|
|
||
Аронов Моисей
Один день из жизни мистера Брюна
Москва 2002
Брюн проснулся резко, словно от звона будильника. В ушах стояло послезвоние, которое через несколько минут стало оглушением от тишины, царившей вокруг. Ошалело оглянувшись по сторонам в поисках разбудившего его предмета он ничего не обнаружил. Да и откуда в этой землянке полупещерного типа с одним тюфяком, столом -тире-тумбочкой, желтыми песочными стенами и дверным проемом, от которого шли три ступеньки наверх, мог появиться будильник? Это было решительно невозможно. Брюн даже улыбнулся своему первоначальному чисто инстинктивному предположению и откинулся обратно на подушку, вытянув руки вдоль одеяла. Органы чувств постепенно смирялись с его внезапным пробуждением. Тишина вдруг приняла облик отдаленного птичьего пения. Свет уже вовсю обосновался на стенах, и хотя ему было не очень удобно пробиваться в помещение вниз по ступеням, снаружи его было столько, что землянка была освещена, словно она была и не землянка вовсе, а открытая веранда. Если бы на стене висел градусник, он бы показал что-то около восемнадцати по Цельсию, поэтому лежать под грубым, но теплым одеялом было очень приятным занятием. Воздух пах землей и лесом и поначалу вызывал некоторую брезгливость от слишком настойчивого обволакивания всего вокруг. При таком воздухе было бы совсем не удивительно увидеть гусеницу рядом с постелью на стене, жука на одеяле и вообще, всякую прочую подобного рода живность, но, как ни странно, ничего подобного не наблюдалось. Можно было подумать, что стены содержат в себе пестициды, отпугивающие этих непрошеных гостей.
Брюн лежал на спине и смотрел в потолок. Мысли его были заняты тем, что искали причину, разбудившую его так внезапно. Вернее будет даже сказать, что не искали, а вспоминали. Сознание Брюна было полно ощущений, столь неуловимых, что невозможно облачить их в слова, и в такой же степени значительных и глубоких, словно он когда-то прожил в них целую жизнь и знал все их нюансы досконально. Может быть, это были остатки сна, хотя сна Брюн совершенно не помнил. Это вовсе не означает, что сна вообще не было - большинство наших снов мы забываем, еще не успев проснуться, но все же это было что-то другое. Что-то чуточку другое. Ну, что ли, сон без изображения. Может быть, даже и без звука, хотя это трудно утверждать. Просто вдруг, среди сна, появилось острое чувство утраты. Спокойный и последовательный ток мыслей позволил Брюну восстановить это ощущение до мелочей и теперь уже четко сформулировать. Да, это было чувство утраты. Причем возникло оно так внезапно и стремительно, что возымело почти что физическую основу. Как будто удалили кусочек тела. Только без боли, потому что боли не было. Так, было два легких, а во сне выдернули - и осталось одно. А на месте того - пустота. То есть, говоря точнее, чувство это было не утраты, а пустоты с примесью тоскливости (от какой-то неизвестности происходящего). Он еще полежал несколько минут, привыкая к новизне этого наваждения и ожидая, что оно, наконец, уйдет, но оно не уходило, а наоборот, как будто устраивалось поудобнее в бороздах его мозга, становясь чем-то родным и даже само собой разумеющимся.
К этому времени вид потолка ему уже начал надоедать, в мышцах появилась потребность переменить позу - одним словом, пришло время вставать. Что Брюн и сделал. Выйдя из землянки, Брюн оказался в реденьком смешанном лесу, впрочем, само это место больше походило на опушку, особенно обилием разнокалиберной травы, приятно освежавшей ноги чистой холодной росой. Было бы неправдой сказать, что Брюн был большим любителем пройтись босиком по траве. Его совершенно не устраивала необходимость при этом во все глаза искать подвоха в виде многочисленных колючек, коровьих лепешек или чего-нибудь еще. Но тут было совсем другое. Основную массу травы составлял клевер и какая-то еще трава повыше (извините, не силен в ботанике), колючек не было и в помине, да и вообще не возникало мысли, что надо чего-то опасаться. Земля была ровная, в смысле, без ямок от коровьих копыт и мягкая, видимо, оттого, что сотни лет трава здесь полностью проходит свой жизненный цикл, который не нарушается ни человеком, ни чем-нибудь еще. Какой-то давней памятью, быть может, вымышленной, Брюн вспомнил, что недалеко к юго-западу от этого места должен протекать ручей. Ручей действительно обнаружился, стоило только спуститься по левую сторону в низину.
Ручей был метра полтора шириной с довольно шустрым течением. Этакая маленькая речушка. Брюн подошел к самой воде и вода отразила беспокойное (за счет течения) его лицо. Всклокоченные жесткие темно-русые (даже немного рыжеватые) волосы, широкие глаза и тоже широкий и такой же подвижный на воде рот с преобладающей верхней губой. Вообще, лицо изображалось ручьем довольно импрессионистично за счет игры теней и опять же беспокойства водной глади. Дальше на нем была грубая льняная рубаха и льняные штаны. Вид почти что арестантский, если бы не бежевый цвет одежды и не глубокие карманы в штанах. Когда Брюн шагал, засунув руки в эти карманы, вид у него был даже пижонский - весь этот туалет довольно хорошо на нем сидел.
