, натянув одеяло до подбородка, как в рекламе детского постельного белья в каталоге JC Penney's.
  
  Эбби прислушалась к своему дому. Если не считать тиканья напольных часов в прихожей, в доме было тихо.
  
  Майкл вернулся домой?
  
  “Майкл?” - позвала она громким шепотом. Достаточно громко, чтобы услышал ее муж – если только он не спустился в подвал, – но недостаточно громко, чтобы разбудить девочек.
  
  Тишина.
  
  Эбби медленно поднялась по лестнице. Еще раз заглянула в комнату девочек. Все еще спала. Ночник Care Bears заливал комнату теплым рыжим светом. В доме было так тихо, что теперь она могла слышать их дыхание в унисон.
  
  Эбби наполовину прикрыла дверь спальни, затем осторожно спустилась на лестничную площадку. В кухне горел свет, как и в прихожей, небольшом помещении у задней двери, где они хранили свои ботинки, зонтики, плащи, дождевики и непромокаемые шляпы. Летом они обычно держали этот свет включенным всю ночь. Зимой, когда было известно, что снег заносит до половины задней двери, они не включали его.
  
  Она это вообразила. Вероятно, это была проезжающая машина, один из подвижных бумбоксов с басовыми динамиками размером с багажник, которые, казалось, в последнее время проезжали мимо все чаще. Она надеялась, что это не становится тенденцией. Они переехали в Иден Фоллс именно потому, что там было тихо, и мысль о том, что -
  
  Внезапно погас свет. Эбби резко обернулась.
  
  В прихожей теперь было темно.
  
  Сердце Эбби пропустило удар. Она отступила на шаг. Громким шепотом: “Майкл!”
  
  Ответа нет. Несколько мгновений спустя на кухне снова погас свет.
  
  Эбби посмотрела вниз по ступенькам. Она увидела панель сигнализации на стене возле входной двери, цифровую панель, которая охраняла три двери и шестнадцать окон в доме. Единственный зеленый огонек в правом нижнем углу горел, что, конечно же, означало, что система была отключена. Если бы это был Майкл, он бы вошел через дверь гаража, через кухню, в фойе и включил панель. Это было его обычным делом.
  
  В прошлом году в их районе произошло два взлома. Поскольку дома в этом квартале были относительно изолированы, скрыты деревьями, свидетелей не было. Ни раз грабители не были пойманы, ни что-либо из украденных вещей не было возвращено. В обоих случаях обошлось без насилия – владельцев не было в городе, – но все когда-нибудь случается в первый раз. Кражи со взломом были одной из причин, по которой они вообще установили сигнализацию.
  
  За восемь месяцев, прошедших с тех пор, как они впервые подписались на службу безопасности, Майкл ни разу не упускал случая включить ее, как только возвращался домой. Ни разу.
  
  Если в доме кто–то и был - а Эбби не сомневалась, что был, – то это был не ее муж. Больше ни у кого не было ключей.
  
  Она внимательно прислушивалась, пытаясь уловить в тишине какой-нибудь звук: скрип половицы, скрип отодвигаемого стула, вдох или выдох человека.
  
  Ничего. Только тиканье часов. Только звук ее собственного сердцебиения, отдающийся в ушах.
  
  Эбби осторожно перегнулась через перила и посмотрела на тусклый свет, проникавший в гостиную из кухни. Ее мобильный заряжался на маленьком столе с выдвижной крышкой, прямо рядом с беспроводным телефоном.
  
  Дерьмо.
  
  Остальная часть комнаты – столовая и гостиная за ее пределами – была погружена во тьму, темноту, которая притягивала очертания и духов в каждом углу. Она знала каждый дюйм своего дома, но в данный момент он выглядел как чужая земля, зловещий, угрожающий пейзаж.
  
  Наверху не было телефона. У нее и Майкла либо были с собой мобильные, либо, когда беспроводная связь не заряжалась, они держали ее на прикроватной тумбочке.
  
  Эбби вернулась в хозяйскую спальню, подтащила к себе табурет-стремянку и забралась на него. На верхней полке ее шкафа стоял алюминиевый кейс. Она сняла ее, набрала комбинацию, все время поглядывая в сторону коридора, высматривая тени, прислушиваясь к шагам. Она открыла коробку. На поролоновой подкладке ящика из-под яиц лежал Браунинг. Полуавтоматический пистолет 25 калибра. Эбби проверила, поставлен ли он на предохранитель.
  
  Когда ей было десять, отец взял ее с собой на ферму дяди Роба в Аштабуле, штат Огайо. Там он научил ее стрелять. Летом они охотились на перепелов, осенью - на кроликов. Хотя Эбби никогда не была хорошей стрелком, когда она впервые поймала перепела, она почувствовала прилив радостного возбуждения. Конечно, когда Мортон, их красавец Голден, вернул птицу, Эбби плакала два дня подряд. После этого была тренировка по стрельбе по мишеням, и в этом она преуспела. Она обнаружила, что стрелять по мишени, даже в силуэт человека, было легче, чем по мелкой дичи. Хотя она любила хороший стейк так же сильно, как и любой другой человек, мысль об убийстве живого существа была для нее анафемой.
  
  Но здесь все было по-другому. Это была ее семья.
  
  Она сунула пистолет в карман, прошла по коридору. Она вошла в комнату девочек, выключила ночник. Она проверила окна. Все было плотно заперто. Прежде чем задернуть шторы, она выглянула в окно. С этой выгодной позиции, с правой стороны фасада дома, она не могла видеть ни подъездную дорожку, ни площадку перед гаражом. Если бы Майкл вернулся, она все равно не смогла бы увидеть его машину. Двор, улица, квартал были тихими, темными, безмятежными.
  
  Эбби вышла из комнаты, закрыла дверь, спустилась по лестнице. Прежде чем она успела обернуться, она услышала шум, безошибочный звук чьих-то шагов по кухонному полу. Прямо рядом с островом стояли две доски, которые собирались прошить больше года. Эбби посмотрела на клин света, льющийся из комнаты.
  
  Там. Тень.
  
  Эбби оглянулась на лестницу. Должна ли она попытаться собрать девочек и выйти из дома или рискнуть пересечь фойе, чтобы добраться до телефона и вызвать полицию?
  
  Она подумала о том, чтобы попытаться в последний раз позвать мужа по имени, но если это был не он, ей придется противостоять незваному гостю. Она проскользнула через фойе и вспомнила. На панели сигнализации была тревожная кнопка. Нажмите ее, наберите код из трех цифр, и полиция Иден Фоллс будет предупреждена. Все тихо.
  
  Когда она была всего в футе от него, то услышала шаги, пересекающие кухню. Тень на полу стала больше, менее четкой. Кто бы ни был на кухне, он направлялся прямо к ней.
  
  Она нажала тревожную кнопку, вытащила оружие и прижалась спиной к стене. Тень стала еще больше, заполнив дверной проем.
  
  Она почувствовала какой-то запах в воздухе, что-то знакомое.
  
  Одеколон. Знакомый одеколон.
  
  Она включила свет. Незваный гость закричал.
  
  “Пройдись по этому вааааю, поговори об этом ваа-аа-аай!”
  
  Это был Майкл. Он подписывал контракт с Aerosmith. Он слушал iPod одной из девушек и не слышал, как она выкрикивала его имя. Он ничего не слышал.
  
  “Привет, детка!” Он прислонился к стойке, снял наушники. Его взгляд сфокусировался на. 25. “Чувак”, - сказал он, улыбаясь. “Я так опоздал?”
  
  Эбби затрясло. Ее глаза наполнились слезами облегчения. Она позволила себе сползти по стене на пол.
  
  Девочки были в порядке, она была в порядке, Майкл был в порядке. Все было просто великолепно.
  
  “Итак, я думаю, о минете не может быть и речи”, - добавил Майкл.
  
  Эбби все равно хотела застрелить своего мужа.
  
  
  ОДИННАДЦАТЬ
  
  
  Алекс наблюдал. со своего наблюдательного пункта, в темноте за домом, он мог видеть через окно столовой то, что, как он представлял, было гостиной. Тени танцевали на стенах.
  
  Он повернулся и еще раз осмотрел двор. Его глаза пробежались по очертаниям. Пара трехколесных велосипедов, качели.
  
  Это зрелище наполнило его тоской, которую он давным-давно загнал в ту часть своего сердца, которую приберегал для слабости. Он попытался представить, как выглядели Анна и Мария, когда они были младенцами, совсем малышами, делающими свои первые робкие шаги по этому двору.
  
  Он проскользнул на другую сторону участка, оценил строение. Это было двухэтажное здание в колониальном стиле, ухоженное, но не благоустроенное сверх престижа района. Боковой дворик украшал одинокий дуб-сосна, дерево, которое однажды начнет протягивать свои массивные корни в подвал, если уже этого не сделало.
  
  Когда они с Колей приехали, в задней части дома горели три лампы – одна на первом этаже, две на втором. Он ждал, наблюдал. Он научился неподвижности за долгие годы, проведенные в лесу, наблюдая за хищными птицами, высматривающими свою добычу. При необходимости он мог оставаться в одном положении часами.
  
  Он взобрался на дерево рядом с южной стороной дома и проскользнул на крыльцо верхнего этажа. Он подошел к окну. Сначала он подумал, что в комнате темно или что тяжелые шторы были задернуты, но когда его глаза привыкли, он увидел, что из комнаты исходит тусклый свет.
  
  В окне справа от спальни зажегся свет. Похоже, это была ванная. Матовое стекло не позволяло ему заглянуть внутрь. Он снова повернулся к окну спальни.
  
  Ничто в комнате не шевелилось.
  
  Через несколько секунд Алекс поднял окно. Он бесшумно проскользнул в дом. Если не считать звука телевизора внизу, в доме было тихо.
  
  Он стоял в изножье кроватей. Две маленькие девочки спали в затемненной комнате, на руках ангелов. Они не проснулись, не подозревали о его присутствии. Комната была заполнена плюшевыми животными – утками, кроликами, плюшевыми мишками, черепахами. У одной стены стоял длинный низкий стол и пара ярких пластиковых стульев. Над ним висела большая пробковая доска с коллажом из персонажей "Улицы Сезам".
  
  В тусклом свете Алекс мог разглядеть только их маленькие фигурки под одеялами.
  
  Внезапно - шум позади него. Металл задевает металл.
  
  Дверь открылась. В мгновение ока Алекс вытащил Бархидт из ножен, раскрыл, держа наготове.
  
  Перед ним, силуэтом, маленькая фигурка.
  
  Алекс включил верхний свет и увидел, что это женщина. Она была похожа на беспризорницу, лет под сорок, уроженка Юго-Восточной Азии. Алекс посмотрел на кровати. Он попятился через маленькую комнату, сбросил одеяло. Близнецы тоже были азиатами.
  
  Девочки не были его опекунами.
  
  Он посмотрел в глаза женщины. Там он увидел боль, а также страх и что-то похожее на понимание. Она не двигалась. Алекс закрыл свой нож и вложил его в ножны. Он приложил палец к губам. Женщина кивнула.
  
  “Это не Анна и Мария”, - тихо сказал Алекс. “Я совершил ошибку. Если я напугал тебя, прими мои глубочайшие извинения. Тебе ничего не угрожает”.
  
  Мгновение спустя он вылез из окна, спустился по дереву, пересек улицу и сел в ожидавшую его машину.
  
  Теперь Алекс знал, куда ему нужно идти. Он знал, где живут его дочери.
  
  Городок под названием Иден-Фоллс.
  
  
  ДВЕНАДЦАТЬ
  
  
  Два часа спустя Алекс стоял на берегу Ист-Ривер, в тени массивного здания Организации Объединенных Наций. На город опустился холод, ветер нашептывал, что весна еще не совсем пришла.
  
  Он достал один из одноразовых мобильных телефонов, нажал на номер, написанный на салфетке для коктейлей. После двух гудков женщина ответила. Они поболтали минуту или две, танцуя танец. Наконец, спросил Алекс. Мгновение спустя, после того, что в женском опыте могло сойти за кокетство, она дала Алексу свой адрес. Он запомнил его и отключился. Затем он разломал телефон пополам и выбросил оба обломка в реку.
  
  Направляясь к проспекту и стоянке такси, он почувствовал тяжесть "Бархидта" у себя на бедре.
  
  Женщину звали Джиллиан Мерфи. Она сказала, что приготовит тапас и откроет бутылку хорошего бароло. Она сказала, что с того момента, как они встретились в самолете, она знала, что он позвонит.
  
  Было ошибкой позволить ей увидеть мраморные яйца в самолете. Это Алекс знал. Чего он не знал, так это того, увидела ли она имя Виктора Харькова или адрес Народной юридической службы, когда убирала бумаги с соседнего сиденья. Убийство адвоката должно было очень скоро попасть во все новости.
  
  Когда Алекс сел в такси на Первой авеню, низко надвинув кепку "Янкиз" на голову, он назвал водителю адрес в восьми кварталах от квартиры Джиллиан Мерфи.
  
  Он откинул голову назад, думая о следующем дне. Его сердце учащенно забилось. Он собирался встретиться со своими дочерьми, момент, о котором он мечтал четыре года.
  
  Но это было завтра.
  
  Сегодня вечером он действительно с нетерпением ждал Бароло.
  
  
  ТРИНАДЦАТЬ
  
  
  Хуже всего были сны о виски. в этой версии Майкл был в нижнем белье, на публике – пока что стандартное шоу ужасов, – но этот сон не был о том, чтобы оказаться в таком состоянии в классе младших классов, с неизвестной комбинацией шкафчиков, в окружении чирлидерш. Это был даже не тот кошмар, который ему снился раньше, когда он был в суде без иска, стоя перед присяжными, состоящими из восьмидесятилетних дам из гарден клаб. Не повезло.
  
  В этом сне он бежал по улице в Астории, преследуя полураздетую Джину Торрес. Позади него была Эбби, у которой по какой-то причине был АК-47.
  
  Он открыл глаза.
  
  Джина Торрес?
  
  Его сердце внезапно подскочило к горлу. Он этого не сделал. Он не стал бы. Он этого не сделал. Правда?
  
  Пульс участился, он вскочил, ощупал кровать. Пусто. Он оглядел комнату. Его собственная спальня. Он проспал, но это была хорошая новость.
  
  Спасибо тебе, Иисус. Запиши это на мой счет.
  
  Джина Торрес. Он видел ее в баре. Это все, что он помнил. И он помнил, как хорошо она выглядела, хотя это было само собой разумеющимся. И что он поцеловал ее.
  
  Нет. Она поцеловала меня, ваша честь.
  
  Он не напился, но когда он вернулся домой? Было поздно, он это знал. Все это начинало возвращаться к нему. Особенно та часть, где Эбби сказала -
  
  Пистолет?
  
  Он неторопливо зашел в ванную и увидел приклеенную к зеркалу записку, написанную быстрым почерком, который Эбби приберегла для тех случаев, когда была по-королевски зла.
  
  Когда ты начала носить джинсы Пату?
  
  Он сделал мысленную пометку купить цветы.
  
  Девочки сидели за столом, когда Майкл спустился вниз. Эбби резала фрукты для новой соковыжималки, огромной штуковины из нержавеющей стали, у которой, казалось, было больше циферблатов и настроек, чем у аппарата магнитно-резонансной томографии. Девочки положили Майклу на тарелку сваренное вкрутую яйцо. Это было не одно из причудливых яиц – они, вероятно, приберегали их для его корзинки, – а скорее твердое синее яйцо с надписью "Папа" на нем специальным желтым пасхальным карандашом, который незаметен, пока не окунешь яйцо в миску с таинственным красителем.
  
  Майкл поцеловал девочек в макушки. Он попытался поцеловать Эбби, но она ловко увернулась от него, холодная, молчаливая ива на ветру.
  
  “Итак, что у нас на сегодня?” Спросил Майкл. Он разбил яйцо, очистил его. Оно было твердым, как камень, но, тем не менее, он с удовольствием съел бы его.
  
  “Балет”, - сказала Эмили с набитым хлопьями ртом.
  
  “Я люблю балет”, - сказал Майкл. Правда заключалась в том, что он не знал, что они брали уроки балета. Он упрекнул себя за это.
  
  “Мисс Вулф - наша учительница”, - добавила Шарлотта. Она зачерпнула ложкой хлопьев, вытерла губы, затем положила ложку на салфетку, положив ее рядом с вилкой. Точная, геометрическая Шарлотка.
  
  “Она милая?” Спросил Майкл.
  
  Обе девушки кивнули.
  
  “Она рассыпает звезды по полу, и мы должны убегать от них”, - сказала Шарлотта. “Затем она хлопает в ладоши, и мы должны бежать обратно”.
  
  Майклу это больше напоминало какие-то футбольные учения. “Звучит забавно”.
  
  “Сегодня мы собираемся разыграть кукольный спектакль”, - сказала Эмили.
  
  “Подставная пьеса?”
  
  “Это называется ”деми плие", - вмешалась Эбби.
  
  “А, ладно”, - сказал Майкл. “Это как у Деми Мур?”
  
  Девушки захихикали, хотя Майкл был уверен, что они понятия не имели, кто такая Деми Мур. Эбби, с другой стороны, знала, кто такая Деми Мур, но в этот день ни в одной из ужасных шуток Майкла Романа не было юмора.
  
  “Мы делаем это на станке”, - добавила Эмили как ни в чем не бывало.
  
  Майкл в ужасе отшатнулся. Он схватился за грудь. “Вы, ребята, слишком молоды, чтобы ходить в бар!”
  
  Девушки закатили глаза.
  
  “В отличие от их отца”, - пробормотала Эбби себе под нос.
  
  Майкл взял газету и поднял ее, чтобы прикрыться.
  
  “Пошли, девочки. Давайте сложим посуду в раковину и будем собираться”, - сказала Эбби.
  
  Пока Эбби одевала девочек для занятий балетом, Майкл проглотил четвертинку таблеток Адвила, допил кофе и просмотрел "Дейли Ньюс". Вышла краткая статья о судебном процессе над Патриком Геганом, в которой излагалась первоначальная история об убийстве Колина Харриса, попавшая на первую полосу как Daily News, так и ее непримиримого конкурента, New York Post. Там даже упоминался “упорный помощник окружного прокурора Майкл Роман”. В "Таймс" это было не совсем на первой полосе и не на развороте, но он бы это принял.
  
  Несколько минут спустя Шарлотта и Эмили вернулись на кухню. На обеих были розовые трико и белые стеганые лыжные куртки, хотя на улице было около пятидесяти градусов. Как правило, Эбби держала их в собранном виде примерно до 1 мая каждого года. В конце концов, именно она ухаживала за девочками во время их приступов ангины, кашля, простуды и ушных инфекций.
  
  “Дай-ка я посмотрю”, - сказал Майкл.
  
  Шарлотта и Эмили медленно развернулись, держась за край стола для равновесия, как можно ближе к пуанту.
  
  “Мои прелестные балерины”.
  
  Девочки обняли и поцеловали Майкла. Эбби этого не сделала. Это сказало Майклу все, что ему нужно было знать о высоте, глубине и ширине собачьего домика, в котором он сейчас жил.
  
  Наблюдая, как машина Эбби выезжает с подъездной дорожки, он сделал еще одну мысленную пометку купить коробку шоколадных конфет Godiva в дополнение к цветам.
  
  К половине одиннадцатого у него появилось некое подобие дня и всего, что ему предстояло сделать. В два часа ему нужно было быть в суде, а после этого ему нужно было заехать и проверить, как продвигается работа в офисе на Ньюарк-стрит. Группа друзей-юристов из Квинса и Бруклина открывала небольшую юридическую клинику, работающую строго на общественных началах, и в качестве услуги – услуги, о которой он теперь сожалел – Майкл взял на себя часть бремени по оказанию помощи в ремонте, покраске и подготовке помещения к работе.
  
  Он сел за компьютер, зашел на защищенный веб-сайт офиса окружного прокурора. Казалось, ночь прошла относительно медленно. В дополнение к паре ограблений в 109-м и подозрительному поджогу в Форест-Хиллз, было совершено одно убийство. Женщина по имени Джиллиан Сюзанна Мерфи была зарезана в своей квартире. Ей был сорок один год, биржевой маклер, разведенная, детей нет. Подозреваемых не было.
  
  Нью-Йорк, подумал Майкл, закрывая веб-браузер. Город, который никогда не спит.
  
  Майкл уже собирался выйти за дверь с бубликом в руке, когда зазвонил его мобильный. Он посмотрел на ЖК-экран. Это был частный номер. Это была не Эбби, это был не офис, так насколько это могло быть важно?
  
  Телефон зазвонил снова, громко, настойчиво и раздражающе сотовый. Соглашаться или не соглашаться, размышлял он. Голова раскалывалась.
  
  Вот дерьмо. Он ответил.
  
  “Алло?”
  
  “Майкл?”
  
  Знакомый голос, хотя Майкл с трудом узнал его. “Так и есть. Кто это?”
  
  “Майкл, это Макс Прист”.
  
  Название вернуло его в прошлое. Путь в прошлое. Он не разговаривал со Священником почти пять лет. Священник выполнил кое-какие работы по электронному и фотографическому наблюдению для офиса окружного прокурора, подключил более дюжины конфиденциальных информаторов для Майкла и его команды.
  
  В свое время Майкл всегда считал Макса Приста настоящим профессионалом – предусмотрительным, честным и настолько откровенным, насколько это возможно, и при этом сохранял анонимность, необходимую для выполнения той работы, которую он выполнял.
  
  Хотя двое мужчин были дружелюбны, всегда сердечны, ни один из них не был тем, кого можно было бы назвать друзьями. Майкл мгновенно задался вопросом, откуда Прист узнал номер его мобильного. С другой стороны, учитывая, что Макс Прист был экспертом по всем электронным вещам, в этом не было особого сюрприза.
  
  “Как тебе жизнь в пригороде?” Пастор спросил.
  
  Это был хороший вопрос, на который у Майкла все еще не было честного ответа. “Это заняло некоторое время, но мы освоились”, - сказал он. “Жизнь в пригороде хороша. Тебе стоит попробовать.”
  
  “Только не я”, - сказал пастор. “Если я не буду слышать автомобильный гудок каждые пять секунд, я не смогу заснуть”.
  
  Они поговорили о магазине еще минуту или около того, затем Майкл вернул разговор обратно.
  
  “Так в чем дело?”
  
  Майкл услышал, как Пастор глубоко вздохнул. Это звучало как прелюдия к чему-то. Чему-то плохому.
  
  Майкл понятия не имел.
  
  Пастор тщательно подбирал слова, излагал их в спокойной, обнадеживающей манере. Это не помогло. Подтекст того, что должен был сказать Пастор, заключался в том, чего Майкл всегда боялся, но никогда не думал, что это произойдет на самом деле.
  
  И в третий раз в его жизни мир ушел из-под ног Майкла Романа.
  
  Эбби сказала, что поняла это в ту минуту, когда они вошли в ресторан. Дело было не в том, что она была наделена каким-то предвидением, просто Майкл Роман – несмотря на то, что он был одним из самых горячих молодых АДОв в Нью-Йорке, работа которого почти полностью зависела от игры в карты, лежащей у груди, – был ужасен в умении что-либо скрывать, когда дело касалось сердечных дел. Она поняла это по тому, что он, казалось, не мог закончить ни одного предложения. Она видела это по тому, как он заискивал перед ней, как кубики льда слегка позвякивали в его стакане с водой, по тому, как, казалось, чесалась его нога каждые десять секунд или около того. Она увидела это в его глазах.
  
  Как только они сели, Эбби сказала ему, что она знает, что он собирается сделать предложение. И что ей нужно кое-что сказать, прежде чем он задаст вопрос.
  
  Майкл выглядел почти успокоенным. Почти.
  
  Эбби собралась с духом и сказала ему, что не может иметь детей.
  
  Какое-то время Майкл ничего не говорил. В конце концов, Эбби сказала ему, что это был самый долгий момент в ее жизни. Она подготовилась к этому, сказала себе, что если Майкл хоть на мгновение заколеблется, если появятся какие-то признаки того, что он больше не хочет проводить с ней свою жизнь, она поймет.
  
  “Все в порядке”, - сказал он.
  
  Это действительно было так.
  
  Два месяца спустя они поженились.
  
  Это была идея Эбби попытаться удочерить эстонского ребенка. Майкл не мог быть счастливее. Сначала, казалось, все шло гладко. Они связались с агентством в Южной Каролине, единственным агентством на восточном побережье, которое занималось усыновлением в Прибалтике, и узнали, что супружеские пары и одинокие мужчины и женщины старше двадцати пяти лет могут усыновлять детей из Эстонии. Они узнали, что есть несколько ожидающих ребенка. Им также сказали, что, прежде чем будет одобрено усыновление, усыновляющей паре необходимо съездить в Эстонию и познакомиться с ребенком. Эбби это устраивало, и особенно Майкла. Он давно мечтал побывать на родине своих родителей.
  
  Но однажды, когда они приблизились к событию, они получили плохие новости. Они узнали, что весь процесс, от подачи досье до момента, когда приемные родители получат ребенка, в среднем занимал от шести до двенадцати месяцев. И что ожидающие ребенка дети, как правило, были старше пяти лет.
  
  Они долго раздумывали над этим решением, но в конце концов согласились, что, хотя дети пяти лет и старше, безусловно, заслуживают любящего дома, они хотели ребенка.
  
  Процесс казался безнадежным, пока Макс Прист не свел Майкла с юристом, который знал юриста, человека, который мог ускорить процесс и знал, как они могут усыновить ребенка в возрасте до шести месяцев. За определенную цену.
  
  В то время как первоначальное оформление выезда проходило в Таллине, медицинское обследование и подготовка к визе проходили в Хельсинки. Предпочтение отдавалось заявителям, имеющим этнические связи с Эстонией.
  
  Через шесть недель после подачи заявления Майкл и Эбби вылетели в Колумбию, Южная Каролина, и час ехали на запад, в небольшую клинику в Спрингдейле. В тот день, после ожидания, которое, казалось, длилось целую вечность в маленькой комнате ожидания, вошла медсестра с двумя маленькими свертками. Девочкам было по два месяца, и они были прекрасны.
  
  Майкл вспомнил, как держал их в руках в первый раз. Он вспомнил, как все остальное уплыло, как звуки на заднем плане слились в одну далекую симфонию. Именно в этот момент он понял, что все плохое, что случилось с ним в его жизни, теперь было частью прошлого, мрачным и ужасным прологом к этой, первой главе его истории. Это был самый счастливый день в его жизни.
  
  Они назвали девочек Шарлоттой и Эмили. Шарлотта, в честь отца Эбби Чарльза. Эмили – и Майкл отрицал бы это под присягой – потому что он был беззаветным поклонником британской актрисы Эмили Уотсон.
  
  Глядя на их крошечные личики, на их маленькие пальчики, он поклялся, что с ними не случится ничего плохого. Сначала он отдаст свою жизнь.
  
  По словам всех, с кем разговаривал Майкл, человек, которому он заплатил десять тысяч долларов за посредничество в усыновлении – юрист из магазина Queens, специализирующийся на ведении юридических дел людей русского и восточноевропейского происхождения, – был сдержанным, заслуживающим доверия и, прежде всего, казался никак не связанным с миром незаконного усыновления. По крайней мере, так они все думали.
  
  Этого человека звали Виктор Харков.
  
  И теперь этот человек был мертв.
  
  Макс Прист рассказал ему все, что знал. Он сказал, что кто-то пытал и убил Виктора Харькова в его офисе и, по-видимому, украл несколько файлов. Майкл знал, что если бы все это было правдой, следователи начали бы изучать мотивы, списки клиентов, законность и противозаконность сделок Виктора Харькова, его файлы, его прошлое.
  
  В Шарлотту и Эмили.
  
  Если бы это произошло – если бы следователи обнаружили, что документы, касающиеся удочерения его маленьких дочерей, были не совсем честными, что были произведены выплаты и документы подделаны – государство могло бы забрать его дочерей, и жизнь была бы кончена.
  
  Он не мог позволить этому случиться.
  
  Томми ответил после первого гудка.
  
  “Томми, это Майкл”.
  
  “Привет, кугино”.
  
  “Ты можешь говорить?”
  
  По телефону Майкл услышал, как Томми пересек свой кабинет и закрыл дверь. “ В чем дело?
  
  Майкл знал достаточно, чтобы не вдаваться в подробности по открытой линии. “Вы слышали об убийстве в 114-м? Адвокат?”
  
  “Я что-то слышал”, - сказал Томми. “Никаких подробностей. Почему?”
  
  Майклу казалось, что он вот-вот преодолеет первый холм Циклона, американские горки Кони-Айленда его юности. Он почувствовал, как его желудок поднимается и опускается. “Это был Виктор Харков”.
  
  Майкл услышал короткий вздох, а также звуки, с которыми Томми садился за свой компьютер. Томми знал Харькова профессионально, несколько раз встречался с ним в суде, но он также знал, что Майкл имел дело с этим человеком. “Гребаный город”, - сказал Томми. “Как ты узнал? Это было опубликовано на сайте всего две минуты назад.”
  
  Майкл рассказал бы Томми о звонке Макса Приста, но не по телефону. “У кого это?”
  
  Майкл услышал щелканье клавиш на клавиатуре. “Пол Кальдерон”.
  
  “Ты думаешь, он откажется от этого?”
  
  Томми задержался на несколько секунд. “Подожди”.
  
  Пол Кальдерон был хорошей новостью. Когда около 4 часов утра раздался звонок, скорее всего, это было уведомление Седьмой группы – дежурного прокурора, главного помощника, исполнительного персонала. Помощник прокурора, в данном случае Пол Кальдерон, был бы разбужен вместе с помощником по верховой езде, обычно юристом первого или второго курса. Возможно, за всем присматривал назначенный помощник прокурора, но именно ассистент по верховой езде выяснял детали, юридическую обоснованность ордера, вероятную причину, была ли информация своевременной или нет. Затхлость всегда вызывала беспокойство.
  
  Майкл знал, что Кальдерону оставалось не более месяца или двух до объявления о своей отставке, а дело, подобное этому, жестокое убийство хорошо известной фигуры, потребует много времени и усилий, усилий, которые, как надеялся Майкл, Кальдерон не захочет тратить. На данный момент оставалась надежда, что Томми удастся отобрать дело.
  
  Томми вернулся на целую минуту позже. “Я в деле”, - сказал он. “Мы должны согласовать это с боссом, но Кальдерон был рад оставить все как есть”.
  
  “Какие-нибудь ордера?”
  
  “В разработке находится один. Он уже с судьей”.
  
  “Я хочу прокатиться на этом”.
  
  Томми замолчал. “Э-э, разве ты не в суде в два?”
  
  “Я объясню, когда увидимся”.
  
  Томми знал Майкла достаточно хорошо, чтобы не обращать на это внимания. “ Ты знаешь, где это?
  
  Майкл никогда не забудет. “Да. 31-я улица и Ньютаун”.
  
  “Вот и все”, - сказал Томми. “Встретимся перед ”Анджело"".
  
  “Спасибо”, - сказал Майкл.
  
  Майкл отключил телефон. Он принял еще одну таблетку Advil, переоделся в джинсы и футболку и достал ветровку с логотипом QDA на спине. Он быстро нацарапал записку на белой доске на кухне, достал из сейфа пятьсот долларов наличными. Он взял свой костюм, рубашку и новый галстук, схватил портфель, сел в машину и направился на железнодорожную станцию.
  
  
  ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
  
  
  Эбби провела начало дня на распродаже the block, добродушно торгуясь с другими женщинами по соседству, продавая стеклянную посуду, рамки для картин, пазлы, столовые приборы.
  
  Она всегда думала, что предметы гаражной распродажи - это не более чем бесполезный хлам, который продается и перепродается одним и тем же людям снова и снова. Конечно, иногда в пригородной устрице можно было найти жемчуг, но редко.
  
  Ранее в тот же день она принесла из дома три большие коробки, большую часть которых она покупала на гаражных распродажах и блошиных рынках на протяжении многих лет, доказывая свою точку зрения. Одна из коробок была полна книг в мягких обложках; пожелтевшие экземпляры книг массового спроса, которые она расставляла по полкам со времен колледжа. Колин МакКоллоу, Гарольд Роббинс, Стивен Кинг. Ей было ужасно трудно расставаться с книгами, но на этот раз она дала себе обещание.
  
  В начале второго, разговаривая с Минди Стиллман, у которой, казалось, был неисчислимый запас анекдотов об изменах ее бывшего мужа, Эбби помахала Шарлотте и Эмили. Ей нужно было накормить их и подготовить к отправке в дом няни.
  
  Она не видела и не слышала, как черный внедорожник свернул за угол, проехал по ее длинной подъездной дорожке и припарковался за гаражом.
  
  Вдалеке дым от горящей соломы высвечивает в небе деревенскую эпитафию. Он чувствует себя живым, связанным с историей кровью под своими сапогами, все еще наэлектризованным безумием битвы. Он проверяет себя на наличие ран. Он невредим. Вокруг него луг, засеянный павшими.
  
  Он входит в фермерский дом. Он знает каждый камень, каждое дерево, каждый подоконник. Это долгое время жило в его мечтах.
  
  Старуха отрывает взгляд от своего занятия. Она уже встречала Кощея раньше, знает столетия безумия в его глазах. В ее доме тепло, его обогревают горящие поля, пожары, которые поставили Грозный на колени. На кухне пахнет свежим хлебом и человеческим мясом. Чувства стыдятся своего голода.
  
  “Ты”, - тихо говорит она, слезы застилают ее древние глаза. Она приставляет нож к собственному горлу. “Ты”.
  
  Пока Эбби листала новый выпуск Architectural Digest, девочки играли на заднем дворе. Примерно через час Эбби нужно было отвезти их к няне, прежде чем отправиться в клинику. У нее приближалась двенадцатичасовая смена, и, как бы сильно она ни намеревалась выспаться, она уже устала. В те дни, когда она работала, а Майкл был в суде, обычно было трех- или четырехчасовое окно, когда им нужен был кто-то, чтобы присмотреть за девочками.
  
  Несмотря на это, ей нужно было помыть девочек перед уходом. В последние дни это становилось все большим испытанием, с тех пор как Шарлотта и Эмили открыли для себя мир средств по уходу за кожей. Ей также нужно было приготовить им что-нибудь перекусить.
  
  Доставая арахисовое масло и джем, она услышала, как открылась и закрылась задняя дверь.
  
  “Давайте приготовимся к вашей ванне, девочки”, - сказала Эбби.
  
  Она приготовила сэндвичи наизусть, думая о предстоящей смене. Она срезала корочку с сэндвича Эмили. Шарлотте понравилась корочка. Виноградный джем для Эмили; клубничный для Шарлотты. Она положила в пакет недоеденные сэндвичи и прислушалась к звукам в доме.
  
  Приходили ли девушки? Если да, то они вели себя чересчур тихо. Это могло означать только одно из двух. Они устали или что-то замышляли.
  
  “Давайте, девочки”.
  
  “Ты даже красивее, чем я себе представлял”.
  
  Эбби уронила банку с клубничным вареньем при звуке мужского голоса. Незнакомый мужской голос. Она обернулась. Перед ней, всего в нескольких футах, стоял высокий широкоплечий мужчина. На нем было длинное черное кожаное пальто. Его лицо было грубым, точеным, на левой щеке виднелся рваный шрам. Он не размахивал никаким оружием. Вместо этого в его правой руке была красная роза.
  
  Реальность прояснилась. В коридоре был незнакомец.
  
  Незнакомец. В ее доме.
  
  Девушки.
  
  Эбби открыла рот, чтобы закричать, но не издала ни звука. Как будто ее способность издавать звуки была каким-то образом мертворожденной внутри нее. Она бросилась вокруг мужчины, опрокинув при этом стул. Где-то позади нее на полу разбился еще один стакан. Мужчина даже не пошевелился, чтобы остановить ее.
  
  “Девочки?” она закричала.
  
  Она вбежала в гостиную. Их там не было. Чувство паники вскоре переросло в непреодолимое чувство ужаса.
  
  “Девочки?”
  
  Она заглянула в ванную, в спальню на первом этаже. Она подбежала к задней двери, открыла раздвижную стеклянную дверь, ведущую во внутренний дворик, ее сердце готово было разорваться. На заднем дворе она увидела другого мужчину, сидящего за столом для пикника. Молодой мужчина, сильный на вид. Шарлотта и Эмили стояли в задней части участка. Они держали друг друга, их глаза были широко раскрыты от страха. Несколько секунд спустя мужчина в доме подошел к Эбби сзади. Он не прикасался к ней, не повышал голоса. Его голос звучал почти успокаивающе. У него был акцент.
  
  “Этот молодой человек со мной. Поверь мне, ни тебе, ни твоей семье не причинят вреда, если ты сделаешь, как я говорю”.
  
  Поверь мне. Это звучало нереально, как диалоги в фильме. Но Эбби знала, что это было реально. Все, чего она боялась прошлой ночью, теперь было перед ней. Почему-то тот факт, что было средь бела дня, ничуть не облегчал задачу.
  
  “Важно, чтобы ты делал в точности то, что я говорю”.
  
  Эбби повернулась к нему лицом. Он отступил в коридор, ведущий на кухню. Внутри нее начал расцветать гнев.
  
  “Убирайся из моего дома!”
  
  Мужчина не двигался.
  
  Пистолет, подумала Эбби. Ее взгляд метнулся к лестнице. Ей ни за что не пройти мимо него. Она посмотрела на кухонную стойку. Ножницы лежали там, поблескивая в лучах послеполуденного солнца, вызывая у нее желание дотянуться до них. Казалось, они находятся за сотню миль отсюда.
  
  “Ты должна постараться сохранять спокойствие”, - сказал он.
  
  “Кто ты, черт возьми, такой?” Эбби закричала.
  
  Мужчина, казалось, поморщился от ее ненормативной лексики. Затем черты его лица смягчились. “ Меня зовут Александр Сависаар. ” Он закрыл раздвижную стеклянную дверь, задвинул засов. Он повернулся к Эбби. “Прежде чем мы пойдем дальше, я бы хотел, чтобы ты кое-что для меня сделала”.
  
  Мужчина говорил со спокойной властностью, от которой Эбби похолодела до глубины души. Она не ответила.
  
  “Сначала я хотел бы, чтобы ты успокоилась. Как я уже сказал, ничего плохого не случится ни с тобой, ни с твоим мужем, ни с твоим прекрасным домом. Ты можешь успокоиться ради меня?”
  
  Эбби попыталась унять дрожь. Она стояла, уставившись на мужчину. Она безумно подумала о том, как ее брат Уоллес упал с джангл-тренажера на школьной площадке, сломав руку и вывернув ее под неестественным углом за шеей. Эбби тогда было всего пять лет, и она знала, что случилось что-то плохое, но она была парализована видом его руки, делающей то, чего она никогда не могла сделать. Он был похож на сломанную куклу.
  
  Сейчас она чувствовала то же самое. Застыв от мысли о том, что происходит. Через секунду ей пришло в голову, что этот мужчина, которому не было места в ее доме, в ее жизни, в ее мире, задал ей вопрос.
  
  “Что?” - спросила она, возвращаясь к настоящему моменту.
  
  “Ты можешь оставаться спокойным за меня?”
  
  Спокойствие. ДА. Она помнила, как помогала Уоллесу – большому, бестолковому, неуклюжему Уоллесу – вернуться в дом, где ее мать вызвала скорую помощь. Она взяла ответственность на себя. Теперь она возьмет все на себя.
  
  “Да”.
  
  Мужчина улыбнулся. “Хорошо. Затем я хочу, чтобы ты пошел на задний двор и сказал девочкам, чтобы они не боялись. Скажи им, что мы с Колей - Коля – это молодой человек - друзья семьи, и что девочкам нечего бояться нас обоих. Ты сделаешь это?”
  
  Эбби просто кивнула.
  
  Алекс выглянул в окно, кивнул мужчине на заднем дворе, затем снова обратил свое внимание на нее. “ Тебе тоже нечего бояться, Эбигейл.
  
  Звук ее имени был внезапным поворотом ножа. “Откуда ты знаешь мое имя?”
  
  “Я многое знаю”, - сказал он. Он протянул розу. Эбби заметила единственную каплю росы на одном из лепестков, один из шипов был отломан.
  
  Забавно, подумала она. На что только не обращаешь внимания.
  
  “И не нужно беспокоиться”. Когда Эбби не взяла у него цветок, он поставил его на обеденный стол, затем скользнул обратно в тень коридора. Когда он отвернулся от нее, его пальто распахнулось. На бедре у него висел большой нож в кожаных ножнах.
  
  Это было все, чего Эбби когда-либо боялась, и все это происходило. Прямо в эту минуту.
  
  “Если ты будешь делать все, что я скажу, - добавил человек, назвавшийся Александром Сависааром, - с Анной и Марией все будет в порядке”.
  
  
  ПЯТНАДЦАТЬ
  
  
  Народная юридическая служба находилась на втором этаже закопченного кирпичного здания на 31-й улице, недалеко от Ньютаун-авеню. С одной стороны был русский рынок, с другой - круглосуточный поручитель.
  
  В этот день на тротуар была натянута желтая лента для обозначения места преступления, обернутая вокруг двух парковочных счетчиков и обратно. Тротуар был перекрыт, к большому неудобству и ужасу людей, идущих по 31-й улице. Ненормативная лексика на самых разных языках перекрывала сводящий с ума соблазнительный аромат борща, доносящийся с рынка.
  
  Майкл доехал до станции Ардсли-на-Гудзоне в Ирвингтоне и сел на северный поезд метро. Он вышел на Центральном вокзале и сел на поезд uptown 5 до станции 59th Street / Lexington, затем сел на поезд R до Astoria. Для жителей Нью-Йорка жизнь была набором цифр и букв, алфавитным языком езды в метро. Казалось, вы потратили половину своего времени на обсуждение лучших и альтернативных маршрутов, чтобы добраться туда, куда вы пытались попасть, а другую половину застряли в поездах, сокрушаясь о том, что не выбрали другой путь. Сегодня Майкл проделал все это наизусть. Он чуть не пропустил свою остановку.
  
  Когда он шел по бульвару Дитмарс, он обнаружил, что здания, люди и тротуар растаяли, сменившись одним мысленным образом:
  
  Его отец, улыбаясь, протягивает буханку черного хлеба старой миссис Хартстайн, уже тогда состарившейся, ее румяна казались темно-алыми солнечными бликами на белой, как бумага, коже.
  
  Здесь бродят призраки, подумал Майкл Роман. Он не взглянул на здание под номером 64.
  
  В годы, последовавшие за убийством его родителей, пекарня и квартира наверху пустовали. Несколько арендаторов пытались воспользоваться помещением на первом этаже, но большинство потенциальных арендаторов, узнав об ужасах, произошедших на бульваре Дитмарс, 64, съехали дальше. Квартира наверху больше никогда не сдавалась.
  
  Четырьмя годами ранее, в первую годовщину их свадьбы, началась первая фаза финансирования трастового фонда Эбби, и в тот вечер за ужином она вручила Майклу документ на строительство. Если бы родители Эбби изначально не были в восторге от того, что Эбби выходит замуж за Майкла, их реакция на то, что Эбби взяла большую часть своего чека на 750 000 долларов – один из двух, которые она получит, другой будет подарен на ее тридцать второй день рождения, – и купила уродливое кирпичное здание в бедном квартале в Астории, чуть не вызвала у них апоплексический удар.
  
  Майкл понятия не имел, будут ли они когда-нибудь что-нибудь делать с этой собственностью. Сначала он даже не был уверен, что чувствует по поводу этого жеста. Со временем он пришел к пониманию, что это каким-то образом сблизило его родителей, и за это он никогда не мог в достаточной степени отблагодарить свою жену. Это была самая прекрасная вещь, которую кто-либо когда-либо делал для него.
  
  До сих пор он не возвращался внутрь.
  
  Томми ждал его перед "У Анджело". У него было лицо придворного.
  
  “Привет”, - сказал Томми.
  
  “Привет”.
  
  “Гребаный город”.
  
  “Гребаный город”.
  
  Томми рассказал ему все, что знал об этом деле, а это было не так уж много. Звонок в службу 911 поступил в 4 утра того же дня.
  
  Все звонки в службу 911 по всему городу Нью-Йорк были перенаправлены в центр Манхэттена. После определения местоположения вызова звонок был перенаправлен в местный участок и сектор в нем. В Астории это был бы 114-й участок.
  
  Детектив, которому поручат это дело, будет следующим “кандидатом” на выполнение задания, которое, по традиции, выбиралось поочередно всем отделом. Майкл никогда не был поклонником системы, которая глубоко укоренилась в полиции Нью-Йорка, потому что иногда это приводило к тому, что самые сложные дела поручались детективу с наименьшим воображением и инициативой. Детективы были 1-го, 2-го и 3-го классов, причем 1-й был самым высоким. Повышение в классе основывалось на другой традиции - сочетании времени в классе, выслуги лет, служебных правил, производительности и сроков. К сожалению, несправедливость была слишком частым результатом.
  
  Когда Майкл увидел высокую, царственную фигуру, стоящую в дверях, ведущих в Юридическую службу People's Legal Services, это были как хорошие, так и плохие новости. Тот факт, что детектив первого класса Дезире Пауэлл была ведущим следователем по подозрительной смерти Виктора Харькова, был хорошей новостью для друзей, семьи и близких покойного, к которым, вероятно, можно отнести Майкла Романа. Это была плохая новость для любого, кому было что скрывать, для любого, кто имел даже самые отдаленные отношения с адвокатом, к которым вполне мог принадлежать и Майкл Роман. Если бы он был там, Дезире Пауэлл нашла бы его. Она была неумолима.
  
  Место происшествия кишело полицейскими в форме, костюмах, судебными следователями, начальством. Дело не в том, что Виктор Харков был жертвой знаменитости или что это дело обязательно попадало в заголовки газет больше чем на день, но Харков знал множество людей по обе стороны закона, и всякий раз, когда убивали адвоката защиты, резонанс распространялся повсюду. Полиция Нью-Йорка хотела как можно скорее оцепить этот потенциальный цирк.
  
  Когда Майкл и Томми переходили улицу, направляясь к зданию, в котором располагался офис Виктора Харькова, Пауэлл оторвала взгляд от отчета, который она просматривала. Она слегка вздернула подбородок, приветствуя Майкла. Майкл помахал в ответ, зная, что в ближайшие несколько минут он поговорит с Пауэллом и все, что он скажет, станет частью записи, частью водоворота, окружающего это место, где побывало зло, и еще раз оставило свой неизгладимый след.
  
  
  ШЕСТНАДЦАТЬ
  
  
  Дезире Пауэлл была поразительной женщиной – с мягким голосом, изысканной в одежде и речи, легендарной бальной танцовщицей. Она была ямайского происхождения, родилась и выросла в маленькой деревушке в Голубых горах к северу от Кингстона.
  
  Пауэлл проработал в полиции двадцать четыре года, став первым семерым полицейским в форме на улицах 103-го шоссе, патрулируя Холлис и Южную Ямайку в те тяжелые годы, когда крэк пришел в юго-восточный Квинс.
  
  Когда тебе за двадцать, ты женщина-полицейский, то узнаешь об этом отовсюду – от подозреваемых, свидетелей, коллег-офицеров, ADA, судей, криминалистов, начальников, капитанов, комендантов и, при условии, что это не было убийством, довольно часто от самих жертв. Когда тебе не хватает шести футов роста, ты становишься еще выше. Не раз ей приходилось что-то перепутывать, и за все эти годы она не утратила этого преимущества.
  
  В эти дни, в хорошие дни, когда свет падал прямо на нее и она проводила свои сорок пять минут на беговой дорожке, она могла сойти за десятилетнюю молодую женщину в свои сорок шесть лет. В другие дни она смотрела и чувствовала каждую секунду, плюс. Она знала, что все еще может поворачивать головы, но иногда усилия не стоили свиста.
  
  Стоя на углу Ньютауна и 31-й улицы, контролируя периметр, Пауэлл знала, что, возможно, ее золотой значок давал ей доступ, но именно ее манеры придавали ей авторитет.
  
  То, что она увидела в том забрызганном кровью офисе, было во всех отношениях неправильно. Чем ужаснее была сцена, тем больше она этого хотела.
  
  Подошли двое мужчин из офиса окружного прокурора. Майкл Роман и Томми Кристиано. Пауэлл работал с ними обоими. Близнецы Глиммер. Они были звездами в офисе, и, хотя полиция и офис окружного прокурора теоретически были на одной стороне, иногда эго брало верх над правосудием.
  
  И, подумала детектив Дезире Пауэлл, на этом углу, в этот день, определенно стоило поберечь свое эго.
  
  
  СЕМНАДЦАТЬ
  
  
  Пауэлл переводила взгляд с одного на другого. На ней был безупречно сшитый черный костюм, блуза цвета лаванды, простая золотая цепочка на тонкой шее. Ее ногти, которые она предусмотрительно коротко подстригла – необходимость для полевых работ – были тщательно отполированы, под цвет ее блузки. Они с Майклом были одного роста.
  
  “У нас есть подозреваемый под стражей, о котором я не знаю?” Спросил Пауэлл.
  
  Как правило, на место убийства может быть вызвано любое количество должностных лиц – командир отделения, шеф детективов, криминалист, судебно-медицинский эксперт. Представителей окружной прокуратуры обычно вызывали только тогда, когда подозреваемый был задержан на месте преступления. Однако было много исключений из этого правила.
  
  “Нет”, - сказал Томми. “Я просто не могу устоять перед женщиной в костюме”.
  
  “Где Пол?”
  
  Она спрашивала о Поле Кальдероне, первоначально назначенном АДУ. “Полу нужно было немного личного времени”, - сказал Томми. “Тебе так повезло. Ты заполучил меня”.
  
  “Девушка могла бы поступить и хуже”.
  
  “У меня есть два бывших, которые бы не согласились”.
  
  Пауэлл улыбнулся, взглянул на Майкла. “И сам Каменный человек”, - добавила она. “Давненько не виделись”.
  
  Они с Майклом пожали друг другу руки. Они не виделись почти год. Иногда такое случалось. “Как у тебя дела?” Спросил Майкл.
  
  “Лучшие дни”. Пауэлл указала через плечо на место преступления. “Какая-то хуйня здесь, а?”
  
  “Плохой?” Спросил Томми.
  
  “Плохой”.
  
  “Что случилось?”
  
  Пауэлл подразнила свою короткую стрижку. Для начала это было идеально, но Дезире Пауэлл была очень требовательна к своей внешности. Майкл ни разу не видел ее в джинсах и кроссовках. “Мы пока знаем не слишком много. Но, похоже, его пытали. Сожгли ”.
  
  “Сгорел”?
  
  Пауэлл кивнул. “И это не самое худшее”.
  
  Хуже, чем пытки, сожжение и убийство, подумал Майкл. Что, черт возьми, там произошло? Что более важно, почему?
  
  “Это было ограбление?” Спросил Томми.
  
  Пауэлл пожал плечами. “Слишком рано говорить. Место не было разграблено. В его бумажнике были деньги. Только один ящик в картотеке был открыт. Его не вскрывали ”.
  
  Майкл почувствовал, как его сердце пропустило удар. Тот факт, что ящик с файлами был открыт, ничего не значил. Пока.
  
  “Кто это вызвал?” Спросил Томми.
  
  “Сын. Он зашел по дороге домой с работы. Он ночной дежурный в MTA. Когда он не смог дозвониться до своего отца по телефону, он забеспокоился ”.
  
  “Мы смотрим на сына?” Спросил Томми.
  
  Пауэлл покачала головой. “Не сейчас. Хотя, я полагаю, у Виктора Харькова были какие-то темные делишки. Он знал нескольких плохих людей, проворачивал какие-то нехорошие дела. Иногда эти вещи возвращаются, чтобы преследовать тебя, разве ты этого не видишь?”
  
  Майкл забыл, как Пауэлл иногда переходила на свой растафарианский жаргон. Он много раз видел эту женщину в качестве свидетеля, и, когда того требовали обстоятельства, Пауэлл могла говорить как профессор лингвистики. Однако на улице она иногда говорила на своем диалекте. Дезире Пауэлл могла работать с группой, большой или маленькой.
  
  Разговор на мгновение сменился шумом уличного движения, гулом улицы, аппаратурой на месте преступления. Пауэлл взглянул на Майкла. “Итак, как у тебя дела?”
  
  “Я в порядке”, - сказал Майкл. Он чувствовал что угодно, но не.
  
  “Вы оба работаете над этим”, - сказал Пауэлл.
  
  В этом заявлении был прямой вопрос, вопрос скорее к Майклу, чем к Томми. Он повис в воздухе, как дым в затемненном кинотеатре.
  
  “Я знал его”, - сказал Майкл.
  
  Пауэлл помолчала несколько секунд, кивнула. Вероятно, она знала это. Вероятно, она знала немного больше о Майкле и Харькове, но из уважения к позиции Майкла она не стала настаивать. На данный момент. “Я сожалею о потере вашего друга”.
  
  Майкл хотел поправить ее – Виктор Харков ни в коем случае не был его другом, – но промолчал. Он знал, что чем меньше он сейчас скажет, тем лучше.
  
