Аннотация: Первое место в третьем конкурсе Мини-Прозы ("Красная Грязь Тхукана"), 154 балла, 23 упоминания.
Эпос мегаполиса с рефреном, прологом и эпилогом
За окном в светоистерическом припадке бьется Нью-Таймс-Сквер. С той стороны тридцатиэтажной пропасти Чеширским котом мне улыбается реклама Бленд-а-мед. По угловой Ленте Мира ползут переваренные в новояз политические новости. На экранах поменьше взрываются рекламные дежа вю. На самом дне однородно-грязный человеческий поток выплескивается из метро, затекает в магазины, небольшими водоворотами лениво крутит входные вертушки отелей и останавливает серебристые мыльницы такси. Люди текут бесцельно и беззвучно, как электроны в модели электрического тока. Я смотрю сквозь них и вижу подлинный Нью-Таймс-Сквер, остов бетонных балок в плоти тонированных стекол, стянутый драными жилами проводов, полуразложившийся, полусъеденный кричащими медиа-паразитами.
Страшный город. Мертвый город. Мы бежим по его венам.
За моей спиной тоненько заплакала Буська:
- Мы никогда отсюда не уедем... Ненавижу этот город, ненавижу эту чертову планету, все ненавижу!.. Милый, я больше тут не могу...
- Заткнись! Просил же!.. Об одном просил - заткнись! Милая моя, умница, уродка бессовестная... замолчи...
Наорал так, что стало стыдно. Ну Буська-то в чем виновата, спрашивается? Сидит, дрожит, переживает... Наверняка и завтра весь день будет психовать, и рисовать не сможет. Пошел, забрал ее на руки - Буська пообижалась, но все же пошла ко мне; долго возилась, устраиваясь на руках, и сердито фыркала. А потом мы стояли в обнимку перед холодильником, выбирали Буське йогурт и мирились.
- Буська...
- ...фффых...
- Ну, Буська...
- ...фых... ффффых...
- Прости меня, Буська... Ты думаешь, я по Машке не скучаю?
- ...фффых?..
- Скучаю, конечно... Но Машка уехала, и мы остались с тобой вдвоем. Мне так хреново сейчас... давай больше не ссориться.
Буська вздохнула - ах! - и слизнула йогурт с крышечки кошачьим язычком своим, выгнутым ложечкой.
* * *
Вы помните синее небо? Чистое, глубокое осеннее небо? В обрамлении золотой осени? Когда шорох ломких, хрупких, обожженных осенью листьев каштана мешается с увесистым шлепком маслянистого ядрышка, пятипалечники клена слетаются в сплошной лимонно-желтый ковер, и городской воздух отдает дымом костров и пряной сентябрьской взвесью: три части растертой лиственной трухи на одну часть пыли.
Я тащу упирающуюся Буську в свои воспоминания. Иди сюда, смотри, слушай, нарисуй мне вечернюю набережную, плеск волны, влажный холодок опавшей листвы, нарисуй как прозрачные стрекозы зависли над стеклом воды, отражаясь в небе...
Я открываю глаза. Перемазанная йогуртом Буська сидит на подоконнике и рассеянно водит пальцем по стеклу. Может быть, она не захотела идти со мной. А может быть, завтра меня будет ждать по-детски неумелый рисунок кобальтовой лужицы и тонущих в ней толстых серых дирижаблей с пучками крыльев в три ряда.
По-буськиному, такого не бывает. Она никогда не видела синего неба. Небо на Тхукане черное, бархатное.
* * *
В лучшем случае Буська дорастет до интеллекта трехлетнего ребенка. Больше всего Буська любит рисовать и выуживать из моей головы обрывки мыслей. Иногда мы с Буськой попадаем на одну волну и она начинает к месту травить анекдоты, которые я давным-давно забыл, а Буська вытащила из каких-то непроходимых трущоб моей памяти и рассказывает тоненьким смешным голоском. Иногда она со свежевытащенным воспоминанием попадает на такую больную мозоль как сегодня, например, и я бестактно ору, но потом раскаиваюсь, и мы миримся перед холодильником.
