Норман Спинрад : другие произведения.

Специалист по джунглям

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Норман Спинрад Специалист по джунглям
  
  
  [cover.jpg] [img_01.png]
  
  Норман Спинрад
  
  Специалист по джунглям
  
  Глава 1
  
  Барт Фрейден сидел на краю стола в непринужденной позе. Этакая странная смесь напряжения и расслабленности, словно кошка-крысолов в минуту отдыха. «Какого дьявола, — думал Барт, отправляя в рот очередной кусок фазаньей ножки, — нельзя же всю жизнь стричь купоны с одних и тех же акций».
  
  Он небрежно бросил косточку на узорный серебряный поднос, стоявший на полированной ореховой крышке стола, взялся за полупустую бутылку охлажденного рейнвейна и сделал маленький глоток. Винцо чертовски хорошо — но могло быть и получше, если принять во внимание, что каждая бутылка из этой партии обошлась Федерации Свободных Астероидов в тридцать конфедолларов.
  
  «Да, а фазан суховат… В конце концов, — снисходительно размышлял Фрейден, — А-Мингу не так легко сосредоточиться на своей стряпне, в то время как старушка Федерация прямо на глазах летит в тартарары».
  
  А-Минг в общем-то обтяпал славное дельце, явившись сюда, на Церес, в качестве шеф-повара президента. И теперешняя дерготня его понятна. Не нужно быть крутым психологом, чтобы понять — и самая занюханная кошка начинает беситься, когда птичка внезапно вырывается у нее из лап.
  
  Фрейден терпеть не мог подобные ситуации. Нет ничего нелепее и противнее остаться в дураках. Взять, к примеру, ту же кошку… С ее врожденными дарованиями, достаточно повести носом по ветру, чтобы без труда почуять подвох и поскорее убраться туда, где удачу легче поймать за хвост. Когда истощается нектар в одном цветке, пчелы перелетают на другой. Повар столь искусный, как А-Минг, запросто нашел бы теплое местечко от Земли до Антареса. Он умел практически из воздуха делать великолепные вещи. А что еще надо? Талант — самая реальная гарантия безопасности для кого угодно, будь то шеф-повар или политик.
  
  Фрейден перегнулся через стол и вынул из резной, слоновой кости шкатулки большую гаванскую сигару. С видом знатока, с почти театральным изяществом, он вдыхал ее аромат, потом сунул в рот, зажег и, затягиваясь пряным дымом, задумчиво обвел взглядом свои апартаменты. Тут было на что взглянуть: панели из тикового дерева на стенах; красный шерстяной ковер, застилавший пол от стены до стены; Пикассо, Кальдер, Маллинштайн; роскошный бар, набитый отборной выпивкой, каждая капля которой проделала долгий путь с Земли; в стенном шкафу громоздятся коробки сигар…
  
  Ни дать ни взять — выставка достижений народного хозяйства. Один этот зальчик потянет на десять тысяч конфедолларов, не меньше. По эту сторону марсианской орбиты вряд ли найдется что-нибудь круче личных покоев президента — дерево, еда, сигары, виски… И каждая частица этого великолепия импортирована прямо с Земли, что стоило казне Федерации чудовищных издержек. Первый и последний президент ФСА явно был парнем не промах, любил, так сказать, шикануть.
  
  Фрейден печально вздохнул. Но даже вполне откровенная печальная мина отнюдь не смягчила жестких черт угловатого лица. Подобная резкость физиономии многими считается привлекательной. Хотя рассуждая с точки зрения геометра — сплошные плоскости и острые углы. Добавьте сюда холодный блеск глубоко посаженных темно-карих глаз и заостренный, соразмерный нос. С таким жестким, энергичным лицом, ширококостным, но жилистым телом, густой гривой черных волос, Фрейден каждым дюймом своего естества распространял нечто вроде ауры хищного зверя. Впрочем, Барт и являлся самым настоящим хищником.
  
  Не успел печальный вздох затихнуть, как Фрейден выдавил резкий смешок, поймав себя на глупой сентиментальности.
  
  — Ладно, парень, — проговорил он вслух, возможно, для того, чтоб взбодриться. — Астероиды — не единственная рыбка в море! Легко пришло, легко ушло.
  
  Он повернулся к панели интеркома. Недурно проверить, все ли готово. Собственно говоря, уже самое время сваливать, только бы появился этот проклятый Вальдец. Если он не сможет прорваться сквозь блокаду конфедератов…
  
  Но об этой возможности Барт старался не думать. Дела и без того шли хреново, чтобы брать в расчет еще и теоретические бедствия. Так называемые «повстанцы» — а на самом-то деле переодетые головорезы из Объединенных Земных Штатов — уже захватили чуть ли не каждый камень некогда могучей Федерации Свободных Астероидов. За исключением столичного мирка на Цересе и нескольких ближайших к нему планеток. Эти сволочи прибрали к рукам последнее из Урановых Тел.
  
  Вот истинная подоплека демарша — залежи практически беспримесного уранита. Естественно, трогательная официозная версия гласила, что, мол, угнетенный народ Астероидов восстал против деспота Фрейдена. И в пламенном порыве стремится в объятия братьев-землян, под теплое крылышко ОЗШ. И так далее, до бесконечности, до блевотины. А правда, само собой, — тут бы догадался любой достигший двухлетнего возраста идиот-микроцефал — была проста, как лопата. Очередная горючая смесь в составе Атлантического Союза, Священной Совдепии и Великого Китая, собравшись с духом, решила, что платить Барту Фрейдену за уран чистоганом весьма хлопотно. Значительно дешевле обойдется наложить лапу на саму Федерацию. Sic transit gloria mundi[1].
  
  Барт ткнул кнопку на панели и бросил в интерком:
  
  — Линг? Это Фрейден. Надеюсь, корабль загружен и готов к старту? Хорошо. Держите его под парами. Помните, капитан, что моему швейцарскому банку даны указания перевести на ваш счет сто тысяч конфедолларов в тот же момент, как только мы благополучно минуем Плутон… Уже засекли корабль Вальдеца? Ладно, сразу же сообщите мне. И начинайте перегрузку немедленно, как только он приземлится. Конец связи.
  
  Фрейден опять вздохнул и запыхтел сигарой. «В любом случае, — думал он, — никто не скажет, что Барт Фрейден не умеет читать предсказаний на стенах».
  
  Упомянутые классические надписи стали отчетливо видны Барту еще за два года до катастрофы. Первые буквы появились, когда Атлантический Союз, Совдепия и Великий Китай, перепуганные приближающейся термоядерной заварушкой (из-за какого-то пустячка, уже отошедшего в неразборчивый петит подстрочных примечаний истории), под давлением взаимного ужаса слепились в новую форму жизни — Объединенные Земные Штаты. Для всех, кто достаточно сообразителен, чтобы суметь укрыться от дождя, новорожденный политический уродец говорил о многом. Как только в мире Больших Мальчиков интригующие друг с другом клики сплелись в один путаный клубок, дни маленького пестрого мирка карликовых независимых государств — Марсианской Республики, Сатурнийского Дольмена, Федерации Свободных Астероидов, Сатрапии Юпитера и всех остальных — были сочтены. Вопрос состоял только в одном — кого и как скоро проглотят.
  
  К счастью, заединщики оказались настолько любезны, что выдали свои планы, внезапно удвоив закупки урана у ФСА. Стало предельно ясно, что создается запас сырья на случай временного перерыва в поставках урана. А это, в свою очередь, верное свидетельство, что в рождественском списке подарков Федерация шла первым номером.
  
  Так что еще прежде, чем началось это липовое восстание, Фрейден глубоко запустил руку в свой нехилый банковский счет в Швейцарии и обзавелся небольшим — но уж ни в коей мере не дешевым — звездолетом. Если чудище вроде Конфедерации положило глаз на Астероиды, не оставалось ничего иного, как мало-помалу готовиться к ссылке на звезды. Там еще найдется десяток независимых планет. И по крайней мере одна из них точно подойдет для человека, знающего, где нужно вовремя нанести удар, чтобы опять оказаться хозяином положения. Обеспечить себе репутацию Доброго Дяди Барта на века или, по крайней мере, на остаток жизни. При помощи мастерства, ловкости и совсем небольшой страховки.
  
  Если только чертова блокада не помешает страховке в сто миллионов конфедолларов появиться.
  
  — Немедленно пришлите ко мне генерала Вандерлинга! — рявкнул Барт в интерком.
  
  И пожал плечами. «Почему бы не выслушать последние сводки. Пока не появится Вальдец, заняться все равно нечем».
  
  Вильям Вандерлинг, приземистый, лысый вояка, пронесся по коридору, соединяющему Главный Купол с небольшим автономным владением Фрейдена. Генерал хмурился и недовольно потряхивал головой. С точки зрения военного, ситуация, даже по самым умеренным оценкам, безнадежна. Церес окружен почти полностью, за исключением жалкой бреши по направлению к Плутону. Когда конфедераты возьмут Астероиды в плотное кольцо — вопрос только времени… «Черт побери, много для этого не потребуется, — думал Вандерлинг. — Барту придется выпорхнуть из своего миленького гнездышка в течение одного стандартного дня. Если он, конечно, хочет унести шкуру в целости». Эта мысль доставила Вандерлингу некое мрачное удовлетворение.
  
  Загвоздка в том, что Фрейдену, казалось, гораздо больше досаждает неважная стряпня А-Минга, нежели перспектива лишиться ФСА. Этот ублюдок всегда вел себя так, словно в его распроклятом рукаве-самостроке припрятана четверка тузов. Даже сейчас, когда Федерацию рвут буквально на куски!
  
  Тузы всегда появлялись из рукава в последней сдаче. Этот парень постоянно был на пять шагов впереди любого ухаба на дороге — будь то дороги политики или экономики.
  
  Все-таки здорово, что при этом Фрейден не мог толком отличить лазерного орудия от снипгана. «Если бы Барт разбирался в воинском ремесле так же, как во всем остальном, я б давно уже болтался ледяной мумией в вакууме, — мрачно размышлял Вандерлинг. — По крайней мере, ни один из нас не лезет в заповедную сферу злодейств другого. При таком раскладе трудно вести двойную игру — мы необходимы друг другу. Мы в одной упряжке».
  
  Фрейден и Вандерлинг проделали вместе долгий путь, выбираясь из жуткого дерьма. Фрейден еле унес ноги с Земли по истечении своего первого и единственного срока в роли губернатора провинции Большой Нью-Йорк. Это губернаторство, даже при повсеместном лихоимстве типа «рука руку моет» или «ну как не порадеть родному человечку», потрясало размахом коррупции и взяточничества. Вандерлинг, родившийся на Астероидах, происходил от заложивших Нью-Фортрек поселенцев и был главарем небольшой банды налетчиков. Он внаглую грабил встречных-поперечных и только благодаря природному тактическому гению все время оставлял с носом легавых Новой Африки. Кем они были порознь? Пират-однодневка и чиновник-ворюга. Подумаешь, эка невидаль! Мало ли кто промышлял тогда в Новой Африке, с ее дикими законами. Но, оказавшись вдвоем в напряженной до предела атмосфере тупого диктаторского режима, они совершенно неожиданно стали своего рода катализатором, запалом к солидной партии взрывчатки. Двадцать месяцев непрерывной политической болтовни, сдобренной изрядной порцией партизанской войны, преобразили Новую Африку в Федерацию Свободных Астероидов. В государство, так сказать, для личного пользования.
  
  Барт с самого начала утверждал, что Новая Африка вполне созрела для революции. Астероиды в свое время были колонизированы бурскими переселенцами. Они бежали после Великого Африканского Погрома в надежде основать новое государство буров, и Астероиды, где по слухам имелись богатейшие запасы минералов, подошли для этого дела весьма кстати. Через два года после основания Новой Африки кто-то наткнулся на Урановые Тела, и началась Великая Урановая Лихорадка. Тысячи алчущих богатства проходимцев из нищих областей Земли продавали свои пожитки, чтобы купить билет в одну сторону.
  
  Но, едва добравшись до Астероидов, горе-копатели наковыряли только одно: правительство буров уже заявило свои права на все месторождения урана. И несостоявшиеся Ротшильды опять оказались на самом дне ямы. А лесенки оттуда явно не предвиделось. После того как толпа азиатских, африканских и латиноамериканских оборванцев явилась на Астероиды, история повторилась в полном смысле слова, и Новая Африка стала воистину новой.
  С олигархическим правлением буров над массами темнокожих и цветных. Все приходит на круги своя…
  
  Короче говоря, Фрейден быстро убедил Вандерлинга, что сложилась идеальная ситуация и воспользоваться ею для опытного партизанского вожака и ловкого политика, всегда державшего нос по ветру, — пара пустяков.
  
  — Легко пришло, легко ушло, — бормотал теперь себе под нос бравый вояка, пытаясь извлечь какое-то подобие утешения из непринужденного безразличия Фрейдена. Нельзя сказать, что бегство из Солнечной системы в какие-то неведомые дали в точности соответствовало представлениям генерала о хорошей жизни.
  
  Вломившись в святая святых, внутренние апартаменты босса, — входить без предупреждения было привилегией генерала, — Вандерлинг увидел милую сердцу картину: в большом кресле сидит София О’Хара, а сам Фрейден стоит, прислонившись к столу. «Удачное завершение дня», — подумал Вандерлинг кисло.
  
  София прибилась к Фрейдену где-то в конце революции. Невысокая, гибкая, хорошо сложенная, со смуглой кожей, правильными чертами лица, глубокими зелеными глазами, пламенно-рыжими волосами, спадавшими на плечи, — она прямо-таки источала понятный всем мужикам призыв. Вандерлинг ненавидел ее характер и силу воли, впрочем, это чувство было вполне взаимным.
  
  София улыбнулась ему с чарующим сарказмом и заметила:
  
  — А вот и наш доблестный Дятел явился. Без сомнения, сейчас отрапортует, что выиграл еще один день у конфедератов, и с этих пор все мы будем жить долго и счастливо. Это сразу видно по радостной улыбке на его благородной неандертальской физиономии.
  
  Вандерлинг, как обычно, проигнорировал подлую девку.
  
  — Дела плохи, Барт, — проговорил он. — Хуже некуда. Им нужно около двенадцати часов, чтобы захлопнуть мышеловку. А это означает, что при самом отчаянном везении мы сможем удерживать Церес еще тридцать часов. Может быть…
  Если мы вообще хотим выбраться из этого дерьма, то, черт возьми, надо начинать прямо сейчас.
  
  — Сигару, Вильям? — приветливо предложил Фрейден с приводящей в бешенство улыбкой.
  
  «Проклятье, Барт просто кайфует, наблюдая, как его злоязычная краля поливает людей грязью».
  
  Но вопреки вспыхнувшему раздражению, Вандерлинг взял сигару из шкатулки, прикурил от золотой настольной зажигалки и глубоко затянулся крепким гаванским дымом. «Что касается женщин, у Барта вкус паршивый, но в табаке он разбирается, тут надо отдать ему должное».
  
  — Как скоро наступит это «сейчас»? — поинтересовался Фрейден, раскуривая новую сигару.
  
  — Сколько времени уйдет на погрузку корабля и запуск? — вопросом на вопрос отозвался Вандерлинг.
  
  — Если б не одна маленькая закавыка, мы могли бы отправиться хоть сию минуту, — сообщил Фрейден туманно.
  
  — Тогда я предлагаю тебе, мне и малютке Мисс Солнечное Сияние немедленно подняться на борт и сваливать отсюда к чертовой матери. Тридцать часов — слишком сильно сказано! Все может закончиться и за один стандартный день. Как только они возьмут Церес в кольцо, и марсианская песчаная блоха не проползет между ними на карачках.
  
  — Нам еще рано улетать, — упрямо заявил Фрейден.
  
  — Какого хрена ты мутишь воду? — огрызнулся Вандерлинг. — Корабль загружен, все наготове, конфедераты почти стучатся в дверь, а ты бубнишь «рано»! Может, дожидаешься, чтоб тебя выдворили из Системы под барабанный бой, наяривая «Сердца и цветочки»?
  
  — Я жду груз, — пояснил Фрейден. — Думаю, ему не потребуется много места. Вальдец пробивается с ним от самой Земли. И я выложу ему сто тысяч конфедолларов за эту услугу. Мы будем ждать столько, сколько сможем. Это наша страховка.
  
  «Вот оно что, — подумал Вандерлинг со смесью недовольства и восхищения. — Туз в рукаве…»
  
  — Какая еще страховка? — спросил он угрюмо.
  
  — Напряги свою лысую голову, — усмехнулся Фрейден. — Мы садимся в звездолет и рвем когти из Системы, по направлению к какой-то далекой планете. Абсолютно без денег и с перспективой, что кое-кто будет подыхать от желания малость потолковать с нами. Что произойдет тогда?
  
  — Ну скажи, гений, — устало буркнул Вандерлинг.
  
  — Нас схватят и выдадут, вот что произойдет. Ни одно планетарное правительство ценой в четверть доллара не захочет заигрывать с конфедератами ради трех нищих.
  
  — Нищих?
   — возопил Вандерлинг. — Ты чокнулся? У нас больше ста миллионов на швейцарском счете!
  
  — Которыми, — невозмутимо продолжил Фрейден, — мы можем разве что утереться. Ты забываешь, что единой галактической денежной системы не существует. Каждая планета печатает собственные бабки. Думаешь, конфедоллары исключение? Лишь немногие вещи одинаково ценятся повсюду: радиоактивные элементы, мануфактура, деликатесы с Земли, табак и выпивка. Нам понадобился бы целый флот, чтобы увезти с собой подобного барахла на сто лимонов.
  
  — Ну и?
  
  — Ну и… — нахально передразнил Фрейден. — Я воспользовался нашим скромным тайным счетом и закупил партию действительно универсального товара. Он достаточно мал, чтобы погрузить его в один звездолет, и за пределами Земли будет стоить в десять раз дороже. Вот что на корабле Вальдеца, и вот почему мы должны рискнуть и дождаться его.
  
  Вандерлинг фыркнул.
  
  — Что же ты купил такого, мать твою…
  
  Зуммер интеркома не дал генералу закончить фразу.
  
  Фрейден включил связь, и Вандерлинг услышал голос капитана Линга, офицера технической службы порта:
  
  — …Вальдец приближается, но его преследуют три крейсера конфедератов…
  
  — Так прикрой его, парень! — крикнул Фрейден. — Пятьдесят тысяч каждому в орудийном расчете, если Вальдец благополучно приземлится. Начинайте перегрузку сразу же, как только он коснется поля. — И уже на полпути к дверям кинул через плечо: — Идем! Вот оно! Удастся ему это или нет, мы убираемся отсюда немедленно…
  
  Сопровождаемый Софией и Вандерлингом, Барт устремился через шлюзовую камеру в Центр Управления. На долю секунды у него закружилась голова, ему почудилось, будто он стоит под открытым небом — купол был сделан из прозрачного вещества, и колючие лучики звезд на черном бархате космоса подобрались так близко, что, казалось, достаточно протянуть руку, чтобы до них дотронуться…
  
  Однако момент не особо располагал к зачарованному любованию перспективой. Фрейден почти бегом добрался до пульта управления, расположенного в центре купола. Линг и еще несколько офицеров следили по мониторам за прибывающими кораблями. Барт заметил, что четыре орудийных башни лазерных установок, высившихся по углам посадочного поля, уже шарили своими смертоносными лучами по небу, выписывая меж пятнашками звезд причудливые алые узоры.
  
  Фрейден сфокусировал внимание на зловещей пляске этих лучей, пытаясь отыскать в бездонно черной пустоте четыре движущиеся светлые точки — корабль Вальдеца и вражеские крейсеры.
  
  — Посмотрите, сэр. — Линг, тощий лысеющий полуазиат, указал на линию горизонта, чуть ниже того места, где сходились в жутком узоре лучи лазеров. — Мы стараемся отрезать Вальдеца от конфедератов. Думаю, он это понял, поскольку быстро снижается.
  
  Фрейден проследил взглядом направление, куда указывал Линг, и увидел крошечную точку, падающую к низкой линии горизонта. За ней неслись три схожие точки, но теперь между ними пролегли пучки лазерных лучей — сплетенная красной смертью решетка, разделившая корабли блокады и Вальдеца.
  
  Звездолет Вальдеца все увеличивался и вскоре превратился в отчетливую серебряную иглу, летящую практически перпендикулярно ломаной поверхности Цереса. Курсом — точно на посадочное поле. А чуть выше, опасаясь угодить в лазерный капкан, разворачивались корабли Конфедерации. Погоня осталась с носом…
  
  «Он это сделал! — вопил про себя Фрейден. — Он своего добился!» Корабль Вальдеца уже повис, задирая нос, над полем и опускался на густой оранжевый хвост пламени…
  
  — Смотри! Смотри! — внезапно закричал Вандерлинг, толкая Фрейдена и отчаянно жестикулируя. — Мы подбили одного из говнюков!
  
  Боковым зрением Барт увидел, как один из конфедератов вспыхнул и по какой-то сумасшедшей спирали закувыркался вниз и скрылся из виду. Но все внимание Фрейдена по-прежнему оставалось сконцентрировано на одном: корабль Вальдеца, затухающее пламя посадочных двигателей.
  
  — Браво нам, Врежь-в-Плешь! — услышал он саркастический возглас Софии. И в тот же момент его как током дернуло. Вот Вильям! Вот сукин сын! Есть в нем нечто такое, что заставляет старого вояку жутко переживать о ничтожной победе даже в безнадежно проигранной битве.
  
  Пока два уцелевших конфедерата поворачивали оглобли, ребята из обслуги, натянув скафандры, уже катили к кораблю Вальдеца на мощных транспортерах. Сейчас пойдет перегрузка драгоценного товара. Вздохнем с облегчением!
  
  — Пошли, — бросил Барт. — Быстро в аэрлок. Мы улетаем. Попрощайтесь со старой доброй Федерацией. Она нам служила верой и правдой.
  
  — Да, погуляли что надо! — усмехнулась София. — Меск[2], то да се. Но похмелье будет не из легких!
  
  Устроившись в кресле второго пилота, Барт оторопело пялился на колоссальную путаницу измерительных приборов, экранов, циферблатов и рычагов управления перед ним.
  
  — Все же чертовски здорово, что эти новые модели летают фактически самостоятельно.
  
  Вандерлинг оторвал взгляд от контрольной панели кибер-пилота, сплошь усеянной датчиками. Вспыхивая разноцветными огнями, каждый датчик сообщал, что запас воздуха, вспомогательные ракеты, стазисный генератор автономного времени и куча других элементов жизнеобеспечения корабля автоматически проверяются и могут быть введены в работу.
  
  Генерал пристально посмотрел на Фрейдена.
  
  — Я могу управлять этой штукой и вручную, без кибер-пилота, если понадобится. — Он помолчал, потом добавил: — Прикидываешь, как бы получше меня кинуть, а, Барт?
  
  «Вильям-то, — подумал Фрейден, — по-прежнему ни на йоту мне не доверяет. Хотел бы я знать, есть ли у меня самого основания доверять ему.
  Да впрочем, кто кому доверяет? Настоящее доверие возникает только тогда, когда вы владеете чем-то таким, без чего другой не сможет обойтись. Следовательно, я могу
  ему доверять».
  
  Подобная логика немного успокаивала.
  
  — Ты опять не желаешь напрягать мозги, Вильям, — небрежно проговорил он вслух. — Желай я тебя подставить, то мог бы провернуть это прямо на Цересе. Стоило только шевельнуть мизинцем. Ты нужен мне, а я нужен тебе. Как только мы подберем планету и примемся за привычную работу, то…
  
  — Как, черт побери, ты собираешься финансировать еще одну заварушку? — буркнул Вандерлинг, отворачиваясь к приборной доске. — Когда мы начинали на Астероидах, у нас, по крайней мере, было два моих корабля, двадцать человек и куча добра, награбленного тобой в Большом Нью-Йорке. А сейчас все, что у нас есть, — наши мозги, эта лодка и телка с длинным языком и замашками принцессы.
  
  — Ты забываешь о контейнерах с корабля Вальдеца. Контейнерах стоимостью в сто лимонов.
  
  Вандерлинг пренебрежительно отмахнулся:
  
  — Ну да, как же! Десять тюков, которые весят не больше сотни-другой фунтов. И ты рисковал из-за них нашими шкурами! Расскажи-ка, приятель, что в этом мире может стоить четыреста кусков за фунт?
  
  — Триста фунтов отборных наркотиков, — самодовольно сообщил Фрейден. — LSD, омнидрин, героин, опиум, гашиш, хакслеон… Много всякой всячины.
  
  — Что? — взревел Вандерлинг. — Ты швырнул все бабки на партию наркоты? Я знал, парень, что твои страстишки тебе всегда дорого обходились, но это уж слишком!
  
  — Вильям, дурачина! Даже тебе непозволительно быть таким тупицей! Мы сейчас хозяева кучи наркотиков. Вряд ли кто-нибудь за всю историю старушки-Земли вывозил больше. И не забывай, в составе большинства из них есть такие компоненты, как опиум или пейот. Их невозможно добыть ни на какой другой планете. Это означает, что любой обитаемый мирок в Галактике вынужден импортировать их с Земли. Кстати, строго запрещенное мероприятие. Наркотики — те же деньги, Вильям. И они даже лучше, поскольку имеют цену везде. Можешь ты придумать еще что-либо подобное, универсальное, что можно уволочь скорым темпом на этом суденышке?
  
  — Нет… — пробормотал Вандерлинг с сомнением. — Но куда бы мы ни сунулись с таким товаром, сразу пойдут разборки. Что ты предпримешь тогда? Мы бежим из Солнечной системы, и нас тут же сцапают за сбыт наркотиков. Что-то я не вижу в этом большого смысла.
  
  — Ты учишься, Вильям, ты только учишься, — вздохнул Фрейден. — Ты сам назвал причину, по которой мы должны отыскать такую планетку, где нашим первым и наидостойнейшим покупателем станет само правительство.
  
  — В этом что-то есть, — признал наконец Вандерлинг. — Ты знаешь такую планету?
  
  — Я — нет. Но уверен, что кибер-пилот знает.
  
  Глава 2
  
  В то время как корабль дрейфовал в открытом космосе уже где-то за Плутоном, Фрейден сидел в спартански обставленной кают-компании и хмуро наблюдал за Софией. Подруга с волчьей жадностью поглощала невероятный завтрак из яиц, бекона, кофе и тостов, намазанных настоящим маслом.
  
  Не обращая внимания ни на что, кроме еды, София буркнула, так и не подняв взгляда от тарелки:
  
  — Ну и как долго мы будем болтаться на краю света, изводя друг друга?
  
  Фрейден поморщился, но неприятное впечатление на него произвели не слова Софии, а убийственная скорость, с какой девица истребляла скудные запасы славной земной пищи.
  
  — Соф, — проговорил он осторожно, — если ты не поумеришь аппетит, то вся приличная жратва кончится уже через неделю и нам придется пересесть на К-рацион.
  
  Уф! Мысль о мерзкой синтетической кормежке, высокопарно именуемой Космическим Рационом, расстроила Фрейдена больше, чем потеря Федерации. Проклятый кибер-пилот возится с программой убийственно долго!
  
  — Ты, как всегда, уклонился от прямого ответа, — настаивала София, подбирая остатки яичного желтка кусочком тоста. — К твоему сведению, я делаю громадное одолжение, рискуя своим здоровьем и фигурой. Чем скорее у нас кончится запас еды, тем скорее забурчит в твоем нежном животике. Тогда ты, может быть, найдешь для нас планету и мы выберемся из этой долбаной жестянки. Ты, жалкий, дегенеративный, ленивый…
  
  — Ну если я такой урод, — улыбнулся Фрейден, — почему бы тебе не вернуться на Землю? Стоило увязываться за мной? Конфедерации на тебя плевать. Вечеринка завершилась, и ты могла бы…
  
  — Да заткнись, идиот! Из всех мужчин, которых я когда-либо встречала, ты единственный, у которого извилина не только в штанах. У тебя есть нечто вроде мозгов. Я останусь рядом с тобой, нравится это тебе или нет. И буду заботиться о том, чтобы ты мозгами все-таки пользовался почаще.
  
  Пристальный взгляд Барта встретился со взглядом зеленых глаз прелестной чертовки. На мгновение лицо Софии смягчилось, она перегнулась через стол и поцеловала Фрейдена в губы, слегка тронув его ухо кончиком пальца. Барт еще раз напомнил себе, что София — единственное человеческое существо во всей вселенной, которому действительно небезразлично, жив он или уже умер.
  
  Мимолетная волна нежности миновала. София вернулась к завтраку, заметив:
  
  — Почему бы нам просто не отправиться к ближайшей обитаемой планете? Если мы еще какое-то время проведем в этой жестянке из-под сардин в обществе Дятла Вандерлинга, боюсь, что я подхвачу гидрофобию.
  
  — А, брось! Вильям, конечно, не подарок, но не до такой
  же степени.
  
  — Да неужели? Он всего лишь бритая обезьяна. Мочила, который регулярно принимает душ. По крайней мере, я надеюсь, что он моется. Разумеется, он рискует своей жизнью. Но не потому, что хочет сладко есть и пить или сидеть на дорогой наркоте. Или, на худой конец, содержать взбалмошную девку вроде меня. Он весь отдается борьбе, но не затем, чтобы оплачивать свои удовольствия, а просто потому, что борьба возбуждает его сама по себе. В глубине души он обыкновенный садист. Знаешь, мне вряд ли понравятся те сомнительные развлечения, когда его склонность к садизму выйдет наружу в этой летающей тюрьме. Поэтому я и предлагаю спешно направиться к ближайшему сгустку грязи, претендующему на статус населенной планеты…
  
  — Не все так просто, — нахмурился Фрейден. — У нас достаточно своеобразные и трудновыполнимые претензии. Я как раз работал над этим в течение последних трех часов. И составил программу для кибер-пилота. Нам нужна никому не ведомая планета, с небольшим населением, в стороне от излишне любопытных глаз. Местное правительство должно быть заинтересовано в том, чтобы получить наркотики. И самое главное — с высоким революционным потенциалом.
  
  — Подожди-ка! Я, хоть и смутно, представляю, как механический придурок разродится списком планет с заданными параметрами. А ты пытаешься убедить меня, что компьютерный Маккиавелли в состоянии измерить «революционный потенциал»? Неужели электронные мозги способны переварить такую дрянь?
  
  — Едва ли. Кибер-пилот располагает данными на каждую пригодную для жизни планету Галактики, строго объективными данными. Но существуют определенные — и тоже объективные — критерии революционного потенциала: диктаторский режим, экономическая неустойчивость, жесткое разделение на классы, с характерной для него высокой степенью социального напряжения, — и сотня других. Я просто построил схему, перечисляя эти факторы. Вильям доведет программу, компьютер сопоставит пункты программы с хранящимися в памяти данными и сделает распечатку — список планет в порядке их соответствия заложенной схеме. Думать буду я. Машина просто отсортирует материалы, как библиотекарь.
  
  — Наука движется вперед! — хмыкнула София с некоторым сомнением в голосе.
  
  — Вот сейчас я посмотрю, как далеко она продвинулась, — сказал Фрейден беспечно. — Присоединишься?
  
  — Не упущу такой возможности ни за какие коврижки!
  
  Когда они вошли в главную рубку, Вандерлинг вертел в руках длиннющую ленту распечатки.
  
  — Это список? — спросил Фрейден. — Выглядит устрашающе.
  
  — Отдавал ты себе в этом отчет или нет, но ты всучил мне программу, по которой кибер-пилот выдал оценку революционного потенциала каждой планеты в этой проклятой Галактике, — сообщил хмуро Вандерлинг. — Но, похоже, только у четырех планет он выше пятидесяти процентов.
  
  Фрейден пожал плечами. Примерно этого он и ожидал. В конце концов, и одной планеты будет вполне достаточно.
  
  — Давай-ка глянем на эту четверку.
  
  Вандерлинг пощелкал клавиатурой. Через минуту принтер отбарабанил данные на двух футах бумаги. Вандерлинг оторвал лист и передал его Фрейдену.
  
  Барт пробежал список глазами: Сандаун, Израэль, Сангрия, Черингбода.
  
  «Никогда о них не слышал, — подумал он. — А это означает, что и кто-либо другой — едва ли. Так, пока хорошо. Хм-м-м… Сандаун выглядит удовлетворительно: 8967 Земной Стандарт, население десять миллионов, смешанное русско-китайское… Угу. Население разделено на две примерно равные группы. Хорошая революционная потенция и с той, и с другой стороны. Что гарантирует хроническую революционную ситуацию, которую невозможно будет подавить. Планета, которую легко завоевать, но невозможно удержать в своей власти. Вычеркиваем Сандаун!»
  
  «Израэль… 9083 Земной Стандарт. Девять миллионов населения. Первоначально колонизирован еврейскими ультраортодоксами. Позднее — массовая еврейская миграция. Сейчас управляется Верховным Раввином. Слухи о беспорядках, устраиваемых потомками новоэмигрантов… Хм-м-м. Выглядит многообещающе. Э? Классический английский на планете неизвестен. Государственный язык, и он же единственный, — иврит. Долой Израэль!»
  
  — Ну? — спросила София. — Судя по выражению твоего лица, дела не блестящи.
  
  — Чертовски плохо, что никто из нас не говорит на иврите, — пробормотал Фрейден, не отрываясь от распечатки.
  
  — Иврите? Ты рехнулся окончательно?
  
  — Эй, подожди-ка! — воскликнул Фрейден, и его лицо просияло. — Мы, похоже, попали в точку! Послушайте: Сангрия… Так… Земной Стандарт… население — пятнадцать миллионов человек, неподдающееся учету количество полуразумных существ… Полуразумных? Звучит невероятно!
  
  — Кое-кто из моих лучших друзей — тоже полуразумный, — тихо заметила София.
  
  — Да… действительно, — протянул Фрейден. — Впервые заселена триста лет назад религиозной сектой, известной как Братство Боли… была изгнана из системы Тау-Кита за убийства и ритуальные пытки, что не достоверно… предположительное существование рабов, захваченных в Пропавшей Колонии с Эврики… была обнаружена опустошенной пожаром пятьюдесятью годами спустя… Эй, что скажете об этом? Ни одного официально подтвержденного посещения из внешнего мира в течение двухсот лет. Последний предположительный контакт… это когда было обнаружено ограбленное судно. Двигалось по траектории в пределах одного светового года от Сангрии. На корабле по непроверенным данным находился нелегальный груз героина для Бальдера… И это все, что есть на Сангрию. А, вот еще две звездочки! Какого черта это может означать, Вильям?
  
  — Одна звездочка означает, что планета рекомендуется для посадки только в абсолютно безвыходной ситуации, — сообщил Вандерлинг. — Две, я полагаю, обозначают то же самое, только в превосходной степени.
  
  — Звучит как Черная Дыра Калькутты, — съязвила София.
  
  — Точно! — отозвался Фрейден. — Иными словами, звучит грандиозно! Звучит так, как если бы на Сангрии заправляла славная олигархия психов. Возможно, даже и рабство там имеется. Я бы сам не мог придумать лучших условий для переворота. Еще один хороший симптом: те, кто заказывает на этой планете музыку, заинтересованы в поставке наркотиков. Видимо, не просто пассивный интерес. Сангрия, решено!
  
  — Ты здесь босс, — отозвался Вандерлинг без особого энтузиазма. — Только хотелось бы узнать об этом чертовом месте еще что-нибудь.
  
  — Могу подкинуть тебе пару сплетен, — криво улыбнулась София. — Сангрия — старое испанское слово, и означает оно «кровь».
  
  Стазисный генератор, заключивший корабль в оболочку автономного времени, давал возможность достичь пределов Сангрии за три недели вместо девяноста трех стандартных лет. И все же, несмотря на это, Барту иногда чудилось, будто генератор вышел из строя и пройдут еще столетия, прежде чем корабль дотащится до конечной цели путешествия. Отчетливее всего он ощутил это в тот момент, когда запасы натуральной пищи иссякли и пришлось сесть на омерзительный К-рацион. Каждый раз, находясь в одном помещении с Софией и Вандерлингом, минуты казались Барту бесконечно долгими. Если Вандерлинг не изливался в жалобах на аппетит Софии, то тогда уж София ныла, поочередно расписывая то предполагаемую склонность Вандерлинга к садизму, то генеральскую тупость или — если ей совсем было не из-за чего ворчать — беспримерное уродство сияющего лысого черепа вояки. Так что ко времени, когда они вышли на орбиту Сангрии, Фрейдену уже было наплевать, что представляет из себя эта планета. Главное — она рядом… «Еще неделя в этой консервной банке, — с отчаянием думал Фрейден, — и я сжую войлочный коврик».
  
  — Добро пожаловать на Кучудерьма! — София с кислой гримасой разглядывала появившуюся на главном мониторе планету. — Можешь ты рассказать нам об этом новом Эдеме что-нибудь этакое, чего мы еще не знаем?
  
  Вандерлинг, уткнувшись в груду снимков, сделанных автоматическим зондом-разведчиком за последние двенадцать часов, прилежно изучал данные аэрофотосъемки.
  
  — Чертовски немного, — признал Фрейден. — Только восточная оконечность одного из континентов выглядит обитаемой. Это и не странно для планеты с населением в пятнадцать миллионов. По большей части — очень маленькие городишки или, возможно, фермы с центральным комплексом зданий. Трудно сказать, что именно. Один большой город… примерно в двести тысяч жителей… и там есть нечто, отдаленно напоминающее космопорт. Вот и вся информация, какую можно получить с орбиты.
  
  — И что теперь, Бесподобный Вождь? — спросила София.
  
  — Теперь… — Барт задумался, потом усмехнулся: — Нужно подсуетиться. План у нас составлен, дело за исполнением. Вильям, проверь-ка, можешь ты выйти на связь с космопортом?
  
  Вандерлинг занялся рацией. Фрейден тем временем как-то странно причмокивал.
  
  — Что-то застряло в зубах? — поинтересовалась София.
  
  — Можно сказать и так… Я вставил в пломбу микропередатчик. Чудная штучка, разряжает тело и снимает проводимость костей. Небольшая, но уместная страховка, в чем ты убедишься, как только мы…
  
  — Получается, Барт! — крикнул Вандерлинг. — Подождите минутку.
  
  Последовал залп разнообразных звуков: шипение, попискивание и пронзительный треск, пока Вандерлинг настраивал приемник; затем в кабину внезапно ворвался отчетливый и громкий голос:
  
  — …Корабль без опознавательных знаков… Вызываю корабль без опознавательных знаков. Немедленно назовите свои координаты, или же будете уничтожены. Вызываю корабль без опознавательных знаков. Вы немедленно назовете свои координаты, или будете уничтожены…
  
  Что-то необычное слышалось в этом голосе, какая-то маниакальная убежденность, парадоксальным образом смешанная с интонациями лаконичного безразличия.
  
  — Да, воистину теплый прием, — заметила София.
  
  — Блеф чистой воды, — проговорил спокойно Фрейден. — Если бы они имели оружие нужной мощности, у них нашелся бы и прибор, чтоб нас засечь. Им бы не понадобилось запрашивать наши координаты, признаваясь таким образом, что сами они определить их не в состоянии. Два очка в нашу пользу.
  
  Фрейден взялся за микрофон.
  
  — Это Барт Фрейден, президент Федерации Свободных Астероидов в изгнании. Говорит президент правительства Федерации Свободных Астероидов в изгнании. Официально просим о предоставлении политического убежища. Соедините меня с главой вашего правительства или верховным правителем. Немедленно.
  
  Последовала долгая пауза. «Наверное, эти придурки никогда не слышали о правительстве в изгнании. Тем лучше…»
  
  В конце концов голос из эфира произнес — относительно вежливо, но с теми же непонятными нотками сдерживаемой ярости:
  
  — Немедленно сообщите ваши координаты или покиньте нашу систему. Приказываю вам немедленно сообщить свои координаты или покинуть нашу систему.
  
  «Ну, это уже прогресс», — подумал Фрейден. Потом обратился к Вандерлингу:
  
  — Вильям, мог бы ты оснастить одну из спасательных шлюпок, чтобы она действовала как снаряд?
  
  — Думаю, что да. На них поставлены мощные ядерные двигатели. Я подключу таймер, и они сработают на полную катушку. Но точность попадания будет довольно приблизительной.
  
  — Точность не потребуется. — Барт снова поднял микрофон. — Послушай, сынок, — пропел он. — Это опять президент Фрейден. Я не привык решать дела с халдеями. Ты соединишь меня с твоим боссом, и сделаешь это по истечении пяти минут. Или же мы обрушим славную, средних размеров атомную бомбу прямо в центр вашего вшивого захолустья. Пять минут. Время пошло.
  
  Ответ был ошеломляюще неожиданным. В течение нескольких секунд Фрейден слышал только чье-то тяжелое дыхание. Потом раздался пронзительный визг:
  
  — Убей! Убей! Убей!
  
  — Какого хрена…
  
  Что-то звякнуло, и наступила тишина. После долгой паузы другой голос, удивительно похожий на первый, произнес:
  
  — Вы изложите свою просьбу Пророку Боли.
  
  — Извести Пророка, что я желаю с ним говорить. Побыстрее. Если через три минуты шестнадцать секунд я не услышу голос шефа, ему на башку свалится одна милая штучка. Итак, счет продолжается.
  
  Прошла минута, потом — еще одна.
  
  — Похоже, нам предлагают устроить небольшой фейерверк в пользу местных оборванцев, — заметил Вандерлинг. — Так до них скорее дойдет, чего мы хотим.
  
  Генерал произнес это так, словно подобная перспектива его нисколько не обескураживает.
  
  — Говорит Моро, Пророк Боли, — донесся из динамиков глубокий звучный голос.
  
  — Какая жалость, старине Дятлу не удастся поразвлечься… — начала было София, но короткий яростный взгляд Фрейдена заставил ее заткнуться.
  
  — Моро, Пророк Боли, вызывает Фрейдена, президента в изгнании. Во имя Гитлера, излагайте свое дело как можно быстрее. Я не отличаюсь терпением.
  
  — Говорит президент Фрейден. В соответствии с межзвездным правом мы просим политического убежища на Сангрии.
  
  Ответом послужил вкрадчивый смех.
  
  — Здесь только одно право, один всеобщий закон, — проговорил человек, назвавшийся Моро. — Сильному — убивать, слабому — быть убитым. Нам на Сангрии не нужны беглецы и изгнанники. Если, конечно, вы не стремитесь умереть на Арене.
  
  — В такой манере гостеприимные хозяева не разговаривают с парнем, который может подкинуть им на головы хороший заряд, — процедил Фрейден. — К тому же этот парень предлагает вам райское блаженство по рыночной цене.
  
  — Райское блаженство?
  
  — Вы когда-нибудь слышали об омнидрине? — спросил Фрейден.
  
  — Что такое омнидрин?
  
  — Из одного источника, заслуживающего доверия, мне известно, что вы на Сангрии прекрасно знакомы с героином, — невозмутимо вещал Фрейден. — А теперь в десять раз умножь наслаждение, вычти пагубное свойство привыкания — и получишь омнидрин. Точнее говоря, я
  получу омнидрин. Запас на два ближайших столетия. Могу продать, если вы заинтересованы. Ежели нет, то…
  
  — Подожди! — вякнул Моро. — Этот омнидрин… Да, я заинтересован. Даже весьма. Можешь совершить посадку в космопорте. Я пришлю за тобой мою личную машину, и мы обсудим этот вопрос с глазу на глаз.
  
  — Прекрасно, — сказал Фрейден. — Чувствуется, что ты человек со вкусом. И не лишен здравомыслия. И, как всякий умный человек, поймешь, что я не посажу на планету набитый омнидрином корабль. Осторожность прежде всего. Я возьму с собой в шлюпку несколько образцов. Мои спутники останутся на орбите. Я ненавижу грубость, и если со мной что-нибудь случится, у экипажа не будет особых причин щадить ваш город. Небольшая бомбардировка…
  
  — Не волнуйся, — откликнулся Моро миролюбиво. — Можешь мне доверять. До скорой встречи. Конец связи.
  
  — Барт, ты свихнулся! — зашипела София. — В ту же минуту, как ты окажешься в потных ручонках этого мерзавца, он заставит тебя посадить звездолет. Он наверняка допер, что ты блефуешь. Даже полному кретину по силам это понять.
  
  — Два очка в его пользу, — ответил Фрейден. Он слегка постучал пальцем по зубу. — И пять — в нашу. Я все рассчитал, не волнуйся. Помнишь о страховке? Вильям, оставайся здесь и следи за сообщениями моего передатчика. Ты не должен и пальцем пошевелить, пока я не прикажу.
  
  — Я иду с тобой, — решительно заявила София, уперев сжатые кулаки в бедра. — Ты ведь намереваешься прыгнуть на раскаленную сковородку? Тогда тебе нужен человек, кто соскребет с нее твою расплющенную бесподобную физиономию. Кто-нибудь, обладающий хоть чуточкой интеллекта. Да и кроме того, раз уж ты решил глотнуть свежего воздуха, то и я не собираюсь торчать в этом жестяном гробу в обществе старого Дятла.
  
  Фрейден искоса глянул на подругу — зеленые глаза сверкают, гибкое тело напряженно застыло. Барт вдруг отчетливо осознал, как глубоко она его любит. Но любовь — отнюдь не то чувство, чтобы кто-нибудь из них рискнул бы доверить его другому.
  
  — Коль ты так настаиваешь, — пожал он плечами, — у меня, надо понимать, нет выбора.
  
  Само собой, Фрейден не подал виду, что он в любом случае исхитрился бы, придумал предлог и прихватил бы подружку. У Софии находчивости и силы духа побольше, чем у троих мужиков. Барт вряд ли бы признался в этом самому себе, но он страстно хотел видеть ее рядом. Всегда. Правда желательно, чтобы она при этом помалкивала.
  
  — Только с одним условием, — закончил он. — Говорить буду я. Один.
  Ты прекрасная, ослепительная, страстная женщина и любовь всей моей жизни — но дипломатом ты никогда не станешь!
  
  Раскаленная до невыносимой духоты атмосфера Сангрии окутала их сразу же, как только они вышли из шлюпки на бетон (если, конечно, это бетон!) посадочного поля.
  
  Сразу стало ясно, что сангриане не пользовались космопортом уже десятилетия, если не дольше. Бетонное покрытие поля изрезано глубокими трещинами и местами провалилось. Густые пучки сорняков ядовито-желтого оттенка высоко топорщились из провалов. Там и тут сквозь проломы в бетоне пробивались кривые деревца. Окна Центра Управления разбиты, краска давно облезла со стен. На краю поля бесполезно гнили четыре древних, изъеденных ржавчиной космических корабля. Лучшее, что можно с ними сделать, — слепить один способный подняться в воздух корабль, безжалостно выпотрошив все остальные. «Я был прав, — подумал Фрейден. — Им нас не достать».
  
  — Это чучело, наверное, означает почетный эскорт, — сказала София, ткнув пальцем в большую черную машину. Подпрыгивая на ухабах, колымага катила через поле на самых настоящих допотопных колесах с резиновыми шинами. Несмотря на свой древний вид, машина роскошно сверкала в лучах красноватого солнца Сангрии черной лакировкой и блестящей медью отделки. Когда ископаемое остановилось рядом, Фрейден смог расслышать ровное гудение мотора.
  
  Задняя дверца открылась. Из автомобиля вышли два высоких человека в черной униформе и черных фуражках. Фрейден успел заметить, что еще двое остались сидеть впереди рядом с шофером, сгорбленным человечком, облаченным в некое подобие черной ливреи.
  
  Солдаты приблизились. В руках они сжимали устаревшие, но достаточно внушительные винтовки огнестрельного типа. У каждого в открытой кобуре на широком поясном ремне висело странное оружие — двухфутовый стальной штырь, заканчивающийся наверняка тяжелым стальным шаром. Шар, как дикобраз, усеян десятками крошечных острых лезвий. Фрейден признал в нем зловещую модификацию древней земной булавы — «моргенштерн». Да, увесистая «звездочка»…
  
  Но самым поразительным и странным показалось все же не оружие, а сами солдаты. Высокие, худые, крайне сурового вида, с одинаковыми залысинами, уходящими ото лба, выступающими вперед подбородками, тонкими носами и маленькими, глубоко посаженными, бесцветными глазками. Может, они братья? Но где-то в глубине подсознания Фрейден был уверен в обратном.
  
  — Ты Барт Фрейден, — проговорил тот, что шел первым. Не вопрос — скорее, утверждение. И сделано тем же своеобразным напряженно-сдержанным тоном, отличавшим сангрианина, с кем Фрейден разговаривал по рации. До тех пор, по крайней мере, пока не разразилась безумная вспышка ярости.
  
  — Я Барт Фрейден, президент Федерации…
  
  — Ты поедешь с нами, — бесстрастно заявил встречающий, указывая на открытую дверцу автомобиля дулом винтовки. Внезапно Фрейден увидел, что зубы у солдата подпилены.
  
  — Ты будешь доставлен к Пророку, — прокаркал второй солдат совершенно таким же голосом, вплоть до интонаций. Кстати, у него обнаружился тот же острый лисий оскал. — Теперь поторопись. Можешь взять свою рабыню с собой.
  
  — Рабыню! — взвыла София. — Ах ты червяк, гидроцефальный сукин сын из мелового периода, ты…
  
  Фрейден поморщился и, лягнув Софию в лодыжку, собственноручно потащил ее к машине.
  
  — Проклятье, Соф, — прошипел он тихо, — наблюдай на здоровье за этими типами и держи свой длинный язык на привязи!
  
  Через пару минут Фрейден и София оказались на заднем сиденье авто, стиснутые с двух сторон солдатами. Бойцы восседали безмолвно и неестественно прямо, будто проглотили по шомполу.
  
  Машина съехала с бетонированного поля космопорта и покатила по более-менее ровному шоссе. «Центральная авеню» — как окрестил его Фрейден.
  
  Шофер, под неусыпным наблюдением солдат, вел машину как лунатик. Или ему, возможно, не стоило заботиться о соблюдении правил дорожного движения. Автомобиль двигался очень быстро, и солдат, сидевший слева от Фрейдена, частично закрывал вид из окна, так что в памяти Барта первые впечатления остались отрывочными и смазанными.
  
  Прекрасные невысокие здания, выстроившиеся вдоль авеню, облицованы синтемрамором, полированным металлом, деревом и выглядели безупречно, но Фрейдену удалось мельком увидеть зловонные лачуги на задворках этого великолепия.
  
  Казалось, в эту часть города доступ ограничен — улица оставалась практически безлюдной на всем протяжении. На одном из перекрестков водителю пришлось круто повернуть, чтобы не врезаться в идущих гуськом нагих женщин — хорошеньких, стройных, рыжеволосых. Единственное, что портило пикантное зрелище, — стальные обручи на шеях девушек и длинная цепь. Шествие двигалось под недреманым оком солдат: высоких, худых, суровых, с редкими темными волосами, маленькими запавшими глазами…
  
  Попадались и другие любопытные персонажи: до странного похожие друг на друга солдаты сопровождают каких-то богато одетых людей; с грузом узлов и свертков тащатся тощие жалкие существа; десятка два совершенно голых мальчишек лет пяти-шести подгоняют солдаты; схожая группа хорошеньких маленьких девочек…
  
  — На этой планете и правда свои порядки, — пробормотала София, когда машина, свернув с авеню, понеслась по бесконечно длинной дороге, взбиравшейся вверх по заросшему травой холму. На вершине маячило обнесенное стеной какое-то огромное сооружение.
  
  — Рад, что ты заметила, — буркнул Фрейден, искоса глянув на солдат. Впрочем, те не проявляли ни малейшего интереса к этому разговору.
  
  — Я имею в виду какую-то странность всего здесь происходящего, — пояснила София. — Конечно, всегда ожидаешь, что на чужой планете что-то покажется противоестественным, но в Сангрии есть нечто такое, чему я не могу даже подобрать определения.
  
  — Что ж, скоро сможешь, — поощрительно заметил Фрейден. — Похоже, мы приехали.
  
  Шофер подрулил к массивным стальным воротам в сплошной бетонной стене. По верху стены через равные промежутки шли маленькие башенки. Из каждой торчал ствол крупнокалиберного пулемета, а рядом переминалась парочка бойцов. Еще четверо вооруженных до зубов часовых стояли по обе стороны ворот. Автомобиль не успел подъехать, как ворота плавно распахнулись. Авто влетело на обширный двор, почти не снижая скорости.
  
  Внутри обнаружилась дюжина незначительных построек, но большую часть этого обширного, замкнутого в форме квадрата пространства занимало вытянутое двухэтажное здание из бетона. Стены, парадный вход и ступени лестницы облицованы черным, с прожилками, синтемрамором. Позади вырисовывалась темная громада стадиона.
  
  Шофер небрежно затормозил напротив главного корпуса, и Фрейден с Софией, подталкиваемые своими провожатыми, вылезли из машины. Их повели вверх по мраморной лестнице, через изогнутый аркой подъезд, у которого толпилась стража, потом по лабиринту освещенных старомодными лампами коридоров. Барт приметил, что они обшиты деревянными панелями. Наконец они остановились перед богато украшенной позолоченной дверью. Дверь охраняли два высоких худых солдата самого свирепого вида.
  
  — Сообщите Пророку, что Барт Фрейден и его рабыня ожидают снаружи, — гавкнул один из провожатых.
  
  Часовой невозмутимо повернулся и проговорил в микрофон, искусно замаскированный причудливым узором на двери:
  
  — Барт Фрейден доставлен, Хозяин.
  
  — Пусть войдет, — гулко произнес из спрятанного таким же образом динамика звучный голос.
  
  Стражник открыл дверь, бесцеремонно пихнул Фрейдена и Софию внутрь и резко захлопнул за ними тяжелую створку. Они оказались в небольшой, пышно убранной комнате. Пол укрыт толстым черным ковром, ноги в нем прямо-таки тонули. Потолок отделан листовым золотом. Из четырех стен три обшиты деревянными панелями удивительно насыщенного темно-красного цвета, а вся поверхность последней представляла собой огромный экран.
  
  Посередине комнаты за большим тяжелым столом сидел невероятно толстый человек. Кроме примитивного пульта управления, на столе стоял внушительный золотой поднос, где на ложе из риса покоился наполовину уже съеденный молочный поросенок. Фрейден вожделенно посмотрел на жаркое. Разумеется, это не поросенок, а какое-то отдаленно похожее на него животное, но после двух недель на К-рационе любое настоящее мясо сравнимо с амброзией.
  
  Слева и справа от толстяка, закутанного в одноцветную черную хламиду, стояли двое прислужников. Хоть хозяин апартаментов был чудовищно тучен, лицо его говорило о жестокости и достаточно высоком интеллекте: сияющие темные глазки, большой рот с несоразмерно тонкими губами, лоснящиеся черные волосы, крючковатый нос, похожий на маленький клюв, почти утонувший в складках жира.
  
  — Добро пожаловать на священную планету Сангрия, — пророкотал он. Его голос оказался глубоким, звучным, с проскользнувшими зловещими нотками. — Я Моро, Пророк Боли. Поговорим об омнидрине, Фрейден. А разговор можно сдобрить забавным зрелищем.
  
  Он ковырнул пальцем пульт, и громадный экран ожил. Камера выхватила крупным планом покрытое липкой грязью дно ямы. Там стояли две рыжеволосые женщины, очень красивые и похожие друг на друга, как близняшки. И — полностью нагие, если не считать грубых стальных шпор, — наподобие тех, что надевают на бойцовых петухов, — стягивающих лодыжки и запястья.
  
  Внезапно обе красавицы сшиблись в приступе неистовой ярости, кромсая роскошные тела шпорами, впиваясь друг в друга зубами, извиваясь в грязи, — плотный, нерасторжимый узел истекающих кровью, охваченных жаждой убийства человеческих существ. Слава Богу, изображение шло без звука.
  
  Как зачарованный, Фрейден смотрел на этот жуткий спектакль, поддавшись страшному гипнозу отвратительной кровавой бойни. «Что же это за планета? — пронеслось у него в голове. — Какими должны быть люди, чтобы?..»
  
  — Да, — зловеще протянул Моро. — Неплохо представлено. Совсем неплохо… — Потом тон его голоса резко изменился: — Эта забава устроена для меня, Фрейден, не для тебя. Ты сосредоточься на насущном. Насущное — это омнидрин. Образцы у тебя с собой?
  
  Едва ли не с благодарностью Фрейден отвел глаза от омерзительного зрелища на экране. Сунув руку в карман, он вытащил маленький полибаг с белым порошком. В его грандиозной заначке омнидрин лучше всего подходил для торговли с правителями Сангрии. Одной дозы достаточно для пяти часов райского блаженства. Разрушить кайф не смогли бы любые внешние раздражители — вплоть до резкой боли и предсмертных судорог. От приема этой дури не возникало физической зависимости, не было никаких видимых симптомов абстиненции. Однако каждый, кто слишком долго кайфовал, постепенно попадал в зависимость чисто психологическую. Что-то вроде крепнущего желания забить болт на все превратности реального мира. Такая зависимость пострашнее любых ломок, жертва никогда не может точно определить момент захлопнувшейся мышеловки. Подсаженная на омнидрин олигархия Сангрии со временем дойдет до скотского отупения и полнейшего безразличия ко всему на свете.
  
  — Вот он, Моро. — Фрейден протянул Пророку полибаг. — Самый крутой наркотик из всех известных человечеству. Пять часов блаженства в одной дозе, никаких побочных эффектов, ни малейшей опасности привыкания. Ты можешь его есть, нюхать, колоть — инъекция, конечно, действует быстрее всего. Попробуй, я захватил с собою шприц…
  
  Поросячьи глазки Моро жадно вспыхнули. Он протянул за пакетом пухлую руку, но, поколебавшись, тут же отдернул обратно.
  
  — Не так скоро. — Он впился в Барта пристальным взглядом. — Ты не доверился мне. У меня тоже нет оснований доверять тебе. В конце концов, это может оказаться отравой.
  
  — Ну и чего я добьюсь, отравив тебя?
  
  — Ничего, — признал Пророк. — Но, насколько я знаю, твои представления о наслаждении могут быть весьма… экзотичными. Ты попробуешь наркотик первым.
  
  Фрейден сглотнул. Конечно, одна-единственная доза вряд ли полностью переклинит мозги, но все же торговаться под балдой — верный способ вернуться без гроша в кармане. «Иногда, — подумал Барт, — честность действительно становится лучшей политикой».
  
  Президент в изгнании понимающе улыбнулся:
  
  — Толковее не придумаешь! Мало того, что мы на твоей земле, ты еще и предлагаешь вести торг, накачавшись-омнидрином. Одна порция зелья — и самая вшивая цена покажется мне грандиозной. Нет, сэр, если вы уж так хотите, чтобы я принял наркотик, — сделаем это одновременно. Тогда, по крайней мере, будем на равных.
  
  Смуглое лицо Моро исказилось гримасой бешенства. Однако он сумел подавить вспышку.
  
  — Ты, видимо, отдаешь себе отчет, что я мог бы заставить тебя. — Пророк пожал плечами. — А с другой стороны, к чему эти утомительные препирательства, когда вокруг столько бесполезных рабов, годных лишь для пополнения общественной Кладовой.
  
  Моро нажал кнопку на пульте и отрывисто распорядился:
  
  — Раба, немедленно! Какого-нибудь старика.
  
  — Пока мы ждем, — заметил он Фрейдену, — вы могли бы поесть. — И он небрежно указал на остатки жаркого на столе.
  
  — Не возражаю, — отозвался Фрейден. — Соф?
  
  — Чем бы это ни было, по крайней мере — не поганые отбросы из К-рациона. Я умираю, хочу настоящей еды, Барт. Отрежь и мне кусочек.
  
  Ножом, лежавшим подле подноса, Фрейден отхватил два приличных ломтя и один передал Софии. Управляясь с мясом, он кинул быстрый взгляд на Моро. По плотоядному выражению на лице Пророка было видно, что тот вернулся к зрелищу на экране. Сам Фрейден, поднося жаркое ко рту, тщательно избегал смотреть на картину бойни.
  
  Мясо оказалось душистым и свежим. Фрейден жевал, смакуя новый для себя вкус. Приятное сочетание нежности барашка и тонкой пикантности свинины. Только соли чуть многовато. «В общем-то не так плохо, — решил Барт. — Какая жалость, что здесь нет А-Минга. Вот кто сумел бы состряпать из этого восхитительные вещи».
  
  Фрейден прикончил один кусок и уже собирался отрезать новый, когда охранник ввел в комнату сутулого, сморщенного старика. Жалкие телеса едва прикрыты набедренной повязкой, к тому же щедро исполосованы рубцами и шрамами. Аппетит у Фрейдена моментально пропал. София тоже перестала жевать.
  
  — Дай ему порцию, — приказал Моро.
  
  Фрейден растворил немного омнидрина в пузырьке с дистиллированной водой, наполнил шприц и ввел наркотик в набухшую вену на левой руке старика. Тот, не протестуя, тупо озирал пространство перед собой.
  
  Тотчас же после инъекции лицо старикашки расплылось в гримасе безграничного блаженства. Он глупо ухмыльнулся и стал оседать на пол, так что стражнику пришлось его поддерживать. Старик пялился на свирепую рожу солдата, на кровавое месиво с той стороны экрана — и сиял, сиял, сиял.
  
  Моро изучал раба, как любопытный экземпляр насекомого.
  
  — Так ты счастлив, а? — спросил он.
  
  Старик разразился низким булькающим смехом и, с трудом остановившись, невнятно пробормотал:
  
  — Да, Хозяин, счастлив… счастлив… счастлив… — И уже полностью потеряв контроль над собой, опять захихикал.
  
  — Посмотрим, — хмыкнул Моро. — Бейте его!
  
  Солдат, удерживавший раба в вертикальном положении, завел ему руки за спину, а его напарник, стоявший слева от Моро, выступил вперед и принялся наносить беспощадные удары — в живот, шею, лицо. Кровь из разорванной губы и носа потекла по подбородку, но старик неудержимо гримасничал и хихикал.
  
  Моро улыбнулся, очевидно довольный происходящим.
  
  — Достаточно, — бросил он наконец. — Уберите его.
  
  Охранник поволок прочь искалеченного раба. Даже тогда этот несчастный не перестал бессмысленно скалиться и смеялся, захлебываясь собственной кровью.
  
  — Действительно, — промурлыкал Моро. — Прекрасный наркотик. Взять его!
  
  Один из солдат вцепился во Фрейдена. Барт не сопротивлялся, изначально ожидая чего-нибудь подобного.
  
  — Рабыню тоже!
  
  Руки Софии заломили назад.
  
  — Рабыню? — взвизгнула она. — Ах ты гнида! Волосатый бычий пузырь, мать твою…
  
  — Заткнись! — проревел Фрейден.
  
  — Для человека, который был президентом, ты не очень-то умен, Фрейден, — злорадно оскалился Моро. — Ты и вправду рассчитывал, что я не отберу у тебя наркотик без лишних разговоров? Сильный — убивает, слабый — умирает. Сейчас ты прикажешь своему экипажу совершить посадку. Если будешь достаточно расторопен и не причинишь мне ненужного беспокойства, могу пообещать тебе сравнительно легкую смерть. Если же нет… — Пророк вздернул плечи и по-волчьи ухмыльнулся.
  
  — Тебе тоже далеко до Эйнштейна, — спокойно ответил Фрейден. — Моим людям дано распоряжение подвергнуть город атомной бомбардировке, если они не получат дополнительных инструкций в течение часа.
  
  — Сейчас тебя отведут к передатчику, и ты отменишь идиотский приказ!
  
  — И не подумаю. Ты зря на это рассчитываешь.
  
  Моро пренебрежительно поморщился.
  
  — Пара минут надлежащих пыток вправит тебе мозги. Кстати, и день выдался таким скучным… Это взбодрит.
  
  — Смотри-ка сюда, — проговорил Фрейден, широко разинул рот и дотронулся языком до коренного зуба. — Здесь стоит микропередатчик. Весь наш разговор идет на корабельные мониторы. Играй в открытую, или через пять минут превратишься в радиоактивную грязь. Мне надоели эти глупые кошки-мышки.
  
  — Ты блефуешь! — сказал Пророк негодующе. — Бомба прихлопнет и тебя.
  
  — На этот раз ты прав. Вся хитрость в том, что мне нечего терять. Ведь ты все равно собирался меня убить, вспомни! А вот ты потеряешь все. Хочешь играть с таким раскладом? Ну давай! Если ты выиграешь, в твоем распоряжении — отличный труп. Если проиграешь — сам покойник. Что до меня, то какая разница? Ставку делаешь только ты. Впрочем, я никогда не был особо азартным игроком.
  
  Глаза Моро вспыхнули, он сжал кулаки. Потом вновь передернул плечами.
  
  — Я тоже. К счастью, эту партию я могу позволить себе проиграть. Очень хорошо. Мне понравился наркотик. Назови свои условия.
  
  — Наконец-то ты заговорил разумно! Я буду продавать тебе омнидрин — некоторое умеренное количество ежемесячно. Основной запас останется на орбите, на тот случай, если тебя посетят еще какие-нибудь сумасбродные фантазии. О цене договоримся сразу же, как только я ознакомлюсь, чего стоит местная валюта.
  
  — Валюта? — переспросил Моро, нахмурившись. — Что это такое?
  
  — Деньги, — объяснил Фрейден смеясь. — Ты, наверное, слышал о деньгах?
  
  — Деньги?.. Ах да, символические знаки обмена. На Сангрии не существует денежной системы. Я владею планетой, Братством и Киллерами. У Братьев собственные рабы, мясные стада и Киллеры. Сильные отбирают все, что им нужно, у тех, кто слабее. Нет нужды в знаках обмена.
  
  — Тогда, может, объяснишь мне, как ты собираешься расплачиваться за наркотик?
  
  Моро стиснул зубы, на скулах у него заиграли желваки.
  
  — Хм-м-м… Ладно, почему бы и нет. Ты лучше большинства этих глупцов. Ты будешь посвящен в Братство Боли. И останешься полноправным Братом до тех пор, пока не перестанешь поставлять омнидрин.
  
  — Я уже обладаю всеми приглянувшимися мне почетными титулами, — заметил Фрейден. — Какие права даст мне это в реальности?
  
  — Все, что может предложить Сангрия! — гордо возвестил Пророк. — Твои собственные Киллеры. Любые рабы, которых ты выберешь из числа никому еще не принадлежащих Животных. Мясные стада. Абсолютная власть над всеми существами планеты, исключая меня, других Братьев и нашей собственности. Место в Павильоне в День Боли. Земля, если захочешь.
  
  Фрейден улыбнулся. Многообещающее начало. Гораздо больше того, на что он мог рассчитывать. Возможность действовать, возможность влиять.
  
  — Что ж, сдача твоя, — кивнул он. — Но с землей я пас. Я парень городской.
  
  — Хорошо. Завтра состоится посвящение. Сейчас тебе покажут твою квартиру. Ступай. Я желаю наблюдать за развязкой этого состязания в одиночестве.
  
  Выходя вслед за сопровождавшим его солдатом, Фрейден увидел, что внимание Моро уже вновь полностью приковано к экрану. Сам он постарался не смотреть в ту сторону. «Наслаждайся, пока можешь, жирный боров! Грядет Революция!»
  
  Глава 3
  
  «Рабыня останется в доме».
  
  Это была долгая ночь для Барта Фрейдена — ночь, полная размышлений, почти не оставивших места для сна. Вдвоем с Софией они оглядели отведенное им помещение — надо признать, довольно роскошное — и остаток дня потратили, шныряя по крепости, пытаясь определить ее местоположение.
  
  Как обнаружил Фрейден, солдаты переполняли двор и, казалось, заправляли здесь всем. Их были сотни, если не тысячи. И все неестественно похожи друг на друга — одинаково жилистые, с выступающими подбородками, маленькими запавшими глазами, волосами, высоко поднимающимися от линии лба. Если бы существовали виды не только собак, но и людей, то эти сошли бы за настоящую породу. Бультерьеры, не иначе! Они могли ответить только на очень простые вопросы, касающиеся голых фактов: сами они звались Киллерами, город — Сад, аборигены, которых, кстати, нигде не было видно, известны под кличкой «Жуки» и принадлежат, судя по всему, к какой-то разновидности роя или муравейника. Любой наводящий вопрос, когда Фрейден осторожно пытался прозондировать почву, натыкался на бессмысленный непонимающий взгляд.
  
  На свободу передвижений по открытому двору были наложены нелепые ограничения. Когда Фрейден попытался войти в одно из небольших приземистых строений, в дверях которого бесследно исчезла длинная вереница пухлых маленьких мальчиков, охранник завернул его прочь лаконичным движением ствола. В то же время никто не препятствовал Барту наблюдать за одиноким Киллером, муштрующим отряд пареньков постарше, одетых в маломерную форму Киллеров, вооруженных небольшими, но весьма убедительными винтовками и «звездами». Пацаны так походили на взрослых, словно были одним выводком этой странной породы — вплоть до острых подпиленных зубов. Но едва Фрейден вознамерился, вслед за группкой хорошеньких малышек, проникнуть в здание, где мелькали точно такие же, но уже взрослые девушки, ему опять преградили путь. А несколько человек в черных просторных мантиях, на которых вездесущий Фрейден случайно натолкнулся, вообще проигнорировали его, словно животное.
  
  Когда после плотного обеда из нескольких пикантных мясных блюд они уединились в спальне, София заметила:
  
  — Барт, давай вернемся в шлюпку. Пора убираться. Мне здесь не нравится.
  
  Фрейден присел на кровать рядом с Софией и поцеловал подругу. Губы ее едва шевельнулись в ответном поцелуе.
  
  — Пожалуй, я не в настроении. — Она наморщила лицо в кислой гримасе: полуиспуг, полуотвращение. — Эта Кучадерьма сущий бедлам. Старая дрянь Жиртрест смотрел, как женщины рвут друг друга на части, и упивался… А те ужасные мальчишки с винтовками? Ты видел их зубы? Прелестные девочки, похожие друг на друга, как капли воды?.. Барт, они здесь разводят
  людей! Они разводят людей, как животных. Все Киллеры так похожи, словно псы одного помета… Чудовищно! Мы, конечно, не ангелы, но и не монстры же! Что за клоака! Нужно сваливать отсюда!
  
  — Это определенно клоака, Соф, — согласился Фрейден. — Но вспомни, на что была похожа Новая Африка? Явно не райские кущи. Эта планетка более чем созрела для революции. Я это чую. Чем хуже для народа, тем лучше для нас. Я знаю, что делаю. Через год это будет наша
  планета. Тогда я положу конец всем мерзостям, обещаю. Дай мне только один год, Соф. Если за год я не приберу к рукам дыру вроде этой, впору будет повеситься.
  
  — Хорошо, хорошо. Но ты не должен идти завтра на идиотскую церемонию один. Я пойду с тобой.
  
  Она положила руки ему на плечи, заглянула в глаза и с вымученной улыбкой сказала:
  
  — Ты, может, и свинья, Барт Фрейден, но свинья единственная и неповторимая. Я не намерена тебя терять.
  
  Он посмотрел на нее сверху вниз — на буйные рыжие волосы, решительно сжатые губы.
  
