ВЫСОКО НАД ГОРОДОМ ГРЯДА ОБЛАКОВ ПРОПЛЫЛА ПО луне хантера так быстро, что казалось, будто кинофильм был ускорен. На пустынном проспекте возле длинной стены грязно-желтое мини-такси "Фиат" выключило фары и мотор и съехало на обочину у Порта Анжелика. С заднего сиденья появилась худощавая фигура, одетая в грубую сутану до щиколоток и капюшон монаха-доминиканца. Он вырос в носке итальянского сапога и был известен как калабриец теневым организациям, которые время от времени пользовались его услугами. Будучи подростком, калабриец, красивый молодой человек с ангельским лицом кастрата эпохи Возрождения, в течение нескольких лет обучался эквилибристике в цирковой академии, но бросил ее, когда упал с высокой проволоки и раздробил лодыжку. Сейчас, несмотря на заметную хромоту, он по-прежнему двигался с кошачьей элегантностью канатоходца. С холмов над Тибром церковный колокол, который недавно подключили к электрическому таймеру, пробил полчаса на полминуты раньше. Калабриец проверил светящийся циферблат своих наручных часов, затем прошел пятьдесят метров вдоль колоннада к тяжелым деревянным дверям. Натянув пару хирургических латексных перчаток, он почесался у входа для торговцев. Немедленно был задвинут тяжелый засов с внутренней стороны, и маленькая синяя дверца, установленная в больших дверях, открылась ровно настолько, чтобы он мог проскользнуть внутрь. Бледный мужчина средних лет, одетый в штатское, но с крепкой осанкой армейского офицера, поднял пять пальцев и кивнул в сторону единственного окна казармы охраны, из которого струился свет. Калабриец кивнул один раз. С офицером, идущим впереди, двое направились по переулку, пригибаясь, когда подошли к освещенному окну. Калабриец выглянул из-за подоконника; в комнате для прислуги двое молодых солдат в форме играли в карты, еще трое дремали в мягких креслах. Автоматическое оружие и обоймы с патронами были видны на столе рядом с небольшим холодильником.
Калабриец последовал за офицером в штатском мимо Института религиозных работ к двери для прислуги в задней части обширного палаццо. Офицер достал из кармана пиджака большую отмычку и вставил ее в замок. Дверь со щелчком открылась. Он опустил вторую отмычку в ладонь калабрийца. “К двери на лестничной площадке”, - прошептал он. Он говорил по-итальянски с ровными удлиненными гласными, как человек, приехавший из одного из горных кантонов Швейцарии, граничащих с Доломитовыми Альпами. “Невозможно получить ключ от квартиры, не привлекая внимания”.
“Неважно”, - сказал калабриец. “Я взломаю замок. Как насчет молока? А как насчет сигнализации?”
“Молоко было доставлено. Вскоре вы увидите, было ли это потреблено. Что касается сигнализации, я отсоединил три двери на панели управления в дежурной комнате офицеров.”
Когда калабриец направился к двери, офицер коснулся его руки. “У вас есть двенадцать минут до того, как охранники начнут свой следующий патруль”.
“Я могу замедлить или ускорить время”, - заметил калабриец, глядя на луну. “Двенадцать минут, потраченных с осторожностью, могут растянуться на вечность”. С этими словами он исчез в здании.
Он знал поэтажный план палаццо так же хорошо, как знал линии жизни на своих ладонях. Оправив сутану, перепрыгивая через три ступеньки за раз, он поднялся по узкой лестнице для прислуги на третий этаж, открыл дверь отмычкой и оказался в тускло освещенном коридоре. Длинный язычок фиолетового наркотика, выцветший и потертый посередине, тянулся от дальнего конца коридора к маленькому столику напротив устаревшего лифта и центральной лестницы рядом с ним. Бесшумно двигаясь, калабриец прошел по коридору к столу. Полная монахиня, одна из сестер Служанок Распятого Иисуса, сидела, склонившись над столом, ее голова находилась прямо под бледным кругом света от серебряной настольной лампы, как будто она сушила волосы. Пустой стакан с остатками подсыпанного молока стоял рядом со старомодным телефоном, расположенным высоко на подставке.
Калабриец достал идентичный стакан с пленкой незагрязненного молока на дне из одного из глубоких карманов своей сутаны и достал стакан монахини со следами подслащенного молока. Затем он направился обратно по коридору, считая двери. У третьей двери он вставил кусок жесткой проволоки с крючком на конце в замочную скважину и умело поглаживал внутреннюю сторону, пока первый штифт не встал на место, затем повторил жест с другими штифтами. Когда последний штифт переместился вверх, замок открылся. Калабриец приоткрыл дверь и на мгновение прислушался. Ничего не услышав, он прошел через фойе в большую прямоугольную гостиную с мраморными каминами в каждом конце и декоративной мебелью, разбросанной вокруг. Решетчатые ставни на всех четырех окнах были закрыты. Единственная настольная лампа с лампочкой малой мощности служила, как и предсказывалось в отчете о брифинге, ночником.
Бесшумно скользя по комнате и коридору на резиновой подошве, калабриец подошел к двери спальни. Он повернул керамическую ручку, осторожно толкнул дверь и снова прислушался. Из спальни исходила удушающая духота, зловоние комнаты старика; человек, который занимал ее, очевидно, не спал с открытым окном. Включив фонарик, калабриец осмотрел комнату. В отличие от гостиной, обстановка была спартанской: здесь стояли прочная кровать из латуни, ночной столик, два деревянных стула, один заваленный аккуратно сложенной одеждой, другой - досье, умывальник с единственным краном над ним, голая электрическая лампочка, свисающая с потолка, простое деревянное распятие на стене над изголовьем кровати. Он пересек комнату и посмотрел вниз на фигуру, спящую, натянув простыню до подбородка. Коренастый мужчина с грубыми чертами лица крестьянина, он проработал на своей новой работе всего тридцать четыре дня, едва ли этого времени хватило, чтобы освоиться в палаццо. Его дыхание было регулярным и интенсивным, отчего волосы, торчащие из ноздрей, подрагивали; он был погружен в глубокий наркотический сон. На ночном столике стоял стакан со следами молока на дне и фотография в серебряной рамке — на ней был изображен князь церкви, осеняющий крестным знамением молодого священника, распростертого перед ним на земле. Надпись, сделанная жирным почерком внизу фотографии, гласила “Пер Альбино Лучани, Вениция, 1933”. Под надписью была нацарапана подпись: “Амброджо Ратти, Пий XI”. Рядом с фотографией были очки для чтения, потертая Библия, испещренная пометками, и переплетенная и пронумерованная копия Humani Generis Unitas, так и не обнародованная энциклика Пия XI, осуждающая расизм и антисемитизм, которая лежала на столе папы Римского в ожидании его подписи в день его смерти в 1939 году.