  “Что ты получил от сына?” Спросил Томми.
  
  “Сын говорит, что в последний раз видел своего отца прошлой ночью. Говорит, что принес старику тарелку супа. Я думаю, он знает немного больше, чем говорит. Я посажу его в кресло позже сегодня.”
  
  “Но он тебе нравится не за это”, - сказал Майкл.
  
  Пауэлл покачала головой. “Нет. Но я думаю, он знает какую-то причину, по которой это было сделано. Я заставлю его заговорить. Как говорят в Кингстоне, чем выше забирается обезьяна, тем больше ее разоблачают, а?”
  
  “Des?”
  
  Это был партнер Дезире Пауэлл, Марко Фонтова.
  
  “Извините, я на минутку”, - сказала она, отходя.
  
  Фонтове было около тридцати, он предпочитал костюмы в полоску на размер меньше и употреблял слишком много одеколона для дневного времени. Его волосы были коротко подстрижены - прическа, возможно, лет на пять моложе, но он справлялся с ней. Майкл не был хорошо знаком с ним, но знал, что Марко Фонтова входил в группу следователей полиции Нью-Йорка после 11 сентября. И это означало для людей, которые не знали ничего лучше, в основном из средств массовой информации, что его не хватало.
  
  Майкл рано понял, что детективы, хорошие детективы, не учатся тому, что они знают из академии, или руководств, или от начальства. Детективов обучали копы постарше. Методы допроса и расследования передавались от опытных детективов новичкам в рамках ритуала, столь же древнего, как и само управление. Но когда произошло 11 сентября, многое изменилось. В тот день, а также на недели и месяцы позже правоохранительные органы Нью-Йорка - и, в определенной степени, преступная деятельность – прекратились. Все доступные детективы отправились на ground zero, чтобы помочь.
  
  В результате многие детективы, достигшие двадцатилетнего рубежа, накопили так много сверхурочных, что в том же году ушли на пенсию. Дальнейшим результатом стало то, что у следующего поколения городских детективов не было раввинов, у которых они могли бы учиться, и были некоторые, кто считал, что многие следователи, работавшие в течение последних семи или восьми лет, не справлялись с этой задачей.
  
  Дезире Пауэлл не была одним из этих детективов. Она пришла в себя в то время, когда женщин, особенно чернокожих, не принимали в клуб, которым был детектив "Золотой щит". Майкл не мог вспомнить никого, с кем бы он предпочел работать. Точно так же он не мог вспомнить никого, с кем бы он предпочел не встречаться.
  
  Пауэлл отступила туда, где стояли Майкл и Томми. Она посмотрела на окно на втором этаже, затем на Томми. “Криминалисты заканчивают. Долго ждать не придется”.
  
  “Мы будем через дорогу”, - сказал Томми, указывая на пиццерию.
  
  Пауэлл засунула руки в карманы, повернулась и пошла через улицу. В этот момент подъехал фургон из офиса судмедэксперта. Два усталых санитара вышли, обошли дом сзади, небрежно выдвинули каталку. Они двигались так, словно были под водой, и на то были веские причины. Это был прекрасный весенний день. Виктор Харьков никуда не собирался уходить.
  
  Они стояли у прилавка у окна в "Анджело". Томми попробовал ломтик. Майкл не был голоден.
  
  Майкл рассказал всю историю, не жалея деталей, начиная с первого звонка в агентство по усыновлению в Южной Каролине и заканчивая моментом, когда они с Эбби отперли дверь в дом и привели Шарлотту и Эмили в их новый дом.
  
  Рассказывая эту историю, Майкл наблюдал за лицом Томми. Он знал, что это причинит Томми боль – у них было мало секретов друг от друга, – но Томми просто слушал, неумолимый, не осуждающий.
  
  Как опытный юрист, которым он был, Томми несколько долгих мгновений размышлял, прежде чем предложить варианты ответа. “Вы хотите сказать, что документы были подделаны?” спросил он.
  
  “Только один документ”, - ответил Майкл, соответствуя своему объему. “Брокер по усыновлению в Хельсинки, тот, в чьи обязанности входило утверждать и согласовывать сроки. Его помощнику заплатили пять тысяч долларов, чтобы он подделал его имя на допуске. Этот человек - чиновник – умер два года назад. Мы всегда чувствовали, что, если они не начнут копать глубже и задавать много вопросов, это вряд ли всплывет наружу ”.
  
  Томми сложил ломтик, откусил, вытер губы. “Они собираются начать копать примерно через час. Ты это знаешь, верно?”
  
  Майкл просто кивнул. Он знал, что, если его имя есть в одном из файлов Виктора Харькова, следователи доберутся до него.
  
  Томми закончил есть, скатал мусорное ведро и положил в банку. Он внимательно осмотрел свою рубашку, галстук, брюки. Жира нет. Он отхлебнул содовой. “Как Харков работал с этими вещами, он вел отдельные файлы?”
  
  “Я не знаю”, - сказал Майкл. “Я встретил его один раз в его офисе, затем второй раз в ресторане в центре города”.
  
  “Были ли какие-то официальные документы, которые вы подписали?”
  
  “Да”, - сказал Майкл. “Стандартные документы. Все, что подано в штат Нью-Йорк, абсолютно законно”.
  
  Томми посмотрел через улицу на растущее присутствие официальных лиц. Он оглянулся на Майкла. “Ты знаешь, что если ты пойдешь туда, тебе придется расписаться в журнале. Все это будет занесено в протокол”.
  
  “Я знаю”. Майкл попытался разобраться во всех последствиях своего присутствия на этой сцене. Он не мог ясно мыслить. Все, что имело значение, - это сохранить свою семью в безопасности.
  
  Пауэлл вышел из здания отдела по расследованию преступлений, поймал взгляд Томми и помахал ему рукой.
  
  Томми надел пиджак, застегнул манжеты. Он протянул Майклу ключи от его машины.
  
  “Дай мне посмотреть, что я смогу выяснить”.
  
  Майкл смотрел, как Томми переходит улицу. Он посмотрел на часы. Через девяносто минут ему предстояло быть в суде.
  
  Майкл стоял на улице. Солнце было высоким и теплым, небо чистым. Слишком хороший день для мертвых тел. Слишком хороший день для конца света.
  
  Он вспомнил первый и единственный раз, когда посетил Виктора Харькова в его офисе. Он знал, что то, что он делал, было неправильно, что получение скрытого вознаграждения, чтобы смазать колеса процесса усыновления, могло однажды вернуться и преследовать его, но в то время он думал, что в его воровстве была высшая цель, благородство.
  
  Пока он стоял там, наблюдая, как полиция выполняет свою работу, становясь все ближе к правде, он спрашивал себя, стоило ли оно того. В своем воображении он видел своих прекрасных девушек. Ответ был "да".
  
  Он достал свой телефон, прокрутил вниз до номера мобильного Эбби. Его палец завис над сенсорным экраном. Он должен был позвонить ей, но не мог рассказать об этом. Пока нет. Возможно, это не имело никакого отношения к побочному бизнесу Виктора по усыновлению. Возможно, это было просто очередное ограбление, или какой-то семейный или этнический конфликт, пошедший не по плану. Возможно, Виктор Харков был вовлечен в нечто гораздо более опасное, чем просто обход законов об усыновлении. Возможно, им не о чем было беспокоиться.
  
  С другой стороны, возможно, так оно и было.
  
  
  ВОСЕМНАДЦАТЬ
  
  
  Он стоял примерно в десяти футах от меня, в коридоре, ведущем к офису на первом этаже. Он был наполовину в тени, но, казалось, заполнял собой весь дверной косяк.
  
  Эбби наблюдала за ним. Она пыталась прикинуть, сколько наличных она сможет собрать. Мужчина еще ничего не говорил о деньгах, но они уже были в пути. О чем еще это могло быть? Человек, который называл себя Александром, вместе со своим напарником, вероятно, делали это раньше, выслеживая семью из пригорода, удерживая их с целью получения выкупа. Она читала об этом.
  
  Как долго они смотрели? Сколько они хотели? Почему их выбрали? Они не были богаты. Далеко не так. Черт возьми, все, что вам нужно было сделать, это проверить машины на подъездных дорожках вдоль улицы. У Мюрреев были Lexus и BMW. У Ринальди был Porsche Cayenne.
  
  Эбби подсчитала. В доме было меньше тысячи долларов. У нее было очень мало украшений. У них не было ценных картин или скульптур. Если сложить все гаджеты – цифровую камеру, видеокамеру, компьютеры, стереосистему – в сумме получится не так уж много. Сработает ли это против них?
  
  Первоначальный шок от вида незнакомца, стоящего в ее доме, начал исчезать, превращаясь вместо этого во что-то другое, в медленно подкрадывающийся страх, который испытываешь, когда ситуация полностью выходит из-под твоего контроля.
  
  - Держаться вместе, Эбби, - подумала она. Девочки. Девочки. В -
  
  – Зазвонил мобильный. Эбби подпрыгнула. Мелодия звонка – глупой песенки, которую она и девочки скачали онлайн, – теперь звучала сардонически комично, как будто они все находились в заброшенном парке развлечений.
  
  Телефон лежал на кухонном столе, посередине кухни. Мужчина, назвавшийся Александром, поднял трубку, посмотрел на нее. Он поманил Эбби к себе, показал ей экран.
  
  Это звонил Майкл.
  
  Эбби впервые заметила, что мужчина был в латексных перчатках. От этого зрелища ее сердце упало еще ниже. Это добавляло всевозможные возможности, любое количество вариантов будущего к этому сценарию. Все темное. Возможно, это все-таки было не похищение. Возможно, дело было не в деньгах.
  
  “Я хочу, чтобы ты поговорила с ним”, - сказал он. “Я хочу, чтобы твой голос звучал нормально. Я хочу, чтобы ты рассказала ему все, что ты говоришь ему в такой прекрасный день, как этот. Он достаточно скоро узнает свою роль. Но не сейчас.” Алекс указал за окно. Мужчина, которого он назвал Колей, катал девочек на качелях. “Ты понимаешь это?”
  
  “Да”.
  
  “Пожалуйста, переведите это на громкую связь”.
  
  Эбби взяла телефон. Несмотря на дрожащие руки, она открыла его и нажала на громкую связь. Она сделала все возможное, чтобы в ее голосе не было страха. “Привет”.
  
  “Привет”.
  
  “Что случилось?” Спросила Эбби. “Ты в офисе?”
  
  “Да”, - сказал Майкл. “Я собираюсь застрять здесь на некоторое время. "Страшный мир" занимает больше времени, чем я думал”.
  
  Если и было что-то, в чем Эбби Роман и ее муж преуспели в своем браке, так это еженощное подведение итогов прожитых дней. Эбби была уверена, что дело Колина Харриса – дело, которое, как знала Эбби, было до мозга костей для Майкла, – завершило отбор присяжных несколькими днями ранее. Ужасный вечер был завершен, панель была установлена, и вот ее муж говорит ей, что это не так.
  
  “Ты в своем офисе?” Спросила Эбби.
  
  Пауза, затем: “Да”.
  
  Майкл лгал. Она слышала звуки улицы на заднем плане, громкие уличные звуки. Он был снаружи.
  
  Почему он лгал?
  
  “Что-то не так?” Спросила Эбби. Говоря это, она посмотрела на Алекса, чувствуя, что он знает, что она пытается что-то сообщить. Теперь он стоял в тени коридора, внимательно прислушиваясь к разговору. Она не могла видеть его глаз. Он был непроницаем. “Ты беспокоишься о деле?”
  
  “Не совсем”, - ответил Майкл. “Всего лишь несколько деталей в последнюю минуту. Ничего особенного”.
  
  “Распродажа квартала прошла довольно успешно”, - сказала Эбби, стараясь казаться разговорчивой. “Мы продали картину тореадора. Она ушла за высокие однозначные суммы”.
  
  Картина с тореадором была ходячей шуткой. Майкл, чей вкус к маслам и акрилу варьировался от "Собаки холостяка" до "Кануна Нового года в Догвилле", купил его на блошином рынке, когда учился в колледже. Он простоял в их гараже весь их брак – Эбби отказалась повесить его в доме – непроданный ветеран пяти продаж подряд в двух разных округах.
  
  “Детка?” Переспросила Эбби. “Картина?”
  
  Долгая пауза. Эбби подумала, не сбросили ли звонок. Затем: “Извините”, - сказал Майкл. “Позвольте мне.… позвольте мне перезвонить вам”.
  
  “Удачи”.
  
  Еще одна долгая пауза. “Спасибо”.
  
  Что-то было не так. Эбби взглянула на Алекса. Он кивнул. Он хотел, чтобы она повесила трубку.
  
  “Хорошо. Я люблю тебя”. Эбби с трудом выговаривала слова. Она подумала, что это последний раз, когда она разговаривает со своим мужем. “И я ...”
  
  Мертвый воздух.
  
  Она нажала кнопку ЗАВЕРШЕНИЯ ВЫЗОВА. Экран вернулся к фотографии, которую Эбби использовала в качестве обоев: на ней она, Майкл и близнецы сидели на скамейке возле пляжа в Кейп-Мэй. Шарлотта и Эмили были в широкополых соломенных шляпах от солнца. Солнце стояло высоко, вода была голубой, песок золотистым. У нее защемило сердце.
  
  Алекс протянул руки, показывая, что хочет, чтобы Эбби бросила ему телефон. Она бросила. Он поймал его и положил в карман. “Я ценю твою осторожность. Я уверен, что Анна и Мария делают то же самое.”
  
  Анна и Мария. Это был второй раз, когда он использовал эти имена.
  
  Эбби скользнула на один из табуретов у стойки для завтрака. Она вспомнила, как покупала табуреты в Уайт Плейнс, пытаясь определиться с цветом, тканью, отделкой. Тогда это казалось таким важным. Казалось, это имело значение. Казалось, что это было миллион лет назад.
  
  “Что ты собираешься с нами делать?” - спросила она.
  
  На мгновение мужчина выглядел удивленным ее выбором слов. “Мы не собираемся ничего предпринимать. Мы собираемся ждать”.
  
  Как долго? Эбби хотела спросить. Для кого? Для чего? Она промолчала. Она посмотрела на ящик на кухонном островке, ящик с ножами. Ее взгляд не ускользнул от ее похитителя.
  
  Он повернулся, посмотрел в заднее окно, затем снова на Эбби.
  
  “А теперь, если вы окажете мне честь представиться”.
  
  Он пересек кухню, остановившись всего в нескольких футах от Эбби, и впервые она увидела его лицо в ярком послеполуденном солнечном свете, льющемся через большое окно, выходящее на задний двор, увидела его светлые глаза, острые скулы, то, как вдовий лоб сходится на переносице. Тошнота внезапно стала неистовой, пульсирующей внутри нее. Она знала это лицо почти так же хорошо, как свое собственное. Она попыталась заговорить, но слова словно пересохли у нее на губах. “Хочешь познакомиться?”
  
  Алекс пригладил волосы руками, поправил одежду, как будто он был застенчивым поклонником викторианской эпохи, впервые встречающим свою невесту. “Да”, - сказал он. “Пришло время мне познакомиться с Анной и Марией”.
  
  “Почему ты продолжаешь произносить эти имена?” Спросила Эбби, хотя и боялась ответа. “Кто такие Анна и Мария?”
  
  Алекс выглянул в окно на близнецов, бегающих по двору. Теперь его профиль можно было узнать безошибочно. Он снова посмотрел на Эбби.
  
  От его слов у нее подкосились ноги.
  
  “Они мои дочери”.
  
  
  ДЕВЯТНАДЦАТЬ
  
  
  Майкл сидел на пассажирском сиденье Lexus RR5 Томми, его разум опережал сердце. Но ненамного.
  
  Эбби казалась рассеянной. Всякий раз, когда она пыталась завязать с ним разговор за коктейлем, что-то происходило. Он хотел спросить ее почему, но знал, что ему нужно поскорее положить трубку, потому что, если он этого не сделает, она прочтет его, и он был бы вынужден рассказать ей о Викторе Харькове. Он ненавидел лгать ей. Он не лгал ей. Все, на что он мог надеяться, это на то, что она не увидит это в новостях до того, как он сможет рассказать ей. Она редко смотрела телевизионные новости, так что это было в его пользу.
  
  Когда он рассказывал ей об убийстве, он хотел получить гораздо больше информации. Это могло произойти только одним способом.
  
  Томми пробился сквозь поток машин. Он открыл дверь со стороны водителя, но не проскользнул внутрь. Он выглядел немного потрясенным. На это ушло несколько секунд. Томми Кристиано никогда не тратил несколько секунд. Особенно с Майклом.
  
  “Что случилось, чувак?” Спросил Майкл. “Поговори со мной”.
  
  Томми поднял глаза. “Ты уверен, что хочешь это сделать?”
  
  Майкл не хотел этого видеть. Он чувствовал, что у него нет выбора. “Да. Давай сделаем это”.
  
  Сначала его поразил запах. Он был не таким ужасным, как некоторые созревшие трупы, с которыми он сталкивался за время работы в офисе, но и этого было достаточно. Многие сотрудники с места преступления входили в офис и выходили из него в белых масках.
  
  Они стояли в коридоре. Они ждали, когда детективы, ведущие расследование, пригласят их войти. Было время, когда любой, кому разрешено находиться на месте преступления, мог появиться на месте преступления в любое время. Больше нет. Достаточное количество загрязненных мест преступлений, приведших к тому, что судебные улики были выброшены на суд, изменило все это.
  
  Майкл мог слышать разговоры внутри офиса. Он напрягся, чтобы понять, о чем шла речь. Он слышал бессвязных слов: телефон… напряжение зазубренный... … веко… кровь улика.
  
  Майкл ничего не слышал о файлах, украденных или иных. Он не слышал слова "усыновление". В этом был проблеск надежды.
  
  Пять минут спустя детектив Пауэлл жестом пригласил их войти.
  
  Когда Майкл встретил Виктора Харькова, почти пять лет назад, этот человек прихрамывал. Харков, долгое время страдавший диабетом и множеством других физических недугов, уже тогда казался хрупким телом. Но не разумом. Хотя Майкл никогда не вступал в схватку с этим человеком в зале суда, он знал нескольких адвокатов, которые это делали, включая Томми, и все они соглашались, что Виктор Харков никогда не приходил в Кью Гарденс неподготовленным. Он был намного проницательнее, чем казался. Все это было частью представления.
  
  Теперь Виктор Харков едва ли походил на человека.
  
  Мертвец обмяк в своем кресле за письменным столом. Зрелище было ужасающим. Кожа Харькова была белой, как бумага, без всякого цвета. Его рот был открыт в порезе ужаса, обнажая пожелтевшие зубы, десны были густыми от засохшей крови и слюны. На месте его левого глаза теперь был обугленный пузырь плоти с красным яблочком в центре. Из одной из его ноздрей вытекла тонкая струйка слизи.
  
  Когда Майкл проходил слева от стола Харкова, ему пришлось дважды посмотреть, чтобы убедиться, что то, что он видел, было правдой. Казалось, что брюки Харкова были разорваны. Область вокруг его гениталий тоже была обожжена, плоть там почернела и растеклась. Майкл видел много унижений у жертв убийств – от нападений сексуальных хищников до бандитских разборок, которые мало что можно идентифицировать, до почти сверхчеловеческой жестокости убийств, совершенных в приступе ревности, – и в каждом было унижение от того, как эти люди смотрели на смерть. Возможно, насильственная кончина сама по себе была последним унижением, за которое жертва не могла отомстить. Майкл всегда думал, что это было частью его работы прокурора. Не обязательно для того, чтобы отомстить – хотя любой представитель штата, который отрицал, что месть была частью их мотивации, солгал бы, – а скорее для того, чтобы выступить в суде и восстановить некоторую степень достоинства тех, кто не смог подняться.
  
  То, что сделали с Виктором Харьковом, было самым жестоким унижением, которое Майкл когда-либо видел.
  
  На столе стоял настольный телефон, более старая модель с сенсорным экраном, окрашенный в никотиновый цвет авокадо, популярный в семидесятых. Из-под телефона тянулась пара длинных электрических проводов; один тянулся по столу и был прикреплен к пальцу ноги Харькова. Другой провод, заканчивающийся зажимом из кожи аллигатора, лежал вдоль левой ноги Харькова. Зажим из кожи аллигатора был выжжен до черноты.
  
  Но это было не самое худшее. Причина, по которой стол был покрыт темной, засыхающей кровью, заключалась в том, что тот, кто пытал этого старика, кто убил этого человека, посчитал, что акта убийства недостаточно.
  
  Он отрубил старику руки.
  
  Майкл оторвал взгляд от изуродованного трупа, его глаза блуждали по сцене, для чего? Возможно, для некоторой передышки от ужаса. Возможно, для какого-то оправдания того, почему этот человек был так разрушен на своем рабочем месте. И тут его осенило. Он искал что-то, что подсказало бы ему, до какой степени следует беспокоиться. На мгновение он почувствовал глубокий стыд, осознав, что переступает через ужас того, что случилось с Виктором Харьковом, и подумал о себе. Когда он оглядывал комнату, его взгляд остановился на Дезире Пауэлл. Его сердце екнуло.
  
  Пауэлл наблюдал за ним.
  
  Они стояли в приемной. Майкл посмотрел на картотечный шкаф. Это была стальная модель с пятью выдвижными ящиками. Нижний ящик был слегка приоткрыт. Криминалист протирал картотечный шкаф в поисках отпечатков пальцев.
  
  “Так они его нашли?” Спросил Майкл. “Только с одним открытым ящиком?”
  
  Томми кивнул.
  
  Майкл заглянул под стол. Там он увидел старый компьютер Dell Tower, возможно, модель Pentium II восьмидесятых или девяностых. Он тоже был покрыт черным порошком для снятия отпечатков пальцев. Майкл знал, что они заберут всю компьютерную систему обратно в лабораторию для более контролируемых тестов, включая изучение данных на жестком диске, но в связи с таким жестоким убийством, как это, они провели полевые тесты, чтобы как можно скорее получить отпечатки и ввести их в систему. Старая поговорка о том, что первые сорок восемь часов расследования убийства имеют решающее значение, была не просто поговоркой, она была правдой.
  
  Всякий раз, когда Майкл выезжал на места убийств, он всегда стоял в стороне, уверенный в себе и испытывающий некоторый трепет перед работой криминалистов. Он наблюдал за тем, как они работали на месте происшествия, всегда помня о каждом аспекте и отделе криминалистической бригады – отпечатках пальцев, волосах и волокнах, доказательствах крови, документах. Он никогда не хотел вмешиваться и помогать. У каждого была своя работа, и в округе Квинс эти люди были одними из лучших в городе. Но теперь, наблюдая за ледяным темпом физического расследования, он чувствовал себя беспомощным и все более безнадежным. Он хотел порыться в картотечных шкафах и посмотреть, каких файлов не хватает. Он хотел просмотреть диски в столе Виктора Харькова и удалить любое упоминание имен Майкла и Эбби Роман. Он хотел бросить спичку посреди этого пыльного, уродливого офиса и разрушить суть практики. Он хотел сделать все это, потому что, если существовала хоть малейшая вероятность того, что о его отношениях с Виктором Харьковом станет известно, существовала реальная вероятность того, что Шарлотту и Эмили могут забрать. И это было бы концом его жизни.
  
  Все, что он мог сделать в данный момент, это стоять в стороне.
  
  И смотри.
  
  Пятнадцать минут спустя, после того, как тело было перевезено в морг, расположенный в Южном Квинсе, Майкл и Томми стояли рядом с машиной Томми. Каждая вторая машина в квартале получила штраф. У Томми на приборной панели висел плакат окружного прокурора округа Куинс.
  
  В течение долгой минуты ни один из мужчин не произнес ни слова.
  
  “Иди на работу”, - наконец сказал Томми. “Тебе нужно взяться за дело”.
  
  Прежде чем Майкл успел ответить, у Томми зазвонил мобильный. Он отошел, ответил. Пока он говорил, Майкл смотрел вниз по улице, в сторону Астория-парка. Он наблюдал, как они работают над огромным бассейном в парке, готовя его к летнему сезону. Он вспомнил множество жарких июльских или августовских дней, когда он был маленьким, прыгал в чистую голубую воду, ни о чем не заботясь.
  
  Томми закрыл телефон. “Мы пока знаем не слишком много”, - сказал Томми. “Сначала они изъяли дюжину отпечатков из картотеки. Сейчас они их просматривают. Во-вторых, похоже, что в офисе не было резервных копий файлов. Они быстро просмотрели жесткий диск компьютера, и он был стерт начисто. ”
  
  “Как ты думаешь, они смогут что-нибудь спасти из этого?”
  
  “Они делали это раньше”.
  
  “Так это было связано с бизнесом Виктора”.
  
  “Мы этого еще не знаем”, - сказал Томми. “Но пойми это. Они почти уверены, что телефон и провода были установлены как своего рода устройство для пыток”.
  
  “Телефон?”
  
  “Да. Я слышал, что он был подключен таким образом, что если телефон звонил, по проводам передавался заряд. Они думают, что тот, кто это сделал, подключил его к гениталиям старика и его левому глазу.”
  
  “Христос”.
  
  “Больной ублюдок. Они удалили записи телефонных разговоров из офиса и выяснили, что на рабочий телефон Харькова поступило шестнадцать звонков за десятиминутный период, все с одноразового сотового ”.
  
  “Боже мой”.
  
  “Чего бы этот парень ни хотел от Харькова, старый ублюдок так просто от этого не отказался”.
  
  “А что насчет его рук?”
  
  “Они полагают, что это было посмертно. Но только.”
  
  “И вот как сын Харькова нашел его”.
  
  “Можешь себе представить?” Сказал Томми. “Оказывается, Виктор переехал к своему сыну Джозефу год назад”, - продолжил он. “Я думаю, они были довольно близки”.
  
  “Пауэлл уже получил от него заявление?”
  
  “Всего лишь предварительное заявление. И запомните это. Джозеф Харков сказал Пауэллу, что полиция не смогла осмотреть вещи старика ”.
  
  Потому что Виктору Харькову было что скрывать, подумал Майкл. Он чувствовал, как его желудок сжимается с каждым вздохом.
  
  “Как и следовало ожидать, Пауэлл не слишком доволен этим”, - добавил Томми.
  
  “Где этот ордер?”
  
  “Кальдерон начал работать с ним сегодня около восьми утра. Он был в трубе до того, как вы позвонили мне”.
  
  Майкл знал процесс. Новый ордер на убийство будет выдан в ускоренном порядке, поскольку время поджимало. Его могут выдать в любую минуту, а могут и через несколько часов.
  
  “Кто-нибудь еще живет в квартире Харьковских?” Спросил Майкл.
  
  “Я так не думаю”, - сказал Томми.
  
  “Как вы думаете, старик мог что-то хранить в квартире? Резервные копии файлов, дубликаты файлов?”
  
  Томми молчит. Он знал, что имел в виду Майкл. Он взглянул на часы.
  
  “Пойдем”.
  
  
  ДВАДЦАТЬ
  
  
  Алекс стоял в коридоре на втором этаже. На стенах висели увеличенные фотографии Майкла и Эбигейл Роман и их двух приемных дочерей. На одном они стояли где-то на пляже, а вокруг них сквозь песок пробивались пучки высокой травы. На другом все они смотрели в объектив, как будто фотограф находился в какой-то дыре. Еще на одном, когда девочки были совсем маленькими, они стояли между Эбигейл и Майклом у кирпичной стены. Девочки едва доставали взрослым до колен, а фотография была обрезана у талии родителей. Это явно должно было быть забавным, показать масштаб. Теперь девочки были намного выше. Это заставило Алекса задуматься, сколько времени прошло с тех пор, как он прискакал на ферму Кесккуласов той темной ночью, сколько времени прошло с тех пор, как акушерка нашла его и сказала, что у Елены начались преждевременные роды.
  
  Он стоял в дверях их комнаты. Там стояли две кровати. Стены были пастельно-розовыми; окна и двери отделаны белым. Мебель в комнате – тумбочка между кроватями, низкий комод, пара письменных столов – тоже была белой. Комната была опрятной, учитывая, что в ней жили четырехлетние девочки. На кровати лежала странная игрушка, на одном из письменных столов был сложен свитер. Помимо этих вещей, комната была обставлена с небрежной аккуратностью.
  
  В дальнем углу стоял стол с четырьмя маленькими стульями, стол, на котором было накрыто место для троих.
  
  В комнате пахло пудрой и фруктовым шампунем. На стенах висели плакаты и рисунки. На плакатах была изображена некто по имени Исследователь Дора. На рисунках были Валентинки, трилистники и пасхальные яйца.
  
  Он пересек комнату, открыл один из ящиков комода. В нем были аккуратно сложенные маленькие футболки, свернутые носки шокирующе ярких цветов. Во втором ящике лежали маленькие пластиковые сумочки, сложенные нейлоновые рюкзаки и две пары белых перчаток.
  
  Алекс потянулся к ящику, подержал перчатки в руке, закрыл глаза, почувствовал их присутствие внутри себя, увидел женщин…
  
  ... они стоят у реки, вечные, плененные этой эфемерной красотой, которая не знала ни молодости, ни возраста ... у их ног течет чистая вода… непрерывные циклы жизни. Он сидит на соседнем холме с флейтой в руке, его гордость безгранична. Пока все вокруг них рождается и умирает, поколения сменяются за секунды, они остаются прежними. Над ними свет в темно-фиолетовом небе. Ольга, которую никогда не видели, всегда рядом.…
  
  Главная спальня на втором этаже выходила окнами на фасад дома. Она была обставлена со вкусом, если не сказать дорого. Кровать с балдахином, комод с ЖК-телевизором с плоским экраном, велотренажер в углу. Эта комната была не такой опрятной, как комната девочек. Он выглядел так, как будто жил в спешке.
  
  Алекс порылся в ящиках. Похоже, Эбигейл контролировала три верхних ящика в комоде; Майкл - два нижних.
  
  Шкаф был забит костюмами, рубашками, юбками, платьями на деревянных вешалках. Полки были заставлены коробками со сложенными свитерами и жилетами. На верхней полке стояла коробка, полная фотографий и памятных вещей. Алекс достал коробку и положил ее на кровать.
  
  Он пролистал пару фотоальбомов – Майкл и Эбигейл на их свадьбе, в их медовый месяц, на вечеринках по случаю Рождества и дня рождения. Второй фотоальбом был посвящен девочкам. На первой странице была большая фотография Анны и Марии в кроватке, в помещении, похожем на кабинет врача. Им было не больше нескольких месяцев. Алекс попытался вспомнить это время в своей жизни, первый год или около того после того, как у него украли девочек. Ярость, которую он испытывал, никогда не выходила за рамки. Остальная часть альбома была посвящена девушкам на пляже, девушкам на заднем дворе, девушкам на своих трехколесных велосипедах.
  
  На дне коробки было что-то вроде альбома для вырезок. В конце книги он нашел серию статей о Майкле. Самая длинная статья – по сути, история для обложки – была из журнала New York magazine, датированного пятью годами ранее. Заголовок на первой странице:
  
  ПРОКУРОР КВИНСА ИЗБЕГАЕТ СМЕРТИ, ЧТОБЫ ПОСАДИТЬ ГАНГСТЕРОВ
  
  Алекс открыл оглавление, просмотрел его, затем обратился к статье. На левой странице была еще одна фотография Майкла Романа, на этот раз прислонившегося к машине на боковой улице Нью-Йорка. Алекс начал читать. Заголовок был типичным бредом, но именно в пятом абзаце Алекс обнаружил то, что его очаровало, то, чего он никогда не ожидал.
  
  30-летний мистер Роман пять лет проработал помощником окружного прокурора в округе Куинс. Он родился в Астории и не новичок в мире уличного насилия. Когда Роману было всего девять лет, его родители, Питер и Джоанна, были убиты в результате неудачного ограбления их магазина, специализированной пекарни под названием Пикк-стрит на бульваре Дитмарс.
  
  Выпускник юридической школы Сент-Джонса, Роман пришел работать в офис окружного прокурора округа Куинс в 1999 году и с тех пор расследовал ряд громких дел.
  
  Глаза Алекса скользнули вниз по странице.
  
  Следователи считают, что взрыв автомобиля был делом рук братьев Патреску, которые пытались затянуть судебный процесс. Невероятно, но в результате взрыва, уничтожившего половину городского квартала, мистер Роман получил всего несколько незначительных ранений.
  
  Алекс посмотрел на фотографию взрыва. Машина представляла собой обугленный остов; от здания за ней остались одни обломки. Это напомнило ему многие улицы Грозного. Было поистине потрясающе, что этот человек не был убит. Чудо.
  
  И вот тогда до него дошло. Мужчина, который заботился об Анне и Марии все эти годы, мужчина, которого его дочери называли папой, был таким же, как он. Майкл Роман встретился лицом к лицу с дьяволом и ушел невредимым.
  
  Майкл Роман тоже был бессмертен.
  
  
  ДВАДЦАТЬ ОДИН
  
  
  На заднем дворе Эбби разговаривала с девочками. Она увидела страх в их глазах, но сделала все возможное, чтобы развеять его. Молодой человек стоял в задней части участка и курил сигарету. Тот, кто называл себя Алексом – тот, кто утверждал, что является биологическим отцом Шарлотты и Эмили, – все еще был в доме. Эбби не могла видеть его, но почти чувствовала на себе холодный взгляд его хищника.
  
  На данный момент девушки все еще выглядели обеспокоенными, но далеко не такими напуганными, как раньше. “Все в порядке, ребята. Нет причин бояться”. Эбби хотела бы она знать, что это правда. “Хорошо?”
  
  Девочки кивнули.
  
  “Мы идем в дом Британи?” Спросила Эмили.
  
  Бриттани Сэлсер работала няней через две улицы отсюда. Она также присматривала за мальчиками-близнецами своей собственной сестры, которым было чуть больше трех лет. “Не сегодня, милый”.
  
  “Но почему?”
  
  “Мальчики простудились. Бриттани не хочет, чтобы вы, ребята, заболели”.
  
  “Ты едешь в больницу?”
  
  На самом деле больница была Медицинской клиникой Хадсона, учреждением неотложной помощи на Даулинг-стрит. Когда они переехали из города, Эбби пыталась сохранить свою работу медсестры скорой помощи в центральной больнице, но дорога на работу – час в одну сторону, не говоря уже о расходах – убивала их. Ее работа в клинике была и близко не такой сложной, но она вошла там в определенный ритм. Посевы горла, рваные раны, прививки от гриппа, ободранные колени – то, чего не хватало работе в challenge, с лихвой компенсировалось удовлетворением.
  
  “Нет”, - сказала она. “Не сегодня”.
  
  Внезапно Эбби заметила движение слева от себя. Она заметила, что молодой человек в задней части двора тоже это заметил. Ярко-красная вспышка в лесу за домом.
  
  Эбби оглянулась. Зои Мейснер шла через лес, вниз по ручью. Ее золотистая лабрадорша Шаста шла по запаху. Эбби увидела, как собака остановилась, посмотрела на холм, высоко задрав нос. Учуял ли он молодого человека? Колю? В мгновение ока собака взбежала на холм, сбивая листья, пиная землю, перепрыгивая через бревна. Зои позвала Шасту, но собака не обратила на нее внимания.
  
  Зои – обладательница возмутительно ярких садовых халатов в цветочек и еще более возмутительных цветочных духов – заметила Эбби и девочек и помахала им рукой. Эбби подняла руку, чтобы помахать в ответ, но остановила себя. Если бы она узнала Зои, возможно, женщина восприняла бы это как повод подняться на холм для девичника через забор. С другой стороны, если Эбби не узнает ее, она может подойти и посмотреть, почему. Эбби помахала в ответ.
  
  Несколько секунд спустя Зои зашагала через лес, вверх по холму, к римскому дому.
  
  Шаста уже возился с девочками.
  
  Эбби увидела, как молодой человек в дальнем конце двора выбросил сигарету и выпрямился. Его взгляд метнулся от большой собаки к женщине, поднимающейся на холм, и обратно. Он расстегнул куртку.
  
  Внутри дома раздвинулись занавески.
  
  Нет, подумала Эбби.
  
  Нет.
  
  
  ДВАДЦАТЬ ДВА
  
  
  Квартира Джозефа Харькова находилась на третьем этаже на Двадцать Первой авеню, недалеко от Стейнвея. Согласно отчету, Джозеф Харков работал в ночную смену на станции MTA на пересечении Бродвея и 46-й улицы.
  
  Майкл и Томми стояли через дорогу в супермаркете Super Deli, наблюдая за входом. Майкл дважды встречался с Джозефом Харковым, но это было несколько лет назад и только мимоходом. Он не был уверен, что вспомнил бы этого человека, если бы увидел его.
  
  В начале второго Джозеф Харков вышел из парадной двери. Майкл мгновенно узнал его. Он выглядел как более молодая версия своего отца и уже приобрел согбенную осанку старика, хотя ему, вероятно, было всего за сорок. Он ждал на автобусной остановке на углу минут пятнадцать или около того, время от времени промокая глаза салфеткой, затем сел в автобус.
  
  Майкл и Томми подождали пять минут. Джозеф Харков не возвращался. Они перешли улицу и вошли в здание.
  
  В коридорах пахло жарящимися продуктами, дезинфицирующими средствами, дезодорантами. Звуки мыльных опер доносились не из одной комнаты.
  
  Томми Кристиано разработал свои методы взлома и проникновения, будучи беспризорником в Бруклине. Он усовершенствовал их, работая офицером под прикрытием в 84-м участке, прежде чем посещать вечерние юридические курсы в CUNY.
  
  Через несколько секунд они были внутри.
  
  Спальня Виктора Харькова говорила о возрасте, отчаянии и одиночестве. В ней стояли облупленный комод из красного дерева и односпальная кровать со смятыми, грязными простынями. На комоде лежали пара фотографий в рамках, кусачки для ногтей, пара почтовых марок без гашения, вырезанных из конвертов. В шкафу было три костюма, все одинакового невыразительного серого цвета. Там была одна пара обуви, недавно заштопанная. На полу лежала стопка сложенных пластиковых пакетов из химчистки. Виктор экономил. Мать Майкла была такой же. Даже что-то вроде пакета из химчистки имело определенную ценность.
  
  “Микки”.
  
  Томми Кристиано был единственным человеком, который называл его Микки, единственным человеком, которому это было позволено. И он называл его так только тогда, когда что-то было важно.
  
  Майкл вышел в гостиную. Томми открыл нижний ящик на кухне. В нем была стопка 3,5-дюймовых дискет в резиновой обмотке и небольшая стопка чего-то вроде компакт-дисков или DVD-дисков.
  
  “Смотри”. Томми показал три дискеты. Они были помечены годом выпуска. Третий диск был помечен как "ВРЕМЕННЫЙ 2005". “Есть идеи, что это означает?”
  
  “Я думаю, по-русски это означает "частный". Возможно, по-украински”.
  
  “Личные файлы”?
  
  “Я не знаю”.
  
  Томми посмотрел на часы. Майкл последовал его примеру. Они пробыли в квартире больше десяти минут. Каждая минута промедления подвергала их риску быть пойманными.
  
  Томми взглянул на старый компьютер в углу гостиной. “Ты знаешь, как сделать копию одного из них?” он спросил.
  
  Майкл не работал с дискетами несколько лет, но он полагал, что это вернется к нему, как только он сядет за компьютер. “Да”.
  
  Томми протянул ему диск 2005 года и чистый лист. Майкл пересек гостиную, сел в старое рабочее кресло перед компьютером. Когда он сел, в воздух поднялось облачко пыли. Он включил монитор, нажал кнопку ВКЛЮЧЕНИЯ на старом рабочем столе Gateway. Процесс загрузки, казалось, занял вечность. По мере того, как экраны прокручивались мимо, Майкл понял, что уже давно не видел подсказок DOS.
  
  Пока Томми ждал, он подошел к окну, выходящему на 21-ю авеню. Он раздвинул занавески примерно на дюйм.
  
  Когда экран, наконец, переместился на рабочий стол, Майкл вставил диск. Мгновение спустя он нажал на файл с надписью "ВРЕМЕННЫЙ". Файл открылся – запуск электронной таблицы Microsoft Excel. Взгляд Майкла просканировал данные. Его сердце учащенно забилось. Это был список усыновлений за 2005 год. В списке было всего шесть записей. Майкл знал, что Виктор Харков ежегодно выступал посредником в десятках усыновлений. Это был отдельный список. Личный список. Это был список людей, которые были усыновлены незаконно. Он прокрутил вниз.
  
  Там. Он видел это. Майкл и Эбигейл Роман. Итак, была запись, запись, отдельная от юридической записи.
  
  “Микки”, - сказал Томми.
  
  Майкл поднял глаза. “Что?”
  
  “Пауэлл только что подъехал через дорогу”.
  
  Майкл вставил чистую дискету в дисковод 3.5. Он услышал, как повернулся жесткий диск, услышал, как диск со щелчком встал на место. Каждый щелчок был ударом его сердца.
  
  “Она только что вышла из машины”, - сказал Томми. “Она направляется сюда. С ней Фонтова”.
  
  Майкл наблюдал, как индикатор выполнения медленно перемещается вправо. Казалось, прошла вечность.
  
  Томми на цыпочках пересек комнату и приложил ухо к двери.
  
  “Пойдем”, - прошептал он.
  
  “Это еще не сделано”.
  
  “Тогда просто возьми это”, - сказал Томми. “Пошли”.
  
  Майкл посмотрел на оставшиеся диски в ящике. Ему стало интересно, какие данные содержались на них. Были ли резервные копии диска, который он пытался скопировать? Это было больше, чем простой взлом и проникновение, подумал он. Создание копии – это одно дело, никто никогда не узнает, но изъятие настоящего диска было уголовным преступлением. Они крали чьи-то личные данные.
  
  Времени на споры не было. Он извлек диск из дисковода, затем отключил компьютер от сети. Он выключился с громким жужжащим звуком, который, Майкл был уверен, можно было услышать из коридора.
  
  Внезапно раздался громкий стук в дверь.
  
  “Департамент полиции Нью-Йорка”, - сказала Фонтова. “У нас есть ордер на обыск”.
  
  Майкл и Томми пересекли гостиную и вошли в маленькую спальню. Они посмотрели на аллею позади здания. Полицейских там не было. Насколько они могли видеть, никого.
  
  Второй стук. Громче. Казалось, от него задрожала вся квартира.
  
  “Полиция! Ордер на обыск! Откройте дверь!”
  
  Майкл попытался открыть окно, но оно было закрашено. Томми достал перочинный нож и начал срезать засохшую краску, но Майкл остановил его. Если бы они срезали краску, а затем закрыли за собой окно, полиция узнала бы, что произошло. По всему подоконнику и полу были бы следы краски. И она была бы свежей.
  
  Позади них Майкл услышал, как ключ поворачивается в замке.
  
  Двое мужчин выскользнули из спальни в ванную. Там было ясно, что окно открывали и закрывали много раз. Майкл протянул руку и открыл его. Окно было маленьким, но выглядело достаточно большим, чтобы они могли пролезть через него.
  
  Второй ключ повернулся во втором замке, и входная дверь открылась как раз в тот момент, когда Томми вылез из окна следом за Майклом.
  
  “Полиция Нью-Йорка!” Майкл услышал, как они с Томми спускались по пожарной лестнице. Им пришлось оставить окно открытым, но с этим ничего нельзя было поделать.
  
  Мгновение спустя они были в переулке за домом. Вскоре после этого они вышли на оживленную улицу.
  
  Они обогнули квартал, направляясь к машине Томми.
  
  Майкл прибыл в Кью-Гарденс в час сорок пять. У него было пятнадцать минут, чтобы переодеться и попасть в зал суда. На его столе лежало не менее двадцати телефонных сообщений. Он вошел в свой кабинет, закрыл и запер дверь.
  
  Сначала ему нужно было кое-что сделать.
  
  Он сел за свой стол, открыл ноутбук. У него не было встроенного флоппи-дисковода, но у него был внешний флоппи-дисковод USB 3.5. Где-то. Он не часто им пользовался и спрятал где-то в своем кабинете. Через несколько минут он нашел его, засунутый за коробку со старыми папками в шкафу.
  
  Было 1:46.
  
  Он подключил дисковод, вставил дискету. Экран появился намного быстрее, чем на компьютере Виктора Харькова. Через несколько секунд он уже просматривал электронную таблицу. Там было шесть строк, восемь столбцов. Вверху были ожидаемые записи – имя H, Имя W, фамилия, адрес и т.д. Последней записью было A. Майкл решил, что это означает “Усыновленный”, потому что, когда его взгляд пробежался по колонке, записи были F и M. Две записи выскочили наружу. Одна запись для пары из округа Патнэм и запись для Майкла и Эбигейл Роман. У обоих была запись для 2F в последней колонке.
  
  Две женщины. Близнецы.
  
  Еще одна пара усыновила близнецов через офис Виктора в 2005 году. Майкл нажал на значок принтера. Через несколько секунд у него была печатная копия файла.
  
  В 1:49 раздался стук в дверь, затем кто-то подергал дверную ручку. Майкл мгновенно нажал кнопку извлечения, извлек дискету. Затем он взял дискету, скользнул по защитному окошку на дискете, достал ножницы и разрезал пластиковый диск внутри, разрезав его на три части, безвозвратно уничтожив данные. Он выбросил все это в мусорную корзину. Еще один стук.
  
  “Подожди”, - сказал Майкл.
  
  Он положил ножницы в ящик стола, выключил компьютер, встал, открыл дверь.
  
  Это была Николь Ланье, его неутомимая и перегруженная работой помощница юриста. Николь была миниатюрной и подтянутой женщиной сорока лет, ветераном офиса, с птичьими движениями и медвежьей натурой защитника. Если тебя не ждали, ты не прошел испытание, которым была Николь Ланье. Она посмотрела на Майкла, на то, как небрежно он был одет. “Хорошо. Почему дверь была заперта?”
  
  “Где я должен выкурить крэк, в холле?”
  
  “Почему нет?” Сказала Николь. “Как и все мы”. Она посмотрела на часы. “Эм, разве ты не должен быть в суде?”
  
  “Я займусь этим”. Он снял ветровку QDA, достал костюм из пластикового пакета химчистки. “Опаздываю”.
  
  “Хочешь, я позвоню туда?”
  
  “Нет, я в порядке”.
  
  “Ты неважно выглядишь”.
  
  “Милая болтушка”. Он протянул Николь свой портфель. “Просто приведи это в какой-нибудь порядок для меня. Сверху набросок. Я собираюсь переодеться и выйти отсюда через две минуты”.
  
  Николь взяла портфель, но не двинулась с места. “ Ты уверена, что с тобой все в порядке?
  
  “Николь”.
  
  “Хорошо, хорошо, босс”. Она взяла у него портфель, но по-прежнему не уходила.
  
  “Знаешь, если ты не уйдешь прямо сейчас, то увидишь меня обнаженной”.
  
  “Лучше, чем смотреть в замочную скважину”.
  
  Майкл прогнал ее. Николь подмигнула, развернулась на своих удобных каблуках и закрыла дверь.
  
  Майкл глубоко вздохнул и оглядел свой кабинет. Все было там, где и должно было быть: его письменный стол, книжные шкафы, холодильник размером с его квартиру, предметы в рамках на стене, даже фотография размером 8 × 10, на которой они с Томми в ground zero, сделанная 13 сентября 2001 года. Все было таким же, но внезапно стало выглядеть совершенно по-другому, как будто он был чужаком в этом месте, которое он так хорошо знал, как будто удобные, поношенные вещи, составлявшие его жизнь, теперь были заменены дубликатами.
  
  Сосредоточься, Майкл.
  
  Да, убийство Виктора Харькова изменило все. И да, вполне возможно, что штат Нью-Йорк мог обнаружить незаконность, связанную с удочерением, и начать разбирательство, чтобы отобрать его дочерей. Но это не меняло того факта, что штат Нью–Йорк - и, что более важно, девушка по имени Фалинн Харрис – сегодня зависела от него.
  
  Он снял футболку, джинсы и кроссовки, надел брюки от костюма и парадную рубашку. Он завязал свой новый галстук – тот, что подарила ему Эбби в рамках ритуала, который внезапно показался ему совершенным неделями ранее, – затем надел пиджак. Он быстро причесался, посмотрел на себя в зеркало. Все было настолько хорошо, насколько могло быть. Он открыл дверь, схватил свой портфель, быстро стукнул Николь кулаком на удачу и направился по коридору. Он опаздывал уже на пять минут.
  
  
  ДВАДЦАТЬ ТРИ
  
  
  Сидя за обеденным столом, Эбби чувствовала, что ее вот-вот вырвет. Слова, сказанные Алексом, казалось, все еще звенели у нее в ушах.
  
  Они мои дочери.
  
  Когда Зои Мейснер пришла, Эбби встретила ее на краю участка. Эбби объяснила, что мужчину по имени Коля вызвали, чтобы назначить цену за ландшафтный дизайн. Зои лукаво улыбнулась Эбби – Иден Фоллс был очень осторожен в своих различных свиданиях и дневных раутах – и, вероятно, из-за ее непристойных подозрений Зои довольно быстро убежала только для того, чтобы понаблюдать за Эбби и Колей из предполагаемого укрытия маленькой оранжереи на задворках поместья Мейснеров.
  
  Они мои дочери.
  
  Как бы Эбби ни хотелось верить, что все это был дурной сон, как бы сильно она ни хотела верить, что этот человек лгал ей, что это была своего рода уловка, чтобы вымогать у них деньги, один взгляд на лицо Алекса сказал ей, что ничего из вышеперечисленного не было. Сходство было очевидным. Он был похож на девушек.
  
  Но почему, спустя столько времени, он появился именно сейчас? Чего он хотел?
  
  Эбби наблюдала, как девочки играли в пятнашки, каждая по очереди была ‘этим’. Казалось, они никогда не позволяли друг другу взять на себя роль ищейки или искали слишком долго. Эбби задумалась, каково это - быть такой самоотверженной. Она любила Майкла всем сердцем, но должна была признать, что испытывала некое мрачное ликование, побеждая его в нардах, шахматах или даже джин-рамми. С близнецами было иначе.
  
  Эбби посмотрела в угол стоянки. Она заметила маленький блестящий предмет. Когда она сосредоточилась, то поняла, что это бант, блестящий розовый бант. Вскоре ветерок подхватил его и раскатал по двору.
  
  Это с вечеринки, подумала Эбби. Вечеринка, которая, казалось, была сто лет назад, в то время, когда ее семья была цела, и в местечке под названием Иден Фоллс, штат Нью-Йорк, не было монстров.
  
  Пока Коля наблюдал за ней с заднего двора, Эбби повернула голову на звуки дома. Она услышала шаги над собой – едва слышные, Алекс, казалось, был очень легок на ногах. Она услышала, как открылась и закрылась дверца шкафа. Она попыталась представить, что он может найти. Там было немного. Большинство их важных бумаг – акт на дом, страховка, паспорта – хранились в картотеке в офисе на втором этаже. На прикроватной тумбочке стояла шкатулка для драгоценностей, но в ней не было ничего ценного. Они с Майклом часто шутили, что если шкатулка для драгоценностей стоит дороже, чем сами украшения, то шкатулка для драгоценностей тебе не нужна.
  
  Затем был пистолет. Пистолет обычно хранился в пенопластовом алюминиевом футляре на верхней полке шкафа в спальне, под коробкой со старыми поздравительными открытками. Она заперла его? Конечно, заперла. Она всегда запирала его.
  
  И тут ее осенило. Сигнализация. Кнопка тревоги. Она находилась в другом конце гостиной, в трех шагах направо, рядом с входной дверью. Если бы она только смогла добраться туда так, чтобы Алекс или Коля ничего не заметили, полиция была бы уже в пути в считанные минуты.
  
  Правильно ли это было? Причинили бы эти люди вред ей или девочкам, если бы полиция просто появилась у дверей? Что бы сделал Майкл? Чего бы Майкл хотел, чтобы она сделала?
  
  Она попыталась выбросить все эти вопросы из головы, медленно поднялась на ноги и, прежде чем смогла придумать причину, чтобы остановить себя, выбежала в фойе.
  
  
  ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ
  
  
  Окно, подумал Пауэлл. Почему окно в ванной было открыто?
  
  Стоя посреди убогой квартиры Джозефа Харькова, Пауэлл пыталась собрать воедино последние несколько часов Виктора Харькова. Это было то, в чем она была очень хороша. Она не всегда разбиралась в тонкостях судебной экспертизы, но была довольно искусна в угадывании мотивов и движений людей.
  
  За годы работы в полиции она столкнулась с рядом препятствий, каждое из которых преодолевала благодаря своей яростной решимости добиться успеха и продвигаться вперед, своей несгибаемой вере в силу логики.
  
  Она выросла в Кингстоне, Ямайка, застенчивой, серьезной девочкой, одной из пяти дочерей, рожденных у Эдварда и Дестини Уайтхолл. Они были бедны, но никогда не голодали, и до своей смерти от рака в возрасте тридцати одного года Дестини, которая брала на себя стирку и шитье для небольших отелей вдоль залива, следила за тем, чтобы одежда ее детей всегда была чистой и выглаженной.
  