  — Пойдем, если ты вправду так думаешь, — сказал он. — Я знаю, у меня паршивый вкус на баб, но ты — лучшее, что я смог выбрать. Под этими пышными формами я временами угадываю сердце маленькой девочки.
  
  — Прекрати гнать сентиментальщину и лезь в кровать, — ответила София. — Вроде бы я опять в порядке. В конце концов, чем нам еще здесь заниматься?
  
  И вот теперь разбудивший их Киллер бесстрастно повторил:
  
  — Рабыня останется в доме.
  
  — Но она хочет увидеть Обряд Посвящения, — настаивал Фрейден. — Пусть у нее и скверный нрав, но это моя любимая рабыня, и я желаю ее порадовать.
  
  — Только Братьям дозволяется присутствовать при Посвящении, — монотонно бубнил Киллер. — Даже Киллеры не допускаются. Ты должен отправиться немедленно.
  
  Фрейден пожал плечами.
  
  — Соф, ты слышала, что сказал начальник?
  
  — Я не хочу, чтобы ты был там один, — надула губы София. Фрейден покачал головой. Потом цыкнул зубом.
  
  — Совсем один я там не буду.
  
  — И эта мерзкая штучка работала у тебя всю ночь? Дятел слышал все, что… Барт, ты развратный, грубый, дегенеративный…
  
  — Просто не было возможности его отключить, — сказал Фрейден. — Пошли, друг, — добавил он, поворачиваясь к Киллеру. — Я уже упоминал, у этой женщины невыносимый характер! — И, опередив Киллера, он прошествовал через холл, сопровождаемый бурным потоком изощренных непристойностей.
  
  Киллер проводил Фрейдена до небольшой двери, выкрашенной тусклой черной краской, распахнул, втолкнул Барта внутрь и с грохотом захлопнул дверь у него за спиной.
  
  Фрейден оказался в странной, средних размеров комнате, тут же пробудившей в нем жуткое чувство. Барту показалось, будто он втиснут обратно в материнскую утробу. Потолок и стены затянуты тяжелым черным бархатом, придающим помещению какой-то сверхъестественный вид: оно казалось безграничным, лишенным очертаний. Единственный источник света — яркий огонь, пылающий в большой медной жаровне. Языки пламени отбрасывали зловещие зыбкие тени на тяжелые складки драпировки. Перед жаровней стоял грубый деревянный алтарь. Его поверхность испещрена порезами и черными засохшими пятнами. На алтаре лежали острый топорик и длинный тонкий меч. Это уж совершенно не понравилось Фрейдену.
  
  Черный бархат одной из стен за жаровней разошелся, и в отверстии появилась огромная тучная фигура, закутанная в длинную черную хламиду, — Моро. Голову его покрывал капюшон. Еще десять таких же фигур вошли в комнату вслед за Пророком Боли. В руках одного из Братьев было черное одеяние, еще один держал точно такое же, но белое. Последний из этой процессии задернул за собой тяжелые портьеры.
  
  Моро взял белую мантию, приблизился к Фрейдену и, передавая ему эту странную одежду, торжественно сказал:
  
  — Взыскующий Братства облечется в Одежду Невинности. Пусть Взыскующий знает, что при любых обстоятельствах сказанное во время Посвящения слово означает немедленную смерть.
  
  Фрейден неохотно надел белую хламиду.
  
  «Поучаствуем в этом идиотском спектакле. Поиграем невыученную роль». Ему захотелось узнать, что подумает об этой варварской церемонии Вандерлинг, ведь он все слышит через микропередатчик. Возможно, живущий в нем первобытный человек откликнется на призыв нелепого мумбо-юмбо.
  
  Моро отступил к алтарю и положил свои мощные лапы на иссеченное дерево. Остальные Братья выстроились по обе стороны от него растянутым полукругом — пятеро по одну руку, пятеро по другую.
  
  Моро впился взглядом во Фрейдена; его крупное лицо с поросячьими глазками и крошечным носом-клювом в оранжевых отблесках пламени приобрело дикие черты какого-то безумного величия.
  
  — Вселенная мертва, — затянул Моро торжественно. — Это пристанище холода, огня и случайной смерти. Вселенная бессмысленна. У вселенной нет желаний и воли.
  
  — Только в существовании человека есть смысл, — подхватили Братья. — Только у человека есть воля.
  
  — Только в противоположностях есть смысл, — заунывно выводил Моро. — Только между противоположностями возможен Выбор. Только в самом Выборе может быть Смысл. Только в Смысле может быть Существование.
  
  — И мера Существования — человек, — пели Братья.
  
  Фрейден нервно переминался с ноги на ногу. Ощущалось нечто глубоко пугающее в этом пустом, бессодержательном ритуале. Потом он понял, в чем дело, — и Моро, и Братья были абсолютно серьезны. Они верили в каждое слово этой тарабарщины!
  
  — Жить и не Существовать — значит не жить вовсе. Животные живут, люди — Существуют. Нужно выбрать. Нужно оставаться Животным или стать человеком. Есть только один подлинный Выбор — между действием и подчинением, Наслаждением и Болью. Наслаждение и Боль суть великие противоположности. Животные принимают Боль и тем самым дают Наслаждение. Люди получают Наслаждение и тем самым даруют Боль. Нужно выбирать.
  
  — Выбирай! — пели Братья. — Человек или Животное? Выбирай! Выбирай!
  
  — Братство состоит из человеческих существ, сделавших выбор, — речитативом тянул Моро. — Братство Боли — это Братство существ, посмевших стать людьми. Братья предпочли давать Боль, брать Наслаждение. Братья убивают — и, значит, они поистине живут. Посвящение — это обряд Великого Выбора.
  
  — Брат или Животное? — пели скрытые капюшонами люди. — Наслаждение или Боль? Жизнь или смерть? Убивать или быть убитым? Выбирай! Выбирай!
  
  Сверкающие глазки Моро встретились с глазами Фрейдена. Этот взгляд властно удерживал Барта, как кобра удерживает крысу.
  
  — Близится минута Великого Выбора, Взыскующий Братства, — проговорил Пророк. — В эту комнату входят Братья и Животные, те, кто сделал выбор, и те, кому предстоит его сделать. Присутствовать на этом обряде — значит уже выбрать. Или, став человеком, войти в Братство — или умереть, как Животное. Только те, кто сможет убить, покидают эту комнату живыми.
  
  Из складок одежд Братья извлекли длинные острые кинжалы.
  
  — Час Великого Выбора настал! — крикнул Моро. — Убей, чтобы не быть убитым! Пришло время решать! Принесите сюда человеческое Животное!
  
  Один из десяти Братьев спрятал кинжал в ножны и бесшумно отступил за тяжелые занавеси. Минуту спустя он появился опять — и его ноша заставила Фрейдена содрогнуться. Кровь, будто лед, застыла в жилах, колени затряслись. «Нет! Нет! Нет!» — кричал рассудок, а руки, словно давя внутренний вопль, сами собой сжались в кулаки, так что ногти впились в кожу.
  
  На руках, осторожно прижимая к черной рясе, Брат держал голенького малыша.
  
  Ребенка передали Моро. Тот положил его лицом вверх на иссеченный деревянный алтарь. Только теперь Фрейден понял, что многочисленные отметины оставили лезвия топоров, а темные пятна — засохшая человеческая кровь.
  
  Моро внимательно разглядывал Барта, изучая его реакцию. Потом поднял с алтаря топор, силой вложил в безвольно повисшую руку Фрейдена и сказал:
  
  — Час Выбора. Не говори ни слова, иначе умрешь. Через смерть Животного ты станешь Братом. Пощадив его, умрешь сам. Это твой Великий Выбор, Взыскующий Братства. Сделай его сейчас… или это сделают за тебя.
  
  С этими словами Моро взял с алтаря меч и приставил острие к кадыку Фрейдена. Братья окружили их: клинки наготове, глаза горят.
  
  Фрейден оцепенело смотрел на нежное личико ребенка, очевидно одурманенного наркотиками. Барт не только не мог вымолвить ни слова, но и двинуть хоть одним мускулом. Топор в руке содрогался, словно живое существо. Барт поднял глаза, увидел застывших в ожидании Братьев, увидел Моро, каждой унцией своего грузного тела готового податься на меч, напряженно ждущего того момента, когда лезвие войдет в горло Фрейдена.
  
  Бессмысленно думать о выборе столь чудовищном. Нет! Уж лучше умереть, отказаться, предоставить другим принять решение…
  
  — Сейчас! — безжалостно потребовал Моро. — Сделай свой выбор или умри! Убивай или умри! Сейчас.
  
  Фрейден зажмурил глаза. И кожей почувствовал, как лезвие чуть двинулось вперед. Плоть подалась металлу, и по шее поползла тонкая струйка крови…
  
  Время остановилось. И только невидимые волны от невыносимого напряжения побежали в прошлое и будущее.
  
  Фрейден, зачинавший бунты и сражавшийся с бунтовщиками, Барт Фрейден, готовый затеять еще один кровавый переворот на новой планете, сам за всю свою жизнь не убил ни одного человека. Никогда не оказывался он в ситуации, подобной этой. Никогда его не принуждали так отчетливо задуматься о собственном бытии. Убивай или будешь убит. Это уже не абстрактная проблема из области философии или моралистики. В руке топор, а к горлу приставлен меч. В сознании отчетливо вспыхнула картина последующих событий: трепещущее тельце, отрубленная головенка и кровь, кровь, кровь…
  
  Он не может! Он не сделает этого!
  
  Видение внезапно сменилось. Барт увидел себя самого, с перерезанным горлом, кровавые куски мяса и хрящей висят по обе стороны зияющей раны. Он ощутил страшную, до костей пронзающую боль, представил ленивую тьму, медленно подступающую со всех сторон. Мозг угасает, мозг задыхается от нехватки кислорода! И вот — Барт Фрейден мертв. Со дна души, из глубин естества — мускулов, сердца, потрохов — страшным спазмом поднялся вопль. Нет! Только не я!
  
  Судорога всколыхнула тело, резанула по нервам. Мышцы сократились, топор взлетел по широкой дуге и опустился на алтарь. Раздался короткий пронзительный крик, глухой звук удара, отвратительный хруст. Барт скорее почувствовал, чем услышал, мгновение слабого сопротивления — и мощная отдача в руке, когда топор, разрубив живую плоть, вошел в деревянную крышку алтаря.
  
  Фрейден обмяк; лишь веки оставались судорожно сжатыми. В страшной черной пустоте и безмолвии только единственная тонкая ниточка удержала его над пропастью безумия. Ниточка, что, затвердев и натянувшись, превратилась в стальной трос принятого решения.
  
  Они умрут! Все до одного. Братство, заставившее его свершить над собой такую гнусность, должно исчезнуть. Когда победит революция, ни от Моро, ни от упырей-Братьев не останется даже горстки праха. Они будут истреблены, как бешеные псы.
  
  «Я убью их всех. Убью… убью… убью…»
  
  Запах паленого и увесистая оплеуха заставили Барта открыть глаза. Моро, одной рукой сжав подбородок Фрейдена, другой запихивал ему в рот кусок поджаренного мяса.
  
  Барт тупо жевал, глядя на Братьев, угрожающе размахивающих клинками, — и чувствуя тот же солоноватый изысканный вкус человеческого мяса, которым бездумно наслаждался меньше чем день назад.
  
  И когда они снимали с него белую мантию и облачали в черную рясу, только холодная ярость и ненависть остановили приступ рвоты. Отныне пути назад нет! Нет места состраданию, слабости или отвращению. Он не сможет жить с таким грузом на сердце. Его будет тошнить от самого себя, пока Братство Боли не превратится в безымянные останки в безвестной могиле. «Я убью вас всех! — поклялся Барт. — Уничтожу так тщательно, что ни одна живая душа не будет помнить ваших имен! Или того, что произошло в этом мрачном месте…»
  
  — Добро пожаловать, Брат, — пели люди в капюшонах. — Добро пожаловать в Братство Боли!
  
  Глава 4
  
  «Брат или Животное? Наслаждение или Боль? Жизнь или смерть? Убивать или быть убитым? Выбирай! Выбирай!» Странные слова наполнили пилотскую рубку звездолета. Они сочились внутрь — отдаленные, но громкие, отчетливые, с каким-то металлическим призвуком. Вильям Вандерлинг сидел в штурманском кресле. На лице застыло озадаченное выражение, взгляд блуждал. Генерал весь обратился в слух, зачарованный тем, что происходило на планете далеко внизу.
  
  «…В эту комнату входят Братья и Животные, те, кто сделал выбор, и те, кому предстоит выбирать…»
  
  «Бо-же! — думал Вандерлинг. — Что ж за местечко отыскал для нас Барт? По-моему, у аборигенов белая горячка».
  
  Эх, жаль, что в передатчик Фрейдена нельзя вмонтировать и видеокамеру. Совершенно очевидно, что Барта притащили на что-то вроде шабаша… Великий Выбор… Наслаждение… Боль… Звучит как бред алкаша. Любопытно, как старина Барт умудряется сдерживать хохот?
  
  Голос в передатчике перешел в пронзительный, угрожающий крик:
  
  «Убивай, или убьют тебя! Пришло время решать! Принесите сюда человеческое Животное!»
  
  — Человеческое Животное! — проворчал Вандерлинг. — Иисусе!
  
  «Через смерть этого Животного ты войдешь в Братство, пощадив же его, умрешь сам…»
  
  Да, так и есть! Человеческое жертвоприношение! Теперь вся революция полетит в трубу. Барт и кошки не пристукнул за свою жизнь, кишка у него тонка. Судя по всему…
  
  «Выбирай или умри! Убивай или будешь убит! Немедленно».
  
  — Они же грохнут его! — Вояку аж пот прошиб. — В каком дерьме я тогда останусь?
  
  «Черт бы тебя побрал, Барт, — метались лихорадочные мысли. — Цыплячья твоя душонка. Не можешь дать себя прирезать».
  
  Потом повисло долгое зловещее молчание… Звук глухого удара! И одновременно с ним короткий слабый вопль.
  
  — Барт! — подскочил Вандерлинг. — Господи, они убили его!
  
  И тут раздалось исступленное мрачное песнопение:
  
  «Добро пожаловать, Брат! Добро пожаловать в Братство Боли!»
  
  На мгновение у Вандерлинга отвисла челюсть. Потом странная улыбка появилась на устах — кривая, понимающая улыбка, улыбка плотоядного удовлетворения.
  
  «Он сделал это, — ухмылялся Вандерлинг. — Сделал, сукин сын! Барт убил! Собственными руками. Эти сангриане, в конечном итоге, разбираются в подобных вещах. Убивай, или убьют тебя, а? Так оно и есть на самом деле. Убивай или будешь убит — и никаких колебаний!»
  
  Вандерлинг расхохотался. Хриплый, лающий хохот. Смех-стаккато, как автоматная очередь. «Посмотрим, как-то теперь старина Барт будет преподносить свое ханжеское дерьмо. Барт Фрейден, убийца.
  Это прочистит тебе мозги».
  
  Вандерлинг испытывал сильнейшее оживление. Вот он, козырной туз в рукаве. Добро пожаловать в клуб, Барт. Добро пожаловать туда, где все по-настоящему.
  
  Вандерлинг стоял подле шлюзовой камеры, придав физиономии нарочито постное выражение, когда дверь скользнула в сторону и Барт Фрейден, сопровождаемый Софией, шагнул внутрь корабля, — походка развязная, плечи вздернуты. Он улыбнулся, самодовольно кивнул. «Господи Боже, — растерянно подумал Вандерлинг, — а приятелю, по-моему, хоть бы хны!»
  
  — Наконец-то наши стопы попирают суверенное пространство за этой дверью, — важно провозгласил Фрейден. — Ты видишь перед собой добропорядочного члена Братства Боли — местного правительства, церковной общины, мафии и лобби — весь скромный букетик в одной упаковке. Скромный, но изящный.
  
  — Никаких… э… затруднений? — осторожно спросил Вандерлинг, слабо надеясь по крайней мере немного раздразнить Фрейдена, чтобы тот выдал себя, признав подлинность всего произошедшего.
  
  — Все проще пареной репы, — отмахнулся Фрейден с приводящей в бешенство беспечностью. — Если б это было партией в покер, наш прославленный Моро проигрался бы до нитки.
  
  Последние слова он бросил уже на ходу, направляясь в кают-компанию, и Вандерлинг довольно уныло последовал за ним. «Проклятый заливала», — пыхтел он про себя. И все же не смог подавить чувство невольного восхищения. При этом он заметил, что София как-то непривычно молчалива и, казалось, украдкой поглядывает на Барта, чуть по-другому, чем раньше. Может, чуть пристальнее… Интересно, рассказал ли он ей?
  
  Едва они ввалились в кают-компанию, Фрейден плюхнулся на стул, выхватил сигару из стоявшей на столе коробки и закурил.
  
  Он пустил облачко густого дыма и вздохнул.
  
  — Последняя коробка. — Барт скроил трагическую гримасу. — Да и та наполовину пустая. Придется проверить, можно ли выращивать табак на этой Кучедерьма.
  
  «Проклятье! — вспыхнул Вандерлинг. — Провались ты со своими сигарами, жратвой и болтливой девчонкой».
  
  — Может, ненадолго прервешь причитания, — перебил он Фрейдена, — хотя бы для того, чтоб толком прояснить обстановку. Я устал сидеть тут, замурованный в жестянке. Когда наконец можно действовать? После трех недель в этом чертовом склепе даже задрипанная планетка вроде Сангрии покажется раем.
  
  София наконец открыла рот:
  
  — Ты еще не видел наш маленький Эдемский сад, Врежь-в-Плешь. Когда увидишь, может быть, предпочтешь торчать на корабле… до конца своих дней.
  
  — Когда я захочу узнать твое
  мнение, — огрызнулся Вандерлинг, — пошлю тебе срочной почтой лазерограмму, с оплатой при доставке. Ну так что там такое, Барт? Когда стартуем?
  
  — Мы уже стартовали и вовсю бежим, — сказал Фрейден. — В представлении участвуют мистер Снаружи и мистер Изнутри. Я, в качестве мистера Изнутри, уже веду свою игру: Брат Барт, досточтимый член Братства Боли, пользующийся всеми привилегиями… до тех пор, пока у него не иссякнет омнидрин. Официально я сюда явился за партией наркоты на ближайший месяц. Я отведу шлюпку номер один обратно в Сад. Это большой город, названный так, между прочим, в честь некоего маркиза, что может дать тебе общее представление о нравах и обычаях Братства. Я на время останусь его членом, потружусь над Братьями — подсажу их на омнидрин, да и вообще поворошу болото. Ты тем временем возьмешь вторую шлюпку и выступишь на сцену как мистер Снаружи. Приземлишься где-нибудь в малонаселенной местности — и давай, поднимай партизанскую войну. Думаю, кое-какие детали я смогу набросать тебе прямо сейчас. Революционная потенция здесь очень высока — выше всех тех, что я когда-либо видел. Братство владеет всей планетой, остальные причислены к животным и обладают всеми соответствующими правами, — так что завербовать их будет нетрудно.
  
  — А что насчет оружия? — хрюкнул Вандерлинг. — Нельзя ожидать, что при таких порядках и экономике, как здесь, у этих голодранцев будет хотя бы по дрянному пугачу.
  
  Фрейден улыбнулся:
  
  — Лучшее, что есть у оппозиции, — огнестрельные винтовки старого образца. Лазерного оружия нет и в помине. У тебя не будет проблем с ружьями, они появятся, как только ты раскрутишься — отнимай да бери себе.
  
  — И как же я должен буду отнимать оружие? Голыми руками?
  
  — Доверься своему старому доброму дядюшке Барту, — усмехнулся Фрейден. — Во второй шлюпке посреди прочего добра найдется пара ящиков со снипганами. Годится, чтобы забить первый клин.
  
  Вандерлинг опять против воли восхитился приятелем. Барт снова был на шаг впереди событий. Снипган, Интерференционный Огнемет, также известный как Нож-без-Лезвия или Большой Резак, — оружие в условиях партизанской войны просто незаменимое. Посредством хитроумных штуковин, доступных пониманию только кучке яйцеголовых, снипган выплевывал убийственный луч, не толще одного ангстрема. Луч интерферировал внутриатомные связи любого вещества, находящегося в пределах пятидесяти ярдов от дула. Эффект сравним с действием огромного, безгранично острого невидимого ножа. Он резал камень, сталь, живую плоть и все остальное, что только можно придумать, так же легко, как если бы это был просто-напросто подогретый сливочный сырок. Снипган работал абсолютно беззвучно, выстрел не сопровождался предательской вспышкой, и таким образом становился идеальным оружием для стрельбы из засады.
  
  — Что ты еще припас мне к Рождеству, о Санта-Клаус? — скромно спросил Вандерлинг. — Когда приступаем?
  
  — Нет времени лучше настоящего, — изрек Фрейден, переходя на афоризмы. — Я отправлюсь в город, ты — в джунгли. Мы сможем держать друг друга в поле зрения, если воспользуемся радиопеленгаторами на шлюпках.
  
  — Доброй охоты, Врежь-в-Плешь, — заметила София. — Я прихожу к мысли, что Сангрия окажется полигончиком как раз в твоем вкусе. Пиво и сухарики, упорный старина Дятел, игры и забавы!
  
  Немилосердно палило красное солнце Сангрии. Пот смачно струился по лысой черепушке генерала, заливая глаза. Позади остались кривые, со складчатой корой деревья, что обильно разрослись по пологому склону невысокого холма. Бравый вояка прокладывал себе дорогу сквозь зеленую мешанину трав и ветвей густого подлеска.
  
  Внизу простиралась безлюдная холмистая равнина, покрытая высокой, в человеческий рост, голубовато-зеленой травой с длинными тонкими листьями. Через долину вилась узкая бетонированная дорога; она проходила как раз у подножия холма, на котором стоял Вандерлинг. Высокая трава, подступавшая к самой обочине дороги, давала надежное прикрытие.
  
  Место выглядело подходяще. Вандерлинг закрыл глаза, мысленно воссоздавая общий план всей местности, какой он ее успел рассмотреть из шлюпки.
  
  К западу тянулась большая горная цепь, отрезая заселенную часть континента от диких необитаемых западных областей. В милях двухстах на восток на плоской зеленой равнине раскинулся город маркиза де Сада. Колонизированная местность между городом и долиной, где топал Вандерлинг, пестрая, как шахматная доска, представляла собой чередование холмов, возвышенностей, небольших долин; там — джунгли, здесь — открытое пространство. Повсюду были рассыпаны сотни обнесенных стенами поселений, разрозненные группы лачужек и укреплений, связанные со столицей системой дорог.
  
  Вандерлинг посадил шлюпку на небольшой поляне в буйно разросшихся джунглях, уходящих к подножию гор, — самое удобное для партизанского лагеря место. Отсюда начался утомительный и долгий пеший марш по джунглям, через покрытые густой травой луга, под жгучим солнцем Сангрии.
  
  Но теперь, похоже, путешествие подошло к концу. В двадцати−тридцати милях дальше по дороге лежало укрепленное поселение, сама дорога вела к Саду, так что вполне возможно ожидать появления долгожданных гостей в пределах нескольких ближайших часов. И вот тогда…
  
  Вандерлинг ласково погладил висевший на плече снипган.
  
  Оружие совсем маленькое: меньше двух футов в длину. Весило оно не больше трех фунтов и не обладало никакой отдачей. Однако ближе к стволу приделана еще одна вспомогательная рукоять — наподобие тех, что можно увидеть на древних пистолетах-пулеметах, — для ведения прицельного огня.
  
  Вандерлинг ухмыльнулся, снял снипган с предохранителя и повернулся к лесу. Потом нажал на спусковой крючок и мгновенно качнул оружие из стороны в сторону, используя вторую рукоять как опорную.
  
  Ни звука выстрела, ни толчка в руку, ни вспышки пламени. В течение нескольких секунд казалось, что вообще ничего не происходит. Потом раздались треск, скрип, звуки глухих ударов, и на землю обрушился дождь ветвей и листьев. Вандерлинг провел взглядом вдоль прямой, как стрела, щели, прочертившей подлесок. За ней зияла пустота, а по краям — гладкие аккуратные обрубки ветвей, безукоризненно ровно рассеченные листья. Словно огромный, острый, всесокрушающий мачете прошелся по джунглям. Так же разрежет снипган камень, железо… или плоть.
  
  Вандерлинг снова принялся продираться сквозь заросли, спускаясь вниз, и в конце концов нашел позицию на склоне холма, ярдах в тридцати от обочины дороги. Здесь он уселся, положил снипган на колени и приготовился ждать.
  
  В густой высокой траве, скрывавшей генерала от чужих глаз, суетилось великое множество насекомых: крошечные клещи, жуки, твари чуть ли не в девять дюймов длиной, с восемью волосатыми лапами и двумя глазками навыкате.
  
  Вандерлинг вытер пот со лба и фыркнул. Эта чертова планета прямо-таки кишит насекомыми! За время своего перехода он не встретил ни одного нормального существа — сплошняком только разнообразные поганые мухи. Попадались даже бестии величиной с собаку. У госпожи Эволюции — или кто там еще стряпает планеты — явно завелись в голове тараканы, когда она лепила эту Кучудерьма.
  
  И проклятая жара — солнцу пора садиться, а градусов, должно быть, за тридцать, не меньше. Генерал одернул себя. Путешествие утомило, конечно. Он тащился по солнцепеку… Но не так уж все плохо, в самом деле! До заката еще часы и часы. Это проклятое красное светило виновато; глупая лампочка выглядит так, словно здесь, на Сангрии, непрекращающийся, вечный закат. Трава, деревья — все окрашено в пламенеющий красный цвет, будто вшивая планета истекает кровью. Что там сказала Малютка Длинный Язык? Сангрия — старое испанское слово. «Кровь»… Годится, определенно годится.
  
  Посреди сумасшедшего пекла Вандерлинг терпеливо ждал, ждал, ждал… Поскольку делать ему все равно было нечего, он забавлялся, придумывая затейливые ругательства в адрес Сангрии. Единственное, за что стоило похвалить Кучудерьма, — ее джунгли. Джунгли и высокая трава просто идеально подходят для партизанской войны… конечно, с точки зрения самих партизан. Большие шишковатые деревья с множеством веерообразных, голубовато-зеленых листьев, густой подлесок, высокая трава, покрывающая открытые пространства, — почти везде можно отыскать надежное укрытие. «И насекомые, кстати, тоже повсюду!» — с отвращением подумал вояка, отмахиваясь от надоедливой козявки, с жужжанием вившейся вокруг его плеши.
  
  Он еще долго сидел так, изнемогая от жары и скуки, в избранном обществе мелких и крупных букашек. Солнце уже прилично продвинулось по небу, прежде чем Вандерлинг увидел колымагу, появившуюся из-за поворота дороги севернее того места, где он затаился.
  
  Вандерлинг стремительно припал к земле, держа снипган так, чтобы луч полностью перекрывал дорогу как раз напротив выбранной позиции. Машина размеренно катила по шоссе, делая где-то сорок миль в час. Вандерлинг разглядел, что это грузовик — давно вышедшая из употребления бортовая развалюха на четырех колесах.
  
  Вандерлинг знал, что решение он должен будет принять в следующую секунду или две. Грузовику оставалась какая-то пара сотен ярдов, и очень скоро он с ним поравняется.
  
  Прикрыв ладонью глаза от солнца, Вандерлинг кинул быстрый пристальный взгляд на кузов. Что он увидел? Загорелые полуголые фигуры людей, сбившихся в кучку, и — мельком — черную униформу, красные блики сангрианского солнца на обнаженной стали.
  
  «Ну-ну, — подумал он одобрительно. — Охрана и заключенные, похоже на то. Разве можно желать большего?»
  
  Вандерлинг поднялся на одно колено и навел снипган на воображаемую цель дюймах в десяти над дорогой. Он ждал. Уже отчетливо видны двое солдат в кабине, одетые все в ту же черную форму, — шестерки, которых Барт назвал Киллерами. Еще четверо вооруженных человек сидели в открытом кузове, по-видимому в роли охранников при десяти довольно жалких на вид горемыках, в стальных ошейниках и скованных друг с другом длинной цепью. Всю одежду арестантов составляли набедренные повязки.
  
  Как только передние колеса грузовика оказались на линии огня, Вандерлинг с ухмылкой нажал на спусковой крючок.
  
  — Режь!
  
  Резиновые шины на круглых стальных ободьях пересеклись с незримым лучом снипгана. С громким хлопком оба передних колеса разлетелись на куски. Потом раздалось дребезжание, пронзительный ноющий скрежет — это раздробленные Резаком железные части посыпались на бетон дороги ливнем осколков. Вандерлинг махнул снипганом влево — и задние колеса постигла та же участь: звон, скрежет, груда разрезанного на куски железа. Задняя часть грузовика шумно, словно тонна кирпичей, осела. Заключенные и охранники повалились в одну кучу. Увлекаемая инерцией машина проползла еще несколько ярдов на брюхе и наконец неподвижно застыла в луже бензина и масла.
  
  Как только грузовик замер, четверо сидевших наверху Киллеров перелезли через низкие борта кузова. Стоя посреди дороги, обезумевшие от гнева, они бестолково размахивали винтовками. Глаза бешено сверкали, челюсти конвульсивно дергались. Что они там кричали? Вандерлинг не слышал.
  
  По-прежнему скрытый высокой травой, он внимательно изучал противника. Все Киллеры были высокими, худыми, свирепой наружности людьми, с одинаковыми залысинами, уходящими ото лба, и выступающей нижней челюстью. У каждого на широком походном ремне висел стальной прут со стальным шаром, усыпанным десятками лезвий. Подняв повыше снипган, так, чтобы луч пришелся на уровне шеи, Вандерлинг широким размашистым движением повел оружием из стороны в сторону — словно усердный садовник, поливающий газон из шланга.
  
  К небу взлетел дружный вопль, тут же перешедший в придушенное невнятное бульканье. На долю мгновения четыре отсеченные головы повисли в воздухе, потом, как мячики, покатились вниз на дорогу. Обезглавленные тела нелепо застыли в раскоряченных позах; сияющая на солнце кровь фонтанами била из аккуратно перерезанных артерий. Потом они повалились друг на друга, как сломанные куклы.
  
  К этому времени двое оставшихся Киллеров выкарабкались из кабины. Пока они, застыв, недоуменно глазели на рассеченные тела товарищей, Вандерлинг старательно разделил каждого из них на две ровные половинки. Судорожно хватаясь руками за свои перерубленные тела, Киллеры упали на дорогу. Крики, стоны, судороги… потом, через несколько секунд, все стихло. Вандерлинг поощрительно похлопал снипган по прикладу, поднялся и бодро потрусил к грузовику.
  
  В кузове он обнаружил десяток самых жалких представителей рода человеческого. Невероятно грязные, полуголые тела покрыты старыми рубцами и шрамами; из-под продубленной, дочерна загорелой кожи выпирают ребра. Флегматичные, с глубоко запавшими глазами, узники непонимающе пялились на Вандерлинга, безмолвно переминаясь, как скот в загоне.
  
  Вандерлинг легко перемахнул через борт грузовика, обрубил цепь — луч снипгана при этом прошел и сквозь саму машину, и сквозь бетон дороги и слой земли под ним. Сангриане тупо таращились на оружие, потом их глаза испуганно забегали. Несмотря на это, ни один из них не сдвинулся с места.
  
  — Выходите живо, черт вас дери! — завопил Вандерлинг. — Марш отсюда! Вы свободны! Грядет Революция! Сваливайте, быстро!
  
  Высокий рыжеволосый типус уставился на генерала.
  
  — Свободны?.. — пробормотал он медленно, перекатывая слово на языке так, будто оно было кусочком какой-то незнакомой пищи.
  
  — Да что с вами такое творится, парни? — злобно рявкнул Вандерлинг. — Мне показалось, вы тут прикованы? Ну так вылезайте же отсюда! Вы свободны! Я освобождаю вас! Вылезайте!
  
  — Ты говорить, мы свободны, — протянул рыжий. — Ты есть Брат?
  
  — Не может быть Брат, — возразил ему кто-то. — Нет мантия.
  
  — Но, конечно, и не Киллер, — сказал третий. — Посмотрите на его зубы. Должен быть Животное.
  
  — Есть оружие, не может быть Животное, — настаивал рыжий.
  
  — Никогда не слышать об оружии, как это.
  
  — Вы мне посиделки тут не устраивайте! — взвыл Вандерлинг. — Живо вылезайте, немедленно, или я всех вас покрошу на ветчину! — И он угрожающе взмахнул снипганом.
  
  Сангриане зашевелились и медленно полезли вниз; им приходилось соразмерять свои движения, поскольку цепь, пропущенная через ошейники, по-прежнему сковывала их. Поначалу Вандерлинг намеревался разрезать оковы, превращавшие пленников в нитку подпорченного жемчуга, но потом передумал и решил извлечь из них пользу. Эти десять задохликов казались фантастическими придурками. Может, они слабоумные? Или просто «тормоза»? Не вредно подержать их немного на привязи. До тех пор, пока они не унесут отсюда ноги. И когда декорации с расчлененным грузовиком останутся позади, можно будет наконец выяснить, что творится.
  
  — Отлично! А теперь соберите все эти чудные стволы. Вон их сколько здесь валяется, — приказал Вандерлинг, выводя свое чахлое воинство к той стороне грузовика, где валялись оружие и изувеченные тела. Увидев искромсанных Киллеров, сангриане застонали, но повиноваться не подумали.
  
  — Поднимите винтовки, кретины! — грозно сказал Вандерлинг. — Не беспокойтесь. Обещаю, позднее у вас будет случай испробовать их на этих хмырях. Я ваш друг. А сейчас нужно сваливать.
  
  — Так нельзя, — пробормотал один из сангриан. — Против Естественный Порядок.
  
  — К черту твой Естественный Порядок! — проорал Вандерлинг. — Ну!
  
  Внезапно он услышал слабый крик у себя за спиной. Возглас «Убей!» прозвучал как сухое хриплое карканье. Рывком обернувшись, генерал обнаружил, что один из перерубленных напополам Киллеров, плавающий в огромной луже крови, тщетно пытается укусить противника за ногу. Вандерлинг увидел стекленеющие глаза, челюсти, слабо щелкающие, как у умирающей черепахи, острые, как лезвия бритв, зубы в пятнах крови, услышал предсмертные хрипы — и содрогнулся от омерзения. Конвульсивно сжимая снипган, он выстрелил, отделив голову от издыхающего тела. Сангриане испустили нестройный ряд коротких изумленных криков.
  
  — А теперь беритесь за винтовки, если не хотите, чтобы с вами произошло то же самое, — бросил Вандерлинг резко.
  
  Робко, словно им приходилось касаться чего-то грязного и священного одновременно, рабы с грехом пополам собрали ружья и «моргенштерны». Пока они копошились, Вандерлинг возвышался над ними, угрожающе покачивая снипганом.
  
  — Ну, не так уж плохо, а? — спросил он. Ответом послужило молчание. Сангриане стояли в ожидании, абсолютно ко всему безразличные, неуклюже держа оружие и вяло мотая головами.
  
  Вандерлингу пришлось щедро раздавать пинки, сыпать проклятьями, гнать, как стадо упрямых волов, навьюченных непривычным грузом, — вверх по холму, через джунгли, к отрогам гор, к тому месту, где он оставил шлюпку.
  
  «Вот поганцы!» — мрачно размышлял Вандерлинг, пока его новая команда с каким-то скотским оцепенением топталась на лесной поляне. Особого любопытства не возбудила в них даже космошлюпка, громоздившаяся на краю подступающих джунглей, в зарослях низкорослого кустарника. С трех сторон окруженная плотной стеной деревьев, она выглядела совсем уж нелепо. В конце концов, эти хлюпики в жизни не видели нормальной космической техники.
  
  Ну не маразм ли, а? Полюбуйтесь на этих хмырей! Все в шрамах, тощие, как жерди, прикованы к кузову, как свиньи. Из того, что генерал сам увидел, из рассказов Барта вроде бы следовало, что опущенные таким образом парни должны переполниться лютой ненавистью и при первой же возможности в клочья разорвать любого попавшегося им Брата или Киллера. Они должны умирать от желания наложить свои потные ручонки на любое подвернувшееся оружие… Что с ними не так? Всякий, кто не кастрат, на месте этих ублюдков сражался бы как бешеный.
  
  Но только не сангриане. Они тащат винтовки, как ведра с помоями.
  
  — Ладно, ребята, — изрек Вандерлинг, уже привычно жестикулируя снипганом. — Положите оружие и расслабьтесь. Это наша база, лагерь, одним словом.
  
  Он присел на корточки. Сангриане просто уронили винтовки и «звезды» там, где стояли, и неуклюже расселись, поджав под себя ноги. С кислым негодованием Вандерлинг поймал себя на желании лицезреть сейчас Фрейдена. Управляться с прибабахнутыми — стиль Барта. Когда доходило до систематической промывки мозгов, Фрейден незаменим. А он, Вандерлинг, всего лишь дилетант-любитель.
  
  Тем не менее генерал сделал все, чтобы выглядеть начальственно и серьезно.
  
  — Ну-с, парни, поднапрягите хилые умишки, — начал он свою речь. — Я и сам не вполне въехал. Что вы, ребята, делали в грузовике, с цепями и прочей дребеденью? Вы каторжники, или как там?
  
  — Катор-торжники? — переспросил рыжий доходяга. Он казался более разговорчивым, чем остальные. — Что значит «каторжники»? Мы Животные, разумеется, квота Брата Бориса этот месяц. А вот ты?
  
  Вандерлинг невольно почувствовал, как его пропыленная, пропитанная потом одежда превращается в старую добрую генеральскую форму.
  
  — Я… э… фельдмаршал Вильям Вандерлинг (с какой стати лишать себя повышения в чине?), в прошлом Главнокомандующий Вооруженными Силами Федерации Свободных Астероидов, и ныне Командующий… э… Народной Армией Сангрии. Твое имя, приятель?
  
  — Гомец. Ламар Гомец. По два имени нашей деревне, — ответил тот чуть ли не с оттенком гордости.
  
  — Хорошо, Гомец. У тебя, похоже, в голове меньше соломы, чем у остальных. Назначаю тебя полковником Народной Армии Сангрии и моим адъютантом. Все остальные парни тоже не будут обделены чинами. Да ладно, настоящим произвожу вас всех в капитаны. Почему бы и нет? Ну, полковник, проинформируйте меня наконец, какую чертовщину вы подразумеваете под «квотой Брата Бориса»? Вкратце.
  
  Гомец очумело вытаращился на Вандерлинга.
  
  — На поместье Брата Бориса, конечно. Положена квота десять Животных месяц. То есть нас, этот месяц. Мы теперь рабы Пророка. Для Арена, или Кладовая, или еще что-нибудь, как скажет Пророк. Теперь он нами владеет.
  
  — Владеет вами? Рабы? Арена? Кладовая? Что такое Кладовая, мать ее…
  
  — Садиане тоже нужно есть, — ответствовал Гомец. — Не думаешь ты, что они едят мясных Животных? Только Братья и Киллеры едят мясных Животных. Те-садиане, им питаться старым мясом, вроде нас.
  
  — Ты, обезьяна, хочешь мне втолковать, что они вас съедят
  ? — возопил Вандерлинг. — Так что ли?
  
  — Всех Животных едят рано или поздно, — лаконично заметил Гомец. — Нас раньше. Других — позже.
  
  — Ну а если… Послушайте, парни, вы же не станете больше мириться с такими дерьмовыми порядками! У вас появился шанс! Мы покажем этим ублюдкам, верно? У меня лежат стволы в шлюпке. Стволов достаточно, хватит на всех. Мы устроим налет на поместье и добудем еще ружей, освободим остальных. Будем щелкать усадьбы как орехи, заберем больше оружия, освободим больше людей. И прежде чем вы успеете сказать «Да здравствует Революция!», мы уже превратимся в армию. И тогда… Вы знаете, что нам делать, а? — Произнеся эту тираду, генерал по-волчьи оскалился.
  
  Сангриане ошеломленно переглядывались.
  
  — Те-винтовки для Киллеры, — булькнул наконец один.
  
  — Ты рехнуться? — вякнул еще кто-то.
  
  — О чем ты говорить? — спросил и новоиспеченный полковник Гомец.
  
  — Что?.. — хрюкнул Вандерлинг. — Послушайте, уроды, я говорю о Революции! Мы вооружимся и вышвырнем отсюда Братьев с их Киллерами пинком под зад. Вам надо все на пальцах показывать, остолопы? Я знаю Революцию вдоль и поперек. Мы устроим пару трюков, каких они еще не видывали, это я обещаю, не беспокойтесь! Через год мы уничтожим их всех, до последнего гаденыша. Вы же видели, что я сделал с Киллерами. Один человек с ружьем. Представьте теперь, что могут сделать десять тысяч человек с десятью тысячами ружей!
  
  — Это богохульство! — закричал один из сангриан. — Убивать Братья! Бороться с Киллеры! Против Естественный Порядок!
  
  Остальные отчаянно закатывали глаза, очевидно обалдев от предложенной перспективы.
  
  Вандерлинг почувствовал себя как Алиса, провалившаяся в кроличью нору. Они все двинутые, к тому же еще и буйные. Рабы, скот на убой — и вот, пожалуйста, полюбуйтесь, они не желают сопротивляться!
  
  Генерал решил сменить тактику.
  
  — Ладно, ладно, — проговорил он успокаивающе. — Я здесь человек новый. Чем вы, парни, занимались до того, как стали… стали квотой?
  
  — Быть рабы Брат Борис, конечно же, — ответил Гомец. — Пасти и заботиться его мясные Животные, что же еще?
  
  — Мясные Животные? Овцы? Рогатый скот? Свиньи?
  
  — Что такое? На Сангрии только одни Животные — человеческие. Все остальное — насекомые. Нельзя есть, они ядовитые. Мы растить мясные Животные, пока им не исполнится десять лет. Режем их, разделываем, коптим на потом… чтобы кормить Брата Бориса и его Киллеры.
  
  — Ты хочешь сказать, что вы забиваете собственных детей?
  
  Гомец рассмеялся:
  
  — Ты чокнутый? Наши дети дворняжки, жесткое мясо. Те-мясные Животные чистокровная порода, толстые, нежные на вкус. Ты думать, Врат Борис жрать дворняжек?
  
  — И вы терпите подобную мерзость? Почему вы не можете восстать, тупая деревенщина? Вам нравится быть рабами? Нравится, что вас лопают?
  
  — Нравится? — переспросил Гомец. — Естественный Порядок. Те-Братья править, те-Киллеры убивать, тех-мясных Животных есть, те-Животные делать, что им сказано, те-Жуки делать, что приказывать им мы. Естественный Порядок.
  
  — Жуки? Это-то что, мать вашу так?
  
  — Те-местные сангриане, конечно. Большие насекомые. Каждой деревне есть свой Жуковейник. Те-Братья давать нам прирученный Мозг, Хранители говорить тем-Жукам, что делать, те-Жуки выращивать нам пищу, чтобы мы не умерли от голода. Те-Братья не хотят, чтобы их рабы умирать от истощения. У каждого есть свое место в Естественный Порядок.
  
  — И ни один из вас не хочет его изменить? — загрохотал Вандерлинг. — Вы что, недоразвитые? И вы не хотите погнать Братьев пинками и занять их места?
  
  — Против Естественный Порядок! — в один голос закричали сангриане. — Кощунство! Ты сумасшедший!
  
  Вандерлинг тяжело вздохнул. Туземцев накачивали так долго и основательно, что теперь даже Барт вряд ли бы смог уговорить их сражаться. Проведи полжизни за чисткой конюшен — и полюбишь конский навоз. Вот тебе и «высокий революционный потенциал»!
  
  Вандерлинг наморщил лоб и призадумался. У цыплячьих душ отсутствует мужество. Возможно, их просто надо заставить
  воевать. Только что же это будет за армия? Толпа зомби, к ним на секунду нельзя повернуться спиной. Этой Кучедерьма подошла бы армия посаженных на героин головорезов, пьянеющих от убийства…
  
  Стоп! Минуточку! У нас же до фига героина! Фунты и фунты этой дури. Почему бы и нет?
  
  Вандерлинг улыбнулся.
  
  — Довольно болтовни, — каркнул он. — Как насчет того, чтоб немного взбодриться? Вы, парни, ждите здесь, папа Вильям скоро вернется и кое-что вам принесет.
  
  Естественно не спуская глаз со своих раздолбаев, Вандерлинг открыл наружную дверь шлюза. Сангриане не сделали малейшей попытки бежать, пока он рылся в шлюпке.
  
  Выбравшись, генерал торопливо вернулся на поляну с пузырьком маленьких голубых таблеток. Отсчитав десять пилюль, он раздал каждому дохляку по штуке.
  
  Сангриане с недоверием смотрели на голубые пилюльки.
  
  — Ну, живо глотайте, — скомандовал Вандерлинг. — Удовольствие гарантировано. Если начнете кочевряжиться, раскрою башки вот этим,
   — и для убедительности он погрозил снипганом.
  
  Генерал ухмылялся, глядя, как сангриане меланхолично поглощают героин. Готовая армия, вот что это будет такое! Героин не зря запрещен на каждом комке грязи, называвшем себя цивилизованной планетой. Наркотик широко использовался Сатрапией Юпитера во время стычки с Дальними Сателлитами. Одна доза возносила вас на седьмое небо, но потом, братцы, вы обламывались, да еще как! Ваш гормональный баланс попадал в устойчивую зависимость. Восемь часов блаженства, потом вы катитесь вниз. Через десять часов вы в глубокой абстиненции — ничего не соображающая, беспощадная машина, запрограммированная на убийство, — настолько беспощадная, настолько кровожадная, что как от солдата от вас уже нет никакой пользы. Но в промежутке — о, в промежутке вы бесстрашный, одержимый солдат-фанатик, беспрекословно повинующийся тому, кто выдает дурь. Уровень дезертирства на Юпитере был нулевым. Конечно, когда война закончилась, началась Тотальная Резня, но…
  
  «Мы перейдем этот мост, как только до него доберемся», — думал Вандерлинг, следя за тем, как обмякают тела сангриан, тускнеют глаза, на устах застывают бессмысленные блаженные улыбки.
  
  — Так-то, парни, — сказал он. — Наслаждайтесь. Завтра у нас будет кое-какая работенка. Расслабьтесь, оттянитесь. Надеюсь, после этого ваш взгляд на вещи станет более схож с моим. Уверен, что станет!
  
  Под знойным красным солнцем Сангрии вытянулись полумесяцем две шеренги. Скрытые слабо колышащейся высокой травой, они спускались по склону небольшого холма в долину, где виднелось несколько невысоких строений за внушительным частоколом. В первой шеренге топали десять человек с винтовками; все обнаженные, если не считать грубых набедренных повязок зеленого цвета и зеленых лент вокруг лба. Вандерлинг, при сложившихся обстоятельствах, посчитал это в качестве наиболее практичной формы для бойцов своей Народной Армии. Схожая стрелковая цепь человек из двадцати следовала позади первой на расстоянии ярдов в пятнадцать. В пространстве между ними втиснулся Вандерлинг со снипганом наготове.
  
  «Пока все нормально», — нервно думал Вандерлинг. Даже при выбранной тактике, он не питал особых иллюзий относительно его чахоточной армии. Рассчитывать можно только на то, что доходяги будут подыхать в бою с большим или меньшим пылом.
  
  Героин, по крайней мере, сработал великолепно. Те десять сангриан, которых генерал накачал первыми, добрую часть ночи пролежали в блаженном оцепенении, охваченные эйфорией. С рассветом началась ломка. Бедолаги корчились, ерзали, бормотали, слабо огрызались друг на друга. Клянчили новую дозу. Глаза их налились кровью, стали голодными и по-лисьи хитрыми. Тогда Вандерлинг поставил условие: придется в сражении зарабатывать следующую дозу. И так — каждый раз, без снисхождения.
  
  Жалоб почти не последовало: в состоянии ломки они жаждали убивать, возможно, не меньше, чем героина. И если одно сопряжено с другим — тем лучше. Не доверив раздолбаям снипганов, Вандерлинг вооружил их трофейными винтовками и повел к дороге, где по опробованной схеме устроил засаду на первый подходящий транспорт.
  
  В итоге мимо прогромыхал конвой из трех грузовиков, забитых «квотой»: восемнадцать Киллеров и партия рабов в тридцать шесть человек. Киллеры не причинили особых хлопот: генерал перебил основную часть охраны и вывел из строя грузовики еще до того, как послал свое занюханное воинство прикончить оставшихся. Добить нескольких чудом уцелевших человек не составило большого труда для сангриан, одержимых жаждой убийства. Но издыхающие, нашинкованные и разодранные Киллеры умудрились-таки утащить с собой на тот свет четырех партизан. К несчастью, героинщики зашли слишком далеко и, почуяв вкус крови, обратили слепую ярость на пленников. Вандерлингу пришлось изрубить в куски троих олухов, прежде чем контроль над ситуацией более-менее восстановился.
  
  Два последующих налета удались получше. Попались отряды из одних только Киллеров, и от партизан требовалось убивать подряд все, что движется, без разбора.
  
  И наконец, после с грехом пополам проведенных вылазок, Вандерлинг имел в своем распоряжении тридцать вооруженных недоумков и чертовски скромный запас боеприпасов. Но если первый по-настоящему крупный рейд пройдет успешно, оружие и боеприпасы на ближайшее время перестанут быть проблемой.
  
  Цель наметилась сама собой — под рукой имелись владения старины Брата Бориса, местного набоба. Вандерлинг не собирался себя обманывать — нынешнее положение аховое от начала до конца. Трудность прежде всего состояла в отсутствии достоверной информации. Из сангриан удалось выудить только крохи: усадьба охраняется то ли тридцатью, то ли сорока Киллерами. Вандерлинг ни разу еще не видел Киллеров в деле — во всех предыдущих мероприятиях им просто не представилось реальной возможности проявить себя. Но и из того, что ему удалось лицезреть, можно заключить, что они действительно многого стоят. А собственное войско — если позволительно так его называть — к сожалению, сброд грязных идиотов. Толпу, двинутую наркотиками, нужно только развернуть в нужном направлении и… молиться. Жестоко, но что поделаешь! Сейчас от партизан требуется, чтоб они имели пару здоровых ног и полувялых рук, таскающих винтовки… и ничего более. Пушечное мясо — вот самое подходящее для них слово.
  
  Генерал готовился к серьезному испытанию. Сокрушить одну усадьбу, избавиться от Брата Бориса со товарищи — и тогда все поместье встанет на уши. Рекрутировать в армию будет куда легче. Не сделаешь этого в самом начале — и привет, беби!
  
  Теперь авангардной шеренге оставалось около двухсот ярдов до крепостной стены. Они довольно глубоко спустились в долину, но все еще не были замечены: высокую траву скосили только в непосредственной близости к единственным воротам.
  
  Вандерлинг поднял вверх снипган, крикнул: «Стой!» Кое-как обе шеренги остановились, и генерал сердитыми жестами ухитрился заставить оба ряда приблизиться к себе настолько, чтобы дать им последние инструкции, не афишируя своего присутствия на весь свет, от этой долины до Бетельгейзе.
  
  — Отлично, парни, — заговорил он хмуро. — Выполняйте только данный приказ, и все окажется проще пареной репы. По первому сигналу передняя линия атакует, стараясь поднять как можно больше шума. Запомните, нужно укрепиться в десяти ярдах от ворот и вести непрерывный огонь. Необходимо, чтоб они выползли из-за ограды и напали. У меня нет возможности штурмовать стены, как это делают узкоглазые.
  
  Вторая шеренга ждет нового сигнала и потом следует за первой. Я буду позади со снипганом. Зарубите на носу, вы останавливаетесь в пятидесяти ярдах от ворот, занимаете огневую позицию и не двигаетесь с места
  несмотря ни на что. Киллеры выскочат и набросятся на авангард. Тут мы их покрошим, прежде чем они подойдут. Я не хочу никакого ближнего боя. Помните, численностью они нас превосходят. Ну как, просекли? Теперь зададим им!
  
  Ответ на это воззвание был менее чем утешителен. Сангриане стояли молча, их покрасневшие глаза запали и мрачно вспыхивали, рты-щели не издали ни одного членораздельного звука. Вандерлинг так и не определил, пробилось ли хоть одно слово из всего сказанного сквозь героиновый туман под эти медные лбы.
  
  Он пожал плечами. Лиха беда начало! Взмахнул над головой снипганом и немного саркастически крикнул, как старик-инструктор десантникам-первогодкам:
  
  — Пошли!
  
  Шеренга авангарда мгновение колебалась, затем потрусила вперед, быстро сорвавшись с трусцы в неровный бег, — бессмысленная, беспорядочная атака. На бегу они принялись палить из винтовок — наобум, в белый свет. И наконец, заорали, завопили, заулюлюкали. Стремительными темпами экс-рабы пришли в состояние полнейшего неистовства. Вандерлинг на секунду дрогнул: «Они, наверное, еще более долбанутые, чем я думал».
  
  Им оставалось теперь около пятидесяти ярдов до ворот; высокая трава бешено колыхалась, и луг превратился в рассерженное море визжащих, стреляющих людей. Вандерлинг снова махнул снипганом, и второй ряд устремился вперед, почти с места перейдя на бег. Эти вопили даже громче, стреляли еще отчаяннее.
  
  «Пока все нормально», — с напряжением думал Вандерлинг. Стараясь держаться на безопасном расстоянии, он рысцой последовал за своим завывающим воинством. Злобное бешенство приносит свою пользу, если вы знаете, как им распорядиться. Авангард выполнял роль приманки. Парни все равно что покойники. Вторая шеренга будет палить в стены, не заботясь о том, что они могут подстрелить кого-нибудь из своих, а Киллеры добьют тех, кто уцелеет после обстрела с тыла. Даже удачно, что эти ребята определенно не принадлежат к homo думающим.
  
  Шума вполне достаточно! Вандерлинг наблюдал за визжащими, изо всех сил бегущими людьми. До усадьбы им оставалось около тридцати ярдов, и пули уже вышибали щепки из частокола и тяжелых ворот. Если бы только Киллеры сделали такое одолжение и…
  
  И вот они появились!
  
  Когда передней шеренге партизан до цели оставалось меньше двадцати пяти ярдов, вторая неслась в пятидесяти ярдах от первой, а Вандерлинг маячил чуть позади, ворота внезапно распахнулись. На открытое пространство посыпались облаченные в черную форму Киллеры — пять, десять, двадцать, двадцать пять, тридцать… Они продолжали прибывать, с винтовками на изготовку. Казалось, черные бойцы начинают палить, едва выскочив из ворот.
  
  Киллеры выстроились ровным клином, бесстрашно направленным прямо на ружья партизан, и Вандерлинг услышал новый для себя звук: приводящий в трепет, гортанный и вместе с тем пронзительный клич, боевая песнь, больше похожая на вой какого-то чудовищного хищника: «Убей! Убей! Убей!»
  
  С омерзительным животным воем, в котором не было ничего человеческого, клин Киллеров устремился на партизан. Бедняги дрогнули в нерешительности. Приближаясь, Киллеры закидывали за спины бесполезные уже винтовки и выхватывали «звезды». Как стая бешеных волков, обрушились они на злополучных героинщиков.
  
  На какое-то время Вандерлинг утратил всякую способность соображать. Он повидал много беспощадных сражений на своем веку, но ни одно из них не могло хотя бы отдаленно сравниться с этим.
  У Киллеров по подбородкам сочилась пена, становясь красной по мере того, как бойцы в безудержной ярости грызли собственные губы. Они врубились в строй партизан как живые гудящие пилы, раскалывая «звездами» попадавшиеся под руку головы, словно гнилые арбузы. Они пинали, топтали упавших грубыми тяжелыми сапогами, визжали, как одержимые бесами. Не веря глазам, взирал Вандерлинг, как один из Киллеров впился острыми, точно бритва, зубами противнику в горло; светлая кровь забрызгала лицо и плечи солдата, когда он голыми руками выдирал куски из тела своей жертвы. Другой обеими руками ухватился за лицо кого-то из партизан, превращая его в кровавое подобие маски для Хэллоуина[3]. Там на героинщика кинулась целая свора: один повалил врага на землю и придавил его шею сапогом, второй зубами вцепился в ногу, а третий крушил грудную клетку «моргенштерном».
  
  Вандерлинг, в каком-то оцепенении, пропустил момент, когда схватка превратилась в бессмысленную мешанину искалеченных тел, оторванных членов, сверкающих «звезд», в визжащую свору доведенных до отчаяния, лишившихся рассудка животных, в клочья раздирающих друг друга под кроваво-красным солнцем Сангрии. Генерал почувствовал, как что-то в нем откликается на призыв этого извивающегося ужаса, на яростный клич, который по-прежнему несся над полем: «Убей! Убей! Убей!» Что-то зачаровывало его и в то же время леденило кровь в жилах, манило, поднималось из глубин естества, силилось прорваться наружу…
  
  Мгновение сумасшедшего очарования оборвалась, как только генерал увидел, что его вторая шеренга, вместо того чтобы стоять на месте и стрелять, с визгом и завыванием кинулась в мясорубку обреченной человечины.
  
  — Остановитесь, кретины! — взревел Вандерлинг. — Стойте на месте и стреляйте! Стрелять с места, сволочи!
  
  Бесполезно. Неожиданно до Вандерлинга дошло, что посреди всей этой бойни он остался единственным человеком с еще худо-бедно работающей сознанкой. Надо как-то остановить бойню! Дьяволы в черной форме разорвут его людей на части, как крысы кузнечиков, едва только те приблизятся к ним.
  
  Что делать?
  
  И пока арьергард беспорядочной кучей несся навстречу гибели, Вандерлинг изо всех сил пустился бежать по диагонали на левый фланг. Хорошенькое состязание в скорости с собственными людьми! Успеет ли он достичь позиции вовремя? Партизанам теперь оставалось меньше тридцати ярдов до сражающихся…
  
  Каждый вдох давался ему болезненным усилием, но генерал все же достиг своей цели, в стороне от поля боя и в пределах досягаемости снипгана. Открытая линия огня, минуя вторую шеренгу подвывающих раздолбаев, врезалась в самую гущу Киллеров и умирающих партизан.
  
  Все еще тяжело дыша, Вандерлинг упал на одно колено, поднял снипган, вдавил гашетку и рванул ствол взад и вперед. Взад и вперед… Взад и вперед…
  
  Словно гигантский меч прошел сквозь сердце битвы. Головы, руки, ноги отскакивали от тел в фонтанах крови. Взад и вперед, взад и вперед… Тела полосовало надвое: по линии пупка, груди, поясницы. Взад и вперед, взад и вперед… Суставы пальцев, сжимавших рукоять снипгана, побелели. Подобно Адскому Жнецу, косил он поле человекообразной пшеницы бесконечно тонким, всепроникающим лучом снипгана. Киллеры и партизаны одинаково разлетались на части, словно бьющееся вдребезги стекло. Взад и вперед…
  
  За несколько секунд до того, как вторая шеренга поравнялась с местом кошмарной мясорубки, исход сражения уже был предрешен. Безрукие, безногие полулюди. Едва ли хоть один из Киллеров остался полностью цел. Когда партизаны налетели на них, черные бойцы все же боролись. Отчаянно и тщетно. Лишившиеся рук и ног, лишившиеся всего, кроме самой жизни и желания убивать. Казалось, что даже отрубленные головы впиваются зубами в ноги партизан в последней судороге ненависти и жажды крови.
  
  Бойня немыслимая. Это больше походило на битву между двумя косяками прожорливых пираний, чем на сражение людей. Земля усеяна мясом, пропитана кровью.
  
  Снипган сказал свое веское слово. Через пять коротких минут ужаса все закончилось.
  
  Перед открытыми воротами беспорядочными кучами громоздилось невероятное месиво тел, растекались огромные лужи крови, туловища дергались в предсмертной агонии. Не осталось ничего живого.
  
  Стаей диких псов уцелевшие партизаны хлынули в усадьбу. Генерал, еще не вполне пришедший в себя, потащился за ними.
  
  Следующие полчаса взор застилала красная пелена — кипящее безумие, которое Вандерлинг впоследствии вспоминал только фрагментарно. Где-то кто-то нашел факел. Палисад, сараи и господский дом запылали. Странного вида, толстые, с бессмысленным взглядом маленькие дети — голые блеющие существа, жавшиеся в загоне, — были застрелены, зарублены и разорваны в куски. Рабов, женщин, детей вытащили из хижин и не мешкая забили.
  
  Вандерлинг бегал по двору, пытаясь остановить резню. Но партизаны рассеялись, у каждого нашлось свое отвратительное дельце. И генерал смог изрыгать проклятия да размахивать снипганом.
  
  В конце концов поднялся страшный крик, и отовсюду из дровяной паутины разграбленных и горящих домов стали сбегаться партизаны, теснясь вокруг небольшой плотной кучки, тащившей толстяка в черной мантии — Брата Бориса.
  
  Они волокли его вниз по небольшой лестнице, пиная немилосердно и визжа, как очумелые. Когда Брата столкнули в гудящую толпу, он заревел.
  
  Вандерлинг почувствовал тошноту. Он постарался не смотреть, как партизаны тянут толстяка вниз, рвут зубами куски живой плоти. Потом трепыхающийся кусок сала исчез в водовороте тел, и крики его стихли.
  
  Вандерлинг побежал к толпе партизан, размахивая снипганом.
  
  — Довольно! — орал он. — Каждый, кто еще дернется, не получит больше героина! Все кончено! Собирайте оружие — и уходим.
  
  В течение нескольких зловещих секунд они выжидали, повернувшись к Вандерлингу. Глаза сангриан полыхали неутоленным голодом убийства.
  
  — Тот, кто сделает лишнее движение, умрет, — процедил Вандерлинг, поводя снипганом. — Я прикончу вас всех, если понадобится.
  
  И голос и взгляд генерала подтвердили, что он действительно это сделает.
  
  И сангриане поняли сказанное. Снипган — веский аргумент.
  
  Получасом позже, Вандерлинг будто очнулся от транса и осознал себя устало бредущим через высокую траву позади семнадцати человек, тяжело нагруженных оружием и боеприпасами, — всех, кому удалось пережить бойню. Далеко позади к небу вздымался столб дыма. Густые, маслянистые клубы еще раз ввергли старого вояку в те короткие минуты отчетливого ужаса. Ужаса, ставшего уже отдаленным и призрачным.
  
  И в этот момент, когда горе-солдаты тащили перед ним награбленную добычу, а усадьба Брата Бориса осталась за спиной догорающими руинами, Вильям Вандерлинг улыбнулся.
  
  В конце концов, они одержали победу.
  
  Победу в сангрианском стиле.
  
  Глава 5
  
  — Ах, Брат Барт, податель безмерного наслаждения, — гнусил маленький, тощий, с мордой хищной птицы, Брат, облаченный в черную хламиду. — Выпей немного вина — этого изысканного, восхитительного вина… — Он поднял с низкого стола налитый до краев кувшин. Вытянутая рука дрожала, зрачки нездорово расширены.
  
  Барт Фрейден улыбнулся, отклоняя предложенное вино небрежным движением. Брат Теодор уже хорошо накачался омнидрином. Все шло замечательно, большинство Братьев упивалось наркотиком, словно кошки молоком, и некоторые из них, как вот старина Тедди, практически не вылезали из состояния полного кайфа.
  
  Небольшой стол в японском стиле, с грудой наваленных подле него подушек, обильно заставлен кувшинами вина, корзинами с местными фруктами и хлебом. Середину занимало основное блюдо — зажаренная целиком и уже наполовину съеденная тушка человеческого детеныша. Фрейден опустился на одну из подушек, достал из внутреннего кармана, искусно вшитого в черную мантию, маленький полибаг с омнидрином и кинул его на стол.
  
  — Этого должно хватить тебе… ненадолго.
  
  Брат Теодор жадно сграбастал полибаг, вскрыл быстрым движением, ухватил щепотку белого порошка, поднес к левой ноздре, вдохнул, чихнул и хихикнул, как гимназистка под опытным ловеласом:
  
  — Совсем ненадолго, Брат Барт, совсем ненадолго.
  
  Его глаза закатились, и, откидываясь на подушки, он прорычал:
  
  — Женщину!
  
  Почти тотчас же в комнате появилась высокая, хорошо сложенная молодая женщина с правильными чертами лица и рыжими волосами. Она была обнажена. Теодор злобно схватил ее за нежную ягодицу похожей на коготь лапой и рывком дернул к себе на колени.
  
  — Позабавь меня, — распорядился он. — Но сначала медленно.
  
  Послушно, не обращая ни малейшего внимания на Фрейдена, девушка нырнула под черное одеяние Брата Теодора. Теодор улыбнулся.
  
  — Превосходный экземпляр! Может, ты хочешь попробовать ее, Брат Барт? Я определенно хотел бы попробовать твою
  рабыню. Она выглядит так… экзотично. Ты понимаешь, в разведении самок по нашему вкусу есть один недостаток — редко случается насладиться чем-то необычным, непредсказуемым. А вот твоя рабыня…
  
  — Э… своеобразное существо, — ответил Фрейден быстро. — Я уверен, ты найдешь, что она доставляет хлопот сверх своей цены. — «Это, — добавил он про себя, — капитальное преуменьшение». — Сам я могу справиться с ней только потому, что я… скажем так, нашел способ привести ее в надлежащее состояние.
  
  «Ну, а это вообще ложь тысячелетия».
  
  Брат Теодор рассмеялся.
  
  — Приведение живых существ в надлежащее состояние —
  уже половина удовольствия, — заметил он с мерзкой ухмылкой. — Я не хотел бы сейчас докучать тебе подробностями… дисциплинарной программы. Увеличь темп, женщина! — приказал он, начиная ритмично раскачиваться взад и вперед. Глядя, как уродец облизывает пересохшие губы, Фрейден почувствовал приступ рвоты. Подобную непростительную слабость ни в коем случае нельзя обнаружить. Публичная мастурбация с рабами — еще наименьший из разнообразных пороков Братьев, а собственная роль Барта в этой игре требовала, чтоб он был «одним из парней».
  
  — Послать за женщиной для тебя? — талдычил Теодор. — Может, какое-нибудь развлечение? Состязание, да, в самом деле, состязание. С ножами? На кулаках? Хлысты? Двое мужчин? Две женщины? Смешанная пара? Назови свое Желание, Брат Барт! Все что угодно Подателю Наслаждений! Скромное представление с пытками? Ну конечно же, зрелище пыток! — Он по-мальчишески рассмеялся.
  
  — Боюсь, мне пора, — быстро бросил Фрейден. — Нужно отнести немного омнидрина Брату Леону и Брату Джозефу… Дела, дела, дела, — говорил он уже на ходу, чересчур поспешно пробираясь к двери.
  
  Но Брату Теодору было уже не до наблюдений за такими тонкостями. Он тяжело дышал, грубо колотя нагое тело рабыни.
  
  — Слишком нежно! — рычал он. — Слишком спокойно! Больше огня, женщина!
  
  Оказавшись за дверью, Фрейден успел услышать ряд резких шлепков плоти об плоть. «Бери свое, пока можешь, грязный ублюдок, — подумал Барт. — Ты не будешь хапать вечно».
  
  Свежий воздух немного охладил Фрейдена, но декорации оставались по-прежнему омерзительными. Нет способа избавиться от тошноты в безумной атмосфере Дворца Боли. Открытый двор представлял собой выставку живых суетящихся гротесков. Здесь Киллер вел во Дворец выстроившихся гуськом обнаженных женщин — все молодые, одинаково красивые, выращенные специально для удовольствия хозяев. Ближе к бетонной стене другой солдат муштровал взвод кадетов. Мальчишки одеты и снаряжены в точности как взрослые Киллеры — вплоть до маленьких винтовок, «звезд» и подпиленных зубов. Еще четверо Киллеров гнали на бойню за Дворцом стадо чудовищно толстых, дебильных детей, именуемых мясными Животными.
  
  Фрейден, сам не понимая зачем, подозвал одного из Киллеров.
  
  Как и все остальные, этот был высоким, худым, с темными, начинавшимися высоко над линией лба волосами и острым оскалом. Он носил капитанские нашивки — сказочно высокий ранг в местной иерархии.
  
  Боец застыл перед Фрейденом по стойке «смирно» и лаконично произнес:
  
  — Тебе нужна услуга, Брат.
  
  — Только кое-какая информация, капитан, — ответствовал Фрейден. — Мальчики, которых дрессируют вон там, — где вы их берете? Рекрутируете, или как?
  
  — Рекрутируем, Брат? — переспросил Киллер. — Разумеется, это чистокровные Киллеры. Мне самому, как офицеру, было позволено зачать двоих в прошлом году. Это высокая честь, третья величайшая из всех возможных.
  
  — А первые две?
  
  Киллер, казалось, несколько обалдел от того, что Брат — пусть даже новоиспеченный — задает подобные вопросы. С другой стороны, он никогда прежде не встречал пришельцев из внешнего мира.
  
  — Высшая честь, конечно же, убивать, — проговорил он спокойно. — Вторая высочайшая — погибнуть в бою. Четвертая — получить позволение наслаждаться женщиной. Я сам был удостоен этого удовольствия десять раз за прошлый год. Я хорошо служил Братству.
  
  «Все продумано до мелочей», — мрачно констатировал Фрейден. Тотальный целибат, конечно, превратил бы армию в свирепое, не знающее страха полчище, но и сделал бы ее трудноуправляемой. Позволяя солдатам эпизодический секс в качестве награды за службу, вы держите их под контролем и в то же время можете дать выход их сексуальной энергии в сражении. Логично. Если принять за исходную посылку утверждение, что каждый, не являющийся Братом, вообще не человек, — то все проделки Братства тоже начинали выглядеть чертовски логично.
  
  — Свободны, капитан! — буркнул Фрейден. Он покачал головой, глядя, как Киллер исчезает за углом. Братство беспощадно, и для того, чтобы разрушить его, требовались равные жестокость и неразборчивость. При таком раскладе Фрейден чувствовал себя явно не в своей тарелке. Это не его стиль.
  
  — На этот раз, — пробормотал он тихо, — я буду счастлив сделать исключение. Братству Боли неведомо милосердие. Оно не дождется милосердия и от меня.
  
  — Барт Фрейден, это не похоже на тебя, — сказала София, зачерпывая изрядную порцию овощного пилава с рисом, бывшего неизменным дежурным блюдом их сангрианской диеты. При отсутствии на планете завезенных с Земли животных или годной в пищу местной фауны, прошло уже довольно много времени с тех пор, как они прикасались к мясному. Вряд ли они были способны испробовать традиционное сангрианское решение проблемы хронического протеинового голодания.
  
  Фрейден, сидевший напротив с набитым ртом, запил опостылевшую еду глотком прогорклого местного вина и поинтересовался:
  
  — Так на кого же это похоже, Соф?
  
  — Не надо словесной эквилибристики. — София наморщила нос, хлебнув отдающее смолой вино. — Я не твой дружок Дятел, не этот жирный боров Моро или какой другой закутанный в черные тряпки урод из психушки. Я София О’Хара, забыл? Не пытайся облапошить меня.
  Федерация тоже не являлась точной копией Справедливой Социальной Демократии. Когда ты прибирал ее к рукам, тебе помогли отнюдь не Возвышенные Помыслы… Как и тогда, когда ты добился поддержки Десятки. Но толкать наркоту — это для тебя что-то новенькое, другой перепляс, правда?
  
