Черепко Артем Александрович. Лирика

АРТЕМ АЛЕКСАНДРОВИЧ ЧЕРЕПКО

Собрание сочинений

Люблю, а не влюблен

В моменты сладкого томленья

Воображаю я в уме

Любимой плавные движенья

В спокойной спальной полутьме.

Все мысли, с ними побужденья,

Как солнца незабвенный свет,

В луне находят отраженье

И чтят космический завет.

Вдали кофейный свод небесный,

Огни и нити-провода;

Квартал спокойный, правда, тесный;

Меж улиц - талая вода.

Весна! Весна! Я трезв весною,

Я духом жизни окрылен.

Мне жить по сердцу, жить одною.

Да, я люблю, а не влюблен.

Восхищаюсь

Восхищаюсь творцом я небесным,

Не уставшим планеты вращать.

Этим солнечным утром воскресным,

Научи меня, сердцем прощать.

Научи меня, грешного сына,

Проницательным словом своим.

Я устал пить хмелящие вина

И устал притворяться живым.

Перед кем мне выпячивать душу

На исходе тревожного дня?

Я не муж, чтоб подобным быть мужу,

Да и ты мне, увы, не жена.

Но люблю я твой голос и речи,

И ревную опять и опять.

Дай обнять твои стройные плечи,

Дай мне губы твои целовать.

Ты узнаешь при трудности первой:

Буду рядом, как верная тень.

На двоих воспаленные нервы,

Скорой жизни приятная сень.

Вот ужалила в жопу быка...

Вот ужалила сзади быка

Как-то в поле лихая пчела -

Напугал этот бык пастуха

И понесся, отаву стеля.

И за ним устремился пастух:

"Сука, стой, говорю! Чтоб тебя!"

А вдали где-то слышен петух,

И дымит чьей-то бани труба.

"Коль бы был, бычара, ты мой,

Этой пугой тебя бы иссек!

Так ты, дурень безмозглый - чужой.

Ты чего же из стада утек?!

Мне тут с вами возись, одному.

И ж не выпьешь! Каб кто подменил,

Я бы лег за ручьем под сосну,

Выпил водки - и свет стал бы мил"

И ходил так, ругаясь, пастух

Да от злости напавшей краснел.

Только бык тот стоял, точно глух

И тупыми глазами глядел.

Все люблю я в природе родной

Все люблю я в природе родной:

Как туманами дышит река;

Как поля, колосясь под луной,

Провожают за дол облака.

Как в воде отражается брег

И не вериться мне до конца:

Под зеркальной поверхностью рек -

Глубина, глубина, глубина.

С каждым листиком и стебельком,

То ли утром, а то ль ввечеру,

С каждой тропкой за дальним мостом

Говорю, говорю, говорю.

И при сумерках кваканье то,

Что от края до края слышно.

Когда в окнах соседних желто;

И мое, глянь, желтеет окно.

По любимой скучает душа.

Вдохновенье ударится в грудь.

Расскажи мне, печаль, не спеша,

Что-нибудь, что-нибудь, что-нибудь.

Как искусно всевышний создал

Все законы земной красоты!

Я за правду и истину встал,

За свершение нашей мечты.

Дверь

Порою гнев мой ум и сердце гложет,

Но стоит мне в словах с тобой сплестись -

И тает лед, и нежность чувства множит,

И дума светлая взлетает птицей ввысь.

Любимая, любимая, все в мире -

Движенье, превращаемое в тлен.

Душа твоя яснее, чище, шире...

Мы беглецы народа, дети стен.

Боясь попасть в закономерность быта,

Мы, грешно существуя, ищем жизнь.

Но призрачная дверь хоть и открыта -

Невидима - лишь горизонта синь.

А я люблю и в счастье улыбаюсь.

Проверь меня, и верностью измерь.

Я на холмы прозрения взбираюсь -

И вижу эту призрачную дверь.

О, Жизнь

О, жизнь, всегда загадка для людей!

Сама себя ты редко объясняешь,

И с ворохом поступков и идей

Нас к некой общей цели направляешь.

И даже тех, кто не желал идти,

Кто от твоих законов обессилел,

Кто от твоей свободы - взаперти,

Кто движется по этой блядской жиле.

Могила - символ истинных свобод,

Но дело-то совсем в ином таится...

Печален без любимой жизни ход,

А блуда сердце смолоду боится.

И всякий стыд, и совесть прежних лет

Казаться будет искреннее, чище.

И то, что было скучным - станет свет;

Трава произрастет на пепелище.

Учения отцов не сквернословь,

Пусть мысли твои на мирское скоры.

Я точно знаю, жизни суть - любовь,

И в оном не приемлемы укоры.

Запусти в мое сердце руку

Запусти в мое сердце руку,

Свою нежную руку любви,

И прислушайся к этому стуку.

Только, милая, не натрави

На него псов клыкастых печали

И прожорливых горя ворон.

Я хочу, чтобы чувства журчали,

Я хочу слышать трепетный звон.

Ты одна лишь способна дыханьем

Мою душу ребенка согреть,

Тем заветным напоминаньем,

Что не сможет вовек надоесть.

Каждый миг этой временной жизни

Я пишу и пишу, и пишу.

Мои мысли - огромные слизни,

Но я их, как младенцев ношу.

Я кормлю их из ложечки ночи,

Молоком вдохновенья пою,

Не бросаю их возле обочин,

Не кладу на постели краю.

Моя нежная девочка счастья,

Моя добрая фея любви,

В добрый час и в минуты ненастья

Мое сердце своим назови.

Решение свое

Отчего ж решение свое

Человек так часто изменяет?

То он проклинает в мире все -

То на пир народный поспешает.

Так и ты, красавица моя,

Любишь ведь излишнее вниманье.

Оттого-то и волнуюсь я,

Клюнешь на любезностей блистанье.

Помнишь, как у Пушкина было,

В его сочиненье "Черной шали"?

Всякой раны выдержу я зло,

Но измену, видит Бог, едва ли!

И твоего любовника, гляди,

Как лягушку, шилом изувечу.

Моя верность - у меня в груди,

Перед чувством праведным отвечу.

Пусть порою я и посмотрю...

Так глаза не удержать руками!

Лишь тебя весь день боготворю,

Коль не сплю - боготворю ночами.

Будешь ты скандалы начинать -

Все стерплю под шкурой собачонка.

Но прошу тебя, ебена мать,

Сердце лишь не вскармливай подонкам.

Раскаянье

Все, что казалось главным и великим

Уходит на второй невзрачный план.

И только Бог своим вселенским ликом

Заменит нам житейский балаган.

Когда глаза седой и наглой смерти

Уверенно посмотрят на тебя,

И взгляд ее как глыба скальной тверди

Не сдвинешь вбок никак без волшебства.

А волшебства и нет ведь, как известно;

И все что остается вера в то,

Что Бог прощает души безвозмездно.

Раскаянье - святое долото,

Которое выдалбливает место

Для истины свободной ото лжи.

И вечность, эта верная невеста,

Расплатится сама за кутежи.

Покинут музы...

Покинут музы ветреных творцов...

Творить - есть суть, но далеко не смысл.

Я прибегаю к истине отцов:

Любовь дороже, чем талант и мысль.

Когда от боли ноздри ходуном,

Все музы, испугавшись слез и стонов,

Оставят вас и ваш пустынный дом

До лучших, если сбудется, сезонов.

Лишь сотни книг да ветер-хохотун...

И, где они полночные гетеры?

Взглянешь назад с досадой сквозь бодун -

Там скалятся стаканы и фужеры.

Ночь кажется холодной и большой,

Устами темноты целует скверы,

Вся черная, медлительной вдовой

Бредет по кривизне фонарной сферы.

У вечности просить не стоит в долг

У вечности просить не стоит в долг -

Нам нечем будет ей, потом, отдать.

Я вижу в жизни столь короткой толк

Из-за того, что можно в ней мечтать;

Из-за того, что сердце полно чувств

Живительных, пьянящих, с грязнотцой;

Что можно наслаждаться жаром уст;

Творить без сна, терзая ум младой.

Что можно выходить порой за грань

И вырываться из смертельных лап,

Держать в ладони женственную длань;

И чтобы не вставляли в зубы кляп.

Пусть плети бороздят мою спину

От выступов лопаток до крестца,

Я выдержу, и, стиснув зубы, ткну

Ответный нож, не утаив лица.

У моего изголовья тихонько присядь

У моего изголовья тихонько присядь,

Расскажи мне забытую сказку веков.

Опусти на чело мне волос твоих прядь -

Я вдыхать буду их вместо майских цветов.

Видишь там, на стене, карандашный портрет.

Признаюсь, из меня неахти портретист.

Но не раз в тяжкий миг был я им обогрет...

Хорошо. За окном горизонт золотист.

Все размеренно шло и менялось вокруг.

То сиял лунный свет, то круг солнца вставал.

Говорила ты мне, что я твой лучший друг;

Я же гневался лишь - слов иных ожидал.

Приходила ко мне ты чудеснейшим сном,

Охмелением, сладостью, как от вина.

И я строил поспешно в уме молодом

Эти чувства, что так навивает весна.

Но невинно, легко мной вконец завладев,

Пропадала куда-то как ветер, как луч.

Меня трогал любой заунывный напев,

И я был одинок, точно месяц меж туч.

Я глядел в отраженье знакомой реки,

На которой провинция наша стоит.

Ты как будто была рядом с кистью руки,

Невидимкой была, но я помнил твой вид.

Твои светлые, полные солнца глаза,

Как июньское утро, на свежей росе.

Твоя талия гибкая - точно лоза

Тихой ивы, представшей в вечерней красе.

И теперь ты со мной, совсем рядом сидишь.

И безумен мой взор от твоей красоты.

Ты читаешь стихи, вдаль с молчаньем глядишь...

Отчего только плачешь с улыбкою ты?

Ты простила меня. Но порой стыдно мне

За стихи посвященные девам другим.

Я купался во лжи и тонул весь в вине...

И спасибо Творцу, что остался твоим.

У моего изголовья тихонько присядь,

Расскажи мне забытую сказку веков.

Опусти на чело мне волос твоих прядь -

Я вдыхать буду их вместо майских цветов.

Наложница

Царь наложницу младую

Всем богатством окружил.

Вещь заморскую любую

Настоятельно дарил:

И браслеты золотые,

Изумруды и шелка

И кораллы голубые,

Ожерелья янтаря.

Утром солнечным гуляя,

В виноградниках царя,

Пела, Бога умоляя.

Рдела летняя заря.

Все тут было нелюбимо,

И палаты - как тюрьма.

Сердце девичье ранимо.

Несвобода - значит тьма.

Время шло; все чаще слезы

Дева милая пила.

Разрушались ее грезы,

Те, что в юности зачла.

И в один ненастный вечер,

Украшения все сняв,

Распрямив нагие плечи,

Страх позорный отогнав,

Встала на краю балкона,

Взгляд доверив небесам,

Материнского кулона

Твердь прижавши ко грудям.

Царь, узнав от слуг такое,

Тут же к деве прибежал

(С ним солдат огромных двое),

Ей он грозно приказал,

Чтобы та сошла обратно.

Но она в ответ ему

Кратко, с твердостью и хладно:

"Никогда я не приму!

Господин, ты мой всевластный,

Нет терпенья уж тужить.

Чем принять сей рок несчастный,

Лучше мне совсем не жить!

Сорвалась с балкона дева -

Ветер дрогнул на кудрях.

Море стихло после гнева.

Тело стынет на камнях.

Этой ночью

Этой ночью ты сядь у окна

Слушать города бархатный шум.

Своей сладкой истомой луна

Вновь смиряет взволнованный ум.

Ты рукою притронься к стеклу -

И окно нараспашку открой.

Видишь, там далеко-далеко

Белых звезд леденеющий рой.

К огоньку, как ко мне, обратись.

Космос вечен и космос глазаст.

Иль украдкой вздохни, улыбнись...

Я узнаю - звезда передаст.

Небеса - непорочная высь.

Много тайного в их голубени.

Только с морем их можно сравнить,

С водяным колебанием лени.

Да! Пока я могу, я смотрю,

И читаю и звезды, и волны.

Тихо Господа благодарю,

Что любовью мы живы и полны.

Я сам с собою часто говорю

Я сам с собою часто говорю,

Закрыв глаза и задержав дыханье.

Зачем, скажи, я Господи живу

И совершаю грустное блужданье?

Зачем из чаши жизни пригубив,

Я не почувствовал ни неги, ни услады,

И, детство свое скорое сгубив,

Я встал в тени, чтоб видеть звездопады?

Мне Бог свои законы предложил,

Чтоб не был я актером в грешном фарсе,

Но видно сам себя я отлюбил...

Рожден я на Луне - зачат на Марсе.

Мне кажется, что я из-за того

Готов смотреть все сутки на светила,

И видеть там сокрытый смысл всего,

И слушать эту синь, что сердцу мила.

Рожден я на Луне - там спит печаль,

Расположившись в кратере иль море;

Там ноет бледным светом тихо даль,

Как ветер запоздалый в коридоре.

Я сам с собою часто говорю

И жду канат, мне брошенный луною.

Я и тебя туда с собой беру,

Всю вечность наслаждаться высотою.

Песенка не спета

Я стал остатком гаснущей звезды,

Так далеко от глаз Земли и света.

И только ты родная, только ты,

Мне говорила: "Песенка не спета"

В краю, где нечему отбросить тень,

Я так скучаю по Земле и свету,

Где ночь-сестра сменяет плавно день;

И месяц так похожий на пельмень

Вновь призывает океан к ответу.

Но ты мне заменила свет Земли

И стала ты для сердца чем-то большим,

Настолько, что в нем розы расцвели

И оставались, чем обычно, дольше.

Там, в космосе, повиснув ни на чем,

Среди пыльцы бескрайней черной течи,

Мы падаем, как будто бы плывем,

Обняв друг друга трепетно за плечи.

Мы чувственно спустилися к Земле,

И я ослеп от чуда и от света.

Пускай сей мир купается во зле,

Ты говоришь мне: "Песенка не спета"

***

Задайтесь вы разумной лучше целью,

Кто пишут не из чувств, а от безделья.

Бессонница

Предстала ночь. И я хочу убраться

Из комнаты невидимой своей

С вопросами бесцельными расстаться

И связками ненужных мне ключей.

Идти вдоль проводов по всем дорогам,

Читать в тиши небесный алфавит.

И пусть километровым диалогом,

Ботинок мой с асфальтом говорит.

Бессонница, порою ты прекрасна,

Порою организму ты нужна.

Целую я умом твой образ страстно,

Целуй и ты, мой гений до светла.

Я чувствую, тебя о мой читатель,

Берусь тебе всю душу излагать.

Ты ищешь словно золотоискатель,

Ты любишь, милый, глубоко копать.

Такими плодотворными ночами

Творю я то рисунки, то стихи,

Чтоб выставить, любимые, пред вами

Мои святые думы и грехи.

Психиатрическая лечебница

Больница. Здесь квадратные палаты

Охватывают душу бирюзой,

А в коридоре белые халаты

Мелькают равномерно день-деньской.

Невольно как-то проступают слезы -

Другие свое время кормят сном.

Покинули меня мечты и грезы,

Упав на дно оранжевым клубком.

"Таблетки получаем!" - только слышно.

Завидуя свободе за окном,

И небу в облаках. Я никудышно

Стараюсь усидеть, но в горле ком;

И требуют как ноги, так и руки

Движения и некой беготни;

Сливаются в одну картинку звуки

И мысли от мозгов отделены.

Ведь я всегда хотел тебе сказать

Ведь я всегда хотел тебе сказать

Как я устал как, мне нужна отрада,

Как больно надоело мне молчать,

О том, о чем молчать совсем не надо.

И мне противно много говорить -

Меня к безмолвью стены приучили,

Безмолвно ненавидеть и любить,

Безмолвно прилагать число усилий.

И вовсе не совсем я одинок,

Со мною за столом сидят родные:

Тоска глядит в щербатый потолок,

И тревога - в книжки трудовые.

Мне тоска расскажет сколько лет

Потолок на кухне не белили,

Всякий городской спонтанный бред:

Дым вдали, завод, автомобили...

С каждым днем я дальше от того,

Что людьми реальностью зовется.

"Мне, родной, не нужно ничего",-

Тень так говорит, за мной плетется.

Снова будто мальчик верю ей,

Отвечаю: "Правда. Нам не надо"

Мы идем считать с ней голубей,

В мир выходим. Серо. Сыровато.

Там люди ходят, кашляя, куря;

Другие ходят и без сигареты.

Справляли мы кончину октября,

Глядели мы в небесные просветы.

Ведь я всегда хотел тебе сказать

Как я устал как, мне нужна отрада,

Как больно надоело мне молчать,

О том, о чем молчать совсем не надо.

Милая

Если бы ты лишь ладонью

Хрупкой и теплой своей

К сердцу прильнула спросонья,

Ножкой к ножке моей.

Если бы ты отогрела

Душу сырую мою,

Та бы не знала предела,

Словно победа в бою.

Милая, милая, верю,

Есть ты на этой земле,

Знаешь разумную меру.

В городе или селе

Над книжной полкой склоняясь,

Смотришь в свое окно,

Взглядом немым цепляясь

В неба льняное дно.

Может под вечер свободный,

В ласке имея нужду,

На подоконник холодный

Белым дождем упаду.

Знать, узнала меня в толпе

Знать узнала меня в толпе

Раз косилась, боясь спросить.

Да и я подойти к тебе

Не отважился, уточнить.

И вдыхали мы шум метро,

И стояли как чудаки:

Я насупленный как Пьеро -

Не скрывала и ты тоски.

Почему мы боимся так

Одиночество потерять?

Неуверен тревожный шаг.

Я не сволочь и ты не блядь.

Может быть я тебя любил

Лет двенадцать тому назад,

Или просто в себе будил

То, чему бы я мог быть рад.

А теперь этот поезд, хлад

И мелькание за окном

Серых станций, фасадов хат

И полей с их осенним сном.

Ты задумчива, смотришь вдаль -

Я гляжу на твое лицо.

В нем красивую зрю печаль,

Протирая свое кольцо.

Твоя станция. Ну, прощай.

Через две - и моя уже.

Холодает. Наш дивный край

Угловат, как на чертеже.

Не встречает меня никто;

Я фантомом везде сную.

Все свершилось - да все не то.

Сигаретку вновь в рот сую.

Сезоны

И шли года, сезон перед сезоном

То серостью предзимней представал,

То зеленью с весенним робким фоном

Сердца судьбой избитые латал.

Заменялись туфли и ботинки,

И пальто, футляры-пиджаки;

То летели по ветру шерстинки,

То цеплялись к шерсти волоски.

И корнями нежными своими,

Впитывая суету времен,

Стали мы цветочками сухими,

С детства как не пахнем, не цветем.

И вчера в прогулке одинокой,

Сосчитав дорожные столбы,

Думал я о жизни столь жестокой,

Мыслил я, как души в нас слабы.

Как же мне хотелось в свое время

Взрослых граждан о любви спросить.

Вскоре влез я сам в дурное стремя,

Ныне мне других уже учить.

Это бытие осточертело,

Мне под ним уж тяжело дышать.

Я вошел в писательское дело,

Чтобы грусть и скуку описать.

Тысячи картин и всяких звуков

За день наполняют черепа;

Кот мой безучастный замяукал,

К миске незаполненной припав.

Что-то о тебе напоминает:

То ли цвет обоев в этот час,

То ли эта лампа, что свисает,

Глядя в мой живот и крепкий таз.

А еще припомнилась сегодня

(Запахом дешевых сигарет)

Грязная курилка после полдня,

Психбольницы бирюзовый цвет.

Снова ты под музыку сознанья

Входишь в мой мыслительный процесс,

Без причины и без толкованья,

Как приходят облака небес.

И затем с последней сигаретой

Снова покидаешь ты меня,

Песней непонятной, недопетой,

Ты еще так ласково юна.

"Как-то глупо, слишком даже глупо",-

Сам себе я тихо говорю.