  Дезире вышла замуж за Люсьена Пауэлла, когда ей было всего пятнадцать, долговязую дауту с тощими руками и ногами, увенчанную, казалось бы, постоянным румянцем, смущение возникало при каждом сладком предложении Люсьена, начиная с того, что ей было всего четырнадцать. День за днем Люсьен следовал за ней, всегда на почтительном расстоянии, проповедуя холмам не совсем расцветшую красоту Дезире, всем, кто был готов слушать. Однажды он подарил ей корзину с лилиями. Она сохраняла цветы живыми так долго, как могла, а затем, в конце концов, превратила их в уменьшенную копию "Белой ведьмы из Роуз-Холла" Х. Г. де Лиссер, ее любимая книга.
  
  Затем, после более чем шести месяцев этого гавота, Люсьен проводил ее домой. Когда Дезире стояла на крыльце дома своей матери и Люсьен Пауэлл просто поцеловал ее в щеку, сердце Дезире было остановлено навсегда. Семь месяцев спустя, с благословения своих семей, они поженились.
  
  Когда Дезире оставалось всего три дня до своего шестнадцатилетия, Люсьен был застрелен в глухом переулке Кингстона, став жертвой полицейской вендетты. Их называли кислотными, жестоким оружием полиции. В Люсьена выстрелили четыре раза – по одному в горло, в живот, в каждое плечо. Крестное знамение.
  
  Люсьен был трудолюбивым молодым человеком, каменщиком по профессии, но он заигрывал с жизнью бандулу, криминальным существованием, столь обычным для ямайцев. Говорят, последнее, что сказал Люсьен, было “Скажи Десу, что я не слышал, как прилетела пуля”.
  
  Шесть месяцев спустя отец Дезире перевез семью в Нью-Йорк. Ее отец, который сам уже овдовел, привез их на Ямайку в Квинсе, понятия не имея, что этот район не имеет ничего общего с Карибским островом, на котором он родился. Вместо этого, как однажды узнал ее отец, район получил свое название примерно в 1666 году от британцев, позаимствованное у джамеко, алгонкинского индейского слова, обозначающего бобра. Этот район, хотя сейчас здесь проживает много ямайцев, был разнообразным, испытывающим трудности районом, всего в миле или около того от аэропорта Кеннеди.
  
  В своем страшном горе Дезире с головой ушла в учебу и всего за три года получила степень бакалавра уголовного правосудия в CUNY.
  
  За эти годы у нее было немало любовников, всегда по своему расписанию и на своих условиях, но она совершила ошибку, встретившись с женатым лейтенантом из Южного Бруклина лет тридцати пяти, и одиночество взяло верх над здравым смыслом. Но это было давно. В эти дни у нее была работа, два ее бродячих кота Лютер и Вандросс, ее трехдюймовая Дикая индейка – не больше и уж точно не меньше - каждый вечер перед Tivo и сном. Но в основном у нее была работа.
  
  На входной двери квартиры Харькова был недавно установлен засов, все окна были закрыты и запирались на замки-фермуары, а также были оснащены вертикальной стальной оконной решеткой, которая не позволяла поднимать двойные окна. Все двери и окна были заперты, за исключением одного. Окно в ванной.
  
  Почему?
  
  Пауэлл поручил команде криминалистов распечатать подоконник и стекло в ванной, уделяя особое внимание замку и фурнитуре. Пока два офицера криминалистической службы занимались своими делами, обыскивая квартиру Виктора Харькова в поисках улик, а Марко Фонтова опрашивал других жильцов здания, Дезире Пауэлл осматривала территорию вокруг окна. Не было ни битого стекла, ни свежих осколков на покрытом эмалью корпусе, которые могли бы указывать на взломанное проникновение.
  
  Так почему окно было широко открыто? На нем не было сетки, а сразу за ней находилась пожарная лестница. Любой мог легко проникнуть в квартиру. Не то чтобы в квартире было много дорогих вещей, но все же. В Квинсе никто не оставлял окна открытыми.
  
  Кто-то был в квартире и вылез в окно?
  
  И почему компьютер был отключен от сети?
  
  Пауэлл вернулась к столу в гостиной. Она положила руку на монитор и обнаружила, что он все еще теплый. Что означало, что его, вероятно, только недавно отключили от сети. Пауэлл снова подключил компьютер и монитор и наблюдал, как компьютер выполняет свой цикл, информируя пользователя о том, что он был ненадлежащим образом выключен. Если Джозеф Харков был своего рода параноиком по поводу пожара или рассчитывал сэкономить несколько пенни на электричестве, когда компьютер не использовался, почему бы не выключить его должным образом? Пауэлл задумался.
  
  Фонтова вернулась, надела перчатки и без энтузиазма принялась шарить по спальне Харькова. “Напомни мне, чтобы я никогда не ходил в юридическую школу”, - сказал он. “Это чертовски ужасное место”.
  
  Фонтова закатил глаза, вытащил из кармана брюк тонкую пачку банкнот, отделил доллар и протянул Пауэлл. Она взяла его, не говоря ни слова. Во время Великого поста у них было соревнование по бегу. Тот, кто произнес слово на букву "ф", был должен другому доллар. Примерно через месяц они были почти в расчете.
  
  “Этот парень был уличным адвокатом”, - сказал Пауэлл. “И, вероятно, не очень хорошим. Заработать такие небольшие деньги практически невозможно”.
  
  Фонтова хмыкнула, продолжая открывать ящики, шкафы, поднимать простыни и опустошать карманы, так же, как и Пауэлл, стремясь поскорее войти в это мрачное место и выбраться из него.
  
  Они заберут старый компьютер Харькова, а также любые файлы, документы и бумажную волокиту. У того, кто это сделал, была вендетта, глубоко укоренившаяся ненависть, и это не происходит просто так, за одну ночь. Где-то здесь была связь. Они найдут ее.
  
  
  ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ
  
  
  Что-то было не так. Два зеленых огонька с правой стороны были темными. Эбби все равно набрала тревожный код. Дважды. Ничего не произошло. Она постучала по панели. Казалось, этот звук разносится по всему дому.
  
  Ничего. Никаких мигающих огней. Никакой реакции любого рода.
  
  “Я разочарован”, - раздался голос у нее за спиной. Она резко обернулась. Алекс стоял всего в нескольких футах от нее. Она не слышала, как он спускался по лестнице.
  
  Алекс полностью спустился в фойе. Он открыл свою наплечную сумку, достал веревку и клейкую ленту.
  
  “К сожалению, ” сказал Алекс, “ многие американские системы домашней безопасности работают от телефонных линий. В случае сильной грозы или по любой другой причине телефонная связь прерывается, то же самое происходит и со связью с центром охранной фирмы. Он показал ножницы. Кажется, он перерезал телефонную линию до того, как они вошли. “Я говорил тебе, что тебе или семье не причинят вреда, если ты будешь делать в точности то, что я сказал. Я человек, который не любит повторяться”.
  
  Он размытым пятном пересек фойе, поднял Эбби в воздух, как будто она была невесомой. Он понес ее через фойе, вниз по лестнице, в подвал. Он усадил ее на старый металлический складной стул. Его физическая сила была ужасающей.
  
  “Нет”, - сказала Эбби. Она не сопротивлялась ему. “Ты не обязан этого делать. Мне жаль”.
  
  Через несколько мгновений Алекс была привязана по рукам и ногам к стулу.
  
  Эбби не сопротивлялась. Она пыталась побороть слезы.
  
  Она проиграла.
  
  Алекс наблюдал за девочками через окно подвала. По его лицу ничего нельзя было прочесть, но Эбби разглядывала его бледно-голубые глаза, когда он следил за Шарлоттой и Эмили, качающимися на качелях. Выражение его лица, казалось, выражало глубокую тоску.
  
  Его друг – его сообщница, напомнила себе Эбби – ушла. С девочками, казалось, все было в порядке, но время от времени они поглядывали на дом. Они были яркими, интуитивными детьми, мудрыми не по годам, и Эбби была уверена, что они знали, что что-то не так, несмотря на ее заверения, что мужчины по имени Алекс и Коля были друзьями семьи.
  
  Они мои дочери.
  
  У Эбби скрутило живот при этой мысли. Когда она смотрела на профиль мужчины, у нее не было никаких сомнений в том, что это правда. Этот мужчина был биологическим отцом Шарлотты и Эмили. Она не хотела в это верить, но это, несомненно, было правдой.
  
  Она поймала себя на том, что хочет, чтобы все это было связано с чем-то другим, чтобы это было своего рода ограбление с проникновением в дом, и чтобы эти люди были там в поисках выкупа, или драгоценностей, или наличных. Она понимала все это и была готова отказаться от этого в любую секунду, если это означало безопасность ее семьи.
  
  Но один вопрос вырисовывался на первый план. Как этот человек узнал, где они живут и кто они такие? Как он их нашел?
  
  Худший кошмар Эбби быстро становился реальностью. Он был здесь не для того, чтобы увидеть своих дочерей. Он был здесь не для того, чтобы просто установить контакт или связь.
  
  Он был здесь, чтобы забрать их обратно.
  
  Алекс наклонился к ее уху. Когда он наклонился, Эбби увидела, как что-то блеснуло, отражая свет, что-то висело на цепочке у него на шее. На цепочке были три маленьких хрустальных флакона. В одном из них было что-то похожее на кровь, с маленькими кусочками того, что могло быть плотью, подвешенной в темно-красной жидкости. Два других были пусты. От мрачных перспектив Эбби затошнило.
  
  Алекс прошептал: “Если ты ослушаешься меня еще раз, я убью тебя на глазах у девочек”.
  
  Эбби боролась с веревками и клейкой лентой. Она не могла пошевелиться. Слезы текли по ее щекам.
  
  Не говоря больше ни слова, Алекс поднялся по ступенькам, открыл дверь и закрыл ее за собой.
  
  
  ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ
  
  
  Зал суда на втором этаже был богато украшен и церемониален, часто использовался в громких делах, привлекающих внимание ПРЕССЫ. В отличие от залов судебных заседаний на третьем этаже – четырех залов, отведенных для “Ряда убийц” судей, старших, уважаемых судей, которые относились к помещениям как к символу судебного статуса, – зал судебных заседаний 109 вмещал на своей галерее более 150 человек и использовался, когда этого требовали пресса и служба безопасности, когда система нуждалась в гибкости.
  
  В отделе было два судьи, которые рассматривали дела об убийствах, каждый из которых назывался “частью”. Была часть судьи Маргарет Аллингем. Судья Аллингем была сторонницей жесткой линии, родилась и выросла в Южном Бронксе, в семье бывшего агента ФБР. Ходили слухи, что Железная Мэг Аллингем хранила под халатом шестидюймовый член. Вторая часть была со стороны судьи Мартина Грегга. Если вы были неподготовлены или каким-либо образом незнакомы с невероятно сложными деталями процедуры уголовного суда, вам не хотелось предстать перед судьей Мартином Греггом, особенно в погожий день, когда он мог отправиться поиграть в гольф.
  
  Да поможет вам Бог, если вы опоздаете в зал суда №109.
  
  Майкл Роман опаздывал. Он собирался опоздать еще больше.
  
  Когда он подошел к двери в зал суда, он достал свой мобильный телефон, чтобы выключить его. Он запищал у него в руке. Там было только одно сообщение, смс от Фалинн Харрис. Временной код на нем был на пять минут раньше. Все, что там говорилось, было:
  
  Я не могу этого сделать. Мне жаль.
  
  “О, Боже”, - сказал Майкл. “О, нет, нет, нет”.
  
  Майкл вошел в маленький вестибюль, пролистал телефонные номера на своем телефоне, набрал номер сотового телефона Фалинн, попал на ее голосовую почту. Затем он позвонил в ее приемную семью. После двух гудков ответила женщина. Это была Дина Трент, приемная мать Фалинн.
  
  “Миссис Трент, это Майкл Роман. Могу я поговорить с Фалинн?”
  
  Майкл услышал быстрый вдох. Затем: “Вы юрист”.
  
  Это был не вопрос. “Да”, - сказал Майкл. “И если бы я мог просто сказать...”
  
  “Она ушла”.
  
  Майкл был уверен, что неправильно понял. “Ушла? Что значит ”она ушла"?
  
  “Я имею в виду, что она ушла. Она взяла свой чемодан и ушла”.
  
  “Она ничего не сказала?”
  
  “Просто записка, в которой говорится, что она никогда не вернется”.
  
  “Куда она пошла?”
  
  “Я не знаю. Может быть, она напугана. Эти мальчики – те, кто ответственен за убийство ее отца – может быть, она их боится”.
  
  Майкл не верил своим ушам. “С ней ничего не случится, миссис Трент. Я могу вызвать полицию через две минуты. Вы должны сказать мне, куда она пошла. Она будет в безопасности ”.
  
  “Не думаю, что ты меня слышал. Я не знаю, куда она пошла”.
  
  “А как насчет ее друзей? Ты можешь позвонить кому-нибудь из ее друзей?”
  
  Дина Трент рассмеялась, но в ее смехе не было веселья. “ Ее друзья? Ты с ней встречался. Думаешь, у нее есть друзья? Знаешь, это уже четвертый раз, когда она встает и уходит.”
  
  “Миссис Трент, я уверен, что она...”
  
  “И, по правде говоря, это намного больше, чем я рассчитывал, когда подписывался на это. Я думал, что просто приютил девочку-подростка, которой нужен дом. Мне это не нужно. Она мне не родственница. И, между нами говоря, деньги не так уж хороши.”
  
  Какая восхитительная женщина, подумал Майкл. Он сделал мысленную пометку изучить ее квалификацию для приемной семьи, субсидируемой государством. “Послушай”, - начал он, голова у него шла кругом от последствий произошедшего, - “если ты услышишь от нее...”
  
  Но линия уже была отключена. Майкл долго смотрел на телефон. Он попытался вспомнить, какой была его жизнь всего несколько часов назад, как раз в то утро, прежде чем зазвонил телефон и на другом конце был Макс Прист, Макс Прист, звонивший, чтобы сообщить ему, что Виктор Харьков был убит.
  
  Теперь его единственный свидетель пропал.
  
  Ты обещаешь? Спросила Фалинн.
  
  Да, ответил он.
  
  Он должен был идти напролом. Он найдет ее, заставит передумать. Он не мог позволить суду узнать, что у штата больше нет свидетеля. Он боялся, что без Фалинн было слишком много шансов, что Гиган выйдет на свободу. Никто из присяжных не должен был знать.
  
  Пока нет.
  
  Когда Майкл шел к столу прокурора, он пытался скрыть эту новость на своем лице.
  
  “Мистер Роман”, - сказал судья Грегг. “Рад вас видеть. Проблемы?”
  
  Майкл обошел стол. Он поставил свой портфель. “Нет, ваша честь. Извините, я опоздал”.
  
  Майкл никогда не опаздывал в зал суда к судье Греггу. Он никогда не опаздывал ни в один зал суда.
  
  “Готово ли государство начать, мистер Роман?”
  
  Государство не готово, хотел сказать Майкл. Государство обеспокоено. Не о деле, ваша честь, а о том факте, что Майкл Роман, эсквайр, защитник прав граждан этого справедливого штата, защитник угнетенных, оратор от имени безгласной жертвы, нарушил закон. Теперь человек мертв, а цыплята, вошедшие в поговорку, возвращаются домой на насест. Хуже всего то, что само государство, возможно, вскоре придет за честным мистером Романом, столпом вышеупомянутого сообщества. Добавьте к этому тот факт, что главный свидетель по текущему делу, рассматриваемому судом, только что принял порошок. О, да. Мы в боевой форме. Лучше не бывает.
  
  “Мы здесь, ваша честь”.
  
  Судья Грегг кивнул своему судебному приставу, который открыл дверь, ведущую в комнату присяжных. Один за другим двенадцать присяжных прошли через дверь, за ними последовали четыре заместителя.
  
  Майкл первым делом взглянул на Джона Феретти, который был великолепен в сшитом на заказ темно-синем костюме-тройке. Двое мужчин кивнули друг другу. Затем Майкл взглянул на Патрика Гегана, обвиняемого. На Гегане была белая рубашка с длинными рукавами. Майкл заметил, что складки от того места, где рубашка была сложена, все еще были на рукавах. Геган был чисто выбрит, причесан, ангельски похож, сложив руки на столе. Он не смотрел на Майкла.
  
  Как только присяжные расселись, судья Грегг начал говорить.
  
  “Добрый день, дамы и джентльмены”.
  
  Затем Грегг продолжил давать присяжным инструкции, напоминая им об их основных функциях, обязанностях и ожидаемом поведении, а также о том, что им не разрешается читать или просматривать какие-либо отчеты или обсуждения дела, опубликованные в газетах или других средствах массовой информации, включая радио и телевидение. Когда Грегг был удовлетворен тем, что передал инструкции, он повернулся к Майклу.
  
  “Хорошо”, - сказал Грегг. “Мистер Роман, от имени народа”.
  
  “Благодарю вас, ваша честь”. Майкл встал из-за стола, пересек зал суда и встал перед присяжными. “Добрый день, леди и джентльмены”.
  
  Все двенадцать присяжных и четыре заместителя пробормотали какую-то версию ответа.
  
  “С возвращением”, - добавил Майкл. Он помолчал, обводя взглядом мужчин и женщин перед собой. Это был один из самых важных моментов в судебном процессе, особенно по делу об убийстве. Майкл часто рассматривал это как первое изображение в фильме. Оно задавало тон и направленность всему последующему. Слабое начало обычно невозможно преодолеть. “Это испытание касается двух мужчин. Патрик Шон Гиган и Колин Фрэнсис Харрис. Более конкретно, о том, что Патрик Гиган сделал с Колином Харрисом 24 апреля 2007 года.”
  
  Майкл продолжил, рассказывая присяжным о событиях преступления, постепенно приближаясь к моменту, когда Патрик Гиган направил свой пистолет – крупнокалиберный кольт - в голову Колина Харриса и нажал на спусковой крючок.
  
  Приступив к подведению итогов, он подошел к мольберту, стоящему слева от места для свидетелей. На мольберте стояла увеличенная фотография Колина и Фалинн Харрис, сделанная всего за несколько месяцев до убийства.
  
  Когда Майкл поворачивал большую фотографию на мольберте, он почувствовал небольшое изменение атмосферы в комнате позади него. В тот момент это не было чем-то особенным, просто передача энергии.
  
  “Пошел ты!” - завопил чей-то голос.
  
  Майкл резко обернулся. Весь зал суда смотрел в дальнюю часть комнаты. Там сотрудник суда удерживал краснолицего молодого человека - мужчину, которого Майкл знал как младшего брата Патрика Гегана, Лиама, – которого он называл.
  
  “Гнить вам в аду, гребаные хуесосы!” Лиам закричал. “Вы все!”
  
  Когда присяжные и члены галереи разбежались, еще двое полицейских бросились вперед и повалили Лиама Гегана на пол. Через несколько секунд они надели на него наручники. У двери он обернулся и закричал. “А эта сучка? Эта маленькая сучка? Она, блядь, мертва”.
  
  Эта маленькая сучка, подумал Майкл. Он говорил о Фалинн Харрис. Он обвел взглядом зал суда, особенно присяжных. Все они, до последнего человека, были потрясены. Конечно, все они были жителями Нью-Йорка и привыкли к разного рода инцидентам. Но в этом мире после 11 сентября, особенно в муниципальном здании, нервы постоянно были на пределе. Майкл задавался вопросом, сможет ли он вернуть их обратно.
  
  В кино именно здесь судья стучал молотком, призывая к порядку в суде. Это было не в кино, и Мартин Грегг не был кинематографическим судьей.
  
  “Со всеми все в порядке?” Спросил Грегг.
  
  Постепенно все в зале суда пришли в себя, вернулись на свои места, начали нервно переговариваться со своими соседями. Минуту или две спустя все было так, как будто ничего не произошло. Но это было.
  
  “В свете этого небольшого незапланированного дневного представления на Бродвее”, - продолжил судья Грегг. “Мы объявляем перерыв на один час, чтобы рассмотреть наши отзывы”.
  
  Хорошо, подумал Майкл. Перерыв - это то, что ему было нужно. Может быть, он все-таки сможет вернуть их. Может быть, он сможет найти Фалинн.
  
  Майкл вернулся в свой кабинет незадолго до трех часов. Обычно суд заканчивал день примерно в 4:30, и Майкл все еще надеялся завершить свое вступительное слово. Тем не менее, если Лиам Гиган хотел сорвать судебный процесс, и особенно ход мыслей присяжных, он, безусловно, выполнил эту миссию. Вернуть присяжных в ритм рассмотрения дела штата было непросто.
  
  Майкл начал делать новые заметки к своему заявлению, когда тень пересекла дверной проем. Это был Томми.
  
  “Ты слышал, что произошло?” Спросил Майкл.
  
  “Я слышал”, - сказал Томми. “Возможно, еще через два или три поколения геганы наконец смогут ходить на задних лапах”.
  
  “Снаружи были представители ПРЕССЫ?”
  
  “О да. Камеры засняли, как они тащат Гегана прочь, надрывающего задницу от криков”.
  
  Майкл думал об этом. Это никогда не было хорошо. В данном случае даже хуже. Если Фалинн увидит запись, она может исчезнуть навсегда. “Ты можешь сделать мне одолжение?”
  
  “Конечно”.
  
  Он рассказал Томми о текстовом сообщении от Фалинн, а также о разговоре с Диной Трент. “Посмотри, сможешь ли ты выяснить, куда она могла пойти”.
  
  Если повезет, Майкл завершит свое вступительное слово сегодня, Феретти выступит утром – и, если они найдут Фалинн, и Майкл сможет уговорить ее – она будет давать показания к одиннадцати часам.
  
  “Ты понял”, - сказал Томми.
  
  “Спасибо, чувак”.
  
  Когда Томми ушел, Майкл встал, закрыл дверь, снял пиджак. Он обнаружил, что дневное напряжение отдалось в его плечах. Он сделал несколько упражнений на растяжку, вскоре почувствовав себя немного лучше.
  
  Он налил себе кофе, прошелся по своему маленькому кабинету, пытаясь восстановить настрой. За всю его карьеру его прерывали во время вступительной речи только один раз, и то в юридической школе, в качестве упражнения. В тот раз у него ничего не вышло, но это было давно. До того, как он стал принцем во Дворце.
  
  Через несколько минут зазвонил его мобильный. Он посмотрел на экран.
  
  Личный номер. Он должен был ответить. Возможно, секретарь судьи Грегга сказал ему, что произошла задержка, и это была бы первая хорошая новость, которую он получил за весь день. Он раскрыл телефон.
  
  “Это Майкл”.
  
  “Мистер Роман”.
  
  Утверждение, а не вопрос. Это был мужской голос. Иностранный.
  
  “Кто это?” Спросил Майкл.
  
  “Я скоро расскажу тебе об этом. Но сначала я хочу, чтобы ты пообещал мне, что будешь сохранять спокойствие, что бы ни произошло в ближайшие несколько мгновений ”.
  
  Майкл встал. Что-то перевернулось у него в животе, как бывало, когда он вызывал свидетеля для дачи показаний, и история этого человека начала давать трещину. За исключением того, что в этот момент он знал, что это неправильно, но он не был уверен, откуда он это знал.
  
  “Кто это? О чем ты говоришь?”
  
  “Прежде чем я начну, я хочу, чтобы вы заверили меня, что выслушаете все, что я хочу сказать, полностью”.
  
  Майкл не стал бы ничего обещать. “Я слушаю”.
  
  “Меня зовут Александр”, - сказал мужчина. “Могу я называть вас Майклом?”
  
  Майкл хранил молчание.
  
  “Я приму это как согласие”, - продолжил мужчина. Он говорил с акцентом, безошибочно узнаваемой эстонской интонацией, которую Майкл очень хорошо знал.
  
  “К настоящему времени, я полагаю, вы уже слышали о трагическом убийстве человека по фамилии Харьков. Юриста, такого же, как вы”.
  
  У Майкла свело живот. Этот человек звонил по поводу Харькова. Это был детектив? Нет. Коп не стал бы играть в игры. Коп стоял бы в этом офисе с наручниками наготове. Возможно, это был федерал. Нет. У федералов была еще меньшая терпимость к ерунде. “Я слышал”.
  
  “Я полагаю, что одно время вы пользовались его услугами. Я прав в своих сведениях?”
  
  “Чего ты хочешь?”
  
  “Я хочу, чтобы ты ответил на мой вопрос. Это в твоих же интересах”.
  
  Майкл почувствовал, как в нем закипает старый гнев. “Что, черт возьми, ты знаешь о моих наилучших интересах? Скажи мне, что все это значит, или я вешаю трубку”.
  
  “А”, - сказал мужчина. “Характер”.
  
  “Характер? Что это, черт возьми, такое? Мы встречались?”
  
  Мужчина на мгновение заколебался. “Нет, мы никогда не встречались, но за последние несколько часов или около того я многое узнал о вас”.
  
  “О чем ты говоришь?”
  
  “Ты смотрел смерти в лицо”, - сказал мужчина. “Ты посмотрел в лицо сатане и выжил, чтобы рассказать. Как и я”.
  
  Мужчина продолжал, но звуки, казалось, отдалялись. Майкл не слышал, что говорил мужчина, пока тот не сказал:
  
  “Я в твоем доме. С Эбигейл и девочками все в порядке, и они останутся такими, пока ты будешь следовать моим инструкциям”.
  
  Мертвящий холод разлился по конечностям Майкла, как будто ему внезапно ввели наркоз. То, что несколько мгновений назад казалось мрачной возможностью – что этот человек каким-то образом знал о незаконности удочерения девочек, – теперь превратилось в иную, более ужасающую реальность.
  
  Мужчина продолжил. “Не звоните в полицию, не звоните в ФБР, ни с кем не связывайтесь”, - сказал он. “Если ты это сделаешь, это будет ошибкой, по которой будут измеряться все остальные ошибки до твоего последнего вздоха. Привлекаю ли я твое внимание и твою веру?”
  
  Майкл снова начал расхаживать по комнате. “Да”.
  
  “Хорошо. Я хочу, чтобы вы выслушали меня”, - сказал мужчина. “Мое полное имя Александр Сависаар. Я хочу, чтобы вы называли меня Алексом. Я говорю вам это, потому что знаю, что вы не собираетесь обращаться к властям.”
  
  В Майкле проснулся обвинитель. Накал страстей. Прежде чем он смог остановить себя, он сказал: “Откуда ты знаешь, что я буду или не буду делать?”
  
  Минутку. “ Я знаю.
  
  Майкл перестал расхаживать, каждый мускул напрягся. Каждый инстинкт внутри него подсказывал ему обратиться в полицию. Это было его тренировкой, это была его вера, это соответствовало каждому делу, которое он когда-либо рассматривал, всему, во что он пришел поверить. Если бы это случилось с другом или коллегой, он бы дал им именно такой совет.
  
  Но теперь это была его жизнь, его жена, его дети.
  
  Майкл снял трубку своего рабочего телефона. Он набрал свой домашний номер. В доме в Иден-Фоллс было два домашних телефона, два ответвления от городской линии. Один на кухне, другой в спальне. По какой-то причине он отключил запись. Звук бестелесного голоса заставил его похолодеть. Он набрал номер мобильного Эбби. Через секунду он услышал, как он зазвонил на заднем плане. Это был особый рингтон Эбби. Его сердце замерло. Мужчина был в своем доме.
  
  “И теперь у тебя есть доказательства”, - сказал Алекс.
  
  “Послушай”, - начал Майкл, его ярость нарастала. “Если что-нибудь случится с моей семьей, тебе негде на земле будет спрятаться. Нигде. Ты меня слышишь?”
  
  На мгновение Майклу показалось и испугалось, что этот человек повесил трубку.
  
  “Никому не нужно причинять боль”, - сказал Алекс. Его спокойствие было столь же бесящим, сколь и леденящим. “Но это полностью зависит от тебя”.
  
  Майкл хранил молчание, пока часы показывали четыре часа. В любую секунду мог зазвонить телефон в его офисе. Его будут искать.
  
  “Я смотрю на твое расписание”, - сказал Алекс. “Ты должен быть в суде. Есть проблемы?”
  
  “Нет”.
  
  “Хорошо. И я вижу, что позже сегодня у тебя назначена встреча с каким-то торговцем на Ньюарк-стрит”.
  
  Холод начал распространяться. Майкл обнаружил, что за несколько минут не пошевелил ни единым мускулом. Этот человек знал всю его жизнь.
  
  “Остаток дня ты проведешь так, как будто все было нормально”, - продолжил Алекс. “Ты будешь соблюдать все назначенные встречи. Ты ни с кем не будешь связываться по этому поводу и никого не будешь посылать в этот дом. Ты не будешь называть этот дом ни по какой причине. Ты не вернешься домой.”
  
  “Позволь мне поговорить с моей женой”.
  
  Мужчина проигнорировал его и продолжил. “За тобой следят, Майкл Роман. Если ты сделаешь что-нибудь необычное, если тебя увидят разговаривающим с кем-нибудь из правоохранительных органов, ты пожалеешь об этом ”.
  
  Боже мой, подумал Майкл. Все это было связано. Жестокое убийство Виктора Харькова, кража конфиденциальных файлов. И теперь у сумасшедшего была его семья.
  
  Но почему? Чего он хотел?
  
  “Когда ты выйдешь из офиса, один из людей, с которыми ты столкнешься, будет держать в своих руках жизни твоей жены и этих маленьких девочек. Ты не узнаешь, кто это. Будь мудр, Майкл. Я скоро свяжусь с вами.”
  
  “Ты не понимаешь. Когда я войду в зал суда, там будут всевозможные полицейские, детективы, маршалы. Я не могу...”
  
  “Никто”.
  
  Линия оборвалась.
  
  То, чего Майкл боялся всего несколько мгновений назад – возможности того, что он может потерять своих дочерей в долгой, затяжной судебной тяжбе, – оказалось ничем.
  
  Теперь он боролся за их жизни.
  
  
  ДВАДЦАТЬ СЕМЬ
  
  
  Отдел по расследованию убийств Квинса располагался на втором этаже штаб-квартиры 112-го участка в Форест-Хиллз, квадратном, невзрачном здании с мятно-зелеными панелями под окнами и входом, отделанным черным мрамором.
  
  Из двенадцати штатных детективов отдела по расследованию убийств только двое были женщинами, и именно это нравилось Дезире Пауэлл. Хотя у нее было много подруг на работе, большинство из них были привлечены к работе в других отделениях – отдел нравов, отдел наркотиков, судебно-медицинская экспертиза. Пауэлл знала, что у нее есть способности к этой работе, всегда были, даже в детстве. Во всем этом была логика, но это было нечто большее. Будучи студенткой, она гораздо лучше разбиралась в алгебре, чем в геометрии. A всегда вело к B, а затем к C. Всегда. Если это не так, вы с самого начала выбрали неправильное A. Она не считала, что у нее есть дар – немногие следователи были одарены в расследовании. Она считала, что это происходит от инстинкта; у тебя либо есть нюх и чутье, либо их нет.
  
  Недавно она расследовала дело в Северной Короне, где жертва, сорокадевятилетний белый мужчина, семейный мужчина с женой и тремя детьми, был найден лежащим на заднем дворе своего дома в разгар погожего летнего дня с проломленной головой. Не было найдено ни оружия, ни свидетелей, ни подозреваемых. Однако к задней стене его дома была прислонена лестница. Жена этого человека сказала, что, уходя в тот день на работу, ее муж сказал ей, что собирается заменить несколько кровель. Криминалисты обнаружили кровь на крыше, а также в водосточном желобе, что привело их к выводу, что мужчину избили дубинкой на крыше, а не на заднем дворе, как они первоначально думали.
  
  Дезире Пауэлл размышляла: "Кто взбирается по лестнице, избивает человека дубинкой, смотрит, как жертва скатывается, а затем спускается обратно?" Зачем рисковать, чтобы это увидели все соседи? Почему бы не подождать, пока парень окажется на земле или в доме?
  
  Трижды во время опроса соседей Пауэлл обнаруживала, что ей приходилось останавливаться на мгновение и ждать, пока самолеты пролетят над головой. Район находился прямо на траектории полета аэропорта Ла Гуардиа.
  
  Когда дело застопорилось, Пауэлл связался со своим старым другом в TSA, который, в свою очередь, обзвонил несколько авиакомпаний и узнал, что в день смерти мужчины грузовой самолет сообщил о неполадках в двигателе при взлете из Ла Гуардии. Пауэлл посетила ангар и обнаружила, что от корпуса двигателя отвалился кусок металла, который так и не был обнаружен следователями. Она также обнаружила, что самолет пролетел прямо над сообществом Северная Корона. Она привела сюда криминалистов, и они обыскали дымоход. Внутри они нашли кусок металла рядом с дымоходом, неровный кусок, который идеально подходил к корпусу двигателя. Он был покрыт запекшейся кровью мертвеца.
  
  Самолет, Корпус, Дымовая труба.
  
  Азбука.
  
  Иногда Пауэлл пугала саму себя.
  
  Марко Фонтова вошел в дежурную комнату, опустился в свое кресло по другую сторону стола, одного из примерно девяти столов в маленьком, заваленном бумагами офисе. Он бросил взгляд на доски на стене, на доске было указано, кто был в тот день в суде, кто был на стрельбище. Он проверил свой почтовый ящик на наличие почты.
  
  “Кстати, хороший костюмчик”, - сказала Пауэлл. На самом деле она не это имела в виду, но парень был настоящим павлином, и ей нравилось радовать его. “Новый?”
  
  Фонтова улыбнулась, распахнула куртку. Подкладка была из розовато-лилового пейсли. “Нравится?”
  
  Это был особый сорт уродства. “Очень идет. Что мы имеем?”
  
  У Фонтовы в руке была толстая пачка бумаги, а также компакт-диск в прозрачном хрустальном футляре. “У нас есть распечатка некоторых файлов на компьютере Харькова, а также копия исходных файлов с данными”.
  
  “Это было быстро”.
  
  “Ты хочешь большую половину или маленькую?”
  
  “Я возьму все. Ты же знаешь, я люблю это”.
  
  Фонтова подарила это ей.
  
  Пауэлл просмотрел файлы. Это была база данных, список клиентов Харькова. Даты были десятилетней давности и должны были содержать триста имен. Там были краткие указания относительно характера работы, которую Харков выполнял для этих людей. В основном это были гражданские дела, но было и несколько уголовных.
  
  Был ли их убийца где-то здесь?
  
  Жестокость убийства наводила на мысль о чем-то ином, чем ограбление. Это была месть. Никто не стал тратить время на то, что сделали с Виктором Харьковом, только потому, что у них было несколько свободных часов.
  
  На самом деле было всего несколько причин, чтобы пытать кого-то. На самом деле, Пауэлл мог придумать две. Во-первых, ненависть к жертве была настолько глубокой, чувство мести - настолько сильным, что ничто иное, как медленная, мучительная смерть, не могло смягчить это отвращение. Другая причина заключалась в том, что вы хотели получить информацию от этого человека, информацию, от которой человек не был готов отказаться. В общем-то, так оно и было. Если только вы случайно не пристрастились к нему, что даже для Нью-Йорка было довольно необычно.
  
  Согласно базе данных, Виктор Харков был посредственным адвокатом по уголовным делам. Он выиграл только половину уголовных процессов, в которых участвовал. Из всех проигранных им дел самым длительным тюремным сроком, назначенным одному из его клиентов, был пятилетний срок в Даннеморе.
  
  Был ли этот срок достаточно долгим, чтобы кто-то захотел так глубоко отомстить после освобождения? Пауэлл предположил, что это возможно, в зависимости от человека.
  
  Их первоначальный опрос места происшествия и окрестностей ничего не дал. И снова призрак проплыл по многолюдным улицам Нью-Йорка, совершил убийство и выплыл наружу.
  
  “Давайте проверим людей, чьи дела он проиграл”, - сказал Пауэлл. “Возможно, кто-то подумал, что он недостаточно убедительно защищался, и затаил на него злобу”.
  
  “Ты имеешь в виду, как на Мысе Страха?”
  
  Пауэлл просто уставился на него.
  
  “Мыс страха? Фильм?”
  
  Последний фильм, который смотрела Дезире Пауэлл, был "Челюсти". С тех пор она не была ни в кино, ни на пляже Рокуэй. “Верно”, - сказала она. “Точно. Прямо как на мысе Страха”.
  
  Пауэлл взглянула на фотографии с места преступления. Этот парень был монстром. Настоящий бугимен. И в данный момент он ходил по улицам ее города, дышал ее воздухом, что было просто неприемлемо.
  
  Ненадолго, подумала она.
  
  Ненадолго.
  
  Зал суда казался сказочным, инопланетный пейзаж, населенный странными призраками. Да, скамья была там, где она была всегда. Столы защиты и обвинения были примерно там же, где они были всегда. Судебный репортер сидела на своем месте, с аппаратом на треноге, ее ловкие пальцы были наготове.
  
  Майкл входил в эту комнату сотни раз, держал на волоске жизни как жертв, так и обвиняемых, преодолевал каменистые отмели правосудия с мастерством, точностью и немалой долей везения. Но каждый раз он держал ситуацию под контролем.
  
  Будь мудр, Майкл. Я скоро свяжусь с тобой.
  
  Майкл порылся в памяти, пытаясь вспомнить голос, который он слышал по телефону. Он не мог.
  
  Мое полное имя Александр Сависаар. Я хочу, чтобы вы называли меня Алекс. Я говорю вам это, потому что знаю, что вы не собираетесь обращаться к властям.
  
  Он также не узнал имени этого человека. Был ли это кто-то, кого он когда-то преследовал? Был ли это родственник кого-то, кого он посадил в тюрьму, или кому штат Нью-Йорк вынес смертный приговор? Это было из-за мести? Деньги? Это был кто-то, у кого была обида на правовую систему, вымещавшуюся на нем?
  
  Уделом любого сотрудника окружной прокуратуры или любого другого подразделения правоохранительных органов было постоянно проявлять бдительность. Вы проводите всю свою трудовую жизнь, сажая преступников за решетку, только для того, чтобы однажды эти люди вышли на свободу, много раз возлагая на вас ответственность за их жалкие жизни.
  
  Неужели он пренебрег или не смог предвидеть, что это произойдет, и теперь его семья будет расплачиваться за это?
  
  Поскольку все эти вопросы остались без ответа, Майкл был уверен в одном. Человек, позвонивший ему, был ответственен за зверское убийство Виктора Харькова.
  
  Майкл заглянул на галерею. В задней части зала суда он увидел двух детективов из 114-го участка, которым изначально было поручено расследовать убийство Колина Харриса. Было бы так легко пересечь комнату, наклониться и рассказать им, что происходит.
  
  Будь мудр, Майкл. Я скоро свяжусь с тобой.
  
  Несколько мгновений спустя присяжных повели обратно в зал суда. Судья Грегг резюмировал то, что он сказал ранее.
  
  Обычно Майкл наблюдал бы за обвиняемым в такой момент, как этот. Вместо этого он смотрел на лица присяжных, на лица зрителей на галерее, на лица офицеров полиции и судебных приставов, разбросанных по комнате. Он даже наблюдал за судебным репортером.
  
  Один из этих людей наблюдал за ним?
  
  “Мистер Роман”, - сказал судья Грегг. “Вы можете продолжать”.
  
  Майкл Роман встал, обошел стол и начал говорить. Он был уверен, что извинился перед присяжными за то, что прервал их. Не было никаких сомнений, что он вкратце рассказал о том, где он был. Не задавая вопросов, он, по сути, продолжил с того места, на котором остановился.
  
  Он просто ничего этого не слышал. Ни слова. Вместо этого его внимание было сосредоточено на людях вокруг него. Лица, глаза, руки, язык тела.
  
  В первом ряду галереи сидел мужчина лет пятидесяти. У него был шрам на шее, военная стрижка, толстые руки.
  
  Двумя рядами дальше сидела женщина. За сорок, слишком много косметики, слишком много украшений. У нее были длинные накладные красные ногти. На левой руке не хватало одного ногтя.
  
  В глубине галереи стоял молодой человек, коренастый парень лет двадцати с серьгой в левом ухе. Казалось, он отслеживал передвижения Майкла по залу суда с особенно пристальным вниманием.
  
  Майкл посмотрел на лица присяжных. У него был идеальный присяжный – как у всех юристов, так и у защиты и у обвинителей. Всегда хотелось иметь присяжного, который сочувствовал бы твоему делу. Вопреки распространенному мнению, юристы не хотели, чтобы в жюри присяжных был кто-то свободный от предвзятости. Как раз наоборот. Вам нужен был кто-то, у кого были правильные предубеждения. В качестве прокурора Майкл хотел, чтобы мошенник, водитель автобуса, платящий налоги гражданин был старше сорока. Он хотел, чтобы человек был достаточно взрослым, чтобы устал от преступности, преступников и оправданий. Последним человеком, которого он хотел видеть , была двадцатитрехлетняя школьная учительница из пригорода, которая всегда была истинно верующей. По мнению Майкла, чем менее идеалистичен присяжный, тем лучше.
  
  Оглядывая присяжных, он пытался вспомнить, что они обсуждали во время судебного заседания. Чего многие люди не знали, так это того, что кажущееся импровизированным подшучивание над прокурором или адвокатом защиты было столь же красноречивым, или даже более красноречивым, чем прямые вопросы. Как правило, все это приходило к Майклу в целом во время судебного разбирательства. Но сегодня все было немного по-другому, не так ли? Он ничего не мог вспомнить.
  
  Алекс, человек по телефону, человек, похитивший его семью, добрался до кого-то из присяжных? Один из заместителей? Один из галереи? Добрался ли он до одного из судебных приставов?
  
  Кто наблюдал за ним?
  
  “Мистер Роман?”
  
  Майкл обернулся. Судья разговаривал с ним. Он понятия не имел, что тот говорит, что он сказал. Более того, он понятия не имел, как долго его не было. Он повернулся и взглянул на присяжных. Все они смотрели на него, ерзая, ожидая, предвкушая его следующее слово. Каким было его последнее слово? Это был кошмар любого юриста. За исключением сегодняшнего дня, это было ничто по сравнению с настоящим кошмаром Майкла Романа.
  
  “Ваша честь?”
  
  Судья Грегг указал ему на скамью подсудимых. Майкл повернулся и посмотрел на подсудимого.
  
  Патрик Гиган улыбался.
  
  
  ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ
  
  
  В своем воображении, в царстве как близкого, так и отдаленного будущего, часто на столетия вперед, он не мог видеть себя. Не в том смысле, в каком человек видит себя в зеркале или витрине магазина, или даже слегка призрачное видение своего лица в неподвижной воде, оглядывающегося назад во сне только для того, чтобы быть потревоженным легким ветерком, уносящим рябь.
  
  Нет, его представление о себе как о бессмертном было больше похоже на царство бога. У него не было физического присутствия, никакой материи, состоящей из плоти, крови и сухожилий, ни мышц, ни костей. Это были органические вещи, земные. Он был из эфира.
  
  Говорят, что его нашли, завернутого в белое алтарное покрывало, лежащим на кладбище рядом с полуразрушенной лютеранской церковью на юго-востоке Эстонии тридцать три года назад. Говорят, однажды зимним утром серый волк поскребся в дверь настоятеля и привел мужчину к ребенку на кладбище. Пожилой священник отвез ребенка за шесть миль в русский сиротский приют в Трески. Говорят, волк сидел за воротами дома днем и ночью, в течение нескольких дней, возможно, недель. Однажды один из русских рабочих привел мальчика, к которому начали возвращаться силы, к воротам. Говорят, волк лизнул мальчика в лицо, всего один раз, и исчез в лесу.
  
  Говорят, что к блестящей белой ткани был приколот листок желтой бумаги - открытка с единственным словом, написанным неразборчивыми каракулями молодой девушки. Aleksander.
  
  В детстве, когда он, как призрак, бродил по советским детским домам, его считали неуправляемым, и поэтому он переходил из одного дома в другой. Он многому научился. Он научился копить еду и распределять ее по порциям. Он научился лгать, воровать. Он научился сражаться.
  
  Часто его находили в маленьких классах, в скудных библиотеках, за чтением книг детей постарше при свечах. Его много раз били за это, лишали ужина, но он так и не усвоил урок. Он не хотел усваивать этот урок. Ибо именно в этих потертых томах в кожаных переплетах он открыл для себя мир за пределами каменных стен, где он узнал историю своей страны, своего народа, где он узнал о берегах Эстонии, завоеванных датчанами, норвежцами, русскими. Он изучал фотографии этих людей, затем изучал свое собственное отражение в зеркале. От кого он произошел? Какая кровь текла в его жилах? Он не знал. В возрасте восьми лет он решил, что это не имеет значения, он научится быть непобедимым, единой нацией.
  
  В десять лет приглашенный учитель по имени мистер Оскар показал ему, как играть на флейте. Это была первая проявленная к нему доброта. Он научил Алекса основам и каждое воскресенье днем в течение двух лет давал ему уроки. Алекс изучал не только эстонских композиторов – Эллера, Оджу, Парта, Маги, – но и многих русских и немецких композиторов. Когда мистер Оскар умер от обширного инсульта, старейшины не увидели ценности в старой потрепанной флейте. Они позволили Алексу оставить ее. Ему никогда ничего не дарили.
  
  В восемнадцать лет Алекс вступил в федеральную армию. При росте более шести футов и мощном телосложении его сразу же отправили в Чечню.
  
  Вскоре после завершения базовой подготовки он был завербован ФСК и обучен методам ведения допросов. Он не столько брал на себя инициативу, сколько обеспечивал присутствие, призрак, который преследовал заключенных ночью и следил за ними днем. Он научился крепко спать, в то время как люди вокруг него пронзали ночь своими криками.
  
  В течение шести месяцев его сочли готовым к отправке на фронт. Сначала его отправили в приграничный город Мольков, но это оказалось всего лишь промежуточной остановкой. Три недели спустя его отправили в место под названием Грозный.
  
  Они отправили его в Ад.
  
  Осада Грозного началась в канун Нового 1994 года и обернулась катастрофой для российских войск. Сначала тысяча человек могущественного Майкопского 131-го батальона, собранного к северу от города, встретили небольшое сопротивление. Они захватили аэропорт к северу от Грозного с небольшими потерями.
  
  Но их успехи были недолгими. Плохо обученные, плохо снабженные, русские солдаты не были готовы к тому, что ожидало их в городе. Некоторым командирам было всего девятнадцать лет.
  
  Чеченцы, напротив, были свирепыми и решительными воинами. В общем и целом, они были обученными и очень опытными стрелками, научившимися стрелять и обращаться с оружием с детства. После того, как они отбивали бегущих и сбитых с толку солдат, они спускались с холмов и забирали оружие у мертвых русских, пополняя свои скудные арсеналы. Некоторым удалось украсть пулеметы из бронетранспортеров, направив их на обреченных людей внутри.
  
  На исходе дня чеченские сепаратисты отбивались, используя все, что могли: реактивные гранатометы российского производства, которыми стреляли с крыш; российские гранаты, брошенные в танки; даже смертоносные кинзбалы, ценные кавказские фамильные кинжалы. Количество расчлененных и обезглавленных русских солдат по всему городу свидетельствовало об эффективности этого сравнительно примитивного оружия. Было подсчитано, что в битве за Грозный русские потеряли больше танков, чем в битве за Берлин в 1945 году.
  
  В январе федеральные силы потерпят еще большее унижение и поражение.
  
  В каждом непродуманном и разыгранном сражении против явно недооцененных сил чеченских сепаратистов падали тела. Повсюду вокруг Алекса были мертвы или умирали российские солдаты и чеченские повстанцы. И все же, много раз, когда кровь его товарищей-солдат, его врагов, стекала на поля, смешиваясь с костями столетий внизу, только Алекс оставался на ногах.
  
  Трижды в январе того года, в трех ожесточенных перестрелках, он выходил оттуда с немногим большей царапиной. Его легенда начала расти. Эстонец, которого нельзя было убить.
  
  Затем наступило 15 января 1995 года. Сто двадцать федеральных солдат укрылись на болотах, в отдаленных зданиях и бункерах к югу от реки Сунжа. Разведданные, или то немногое, что они смогли собрать с помощью своих примитивных радиоприемников, сообщили им, что в деревне скрывается сотня повстанцев. Им было приказано переждать их. В течение трех дней, с небольшим количеством пайков и еще меньшим количеством сна, они ждали. Затем пришел приказ наступать.
  
  Незадолго до рассвета отряд Алекса из двадцати человек начал медленно пробираться по замерзшему болоту. Некоторые шли с газетами, засунутыми в ботинки для тепла. Далеко они не ушли.
  
  Сначала был минометный обстрел, огромные 150-миллиметровые снаряды. Хозяйственные постройки и бункеры взорвались при ударе, убив всех внутри. Пошел красный дождь. Обстрел продолжался более шести часов, непрекращающийся грохот взрывов был оглушительным.
  
  Когда наступила тишина, Алекс осмелился взглянуть. Части тел были разбросаны по склону холма. Броневики были уничтожены. Под стаккато автоматных очередей у реки были слышны стоны.
  
  Ничто не шевелилось.
  
  Затем появились вертолеты и их мини-ракеты НУРС.
  
  Всего было убито сто девятнадцать русских солдат. Большая часть деревни была сожжена дотла. Скот был забит, а улицы залило багровым.
  
  В живых остался только Алекс.
  
  Когда дым рассеялся, а крики прекратились, Алекс приготовился вернуться на свою базу. Он шел по опустевшей деревне, которая теперь представляла собой лишь почерневшие развалины. Запах смерти был невыносимым. В конце главной улицы был подъем. Неподалеку стоял фермерский дом, в основном нетронутый.
  
  Поднимаясь на холм, насторожившись, он начал что-то чувствовать, что-то, что росло в нем годами. Он выпрямился во весь рост, перекинул через плечо винтовку. Он чувствовал себя сильным, оцепенелая усталость и страх улетучивались.
  
  Он заглянул в дверной проем фермерского дома и увидел чеченку, возможно, лет семидесяти, стоявшую за своим маленьким кухонным столом. На столе лежала старая книга в кожаном переплете. Стены были покрыты косточками глины, пол грязным.
  
  Было ясно, что женщина видела перестрелку, гранаты, разорванную плоть и реки крови. Она видела все это. Когда все закончилось, она не боялась ни чеченских повстанцев, ни российских солдат. Она не боялась ни самой войны, ни даже смерти. Она встречала многих дьяволов.
  
  Она боялась Алекса.
  
  Он отложил оружие и подошел к ней, вытянув руки в стороны. Он умирал с голоду и предпочел сесть за стол. Он не хотел причинить ей вреда. Когда он приблизился к женщине, ее глаза расширились от ужаса.
  
  “Ты”, - сказала она, ее руки начали дрожать. “Ты!”
  
  Алекс вошел в дом. Пахло свежим хлебом. Его желудок скрутило от голода.
  
  “Ты меня знаешь?” - спросил он, запинаясь, по-чеченски.
  
  Женщина кивнула. Она дотронулась до потрепанной книги, лежавшей на столе. Рядом с книгой лежали буханка черного хлеба и заточенный как камень разделочный нож.
  
  “Кощей”, - сказала она дрожащим голосом. “Koschei Bessmertny!”
  
  Алекс не знал этих слов. Он попросил ее повторить их. Она повторила, затем трижды перекрестилась.
  
  В мгновение ока она схватила со стола острый, как бритва, нож, поднесла его к своему горлу и перерезала яремную вену. Яркая кровь брызнула по комнате. Ее тело рухнуло на холодный пол, содрогаясь в предсмертных судорогах. Алекс посмотрел на стол. Буханка хлеба была забрызгана темно-карминовым.
  
  Алекс набросился на пропитанный кровью хлеб, с жадностью проглатывая его, ощущая вкус крови старухи вместе с дрожжами и мукой - опьяняющая смесь, которая вызывала у него одновременно тошноту и возбуждение.
  
  Это был не последний раз, когда он пробовал его.
  
  В угасающем свете он читал книгу, сборник народных легенд. Он прочитал басню о Кощее Бессмертном. Было много историй, но той, которая тронула его, была история о бессмертном Кощее – человеке, который не мог умереть, потому что его душа хранилась в другом месте, – и сестрах Ивана-царевича: Анне, Марье и Ольге.
  
  Он плакал.
  
  После увольнения Алекс вернулся в Эстонию, где подрабатывал случайными заработками – плотничал, водопроводил, чинил пятидесятилетнюю дрянную российскую постройку. Он работал на скотобойнях на юге, на шахтах в центральной Эстонии, на чем угодно, лишь бы выжить. Но он всегда знал, что ему предназначено что-то другое, что-то большее.
  
  Алекс подружился с мэром города, человеком, который также владел практически всеми предприятиями в радиусе пятидесяти километров.
  
  Этот человек взял его с собой на работу, на работу по отнятию у старого русского богатства, накопленного эстонцами. У Алекса не было ни привязанностей, ни Бога. Он пошел. И обнаружил, что жестокость все еще была глубоко внутри него. Это далось легко.
  