Калабриец посмотрел на свои наручные часы и принялся за работу. Он сполоснул стакан из-под молока в умывальнике, вытер его о подол своей сутаны и поставил точно на то же место на ночном столике. Он достал из кармана флакон, наполненный молоком, и вылил содержимое в стакан, чтобы в нем остались следы незагрязненного молока. Зажав фонарик между губами, калабриец повернулся к одурманенному мужчине в кровати, откинул простыню и перевернул его на живот. Затем он задрал белую хлопчатобумажную ночную рубашку, обнажив подкожную вену под коленом. Люди, которые наняли калабрийца, получили в свои руки медицинское заключение Альбино Лучани после обычной колоноскопии прошлой зимой; из-за варикозной природы вены, проходящей по всей длине его правой ноги, пациенту было назначено профилактическое лечение от флебита. Калабриец достал из кармана маленький металлический набор и открыл его на кровати рядом с коленом. Работая быстро — после несчастного случая с высоким напряжением он несколько лет проработал санитаром —он вставил пистолет 30-го калибра, 0. щель, 3-миллиметровую иглу вставил в шприц, заполненный с экстрактом из растения касторового масла, затем ловко воткнул иглу в подкожную за коленом, и ввел четырехмиллилитровую дозу жидкости в кровоток. По словам его работодателя, сердечно-сосудистый коллапс наступил бы в течение нескольких минут; в течение нескольких часов токсин рассеялся бы, не оставив никаких следов в маловероятном случае, если бы пришлось проводить вскрытие. Осторожно извлекши невероятно тонкую иглу, калабриец вытер крошечной влажной губкой капельку крови, затем наклонился поближе, чтобы посмотреть, сможет ли он обнаружить колотую рану. Было небольшое покраснение, размером с песчинку, но оно тоже должно было исчезнуть к тому времени, когда тело было обнаружено утром. Довольный работой своих рук, он подошел к стулу, заваленному досье, и стал перебирать их, пока не дошел до того, на котором латинскими буквами было написано "ХОЛСТОМЕР". Приподняв подол своей сутаны, он засунул папку с документами за пояс, затем огляделся, чтобы убедиться, не забыл ли он чего-нибудь.
Вернувшись в коридор, калабриец захлопнул дверь квартиры и услышал, как защелкнулись штифты в замке. Взглянув на часы — у него оставалось четыре минуты до того, как охранники начнут свой обход, — он поспешил вниз по лестнице и через переулок ко входу для торговцев. Офицер в штатском, выглядевший совершенно потрясенным, уставился на него, боясь задать вопрос. Калабриец улыбнулся в ответ, возвращая отмычку. Губы офицера приоткрылись, и он быстро втянул воздух; то, чему не было названия, было совершено. Он распахнул маленькую синюю дверь достаточно широко, чтобы калабриец мог проскользнуть внутрь, и запер ее за собой.
Такси ждало у тротуара, его дверца была приоткрыта. Калабриец устроился на заднем сиденье и медленно начал снимать латексные перчатки, палец за пальцем. Водитель, молодой корсиканец со сломанным, плохо посаженным носом, двинулся по все еще пустынной улице, двигаясь сначала осторожно, чтобы не привлекать внимания, затем, набирая скорость, свернул на широкий бульвар и направился в Чивитавеккью, римский порт на Тирренском море, в тридцати пяти минутах езды. Там, на складе в порту, в двух шагах от Владимира Ильича на российском грузовом судне, которое должно было отплыть с утренним приливом, калабриец должен был встретиться со своим контролером, похожим на тростинку человеком с жидкой оловянной бородкой и задумчивыми глазами, известным только как Старик. Он возвращал принадлежности для убийства — перчатки, отмычку, металлический набор, стакан с последними каплями подслащенного молока, даже пустую склянку - и передавал досье с пометкой "ХОЛСТОМЕР". И он завладеет сумкой, в которой находится королевский выкуп, 1 миллион долларов в использованных купюрах разного достоинства; неплохая плата за пятнадцатиминутную работу. Примерно в то время, когда на восточном горизонте появились первые лучи солнца, когда Сестра из "Служанок Распятого Иисуса" (очнувшись от наркотического сна) обнаружила Альбино Лучани мертвым в своей постели, жертвой сердечного приступа, калабриец должен был сесть на маленькую рыбацкую лодку у причала, которая доставит его через два дня в изгнание на залитые солнцем пляжи Палермо.
ПРЕЛЮДИЯ
АНАТОМИЯ
ЭКСФИЛЬТРАЦИИ
“Но я не хочу находиться среди сумасшедших людей”, - заметила Элис.
“О, ты ничего не можешь с этим поделать”, - сказал Кот:
“мы все здесь сумасшедшие. Я сошел с ума. Ты сумасшедший”.
“Откуда ты знаешь, что я сумасшедшая?” - спросила Алиса.
“Ты, должно быть, такой, - сказал Кот, - иначе ты бы не пришел сюда”.
БЕРЛИН, ВОСКРЕСЕНЬЕ, 31 декабря 1950 года
СО СВОЕГО НАСЕСТА НАД КАМИННОЙ ПОЛКОЙ ИЗУРОДОВАННЫЕ баварские часы с кукушкой, часовая стрелка которых была искорежена, а минутная отсутствовала, посылали секундный отсчет рикошетом от стены к стене убогой комнаты. Колдун, чье лицо исказилось от хронического запора, осторожно принюхался к воздуху, который был ужасно холодным и обжигал его ноздри. “Когда-нибудь у чертовых писателей—фантастов найдется время описать, что мы здесь сделали ...“
“Они превратят это в мелодраму”, - сказал Джек Маколифф. “Они заставят это звучать так, как будто мы играли в ковбоев и индейцев, чтобы скрасить нашу скучную жизнь”.