  — Омнидрин — это не наркота, как ты чрезвычайно грубо выразилась, — запротестовал Фрейден, избегая встречаться с подругой взглядом, — у него отсутствуют вредные физиологические эффекты. Пагубной зависимости не возникает.
  
  — Да, без сомнения, он стимулирует отток желчи от печени, избавляет от перхоти, укрепляет кости и увеличивает сексуальную потенцию. Можно подумать, свиньям нужны дополнительные стимуляторы для возбуждения своих извращенных влечений. И тем не менее я имела случай заметить, что большинство из наших так называемых Братьев довольно значительную часть своего времени проводят в полном отрубе. Мне-то от этого даже лучше, раз они не шляются по улицам. А с возросшим пылом предаются разным невинным забавам — бои гладиаторов, оргии с пытками и прочие милые развлечения. По сравнению с этой Кучейдерьма и Черная Дыра Калькутты покажется местом встреч пастора с прихожанами… И что хуже всего, ты, похоже, продолжаешь гнуть свое.
  
  — Хорошие парни приходят к финишу последними, — ответил на тираду подружки Фрейден. — Революция — грязное занятие. Чем отвратительнее режим, который ты собираешься «вдуть», тем меньшую щепетильность можно себе позволить. Чем сильнее «подсядут» наши козлы сейчас, тем меньше будет убийств в дальнейшем. Пусть себе долбят и купаются в кайфе! До тех пор, пока не станет слишком поздно. Это спасет чьи-то жизни в общем итоге. Или я должен предполагать в себе некое сострадание по отношению к этим засранцам? Ты вспомни, с какими отбросами мы сражаемся. Рядом с Моро Калигула, Гитлер и де Сад выглядят как бойскауты на лужку с сачками. Так что если кто-то приносится Революции в жертву, просто помни о том, что в это же время вся планета в целом движется к благу. На этот раз я с удивлением обнаруживаю себя в непривычной роли, на Стороне Ангелов. Знаешь, не так уж это и плохо.
  
  — Да перестань же, Барт! — воскликнула София с отвращением. — Ты выглядишь просто смехотворно в доспехах Рыцаря Печального Образа. Дон-Кихот, толкающий наркоту. Здесь что-то личное, да? Что они такое заставили тебя сделать на этом Обряде Посвящения?
  
  Фрейден, поперхнувшись, залпом выпил огромный глоток вина. То, что его принудили сделать во время посвящения, он упорно пытался забыть, но память все равно грызла его изнутри. Барт обречен сдерживать своего зверя, он не мог его выпустить, позволить ему встать между собой и Софией. София — за исключением Вандерлинга, затерявшегося где-то в джунглях, — единственное человеческое существо на всей планете. Барт страстно желал поделиться с ней лежащей на сердце тяжестью, но смертельный страх потерять подругу каждый раз его останавливал.
  
  — Тысячу раз тебе говорил, — проворчал он. — Просто глупейший мумбо-юмбо.
  
  — Ты мне лжешь, Барт, — заметила она спокойно. — Посмотри на меня и повтори все это еще раз.
  
  Барт встретил взгляд ее больших глаз, удивительно чистого зеленого цвета, и попытался прочесть потаенные мысли Софии. Участие? Желание узнать правду, какой бы эта правда ни была? Или просто женская подозрительность, готовность немедленно осудить?
  
  — Хорошо, Соф. — Он тяжело вздохнул. — Я… Они… Они заставили меня убить! Зарубить топором, собственными руками! Всего лишь… всего лишь животное, но я был должен, обязан, в конце концов! Я или оно. Я убил его, иначе они убили бы меня.
  
  — Ты и до этого угробил массу жизней, — усмехнулась она цинично. — Человеческих
  жизней.
  
  — Это не то что отдать приказ, я сам
  это сделал! Я — слыша крики, глядя на кровь, чувствуя, как подается живая плоть под лезвием топора! — Барт поймал себя на том, что сорвался в крик. — Я никогда прежде не убивал… Такое ощущение…
  
  Он осекся. Слово едва не слетело с уст. «Убийство».
  
  Лицо Софии внезапно смягчилось. Она перегнулась через стол, едва касаясь, тронула его лицо ладонями.
  
  — Прости, Барт. Я больше не буду упоминать об этом. Где-то там у тебя все же есть сердце. Я могу почувствовать, как оно бьется… хотя и слабо. Ты прав, Бесподобный Вождь.
  
  — Спасибо, Соф… Мне было нужно услышать от тебя это. Когда со всем будет покончено, я все улажу… Я улажу чертовски много всякого…
  
  Внезапно он ощутил, как некое странное чувство поднимается в нем острым болезненным приступом.
  
  — Довольно на сегодня исповедей, — бросил он с преувеличенной резкостью. — Отпусти мне мои грехи, Господи. Три конфедоллара в кружку для пожертвований, и назад к делу, как обычно. Похоже, пришло время проведать Вильяма. Сейчас он уже должен сколотить нечто, имеющее, будем надеяться, сходство с партизанским отрядом. Сгоревшая усадьба, может быть, просто несчастный случай, но говорят, никого не осталось в живых. Так что наши дела потихоньку пошли и в джунглях. Пора скоординировать действия. Я отправляюсь утром. Хочешь присоединиться?
  
  — Думаю, я еще долго проживу без бодрящей компании старика Врежь-в-Плешь. Передай ему, как я скучаю. Обойдусь без пикника. В конце концов, место женщины в доме.
  
  — Игрушечные солдатики выглядят немного лучше, — заметил Фрейден, переводя взгляд с разбойничей морды Вандерлинга на партизанский лагерь и обратно.
  
  Лагерь — сплошное разочарование. Он оказался гораздо меньше того, каким рассчитывал его увидеть Фрейден. Нет и следа воинского порядка: оружие и боеприпасы разбросаны как попало. На земле тут и там неподвижно валялись полуголые тощие люди — человек тридцать. По мысли Фрейдена, Вильям к этому времени должен был набрать раза в два больше. И кроме того, невзирая на то, что космический шлюп только что приземлился, партизаны полностью проигнорировали событие, как будто пришельцы из внешнего мира падали им на головы каждый четный вторник.
  
  — Что происходит? — ворчал Фрейден. — Почему их так мало? Какого дьявола они здесь развалились и впустую тратят время? Где, черт побери, твои часовые? Почему, скажи на милость…
  
  — Полегче, приятель, на поворотах, — ощерился Вандерлинг. — Ты и половины всего не знаешь. Эта Кучадерьма невыносима. А развалились они так просто потому, что обдолбались героином.
  
  — Что? — проревел Фрейден. — Ты окончательно спятил? Где они могли достать героин? И почему ты этому не препятствуешь?
  
  — Я им сам дал. Мне пришлось.
  
  — Ты… — Это был один из тех редких моментов, когда Фрейден полностью лишился дара речи. Подсаживать партизан героином — это то же самое, что делать операцию на мозгах лопатой. Под кайфом им не отразить атаки отряда юных натуралистов, а если уж начнется ломка… Бр-р-р! Все время придется поддерживать тонкое, как лезвие бритвы, равновесие. Стоит только попробовать один раз, и безумие покатится как снежный ком.
  
  — Вероятно, ты приготовил какое-то объяснение, — проговорил Барт хрипло. — Некое сверхфантастическое объяснение. Поведай, что произошло, пока ты распоряжался по своему усмотрению?
  
  Они уселись перед примитивным шалашом, поставленным рядом со шлюпкой Вандерлинга. И генерал поведал:
  
  — Я ничего не понимаю, Барт. Они отказываются сопротивляться. Даже не помышляют об этом. После того, как я со своими ребятами разгромил притон Брата Бориса… Поверь, мне пришлось попахать… Я думал: «Дело в шляпе». Рассчитывал, что, если местного набоба и его наемников уберут с дороги, каждый «тормоз» в его владениях будет сходить с ума от желания присоединиться к нам. Но пойди в деревню и попытайся поднять их! Они усядутся на свои тощие задницы перед грязными хижинами, и разве что какой-нибудь кретин пожелает узнать, на что будет похож следующий Брат, или поинтересуется, снизят ли квоту. Объяснишь им, мол, никакого следующего Брата не будет, мы собираемся уничтожить их всех до одного, а они примутся визжать про «богохульство», и… как же это… «против Естественный Порядок». И ни один не перейдет на нашу сторону. Вот…
  
  — …ты и решил, что единственный способ создать армию — забомбить их героином, пока они окончательно не одуреют, — кисло докончил фразу Фрейден.
  
  — Наконец-то ты допер. По крайней мере, они хоть воюют.
  
  — Вильям, мне встречались головы покруче чем у тебя. Необходимы десять, может, пятнадцать тысяч человек, чтобы прибрать к рукам эту вонючую планетку. Думаешь, даже в этом случае героина нам хватит на веки вечные? Что произойдет, когда он кончится? Как мы будем использовать заряженных на убийство парней в политической борьбе?
  
  — Я не думал…
  
  — Это для меня не новость, — огрызнулся Фрейден.
  
  — Ну и каков же твой
  план, гений?
  
  — Хочу глянуть на какую-нибудь из деревень, поговорить с людьми. Даже полностью шизанутые были когда-то нормальными. На все есть свои причины. Когда я узнаю, в чем проблема у сангриан, я найду способ их обломать.
  
  — Прямо сейчас? Наши парни будут в отключке ближайшие пять часов.
  
  — К чертям их собачьим, — сердито бросил Фрейден. — Дай мне снипган, и наши скромные персоны нанесут визит будущим избирателям лично.
  
  Сангрианская деревня представляла собой уродливое скопление полусотни маленьких, крытых соломой, лишенных дверей лачуг, расположенных неровным кругом на берегу затхлой речонки. За деревней, возвышаясь колоссальным монументом, маячила огромная пирамида из сухой красной глины, усеянная множеством больших круглых отверстий. В высоту глиняное сооружение составляло шестьдесят футов с лишком. Как только Фрейден, сопровождаемый угрюмо тащившимся следом Вандерлингом, вышел из джунглей, что тянулись вдоль реки, вплотную подступая к деревне, он увидел огромное зеленое насекомое размером с подростка, с восемью членистыми лапами. Первую пару лап оно держало над туловищем, как руки. Черные глазки на большой голове казались на вид весьма смышлеными. Монстр появился из отверстия в глиняном кургане и легко понесся к возделанным полям за деревней.
  
  — Жук, — безразлично пробормотал Вандерлинг, пока они шли к лачугам. — Их много в этой штуке. Жуковейник, так ее называют. Ты их увидишь на поле; они там собирают урожай целой бригадой. Меня такое зрелище до сих пор бросает в дрожь.
  
  Фрейден фыркнул и сморщил нос, когда они прошли кольцо хижин. Голая земля покрыта слоем мусора и нечистот. Несколько дюжин тощих голых детей вяло бродили по площади; все невероятно грязные. Женщины с изможденными голодными лицами и отвислыми дойками, одетые в грубые юбки, не намного отличающиеся от мужских набедренных повязок, поднимали головы от ступок, где толкли зерно, или от кособоких очагов с пекущимся хлебом. Они с тусклым любопытством смотрели на двух вооруженных мужчин. Там и тут из хижин высовывали головы старики. Дети, старики, женщины, горы грязного хлама — от всего этого к небесам поднимался столб миазмов, как от огромной зловонной свалки.
  
  — Где все мужчины? — спросил Фрейден у Вандерлинга.
  
  — Еще слишком рано. Они не вернулись. Возятся с мясными Животными.
  
  — Но я полагал, ты перебил всех Киллеров, когда разграбил поместье?
  
  Вандерлинг пожал плечами:
  
  — Я тебе говорил, они — идиоты. Вознамерились быть пай-мальчиками и ждать появления следующего Брата.
  
  — Ну ладно, давай поговорим с кем-нибудь из старикашек. — Фрейден увлек Вандерлинга к одной из хибар.
  
  Окна в ней отсутствовали, равно как и дверь. Внутри темно, душно и сыро. Иссохший старик сидел на связке соломы, апатично обсасывая кусок жесткой лепешки. Он поднял на вошедших запавшие слезящиеся глаза, но не произнес ни слова.
  
  — Я Барт Фрейден, — сказал Фрейден. — Это — маршал Вандерлинг. Мы из внешнего мира. Мы принесли свободу народу Сангрии. Как твое имя?
  
  — Деревяшка, — прошамкал старик. — Что есть свобода?
  
  Фрейден покачал головой.
  
  — Свобода — это когда ты делаешь только то, что захочешь, а не то, что прикажут Братья. Свобода — это когда нет Братьев и нет Киллеров.
  
  — Нет Братья, кому править? — спросил старик. — Нет Киллеры, кому убивать?
  
  — Ты будешь править, — великодушно ответствовал Фрейден. — Вы будете править сами. И никого не будут убивать. Вы будете выращивать еду для себя, работать только для себя, распоряжаться своей жизнью. Это и есть свобода.
  
  Старик сердито посмотрел на него.
  
  — Я понимать. «Свобода» — всего лишь кощунство, вот что. Ты принести кощунство. Не хотеть кощунства. Против Естественный Порядок.
  
  — Так, значит, Естественный Порядок делает вас рабами? Естественный Порядок позволяет Братьям распоряжаться вами и пытать вас просто ради своего удовольствия. А когда надоест, забивать как скот на прокорм садианам?
  
  — Пойми, — повторил старик. — Естественный Порядок. Так всегда было, так всегда будет. Мы хорошие Животные. Не слушать кощунств.
  
  — Посмотри на эту мусорную кучу, — раздраженно крикнул Фрейден. — Посмотри на помои, которые ты ешь. Посмотри на себя, ты тощий как жердь. Тебе нравится медленно умирать от истощения?
  
  — Никто не умирать. Всех съедят. Те-Братья и те-Киллеры есть тех-мясных Животных. Те-садиане — бесполезных Животных. Те-Животные — пищу, которую выращивать те-Жуки. Естественный Порядок.
  
  «Я напрасно трачу здесь время, — подумал Фрейден. — Может, какой-нибудь местный вождь…»
  
  — Где вождь? — спросил он. Старик непонимающе смотрел на него. — Главный? Командир? В законе? Самый важный человек в деревне?
  
  — Ты хотел сказать, Хранитель? Хижина Хранителя за Жуковейником. Хранитель стареет. Я второй старейший в деревне, он умереть, я — Хранитель. Может быть, он умереть уже скоро.
  
  Фрейден, уже выходивший из хибары, обернулся.
  
  — И сколько же тебе лет, долгожитель?
  
  — Сорок семь, — ответил старик.
  
  Фрейден вытаращил глаза. Сангрианский год был короче земного! Этой старой развалине немногим больше сорока стандартных лет, и он — второй старейший в деревне!
  
  Хижина Хранителя стояла на другой стороне Жуковейника. Дальше расстилались поля пшеницы. Там вкалывала дюжина Жуков. Солнце сверкало на их зеленых хитиновых панцирях, когда они методически продвигались по полю, срезая колосья подвижными клешнями.
  
  Не обращая внимания на надувшегося Вандерлинга, топающего по пятам, Фрейден протиснулся в хижину. И едва не слетел с катушек от волны гнилого запаха, исходящего от твари, сидевшей в центре хижины. Огромный зеленый бурдюк с приделанной к нему маленькой головкой — такой здоровый, что восемь крошечных ног-обрубков не доставали до земли. Тварь жадно лакала неразбавленное вино. Глиняный кувшин у ее пасти держал сморщенный старикашка. Еще десяток таких же кувшинов стояли рядом на голом земляном полу.
  
  Старик отшатнулся, уронил кувшин, содержимое растеклось по пульсирующему телу зеленой твари.
  
  — Вы потревожить меня, когда я кормить Мозг, — сердито тявкнул он. — Потревожить Хранителя! Да к тому же во время Жатвы. Хотите, чтобы Жуки разбежаться? Хотите умереть с голоду?
  
  Потом он разглядел снипганы и отвесил поспешный низкий поклон.
  
  — Вы Киллеры! — заныл он. — Есть оружие! Простите, хозяева. Вы не похожи на Киллеры. Не считайте кощунством.
  
  — Мы… э… издалека, — сказал Фрейден. — Там, откуда мы пришли, все по-другому. Мы бы хотели узнать, что за порядки в этой деревне.
  
  — Вы обратиться к нужному Животному, — промямлил старик важно. — Я здесь Хранитель. Если бы не я, вся деревня вымереть, и тот-Брат, у него не остаться бы никого, чтобы заботиться о его мясных Животных. Я здесь давать приказы Мозгу. Мозг заставлять Жуки делать их работу.
  
  — Ты хочешь сказать, что эта тварь действительно командует Жуками?
  
  Хранитель вытаращил глаза.
  
  — Вы, должно быть, из очень далеких мест, — проговорил он наконец. — Нет Жуки в вашем поместье? Жуковейник, это как одно Животное. Твой мозг не говорить с твоими руками. У Жуковейника тоже есть Мозг, вот он. Я говорить ему, что делать, те-Жуки делают. До тех пор пока Мозг пьян, иначе они будут работать для себя. Те-Братья, они брать Мозг, когда он еще личинка, опьянять его и отдавать в деревню. Хранитель следить, чтоб он всегда пьян. Поэтому на самом деле это Хранитель выращивать всю еду, чтобы Животные могли есть и работать на Братья. Ты не знать Естественный Порядок?
  
  — Значит, ты здесь важная птица, — заметил Фрейден медленно. — Ну, а что будет, если все здесь в деревне откажутся ходить за мясными Животными? Тогда ты
  будешь здесь править.
  
  — Ты рехнуться? Киллеры прийти сюда и вырезать всю деревню!
  
  — Ну а если бы у вас было оружие? Что, если бы вы сражались с Киллерами?
  
  — Ты говорить кощунство! Что же вы за Киллеры, если святотатствовать?
  
  — Мы…
  
  — Тр-р? Тр-р? Команда, тр-р? — заскрипел Мозг металлическим голосом.
  
  — Нет время говорить сейчас, — засуетился Хранитель, хватая кувшин и поднося его к морде чудовища. — Тот-Мозг не так сообразителен, приходиться ему повторять приказы, или Жуки разбежаться. Теперь вы узнать все, что хотеть, хозяева. Мы послушные Животные, мы уклоняться богохульства. Вы сказать это тому-Брату.
  
  Потом он отвернулся от Фрейдена и, уже игнорируя его, принялся втолковывать Мозгу:
  
  — Заканчивать южное поле, переходить на северное, потом…
  
  Фрейден пожал плечами и дал Вандерлингу знак выйти наружу.
  
  — Ну, гений, — ухмыльнулся Вандерлинг, — вот твой проклятый «высокий революционный потенциал»! Прикалывает тебя это?
  
  — Я по-прежнему нахожу его высочайшим, — отозвался Фрейден. — Но сейчас застой не дает ему проявиться. Все было так плохо и так долго, что они успели к этому привыкнуть. Но в тот момент, когда в системе, как кажется, ничего не произошло, она летит к чертям.
  
  — Э, ну и как же ты собираешься что-нибудь улучшать?
  
  — Улучшать
  ? Нужно не улучшать, а наоборот, делать еще хуже. По счастью, здесь нам придет помощь со стороны.
  
  — Помощь? От кого?
  
  Фрейден засмеялся:
  
  — От Моро! От кого же еще?
  
  Проходя лабиринтом коридоров Дворца Боли, в направлении Тронного Зала, Барт Фрейден был уже менее уверен в своей способности ухудшить положение вещей в этом мире. И без того все шло так плохо, как вообще возможно. Единственный выход — сделать всю систему абсолютно невыносимой. А как втянуть в это Моро?
  
  Жуки доставляли «Животным» — как сангриане сами привыкли о себе думать — достаточно пищи, чтобы поддерживать в них жизнь, а они, в свою очередь, могли выращивать для Братьев и Киллеров мясных Животных и служить бездонным источником жертв и рабов. Для среднего Животного шансы закончить жизнь на Арене, в Общественной Кладовой или ошейнике раба довольно незначительны при соотношении пятнадцати миллионов Животных и только нескольких тысяч Братьев. Старая математика тирании — если тяжелая длань владыки опускается на головы сравнительно небольшой части населения, остальные будут сидеть и не рыпаться, что бы ни происходило. Весь фокус в том, чтобы внушить Моро необходимость усилить террор, брать квоту в десять сангриан там, где раньше брали только одного. Но как? Пока что Братство удовлетворяло любой свой мимолетный каприз, устанавливая такую квоту, какая только им требовалась. Должен появиться новый чудовищный запрос — такой запрос, чтобы квоты возросли в три, в четыре раза, и даже больше. Но какой мыслимый…
  
  Брат Теодор, шатаясь, прошел мимо Фрейдена, даже не замечая его, до ушей накачанный омнидрином. Хорошо, что на корабле такой солидный склад наркоты. Братья истребляли его со скоростью невероятной. Фрейден не мог этого предвидеть. И как только запас начнет истощаться, Братья будут доведены до отчаяния…
  
  Клац!
  
  «Конечно!» — крикнул Фрейден себе самому. Боже правый, все это время решение болталось под носом! Никто не знал, сколько в действительности омнидрина на корабле, им приходилось верить Барту на слово. А вдруг Моро придет в голову мысль, будто запас подходит к концу? Что, если он скажет Моро…
  
  Фрейдена передернуло. Идея скверная, но должна сработать. Если у него хватит духа сделать это, погрузить всю планету в оргию пыток и… Пострадают тысячи, но все остальные, в конце концов, будут свободны. Разве не это шло в счет? Или решиться, или бросить всю затею и отступить. Разбить тысячи яиц и приготовить омлет, или позволить людям… да, которые сделали из него убийцу, крутить свои забавы еще в течение трех ближайших столетий. В конце концов, для этого и предназначен революционный рэкет!
  
  Барт заставил себя задавить сомнения и жалость. И поторопился в Тронный Зал. Тупиковые ситуации требуют решительных действий! Хирург ампутирует конечность, чтобы спасти тело целиком. Чем же он не хирург? Чем
  ?
  
  — Ну? — недовольно проурчал Моро. — В чем дело, Брат Барт? Надеюсь, оно достаточно важно. Я не люблю, когда меня отрывают от развлечений, а это представление оказалось весьма занимательным.
  
  Они были одни в комнате. На огромном экране, занимавшем одну из стен, разворачивался ужасный спектакль: десять человек с попарно скованными запястьями. В свободной руке один из пары держал длинный нож, другой — пылающий факел. Тела гладиаторов, вооруженных ножами, сплошь были покрыты ожогами, на противниках видны кровоточащие резаные раны. Сражение происходило в какой-то яме. Камера установлена так, чтобы зритель видел, как гладиаторы барахтаются в море огромных, размером чуть ли не с кошку, насекомых, составлявших живой пол ямы. Одна из пар упала, не устояв на ногах, но оба тут же с воплями вскочили, покрытые десятком впившихся в их плоть острыми жвалами страшилищ.
  
  Отвратительное зрелище и вопли сражающихся укрепили дрогнувшую волю Фрейдена. Допустимо все что угодно, если оно разрушит царство монстров, получавших удовольствие от подобной мерзости. Все что угодно.
  Даже…
  
  Фрейден отвел глаза от экрана и шагнул к рельефному трону, где восседал Моро. Поросячьи глазки Пророка сверкали, тучное тело тряслось от восторга, к которому примешивались раздражение и досада на неприятную помеху.
  
  — Определенно очень важно, — проговорил Фрейден. — Это насчет омнидрина. Убери звук, а то мешает.
  
  Сурово нахмурившись, Моро протянул руку к лежащему перед ним пульту, и крики прекратились.
  
  — Ну?
  
  — Братья жрут наркотик так, словно завтрашнего дня не наступит, — продолжал Фрейден. — Я никогда не видел, чтоб такое большое количество дури поглощалось так быстро. Они превращаются в свиней.
  
  — Удовольствия других не касаются тебя! — огрызнулся Моро. — Ты, допустим, держишь свою смехотворную рабыню — женщину с языком, словно кинжал, — только для себя одного. И никто не жалуется, хотя Брат Теодор… Но это не его дело, точно так же, как не твое, кто сколько принимает омнидрина.
  
  — Полагаю, моя собственная жизнь — все же мое дело, — заметил Фрейден скромно. — Поправь меня, если я не прав.
  
  Какое-то мгновение Моро тупо смотрел на Барта. Трудно судить, когда Пророк на омнидрине, а когда — нет. Он был умнее остальных — иначе и не удержался бы в «пророках» так долго. Он употреблял наркотик очень умеренно и, по-видимому, мог контролировать зависимость от него. В настоящий момент он был лишь в слегка приподнятом настроении — как раз то, что нужно.
  
  — Я останусь в живых до тех пор, пока у меня есть омнидрин, так? — заявил Фрейден. — Не будет омнидрина — не будет и Брата Барта.
  
  — Совершенно точно, — ухмыльнулся Моро. — Но уверяю тебя, удовольствию увидеть, как ты будешь заживо съеден или дюйм за дюймом сварен в кипящем масле, я несомненно предпочитаю держать тебя как поставщика омнидрина. Он так волшебно усиливает обычные наслаждения… Но к чему ты клонишь своими глупыми рассуждениями?
  
  — Я совершенно не рассчитывал, что наркотик будет расходоваться так быстро. При таких темпах его не хватит до конца моих дней — а я верю, что проживу долгую насыщенную жизнь. И вдобавок верю в то, что такую жизнь можно спланировать.
  
  Моро нахмурился.
  
  — Если его не хватит до конца твоих дней, тогда и до конца моих тоже, — пробормотал он огорченно. — Я мог бы приберечь его для себя одного. Но это повлекло бы лишние затруднения. Слишком опасно.
  
  «Пока все хорошо, — думал Фрейден. — Он забеспокоился. Самое время увлечь его на легкую дорожку в майских цветочках».
  
  — Сочтешь ли ты мои обязательства выполненными, если я объясню тебе, как производить наркотик? — спросил Барт лукаво.
  
  — Его можно сделать здесь? — выпалил Моро. Потом, уже спокойнее: — Ну конечно же, конечно же. Это было бы чудесно.
  
  Его поросячьи глазки сузились, и он лицемерно улыбнулся. «Законченный дебил смог бы прочитать твои так называемые мысли, — фыркнул про себя Фрейден. — Стоит тебе самому обзавестись омнидрином — и бай-бай, Брат Барт! Но как только наживка будет проглочена и колесо закрутится — Брат Барт уже растворится в небытии, чтобы дать место Барту Фрейдену, президенту Свободной Республики Сангрии. Дело только за точным расчетом времени».
  
  — Его можно делать здесь точно так же, как и в любом другом месте. То есть, если здесь, на Сангрии, достаточно шизофреников.
  
  — Шизофреников?
  
  «Ох, братец! Как мне объяснить старине Жиртресту, что такое шизофрения? Ну да впрочем, если собираешься лгать, начни с того, что попроще».
  
  — Сумасшедшие, — пояснил он. — Уж, наверное, на Сангрии есть сумасшедшие?
  
  — Сумасшедшие?.. Ты имеешь в виду тех Животных, которые так странно ведут себя после некоторых особо изощренных пыток? Тех, что сидят, уставившись в одну точку, как растения, или лопочут что-то на тарабарских языках?
  
  «Не вполне научное описание шизофрении, но поскольку омнидрин в действительности продукт чисто синтетический, что от этого меняется?»
  
  — Точно, — кивнул он. — Шизофреники, они и есть.
  
  — Случается время от времени… — наморщил лоб Моро. — Конечно, из-за этого Животные становятся абсолютно бесполезны в качестве рабов или занимательных объектов для пытки. Само собой, их отправляют в Общественную Кладовую. Какая польза от сумасшедших?
  
  — От сумасшедших никакой, — согласился Фрейден. — А вот их кровь — совсем другое дело. Омнидрин — это экстракт из крови шизофреников. Но нужны кварты и кварты такой крови, чтобы приготовить одну дозу наркотика. Будь у тебя на планете достаточно безумцев — под «достаточным» я подразумеваю десятки тысяч, — мы могли бы делать дурь. Но раз их здесь так мало, не имеет смысла…
  
  — Дай мне подумать, — проговорил Моро медленно. — Омнидрин гонят из крови сумасшедших? Заставь человека свихнуться, и в крови у него выработается некоторое количество омнидрина?
  
  Фрейден только дивился про себя. Благие боги, сколько времени понадобится толстому говнюку, чтобы понять? Конечно, типа, тупого настолько, чтобы проглотить ложь, подобную этой, всю дорогу нужно вести за руку, помогая ему делать каждый шаг. И все же нельзя допускать прямой очевидности вранья.
  
  — В ничтожном количестве, — напомнил Фрейден. — Тебе пришлось бы изобрести какой-то способ сводить людей с ума en masse, я не вижу, как…
  
  Моро громоподобно расхохотался.
  
  — А все потому, что ты, признайся, глуповат, Брат Барт! В тебе нет эстетизма. Это же великолепно, это соответствует основополагающему постулату Братства — давать Боль и получать Наслаждение!
  
  — Что ты задумал? — спросил Фрейден с притворным смущением, как если бы эта идея вовсе и не принадлежала в первую очередь ему самому. — У тебя имеется способ лишить рассудка тысячи?
  
  — Во имя Гитлера и Сада! — взревел Моро. — Ты действительно не понимаешь? Это же очевидно! Мы проведем настоящую вакханалию пыток — такую, какой Сангрия доселе не видывала! Какой вызов искусству! Изобрести пытки достаточно утонченные, чтобы сводить Животных с ума, и в то же время не потерять ни капли их крови!
  
  Моро сам напоминал шизоида, раскачиваясь взад и вперед на троне, — точь-в-точь даун с погремушкой.
  
  — Мы сведем с ума целую планету! — вопил он. — Целую планету!
  
  «Крючок, леска и грузило — полный комплект. Запытай всю планету до безумия, высоси из нее кровь, чтобы добыть омнидрин для своих забав. Даже сангриане не вынесут этого. Грядет Революция, Толстяк, грядет Революция!»
  
  Фрейден улыбнулся с сардоническим восхищением.
  
  — Моро, — сказал он спокойно, — должен признать, что я еще ни разу не встречал ума, сравнимого с твоим.
  
  Сидя обнаженным на краю постели, Барт обнаружил, что посреди сравнительно прохладной сангрианской ночи он обливается липким потом. Он вспомнил старую поговорку, такую древнюю, что происхождение ее давно позабылось: «Никогда не оглядывайся; оно
  может нагнать тебя». Барт чувствовал дыхание этого «оно»
  буквально на затылке.
  
  Получил планету для своих забав, Барт? Тебе нужно как-то сломать социальный застой, взбудоражить Животных, чтобы они дошли до нужной кондиции? Ну так почему бы не вызвать противодействие, завести их, попробовать всю планету пытками загнать в пропасть безумия? Этого, в конце концов, хватит за глаза, чтобы «достать» кого угодно, заставив сражаться. Толково, Барт, толково разыграно!
  
  Проклятье, это действительно толково. Штука должна сработать. Фрейдену следовало бы гордиться собой. Откуда же тогда мерзкий пот, откуда холод в животе, откуда ощущение чего-то страшного, дышащего в затылок? Вряд ли совесть
  ! Совесть — всего лишь слово, лажовая отговорка для трусов и бездельников. Не было ли это…
  
  Из ванной появилась София. Нагая, длинные рыжие волосы рассыпались по плечам, грудь тверда и прелестна, ноги упругие и гладкие. Чертова девка была самой соблазнительной во всей Галактике. Его
  подруга! Она улыбалась, широко оскалившись, и глаза ее сияли. Барт знал этот взгляд.
  
  — Бесподобный Вождь… — промурлыкала она, вольготно усаживаясь к нему на колени. Реплика была странным образом лишена сарказма. Этот тон Барт тоже знал. Совсем другая София пробивалась наружу время от времени — девчонка, замершая перед книжным героем, девочка из пещеры перед Великим Охотником. София возбуждала Барта до внутренней дрожи, но он ее совершенно не понимал.
  
  Она поцеловала его — долгим, томным поцелуем.
  
  — Интриги, — пробормотала она. — Бесподобный интриган. Мой
  мужчина. Numero uno[4]. Больше, чем жизнь, и вдвое сквернее.
  
  Она снова поцеловала его, и Фрейден почувствовал, как у него кровь закипает, а ледяное дыхание «чудовища» слабеет и умирает. Это была не просто животная горячка, но что-то более глубокое. Не одно только ощущение манящего женского тела, прижимающегося к нему. Будто само пространство вокруг шептало: «Я хочу тебя. Хочу, потому что ты победитель, потому что ты — лучший». В этом призыве звучала гордость, и будила гордость в самом Барте. «Прикоснись ко мне, почувствуй меня, возьми меня, — говорило ее тело. — Я — лучше всех, и ты меня заслужил. Я — лучшее. Я — твоя, до тех пор пока лучшим будешь оставаться ты, пока ты на коне, пока ты — Бесподобный Вождь».
  
  «И ни минутой не дольше», — подумал Барт, привлекая подругу к себе. Вот в чем вся соль. Это стоило того, чтобы сражаться, интриговать, убивать — если потребуется. Это стоило десяти тысяч жизней. Быть лучшим, Номером Один, центром вселенной, держать в объятьях лучшую женщину в мире и знать, что она твоя — потому что ты сам лучший, потому что ты выигрываешь ее, как приз, день за днем, минута за минутой, в борьбе против всего света.
  
  Он накрыл ее своим телом. У него родилось такое чувство, словно рост его увеличился до десяти футов. София обвилась вокруг Барта, приняла в себя, как особый дар, и он брал ее, пока она отдавалась. Ее тихие вскрики и плавные движения стали гимном его мужественности, его ненасытному голоду.
  
  Оргазм начисто смыл все сомнения и угрызения, глухое чувство вины и влажное холодное дыхание совести.
  
  Победителю — награбленное!
  
  Проигравшему — небытие!
  
  Глава 6
  
  — Что на этот раз происходит в нашем хлеву? — отворачиваясь от окна, спросила София, когда Фрейден вернулся в спальню. Из окна просматривалось открытое пространство за Дворцом и высящееся там черное строение ярко освещенного стадиона. К нему в течение последнего часа подъезжал грузовик за грузовиком, набитые закованными мужчинами и женщинами под охраной бесстрастных солдат.
  
  — Кстати, зачем приперся Киллер?
  
  — Выглядит так, как будто они готовятся к какому-то свинству, — отозвался Фрейден. — Киллер передал приглашение — фактически приказ, требующий моего присутствия в ложе Моро на сегодняшнем зрелище.
  
  — Зрелище
  ? — София с сомнением нахмурилась. — Что старый мешок с салом подразумевает под «зрелищем»?
  
  — Сдается мне, вряд ли это пляска вокруг майского шеста, — предположил Фрейден осторожно. — Я постарался сосчитать, хотя бы приблизительно, сколько человек пригнали они сегодня на стадион. Тянуло уже к двумстам, когда Киллер меня прервал, и, вижу, они все еще прибывают. Интересно, что тут затевается?
  
  В действительности он слишком хорошо представлял себе, «что тут затевается». В течение последних пяти дней все Братья во Дворце под завязку накачались омнидрином. Они так усердствовали, что в итоге пришли в блаженное состояние слюнопускания, покрасневших, полных ожидания глаз и непрестанного лепета о грандиозном шоу, затеянном Моро. Сам Моро не проронил ни слова, и его молчание отличалось теми же зловещими особенностями, что и у мальчишки-школьника, замыслившего гнусную пакость.
  
  С другой стороны, Пророку Боли слишком уж не терпелось рассказать о великом погроме и пытках, ввергнувших бы тысячи людей в безумие и обеспечивших его — как он рассчитывал — неиссякаемым запасом наркоты. На протяжении двух заключительных дней приготовлений изнутри стадиона доносился шум какого-то строительства. И вот теперь сюда свозили сотни сангриан. Да еще это дурацкое приглашение…
  
  Идея начать с сумасшедшего погрома представлялась Фрейдену выдающейся, когда он торговал ее Моро. Нечто безболезненное, отстраненное, выведенное за пределы сознания. Как только дело завертелось бы, они с Софией рванули бы в лагерь Вандерлинга. Фрейден провозгласил бы Свободную Республику Сангрию и пустил слух, — подтвержденный, кстати! — что Братство намерено пытками довести все население планеты до безумия, после этого медленно обескровить, а из крови гнать дурь. Революция пронеслась бы по стране, как пожар.
  
  Но когда гамбит явился воплощенным в кудахтанье Братьев, похожих на девочек-тинейджеров, предвкушающих «вечеринку в пижамах», в сотни жертв из плоти и крови, привезенных на стадион бог знает для чего, — это перестало быть просто ловким ходом. Человеческие жизни, боль и безумие неотвратимо ложились на совесть Барта. Погром вызовет пламя бунта, знал Фрейден, не мог не вызвать… Но трутом, без которого нельзя обойтись, становились люди — они мыслят, страдают, истекают кровью и умирают в конечном итоге.
  
  И только когда Киллер явился с этим уродливым «приглашением», Фрейдена осенило, что ему придется увидеть
  , чего он добился. Почуять, услышать, попробовать на вкус результат своего замысла.
  
  Теперь уже не пойти на попятный! Нет смысла рассказывать Софии о своей роли в этом грязном деле. Ибо это зло, самое настоящее зло, но — так он себя убедил — неизбежное и необходимое. И вина Барта — если то, что он чувствовал, можно считать виной — оказывалась чем-то глубоко личным, чем-то таким, что он ни с кем не смог бы разделить.
  
  — Приглашение распространяется на членов семьи? — осведомилась София. — Я должна признаться в нездоровом любопытстве относительно наиболее экзотичных обычаев нашего предполагаемого феодального владения.
  
  Фрейден разрывался между желанием избавить ее от ужаса, несомненно ожидавшего их на стадионе, и предчувствием ужасающего одиночества. Ему как-то придется жить один на один с кошмаром. После долгого колебания Барт предпочел менее эгоистический вариант.
  
  — Боюсь, что нет, — солгал он. — Только полноправные Братья.
  
  — Мило, мило. Холостяцкая пирушка! Без сомнения, пиво и порнуха в полный рост!
  
  — Не видел и стакана пива с тех пор, как мы приземлились, — натянуто усмехнулся Фрейден. — Только кислый виноградный сок, который они называют вином. И есть у меня предчувствие, что сегодняшнее развлечение пойдет вживую.
  
  «По крайней мере, для зрителей», — подумал он с содроганием.
  
  Ряды грубых деревянных скамей без спинок составляли корпус огромного открытого цирка, выгнутого чашей. Значительная часть стадиона пустовала. Над небольшим сектором трибун на противоположном конце от входа возведен навес, защищающий от знойного сангрианского солнца. Навес отбрасывал глубокие красные тени на пустые сиденья и посыпанную песком Арену. Этот крытый Павильон, казалось, переполнен крошечными фигурками людей — как если бы все присутствующие в цирке зрители сгрудились там, пережидая грозу.
  
  Из-за этого Фрейден чувствовал себя крайне неуютно, пока, выставленный на всеобщее обозрение, одиноко тащился вдоль бокового прохода.
  
  Он глянул вниз, на Арену, и увидел, что в дальнем конце возведено странное деревянное сооружение продолговатой формы, как раз под Павильоном. Вытянутая приподнятая платформа, тревожно схожая со скопищем виселиц, примерно шестнадцати футов в ширину и в добрую сотню ярдов длиной. Вдоль каждого края платформы тянулся ряд стальных ножных кандалов, и с того места, где находился Фрейден, видны открытый задник конструкции и путаница проводов внутри. Мощный кабель, извиваясь, полз из-под платформы через Арену и исчезал в больших воротах, ведших куда-то в недра стадиона.
  
  «Что же это такое?» — озадаченно подумал Фрейден. Но потом, еще на ходу, он поднял глаза вверх, к вот уже совсем близкому Павильону, и странная загадка вылетела у него из головы.
  
  По меньшей мере девять сотен облаченных в мантии Братьев разлеглись, на манер римских патрициев, на ложах, затянутых цветными тканями. На каждое занятое ложе приходилось пять свободных. Перед возлежащим Братом стоял стол на низких ножках, загроможденный кувшинами с вином, вазами с фруктами и… зажаренными целиком младенцами. Обнаженные женщины — по три, четыре, пять у каждого Брата — прислуживали, поднося вино, куски ужасного жаркого, фрукты, пакетики с омнидрином — все, что требовалось хозяевам. Многие Братья забавлялись с женщинами, сидевшими у них на коленях. Другие предпочитали, чтоб забавляли их
  . По всей окружности Павильона стояли вооруженные Киллеры. Они улыбались — улыбки сродни оскалу черепа. Никогда прежде Фрейден не видел улыбающегося Киллера. Во всем Павильоне царила зловонная атмосфера разгульного карнавала. Крикливая, смеющаяся, пьющая толпа, жрущая много и неустанно. Фрейден подумал, что Рим во времена императорства Калигулы был бы только бледной тенью этой оргии.
  
  Моро сидел на воздвигнутом для него троне в самом центре Павильона. Заметив Фрейдена, он призывно махнул ему.
  
  Фрейдену приелось прокладывать себе путь через хохочущую толпу пошатывающихся Братьев и их слуг. Вокруг мелькали морды, сальные от человеческого жира, покрасневшие от многочисленных возлияний, с глазами обезумевших кабанов. Барт чувствовал подступающую к горлу тошноту, когда они приветствовали его, покровительственно похлопывали по спине, дотрагивались до одежды своими грязными пальцами. Барт был бледен и дрожал от гнева и отвращения, но наконец добрался до подножия трона Моро. Здесь стоял огромный стол, ломящийся под тяжестью громадных кувшинов, корзин и колоссального блюда, горой заваленного крошечными, до хрустящей корочки поджаренными человеческими ручками.
  
  Моро указал Барту на ложе рядом с троном полуобглоданной детской кистью, держа ее на манер скипетра. В оцепенении Фрейден уселся на край ложа. Прислуживавшая женщина поднесла к толстым губам Пророка чашу с вином.
  
  Моро вытер губы тыльной стороной жирной лапы.
  
  — Ах, Брат Барт, — пробулькал он, — инициатор великого вызова! Добро пожаловать на наше скромное представление, добро пожаловать!
  
  Он взял щепотку омнидрина, поднес к ноздре, всосал, чихнул и со смехом произнес:
  
  — Подумай только, довести до сумасшествия, не пролив ни капли крови! Надеюсь, моя первая робкая попытка в достижении этой благородной цели будет успешна. Но если и нет — не имеет значения. Пробуй снова и снова, а?
  
  Фрейден обнаружил, что не в состоянии выдавить ни звука. Он ясно чувствовал, что его вырвет сразу же, как только он откроет рот.
  
  Но Моро, казалось, говорил главным образом для того, чтобы слышать звук собственного голоса. Он взял с подноса еще один кусок мяса и поочередно откусывал то от него, то от предыдущего, продолжая разглагольствовать.
  
  — Взгляни, — он указал на платформу внизу полуобъеденной костью. — Видишь, как подсоединены друг к другу кандалы? Нагрузка тщательно рассчитана так, чтобы максимально увеличить боль, не причиняя при этом значительных повреждений.
  
  Пока он говорил, конвой Киллеров вывел из ворот две цепочки людей — одна состояла из мужчин, другая — из женщин. Они пересекли песчаную арену и поднялись на платформу.
  
  — Посмотри туда! — взвизгнул Моро. — Видишь кнопки?
  
  Фрейден увидел две параллельные линии кнопок, тянущиеся точно по центру платформы. Когда Киллеры стали надевать жертвам кандалы, располагая мужчин и женщин лицом друг к другу, Барт понял, что кнопки находятся как раз в пределах досягаемости закованных сангриан.
  
  — Это гениально! — прокаркал Моро. — Кнопки контролируют ток. Подопытные могут включать и выключать его по своему желанию.
  
  — Я не понимаю, — выдавил Фрейден заплетающимся языком. — Зачем?
  
  — О, кнопки подсоединены перекрестно! Посмотри, как они подобраны. Каждый подопытный может контролировать ток к кандалам сидящего напротив, а не к его собственным. Когда ток идет по кандалам его партнера, то сам он отдыхает. Но — вот прием, достойный великого художника, — если обе
  кнопки нажаты, ток идет по обеим парам оков. Точно так же оба подопытных подвергаются электрошоку, когда на кнопку не нажимает никто. Чтобы увеличить интерес, всем им вкратце объяснили принцип работы устройства. Ну и наконец, как piece de resistance[5], все Животные — не больше не меньше как супруги! Чтобы вызвать сумасшествие, с таким же успехом, как и тело, можно пытать душу, а?
  
  К этому времени всех жертв уже разместили на платформе. Больше сотни испуганных мужчин лежало ничком на голом дереве лицом к такому же количеству обнаженных, оцепеневших от ужаса женщин. Моро поднял правую руку, Киллер повернул рубильник под платформой, и…
  
  Пронзительный вой распорол воздух, когда ток побежал по железу кандалов, — чудовищный, исполненный муки звук, словно одно огромное живое существо билось в предсмертной агонии. Тела лежащих на платформе одеревенели и стали конвульсивно дергаться. Руки потянулись к кнопкам — и здесь больше не было места мужскому благородству. В некоторых парах мужчины оказались проворнее, в других — женщины. Половина жертв продолжала судорожно дергаться и вопить, половина лежала, тяжело дыша и наблюдая за агонией своих близких.
  
  Позади себя Фрейден услышал ужасающие мелодично журчащие звуки — смех, ликующие вскрики, булькание вина в глотках. Он не отважился обернуться, он мог смотреть только на Арену.
  
  — Смотри! Смотри! — кричал Моро, колотя Барта по спине огузком человеческой руки. Фрейден почувствовал, как ком рвоты уже рвется наружу.
  
  Теперь все
  жертвы визжали в агонии, все
  кнопки вдавлены. Искривленные болью лица застыли дьявольскими масками одержимости. Каждый решился продержаться дольше своего партнера, заставив того даровать минутный отдых в обмен на невысказанное обещание ответного самопожертвования.
  
  Тут и там женщина или мужчина в конце концов уступали безмолвной просьбе и, отпустив свою кнопку, продолжали судорожно корчиться, пока тела напротив лежали неподвижно и расслабленно, в благословенном освобождении от мучительной боли. Но, избежав агонии, кто вернулся бы добровольно к пытке? Освободившиеся от мучения неумолимо продолжали давить на свои кнопки — потому что отпустить их означало вновь подвергнуть себя страданию. И в непомерной ауре боли не было больше чести, любви или милосердия — только мрачная решимость купить минуту покоя.
  
  Преданные снова тянулись к своим кнопкам, испытывая ненависть столь же сильную, как и муку. Некоторые иногда отпускали кнопки, надеясь на новое минутное снисхождение в будущем. Но другие только сильнее скрежетали зубами в спазме ненависти. Это продолжалось снова и снова, тысячи вариаций одной отвратительной темы шока и мольбы, ненависти и надежды.
  
  Фрейдену казалось, что каждая частица всеобщей агонии, каждый разряд тока проходят сквозь его собственный мозг и потроха. Он
  ответственен за это, лично, непосредственно, неизбежно, предельно ответственен. Он не мог просто так наблюдать. Он желал выпотрошить себя прямо на месте, выкрикнуть миру о своей ужасной вине, разорвать самого себя в клочья.
  
  Барт резко отвернулся, не в силах больше выносить зрелище. И тогда он увидел Братьев, громоздящихся у него за спиной пирамидой непристойно корчащейся плоти.
  
  Они смеялись — омерзительным хриплым смехом насыщающихся гиен. Куски человеческого мяса падали со слюной из разинутых ртов на черные мантии. Большинство теребило тела рабынь так, как если бы те были неодушевленными предметами, простыми игрушками. Они до крови раздирали женскую кожу ногтями, оставляя жестокие багровые синяки в приступе садистской ярости. Некоторые ритмично мастурбировали под черными рясами — закатывая глаза, пожирая человеческое мясо и радостно кудахча.
  
  Вновь дал знать о себе жестокий приступ рвоты. Желудок приплясывал почти у самых десен. До глубины души проникающие спазмы крутили внутренности. Он должен убраться отсюда, даже если его убьют за это, если разорвут на части. Он должен убраться!
  
  Барт кубарем скатился с ложа, зажав рукой рот и удерживая блевотину только невероятным напряжением воли и мускулов.
  
  Моро — его лицо побагровело от удовольствия, комок полупрожеванного мяса идиотски свисал с желтой губы — мельком посмотрел на Фрейдена, когда тот устремился к проходу, и проворчал:
  
  — Брат Барт… Ты пропустишь лучшую часть… Куда ты?
  
  — Толчок, — хрюкнул Фрейден сквозь пальцы, повернувшись спиной к Пророку Боли. — Мне нужно на толчок.
  
  Моро собрался было что-то сказать, но Фрейден, срываясь в бег, уже был на середине коридора. Пророк, пожав плечами, вернулся к развлечению, моментально забыв все, кроме разворачивающегося перед ним спектакля.
  
  Фрейден как сумасшедший пронесся по проходу, через выход из Павильона, дальше по сырому коридору и в конце концов оказался за пределами стадиона.
  
  Приглушенные звуки с Арены вдарили по желудку, как вбивающий сваю копер. Барт прислонился к стене, согнулся пополам, и его вырвало. Он тужился до тех пор, пока желудок не превратился в пульсирующий комок боли, колотящийся о ребра, пока остаточное изображение не потускнело на сетчатке глаза, пока он не почувствовал себя так, словно выблевал из нутра всю эту гнусную планету.
  
  Несущиеся со стадиона звуки в конце концов испепелили бездонную тошноту и наполнили Барта милосердной жгучей яростью.
  
  Какой рутиной может стать террор после десяти дней сумасшедшего погрома! Видно уже по тому, что Барт в состоянии наблюдать за вереницей грузовиков, с грохотом въезжавших через главные ворота и, пересекая двор, сворачивавших за здание самого Дворца к вечно переполненным камерам под стадионом. Барт испытывал при этом лишь поверхностные приступы сожаления. И только мгновенный спазм отвращения к самому себе — он увидел, как сгрудившиеся в одной машине обнаженные, перепуганные люди долго и пристально таращатся на него, когда грузовик проехал почти вплотную.
  
  Фрейден окинул взглядом просторный внутренний двор. Киллеры гнали группки женщин, рабов, мясных Животных. У стены тренировался взвод молодых кадетов. С бойни доносились приглушенные крики. Тут и там брел кто-то из Братьев со своей свитой, основательно нагрузившись омнидрином. Никто, казалось, не обращал ни малейшего внимания на нескончаемую череду грузовиков, доставлявших свой страшный груз к стадиону. Обычное дело. Несколько сотен Братьев являлись, как правило, к зрелищу, но повседневная работа по изобретению сводящих с ума, бескровных — Моро тщательно следил за этим — пыток уже не совершалось, как прежде, в атмосфере гротескного карнавала. Странное, сверхъестественное ощущение конвейерной линии возникало от всего этого, когда жертв непрерывным потоком свозили к стадиону, пытали и потом словно стадо гнали через двор в обширную систему темниц. Конвейер для производства сумасшедших…
  
  По большей части Фрейдену удавалось уклоняться от созерцания самих пыток, особенно когда они превратились в устоявшуюся рутину. Также избегал он и посещения темниц со множеством содержавшихся там безумцев. Когда Моро настойчиво понуждал его взяться за надзор над началом обескровливания сумасшедших и извлечением из их крови омнидрина, он сумел найти отговорку, сказав Пророку, что нет смысла начинать этот процесс, пока у них не накопится по крайней мере три тысячи шизофреников.
  
  А к тому времени Брат Барт уже давно бы исчез. Для Фрейдена работа во Дворце закончилась. Безумная вакханалия стала обыденностью, Братство Боли глубоко подсело на омнидрине. Когда Брат Барт, а с ним и запас дури исчезнут, одно будет питать другое. В страстной жажде вернуть себе источник наркоты, Братья только усилят истязания, раздувая пламя праведного гнева. К тому же погром принес неожиданные дивиденды: с головой уйдя в изобретение пыток, Моро, казалось, фактически игнорировал рассказы о нападениях на поместья, о засадах на отряды Киллеров, не придавая им значения как абсолютно не связанным между собой и, возможно, преувеличенным происшествиям.
  
  Да, пришло наконец время покинуть гнездо ужаса. Фундамент Революции заложен. Фрейден уже сообщил Пророку о необходимости смотаться за новой партией наркотика, София укладывала вещи, и где-то через час или вроде того…
  
  — Брат Барт, Пророк требует вашего присутствия немедленно, — произнес у него за спиной лаконичный голос.
  
  Фрейден обернулся и увидел неизбежно худого, острозубого Киллера.
  
  — Вы пойдете со мной, — гавкнул Киллер. — Ваше присутствие необходимо в темницах.
  
  Фрейден напрягся, но затем немного расслабился, заметив, что винтовка у Киллера висит на плече, а «звезда» пристегнута к поясу.
  
  Киллер подвел Фрейдена к маленькой двери в стене Дворца и впустил внутрь. Они прошли коротким коридором и спустились вниз по ступенькам длинного, плохо освещенного лестничного пролета. Он закончился небольшой площадкой. Три зала расходились от нее, и в резком свете голых, добела раскаленных ламп Фрейден увидел вокруг обширные блоки камер. Киллер повел его по коридору центрального блока.
  
  Путь через преисподнюю. По каждую сторону вымощенного камнем прохода тянулись забранные стальными решетками камеры. Примерно половина из них заполнена: от пяти до десяти мужчин и женщин в крошечном отсеке. Одни из заключенных сидели неподвижно на холодном каменном полу в куче собственных испражнений. Другие пронзительно кричали вслед какую-то бессмыслицу, когда Барт, опустив глаза, торопливо пробегал мимо. Мужчины раздирали ногтями тела, уже покрытые рубцами. Женщины сидели, бормоча одно и то же слово — снова и снова, как заклинание. По коридору вдоль камер прохаживались Киллеры, холодно наблюдая за сумасшедшими, предотвращая вспыхивающие было там и тут драки ударами прикладов и хриплыми отрывистыми командами.
  
  Оцепенело, жестко контролируя себя, заставляя не обращать внимания на царящий вокруг ад, Фрейден шел за Киллером сначала через блок, потом — по пустому коридору; затем они повернули в еще один коридор, пересекающий первый, и еще издали Фрейден услышал стоны, эхом отдававшиеся в каменных стенах.
  
  В небольшой камере, освещенной единственной голой лампочкой, сиротливо свисавшей с потолка, Барт увидел прикованного к стене человека. Цепи охватывали запястья и щиколотки, тело сплошь покрыто безобразными маленькими ожогами. Как раз когда Фрейден входил в застенок, Киллер прижигал кожу пленника электрическим калилом. Моро стоял рядом и одобрительно кивал на вопли несчастного. Фрейден напрягся, и его ум бешено заработал — поскольку услышал крик не просто боли, а слепой ненависти и остервенения. Запавшие глаза узника налиты кровью. Он бешено пытался разодрать стальные оковы своими изломанными и окровавленными ногтями. Когда Киллер отвел в сторону калило, крик перерос в едва внятный стон: «Уб-б-бей…»
  
  Бедный парень торчал в героиновой ломке. Кстати, набедренная повязка — зеленая. Один из партизан Вильяма!
  
  Моро обернулся и открыл было рот, но Фрейден заговорил первым:
  
  — Надеюсь, это не затянется надолго. Омнидрина больше не осталось, и я должен отправиться за ним на корабль. Чем скорее…
  
  — Да-да, не беспокойся, ты займешься этим сразу же, как только мы закончим здесь, — сказал Моро рассеянно. — Но поскольку ты… э… обладаешь более обширным и разносторонним опытом, чем кто-либо из Братьев, я хочу узнать твое мнение относительно это необычной твари. Странные вещи происходят в последнее время в стране… Нападения на Киллеров, сожжены два поместья. Конечно, время от времени Животные какой-нибудь из деревень становятся одержимыми. Но только когда их Мозг умирает и они теряют контроль над Жуками, а мы не успеваем доставить туда новый Мозг достаточно быстро. Предполагалось, что именно это случилось и сейчас. Но, чисто из любопытства, я распорядился, чтобы Киллеры — когда на них нападут в следующий раз — взяли пару пленных и отступили, — хотя, конечно, они весьма мало к этому расположены. Вчера на взвод Киллеров напало около тридцати вооруженных ублюдков. Киллеры, само собой, многих прикончили. Но поскольку их было всего шестеро, бой получился неравным. Одному все же удалось спастись. Более того, он ухитрился выполнить приказ и бежал, прихватив с собой вот это непонятное создание. Посмотри.
  
  Моро махнул державшему калило Киллеру, приказывая отойти в сторону, и шагнул к пленнику. Тот извивался в цепях, злобно скаля зубы на Пророка.
  
  — Убей! Убей! Убей! — крикнул он слабеющим голосом.
  
  — Я Пророк Боли! — проревел Моро. — Слушай и повинуйся, Животное! Ты Скажешь мне, кто ты и почему совершаешь убийства и святотатства. Во имя Братства Боли и Естественного Порядка, говори
  !
  
  Горящие ненавистью глаза партизана превратились в раскаленные угли. Он яростно рванулся вперед. Изо рта потекла кровавая пена.
  
  — Убей! — вопил он, словно черпая силы из неистощимого источника ненависти. — Убей! Разрушь! Смерть Братству! Смерть Киллерам! Убейте Моро! Смерть Моро! Убей! Убей! — Слова слились в яростный звериный вой.
  
  Моро ударил его по лицу тыльной стороной тяжелой ручищи. Голова партизана глухо стукнулась о каменную стену. Он ослаб и вяло повис на цепях, но Фрейден заметил, что пленник все еще дышит. Моро оказал бы ему благодеяние, прикончив.
  
  — Ты видишь? — сказал Моро, продолжая разговор. — Ни одно Животное не реагировало бы подобным образом. Это невозможно, это впрямую противоречит Естественному Порядку. Животные повинуются. — Моро угрюмо нахмурился. — Это похоже, если б…
  
  — Если б он был Киллером, — быстро выпалил Фрейден наобум. Ложь в качестве отвлекающего маневра. Надо выиграть время, чтобы выбраться из подземелья, заскочить за Софией и добежать до шлюпки. Минут двадцать примерно. Пока партизан будет оставаться в состоянии ломки, они могут хоть живым его съесть, все равно ничего не добьются. Но похоже, что он вот-вот перегорит, и гнев, смягчаясь, перейдет в податливую апатию. А тогда… Не потребуется много времени и выяснить, что пленник — член партизанского отряда, предводительствуемого человеком из внешнего мира. Поскольку за последние столетия только один корабль из внешнего мира совершил посадку на Сангрии, Моро не составит большого труда сложить два и два. И времени на это уйдет тоже немного.
  
  — Если б он был Киллером?.. — задумчиво протянул Моро.
  
  — Только посмотри на него! Он ведет себя в точности как прирожденный чистокровный Киллер.
  
  — Невозможно! — сердито буркнул Пророк. — Киллеры с детства приучаются к повиновению. Повиновение Киллера абсолютно.
  
  — Ну а если… Каким-то образом часть молодых Киллеров выросла сама по себе, за пределами обитаемых районов? Мальчишки, совсем еще молодые, воспитанные как Киллеры, но не обученные полностью? Скажем, их перевозили из какого-то одного места в другое, по дороге грузовик был сломан, все взрослые Киллеры перебиты… Их бросили на произвол судьбы, им пришлось как-то о себе заботиться… Десять лет жизни в джунглях, вдали от мира, дрессировка не доведена до конца, и…
  
  — Звучит абсолютно неправдоподобно, — с сомнением сказал Моро. — Мне неизвестно о подобных пропажах. Все же… Должен признаться, что более убедительное объяснение придумать вряд ли удастся. Ни одно Животное…
  
  — Не будет вреда проверить, — перебил Фрейден. — Сколько времени уйдет на то, чтобы просмотреть сводки? Час, больше?
  
  Моро засмеялся, пристально вглядываясь в Барта.
  
  — Это не по правилам. С эстетической точки зрения, разумнее немедленно перейти к передовым методам пытки. К пыткам, вынести которые не сможет даже Киллер. Очень скоро мы все узнаем. Нет смысла тратить драгоценное время на полумеры, а? — Поросячьи глазки Пророка зажглись. — Ни малейшего смысла…
  
  — Э… Думаю, мне сейчас лучше заняться омнидрином. — Фрейден направился к дверям. — Здесь я уже сделал все, что мог.
  
  — Угу… конечно же… — пробормотал Моро, отворачиваясь к своему подручному-Киллеру и забыв уже о присутствии Фрейдена. — Приведи его в чувство!
  
  Фрейден выскользнул из комнаты и побежал по тоннелю. Пока он мчался, считая каждую минуту, по хитросплетениям коридоров Дворца Боли, вслед ему неслись, отдаваясь от стен, душераздирающие крики. Тварь из сна подобралась к нему слишком близко. Чертовски близко!
  
  — Давай же, Соф, шевелись!
  
  Таща за собой Софию, Барт на рысях несся через открытый двор к шлюпке, ожидавшей их у стены. «Если они расколят бедолагу прежде, чем мы оторвемся от земли, — пиши пропало!»
  
  Почти пятнадцать минут у него ушло на то, чтобы выбраться из подземного лабиринта — что-то не хотелось иметь Киллера в роли проводника. И еще пять, чтобы раскачать Софию. К этому времени Моро уже вполне мог добыть все необходимые сведения…
  
  — Да иду я, иду! — проворчала София. Они поравнялись со взводом Киллеров, марширующих в направлении Дворца. — Давай удержимся в рамках стратегического отступления, не превращая его в паническое бегство. Если они увидят, что мы улепетываем, как застуканные на месте преступления взломщики, это может навести их на разные глупые мысли. Кроме того, легкая атлетика просто не мой вид спорта.
  
  «Она права», — решил Фрейден, принуждая себя перейти на менее подозрительный шаг. Достаточно проворно, но сохраняя видимое спокойствие, они зашагали к шлюпке. Еще один отряд Киллеров на ходу отсалютовал черной мантии Брата Барта.
  
  Оставалось каких-то двадцать ярдов до вожделенной цели, когда Фрейден услышал раздавшийся где-то у Дворца крик. Он притормозил, обернулся и увидел человек десять−пятнадцать Киллеров, изо всех сил бегущих к нему через двор. Разделявшее их расстояние примерно в пятьдесят ярдов быстро сокращалось.
  
  — Шевелись, Соф, дерьмо попало в вентилятор! — крикнул он, таща подругу за собой и срываясь в бег. — Давай, жми!
  
  Пока они бежали, Киллеры у них за спиной подняли пальбу. Если б они на минуту остановились и получше прицелились, подстрелить беглецов было бы так же просто, как мишень в тире. Но холодный расчет не входил в число их сильных сторон, поэтому они продолжали бежать и стрелять на бегу. Пули визжали над головой, поднимали столбы пыли и барабанили по корпусу шлюпки.
  
  Задыхаясь, таща за руку спотыкающуюся Софию, Фрейден наконец достиг шлюпки, опередив Киллеров меньше чем на тридцать ярдов.
  
  Он нажал на кнопку наружной двери. Несколько секунд протекли в агонии ожидания, пока дверь, приводимая в движение вспомогательным мотором, не стала мягко, размеренно и бесшумно уходить вверх. Киллеры уже закидывали за плечи винтовки и выхватывали «моргенштерны», готовясь наброситься на удирающего Брата Барта. Их глаза дико сверкали, на губах выступила пена. Они размахивали своим страшным оружием, пронзительно выкрикивая завывающий боевой клич: «Убей! Убей! Убей!»
  
  Бежавшему впереди Киллеру оставались до шлюпки уже считанные ярды, когда шлюзовая дверь наконец скользнула в паз и трап опустился. По-прежнему волоча за собой Софию, Фрейден взлетел по трапу, нырнул внутрь шлюза и только там выпустил руку женщины.
  
  — Нажми кнопку! — крикнул он, устремляясь мимо Софии в крошечную кабину. Плюхнувшись в кресло пилота, он незамедлительно активировал упрощенный автоматический взлетный цикл кибер-пилота.
  
  Когда лампочки на дисплее стали загораться зеленым, одна за другой, Фрейден обернулся, глянул в распахнутую дверь кабины и увидел…
  
  София включила блокировку наружной двери. Трап уже скользнул внутрь, дверь, закрываясь, ползла вниз. Но она закрывалась недостаточно быстро. Резвый Киллер умудрился перекинуть через порог одну ногу и теперь, очевидно намереваясь перевалиться внутрь шлюза, подтягивался на одной руке, занося свой устрашающий «моргенштерн» другой. Фрейден видел, что Киллер вполне в состоянии отжать дверь плечами, вклинившись в проем. Тогда кибер-пилот автоматически прекратит взлетный цикл. Счет времени шел на доли секунды, и за эти мгновения Фрейден ничего бы не успел сделать…
  
  Внезапно София уперлась широко расставленными руками в дверную переборку и приподнялась на пальцах левой ноги. Киллер уже просунул внутрь обе руки и, распрямившись, готовился спрыгнуть вниз.
  
  Со свирепой гримасой София занесла правую ногу и, тщательно прицелившись, грациозно пнула Киллера, обрушившись на него всем своим весом.
  
  Каблук туфли пришелся солдату точно в челюсть. Киллер вскрикнул и задом вылетел через порог. Дверь тут же закрылась, скользнув на место. Завизжали, отскакивая от корпуса шлюпки, пули. Последняя лампочка на дисплее загорелась зеленым.
  
  София, пошатываясь, вошла в кабину и, как раз в тот момент, когда шлюпка оторвалась от земли, упала в кресло рядом с Фрейденом.
  
  Барт ухмыльнулся подруге. Шлюпка, набирая скорость, резко уходила вверх. София состроила гримасу, криво улыбаясь в ответ.
  
  — Ну, я права, когда говорила, что бег — не мой вид спорта? И футбол, кстати, тоже…
  
  Глава 7
  
  Вынырнув из подлеска джунглей и с гребня невысокого холма обозревая очередную деревню, ютившуюся в узкой, заросшей травой долине, Фрейден в который уже раз отер со лба липкий пот.
  
  Четверо партизан в зеленых головных повязках шли перед ним по два в ряд, раздвигая прикладами винтовок высокую траву. Было жарко, и Барту казалось, будто содержимое его черепушки превращается в горячий рисовый пудинг. Он глянул через плечо на другую четверку, замыкавшую шествие: зеленые набедренные и головные повязки, трофейные винтовки и запавшие, налитые кровью глаза, напряженные мускулы «на взводе». Все до одного — гнилые Тыквы, преданные в первую очередь героину, во вторую — распределявшему дурь Вильяму. Не так много досталось невесть откуда взявшемуся Президенту (до сих пор только в проекте) Свободной Республики Сангрии. Все же сейчас они более управляемы, чем в тот день, когда Фрейден неделю назад присоединился к армий. Уловка состояла в том, чтобы давать им крошечные, мало опасные дозы наркоты на протяжении дня и одну действительно термоядерную — только перед сражением. Это было вечным зудом, но, по крайней мере, держало партизан в приемлемом состоянии бодрствования. К тому же их можно было контролировать. Однако долго подобная канитель не протянется…
  
  Беспощадные лучи солнца впивались в кожу, как невидимые иглы. Отряд достиг подножия холма и, перебравшись через долину, направился к небольшой россыпи хижин. За хижинами возвышался красный глиняный Жуковейник. По обе стороны тянулись возделанные поля. Удивительно, но, несмотря на жару, усталость и гнетущее присутствие восьмерых Тыкв настроение было отменным. Конечно, результаты семидневного вояжа по стране — жалкие! Но вся эта неделя, когда Барт приходил в дюжины деревушек по всей округе, провозглашая Республику, пытался собрать настоящую армию, освежила его, наполнила надеждой и сознанием могущества своего дара. Он наконец-то больше не «Брат Барт», интриган и лазутчик в стане врага. Теперь, к худу ли, к добру ли, он снова Барт Фрейден, Президент Свободной Республики Сангрии. И пусть даже добровольцы стекаются в партизанский лагерь невероятно вяло, по одному, по два, пусть героиновые Тыквы Вильяма — по-прежнему основной костяк Народной Армии, уже одно то, что он бродил по окрестным поселениям со своими агитками, придает энергии и наполняет надеждой.
  
  Отряд выполз на окраину деревни. Фрейден приказал партизанам сломать строй. Рассыпавшись, они заключили его в кольцо, составив вокруг Барта на первый взгляд беспорядочную и хилую группку, а на самом же деле — эффективное рассредоточение телохранителей. Мера предосторожности вполне оправданная. В деревнях, где примитивно организованная кампания по распространению слухов не срабатывала, уже предпринимались попытки набить Вождю Революции рыло.
  
  Этого и следовало ожидать, покуда еще нет возможности запустить фабрику слухов по всем правилам. Без широкой сети постоянных агентов, оставалось только посылать пару-тройку Тыкв, чтоб те распустили маленькую сплетню. И надеяться, что передаваемая из уст в уста сплетня хотя бы приблизительно сохранит свою первоначальную форму. Мутить воду пока надо небольшими порциями, кратко и доходчиво. Пусть слабое беспокойство ползет по стране стихийно и бесконтрольно: «Братство в десять раз увеличило квоты… Киллеры особо заинтересованы в умалишенных… В джунглях полно вооруженных партизан…»
  
  Первоначальная задача дня — беседы с жителями деревень. Необходимо установить связь между случайными на первый взгляд слухами, предложить приемлемое объяснение, понаделать побольше дыр в спекшихся мозгах. Так, чтобы в них вовсю засквозило!
  
  Теперь Барт шагал через возделанные поля. День клонился к концу, но зеленые восьминогие Жуки все еще работали, состригая пшеницу клешнями, складывали ее аккуратными рядами, собирая в стога, и перетаскивали урожай к Жуковейнику. Там они будут молотить зерно для сангриан. Не важно, как часто Фрейден встречал огромных членистоногих, вкалывающих поразительно толковыми бригадами, все равно зрелище неизбежно заставляло его нервничать. Ему казалось, будто он лицезреет некий артефакт, загадку, решив которую он обретет нечто важное. Впрочем, подобные картинки могут породить глюки и покруче…
  
  Увлекая за собой толпу голых детей и женщин, Барт и его Тыквы выбрались на свободную площадку в центре селения. Там уже собралось несколько десятков мужчин, только что вернувшихся с работ по уходу за мясными Животными. Как пить дать, сангриане поджидали отряд. Добрый знак! Значит, молва о партизанах потихоньку распространяется.
  
  Барт изучающе разглядывал физиономии: угрюмые, флегматичные, но есть в них какая-то тень любопытства и ожидания. Казалось, сангриане пусть даже задницей, но предчувствуют грядущие перемены, Некие события, связанные с пришельцем из внешнего мира и его вооруженным отрядом…
  
  Фрейден встал посреди площадки лицом к толпе, махнул партизанам, и те рассыпались веерообразной линией, образуя полумесяц. Женщины, дети, старики, несколько молодых парней стянулись к краям этой серповидной шеренги, присоединились к основной массе, застывшей перед Фрейденом.
  