Сорванная пальцами так грубо,

Двинулась шерстинка по ветру.

Колыбельная вереска

Колыбельную вереска слушать

Я иду после полдня за холм,

Чтоб сомнения песней разрушить

Колыхания розовых волн.

Упаду я на землю родную,

Вересковые пустоши, гарь.

Взглядом глади небес поцелую

И заката размытый янтарь.

Жаль, любимая, нет тебя рядом,

Не увижу как ветра струи,

Словно маленькие зверята

Треплют волосы тихо твои.

И улыбку, что в памяти греет.

Твое имя на букву Р.

Не видал я на свете чуднее,

Проходя мимо паков и сквер.

Пусть поет этот вереск лиловый,

Выражая мой трепет глухой.

Мне не снять, дорогая, оковы -

Ключ от них ты забрала с собой.

И теперь, окантованный грустью,

Прихожу я опять и опять

Слушать песни израненной грудью,

Жесткий вереск подошвою мять.

Космос

Ты дышишь тайнами, далекий синий космос,

Употребляя в пищу вечность лет.

Ты рассыпаешь звезды безголосно

И бисер метеоров и комет.

Твое бессмертие бесспорно состоит

Из множества бесчисленных историй.

Ты можешь только быть, как Бог велит,

Вмещая суть законов, траекторий.

Нам сложно бесконечность осознать

Столь смертными умами и сердцами.

Мы можем только скромно наблюдать

С Земли за планетарными балами.

И полки заполняя сбором книг,

Фундаментом чужих и личных знаний,

Мы жадно проживаем данный миг

Средь критики, хвалебен и восстаний.

Ведь часто мы отчаянно грешим

С надеждой на прощение, но завтра

К бессмыслию осознанно бежим,

На сцену всем известного театра.

Любава

Облака свои кудряшки

Ближе к солнцу поднесли -

И, как серые барашки,

Вновь за пастырем ушли.

В поле встретил я Любаву

Близ шумящего ручья:

Вкруг нее дышали травы,

Ныло стадо комарья.

Светел длинный ее волос,

Она смотрит дальний лес -

Перед лесом желтый колос

Смотрит кружева небес.

Подперев главу руками,

Размышляет об одном:

Над земными чудесами,

Над любовью за холмом.

Ветер часто ласков с нею,

Словно та его сестра;

С нею кажется яснее

Хладный воздух октября.

Я подумал вдохновленным -

Грудь наполнили мечты.

Нет красивше в мире сонном

Сей славянской красоты.

... кто для нее кумир

Люблю тебя настойчиво и жадно.

Плевать, что зря, что ради ничего.

Пускай порою грустно и досадно -

Не жалко мне томленья своего.

Чтоб после долгих лет безумной лени

И вольного бесцельного житья,

Отвергнутый на этом свете всеми,

Хоть малый смысл жизни вспомнил я.

Чтоб, вывернув сознанье перед Богом,

Уверенно бы мог я показать,

Как вылезла любовь дурная боком,

Что жил я как изгой - ни дать ни взять;

Что все на свете было мне не мило,

И будто бы пришелец я скучал

О том чего не видел, что манило,

И чем я подсознанье баловал.

Далекие обманчивые думы

Я правдой драгоценной называл.

И грезил все лазурностью лагуны,

Которую в тетрадке рисовал.

Но то, что мельтешило перед носом

Во мне не вызывало интерес.

Владея колдовством или гипнозом,

Фантомы мне внушал умелый бес.

Любовь моя реальности боялась,

Действительность пугала личный мир.

Душа моя одна теперь осталась,

И Бог пойми кто для нее кумир.

Мне сегодня приснилось благое

Мне сегодня приснилось благое,

То что редко приходит во снах:

Небо ясное в летних цветах

И река в предвечернем покое.

Зверобой желтоглазый. Пастух,

Уводящий за холм свое стадо.

За собой меня тянет куда-то

Кучевых облаков белый пух.

Близ реки под мужицкой косою

Упадает и пахнет трава.

Ветр западный шепчет слова,

Увязавшись как баба за мною.

Над Кубой

Над Кубой вновь клубится дым

Пестреют пляжи. Солнце. Лето.

Я от угара стал дурным,

Но я не жалуюсь на это.

Мы контрабанду по утрам

На корабли удачно грузим,

Перепадает малость нам,

Судьбу словами не мутузим.

Как чудно смотрятся поля,

Где зеленеют листья коки -

На Яве, Андах и Перу

Произрастают точно в сроки.

Худые негры день за днем

Не вылезают из сушилок.

Всем заправляет Дон Гийом,

Мозоля магнумом затылок.

В его светящихся зубах

Всегда кубинская сигара,

Немногословен он в речах,

И ест под соусом омара.

Он подарил нам попоро

Из островов зеленых дальних.

Своих людей ценил щедро,

Но не любил сентиментальных.

Мы жили весело, легко

Средь коренного населенья

Нас принимали широко.

Мы дев ласкали без сомненья.

А Дон Гийом - он был француз.

На португальском и испанском -

Как все равно окончил вуз,

Еще немного на афганском.

Мы бороздили океан -

За год мы стали моряками.

Так много даже Магеллан

Не плавал южными путями.

Бывало множество проблем;

Бывало, груз не пропускали;

Срывались планы, сотни схем -

Но мы с Гийомом выживали.

И вот на Кубе мы, друзья!

Наш босс наладил отношенья.

Обосновались средь старья,

Влились в подпольное теченье.

В Гаване были все свои.

А штаб-квартира - на Гаити.

Отлично дело обстоит:

Мы продаем - а вы платите.

Над Кубой вновь клубится дым

Пестреют пляжи. Солнце. Лето.

Я от угара стал дурным,

Но я не жалуюсь на это.

Налей мне в долг

Налей мне в долг - я буду благодарен.

Сегодня я нуждаюсь. Будь здоров!

Я частыми разлуками задарен;

И тянется унылый шлейф годов.

Не нужен вам и вы мне не особо -

Все прошлое потухло, как костер.

Осталась только некая озноба,

Что мучает меня с недавних пор.

Я вечером хочу остаться пьяным,

Быть может, от безделья или лжи,

За столиком уютным безымянным,

Где крошки и засохшие коржи,

Оставленные прошлым господином,

Сидевшем тут, о завтрашнем грустя,

Дыша спокойно кофе с ванилином,

И ложечкой пластмассовой вертя.

Теперь здесь я. И видом увлеченный

Ночных непринужденных панорам,

И в это наблюденье вовлеченный,

Я мысленно спешу обратно к вам.

Сидел бы до утра, сознанье плавя,

Осанку полусонную приняв,

Напиток золотой всем сердцем славя,

И музыке полночной скромно вняв.

Налей мне в долг - я буду благодарен.

Сегодня я нуждаюсь. Будь здоров!

Я частыми разлуками задарен;

И тянется унылый шлейф годов.

Разлука

К чему обманом отдалять

Столь очевидную разлуку?

Давно освоил я науку,

Как ложь от правды отделять.

Скажи, не любишь ведь меня?

Ты лишь красивыми словами

Создала мнимость между нами -

Любовь тут вовсе не видна.

И я, окутанный печалью,

Тебя любимой называл,

Но в сердце чувств не испытал -

Оно молчало твердой сталью.

Тебя нисколько не виню.

Я сам виновен, что поддался,

И грешной плотью возбуждался,

Бросая факты за спину.

Ночь была

Ночь была - она вошла без стука,

По лучу сошла с седой луны,

Девушка святая или сука,

С миром или жаждою войны.

Взгляд ее - ей-богу совершенство!

Тут уже не скажешь ничего;

Сонное туманное блаженство

Ангел, или Дьявол (ну, его!)

Грудь свою руками прикрывая,

Села к изголовью моему,

Будто бы она и не чужая

Гордому уставшему уму.

Я назвал духовною тюрьмою

Всякий мировой субъективизм,

Скучной философией глухою

Смазав весь житейский механизм.

Что мне объяснять созревшей деве

Мудрые бездельные слова?

Долго ли внушал змеюка Еве,

Прежде чем вкусила голова?

Грезил я любовью ненасытной -

Ждал ее, как нищие еды.

На глазах у Бога, право, стыдно

Дьявольские собирать плоды.

Ночь была - она вошла без стука,

По лучу сошла с седой луны,

Девушка святая или сука,

С миром или жаждою войны.

Принял я ее - всю ночь молчали;

Лишь полузакрытые глаза

Стены голубые подпирали,

По изображению скользя.

Время лечит

Она была единственной на свете,

Кто мог меня из пропасти достать.

Теперь она всего лишь на портрете

Безмолвная глядит, ни дать ни взять.

Теперь, порой, с друзьями напиваясь,

Не так уже тревожусь я о ней.

И изредка с усилием пытаюсь

Прошедшее будить в душе своей.

Да, время лечит - правы наши деды.

И прошлым жить нет смысла продолжать.

У каждого сезона свои беды -

Не стоит все минувшее внушать.

Пускай она была большой любовью

Любовь перерождается, как знать.

Волнение приходит к хладнокровью,

Чтоб новые порывы повстречать.

Не я один пишу, учусь, влюбляюсь,

Горю в ночи и гасну поутру.

Средь бела дня на троне воцаряюсь,

И скатываюсь к вечеру к рабу.

Осень

Люблю я шум и танец листьев красных,

Столь красных, будто вымытых в крови,

И ливней стук в томленьях ежечасных,

В бороздах увядание ботвы.

Чудесна ты, сгорающая осень,

И запах твой из тысяч павших трав,

И дальней дали пасмурная просинь

Восстала, горизонт завоевав.

А вас, леса осенние немые,

Приятно мне в октябрь навещать;

Озябшие пески береговые,

Озерную сереющую гладь.

Любовь я почему-то вспоминаю,

Ту давнюю, далекую любовь.

О местонахождении не знаю.

Увы, мы с нею не бывали вновь.

Ах, осень для меня ты драгоценней

Прекрасного дыхания весны!

В тебе как будто все благословенней

И чувства глубиной вдохновлены.

Ну, а когда я мимолетно вижу,

Идущего сквозь холод рыбака,

И топчущего сапогами в жижу,

Печаль приходит струйкой ветерка.

Люблю я шум и танец листьев красных,

Столь красных, будто вымытых в крови,

И ливней стук в томленьях ежечасных,

В бороздах увядание ботвы.

Оттого ль

Оттого ль, что жизнь так одинока

Кажутся пустыми поезда?

Широка дорога и далека;

Ехал бы, да путь мой - в никуда.

Кофе остывает в желтой чашке -

Рядом с чашкой замерла рука.

Чайников горячие мордашки

Смотрят на меня, на чудака.

Может быть, и к лучшему все это:

Сонное блуждание в себе,

Думы от рассвета до рассвета,

Сон дневной приравненный к борьбе.

Подай мне знак

Подай мне знак - и я у ног твоих.

Я, может, и храбрец, но слаб я пред тобою.

Готовый уж на все, любой дурной ценою;

Чтоб вашим быть убью других троих -

И порцию вина как раз утрою.

Когда я вижу как, дыша в плену корсета,

Свободы жадно просит твоя грудь,

Мне хочется на ухо вам шепнуть:

"Нарушим, Ma coquette, те правила завета.

А где? уж ты сама укажешь лучше путь"

И в нежной темноте, украшенной духами,

В той комнате, где ты всегда молчишь,

Иль письмами в конвертах шелестишь,

Иль к ручке прислоняешься устами,

Ты стон в порыве страстном обронишь.

Где ты под поцелуй подставишь шею,

Что гордо час назад недвижимой была.

Теперь она уже трепещуще-тепла -

Целую сверху вниз и пламенно хмелею,

И чую, как дрожат в полночной мгле тела.

Поля, холмистые поля...

Поля, холмистые поля...

Небес пустынных проседь

Меня к пределу увела -

И вздумала там бросить.

Я сам бы рад вернутся к вам,

Но только, к сожаленью,

Закрыл просветы все туман,

И черт кружится тенью.

Макушки черных тополей

Склонились надо мною

И шепчут песню давних дней

С отчаянной тоскою.

Далече ель стоит ферзем;

Вороны над лощиной

Кружатся ночью, как и днем

Душой неискупимой.

Уже навряд ли я придти

К вам вовремя успею,

В овраге лягу - не ищи -

И за год в нем сотлею.

Сползает глины жидкой плоть

Под долгими дождями.

Я вижу в глине череп-кость

С пробитыми краями.

Видать, такие же как я

Попали в зону сдвига.

Сгубила глупая стезя

Без шума и без крика.

Поля, холмистые поля...

Небес пустынных проседь

Меня к пределу увела -

И вздумала там бросить.

Там, где ...

Там, где начинал ручей путь извилистый далекий

Через поле, луг и даже через хвойные леса;
Там, где пас коров пастух вечно пьяный, краснощекий,
Где слышны в дневную пору только ветра голоса.

Но как только потемнеет, солнце спрячется за холмик,
Слышно кваканье лягушек рядом с заводью седой.
Прорисовка горизонта: домик, стог и снова домик...
Как же Родина прекрасна! Дарит счастье и покой.

Вижу дуб столетний строгий, жалко, больно одинокий.
Может быть, ему красавцу сотни две еще стоять.
Любит на него залазить сельский мальчик босоногий
И шуршанью плотных листьев по ребячески внимать.

Наша Родина не много ведь на карте занимает,
Зато полностью влезает в наши души и сердца.
Пусть красавица и дальше руки к солнцу воздымает,
Пусть полями прославляет Бога, нашего Отца.

У синей реки

У синей реки я сидел

И, молча, на воду глядел,

На эту зеркальную гладь,

На стеблей тоскливую прядь.

И трогал, как ветер жнивье,

Ногой отраженье свое.

Стога цвета охры вокруг,

И скучен остриженный луг.

И все продолжает лететь

Листов отмирающих медь.

Привычно. Сюда я пришел

Не грустен, но и не весел,

На осень еще посмотреть

И речку родную воспеть.

Стерва

Что ж ты стерва, любишь тех,

Что в тебя плюют;

И идешь опять на грех,

Ищешь свой приют?

Неужель по нраву так

Низкая стезя?

Ходишь дура средь собак,

Жопой егозя.

Пусть же молодость твою

Выпьют как вино!

Жалко мне губить свою

С вашей заодно.

Дура ты, глядишь на мир,

Словно в зеркала.

Мир, как есть, не твой кумир -

Ты его юла.

Когда-то

Когда-то я все дерзкое любил,

На все глядел с надменностью присущей

Не разбирал ни страсти, ни чернил,

И сердцем не предвидел дух растущий.

Но, встретив настоящую любовь,

Мой эгоизм о нежное разбился;

Порыв спесивый, кипятящий кровь,

На ласковые чувства заменился.

Теперь я нов. Бежав нелепых слов,

К словам души и правды прислонился.

Лишившись вероломности шипов,

Я мягкости житейской обучился.

Мне радостно! Хочу тобою жить,

С тобою в паре обретать свободу,

И кораблем свободы тем рулить

Как в счастье, так и в полную невзгоду.

Любовь - одна источник светлых дум,

Поступков смелых, действий благотворных.

Лишь с нею - в безопасности весь ум,

И покоренье мыслей непокорных.

Мне не снится зеленое море

Мне не снится зеленое море -

Я на нем никогда не бывал,

Мне не снятся высокие горы

И заснеженный в них перевал.

Но мне снится знакомая речка,

Запыленный бревенчатый мост

И родное мне с детства местечко,

И лишайника сизый нарост.

Там где вечером в озере круглом

Отражается мир тишины,

И за рапсовым полем смуглым

Расплываются кудри сосны.

А еще мне любимая снится:

В легком платьице ветра струя,

Да в медовых глазах золотится

Все, что дорого для меня.

Осыпаются яблони в мае

На обочины в легкой тоске.

Я смотрю и зову: "Родная..."

Не излиться в одной строке,

Всем мышленьем и всей душою

Чувства верные не сказать -

Надо только прильнуть щекою,

Губы трепетно целовать.

Птичка

Не ищи мою нежность за дверцей

На каком-нибудь там этаже.

Вот она - разгорается в сердце,

Вот она - отдается в душе.

Не плету из концов оправданье,

Объяснять ничего не хочу.

Я закончил дурное скитанье,

И сказал "все нормально" врачу.

Нет причин ударять по догадкам -

Проще плакать, смеяться и жить.

Не откладывать из-за осадков

Безграничное счастье дружить.

Вся особенность истин глубоких -

Их ведь видно с обрыва. И мать

Говорила: с обрывов высоких

В те глубины лишь смелым нырять.

И я думал: насколько я смелый,

Не дрожит ли от страха нога,

И довольно ль для истин я зрелый...

Знать, поступок - то жизнь - не строка.

Всякий дюж сочинять небылицы

И твердить как прожитые им.

В человеке есть что-то от птицы -

Только служит стихиям другим.

Вот и я острокрылою птицей

Чищу перышки, силы коплю,

Прилетев, чтоб сказать за границей:

"Моя птичка, тебя я люблю"

Не солгал в любви я ни на йоту

Не солгал в любви я ни на йоту;

Больно мне у сердца и у лба:

Зная твою тонкую природу,

Нет, не я счастливый близ тебя.

Что такое ложь, по здешним меркам?!

Я не мял измены сарафан

Не был глупой страстью исковеркан -

Мне знаком лишь маленький обман.

Тот обман невиннее котенка,

Что слепой мяукает в руках.

Я забочусь, пусть и издалека,

Но как будто в нескольких шагах.

Я люблю ведь истинно и верно,

Что дай Бог так каждому любить.

Или хоть на треть одну, примерно,

Чтобы перед Богом не грешить.

Не солгал в любви я ни на йоту;

Больно мне у сердца и у лба,

Потому что в будни и субботы

Нет, не я в постели близ тебя.

Оттого и злость сочится в скулы,

Гривою покрылась голова,

Ум мой человеческий и пухлый

Сужен до инстинктов зверя-льва.

Но как только ты коснешься словом,

Нежностью и ласкою своей

Укрощаюсь, становлюсь медовым,

Все во мне становится светлей.

Что такое ложь, по здешним меркам?!

Я не мял измены сарафан

Не был глупой страстью исковеркан -

Мне знаком лишь маленький обман.

Тот обман наивен, как ребенок,

Да и безобиден он для нас.

Он не прогрызает ни печенок,

Ни сердец, ни столь любимых глаз.

Не хочу

Не хочу ни славы, ни тревоги,

Не хотел идти куда-то вновь.

Открывались многие дороги -

Но бродила в венах юных кровь.

Говорили: страшно обленился,

Что в работе я почти что сплю,

Что я по теченью устремился,

И себя до срока погублю.

Просто мне нужнее это небо,

Степи и медовые поля,

Ветер, что хватается свирепо

За бока, несется, рожь стеля.

Мне нужнее паводки и волны,

Что искрятся, бьются об забор,

И мечты, что незабвенным полны,

И ночной оранжевый костер,

Шум шмеля у деревенских окон,

И любовь, конечно же, любовь.

Не желаю с завистью чужого

И не хмурю лживо свою бровь.

Я вчера себе опять воскликнул:

Будь доволен, что здоров и жив.

Спичку вдохновенья бодро чиркнул,

Ничего в себе не утаив.

Я тебя люблю, моя родная!

Не хочу я славы с суетой.

Кровь моя беспечно-молодая

Обновилась чувством и весной.

И теперь я новый, с новой верой,

Зорок, изворотлив, нежен, густ.

Поросль что мне казалась серой

Превратилась в пышный свежий куст.

Русское слово "люблю"

Отправляясь в далекие страны,

К хладу севера, к юга теплу,

Возложил он на русские раны

Все аналоги слова "Люблю".

От надежды ли в сердце безбрежном

От отчаянья ль в гордой груди

Показалось все дальнее нежным,

Хоть и жаль все родные сады,

Хоть и жаль это небо в пушинках

Пролетающих здесь облаков,

И блистание в русских дождинках

Бликов солнца и мшистых лесов.