Пока мы разглядывали мистера Брюна и его одежду, он успел умыться и даже искупаться. По дороге назад его немного знобило от казавшегося теперь колючим ветерка. Подойдя совсем уже близко к своему пристанищу, у него возник вопрос, а чего это он, собственно, там забыл. С удивлением обнаружив, что никаких причин, ни теоретических, ни фактических возвращаться в землянку действительно нет, Брюн повернул чуть левее и прошел мимо нее, в сторону сгущения леса. Может быть, должно показаться странным, что он так легко и быстро выбрал свой дальнейший путь, да еще не куда-нибудь, а прямо в самую чащу. Действительно, почему бы ему не вернуться к ручью и не идти вдоль него, чтобы не удаляться от воды, или почему бы ему не выбрать просто другое направление своего пути? В его распоряжении было триста шестьдесят градусов, а он взял и повернул чуть левее и пошел в сторону чащи. Причина тому - чувство голода.
Дело в том, что при подходе к дому он захотел есть. О, конечно, чувство голода еще не компас, чтобы по нему выбирать направление, но Брюн ощущал четкие изменения этого чувства в зависимости от курса движения. Собственно, появление чувства голода и заставило его задуматься о необходимости возвращения в дом. Дорога к землянке шла не строго по прямой, когда ему приходилось идти чуть правее, голод усиливался, чуть левее - уменьшался. Так, чисто эмпирически Брюн установил направление комфорта. Судя по положению солнца, это был путь на север.
К счастью, лес сгущался не настолько, чтобы стало трудно идти. Солнце постепенно поднималось все выше и легко пробивалось сквозь листву и хвою, бесчисленными зайчиками играя на земле, устланной толстым слоем тех же хвои и опавших листочков. Держать верный курс не составляло никакого труда - его желудок был лучшим навигатором. Думаю, небезынтересно будет узнать, что о пункте назначения Брюн не имел ни малейшего представления. Когда приходилось идти вверх, Брюн начинал задыхаться, ему приходилось останавливаться, ждать, пока дыхание и учащенное сердцебиение вернутся к приемлемому темпу и только потом продолжать свой путь. В минуты остановок особенно обострялось то самое, уже привычное чувство пустоты с тоской. Брюн опускал тогда глаза и подолгу смотрел в одну точку на земле. В голове его рождались самые разные ассоциации, то на какой-нибудь предмет, попадавший в поле зрения, то из какой-нибудь уходящей мысли рождалась новая, формируя бесконечные цепочки из раздумий и вымыслов.
Когда Солнце преодолело зенит, Брюн вышел на опушку. Слева от него стоял большой одноэтажный бревенчатый дом, украшенный с фасада разноцветными огоньками и металлической вывеской "БАР ЛЕСНОЙ КОЗЕЛ". Оттуда доносились звуки музыки. Играли, кажется, Rainbow. Знакомые слова припева “now where do we go” заставили его улыбнуться, оторваться от созерцания всей картины и двинуться прямо к дому. Крепкое деревянное крыльцо, не скрипевшее под ногами, тяжелая темно-коричневая дверь с бронзовой ручкой и добротный, благородный звук Rainbow производили благоприятное впечатление.
Когда он вошел, зазвенели колокольчики. Секундой позже за спиной захлопнулась тяжелая дверь. Брюн оказался в просторном помещении, в котором располагалось несколько массивных деревянных столов с такими же деревянными стульями. Кое-где были плетеные кресла. Напротив входа находилась барная стойка, обитая вагонкой. Все дерево было лакировано и выдержанно в темно-коричневом тоне. По середине стойки была прибита латунная табличка с надписью красивыми буквами “made by the carpenter of St. Wood in before the end of time”, расположенными по периметру, а в центре красовался герб, детали которого были столь многочисленны, что пересказать их не представляется возможным.
За стойкой хозяйничал, по-видимому, сам лесной козел. Козел стоял на двух ногах, у него была довольно большая для козла голова, может, чуть уплощенная морда, но в остальном внешность была козлиная. Еще выделялись руки, которыми он вытирал стоявшие в ряд рюмки (извечное занятие барменов всех времен и народов) - пятипалые, без копыт, но густо покрытые жесткой серой шерстью. В зале было еще три посетителя, двое из которых были обладателями волчьей и лосиной головы и сидели за одним столом, раскуривая трубки, и о чем-то оживленно дискутировали. У лося на кончиках рогов были надеты разноцветные колпачки, очевидно, чтобы случайно кого-нибудь не поранить. Они даже не обернулись на звон колокольчиков. Третий же сидел за столиком в углу и читал газету, на которой крупными буквами было написано "лесные ведомости". Перед ним (это был кабан) стояла тарелка с чем-то недоеденным. Вид тарелки быстро напомнил Брюну о пустом желудке и внимание его вновь переключилось на козла, который все это время пристально за ним наблюдал. Внешность посетителей и хозяина бара, казалось, не произвели на Брюна особенного впечатления. Максимум, что родилось в его голове в ответ на это зрелище, это легкое чувство удивления и уважительного к природе любопытства. Мол, надо же, и такое, дескать, бывает. К тому же, чувство голода на тот момент делало неактуальными все размышления на посторонние темы и Брюн, перебирая в голове, как ловко его голод запеленговал это симпатичное заведение, и как удачно получилось, что он на него вышел, даже и не мечтая об этом, направился к барной стойке с намерением заказать себе чего-нибудь вкусного (впрочем, сейчас любой обед показался бы ему вкусным). Вдруг, у самой стойки Брюн остановился. Руки его машинально полезли в карманы и беспомощно там затихли. Денег у него не было. Раньше Брюн об этом не задумывался, но сейчас этот факт оказался новостью, грянувшей как гром среди ясного неба. Брюн посмотрел на козла, не в силах что-нибудь сказать в такой дурацкой ситуации. Однако козел заговорил первый:
- Мистер Брюн? - спросил он очень неплохим для козла, но все же козлиным голосом. Сказано это было очень вежливо, козел даже участливо наклонил голову.