  В течение нескольких минут Фрейден возвышался безмолвным истуканом. Он в уме подсчитывал хижины — здесь найдется восемьдесят или около того потенциальных волонтеров. Да еще сотня женщин, детей и стариков. Барт подождал, пока толпа перестанет бормотать и топтаться с ноги на ногу. По растущему напряжению в мимике и во взглядах Фрейден понял, что любопытство сангриан достигло высшей точки. Пусть убогое, жалкое, но все-таки любопытство.
  
  — Имя Барт, Барт Фрейден, — заговорил он наконец, легко подражая местному жаргону — манере коверкать слова и сокращать предложения. — Вы не знать меня, но я знать вас. Я знать ваши беды. Я знать, что вы уже слышать. Вы слышать, что те-Киллеры иметь интерес в тех-Животных, что сумасшедшие, так? И вы слышать, что те-квоты возрастать по всей земле…
  
  Гортанный ропот пронесся по толпе. Мужчины качали головами. Женщины задергались, засуетились, на их лицах появилась сердитая мина.
  
  — Мой мужчина! — крикнула молодая женщина. — Взяли мой мужчина!
  
  — И мой!
  
  — Десять этот месяц из этой деревни, — воркотнул дородный мужик. — Восемь сверх квота!
  
  — Значит, те-Киллеры уже побывать здесь? — возмутился Фрейден. — Они вернутся, я обещать! Те-Братья, они больше не заботятся о квотах. Вы знать, почему?
  
  Повисло угрюмое выжидающее молчание.
  
  — Ты иметь много вопросов, чувак, — хрюкнул кто-то. — Ты иметь ответы?
  
  — Я иметь человека, который иметь немного ответы. — По знаку Барта вперед выступил Ламар Гомец, один из первых героиновых Тыкв Вильяма. — Давай, Гомец, — подбодрил Фрейден. — Расскажи тем, что ты рассказать мне.
  
  Помотавшись по десяткам деревень и поместий, Гомец вызубрил агитку идеально и барабанил теперь без запинки. Его можно было прокрутить, как запись на кассете.
  
  — Имя Ламар Гомец, — начал он. — Те-Киллеры прийти мою деревню пару недель назад. Взять десять из нас — девять выше квота. Привезти нас в Сад. Привезти нас и поместить большую цистерну с водой. Пустить ток через воду. Я думать, боль убьет. Держать там часы под током. Не убило меня, никого не убило. Но половина нас помешаться совсем. Наконец выключить то-электричество. Нас забрать. Тех-чокнутых забрать темницы под тем-Дворец. Взять меня и кто не свихнуться, посадить нас загоны рядом с тем-Дворец. Услышал тогда двое Киллеров говорить. Говорить, они будут пытать нас всех, пока мы все не свихнуться. Тогда брать нашу кровь, зачем-то тому-Братству нужно. Те-Киллеры думать, это так забавно. Говорить, они хотят пытать вся планета,
  пока мы все не свихнуться. Тогда у всех тех-Животных взять кровь до капли. Ну, следующий день они перевозить нас куда-то, тот-грузовик наскочить на камень, перевернуться. Те-Киллеры, почти все Животные убить. Я спастись, ушел прочь. Идти в джунгли, встретить там Барта, сказать ему, что случилось. Тогда он сказать, он пришелец, он знать, что случиться и почему они делать это…
  
  — Я действительно знаю! — воскликнул Фрейден. — Только одна вещь: наркотик они называть омнидрин. Сильный наркотик в Галактика. Знать вам, как они делать тот-омнидрин? Выкачивать кровь из тех-чокнутых, вот как! Знать вам, сколько нужно тех-чокнутых, Братству достаточно крови всем набраться тем-омнидрин? Почти пятнадцать миллион. Знать население Сангрии? Почти пятнадцать миллион тоже! Поразмыслите это! Им надо всех вас иметь свихнуться, до последний человек! Они обескровить вас до смерти. Вы все умереть, но не так быстро. Вы все умирать с каждой пинтой крови постепенно. У вас будет долгое время думать, на что это похоже — быть мертвым. Только вы не мочь тогда особо раздумывать, потому что вы все будете сумасшедшие! Самый распоследний из вас! Как есть вам это нравится? Как вам теперь нравится то-Братство?
  
  Сангриане стояли в мрачном безмолвии. Раздалось несколько слабых криков «Богохульство!», но суровые лица и хмурые задумчивые взгляды большинства быстро заставили замолчать немногочисленных кликуш-праведников.
  
  Фрейден пробежал взглядом по сердитым смущенным лицам. В любом месте Галактики после такой речи публика выла бы, требуя крови и мщения. Но это, в конце концов, все-таки Сангрия…
  
  — Что собираться вы делать с этим? — прогрохотал он. — Сидеть на своих задницах, дожидаться грузовики приехать за вами, увезти вас и высосать кровь до смерти? Терпеть, пока они делать вас чокнутыми, пытать вас, убивать вас? Называете себя людьми?
  
  — Животные, вот мы есть кто, — выкрикнул изнуренный сгорбленный старик. — Те-Братья править, те-Киллеры убивать, те-Животные делать, что им сказано. Естественный Порядок!
  
  — Естественный Порядок? — со злобной усмешкой кинул ему Фрейден: — Естественный Порядок — брать десять раз больше квота? Естественный Порядок тянуть вашу кровь? Где тут Естественный Порядок? То-Братство не соблюдать теперь Естественный Порядок. Почему должны вы?
  
  — Что Животные могут делать? — слабо запротестовал кто-то.
  
  — Не думай о том, что могут Животные, — проговорил Фрейден, переходя с жаргона на нормальную речь. — Я скажу вам, что сделали бы люди.
  А вы — люди. Стоит содрать с Брата или Киллера одежду, и его уже не отличить от любого из вас. Все вы это знаете! Я скажу вам, что должны сделать люди.
  
  Он выхватил из кармана изжеванный клочок бумаги и, как знаменем, взмахнул над головой.
  
  — Люди бы выслушали все, что написано здесь. И сражались
  бы за это! Они сражались бы с Братством и убивали Киллеров. Дрались бы до тех пор, пока не перебили бы всех врагов. И обрели свободу! Слушайте! Слушайте то, что уже слышат люди по всей Сангрии! Слушайте, почему джунгли полны вооруженных людей! Слушайте, за что сражается народ Сангрии!
  
  Фрейден поднес заляпанный грязью лоскут бумаги к глазам и сделал вид, что читает.
  
  — «На протяжении трех последних столетий народ Сангрии был мучим, пытаем, съедаем бездушными угнетателями и садистами, именующими себя Братством Боли. А также их бесчеловечными кровожадными приспешниками — Киллерами. На своей собственной земле народ Сангрии превращен в рабов. Братство Боли владело им, как бездушным скотом.
  
  Поэтому настоящим Народ Сангрии заявляет, что бесчеловечное владычество над ним Братства закончилось. С этого дня и дальше, Народ Сангрии отказывается признавать диктатуру Братства, его право господствовать над Сангрией, устраивать избиения людей, уничтожать их, обращать в рабство, пить из них кровь. Пришло время Революции!
  
  Чтобы вести героическую борьбу с диктаторским режимом, Народ Сангрии настоящим провозглашает Свободную Республику Сангрию с Бартом Фрейденом в качестве временного Президента, полномочного до тех пор, пока не будет выиграна борьба и состоятся свободные выборы. Свободная Республика Сангрия является отныне единственным правительством, признаваемым Народом Сангрии. Киллеры, Братство и все, кто будет оказывать им помощь и содействие, объявляются государственными преступниками и, как лица, действующие против интересов Народа Сангрии, приговариваются к смерти.
  
  Главная действующая сила Революции — Народная Армия Сангрии. Все годные к службе сангриане имеют право вступить в Армию, чтобы под опытным предводительством сражаться с Братьями и их лакеями. Все будут обеспечены оружием. Оружие для всех! Свободная Республика призывает всех сангриан подняться и уничтожить Братство и Киллеров. Смерть Киллерам! Смерть Братству! Да здравствует Свободная Республика!»
  
  Протараторив раз тридцать за последнюю неделю сей пламенный бухтеж, Барт уже не удивлялся ни тусклым взорам, ни молчанию мнущейся толпы. В конце концов, если эти олухи поняли хотя бы десятую часть того, что он им наговорил, это уже невероятно много. Главное, речуга звучит весомее и навороченнее всего того, с чем сангрианам приходилось сталкиваться прежде. Даже глупая деревенщина в силах понять слова, касавшиеся Братства, Киллеров и ружей. Воистину — «Благородный Народ Сангрии»!
  
  — Вот что вы можете сделать, друзья, — закончил Барт. — Обдумайте это. И когда обдумаете, приходите ко мне в джунгли, ближе к горам. Не беспокойтесь о том, как найти Народную Армию — Народная Армия сама найдет вас!
  
  Сангриане молча наблюдали, как Барт выстраивает партизан в боевом порядке и, окруженный ими, марширует прочь из деревни. Встречи везде проходили одинаково. Нужно время, чтоб призывы запали в память. Через несколько дней, после того, как вернутся Киллеры и погонят в Сад новых рабов, парочка-другая сангриан прозреет. Тогда в окрестностях партизанского лагеря обнаружится еще один рекрут.
  
  Фрейден вздохнул, проходя мимо группы Жуков, тащивших с поля зерно. «Неделю уродоваться, и получить в итоге не больше сорока добровольцев». Однако не все так безнадежно. Полный революционный комплект под рукой. Остается только поднести спичку, чтобы пламя вспыхнуло. Только вот как найти нужную спичку?
  
  Каким-то сверхъестественным чутьем Фрейден улавливал: искомое лежит прямо у него под носом. Он дернул плечом. Ничего, рано или поздно он обнаружит недостающее звено.
  
  «В конце-то концов, — размышлял он философски, — Рим разграбили не за один день».
  
  Партизанский бивак начинал приобретать вполне заправский вид. Барт стоял на пороге своей хижины. Жилище обустроили таким образом, что одну стену составлял корпус шлюпки, а шлюзовая дверь выходила внутрь помещения, открывая Фрейдену потайной ход. Хижину сляпали за один день. Так же легко можно собрать и новую, если Барту приспичит поднять шлюпку в воздух. У хижины Вильяма, стоявшей через поляну напротив, подле второй шлюпки, подобное хитрое устройство отсутствовало. Так сказать, незначительное преимущество президентского статуса. Фрейден категорически на этом настоял. У любой заварухи должен быть только один лидер. Специфическая связь Вильяма с героиновыми Тыквами отчасти затемняла диспозицию. Поэтому необходимо сделать ее более отчетливой.
  
  Шлюпки словно бы обрамляли лагерь с двух сторон. В шалашах вокруг жилища Вандерлинга обосновались героинщики, ближе к шлюпке кучковались хижины волонтеров. Под арсенал для трофейного оружия приспособили простой навес, чтоб каждый мог подойти и взять боеприпасы. Оружия хватало вдоволь, больше чем по три винтовки на нос. По всему биваку дымили маленькие походные очаги. Пища, разумеется, самое больное место! Барт не потерпел бы в лагере каннибализма, но установленное им правило пользовалось всеобщей непопулярностью. В итоге Фрейден перестал утруждаться вопросом, что именно лопают партизаны, регулярно выползая на поиски продовольствия.
  
  Сейчас Барт направлялся к хижинам добровольцев. Оттуда под горячее утреннее солнце выбралось около семидесяти человек. На грубый плац, образованный полукругом хижин, хмурые охранники вытолкнули из отдельной хижины четверых новеньких, подобранных в джунглях патрульными. Еще один легкий штрих: судьба новобранцев вверена исключительно добровольцам. Они же, по мере надобности, контактировали с жителями деревень. Тыквы Вильяма, помимо пускания крови, ни на что больше не годились. Мозги у них прокоптились до кондиции. В конечном итоге, торчков можно убрать со сцены, держа в изоляции, — пусть Вильям управляется с ними сам. В этом есть доля риска, но и некоторые преимущества тоже. Подобное положение оставляло Вильяма в тени, зловещей фигурой где-то на задворках Революции. Тогда как имя Барта Фрейдена летело из уст в уста, вместе с молвой, усердно разносимой добровольцами: «Президент Фрейден, Освободитель, Герой Революции, Человек Который…» Надо уметь вовремя защитить свой тыл — это Фрейден знал из собственного богатого опыта.
  
  — С утром, ребята, — поприветствовал он, когда партизаны выстроились перед ним.
  
  — С утром, Барт! — ответили те хором. Еще одна тонкая деталь: Вильям помешан на чинах и «сэрах», он любил, чтобы его величали «фельдмаршал», тогда как Фрейден — просто «Барт», для всех и каждого, этакий Парень-из-Народа.
  
  — Да здравствует Свободная Республика! — крикнул Фрейден.
  
  — Да здравствует Свободная Республика… — нестройно отозвались сангриане. Жилистый юноша с копной густых светлых волос толкнул к Барту вновь прибывшую четверку. Это был «полковник» Олней, редчайший образец сообразительного сангрианина. Барт уже имел на парнишку виды. Нужно поставить кого-нибудь во главе «департамента» пропаганды и шпионажа, и Олней, за явным недостатком других кандидатур, вполне тянет на эту вакансию.
  
  — Четыре новых, Барт, — сообщил Олней, постаравшись, чтобы слова прозвучали как можно официальнее.
  
  — Да здравствует Свободная Республика! — с воодушевлением прокричали все четверо. Сразу видно, что Олней хорошо их натаскал. Два очка в пользу полковника.
  
  — Да здравствует Свободная Республика, — ответил Фрейден небрежно. — Перед тем как формально принять вас, ребята, в Народную Армию, я должен проверить, зачем сюда явились и чего ждете. Скажите-ка мне, из-за чего вы покинули свои деревни?
  
  — Убивать Киллеры! — крикнул один.
  
  — Убивать Братья!
  
  — Я спасти свою шкуру, — признался низкорослый смуглый парень. — Киллеры взять половина моей деревни прошлая неделя. Я решить, в следующий раз взять меня.
  
  Фрейден улыбнулся. У чувака имелось нечто, похожее на мозги!
  
  — Как твое имя? — спросил он «реалиста».
  
  — Имя Гилдер, Президент Барт Фрейден.
  
  — Барт. Называй меня просто Барт.
  Я здесь командир только потому, что знаю, как надо действовать. Я совсем не то высшее существо из вашего Естественного Порядка, как пыжатся показать себя Братья. Запомните это! Мы здесь все равны, это одна из тех вещей, за которые мы боремся. Выходит, Гилдер в какой-то степени прав. Мы сражаемся, чтобы спасти наши собственные головы, собственные,
  подразумевая головы Народа Сангрии. Вот чем занимается Революция. Братство собирается нас всех «вдуть», ну так мы «вдуем» их первыми. Но не путайте средства и цели. Мы боремся за свободу. Свобода означает смерть всем Братьям и смерть всем Киллерам. Но мы сражаемся не просто для того, чтобы убивать, мы сражаемся, чтобы победить.
  Это не всегда одно и то же. У вас будет множество возможностей убивать Киллеров, но всякий раз вы должны будете подчиняться приказу. Это означает, что вы должны исполнять
  все, что вам говорят, даже если требование кажется сумасшедшим, даже если потребуется лгать собственному народу. Вы пришли в Армию — и вы уже в Армии. Назад не повернешь. Кара за предательство или неповиновение — смерть. Так вы с нами?
  
  — Да здравствует Свободная Республика! — прокричали все четверо, с тем же необузданным энтузиазмом, что и прежде. В том и состоял весь план — парни Вильяма всего лишь убийцы, и чем меньше они рассуждают, тем лучше. Но добровольцы должны стать полностью контролируемыми бойцами. Если партизанская армия без разбора грабит, насильничает и убивает, то она столь же эффективна, как однорукий и слепой пилот звездолета.
  
  — Отлично, ребята, — продолжил Фрейден. — Отныне вы солдаты Народной Армии Свободной Республики Сангрии. Полковник Олней выдаст вам оружие. Надеюсь, оно у вас не развалится на куски через пять дней. Полковник, когда закончите, жду вас в расположении маршала Вандерлинга. Есть планы касательно вас, надо бы поговорить.
  
  Олней криво ухмыльнулся, уводя новых партизан прочь. Фрейден наблюдал за ними со смешанным чувством. Пока вербовка продвигалась так чертовски вяло, в лагерь стекались главным образом отступники-одиночки вроде Олнея или вот этого Гилдера. Они вполне способны мотивировать свои действия. Конечно, весьма соблазнительно снять сливки, собрать лучшую часть урожая. Выбор-то не богат. Приходится ковыряться в редкостных отбросах, тут уж брезговать непозволительно. Но когда все действительно завертится, интересно было бы знать, кто явится под знамена — жадные до поживы, фанатичные убийцы? «Что ж, — невесело размышлял Фрейден, — найдем способы использовать и таких
  ».
  
  Легким шагом он направился к хижине Вандерлинга. Вильям и двое его Тыкв, Гомец и Джонсон, уже поджидали снаружи. Увидев героинщиков, Фрейден нахмурился. Вот еще одно довольно-таки гнусное обстоятельство: Вильям держал при себе обдолбанных головорезов, словно сторожевых доберманов. «Полковники» Гомец и Джонсон! Начальники штаба, как величал их Вильям. Фельдмаршал, командующий двумя сотнями болванов… Отчего он не замечает, как смехотворно выглядит? Не за горами тот день, когда он вырежет себе шикарный маршальский жезл. Хотя, если пофантазировать, плешивый солдафон уже сейчас носит снипган, как будто неотъемлемую часть парадного мундира. Фрейден глухо рассмеялся. «Когда Вильям обзаведется моноклем, я буду вынужден вернуть его с небес на землю».
  
  — Ну, Барт, как подвигается заготовка пушечного мяса? — спросил Вандерлинг, когда компания расселась вокруг грубого стола перед хижиной. Гомец и Джонсон заухмылялись. Парочка подхалимов! Фрейден заметил, как Олней, насупившись, сверлит героиновых Тыкв сузившимися глазами. В его пристальном взгляде читались одновременно страх и презрение.
  
  — Не вводи в привычку отпускать подобные «приколы», даже в приватной обстановке, — раздраженно одернул Фрейден. — Это может отрыгнуться в самый неподходящий момент… В последний раз я насчитал семьдесят пять добровольцев. Они прибывают человека по три в день.
  
  — Ну не паршиво ли! — вздохнул Вандерлинг. — У нас до сих пор больше офицеров, чем… э… людей.
  
  — Давайте возьмем целая деревня, — предложил Гомец, и его маленькие глазки вспыхнули под нависшими рыжими бровями волчьим блеском. — Те-Животные не иметь оружия. Будет легко. Мы могли бы взять сто человек, потом взять еще больше деревни. Мы могли бы взять так сотни солдат, тысячи.
  
  — Имеется в виду — сотни заключенных, — заметил Фрейден. — Кому нужны заключенные?
  
  — Мы заставить тех-Животных сражаться! — неистово возопил Джонсон. — Они сражаться, или мы убить их. Убить нескольких, остальные будут сражаться.
  
  — В этом есть смысл, — проговорил Вандерлинг, возможно, чуть-чуть излишне быстро, чтобы его речь не выглядела подготовленной. — Твоими методами, Барт, мы ни хрена не добьемся.
  
  — Великого смысла я что-то не улавливаю, — огрызнулся Фрейден. — Может быть, все-таки вспомнишь — это Революция! Чтобы одержать победу, вы должны привлекать людей на свою сторону, а не порабощать их силой. Зачем запугивать их? Они и так уже до смерти боятся Киллеров. Вас они все равно будут бояться меньше. Вряд ли бы тебе понравилось отправиться на фронт с бандой вооруженных парней, которых ты просто принудил воевать? Как долго ты предполагаешь оставаться в живых? Ты предоставил решать проблему вербовки мне. У тебя своя кривая, у меня — своя. Я ведь не учу тебя, как устраивать побоища?
  
  — Но ты же постоянно тычешь меня носом, где и когда делать, — проскрипел Вандерлинг. — Тут засекли около сотни Киллеров. Они ошиваются по деревням примерно в двадцати милях отсюда; собирают Животных. Мы могли бы напасть на них сегодня вечером, захватить пятьдесят−шестьдесят человек. Твои же методы глупы и слабосильны. Рассчитаны на дурака. Напасть из засады на пятерых там, десятерых здесь… Про хороший налет на усадьбу я вообще молчу! Что ж получается за война? Напади сегодня на тех Киллеров, так перемолотишь за час больше, чем за всю неделю.
  
  — Все-то у тебя через задницу, Вильям, — отечески посетовал Фрейден. — Сколько в нашем распоряжении людей? Меньше двухсот! Какие у нас шансы одолеть сотню Киллеров? Тебе пришлось бы задействовать всех бойцов, рискуя, что их вырежут до последнего. В самом начале, во время становления, мы нападаем только с одной целью: добыть оружие и смыться. Чтобы преуспеть, тебе приходится уничтожать весь отряд. И если речь идет о Киллерах, тебе необходимо преимущество по крайней мере три к одному, плюс неожиданность нападения. Эти мальчики умеют сражаться, ты знаешь это даже лучше меня. У нас же меньше двух сотен! Мы едва здесь-то зацепились, а ты вознамерился рискнуть всем. Ради чего? Бессмысленного убийства!
  
  — Ну так что же делать? Сидеть вот так и ковырять в носу?
  
  Фрейден вздохнул. Что стряслось со стариной Вильямом? Проклятая планета так на него действует? Солдатский склад ума… убивай врага, и к черту осторожность! Неужели он не понимает, что Братство, всерьез забеспокоившись, пришлет сюда пару тысяч Киллеров и вырежет всех под корень. Если бы Братья не так усердствовали с поиском жертв для бешеной мясорубки, если б не их навязчивая идея получить новый источник омнидрина, они, вероятно, уже приняли бы меры. Позже, когда две сотни партизан превратятся в несколько тысяч, с этим справиться можно. Но сейчас… Подставляться, как глупая муха на стекле, — верный путь к могиле.
  
  — Я скажу тебе, что делать, — ответил Фрейден. — Киллеры разделятся на две группы, когда будут свозить Животных в свой базовый лагерь, верно? Ну так возьми человек тридцать и устрой засаду на одной из дорог, подальше от расположения главных сил. Ты подстрелишь два, три, четыре грузовика, по одному за раз, и смоешься до того, как основная часть отряда врубится в ситуацию. Таким образом ты приобретешь кучу винтовок и, потеряв только несколько человек, ухлопаешь пару дюжин Киллеров. Вдобавок освободишь двадцать или тридцать сангриан. Они вернутся по своим деревням и не замедлят распустить молву о всесильных партизанах в джунглях.
  
  — Не знаю, Барт… — промямлил Вандерлинг. — Моим… э… офицерам… не терпится побывать в каком-нибудь серьезном деле. — Гомец и Джонсон согласно закивали, скрежеща зубами. Оба уже болтались на грани ломки.
  
  — Зато я знаю, — отрезал Фрейден. — Не волнуйся, очень скоро у нас будет масса серьезных дел. А если им уж так не терпится, пусть забомбят побольше героина.
  
  «Начальник штаба» закивал опять, на этот раз соглашаясь с Фрейденом.
  
  — Тебе лучше выступить прямо сейчас, если хочешь управиться к сумеркам, — напомнил Фрейден. — И не бери больше десяти… хм… офицеров. Остальные пусть будут волонтерами. Не очень-то хочется, чтоб покалечили кого-нибудь из освобожденных сангриан. Мы играем в Робин Гуда. Смотри не забывай об этом.
  
  Когда Вандерлинг и двое Тыкв убрались восвояси, Фрейден обратился к Олнею:
  
  — У меня предложение, полковник. Нужно наладить и держать под контролем фабрику слухов и организацию шпионажа. Мне кажется, для такого дела вы вполне подходите. Заинтересованы?
  
  — Давать приказы? — Глазенки Олнея вспыхнули плохо скрытым предвкушением. — Говорить Животным, что тем делать, как если я Брат? Я заинтересован! Только что такое фабрика слухов?
  
  Фрейден мысленно плюнул и скорчил гримасу. Олней — лучший из всех, с кем приходилось работать. Но его увлекла лишь возможность разыграть из себя Брата. Ладно, по крайней мере у него имеется хоть честолюбие. Этим можно воспользоваться.
  
  — Все предельно просто. Ты отбираешь рекрутов, кому, по твоему мнению, можно доверять. Потом отсылаешь их назад, домой, заниматься привычной работой. Животные не должны пронюхать, что эти люди — партизаны. Они будут сообщать тебе обо всех новостях, а ты — докладывать мне. Иногда я буду сочинять какую-нибудь историю, откровенную ложь. Я расскажу ее тебе, ты — своим агентам, они же распустят ее по деревням. Все понятно, а? Такие уловки позволят нам пропагандировать все, что мы захотим. И никто не будет знать, откуда появляются слухи. Как думаешь, справишься?
  
  — Справлюсь, — ответил Олней без колебаний. — Просто сказать им, что делать, что говорить. Легко. Но зачем? Зачем трудиться, рассказывать тем-Животным сказки и небылицы?
  
  Фрейден покачал головой. Поди объясни сангрианину теорию и практику политической борьбы. И все же попробовать не мешает.
  
  — Послушай-ка, почему в первую очередь ты присоединился к нам?
  
  — Услышал ты говорить в моя деревня убить тех-Киллеров и тех-Братьев и заправлять всем самим, — объяснял Олней. — Пару дней спустя Киллеры прийти и взять десять Животных. Это только через две недели, как они взять квота. Я помнить, что ты говорить, Братья хотеть всех нас сделать чокнутыми, обескровить до смерти. Я понять, это не иметь ничего общего с Естественный Порядок. Решить, если те-Братья не заботиться о Естественный Порядок, с какой стати должен я? Лучше убивать, чем умереть. Поэтому я прийти в Народную Армию.
  
  «Пример из учебника», — подумал Фрейден.
  
  — Значит, если бы ты ничего не услышал о происходящем, то по-прежнему оставался бы в своей деревне. Или — что более вероятно — сидел бы, свихнувшийся, в Саде. Я не могу поспеть всюду — но агенты могут. Открой людям глаза на их потаенные страхи, поведай о запретном, и они станут с радостью выполнять твои приказы.
  
  — Никого из них не убивая? — с великим удивлением спросил Олней. — Просто историями? Это
  есть пропаганда?
  
  — Именно!
  
  — Ты сказать мне, я сказать моим агентам, они сказать тем-Животным, и те-Животные сделать то, что мы хотеть? Как словно ты — Моро, а я — те-Киллеры?
  
  «Здесь существует только один взгляд на вещи. — Фрейден почувствовал разочарование. — Сангрианский взгляд».
  
  — Если хочешь, расцени это так, — вздохнул он. — Что скажешь?
  
  — Заставлять тех-Животных повиноваться, как будто бы я был Брат… — бормотал Олней с таким видом, будто он отшельник, долгие годы проживший в одиночестве и только сейчас обнаруживший существование секса. — Я говорить, и они делать… Править, почти что. Быть как Брат, вместо Животного, поменяться местами в Естественный Порядок! Звучит здорово! Я — то-Животное. — Он посмотрел на Фрейдена и улыбнулся. — Почти сказать, я — тот-человек, — протянул он медленно, смакуя слова. — Да-а, Барт, я человек
  !
  
  Глухая полночь, а у Фрейдена сна ни в одном глазу! И не жесткий соломенный матрас тому причина. Вон София, спит себе спокойно, как мышка. Нагая, теплая — расслабленно отдыхает. Чертовщина! Что-то свербит в башке, просачивается из погребов подсознания, требовательно стучится в двери парадных комнат рассудка.
  
  Фрейдену хорошо знакомо это чувство. Чрево пытается разговаривать со своим бесплотным наполнением. Барт достаточно глубоко умел заглядывать в себя, отслеживать свой путь зла, чтобы понять — некоторые вещи приходят исподволь, надо только ждать, чтобы в конце концов разрешиться от бремени. Кто-то назовет это вдохновением или способностью подсознания объединять в целое бесчисленное количество фактов и деталей. На самом же деле это просто ваши потроха говорят с вами.
  
  Вот оно, различие между ремесленником и артистом, тупым политическим начетчиком и личностью призванного — а Фрейден весьма был склонен относить себя к последним. Вы можете крутить самые хитроумные, тщательно разработанные интриги — но если потроха молчат, когда приходит момент вдохновения, вы — пустое место.
  
  Значит, теперь такой момент настал. Сангрия давно уже должна бурлить, но она, сволочь, не бурлит. Хоть тресни! Все составляющие части революции налицо — бездумная деспотическая олигархия, доведенный до скотского состояния народ, обещание перемен, что несет с собой Свободная Республика… Но все стоит на мертвой точке, все окоченело и замерло. Как в тесной замкнутой системе, застопорившейся на отрезке Пространства-Времени. Но, подобно всем похожим системам, она, как стекло, разлетелась бы в куски от одного удачного щелчка, направленного в нужную сторону.
  
  Фрейден чувствовал, как тужится его живот. И не было способа сознательно принудить плод вдохновения появиться на свет до срока. Толчком для откровения может стать что угодно: слово, звук, запах. Это, конечно, чертовски противно! Будто ты насекомое и подыхаешь от желания отложить яйцо.
  
  Рядом завозилась София.
  
  — Ты не спишь? — шепнул Барт.
  
  — Ум… — фыркнула София, прижавшись теснее, и по-кошачьи потерлась щекой о его грудь. — Уже нет, — проговорила она. — Что с тобой? Почему ты не спишь сам и мне мешаешь? Зачем волну гнать? Лежишь тут и думаешь так усиленно, что скрежет винтиков в твоей башке меня будит.
  
  — Поверь, одно только присутствие твоего сладкого тела наполняет меня похотью, которая не дает…
  
  София мягко ударила его коленом в живот.
  
  — Так, значит, ты находишь меня глупым. Но серьезно, я чувствую себя на краю…
  
  — На краю чего? — буркнула она утомленно.
  
  — Именно это, — вздохнул он, — не дает мне уснуть.
  
  — Уф?
  
  — Соф, эта планета — бочонок с порохом. Теперь уже в каждой деревне на много миль вокруг знают о Революции, о Народной Армии и сумасшедшем погроме. К нам должны стекаться толпами — но нет же! Существует какая-то деталька, какая-то веревочка, которой не терпится, чтобы за нее потянули. А я просто не могу найти, за что уцепиться…
  
  — Почему бы тебе не поспрашивать старину Врежь-в-Плешь? — предложила София.
  
  — Вильяма?
  
  — Ну да. Не будешь же ты утверждать, что ничего не заметил? Дятел по-настоящему просек эту Кучудерьма. По крайней мере, он нашел здесь людей по своему
  вкусу: кровожадных убийц, садистов и каннибалов. Сангрия для него — отдых в родном доме. Хочешь узнать, о чем думает эта мразь? Если они, конечно, позволяют своим мозгам шевелиться… Спроси у Дятла! С каждым днем его способ мыслить все больше становится похож на сангрианский.
  
  — София…
  
  Барт почувствовал, как она приподнялась на локтях, увидел в темноте смутные очертания ее лица — она медленно покачивала головой.
  
  — Барт, Барт, любовь моей жизни, — говорила она. — Какого черта я с тобой делаю? Изо всех уродов, каких я встречала, ты ближе всех стоишь к мужчине. Можно даже сделать натяжку и сказать, что у тебя имеются мозги. Ты умеешь добиваться намеченного, можешь манипулировать свиньями вроде Моро и прочими мерзкими тварями на этом сгустке грязи в своих собственных, более или менее разумных, целях, не становясь при этом одним из ублюдков. Так почему же сквозь твой медный лоб не может пробиться простая мысль: большинство людей не похоже на тебя. Особенно головорезы типа Дятла! Знавала я массу идиотов, претендующих на статус «сильной личности». Но ни с одним я не оставалась так долго, как с тобой. Ты когда-нибудь задавал себе вопрос — почему?
  
  — Я думал, ты сходишь с ума по моему хре… э… телу.
  
  — Бога ради, Барт, я серьезно! У меня дорогие замашки, и мне нужен мужик, способный им потакать. Человек, использующий других людей ради своей выгоды, жестокий и непримиримый. Это ты, наилучший из всех возможных. Я первоклассная телка, и мне нужен первоклассный бычок. Весь прикол в том, что большинство людей, чья кривая — использовать в своих целях других, постепенно сами становятся похожи на пешек в игре. Ты этого не замечаешь, поскольку ты — избранный. А Вильям Вандерлинг — да. Вот он, предводительствующий бандой обезумевших от убийств героиновых голов, в борьбе против еще более кровожадных Киллеров. Как же ему не стать похожим на собственных солдат? Особенно если он и всегда торчал на этом. Ты политик и гедонист, ты используешь ситуацию, чтобы пороскошнее устроить жизнь Номеру Один. У тебя множество милых, здоровых пороков. Но Дятел — солдафон, его единственный порок — убийство. Что такое война, в конце концов, как не длинный ряд отдельных убийств? И Дятел наслаждается каждым из них. Война для тебя — средство, для него же — цель. Теперь у старого кретина целая шайка подельщиков, и чувствуют они примерно то же самое. Ему больше не приходится надувать самого себя. Он может быть кровавым убийцей и гордиться этим.
  
  — Спасибо вам, доктор Фрейд, — проскрипел Барт. — Простите мою тупость, но вы упустили существенную деталь. До тех пор, пока война для меня — средство и цель — для Вильяма, я его контролирую. Каждому свои удовольствия, как заметил бы Моро. Я не беспокоюсь о Вильяме, но меня достает…
  
  — Да что за жук тебя сегодня укусил? — вспыхнула София.
  
  — Как ты сказала? — на мгновение Барт почти остекленел.
  
  — Что с тобой происходит? Я только спросила, какой жук…
  
  — Вот оно! Вот оно! Почему я не разглядел этого раньше?
  
  — Из-за чего, черт возьми, ты так бесишься?
  
  Фрейден притянул подругу к себе, остервенело принялся целовать в глаза, губы, в оба соска, все время заливаясь идиотским смехом.
  
  — Жуки! — кричал он. — Жуки! Ты бесподобна! Ты гений! Жуки! Жуки! Ну конечно же, Жуки!
  
  — Ты окончательно спятил?
  
  Барт закрыл ей рот долгим, долгим поцелуем, в полнейшем избытке чувств гладя ее бархатистую кожу. София обхватила его за шею, пробормотав: «Да здравствует безумие», когда он накрыл ее. Их близость, была короткой, пылкой, молчаливой и полностью удовлетворила обоих.
  
  И только когда все закончилось и они лежали, отдыхая, в объятиях друг друга, внешний мир опять вторгся в хижину, и до сознания Фрейдена дошла суматоха, царящая в лагере.
  
  Он поднялся, натягивая брюки, и застыл в открытом дверном проеме. София, наскоро во что-то завернувшись, присоединилась к нему, обняв любовника за талию.
  
  В мерцающем оранжевом свете полудюжины маленьких походных костров Фрейден увидел Вандерлинга с его парнями, вернувшихся назад в лагерь. Расслоение в маленьком отряде слишком очевидно! Добровольцы утомленно тащились впереди, нагруженные захваченными винтовками и боеприпасами. Они сгрузили добычу под складской навес и быстро разбрелись по своим баракам.
  
  Но важно выступавшие следом десять героиновых Тыкв, за которыми Фрейден наблюдал с растущим беспокойством, столпились у хижины Вандерлинга — хрипло смеясь, дергаясь в подступающих судорогах ломки. Их глаза жадно сверкали в отблесках пламени, зубы стиснуты, рты растянулись в оскале предвкушения.
  
  Вандерлинг вынырнул из хижины с горстью голубых таблеток. Фрейдену была отвратительна эта его манера. Вандерлинг коварно ухмылялся, в глазах — может, это просто обман неверного света костров? — полыхало животное удовлетворение. Раздавая таблетки, он хлопал своих солдат по спинам, смеялся. Тыквы панибратски хлопали генерала в ответ.
  
  Героинщики жадно глотали таблетки, усаживались на сырую землю, что-то лопоча, как стая бабуинов после успешной охоты.
  
  И Вильям уселся с ними, кивал, хозяйски ухмылялся — словно старый мудрый волк, надзирающий за распределением добычи в стае. Он сидел с ними, пока героин растворялся в их жилах, впитываясь в кровь, и бедолаги, один за другим, затихали. Глаза их стекленели, становились тусклыми; люди впадали в оцепенение, все еще что-то назойливо бормоча друг другу. Только когда последний из отряда успокоился в полузабытьи и, лежа на земле, витал в героиновых грезах, Вандерлинг кинул вокруг себя последний одобрительный взгляд, оскалился, как крокодил, и удалился.
  
  Фрейден повернулся к Софии. Она открыла было рот, перехватила взгляд Барта, пристально посмотрела на него — и в ее полных отвращения зеленых глазах явственно читалось: «Я же тебя предупреждала!» Намного красноречивее любых слов.
  
  Она засмеялась, чтобы хоть как-то снять повисшую напряженку.
  
  — Давай, давай, Барт! Ты выглядишь так, будто тебе сообщили, что Санта-Клауса не существует. Мальчишки останутся мальчишками! Игры и забавы!
  
  Потом взяла Барта за руку и отвела обратно к постели.
  
  И только спустя полчаса, когда перед мысленным взором дикая картина потускнела и подобрался наконец сон, Фрейден вспомнил: у него теперь
  есть ответ. Есть средство! И оно встряхнет этот затхлый мирок. Волна великого бунта сметет к чертям их вонючее Братство. А самого Барта вознесет на вершину.
  
  Глава 8
  
  Вильям Вандерлинг поднял башку и насмешливо уставился на Фрейдена.
  
  — Форма Киллеров?
  Можно, конечно, взять форму, какую захотим! Мы убиваем их до сотни за неделю. Не проблема собрать шмотки. Но зачем? Какого черта собираешься ты с ними делать?
  
  Фрейден, стоявший перед хижиной, ухмыльнулся и, прислонившись к дереву, обвел взглядом маленький партизанский лагерь. На мгновение Барта посетило видение: пред ним предстал бивак, где расположились тысячи бойцов, армия на месте шайки, по существу, разбойников. Так оно случится в недалеком будущем! Обязательно случится!
  
  — Не я собираюсь, Вильям, — заметил он, — а ты.
  Ты и человек двадцать — прости за выражение — Тыкв, на которых можно положиться. Придется в течение некоторого времени разыгрывать Киллеров.
  
  Вандерлинг усмехнулся:
  
  — Эй, чертовски хороший план! Мы наденем форму Киллеров и проникнем на одну из баз. Помнишь, я тебе говорил… Нападем на них изнутри и снаружи, одновременно, и…
  
  — Ничего подобного, — оборвал Фрейден. — Ты будешь убивать Жуков.
  
  — Э?..
  
  — Ты не ослышался. Будешь убивать Жуков. Если точно сказать — Мозги. Жители деревень используют их, чтобы управлять Жуками.
  
  — Я что-то не понимаю, Барт, — озадачился Вандерлинг. — Мы собираемся убивать Мозги… Что это даст? Зачем тратить напрасно драгоценное время?
  
  Фрейден вздохнул:
  
  — Надо, Вильям, надо. С тобой как с ребенком… Все на пальцах объяснять! Жуковейники — роевые организмы, верно? Как если бы все Жуки были руками одного тела, а Мозг — головой. Ну так что происходит, когда отрубаешь животному голову?
  
  — М-м-м-м… оно умирает. Но ведь Жуки не умрут, верно? Полагаю, они просто разбегутся, как стая тараканов.
  
  — Очень хорошо, Вильям. Без Мозга Жуковейник — просто скопище безмозглых, бесполезных насекомых. А теперь зажми нос и вообрази себя сангрианином. Все трудоспособные мужчины в деревне работают целый день, ухаживая за мясными Животными, производя таким образом пищу для кого-то другого.
  Они трудятся весь день и при этом не обеспечивают себя самих и кусочком съестного. Единственная причина, по которой сангриане не умирают от голода, — уловка Братства, так замечательно все устроившего: Животные в рабстве у них, а Жуки в рабстве у Животных. Одного старика достаточно, чтобы управлять одним Мозгом. Что случится с жителями деревни, если их Жуки внезапно окажутся абсолютно бесполезными?
  
  — Ха! Они влипнут по уши! Будут продолжать работать на своего Брата — подохнут с голода. Попытаются выйти из игры и обрабатывать собственные поля — если они, конечно, помнят, как это делается, — и местный набоб пришлет Киллеров и начистит им рыло. В любом случае, они в дураках. Но я не понимаю, Барт. Ты постоянно поучал меня, как переманивать деревенщину на свою сторону. Они же после этого на дух нас переносить не будут!
  
  — Кого «нас», старик? — с насмешливым простодушием спросил Фрейден. — Вспомни, они же увидят Киллеров,
  убивающих их Мозг. А фабрика слухов распространит молву, что это часть сумасшедшего погрома. Моро намеревается морить всех голодом, чтобы они побыстрее свихнулись безо всяких хлопот. Врубаешься?
  
  Вандерлинг потряс головой в изумленном восхищении.
  
  — Врубаюсь, — выдохнул он. — Ум у тебя как гремучая змея. Но разве Братство не привезет взамен старого Мозга новый? Даже сангриане почуют неладное, когда увидят, что Братство привозит Мозги на место тех, которых оно же само, как предполагалось, убило?
  
  — Именно поэтому мы и сосредоточимся для начала на шести ближайших поместьях, — ответил Фрейден. — Круглосуточные патрули на всех дорогах, ведущих из Сада. Мы перехватим и уничтожим любого посланца. Шесть поместий, пара сотен деревень, возможно, десять тысяч потенциальных партизан. Как только все Мозги в округе будут мертвы, мы наберем столько людей, что потребуется целая армия Киллеров. А потом мы переместимся в следующий район, и в следующий… К тому времени Братство уже увязнет в войне и напрочь забудет о необходимости доставлять новые Мозги…
  
  — Да-а-а… — пробормотал Вандерлинг. — Старик, это действительно сработало бы!
  
  — И сработает! До тех пор, пока мы разыгрываем партию с холодной головой. Не хватало еще, чтоб пожар перекинулся на нас самих. Поэтому возьми для начала только двадцать пять человек, по пятеро в команде. В деревню, убить Мозг и быстро назад, бац-бац, и все это ночью, когда они не заметят, что люди в форме на Киллеров не похожи. Каждая пятерка должна успеть прочесать четыре-пять деревень за ночь. И конечно, используй только Тыкв — добровольцы вряд ли смогут… э… постичь стратегическую необходимость. Возьми пятерых взводных, выведи их пару раз сам, дай понять суть идеи, а потом они сами будут управляться с отрядами.
  
  — Правильно, — кивнул Вандерлинг. — Я с этим справлюсь.
  
  — И Бога ради, не бери с собой снипган! Помни, предполагается, что ты Киллер. Веди себя соответственно.
  
  — Ага! — согласился Вандерлинг — как показалось Фрейдену, со слишком большой долей энтузиазма.
  
  Вандерлинг рассматривал пять облаченных в черную форму фигур, крадучись пробиравшихся рядом с ним между деревьями и по густому подлеску. Перед ними во мраке безлунной сангрианской ночи смутно маячила группой бесформенных очертаний деревня. Высоко над хижинами возносилась огромная черная насыпь местного Жуковейника. В свете звезд Вандерлинг внимательно вглядывался в лица своей пятерки. Взводные: Гомец, Джонсон, Мак-Фи, Райдер, Лэндер. Они уже были на грани исступления: запавшие и налившиеся кровью глаза, судорожно напрягшиеся мускулы рук, крепко сжимающих винтовки. Время от времени они зловеще поглаживали пристегнутые к поясам «звезды». «Самый опасный момент за эту ночь», — думал Вандерлинг. Они едва не завелись в последней деревне, убивая Мозг, уже жаждущие открыть огонь по всему подряд. Когда они настолько близки к ломке, трудно управляться с ними без снипгана. Эту пушку они боялись и уважали. Все! Пятая деревня, и сразу назад в лагерь, и по хорошей сильной дозе, чтобы успокоились.
  
  — Отлично, парни, — шепнул он. — Идем туда. Последняя за эту ночь. А потом голубые пилюльки для всех, ага?
  
  Тыквы ухмыльнулись ему, облизывая пересохшие губы.
  
  — Запомните — туда, поднять побольше шума, убить Мозг и сразу прочь, никаких лишних движений. Это образец, и ради Бога, придерживайтесь его на этот раз! Пошли.
  
  Шумно и нагло они вломились в спящую деревню. Вандерлинг повел их мимо хижин, откуда доносились звуки возни разбуженных сангриан. Тыквы неслись ураганом; ноги в тяжелых сапогах тяжело топали по голой земле. Вандерлинг вел их прямо к стоящей особняком хижине на дальней стороне Жуковейника.
  
  Оттуда за версту несло вонью клопов и запахом грубой выпивки. Отряд на мгновение остановился перед зловонной лачужкой.
  
  — Помните, ружья
  , а не «звезды». Нам нужно сделать все быстро и пошуметь как следует!
  
  Они ворвались в хижину. В дальнем углу спал на соломенном тюфяке ссохшийся старикашка. Рядом с тюфяком поставлена дюжина глиняных кувшинов, наполненных неочищенным спиртом. Но вонь алкоголя полностью перекрывал тухлый смрад, исходящий от твари в центре хижины.
  
  Там, пульсируя, лежал на брюхе Мозг. Тело так раздулось, что восемь маленьких атрофированных ножек не доставали до пола. Гротескное мешкообразное тело придавало голове карликовый вид, а лицо почти неразличимо — отвратительное кукольное личико с крошечными черными глазками и маленьким, обрамленным щетинками ртом, почти утонувшим в извивах и складках зеленой плоти.
  
  — Тр-р? Тр-р? Приказы, тр-р? — жестко зачирикал Мозг.
  
  «Мерзостное вонючее дерьмо!» — подумал Вандерлинг. Он поднял винтовку и, наставив на тварь, всадил ей в башку пять пуль, одну за другой. Тыквы тоже принялись бешено палить, почти не целясь. Там, где пули пробили хитин, из аккуратных отверстий хлынула густая зеленая жидкость. Хибару наполнила удушливая пороховая гарь.
  
  Вандерлинг не переставал стрелять. «Тр-р… Тр-р… Приказы, тр-р…» — глухо каркал умирающий Мозг. Потом он затрясся и упал на бок, слабо взмахнув ножками.
  
  «Что?»
  
  Хлоп!
  Горловой булькающий вопль, быстрый ряд коротких ужасных стонов, и опять глухие звуки ударов.
  
  Вандерлинг резко крутнулся и увидел, что старик, поднявшийся со своего тюфяка, получил удар «звездой» по морде, смявший черты в отвратительную маску кровоточащего мяса. Старик повалился на спину там же, где стоял. Гомец, Джонсон и все остальные сгрудились вокруг лежащего навзничь тела, бессмысленно кромсая его «звездами», свирепо пиная сапогами. При этом Тыквы хрипели, как рассерженные хищники.
  
  Вандерлинг выругался и несколько раз припечатал разошедшихся торчков прикладом винтовки.
  
  — Прекратить! Довольно! Убирайтесь отсюда к черту! Прочь! Прочь!
  
  Угрозами и пинками он наконец умудрился выгнать их, как стадо, за дверь. Когда они бежали через деревню под прикрытие леса, темные, кричащие, жестикулирующие фигуры выскакивали из хижин, толкали их, слепо пытались достать в кромешной тьме.
  
  Обезумевшие Тыквы завопили, размахивая «звездами» и пытаясь расчистить путь через толпу примерно так же, как человек в джунглях прокладывает себе дорогу мачете. В темноту выплеснулись завывания боли, проклятия, отвратительные звуки входящего в плоть металла.
  
  Вандерлинг чувствовал, как кто-то цепляется за него, царапает, рвет одежду. Отчаянно матерясь, генерал сам выхватил «звезду», наугад занес ею по широкой дуге. Он ощутил, как дрожь побежала вверх по руке, когда оружие впилось в чье-то тело. Потом еще и еще…
  
  Наверное, у него произошел какой-то сдвиг, что-то перещелкнулось в голове, когда он в темноте пробивал себе путь к лесу. В глухой, вязкой темноте, где ничьи глаза не смотрят, ни один человек не видит, Животные вслепую накидывались на него, и он чувствовал, как их плоть рвется и превращается в мягкое месиво под ударами «звезды». Казалось, в уме разошлись какие-то шторки. Обнажился горячий красный туман, кипящий животный жар, и они переполняли Вандерлинга, зажигали кровь, заставляли его всецело отдаться убийству.
  
  Он всхрапнул по-звериному, поднял оружие с буйной, безрассудной яростью и хрипло засмеялся, почувствовав, как сталь точным ударом нашла цель. Снова и снова. Он безжалостно кромсал и калечил мягкие тела, и море стонов и воплей, наполнивших темноту, понуждало его бить с удвоенной силой.
  
  — Суки! Суки! Суки! — пронзительно кричал он, прорубаясь сквозь человеческий подлесок.
  
  В конце концов деревня, крики искалеченных и стоны умирающих остались позади. Задыхаясь, генерал остановился посреди молчаливой темной чащи. Он сосчитал по головам своих партизан, вглядываясь в неясные очертания. Один… три… пять… Да, они сделали это!
  
  Героиновые Тыквы хрипло смеялись, даже несмотря на то, что легкие от быстрого бега сводила судорога. Вандерлинг поймал себя на том, что тоже идиотски смеется вместе с ними, будто он — один из них.
  
  — Молодцы, парни! — прокаркал он. — Хорошо поработали за ночь! А теперь назад в лагерь, к источнику счастья!
  
  В тесной кучке похлопывающих друг друга по спинам, ухмыляющихся, счастливых людей, Вильям Вандерлинг возвращался через джунгли в лагерь. И горячий пот битвы нес, скорее, не отвращение, а удовольствие.
  
  «Раз плюнуть! — билась лихорадочно мысль. — Действительно, раз плюнуть!» И забава, скорее всего, только начиналась…
  
  — Выглядит чертовски хорошо, — заметил Барт Фрейден. Олней кивнул и повернулся, чтобы кинуть беглый взгляд через плечо на партизанский лагерь, в эту минуту успокаивающийся в сумерках. Пока Олней смотрел на лагерь, Фрейден разглядывал самого сангрианина, откинувшись на спинку стула и улыбаясь понимающей улыбкой.
  
  Теперь кампания по уничтожению Мозгов наладилась, и Вильям мог из нее выйти. Десятки Мозгов уже мертвы, темпы вербовки возросли за последнюю неделю примерно втрое, пришло время опробовать фабрику слухов, организованную Олнеем.
  
  — Полковник, вы уже набрали агентов, — проговорил Барт. — Посмотрим, что они смогут сделать.
  
  Олней оторвал взгляд от центра бивака, где около двухсот добровольцев, сидя на корточках вокруг походных костров, доедали последние куски плоского, сухого сангрианского хлеба, и выжидающе посмотрел на Фрейдена.
  
  — Мы проверим, насколько хорошо твои ребята справятся с распространением слухов, — продолжил Фрейден. — Киллеры уничтожают Мозги, потому что истощенных Животных быстрее можно довести до сумасшествия. Я хочу, чтоб каждый житель самой глухой деревушки знал об этом. Я хочу также, чтоб весь рассказ заканчивался словами: «Только Барт Фрейден спасет нас». Сможешь сделать?
  
  — Те-Киллеры убивают Мозги? — недоверчиво спросил Олней.
  
  Фрейден поколебался. Неужели Олней узнал правду? Скверно будет, если как-нибудь он обнаружит, что ему лгали. С другой стороны, первое правило безопасности гласит: «Никому не говори более того, что ему требуется знать. Иначе вся работа полетит к чертям!»
  
  — Дело не в этом, — ответил он. — Пусть люди думают так, независимо от того, правда это или нет. Иногда слова важнее реальных событий. Запомни это!
  
  Олней кивнул:
  
  — Та-пропаганда не правда, не ложь тоже? Или то и другое…
  
  Казалось, он бьется над определением понятия.
  
  — Не бери в голову, — отмахнулся Фрейден. — Слишком долгие размышления вредят усвоению знаний. Скажем проще: люди контролируют правду, а не она их. А теперь живо за дело!
  
  Олнея, видимо, удовлетворила эта прагматическая выкладка — или, по крайней мере, достаточно озадачила, чтобы перестать над ней парить мозги. Так рассудил Фрейден, когда сангрианин удалился по своим делам.
  
  Барт встал и потянулся. Он уже давно перестал беспокоиться из-за наивности и эгоизма, составляющих сущность человеческой расы. Самые худшие качества — жадность, ненависть, тупость — могли стать полезными, если вы просто пытались использовать
  их, а не стремились исправлять олухов. Позднее, когда война будет выиграна, придет время очистить планету от наиболее отвратительных порядков. «Теперь же, — сказал Барт себе, — расслабься и заторчи!» В первый раз, с высадки на Сангрию, Барт полностью чувствовал себя хозяином ситуации. Он чувствовал, как Революция набирает силу, он мог проникнуть в суть событий, людей, всех моделей действия, ощущать форму и вкус Восстания, как части огромной паутины, в центре которой сидел он сам — контролируя, побуждая, во все вникая и всем занимаясь, словно планета и народ — части его собственного тела.
  
  Барт шагнул в хижину. София лежала на кровати — вялая и утомленная. Фрейден глядел на нее сверху вниз. И внезапная дрожь пробежала по телу. Как грандиозно быть центром Мироздания, подчинять события по заданным тобою образцам, всю огромную планету, оживленную твоей собственной волей, всю вселенную, ориентирующуюся на твое существо! Всем заправлять, быть Номером Один, Человеком Который, и при этом — способным просто смотреть вниз на свою женщину и знать, что вскоре ты сможешь сложить к ее ногам целый мир, словно безделицу, — если настроение овладеет тобой!
  
  София взглянула на него. Ее глаза расширились, и она широко улыбнулась.
  
  — Барт, — пробормотала она. — Я никогда не видела тебя… Ты похож на быка, большого сильного быка, Зевса, собирающегося изнасиловать Европу…
  
  Фрейден тоже засмеялся. «Да, я чувствую себя богом, верно! У Зевса была своя планета, и у меня есть своя. — Он прислушался, как кровь стучит в висках. — Гордыня, да, гордыня! Что ж в этом плохого? Каждый, кто не знал чувства гордости, не знал себя самого. Каждый, кто не знал гордости, заслуживал того, чтобы иметь Хозяина. Долой смирение! Ты тот, кем себя называешь, только до тех пор, пока можешь это подтвердить!»
  
  Барт стоял рядом с кроватью, смотрел вниз, предвкушая, как прикоснется к Софии.
  
  — Я чувствую себя быком, — проговорил он. — Почему нет? Я Барт Фрейден, и это моя планета, моя
  ! Каждый мужчина должен был бы почувствовать это, прежде чем назвать себя мужчиной. Будь я Тарзаном, а ты — Джейн, я отправил бы Читу вон пинком в зад, стукнул себя в грудь и…
  
  — Я никогда не видела тебя таким прежде, проклятый самонадеянный ублюдок, — заметила София. Но, говоря это, она смеялась и ее глаза сияли.
  
  — Ты никогда не видела меня на дне, пробивающего себе путь наверх. Это тебя пугает?
  
  — Разве Тарзан пугал Джейн? — сказала она, легко касаясь его руки. Барт почувствовал, как что-то растет между ними, почувствовал себя разбухающим, увеличивающимся, почувствовал, как сознание могущества питает его мужественность, почувствовал, как мужественность питает его могущество. В глазах Софии он прочитал, что она чувствует то же самое, увидел, как грубый, стоящий ближе к животным самец зажигает в самке ответный огонь. Исходящий от нее жар питал его собственный, и комната казалась жерлом готового шарахнуть вулкана.
  
  — Только их шимпанзе знал это наверняка… — усмехнулся Фрейден.
  
  Лишенные смысла слова, как катализатор, спровоцировали взрыв. София метнулась к Барту, потянула его вниз на себя с поразительной дикой силой. С ее уст слетали короткие пронзительные крики: мольба, просьба, приказ. Он распростерся над ней, и одежда вмиг исчезла куда-то. Упоение — подругой, собой, вселенной — погасило мозг, осталось лишь нагое тело. Он входил в лоно женщины, проникал, обволакивал. Он чувствовал, что она отдает ему себя как дар — торжественно и гордо. Как монарх принимает почтение придворных, милостиво и снисходительно. Напор отдачи и обладания возрастал крещендо, на ставшее бесконечным мгновение слив их воедино: женщину и мужчину — в заполнившее весь мир целое.
  
  Позднее, когда протекли долгие минуты молчания, она подняла на него затуманенные искрящиеся глаза.
  
  — Да здравствует… да здравствует… — попробовала она выговорить, давясь девчоночьим хихиканьем.
  
  — Да здравствует — что
  ?
  
  — Да здравствует Свободная Республика! — прокричала София и разразилась безудержным смехом.
  
  «Да здравствует Свободная Республика!» — с изрядной долей цинизма подумал Барт Фрейден, окинув взглядом новый стяг Свободной Республики Сангрия у него за спиной — красный круг на квадратном зеленом полотнище. Шест, служивший древком, сделан так грубо, что с него все еще лущилась кора. Но все равно флаг с каждым днем выглядел все менее нахально. Сейчас его, развернув, при свете дня несли по дороге.
  
  Перед флагом топал в одиночестве Фрейден. Позади стройной колонной маршировала сотня вооруженных партизан — все добровольцы, — а уже за ними шли еще сто или около того человек из последних двух деревень.
  
  Барт вышагивал во главе двухсот человек под знойным красным солнцем Сангрии. Его распирало странное чувство, будто внутренний жар собственных желаний и стремлений заставляет солнечный шар, этот сгусток раскаленной плазмы, выглядеть глыбой красного льда. Фрейден шагал и чувствовал, как могущество ступает с ним в ногу.
  
  Что за чувство! Словно родился заново! Продвинуться от позорного бегства в джунгли к сладостному мгновению, когда он стоит, сияя, в лучах света.
  
  Впервые с тех пор, как потерял Федерацию, Барт наконец почувствовал себя Человеком с большой буквы. Марширующие за ним войска, его
  флаг, сангриане, выстроившиеся, как мальчишки на параде, — и он
  в центре. Рим, к которому ведут все дороги, Президент Фрейден, Фрейден Освободитель, Фрейден Народный Герой. Что из того, что расхожая легенда о Барте Фрейдене специально состряпана его собственной фабрикой слухов? Герой — это человек, создавший миф, проникший в него, а потом втащивший за собой всех и вся. Оставалась ли ложь ложью после того, как вы превратили ее в правду?
  
  Теперь же миф почти на грани воплощения в реальность. Во всей округе не осталось ни одного живого Мозга. Удивительно, что Братство не сделало попытки завезти новых, — вполне возможно, они тоже обращали пропаганду в реальность, фактически используя зародившееся в сангрианах отчаяние для поддержки сумасшедшего погрома.
  
  Пропагандистская карусель по дискредитации Киллеров прошла с абсолютным успехом — все участники устроенного Вильямом маскарада обратили на себя такое внимание, что теперь любой Киллер, забредший в деревню, был бы разорван на куски. Свистопляска пыток обрушила небо на головы несчастных сангриан, а теперь гибель Мозгов с таким же успехом выбила почву у них из-под ног. Им больше нечего терять! Для них оставалась только одна дорога, и на эту дорогу они повернули. Волонтеры стекались в лагерь чуть ли не быстрее, чем их можно было сосчитать. Теперь они хотели получить оружие, они хотели сражаться. Они жаждали убивать.
  
  Бравурный демарш по округе — не столько экспедиция с целью набрать новых рекрутов, сколько публичная попытка пнуть Братство побольнее, показать ему козью морду. Еще бы! Тут тебе и флаг, тут тебе и бряцание оружием…
  
  Теперь дорога вела мимо полей очередной деревни. За обочиной ближайшего поля десяток обезумевших сангриан с выпученными глазами тщетно пытались отловить тридцать или сорок Жуков. Насекомые бессмысленно носились по полю, топтали пшеницу, раздирая ее клешнями, и неистово трещали.
  
  Мощный рев гнева прокатился по толпе шедших за войском сангриан, когда они увидели буйствующих Жуков. Фрейден резко остановил партизан, махнул людям в поле, приказывая отойти в сторону. Сангриане потрусили к дороге, тогда как партизаны развернулись в длинную стрелковую цепь.
  
  — Убить те-Жуки! Убить те-Жуки! — монотонно закричали жители деревни, и толпа волонтеров подхватила этот клич, пока он не перерос в мощный требовательный рев. Фрейден властно взмахнул рукой.
  
  Партизаны открыли огонь, залп за залпом, под одобрительные возгласы местных оборванцев:
  
  — Убивать Жуки! Убивать Киллеры! Убивать Братья! Да здравствует Свободная Республика!
  
  Жуки падали, дергали в воздухе лапами, затихали. Через несколько минут все было кончено, поле усеяно исковерканными зелеными трупами. Голытьба, доселе гонявшаяся за Жуками, присоединились к воинству, крича:
  
  — Да здравствует Свободная Республика! Смерть тому-Братству! Да здравствует Барт!
  
  Когда отряд пылил мимо кособоких хижин, к шествию присоединялись мужчины, женщины, дети — доходяги с выпирающими ребрами, раздутыми животами, глазами, обезумевшими от ненависти. Партизаны выбрались на центральную площадку, со всех сторон окруженные вконец обалдевшей деревенщиной.
  
  — Убивать Братья! Убивать Киллеры! Да здравствует Свободная Республика! — пронзительно кричали сангриане.
  
  Наслаждаясь варварским животным восторгом, Барт Фрейден пробился в центр толпы, взобрался на кем-то где-то добытую старую корзину. В течение одного пьянящего мгновения он позволял реву народа омывать его, потом взмахнул руками, жестом призывая к молчанию.
  
  Вопли оборвались. Барт точно знал — уродцы теперь готовы на все. Созрели! Он мог прочесть это по их запавшим, окаймленным темными кругами глазам, по угрюмо сжатым губам. Он мог почуять это по одному только запаху их пота. Теперь они были с ним, ожидая услышать заветные слова. Рвущиеся сражаться, рвущиеся убивать. Барт встречал такие толпы и прежде. Но никогда еще толпа не была столь свирепой и дикой, никогда не горела таким желанием следовать за Вождем куда угодно, хоть прямиком в ад. Оковы распались. Плотину прорвало. Дерьмо попало в вентилятор.
  
  — Да здравствует Свободная Республика! — крикнул Фрейден.
  
  — Да здравствует Свободная Республика! — проревели ему в ответ.
  
  — Они называют вас Животные! — вещал Барт. — Они убивают вас, пытают, едят вашу плоть! Теперь они готовятся пытать и убить всех Животных, каждое Животное на планете! Но вы не Животные, вы — люди! Люди! Люди!
  Теперь вы граждане Свободной Республики, и Свободная Республика защищает своих. Как мы поступим, когда Киллеры пытаются сделать нас рабами Братства, пока они изнуряют нас, доводя до смерти?
  
  — Смерть тем-Киллеры! — голосили сангриане. — Убивать то-Братство!
  
  — Правильно, смерть Киллерам! — развивал мысль Фрейден. — Но невооруженные, необученные, лишенные предводительства люди не могут нанести поражение армии солдат. Попытайтесь бороться с ними сами, и они растопчут вас, съедят заживо! Но есть Народная Армия, и она будет сражаться за вас. Те, кто хочет убивать Киллеров, пусть вступают в Народную Армию. Все остальные оставайтесь дома и выращивайте хлеб для себя и для своей Армии. И пока вы будете этим заниматься, помните — никакой помощи Киллерам или Братству. Когда придут Киллеры, рядом окажется и Народная Армия. Мы будем знать, что делать с Киллерами и с предателями тоже! Вскоре потребуется целая армия Киллеров, чтобы отважиться вступить в эту область, — но они не смогут
  собрать целую армию для одного района, потому что мы нападем на них и в следующем районе, и в том, что лежит за ним. Всю дорогу до самого Сада! Мы будем нападать на них повсюду! Мы будем убивать их и морить голодом. А потом, когда вся страна будет нашей, мы войдем в Сад великой армией и достанем Братьев, достанем самого Пророка. Мы…
  
  — Смерть тому-Пророк! Смерть те-Братья! Смерть те-Киллеры! Убей! Убей! Убей! — Последние слова Барта утонули в жутком реве. Сангриане, завывая, свирепо требовали крови. Фрейден понял, что невозможно остановить их, тем более — перекричать. Сейчас они неподконтрольны, только вкус крови смог бы насытить их. «Хорошо, я пущу для вас кровушки! Убью двух птиц одним камнем. После этого черта с два вы вернете Жуков в рабство».
  
  Барт сложил ладони рупором и крикнул во всю глотку:
  
  — Жуки работают на Братство! Убивайте Жуков! Убивайте Жуков
  !
  
  Он дал знак волонтерам, спрыгнул с корзины и повел завывающую толпу к подножию Жуковейника — огромного холма из высушенной солнцем глины. Там и тут из темных нор выглядывали Жуки. Солдаты подняли пальбу по зеленым тварям. Одного или двух они подстрелили, но остальные попрятались и затаились в недрах глиняного истукана.
  
  Фрейден выстроил партизан так, что кольцо винтовок охватило Жуковейник.
  
  — Огня! — приказал Барт толпе позади. — Несите факелы, солому, дерево. Мы выкурим их оттуда!
  
  Через пару минут к норам подтащили факелы. Пучки соломы и щепок подожгли и пропихнули внутрь. Минут через пять, пока толпа завывала, размахивала факелами, ножами, грубыми деревянными дубинками, из Жуковейника повалил дым.
  
  И тут неожиданно, подобно муравьям, ошалело удирающим из разоренного муравейника, Жуки сыпанули наружу. Толпа загудела, раздались проклятия, голытьба стала напирать на кольцо солдат. Партизаны вновь открыли бешеную стрельбу, и огромные зеленые насекомые, разбрызгивая липкую сукровицу, покатились по крутому склону Жуковейника. Они падали вниз целыми гроздьями, но по-прежнему лезли наружу десятками, ползли из дымящихся нор, выталкивая клешнями тлеющие головешки и солому.
  
  Солдаты лупили, не жалея патронов, но Жуков оказалось чересчур много и они выскакивали наружу слишком быстро. Даже после того как хитиновые трупы дюжинами валились к подножию Жуковейника, оставляя за собой ручьи зеленой жижи, некоторые из насекомых ухитрились прорваться сквозь строй солдат и угодили прямо в толпу деревенщины.
  
  Барт мрачно сознавал, что дело устроилось самым наилучшим образом. Однако желудок чуть не вывернуло наизнанку, когда Фрейден увидел картину лютой бойни. Не имея возможности рассчитаться сейчас с Братьями или Киллерами, толпа обратила свою отчаянную ярость на беспомощных, немых антропоидов. Стайка Жуков исчезла из поля зрения Фрейдена в бурлящем водовороте толпы. Как ветви дерева под циркулярной пилой… Дальнейшее воспринималось лишь фрагментарно. Здесь — перемазанные зеленым руки на мгновенье высоко подняли Жука. Из дергающегося тела кто-то вырывал конечности; потом его опять рванули вниз, размозжили, разодрали на части… Оторванная зеленая голова, разбрызгивая сукровицу, прыгала над толпой, словно в некоем гротескном волейболе… Мелькали скользкие хитиновые пластины… Десятки босых ступней топтали пульсирующие внутренности…
  
  Повернувшись спиной к жуткому спектаклю, Фрейден собрал вокруг себя пятерых волонтеров, взобрался по крутому склону Жуковейника, встал на вершине и посмотрел вниз, на бурливший у него под ногами адский балаган.
  
  «Господи, — думал он оцепенело, глядя, как сангриане убивают последних Жуков, расчленяют трупы в слепом бешенстве, — ведь это только Жуки
  ! А если б это были Киллеры? Или Братья
  ?»
  
  Наконец последний зеленый труп разорван на части. Животные ждали: вдруг еще кто-нибудь вылезет. Но когда никто больше не появился, сангриане разглядели наконец Фрейдена, стоящего высоко над ними. Подняв вверх глаза, безумцы затянули:
  
  — Барт! Барт! Да здравствует Барт! Барт! Барт!
  
  Стаккато их воплей, подобно пулеметной очереди, эхом отскочило от Жуковейника. Фрейден взирал вниз, на неистово поющих сангриан, на утоптанную землю, на тлеющие головни отброшенных за ненадобностью факелов, на все то, что сотворил звук его голоса.
  
  — Барт! Барт! Барт!
  
  Он мог почувствовать поднимающиеся к нему вверх горячие пульсирующие волны: жажда крови, потребность убивать, желание сражаться, следовать за Вождем.
  Три столетия пыток, преследований и безысходности, о которых можно лишь догадываться, прорвались наконец и хлынули, как пенящийся фонтан нефти, пробитый в темной полости глубоко под землей. А Барт — факел, он воспламенит этот бьющий черный поток, превратит его в огненное копье и спалит поганое Братство.
  
  Он наконец освободил демона, выпустил джинна из бутылки, и теперь должен управлять могучим существом, подчинить его своей воле, оседлать и вознестись на нем к вершине.
  
  — Барт! Барт! Барт!
  
  Он почувствовал, как мощь, поднимаясь, вливается в него, наполняет мозг, согревает мускулы, зажигает душу. «Веди, —
  требовали, казалось, поющие сангриане. — Веди, и мы пойдем за тобой».
  
  Фрейден поднял руки высоко над головой.
  
  Он начал говорить со своим народом.
  
  Глава 9
  
  С вершины холма, на который вскарабкался Барт, большая колонна Киллеров, меж высокой травы и одиночными кущами деревьев, в узкой долине внизу, казалась армией черных муравьев.
  
  «Ей-ей, муравьи на марше, — думал Фрейден. — Их невозможно сосчитать, их можно только разглядывать». Впрочем, из донесений разведчиков он знал, что около трехсот пятидесяти Киллеров продвигались теперь к небольшому участку джунглей, где с двумя сотнями бойцов поджидал в засаде Вильям.
  
  Сравнение с муравьями — отнюдь не праздная игра ума! Киллеры — солдаты от рождения, они воспитаны для войны. Подобно армии муравьев, они жили за счет местности. Совсем как у муравьев, их неистовый плотоядный инстинкт требовал мяса — и мяса в больших количествах.
  
  В данном случае — мясных Животных. «Киллеры съели не так уж много за последние две недели, — размышлял Фрейден. — Они явились сюда сражаться, мимоходом подчищая провизию за чужой счет. И то и другое у них замечательным образом не получилось».
  
  Классическое начало второго этапа партизанской войны! Хитро закрученная роль первой стадии состояла в том, что ублюдки-Братья не распознали, как в дверь постучалась война.
  
  Если б Моро прислал сюда армаду Киллеров до того, как все Жуки в районе были истреблены, когда «Народная Армия» состояла всего из сотни тупорылых героиновых Тыкв, Пророк и в самом деле без хлопот смог бы раздавить мятеж. Но жирный дегенерат по уши вляпался в сумасшедший погром, к тому же вообще был весьма глупым и самодовольным, чтоб свести воедино все сведения о разрозненных засадах и о нескольких разграбленных усадьбах. Даже шесть недель назад, после того как Революция стала набирать обороты и район из шести бывших поместий превратился во враждебный Братству, тысяча черных убийц задушила бы восстание в зародыше.
  