“Шпионаж — если это то, чем я занимался все эти годы — ничуть не украшает мою жизнь”, - заметил Падший Ангел. “У меня всегда бывают спазмы в животе перед операцией”.
“Я здесь, в этом высохшем, прогнившем под дождем городе, не потому, что это украшает мою жизнь”, - сказал Волшебник, упреждая вопрос, который уже задал бы ученик с яйцами. “Я здесь, потому что чертовы готы у чертовых ворот”. Он натянул поношенный шарф на онемевшие мочки ушей, отбил чечетку своими потрепанными ковбойскими сапогами на полу, чтобы поддержать кровообращение в пальцах ног. “Ты слышишь меня громко и ясно, спортсмен? Это не разговор об алкоголе, это разговор главного героя берлинской базы. Кто-то должен охранять эти чертовы бастионы.” Он затянулся размокшим "Кэмел" и запил дым здоровым глотком того, что он называл лекарственным виски. “Я пью то, что в моем отчете о физической форме описано как токсичное количество выпивки”, - бессвязно продолжал он, обращаясь к проблеме, на которую у Джека не хватило духу поднять, четко выговаривая каждый слог, как будто он патрулировал границу между пьяным и трезвым, “потому что чертовы готы выигрывают чертову войну”.
Харви Торрити, он же Колдун, отодвинул стул и направился к единственному маленькому эркерному окну конспиративной квартиры двумя этажами выше кинотеатра в районе Восточного Берлина. Из-под половиц донесся отдаленный вой приближающихся минометов, затем серия глухих взрывов, когда они врезались в немецкие позиции. Несколько проституток Торрити посмотрели советский фильм о войне за неделю до этого. Украинская девушка, которая выкрасила волосы в цвет хрома, утверждала, что фильм был снят с обычным многотысячным составом на студии в Алма-Ата; на заднем плане она узнала, по ее словам, заснеженный горный хребет Ала-Тау, где она каталась на санях, когда была эвакуирована в Центральную Азию во время войны. Фыркнув, чтобы прочистить носовые пазухи, Колдун двумя толстыми пальцами руки в перчатке раздвинул планки воображаемой жалюзи и посмотрел сквозь грязь на стекле. На закате горчичного цвета дымка приплыла из польской степи, всего в тридцати милях к востоку, окутав Советский сектор Берлина жуткой тишиной, покрывая похожие на кишки желоба, покрытые чем-то похожим на водоросли, которые По мнению Торрити, от нее разило интригой. Дальше по кварталу галки взмывали в воздух и яростно каркали, кружась вокруг шпиля полуразрушенной церкви, которая была переоборудована в полуразрушенный склад. (Чародей, поклонник причинно-следственных связей, прислушался к эху пистолетного выстрела, который он наверняка пропустил.) На узкой улочке перед кинотеатром можно было увидеть Сильвана I, известного как Сладкий Иисус, одного из двух румынских цыган, нанятых Торрити в качестве телохранителей, в низко надвинутой на голову матросской фуражке, который тащил за собой в тусклом свете паровой лампы комнатную собачку в наморднике. За исключением “Сладкого Иисуса”, улицы того, что профессионалы Компании назвали "Западной Москвой", казались пустынными. “Если где-то и есть Homo sapiens, празднующие окончание года, - мрачно пробормотал Торрити, - то они, конечно, ведут себя сдержанно по этому поводу”.
Страдая от легкого приступа адреналинового мандража после первой операции, Джек Маколифф, он же Ученик Чародея, крикнул от двери с нарочитой ленивостью: “От тишины у меня мурашки бегут по коже, Харви. Вернувшись в Штаты, все сигналят в канун Нового года ”.
Второй цыган, Сильван II, которого Торрити окрестил Падшим Ангелом после того, как он заметил в его темных глазах уродливый намек на то, что румын отчаянно пытался забыть, просунул голову из соседней комнаты. Долговязый молодой человек со шрамами от оспы на лице, он читал для румынской православной церкви и оказался в бизнесе шпионажа, когда коммунисты закрыли его семинарию. “Трубить в клаксоны в Германской Демократической Республике запрещено законом”, - объявил Сильван II на четком английском с акцентом человека, который выучил этот язык из учебников. “Также в нашей капиталистической Германии”.
У окна Колдун запотел от своего дыхания от виски и протер стекло тяжелым предплечьем. По ту сторону крыш верхние этажи нескольких высотных жилых домов, в окнах которых мерцал свет, вырисовывались на фоне мрачного городского пейзажа, как верхушки айсбергов. “Это не вопрос немецкого законодательства, ” мрачно заметил Торрити, “ это вопрос немецкого характера”. Он отвернулся от окна так резко, что чуть не потерял равновесие. Ухватившись за спинку стула, чтобы не упасть, он осторожно водрузил свое тяжелое тело на деревянное сиденье. “Я, черт возьми, специалист Компании по немецкому характеру”, - настаивал он, его голос был высоким, но удивительно мелодичным. “Я был членом группы разбора полетов, которая допрашивала оберштурмфюрера СС о ночи Освенцима перед тем, как этого ублюдка вздернули за военные преступления. Как его звали, черт возьми? Höss. Rudolf Höss. Ублюдок утверждал, что он не мог убивать пять тысяч евреев в день, потому что поезда могли перевозить только две тысячи. Поговорим о надежной защите! Мы все дымили, как трубы концлагеря, и было видно, что герру Хессу до смерти хочется чертовой сигареты, поэтому я предложил ему одну из моих ”Кэмел". Торрити проглотил кислый смешок. “Ты знаешь, что сделал Руди, парень?”
“Что сделал Руди, Харви?”
“В ночь перед казнью он отказался от чертовой сигареты, потому что на стене была табличка ‘Не курить’. Это то, что я называю немецким характером ”.