Такой поворот событий, пускай даже очень загадочный, но сразу разрядил обстановку, чему Брюн был несказанно рад. С интонациями удивления и благодарности он ответил утвердительно.
- Замечательно, - сказал козел, повернулся в сторону, достал планшет с какой-то исписанной бумажкой, свободной рукой взял лежавшие на стойке очки и приложил их себе почти к кончику носа. Очки, надо сказать, ему очень шли. Помимо очков на нем была рубашка в продольную полоску и черная атласная жилетка. Потратив несколько секунд на изучение загадочного листка, он отложил планшет, произнес "одну минуточку", выставив при этом вверх указательный палец и скрылся на кухне. Брюн наблюдал за всем этим, как завороженный. Пахло вкусным табаком, деревом, жареной едой и чем-то еще - в целом, очень приятный запах, но вдохнуть его полной грудью Брюн не мог, а когда попытался это сделать, то почувствовал, что задыхается и знакомая тоскливая иголочка больно кольнула его в самое сердце. В этот момент с кухни вернулся козел с огромной тарелкой в руках, на которой щедро лежала гора пышного картофеля пюре с подливкой, украшенная зеленью, помидорчиками и огурчиками и толстая сочная отбивная.
- Прошу вас, - произнес козел и поставил тарелку перед мистером Брюном. Рядом положил салфетку с приборами, поставил корзиночку с хлебом. Видимо, довольный произведенным впечатлением, козел скрестил руки на груди и позволил себе чуть улыбнуться, насколько можно было различить улыбку на его козлиной морде. Брюн тут же, за стойкой, уселся на высокий табурет. Козел тем временем что-то вспомнил, опять сделал вверх указательным пальцем напротив своего виска и налил гостю кружечку холодного светлого пива.
Брюн с нескрываемым удовольствием сразу же сделал несколько глотков. Зачерпнул вилкой картошки, следом отправил в рот дольку огурчика. Затем переложил вилку в левую руку, взял нож и принялся за мясо. Почти отрезав первый кусок, он вдруг замер. Это была явная свинина. Брюн повернул голову и посмотрел на кабана в углу. Тот все также читал газету перед недоеденной тарелкой и попивал еще чего-то через соломинку из высокого стакана. Не меняя позы, Брюн перевел взгляд на козла, который чуть отошел в сторону и одобрительно наблюдал за отличным аппетитом мистера Брюна, по-прежнему скрестив руки на груди. Брюн, сомкнув губы, посмотрел на кусок мяса, затем поднял взгляд обратно на козла. Тот понял значение этого вопросительного взгляда и поспешил разъяснить ситуацию:
- Это немая свинина, мистер Брюн.
Брюн непонимающе поднял брови, чуть повернул голову и, кажется, покраснел от мысли, что кабан в углу может услышать разговор о свинине - козел говорил довольно громко. Однако посетители и не думали отрываться от своих занятий. Козел продолжал:
- Видите ли, мистер Брюн, наши немые э-э.. аналоги не имеют к нам ровно никакого отношения. Я имею в виду зверей, не умеющих говорить. Нет, конечно у нас имеется некоторая схожесть вкусов. Вот, синьор Кабани, например. Обожает желудевый соус. Сегодня, правда, аппетит у него не очень, но это лишь частный случай.
Услышав имя кабана Брюн решил, что неплохо было бы знать имя своего собеседника.
- А с кем имею честь, простите..?
- Пан Козельски, хозяин этого заведения.
- Очень приятно. Брюн кивнул и со спокойной совестью продолжил уничтожение своего обеда.
Пан Козельски ждал, пока мистер Брюн покончит с едой. Когда у того осталось только полкружки пива, бармен продолжил разговор.
- Вы ведь из землянки, мистер Брюн? - спросил Козельски, забирая пустую тарелку.
- Вы, я вижу, хорошо осведомлены, пан Козельски. От обеда ему сделалось очень хорошо, разве что дышать было тяжеловато. Но ничего против того, чтобы поговорить с приятным собеседником (а именно такое впечатление произвел на него пан Козельски) Брюн не имел. Вместо пояснения пан Козельски продолжил:
- Вы хорошо выспались?
- Да, спасибо. Там вообще очень уютное место.
- Хм. Козельски задумчиво улыбнулся. Земляночку эту все хвалят
- Там бывает много посетителей? Вы знаете, может, это кажется наивным, но у меня возникло впечатление, будто я там первый и сделана вся она как будто бы для меня.
- Ну, на моем веку вы первый, а так, рассказывают, что бывают. Часто или редко - вы ведь знаете, мистер Брюн, это такие неопределенные понятия. Хотя вы правы, перед вами там конечно все подготовили специально. Так что у вас возникло вполне законное впечатление. На речке были? Ну да, конечно были, иначе бы вы нас не нашли. Козельски вновь принялся вытирать стаканы.