  Теперь же посланных Киллеров явно маловато, и появились они слишком поздно. Ирония заключалась в том, что единственная вещь, заставившая в конце концов Моро пошевелить своей толстой задницей, была одновременно и тем, что обрекало его вторжение на провал: Киллеры, тремя колоннами вступившие в область, являлись уже захватчиками
  , а не блюстителями порядка. Больше месяца этот маленький район стал de facto[6] территорией Свободной Республики. Редкие патрули Киллеров моментально истреблялись. Моро не получал отсюда ни жертв, ни мясных Животных, шесть поместий уничтожены, местные Братья и их подручные — наструганы мелкими ломтями. Моро уступал район Свободной Республике постепенно, по частям, и только когда он полностью был потерян, Пророк Боли оказался перед фактом совершившейся у него под носом Революции.
  
  Поэтому, прежде чем прибыла карательная экспедиция, первый этап уже завершился — Народная Армия осуществляла эффективный контроль над районом, обладала поддержкой населения, имела запас трофейного оружия и боеприпасов. Киллеры прибыли как раз к началу второго этапа, им теперь светило капитально получить по соплям.
  
  Фрейден наблюдал, как передовой клин Киллеров залезает в чащу. Барт напрягся. Как только половина авангарда окажется в джунглях, Вильям и его парни откроют огонь, подстрелят пяток-другой врагов, затем отступят и устроят новую засаду. Тактика стопроцентная: выпад — отход, выпад — отход. Подобным образом они покусывали противника в течение двух последних недель…
  
  Две недели назад соединение в две тысячи Киллеров подошло к границам района и разбило лагерь, оставив половину отряда на его охрану. Затем другая тысяча, разбившись на три колонны, вступила на мятежную территорию. Стратегия Киллеров казалась здравой даже Вильяму. Плешивый вояка стенал и вздыхал, раздувая до небес факт, будто тысяча черных бестий легко одолеют три тысячи партизан. Посему ни о каком лобовом сражении не может быть и речи!
  
  Забавно читать куцые мыслишки Моро… Кабан полагает, что загнал партизан в тупик! Ведь мятежный район граничит с горами, и дороги к отступлению нет. Три колонны Киллеров продвигаются вперед к горам, отлавливая по пути всех мятежников и мясных Животных, живя за счет этих земель и снабжая оставшийся в тылу неприступный базовый лагерь… Партизаны будут отступать, пока не упрутся в скалы, где их истребят. Или же попытаются стянуть все свои силы и атаковать одну из колонн, рассчитывая на то, что локальное превосходство сил позволит прорваться. В этом случае две другие колонны сойдутся в точке нападения и разгромят Народную Армию в пух и прах. Так или иначе, партизаны обречены.
  
  Но недоумок-Жиртрест прошляпил третью возможность!
  
  Наверное, уже сотня черных шакалов забралась под своды джунглей, прямиком в молотилку… Внезапно из чащи донеслось несколько пронзительных криков. С вершины холма Фрейден видел, как три или четыре дерева тяжело повалились на землю, обрушив за собой дождь листьев и веток. Значит, Вильям принялся орудовать снипганом, без разбора рассекая плоть и древесину. Зазвучали выстрелы — глухие залпы партизан; беспорядочный огонь Киллеров, тщетно отбивающихся, пытающихся уничтожить невидимого противника.
  
  Киллеры в хвосте колонны сломали строй и, выхватив «звезды», с визгом рванулись в джунгли, как обезумевшая волчья стая.
  
  Несколько прицельных залпов, опять беспорядочный огонь. Рухнул еще один ряд деревьев. Теперь, приглушенный густой листвой и расстоянием, до Фрейдена донесся боевой клич Киллеров, похожий в эту минуту на предсмертное причитание:
  
  — Убей! Убей! Убей!
  
  Вскоре, почти так же быстро, как и началась, битва закончилась. Фрейден слышал, как Киллеры все еще изредка постреливают, тратя патроны, но партизаны уже растворились в чаще, чтобы приготовить очередную теплую встречу.
  
  Две другие колонны противника удостоились такой же «прополки». В течение двух недель они продвигались по стране, сражаясь с призраками. Захватывали и отправляли в базовый лагерь пленных, но никто из них так туда и не попал. Конвойных Киллеров отлавливали и пускали в расход. Вскоре острозубые бойцы обнаружили, что их ежедневно вовлекают в дюжину мелких перестрелок, устраиваемых сотнями непокорных Животных. Пленных брать прекратили.
  
  Тактика выжженной земли окончательно расстроила план Моро — мясных Животных угоняли до прибытия Киллеров или же забивали на месте и съедали. Кстати, единственный нюанс во всей хитроумной придумке, приведший Фрейдена в замешательство: сангриане не смогли бы отказать Киллерам в «живых» пайках, если б сами их не сожрали. Идею упразднить каннибализм придется временно положить на полку…
  
  Но дело того стоило. Оголодавших Киллеров вынудили посылать за провизией и боеприпасами в главный лагерь — и подобные конвои становились легкой добычей для партизан. С пустым брюхом, с вечной нехваткой боеприпасов, живущие на зыбкой грани ярости от непрерывных засад, теряя людей десятками, не видя перед собой конкретного врага, — Киллеры приходили в отчаяние.
  
  Фрейден встал, потянулся. Ему предстояла долгая пешая прогулка назад в лагерь. Сегодня для черных псов пришло время изрядно подергаться. Значит, в скором будущем что-то должно случиться…
  
  — Не понимаю тебя, Барт Фрейден, — заявила София. — Совершенно не понимаю. Между прочим, я отнюдь не образец человеческой тупости. Могу понять, хоть и смутно, зачем тебе понадобилось загонять врагов на вершину какого-то грязного холмишки. Я могу понять, почему Дятел не должен нападать на них, — предполагается, что они просто будут сидеть там и понемногу подыхать от голода. Допускаю, в этом есть определенная скверная экономия. Хотя, кажется, ты не больно-то беспокоился о спасении жизней наших преданных граждан. Даже это я могу понять, зная, как работает твой извращенный ум. Но теперь, после всех хлопот и трудностей, ты позволил сотням Киллеров с обозом жратвы и оружия добраться почти до того места, где отсиживаются их собратья-головорезы. Почему, дозволь тебя спросить?
  
  Барт глянул в ту сторону, где Вильям и двадцать его Тыкв, вооруженных снипганами, исчезали в джунглях. Давать торчкам лучеметы, конечно, рискованно, но игра стоит свеч.
  
  — Женщина, знай Правила Революции Фрейдена, — проговорил Барт. — Правило первое: хватай самые большие куски, не останавливайся на убийстве тысячи противников там, где можешь уничтожить тысячу шестьсот. Правило второе: не отказывайся от возможности захватить побольше боеприпасов. Правило третье: тысяча шестьсот истощенных бойцов, страдающих нехваткой вооружения, слабее, чем тысяча сытых со столь же скудным количеством патронов.
  
  — Я рада, что ты все объяснил, — буркнула София. — Все ясно, как черепаховый суп.
  
  — Послушай, Соф, идея состоит в том, чтобы позволить подкреплению пробраться к товарищам. Людям,
  но не обозу.
  Тогда целой своре шакалов придется делить свой запас боеприпасов и пропитания. И тем легче будет их «вдуть». Понимаешь?
  
  — Отвлеченно, да, — кивнула София. — Идиотка! Нет, это не про меня! А скольким нашим эти ухищрения будут стоить жизни? Ты сам сказал, что даже при самом лучшем раскладе без значительных потерь трудно начистить рыло острозубым мальчикам. Мне даже не надо снимать туфли, чтобы сосчитать пальцы на ногах, — ты предполагаешь потерять шестнадцать сотен. Неимоверно!
  
  Фрейден вздохнул:
  
  — На пятнадцать миллионов сангриан приходится меньше чем тридцать тысяч Киллеров.
  
  — Ну и?
  
  — Ну и? Мы можем с сегодняшнего дня и до следующего года терять по пять тысяч человек в неделю,
  если это понадобится. До тех пор, пока мы продолжаем побеждать, у нас будет бездонный запас пушечного мяса. Это же проще простого.
  
  — Проще просто… — София уставилась на Барта, в изумлении качая головой. — Господи Иисусе! Ты говоришь о людях, Барт, о людях
  ! Гибнут человеческие существа, а не цифры с какого-то распроклятого учетного листа. Люди, Барт, люди
  !
  
  «Да что с ней такое? — раздраженно подумал Фрейден. — Почему не может она понять столь простой жизненный факт?»
  
  — Речь идет о войне,
   — он повысил голос. — Как ты думаешь, что это? Миленькая партия в шахматы? Война — это убийство, Соф. Человек, который обманывает себя, воображая, будто он не по-настоящему
  убивает людей, посылая войска в сражение, просто слабоумный трус.
  
  — Я ожидала подобной тирады от Дятла, но не от тебя, — отозвалась София спокойно.
  
  Фраза причинила Барту боль, ранила в то место, которое он не трудился изучать более тщательно. Боязнь заглянуть внутрь порождает выплеск наружу.
  
  — Я ожидал малодушия от Врежь-в-Плешь, — жестко передразнил он, — не от тебя. За кого ты себя принимаешь? Откуда в тебе эта святость? Я пришел к власти пару недель назад, потому что взбудоражил Животных. Чтобы заставить их убивать.
  Я преуспел весьма недурственно, и ты почуяла это. Ты почуяла запах воина. Тебе стало противно? Ты знаешь ответ, Соф, — ты оттрахала меня, как последняя драная сучка! Это завело тебя! Что ты теперь из себя корчишь? Деву Марию?
  
  Она съежилась, словно до смерти перепугалась, нахмурилась, потом с тусклой улыбочкой пожала плечами.
  
  — Я полагаю, мы достойноя пара, — сказала она тихим голосом. — Достойная пара… Остынь, Бесподобный Вождь, остынь!
  
  — Ха, погляди-ка на них! — воскликнул Вандерлинг. Он стоял на краю джунглей и смотрел поверх волнующегося пространства заросшего травой луга, поднимавшегося к невысокому холму. Там возвышались укрепления осажденных Киллеров.
  
  — Как крысы в ловушке! Надо же, они чертовски сообразительны!
  
  Киллеры выбрали участок, идеальный для обороны. Примерно около семисот голодных волкодавов — все, что осталось от трех ныне соединившихся колонн, — окопались на вершине невысокого холма. Холм окружала низкая, лишенная укрытий равнина, далеко простиравшаяся во всех направлениях. Укрепления Киллеров остались вне пределов досягаемости снипганов. Винтовки обладали большей дальностью, но Киллеры окопались слишком хорошо, чтобы ружейный огонь смог их побеспокоить. Штурмовать укрепления, пробежав триста ярдов открытого пространства, — выходка только для полного кретина. А колонна подкрепления — шестьсот черных псов — быстро приближалась с востока, с грузом продовольствия и боеприпасов. Киллерам нужно только немного подождать, и они — в полной безопасности…
  
  По крайней мере, они могли так думать.
  
  — Твои люди готовы? — спросил Вандерлинг Гомеца. Тот стоял рядом, жадно поглаживая недавно опробованный снипган. Глаза у бедного наркомана совсем ввалились.
  
  — Готовы убивать, сэр, — откликнулся Гомец. — Убить двадцать, пятьдесят, две сотни. Убить всех. Убить…
  
  — Да-да. Ты должен быть уверен, что парни не провалят все дело, выскочив из укрытия. Просто запустите ублюдков поглубже в чащу, стойте на месте да машите снипганами. Теперь возвращайся к своим и ни шагу оттуда.
  
  Гомец отдал честь и потрусил через узкое открытое пространство к противоположному выступающему языку джунглей, прямо напротив занятой Вандерлингом позиции. Генерал с трудом различал фигурки десяти бойцов, скорчившихся за деревьями. Он взглянул на другую десятку, расположившуюся сбоку от него, отступил в укрытие и похлопал приклад снипгана. И правда, плевое дело!
  
  Существовала только одна дорога с востока, достаточно широкая, чтобы по ней протопали шестьсот человек. В этом месте она выходила из джунглей на открытое пространство, вросшее в тело леса псевдоподией ярдов пятьдесят в длину и пятьдесят в ширину. Дорога обрывалась там, где просека вторгалась в чащу. Киллеры обязательно прошагают меж двух зеленых стен. Вандерлинг расположил десять Тыкв со снипганами на одной стороне коридора, еще десять — на другой. Колонна противника угодит прямо под перекрестный огонь лучеметов.
  
  Вандерлинг рассмеялся. Скоро недоноски узнают, как надо бегать, и бегать быстро!
  
  Десять, тридцать, сорок минут прошло… Затем Вандерлинг услышал характерный топот солдат, прокладывающих путь сквозь кустарник. Генерал подал знак Тыквам. Снипганы нацелились на просеку.
  
  Еще пять минут ожидания, и вот шестеро Киллеров, с тяжелыми ранцами за спиной, вынырнули из джунглей. Чернорубашечники отчетливо видны на светлом фоне в горячих красных лучах солнца, заливавших зеленый тоннель.
  
  Другая шестерка последовала за первой, потом еще и еще. Через пару минут просека заполнилась тяжело нагруженными Киллерами. Вандерлинг поднял руку, готовый отдать команду, пока колонна Киллеров не прошла половину пути и по меньшей мере сотня врагов не оказалась точно в пасти капкана.
  
  — Давай! — заорал бравый вояка, уронил руку на снипган и вдавил гашетку.
  
  Время и пространство распороли дикие вопли. Пять Киллеров, словно ломти диковинного хлеба, повалились на землю, разбрызгивая сияющую красную кровь; одних сразило наповал, другие еще бились в предсмертных судорогах. Спрятавшиеся по обе стороны просеки героинщики с упоением кромсали вражеские шеи, туловища, конечности. Казалось, что Киллеры разлетаются на части, как разорванные пакеты с квашеной капустой. Они елозили бессмысленными кругами, пытаясь отыскать своих мучителей, пытаясь спастись. Но напор примерно пятисот человек, шедших вплотную друг за другом, толкал только вперед, прямо под беспощадную бритву невидимых лучей. Образовалась чудовищная пробка из расчлененных, изувеченных тел. И по-прежнему поток упрямых черных муравьев вливался в гибельный коридор.
  
  Это все равно что глушить рыбу в аквариуме. Снипганы зловеще бесшумны. Единственное, что слышали избиваемые Киллеры, — их собственные крики. Все, что они видели, — руки, ноги, головы, отлетающие от тел. Действо напоминало взрыв ящика тротила в мясной лавке: безобразный смерч крови, сырого мяса и смерти.
  
  У Вандерлинга побелели суставы пальцев, с такой яростью он сжимал снипган. Глаза превратились в веселые пылающие угли, рот — в серую щель. Он в клочья кромсал людей в черном. «Сукины дети, что за прелестное оружие! Посмотрите только, как эти грязные торговцы анашой разлетаются на части!»
  
  С упорством маньяков Киллеры валили на просеку, блокируя все пути к бегству, проталкивая вперед ранцы, бешено стреляя — в воздух, в джунгли, в смятые ряды своих собственных поверженных товарищей. Уже совершенно по-идиотски они пытались устоять под обстрелом, сбивались в огромный неподвижный клубок умирающих, истекающих кровью, кричащих безумцев…
  
  Вандерлинг рассмеялся хриплым смехом, потом резко пригнул голову, когда град пуль обрушился на джунгли вокруг него. Он заметил, что троих Тыкв умудрились подстрелить. Потом глянул на холм и увидел, как сотни Киллеров, выйдя на позиции, бешено палят, посылая в джунгли один слепой залп за другим. Стрелковая цепь противника, мудро удерживаясь вне радиуса действия снипганов, поливала джунгли свинцом, тратя и так скудный боезапас. И вот тогда остатки подкрепления изо всех сил припустили к крепости, бросая ранцы с провизией, бросая раненых, забыв обо всем на свете в отчаянном рывке к спасению. Даже прирожденные солдаты и закоренелые убийцы все-таки хотели жить… Под прикрытием огня уцелевшие Киллеры кое-как добрались до холма, оставив позади на поле битвы груды искалеченных тел. Когда последний враг оказался в безопасном отдалении на холме, Вандерлинг выскользнул из своего укрытия. Пора подвести итоги!
  
  «Ба… Семеро партизан убито шальными пулями, но посмотрите только на все это чудесное снаряжение. Так и поджидает, чтоб его собрали!» Генерал огляделся. Тыквы уже выползли из-за деревьев и теперь блуждали среди мертвецов; ввалившиеся глаза раздолбаев все еще кровожадно горели, высматривая раненых Киллеров, которых можно добить. Вандерлинг прикинул, что примерно половина подкрепления уничтожена за несколько минут превосходящей всякое вероятие бойни. И продовольствие и снаряжение получит Народная Армия, а не засранцы на холме!
  
  Бравый вояка окинул взором невероятные груды трупов, отсеченных конечностей и голов — на лицах застыл предсмертный оскал, — вывороченные шмотья потрохов, плавающие в лужах быстро свертывающейся крови, и улыбнулся широкой удовлетворенной улыбкой.
  
  — Эх, — пробормотал он вслух, — эти сучьи снипганы — просто прелесть!
  
  — Должно разнестись по всему району через два дня. Барт говорить, вы приложить внимание и сделать все точно. — Олней обращался к двум десяткам сангриан, что расположились полукругом рядом с хижиной Фрейдена. Все они без
  зеленых лент и повязок Народной Армии. Фрейден стоял на пороге своей хижины, прячась в тени, и наблюдал за Олнеем. Надо удостовериться, что тот все изложит точно. Даже агенты должны впервые услышать историю из уст сангрианина. В глубине хижины маячила София, насмешливо поглядывая на Фрейдена.
  
  — Вы сказать тем-Животным это, — медленно говорил Олней. — Вы сказать им, что Народная Армия собираться убить тех-Киллеры, которые идут маршем по всем поместьям. Вы сказать им, Барт говорить, Киллеры умереть через два дня. Вы сказать им, Барт говорить, те-Киллеры умереть в Тройной Долине два дня спустя. Они хотеть видеть, как Народная Армия убить тысячу Киллеров, они приходить Тройную Долину через два дня, но они стоять две долины по сторонам, та посередине оставаться свободной, и стоять чтоб их не видно и стоять тихо. Та посередине долина для большого представления. Вы сказать тем-Животным, они хотеть увидеть величайшая битва, Сангрия когда-либо видеть, тысяча Киллеров будет уничтожена прямо перед ними. Они собираться в долинах по сторонам Тройная Долина два дня спустя и не попадаться на пути Народная Армия. Все понять?
  
  Стоящие полукругом люди закивали.
  
  — Хорошо, — закончил Олней, — теперь вы идти!
  
  Агенты разошлись, каждый направился назад в свою деревню, чтобы подсыпать свеженькую байку на мельницу слухов. Олней помахал Фрейдену и вразвалку зашагал к ближайшему очагу.
  
  — Хотела бы я знать, что подумал бы о твоих методах Нерон, — подала голос София. — Хлеба мало, зато зрелищ предостаточно. Смотрите, как тысячу Киллеров разорвут на куски! Тысяча, сочтите их, ровно тысяча! Смотрите на битву века в живом, кровавом цвете! Чертовски плохо, что у тебя нет христиан на роли мучеников. Но, с другой стороны, у нас в некотором роде и львов нехватка.
  
  Барт повернулся, вздохнул и терпеливо проговорил:
  
  — Ты все поняла правильно. Предстоящее сражение, о Совесть Всего Мира, отнюдь не для потехи. Это часть пропаганды. С пропагандой здесь большая проблема. На Астероидах я пользовался секретным радио, подпольной телестанцией и компьютерной сетью. Здесь о подобном и не слыхивали. Большинство даже не умеют читать. Все должно ограничиваться устным словом. Фабрика слухов работает очень плохо, но все, что она может, — это говорить.
  Пропаганда же должна еще и показывать.
  Я попробую устроить такую штуку! Пусть сангриане увидят, как на их глазах Народная Армия прихлопнет тысячу Киллеров. Через неделю или где-то так вся планета узнает: Народная Армия умеет побеждать.
  
  — Почему бы тебе просто не перебить недоносков, а потом распустить слухи? Зачем устраивать благотворительное шоу? — с сомнением спросила София.
  
  — Потому что главнейшее оружие Киллеров — таинственность, — ответил Фрейден. — В течение трех столетий они служили сангрианам легендой о страхе и непобедимости. Уничтожь легенду — и вся планета подивится на так называемый Естественный Порядок. Ты не можешь разрушить легенду пустопорожней болтовней. Тебе надо показать,
  сварганить противоположный миф. Вот для чего нужна пропаганда. И если у тебя нет под рукой никаких средств mass media, приходится разворачивать небольшой балаганчик вживую.
  
  София пожала плечами:
  
  — Кто знает? Если б Нерон прочел хорошую книгу по маркетингу, мы бы все еще говорили на латыни.
  
  Тройная Долина — это четыре сросшихся воедино холма. У их подножий образовалось три огромных котловины, тянущихся с востока на запад. Фрейден стоял на южной оконечности внутреннего гребня и глядел вниз, в узкую долину. По дну двух других ущелий текли небольшие речки, берега их густо заросли непроходимым кустарником. Центральная же была суше и покрыта только редкими деревцами и высокой травой. Диспозиция самая подходящая!
  
  Не так далеко к востоку, пара сотен партизан бежала перед тысячей Киллеров — всех, кто выжил из большого экспедиционного корпуса. Партизаны двигались к западу на достаточно умеренной скорости, чтобы гнавшиеся за ними Киллеры не потеряли след. Задача ставилась простая — заманить черных бестий в центральную долину, где спрятаться практически невозможно…
  
  Фрейден оглянулся, поверх гребня, вниз, на темный склон. Здесь укрылась тысяча партизан. Еще тысяча затаилась на склоне противоположного хребта. Позади войск, ближе к поросшим лесом долинам, весь день собирались сангриане: мужчины, женщины, даже дети. Пестрая орда сангриан! Фрейден прошел сквозь толпу по дороге к вершине, и царившая там атмосфера показалась ему странной смесью карнавала и похорон. Очевидно, они предвкушали зрелище разгрома Киллеров, но, так же очевидно, весьма сомневались в исходе близящегося сражения.
  
  Фрейден мог понять это недоверие. Наконец-то Киллеры получат возможность ближнего боя. Тысяча острозубых гиен против двух тысяч партизан. В любых нормальных условиях на стороне Киллеров оказался бы значительный перевес.
  
  Но Фрейден постарался довести противника до нужной кондиции. Киллеры сильно ослаблены. Жратвы у них не больше чем по паре кусочков на нос. К тому же их гонят в чудовищную ловушку. Как Только отряд, игравший роль приманки, заведет Киллеров в долину, тысяча партизан перевалит через гребень каждого хребта и спустится вниз, стреляя по мере продвижения. Киллеры попадут под перекрестный огонь; их подчистую скосит, прежде чем разгорится рукопашная.
  
  Фрейден прекрасно понимал, что дело попахивает жареным, поскольку представление обойдется недешево и многие из партизан отправятся в мир иной. Гораздо дешевле было бы просто оставить стрелковую цепь на склоне и долбануть Киллеров, не подбираясь к ним вплотную.
  
  Но пропагандистские аспекты сражения столь важны, как и собственно военные. Сангрианам обещано зрелище, и зрелище они обязаны получить. Они должны увидеть «основное блюдо», перл пропаганды без единого слова: Народная Армия, громящая Киллеров в рукопашной схватке. То, что враги валятся с ног от голода, что они остались практически без патронов, — факты, смущающие неокрепшие головенки и потому опущенные за ненадобностью. Миф о Киллерах сегодня уступит место мифу о Народной Армии.
  
  Прошло минут двадцать, и Фрейден услышал звуки беспорядочной пальбы, приближающиеся от восточного окончания долины… Теперь Барт мог видеть отряд партизан, потом еще один. Они ворвались через восточный проход в долину и теперь легко неслись вперед, время от времени отстреливаясь, дразня преследователей. Они пробежали уже сто ярдов… сто пятьдесят. По-прежнему ни одного Киллера. Двести ярдов, и партизаны стали рассеиваться, взбираясь по склонам небольшими группками.
  
  Наконец появился и клин бегущих черных фигур. Киллеры размахивали винтовками, но, правда, стреляли только эпизодически, пока передовые части всего отряда подтягивались в западню. Фрейден поднял правую руку, махнул Вандерлингу, стоящему на гребне хребта напротив. Вандерлинг терпеливо ждал сигнала.
  
  Пока поток черных хищников вливался в долину, окутанный огромным облаком пыли, Фрейден и Вандерлинг стояли молча, неподвижно держа на весу руки. Фрейден не шевельнулся, пока дно долины не покрылось фантастическим живым ковром. Наконец он увидел, что тянущийся от восточного конца долины хвост колонны превратился в струйку и совсем иссяк. Враг здесь. И он в ловушке.
  
  Фрейден опустил руку. Вандерлинг перехватил сигнал и подал свой.
  
  Тысяча партизан появилась над гребнем каждого хребта, перевалила через него и стала спускаться вниз, растянувшись стрелковой цепью в линию по одному. Повстанцы двигались не спеша, методично выпуская один прицельный залп за другим. Мышеловка захлопнулась!
  
  Зажатых в тиски, десятки Киллеров скосило в первые же мгновения, прежде чем обнаружился источник сосредоточенного огня. Словно тараканы под плазменной горелкой, черные солдаты бессмысленно гибли, пока партизаны размеренно спускались по склонам, не переставая на ходу поливать противника градом пуль. Обалдевшие от невиданного зрелища, Киллеры тщетно пытались найти укрытие, но его не было. Пули взрывали вокруг тысячи маленьких фонтанчиков пыли и земли. Воздух наполнился криками раненых.
  
  Фрейден оставался на месте, наблюдая за неумолимо смыкающейся пастью капкана. Он поступил умно, держа героинщиков в стороне от дела. Весьма вероятно, что Тыквы ринулись бы стремглав вниз, в гущу Киллеров. Идиотов-торчков покрошили бы в шмотья еще до того, как доходяги нанесли бы хоть какой-нибудь реальный ущерб врагу. Но сангриане-добровольцы не настолько рвались в рукопашную, они беспрекословно повиновались приказам, творя свое кровавое ремесло с туповатой тщательностью плотника, строгающего здоровенную колобаху. Будь у Киллеров достаточно патронов, подобная тактика, конечно, стала бы чистым самоубийством. Но при теперешнем положении вещей псы могли лишь вжиматься в землю и ждать, пока партизаны подойдут поближе. Напасть сейчас на одну из стрелковых цепей повстанцев значило повернуться спиной к другой. Разделение же на два фронта равным образом бесполезно…
  
  Едкий туман серо-голубого порохового дыма повис над долиной. В ушах у Фрейдена звенело от непрерывного рева ружей. Сквозь пелену тумана он мог видеть, что великое множество Киллеров уже перебито, кучи трупов валяются в траве. Фрейден поднял взгляд, отыскивая на противоположном холме Вандерлинга. Старый вояка уже наполовину спустился вниз по склону. Не собирается ли этот идиот присоединиться к бойне? Барт перевел взгляд чуть выше — весь гребень заполнен сангрианами. Мужчины, женщины, дети молча наблюдают за сражением.
  
  Барт оглянулся и увидел, что за спиной тоже давятся зрители. Лица — как восковые маски. Полное безволие и отрешенность. Но в глазах… Что-то там вспыхивает, какой-то странный огонь. Мрачные лица кривились в судорожных улыбках, ведь Народная Армия, о которой бедолаги привыкали думать как о своей,
  практически невредимая спускалась по склону в долину. Ох не понравилась Барту эта загадочная мимика. В душе шевельнулось тяжелое предчувствие, сродни подступающей тошноте, — холодный огонь в зрачках застывших оборванцев странно напоминал похоть; влажное мерцание, тонкая грань чего-то темного и зловещего, тенью ложащаяся на лица…
  
  Почти с облегчением Фрейден отвел взгляд. Партизаны наконец достигли подножия холмов. Бойцы чуть поколебались, потом остановились и попытались кое-как закрепиться, поливая убийственным огнем — фактически в упор — остатки слабо огрызающихся черных гиен. Ребята как пить дать не желали подходить ближе. Кому же охота совать башку в пасть недобитого зверя?
  
  Уцелевшие Киллеры все решили сами.
  
  Ближе к центру долины горстка черных дьяволов внезапно сорвалась с места, не обращая внимания на свистящих вокруг свинцовых шершней, и бешено устремилась к южному крылу топчущихся на месте партизан. Стая черных демонов размахивала жуткими «звездами», маниакально завывая боевой клич.
  
  — Убей! Убей! Убей! — рвалось с их оскаленных морд.
  
  Часть стрелковой цепи в панике отхлынула назад, потом открыла беспорядочный огонь. Словно огромным металлическим кулаком атакующих Киллеров прижало к земле. Но было уже слишком поздно: яростный порыв воодушевил остальных. Полумертвые от истощения, обезумевшие от отчаяния, потеряв половину отряда практически без боя, Киллеры наконец взорвались. Будто выросшие из земли вороненые клинки, они поднимались по всей долине, завывая, визжа, потрясая «моргенштернами». Кровавая пена лопалась страшными пузырями на их разодранных губах. Бестии ринулись прямо под ружья повстанцев в неистовой, абсолютно лишенной страха ярости. Те, кто был тяжело ранен, — ковыляли. Те, кто не мог ковылять, — ползли. Те, кто не способен был сдвинуться с места, истерично бились о землю, присоединяя свои голоса к боевому кличу, переросшему в оглушительный вопль:
  
  — Убей! Убей! Убей!
  
  Это уже не сражение, а скорее — кровавая вакханалия. Уступая партизанам в численности один к трем, или даже больше, Киллеры накинулись на оторопевших бедолаг с яростью, достигшей, казалось, степени какой-то религиозной экзальтации. Орудуя тяжелыми «звездами», как теннисными ракетками, они плющили черепа, словно спелые дыни. Они впивались врагам зубами в горло, царапали ногтями лица, топтали и крушили. На какой-то момент оледеневшие от ужаса, партизаны в конце концов вступили в схватку, используя винтовки как дубинки.
  
  Трое, четверо, пятеро повстанцев наваливались на одного Киллера. Они избивали его стальными стволами винтовок, кулаками, ногами. Не считаясь с болью от смертельных ран, поверженный Киллер вонзал зубы в кого-нибудь из своих мучителей, рубил второго окровавленной «звездой», пинал тяжелыми сапогами третьего. Дерущиеся сплелись в огромный ком извивающихся тел, стали, оскаленных зубов. Абсолютно не заботясь о собственных шкурах, Киллеры делали то, ради чего появились на свет, выращены и обучены, — они убивали.
  
  От одного вида бойни тянуло проблеваться. Барт даже поморщился от рези в желудке. С того места, где стоял Фрейден, битва выглядела этакой сценой из ночного кошмара — гигантский тысячеголовый, тысячерукий монстр раздирает самого себя на куски в тупой агонии самоотвращения. Невероятно, но факт — Киллеры удерживают свои позиции. Сражаясь и умирая. С восторженной яростью, в непостижимом экстазе упоения смертью. Вот в драку влезла вторая цепь партизан, еще тысяча человек. Перевес теперь составлял восемь или девять к одному. И все же черные стервятники продолжали бороться, пока толпа обезумевших от страха сангриан рвала их, как шавки на охоте рвут раненого медведя.
  
  Внезапно…
  
  Внезапно Фрейден услышал ужасный крик, похожий на рык огромного плотоядного зверя. Звук столь отвратительный, но столь мощный, что он перекрыл даже грохот боя подобно сигналу грандиозной сирены.
  
  По склону вниз несся Вильям Вандерлинг. Позади него вся сторона холма оказалась покрытой визжащими, бешено жестикулирующими сангрианами: мужчинами, женщинами, даже детьми. Орда катилась вслед за бегущей фигурой сумасшедшего генерала.
  
  — Маразматик! — крикнул Фрейден. — Кровожадный ублюдок!
  
  Потом рев, поднявшийся у Барта за спиной, свалил бедного Президента с ног. Его поглотил поток потерявших рассудок Животных — лица мужчин похожи на звериные морды, у женщин черты исказились в чудовищные маски гарпий, дети казались свирепыми волчатами. Свора кретинов кинулась мимо Фрейдена вниз, в гущу сражения. Фрейден растянулся на земле; он так и не смог подняться на ноги до тех пор, пока кипящий человеческий вал не пронесся мимо.
  
  Покрытый синяками, исцарапанный, оглохший и обалдевший, Барт, шатаясь, встал и увидел…
  
  Две стены сангриан сошлись на поле боя.
  
  Темная волна лютой злобы покрыла все: Киллеров, партизан, раненых, мертвых. Сходящие с ума от желания убивать, Животные, будто фантастический кривой нож, располосовали призрачную ткань всех мыслимых запретов. Звук походил на шум бьющегося в скалистый берег моря. Крики и вопли, удары тысяч ног и кулаков.
  
  Фрейден смотрел, как сангриане изливают веками копившиеся страх, ненависть и безысходность на несколько сотен прижатых к земле Киллеров. Барт лицезрел, как безумцы отрывают куски плоти и поднимают их высоко в воздух, словно кровавые тотемы. Или размахивают ими, превратив в дубинки. Фрейден таращился не в силах отвести взгляд и желая, чтоб его поскорей вырвало. Он смотрел, смотрел, смотрел до опупения… потом сполз на колени, закрыл руками глаза, прислушиваясь, как мерзкий влажный звук пронзает нутро, будто серп. И еще — режущая боль в ушах, которой, казалось, никогда не будет конца.
  
  Потом звук вроде бы переменился, стал гротескным, почти веселым — дикая, радостная музыка карнавала. Она как бы становилась все громче и громче.
  
  Фрейден снова поднялся на ноги, открыл глаза и увидел бредущую толпу. Тысячи ухмыляющихся рож, разинутых ртов, тысячи блестящих от крови рук. Барт разглядел фигуру человека на плечах этой грязной толпы. Вильям Вандерлинг! В разодранной одежде, с запекшейся кровью на лысом черепе. Барт лишь на краткий миг окинул взглядом дно долины — отвратительные груды тел, вываленные внутренности и сгустки крови. Потом все заслонила толпа.
  
  Поднялся воодушевленный вой и десятки нетерпеливых рук подхватили Фрейдена. Барт поплыл на плечах своих подданных, как пробка на поверхности бурой, зловонной воды, — Президент, Вождь, Герой… Где-то рядом, на волнах сверхъестественного моря, качался Вандерлинг. Сангрианское солнце отбрасывало пурпурный отсвет на его заляпанную кровью плешь. Глаза генерала горели бесовским пламенем, рот растянулся в самодовольной жабьей ухмылке. Вояка забыл обо всем, кроме триумфа, кроме кошмарной «победы». И своей утоленной жажды крови…
  
  А потом радостные вопли сангриан слились в ритмичный гортанный клич. Они пели:
  
  — Барт! Барт! Барт!
  
  Снова и снова, песнь победы, пробуждения и преклонения:
  
  — Барт! Барт! Барт!
  
  Вопреки отвращению и ужасу, породивших эту песнь, Фрейден почувствовал, что не способен сопротивляться адскому призыву. Он плыл по волнам всеобщего поклонения. И неподдельное, гадкое в своей чистоте великолепие момента перекрыло все остальное, просачивалось в мозг и сердце, испепелило недавно увиденный скотский порыв насилия, бесчеловечный шабаш крови.
  
  Затерявшийся где-то в потемках сознания голосок еще слабо подавал протест, но разве мог заставить замолчать одержимо поющих людей! Его
  народ! Они несли Барта над собой, как талисман. Герой Революции, поглощенный безобразным триумфом тупых уродов, в объятиях того могущественного любовника, сопротивляться которому не в силах ни один человек.
  
  И только на миг, словно пламя свечи под ураганным ветром, промелькнуло что-то вроде болезненного укола — Барт увидел Вильяма. Рожа Вандерлинга напоминала маску, слепок неприкрытой бешеной зависти.
  
  Когда Барт уже стоял на пороге своей хижины, звуки ликующего лагеря — смех, медленно угасающие победные крики, гомон солдат, устраивающихся на ночлег, — обвили его плечи как мантия, обласкали, согрели, слились с другим воспоминанием — его имя, разносимое тысячью глоток, когда Герой ехал на плечах сангриан через джунгли, луга и десятки буйно веселящихся деревень. Фрейден понял, что возбуждение от пережитого триумфа и сознание собственного величия по-прежнему будоражат его, окружая горячей золотой аурой. Эта песня — больше чем жизнь! Барт шагнул внутрь хижины, остановился, прямо-таки кожей ощущая свою мощь. Свой дар, зажигающий небо и раскручивающий Вселенную. Почувствовал, как естество его разбухает до немыслимых размеров.
  
  София, стоявшая спиной к Барту, резко повернулась, принялась что-то говорить, но потом застыла; ее губы лишь беззвучно шевелились, глаза широко распахнулись от изумления, почти граничащего с поклонением. Потому что в красных сумерках силуэт Барта окутал золотый венец, черно-красный контраст светотени выразительно прописал хищный профиль. В этот миг бег времени остановился. По остекленевшему взгляду подруги Барт понял, что причуда освещения и животный жар разнузданных эмоций соединились в сверхъестественный алхимический сплав и заставили женщину увидеть Барта таким, каким он видел себя сам, — торжествующим, налившимся кровью, поднявшимся над суетой бытия — почти богом.
  
  Без единого слова София положила руки Барту на плечи; ладони медленно заскользили по его груди; она опустилась на колени, расстегивая ему пояс. Одежда медленно упала на пол. Движения эти напоминали некое священнодействие. София дотрагивалась до его обнаженной кожи так, словно та была какой-то странной субстанцией, с которой женщина никогда прежде не встречалась.
  
  Она испустила глубокий вздох — удивления, подчинения, преклонения. В то же время это был гордый стон собственничества, обладания тем, кто превыше всего остального жалкого мира. Ее глаза превратились в два глубоких зеленых омута. Стоя на коленях, обняв Барта руками за талию, она приняла его в себя, поглотила взорвавшуюся плоть, насладилась экстазом, перелившимся в нее. Глубоко отпила из бездонного колодца победно набрякшего естества.
  
  И когда разгоряченные любовники наконец оторвались друг от друга, Фрейден внезапно почувствовал себя совершенно отрезвевшим, как если бы сумасшедшая магия всего этого дня без остатка перетекла из него в подругу. В эту минуту на пороге хижины память вернулась к нему, и долгая дрожь пронзила тело.
  
  — Соф… — смущенно пробормотал он.
  
  Не поднимаясь с колен, София взглянула на него — Барт заметил, что изумленный блеск исчез из ее глаз, — и улыбнулась кривой мрачной улыбкой.
  
  — Знаю, Барт, знаю! Когда я увидела тебя там… такого,
  то ощутила нечто… схожее… Король горы. Мой король, моя гора. Я вдруг возомнила себя… королевой. Королевой той же горы, просто потому, что я твоя. И потому что ты принадлежишь мне.
  
  Фрейден уставился на нее, не в состоянии вымолвить ни слова. София всегда служила для него чем-то вроде трофея: самая красивая и упрямая женщина. Женщина, доступная избранным. Лучшая женщина для лучшего мужчины. Как еда, импортируемая выпивка и дорогие сигары. Она подтверждала особый статус Барта, Парня Номер Один. Осознать, что она чувствует по отношению к нему то же самое, — удар ниже пояса.
  
  — Соф, — проговорил он наконец, — Господи, какая же мы подходящая парочка! Мы так похожи, что даже страшно становится….
  
  Она поднялась на ноги, взгляд ее теперь понимающе усмехался.
  
  — Нам не отделаться друг от друга. Король и королева горы. И если гора рушится, мы летим вниз вместе. Камо грядеши… Лучший мужчина и его лучшая женщина. — София рассмеялась холодным лающим смешком. — А мы ведь лучшие, Барт, не так ли? В конце концов, ты сказал мне это сам, Бесподобный Вождь.
  
  Фрейден рассмеялся вместе с ней.
  
  — Тщеславная сука! Сексуальная психопатка!
  
  Она запустила пальцы в его густую черную шевелюру, легко поцеловала в кончик носа.
  
  — Выбирает одного, чтобы оставаться с одним!
  
  Глава 10
  
  Барт не мог сдержать улыбки, глядя на трех добровольцев Народной Армии, втиснувшихся вслед за ним в кабину шлюпки. Колоритный народец, нечего сказать! Челюсти плотно сжаты, спины намертво прилипли к переборке, глаза шныряют туда-сюда — только бы не смотреть на мониторы, ведь шлюпка несется над просторами Сангрии с головокружительной скоростью. Это и забавляло Барта, и раздражало. После пяти дней безумной гонки сангриане так и не сумели адаптироваться к реальности полета.
  
  Слишком уж симптоматично для уровня сырого материала, с которым приходилось работать. Как взятые порознь солдаты, да и просто как люди, сангриане оставляли желать лучшего. Для них не существовало понятий правосудия, свободы, общественного блага, вообще того, что хотя бы отдаленно напоминало «идеал». Не так давно они бездумно повиновались малейшей прихоти Киллеров. Теперь сражаются на стороне Народной Республики, просто потому, что их убедил наглядный пример: черные гиены тоже смертны… Жуки перестали приносить пользу… повиноваться Братству и Киллерам значило умереть с голоду… Фрейдену удалось создать из себя более мощную боговдохновенную фигуру, нежели Пророк Боли, — только и всего! Олухи больше боялись снипганов и героиновых Тыкв Вильяма, чем Киллеров или Братства.
  
  Благородный народ Сангрии…
  
  Страна раскручивалась под брюхом шлюпки как глобус, похожая на неровную шахматную доску из темно-зеленых джунглей, светлых пятен лугов и возделанных полей. Тут и там — деревни. Поместья соединены сетью дорог, с громоздящимся в центре паутины Садом, похожим на «черную вдову». Если отвлечься от непроходимой тупости сангриан и рассматривать восстание чисто схематически, как сложную шахматную партию, то получалась более-менее отрадная картина. Сангрианскими раздолбаями можно спокойно манипулировать, используя отсутствие у них инициативности, самосознания, идеализма — да фактически всех присущих человеку положительных качеств.
  
  Как в настоящем гамбите.
  
  Это было холодным упражнением в области военной, экономической и психологической логики. Свободная Республика, прочно удерживавшая один район, теперь обладала армией в восемь тысяч человек. Набирая рекрутов в примыкающих территориях, ее предположительно можно увеличить до десяти тысяч, но, при сложившихся обстоятельствах, не больше.
  
  У Братства же оставалось все остальное. Что означает значительное число районов, с населением в пятнадцать миллионов человек. Из них проще пареной репы качать продовольствие и рабов для жалкой кучки обдолбанных Братьев. И все это без специальной подготовки или жесткого контроля! У Братства около тридцати тысяч Киллеров для грязной работы — сила, превосходившая Народную Армию больше чем в три раза.
  
  Однако у всякой силы имеется обратная, слабая сторона.
  
  Пресловутая банда Киллеров — всего лишь полицейская машина.
  Три столетия в безмозглые головенки сангриан вбивались беспрекословные истины: Киллеры — слуги Братьев… Киллеры охраняют поместья… Киллеры собирают квоты… Таков Естественный Порядок. А если кому непонятно — по морде «звездой» и на сковородку! Поэтому черным шакалам явно несподручно выступать теперь в роли оккупационной армии
  в собственной стране. Тридцати тысяч натасканных волкодавов, само собой, недостаточно сразу для двух функций. Надо выбирать: или полиция, или армия! У Братьев мозги давно уже заросли жиром, чтоб решить такую проблему. У Братьев, но не у Фрейдена! Барт видел ключевой пункт борьбы с превосходящим противником — надо привязать все силы Киллеров к охране поместий, разбросанных по обитаемой территории планеты. И решение крылось в самой продажности сангрианских Животных…
  
  Впереди троих телохранителей, Барт выбрался из шлюзовой камеры и встал на центральной деревенской площадке, куда он так дерзко посадил шлюпку. Как и все предыдущие, эта находилась довольно далеко от усадьбы местного Брата. Так что если Фрейдена и засекли, он сумеет заблаговременно унести ноги, оставив Киллеров с носом.
  
  Барт увидел перед шлюпкой ожидающую с любопытством толпу. Значит, фабрика слухов работает на всю катушку! По всей Сангрии, из уст в уста, неслась весть — сам Президент собирается объезжать селения на территории врага. Известие также было приправлено веселенькой байкой о Битве в Тройной Долине. Барту пришлось так окрестить эту омерзительную бойню… В конце концов, кто, как не Освободитель, Герой Революции, могущественный пришелец, может посреди бела дня упасть прямо с неба.
  
  Фрейден внимательно изучал толпу. Женщин и детей гораздо больше, чем мужиков… Значит, милые ребята с острыми зубами пару раз наведывались в эту занюханную дыру за жертвами для сумасшедшего погрома. Деревенщина имела вид самый жалкий — кожа да кости, но все-таки с копыт еще не валилась. Ведь кампания по уничтожению Мозгов не докатилась до этих отдаленных мест. Но слух уже разнесся. Барт прекрасно видел, что сангриане откровенно обеспокоены. И голодные взгляды сузившихся глаз служили прекрасным доказательством: ребята успели разузнать о Революции и о Народной Армии. Коротко говоря, они созрели.
  
  — Вы знать, кто я, — начал свою речь Барт. — Я Барт Фрейден, Президент Народной Республики Сангрия. Вы знать о великой победе Народа Сангрии в Битве в Тройной Долине. Я не ищу здесь солдат. Пока
  не ищу! Вы слишком далеко от освобожденных земель. Но не беспокоиться, мы движемся в вашем направлении. Мне не стоит напоминать, что Киллеры брать сверх квота. Похоже, они уже здесь побывали. Вы, вероятно, знать, они начать убивать Мозги по всей Сангрии. Держу пари, вы уже знать, что они хотят свести вас с ума, так чтоб Братство могло высосать кровь из всей планеты, сделать омнидрин для своих забав. Я рисковать жизнью не затем, чтоб болтать просто так. Вы все знать без меня…
  
  Фрейден выдержал паузу, разглядывая придурковатые хари застывших в оцепенении сангриан. Да, глазенки-то у них светятся недобрым огнем! Им так и не терпится услышать что-нибудь новенькое, забористое. Ладно, они это получат!
  
  — Я здесь рассказать вам, что происходит в таких же деревнях, как и ваша! Народ Сангрии уже понять, что делать — протянуть руку и взять.
  Это ваша
  планета. Вы не хотеть работать, растить мясных Животных для полоумных Братьев? Так не работайте! Что случится? Местные Киллеры прийти деревню и заставить, да? Так на следующий день, когда они уйдут, вы опять не работайте. Если станет трудно, вы просто уходить прочь в джунгли. Живите за счет земли! Пользуйтесь всем, что принадлежит тому-вашему-Брату. Киллеров нет, чтобы заставить деревню работать, вы угонять стада мясных Животных. Опустошайте склады, нападайте на все, что не охраняется и не заперто. Берите
  что захотите. Зачем работать для этого? Сколько Киллеров в этом поместье? Сорок, пятьдесят, может быть, шестьдесят? А сколько человек во всех деревнях? Те-Киллеры просто не смогут остановить сотни человек, совершающих набеги из джунглей. Они броситься туда, вы уже нападать в другом месте. Сделайте это! Киллеры не так страшны, как вы думать!
  
  Мужчины в толпе заулюлюкали.
  
  — Да! — вякнул кто-то скептически. — Мы сделать так, и Брат вызвать больше Киллеры, всю деревню увести Сад. Мы умереть быстро, вместо медленно, и все!
  
  — Нет, друг! — бодро возразил Фрейден. — Нет больше Киллеры прислать издалека! Каждый Брат на планете уже визжит, требуя еще Киллеры, чтоб остановить набеги на его
  поместье! Не могут теперь Братья посылать друг другу Киллеры. А у Моро остался только резерв. Не волнуйтесь, Народная Армия треплет те-Киллеры в хвост и в гриву! Вспомните Битву в Тройной Долине! Тот-местный Брат может выпрашивать новых Киллеров, пока не обделается и не сорвет глотку. Вот что Республика делать для вас,
  здесь и сейчас! Теперь вы брать все, что захотеть. Никто уже не остановит вас! Берите, милостью Свободной Республики Сангрии!
  
  После столь обалденных тезисов в толпе забормотали, заерзали, обсуждая услышанное. «Ага, голодранцы! Задело их за живое! — ухмылялся про себя Барт. — Все в порядке, жадные твари! Кот из дома, мыши в пляс». Вот что означает Революция для любого доходяги повсюду — возможность грабить и мародерствовать. Скажите этим мерзавцам делать то, что они и сами хотят, — они так и поступят, если только не совсем отъявленные трусы. К сожалению, здесь не было еще ни одной деревни, где первыми бы решились на вольный разгул. Если попытаются сразу несколько селений — это не сработает; если все сразу — местные Киллеры сорвутся с цепи. В чем олухи сейчас действительно нуждаются, так это в показательном примере. Трусы охотятся только большими стаями. Ну, об этом уже позаботились… да, господа, обо всем позаботились!
  
  Отряд пересек заброшенное поле и выполз на окраину сангрианской деревни. Пестрое, нужно заметить, сборище! Человек двадцать, вооруженных лишь дубинками и копьями, в обычных набедренных повязках, гнали стадо толстых, с физиями законченных дебилов, слабо повизгивающих детишек. Вслед за погонщиками топали пять бойцов в зеленых головных повязках и с винтовками в руках. Один из партизан методично подталкивал прикладом связанного Киллера с кляпом во рту. Киллер хромал на правую ногу, перебитая левая рука безвольно повисла в путах. Замыкал шествие Вильям Вандерлинг собственной персоной. Для пущей важности вояка напялил свою потрепанную генеральскую форму Федерации Свободных Астероидов.
  
  Вандерлинг внимательно осмотрел ряды ветхих маленьких лачуг, из которых испуганно выглядывали грязные и голодные на вид сангриане. Что тут у них стряслось?.. Ах да! Вандерлинг рассмеялся. «Ну конечно же, вот прикол! Мы как раз с неделю назад шлепнули Мозг в этой собачьей дыре! А сейчас тащим жратву и развлечения. Народная Армия забраше, Народная Армия дароваше…»
  
  Уже изрядное количество времени бойцы Вандерлинга только этим и занимались: давали и отбирали назад. Сотни маленьких банд шныряли по территории Братства. Они заботились о себе сами, совершая набеги и опустошая страну. Каждым таким отрядом верховодил взвод героиновых Тыкв. Торчки не разводили особых церемоний относительно своего членства в Народной Армии. Остальные же волонтеры играли роль обыкновенных сангрианских крестьян, ушедших в джунгли в качестве «вольных стрелков». Днем банды совершали набеги на склады и — отчасти вопреки невысказанным пожеланиям Фрейдена — на стада мясных Животных, чтобы потом разносить награбленное добро по окрестным селениям, демонстрируя деревенщине, чем та могла бы поживиться, имей она толику мужества. Ночью же героинщики, нацепив трофейную форму Киллеров, прокрадывались в эти же самые деревни и убивали местные Мозги.
  
  «Игры и забавы! — думал Вандерлинг, не отдавая себе отчета, у кого он позаимствовал это выражение. — Вот он, способ вести войну. Грабить, пировать и праздновать с деревенщиной!» Тыквы тоже счастливы по самые не балуйся… Тут тебе и героин, и простор для действия. Слюнтяи-волонтеры довольны не меньше торчков — риск-то минимальный! Тридцать вооруженных человек против пары Киллеров, что охраняют стадо или склад. В первый раз за всю жизнь олухи могли до отвала нажраться мясом.
  
  Вандерлинг ухмыльнулся, вспомнив о Барте. Бедный щепетильный Барт! У него ни хрена бы не получилось, если б партизанам не позволили съедать захваченных мясных Животных. Чем же им еще, в конце концов, кормиться? Легко сказать — «за счет земли»! И кроме того, разве можно вкалывать на пашне с пустым брюхом? Всяко надо отщипнуть кусочек от жирненького мальчугана. Попытайся останови их — глазом не успеешь моргнуть, как получишь пулю в лоб. Барт, разумеется, прекрасно все понимал, но у него не хватало духа выйти и признать это. Конечно, гораздо легче толкнуть лозунг: «Живите за счет земли, ребята!»
  
  «В какую же глубокую яму угодил сластолюбец Фрейден со всеми его фантастическими угощениями и с А-Мингом! — думал Вандерлинг. — Чистоплюй живет на рисе и овощах, словно вонючий кролик, в то время как я роскошно питаюсь свининой. Совсем не плохо, может, только чуть солоновато. Но если заливать это местным вином в больших количествах, все придет в норму. Надо же, какой расклад! Гурман Фрейден жрет помои, а я в это время лопаю мясо!»
  
  Местные доходяги наконец расчухали что к чему, выползли из своих хибар и окружили стадо мясных Животных. Глаза заморышей жадно блестели, тощие животы ходили ходуном. Генерал широко улыбнулся.
  
  — Привет честной компании! — крикнул он по-хозяйски. — Мы принесли еду, а как насчет выпивки? Гулять так гулять, правда? Мы устроим отличный пикничок. Эти парни, — он показал на переодетых погонщиками партизан, — из соседнего поместья. Они объединились в отряд и теперь живут роскошно. Мы с парнями бродили тут вокруг, выискивая, где бы замочить Киллера, и наши добрые друзья наткнулись на нас. У них были мясные Животные, которых они… э… конфисковали.
  Ребята пригласили нас на обед. Но я предположил, что неплохо бы устроить вечеринку и для вас. Вы ведь, кажется, еще недостаточно поумнели, чтобы самим брать все для себя. Так что тащите вино, народ, и давайте-ка зажарим этих малявок. Держу пари, у каждого из присутствующих отличный здоровый аппетит, а?
  
  Сангриане откликнулись на нежданное предложение с энтузиазмом голодных овчарок, которым оставили вдоволь объедков после барского пира. Дохлые бабенки, пуская слюну, принялись разводить огонь в очагах, мужики погнали прочь послушное стадо мясных Животных. Трясущиеся старцы потихоньку таскали из хижин глиняные кувшины с кислым сангрианским вином.
  
  Генерал передвинул своих бойцов вместе с пленным Киллером в центр деревни, ближе к очагам. Партизаны с удовольствием растянулись прямо на голой земле и принялись потягивать грубое, но хмельное местное винцо, наблюдая, как селяне спешным ходом забивают мясных Животных топорами и косами. Толстенькие дауны со скотским смирением стояли и смотрели, как закалывают их товарищей, и блеяли жалобно лишь в тот короткий момент, когда под топор пригибали их собственные головы.
  
  Вандерлинг тоже присел на землю, хлебнул большой глоток вина. Эта гадость, конечно, забористая, но вкус у нее совсем как у потных портянок. Употребление требовало особой техники: прогнать сивуху через глотку и дальше, в желудок, как можно скорее. А уж потом, когда вы основательно налакаетесь, пойло не будет казаться таким мерзким…
  
  Размеренно напиваясь, генерал наблюдал, как сангриане насаживают выпотрошенные тушки на вертела и подвешивают их над ревущими языками пламени. Вот уже соблазнительно зашипел капающий на горящие поленья жир, и воздух наполнился благоуханием жареного мяса. У Вандерлинга даже слюни потекли от предвкушения роскошной трапезы. Жарить мясо над открытым огнем! М-м-м… Что с того, что мясные Животные похожи на людей? В конце концов, они не настоящие
  люди. Настоящие
  не могут быть так чертовски толсты и тупы… Они же дебилы, разве нет? Немного умнее молодого шимпанзе, в лучшем случае. А никто не расхаживал по свету, вещая, будто шимпанзе есть нельзя…
  
  К тому времени как еда поспела, все приглашенные «на обед» уже здорово накачались. Сангрианка поднесла бравому вояке чудесно подрумянившуюся ляжку. Вандерлинг откусил большой кусок теплого мяса, запил его глотком вина, откусил еще один ломоть. С волчьей жадностью поглощая солоноватое мясо, глотая водопады сивухи, Вандерлинг замечал, как партизаны и деревенщина полностью отдались жратве. Они вовсю дули самогон, смеялись, чавкали, вытирали об одежду жирные пальцы. Ничто не возбуждает в человеке такой аппетит, как пикник на свежем воздухе!
  
  Прошло совсем немного времени, и ляжка превратилась в полуобглоданную бедренную кость, кувшин перед Вандерлингом почти опустел, а живот отяжелел и раздулся. Генерал сыто рыгнул. Он глянул на свою гвардию. Партизаны теперь просто лениво покусывали мясо, потягивали вино, откинувшись на спины и расслабившись. Деревенщина, однако, все еще упорно жевала. Каждый очаг окружен плотной кучкой сангриан. Они выдирали поджаренные конечности из уже готовых тушек, рубили большие кости ножами, судорожно набивали измазанные салом рты, словно завтра солнце уже не взойдет на небо. Как только один вертел пустел, над огнем подвешивали новую порцию. Похоже, они собираются сожрать весь забой прямо сейчас… А почему бы нет? Не останется ни одного кусочка про запас, и тогда раздолбаям придется волей-неволей заняться грабежом. «Эти уроды похожи на гусениц. Надо уметь набивать брюхо без остановки. — Генерал пьяно рассмеялся. — Догадываюсь, они так хорошо не лопали с тех пор, как мы грохнули их Мозг».
  
  «Стоп! — в башке у нализавшегося вояки что-то щелкнуло. — А где Киллер?.. Ага, вот он!»
  
  Пленного прислонили к стене хижины неподалеку от костров. Он все еще оставался связанным, с кляпом во рту, кровь по-прежнему сочилась у него из раны на ноге. Двое Тыкв довольно небрежно его сторожили.
  
  Вандерлинг уставился на Киллера мутным пьяным взором. «У меня была какая-то причина брать пленного… Что-то вроде… Ну да, конечно же! Сначала обед, потом развлечение!»
  
  Генерал кое-как поднялся на одеревеневшие ноги и вразвалку направился к пленнику. Черный солдат змеей извивался в путах и грыз зубами кляп. Он одарил подошедшего Вандерлинга таким взглядом, будто собирался прожечь в генерале дыру.
  
  Вандерлинг крикнул, требуя внимания, и через пару минут сангриане, все еще жадно чавкая сочным мясом, недоверчиво обернулись в его сторону.
  
  — Эй, народ! — орал вояка. — Посмотрите-ка, что тут у нас припасено! Поганый Киллер! Мы узнали, что какие-то Киллеры покрошили недавно ваш Мозг. Не очень-то вежливое обращение, не правда ли? — Вандерлинг покосился на Киллера с насмешливым удивлением. — Скажите-ка, — протянул он преувеличенно медленно, — вы не думаете, что этот поганец был одним из…
  
  Сангриане остервенело взвыли. На лицах пирующих появилось ни с чем не сравнимое выражение плотоядного бешенства. Десяток оборванцев, с налитыми яростью глазами, отбросив в сторону кувшины и куски мяса, кинулись к Киллеру, оторвали его от земли и поволокли, извивающегося и что-то рычащего сквозь кляп, к огню, где изможденная сангрианка поворачивала на вертеле уже почти готовое тельце.
  
  «Похоже, они действительно так считают! — очумело думал Вандерлинг, опустившись на землю рядом с хижиной. — Или им вообще на все наплевать… Интересно, какую милую шалость приготовили они для бедного засранца…»
  
  К великому ужасу и необъяснимому очарованию генерала, затея вскоре выяснилась. Вандерлинг лихорадочно глотал из кувшина, наблюдая, как двое сангриан снимают прожаренную тушку с вертела, остальные же сдирают с Киллера одежду. Вся деревня собралась вокруг костра и подбадривала доброхотов поощрительными криками.
  
  Вандерлинг все лакал и лакал сивуху, чувствуя, как постепенно им овладевает тупое безразличие. Селяне приматывали пленника к длинному деревянному шесту, и было видно, как судорожно сокращаются у черного солдата мускулы, как от ужаса вылезли из орбит зенки. Вандерлинг почти отключился, когда сангриане подняли привязанного к вертелу Киллера и положили, словно чудовищный шашлык, на две подпорки над бушующим огнем. Языки пламени лизнули обнаженное тело. Пленный забился, как ящерица под кирпичом. Вандерлинг услышал приглушенные кляпом крики боли. Но веки генерала неудержимо опускались. Тощая женщина стала поворачивать вертел, и огонь теперь палил то спину Киллера, то грудь. Вот внезапно вспыхнули огненной короной волосы… Затем кто-то выдернул у пленника кляп, и долгий, нечеловеческий вой пронзил воздух и заглох в безумном хохоте сангриан, толпящихся вокруг костра и наслаждающихся агонией врага.
  
  Через некоторое время странный вой превратился в низкий непрерывный стон… Огонь стал потрескивать и шипеть, стенание перешло в едва внятный вздох и наконец прекратилось. Однако ошалевшие от вина и безнаказанности сангриане продолжали поджаривать уже мертвого Киллера.
  
  Вандерлинг с трудом встряхнул отяжелевшей башкой. «Олухи, наверное, собираются слопать подонка», — подумал генерал с этаким менторским неодобрением.
  
  — Не валяйте дурака, — умудрился пробормотать он невнятно. — Сумасшедшие ублюдки… Мать вашу, он ведь жесткий, как старый башмак…
  
  И тут доблестный вояка провалился в черный омут хмельного сна.
  
  Фрейден угрюмо запихнул в рот очередную ложку рыхлой бурды — варева из риса, овощей и сушеных трав, считавшихся местными специями. Напротив стояла нетронутая тарелка Вандерлинга, но София за милую душу уминала эти помои. Ничто, наверное, не в состоянии надолго ослабить ее аппетит.
  
  «Как только мы возьмем эту Кучудерьма под свой контроль, — хмуро размышлял Барт, — придется
  срочно найти способ импортировать земных животных. Только что использовать в качестве валюты?..»
  
  — Дятел, ты вспомнил хороший анекдотец? — ядовито спросила София. Фрейден оторвался от сумрачных мыслей и увидел, как Вандерлинг самодовольно ухмыляется. Ну и улыбочка! Как у сытого аллигатора… Старина Вильям ведет себя как-то уж очень странно в последнее время — хохочет, идиот идиотом, отпускает своим героинщикам туманные шуточки и при этом выглядит лоснящимся, откормленным… А теперь еще, гад, смеется вообще неизвестно над чем, просто над едой в хижине Фрейдена. Что, черт возьми, в этом такого забавного? Надо проветрить парню мозги, у нас и так полно неотложных дел!
  
  — Время приступать к стадии номер три, Вильям, — тяжело проговорил Барт.
  
  — Да, да… — пробормотал куда-то в пространство Вандерлинг.
  
  — Третья стадия классической Революции, — продолжил Фрейден. — Первая — отделить и удерживать один район. Мы покончили с этим давным-давно. Вторая — связать руки противнику, разжигая по всей стране бандитизм, мародерство и грабежи. Этим ты занимаешься последние два месяца, не так ли? Теперь настала очередь третьей стадии. На сегодняшний день Киллеры рассредоточились на тысячи маленьких отрядов, привязанных к одному месту. Мы можем нападать на них превосходящими силами и уничтожать. Понемножку, осторожно… Пусть у них съедет крыша от бессильной ярости. Придет час, и толстая сволочь Моро стянет всех своих шакалов к Саду, последнему оплоту Братства. Тогда начнется стадия номер четыре: мы прихлопнем зажатый со всех сторон Сад и останемся единственной реальной силой на всей планете. Крепкой рукой избавимся от бандитов и мародеров, примем корону власти и сможем поздравить друг друга с заслуженным отдыхом.
  
  — Оно конечно… — хмыкнул Вандерлинг. — Только твоя стадия номер два еще нуждается в доработке. Изрядной, заметь, доработке. — Взгляд генерала резанул, как секач мясника. Интересно, что сейчас творится под этим лысым черепом?
  
  — Не понимаю, — бросил Фрейден раздраженно. — По отчетам парней Олнея, видно, что половина деревень на планете уже восстала. Леса полны бандитов. Киллеры бегают, как курицы с отрубленными головами. Каждый Брат на планете требует сейчас дополнительного подкрепления, и мы знаем
  , что он ни хрена не получит. Ведь Моро уже задействовал свои резервы, а больше значительных передвижений войск не наблюдалось. По-моему, самое время серьезно атаковать!
  
  — Разрази меня гром, у нас лишь по паре тысяч бойцов в летучих отрядах и бандах, — прохрипел Вандерлинг. — Осталось же еще больше шести тысяч незадействованных олухов. Вот и используй их!
  
  — Я?
   — огрызнулся Фрейден. — Может вспомнишь, лысый черт, кто здесь тактик? Вести армию в бой — твое дело, не мое. Для чего, ты думаешь, я прихватил тебя с Астероидов — только ради наглой морды? Что с тобой, Вильям? Что все это значит?
  
  — Я объясню тебе, приятель! Да, мы приплющили черных гиен к одному месту. Да, погромы идут повсюду. Но, проклятье, половину налетов совершают мои парни. Мы нападаем, перемещаемся и снова нападаем, иногда по два-три раза в день. А мохнорылая деревенщина после одного набега устраивает пир горой да жрет, пока в животе не заурчит. С твоей колокольни, ясное дело, все выглядит
  так, будто колесо набирает собственные обороты. Но говорю тебе, мои обормоты по-прежнему единственные, кто не дает восстанию заглохнуть.
  
  — Что за фуфло ты пытаешься мне всучить? — воскликнул Фрейден. — Ты разучился элементарно считать
  ? Доклады говорят: ежедневно на планете происходит десять тысяч разных происшествий. И ты ожидаешь, будто горстка недоумков принимала участие в половине стычек?
  
  Вандерлинг тяжело вздохнул, нахмурился и, казалось, погрузился в раздумье. У Барта даже возник глюк, якобы он чувствует запах тлеющей древесины.
  
  — Э… значит, я немного преувеличил, — проскрипел наконец Вандерлинг. — Но это… конкуренция… да, именно конкуренция. Послушай, я перехожу по всей области от группы к группе и слышу о районах, где все еще спокойно. Местная голытьба сделала большой рейд и теперь просто сидит, впустую тратя время, правильно? Ну так я заставляю моих охламонов напасть четыре, пять, шесть раз в этой же округе, по-настоящему быстро — бац! бац! бац! Врубаешься? Какой-нибудь местный самородок вычисляет тогда, что, если подсуетиться, кто-нибудь другой свалит все легкие мишени. Мы держим их теплыми. Само собой, деревенщина производит большую часть набегов, но это мы их заставляем. Предоставь их самим себе, и они обленятся.
  
  Фрейден с сомнением слушал Вандерлинга. Весь рассказ сильно отдавал сочиненной уже post facto небылицей. Отчеты ясно показывали: сангриане действительно завелись и бросаются на все, что находится в поле зрения, истребляя запасы провианта так, словно завтрашнего дня уже не будет. Планета переполнена блуждающими без присмотра мясными Животными и полусъеденными трупами. Бандиты просто бросают то, что не в силах сожрать или утащить. В чем же тогда истинная
  причина генеральского бухтежа?
  
  — Хорошо, — проговорил Фрейден медленно. — Допустим, ты прав. Но это не значит, что все ложится только на твои плечи. Наши налетчики могут довести дело до конца и самостоятельно. Тем временем мы начнем стадию три. Ты сосредоточься на планировании засад, задавай темп. Как сам же и сказал, если мы выделим пару тысяч человек для набегов, у тебя все еще останется шесть тысяч бойцов.
  
  Вандерлинг поскреб потную плешь.
  
  — Послушай, — генерал упрямо набычился, — сейчас в счет идут только набеги. Я должен держать их под контролем. Думаешь, Тыквы сумеют сохранить остатки разума, если я перестану время от времени заваливать к ним? Парням глубоко наплевать на твою революцию. Им подавай героин и хорошую драку. Я на свой страх и риск отсыпаю им изрядную порцию дури, когда они отправляются на задание. И уродцы остаются обдолбанными все это время. Не дай им героина вообще
   — Тыквы сорвутся. Поэтому приходится шастать в каждый отряд пару раз в месяц и притаскивать нужную дозу кайфа. Это единственный способ держать ребят в узде.
  
  — Значит, постепенно снимем Тыкв с операции. Мы…
  
  — Черт возьми, Барт, это мое
  дело, помнишь? — грубо оборвал Барта генерал. — Я
  тактик, ты сам только что сказал. Я не лезу в генеральную стратегию, а ты не указывай мне, как распоряжаться на поле боя! Я должен вплотную заниматься подготовкой набегов, поверь мне на слово. Или ты хочешь попробовать сделать все
  сам? Ну давай! Будь моим гостем. Посмотрим, чего ты достигнешь.
  
  Барта захватила врасплох неуемная горячность старины Дятла. Кроме того, Вильям добился кое-каких преимуществ. Казалось, он всегда отлично знает, что делает, когда нужно вести солдат под пули. Нет смысла создавать лишнюю проблему…
  
  — Договорились, — пожал плечами Барт. — Предлагаю компромисс. Ты остаешься с бандитами еще на три недели и постепенно выводишь из дела Тыкв. После чего —
  и мне наплевать, как
  ты оцениваешь тактическую ситуацию, — на всю катушку занимаешься основным корпусом сил. Помни, что тактику диктует стратегия, и никоим образом не наоборот. Сечешь?
  
  — Секу… — угрюмо процедил Вандерлинг. Встал и направился к выходу.
  
  — Эй, погоди, а как же обед? — окликнул его Фрейден.
  
  Вандерлинг обернулся, и на его лице внезапно появилась улыбка. Казалось, он с трудом давит рвущийся смех.
  
  — Догадайся сам! Может, я просто не расположен есть кроличью жратву.
  
  Пялясь на опустевший дверной проем, Фрейден затылком почувствовал пристальный взгляд Софии. Он резко обернулся. Подруга смотрела на него в упор — скептическое изумление в зеленых глазах, на губах кривая, почти снисходительная улыбка.
  
  Барт молча сделал вопросительный жест.
  
  София продолжала взирать на него, как дерзкий Чеширский Кот.
  
  — Хорошо, хорошо, — отмахнулся Барт. — В чем дело?
  
  — Я, конечно, не собираюсь вмешиваться в важные и запутанные дела государства…
  
  — Колись быстрее, Соф, ну! Достаточно маленьких тайн для одного дня!
  
  — Ты хочешь сказать, что совсем ослеп? — спросила она недоверчиво. — Ты действительно ничего не замечаешь? Ой, не дразни меня!
  
  — Чего не вижу-то, черт возьми?
  
  — Старину Дятла! Почему он так уперся? Зачем ему приспичило вернуться обратно в леса со своими дружками по шалостям-удовольствиям? Он мог бы остаться здесь и дальше играть в генерала.
  
  Фрейден вздохнул. «Болван Вильям засел в мозги не только мне! Ладно, пусть Соф завершит обед очередной гадостной тирадой…»
  
  — Давай, Шерлок Холмс! Выступи с блестящим заключением!
  