“Ленин однажды сказал, что единственный способ заставить немцев штурмовать железнодорожную станцию - это купить им билеты на набережную”, - рискнул Падший Ангел.
Джек рассмеялся — слишком быстро, слишком сердечно, на вкус Торрити.
Колдун был одет в бесформенные брюки и мятое зеленое пальто восточногерманского рабочего длиной до щиколоток. Кончики широкого итальянского галстука в цветочек были заправлены в стиле милитари между двумя пуговицами его рубашки. Его жидкие волосы прилипли от пота к блестящему черепу. Наблюдая за своим учеником через комнату, он начал задаваться вопросом, как бы Джек выступил в a crunch; сам он едва закончил небольшой колледж Среднего Запада, а затем пробился вверх по служебной лестнице, чтобы закончить войну с the fool's gold oak к потертому воротнику его выцветшей рубашки цвета хаки были приколоты майорские погоны, из-за чего у него был низкий порог терпимости к толпе из Гарварда, Йеля и Принстона — тем, кого он называл “парнями из ХАЙПА”. Это предубеждение выросло во время краткого пребывания на должности руководителя расследований организованной преступности в ФБР сразу после войны (работа, которая внезапно закончилась, когда сам Дж. Эдгар Гувер заметил Торрити в коридоре в узких брюках и развязанном галстуке и тут же уволил его). Что за черт! Никто в Компании не удосужился проконсультироваться с ребятами на линии огня, когда они набирали рекрутов в Лигу Плюща и придумали шутников вроде Джека Маколиффа, парня, настолько зеленого за ушами, что он забыл вывезти свой прах, когда его послали допрашивать проституток Торрити на той неделе, когда Колдун слег с поличным. Ну, чего вы могли ожидать от выпускника колледжа со степенью по гребле?
Схватив бутылку виски PX за горлышко, закрыв один глаз и прищурившись другим, Колдун старательно наполнил кухонный стакан до краев. “Не то же самое без льда”, - пробормотал он, рыгнув, когда осторожно провел толстыми губами по стакану. Он почувствовал, как алкоголь обжег горло. “Ни льда, ни звона. No tinkle, schlecht!” Он вскинул голову и обратился к Джеку: “Так во сколько ты готовишься, парень?”
Джек, стремясь устроить хорошее шоу, небрежно взглянул на Булову, которую родители подарили ему на выпускной в Йельском университете. “Он должен был быть здесь двенадцать-пятнадцать минут назад”, - сказал он.
Колдун рассеянно почесал двухдневную щетину на своих накладывающихся друг на друга подбородках. У него не было времени побриться с тех пор, как сорок два часа назад на базу в Берлине поступило сообщение с высоким приоритетом. Заголовок был напичкан внутренними кодами, указывающими на то, что он пришел непосредственно из контрразведки; от самого Матушки. Как и все сообщения от контрразведки, оно было помечено как “КРИТИЧЕСКОЕ”, что означало, что от вас ожидали, что вы бросите все, чем занимаетесь, и сосредоточитесь на текущем вопросе. Как и некоторые сообщения контрразведки — обычно те, что имеют дело с перебежчиками, — оно было закодировано в одной из неразрывных полиалфавитных систем Матери, которая использовала два зашифрованных алфавита для обеспечения множественных замен любой заданной буквы в тексте.
Хью Эшмид [криптоним, принадлежащий компании матери]
Для:
Читательница Алисы [собственный криптоним the Sorcerer]
ТЕМА:
Приносим домой бекон
Далее в сообщении Торрити сообщалось, что кто-то, называющий себя высокопоставленным офицером российской разведки, запустил щупальца, которые попали в один из нескольких почтовых ящиков на столе матери. (По опыту Волшебника, все попадало в один из ящиков для входящих сообщений на столе матери, но это была другая история.) В телеграмме Матери потенциальный перебежчик был идентифицирован случайным криптонимом SNOWDROP, которому предшествовал орграф AE, указывающий на то, что этим вопросом занималось подразделение Советской России, и далее цитировалось все содержимое 201-го файла Компании в Центральном реестре - на русском.
Вишневский, Константин: родился либо в 1898, либо в 1899 году в Киеве; отец, инженер-химик и член партии, умер, когда объект был подростком; в возрасте 17 лет поступил курсантом в Киевскую военную академию; окончил четыре года спустя офицером артиллерии; прошел углубленное обучение в Одесской артиллерийской школе офицеров; в начале Второй мировой войны сотрудничал с военной разведкой; предположительно, был членом Коммунистической партии СССР; женат, один сын родился в 1940 году; после войны переведен в Комитет государственной безопасности (КГБ); изучал контрразведку в Высшей разведывательной школе (однолетний краткий курс); по окончании направлен на четыре месяца в Брест-Литовск; в течение одного года посещал Дипломатический институт КГБ в Москве; после успешного завершения курса направлен на шесть месяцев в Московский центр в качестве аналитика в американском боевом отделе Информационного департамента КГБ; направлен в СТОКГОЛЬМ летом 1948–январе 1950, где, как полагают, специализировался в военном деле; последующее назначение неизвестно. Никаких записей об антисоветских взглядах. Вывод: считается плохим кандидатом для найма.
Всегда по-матерински бережно относившаяся к своим источникам, Мать была осторожна, чтобы не указывать, откуда исходила первоначальная информация, но Чародей смог высказать обоснованное предположение, когда Берлинская база запросила немцев — “наших” немцев, то есть компанию Рейнхарда Гелена Sud-Deutsche Industrie-Verwertungs GmbH, работающую на секретном объекте в мюнхенском пригороде Пуллах, — о рутинных следах за дюжиной офицеров КГБ, дислоцированных в советском анклаве Карлсхорст в Восточном Берлине. Сотрудники Гелена, всегда стремящиеся угодить своим американским хозяевам, быстро предоставили объемистую справочную книгу по Русские под вопросом. В отчете была похоронена деталь, отсутствующая в отчете компании 201: считалось, что у AESNOWDROP была мать-еврейка. Это, в свою очередь, навело Колдуна на подозрение, что это был агент израильского Моссада в Западном Берлине, известный как Раввин, который шептал на ухо матери; в девяти случаях из десяти все, что хотя бы отдаленно касалось еврея, проходило через руки раввина. (У израильтян, конечно, была своя повестка дня, но главным в ней было набрать дополнительные очки в Вашингтоне в тот день, когда им нужно было обналичить свои долговые расписки.) По словам матери, потенциальный КГБ перебежчик хотел приехать с женой и ребенком. Чародей должен был встретиться с ним на конспиративной квартире, обозначенной как "МАЛЬБОРО", в такой-то день, в такой-то час, установить его добросовестность, чтобы быть абсолютно уверенным, что он не тот, кого мама называла “плохим человеком”, — подосланный агент с портфелем, полным дезинформации КГБ, — после чего он должен был “нажать на кнопку” и выяснить, какие лакомства он может предложить в обмен на политическое убежище. После чего Волшебник сообщал Матери, чтобы узнать, хочет ли Вашингтон продолжить фактическое дезертирство.