- Да, только я удивляюсь, как я ее нашел.
- Ничего удивительного, мистер Брюн. Просто вы пошли в сторону самого низкого места, кроме того, вы, скорее всего, может, и не осознанно, слышали журчание воды. Вы ведь долго не плутали, сразу нашли?
- Довольно быстро.
- У вас хорошая интуиция. Это лишь подтверждает, что вы не зря сюда попали - пан Козельски приблизил голову к мистеру Брюну и сбавил голос - эта поляна ведь лучшее место в нашем лесу, и придти сюда может далеко не каждый. Козельски вернулся в исходное положение. Простите, насколько сильно вы зашли в воду?
- Это имеет какое-то значение?
- Несомненно.
- Вода была настолько чистая, что сначала я попил ее из ладоней, потому что хотел пить. Затем я искупался.
- По всей видимости, вы нас искали не более трех - четырех часов, не правда ли?
Брюн не совсем видел связь между этими событиями, поэтому его лицо приняло скептический вид. Козельски мигом уловил ситуацию.
- Та вода помогает правильно отыскать дорогу, попросту говоря. По слухам, официальное ее название - интуитивный поляризатор. Чем обильнее был контакт, тем точнее выбирается направление. У каждого свой навигатор. Вы вот по чему шли?
- По голоду.
- Так я и подумал. Некоторые идут по эрекции. Но приходят они, конечно, не сюда. Речушка эта, знаете ли, хоть и тоненькая, но очень длинная. Козельски сказал это и задумался, направив свои мутные козлиные глаза куда-то под стойку. В таком положении пан бармен пробыл пару минут, за которые Брюн успел осушить кружку. Козельски вдруг встрепенулся и спросил:
- Чего-нибудь еще, мистер Брюн? Не стесняйтесь, все в вашем распоряжении.
Брюн попросил сигару, свежую газету и рюмку коньяку. Пан Козельски выдал мистеру свежий номер "Лесных ведомостей", сигару и спички, с которыми Брюн отправился за столик с удобным креслом, а коньяк пан Козельски принес отдельно.
Незажженная сигара пахла изумительно, и Брюн долго вертел ее под носом, прежде чем закурил. Как и ожидалось, дым немного испортил впечатление, но так как Брюн совсем не затягивался, вкус сигары вносил свою долю в его послеобеденную негу. Дышать при этом стало заметно сложнее. Может быть оттого, что сигара сама по себе привлекала внимание к дыханию. Да и что-то ноющее внутри снова засверлило. Брюн отхлебнул коньяку и развернул газету.
Заголовки не отличались оригинальностью. Статья номера: криминал. За южной просекой Сент-Вуда обнаружен медвежий капкан с приманкой. И статья на весь лист с разбором предыдущих подобных находок и несчастных случаев в эпизодах, когда капканы не были вовремя найдены, а также восхвалялся некий господин Бобр, который вовремя распознал ловушку. Сообщалось, что последние несколько лет именно медведи подвергаются этой позорной "антигуманной" охоте, которых, кстати сказать, не так уж и много в здешних краях. Еще задавался риторический вопрос о путях проникновения в Сент - Вуд медвежьих капканов, потому как никакие металлические предметы без специального разрешения проникнуть на территорию леса не могут. Были статьи с анализом миграционной тактики пернатых, а также много других статей, особо ценной информации не содержащих, но приятно расслабляющих мозги.
Пробежать глазами всю газету Брюну не удалось, его прервал раскатистый баритон из-за листа газеты:
- Простите, мистер Брюн, что отвлекаю вас, но в этой газете нет ровным счетом никакой полезной информации.
Брюн опустил газету и поднял глаза. Перед ним стоял тот самый кабан, сидевший в углу.
- Синьор Кабани, - сказал кабан и чуть кивнул головой. Уверяю вас, я только что потратил на это занятие сорок минут своей жизни и не стал от этого ни умней, ни осведомленней. Позвольте составить вам компанию.
При этих словах Кабани подался вперед. Брюн приглашающим жестом указал на кресло напротив. Он был даже рад, что его оторвали от действительно посредственной газеты.
- Табачный дым вам не помешает?
- Нет, что вы. Я сам долгое время был заядлым курильщиком, теперь вот клыки мешают. Вообще моя форма челюсти чертовски неудобная для курения - негерметичная. Но если кто-то курит рядом хорошую сигару, то я с удовольствием посижу под дымком. Знаете, я слышал, как пан Козельски объяснял вам про свинину и видел, как вы покраснели. Такая деликатность очень тронула меня, мистер Брюн.
В это время пан Козельски, увидев, что завязывается разговор, решил поинтересоваться, не надо ли собеседникам чего (а то какая беседа всухомятку, да еще между малознакомыми людьми) и вышел к ним из-за стойки. Ноги его оказались с копытами (до этого Брюн гадал: копыта или нет?), хвоста не было. Оба попросили еще коньячку. Пан Козельски превзошел все ожидания. Вместо двух заказанных рюмок с коньяком он принес две пустые и графинчик.
- Так вот. - продолжил синьор Кабани. Я краем уха слышал, простите, вы из землянки, я правильно понял?
- Совершенно верно.
- Знаете, сюда все попадают по-разному, поэтому чрезвычайно интересно услышать историю вновь прибывшего.
Брюн немного удивился:
- А как же пан Козельски узнал, что я из землянки?