  В течение следующих нескольких лет от Финского залива до латвийской границы на юге, а иногда и за ее пределами, не было ни одного владельца магазина, бизнесмена, фермера, политика или преступного сообщества, большого или малого, которое не платило бы Александру Сависаару дань уважения. Он всегда работал в одиночку, его угрозы и заверения основывались на его способности убеждать тех, кто сомневался в его искренности, пытками и жестокостью такой интенсивности, такой скорости, что его действия никогда не приходилось повторять.
  
  К двадцати семи годам его легенда была широко известна. В его кармане были политики, агенты правоохранительных органов, законодатели. У него были банковские счета и собственность в шести странах. Состояние, о котором он никогда не мечтал.
  
  Пришло время обратить его внимание на свое наследие, но, несмотря на все его богатство и власть, он не знал, с чего и как начать.
  
  Он начал со строительства дома, большого А-образного каркаса, расположенного среди высоких сосен на вершине холма в Колоссове. Изолированный, безопасный и спокойный, он начал рубить нужные ему бревна. К осени он распилил все пиломатериалы и полностью оформил конструкцию.
  
  Он вернулся в давно заброшенный детский дом Трески, место, где его оставили. Ценой огромных затрат он заставил местных жителей разобрать его камень за камнем. Вернувшись в Колоссову, он нанял каменщиков, чтобы построить стену вокруг своего дома.
  
  Спеша закрыть крышу до того, как выпадет зимний снег, Алекс работал допоздна. Однажды ночью, как раз когда сумерки сгустились над днем, он сидел на втором этаже, глядя на долину, где начался настоящий снегопад.
  
  Он как раз собирался собрать свои инструменты, когда ему показалось, что он заметил движение среди голубых елей на западе. Он ждал, затаив движения, дыхание, растворяясь в окружающей обстановке, становясь невидимым. Он потрогал винтовку, висевшую у него на боку, поводил глазами взад-вперед, осматривая поляну, но не заметил никакого движения. И все же там что-то было. Пара блестящих жемчужин, казалось, висевших на снегу. Он присмотрелся повнимательнее, и какая-то фигура начала обретать очертания, казалось, вырастая вокруг блестящих глаз. Высокий купол, заостренные уши, пыльная роза высунутого языка.
  
  Это был серый волк.
  
  Нет, подумал он. Этого не может быть. Волк, обнаруживший его на кладбище, по общему мнению, в то время был взрослым.
  
  Когда он увидел, как старый волк медленно поднимается на свои ужасно скрюченные передние лапы и начинает двигаться с медлительностью, вызванной артритом, Алекс поверил. Древний волк приходил повидаться с ним перед смертью.
  
  Но что это было за послание?
  
  Несколько дней спустя, когда он увидел молодую девушку, прорицательницу по имени Елена Кесккула, стоявшую на том же месте и наблюдавшую за ним, на него снизошло озарение.
  
  Он много раз наблюдал за происходящим в течение следующих нескольких лет, даже после того, как ее семья переехала на север, наблюдал за людьми, приходящими на ее ферму со своими подношениями – деньгами, едой, скотом.
  
  В эти дни он часто представлял себя на склоне холма, дни пролетают незаметно, весна сменяется зимой за секунды, десятилетие рождается за десятилетием. Он наблюдал, как на полях созревают фрукты, как падают залежи. Он наблюдал, как города вырастают из лесных массивов только для того, чтобы расцвести, расшириться, достичь высот славы, а затем прийти в упадок и рассыпаться в пепел и пыль. Он наблюдал, как молодые побеги достигают неба, а затем уступают место сельскохозяйственным угодьям. Он наблюдал, как животные жиреют, отелились, выхаживают своих детенышей, только чтобы увидеть, как их потомство секундой позже снова начинает чудесный цикл. Небеса чернеют, моря бурлят и успокаиваются, земля открывается и закрывается в результате мощных землетрясений, сосны растут с гор в долины, только к более дальним озерам и рекам, которые, в свою очередь, дали жизнь садам и фермам.
  
  Через все это, через эпохи войн, эпидемий и жадности, поколения беззакония и алчности, рядом с ним будут его дочери. Мария, прагматик, хранительница его разума. Анна, художница его сердца. Ольга, никогда не видевшая, но всегда чувствовавшая его якорь.
  
  Он потрогал три флакона у себя на шее. Вместе, так или иначе, они будут жить вечно.
  
  Он наблюдал, как они играли в свои игры на заднем дворе, их тонкие светлые волосы развевались на ветру. Вокруг них была атмосфера Елены, аура благоразумия и проницательности.
  
  Он присел на корточки до их уровня. Они приблизились к нему, не выказывая ни страха, ни опаски. Возможно, они увидели в его глазах свои собственные глаза. Возможно, они увидели в нем свою судьбу. Они были так прекрасны, что у него защемило сердце. Он так долго ждал этого момента. Все это время он боялся, что этого никогда не случится, что его бессмертие было чем-то из сказки.
  
  Не говоря ни слова, он полез в карман и достал два мраморных яйца. Он протянул их девочкам.
  
  Девочки внимательно изучали яйца, проводя маленькими пальчиками по замысловатой резьбе. Алекс видел рисунок, который они сделали на холодильнике. Он заметил, что на рисунке не хватает одной части.
  
  Анна, которую они звали Эмили, поманила его к себе. Алекс опустился на одно колено. Маленькая девочка наклонилась еще ближе и прошептала: “Мы знали, что ты будешь высоким”.
  
  
  ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ
  
  
  Белый фургон, припаркованный перед таунхаусом, с надписью "ЭДГАР Роллинз и сын" на боку. Майкл подъехал к нему сзади, заглушил двигатель. Ничто не казалось реальным. Это было последнее место, где он хотел быть, но он не мог рисковать и нарушать свое расписание. Он в пятисотый раз проверил свой мобильный. Ничего.
  
  Когда судья Грегг вызвал его и Джона Феретти на скамью подсудимых, он увидел в глазах этого человека что-то похожее на сострадание. Редкость для действующего судьи по расследованию убийств. Он спросил обоих адвокатов, не хотят ли они сделать перерыв на весь день, поскольку время приближалось к 4:30. Как и ожидалось, Джон Феретти хотел продолжить. Каждый раз, когда ваш противник тает, последнее, что вы хотите сделать, это остановить его.
  
  Майкл принял предложение судьи Грегга, и заседание было закрыто.
  
  Пока присяжные расходились, Майкл посмотрел в глаза каждому человеку на галерее. Если среди них и был похититель, он его не видел. То, что он увидел, было замешательством и немалой долей недоверия. Майклу нужно было бы просмотреть ежедневную стенограмму судебного репортера, чтобы точно знать, что он сказал.
  
  Он знал достаточно, чтобы понимать, что адвокат редко оправляется после неудачного вступительного слова. Это заложило основу для всего дела. Неудачное начало означало игру в догонялки до конца судебного процесса.
  
  Все это сейчас не имело значения.
  
  Томми не смог найти Фалинн.
  
  По дороге на Ньюарк-стрит он смотрел на каждую машину, которая останавливалась рядом с ним, на каждого водителя такси, на любую машину, которая, казалось, следовала за ним больше квартала. Никто не выделялся. Его телефон больше не звонил. Он тоже не звонил. Его палец завис над кнопкой быстрого набора с тех пор, как он покинул офис, но он не нажимал на нее.
  
  Вы не будете называть этот дом ни по какой причине.
  
  Ядовитый запах латексной краски встретил его у двери. Он заполнил его голову, на мгновение у него закружилась голова. Он снова проверил свой мобильный.
  
  Художник стоял на площадке второго этажа и курил сигарету. На нем были белый комбинезон и кепка, на левой руке латексная перчатка. Правой он курил.
  
  Когда он увидел Майкла, то выбросил сигарету в окно с выражением вины на лице из-за того, что курил в здании. В Нью-Йорке в эти дни это было почти тяжким преступлением. “Вы мистер Роман?” - спросил художник.
  
  Майкл кивнул головой. Художник проверил, не намокла ли краска на его руке, и обнаружил, что она сухая. “Приятно познакомиться. Я Бобби Роллинз. Эдгар - мой отец”.
  
  Они пожали друг другу руки. Майкл заметил пятна высыхающей краски на руках мужчины.
  
  “Это клюква”. Молодой человек рассмеялся. “Она высыхает немного темнее”.
  
  “Слава Богу”. Майкл заглянул в дверь офиса на втором этаже. Его сердце готово было разорваться. Он должен был избавиться от этого человека. Он должен был мыслить здраво. “Как там дела?”
  
  “Хорошо. Тот, кто делал твои штукатурные работы, был довольно хорош”.
  
  Майкл отступил на мгновение. “Послушай, кое-что произошло. Боюсь, мне придется попросить тебя зайти в другой раз”.
  
  Молодой человек на мгновение уставился на офис на втором этаже, оглянулся на Майкла, затем на свои часы. Похоже, время Миллера пришло немного раньше. “Конечно. Без проблем. Мне понадобится несколько минут, чтобы закрыть банки и почистить кисти и валики.”
  
  “Я ценю это”, - сказал Майкл. Его собственный голос звучал отстраненно, как будто он слышал свой голос через длинный туннель.
  
  Бобби Роллинз спустился по лестнице, бросив через плечо: “Я выйду отсюда через десять минут”.
  
  Майкл вернулся в офис на втором этаже. Мебели там было немного, только письменный стол и пара пластиковых стульев. Он мерил шагами комнату, его разум и сердце пылали от страха. Он должен был сделать шаг, что-то сделать. Но что?
  
  Он посмотрел на длинный книжный шкаф у стены, на книги по юридической доктрине и мнениям в кожаных переплетах. То, что всегда казалось решением всех проблем, то, во что он верил всем сердцем, теперь было просто бумагой и чернилами. Ни в одной из этих книг не было ничего, что могло бы ему сейчас помочь.
  
  Прежде чем он успел решить, что делать, зазвонил его мобильный. Он чуть не выпрыгнул из собственной кожи. Он взял телефон, посмотрел на экран.
  
  Личный номер.
  
  Пульс участился, он раскрыл телефон. “Это Майкл Роман”.
  
  “Как все прошло в суде?”
  
  Это был человек, у которого была семья. Мужчину звали Алекс.
  
  “Дай мне поговорить с моей женой, пожалуйста”.
  
  “Вовремя. Вы в новом офисе? В офисе планируемой юридической клиники?”
  
  Это был вопрос, подумал Майкл. Может быть, за ним не наблюдали. Он выглянул в окно. По всей Ньюарк-стрит были припаркованы машины. Все казалось пустым.
  
  “Послушай, я не знаю, чего ты хочешь и к чему все это”, - начал Майкл, понимая, что должен заговорить. Он не знал, что собирается сказать, но знал, что должен попытаться заинтересовать этого человека на каком-то уровне. “Но вы, очевидно, много знаете обо мне. Вы знаете, что я судебный исполнитель. Я дружу с начальником полиции, комиссаром, многими людьми в мэрии. Если дело только в деньгах, скажите мне. Мы с этим разберемся ”.
  
  Майкл услышал, как мужчина сделал глубокий, медленный вдох. “Дело не в деньгах”.
  
  Почему-то слова прозвучали еще более пугающе, чем Майкл ожидал. “Тогда в чем дело?”
  
  Снова тишина. Затем: “Ты узнаешь очень скоро”.
  
  Что-то внутри Майкла вспыхнуло красным. Прежде чем он смог остановить себя, он сказал: “Недостаточно хорошо”.
  
  Он захлопнул телефон, мгновенно пожалев о том, что сделал. Секунду спустя он открыл его, но связь была прервана. Ему потребовалась каждая капля самообладания, чтобы не разбить телефон об стену. Он лихорадочно оглядывал офис, пытаясь придумать, что делать, как действовать в такой момент. Он знал, что никогда не вернет эту минуту назад, и каждое неверное движение, которое он сделает в этот момент, может означать катастрофу, может означать жизни его жены и дочерей.
  
  Иди в полицию, Майкл.
  
  Просто иди.
  
  Он схватил ключи и направился к двери.
  
  Когда он обогнул платформу, то увидел тень, пересекающую лестницу внизу. Кто-то преграждал ему путь.
  
  Все встало на свои места. Эта мысль не давала ему покоя последние несколько минут. Ник Сент-Сир сказал ему, что Эдгар Роллинз и его сын на самом деле были всего лишь одним человеком, что сын Эдгара Роллинза был убит пьяным водителем в 2007 году, и у старика не хватило духу убрать это название из бизнеса. Сен-Сир представлял старика в судебном процессе против пьяного водителя.
  
  Человек, называвший себя “Бобби Роллинз”, вообще не был художником. Сейчас он стоял перед дверью, ведущей на улицу. Он сбросил рабочий комбинезон художника, снял свою кепку. Он также снял свою латексную перчатку.
  
  Теперь он целился Майклу в голову.
  
  В другой руке у него был мобильный телефон. Он протянул телефон Майклу. Мгновение Майкл не мог пошевелиться. Но безумие момента вскоре подтолкнуло его вперед. Он взял телефон у молодого человека и поднес к уху.
  
  “Его зовут Коля”, - сказал Алекс. “Он не хочет причинить тебе вред, но причинит, если я отдам ему приказ. Его отец был капралом федеральной армии и порочным человеком. Социопат, судя по всему. У меня нет причин полагать, что яблоко упало далеко от яблони. Ты понимаешь это?”
  
  Майкл взглянул на Колю. Молодой человек слегка опустил пистолет и прислонился к дверному косяку. Майкл глубоко вздохнул. “Да”.
  
  “Мне очень приятно это слышать. И, если это на мгновение развеет ваши страхи, позвольте мне сказать, что с вашей женой и вашими приемными дочерьми все в порядке, и они останутся такими до тех пор, пока вы будете делать то, что я говорю ”.
  
  Твои приемные дочери, подумал Майкл.
  
  “Могу я, пожалуйста, поговорить со своей женой?”
  
  “Нет”.
  
  Майклу стало интересно, что случилось с настоящим пейнтером. Он содрогнулся от открывшихся возможностей. Он попытался успокоиться, сказать себе, что есть только одна работа: вернуть свою семью.
  
  “Вы готовы слушать?” Спросил Александр Сависаар.
  
  “Да”, - сказал Майкл. “Что ты хочешь, чтобы я сделал?”
  
  
  ТРИДЦАТЬ
  
  
  Сондра Арсено уставилась в телевизор, ледяная рука сжала ее сердце. За последние двадцать четыре часа она ничего не ела, не выходила из дома, разве что за почтой, и даже тогда она чуть ли не бегом возвращалась на крыльцо, хлопала и запирала дверь, как будто за ней гнались невидимые демоны. Она не спала ни минуты. Она чередовала чашки черного кофе, витамины, обжигающий душ и пробежки на беговой дорожке. Она измеряла свое кровяное давление дюжину раз, каждый раз регистрируя более высокие показатели. Она вымыла холодильник. Дважды.
  
  Теперь, просматривая этот новостной репортаж, она поняла, что ее опасения были не только оправданы, но и ужасно преуменьшены. Был хороший шанс, что еще до конца дня ее миру придет конец.
  
  В шесть часов Джеймс вошел в дверь, его портфель трещал по швам, под мышкой он держал кипу бумаг. Как один из новых учителей в средней школе Франклина, он преподавал не только английский, но и урок гражданского права в четвертом классе, а также работал школьным футбольным тренером. За последние три месяца он похудел на пятнадцать фунтов из-за своего и без того высокого и долговязого телосложения. В пятьдесят один год он начал ходить, сутулясь, как старик.
  
  Джеймс поцеловал Сондру в макушку - Сондра была почти на фут ниже, и они привыкли к этому много лет назад, – положил свой чемоданчик и бумаги на обеденный стол и прошел на кухню.
  
  Дети несколько дней гостили у матери Сондры в Мамаронеке, и в доме было неестественно тихо, и это состояние еще больше подчеркивалось Сондрой из-за бешеного биения ее сердца. Она могла поклясться, что слышала, как повышалось и падало ее диастолическое давление.
  
  Джеймс полез в шкафчик над плитой и достал бутылку "Мейкерс Марк". Для него это стало ритуалом. Один глоток, прежде чем удалиться в помещение, которое в их колониальном доме с тремя спальнями считалось берлогой. В течение часа перед ужином он проверял бумаги, просматривал электронную почту. Если в тот день в школе происходило что-то необычное, это был десятиминутный промежуток, в течение которого он сообщал об этом своей жене.
  
  Это был один из таких дней.
  
  “Ты не поверишь, что произошло сегодня”, - начал Джеймс. “Один из учеников моего класса по гражданскому праву, здоровенный четвероклассник, который подумал, что было бы неплохо принести в школу пару хамелеонов ...”
  
  “Я должен тебе кое-что сказать”.
  
  Джеймс перестал наливать свой напиток, его плечи поникли. Все мрачные варианты того, что могло его ожидать, отразились на его лице – интрижка, болезнь, развод, что-то случилось с детьми. Сколько Сондра знала его, он никогда не встречал невзгод с достоинством. Он был хорошим мужем, отличным отцом, но воином он не был. Именно Сондра всегда была начеку в каждом конфликте, с которым они сталкивались как пара, как семья. Именно Сондра смотрела сквозь пальцы на опасности и несчастья их жизней.
  
  Это была одна из причин, по которой она ничего не сказала о случившемся. Теперь у нее не было выбора.
  
  “Все в порядке?” Спросил Джеймс дрожащим голосом. “Я имею в виду, дети ... дети...?”
  
  “С ними все в порядке, Джеймс”, - сказала она. “Я в порядке”.
  
  “Твоя мама?”
  
  “Она хорошая. Все хорошие”.
  
  Сондра подошла к раковине, посмотрела на кофеварку. Она не могла выпить еще одну чашку. Ее нервы и так были на пределе. Ее вены напоминали медную проволоку, наэлектризованную электричеством. Она все равно начала делать горшок. Ей нужно было что-то делать руками.
  
  Обводя точку входа в историю, которую она должна была рассказать своему мужу, – вызов, который постоянно крутился у нее в голове последние двадцать четыре часа, - она размышляла о том, как дошла до этого момента.
  
  Единственный ребенок лаосских иммигрантов, любимая дочь знаменитого математика и судебного антрополога, Сондра выросла в утонченном мире академических кругов и прикладной науки. Осень в Новой Англии, лето в Северной Каролине, как минимум три дня рождения, проведенные в Вашингтоне, округ Колумбия.
  
  Она познакомилась с Джеймсом на ночной вечеринке в кампусе колледжа Смит, где он был одним из младших ассистентов преподавателя, а она была аспиранткой, направлявшейся в свой MISW. Сначала она сочла его книжным и немного пассивным, но после их третьего свидания она почувствовала его очарование и поняла, что влюбилась в этого тихого молодого человека из Вустера, штат Огайо. Они поженились год спустя, и хотя оба признавались в частном порядке, что их ухаживания и брак не пылали жаром какой-либо великой страсти, и что их неспособность забеременеть была источником печали и разочарования, они оба стремились к удовлетворению и заявляли об этом.
  
  На восемнадцатом году их брака, когда они решили усыновить ребенка, две маленькие девочки из Узбекистана, которые ворвались в их жизнь, стали подтверждением – возможно, даже настоящим открытием – любви друг к другу. Жизнь была хороша.
  
  До этого момента.
  
  Джеймс медленно подплыл к обеденному столу, выдвинул стул и опустился на сиденье, как будто был невесом. Он еще не сделал ни глотка своего бурбона.
  
  Сондра села напротив мужа. Ее руки начали дрожать. Она положила их на колени. “ Прошлой ночью кое-что произошло, ” сказала она.
  
  Джеймс просто уставился на нее. По какой-то странной причине Сондра заметила, что у него не было большого пятна на шее, когда он брился этим утром.
  
  Несмотря на всю свою тщательную подготовку, она просто рассказала ему, что произошло, одним длинным предложением. Она рассказала ему, как стирала, как только что повесила полотенца в шкаф для белья на лестничной площадке второго этажа. Она рассказала ему, что в тот момент думала об их предстоящей поездке в Колониальный Уильямсбург и о том, понравится ли это девочкам. Они были умными, любознательными детьми. Когда дело дошло до поездки в Диснейленд или в место, с которым связана настоящая история, им не потребовалось много времени, чтобы определиться.
  
  Когда она открыла дверь в комнату девочек, ей вдруг показалось, что весь воздух в мире изменился, стал красным и перегретым. Девочки спали, ночник горел, и все было там, где и должно было быть. За исключением одной вещи.
  
  “В их комнате стоял мужчина”, - сказала Сондра.
  
  Джеймс выглядел так, словно его ударили в живот. “Боже мой!” - сказал он. Он начал подниматься на ноги, но, казалось, ноги не держали его. Он опустился обратно на стул. Его кожа приобрела цвет высохших костей. “Он не...”
  
  “Нет. Я же сказал тебе. С девочками все в порядке. Я в порядке”.
  
  Она рассказала ему, что сказал тот человек, и как он выскользнул из окна, словно призрак в ночи. В одно мгновение был там, в следующее мгновение исчез. Далее она рассказала Джеймсу о том, что видела в новостях. Русский юрист был мертв. Их русский юрист. Убит в своем офисе. И все выглядело так, будто файлы были украдены.
  
  Казалось, что прошли часы, но на самом деле прошла всего минута или около того, Джеймс Арсено не произнес ни слова. Затем: “О, нет”.
  
  “Я собираюсь позвонить в полицию”, - сказала Сондра. Она репетировала эти шесть слов весь день, придумывая, казалось, бесконечное разнообразие фраз, и теперь, произнеся их, почувствовала огромное облегчение. Хотя, как только эти слова слетели с ее губ, она засомневалась, произнесла ли она их по-английски или по-лаосски.
  
  Несколько мгновений спустя, когда Сондра Саванг Арсено подняла трубку, ее муж все еще сидел за столом, не притронувшись к своему напитку.
  
  На заднем плане начала вариться кофеварка.
  
  
  ТРИДЦАТЬ ОДИН
  
  
  Майкл прикинул, что Коле около двадцати трех. Он был невысоким и крепким, мощного телосложения, определенно силовой тренер. Майкл был примерно на шесть дюймов выше него, и они, вероятно, весили одинаково, но на этом любое сходство заканчивалось.
  
  Потом был пистолет.
  
  Они ехали на восток по скоростной автомагистрали Лонг-Айленда, Майкл за рулем, Коля рядом с ним.
  
  Майкл подумал о теле Виктора Харькова. За последние десять лет он повидал немало кровавых побоищ. В тот ужасный день в пекарне на Пикк-стрит ему тоже представили жестокое зрелище.
  
  Майкл размышлял о том, на что могло бы быть похоже физическое противостояние. Прошло много лет с тех пор, как ему приходилось с кем-либо драться. Он вырос в Квинсе, и это было еженедельным явлением; у каждого был свой угол, свой квартал. Конечно, за эти годы у него была своя доля потасовок в залах суда и вокруг них, но ничего такого, что перешло бы стадию толчков или собирания рубашек в кучу.
  
  Правда заключалась в том, что он регулярно посещал спортзал. В удачный день он мог час позаниматься на беговой дорожке, еще тридцать минут поднимать свободные веса и три полных круга работать с грушей. Он был в лучшей физической форме в своей жизни. Но это было далеко от физического насилия. Сможет ли он постоять за себя? Он не знал, но у него было мрачное предчувствие, что его состояние подвергнется испытанию, и скоро.
  
  Пока они проезжали через Флашинг Медоуз, Куинсборо и Корона Парк, Майкл думал о человеке, который называл себя Александром Сависааром. Откуда этот человек так много о нем знал? Он действительно причинил бы вред Эбби и девочкам? У Майкла не было выбора, кроме как поверить ему.
  
  Тем временем он знал, что должен сохранять спокойствие, сохранять невозмутимость. Он найдет выход. До тех пор от этого зависели жизни его жены и дочерей.
  
  “Послушай, ты выглядишь как умный молодой человек”, - начал он, пытаясь скрыть страх в своем тоне. “Тебя зовут Коля? Сокращение от Николай?”
  
  Малыш хранил молчание. Майкл продолжил.
  
  “Ты должен знать, что это будет глушить тебя всю оставшуюся жизнь”.
  
  Парень по-прежнему не произнес ни слова. Вероятно, он уже слышал эту программу раньше. После, казалось, целой минуты молчания, Коля ответил. “Что ты об этом знаешь?”
  
  Вот оно. Как бы Майклу ни хотелось врезаться внедорожником в ограждение, выхватить пистолет из-за пояса парня и приставить его к его голове, он должен был пойти другим путем. Пока. Он глубоко вздохнул.
  
  “Ты же знаешь, что я прокурор, верно?”
  
  Парень фыркнул от смеха. Значит, он не знал.
  
  Еще до того, как он это сказал, Майкл знал, что это может быть ошибкой. Сказать преступнику, что ты помощник прокурора, может открыть множество возможностей, большинство из которых плохие. Если бы этот парень побывал в тюрьме – а Майкл был совершенно уверен, что так оно и было, – его отправил бы туда прокурор. За эти годы Майклу угрожали тюремным заключением.
  
  Парень совершил ограбление. “Прокурор”.
  
  “Да”.
  
  “Не-ебаный-настоящий. Где?”
  
  “Королевы”.
  
  Парень снова фыркнул от смеха. Он явно был из другого района. Майкл готов был поспорить на Бруклин. Ему пришлось поддерживать разговор. “Откуда ты?”
  
  Парень закурил сигарету. Несколько долгих секунд казалось, что он не собирается отвечать. Затем, выпустив струйку дыма, он сказал: “Бруклин”.
  
  “Какая часть?”
  
  Еще одна долгая пауза. “Так что, здесь у нас разговор по душам?" Та часть, где ты говоришь мне, что я действительно не хочу никому причинять боль, или что если бы только моя мама могла видеть меня сейчас, ей было бы за меня стыдно? Ребенок на мгновение выглянул в окно, назад. “Моя мать была гребаной шлюхой. Мой старик был садистом”.
  
  Майклу пришлось сменить тему. “Это моя семья. У тебя есть своя семья?”
  
  Коля не ответил. Майкл украдкой взглянул на левую руку парня. Кольца не было.
  
  “Зачем ты это делаешь?” Спросил Майкл.
  
  Парень пожал плечами. “У каждого должно быть хобби”.
  
  “Послушай, я могу раздобыть немного денег”, - сказал Майкл, и его желудок скрутило при мысли о выкупе своей семьи. “Серьезные деньги”.
  
  “Не разговаривай”.
  
  “Сколько бы он тебе ни платил, этого недостаточно”.
  
  Парень посмотрел на него. Майкл не мог видеть его глаз. Все, что он видел, было его собственное лицо, отраженное рыбьим глазом в круглых солнцезащитных очках парня. “Сколько он мне платит? Что, черт возьми, заставляет тебя думать, что это не моя идея? Моя пьеса. ”
  
  Майклу это не приходило в голову, и на то были веские причины. Это казалось невозможным. Когда он впервые осмотрел парня – в этом он был искусен, способность, которую он развил в первые годы работы в офисе окружного прокурора в те дни, когда ему приходилось вести три дюжины предварительных слушаний за один день и зачитывать обвиняемого ровно за десять секунд, – он заметил грязь под ногтями парня, запах смазки для осей и моторного масла от его одежды. Этот парень работал в гараже или около него, и Майкл был готов поспорить, что он не обслуживал свой собственный парк классических спортивных автомобилей.
  
  “Ты прав”, - начал Майкл, надеясь успокоить парня. “Я не имел в виду никакого неуважения. Все, что я хочу сказать, это то, что, сколько бы за это ни платили, я надеюсь, этого будет достаточно ”.
  
  Парень опустил стекло, щелчком затушил сигарету. “Я тронут твоей заботой”. Он поднял стекло. “Теперь веди свою гребаную машину и заткнись нахуй”.
  
  Парень оттянул угол своей куртки. Из-за пояса его джинсов показалась рукоятка автоматического оружия. Она находилась с правой стороны парня, дальше всего от Майкла, чтобы он мог дотянуться. Парень, может, и был головорезом, но он не был глупым. Пистолет - это все, что он мог сказать.
  
  Десять минут спустя они съехали с дороги на Хемпстед-авеню, недалеко от ипподрома Белмонт, к востоку от Холлиса, на парковку несколько уединенного мотеля под названием Squires Inn.
  
  Мотель был Г-образной формы, потрепанный, с разбитой асфальтовой парковкой и отсутствующей черепицей. Возможно, когда-то он был частью сети, но давно пришел в упадок. Они заехали на стоянку. Коля указал на свободное место. Майкл припарковал машину, заглушил двигатель. Коля протянул руку, вынул ключи из замка зажигания.
  
  “Не выходи из машины”, - сказал Коля. “Ни хрена не делай. Ты двигаешься, я звоню, и начинается дерьмовый дождь”.
  
  Коля полез на заднее сиденье, схватил две большие сумки с продуктами, вышел из машины, пересек дорожку. Он полез в карман, выудил ключ и открыл дверь номера 118. Майкл проверил карманы своего пальто, хотя и знал, что Коля обыскал его перед уходом из офиса, забрав ключи от дома, машины, мобильный телефон и бумажник. Все, что у него осталось, - это часы и обручальное кольцо. Он протянул руку и попытался открыть отделение для перчаток. Оно было заперто. Он проверил задние сиденья, консоль, карманы на дверцах. Ничего. Ему нужно было что-нибудь, что-нибудь, что он мог бы использовать как оружие, что-нибудь, с помощью чего он мог бы одержать верх. Не было ничего.
  
  Минуту спустя Коля вышел из комнаты, посмотрел налево и направо, осматривая парковку. Она была почти пуста. Он жестом показал Майклу выходить из машины. Майкл вышел, пересек тротуар и вошел в комнату. Коля закрыл дверь.
  
  Номер был стандартным для небрендового мотеля – потертый бирюзово-зеленый ковер, покрывало в цветочек на кровати и шторы в тон, ламинированный письменный стол, девятнадцатидюймовый телевизор на поворотной подставке. Майкл заметил ржавое кольцо на потолке над кроватью. Недавно здесь протекала крыша. Он услышал, как за стенами дребезжат трубы. В комнате пахло плесенью и сигаретами.
  
  Коля запер дверь. Он указал на стул у стола. “Садись сюда”.
  
  Майкл на мгновение заколебался. Он не привык, чтобы ему отдавали приказы, особенно от тех, кого он сажал в тюрьму, зарабатывая на жизнь. Тот факт, что у этого человека было и 9-миллиметровое оружие, и его семья, заставили его двигаться. Он опустился на стул.
  
  Коля слегка раздвинул шторы, выглянул на парковку. Он достал свой мобильный телефон, набрал номер. Через несколько мгновений он что-то сказал в трубку. Он закрыл телефон. Затем он вытащил оружие из-за пояса, держа его на боку. Он повернулся к Майклу. “Иди сюда”.
  
  Майкл встал, подошел к окну. Коля раздвинул шторы пошире, указал. “Видишь вон ту машину? Ту, что припаркована под знаком?”
  
  Майкл выглянул в окно. Под вывеской мотеля стоял "Форд Контур" десятилетней давности, темно-синий, с тонированными стеклами. Он не мог заглянуть внутрь. “Да”.
  
  “Возвращайся и сядь”.
  
  Майкл сделал, как ему сказали.
  
  “Я сейчас уйду”, - сказал Коля. “Я хочу, чтобы ты меня внимательно выслушал. Ты слушаешь?”
  
  “Да”.
  
  “Ты не выходишь из этой комнаты. Ты не делаешь никаких телефонных звонков. Вон в том "Форде" сидит мужчина. Он работает на меня. Если ты хотя бы откроешь дверь в эту комнату, он позовет меня, и твоя семья умрет. Ты понимаешь это?”
  
  Эти слова пронзили сердце Майкла. “Да”.
  
  “Я буду звонить тебе по этому телефону каждые тридцать минут. Если ты не ответишь в течение двух гудков, твоей семье конец”. Коля указал на стену. “Девушка, работающая здесь за стойкой регистрации, - моя двоюродная сестра. Перед ней коммутатор. Если вы сделаете исходящий звонок, она узнает. Если ты даже возьмешь трубку, не получив входящего звонка, она узнает. Сделай что-нибудь из этого, и я осветлю твою семью. Ты понимаешь это? ”
  
  Страх начал расползаться по животу Майкла. Вероятность того, что он, возможно, никогда не увидит Эбби и девочек, была реальной. “Да”.
  
  “Хорошо”.
  
  Коля указал на две большие продуктовые сумки, которые он принес с собой. “Там есть еда. Вы пробудете здесь некоторое время. Ешьте здоровую пищу, советник ”.
  
  Коля рассмеялся своей шутке, затем некоторое время удерживал пристальный взгляд Майкла, утверждая свою власть. Майкл встречал так много мужчин, похожих на Колю, за эти годы. Он не мог отвести взгляд. Он бы этого не сделал.
  
  Наконец Коля отступил. Он пересек комнату, еще раз все осмотрел, открыл дверь и вышел. Майкл проскользнул к окну, заглянул сквозь занавески. Он видел, как Коля подошел к синему "Форду". Кто бы ни был внутри "Форда", он опустил стекло. Коля указал на номер, на свои часы. Через несколько секунд он проскользнул в свою машину, выехал со стоянки и вскоре исчез в потоке машин на Хемпстед-авеню.
  
  Майкл расхаживал по комнате.
  
  Он никогда в жизни не чувствовал себя более беспомощным.
  
  
  ТРИДЦАТЬ ДВА
  
  
  Алекс просмотрел картотечный шкаф с двумя выдвижными ящиками в маленькой спальне, которую Майкл и Эбигейл Роман использовали под домашний офис. Он просмотрел историю их жизней, отмечая основные этапы, события. Он узнал много нового. Он узнал, что у них был собственный дом, за который они заплатили наличными. Они также владели коммерческим помещением на бульваре Дитмарс. Алекс внимательно изучил фотографии заколоченного здания. Он вспомнил его из рассказа, который читал о Майкле. Это было место, где были убиты родители Майкла. Пекарня на Пикк-стрит. Внутри конверта была пара ключей.
  
  Свидетельство о браке, документы, налоговые декларации, гарантии – остаток современной американской жизни. Вскоре он нашел документы, которые искал. Постановление об удочерении девочек, бланки, которые послужат им свидетельствами о рождении.
  
  Алекс сел за компьютер, провел поиск нужного ему правительственного учреждения. Вскоре он услышал, как хлопнула дверца машины. Он выглянул в окно.
  
  Коля вернулся.
  
  Они стояли на кухне. Алекс почувствовал исходящий от Коли запах марихуаны. Он решил пока ничего не говорить.
  
  “Какие-нибудь проблемы?” Спросил Алекс.
  
  “Никаких”.
  
  “У вас есть лицензия?”
  
  Коля полез в карман, достал конверт и протянул его Алексу.
  
  Алекс открыл конверт, достал ламинированное пластиковое удостоверение. Он поднес его к свету, уловил мерцание голографического изображения. Это была хорошая работа. Он положил лицензию в свой бумажник.
  
  “Где ты его держишь?”
  
  Коля назвал ему название и адрес мотеля, а также номер комнаты и телефона. Алекс ничего не записывал. В этом не было необходимости.
  
  Алекс взглянул на часы. “Я вернусь в течение часа. Когда я вернусь, ты вернешься в мотель и убедишься, что Майкл Роман не уехал. Мы договорились?”
  
  Коля ограбил. “Это не так сложно”.
  
  Алекс несколько мгновений выдерживал пристальный взгляд молодого человека. Коля отвел взгляд.
  
  “Возможно, ты побудешь там некоторое время”, - сказал Алекс. “Тебе нужно будет охранять его, пока я не уеду из страны”.
  
  “С деньгами все в порядке, братан. Не беспокойся”.
  
  Братан, подумал Алекс. Чем скорее он покинет это место, тем лучше. “Хорошо”.
  
  “Что ты тогда хочешь, чтобы я с ним сделал?” Спросил Коля
  
  Алекс опустил взгляд на рукоятку пистолета за поясом Коли. Коля заметил этот взгляд. Ни один из мужчин не произнес ни слова.
  
  Алекс посмотрел на фотографии девушек. Он сделал их на фоне стены в кухне, грязно-белый фон, который мог быть где угодно. Он достал ножницы из ящика стола и разрезал фотографии на квадраты размером 2? 2 дюйма. Ему нужны были две фотографии Анны и две Марии. Для их паспортов.
  
  Девочки сидели на диване перед телевизором. Они смотрели анимационный фильм, что-то о говорящих рыбах.
  
  Он спустился на уровень девочек. “Мы собираемся пойти на почту”, - сказал он. “Это нормально?”
  
  “Мама пойдет с нами?” Спросила Мария.
  
  “Нет”, - сказал Алекс. “У нее есть кое-какая работа”.
  
  “В больнице?”
  
  “Да, в больнице. Но на обратном пути мы можем остановиться и купить что-нибудь на ужин. Ты голоден?”
  
  Анна и Мария несколько мгновений выглядели встревоженными, но затем обе кивнули.
  
  “Что бы ты хотел на ужин?”
  
  Девочки обменялись виноватыми взглядами, оглянулись. “Макнаггетс”, - сказали они.
  
  Эбби смотрела на дверь наверху лестницы и ждала. Она всегда боялась за своих дочерей, как и любая мать. Незнакомец в машине, неизлечимая детская болезнь. Она также боялась юридических последствий того, что они сделали. Она даже отрепетировала то, что могла бы сказать, если бы когда-нибудь предстала перед судьей или магистраткой, мольбы женщины, отчаянно нуждающейся в ребенке.
  
  Но только не это.
  
  Несколько минут спустя Алекс спустился вниз. Эбби уже давно перестала вырываться из пут. Ее конечности онемели.
  
  “Тебе что-нибудь нужно?” спросил он.
  
  Эбби Роман просто уставилась на него.
  
  “Мы собираемся ненадолго уйти. Мы ненадолго”. Он пересек комнату, сел на край верстака. Эбби заметила, что он намазал волосы гелем. Что он собирался делать?
  
  “Коля останется здесь. Ты будешь повиноваться ему, как повинуешься мне”.
  
  Эбби заметила, что у него в руках конверт из плотной бумаги. Она увидела свой собственный почерк на лицевой стороне. В этом конверте были документы об удочерении Шарлотты и Эмили.
  
  Ее кровь превратилась в ледяную воду. “Ты не можешь этого сделать”.
  
  “Анну и Марию украли из постели их матери посреди ночи. Они мои”.
  
  Эбби должна была спросить. Возможно, в ответе она найдет то, что ей нужно. “Почему ты называешь их Анной и Марией?”
  
  Алекс рассматривал ее несколько долгих мгновений. “ Ты действительно хочешь знать ответ на этот вопрос?
  
  Эбби не была уверена. Но она знала, что ей нужно заставить его говорить. Если он оставит лазейку, любую лазейку, она воспользуется ею. Она попыталась скрыть страх в своем голосе. “Да”.
  
  Алекс отвел взгляд, потом снова посмотрел на меня.
  
  “Это история о принце и его трех сестрах...”
  
  В течение следующих пяти минут Алекс рассказывал ей историю. То, чего боялась Эбби – что она имеет дело с опасным, но рациональным человеком, – оказалось неправдой. Этот человек был сумасшедшим. Он верил, что он и есть этот Кощей. Он верил, что со своими дочерьми он будет бессмертен. Он верил, что его душа была в девушках.
  
  То, от чего у Эбби перехватило дыхание, то, что напугало ее до предела, заключалось в том, что девочки знали. Они смотрели картинки из той же истории в библиотеке.
  
  Закончив рассказывать ей историю, Алекс встал и долго смотрел на нее, возможно, ожидая какой-то реакции. Эбби на мгновение потеряла дар речи. Затем:
  
  “Ты никогда не вывезешь их из страны. Кто-нибудь тебя поймает”.
  
  “Если я не могу получить их, я заберу их сущность”, - сказал Алекс.
  
  “О чем ты говоришь?”
  
  Алекс прикоснулся к пузырькам, висящим у него на шее.
  
  Боже мой, подумала Эбби. Флакон наполнился кровью. Два пустых. Он собирался убить девочек, если потребуется.
  
  Когда Алекс поднимался по лестнице, Эбби почувствовала, как у нее разрывается сердце.
  
  Она больше никогда не увидит Шарлотту и Эмили.
  
  
  ТРИДЦАТЬ ТРИ
  
  
  Дезире Пауэлл была голодна. Что бы ни готовилось на кухне – пахло жареной свининой с розмарином и чесноком, тремя ее любимыми блюдами, – у нее потекли слюнки. Она забыла пообедать. Такое часто случалось в суматохе первых двадцати четырех часов расследования убийства.
  
  Поездка в округ Патнэм была прервана из-за строительства. Фонтова вздремнул - навык, который Пауэлл никогда не мог развить. Она почти не спала в своей постели по ночам, праведно посапывая и принимая 5 мг амбиена в качестве снотворного.
  
  Но теперь в воздухе повис вопрос.
  
  Пауэлл уставилась на женщину, постукивающую ручкой по блокноту, ожидая ответа. Детектив Дезире Пауэлл знала, что по ее полуприкрытым глазам и непоколебимому взгляду прочитать ее слова практически невозможно.
  
  За свою карьеру Пауэлл имела дело со многими социальными работниками и поведенческими терапевтами. Она знала образ мыслей. Она знала, что Сондра Арсено провела большую часть своей взрослой жизни, исследуя мотивы людей, выясняя их планы, разгадывая их предназначение. Вероятно, она была хороша в этих вещах. Пауэлл знала, что она представила Сондре Арсено шифр. По своей природе социальные работники задавали вопросы. Сегодня это была работа Пауэлла.
  
  Когда Сондра позвонила в местное полицейское управление, они прислали пару офицеров в форме, чтобы составить протокол о мужчине, который вломился в ее дом. Когда она сказала полицейским в форме, что, возможно, есть связь между взломом в ее доме и убийством нью-йоркского юриста по имени Виктор Харков, они быстро разобрались во всем. Они сказали ей, что кто-то скоро свяжется с ними.
  
  Пауэлл спросил снова. “Итак, единственными людьми в доме были ваши дочери и вы сами”.
  
  “Да”.
  
  “И вы ничего не слышали? Ни бьющегося стекла, ни выбивания двери?”
  
  Пауэлл знал, что офицеры в форме осмотрели все двери и окна и записали, что взлома не было. Никогда не помешает снова это прикрыть.
  
  “Нет”.
  
  “Ты вошла в комнату своих дочерей, и там был он”.
  
  “Да”.
  
  “Что делал этот человек?”
  
  “Он просто стоял там, в ногах кровати”, - сказала Сондра. “Он был".… "он наблюдал за ними”.
  
  “Наблюдаешь за ними?”
  
  “Смотрю, как они спят”.
  
  Пауэлл сделал пометку. “В спальне горел свет?”
  
  “Нет, просто ночник”.
  
  “Я знаю, что вы описали этого человека полицейским, но мне нужно, чтобы вы рассказали мне. Еще раз прошу прощения, что заставляю вас проходить через это. Это просто рутина ”.
  
  Сондра не колебалась. “Он был высоким, белым, широкоплечим. У него были коротко подстриженные волосы песочного цвета, почти светлые. На нем было черное кожаное пальто, темные джинсы, белая рубашка и черный жилет. У него был небольшой шрам под левой скулой, щетина на несколько дней, светло-голубые глаза. Ему было за тридцать.”
  
  Пауэлл снова уставился на нее, не мигая. “Это удивительно точное описание, миссис Арсено”.
  
  Сондра хранила молчание.
  
  “И ты видел все это только при свете ночника?”
  
  “Нет”, - ответила Сондра. “После того, как я вошла в комнату, он включил верхний свет”.
  
  Пауэлл нацарапала еще одну записку, задала еще один вопрос, на который у нее уже был ответ. “Могу я спросить, вы работаете вне дома?”
  
  “Да. Я социальный работник. Часть моей работы - наблюдать за людьми”.
  
  Пауэлл кивнул. “ Здесь, в округе Патнэм?
  
  “Да”, - сказала женщина. “Не только люди в городе нуждаются в консультации”.
  
  Отношение, подумал Пауэлл. Она оставила это без ответа. “Ты сказал, что он разговаривал с тобой?”
  
  “Да”.
  
  “Что он сказал?”
  
  “Он сказал: это не Анна и Мария. Я совершил ошибку. Если я напугал тебя, прими мои глубочайшие извинения. Тебе ничего не угрожает”.
  
  Она произнесла имя Ма-РАЙ-а. Пауэлл взглянул на фотографию близнецов, стоявшую на каминной полке, сзади. “ Вашу дочь зовут Лиза и Кэтрин?
  
  “Да”.
  
  “Кто такие Анна и Мария?”
  
  Сондра сказала, что понятия не имеет. Выражение ее лица, а также то, как она крутила один палец вокруг другого, сказали Пауэллу, что глубоко внутри, там, где гнездится страх, у нее, вероятно, было чувство, что она собирается это выяснить.
  
  “После этого, по вашим словам, он выскользнул в окно, и вы его больше никогда не видели”.
  
  “Это верно”.
  
  “Ты смотрел, куда он пошел? Ты видел, садился ли он в машину?”
  
  “Нет”, - сказала Сондра. “Я этого не делала”.
  
  “Что ты сделал?”
  
  “Я закрыл окно, опустил жалюзи и выключил свет. Затем я обнял своих дочерей”.
  
  “Конечно”. Она сделала еще одну пометку, помолчала несколько секунд, затем взглянула на Джеймса. “Могу я спросить, где вы были, когда это случилось, сэр?”
  
  Джеймс откашлялся. Это прозвучало как попытка оттянуть время. Пауэлл знал все тактики оттягивания – прочищение горла, почесывание голени, просьба повторить простой вопрос.
  
  “Я был в школе, где преподаю. Средняя школа Франклина на Сассекс-авеню”.
  
  Пауэлл перелистнул несколько страниц назад. “ Вы были там в девять часов вечера?
  
  “В тот вечер у нас было родительское собрание. Я помогала убирать”.
  
  Пауэлл записала это. Она свяжется со школой, чтобы узнать, говорит ли Джеймс правду, а также включит эту информацию в хронологию событий, связанных с убийством Виктора Харькова.
  
  “А во сколько ты вернулся домой?”
  
  “Я думаю, это было незадолго до десяти”.
  
  “Школа в часе езды отсюда?”
  
  “Нет”, - сказал Джеймс. “Мы остановились выпить кофе”.
  
  “Мы”?
  
  Джеймс назвал Пауэллу имена двух своих коллег.
  
  “И ваша жена ничего не сказала об этом инциденте, когда вы вернулись домой?”
  
  “Нет”.
  
  “Этот человек, которого она описала, кажется вам знакомым?”
  
  “Нет”.
  
  Пауэлл снова повернулся к Сондре. “ Вы убирали спальню после инцидента, миссис Арсено?
  
  “Нет”, - сказала Сондра. Она выглядела слегка смущенной этим, как будто подразумевалось, что это делало ее плохой хозяйкой.
  
  “У меня наготове команда криминалистов”, - сказал Пауэлл. “Ничего, если они проверят комнату на ДНК и отпечатки пальцев?”
  
  “Да”, - сказала Сондра.
  
  Пауэлл достала свой мобильный, набрала прогноз погоды, послушала. Она не сможет вызвать сюда свою собственную команду криминалистов по крайней мере в течение двух часов, но Арсеналтам не нужно было этого знать. Когда она получила прогноз погоды, она произнесла несколько небрежных, официально звучащих фраз. Она отключилась, сделала глоток остывшего кофе. Она наклонилась вперед в своем кресле, что было верным признаком интимной дружбы, и продолжила.
  
  “Вы оба производите на меня впечатление порядочных, умных людей, поэтому, я думаю, вы знаете, о чем я должен спросить вас дальше”.
  
  "Вот оно", - говорило лицо Сондры.
  
  “Мужчина врывается в ваш дом”, - продолжил Пауэлл. “Похоже, он ничего не крал и никому не причинял вреда. Похоже, он думал, что ваши дочери - это маленькие девочки по имени Анна и Мария. Я все правильно понял до сих пор?”
  
  Сондра кивнула.
  
  “Итак, почему вы думаете, что это как-то связано с убийством адвоката в Квинсе?”
  
  Сондра не торопилась с ответом. “В газетном сообщении говорилось, что юрист занимается вопросами иностранного усыновления”.
  
  “Да”, - сказал Пауэлл. “Он это сделал”.
  
  “И когда мужчина – этот незваный гость – заговорил, у него был акцент. Восточноевропейский, русский, возможно, прибалтийский ”.
  
  Пауэлл на мгновение притворился, что обдумывает это. “Миссис Арсено, при всем моем уважении, в Нью-Йорке много русских. Много людей из Румынии, Польши, Литвы. Вы простите меня, если я не вижу непосредственной связи.”
  
  Сондра попыталась выдержать взгляд Пауэлла. Она увяла. “Мы ... мы знали мистера Харькова”.
  
  Пауэлл почувствовала, как ее пульс участился. “ Ты имеешь в виду профессионально?
  
  “Да”.
  
  “Он выполнял какую-то юридическую работу для вас и вашего мужа?”
  
  Сондра взяла Джеймса за руку. “ Можно и так сказать.
  
  “Что бы вы сказали, миссис Арсено?”
  
  Слезы навернулись на глаза Сондры. “Да. Он выполнил для нас кое-какую работу”.
  
  “Я должен сказать вам, что, когда нам позвонили из вашего местного полицейского управления, мы просмотрели досье мистера Харькова за двенадцатилетнюю историю. Мы не увидели вашего имени”.
  
  Пауэлл не стал дожидаться ее ответа.
  
  “Расскажите мне, как вы познакомились с мистером Харьковом”.
  
  Сондра рассказала ему об этом процессе. Как они трижды пытались усыновить ребенка и получили отказ. Как Сондра услышала о Харькове от женщины, с которой подружилась на медицинской конференции в Манхэттене. Она вспомнила, как Харков сказал, что он может обойти некоторые вещи, учитывая их возраст, и что они хотели ребенка, а не пятилетнего ребенка. За определенную плату.
  
  “Вы хотите сказать, что мистер Харков, возможно, совершил что-то неофициальное? Что-то незаконное в отношении удочерения Лизы и Кэтрин?”
  
  Казалось, что у Сондры Арсено мог быть миллион слов, чтобы сказать, но в конце концов только три слова сорвались с ее губ.
  
  “Да”, - сказала она. “Он сделал”.
  
  Пауэлл посмотрела на женщину. Это был перерыв, которого она ждала. Она взглянула на Фонтову, которая спокойно сидела на довольно суровом на вид датском современном обеденном стуле. Он наклонил голову на дюйм в сторону, затем обратно. Вопросов нет.
  
  Пауэлл встала, подошла к окну. Буква "А" только что вела к букве "Б". Он был включен. За всю свою карьеру она ни разу не проходила через букву "С", да в этом и не было необходимости. Когда она добралась до буквы "С", убийца был у нее в руках.
  
  Существовала большая вероятность, что человек, уничтоживший Виктора Харькова, вломился в этот дом. Возможно, он оставил отпечаток пальца. Возможно, ресницу или каплю слюны. Возможно, его видел кто-то из соседей. Они начнут опрос.
  
  Но кем были Анна и Мария? Была ли там еще одна пара, оказавшаяся в опасности?
  
  И если да, то почему? Почему убийца искал двух маленьких девочек?
  
  На данный момент у Пауэлла был еще один вопрос.
  
  “Миссис Арсено, эта женщина, с которой вы познакомились на медицинской конференции, как ее звали?”
  
  Сондра Арсено посмотрела на свои руки. “Я так и не узнала ее фамилии, но помню, что она была медсестрой”, - сказала она. “Медсестрой скорой помощи. Ее звали Эбби”.
  
  
  ТРИДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ
  
  
  Майкл приложил ухо к стене мотеля, прислушался. Он услышал приглушенный голос, доносившийся из соседней комнаты.
  
  Он взял пульт, включил телевизор, все время удерживая кнопку уменьшения громкости. Через несколько секунд появилось изображение. все еще прижимая ухо к стене, Майкл переключал каналы. Услуга была обычной кабельной, и вскоре он вернулся к каналу, с которого начал. Звук из другой комнаты не синхронизировался ни с одним из телевизионных каналов. Звук был либо радиошоу, либо другим посетителем мотеля, разговаривающим по телефону.
  
  Он выключил телевизор, снова приложил ухо к стене, сосредоточился. Ритм звучал так, как будто человек разговаривал по телефону, как будто человек соглашался с кем-то. Человек, соглашающийся со своим боссом. Или его жена.
  
  Минут через пять или около того воцарилась тишина. Майкл слышал, как по трубе течет вода, но не был уверен, что звук доносился из соседней комнаты. Затем он услышал щелчок телевизора, несколько рекламных роликов, затем безошибочно узнаваемые ритмы игрового шоу. Еще через пять минут телевизор выключили.
  
  Майкл услышал, как открылась, а затем закрылась дверь. Он быстро подошел к окну, потихоньку сдвинул вертикальную штору. Он увидел, как мужчина средних лет в мятом сером костюме вышел из соседнего номера и направился к красному "Сатурну". Он немного повозился с ключами, затем открыл дверцу машины и проскользнул внутрь. Майкл увидел, как мужчина развернул карту, изучая ее целую минуту. Вскоре машина дала задний ход, выехала со стоянки, свернула на окраинную дорогу и направилась к проспекту.
  