В соседней комнате ожило радио Падшего Ангела, затрещавшее. На фоне всплеска помех появились кодовые слова Morgenstunde hat Gold im Mund (“у утреннего часа во рту золото”). Джек, пораженный, вытянулся по стойке смирно. Сильван II снова появился в дверях. “Он на пути наверх”, - прошипел он. Поцеловав ноготь большого пальца, он поспешно перекрестился.
Одна из зрителей "Волшебника", немка лет семидесяти, сидевшая в заднем ряду кинотеатра, увидела темную фигуру мужчины, скользнувшего в туалет сбоку от кинотеатра, и пробормотала новости в маленькое радио на батарейках, спрятанное в ее сумке для вязания. Внутри туалета русский открывал дверь кладовки для метел, отодвигал в сторону швабры и коврометалки и открывал потайную панель в задней стенке кладовки, затем начинал подниматься по смехотворно узкой деревянной лестнице, которая вела на верхний этаж и на конспиративную квартиру.
Колдун, внезапно протрезвевший, вздрогнул, как лабрадор, стряхивающий дождевую воду, и потряс головой, чтобы прояснить зрение. Он махнул Сильвану Второму в соседнюю комнату, затем наклонился к корешку книги “Бог и человек в Йеле — суеверие академической свободы" и прошептал: "Тестирование пять, четыре, три, два, один”. Сильван появился в дверях, показал поднятый большой палец и снова исчез, закрыв за собой дверь.
Джек почувствовал, как участился его пульс. Он прижался к стене так, чтобы дверь в коридор, когда она откроется, скрыла его. Вытащив "Вальтер ППК" из кобуры, прикрепленной к поясу в ложбинке за спиной, он снял большим пальцем с предохранителя и спрятал оружие с глаз долой за пальто. Оглядев комнату, он встревожился, увидев, что Волшебник раскачивается взад-вперед в притворном восхищении.
“О, ловкий трюк”, - сказал Торрити с невозмутимым лицом, его маленькие глазки-бусинки насмешливо сверкнули. “Я имею в виду, вот так прятать пистолет за спиной. Исключает возможность спугнуть перебежчика до того, как у этого ублюдка появится шанс сообщить нам свое имя, звание и серийный номер ”. Сам Торрити носил револьвер с перламутровой рукояткой под потной подмышкой и курносый специальный пистолет 38-го калибра в кобуре, прикрепленной скотчем к лодыжке, но он взял за правило никогда не доставать оружие, если не было большой вероятности, что он в конце концов нажмет на курок. Это была своего рода традиция, которой Маколифф мог бы овладеть, если бы задержался на базе в Берлине достаточно долго: вид пистолетов заставлял нервничать людей, занимающихся шпионажем, еще больше; чем больше они нервничали, тем больше была вероятность, что кто-нибудь в кого-нибудь выстрелит, что, с точки зрения каждого, было неприятной развязкой любой операции.
Дело в том, что Торрити, несмотря на все его претензии к новичкам, был обвинен во взломе the virgins. Он думал о ремесле как о разновидности религии — о Колдуне говорили, что он мог раствориться в толпе, даже когда таковой не было, — и получал внутреннее удовольствие, крестя своих учеников. И, учитывая все обстоятельства, он оценил Маколиффа — с его тонированными солнцезащитными очками-авиаторами, его неопрятными казацкими усами, его огненно—рыжими волосами, зачесанными назад с пробором посередине, неизменной вежливостью, которая маскировала склонность к насилию, - на голову выше обычного в эти дни из Вашингтона присылают пушечное мясо, и это несмотря на недостаток йельского образования. В нем было что-то почти комично-ирландское: потомок непобежденного чемпиона мира в легком весе без колена, Маколиффа, чьим девизом было “Однажды упавший - не битва”; закоренелый моралист, который выходил смеяться и размахивать руками и не останавливался просто потому, что звучал гонг; закоренелый католик, способный подружиться с кем-то на всю жизнь, с кем он познакомился за завтраком, и отправить его в вечное чистилище к чаепитию.
У двери Джек застенчиво сунул "Вальтер" обратно в кобуру. Колдун постучал костяшками пальцев по своему лбу. “Вбей это в свою тупую башку, мы хорошие парни, парень”.
“Иисус Х. Христос, Харви, я знаю, кто такие хорошие парни, иначе меня бы здесь не было”.
В коридоре за пределами комнаты застонали половицы. В дверь забарабанили кулаком. Колдун закрыл глаза и кивнул. Джек распахнул дверь.
Невысокий, крепко сложенный мужчина с коротко подстриженными волосами цвета древесного угля, овальным славянским лицом и кожей цвета и текстуры влажного свечного воска стоял на пороге. Заметно нервничая, он быстро взглянул на Джека, затем повернулся, чтобы изучить прищуренными, слегка азиатскими глазами похожую на Будду фигуру, которая, казалось, погрузилась в медитацию за маленьким столиком. Внезапно проявив признаки жизни, Колдун приветствовал русского радостным салютом и махнул ему в сторону свободного стула. Русский подошел к эркерному окну и посмотрел вниз на улицу, когда один из новомодных восточногерманских автомобилей, чей надрывный мотор кашлял, как у туберкулезника, пронесся мимо кинотеатра и исчез за углом. Успокоенный отсутствием активности снаружи, русский прошелся по комнате, провел кончиками пальцев по поверхности треснувшего зеркала, попробовал ручку на двери соседней комнаты. Он оказался перед часами с кукушкой. “Что случилось с его руками?” - спросил он.