Кабани хотел что-то ответить, но вместо этого поднял рюмку.
- У вас хорошее начало, мистер Брюн, возможно, что будет и хороший конец. Такое редко, но случается. Я вам очень этого желаю.
Брюн поднял свою рюмку, они звонко чокнулись и выпили. Брюн закусил дымом от сигары, Кабани несмотря на свои клыки решил последовать примеру мистера Брюна и пошел к стойке. Когда он вернулся с прикуренной сигарой, Брюн уже наполнил рюмки.
- Чертовски приятно, хоть и ужасно неудобно.
Курить ему и впрямь было неудобно, приходилось вставлять сигару у самых коренных зубов, чуть оттягивая щеку. Кабани положил сигару на край пепельницы, оставляя ее, по-видимому, только для "закусывания".
- Насчет вас Козельскому еще с утра была выдана директива, что вы здесь появитесь, чем вас накормить и краткая информация откуда вы. Землянка - хорошее место. Практически легендарное, потому что из наших мало кто оттуда. Видимо, не так уж у вас все и плохо.
- Вы хотите сказать, что у всех здесь все плохо?
Синьор Кабани улыбнулся, отчего его пятачок сплюснулся и покрылся морщинами. Он взял сигару и поднял рюмку.
- За вашу наивность, мистер Брюн. За то, что к нам попадают такие люди.
Брюн поднял рюмку и улыбнулся
- За то, что я попал к вам.
Здесь у Кабани взгляд потух.
- Вот это уже лишнее. Давайте оставим только первую часть тоста, а, мистер Брюн?
Брюн не сопротивлялся. Они выпили, с удовольствием припав после этого к сигарам. Немного помолчали, блуждая глазами по сизому дыму. Синьор Кабани прервал паузу:
- Скажите, мистер Брюн, вот вы очнулись в землянке, потом шли по лесу и ничему не удивлялись?
- Нет, - ответил Брюн, и это была чистая правда.
- Но у вас были сомнения, как вы сюда попали и, самое главное, откуда?
Брюн в этот момент попытался задуматься в ответ на этот вопрос, но мысли как-то не хотели зацикливаться именно на этом и похоже, что его действительно не интересовало, откуда он здесь взялся. Хотелось оставить этот вопрос на другой день.
- Но было хоть что-то необычное, на что вы обратили свое внимание? - не унимался синьор Кабани.
- Д-да, - немного подумав, ответил Брюн. - Мое пробуждение.
Кабани внимательно подался вперед и наклонил голову.
- Знаете, синьор Кабани. Я проснулся будто от звона будильника.
И он пересказал всю историю своего пробуждения. Кабани серьезно, без тени иронии переспросил:
- Так значит, внезапно, точно что-то вырвали без боли?
- Тогда мне показалось, что легкое. Да и дышать с тех пор стало как-то труднее - должно быть, слишком я сильно вбил себе это в голову. Тоска еще эта подкатывает... да ведь я вам уже рассказывал.
Синьор Кабани разлил коньяк и с какой-то грустью произнес:
- Ваше здоровье, мистер Брюн.
Похоже, легкого действительно не было. После небольшой воцарившейся паузы Брюн спросил:
- А почему именно легкое?
- Не знаю. У всех по-разному. Такого я еще не видел. Может быть, легкое ближе к душе.
Музыка успела поменяться несколько раз. Сейчас играли Fun lovin criminals - очень кстати под коньяк. За музыку они выпили следующую рюмку.
Волк и лось в другом конце залы все продолжали спорить. Синьор Кабани тоже посмотрел в их сторону. Почувствовав на себе взгляды, они обернулись. Волк вынул трубку изо рта и поднял ее в знак приветствия. Лось увидел Брюна впервые и счел нужным подойти поздороваться. Волк последовал за ним. Синьор Кабани представил их друг другу. Это были дон Люпус и господин Лось.
- Как приятно видеть человеческое лицо, - произнес дон Люпус.
- И немного грустно, - добавил господин Лось.
- Вам очень идут колпачки на рогах - заметил Брюн Лосю.
Комплимент ему был явно по душе. На покрытой шерстью лосиной морде только глаза и раздувшиеся ноздри могли выдать какие-то проявления эмоций - взгляд рогатого господина заметно потеплел.
- Спасибо, - сказал он. - Их любезно подарил мне дон Люпус на мой прошлый день прибытия, после того, как я поцарапал морду мсье Тиграну. Неприятная была ситуация.
- Заметьте - hand made, так сказать - хвастанул Люпус.
- Здесь ведь дни рождения не помнят - уточнил синьор Кабани - поэтому отмечают дни прибытия.
Несмотря на отсутствие любопытства у Брюна, информация все же поступала в сознание его, накапливалась там, каким-то образом обрабатывалась. Этот день уже казался ему очень большим. Так всегда бывает при перемене обстановки. Например, когда приезжаешь на курорт, первый день кажется просто исполинских размеров, только удивляешься, как такое количество событий и впечатлений могло в него вместиться. Ну да что я буду рассказывать - эти вещи знает даже трехлетний ребенок, которого привели в гости. Я лишь напомнил о такой закономерности, чтобы дать более полное представление о хронологическом восприятии событий, происходящих с Брюном, им самим. Есть большие основания предполагать, что существующей реальностью для Брюна является только период времени с сегодняшнего утра (насколько это можно понять по его мыслям и поведению). Может, сам Брюн и не был очень озадачен этой ситуацией до какого-то момента, но определенный объем событий, слов и просто окружающих вещей уже сформировали в голове Брюна способность сильно удивиться, готовую реализоваться после какого-либо пускового момента. Таким моментом и стала фраза синьора Кабани о днях рождения.