Истоптав сотни разных ботинок,

Землю вдоль, ровно как поперек,

Обошел от столиц до глубинок.

Но вдали маяка уголек

Был похож на родную лучину,

От которой тянуло теплом;

И заморские пели ундины,

Как прекрасен оставленный дом.

Испытав все далекие страны,

Он сказал холодам и теплу:

"Так сладки только русские раны

И лишь русское слово "люблю"".

По улице Чапаева

По улице Чапаева я шел,

Казалось бы, банальное заметил,

Что кто-то от любви наивной сбредил

И на стене мазнуть об этом счел.

О, кто б ты ни был, юный мальчуган,

Но как чудесно и тепло совпало:

То имя на стене мне также стало

Планетою планет, страною стран...

После правды

После правды ложь больнее видеть,

После жизни дурно просто быть.

Лишь бы разучиться ненавидеть,

Лишь бы не забыться, как любить.

Не с кем вечерами по бульвару

Шагом тихим, медленным бродить,

Не с кем улыбаться тому шару,

Призванному спутником служить.

Остается только верить прямо

Фразе, что всю вечность будет жить:

"Время лечит внутренние раны"

Душу, знать, бинтом не обкрутить.

Поэзия

Поэзия - не для игры словами.

Не пишется - из пальца не тяни.

Не стоит дух позорить мелочами.

Лишь искренние строки, друг, ценны.

Стихи плывут по морю кораблями.

Пусть ветер гонит судно мимо скал

И норовит своими гнать путями -

Ему не даст ни компас, ни штурвал.

Но, кто штурвал бросает на минуту,

Кто не умеет бурю предвещать,

Чьи легкие сомнением надуты,

Не сможет долго судном управлять.

Поднимут на смех ушлые матросы.

И тот, кто жадно рвался управлять,

Пойдет вязать узлы, тянуть за тросы

И ром от безысходности глотать.

Донник белый

Расплывается донник белый

В исступленных солдатских глазах -

Это страшный июнь скороспелый

Запестрил на смертельных полях.

Пронеслась голубой вагонеткой

По лесам вездесущая тень.

Пролетела вдруг пуля над веткой

И упала в волнистый ячмень.

А у пули-то малое дело...

И о том лишь тревожная мысль,

Чтобы птица над домом пропела

Нам вчерашнюю мирную жизнь.

И скорбел этот донник белый;

И песок не считал следов,

Знал он: движутся под обстрелы,

Сиротеть и терять сынов.

Все казалось таким красивым,

Все казалось таким другим:

Как слезами повисли сливы,

Как тумана слоится дым,

Как за дальним родимым лугом

Акварелью разлит закат,

И душа на прощанье кругом

Залетает во встречный сад.

Да, запомнил тот сад навечно

Батальон уходящий вдаль.

В каждый их вещмешок заплечный

Запихнула судьба печаль.

И скорбел этот донник белый;

И песок не считал следов,

Знал он: движутся под обстрелы,

Сиротеть и терять сынов.

Уродство

Там где кровью и плотью сыты,

На погосте чьего-то господства,

От отчаянья и черноты

Красота превращалась в уродство.

Серый маятник там на шнурке

Равномерно втирает в молчанье

Свою тень. Я присел в уголке

Наблюдать, прерывая дыханье.

И в шелках филигранных теней

Вдруг нисходит тоски привиденье.

Незаконченность строк и идей

Превращается в смерти хотенье.

Разодрать бы обоев бельмо

И бесчувствие крыш и бетона,

Поменять на небесное дно

И полей травянистые лона.

Позабыть всю пролитую кровь,

Заглушить глупой техники звуки.

Только мы и какая-то новь,

И земля - нам с тобой на поруки.

Но когда бы так было, и мы

На ручей безустанно глядели -

То заметили б капли чумы,

Струи чистые кровью б зардели.

Да, куда б ни ступала нога -

Вмиг рельеф угловатого следа

Пропадал бы незнамо куда,

Не дождавшись росы и рассвета.

А сейчас горький маятник бьет

По душе, как по дому ядром.

Я не знаю, когда все пройдет,

И душа породнится с умом.

Там где кровью и плотью сыты,

На погосте чьего-то господства,

От отчаянья и черноты

Красота превращалась в уродство.

Я ж без нее подохну как собака

Я ж без нее подохну, как собака,

У подворотни жизни роковой,

И лишь какой-то рядовой зевака

Пройдет, пробормотав мне: "ой-ей-ей".

Да, все спешат за радостным билетом,

Не замечая болей ближних душ.

И каждый за своим несется цветом,

Как бык на красный, что смешон и дюж.

И многие укажут грешным пальцем:

"Смотрите, непутевый под кустом,

А был ведь он таким разумным мальцом -

Что сотворила баба с мужиком..."

Эх, глупые! Вам только бы итоги

В нелепой форме нудно подводить.

Вы любите чужие видеть склоки -

Ведь вам за цирк не хочется платить.

Один для вас - послушная лошадка,

Второй - неугомонный шимпанзе.

На всех у вас имеется раскладка.

Вы ж кролика подкинете лисе

С задором и азартом порожденным

Глубокой черной грустью и тоской;

И вам туманным бытом утомленным

Не нравится размеренный покой.

А я ее люблю, и обязуюсь

Хранить, оберегать ее черты.

Я вновь и вновь любимой очаруюсь,

И вновь прижму к трепещущей груди.

Покатится по небу летний месяц

Лимонной долькой между облаков;

Повеет хвоей увлажненной с леса,

А с поля нежным запахом цветов.

Я ж без нее подохну, как собака,

У подворотни жизни роковой,

И лишь какой-то рядовой зевака

Пройдет, пробормотав мне: "ой-ей-ей".

Я открою такую страну

Я открою такую страну,

Пусть размер ее - несколько соток.

Там я мир и любовь разверну -

Тихий край долгих речек и лодок.

Будет солнце с улыбкой вставать

И встречаться с твоею улыбкой;

Будет ветер июньский хлестать,

И березы играть старой скрипкой.

Я открою такую страну,

Ей не нужно ни флага, ни гимна.

Флагом - небо по нежному льну,

Гимном - звонкая трель соловьина.

Поле скажет, что значит тоска,

А ручей затрезвонит о счастье.

У твоего голубого виска -

Желтоглазых ромашек участье.

Я открою такую страну,

О которой лишь будет известно

Только нам и чьему-нибудь сну;

И кто видел, тот скажет: "Прелестно!"

Ты красивая выйдешь ко мне,

Распустив свои волосы плавно,

И в очей столь медовом огне

Все так нежно, так живо, так явно.

Кричите, вороны!

Кричите, вороны! Кладбищенскую тишь

Уж посетила зимняя прохлада.

Я лягу здесь, коль ты мне повелишь -

Не горе это будет, не досада.

Простите мне, родные и друзья.

Я не виню мне данное нисколько.

Душе моей не выдали жилья -

Замерзнуть ей осталось ныне только.

Коль был бы на войне, по полю шел,

Не прячась от шальной свинцовой пули.

И в тот же день Аид меня б увел,

В дорогу бы последнюю обули.

Сегодня, я, на кладбище придя,

Клеймил свой дух тоскою и надеждой;

Кресты глядел старинные, бродя;

Курил и чуял сердце под одеждой.

Здесь шума нет. Часовня вдалеке

Видна за тополиными ветвями,

Что воздух чешут как-то налегке,

И будто разговаривают с вами.

Я бил бы сам, в свои колокола

И был бы частью воли и свободы,

Но нас свобода с детства не вела,

И воли в нас не больше, чем заботы.

Дай мне растворится

Дай мне растворится в космосе глубоком

Стать пыльцой хрустальной, мать моя луна

Шелковым реликтом, брошенным истоком,

Пульсом заунывным вечности и сна.

Мне бы насладиться медленным паденьем,

Мимо пролетая, звездам руки жать;

Сердце наполняя ласковым движеньем,

Белыми губами холод целовать.

Там пустынны мысли. И над бездной черной

Сам собой пасется голубой туман.

Все переложилось уж на лад минорный.

Вечен как сам Господ космос-великан.

Там где нету боли, страсти и ошибок -

Только геометрий умная игра.

Бесконечно много звезд(как в море рыбок).

Эх, рука господня на дары щедра.

Ты была бы лишней, если бы со мною,

Вдруг, решила в бездну эту полететь.

За грехи земные стала ты чужою.

Да к тому ж, родная, здесь нельзя шуметь.

Здесь все эстетично, холодно и верно

И невыразимо, как прозрачный лед.

Здесь не романтично и не суеверно;

Твой любимый ландыш тут не зацветет.

За мои мученья, за земные слезы,

За любовь и глупость равные судьбе,

Я прощаюсь с вами, лозы и березы,

Становлюсь песчинкой в горизонта лбе.

Декабрь

Холодает. Близко приближенье

Белого как пепел декабря.

Новое с колючим наставленьем

Явится с рождением утра.

Явится и принесет с собою

Нежные снежинки в суете,

Ветер их спиральной чередою

Весело направит вслед тебе.

То ударит по окну морозом,

То утихнет сонный ввечеру

Словно та собака под обозом,

Жалобно глядящая зарю.

"Бедная",- сказал, поправив шапку,-

"Если мне так холодно в пальто...

Дай дружок, согрею твою лапку,

Жаль, вот нет съестного ничего.

Но тебе лишь холодно наружно,

Мне же вот вдобавок и в душе.

Все при нас - да все не так как нужно

На земли огромном кругляше.

Я хочу сказать любимой дальней

Правду всю о том, как я люблю -

Только не ответит. И я в спальной

Это нелюбимой говорю.

Смотришь пес, да жаль не понимаешь

Жизни человеческой мотив;

Вывалил язык, хвостом виляешь,

Радости своей не утаив"

Демон

Злой демон - кто он? Чей он сын?

Живущий хаосом пороков,

Виновник траурных итогов...

И вождь, и черт, и ведьмы с ним.

Кругом он бродит и летает:

То вдруг на куполе сидит,

То пред иконами чудит,

То смело в колокол играет.

Горит его тщеславный пыл,

Кадильный ладан он вдыхает,

Святую воду зверь хлебает.

Везде он есть - везде он был.

Для церкви, как бы, зверь чужой

И, как бы, крест его сшибает.

Ты спросишь "где ж он обитает?"

Глянь - под священной бородой.

Демон

Я глажу мрак глазами сонными,

За рамами слежу оконными.

Приходит полночь - я не сплю

И сигареткой все дымлю.

Изжога. Третью ночь изжога;

И скучно, но совсем немного.

Ни есть не хочется, ни спать,

Ни водкой разум баловать.

Вот уж клоака так клоака,

Ни усидеть - ни сделать шага.

Открыл окно - в лицо сквозняк.

Луна - серебряный маяк,

А город так похож на заводь,

Но мне сегодня там не плавать.

Упал на кресло - тень за мной,

Как глупый ветер за волной.

И хорошо, пусть одиноко -

Я жду кого-то внеземного.

Лежат лекарства на столе,

А рядом - рубль на рубле.

Ведь мог же хоть кого позвать,

Чтоб пить всю ночь и вслух мечтать.

И вот, упершись взглядом в пол,

Иду на кухню полугол.

Вдруг чую что-то за спиной

Как будто вышло из обоев,

Дохнуло в спину. Тишина

Дрожаньем штор наполнена.

Я понял: демон мой пришел,

Мою бессонницу обвел

Всей символичностью ночной

И буквой тьмы над головой.

Жди

Жди меня - я поднял парус

Ночью вышел в океан

Облаков пюсовый ярус

Липнет к гор немым щекам.

Я два дня отдам на это -

Одинокий синий путь,

Он не требует билета.

Жди меня - еще чуть-чуть.

Нам одна нужна награда;

Мы не требуем венца.

Все что было - было надо,

Для любви - не для словца.

Жди меня, как ты умеешь,

И молчанье подготовь.

Ты в любовь все зерна сеешь -

Значит, и пожнешь любовь.

Из бреда в бред

Из бреда в бред кочует разум

В момент, когда пора решать

Самостоятельно ль шагать,

Жить по себе иль по приказу.

И ум, почуяв радость дня,

Забыв вчерашние стенанья,

Уходит в дальнее скитанье

Пока надежда там вкусна.

Но стоит небу стать темнее,

И стенам тени натянуть,

Уже не так прекрасен путь,

И в душу мрак забраться смеет.

Вообще, вникая в суть вещей,

Оберегайте мысли строго.

Все в мире просто, что от Бога -

Все усложняет змей-злодей.

Кладбище

Ищу покой и вольность дум,

Где нету слов и воздух чище,

Освободив от быта ум,

Иду, согнувшись, на кладбище.

Там время в паре с тишиной

Пьянит отяжелевший разум,

И заодно с плакун-травой

Приятны и угодны глазу.

Кресты неистово молчат -

Так лишь они молчать умеют.

Их дополняет зимний хлад;

И горизонт понурый тлеет.

Читаю цифры - знать хочу,

Кого я пережил случайно.

Роптать на жизнь? Молчу, молчу...

Лишь в мыслях представляю тайно

Свой гроб дубовый шести футов,

Над ним ревут десятка три;

Не видеть боле мне оттуда

Ни дев, ни страсти, ни поры,

Когда оттает грунт, и воды

К низине живо побегут

И станут символом свободы,

Весны прекрасный атрибут.

Иль, может, в зимнее ненастье

Мой дух совсем сойдет на нет.

Тогда познаю в смерти счастье,

Тем, искупив греховность лет.

И будет мне туман могильный,

Нависший ватой голубой,

И одеялом и белильней

Над сей испачканной мечтой.

Запала

Мне запала и в сердце, и в душу,

Полюбилась ты больше всего.

Коль вода упирается в сушу -

Значит, требует Отче того.

Так и я поневоле влюбился

В твое светлое злато волос.

По ночам неустанно молился,

Много слов я тогда произнес.

Не срослись молодыми сердцами -

И от этого путь мне не мил.

В этой жизни с ее суетами

Никого еще так не любил.

Проходя мимо рынков шумящих,

Мимо парков и малых садов;

Мимо баров полночных не спящих,

Где есть рюмка с закуской из слов,

О тебе лишь я только и думал.

День вчерашний был попросту днем:

Колкий ветер в лицо не раз дунул;

Гас фонарь наш, то снова огнем

Загорался под старым балконом,

И светил он Бог знает кому.

Лишь вдали редко писк домофона

Прорезал всю дворовую тьму.

Время сна уж давно наступило -

Я лежал на боку, но не спал.

Ночь рисунки на стенах чертила

И впивалась в бетон и металл.

Мне ходить по краю одиноким

Мне ходить по краю одиноким

И у Бога милости просить,

Любоваться солнцем желтобоким,

Не умея в этом мире жить.

Кто-то скажет, что я только ною,

Кто-то пожалеет на словах.

Пусть звенит коса над головою,

Пусть играет ветер в волосах.

И не знаю, какой правды ради

Я копаюсь в молодой душе.

Я тебя не трогал и не гладил,

А любил, как будто бы уже.

И любил, наверное, не больше,

Чем тех муз случайных остальных.

Только по-иному, только дольше,

Только без дождливых выходных.

И с тех пор как я тебя утратил,

Бегая за лучшим, в кутежах

Понял я, что зря тебя не гладил

И не целовал, к себе прижав.

На берегу одной реки

На берегу одной реки,

Где воды тихие искрятся,

Дубы здесь словно старики

Кряхтят и в заводи глядятся.

Тут видел я: средь свежих трав

На берег дева выходила,

Вблизи дыхания дубрав

На пальцы локоны крутила.

Откуда знать мне кто она?

Я лишь сторонний наблюдатель.

Как будто вырезку из сна,

Смотрю изнеженный мечтатель.

Поправив волосы свои,

На звезды томно посмотрела,

Упруго изогнулась и

Песок стряхнула ловко с тела.

Краса в естественной среде,

Желанный трепет мирозданья

В сей гармоничной наготе,

Творца чудесное созданье.

Небес полночная лазурь.

Я знаю древние сказанья,

Глаза лишь сонные зажмурь -

И покорится им сознанье.

Не ищи моих следов на закате дня

Не ищи моих следов на закате дня -

Тыквой хэллоуиновской смотрит вниз луна.

Я ушел по тропам вдаль, в каплях серебра.

Не вернусь я завтра тем, кем ушел вчера.

Ты прекрасна и мила, и красива пусть,

Все равно меня ведет за собою грусть.

Тыквой хэллоуиновской смотрит вниз луна -

Не ищи моих следов на закате дня.

Мимо кладбища иду - а над ним туман,

И часовня спит давно, мглой окутан храм.

Вижу: с краю три креста да овал венка;

Душу трогает мою холода рука.

Предстоит еще пройти пару деревень,

А со мною и вокруг только темь и тень.

Не ищи моих следов на закате дня -

Тыквой хэллоуиновской смотрит вниз луна.

Не меня ль вы долго ждали

Не меня ль вы долго ждали,

Девочка моя?

Я пришел из дальней дали

В здешние края.

Я не стриженный не бритый,

В катышках пальто;

Сердцем добрый, но сердитый

Не понять на что...

Да и ты устала, видно,

От мирских сует,

И тебе, как мне, обидно

Ждать одной рассвет.

Но не хочется об этом

Много говорить.

Не спасти одним мечтаньем

И не погубить.

Стала нашим упованьем

Рифм случайных прыть,

Но не хочется об этом

Много говорить.

Несите гордо свое знамя

Несите гордо свое знамя,

Свободы юные сыны!

Пускай горит идеи пламя,

И пусть правительства черны.

Они лишь только единицы,

Они лишь монстры в пиджаках.

Вопьемся правдой в их глазницы;

Порою, правда - есть в штыках.

Нам Север, Юг, Восток и Запад -

Все люди братья на Земле.

У нас один небесный Папа -

В любом народе и стране.

Всегда есть в мире кто-то выше,

Высок - не значит не дурак.

То он орет, то тоном тише

Он говорит - но все не так.

За что в наш век в миру держаться?

За мать, отца, страну, людей,

Иль пьяным вечером шататься,

Трясти культурой меж блядей?

Ведь в столь отчаянном мышленьи

Нет веры, чувства доброты,

А только злоба да презренье,

Глаза холодны и пусты.

Несите гордо свое знамя,

Свободы юные сыны!

Пускай горит идеи пламя,

И пусть правительства черны.

Пиявка

Огромная пиявка сосет мою душу -

Я знаю, как чувство немеет внутри.

Предвидя прощальную долгую стужу,

Я к вам обращаюсь до алой зари.

Не стоит того вся дурная система,

Чтоб оком удерживать множество лиц.

Уж лучше травой средь травы расти немо,

Чем быть половицей среди половиц.

Я верю что вы, дорогие ребята,

Поймете меня, может позже - равно.

Являются часто мне призраки ада

И мне говорят, что все в мире дрянно.

И я сажусь на край своей постели.

Свет в комнате, как есть, редковолос.

Ах, как же мне все смыслы надоели!

Целуй меня, печаль! Целуй взасос!

Возможно, все проверено, на деле,

Как ни молись, как душу не бичуй,

Не будет исцеленья в горьком хмеле,

И искренним Иуды поцелуй.

Она была и есть красива

Она была и есть красива.

Ах, что еще могу сказать?!

Люблю ее, люблю тоскливо,

Желаю имя называть.

Еще в минуты пустословья,

В часы работы полевой

Иль ввечеру у изголовья

Я вспоминаю, что живой.

Я вспоминаю голубые

Ее чудесные глаза.

Вернитесь, времена былые!

Вернись, прелестница-краса!

Но тихо, комната беззвучна,

Лишь штор холодная печаль

От окон белых неотлучна;

Карниза светлая дюраль.

Она была и есть красива.

Ах, что еще могу сказать?!

Люблю ее, люблю тоскливо,

Желаю имя называть.

Там, где солнце согревает

Там, где солнце согревает

Берег охровый, сырой,

Дева струны задевает

Нежной тонкою рукой.

