В каждом коллективе есть начальник, в каждом коллективе есть подчиненные и есть такие подчиненные, которых не любит начальник. Причина не важна, просто, по-человечески, не любит. Меня могли не любить за странную фамилию - Барский. Сочная фамилия не вязалась с высоким ростом, худым телосложением и выражением хронической неврастении на лице. Барский обязан быть цветущим, жизнерадостным, удачливым, респектабельным, но не хмурым индивидуумом с несмываемой печатью печального интеллекта.
Вторым главным нелюбимчиком являлся человек по фамилии Евдаков. Он представлял полную противоположенность Барскому. Крепкий мужичок среднего возраста с деревенскими усиками, пышущий здоровьем, склонный к полноте. Вдвоем мы олицетворяли классическую пару: "толстый" и "тонкий".
Если поступала разнарядка идти на овощную базу или ехать к "шефам" в колхоз, мы были первыми кандидатами. Когда один из нас находился в отпуске или на "больничном", шеф мучительно тер голову.
Практически явно нам говорили с Евдаковым - ребята, вы здесь лишние, уходите, ищите другое место. Но идти, как-то, было особенно некуда. Поэтому, когда утром, на пятиминутке, шеф назвал наши фамилии, я не сразу врубился, что надо ехать в командировку, а не на "субботник" или "воскресник".
Суть командировки сводилась к следующему: наш НИИ разработал прибор - испытательный стенд для завода находящегося в среднерусской полосе. Прибор немного поработал и "екнулся". Технический отдел, в котором, трудились мы с Евдаковым, участвовал в разработке данного стенда, следовательно, нам нужно было ехать его чинить. В отделе кадров получены командировочные документы, в бухгалтерии немного денег, и мы с Евдаковым стали тянуть спички кому идти на вокзал за билетами.
Ночь в плацкартном вагоне тянулась невыносимо долго. Остатки выпитого вечером портвейна не доходили до сознания, плескаясь где-то в желудке. Ноги торчали в проходе, приходилось их все время поджимать. Длинна койко-места, видимо, была рассчитана на среднего ростом человека сталинской эпохи. Периоды полуотключки чередовались с неприятными лого-визуальными картинами.
- Завидую тебе Барский, в воскресенье поедешь в колхоз, поможешь стране в битве за урожай. - С издевкой, прочувствованно говорил шеф. - Я и сам бы с удовольствием, свежий воздух, девки, костерок, рюмочка. В конце затаришь продовольствия, сколько дотащишь до автобуса, хоть мешок.
- Пал Палыч мы на сахарную свеклу едем.
- А ты, Барский, посмотри, побегай, что там рядом растет, молодой еще.
Или.
- Ну, Барский, завтра что? Суббота, а что в субботу - субботник. Правильно? Ну, пойми надо, я, может быть, сам приду. Будешь представлять наш отдел. Администрация уже вот здесь! Что у тебя за фамилия - Барский?
Евдаков мирно храпел на нижней полке.
Город оказался неизвестен ни мне, ни коллеге. Когда мы называли аббревиатуру НПО "Союзприбор" местные люди испуганно от нас убегали. А таксисты при упоминании адреса, говорили, что такой улицы в городе нет. На наше счастье у перрона электричек выловился потертый жизнью пролетарий - отпускник или пенсионер с лукошком грибов.
- Это вам на тридцать восьмой надо.
- Чего на тридцать восьмой, автобус?
- Завод тридцать восьмой. - Вдумчиво закуривая, объяснил пролетарий и подробно рассказал дорогу.
Оказывается, город был поделен на две половины. Одна из себя представляла обычный среднерусский, провинциальный центр и существовала уже лет пятьсот. Другая являла промышленную зону с бесконечной чередой литерных заводов двойного, а больше военного назначения. Все это отстроилось лет за тридцать. Границей служила рукотворная лужа под названием водохранилище. На одном берегу жило девяносто процентов населения обычной жизнью. На другом оставшиеся, в основном, выходцы из ближайших деревень крепили мощь страны.
- Вспомнил, - листая записную книжку, радостно воскликнул мой компаньон, - у меня тут однокурсница живет, на десятилетии выпуска была, адресок оставила. В гости приглашала.
- Сначала официальная часть, потом культурная программа. Пошли, отметимся, устроимся. - Отрезал я.
К "Союзприбору" ехали долго на перекладных. Дальше топали вдоль бесконечного, бетонного забора, вдыхая химический запах.
- Какой больше серной или соляной? - Риторически вопрошал Евдаков.
В здании администрации нам обрадовались, показали, где столовая и общага (зато бесплатно).
- Эх, нет талонов на питание, - сокрушался завкадрами, - запретили, новый хозяйственный механизм. Я бы вам кучу дал, раньше так со спортсменами рассчитывались, футболистами - выиграли матч, каждому талонов на месяц.