Брюн, сам того не желая, зафиксировал свое внимание на этом сообщении и у него возник первый серьезный вопрос за сегодняшний день. Однако, любопытство, которое человек испытывает при постановке вопроса и ради утоления которого он его и задает, приобрело у Брюна необычную форму. Всю его грудную клетку, начиная от щитовидного хряща гортани и заканчивая диафрагмой, начало скручивать по часовой стрелке. Говорить он не мог. Перед глазами появился плавающий туман, челюсти сдавили одна другую, словно соревнуясь, какая из них первая не выдержит и рассыплется. Это была тоска. Такая вот злая тоска, какая у обычных людей никогда не встречается. Без какой-либо осознаваемой причины и куда-либо не направленная. Просто так, сама по себе. Любопытству она не дала и шанса на реализацию.
Собеседники его, конечно, увидели, что с мистером Брюном творится что-то неладное, но они особенно не суетились. Видимо, это было для них не в новинку. Господин Лось в сожалении сомкнул губы и смотрел в стол, дон Люпус смотрел на мистера Брюна, полный готовности ему помочь, но понимал, что всякая помощь тут бесполезна, а потому сидел в напряженном бездействии. Синьор Кабани задумчиво смотрел на тлеющий кончик сигары и периодически повторял:
- Дышите. Дышите глубже, мистер Брюн.
Однако дышать глубже Брюн не мог. Он с трудом даже слышал долетавшие до него слова синьора Кабани.
Отпустило его также внезапно, как и скрутило. Лоб был холодный и влажный. Спине тоже было холодно. Брюн взял салфетку со стола и вытер ею глаза, все лицо и шею. Дыхание было глубоким и частым. Перед глазами появился поднос, на котором стоял стакан с прозрачной пузырящейся жидкостью. Брюн немедленно взял его и залпом выпил половину. Это была холодная содовая. Поднос держала волосатая рука пана Козельски. Брюн допил воду и поставил стакан обратно, благодарно улыбнувшись Козельскому. Поднос исчез.
- Ну вот и первая ласточка, мистер Брюн, - произнес господин Лось.
- Вы сказали это таким тоном, дорогой друг, словно хотели его с этим поздравить. - Возмутился дон Люпус. Этой фразой он вырвался из своего напряженного оцепенения. Он выбил прогоревший табак в пепельницу, положил трубку рядом и сложил руки перед собой одна на другую. Теперь он обратился к Брюну:
- Вы, вероятно, хотели что-то спросить? Хм. Такая штука. Вы щедро одарены равнодушием к происходящему с вами, но стоит вашему разуму чуть взбунтовать - это мгновенно карается. Вы и сейчас не задавайте вопросов. Мы постараемся сами вам рассказать. Столько, сколько сами знаем, а знаем мы, поверьте немного. Из легенд, передающихся из уст в уста и собственного опыта. А легенд в нашем райском уголке - при этих словах синьор Кабани изобразил лукавую улыбочку, словно услышал добротный анекдот, и принялся разливать по рюмкам - предостаточно. А все потому, что точной информации ни у кого нет. Вот, например, в нашем лесу нет кладбища и никто не видел мертвых. Случается, что жители исчезают, но куда, и как это происходит - никто не знает.
- Простите, а капканы? - озадачился Брюн, вспомнив давешнюю газету.
- Я же говорил вам, мистер Брюн, что в газете нет никакой полезной информации. Может, то, о чем они пишут, и происходило в лесу, но никто и никогда этого не видел.
- Газеты - это элемент общественного развлечения. - Авторитетно заключил господин Лось и принялся раскуривать новую порцию табака.
Брюн слушал и чувствовал приятную усталость. Дышать было по-прежнему тяжело, но это было сущим пустяком после такого припадка, а первые минуты после него можно было бы назвать блаженством. Коньяку не хотелось. Слушать своих новых друзей Брюну было очень интересно, но информации за день действительно было много. Хотелось разобраться со своими многочисленными мыслями и, желательно, наедине. Кроме того, Брюн засиделся. Казалось, что в баре он сидит несколько часов кряду. Хотелось размяться, табачный дым надоел. Он посмотрел в окно, и вид поляны, деревьев, кусочка чистого неба показались ему самым заманчивым, что может только быть в эту минуту.
- Извините, господа, мне надо выйти.
Кажется, дон Люпус в этот момент собирался взять бокал и произнести тост.
Сообщив, что он скоро к ним вернется, мистер Брюн поднялся и вышел на улицу. Похоже, что он и вправду уже несколько часов как находился в баре. Дело шло к закату. Свежий воздух был наичистейшим. Его можно было бы назвать вкусным, если бы я слышал о воздухе где-либо такое определение. Ветерок снова знобливо пробежал по ребра и позвоночнику и продолжал потрепывать ворот его льняной рубахи. Брюн попрыгал на месте, затем попытался сделать колесо, но неудачно. Тогда он упал навзничь, раскинул руки, посмотрел в небо несколько секунд, потом резко вскочил и побежал, тоже раскинув руки в стороны. Теперь он очень походил на сумасшедшего. Стесняться, однако, было некого, а того, что эта сцена станет известна нам с вами, он в тот момент и вовсе не знал. Носился по поляне он не долго, стало больно жечь в груди, и тогда он кинулся на траву пингвинчиком, как футболисты после гола. Трава была не такая густая, как на поле, так что получилось не так красиво и даже неприятно. Этот трюк окончательно отрезвил Брюна. Он улыбнулся собственному кратковременному безумству, потом вернулся на крыльцо, сел на него, положил руки на колени и стал разглядывать природу.