  Майкл взглянул на вывеску мотеля. Синий "Форд" с тонированными стеклами все еще был на месте.
  
  Он пересек комнату, снова приложил ухо к стене. Тишина. Он оставался в таком положении несколько минут, прислушиваясь. Из соседней комнаты не доносилось никаких звуков. Он постучал в стену. Ничего. Он постучал громче. Тишина. В третий раз он постучал в стену, достаточно сильно, чтобы сорвать дешевую гравюру в рамке над кроватью в его собственной комнате и сбросить ее на пол.
  
  Он снова прислушался. Если только самый крепко спящий в мире не находился в соседней комнате, она была пуста.
  
  Он провел руками по стене. На Ощупь под дешевыми обоями было похоже на гипсокартон, возможно, на полдюймовый слой гипса. На полу была виниловая основа в виде бухты, на потолке не было лепнины в виде короны. Он подумал, не -
  
  Зазвонил телефон. Майкл чуть не выпрыгнул из собственной кожи. Он пробежал через комнату, споткнувшись о стул у письменного стола, и снял трубку, прежде чем телефон успел зазвонить во второй раз.
  
  “Да”.
  
  “Просто проверяю, советник”.
  
  Это был тот, кого звали Коля. Майкл знал достаточно о мире, чтобы понять, что Коля был сообщником, лакеем, несмотря на его заявления о том, что он был вдохновителем. “Я здесь”.
  
  “Умный человек”.
  
  “Мне нужно поговорить со своей женой”.
  
  “Этого не случится, босс”.
  
  Босс. Тюрьма.
  
  “Мне нужно знать, что с ней все в порядке”.
  
  Ответа нет. Майкл внимательно прислушался к трубке. Фонового шума не было. Было невозможно определить, откуда звонил Коля. После небольшой паузы Коля сказал:
  
  “Она симпатичная женщина”.
  
  Тошнотворное чувство охватило Майкла. Он ни на мгновение не подумал, что может стать хуже. Это просто случилось. Он поборол свой гнев. Он проиграл бой.
  
  “Клянусь Христом, если ты, блядь, тронешь ...!”
  
  “Тридцать минут”.
  
  Линия оборвалась.
  
  Ему потребовалась каждая капля внутренней дисциплины, чтобы не швырнуть трубку. Вдобавок ко всему, ему не нужен был сломанный телефон. Он сделал несколько глубоких вдохов, затем спокойно положил трубку на рычаг.
  
  Он установил таймер на своих часах с хронографом. Он запустил его. В одно мгновение показания переключились с 30: 00 на 29:59. У него было не так много времени, чтобы сделать то, что ему было нужно.
  
  Он оглядел комнату в поисках чего-нибудь подходящего. Чего-нибудь острого. Он выдвинул ящики комода. Внутри одного был пожелтевший кассовый чек, глянцевая накладная на три пары мужских колготок от Macy's. От другого исходил лишь слабеющий аромат саше с лавандой.
  
  Две прикроватные тумбочки были пусты, как и шкафы, за исключением пары проволочных вешалок для одежды. Он снял их с крючка, затем прошел в ванную.
  
  Он попытался снять зеркало со стены. Оно не сдвинулось с места.
  
  Он завернул руку в пальто, отвернул голову и изо всех сил ударил локтем в зеркало. Ничего. Он расставил ноги, попробовал снова. На этот раз зеркало треснуло. Он обернул руку полотенцем и оторвал самый большой кусок.
  
  На стене, выходящей в соседнюю комнату, были две электрические розетки, расположенные примерно в шести футах друг от друга. Когда Майкл учился в средней школе, он три лета проработал в лизинговой компании, владевшей тремя многоквартирными домами в Квинсе. Он приобрел несколько навыков, одним из которых было навешивание гипсокартона в недавно отремонтированных квартирах. Как правило, шпильки в стене располагались на высоте шестнадцати дюймов по центру. Если подрядчик хотел сэкономить, он иногда размещал их на расстоянии двадцати четырех дюймов друг от друга. В большинстве жилых строений ватерлинии проходили через подвал или подсобное помещение, поднимаясь по плитам пола к раковинам, ваннам и туалетам, оставляя только электрические провода или трубопроводы для прокладки под штукатуркой или гипсокартоном.
  
  Майкл встал перед одной из электрических розеток и начал постукивать по стене средним пальцем правой руки. Розетки всегда были прикреплены к вертикальному стержню, с той или другой стороны. Прямо над розеткой звук казался твердым. Когда он продвинулся влево на несколько дюймов, звук показался пустым. Когда он достиг того, что показалось ему шестнадцатью дюймами или около того, звук снова стал твердым. Он ударил тыльной стороной ладони примерно на восемь дюймов правее. Пустота.
  
  Ванная комната находилась с другой стороны спальни, так что вероятность наличия санитарной трубы или ватерлиний с этой стороны была маловероятной.
  
  Он вонзил острый осколок зеркала в стену. Он отклеил обои. Под обоями, как он думал, была гипсокартон, а не штукатурка и деревянная рейка. Он надавил на нее. Он казался тонким. Он выпрямился, откинулся назад, поднял ногу в колене и пнул стену. Гипсокартон треснул, но не прогнулся.
  
  Он взглянул на часы. На табло было 12:50.
  
  Он поднял осколок посеребренного стекла и начал резать гипсокартон. Из-за того, что он не мог крепко ухватиться за острое стекло, дело продвигалось медленно, но примерно через пять минут он прорезал весь путь до другой стороны. После еще трех ударов ногой у него образовалась дыра, достаточно большая, чтобы пролезть.
  
  Его часы показывали 3:50.
  
  Он вернулся к окну, немного отодвинул штору. Синий "Форд" не тронулся с места, и красный "Сатурн" не вернулся. Он вернулся к отверстию в стене, заглянул внутрь. Комната была идентична его комнате, за исключением открытого раскладного чемодана на кровати.
  
  Он встал, повернулся, поднял телефонную трубку мотеля, стараясь не вынуть трубку. Шнур едва доходил до отверстия.
  
  Он пинком выбил оставшуюся часть гипсокартона, протиснулся в образовавшийся проем. Он прошел через комнату к шкафу, открыл дверцу. Внутри был черный плащ, а также пара темно-бордовых брюк для гольфа и белая рубашка поло. На полке лежали твидовая кепка и солнцезащитные очки.
  
  Прежде чем Майкл успел снять одежду с вешалки, зазвонил телефон. Его телефон. Он бросился через комнату, просунул руку в дыру в стене. Он едва успел до третьего звонка.
  
  “Да”.
  
  Тишина. Он подошел к телефону слишком поздно.
  
  “Привет!” Крикнул Майкл. “Я здесь. Я здесь!”
  
  “Вы подходите к концу, советник”, - сказал Коля. “Где вы были?”
  
  “Я был в ванной. Прости”.
  
  Долгая пауза. “Ты будешь чертовски сожалеть еще больше, ты знаешь это?”
  
  “Я знаю. Я не...”
  
  “В следующий раз получишь одно кольцо, мистер АДА. Одно. Не морочь мне голову”.
  
  Гудок набора номера.
  
  Майкл протянул руку через стену, положил телефон обратно на рычаг. Он снова перевел часы. На этот раз на двадцать восемь минут. Он переоделся, надев слаксы для гольфа и плащ. И то, и другое было на два размера больше, но должно было сойти. Он надел твидовую кепку и темные очки, посмотрел на себя в зеркало. Он совсем не был похож на человека, которого Коля привел в мотель, на человека, которого держали в плену в номере 118.
  
  Подойдя к двери, он убедился, что повернул ручку, отпирая ее. Он понятия не имел, что собирается делать, но что бы это ни было, ему нужно было вернуться в эту комнату через двадцать шесть минут и шесть секунд.
  
  
  ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ
  
  
  Коля спустился по лестнице, закрывая телефон, с самодовольной улыбкой на лице. В руке у него был сэндвич. Эбби чувствовала запах твердой салями через всю комнату. От запаха ее чуть не стошнило.
  
  Коля шарил по подвальной комнате, ощупывая диванные подушки, открывая и закрывая ящики старого буфета. Он включил маленький телевизор, пробежался по каналам, выключил его. Эбби он выглядел как человек на распродаже домов, просматривающий содержимое, проверяющий, работает ли что-нибудь. За исключением того, что такие люди, как Коля, не ходили на распродажи домов.
  
  Он прислонился к стиральной машине, изучающе посмотрел на нее, откусил еще кусок от сэндвича. От его взгляда Эбби захотелось в душ.
  
  “Ваш муж что-то говорил о деньгах”, - наконец произнес он.
  
  Слова прозвучали странно. Деньги, после всего этого. “О чем ты говоришь?”
  
  Он взял пару хрустальных подсвечников, которые Эбби собиралась отполировать, заглянул под них. Он был похож на гориллу в бутике в Уотерфорде. “Он сказал, что может достать серьезные деньги. Ты что-нибудь знаешь об этом?”
  
  “Нет”.
  
  Он снова оглядел подвал. “ Ну, не просто так, я имею в виду, это хороший дом и все такое. Больше, чем у меня есть. Но ты не выглядишь богатым. Есть ли в этом месте сейф?”
  
  Эбби подумала о сейфе в офисе. Там никогда не было больше двух тысяч долларов или около того в любой момент времени. Наличные на случай непредвиденных обстоятельств. Эбби и представить себе не могла, что такой маленькой суммы будет достаточно, чтобы все это закончилось. И все же она должна была попытаться.
  
  “Да”.
  
  “Ни хрена себе. Сколько в нем?”
  
  “Я… Я не уверен. Может быть, две тысячи долларов”.
  
  Коля грабил, как будто две тысячи были ниже его достоинства. С другой стороны, он не отказался. Он повернулся к пробковой доске рядом с верстаком. На нем были календари, поздравительные открытки, семейные фотографии. Коля вытащил булавку, изучил фотографию Шарлотты и Эмили с предыдущего Хэллоуина.
  
  “Итак, маленьких девочек удочерили, верно?”
  
  “Да”.
  
  Он некоторое время рассматривал фотографию, затем прикрепил ее обратно. “Что, у тебя не могло быть детей?”
  
  Эбби не сказала ни слова. Коля продолжил.
  
  “Сколько тебе лет? Я имею в виду, я не хотел показаться грубым или что-то в этом роде. Я знаю, что ты не должен спрашивать возраст женщины. Мне просто интересно.”
  
  “Мне тридцать один”.
  
  “Да? Тридцать один? Ты на него не выглядишь”.
  
  Эбби чуть не сказала "спасибо", но вскоре поняла, с кем разговаривает и к чему это может привести. Она промолчала.
  
  “Видишь ли, у большинства женщин твоего возраста двое или трое детей. Я имею в виду детей, которые у них действительно были. Их тела представляют собой гребаное месиво. Растяжки, отвисшие сиськи. Женщина твоего возраста, в довольно хорошей форме, без растяжек. Ты можешь мне не верить, но это мой конек.”
  
  Он снова улыбнулся, и от этого Эбби затошнило. Коля пересек комнату, выглянул в окно подвала, вернулся, достал перочинный нож. Эбби попыталась отодвинуть от него стул. Она чуть не упала. Он положил руку ей на плечо.
  
  “Расслабься”.
  
  Он освободил ее.
  
  Эбби потерла запястья. От веревок остались глубокие красные рубцы. Через несколько секунд к ней начало возвращаться ощущение рук.
  
  “Спасибо тебе”, - сказала она.
  
  Коля сел на барный стул. “Что я могу сказать? Мне неприятно видеть, как страдает красивая женщина. Я чувствителен к этому”.
  
  Эбби просто смотрела. Красивая женщина.
  
  “Теперь снимай свою одежду”.
  
  Эбби почувствовала себя так, словно из ее легких выкачали весь воздух. “ Что?
  
  “Я думаю, ты меня услышал”.
  
  Эбби скрестила руки на груди, как будто ей вдруг стало холодно. Она выглянула в высокое окно подвала. Отсюда ей была видна часть подъездной дорожки. “Он скоро вернется”.
  
  “Он?”
  
  “Да. Алекс”.
  
  “Алекс? Вы, ребята, теперь друзья?” Коля рассмеялся. “Не волнуйтесь. Это не займет так много времени”.
  
  Эбби подумала о том, чтобы сбежать по лестнице. Она поерзала на стуле. - Так вот к чему все это? - спросила я.
  
  “Дерьмо. Для меня это так. Я всего лишь служащий. Ты знаешь, как это бывает. Ты берешь то, что можешь получить. Ты понимаешь, о чем я говорю, не так ли?” Он одернул подол куртки. Взгляд Эбби привлекла рукоятка большого пистолета у него за поясом. “Кроме того, я только что познакомился с этим парнем. Он гребаный динозавр. Старая страна, старая школа. Ненавижу это дерьмо. Напоминает мне моего старика, который был настолько чертовски глуп, что доверился колумбийцу ”.
  
  Эбби снова посмотрела на ступеньки, ее мысли путались. “Ты не обязана этого делать”.
  
  Коля убил несколько минут, переставляя банки с гвоздями и шурупами на металлической полке рядом с собой. “ Ты работаешь вне дома?
  
  “Да”.
  
  “Чем ты занимаешься?”
  
  Меньше всего Эбби хотела впускать это животное еще глубже в свою жизнь. Но она знала, что должна заставить его говорить. Чем дольше она заставит его говорить, тем скорее Алекс вернется. “Я медсестра”.
  
  “Медсестра! О! Джекпот”, - сказал он голосом маленького ребенка. “Ты носишь белое и все такое?”
  
  Эбби знала, что он имел в виду униформу в стиле дресс-кода. Ее больше никто не носил. В клинике она большую часть времени проводила в однотонной медицинской форме. Но она сказала бы или сделала что угодно, лишь бы выбраться из этого подвала. “Да”.
  
  Коля потер себя. Эбби хотелось, чтобы ее вырвало.
  
  “Так ты что, хочешь сказать, что у тебя здесь есть форма медсестры?”
  
  По правде говоря, она этого не сделала. Три комплекта ее медицинской формы были в химчистке. Это должна была быть одна из ее остановок по пути в клинику. Она взглянула на часы на верстаке. Скоро у нее должна была начаться смена. Если она не появится, они позвонят. “Да”, - сказала она.
  
  “Где это?”
  
  “Наверху”, - сказала Эбби. Ее лицо горело от этой лжи. Она была уверена, что он мог прочитать это. Но ей нужно было выиграть время.
  
  Коля взглянул на часы. “ Итак, пойдем наверх.
  
  Они поднялись по ступенькам, прошли через кухню в прихожую. Коля указал на лестницу. Эбби поколебалась, затем начала подниматься. У нее не было выбора.
  
  Коля улыбнулся. “Ты делала это раньше, не так ли? Ты плохая девочка”.
  
  Пока они поднимались по лестнице, она чувствовала на себе его взгляд. Она была уверена, что, если бы она не увлекалась пилатесом, у нее бы подкосились ноги.
  
  “Черт возьми, девочка. За маленькую худышку ты отомстила”.
  
  Отведи меня в спальню, Боже.
  
  “У большинства женщин твоего размера вообще нет гребаных бедер. Понимаешь, о чем я? Сложены как мальчики”.
  
  Просто подведи меня поближе к этому шкафу.
  
  Они вошли в спальню. Коля велел Эбби сесть на кровать. Он открыл дверцу шкафа, порылся в костюмах, рубашках, свитерах, брюках. “Здесь нет никакой гребаной формы”.
  
  Эбби стояла, прислонившись спиной к стене. “ Я забыла. Они в химчистке.
  
  “Где билет?”
  
  Эбби указала на маленький плетеный поднос на комоде, в котором хранились парковочные квитанции, квитанции, квитанции о возмещении ущерба. Коля нашел квитанцию из химчистки, прочитал ее и положил обратно. Затем он начал рыться в комоде, выбрасывая нижнее белье, носки, спортивные костюмы. Он добрался до третьего ящика снизу. В нем были аккуратно сложенные кофточки и плюшевые мишки. Он вытащил несколько штук, осмотрел их. Он добрался до алых слипов, которые Эбби не носила несколько лет, одного из любимых Майклом. Она безуспешно пыталась вспомнить, когда в последний раз надевала его для своего мужа.
  
  “Мило”. Коля швырнул его через всю комнату. “Надень это”.
  
  Эбби взглянула на шкаф. Она вспомнила. Прошлой ночью она не заперла пистолет обратно в футляр. Он был под ее свитерами на нижней полке. Он был менее чем в пяти футах от нее.
  
  “У меня есть кое-что получше этого”, - сказала Эбби.
  
  “Ах да?”
  
  Эбби не пошевелилась. Она подняла бровь, как бы спрашивая разрешения. Коле, похоже, это понравилось. “Да”, - сказала она. “Новое коктейльное платье. Короткое. Высокие каблуки в тон.”
  
  “Мило”, - сказал Коля. “Давай посмотрим”.
  
  Эбби медленно повернулась и подошла к шкафу.
  
  Она приоткрыла дверь и просунула руку внутрь.
  
  
  ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ
  
  
  Почтовое отделение Миллервилля представляло собой причудливое отдельно стоящее здание с мансардной крышей, окнами со множеством стекол и двумя дымоходами. Вдоль дорожки стояли столбы из плавника, соединенные белой цепью. На ухоженной лужайке стояло нечто, похожее на пушку времен Войны за независимость. Два больших вечнозеленых растения росли по бокам от двойных главных дверей.
  
  Алекс обнаружил три других почтовых отделения, которые были ближе к Иден Фоллс, но он не мог рисковать тем, что девушек узнают. Или, если уж на то пошло, его новое имя и личность. Согласно его водительским правам, теперь это был тридцатипятилетний житель Нью-Йорка по имени Майкл Роман. Он вошел в почтовое отделение, обе девушки держали его за руку. Сколько раз он думал о подобных сценах? Сколько раз он представлял, как куда-нибудь поведет Анну и Марию?
  
  В очереди стояли восемь или девять человек, еще с полдюжины человек занимались своими почтовыми ящиками или разглядывали стеллажи с памятными марками и почтовыми принадлежностями.
  
  Алекс обвел взглядом потолок. Там было три камеры наблюдения.
  
  Они медленно продвигались к началу очереди. Девочки вели себя очень хорошо.
  
  “Могу я вам помочь?”
  
  Женщина была чернокожей, лет сорока. У нее были серебристые тени для век. Подошел Алекс с Анной и Марией. “Привет. Мне нужно подать заявление на получение паспорта”.
  
  “Для себя?”
  
  “Нет, для моих дочерей”.
  
  Женщина слегка перегнулась через стойку. Она помахала девушкам. “Привет”.
  
  “Привет”, - ответили девочки.
  
  “Хихиканья и ухмылок становится вдвое больше, и проблем вдвое больше, если тебе повезло с близнецами”.
  
  Анна и Мария захихикали.
  
  “Сколько вам лет?” - спросила женщина.
  
  Девочки подняли вверх по четыре пальца каждая.
  
  “Четыре года”, - сказала женщина. “Боже мой”. Она улыбнулась, откинулась назад и посмотрела на Алекса. “У моей сестры близнецы. Они, конечно, уже выросли”.
  
  Мужчина, стоящий позади Алекса – следующий в очереди – откашлялся, возможно, показывая, что светская беседа Алекса отнимает у него время. Алекс повернулся и пристально смотрел на мужчину, пока тот не отвел взгляд. Алекс обернулся. Женщина за прилавком улыбнулась и закатила глаза.
  
  “Мне нужно забрать заявления”, - сказала она. “Я сейчас вернусь”.
  
  Женщина на несколько минут исчезла в задней комнате. Она вернулась с парой бланков. “У вас есть фотографии девочек?”
  
  Алекс показал конверт из плотной бумаги. “Они у меня прямо здесь”.
  
  Женщина открыла конверт, достала фотографии. “Они такие очаровательные”.
  
  “Спасибо”, - сказал Алекс.
  
  “Они очень похожи на тебя”.
  
  “А теперь ты мне льстишь”.
  
  Женщина рассмеялась. “Хорошо. Прежде всего мне нужно будет увидеть кое-какие документы”.
  
  Алекс потянулся за бумажником. Он протянул женщине свои новенькие водительские права. На них была фотография Алекса и имя Майкла Романа.
  
  Это был первый тест. Алекс наблюдал за глазами женщины, пока она просматривала права. Она вернула их. Препятствие преодолено.
  
  “Далее вам нужно будет заполнить это, и мне нужно, чтобы вы оба расписались внизу каждой формы”. Она протянула Алексу пару бланков заявлений на выдачу паспорта несовершеннолетнему в возрасте до шестнадцати лет.
  
  “И то, и другое?” Спросил Алекс.
  
  “Да”, - сказала женщина. Она оглядела переполненный зал. “Разве мать девочек не здесь?”
  
  “Нет”, - сказал Алекс. “Ей сегодня нужно было работать”.
  
  “О, простите”, - ответила женщина. “Вы казались таким организованным, я думала, вы знаете”.
  
  “Знал что?”
  
  “Твоя жена должна присутствовать”.
  
  “Нам обоим нужно быть здесь в одно и то же время?”
  
  “Да, боюсь, что так. Либо это, либо ей нужно заполнить форму DS-3053”.
  
  “Что это?”
  
  “Это форма заявления о согласии. Ее необходимо заполнить, подписать и нотариально заверить. Не хотели бы вы взять ее с собой?”
  
  “Да”, - сказал Алекс. “Это было бы очень полезно”.
  
  Американская бюрократия, подумал Алекс. Это было по крайней мере так же утомительно, как советское издание. Теперь он знал, что все изменилось. Он не сможет вывезти девочек из страны легально. Он также знал, что девушкам не понадобятся паспорта, чтобы пересечь границу с Канадой, только эквивалент их свидетельств о рождении, которые у него уже были. Канадская граница была не так уж далеко.
  
  Женщина вернулась через минуту с бланком и протянула его Алексу.
  
  “Я вернусь завтра”, - сказал он.
  
  “Это будет прекрасно”. Женщина еще раз украдкой взглянула на девочек и улыбнулась им. “Куда вы направляетесь?”
  
  Алекс напрягся от этого вопроса. “Прошу прощения?”
  
  “В твоем путешествии. Куда ты направляешься?”
  
  “Мы едем в Норвегию”, - сказал Алекс. “У нас там семья”.
  
  “Как мило”.
  
  “Вы когда-нибудь были в Норвегии?”
  
  Женщина подняла глаза. “Боже, нет”, - сказала она. “Я была за границей всего один раз, и это было во время моего медового месяца. Мы ездили в Пуэрто-Рико. Но это было несколько лет назад. Она подмигнула ему. “Тогда я была немного моложе”.
  
  “Разве не так было со всеми нами?” Женщина улыбнулась. Алекс посмотрел на ее бейджик с именем. Bettina.
  
  Он протянул руку. “ Ты была очень добра и помогла, Беттина.
  
  “С удовольствием, мистер Роман”.
  
  Алекс взял девочек за руки и, заметив камеру наблюдения над дверью, опустил голову. Оказавшись на парковке, Алекс посадил девочек на заднее сиденье, пристегнул их ремнями безопасности. Он вернулся в машину.
  
  “Готов?”
  
  Девочки кивнули.
  
  Алекс повернул ключ зажигания, завел машину. И тут до него дошло.
  
  Он возьмет Эбби с собой. Пока у него ее муж и она может видеть, что девочки в безопасности, она поедет с ним. Это значительно упростит пересечение границы.
  
  Канада, подумал он. Как только они благополучно пересекут границу, он перережет женщине горло, похоронит ее, а сам с девочками исчезнет на столько, на сколько потребуется. Он стал бы на шаг ближе к своей судьбе.
  
  Они уедут сегодня вечером.
  
  
  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
  
  ТРИДЦАТЬ СЕМЬ
  
  
  Эбби стояла в ногах кровати. Платье было разложено перед ней вместе с парой черных туфель на шпильках. Коля сидел на стуле в другом конце комнаты, рядом с окнами, выходящими на улицу. Время от времени он раздвигал занавески.
  
  Эбби повернулась лицом к Коле, держа черное платье перед собой. Вера Вонг. Она надевала его всего один раз.
  
  “О, да. Это то самое”, - сказал Коля. “Надень это”.
  
  Когда она брала коробку из-под обуви с полки, она сунула внутрь . 25. Коробка теперь стояла на кровати.
  
  Эбби отвернулась от Коли, сняла спортивные штаны и флисовый топ. Она была рада, что на ней был лифчик.
  
  “Не надо меня так стесняться”, - сказал Коля.
  
  Эбби украдкой взглянула на Колю в зеркале на туалетном столике. Он раздвинул шторы, кажется, в десятый раз, глядя вниз на подъездную дорожку. Он беспокоился о возвращении Алекса.
  
  “Я сделаю все, что должна, ради своих дочерей, ты же знаешь”, - сказала Эбби.
  
  “Да?” Спросил Коля. “Что-нибудь?”
  
  Она стянула платье через голову, подвинула коробку из-под обуви ближе к краю кровати. “ Все, что угодно.
  
  “У меня есть несколько идей”.
  
  Эбби отступила на несколько дюймов, убрала волосы с дороги. “Мне нужно, чтобы ты застегнул мне молнию”.
  
  Коля засмеялся. “Почему? Ты просто снимешь это через минуту”.
  
  Эбби сдвинула крышку обувной коробки, но не открыла ее полностью. “Пожалуйста”, - попросила она. “Так и должно быть”.
  
  Она почувствовала, что он встает у нее за спиной. Он провел руками по ее бедрам. Отвращение, которое она испытала, было полным.
  
  “Черт возьми, ты очень красивая женщина”, - сказал он. “Это даже лучше, чем форма медсестры”. Он протянул руку, застегнул молнию на спине ее платья. Она поскользнулась на высоких каблуках.
  
  Когда Эбби повернулась к нему лицом, она взяла маленький пульверизатор духов, дважды брызнула. Она отложила пульверизатор и обвила руками его шею. “Я не люблю грубости, ясно?”
  
  “У тебя может быть все, что ты захочешь”.
  
  Эбби посмотрела вниз, на талию Коли, потом снова вверх. “Не думаю, что смогу расслабиться, если у тебя при себе этот пистолет. Оружие меня пугает”.
  
  “Забудь об этом”.
  
  Эбби провела рукой по его волосам. “Послушай. Коля. Что мне делать? У Алекса мои девочки. У тебя есть я. Я не собираюсь делать глупостей”. Эбби провела пальцем по его губам. “Если я буду мил с тобой, может быть, и ты будешь мил со мной. Может быть, мы сможем что-нибудь придумать”. Она придвинулась еще ближе. Она видела, как ноздри Коли слегка расширились, вдохнув ее духи. “Ты сама сказала, что только что встретила Алекса. Может быть, у тебя нет к нему никакой преданности. Может быть, ты мог бы быть верен мне.”
  
  Коля изучал ее несколько мгновений. Он не купился на все это, но внутри него были задействованы другие механизмы. Он еще раз выглянул в окно и повернулся к Эбби. “Попробуешь что-нибудь сделать, я чертовски разозлюсь”.
  
  “Я знаю”, - сказала Эбби. “Я не буду”.
  
  Коля вытащил пистолет из-за пояса, извлек магазин. Он поставил его на предохранитель, передернул затвор, проверил патронник. Увидев, что там пусто, он положил магазин в карман джинсов, пистолет - на комод. Он повернулся к Эбби, обхватив руками ее бедра. Он сильно сжал ее, притянул к себе. Эбби чувствовала его набухающую эрекцию. “ У меня в кармане не полная обойма, леди. Я просто рад тебя видеть. ” Он рассмеялся собственной шутке.
  
  Эбби наклонилась и нежно поцеловала его в губы. Когда она отстранилась, глаза Коли на мгновение остекленели, и Эбби Роман поняла, что он у нее в руках. Она перенесла вес тела на левую ногу, сосредоточилась и изо всех сил подняла правое колено, ударив им Колю в пах.
  
  Коля взвыл от боли, выпустив кислый воздух из легких, согнувшись пополам. Эбби отступила назад, схватила оружие Коли с комода и швырнула его в коридор. Пока руки Коли прикрывали его поврежденные яички, Эбби развернулась и нанесла второй удар, на этот раз правой ногой, со всей силы в центр его лица. За годы занятий пилатесом она знала, что у нее подтянутые и сильные ноги, и когда острый носок ее высокого каблука попал Коле прямо в челюсть, она услышала, как сломалась кость. Струйка крови брызнула на покрывало. Коля рухнул на пол.
  
  Эбби развернулась, сбила крышку коробки из-под обуви и достала. 25. Когда Коля перекатился на спину, схватившись за живот, его глаза расширились при виде пистолета.
  
  “Ты… Ебля… пизда!”
  
  Эбби наступила ему на промежность своим каблуком с шипами. Коля закричал, перекатился на бок, изо рта у него потекла толстая струя пенистой розово-зеленой желчи. Мышцы на его шее напряглись. Его лицо было ярко-алым, измазанным кровью.
  
  Эбби сбросила туфли, наклонилась. Она приставила дуло пистолета к голове Коли.
  
  “Скажи это слово еще раз”.
  
  
  ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ
  
  
  Пока криминалисты осматривали дом Арсено, Пауэлл и Фонтова вернулись в офис. Сондра и Джеймс Арсено последовали за ними в город и будут рассматривать фотографии в надежде опознать человека, который вломился в их дом.
  
  Вернувшись в офис, Пауэлл и Фонтова проверили тридцать пять имен и обнаружили, что многие из людей, чьи дела Харков проиграл, больше не жили в Нью-Йорке. Из семерых, кто это сделал, двое в настоящее время находились в тюрьме, пятеро имели более или менее доходную работу и с момента заключения держали нос в чистоте.
  
  Ни у кого не было записей, которые указывали бы на что-либо близкое к склонности к крайнему насилию, замеченной в этой комнате. Это не было агрессионным нападением, зашедшим слишком далеко, или случайной смертью, произошедшей в результате какого-то матча по толканию, который прошел ужасно неудачно. Это была работа настоящего психопата.
  
  Не всегда все было так просто. Недавно был случай, когда сотрудника заправочной станции ограбили под дулом пистолета. Тридцать минут спустя, во время допроса детективами, у мужчины случился сердечный приступ, он потерял сознание и скончался на месте происшествия. В другом случае, произошедшем до того, как Пауэлл стал детективом отдела по расследованию убийств, на детской площадке в Форест-Хиллз напали на мужчину, ранили ножом. Мужчина впал в кому, где оставался долгие годы. Тем временем нападавший был арестован, привлечен к уголовной ответственности и признан виновным в нападении при отягчающих обстоятельствах , за которое он отсидел восемь лет из пятнадцатилетнего срока. Через три недели после освобождения нападавшего мужчина в коме скончался.
  
  Были ли это убийства? В голове Дезире Пауэлл – или, на самом деле, в голове любого детектива, с которым Пауэлл когда–либо работал, - не было сомнений, что это были убийства. Решение, однако, принимала не полиция. Это зависело от окружного прокурора. Плюс, одно дело, когда офицер полиции был уверен в чьей-либо вине в совершении преступления. Другое дело - иметь возможность это доказать.
  
  Пауэлл изучал возможности. Никто не выпрыгнул.
  
  Она передала список Марко Фонтове. Адреса были распределены по Джексон-Хайтс, Элмхерсту, Брайарвуду, Сайпресс-Хиллз. Другими словами, на всем протяжении округа Куинс и на полпути через Бруклин.
  
  Фонтова полез в карман и протянул Пауэллу доллар.
  
  “Для чего это?” - спросила она.
  
  “Я должен ехать в гребаные Сайпресс-Хиллз?”
  
  Пауэлл кивнул, взял счет. “Обратитесь в Бруклинский отдел по расследованию убийств, если потребуется”.
  
  Фонтова скривилась. Между детективами Бруклина и детективами Квинса не было особой любви. Иногда им приходилось работать вместе, но им это не обязательно нравилось.
  
  Ворча себе под нос, Фонтова схватил пальто и вышел из офиса.
  
  Пауэлл откинулась на спинку стула. У старшинства есть свои преимущества, подумала она, одно из которых, конечно, не в том, что она старше половины людей, с которыми работает.
  
  Она проверила список людей, с которыми ей предстояло провести собеседование, затем налила себе кофе. Вопреки распространенному мнению, кофе в полицейском участке в Куинсе был вкусным. Чья–то жена или подруга - Пауэлл никогда не мог точно вести списки – записала кого-то в клуб типа "Кофе месяца", и либо из-за проигранного пари, либо под угрозой разоблачения за какую-то служебную неосторожность кофе оказался в маленьком холодильнике, который они хранили. Сегодня это была смесь Кона.
  
  Пауэлл сел за компьютер.
  
  Она вставила компакт-диск, который был подделан с жесткого диска Виктора Харькова. Казалось, мужчина сохранил все, включая JPEG-файлы меню из всех ресторанов, расположенных рядом с его офисом. Пауэлл отыграл весь первый тайм. Ничего.
  
  Она как раз собиралась выйти на улицу, когда увидела, что в одной из папок спрятана база данных, содержащая всего несколько имен и адресов. Она была отделена от остальных. Он был подмешан к файлам с письмами и корреспонденцией. Файл назывался NYPL 15.25 ВЛИЯНИЕ ОПЬЯНЕНИЯ На ОТВЕТСТВЕННОСТЬ. Но это было совсем не то, что там было. Вместо этого это был краткий список имен, адресов и других данных с подзаголовком "УСЫНОВЛЕНИЯ 2005" (2).
  
  Что у нас здесь? Пауэлл задумался.
  
  В апреле 2005 года Виктор Харков выступил посредником в усыновлении двух пар близнецов. Один, как уже знал Пауэлл, достался Сондре и Джеймсу Арсено. В дополнение к двум маленьким девочкам, удочеренным Сондрой и Джеймсом Арсено, пара девочек-близнецов, родившихся в Эстонии, обработанных в Хельсинки, были удочерены парой, жившей тогда в районе Уайтстоун в Квинсе. Дрожь пробежала вверх и вниз по спине Пауэлл, когда она увидела названия. Это было одно из ее любимых ощущений.
  
  Она взяла телефон и набрала номер.
  
  “Томми, Дезире Пауэлл”.
  
  “Привет”, - сказал Томми Кристиано. “Ты уже готов принять нас?”
  
  “Из твоих уст, ухо Джа, да?”
  
  “Что случилось?”
  
  “Вы знаете жену Майкла Романа?”
  
  На другом конце провода возникла небольшая заминка. Пауэлл переждал.
  
  “Конечно. Она великолепна. Майкл женился, и очень удачно”.
  
  “Чем она занимается?”
  
  “Она работает в клинике в округе Крейн”.
  
  “Это там они сейчас живут?”
  
  “Да”.
  
  “Должно быть, мило”, - сказал Пауэлл. “Она врач?”
  
  “Нет”, - сказал Томми. “Она из RN. Почему ты спрашиваешь?”
  
  “Вы знаете, где она работала до этого?” Пауэлл продолжил, уклоняясь от вопроса Томми. Она знала, что эта тактика не пройдет даром для прокурора.
  
  “Она была медсестрой скорой помощи в центральной больнице”.
  
  Б только что завернул за угол, переходя в С, подумал Пауэлл. Она была не совсем там, но чувствовала его запах. Она почувствовала прилив сил. Она сделала свои заметки, перевела светскую беседу в другое русло, насколько это было возможно. Она хотела еще немного расспросить Томми о жене и детях Майкла Романа, но в данный момент было разумнее проявить скромность. Томми Кристиано и Майкл Роман были близки.
  
  “Майкл, случайно, все еще в офисе?”
  
  “Нет, он ушел на весь день”.
  
  “А, ладно”, - сказал Пауэлл. “Ну что ж, Томми. Большое спасибо”.
  
  “Нет проблем. Дай мне знать, если...”
  
  “Я обязательно это сделаю”, - прервал его Пауэлл. “Я буду держать вас в курсе”.
  
  Прежде чем Томми сказал что-нибудь еще, Пауэлл отключился. Она снова обратила внимание на монитор компьютера. Она вспомнила слова Сондры Арсено.
  
  Я так и не узнал ее фамилии, но помню, что она была медсестрой. Медсестра скорой помощи. Ее звали Эбби.
  
  Пауэлл постучала ручкой по столу. Она вернулась в Интернет, выполнила поиск Майкла Романа. Через несколько секунд она наткнулась на статью, которая была написана в журнале New York несколько лет назад, статью на обложке о том, как Роман выжил при попытке взрыва автомобиля. Пауэлл хорошо помнила этот инцидент. Она никогда не видела этой статьи.
  
  Она начала просматривать статью в поисках деталей. Она была длинной, поэтому она решила просто выполнить поиск на странице. Она сразу же получила совпадение.
  
  “Интересно”, - сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь.
  
  Жену Майкла Романа звали Эбигейл.
  
  Сондра и Джеймс Арсено сидели в дежурной части 112-го участка. Сондра никогда раньше не была в полицейском участке и понятия не имела, насколько неумолимо мрачными они могут быть.
  
  За время работы социальным работником она познакомилась со многими типами людей. Конечно, характер ее работы означал, что многие люди, с которыми она контактировала, были в той или иной степени обеспокоены, но для Сондры Арсено это было и радостью, и вызовом. Хотя это правда, что некоторые люди пришли в сферу психического здоровья с комплексом бога – преувеличенным чувством высокомерия, при котором терапевт формирует у пациента представление о нормальности, – большинство коллег Сондры в этой области были преданными делу людьми, для которых человек, приходящий на терапию, был не чистым листом, который нужно воссоздать в некотором смысле нормальности, а скорее тем, что некоторые модели поведения запрограммированы заранее и что их можно скорректировать.
  
  До сегодняшнего дня. Просматривая один экран компьютера за другим с фотографиями, она поняла, что за час увидела больше зла, чем за предыдущие восемнадцать лет работы в области психического здоровья.
  
  Глядя на эти лица, она вспомнила о разнице между работой в городе и в пригороде. Возможно, детектив Пауэлл была права, когда спросила ее о том, где она применяет свою науку, и может ли быть разница в том, что происходит в городе, в отличие от комфорта и безопасности пригородов.
  
  Детектив был прав. Разница была.
  
  Пауэлл вошел в тесную комнату без окон. “Как у вас дела, ребята?”
  
  Сондра подняла глаза. “ Все эти люди нарушили закон?
  
  Пауэлл очистил стул от бумаг, сел. “Некоторые более одного раза”, - сказала она с понимающей улыбкой. “Некоторые более десяти раз. Некоторые осваивают азбуку – нападение, кража со взломом, угон автомобиля, вождение без прав. Она поморщилась, когда коснулась этого вопроса, но, казалось, никто этого не заметил. “Ты видел кого-нибудь, кто выглядит знакомым?”
  
  “Вот что меня пугает”, - сказала Сондра. “Я видела нескольких людей, которые кажутся знакомыми. Или, может быть, я просто проецирую”.
  
  “Не волнуйтесь, если среди этих фотографий вы не найдете человека, который вломился в ваш дом. Возможно, его нет в системе. Хотя попытаться всегда стоит ”.
  
  Пауэлл открыла конверт размером 9 на 12 дюймов. Она распечатала две фотографии из статьи в New York Magazine. “Если вы не возражаете, я бы хотела показать вам пару других фотографий”.
  
  “Конечно”, - сказала Сондра.
  
  Пауэлл протянул первую фотографию. Это была фотография Майкла Романа, снятая с обложки журнала. Он стоял, прислонившись к БМВ-купе с откидным верхом, в черных брюках и расстегнутой белой рубашке, с перекинутым через плечо пиджаком, и выглядел вполне GQ, если Пауэлл могла так выразиться сама. Пауэлл вырезал логотип журнала и все остальное, что могло указывать на то, что он был взят из журнала. Она не хотела создавать у женщины впечатление, что это какая-то знаменитость, хотя он, вероятно, был в определенных юридических кругах Нью-Йорка. Это может повлиять на личность женщины, хотя Пауэлл считал Сондру Арсено осторожным, дотошным профессионалом и не думал, что она поддастся на обман. “Ты знаешь этого человека?”
  
  Сондра взяла его у нее, внимательно осмотрела. Она покачала головой. “ Нет.
  
  “Это было снято пять лет назад. Вы уверены?”
  
  “Да. Я совершенно уверен”.
  
  “Он не кажется тебе знакомым?”
  
  Более пристальный взгляд, вероятно, просто из вежливости. “Я никогда в жизни не видел этого человека”.
  
  “Хорошо”, - сказал Пауэлл. “Спасибо. Мистер Арсено?”
  
  Джеймс Арсено немедленно покачал головой. Пауэлл заметил, что его губы потрескались и побелели. В руке у него был маленький флакончик Тайленола. Он, вероятно, принимал по одной таблетке каждые двадцать минут, без воды. Этот парень был развалиной.
  
  Пауэлл положил первую фотографию обратно в конверт, протянул женщине вторую фотографию. Эта тоже была обрезана. “А что насчет нее?” - спросила она. “Эта женщина кажется знакомой?”
  
  Сондра взяла цветную копию журнальной страницы. “Это она!” - сказала она. “Это та женщина, которая дала мне номер телефона Виктора Харькова”.
  
  “Это Эбби?”
  
  “Да. Без вопросов”.
  
  “И вы не знаете ее фамилии, где она живет, где работает, что-нибудь еще о ней?”
  
  “Нет”, - сказала Сондра. “Извини. Я познакомился с ней на конференции, мы поговорили об усыновлении, и она рассказала мне, что они с мужем только что усыновили ребенка и что она знает юриста, который действительно хорошо работает. Она дала мне номер телефона Виктора Харькова, и на этом все.”
  
  “Она говорила тебе что-нибудь о его методах, о том, как он работал?”
  
  “Нет”, - сказала Сондра, возможно, более решительно, чем ей хотелось бы. “Я имею в виду, позже у меня сложилось впечатление, что Эбби, возможно, не знала, что парень был немного ...”
  
  “Я знаю, что вы имеете в виду”, - сказал Пауэлл, не находя причин снабжать Сондру Арсено уничижительным термином для человека, которого в этот момент препарировали на холодном стальном столе на Южной Ямайке. Они все знали, кто он такой и чем занимается. Вопрос, если вообще будет вопрос, заключался в том, что Эбби Роман знала об этом человеке, и когда она это узнала? До того, как она рекомендовала Харькова в "Арсенал", или после.
  
  В 2005 году при посредничестве Виктора Харькова были незаконно приобретены две пары близнецов. Две пары девочек. Если убийца Харькова посетил дом Арсено, возможно, сейчас он ищет другую пару близнецов. Возможно, он уже нашел их. Возможно, в опасности была еще одна семья.
  
  "Как на мысе Страха", - подумал Пауэлл.
  
  Она должна была достать этот фильм, посмотреть его.
  
  Пока арсеналты разговаривали с полицейским художником и создавали портрет человека, ворвавшегося в их дом, детектив Дезире Пауэлл покинула Отдел по расследованию убийств и зашла в "Хоумстед" на бульваре Леффертс, чтобы съесть вишневый штрудель и выпить кофе.
  
  Через двадцать минут она уже ехала по Ван-Вику, направляясь в маленький городок Иден-Фоллс в округе Крейн.
  
  
  ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЬ
  
  
  На парковке стояли четыре машины. Пара Fiestas, похожих на взятые напрокат автомобили, фургон десятилетней давности и синий Ford.
  
  Майкл медленно подошел к одной из "Фиест". Она была припаркована через три места от "Форда". Он быстро взглянул на "Форд" и увидел, что мужчина, сидящий за рулем, был чернокожим, возможно, лет двадцати с небольшим, с наушниками в ушах. Скорее всего, он видел, как Майкл выходил из комнаты 119, но не обратил никакого внимания на мужчину в мешковатом плаще, твидовой шляпе и солнцезащитных очках. Он сидел с закрытыми глазами, его голова покачивалась в такт музыке.
  
  Майкл перешагнул через низкое ограждение позади машин. Он обыскал территорию возле скоростной автомагистрали в поисках чего-нибудь, чего угодно. Он нашел короткий отрезок стальной арматуры, материала, используемого для укрепления бетона. Он подобрал трубку, засунул ее за пояс на заднем сиденье, затем спрыгнул на землю за "Фордом". Он ждал целую минуту. Мужчина в машине не видел его ни в зеркалах заднего вида, ни в боковых зеркалах. Майкл прополз по земле вдоль правой стороны Ford, затем обошел машину кругом. Когда он добрался до левого переднего колеса, он вытащил небольшой осколок разбитого зеркала. Он завернул его в тряпку для мытья посуды, но она прорезала ткань. Его рука кровоточила. Он начал резать вдоль шины, прямо у обода. Примерно через минуту он услышал, как начал выходить воздух.
  
  Две минуты спустя, когда шина была почти спущена, Майкл подполз к задней части машины, встал и направился обратно к "Фиесте".
  
  Подойдя к машине, он полез в карман, как будто искал ключи от машины. Он взглянул на водителя "Форда". Мужчина оглянулся. Майкл указал на переднее колесо "Форда", одними губами произнеся несколько слов. Мужчина просто смотрел на него несколько мгновений, затем опустил стекло.
  
  “У тебя спустило колесо”. Сказал Майкл. Он знал, что мужчина его не слышит.
  
  Мужчина открыл дверь. Он был примерно одного роста с Майклом, но моложе. Он был одет в зеленые камуфляжные штаны и черную толстовку с капюшоном. Майкл знал, что как только мужчина выйдет, у него будет всего несколько секунд, чтобы действовать.
  
  Мужчина вышел из машины, вытащил наушники из ушей. Он посмотрел на Майкла с подозрением. “Что?”
  
  “Твоя передняя шина”, - сказал Майкл, демонстрируя свой лучший южный акцент, слово "шина" прозвучало как "деготь". “Похоже, у тебя спустило”.
  
  Мужчина рассматривал Майкла еще несколько мгновений, затем обошел открытую дверцу машины. “Черт возьми”. Он постоял несколько секунд, уперев руки в бедра, как будто хотел, чтобы шина надулась. Затем он залез в машину, вытащил ключи из замка зажигания. Он подошел к задней части, открыл багажник. Майкл бочком подобрался.
  
  “Ты хочешь, чтобы я позвонил в ”Тройной А" или что-то в этом роде?" Спросил Майкл. “Я получил ”Тройной А"".
  
  “Я в порядке”, - сказал он взглядом, который говорил: "отвали нахуй".
  
  В тот момент, когда мужчина повернулся к Майклу спиной, Майкл вытащил трубку из-за пояса и опустил ее на затылок мужчины, отдернув в последнюю секунду. Это было далеко от его компетенции, и он не хотел убивать этого человека. Это была ошибка. Мужчина крякнул от удара и, пошатываясь, отступил на несколько шагов, но не упал. Он был силен.
  
  “Ублюдок”. Мужчина потянулся за головой и увидел кровь на своих пальцах.
  
  Прежде чем он смог развернуться к нему лицом, Майкл вмешался, снова поднял трубу, готовясь нанести второй удар, но когда он опустил руку, мужчина поднял руку, чтобы блокировать удар. Он был быстр. Затем мужчина развернулся, перенеся свой вес, и нанес Майклу скользящий удар по лицу. На мгновение Майкл увидел звезды. Его ноги подкосились, но он сохранил равновесие.
  
  Когда он пришел в себя, то увидел, что мужчина полез в багажник и вернулся с пистолетом.
  
  Времени среагировать не было. Майкл изо всех сил взмахнул трубой вверх и вокруг. Он попал мужчине в переносицу, превратив ее в густой туман из крови и хрящей. Майкл увидел, как глаза мужчины закатились. Его ноги подогнулись. Он упал навзничь, наполовину в багажнике, наполовину вывалившись из него. Пистолет, малокалиберный револьвер, выпал из его руки на изрытый асфальт парковки.
  
  И все было кончено. Мужчина не двигался.
  
  По какой-то причине Майкл застыл в бездействии. Он боялся, что убил человека, но вскоре справился с этим. Он осознал, что стоит на парковке мотеля, в пределах видимости проспекта, с окровавленной стальной трубой в руке, а в багажнике машины перед ним лежит тело мужчины. Он собрался с духом, с силами. Он бросил трубку в багажник, подобрал пистолет, засунул его в карман. Он огляделся, повернувшись на 360 градусов. Видя, что за ним никто не наблюдает, он достал из багажника запасное колесо и домкрат. Затем он приподнял ноги мужчины и полностью переместил тело в багажник. Он закрыл крышку, вынул ключи из замка.
  
  Десять минут спустя, сменив колесо, он сел в машину. Он обнаружил, что не может отдышаться. Он оглядел переднее сиденье. MP3-плеер, недоеденный Воппер, нераспечатанная сорокаунтовая банка. От запаха вареного мяса и крови у него скрутило желудок.
  
  Он открыл бардачок. Пара карт, пачка "Салемс", маленький фонарик. Ничего, что он мог бы использовать. Что ему было нужно, так это мобильный телефон. Он заглянул на заднее сиденье, в консоль. Телефона там не было.
  
  Он вытащил ключи из замка зажигания, вышел из машины. Он обошел машину сзади, открыл багажник. Мужчина еще не пришел в сознание, но его лицо выглядело почти изуродованным. Майкл протянул руку, коснулся его шеи сбоку. Он нащупал пульс. Он начал обыскивать мужчину, обыскивая его боковые карманы, задние карманы. Он нашел небольшую пачку наличных, маленький пакетик с марихуаной, еще одну связку ключей. Но телефона не было. Он попытался перевернуть мужчину на бок, но тот был тяжелым и лежал мертвым грузом. Он попробовал снова. Он не смог сдвинуть его с места.
  
  Внезапно мужчина начал стонать. Майкл полез дальше в багажник, достал длинный стальной лом. Он подсунул его под мужчину и начал переворачивать его. Мужчина закашлялся, сплевывая кровь в воздух.
  
  “Черт возьми, чувак ...” - выдавил мужчина. Он приходил в себя. И становился все громче. Майкл полез в карман своего плаща, достал теперь уже окровавленную мочалку. Он скатал его в шарик и засунул мужчине в рот.
  
  Затем Майкл вернулся к своей задаче перевернуть тело мужчины на бок. После еще нескольких попыток мужчина перевернулся. Майкл полез в карман своей флисовой толстовки и нашел мобильный телефон, а также несколько сотен наличными и удостоверение личности, по которому мужчину в багажнике звали Омаром Кантуэллом. Майкл взял телефон и наличные, захлопнул багажник и вернулся в машину.
  
  Его руки были на удивление твердыми, учитывая то, что он только что сделал и что собирался сделать, он открыл телефон, набрал номер и позвонил Томми Кристиано.
  
  Томми замолчал. Майкл знал достаточно, чтобы переждать. В голове пульсировало, глаза жгло.
  
  “Он мертв?” Спросил Томми.
  
  По правде говоря, Майкл понятия не имел. “Я не знаю. Я так не думаю”.
  
  Он рассказал Томми все, начиная с телефонного звонка человека по имени Александр Сависаар.
  
  “Ты должен войти, чувак”.
  
  “Я не могу, Томми”.
  
  “Ты должен. Ситуация становится все хуже и хуже. Как ты думаешь, сколько времени пройдет, прежде чем Пауэлл все сложит?”
  
  “Это моя семья, чувак. Мы не можем вызывать кавалерию. По крайней мере, пока я не узнаю пьесу”.
  
  “Ты не справишься с этим в одиночку”.
  
  “Это единственный способ”.
  
  Томми снова замолчал. Майкл взглянул на часы. У него было три минуты, чтобы вернуться в номер мотеля.
  
  “Сюда только что звонила Пауэлл”, - сказал Томми. “Она спрашивала об Эбби”.
  
  “Что? Эбби? Почему?”
  
  “Она не сказала”.
  
  Майкл попытался предугадать ход расследования. “О чем она спрашивала?”
  
  “Она спросила о том, где работает Эбби. О том, где она раньше работала”.
  
  “Что ты ей сказал?”
  
  “Я сказал ей правду”, - сказал Томми. “Не то чтобы она не могла раздобыть информацию где-нибудь еще”.
  
  Майкл пытался все это осмыслить, но, похоже, все становилось узким местом.
  
  “Что ты собираешься делать?” Спросил Томми.
  
  Хороший вопрос, подумал Майкл. “Я собираюсь вернуться в комнату и ждать звонка. Потом я иду к себе домой”.
  
  “Ты никогда не доберешься туда за тридцать минут”.
  
  “Я собираюсь попробовать”, - сказал Майкл. “А Томми?”
  
  “Что?”
  
  “Пообещай мне, что ты не собираешься ничего предпринимать”.
  
  Томми помолчал, возможно, взвешивая все шансы. “Я встречу тебя”.
  
  “Нет”, - сказал Майкл. “Послушай. У меня есть этот телефон. У тебя есть номер на том конце?”
  
  Майкл слышал, как Томми что-то строчит в блокноте. “Да”, - сказал он. “Я понял”.
  
  “Хорошо. Просто приложи ухо к перилам и позвони мне, как только что-нибудь узнаешь. Если Пауэлл подойдет еще ближе, ты позвонишь ”.
  