И играет и играет

В летний вечер близ воды;

Сонно ветер завывает

Над кустами лебеды.

Спой мне, милая, о давнем,

Мое сердце вдохнови;

Спой-ка мне о самом главном:

Спой, родная, о любви.

Знаем только мы с тобою

Ту живительную боль,

Как крепка она порою

Под бессонный алкоголь.

Знаю я, тебя увижу

Через месяцы, года,

Но, наверно, не услышу

Долгожданные слова.

Мы изменимся, и будет

Все по-новому у нас,

Только сердце не забудет

Глубину чудесных глаз.

Нужно заново родиться,

Чтобы снова повстречать

То, чем юность насладится,

О чем принято молчать.

А пока что лень да скука -

В чашке кофе на столе.

Да, любить порою мука

На порочной сей Земле.

Убегать от себя

Я устал убегать от себя,

Как бежит ото льва антилопа.

Чую, чья-то животная злоба -

Слышу, рыщут зубами скребя.

Я еще совсем молод, не стар.

Только молодость жадно губя,

Может быть, я себя не любя,

Превращаю успех в перегар?

И, на всякий отложенный случай,

Свято веря огню и углю,

Я припас роковую петлю

С безотказной веревкой бегучей.

В этой мысли я вижу покой,

Пусть покажется он и ужасным.

Смерть бывает подарком прекрасным,

Для больных душу жгущей чумой.

Оттого ль в черно-белых тонах

И в печали плену сладострастном,

Как в багрянце чахотки несчастном,

Я живу на последних парах.

Это бездна, мой друг, это бездна.

Не гляди и не думай зачем -

Очернит она очи, затем...

Хорошо, что тебе неизвестно.

И не слушай из бездны из той

Находящихся в ней привидений;

Не дели с чернотой умозрений,

С этой сердце грызущей чертой.

Это бездна! Здесь жизнь загубили

Те, кто верили слишком в себя.

Здесь голосят, здесь стонет труба.

Убегай, не ищи в этой жиле!

Что вы знаете, белые халаты?!

Что вы знаете, белые халаты,

О моей прокуренной душе,

Что была чиста как снег когда-то,

Не искала чувства в кутеже?

Пусть я начал третий лишь десяток,

Но успел нырнуть в дурную грязь;

С головы до суетливых пяток

Окунулся в ложь, сырую страсть.

Мне служили многие примером,

Только их вблизи не замечал,

Обладая знатным глазомером.

Я реальность в водке разбавлял.

Зло косилось на меня в пивнушке -

Я в ответ же остеклял глаза.

"Проведешь ты дни свои в психушке",-

Все шептала стойки бирюза.

И, не зная, кем я в мире этом

Есть и буду, жил и буду жить,

Я любуюсь женским силуэтом,

Я стараюсь гладко, мирно плыть.

Свет с небес доносится астральный;

Я надеюсь только на одно,

Посещая тихую читальню,

Богу говорю - в груди тесно.

Может быть, ропщу на свою долю

Данную для битвы за Эдем;

Только я навряд ли соизволю

Побороть в себе отцовский ген.

Что вы знаете, белые халаты,

О моей прокуренной душе,

Что была чиста как снег когда-то,

Не искала чувства в кутеже?

Макну перо в чернила

Мой друг остался дома спать,

А я макну перо в чернила -

Сегодня вспомнилось опять

Все то, что сердцу было мило.

Признаться, мучает печаль -

Не вижу в радости спасенья.

Я знаю там за далью даль,

Лазурь, Элизиум, смиренье.

Лишь там уставшая душа,

Упав на свежесть трав зеленых,

В молчанье неги не спеша,

Узнает вечность вдохновленных.

И выйдя на дорогу благ,

Увижу деву в белой шали,

В ее руках блеснет очаг,

О коем мы досель не знали.

Быть может, там мы оживем,

Воскликнув "Истина! О, Боже!

Не все кончается червем,

Что точит нас в могильном ложе"

Где тот, кто сохранил себя

Для высших чувств и побуждений,

В себе познает не раба,

Отвергнет Мира злобный гений.

И в каждой трепетной струне,

В любом рассвете и закате

Не будет славы суете;

И вечен путь на циферблате.

Я вспомнил запах вечера и улиц

Я вспомнил запах вечера и улиц,

Как вспоминают вкусность пирога,

Как будто мою душу ущипнули;

И в грудь ударил холод и снега.

Я вспомнил прошлогодние попойки,

В угаре возвращения домой,

Бессмысленные дни, прогулы, двойки,

Бездумно замещенные хмельной.

И в ярости проблем забот и спешки

Разменивал я юность на печаль,

Скрывался от невидимой насмешки

И отмывал в блевотине мораль.

Я так устал от сложности ненужной,

От вязких разговоров допоздна;

И сдерживаться в обществе наружно,

Когда внутри бескровная война.

Как все равно к огромной гильотине

Меня ведут, и долог путь пока.

Но виден нож блестящий на станине,

Косой улыбкой бьет издалека.

Я люблю свою родину, эту!

Я люблю свою родину, эту!

Как замерзшую в стужу сестру,

Буду греть до явленья рассвета

Черным драпом на резком ветру.

Моя родина - там за калиткой:

Под туманом июльский покос;

В небе - облако белой улиткой;

По утрам выступления рос.

А зимой, средь детей, разбежаться

И скользнуть по зеркальному льду,

Да с ребятами всласть насмеяться,

И расплакаться дома в бреду.

Помню в детстве и воздух казался

Чем-то более добрым, живым,

И резвее из труб вырывался

Бани дедовской матовый дым.

Если край наш ободран как липка,

Хватит мне лишь лесов и озер,

Чтоб почуять как Божье велико

Заполняет собою простор.

Я не просил ни меньше и ни больше

Я не просил ни меньше и ни больше -

От жизни брал по совести своей.

Казалась то короче, а то дольше

Тягучесть однотипных юных дней.

Но просто жить инерцией людскою,

Бессмысленно - мне это не дано!

Ты стала мне почти уже чужою,

И мне уже не грустно, не смешно.

Я сохраняю мудрое молчанье -

Частенько в разговорах я грешил,

О Боге забывал, пьяня сознанье,

И Дьявол со мной под руку ходил.

Он предлагал вечерние гулянья,

Ссылаясь на утопию всего,

И низкие будил в душе желанья,

И рад был чрезмерно оттого.

Я слишком зол теперь по той причине,

Что юность легкодумно очернил,

Что, видя все спасенье в херувиме,

Я Дьяволу и демонам служил.

Я останусь ряской на весле

Я останусь ряской на весле,
И наш берег очень-очень близко.
Мы решились сгинуть на земле,
Не успев дождаться переписки.

Только бы успеть заметить то,
Что у нас зовется отраженьем,
Тихое, безмолвное ничто,
Спящее под солнечным свеченьем.

Только бы остаться в октябре -
Ни в зиме холодной и ни в лете.
Ластиком стереть времен тире,
И поставить точку на рассвете.

Разбежаться, прыгнуть за предел,
Разлететься грусти лепестками,
Телом стать из двух уставших тел,
В один день погибнуть дураками.

Раздробить устойчивый гранит
Детям неокрепшими зубами,
Чтоб узнать, что он в себе хранит
Годы, давно ставшие веками.

Пою для Луны

Я пою для Луны, для Луны я пою

Той, что кругом висит, серебрится,

Той, что душу давно призывает мою

В ее дом, что в свету холодится.

Чаще кажется мне: отражает она

Всех отверженных чистые души;

И в молчанье своем так предельно точна

Средь разлитой вокруг нее туши.

Ох, не ценит тебя многолюдная рать,

Не ласкает доверчивым взглядом.

Им поесть да поспать; где сказать, там наврать;

Озадаченность выразить матом.

Я хочу тебе, Бог посвятить всю хвалу

За прекрасные эти созданья:

За деревья, что чешут небес седину,

И за звезд недоступных миганья;

За речные кусты и за речку саму,

И за рыб в ней живое плесканье.

Только сердце свое я никак не пойму,

Эту вечную боль и терзанье.

Потому и гляжу на Луну на одну,

На молочных лучей просыпанье.

Из бокала ночного украдкой хлебну -

И эмоций гляжу фехтованье.

Я пою для Луны, для Луны я пою

Той, что кругом висит, серебрится,

Той, что душу давно призывает мою

В ее дом, что в свету холодится.

Я сам себе признаться смею

Я сам себе признаться смею:

Тебя любил - тебя люблю.

И это все что я имею,

И в сердце ласково храню.

Мой Бог, какой же я безумец!

Я всей тобой... Я одержим!

И день, и вечер в мыслей шуме -

Мой ум никем не постижим.

Раздам народу рифмы строки,

А сам улягусь на кровать,

Засну на длительные сроки.

Пока ты там, я буду спать.

Лишь во снах я невольно встречаю

Синий взгляд и свободу волос.

Так зачем просыпаться - не знаю,

Раз в реальности все под откос.

Лишь во снах твои губы целую

И ласкаю фарфор тонких плеч -

Так я счастье у ночи ворую,

На подушку стоит лишь прилечь.

Ветер клонит березы

Ветер клонит березы - они, как отпетые стервы.

Из ноздрей горизонта, как кони, летят облака.

И по-зимнему рвутся мои напряженные нервы.

Загоняют меня, как в сарай, молодого быка.

Подпилили рога, чтобы я не вспорол ими брюхо

Тех, что любят смотреть на безвольную хватку быков,

Тех, что чешут сегодня меня, улыбаясь, за ухом,

Ну, а завтра зарежут на заднем дворе - и готов.

Ненавижу нутром я плеяды таких лицемеров,

У которых конфета и шило - в одном рюкзаке.

Вы, откройте же, двери всех стоил, сараев, вольеров -

Посидите там сами, по пояс в своем же говне.

Иерархия слова - топор над свободою мысли!

Оттого мне желается жить средь вечерних цикад...

Даже осень и серость так душу и сердце не грызли,

Как общественный вой, пустословья и ржания яд.

Мне не хватит вина, чтоб в иное пролезть измеренье

И не хватит мозгов, чтоб осмыслить хотя бы себя.

Не хочу я менять чье-то с детства дурное воззренье,

Не хочу перед свиньями бисер метать больше я.

Волей разума к высям жемчужного цвета

Волей разума к высям жемчужного цвета,

Прямо в кресле лететь полуспящим к луне

Под коричневой толщей чудесного пледа,

Параллельно электромагнитной волне...

Вниз посмотришь - а там бесконечная россыпь

Разноцветных, по яркости разных огней.

Не слышна с высоты городская вечерняя поступь,

Только хладная синь, да и проблеск далеких лучей.

Только ветер разбудит пощечиной слабой,

Чтобы ты не заснул, чтобы сказку ему рассказал

Про медведя с огромной медовою лапой,

Ведь большую медведицу видеть он явно устал.

Чтобы ты рассказал ему про бирюзовые волны,

И про песни лужаек, дубрав, светлых рощ и лесов,

Про дворы, что по будням и праздникам полны,

И что значит быть смертным в течение лет и веков.

Волей разума к высям жемчужного цвета,

Прямо в кресле лететь полуспящим к луне

Под коричневой толщей чудесного пледа,

Параллельно электромагнитной волне...

***

От мира - многие суеты,

От скуки - жажда суеты.

Вы вспоминаете Бога в беды,

Живя в угодьях Сатаны.

Девять дней лежала Анна

Девять дней лежала Анна -

На десятый померла.

Звук трубы и барабана

В полдень рухнул близ села.

И несли по переулку

Гроб с девицей молодой.

Вышли бабы на прогулку

Ознакомится с бедой.

Впереди мужик понурый,

Крест держал перед собой,

Лакированный и бурый;

Раздавался женский вой.

Снег кружился еле-еле

Падал мертвой на лицо -

Но не таял - голубее

Становился оттого.

Я подумал: для кого-то

Здесь последняя зима;

Смерть зовет в свое болото

Отхлебнуть ее дерьма.

В этой жизни глупо злиться -

Мудро в жизни сей любить.

Знает Бог, не возвратиться

Из могилы и простить.

Девять дней лежала Анна -

На десятый померла.

Звук трубы и барабана

В полдень рухнул близ села.

Месяц

Месяц смотрит, как дьявол двурогий, сквозь зимние тучи,

Будто пеплом сигары покрыл наш декабрьский град.

Снова в сон ухожу как чердачный мышонок летучий,

Древесины подгнившей вдыхая сырой аромат.

Только я не вишу как красавцы те вниз головою

Лишь одно только сходство(не нужно глаза протирать) -

Вся душа моя ночью становится ярко-живою,

Я готов черным цветом и сердце и разум питать.

В час прохладны ночной заостряется все совершенство

В темноте как-никак, а азартнее все же искать

Сок молчания в дом проникает. Ей-богу, блаженство!

Да и ветер в тени уж готов во дворах нападать.

Ночь как верная мать кормит даль-горизонт желтым светом

Из узорчатых ложек, из тысяч пяти фонарей.

И один лишь фонарь, что тускнеет случайно и где-то,

Он завидует другу, что светит ясней и живей.

Месяц смотрит как дьявол двурогий сквозь зимние тучи,

Будто пеплом сигары покрыл наш декабрьский град.

Снова в сон ухожу как чердачный мышонок летучий,

Древесины подгнившей вдыхая сырой аромат.

Мне вечность все равно не опрокинуть

Мне вечность все равно не опрокинуть...

Но что мне до нее - пропал весь интерес.

Не нужно мне уже... Я съеден, я исчез.

Желается, желается мне сгинуть.

Послание мое: хочу я, чтобы знали,

Что коль не извлеку гангрену из души,

То знайте, я любил и не считал гроши,

Что я писал, пока другие спали...

А толку что писал, надеялся на что-то,

Бежал навстречу, слушал тишь да ночь?

Несобран я. Отсрочь иль не отсрочь

Мой судный срок - не высохнет болото.

Ррррр! Бешеная тварь! Немыслимая сука!

Внутри меня сидит какой-то черт...

И песенки бессмыслия поет.

Какая тут наука?! Где наука?!

Я в зеркало с опаскою смотрю -

И вижу нечто бледное, сырое,

Уставшее, остывшее, немое;

И в мыслях о неясном говорю.

Противно, все, что связано со мной...

Привязанный к земной нелепой страсти...

Все кажется горчицей соучастий.

Припасть бы к чистой правде головой...

Оставить дни печальных ожиданий -

У этих ожиданий глуп итог.

Мне нужен мир иной, мне нужен Бог,

Пусть даже жертвой призрачных скитаний.

Ну, и пусть

Ну, и пусть, пусть потеряно где-то и в спешке!

Ты махни, улыбаясь, на эту случайность рукой.

Не ищи ты огня в от чужого костра головешке,

Лучше свой распали и подпитывай огнь прямой.

Но не бойся, когда под твоими дверями

Тихой тенью заноет печали угрюмая плоть

Это временно словно сорняк меж полями

Верь как я, все изменит Христос, наш Господь.

Серпом над полем месяц белый

Серпом над полем месяц белый;

И ночь черна как глаз вороний;

И тихий шорох грозных елей

Нисходит дьявольской персоной.

Все тропы сникли и исчезли.

Вдали склоняется шлагбаум.

Глянь, черти на него залезли,

А мы чего-то выжидаем...

В деревне дальней огнь мелькает.

И воздух пьяный от обрядов.

И в этом воздухе витают

Дурные крики пустосвятов.

Колодцы хладно сном чихают.

И корка льда блестит как бронза.

И псы далече завывают,

Как от полночного психоза.

Серпом над полем месяц белый;

И ночь черна как глаз вороний;

И тихий шорох грозных елей

Нисходит дьявольской персоной.

У клетки гардероба

Стояла ты у клетки гардероба,

И я стоял, но только позади.

Ты юная прекрасная особа

И запах твой приятный до груди

Доходит некой чисто женской аурой,

Что я аж расплываюсь паром чувств,

Как майские туманы над отавой.

Мне хочется впиваться жаром уст

В столь тонкую бледнеющую шею,

Хочу мурчать котом в твоих руках;

Не видеть кто из нас двоих глупее,

Чтоб умным не остаться в дураках.

Стояла ты у клетки гардероба,

И я стоял, но только позади.

Мы каждый будний день стоим здесь оба,

Но водят нас раздельные пути.

Тропы дикие

Тропы дикие прорисованы,

Воды тихие лижут брег;

Тенью бархатной очарованный

Смотрит вежливо человек.

Междуречье. Дышит росами,

Расплывается черный куст.

Ходит ветер меж рогозами,

И туман за рекою густ.

Ярко чувствую единение

С тонкой мантией водяной.

Путь спокойствия и прозрения

Открывается под луной.

Представляю порой идущего

Иисуса по бликам волн,

За собою лазурь влекущего,

Лунный круг за плечами полн.

Тропы дикие прорисованы,

Воды тихие лижут брег;

Тенью бархатной очарованный

Смотрит вежливо человек.

Ты забудешь меня

Ты забудешь меня, быть может;

Да и я не духовный храм.

Расскажи мне о том, что гложет,

Бесконечно красивых дам?

Этот малость морозный вечер -

На ветвях, как на шампурах,

На домищах широкоплечих

И на малых седых домах.

Фиолет разливного неба

Прямо в душу глядится тварь.

Снег одел наш квартал нелепо,

Как священник надел стихарь.

Городские сырые звуки,

Телефонная будка, мрак...

Разве можем мы без разлуки,

Невзначай, как всегда, вот так?

Оттого-то и пульс быстрее

Барабанит. Болит душа.

Да и ветер опять наглеет,

Он сегодня уже левша.

Нам с тобою - одна наука -

Опьянять алкоголем ум,

Вновь печаль, как весною сука,

Обрюхатится сотней дум.

И что делать потом мне с ними?

Одним сердцем не прокормить.

Либо их накормить другими,

Либо в водке хмельной топить.

Декабрь

Это самый печальный декабрь

Из моих двадцати декабрей,

Как когда придорожная падаль

Колит видом изнанки своей.

Я хожу по земле нелюбимый,

Нелюбимый я ночь провожу;

Страстью сердца ведомый. Гонимый

Тем, чем больше всего дорожу.

Этот город - он высосал душу.

Ненавижу его и люблю.

Я в уме его полностью рушу

И отстроить обратно молю.

Разных девушек вижу и слышу -

Всех желаю ласкать и любить!

Да, мне, кажется, всякая выше,

Много выше, чем просто склонить

К удовольствиям ветряной ночи,

В коих попросту жаркая мгла,

Пляски тел и закрытые очи,

Поцелуи от бедер до лба.

Я узнал и запомнил все это,

И не в этом цель жизни людской.

Пусть об этом написано, спето

Еще в древности ветхой былой.

Мне бы просто хотелось напомнить

Отчего на порочной земле

О дурном дуракам еще молвить,

Мудрецам же мудрить, в том числе.

Понимаю, есть "за" и есть "против"

Ну, а третье - для слабых дано:

Болтыхаться лягушкой в болоте,

Иль, как в прорубе чье-то говно.

Это самый печальный декабрь

Из моих двадцати декабрей,

Как когда придорожная падаль

Колит видом изнанки своей.

Omnia vincit amor!

Есть доказательство, и с давних пор -

Omnia vincit amor!

Знали любовь наши деды, отцы -

Им все венцы.

Век наш терзаем в угоду юнцам,

Часто глупцам.

Пусть каждый миг их тревожит укор -

Omnia vincit amor!

Ах, мать, твой сын устал

Да, мать, твой сын устал, твой сын опять простужен,

Который раз за весь терновый год.

Отрада: я кому-то в мире нужен,

Тебе и той, которая живет

В моем глубоком и разбухшем сердце.

Лишь перед ней счастливый упаду,

Лишь ей открою маленькую дверцу

В души своей ромашковом саду.

Чудесная, реально-неземная!

Ах, мать, она - Планета меж Планет.

И я планету эту очень знаю,

Как будто изучал всю вечность лет.

О, дай нам Бог священного терпенья,

И друг для друга стойко сохрани -

И это все чего прошу с моленьем

Все эти черно-мраморные дни.