- А они к завстоловой и она им бабками в половину цены, - продолжил мысль начальника Евдаков, от чего местный поморщился.
- Ладно, сегодня с дороги отдыхайте, устраивайтесь, а завтра с утра к главному инженеру.
Оценив по достоинству местную столовскую "шрапнель", мы двинулись в общежитие. Коменданта обнаружили в злобном раздражении.
- Звонили уже, москвичи приехали, куда я вас дену? У меня ремонт, еще хоккейная команда живет, всероссийский турнир молодежи. Не обижайтесь, есть вариант. Подселять я вас ни к кому не буду. Выделю отдельную комнатку после ремонта, но без света. Проводку не успели заменить. Зато новые кроватки поставим, лучшее бельишко. Чище некуда. А дежурному я скажу, чтоб вам кипяток давал, и телевизор пускал смотреть. Мужики, или в городе, но оплачивать будите вы.
Мы понесли пожитки в стерильную комнату с мертвой лампочкой болтающейся на потолке. Сев на новые, но ржавые кровати, осмотрев чистое, но желтое с дырками белье, уставились друг на друга.
- Хреново как, а бывает хуже. Помнишь сентябрь в прошлом году, в колхозе, месяц мы провели в фанерном домике. А здесь все-таки тепло, вода, санузел. - Прокомментировал ситуацию я.
- Все, культурная программа, знакомство с городом, ищем однокурсницу! - Вскочил Евдаков.
Сейчас, пожалуй, необходимо объяснить про нас с Евдаковым. При общей непохожести натур и темпераментов нас объединяла общая черта, даже несколько черт. В Москве мы жили в похожей общаге. Приехав провинциальными отличниками и поступив в столичные ВУЗы, выпускники выполнили программу максимум - остались в Москве, женившись на москвичках, точнее на подмосквичках из ближнего Подмосковья. Браки у обоих по расчету оказались непрочными. Но, уже устроившись на работу в столичный НИИ, мы осели в ведомственной общаге, став москвичами, ведя не стареющий студенческий образ жизни.
Город оказался ни лучше и ни хуже других среднерусских городов второй всесоюзной категории снабжения. Главная достопримечательность - оперный театр в дореволюционном здании, кажется дворянского или офицерского собрания. Однокурсницу Евдакова мы нашли без труда. Она была одинока, в возрасте, когда среднерусским женщинам уже практически невозможно выйти замуж и проживала в маленькой квартирке непонятного проекта метров на шестнадцать. Нам Света искренне обрадовалась и стала сочинять нехитрую закуску. Из ближайшего продмага я принес на дегустацию местную водку. Вечер прошел с некоторым ощущением душевного тепла и обычной болтовней людей с высшим техническим, которым за тридцать. Ввиду дороги и доз алкоголя мы с Евдаковым быстро вырубились. Мне постелили на кухне, хозяйка с Евдаковым осталась в комнате. Среди ночи, проходя в санузел, я услышал в комнате характерные повизгивания, что меня не удивило. Затем я проснулся в утреннем сумраке, когда что-то теплое присело около меня и стало жадно делать минет. Сопротивляться я не стал. Утро прошло в лихорадочной суете сборов и стремлении не опоздать.
Слегка помятыми мы предстали перед главным инженером. Он сразу повел нас к станку, точнее к нашему испытательному стенду. Затем нас, какое счастье, оставили одних перед прибором, представив сотрудников местной лаборатории и пообещав любую помощь. Помощь вскоре появилась в виде реанимирующей дозы технического спирта, уверяли лучше медицинского, яблока и чая. Спасибо местным ребятам!
К обеду, когда появились после похода в "тошниловку" элементы мыслительной деятельности, я стал разбираться в технической документации. После осмотра устройства я обнаружил штук двадцать нарушений ТУ. Удивляюсь, как после включения он не вызвал пожар в здании. Да и вообще сама техническая схема внушала опасения возможности работы прибора. Конечно, понятно, конец года, конец квартала, аврал, премия горит, план. Я посмотрел на подписи в документации, ага, руководитель НИИ - членкор, наш шеф - завлаб. Хреновые дела.
- Нам его не починить, - шепнул я Евдакову. - Пошли звонить начальству.
В кабинете главного инженера я вел разговор с шефом.
- Ты один, прошептал он в трубку, если нет, перезвони мне домой вечером с почты, домашний помнишь, жду.
Вечером мы засели на переговорочном пункте.
- Ты пойми Барский, прибор работал, его надо починить. Ты подписи разглядел? Молодец. Короче, у нас с заводом договор, они проплатили бартером, бартер уже ушел, вам же надо зарплату получать! Стенд должен работать. Делайте что хотите, ищите местных "левшей", обещайте что угодно. Если не выполните, в Москву можете не возвращаться, уволю по несоответствию. Все!
Я вышел из переговорной будки.
- Нам кранты Евдаков. - Резюмировал я, передав суть беседы с начальством.