  “Микки”, - сказал он. “Ты должен...”
  
  “Я знаю, чувак. Я знаю”.
  
  Майкл закрыл телефон, поставил его на виброзвонок, сунул в карман. Он прислушался. Из багажника машины не доносилось ни звука.
  
  Он посмотрел в зеркало заднего вида. Зрелище, которое он там увидел, выбило его из колеи. Его лицо было в пятнах крови, слегка опухшее и в синяках. Он полез в пакет из "Бургер Кинг", вытащил горсть салфеток. Он открыл упаковку весом в сорок унций, смочил салфетки и сделал все возможное, чтобы вытереть лицо.
  
  Он снова осмотрелся. Достаточно чисто. В ушах все еще звенело от удара по лицу, сердце бешено колотилось, голова раскалывалась. Он произнес про себя молитву и положил руку на дверь. У него было шестьдесят секунд, чтобы войти в комнату. Он молился, чтобы его часы были точными – чтобы часы Коли были точными – и чтобы он не пропустил звонок. Он открыл дверцу машины, вышел.
  
  “Подними руки так, чтобы я мог их видеть!” - раздался голос позади него.
  
  Майкл резко обернулся. Вспыхивающие огни ослепили его глаза.
  
  Он был окружен полицейскими машинами.
  
  
  СОРОК
  
  
  Эбби больше не могла ждать. Каждая секунда отсутствия девочек, каждая секунда, когда она не знала, где Майкл, была еще одной стрелой в ее сердце. Держа Колю на мушке, она сделала несколько телефонных звонков. Она позвонила в офис, и ей сказали, что Майкл уехал на весь день. Она позвонила ему на мобильный и получила голосовую почту. Она позвонила в несколько его заведений – пивную "Остин", "Хитрый лис". Его никто не видел. Она чуть было не позвонила Томми, но Томми увидел бы ее насквозь. Томми бы понял, что что-то ужасно не так.
  
  Она хотела положить этому конец, увидеть успокаивающее присутствие полицейской машины на ее подъезде, спокойные, уверенные манеры детективов и агентов ФБР, авторитетных фигур, которые могли бы забрать это из ее дрожащих рук. Она хотела обнять своего мужа, своих девочек.
  
  Но если она не была уверена, что ее дочери будут в безопасности, она не могла рисковать. Она выглянула в окно, наверное, в пятидесятый раз за последние десять минут.
  
  “Знаешь, он, наверное, не вернется”, - сказал Коля. Он тяжело опустился в кресло с мягкой обивкой в углу, кресло, которое до недавнего времени было покрыто замазанным бархатом. Теперь она была запекшейся и с прожилками темно-коричневой крови. Он дышал ртом, что для него, подумала Эбби, вероятно, было обычным делом.
  
  “Заткнись”.
  
  “Знаете, что я думаю, миссис АДА? Я думаю, он забрал ваших драгоценных маленьких девочек и отправился в путь. Одному Богу известно, что он делает с ними в эту секунду. Он, вероятно ...”
  
  “Я сказала, заткнись нахуй!” Эбби направила на него. 25. Коля никак не отреагировал. Эбби задумалась, сколько раз за эти годы этому человеку тыкали оружием в лицо. “ Я не хочу больше слышать ни слова. Ты не имеешь права разговаривать.
  
  Коля согласился. На мгновение. Он поерзал на стуле, пытаясь найти удобное положение. Эбби надеялась, что ему никогда не будет удобно до конца своей жизни. Надеюсь, он проведет это время в тюремной камере.
  
  Коля посмотрел на часы. “К черту все это. Я ухожу отсюда”. Он с трудом поднялся на ноги.
  
  “Что ты делаешь?”
  
  “Я ухожу”.
  
  Эбби напряглась. “ Сядь.
  
  Коля стоял лицом к ней, не более чем в десяти футах, заложив руки за спину. “Нет”.
  
  Этого не может быть, подумала Эбби. “Клянусь Богом, я всажу тебе пулю в голову. А теперь сядь”.
  
  Коля ухмыльнулся. “ Ты теперь убийца? Вот кто ты? Медсестра-убийца? Он придвинулся к ней на несколько дюймов. “ Я так не думаю.
  
  Эбби попятилась. Она взвела курок. “ Сядь. Не заставляй меня делать это.
  
  Коля огляделся. “ Итак, что тебя останавливает? Здесь никого нет. Кто узнает, что это было хладнокровное убийство? Он сделал еще шаг. Теперь он был в пяти футах от меня. “Все, что тебе нужно сделать, это сказать им, что я пытался надуть тебя. Они тебе поверят. Ты гражданин и все такое”.
  
  Эбби отступила еще на дюйм. Теперь она почти уперлась в шкаф. “ Прекрати.
  
  Коля перестал двигаться вперед, его руки все еще были за спиной. “Знаете что? Я не думаю, что вы сможете это сделать, миссис АДА. Я думаю, вы все болтуны. Совсем как ваш муж ”.
  
  “Заткнись”, - сказала Эбби срывающимся голосом. “Просто заткнись!”
  
  Коля сделал еще один маленький шаг вперед, и внезапно в комнате раздался другой голос. Кто-то говорил о том, что джекпот лотереи достиг 245 миллионов долларов и что ты тоже можешь стать победителем. Каким-то образом телевизор с плоским экраном на комоде ожил. Эбби инстинктивно взглянула на него. И поняла. Вот почему Коля держал руки за спиной. У него был пульт. Он пытался отвлечь ее, и это сработало. Она отвела взгляд всего на секунду, но для Коли этого было достаточно. Он бросился через комнату. Для невысокого, коренастого человека он был невероятно быстр.
  
  Эбби прислонилась спиной к стене, подняла пистолет и спустила курок. Дважды.
  
  Ничего. Оружие не выстрелило. Оно было пустым.
  
  Как только Коля понял, что его не застрелят в этом пригородном доме в Иден-Фоллс, штат Нью-Йорк, Эбби увидела, как животное проявилось полностью.
  
  Через секунду он был на ней. “Ты гребаная пизда! Я убью тебя, блядь!”
  
  Коля нанес удар правой рукой, угодив ей высоко в лоб. Удар отбросил ее спиной к комоду, разбив флаконы с духами, опрокинув фотографии, сбросив телевизор на пол. Прежде чем она смогла восстановить равновесие, Коля схватил ее за волосы и потащил к кровати. Эбби брыкалась ногами, размахивала руками, пытаясь соединиться, но он был слишком силен.
  
  “Но сначала я выебу тебе мозги”.
  
  Он швырнул ее на кровать и ударил во второй раз. На этот раз удар был более мощным, более искусно нанесенным. Эбби почувствовала, что теряет сознание. Она все еще боролась. Коля вытащил свой маленький карманный нож. Он разрезал платье на ее теле, сорвал его и швырнул через всю комнату.
  
  Эбби, почти потерявшая сознание, снова попыталась ударить его коленом в промежность, но на этот раз он был готов. В уголках ее глаз заплясали звездочки, и на мгновение ей показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Она почувствовала вкус крови во рту.
  
  Коля откинулся назад, расстегнул молнию на джинсах. У него была полная эрекция. “Ты не в своей гребаной лиге, сука”. Он срезал с нее лифчик и трусики, снова забрался на нее, все это время крепко держа за волосы. Эбби сопротивлялась ему изо всех сил, но ее одолели.
  
  Он схватил ее за горло, оказал давление. “Ты наставляешь на меня пистолет?”
  
  Коля раздвинул ей ноги другой рукой, устроив свое тяжелое тело между ними. “Вам это понравится, миссис АДА. Жаль, что вы не сможете рассказать об этом своим друзьям”.
  
  Когда Эбби почувствовала, что мир отступает, она услышала, как что-то стукнулось о кровать рядом с ними, что-то металлическое. Звук был такой, как будто что-то упало с потолка, но она не была уверена, что это было.
  
  Коля на мгновение остановился, посмотрел на потолок, затем на кровать. На ней лежали пять мелкокалиберных пуль. Коля посмотрел в глаза Эбби. И понял.
  
  Прежде чем он успел пошевелиться, Коля хрюкнул один раз, это был влажный животный звук. Лицо Эбби внезапно окатила теплая вязкая жидкость. Часть ее попала ей в рот и нос. Вкус вызвал у нее рвотный позыв, в голове заколотилось, но вернул ее с края пропасти. Ее мир стал ярко-красным.
  
  Это была кровь. Теперь ее лицо было в крови.
  
  Находясь на грани бреда, Эбби подумала, что это ее собственная кровь, но когда она посмотрела на Колю, то увидела, что его лицо застыло в гримасе боли, мышцы на шее были напряжены. Что-то росло у него из горла. Что-то серебристое и плоское. Коля упал на Эбби дрожащим комом, и Эбби теперь увидела очертания мужчины, стоящего в ногах кровати.
  
  Это был Алекс. Он ударил Колю сзади, и теперь бьющийся в конвульсиях мужчина лежал на ней сверху, огромный нож торчал из задней части его шеи. Секунду спустя Алекс наклонился и вытащил нож.
  
  “Нет!” Эбби закричала.
  
  Со всей силы она оттолкнула от себя Колю. Он перекатился на кровать, на пол, оба они теперь были залиты кровью.
  
  “Что ты наделал?”
  
  Эбби вскочила на ноги, мир вышел из-под контроля. Она сорвала с кровати наволочку, скомкала ее и прикрыла дыру в горле Коли. Кровь хлынула из раны, пропитывая пол под головой Коли. Его тело дернулось раз, другой, затем замерло. Эбби продолжала давить на рану, но она знала, что было слишком поздно. Он был мертв.
  
  Эбби взглянула на Алекса. Он стоял в дверях спальни. На его лице не было никакого выражения. Ни гнева, ни раскаяния, ни даже удовлетворения. Он был похож на хищную птицу, осматривающую свою территорию. Теперь Эбби поняла, что Алекс нашел ее пистолет, когда ранее был один наверху. Он разрядил его.
  
  Долгое время Эбби не могла пошевелиться. Затем она осознала свою наготу. Она сняла с крючка одну из штор, подобрала ее и завернулась в нее, погружаясь в двойной ужас последних нескольких минут.
  
  “Где… где девочки?” спросила она. Ее голос звучал тихо, побежденно, отстраненно.
  
  Алекс повернул голову, посмотрел на нее. На мгновение она засомневалась, что он знает, кто она такая.
  
  “Приведи себя в порядок”, - сказал он. “Мы уезжаем через двадцать минут”.
  
  
  СОРОК ОДИН
  
  
  Офицер полиции нервничал. Он был молод, не больше двадцати двух или около того. Его напарник был немного старше. Возможно, его старший лейтенант, подумал Майкл, его офицер полевой подготовки. Как только пожилой полицейский убедился, что непосредственной опасности на парковке отеля Squires Inn нет, он сказал двум другим патрульным машинам, что они могут двигаться дальше.
  
  Молодой офицер действовал по инструкции, сначала попросив предъявить удостоверение личности, затем обыскав Майкла.
  
  Майкл объяснил, кто он такой, и что он здесь расследует дело. Он надеялся, что, будучи из небольшого городка, малыш не знал, что, как правило, АДАс на самом деле не проводила никакой полевой работы. Он не знал.
  
  Офицер посмотрел на одежду Майкла, возможно, удивляясь, почему прокурор округа Квинс был одет в темно-бордовые брюки для гольфа и плащ, которые были ему явно на два размера больше. Если ему и было интересно, он ничего не сказал об этом. Но Майкл знал образ мыслей, даже для молодого полицейского. Что-то было не так. А когда что-то было не так, оно не исправлялось само по себе.
  
  “А почему у вас нет никаких документов, сэр?”
  
  “Это в моей сумке для гольфа”, - сказал Майкл. “Мне позвонили по поводу свидетеля, который бесился на нас, и я просто запрыгнул в машину”.
  
  Офицер посмотрел на синий "Форд", затем обратно. Он взглянул на своего напарника, который просто пожал плечами.
  
  По словам офицера, на 911 поступил звонок о двух мужчинах, дерущихся на парковке мотеля Squires Inn. Майкл сказал, что ничего об этом не знает.
  
  Майкл украдкой взглянул на часы. Он пропустил звонок от Коли.
  
  “Не могли бы вы подождать меня здесь?” - спросил офицер. Он указал на заднюю часть "Форда". Майкл пересел на заднее сиденье машины.
  
  “Конечно”.
  
  Когда Майкл приблизился, он заметил тонкую струйку крови, стекающую с крышки багажника. Он переместился с левого заднего крыла на багажник, прислонился к нему.
  
  Пока молодой офицер общался по рации, он переводил взгляд с ноутбука в своей патрульной машине на Майкла и обратно. Казалось, прошла вечность. Майкл снова взглянул на часы. Теперь он опаздывал на целых пять минут от установленного срока.
  
  Офицер вышел из машины.
  
  “Извините за это, мистер Роман. Вы знаете, как это бывает. Вам звонят, вы должны это проверить ”.
  
  “Я понимаю”.
  
  Парень смотрел на него еще несколько секунд, затем на парковку, на сам мотель, все еще не совсем понимая ситуацию. Майкл знал, что у него будут дни и пострашнее этого.
  
  “Хорошего дня, сэр”.
  
  Майклу стало интересно, как офицеры в форме получили звонок. Видел ли двоюродный брат Коли ссору из офиса? Неужели она увидела, что произошло, и позвонила Коле, и теперь что-то случилось с Эбби, Шарлоттой и Эмили?
  
  Он в третий раз взглянул на часы. Возвращаться внутрь не было смысла.
  
  Он сел в "Форд", заглушил двигатель. Под сиденьем были пистолет и мобильный телефон Омара. Он был рад, что инцидент с полицией не перерос в обыск автомобиля. Через несколько мгновений он выехал со стоянки и влился в поток машин.
  
  Он направился домой.
  
  
  СОРОК ДВА
  
  
  Алекс не собирался оставлять Колю в живых, но и не ожидал, что все так закончится. Он ненавидел, когда все запутывалось, а это было настолько запутанно, насколько это вообще возможно.
  
  Он был многим обязан отцу Коли Константину – действительно, этот человек не раз спасал ему жизнь, – но сын не имел над ним власти, не заработал таких долгов.
  
  Пока Эбби принимала душ, Алекс затащил тело Коли в шкаф для одежды. Спальня была почти вся залита кровью, и при перемещении тяжелого, безжизненного тела на светлом ковровом покрытии остались еще более темно-красные разводы.
  
  Он обыскал карманы Коли, забрав мобильный телефон убитого, но оставив свой бумажник, который был прикреплен к петле на поясе серебряной цепочкой. Он открыл телефон, проверил список недавних звонков. Последний звонок в мотель был более сорока минут назад. Алекс нажал кнопку повторного набора. Телефон в мотеле прозвонил дважды, трижды, четыре раза, пять. Майкла Романа там больше не было. Если бы он был там, то наверняка подошел бы к телефону. Алекс прокрутил список вниз, пока не дошел до номера мобильного Омара. Решив, что у Омара в списке абонентов есть Коля, Алекс достал один из своих предоплаченных мобильных телефонов. Он набрал номер Омара. Телефон зазвонил раз, другой…
  
  ... ТРИ РАЗА. Майкл уставился на телефон в своих руках. Индикатор сообщил, что звонок поступил с частного номера. Он включил радио, затем обогреватель, включив вентилятор на полную мощность. Он открыл окно. На пятом гудке он ответил. Он держал рот в нескольких дюймах от телефона, ответил.
  
  “Да”.
  
  На другом конце провода тишина. - Ты все еще в мотеле? - спросил я.
  
  Это был Алекс. Он звонил Омару. Он звонил Омару, чтобы узнать, все ли еще Майкл под замком. Почему Коля не позвонил? Майкл попытался вспомнить голос Омара. Он был глубоким. Он надеялся, что фоновый шум заглушит его. “Да”.
  
  Еще одно колебание. На этот раз Майкл услышал, как девушки разговаривают на заднем плане. Они были с Алексом. Его сердце разбилось вдребезги.
  
  “Не приходите сюда, мистер Роман”, - сказал Алекс. “Если вы это сделаете, вам не понравится то, что вы найдете”.
  
  “Послушай”, - сказал Майкл. “Просто скажи мне, чего ты хочешь. Ты можешь взять все, что есть у меня. Только не причиняй вреда моей семье”.
  
  На мгновение Майклу показалось, что Алекс повесил трубку. Он этого не сделал. “Если ты придешь сюда, ты захлебнешься в крови своей семьи”.
  
  В телефоне щелкнуло. Соединение было прервано.
  
  Майкл трижды стукнул кулаком по приборной панели. Он перевел спидометр на восемьдесят.
  
  Они были готовы. Женщина упаковала пару сумок для себя и девочек, а также немного еды. Все необходимое Алексу было в его кожаной сумке через плечо. Снаряжение было сложено у входной двери.
  
  Через минуту Алекс заберет девочек со двора, объяснив им, что они отправляются в небольшое путешествие. Они поедут на внедорожнике Коли. Они найдут место, где можно спрятаться всего на несколько часов, до полуночи, а затем направятся к канадской границе.
  
  Завтра в это время они будут в Канаде, и он будет на шаг ближе к тому, чтобы стать бессмертным. Завтра в это время женщина будет мертва, а Анна и Мария будут принадлежать ему. Все прошло не так гладко, как ему бы хотелось, но сейчас с этим ничего нельзя было поделать.
  
  Вам никогда не вывезти их из страны. Кто-нибудь вас поймает.
  
  Возможно, Эбигейл была права. Он коснулся двух пустых хрустальных флаконов на цепочке у себя на шее. Если они приблизятся к нему и девочкам, он знал, что должен сделать.
  
  Однако пока у него все еще были его дочери, и на горизонте не маячило никаких препятствий.
  
  Затем раздался звонок в дверь.
  
  Эбби выглянула в окно. На подъездной дорожке стоял темный седан последней модели. Она не слышала, как кто-то подъезжал, а она всегда так делала. Она была настроена на звуки вокруг своего дома. Но ужас этого дня, а также пульсирующая боль в голове сделали это невозможным.
  
  Она посмотрела на Алекса. Он ничего не сказал, а просто посмотрел через заднее окно на девочек. Он вышел в коридор, скрывшись из виду.
  
  Эбби пересекла фойе, открыла дверь. На крыльце стояла высокая, стройная чернокожая женщина в темном костюме. У женщины был властный вид. Эбби знала это поведение, эту позу, и внезапно испугалась еще больше.
  
  Через сетчатую дверь Эбби сказала: “Да?”
  
  “Вы Эбигейл Роман?”
  
  “Да”.
  
  Женщина показала бумажник со значком. Золотой значок. Полиция Нью-Йорка. “Меня зовут детектив Дезире Пауэлл. Я из отдела по расследованию убийств Квинса. Могу я зайти на минутку?”
  
  Эбби потребовались все силы и сосредоточенность, чтобы не смотреть никуда, кроме глаз детектива. “ Могу я спросить, в чем дело?
  
  “У меня всего лишь несколько обычных вопросов. Могу я войти?”
  
  “Я сейчас ужасно занят”.
  
  Женщина положила руку на сетчатую дверную ручку. Эбби отпустила ее. Женщина улыбнулась, открыла дверь и вошла внутрь. Она быстро осмотрела прихожую, гостиную, лестницу, ведущую на второй этаж. “Я знаю вашего мужа, Майкла. Мы вместе работали над несколькими делами”, - сказала женщина. “Кстати, его случайно здесь нет, не так ли?”
  
  “Нет”, - сказала Эбби. “Он сегодня в суде”.
  
  Пауэлл взглянула на часы. “ Кажется, заседание закрыто на сегодня. Я позвонила в его офис, и мне сказали, что он уехал на день. Вы случайно не знаете, где он сейчас находится?”
  
  “Боюсь, что нет”.
  
  Пауэлл поближе осмотрел гостиную, ее декор. “У вас прекрасный дом”.
  
  "А вот и вся чушь собачья", - подумала Эбби. Она должна была найти способ вытащить эту женщину из ее дома. “Спасибо. Теперь, если ...”
  
  “С тобой все в порядке?”
  
  Эбби инстинктивно дотронулась до своего лица. Она приложила к нему лед, и опухоль оказалась не такой заметной, как она думала. “Я в порядке. Сегодня днем меня ударили теннисным мячом.”
  
  Пауэлл кивнула, явно не веря в эту историю. Она была полицейским. Она сталкивалась со многими замужними женщинами, которые входили в двери, спотыкались в душе, поскользнулись на льду. Эбби тоже выпала на долю медсестры.
  
  “Я никогда не играл. Всегда хотел. Ты давно играешь?”
  
  “Всего несколько лет”, - сказала Эбби.
  
  “Твои девочки здесь?”
  
  “Да”. Она указала на заднее окно. Шарлотта и Эмили сидели за столом для пикника на заднем дворе.
  
  Пауэлл выглянул в окно. “О боже. Они очаровательны. Майкл все время говорит о них. Сколько им лет?”
  
  “Им только что исполнилось четыре”.
  
  “Могу я спросить, как их зовут?”
  
  “Шарлотта и Эмили”.
  
  Пауэлл улыбнулся. “Как сестры Бронте”.
  
  “Как у сестер Бронте”.
  
  Пауэлл прошел дальше в дом. “Тебе, наверное, интересно, что все это значит”.
  
  “Да. На самом деле, мы как раз собирались уходить через несколько минут”.
  
  Пауэлл взглянул на сумки у двери. Две нейлоновые спортивные сумки сиреневого цвета, два пакета с продуктами и мужская кожаная сумка-мессенджер. “ Собираешься в путешествие?
  
  “Да”, - сказала Эбби. “Мы собираемся навестить моих родителей”.
  
  “Ах да? Местонахождение?”
  
  Эбби сделала короткий шаг к двери - движение, которое вы делаете, когда пытаетесь выставить кого-то из своего дома. “ Они в округе Вестчестер. Недалеко от Паунд-Ридж.
  
  “О, там красиво. Особенно в это время года”. Пауэлл развернулась перед Эбби, теперь спиной к коридору, ведущему на кухню. Она указала на кожаную сумку мужчины. “Майкл идет с тобой?”
  
  “Он собирается встретиться с нами там, наверху”.
  
  Пауэлл кивнул, на мгновение задержав взгляд на Эбби. Она ни на что из этого не купилась. Она достала из кармана записную книжку, открыла ее. “Что ж, я не задержу вас надолго”. Она взглянула на страницу своей книги. “Вы знаете женщину по имени Сондра Арсено?”
  
  Название было знакомо Эбби. Она не сразу смогла вспомнить его. Также за пять лет совместной жизни с прокурором она знала, что лучший способ справиться с этим - сослаться на потерю памяти. “Я не уверен. Кто она?”
  
  “Она социальный работник”, - сказал Пауэлл. “Она живет в округе Патнэм со своим мужем Джеймсом”.
  
  “На самом деле эти названия ни о чем не говорят”.
  
  “У них есть девочки-близняшки. Совсем как ты”.
  
  Эбби знала, что этот детектив не стала бы задавать эти вопросы, если бы у нее уже не было ответов. И теперь она знала, о чем идет речь. “Извините. Я их не знаю”.
  
  “Хорошо”, - сказала она. “А как насчет человека по имени Виктор Харков?”
  
  Эбби поднесла руку ко рту, пытаясь удержать эмоции внутри. Она не могла. Все это готово было вырваться наружу, и, казалось, она ничего не могла с этим поделать. Она все еще чувствовала исходящий от себя запах мертвеца, все еще ощущала вкус крови. Она наклонилась вперед и прошептала: “Ты должен помочь нам. Он здесь. В доме”.
  
  “Кто здесь?”
  
  В этот момент Эбби увидела, как за спиной Пауэлла шевельнулась тень, стремительный серый силуэт на стене. Это был Алекс. В его руке был пистолет Эбби. Полуавтоматический пистолет 25 калибра. У Эбби не было никаких сомнений в том, что он перезарядил его.
  
  Эбби заглянула детективу через плечо. “ Не надо.
  
  Пауэлл понял.
  
  Она резко обернулась.
  
  Прежде чем детектив Дезире Пауэлл полностью повернулась, она увидела мягкую желтую вспышку дула и услышала три быстрых выстрела. Она почувствовала себя так, словно ее ударили мулом в грудь, боль пронзила ее тело, как раскаленный добела товарный поезд. Воздух выбило из ее легких. Она почувствовала, что падает назад.
  
  Она сильно ударилась об пол, боль в груди стала ледяной, ноги онемели. Она посмотрела на потолок, узоры на точечной отделке начали кружиться, сливаясь в сказочный пейзаж Дали.
  
  На мгновение она почувствовала запах моря, услышала, как волны разбиваются о пляж в Монтего-Бей, услышала безошибочно узнаваемый бой стального барабана.
  
  Затем темнота потянула ее вниз, в долгую ночь.
  
  Люсьен, подумала она, когда свет померк. Ты был неправ, мой милый мальчик.
  
  Я действительно это слышал.
  
  Алекс стоял над женщиной. Эбби рухнула в углу комнаты. Одно дело - убить Колю. Он с самого начала был обузой. Никто не знал, где был Коля или где его ожидали увидеть. Никто не стал бы искать его здесь.
  
  С офицером полиции все было совсем по-другому. Даже в Эстонии вы бы так не поступили, если бы могли этого избежать. Там, где был один, их было много, и пройдет совсем немного времени, и их станет больше. Детектив упомянул имя Виктора Харькова. Скоро они установят связь с пропавшими девушками и, возможно, получат запись с камер на почте, на которой он запечатлен с Анной и Марией. Если бы это случилось, они бы искали его. Он должен был двигаться.
  
  Он снял наручники с пояса упавшего детектива вместе с ее ключами.
  
  Они бы ушли прямо сейчас.
  
  
  СОРОК ТРИ
  
  
  Майкл припарковал синий "Форд" на Криксайд-лейн. Он остановился по дороге, съехав с дороги примерно в миле от своего дома, в той части леса, где когда-то был кемпинг. Он оставил там тело Омара Кантуэлла, покрытое листьями и компостом. Мужчина был еще жив.
  
  Когда Майкл шел по одному из все еще пустующих участков в новой застройке к югу от своего дома, он увидел человека, которого знал только как Натана. Натан и его жена переехали в этот район всего несколько недель назад. Майкл помахал рукой; Натан помахал в ответ.
  
  Что-то в походке Майкла подсказало Натану, что сегодня не будет никаких остановок и разговоров. Как прокурор, Майкл хорошо знал, что все, что произошло сегодня, все, что произойдет сегодня, вошло во временную шкалу, континуум впечатлений, фактов, предположений, интерпретаций. И, в конечном счете, свидетельских показаний.
  
  Я разговаривал с мистером Романом в мотеле, сказал бы офицер. Он казался очень взволнованным.
  
  Я видел, как он шел по лесу, сказал бы Натан.
  
  Мгновение спустя Майкл достиг вершины холма, всего в нескольких футах от границы участка за своим домом, кровь бурлила в его жилах. Он попытался выбросить из головы возможные ужасы того, что здесь произошло, и то, что он мог обнаружить.
  
  Если вы придете сюда, мистер Роман, вы утонете в крови своей семьи.
  
  Задняя часть дома не давала никаких зацепок. Он мог видеть машину Эбби на подъездной дорожке, но не дальше. Но это не означало, что там не было других машин. Примерно в двадцати футах от гаража была пара поворотных пунктов.
  
  Он как раз собирался спуститься с холма и обойти дом сбоку, когда увидел что-то справа от себя, золотую вспышку в лучах послеполуденного солнца. Он повернулся, его рука потянулась к пистолету в кармане.
  
  Это была Шарлотта. Шарлотта стояла прямо там. Она собирала одуванчики и складывала их в маленькую баночку. Прямо перед ним. На какой-то безумный момент Майклу показалось, что у него галлюцинации. Как это могло случиться? Неужели все это было какой-то безумной мистификацией? Нет. Он видел тело Виктора Харькова. Это было реально.
  
  Майкл засунул револьвер за пояс сзади. Он пробрался на вершину холма, скользнул за высокий клен в задней части участка.
  
  Шарлотта подняла голову и увидела его. “ Папа!
  
  Шарлотта уронила одуванчики и побежала через двор. Майкл опустился на колени и обнял ее.
  
  “Детка!” - сказал он. Он почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Прошло всего несколько часов, но казалось, что прошли годы с тех пор, как он видел ее в последний раз. Он отстранился и посмотрел ей в глаза. “Ты в порядке?”
  
  “Я здесь”, - сказала она. Официальная, подобающая Шарлотта.
  
  “Где мама и Эмили?”
  
  Шарлотта указала через плечо в сторону дома. Майкл взял ее за руку и усадил их обоих за изгородью, чтобы их не было видно из задних окон. “С ними все в порядке?”
  
  Шарлотта кивнула.
  
  “А как же… тот человек?” Спросил Майкл. Он не знал, как это выразить. Он не хотел усугублять ситуацию. “Этот человек все еще здесь?”
  
  Шарлотта на мгновение задумалась. Казалось, что-то промелькнуло у нее перед глазами, что-то темное. Затем она просветлела и снова кивнула.
  
  “Это только он?”
  
  “Да”, - сказала она. “Другой мужчина ушел, я думаю”.
  
  “Хорошо, детка”, - сказал Майкл. Он снова обнял ее, быстро осмотрев. Видимых синяков не было. Не было похоже, что Шарлотта плакала, и она не отстранилась, потому что что-то болело. “Хорошо”.
  
  Майкл встал, держа дочь за руку. Он оглядел двор. Казалось, все было так, как он оставил этим утром. Он выглянул из-за изгороди. Там не было никакого движения. Майкл решил, что отведет Шарлотту к машине и вернется.
  
  “Пойдем прогуляемся, хорошо?”
  
  Шарлотта оглянулась на дом. - Куда мы идем? - спросила я.
  
  “Мы собираемся посмотреть на Шасту. Тебе нравится Шаста, верно?”
  
  “Я верю”.
  
  “Ты точно знаешь, где сейчас мама и Эмили?”
  
  Шарлотта покачала головой.
  
  “Что насчет этого человека? Ты точно знаешь, где он?”
  
  Шарлотта, казалось, забыла об этом вопросе. Майкл как раз собирался задать его снова, когда увидел, что у левой стороны дома, рядом с гаражом, появилась какая-то фигура. Майкл пригнулся и выглянул из-за живой изгороди. Это была Эмили. Она стояла на углу дома, глядя в сторону леса. Несколько секунд спустя Майкл увидел Эбби.
  
  Прежде чем он смог остановить себя, Майкл встал и сделал шаг из-за живой изгороди, ведя Шарлотту за собой. Эбби увидела его. Она покачала головой. Майкл мог видеть, как ее губы произносят слово "нет".
  
  Секунду спустя из-за угла вышел мужчина. Майкл знал, что это Алекс. Он был высоким, широкоплечим. На нем было черное кожаное пальто.
  
  Двое мужчин увидели друг друга и в этот момент узнали души друг друга.
  
  Майкл посмотрел на Эбби. Он мог видеть слезы, текущие по ее щекам. На тошнотворный момент они трое выглядели как семья – отец, мать, дочь. Они выглядели как семья из пригорода во дворе своего загородного дома, возможно, готовящаяся провести день на пляже или пикнике.
  
  Затем Майкл увидел блеск серебра. Там, в руке мужчины, всего в нескольких дюймах от головы Эмили, был большой нож. Мужчина притянул Эмили ближе к себе. У Майкла кровь застыла в жилах.
  
  Он не знал, как долго они стояли там, на противоположных концах участка. Никто не двигался. Майклу пришлось принять решение, самое трудное в его жизни. Он не знал, было ли это правильным решением, но, похоже, оно было единственным.
  
  Он подхватил Шарлотту на руки, поднял ее в воздух, крепко прижал к себе и побежал вниз с холма. Он чуть не поскользнулся, когда они достигли узкого участка ручья, его ботинки на кожаной подошве поскользнулись на скользком камне. Он восстановил равновесие, когда они переходили вброд мелководье. Майкл был уверен, что слышал быстро приближающиеся шаги позади них, треск упавших веток и шлепанье по листьям, но он знал, что не может остановиться.
  
  Несколько мгновений спустя они добрались до задней части дома Мейснеров. Майкл поставил Шарлотту на землю, и они вместе побежали через задний двор, огибая сад. Они добрались до заднего дворика и раздвижной двери. Майкл постучал в стекло. Через несколько мгновений Зои вошла в столовую и посмотрела на них. Сначала казалось, что она не знает Майкла, но вскоре ее осенило. Она пересекла комнату, открыла стеклянную дверь.
  
  “Майкл”, - сказала она. “Как мило”.
  
  Зои Мейснер была вдовой, ей было за шестьдесят. Она жила ради своего сада, своей собаки и общественных мероприятий по сбору средств. В таком порядке.
  
  К нам вприпрыжку подбежал Шаста. Она была большой золотистой Лабрадоршей, и когда она дошла до конца ковра в гостиной, инерция и изрядная диета понесли ее по каменной плитке фойе, она поскальзывалась, пытаясь сохранить равновесие. Она остановилась, едва не сбив Шарлотту с ног.
  
  Собака завиляла хвостом и начала лизать лицо Шарлотты. Шарлотта хихикнула, и в груди Майкла что-то дрогнуло. Звук смеха его дочери. Он понял, что почти начал думать, что никогда больше не услышит этот звук.
  
  Майкл перевел дыхание, пытаясь казаться нормальным. “Э-э, Зои, я хотел спросить, могу ли я попросить тебя о небольшом одолжении”.
  
  “Конечно”, - сказала она. “Почему бы тебе не зайти? Не хочешь чаю?”
  
  “Нет”, - сказал Майкл. “Нет, спасибо. Я хотел спросить, не могли бы вы присмотреть за Шарлоттой всего несколько минут?”
  
  Зои оглядела его с ног до головы, возможно, впервые заметив одежду, которая была на нем, и грязь на манжетах его темно-бордовых слаксов для гольфа, слаксов, которые Майкл бессознательно поправлял каждые несколько секунд. Он надеялся, что пистолет не выпал у него из-за пояса.
  
  “С тобой все в порядке?” Спросила Зои.
  
  “Я в порядке”, - сказал Майкл. “Просто какой-то ... сумасшедший день”.
  
  Помимо того, что Зои Мейснер была местным экспертом по всему органическому, она была источником местных сплетен. Она скептически посмотрела на Майкла, затем посмотрела на Шарлотту, которая была занята тем, что гладила собаку.
  
  “Конечно”, - сказала она.
  
  “Я ненадолго”, - сказал Майкл, уже наполовину высунувшись за дверь.
  
  “Не спеши”, - сказала Зои. “Не торопись”.
  
  Майкл пересек двор и направился обратно на холм.
  
  Задний двор был пуст, когда Майкл снова добрался до своего дома. На этот раз он зашел с южной стороны участка, за сараем и гаражом, откуда ему была видна боковая дверь. Он никого не увидел. Он взглянул на окна. Шторы за большим панорамным окном в задней части дома были задернуты; горизонтальные жалюзи на окне над кухонной раковиной были опущены. Он не увидел ни света, ни теней. Вертикальные жалюзи, которые висели над раздвижной стеклянной дверью, были опущены лишь наполовину. Он взглянул на стену дома. Для того, чтобы он мог увидеть, стоит ли машина Эбби – или любая другая машина – все еще на подъездной дорожке, ему пришлось бы перейти двор. Его было бы видно из любого окна в задней части дома.
  
  Майкл попытался замедлить свое дыхание, свое сердцебиение. В течение нескольких безумных мгновений он не мог вспомнить планировку своего собственного дома. Казалось, что она заблокирована.
  
  Более того, он не знал, сколько человек было в его доме. Он не знал, были ли Алекс и Коля единственными, кто делал это с ними. Но он знал, что больше не мог ждать.
  
  Он бочком подобрался к северному краю участка, затем вдоль боковой стены дома. Он подобрался к окну в спальне на втором этаже, которую они использовали как кабинет. Он никого не увидел внутри.
  
  Он медленно двинулся вдоль задней стены дома, толкнул раздвижную стеклянную дверь, вытащил оружие, затем передумал. Он засунул его обратно за пояс брюк. Он вошел в дом.
  
  Кухня была пуста. На столе стояли два стакана из-под сока. Майкл оглядел комнату, пытаясь осознать все это. Он хотел окликнуть ее, но остановил себя. Он посмотрел на магниты на холодильник, буквы и цифры, которые они с Эбби часто использовали, чтобы учить девочек новым словам. Это было довольно строгое правило, ежедневная рутина. Каждый день Эбби выбирала слово, и они с девочками повторяли его, иногда ища в Интернете или в большом словаре в их домашнем офисе. Эбби всегда оставляла слово на месте, пока Майкл не возвращался домой. Много раз девочки поджидали Майкла у двери, когда он возвращался с работы, взволнованно таща его на кухню, чтобы научить новому слову.
  
  Сегодня не было произнесено ни одного слова. Все буквы были собраны в кучу вверху двери, какая-то бессмыслица. Пара цифр была перенесена в самый низ.
  
  Майкл бочком подошел к гостиной, заглянул внутрь. Еще одна пустая комната. Один из стульев в столовой стоял перед раздвижной стеклянной дверью.
  
  Наблюдательная позиция? Майкл задумался.
  
  Он пересек фойе, бесшумно поднялся по ступенькам. Он заглянул в ванную. Занавеска в душе была отдернута. Комната была пуста. Он заглянул в комнату девочек. Кровати были заправлены, в комнате, как всегда, прибрано. Он прошел по коридору и почувствовал в горле какой-то запах, похожий на теплую медь. Он заглянул в хозяйскую спальню.
  
  Комната была залита кровью.
  
  “О Боже мой. Нет!”
  
  Простыни были скомканы посередине кровати, телевизор свалился с комода, вещи были разбросаны по всей комнате. На стенах, потолке была кровь. Комната, где он спал, где занимался любовью со своей женой, была скотобойней. Он оперся о стену. Он увидел толстую алую полосу, ведущую от изножья кровати к шкафу. Он взял пистолет нетвердой рукой, осторожно открыл дверцу шкафа.
  
  Там, внутри, был Коля. Не было смысла пытаться определить, жив ли он еще. Его лицо напоминало раздутую сливу, покрытую коркой крови. На шее зияла рана.
  
  Майкл сбежал вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, безумие почти овладело им. Он быстро пересек гостиную и как раз собирался войти в кухню, когда чуть не споткнулся обо что-то на полу. Он остановился, посмотрел вниз. Это было тело Дезире Пауэлл.
  
  Он, пошатываясь, прошел на кухню, и его вырвало в раковину.
  
  У Алекса были Эбби и Эмили. Они ушли. А его дом был завален трупами.
  
  Майкл выглянул в окно. У подножия холма, едва видимого сквозь деревья, он увидел машину, сворачивающую на подъездную аллею, безошибочно узнаваемую темно-синюю машину городской полиции.
  
  Майкл знал, что даже если полиция поверит ему – а шансов на это было мало, учитывая, что самому Майклу, если бы поменялись местами, было бы трудно поверить, что он не имеет отношения к этим преступлениям, – это повлекло бы за собой два варианта действий. Во-первых, он будет взят под стражу. Во-вторых, полицейское управление, не говоря уже о ФБР и офисе шерифа округа Крейн, включило бы полную мощность, чтобы найти Эбби, Эмили и человека, который терроризировал его семью.
  
  И кто знал, что произойдет, если полиция найдет Александра Сависаара?
  
  Нет. Он сдастся властям, но не раньше, чем Эбби, Шарлотта и Эмили будут с ним. Он должен был быть в одной комнате со своей семьей. Он никогда больше не поверит в мир до этого момента.
  
  Он выглянул в окно. Марко Фонтова как раз выходил из своей машины. Хорошей новостью было то, что он был один. Он не ввел войска. Пока нет.
  
  Майкл подбежал к задней двери, оглядел двор, территорию за домом. Копов не было. Он услышал звонок в дверь, когда выскользнул на улицу, револьвер теперь лежал мертвым грузом у него в кармане, в голове вертелись мрачные сценарии.
  
  Запереть раздвижную стеклянную дверь снаружи было невозможно. Ему придется оставить ее открытой. Он оглянулся на дом. Он мог видеть ноги Дезире Пауэлл из патио и знал, что это была бы единственная вероятная причина, по которой Фонтове понадобилось бы войти.
  
  Майкл пробежал через двор, сбежал вниз по холму, перепрыгивая через поваленные деревья. Он перешел ручей вброд в низком месте, стараясь не поскользнуться на камнях, все время ожидая услышать выстрел. Несколько мгновений спустя он добрался через лес до дома Мейснеров. Он забрал Шарлотту, ничего не сказав Зои Мейснер. Достаточно скоро она услышит вой сирен.
  
  Пять минут спустя, с Шарлоттой, пристегнутой ремнем безопасности на переднем сиденье рядом с ним, он покинул Иден Фоллс и направился к 102-му шоссе и Озон-парку. Ехать можно было только в одно место. Был только один человек, который мог ему помочь.
  
  
  СОРОК ЧЕТЫРЕ
  
  
  “Des.”
  
  Люсьен стоял на углу, его ослепительная белозубая улыбка казалась маяком в душных сумерках кингстонской летней ночи. Двое его тощих приятелей – пара забавных парней, которые никогда не приносили удачи или расположения, – ткнули его в ребра.
  
  Ревнует, подумала она. Кто бы не ревновал? Она была принцессой.
  
  Внутри порхали бабочки. Откуда-то доносились звуки “Стеклянного дома” Питера Тоша.
  
  “Des.”
  
  Детектив Дезире Пауэлл открыла глаза. Это был не Люсьен. Это был Марко Фонтова. Если бы ее грудь не горела, если бы не ощущение, что кто-то поставил ей на ребра рояль, а затем придавил его наковальнями, а затем заставил всю команду "Нью-Йорк Рейнджерс" тренироваться на нем, она могла бы рассмеяться. Она снова потеряла сознание, но не смогла найти Люсьена.
  
  Исчез.
  
  Она вернулась в себя. Потребовалось некоторое время, чтобы она обрела внутренний звук. “Как долго я была без сознания?” - спросила она. Ее голос звучал как чей-то другой, как старая скрипучая запись двадцатых годов.
  
  Фонтова посмотрел на часы. Его лицо выдавало его страх, его беспокойство за нее. Это было мило. “Я не знаю”.
  
  “Зачем ты посмотрел на часы, если не знаешь?”
  
  “Я не знаю”.
  
  “Я истекаю кровью?”
  
  Фонтова покачал головой. “Нет”.
  
  Кто-то стоял позади Фонтовой, белокурой женщины-парамедика, слишком молодой и хорошенькой для такой работы. Пока Пауэлл пыталась сесть, молодой врач скорой помощи сказал ей оставаться на месте, но этого не произошло. Фонтова помогла Дезире принять сидячее положение. Испытывая сильную боль, она прислонилась к стене. Комната начала кружиться, и на мгновение она почувствовала подступающую тошноту. Она воспользовалась моментом, чтобы переждать ее. Затем она потянулась за спину. Что-то было не так. “Где мои наручники?”
  
  Фонтова отвела взгляд, потом снова посмотрела на него. Он никогда не умел сообщать ей плохие новости. “Я думаю, их забрали”, - сказал он. “Твой значок тоже”.
  
  “Ублюдок”.
  
  Фонтова подняла бровь. “Я думаю, это может стоить два доллара”.
  
  “Мать - это не ругательное слово”.
  
  “Хотя я думаю, что таков замысел”.
  
  Тошнота нахлынула на нее отвратительным порывом. Пауэлл подавилась желчью. Она посмотрела налево, увидела кевларовый жилет, который с нее сняли. Он был разорван и помят. “Иисус”.
  
  “Ты в порядке?” Спросила Фонтова.
  
  Пауэлл просто уставился на него.
  
  “Ладно. Что ж. Есть кое-что, на что тебе стоит посмотреть”.
  
  “Где?”
  
  Фонтова указала на ступеньки. Пауэлл поднял глаза. “Это может занять некоторое время. Может быть, неделю”.
  
  “Подожди”, - сказала Фонтова. Он встал, перепрыгивая через две ступеньки за раз, вероятно, в попытке покрасоваться перед симпатичной блондинкой-парамедиком. Когда он вернулся через несколько минут, он держал перед собой мобильный телефон. Пауэлл взглянул на экран. Там, в живом цвете – в основном красном – было мертвое мужское тело, распростертое в шкафу. Казалось, что его лицо вырезали мясорубкой.
  
  “Иисус Христос”.
  
  “Спальня похожа на скотобойню”.
  
  Пауэлл внимательнее вгляделся в маленький экран. Этим человеком мог быть кто угодно. - Это Майкл Роман? - спросил я.
  
  Фонтова покачал головой, поднял пакет для улик. В нем был большой кожаный бумажник, прикрепленный к цепочке. “Его звали Николай Уденко”.
  
  “Ты его прогнал?”
  
  Фонтова кивнула. “Мелкая сошка. Отсидел в Райкерсе за нападение. Ни запросов, ни ордеров.”
  
  “Тогда почему он мертв в этом красивом доме?”
  
  У Фонтовой не было ответа.
  
  “Мэм?”
  
  Пауэлл взглянула на фельдшера. Она ненавидела, когда ее называли "мэм", но эта девушка выглядела на двадцать четыре, и Пауэлл решил, что это правильный термин. “Да?”
  
  “Я действительно должен взглянуть на эти ребрышки”.
  
  Десять минут спустя, пока бригада скорой помощи перевязывала ее поврежденные – вероятно, сломанные –ребра, Пауэлл пыталась собрать все воедино.
  
  С тех пор, как она получила задание, она была уверена, что у нее есть отправная точка в этом деле. Она верила, что это была точка, с которой начинались все расследования убийств, то есть с самого убийства. Элементарно это, не так ли?
  
  Нет. Не всегда.
  
  “Нам позвонили из 105-го”, - сказала Фонтова, сидя за обеденным столом и глядя в другую сторону, в то время как Дезире Пауэлл, на которой сверху был только лифчик, перевязывали бинтами Ace. “Кажется, офицер в форме разговаривал с мужчиной в одном из платных мотелей в Хэмпстеде. Им позвонили и сообщили о двух мужчинах, дерущихся на парковке”.
  
  “Что с этим?” Все три слова причиняли боль. Пауэлл поморщилась. Парамедик помогла ей снова надеть блузку.
  
  “Офицер сказал, что у парня не было при себе никаких документов, но он представился прокурором Квинса”.
  
  “Прокурор?”
  
  Фонтова кивнула. “Парень сказал, что его зовут Майкл Роман”.
  
  “Хорошо”.
  
  “Они проверили его, оставили в покое. Но офицер сказал, что они заехали за мотель и смотрели, как парень уезжает. Он был за рулем Ford Contour 1999 года выпуска ”.
  
  “Он заправлял ”тарелкой"?"
  
  Фонтова просмотрел свои записи. “Да. Это возвращается к компании под названием Brooklyn Stars”.
  
  “Это что, черт возьми, за команда по роллер-дерби?”
  
  “Небольшой автосалон в Гринпойнте. Вероятно, мясная лавка. Я проверил. Угадай, кому принадлежит это заведение?”
  
  Пауэлл всплеснула бы руками, если бы это не повергло ее в пароксизм агонии. “Я нахожусь в мире боли. Не заставляй меня гадать”.
  
  “Николай Уденко”.
  
  “Наш дружелюбный район, ДА?”
  
  “Тот самый”.
  
  Пауэлл выглянула в окно. Ее грудь пылала. Но это не остановило вращение колес.
  
  “Итак, позвольте мне прояснить ситуацию. У нас в 114-м районе раскрыто убийство с применением пыток, жертва - сомнительный юрист, связанный с АДОЙ Майкл Роман - мужчина, который, я мог бы добавить, был замечен сегодня днем на Хэмпстед-авеню за рулем машины, принадлежащей мужчине, которого мы только что нашли искромсанным в прекрасном загородном доме вышеупомянутого мистера Романа.”
  
  “Ага”.
  
  “Дом, внутри которого я поговорил с его женой с кроличьими глазами, прежде чем снять три ...”
  
  “Четверо”.
  
  “Четыре пули в жилетку”. Пауэлл поерзала на стуле. По какой-то причине, узнав о четвертом выстреле, ее ребра заболели еще сильнее. “А теперь жены и дочерей больше нет”.
  
  “На ветру”.
  
  Пауэлл подумал, что, возможно, потребуется калькулятор, чтобы все это сложить. “Какая-то хуйня”.
  
  “Это именно то, что я собирался сказать, но я произнес это слово во всех его формах до Великого поста”.
  
  Фонтова показала второй пакет для улик, в котором, как показалось Пауэллу, находился полуавтоматический пистолет 25-го калибра.
  
  “Это был мой билет в рай?” Спросил Пауэлл.
  
  “Ага”.
  
  “Эта крошечная штучка? Я почти смущен”. Правда заключалась в том, что калибр. 25 мог сбить тебя с ног точно так же, как калибр. 38, в зависимости от нагрузки. Пауэлл поблагодарил Господа, что это был всего лишь двадцатипятизарядный. На том расстоянии, с которого в нее стреляли, жилет, возможно, и не спас бы ее, будь это что-нибудь покрупнее.
  
  “Я набрала серийный номер”, - сказала Фонтова. “И оказывается, что этот пистолет зарегистрирован не на кого иного, как на некую Эбигейл Рид Роман, Р.Н., тридцати одного года, из Иден-Фоллс, Нью-Йорк”.
  
  Пауэлл просто посмотрела на своего напарника. “Ну, ты просто справочник полицейских процедур, не так ли?”
  
  “Расскажи миру, детка”.
  
  “Ну, может быть, я многого и не знаю, но в одном я уверена”, - сказала Пауэлл, с трудом поднимаясь на ноги.
  
  “Что это?”
  
  “Я знаю, что она не нажимала на курок”.
  
  Когда съемочная группа направлялась к Иден-Фоллс, Пауэлл позвонила по мобильному лейтенанту Джону Тесте, командиру отдела по расследованию убийств Квинса. Теста был гибким шестидесятилетним мужчиной с копной серебристых волос и блестящими маленькими серыми глазками, которые могли заставить вас признаться в том, чего вы никогда не совершали. Он безответно любил Дезире, и поэтому она обычно могла обвести его вокруг пальца. Заверив своего руководителя, что с ней все в порядке (это было не так), и умоляя его не втягивать ее в это (она ненавидела попрошайничество), она рассказала ему факты такими, какие они были известны. За исключением подробностей о том, что у нее болела грудь, как будто ее пнули за золото на дистанции сорок девять ярдов, и было больно даже держать мобильный телефон. Теста уступила, позволила ей остаться на улице.
  
  Как и было обещано, пять минут спустя он выдал ордер на арест Майкла Романа.
  
  
  СОРОК ПЯТЬ
  
  
  Майкл проехал две мили с превышением скорости, полностью остановившись на знаках "Стоп" и красном свете светофора. Обычно он был осторожным водителем, особенно с девушками в машине, но сегодня было больше причин для осторожности. Он еще не знал, есть ли на него розыски и ордера. Он должен был быть там, куда направлялся, но он должен был туда попасть.
  
  Ужас от того, что он обнаружил в своем доме, всколыхнул его. Место, где играли его дети, где, как он думал, его семья была защищена, было залито кровью. Прямо сейчас у сумасшедшего были его жена и один из его детей. И этот сумасшедший мог быть где угодно в городе.
  
  Он выехал на бульвар Генри Хадсона, направляясь на юг, лихорадочно поглядывая в боковые зеркала и зеркала заднего вида, пытаясь увидеть, следует ли за ним Алекс. Первые несколько миль он сосредоточился на поиске машины Эбби. Он не увидел "Акурас" цвета шампанского. Затем ему пришло в голову, что у Алекса, возможно, была своя машина, неизвестная Майклу. Он не смог разглядеть длину подъездной дорожки.
  
  Он позвонил брату Эбби Уоллесу, сначала в его офис, затем в его дом в Вестчестере. Уоллес сказал, что не разговаривал с Эбби с вечеринки по случаю дня рождения, и Майкл не чувствовал, что Уоллес находился под каким-либо давлением. Уоллес Рид мог заключать многомиллионные контракты с иностранными инвесторами, но когда дело доходило до конфронтации, он был не самым крутым из дюжины. Майкл сомневался, что он вообще смог бы говорить, если бы психопат держал его в заложниках.
  
  Затем Майкл позвонил родителям Эбби в Паунд-Ридж. Он дозвонился до службы автоответчика Чарльза Рида и, представившись, к удовлетворению расторопной молодой женщины по телефону, узнал, что Риды в настоящее время находятся в самолете между Александрией, Египет, и Мадридом. Их возвращения ожидали только через десять дней.
  
  Охрана вокруг закрытого поселка, в котором жили родители Эбби, была более строгой, чем в Куантико, и Майкл сомневался, что Эбби и ее похититель смогли бы обманом пройти мимо.
  
  Тем не менее, Майкл не знал, какого рода сеть была у этого сумасшедшего, сколько тайных убежищ у него могло быть по всему городу, округу, стране.
  