Все суета, отрепье, сор и кожа,

Оставленная дьявольской змеей.

На что же эта жизнь, скажи, похожа

Без нежности с закатом и зарей?

Закрыв глаза, я имя повторяю,

Купаясь в хладе мартовской крови,

Которая над градом умирает,

Я чую звонкий зов твоей любви.

Любимая, я слышу тебя, слышу,

При свете дня и в плавностях ночных.

Светила нас с тобой зовут на крыши,

Детей своих и дерзких, и ручных.

Луна нас откровенно повенчает,

И сизо улыбнется ангел нам.

Она уже нас ждет, уже встречает,

Дорогу серебрит в небесный храм.

А небо ведь такое голубое

А небо ведь такое голубое -

Раскрашивает глаз моих печаль.

Своею безграничной глубиною,

Повесив на ресницы слез хрусталь,

Мои продолговатые ресницы.

Смотря в зенит, прощаюсь я с землей.

Я стану скоро, видно, вечной птицей,

Расставшейся с бескрылою родней.

Заранее прощаюсь с вами, братцы.

Я отлетаю. Нежен небосвод.

Я буду между строчек с вами, вкратце.

Ну, вот и все.

В роще плачет, поникнув, береза

В роще плачет, поникнув, береза.

Тучи с поля вновь дождь принесут.

Мне привиделась милая греза,

Увела за деревню, на пруд.

Там колышет болотные травы

Слабый ветер, летящий с холма.

Там один старый дуб величавый

Словно брат ожидает меня.

Там я скуку свою растворяю

В его плотной прохладной тени,

И глазами за дол провожаю

Дым от бани, вечерние сны.

Меня тянет отсель в бесконечность,

Все сознание просится вдаль,

Где вселенская спит оконечность,

Где живет тонким шелком печаль.

Я хочу всем поведать об этом,

Всем поведать и всем рассказать,

Что является тьмою и светом,

И о чем можно вечность писать.

Что случайность прекраснее правил,

Что безумие ярче, красней.

Что меня так никто не забавил,

Как четверка портвейных друзей.

В роще плачет, поникнув, береза.

Тучи с поля вновь дождь принесут.

Мне привиделась милая греза,

Увела за деревню, на пруд.

Ветер

Ветер. Пусть он холоден, но мил,

Шепчет сквозь дождливость об июле.

Камень грусти душу придавил,

Как капусту в голубой кастрюле.

Провода... Немые провода

Делят даль на три туманных части.

Это все холодная вода

Брызгами с небесной серой пасти.

Я за строки пенные свои

Заплатил пожизненным изгнаньем.

Ты меня сегодня напои,

А не тыкай пальцем с указаньем.

Нет, я не алкаш. Смотри, лицо

Гладкое и нежное, как утро.

Глянь, как чисты туфли, пальтецо.

Глянь, как уложил искусно кудри.

Но не для того, чтоб ты меня

Как-то оценил, чтоб приглянулся

Оку твоему бесцельно я,

Чтобы ты два раза оглянулся.

А другие в хмурости дурной

Заседают с важностью толстенной,

Управляют будто мировой,

Или вещью миру равноценной.

Отрастили пузо, седина

Греется над злобными бровями.

Тайна тайне рознь, когда она

Змейкой проползает меж чинами.

И поэты - как же в мире сем

Без таких держателей культуры,

Мыслящих над горьким бытием,

Сохраняя "целостность структуры"

Ах, стихи! - когда то есть стихи,

А не вымпел самоутвержденья

В зеркале сторонней чепухи

С кучей элементов усложненья.

С символами символов подчас,

Без проводников порыва, смысла.

Якобы, ищите, Господа-с,

Не нашли - то ваше коромысло.

После соли песен и стихов

Все же проскользнет перчинка прозы

В суп из табака, удач, долгов...

Я вам должен, суки-кровососы?!

Истине, не быть для быдла трелью!

Не желанью правдой управлять!

Правда - благо и не рукоделье!

Правда - не локальна, вашу мать!

Мы цветы - красивый мягкий хлам,

Гибнущий вблизи пустыни Гоби.

Срежьте нас, пока есть толк, для дам -

Высуньте ножи из бурых ножен.

Если дать нам влаги и воды,

Простоим недели две, не больше,

Но отсрочит дату злой беды,

Проживем без корня в вазе - дольше.

Грусть пургой дала под дышло

Грусть пургой дала под дышло,

Белым сильным кулаком -

В долах зубчатых не вышло

Солнце круглым медяком.

Тлеет бедная деревня

Под напором тяжких туч.

Все тревожно и душевно -

Как коричневый сургуч,

Призывающий рельефом

На изласканном письме;

Как беспечность над пригревом;

Как шептание во тьме.

О, печальное томленье,

Ты мне слаще и родней,

Чем веселое забвенье

В плясках и трясучках дней.

В окруженьи книг чудесных,

Средь обилия картин,

Провожу я час полезный,

Сидя молча, близ гардин.

Строки чиркнешь, мысль уловишь,

На диване да уснешь;

То бездельем тело поишь,

То душою даль зовешь.

И как ни целовали...

И как ни целовали - без любви.

И как ни прикасались - без объятья.

Мы все в наш дикий век полумертвы

И полуживы до невероятья.

Но я уже не буду того знать,

Кто смоет заключительную мерзость.

Устал я звать, а после зова - ждать,

Устал играть и молодость, и дерзость.

Глаза живут отдельно от ума,

И ум живет, не повинуясь сердцу -

Разлад всего, нуждаясь и гремя,

Откроет потрясающую дверцу.

И вот она безликая как сон,

Рукой худою тянется, чернеет.

И тень бежит за карканьем ворон,

За кладбищем закат сквозь ветви рдеет.

Я кладбище всегда смотреть любил -

Великое по качеству покоя.

Бродить меж хладном дышащих могил,

И представлять себя под толщей слоя.

Я ослепительно устал,

И в горьких строках повторяюсь.

Ах, нет, нисколечко не каюсь,

Хотя молюсь -

В моленьи забываюсь.

Я ослепительно устал...

Иду

Иду, иду. Без меры, без конца

Любимое храню и прославляю,

Для времени все время уделяю;

И чувствую: все прах и все пыльца.

Ложусь на травы, пальцами ласкаю

Младые стебли, ртом беру рассвет.

Любимая, я шлю тебе привет,

Слезами роговицу затопляю.

Река тиха, камыш дрожит в бреду,

Немая бирюза на гладь упала.

Мне без тебя себя так страшно мало.

Все - реки слов длинною в ерунду.

Глаза вновь закрываю - рядом ты.

Взываем мы и тянемся друг к другу.

Узнаю твое сердце я по стуку,

Как лето узнают в саду цветы.

Гетера

Кто научил тебя, гетера молодая,

Так метко и убийственно стрелять;

Владеть орудиями Гадеса и Рая,

И чувства так искусно распылять?

Рука моя к чернилам не тянулась,

И против похоти воскликнула душа,

Но ты мне непритворно улыбнулась -

И вот тебе пишу, умом греша.

Блестят твои глаза волнами моря,

Улыбка застывает на устах.

С тобою о священности не споря,

Об истине и огненных вратах,

Как малое дитя без наставленья,

Твое лицо прелестное черчу,

Не требуя любовного спасенья,

Я все же быть спасенным так хочу.

Кто пальцами прикроет мою рану

Кто пальцами прикроет мою рану,

Когда пред смертью сморщится чело,

И глаз беспечно юных океаны

Поблекнут, как осеннее тепло?

Тогда среди врачей и лиц знакомых,

Свой взор в последних силах подниму -

И не увижу глаз душой искомых,

Но не поверю зренью своему.

Уж будет смерть седой холодной негой

Пускать из-под накидки черной дым,

И вытянутых звуков нитью некой

Кружить над полом белым и прямым.

Туманно все, до прохожденья тока;

В моменты, когда слышится: Разряд!

Когда я отхожу на миг от шока,

Мне видится любимый нежный взгляд.

И как салют взрывается нежданно,

Так этот взгляд из акварельной тьмы

Врывается виденьем несказанно -

И тает, как в тени ночной холмы.

Любимая... Любимая... Молчанье...

Все кончено, недолго длилась ночь...

Я без сознанья - чувствую взыванье,

Огромную живительную мощь.

И лишь потом узнаю, что не умер,

Что веру сквозь предсмертье перенес;

Она была не в оглушенной думе,

А где-то в подсознаньи, выше грез.

Меня собака злая измотала

Меня собака злая измотала,

Схватила, не отцепится никак.

Безмозглая, не наигралась - мало.

Отстань, прошу, зарежу, будет так!

Я знаю, что ты хочешь наиграться,

Но я в печали - мне не до игры.

Не дали мне сегодня отоспаться,

И вывели. Ну, черт их всех дери!

Ты время уж совсем дурного сорта

Избрала для рычаний и забав.

Я кровь пущу, отстань, тупая морда,

Оставь итак задрипанный рукав.

Покой ищу - ни золото, ни камни.

Халупу вымыл, крепкое не пью.

Но больно! Больно! Думы тоже странны.

Душа привыкла к вечному нытью.

Да отцепись же, сука, и послушай,

Пускай ты от природы и глупа,

Но звуки слышишь, коль имеешь уши.

Заточка, верь, моя - не для тебя.

Я знаю, что ты хочешь наиграться,

Но я в печали - мне не до игры.

Не дали мне сегодня отоспаться,

И вывели. Ну, черт их всех дери!

Морфиновый реквием

В пустой квартире в центре города,

Заправив байковый рукав,

Смотрю, как даль лучом распорота,

Последний шприц прощально взяв.

И ветер в шторах забавляется,

Терзает, бегает щенком.

Сорвать гардины он пытается

Своим воздушным языком.

Поэты - больше братья по несчастью,

Чем по строкам, хотя - и в том числе.

Мы, как венок, одной рукой-напастью

Так сплетены из трепетных стеблей.

Ну, вот и я сегодня понимаю,

Что разрушенье - пестрый путь стрелка.

За мною тень, как капля часовая.

Я так и не дождусь того звонка.

Через минуты жидкого внедренья

Мой разум сам с собой заговорит.

О мужества, о воли похищенье!

Проклятый друг, морфин гидрохлорид.

Какие кудри лампа расправляет!

Какая отвратительная сласть!

Я чувствую, как что-то погибает

И проникает в безразличья пасть.

Я понял: небо плачет, все же плачет

Тепла ему у нас не занимать.

Сегодня все так рушится и скачет,

Что даже небу суждено страдать.

В пустой квартире в центре города,

Заправив байковый рукав,

Смотрю, как даль лучом распорота,

Последний шприц прощально взяв.

Каким он был тот мальчик на портрете,

Каким он стал - то страшно и сказать.

Прощанье в каждом слышится привете,

Что даже небу суждено страдать.

Не вернусь

Не вернусь к твоим сомненьям,

Не приду к твоим чертам,

Чтоб с глубоким сожаленьем

Отдать дань своим годам.

Не куплю билет ненужный,

На вокзал я не явлюсь,

В этот день седой и вьюжный

Светлым духом наполнюсь.

Не желаю в твоем мире

Быть безвольности послом.

И служить притворной лире

Вновь с нахмуренным челом.

Тихо в комнате уютной

Канделябры запалю,

И себе о встрече смутной

Позабыться я велю.

Не водкою притупленных страстей

Не водкою притупленных страстей,

Не лжи преобразованной в обряды

Я жадно ждал, ходя среди людей,

Ловя лишь опечаленные взгляды.

Пусть серо небо, вязкий путь далек,

Ботинки мокры, плащ в случайной пыли.

Но все-таки надежды уголек

Горел внутри - и чувства не простыли.

Отец мне - город, мать моя - луна.

Не признаю тупой и волчьей власти,

Икон, тотемов, крест и колдуна,

И крест на колдуне, и ладан в пасти

Блудницы Вавилонской, купол чей

Блестит издалека для искупленья -

Прощают злодеянья всех мастей.

Не искупленье вовсе - исступленье.

Как много луж и звуков, и чертей -

Но все не то. Мне б речку, запах мяты,

Не водкою притупленных страстей,

Не лжи преобразованной в обряды.

Ночь

Ночь скатилась на стол, да в салатнице - ворох печали...

Слезы вышли из глаз, зубы стиснуты, ноздри сопят...

Мне всю жизнь рвали грудь, так, что раны просветами стали,

Мои жилы от боли так просят вина, аж вопят.

Мне сегодня не так, как то было вчера, и, наверно,

Не поможет ни водка и ни обжигающий спирт.

Я спускаюсь в шеол. Видно это, друг, закономерно.

Мне погибель возложит на голову ласково мирт.

Здесь излишни слова, порицательные восклицанья.

Если выберу путь, мне не смогут его изменить.

Жаль, что поиском было, по большему счету, блужданье.

По обычаю руки нам всем тут придется сложить.

Не смогу слишком долго я быть по законам планеты.

Разве вам не казалось, что мой поворот будет крут?

Хороша теплота - еще лучше Христовы заветы.

Но меня не изменят ни пряник уже и ни кнут.

Голова уж устала от мыслей. А много ль ей надо?

Слезы катятся с глаз, зубы стиснуты, ноздри сопят...

Я родился - и в этом вот вся и досада.

Мои жилы от боли так просят вина, аж вопят.

Открыт простор

Открыт простор. Все видно глазу,

Как синь струится в небесах.

Уж свечерело до отказу;

В потемках стрелка на часах.

Проник унылый пепел дали

Сквозь вдаль смотрящие глаза.

Глаза, вы многое видали,

Но только эта бирюза,

Сто раз увиденная вами

Смущает, будто в первый раз;

И меж дрожащими ветвями

Пролазит остренький окрас.

Еще село молчит и преет.

На скучной рухляди оград

Сырой лишайник голубеет,

Да за оградой дремлет сад.

Надеть ли боты, от безделья,

Пройтись по мартовской воде?

Тоска справляет новоселье

С беспечной рябью на пруде.

Но это утром. До того же

У нас есть время помечтать

Под звуки радио в прихожей,

Глянь, детство вспомнится опять.

Люблю вечернее томленье:

Фигуры взяты темнотой,

И тени странное явленье,

И свет ложиться бородой.

Открыт простор. Все видно глазу,

Как синь струится в небесах.

Уж свечерело до отказу;

В потемках стрелка на часах.

Роща

Плачет с болью золотая роща,

Будто изморщиненная мать,

Что седые волосенки клоча,

Провожает сына помирать.

Вдаль глядит и молится старушка -

Небо и бескрайние поля.

Слышно, как кукует зло кукушка,

Нечто безысходное суля.

Эх, родная роща, ты ли знаешь

Или просто я внушил себе

Слезы, что теперь и ты роняешь

По моей растраченной судьбе?

Поле мое, поле

Поле мое, поле, ясен край,

Вновь я за спокойствием пришел.

Ты мне врачевание внушай.

До чего же я себя довел...

Разве я от этих истин рад?

Бог и Дьявол - все в одной душе.

Умер плод, хотя и был зачат.

Слезы оставляю на меже.

Да, и то, чтоб выплакаться мне,

Требуется сердце разогреть;

Раствориться разумом в вине,

Чувства оголить, струну задеть.

Поле мое, поле, ясен край,

Вновь я за спокойствием пришел.

Ты мне врачевание внушай.

До чего же я себя довел...

Ты видел нас

Ты видел нас, отец, бесстыжий,

Смотрел ли ты, скорбя, в окно

На свод небесный, ярко-рыжий?

Мы пили крепкое вино.

И восстанавливали силы,

Чтоб ночью лунною опять

Под звук далекий, чем-то милый,

Свой разум грешный опьянять.

И опьянив свое сознанье,

Мы видим дальние миры.

За разрушеньем - созерцанье,

За созерцаньем - кровь зари.

Я щупал лунные взыванья

И завиточки облаков,

И укрывался звездной тканью.

В сердцах скитания веков,

Дурная и чудная слава,

Равнение на чей-то пыл,

И новых вольностей забава -

Кого Лукавый не манил?

Ты видел нас, отец, бесстыжий,

Ты пляски горя танцевал,

На черной, но прекрасной крыше,

Где я отраду целовал?

У варваров есть тоже жены

У варваров есть тоже жены,

Которые их стойко ждут,

Пока из волн сине-зеленых

Они на берег вновь сойдут.

Пока с грудей мужей уставших

Зола сожженных ими царств

Падет на плечи, к ним припавших,

Прекрасных женщин. Без лекарств

Они латают раны воинов

Лишь поцелуем нежных уст,

И телом чувственным и стройным

Дают понять, что мир не пуст,

Что окромя меча и рыка

Есть святость, родина и свет,

В деснице матери - мотыга,

Отец в плену мужских сует.

Что то, что было, есть и будет -

Вот здесь, на ласковой земле,

Где жизнь тебя не позабудет,

Где смерть найдет тебе ночлег.

Уткнувшись строгими чертами

В туман волос их верных жен,

Вдруг ищут мира меж мечами,

Но слышат лишь предсмертный стон.

Этой ночью спать не стану

Этой ночью спать не стану -

Поздно выйду на балкон

До зари тревожить рану

Света дольного шипом.

Наблюдаю за огнями

И дороги сторожу.

Тени черными стенами

Восстают. А я гляжу

Взглядом умировотворенным,

Выпуская струйкой дым;

Я, прохладой орошенный,

Становлюсь почти степным,

Становлюсь адептом ночи.

За лихую волю дня -

Море звездных многоточий,

Серебристая луна.

Досада

Я сегодня блювал досадой;

Всю дорогу пешком прошел.

Расплывался понурый дол

Чьей-то вечной сырой сонатой.

Мимо кладбищ я пьяный брел,

Наступал на туман волнистый;

Смерть стирала свой плащ тенистый

В синеве. Был мой ум тяжел.

Этот пьяный степной пейзаж

Стал иглой, стал занозой в душу.

Как печально смотреться в лужу,

Когда выси твердят: ты наш!

Я почти что дышал слезами,

Как собака от ран скулил.

Кто на свете вот так любил,

Мне не важно, к тому ж ночами.

Я слышу, как рождается трава

Я слышу, как рождается трава,

Как землю пробивает ее зелень,

И шепчет присосавшаяся темень,

И лижет мои волосы, зовя

В далекую неведомую чащу,

Глазами целовать стволы дерев,

Дышать замшелой влагой ветхих чрев

И поддаваться их лесному плачу.

Ни гениев, ни бездарей там нет -

Там есть покой и этого хватает,

И в воздухе великое витает,

Бессмертно принимая вечность лет.

Пойдем со мной, любимая голуба.

Беру тебя за руку. Ночь темна.

И бредит нами милыми весна.

Туман кудряв и нежен. Светом грубым

Бросает одинокая луна -

Завидует, и вместе с тем смеется.

И облако нависшее пасется

На поле неба, в час земного сна.

А мы с тобой в любви своей - шальные,

А мы с тобой так ласковы в любви -

Все это в наших душах и крови.

Мы падаем на дуги травяные.

О, эта ночь, превыше всяких благ!

Я груди твои пью, благословляю,

И бедра твои негой увлажняю...

Ах, я в тебе тону. Пусть будет так.

Душа моя ныряет в твои очи -

И достигает сердца твоего.

Не будет в жизни слаще ничего.

Кому-то грусть, а нам - такие ночи.

Любимая, любовь - ответ на все,

Поставленные тленностью вопросы.

Нас ждут восход и утренние росы

И путь домой вдоль тихого шоссе.

Печаль

Печаль меня сегодня угощает,

Все угощенья - по рецептам жизни.

Горячий май вновь что-то предвещает

И облака медлительны, как слизни.

Забавный ветер весточки приносит -

Все от нее. Ютится на карнизе

Вечерний луч, что день продлиться просит,

Настаивая на своем капризе.

Во снах я посещаю дальний город,

И появленье делаю сюрпризом.

Закат уж поднимает красный ворот

С зеленым, точно акварельным, низом.

Как я тебя люблю, никто не знает,

Как я тебя люблю, моя голуба.