- А давай так, соединим цепь, чтобы лампочки горели и бегом на вокзал. А в Москве ты на больняк, мол, давление зашкаливает, я же без содержания - родственник при смерти.
- Что потом? Хорошо если по собственному желанию. Это судьба Евдаков.
Ночевал в общаге я один. Коллега поехал к однокурснице. Евдаков служил в армии срочную и умел обустраивать свой быт. Женщина стояла в его градации коммунальных благ, где-то между горячей водой и раздельным санузлом. Я ухитрился добыть местного разливного пива и размышлял над сюрреалистическим, индустриальным пейзажем за темным окном.
На следующий день мы вяло тянули время, изображая активные ремонтные мероприятия. Было бы у нас полгода, вероятно, получилось придумать бы прибор заново.
К обеду мы двинули в город. Для впечатлений Света решила сводить нас в оперный театр. Там ставили "Дон-Кихота". Однокурсница Евдакова обещала прикольное зрелище. Главный исполнитель семидесятилетний старикан, даже из столицы приезжают посмотреть на это чудо.
На прикольное чудо смотреть в пустом зале не было настроения. Мы оккупировали буфет с бутербродами и коньяком. После вечерней прогулки Евдаков со Светой пошли к себе, а я поехал в общагу на троллейбусе в промышленную зону.
-Что я делаю в этом мире, зачем живу?
На меня смотрели безразличные лица местных пролетариев. Молодежь со странными волосами слушала "Ласковый май" и какие-то матерные песни на дешевых кассетниках. По разговорам собирались идти куда-то бить "металлистов". Большая, толстая тетка подошла ко мне и потребовала билет. Я ответил, что у меня его нет. Тогда тетка стала требовать штраф. Разгорелся скандал, я предлагал купить билет, но они требовали штраф, публика была индифферентна, к тетке присоединился водитель. Он остановил троллейбус на мосту посереди рукотворной лужи, разделявшей город на две части. Увидев мента на мотоциклетной коляске, тетка рысью выскочила из салона и успела тормознуть блюстителя порядка. Ко мне подошел немолодой капитан и попросил документы. После внимательного просмотра паспорта и командировочного удостоверения, предложил пройти с ним. Как только мы оказались на улице, троллейбус радостно поехал дальше без меня. Я почему-то ощутил вселенскую тоску.
- Так, уважаемый, пили сегодня? - Милиционер вертел мои бумаги.
Я вспомнил про оперно-буфетный коньяк, и вселенская тоска еще более усилилась.
- Представляете, вернетесь домой, а в отделе кадров лежит бомба: попали в медвытрезвитель, хулиганили. Неприятно, да? Отойдем-ка в сторонку.
Мы подошли к темной, вонючей, стоячей воде.
- Москвич, был я у вас в Москве на футболе.
Неожиданный удар в лицо разбил губы, второй отыскал печень, казенный ботинок впился в голень. Я ухитрился не упасть. Милиционер тщательно отобрал остатки моих командировочных, вернул документы и затарахтел прочь на своей мотоциклетке.
Внезапно вспомнилась фраза, то ли из газеты или из телевизора:
- ... проводить воспитательно-профилактическую работу среди населения...
Я поплелся к ночлегу пешком, с трудом наступая на распухающую ногу. Вдруг я понял, что милиционер был добр ко мне и не желал зла. Виновен, не надо пить, не надо ездить без билета. Сами по себе эти поступки малоопасные, но вместе могут составить гремучую смесь. Я ощутил теплые чувства к работнику правопорядка, представил, как человеку на работу приходят известные бумаги. Его начинают пытать на собраниях, выгонят из партии, если он ее член. В лучшем случае лишат премии, переведут на более низкий тарифный разряд, отправят в отпуск зимой. В худшем - просто уволят. Короче, карьера человека загублена из-за двухсот грамм коньяка, забытого билета в мерзком городишке.
Дорога выглядела апокалепсически бесконечной. Дорога в никуда. Я понял, что для меня наступает конец, конец всему.
Утренний, небывалый воздух освежил душу. Мимо проносились чистые машины, музыка гремела через стекла. Остатки ночного пиршества алкашей и утренние окурки были собраны с вверенного участка в большую бочку на тележке. Собственное изобретение для транспортировки. Ближе к вечеру я еще раз вернусь, чтобы собрать дневной хлам. Свежий воздух, физический труд дивно успокаивали душу. Бег времени остановился.
Когда я проходил мимо рынка, Евдаков красиво рубил мясо.
- Салют ударникам ЖКХ! Бутылки едешь сдавать?
- Угадал.
- А я, смотри, новую тачку купил, вон за забором стоит. Представляешь, десять штук за цвет доплатил! Черный - весь бандюганы скупили, последнюю взял.
Недалеко стояла новая "восьмерка" темно-вишневого цвета.