  — Боже правый, Барт, ты совсем потерял чутье? Увлекся игрой в Героя и не видишь дальше собственного носа? Лысый козел подсел
  ! Он наслаждается! Дятел получил в распоряжение хлев величиной с планету и теперь радостно барахтается в навозе. Его теперь ничем не убедишь!
  
  — Чем же он наслаждается?
  
  — Чем? — вскричала София. — Беспределом, вот чем! Вспомни, Барт, плешивый солдафон у нас на специальном задании. И что же у него за работенка? Разорять страну, убивать, грабить и вообще вести себя как отъявленная свинья. Которой он, кстати, и является. Он купается в грязной луже. Ты действительно в курсе того, что проделывают Дятел и головорезы?
  
  — Им приказано совершать набеги на небольшие сторожевые заставы Киллеров, склады и стада мясных Животных. Распределять захваченное между жителями деревень в качестве примера. Это едва ли…
  
  — Приказы! Ты уверен,
  что они следуют твоим приказам? Почему? Со слов Вильяма? Могу себе вообразить, что там происходит! Игры и забавы! Заметь, вояка выглядит весьма упитанным. Ты в самом деле думаешь, что он жрет кроличью пищу, которой вынуждены обходиться мы? Дятел и его кореши вряд ли расположены сидеть на каше и овощах. Когда они добывают этих славных толстеньких…
  
  — Только не Вильям
  ! — воскликнул с содроганием Барт. — Сангриане… еще туда-сюда… С этими кретинами приходится идти на компромисс, но Вильям…
  
  — Ах да, конечно же, дорогой милый генеральчик… Будто бы это не он совсем недавно ухмылялся, будто сытый бульдог, наблюдая, как мы давимся травяной бурдой? Ты не поинтересовался, что творилось в его сияющей головенке?
  
  — Раз уж ты упомянула…
  
  — Раз уж я упомянула! — возопила София. — Знаешь, что так пощекотало его извращенный смехунчик? Барт Фрейден, давящийся рисом и овощами, в то время как он сам в течение двух месяцев имел на обед отличное сочное мясо. Ему наплевать, что это человечина, Врежь-в-Плешь выше таких кулинарных тонкостей.
  
  — Ох, ты как всегда торопишься с выводами, Соф… — пробормотал Фрейден без особой убежденности. Вильям действительно выглядел
  так, словно прибавил в весе, а болтовня об энергии движения и конкуренции звучала
  откровенным бредом…
  
  — Значит, я тороплюсь с выводами? — проговорила София со внезапным спокойствием. — Ладненько… Тогда возьми шлюпку и взгляни на все сам. Потрать немного времени. Задай кое-какие вопросы. Животные скажут тебе правду, не так ли? Ты же Большой Герой!
  
  — В этом есть смысл, — неохотно признал Фрейден. — Мы занимаемся отчасти освобождением, и не предполагается, что станем точной копией Братства. Если Дятел отбился от рук…
  
  Барт скрипнул зубами. «Неужели Вильям разыгрывает свою игру у меня за спиной? Тогда самое время его остановить, прежде чем дело зайдет слишком далеко. Отбросить в сторону сантименты! Война — не время для чрезмерной щепетильности. Когда мы победим, нам придется править
  этой Кучейдерьма. Нельзя позволить сойти с катушек никому, включая собственные войска. Если Вильям…»
  
  — Да, Соф, — кивнул он. — Я отправлюсь утром. Посмотрим, есть ли за всем этим что-нибудь.
  
  София пожала плечами и вернулась к прерванной трапезе.
  
  — Товко не ови, хогда фсе отквоется. Фомни, я февя пведупвефдава! — заметила она, чавкая набитым ртом.
  
  Одним глазом поглядывая на монитор, а другим следя за управлением, Фрейден ощущал все более растущее беспокойство. Пока что он посетил две наугад выбранные деревни, и на первый взгляд там все раскручивалось в соответствии с планом. Поля лежали необработанные, местные Мозги убиты, как обычно, одетыми под Киллеров партизанами, обе деревни наполовину опустели — мужчины в джунглях или добывают пропитание. В общем, все в полном порядке.
  
  Однако Барт приметил и несколько загадочных пунктиков: женщины и дети обеих деревень выглядели упитаннее и здоровее других сангриан; земля вокруг очагов усеяна костями мясных Животных. Хотя, впрочем, чего еще ожидать от изголодавшихся раздолбаев, когда вы сами подстрекаете их к разбою? Поскорей бы Революция закончилась! Тогда можно будет ввести в употребление традиционную животную пищу и пресечь каннибализм железной рукой. Нет, что-то другое назойливо лезло в голову… Но что именно?
  
  Может быть, история, рассказанная в первой деревне? История о том, как Киллеры, убившие Мозг, прикончили и семерых жителей… А тут еще и человеческие кости во второй деревне, кости взрослых
  сангриан… У черепов зубы подпилены! Выходит, это останки Киллеров.
  Они брали пленных и… съедали! Селяне наплели какую-то невероятную байку, мол, случайно нашли двух раненых Киллеров, а есть так хотелось… Ох, что-то не верится подобной сказке!
  
  Барт увидел на экране еще одну деревню. Стоп, а это что такое? В центре деревни явно царит большая суматоха… люди топчутся по кругу, и дым поднимается от дюжины костров…
  
  Фрейден скрежетал зубами, по спирали ведя шлюпку вниз. Неужели он увидит все так, как даже боялся себе представить? Увидит разнузданное пиршество безумцев после набега? Вот уж веселенькое удовольствие! Из глубины подсознания выполз страх, он почти заглушил у Фрейдена любопытство. Но Барт упрямо посадил лодку в самом центре деревни. Герой он или нет, но расчехлить снипган, прежде чем выйти гущу мрачного карнавала, отнюдь не повредит.
  
  Зрелище переплюнуло самые невероятные предположения! Гудело пламя десяти больших костров; над каждым жарилось насаженное на вертел мясное Животное. Множество разделанных тушек, уже приготовленных для жарки, дожидаются у костров своей очереди. Воздух наполнен острым ароматом жарящегося мяса. Барт содрогнулся от ужаса, почувствовав, как у него совершенно непроизвольно потекла липкая слюна. Прошло столько времени с тех пор, как он пробовал хорошо приготовленное мясо… Безумие, безумие! Вокруг Барта безобразные перепачканные морды смачно жевали, рубили на куски прожаренные туши, хлестали сивуху из глиняных кувшинов и с любопытством поглядывали на приземлившуюся шлюпку.
  
  Наконец Фрейдена признали. Размахивая полуобглоданными костями, жирными кусками мяса, сытые голодранцы повскакали с мест, и все сборище заголосило дурным распевом:
  
  — Барт! Барт! Барт!
  
  Фрейден почувствовал, как его тащат в разные стороны. Запах мяса кружил голову, рот был полон горячей слюны, но Барт прекрасно помнил, что именно жрут сангриане, и вид слишком похожих на человеческие тушек заставил желудок болезненно сжаться. Радостные вопли голытьбы пробудили в нем отголоски давешних эмоций, взбодрили, но… бодрость была на грани отвращения. Да, он знал, что подобным образом все и происходит, примерно так безумцы и развлекаются после набегов. Но одно дело знать, другое — видеть. Вдыхать запахи, слышать непотребные звуки. На своей шкуре испытать безудержность тошнотворного праздника.
  
  Сангриане сбились в радостно жестикулирующую толпу. «Барт! Барт! Барт! Барт! Барт!» — кричали они, пока он медленно вышагивал среди них.
  
  — Да здравствует Свободная Республика! — крикнул Фрейден, пытаясь остановить песнопение, которое с каждым мгновением становилось, как показалось Барту, все более и более насмешливым. Сангриане сгрудились вокруг, пожимали Фрейдену руки, хлопали по спине измазанными человечьим салом ладонями, болтали, смеялись, рыгали, хрюкали с отвратительным весельем. Они пихали Барту кружки с пойлом, совали под нос теплые благоухающие куски подрумянившегося мяса. Сначала Барта чуть не стошнило, потом появился соблазн, и вновь вернулось отвращение — на этот раз к самому себе, к своим кишкам, жадно требующим принять участие в омерзительном пиршестве.
  
  «Это твой
  народ, — твердил себе Фрейден, — ты их вонючий Герой
  !» Но все равно нужны были железные нервы, чтоб не отталкивать их прочь, крича от омерзения. Даже снипган в руках, казалось, стал живым и теплым.
  
  И все-таки они — его народ, они граждане его собственной Свободной Республики Сангрия. Это все, что у него имелось теперь! Он не должен показывать своих истинных чувств. Он даже не имеет права выглядеть недовольным. Барт заставил себя добродушно улыбаться, пожимать сальные руки, бормотать бессвязные шутки и в то же время отчаянно удерживать ярость и позывы к рвоте.
  
  Он отстранил мясо и вино, бормоча:
  
  — Только что ел в двух последних деревнях… Нажрался под завязку… Отличный рейд здесь сделать, продолжайте! Берите что хотеть! Вы здесь набрести на верную мысль…
  
  «Господи, вот кошмар-то!»
  
  Постепенно сангриане отхлынули, возвращаясь к прерванному пиршеству. Вскоре Барт остался один, наблюдая за жрущими и пьющими, милосердно ими игнорируемый.
  
  Сангриане дюжинами, растянувшись, валялись на земле, в пьяном угаре. Или сосредоточенно поглощали огромные ломти разорванного на куски мяса. Или вяло грызли обглоданные кости. Смех, громкая благодушная болтовня… Отвратительный запах человечьего жира, капающего и шипящего в огне. Запах грязных тел, пролитой крови, кислого вина, жарящегося мяса — все слилось в жуткую крепкую вонь, отдающую тленом, непристойностью, грехом, ужасом…
  
  Фрейден стоял и тупо взирал на кошмарное зрелище. Пусть все это выглядит страшным, тошнотворным, омерзительным, но здесь нет вины Вильяма. Все в соответствии с планом, в соответствии с его
  планом. Фраза застряла у Барта в мозгу, будто вновь и вновь поддразнивая… все в соответствии с планом… все в соответствии с планом…
  
  Потом произошло нечто, уже явно не
  соответствующее плану.
  
  С дальнего конца площади послышался страшный крик. Как мальчишки за воздушным змеем, сангриане побежали к последнему ряду хижин — смеясь, крича, размахивая руками. Через считанные мгновения они сбились в плотный ком дергающихся тел — смех, крики, проклятья и… Теперь понятно! Олухи кого-то ожесточенно пинают!
  
  Чуть поколебавшись, Фрейден подобрался к топчущейся обезумевшей толпе. На секунду она расступилась, и Барт увидел…
  
  Существо, когда-то считавшееся человеком. Подобно какому-то чудовищному белому червю, на земле извивалось нагое тело, тщетно пытаясь спастись от пинков и ударов. Ноги и руки у человека гротескно раскорячены — перебитые, сломанные, раздробленные. Вместо рта — кровавая каша: все зубы выдраны. Фрейден разглядел лицо несчастного, худое суровое лицо с сумасшедшими дикими глазами; увидел залысинами уходящие вверх темные волосы. Боже! Изувеченное существо — Киллер. Его с садистской жестокостью обработали так, чтобы сделать безвредным для насмехающейся, радостной толпы.
  
  Как стая голодных крыс, сангриане поволокли Киллера к кострам, подталкивая кольями и косами. Тело солдата вмиг стало алым от крови. Ползя на животе, извиваясь, как обезглавленная змея, Киллер встретил свою смерть единственным способом, который он знал. Способ этот был заложен в его генах еще до рождения. Боевой клич, вырывавшийся из беззубых кровоточащих десен, превращенный обстоятельствами в нелепо-патетический: «Убей! Убей! Убей!»
  
  Сангриане заулюлюкали. Потом беспомощного Киллера потащили к пустующему костру, привязали к шесту и водрузили над пламенем. Киллер закричал на пределе голосовых связок, больше от ненависти, нежели от страха.
  
  Фрейден отвел глаза, когда языки пламени поглотили голое тело. Воинственное «Убей! Убей! Убей!» превратилось в тусклый крик боли.
  
  Барт отчаянно бросился в толпе, ухватил первого попавшегося под руку сангрианина — изнуренную старуху, с обезумевшим от жажды крови взором, со слюной на тонких губах. Барт сильно сдавил старой грымзе руку, сунув прямо под нос дуло снипгана.
  
  — Этот Киллер, — проревел он, с трудом выговаривая слова. — Кто вам позволил? Где? Как? Откуда вы взяли этого Киллера?
  
  — Твоя Народная Армия! — испуганно взвизгнула старуха. — Только что быть здесь — фельдмаршал дать нам Киллера! Твой — друг, твой — пришелец!
  
  Хватка Фрейдена ослабла, и старуха резко рванулась прочь.
  
  Фрейден чувствовал, как лютая злоба стучит в висках. Злоба, отвращение, боль — все плескалось в океане адреналина, пока Барт несся к шлюпке. «Черт бы побрал Вильяма, черт бы его побрал! Я…»
  
  Ужасный вопль, страшнее всех остальных, заставил Барта против воли обернуться.
  
  Тощий рыжеволосый мужик держал факел у лица Киллера. Волосы, брови, ресницы мерзко затрещали и вспыхнули. Но не это кинулось в глаза Фрейдену, не это заставило пальцы сжаться в кулаки так сильно, что ногти до крови впились в кожу. Барту даже показалось, что он уже лишился рассудка и теперь бредит. Поскольку рыжий тип — глаза сверкают, рот по-лягушачьи распахнут — не кто иной, как поганый торчок, любимец Вандерлинга, полковник Ламар Гомец.
  
  — Черт возьми, Барт, из-за чего весь сыр-бор? — спросил Вильям Вандерлинг, когда Олней ввел его в хижину Фрейдена. — Я болтался у черта на куличках, и тут один из твоих придур… э… агентов,
  выныривает и говорит, мол, ты желаешь меня видеть. И поскорее! Приятель, чтоб отыскать меня, ты должен был отправить дюжины…
  
  Фрейден кивнул Олнею, полностью игнорируя Вандерлинга, вставшего прямо перед столом.
  
  — Это все, полковник Олней. Проследите, чтобы маршала Вандерлинга и меня не беспокоили. Ни под каким предлогом. Я имею в виду ни под каким,
  понимаете?
  
  Олней кивнул и смущенно удалился; казалось, он ощутил повисшую в комнате напряженность, на которую Вандерлинг все еще не обратил внимания.
  
  — Теперь мы одни! — бросил Вандерлинг весело. — Что у тебя за жареные новости?
  
  — Сядь! — проревел Фрейден; звук его голоса разнесся как разрыв снаряда. Взглядом он швырнул Вандерлинга на стул подле стола, а сам вскочил, как ужаленный.
  
  Теперь морда Вандерлинга вытянулось и приняла вопросительное выражение. Отрывистый приказ, ярость, внезапная перемена позиций — это уж скорее допрос, чем встреча соратников для выработки стратегии.
  
  Фрейден стал нервно мерить шагами маленькую комнатушку, не отводя гневного взгляда от Вандерлинга. Генерал же больше напоминал кобру, наблюдающую за боевой пляской мангусты. Фрейден лихорадочно подыскивал слова, что-нибудь язвительное, гадкое, хлесткое. Но на память приходили лишь сухие и невыразительные фразы. В конце концов Барт выпалил, словно посредине длинной тирады:
  
  — Зверства я могу понять! Тупость я тоже могу понять! Извращения, садизм, жестокость, каннибализм, убийство, пытки — я слишком долго пробыл на Сангрии, чтобы удивляться чему-нибудь. Но… но… но ради Бога, старик! Как, черт побери, ты умудрился увязать это все в один миленький пучок? Ты сам накачиваешься в своей «малине» героином? Уже забыл, для чего мы здесь? Что с тобой творится?
  
  — Эй… — мягко промурлыкал Вандерлинг. — Ты чего разбухаешь, Барт?
  
  — Не говори мне
  Барт, Вильям! Я все знаю, игра сделана, закончена, пришла к финишу, капут! Я поездил по округе. Пытать Киллеров ради забавы, передавать их Животным, растравлять их жалкие душонки зрелищем пыток… Жрать
  Киллеров, мать твою! Я даже не тружусь спрашивать, что еще
  твоя волчья шайка проделывает у меня за спиной. Меня не интересует, почему ты стал усиленно набирать в весе, мне наплевать, чем ты в последний раз пообедал. Я знаю, Вильям, знаю! Все, о чем мне хочется услышать, — почему
  ?
  
  Озадаченное выражение на харе старого вояки сменилось усмешкой невинного цинизма.
  
  — Так вот что встало тебе поперек глотки, — проквакал он. — Только потому, что ты сидишь на кроличьей кормежке, предполагается, что и я должен ее жрать? Какого дьявола ты ожидал? Думаешь, человечина так уж плоха на вкус? Немного солоновата, может быть, но привыкнуть гораздо легче, чем к отсутствию мяса вообще.
  
  — Ты недоумок! Ты кретин! — загрохотал Фрейден. — Мне наплевать, что ты там лопаешь! Хоть дерьмо! Но как насчет пыток? Насчет садизма? И поощрения деревенских олухов вести себя словно… словно… словно проклятые Братья
  ?
  
  — Что с тобой, Барт? — спросил Вандерлинг с искренним недоумением. — Это же твоя
  идея, помнишь? Взбаламутить их, заставить делать набеги, связать руки Киллерам? Ну так мы ее и воплощаем, правда ведь? Вся эта — пошла бы она к чертовой матери — планета сходит с ума. Киллеры увязли, как в выгребной яме, там они и останутся… Не этого ли ты хотел в первую очередь? Я просто выполнял твои приказы.
  
  — Спасибо, Адольф Эйхманн! — тявкнул Фрейден. — Просто выполнял приказы, а? Я приказывал тебе есть мясных Животных? Или уродовать Киллеров? Я приказывал поощрять каннибализм и пытки среди Животных? «Я должен держать все в руках, или это ослабит движение»! София права насчет тебя, она все время была права. Не пытайся больше втирать мне очки, Вильям; ты сделал это просто ради забавы. Ты подсел
  на пытках, ты подсел
  на поедании человечины. И не просто потому, что был голоден. Тебе нравится убивать
  больше чем побеждать. До твоих тухлых мозгов когда-нибудь доходило, что в один прекрасный день нам придется править
  этой планетой? Когда война закончится, нам придется иметь дело с этими Животными, мы должны будем вычистить всю грязь, которую развели. Восстановить уважение к порядку, поскольку мы станем парнями, которые здесь заправляют. Дай сангрианам около года пыток, каннибализма и всего прочего, и меры по подавлению терроризма заставят Революцию походить на церковное собрание. Ты не просто кровожадный садист, ты ограниченный, слепой, обезумевший от убийств мясник!
  
  — Ну-ну-ну, — холодно, но вкрадчиво заметил Вандерлинг. — Проповедь, приличествующая святому Фрейдену. И конечно, твои руки белы как лилии, не так ли? Масло не тает у тебя во рту, да? Это был кто-то другой, конечно, не ты, сторговавший омнидрин Братству, убивавший Мозги, чтоб Животные дохли с голоду, подавший Моро идею запытать всю планету до полного безумия и потом выцедить из Животных кровь до последней капли? Нет, это не Барт Фрейден! Барт Фрейден милый пушистый котик, не правда ли?
  
  Барт вспыхнул. Вильям излагал бесспорную истину, но мерзкие уста вояки превращали правду в ложь. Дятел вещал так, словно все, что делал Фрейден, — бесцельная забава, как… как…
  
  Вандерлинг хрипло рассмеялся.
  
  — Кого ты пытаешься надуть? — Генерал приставил правый указательный палец к своему уху, левый — к зубу.
  
  Фрейден похолодел.
  
  — Да, — Вандерлинг покачал головой, — у тебя очень короткая память. «Принесите человеческое животное. Хлоп
  !» — Он рубанул ладонью, как лезвием воображаемого топора. — Каково это, убить… детеныша, раба, может быть… может быть, ребенка
  ? — Генерал ухмыльнулся, когда лицо Фрейдена на последнем слове исказилось от боли. — Так вот что это было! Ребенок… Эй! Давай просто запомним, откуда растут ноги, Барт. Забудем про раздачу имен, хорошо? В эту игру могут играть двое. Да, Большой Стрелок, ты по-прежнему босс; ты знаешь о революционном рэкете больше меня, и мы разыграем эту игру по-твоему. Больше никаких набегов, я сосредотачиваюсь исключительно на уничтожении Киллеров. Спокойно. Не забивай голову нелепыми мыслями — просто потому, что самый корявый из героинщиков предан мне,
  а не тебе.
  
  — Не пугай! — огрызнулся Фрейден, благодарный Вандерлингу за эту угрозу, с ней он мог бы совладать ответным выпадом; благодарный за открытые карты, за факты, которыми можно занять ум, отвлечься от…
  
  — К сожалению, ты в тени, приятель, — вздохнул Барт. — Я герой, помнишь? У тебя есть пара сотен Тыкв, а у меня — вся планета. Сангриане едва ли знают тебя в лицо. Ты мне нужен, нравится мне это или нет, и с моей стороны двойной игры не будет. Одно мое слово Олнею на фабрику слухов — и ты покойник. Я могу превратить всю планету в пятнадцать миллионов палачей. Что ты тогда будешь делать? Переметнешься к Моро? Теплый приемчик там тебя ожидает, нечего сказать! Ты повязан со мной, Вильям. Я Номер Один, а ты — Номер Два. Никогда не забывай об этом. Вот
  откуда ноги растут.
  
  Вандерлинг мрачно уставился на Фрейдена. Барт прямо-таки слышал, как скрипят ржавые колесики в лысой башке генерала.
  
  — Мы понимаем друг друга, — проговорил Вандерлинг просто. — Мы действительно хорошо друг друга понимаем.
  
  Пристально разглядывая физию старого вояки, Фрейден неожиданно ощутил зияющую пустоту, вакуум зависти, стену ненависти, вставшую между ними. Он почувствовал себя невероятно одиноким. Сейчас, только сейчас он осознал, уловив ледяную струю ветра вражды, что этот человек — его единственный товарищ на десятки световых лет вокруг. А теперь… теперь придется выдерживать постоянный взгляд в затылок.
  
  Фрейден тяжело опустился на стул напротив Вандерлинга.
  
  — Думаю, что да, Вильям, — сказал он с внезапной чудовищной усталостью. — Нам лучше заняться делом. Надо выиграть войну, понимаешь?
  
  Глава 11
  
  Барт рассеянным взглядом рассматривал хлопотливо бурлящий лагерь. Вот три стандартно укомплектованные роты. Они пополняют запасы снаряжения и живой силы из бездонного источника, вливающегося в Народную Армию со скоростью столь же поразительной, как и стремительно растущее количество раненых и убитых. Вот лазутчики тихонько выходят из хижины Олнея. Вот новые казармы-бараки, а рядом — склады оружия. Лицезрея все это суетливое гудящее скопище, Барт ощутил некое извращенное удовольствие от сознания того, что весь внешний порядок держится на своего рода тщательно вычисленном балансе отчаяния. Отчаяние лежало спрятанным глубоко под землей. Дремлющее, но готовое забить фонтаном, когда придет час. Киллеры, вероятно еще не понимая того, в сущности сдались. Даже Моро, без сомнения, не врубался полностью во всю важность собственных приказов. Несмотря на то, что Барт Фрейден, вероятно, единственный человек на Сангрии, способный расшифровывать появляющиеся на стенах надписи, Братство войну проиграло. Народная Армия насчитывала добрых пятнадцать тысяч человек, и это количество всегда можно увеличить до двадцати тысяч. Уровень потерь предположительно огромный, но вся страна составляла теперь внушительный резервуар ресурсов, резервуар, по иронии частично созданный самими Киллерами.
  
  За четыре месяца боевой дух черных солдат изрядно подорвали повсеместные грабежи, бандитизм, разбой. Малиной им явно не показались стремительные атаки регулярных партизанских частей на карательные отряды. А чего стоит невозможность сохранять свободной систему дорог, связывающих Сад с поместьями? Да, трудновато, ребята, вести две войны сразу: одну с Народной Армией, другую — с якобы мирным населением! Сложно даже предположить, сколько Киллеров сейчас разбросано по всей планете. Однако подсчет захваченного оружия и количество потерь у партизан делали совершенно ясным тот факт, что Киллеры потеряли где-то около десяти тысяч человек за последние четыре месяца.
  
  Поскольку уходило примерно двадцать лет с момента зачатия на то, чтобы получить полноценного, готового сражаться Киллера, скорость пополнения получалась ничтожной. И двадцать тысяч волкодавов, остававшихся у Моро, скоро станут всего лишь беззубой сворой огрызающихся шавок.
  
  Но Моро оказался не до такой степени тупым; у него достаточно ума вывести бойцов из мясорубки. Теперь Киллеры прятались в каком-нибудь одном поместье: несколько сот человек, окопавшихся с усердием и основательно. Они сгоняли уцелевших мясных Животных и запирали их в огромных загонах. Пытаться отбить эти стада было бы чистым самоубийством. Жители деревень оказались в отчаянном положении — легкая добыча ускользнула от бандитов. От оставшихся Жуков пользы не больше, чем от засохшего навоза. Сами же голодранцы понятия не имели, как выращивать хлеб.
  
  Пошла смертельная игра на выживание. Киллеры, плотно засевшие на своих оборонительных позициях, располагали большими, но все же ограниченными запасами провизии. Деревенские олухи — на грани голодной смерти. Очевидно, стратегия Моро заключалась в том, чтобы просто дожидаться, пока доведенные до отчаяния Животные пошлют в задницу и Революцию, и Вождя. Это была игра загнанных в угол кошек против равным образом загнанных в угол мышей…
  
  Но все-таки даже само отчаяние — инструмент, пригодный для борьбы. И Барт Фрейден знал, как им пользоваться. Все заключалось лишь в точном расчете…
  
  «Э, что там такое творится?»
  
  Олней и двое вооруженных бойцов толкали к хижине Барта какое-то существо — тонкую, невысокую фигурку в форме Киллера. Барт пригляделся и понял — это всего лишь крепко связанный «киллеренок», мальчишка лет пятнадцати.
  
  — Привести нам детеныша Киллера, — сказал Олней, выпихивая мальчика вперед. Фрейден оглядел враженка. Тот отличался худощавым сложением взрослого Киллера, гладкие темные волосы, казалось, уже редели, образуя характерную залысину. Зубы казались острыми иглами. Свирепо пылающие глаза странно не вязались с гладким юным лицом.
  
  — Где вы его раздобыли?
  
  — Два грузовика семьдесят миль отсюда, — ответил Олней. — Наш отряд уничтожить их, но взять одного пленного. Интересно, что киллереныши делать так далеко от Сада?
  
  — Может быть, наш друг расскажет об этом, — заметил Фрейден. Впрочем, ему нужно было скорее просто подтверждение собственных догадок. Все выглядело так, как он и ожидал. Барт добродушно глянул на мальчика.
  
  — Ты сотрудничаешь с нами, и все будет в порядке, сынок. Мы не убиваем мальчиков. Расскажи нам, зачем вас сюда послали?
  
  Мальчик бесстрашно ответил на взгляд Барта.
  
  — Киллер не передает врагу информации, — заявил он.
  
  — Что ж, можно сделать исключение, если хочешь увидеть завтрашнее утро, — спокойно проговорил Фрейден.
  
  — Киллер не боится смерти. Умереть в руках врага все равно что погибнуть в бою. Погибнуть в бою почетно.
  
  Фрейден попробовал зайти с другого конца.
  
  — Все это хорошо для настоящего
  Киллера, — сказал он насмешливо. — Но ты всего лишь сопливый мальчишка! С каких это пор на тщедушных юнцов вроде тебя возлагается обязанность сражаться?
  
  На скулах кадета заиграли желваки. Он вспыхнул.
  
  — Киллер рожден Киллером, — буркнул он. — Киллеру доступна слава сражаться, если Пророк решил. Побереги свои легкие для крика, когда мы разгромим вас, Животное!
  
  — Ты хочешь сказать, что вас, маленьких вонючек, не просто вывезли на прогулку посмотреть, как сражаются взрослые? Не заливай мне — Моро не послал бы таких салаг в бой!
  
  Что-то сломалось в душе маленького Киллера. Его спокойствие улетучилось, испепеленное безрассудным гневом. Он бился в путах, до крови кусая губы.
  
  — Кадеты уже сражаются по всей Сангрии! — визжал он. — Мы убиваем, как и взрослые Киллеры! Убивать — почетно! Мы убьем вас всех, Животное! Убей! Убей! Убей!
  
  Он рванулся в сторону Барта, используя голову на манер тарана. Фрейден чуть отступил в бок, а один из партизан резко опустил приклад винтовки на затылок кадета. Тот съежился и стал оседать. Боец схватил пацана за одну руку, его напарник — за другую; вдвоем они удерживали вялое тело потерявшего сознание кадета в вертикальном положении.
  
  — Отлично, Олней, — усмехнулся Фрейден. — Это то, чего мы ожидали. Моро уже дошел до кондиции и посылает в бой недоносков. Значит, у Пророка не осталось резервов, он приперт к стене. Настало время для Большой Атаки. Разошли агентов по всем районам. Я хочу, чтоб через неделю в лагере собралось как можно больше бандитских главарей. Скажи им, что есть важные новости! Плети все что угодно — но заставь их прийти. Теперь нам потребуется все пушечно… вся армия целиком. И к дьяволу дисциплину!
  
  Олней кивнул.
  
  — А что с этим киллеренышем? — спросил он. — Нам придется сторожить его день и ночь, а у нас мало еды…
  
  Фрейден внимательно посмотрел на выжидающего Олнея, на угрюмые ухмылки двух конвоиров. Он горестно вздохнул. Контроль над раздолбаями весьма и весьма ограничен, нечего тут скрывать. Они слепо идут за Вождем только в желательном для них направлении. Проявление милосердия — непростительная слабость. Сангриане не ведали милосердия, они уважали только силу. Барт не мог себе позволить расслабиться.
  
  — Пристрелите его, — бросил он. Олней одобрительно кивнул, дал знак страже, и те потащили мальчика прочь.
  
  Но Фрейден преподал-таки урок милосердия.
  
  — Но сделайте это быстро и чисто! — крикнул он вослед, чувствуя, как желудок уколола слабая боль.
  
  Фрейден прекрасно слышал приглушенное бормотание, поднявшееся в толпе, когда Вандерлинг вышел из хижины. Барт помедлил минуту для пущего драматического эффекта, потом шагнул за дверь, под лучи горячего красного солнца.
  
  Поднялся рев, быстро переросший в ритмичную песнь: «Барт! Барт! Барт!»
  
  Фрейден какое-то время позволил им покричать. За спиной у него, над крышей хижины, развевался красно-зеленый флаг Свободной Республики; по обеим сторонам длинным полумесяцем вытянулась шеренга офицеров. Пестрая толпа в несколько сот человек толклась перед хижиной, выкрикивая имя Фрейдена.
  
  Они оказались довольно унылым сборищем, эти бандитские главари. Тощие, изможденные — а они, вероятно, питались гораздо лучше своих подчиненных, — вооруженные преимущественно трофейными винтовками и «звездами». Рядовым разбойникам приходилось довольствоваться главным образом косами, дубинками и копьями. Атаманы сейчас пребывали в незавидном положении. Мясных Животных надежно упрятали Киллеры, отбить провизию дохлякам-бандитам не под силу. Шайки отчаянно голодали, так что праведный гнев рано или поздно должен обрушиться на головы вожаков. Да, они уже дошли до того состояния, когда позволят сделать из себя и своих людей заправских камикадзе…
  
  — Да здравствует Свободная Республика! — крикнул Фрейден. Атаманы отозвались на приветствие небрежно. Так, несколько слабых возгласов. Потом все стихло.
  
  — Итак, вы иметь много бед, — не моргнув глазом продолжил Фрейден. — Вы жить набегами, и вот вдруг больше нет легкой поживы. Ваши парни весьма опечалиться. Может быть, они начать думать, что вы больше не такие крутые паханы, а?
  
  Главари тревожно зашушукались. Барт произнес то, в чем они все боялись признаться самим себе. Кому ж придется по вкусу услышать о своих невысказанных страхах из чужих уст? Психология, ребята…
  
  — Почему же вы не нападать загоны? Там полно мясных Животных…
  
  Несмотря на присутствие вооруженных снипганами Тыкв, бандиты засвистели, заулюлюкали и заворчали.
  
  — Лучше просто перерезать себе горло, не решение проблемы! — гаркнул один из них.
  
  — Будем мертвые, прежде чем начнем против пара сотен Киллеры! — тявкнул другой.
  
  — Верно, мертвые. — Фрейден выдержал паузу, ухмыльнулся. — В одиночку
  то есть. Конечно, если бы в тех набегах с вами были хорошо вооруженные регулярные войска… Если б вы были частью Народной Армии…
  
  Бандиты притихли. Они особо не рвались сражаться за Народную Республику, их влекла только награбленная добыча. Но Фрейден загнал уркаганов в угол. Сражайтесь за Народную Республику — или бедствуйте и вам выпустят кишки собственные люди.
  
  — По рукам! — крикнул Фрейден, не давая паханам времени опомниться и увидеть занесенную над их головами дубину. — Вы со своими переходите под командование Народной Армии. Вами будут руководить опытные офицеры, при поддержке хорошо вооруженных бойцов. Вместе — никакие Киллеры нас не остановят. Наш план прост. Если ваши люди будут сражаться на нашей стороне, мы сможем нападать на поместья — на десять, двадцать, пятьдесят поместий одновременно по всей планете. Каждый раз мы сможем кидать тысячу человек на пару сотен Киллеров. У Киллеров нет резерва — они уже используют кадетов, так оно и есть. Пять или шесть к одному — хорошее преимущество. Но вам придется подчиняться приказам беспрекословно. Что скажете?
  
  — Что мы поиметь с того? — крикнул кто-то. Поднялся согласный гул одобрения, но бандиты явно прониклись уже покорностью неизбежному.
  
  — Все что захотите, — отечески предложил Фрейден. — Не будем кривить душой. Народная Армия намеревается уничтожать Киллеров, а вы намереваетесь разбойничать и грабить. Отлично, вы помогаете нам, мы помогаем вам. Все, что мы возьмем в поместьях, за исключением оружия и боеприпасов, — мясные Животные, запасы зерна, женщины, все ваше
  ! Все можно взять! Что скажете теперь
  ?
  
  Повисло долгое молчание. Он показал им кнут, кнут голода и неизбежного мятежа, а теперь швырнул пряник. Для них не существовало выбора, они могли только склониться перед неизбежным.
  
  — Да здравствует Свободная Республика! — завопил вдруг кто-то истошно. Клич подхватили, хотя поначалу и с неохотой. Потом вопль набрал силу. Бедолаг затянуло, прежде чем стало слишком поздно. Без сомнения, они уже уверяли себя, что именно им
  придется делать за Народную Армию всю грязную работу, и никоим образом не наоборот. И для тех, кто уцелеет, это действительно окажется нелегким делом.
  
  Для тех, кто уцелеет…
  Их наверняка не так уж и много. Когда революция победит, с бандитами в любом случае будет покончено. В Свободной Республике нет места грабежам и мародерству. Сельское хозяйство будет восстановлено на новых основаниях, позднее — индустрия. Сейчас же время разрушать. Когда наступает время созидания — любое преуспевающее правительство вряд ли потерпит орду бандитов, расхищающих его собственность. Значит, нужно убить двух птиц одним камнем — бандиты и Киллеры сами истребят друг друга!
  
  — Фельдмаршал Вандерлинг распределит вас по отделениям, — проговорил Фрейден. — Вы получите указания и не позднее чем через десять дней начнете действовать. Удачной охоты!
  
  Барт удалился в свою хижину, оставив бандитских главарей на попечение Дятла. «Я больше не могу поворачиваться спиной к Вильяму, — думал Барт, — но по крайней мере одну вещь все еще способен доверить ему — использовать пушечное мясо наивыгоднейшим образом!»
  
  Фрейден теснее прижался к Софии, беспечно сопящей рядом. Больше трех недель прошло с тех пор, как он хитростью пополнил Народную Армию бандитами. И вот уже десятки укрепленных поместий разорены! Все идет отлично! Победа больше не мутный призрак — она стала конечной станцией поезда событий, который Барт привел в движение. Теперь она уже просто последовательность, и он мог проследить ее умственным взором от начала до конца. Сангрия падет к его ногам в легко обозримом будущем. Это точно!
  
  И все-таки Барт дивился: почему ему так тревожно и неуютно на душе? Что он сделал неправильно? Неужели он сомневается в счастливом финале? Нет! Так же как женщина, спящая рядом, принадлежала ему, будет принадлежать ему и Сангрия. Его женщина, его планета… В чем же еще он может быть неуверенным? В чем?
  
  Барт поймал себя на том, что непроизвольно ласкает спину Софии, нежно поглаживая ее, как если б она была неким талисманом, который мог бы удержать… удержать что,
  черт побери?
  
  София завозилась, чуть отодвинулась, моргнув, приоткрыла глаза и сонно посмотрела на Фрейдена из-под локтя.
  
  — Что случилось? — пробормотала она.
  
  — Уф! — фыркнул он, внезапно осознав, что разбудил подругу. — Извини… Я просто думал…
  
  — Руками?
  
  — Я не хотел…
  
  Барт заглянул ей в лицо, смутно различил; что София хмурится. И неожиданно все встало на свои места. София была всем, что у него осталось! На целой планете нет ни одного существа, которое Барт мог бы назвать своим другом. Хуже того, он никого и не желал так называть. За исключением Софии! Барт остро ощутил свое одиночество. Сейчас он нуждался еще в ком-то, в родственной душе, в близком и ласковом спутнике. Барта пробил озноб. Ощущения были столь незнакомы и нелепы, что заронили в сердце ледяную иглу страха. Нет, ему это совсем не нравится!
  
  — Соф… — пробормотал он. — Соф… Я…
  
  Она протянула руку, коснулась его щеки.
  
  — Я знаю, — проговорила подруга. — Ты одинок, и тебя это пугает. Ты увидел, каков старина Дятел, и подумал, что остался на планете дикарей в полном одиночестве. Только ты и я. И никого больше на сотни световых лет.
  
  — Как ты могла узнать…
  
  — Это сильно напоминает мое собственное бултыхание по жизни. Кто я такая? Подстилка Барта Фрейдена, а прежде — еще чья-то. Кем бы я была без мужиков? К примеру, без тебя? На планете вроде этой… Без крепкого мужика женщина вроде меня — рабыня, вещь, ничто. Я нуждаюсь в тебе… Мне необходимо, чтоб ты удерживал меня. А в таком месте, как Сангрия, ты вдруг обнаружил, что сам нуждаешься во мне. Чтобы не свихнуться, не выродиться в тупую скотину. Вот в чем дело, Барт. Нравится нам это или нет — ты и я на краю пропасти. Мы связаны друг с другом, спаяны вместе чем-то более сильным, чем просто постель. Ты и я — внутри. А снаружи воют волки.
  
  — Соф… ты что, пытаешься объясниться в любви?
  
  Она засмеялась, возможно, отчасти с излишним цинизмом.
  
  — Если хочешь, назови обоюдный паразитизм любовью. Полагаю, так оно звучит чище.
  
  — Почему… Почему никогда прежде ты не говорила мне ничего подобного?
  
  Она обхватила его за шею.
  
  — Потому что до этого момента ты ни слова бы не понял из сказанного мной, Бесподобный Вождь. Поскольку не нуждался в этом.
  
  — Соф, я…
  
  — Замолчи. Ты не это имеешь в виду. Ты не любишь меня, ты просто нуждаешься во мне. Так же, как я в тебе. По рукам?
  
  — По рукам, — выдохнул Барт, привлекая подругу к себе. — Не беспокойся — где еще на этой разнесчастной планетке найду я такое невинное юное существо, как ты?
  
  Барт почувствовал, как она смеется, уткнувшись ему в грудь, — судорожный, вымученный смех. И неизъяснимые правила какой-то безымянной игры вынудили Барта рассмеяться в ответ. Тем не менее любовники оставались в объятьях друг друга еще долго-долго.
  
  — Первая цепь — берегись! — бодро крикнул Вандерлинг, резко опуская снипган на уровень пояса. В течение какого-то мгновения ничего не происходило, и Вандерлинг раздраженно оглянулся назад. Чуть ниже того места, где стоял генерал, раскинулась широкая долина, с усадьбой примерно в двухстах ярдах к западу.
  
  В низине спрятались три дугообразные шеренги, примерно по триста бойцов в каждой. Впереди маячил тесно скучившийся клин бандитов. Первая цепь, вооруженная копьями, дубинками, ножами и косами внезапно замялась, вместо того чтобы ринуться в атаку.
  
  — Пошевелите их! — рявкнул Вандерлинг, и трое героиновых Тыкв угрожающе маханули лучеметами на собственные войска. Задние ряды первого клина моментально ломанулись вперед, напирая на своих товарищей, и вся ватага оборванцев ринулась вверх из оврага по гладкой равнине к крепости.
  
  Вандерлинг, как заправский хамелеон, одним глазом наблюдал за бандитами, бегущими к усадьбе под прицелом героинщиков, а другим — за остальными партизанами: еще три сотни плохо вооруженных, разнузданных бандюг, еще несколько Тыкв, надзирающих за тем, чтобы приказы Вандерлинга исполнялись. А позади — триста человек из регулярных частей Народной Армии.
  
  Первая цепь теперь бойко трусила к обнесенной стеной усадьбе. Крепость защищала огромные загоны с мясными Животными. Что ж, это неплохо! Ведь разношерстное сборище раздолбаев не намного лучше мясного стада. Героиновые Тыквы гнали
  разбойничков вперед, как пастухи — овец. И речи быть не может, чтоб эта гопота добралась до мясных Животных первой. Бандиты были самым тупым, самым ненадежным войском из всех, какими Вандерлинг когда-либо командовал.
  
  Однако за последние два месяца сражений генерал выработал простую, нехитрую тактику. Разбойник — это всего лишь пара ног, топающих в более-менее верном направлении. Вполне достаточно! Вандерлинг уже успешно разрушил поместий двадцать самолично и свел метод к такой простой формуле, что даже тупорылые офицеры-Тыквы в состоянии пользоваться ею самостоятельно. «В конце концов, — думал Вандерлинг, — если у тебя преимущество десять к одному, кого интересуют тонкости?»
  
  Сейчас Вандерлинг видел, что толпе бандитов остается не больше ста ярдов до усадьбы. Попытаются ли Киллеры выдержать осаду?.. Нет, все-таки вышли! Ворота в частоколе распахнулись, и затянутые в черное воины посыпались наружу — сорок, пятьдесят, сто… Наверное, появится весь гарнизон! С беспристрастным одобрением профессионала Вандерлинг отметил, что Киллеры, по-видимому, чему-то наконец научились. Вместо того чтобы вслепую, очертя голову, кидаться на атакующих, они быстро выстроились в тесную, растянутую полукругом стрелковую цепь, образуя чашу, в которой бы захлебнулся натиск повстанцев, закрепились на позиции и открыли огонь. Интересная, пусть и тщетная, вариация…
  
  В семидесяти ярдах от Киллеров бандиты влипли в сплошную стену свинца. Первый ряд повалился, как кегли. Немедленно основная масса бандитов отпрянула и повернула назад — попав точно под лезвие циркулярной пилы, когда Тыквы не замедлили пустить в ход снипганы. Случилась короткая паника. Но паника контролируемая, поскольку Тыквы безжалостно гнали оборванцев вперед, прямо под массированный огонь врага. Пятьдесят, сорок, тридцать ярдов до ограды… Уже пора, вот сейчас… Сейчас!
  
  — Вторая цепь — берегись! — крикнул Вандерлинг, отступая в сторону, пока торчки гнали вторую порцию смертников к усадьбе. Пока они неслись через равнину, Вандерлинг увидел, что остатки первой цепи — не больше ста пятидесяти человек — добрались наконец до черных гиен.
  
  Ничего, кроме мрачной резни, ожидать не приходилось. Полукруг Киллеров сомкнулся за спинами ошалевших доходяг. Их принялись кромсать «звездами», лупить сапогами и прикладами, рвать зубами. Все, что Вандерлинг мог разглядеть, — это плотный ком тел, извивающихся в смертельной агонии. «Вы гляньте только, как острозубые принимаются за работу! — восхитился генерал. — Еще пара минут, и здесь не останется ничего, кроме порубленного на собачьи консервы мяса!»
  
  Но общий план работал гладко. Вторая цепь камикадзе преодолела уже половину пути. О да, они повиновались приказам! Трое Тыкв, гнавшие стадо идиотов вперед, залегли в сорока ярдах позади и врубились в схватку лучами снипганов, сметая и своих, и чужих без разбору. Красота всего действа заключалась в его полной бессмысленности. Обе цепи, все шестьсот доходяг — изначально покойники. В конце концов, джунгли полны пушечного мяса. Шестьсот никчемных уродцев — отнюдь не высокая цена за сотню-другую черных псов Братства.
  
  Теперь вторая цепь на полном ходу впилилась в уже затихающий бой. На мгновение сплошной поток тел, дубинок и копий отбросил Киллеров назад, смяв их ряды. Но волкодавы быстро оправились от минутного замешательства, и так же резко волна битвы поднялась опять. Бешеной яростью Киллеры встретили и новую цепь противника, раскалывая черепа, отрывая конечности, со «звездами» против дубинок и копий, — бесстрашные, кровожадные люди-машины против запуганных до потери пульса оборванцев. Теперь, перекрывая крики раненых, до Вандерлинга донесся пронзительный боевой клич: «Убей! Убей! Убей!»
  
  По этому вою можно точно определить, что время пришло. Когда вы слышите, как они поют вот так, громко и отчетливо, громче воплей несчастных жертв, значит, уже пора…
  
  Вандерлинг подал знак Тыквам, что командовали тремя сотнями регулярных бойцов. Те вывели партизан на исходную. Вандерлинг кинул последний взгляд в сторону сумасшедшей бойни. На бандитах можно поставить крест! Киллеры продирались в грудах тел, как кошки в куче гнилых отбросов. В сущности, они уже рыскали вокруг просто так, чтобы добить раненых. Трудно подсчитать потери, но, кажется, Киллеры заплатили за свои забавы в соответствии с планом — десятки одетых в черное трупов валялись посреди поля. Многие из них располосованы на части, поскольку Тыквы, выглядывая из высокой травы, продолжали, держась на расстоянии, наугад постреливать туда и сюда.
  
  Настало время для решительных действий.
  
  Вандерлинг пробрался в тыл длинной стрелковой цепи, растянувшейся по краю оврага.
  
  — Вперед — берегись! — закричал генерал.
  
  Шеренга партизан быстро потрусила к месту вновь затихающего сражения. Вандерлинг рысцой направился за ними. «Рыба в железной бочке, — мелькнуло у вояки в голове. — В точности как рыба в бочке…»
  
  Неровным полумесяцем шеренга партизан подкатила достаточно близко к месту кровавой свалки — как раз туда, где скорчились в траве шестеро Тыкв. Повстанцы продвинулись еще немного вперед, и Тыквы не замедлили дать деру, вынырнув из бурьяна уже на стороне Вандерлинга.
  
  — На землю, и стреляйте! — проревел Вандерлинг.
  
  Партизаны в шеренге, все как один, опустились на колено и дали мощный залп. Вандерлинг и десять Тыкв крадучись пробирались позади палящих повстанцев к центру шеренги.
  
  Первый залп захватил пьяных от крови Киллеров практически врасплох. По их рядам словно прошлась чудовищная коса — десятки мертвых тел полегли на землю. Зато те, кто выжили, оправились от шока и ринулись прямиком под пули партизан. Черным шакалам нестерпимо хотелось добраться до врага и вступить в рукопашную. Наплевать на численное превосходство! Главное — добежать, вцепиться кому-нибудь в глотку и с честью умереть в бою.
  
  Но Киллеры, в порыве безумия, угодили точно в центр мощного перекрестного огня. Вандерлинг, высовываясь из-за спин своих бойцов, видел, как визжащие дьяволы, с кровавой пеной на губах, падают, словно мухи под гигантской мухобойкой. Их осталось не больше пятидесяти, они почти уже добрались до шеренги партизан. Вот они отбрасывают винтовки и на ходу вытаскивают «моргенштерны», завывая, как все духи ада.
  
  — Давай! — крикнул старый вояка, поднялся на одно колено и нажал на гашетку, взмахнув лучеметом по узкой дуге.
  
  Пятеро торчков, сверкая глазами, тоже поднялись и, заняв огневую позицию, ударили невидимыми лучами в самую гущу пронзительно воющих Киллеров.
  
  Все закончилось меньше чем за минуту. Пятьдесят, черных фигур рванулись вперед, потрясая «звездами». В следующую секунду они превратились в пятьдесят безголовых туловищ, споткнулись, сделали пару слепых шагов и рухнули вслед за отсеченными головами, будто стая сумасшедших индюков, пронесшихся прямо под лезвием огромного ножа.
  
  Что-то нечленораздельно выкрикивая, Вандерлинг продолжал стрелять, кромсая дергающиеся тела, разрезая их на куски, пока они не превратились в бесформенную массу безликой окровавленной плоти.
  
  Переведя дух, генерал наконец остановился. Теплая волна, словно он только что слез с бабы, наполнила его приятной истомой. Перед ним высилась гротескная груда отрубленных рук, ног, голов, плавающих в роскошной луже сияющей крови. Две сотни бойцов Народной Армии изумленно стояли вокруг, потом ликующе закричали.
  
  Чуть дальше на поле темнела сумасшедшая свалка тел, превращенных в кровавую кашу, Киллеры и бандиты без разбору, соединенные напоследок океаном сворачивающейся крови. Там и тут чье-то тело — Киллера или бандита — дергалось, взвизгивало или стонало, быстро успокаиваясь под выстрелами зорко наблюдавших партизан.
  
  Вандерлинг улыбнулся широкой удовлетворенной улыбкой, оглядывая дело своих рук. Еще один элементарный отстрел индюков! Киллеров в очередной раз «вдули», они теряли подобным образом тысячи человек по всей планете. Скоро, очень скоро им придется отступать, поджавши хвосты, стягиваться назад к Саду. Плешивый генерал захохотал. Скоро придет время настоящей охоты!
  
  — Война — спорт для зрителей, — заметила София, с сомнением глядя на монитор. — Что бы такое предложить им? Жареный арахис, например? Или программу? Без программы хороших парней нельзя отличить от бяк…
  
  На экране темной лентой ползла плотная колонна грузовиков, двигаясь через широкую равнину к линии горизонта. Грузовики, как банки шпротами, набиты Киллерами. Множество черных бойцов тащилось пешком, погоняя мясных Животных и пленных, — гигантский конвой, держащий путь на восток, к Саду. Фрейден кругами вел шлюпку над этим огромным скопищем людей и машин, держась на безопасном расстоянии от ружейного огня.
  
  — Ты вовсе не обязана
  была лететь, — проворчал Барт, прекрасно понимая, что плетет чушь. София вряд ли вынесла бы долгое одиночество в партизанском биваке, — да, впрочем, и где угодно! — если Барта не было рядом с ней. Фрейден и сам втайне желал, чтобы подруга всегда находилась где-нибудь поблизости. Особенно в момент столь долгожданного триумфа!
  
  — Не пропущу шикарное зрелище ни за что на свете, — проговорила София сухо. — Пусть даже буду теперь напоминать стервозину, которая сует нос в дела мужа. Как граф Дракула, толкующий о бессмертии своему строптивому потомству. «Семья, которая вместе молится, держится вместе».
  
  Фрейден издал придушенный возглас, нечто среднее между смехом и стоном.
  
  — У меня подозрение, что в словах твоих есть доля истины.
  
  — С тобой тоже не все чисто! — огрызнулась София. — Эта планета, похоже, в каждом выявляет трансваальскую кровь. Дятел… Тьфу! Не хочу даже вспоминать о нем, мы только что поели… Значит, ты решил обменять жизни своих партизан на трупы Киллеров? Как если бы они были стеклянными шариками — шесть зеленых за черный. Что ж, понаблюдаем за… как ты это назвал, Долгое Отступление? В последнее время у тебя появилась отвратительная склонность подчеркивать прописные буквы.
  
  — Просто мимолетная аллюзия на великий Чикомский марш к Юнану в одной из тех бесконечных войн двадцатого столетия, — лукаво откликнулся Барт. — Обстоятельства в чем-то схожи.
  
  Он ткнул пальцем в экран. Дорога вилась по равнине, огибая холмы, через поросшие джунглями участки, и была черна от марширующих войск и пылящих грузовиков — фактически от горизонта до горизонта. Далеко к западу над джунглями повисли густые клубы дыма — там на конвой напал один из бесчисленных отрядов партизан. Для Киллеров это и в самом деле стало Долгим Отступлением, гораздо более долгим, чем то, к которому они готовились…
  
  — Вот оно, Соф, — гордо заявил Барт. — Плоды почти года работы на этой вшивой Кучедерьма! Каждый Киллер тащится, поджав хвост, в одной большой колонне к Саду. Как пить дать, сделано достаточно, чтобы отправить теперь Моро ультиматум. Мы должны были разрушить больше ста поместий, уничтожить целую армаду черных бестий, прежде чем до его ожиревших мозгов наконец дошло, что, если он попытается держать Киллеров разрозненными отрядами, через несколько месяцев у него не останется ни одного бойца. И вот мы имеем — Долгое Отступление.
  
  Несмотря на то, что подобное признание внушало некоторое беспокойство, Фрейден особо не тешил себя иллюзиями: отступление спланировано более искусно, чем ожидалось. Моро пошел на очевидный риск и выслал большую колонну подкрепления — пятнадцать сотен волкодавов и тысячу грузовиков. Отправив их из Сада по округе, Пророк оказался в действительности достаточно сообразительным, чтобы вывезти солдат в обратном порядке. То есть колонна подбирала сначала тех, кто окопался поближе к Саду. По мере продвижения в глубь захваченной партизанами территории, экспедиция наращивала мощь от крепости к крепости, так что к тому времени, как конвой достиг наиболее изолированных и удаленных мест, он превратился в колоссальную силу примерно в восемь тысяч человек, до зубов вооруженных, хорошо моторизированных и неодолимых в открытом бою.
  
  Что и говорить, предприятие рисковое! Фактически, большинству Киллеров пришлось проделать весь долгий поход дважды: один раз из Сада в глубь страны и потом — назад. Но Моро понимал — игра стоит свеч. Размеры и мощь подвижного соединения позволили прихватить с собой на обратном пути огромное количество зерна, мясных Животных и пленных — Пророку нужна была провизия, если вдруг случится сидеть в долгой осаде.
  
  Колонна уже неделю упорно двигалась к столице Сангрии. Доблестный генерал Дятел был в состоянии ухлопать, устраивая десятки засад, не больше пятисот Киллеров. У старого вояки просто не было возможности начать массированную, ломающую всякое сопротивление атаку. Но теперь, когда колонна приближалась к Саду, оставался один-единственный шанс разгромить огромный конвой, предупредив сомнительную осаду города.
  
  Фрейден увеличил скорость и повел шлюпку прямо на восток. Вскоре стали видны окраины Сада. В этом месте, прежде чем выскочить на открытую равнину, дорога проходила по длинному неглубокому каньону меж двух горных кряжей. На протяжении всей трассы это единственный участок, пригодный для настоящей крупной засады.
  
  Фрейден опустился чуть ниже, перевел шлюпку в режим планерного скольжения.
  
  — Посмотри-ка вниз, Соф. — Барт указал на серые, невысокие кряжи. Незаметные со стороны дороги, дальние склоны гор были черны от множества людей. Шесть тысяч на каждой стороне каньона, двенадцать тысяч регулярного войска, больше половины всей Народной Армии. Чтобы достичь города, колонна врагов неминуемо должна пробиться сквозь тянущийся вдоль дороги двойной строй партизан — для грузовиков иного пути нет. Ловушка по всем параметрам выходила смертельной.
  
  Барт кружил и кружил над каньоном, взвешивая свои шансы и шансы противника. Время шло. И тут Барт почувствовал, как былая уверенность в победе потихоньку испаряется. Черт возьми, западня выглядела слишком
  уж идеальной! Киллеры должны были
  это предвидеть! Что они смогут тогда предпринять?..
  
  — Смотри! — крикнул он вдруг. — Идут!
  
  Цепочка грузовиков и пехоты вынырнула из путаницы густого леса на западном краю долины и двигалась по дороге точно в челюсти капкана. Тонкая, уязвимая цепь, медленно ползущая через долину: половина пути, три четверти… План Вильяма заключался в том, чтобы позволить передовым частям врага достичь восточного устья каньона, а потом захлопнуть мышеловку, заставив основной корпус конвоя пробивать себе путь сквозь шквал. Массовой неразберихи и паники черным шакалам не избежать…
  
  Фрейдена продолжала грызть подлая мыслишка: «Что-то не так!» Цепь грузовиков и пехотинцев уж больно чахлая… Жалкая горстка от огромного войска!
  
  Внезапно внутренние склоны теснины покрылись партизанами — две сплошные волны людей, сходящиеся ко дну каньона. Склоны расцвели тысячами крошечными огоньками и клубами дыма. Киллеры на дороге закувыркались под градом свинца, грузовики охватило пламя.
  
  В соответствии с планом, Вильям остановил свой отряд с левой стороны трассы. Бойцы обдолбанного «полковника» Гомеца, продвигавшиеся более криво и беспорядочно, остановились справа примерно на таком же расстоянии. Партизаны образовали две длинные параллельные линии огня вдоль всего пути.
  
  У противника не нашлось времени даже на одну слабую атаку. За считанные секунды их буквально сплющили два свинцовых кулака. Строй черных солдат сломался, уцелевшие грузовики тормознулись, и… Фрейден чуть не откусил себе язык. Где же остальные? Почему больше никто не прется в каньон? Партизаны на склонах тоже, наверное, маленько растерялись, поскольку прекратили пальбу.
  
  — Ой, нет! — заорал Фрейден. До него наконец дошло, что намереваются сделать Киллеры. Но было, к сожалению, слишком поздно.
  
  Послышался ужасающий рев, рев столь громкий, что Фрейден почуял его даже сквозь корпус шлюпки. Плотная стена черной пехоты выкатилась из чащи на западном краю каньона. Мощный широкий фронт. Стена Киллеров вломилась в долину, заполнила все ее ложе, поднявшись по обоим склонам вплоть до линии хребтов. Эффект такой, словно ударил громадный поршень. Обзор заслонила волна черных мундиров.
  
  Фрейден грязно выругался. Вот та заноза, сидевшая в башке! Киллеры полностью раскусили тактику Вильяма. Они послали на съедение лишь малую часть колонны, чтобы мышеловка сработала, чтоб партизаны выдали себя и раскрылись. Основные же силы, примерно восемь тысяч человек, они немного попридержали сзади. А потом швырнули орду пехотинцев широким фронтом в долину. Враг оказался теперь сбоку от партизан, топчущихся, как стадо баранов, на открытом пространстве. Грузовики противника, полные драгоценных припасов, спокойно рулили под надежным прикрытием летящей в атаку пехоты.
  
  — Отступай, идиот, отступай! — вопил очумело Фрейден.
  
  Киллеры фактически получили неоспоримое преимущество: они врезались в хлипкие ряды партизан мощным фланговым фронтом, смяли строй в безобразное месиво, обошли партизан, охватили с обеих сторон — несущийся по долине огромный, плотно сжатый кулак смерти.
  
  Справа солдаты Гомеца обратились в беспорядочное бегство, отчаянно карабкаясь вверх. Людей вел уже не разум, а инстинкт: «Жить, жить, жить!» Сангриане метались по склону, как тараканы в луче яркого света. Падали, поднимались, бежали в другую сторону. И неизбежно натыкались на беспощадные фигуры в черных мундирах. Киллеры методично рубили «звездами» трепыхающихся, ошалевших Животных. Мало кому удалось перевалить через гребень, ускользнуть от разящей со всех сторон стали.
  
  На левом фланге Вандерлинг каким-то образом исхитрился восстановить некое подобие порядка. Его отряд бежал прямо по долине чуть впереди Киллеров — растянутая тонкая ниточка перед широким фронтом черных убийц. Партизаны неслись, как зайцы от своры гончих, только пятки сверкали. Так что Киллеры не сумели их догнать.
  
  Вильям спасал своих людей. Партизаны, очертя голову, вырвались на открытую равнину, обогнули край хребта и по собственным же следам подрапали к следующей теснине, к восточному краю джунглей, к спасению. Киллеры сыпанули из ущелья на несколько секунд позже, чуть не сцапав беглецов. Фрейден затаил дыхание. Продолжат ли псы преследование или…
  
  Но Киллеры на этот раз действовали наверняка, усмирив в себе жажду крови. Они рассредоточились по обеим сторонам от выхода из ущелья и застыли на месте, пока нескончаемый поток грузовиков катил мимо разделенного теперь надвое фронта и дальше через равнину, к Саду.
  
  Когда последний транспорт миновал каньон, Киллеры образовали плотный широкий заслон, прикрывая тылы, и вся колонна быстрым маршем покинула поле боя.
  
  Фрейден в тупом молчании вел шлюпку над долиной, усеянной трупами — по большей части партизан. Потом набрал высоту и взял курс на запад, назад, к партизанскому лагерю.
  
  Какая пакость! Около двух тысяч покойников — за руль собачий! Противник с громадным грузом припасов, посвистывая и напевая, спокойно подруливает сейчас к месту назначения! Вот это облом!
  
  — Ты не можешь все время их побеждать… — подала голос София, чтоб хоть немного развеять гнетущую тишину.
  
  Барт фыркнул.
  
  — Мы вляпались, — проговорил он угрюмо. — Здорово вляпались. Теперь предстоит долгая осада. У Братьев достаточно людей, чтобы сделать чертов Дворец неприступным. И жратву им доставили из-за нашего ротозейства… Игра на выжидание… Господи, кто захочет играть на выжидание? Сумеем ли мы их пересидеть, с толпой кровожадных сангриан и долбанутых торчков на шее?
  
  «Черт возьми, пять недель! — ворчал про себя Барт, вылезая из хижины, чтоб пройтись по лагерю, размяться, задушить паскудные мысли. — Пять недель беспросветного ожидания!»
  
  Моро разыгрывал партию хладнокровно. У него во Дворце восемь тысяч головорезов, и с гарнизоном крепость неприступна. К тому, же у Пророка вдоволь мясных Животных, хватит на прокорм паре тысяч выживших. А потом, эта кутерьма в Саде…
  
  Жирная сволочь Моро устроил в городе настоящую партизанщину. Он не собирался удерживать жилые районы. Зачем ему расходовать силы? Все, что нужно от Сада, — сами горожане. Прекрасная закуска для острозубых псов! Время от времени Киллеры выползали в город, хватали первых попавшихся олухов и снова запирались во Дворце, не показывая оттуда носа. Поэтому штурмовать Сад не было никакого резона — город стал ночным кошмаром, вместилищем одичавших кретинов, заповедником каннибалов, где единственный закон — право сильного, а единственная гарантия безопасности — оружие. После того как обычный приток мертвечины из Дворца прекратился, садианам пришлось пополнять Общественную Кладовую собственными согражданами: стариками, больными, слабыми — всеми, кого им удавалось сцапать. Партизаны и Киллеры одинаково могли бродить по городу вооруженными отрядами, но о контроле над этой зловонной ямой и помыслить было страшно. Не велика радость поселиться в склепе с голодными крысами! И противники упрямо держались тактики выжидания…
  
  Фрейден выжидал, пока у Братства иссякнут запасы продовольствия. Озирая свой базовый лагерь, Барт очень хорошо понимал, чего ждет Пророк Боли. Моро, конечно, не так далеко ушел по развитию от гориллы, но народ Сангрии он успел изучить великолепно. Фрейден бродил по лагерю и лицезрел скопище бездельников, лениво шатающихся повсюду, спящих, болтающих, небрежно чистящих оружие. Над биваком висела угрюмая тягостная атмосфера: лагерь, наполненный скучающими подонками, армия, изголодавшаяся по действию, войско, сдерживаемое главным образом обещаниями и угрозой силы. Да, Моро хорошо знал своих сангриан!
  
  Деревенщина Сангрии пока еще была с Бартом. Там за него стояли горой — ведь он Освободитель, Герой, он изгнал из страны Киллеров, подарил зрелища, правда, с хлебом вышла промашка. Они будут стоять на его стороне до конца — у них нет другого выхода. Барт помог им на первых порах устроить некое подобие сельского хозяйства; передушил остатки банд, грабивших все, что попадалось под руку.
  
  Но Народная Армия — совсем другой перепляс. Им не с кем сражаться, хотя оружия завались. Рядом нет Киллеров, которые, начистили бы скучающим раздолбаям рыло. Ребята могут запросто податься в разбойники! Игра Моро элементарна. Если Пророк продержится достаточно долго, Народная Армия непременно поднимет мятеж, прикончит незадачливых пришельцев, выродится в дюжины разрозненных банд, в лишенную предводителя орду. И вот тогда восемь тысяч злобных псов в черной форме станут действительно реальной силой. Пророк сможет, не напрягаясь и ковыряя в носу, методично вычистить район за районом, уничтожая взбесившихся Животных.
  
  Расклад предельно ясен: пока существует Братство, Барт не в силах распустить основной корпус Армии, оставив небольшую часть как полицейскую силу. Если б только существовал какой-то способ накрыть Дворец… Массированная атака в сочетании с всеобщим восстанием в Саде? Бунт в городе вызвать легко, но как сфокусировать гнев толпы именно на Дворце? Мятеж ведь запросто выльется в дикую оргию грабежей и массового трупоедства!
  
  Да, муки сродни танталовым. До победы оставался только шаг, но… Это чертово «но»! «Разрушь Дворец, — думал Фрейден, — и ты сможешь распустить большую часть армии, сократить ее до размеров легко управляемой».
  
  Добровольцы сдали бы оружие Тыквам, получив приказ под дулом снипгана. Страх перед киллероподобными торчками с жутким инопланетным оружием стал теперь единственным стимулом, что удерживал бойцов в строю.
  
  Фрейден скривился. Еще одна мерзость! Недавно он позволил Вильяму подсадить на дурь еще пятьсот олухов. Пара сотен снипганов циркулировала среди Тыкв, создавая впечатление, будто все они имеют смертоносное оружие. Деревенщина глупо верила простенькому приемчику и в страхе тряслась перед наркотами и Большим Ножом. Бедолаги и не ведали, что Тыквы преданы Революции до тех пор, пока есть героин.
  
  Нет, они преданы Вильяму, вот что паршиво!
  
  Убогие мыслишки Дятла разгадать ничего не стоит. Само собой, пятьсот новых ублюдков нужны для того, чтоб держать армию в узде. Но Барт не без причины был уверен, что у Вильяма в башке бродят и другие идеи относительно того, как можно использовать героинщиков. Ох, Дятел, Дятел… Ты, плешивая обезьяна, не видишь дальше своего носа! Ведь это же детская забава — повернуть против тебя всю планету. Пусть себе поинтригует! Он безвреден, а это мешает ему болтаться под ногами!
  
  Ну, вот, как помянешь бестию — она тут как тут. Действительно, появился Вильям собственной персоной, выглядящий так же счастливо, как бультерьер с зубной болью. «Что он приготовил на этот раз?» — хмуро подивился Фрейден.
  
  — Стряслось самое ужасное, — вздохнул Барт. — Накрылись генераторы энергии на всех снипганах. Армия мрет от бубонной чумы. Ты подцепил триппер.
  
  — Хуже, — сурово проговорил Вандерлинг, покачивая головой. — Намного хуже.
  
  — Ну? Послушаем счастливые новости. Думаю, все худшее уже случилось.
  
  — Нет! — буркнул старый вояка. — Я только что вернулся с корабля. Брал запас героина на следующие шесть недель. Как ты думаешь, сколько дури у нас осталось? Давай угадывай.
  
  — Какого дьявола я должен угадывать? — вспыхнул Фрейден. — Ты следил за этим. Я сейчас не в настроении развлекаться шарадами!
  
  — Nada[7], — процедил Вандерлинг. — Все подчистую. Пятьсот свеженьких Тыкв нужно держать обдолбанными практически постоянно… Сечешь? У нас полно проклятого омнидрина, чтобы заторчало стадо слонов. И, как назло, ни одного пакетика с героином. Когда этот шестинедельный запас иссякнет…
  
  Он чиркнул пальцем по горлу.
  
  Фрейден содрогнулся. Когда героин закончится, у шайки обломанных шизоидов окончательно съедет крыша! После них Киллеры покажутся Ребеккой с фермы «Счастливый ручей»! Поганые торчки станут резать все, что только движется, пока не свалятся с ног. А если уж Тыквы взбунтуются, то партизаны, возможно… бр-р-р!
  
  — Ну, гений, соизволишь вытащить кролика из шляпы? — осведомился Вандерлинг, отчасти угрюмо, отчасти просяще. — Лучше бы поскорее.
  
  — У меня на мозгах и так мозоли, — пробормотал Фрейден. — Будь уверен, я работаю! Конечно… можно действовать наверняка и избавиться от героинщиков прямо сейчас. Дать им удвоенную дозу — и привет…
  
  Глаза Вандерлинга сузились. Фрейден легко прочитал мысли вояки: Дятел не намерен отказываться от своего воображаемого туза в рукаве.
  
  — И что потом? — прохрипел генерал. — Как управляться с голытьбой без Тыкв?
  
  Реального ответа на этот вопрос не было. Опять лимит времени, которого Барт подсознательно страшился! «Уничтожь Братство и Киллеров в ближайшие шесть недель, или ты погиб, мальчик!» Но даже если уничтожить Киллеров, что тогда? Героин все равно закончится, Тыквы все равно взбесятся, армия все равно…
  
  Но… Но зачем уничтожать Киллеров?
  Зачем, Брат Барт
  ? Черных псов специально вырастили, чтобы они делали «стойку» на балахон Брата. И если Братство исчезнет, «Брат Барт» станет главным претендентом на трон. Вполне можно устроить все так, чтобы унаследовать единственную, реально боеспособную армию — Киллеров… и они принесут свою пользу. Но сначала должно погибнуть Братство. Как разорвать порочный круг?..
  
  — Ну, Барт, — бросил Вандерлинг, вторгаясь в мечты Фрейдена. — Похоже, что-то закрутилось в твоей черепушке?
  
  — А… Пока ничего, Вильям. Так… витаю в облаках. Но я что-нибудь придумаю, не беспокойся. Обязательно придумаю, Вильям.
  
  — Я тоже, — проговорил лысый солдафон холодно. Сама интонация генеральских слов бросила Барта в дрожь. Он почти ощутил лезвие приставленного к горлу ножа.
  
  — Не перенапрягай мозги, Вильям, — буркнул он. — Умственное напряжение вредно для здоровья. Известно даже, что в особых случаях оно приводит к летальному исходу.
  