Печаль меня сегодня угощает.

Печаль, как я, нескромно однолюба.

По нраву мне могильное безмолвье

По нраву мне могильное безмолвье,

Рука его холодная легка.

Под камнем почивает родословье,

Землею обращенное в века.

Нет дела им до наших тяжб и жалоб -

Они все искупили смертным сном.

Их тоже, было, кладбище пугало

Бесчувственным и вечным языком.

Теперь они умнее всех живущих -

Их мудрость на гранитах и крестах.

Не видят они месяцев цветущих,

Хоть плиты их могильные в цветах.

И в этом привлекательная нега,

Святая завершенность бытия.

Не смерть старуха губит человека,

А скудность и нелепость жития.

Старая дамба

Старая дамба так часто мне снится:

Мчится, искрится поток ледяной.

Там ли могли мы с тобой породниться?

Дряхлый рыбак, может быть, водяной

Нас повенчал бы без лишних прелюдий.

Может быть солнце, а может быть дождь -

Разницы нет, как и нет лишних судей.

Старая дамба и дивная рожь...

Старая дамба так часто мне снится:

Ты в легком шелке на летнем песке.

Ветер себе позволяющий виться,

Сонно застыл на твоем волоске.

Толстое древо над нами рисует

Круглые кляксы прохладных теней;

Всток уж озерные глади ворсует,

Брег изобилует стадом коней.

Старая дамба так часто мне снится:

Мы неразлучны, мы любим впервой...

Пусть и тебе, как и мне это мнится,

Пусть тебе видится сон таковой.

Мы обретем безграничное чудо,

Там где искрится поток ледяной.

Ну, а пока это только причуда,

Обремененная поздней весной.

То, что было

То, что было - не сбудется вновь.

Как остаточное опьяненье,

Еще чувствую в теле любовь,

Еще жду оборота решенья.

Сердце взято в ошейник ума,

Сердцу больно - оно рвет и мечет,

Оно воет, твой выбор срамя,

И сей правде отвратной перечит.

И сказало бы больше оно,

Но дано лишь расслышать науке

То, что в чувства не углублено -

Только ритмы, надрывные стуки.

Так жалей его вечность, жалей,

Превращая возможное счастье,

В дым сухой компромиссов и дней

И внушенье супружеской сласти.

Пусть тебя он ласкает сегодня,

Только тело - но душу твою...

Недоступны ему те полотна,

До которых лишь я достаю.

Был вечер сладок

Был вечер сладок. Свод небес почил.

И месяц белый небо бороздил.

Тогда на берегу одной реки

Мы были с ней особенно близки.

Как ветер юный с плещущей волной,

Я был ее отчаянный герой.

Дрожал ее невинный тонкий стан -

Любовной страсти нас пленил буран.

И были ее девичьи черты

Исполнены манящей красоты.

Тогда на берегу одной реки

Мы были с ней особенно близки.

Раздевшись до всецелой наготы,

Зачали мы священные мечты.

И тело ее было горячо,

Она склонилась на мое плечо.

И были ее девичьи черты

Исполнены манящей красоты.

Я ей шептал о том, что знает Бог -

Она шептала, в чем любви залог.

И блики все пестрили на воде,

И истина привиделась в звезде.

И тело ее было горячо,

Она склонилась на мое плечо.

Так ночь прошла в томлениях любви,

В безмолвном окруженье синевы.

Открыл глаза - но не было ее.

Сознание опешило мое.

И блики все пестрили на воде,

И истина привиделась в звезде.

Уж сумерки отходят в дальний край

Мне говоря: "Бывай наш друг, бывай!"

Со скорбью и отчаяньем в груди

Я глянул на тенистые пути.

Открыл глаза - но не было ее.

Сознание опешило мое.

В час ночной

В час ночной я слагаю безумные песни

Вплоть до самой зари.

Милый образ, как сон не исчезни.

Пусть пылают костры.

Пусть ветра гонят снежные крошки

С отлогих крыш.

Заметает ночные дорожки

Январь малыш.

В час ночной о любимой, о милой,

О глубокой - о ней.

Так луна никогда не светила

До любви, до моей.

Цветик

В далеком поле цветик синий.

Никто тот цветик не сорвет -

Сокрыт во ржи. Над ним гардиной

Туман всклокоченный встает.

Когда порыв волнует поле,

Он с вместе с рожью за одно

Свою головку тянет к долу,

Где облаков блестит руно.

На нем пчела порою сядет,

Иль шмель мохнатый прогудит.

Находит цветик в лунном взгляде

Своей красы полночный вид.

И для чего же день и вечер

Ты красоту свою берег,

Не видный глазу издалече,

Голубоглазый василек?

Ветви в ночи как пальцы

Ветви в ночи как пальцы,

Черные пальцы. Тень.

Дули ветра-скитальцы

Весь белокожий день.

Снег заметал дороги,

Ярко искрился лед;

Часто скользили ноги;

Звездам неведом счет.

Где-то вдали раздался

Громкий хлопок ружья.

Месяц по небу крался

Средь облаков рванья.

Бабку за печкой слышно:

"Мацi i лiк святы..."

Я вновь застыл над книжкой

С лампою у груди.

Снегом весь двор завален.

Улицы сплошь пусты.

В лампы немом накале -

Скука до дурноты.

Ветви в ночи как пальцы,

Черные пальцы. Тень.

Дули ветра-скитальцы

Весь белокожий день.

Водоросли (вечер их настиг),

Медленно течением ласкаются:

На поверхность выплывут на миг -

И ко дну речному прикасаются.

Я иду по дикой по траве

Я иду по дикой по траве

И смотрю растенья междуречные.

В тонкой леске, словно в тетиве,

Дуновенья ветра слышу встречные.

Сколько в сей природе простоты!

Сколько вместо ней в народе глупости!

Лучше благ столь редкие цветы,

Чем сады неверия и скупости.

Лишь один я прихожу сюда

И любуюсь небом и обрывами,

Как живет волненьями вода

Под ветров случайными порывами.

Глаза твои

Глаза твои - гляжу в них. Загляденье!

Всей сущностью своей в них растворюсь,

Без памяти, без слов, без возвращенья.

Их сладкой глубины не побоюсь.

И розовые трепетные губы...

Любовь, а не влюбленность! Ангел мой,

Моя медовоглазая голуба,

Теперь я знаю, в чем живет покой.

О да! Я понял смысл этой жизни!

На лире ль горестной он зиждется? Ах, Нет!

Есть в мире сем чудном идеализмы,

Дающие понятье и ответ.

Пишу тебе, и буду над тетрадью

Склоняться сколько требует душа.

Помечены сердца одной печатью.

Хотел я жить такой судьбой дыша.

Здесь зори отражаются в воде

Здесь зори отражаются в воде,

Даря свое великое молчанье.

И ветра еле слышится вздыханье.

Деревня растворяется в пруде.

Я тут из-за любви и ностальгии

Гляжу сквозь теплый сумрак на рогоз

И свежесть бьет прекрасно прямо в нос

И росы снова зелень покорили.

Какие здесь красоты, Бог ты мой!

Туман встает - я ртом его пытаюсь

Ловить, как дождь. Cловлю - и улыбаюсь.

Он низко расстелился над рекой.

Еще за речкой конь унылый виден

Недвижимый, лишь оводов хвостом

С боков своих сгоняет. Уж блином

Луна плывет средь облаков в зените.

Ах, да! Еще чуть не забыл

Про кладбище, что дремлет за лощиной.

Часовня с заостренною вершиной,

Где я вчера меж мертвыми бродил.

Чудесно все! И более не надо -

Хватает сердцу этой красоты.

Родного зноя, хлада, мокроты,

Родного рая и родного ада.

Кругом такая слякоть

Кругом такая слякоть, небо серое.

Белье колышет ветер на балконе.

И ночь крадется с запада пантерою.

И влага распласталась на бетоне.

Деревья пред зимою приклоняются

И ветками касаются друг друга.

В моей душе, знать, тоже задевается,

Струна, которой свойственно без звука

Дрожать, но возбуждая ощущения,

И нервам некий импульс посылая,

Будя во мне порывы вдохновения,

И думы свежей мыслью накрывая.

И я люблю тоску и одиночество,

Я с ветром говорю, считая звезды.

И звезды посылают мне пророчество,

Летя к Земле, покинув свои гнезда.

Какой-то смех доносится к нам издали.

Листает кто-то тонкие страницы.

Как будто мы случайно бесов вызвали -

И вот они выходят из темницы.

Уж что-то я с трудом распознаю

Себя в сырой трехмерности пространства.

Я Дьявола не вольно в дом зову...

Что ж я творю, сторонник христианства?!

Кругом такая слякоть, небо серое.

Белье колышет ветер на балконе.

И ночь крадется с запада пантерою.

И влага распласталась на бетоне.

Сон

Мне часто снится этот дивный сон,

Где город в свете солнца золотится,

И в небе этом светло-голубом

Все видится, как будто и не снится.

Там я тебя целую и молчу,

Глаза мои от счастья лишь слезятся.

И ветер лижет город. Я шепчу,

И в шепоте прошу тебя остаться.

Тепло и беззаботно. Шум кафе.

На улице пробыть легко все сутки.

От радости мы оба под шефе.

Прошли проблемы, скрылись предрассудки.

И это то, что создано мечтой,

Что делает телесность невесомой.

Мы были там, мы будем там с тобой

В чудесности доселе незнакомой.

Мне часто снится этот дивный сон,

Где город в свете солнца золотится,

И в небе этом светло-голубом

Все видится как будто и не снится.

На кладбище

На кладбище волнуются березы,

Качая память мертвых на ветвях.

Невысохшие их доселе грезы

Росою выступают на цветах.

И музыкой спокойствия и неги

Окутаны могилы и гранит.

Пристанище души людской навеки

Лишь с ветром и луною говорит.

Портреты без улыбок устрашают.

За кладбищем - беззубый горизонт,

Над горизонтом облако свисает,

Чеша о поле бежевый живот.

Нет, это все нисколько не печально,

Все данное питает вольный ум.

Я в общей для народа почивальне

Пытаюсь насладиться ходом дум.

Небо будто из стали

Небо будто из стали. Ни лучика вам, ни просвета.

Скелеты деревьев качаются, ветер браня.

Гудок заунывный расплылся над городом где-то.

И встала над фабрикой синяя дым-пелена.

Куда-то ушли за учителем малые дети -

И в воздухе сразу беспечность явилась на миг;

Беспечность былая в зеленом и нежном жилете

И первый любимый, застрявший в сознании лик.

Я вновь задержался у этой знакомой скамейки...

И вновь с сигаретой, как раньше, все тот же Артем.

На этой скамейке застывшие снежные змейки,

Как полосы жизни, задетые в сердце моем.

И небо уже потихоньку смягчается вроде,

И город становится добрым и вечно родным;

И мне не тревожно быть в этом огромном народе,

Не страшно, что путь собирается быть ледяным.

Все кажется тусклым на фоне любовных историй.

Все кажется мелким на фоне глубоких страстей.

И горцы завидуют детям далеких приморий,

А дети те в горы собрались, устав от морей.

Я знаю, ребята, весна не заставит ждать долго.

И хватит всем кофе и нервов, чтоб отзимовать.

К тому же заставлена книгами старая полка.

Безделье наступит - так можно, дружок, почитать.

Остановка

Ну, вот и остановка. Длинный поезд.
Я вышел - он же в даль продолжил путь.
Не знаю, в жизни было что-нибудь,
Хоть значимое что-то и благое...

Стою под проводами. Ветер жжет.
И вьюга заунывно так танцует.
Душа не ищет бездны, не ликует,
Но вместе с телом движется вперед.

В моих мозгах Есенин, Пушкин, Блок...
Какие-то случайные задумки.
Реальность - как трехмерные рисунки,
Которые рисует свыше Бог.

Сознанием с надеждою хватаюсь
За все, что задевает интерес.
По большей части тут виновен Бес,
Которому невольно подчиняюсь.

Я с этой мыслью двигался домой.
И в грудь стучал январский дикий холод.
Казалось мне, что слишком уж я молод,
Чтоб думать, как приходит смерть с косой.

Но вновь и вновь, когда приходит тьма,
Меня переполняют эти думы,
Которые болезненно угрюмы.
Зима бредет по улицам... Зима...

Иван

Обвешанный иконами Иван

Горланит, как безумный, по дворам.

Кто сей заскок Ивану в темя втер?!

Над ним смеется и гогочет черт.

Ему иные жители кричат:

"Ты Ваня в чем-то очень виноват,

Иль вновь горячка белая взяла?

Хотя она тебя всегда ждала..."

"Да нет!" - ответил громко тот;

Как конь, остановившись у ворот,-

"Мне батюшка недавно так сказал,

Чтоб душу мою Дьявол не забрал,

Неделю от икон не отходить.

Неделю белокурую не пить"

"Ну, ты Иван конечно и дурак!

Нассать от смеху хочется в башмак!

Алкаш ты был и будешь алкашом,

До смерти за слесарным верстаком.

Твой батюшка в карман, гляди, берет,

Одно и то же каждый раз поет"

Тут вышел вскоре Гриша, Ванькин друг:

"Ну что ж тебя сковал души недуг!

Бросай все это - и бегом ко мне,

Пить крепкую мою, на бузине"

"Наверное, и, вправду, ну, его!

Твоя настойка, Гриша, о-го-го!"

Лежат иконы. Поп людей сосет.

Иван в подвале за удачу пьет.

Превратимся

Превратимся с тобою в листы -

И нас кинут с обрыва, лететь.

Нам не нужно куда-то успеть

С этой белой как снег высоты.

Над чудесными прядями трав,

Над пустынной безбрежностью вод...

Мы покинули общий блокнот;

Мы свободны, паденье начав.

Мы все видим, все кажется мелким...

Рядом с нами лишь птицы кричат...

Наши краешки тонко дрожат...

Ветер, знать, не привык к посиделкам.

Здесь лазурь над каньоном сухим

Через час ослепится закатом.

Облаками, как бережной ватой,

С небосвода смывается грим.

Кто услышит два белых листочка,

На которых ни капли чернил?

Нас никто на куски не делил;

Мы белы, не легла даже строчка...

Горизонт упирается в плоть

Безмятежности светлого неба.

Красота вместо знаний и хлеба...

Эх, продумал все мудрый Господь.

На кладбище

День был. На кладбище я спал.

Шуршали листья надо мною,

И куст своею бородою

Тень над могилой рисовал.

И мирно птицы щебетали

На соснах бурых и прямых.

И мхи на камнях вековых

Все зеленели да молчали.

Я на скамейке синей лег

У старой серой почивальни.

Паук над нею, как дневальный,

Покой размеренный стерег.

Люблю я посещать могилы

И слушать смерти простоту,

Пробравшись через густоту,

Кустов извилистые жилы.

Хожу-брожу

Хожу-брожу, обманчивой улыбкой

Обманывая трепетных людей,

Выслеживая кто из них мертвей,

И кто над кем является владыкой.

Хожу-брожу, и в поле у реки,

И в городе, пестрящем фонарями,

На кладбище над серыми костями,

Над коими желтеют лепестки.

Хожу-брожу, без цели ровным шагом...

То светит солнце, то блестит луна;

То осень помирает, то весна

Течет по переулкам и оврагам.

Хожу-брожу, и там где раньше был;

И там где первый раз ногой ступаю,

Там никотин я пивом запиваю...

И, кажется, на доброе нет сил...

Хожу-брожу, пропахший суетою,

Ищу в пустых карманах что-нибудь.

Какой, таким как я, отведен путь?

Раскаюсь ли пред Богом со слезою?

Бессонными и тихими ночами

Бессонными и тихими ночами,

Удачно напрягая томный взор,

Я наслаждаюсь яркими чертами

И страстно расширяю кругозор.

Земля, Земля, тобой я очарован!

И странствуя по красочным мирам,

Мне кажется, я сам на том основан,

Увидев что, не верится глазам.

Я вышел из лагун, морей, лиманов,

Душою обтянув всю красоту,

Величие и таинство вулканов,

Пустыни жар, а также мерзлоту.

О, да, я там, в плену воображенья!

О, да, я там до смерти, до конца.

И все мои пределы и владенья

Представятся на кончике пера.

Был бел простор

Был бел простор. И вьюга поутру

Свирепствовала, билася в фасады.

Сельчане уж ходили по двору,

Надевши подсыревшие бушлаты.

Но я уже за письменным столом

Набрасываю строки с томной ленью.

Печально все в селении глухом,

Все сводится к сплошному нехотенью.

И там где летом плещется ручей,

Зимой лежат снега, визжат метели.

По кладбищу ходил я как кощей

Все эти окаянные недели.

До сумерек порой не покидал

Покой тенистый, синее молчанье,

Пока небесный круг не пробуждал

Серебряным сияньем трепетанье.

Все добрые уходят

Все добрые уходят в дол миров

Без скромного туманного прощанья.

Откликнитесь! Услышите ль мой зов?

Как смеет смерть отнять у вас дыханье?!

Как смеет этот век корявой лжи

Забрать плоды добра и вдохновенья?

Постой могильщик, дольше подержи,

Дубовый гроб людского восхищенья.

Тем чаще вы уходите, тем я

Все более в грядущее не верю,

Духовные кумиры и друзья.

Закрылись громко траурные двери.

Все помыслы ушли в аллею сна,

И там за тополями тихо дремлют.

Там шелк ветров и вечная весна.

Серебряные тени небу внемлют.

И я сойду когда-нибудь в шеол,

Утратив бытие и тленный разум.

Ну, а пока, смотрю, как сонный дол

Стращает вас своим седым окрасом.

Вслед за солнцем

Вслед за солнцем тень спустилась.

Вечер холодом дохнул.

И луна вновь воспалилась,

Приумножив волчий гул.

Что-то странное и злое

Чует сердце в той тени;

И в тягучем дальнем вое

Слышен голос западни.

За калиткой ветер стонет,

Разбиваясь о столбы.

И засов чуть слышно ноет

Непрерывные мольбы.

На полу сухом скрипучем -

Контур старого окна.

За окном - мороз колючий,

И земля, как труп, бела.

Но наутро, но наутро

Там, где демоны были,

Ангел сыплет белой пудрой,

В поле - зимние балы,

В поле - утренняя вьюга,

Все пути освещены;

Только синий холод-злюка,

Только головы дурны...

Ласковый ничей

Бежевые перья облаков

Медленно летят над головою.

Солнце, поглощенное водою,

Ночь приводит в лона городов.

Тень как плоскотелый организм

Заполняет ниши тихих улиц.

Ветры над лощиною уснули,

Пруд стоит стеклом, невозмутим.

И звезда закинула свой невод,

Сеть холодных тоненьких лучей.

Там, на дне, есть ласковый ничей,

Жаждущий небесного напева.

Он, бывает, в полночь, словно мышь,

Опасаясь окликов рыбацких,

Пьяных разговоров их дурацких,

Ищет берег, где ночует тишь.

Сядет он на камень, что давно

Из воды жемчужной выступает,

И ногами нежно болтыхает

Бликов бело-пламенных зерно.

Там камыш так трепетно шуршит,

Царства водяного, видно, сплетни

Ветру он доносит. Ветер летний

Думы благородные бодрит.

И бросает ласковый ничей

Камешки, с орех, береговые,

Возбуждая волны круговые,

В маленьком окне меж лопастей.

Каждый раз один, но не тоскует.

Все на том же камне. Нет, не спит.

И глазами с кем-то говорит,

И кого-то мысленно целует.

Губы его сомкнуты как та

Ракушка моллюска, он безмолвен.

В нем есть жар, и он не обескровлен,

Пусть на нем сияет бледнота.

И бросает ласковый ничей

Камешки, с орех, береговые,

Возбуждая волны круговые,

В маленьком окне меж лопастей.

Месяц

Месяц дьяволом зрит в мои очи -

Вот он справа, как вымытый труп.

За киоском молчание бродит.

Ночь морозом касается губ.

Снег скрипит - он небесное семя.