“Когда я впервые ступил в Берлин, ” сказал Колдун, “ это было через неделю после окончания того, что вы, шутники, называете Великой Отечественной войной, Кольцевая дорога была забита истощенными лошадьми, тянувшими фермерские повозки. Тощие немецкие дети, наблюдавшие за ними, ели желудевые пирожные. Лошадей вели русские солдаты. Фургоны были доверху набиты добычей — кроватями с балдахином, туалетами, радиаторами, кранами, кухонными раковинами и плитами, практически всем, что можно было открутить. Я помню, как солдаты выносили диваны с виллы Германа Геринга. Не было ничего ни слишком большого, ни слишком маленького. Готов поспорить, что минутная стрелка часов с кукушкой была в одном из этих фургонов ”.
Едкая ухмылка появилась на губах русского. “Это я вел один из фургонов”, - сказал он. “Я служил офицером разведки в пехотном полку, который за четыре зимы прошел с боями от московского предместья до развалин Рейхстага в Тиргартене. По пути мы миновали сотни наших деревень, сровненных с землей убегающими нацистами. Мы похоронили изуродованные трупы наших партизан — там были женщины и дети, которых казнили из огнеметов. Только сорок два из первоначальной тысячи двухсот шестидесяти человек в моем батальоне дошли до Берлина. Стрелки ваших часов с кукушкой, мистер агент Центрального разведывательного управления США, были небольшой отплатой за то, что немцы сделали с нами во время войны ”.
Русский отодвинул стул от стола так, чтобы с него он мог наблюдать и за Джеком, и за Колдуном, и сел. Ноздри Торрити раздулись, когда он кивнул подбородком в сторону бутылки виски. Русский, от которого разило дрянным одеколоном, отрицательно покачал головой.
“Хорошо, давайте начнем с дороги из желтого кирпича. Мне сказали ожидать кого-то по имени Константин Вишневский ”.
“Я Вишневский”.
“Забавно то, что мы не смогли найти Вишневского, Константина, в списке берлинского КГБ”.
“Это потому, что я внесен в реестр под именем Волков. Как, пожалуйста, вас зовут?”
Колдун теперь был в своей стихии и полностью наслаждался собой. “Труляля - вот как меня зовут”.
“Каким образом Твидл-Дам?”
“Просто Труляля”. Торрити погрозил указательным пальцем русскому, сидящему на расстоянии вытянутой руки от стола. “Послушай, друг, ты явно не новичок в этой игре, в которую мы играем — ты знаешь основные правила так же, как я знаю основные правила”.
Джек прислонился спиной к стене рядом с дверью и зачарованно наблюдал, как Вишневский расстегнул пальто и достал потрепанный жестяной портсигар, из которого извлек длинную, тонкую папиросу с бумажным наконечником. Из другого кармана он достал зажигалку американской армейской авиации. Его рука и сигарета во рту дрожали, когда он наклонил голову к пламени. Акт закуривания, казалось, успокоил его нервы. Комната наполнилась дурно пахнущей "Герцеговиной Флор", которую русские офицеры курили в переполненных кабаре на Курфюрстендамм. “Пожалуйста, ответьте мне на один вопрос”, - сказал Вишневский. “Есть ли здесь микрофон? Вы записываете наш разговор?”
Колдун почувствовал, что от его ответа зависит многое. Не сводя немигающих глаз с русского, он решил подстраховаться. “Я такой и есть. Мы такие. Да.”
Вишневский на самом деле вздохнул с облегчением. “Безусловно, так и есть. На вашем месте я бы поступил так же. Если бы ты сказал мне "нет", я бы встал и ушел. Дезертирство - это рискованный поступок, совершенный без использования системы подстраховки. Я вверяю свою жизнь в ваши руки, мистер Твидл, как бы вас ни звали. Я должен быть в состоянии доверять тебе.” Он затянулся сигаретой и выдохнул через ноздри. “Я ношу звание подполковника в нашем КГБ”.
Чародей принял это коротким кивком. Наступила мертвая тишина, пока русский сосредоточился на сигарете. Торрити не приложил никаких усилий, чтобы заполнить пустоту. Он проходил через это упражнение больше раз, чем мог вспомнить. Он понимал, что для него было крайне важно установить повестку дня, навязать темп, который противоречил ожиданиям перебежчика; важно было тонко продемонстрировать, кто заправляет шоу. Если и должно было произойти дезертирство, то это было бы на условиях Волшебника и по желанию Волшебника.
“Я числюсь атташе по культуре и действую под прикрытием дипломатического паспорта”, - добавил россиянин.
Волшебник протянул руку и погладил бутылку виски тыльной стороной пальцев в перчатках. “Хорошо, вот сделка”, - наконец сказал он. “Думайте обо мне как о рыбаке, проводящем траление на континентальном шельфе у побережья Пруссии. Когда я чувствую, что в сети что-то есть, я вытаскиваю это и изучаю. Я выбрасываю мелкую рыбу обратно, потому что у меня строгий приказ держать только крупную рыбу. Ничего личного, это само собой разумеется. Вы крупная рыба, товарищ Вишневский?”
Русский заерзал на своем сиденье. “Итак: я заместитель начальника Первого главного управления берлинской базы КГБ в Карлсхорсте”.
Колдун достал из внутреннего кармана маленькую записную книжку и пролистал ее до страницы, заполненной мелким почерком на сицилийском. Он регулярно допрашивал сестру уборщицы, которая работала в отеле в двух шагах от Карлсхорста, где останавливались офицеры КГБ из Московского центра, когда они посещали Берлин. “22 декабря 1950 года бухгалтерские книги КГБ Карлсхорста были проверены аудитором, присланным из Контрольной комиссии Центрального комитета. Как его звали?”
“Евпраксеин, Федор Еремеевич. Он оказался за свободным столом в офисе рядом с моим.”