Над лесом показалась полная Луна, очень бледная на еще светлом небе. Брюн встретил ее, как старую знакомую - сколько раз он смотрел на нее, разглядывая ее пятнышки и выдумывая всякие небылицы. Брюн с детства не переставал удивляться, как она кажется близко, особенно в полевой бинокль, аккуратно примощенный на дымовой трубе загородного дома, чтобы изображение не тряслось. И в тоже время какая пропасть из пустоты и мрака отделяла ее от земли. Эти детали Брюн вспомнил, абсолютно не напрягаясь. Он обратил на это внимание и решил порассуждать дальше. Память его была абсолютно аморфной. Она была гладкой и круглой, без каких-либо выступающих частей, за которые можно было бы зацепиться. Точно, она втянула все воспоминания внутрь, превратилась в шарик и замкнулась. Но, если что-то, поступающее извне по органам чувств, когда-либо было ему знакомым, оно тотчас активировало соответствующий участок воспоминаний. Вот, например, музыка, доносящаяся из бара, была джазовой композицией Take five Дэйва Брубека. Брюн мог себе представить все инструменты, на которых она исполнялась, даже обложку альбома, на котором композиция записана.
Брюн точно знал, что он не сегодня родился. Он точно знал, что был ребенком, хотя ничего конкретного по отношению к своему детству Брюн вспомнить не мог. Не помнил он и своих знакомых, хотя, думал он, покажи ему фотографию - тотчас вспомнит, так все было на поверхности и в то же время как будто заперто. Фотография. Родился. Эти понятия на представляли для Брюна какого-либо труда. Вот люди... Брюн так увлекся этими мыслями, что ему представился такой серебристый шарик с матовой поверхностью внутри его головы, медленно вращающийся, представляющий собой сгусток его воспоминаний. Когда на него, скажем, через глаз попадала зрительная информация в виде лучика света (с изображением Луны, например) это место на шарике загоралось, как маленький экранчик, и воспоминание работало. Шарик очень напоминал елочную игрушку. Елка, игрушка - откуда-то из детства. Определенно.
Цепь его рассуждений прервал новый взгляд на Луну. Прервал так, что волосы на затылке приподнялись, а по спине пробежали мурашки. Ее силуэт к этому времени стал более четким - но. Рисунок на Луне был другой. Похож, но другой. Нет, Брюн, конечно, не был астрономом и не знал досконально все лунные моря и кратеры. Да и каждый из нас, не глядя на Луну, вряд ли сможет изобразить рисунок ее пятен. Но все мы, тем не менее, так много раз в своей жизни ее видели, что любое малейшее отклонение в ее рисунке стало бы сразу же заметным. Можете себе представить, что бы вы при этом почувствовали? Даже если бы вы считали, что Земля плоская, а небо - разрисованный купол, это бы вас ошеломило, могу вас уверить. Так вот, Луна была другая. В самый разгар удивления (пожалуй, это был первый раз за сегодня, когда Брюн удивился) дверь открылась и на крыльцо вышел пан Козельски.
- Мистер Брюн, вас ждет горячая ванна.
Брюн уже начал зябнуть, к тому же после своих акробатических номеров он был грязен, как черт. Эта новость пришлась ему очень к стати и он поблагодарил пана Козельски за его бесконечное внимание и заботу. Пан Козельски провел мистера Брюна через зал, где его друзья доканчивали коньяк, проводив его звонким чоканьем.
Комната за дверью действительно оказалось ванной. Ванна, раковина, унитаз - все как полагается. И все черного цвета. Кафель тоже черный с ярко-красными прожилками, все металлические части были из белого металла. На стене напротив висело огромное овальное зеркало, под ним табличка “made by the prime designer of St. Wood in before the end of time”. На полочке лежала новая одежда и полотенце, под зеркалом - мыло, бритва, блюдечко с помазком, зубная щетка и расческа.
Пробыв в том кабинете около сорока минут, Брюн вышел в новом льняном костюмчике, теперь уже с легким пиджачком и в сандалиях, а вдоль ворота рубахи был вышит красный витиеватый узор. В зале сидел один синьор Кабани.
- С легким паром! - воскликнул он, когда Брюн подходил к столу. И продолжил, окинув его с головы до ног - Вы отлично выглядите. Брюн сел.
Он был теперь выбрит, волосы зачесаны назад, открывая его высокий лоб, и костюм сидел замечательно.
- Спасибо, синьор Кабани. А где же два заядлых курильщика?
- Сегодня полнолуние, мистер Брюн, и дон Люпус отправился выть на Луну, а господин Лось пошел его сопровождать, чтобы помочь нашему благородному дону, когда тот свалится в припадок. У него ведь припадки не то, что у вас, благо, что случаются только в полнолуние.
- Да, кстати, Луна - она вам не кажется странной?