За спиною какое-то бремя.

Никого. Только ветер вокруг.

Что меня в эту ночь отогреет,

Кроме как одеяла квадрат?

Сон придет, и умом завладеет,

Склеит веки. Я этому рад.

Рад, что жизнь этот миг не отсрочит,

Как звезда от звезды не отскочит,

Как волчица не бросит волчат.

Я о ней говорю сам с собою.,,

Да, о золоте женских волос

(Будто солнце взошло над рекою),

И о том, как целую взасос

Ее губы. И песня не спета!

И, возможно, когда-нибудь, где-то,

Разрешится насущный вопрос.

Мне больно

Мне больно сознавать, что все двояко,

Что я так верил в теплоту, как тот,

Бредущий и смотрящий вдаль бродяга,

Не знающий, где отогреться. Вход

Во все дома закрыт - лицеприятны,

И нет у них ни сердца, ни души;

И вера их - для выгоды, наглядна,

Иль вовсе против Отчего. Греши,

Греши, не обуздав свои начала,

И верь тому, что пряник для тебя,

Но истинная вера выживала

Под звуками гонений и кнута.

И боком вам выходят наслажденья,

И счастье ваше - лишь внушенье слов,

И каждое сердечное биенье -

Неверная, нечистая любовь.

Они же говорят, что Отче в сердце,

Но их сердца способны изменять.

И больно мне, как будто рана в перце,

И страшно мне Иуде доверять.

Она

Она питала своей грудью мое смиренье и покой,

И влагой девичьей своей меня звала и возвышала.

Она была огнем манящим и сладострастною волной.

Я как за жемчугом нырял в ее прекрасные начала.

Она молчанием своим, она своим лучистым взглядом

В хранилище души моей пробралась по туннелям вен,

Оставшись в сердце навсегда лекарством горьким, сладким ядом.

Я рад, клянусь, таким укладом и явно этим вдохновен.

Ты до молчания прекрасна

Ты до молчания прекрасна,

Как небо, огнь иль океан,

Как вдаль идущий караван,

Но я тянусь к тебе напрасно.

Нет, я тебе не говорил

Тех слов любви. Но знают дали

Всю глубину моей печали.

Печаль я также полюбил -

Она в уме моем рисует

Твои манеры и красы.

О всем меня, любовь, проси -

И сердце верное дарует.

Ты до молчания прекрасна

С улыбкой ангельской своей,

Иль с грустью на концах бровей...

Скажи, что это не напрасно!

Ветер мусор вдоль улиц гоняет

Ветер мусор вдоль улиц гоняет,

Снег надрывно стучит в фонари.

Отчего-то меня впечатляют,

Эти голые в полночь дворы.

Отчего-то я сам словно мусор

В пьяном виде по бликам скольжу.

Белых звезд расплываются бусы.

Я как будто в душе ворожу.

И уже не вселяют надежды

Эти звезды и эта луна.

В моем сердце под слоем одежды

Навсегда поселилась одна.

Даже пьяный угар не спасает.

Я шатаюсь, в глазах пелена.

Все равно одно имя всплывает

Из мозгов опьяненного дна.

Это имя - в неоне рекламы,

Это имя - в фонарном огне;

И тепло, как объятия мамы,

И навечно, как шрам на спине.

Не поможет мне шумная свора,

Во дворах распивая вино.

После мочиться возле забора -

Так культуру проссали давно.

Да и я заодно с дураками,

Сам, по сути, лентяй и дурак,

Ошивался ночами дворами,

Потеряв человеческий страх,

Потому что угар не спасает.

Я шатаюсь, в глазах пелена.

Все равно одно имя всплывает

Из мозгов опьяненного дна.

Лишь в божьей вечности вся вечность хороша!

Лишь в божьей вечности вся вечность хороша!

Когда в одной величественной дали

Законы обретают верх морали,

И можно жить без бесов, не греша.

Любовью наделенный светлый ум

Торжественно всей правдой насладится.

И чувствам будем вечно мы учиться

Иисус над нами встанет главарем.

Тогда, найдя в Единственной отраду,

Мне можно будет громко восклицать:

Не нужно больше сказки отрицать,

За все платить и брать с кого-то плату.

Под луною

Под луною все кажется проще,

Под луною и холод другой.

Серебрятся спокойные рощи

Горизонта январской дугой.

Только снег как обычно не выпал,

В двери только лишь ветер стучал;

В кофе сахару я не досыпал -

Я на горечь еще не роптал.

Из всего, что являет сознанье,

Чего сердце желает и ждет -

Твоего, дорогая, касанья...

Пусть волною меня захлестнет.

Ты держала кота

Ты держала кота, улыбаясь;

Мы стояли у желтой скамьи,

В свете солнца вечернем купаясь.

Брось кота - и меня обними!

Кот навряд ли запомнит навеки

Безграничную нежность твою,

В каждом добром, как ты, человеке

Он предвидит хозяйку свою.

Он из каждой руки будет кушать,

Без разбору из мисок лакать;

Только имя свое будет слушать,

Но не будет любви понимать.

Я измучился биться в надежде!

Уж не думалось мне никогда,

Никогда не хотелось мне прежде

Быть на месте и в шкуре кота.

Чего ходить, как трус, вокруг да около?!

Чего ходить, как трус, вокруг да около?!

Люблю тебя, смотрю тебе вослед!

Быть может, вижу ласточку я в соколе,

Иль сокола в коричневом орле.

Луну поправлю пальцами, как следует.

Зажгу свечу под рамками картин,

За этим треск оранжевый последует,

Расплачется привычно парафин.

Пусть плачет он до утреннего шороха,

До длинного надрывного гудка.

Я будто бы сижу на бочке с порохом,

И жду зари. Она издалека

Засветится опять полоской розовой -

Раздумия ночные в пух и прах.

Останется на веточке березовой

Подвешенный за ногу прежний страх.

Мне думать о тебе, ей-богу, хочется,

Оставив пыль пустынных темных книг.

Червем тоски нутро мое источится -

Чудесный для чертей рогатых миг!

Оттуда суть и хмель любовных благ,

Невечное сиянье чувств и страсти.

Бывает стыдно на вопрос "ну как?"

Ответить, протерев свое запястье.

И что такое страсть?! И что такое пыл?!

И что стаканчик водки для страдальца?!

Давно уже, давно, душа на дне, как ил.

Желта от никотина кожа пальца.

Я сам не знал, что я могу любить...

Pardon! Мир щедр на число открытий!

Но Бога лишь могу благодарить

За сахар самых трепетных событий.

Любимая, любимая, не трус я!

Скромняга и всего лишь. Час настал.

Я выбрал для себя гребца и устье -

И пальцем на восток я указал.

Я жду цветенья яблонь

Я жду цветенья яблонь. Поутру

С одной лишь мыслью дух мой просыпается:

Как за руку тебя одну беру

И в сад веду, где в белом все купается.

Тебя обнять, нескромно взять за талию,

Рассыпаться на ласки и лобзать.

И грудь твою в ладони брать усталую,

И женственную шею целовать.

Еще услышим, как вдали сиреневой,

Вдруг, колокол нежданно зазвонит;

Вот в этой белизне весенней кремовой

Все сердце мое юное горит.

Ты к дереву умело прислоняешься,

Теребишь гладь каштановых волос,

Как будто алой свечкой расплавляешься,

Пылаешь словно краска юных роз.

И кровь, уже, спокойствия лишенная,

Ускорилась во мне. Тебя позвал

Туда куда идут все увлеченные,

На грешный и распутный сеновал.

Затворник

Я затворник с открытой душою -

Мне другим недозволенно стать.

Если нужно, я дерн этот взрою,

А сейчас я устал, вашу мать!

Мне сейчас откровенничать трудно,

Пусть душою я в целом открыт.

Знаю я, что со мною претрудно -

Лжете вы, что я прост, лжете вы...

Ну, а если не лжете, допустим,

То зачем вам безумец такой?

Не шутите, мы с сердцем не шутим,

Мы не шутим с такой глубиной.

Полюблю, полюблю, как мальчишка,

Сгинет снова сердечный покой.

Ты любимой мне станешь, врунишка.

Я ж затворник с открытой душой.

Зима

Была от снега даль бела,

И тьма фонарный свет глотала

(Ведь ей всегда казалось мало),

Да бабка за углом скребла

Снегоуборочной лопатой.

Случайным ветром унесло

Давно пробитые билеты

И дым некрепкой сигареты

Под тени синее крыло,

Иным путем, не так как летом.

От холода не спеет мысль,

Сугробы спят, метель устала.

И я б не прочь под одеяло,

Чтоб нежный перистый ковыль

Приснился вместо снеговала.

Из вечности я вылеплю любовь

Из вечности я вылеплю любовь.

Пусть свет ее украсит откровенье.

Будь в этом изваянье моя кровь,

И вера, и мечта, и побужденье.

Каркас любви построю из благих

И верных чувств, как это в жизни надо.

Не будет в нем сомнений и других

Извне в него вгрызающихся взглядов.

Я плоть любви насыщу светом грез

И мудрой безграничностью воззренья.

Пускай она цветет, как поле роз,

На шелковом просторе единенья.

Мы ляжем там, на травы. И закат

Растопит краски легкости и лета.

И встанет дол бельмом воздушных врат.

И роща запестрит от злата света.

Глядишь, потом и ветер запоет,

С холма упав на томные лощины.

Тебя поцеловав, воскликну: "Вот!

С любимой тут я буду до кончины!"

Затем мы побежим по желтой ржи,

И будут колоски стучать нам в груди.

Здесь нет врагов Христа - а значит лжи.

Мы здесь одни единственные - люди.

Устав от этой дивной беготни,

Друг к другу, как два листика, прижмемся.

Луна взойдет - и мы увидим сны,

И с солнцем воскресающим проснемся.

Месяц плавает в тумане

Месяц плавает в тумане,

И вечерними волнами

Омываются брега.

Вечер из тенистой ткани

Над лесными встал верхами,

Спят те черные верха.

Только мне сейчас не спится,

Над листом решил склониться -

Душу буду изливать.

На диване кот ютится.

Глядь в окно - там свет багрится -

Фонарям пора сиять.

Вы меня так долго ждали,

Звезды полные печали -

Вот и я гляжу на вас.

Потому ли, что вы знали

И мои шаги считали

Каждый мой бессонный час?

От марта щекочет в почках

От марта щекочет в почках,

И воздух пьянит сполна;

И рдеет струей вина

Закат на домах, лесочках.

Одежды вновь станут легче,

И это начало лишь.

Пускай ты сейчас ворчишь,

Накинув пальто на плечи.

Мы сядем, открыв портвейн,

Всегда в благотворном тоне.

И будем смотреть как в доле

Весна восстает с колен.

Я знаю все цвета ночей

Я знаю все цвета ночей,

Недаром небо - мой приятель.

Мне полюбился треск свечей.

Я, как и ты, младой мечтатель.

Все вспоминаю, все храню

В душе и сердце, как в шкатулке.

Я помню каждую весну,

Что зеленела в переулке.

И саночек азартный бег,

И раскрасневшиеся щеки.

Уже не сбудутся вовек,

Те дни от нас, увы, далеки.

Теперь по снегу не бегу,

Вертя беспечной головою.

И радость строю, как могу

Под этим солнцем и луною.

Приняв умело важный вид,

И сигарету сжав зубами,

Я чую, как нутро болит

Но не врачуется стихами.

Я устал от спокойных ночей

Я устал от спокойных ночей,

Будто вовсе лишь сплю - не живу.

И от юных слепых кутежей...

Мне б любви, как в стихах - наяву.

Не с похмелья глядеться в окно,

Разделив на стаканчики май,

А сходить с драгоценной в кино,

Пусть кино - хоть билет возвращай.

Все неясно, нестойко как сон,

Будь ты неуч иль же аспирант.

В этом мире бездушных икон,

Как в болоте искать бриллиант:

Вроде знаешь, что здесь его нет,

Все же роешь руками сей торф.

Но надежда, увы, не ответ

Для голодных людских животов.

И от голода глупый народ

Пожирает побеги добра,

Не дождавшись пока дорастет,

Не оставив для завтра вчера.

Я же помню, и лишь потому,

Что за ложную суть бытия

И за наших веков полутьму

Проклянут нас потом сыновья.

Я устал от спокойных ночей,

Будто вовсе лишь сплю - не живу.

И от юных слепых кутежей...

Мне б любви, как в стихах - наяву.

В талых водах солнце блещет

В талых водах солнце блещет;

Ветер гнет стволы дерев,

Где-то в брег волною плещет,

В стены бьет осатанев.

За остуженной деревней

В голом мартовском лесу

Чую дух эпохи древней,

Слышу дольную слезу.

Ну, а тени словно черти,

Чернотою мельтешат,

Вновь на мхе зеленом чертят

Филигранных знаков ряд.

Потому я точно знаю,

Что есть родина моя!

Слов дурных не приплетаю,

Не ропщу, ее гноя.

В талых водах солнце блещет;

Ветер гнет стволы дерев,

Где-то в брег волною плещет,

В стены бьет осатанев.

Ворон

Я видел ворона на мраморе могильном -

Он распознал неведомый мне гроб.

Два дня назад в дыму сухом кадильном

Здесь колдовал средь воплей некий поп.

Еще песок цветет кровавым цветом,

Ведут к нему притоки свежих троп.

Сентябрьским тускнеющим приветом

Им издали желтел последний сноп.

Я видел, как старик коров встречает -

Закатный свет их силуэты жрёт.

И вечер тишину с лучом венчает;

А ворон будто"Горько!"всё орёт.

Затем кленовый лист в круженьи вялом

Круг солнца золотого провожал;

Насытившись вечерним грустным балом,

Он смерти руку тонкую пожал.

Весна

Выстрели мне в голову весна.

Кровь прольется алою зарей,

Череп щебнем разлетится, как

От удара ветра пестрый рой.

Громким звуком сердце прозвучит

Так похожим на предсмертный стон.

Понял я, что глуп и меч и щит;

Да, к любви спешу я на поклон

Безызвестным, вольным как туман

И безвольным, как любая плоть.

Я не только правдой ясной ткан...

И меня прости за то, Господь!

Ты думай, мысли по своей душе.

Что хочешь думай и тревожься, но

Люблю тебя, зову на той меже,

Где слез эдемских стелется руно.

Далеко

Далеко, под небесной накидкою,

Там, где помнят...где помнят меня,

Разыгрались чудесными бликами

Подветровых земель кренделя.

Вьются тропы покрытые травами,

Зацелованные холодком.

И далекими дышат дубравами

Облака - на восток косяком.

Посреди отдыхающей родины,

В окруженье кустов молодых,

Тянет вечер сырой тягомотину,

Тянет вечно и без запятых.

Я - туда! Ты со мною ли, милая?

Лягу смело на трав острие;

Звоном мая везде изобилуя,

Нападает, гляди, комарье.

Там, где тени под пышными кронами

Одиночество чутко таят...

Мы проникнем с тобою шпионами

Во владенья чудесных наяд.

И оттуда на вышку кирпичную

Мы с надеждою в юных глазах,

С легкой думой туманно-лиричною

Вдруг посмотрим. И гладь в бирюзе

Отразит предзакатное полымя

И застынет на нежных устах,

И под звонами церкви тяжелыми

Вдруг заснет до утра в омутах.

На прощание ветер гуляющий

Исхудает с последним рывком;

И волна сединой охмеляющей

Пронесется по глади тишком.

И в тот момент

Как много детских глаз, упертых в небо.

Ты в поиске лазурной тишины,

Взгляни последний раз на слезы снега

Превратным одиночеством весны.

Ты будешь веселиться эти годы,

В конце концов, устанешь без меня.

Сожрут тебя души водовороты,

И в тот момент спасеньем буду я.

Печаль огромным корнем разрастется,

Не смогут больше греть тебя друзья.

И сердце вдруг слезами обольется,

И в тот момент спасеньем буду я.

И разум от предчувствия свихнется,

Оскалится овальная петля,

И смерть своим мизинцем прикоснется,

И в тот момент спасеньем буду я.

Сосны

Люблю я вас, родные сосны,

Когда вас ветер всполошит,

Когда над вами вихрем грозным

Он кудри темные ершит.

когда гуляньем безграничным

Наполнен день свободных бурь;

Когда дыханьем деспотичным

С дерев нисходит спесь и дурь.

И не приходит упоенье.

Сосновый треск - пора, пора!

Глядеть как в утреннем смятенье

Темнеет рыжая кора.

Так дышат жизнью эти дали

Я рвуся к ним своей душой.

Мою бы душу мхи сожрали -

И я бы сам пророс сосной.

Любовь была в моем воображенье

Любовь была в моем воображенье

Святым лучом, навесом мудрых дум.

Я ждал ее - и вот пришло свершенье,

И стал еще чувствительней мой ум.

Я брел меж темных сил, спасаясь верой,

Вкушая трепет ласковых страниц,

Пусть даже за коричневой портьерой

Шел смело летний месяц смуглолиц.

Не предаваясь легкому забвенью,

Но сохраняя Господа в себе,

Я был устойчив к глупому томленью,

И думал о покое и судьбе.

И не желая тратить свои чувства

На жалкое бесчувствие других,

Я уходил с безумием в искусство,

Чертил рукой усталой новый стих.

О, милая, в миг юности печальной

Явилась ты - и я с тобой прозрел.

Моя любовь прочнее глыбы скальной.

Наступит час слиянья душ и тел.

Все прочее, что шло в разрез с чудесным,

Спесивое и грубое, уйдет,

Заменится могучим и небесным.

Любовь свое, как ни крути, возьмет.

И будем мы, и будут наши дети -

Все свяжется священной чистотой,

Единственной отрадой на планете

Меж серой и надменною толпой.

Мечтательница

Я ветер твоих мыслей отдаленных.

И взгляд свой растворяя в темноте,

Лишь контуры берез давно влюбленных

Ты видела в июньской теплоте.

С надеждою к окну ты подходила,

И думала о лучшем перед сном,

И с ночью разговоры заводила,

Все мании оставив на потом.

Ты форточку окна не закрывала,

Как будто веря в сказки бытия,

тем самым невидимку зазывала

В периметры спокойного жилья.

Разглядывая старые тетради,

Ты трогала кофейные следы,

Что каплями засохшими на глади

Напомнили чудесность суеты.

Одесса

Одесса кормит солнцем мою кепку.

Без дум, без груза, оставляю след

На берегу, где море, словно плед,

Босые стопы мне целует крепко.

Одесса, вот я прям-таки в тебе,

По мне так в самом сердце Украины.

Елозя сигарету на губе,

Иду по краю солнечной чужбины.

О, море, о напевы этих дней!

Я вижу пароход - душой цепляюсь,

И в свете предзакатных янтарей

На ярком горизонте растворяюсь.

Одесса, я ведь чувствовал душой,

Что ты по мне - я не оговорился.

На день второй я понял, я весь твой -

На первый день я понял, я влюбился.

Путник

Путник бедный, никому не нужный,

За тобою, как за мудрецом,

Я плетусь к судьбе не равнодушный

С тем же ниспадающим ярмом.

Ты кочуешь из села в селенье;

Ты молчишь, волос белеет прядь,

В легких слышно жалкое хрипенье...

Путник, тебе нечего терять.

От тебя любовь давно уж скрылась;

Ты с лицом холодным и худым.

Все в тебе до срока растворилось,

Как над баней дряхлой серый дым.

Видел ты военные трясенья,

И мороз, и пекло, край земли;

Смерти слышал близкое шипенье,

Но не ты - другие с ней ушли.

Расскажи мне, путник, кратко, сжато,

Укажи своей сухой рукой.

Я пойду туда, коль будет надо

За печалью серо-голубой.

Тот старик, устало обернулся,

После слезно в небо посмотрел:

"Бог!" - воскликнул, будто бы проснулся,-

"С ним иди. А я свое отпел..."

Так помни же меня, краса Арина!

Нам долго с этой раной в сердце жить...

Мне не забыть, как ты была любима,

Как и тебе ласк нежных не забыть.