  Глава 12
  
  «Осталось шесть недель до полного финиша, — размышлял Вандерлинг, шагая к своей хижине. — У сынка мамаши Вандерлинг в запасе шесть недель, чтобы взобраться на вершину, или…
  
  Да, Барт все чертовски здорово раскусил! У меня свихнувшиеся торчки под полой — по крайней мере, на ближайшие шесть недель, — а все остальные Животные на жалкой Кучедерьма верны Барту. Если, конечно, здесь подходит слово «верны». Впрочем, сангриане стопроцентно встанут на сторону Барта, если игра пойдет в открытую. А у меня останутся только Тыквы. Барт опять все точно рассчитал. Он держит меня за кретина. И я делаю для него всю грязную работу и играю вторую скрипку при Наполеоне Фрейдене».
  
  Да, Барт почти все раскусил. Почти…
  Вот только кое-что укрылось от зоркого глаза Президента. Поэтому унывать еще рано. Бой не закончен!
  
  Вандерлинг вошел в хижину. В углу сидел скрученный Киллер, бдительно охраняемый Гомецом. Судя по нашивкам, Киллер был майором — чертовски высокое начальство в иерархии Братства. Две недели назад, предвидя обострение ситуации, Вандерлинг втайне приказал наиболее испытанным Тыквам добыть для него одного живого офицера-Киллера. Он ожидал заполучить лейтенанта, может быть, капитана, но Киллеры уже выскребали дно своей бочки, и после долгих месяцев изнурительных боев пирамида офицерского корпуса сильно перевешивала в верхней части. При теперешнем положении дел в Саде — патрули Киллеров, агенты Фрейдена, патрули Народной Армии, голодные каннибалы и кучи умалишенных — небольшому взводу Гомеца не составило особого труда сцапать подходящего Киллера; это было просто делом готовности принести в жертву несколько бойцов.
  
  Что ж, пришло время для конкретных действий! Вандерлинг осмотрел крепко связанного Киллера с кляпом во рту. Парень еще не догадывается, как ему повезло.
  
  — Отлично, Гомец, — бросил Вандерлинг. — Я хочу остаться один с этим подонком. Усади-ка его на стул и исчезни. Я позову, когда потребуется.
  
  Гомец поступил как было велено, но проделал это в угрюмом молчании. «Вот ведь скотство! — фыркнул про себя генерал. — Когда я пытаюсь уменьшить дозу героина, они становятся слишком раздражительными. Теряют доверие даже ко мне. Ладно, какого черта…»
  
  Он полез в солдатский сундучок, вытащил склянку с героином, вытряхнул оттуда две голубые таблетки. Гомец жадно, почти угрожающе уставился на них.
  
  — На, полковник, — Вандерлинг кинул таблетки в растопыренную пятерню Гомеца, — оттянись. Но прежде чем отрубиться, слетай за Джонсоном и поставь его на часах снаружи.
  
  — Да, сэр, — хрюкнул Гомец и удалился, в предвкушении перекатывая пилюли на ладони. С морды торчка исчезла даже тень подозрительности. Вандерлинг рассмеялся. «Наслаждайся, пока можешь, брат! Не долго тебе осталось…»
  
  Генерал уселся за столом напротив Киллера. Осторожно протянув руку, он вытащил кляп, быстрым движением отдернув кисть, — и острые зубы Киллера клацнули, хапнув пустоту в том месте, где секундой раньше была рука Вильяма. Этого и следовало ожидать.
  
  — Эй, придурок! — усмехнулся Вандерлинг. — Лучше поостынь! Ты и я станем друзьями. Я многое могу для тебя сделать, и ты тоже кое-что для меня сделаешь.
  
  Киллер холодно взглянул на генерала.
  
  — Если желаешь, я могу сделать для тебя одну вещь, Животное, — заметил он сухо. — Освободи меня, и я обещаю тебе быструю, почетную смерть в бою один на один. Смерть Киллера. Зачем рисковать умереть как Животное? До Дня Боли осталось только две недели, и все Животные, взятые в плен за это время, умрут на Зрелище Боли — смерть, в которой нет никакой чести. Освободи меня сейчас — и умрешь с честью, слово офицера Пророка.
  
  Вандерлинг добродушно захихикал.
  
  — Разыграй свои карты правильно, парень. И получишь свободу. Я лично сторгую для тебя у твоего босса славное повышение. Только давай не будем друг друга стращать.
  
  Киллер молчал, озадаченный. Вандерлинг ухмыльнулся. «Этого
  ты не ожидал, а? Не беспокойся, у тебя будет большая компания очень скоро. Уйму народа ожидают кое-какие сюрпризы».
  
  — У меня есть для тебя работенка, — продолжил вояка. — Ты передашь сообщение для Моро. Скажешь ему, что маршал Вандерлинг заинтересован в том, чтобы поговорить начистоту. У нас имеется одно общее дельце. Скажешь ему, что я встречусь с ним в полночь через пять дней в… посмотрим-ка… Да! В Общественной Кладовой Сада. И никаких фокусов — я возьму с собой пятерых бойцов со снипганами, а еще нескольких поставлю охранять тылы. Мне нужны честные переговоры, и никаких трюков!
  
  — Безумец! — гавкнул Киллер, глаза его гневно вспыхнули. — Думать, что Пророк настолько глуп, чтобы попасть в ловушку! Думать, я был бы настолько глуп, чтобы отнести подобное послание! Меня бы отправили на стадион умирать в День Боли! Животное! Идиот! — Казалось, Киллер на грани припадка бешенства; зенки у него закатились, челюсти конвульсивно задергались.
  
  Вандерлинг охладил его тяжелой оплеухой.
  
  — Заткнись и слушай! — прорычал он. — Это не ловушка, все честно. Но в твоих словах есть резон… Хорошо, сделка так сделка, безопасность для всех заинтересованных сторон. Моро пришлет на встречу одного из Братьев. Его могут сопровождать трое Киллеров, в виде охраны от сумасшедших садиан. Но не больше. Брат принесет с собой радио, понимаешь, и я переговорю с Моро. Он останется в безопасности во Дворце и ничего не потеряет от разговора.
  
  Майор разрывался, казалось, между презрением и любопытством. Зрачки его то загорались ненавистью, то сужались в раздумье.
  
  — С какой стати Моро даст мне аудиенцию? — ворчал он. — С какой стати мне нести твое послание и подвергать себя риску умереть как Животное? С какой стати Пророку иметь с тобой дело, даже если я передам ему твое смехотворное сообщение? С какой…
  
  — Потому что у тебя будет это,
   — оборвал Вандерлинг, засунул руку в карман и достал маленький полибаг с омнидрином. — Поверь мне, ты получишь аудиенцию у Большой Шишки muy pronto[8]. Расскажешь ему, где это взял, и сообщишь, что маршал Вандерлинг может снабдить его целым кораблем такого товара. Гарантирую, он заинтересуется. А когда сделка состоится, ты будешь произведен в полковники… Какого черта, я могу позволить себе быть щедрым! Пусть это станет частью моей цены: чин полковника для тебя. Ну как?
  
  — Что в пакете? — резко спросил Киллер.
  
  — Ты знаешь, какой товар сбывал Брат Барт? Товар, из-за которого парни вашего Братства свихнулись окончательно, стараясь запытать Животных до сумасшествия и потом обескровить их? Товар, по которому они сохнут? Ну так это он и есть — омнидрин. Я предлагаю Моро горы омнидрина, в обмен на… определенные условия.
  
  Глаза Киллера засветились, на этот раз не гневом, а надеждой. «Да, он в курсе, для чего нужен омнидрин, все в порядке, — подумал Вандерлинг. — Кто не хочет жить? И быть полковником? Но подонок все еще колеблется! Ладно, прижмем его!»
  
  — Решающий довод, — сообщил он просто, — если ты откажешься, я не стану тебя казнить, а приволоку в ближайшую деревню и выдам Животным. Знаешь, что они делают с Киллерами? Ребятишки весьма голодны сейчас… Не особо почетная смерть, правда?
  
  Губы офицера скривились, он побледнел. Даже Киллер не так безразличен к перспективе быть зажаренным живьем и съеденным.
  
  — Хорошо, — с трудом проговорил майор. — У меня нет почетного выбора. Я передам твое послание Пророку.
  
  Вандерлинг запихнул полибаг Киллеру в нагрудный карман.
  
  «Да, мужики! Старина Барт все рассчитал очень хорошо! Но не учел одной возможности. Оборванцы за Барта и против меня до конца — то есть до тех пор, пока начальник жив».
  
  Но если Барт убит,
  и убит при этом Братством… Что ж, единственным кандидатом на пост Президента Свободной Республики и Великого Верховного Деляги остается искренне ваш Вильям Вандерлинг.
  
  «Когда Барт умрет, — какой славный мученик из него выйдет! — а Народная Армия и все остальные Животные будут на моей стороне, я избавлюсь от Тыкв, прежде чем закончится героин, и по-прежнему буду контролировать планету. Весь прикол в том, что подобным образом можно избавиться и от Моро, стать единоличным владельцем паршивой Кучидерьма. Две несговорчивые пташки, убитые одним камнем, фактически они сами перебьют друг друга!
  
  Заманчиво, черт возьми, короноваться в качестве нового Пророка Боли. Почему бы и нет? У Моро налажен прелестный порядок, исправно работающий, — делай что хочешь, убивай кого хочешь, ешь что хочешь, и вся проклятая планета будет при этом сидеть на карачках, потому что ты — их маленький жестяной божок. Зачем впустую гонять бодягу, заигрывая с остолопами на манер Барта? Почему бы не залепить в открытую: я здесь босс, и каждый, кто косо на меня посмотрит, отправится в путешествие в одну сторону, на Арену! Кроме того, существует клевая оправа: Брат Вильям, Пророк Боли и Лорд Верховный Набоб Сангрии! Да, высший класс!»
  
  Вандерлинг просунул голову в дверь и кликнул Джонсона.
  
  — Отведи эту птаху к окраинам Сада и отпусти, — распорядился он.
  
  Джонсон недоверчиво моргнул запавшими, налитыми кровью глазками.
  
  — Да-да, я знаю, что это звучит идиотски, — раздраженно пояснил Вандерлинг. — Но не напрягай мозги! У меня есть чудесный планчик на этот счет — окончательная победа на Дне Боли. Тебя ждет двойная доза героина по возвращении, так что пошевеливайся!
  
  В полутьме Вандерлинг вел своих людей по почти безлюдным улицам Сада. В районах, где обитали Животные, не было электрического освещения; на узкие грязные улицы струилось лишь слабое мерцание звезд с безоблачного неба, да вспыхивал иногда лохматым оранжевым комом огонь в чьем-нибудь очаге, пробившись сквозь распахнутую дверь кособокой лачуги.
  
  Вандерлинг заметил, как трое полуобнаженных сангриан крадутся за отрядом по противоположной стороне темной улицы, еще четверо — примерно в двадцати ярдах позади. Генерал поднял снипган так, чтобы на ствол упал яркий блик пламени из ближайшей хибары. Доходяги в момент сообразили, что предполагаемая добыча — солдаты с оружием и вместо плотного ужина можно схлопотать пулю в лоб. Каннибалы резво нырнули в боковые улочки и исчезли.
  
  «Да, — ухмыльнулся генерал, — у них пока хватает ума оставить в покое вооруженных людей». Ребята с пушками, наверное, единственные существа в городе, кто не собирался играть по правилам. Вот почему улицы столь пустынны по ночам. Каждый, кто рыскал во тьме в поисках поживы, сам рисковал закончить свои дни на обеденном столе какой-нибудь голодающей семьи. Там, где мужик еще не сожрал свою жену и потомство, как уже сделали многие.
  
  Подыхали они от голода или нет, но несколько «советов Мистера Снипгана» научили их обходить партизан стороной. К этому времени каждый болван знал: нападая на партизана, сам окажешься в Общественной Кладовой.
  
  Отряд топал по безмолвным улицам, и стук сапог отдавался резким эхом от грязных стен вжавшихся в землю домов. «Собаки отлично жрут собак, или Животные — Животных», — решил Вандерлинг. Единственное место, где они не тянут друг к другу свои вонючие лапы, — Общественная Кладовая. Каждого, кто умирал — с посторонней помощью или без, — сбрасывали в Кладовую, и только это спасало местных чурок от полного истощения. Из чувства самосохранения они убивали каждого, кто пытался что-либо предпринять в Кладовой. Так что эта помойка вплотную приближалась по своему значению к Святилищу и тем самым логически становилась самым подходящим местом для милой дружеской беседы.
  
  Вандерлинг свернул за угол, и перед ними замаячило огромное, грязное, похожее на большой сарай здание. Единственная дверь широко распахнута. В дрожащем багровом свете вырисовывались смутные фигуры садиан, толкавшихся внутри. Вандерлинг слышал приглушенные звуки пилы, глухих ударов, пронзительные голоса торгующих людей — шум Общественной Кладовой.
  
  Генерал собрал вокруг себя бойцов — Джонсон, Гомец и еще трое Тыкв.
  
  — Эй, Гомец, — приказал вояка. — Ступай внутрь и позыркай по сторонам! Теперь слушайте, парни. Когда войдем, держите пасти на замке. Все это только трюк, чтобы прикончить Братьев. Мне придется рассказать им весьма странную историю. Кое-что из этого вам не понравится. Помните, все это — чтобы надуть Моро. Давай, Гомец, пошел!
  
  Они ожидали на противоположной стороне улицы, пока Гомец мотался в Кладовую. На мгновение голоса внутри, казалось, смолкли, потом торг возобновился. Через несколько прошедших в напряжении минут Гомец появился в дверях и потрусил назад через заваленную отбросами улицу.
  
  — Ну? — выдохнул Вандерлинг.
  
  — Брат, трое те-Киллеры, пара дюжин Животных, — отрапортовал Гомец.
  
  — Неплохо, — кивнул Вандерлинг. — Идем туда. Гомец, возьми двух парней и очисти помещение от Животных. Потом вы с Джонсоном прикроете меня, пока я буду вести переговоры с Братом. Держите снипганы наготове и не спускайте глаз с Киллеров. Остальные посторожат у дверей — здесь только один вход. Если увидите, что снаружи что-нибудь затевается, крикните. Теперь идем!
  
  Гомец и двое Тыкв пересекли улицу, вошли в Общественную Кладовую. Вандерлинг услышал хриплые приказы, крики протеста, склочное бормотание, опять приказы, на тон выше. Потом по двое, по трое из Кладовой стали вываливаться угрюмые изможденные люди, жадно сжимающие куски сырого мяса. Бросая по сторонам подозрительные взгляды — на Вандерлинга, своих соседей, на призрачные тени, прыгающие на темных мрачных улицах, — доходяги один за другим расползлись в узкие проходы и аллеи, закиданные гнилыми потрохами и расщепленными белыми костями.
  
  Вандерлинг дождался, пока Гомец появится в дверях и даст сигнал отбоя. Животным совершенно незачем видеть маршала Вильяма Вандерлинга, своего будущего Президента, заговаривающим зубы Брату.
  
  Кладовой служила одна огромная зловонная комната, освещенная факелами на деревянных стенах, чуть ниже погруженного во мрак потолка. У дальней стены дыбится огромная груда человеческих трупов. Серых, нагих, покрытых шрамами; мужчин, старух, детей; конечности и туловища невообразимо переплелись, будто застыв в какой-то немыслимой омерзительной оргии.
  
  Тяжелые, грубо сколоченные столы тут и там расставлены на каменном полу. И везде, везде — трупы. Одним уже отрубили конечности, другие пока не тронуты. Картинка, конечно, впечатляла! То ли анатомический театр, то ли морг, то ли лавка мясника. Повсюду омерзительные кучи скользких внутренностей, отрезанных голов, отломанных пальцев. Тусклыми рыбинами лежат огромные ножи и секачи. Столы, пол, даже стены чуть ли не до потолка заляпаны темно-коричневыми пятнами, покрыты толстой коркой засохшей крови.
  
  И посреди этой выставки гастрономической шизофрении восседают четыре зловещие фигуры. Рядом с ними на каменном полу валяется скрюченное тело. С ближайшего стола торопливо смыта свежая кровь, оставившая темное липкое пятно на иссеченной крышке. Здесь примостился маленький радиопередатчик, нелепо соседствующий с окровавленным мясницким ножом.
  
  Вандерлинг подошел к столу; Джонсон и Гомец, со снипганами наготове, держались на шаг позади. Генерал увидел, что трое из ожидавших — Киллеры; они подобрались, как пантеры перед прыжком. Четвертый одет в черную рясу. В неверном свете факелов Вандерлинг разглядел глубокие морщины и складки на исхудавшем лице — вид старого слона у человека, давно забывшего вкус свежей капусты. Маленькие голубые глазки метались, как у фазана в силке. Брат, кто бы он там ни был, явно в плохой форме… и здорово напуган.
  
  Вандерлинг оглядел гору трупов, отвратительную расчлененку, секач, влажно поблескивающий на столе перед Братом. И засмеялся. Вот уж занесло! Не самое неудачное место, чтобы поделить планету. Он уселся на кривой табурет лицом к Брату. Гомец и Джонсон встали по обе стороны от генерала.
  
  — Я фельдмаршал Вильям Вандерлинг, Главнокомандующий Народной Армией Свободной Республики Сангрия, — представился Вильям с комичным апломбом.
  
  — Ты грязный главарь тупых Животных! — пронзительно взвизгнул Брат, и страх на его роже сменился отвращением. — Говори, зачем явился, и покончим с этим! Не выдвигай требований. Ты изложишь свое гнусное предложение, я передам его Пророку. И побыстрее! Вонь угнетает меня.
  
  — Прикрой пасть, папа! — окрысился Вандерлинг. — Я устраиваю этот спектакль, а ты делай, что тебе велят, и будь паинькой. Или…
  
  Он сделал небрежный жест, и Гомец с Джонсоном подняли снипганы, нацелив стволы на Брата и трех Киллеров. Киллеры оторвали было задницы от стульев, но потом плюхнулись обратно. Дешевое ухарство Брата бесследно испарилось, когда он заглянул прямо в черные пасти наставленных на него снипганов.
  
  Вандерлинг осклабился.
  
  — Теперь, когда мы утрясли формальности, ты, вероятно, вызовешь Толстяка по рации.
  
  — Я…
  
  — Шевелись! — проревел Вандерлинг. — У меня есть связь, и я спокойно могу добавить твою тушу к этим… — Он указал на груду тел у дальней стены.
  
  Брат побледнел и начал настраивать радио. Потрескивание, шипение, свист… потом, внезапно, громко и отчетливо, сквозь помехи, пробился густой вкрадчивый голос Моро:
  
  — Ну, Брат Эндрю, недоносок объявился?
  
  Вандерлинг сцапал радио и гаркнул в микрофон:
  
  — Это говорит как раз тот самый недоносок, ты, Жиртрест! Может быть, оставим личности? Ты не нравишься мне, а я не нравлюсь тебе, но есть еще кое-кто, кого ни один из нас не может достать.
  
  — Кто? — Голос Моро эхом разнесся по пустой, похожей на пещеру комнате.
  
  — Брат Барт, — сказал Вандерлинг. — Барт Фрейден.
  
  Наступило долгое зловещее молчание. Генералу очень хотелось, чтоб у рации появился видеоэкран. Физиономия Пророка сейчас стоила того, чтоб на нее посмотреть.
  
  — Ну, Моро? — поторопил он. — Что случилось? Язык проглотил?
  
  — Ты изменник, пришелец, — прошипел Моро. — Подобно любому Животному, ты готов с радостью предать своих же. Очевидно, ты чего-то от меня хочешь, и точно так же очевидно, что ты воображаешь, будто у тебя есть нечто, что ты можешь предложить мне взамен. Я жду.
  
  — Нищим не к лицу кочевряжиться, а, Моро? — усмехнулся Вандерлинг. — Не рыпайся, ты приперт к стене. Это я тебя туда загнал, помнишь? А теперь слушай! Фрейден рассчитывает избавиться от меня, как только покончит с Братством. Что он, кстати, и сделает, если ты откажешься со мной работать. Ему не терпится заполучить планету в качестве своего домашнего манежика. Ну а я не то что Барт. Я, конечно, хочу львиную долю этой Кучидерьма, но готов оставить тебе изрядную долю от праздничного пирога. Скажем, все в пределах радиуса в двести миль от Сада, плюс, может быть, регулярная квота рабов и мясных Животных.
  
  — Ты ожидаешь, что я отдам тебе свою планету? — взревел Моро.
  
  — Размажь это по земле и посмотри, что за цветочки вырастут, — процедил Вандерлинг. — У тебя больше нет планеты. И мы оба это знаем. Я предлагаю тебе в десять раз больше того, что ты имеешь. Если решил провести меня и отвоевать остальную часть — пожалуйста, попробуй. Давай устроим временное перемирие. Сначала избавимся от Фрейдена, а потом уж займемся личными делами. Ты следишь за мной?
  
  — Я все еще слушаю, — ровно проговорил Моро. — Твой план?..
  
  — Миленький и простой, старик, миленький и простой! Эта тусовка на Дне Боли, о которой я слышал? Что с ней?
  
  — День Боли? Я с трудом понимаю, что общего День Боли имеет…
  
  — Конечно, не понимаешь! — фыркнул генерал. — Тогда ты не слишком сообразителен. День Боли — что-то вроде национального праздника, верно? Будет какое-то представление на стадионе, зрелище, или что там?
  
  — Великое Зрелище Пыток в День Боли! — возбужденно проквакал Моро. — Величайший день в году — мастерский показ не менее тысячи существ, мучимых до смерти. По традиции десяти тысячам Животных позволяется разделить с нами удовольствие. Этот день исполнен глубокого значения для всей Сангрии. Да… все мы предвкушаем День Боли, вопреки… вопреки неприятностям настоящего.
  
  — Ну, прямо то, что прописал доктор! — закудахтал Вандерлинг. — Великолепно! Ты отправишь Фрейдену послание, скажешь ему, что готов сдаться на определенном условии: безопасно покинуть планету вместе с Братьями. Затем…
  
  — Никогда! — возопил Моро дурным голосом; Брат Эндрю и Киллеры чуть не оглохли. — Немыслимо! Мы никогда не сдадимся! Мы…
  
  — Заткнись! — гавкнул Вандерлинг. — Ты предложишь сдаться, но будешь настаивать, чтоб из этого сделали большое бродвейское шоу. Ты капитулируешь публично, в День Боли, на стадионе. Фрейден должен быть там и принять капитуляцию лично. Тогда, загнав Фрейдена на стадион, мы…
  
  — Понимаю, — тихо сказал Моро, и рожа Брата треснула в тусклой улыбке. — Но даже Животное вроде Фрейдена не может быть настолько тупым. Он не полезет в столь очевидную ловушку.
  
  — Конечно нет, — невозмутимо согласился генерал. — Если только не будет уверен, что его заднице ничего не угрожает. Ты попросишь, в знак добрых намерений, пригнать пару тысяч олухов для Зрелища Пыток. Барт воспользуется случаем и приведет вместо послушных овец две тысячи бойцов с оружием.
  
  — Ты полагаешь, я позволю толпе вооруженных врагов войти на территорию Дворца! — вскричал Моро.
  
  — Расслабься, папа! Номер один — у тебя вполне достаточно Киллеров. Переодень их в гражданку и набей верными псами стадион. В глаза не бросится, а тебе спокойнее… Номер два — ты обыщешь гостей, прежде чем запустить внутрь. Я боевой офицер, вспомни. Я позабочусь, чтобы их оружие было незаряженным. Подумай хорошенько. Шесть-семь тысяч черных гиен против наших мальчиков… В любом случае Барт не сможет протащить винтовки; партизаны возьмут с собой только ножи. Ты боишься пары тысяч Животных с ножами? Барт не упустит случая, он игрок, и сочтет, что неожиданность на его стороне. Ты получишь Фрейдена и две тысячи оборванцев в качестве премии. Это элементарно, как грабли, Моро.
  
  — Да, звучит соблазнительно… — пробормотал Пророк. — Но с какой стати я должен доверять тебе?
  
  — Не просек? Я устрою все так, что тебе не придется мне доверять. Шесть тысяч волкодавов с винтовками и две тысячи партизан с ножами. К тому же я лично буду у тебя под рукой. Чего еще надо?
  
  «Ты сейчас прикидываешь, жирная свинья, принять ли от меня подачку, — злорадствовал Вандерлинг. — Не обольщайся, парень…»
  
  — Трудно доверять врагу, который почему-то вдруг доверился мне, — заметил Моро рассудительно.
  
  — У меня нет выбора, — честно признался генерал. — Я избавлюсь от Фрейдена, или же Фрейден избавится от меня. Кроме того, имеется небольшая страховка… Или ты забыл о моем подарочке?
  
  — Омнидрин! — пронзительно вякнул Моро. Старый вояка заметил, как глазки сидящего напротив него Брата Эндрю жадно вспыхнули. — Действительно, существует еще омнидрин? Я думал, это просто трюк, чтобы…
  
  — Сотни фунтов товара, — отечески улыбнулся Вандерлинг. — Больше, чем ты можешь израсходовать за пять своих жизней. Это моя страховка. Ты не получишь ни унции до тех пор, пока Фрейден не подохнет, а я не окажусь в безопасности за пределами города. Теперь ты знаешь все. Что скажешь? По рукам?
  
  После короткой паузы голос из рации ответил:
  
  — Почему бы нет? Кажется, что ты… подумал обо всем. Мы совершим сделку, и потом… потом, возможно, будем иметь дело друг с другом…
  
  — Прелестно, — чуть ли не пропел генерал. — Мы работаем вместе до Дня Боли. Пошевелись со своей стороны, а я… поработаю со своей. Конец связи.
  
  Не удостоив обалдевшего Брата Эндрю даже словом, Вандерлинг кивнул своим бойцам и быстро двинулся к двери; Гомец и Джонсон тащились за ним, их рожи излучали предельный идиотизм. Вандерлинг закусил нижнюю губу, проходя мимо заваленных ошметками мяса столов, огибая лужи полузасохшей крови. Желудок конвульсивно задергался.
  
  Пройдя чуть вперед по тихой мрачной улочке, генерал не выдержал и разразился громовым хохотом.
  
  — Осел! — ревел он. — Ох, ну что за осел! Крючок, леска и омнидрин!
  
  «Самодовольный кабан, наверное, возомнил, будто всех облапошил, не правда ли? Что за план — якшаться с врагом, пока Барту не наступит конец, потом прихватить меня и стругать потихоньку, чтоб заполучить омнидрин. И назад, к старым порядкам! Вот уж тупой Мешок-с-Салом!»
  
  Неожиданно Вандерлинг почуял, как Тыквы пристально вперились в него и тихо перешептываются, неуверенно теребя снипганы.
  
  — Заткнитесь, мальчики! — бросил генерал, все еще смеясь. — Вы не поняли план? Шесть тысяч Киллеров на стадионе, это неплохо! А теперь прикиньте, сколько останется ублюдков охранять стены Дворца? Гомец, в твоем распоряжении будет вся Народная Армия, чтобы обслужить День Боли по полной программе. Около двадцати тысяч бойцов. Пока большинство Киллеров разевают рты на стадионе, ты штурмуешь главные ворота, скидываешь охрану, врываешься внутрь и…
  
  — Убить те-Киллеры! — проорал Гомец. — Убить те-Братья! Убить Пророка!
  
  — Так оно и будет! — подтвердил Вандерлинг. — Прибереги свои вопли для Дня Боли.
  
  Конечно, оставалась одна маленькая гаденькая заковыка… Пока парни травят Киллеров, в суматохе необходимо позаботиться о Барте. Может, скинуть его Киллерам… Это сведет все концы, и порядок. Барт Фрейден, освободитель Сангрии, пал в последнем сражении. Слезы народа и цветы! Президент мертв — да здравствует Президент!
  
  И оставалось увязать только один свободный конец.
  
  — Пошли, ребята, назад в лагерь, — бросил генерал. — Нужно ввести нашего Бесподобного Вождя в курс дела, верно?
  
  «Закрутилось колесо! — ликовал про себя Вандерлинг. — Славно закрутилось!»
  
  Глава 13
  
  Когда Вандерлинг наконец закончил, София, со смесью недоверия и гнева, покачала головой. Ни тени обычной разухабистой иронии! Лысый вояка, сгорбившись, сидел за столом напротив, напялив на морду нелепую маску удовлетворения и наивности маленького мальчика. Едва София открыла рот, чтобы обрушить на генерала огневой словесный вал, Фрейден послал подруге быстрый, предельно «остужающий» взгляд, потом снова повернулся к Вандерлингу и медленно проговорил:
  
  — Слушаю я тебя, Вильям, и никак не могу врубиться. Не верю собственным ушам! Повтори-ка еще раз, подоходчивее.
  
  — Во что тут врубаться? — пропыхтел Вандерлинг нетерпеливо. — Раз плюнуть! Я накрутил Моро, что собираюсь тебя подставить. Это позволит нам самим провести жирную сволочь. Две тысячи жертв, которые, как предполагается, ты приведешь, будут вооружены. Сечешь?
  
  Фрейден застонал:
  
  — Как конспиратор, Вильям, ты оставляешь желать лучшего. Неужели ты действительно полагаешь, что Моро доверится тебе? В задницу ты, что ли, засунешь винтовки полуголым олухам?
  
  — Ты не понял, старик, — вздохнул Вандерлинг. — Конечно, Моро мне не доверяет. И мы не сможем реально протащить оружие. Но я одурачил Пророка. Он сам поможет нам разыграть партию. Старина Жиртрест запутается в сетях нашего расклада, у него мозги превратятся в кисель, пока он разбирается, кто чью сторону держит и кто на кого работает. Ведь только мы с тобой знаем истинное положение вещей. Правда? — Генерал выпучил глаза, что должно было означать степень глубокого интима. — Моро хочет переодеть своих Киллеров в штатское и посадить на стадионе. Рассчитывает, гад, легко справиться с тобой и с вооруженными ножами Животными. Ему не терпится подцепить меня и пытать, пока я не посажу корабль с омнидрином. У дурня, сам понимаешь, ничего не выйдет! Разумеется, Киллеры покрошат немало парней с ножами, но большинство из них окажется внутри стадиона и поднимется страшная суматоха. Если мы правильно рассчитаем время, то сможем атаковать всеми силами поредевшую охрану Дворца. И тогда — прощай Киллеры, прощай Моро, прощай Братство.
  
  Фрейден обалдело откинулся назад, с трудом удерживая смех. Бойкая интрига Дятла протекает, как штопаный презерватив! «У старого вояки окончательно стерлись извилины? — дивился Барт. — Он сросся со своими Тыквами и держит меня за дешевку? И все же, если дать клоунам типа Моро и Вильяма достаточно веревки, они определенно удавят друг друга… Заваруха не лишена возможностей…»
  
  — И прощай мы! — воскликнул Барт вслух. — Значит, все эти ширли-мырли позволят нам вломиться на стадион целой армией? А миляги-Киллеры будут забавляться зрелищем, как первоклашки на порно-шоу… Что помешает волкодавам перерезать нам глотки?
  
  Челюсть Вандерлинга отвисла.
  
  — Ум… э… — выдавил он.
  
  «Ну-ну, — думал Фрейден. — Значит эта часть плана, братец, у тебя накрылась. Плешивый придурок так пыжится надуть, что готов сам угодить в очевидную ловушку. Именно это происходит всякий раз, когда человек забывает, на каком шестке сидит. Взгляни, как бегут…»
  
  …три мышки слепые!
  
  — Видимо, слишком далеко ты не заглядывал, — улыбнулся Барт. — Ну, мы попробуем твою недоструганную интрижку довести до ума. Тут все дело в расчете. Нам нужно прикрыть задницу на тот период, когда начнется забава и когда наши парни ворвутся внутрь и возьмут ситуацию под контроль. Пять−десять минут самое большее…
  
  — Да… — пробормотал Вандерлинг, слегка обалдев от потери инициативы. — Так и есть. Но как…
  
  — Даже у Моро хватит серого вещества в котелке понять — я не завалюсь на кровавую тусовку без личной охраны. Сотня человек, или около того, вряд ли покажется Жиртресту большой помехой. Ведь он не в курсе атаки снаружи и поэтому будет чувствовать себя вольготно в окружении своих шакалов. Ну так зачем отказывать мне в сотне телохранителей, которые продлят наши несчастные жизни на лишние десять или пятнадцать минут?
  
  — Точно! — воскликнул генерал. — Возьмем сотню Тыкв. Я хочу сказать, что торчки более-менее управляемы из всех наших олухов, верно?
  
  «Ох, Дятел! — изумился Барт. — У тебя ум столь же глубок, как блюдце с молоком. Тыквы, говоришь?»
  
  За фермершей следом…
  
  — Почему бы и нет? — спокойно отозвался Фрейден.
  
  Которая им хвосты отрубила ножом кривым…
  
  — Тогда беремся за дело, и вперед!
  
  — Если только Моро не упрется рогом из-за телохранителей. — Барт сделал предостерегающий жест. — В любом случае начинай подготовку.
  
  — Точно! — Вандерлинг вскочил и направился к двери. — Да здравствует Свободная Республика, а? — добавил он, ухмыляясь через плечо.
  
  Случалось ли видеть глазам твоим…
  
  — Да здравствует… Президент, — вякнул генерал уже с улицы.
  
  Таких трех мышек слепых?
  
  — Таких трех мышек слепых… — прошептал Барт.
  
  Как только Дятел оказался вне пределов слышимости, София взорвалась:
  
  — Барт, ты не посмеешь! Ты не сможешь…
  
  — О горе горькое и рыбки! — смеясь, прервал ее Фрейден. — Не откажи мне в способности быть немного сообразительнее среднего бабуина, Соф! Конечно, хмырь планирует двойную игру, — или тройную, если придерживаться строгой терминологии. Моро ведь он тоже собирается грохнуть. Значит, мы вдуем его вчетверо!
  
  — Двойная игра… Тройная… четверная! Мать твою так! Ты не понял меня, Бесподобный Вождь. Какого черта происходит в твоем извращенном умишке?
  
  — Давай по порядку распутаем каждый узелок, — беспечно предложил Барт. — Моро и Вильям состряпали план, мечтая грохнуть меня и каким-то образом поделить планету между собой. Классической пример предательства. Ну и конечно, игра номер два — игра Моро — шлепнуть Вильяма с тем же успехом, что и меня, и опять влезть на пальму за бананами. Успеваешь следить?
  
  — Даже старик Дятел, кажется, предвидел это… — отмахнулась София. — Но… О, я понимаю! Врежь-в-Плешь вычислил двойную подставу и рассчитывает надуть Моро, рассказав об этом тебе и устроив нападение на стены Дворца!
  
  — Из тебя, пожалуй, выйдет Маккиавелли, — одобрительно заурчал Фрейден. — До сих пор все было просто, как игра в фантики. Но теперь начинаются тонкости — по крайней мере, Вильям так воображает. Сначала он ведет двойную игру с Моро, держа мою персону на манер приманки, потом уничтожает Киллеров и Братство, затем каким-то образом избавляется от меня. Нашей маленькой охраной должны стать его обдолбанные уркаганы. Врубаешься? Он рассчитывает, что, когда пыль уляжется, все, кроме него, будут мертвы.
  
  — У меня мозги набекрень! — поморщилась София. — Ведь все и случится подобным образом.
  
  Фрейден довольно расплылся в улыбке:
  
  — Ты забываешь о четверной игре, дорогуша! Иногда лучше позволить врагам состряпать заговор, а в последний момент вытащить пару тузов из рукава. Сэкономить умственные усилия. А у меня припрятана пара
  тузов. Перво-наперво, когда Братьев прихлопнут, я формально останусь в статусе Брата. И смогу использовать Киллеров…
  
  — Ради такого предприятия поставить на кон жизнь? — У Софии задрожала нижняя губа. — Я бы не поставила, если… А, в конце концов, плевать! Это и моя жизнь тоже!..
  
  — Два туза, — напомнил Барт, поднимая два пальца. — Запомни, их два.
  
  — Ну и что же это за вторая стратегическая жемчужина? Карманная водородная бомба? Пуленепробиваемый жилет? Колдовство? Или надежда на милосердие милых мальчиков с волчьими мордами?
  
  Фрейден засмеялся:
  
  — Ничего более экзотического, чем… милосердие. Всего лишь добропорядочные граждане Сада!
  
  Фрейден сидел за столом и переводил взгляд с радиопередатчика на потного, через силу улыбающегося Брата и его четверых охранников. Киллеры ерзали, как на иголках. «Очевидно, Брат Эндрю в курсе событий, — думал Фрейден, — а вот псы его — нет. Не удивительно, что они так подпрыгивают. Ребята очутились в логове врага, да еще услышали сейчас, как их жестяной божок предложил капитулировать!»
  
  — Ну? — нетерпеливо прогудел из радио голос Моро.
  
  — Давай прикинем, правильно ли я все понял, — спокойно проговорил Фрейден в микрофон. — Ты сдаешься при условии, если я позволю тебе и твоим Братьям безопасно покинуть планету и пошлю за необходимыми кораблями? Но перед этим я должен формально принять твою капитуляцию на стадионе в День Боли. Звучит прекрасно! Однако при чем здесь возня с двумя тысячами жертв Зрелища Пыток?
  
  — Мы скрепим договор величайшим Праздником за всю историю Сангрии! — сказал Моро. — Поскольку это последнее зрелище Братства, мы из кожи вон вылезем, но сделаем его грандиозным и незабываемым. Обещаю тебе, что в этот День Боли искусство достигнет своего зенита! Не забывай, что Животные, вне зависимости от… ситуации, ожидают удовольствия от Дня Боли. Это их единственная возможность оказаться по другую сторону Великого Выбора, давать Боль и получать Наслаждение. Если ты планируешь править Сангрией, то не имеет смысла разочаровывать подданных в первый же день правления. Кроме того, подумай о своем собственном удовольствии! Я обещаю тебе представление, подобно которому…
  
  Фрейден с трудом подавил хохот. Моро все повернул шиворот-навыворот! «Предполагается, что мне нужны эти «жертвы», а не ему! Мне следует уговаривать его. Жирной свинье настолько не терпится устроить большую вечеринку с пытками, что он забывает, зачем, собственно, позволил мне привести целую толпу. Ну и кретин!»
  
  — Ладно, Моро, — вздохнул Барт. — Это звучит забавно, ты меня убедил. По рукам. Только одна незначительная деталь — как Президенту Свободной Республики мне, конечно, следует иметь… э… почетную охрану. Четыреста, пятьсот человек, вполне достаточно.
  
  — Что? Об этом не может быть и речи!
  
  — Я что-то не понимаю, Моро, — процедил Барт медленно. — Почему нет? Ведь ты не замышляешь какой-нибудь финт, правда же? В конце концов, тебе не о чем беспокоиться — балаган завертится на твоей территории. Если подвоха не намечается, у тебя нет причин отказывать мне.
  
  — Э… возможно, чисто символически, — поспешил перебить его Пророк. — Я не возражаю против, скажем, пятидесяти человек.
  
  Фрейден озадачился, не в силах решить, кто более предсказуем, Моро или Вандерлинг.
  
  — Полная сотня, или никакой сделки, — бросил он резко. — В конце концов, я Президент Свободной Республики Сангрия. Без скромного почетного караула я буду выглядеть скрягой.
  
  — Хорошо, — проскрежетал Моро неохотно. — Я не уклоняюсь от сделки.
  
  — Весьма разумно, — отозвался Фрейден. — Увидимся на Дне Боли. Конец связи.
  
  Брат Эндрю встал и вывел Киллеров из хижины с видом голодного кота, готового сожрать исключительно тупую канарейку.
  
  «Ну-ну! — думал Фрейден, когда упыри очистили помещение. — Я окружен иудами и убийцами! Каждый намеревается что-то урвать у бедняжки Барта! И древние римляне, бывало, натравливали львов на христиан! Нет, господа! Победа приходит к тому, кто сидит и ждет. Вильям и Моро дорвутся, потворствуя своим мелким страстишкам, в духе гнилых византийских аристократов. Определенно, сэкономив мне массу времени и сил. Все, что я должен сейчас сделать, — произвести одно незначительное перемещение во всей жестянке с червями, и к тому часу, как День Боли закончится, Вандерлинг и Моро, даже не заметив, уплывут в мир иной. А я буду на коне».
  
  Он громко рассмеялся. С такими кто будет нуждаться в друзьях?
  
  Темно-красный сангрианский закат похож на какую-то густую жидкость, омывающую безобразные хибары, загаженные узкие улицы Сада темной венозной кровью, превращая все вокруг в гротескный пейзаж чередующихся винно-красных световых пятен и длинных нависающих черных теней. В тускнеющем красном свете суетливые фигуры прохожих на полупустынных улицах казались крадущимися пугливыми паразитами, исполненными трусливой дьявольской угрозы.
  
  Фрейден поежился, несмотря на вездесущую жару, кинул взгляд по сторонам, на охрану с лучеметами и обругал свое сверхдеятельное воображение.
  
  Но когда он торопливо бежал по закиданным отбросами улицам, мимо лачуг, откуда с затаенной жадностью на него смотрели мерзкие уроды — женщины, с глазами как у лемуров, мужчины с синюшными губами, дети со впалой грудью и раздувшимися от голода животами, — Барт понял, что отмеченная печатью дурного предзнаменования картина — нечто большее, чем просто игра светотени. Сад напоминал огромный гноящийся чирей, созревший для того, чтоб его выдавили. Одно дело слушать скудоумную болтовню тупорылых агентов, а другое — увидеть клоаку собственными глазами. Барт и так целую неделю подпитывал фабрику слухов обещанием некоего Армагеддона в предстоящий День Боли. Однако сплетни подстегнут реальные действия! Чтобы не обгадиться на предстоящем побоище, Барт сам должен явиться под мутные зенки садиан, раскрутить зловещие слухи до состояния полного экстаза и спровоцировать массовый бунт. Надо привести обезумевшую толпу в нужное место и в точно выбранную минуту. Поэтому доходяги обязаны получить известие из первых рук; этого вполне достаточно, чтобы молва разнесла по городу призыв к мятежу.
  
  В мрачной обители голода, отчаяния и резни общаться с толпой можно только в Общественной Кладовой.
  
  Нет, Барт не испытывал страха, пока шел мимо сараев, груд мусора и отбросов, отвратительных куч раздробленных костей, окрашенных в сумерках бледно-красным. Бояться нечего — садиане слишком трусливы и не отважатся напасть на вооруженный отряд. Кроме того, фабрика слухов донесла мистический ореол Президента даже до душного склепа. А поскольку Моро предвкушал получить голову Барта тремя днями позднее, патрули Киллеров тоже не беспокоили.
  
  И все же из темных глубин подсознания неудержимо выползала скользкая змея ужаса. Вездесущая грязь, запах гниения, изредка попадающиеся на улицах люди, рыскающие по Саду, как пожирающие падаль крабы на помойке, повисшее над городом напряжение — такое тяжелое, что его можно попробовать на вкус… И отвратительное средоточие всего театра абсурда — кишки, желудок и анус Сада — Общественная Кладовая.
  
  Отряд выбрался на улицу, где громоздилось большое здание без окон, грубо сколоченное, темное, окруженное ледяной аурой смерти. Желудок у Барта провалился в пятки, когда послышался гомон множества пронзительных голосов, базарящих внутри Кладовой, как торговки рыбой, скрип распиливаемых костей, тяжелые удары лезвия о плоть и дерево. Нервы натянулись, как струны фортепьяно, едва Барт увидел десятки суетливых фигур, проступивших кривыми силуэтами в темно-багровых отблесках сквозь открытый дверной проем. Когда гнилой смрад волной пронесся над улицей, у Фрейдена мелькнула мысль отказаться от этой затеи, от чего угодно, лишь бы не входить туда…
  
  «Не будь дебилом! — одернул он себя. — Ты собираешься отказаться от целой планеты, лишь бы избежать расстройства желудка?»
  
  Сжав зубы, Фрейден в сопровождении телохранителей быстро зашагал вперед — и вот уже он в Кладовой.
  
  Открывшаяся панорама обрушилась на Барта, как бронированный кулак; лавина уродливо-гротескных фрагментов реальности захлестнула все чувства. Прокопченая, похожая на пещеру неандертальцев, комната битком набита тощими ублюдками, и все они, казалось, кричали одновременно. У дальней стены высилась безобразная куча искореженных, обнаженных трупов; остекленевшие, как у рыб, глаза насмешливо пялились во все стороны. Из-под насыпи тел просачивалась огромная лужа сукровицы — покрытая по краям коркой, струпьями пятнающая серый каменный пол. Подобно полчищу муравьев, люди тащили трупы от общей кучи, неуверенно распутывая окоченевшие члены у выбранного товара; оттаскивали добычу на огромные деревянные столы, где разделывали тела большими секачами. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Клинки крушили кости с ужасным скрежетом, от которого у Фрейдена побежали по спине мурашки. Звуки разрубаемой плоти мешались с сотней хриплых голосов, истошно спорящих из-за самых лакомых кусков. Каждый стол был центром дико жестикулирующей группы; многие, сжимая в одной руке приличный шмат мяса, свободной тянули к себе еще и еще.
  
  Ну и вонища! Прогорклый запах потных тел, застоявшейся крови, подгнившего мяса — тошнотворный, почти осязаемый смрад, его можно было раздвинуть рукой, как ряску на болоте.
  
  Фрейден почувствовал приближение жестокого приступа рвоты. Глотку обожгло желчью. Барт придушил позыв лишь невероятным усилием. Стараясь держать над собой полный контроль, он пробивался под защитой телохранителей к большому столу в центре зала. Со всех сторон к отряду партизан потянулись любопытные садиане.
  
  — Дорогу Президенту! — гаркнул один из бойцов, когда они добрались до стола, где, посреди маленькой толпы людей с ввалившимися глазами, какой-то садианин с нездоровой желтой кожей флегматично отпиливал руку от трупа сморщенной старухи.
  
  — Очистить стол! — приказал партизан, и дюжина доходяг вцепилась в жмурика, потащила его прочь. Вокруг потихоньку стала сбиваться плотная толпа.
  
  Весь дрожа, чувствуя слабость в коленях, Фрейден вскарабкался на крышку, встал в липкой луже крови, посмотрел сверху на угрюмые морды в толпе, на столы, усеянные расчлененкой, на гору серых трупов у стены… Почувствовал нестерпимые спазмы в животе, крепко сомкнул веки, пытаясь пересилить боль, и…
  
  И в эту минуту бормотание и шепот толпы превратились в гортанный, отдающийся эхом гимн:
  
  — Барт! Барт! Барт!
  
  Пережив мгновение бесконечного отвращения к самому себе, Фрейден, не разжимая век, заставил свой разум воспринимать лишь распевный звук, повторяющий его имя. Он вцепился в эту невероятную песнь невидимыми железными когтями напряженной до предела воли, намертво припал к ней, заскользил вместе с ней над падалью, над кровью, над тошнотой. В утробном вое сангриан Барт поймал некую интонацию, ставшую путеводной звездой сквозь подступающую со всех сторон тьму. Плотную завесу безумия, разделяющую мир триумфа и мир бесконечного кошмара. Барт порвал ее! Он вновь ощутил себя центром Вселенной. Его народ, его планета скандировали имя своего Героя. «Мое! Мое! Мое!»
  
  — Барт! Барт! Барт!
  
  Фрейден открыл глаза. Все: трупы, кровь и вонь — стало лишь смутным миражом, легким бредом путника, давно не утолявшего жажду. Барт глянул вниз, увидел море нетерпеливо ожидающих лиц. Он резко сузил поле зрения, не отваживаясь смотреть куда-нибудь еще — и наконец почувствовал, как тошнота прошла, испарилась, испепеленная страстным призывом лихорадочно сверкающих глаз, остервенело разинутых ртов, — этаким первобытным жаром существ, открывших для себя некую новую, ошеломительную истину.
  
  Барт поднял руку, призывая к молчанию, и заговорил:
  
  — Вы знать, что за день через три дня от этого?
  
  — День Боли! День Боли! День Боли! — завыли садиане, и в этом вое сквозила лютая волчья ярость. У Фрейдена даже кровь застыла в жилах, настолько неописуем был этот клич.
  
  — День Боли! — проорал Барт, перекрывая шум толпы. — Но не только День Боли — День Смерти! Смерти Пророка и всего Братства!
  
  Садиане затихли. Они смотрели на него снизу вверх, словно бараны, ожидающие забойщика с длинным ножом. Теперь нужно быть предельно осторожным. Когда на кон поставлена собственная жизнь, ошибиться нельзя! Для прикрытия тылов Барту необходима толпа, откликающаяся на звук только его голоса, толпа, способная выполнять приказы, — но не взбесившаяся орда.
  
  Он понизил голос, скорчив заговорщицкую мину.
  
  — День Боли стать день последней победы, — чуть ли не шепотом проговорил он. — И в та-победа быть место для вас. В День Боли вы, и я, и Народная Армия убить Пророка и все Братство!
  
  Садиане сорвались с катушек, выплеснув под потолок дикий вопль:
  
  — Да здравствует Свободная Республика! Убить то-Братство! Барт! Барт! Барт!
  
  — Подождите! — прогрохотал Фрейден. — Подождите! Еще кое-что!
  
  После долгой суматохи вновь установилась относительная тишина.
  
  — Я не сметь посвятить вас весь план, — продолжил Барт. — Надо секретность. Но я сказать вам, что делать. В День Боли вы услышать на стадионе странные звуки — звуки оружейной пальбы. Это сигнал! Когда вы услышать стрельбу на стадионе, все до последнего человека в Саде: мужчины, женщины, дети — штурмовать стадион! Не бойтесь Киллеров — о них позаботятся. Не думать, как войти во Дворец, — ворота будут открыты настежь. Когда вы попадете туда, я буду там же, чтобы сказать вам, что делать. От меня! Вы услышите приказ именно от меня! Обещаю вам, это означать свободу для Сангрии и смерть Братству, смерть Киллерам, смерть…
  
  Голос Фрейдена потонул в оглушительном реве:
  
  — Смерть те-Киллеры! Смерть Братство! Убей! Убей! Убей!
  
  Фрейден тщетно взывал к молчанию: надо было успеть сказать олухам, чтоб они постарались разнести слух по всему Саду. Да куда там! Напрасны призывы — банда людоедов жаждет крови! Им так не терпится потешить себя убийством, самим превратиться наконец-то в хозяев жизни. Кладовая наполнилась кипящим хаосом разбушевавшихся темных страстей и затаенных желаний. Черная яма отчаяния и злобы переполнилась, выплеснула через край болезненно-восторженную истерику дегенератов, доводящих себя до бессмысленной ярости, кричащих свое «Убей! Убей! Убей!..», снова и снова, заходясь в едином вопле — вопле одного огромного плотоядного монстра.
  
  Фрейден спустился со стола, чуть замешкался, потом шагнул в водоворот толпы, прикрытый со всех сторон телохранителями.
  
  «Они разнесут молву, все в порядке! Через три дня весь город будет готов растащить стадион по кирпичику, стоит мне пальцем пошевелить. Капкан поставлен. Добро пожаловать, господин Моро! Братству придет каюк, как только старина Дятел решит, будто овладел ситуацией. Армия ворвется во Дворец, когда Тыквы попытаются выполнить приказ Вандерлинга. Что там придумал для меня плешивый идиот? Наверняка что-нибудь легкое, изящное, в стиле бегемота во время случки… Вот тут-то горожане и обрушатся на незадачливых заговорщиков, преданные своему Герою, своему Президенту. Ребята получат небольшое развлечение на собственный вкус. Они порвут в клочья любого, кто протянет ко мне грязные лапы. Через три дня Сангрия будет моей!»
  
  Теперь, пьяные от сознания своей значимости, от предвкушения скорой бойни, садиане сдергивали трупы со столов, роились подле огромной кучи тел у дальней стены, как гнездо сошедших с ума термитов. Голыми руками они отрывали у покойников руки и ноги, размахивали ими, как знаменами. Вот кто-то, не переставая визжать, пуская длинные липкие нити слюны, зубами выдрал из изувеченного трупа кусок мяса. Дойдя уже до предела животного экстаза, садиане принялись издеваться над трупами, топтать их, трясти, как дьявольскими погремушками, вгрызаться в них, царапать, раздирать на скользкие ошметки. Наверное, эти жалкие останки представлялись сейчас безумцам тушами живых ненавистных Братьев; они корчились в исступлении, будто уже очутились на стадионе в кульминационный момент наступившего Дня Боли. И несмолкающий, пронзительный вопль «Убей! Убей! Убей!» эхом отдавался от высокого, закопченного потолка, и мерцающий свет факелов освещал сцену, выхваченную, казалось, откуда-то из глубоких пределов ада.
  
  Рвота опять забулькала в горле; тошнота сделалась нестерпимой, словно Фрейден неделю беспробудно бухал, а очнулся в штормовой круговерти на рыбацком баркасе. Барт лихорадочно подталкивал свою стражу вперед.
  
  — Пошли, пошли, — умудрился промычать он, несмотря на судорожно сжатые челюсти. — Прочь отсюда!
  
  Свирепо, почти ликующе охрана расчищала прикладами путь в визжащей бешеной толпе садиан.
  
  В конце концов они оказались снаружи, и разгул в Кладовой превратился в завывающее эхо, беснующееся в дальнем конце улицы; гнусная вонь протухшего человечьего мяса осталась лишь дурным воспоминанием где-то на задворках сознания. Свежий воздух влетел в легкие, как пиратский крейсер в захудалый порт вшивого планетоида. Барт крысиной прискочкой шмыгнул в какой-то проулок, согнулся и… Да, звук явно не похож на марш Мендельсона! Мертвая плоть клокочет в плоти живой. Когда первая волна дурноты прошла, Барт глянул вниз и увидел, что его рвота присоседилась к омерзительной груде склизких помоев, из которых торчал, белея во тьме, человеческий череп. Одного взгляда на такой натюрморт достаточно, чтобы желудок расхо-хо-хо-тался вновь. Некоторое время Барт напоминал пожарную помпу на полной тяге. Он блевал и всхлипывал — и не мог отличить одно от другого. «Это стоит того! — кричал в темноте его рассудок. — Это стоит того! Целая планета!»
  
  В конце концов спазмы прекратились, и Барт поднял глаза к холодному черному небу. Звезды безжалостно пялились на него: ледяные булавочные головки света в огромном-огромном «ничто».
  
  — Проклятье! — пробормотал он как вызов, сам не зная чему. — Это должно того стоить!
  
  День Боли уже совсем скоро… Партизанский бивак тих и темен, не снуют больше туда-сюда тени сонных раздолбаев. Пурпурное сангрианское солнце опустилось за горы на западе. Тусклый свет, безжалостно разграничив черную и красную светотень, только усилил муторную картину разоренного муравейника: покинутые бараки, зияющие пустотой склады оружия, выжженная до мертвенно-черного цвета бесчисленными походными кострами земля, всевозможный мелкий хлам, в беспорядке разбросанный по всему лагерю. «Стая обезьян погуляла, порезвилась и свалила на новое стойбище», — хмуро думал Барт, привалившись к стене своей хижины и озирая опустевший лагерь.
  
  Практически вся Народная Армия уже перебазировалась на позиции к холмам, окаймлявшим долину Сада. Оттуда всего минут двадцать быстрой езды до самого Дворца: бойцы готовы по первому приказу ринуться в город на трофейных грузовиках. Там же, на холмах, находились и две тысячи «жертв» для Моро — по преимуществу, рядовые Животные или просто бандиты. Им доходчиво и кратко сообщили, что они являются главной частью в сложном плане предстоящего сражения. Бедолаги немного покочевряжились, но грозный вид целой армии, вставшей лагерем практически у стен столицы, убедил даже самых мрачных скептиков. «Свои солдаты не оставят в беде! Они прокатятся лавиной и сметут ненавистное Братство! А Киллеров передавят, как тараканов!» — скорей всего, именно так рассуждали про себя доходяги, отданные на заклание Жиртресту и его своре чернорясых ублюдков.
  
  Этой ночью в лагере остались лишь Барт, София и Вандерлинг. Старый вояка храпел в своем логове, поблизости от хибар героинщиков. Для пресловутого почетного эскорта Дятел отобрал сотню самых уродливых, обшмыганных героином Тыкв. Сейчас они валяются в своих бараках, провалившись в черный омут забвения после двойной дозы дури. Двадцать грузовиков с полными баками горючки притулились на краю бивака, там, где темнела просека от лагеря до ближайшего шоссе.
  
  Фрейден смотрел на опустевший лагерь посреди бескрайнего моря джунглей, и странное чувство наполняло душу: «А ведь это же мой дом! Да-да! Убогий, жалкий, построенный существами, которых трудно назвать людьми. Но… Джунгли приютили меня, укрыли от жадных до чужого страдания упырей! Боже, сколько времени я провел здесь, сколько пережил горестей и побед? Месяцы, года, столетия…» Барт с тоскою осознал, что больше никогда уже не вернется сюда, не встанет вот, как сейчас, на пороге хижины встречать восход или провожать закат кроваво-алого светила. Все! Ставки сделаны, карты давно на руках. Что ж, эту партию он разыграл неплохо. Меньше года назад эта поляна ничем не отличалась от других глухих местечек в джунглях. Барт превратил ее в центр Великого Бунта, который завтра либо вознесет его над Сангрией как Президента Свободной Республики и подарит целую планету, либо…
  
  «Либо я стану всего лишь смиренной тушкой для увеселительных мероприятий с расчлененкой, — усмехнулся про себя Фрейден. — У этой игры очень простое название: «Все или ничего». Только так играют в Революцию, именно так выкладывают карту с мастью «Жизнь». Все остальное — хлам и дерьмо!» Барт лениво поднял взор наверх, к звездам, к холодным белым огням в сгущающейся черноте сангрианского неба… Потом снова оглядел бивак. И поймал себя на том, что пристально разглядывает какой-то тускло блестевший поблизости предмет — гладкий, серый булыжник торчит из земли, словно башка некоего древнего чудовища, вымершего в допотопные времена. Торчит себе нахально, будто нежит свои слюдяные чешуйки в тонких, призрачно-ломких лучиках звезд.
  
  Фрейден содрогнулся, сам не зная отчего. Он почувствовал, как внутренности внезапно сжались и странная горечь подкатила к горлу. Ледяная волна окатила душу, заставила скрючиться в судороге… чего? Ужаса? Сожалений? Страха? Непонятный приступ еще не миновал, а Барт понял, в чем дело. Проклятый камень всему виной! Черт возьми, обыкновенный валун! Но Фрейден увидел нечто иное — двойника, призрака, созданного прихотливым освещением. Нечто столь же отталкивающе-белое в свете звезд совсем другой ночи: разбитый человеческий череп в грязном проулке, до омерзения жуткий, весь в липкой блевотине самого Фрейдена. Видение промелькнуло, как тень ночного зверя, но внезапная острая боль, вызванная этим deja vu[9], отказывалась исчезать.
  
  Фрейден громко засмеялся, пытаясь изгнать демона. «Чувство вины? — думал он. — Нелепо! О чем теперь сожалеть, чего стыдиться-то? Ты делал, что должен был делать! Уж всяко лучше, нежели хряк Моро или плешивая горилла Вильям». Безымянное чувство не исчезало, наоборот, стучало дробным пульсом в висках, накатывало жаром, дразнило. Снова Барт через силу засмеялся. «Ладно-ладно! — уговаривал он себя. — Тень Отца Зигмунда![10] Ты зациклился на убийстве этого ребенка, вот в чем все дело, Барт! Воскресил то ужасное мгновение… Вскрик, ощущение мягкой плоти под топором… дрожь, пробежавшая по руке… стук лезвия о дерево алтаря…»
  
  — Господи… — хрипло прошептал Барт. Нет, не вину он ощущал, не угрызения совести! В сердце расплывалось ледяное пятно… пустоты.
  Ни малейшего намека на сострадание, ни капли покаяния! Его вынудили обстоятельства, всего лишь… И теперь, оглядываясь назад после долгих месяцев кровопролитной войны, после десятков тысяч смертей, которые он сознательно спланировал, самое ужасное мгновение в его жизни выглядело невинной забавой. Пустотой!
  Холодные объятия неведомой силы — только обыкновенный человеческий страх. И страх не перед грядущими опасностями, с которыми еще предстоит столкнуться, но страх прошлого.
  
  Что-то произошло с ним. Всю свою жизнь Фрейден умело манипулировал окружающими, подчинял людей своей воле, использовал в собственных целях. Барт всегда считал себя единицей постоянной, а мир вокруг — изменчивым и податливым. Подобно скале, он стоял незыблемо и невредимо в центре водоворота событий и страстей; стоило только протянуть руку, и события поворачивали в нужную ему сторону. Менялся мир, но не менялся Барт. Его вышвырнули из Большого Нью-Йорка, а он остался прежним. У него оттяпали Астероиды, а он — все тот же! Но на Сангрии… Что-то произошло с ним. Он глубоко изменился от одного лишь совершенного лично им убийства. Изменился достаточно, чтобы искать уже не просто новых владений взамен утраченной Федерации, — он хотел мести. Первоначальные муки совести щедрой дланью вскормили ненависть, ненависть к себе, немедленно переросшую в ненависть к Братству. Каким-то образом Барт совершил ошибку и оказался вовлеченным в борьбу, коварно соблазненным, изнасилованным — он увидел в Революции нечто большее, чем средство для достижения корыстных целей. Это заставило его заботиться об имидже Великого Героя. Звук собственного имени на устах кровожадной толпы недоумков стал уже не просто свидетельством удачно прокрученной операции. И теперь… все сомнения и печали прошлого обернулись в зияющее ничто
  !
  
  Барт изменился… Его испортили… Непроизвольно, он совершил единственный грех в его личном кодексе: он утратил спокойствие. Впервые в жизни Барт чувствовал, что силы, которые им движут, неподвластны сознательному контролю, впервые он осознал себя игрушкой в лапах безжалостного Рока.
  
  Случилась какая-то пакость! Он изменил Сангрию — или изменился сам? Действительно ли он переделал Сангрию по собственному подобию, или планета потихоньку превратила его в чудовище, приспособленное стоять на вершине власти — в циничного людоеда, типа Моро? В отродье, обожающее власть ради нее самой, а не из-за комфорта и безопасности?
  
  Одна из самых опасных разновидностей страха — неуверенность! Вопреки всем своим эгоистическим желаниям и неблаговидным поступкам, Барт все-таки считал себя человеком приличным. Тем, кто не причиняет боль без нужды… Правда ли это? Неужели он на самом деле выродился в безжалостного монстра? Или это очередной приступ инфантильного малодушия? Ведь София все время пыталась ему что-то такое сказать — и не решалась! Что именно?
  
  Соф… Может быть, она сумела разглядеть в нем некую черту, глубоко упрятанную в подсознании? То, в чем Барт не отважился признаться самому себе… Самоуверенный осел! Возомнил, будто уже выучил себя вдоль и поперек! Истинное малодушие — врать такой женщине, как Соф! До мерзкого обряда Посвящения Барт никогда не врал ей, не чувствовал в этом необходимости. А теперь…
  
  Фрейден выругался, стукнул кулаком о ладонь. В сомнениях можно ковыряться всю жизнь! К черту сомнения! Непреложным остается один факт: София заслуживает правды. Если он скажет ей правду, возможно… возможно, подруга сумеет разогнать всю эту душевную муть. «Не стой на месте, идиот, — одернул он себя. — Когда дерьмовые мыслишки проедают лысину, надо орать без промедленья!» Ему сейчас до зарезу необходимо, чтоб кто-нибудь, в ответ на его горестные вопли, дружески похлопал по плечу. Или начистил рыло.
  
  Он резко повернулся, шагнул в хижину.
  
  София обнаружилась здесь же, за порогом. Она смотрела на Барта округлившимися глазами, рот приоткрылся в изумлении. «Наверное, у меня сейчас не лицо, а ретроспективный показ фильма «Фрейден — вселенский страдалец», не иначе!» — мелькнула у Барта мысль, когда он увидел растерянность и испуг своей подруги. Фрейден вновь грязно выругался про себя. Значит, нагло врать Софии уже вошло у него в привычку? Ох и гад же он!
  
  — Соф… — пробормотал Барт. — Я… изменился?
  
  — Изменился? — повторила женщина голосом настолько лишенным смыслового содержания, словно он принадлежал роботу или животному. Барт внимательно посмотрел на ее гладкое лицо, большие зеленые умные глаза и впервые задумался о том, что в действительности происходит в голове у этой красотки. Он никогда прежде не задавался подобным вопросом.
  
  — Соф… — запинаясь, промямлил Фрейден. — Похож я… похож ли на убийцу?
  
  Она глухо рассмеялась:
  
  — Никогда не видела мужика, меньше всего похожего на убийцу. Ты выглядишь так, словно увидел привидение — убийцы не видят привидений. Я знаю… Как-то раз жила с одним таким… Тем более убийца не стал бы ничего выяснять у любовницы! Дятел, к примеру, химически чистый убийца. Можешь ты вообразить его задающим подобный вопрос?
  
  Фрейден немного обалдел от таких слов. Черт возьми, София права! Тем более он должен сейчас рассказать ей обо всем! Она, наверное, сама уже догадалась. Барт нутром чувствовал — она знает.
  И ждет от него лишь смелого шага, откровения. Она сможет понять и простить, какими бы мерзкими ни были подробности.
  
  — Я лгал тебе, — выдохнул Барт, чуть не зажмурив глаза, как перед прыжком в прорубь. — Лгал все время. Знаешь, кто подал Моро мысль запытать сангриан до сумасшествия? Я рассказал ему эту прелестную байку, потому что Животные недостаточно созрели для моих целей! — Он обнаружил, что вещает развязно и нагло, будто провоцируя Софию на вспышку ненависти. — Убивать Мозги и доводить деревенских до истощения — тоже моя идея! Думаешь, я действительно не замечал, как деградирует Вильям? Черта с два! Замечал! Но мне нужен был кто-то на роль монстра. И я использовал старину Дятла!
  
  — Зачем ты мне лепечешь эту дрянь? — резко оборвала она. — Можно подумать, я гимназистка на воскресной прогулке! Давно уже все поняла и без твоих слюнявых признаний.
  
  — Ты?.. — Барт ошалело уставился на подругу.
  
  — С кем ты говоришь, по-твоему? — фыркнула София. — Ну и осел, Боже правый! О чем я тебе зудела все эти месяцы? И держу пари, я могу угадать следующее признание. Это Обряд Посвящения! Ты прикончил человеческое существо, правда ведь? Ох, мужики! В тот день у тебя все на роже было написано! Не нужно быть телепатом…
  
  Фрейден почувствовал, как чудовищная гора упала с плеч. И все же оставалось еще кое-что недосказанное.
  
  — Значит так? — прохрипел он. — Ты знала, что я лгу, но спокойненько продолжала трахаться со мной, вести дурацкие разговоры о Вильяме. Ты видела, как эта поганая Кучадерьма затягивает меня, и молчала? Почему, мать твою, не могла…
  
  — Я тебе не дядя-пастор на проповеди! — огрызнулась София. — Прочти три раза «Аве Мария» и брось конфедоллар в кружку для пожертвований? Оставь это, Барт! Если ты не желаешь что-то слышать — не услышишь никогда, хоть ори тебе прямо в ухо! Ты выглядишь смехотворно, стуча себя пяткой в грудь и завывая «Ныне отпущаеши»… Ты никогда не мог отличить чувство вины от послеобеденной отрыжки. Разве не ты всегда поучал: «Не оглядывайся в прошлое; оно может настичь тебя»? А сам, в конце концов, оглянулся, и тебе не понравилось то, что ты увидел. Добро пожаловать, Бесподобный Вождь, в клуб, где все идет на самом деле! Добро пожаловать к людям!
  
  — Ты хочешь сказать, что знала об всем, и продолжала…
  
  — Продолжала? — крикнула София. — Не затыкай мне рот! Я жила с убийцами и ворами, продавала свое тело за возможность сытно пожрать. Кто я такая, чтоб судить тебя? Мы заключили сделку, Барт Фрейден. Я нуждаюсь в тебе, и ты нуждаешься во мне. Мы трофеи на каминных полках друг у друга. Мы оба живем в одних и тех же джунглях. Если ты превратился в чудовище, значит, и я недалеко ушла… Кем я была, когда ты подобрал меня? Так… Дырка… А ты карабкался на вершину, ты хотел победить! Именно потому… — Ее голос дрогнул, едва не сорвавшись на жалобный всхлип. — Именно потому я осталась с тобой… Ты единственный человек, кого я… Барт… — Последняя фраза прозвучала еле слышным хныкающим лепетом.
  
  — Кто ж теперь лжет? — воскликнул Фрейден. — София О’Хара, твердая, как шпала! Ты, сучка! Я люблю тебя, маленькая лгунья! Господи, помоги мне, я влюбился… Я ничего не могу с собой поделать, я так одинок здесь… И если я тебя потеряю… Ты можешь причинить мне боль, Соф. В первый раз за всю жизнь кто-то может причинить мне боль. Вот маразм-то!
  
  Внезапно она кинулась к нему, обхватила руками, спрятала лицо у него на груди.
  
  — Причинить тебе боль? Идиот! Я не смогу причинить тебе боль, даже если ты бросишься на меня с ножом в пьяном угаре. Что поделать, вот такая я кретинка! Мы обстряпали славное дельце, и я веду себя, как одержимая, цепляюсь за всевозможные мелочи, словно какой-то помешанный «тормоз»! Твое тело… и то, как ты ходишь… и твои проклятый нежный живот… Мелочи? Фигня! Первоклассный мужчина для первоклассной женщины… Да будь ты с ног до головы покрыт белой лепрой[11], я все равно не оставила бы тебя. Мне наплевать, сколько ты там накромсал ублюдков, сколько невинных душ загубил. Пока ты хочешь меня — я с тобой, Великолепный Вождь! К сожалению, мне придется всегда…
  
  — Соф, ты пытаешься… — начал было лихорадочно бормотать Фрейден, но осекся, будто получил с размаху в переносицу.
  
  — Да, недоумок! — всхлипнула София. — Что за омерзительное слово! Я ненавижу его! Ненавижу! Но ничего не могу поделать с этим… Я люблю тебя! Люблю, люблю… Никто не говорил тебе этого прежде?
  
  Фрейден с изумлением почувствовал, как по щеке у него скатилась соленая капля. Откуда? Почему? Он сжал ладонями лицо подруги, взглянул на него, как на некую редчайшую драгоценность. София плакала. Он никогда не видел ее плачущей прежде. Никто не плакал перед ним прежде. Барт понял, что обязан ей. Крупно обязан! Все нутро его противилось этому неоплатному долгу, но Барту теперь были глубоко безразличны любые потуги своего маленького, хитрого «эго». Влип? Ну и что! Он ведь здоровый, сильный мужик… Он старый, потасканный прощелыга… Не время умствовать, хватит гонять порожняк!
  
  Барт подхватил Софию, отнес ее на постель. И, как это уже случалось тысячу раз, они занялись любовью. Но теперь Бартом владели иные чувства, он уже не ощущал себя бегуном-рекордсменом на длинной дистанции. «Я люблю ее», — думал он, даже после того, как раздел подругу, вошел в нее, покатился по теплым волнам сладострастья, которое раньше всегда переживал как мгновение беспримесного, эгоистичного наслаждения.
  