Колдун изогнул брови, как бы говоря: Прекрасно, ты работаешь в Карлсхорсте, но тебе придется работать намного лучше, если ты хочешь стать крупной рыбой. “Чего именно ты хочешь от меня?” Внезапно спросил Торрити.
Перебежчик прочистил горло. “Я готов приехать, ” объявил он, “ но только если я смогу привести с собой мою жену, моего сына”.
“Почему?”
“Что это меняет, почему?”
“Доверься мне. Это меняет все. Почему?”
“Моя карьера зашла в тупик. Я, — он изо всех сил пытался подобрать слово по—английски, затем остановился на немецком, - лишен иллюзий в системе. Я не говорю о коммунизме, я говорю о КГБ. Резидент пытался соблазнить мою жену. Я сказал ему об этом с глазу на глаз. Он отрицал это, он обвинил меня в попытке шантажировать его, чтобы получить хороший отчет по итогам года. Московский центр поверил его версии, не моей. Итак: это моя последняя зарубежная публикация. Мне пятьдесят два года — меня выставят, как овцу, пастись на каком-нибудь безвестном пастбище. Я проведу остаток своей жизни в Казахстане, переписывая в трех экземплярах отчеты информаторов. Я мечтал о более важных вещах…Это мой последний шанс начать новую жизнь для себя, для моей жены, для моего сына ”.
“Знает ли ваш резидент, что вы наполовину еврей?”
Вишневский начал. “Откуда ты можешь знать...” Он вздохнул. “Мой резидент обнаружил это, то есть Московский центр обнаружил это, когда моя мать умерла прошлым летом. Она оставила завещание, в котором говорилось, что она хотела бы быть похороненной на еврейском кладбище Киева. Я пытался скрыть завещание до того, как оно было подано, но ...
“Ваш страх быть выброшенным на пастбище — это потому, что Москва узнала, что вы наполовину еврей, или из-за вашего спора с резидентом в Берлине?”
Русский устало пожал плечами. “Я сказал тебе, что я думаю”.
“Ваша жена знает, что вы связались с нами?”
“Я скажу ей, когда придет время уходить”.
“Как ты можешь быть уверен, что она захочет пойти?”
Вишневский обдумал вопрос. “Есть вещи, которые муж знает о жене ... Вещи, о которых ему не нужно спрашивать словами”.
Кряхтя от усилия, Колдун поднялся на ноги и обошел стол. Он прислонился к ней спиной и посмотрел на русского сверху вниз. “Если бы мы собирались вывезти вас и вашу семью, скажем, во Флориду, мы бы хотели устроить вам вечеринку”. Лицо Торрити скривилось в неприятной улыбке, когда он протянул руки ладонями вверх. “В США считается невежливым приходить на вечеринку с пустыми руками. Прежде чем я смогу убедить людей, на которых я работаю, согласиться помочь вам, вы должны сказать мне, что вы планируете привнести в партию, товарищ Вишневский ”.
Русский взглянул на часы над каминной полкой, затем снова перевел взгляд на Торрити. “Я проработал в Стокгольме два года и два месяца, прежде чем меня перевели в Берлин. Я могу дать вам имена наших агентов в Стокгольме, адреса наших конспиративных квартир ...
“Эксфильтрация трех человек из Восточной Германии чрезвычайно сложна”.
“Я могу привезти с собой боевой орден резидентуры КГБ в Карлсхорсте в Берлине”.
Джек заметил, что глаза Волшебника затуманились от незаинтересованности; он сделал мысленную пометку добавить этот фрагмент игры в свой репертуар. Русский, должно быть, тоже это видел, потому что он выпалил: “КГБ работает под прикрытием Инспекции по вопросам безопасности — того, что вы называете Инспекцией по вопросам безопасности. Инспекция взяла на себя управление больницей Святого Антония, штат которой насчитывает шестьсот тридцать сотрудников, занятых полный рабочий день. Резидент, генерал Ильичев, работает под прикрытием советника Советской контрольной комиссии. Заместитель резидентом является Угор-Молодой Оскар — он указан в качестве начальника визового отдела. Генерал Ильичев создает отдельное управление по борьбе с нелегалами в составе Первого главного управления, базирующегося в Карлсхорсте, - это обозначение Директорат S. Она будет обучать и предоставлять документы для нелегалов КГБ, назначенных в Westwork ”.
Веки Волшебника, казалось, закрыли его глаза от чистой скуки.
Русский бросил сигарету на пол и раздавил ее каблуком. “Я могу предоставить вам микрофоны ... прослушивание телефонных разговоров ... посты для прослушивания”.
Чародей взглянул через комнату на Джека с явным разочарованием. Под половицами крупнокалиберные пулеметы выплевывали пули, когда русские штурмовали танки Гудериана, окопавшиеся вдоль линии Одер-Нейсе. “Для нас доставить офицера КГБ, предполагая, что это вы, его жену, его сына в Западный Берлин, а затем вывезти их самолетом на Запад, потребует огромных усилий. Людям будет предложено подвергнуть свою жизнь опасности. Будет потрачена чрезвычайно большая сумма денег. Оказавшись на Западе, о данном сотруднике нужно будет позаботиться, и щедро. Ему потребуется новая личность, банковский счет, ежемесячная стипендия, дом на тихой улице в отдаленном городе, автомобиль ”. Колдун засунул свой блокнот обратно в карман. “Если это все, что у тебя есть, друг, боюсь, мы оба напрасно тратим наше время. Говорят, в Берлине семь тысяч шпионов, готовых выложить наличные за то, что наши немецкие друзья называют Spielmaterial. Продавайте свой товар одному из них. Может быть, французы или израильтяне —“
Следя за каждым словом со стены, Джек понял, что Торрити был мастером в этой восхитительной игре в шпионаж.