Арина

Так помни же меня, краса Арина!

И пусть пути ведут обратно в Рим,

На всех путях встречается кручина,

Что служит городам совсем другим.

Так помни же меня, краса Арина!

Я в мир пришел не чтоб забытым быть.

Как демон не уложит херувима,

Так нам, краса, друг друга не забыть...

Так помни же меня, краса Арина!

Нам долго с этой раной в сердце жить...

Мне не забыть, как ты была любима,

Как и тебе ласканий не забыть.

Те же стены и те же откосы

Те же стены и те же откосы

За окном фиолетовый цвет,

За окном унывают березы

Все по той же случайности лет.

Не прошу благотворных стремлений,

Нужных целей в уме не зову,

Окольцован волнами томлений

В лодке времени тихо плыву.

Да и вы точно так же плывете

Вблизи берега - боязно вам,

Оттого-то по жизни слывете

Просторечно: ни тут и ни там.

Вы боитесь отплыть от причала

И шарахаетесь бури и дна;

Вдруг такая же вас повстречала -

В ней нет риска - лишь воля одна.

Ты ей скажешь: "Махнем за пределы!",

А она обернется назад,

И глаза ее дрогнут несмело:

"Может лучше аллея и сад?"

Вы пойдете вдвоем по аллее

Укоризну украдкой глотать,

Замечать, как обыденность тлеет,

Плоды трусости собирать.

Ну, а море...А море с годами

При порывах и сильных ветрах

Завладеет другими глазами,

Заискрится на юных перстах.

И посмотришь в холодной печали

На героев, пришедших с морей -

И уколют закатные дали,

Выбрав время и цвет поострей.

Отчего же ее ты послушал?

Отчего не отправился в путь,

Где бы песни прекрасные слушал,

Черный компас повесив на грудь?

Покатятся хрустальные слезы,

Проклянешь ты сомнения взгляд,

Те же стены и те же откосы,

И аллею и ласковый сад.

Что жизнь?

Что жизнь - бесчинство вечности незримой,

Оформленная воля, крик времен?

Я зрю ее такой неповторимой,

Я зрю ее, как будто вижу сон.

Я вижу ее тленной, незабвенной,

Укутанной в затишья и ветра,

Такой родной, но также чужеземной,

Плывущей и отдавшей якоря.

Я слышу ее голос многогранный:

То страшный рык, то пенье соловья.

И облик ее призрачно-туманный

Является правдивым до вранья.

Приятный яд, разбавленный со счастьем;

Кровавый след, поросший черемшой;

Как солнце вслед за утренним ненастьем

С такой же непонятной частотой

Я зрю ее такой неповторимой,

Я зрю ее, как будто вижу сон,

Оформленную волю, крик времен,

И все бесчинство вечности незримой.

Зеркало

Я вглядываюсь в это отраженье.

О, кто же ты, кто отвечает мне

Движением на каждое движенье,

Беззвучием в овальном полотне?

Мерзавец ли с мечтой о гуманизме,

Герой ли падший до седьмого дна,

Апостол вероломного цинизма,

Глаголющий как библия честна?

Иль гуманист, приписанный к безумцам,

С седьмого дна восставший для любви?

Он, будучи, без страха, вольнодумцем,

Разделся до костей и до крови.

Очерченный каким-то странным светом,

К интимности зеркальной пустоты,

Как будто прихожу я за ответом,

Стремясь увидеть тленные черты.

Ловя свой взгляд своими же глазами,

Не вытянуть из трепетных зрачков

Того, что там застыло между снами,

Чего не растопить горячкой слов.

Я видел ночь

Я видел ночь, и ночь меня ласкала,

Я видел день, и день меня сжигал.

Мне ночи было бесконечно мало,

А ото дня во снах я убегал.

Я растворялся в полупьяном бреде,

Я многие одежды примерял,

Менял я серебро на зелень меди,

И думал, этим сердце закалял.

И не смирюсь я с Дьяволом Великим,

И Божьи тропы не по силам мне.

Я выступаю, между всех, безликим,

Среди безликих в горестном окне.

Я любовался прелестями меди,

Проспектами ходил, не помня снов,

И грезил одноместным чем-то, средним,

Привыкнув к влаге треснувших тонов.

О, ночь, она похожа ведь на смерть,

Течение покоя сквозь пространства,

Сквозь мягкие творения и твердь,

Очерчивая страхи и убранства.

Безумие безумием живет.

Агония худеющего тела.

Откликнись на забвение мое;

Весна поет, как никогда не пела.

Я видел ночь, и ночь меня ласкала,

Я видел день, и день меня сжигал.

Мне ночи было бесконечно мало,

А ото дня во снах я убегал.

Апрель

Апрель теплом залазит вновь под кожу

Не жду ни тленных писем, ни вестей;

Былую рану больше не тревожу

Куриной лапою обманчивых страстей.

Одно мне нужно лишь, одно я знаю:

Вот это чувство, что во мне сейчас

Намерен сохранять. Я утверждаю

На век, а не на годы, день иль час.

Я не любил так искренне и нежно;

Таких цветов не ведала душа,

Все ранки заросли на ней успешно -

И я восстал, сегодняшним дыша.

Готов пройти сквозь дебри, буреломы,

Ногою верной злобу попирать,

Вещать от сердца небу голубому,

Что я готов рассветы с Ней встречать.

Свершилось! Чувство плещется в груди!

И реки разлились, и небо сине,

Зазеленели серые сады,

И солнце расплылося по равнине.

Люблю! Люблю! - на поле все кричу,

И птицы отзываются из рощи.

Умчу тебя, прекрасная, умчу

В мир страстью обжигающей полнощи.

В мир неги, в мир таинственно-простой,

Где берег охраняют от печали

Два ангела и вечность с бородой

Из водорослей и искристой шали.

Весенний дождь вновь плачет за меня

Весенний дождь вновь плачет за меня.

О, плачь! О, плачь, понурый мой приятель!

Душа не просит солнца и огня.

Любимая, я - о тебе мечтатель.

Иду ль один по утренним дворам,

Заученным дорогам и кварталам,

По города расплывчатым чертам -

Хочу к тебе по одиноким шпалам.

Я буду там. Дорога - не угли,

Проста для прохождения. Укором

Любви моей я движим. Повели,

О, Боже, получиться сему скоро.

Я буду там - придет пора Поры!

Стремящемуся случай покорится.

Ведь движется вся толщь земной коры,

Когда под нею пульс Земли стучится.

Пока святою мукой ожиданья

Наполнен я. И оттого живой,

Что верю в долгожданное свиданье.

Люблю тебя, мой ангел дорогой.

Вижу даль

Вижу даль, как некую дорогу,

Слышу ветра ласковую весть;

Верю я и знаю я, ей-богу,

Там за горизонтом счастье есть.

В этой полосе, загадок полной,

Цвета Гоби, охровых пустынь,

Плещут красоты и неги волны,

Обвивая девственно теплынь.

И в воде весенней вновь веселой

Оживает тонкая лоза.

Лед уже почти смертельно квелый,

Тает его тверди бирюза.

Вижу даль. Там ты, моя голубка,

Оттого в нее я и смотрю.

Солнце льет из золотого кубка

Свет весны подобный янтарю.

Милая, желанная, родная,

Ты - моя надежда и душа.

Мы с тобою созданы для рая,

Негой единения дыша.

Нам ли покорятся дни и ночи?

Тихо проговариваю: "Нам"

Мне небесный свет, как сон пророчит,

И я верю светлым небесам.

Знаю я, наступит день счастливый

После дней блуждания во тьме,

В этой тишине неторопливой

Голову на грудь положишь мне.

Люблю

Люблю тебя, а потому

Все кажется прекрасным и счастливым;

Во всем я вижу радости приливы

И вторю словом сердцу своему.

Ночная нега, воздух высоты,

Как будто эти звезды в небе дышат;

Мой город вновь поэму свою пишет

На свитке столь беззвучной темноты.

И я не сплю. Огней видны кружки.

Ласкает меня ветер еле-еле.

Уже вдали чугунной отревели

Заводы свои длинные гудки.

Я чувствую, смотря на лунный знак,

Все сделаю любви священной ради.

Шепчу душой родное имя Надя,

И голосом все то же, точно так.

Мне не спится

Мне не спится. И скатертью бежевой - небо.

Распростерлась над городом эта весенняя ночь.

Ты мне Бог помоги, лишь одна у меня есть потреба.

Ты ускорь нашу встречу, и время печалей отсрочь.

Помоги ей, как мать помогает ребенку.

Пока нет ее рядом, мой Бог, позаботься о ней.

Мне не спиться. Молюсь я неслышно в потемках.

За окном небеса, тишина, и огни фонарей...

Не могу я заснуть и верчусь на широкой кровати.

И я знаю, что если взлететь к небесам, высоко,

Свысока можно видеть земные рельефы и глади,

И, возможно, все то, что от наших очей далеко.

Я целую Тебя, через все расстоянье, не глядя.

Распростерлась над городом эта весенняя ночь.

Повторяю, не спя, я в полголоса нежное "Надя",

Потому что молчать от истомы любовной невмочь.

Надя

На жизнь и смерть душой не глядя,

Мечты заветные храня,

Шепну родное имя - Надя,

И шепот ляжет близ меня,

Протянет нежные ладони

К моим трепещущим губам.

Все отразиться в тихом стоне,

Сойдет по ласковым тропам.

Я шлю сигнал ума и чувства

Сквозь лунный дым, за горизонт,

Сквозь капли туч, нависших густо,

Сквозь дождь, стучащий в чей-то зонт.

Сквозь солнце резкое в зените,

Сквозь негу сонного утра.

Вы, чувства чистые, взлетите,

Пусть вас письмом несут ветра.

В порывах, все слова утратив,

Четыре я не уступлю:

Мне дорогое имя - Надя,

И эти - я тебя люблю.

На картах не гадаю

На картах не гадаю, не люблю

Заглядывать вперед по предсказаньям.

Уж лучше я терпенье проявлю,

Томимое разумным ожиданьем.

Зачем мне знать все тайны наперед?!

Ведь тайна, так сказать - приправа жизни.

И супротив не выстроить оплот,

Как ни трудись и как над ним ни кисни.

Ты - вера, Ты - надежда, Ты - любовь

Ты - вера, Ты - надежда, Ты - любовь,

Ты - жизнь моя, начавшаяся снова.

Уж лучше меня время обескровь,

Чем потерять тебя, моя Основа.

Представить безлюбовье, черноту:

Как узника перед освобожденьем

Вновь заклеймят - и в камеру же ту,

Не обнадежив сердце утешеньем.

И вновь ему томиться в тишине,

Через решетку видеть волю моря,

И знать что в море кто-то на волне

Не знает вкуса и оттенка горя.

Что двое на том маленьком плоте

К моменту, когда выпустят беднягу,

Устроят жизнь под солнцем в теплоте,

Приняв судьбы супружеской присягу.

Тогда свобода - лишь одно из слов.

Тогда свобода призрачная эта

Не лучше черных стен и кандалов...

Любимая, но песня ведь не спета!

Пока не поздно я свершу побег,

Расправившись с охранниками всеми

Я выбегу отчаянный на брег,

Где ветер меня ждал все это время.

Я в волны распростертые нырну,

Увидев вдалеке свое спасенье.

Когда же я на палубу шагну,

Я объясню им все свое стремленье.

Сойду на брег, и путь продолжу я

По неродной чужбине мне, по суше.

Дождись, прошу, любимая, меня!

Все Боги в нашем счастье, знаю, дружны.

В один прекрасный день, иль утро. Да,

Ты выглянешь на улицу, иль выйдешь -

Буквально в сотне метров от себя

Ты изневесть меня, как сон, увидишь.

Налейте кофе мне

Налейте кофе мне, пока я не скончался,

И не жалейте этих сигарет!

А стих любви, что ей адресовался,

Оставьте у себя на память лет.

Я ей все объясню, пожалуй, в прозе,

Точнее, в длинном трепетном письме,

Что не закончит жизнь в мусоровозе.

Я верю ей, как свету на холме.

Я верю ей, как истинному Богу,

И больше, чем своей больной весне,

Как воину - во сне сжимает ногу,

Которая осталась на войне.

И рад он, когда бегает по полю

В полночной грезе, будто жизнь впервой.

И в этом сне он обретает волю,

Которую забрал животный строй.

Врагам не покорить святую душу,

Мою любовь, мою земную суть.

Я все построю, или все разрушу

За голос милый, за родную грудь.

События имеют повороты,

Как русла всех свободных синих вод.

Что потеряю - все свои блокноты?

Оставьте! В них - печаль. Они вот-вот

Забудутся пустой холодной чернью,

Их мало кто с сочувствием читал,

Когда я упивался серой ленью

И вновь мечты свершенье призывал.

Пока я жив, способность не утрачу.

Пока любовь толкает мою кровь,

Я буду делать ставки на удачу,

Надеясь на добро и на любовь.

Чем ждать всю жизнь, пока настанет поздно,

Бумагу без конца в мечтах марать,

Все сделать - для сегодня! Что угодно!

Чтоб губы милой все ж поцеловать.

Не стреляйте в волков

Не стреляйте в волков! Эти звери

Так важны для ласковых волчиц.

В царстве диких мхов, высоких елей

Тишина не просит дробовниц.

Вой подстать луне, ночным цикадам.

Ведь не виноваты бедняки,

Что господним на земле укладом

Им даны скитанья и клыки.

Что из всех деяний и умений

Им досталось нападать и рвать,

Что у них нет ни мечты, ни мнений,

Что им славы не дано желать.

Что они грызут не из забавы,

Мрут за жизни маленьких волчат;

Пресмыкаясь, не идут направо,

Если им "направо!" говорят.

Это вы, охотники слепые,

Выродки своих слепых отцов,

Ищите все норы зверовые,

Ружья ставя супротив клыков.

Вас не разъедает укоризна

И скуленье серого бойца.

Морды их, без аристократизма,

Много лучше вашего лица.

От вечности до вечности

От вечности до вечности есть путь -

В годах нам предоставленный. И ныне

Я верю лишь в основу, трепет, суть,

Чтоб не увязнуть в бесовской трясине.

Чтоб не покрыться грешной чешуей,

По коей совесть нежная стекает,

Чтоб чешуя не стала вдруг броней,

Сквозь твердь которой Бог не проникает.

О, нет! Все это было бы концом,

Утопией размеренного быта.

Я не желаю, чтоб напрасным сном

Душа моя опять была изрыта;

Как вспаханный в апреле огород,

Цветет и плодоносит в солнце лета,

Но только раз за весь наш длинный год -

И точно так же мир души поэта.

Мне без любви все виделось тоской.

Но в этот час, дарованный нам свыше,

Я весь в тебе, я весь дышу тобой

И заполняю с рвеньем свою нишу.

И в каждый миг моей спокойной ночи,

И с каждым шагом и дыханьем дня,

Я думаю: как много - твои очи,

Как много - твое сердце для меня.

Жить с дьяволом - подобно отчужденью

От высших и божественных миров.

Волной я прикачусь с вечерней тенью

К границам твоих сладких берегов.

Я сглажу твою боль, печаль сомнений,

Как море сгладит контуры следов;

И соберу все камни преткновений -

Я сброшу их с вершины горных льдов.

И будет берег чист, как тот младенец,

Родившийся со стонами утра.

Снесут те стоны к тяжбам дальних мельниц

Седые и беспечные ветра.

Да, я приду, укрою тебя пледом,

Пока, сомкнув глаза, ты будешь спать.

Узнаешь ты меня по всем приметам,

Моей любви заботливая мать.

Откуда знаешь, тополь, ты

Откуда знаешь, тополь, ты,

Мои глубинные печали?

Еще небес седые рты

Души кусок опять урвали.

Я знаю, небо только жрет

Те души, что с землей усталой

Все не в ладу. И время жмет

Беспечный ум - все, что осталось

От детства с множеством чудесным

Сердечных замираний тех,

Когда казалась интересной

Пора игрушек и потех.

Но парадокс: я повзрослел

Ведь слишком рано, так случилось;

Но узнаю по ходу дел

В себе ребенка - сохранились

И та улыбка, смех, задор,

И та печаль, и те же слезы.

Любимая, такой же взор

Являешь ты. И наши грезы -

Прекрасны будущим своим

И сладки нашим настоящим.

Ты демон мой и херувим

С улыбкой детской, и манящим

Волненьем трепетной души.

В груди своей я ощущаю,

Как ты живешь, ютишься и

Как расставляешь чашки к чаю.

Я не хочу лишь тешиться мечтами

Я не хочу лишь тешиться мечтами.

Уж действовать, уж двигаться пора.

За счастия свои мы платим сами,

Мы не берем для завтра из вчера.

Тем более, когда так явна близость,

Когда слиянье чувствуют сердца.

Предательство, утрата веры - низость.

Но я намерен драться до конца.

Пусть кто-то говорит: так получилось.

Противна оправдательная речь!

Зачем тогда все расцветало, длилось,

Чтоб так нелепо взять и умереть?

Убийство чувств - уже ль не преступленье?

Бездействие всегда рождало пыль.

Не стоит в худшем видеть упоенье,

Меняя годы лучшие на гниль.

Нам не простят. Мы дважды не пируем

За жизни столь изменчивым столом;

Но богом нам дано - мы сердцем чуем,

Когда любовь становится нутром.

Мальчик, нарисуй ее портрет

Мальчик, нарисуй ее портрет,

Чтоб я плакал, чтоб я вспомнил чудо,

Чтоб я содрогнулся. Память лет

Выльет слезы и кольнет в желудок.

Чтобы я домой его принес,

И, упав на тонкие колени,

Нежно прикасаясь, произнес

Чувства, не остывшие до селе.

Нарисуй всю радость и печаль

Тех очей ее дымно-медовых,

Чтоб мне стало судеб наших жаль,

Вдолбленных в хрущовки зим суровых.

Нарисуй улыбку, трепет губ.

Я хочу пропасть, не спя ночами,

Чтоб душа убилась об уступ,

Навсегда разбитый между нами.

Ныне сознаю, как мерзок быт,

Ради одиночества хранимый.

Из окна во двор обычный вид -

Мертвенный покой невыразимый.

Мальчик, нарисуй ее портрет,

Чтоб я плакал, чтоб я вспомнил чудо,

Чтоб я содрогнулся. Память лет

Выльет слезы и кольнет в желудок.

Радио

Радио... На мелководье

Вижу царапины берега, охра песков.

Радио... Блещет соплодье

Белых камней изнеженных лаской ветров.

Радио... И в лабиринтах

В коих нет стен, нету шума усталых шагов

Радио... Вы нарядите

Серые души в цвета беззащитных цветов.

Если не чувствую боли,

Значит, ты дышишь, мой ангел, со мной в унисон.

Слышишь, дрожат антресоли

В миг, когда поезд провоет за городом псом?

Черные тихие ямы -

В них усыпленные тени над илом сопят.

Вечные водные храмы

Где-то на дне дуб мореный веками хранят.

Радио... Как необычно

Слышать хрипение, томно усиливать звук.

Эта волна адресована лично

Мне, чтоб любовью сердечный опутывать стук.

Она ушла

Она ушла, и вместе с ней

Исчезли дни - лишь ночь осталась.

Сокрылись радости огней

И снова в дамки смерть прорвалась.

Игра проиграна. Ах, жизнь

Тебя винить и то нет силы.

Любая весть, любая мысль

Вдыхает холодность могилы.

И если ты слепой, немой,

Но сердце сердцем обогрето,

Ты будешь жить, как цвет весной

Устами чувств, глазами света.

Тебе за шахматным столом

Свой день отыгрывать не надо.

И злым отчаянья стволом

Глава к тревоге не прижата.

Оставить комментарий © Copyright Черепко Артем Александрович (artem.mayskiy@mail.ru) Размещен: 21/07/2012, изменен: 21/07/2012. 224k. Статистика. Сборник стихов: Лирика Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:

Черепко Артем Александрович : другие произведения.

Лирика