  Майкл знал, что Дезире Пауэлл была одним из лучших детективов Отдела по расследованию убийств Квинса, и поскольку у нее были веские причины войти в дом, учитывая все сопутствующие обстоятельства дела на данный момент – в сочетании с фактами, что никто не сможет связаться с Майклом и Эбби Роман, ни в офисе, ни в клинике, – пройдет совсем немного времени, прежде чем они сложат два и два вместе.
  
  Была только одна причина, по которой Пауэлл появилась в Иден Фоллс, и это было потому, что она установила связь между Майклом и Виктором Харьковыми.
  
  Они остановились на красный свет на Северном бульваре на 82-й улице. Солнце было теплым, небо - голубым, как драгоценный камень, и люди шли пружинистой походкой. Все это было слишком сюрреалистично. В сердце Майкла никогда не было так мрачно.
  
  С тех пор, как мы покинули Иден-Фоллс, Шарлотта не произнесла ни слова. Она сидела на пассажирском сиденье, сложив руки на коленях, и смотрела в окно. Майкл понятия не имел, что произошло в его доме, понятия не имел, что видела Шарлотта. Оказалось, что она не плакала. Это был единственный положительный момент.
  
  Пока они ждали, когда загорится зеленый свет, Шарлотта слегка повернулась на своем сиденье, осмотрела грязное заднее сиденье. Она посмотрела на Майкла.
  
  “Чья это машина, папа?”
  
  Ее тоненький голосок вывел Майкла из мрачных раздумий. “Э-э, это принадлежит моему другу”.
  
  “Который из них?”
  
  “Ты никогда с ним не встречалась, милая. Это тот, с кем я работаю”.
  
  Шарлотта сморщила носик.
  
  “Что случилось?” Спросил Майкл.
  
  “Странно пахнет”.
  
  Она была права. Майкл почувствовал этот запах в тот момент, когда бросил Омара в парке. Мужчина испачкался.
  
  “Куда мы идем?”
  
  “Мы собираемся навестить еще одного моего друга. Нашего друга”.
  
  На этот раз Шарлотта не спросила, кто был ее другом. Эмили спросила бы, но не Шарлотта. Как только Шарлотта почувствовала, что возникает закономерность, она попыталась найти способ обойти ее. “Мама и Эм будут там?”
  
  Майкл посмотрел на свою дочь. Из открытого окна волосы упали ей на глаза. Он протянул руку и пригладил волосы дочери. “Нет, детка. Мы собираемся встретиться с ними позже.”
  
  Майкл помолчал несколько мгновений, приводя в порядок свои мысли. Он знал, что должен спросить. Эти возможности съедали его изнутри. “Тот мужчина в доме”, - начал он, не зная, как поднять эту тему. “Высокий мужчина. Он был милым?”
  
  Шарлотта только пожала плечами.
  
  “Он не ... причинил вреда тебе, Эмили или маме, не так ли?”
  
  Шарлотта на мгновение заколебалась, и сердце Майкла упало. Затем: “Нет”.
  
  Был еще миллион вопросов, но не было способа задать их, не напугав Шарлотту еще больше. Ему придется получить ответы самостоятельно.
  
  Пока они ехали по 94-й улице, Майкл репетировал, что скажет Деннису Маккэффри, своему боссу. Он позвонил в офис и обнаружил, как и ожидалось, что Маккэффри все еще там. Майкл представил, как въезжает на заднюю стоянку, ведя Шарлотту по тротуару. Она никогда не была в его офисе. Какой это был бы первый визит.
  
  Когда они свернули на Рузвельт-авеню, они притормозили прямо за машиной полицейского участка Нью-Йорка с включенными фарами. Вся улица была перекрыта.
  
  Майкл посмотрел мимо полицейской машины. Впереди было разбито крыло, возможно, чуть хуже. Две машины стояли под прямым углом друг к другу. Вторая полицейская машина стояла перед местом происшествия. Патрульный офицер объезжал его на машинах.
  
  Когда они приблизились к полицейскому, который перекрывал движение, Майкл низко надвинул фуражку и надел солнцезащитные очки с градиентными линзами, которые лежали на заднем сиденье. Шторы были в женском стиле и выглядели слишком женственно, но это был Нью-Йорк. Майкл случайно взглянул поверх рамок. Полицейский на улице был теперь всего в десяти футах от него и смотрел прямо на него. Его поймали? Вытащит ли коп оружие, прикажет ли Майклу выйти из машины и лечь на тротуар?
  
  Майкл провел так много времени на другой стороне событий, вызвав так мало сочувствия к преступникам и их образу мыслей, что
  
  Коп поднял руку. Заступив перед машиной, почти у капота. Майкл взглянул в зеркало заднего вида. Позади него никого не было. Если бы он переключил передачу на задний ход, нажал на газ, то смог бы проехать задним ходом двадцать или около того футов, необходимых, чтобы убраться восвояси. Они могли бы проехать несколько кварталов, выйти и сесть в метро.
  
  Полицейский был теперь всего в нескольких футах от меня.
  
  Майкл переключил передачу на задний ход, стараясь, чтобы это не было заметно. Полицейский все еще держал руку поднятой. Майкл как раз собирался нажать на газ, когда из-за угла вывернул автомобиль и подъехал к нему сзади, темный внедорожник. Он был заблокирован.
  
  Коп осторожно подошел к окну Майкла, вращая пальцем круговыми движениями, показывая Майклу, что он должен опустить свое окно. Майкл подумал о незаконном пистолете под сиденьем, о крови в багажнике машины. Он услышал, как следующие несколько секунд разворачиваются в его сознании.
  
  Могу я взглянуть на ваши права и регистрацию, пожалуйста?
  
  Мне очень жаль. У меня их нет с собой.
  
  У вас нет с собой никакой идентификации?
  
  Нет, сэр.
  
  Это ваша машина, сэр?
  
  Нет.
  
  Пожалуйста, выйди.
  
  “Добрый день”, - сказал офицер. Ему было под сорок, он был ветераном патрульной службы. Майкл знал многих мужчин, проработавших на работе более двадцати пяти лет, мужчин, которые никогда не проходили тест, мужчин, которых не интересовало продвижение по службе. Они были во многих отношениях подкованнее половины здешних детективов.
  
  “Добрый день”.
  
  Коп посмотрел на Майкла, на Шарлотту, на заднее сиденье. Копы с таким опытом могли охватить всю сцену за считанные секунды. “Вы знаете, что у вас вот-вот отвалится передний номерной знак. Он держится на одном винтике.”
  
  Майкл почувствовал, как по нему пробежала волна прохлады. “О, прости. Я не знал”.
  
  “Эта тарелка падает, кто-то поднимает ее, они могут использовать ее для всевозможных гнусных целей”.
  
  “Я понимаю”.
  
  Офицер еще несколько секунд смотрел на него своим полицейским взглядом – прямым, закаленным на улице, неубежденным. Такова была его натура. Затем он посмотрел на Шарлотту. “Как тебя зовут, малышка?”
  
  Шарлотта просияла. “Шарлотта Джоанна Роман”.
  
  Коп улыбнулся, подмигнул Майклу. Майкл перевел дыхание. Он знал, что если этот коп решит проверить номер, он не будет зарегистрирован на кого-либо по имени Роман.
  
  “Многовато имени для такой маленькой девочки”, - сказал офицер.
  
  Шарлотта кивнула. Она любила произносить свое полное имя.
  
  Полицейский пристально посмотрел на улицу. Он постучал рукой по крыше машины. “Позаботьтесь об этом немедленно, сэр”.
  
  “Я так и сделаю. Спасибо, офицер”.
  
  Когда полицейский ушел, Майкл поднял окно и наконец выдохнул.
  
  Коп что-то сказал в свой двусторонний микрофон, отошел в сторону, снова поднял руку, останавливая движение. В двадцати футах выше по улице из переулка выехал бетоновоз, перегородивший дорогу. Коп повернулся к Майклу спиной и махнул грузовику ехать дальше.
  
  Когда Майкл снова посмотрел в зеркало заднего вида, кровь застыла у него в жилах. Человеком за рулем черного внедорожника позади него был Александр Сависаар. Глаза Майкла инстинктивно обратились к пассажиру. Это была Эбби.
  
  Они следовали за ним от самого Иден-Фолс.
  
  Майкл посмотрел в зеркала заднего вида. Он был заблокирован. Он не мог двигаться вперед и не мог дать задний ход. Должен ли он сообщить в полицию? Должен ли он просто выскочить из машины и сказать полиции, что мужчина в H2 похитил его жену и дочь и был ответственен за ряд убийств?
  
  Слишком многое могло произойти в мгновение ока. Он подумал о Викторе Харькове, и Коле, и Дезире Пауэлл. Он подумал о ноже. Он не мог рисковать.
  
  Бетоновоз неторопливо подкатил к обочине впереди него. Полицейский дунул в свисток, махнув Майклу проезжать. Не зная, что еще сделать, Майкл потянулся вперед и заглушил машину. Коп снова помахал рукой. Когда Майкл не двинулся с места, КОП нетерпеливо посмотрел на него. Он неторопливо вернулся.
  
  Майкл открыл дверцу и выскользнул наружу. Краем глаза он мог видеть фигуры в машине позади себя. Никто не двигался.
  
  “Что-то не так?” - спросил полицейский.
  
  Майкл вскинул руки вверх. “Застопорился”.
  
  “Попробуй еще раз”.
  
  Майкл указал на Шарлотту. Она скользнула на переднее сиденье, взяла его за руку. “Боюсь, аккумулятор сел. Мне пришлось прыгать на нем всего несколько минут назад. Это не начнется. Мне придется поднажать. ”
  
  Коп покачал головой. Он взглянул на другого полицейского, регулировавшего движение. К тому времени, как он повернулся обратно, к ним кто-то присоединился.
  
  Это был Алекс. Он стоял прямо рядом с ними.
  
  “Нужна помощь?” Спросил Алекс.
  
  Коп повернулся, смерил взглядом здоровяка. Для сотрудников полиции всякий раз, когда граждане выходят из своих машин посреди улицы, не дожидаясь приглашения, это было сигналом тревоги. Теперь этот коп держал двух граждан посреди улицы. Он посмотрел через плечо Алекса на женщину и маленькую девочку во внедорожнике без водителя. “Нет”, - сказал коп. “У нас все под контролем, сэр”.
  
  С такого близкого расстояния Майкл мог разглядеть, что Алекс примерно его возраста. У него были бледно-голубые глаза; на левой щеке был шрам. Они стояли, молча оценивая друг друга. Между ними стоял офицер полиции. Вооруженный полицейский.
  
  Воспользуется ли Алекс этим шансом? Интересно, подумал Майкл. Он крепко сжал руку Шарлотты и отступил на шаг назад.
  
  “Я действительно не возражаю”, - сказал Алекс. Когда он сделал шаг вперед, Майкл и Шарлотта отступили еще на шаг, оказавшись за спиной полицейского.
  
  “Сэр, пожалуйста, вернитесь в свою машину”, - сказал офицер. “Мы справимся с этим”.
  
  Майкл и Шарлотта отошли к бордюру и тротуару. Алекс не двигался. Майкл увидел, как опустилась правая рука Алекса, увидел, как его указательный палец коснулся края пальто. Момент тянулся. Офицер напрягся, приближаясь к состоянию повышенной готовности. Он полностью повернулся к Алексу. “Сэр, я не собираюсь спрашивать вас снова. Пожалуйста, возвращайтесь в свою машину.”
  
  Алекс протянул руки ладонями вверх, как бы говоря: "Извини, я просто пытался помочь".
  
  Когда Алекс делал это, правая сторона его пальто распахнулась. Майкл – и офицер полиции - оба увидели большой нож на бедре Алекса.
  
  Офицер положил руку на оружие. “Сэр, пожалуйста, повернитесь и положите руки на машину. Сделайте это сейчас!”
  
  Алекс взглянул на пистолет, на Майкла, на офицера. Он отступил на шаг. Полицейский заговорил в микрофон на своем плече. Несколько тревожных секунд спустя он получил ответ. Майкл знал все коды. В пути были и другие офицеры.
  
  В этот момент Майкл и Шарлотта ступили на тротуар. Майкл взглянул на внедорожник, на Эмили, увидел, как она подняла руки, запахнула свитер у шеи, вздрогнула, как будто замерзла. Это был забавный жест, внутренняя шутка Майкла и его дочери.
  
  Когда Майкл был маленьким, он обычно по нескольку минут подряд простаивал перед холодильником с открытой дверцей, так и не сумев определиться с тем, чего он хочет. Его мать, вечно пытающаяся сэкономить несколько пенни на электричестве, всегда говорила ему: “Хочешь, я куплю тебе свитер?”
  
  Рутина продолжилась с Майклом и Эмили, которая была такой же, каким Майкл был в детстве.
  
  Но почему она делает это сейчас? Майкл задумался.
  
  Прежде чем он успел подумать об этом дальше, на улицу вышел ад. Все произошло одновременно. Женщина на тротуаре закричала, когда полицейский расстегнул кобуру. Прежде чем коп успел убрать свое оружие, Алекс выхватил нож у него из бедра. Одним движением он полоснул полицейского, длинное лезвие попало копу в правую часть шеи. Ярко-красная кровь фонтаном взметнулась высоко в голубое небо. Офицер отшатнулся к машине, его глаза расширились от удивления и ужаса. Алекс снова порезал его, на этот раз от плеча к плечу. Полицейский соскользнул на землю, порезав машину позади себя.
  
  Для Майкла все замедлилось. Он услышал, как другая женщина на другой стороне улицы начала кричать. Вдалеке он услышал гудки автомобиля. Кто-то, высунувшись из окна наверху, крикнул “Эй!”
  
  Другой офицер прибыл на место происшествия, и, казалось, ему потребовалось мгновение, чтобы осознать, на что он смотрит. Он начал вытаскивать оружие, но было слишком поздно. Алекс развернулся и ударил мужчину ногой чуть ниже челюсти, раздробив зубы молодого офицера. Офицер врезался обратно в "Форд". Когда он падал на землю, Алекс полоснул его ножом. В груди мужчины открылась большая рана. Через несколько секунд его синяя рубашка почернела от крови.
  
  Майкл и Шарлотта быстро отступили с места происшествия на улицу, прокладывая себе путь сквозь собирающуюся толпу.
  
  Где-то совсем рядом завыли сирены. Офицер постарше, лежавший теперь на тротуаре с окровавленными лицом и руками, поднял оружие и выстрелил в Алекса, но пуля прошла мимо, попав в бок машины его сектора. Снова раздались крики, когда Алекс пригнулся и выбил оружие из рук мужчины. Оно закатилось под припаркованную машину.
  
  Алекс, явно дезориентированный, развернулся на месте, выставив огромный нож перед собой. Он попятился к внедорожнику. По тротуарам бежали, разбегаясь, люди. Алекс развернулся на 360 градусов, ища Майкла в истеричной толпе. Он нашел его почти в пятидесяти футах от себя, разделенный десятками людей.
  
  Алекс и Майкл посмотрели друг на друга. Пара машин сектора была теперь всего в полуквартале от них. Они будут на месте через несколько секунд, с оружием наготове.
  
  Алекс запрыгнул обратно во внедорожник. Он дал задний ход, вжал его в пол, из шин повалил белый дым. Он сдавал задним ходом до самой 94-й улицы и развернулся, едва не спровоцировав аварию. Через несколько секунд внедорожник исчез.
  
  Майкл повернулся и продолжил путь по аллее так быстро, как только мог, не переходя на бег. Шарлотта изо всех сил старалась не отставать. Когда они добрались до аллеи, он подхватил Шарлотту на руки.
  
  Они побежали по Рузвельт–авеню - Майкл все это время ждал, что услышит шаги позади. Мгновение спустя они добрались до станции метро Junction Avenue и сели в поезд.
  
  
  СОРОК ШЕСТЬ
  
  
  Она была прикована наручниками к внутренней стороне дверцы машины. Она держала Эмили за руку, пытаясь сосредоточиться. В ее карьере было много случаев, когда в отделении скорой помощи царил хаос, когда приемная была полна, как и четыре отделения. Кровь, бедлам, страдания, боль. Разобраться с этим было вопросом сортировки, процессом определения очередности лечения пострадавших в соответствии с серьезностью их состояния.
  
  Это то, что она должна была сделать прямо сейчас. Она знала, чего хочет – чтобы все это закончилось, чтобы она, девочки и Майкл были в безопасности – но это был конец всему. Она должна была придумать, как туда попасть.
  
  Она должна была расставить приоритеты.
  
  Ужасы усугублялись. Сначала Коля, затем детектив Пауэлл. Затем полицейские на улице. Она услышала вой сирен, прежде чем они проехали квартал. Она представила себе следующие несколько минут, образ полиции, окружающей их с оружием наготове. Была вероятность, что никто из них – Алекс, Эмили или она сама – не выживет.
  
  Мчась по улице, проезжая знаки "Стоп" и красный свет, заставляя машины крениться, Эбби чувствовала исходящий от Алекса запах грубой ярости. Руль был липким от засыхающей крови. Он быстро, но умело вел машину по 94-й улице в направлении Ламонт-авеню.
  
  Эбби услышала приближающийся вой сирен. Всего в нескольких кварталах. Когда они добрались до Ламонт-авеню, Алекс свернул внедорожник в переулок за четырехэтажным жилым домом. Он заглушил двигатель.
  
  Полицейские машины проехали по переулку, звук эхом отдавался от кирпичных стен. Алекс вышел из внедорожника, оставил дверцу открытой, начал расхаживать. Его глаза были маниакальными, безумными.
  
  “Куда он идет?” он закричал.
  
  Эмили вздрогнула при звуке. Эбби обняла дочь. “Я не знаю”, - сказала Эбби.
  
  “Куда он ее ведет?”
  
  Алекс бросился к передней части внедорожника. Мгновение он смотрел в небо, размышляя. Звук хлопнувшей двери позади здания заставил его развернуться на каблуках. Эбби попыталась разглядеть, что происходит, но из-за наручников она не могла повернуться до конца.
  
  “Он не заберет мою дочь!” - закричал он.
  
  Эбби увидела, что кто-то идет по аллее. Сзади были припаркованы еще две машины. Фургон для доставки автозапчастей из магазина на углу и Линкольн последней модели.
  
  Когда мужчина приблизился, Эбби увидела, что это мужчина средних лет, несущий сумку с продуктами. Он остановился и уставился на Алекса, возможно, раздумывая, стоит ли вмешаться и заговорить с этим сумасшедшим мужчиной, орущим на женщину и ребенка.
  
  В одно мгновение Алекс оказался на другой стороне переулка. Мужчина побледнел. Он уронил свои продукты.
  
  “На что ты смотришь?” Алекс закричал. “У тебя ко мне дело?”
  
  “Я не...… Я не...”
  
  “Нет, ты не знаешь”. Алекс посмотрел в конец переулка, на улицу, обратно на мужчину. Он указал на "Линкольн". “Это твоя машина?”
  
  Мужчина просто смотрел. Алекс вытащил нож. Он провел кончиком под подбородком мужчины. Эбби увидела тонкую струйку крови.
  
  “Нет!” Эбби закричала.
  
  “В последний раз. Это твоя машина?”
  
  Глаза мужчины закатились. Эбби знала признаки. Она боялась, что у мужчины может быть шок. “Да”, - тихо сказал он.
  
  “Дай мне ключи”.
  
  Мужчина медленно полез в карман. Он вытащил несколько вещей: носовой платок, пачку жевательной резинки, несколько долларов наличными. Ключей не было.
  
  Алекс развернулся на каблуках, взмахнул ногой, пиная мужчину в грудь. Мужчина ударился о кирпичную стену и рухнул на землю. Алекс взял нож, вспорол карманы мужчины. Вскоре он нашел ключи, затем оттащил мужчину за мусорный контейнер. Он вернулся к внедорожнику, вытащил все сумки с заднего сиденья и положил их в "Линкольн". Он снял наручники с Эбби, поднял Эмили. Они сели в "Линкольн".
  
  Алекс пристегнул Эбби наручниками к дверной ручке, затем запрыгнул в машину. Он завел машину, изучил экран GPS на консоли. Что-то, казалось, прояснилось. Он разорвал сумку на сиденье, вытащил папки, которые забрал из дома. Эбби увидела, как промелькнули этапы ее жизни. Документ на дом, ее свидетельство об уходе за больными, ее свидетельство о браке. Вскоре Алекс достал фотографию. Он отсканировал документ, затем ввел цифры в GPS.
  
  Он попал в пробку.
  
  Эбби знала, куда они направляются. Алекс не собирался сдаваться. Она тоже. Она найдет свой момент.
  
  
  СОРОК СЕМЬ
  
  
  Они доехали на метро до станции "82-я улица", где Майкл поймал такси. Когда они прибыли к месту назначения, в Озон-парк, Майкл расплатился, оглядывая улицу. За ними никто не следил.
  
  Он взял Шарлотту за руку. Прежде чем выйти из такси, она что-то положила в карман своей розовой флисовой куртки, что-то, что держала в руках.
  
  “Что у тебя там?” Спросил Майкл.
  
  Шарлотта достала предмет из кармана и протянула отцу. Это было резное мраморное яйцо. Майкл повернул его к солнцу, чтобы лучше рассмотреть глубокую печать. Это была причудливая картина – цыплята, утки, кролики и иголка.
  
  “Где ты это взяла?” Спросил Майкл, хотя мрачное чувство внутри подсказало ему ответ. Она получила это от Алекса.
  
  Шарлотта только пожала плечами.
  
  “Я оставлю это ненадолго, хорошо?”
  
  Шарлотта кивнула. Майкл закрыл дверцу машины.
  
  Майкл и Шарлотта подошли к боковой двери дома на 101-й улице - двухэтажного здания в колониальном стиле 1920-х годов, обшитого бордовым сайдингом поверх бежевого камня. Майкл нажал на дверной звонок рядом с наличником. Маленькая камера над головой наблюдала за ними, а также за парой мужчин крепкого телосложения, прислонившихся к машине на другой стороне улицы. Мужчины курили, тихо болтали, наблюдая за Майклом и его дочерью.
  
  Через несколько секунд дверь открылась, и Соломон Каасик пригласил их войти.
  
  Майкл не видел Соломона почти год. Он был в Чикаго на пятидневной конференции в тот день, когда Соломона освободили из Аттики.
  
  По случаю освобождения Майкл прислал Соломону ящик Turi – изысканной эстонской водки - вместе с подарочной корзинкой от La Guli's. Они дважды разговаривали по телефону, оба раза завершая разговор обещанием Майкла скоро увидеться с этим человеком и возобновить их ежемесячную партию в шахматы. Один день сменялся другим, проходили месяцы, а Майкл все еще не видел старейшего друга своего отца, человека, который отомстил за убийство его родителей, когда общество не смогло этого сделать.
  
  Он не был готов к тому, что увидел, когда Соломон Каасик открыл дверь.
  
  Соломон умирал.
  
  Двое мужчин молча обнялись. Для Майкла Соломон был как сухая щепка для растопки. Майкл собирался позвонить, зайти. Жизнь берет свое, подумал он. Теперь она отняла все.
  
  Он посмотрел на Соломона. То, что когда-то было крепостью и здоровьем, теперь покрылось покровом могилы. Он похудел на семьдесят пять фунтов. Его лицо было худым и бледным, изможденным. В углу комнаты, рядом с мягким креслом, накрытым пледом – афганцем, который, как помнил Майкл, его мать вязала Соломону, когда его приговорили к ссылке в Аттику, – стоял кислородный баллон.
  
  “Миша”, - сказал Соломон. “Minu poeg.”
  
  Сын мой.
  
  “Это моя дочь Шарлотта”, - представил Майкл.
  
  Соломон с огромным усилием опустился на одно колено, держась за руку Майкла, чтобы не упасть. Шарлотта не стала уклоняться от старика.
  
  “Поздоровайся с мистером Каасиком”, - сказал Майкл.
  
  “Привет”, - сказала Шарлотта.
  
  Соломон несколько мгновений рассматривал девушку. Он приложил узловатый палец к ее щеке, затем снова встал. Потребовалось три попытки. Собрав все доступные силы и достоинство, Соломон двинулся, как призрак, без посторонней помощи, через комнату к своей кухне. Он повернулся к Шарлотте. - Хочешь сока? - спросила я.
  
  Шарлотта посмотрела на отца. Майкл кивнул.
  
  “Да, пожалуйста”, - сказала она.
  
  Соломон открыл холодильник, достал немного свежевыжатого апельсинового сока. Дрожащей рукой он налил стакан.
  
  Пока Шарлотта сидела за обеденным столом с карандашом в руке и пачкой чистой бумаги перед ней, Майкл заговорил с Соломоном. Начиная с убийства Виктора Харькова, заканчивая ужасом, который он обнаружил в своем доме, и заканчивая кровавым противостоянием на улице.
  
  Соломон выглянул в окно, на движение на 101-й улице. Он оглянулся на Майкла. “ Человек из мотеля, - тихо сказал он. “ Этот Омар. Где он?
  
  Майкл рассказал ему.
  
  Соломон встал, подошел к двери. Майкл услышал, как старик с кем-то разговаривает. Мгновение спустя Майкл увидел, как один из мужчин, стоявших перед домом, сел в стоящий на улице фургон и уехал.
  
  Соломон вернулся. Наступило долгое молчание. Затем: “Что ты собираешься делать, Миша?”
  
  У Майкла не было ответа.
  
  “Я могу приставить к тебе человека”, - продолжил Соломон. “Очень опытного человека”.
  
  Майкл думал об этом. Действительно, вероятно, это была одна из причин, по которой он обратился к нам. Он решил этого не делать. Он знал, что это были жестокие люди, и он не мог рисковать, вступая в конфронтацию.
  
  “Нет”, - сказал Майкл. “Но есть кое-что, что ты можешь для меня сделать”.
  
  Соломон прислушался.
  
  “Мне нужно знать, знает ли кто-нибудь этого Александра Сависаара. Мне нужно знать, с чем я столкнулся”.
  
  “Savisaar.”
  
  “Да”.
  
  “Он эстонец?”
  
  “Да”.
  
  “Alt eestlane?”
  
  “Я не знаю”. Это была правда. Майкл не знал, родился ли Алекс в Эстонии или нет.
  
  Соломон на мгновение закрыл глаза. Майкл посмотрел на него, на мгновение вспомнив, каким большим когда-то был этот человек, как он заполнял комнату, его мысли. Он с трудом поднялся на ноги, на этот раз позволив Майклу помочь ему.
  
  “Я сделаю звонок”.
  
  Соломон медленно пересек комнату и направился в одну из свободных спален. Он закрыл дверь. Майкл выглянул в окно. Он не увидел полицейских машин. Он посмотрел поверх зданий на горизонт города. Его жена и дочь могли быть где угодно. Нью-Йорк никогда не казался больше и неприступнее.
  
  Хотя прошло, вероятно, всего десять минут, Соломону показалось, что прошел час, прежде чем он вернулся. Его лицо выглядело еще более бескровным, как будто он получил какие-то ужасные новости. Майкл не был готов к этому.
  
  “Ты что-нибудь выяснил?”
  
  “Да”. Соломон пересек комнату и подошел к своим книжным полкам. “Этот человек из Колоссова. Он служил в армии первой волны в Чечне”.
  
  “И дожил до того, чтобы рассказать”.
  
  “И выжил, чтобы рассказать”, - повторил Соломон. “Он хорошо известен в восточной Эстонии. Роймар. Мой двоюродный брат имел с ним дело.” Соломон повернулся, прислонившись к книжному шкафу. Он посмотрел Майклу в глаза. “Это нелегко сказать”.
  
  “Тогда я предлагаю тебе просто сказать это”.
  
  Соломон надолго замолчал. “Шарлотта и Эмили - его дети”.
  
  Майклу стало жарко и холодно одновременно, закружилась голова. Каждая ячейка, в которую он пытался вместить события этого дня, теперь обрела идеальный, ужасающий смысл, мудрость, которой он не хотел. Александр Сависаар был здесь, чтобы забрать своих дочерей обратно. “Вы уверены в этом?”
  
  Соломон серьезно кивнул.
  
  Майкл встал и принялся расхаживать по комнате. Он подумал, что эта новость пролила один тонкий луч света, каким бы неприятным она ни была по своей сути. Если Александр Сависаар верил, что Эмили его дочь, возможно, это означало, что он не причинит ей вреда. С другой стороны, это делало Эбби расходным материалом, но, возможно, не раньше, чем он доберется туда, куда собирался.
  
  “Говорят, он был женат на девушке из Ида-Вирумаа”, - продолжил Соломон. “Эннустад. Она родила ему троих детей, но один родился мертвым”.
  
  Факты проносились в голове Майкла, как сорвавшийся с места локомотив. Три декорации. Три шоколадных батончика. Три всего.
  
  “Эннустад?” Спросил Майкл. “Гадалка?”
  
  Соломон кивнул.
  
  Все начало становиться на свои места, все объяснения того, что Шарлотта и Эмили были гораздо более созвучны друг другу, гораздо более проницательны, чем даже самые умные близнецы. Могло ли быть так, что девочки обладали даром предвидения, как и их биологическая мать? Унаследовали ли они это? Было ли ясновидение их наследием?
  
  Та тулеб, подумал Майкл. Он приближается.
  
  Они знали.
  
  “Боюсь, это еще не все”, - сказал Соломон. От этих слов у Майкла кровь застыла в жилах.
  
  Соломон повернулся и, пошатываясь, направился к застекленному книжному шкафу. В нем стояла коллекция изданий в кожаных переплетах. Он открыл футляр, несколько секунд порылся в нем, затем достал маленькую потертую книжку. Он пролистал ее, затем повернулся к Майклу, в его влажных глазах была тысяча страданий. “Кощей”, - сказал он. “Ты помнишь эту историю?”
  
  Это название было знакомо Майклу. Оно витало далеко за горизонтом его детских воспоминаний. Оно имело какое-то отношение к бугимену.
  
  “Это старая сказка”, - сказал Соломон. “Я читал ее тебе, когда ты жила на Дитмарсе. Ты испугалась, но никогда не хотела, чтобы я останавливался. История о Кощее Бессмертном была твоей любимой.”
  
  Обрывки сказки всплывали в памяти.
  
  “Раньше ты думал, что Кощей живет в твоем шкафу. Раньше ты каждую ночь будил своих родителей своими кошмарами. Потом мы с твоим отцом переделали шкаф и поставили туда светильник. Ты больше никогда не боялся.”
  
  "До сих пор", - подумал Майкл.
  
  “Какое это имеет отношение к этому Сависаару?” - спросил он.
  
  Соломон, казалось, тщательно подбирал слова. “Он безумен, Миша. Он считает себя Кощеем. Он верит, что будет жить вечно. И это как-то связано с девушками.”
  
  Майкл пытался осмыслить все это. Он хранил молчание. Теперь, когда у него появилась идея, что все это значит, он, возможно, найдет способ бороться с этим.
  
  Соломон кивнул. “Что я могу для тебя сделать, Миша?”
  
  “Я хочу, чтобы ты присмотрел за Шарлоттой. Я не могу представить себе места в мире, где она была бы в большей безопасности в этот момент ”.
  
  Соломон повернулся к окну, сделал знак одному из мужчин на улице. Мужчина позвонил по мобильному, и через тридцать секунд подъехала машина, из которой вышли еще двое мужчин. Они направились к заднему двору. Соломон повернулся к Майклу, сунул руку в карман брюк и протянул Майклу единственный ключ. “Ты возьмешь эту машину. Это серебристая "Хонда”, припаркована тремя домами дальше".
  
  Майкл взял ключ, встал, снял свой слишком большой плащ. “ Мне бы тоже не помешала какая-нибудь одежда.
  
  Соломон указал на одну из спален. Майкл встал, пересек комнату, открыл дверь. Внутри от пола до потолка громоздились сотни запечатанных картонных коробок: электроника, мелкая бытовая техника, дорогие напитки. Майкл нашел коробку с джинсами Guess, порылся в них, пока не нашел свой размер. Там также была дюжина коробок с толстовками Rocawear. Он нашел свой размер, надел их через голову. В углу комнаты стоял телевизор с плоским экраном, настроенный на 7-й канал с низкой громкостью.
  
  Новость пришла, когда Майкл был у двери. Это была потрясающая история. Его сердце упало. Под говорящей головой был заголовок.
  
  Прокурор Квинса разыскивается по делу об убийстве
  
  На экране была его “исполнительная” фотография, та, что была сделана в офисе, та, что была размещена на веб-сайте офиса окружного прокурора. Рядом с ней был прямой снимок его дома. Пара машин в секторе Иден-Фоллс мигнули фарами.
  
  Майкл вышел из спальни, сел на стул рядом с креслом Шарлотты. Он посмотрел на стол. На нем лежал лист бумаги, над которым она работала, тренируясь писать от 0 до 9. Все цифры были нарисованы четкими рядами. Вид усердной работы его дочери почти заставил Майкла сломаться. Но было в рисунках что-то еще, что привлекло его внимание. Шарлотта рисовала цифры двумя разными мелками. Во всех четырех рядах цифр все цифры, кроме двух, были нарисованы черным карандашом. Единственными двумя цифрами, нарисованными красным карандашом, были 6 и 4.
  
  Майкл сел на стул рядом с креслом Шарлотты. “Это очень вкусно”, - сказал Майкл. Он развернул кресло Шарлотты лицом к себе. “Дорогая, мне нужно ненадолго отлучиться. Ону Соломон будет наблюдать за тобой.”
  
  Хотя Шарлотта никогда не встречалась с Соломоном, использование Майклом эстонского слова "дядя" и его привязанность были ей известны.
  
  “Это нормально?” Спросил Майкл.
  
  “Все в порядке”.
  
  Майкл крепко прижал к себе дочь. “Моя большая девочка”. Он откинулся на спинку стула и посмотрел ей в глаза. “Я собираюсь забрать маму и Эм, а потом мы все пойдем ужинать. Я совсем ненадолго. Хорошо?”
  
  Шарлотта кивнула. Затем она протянула руку, взяла страницу с цифрами и протянула ее Майклу. Майкл снова посмотрел ей в глаза. Казалось, она плывет, находится в каком-то трансе. Он видел это раньше, обычно в то время, когда они с Эмили были разлучены.
  
  “Что это, милая?”
  
  Шарлотта ничего не сказала. Вместо этого она начала напевать песню. Майкл не узнал ее. Это звучало как классическая тема.
  
  “Шарлотта”, - сказал Майкл. “Скажи папе”.
  
  Его дочь продолжала смотреть вдаль, в пустоту, в которую Майкл не мог заглянуть. Она перестала напевать.
  
  “Анне грустно”, - сказала она.
  
  Анна, подумал Майкл. Кошмарная сказка его юности нахлынула на него. Девушка из рассказа.
  
  Майкл просмотрел листок бумаги в своей руке, цифры. Это были те же самые две цифры на дверце холодильника дома. Знакомые цифры.
  
  Вот что имела в виду Эмили, когда притворялась замерзшей, подумал он. Она хотела, чтобы он посмотрел на холодильник. Она пыталась ему что-то сказать, и Майкл теперь знал, что именно.
  
  
  СОРОК ВОСЕМЬ
  
  
  Он прошел через фермерский дом, кинзбал был начеку. Он снял кинжал с мертвого чеченца, молодого солдата не старше восемнадцати. Запах разлагающейся плоти заполнил его голову, его воспоминания.
  
  В доме было много комнат, каждая из которых была наполнена своим светом.
  
  Последние несколько лет он то появлялся, то выпадал из времени, из места, не ограниченного памятью, из места, которое поначалу пугало и нервировало его, но теперь стало его миром. Он видел, как поднимаются и опускаются стены каменного дома, в один момент построенного из необработанного дерева и строительного раствора, в другие моменты открытого стихиям, деревьям и небу, пологим холмам, которые плавно спускались к реке. Он почувствовал, как пол под его ногами из утрамбованной грязи превращается в прекрасную каменоломную плитку, а затем снова в мягкую траву. Повсюду вокруг себя он слышал, как сотни людей кричат, спасаясь от жары, крови и безумия войны, безумие вскоре уступило место безмятежности кладбища, все это погрузилось во время настоящее, время прошедшее, время, которому еще предстоит развернуться.
  
  Он смотрел на старую женщину, умирающую на кухонном полу, ощущая на языке свежий металлический привкус ее крови. Внезапно он почувствовал, как земля задрожала у него под ногами, увидел, как тени огромных предметов двигаются в сером тумане, затем прояснились, открывая пасторальную сцену богатого и болезненного великолепия.
  
  Он увидел молодую женщину, сидящую у реки. У нее была длинная, тонкая шея, изящные руки. Даже со спины он знал о ней так много. Он знал, что у нее, как и у него, нет возраста. Рядом с ней были еще два свободных камня.
  
  Приблизившись, он понял, что больше не чувствует зловония мертвых и умирающих. Воздух теперь был пропитан ароматом жимолости и виноградного гиацинта. Молодая женщина повернулась и посмотрела на него. Она была потрясающей красавицей.
  
  “Mis su nimi on?” - Спросил Алекс. Он не был уверен, говорит ли она по-эстонски.
  
  Она ответила на его вопрос. “Анна”.
  
  “Что случилось?”
  
  Анна посмотрела на реку, потом обратно. “Марье грустно”.
  
  Неподалеку Алекс услышал рокот автомобиля и звук ревущего клаксона. Когда он посмотрел на женщину, то обнаружил, что теперь это была маленькая девочка, не старше четырех лет. Она смотрела на него снизу вверх с гордостью, с тоской, ее голубые глаза сияли, ее душа была ненакрашенным холстом.
  
  Он почувствовал запах муки, сахара и крови, голод внутри него нарастал. Он почувствовал, что кто-то рядом.
  
  Незваный гость.
  
  Они больше не были одни.
  
  Алекс поднял свой нож и шагнул в тень.
  
  
  СОРОК ДЕВЯТЬ
  
  
  Майкл стоял в переулке за зданием на бульваре Дитмарс, 64. В своем воображении он видел цифры на рисунке, который сделала Шарлотта, цифры на холодильнике.
  
  В последний раз, когда он стоял в этом месте, когда его сердце было цельным и он чувствовал себя в безопасности в этом мире, ему было девять лет. В тот день он играл в стикбол с четырьмя своими друзьями по соседству. Позже той ночью, в ночь, когда двое мужчин вошли в парадную дверь и убили его родителей, весь его мир развалился на части. С тех пор он собирал его по кусочкам.
  
  Майкл приложил ухо к двери, прислушался. Ничего.
  
  С тех пор, как Эбби купила здание, они сменили все замки и усовершенствовали их, установив засовы на каждую дверь, решетки на все окна подвала и первого этажа.
  
  Майкл повернул ручку, толкнул дверь плечом. Крепко. Он не стал бы ломать дверь и ломать новый замок. Он осмотрел окрестности в поисках чего-нибудь, чем можно было бы разбить оконное стекло, увидел сломанный зонт, торчащий из мусорного ведра. Он достал его, просунул сквозь узкую решетку на двери, дважды постучал по стеклу. На счет три он ударил по стеклу. Оно разбилось. Майкл прислушался к интерьеру помещения. Его встретила густая мрачная тишина. Через несколько мгновений он просунул руку внутрь, поцарапав ладонь о слишком узкое отверстие, порезав ладонь о битое стекло. Он повернул замок.
  
  Майкл посмотрел по сторонам и, увидев, что он один, толкнул дверь. Он вошел в заброшенную пекарню, в темные владения своего прошлого.
  
  
  ПЯТЬДЕСЯТ
  
  
  Для детектива Дезире Пауэлл это был рискованный выстрел. Она ненавидела рискованные выстрелы. Если бы все ее игроки все еще были в Нью-Йорке, то для поиска осталось бы всего пять районов, сотни кварталов, десятки тысяч улиц и сто тысяч зданий. Не говоря уже о мире, который существовал под землей – подземельях, подвалах, туннелях, катакомбах. Поэтому она приняла командное решение. Ей нужно было куда-то поместить себя и свою команду.
  
  Вот почему она зарабатывала большие деньги, ровно столько, чтобы хватало на жетоны в метро и подделки Джимми Чу.
  
  Она припарковалась на углу Стейнвей-стрит и 21-й авеню, оглядела квартал, длинный ряд домов из красного кирпича, разбросанные между ними маленькие магазинчики, каждый с красочной вывеской, рекламирующей их товары и услуги. В каждом из них, подумала она, разворачивалась драма, меняющие жизнь комедии, трагедии и фарсы, которые для внешнего мира останутся неизученными, неизвестными. Пока не случился какой-то неожиданный ужас, и они не вызвали полицию.
  
  В одном из этих зданий разворачивался театр трагедии Майкла Романа? Или занавес уже опустился?
  
  Она поерзала на стуле. Ее ребрам становилось все хуже. Она уже приняла шесть таблеток Тайленола. Ей понадобится усиленное лекарство до конца дня.
  
  Когда она посмотрела в боковое зеркало, то увидела, что к ней подбегает запыхавшаяся Фонтова. Готовясь к новому приступу агонии, Пауэлл открыла дверцу и осторожно выскользнула из машины.
  
  “Ты слышал о двух полицейских на Рузвельте?” Спросила Фонтова.
  
  Вызов “Офицеру требуется помощь” поступил по радио двадцать минут назад. Пауэлл не слышал подробностей. - А что с ними? - спросил я.
  
  Фонтова наклонился, ловя ртом воздух. Достаточно придя в себя, он продолжил. “Офицер в форме регулировал движение в районе аварии на 98-й улице. Заглохла машина, и когда они уже собирались толкать ее, из машины позади заглохшей выскочил парень. Он вытащил нож и порезал двух полицейских.”
  
  “Иисус Христос. Насколько все плохо?”
  
  “Оба на пути в больницу. В одного из полицейских выстрелили, но он промахнулся ”.
  
  “У них есть резак?”
  
  Фонтова покачал головой. “Сбежал. Объявлен в розыск автомобиль и исполнителя. Белый мужчина, за тридцать, высокий. За рулем черного H2 ”.
  
  “Заметить должно быть не так уж трудно”.
  
  “Становится лучше”.
  
  “Разве так не всегда?”
  
  Фонтова полез во внутренний карман своего пиджака и достал фоторобот человека, вломившегося в дом Арсено.
  
  “Ты издеваешься надо мной”, - сказал Пауэлл.
  
  “Нет”, - сказала Фонтова. “И два свидетеля положили женщину и маленькую белокурую девочку в H2 с помощью резака. И выкопайте это”.
  
  Пауэлл просто слушал.
  
  “Заглохшая машина была синим Ford Contour”.
  
  У Пауэлла закружилась голова. “Наш розыскной"? Тот, на котором Майкл Роман уехал из того мотеля?”
  
  “Ага. Другие острословы сказали, что видели, как другой мужчина и другая маленькая девочка убегали с места происшествия ”.
  
  “Мы получили описание этого человека?”
  
  “Не очень хороший”.
  
  “Должно быть, римский, верно?”
  
  “Вот о чем я думаю”.
  
  “Что случилось с машиной?”
  
  “Он у 114-го. Все еще на месте”.
  
  Пауэлл посмотрела вниз по дороге, в сторону бульвара Дитмарс, потом снова на своего партнера.
  
  “Где?”
  
  Он ткнул большим пальцем через плечо. “В двух кварталах отсюда. Они также нашли H2 за зданием на улице Леффертс”.
  
  “Сегодня это центр мира”.
  
  Фонтова кивнула.
  
  Пауэлл на мгновение закрыла глаза, пытаясь соединить точки. Несколько мгновений спустя она открыла свой мобильный и позвонила на него. Они установят периметр.
  
  Этот район Куинса, недалеко от парка Астория, состоял из рядных домов и небольших торговых заведений. По соседству проживал большой контингент греческих иммигрантов, но с годами сюда переехали итальянцы, поляки и иммигранты из Восточной Европы, и их влияние можно было увидеть в разнообразии навесов, флагов и магазинов.
  
  К тому времени, когда Пауэлл и Фонтова подъехали к кварталу, на месте стояло с полдюжины машин сектора, около дюжины полицейских в форме расходились веером. Они начали стучать в двери, разговаривать с людьми на улице. Пауэлл и Фонтова расстались. Был теплый ранний вечер, и тротуары были забиты людьми.
  
  Пауэлл делала все возможное, чтобы не отставать от Марко Фонтовы и остальной команды, но она знала, что будет сильно отставать. Первым, с кем она заговорила, был мужчина, стоявший перед магазином пейджеров. Черный, шестидесятых годов, козлиная бородка цвета соли с перцем, серебряные кольца в обоих ушах. Возможно, когда-то он был игроком, примерно в те времена, когда у "Чайлайтз" были хиты.
  
  “Как дела?” Спросил Пауэлл.
  
  Мужчина оглядел ее с ног до головы, похотливо улыбнулся. Настоящая лодка мечты. Пауэлл хотела пустить ему пулю в ребра, посмотреть, понравится ли ему это.
  
  “Все хорошо, детка”, - сказал мужчина.
  
  У Пауэлл больше не было ее значка, но у нее было удостоверение полицейского управления Нью-Йорка. Она достала его и прикрепила к карману. Внезапно это стало бесполезным, детка. Теперь этот человек страдал слепотой, глухотой, немотой и амнезией. Пауэлл все равно задал вопросы и двинулся дальше.
  
  Шестой раз был очаровательным. Пара скейтбордистов, тощих белых ребят лет четырнадцати, бездельничающих перед магазином смузи на углу. Один из них был в футболке с надписью "Мастерская пришельцев". Другой был одет в лаймово-зеленую велосипедную майку Mizuno. Пауэлл протянул фотографию Майкла Романа.
  
  “Кто-нибудь из вас видел этого человека?”
  
  Они оба посмотрели на фотографию. “Трудно сказать”, - сказал лайм грин.
  
  “Возможно, он с девушкой”, - предположил Пауэлл. “Маленькая белокурая девочка”.
  
  “О да, да”, - сказала Мастерская пришельцев. “Он только что пробегал здесь некоторое время назад”. Он прищурился на фотографию. “Хотя он намного старше”.
  
  “В какую сторону?”
  
  Он указал в сторону парка.
  
  “С ним была маленькая девочка?”
  
  “Да”.
  
  Пауэлл села в свою машину с двусторонним движением и отправила четырех полицейских в Астория-парк. Она продолжала идти по улице, каждый шаг причинял ей новый удар стилетом в бок. Она прошла мимо магазинов с бубликами, салонов унисекс, открытого прилавка с фруктами и овощами, мимо торговой ярмарки, прачечной самообслуживания. Массовое присутствие полиции по соседству привлекло внимание, но это не привело к прекращению торговли.
  
  Между 32-й и 33-й улицами, примерно в квартале от станции метро Astoria Ditmars, Пауэлл остановилась. По двум причинам. Главной был тот факт, что она больше не могла ходить. Во-вторых, что-то не давало ей покоя, помимо ноющего торса, что-то, что всплывало из ее памяти, как перестроенная мелодия. Она стояла на улице, разглядывая здания, окна, людей. Давным-давно она немного побродила по этим улицам, по району, который простирался от парка до Стейнвея, еще в те времена, когда общественная охрана означала кожаную обувь и Пепсодент.
  
  Через дорогу располагались греческое туристическое агентство, офис Джексона Хьюитта и маникюрный салон.
  
  Что, черт возьми, не давало ей покоя по поводу этого участка Дитмарса?
  
  Она высоко подняла удостоверение личности и, прихрамывая, перешла улицу. К счастью, движение замедлилось. Некоторые люди действительно полностью остановились.
  
  Пауэлл вошла в маникюрный салон. Девушка за стойкой подняла глаза от журнала.
  
  “Помочь тебе?”
  
  Девушке было около двадцати, с коротко подстриженными разноцветными волосами и ослепительно яркими ногтями, усыпанными блестками. Покупателей в магазине не было.
  
  “У тебя есть доступ в Интернет?” Спросил Пауэлл.
  
  Ничего. Пауэлл постучала по удостоверению личности у себя на груди. Девушка перевела взгляд с удостоверения личности на глаза Пауэлла. Пауэлл спросил снова, на этот раз немного медленнее, четко выговаривая каждое слово.
  
  “У... тебя… есть… доступ в Интернет?”
  
  Теперь девушка смотрела на нее так, словно та была с другой планеты. Может быть, из Мастерской инопланетян. “Конечно”. Она повернула жидкокристаллический монитор на стойке лицом к Пауэлл, затем подвинула клавиатуру и мышь вперед.
  
  “У тебя есть табурет, на который я мог бы сесть?”
  
  Еще одна пауза. Пауэлл начал задаваться вопросом, не было ли здесь какой-то вызванной лекарствами временной задержки, вызванной длительным воздействием химикатов из маникюрного салона. Девушка спохватилась, соскользнула со стула, подняла его и обошла вокруг прилавка.
  
  “Спасибо”, - сказал Пауэлл. Она опустилась на табурет, открыла веб-браузер. Она снова поискала статью в "Нью-Йорке" о Майкле Романе. Ее глаза пробежались по странице. Она нашла абзац, который искала, и, наконец, нашла причину зуда. Она села в свой двусторонний автобус, подняв Фонтову. Несколько минут спустя он вошел в маникюрный салон. К тому времени Пауэлл уже перешел к верхней карте окружающей территории площадью в десять кварталов.
  
  Пауэлл проинформировала своего партнера. Фонтова посмотрела на карту.
  
  “Хорошо”, - начала Пауэлл. “У нас здесь первоначальное место преступления”. Она установила виртуальную кнопку в здании, где располагался офис Виктора Харькова. “У нас есть Ford Contour, который в последний раз видели здесь у Романа, где наш катер также напал на двух полицейских. И, наконец, мы находим H2, на котором наш предполагаемый псих совершил свой временный побег, брошенным здесь ”.
  
  Пауэлл откинулся на спинку стула, рассматривая локации. “Мне нравится эта часть города. Не поймите меня неправильно. Но что, черт возьми, такого особенного в Астории, и особенно в этом маленьком кусочке рая вокруг Дитмарса?”
  
  Она сунула доллар в руку Фонтовы. Он взял его без комментариев.
  
  “Я не знаю”.
  
  “Думаю, что да”.
  
  Пауэлл увеличил другое окно браузера, в котором отображалась статья о Нью-Йорке. Она указала на экран, на абзац, в котором упоминалось детство Майкла Романа, о том, как его родители были убиты на месте их работы, в заведении под названием пекарня на Пикк-стрит, заведении, которое Майкл Роман и его жена приобрели несколькими годами ранее.
  
  Место, расположенное по адресу: бульвар Дитмарс, 64.
  
  
  ПЯТЬДЕСЯТ ОДИН
  
  
  Прежние чувства нахлынули на него головокружительным расцветом. Это было не просто воспоминание о времени, проведенном здесь, воспоминание о беззаботном детстве, домашний фильм, прокручивающийся в его голове, а скорее ощущение, что ему снова девять лет, и он все еще бежит по этому коридору, чтобы помочь своему отцу принять муку и сахар, большие коробки патоки в бутылках, сухофрукты и свежеобжаренные орехи. Аромат только что испеченного хлеба все еще витал в воздухе.
  
  С тех пор, как пекарня на Пикк-стрит закрылась, лишь несколько розничных арендаторов попытались воспользоваться помещением. Майкл знал, что на короткое время компания, предлагающая ортопедические услуги, арендовала первый этаж. После этого открылся магазин натуральных продуктов. Ни то, ни другое предприятие не процветало.
  
  Задний коридор был точно таким, каким Майкл его помнил: деревянный пол в центре потертый, над головой пара светильников эпохи шестидесятых. Он двинулся по коридору на ощупь, держась за стену. Гвоздь, торчащий из штукатурки, зацепил его толстовку, порвав ткань и поцарапав кожу.
  
  Дойдя до двери, ведущей в гостиную, он остановился. Он попытался успокоиться, выровнять дыхание. Он медленно заглянул за угол, в комнату, в которой когда-то располагался офис пекарни. В детстве ему запрещали играть в этой комнате, и он входил только тогда, когда его мать занималась бухгалтерией, таинственной бумажной работой, которая, казалось, держала взрослых в своем темном рабстве раз в месяц. Он вспомнил, как однажды его наказали за то, что он оставил растапливать лимонный лед на столе. Теперь в комнате было затхло, она была заброшена. В тусклом свете он мог различать очертания. Пара картотечных шкафов сероватого цвета, старый металлический стол на боку, пара упаковочных ящиков.
  
  Он прошел несколько футов по коридору в гостиную. Когда они купили здание, Эбби встретилась с риэлтором и рассказала Майклу, что предыдущие жильцы вывезли большую часть мебели и даже предприняли нерешительную попытку уборки. Майкл оглядел комнату. Окна на фасаде были намылены, что делало полупрозрачный свет потусторонним. Комнату заволокли пылинки.
  
  Майкл медленно поднимался по ступенькам, каждый шаг отдавался эхом в тот ужасный день, сухое дерево протестовало против его присутствия, звуки и запахи возвращали его в прошлое. Он почти слышал шум взрывающихся петард на улице снаружи, некоторые из них, как он узнал, были звуками перестрелки, которая разрушила его семью.
  