У нас с Буськой два совершенно разных одиночества. Буськино одиночество - в шуршавых бумажках, рисунках, мелках, погрызенных кисточках, пойманных случайных мыслях и снах. Когда она думает, что я сплю, она залезает на подоконник и смотрит вниз на людей, выискивая что-то особенно интересное, пока маленький фотоаппарат в ее голове безостановочно делает щелк-щелк, кадр за кадром, сюжет за сюжетом. Буська щурится, в уголках рта появляется довольная ухмылочка, и она бежит рисовать. Ее одиночество - позитивное, продуктивное, самодостаточное. Каждый или почти каждый день она с триумфом приносит мне разрисованный листочек, а я делаю серьезное лицо, вытягиваю губы трубочкой и пишу на обороте: "Буся" и дату.
Мне тоже хотелось бы, как Буська каждый день спешить к кому-то, зажав в зубах кусочек чудной, трепетной, свежерожденной души, и улыбаться, и ждать понимания, одобрения, ответной улыбки, и может быть еще - ложку клубничного йогурта.
Но мое одиночество - это минус, вакуум, потеря. Оно не в небе, и не в солнце, и не в пыльном подоконнике заключается. Это одиночество - в никому не нужном времени. Время мое капает, время мое тикает, прыгает секундной стрелкой, громоздится стопкой прочитанных газет. В моем мире не хватает Машки. Машки шумной, Машки нежной, Машки, не переводимой ни на один существующий язык.
* * *
Красная грязь Тхукана... Это не грязь. Это плоть. Плоть и кровь, тонны и кубометры копошащейся человеческой плоти. Плоти будущей - для тех, кто на Земле... А здесь? Здесь - высохшая грязь, чешуя растрескавшихся болот до самого горизонта и вздыбленная лавой, выгнутая в пароксизме страсти вулканическая кора.
Мы пришли - нищие завоеватели, робкие мародеры, бессильные насильники, импотенты с потенциалом... Пришли, любовно огладили ландшафт жадной до похоти потной ладонью, щекотнули там и сям буровыми вышками, и - вскрыли, распахали от полюса до полюса, как не смог бы и Джек потрошитель, обнажили сокровенное, вывернули планету уродливой губастой вульвой... Гигантским ковшом экскаватора мы лезем в вульву в надежде зачерпнуть еще немного бессмертия, раз за разом, шаг за шагом, день за днем - пока все, что останется от этой планеты, не превратится в отлакированный высохшей слизью тектонический выкидыш...
И мой город - только по-уродски кокетливая мушка сбоку от вульвы, оставленный как обещание "жениться, но потом"... Дежа вю предкоитальных иллюзий, эротический намек на нечто большее, чем удовлетворение человеческих амбиций и неуемного авантюризма...
"Я не могу тут больше жить. Я хочу домой..." - твердила Машка, невозможная как все три сестры вместе взятые...
* * *
Тхукан - планета молодых. Сюда с удовольствием вербуют вчерашних дипломников, молодых специалистов, не обремененных семьей и ответственностью, и проблесками здравого смысла тоже не обремененных. Обладающих разве что хроническим желанием оторваться от Земли. Я знаю. Я помню. Я - один из них.
Что нам обещали? Планету, где можно жить беспечно, безбедно и почти бесконтрольно. Планету миллионеров, где не стоит проблема денег. Планету ночных клубов, игровых аркад и закольцованных авторалли. Планету, где на декаду труда приходится декада же отвязного отдыха. Когда ты по-настоящему узнаешь, что это за место? Только потом. Когда понимаешь, что игра идет не только на очки, но и на экспириенс.
