Безмолвие... Она моя хозяйка и Госпожа. Суровая и великолепная, жестокая и величественная. Как сладостно чувствовать себя частью томной ночи и безграничной печали, вдыхать аромат тления и безумия одиночества! Но невозможно радоваться тому, что ты потерял и приобрёл в зазеркальной пустоте... И, честно признаться, бесчувственен я - нет рук, чтобы ощутить прикосновение лунного света, нет сердца, чтобы любить и быть больным любовью.
Даже страдание не является тем, что присуще мне былому. Есть только память.
Память и прошлое.
Но искренность не позабыта в тумане холодного северного сумрака. Искренность и самолюбие. Это не избыть и сотнями веков наказания.
Посмотрите на меня. Некогда я был прекрасен, любим и желанен. Кавалер и ловелас, свет открыт был мне и понятен. Руки прекрасных дам ждали в крытых экипажах, их уста сладко шептали про меня в темноте богемных спален. Милы мне были дуэльные поединки и словесные выпады. Не один враг, меня оскорбивший, был сражён моей доблестной рукой или метким элегантным словом. Да, мир был на моих ладонях, но пал я в темноту ценой высокомерия и пренебрежения. Я не жалел тех, кто мною был брошен: ни девиц, ни преходящих приятелей. Кто они мне, если не орудия в цепких и корыстных вёртких руках? Проклятья рушились на мою голову сотнями преисподен, и Баал готов был принять своего нового слугу в демоническую свиту. Не стану отрицать - Бог мне не был нужен; как не нужны мне были Дьявол и Фортуна. Перста мои не складывались для молитвы, губы не знали священного небесного трепета. Это бы спасло мою душу, я знаю. Только поздно горевать о прошлых грехах. Я сожалею лишь об одном: не было смысла во всех моих деяниях. Я не знал, каким буду, для чего живу и для кого. Даже для себя не жил; существовала оболочка, что держалась за блага земные. Стоит ли плакать о той юдоли, меня постигшей? Слёзы давно выгорели отблесками страданий...
Не стало меня в жизни настоящей, закрыл глаза под тяжёлым балдахином над кроватью, а смертельный яд разлился по жилам и остановил маятник сердца. Быть убитым не так то страшно, как может показаться в начале пути к безмолвию. Только духу неприкаянному никогда не забыть того мига, когда прозрачной рукой ты осматриваешь, пытаешься осмотреть своё бездыханное тело. Ты кричишь, не веря, и голос не похож на твой прежний звучный и красивый - он свистит,
срывается в хрип. И, поверьте, боль пронзала всё моё оставшееся естество, когда могильщик забивал ржавые гвозди в крышку дешёвого гроба с моим телом.
Как мне хотелось плакать! Как мне хотелось почувствовать солёные капли на бледных ладонях! Увы, забыто. Увы, потеряно.
... Никто не посещал меня. Что было надеяться? Только кладбищенские крысы и кошки были мне невольными соседями. Не ведаю, какой глупец сказал, что эти твари боятся мёртвых.
... Нет сил более слушать заунывный шепот ночного ветра за стенами склепа, вой Белой Дамы, моей соседки, что погибла от руки ревнивца мужа. Нет сил слушать голос Совести, оставшейся мне в мучения. Мириады полнолуний я терзаем ею, и - о безумие! - стала она мне ближе всего в посмертии. Её приятно слушать, горько признаю. Она - единственное мне спасении в полуночном мире без света и счастья. Ведь надежда на спасение заблудшего разума своего не иссякла. Ничего более не остаётся в пустоте окружаемой и всепоглощающей.
... О Путник, призрак не умеет врать - у него для этого есть совесть. Коли ты найдёшь эти высеченные на граните стен слова, знай, что каюсь в том, что жизнь моя была тьмой и бездной среди света солнца и звёзд.
Помолись за меня перед Всевышним, мне нужно его прощение.
Быть может тогда я смогу забыть горечь увядания и бессмертной муки.
Быть может тогда я смогу простить себя.
Простить себя за всё - и найти покой мятежному духу...