Русский понизил голос до шепота. “В течение последних нескольких месяцев я был назначен связным КГБ с новой разведывательной службой Германской Демократической Республики. Они открывают офис в бывшей школе в районе Панков в Восточном Берлине, недалеко от запретной зоны, где живут лидеры партии и правительства. Новая разведывательная служба, входящая в состав Министерства государственного управления, работает под псевдонимом Institut fuer Wirtschaftswissenschaftliche Forschung, Института экономических и научных исследований. Я могу передать вам ее боевой порядок вплоть до последней скрепки. Шеф - Аккерман, Антон, но говорят, что его заместителя, которому двадцать восемь лет, готовят в качестве возможного босса. Его зовут Вульф, Маркус. Возможно, вы сможете найти его фотографии — он освещал Нюрнбергский процесс по военным преступлениям в 1945 году для берлинской радиостанции Berliner Rundfunk.”
Джек, который просматривал файлы морга Берлинской базы в течение шести недель с тех пор, как его отправили в Германию, прервал меня, как он надеялся, скучающим голосом. “Вольф провел военные годы в Москве и прекрасно говорит по-русски. Все в Карлсхорсте называют его русским именем Миша ”.
Вишневский продолжал, вспоминая имена, даты и места в отчаянной попытке произвести впечатление на Колдуна. “В Главном управлении начинали с восьми немцев и четырех советских советников, но они быстро расширяются. В Главном управлении есть небольшое независимое подразделение под названием абвер, то, что вы называете контрразведкой. Ее задачей является наблюдение за западногерманскими службами безопасности и проникновение в них. Сотрудники абвера планируют использовать захваченные нацистские архивы для шантажа известных людей на Западе, которые скрывали свое нацистское прошлое. Первым в их списке целей значится Фильбингер, Ханс, политический деятель из Баден-Вюртемберга, который, будучи нацистским прокурором, выносил смертные приговоры солдатам и гражданским лицам. Архитектором этой программы Westwork является нынешний глава Главного управления Штальманн, Ричард...
Джек снова прервал. “Настоящее имя Штальмана - Артур Иллнер. Он был членом Коммунистической партии Германии со времен Первой мировой войны. Он работал под псевдонимом так долго, что даже его жена называет его Штальманн ”.
Чародей, довольный способностью Джека разбираться в игре, вознаградил его слабой улыбкой.
Комментарии Джека привели русского в замешательство. Он вытащил из кармана брюк большой носовой платок и вытер шею сзади. “Я могу предоставить вам—” Вишневский колебался. Он планировал раздать то, что у него было, - дополнительный объем информации в обмен на дополнительную защиту; он планировал сохранить лучшее до тех пор, пока не окажется в безопасности на Западе, а затем использовать это, чтобы вытянуть щедрый пакет выплат из своих хозяев. Когда он заговорил снова, его слова были едва слышны. “Я могу раскрыть вам личность советского агента в британской разведывательной службе. Кто-то высокопоставленный в их МИ-6....”
Джеку, наблюдавшему со стены, показалось, что Колдун застыл на месте.
“Ты знаешь его имя?” Небрежно спросил Торрити.
“Я знаю о нем кое-что, что позволит вам его идентифицировать”.
“Например, как?”
“Точная дата, когда он был допрошен в Стокгольме прошлым летом. Примерная дата, когда он был допрошен в Цюрихе прошлой зимой. Две операции, которые были раскрыты из—за него - в одной участвовал агент, во второй был задействован микрофон. С этими данными даже ребенок был бы способен идентифицировать его ”.
“Как случилось, что у вас есть эта информация?”
“Я служил в Стокгольме в феврале прошлого года, когда появился офицер КГБ из Московского центра. Он путешествовал под прикрытием спортивного журналиста из Правды. Он прилетал и вылетал для очень секретного одноразового контакта. Это была секретная операция — он допросил гражданина Швеции, который допросил британского "крота". Офицер КГБ был мужем сестры моей жены. Однажды вечером мы пригласили его на ужин. Он выпил много шведской водки. Он моего возраста и очень конкурентоспособен — он хотел произвести на меня впечатление. Он хвастался своей миссией ”.
“Как звали агента КГБ, который приезжал в Стокгольм?”
“Житкин, Маркел Сергеевич”.
“Я хотел бы помочь вам, но мне нужно нечто большее, чем это, чтобы откусить кусочек ...”
Русский на мгновение задумался по этому поводу. “Я отдам вам микрофон, у которого пересохло”.
Чародей, весь деловой, вернулся на свое место, открыл блокнот, снял колпачок с ручки и посмотрел на русского. “Хорошо, давайте поговорим о Турции”.
Написанная от руки надпись, прикрепленная к бронированной двери Берлинского базового святилища Волшебника, расположенного на двух уровнях под землей в кирпичном здании на тихой, обсаженной деревьями улице в элитном пригороде Берлина - Далеме, провозглашала евангелие от Торрити: “Территорию нужно защищать на границе, спорт”. Сильван II, его глаза покраснели от сонливости, наплечная кобура виднелась из-под расшитого тирольского пиджака, сидел, ссутулившись, на табурете, страж двери Волшебника и кулер для воды, наполненный самогоном сливовиц напротив него. Из офиса доносились скрипучие звуки 78-оборотной пластинки, на которой проигрывались арии Бьорлинга; Колдун, который стал называть себя сертифицированным параноиком, имеющим настоящих врагов, включал Victrola на полную мощность на тот случай, если русским удалось установить в комнате жучки. Стены по обе стороны от его огромного стола были уставлены стеллажами с заряженными винтовками и пистолетами-пулеметами, которые он “высвободил” за эти годы; один ящик стола был набит пистолетами, другой - коробками с патронами. На каждом из трех больших офисных сейфов была установлена круглая термитная бомба, выкрашенная в красный цвет, для экстренного уничтожения файлов, если воздушный шар взлетит и русские, находящиеся на расстоянии минометного выстрела, вторгнутся.
Склонившись, как круглая скобка, над доской объявлений в своем блокноте, Колдун вносил последние штрихи в ночной отчет в Вашингтон. Джек, вернувшийся после того, как выбросил в мусоросжигатель пакет для сжигания "Колдуна", толкнул дверь и плюхнулся на диван под какими-то стойками с оружием. Подняв глаза, Торрити прищурился на Джека, как будто пытался узнать его. Затем его глаза прояснились. “Итак, что ты о нем думаешь, парень?” он перекрикивал музыку, его палец на спусковом крючке рассеянно помешивал лед в стакане для виски.