  Он добрался до верха лестницы, посмотрел в коридор. Дверь в ванную была приоткрыта. Скудный свет проникал через зарешеченное окно. Он повернулся к спальне родителей. Он вспомнил тот день, когда его отец и Соломон красили комнату, жаркий летний июльский день, звуки игры Mets на заднем плане, замирающие в старом транзисторном радиоприемнике. Соломон напился в тот воскресный день и залил краской половину окна, прежде чем Питер смог его остановить. Стекло все еще было в синих пятнах.
  
  По спине Майкла струился пот, кожа покрылась мурашками. Воздух был спертым, влажным и тихим. Он пересек коридор и направился в помещение, которое когда-то было его спальней. Он толкнул дверь, и старая петля жалобно заскрипела. Он не мог поверить, какой маленькой была эта комната, что когда-то в вымышленном мире его детского разума она была его тундрой, его замком, его западными равнинами, его бездонным океаном. Здесь не было ни кровати, ни комода, ни стула. У одной стены стояла пара картонных коробок, покрытых многолетним слоем грязи.
  
  Он закрыл глаза, вспоминая тот момент – ровно семь часов, время закрытия пекарни. В течение многих лет ему снились кошмары об этом сценарии, он даже испытывал приступ ужаса в те моменты, когда ему случалось смотреть на часы ровно в семь. В своих снах он видел тени на стенах, слышал шаги. В этот момент все слилось воедино. Ужас в его шкафу, двое мужчин, убивших его мать и отца, человек, у которого теперь были его жена и дочь.
  
  Майкл остановился, открыл глаза и внезапно понял, что это не сон. Шаги были реальными. Он почувствовал, как слегка прогнулись половицы, как изменился воздух, и понял, что кто-то стоит прямо у него за спиной. Прежде чем он успел вынуть пистолет из кармана, комнату заполнила тень.
  
  Миша, услышал он голос своей матери. Ta tuleb.
  
  Затем в его голове вспыхнул огонь, сверхновая оранжево-алой боли.
  
  Значит, ничего.
  
  
  ПЯТЬДЕСЯТ ДВА
  
  
  Потребовалось некоторое время, чтобы осознать, где он был, когда он был. Реальность вернулась, приправленная глухой агонией в его голове.
  
  Когда его глаза привыкли к свету, он разглядел сцену. Он был в передней комнате пекарни, сидел на стуле рядом с Эбби. Перед ними был один из маленьких деревянных столиков кафе, которые раньше стояли возле окна пекарни. Майкл мог видеть некоторые имена, все еще вырезанные на поверхности.
  
  На столе лежал пистолет.
  
  Эмили сидела в другом конце комнаты, на той стороне, где когда-то были три прилавка пекарни. Стеклянные витрины давно исчезли, но две большие духовки все еще стояли у задней стены. Рядом с ними стояли разобранные столы, стулья, книжные полки. Не было ни электричества, ни потолочных светильников, но в слабом свете, пробивающемся сквозь закопченные окна, Майкл мог ясно видеть свою дочь. Она сидела на пыльной подушке, одной из трех.
  
  Майкл повернулся к Эбби. Ее руки были связаны скотчем за спиной, вокруг медной водопроводной трубы, привинченной к стене. Ее глаза были широко раскрыты от ужаса. Во рту у нее был кляп. Руки Майкла были скованы перед ним наручниками, но в остальном он никак не был связан.
  
  Мгновение спустя Алекс вышел из тени. Он встал позади Эмили. “Ты нарушила мои планы”, - сказал он.
  
  Майкл посмотрел на оружие, лежащее на столе. Он поерзал в кресле, открыл рот, чтобы заговорить, но обнаружил, что слова не идут с языка. Если ему когда-либо и нужны были заключительные аргументы, то именно сейчас.
  
  “Полиция уже у моего дома”, - сказал Майкл. “Тебе это с рук не сойдет. Они разберутся. Они будут здесь”.
  
  “Они уже здесь”. Алекс полез в карман, вытащил что-то и бросил на пол перед Майклом и Эбби. Это был золотой значок детектива. Значок Пауэлла. “Где Мария?”
  
  “Я не могу тебе сказать”, - сказал Майкл.
  
  В одно мгновение Алекс оказался в другом конце комнаты, складки его кожаного пальто хлопали в неподвижном воздухе. “ Где она? Он откинул голову Эбби назад и приставил нож к ее горлу.
  
  “Подожди!”
  
  Алекс ничего не сказал, не отнял лезвие от горла Эбби. Его глаза изменили цвет с бледно-голубого на почти черный.
  
  “Она ... она с другом”, - сказал Майкл.
  
  “Где?”
  
  “Это недалеко”.
  
  “Где?”
  
  “Я расскажу тебе. Только, пожалуйста...”
  
  После долгой паузы Алекс вытащил нож. Он полез в карман, достал мобильный телефон. Он протянул его Майклу. “Я хочу, чтобы ты позвонил этому другу. Переведи это в режим громкой связи. Я хочу услышать голос моей дочери.”
  
  Майкл взял телефон в свои скованные руки, набрал номер Соломона. Когда раздались гудки, Майкл переключил его на громкую связь. Через мгновение Соломон ответил.
  
  “Это Миша”, - сказал Майкл. “Все в порядке, ону. Все закончилось”.
  
  Соломон ничего не сказал.
  
  “Ты можешь поставить Шарлотту?”
  
  Снова колебание. Затем Майкл услышал шоу Соломона, шаркающие шаги. Несколько секунд спустя: “Папа?”
  
  При звуке голоса Шарлотты Майкл увидел, как Эмили подняла голову. Казалось, что она все еще находится под действием каких-то чар, но звук голоса сестры привел ее в чувство.
  
  “Да, милая. Это я. Мамочка тоже здесь”.
  
  “Привет, мамочка”.
  
  Эбби заплакала.
  
  “Ты приедешь за мной?” Спросила Шарлотта.
  
  “Скоро. Мы будем там очень скоро. Не могли бы вы снова соединить Ону Соломона с телефоном, пожалуйста?”
  
  Майкл услышал перевод.
  
  “Миша”, - сказал Соломон. “Ты приедешь, чтобы забрать ее?”
  
  Майкл знал, что должен предупредить Соломона, но не знал, как это сделать. Разговор по-эстонски не помог бы.
  
  “Нет”, - сказал Майкл. “Я собираюсь кого-нибудь послать”.
  
  “Кто-нибудь из вашего офиса?”
  
  “Нет”, - сказал Майкл. Он взглянул на золотой значок на полу. “Детектив. Детектив из отдела по расследованию убийств Квинса приедет, чтобы забрать ее. Я надеюсь, что все в порядке.”
  
  “Конечно”, - сказал Соломон.
  
  Алекс пересек помещение, поднял значок и положил его в карман.
  
  “Его зовут детектив Тарраш”, - сказал Майкл.
  
  Майкл взглянул на Алекса. Он никак не отреагировал на имя.
  
  “Я буду готов”, - сказал Соломон.
  
  Я буду готов, подумал Майкл. Не я буду ждать. Соломон знал, что что-то не так. Тарраш был шахматным термином, вариацией французской защиты, которой Соломон научил Майкла в 1980-х годах. Если Майкл знал Соломона, он знал, что старик уже готовился отправить Шарлотту в другое место.
  
  Прежде чем Майкл успел завершить работу, Алекс забрал телефон у него из рук, закрыл его. Он пересек комнату и начал складывать вещи в сумку через плечо.
  
  Майкл посмотрел на Эмили. Указательным пальцем правой руки она коснулась пола и прочертила прямую линию в пыли.
  
  В нескольких милях отсюда, в маленьком домике в Озон-парке, Шарлотта Роман сидела за обеденным столом, перед ней лежал чистый белый лист машинописной бумаги, радуга коротких цветных карандашей ждала свою музу. На заднем плане по телевизору показывали "Колесо фортуны".
  
  Шарлотта просмотрела варианты цветов. Она взяла черный карандаш и начала рисовать. Сначала она провела длинную горизонтальную линию по низу страницы, протянувшуюся от одного края до другого. Она на мгновение заколебалась, затем продолжила, нарисовав сначала правую сторону того, что должно было стать прямоугольником, затем левую. Наконец, она начала завершать форму, аккуратно соединяя две стороны вверху.…
  
  ... создание коньковой линии крыши, хотя Эмили Эбигейл Роман была слишком мала, чтобы знать, что такое коньковая линия. Для нее это был просто верх дома. Она провела мизинцем по пыли, стараясь, чтобы линия была как можно более прямой. Под линией гребня она нарисовала два прямоугольника поменьше, которые, конечно же, были окнами. В центре каждого окна был крест, который образовывал четыре окна поменьше. Под окнами…
  
  ... она нарисовала пару прямоугольников еще меньшего размера, широких и тонких, которые были ящиками для цветов. Шарлотта отложила черный карандаш и взяла красный. Он был почти наполовину израсходован, но это ничего. Крепко сжимая маленький карандаш, она нарисовала маленькие красные тюльпаны в цветочных коробочках, по три цветка в каждой. Когда она была удовлетворена, она взяла зеленый карандаш и закрасила стебли и листья. Все, что оставалось сделать, это открыть входную дверь. Она выбрала коричневый карандаш.…
  
  ... и проделала дверной проем в пыли. Напоследок ткнув своим крошечным пальчиком, она сделала дверную ручку. Дверь без дверной ручки бесполезна. Эмили Роман посмотрела на свой рисунок. Остался последний штрих. Она протянула руку и провела пальцем над трубой. Последним маленьким завитком был дым.
  
  
  ПЯТЬДЕСЯТ ТРИ
  
  
  Алекс ходил взад-вперед. Он быстро говорил, переходя с эстонского на русский и английский. Он держал нож в правой руке и, поворачиваясь, постукивал им по правой ноге, разрезая черную кожу своего пальто. Для Майкла, который повидал немало невменяемых обвиняемых, Алекс разваливался на части.
  
  Алекс стоял прямо у окна, спиной к комнате.
  
  “В этой жизни все проходит полный круг, не так ли, Майкл Роман?”
  
  Майкл украдкой взглянул на Эбби. Она раскачивалась взад-вперед, натягивая трубки позади себя.
  
  “Что ты имеешь в виду?” Спросил Майкл.
  
  Алекс повернулся к ним лицом. “Это место. Я чувствую запах дрожжей в воздухе. Однажды попав в воздух, они никогда не покидают его, вы знаете. Я слышал о пекарне в Париже, магазине, известном своим хлебом на закваске, в котором не применялась активная культура более ста лет. Он повернулся, чтобы посмотреть на спину Эмили. “Как ты думаешь, что-то остается? Такие вещи, как энергия, духи?”
  
  Майкл знал, что должен поддержать разговор Алекса. “ Может быть. Я...
  
  “Ты был здесь, когда это случилось? Ты это видел?”
  
  Теперь Майкл знал, о чем он говорил. Он говорил об убийстве Питера и Джоанны Роман. “Нет”, - сказал Майкл. “Я этого не видел”.
  
  Алекс кивнул. “Я читал о вас. Об инциденте с заминированной машиной”.
  
  Майкл ничего не сказал.
  
  “Ты должен был умереть в тот день, но ты этого не сделал. Ты когда-нибудь сомневался в этом?”
  
  С тех пор только каждый день, подумал Майкл. “Я не знаю”, - сказал он, надеясь найти общий язык с этим сумасшедшим. “Может быть, мне предназначено что-то другое. Может быть, что-то лучшее”.
  
  “Да”, - сказал Алекс. “Судьба”. Он снова начал расхаживать взад-вперед, теперь позади Эмили. Краем глаза Майкл заметил, что Эбби начала вытаскивать медную трубу из крепления. “Скажи мне. Когда ты был при смерти, что ты чувствовал?”
  
  “Это было похоже на ничто”, - сказал Майкл. “Это произошло слишком быстро”.
  
  “Нет”, - сказал Алекс. “Это самый долгий момент в твоей жизни. Он может длиться вечно”.
  
  Майкл увидел, как труба сдвинулась еще немного, увидел, как клейкая лента на запястьях Эбби начала истираться. Алекс обошел Эмили сзади.
  
  “Для меня все началось в месте, похожем на это”, - сказал Алекс. “Мне знакомо это чувство. Оказаться на краю пропасти и выйти оттуда невредимым. Я не думаю, что это была случайность, что ты приехала заботиться об Анне и Марии. Я верю, что это было предопределено. Теперь я должна отвезти их домой. ”
  
  Прежде чем он смог остановить себя, Майкл поднялся со стула. Слова, казалось, просто срывались с языка. “Я тебе не позволю!”
  
  Майкл снова взглянул на Эмили, на рисунок, который она сделала в пыли. Он не мог разобрать его со своего места.
  
  “Ты должна знать об их матери”, - продолжил Алекс, придвигаясь ближе к Эмили. “Красивая молодая девушка. Эннустайя великолепной силы. Елена. Она была всего лишь ребенком, когда я впервые увидел ее. Она была духом серого волка. Алекс указал на стол перед Майклом. “В этом оружии две пули. Я хочу, чтобы ты его подобрал.”
  
  Майкл замер. “Нет”.
  
  “Я хочу, чтобы ты поднял его сейчас же!”
  
  Майкл медленно поднял пистолет. Он казался тяжелым, свинцовым в его руке. Был ли он заряжен? И если был, то зачем Алекс это делал? Майкл задумался, сможет ли он направить его на Алекса и нажать на спусковой крючок.
  
  Нет, подумал он. Он не мог рисковать. Алекс был слишком близко к Эмили. “Что ты хочешь, чтобы я сделал?”
  
  “Есть только один выбор. Я собираюсь уехать со своей дочерью, и я не могу рисковать тем, что меня остановят”.
  
  Майкл понятия не имел, что этот человек имел в виду под "одним выбором". Он промолчал.
  
  “Сначала ты возьмешь оружие, направишь его в голову Эбигейл и нажмешь на спусковой крючок”.
  
  Сердце Майкла упало. “Что?”
  
  “Тогда ты покончишь с собой. Видите ли, это будет рассматриваться как убийство / самоубийство, логичные действия человека, который убил юриста, который незаконно работал на него, а затем молодого головореза, с которым у него были дела. Не говоря уже о полицейском детективе, который приехал расследовать это дело. В своем безумии, не видя выхода, вы привели свою жену сюда, на место величайшей трагедии в вашей жизни, и лишили жизни обоих.”
  
  Мысли Майкла начали путаться. Эбби всхлипнула. “Этого ... этого не случится”.
  
  Алекс присел на корточки позади Эмили. “ Может быть, для тебя есть другой выбор. ” Он снял с цепочки на шее один из маленьких пустых стеклянных флаконов и поставил его на пол перед Эмили. Он держал кончик ножа всего в нескольких дюймах от затылка маленькой девочки. “Для Анны есть другие способы пойти со мной”.
  
  Эбби закричала сквозь кляп во рту. Она начала яростно раскачиваться взад-вперед, натягивая трубку.
  
  “Мы живем не в вашем мире”, - сказал Алекс, взглянув на свой нож. “Эти твари не могут причинить нам вреда”.
  
  “Нет”.
  
  “Выбор стоит между твоей жизнью и жизнью Анны. Что ты готов сделать для нее?”
  
  “Не надо...” Майкл поднял пистолет.
  
  “Ты готов обменять свою жизнь на ее?”
  
  “Остановись!”
  
  “Приставь пистолет к голове Эбигейл, Майкл. Если ты любишь этого ребенка, ты не будешь колебаться”. Он придвинул нож еще ближе.
  
  “Подожди!” - закричал Майкл.
  
  Эмили подняла на него глаза. В этот момент Майкл увидел свою дочь подростком, молодой женщиной, взрослой. Все свелось к этому моменту.
  
  “Сделай свой выбор сейчас, Майкл Роман”, - сказал Алекс.
  
  Майкл знал, что он должен делать. Алекс был прав. Выбора действительно не было.
  
  
  ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ
  
  
  За эти годы у него были и другие поклонники, много незваных гостей в их жизни. Однажды в маленькой деревне в Ливонии маленький мальчик осмелился заговорить с ним о его дочери Марии. Мальчик утверждал, что он сын городского пристава. Это было после второй осады Ревеля. Под предводительством Ивана Грозного в воздухе витала зараза, состояние беззакония охватило города Дюнабург, Кокенхаузен и Венденте, и Алекс отправил мальчика на тот свет без каких-либо последствий.
  
  Марии в то время было почти семнадцать, это была молодая женщина несравненной красоты. По мере того, как они с Анной становились женственнее, у них начали проявляться небольшие различия не только в их личностях, но и во внешности. С расстояния в несколько ярдов для большинства людей они были неотличимы друг от друга – их волосы цвета меда, безупречная кожа, ясные голубые глаза. Но отец знает своих детей.
  
  А теперь этот мужчина. Мужчина, который называл себя их отцом. Еще один незваный гость.
  
  Алекс стоял у церкви, пронизывающий ветер гулял по горному хребту, который вел к берегам реки. Анна сидела перед ним, закутавшись в меха. У ее ног лежал сверток, запеленатый мертворожденный младенец.
  
  Алекс посмотрел на самозванцев.
  
  Рядом с мертвым ребенком сидел серый волк; первобытные серые глаза глубоко сидели на гладком куполе его головы.
  
  “Сделай это сейчас”, - сказал он. “Или я сделаю это за тебя”.
  
  Залаял серый волк.
  
  Мужчина поднял оружие и направил его в голову женщины.
  
  
  ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТЬ
  
  
  Здание представляло собой коммерческий блок из трех магазинов на Дитмарс, недалеко от Кресент, с винным погребом, химчисткой и закрытым помещением в торце. Справа была подъездная дорожка, ведущая за здание. Рядом с ним находился двухэтажный жилой дом с шестью спальнями. Пауэлл много раз бывала в этом квартале, но, как и во многих других районах Нью-Йорка, она его не замечала.
  
  Над витринами магазинов располагались жилые помещения. Окна на верхних этажах всего квартала были открыты, в некоторых из них теплым весенним вечером развевались прозрачные занавески, из других доносились звуки готовящегося ужина, вечерние новости возвещали о трагедиях.
  
  Пауэлл подошел к главному входу. Он был закрыт ржавыми стальными воротами для беспорядков. Окна были намылены, почти непрозрачны. Все казалось безобидным, пустым, мирным. Неужели она ошибалась на этот счет? Она получала отчеты от своих команд примерно каждую минуту. Не было никаких признаков Майкла Романа или девочек, никаких признаков их каттера.
  
  Фонтова вышел из-за угла. Он пошел проверить задний вход в здание.
  
  “Что-нибудь есть?” Спросил Пауэлл.
  
  “Окно в задней двери разбито”.
  
  “Недавно?”
  
  “Да. Остекление не выглядит потрескавшимся от непогоды”.
  
  “Какие-нибудь транспортные средства?”
  
  “Нет, но на земле перед дверью нет стекла”.
  
  “Он был сломан снаружи”.
  
  “Да. И на нем кровь”.
  
  Два детектива понимающе посмотрели друг на друга. “Давайте вызовем подкрепление”.
  
  Фонтова поднес телефонную трубку ко рту и вызвал его.
  
  Именно тогда они услышали выстрелы.
  
  
  ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТЬ
  
  
  Взрывы были оглушительными в замкнутом пространстве. Майкл был ошеломлен тем, как легко было сделать то, что он сделал, как мало требовалось усилий, чтобы нажать на спусковой крючок, насколько коротким был путь между жизнью и смертью. Он говорил об этом много лет, осуждал и делал выводы тех, кто говорил такие вещи, как “это просто сработало” и “Я не хотел в него стрелять", никогда не имея ни малейшего представления о процессе.
  
  Теперь, нажав на курок, он знал, что это не так уж и сложно. Трудной частью было принятие решения прицелиться из оружия.
  
  Майкл направил пистолет в потолок и выстрелил. Он продолжал нажимать на курок, но, похоже, Алекс сказал ему правду. В пистолете было всего две пули. Майкл извлек обойму и разбросал две части в разные стороны.
  
  Как только эхо выстрела начало затихать, Алекс встал. Майкл мог видеть в его глазах яростную решимость довести все это до конца. Он медленно направился к Эбби, держа нож на боку.
  
  “Ты совершил ошибку”, - сказал Алекс. “Ты мог бы сделать это гораздо менее болезненным для своей жены, для себя, но ты решил бросить вызов мне. Бросить вызов своей судьбе”.
  
  Он остановился перед Эбби, подняв нож. Майкл ничего не мог сделать, чтобы остановить его.
  
  “Иза!” Эмили закричала.
  
  В ту секунду, когда Эмили выкрикнула слово "отец" по-эстонски, Алекс повернулся и посмотрел на Эмили. Майкл знал, что другого момента больше не будет. Он бросился на Алекса, со всей силы ударив его в бок, отбросив назад. Двое мужчин врезались в гипсокартон с силой, от которой задрожали кости. Алекс выпрямился и нанес удар кулаком, попав Майклу высоко в левую часть головы, оглушив его, показав вспышки яркого белого света у него за глазами. Майкл упал на деревянный пол, но смог перекатиться, поглотив большую часть удара плечом. Он вскочил на ноги и теперь был лицом к лицу с Алексом. Алекс рубанул воздух между ними, постепенно сокращая расстояние. Клинок занесся высоко, но Майкл уклонился. Он поймал лезвие плашмя на предплечье.
  
  Майкл попятился через комнату к своей дочери. На заднем плане он слышал, как Эбби кричит через кляп, как лязгают металлические трубки, когда она яростно пытается вырваться. Майкл тяжело дышал, от полученных ударов по голове у него помутилось в глазах. Алекс снова ударил его, на этот раз рассек тыльную сторону правой руки Майкла. Когда Майкл отстранился, он споткнулся обо что-то на полу, на мгновение потеряв равновесие.
  
  Алекс бросился к Эмили. Отбросив все рациональные мысли, Майкл выпрямился и бросился между ними. Нож вонзился в левую сторону живота Майкла, срезав большой лоскут кожи и плоти. Майкл привалился спиной к стене, боль обжигающей лавой потекла по его правому боку. Он почувствовал, что его нога онемела, соскользнул по стене, его руки шарили в поисках опоры. Он нашел одну из разобранных ножек стола, прислоненную в углу.
  
  Когда Алекс снова двинулся к Эмили, Майкл с трудом поднялся на колени и с трудом поднялся на ноги. Он высоко поднял ножку стола и описал ею почти полную дугу, ударив Алекса по голове сбоку, оглушив его. Звук удара был громким, длинный ржавый болт, закрепленный на ножке стола, глубоко врезался в кожу головы Алекса. Глаза Алекса закатились, он отшатнулся и упал, из раны на голове теперь сочилась кровь. Майкл опустил дубинку еще дважды, чуть не раздробив Алексу правое колено.
  
  Майкл, прихрамывая, пересек комнату, поднял свои скованные руки над головой Эмили, поднял ее, правая сторона его тела стала ледяной. Он оглянулся назад, на входную дверь пекарни. Он был заперт на засов, укрепленный железными прутьями. Выхода не было. Алекс оказался между ними и задней дверью. Он пытался подняться на ноги.
  
  Майкл посмотрел на Эбби. Ее глаза сказали ему все, что ему нужно было знать. Она хотела, чтобы он ушел с Эмили, пока может.
  
  Охваченный удушающим страхом, не имея выхода, Майкл крепко прижал Эмили к себе и, пошатываясь, направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Он оперся о перила для равновесия. Один шаг, два, три. Каждое усилие истощало его энергию, оставляя скользкие алые следы на изношенных ступеньках. Мгновение спустя он услышал, как Алекс поднимается по лестнице позади них, волоча сломанную ногу.
  
  “Ты не заберешь ее!” Алекс закричал.
  
  Нож опустился, раскалывая сухие ступени, всего в нескольких дюймах от ног Майкла.
  
  “Она моя дочь!”
  
  Снова опустился нож, на этот раз разорвав подол джинсов Майкла, горячее лезвие прорезало каблук его ботинка.
  
  Когда двое раненых добрались до верха, Алекс взмахнул ножом по свистящей дуге, едва не снеся стойку перил на лестничной площадке. Лезвие прошло в нескольких дюймах от головы Эмили.
  
  Майкл завернул за угол на верхней площадке лестницы, его чувственная память понесла его по короткому коридору в его старую спальню. Он ворвался в дверь, подбежал к окну, чуть не поскользнувшись в собственной крови.
  
  Он опустил Эмили на землю в дальнем конце комнаты. Он знал, что на двери есть скользящий засов, и если бы он мог просто вернуться, то смог бы запереть дверь на засов, и это дало бы ему несколько драгоценных секунд, чтобы разбить окно и привлечь внимание кого-нибудь на улице.
  
  Но когда он повернулся обратно к двери, там был Алекс. Он бросился на Майкла, выставив нож перед собой. В последнюю секунду Майкл смог увернуться от всей силы лезвия, но оно вонзилось в его левое плечо. Майкл вскрикнул от боли, когда Алекс развернулся и снова бросился на него. На этот раз Майкл отразил удар, когда Алекс врезался в него, инерция атаки отбросила их обоих к двери шкафа, сбив ее с петель, и они задохнулись в пыли и саже десятилетий. Двое мужчин упали на пол, борясь за контроль. Майкл схватил нападавшего за запястье, пытаясь удержать нож, но Алекс был слишком силен.
  
  Когда Алекс поднес лезвие еще ближе к своему горлу, Майкл почувствовал, как что-то коснулось его щеки, что-то в мусоре на полу шкафа. У него в голове вспыхнул образ, рисунок, который Эмили сделала в пыли, грубый набросок маленького домика, коттеджа с трубой и дымом.
  
  Спокойной ночи, мой маленький напп.
  
  Это было то, что жило в сердце Майкла, в его памяти: его мать на пожарной лестнице, теплый летний вечер, горизонт Манхэттена перед ними, как сверкающее обещание.
  
  Рядом с ним стояла корзина для вязания его матери. Корзина с вышитым на боку эстонским домиком.
  
  Майкл почувствовал, как кончик ножа приближается к его кадыку. Изо всех сил он оттолкнул Алекса от себя, выигрывая секунды. Его руки все еще были скованы наручниками, он открыл сумку для вязания, пошарил внутри, нащупал иглу, старинную двенадцатидюймовую стальную иглу Minerva, которую его мать использовала для изготовления кружев.
  
  Когда Алекс пришел убивать, Майкл собрал последние остатки своих сил. У него не было времени на раздумья. Он со всей силы взмахнул иглой вверх, вонзив ее в левый висок Алекса.
  
  Алекс закричал и отшатнулся, из раны хлестала кровь.
  
  Майкл попытался встать, пересечь комнату и подойти к Эмили, но ноги не держали его. Начала сгущаться тьма. Последнее, что осталось у Майкла, был Алекс, шатающийся по комнате, красные глаза вылезли из орбит, они дико вращались, кровь забрызгивала стены, его голос напоминал хриплый животный хрип.
  
  Мне жаль, любовь моя, подумал Майкл, когда последние силы оставили его, свет заколебался, затем потускнел. Мне жаль.
  
  
  ПЯТЬДЕСЯТ СЕМЬ
  
  
  Эбби яростно потянула за медную трубу. Скотч глубоко врезался ей в запястья, и она едва чувствовала свои руки. Но она не могла остановиться. Ржавые трубы стонали под ее усилиями, но, казалось, ей не удавалось сломать сварную арматуру.
  
  Она вспомнила о своем обучении, о том, как справляться с кризисами, как выдерживать круглосуточную смену, откуда черпать силы, энергию и сосредотачиваться. Она закрыла глаза и увидела Шарлотту и Эмили в их маленьких кроватках в тот день в Южной Каролине, выражение лица Майкла.
  
  Последним рывком силы она вырвалась на свободу. Из разорванной медной трубы высоко в воздух брызнула вода. Она сорвала клейкую ленту со своих запястий, со рта, пробежала по комнате в лихорадочных поисках чего-нибудь, что она могла бы использовать в качестве оружия. Она заметила сумку Алекса в углу. Она упала на него, разорвала. На дне были четыре незакрепленных патрона, которые Алекс вынул из магазина пистолета Коли. Эбби вытащила их из сумки, затем начала обыскивать почти темную комнату в поисках оружия. Она поползла на руках и коленях, не раз поскользнувшись в крови. Звуки наверху перестали доноситься, и тишина была еще более ужасающей, чем сами звуки.
  
  Вскоре она нашла. 9-миллиметровый пистолет под старой духовкой. Она попыталась вспомнить, куда Майкл бросил обойму. Она не могла вспомнить.
  
  Подумай, Эбби.
  
  Думай!
  
  Майкл метнул оружие вправо, обойму - влево. Эбби встала там, где только что стоял Майкл, и проследила глазами за траекторией полета. Слева от нее стояла груда деревянных поддонов. Она пробежала через комнату, начала поднимать тяжелые поддоны, отодвигая их в сторону, страх и разочарование пронзили ее, как электрический ток. Когда она подняла последний поддон, то услышала металлический лязг. В тусклом свете она увидела магазин. Она упала на колени, вставила патроны в магазин, ее пальцы были скользкими от крови и пота.
  
  “Иза!” Эмили снова закричала сверху.
  
  “О, детка моя!” Сказала Эбби. Она вставила магазин в пистолет, дослала патрон, взбежала по ступенькам.
  
  Когда она поднялась на второй этаж и заглянула в старую спальню Майкла, она увидела картину, которая, как она знала, будет преследовать ее вечно. Комната была залита кровью. Эмили сидела в углу, прямо под окнами, сложив руки на коленях. Ее трясло. Алекс привалился к стене рядом со шкафом, из его виска торчала длинная игла, сочилась кровь. Его глаза были закрыты.
  
  Затем появился Майкл. Майкл лежал на полу лицом вниз. Его рубашка сзади была залита кровью. Эбби подбежала к нему, опустила пистолет и попыталась надавить на рану, но рана оказалась слишком глубокой.
  
  О Боже, Майкл! Пожалуйста, не умирай! Пожалуйста!
  
  Откуда-то издалека она услышала вой сирен. Возможно, это было в другом мире, в другой жизни.
  
  Телефон, подумала она. У Алекса был телефон. Она пересекла комнату, начала рыться в карманах пальто Алекса. Она просмотрела их все, но ничего не нашла. Должно быть, он упал с лестницы. Прежде чем она успела подняться на ноги, Алекс открыл глаза. Он качнулся вперед, с трудом поднялся на ноги, поднял ее высоко в воздух. Он швырнул ее в стену. Штукатурка осыпалась, ворвавшись в комнату облаком пыли.
  
  “Тутред!” Алекс закричал, упав на колени, и начал ползти через комнату к Эмили. Он ползал на животе, используя нож, втыкая его в пол, подтягиваясь вперед по блестящей от крови простыне.
  
  “Em!” Эбби закричала. “Иди к мамочке. Беги!”
  
  Эмили застыла. Она не двигалась. Эбби лихорадочно огляделась вокруг, нашла пистолет в трясине своего затуманенного зрения. Она подняла его, когда Алекс придвинулся еще ближе.
  
  “Нет!” Эбби закричала. “Нет!”
  
  Эбби дрожащими руками держала пистолет перед собой. Пот заливал ей глаза. Алекс был теперь всего в нескольких футах от Эмили.
  
  “Остановись!”
  
  Алекс поднялся на колени. Захлебываясь кровью, он занес нож над головой.
  
  Оглушительный рев пистолета потряс комнату, лишив всех звуков. Пуля попала Алексу в спину, проделав большую дыру в груди. Он упал на пол, глубоко вонзив длинную иглу в свой череп. Металл хрустнул. Он перекатился на спину, его глаза были широко раскрыты, дикие, неверящие.
  
  В тот момент, когда его глаза закрылись, Эбби увидела, как что-то пробежало по его лицу, что-то темное, похожее на прохождение сильного шторма.
  
  Он переходил, становился. Он почувствовал запах мокрого меха, теплое дыхание на своем лице. Он повернул голову. Серый волк сидел рядом с ним – молодой, сильный и полный жизни.
  
  За спиной волка были ворота в его дом. Ворота были открыты, дорога к дому была усыпана сосновыми иголками, в воздухе витал сладкий аромат васильков. Он знал, что если бы только смог попасть внутрь, Анна, Мария и Ольга ждали бы его там.
  
  Он увидел тень возле ворот. Мужчина в черном кожаном пальто, одежде на несколько размеров больше, чем нужно. Мужчина был молод, но не настолько, чтобы уже не перейти дорогу дьявола. На его правой руке не хватало пальца. В угасающем свете Алекс смог разглядеть лицо молодого человека, и в нем он увидел себя.
  
  В нем он увидел вечность.
  
  Эбби почувствовала, что в комнате есть кто-то еще. Она развернулась, подняв пистолет. Позади нее стояла женщина в атакующей стойке с автоматом в руках. Из ствола пистолета женщины вилась тонкая струйка дыма. Эбби направила пистолет на женщину, но женщина не отступила, не отшатнулась. Она также не опустила пистолет.
  
  Женщина заговорила с ней. Из-за оглушительного эха выстрела Эбби не смогла разобрать слов.
  
  Каким-то образом Эбби узнала эту женщину, этот голос, но не могла вспомнить ее. Все, что она знала, это то, что это еще не конец. Женщина была там, чтобы забрать ее дочь.
  
  “Нет”, - сказала Эбби. Она взвела курок пистолета. “Ты не можешь получить ее!”
  
  “Все в порядке”, - сказала женщина. “Ты можешь опустить пистолет”.
  
  Мужчина подошел к женщине сзади. Эбби видела, что у мужчины тоже в руке было оружие. Он держал его на боку. Он нервничал, и его глаза бегали взад-вперед.
  
  “Все кончено”, - тихо сказала женщина, опуская оружие. Она сунула его в наплечную кобуру. “Пожалуйста, опусти пистолет”.
  
  Вой сирен приближался. Снова шаги. Они поднимались по лестнице.
  
  “Пожалуйста”, - повторила женщина. “Опустите пистолет, миссис Роман”.
  
  Эбби посмотрела в глаза женщине, услышала ее слова.
  
  Миссис Роман.
  
  Детектив Дезире Пауэлл сделала несколько шагов вперед, не сводя глаз с пистолета в руке Эбби Роман. Для тех, чей единственный опыт переживания подобного момента заключался в просмотре "Закона и порядка" или чтении об этом в книге, у Пауэлла было послание. Чем дольше вы смотрите в стальную бочку, тем хуже становится. Никто никогда не воспринимает это спокойно.
  
  Она осторожно убрала оружие и передала его Фонтовой. Она услышала, как юный детектив громко выдохнул.
  
  “Все кончено”, - тихо сказал Пауэлл. “Все кончено”.
  
  Эбби Роман соскользнула на пол. Она прижала к себе дрожащую маленькую девочку одной рукой, расположив свое тело так, чтобы защитить мужа. Пауэлл на своем веку повидала много резни, много смертельных ранений. Майкл Роман выглядел не очень хорошо.
  
  Вооружившись, Фонтова вышла за дверь. Когда парамедики ворвались внутрь, Дезире Пауэлл самостоятельно добралась до пола. В тот день на нее направили два пистолета. Ей хотелось бы сказать, что она уже привыкла к нему, но она надеялась, что никогда не доберется до этого места.
  
  За двадцать четыре года работы в полиции Нью-Йорка она четыре раза доставала оружие и дважды стреляла. Сегодня было ее первое убийство. Она отчасти надеялась прожить еще один год, не достигнув этого рубежа, но этому не суждено было сбыться. Когда она встала с постели в то утро, она не знала, что к концу своего тура она станет частью этого эксклюзивного клуба.
  
  Пока парамедики ухаживали за живыми, Пауэлл закрыла глаза.
  
  За окном Нью-Йорк занимался своими делами; машины неслись, не обращая на это внимания, направляясь к величественным мостам – Трайборо, 59-й улице, Уильямсбергу – к острову Манхэттен с его загадками из стали и стекла, темными пальцами в хмуром небе. Пауэлл как-то прочитал, что ежегодно в Нью-Йорк приезжает более сорока миллионов человек, каждый со своими собственными мечтами, мыслями и идеями о том, как разгадать многочисленные тайны города.
  
  Дезире Пауэлл слишком хорошо знала, что некоторые, по милости или гневу Божьему, никогда не покидают его.
  
  
  ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ
  
  
  Улица была переполнена детьми и родителями. Пасха в Астории была волшебным временем, временем, когда отец Майкла смягчался и позволял ему сходить в La Guli's, легендарную кондитерскую на Дитмарс, недалеко от 29-й улицы. Оказавшись там с деньгами в руках, Майкл должен был сделать выбор между пирогом пиньоли или сфольятелле. Жизнь никогда не была легкой.
  
  В это пасхальное воскресенье Майкл лежал в постели с закрытыми глазами, и сводящие с ума ароматы запекающейся ветчины, молодого картофеля и горошка с мятой овладевали его чувствами.
  
  Когда он открыл глаза, то был более чем немного поражен, увидев женщину, склонившуюся над его кроватью. Она собиралась поцеловать его. Это была не Эбби.
  
  Вместо того, чтобы поцеловать его, женщина приподняла его левое веко и посветила внутрь ярким светом.
  
  Он был в больнице. Ужасы нахлынули снова.
  
  Девушки.
  
  Майкл попытался сесть. Он почувствовал пару сильных рук на своих плечах. Когда он опустился обратно, перед ним поплыли образы. Парамедики, загружающие его в машину скорой помощи, звук сирен, огни операционной. Он вспомнил, как приходила и уходила боль, чувствовал тяжесть в груди и животе. Он увидел свою жену и дочерей, сидящих на скамейке на мысе Мэй. Позади них вздымалась темная волна.
  
  Он спал.
  
  Комната была полна цветов. Эбби стояла в ногах кровати. Томми был рядом с ней.
  
  “Привет”, - сказал Томми.
  
  Томми выглядел старше. Сколько времени его не было? Годы? Нет, подумал Майкл. Это просто стресс. Лицо Эбби тоже было осунувшимся и бледным. Ее глаза были обведены красным.
  
  Майкл на минуту закрыл глаза. Он увидел монстра, стоящего над Эмили, с ножом у ее горла.
  
  “Девочки”, - слабо сказал Майкл. Его голос был едва слышен как шепот.
  
  Эбби на мгновение отвела взгляд. Сердце Майкла заледенело. Она оглянулась. “Они..."… С ними все в порядке. Они остановились у моего брата. Кажется, они мало что помнят.
  
  Майкл хотел бы, чтобы так было и с ним. “Это хорошо или плохо?” Каждое слово, казалось, высасывало равную долю его энергии.
  
  Эбби ненадолго остановилась. В коридоре куда-то бежали люди в синей медицинской форме. “Я не знаю”.
  
  “Мужчина”, - выдавил Майкл. “Алекс”.
  
  “Он мертв”.
  
  “Ты...?”
  
  Глаза Эбби увлажнились. Она покачала головой. “Нет”.
  
  Этого было достаточно. Майкл спал.
  
  Майкл почувствовал новые иголки в руках. Он попытался сглотнуть и понял, что это было легче, чем когда-либо.… когда? Раньше. Раньше. То, что было у него в горле, исчезло.
  
  Он спал.
  
  Два дня спустя они подняли его кровать. Он ненадолго задремал, а когда проснулся, перевел взгляд на кресло у окна. По какой-то причине там сидела Дезире Пауэлл. Ее правая рука была на перевязи. Майкл знал достаточно, чтобы понимать, что из-за случившегося возникнет множество юридических осложнений. Он был полностью готов к последствиям своих действий. Мертвый мужчина в его доме, двое полицейских на улице. Омар. Но, возможно, нет. Возможно, Дезире Пауэлл была просто галлюцинацией.
  
  Нет. Наркотики были не настолько хороши. Она была настоящей.
  
  “Советник”, - сказала она. “С возвращением”.
  
  Майкл кивнул на стакан воды на своем подносе. Пауэлл посмотрел в коридор, назад. Возможно, ему не полагалось пить воду. Она встала и здоровой рукой поднесла соломинку к его губам. Прохладная вода была всем, чего Майкл когда-либо желал.
  
  “Я думал, ты умер”, - сказал Майкл. Его голос был слабым и хриплым.
  
  “Не повезло”.
  
  Еще глоток. “ Что случилось?
  
  “Я пока избавлю вас от всех подробностей. Но что привело меня к этому устройству – которое, кстати, не сочетается ни с одним из моих нарядов – так это то, что я взял четыре жилета. Сломал два ребра.”
  
  “В моем доме?”
  
  Пауэлл кивнул.
  
  “Мне очень жаль”.
  
  Пауэлл пожал плечами. “Просто еще один солнечный день в раю”.
  
  Хотя сейчас было не время и не место для этого, Майкл должен был знать. За последние двадцать четыре часа он представил себе десять вариантов будущего. Девять из них были плохими. “Что должно произойти?”
  
  Пауэлл помолчал несколько минут. “Это вопрос для твоего офиса, не для меня, Майкл. Но я могу сказать тебе, что результаты экспертизы хорошие. Николая Уденко убили ножом плохого парня. Мы нашли GSR на его руке, его отпечатки на рукоятке пистолета вашей жены. Плюс у нас есть дюжина свидетелей, которые видели, что он делал на улице с двумя полицейскими.”
  
  Майкл знал, что это будет еще не все. Пауэлл был никем иным, как скрупулезностью.
  
  “Поправляйся”, - сказала она. “Мы поговорим”.
  
  Пауэлл встал и подошел к окну. Через несколько мгновений она снова повернулась к нему. Майкл заметил, что впервые с тех пор, как он встретил ее почти десять лет назад, на ней были джинсы и толстовка полиции Нью-Йорка. Должно быть, это была обычная пятница. Если это была пятница. “Ты уже проходил через это раньше”, - сказал Пауэлл.
  
  “Что ты имеешь в виду?”
  
  “Я имею в виду, с той заминированной машиной и всем прочим. Тебе почти пробили штраф”.
  
  Майкл кивнул.
  
  “Итак, позволь мне спросить тебя кое о чем”.
  
  “Конечно”.
  
  Пауэлл прошел обратно через комнату, сел. “Сколько раз ты можешь обмануть дьявола?”
  
  Майкл выглянул в окно. Деревья были в полном цвету, небо - кристально голубым. Вдалеке река сверкала бриллиантами. Он оглянулся на детектива. Ответ был только один. “Столько раз, сколько сможешь”.
  
  Когда Пауэлл ушел, Майкл спал. Когда он проснулся, было темно. Он был один.
  
  В течение следующих двух месяцев Майкл Роман возненавидел физиотерапию. Более того, он возненавидел физиотерапевтов. Всем им было около двадцати шести, они были в идеальной форме, и у всех у них были имена вроде Саммер и Шайлер. В любой день, после пятой серии силовых приседаний, у него было несколько других имен на выбор.
  
  Постепенно он начал восстанавливать свои силы и равновесие, возвращаясь к форме, которая, вероятно, во многих отношениях была лучше, чем он был раньше.
  
  Во время его выздоровления они останавливались в поместье родителей Эбби в Паунд-Ридже. Они наняли компанию, чтобы та приехала и убрала дом в Иден Фоллс, но и Майкл, и Эбби знали, что больше не смогут там жить. Что бы там ни было для них, оно исчезло, растворившись в кислоте зла и тьмы, которую не могли замаскировать никакие дезинфицирующие средства. Майкл понятия не имел, что они собирались делать и куда идти, но в данный момент это было второстепенно.
  
  Суд над Геганом состоялся в начале июля, руководил им адепт третьего курса. Майкл ознакомил молодого человека с делом, и примерно за час до вступительных заявлений Фалинн Харрис появилась в зале суда №109. Два дня спустя, всего после четырехчасового обсуждения, присяжные вынесли вердикт о непредумышленном убийстве. Геган был приговорен к пятнадцати годам тюремного заключения. Это было не то, на что надеялся Майкл, не то, чего заслуживал город, но Гегана убрали с улицы. Молодой адъютант пришел навестить Майкла на следующий день после вынесения приговора. В его глазах Майкл увидел так много. В основном он сам, несколько лет назад.
  
  В середине августа Майкл вернулся один в дом в Иден-Фоллс. Время от времени он все еще пользовался тростью, но по большей части был независим. Когда он подошел к дому, то увидел что-то прикрепленное к колонне рядом с входной дверью. Его сердце затрепетало. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это была наклейка, трафарет в форме ярко-желтой маргаритки. Майкл огляделся. Других наклеек не было, только этот одинокий веселый пластиковый цветок на колонне. Рядом с ним был приклеен маленький конверт. Майкл открыл его. Внутри была открытка с запиской и фотография. Сначала Майкл взглянул на фотографию, изображение молодой пары, сидящей на крыльце особняка. Судя по машинам на улице, это была, вероятно, середина девяностых. Мужчина, одетый в ярко-зеленый цветочный халат, был стройным и красивым. В глазах у него блеснули огоньки. У женщины были тонкие черты лица, светло-каштановые волосы были заколоты пластиковыми заколками. Ребенок – на самом деле совсем малыш – сидел на коленях у мужчины. В этих печальных глазах нельзя было ошибиться.
  
  Майкл взглянул на записку. На обороте был листок бумаги. Он перевернул его. Это был чек за наклейки с маргаритками. Он не смог удержаться от смеха. Она сообщала ему, что не воровала это в магазине. Он прочитал записку.
  
  Я просто хотел сказать тебе, что, кажется, теперь я знаю, что это значит. Будем живы, не помрем. (Я посмотрел написание.)
  
  Это значит, что все будет хорошо.
  
  Будьте здоровы все свои дни.
  
  Фалинн старпом
  
  Майкл сложил записку и положил ее в карман.
  
  После нескольких долгих мгновений он повернулся и пошел прочь от дома. Он больше никогда не заходил внутрь.
  
  
  ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ
  
  
  Через год после ужасных инцидентов в Иден-Фоллс и Астории, штат Нью-Йорк, молодая женщина стояла через дорогу от кафе на Пикк-стрит. Даже здесь, на углу, воздух был насыщен ароматами корицы, марципана и темного шоколада.
  
  Внутри владелец кафе, мужчина всего тридцати шести лет, но в его песочного цвета волосах уже пробивалась седина, складывал коробки в задней комнате. Там никогда не хватало места.
  
  Сразу после девяти утра, после того как улеглась утренняя суета, он зашел за прилавок. За столиками сидели три посетителя, каждый с головой ушел в свой кофе, выпечку и утренний выпуск Eesti Ekspress.
  
  Когда они решили переехать в Эстонию, они знали, что Майкл никогда больше не будет заниматься юридической практикой. В тот день, когда он должен был вернуться в офис окружного прокурора округа Квинс, он стоял в кабинете Денниса Маккэффри в окружении своих коллег и друзей. Поскольку не было веских доказательств того, что Майкл нарушил закон, не было выдвинуто никаких обвинений относительно удочерения девочек.
  
  Но помощник окружного прокурора Майкл Роман всегда был настороже. А офис окружного прокурора – любой офис окружного прокурора - не мог позволить себе ни тени подозрительности. В тот день он подал заявление об отставке.
  
  И хотя они оба прошли блиц-курс берлица по эстонскому языку, отличилась Эбби. Она подала заявление в правительство Эстонии, и в течение шести месяцев ей предстояло пройти первую из двух аттестаций, необходимых для работы медсестрой в этой стране.
  
  Что касается искусства выпечки, Майкл обнаружил, что привык к нему как к чему-то естественному. Он вспомнил, как наблюдал за своим отцом перед печами, за хореографией ремесленника, мастера своего дела. Майкл был далек от совершенствования своего пирукада, но у него начали появляться постоянные клиенты.
  
  Когда он закончил выполнять заказы на обед в близлежащие отели, он налил себе чашку кофе. Девушки сидели за столиком у окна, хихикая, как всегда, с каким-то тайным знанием дела. Когда Майкл выглянул в окно, он увидел женщину, стоявшую на углу и наблюдавшую за девочками. Его чувства насторожились, как и всегда, когда дело касалось Шарлотты и Эмили, он придвинулся ближе. Когда он увидел лицо молодой женщины, его сердце дрогнуло, как будто он внезапно нашел вторую половинку давно забытого медальона.
  
  Женщина заметила его и подняла изящную руку, чтобы помахать.
  
  Майкл выбежал через парадную дверь пекарни, но к тому времени, как он добежал до угла, женщины уже не было, она затерялась в толпе пассажиров и туристов на Пикк-стрит.
  
  Когда он вернулся внутрь, Эбби ждала его у двери.
  
  “Ты видел ту женщину?” спросил он. “Блондинку в красном пальто?”
  
  “Она только что вошла”, - сказала Эбби. “Она сидела в углу”. Она указала на столик у радиатора.
  
  Майкл пересек комнату. На столе лежала белая салфетка, а на ней было нарисовано карандашом великолепно детализированное кладбище на склоне холма. В центре был маленький крест. Там не было ни надгробия, ни имени, но Майкл знал, чье это место упокоения и что оно означает.
  
  Говорят, что он был женат на девушке из Ида-Вирумаа. эннустад. Она родила ему троих детей, но один родился мертвым.
  
  “Что-то не так?” Спросила Эбби, подходя к нему.
  
  Майкл подумал, не рассказать ли об этом жене. Вместо этого он положил салфетку в карман и сказал:
  
  “Сегодня прекрасный день. Давайте закроем немного пораньше”.
  
  Несколько часов спустя они сидели на берегу пляжа Пирита, недалеко от Олимпийского центра яхтинга, места проведения Московской Олимпиады 1980 года. Дул сильный ветер, и воздух был немного прохладным – таллиннские пляжи не были переполнены до конца июня, – но вода блестела, а бриз нес с собой предвестие нового лета.
  
  После обеда девочки спустились к воде. Спина к спине, с веточками деревьев в руках, они рисовали на мокром песке. Шарлотта нарисовала что-то похожее на гору. Эмили нарисовала лошадь. Или, может быть, это был верблюд.
  
  Майкл смотрел на Финский залив. За шесть месяцев до того, как они покинули Штаты, девочки прошли интенсивную консультацию. По словам терапевтов, у них, похоже, не было какой-либо длительной травмы от событий весны 2009 года, но существовала вероятность, что однажды пережитый ими ужас вернется. Покажет только время.
  
  Позже, когда они собрали свои вещи и направились к машине, Майкл обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на рисунки на песке, но обнаружил, что прилив уже начался и их смыло.
  
  В тот вечер, в маленькой квартирке над кафе, когда девочки крепко спали, а его жена была поглощена книгой рядом с ним, Майкл держал салфетку, которую женщина оставила на столе, и размышлял о своих убеждениях, о своей вере в эту жизнь и о знании того, что нет вечности, нет вечности навсегда.
  
  Для семьи Романов – Майкла, Эбби, Шарлотты и Эмили – существовало только настоящее.
  
  
  ЭПИЛОГ
  
  
  Декабрь. Над восточной Эстонией мягко падал снег, покрывая холмы, покрывая пылью высокие императорские сосны. Молодой человек без пальца на правой руке стоял и смотрел в окно дома, расположенного на вершине холма в Колоссове. Он прочитал о случившемся в Интернете. В газетах писали, что Александр Сависаар был каким-то монстром, что он терроризировал семью в Нью-Йорке.
  
  Виллем Авик знал правду.
  
  Когда Сависаар ушел больше года назад, он многое рассказал Виллему, возложил на него огромное количество обязанностей, не последней из которых был уход за домом, территорией, животными. После смерти обоих родителей Виллем видел в Сависааре нечто большее, чем просто отца. Он был мифическим персонажем. Он был веннаскондом.
  
  Виллем посмотрел на стену с ножами в кабинете, каждый из которых был произведением искусства. Он взял один со стойки, открыл его, потрогал лезвие.
  
  Он прочел все книги в маленькой библиотеке, знал все имена: Баба Яга, Кощей Бессмертный, Бас Челик, Иван, Марья, Анна, Ольга. Он много раз слушал "Жар-птицу" Стравинского, и с каждым прослушиванием его уверенность росла. Он выучил наизусть каждую ноту из оперы Римского-Корсакова "Кащей Бессмертный".
  
  Бессмертный, подумал он. Он был молод, всего шестнадцать, но идея привела его в восторг.
  
  Навсегда.
  
  Он снова выглянул в окно, в черноту зимней ночи. Он потерял палец в результате несчастного случая на литейном производстве, но басня в конечном итоге будет такой, какой он ее назвал. Он уже начал посещать счета Сависаара в Нарве, общаясь с провинциальным роймаром, который поначалу не воспринял его всерьез. Виллем Авик привел в пример одного человека из фермерской деревни недалеко от Варски. Со временем легенда о нем будет предшествовать ему.
  
  И у нас было бы достаточно времени. В соседнем городке жила девушка, которая, как говорят, однажды станет эннустайей. Ей было всего одиннадцать лет, но люди уже рассказывали ей свои истории о неверных мужьях, умирающих матерях и лотерейных мечтах.
  
  Однажды ночью, когда цвели цветы руты и река Нарва текла тихо, он навестил ее.
  
  Виллем сидел перед камином, его желудок был полон, дом и территория в безопасности. Через несколько дней должен был начаться новый год.
  
  Снаружи, в беззвучной белизне сельской местности, наблюдала пара серебряных глаз. И ждала.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"