  Он трепетно и нежно вел ее к оргазму, почти против воли; он затерялся в мире ее тела, содрогающемся от самой ничтожной, мимолетной сладости экстаза. Женщина под ним наслаждалась без притворства, открыто, страстно. А сам Барт отлетел куда-то далеко-далеко, стал чем-то крошечным и незначительным, погасшей звездой в чужой галактике. И когда оргазм накатил кипящим прибоем, они утонули в нем вместе. На несколько мгновений Барт почувствовал себя слившимся с ней, черпающим невообразимое наслаждение из ее экстаза, пьющим ее достигшую вершины страсть, отдающим свою собственную. Это был безумный, в чем-то страшный взрыв дикой радости — он не принадлежал ни ему, ни ей; слепящая вспышка сильнейшего наслаждения, столь же яркого, как и самая ужасная боль, которая соединила их в одно целое.
  
  И в эту ночь Барт впервые спал в объятиях возлюбленной.
  
  Глава 14
  
  Тихо… Проклятье, почему так тихо! Фрейден огляделся, перегнувшись через борт машины. Миновав ущелье, на равнину выползала длинная вереница грузовиков. Там разместились две тысячи сангриан, собранные из разных деревень. Их нарядили в самое жалкое тряпье и вооружили короткими ножами. Неплохая уловка для самонадеянного Моро! Приготовленных на заклание доходяг везли сегодня на День Боли. Весьма, надо сказать, странный груз для Народной Армии… И все же на протяжении всего маршрута дорога оставалась пуста.
  
  Почти у самых подступов к Саду вдоль обочины расположилось великое множество грузовиков. Машины ждут своего часа, чтоб по условному сигналу скорым темпом подбросить к городским стенам двадцать тысяч бойцов. Холмы на западном краю долины сплошь усеяны партизанскими биваками. Но куда подевались толпы любопытных сангриан? Почему они не явились поглазеть на Народную Армию, на президентский караван? Даже несмотря на то, что все Киллеры давно уже ошиваются во Дворце и деревенщине ничего не угрожает. Фрейден почувствовал легкий зуд. Это пахнет неприятностями! Просочилась ли в окрестности молва, которую Барт недавно распустил по Саду? Всем ли Животным известно, что намечается большая заварушка? Собираются ли они оторвать задницы от стульев и хоть на время прекратить жрать дохлятину?
  
  Фрейден повернулся к Софии, сидевшей рядом с ним на узкой скамье. Барт потянулся, слегка тронул подругу за руку — непривычный жест, — и София тускло ему улыбнулась, ответив на прикосновение.
  
  Вильям Вандерлинг, занимавший скамейку напротив, казалось, заметил эту немую сцену, и губы его чуть дернулись в мимолетной ухмылке. Барт не замедлил развязно подмигнуть плешивому вояке, и Вандерлинг, ошибочно приняв это как знак мужской солидарности, оскалился, словно сытый павиан.
  
  «Бедняга Дятел, — вздохнул про себя Фрейден. — Думает, что дело в шляпе. Вон как баюкает свой снипган… Будто младенца! Этот мальчик преподнесет тебе сегодня приятный сюрприз…» Фрейден посмотрел вперед поверх кабины на пять головных машин, набитых вооруженными торчками. Еще один милый прибамбас доброго парня Вильяма — выдать Тыквам винтовки взамен лучеметов. Снипганы, видите ли, могут вызвать подозрение… Ну и осел! Вся авантюра шита белыми нитками через край. Если у охраны в наличии только ружья, то генеральский снипган станет символом власти, и Дятлу намного легче будет заставить Тыкв прикончить Фрейдена, когда придет время. Без сомнения, Вандерлинг рассчитывал на эту небольшую дополнительную уловку. Однако старина не догадывался, что у лучемета силовая установка давно уже сдохла, выведенная тайком из строя, пока Вандерлинг производил завершающую инспекцию героинщиков.
  
  «Черт с ним, с Вильямом, и черт с ними, с Животными! Я подумал обо всем». Барт взглянул на бумажный сверток у своих ног — там мантия Брата. Это не неотъемлемая часть плана. Суметь бы только провернуть дельце! Если б Киллеры действительно подчинились приказам живого «Брата Барта», когда будет разыграна последняя фишка! Прелестный заключительный штрих — толпа, крепко держащаяся его слова, и единственная дисциплинированная армия на планете, повинующаяся его приказам. Бедный Вильям!
  
  Головные грузовики уже пылили по предместьям Сада. Дорога вела в город через районы Животных, и когда машина Фрейдена покатила по одной из боковых улиц по направлению к Дворцу, мимо грязных, пустых лачуг, Вандерлинг скорчил гримасу и крепче сжал снипган.
  
  — Не к добру это, задницей чувствую! Тихо как-то… Куда они все запропастились?
  
  Действительно, улицы были пусты. Фрейден мог разглядеть мужчин и женщин, глазеющих из хибар на караван, кативший ко Дворцу. Там и тут мужчина или женщина отчетливо видны в дверном проеме; они сжимают в руках дубинку, или нож, или завернутый в тряпку факел. Доходяги понимающе кивали, когда грузовики проезжали мимо. И лишь маленький тощий ребенок — все кости видны под туго натянутой кожей, — не ведая о кровавых игрищах взрослых, резво выскочил из-за хижины, встал посреди улицы и долго смотрел на громыхающие, запыленные машины, что проносились мимо. Потом детеныш юркнул обратно, подобрав лежавшую на земле кость.
  
  — День Боли… — проговорила София. — Мне совершенно не нравится, как это звучит.
  
  Фрейден стиснул ее руку. Он думал посвятить ее в весь план, но это бы только обеспокоило ее. Никто не смог бы понять, что толпу можно использовать в спланированном, контролируемом действии, — до тех пор, пока человек чувствовал, что такая толпа фактически находится во власти его собственного голоса.
  
  — Возможно, ты права. — Барт говорил больше для Вандерлинга, чем для нее. — По тому, что мне удалось выжать из Олнея, видно, что Животные относятся к этой фигне с Днем Боли так же серьезно, как и Братья. Хороший психологический прием со стороны Братства. Дай Животным большое шоу пыток один раз в году, позволь им насладиться теми же вещами, которые Братство само проделывает весь год, — и вместо того, чтобы считать Моро и Компанию чудовищами, они привыкнут к ощущению, что Братья такие же, как и они, только счастливее. Если им привьется некоторая склонность к садистским забавам, это заставит их верить в так называемый Естественный Порядок все сильнее. Напоминает мне трех парней, разговаривавших о том, как часто они имеют женщину. Первый сказал: «Раз в неделю» — и не выглядел при этом счастливым. Второй сказал: «Раз в день» — и выглядел пресытившимся. Третий сказал; «Раз в год», но он был похож на кота, съевшего канарейку. Когда они спросили его, какого дьявола он так радуется, он ответил: «Ах, но сегодня же эта ночь!»
  
  Вандерлинг хрюкнул.
  
  — Очень
  забавно, — буркнула София.
  
  Грузовики свернули на центральную авеню Сада, мимо сверкающей, кричащей, фальшивой вывески грязной столицы Сангрии, фасадов из синтемрамора, деревянных и металлических зданий, которые так не соответствовали милям зловонного муравейника позади.
  
  Они достигли холма, на котором стоял Дворец, остановились у главных ворот, под тяжелыми бетонными стенами. Фрейден заметил, что орудийные башни, размещенные по стене, заполнены людьми, но галереи, идущие по верху стен, достаточно просторные для тысяч вооруженных солдат, пусты.
  
  Ворота распахнулись, и грузовики двинулись вперед, между двумя рядами Киллеров, возможно, по пятьдесят человек в каждом, — и вот уже они на территории Дворца. Вандерлинг кивнул, ухмыльнулся Фрейдену, и Барт ухмыльнулся в ответ. Только сотня Киллеров охраняла ворота. Широкий двор сплошь заставлен деревянными загонами, набитыми толстыми, дебильными детишками. Возможно, сотня Киллеров несла караул у загонов. Двести Киллеров, чтобы удерживать ворота, против двадцатитысячного войска!
  
  — Вот уж мура так мура! — пробормотал Вандерлинг.
  
  Грузовики объезжали здание Дворца, и Фрейден увидел еще пару дюжин Киллеров, расставленных по лестнице, ведущей вверх, к парадному входу. Грузовики обогнули угол Дворца, и перед ними замаячила черная громада стадиона.
  
  Около двухсот Киллеров ожидали их у главных ворот. Капитан-Киллер вывел взвод к передним грузовикам, махнул им, показывая на главные ворота стадиона. Другой офицер повел остальных Киллеров за грузовик Фрейдена. Они блокировали грузовики с двумя тысячами жертв, направили их за стадион к входу на Арену, где Животные мнимо были бы обысканы и затем выведены через потайные ходы на Арену, ворота которой находились на уровне земли.
  
  Машины охраны припарковались полукругом между грузовиком Фрейдена и стадионом. Сотня героиновых голов попрыгала вниз, быстро выстроилась в две шеренги по пятьдесят человек в каждой, по правую сторону от грузовика Фрейдена.
  
  — Ну, была не была! — выдохнул Барт и, прихватив свой сверток, соскочил на землю, перепрыгнув борт кузова. Вандерлинг же опустил задний борт, и они с Софией выползли вслед за Фрейденом. Все трое разместились меж двух рядов телохранителей, капитан-Киллер вывел своих людей вперед строя, и Фрейден скомандовал:
  
  — Пошли!
  
  В молчании Киллеры повели их через главные ворота и по длинному влажному коридору, который в конце концов превратился в поднимающуюся вверх наклонную плоскость. В конце ее открытый портал освещал темный коридор сиянием красных лучей. Вандерлинг посигналил рукой, и Тыквы потрусили вперед за Киллерами. Фрейден смутно разглядел, как они рассеиваются, занимая позиции, образуют плотный заслон. Вандерлинг проворно зашагал за ними.
  
  Фрейден кинул быстрый взгляд на Софию, она на минуту сжала его руку, потом отпустила. Он глубоко вдохнул и вывел ее в слепящий полуденный жар стадиона.
  
  Какое-то мгновение, пока глаза привыкали после мрака к яркому свету, все казалось Фрейдену пестрым смазанным пятном. Потом это пятно распалось, превратилось в море, в огромную отвесную скалу идущих ярусами лиц и тел.
  
  Они стояли примерно в центре трибун в самой отдаленной от Павильона секции стадиона — расстояние достаточное, чтобы нейтрализовать снипганы, с точки зрения Братьев. Узкая лента скамеек, шириной примерно в двадцать сидений, тянущаяся от верхнего края стадиона до ограды, отделяющей трибуны от поверхности Арены, была свободна непосредственно перед и за ними. Остальное пространство стадиона, каждый дюйм места на скамьях, было забито до отказа. Оттуда, где стоял Фрейден, глядя на крытый Павильон через всю ширину стадиона, было видно, что две огромные секции сидений, занятых садианами, выгибаются, оставляя небольшое свободное пространство с каждой стороны Павильона. От верхних рядов и до ограды у подножия трибун две огромные, выгнутые полукругом секции были плотно набиты садианами — по меньшей мере тысяч десять изможденных полуголых тел, вплотную притиснутых друг к другу на лавках без спинок. Фрейден увидел, что необычно большую часть составляют старики и женщины, попадались иногда даже калеки — великая редкость на Сангрии. Он помахал трибунам, и ропот прокатился по ним. Фрейден усмехнулся. Они не собирались поднимать гвалт здесь, где столько Киллеров вокруг, но они знают,
  подумал он. Старичье и калеки… Это было добрым знаком, это означало, что более полноценные садиане готовятся принять более активное участие в событиях этого Дня Боли…
  
  Фрейден прищурился, украдкой посмотрел через Арену на Павильон. Само строение было украшено золотыми и черными флагами, и его заполняли тысячи Братьев — каждый Брат из оставшихся на Сангрии был здесь — и их рабы и женщины; тысячи черных мантий составляли зловещий контраст с цветными столами, уставленными фруктами, жарким, кувшинами вина, с обнаженными продубленными телами рабов и совершенными формами гурий. «Как стервятники на слете попугаев!» — подумал Фрейден.
  
  Посередине, в центре Павильона, он мог разглядеть Моро, в такой же черной мантии, как и остальные, и едва ли не ставшего толще за это время; он восседал на своем резном троне, с одной руки свободно, как скипетр, свисал электрический мегафон.
  
  Выше, ниже по обе стороны от Павильона трибуны были черны от одетых в форму Киллеров, — возможно, их было не менее двух тысяч; солнце отсвечивало красным от тысяч винтовок.
  
  По обе стороны к Киллерам примыкали две большие секции, наполненные людьми в набедренных повязках, тоже возможно по две тысячи с каждой стороны. Фрейден усмехнулся. Они загримировались под Животных, но даже с такого расстояния он мог разглядеть здоровые мускулы их грудных клеток, так мало похожие на ребра сангрианских Животных. Ему не нужно было смотреть на их зубы, он и без того знал, что они остро подпилены, ему не нужно было выискивать винтовки, спрятанные в лесу ног, чтобы знать, что они там есть. Нельзя спрятать хорька среди кроликов, и не спрячешь Киллеров среди Животных. Ловушка была поставлена, и ловушка внутри этой ловушки, и итоговая ловушка…
  
  Внезапно он почувствовал, как чья-то рука вцепилась в него — Софии. Молча она кивнула на Арену, ее зубы закусили нижнюю губу, глаза расширились.
  
  Он проследил направление ее испуганного взгляда и с трудом сглотнул, потому что только сейчас увидел, что вся поверхность Арены была лесом. Лесом грубых деревянных крестов, воткнутых в утрамбованную почву, тысячи крестов, ряд за рядом, и основание каждого из них было завалено высокой грудой хвороста. Там и тут блестела жаровня с маслом, жаровни со стальными ковшами с длинными ручками. Рядом с ними грудами были сложены незажженные факелы. Груды факелов и кучи больших железных гвоздей. Пара сотен Киллеров была рассеяна по Арене, они стояли среди крестов, ожидая, сжимая тяжелые даже на вид молотки.
  
  София крепко держалась за руку Фрейдена; он повел ее и Вандерлинга в центр свободного места на трибунах. Когда они уселись и Фрейден заботливо уложил под сиденьем свою завернутую в бумагу черную мантию, Тыквы заполнили трибуны вокруг них, образуя защитную стену из живой плоти, каре сидящих вооруженных людей с Фрейденом, Софией и Вандерлингом посередине.
  
  Фрейден осмотрел трибуны: Братьев в Павильоне — пьющих, с волчьей жадностью поглощающих огромные шматы мяса, забавляющихся с рабынями; Животных — молчащих и напряженных, большинство из них смотрело в его сторону с диким предвкушением в глазах; Киллеров, с руками, зажатыми между колен, поближе к спрятанным винтовкам… Он чувствовал ужасное напряжение, повисшее над стадионом, волну, готовую подняться, когда каждая группа ожидала минуты, когда ожидание закончится, когда ужасные события этого предпоследнего Дня Боли наконец начнутся.
  
  Потом Моро тяжело поднялся на ноги, поднес мегафон к губам, и громкий глухой голос распорол воздух.
  
  — День Боли! — проревел Моро, и эхо разнеслось по гигантской чаше стадиона. — День Боли! День Боли! День Боли! — Разнесшийся выкрик, сливаясь со своим собственным эхом, перерос в чудовищный, дробящийся, мерцающий каскад звуков.
  
  Братья подхватили его, запели — тысяча голосов, перекрывающих раскат голоса Моро гортанным ревом-стаккато:
  
  — День Боли! День Боли! День Боли! День Боли!
  
  Потом уже пели обширные трибуны Киллеров и, наконец, Животные, и весь стадион сотрясался от звука двадцати тысяч голосов, тянущих:
  
  — День Боли! День Боли! День Боли! День Боли!
  
  Братья отбрасывали куски жаркого, кувшины с вином, отталкивали женщин, начинали безумно вертеть головами, хлопать в такт. Киллеры уловили ритм и стали стучать в бетонный пол сапогами и прикладами винтовок. Животные тоже начали аплодировать, колотя босыми ступнями по твердому бетону, и все это было как отдаленный гром, как звуки стрельбы:
  
  — Бум-да-да-бум-бум! Бум-да-да-Бум-Бум! Бум-да-да-Бум-Бум!
  
  И контрапунктом над этим — пение, доводящее себя до мощного рычания:
  
  — День Боли! День Боли! День Боли!
  
  — День Боли! День Боли! Бум-да-да-Бум-Бум! День Боли! День Боли! Бум-да-да-Бум-Бум!
  
  Звук ударил в уши Фрейдену. Через бетон содрогающегося стадиона, через подошвы башмаков, вверх по костям, вибрация превратила в трясущееся желе все внутренности, дыбом подняла волосы на затылке. Рука Софии судорожно впилась в него, как клешня, лицо женщины стало мертвенно-бледно, челюсти сжались, как тиски.
  
  — День Боли! День Боли! День Боли! День Боли! День Боли!
  
  Хлопки, топот сапог и босых ног теперь затихли, и весь стадион пронзительно кричал; песнь переросла в дикий, леденящий кровь, визгливый, завывающий крик:
  
  — ДЕНЬБОЛИДЕНЬБОЛИДЕНЬБОЛИ!
  
  Павильон превратился в клубок извивающихся тел. Братья выдирали мясо из поджаренной человечины, все время крича, выплевывая вместе с воплями жирные куски, откусывая снова, колотя нагих рабынь с грубой животной непринужденностью, — ужасающий разгул в огромной, кишащей гадюками яме.
  
  Замаскированные Киллеры выдали себя даже перед Животными, бешено кусая свои покрытые пеной губы, так что на их хмурых лицах появлялись бороды из кроваво-красной слюны.
  
  Животных тоже захлестнуло яростью, они визжали, царапались; когти старух скребли покрытую шрамами кожу калек, скрюченные сморщенные мужчины бездумно колотили по вздымающимся спинам старых женщин…
  
  Даже проклятые Тыквы, которые, как предполагалось, должны были нести охранение, завывали в ярости, их запавшие зенки превратились в глазищи почуявших кровь волков.
  
  Фрейден чувствовал, как это поднимается к нему, спускается на него, проникает в его внутренности — сконцентрированное животное бешенство двадцати тысяч человеческих существ, полностью предавшихся темнейшим побуждениям внутри них, бессмысленное, бездонное, безбрежное море ужаса, зарождающаяся волна, мощный прилив освобожденной неистовой жажды крови.
  
  Он качался на краю готового поглотить его потока, чувствуя зияние пасти зверя, потянувшегося схватить его, этого зверя, который таится в каждом человеке, этого гигантского хищника, этой жаждущей убийств первобытной твари. Он чувствовал этого зверя и не окликая, зверя внутри, зверя, который пульсировал в его венах незваной волной адреналина. Его ум воспротивился безумному, первобытному зову джунглей, яростному хищнику внутри него, от которого он так долго отрекался…
  
  В отчаянии он вцепился в Софию, прижался к ней, всасывая ее нежность, тепло, ее женственность. Она спрятала лицо у него на груди, непроизвольно всхлипывая.
  
  — ДЕНЬБОЛИДЕНЬБОЛИДЕНЬБОЛИДЕНЬ!
  
  Уголком глаза он недоверчиво поглядел на сидевшего рядом Вильяма Вандерлинга. Вандерлинга воющего, Вандерлинга, лицо которого исказилось в покрасневшую дьявольскую маску; огромная багровая вена вздулась, пульсируя, на макушке его лысого черепа.
  
  — Боже, Боже, Боже, Боже, Боже… — бормотал Фрейден, полумолясь.
  
  И потом все резко оборвалось. Заключительный ужасный рев — и внезапная тишина, глубокая, бьющая по ушам тишина, ужаснее крика, зловещее, липкое молчание могилы.
  
  Под ними, на Арене, распахнулись большие ворота, и оттуда под кроваво-красные лучи солнца небольшие взводы Киллеров стали выталкивать группки связанных людей — одну, другую, и еще, и еще. Потом новые группки, и новые Киллеры, и новые… Жертв вели на бойню.
  
  Совершенное молчание царило на стадионе, пока вооруженные Киллеры гнали две тысячи связанных человек, голых по пояс, из внутренностей стадиона на грязную поверхность Арены, окруженной воткнутыми в землю деревянными крестами, оставляя по одному человеку у креста, по одному вооруженному винтовкой и «моргенштерном» Киллеру на каждые четыре креста. Жертвы — руки связаны за спиной, бесполезные кинжалы спрятаны в набедренных повязках — смотрели вверх на трибуны, на молчащих, выжидающих Животных, на Киллеров, чьи рты были испачканы кровавой пеной, на Братьев в Павильоне, рассеянно обгладывающих человеческие руки и ноги, лакающих вино из глиняных кувшинов и все время неотрывно глядящих вниз — красноглазых, ухмыляющихся.
  
  И связанные смотрели на Вандерлинга и Фрейдена — умоляюще, ожидая сигнала, избавления, которое было им обещано. Фрейден не мог встретиться с ними глазами, потому что расчет времени был слишком приблизительным, грубым, чтобы спасти этих людей. Как раз сейчас Народная Армия должна была приближаться к Дворцу, но прежде чем она вломится внутрь…
  
  Киллеры на Арене держали свои огромные молотки поднятыми над головами, отдавая гротескный салют. Моро держал мегафон у губ.
  
  — Давайте Боль, получайте Наслаждение! — крикнул Моро. — Давайте Смерть, берите Жизнь! Пусть церемония начнется! Во имя Братства Боли и Естественного Порядка, пусть все разделят удовольствие давать Боль! Убей! Убей! Убей!
  
  Гнетущее молчание разорвал пронзительный животный крик, вырвавшийся из двадцати тысяч глоток, когда Животные, Киллеры и Братья запели:
  
  — Убей! Убей! Убей!
  
  Пение набирало темп, утрачивало ритмичность, становилось бесконечным, бессмысленным криком, как звуковая пульсация сирены:
  
  — УБЕЙУБЕЙУБЕЙ!
  
  Фрейден, одной рукой обняв Софию, привалившуюся сбоку, заставил себя успокоиться, отогнал все эмоции, приказал себе стать сухой вычисляющей машиной. Рядом с ним Вандерлинг не отрывал глаз от Арены, его губы беззвучно шевелились, немо складываясь в слово «Убей».
  
  Фрейден свирепо пнул его локтем под ребра.
  
  — Очухайся! — прокричал он Вандерлингу в ухо. — Пора! Выводи своих проклятых ублюдков на позицию!
  
  Вандерлинг вздрогнул, встряхнулся, как человек, пробуждающийся от сна, пролаял команду сидящим героиновым головам. Тыквы резко вскочили на ноги, с винтовками на изготовку, образуя плотный щит из тел и оружия со всех сторон.
  
  Фрейден принудил себя холодно оценить ситуацию. К этому времени армия должна была достичь стен Дворца; возможно, они уже ворвались внутрь. Невозможно было услышать что-либо из-за нескончаемого, сотрясающего трибуны рева.
  
  Он вытянул шею, пытаясь разглядеть что-нибудь за человеческой стеной перед ним. Освободившись от Софии, он вскарабкался на скамью, глянул поверх живого щита на Арену. Киллеры и жертвы одинаково застыли, приросли к месту. Киллеры стояли неподвижно, прислушиваясь к своему боевому кличу, вырывающемуся из двадцати тысяч глоток. Связанные люди смотрели на ярусы трибун, наполненные существами, требующими их крови; их лица побелели от страха, глаза округлились от потрясения и боли.
  
  Непрошеный мощный спазм отвращения к самому себе прошел по Фрейдену. Эти люди не были бы спасены, он сам спланировал все таким образом. Поглощенные избиением жертв Киллеры не смогли бы отвлечься, пока партизаны штурмовали стены, и Фрейден, чей мозг сейчас работал словно вычислительная машина, возлагал надежды на возникшую панику. Фрейден-человек испытывал отвращение. Оба наблюдали и ждали.
  
  Ему не пришлось ждать долго.
  
  Внезапно, как по сигналу, каждый вооруженный Киллер схватил свою жертву, поволок ее к кресту. Киллеры с молотками, подхватив горсть гвоздей из куч у жаровен, бежали к крестам, у которых их напарники держали извивающихся пленников. Двое Киллеров, находившиеся ближе к центру Арены, начали первыми. Один сорвал с приговоренного веревки, поднял его к кресту, растягивая руки по поперечине, в то время как второй вспрыгнул на кучу хвороста и загнал гвозди сквозь ладони распятого глубоко в твердое дерево. Человек закричал, из его изуродованных рук потекла кровь — и тут весь ад вырвался на свободу.
  
  Немедленно сотни пар Киллеров начали сдирать веревки, распиная жертв. Но некоторые из них действовали недостаточно быстро. Вот с партизана сняли путы — и он вырвался из рук Киллера, сунул руку в набедренную повязку, выхватил кинжал и сразу же вонзил его в сердце остолбеневшему Киллеру, подхватил «моргенштерн» умирающего, расплющил череп Киллера с молотком еще прежде, чем тот шевельнулся, зажал молоток в свободной руке и, размахивая молотком и «звездой», напал на Киллеров у соседнего креста. Десятки сангриан висели, вопя, на крестах, но десятки других вырвались на свободу, закалывали своих мучителей, освобождали распятых, подхватывали оружие упавших, слепо кидаясь во всех направлениях.
  
  Организованная бойня превратилась в бурлящий хаос, когда Киллеры, уступавшие в численности, оправились, выхватили «моргенштерны» и начали приканчивать еще связанных сангриан, отбиваться от людей, завладевших ножами, «звездами» и молотками. Жаровни были перевернуты, кипящее масло проливалось и на Киллеров, и на Животных, кресты опрокинуты — на некоторых из них еще корчились истекающие кровью тела. Арена была колоссальной свалкой яростного бесформенного боя, сплетением тел и оружия и текущего масла, содрогающимся клубком сотен, тысяч отдельных убийств.
  
  На трибунах Животные ликующе выли, Братья в немом шоке пялились вниз, широко открыв глаза.
  
  Киллеры, в форме и переодетые, повскакивали на ноги, с винтовками в руках, с боевым кличем на губах, покрытых пеной. Две громадные секции черных и полуобнаженных Киллеров, окружающих Павильон, кричали стоя. Потом Фрейден услышал звук одинокого выстрела.
  
  Тут же весь дальний конец стадиона ожил, расцветая тысячами вспышек пламени. Грохот стал оглушающим, когда Киллеры на трибунах стали отправлять яростный залп за залпом в разыгравшийся на Арене хаос.
  
  Внизу десятки тел, Киллеров и Животных, были сметены чудовищным градом пуль. Поднялось огромное облако пыли от вонзавшихся в утрамбованную почву, образующую поверхность Арены, пуль. Воздух наполнился щепками, которые тысячи шальных пуль выдирали из деревянных крестов.
  
  Киллеры продолжали стрелять. Звуки выстрелов слились в единый, сотрясающий землю рев, раскат непрерывного нарастающего стаккато грома. Залп за залпом обрушивался на людей на Арене, непрерывный ураган смерти, ливень свинца. Киллеры и Животные больше не сражались друг с другом — они, как сумасшедшие, кидались из стороны в сторону, ища прикрытия за дергающимися телами, падавшими повсюду вокруг них.
  
  Фрейден мог видеть Моро, смутно различимого в пороховом дыму, ревущим что-то в свой рупор. Но Киллеры уже вышли из-под его контроля, из-под контроля кого угодно вообще, даже Моро не остановил бы их…
  
  Потом Фрейден увидел, что делал Пророк. Он не мог остановить Киллеров, но он мог дать направление их ярости. Ближайшие к Павильону ряды Киллеров повернулись, нацеливая винтовки в направлении…
  
  Фрейден схватил Софию, потащил ее со скамьи вниз, закрывая собой, под прикрытием героиновых голов, вместе с ней отполз под скамью, напрасно сжимая свой снипган.
  
  Пули засвистели у них над головами, с визгом отскакивая от бетона, вонзаясь в стоящих героиновых голов, которые стали падать, обезумев, стреляя в Киллеров через всю ширину Арены. Тела валились перед ними, позади них, со всех сторон…
  
  Моро начал действовать. Пока основной корпус Киллеров продолжал неистовый обстрел Арены, Пророк приобрел достаточный контроль над частью из них, чтобы приказать уничтожить Тыкв и ненавистных людей, которых торчки охраняли.
  
  Фрейден взглянул на Вандерлинга, распростершегося рядом с ним.
  
  — Теперь в любую минуту, — пробормотал Вандерлинг. — В любую минуту… — Пуля со свистом ударилась в бетон в нескольких дюймах от его головы, один из героинщиков позади вскрикнул, когда она рикошетом угодила в него. «Где, черт подери, наши люди? — дивился Фрейден. — Сколько можно тянуть волынку?»
  
  Поднялся страшный рев, рев, который был слышен и за массированным огнем. Направление стрельбы вроде бы изменилось; пули больше не свистели над головой, и казалось, что огонь сконцентрировался на чем-то, находящемся точно внизу. Тыквы больше не падали; они ликующе кричали.
  
  Фрейден осторожно встал и посмотрел на Арену.
  
  Крепления больших ворот Арены были сорваны. Весь ближний к нему край Арены покрылся сплошным потоком людей в зеленых набедренных и головных повязках, солдат Народной Армии, вливавшихся на Арену, стрелявших на ходу из своих винтовок, — необоримый прилив людей, волной вздымающийся над Ареной по направлению к тому концу стадиона, где стоял Павильон, смывающий кресты ряд за рядом одним только весом своих тел, наступающих вперед, прижимающий оказавшихся на его пути Киллеров и Животных к дальней стороне Арены.
  
  И они продолжали прибывать, лились в плотной давке через ворота, и через мгновение Арена была наполовину заполнена ими. Еще одна волна, еще, и еще, и еще, двадцать тысяч человек заполнили всю Арену, стреляя вверх, на трибуны Киллеров, — стена за стеной смертоносного свинца.
  
  Животные на трибунах пели слова, дико, пронзительно, но теперь это была новая литания, их
  литания:
  
  — БАРТБАРТБАРТБАРТ!
  
  Киллеры на трибунах все еще были на ногах и стреляли вниз, залп за залпом, даже когда пули впивались в них. Вся первая линия партизан, тысячи человек, полегла. Но остальные продолжали стрелять. Это не было сражением; это было обоюдной бойней. Две сплошные стены Киллеров и партизан, стреляющих в упор, лишенные малейшего подобия укрытия, удерживались на своих позициях и избивали друг друга, скашивали целые ряды, обмениваясь потрясающе длинными и затяжными очередями. Но исход бойни не вызывал никаких сомнений. Киллеры и партизаны падали тысячами, но на место каждого упавшего партизана врывались на Арену через разбитые ворота трое новых — нескончаемым потоком людей.
  
  В Павильоне поднялась безумная паника, когда тысячи Братьев, женщин, рабов кинулись к единственному выходу все сразу. Павильон стал царапающимся, лягающимся, раздувшимся месивом кричащих, перепуганных человеческих существ; дикая собачья свалка у выхода не позволяла спастись никому из этого затягивающегося, задыхающегося узла борющихся тел, который запечатлел гибель Братства Боли.
  
  К этому моменту, под грозным огнем, лившимся на них с трибун Киллеров, героиновые головы среди партизан установили внизу некоторое подобие порядка, и тысячи сангриан начали стрелять прямо в Павильон — залп за залпом.
  
  Каждую секунду сотни партизан падали, сраженные пулями, но армия по-прежнему врывалась на Арену массивным напором вооруженных людей, яростно стреляющих в забитый до отказа Павильон. Теперь все они стреляли в Павильон, тысячи пуль в секунду со свистом рассекали воздух.
  
  Тела взлетали в воздух, как бьющаяся рыба, разрывались на части в брызгах крови, когда пули, волна за волной, впивались в них; беспощадные свинцовые кулаки на сверхзвуковой скорости обрушивались на плоть, дерево, бетон. Воздух над Павильоном стал водоворотом летящих бетонных осколков, деревянных щепок, частиц костей, кровавых кусков мяса. Через какие-то секунды Павильон превратился в сваленную помойную груду искалеченных тел, разбитых столов, глиняных черепков. Даже когда непрерывный, неслабеющий дождь пуль раздирал их в клочья, Братья и их вассалы дрались друг с другом, убивая собственных товарищей в бесплодном бою за блокированный телами выход. Братство Боли умирало так же, как и жило, царапающимся кровожадным клубком человеческих тварей.
  
  Все кончилось в считанные минуты. Павильон стал обширной скотобойней, горой падали — раздробленных тел, расколотого бетона, расщепленного дерева; и все это покрыто густой патиной уже сворачивающейся, сияющей красной крови. Там и здесь дергалось полуживое существо, разбрызгивая красные капельки, но его быстро распластывал по полу град пуль.
  
  Фрейден давился, даже когда осознал, что все кончено, что каждый Брат на планете мертв, что теперь планета его…
  
  Потом он увидел фигуру, одинокую тучную фигуру, двигающуюся по Павильону, переползая, подобно крабу, на брюхе от одного раздробленного тела к другому, плавая в крови, используя трупы как прикрытие, зигзагами продвигаясь к выходу.
  
  Это был Моро. Моро, с лицом, превратившимся в маску кровоточащего мяса; ручьи крови непрерывно струились из-под его изодранной в лохмотья черной мантии.
  
  Моро выполз из-за очередного тела, и пуля попала ему в плечо. Он слегка приподнялся от боли, и новые пули вонзились в него. Он вскрикнул; крик его затерялся в треске винтовок; потом он в муке поднял руки. Десятки пуль пробарабанили по его незащищенным рукам; чудовищный расстрел, подталкивающий Пророка вверх и назад, как палец, пощелкивающий по карте, выставил под огонь его спину.
  
  Пуля, угодившая Моро в спину, словно чудовищным металлическим кулаком, полностью подняла его на ноги. Какое-то мгновение его тело казалось плывущим в воздухе на волне свинца.
  
  Потом Пророк Боли повалился назад, как сломанная кукла, плюхнулся, перевернувшись, на живот и затих.
  
  На трибунах Животные стали прыгать вверх-вниз, конвульсивно корчась, как сумасшедшие марионетки. А Киллеры, видя своих хозяев погибшими, — вся дисциплина, последний след здравомыслия погиб вместе с ними — волной ринулись вниз с трибун, в щепки разнеся опоясывающую Арену ограду натиском своих тел, отбрасывая винтовки, размахивая «звездами», тысячами голосов завывая свое «Убей! Убей! Убей!», рвущееся с кровоточащих, покрытых пеной губ.
  
  Киллеры врезались прямо в плотину пуль, огонь столь сконцентрированный, что он откинул всю первую волну назад на трибуны кровавым месивом. Но тысячи Киллеров на трибунах выше пробрасывали мертвые тела как метальные снаряды, пробивались вперед — лавина плоти против стены пуль. Киллеры вывалились на Арену уже кучей, чтобы нарваться на партизан, — мертвые Киллеры, искалеченные Киллеры, сражающиеся Киллеры.
  
  Крутя «звездами», лягаясь, кусаясь, черные бестии свалились на толпу партизан. Но как микроскопических животных, накрытых какой-то огромной амебой, остатки Киллеров поглотила орда на Арене. Проталкивая перед собой тела упавших товарищей, совсем как прибитый к берегу лесосплав, обезумевшие солдаты Братства вонзались в партизан «моргенштернами», били сапогами, рвали зубами. Но это было все равно что сражаться с морем. Из шести тысяч Киллеров немногие достигли Арены живыми. Те, кому удалось добраться до врага, впившись в него с бесстрашной яростью, уступали ему в численности один к десяти или один к двадцати.
  
  Они исчезли, как капли дождя в океане. Можно было лишь разглядеть клубки сотен извивающихся тел; здесь и там над схваткой вздымался «моргенштерн», покрытый красной кровью и серыми клочьями мозгов. Бой мог продолжаться до тех пор, пока последний Киллер не стал бы липким пятном крови на Арене. Но сражение мало-помалу затихало. Зачем тратить силы, если с черными псами и так уже покончено!
  
  Фрейден крепко обнял Софию, испытывая тошноту, опьяненный победой, полный омерзения — все одновременно, — пока бой, уже предрешенный, продолжал бушевать внизу.
  
  — Конечная станция, Барт! — раздался сзади голос Вильяма Вандерлинга.
  
  Фрейден рывком обернулся и увидел возле собственного носа мрачную пасть снипгана. Вандерлинг ухмылялся. Тыквы поворачивались к ним, неуверенно наводя стволы на новую цель.
  
  — Герой! — каркнул Вандерлинг. — Гений! Спасибо за халяву, Барт. Спасибо за планету. Это моя планета теперь, моя
  ! — Он жестом указал на Арену.
  
  — Туда, Барт, вот туда ты и отправишься. Пусть Киллеры разорвут тебя в клочья или, может быть, наши собственные чурки. В любом случае, ты будешь славным мучеником — ты и Малютка Длинный Язык. За тобой выбор, Барт, туда, вниз, или я раскромсаю тебя на куски на месте!
  
  Фрейден посмотрел на Вандерлинга в упор. Бедный Вильям! Судорога жалости пробежала по телу. Достаточно убийств для одного дня!
  
  — Не будь дураком, — сказал он. — Брось это. Забудь. Я все еще могу использовать тебя. Я не хочу убивать тебя, Вильям.
  
  Вандерлинг засмеялся:
  
  — Ты плохо понял?
  
  Фрейден улыбнулся медленной, уверенной улыбкой, когда Вандерлинг плотнее придвинул дуло снипгана к его животу. «Еще минута-другая, — думал Барт, — и толпа будет здесь, моя толпа.
  Вильям безвреден, знает он это или нет, но я должен остановить торчков».
  
  Он вздохнул, обращаясь к Тыквам:
  
  — Арестуйте маршала Вандерлинга. Он предатель.
  
  — Остыньте, парни, — бросил Вандерлинг. — Я сейчас главный, и это означает неограниченные дозы героина для всех!
  
  Героиновые головы возликовали.
  
  Теперь в любую секунду…
  
  — Попытайтесь что-нибудь сделать, — заявил Барт, — и вы все покойники. — Он засмеялся. — Играйте наверняка. Пусть Вильям сам делает свою грязную работу. Лучше забудь об этом, Вильям, пока у тебя есть такая возможность. Эта штука, которую ты держишь, — на ней не работает энергоблок.
  
  Лицо Вандерлинга вытянулось.
  
  — Не обманешь меня так просто, — проговорил он неуверенно.
  
  Фрейден засмеялся:
  
  — Ты
  настолько туп, что думаешь, будто я стану рисковать своей шкурой, доверяя слизняку вроде тебя?
  
  — Пристрелите его! — взвизгнул Вандерлинг. — Пристрелите!
  
  Тыквы опять направили винтовки в живот Фрейдену. Однако бедолаги все еще колебались.
  
  Фрейден смотрел на них, читая мысли по глазам. Они — подлинные творения Вильяма, кровь от крови, плоть от плоти. Мразь от мрази! Но даже эти, прожженные наркотой мозги, врубались, на кого они сейчас поднимают руку! Если здесь какая-то подстава, если Животные на трибунах увидят, как они убивают Фрейдена, Героя, Президента, их настругают мелкой щепкой. Почему пришелец не пустил в ход свое ужасное оружие? Почему Президент улыбался? Может, ему известно нечто,
  что позволяет улыбаться перед лицом смерти?
  
  — Пристрелите его! Пристрелите его! — визгливо повторял Вандерлинг.
  
  Тыквы колебались.
  
  Напрасно! Время обратно уже не поворотить!
  
  Глава 15
  
  Резко, как если бы глубоко под землей произошел какой-то внезапный сдвиг, весь стадион задрожал. Перекрывая вопли утихающего уже боя, завывания Животных на трибунах, хлынул звук, подобный шуму вздыбленного штормом моря, бьющегося в огромный утес неподатливого металла, — миллионы тонн подгоняемой ветром воды, мерно стучащие в огромную стальную стену: «Барт! Барт! Барт!» Низкий звук, резкий звук, звук столь мощный, что его ударная волна едва ли не ощущалась кожей.
  
  На трибунах через Арену, напротив Фрейдена, стоявшего в фокусе кольца винтовок, произошел, казалось, чудовищный взрыв. Взрыв людей. Они вырывались из каждого служащего входом портала — прилив садиан столь чудовищный, что напор их тел разнес бетонные обрамления порталов, словно гнилую бальсовую древесину. Тысячи тысяч мужчин, женщин, маленьких детей, размахивающих ножами, секачами, дубинками, копьями, факелами ворвались на трибуны, как какая-то пестрая химическая пена, внезапно высвободившаяся из-под крайнего давления, за секунды заполнили дальнюю секцию трибун; их было так много, что стадион трясся, бетонные и стальные балки, казалось, скрипели под их тяжестью.
  
  И все больше садиан вливались в разбитые ворота Арены, сплошной поток мужчин, женщин и детей, который снес целую секцию ограды у ворот легко, как деревянные спички, и погнал кипящее переплетение Киллеров и партизан к дальнему краю Арены — небрежно, сметая препятствия, как бурун, несущий перед собой на горе вздымающейся пены обломки леса и старые водоросли. Садиане, ворвавшиеся через трибуны, растеклись по боковым проходам, через скамьи и тела на скамьях, не успевшие увернуться, и хлынули вниз, на Арену, пока наконец вся ближняя половина стадиона не была покрыта ковром из человеческих существ от верхнего края до Арены, словно некое несчастное животное, заживо съедаемое полчищем рабочих муравьев. И каждый из них, десятки десятков тысяч, вопил: «БАРТ! БАРТ! БАРТ!»
  
  У Вандерлинга отвисла челюсть, глаза расширились от ужаса; он безнадежно озирался, как попавшая в ловушку крыса.
  
  В это мгновение предельного потрясения Барт Фрейден двинулся. Когда на кратчайшее мгновение Вандерлинг отвел от него глаза, он рванулся вперед, погрузил кулак глубоко в живот Вандерлинга, вкладывая в удар весь вес своего тела.
  
  Вандерлинг хрюкнул, сложился вдвое, ухватился за живот, выронив снипган. Фрейден подхватил оружие, левой рукой поддерживая Вандерлинга под спину, принуждая его стоять прямо, прижал дуло снипгана к его брюху.
  
  — Хочешь держать пари на твою жизнь, что я не лгал
  ? — рявкнул Барт Вандерлингу. Потом повернулся лицом к вооруженному кольцу героинщиков.
  
  — Бросайте винтовки и бегите! — пролаял он. — Это мои
  люди! Прислушайтесь к ним! Бегите, или вы все покойники! Бросайте винтовки и убирайтесь отсюда, или я выдам вас им, и они сожрут вас живыми!
  
  Тыквы посмотрели на море поющих садиан внизу, на поток людей, размахивающих ножами, дубинками и копьями и факелами, который катился на них слева и переливался через расщепленные скамьи, выкрикивая имя Фрейдена. Как один человек, они сорвались с места, побежали к выходу; некоторые отбрасывали свои винтовки, другие все еще угрюмо сжимали их в руках.
  
  Фрейден поднял винтовку, отбросил бесполезный снипган, приставил дуло винтовки к спине Вандерлинга.
  
  — Опять неверно! — крикнул он ему, полуобернувшись к Арене.
  
  Киллеры — те немногие, что остались в живых, — карабкались через ограду Павильона впереди сплошной стены визжащих садиан, которые сейчас заполнили едва ли не всю Арену. Садиане швыряли ножи и копья в бегущих Киллеров, и десятки солдат падали обратно в гущу толпы — лезвия, наконечники копий торчали из их спин, — чтобы быть разорванными на части руками, зубами и ногтями Животных. Садиане заполнили Арену, потрясая ножами, обломками разломанных крестов, горящими факелами, разбрызгивающими кровь конечностями, к которым все еще липли лохмотья черной одежды.
  
  — Боже! — пробормотал Фрейден, с трудом веря собственным глазам. — Они окончательно сошли с катушек! Все ведь закончилось! Братство уничтожено, Вильям обезврежен — их нужно остановить!
  
  Потому что садиане нападали на все, что еще двигалось. Киллеров и партизан одинаково разрывали в кровавые клочья ножами, зубами и ногтями, и все это время толпа, как один сошедший с ума организм, в один могучий голос выкрикивала его имя тысячами глоток.
  
  Одной рукой Фрейден притягивал к себе Софию, другой сжимал винтовку, приставленную к спине Вандерлинга. Он вспрыгнул на скамью, поднял винтовку горизонтально над головой своего маршала, свободную руку положил на плечо Софии, которая, с лицом совершенно помертвевшим и белым, осталась стоять слева и ниже от него.
  
  Он сделал четыре быстрых выстрела в Воздух — и Вандерлинг вздрогнул, когда оружие сработало в нескольких дюймах от его головы.
  
  Фрейден уставился на кипящее море безумных, диких лиц. Тысячи из них, малая доля, но все же тысячи, услышали выстрелы и посмотрели вверх на Фрейдена, подталкивая локтями своих соседей, и через пару минут сражение стихло, пение ослабело. Десятки тысяч садиан пристально смотрели на своего освободителя, и тысячи других продолжали вливаться на стадион нескончаемым потоком.
  
  Все еще держа винтовку над Вандерлингом, Фрейден поднял левую руку, поднес ее рупором к губам. Пение стало низким, гортанным рокотом — вещь ближайшая к молчанию в этом безумствующем человеческом море, увидевшем, что их Герой собирается говорить с ними.
  
  — Все кончено! — прокричал Фрейден во всю силу легких, и все же едва слышный самому себе на фоне колоссального ропота. — Все кончено! Мы победили!
  
  Толпа бессмысленно взревела, снова затягивая свою молитву:
  
  — Барт! Барт! Барт!
  
  Голос Фрейдена смело, как нежное дуновение зефира сметается ураганом. Огромный, все собой покрывающий ковер садиан принялся безумно прыгать и корчиться, и Фрейдену было видно, как целые тела, члены, оторванные головы скачут над толпой, как мячи на пляже. Садиане стали набрасываться на партизан, попавших на Арене в ловушку, на редких Киллеров, друг на друга…
  
  «Нужно остановить их! — отчаянно думал Фрейден. — Но каким образом… Если только не…»
  
  Он поднял голову, драматически указывая ею на Павильон — Павильон, который был громадной грудой изрешеченных пулями тел, плавающих в огромной сворачивающейся луже темно-коричневой крови.
  
  Внизу глаза обратились в указанном направлении, увидели кладбище мертвых тел, трупы Братства Боли, которое железной рукой правило Сангрией в течение трехсот лет, тел ненавистного врага, изуродованных тел Братьев, лежащих без движения, истекая кровью в красных лучах сангрианского солнца.
  
  Сражение опять приостановилось. Пение смолкло, и на этот раз замер даже могучий ропот, и в молчании, зловещем, чреватом безумием молчании, сотни тысяч глаз с недоверием и изумлением пялились на гору сырого кровавого мяса, бывшего останками Братства Боли.
  
  Во всю мощь своих легких, чувствуя, как рвутся капилляры в его горле, Фрейден крикнул в ужасный звуковой вакуум:
  
  — Свобода! Свобода! Братство мертво! Да здравствует Свободная Республика! Отправляйтесь по своим…
  
  Казалось, что все произошло одновременно.
  
  Вандерлинг прыгнул, ухватился за винтовку отвлекшегося Фрейдена, в прыжке поворачиваясь к Барту покрасневшей, исказившейся от бешенства рожей. Когда пальцы генерала скользнули по винтовке и он уже был готов вырвать ее из рук Фрейдена, изумленного и не ожидавшего такого подвига, Вильям внезапно вскрикнул и сложился пополам, как перочинный нож, отшатываясь от Барта.
  
  Фрейден видел, как София прыгнула на скамью, нацеливая колено в пах Вандерлинга.
  
  Фрейден оправился, как раз когда стадион взорвался ревом пронзительных голосов, и оправился достаточно, чтобы садануть скорчившегося Вандерлинга прикладом винтовки в челюсть.
  
  Вандерлинг повалился назад, крутанулся на месте, и Фрейден нанес ему сзади последний удар — чудовищный свирепый пинок. Плешивый вояка, нелепо дергаясь, покатился по круто уходящим вниз трибунам, столкнулся с разбитым ограждением, отделяющим трибуны от Арены, пролетел мимо и исчез в водовороте дергающихся тел, рук, ног, копий, факелов, дубинок.
  
  Все случилось мгновенно: жест в сторону Павильона, молчание, нападение Вандерлинга, удар Софии, вопли садиан, падение генерала в толпу. В одно мгновение, подобно тому как нейтроны бомбардируют неустойчивое ядро атома с разных сторон одновременно, и в следующую секунду колеблющаяся масса взрывается с ужасающей первобытной яростью.
  
  — Свобода! Братство погибло! Свобода!
  
  Весть разнеслась по плотно стиснутой толпе на стадионе как пожар, зажигая каждую каплю крови в каждом жалком теле освобождением, избавлением от трех веков тирании столь мощной, что она едва ли не укоренилась в их генах. Свобода!
  
  Но Сангрия осталась верна себе. Планета противоположностей. Две грани — черного и белого — запечатлены в душах людей абсолютным деспотизмом. Упыри поклонялись Наслаждению как божеству. Почитали дьявола Боли, не знавшего середины. Раб — значит Животное. Брат — значит свободный. Не свобода от,
  но свобода для
   — свобода убивать, пытать, пожирать живую плоть, откликаться на каждый темный каприз, гноящийся в самых глубинах человеческой души, воздвигнуть гору трупов до самого неба, чтобы утолить самый глухой и грязный зуд. Братья были… свободны!
  
  Но Братство мертво, оно навсегда исчезло! Теперь Животные Сангрии свободны! Они все сейчас стали Братьями-по-Боли.
  
  Целый стадион взорвался оргией бессмысленной жестокости. Мужчины кидались на женщин, женщины на мужчин, дети на родителей, отцы на отпрысков. Садиане обрушивались друг на друга с ножами и дубинками, копьями и секачами, пуская в ход зубы, когти и даже оторванные конечности. Стадион затрясся, когда вся Арена и дальние секторы амфитеатра стали одной сплошной массой раздирающих друг друга, молотящих, топчущих кровожадных зверей. Мужчины и женщины смыкали объятья — объятья смерти. Ногти вонзались в лица, руки вырывали волосы с кровавыми ошметками кожи. Дети падали под топчущие их ноги, с ножами и копьями, вонзенными в спины, впивались зубами в босые ступни и бедра, повисали на них, сжимая челюсти, как черепахи в предсмертной агонии. Десятки рук вырывали из тел конечности, запускали их над толпой, тогда как все еще живые тела затаптывались и, разбрызгивая кровь, исчезали в лесу лягающих их ног, щелкая зубами и кусаясь даже в самый момент смерти.
  
  Дальняя стена стадиона вспыхнула языками пламени, отбрасывая зловещий мерцающий оранжевый свет на безумие внизу. Подобно перевернутым остаточным изображениям, врезающимся в сетчатку слепого глаза, эмоции, побуждения, желания вывернулись наизнанку, превратились в свои противоположности. Любовь была ненавистью, удовольствие — болью, убийство — милосердием, жизнь — смертью, когда три столетия преследований и лишений прорвались нескончаемой лавиной, словно огромный воспаленный нарыв, наконец вскрытый.
  
  И каждая глотка, все еще связанная с парой функционирующих легких, выкрикивала чудовищную, насмешливую песнь:
  
  — Барт! Барт! Барт!
  
  Фрейден, приросший к бетону, бессмысленно таращился на темную массу стиснутых, мучимых, безумных людей. Барт, выпучив глаза, наблюдал, как бьются о трибуны человеческие волны, плющат дерево, сталь и бетон — тонны взбесившейся бурлящей плоти. Словно всесокрушающий таран, толпа громила трибуну. Стадион стонал и вздыхал, как живое существо в агонии, и в итоге, ослабленный бушующим по соседству пожаром, просевший под массой впавших в безумие людей, с ужасным треском, как если бы раскололось небо, развалился. Целая секция трибун подалась, распалась, рухнула, унося тысячи жизней и погребя головной отряд толпы под лавиной тел, расколотых стальных балок, колоссальных зазубренных плит бетона.
  
  Но огромная толпа напирала и снаружи, подалась внешняя стена, и посреди падающих бетонных плит и балок открылся огромный каньон, расколовший дальний конец стадиона, в котором отчетливо стал виден пролет между стадионом и разрушенной стеной Дворца и город за стеною…
  
  Все пространство между стадионом и городскими кварталами превратилось в людское море, едва ли не перехлестнувшее обвалившуюся стену Дворца, морем, над которым плыли тысячи факелов. Тысячи деревянных лачуг были преданы огню. Город исчезал в чудовищном столбе пламени, уходящем к огромному облаку густого черного дыма.
  
  Потом Фрейден увидел Вандерлинга.
  
  Как пробка, подскакивающая на вздыбленных ветром волнах, Вандерлинг выныривал над скученной толпой, по-прежнему заполнявшей Арену, безумно прыгая над Животными, впивавшимися в него тысячами рук. Его лицо было окровавлено, правая нога гротескно искривлена, как у сломанной куклы.
  
  По его дергающимся рукам, по конвульсиям боли было достаточно ясно видно, что Вандерлинг еще жив. Потом в толпе подобрали один из вывороченных из земли крестов, дюжины рук высоко подняли его в воздухе над головами. Он нырнул, исчез из виду в человеческом водовороте. Те же руки потянули Вандерлинга вниз, и он тоже исчез — человек, затянутый живыми зыбучими песками.
  
  Но минутой спустя и крест, и Вандерлинг показались опять, объединенные в мерзкое целое, вертикально поднятое высоко над кровожадной ордой как какой-то чудовищный племенной тотем.
  
  Они пригвоздили Вандерлинга к кресту, грубые железные шипы пронзили кисти его рук, кровь стекала на предплечья. И все же Вандерлинг, голова которого моталась взад-вперед в агонии, как у пригвожденной к амбарной двери летучей мыши, а тело корчилось от муки, все еще был жив.
  
  Как мотыльки, летящие на огонь свечи, Животные на стадионе хлынули через колоссальный пролом в сторону вызывающего ужас погребального костра их города, их мира, не прекращая на бегу уничтожать друг друга, запутываясь в собственных кишках, как стая бешеных псов. Они бежали вперед, готовые на всю планету обрушить свои высвобожденные желания.
  
  А впереди, словно мистическую икону, словно боевое знамя, возвышавшееся над ними, когда Животные плотным потоком катились грабить, разорять и насиловать свою планету, погрузить Сангрию в долгую, долгую ночь варварства и трупоедства, ночь, которая, казалось, не кончится, пока в последней бешеной пасти не исчезнут последние волокна мяса с последней обглоданной расщепленной кости, — они несли крест с прибитым к нему Вандерлингом. И пока они несли перед собой свой живой тотем, мужчины, женщины выпрыгивали вверх, впивались в тело Вандерлинга зубами, ползли вверх, цепляясь за дерево и живую плоть, пока не падали обратно вниз или пока их не оттаскивали остальные; клочья кожи и кусочки теплого живого мяса прилипали к их зубам и ногтям.
  
  И все время, пока крест то подпрыгивал, то исчезал из виду, пока стадион пустел и толпа выливалась сквозь рваную брешь в стенах, голоса сангриан выкрикивали могучую, ужасающую, насмешливую песнь, гимн тошнотворного, разрывающего душу поклонения:
  
  — Барт! Барт! Барт!
  
  — Вильям! — взвыл Фрейден. Слабый жалкий звук, потерявшийся в урагане непристойного пения. — Я не знал! Как мог я знать?..
  
  Вильям — убийца, бандит, средоточие всего самого грубого, порочного и дурного в человеке. Вильям дважды пытался убить его на протяжении последних минут. Но они сражались бок о бок в двух войнах, вместе странствовали в космосе, говорили, ели, спорили, бранились, делили победу и поражение. Кем бы он там ни был, предателем, убийцей, лгуном, Вильям Вандерлинг, в конце концов, — подлинное человеческое существо. Видеть его изломанной игрушкой среди своры бешеных зверей, человека, который был настоящим…
  настоящим другом, настоящим врагом…
  
  Фрейден вонзил ногти в ладони, пытаясь заставить себя почувствовать хоть что-нибудь, что угодно — ненависть, чувство вины, омерзение, даже боль. Но не чувствовал ничего. Он знал — сейчас все происходит по-настоящему. Ужас был слишком велик, чтобы его постичь, слишком глубок, чтобы его прочувствовать; он стал непосильным бременем для способности Фрейдена испытывать вину, ненависть, отвращение, уничтожил эту способность. «Это не реально!»
   — вопил разум. Это не может быть реальным!
  
  Но это было! Было! Вильям, изуродованный и умирающий, — реален! Сангрия — реальна! Вселенная — тоже реальна! Она была реальностью, эта бездонная, бесконечная черная яма, изрыгавшая такие вещи, перед которыми рассудок человека, его душа, были жалкой потерянной фигней, хныкающей в вечной темноте.
  
  Центр мироздания, всех и вся контролирующий ум! В трясине этой лжи он прозябал; ложь позволяла стоять ему безбоязненно и гордо. Но у Сущего нет центра, и никто не мог контролировать его или даже просто постичь; оно — вакуум неограниченных возможностей, безграничного ужаса. И человек в нем — всего лишь жестокая, болезненная шутка судьбы, щепка, из стороны в сторону швыряемая свирепыми волнами. Только это реально! Только это… А Барт Фрейден, тот самый старый знакомец, оказался фальшивкой. Лживым, никчемным, жалким, бессильным ничтожеством. Он выжат, высосан, как лимон, побежден, неспособен беспокоиться даже…
  
  Безвольное создание, которым он теперь стал, посмотрело вниз, увидело Софию, стоящую на коленях, цеплявшуюся за него; потоки слез струились по ее лицу, тело содрогалось от рыданий.
  
  — Барт, Барт… — стонала она. — Увези меня отсюда! Пожалуйста, увези!
  
  Сердце его рванулось к ней — еще одному бедному ничтожеству, тщетно молящему о спасении в черном вакууме, в глухой, беспощадной пустоте, безразличной к страданиям глупых маленьких существ. Некий слабый уголек, все еще тлеющий глубоко в сером пепле души, жарко вспыхнул. «София не должна погибнуть здесь, только не это!» Все превратилось в абсурд, в бессмыслицу — действие или бездействие. Но у Барта оставался шанс выбрать свою собственную бессмыслицу — по крайней мере, ничто не могло отказать ему в этом.
  
  Барт рывком поднял подругу на ноги, оглядываясь вокруг, как загнанное в угол животное. Стадион быстро пустел, толпа выливалась через зияющую дыру в стене, но на Арене все еще крутился водоворот ужаса. Фрейден глянул на верхние ярусы трибун и увидел кучку из двух дюжин Киллеров, в изодранных мундирах, с дикими от испуга глазами. Они неуверенно жались у портала, покинутые своими мертвыми хозяевами. «Бедные брошенные твари, вроде… Действуй!
   — одернул себя Барт. — Думать некогда! Действуй!»
  
  Он юркнул под скамью, по-кошачьи набросился на бумажный сверток, содрал обертку, накинул на плечи черную мантию Брата. Таща за собой Софию, он побежал вверх по трибунам, встал перед Киллерами.
  
  — Вы! — прогрохотал он. — Выстроиться в кольцо вокруг нас! Немедленно! Во имя Братства Боли, приказываю вам повиноваться мне! Шевелитесь!
  
  В течение секунды Киллеры тупо пялились на этого ревущего демона с дикими глазами. Брат! Приказы! Милосердные приказы! Киллеры выстроились в неровный круг, выставив винтовки наружу.
  
  Они бежали вниз, через потайные ходы разрушенного, горящего стадиона, по коридорам, где уже не продохнуть от дыма. Пусто, все мертво и пусто. Они выскочили на залитую солнцем площадку между стадионом и Дворцом. Там стояли в кругу припаркованные грузовики. Дворец позади горел, огромные оранжевые языки пламени лизали небо, жар опалял кожу Фрейдена.
  
  Толкая перед собой Софию, почти на руках подняв ее в кабину, Фрейден прыгнул следом, плюхнулся за руль. Включил зажигание, нажал на газ, и мотор, фыркнув, заработал. Как нечто омерзительно-липкое, Фрейден сорвал черную мантию, швырнул ее вниз, прямо в рожи остолбеневших Киллеров, выжал полный газ — и грузовик в облаке пыли рванулся прочь от стадиона.
  
  Машина со скрипом завернула за угол, и Фрейден увидел толпу, быстро бегущую к городу. Все постройки разнесены в щепки. Стены Дворца проломлены в десятках мест, сметены, превращены в груды обломков. Временные загоны, переполнявшие двор, исчезли; все вокруг теперь засыпано миллионами деревянных обломков и раздавленными, истекающими кровью телами мясных Животных — душераздирающее зрелище трупиков тысяч обнаженных детей. На западе вздымался столбом пламени Сад, охваченный грандиозным пожаром; по направлению к нему, словно насекомые, ползли огромным живым ковром садиане, тащившие десятки тысяч крошечных подпрыгивающих факелов.
  
  Фрейден вдавил акселератор и швырнул грузовик к закиданному обломками пролому в восточной стене. Машина, подскакивая, кое-как протиснулась сквозь дыру — с пронзительным скрипом металла о бетон, разбрызгивая ливень искр. Нога у Барта прямо-таки вросла в акселератор, будто превратившись в естественное продолжение механизма. Накренившись, грузовик безумными виражами скатился с поросшего травой дворцового холма и вылетел на широкую пустую равнину.
  
  К югу, к югу, через пустую долину! София оцепенело уставилась вперед, не глядя на Фрейдена, не произнося ни слова. Примерно в пятидесяти милях южнее города Фрейден повернул грузовик на северо-запад. Отчаянно трясясь, машина неслась по равнине, и каждый ухаб, казалось, поддразнивал, отвешивая очередной пинок в зад: «Получай! Получай!» У Судьбы тяжелые башмаки и увесистые удары.
  
  Наконец они выбрались на дорогу, что вела через равнину на запад, к партизанскому лагерю, к заветной шлюпке.
  
  «Бегство! Бегство!» — стучала в висках дурная кровь. Машина вылетела в узкий каньон, и взору предстала картина давешней бойни: мерзкие останки, тысячи искореженных человеческих тел. Здесь разыгралось последнее сражение перед осадой столицы. Здесь убивали, рубили, резали, грызли зубами… Когда? Наверное, миллион лет назад! Нет, не наяву — в кошмарном горячечном бреду, в воспаленном мозгу одного шизоида, возомнившего себя пупом мироздания.
  
  Они ехали в молчании: София — застывший манекен, Фрейден — пара рук на руле да нога на акселераторе. Рассудку, пляшущему на грани помешательства, так необходимо к чему-нибудь прилепиться, найти точку опоры — любую, пусть даже обыкновенную железную педаль. Они катили через джунгли, через луга и равнины, мимо деревень и усадеб… И все вокруг горело, полыхало, дымилось, словно сумасшествие обезумевшей твари, в которую превратился Сад, распространялось так же быстро, как раковая опухоль по телу.
  
  Бегство! Бегство! Беспорядочные мысли бились под черепом, как испуганные зверьки в тесной клетке. Барт вспомнил другой побег — менее года назад, — побег с Астероидов. Что случилось с человеком, спокойно и расчетливо покидавшим поле битвы, уходившим от врага с циничной улыбкой на устах? Куда он делся? Как он сумел превратиться в эту тварь, шаг за шагом погрузившую целый мир в предельно слепую тьму; как он выродился в монстра, толкнувшего огромную планету, подобно пешке, на край бездонной пропасти?..
  
  Наконец они достигли лагеря. Фрейден притормозил у борта одной из чистеньких, прямо-таки стерильно выглядевших шлюпок. Не проронив ни слова, он вылез из кабины, помог Софии спуститься. Подошел к шлюпке, нажал на кнопку блокировки. Наружная дверь ровно скользнула вверх, открылся манящий интерьер. Манящий к чему
  ?
  
  Барт оглянулся на пустой лагерь, притихшие хижины, пепелища дюжин костров. В отдалении над верхушками деревьев клубилось облачко дыма, и еще одно, и еще. Казалось, что вся планета стала одним исполинским разлагающимся трупом, и сам Барт заживо гнил внутри гигантского мертвого чрева. Куда теперь идти? Что делать?
  
  Он припомнил те минуты, когда впервые ступил на землю Сангрии. Незнакомец, чужак, приземлившийся на неведомой планете, чтобы прибрать ее к своим рукам… Волна невыносимой боли и чувства утраты затопила сознание, когда Барт вспомнил того самоуверенного наглеца, что этаким фертом стоял под чужим солнцем и думал, будто держит бытие у себя на ладони, — Герой, Центр Мироздания, Человек Который… Все это теперь казалось далеким и призрачным. Смог бы он найти этого человека вновь? Смог бы он вернуться?
  
  Он повернулся к Софии. Ее глаза покраснели, на щеках остались полосы от высохших слез, длинные рыжие волосы дыбились спутанной копной. Какое-то мгновение губы Барта двигались совершенно беззвучно.
  
  — Ты знаешь, что я должен сделать? — проговорил он наконец.
  
  София стояла все так же неподвижно, глядя на него, — окоченевший труп с лицом, стянутым в застывшую маску.
  
  — Я должен вернуться назад, — сказал он. — Назад к Солнцу, на Астероиды, на Землю. Куда… куда еще? Я не смогу уже больше искать другую планету, начинать… новую Сангрию. Бог знает что они сделают со мной… Полагаю, я военный преступник или что-то в этом роде. — Он засмеялся; горький, скулящий смех. — Кому какое дело? Со мной покончено в любом случае, я пуст, выжат. Я никогда не был тем, кем воображал себя. Все это… мне просто не по плечу, как, впрочем, и кому-нибудь другому. Я всего лишь червяк, который думал, будто его мокрый камень — вселенная. До тех пор, пока кто-то, проходя мимо, не придавил его одним ударом…
  
  — Барт… — пробормотала София, дотрагиваясь до его щеки. Фрейден отдернул голову.
  
  — Как можешь ты прикасаться ко мне? — крикнул он. — Посмотри на меня! Посмотри, кто я! Вспомни, что я сделал! Я высажу тебя на Марсе… У меня там остались связи. С тобой все будет в порядке, никто тебя не тронет. Ты будешь в безопасности, и в один прекрасный день оглянешься на прошедшее, как на дурной сон. Ты даже не сможешь поверить, что это действительно произошло. Я сам с трудом верю, даже сейчас. Ты обо мне Забудешь. Забудешь, даже как сильно меня ненавидела.
  
  — Ненавидеть тебя? — запинаясь, проговорила она. Что-то от прежнего огня промелькнуло в ее глазах. — Ненавидеть тебя?
   — София сорвалась на крик. — Ты, конченый недоумок! Тупая, зацикленная на себе свинья! Тебе не давали пинка под зад прежде? Думаешь, жизнь это большая сладкая малина? Нет, парень! Жизнь полна ужаса и скверны! Все мы иногда делаем вещи, которые потом жаждем выблевать всякий раз, когда вспоминаем а них! Мы грязные маленькие черви, копошащиеся в помойной яме! Я узнала это прежде, чем мне исполнилось шестнадцать. Добро пожаловать в клуб, Барт, добро пожаловать туда, где все по-настоящему. Довольно скулить! Ты что, собираешься ублажать этот
  мир? Готов принять всю его тупость, ужас и очевидную банальность? Это не тот Барт Фрейден, с которым я спала! Барт Фрейден, которого я знаю, нашел бы мужество сражаться. Мой Барт скатал бы всю эту мразь в комок потолще и засунул бы ее в пустую глотку бытия!
  
  София — кипящая от гнева, глаза налиты кровью, лицо перепачкано высохшими слезами и грязью, губы злобно сжаты, — ничего более прекрасного Барт в своей жизни не видел.
  
  — Соф…
  
  Она кинулась к нему, уткнулась лицом в плечо.
  
  — Ты не избавишься от меня так просто, — прошептала она, и ее голос прозвучал ломающейся, дрожащей пародией на циничную жесткость. — Ты заставил меня полюбить тебя, ублюдок, и останешься со мной, нравится тебе это или нет. Камо грядеши… Мой Бесподобный Вождь!
  
  — Соф…
  
  Держась за руки, они полезли в шлюпку.
  
  Часом позже они сидели рядом в рубке звездолета, и лампочки на панели кибер-пилота загорались разноцветными огнями. Заканчивался автоматический цикл проверки. Сангрия на экране монитора выглядела спокойным, мирным шаром — мягкие коричневые, зеленые и голубые тона.
  
  Барт Фрейден пристально посмотрел на изображение и подивился своим чувствам. Поскольку в душе отзывалась лишь пустота. Каким-то образом он воспрянул. «Возможно, — с усилием смог он сказать самому себе, — возможно, все-таки существует Некто. Он может понимающе рассмеяться, может позаботиться о тебе».
  
  Барт взглянул на Софию, на удивительный свет нежности в ее глазах. Что бы он ни потерял, кое-что в конце концов и приобрел. Жизнь прекрасна уже тем, что она есть! А даже если и не так, эта игра по-прежнему «единственная в городе».
  
  Загорелась последняя лампочка, и глубоко в недрах корабля автоматы уже собирались отправить посудину в долгое странствие. Назад, к Солнечной системе, назад, к неизвестности…
  
  «Плевать на всех! — решил Фрейден. — Если я пережил Сангрию, то переживу все что угодно!» Он улыбнулся.
  
  — Чему ты улыбаешься? — мягко спросила София.
  
  Фрейден рассмеялся.
  
  — Я подумал о дерьме, в которое мы возвращаемся… Интересно, как там Великий Китай, Атлантический Союз и Священная Совдепия? Совместно владеют Федерацией, огрызаясь иногда из-за Урановых Тел? Вот уж неустойчивое триединство! Хм-м-м… Знаешь, я ведь формально никогда не отрекался от своего гражданства. Если теперь вынырнуть и заявить, что de jure я все еще глава Астероидов? Обращусь за признанием непосредственно к Атлантическому Союзу. Это даст ему законное право потребовать единоличного владения Урановыми Телами… Китай и Совдепия, конечно, завопят: мол, кровавый убийца! Но Союз вполне может решиться сотрудничать со мной… Откроются прекрасные возможности… Кто знает, может, я даже верну А-Минга…
  
  София засмеялась своим прежним, таким до боли знакомым смехом. Она стиснула руку Барта, потом поцеловала его.
  
  — Ты никогда не станешь посыпать голову пеплом, — заметила она с кривой понимающей улыбкой, когда корабль уже покидал орбиту. — Назад к бизнесу, а, Бесподобный Вождь? Игры и забавы! Игры и забавы!
  
  [vorsatz.jpg]
  [cover_back.jpg]
  
  Примечания
  
  1
  
  Так проходит мирская слава (лат.
  ).
  
  2
  
  Мескалин.
  
  3
  
  Хэллоуин — шуточный «карнавал ужасов».
  
  4
  
  Первый сорт (ит
  .).
  
  5
  
  Самое лучшее, основная достопримечательность (фр
  .).
  
  6
  
  De facto — фактически, на деле (лат.
  ).
  
  7
  
  Ничто, ноль (исп.
  ).
  
  8
  
  Очень быстро (исп.
  ).
  
  9
  
  Дежа вю — ложная память (психиатрич.
  ).
  
  10
  
  Имеется в виду Зигмунд Фрейд.
  
  11
  
  Белая лепра — одно из названий проказы.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"