- Хм. Вы довольно быстро это заметили, дорогой друг. Да, Луна действительно другая. Почему так - точно сказать вам не могу. Разное говорят. Может быть, это темная сторона луны. Ведь это Святой лес забвения - вы еще не слышали этого названия? - синьор Кабани искренне удивился - и говорят, что сама Луна, мол, от нас отвернулась. Святой лес забвения. Где он находится - никто не знает. У меня на этот счет был миллион догадок, и все какие-то нелепые. Умом я решил для себя, что Луна та самая, просто моя память что-то путает. Но если бы только моя... Сердцем я в это не верю. Здесь куда ни пойдешь, все равно выйдешь на эту поляну. И никаких ориентиров. Святой Лес Забвения. - Синьор Кабани заметно захмелел. - Здесь каждого кто-то забыл. Там, в прежнем мире. Говорят, что те, кто отсюда исчезает, вечно блуждает в этом лесу, не находя никакого выхода. А я вот выхожу на поляну все время. И не хочу выходить, специально иду прочь, найти выход, а все равно возвращаюсь. Один раз долго выходил, несколько часов. Встретил блуждающего. Почти полностью озверевший. Ну, думаю, выведу его на поляну. И действительно, пошел за мной, я уж и бар издали увидел, оборачиваюсь - а он исчез. Как сквозь землю. Но тот уже и не говорил. Мы ведь здесь звереем потихонечку, мистер Брюн. Каждый в меру своей испорченности. Вот, пан Козельски, например (пан Козельски, услышав, что о нем речь, вопросительно показал на новую бутылку коньяка, и после отрицательного жеста синьора Кабани продолжил вытирание рюмок) - пару лет назад остановился и с тех пор ни на йоту. У меня вот каждый год клыки все больше и больше. Хотя, все остальное - тьфу-тьфу.
Пан Козельски, все же, принес графин с коньяком и по чашке горячего шоколада с пышной, красивой пеной.
- Пан Козельски, окажите нам честь! - пафосно пробасил синьор Кабани, театрально выставив правую руку. При этих словах обе рюмки наполнились, Козельски сходил за третьей, наполнилась и она. - ну а вас кто забыл, а, Пан Козельски? Кабани положил ему руку на плечо.
- Да кто-то видать забыл. - При этом пан поджал губы и посмотрел куда-то сквозь стол. Руки его оперлись о край стула - теперь ведь и не узнаешь...
Брюн взял графин и долил себе до самых краев.
- Интересно, а кем я стану? - произнес Брюн, ни к кому конкретно не обращаясь.
Кабани улыбнулся и изрек:
- Люблю людей с чувством юмора.
А пан Козельски поднял бокал и сказал:
- За братьев наших меньших
Все со сдержанным хохотом чокнулись и выпили. Шоколад после коньяка был восхитительным.
- Пан Козельски, вы волшебник.
Ударная порция коньяка приятно накатила восходящей теплотой к вискам и затылку.
Играла музыка Дунаевского из детей капитана Гранта. Все ее вспомнили и разговор зашел про море. Вспомнив про речку, решили, что она должна куда-то впадать, а значит, море должно где-то быть. Синьор Кабани божился, что он покинет поляну, дойдет до речки, а оттуда обязательно доберется до моря, а пан Козельски уже прикидывал, какую провизию он соберет ему в дорогу. Мистеру Брюну являлись новые воспоминания, впрочем, неодушевленного характера. И они пили, говорили, смеялись, снова говорили и снова пили. За окном уже стемнело. Музыка была просто подарком для Брюна в этот вечер - играли Led Zeppelin и Since Ive been lovin you. Он даже перестал участвовать в разговоре, а только слушал, покачивая в такт головой.
Вдруг раздался звонок. Он был мало того, что до неприличия громким, но еще и противоестественным в этом месте. Пан Козельски как ни в чем не бывало подошел к стойке и вынул из-под нее аппарат на длинном шнуре в стиле двадцатых годов. Дождавшись окончания очередного сигнала, пан Козельски поднял трубку.
- Алло. Одну минуту - и, повернувшись в сторону - вас, мистер Брюн.
Брюн взял трубку.
- Алло.
- Привет, Брюн.
- Привет, сказал Брюн, улыбнулся и присел. Дышать сразу стало легче. Пустота в груди начала чем-то заполняться. Она заполнялась так быстро, что разность в давлении комом засела у него в горле в области кадыка.
- Чем занимаешься?
Это был родной знакомый голос. Этот лучик, попавший в серебряный шарик воспоминаний через слуховой анализатор, оказался слишком горячим и взорвал его, разом окатив Брюна морем осколков ощущений и воспоминаний. Сердце бешено колотилось. Ему хотелось смеяться, и он еле сдерживал смех, чтобы выговаривать слова.
- Да вот с друзьями выпиваю. А ты откуда?
И они говорили еще долго-долго, обо всем на свете. Когда Брюн повесил трубку, он был очень уставшим. У него даже не было сил вернуться к своим друзьям. Он только лишь посмотрел на них, они оба ему подмигнули и подняли за него бокалы. После этого Брюн заснул.
Проснулся Брюн от звона будильника. Он открыл глаза и увидел свою обычную комнату. Сознание Брюна было полно ощущений, столь неуловимых, что невозможно облачить их в слова и в такой же мере значительных и глубоких, словно он когда-то прожил в них целую жизнь.
Январь 2002