Единицы измерения опыта... Официально они называются "кредиты". Неофициально - "кей". О них почти не говорят. Кредиты нельзя купить или продать, их можно только получить от правительства. За каждые 48 часов, проведенные на Тхукане на счет капает один кредит. Декада - пять кредитов. "Сколько ты на Тхукане?" - "Триста двадцать кей." И сразу все понятно. Почти два года. Уже сечешь фишку, что тут к чему, но еще не понял, как ты попал, парень... Билет на Землю стоит 2000 кредитов. Или 4000 дней. Или 10 лет, 11 месяцев и 13 дней.
* * *
Иногда мне кажется, что я любил Машку всегда. Иногда - что слово "любить" не имеет ничего общего с тем, что было между нами.
Наша история не имеет начала. Вряд ли можно считать началом равнодушное столкновение нос к носу в первый же день на борту Крейсера. Крейсер - продолжение Тхукана. За первые полгода полета молодая кровь должна перебродить в удобоваримую для планеты сыворотку. Полгода днем идут тренинги, гипнокурсы адаптации, социальные тесты и притирка по командам. По ночам молодые спецы мелкими крестильными погружениями окунаются в ночную жизнь Тхукана. Это тоже эйфория. Оторваться от Земли...
На пути "туда" Крейсер под завязку набит молодежью, и спортцентрами, и вирт-аркадами, и новейшей техникой, и сервисными роботами, и мелкими сувенирными лавками земных мелочей. На пути "обратно" бал правят ватная тишина и автоматика. Все переборки кают убраны в обшивку, гигантское чрево Крейсера забито прессованными красными брикетами, только где-то в глубине этого чудовища еле теплится в анабиозе жизнь нескольких счастливчиков, возвращающихся домой. Домой всегда летят во сне. Никто не хочет ждать Земли еще полгода... А Тхукан - ждут. Кредитное время начинает капать с первой минуты на Крейсере.
У нашей истории нет и середины. Вместо середины мы завели Буську. Бусяны - доразумные гуманоиды, их не так давно разрешили держать в качестве домашних животных. Внешне бусяны больше всего похожи на земных лемуров - бесхвостые, с длинными когтистыми пальцами и рассеянным взглядом глубоких лунных глаз, любопытные ловцы сновидений, неисправимые сладкоежки. У них неудержимая жажда творчества - бусяны рисуют соком стеблей, корябают узорчики когтями, выкладывают мозаику из камешков... Впрочем, легко соглашаются на гуашь, мелки и акварель. Еще они - телепаты на примитивном уровне, ловят мысли и повторяют все подряд. Уже потом мы с Машкой узнали, что на Земле они не прижились - любопытство и любовь к ярким краскам не давали им вести ночной образ жизни, а от солнечного света бусяны быстро слепли. Реакция на ультрафиолет. Поэтому вопрос возвращения на Землю с Буськой на руках сразу же стал довольно острым. Но до возвращения домой было далеко, а в первый момент нас больше всего заботило, как бы это новое приобретение назвать. Перебрав с полсотни имен, Машка решила не мудрить и назвать кошку - кошкой. То есть, буську - Буськой.
* * *
Все сломалось как-то быстро и неожиданно.
Несколько дней Машка была похожа на шкатулку с секретом, она перевернула вверх дном полквартиры, разыскивая какую-то старую земную мелочь, время от времени хитро подмигивала Буське, а задумавшись, шептала что-то оконному стеклу, на секунду оставляя своему отражению легкое туманное дыхание с восклицательным знаком внутри. И однажды утром я обнаружил практически неразборчивую из-за зашкалившего Машкиного волнения записку: "милый, я иду к врачу, потому что у меня задержка!"
И все. Я не успел ничего понять, потому что тем же вечером Машка неузнаваемо изменилась. Она сидела на подоконнике, кутаясь в шарф и старательно пряча глаза. Звенящая серебряная пружинка, которая всегда сидела в Машке и заставляла ее чертиком скакать по жизни, с последним гулким стуком раскрутилась, зависли в воздухе маленькие молоточки, остановилась хрустальная музыка.
