Он и она стояли, друг напротив друга, тихо взявшись за руки. Они разговаривали. Разговаривали, молча, жадно поедая друг-друга глазами. Казалось, что это может длиться вечно, казалось они никогда не устанут смотреть и любоваться друг на друга, казалось, что они сцепились как руками, так и взглядом, что ничего отныне не сможет разрушить этой связи, ни что не сможет помешать им стоять вот так вот. Не всякий прохожий бы догадался о потоке чувств, клокотавшем внутри них, потому что лица не выражали не скуки ни восторга, ни радости, они были каменными и недвижимыми. Прохожий мог бы подумать, что это должно быть странно вот так вот молча стоять друг напротив друга, взявшись за руки. Но вот ее глаза влажно заблестели, тонкие губы коротко задрожали и успокоились. Она пыталась бороться с собой, он это явственно видел и осознавал себя ничтожеством только потому, что не находил слов и действий для ее упокоения. Он тоже преобразился в лице. Оно стало еще более каменным, недвижимым, отображало не то испуг, не то растерянность, не то беспомощную жалость. Она затряслась в безмолвной лихорадке, крепко прижавшись к его груди. Он по-прежнему стоял, с каменным лицом то ли не стараясь, то ли не в состоянии, что-либо предпринять. Взгляд его в конец потупился, стал пустым и стеклянным. Дрожащие руки его плавно обхватили ее талию. "Какие чудные волосы, глаза, какое чудное, какое все чудное" - наверняка думал он, от этого его дыхание становилось все более беспорядочным, отрывистым, приближаясь по хаотичности к ее темпу. Она продолжала дрожать прижавшись к его груди, и он понимал, что она плачет, ему становилось с каждым мигом все хуже и хуже от той мысли что он не может так просто и ясно раскрыть свои чувства, он корил себя называя себя дураком, идиотом и другими словами, пока наконец снова не вернулся к ней. Ее дрожащее тело вызывало смертную тоску, которая начинала разъедать чугунную оболочку дисциплины и привычки. Уголки рта его дрогнули и не понятно было что он хочет выразить, умиление этой прекрасной девушкой или сострадание, ни то ни другое у него умело не выходило. Он уронил скупую мужскую слезу, которая прозрачной каплей разбилась об мокрый асфальт. Отрывистые вздохи ее мало-помалу стали стихать. Наконец ее голова посмотрела вверх, на него. Высоко задрав подбородок, он разглядывал полет безмятежных ватных облаков и... рыдал. Ощутив неприятную радость его слез, она так крепко сцепила руки, что ему ничего не оставалось кроме как удивиться силе хрупкой девушки, ее цепкости и нежелании его отпускать. Он осторожно поглаживал ее по спине. Сквозь слезы, ослабив хватку, она дрожащим, молящим голосом спросила: "почему", продолжая сверкать черными, водянистыми очами. Его передернуло, лицо исказилось в нерешительности, и потом он осторожно выдавил: "я тебя люблю...", ее палец потянулся к его губам, скупо улыбнувшись, она прошипела "тс-с-с-с!". Никогда, никогда прежде он не говорил ей таких слов не из стеснительности и не боязни покраснеть, нагло соврав, а от того что он считал их лишними, неуместными, ибо он считал что слова это пустое, что все нужно доказывать на делах и поступках. А ей этого не хватало, она понимала, как тяжело ему далась эта ветреная фраза, которая так легко прыгает на красноречивых языках. Ей всегда не хватало этой уютной и простой фразы, не хватало слов, но она даже и вздумать не могла намекнуть ему на это, боясь нарушить его душевный покой, боясь заставить его идти против собственной воли и причуд. Он медленно сползал, становясь на колени и обхватывая ее руками. Будто в бреду он скороговоркой говорил длинные, не заученные, но выходившие дивными и воздушными фразы. Чувствуя себя не ловко в положении богини, она попыталась его поднять, на что он всячески отказывался реагировать. Тогда она приспустилась и одарила его поцелуем в его высокий, мужественный лоб. Холодок пробежал по его коже. Он умоляюще смотрел на нее, как она вначале сверлила его своим острым как лезвие катаны взглядом.
- прости меня. - голос его сорвался.
- за, что, помилуй, за что - удивленно и нервно вопрошала она.
- забудь, забудь, не мучай себя, ибо не будешь век несчастна.
- как ты смеешь такое произносить, как твою язык поворачивается говорить такое!? Настоящей мукой станет именно беспамятство. Нет, я не смогу забыть...
- я тоже...
Они поднялись почти что синхронно, устремив друг на друга лица исказившиеся в печальной улыбке. "не забуду" - говорила эта улыбка. "вечно" - продолжала шептать эта улыбка.
Они тихо шли по сырому асфальту, больше не разговаривая и смотря вдаль не то с надеждой, не то в предвидении чего-то хорошего. Но какой-то тайный гадкий привкус царил внутри их сердец. Слившись в протяжном горячем поцелуе они последний раз попрощались, попрощались без слов, как не бывало ранее, попробовали разойтись, долго не отпуская рук. В свете красного солнечного диска они удалялись друг от друга, а лица их становились все более каменными и недвижимыми, лишь глаза тупо поглядывали под ноги. Пройдут годы и возможно, эта злая жизненная шутка сделает их сердца черствыми и несчастливыми, коими они стали в этот день, потеряв половину себя. "Почему же ты так больно бьешь, так больно жалишь, так больно жгешь, сжигаешь?! Зачем тебе это, почему ты такая, сука любовь?!" - вертелось в их головах.