- Маш?.. Малыш?..
- Ребенка не было... - голос у Машки стал деревянным и совершенно бесчувственным. И это пугало меня больше всего, - И не будет...
- Маш, этот коновал ничего не понимает, давай с тобой вместе пойдем к какому-нибудь другому врачу...
- ... а я-то, ненормальная, думала - почему ни в одной аптеке не найти теста на беременность...
- Маш?..
- Мы же вообще ничего не замечали, мы и сами как дети, правда? Почему все магазины игрушек - только для взрослых, почему вместо детских площадок - игровые аркады...
- Расскажи мне все сразу...
Машка помедлила, а потом опять заговорила своим новым надтреснутым голосом:
- Сначала они считали, что Тхукан влияет только на течение беременности... И всем здесь забеременевшим немедленно выдавали обратный билет. Потом оказалось, что развитие нарушается в самые первые дни и изменить что-то невозможно... Даже в клинических условиях... А теперь они просто делают всем инъекции раз в квартал - помнишь, нам на медосмотре делают какие-то регулярные вроде-бы-иммунные прививки? - и мы насильственно стерилизованы на три месяца вперед... Кстати, они даже показали мне мою подпись - это было в контракте, мелким шрифтом на сто-какой-то-там странице... И в твоем наверняка тоже есть... Даже когда мы вернемся на Землю, понадобится курс детокса, чтобы полностью вывести всю эту дрянь, всю эту заразу... Какая зараза? Ты еще не понял? Вся эта протобелковая токсичная дрянь! Вся эта мечта долбаной генной инженерии, из-за которой у меня не может быть ребенка! Из-за которой в этот концлагерь берут только инфантильных сладких мальчиков и девочек и трясут у них перед носом яркими обертками от конфет! Вот она - взрослая жизнь! Вот они - игрушки для больших!.. Вот он - кайф, ловите, хватайте, здесь и сейчас!..
Я обнял Машку, уткнулся носом в самую замечательную шею и зашептал, заболтал как расстроенного ребенка.
Потом были новые нервные срывы, компетентные до омерзения врачи, Машкины бзики, навечно поселившиеся в ванной пузырьки с таблетками, почерневшие как вороны Буськины рисунки и постоянно лезущие в голову мысли о том, что же теперь делать...
* * *
Красная грязь Тхукана - это протобелок. Нечто, по своему составу идентичное полинуклеотидам и способное идеально воспроизводить ДНК. Лего биотехнологий. Синтез протобелка на Земле нерентабелен, а на Тхукане этой грязи - как... грязи. Только добавь воды. Физраствор плюс грязь Тхукана плюс качественный образец ДНК позволяют регенерировать утраченную руку, ногу, хрусталик глаза, печень, восстановить выжженный на 95% кожный покров... Единственное, что пока еще не научились делать врачи - это возвращать память, хотя прирастить оторванную голову уже могут. Люди стали бессмертными? Нет. Но люди стали беспечными. Экстрим стал мейнстримом. Жить на грани стало нормой жизни. И более того. Из человеческой жизни исчезло страдание. И что-то еще, что-то очень важное...
"Это кайф!" - кричит рекламный слоган, не конкретизируя, что такое "это". Вечная молодость? Жизнь без кариеса? Синяя кока-кола?
* * *
Я смотрел, как Абу крутит в руках стакан с ледышками. Как будто глыба черного дерева играет хрупкой призмой света. Напротив меня тяжелый взгляд, массивные кости черепа и хриплый голос без эмоций.
- Абу, ты же еще месяц назад говорил, что это возможно... Что есть подпольный тотализатор.
- Мало ли что я говорил... Ты тоже меня пойми - я этим никогда не занимался. Ходили слухи, но это были только слухи...
- Абу, это нужно мне. Лично мне. И еще Машке. Это очень важно, Абу.
Абу мельком глянул на меня, на мгновение сверкнув белками глаз. И - опять черная непроницаемая глыба.
- Абу, ты мне должен.
- Их взяли. Не всех... Но того, кто работал в банке - взяли. И приняли меры. Тотализатора больше не будет.
Я откинулся на спинку стула. Вот и все. Надежды больше нет. Машка остается на Тхукане, еще 5 лет ее будут накачивать всякой дрянью и промывать мозги до полной работоспособности, а мне остается только смотреть на это и ждать...
Абу еще раз мельком посмотрел на меня. И сказал:
- Все зависит от тебя.
- Что - все?
- Я не имею права советовать. Формально. Но я могу намекнуть. Кодекс Тхуканского брака, глава шестая, пункт одиннадцать. Но все зависит от тебя.
Он еще раз звякнул ледышками, вставая, и опустил тяжелую руку мне на плечо, придавил:
- Теперь мы в расчете.
* * *
- Но на самом деле это - не Тхуканский брак? - почти утвердительно сказала Машка, - Ты же знаешь, для меня все будет по-настоящему...
- Для меня тоже... - тут я почти не врал, - На самом деле я тебя люблю... Очень... И очень... И очень... Со всеми твоими глупостями и взбрыками... Мы будем жить долго и счастливо на планете Земля...
- А Буська?
- И Буську тоже на Землю заберем...
Тхуканский брак. Как и все, что случается на Тхукане - явление временное. Через три года после его заключения обе стороны должны подтвердить свое желание оставаться в браке, иначе он автоматически считается расторгнутым. Но просто так никто не стал бы узаконивать банальный трах... Если хочешь что-то спрятать - оставь это на поверхности... Только несерьезное отношение к Тхуканскому браку и хранило его секрет. Скорее всего, Абу, как и его коллеги, по долгу службы давал какую-то подписку о неразглашении, а просто так изучать кодекс брака на этой планете никому не приходило в голову.
"Супруги имеют право безвозмездно передавать друг другу кредиты в количестве, не превышающем стоимости билета..."
Вполне логично. Если торговля своим временем формально запрещена.
* * *
Конца у этой истории тоже нет. Пока нет.
Я наврал Машке, что тотализатор все еще работает. Чуть ли не в последний момент я изобретательно подкорректировал историю своего выигрыша, объяснив, что до двух билетов нам немного не хватает, сущей ерунды, поэтому мне придется остаться на Тхукане и отработать еще полгода. Но это даже лучше для Машки, потому что у нее будет время спокойно пройти детокс, заняться каким-нибудь здоровым спортом - например, побегать по утрам в лесу на свежем воздухе (а не как мы, психи ненормальные, в спортзале на беговых дорожках), а потом прилечу я и тоже пройду детокс, и все сразу станет как прежде... И у нас обязательно - слышишь, Машка! - будет ребенок. И не один, и внуки, и правнуки...
Тайком, я бессовестно обкормил Буську сливочным мороженым, счастливая Буська сутками дрыхла без задних ног и не ловила моих тревожных мыслей. Но и Машкиных мыслей тоже не читала. Поэтому я до сих пор не знаю, верила ли она мне или просто очень хотела в это верить. На биоконтроле, уже отделенная от нас стеклом, печальная Машка писала что-то по воздуху, передразнивала сонную бусянскую рожицу и посылала воздушные поцелуи. А потом, уже в дверях, в последний раз оглянулась, помахала нам - и ушла.
Я отправил ей письмо. Где все объяснял. Через полгода.
* * *
Недавно мне приснился сон. Что Машка прислала нам с Бусей подарок - толстую, тяжелую как кирпич книжку, набитую картинками и фотографиями: "Особенности содержания бусянов на Земле". Мы с Буськой сидим рядышком на диване; я листаю странички, а Буська пыхтит, фыркает, подпрыгивает от нетерпения и поминутно оглядывается на меня. В лунных глазищах Буськи плещется восторг и жажда приключений. A я улыбаюсь, мне светло и спокойно от мысли, что Машка нас простила...